вестник южно...

Учредитель – Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Южно-Уральский

государственный университет» (национальный исследовательский университет) Редакционная коллегия серии:

д-р филол. наук, проф. О.А. Турбина

(отв. редактор),

д-р филол. наук, проф. Л.Г. Бабенко,

д-р филол. наук, проф. Е.В. Харченко,

д-р филол. наук, проф. А.П. Чудинов,

канд. филол. наук, проф. Т.Н. Хомутова,

канд. пед. наук, доц. О.В. Кудряшова,

Е.С. Жеребятьева (отв. секретарь)

Серия основана в 2004 году. Свидетельство о регистрации ПИ № ФС77-

26455 выдано 13 декабря 2006 г. Федеральной службой по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия.

Решением Президиума Высшей аттестационной

комиссии Министерства образования и науки Российской Федерации от 19 февраля 2010 г. № 6/6 журнал включен в «Перечень ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертаций на соискание ученых степеней доктора и кандидата наук».

Подписной индекс 29016 в объединенном

каталоге «Пресса России». Периодичность выхода – 2 номера в год.

ÂÅÑÒÍÈÊÞÆÍÎ-ÓÐÀËÜÑÊÎÃÎÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÃÎ

ÓÍÈÂÅÐÑÈÒÅÒÀ

¹ 2 (261)

2012ISSN 199 -1 9751

СЕРИЯ

«ЛИНГВИСТИКА»

Выпуск 14

Решением ВАК России включен в Перечень ведущих рецензируемых научных журналов и изданий

Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»

Издательский центр ЮУрГУ, 2012

СОДЕРЖАНИЕ

ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЯ И КОГНИТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА КАЦЮБА Л.Б. Психолингвистика и паремия: к вопросу о соотношении понятий ................. 4 МОРОЗОВА И.А. Тича, тыча, уча, училка, учиха… (о жаргонных номинациях лиц женско-го пола, относящихся к сфере образования) ................................................................................. 8 НИЛЬСЕН Е.А. Модели языковой экспликации концепта ВРЕМЯ в английских художест-венных произведениях XVII века ................................................................................................. . 14 ПОПОВА Т.Г., АНИКЕЕВА И.Г. Экспрессивные этнонимы как семантический процесс обогащения речи и языка ................................................................................................................ 20 СОЛОПОВА О.А. Будущее России в экспортном исполнении ................................................. . 22 ЛИНГВИСТИКА ТЕКСТА МИНЬЯР-БЕЛОРУЧЕВА А.П., ВЕСТФАЛЬСКАЯ А.В. Способы выражения некатегорич-ности высказывания в английских научных исторических текстах ........................................... 29 ПОНОМАРЕВА Е.В., КОЧКИНА Н.Ю. Мир из осколков: жанровые метаморфозы в прозе В. Зазубрина ..................................................................................................................................... 33 СЕМЬЯН Т.Ф., ГРИГОРЬЕВА М.А. Визуализация в прозе Анатолия Королёва ..................... 38 СЕМЬЯН Т.Ф., ЧИГИНЦЕВА Т.А. Визуально-стилевые особенности произведений Дениса Осокина ............................................................................................................................................ 44 ТУРБИНА О.А., САЛТЫКОВА М.С. Принципы организации рекламного слогана ............... 50 ХАКИМОВА Е.М. Графические нормы в печатном тексте ....................................................... 55 ШЕСТЕРКИНА Л.П. Медиатекст как целевой элемент системы журналистского образования 60 ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ТЕРМИНЫ И КАТЕГОРИИ НЕКИПЕЛОВА И.М. Экстраполяция как лингвофилософская категория и способ форми-рования языковой картины мира ................................................................................................... 66 ПОПОВА Т.Г., БОКОВА Ю.С. Категория «ценность» как сущностная характеристика языка 72 РАДЧЕНКО Е.В., РАНГ К.А. Понимание субъектности в философии и языкознании ........... 74 ГРАММАТИКА И ИСТОРИЯ ЯЗЫКА БИНЬКОВСКАЯ М.В. Функционирование лексических предлогов, оформляющих твори-тельный падеж, в деловых документах второй половины XVIII века (по материалам Объе-диненного государственного архива Челябинской области) ...................................................... 79 КАКСИН А.Д. Инфинитные формы глагола как средство выражения категории «эвиденци-альность» (на примере хантыйского языка) ................................................................................ . 85 ЛИНГВОДИДАКТИКА АНГЕЛОВСКИЙ А.А. Иноязычная коммуникативная компетентность будущих специали-стов: понятия, элементы, принципы .............................................................................................. 90 ЗЕЛЕНЫЕ СТРАНИЦЫ БОРТНИКОВ В.И. «Сила» в структуре тематической цепочки поэмы Джона Мильтона«Потерянный рай» (на примере единицы power для русскоязычного перевода 1777 г. с приложением варианта контент-аналитической кодировки) ................................................... 96 ГАРЕЕВА Л.М. Синонимия и вариативность предлогов финитивной семантики в совре-менном русском языке ................................................................................................................... . 101 СТАРОДУБЦЕВА Т.А. Сущность и специфика языковой компетенции курсантов авиаци-онного вуза ...................................................................................................................................... . 105 СУХАРЕВА Ю.В. Взаимообусловленность картины мира и языковой картины мира .......... . 110 ФЕДОРОВА Е.В. Особенности композиционного ритма в прозе М. Цветаевой ..................... 114


Серия «Лингвистика», выпуск 14

CONTENTS CULTURAL AND COGNITIVE LINGUISTICS

KATZUBA L.B. Psycholinguistics and proverbs: on the problem of concept correlation . ............. . 4 MOROZOVA I.A. Ticha, tycha, ucha, uchilka, uchikha…. (about slang female nominations applying to education sphere) ............................................................................................................ 8 NILSEN E.A. Explication of time concept in english fiction of the XVII century ........................... 14 POPOVA I.A., ANIKEJEVA T.G. Expressive ethnonyms as a semantic process enriching speech and language ...................................................................................................................................... 20 SOLOPOVA O.A. Future of Russia: foreign version ....................................................................... 22 TEXT LINGUISTICS MINJAR-BELOROUTCHEVA A.P., VESTFALSKAYA A.V. Non-categorical means of expression in academic texts on history ............................................................................................ 29 PONOMAREVA E.V., KOCHKINA N.J. The world made of splinters: genre metamorphose in Zazubrin’s prose ............................................................................................................................ 33 SEMYAN T.F., GRIGORIEVA M.A. The visualisation in prose of Anatoly Korolev .................... 38 SEMYAN T.F., CHIGINTSEVA T.A. The visual-style features of Denis Osokin works ............... 44 TURBINA O.A., SALTYKOVA M.S. The principles of advertising slogan organization .............. 50 KHAKIMOVA E.M. Graphic norms in printed text ......................................................................... 55 SHESTYORKINA L.P. The media text as a target element of the system of journalistic training 60 LINGUISTICS TERMS AND CATEGORIES NEKIPELOVA I.M. Extrapolation as linguo-philosophical category and way of forming the language picture of the world ............................................................................................................. 66 POPOVA T.G., BOKOVA J.S. Category of value as an essential characteristic feature of a language ..................................................................................................................................................... 72 RADCHENKO E.V., RANG C.А. The structure of the concept of subjectivity in philosophy and linguistics ................................................................................................................................................... 74 GRAMMAR AND LANGUAGE HISTORY BINKOVSKAYA M.V. The functioning of the lexical prepositions governing the instrumental case in the official documents of the second half of the ХVIII century (on the material of the united state archive of the Chelyabinsk region) ......................................................................................... 79 KAKSIN A.D. Infinite forms of a verb as the means of expressing evidentiality (the case of khanty) .......................................................................................................................................................... 85 LINGUISTIC DIDACTICS ANGELOVSKIY A.A. Foreign communicative competency of future specialists: notions, elements, principles ........................................................................................................................... 90 GREEN PAGES BORTNIKOV V.I. «Power» in the structure of the thematic chain in J. Milton’s Paradise Lost (the samples of the lexical unit power as translated into Russian in 1777 with a content-analytical subscription) ............................................................................................................................................... 96 GAREEVA L.M. Synonymy and variability of the prepositions with finitive semantics in russian modern language ............................................................................................................... 101 STARODUBTSEVA T.A. The subject matter and the specific features of aviation school cadets’ language competence ........................................................................................................................ 105 SUСHAREVA J.V. Interdependence of the picture of the world and language picture of the world 110 FEDOROVA E.V. Features of a composite rhythm in M. Tsvetaeva's prose ........................................ 114


Вестник ЮУрГУ, № 2, 2012 4

1Современная лингвистическая наука активно разрабатывает паремиологическое направление в русле фразеологии (А.Г. Балакай, В.Н. Телия, А.М. Мелерович, В.М. Мокиенко, В.П. Жуков, К.А. Жуков, Р.Х. Хайруллина, С.И. Георгиева), семан-тики и лексикологии (С.Г. Воркачев, Л.Б. Савенкова, Ю.Т. Листрова-Правда, О.П. Альдингер, И.Б. Се-ребряная, R. Neal Norrick), грамматики, текста (З.К. Тарланов, А.В. Субботина, M. Nováková), лин-гвокультурологии (Ф.Ф. Фархутдинова, С.Г. Ворка-чев, Л.Б. Савенкова, Ю.Е. Прохоров, Н.Н. Семенен-ко, Е.В. Кухарева, А.А. Свинцова), а также общей теории идиоматики (Д.О. Добровольский, А.А. Ба-ранов, В.М. Савицкий, И.Г. Вражнова) и других направлений.

В последние десятилетия паремии являются объектом многих лингвистических исследований, особенно когнитологических (Н.Ф. Алефиренко, Г.В. Токарев, С.В. Сидорков, И.В. Привалова, Б.Т. Кашароков, Э.Р. Сайфуллина, А.Л. Белецкая, В.А. Воропаева, Н.Н. Семененко, Е.И. Селивер-стова, И.В. Горбань, Е.В. Маркелова, W. Mieder, L.Shirley Arora, F. Nuessel, R.Neal Norrick и др.). В заявлении о выполненных в когнитивном ключе работах мы употребляем термин когнитивный, относя его к терминологии когнитивной парадиг-

1Кацюба Лариса Борисовна, кандидат фи-

лологических наук, доцент кафедры культуры ре-чи и профессионального общения, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (НИУ) (г. Челябинск). E-mail: [email protected]

мы знания, и вслед за Е.С. Кубряковой рассматри-ваем когнитивную науку как многоаспектную, «представленную целым рядом достаточно разли-чающихся между собой школ», которые, «несо-мненно, объединяет стремление дать языковым фактам и языковым категориям психологическое объяснение и так или иначе соотнести языковые формы с их ментальными репрезентациями и с тем опытом, которые они в качестве структур знания отражают»1. Проведенный нами обзор отечествен-ных и зарубежных работ последних десятилетий позволяет сформировать представление о совре-менных тенденциях исследовательского вектора в паремиологии нового времени. 2

Разноаспектное изучение паремий в области семантико-грамматической и лингвокультуроло-гической природы продиктовало нам необходи-мость исследования психолингвистической сущ-ности этих единиц. Переход воззрений на новый, когнитивный уровень всегда усложняет задачи. В онтологическом аспекте паремия рассматривается нами как форма реализации языковых и в том чис-ле паремиологических возможностей носителей языка, что позволяет, в свою очередь, исследовать паремии как факт языкового сознания, изучить их природу, структуру, функции и т. д. Под этим уг-

Larisa B. Katsyuba, Candidate of philological

sciences, assistant professor, Department of Speech Culture and Professional Communication, South Ural State University. E-mail: [email protected]

ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЯ И КОГНИТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА

УДК 81’23 + 81’25

ПСИХОЛИНГВИСТИКА И ПАРЕМИЯ: К ВОПРОСУ О СООТНОШЕНИИ ПОНЯТИЙ

Л.Б. Кацюба

PSYCHOLINGUISTICS AND PROVERBS: ON THE PROBLEM OF CONCEPT CORRELATION

L.B. Katzuba

Выявлена психолингвистическая природа паремий. В соответствии с сущно-стными вопросами психолингвистики паремии рассматриваются как факт языко-вого сознания.

Ключевые слова: психолингвистика, паремия, языковое сознание. The article deals with the psycholinguistic nature of proverbs. In terms of

psycholinguistics proverbs are regarded as facts of language consciousness. Keywords: psycholinquistics, proverbs, language consciousness.


Кацюба Л.Б. Психолингвистика и паремия: к вопросу о соотношении понятий

Серия «Лингвистика», выпуск 14 5

лом зрения паремии выступают как продукт куль-туры, как часть языка, как знание, усвоенное носи-телями языка в результате культурно-социального опыта. Перефразируя слова Ю.Н. Караулова, ска-жем, что сегодня нас интересует паремия как хра-нитель «знаний о мире, вместилищем которых является «языковое сознание» носителя»2. Данная точка зрения укладывается в теоретические поло-жения о понимании психолингвистики как науки, «предметом которой является отношение между системой языка (языком как предметом) и языко-вой способностью»3, на которые мы опирались. Отметим, что психолингвистическое исследование паремий обусловило выявление отношений между паремией как единицей языка (ее языковой сущно-стью: частью системы, структурой, функциями и т. д.) и паремиологической потенцией носителя язы-ка (способностью к сохранению, передаче, вос-произведению, использованию в речи и даже по-рождению паремиологического материала).

Как показали наблюдения за ходом решения терминологических проблем в паремиологии, без определения лингвистического статуса паремий не обходится ни одно серьезное исследование. Одна-ко постоянное обращение к данной теме не делает вопрос до конца разрешенным и единообразно выраженным. По справедливому замечанию В.М. Мокиенко, «статус паремий разного типа и их терминологическая и классификационная ин-терпретация постоянно обсуждаются и будут об-суждаться…», «ведь теоретически возможен са-мый широкий взгляд на определение паремии – от образной лексемы до законченного воспроизводи-мого текста»4. Добавим, что это разнообразие мнений и дефиниционных представлений паремии зависит от того, какой спектр онтологических при-знаков паремии рассматривает исследователь и ставит во главу угла.

Выявляя психолингвистическую природу па-ремий, мы опирались на определение психолин-гвистики как науки «о закономерностях комплекс-ного многоаспектного моделирования речевой деятельности», данное А.А. Леонтьевым5. Ученый отмечал, что современные трактовки языковой способности и речевой деятельности постоянно меняются, но такая дефиниционная динамичность обусловлена уточнением определения самого язы-ка, который в психолингвистическом преломлении «теперь трактуется в первую очередь как система ориентиров, необходимая для деятельности чело-века в окружающем его вещном и социальном ми-ре»6. Исходя из этого, современное определение предмета психолингвистики звучит так: «Предме-том психолингвистики является соотношение лич-ности со структурой и функциями речевой дея-тельности, с одной стороны, и языком как главной «образующей» образа мира человека, с другой»7. Как видно из приведенного определения, психо-лингвистика пронизана идеей многогранности и многоаспектности, в которой активным «участни-

ком» процесса познания выступает триада «парт-неров»: личность с языковой способностью, ре-чевая деятельность как продукт языковой лично-сти, язык как уникальная система выражения об-разов, опираясь на которую языковая личность реализует языковую способность через речевую деятельность.

Понимание психолингвистики западными учеными лежит в русле теории о психологии языка и имеет свою специфику. Например, в энциклопе-дии «Британника» («The New Encyclopaedia Bri-tannika») психолингвистика определена как «уче-ние о психологических аспектах языка. Экспери-ментальные исследования таких тем, как кратко-срочная и долгосрочная память, стратегии воспри-ятия, восприятие речи базируются на лингвисти-ческих моделях как части этой дисциплины»8. В статье упоминается о том, что процессы овладения речью одинаково интересны для психологии и лингвистики: «учение об овладении языком детей важно для интересов психологов в процессах по-знания и обучения и для лингвистов для понима-ния, что это может сказать о структуре языка»*93.

Автор обзорной статьи по психолингвистике М.А. Гарман (M.A. Garman) в Оксфордской «Эн-циклопедии языка и лингвистики» («The Encyclo-pedia of Language and Linguistics») расширяет взгляд на проблему и указывает на междисципли-нарное поле отношений психолингвистики, кото-рая связана с когнитивной семантикой, философи-ей языка, психологией, лингвистикой и специаль-ными речевыми дисциплинами, такими как фоне-тика, описывает современные направления и точки отсчета этой науки, а также называет имена уче-ных, в разное время занимавшихся проблемами психолингвистики. В своем обзоре М.А. Гарман определяет круг вопросов и задач, которые при-звана решить современная психолингвистика: «Наука психолингвистика имеет отношение к язы-ковым возможностям языка в индивидуальном отношении и формируется вокруг таких вопросов: Как слушающий получает сообщение из речевого сигнала и/или письменного текста? и Как говоря-щий выражает мысли с помощью артикуляции или графических предложений?.. В поиске краеуголь-ных камней психолингвистики можно рассмотреть следующее: взаимодействие между мышлением и языком, природу языкового сигнала, который пе-редается и получается»10.

Терминологически психолингвистическое знание автор статьи оформляет в традиционных категориях, упоминавшихся и в исследовании А.А. Леонтьева: психолингвистические процессы, языковое производство, языковой сигнал, сообще-ние, слушающий/говорящий, процессы кодирова-ния/декодирования. Как замечает М.А. Гарман, «психолингвистика в этих терминах – это взаимо-действие между «знанием чего» (например, отно-

*Здесь и далее, где цитируются тексты не на русском язы-ке, перевод автора статьи.


Лингвокультурология и когнитивная лингвистика


шениями значащих форм), и «знанием как» вне-дрить это знание в обстановку реального време-ни»11. Главной темой психолингвистического об-зора выступает идея реализации мыслительных и речевых процессов говорящим и слушающим, особенно ее биологическая, точнее, физиологиче-ская составляющая. Выявить экспериментально основу речевой или лингвистической компе-тенции – вот задача психолингвистики.

В монографическом труде «Психолингвисти-ка» Томас Сковел (T. Scovel) приравнивает психо-лингвистику к психологии языка, говоря, что тер-мины эти синонимичны. Речь и язык, по мнению автора монографии, являются свидетельствами уникальных возможностей человека, которые в последние 50 лет приблизили ученых к ответам на вопросы о структуре мозга. Т. Сковел дает сле-дующее определение психолингвистики: «исполь-зование языка и речи как окна в природу и структуру человеческого разума названо психо-лингвистикой», подчеркивая при этом, что языку и речи в своей работе отводит не первое место: «ог-ромное большинство информации и свидетельств, цитировавшихся здесь, будет иметь дело с языком и речью; однако поучительно запомнить, что эта книга не предисловие к науке о языке, лингвисти-ке, но вступление в психологию языка… Хотя звуки, слова и предложения служат примерами в этой книге, они сами не центр нашего внимания; они функционируют как окна в разум». Слож-ность, по мнению Сковела, заключается в том, что «лингвистическая информация будет только окказионально обеспечивать ясность и про-зрачные перспективы того, как функционирует мозг» (везде выделено нами – Л.К.)12.

Итак, краткий обзор мнений современных ев-ропейских и американских исследователей о предмете психолингвистики позволяет нам вы-брать собственную позицию, так называемую платформу, в отношении определения психолин-гвистики и в соответствии с этим представить раз-мышления по поводу права паремии как факта языкового сознания обрести свой психолингви-стический статус.

Опираясь на теоретическую концепцию А.А. Леонтьева о соотношении психолингвистики и языкознания, попытаемся проследить точки со-прикосновения психолингвистики и паремии как единицы языка. С одной стороны, лингвистиче-ский взгляд на паремию как единицу определенно-го уровня сменил психосемантический угол зре-ния: паремию, как и любое языковое средство, сегодня можно и нужно рассматривать в процессе общения в качестве формального «посредника», с помощью которого осуществляется процесс ком-муникации. При этом человек, использующий именно это средство общения, добавляя его к имеющейся системе значений («основных когни-тивных (познавательных) единиц, формирующих

образ мира человека»13), получает новые осмыс-ленные тексты, сообщения.

С другой стороны, интерес психолингвистики к целостным, связным, осмысленным текстам только укрепляет позиции паремии в сфере психо-лингвистики. Общелингвистическая сущность па-ремии трактуется нами в соответствии с принятой ведущими паремиологами терминологической традицией (В.М. Мокиенко, М.Ю. Котова, Е.И. Селиверстова и др.): паремия – минимальный текст, состоящий из одного или нескольких пред-ложений с определенной структурой и лексиче-ским составом. В данном случае термин паремия синонимичен «нелингвистическому» термину по-словица, которым дефинируется микротекст с со-держанием – законченной мыслью.

Оба тезиса глубоко символичны для паремии как явления психолингвистического порядка. Во-первых, паремии когнитивны по своей сути – это духовно-нравственное мировое культурное насле-дие, уникальное «зеркало» мироустройства, средо-точие базовых концептов, выражающих нацио-нально-идейное обобщение. В понимании концеп-та мы присоединяемся к точке зрения Г.С. Воркачева, согласно которой концепт – еди-ница коллективного знания (сознания), отправ-ляющая к высшим духовным ценностям, отмечен-ная этнокультурной спецификой, имеющая языко-вое выражение14.

Во-вторых, паремия функционирует в речи, говорится по какому-либо случаю, но всегда имеет обобщенный смысл. Особое свойство паремии заключается в том, что она является текстом, ос-нованным на закреплении древнейших ситуаций, переносе и расширении этих ситуаций на другие случаи жизни. Фактически текст пословицы явля-ется одновременно интертекстом в любом другом тексте. Интертекстуальность – одна из фундамен-тальных черт паремии. Будучи «способом объек-тивации концептов», интертекстуальность вписы-вает текст пословицы в «макротекст культуры»15, тем самым обеспечивая пословице бессмертие с точки зрения исторической перспективы (интер-текстуальность, вслед за исследователями текста И.П. Смирновым, О.П. Воробьевой, М.Б. Ямполь-ским, рассматривается нами как одно из свойств текста наряду с другими (связностью, цельностью, законченностью, информативностью и т. д.) или даже как следствие текстуальности).

В приведенных фактах мы видим примеры органичного включения паремиологических тек-стов в готовую структуру, которая обогащается и обновляется за счет привлечения нового средства общения: «Сельское хозяйство – естественная система, исключающая подделку. Вы платите – и получаете по деньгам. Что посеешь, то и пож-нешь. Никакого очковтирательства» (С. Кови «Семь навыков преуспевающих людей»);

– Молодым сейчас некогда думать о детях – на хлеб бы заработать.


Кацюба Л.Б. Психолингвистика и паремия: к вопросу о соотношении понятий


– Да. Но если рожать и денег не будет, надо подработку искать или половину рабочего дня, хотя не должно денег не хватать, даст Бог зай-ку, даст и лужайку, и денег даст… (из разговор-ной речи). (О примерах подобных «фольклорных реминисценций» в речи как «специфическом ри-торическом приеме», «тексте в тексте» см.16).

Наконец, третий момент, который обнаружи-вает интерес психолингвистики к единицами язы-ка, связан с проблемой «понимания и четкого раз-граничения того, что в ее аппарате (лингвистики – Л.К.) действительно универсально (применимо ко всем языкам без исключения), а что справедливо лишь для языков определенного типа, определен-ной структуры»17. Применяя этот тезис к решению поставленной задачи о взаимодействии психолин-гвистики и паремии, мы подходим к «одному из кардинальных вопросов когнитологии – вопросу о квоте национального и интернационального в па-ремиологическом фонде каждого языка»18, той проблеме, которая ждет своего решения на теоре-тическом уровне.

Таким образом, изучая психолингвистическую природу паремии, мы пытаемся расширить грани-цы исследования, дополняя знания о паремии – единице языка и материале исследования – утвер-ждением о том, что все в языке, в том числе и па-ремия, имеет психолингвистический статус. В со-отношении с сущностными вопросами психолин-гвистики мы рассматриваем паремию как факт языкового сознания, факт «антропоцентрической лингвистической эпохи», который есть «всегда результат выбора из массы окружающих событий события, имеющего … значение»19.

1 Кубрякова Е.С. О когнитивной лингвистике и семан-тике термина «когнитивный» // Вестник ВГУ. 2001. Вып. 1. С. 9.

2 Караулов Ю.Н. Когнитивные размерности языкового сознания // Славистика: синхрония и диахрония. Сб. науч. ст. к 70-летию И.С. Улуханова / под ред. В.Б. Крысько. М.: Азбуковник, 2006. С. 14. 3 Леонтьев А.А. Язык, речь, речевая деятельность. 4-е изд., стер. М.: КомКнига, 2007. С. 106 4 Мокиенко В.М. Современная паремиология (лингвис-тические аспекты) // Мир русского слова. 2010. № 3. СПб.: МИРС, 2010. С. 11. 5 Леонтьев А.А. Язык, речь, речевая деятельность. 4-е изд., стер. М.: КомКнига, 2007. С. 109. 6 Леонтьев А.А. Основы психолингвистики. 4-е изд., испр. М.: Смысл: Академия, 2005. С. 19. 7 Там же. 8 Psycholinquistics // The New Encyclopaedia Britannica. V. 9. Chicago, 1994. P. 762. 9 Там же. С. 762. 10 Garman M.A. Psycholinquistics: Overview // The Encyc-lopedia of Language and Linguistics V. 6: Pac to Qur / Ed. by R.E. Asher, J.M.Y. Simpson. Oxford et al.: Perga-mon, 1994. P. 3395–3396. 11 Там же. P. 3395. 12 Skovel T. Psycholinquistics. Oxford, 2001. P. 4–5. 13 Леонтьев А.А. Основы психолингвистики. 4-е изд., испр. М.: Смысл: Академия, 2005. С. 23. 14 Лингвокультурный концепт: типология и области бытования / под ред. С.Г. Воркачева. Волгоград, 2007. С. 5. 15 Андреева С.Л. Интертекстуальность как способ объ-ективации концептов // Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе: сб. докл. междунар. науч. конф. / ред.-сост. С.Г. Шулежкова. Магнитогорск: Изд-во МаГУ, 2003. С. 45. 16 Лютикова В.Д. Языковая личность и идиолект. Тю-мень, 1999. С. 77. 17 Леонтьев А.А. Основы психолингвистики. 4-е изд., испр. М.: Смысл: Академия, 2005. С. 24. 18 Мокиенко В.М. Современная паремиология (лингвис-тические аспекты) // Мир русского слова. 2010. № 3. СПб.: МИРС, 2010. С. 14. 19 Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек – текст – семиосфера – история. М., 1999. С. 304.

Поступила в редакцию 29 сентября 2011 г.



1Проводимая в нашей стране модернизация сферы образования предъявляет особые требова-ния к учителю как основному субъекту этого про-цесса. Не секрет, что педагогический капитал в современном мире является важнейшим ресурсом развития любой страны, фактором, обеспечиваю-щим ее стабильность и прогресс. Именно поэтому профессионально-педагогическая деятельность учителя, призванная обеспечить новое качество образования, оказывается в центре пристального внимания и государства, и общества.

О том, соответствуют ли профессиональные и личностные качества учителя современным запросам общества, можно судить на основании многих дан-ных, в том числе – данных языка, фиксирующих от-ношение «тех, кто обучается», к «тем, кто обучает».

Как известно, в сфере образования в нашей стране работают в основном женщины. Детский сад, школа, колледж, лицей, гимназия, вуз – это государственные и коммерческие учреждения, в которых сегодня основным действующим лицом, наряду с воспитанниками, учащимися, студентами,

1Морозова Ираида Алексеевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и методики его преподавания, ГОУ ВПО «Борисоглебский государственный педагогиче-ский институт» (г. Борисоглебск). E-mail: [email protected]

является не воспитатель, учитель, преподаватель, а воспитательница, учительница, преподавательница.

2В этой связи выбор в качестве объекта иссле-дования субстандартных лексических и фразеоло-гических единиц, обозначающих лиц женского пола в сфере образования, не является случайным. Понятие «субстандартная лексика» (лексика, на-ходящаяся за пределами литературной нормы /стандарта/ и относящаяся к второстепенным фор-мам существования языка) коррелирует с поняти-ем «субкультура» (культура малых социальных групп, официально не регламентированная). Бес-спорно, что речевая среда различных обществен-ных групп, в том числе молодежных, отличается своеобразным колоритом, яркостью, выразитель-ностью и заслуживает пристального внимания лингвистов. Какие личностные качества педагога значимы для учащихся, какие социальные роли взрослых наиболее актуальны для детей, на что обращают внимание школьники и студенты во внешнем облике учителя и преподавателя – на эти вопросы пытаются найти ответ многие науки

Iraida A. Morozova, а candidate of Philology (Ph.D.); an associate professor, Department of Rus-sian language and methods of its teaching of Borisog-lebsk State Pedagogical Institute. E-mail: [email protected]

УДК 81 ББК 81.0

ТИЧА, ТЫЧА, УЧА, УЧИЛКА, УЧИХА… (О ЖАРГОННЫХ НОМИНАЦИЯХ ЛИЦ ЖЕНСКОГО ПОЛА, ОТНОСЯЩИХСЯ К СФЕРЕ ОБРАЗОВАНИЯ)

И.А. Морозова

TICHA, TYCHA, UCHA, UCHILKA, UCHIKHA…. (ABOUT SLANG FEMALE NOMINATIONS APPLYING TO EDUCATION SPHERE)

I.A. Morozova

Рассматривается тематическая классификация жаргонных феминизмов, отно-сящихся к семантическому полю «Учебное заведение». Номинативная плотностьвыявленных тематических групп указывает на значимость определенных соци-альных, внутренних и внешних женских характеристик в сознании современныхучащихся. В качестве материала исследования используются номинации, извле-ченные из словарей субстандартной лексики.

Ключевые слова: социолингвистика, феминизм, жаргонная/субстандартнаялексика, макрополе, микрополе, тематическая группа, номинативная плотность.

The slang feministic items belonging to the semantic field called ‘educational

organization’ are examined in the article. The nominative density of the topical groups inquestion proves the significance of some specific social, both internal and external, femalefeatures for modern students’ consciousness. The nominations extracted from thesubstandard vocabulary are used as the study material.

Keywords: sociolinguistics, feminism words (lexical items), slang/ substandard vocabu-lary, macrofield, microfield, topical group, nominative density.


Морозова И.А. Тича, тыча, уча, училка, учиха… (о жаргонных номинациях лиц женского пола…)


(психология, социология, педагогика, теория ком-муникации и др.). Цель нашего исследования – рассмотреть обозначенные проблемы с позиций социолингвистики.

В настоящее время наименования лиц жен-ского пола – одна из наиболее динамично разви-вающихся лексических подсистем в современном русском языке, поэтому актуальным является её изучение в рамках традиционного языкознания и его новых направлений.

Учитывая, что молодёжный жаргон и многие его разновидности, в частности школьный и сту-денческий, постоянно обновляются, в качестве ис-точников исследования мы обратились к лексико-графическим изданиям последних лет1. Методом сплошной выборки из них извлекались феминизмы (слова и фразеологизмы, обозначающие лиц жен-ского пола) с пометами, указывающими на их при-надлежность к жаргонизмам (жарг.), жаргонизиро-ванной разговорной речи (жрр.), молодежному жар-гону (мол.) или какому-либо его виду (шк., студ.).

Классифицируя материал по тематическому принципу, мы выделили семантические объедине-ния различного объема: макрополя (социальная, внутренняя и внешняя характеристика), микрополя (номинации учителей, преподавателей, работников учебных заведений и т. п.), тематические группы (учительница математики, химии, биологии и т. п.).

Если слово являлось полисемантом, оно по-падало в разные семантические объединения в зависимости от значения, которое указано в скоб-ках. Кроме того, в отдельных случаях, когда семе-ма слова включала две и более разнородных сем, при классификации учитывался компонент, стоя-щий на первом месте (например, батискаф – пол-ная учительница в очках, баржа, теплоход – туч-ная, медленно передвигающаяся учительница). Полученные макрополя ранжировались по количе-ственному составу.

Социальная характеристика (577) Самым объемным оказалось макрополе «Со-

циальная характеристика», включающее 6 микро-полей различного объема (рис. 1).

Микрополе «Номинации учителей» включает тематическую группу, содержащую общие наиме-нования, и тематические группы – обозначения учителей по преподаваемым предметам. К общим наименованиям относится 38 жаргонных лексиче-ских единиц, среди которых множество новообра-зований с русским корнем уч- (уча, училка (1 зн.), учира, учиха, учихалка, учма и др.) и заимствован-ным английским teach- /teacher – учитель/ (тича, тичка, тыча (1 зн.), тычилка (1 зн.), тычинка и др.). Большинство номинаций представляет собой яр-кие метафоры (мозгодробилка, лайка, муча, му-чилка, педалька (1 зн.), свиристелка и др.).

В перечне наименований педагогов по препо-даваемым предметам в количественном отноше-нии доминируют лексические и фразеологические номинации учителей химии /42 единицы/ (баба Хима, взрывательница, водородиха, кислота, кол-дунья, Менделеевна, молекулярная, серная кисло-та, химица и др.) и биологии /40 единиц/ (амеба, бабочка, бактерия, биологиня, биоложка, ботанич-ка, инфуза, травоядная, тычина (1 зн.), хромосома (1 зн.), эвглена зеленая и др.).

Следующее место по количественному соста-ву занимают тематические группы, насчитываю-щие более 20 лексических и фразеологических единиц:

– учительница иностранного языка /32/ (ино-странка, инязычка, нерусская, немецкого /12/ – гитлерка, дойчиха, немка (2 зн.), нихт хабе и др.; английского /11/ – англичанка (1 зн.), королева-мать, Мэри Поппинс, спичка (2 зн.и др.; француз-ского /5/ – француженка, фру-фру, фрэнчу-ха/френчуха и др.);

– учительница русского языка и литературы /24/ (Анна Каренина, вещунья, подлежащая, ру (2 зн.), русалка, русичка/руссичка, синекдоха и др.);

– учительница математики /23/ (биссектриса, диагональ, матеша, матрица, матуха (2 зн.), пара-бола, пи, процентщица, синусоида др.).

К тематическим группам с количеством от 10 до 20 единиц относятся:

– учительница музыки /16/ (бетховенша, гу-делка, муза (2 зн.), музыкантша, пеша (2 зн.), пиа-

Рис. 1




нина, пилилка, тётя Пеня, трубадурка и др.); – учительница истории /12/ (древняя, исте-

ричка, историчка, исторка (2 зн.), истуха (2 зн.), каркуша (2 зн.), купчиха, Тартилла и др.);

– учительница физической культуры /12/ (ба-ба-конь, скакалка, физка, физкультурщица, физ-ручка, физуха (2 зн.), фура и др.);

– учительница труда /11/ (криворучка, пчела, спица, трудовщица и др.).

От 5 до 10 феминизмов выделено в следую-щих тематических группах:

– учительница географии /8/ (геогра (2 зн.), гео-графуза, географичка, геогрызка, карта, лягушка-путешественница, первооткрывательница и др.);

– учительница физики /8/ (лампочка, линза, спиртовка, физушка и др.);

– учительница черчения /8/ (линейка, циркуль-ница, чертёжница, чертилка (3 зн.), черченка и др.);

– учительница рисования /6/ (карандашница, кисточка, риска и др.);

– учительница ОБЖ /6/ (жижигалка, обжечка, обэжучка и др.);

– учительница хореографии /5/(балетёрша, кобылка (3 зн.), хорица и др.).

Наименьшее количество единиц (1–3) содер-жится в тематических группах, обозначающих учительниц астрономии (астролябия (2 зн.), земля в иллюминаторе), информатики (инфа, Яга), МХК /2/ (макака, эмхэкачка), правоведения (гражданка, правичка) и др.

Как видим, в обозначении учителей по препо-даваемым предметам преобладающими являются разнообразные производные наименования от са-мих дисциплин, а также метонимические переносы от названий терминов, оборудования, историче-ских лиц, литературных персонажей и т.д.

В микрополе «Номинации учителей» входит также тематическая группа «Наименования, про-изводные от имен собственных» /22/ (Алифа, Оливка / по имени Алевтина/, Барбариска /с отче-ством Борисовна/, Ванна /с отчеством Ивановна/, Вергена /Вера Геннадьевна/, ♦ Галина Бланка /по имени Галина/ и др.). В ней имеются единичные примеры феминизмов, образованных на основе контаминации имени учительницы и предмета, который она ведет (Векторовна /учительница ма-тематики с отчеством Викторовна/, Ниноль /учительница математики с именем Нина, Ни-нель/).

Анализируя перечисленные тематические группы, необходимо учитывать их номинативную плотность. В.И. Карасик в своей монографии так характеризует это понятие: «Важнейшим объек-тивным показателем актуальности той или иной сферы действительности для конкретного сообще-ства является понятие номинативной плотности, т. е. детализация обозначаемого фрагмента реаль-ности, множественное вариативное обозначение и сложные смысловые оттенки обозначаемого»2. Иными словами, количество номинаций того или

иного предмета, явления в языке прямо пропор-ционально его значимости для коммуникантов. Количественный состав представленных темати-ческих групп является подтверждением данного теоретического положения: больше всего жаргон-ных феминизмов зафиксировано в семантических объединениях, которые обозначают учителей хи-мии, биологии, иностранного языка, русского язы-ка и литературы, математики. На изучение данных предметов отводится больше времени в учебном процессе, возможно, они вызывают трудности, подготовка к ним требует от учащихся особых усилий, естественно, школьники достаточно много общаются с этими учителями-предметниками, ко-торые к тому же ассоциируются с преподаваемы-ми дисциплинами.

Микрополе «Номинации преподавателей», как и предыдущее, отличается тематической раз-ветвленностью, однако семантические объедине-ния, входящие в его состав, имеют меньшую но-минативную плотность. Для общего обозначения преподавателей-женщин в студенческом жаргоне имеется всего 4 номинации (препа, препода, пре-подия, преподша), отдельным переносным наиме-нованием обозначается преподавательница педву-за (Золушка).

Перечислим остальные тематические группы этого микрополя, дифференцирующие педагогов вуза по их дисциплинам: преподавательница педа-гогики /6/ (внучка Макаренко, Крупская, педаго-гиня и др.); методики /5/ (методистка, методичка, мляшница и др.); языкознания /4/ (фонема, языко-злиха, языкознанка, язычница); зарубежной лите-ратуры /3/ (зарубежница, зарубка, крошка Цахес); психологии /3/ (психичка (2 зн.), психологиня, психушка) и др.

Среди феминизмов семантического объеди-нения «Номинации преподавателей» доминируют наименования, которые мотивированы названиями учебных дисциплин и представляют собой, как и в предыдущей группе, метонимический перенос от названий терминов (фонема, артефакт, фыва и др.), собственных имен (Крупская, крошка Цахес, Бритни Спирс и др.), суффиксальные образования от аббревиатур (мляшница, мряшница, сряшница), усечение производящих основ (буха, латуха, ла-тинка и др.), нестандартные аффиксальные номи-нации (педагоджа). Данное микрополе по своему объему в 6 раз меньше микрополя «Номинации учителей». Полагаем, это различие обусловлено также внеязыковыми факторами, студентам в не-официальном общении достаточно 1–2 лексиче-ских единиц для конкретного обозначения препо-давательницы того или иного учебного предмета.

Минимальный объем имеет микрополе «Но-минации репетиторов», куда входит всего 2 усе-ченные лексические единицы, обозначающие женщин-репетиторов (репа (3 зн.), репка).

Одним из самых объемных является микропо-ле «Номинации работников учебных заведений», в




котором первое место принадлежит тематической группе жаргонных наименований уборщицы /54/ (баба-Яга, бацилла (2 зн.), горничная, держишваб-ра, ♦ директор по полу, дося, метёлка (1 зн.), мик-робокосилка, мойка, подметалка, скраба, слуга, технарь (4 зн.), техносила (2 зн.), тигра, хозмыло, хозяюшка и др.). Далее с большим количествен-ным разрывом следуют тематические группы:

– «Наименования вахтёрши» /17/ (бабуля (1 зн.), вахрушка, вышибала (1 зн.), инквизиция (2 зн.), ключница (2 зн.), ♦ леди Фрекенбок, овчар-ка (3 зн.), ОМОН Ментуровна и др.);

– «Наименования медработника» /15/ (ампула, всадница, марля, ♦ мать Тереза, медицинка, меду-нья, пилюля, пипетка (1 зн.) и др.);

– «Наименования библиотекаря» /11/ (биба (2 зн.), би-би-си (2 зн.), библа (2 зн.), библия (2 зн.), всезнайка (2 зн.), жучка (1 зн.), завскладом и др.);

– «Наименования гардеробщицы» /9/ (баушка, ♦ девочка по вызову, ♦ отдай одежду, портье, уз-ница и др.);

– «Наименования буфетчицы» /6/ (♦ буфер обмена /обмана/, ватрушка, ♦ кому на Руси жить хорошо, кубышка, сорока-воровка, толстая);

– «Наименования лаборантки» /6/ (диджейка (комп.), лаба (2 зн.), лабка, пробирка (2 зн.), разго-нялка, шавка (2 зн.)).

Другие тематические группы данного микро-поля состоят из 2–3 единиц, к ним относятся суб-стандартные номинации завхоза (♦ девушка в си-нем халате, хозяйка), коменданта (вертухайка (1 зн.), грымза (2 зн.), коменда), кастелянши (кас-тела, пастелка), повара (♦ женщина в колпаке, ♦ пропахшая луком). Можно предположить, что количественный и качественный состав перечис-ленных семантических объединений во многом определяется объемом и характером (конфликт-ное/бесконфликтное) общения учащейся молоде-жи с работниками учебных заведений.

Микрополе «Номинации руководителей учеб-ных заведений» в большей своей части состоит из лексем тематической группы «Наименования за-вуча» /28 номинаций/ (бульдожка, завка, завучиха, завушка, кобра (2 зн.), овчарка (2 зн.), плётка, шавка (1 зн.), шестёрка, шея и др.). Высокая номи-нативная плотность этой группы обусловлена тем, что заведующий учебной частью контролирует учебный процесс, вследствие этого много контакти-рует и с учителями, и с учащимися, к тому же дан-ную должность в основном занимают женщины.

Тематическая группа феминизмов «Наимено-вания директора» немногочисленная /9/ (дирекры-са, дирюжница, мамка, мать (2 зн.), мафаня (2 зн.), ♦ важная тётя и др.), что связано с традиционным приоритетом мужчин в должности руководителя, а также с меньшим объемом коммуникации между учениками и директором по сравнению с учителя-ми и завучем.

Подчеркнем, что в школьном жаргоне имеет-ся целый ряд фразеологизмов для единого обозна-

чения директора и завуча, в том числе женщин, занимающих эти должности (голова и шея, дама с собачкой (1 зн.), мы с Тамарой ходим парой, ше-рочка с машерочкой и др.).

Еще меньший количественный состав имеет тематическая группа феминизмов «Наименования декана» /3/ (клизма (2 зн.), мама (2 зн.), Персефона).

В микрополе «Номинации организаторов дея-тельности, сопутствующей учебному процессу» входят тематические группы:

– «Наименования классного руководителя» /41/ (вампирша, всезнайка (1 зн.), ♦ наша дама, жилетка, классручка, классуха (1 зн.), ♦ классная мама, маман, мутер, ♦ сам себе режиссер, скрипка (5 зн.), ♦ скорая помощь и др.);

– «Наименования воспитательницы» /5/ (вос-питка, питка (1зн.) и др.);

– «Наименования вожатой» /4/ (♦ баба-Яга в молодости, пионерзажатая, ♦ попрыгунья-стрекоза, старпервач).

Следует обратить внимание на факт наличия в школьном жаргоне большого количества лексиче-ских и фразеологических единиц для обозначения классного руководителя и полного отсутствия, в силу коммуникативной невостребованности, в студенческом жаргоне номинаций для обозначе-ния куратора группы, имеющего сходный должно-стные обязанности.

Таким образом, в неформальном общении мо-лодежи актуальными являются наименования лиц женского пола по профессии и занимаемой долж-ности в сфере образования. Педагог, организатор, работник, руководитель учебного заведения – это социальные роли женщин, с которыми больше всего в процессе коммуникации сталкиваются школьники и студенты. Лидирующая позиция принадлежит номинациям учителей. Для обозна-чения самих учащихся в школьном и студенческом жаргоне имеется в 3 раза меньше феминизмов.

Внешняя характеристика (65) Макрополе «Внешняя характеристика» зани-

мает 2 место по численности и состоит из 8 мик-рополей (рис. 2).

Количество номинаций в микрополях являет-ся показателем их номинативной плотности и по-зволяет составить представление о том, на что об-ращают внимание школьники во внешнем облике учительницы (все номинации данного макрополя относятся к школьному жаргону, это удостоверяет соответствующая помета в словарях).

Первое место по количеству единиц занимает микрополе «Фигура», состоящее из 4 тематиче-ских групп:

– полная учительница /23 номинации/ (бочка, булка, груша, копилка (1 зн.), мамонтиха (2 зн.), пышка, сало, ♦ тетя Глобус, тумба (1 зн.), туша и др.);

– крупная учительница /2/ (биолошадь, шкаф (2 зн.));




– стройная учительница /2/ (дюймовочка, рю-мочка);

– полногрудая учительница /1/ (♦ торпедный катер).

Некоторые жаргонные номинации данного мик-рополя совмещают в значении 2 компонента, моти-вирующих наименование, например: биолошадь, биошарик – крупная, полная учительница биологии, катушка – тучная учительница труда и т. п.

В микрополе «Возраст» доминирует темати-ческая группа «Пожилая учительница» /9 единиц/ (бабуля (2 зн.), бабуся, кошёлка, черепаха Тартил-ла (2 зн.) и др.). В группу «Молодая учительница» входит всего 2 лексемы (жучка (2 зн.), весна).

Состав микрополя «Прическа» немногочис-ленный, но тематически разнообразный. В процес-се классификации были выделены следующие группы:

– учительница с кудрявыми волосами /4 но-минации/ (♦ кудряшка Сью, овечка, ♦ овечка Дол-ли, овца);

– учительница с высокой прической /2/ (♦ взрыв на макаронной фабрике, двухэтажка);

– блондинка /1/ (♦ белокурая Жози); – рыжеволосая учительница /1/ (аварийка); – учительница, которая носит парик /1/ (♦ тётя

в шапке). Исходя из приведенного перечня, можно

предположить, что внимание учащихся в первую очередь фиксируется на необычных особенностях прически учительниц.

Микрополе «Особенности голоса» /6 единиц/ содержит 2 тематические группы, которые указы-вают на признаки, вызывающие негативную оцен-ку учащихся:

– учительница с нечеткой дикцией /4/ (жвачка (1 зн.), муму (3 зн.), ♦ тетя Хрю-Хрю, шава);

– учительница с неприятным голосом /2/ (кар-куша (1 зн.), пила (2 зн.)).

В микрополе «Рост» /5 единиц/ входят 2 тема-тические группы, представляющие собой традици-онную оппозицию:

– невысокая учительница /3/ (кнопка, пипетка (2 зн.), пуговица);

– высокая учительница /2/ (локомотив, шваб-ра (2 зн.)).

Состав остальных микрополей не превышает 3 номинаций, такая незначительная номинативная плотность свидетельствует или о практическом отсутствии обозначаемых признаков во внешности педагогов, или о меньшей их значимости в созна-нии молодежи.

Как видим, во внешней характеристике жен-щины-педагога школьники выделяют прежде все-го телосложение, возраст, рост, особенности при-чески и голоса. Примечательно, что в молодежном жаргоне представлены номинации, обозначающие конкретные физические параметры внешности, и нет лексических единиц, характеризующих жен-ский облик в целом (красивая/некрасивая, хоро-шо/плохо одетая и т. п.).

Макрополе «Внутренняя характеристика» (39)

Макрополе «Внутренняя характеристика» на-считывает 39 лексических и фразеологических единиц, состоит из 5 микрополей (рис. 3).

Наибольшую номинативную плотность имеют микрополя «Характер» и «Социальное поведение». В семантическом объединении «Характер» коли-чественно преобладает группа «Злая учительница» /13/ (♦ Верка Сердючка, волкодавна, грымза (1 зн.), Кабаниха, мегера, овчарка (1 зн.), пиранья, садюга, фурия и др.). Тематическая группа «Вла-стная учительница» представлена одним фразео-логизмом (Тигра Львовна). Как видим, школьники больше акцентируют внимание на отрицательных чертах характера женщин-педагогов, негативное отношение вызывает, прежде всего, чувство зло-сти, враждебности, недоброжелательности, на-правленное на учащихся. Все лексемы, входящие в это семантическое объединение имеют стилисти-ческую помету презр. (презрительное), выражаю-щую крайнее неуважение к учителям.

В микрополе «Социальное поведение» выде-лены тематические группы «Строгая учительница» /9/ (гестаповка, ♦ железная леди, ротозакрывалка, солдафонша, ♦ терминатор в юбке и др.) и «При-дирчивая учительница» /5/ (кобра (1 зн.), пила

Рис. 2




(1 зн.), точилка и др.). Из этих двух качеств школьниками в большей степени негативно оце-нивается придирчивость, строгость не вызывает такой резкой отрицательной оценки, большинство номинаций для обозначения требовательности и взыскательности учителей носит шутливо-иронический оттенок.

Не остался без внимания и темперамент педа-гогов, коммуникативно востребованными в моло-дежном жаргоне являются номинации одноимен-ного микрополя, которое представлено 2 темати-ческими группами:

– медлительная учительница /3/ (амплитуда, ♦ умирающий лебедь, ♦ задумчивая лошадь);

– энергичная учительница /2/ (♦ волшебная пружинка, кавалеристка (2 зн.)).

В микрополе «Интеллектуальная характери-стика» /4/, имеющем незначительную номинатив-ную плотность, представлены тематические груп-пы «Глупая студентка» (♦ кукла лупоглазая /моргучая/, ♦ спящая красавица (3 зн.)), «Сообра-зительная студентка» (врубантка) и «Малообразо-ванная учительница» (доярка). Примечательно, что в школьном жаргоне есть лишь 1 номинация (что радует!), обозначающая учительницу, не имею-щую достаточного образования, знаний.

В эмоциональном состоянии учителей моло-дежь выделяет раздражительность, в соответст-вующем микрополе содержится только одна тема-тическая группа «Раздражительная учительница» (♦ взрывной реактив, нервоза).

Таким образом, в общении в ходе учебного процесса для учащейся молодежи наиболее значи-мыми являются личностные качества педагогов и их социальное поведение.

Рассмотрение выявленных феминизмов со стилистической точки зрения позволяет утвер-ждать, что большинство номинаций имеет положи-тельную коннотацию, маркированную в словарях пометами шутл. (шутливое), одобр. (одобритель-ное), незначительная часть слов и фразеологизмов нейтральна в плане эмоционально-экспрессивной окраски (например, молекула, биологичка, уча,

училка, руссичка, математичка, чертёжница, заву-чиха и др.), определенное количество единиц об-ладает отрицательной оценкой, представленной пометами шутл.-ирон. (шутливо-ироническое), пренебр. (пренебрежительное), презр. (презри-тельное). Некоторые наименования являются ам-бивалентными (гуделка /шк., шутл. или презр./, пианина /шутл. или пренебр./, жучка /4 зн., шк., шутл. или пренебр./ и т. п.), в них содержится как положительная, так и отрицательная коннотация, которая определяется контекстом.

Выявленные феминизмы образованы в боль-шинстве случаев на основе метафорического, ме-тонимического переноса, контаминации, усечения производящей основы, которое может осложнять-ся суффиксацией. В семантике единиц нередко совмещаются 2 признака, мотивирующих наиме-нование (ниточка – учительница труда /как прави-ло, изящная, худая/, Клювдия – строгая, придир-чивая учительница по имени Клавдия и т. п.).

Проведенная тематическая классификация субстандартных единиц позволила среди наимено-ваний лиц женского пола, относящихся к сфере образования, выделить 3 макрополя: «Социальная характеристика», «Внешняя характеристика», «Внутренняя характеристика», анализ которых дает возможность получить представление о сте-реотипном восприятии женщины-педагога в соз-нании современной учащейся молодежи.

1 В качестве источников исследования использованы следующие словари: Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русского жаргона. СПб.: Норинт, 2000. С. 720; Химик В.В. Большой словарь русской разговор-ной экспрессивной речи. СПб.: Норинт, 2004. С. 768; Вальтер Х., Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Толковый словарь русского школьного и студенческого жаргона: ок. 5000 слов и выражений. М.: Астрель: АСТ: Транзит-книга, 2005. С. 360; Грачев М.А. Словарь молодежного жаргона. М.: Изд-во Эксмо, 2007. С. 672. 2 Карасик, В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. Волгоград: Перемена, 2002. С. 133.

Поступила в редакцию 27 июня 2011 г.

Рис. 3



1ВРЕМЯ, как известно, является одним из центральных концептов в системе базисных пред-ставлений человека о мироустройстве. Время яв-ляется особо значимым для человеческого бытия, оно многогранно, многоаспектно. С одной сторо-ны, это универсальная, одинаковая для всех со-ставляющая бытия, с другой – индивидуальная составляющая жизни каждой личности – субъек-тивное время, на восприятие которого влияет не только личный опыт человека, но и главенствую-щие в обществе ценности, уровень развития циви-лизации, научно-технического прогресса и т. д.

Значимость темпоральной составляющей на-шего сознания трудно переоценить. Многие ис-следователи в области психологии развития пола-гают, что формирование субъективного времени как опосредованного индивидуальным сознанием представления о времени – необходимое условие становления и развития полноценного человече-ского сознания. Так, например, Дж. Мишон и

1Нильсен Евгения Александровна, кандидат филологических наук, доцент, зав. кафедрой анг-лийского языка и перевода, Санкт-Петербургский государственный университет экономики и фи-нансов (г. Санкт-Петербург). E-mail: [email protected]

Дж. Джексон утверждают, что все поведение че-ловека регламентируется временем1, а Д. Нейвон полагает, что время является самым важным изме-рением в нашей концептуализации мира, доминан-той нашей когниции2.2

Таким образом, реконструкция концепта ВРЕМЯ необходима для изучения миропонимания как отдельного индивидуума, так и общества в целом на определенном этапе его развития.

Обратимся к описанию основных моделей оязыковления времени в художественных произ-ведениях XVII века.

По мнению многих литературоведов одним из крупнейших английских писателей XVII века яв-ляется Джон Мильтон. Мильтон является автором философских, исторических и политических трак-татов, лирических стихотворений, сонетов, поэм и драматических произведений. Наиболее крупными творениями Дж. Мильтона считаются поэмы «По-терянный рай» и «Возвращенный рай», а также

2Evgeniya A. Nilsen, candidate of philological science, Head of the Department of the English Lan-guage and Translation of St. Petersburg State Univer-sity of Economics and Finance. E-mail: [email protected]

УДК 811.11 ББК 81.2Англ-03

МОДЕЛИ ЯЗЫКОВОЙ ЭКСПЛИКАЦИИ КОНЦЕПТА ВРЕМЯ В АНГЛИЙСКИХ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ XVII ВЕКА

Е.А. Нильсен

EXPLICATION OF TIME CONCEPT IN ENGLISH FICTION OF THE XVII CENTURY

E.A. Nilsen Описываются особенности экспликации концепта ВРЕМЯ в английских про-

изведениях XVII века. В ней описываются основные метафорические модели, атакже способы оязыковления времени в поэтических текстах того времени. Авторприходит к выводу, что наибольшей значимостью в рассматриваемый период об-ладают модели ВРЕМЯ – ВМЕСТИЛИЩЕ, ВРЕМЯ – РИТМ, ВРЕМЯ – ВЫСШАЯСИЛА (ГОСПОДИН), ВРЕМЯ – ЦЕННОСТЬ, ПРЕДМЕТ ОБЛАДАНИЯ, ВРЕМЯ –ПУТНИК (ВРЕМЯ – ЛИНЕЙНОЕ ДВИЖЕНИЕ), ВРЕМЯ – ЦИКЛИЧЕСКОЕДВИЖЕНИЕ, ВРЕМЯ – ОТРЕЗОК, ВРЕМЯ – ТОЧКА, ВРЕМЯ ОТНОСИТЕЛЬ-НОЕ, ВРЕМЯ – НЕОДУШЕВЛЕННЫЙ ОБЪЕКТ, ВРЕМЯ – ОДУШЕВЛЕННЫЙОБЪЕКТ (ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ).

Ключевые слова: концепт, время, метафора, XVII век.

In the present article the peculiarities of TIME concept representation in fiction ofthe XVII century is described. It is proved that the most common and important meta-phorical models of this period in English literature are TIME IS A CONTAINER, TIMEIS RHYTHM, TIME IS THE SUPREME POWER / A MASTER, TIME IS A PRE-CIOUS POSSESSION, TIME IS A MOVING OBJECT (LINEAR OR CYCLICAL),TIME IS LENGTH, TIME IS A POINT, TIME IS RELATIVE, TIME IS AN OBJECT,TIME IS A LIVING CREATURE.

Keywords: concept, time, metaphor, XVII century.


Нильсен Е.А. Модели языковой экспликации концепта ВРЕМЯ в английских художественных произведениях XVII века


драматическая поэма «Самсон-борец»3. Остано-вимся более подобно на описании метафорических моделей, с помощью которых эксплицируются представления о ВРЕМЕНИ в первых двух поэмах.

В приведенном ниже отрывке из Книги один-надцатой «Потерянного рая» одновременно реали-зуются две модели: ВРЕМЯ – ВМЕСТИЛИЩЕ и ВРЕМЯ – ЦИКЛИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ. С одной стороны, Seed time оязыковляет время, наполнен-ное деятельностью, связанной с посевными рабо-тами, с другой оно представляет собой одно из звеньев цепи сменяющих друг друга отрезков вре-мени и событий, последовательность которых оп-ределена Божьей волей: …Day and Night, Seed time and Harvest, Heat and hoary Frost Shall hold thir course…4

Зачастую лексическая единица time задает оп-ределенный ритм происходящему, говорит о час-тотности событий, об их повторяемости во време-ни. В таких случаях можно говорить о реализации метафорической модели ВРЕМЯ – РИТМ. Напри-мер, в начале Книги первой «Потерянного рая» читатель становится свидетелем разговора Сатаны с Вельзевулом. Речь идет о том, что отныне они будут счастливы лишь тем, что будут творить зло. И Сатана надеется, что неоднократно сможет опе-чалить Бога своими успехами: … Which oft times may succeed, so as perhaps Shall grieve him5… В этом отрывке oft times говорит о частотности, с которой Сатана надеется одерживать мелкие, но приятные победы над Всевышним.

Модель ВРЕМЯ – ЦЕННОСТЬ, ПРЕДМЕТ ОБЛАДАНИЯ эксплицируется, в частности, в строках из поэмы «Возвращенный рай» с помо-щью словосочетания waste of time, которое наво-дит на мысль, что ВРЕМЯ, как деньги, можно по-тратить, понапрасну: … tedious waste of time, to sit and hear6… Наличие подобных примеров в произ-ведениях Мильтона говорит о важности в ранне-новоанглийском периоде, как и в современном английском языке, метафорического переноса ВРЕМЯ – ДЕНЬГИ, о котором писали, в частно-сти, Дж. Лакофф, М. Джонсон и М. Тернер7.

Проанализировав способы оязыковления кон-цепта ВРЕМЯ в поэмах Дж. Мильтона, можно ут-верждать, что на лексическом уровне ВРЕМЯ экс-плицируется как вместилище, ритм, ценность/ соб-ственность, линейное и циклическое движение, отрезок, точка, одушевленный объект, высшая сила. При этом в анализируемых произведениях упоминание о времени служит, прежде всего, для указания определенного временного отрезка, вме-щающего в себя важные для автора события, эмо-ции, впечатления, размышления и т. д. Модель ВРЕМЯ – РИТМ также играет большую роль, по-скольку автору зачастую важно придать повество-ванию определенный ритм, сказать о частотности событий, об их повторяемости во времени8.

Модели ВРЕМЯ – ВМЕСТИЛИЩЕ и ВРЕ-МЯ – РИТМ можно выявить и в произведениях

многих других авторов, писавших в XVII веке. Так, в стихотворении Анны Брэдстрит «The Four Ages Of Man» рефрен Sometimes, который можно отнести к модели ВРЕМЯ – РИТМ, повторяется в описании каждого возраста. Он не только придает тексту ритмичность, но и служит своеобразным связующим звеном между четырьмя частями сти-хотворения, показывая читателю, что жизнь чело-века циклична, в ней все повторяется, только не-много по-иному на новом жизненном витке, в но-вом возрасте:

Sometimes the Heavens with plenty smil'd on me,

Sometimes, again, rain'd all adversity; Sometimes in honour, sometimes in disgrace, Sometime an abject, then again in place… (Anne

Bradstreet)9. В других произведениях модель ВРЕМЯ –

РИТМ может использоваться для того, чтобы по-казать, насколько часто повторяется то или иное действие: The fish oft-times the burgher dispossest (Andrew Marvell, The Character of Holland); Oft times in grass, on trees, in flight, Sore accidents on you may light (Anne Bradstreet, In Reference To Her Children); An hundred times the rolling sun Around the radiant belt has run (John Dryden, The Secular Masque); So, reclused hermits oftentimes do know… (John Donne, Idios); The foe ofttimes, having the foe in sight, Is tired with standing, though he never fight (John Donne, Elegy XX. To His Mistress Going to Bed); The Sunne hath twenty times both crab and goate Parched, since first lanch’d forth this living boate (John Donne, The Progresse of the Soule) или чтобы обозначить, в который раз что-то происхо-дит: when next time you in these sheets will smoth-er… (John Donne, Epithalamion Made at Lincoln's Inn); … now the second Time made ready… (John Donne, Satyre IV); As a young Preacher at his first time goes To preach,.. (John Donne, Satyre IV)10 и др.

Во многих художественных произведениях рассматриваемого периода эксплицируется и ме-тафорическая модель ВРЕМЯ – ВМЕСТИЛИЩЕ. Так, в стихотворении Анны Брэдстрит «A Letter to Her Husband, Absent upon Public Employment», на-писанном в форме письма ее мужу, мы находим следующие строки:

In this dead time, alas, what can I more Than view those fruits which through thy heart I

bore?11 Тоскуя по своему отсутствующему мужу,

женщина пишет о том, что этот период времени для нее «мертвый», его нечем заполнить в отсут-ствие любимого, разве что мыслями о нем. Нали-чие в тексте предлога in, сочетающегося с сущест-вительным time, подчеркивает присутствие здесь модели ВРЕМЯ – ВМЕСТИЛИЩЕ. В то же время, можно говорить и том, что в данном отрывке так-же реализуется модель ВРЕМЯ – ОТРЕЗОК, по-скольку А. Брэдстрит пишет об определенном от-




резке времени – времени, которое ее муж провел в другом городе, вдали от нее.

Сочетание этих двух метафорических моде-лей встречается и в текстах других поэтов XVII века. В стихотворении Эндрю Марвела «The Nymph Complaining for the Death of her Fawn» го-ворится о коротком отрезке времени, который по-требовался нимфе, чтобы осознать, насколько лю-бовь и знаки внимания ее возлюбленного были прекраснее, чем любовь других ее поклонников:

But I am sure, for aught that I Could in so short a time espy, Thy love was far more better then The love of false and cruel men12. В песне сэра Джона Саклинга речь также идет

о коротком отрезке времени. Он наполнен пиром и весельем: How short a time the feast doth last (Sir John Suckling,I prithee spare me gentle boy (song)). У Томаса Кэрью в «An Elegy upon the Death of the Dean of St. Paul's, Dr. John Donne» аналогичный отрезок вмещает вращение колеса по инерции: But some small time maintain a faint weak course, By vir-tue of the first impulsive force13.

Время, наполненное определенными события-ми, приобретает положительные или отрицатель-ные черты, предопределенные отношением автора к этим событиям. Так, в произведениях Джона Драй-дена ВРЕМЯ может характеризоваться как благо-честивое и добродетельное (In pious times, ere priest-craft did begin), раздираемое междоусобицами (So easy still it proves in factious times), бунтарское и мя-тежное (the madness of rebellious times) (Absalom and Achitophel). У Роберта Херрика – как сумасшедшее и грешное (wild unhallowed times) (Robert Her-rick,His Prayer for Absolution) У Джона Доу – как счастливое (In happy time) (John Donne, Elegy XV. A Tale of a Citizen and His Wife)14 и т.д. Это позволяет говорить о взаимодействии в поэзии XVII века та-ких метафорических моделей, как ВРЕМЯ – ВМЕ-СТИЛИЩЕ и ВРЕМЯ – ОДУШЕВЛЕННЫЙ ОБЪ-ЕКТ (ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ).

Модель ВРЕМЯ – ВМЕСТИЛИЩЕ может также сочетаться с моделью ВРЕМЯ – ТОЧКА, как, например, в сонете Майкла Дрейтона:

Shake hands for ever, cancel all our vows, And when we meet at any time again, Be it not seen in either of our brows That we one jot of former love retain (Michael

Drayton,Idea LXI)15. Расставаясь с любимой, поэт просит ее поза-

быть все клятвы о вечной любви и, при случайной встрече, не подавать виду, что в ней еще живет любовь. Момент их возможной встречи является точкой на временной оси, в то же время представ-ляя собой вместилище событий, которые могут произойти в ходе этой встречи, и чувств, которые

могут испытывать друг к другу в прошлом близ-кие люди.

В стихотворении «La Corona» Джона Доу временная точка заполнена радостью, заставляю-щей сердце возликовать, и громкими песнопения-ми, передающими переполняющее человека сча-стье: 'Tis time that heart and voice be lifted high. В акте 2 сцены 2 «The Theatre of Illusion» Пьера Кор-неля время наполнено докучливой любовью богинь: Back in the times I've just been speaking of, Goddesses, also, pestered me for love… (Pierre Corneille); в «The Night» Генри Вогана – молитвой: … His prayer time (; в «The First Anniversary. An Anatomy of the World» Джона Доу – рождением: In the due birth-time… (John Donne)16 и т. д.

Очевидно, что метафорическая модель ВРЕ-МЯ – ВМЕСТИЛИЩЕ играет значительную роль в поэтических произведениях XVII века. Зачастую она реализуется одновременно с моделями ВРЕ-МЯ – ОТРЕЗОК, ВРЕМЯ – ТОЧКА или ВРЕМЯ – ОДУШЕВЛЕННЫЙ ОБЪЕКТ (ОЛИЦЕТВОРЕ-НИЕ), что помогает авторам ранненовоанглийских текстов создавать более яркие образы.

В произведениях многих поэтов рассматри-ваемой эпохи ВРЕМЯ трактуется как высшая сила, имеющая неограниченную власть над человеком. Оно способно подарить людям счастье, излечить душевные раны или отнять все, чем дорожит чело-век. В таких контекстах эксплицируется модель ВРЕМЯ – ВЫСШАЯ СИЛА/ ГОСПОДИН, как, например, в «To My Excellent Lucasia, on Our Friendship» Кэтрин Филипс:

I did not live until this time Crowned my felicity… (Katherine Philips)17. Здесь ВРЕМЯ благосклонно к человеку. Оно

дарит поэтессе счастье встречи с настоящим дру-гом, с родственной душой. И это мгновение на-столько прекрасно, что К. Филипс говорит о том, что до той минуты она и не жила, и не дышала. Таким образом, в данном отрывке одновременно реализуются две модели: ВРЕМЯ – ВЫСШАЯ СИЛА/ ГОСПОДИН и ВРЕМЯ – ТОЧКА.

В стихах Томаса Кэрью ВРЕМЯ, как грозный господин, безжалостно и неумолимо отбирает у женщины юность и красоту: блекнут лониты, меркнет сияние глаз, а вместе с красотой она мо-жет потерять и любовь того, кто восхищался толь-ко ее прекрасной внешностью, не интересуясь ее душой, мыслями и т. д.:

He that loves a rosy cheek, Or a coral lip admires, Or from star-like eyes doth seek Fuel to maintain his fires; As old Time makes these decay, So his flames must waste away (Thomas Carew,

Disdain Returned)18.




Лорд Герберт пишет о том, что ВРЕМЯ предо-пределяет все в нашей жизни: The time that tells our life (Edward, Lord Herbert of Cherbury, To His Watch, When He Could Not Sleep). Кэтрин Филипс повест-вует о том, как британцы пали жертвами ВРЕМЕ-НИ, став его трофеями, военной добычей: The Brit-ish fell, the spoil of time and fate (Katherine Philips, On the Welsh Language). В поэзии Эндрю Марвела ВРЕМЯ похоже на древнегреческое божество, не-сущееся на своей крылатой колеснице по небу: Time’s wingèd chariot (Andrew Marvell, To His Coy Mistress). Оно созидает: the great work of time (And-rew Marvell, An Horatian Ode upon Cromwell’s Re-turn from Ireland) и разрушает: O Time the fatal wrack of mortal things (Anne Bradstreet, Contemplations); time is not destroying (Fulke Greville, Caelica XXIX); time devours (Thomas Carew, To Ben Jonson), застав-ляет все живое расти и созревать: Nor had time mel-low'd Him to this ripeness; (John Donne, Temple) и собирает урожай: Than all those times and tongues could reap before (Thomas Carew, An Elegy upon the Death of the Dean of St. Paul's, Dr. John Donne). Ста-рик Время показывает свое грандиозное шоу, в ко-тором все живое – лишь персонажи его пьесы: Old Time begin the show (John Dryden, The Secular Mas-que). ВРЕМЯ может предать человека: time would fail me (Anne Bradstreet, In Honour of that High and Mighty Princess, Queen Elizabeth) и отнять любимого: time may take Thee before thy time away (Andrew Marvell, Young Love). Оно, как человек, может оглянуться: When present times look back to Ages past (Anne Bradstreet, Contemplations), знать что-то: if time knows (Richard Crashaw, Wishes to his (Supposed) Mistress), видеть: No time or age had ever seen So lost a thing as thou hadst been (Sir John Suck-ling, Upon My Lady Carlisle’s Walking in Hampton Court Garden); But time will in his course a point descry (John Donne, Elegy XVIII), быть коварным: Time, place, and action, may with pains be wrought, (John Dryden, To my Dear Friend Mr. Congreve on his Comedy Call'd the Double Dealer), задолжать кому-то: And that a debt time owes unto thy fame (Anne Killigrew, Alexandreis), украсть что-то: through time’s silent stealth (Henry Vaughan, The Water-fall), предостеречь от ошибок, дать хоро-ший совет: Time’s gentle admonition (George Her-bert, Life), быть безрассудным: the harmless folly of the time (Robert Herrick, Corinna's Going a-Maying), дряхлым: decrepit time (John Donne, Al-lophanes)19 и т. д.

Как показывает материал исследования, во многих произведениях XVII века ВРЕМЯ предста-ет перед читателем в роли господина. При этом ВРЕМЯ может быть благосклонно к человеку: да-вать добрые советы и наполнять жизнь радостью. В других контекстах оно выступает в роли без-душного властелина, коварного и неумолимого. Оно может созидать и разрушать, дарить и отни-мать. ВРЕМЯ управляет жизнью человека и всего сущего. Таким образом, можно констатировать,

что в ранненовоанглийских текстах присутствует метафорическая модель ВРЕМЯ – ВЫСШАЯ СИ-ЛА/ ГОСПОДИН.

Модель ВРЕМЯ – ЦЕННОСТЬ, ПРЕДМЕТ ОБЛАДАНИЯ эксплицируется в произведениях XVII века, как правило, при помощи сочетания существительного time с прилагательным own: Let thine owne times as an old story be (John Donne, The Second Anniuersary of the Progres of the Soule), при-тяжательными местоимениями и такими глагола-ми, как spend: I prithee let us spend our time (Andrew Marvell, A Dialogue between Thyrsis and Dorinda); If any time from company I spare, 'Tis spent in curling, frisling up my hair (Anne Bradstreet, The Four Ages Of Man); I have mispent my time (Anne Bradstreet, The Four Ages Of Man); my time so near is spent (Anne Bradstreet, In Reference To Her Children); Farewell dear flowers, sweetly your time ye spent (George Herbert, Life); I walk’d the other day, to spend my hour (Henry Vaughan, I Walk’d the Other Day); he gets lands, and spends as much time Wring-ing each Acre (John Donne, Satyre II); when all his art and time is spent (John Donne, Elegy XI. The Brace-let. Upon the Loss of His Mistress' Chain, for Which He Made Satisfaction), have: Had we but world enough and time (Andrew Marvell, To His Coy Mi-stress); Thou wilt have time enough for hymns divine (John Dryden, To the Pious Memory of the Accom-plished Young Lady Mrs. Anne Killigrew); The sons of Belial had a glorious time (John Dryden, Absalom and Achitophel); We have short time to stay (Robert Herrick, To Daffodils), lose: Had I but any time to lose (Andrew Marvell, A Dialogue, between the Re-solved Soul and Created Pleasure), waste: Tell her that wastes her time and me (Edmund Waller, Go, lovely Rose); at least some time to wast (John Donne, The First Anniversary. An Anatomy of the World), share: How small a part of time they share (Edmund Waller, Go, lovely Rose), use: Then be not coy, but use your time (Robert Herrick, To the Virgins, to Make Much of Time)20.

Используемые в сочетании с time притяжа-тельные местоимения создают впечатление при-надлежности времени тому или иному человеку, и это впечатление усиливается в случае присутствия в тексте прилагательного own. ВРЕМЯ уподобля-ется ценной вещи, с которой можно поступать по своему усмотрению: обладать ею (have), использо-вать в свое удовольствие (use), поделиться ею с кем-то (share), потратить как деньги (spend, waste) или просто потерять (lose), что подтверждается наличием в текстах соответствующих глаголов.

Оязыковление метафорической модели ВРЕ-МЯ – ПУТНИК, передающей линейное движение времени от прошлого к будущему, реализуется в большинстве исследуемых текстов с помощью сочетания существительного time с глаголом come: The seedtime's come (Anne Bradstreet, A Dialogue Between Old England And New); The time that is to come… (John Wilmot, Earl of Rochester, Love and




Life: A Song); For times to come I'll make this vow (Robert Herrick, To his Conscience]; Must I look on, in hope time coming may… (Fulke Greville, Caelica XXII); Time past comes not again (William Drum-mond of Hawthornden, Stolen Pleasure). Движение ВРЕМЕНИ также могут передавать такие лекси-ческие единицы, как to go: Ours was a Levite, and as times went then (John Dryden, Absalom and Achito-phel), trans-shifting: I sing of Time's trans-shifting (Robert Herrick, The Argument of his Book), to move: Time in hours, days, years, Driv’n by the spheres Like a vast shadow mov’d (Henry Vaughan, The World), to pass: Thus sev’ral ways the time did pass (Sir John Suckling, A Ballad Upon A Wedding), to fly: Old Time is still a-flying (Robert Herrick, To the Virgins, to Make Much of Time). ВРЕМЯ идет своим путем: But time will in his course a point de-scry (John Donne, Elegy XVIII). И только из ряда вон выходящие обстоятельства могут заставить его замедлить свой ход: But you are over-blest. Plen-ty this day Injures; it causeth time to stay (John Donne, Feasts and Revels). Полет ВРЕМЕНИ ино-гда ассоциируется с полетом птицы, что выража-ется в поэзии с помощью соответствующей мета-форы. ВРЕМЯ, как птица, может сбросить свое оперение: Time shall moult away his wings (Sir John Suckling, Song: Out upon it, I have lov’d)21.

ВРЕМЯ необратимо, оно стремительно дви-жется вперед, летит (is a-flying) как птица, и его не повернуть вспять, прошедшего не вернуть (Time past comes not again). Человек не властен над ВРЕМЕНЕМ, напротив, вечно спешащее, устрем-ленное в будущее ВРЕМЯ, как господин, диктует людям свои правила, и поэтому зачастую воспри-нимается как живое существо – Старик Время (Old Time). Вследствие этого модель ВРЕМЯ – ПУТ-НИК часто эксплицируется вместе с моделью ВРЕМЯ – ВЫСШАЯ СИЛА.

Модель ВРЕМЯ – ОТРЕЗОК в большинстве случаев сочетается с моделью ВРЕМЯ – ВМЕ-СТИЛИЩЕ, поскольку авторам художественных произведений важно показать читателю, какими событиями был наполнен тот или иной отрезок времени. Этот отрезок может коротким или длин-ным: But I am sure, for aught that I Could in so short a time espy (Andrew Marvell, The Nymph Complain-ing for the Death of her Fawn); Swift was the race, but short the time to run (John Dryden, Absalom and Achitophel); Weak I am grown, and must in short time fall (Robert Herrick, His Return to London); We have short time to stay (Robert Herrick, To Daffodils); How short a time the feast doth last (Sir John Suckling, I prithee spare me gentle boy (song)); The Sanhedrin long time as chief he rul'd (John Dryden, Absalom and Achitophel); Long time before I in my mother’s womb was born (Thomas Traherne, The Salutation); Then may thy lean and hunger-starvèd womb Long time expect their bodies (John Donne, Epithalamion Made at Lincoln's Inn); all this long time My sun is with you (John Donne, To M[R]. I. P.)22.

Модель ВРЕМЯ – ТОЧКА присутствует в тексте в том случае, если автор говорит о каком-то переломном моменте, после которого все измени-лось: But since that time she often hath been cloy’d (Anne Bradstreet, Contemplations); By this time all were stol’n aside (Sir John Suckling, A Ballad Upon A Wedding); ’Twas time I trow to part (Sir John Suckling, A Ballad Upon A Wedding) или о моменте, когда случилось что-то важное: …and now just time it was That a quick soule should give life to that masse (John Donne, The Progresse of the Soule); … the lesser sun At this time to the Goat is run To fetch new lust, and give it you (John Donne, A Nocturnal upon St. Lu-cy's Day, Being the Shortest Day); Just at that point of time, if fame not lie, On his left hand twelve reverend owls did fly (John Dryden, A Satire upon the True-blue Protestant Poet T.S.); And at the present time with such a face He rail'd, as fray'd me; for he gave no praise… (John Donne, Elegy XV. A Tale of a Citizen and His Wife); And, since at such time miracles are sought… (John Donne, The Relic)23. Таким образом, модель ВРЕМЯ – ТОЧКА также тесно связана с моделью ВРЕМЯ – ВМЕСТИЛИЩЕ.

ВРЕМЯ может трактоваться в художествен-ных произведениях и как НЕОДУШЕВЛЕННЫЙ ОБЪЕКТ. Его, как произведение искусства, можно создать: … by the spheres time was created thou (John Donne, Annunciation). Оно, как лоскутное одеяло, может быть соткано из часов, дней, недель: … hours, days, months, which are the rags of time (John Donne, The Sun Rising). Плохие времена, как сломавшийся механизм, можно исправить, настроить, починить: … mend the bad times (John Dryden, The Secular Masque). ВРЕМЯ может даже уподобляться воздуху, который вдыхает человек: The last gasp of time Is thy first breath (Henry Vaugh-an, The Evening-Watch: A Dialogue)24.

Обобщив все вышесказанное, можно говорить о существовании в рассмотренных текстах ряда метафорических моделей. В ходе исследования фактического материала было выявлено, что наи-более характерными для художественной литера-туры XVII века моделями репрезентации времени были следующие: ВРЕМЯ – ВМЕСТИЛИЩЕ, ВРЕМЯ – РИТМ, ВРЕМЯ – ВЫСШАЯ СИЛА (ГОСПОДИН), ВРЕМЯ – ЦЕННОСТЬ, ПРЕДМЕТ ОБЛАДАНИЯ, ВРЕМЯ – ПУТНИК (ВРЕМЯ – ЛИНЕЙНОЕ ДВИЖЕНИЕ), ВРЕМЯ – ЦИКЛИ-ЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ, ВРЕМЯ – ОТРЕЗОК, ВРЕМЯ – ТОЧКА, ВРЕМЯ ОТНОСИТЕЛЬНОЕ, ВРЕМЯ – НЕОДУШЕВЛЕННЫЙ ОБЪЕКТ, ВРЕ-МЯ – ОДУШЕВЛЕННЫЙ ОБЪЕКТ (ОЛИЦЕ-ТВОРЕНИЕ). Значимость каждой из моделей обу-словлена уровнем развития общества в этот пери-од, особенностями мировоззрения того или иного поэта и спецификой выбранной для определенного произведения тематики. В проанализированных текстах упоминание о времени служит, прежде всего, для указания определенного временного отрезка, вмещающего в себя важные для автора




события, эмоции, впечатления, размышления и т.д. Этим можно объяснить большое количество кон-текстов употребления лексемы time, эксплици-рующих модель ВРЕМЯ – ВМЕСТИЛИЩЕ. Необ-ходимость придания ритмичности поэтическому тексту обусловливает частотность реализации модели ВРЕМЯ – РИТМ. Большую значимость имеет и модель ВРЕМЯ – ПУТНИК, эксплици-рующая отношение ко ВРЕМЕНИ как к вечному движению, направленному из прошлого в буду-щее, которое нельзя ни остановить, ни повернуть вспять. Эта неподвластность ВРЕМЕНИ человеку обусловливает и отношение к нему как к высшей силе, управляющей жизнью на Земле, что способ-ствует реализации в текстах XVII века модели ВРЕМЯ – ВЫСШАЯ СИЛА (ГОСПОДИН). ВРЕ-МЯ также расценивается человеком как высшая ценность, дороже денег и любых богатств, кото-рую нельзя ни купить, ни восполнить, что приво-дит к экспликации в исследуемых текстах модели ВРЕМЯ – ЦЕННОСТЬ/ ПРЕДМЕТ ОБЛАДАНИЯ.

1 Michon, J.A., Jackson, J.L. Introduction: the Psychology of Time // Time, Mind, and Behavior. Berlin, 1985. 2 Navon, D. On a Conceptual Hierarchy of Time, Space, and Other Dimensions // Cognition. 1978. № 6. P. 223–228. 3 Михальская Н.П. История английской литературы. М., 2006. C. 73–80. 4 Milton John Paradise Lost: [сайт]. URL: http://www.dartmouth.edu/~milton/reading_room/pl/ (даты обращения: 03.01.2011–11.03.2011).

5 Ibid. 6 Milton John Paradise Regained: [сайт]. URL: http://www.dartmouth.edu/~milton/reading_room/pl/ (даты обращения: 03.01.2011–11.03.2011). 7 Lakoff G., Johnson M. Metaphors we live by. Chicago, 1980; Lakoff G., Turner M. More than Cool Reason: a Field Guide to Poetic Metaphor. Chicago, 1989. 8 Нильсен Е.А. Концепт ВРЕМЯ в произведениях Джона Мильтона // МОСТ (язык и культура) – BRIDGE (lan-guage and culture). Набережные Челны: Издательско-полиграфический отдел Набережночелнинского филиа-ла ГОУ ВПО «Нижегородский государственный лин-гвистический университет им. Н.А. Добролюбова», 2011. № 27. С. 51–60. 9 URL: http://www.poetryfoundation.org/archive/ tool.poet. period.1.html?period=17th Century (даты обращения: 06.01.2011–11.05.2011). 10 Там же. 11 Там же. 12 Там же. 13 Там же. 14 Там же. 15 Там же. 16 Там же. 17 Там же. 18 Там же. 19 Там же. 20 Там же. 21 Там же. 22 Там же. 23 Там же. 24 Там же.

Поступила в редакцию 1 октября 2011 г.



1Как отмечает Т.П. Крапакова1, в последнее время со стороны лингвистов отмечается устойчи-вый интерес к проблеме отражения в языке сте-реотипных представлений, которые связаны с эти-ческими образами. Краткую справку о множестве вариантов трактовки проблемы функционирования стереотипов поведения и мышления в западной науке приводит С.Н. Гладких, которая выделяет структуралистский, социально-психологический, культурологический и конфликтологический под-ходы2.

Сознавая свою принадлежность к определен-ному этносу, человек соответственно идеализиру-ет своих соотечественников, их интеллектуальное превосходство, свою культуру и, следовательно, свой язык. Таким образом, именно все свое укреп-ляется в чувстве собственной ценности. В контек-сте наших рассуждений об экспрессивных этно-нимах, необходимо отметить то обстоятельство, что именно подобное пристрастное отношение к «своим» нередко порождает этноцентризм. Это происходит в том случае, когда культурная модель

1Попова Татьяна Георгиевна, профессор,

доктор филологических наук, профессор кафедры английского языка (второго), ФГОУ ВПО «Воен-ный университет» (г. Москва). Е-mail: [email protected]

Аникеева Ирина Годерзовна, кандидат пе-дагогических наук, доцент кафедры теории и практики перевода, Московский авиационный ин-ститут (г. Москва).

своей нации принимается и соответственно выда-ется за образцовую, поэтому именно с ней сравни-вается и по ней оценивается культура других на-родов.

2Наделение этнонимов экспрессивностью не-возможно без субъективно-эмоционального отно-шения к тому или иному народу. Как отмечает знаток французского менталитета Н. Мошам3, французы, например, долгое время считали, что их предназначение представляет собой несение сво-боды другим народам. Французы убеждены, что их цивилизация является самой блистательной в мире и, следовательно, все народы должны рас-сматривать ее как своеобразный эталон поведения и образа жизни. По мнению Н. Мошама4, францу-зы и сейчас пребывают в полной уверенности от-носительно того обстоятельства, что французский язык по-прежнему является универсальным язы-ком. Это происходит, по мнению носителей фран-цузского языка, несмотря на доминирующее по-ложение английского языка.

Если отталкиваться от точки зрения морфоло-гической структуры, экспрессивные этнонимы

Tatiana G. Popova, English Dpt., Professor., Doctor of Philology, Military University, (Moscow). Е-mail: [email protected]

Irina G. Anikejeva, PhD, Associate Professor, Dpt. of Translation and Interpretation of the Institute of Foreign Languages, Moscow Aviation Institute (Moscow).

УДК 601.231:13 ББК 39.7я24

ЭКСПРЕССИВНЫЕ ЭТНОНИМЫ КАК СЕМАНТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС ОБОГАЩЕНИЯ РЕЧИ И ЯЗЫКА

Т.Г. Попова, И.Г. Аникеева

EXPRESSIVE ETHNONYMS AS A SEMANTIC PROCESS ENRICHING SPEECH AND LANGUAGE

T.G. Popova, I.A. Anikejeva Рассматривается роль экспрессивных этнонимов в создании образно-

эстетической составляющей речи и языка. В результате анализа было выявлено,что экспрессивные этнонимы создаются путем нарочитой искаженности их струк-туры, а также использованием семантической деривации.

Ключевые слова: язык, культура, когниция, метафора, экспрессивные этнони-мы.

The article is devoted to the revelation of expressive ethnonyms’ role in the creation

of a figurative-aesthetic component of our speech and language. The analysis of differentviews existing in modern Linguistics on expressive ethnonyms makes it possible to statethat ethnonyms’ formation is based on semantic derivation and misrepresentation of theirstructures.

Keywords: language, culture, cognition, metaphor, expressive ethnonyms.


Попова Т.Г., Аникеева И.Г. Экспрессивные этнонимы как семантический процесс обогащения речи и языка


представляют собой в большей степени имена су-ществительные, нежели имена прилагательные. Во французском языке имена существительные, вы-ступающие а функции экспрессивных этнонимов, как правило, не имеют формы женского рода. Здесь можно выделить две группы подобных экс-прессивных этнонимов.

К первой группе можно отнести литературные этнонимы, которые, будучи употребляемыми в разговорной речи, подвергаются самому широко-му сектору сокращений, что характерно для быто-вого употребления. При подобном процессе усе-чений мы видим процесс сокращения слова, когда происходит усечение начальных или же, наоборот, конечных слогов.

Приведем примеры для демонстрации первой группы экспрессивных этнонимов: Ruskoff ----------Russe ----------русский; Jap ------Japonais------японец.

Вторая группа экспрессивных этнонимов об-разована при помощи развития вторичных значе-ний. Метафора, наряду с метонимией, являясь универсальным семантическим процессом, несо-мненно, представляет собой продуктивный способ обогащения нашей речи. Говоря иными словами, речь идет об ассоциативно-образном переосмыс-лении слов.

Образные номинации, которые отражают те или иные национальные своеобразия, часто имеют пейоративный /негативный/ отрицательный харак-тер и выступают в роли различных ярлыков, кото-рые направлены на унижение достоинств того, по отношению к кому они используются. Так, напри-мер, французы по отношению к англичанам могут использовать такое слово, как rosbif и bifteck. Ис-пользование этих слов для представления англи-чан связано с тем, что часто англичане предпочи-тают блюда из жареной говядины.

Кроме этого, в арсенале французов для экс-прессивного наименования англичан имеется ме-тафорическое употребление слова hombard, что переводится как «омар». Таким образом, коллек-тивный портрет представителей той или иной на-ции складывается из черт характера, с одной сто-роны, и внешних признаков (более редкое прояв-ление) – с другой.

Еще одним ярким примером использования метафоры, куда вкладывается негативное значе-ние, является слово plum-pudding, что переводится как «кекс с изюмом» и которое используется французами по отношению к англичанам. Таким образом, национальный стереотип представляет собой сложное ментальное образование.

Для английского языка, в свою очередь, также характерно использование экспрессивных этнони-мов. Мы выявили стереотипные характеристики «голландец» глазами «англичан», которые сущест-вуют не только в отдельных языковых единицах,

но и на уровне целого текста. Дело в том, что анг-ло-голландские войны повлекли за собой процес-сы стереотипизации на нескольких уровнях обще-ственного и языкового сознания. Однако вместе с тем необходимо отметить, что борьба с Голланд-ской республикой не исчерпывает всей истории политических и экономических конфликтов Анг-лии. Истории известны серьезные столкновения Британии, например, с Испанией. Но эти баталии не явились причиной непосредственного возник-новения пейоративных коннотаций у лексемы – «Spanish», что отмечает Ю. Д. Апресян, объясняя это фактом случайности, непредсказуемостью коннотаций5.

Мы полагаем, что причиной пейоративного значения единицы «Dutch» является ее сходство по форме со своим этимоном «Duch», от которого также произошло немецкое «Deutsch». Как отме-чают этимологические словари, еще в среднеанг-лийском языке единица «Duch» соотносилась с Германией и употреблялась для обозначения жи-телей этой страны – немцев6. Существование зна-чения «немецкий» у описываемого нами прилага-тельного зафиксировано в словарях современного английского языка7. Соответствующим образом, в лексеме «Dutch» одновременно сконцентрированы стереотипизированные представления носителей английского языка о голландцах и немцах, что частично обусловливает многозначность самой единицы. Этот же факт отмечен в словаре амери-канского сленга8.

Таким образом, язык, с одной стороны, явля-ется средством выражения устоявшихся предубе-ждённых мнений, с другой стороны – своеобраз-ной психологической базой, которая поддерживает и укрепляет их. Именно в области языка функцио-нируют модели, обусловленные действием стерео-типа и одновременно с этим на данный момент времени сами укрепляющие его существование.

1 Карпакова Т.П. Экспрессивные этнонимы в разговор-ном французском языке // Иностранные языки в высшей школе: Научный журнал. Рязань: Рязанский государст-венный университет имени С.А. Есенина, 2011. С. 37. 2 Гладких С.В. Этнические стереотипы как феномен духовной культуры: дис. ... канд. философ. наук. Став-рополь, 2001. C. 8. 3 Mauchamp N. Les Franzais: Mentalites et comportements. CLE International, Paris, 1995. S. 38. 4 Там же. С. 39. 5 Апресян Ю.Д. Избранные труды. Т. 2. Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Школа «Языки русской клуьтуры», 1995. С. 171. 6 [BCDE] The Barnhart Concise Dictionary of Etymology. N.Y.: Harper Collins, 1995. 916 p. 7 Partridge E. Words, words, words! Lnd: Methuen and Co, 1933. Р. 230. 8 [AS] American Slang / Ed. By R.L. Chapman. N.Y.: Har-per and Row Publishers, 1987. Р. 121.

Поступила в редакцию 27 мая 2011 г.



1Решение проблемы воздействия на будущее, стремление найти и понять движущие силы гря-дущего, научиться ими разумно распоряжаться и предвидеть результаты предпринимаемых дейст-вий – непременная составляющая политического дискурса. Политические тексты в частности и средства массовой коммуникации в целом дейст-вуют в сознании человека как первопричина, на-деляющая действительность своими свойствами.

В фокусе внимания настоящей статьи – ис-следование закономерностей образа будущего России сквозь призму модели статической матри-цы в рамках когнитивно-дискурсивного прогнози-рования. Материал исследования был получен пу-тем сплошной и репрезентативной выборки из по-

1Солопова Ольга Александровна, старший

преподаватель кафедры общей лингвистики, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (г. Челябинск), кандидат филол. наук, доцент, докторант кафедры риторики и межкультурной коммуникации ГОУ ВПО УрГПУ (г. Екатеринбург), научный руководитель – д-р филол. наук, проф. Чудинов Анатолий Прокопьевич. Е-mail:[email protected]

литических текстов средств массовой информации Великобритании и США и составил более 2400 контекстов. Источниковая база представлена анг-лоязычной прессой за период с января 2000 года по май 2011 года включительно. Данная статья ограничена рамками одного базового параметра модели – «внутренняя политика».

В качестве метамодели в данном направлении предлагается матрица – «методология прогнозиро-вания и ретроспективных моделей»1, которая ох-ватывает динамику различных параметров соци-ально-политической системы (рис. 1). 2

Сообразно цели и задачам исследования, а также в соответствии с данными, полученными в ходе анализа корпуса текстов, содержащих поис-

2Olga А. Solopova, Linguistics chair senior lec-

turer (South Ural State University), candidate degree in philology, associate professor, Rhetoric and Inter-cultural Communication chair doctoral student (Ural State Pedagogical University), Scientific Supervisor – Prof. Chudinov Anatoly Prokopjevich, PhD (Russian philology). Е-mail: [email protected]

УДК 601.231:13 ББК 39.7я24

БУДУЩЕЕ РОССИИ В ЭКСПОРТНОМ ИСПОЛНЕНИИ

О.А. Солопова

FUTURE OF RUSSIA: FOREIGN VERSION

O.A. Solopova Рассматривается параметр когнитивно-дискурсивной модели будущего Рос-

сии – «внутренняя политика». Материал для анализа представляют аналитическиестатьи британо-американских СМИ за 2000–2011 годы. Базовый параметр «внут-ренняя политика» в свою очередь может быть разбит на подмножества (факторы,наиболее активно востребованные в текстах СМИ при обращении к образу будуще-го): политико-экономическая ситуация, народонаселение, природные ресурсы, воо-руженные силы. В рамках настоящей статьи составлен предмодельный сценарий,который предназначен для содержательного исследования и описания прогнози-руемых процессов, проанализированы лингвистические средства, используемыедля представления «темного» и «светлого» будущего страны.

Ключевые слова: когнитивно-дискурсивное прогнозирование, модель будущего,параметры модели, внутренняя политика, политический дискурс, метафора, образбудущего.

The present paper focuses on the parameter of cognitive-discursive model of Russian

future – domestic policy. The material for the analysis is exploratory forecasts made byauthors of political texts in British and American mass media (2000–2011). The basicparameter “domestic policy”, in its turn, can be divided into subsets (factors mostfrequently addressed in mass media when referring to the image of Russian future):politico-economic situation, population, natural resources, and armed forces. The paperpresents a scenario which is meant for further conceptual analysis of the model. It alsogives a detailed description of the basic component and its subsets, and analyses linguisticmeans used to create the image of Russian future: both “grim” and “bright”.

Keywords: cognitive-discursive future studies, model of future, parameters of the model,domestic policy, political discourse, metaphor, image of future.


Солопова О.А. Будущее России в экспортном исполнении


Рис. 1. Когнитивно-дискурсивная метамодель будущего

Рис. 2. Соотношение параметров «внутренняя политика» и «внешняя политика»

ковый прогноз, остановимся на следующих пока-зателях метамодели. Поскольку когнитивно-дискурсивное прогнозирование исследует образ будущего в преломлении политического текста СМИ в качестве основных параметров, от которых зависит грядущий день мира политического, вы-ступают внутренняя и внешняя политика. Базовые параметры «внутренняя» и «внешняя политика» в свою очередь могут быть разбиты на подмножест-ва (факторы, наиболее активно востребованные в текстах СМИ при обращении к образу будущего).

Для детальной интерпретации когнитивно-дискурсивной модели будущего, сконструирован-ной на основе выбранного для анализа хронологи-ческого среза, составим предмодельный сценарий, который предназначен для содержательного ис-следования и описания прогнозируемых процес-сов. Сценарий как инструмент познания является актуальным и востребованным в прогностике и в когнитивной лингвистике. В прогностике к сце-нарному методу прибегают в том случае, когда «прогноз невозможно или нецелесообразно вы-полнять статистическими методами или с исполь-зованием специальных экономико-математических моделей»2. В когнитивной лингвистике под сцена-риями понимаются структуры сознания, описы-вающие стереотипные сцены событий: «концепту-альные структуры для процедурного представле-ния знаний о стереотипной ситуации или стерео-типном поведении»3. Кроме того, сценарное пред-ставление будущих событий является характерной чертой аналитических статей, являющихся мате-риалом настоящего исследования.

Сценарий содержит общие предварительные соображения о возможном состоянии объекта ис-следования в будущем с учетом данных прогноз-

ного фона – в нашем случае, отобранных базовых параметров. Поскольку будущее всегда разнопла-ново, каждая частная модель «будущее России», представляющая собой сферу-мишень, не является однополюсной: вариантов развития событий – сценарных фреймов – может быть несколько. Па-раметры модели, указанные выше являются сло-тами сценарных фреймов.

Интересен тот факт, что при моделировании будущего России в политических текстах британо-американских СМИ последнего десятилетия более востребованными являются параметры «внутрен-ней политики» (53,5 %), нежели «внешней поли-тики» (46,5 %) (рис. 2).

Безусловно, внутренняя и внешняя политика решают одну задачу – сохранение и упрочение су-ществующей в государстве системы общественных отношений в будущем, о чем говорит незначитель-ное доминирование (4 %) параметров «внутренней политики» над «внешней». Тем не менее получен-ные в ходе исследования данные подтверждают, что внешняя политика, по мнению СМИ, является отображением и продолжением внутренних обще-ственных отношений, т. е. внешнеполитический курс любого государства определяется, главным образом, характером его внутренней политики.

Внутренняя политика. При создании модели вероятного будущего России параметр «внутрен-няя политика» насчитывает 1302 единицы, что составляет 53,5 % от общего корпуса проанализи-рованных текстов (рис. 3). Среди подмножеств, составляющих указанный параметр, наиболее вос-требованным является подпараметр «политико-экономическая ситуация» (68,9 %). Наряду с дан-ным подмножеством на передний план в качестве главных факторов, влияющих на формирование




Рис. 3. Соотношение параметров внутренней политики

модели будущего страны, выдвигаются природные ресурсы (15,4 %), демографический фактор (9,2 %), военная мощь (6,5 %).

Политико-экономическая ситуация (898 контекстов). Демократическая трансформация не доведена до конца; политическая инфраструктура и политическая культура очень слабы; политиче-ская элита и бюрократия на всех уровнях контро-лирует политические процессы; коррупция и орга-низованная преступность остаются существенны-ми факторами в будущем России: None of these changes affect the real challenges facing Russia that are crime, ideological disorientation, and demograph-ic collapse. These problems are symptoms of a deep spiritual malaise / The National Review, 30.04.02.

Для моделирования параметра «политико-экономическая ситуация» в России будущего ти-пичны следующие черты.

Темпоральный схематизм. По мнению журналистов британо-американских СМИ причи-ну «духовного недуга» нашей страны следует ис-кать в ее прошлом. СМИ прогнозируют очередной виток возврата России назад: The current Moscow power establishment is leading Russia back in time / The Heritage Foundation, 14.01.2009. The old Soviet Union, however, is long gone and Russia, despite its recent oil-and-gas driven revival, represents the past / The American Spectator, 12.14.06. Темпоральный схематизм в рамках моделирования рассматривае-мого параметра обусловлен компрессией прошло-го, ретроспективный взгляд, как правило, обращен к советской эпохе или монархии: What Europe and the United States now face is a revanchist Russian Federation, dysfunctional but flush with petro-dollars, that currently exhibits a volatile admixture of neo-czarist imperial ambition and Soviet-era rhetoric and tactics / The American Spectator, 15.06.2007.

Наследие советского прошлого неумолимо преследует Россию на страницах британо-американской прессы – Future Soviet Union / The New York Sun, 13.08.2008), A Socialist Totalitarian Monster / The American Spectator, 25.11.2009, The Evil Empire / The American Conservative, 16.06.2008). В рамках метафоры пути Россия как всегда оказывается на перепутье: Russia is now at a crossroads: Either the Soviet Union will be restored or modernization will be re-attempted, but on a com-

pletely different basis. It will not be possible to restore the U.S.S.R. gently and gradually / The Times, 28.12.2004.

Монархическая метафора актуализируется при создании образов российских политических лидеров: Russian Tsar / The American Spectator, 29.08.2008; «Vladimir the Lucky» / The Heritage Foundation, 15.09.2006; No Peter the Great / National Review, 20.09.2004; Rat King in The Nutcracker / The Time, 30.12.2004; The Gas Czar / The American Spectator, 17.03.2008; The New Tsar, same as the Old Tsar / The American Spectator, 10.02.2010. При-чем образ монарха многогранен, начиная от рус-ского императора, заканчивая Мышиным королем и голым королем из произведений Э. Гофмана и Е. Шварца: Putin is leading Russia into a dead end. If Europe sees through his bluster, he will be revealed as a bully and a would-be emperor who is more naked than he realizes / NY Times, 05.09.2008.

Следует отметить, что персонализированным символом новой, будущей России до сих пор оста-ется В. Путин: So keep your eye on little «Putkin» for the next several years – whether in or out of office. He's chairman of the board and CEO for life, and he'll be around running Russia, Inc. for a very long while / The American Spectator, 30.08.2007.

Использование метафорических моделей с отрицательным концептуальным вектором. Наи-более востребованной является морбиальная ме-тафорика, диагностирующая рецидив одного из многочисленных заболеваний страны и, как след-ствие, смерть пациента: The erosion of a nation can easily proceed hand-in-hand with the cancerous bloat of its government: just look at the suffocation of Rus-sia under the dead hand of the Soviet state / The American Conservative, 02.06.2003. Не менее акту-альны зооморфные метафорические наименования с отрицательной коннотацией: So it seems likely that the Russian bear will continue awakening, snarl-ing, and growling in Western papers for the foreseea-ble future. If the Kremlin really wants to improve its image abroad, perhaps a better strategy would be to change its politics / The American, 19.03.2007.

Востребованность исторических концеп-туальных метафор – эксплицитного или импли-цитного сравнения прошлого и будущего, бази-рующегося на прецедентных именах и ситуациях.




Исторические метафоры не только «придают нуж-ную форму событию настоящего и прошлого»4, но также влияют на формирование и формулировку долгосрочных целей общества, то есть на будущее страны. В британо-американских СМИ рассматри-ваемого хронологического среза будущее России видится сквозь призму холодной войны, часто ас-социируется с фашистской Германией: If one extrapolates Russia’s development during the last eight years into the future, we will not only witness a second Cold War. The Russian Federation might be-come something like a new apartheid state. Some ob-servers do, in this connection, not hesitate to speak of a «Weimar Russia» comparing post-Soviet conditions to those in inter-war Germany / Global Politician, 06.03.2008.

Исторические личности, с которыми британо-американские СМИ ассоциируют будущее России – И. Сталин, А. Гитлер, Иван Грозный, Петр I, Ю. Андропов, Б. Ельцин: Russia has now had 50 years to recover from Stalinism but the consequences of the massive Stalinist effort to create reality by force set the stage for a downward spiral that threatens Rus-sia's future. As Stalin's popularity grows, there is a possibility that he will join the pantheon of Russian national heroes that includes Peter the Great and, to a degree, Ivan the Terrible. If this happens, the evil that Stalin exemplified will be treated as a legitimate part of the Russian national tradition / Тhe National Re-view, 14.03.2003.

Выбор видовременных форм глагола. По-мимо использования группы будущих и ряда на-стоящих времен, типичных для описания будуще-го события в английском языке, в анализируемом корпусе текстов зафиксированы прогнозы, наце-ленные на определение того, что произойдет с Россией в будущем, которые составлены с исполь-зованием группы прошедших видовременных форм английского языка: Moscow’s paralysis was due in part to the slow-motion collapse of the Putin regime (Past Simple); Former president Putin was still fighting to stay in Brazil (Past Continuous); Rus-sia had gone from weakness to impotence (Past Per-fect); Chinese workers had been migrating to the thin-ly populated Russian areas of Siberia and the south-east for the previous 30 years (Past Perfect Continu-ous). Выбор прошедших времен для описания бу-дущих событий выполняет прагматическую функ-цию, работая на создание образа предсказуемого, предрешенного «ужасного будущего», описывая его атрибуты в ультимативной форме.

Немногочисленное употребление лексем со значением «роста, развития», работающих на создание образа «светлого» будущего: Russia can still continue to grow, albeit at a slower rate, even if oil prices fall / NY Times, 25.03.2004. Лекарство, способствующее возрождению России и путь к «светлому» будущему лежит через экономический рост и развитие: The key to Russia's future security is in the rapid development of the country's economy…

As the Russian economy continues to grow, it will help provide Russia with the resources to finance the social and security needs of its people / NY Times, 26.12.2001.

Народонаселение (180 контекстов). Сущест-венные демографические проблемы, продолжи-тельность жизни ниже восполняемого уровня, не-уклонная убыль населения. Миграционное наше-ствие, представляющее одну из основных угроз для внутренней стабильности, национальной безо-пасности и территориальной целостности страны: Russia is sliding into a demographic abyss, compro-mising its long-term economic, health, development and security prospects, according a recent report from the National Bureau of Asian Research (NBR) / The Washington Times, 29.11.2004.

В британо-американском политическом дис-курсе рассматриваемого хронологического среза для моделирования параметра «народонаселение» характерны следующие черты.

Темпоральный схематизм – будущее, как правило, маркировано определенными временны-ми рамками: By 2020 Russia’s population had fallen below 100 million and was still heading downwards… There may have been as few as ten million ethnic Rus-sians between the Urals and the Pacific by 2015… By 2020 much of the region was Russian in name only. Russia had gone from weakness to impotence / The National Review, 20.04.2007. Конкретные времен-ные рамки, заданные авторами аналитических ста-тей, акцентируют фатальность и неизбежность прогнозируемых процессов.

Приведение статистических показателей, характеризующих состояние населения и его вос-производство со ссылками как на зарубежные, так и на российские источники: According to U.N. pro-jections, Russia's population will plummet from 146 million in 2000 to 104 million in 2050. Russia will go from being the 6th-most-populous country in the world to being the 17th / The Spectator, 28.04.2005.

Частые повторы и варьирование лексем со значением «уменьшения» населения, создающих стойкую картину автоматизированной приемлемо-сти информации: to fall, to decline, to rapidly age, to collapse, to plummet, to rapidly decrease, decline, demographic abyss, demographic disaster, mourning Mother Russia и др.

Востребованность метафорических еди-ниц с ярко выраженным отрицательным концепту-альным вектором. Вновь среди самых продуктив-ных моделей выступает морбиальная метафора: Most of us are grateful for the fall of communism, but the phrase «epidemic of collapse» is not a bad de-scription of what Russian society is suffering through right now. You can measure that collapse most broad-ly in the country's phenomenal population decline / The Spectator, 28.04.2005. Часто переплетаясь с метафорой болезни, зооморфная метафорика так-же активно участвует в формировании картины пессимистического будущего страны: Russia is the




canary in the coal mine of below replacement fertility demography / The American Spectator, 10.11.2009. Жизнь канарейки в угольной шахте коротка: в прошлом угольные шахты не были оснащены сис-темами вентиляции, поэтому шахтеры при разра-ботке новых угольных пластов обычно приносили канарейку в клетке. Канарейки чувствительны к метану и угарному газу, пока канарейка продол-жала петь, шахтеры были уверены в собственной безопасности. Мертвая канарейка была сигналом к эвакуации.

Цитирование, повышающее убедитель-ность и вескость преподносимой информации. Причем авторы некоторых аналитических статей ссылаются на еще не созданные тексты: As Ox-ford's Regius Professor of History, Pavel Stroilov, has written in his classic The Fall of the Russian Repub-lic: «In Russia itself, the successful separation of the Far East provoked a chain reaction. Within a year, another half a dozen independent republics were proc-laimed in Siberia. Russia's de facto Eastern border was now at the Ural Mountains» / The National Re-view, 20.04.2007. История многих цивилизаций учит: за депопуляцией страны, рано или поздно, следует ее территориальный распад5. СМИ пред-рекают появление новых многочисленных обще-ственно-политических формаций на «бывшей» территории Российского государства: Russia itself is not very different, with some two dozen democracies, kleptocracies, and outright tyrannies / The National Review, 20.04.2007. По мнению зару-бежных журналистов, демографические тенденции неблагоприятно влияют на позиционирование Рос-сии как динамично развивающейся страны, стра-ны, у которой есть будущее.

Вооруженные силы (84 контекста). Сценар-ное представление будущего в рамках данного параметра представлено следующим образом: де-мографический кризис, переживаемый Россией, отражается на военном потенциале России: Rus-sia’s low birth rate means that its army probably will be weak for years to come / The American Conserva-tive, 27.08.2007. Нарастание технической отстало-сти в сфере вооруженных сил: Arms industries can’t grow like magic beanstalks. Even if Russia and China wanted to acquire arsenals to match ours, they’d have to buy them from us / The American Conservative, 26.01.2009.

Для моделирования параметра «вооруженные силы» в России будущего типичны следующие черты.

Темпоральный схематизм. Во-первых, «настоящее» всегда привязано к определенному событию, которым чаще всего является парад По-беды на Красной площади: Russia is telling Britain and the West that she is no longer the broken state she was 15 years ago… Their armed forces, though Putin is spending money on them, are in a very sorry state / London Evening Standard, 11.05.2007. Во-вторых, «сжатая ретроспекция» – имперские амбиции Рос-

сии, унаследованные от советской и царской эпох: The parade is a signal to the world and to the Russian people that the armed forces matter again. This is a hallmark of Putin's new Russia and a revival of the Soviet and czarist tradition of showing off the coun-try's military prowess / The Heritage Foundation, 11.02.2008.

Апелляции к прецедентным событиям: Today's Russian armed forces are facing their deepest crisis since the fiascoes of the Russo-Japanese War and World War I. Both of these earlier defeats led to revolutions and the eventual collapse of the Romanov empire / The Gardian, 12.12.2006. Отталкиваясь от настоящего положения дел и проводя аналогии с прошлым, СМИ прогнозируют будущее развитие событий – крах государства.

Сравнения, помогающие представить предпринимаемые действия, политический курс своей страны в выгодном свете, одновременно сформировав негативное отношение общественно-сти к оппоненту: America spends several times as much as Russia on defense, possesses a superior nuc-lear force and vastly better conventional military, and enjoys a GDP a dozen times that of Russia. The Rus-sian Humpty Dumpty has fallen off of the wall and Moscow can't put it back together without spending money it doesn't have / The American Spectator, 02.04.2009.

Востребованность зооморфной метафори-ки, которая, с одной стороны, вызывает негатив-ные ассоциации, с другой – несет в себе позитив-ный концептуальный заряд: The bear sharpens its teeth. Moscow: The graying bear is getting a make-over. Russia's military is launching its biggest rear-mament effort since Soviet times, including a $650 billion program to procure 1,000 new helicopters, 600 combat planes, 100 warships, and 8 nuclear-powered ballistic missile submarines / Christian Science Moni-tor, 28.02.2011.

Стержневым элементом военного планирова-ния в будущем, по мнению авторов аналитических статей, остается возможность использования стра-тегических ядерных сил. Но даже наличие ядер-ных вооружений не позволит России восстановить статус «Великой державы»: Almost the only weapon that the Kremlin had in this crisis was its nuclear ar-mory. But how could it be used? High oil prices had been the more important of the two factors sustaining Russia's claim to be a great power. The other was its Soviet-era nuclear armoury / The National Review, 20.04.2007.

Природные ресурсы (140 контекстов). Рос-сия зависит от добывающих отраслей промыш-ленности, следовательно, – от цены на нефть и является «центром силы» прежде всего благодаря энергетическому фактору: Russia aims to become a major energy supplier and provider of raw materials to countries of the Asia-Pacific region, including Chi-na, Japan, South Korea, and the United States. Such a goal, if accomplished, will greatly enhance Russian




Рис. 4. Когнитивно-дискурсивная модель будущего: параметр «внутренняя политика»

leverage in the Pacific Rim / The Heritage Foundation, 30.01.2009.

В политическом дискурсе британо-американских СМИ для моделирования параметра «природные ресурсы» в рамках рассматриваемого хронологического среза характерны следующие черты.

Употребление метафорических единиц с положительным концептуальным вектором «дви-жение наверх, возрождение»: Fueled by energy rev-enues, Russia’s resurgence in international affairs will continue / The American Conservative, 24.03.2008; «восстановление, выздоровление»: Russia's economic recovery centers around high oil prices, rather than market-oriented reforms / The American Spectator, 14.12.2006; появление в дис-курсе британо-американских СМИ метафоры игры при моделировании будущего России, причем, использование наименований «возвращение в иг-ру», «готовность к игре»: Russia, awash in oil and gas revenues, is back in the game in both Europe and Eurasia, ready to flex its muscles / The American, 27.08.2007.

Использование модальных глаголов со значением «возможности, вероятности» действия в настоящем и в будущем: Russia might regain its old position as a superpower on the basis of its oil and natural gas holdings alone. Russia may emerge as a superpower / The American Spectator, 06.07.2007. When it comes to energy, Russia can do what it wants, when it wants / The American, 01.03.2006. Однако всякие попытки преодолеть зависимость от внеш-него воздействия, позиционировать себя в качест-ве энергетической державы встречают противо-действие Запада. СМИ недвусмысленно намекают, что топливно-энергетические ресурсы страны ис-черпаемы и невозобновимы. Акцентирует это по-ложение следующая черта, характерная для рас-сматриваемого параметра.

Употребление прошедших видовременных форм глагола при моделировании развития собы-тий в будущем: Moscow’s revenue from oil prices was falling by a larger percentage every year. Neither

private investors nor international agencies were ing to plug the gaps in the Kremlin’s finances… Mar-ginal fields closed down and exploration was cur-tailed / The Sun, 23.04.2007.

Раскрывая основную тональность отношения к России и к ее вероятному будущему американ-ской и идеологически близкой к ней британской прессы, следует отметить, что в центре внимания оказываются внутрироссийские проблемы – «внутренняя политика» как один из базовых пара-метров когнитивно-дискурсивной матрицы (2000–2011). Будущее представлено двумя вариантами развития событий (рис. 4).

«Темное будущее»: Россия – малоэффектив-ное, глубоко коррумпированное и недемократиче-ское государство с неуклонной убылью населения, отказавшееся от модернизации своей экономики, целенаправленно превращающее себя в «энергети-ческую супердержаву», которой ей не быть вечно. «Светлое будущее»: Россия – богатая энергоресур-сами страна с выздоравливающей экономикой, способная возродить свои вооруженные силы и вновь стать сверхдержавой.

Проведенное исследование показало, что в политическом дискурсе британо-американских СМИ рассматриваемого хронологического среза доминирует образ «темного будущего» (95% про-анализированных контекстов). Моделирование «светлого будущего» носит преимущественно ок-казиональный характер (65 контекстов, что со-ставляет 5% от корпуса проанализированных тек-стов).

Оценочная рамка модели будущего формиру-ется богатым арсеналом языковых средств. Ядром оценочного аспекта является концептуальная мета-фора. Прагматический потенциал рассмотренных концептуальных метафор и соответствующих им сфер метафорического притяжения разнообразен по содержанию коннотативной нагрузки при модели-ровании будущего. Метафора фиксирует всю слож-ную гамму отношений членов социума к общест-венно-политической системе предполагаемого бу-дущего: скептицизм, насмешку, ненависть, опасе-




ние и др. В рамках метафорических моделей, упот-ребляющихся для моделирования образа будущего России, актуализируются различные содержатель-ные аспекты, что в значительной степени зависит от идеологической позиции автора текста, его интен-ций и иных дискурсивных характеристик. В рас-смотренных примерах «метафора отбирает, выделя-ет и организует одни, вполне определенные харак-теристики главного субъекта и устраняет другие»6, образуя, таким образом, взгляд читателя на гряду-щий период развития общества. Используя метафо-ры для создания образа «ужасного будущего», по-литики апеллируют к чувству страха, ориентируют аудиторию на будущие беды России, что нацелено на дискредитацию политического оппонента. В рамках создания образа «темного» будущего осо-бенно востребованы морбиальные и зооморфные наименования. Реже будущее предстает перед чита-телями в светлом ключе. Как правило, метафоры, нацеленные на создание «светлого» будущего, стерты, «бесцветны», не рождают манящих образов прекрасного будущего. Здесь особенно активны пространственные метафоры и метафоры пути, предлагающие возможности для движения, разви-тия и роста.

Помимо метафоры к приемам выразительно-сти, способствующим выдвижению на первый план прагматически значимой оценочной инфор-мации в рамках созданной когнитивно-дискурсивной модели будущего, относятся:

– темпоральный схематизм, включающий три составляющие: «сжатая ретроспекция» – Рос-сия будущего представлена как система, настро-енная на державность, ее имперские рецидивы связаны с прошлым (советская эпоха, царизм); «событийное настоящее»; будущее, как правило, маркированное определенными временными рам-ками, которые акцентируют фатальность и неиз-бежность событий;

– высокая степень интертекстуальности модели; – цитирование, повышающее убедительность

и вескость преподносимой информации; – частые повторы и варьирование определен-

ных слов и сем, создающие стойкую картину ав-томатизированной приемлемости информации;

– сравнения и контраст, помогающий пред-ставить предпринимаемые действия, политический курс своей страны в выгодном свете, одновремен-но сформировав негативное отношение общест-венности к оппоненту;

– выбор видовременных форм глагола: про-гноз, нацеленный на определение того, что про-изойдет с Россией в будущем, составлен с ис-пользованием не только будущих и настоящих,

но и прошедших видовременных форм английского языка, выполняющих прагматическую функцию;

– сложноподчиненные предложения с прида-точными условия, причины и следствия, вопроси-тельные предложения, вводные слова, выражаю-щие итог, экспрессивные синтаксические средства, являющиеся грамматическими способами выраже-ния оценочной мыслительной деятельности жур-налиста, – рассуждения, объяснения или обосно-вания;

– модальность, а именно использование мо-дальных глаголов, модальных слов и косвенных на-клонений как средств выражения гипотетичности.

Следует отметить, что будущее России на страницах британо-американской прессы опреде-ляется не столько ее объективными характеристи-ками (не ее реальными достоинствами или недос-татками и не некими формальными показателями ее состояния и основных тенденций развития). На формирование модели будущего влияет специфика субъективного восприятия России зарубежной аудиторией, что в значительной мере детермини-руется идейно-политическими установками этой аудитории, исторически сформировавшимися сте-реотипами ее мышления, инерцией свойственных ей культурно-политических предубеждений, штампами ее исторической памяти, что в свою очередь предопределяет выбор лингвистических средств при создании модели будущего развития страны. Моделирование на базе когнитивно-дискурсивной матрицы – новый способ структу-рирования представлений о закономерностях об-раза будущего, их интерпретация в рамках кон-кретной объяснительной структуры на основе ди-агностирования субъективного мира политики как пространства смыслов, задающих ориентиры по-литической деятельности.

1 Мэтьюз Р., Агеев А., Большаков З. Новая матрица, или Логика стратегического превосходства. М.: Олма-пресс, Институт экономических стратегий, 2003. 239 с. 2 Малая российская энциклопедия прогностики / И.В. Бестужев-Лада (гл. редактор), А.И. Агеев и др. М.: Институт экономический стратегий, 2007. С. 153. 3 Баранов А.Н. Введение в прикладную лингвистику. М.: Эдиториал УРСС, 2001. С. 18. 4 Paris, R. Kosovo and the Metaphor of War // Political Science Quarterly, 2002. Vol. 117 (3). P. 424–451. 5 Фальцман В. Новые стратегии для будущего России // Экономические стратегии, 2005. Вып. 4. С. 132–136. 6 Дэвидсон Д. Что означают метафоры // Теория мета-форы: сборник: пер. с анг., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой; общ. ред. Н.Д. Ару-тюновой и М.А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. С. 188.




1Настоящее исследование посвящено способам выражения некатегоричности высказывания в анг-лийских научных исторических текстах. Некатего-ричность высказывания относится к имплицитным языковым средствам и является отличительной чертой английского языка в целом, однако спосо-бы ее выражения индивидуальны, что и будет по-казано на анализе языка историка.

Известно, что история – наука об обществе – как любая социальная наука не может быть «бес-пристрастной» к предмету своего исследования и предполагает изучение общества с определенных

1Миньяр-Белоручева Алла Петровна, док-

тор филологических наук, профессор кафедры иностранных языков исторического факультета, МГУ имени М.В. Ломоносова (г. Москва).

Вестфальская Анна Викторовна, препода-ватель английского языка кафедры иностранных языков исторического факультета, МГУ имени М.В. Ломоносова, член НААЛ (г. Москва).

идеологических позиций. Специфика истории как предмета предопределила выделение и оформле-ние особой формы изложения научных историче-ских текстов, отличительной чертой которых явля-ется некатегоричность высказывания, проявляю-щаяся в выборе языковых средств, определяющих смысл высказывания.

2Как показали проведенные исследования1, стиль научных исторических текстов выходит за рамки традиционного, «канонизированного» стиля научного изложения. Историк не может абстраги-роваться от окружающей его среды, он всегда вы-

2Alla P. Miniar-Beloroutcheva, professor of the

Department of Foreign Languages of the History Fa-culty at Moscow State University; member of the Na-tional Society of Applied Linguistics.

Anna V. Vestfalskaya, teaches English at the Department of Foreign Languages of the History Fa-culty, Moscow State University, member of the Na-tional Society of Applied Linguistics.

ЛИНГВИСТИКА ТЕКСТА

УДК 801 (045)

СПОСОБЫ ВЫРАЖЕНИЯ НЕКАТЕГОРИЧНОСТИ ВЫСКАЗЫВАНИЯ В АНГЛИЙСКИХ НАУЧНЫХ ИСТОРИЧЕСКИХ ТЕКСТАХ

А.П. Миньяр-Белоручева, А.В. Вестфальская

NON-CATEGORICAL MEANS OF EXPRESSION IN ACADEMIC TEXTS ON HISTORY

A.P. Minjar-Beloroutcheva, A.V. Vestfalskaya

Некатегоричность высказывания относится к одной из отличительных чертязыка историка. Историк является не только простым регистратором событий, нотворчески их переосмысливает и оценивает. К одному и тому же предмету исследо-вания, историк подходит с разных точек зрения, опираясь, прежде всего, на тепредставления и воззрения, которые характерны для окружающей его среды. Враспоряжении историка находятся разнообразные средства выражения некатего-ричности высказывания и оценки. В их число входят: модальные глаголы, мо-дальные наречия, безличные глаголы, конструкция “rather than”.

Ключевые слова: некатегоричность высказывания, оценка, научные историче-ские тексты, средства выражения, модальные глаголы, модальные наречия, безлич-ные глаголы, конструкция “rather than”.

The articles deals with non-categorical linguistic means of expression in academic

texts on history. A historian is not only a chronicler, he does not only analyze the existinghistorical sources and academic texts, but he is a rethinker and a reevaluater of the eventsof the past. He can assess one and the same historical fact from different points of viewprompted by the values and ideology of his class and society. At his disposal a historianhas different non-categorical linguistic means to express his attitude to the historicalfacts, among them are modal verbs, modal adjectives, a “rather than” construction.

Keywords: non-categorical, means of expression, academic texts on history, modalverbs, modal adjectives, a “rather than” construction.


Лингвистика текста


ступает как выразитель мировоззрения своего класса, как представитель своей эпохи, своей со-циальной среды, своего общества. Формы миро-понимания отражаются в структуре, языке, стиле, сообщают ему индивидуальность, по-разному от-ражают состояние исторической мысли и влияют на ее развитие. Это особенно отчетливо осознается при анализе способов выражения оценки событий, которая имплицитно или эксплицитно присутству-ет во всех научных исторических произведениях.

Ученый-историк является не только простым регистратором событий. В сознании человека про-исходят творческие процессы переосмысления внешнего мира. Имея один и тот же предмет ис-следования, историк подходит к нему с разных точек зрения, опираясь, прежде всего, на те пред-ставления и воззрения, которые характерны для его социально-классового общества и обществен-ной среды2. Это обусловливает ответственность ученого-историка в создании научных историче-ских произведений, который должен отчетливо осознавать прагматическую установку и реализо-вать ее таким образом, чтобы максимально обеспе-чить желаемый результат, т. е. донести информа-цию, быть адекватно понятым и по мере возможно-сти воздействовать на принимающего информацию в такой степени, чтобы заставить его согласиться с предложенной им оценкой случившегося.

В научных исторических текстах, несмотря на то что функция сообщения доминирует над функ-цией воздействия, последняя тем не менее реали-зуется с максимальной полнотой, что находит со-ответствующее языковое выражение. Наряду с воспроизводимыми, узуальными единицами, в научных исторических текстах функционирует большое количество экспрессивно-эмоционально-оценочных элементов, которые используются для оценки событий новой и новейшей истории. Осо-бенно сложно оценить события, относящиеся к новейшей истории, в частности, события, относя-щиеся к периоду «холодной войны». Под терми-ном «холодная война» понимается политика США и СССР, «направленная на обострение и сохране-ние состояния международной напряжённости, на создание и поддержание опасности возникновения «горячей войны» («балансирование на грани вой-ны»), имеет целью оправдать безудержную гонку вооружений, увеличение военных расходов»3.

На протяжении всего периода холодной вой-ны, который длился со времени произнесения зна-менитой «фултонской», программной, речи У. Черчилля 5 марта 1946 и до 1991 г., историки по-разному оценивали эту странную войну, основ-ная цель которой заключалась в стремлении не развязать реальную войну, которая могла привести к уничтожению всего человечества. В рамках этих сорока пяти лет выделяют три основных периода отношений между СССР и США, когда оценка происходящего с обеих сторон менялась коренным образом и всегда не совпадала: послабление с од-

ной стороны приводило к ужесточению политики с другой стороны, добрые намерения одних разби-вались о лед непонимания и недоверия других. Все это не могло не отразиться в научных трудах исто-риков в их интерпретации и оценке всего того, что произошло в прошлом.

Оценка исторического факта предполагает вскрытие объективной связи между данным фак-том и тенденцией развития исторической действи-тельности. Несмотря на то что оценка относится к универсальной категории, способы ее выражения относятся к индивидуальным особенностям стиля автора. Это объясняют тем, что оценка относится к интенсиональному аспекту языка, где прелом-ление картины мира в сознании говорящего ос-ложняется целым рядом факторов4. Для историка это усугубляется зависимостью от мировоззрения определенного класса и группы, представителем которых он является, объясняет взаимосвязь и взаимообусловленность рационального и эмоцио-нального в даваемой им оценке, требующей нека-тегоричности высказывания.

Следует подчеркнуть, что некатегоричность высказывания обусловлена спецификой историче-ского анализа. Как известно, научные историче-ские произведения читают не только ради изло-женных в них событий, которые a priori всем из-вестны, но ради новой интерпретации и оценки изложенных в них событий. Историк не может быть категоричен в своих высказываниях, дать однозначную оценку событиям и фактам прошло-го на основе имеющихся в его распоряжении ис-точников и данных. Ученый всегда должен иметь возможность пересмотреть свои взгляды, изменить свои оценки по мере поступления и анализа новых источников.

Являясь специфической чертой языка истори-ка, некатегоричность высказывания предоставляет в его распоряжение разнообразные средства для выражения его собственного мнения относительно определенного исторического события и его оцен-ки. При этом сохраняется традиционно установ-ленная логика научного изложения. Таким обра-зом, историк располагает разнообразными средст-вами выражения некатегоричности высказывания и оценки. В их число входят:

– аксиологические предикаты, – модальные дескрипторы (модальные глаголы), – аппроксиматоры, – модальные наречия, – безличные глаголы, – конструкция “rather than”. Необходимо отметить, что способы выраже-

ния оценки обусловлены их типом и подразделя-ются на объективные и субъективные, среди кото-рых вычленяются аффективные и оценочные (эва-люативные)5. Многие исследователи, беря во вни-мание взаимодействие субъективности и объек-тивности факторов в оценке, подчеркивали, что объективность оценки соотносится с категорично-


Миньяр-Белоручева А.П., Вестфальская А.В. Способы выражения некатегоричности высказывания…


стью высказывания и оценки, а субъективность – с некатегоричностью оценки. Таким образом, нека-тегоричность высказывания и субъективность оценки находятся в прямой зависимости друг от друга. Субъективность высказывания усиливает некатегоричность. Некатегоричность оценки дос-тигается путем прямого указания на субъектив-ность оценки, на то, что она относится к личному мнению говорящего, не претендуя на объектив-ность, в которой заложена имплицитная катего-ричность. Для выражения некатегоричности вы-сказывания вообще и оценки в частности историки используют не только аксиологические предика-ты6, в состав которых входит опорное слово «as-sess» или «assessment», такие как: scientific assess-ment of events, historical assessment of the world, correct assessment, history moves on and requires new assessment of new events, to use historical equipment to reach a correct assessment, the system of assess-ment, но и другие более широкие и разнообразные лексические средства, которые наряду с оценкой могут отражать и «концептуальный мир» ученого, который скорее всего отличается от мира и оценок читателя.

Считается, что модальность является универ-сальным средством выражения оценки7. Так, для выражения некатегоричности высказывания ис-пользуют разные модальные дескрипторы, под которыми понимают слова и словосочетания, ко-торые с достаточной степенью повторяемости употребляются в научном тексте для выражения имплицитной оценки, даваемой автором тому или иному содержанию (информации), и характера связи между сообщением и объективным миром8. Было установлено, что модальные дескрипторы интердисциплинарны по своему характеру и могут быть использованы в равной степени в текстах различных областей науки9.

Некатегоричности высказывания историк дос-тигает, прежде всего, благодаря использованию модальных глаголов: can, may, might, would. Необ-ходимо отметить, что модальный глагол can по сравнению с модальным глаголом may выражает более слабую степень возможности того, что мо-жет или могло произойти, и, следовательно, более слабую имплицитную оценку, при этом первый из них соотносится с оценкой теоретических, а вто-рой – практических действий10.

В предложении «The Second World War had barely ended when humanity plunged into what can reasonably be regarded as a Third World War, though a very peculiar one»11 модальный глагол ‘can’ кос-венно свидетельствует о сомнениях автора в воз-можности подойти к рассмотрению этого явления с иной точки зрения, за которыми кроется импли-цитно отрицательная оценка.

Использование модального глагола «may» в предложении: «Even then, we may detect in the Gulf War of 1991 against Iraq a belated compensa-tion for the awful moments in 1973 and 1979 when

the greatest power on the earth could find no re-sponse to a consortium of feeble Third World states which threatened to strangle its oil supplies»12 ука-зывает на то, что историк, стремясь дать объек-тивную оценку войне в Персидском заливе 1991 года, становится более категоричным и в имплицитно негативной оценке, даваемой пове-дению великой мировой державе по отношению к развивающимся странам, как бы настаивая на принятии его мнения и оценки читателем.

Располагая модальные глаголы на шкале кате-горичности/некатегоричности высказывания, сле-дует отметить, что модальный глагол might выра-жает большую степень сомнения и неуверенности со стороны автора по сравнению с модальным гла-голом may, из чего следует, что первый модальный глагол менее категоричен, чем второй. Модальный глагол might в сочетании с Perfect Infinitive выра-жает еще большую степень неуверенности. Из это-го следует, что might have обладает наименьшей степенью категоричности, то есть относится к кон-струкции, посредством которой передается самое некатегоричное высказывание. Примером этого может служить следующее предложение: «The consequences of the end of the Cold War would prob-ably have been enormous in any case, even had it not coincided with a major crisis in the world economy of capitalism and with the final crisis of the Soviet Union and its system. Since the historian's world is what happened and not what might have happened if things had been different, we need not consider the possibili-ty of other scenarios»13.

Если расположить модальные глаголы в ли-нейной последовательности по мере нарастания выражения в них категоричности от более слабых к более сильным, то на этой шкале они будут за-нимать места следующим образом: might have, might, may, could, can, would, must. Модальный глагол must находится в высшей точки шкалы ка-тегоричности, поэтому историки предпочитают приводить его в цитатах: «Shultz began by lecturing Gorbachev, as early as 1985, on the impossibility of a closed society being a prosperous society: ‘People must be free to express themselves, move around, emigrate and travel if they want to ...’»14.

Стремясь не допускать категоричности в сво-ем высказывании, историк вместо безапелляцион-ного модального глагола must использует его в сочетании с Perfect Infinitive: «Stalin, a master prac-titioner of Realpolitik, must have expected America to resist the new geopolitical balance established by the Red Army's presence in the center of the European Continent»15.

Некатегоричность высказывания не позволяет историку оставаться объективным, поскольку в оценке всегда присутствует субъективный фактор, так как оценочное высказывание всегда подразу-мевает ценностное отношение между субъектом и объектом16.




В предложении: «Theoretically, it might have been possible to consolidate a united front among the democracies while conducting negotiations with the Soviet Union about an overall settlement»17 историк не дает никакой явной оценки, но допускает воз-можность развития событий по-иному. Однако употребление модального глагола might+Perfect Infinitive свидетельствует о сомнении ученого в возможности того, что данное событие могло про-изойти в реальности.

Некатегоричность высказывания в научных исторических текстах достигается также путем использования аппроксиматоров, т. е. лексических средств выражения приблизительности для сни-жения категоричности высказывания. Относитель-но приблизительных номинаций В.В. Виноградов писал следующее: «Говорящий как бы не решается признать свои слова адекватным отражением дей-ствительности или единственно возможной фор-мой выражения передаваемой мысли. Поэтому он снабжает свои высказывания оговорками, стили-стическими оценками и заметками. Сюда относят-ся такие модальные слова и словосочетания, как: буквально, так сказать, собственно говоря, коротко (откровенно) говоря, вообще говоря и т. п.»18. Можно сказать, что это в полной мере относится и к английскому языку. О. Дюкро считает, что ап-проксиматоры следует использовать, прежде все-го, при аргументировании собственных доводов, поскольку явная вежливость, подчеркивающая некатегоричность высказывания или оценки, силь-нее категоричности, так как ее сложнее опроверг-нуть: «легче настраивает противника в пользу соб-ственного мнения, чтобы затем окончательно убе-дить его той же номинацией, но точной»19. По мнению Дж. Сейдока, использование аппроксима-торов делает высказывание более достоверным, исключающим любую фальсификацию20 или под-тасовку фактов.

Аппроксимация достигается путем использо-вания следующих лексических средств:

– модальных наречий possibly, perhaps, probably, которые выражают разную степень уверенности ис-ториков в своих предположениях, так, модальное наречие hardly выражает наибольшую степень со-мнения: «Hardly any of them even tolerated the legal existence of local communist parties»21, perhaps – большую вероятность: «Perhaps with Reagan in mind, he promised that he would not "climb the Berlin Wall and make high-sounding pronouncements»22;

– безличных глаголов seem, evident, suggest, hold, которые позволяют подать случившееся ме-нее резко: «Having exhausted their country by catch-ing up in offensive missiles, they suddenly faced a new round of competition demanding skills they had no hope of mastering. And the Americans seemed not even to have broken into a sweat»23;

– конструкции «rather than», которая смягчает категоричность утверждения, а следовательно, и оценки: «At the same time the schizoid demand of the vote-sensitive politicians for a policy that should both roll back the tide of 'communist aggression', save money and interfere as little as possible with Ameri-cans' comfort, committed Washington, and with it the rest of the alliance, not only to an essentially nuclear strategy of bombs rather than men, but to the ominous strategy of 'massive retaliation', announced in 1954»24.

Следует подчеркнуть, что историки предпо-читают давать оценки, используя для этого им-плицитные средства выражения, поскольку чита-телю сложнее не принять и не согласиться с тем, что не имеет явного вербального выражения, а, следовательно, может восприниматься и толко-ваться читателем по-разному. Эксплицитные лек-сические единицы, которые используются для вы-ражения оценки, предоставляют читателю боль-шую возможность не согласиться с мнением исто-рика, опровергнуть его явно выраженную оценку.

1 Миньяр-Белоручева А.П. Язык историка. М., 2000. 2 Жуков Е.М. Очерки методологии истории. М., 1980. С. 19. 3 http://slovari.yandex.ru/~книги/БСЭ/«Холодная война». 4 Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. М., 2006. С. 9. 5 Kerbrat-Orecchioni C. L’enanciation: de la subjectivite dans la langage. P., 1980. P. 84. 6 Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. С. 109. 7 Ibid. С. 9. 8 Лапшина В.П. Лингвистические особенности научного реферирования английского научного текста и проблема модальных дескрипторов: дис. ... канд. филол. наук. М., 1973. С. 164. 9 Ахманова О.С., Никитина С.Е. О некоторых лингвис-тических вопросах составления дескрипторных языков // Вопросы языкознания. 1965. № 5. С. 111–115. 10 Leech G., Svartvik J. A Communicative Grammar of Eng-lish. Moscow: Vyssja skola, 1982. P. 111. 11 Hobsbawm, E. The Age of Extremes. L. 2004. P. 226. 12 Ibid. P. 244. 13 Ibid. P. 251. 14 Gaddis J.L. The Cold War. L. 2005. P. 213. 15 Kissinger H. Diplomacy. N. Y. 1994. P. 428. 16 Вольф Е.М. Цит. соч. С. 22. 17 Kissinger H. Diplomacy. N. Y. 1994. P. 445. 18 Виноградов В.В. Русский язык: Грамматическое уче-ние о слове. 2-е изд. М., 1972. С. 577. 19 Ducrot O. La prevue et le dire: Langage et logique. P. 1973. 20 Sadock J. Truthand approximation. In: Proc. 3d annu. meet. Berkeley linguist, soc., 1977. Berkeley. 1977. 21 Hobsbawm E. The Age of Extremes. L. 2004. P. 249. 22 Gaddis J.L. The Cold War. P. 248. 23 Ibid. P. 227. 24 Hobsbawm E. The Age of Extremes. P. 234.




1Трагическое мировосприятие, порожденное дегуманизацией и десоциализацией общества, а также процессом крушения традиционных ценно-стей, накопленных предыдущими столетиями, на-шло глубокое осмысление в произведениях рус-ских писателей начала ХХ века. Эмоциональное восприятие событий Гражданской войны и рево-люции, осознание человеком своей беспомощно-сти перед силой кровавых обстоятельств полити-ческой борьбы, разорванность и раздробленность его мировосприятия и даже отношения к себе са-мому потребовали исключительных, радикальных, максимально исчерпывающих форм выражения.

Основной целью этих новых, единогласно из-бранных авторами в качестве доминирующих форм и средств художественного воплощения дей-ствительности, конечно же, в первую очередь, яв-ляется привлечение эмоционального внимания, доходящее до эпатажа, а уже после – логическое осмысление происходящего. Изменившийся ха-рактер нарратива, установка на поиск адекватных форм воплощения взвинченной хаотичной дейст-

1Пономарева Елена Владимировна, доктор филологических наук, профессор кафедры русско-го языка и литературы, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (НИУ) (г. Челябинск). Е-mail: [email protected]

Кочкина Наталья Юрьевна, аспирант ка-федры русского языка и истории литературы, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (НИУ) (г. Челябинск). Научный руководитель – д.ф.н., профессор Е.В. Пономарева. Е-mail: [email protected]

вительности, перенос центра тяжести на демонст-рацию сознания в качестве основного объекта изо-бражения и соответственно предельное внимание к исповедальным формам, позволяющим выразить внутреннее состояние субъекта, постепенно при-вели к нивелировке традиционной сюжетности, дискретности хронотопа, подчёркнутой ассоциа-тивности, и это не замедлило сказаться на диффу-зии традиционных жанровых форм, актуализации и трансформации жанров, ориентированных на особый характер дискурса. Отражением это-го2процесса становится уже внешний уровень произведения, настраивающий читателя на особый модус восприятия, диктуемый локальной автор-ской концепцией мира, заложенной в основу того или иного артефакта: прерывистый, дискретный текст, основанный на чередовании вербально на-сыщенных фрагментов различной величины и пус-тот, утрачивающий характер монолитной линей-ной презентации – показательное для прозы 1920-х явление, свидетельствующее о тенденциозности обозначенных процессов. Образцы подобного рода

2Elena V. Ponomareva, chair professor South Ural State University, PhD (Russian philology). Е-mail: [email protected]

Natalia J. Kochkina, post-graduate student of SUSU, Department of Russian language and literature SUSU, scientific adviser – E.V. Ponomareva. Е-mail: [email protected]

УДК 82.09

МИР ИЗ ОСКОЛКОВ: ЖАНРОВЫЕ МАТАМОРФОЗЫ В ПРОЗЕ В. ЗАЗУБРИНА

Е.В. Пономарева, Н.Ю. Кочкина

THE WORLD MADE OF SPLINTERS: GENRE METAMORPHOSE IN ZAZUBRIN’S PROSE

E.V. Ponomareva, N.J. Kochkina

Рассматриваются две встречные жанромоделирующие тенденции в русскойпрозе 1920-х годов. С одной стороны, монументальные формы претерпевают про-цесс распада, расслоения и деформации, с другой стороны – наблюдается тяготениек укрупнению более мелких прозаических жанровых форм. Каждая из представ-ленных тенденций является частным проявлением принципа жанровой диффузиироманной формы.

Ключевые слова: жанр, роман, эпоха, метод, трансформация, диффузия, компо-зиция.

This article deals with two opposite genre modeling tendencies of the Russian prose

of the 1920s. On the one hand, monumental forms tend to break down, segregate andwarp; on the other hand, smaller prosaic genre forms tend to become extended. Each ofthese tendеnses is the private expression of the principle genre diffusion of novel form.

Keywords: genre, novel, epoch, method, transformation, diffusion, composition.




присутствуют в творчестве М. Булгакова, М. Горького, С. Заяицкого, Е. Зозули, М. Зощенко, А. Кугеля, Б. Лавренёва, Н. Огнева, Д. Четверико-ва, С. Федорченко и др.

Такая стратегия приводит в формальном пла-не к абсолютной условности жанрового определе-ния: то, что принято считать романом, не является им в полном смысле слова, в силу фрагментарно-сти, мозаичности, «раскадровки». В статье «Новая русская проза» Е. Замятин, характеризуя повест-вовательную манеру раннего Б. Пильняка – автора, эксперименты которого можно рассматривать в качестве знака эпохи, – уловил константы творче-ского почерка писателя – его фирменный знак, а по существу, определил ключевые характеристики диффузной романной модели 1920-х: «У Пильняка никогда не бывает каркаса, у него сюжеты – пока ещё простейшего, беспозвоночного типа, его по-весть или роман, как дождевого червя, всегда можно разрезать на куски – и каждый кусок, без особого огорчения поползёт своей дорогой»1.

Эту явную особенность конструирования тек-стов Б. Пильняка отмечал и Ю. Тынянов: «Возь-мите «Петербург» А. Белого, разорвите главы, хо-рошенько перетасуйте их, вычеркните знаки пре-пинания, оставьте как можно меньше людей, как можно больше образов и описаний – и в результа-те по этому кухонному рецепту может получиться Пильняк. И ведь получится конструкция – и на-звание этой конструкции – «кусковая». От куска к куску. Всё в кусках, даже графически подчёркну-тых. Самые фразы тоже брошены, как куски – од-на рядом с другой, – и между ними устанавливает-ся какая-то связь, какой-то порядок, как в битком набитом вагоне»2. Отказ от фабулы, отсутствие единого сюжета, стилистическая разнородность, «смещение планов», точек зрения, почти плакат-ная монтажная эклектика, – лишь такая повество-вательная техника, по мнению писателя, способна была максимально точно выразить дух эпохи3. Если позволить себе отыскать условные аналогии с другим видом искусства – музыкой, то можно говорить, что подобные мозаичные тексты созда-ют в результате эффект «стаккато» – связной, не утрачивающей гармонического звучания мелодии, но всё-таки пунктирной, отрывистой, пульсирую-щей, в силу осколочности составляющей её зву-ков4, в то время как рассказ, повесть, а тем более, роман в классическом понимании – ассоциируют-ся с «легато» – линейным, плавным, постепенно складывающимся, неразрывным и развивающимся движением мелодического сюжета, характери-зующегося абсолютной степенью связности.

«Голый год» рассматривается исследователя-ми как «амальгама рассказов, написанных Пиль-няком до 1922 года»5. То, что внутри самого рома-на воспринимается как отрывок, представляло со-бой законченные тексты, публиковавшиеся в раз-личных журналах и в сборнике «Быльё»6, причём последний сам состоял из новелл и фрагментов

ранее опубликованных новелл Пильняка. Все эти разрозненные фрагменты впоследствии были соб-раны, переработаны и объединены авторским за-мыслом создания крупного полотна7. Впрочем, нельзя не отметить, что «блуждающий» характер пильняковских текстов не ограничивается во вре-мени и не исчерпывает себя в момент создания крупного полотна. Уже после выхода в свет про-изведение фактически буквально продолжает жить: если до конца 1921 года фрагменты «Голого года» имели тенденцию к соединению, то в начале 1922, то есть, даты, закрепившейся как дата окон-чания романа, Пильняк параллельно с публикаци-ей крупномасштабного полотна продолжает изда-вать его отдельные главы в периодике в качестве самостоятельных рассказов, не только не афиши-руя, что произведение является фрагментом рома-на, но и незначительно изменив фамилии героев, а, следовательно, ориентируя читателя на самодоста-точность текста и необязательное соотнесение с «Голым годом». В результате в первом номере журнала «Новый мир» за 1922 год в рубрике «по-вести и рассказы» появляется рассказ «Дом Орбе-ниных», фактически являющийся второй главой романа «Голый год», озаглавленной внутри круп-ной формы как «Дом Ордыниных».

Указанные характеристики не являются лишь прерогативой творчества Б. Пильняка. Проза А. Серафимовича («Железный поток»), Д. Фурма-нова («Чапаев»), А. Веселого («Россия, кровью умытая»), А. Фадеева («Разгром»), В. Зазубрина («Два мира») и других писателей времен Граждан-ской войны является ярким примером эмоцио-нально яркой и художественно выразительной ре-акции на происходящие события. Модель жанро-вого развития ни в коем случае не предусматрива-ла лишь количественное накопление материала: фактически протекал особый, комплексный, каче-ственный процесс жанровой диффузии, то есть деформации жанровой модели. Его основы были заложены внутри уникальной жанровой природы, особой, избранной на этом историческом этапе «стратегии» поведения, выражавшейся, прежде всего, в ассимиляции жанровых парадигм.

Следствием изменения авторской стратегии становится возникновение следующих тенденций: с одной стороны – желания максимально лаконич-но и емко запечатлеть каждый фрагмент действи-тельности (и здесь мы имеем дело с фрагментар-ной, «осколочной», орнаментальной прозой), с другой стороны – стремления во что бы то ни ста-ло соединить детали раздробленно воспринимае-мого мира в единое целое. И в этом случае мы мо-жем говорить о феномене циклизации прозы.

Одним из репрезентативных художественных образцов, соединяющих эти две встречные тен-денции в одно художественное целое, является произведение В. Зазубрина «Два мира», номини-руемое автором в разных изданиях и книгой очер-ков, и романом. Такое противоречие в обозначе-


Пономарева Е.В., Кочкина Н.Ю. Мир из осколков: жанровые метаморфозы в прозе В. Зазубрина


нии жанровых разновидностей не случайно: не-смотря на достаточный объем, «Два мира» не ук-ладывается в традиционное представление о рома-не; в произведении отсутствует линейный сюжет, классические, претерпевающие последовательное развитие, сюжетные линии; отсутствуют тенден-ции развития характеров.

«Книга В. Зазубрина – скорее своеобразная хроника, где развитие действия соотнесено с раз-витием больших исторических событий в их ка-лендарной последовательности. <…> Его роман представляет собой по существу множество ин-тенсивно нагнетаемых и, как правило, страшных кровавых сцен, внешне как будто мало связанных друг с другом; иногда их без ущерба для развития сюжета можно даже поменять местами. Но эти разрозненные сцены и эпизоды сцементированы единым идейным замыслом, общей направленно-стью книги...<...> В итоге причудливая художест-венная мозаика воссоздает цельную и яркую кар-тину гражданской войны в Сибири, где отдельные эпизоды воспринимаются как части единого в сво-ей композиционной завершенности художествен-ного полотна, грандиозной художественной пано-рамы»8.

При выявлении причин расшатывания тради-ционной эстетики романной формы необходимо рассмотреть ключевые факторы произошедшей жанровой трансформации. В первую очередь сле-дует упомянуть о характере самого материала, который потребовал исключительного способа осмысления и форм выражения.

Закономерно, что каждое общество на опре-деленном этапе своего развития формирует (выра-батывает) четкую шкалу ценностей, в которой строго соотнесены такие критерии, как добро/зло, плохо/хорошо, можно/нельзя. В любом литератур-ном произведении, в особенности в романе (как наиболее созвучном течению жизни человека жан-ре), носителем данных ценностей является глав-ный герой, который, как правило, либо сам совер-шает нравственные проступки и идет по пути их осознания, либо борется с неким противостоящим ему персонифицированным злом (носителем ан-тиморального, антигуманного). В классическом романе предыдущего столетия достаточно отчет-ливо прослеживаются морально-нравственные предпочтения автора, чего нельзя сказать о прозе 1920-х годов. В случае противоборства красных и белых автор (даже идеологически представляя одну из сторон) не может не сочувствовать другой стороне своего родного, русского народа. В. За-зубрин пишет свой роман, находясь в эпицентре событий, поэтому вполне закономерно, что он не делит мир на откровенно «белое» и «черное», он не выделяет единого положительного героя, не находит мотивации многих поступков. Основной мерой его нравственной шкалы становится гуман-ность в условиях озверевшего мира.

Очевидна авторская склонность к эпическому, крупномасштабному воссозданию реальности. Некоторые критики рядом с определением В. Зазубрина «роман» ставят слово «эпопея». И это не случайно. Согласно изначальному автор-скому замыслу, роман должен был войти в трило-гию в качестве первой части книги. В 1922 году в журнале «Сибирские огни» вышли отрывки из второй и третьей книг предполагаемой эпопеи. В них автор повествует о дальнейшей судьбе героев и отдельных районов страны, описанных в первой части.

В романе представлена галерея образов, кото-рая более полно раскрывает сущность белогвар-дейцев и, как отмечает критика, лишь вскользь дает зарисовки красных офицеров. Отрицательным образам белогвардейцев противопоставлены обра-зы партизан – комиссара Молова, командира Жар-кова. В художественном отношении они разрабо-таны еще менее подробно и более схематично, чем представители другого лагеря. Несмотря на безус-ловно существующие симпатии автора по отноше-нию к лагерю красных, Зазубрин старается объек-тивно воссоздавать плохое и хорошее в образах представителей двух миров (именно благодаря этому, они, пусть даже схематично представлен-ные, выглядят настолько реально, объемно и чело-вечно). Только так автор может из осколков вос-создать общую картину, собрать ее из мозаики разных судеб и поступков, избегая литературных штампов и формул: это не исключительная лич-ность в исключительных обстоятельствах, не ти-пичный герой в типичной ситуации, это все люди, оказавшиеся один на один с этой безумной, бес-пощадной, бессмысленной войной.

В качестве второго фактора жанровой дефор-мации необходимо назвать опору на экспрессио-нистскую эстетику, позволяющую на основе кон-структивного принципа деформации изобразить взвинченную, рассыпающуюся на осколки, по-строенную на контрастах реальность.

Экспрессионизм появляется в первые десяти-летия ХХ века во всех видах искусства, будучи призванным выразить атмосферу разлада с окру-жающей социальной действительностью, погру-женную в атмосферу тотального разрушения в условиях войны. Естественно, историческая форма этого разлада у каждой национальной и социаль-ной общности была своя, однако, ее природа, как и этическая основа, остается общей: «Война оказа-лась для искусства великим переломом. Человек, терзаемый страшной мукой, закричал. Изуродо-ванный стал произносить проповедь»9. И, несмот-ря на то что изначально экспрессионизм выдвинул себя в противовес натурализму (ставя на первый план психологическое, духовное начало), в твор-ческом методе В. Зазубрина эти два направления очень органично переплетаются: экспрессионист-ское миромоделирование основано на использова-




нии натуралистической поэтики в изображении кромешной реальности и человека в ней.

Именно благодаря экспрессионистской моде-ли становится возможным создание двоемирия реального и эмоционального, двоемирия, в кото-ром каждый считает, что прав, и при этом ошиба-ется, двоемирия, в котором добром становится просто несовершение зла.

Вызывающе яркие, натуралистичные эпизоды, составляющие «кровавую мозаику» хронотопа ро-мана «Два мира», создают в сознании читателя от-нюдь не линейную семантическую структуру, а многоплановое, многоуровневое монтажное худо-жественное полотно. Таким образом, столь ярко эмоционально и визуально окрашенные части тек-ста, объединенные одним заглавием, приобретают индивидуальный, «надтекстовый» смысл, придавая всему произведению больше сходства со сборником новелл, нежели с единым романным полотном.

Возможно, такие изменения канонической романной формы подсказаны внутренними поры-вами самого содержания текста. В романе «Два мира» каждая из частей имеет яркое, выразитель-ное заглавие, эхом резонирующее в тексте: «Ко-готь», «Мы офицеры», «Нежные пальчики», «Па-паня плясит и длазница». Меткое и точное назва-ние берет на себя функцию эмоционально-смыслового ядра, которое, будучи помещенным в контекст художественного повествования, выпол-няет функцию «срывания масок». Так благозвуч-ное и милое, на первый взгляд, «Мы офицеры» на деле оборачивается бесчинством и демонстрацией власти, загадочное «Коготь» перерастает в ужа-сающую лапу, подписавшую смертный приговор мирной жизни.

Новая жанровая модификация дает одновре-менное право на жизнь разным героям, которых в рамках того или иного фрагмента текста можно назвать главными. Отсюда вытекает возможность сосуществования нескольких замысловато пере-плетенных сюжетных линий в рамках одного сю-жетообразующего пространства.

Роману «Два мира» присуща постоянная сме-на временных и событийных планов. Трагический пафос книге придает конфликт лично-бытового, представленного судьбами беспомощной учитель-ницы, над которой надругались солдаты; поручика Барановского, который глубоко, мучительно и слишком поздно разочарован в псевдоидеалах; трехлетнего Пети, не понимающего, что папа не дразнится – папу повесили; сына и отца, которые встретились по разные стороны правды; а также многих других героев романа – с конкретно-историческим планом (война «двух миров» – ста-рого и нового, политическая борьба за власть Бе-лой гвардии и Красной армии).

С точки зрения структурной организации ро-ман представляет собой мозаику постоянно нагне-таемых, кровавых сцен, внешне мало связанных друг с другом; и, как неоднократно отмечалось в

критике, иногда их можно без ущерба для разви-тия сюжета поменять местами или даже исклю-чить из ткани романа вовсе. В разных изданиях представлено даже различное деление текста на главы. С 1920 года роман «Два мира» переизда-вался более десяти раз. Интересно, что в более поздних изданиях (например, Красноярского книжного издательства 1983 года) роман состоит из 36 глав, в то время как версия 1968 года (в изда-тельстве «Советская Россия») содержит лишь 32 главы. При сопоставлении двух версий одного текста можно заметить добавленные в более позд-ние варианты и вырезанные ранее по этическим соображениям особо кровавые, ужасающие сцены или фрагменты, напрямую связанные с изображе-нием социально-политических реалий. Интересно также расхождение в названиях глав: «Победят люди» / «Напутствие», «Сегодня мы все равны» / «Оргия», вырезаны ужасающие «Папаня плясит и длазница», «Ни черта», «Опять старик», «Мы – обломки старого».

Однако все эти изменения не нарушают обще-го хода событий, не разрушают логику повество-вания. Следствием жанровой диффузии является тот факт, что разрозненные, на первый взгляд, сцены и эпизоды связаны единым идейным замыс-лом, общей направленностью книги и представля-ют собой концептуальное единство частей, собы-тий и характеров, воспринимаемых в качестве единого, несмотря на фрагментарность и осколоч-ность, романного полотна.

Анализируя особенности жанровой стратегии диффузной романной модели 1920-х, можно кон-статировать следующее. Принцип нераздельности, обусловливающий специфический романный ми-рообраз, позволяющий читателю логически и эмо-ционально «стянуть» изображаемое в единое це-лое, как и принцип неслияния, открывающий воз-можность сохранять напряжение на протяжении всего текста, акцентировать события, положенные в основу сюжета каждой части, ставят произведе-ние в ряд синтетических художественных образ-цов, созданных на стыке художественных тенден-ций (реализма и экспрессионизма) и жанровых парадигм (цикла малой прозы – и романа). Такая подвижность, отклонение от жанрового канона сообщают роману специфические характеристики, позволяющие произвести максимальный художе-ственный эффект, с предельной точностью и выра-зительностью создать художественную модель действительности – жесткой, алогичной, пугающе неприятной в своем отношении к человеку: его чувствам, разуму, частному миру – его жизни.

1 Замятин Е.И. Новая русская проза // Русское искусство. 1923. № 2–3. С. 56–57. 2 Тынянов Ю. Литературное сегодня // Русский совре-менник. 1924. № 1. С. 292–306. 3 Специфические особенности художественной манеры Б. Пильняка, рождавшие в его творчестве диффузные


Пономарева Е.В., Кочкина Н.Ю. Мир из осколков: жанровые метаморфозы в прозе В. Зазубрина


жанровые и стилевые формы, отмечались уже совре-менниками автора. Так в своей рецензии на книгу «Смертельное манит» (Россия. 1922. № 2. С. 25) Н.С. Ашукин замечал: «Отображение революционной современности у Пильняка – не историческая эпопея, восстановленная по документам, а – живой голос совре-менника, ещё дышащего этой историей: и лирические отступления автора и его публицистические и историче-ские экскурсы, разрывающие ткань художественной прозы, насыщены воздухом эпохи, они современны, как психологический документ…». 4 Подобный эффект заложен и в циклических художест-венных единствах. 5 Одним из первых на «Голый год» откликнулся А.К. Воронский, отмечавший условность жанровой но-минации произведения вследствие разрушения в нём традиционных жанровых канонов: «В сущности это не роман. В нём и в помине нет единства построении, фабу-лы и прочего, что обычно требует читатель, беря в руки роман. Широкими мазками набросаны картины провин-циальной жизни 1919 года. Лица связаны не фабулой, а общим стилем, духом пережитых дней. Получается впе-чатление, что автор не может сосредоточиться на одном,

выбрать отдельную сторону взбаламученной действи-тельности. Его приковывает к себе она вся, вся её новая сложность. <…> …художник прав, когда он стремится как можно шире, дать цельную, полную картину сдвига и катастрофы». Воронский А.К. Борис Пильняк // А.К. Во-ронский. Литературные типы. М.: Круг, 1927. С. 50. 6 Речь идёт о рассказах: «Смерть старика Архипова» // Путь. 1918. № 6. 31 дек. С. 3–5. (впоследствии рассказ был опубликован под заглавием «Отрывки из романа «Голый год. Смерть старика Архипова» // Красная новь. 1922. № 1(5). С. 59–74); «У Николы, что на белых Коло-дезях» // Путь. 1919. № 2. С. 3–8. Кроме того, начало романа «Голый год» дословно совпадает с текстом рас-сказа «Колымен-город» // Б. Пильняк. Быльё. М.: Кооп. изд. товарищество «Звенья». 1919. С. 11–20. 7 Савелли Дани. Указ. изд. С. 192. Этой же проблеме посвящена работа датского литературоведа Альберга Енсена: Jensen Peter Alberg. Nature as code: the Achieve-ment of Boris Pilnjak 1915–1924. Copenhague: Rosenkilde and Bagger, 1979. P. 171–172. 8 Трушкин В. Зачинатель советского романа // В.Я. За-зубрин. Два мира / В. Трушкин. Иркутск, 1958. С. 15. 9 Брехт Б. Театр. Собр. соч. Т. 5/1. М., 1965. С. 65.




1Творчество Анатолия Королёва, перу которо-го принадлежат такие известные произведения, как «Голова Гоголя» и «Быть Босхом», остаётся во многом сложным и нерасшифрованным и для чи-тателя, и для специалиста. Критики и литературо-веды высказывают различные мнения о своеобра-зии его метода, описывают художественные осо-бенности прозы А. Королёва в контексте эстетики постмодернизма. В данной статье предложен но-вый аспект изучения специфики творчества писа-теля, в котором акцентирована визуальная состав-ляющая.

В сегодняшней науке существует два понима-ния феномена литературной визуальности: визу-альность как воплощение зрительного опыта героя или автора, сюжетно запечатленного и композици-онно выраженного в художественном произведе-нии, и как трансляция стилевых и концептуальных характеристик через внешний, физический уро-вень текста. В прозе Анатолия Королёва актуали-зированы оба аспекта литературной визуальности. Обращаясь к биографиям гениев-живописцев, пи-сатель вербальными средствами воплощает в сю-жете своих романов темы, героев, композицию и цветовое решение картин Леонардо и Босха.

1Семьян Татьяна Фёдоровна, доктор филоло-

гических наук, доцент, профессор кафедры русского языка и литературы, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (НИУ), (г. Челябинск). Е-mail: tatyana_semyan @mail.ru

Григорьева Мария Андреевна, преподава-тель кафедры средств массовой информации, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (НИУ) (г. Челябинск). Е-mail: [email protected]

Словесное описание произведения пластиче-ского искусства получило в науке название экфра-сис. Традиция экфрасиса как словесного описания произведений изобразительного искусства уходит своими корнями в античность. Среди последовате-лей экфрастической традиции в зарубежной лите-ратуре можно назвать Гофмана, Бальзака, У. Эко. В России примерами использования экфрасиса могут служить произведения Г.Р. Державина, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, И.А. Бунина. 2

По утверждениям исследователей, экфрасис – явление сложное, «при описаниях, при восприятии топики в читателе действует не его визуальная «аппаратура», не его физические рецепторы, а внутреннее зрение, то есть производится интел-лектуальная работа по созданию внутреннего об-раза»1. При этом ключевым вопросом проявления визуальности в литературном тексте является про-блема выразительных средств, которые создают иллюзию живописного изображения.

Творческий метод Анатолия Королёва харак-теризуется обострённым ощущением зримости и вещности мира, используя понятие М. Бахтина, можно сказать, что А. Королёв обладает особой

Tatyana F. Semyan, PhD, associate professor,

professor of Russian language and literature of SUSU, Chelyabinsk. Е-mail: [email protected]

Maria A. Grigorieva; teacher of «Мedia» оf SUSU, Chelyabinsk. Е-mail: [email protected]

УДК 82.09

ВИЗУАЛИЗАЦИЯ В ПРОЗЕ АНАТОЛИЯ КОРОЛЁВА

Т.Ф. Семьян, М.А. Григорьева

THE VISUALISATION IN PROSE OF ANATOLY KOROLEV

T.F. Semyan, M.A. Grigorieva1

Предложен новый аспект изучения творчества современного писателя Анато-лия Королёва, в прозе которого акцентирована визуальная составляющая как ввиде экфрастических описаний, так и в визуально-графических знаках – фигурныхприёмах расположения текста, шрифтовой акциденции, графических эквивален-тах. Анализ явления литературной визуальности в творчестве Анатолия Королёвапозволяет сделать вывод об иконизме как стилевой доминате писателя.

Ключевые слова: визуализация, экфрасис, шрифтовая акциденция, графическийэквивалент текста, иконизм.

The article suggests a new aspect of studying the works of a contemprorary writer,

Anatoliy Korolyov, whose prose is accentuated by the visual component , in the form ofecphrastic descriptions as well as in visual-graphic signs, - stylistic techniques of textstructuring, font accidency, graphic text equivalents. The analysis of literery visuality inthe works of Anatoliy Korolyov suggests iconism as a stylistic dominant of the author.

Keywords: visualization, ecphrasis, font accident, graphic equivalent of text iconizm.


Семьян Т.Ф., Григорьева М.А. Визуализация в прозе Анатолия Королева


«культурой зрения», которая и определяет худо-жественную специфику его произведений.

Роман Анатолия Королёва «Игры гения, или Жизнь Леонардо» представляет собой художест-венную трансформацию современным автором известной книги итальянского живописца и архи-тектора XVI века Джорджио Вазари «Жизнеопи-сания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих». В предисловии к роману автор делает оговорку, что перед читателем вариант другой жизни гения, что в его романе Джорджио Вазари принадлежит лишь десятая часть текста.

В составленной нами анкете, адресованной А. Королёву, на вопрос, можно ли считать, что он пишет альтернативную историю, автор ответил: «Я как раз написал в пику Вазари (чья биография Леонардо ужасно скучна!) нереальную выдуман-ную мной судьбу художника – хотя не выхожу из границ и следую многим фактам – которая по большому счёту – на мой взгляд – глубже и точнее передаёт суть этой уникальной личности, и в этом смысле – парадокс – более правдива». По словам Королёва, первоначальный текст, т. е. «Жизнеопи-сания» Вазари, играет только лишь роль «затрав-ки, фермента». Но в романе и само существование художника становится текстом.

Ещё не будучи созданной в человеческом ми-ре, книга Вазари чудесным образом попадает в руки Леонардо «из небесной библиотеки», и «отныне Леонардо будет знать из неё всё, что его ждёт впе-реди до самой смерти и тем самым исполнит нако-нец свой жребий и предназначение до конца»2. В результате Леонардо пытается преодолеть притя-жение и власть текста, обмануть судьбу, но несмот-ря на все усилия всё написанное сбывается.

Характер своего Леонардо А. Королёв вы-страивает на основе описаний Вазари, который в своей биографии художника несколько раз упоми-нает о том, что Леонардо да Винчи часто оставлял свои произведения незаконченными. В результате эта привычка вырастает в целую жизненную фи-лософию художника.

А. Королёв пытается реконструировать твор-ческую технику гения, его внимание к деталям, постоянную неудовлетворённость собой и вечные попытки достичь в совершенстве ещё большего. Автор приводит якобы существующий факт, свя-занный с картиной, изображающей Мону Лизу: «Говорят, он никак не мог закончить у Джоконды всего лишь одну ресничку, самую крайнюю на верхнем веке с левой стороны, промучившись, сменил десяток колонковых кистей и, отчаявшись точно провести чёрточку должным образом нуж-ной толщины и необходимой длины, бросил порт-рет незаконченным для себя и совершенным для нас»3. Здесь необходимо напомнить, что у совре-менной Моны Лизы вообще нет ни бровей, ни рес-ниц и этому обстоятельству есть разные причины – с одной стороны, во Флоренции времён Джокон-ды существовала мода на выщипанные брови, а с

другой, брови и ресницы могли исчезнуть во вре-мя одной из неудачных реставраций.

Процитированный фрагмент служит не только иллюстрацией отношения Леонардо к искусству, но и содержит в себе экфрастическое описание, пожалуй, самой известной картины – знаменитой Джоконды. В словесном описании Джоконды Ко-ролёв подробно следует за Вазари и, цитируя, соз-даёт палимпсестную композицию: «… глаза име-ют тот блеск и ту влажность, какие обычно видны у живого человека, а вокруг них переданы все те красноватые отсветы и волоски, которые поддают-ся изображению лишь при величайшей тонкости мастерства. Ресницы, сделанные наподобие того, как действительно растут на теле волосы, где гу-ще, а где реже, и расположенные соответственно порам кожи, не могли бы быть изображены с большей естественностью. Нос со своими преле-стными отверстиями, розоватыми и нежными, ка-жется живым. Рот, слегка приоткрытый, с краями, соединёнными алостью губ. С телесностью своего вида кажется не красками, а настоящей плотью. В углублении шеи, при внимательном рассмотрении, можно видеть биение пульса»4. Возможно, что подобного эффекта натуральности Леонардо смог достигнуть благодаря своей знаменитой технике сфумато, т. е. смешиванием красок без линий и краёв, в дымчатой манере, использованием тон-чайших оттенков, микшированием границ перехо-да между губами и кожей лица.

Приведённый пример ярко демонстрирует та-кие универсальные аспекты экфрастического опи-сания, как цветовая и световая символика. В при-ведённом выше фрагменте цветовая гамма мини-малистична, так как на первый план выдвигается не собственно колористическое, а символическое значение цвета. Доминирующими в экфрастиче-ском описании портрета Моны Лизы оказываются цвета красной гаммы: красноватые отсветы, розо-ватые отверстия, алость губ.

Цветовая доминанта помогает, не прибегая к описанию цвета каждой детали, передать общее цветовое решение картины. В следующем экфра-сисе также можно увидеть акцентирование опре-делённого цвета: «Белую краску он клал на холст, словно прозрачный лепесток жасмина, как это бы-вает в цветке: когда один лепесток наплывает на другой краешком белизны, а чёрный цвет накла-дывал мазок за мазком, словно чешуйки пепла»5. В данном случае очевидно противопоставление цве-та, которое автор не только указывает прямо (бе-лая краска, краешком белизны, чёрный цвет), но и называет предметы, символически воспринимае-мые как носители определённого цвета: лепесток жасмина, чешуйки пепла. В другом романе Анато-лия Королёва «Быть Босхом» также можно обна-ружить иллюстрацию универсального аспекта эк-фрастического описания – цветовой символики – представленную в следующем примере: «но мало той презренной ракушки, написанной кстати, с




живописной мощью лупы, которая увеличила нежный блеск перламутра в гнутой ложечке створки до марева серебра»6.

Экфрасис представляет собой, в первую оче-редь, запись последовательности движений глаз и зрительных впечатлений; как пишут исследовате-ли явления «это иконический (в том смысле, какой придал этому слову Ч.Э. Пирс) образ не картины, а видения, постижения картины»7. Визуальный образ объекта создаётся в воображении читателя через фокус зрения писателя либо повествователя, и это его глазами читатель воспринимает описываемое.

В романах А. Королёва экфрастическое опи-сание картин следует считать нарративным эле-ментом повествования. Согласно одному из опре-делений понятия, экфрасис представляет собой «украшенное описание произведения искусства внутри повествования, которое он прерывает, со-ставляя кажущееся отступление». Таким образом, экфрасис является элементом текста на сюжетно-композиционном уровне, выполняет определённые функции, и в частности, приостанавливает основ-ной сюжет, делая его структуру фрагментарной.

В экфрасисе важна характеристика объекта и описание отношений между объектами. В романе А. Королёва «Игры гения» экфрастическое изо-бражение фрески «Тайная вечеря» начинается с описания канонического сюжета и композицион-ного решения картины: «Он усадил апостолов по обе руки от Спасителя за длинный стол у стены с окном с видом на дивный ландшафт Святой земли и придал головам апостолов такую величавость и красоту, что был вынужден оставить лицо Христа незаконченным, ибо не чувствовал в себе силу изобразить ту небесную божественность, какая подобает образу Христа»8.

Далее в экфрастическом описании автор ак-центирует внимание читателя на чувствах изобра-жённых персонажей: «Ибо Леонардо удалось вы-разить задуманное и показать то смущение, кото-рое овладело апостолами, желающими знать, кто предал их господина. Поэтому-то на их лицах вид-ны любовь, страх и негодование или же скорбь из-за невозможности постичь мысли Христа. Это вы-зывает не меньшее удивление, нежели, с другой стороны, проявление непреклонности, ненависти и предательства в фигуре Иуды»9. Здесь Королёв практически не описывает детали картины и не прибегает к цветовым акцентам, главное здесь – мастерство изображения противоположной гаммы чувств людей, которые отображены художником на картине. Сюжет фрески изображает тот драма-тичный момент, когда Христос сообщает своим ученикам, что один из них предаст его. Леонардо поставил задачу изобразить различие реакций апо-столов на слова Учителя.

Лишь в конце описания фрески автор указы-вает, что «любая даже самая малейшая часть про-изведения обнаруживает невероятную силу и тща-тельность исполнения, вплоть до того, что даже в

скатерти на столе последнего застолья Христа ткань передана так, что и в настоящем полотне её естество дано не яснее. Сравнивая нарисованную ткань на фреске с настоящей тканью в руке, я ви-дел, что у Леонардо натура вышла живее, чем у самой матери природы, и мой умишко мутился от этого сравнения»10.

Если экфрастическое описание «Тайной вече-ри» статично, лишено динамики, то следующее описание напротив насыщено динамичными об-разами. Анатолий Королёв описывает утраченную сегодня фреску Леонардо «Битва при Ангьяре», где изображена группа всадников, бьющихся из-за знамени в битве 1440 года между флорентийцами и миланцами. О фреске мы можем судить по со-хранившимся копиям с картона.

«Ибо в картоне выражены ярость, ненависть и мстительность у людей столь же сильно, как у ко-ней, в частности, две лошади, переплетясь в бою передними ногами, бьются зубами так, как бьются из-за знамени сидящие в сёдлах всадники, при этом один из солдат, стиснув знамя руками и на-легши плечами, понукает лошадь к галопу и, обер-нувшись лицом назад, прижимает к себе древко знамени, чтобы силой вырвать его из рук осталь-ных четырёх, а из тех – двое защищают стяг, ухва-тивши одной рукой, а другой, подняв мечи и пыта-ясь перерубить древко. Особенно хорош в центре композиции один старый солдат в красном берете, который, вопя, вцепился одной рукой в древко, а в другой – замахнувшись кривой саблей, – наносит крепко удар, чтобы разом перерубить руки тем обоим врагам, которые, скрежеща зубами, пыта-ются отчаянным геройством заслонить своё знамя. А на земле, между ногами коней, в поднятой пыли, две взятые в ракурсе фигуры бьются между собой, причём один лежит плашмя. А другой солдат, над ним, вопя что есть мочи и подняв как можно выше руку, заносит с величайшей силой кинжал над его горлом, тогда как лежащий, тоже с криком, отби-ваясь руками и ногами, делает всё возможное, чтобы избежать смерти»11.

Описание насыщено глаголами, за счёт чего создаётся ощущение динамики, движения, борьбы. Кроме глаголов, автор использует и деепричастия, тем самым усиливая эффект движения: «двое за-щищают стяг, ухвативши одной рукой, а другой, подняв мечи и пытаясь перерубить древко»; «стиснув знамя руками и налегши плечами, по-нукает лошадь к галопу и, обернувшись лицом назад, прижимает к себе древко знамени».

В романе «Быть Босхом» также можно найти примеры, где экфрастическое описание насыщено глагольными формами – в описании картины Ие-ронима Босха «Святой Христофор». На картине изображен святой Христофор в развевающемся за плечами красном плаще, который переходит реку, неся на спине младенца Иисуса. В активном дви-жении представлены фоновые персонажи, вопло-щающие символический план произведения:




«Стена воды высотой с колокольню собора Св. Иоанна в Хертогенбосе накатывает на Нижние земли. Услышав рев воды и увидев на горизонте роковой вал, сотни крохотных фигурок на город-ских площадях и улицах пытаются спастись от воды.

Одни лезут на деревья, другие карабкаются на крыши, третьи обреченно скачут на лошадях прочь от потопа, который накатывает со скоростью курь-ерского поезда, глупцы пытаются спастись на спи-нах индюков и свиней, а монахи мошкарой обле-пили крышу собора, откуда бессильно видят роко-вой вал потопа высотой с Вавилонскую баш-ню…»12.

В романах «Быть Босхом» и «Игры гения, или Жизнь Леонардо» автор играет с сюжетами, ге-роями и читателем, что является характерной чер-той постмодернистских произведений. Реальные и выдуманные факты переплетены и составляют коллажное целое. Коллажностью, сложным соеди-нением различных элементов в художественное целое характеризуется и визуальный облик произ-ведений Анатолия Королёва.

В прозе А. Королёва ярко появляются внеш-ние формы визуальности литературного текста: писатель использует возможности фигурного рас-положение текста на странице, шрифтовую акци-денцию. Современная культура в целом актуали-зирует визуальность. В модернистском и постмо-дернистском искусстве мимесис и выражение за-мещаются перформансом, созерцание уступает место гаптическому, тактильному в широком смысле слова отношению субъекта с арт-объектом. Культурологи считают, что главным способом восприятия объектов искусства становится «каса-ние» на всех уровнях: от тактильного, через визу-альное, до ментального. При этом, «касание» ско-рее происходит не буквально тактильно, но визу-ально, аудио и на их основе – интеллектуально-рассудочно. При контакте с современным арте-фактом, арт-проектом реципиент уже не созерцает его, но ощупывает глазом, слухом, активно раз-мышляющим сознанием13. При восприятии произ-ведений современной литературы главенствующая роль отводится читателю, знаки внешнего, визу-ального уровня реализуются не на поверхности текста, а в установке» реципиента, читатель до-мысливает содержание произведения, сам высту-пает в роли творца.

Визуальные знаки в романах Анатолия Коро-лёва полисемантичны и воплощают концептуаль-ные уровни произведения. В романе «Человек-язык» иконически воспроизведён лейтмотив про-изведения: из вертикально расположенного слова «сострадание» и горизонтально расположенного слова «жертва» составлено фигурное очертание креста. Мотив крестной ноши как зловещего рока является главным в этом произведении и неодно-кратно зафиксирован визуально: «На кресте ни таблички, ни венка – только по крестовине прямо

сверху написано от могильщика синею краской (с ошибкой):

1 Я. Молибока

9 9

8»14. Визуализация мотива креста создаётся также

шрифтовым рисунком: «Душа бродит в проЖилках прибоя, в тени от солнца.

Текст побега нЕуничтожим. Он поРождает одно никогда и грозу

бытия. СумасшесТвия ни в чём нет.

Влага с небес… Аллилуйя. (жертва) Душа бродит в прожилках прибоя, в тени от

СОлнца. ТекСТ побега неуничтожим. Он поРож-дАет одно никогДА и грозу бытия. Сумасшествия НИ в чём нет. Влага с небЕс… Алиллуйя.

(сострадание)»15. Шрифтовая акциденция в художественном

тексте выполняет функцию указателя особой эмо-циональной нагруженности слова или фразы. Вы-деление шрифтом не воспринимается читателем только лишь как функциональное коммуникатив-ное средство, но всегда истолковывается его пси-хоэстетическая сторона, что придаёт содержанию дополнительную окрашенность.

В романе А. Королёва «Человек-язык» полу-жирным курсивом выделена речь главного персо-нажа – урода, который имеет, в силу патологии анатомических особенностей, дефект речи. Оче-видно, что ему трудно произносить определённые звукосочетания, в частности «ра», который стано-вится звуковым лейтмотивом романа и курсивно выделен по всему тексту: мораль, нравственность, края.

Роман А. Королёва «Охота на ясновидца» по-вествует о «Великом Ясновидце, генерале психо-тронной разведки». Детективный сюжет держит читателя в напряжении, интрига раскрывается не сразу, герои предпринимают попытки разгадать шифровки, и одним из способов создания сильных эмоциональных впечатлений и переживаний ста-новится, в том числе, прописной акцент: «Листаю дальше. И вдруг, как ожог – я вижу исправления в тексте сказки. К финальной решающей сакральной строке истории о Красной Шапочке. К той самой смертельной строке, на которую мой Учитель яс-новидец Август Эхо делал решающую ставку, а именно к той, где напечатано черным по белому:

И СКАЗАВ ЭТИ СЛОВА, ЗЛОЙ ВОЛК БРО-

СИЛСЯ НА КРАСНУЮ ШАПОЧКУ И СЪЕЛ ЕЕ. Большими детскими печатными буквами от

руки дописано другое окончание, то самое с каким




– вопреки оригиналу – печатают французскую сказку в России:

НО ЕЕ КРИК УСЛЫШАЛИ ДРОВОСЕКИ,

КОТОРЫЕ КАК РАЗ ПРОХОДИЛИ МИМО ДО-МИКА. ДРОВОСЕКИ ВБЕЖАЛИ, УБИЛИ ТО-ПОРАМИ ЗЛОГО ВОЛКА, ВСПОРОЛИ ЕМУ ЖИВОТ, ОТКУДА ВЫШЛИ НА СВЕТ – ЦЕЛЫЕ И НЕВРЕДИМЫЕ – БАБУШКА И ЕЕ ВНУЧКА КРАСНАЯ ШАПОЧКА.

А оригинальный финал, подлинный был гус-

то-густо зачеркан карандашом. Но желтым цветом, сквозь который напечатанный текст был хорошо виден»16.

Таким образом, шрифтовая акцентировка в тексте художественной прозы становится средством образного раскрытия текста, зрительно выделяя эмоционально-напряжённые узлы повествования.

В ответах на анкету Анатолий Королёв гово-рит, что он очень внимателен к визуальному обли-ку своих текстов, что для него важно всё – и шрифт, и расположение текста, и ширина полей, и реже – непривычные знаки препинания. Но всё же главное для писателя – это «вариации шрифта. В «Языке» (роман «Человек-язык») я стремился сде-лать чтение дискомфортным, перенести страдание героя, муки выговаривания искалеченного рта че-рез визуальные стигматы, которыми я покрывал как рябью глаза читателя. Тут все шло от эмоции, сопереживаний, раз. От мысли, что затруднить чте-ние будет правильным поведением данного текста, которое мыслилось как тело Христа в ранах, следах от терния и бича (мысленно я видел работу Матиаса Нитхарта Готхардта – Грюневальда, – его Изен-геймский алтарь с распятием), два /…/ я старался утяжелить ношу чтения, вот этими визуальными терниями, запинками глазомера, царапинами на сетчатке, занозами восприятия. Это три»17.

Активизация визуально-графического начала в прозе предопределяет такую тенденцию, как раз-рушение вербального текста, что ярко проявляется в расширении типологии и функций такого приё-ма, как графический эквивалент. Этот приём эти-мологически родственен пробелу, так как визуаль-но реализует вербально незаполненное простран-ство страницы. Но в отличие от пробела вербаль-ная недостаточность возмещается иконически: графический эквивалент выражен знаками, экс-плицирующими определённый смысл. Икониче-ская функция графического эквивалента активизи-ровалась на этапе современной литературы, т. е. с усилением общих процессов визуализации культу-ры. Традиционно графический эквивалент выра-жен одной или несколькими чертами многоточий; объём невербализованных строчек возрос в лите-ратуре неклассического типа, что объясняется из-менившимися нарратологическими принципами. В современной литературе план выражения этого приёма может быть представлен также в виде ико-

нических знаков: рисунков, знаков компьютерной клавиатуры и т.д.

Отправной точкой для рассуждений о функ-циях, роли и значении графического элемента для учёных (Ю. Тынянова, Ю. Лотмана) стал роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин», на основе это-го материала были сделаны основополагающие выводы. Ю. Тынянов, которому принадлежит открытие этой темы в отечественном литературо-ведении, в работе «Проблемы стихотворного языка» определил «эквивалент текста» как «все так или иначе заменяющие его внесловесные элементы»18.

Ю.М. Лотман в работе «Структура художе-ственного текста» писал о семантической функ-ции случаев, когда неупотребление того или ино-го элемента, значимое отсутствие становится ор-ганической частью графически зафиксированного текста, и относил ГЭТ (графический эквивалент текста) к «минус-приемам». В художественной литературе ГЭТ как внетекстовая структура ока-зывается в оппозиции тексту, выраженному зна-ками естественного языка. Лингвисты отмечают, что многоточия или прочерки в виде множества точек, заменяющие строку, способны передать семантическую, функционально-стилевую и эмо-ционально-экспрессивную информацию, могут принимать на себя функции вербальных средств информации и усиливать или изменять несомую ими информацию. Тем не менее значение кон-кретного эквивалента текста, его смысловая на-полненность зависит от контекста. Пробуждение творческого воображения – одна из функций эк-вивалента текста. Исследователи выделяют также такие функции этого приёма, как недосказан-ность, умолчание, а следовательно, возбуждение интереса19.

Авторский вариант ГЭТ предложен Анатоли-ем Королёвым в романе «Человек-язык»: «По крыше, саду и тексту всё реже и реже забарабани-ли капли густого дождя, превращая точки в полос-ки воды. (Буквы, орошённые слезами.) Примерно вот так:

Это песок на садовой дорожке (текст): …………………………………………… …………………………………………… …………………………………………… Это дождь, идущий над знаками: !!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Это размытые следы пост/прикосновений ве-

щей капели: ,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,, ,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,, ,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,, попадая в русло потока, сверху вниз,

от зенита к преисподней, буквы сливаются по вертикали, как побеги

воды на стекле, образуя божественнейшие средо-стения смысла:




…………а……………………е…………………….. …….л……………………л……….………………..... л……………………о……………………к……….... …………………и………………….…р…………...... ……………..д………………..……е………..……а.... …………………………………с………….…л…… ……………………………т………………ь………… …………………………………………н………..…... …………………………………….о……………»20.

Иконичность этого варианта ГЭТ очевидна:

песок, разумеется, изображён точками; дождь – восклицательными знаками, как ливневые потоки; капли – запятой, которая сама по себе имеет кап-левидную форму; побеги воды на стекле изобра-жены сбегающими по диагонали страницы от-дельными буквами, как капли, которые наискось стекают по оконному стеклу во время сильного дождя. Здесь А. Королёв продолжает и трансфор-мирует одну из тенденций современной прозы – создание имитации разрушенного текста.

Итак, анализ явления литературной визу-альности в творчестве Анатолия Королёва по-зволяет сделать вывод об иконизме как стилевой доминате писателя, проявляющемся в использо-вании метафорических возможностей формы в качестве дополнительного средства передачи информации.

Визуальная составляющая в произведениях А. Королёва генерирует дополнительные, вербаль-но не детализированные смыслы, через расшире-ние пространства повествования, выполняя функ-цию эмоционального ключа, изображая особенно-сти характера и внешности персонажа, стимулируя творческое воображение читателя.

1 Хетени Ж. Экфраза о двух концах – теоретическом и практическом. Тезисы несостоявшегося доклада // Эк-фрасис в русской литературе: труды лозаннского симпо-зиума / под ред. Л. Геллера. М.: Издательство «МИК», 2002. С. 163. 2 Там же. С. 43. 3 Там же. С. 53. 4 Там же. С. 48. 5 Там же. С. 10. 6 Королёв А. Быть Босхом. М.: Гелеос, 2006. С. 33. 7 Геллер Л. Воскрешение понятия, или слово об экфра-сисе // Экфрасис в русской литературе: труды лозанн-ского симпозиума / под ред. Л. Геллера. М.: Изд-во «МИК», 2002. С. 10. 8 Королёв А. Игры генияв. М.: Гелеос, 2006. С. 35. 9 Там же. С. 35. 10 Там же. С. 35. 11 Там же. С. 54. 12 Королёв А. Быть Босхом. С. 108. 13 Бычков В.В. Телесность // Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века / под ред. В.В. Бычкова. М.: Российская политическая энцик-лопедия (РОССПЭН), 2003. С. 434. 14 Королёв А. Человек-язык: роман М.: Текст, 2001. С. 186. 15 Там же. С. 106. 16 Королев А. Охота на ясновидца / А. Королёв. М.: ACT / ГЕЛИОС, 1999. С. 218. 17 Приложение // Семьян Т.Ф. Визуальный облик про-заического текста / Т. Семьян. Челябинск: Библиотека А. Миллера, 2006. С. 210. 18 Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка. Ста-тьи. М.: Советский писатель, 1965. С. 43. 19 Борисова И.М. Графический облик поэзии: «лесенка», курсив, графический эквивалент текста (на материале по-эзии Н.А. Некрасова, его предшественников и современни-ков): дис. … канд. филол. наук. Оренбург, 2003. С. 243. 20 Королёв А. Человек-язык. С. 105.

Поступила в редакцию 18 июля 2011 г.



1В данной статье визуальные особенности тек-ста современного писателя исследуются как сти-леобразующий фактор в контексте других элемен-тов поэтики художественного текста.

Имя Дениса Осокина широко известным ста-ло недавно, благодаря экранизации повести «Ов-сянки» – одноименный фильм был включен в про-грамму Международного Венецианского кинофес-тиваля 2010 года.

Проза и стихи Д. Осокина публиковались в журналах и альманахах «Знамя», «Октябрь», «Ва-вилон», «Улов». В 2001 году Осокину была при-суждена премия «Дебют» в номинации «Короткая проза» за цикл рассказов «Ангелы и революция. Вятка, 1923». Публикация этого цикла в журнале «Знамя» и сборнике «Война и мир – 2001» вызвала одобрительные отзывы критики; стиль Осокина сравнили со стилем Добычина и Бабеля. Критики называют Осокина надеждой новой русской лите-ратуры (Д. Бавильский), фаворитом современной литературы, создавшим новую, постмодернист-скую, версию сказа (М. Липовецкий).

1Семьян Татьяна Фёдоровна, доктор филологи-

ческих наук, доцент, профессор кафедры русского языка и литературы, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (НИУ) (г. Челябинск). Е-mail: [email protected]

Чигинцева Татьяна Александровна, аспирант кафедры русского языка и литературы, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (НИУ) (г. Челябинск). Научный руково-дитель – доктор филологических наук, профессор Т.Ф. Семьян. Е-mail: [email protected]

Первая большая книга Осокина «Барышни тополя» была опубликована в 2003 году издатель-ством «Новое литературное обозрение» в серии «Soft Wavе», где тексты печатаются с сохранением авторской пунктуации и графического оформле-ния. Это цикл из двадцати книг, якобы изданных в одном из городов России в разные годы (от 1918-го до 2002-го) и составленных, в свою очередь, также из фрагментов, у каждого из которых свой повествователь. Обращение к повествовательной маске – один из ключевых элементов авторской стратегии Осокина; этот приём определяет нарра-тивные особенности и в повести «Овсянки», где события излагаются от имени главного героя Аи-ста Сергеева. В книге «Барышни тополя» писатель атрибутирует каждую мини-книгу тому или иному вымышленному автору 1920–30-х годов, который представляет собой стилизованный голос народа. Исследователи (Д. Бавильский, Д. Давыдов, А. Урицкий), характеризуя творчество писателя в целом, отметили очевидную связь книги Осокина с фольклором, писали о стихии народной речи в его произведении.2

2Tatyana F. Semyan, PhD, associate professor, the chair of the Russian language and literature of SUSU. E-mail: [email protected]

Tatyana A. Chigintseva; post-graduate, the chair of the Russian language and literature, SUSU. E-mail: [email protected]

УДК 82.0 ББК 83.0

ВИЗУАЛЬНО-СТИЛЕВЫЕ ОСОБЕННОСТИ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ДЕНИСА ОСОКИНА

Т.Ф. Семьян, Т.А. Чигинцева

THE VISUAL-STYLE FEATURES OF DENIS OSOKIN WORKS

T.F. Semyan, T.A. Chigintseva

Предложен анализ творчества современного писателя Дениса Осокина, яркихвизуальных особенностей текстов его произведений, которые имеют симбиотиче-скую природу, базирующуюся на неклассическом оформлении пространства стра-ницы, совмещении авторского рисунка и вербального текста, соединении разныхшрифтовых кодов.

Ключевые слова: визуальность, стиль, креолизованный текст, визуальность,авторский рисунок, минус-прием.

This article offers the analisys of the literary activities of modern

writer Dennis Osokin. The author reveals the striking visual features of the texts in hisworks, which have a symbiotic nature, based on non-classical design of the pagespace, combination of the author's drawings and verbal text, connectionof different font codes.

Keywords: visibility, style, creolization text, visual, architectural drawing, nega-tive reception.


Семьян Т.Ф., Чигинцева Т.А. Визуально-стилевые особенности произведений Дениса Осокина


Фольклорно-мифологические мотивы, оче-видно, обусловлены фактами биографии писателя: Денис Осокин – филолог, изучающий фольклор, в том числе фольклор пермских финнов. Но фено-мен творчества Осокина гораздо более сложный, многослойный, в его создании участвуют такие уровни текста, как нарративный (в стилизованном нарраторе), ритмико-интонационный (в сказовой ритмико-мелодической основе), синтаксический, визуальный.

Феномен Осокина заключается также в том, что писатель аккумулировал предшествующий литературно-исторический опыт, вобрав его от истоков до модернистских экспериментов, спаяв, вероятно, ключевые в его понимании литератур-ные явления и определив собственную исключи-тельную интонацию.

Ключом к пониманию симбиотической при-роды стиля Осокина может стать необычный визу-альный облик текстов его произведений. И хотя в одном из интервью писатель высказал мысль, что графика – это последнее, в перечне необходимого, акцентированное внимание, которое уделяет автор визуальному оформлению своих произведений, делает необходимым анализ визуальных особен-ностей произведений Осокина. Яркие визуальные акценты как особенные авторские знаки позволя-ют расшифровать сложную мозаичную структуру его произведений.

Стиль Осокина, ориентированный на связь с этнической культурой, исконными традициями, является репликой на стилистику первых литера-турных памятников. Это проявляется в смешении литературно-родовых границ, присутствии риф-менных созвучий, особой системе членения текста, отсутствии прописных букв и традиционной пунк-туации.

Родовая природа книги «Барышни тополя» не может быть определена однозначно. Активизируя белое поле страницы, Осокин смешивает визуаль-ные маркеры прозаического, стихотворного и дра-матического родов, в том числе, через увеличение ширины левого и правого полей. Текстовые фраг-менты книги «Барышни тополя» расположены симметрично оси страницы и формируют неклас-сический визуальный облик: в петлях и ловушках несомые домой из леса чующие (демонов)1

Осокин творчески свободно обращается с пространством страницы, создавая различные комбинации из заполненных и незаполненных вербально фрагментов, используя в качестве ос-новной визуальной фигуры немотивированно уве-личенные пробелы между словами и буквами в слове, что создаёт причудливый орнамент, словес-ную арабеску: с у е т а с к о т скот и люди

дома в воде ветер – дома – вода пьяные в половодье кладбище в половодье дети в половодье возможно – упавшие в воду ловля рыбы в половодье – вблизи домов2

Визуальные лакуны в виде увеличенных не-мотивированных пробелов между текстовыми блоками в прозе Осокина обладают глубокой се-мантикой. Освобожденное и акцентированное пус-тое пространство страницы наполнено особым смыслом. Учитывая концепцию автора, согласно которой его литература делится на «примитивизм и литературу для мертвых»3, можно предполо-жить, что лакуны между текстовыми блоками представляют собой своеобразные переходы из мира живых в мир мертвых.

Пробелы затрудняют, деавтоматизируют вос-приятие текста: засохшие куски пирогов – хлеба – л е п ё ш е к п у л и и г р у ш к и деревянный чурбан (полено или большой как плаха)4

Пробел как один из наиболее частотных визу-альных приёмов имеет своё историко-теоретическое обоснование, на его возникновении и развитии построен весь путь визуализации тек-ста: от монолитного, нерасчленённого облика первых литературных памятников к максимальной визуальной дискретности современных произве-дений. Пробел в качестве опорного визуального компонента текста в творчестве А. Белого, А. Ве-сёлого, Б. Пильняка, А. Ремизова выполняет смыс-лоразличительные и сюжетообразующие функции. Осокин работает с заместительной функцией про-бела в качестве пунктуационного знака, выстраи-вая свою систему членения текста:

ружья ружья в домах ружья у пьяных ружья дающие осечки

старые сломанные ружья5 В книге «Барышни тополя» законы современ-

ной пунктуации часто нарушаются, например, от-сутствуют запятые перед союзами: «недавно Рите кто-то сказал что на норвежском языке «бабочка» значит «летняя птичка». Это было большой неос-торожностью. Рита так любит бабочек и ей так понравилось это название. Теперь она хочет изу-чить и норвежский язык чтобы читать книги о ба-бочках»6. Со времён Л. Зизания запятая трактуется как знак синтаксического членения речи, но Осо-кин словно бы играет с визуальными особенно-стями рукописных памятников и их специфиче-ской системой членения текста. Известно, что до XVI века в русских рукописях не было деления текста на слова, писцы писали одно слово за дру-




гим без промежутков между ними; только группы слов, то большие, то меньшие, отделялись друг от друга точками, которые ставились на уровне сере-дины начертания буквы или у её основания. Эти точки членили текст на смысловые отрезки, син-тагмы в сегодняшнем понимании. Такое письмо продолжается вплоть до появления книгопечата-ния. Осокин использует обратный потенциал на-званного визуального канона, отделяя предлог от слова, делает визуальный акцент не на текстовом наполнении страницы, а на пустотах, зияниях и создаёт индивидуальную систему паузировки и интонирования:

ветер ветер ветер во всем

основная – фигура ветра

в мире в небе в пустых домах на улицах в траве в ветвях на воде7

Приведённый пример аналогичен так назы-ваемым фигурным стихам, визуальный акцент здесь изобразителен, внешняя форма «рисует» со-держание: фрагмент наполнен воздухом-ветром.

Осокин часто прибегает к потенциалу тире, ко-торое замещает другие разделительные знаки препи-нания: «люда – рыжая – забудьте о волосах! – мы говорим о сердце и внутренней стороне глаз: не ме-талл не бронза – но как тусклый апельсин, старое пальто, крылья крапивной бабочки»8; «в июльскую жару дети обступили обувщика: что это с ним? – дергается – упал – все рассыпал – ботинки не чи-нит»9; «но – ах – этого не достаточно – все равно балконы посещаются катастрофически редко»10. При помощи тире на письме маркируется такая стили-стическая фигура как эллипсис. В творчестве Осоки-на эллиптические конструкции связаны со сказовым типом повествования, поэтому их основной семио-тической функцией является создание интонации живой устной речи: «осенью грибы выходят из леса – приходят в микунь. Поближе к микуню из леса выходят и колдуны – и маня – и кусанная лепешка – и с паром похлебка – я ягоду ем»11.

В активном использовании белого поля стра-ницы проявляется современный, так сказать, ком-пьютеризованный тип мышления: в книге «Ба-рышни тополя» пробел внешне, визуально, напо-минает компьютерный сбой. Подобные примеры встречаются в произведениях современных авто-ров, например у И. Оганджанова. Исследование процессов визуализации литературного текста свидетельствует, что пробел в качестве домини-рующего приёма, организующего пространство страницы, отражает дискретный тип мышления, формирующийся на протяжении ХХ века и соз-давший особый тип нарративной организации,

которая строится не в порядке временной, при-чинной последовательности, а по внутренней реф-лективной логике, в «пространстве сознания». В ненатуралистическом типе повествования ХХ века изображение и восприятие образа осмысливаются по фрагментарно-ассоциативному принципу. Но-вая стратегия моделирования текста породила «пространственную форму» (термин Дж. Фрэнка), при которой читатель воспринимает художествен-ный текст, постоянно соединяя разрозненные эпи-зоды и сохраняя в памяти все аллюзии. Анализ жанровых особенностей книги «Барышни тополя» как особого ансамблевого образования, в котором сюжетно-нарративная организация строится по принципу ассоциаций автора либо стилизованного повествователя, вопрос отдельного научного изы-скания.

Свобода, с которой Денис Осокин обращается с текстовым материалом, напоминает ещё не ка-нонизированную правилами работу древних пис-цов, которые, например, прерывая работу, могли поставить точку в самом неожиданном месте, ино-гда даже в середине слова; употребление пропис-ных букв также не подчинялось никаким правилам и определялось не обычаем, а собственно усмот-рением пишущего. Визуально-стилистической чертой книги «Барышни тополя» является абсо-лютное отсутствие прописных букв, даже в именах собственных.

Визуальным акцентом, выделяющимся на про-странстве страницы в книгах Осокина, являются иноязычные слова – на языке коми, латышском, балканском и ненецком языках. Текст на другом языке, визуально выделяющийся на фоне основного рисунка шрифта, выполняет функцию натурализа-ции повествования, передаёт стихию речи персона-жа. Иноязычные слова и выражения являются визу-альным раздражителем, разрушают установку чита-теля на пассивное восприятие текста, они органич-но вписываются в сказовый тип повествования, пе-редавая индивидуальность речи персонажей, уси-ливают иллюзию достоверности изображаемого: «первый начдив латышской стрелковой – в восем-надцатом и девятнадцатом командующий восточ-ным фронтом – главком вооруженными силами республики. ′я желаю каждому из вас найти в рос-сии свою liepu lapu laipa.′»12; «теперь оно будет meklēt художницу и расскажет о ней медведке»13; «вынггана иле пяв. ниданда хабэвкоми нгаворцие-тадм. – произносит рита обращаясь к своему отра-жению в зеркале – что означает ′в тундре стану жить. в ней буду питаться куропаткой′»14.

Другой стиле- и формообразующей особенно-стью книги Осокина «Барышни тополя» являются авторские графические рисунки, выполненные в нарочито непрофессиональной манере, в стили-стике рисунков в черновике, на полях рукописи, которые выполняют не столько традиционную иллюстративную функцию, но, прежде всего, ста-новятся органической частью повествовательного




дискурса. Современная лингвистика и текстология называют тексты, в которых соединены вербаль-ный и авербальный компоненты, креолизованны-ми, поликодовыми, и считают, что компоненты разнокодовых систем, органически врастая, сосу-ществуют в семиотическом континууме. В книге Осокина иконический, авербальный компонент эквивалентен тексту словесному, рисунок высту-пает в качестве графического слова, эманации смысловой энергии.

В рисунках книги «Барышни тополя» словес-ный текст и изображение находятся в комплимен-тарных отношениях; и текст, и изображение ока-зываются в данном случае фрагментами более крупной синтагмы, так что единство сообщения достигается на некоем высшем уровне – на уровне сюжета, рассказываемой истории, диегесиса. В книге «Барышни тополя» рисунок и текст пред-ставляют собой единое целое, не только смысло-вое, но и визуальное. Визуальный ряд увеличивает содержательность вербального уровня и представ-ляет вторую информационную систему генериро-вания смысла. Стилистика рисунков в книге Осо-кина обнаруживает подтекстовый уровень произ-ведения и выявляет ироническую составляющую общего замысла, таким образом, многомерность текста, выражается не только вербально, но и сверхсловесно.

Цикл «Анна и революция» является наиболее ярким в этом плане. Его содержание составляют ав-торские рисунки, которые могут сопровождаться текстовым комментарием (например, «в бурятии», «уриил», «матросы»), а могут быть и самодостаточ-ными, не требующими каких бы то ни было поясне-ний (например, «немца поймал», «киев», «могилев»).

Входящие в цикл рассказы стилизованны под советскую литературу 20–30-х годов. Осокин пишет о революционной реальности: об участниках рево-люции, о противостоянии белых и красных, о боль-шевиках, об особенностях народных комиссариатов, о бесчинствах офицеров. Писатель предлагает как бы случайные и ненужные подробности того времени, характеризующиеся фактографичностью. Эти зари-совки, несмотря на ослабленный сюжет, дают пол-ную картину революционной действительности, по-зволяют проникнуться атмосферой того времени: «Осокину удалось передать атмосферу революцион-ного времени, пронизанную эротикой, насилием и мистическими ожиданиями»15.

В цикле прослеживается взаимодействие двух миров: жизни и смерти, революционного мира. Контраст этих миров и их взаимозаменяемость со-ставляют поэтику цикла: «прошел комиссию нар-компроса и был взят на небо»16, «барышни нарком-почтеля звонящие серафимам вызывают у ангелов искреннюю зависть»17. Не случайно в цикле дваж-ды повторяется образ лестницы, как бы соединяю-щей земное, или революционное, и небесное.

В цикле «Анна и революция» революционный мир соседствует с натурализмом, эротикой как

торжествующей, полной жизни силой, на что ука-зывает повторяемость телесных образов. Очевидна связь революции и со смертью, что особенно яр-ко проявляется в заключительной миниатюре. Ее основными образами являются тополи, которые в творчестве Осокина символизируют смерть:

т о п о л и остались расти. нам помогают устраивать встречи. так – с мертвыми хорошо18

Авторские рисунки в произведениях Осокина призваны визуализировать лакуны в вербальном тексте, делать разрыв в повествовании. Включение их в вербальный текст или полная замена текста авторской иллюстрацией в творчестве Осокина можно считать проявлением фольклорного мини-мализма. В таком случае внимание акцентируется на минимальной роли языка, на кажущемся не-профессионализме, непреднамеренности стиля.

Именно эта кажущаяся наивность авторских рисунков Д. Осокина позволяет исследователям характеризовать их как пиктографические, под которыми понимаются стилизованные и легко уз-наваемые графические изображения, упрощенные с целью облегчения визуального восприятия. Вер-бальные и изобразительные компоненты оказыва-ются связанными на содержательном, композици-онном и языковом уровне.

Рисунки в цикле «Анна и революция» выпол-нены в нарочито примитивистской манере, что ука-зывает на их генетическую связь с лубком. Как и в лубочном искусстве, авторские рисунки Осокина содержат пояснительные надписи. Вербальный текст и изображение соотносятся в творчестве пи-сателя «как тема и ее развертывание: подпись как бы разыгрывает рисунок, заставляя воспринимать его не статически, а как действо»19. Осокин заимст-вует такие основные лубочные приемы, как просто-ту техники и лаконизм изобразительных средств.

Являясь наследником традиций устного на-родного творчества, низовой культуры, Осокин внимателен к феномену телесности, который реа-лизуется и в авторских рисунках. Телесное начало является источником комического в творчестве писателя, что связано с игровой природой лубка, с воплощением в нем народного юмора.




Очевидна профаническая техника исполнения графических рисунков, что указывает на стремле-ние автора создать иллюзию непреднамеренного, как бы случайного их создания.

Иконический компонент в текстах Осокина выполняет не только изобразительную, но и сюже-тообразующую функцию, расширяя семантику текста:

зубные щетки – полевой к р о т солнце – рыба – река – в е т л а да – каштановое дерево да – ч е р е м у х а

да20

Данный фрагмент входит в цикл «Тополи» и принадлежит, по определению самого автора, к «литературе для мертвых – (иначе – тополиной ли-тературе)»21. В связи с этим монограмма, изобра-жающая гроб, несет в себе глубокий смысл, под-тверждая художественную концепцию писателя.

В книге «Барышни тополя» встречаются так-же рисунки, которые, кроме заголовка, не сопро-вождаются вербальным текстом. Они самодоста-точны для раскрытия содержания текста. Таким, например, является рисунок под заголовком «Немца поймал».

Редукция текста приводит к тому, что все его

функции передаются графическому рисунку. Он становится эквивалентом слова и начинает выпол-нять не только иллюстративную, но и нарративную функцию. Писатель провоцирует читательское во-ображение, вызывает активную интерпретацию

читателя-зрителя, что создает игру со смыслами на содержательном и визуальном уровнях.

Рисунки такого рода выполняют функцию, аналогичную экфрасису. Экфрасисом следует счи-тать не только словесное обозначение изображе-ния, но и выраженную в нем установку на вос-приятие реципиентом подтекста. Главная нагрузка в экфрасисе падает на изобразительно-выразительные возможности слова. Рисунок же, напротив, заменяет слово, представляет объект или идею зрительно, буквально.

В иконическом компоненте, представленном авторским рисунком, определяется суггестивный его характер, транслируется живое дыхание твор-ческого процесса (как вариант, создание эффекта рукописности); создаётся иллюзия авторского присутствия и сопричастности читателя творче-скому процессу. Современная наука вышла на по-нимание того, что рисование писателей – важный и часто неотъемлемый фактор творческого про-цесса, который может быть осознан даже как не-обходимость. Возникновение рисунка во время письма предопределено и во многом подготовлено самим этим процессом.

Текстология не ставит задачу акцентированного изучения авторских рисунков: рисунок рассматрива-ется в совокупности с текстом как полноправный его художественный элемент, который является органи-ческой частью повествовательного дискурса.

История мировой литературы обнаруживает достаточное количество образцов поликодовых текстов от истоков до новейшей литературы, что обусловлено генетическим синкретизмом словесно-го и изображаемого. Поэтому творчество Осокина входит в обширный перечень писателей, тексты произведений которых визуализированы различ-ными иконическими составляющими: в списке бу-дет представлена самая широкая география и пе-риодизация, например, Л. Стерн, Д. Бартельми, Т. Пинчон, П. Эстерхази, В. Хлебников, Е. Гуро. Одним из непосредственных стилистических пред-шественников Осокина можно определить А. Реми-зова. Творчество писателей характеризуют такие особенности, как перевоссоздание стилистики древнерусских текстов, сказовые интонации, руко-писный характер рисунков (А. Ремизов определял свои произведения как «письменно-рисовальные»). Визуальные особенности текстов Ремизова и Осо-кина подчёркивают общие стилистические принци-пы: в творчестве Осокина, также как в произведе-ниях Ремизова, интегрированы разные виды соот-несённости вербального и иконического компонен-тов, что позволяет считать стратегию обоих писате-лей отражением общих принципов визуализации художественной прозы ХХ века.

1 Осокин Д. Барышни тополя. М.: НЛО, 2003. С. 444. Здесь и далее сохранена авторская орфография и пунк-туация.




2 Там же. С. 445. 3 Там же. С. 5. 4 Там же. С. 434. 5 Там же. С. 450. 6 Там же. С. 216. 7 Там же. С. 461. 8 Там же. С. 89. 9 Там же. С. 288. 10 Там же. С. 236. 11 Там же. С. 288. 12 Там же. С. 68. 13 Там же. С. 180.

14 Там же. С. 215. 15 Урицкий А. Soft wave. М.: НЛО. Загадки Осокина и другие безнадежности // Знамя. 2004. № 1. С. 220. 16 Осокин Д. Барышни тополя. М.: НЛО, 2003. С. 120. 17 Там же. С. 111. 18 Там же. С. 312. 19 Лотман Ю.М. Художественная природа русских на-родных картинок // Статьи по семиотике культуры и искусства (Серия «Мир искусств»). СПб.: Академиче-ский проект, 2002. С. 323. 20 Осокин Д. Цит. соч. С. 261. 21 Там же. С. 5.




1Реклама, представленная рекламными тек-стами, является одной из форм человеческой дея-тельности и решает определенные речевые задачи. Формы и содержание рекламных текстов постоян-но совершенствуются, подчиняясь ужесточаю-щимся рыночным требованиям продвижения това-ров и услуг. Одним из эффективных способов по-высить рекламоемкость текста, помимо художест-венной графики, является рекламный слоган, все чаще используемый рекламомейкерами и выказы-вающий тенденцию заменить рекламный текст.

Рекламный слоган представляет собой авто-номную разновидность рекламного текста, своего рода девиз, содержащий эффектную и легко вос-принимаемую формулировку рекламной идеи и обладающий неразрывной смысловой связью с товарным знаком. В языковом отношении реклам-ный слоган это – лингво-семиотическая единица (далее ЛСЕ), предназначенная для активации цепи, а иногда сети когнитивно-ассоциативных связей с целью всесторонней и предельно позитивной ре-презентации объекта рекламы. От рекламного тек-ста (родового понятия) рекламный слоган (видовое понятие) отличается, прежде всего, принципами его организации.

1Турбина Ольга Александровна, доктор фи-

лологических наук, профессор, зав. кафедрой об-щей лингвистики, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (г. Че-лябинск). E-mail: [email protected]

Салтыкова Мария Сергеевна, аспирант кафед-ры общей лингвистики, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (г. Челябинск). Научный руководитель – д-р фи-лол. наук, профессор О.А. Турбина. E-mail: [email protected]

Принципы организации рекламного слогана под-чиняются главному требованию – энергоемкости содержания текста. Исходя из основных положе-ний о тексте, он создается на основе авторского целе-полагания. Исходный импульс создания текста – цель автора; собственно текст – это воплощение речью движения к цели, направляемое авторской волей. В коммуникативном плане энергия речевого продукта (в данном случае – рекламного слогана) прямо пропор-ционально связана с воздействием на адресата: целе-направленное усилие адресанта речи оказывает сопос-тавимое по мере влияние на адресата. 2

В плане разграничения психолингвистическо-го и собственно лингвистического аспектов явле-ния следует, вероятно, различать энергию как пси-холингвистическую категорию (авторская энергия, энергия авторской воли, энергия личности) и энер-гетику как текстовую категорию – авторскую энергию, воплощенную в речевой материи текста. Именно второй термин и предстает синтезирую-щей единицей, вбирающей в себя понятие выра-зительность и способной полнее и объективнее служить для характеристики воздействующих свойств слова (или иного отдельно взятого языко-вого средства), высказывания, целого текста.

2Olga A. Turbina, PhD, professor, head of the

department of General Linguistics South Ural State University (Chelyabinsk). E-mail: [email protected]

Mariya S. Saltykova, lecturer, post-graduate Student of the Department of General Linguistic, South Ural State University (Chelyabinsk). Scientific supervisor PhD, professor O.A. Turbina. E-mail: [email protected]

УДК 811.111+82-36

ПРИНЦИПЫ ОРГАНИЗАЦИИ РЕКЛАМНОГО СЛОГАНА

О.А. Турбина, М.С. Салтыкова

THE PRINCIPLES OF ADVERTISING SLOGAN ORGANIZATION

O.A. Turbina, M.S. Saltykova

Описаны принципы организации рекламных слоганов с привлечением приме-ров из отечественной и зарубежной рекламы. Рассматриваются подчиненные этимпринципам основные синтаксические способы выражения смыслового содержаниярекламных слоганов, определяющие их место и типологию в системе рекламнойтекстовой продукции.

Ключевые слова: рекламный слоган, текст, авторская энергия, прецедентныйтекст, эксплицитный, имплицитный, синтаксические конструкции.

The article is devoted to the description of the principles of advertising slogans’

organization on the examples of home and foreign advertisements. In accordance withthese principles the author dwells upon the main syntactical constructions which revealthe meaning of advertising slogans, their place and typology in the system of advertisingtext production.

Keywords: advertising slogan, text, author's energy, precedential text, explicit, implicit,syntactical constructions.


Турбина О.А., Салтыкова М.С. Принципы организации рекламного слогана


На наш взгляд, энергоемкость рекламного слогана включает: расширение информативности; усиление эмотивности; активацию имплицитного речевого воздействия при условии сохранения компактности ЛСЕ. Таким образом, расширение информативности, активация имплицитного речевого воздействия и усиление эмотивности являются основными принципами организации рекламного слогана, определяя его форму и со-держание. При этом данные принципы не просто дополняют друг друга, а активно взаимодейству-ют, решая общие задачи.

Расширение информативности характеризу-ет любой слоган. Компактная и краткая форма слогана первостепенно важный и вместе с тем сложный принцип его организации. Привлечь ад-ресата к основной идее и преподнести ее в пре-дельно лаконичной форме одна из основных функций слогана: смысл содержания сообщения уплотняется, преследуя цель непроизвольного удержания в памяти целой сети смыслов и ассо-циаций, порождаемых слоганом. Так, слоган французской парфюмерно-косметической кампа-нии «Lancôme» Unique! Magnifique! (Неповтори-мо/ая/! Превосходно/ая/!) сообщает адресату: «Наша продукция не имеет себе равных на рынке. Она особенна и обладает высоким качеством. Если ты будешь пользоваться ею, ты всегда бу-дешь заметна /ен / среди самых привлекательных женщин /мужчин/ и уверен/а/ в безупречности своей внешности и успешности на любом уровне». При этом данное сообщение может быть дополне-но целым рядом ассоциаций, порождаемых вооб-ражением адресата и обусловленных субъектив-ными факторами.

Степень информативности рекламного сло-гана часто расширяется сопровождающими его иллюстрациями. Например, слоган известного во Франции туристического оператора «ClubMed» Tous les bonheurs du monde (Все дары /все сча-стье/ мира), дополненный фотографиями счаст-ливых людей (детей и взрослых) на фоне рос-кошных и умиротворяющих пейзажей, включает столь широкую информацию, на какую только способна человеческая фантазия, что заметно сближает ЛСЕ с символом: напомним, что с точ-ки зрения теории символа, слово, если оно обре-тает свойства символа, может расширить свой объем значений до бесконечности, в силу чего позволяет воссоздать целостную и неисчерпае-мую по смыслу символическую реальность1. Та-ким образом, лингвистический принцип расши-рения информативности рекламного слогана как ЛСЕ заключается в том, что рекламомейкер ис-пользует его как исходный материал для создания символа, который становится ключом к коду, раскрывающему информацию о неограниченной перспективе заманчивых возможностей, возни-кающих при приобретении рекламируемого про-дукта или обращения к услуге2.

Рассмотрим рекламный слоган марки спор-тивной одежды «Arena» L’arche de Noé. Семанти-ческий потенциал этого словосочетания, которое является одновременно и аллюзией, и прецедент-ным текстом, и символом, символизирует спасе-ние, несущее неисчерпаемый объем значений и ассоциативных семантических связей («спасение» = «освобождение», «сохранение», «выход», «за-щищенность» и т.д.). Символический смысл сло-гана L’arche de Noé является не только ключом к коду, позволяющему верно прочесть закодирован-ную информацию, но также отсылает к понятиям религиозного мировоззрения: спасение отождеств-ляется с предельно желанным и комфортным со-стоянием человека, характеризующимся избавле-нием от зла как физического, так и морального высший дар Бога. Глубиной и многомерностью своих значений слоган L’arche de Noé призывает благодаря спортивной одежде «Arena» стать из-бранным, войти в обетованный мир покоя, защи-щенности, уверенности в своем будущем, в мир, где гарантировано здоровье и семейное благополучие. Многомерность значений, которые несет в себе данная ЛСЕ, открывает возможность окунуться в условный мир неисчерпаемых по количеству ассо-циативных образов и мыслеформ и «пробыть» в нем столько, сколько позволит воображение.

Таким образом, в целях расширения инфор-мативности рекламного слогана рекламомейкер зачастую обращается к так называемым преце-дентным текстам, источником которых являет-ся не только текст Библии, как в процитированном выше примере, но и фразеологизмы, латинские крылатые выражения, афоризмы, названия книг/песен и т. п. Особенность современной куль-туры в том, что она не склонна к текстопорожде-нию: вновь создаваемые тексты наполняются раз-ными по степени эксплицитности фрагментами и оценками чужих текстов, ориентируясь на осмыс-ление и компиляцию ранее созданного. Таковыми могут быть личность автора, принадлежность к исторической эпохе, сюжет, наиболее впечатляю-щие отрывки, особенности авторской стилистики и т.д. Впервые на понятие «прецедентность» обра-тил внимание Ю.Н. Караулов в своей работе «Рус-ский язык и языковая личность». Прецедентными, указывал он, считаются «тексты, значимые для той или иной личности в познавательном и эмоцио-нальном отношениях, имеющие сверхличностный характер, то есть хорошо известные и окружению данной личности, включая и предшественников, и современников, и, наконец, такие, обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности»3. Феномен прецедент-ности основывается на общности социальных, культурных или языковых фоновых знаний адре-сата и адресанта. Частотность обращений к како-му-либо тексту при построении новых текстов свидетельствует о ценностном к нему отношении, что, следовательно, повышает степень его преце-




дентности. За каждым прецедентным текстом стоит своя уникальная система ассоциаций, кото-рые он вызывает в сознании носителей языка, и прецедентные тексты являются богатейшим ис-точником расширения информативности реклам-ного слогана.

Принцип расширения информативности тесно связан с принципом активации имплицитного речевого воздействия. Дело в том, что, как верно подмечено авторами известного словаря «Grand Rodert», имплицитность это «то, что потенциаль-но содержится (в предложении, факте) не будучи формально выражено и может быть выведено путем следствия»4. Иными словами – это и есть та информация, которая эксплицитно не выражена, но к которой отсылает рекламный слоган. В се-миотическом плане имплицитность объясняется асимметрическим дуализмом языкового знака. Согласно концепции Ф. Де Соссюра о двойствен-ной природе языковых единиц, языковая единица реализуется в определенной материальной форме (фонической или графической), представляющей собой ее означающее (le signifiant). Она также не-сет в себе содержание, составляющее ее означае-мое (le signifié). Языковой знак закрепляет опреде-ленное означаемое за определенным означающим. Факт несоответствия в отношении означаемого к означающему представляет собой лингвистиче-скую имплицитность.

Имплицитная информация является неотъем-лемой частью большинства сообщений. Представ-ленная в сообщении в скрытом виде, она несет за собой целый ряд эффективных механизмов ком-муникативного воздействия, поэтому использова-ние имплицитной информации в рекламе является неотъемлемым условием создания рекламного слогана. В отличие от информации, которая со-держится в сообщении в явном виде, имплицитная информация, как правило, не осознается адреса-том, ибо она действует в обход аналитических процедур обработки информации. Поэтому адре-сат не склонен подвергать ее какой-либо оценке, относиться к ней критично или сомневаться в ней. При этом он может использовать любые фоновые знания: свои знания о мире и социальные стерео-типы, сведения о свойствах используемого языка или иных семиотических систем.

Если содержащийся в рекламном слогане призыв будет выражен напрямую, т. е. эксплицит-но, он будет интерпретирован реципиентом как попытка навязать ему чужую волю, и будет от-вергнут. Призыв, выраженный имплицитно, не подвергается прямой оценке, следовательно, мо-жет быть интерпретирован реципиентом как его собственный вывод, что значительно повышает эффективность рекламного сообщения.

Рассмотрим случаи преднамеренного исполь-зования рекламомейкерами воздействующего по-тенциала содержания рекламного слогана.

На материале зарубежных и отечественных

журнальных изданий, выделим концептуальные модели рекламных слоганов и проанализируем их имплицитный (скрытый) смысл. Взяв за основу тактику речевого воздействия Ю.К. Пироговой, выделим некоторые способы его активации5:

1) семантические пресуппозиции. Извест-ный банк «Bank of America» выдвигает следую-щий рекламный слоган Think what we can do for you (Подумайте о том, что мы можем сделать для Вас). Суждение What we can do for you явно несет пресуппозицию Мы сделаем для Вас все. При этом, если заменить его на отрицание → Don’t think what we can do for you, оно останется верным. Таким образом, рекламомейкер использует тезис, представленный семантической пресуппозицией, как не требующий доказательств факт. Заложен-ный рекламомейкером смысл слогана представлен имплицитно, таковым он воспринимается и адре-сатом, не вызывая внутреннего протеста;

2) условие успешности речевого акта. Сеть кафе «McDonald's» использует весьма известный целевой аудитории рекламный слоган Venez comme vous êtes6 (Приди таким, какой ты есть). Ассоциативной связью в данном слогане выступа-ет пресуппозиция «Ты можешь прийти к нам в любом виде, потому что у нас нет и не может быть фейс-контроля». С одной стороны, создан-ные рекламомейкером коммуникативные условия позволяют имплицитно выделить рекламируемый объект, позиционируя доступность продукта (ус-луги), с другой стороны, косвенно дискредитиро-вать конкурентов, подразумевая их отрицательные качества и недоступность: «Придя именно к нам, ты почувствуешь себя “в своей тарелке”».

Другой слоган банка «Citibank» Because the Citi never sleeps (Потому что Сити никогда не спит) представляет в себе эксплицитное выражение из-вестных истин относительно элементарных правил предоставления рекламируемых услуг. Рекламные слоганы подобного плана несут имплицитный намек на неповоротливость (либо на некомпетентность) своих конкурентов: «Если Вы наш клиент, у Вас нет (и не может быть) никаких проблем, потому что, пока другие спят, – мы работаем»;

3) прагматические пресуппозиции. Прагма-тические пресуппозиции касаются знаний и убеж-дений адресанта и адресата и чаще всего находят свою реализацию через знаки повседневной жиз-ни. По словам Ю.К. Пироговой, «суждение Р явля-ется прагматической пресуппозицией суждения S, если, высказывая суждение S, адресант считает Р само собой разумеющимся и известным адресату. Прагматическая пресуппозиция, в отличие от се-мантической пресуппозиции, оказывается несо-стоятельной, если адресат ничего не знает про Р»7.

Текст Библии часто является источником прагматических пресуппозиций рекламных слога-нов, как, например, для уже цитированного выше рекламного слогана компании по производству товаров для плавания «Arena» L’arche de Noé (Но-


Турбина О.А., Салтыкова М.С. Принципы организации рекламного слогана


ев Ковчег). Текст слогана является прецедентным. При составлении данного слогана употребляется известное целевой аудитории выражение с целью вызвать яркую, запоминающуюся ассоциацию. Явной пресуппозицией слогана является тезис «Наша продукция – это Ваше спасение».

В слогане медицинского препарата «Колд-рекс» «Семь бед — один ответ» также задейство-ван прецедентный текст (дословное воспроизве-дение; употребление всем известной фразеологи-ческой единицы/пословицы). Тезис, представлен-ный пресуппозицией «Что бы с Вами ни случи-лось, Вам нужен «Колдрекс»» обусловливает ас-социативные связи в цепочке понятий «спаси-тельный», «универсальный» и т. д.;

4) коммуникативные импликатуры. Данный способ имплицитного речевого воздействия созда-ется путем коммуникативного распределения ос-новных смысловых составляющих в тексте рек-ламного слогана и определяется коммуникативно значимыми отклонениями от предполагаемого и подразумеваемого соблюдения ряда основных принципов общения. Рассмотрим пример француз-ского слогана кампании, занимающейся производ-ством молочной продукции “M Milk“ Nos enfants sont des génies (Наши дети гении8). Данный сло-ган сопровождается иллюстрациями: на них изо-бражены маленькие дети, девочка и мальчик, оба с задумчивым выражением лица читают художест-венные книги. Один из источников имплицитной информации умолчание. Очевидно, что дети, изо-браженные на фотографии, приблизительно дошко-льного возраста и в норме не должны уметь читать, поэтому умолчание о данном факте несет аргумен-тативную функцию. Автор дает читателю импли-цитный намек: «Возможно, если Ваши дети будут пить молоко кампании M Milk, у них разовьются интеллектуальные способности раньше, чем у их сверстников, ибо наш продукт, безусловно, пита-телен и наделен полезными свойствами, которые помогут Вашим детям на пути к успеху!»

Принцип активации имплицитного речевого воздействия в свою очередь пересекается с прин-ципом усиления эмотивности, поскольку при составлении рекламного слогана рекламомейкер ставит своей целью усилить эмотивную состав-ляющую коммуникативного акта, рассчитанную на эмоциональное, а не рациональное принятие решения. При этом экспрессивный вектор отвеча-ет поставленным речевым задачам: устраняет из выражения то, что может его утяжелить9. Эта за-меченная Г.Гийомом универсальная особенность актуализации речевой единицы, подчиняющаяся закону сохранения целого, который он отразил в формуле выражение + выразительность = 1, в рекламном слогане проявляется особенно ярко, ибо его форма стремится быть предельно краткой и максимально выразительной. В данном случае термин выражение определяет формальную, а термин выразительность – содержательную сто-

роны слогана. Именно заключенная в слогане им-плицитная информация усиливает его эмотив-ность, причем чем обширней эта информация и чем разветвленней в ней ассоциативные связи, тем выше степень эмотивности рекламного слогана.

Рассмотрим действие данного принципа на примере одного из предельно лаконичных реклам-ных слоганов французского бренда минеральной воды, полученной из природных источников в Сент-Гальмьер (Saint-Galmier), «Badoit» (Бадуа): A table! (К столу!). Высказывание в данном слогане представлено одним словом (предложным сущест-вительным) и сопровождается иллюстрацией про-дукта. Выразительность и, следовательно, эмотив-ность этого слогана существенно снизятся, если вся заложенная в нем информация будет экспли-цитно выражена посредством грамматически пол-ных и развернутых синтаксических структур: → Минеральная вода Бадуа всегда доступна и долж-на быть на вашем столе, поскольку обладает пре-восходными природными свойствами.

Принципы расширения информативности, активации имплицитного речевого воздействия и усиления эмотивности рекламного слогана реализуются, прежде всего, посредством синтак-сической конструкции.

Всевозможные синтаксические паузы, пар-целлированные и эллиптические конструкции хра-нят в себе максимальный и неограниченный объем имплицитной информации и, следовательно, ре-презентируют синтаксическую имплицикацию. Принцип восприятия, равно как и лингвистическо-го анализа, синтаксической имплицитности состо-ит в выявления «того, что должно быть (и где-то есть), но не выражено»10. Один из теоретических принципов Г. Гийома, говорящий о способе по-вышения выразительности высказывания за счет «ущербности» выражения, объясняет происхожде-ние эллипсисов и их массовое распространение в рекламном тексте. Кампания L’oréal (Лореаль) по производству косметологической продукции ак-туализирует идею «Вы – лучшая, а значит, Вы достойны лучшего косметического продукта, ко-торый есть на рынке, т.е. того продукта, кото-рый производим мы, ибо он – лучший». Сравним оригинальный вариант слогана: Parce que vou le valez bien Потому что Вы этого достойны. Слоган имеет форму придаточного причины. Глав-ного предложения, с котором оно должно быть свя-зано причинно-следственным отношением, нет. Его должен восстановить в своем воображении адресат, самостоятельно решив, почему именно он (она) достоен рекламируемого продукта.

Условие повышения энергоемкости, а, следо-вательно – рекламоемкости рекламного слогана заложено в системе языка. В частности, при по-строении его синтаксической конструкции суще-ственную роль играет частиречный системный потенциал имени и глагола11. Дело в том, что в потенции имени и глагола заложены принципи-




ально различные способы членения универсума: имя выражает предметность, или – субстанцио-нальность как способ интерпретации и членения Пространства. Поэтому с именем связана по пре-имуществу номинативная (формирующая образ) функция языка и именно поэтому, как уже отмеча-лось выше, в эмоциональной речи, а также для при-дания высказыванию большей образности с целью создания у слушающего (читающего) яркого впе-чатления, картины используется синтаксис пре-дельной выразительности: эллиптические и не-полные предложения, где изобилуют именные час-ти речи – существительные и прилагательные12. В слогане La force. La beauté. L’âme. Сила. Красота. Душа. (автомобиль «Aston Martin») имя несет функ-цию выразительности и формирует образ. В данном случае это образ надежного, элегантного и престиж-ного автомобиля, выгодно подчеркивающего досто-инства его обладателя – мужественного, уверенного и успешного: «Вы за рулем автомобиля Астон Мар-тин?! Значит Вам не нужно «кричать» о своем превосходстве! Вы „на коне“!» А парцеллирован-ная конструкция, представленная в виде утверди-тельных номинативных предложений La force. La beauté. L’âme, усиливает недопустимость опровер-жения верности данного суждения.

Глагол выражает процессуальность, собы-тийность, соотносимые с интерпретацией Време-ни. Если главной целью говорящего является рас-суждение, убеждение или логическое доказатель-ство, то в высказывании преобладают глаголы и служебные слова, выражающие отношения, в ущерб именным частям речи. Иными словами, автор предпочитает использовать синтаксис пре-дельного выражения. В рекламном слогане, не-смотря на его ориентацию в плане выразительно-сти и при условии краткости формы, эта особен-ность выявляется с достаточной убедительностью. Так, в слогане Restez.. Revez.. Trouvez.. Остань-тесь.. Помечтайте.. Найдите.. (интернет-магазин одежды «Mon ShowRoom») три глагола в повели-тельной форме образуют три незаконченных вы-сказывания, выполняя таким образом функцию призыва, убеждения и вовлечения в процесс, кото-рый может стать приятным, полезным и продлить-ся столько, сколько Вы захотите. Финитная фор-ма глагола указывает на обращение к конкретному лицу, внося сему интимности, а незавершенность высказываний – вежливую ненавязчивость: Вы обратили на нас внимание? – Останьтесь, не спешите уходить и Вы не пожалеете. Вы хотите чего-то особенного? – Помечтайте об этом, представьте себе это во всех деталях как наяву. Найдите это, потому что оно у нас точно есть. Как видим, даже оставшаяся за пределами выра-жения имплицитная информация имеет характер спокойного рассуждения и вежливого убеждения. При составлении данного рекламного слогана рек-ламомейкер нацелен на выполнение первостепен-ной задачи придать содержанию сообщения сжа-

тую форму и при этом заинтересовать адресата поставленной перед ним задачей, направив его на размышления о том, как ее решить.

Итак, расширение информативности, актива-ция имплицитного речевого воздействия и усиле-ние эмотивности – принципы организации рек-ламного слогана как ЛСЕ, формируют его энерго-емкость, определяющую степень воздействия на адресата. Информативная функция рекламного слогана не является основополагающей: эмотивная и информативная функции в рекламном слогане взаимообусловлены, они не действуют в ущерб друг другу, а, напротив, взаимодействуют.

В плане содержания способ пода-чи/представления информации в рекламном слога-не имеет ассоциативно-креативный характер, ибо авторское намерение заключает в себе цель соз-дать по возможности такое концептуально-семантическое пространство, которое смогло бы пробудить желание адресата задержаться там как можно дольше, а значит – заинтересоваться про-дуктом или услугой.

В плане выражения в рекламных слоганах ис-пользуются средства эмотивного синтаксиса (эл-липсис, парцелляция и др.), что указывает на принципиальную значимость не только его эмо-ционального воздействия на адресата, но и остаю-щегося за пределами формы фонового содержания сообщения.

1 Бернат О.С., Турбина О.А. Лингвистическая эстетика символизма и лингвистический символизм в поэзии Марины Цветаевой. Язык. Система. Личность: материа-лы международной конференции. Екатеринбург, 2004. С. 129–141. 2 Вспомним XXVI аксиому А.Ф. Лосева, которая гласит, что «всякий языковой знак может иметь бесконечное количество значений, то есть быть символом». 3 Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. КомКнига, 2010. 264 с. 4 О.А. Турбина. Принципы изучения лингвистической им-плицитности // Вопросы лингвистики и методики препода-вания языков в вузе. Челябинск: ЮУрГУ, 2002. С. 51. 5 Пирогова Ю.К. Имплицитная информация как средст-во коммуникативного воздействия и манипулирования (на материале рекламных и PR-сообщений) // Проблемы прикладной лингвистики 2001. М., 2001. C. 209–227. 6 В данном случае приведен французский аналог слогана. 7 Пирогова Ю.К. Цит. соч. C. 209–227. 8 URL: http://www.publiz.net/2010/08/30/la-selection-des-meilleures-affiches-de-publicite-aout-2010 9 Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики. М.: Прогресс, 1992. С. 88. 10 Турбина О.А. Принципы изучения лингвистической имплицитности. С. 51. 11 Термином «глагол» в данном случае обозначается собственно глагольная, т. е. личная, финитная форма. 12 Турбина О.А. Психосистематика языка и речевой дея-тельности. Курс лекций. Челябинск: Изд-во ЮУрГУ, 2007. С. 75.




1Графическими являются нормы, определяю-щие написание букв независимо от написания тех или других слов языка, а также способы графиче-ского оформления рукописных и печатных тек-стов. В данном определении получил отражение тот факт, что ортологические образования на уровне графики неоднородны. Они представлены несколькими разновидностями, которые можно назвать 1) общими графическими правилами, 2) каллиграфическими нормами и 3) нормами пе-чатного текста. Двум первым ортологическим ти-пам посвящен ряд серьёзных научных исследова-ний1, тогда как третий тип изучен совершенно не-достаточно. Поэтому целью нашей работы являет-ся изучение языковых норм, регламентирующих графическое оформление печатных текстов, то есть норм каллитипии2.

Й. Вахек, в работе которого поставлена проблема отношения письменного и печатного языков, отмеча-ет, что обе лингвистические структуры обязаны своим происхождением экстралингвистическим факторам: письменный язык возник в результате стремления зафиксировать и сохранить в целях документиро-вания определенные отрезки звуковой речи опти-ческими средствами; появление печатного языка вызвано постоянно растущей потребностью в ти-ражировании индивидуальных письменных выска-зываний. В первое время после своего возникно-вения письменные и печатные образования едва ли представляли собой нечто бóльшее, чем проекции

1Хакимова Елена Мухамедовна, кандидат фи-

лологических наук, доцент кафедры массовой комму-никации, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (г. Челябинск). Е-mail: [email protected]

иных лингвистических структур, однако вскоре они обрели относительную автономность. Этот факт Й. Вахек, учитывая идеи К. Бюлера3, связы-вает с особенностями реализации языковых функ-ций: экспрессивной, или функции выражения (Kundgabe); апеллятивной, или функции обраще-ния (Appell); репрезентативной, или функции со-общения (Darstellung). По мысли Й. Вахека, две последние функции могут реализоваться при по-мощи основных средств как письменных, так и печатных высказываний, хотя «оба типа высказы-ваний, разумеется, обладают более ограниченным по сравнению с устными высказываниями запасом основных средств, относящихся к функциональ-ному аспекту общения»4. 2

Последнее утверждение, на наш взгляд, не может быть принято без доказательств. Мы пола-гаем, что «запас» средств в письменном и печат-ном языках является не более ограниченным, чем в устном, а просто качественно иным, что обу-словлено наличием у человека, помимо аудиаль-ной, визуальной системы восприятия. Исходя из значимости письма в современной жизни, психо-логи считают возможным говорить об особом письменном сознании людей, не ставшем до сих пор объектом специального изучения. Сам Й. Вахек указывает, что давно отмечено существо-вание оптико-графического типа коммуникантов, владеющих с бóльшей степенью совершенства именно письменной нормой. Лингвисты почти не

2Elena M. Khakimova, Candidate of Philology, as-

sistant professor, Department of Mass Communication, South Ural State University. Е-mail: [email protected]

УДК 81’35.003.08+81’1

ГРАФИЧЕСКИЕ НОРМЫ В ПЕЧАТНОМ ТЕКСТЕ

Е.М. Хакимова

GRAPHIC NORMS IN PRINTED TEXT

E.M. Khakimova

Рассматриваются языковые нормы, определяющие способы графическогооформления печатных текстов. Автор выделяет и описывает виды каллитипиче-ских норм, доказывая, что их назначение состоит прежде всего в регламентации со-относительности графических знаков жёсткой системы печатного языка.

Ключевые слова: ортология, графические нормы, письменный язык, печатныйязык, нормы каллиграфии, нормы каллитипии, жёсткие и дискретные системы.

Printed language is regarded as a separated linguistic structure which is the subject

of special orthological order, i. e. callitypia. Different types of callitypical norms aredistinguished and described in this article. It is brought to notion that in printed languagethe systematical correlation of signs is standardized, and it contributes to the accuracy ofprinted language in comparison with its spoken and written varities.

Keywords: orthology, graphic norms, written language, printed language, calligraphyrules, callitypical norms, rigid and discrete systems.




занимались этим важным и интересным вопросом. Работа в данном направлении позволит выявить не только сходство, но и различие между письмен-ными и печатными высказываниями, и тогда полу-ченные результаты дополнят концепцию Й. Вахека, который установил, что фундаментальное расхож-дение двух лингвистических структур проявляется в отношении первой, экспрессивной функции.

В письменных высказываниях экспрессивная функция осуществляется при помощи основных средств, здесь личность автора находит выражение не только в содержании, но и в материальной форме, то есть в индивидуальном почерке. Мы считаем, что назначение каллиграфической нормы состоит в том, чтобы гармонично соотносить ма-нифестацию экспрессивной функции с реализаци-ей функции апеллятивной. Первичные средства печатных высказываний, по мнению Й. Вахека, не способны стать орудием проявления экспрессив-ности: материальная сторона печатного текста анонимна, здесь индивидуальный почерк заменен единообразным печатным шрифтом, а автор может быть опознан только опосредованно, если его имя выводится из содержания высказывания либо ука-зывается в тексте или на его границах.

Утверждение, что печатный язык в сравнении с письменным характеризуется отсутствием одно-го признака – экспрессивной функции, представ-ляется нам чрезвычайно важным. Мы не можем принять данный тезис Й. Вахека безоговорочно, так как считаем, что выбор шрифтовой гарнитуры, расположение текста на листе, цветовые решения – всё это (и не только это) служит средством вы-ражения экспрессии. Спорным представляется нам и другой вывод чешского лингвиста: «…печатный язык не имеет качественных отличий по сравне-нию с языком письменным; различие является скорее количественным»5. По нашему мнению, письменный и печатный языки являются разными лингвистическими структурами, и убеждает нас в этом осмысление специфики графической нормы в печатном тексте. Й. Вахек в соответствии со свои-ми взглядами пишет о «воображаемых требовани-ях каллитипии». Мы считаем, что каллитипиче-ские нормы – реальность, которая предъявляется метаязыковому сознанию коммуникантов, проду-цирующих печатные тексты не только в виде об-разцов как нормы каллиграфии, но и в форме ре-комендаций. Попытаемся сформулировать некото-рые из них, опираясь на работы А.А. Реформат-ского6 и Б.С. Шварцкопфа7.

Прежде всего следует определить, употребле-ние каких средств печатного текста регламентиру-ется каллитипическими нормами. Б.С. Шварцкопф называет их типографской частью русской пунк-туации и указывает, что представлены они двумя разновидностями: 1) графическими приемами шрифтовых выделений; 2) композиционно-пространственными знаками. Легко заметить, что пунктуация здесь трактуется шире, чем в канони-

ческом школьном курсе русского языка. Такое понимание термина идет от А.А. Реформатского, который считал, что знаки препинания являются лишь частью пунктуационной системы, включаю-щей в себя также пробелы, абзацы, приемы распо-ложения текста на плоскости.

Шрифтовые средства, относимые Б.С. Шварцкопфом к первой разновидности типо-графской части пунктуации, предназначены для выполнения двух функций: они выделяют элемен-ты текста и расчленяют его на содержательные пласты. Показательным в этом плане является графическое оформление интервью, когда текст вопроса журналиста, в отличие от текста реплики интервьюируемого, набирается полужирным шрифтом. Реализация обеих указанных функций осуществляется не за счет употребления дискрет-ных компонентов. При типографской наборе ста-новится возможной актуализация дифференциаль-ных признаков графем: 1) рисунка (прямой шрифт – курсив); 2) величины (строчная буква – ПРОПИСНАЯ); 3) пятна8 (светлый шрифт – по-лужирный); 4) способа набора (набор сплошь – в р а з р я д к у). Последнее средство А.А. Реформатский относит к числу композицион-но-пространственных, но мы рассматриваем его вместе со шрифтовыми, учитывая, что, подобно последним, оно выполняет в тексте функцию вы-деления и расчленения. Следует отметить, что список перечисленных приемов может быть до-полнен: рисунок, например, иногда изменяют, вы-брав другую гарнитуру, а величину – использовав другой кегль. Описание всех применяемых в подобных случаях средств не входит в задачи на-шей работы. Для нас важно только, что сплошной светлый прямой строчной набор (немаркирован-ный член графической оппозиции), соотнесенный с основным корпусом печатного русского текста, противопоставляется одному из эквивалентных приемов: набору курсивом, ПРОПИСНЫМИ БУК-ВАМИ, полужирным, в р а з р я д к у и т. д. (мар-кированный член графической оппозиции).

Композиционно-пространственные знаки – это 1) линейки, которые могут быть концевыми (то есть использоваться в конце разделов книги) и отделяющими сноску от основного текста; 2) звез-дочки, являющиеся знаком рубрики; 3) строчной ряд отточий или тире. Все они выполняют в печат-ном тексте функцию отделения, как и примыкаю-щие к ним различные способы пробелов, отбивок и расположения знаков на площади страницы (крас-ная строка, размещение в подбор к тексту и т. п.).

Интересно, что, если шрифтовые средства по каким-то причинам не отличаются многообразием, композиционно-пространственные знаки могут дополнительно осуществлять и выделение. Допус-тим, нам нужно, имея в распоряжении только один шрифт, передать три последовательных ступени лестницы заголовков: название части, главы и па-


Хакимова Е.М. Графические нормы в печатном тексте


раграфа. А.А. Реформатский предлагает следую-щий способ решения задачи:

Северная Америка

Географические

данные

Расположение и границы……………

………………………………………………………..…………………………………….…………………

При таком оформлении первая строка оказыва-ется не только отделенной от других, но и выделен-ной как наиболее значимая. Последнее наблюдение свидетельствует о том, что графические средства находятся в определенной зависимости друг от дру-га, их соотносительность для печатного текста име-ет принципиальное значение, она не менее важна, чем характер и число этих средств.

Нам представляется, что объяснить подобное положение вещей можно обратившись к некото-рым идеям из области системологии. Л.Н. Гуми-лев9 указывает, что все системы делятся на два типа – жесткие и дискретные. В жестких системах все части подогнаны друг к другу, в дискретных – элементы взаимодействуют свободно, легко заме-няясь на аналогичные. В практике встречаются любые градации систем описанных типов за ис-ключением крайних, потому что те и другие не жизнеспособны: абсолютно жесткие не могут при поломках восстанавливаться, а абсолютно дискретные не способны противостоять ударам извне. Степень жесткости обусловлена происхож-дением системы: она тем выше, чем больше в сис-тему привнесено труда человека, и тем ниже, чем больше создание системы инициировано природ-ными процессами. В пределе это противопостав-ление техносферы и биосферы. Поскольку печат-ный текст является продуктом индустриального производства, можно утверждать, что он имеет более высокую степень жесткости, чем текст письменный или тем более устный. В центре орто-логической регламентации здесь оказывается не обозначающее (то есть графические признаки сами по себе) и не отношения обозначающего с обозначаемым (хотя определенные если не зако-номерности, то тенденции в этой сфере существу-ют: строчной прямой светлый шрифт, как уже от-мечалось, является по преимуществу текстовым, полужирный – заголовочным, курсив маркирует вспомогательные куски произведения). В печат-ном тексте нормированию подвергается прежде всего системная соотносительность графических знаков.

Учитывая всё вышеизложенное, каллитипиче-ские нормы можно представить в форме следую-щих рекомендаций.

1. Все знаки печатного текста для выражения его замкнутости должны иметь какой-то общий графический признак. А.А. Реформатский пишет, что наиболее простым (хотя и не единственным) является проведение принципа единой гарнитуры.

2. Каждому обозначаемому элементу смысла в печатном тексте должно соответствовать только одно обозначающее. Нельзя, допустим, примеры в грамматике давать то курсивом, то разрядкой, то полужирным. *Глаголы обозначают различные процес-сы: действие (он гуляет), состояние (о н б о л е е т) или становление (он седеет)10.

Графически корректным является такой вари-ант. Глаголы обозначают различные процес-сы: действие (он гуляет), состояние (он болеет) или становление (он седеет).

С другой стороны, ненормативным нужно признать и обратный случай, когда разнородные образования (скажем, термины и примеры) набра-ны одинаково.

*К глаголам относятся слова с основным формальным значением вида, например решить (соверш. вид), решать (несо-верш. вид).

Соблюдение каллитипической нормы предпо-лагает следующее графическое решение.

К глаголам относятся слова с основ-ным формальным значением в и д а, на-пример, решить (с о в е р ш. в и д), ре-шать (н е с о в е р ш. в и д).

Существование указанных предписаний связа-но с запретом на многозначность, синонимику и омонимику знака в печатном тексте. Здесь, как в жесткой системе, преодолевается закон асимметрии языкового знака, открытый С.О. Карцевским.

3. Элементы содержания, связанные по смыслу и роли в данном контексте, должны иметь общие графические признаки, контрастные эле-менты – различные. Так, в драматических произ-ведениях имена действующих лиц набираются вразрядку, реплики – прямым светлым шрифтом, ремарки – курсивом. Д о н Г у а н. Лепорелло. Лепорелло входит.

Шрифтовые выделения разграничивают пласты текста; если графические маркеры отсутствуют, чи-тать пьесу без дополнительных знаков сложно. *Дон Гуан. Лепорелло. Лепорелло входит.

Из сказанного выводятся два следствия: 1) каждый вводимый в контекст знак должен быть согласован со всей системой. Допустим, имеется рукопись, в которой, кроме основного текста, есть заголовки частей и глав. Текст набирается светлым шрифтом, заголовки – полужирным (названия час-тей крупнее, названия глав мельче). В результате доработки появилась необходимость ввести новый элемент – название параграфов, подчиненных гла-вам. Этот элемент входит в группу заголовков,




противопоставленных основному тексту, поэтому для его оформления выбирается полужирный шрифт, контрастный по отношению к шрифту тек-ста и схожий со шрифтом других заголовков, но более мелкий, чтобы передать иерархию; 2) вся система должна быть перестроена, если в контекст вводится новый элемент, а знаков в таком же роде, но отличных либо по величине, либо по степени жирности, уже нет. Например, текст набран свет-лым шрифтом, некоторые слова в нем – полужир-ным. Родительный единственного от конь бу-дет коня, а от путь – пути.

В корректуре указывается, что в этих словах нужно выделить окончания. Бóльшей черноты знаков в соответствующем шрифте нет. Значит, нужно перестроить всю систему; основной текст оставить прямым светлым, выделенные слова дать курсивом светлым, а окончания в них выделить курсивом полужирным. Родительный единственного от конь бу-дет коня, а от путь – пути.

4. При наборе текста следует учитывать, что шрифтовые признаки не равноценны по силе воз-действия. Если не соблюдать это предписание, в печатном тексте может нарушиться соотношение связей и контрастов. *Дон Гуан. Лепорелло. Лепорелло вхо-дит.

В приведенном примере полужирный шрифт, соотнесенный с именем действующего лица, про-изводит слишком сильное впечатление, и это раз-рушает необходимое единство компонентов тек-ста. По мнению А.А. Реформатского, относитель-ная сила воздействия графических признаков на восприятие располагается по отношению к свет-лому прямому сплошному шрифту в следующем порядке: 1) курсив, 2) ПРОПИСНОЙ, 3) полужир-

ный; 4) высших кеглей, 5) иных гарнитур. Набор в р а з р я д к у, очевидно, располагается в начале этого ряда.

5. Защита смыслового соотношения элемен-тов печатного текста в графических признаках должна быть достаточной. Допустим, в рукописи кроме основного текста встречаются примечания с дополнительными пояснениями, играющие в произведении менее важную роль. Это смысло-вое соотношение нужно выразить графически. Ес-ли в основе дифференциации лежит только один графический признак (скажем, примечания набра-ны более мелким кеглем), такая защита будет дос-таточной.

Таким образом, мы различаем за-щиты: недостаточную, добавочную, дос-таточную и избыточную.

Примечание. Термин «защита», а также при-лагаемые к этому термину эпитеты взяты из кни-ги А.И. Немцовича «Моя система».

Если соответствующие куски текста графиче-ски не разграничены, то есть основной текст и примечания даны одинаково, защита является не-достаточной и нуждается в добавочном графиче-ском обеспечении.

*Таким образом, мы различаем за-щиты: недостаточную, добавочную, дос-таточную и избыточную.

Примечание. Термин «защита», а также прилагаемые к этому термину эпитеты взяты из книги А.И. Немцовича «Моя система».

При одновременном использовании для диф-ференциации текстовых фрагментов двух и более графических признаков получаем защиту избы-точную.

*Таким образом, мы различаем за-щиты: недостаточную, добавочную, дос-таточную и избыточную.

Примечание. Термин «защита», а также при-лагаемые к этому термину эпитеты взяты из кни-ги А.И. Немцовича «Моя система».

Недостаточная и избыточная защиты являют-ся одинаково нежелательными: первая делает не-которые смыслы не вполне внятными для читате-ля, вторая вносит в текст излишнюю пестроту, нарушая единство его выражения.

Употребление терминов «недостаточная за-щита», «добавочная защита, «избыточная защита», «достаточная защита» в отношении графики под-черкивает момент борьбы в процессе восприятия текста: читая, реципиент активен, поскольку для понимания ему приходится преодолевать фор-мальную сторону произведения, чтобы воспринять активное же содержание: «Активизация графики – вот основная идея теории «защит», при которой диалектически преодолевается противоречие «мертвой буквы», лежащей между живым смыс-лом и живым читателем»11. Этот момент встречи активного читателя с активным текстом в процессе коммуникации имел для А.А. Реформатского принципиальное значение.

Значимость выявленных каллитипических норм обусловлена тем, что они обеспечивают су-ществование и эффективное функционирование печатного текста как особого лингвистического феномена, правда, не в равной степени. Так, на наш взгляд, четвертая и пятая нормы являются факультативными: их несоблюдение, конечно, ослабляет графическую выразительность печатно-го текста, но не разрушает его. Три первые пре-скрипции можно считать обязательными, посколь-ку нарушение этих предписаний приводит к унич-тожению или смешению связей между элементами жесткой системы, что губительно для последней.

1 Иванова В.Ф. Современный русский язык. Графика и орфография. М.: Просвещение, 1976. 288 с.; Ким, И.Е.


Хакимова Е.М. Графические нормы в печатном тексте


Как учить письму в школе (теоретические положения и программа учебного курса) // Естественная письменная русская речь: Исследовательский и образовательный аспекты. Ч. III: Письменная речь в психолингвистиче-ском, лингводидактическом и орфографическом аспек-тах: материалы конференции. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2003. С. 81–90; Курганов С.Ю. Экспериментальная программа школы диалога культур (I–IV классы). Кемерово: «АЛЕФ» Гуманитарный центр, 1993. 64 с.; Лихачев Д.С. Медитации на тему о старой, традиционной, освященной, исторической орфографии, попранной и искаженной вра-гом церкви Христовой и народа российского, изложенные в трех рассуждениях Дмитрием Лихачевым // Русская речь. 1993. № 1. С. 44–51; Осипов Б.И. Учителю об исто-рии русского письма. Омск: Омск. гос. ун-т, 1999. 127 с. 2 Термин введён чехословацким учёным Й. Вахеком в работе: Вахек Й. Письменный язык и печатный язык // Пражский лингвистический кружок: сб. ст. М.: Прогресс,

1967. С. 535–543. Правда, как мы отмечаем ни-же,Й. Вахек считал «требования каллитипии» мнимыми. 3 Бюлер К. Теория языка // Звегинцев В.А. История язы-кознания XIX–XX веков в очерках и извлечениях. В 2 ч. М.: Просвещение, 1965. Ч. II. С. 22–28. 4 Вахек Й. Письменный язык и печатный язык // Праж-ский лингвистический кружок: сб. ст. М.: Прогресс, 1967. С. 538. 5 Там же. С. 539. 6 Реформатский А.А. Техническая редакция книги. М.: Гизлегпром, 1933. 416 с. 7 Шварцкопф Б.С. Современная русская пунктуация: система и ее функционирование. М.: Наука, 1988. 192 с. 8 Термин А.А. Реформатского. 9 Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 1993. 328 с. 10 Здесь и далее примеры А.А. Реформатского. 11 Реформатский А.А. Техническая редакция книги. М.: Гизлегпром, 1933. С. 114.




1Термин «медиатекст» появился в англоязыч-ной научной литературе в 90-х годах ХХ века и получил свое распространение в связи с особенно-стями его функционирования в сфере массовой информации. Такие известные в международных академических кругах ученые, как Р. Фаулер, Н. Фейерклаф, А. Белл, Т. ван Дейк, М. Монтгоме-ри1 исследовали медиатексты с точки зрения со-циолингвистики, функциональной стилистики, теории дискурса, контент-анализа и других на-правлений; определили статус и технологии воз-действия языка средств массовой информации, способы описания различных типов медиатекстов.

В России значительный вклад в становление и развитие теории медиатекста, а также методов его изучения внесли такие ученые, как Ю.А. Бельчи-ков, С.И. Бернштейн, Д.Н. Шмелев, В.Г. Костома-ров, Ю.В. Рождественский, Г.Я. Солганик, С.И. Трескова, И.П. Лысакова, Б.В. Кривенко, А.Н. Васильева, Т.Г. Добросклонская и др.2

Мы находим у них разнообразные дефиниции «текста» и разные углы зрения на медиатекст: текст как элемент информационной технологии, как важнейший элемент медиаобразования, как новые возможности, которые несут обществу но-вые медиа и т. д.

Рассматривая медиатекст как целевой элемент системы журналистского образования, мы обра-тимся к определению понятия «медиатекст», дан-ному Г.Я. Солгаником: «Медиатекст – разновид-

1Шестеркина Людмила Петровна, кандидат ис-

торических наук, доцент, заведующая кафедрой средств массовой информации, декан факультета журналистики, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (НИУ) (г. Челябинск). Е-mail: [email protected]

ность текста, принадлежащая массовой информа-ции, характеризующаяся особым типом автора (принципиальное совпадение производителя речи и ее субъекта), специфической текстовой модаль-ностью (открытая речь, многообразное проявление авторского Я), рассчитанная на массовую аудито-рию»3. 2

Автор также подчеркивает, что «медиатексты подразделяются на радио-, телевизионные, газет-но-публицистические тексты, обладающие опре-деленными особенностями, требующие дифферен-цирующего изучения. Однако они объединяются и общими чертами, обусловленными принадлежно-стью всех этих видов медиатекстов к массовой информации»4.

Развивая многоуровневые и разноплановые характеристики медиатекста, Я.Н. Засурский в своих исследованиях рассматривает его как фак-тор интеграции и продукт коммуникационной культуры, придавая особую важность экстралин-гвистическим моментам, а именно – способности вербального звучания, визуального и многослой-ного медиатекста, энергия которого резко возрас-тает в условиях конвергенции; возможности соз-дать новую обособленную коммуникационную структуру, обладающую благодаря своей конвер-генционной комплексности экономичностью и особой выразительностью. «Возникает новое по-нятие медиатекста, – отмечает ученый, – сегодня медиатекст в каком-то смысле больше, чем текст.

2Ludmila P. Shestyorkina, candidate of historical

sciences, docent, the managing chair, the dean of fa-culty of journalism of South Ural State University (Chelyabinsk). E-mail: [email protected]

УДК 070.422 ББК Ч612.18

МЕДИАТЕКСТ КАК ЦЕЛЕВОЙ ЭЛЕМЕНТ СИСТЕМЫ ЖУРНАЛИСТСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ

Л.П. Шестеркина

THE MEDIA TEXT AS A TARGET ELEMENT OF THE SYSTEM OF JOURNALISTIC TRAINING

L.P. Shestyorkina

Рассматривается алгоритм обучения студентов-журналистов практике созда-ния современного медиатекста в жанрах информационной, аналитической и худо-жественно-публицистической журналистики для различных видов СМИ.

Ключевые слова: медиатекст, журналистика, средства массовой информации,стилистика, жанр, репортаж, информация.

In the article the algorithm of training students-journalists to create modern media

text in the genres of information, analytical and art-publicistic journalism for variouskinds of mass-media is considered.

Keywords: media text, journalism, mass media, stylistics, genre, reporting, information.


Шестеркина Л.П. Медиатекст как целевой элемент системы журналистского образования


Это и графика, которую используют для того, что-бы сделать текст более разносторонним и более точным, это и звуковое его воплощение, и связан-ность его с объектом рассмотрения, о котором идет речь. Медиатекст приобретает известные универсальные черты. Особенность медиатекста в том, что он может быть включен в разные медий-ные структуры»5.

Особенность медиатекстов, исследуемых нами, состоит еще и в том, что они подготовлены студен-тами. Мы учитывали эту специфику и, опираясь на различные школы, приемы и методы изучения тек-стов, предприняли попытку обосновать логику и создать алгоритм написания медиатекста в процессе профессионального обучения журналистов в усло-виях конвергенции университетских СМИ.

В процессе подготовки журналистов в ЮУрГУ предусмотрена непрерывная практика создания студентами медиатекстов. В целенаправ-ленном порядке согласно схеме учебного процес-са, одновременно с освоением общежурналистских дисциплин студенты-журналисты создают сначала медиатексты информационного характера, потом работают над созданием авторского материала в жанрах аналитической и художественно-публицистической журналистики и на завершаю-щем этапе обучения начинается практика создания медиатекста в конвергентной редакции.

Информационные жанры являются основой содержания публикуемого СМИ и пользуются ши-роким комплексом выразительных и изобрази-тельных средств как специфических, так и общих.

Жанры информации обладают свойством все-общности, они направлены на всю аудиторию це-ликом. Арсенал средств выразительности инфор-мационных жанров велик: текст в самой различной стилистике; статическое изображение; фото; рису-нок; схема; диаграмма; карта; звуковое сопровож-дение; звучащее авторское слово; интершумы; вспомогательные звуки (акцентирующие, допол-няющие действие); видеоизображение.

Ведущим жанром информационной журнали-стики является репортаж. Термин «репортаж» происходит от французского reportage (англ. report), что означает «сообщать». Общий корень этих слов – латинский: reporto – передавать.

От других информационных жанров репор-таж, прежде всего, отличается ярко выраженным авторским началом: в центре любого репортажа, какому бы важному, драматическому, торжествен-ному и т. д. событию он ни был посвящен, нахо-дится фигура репортера.

Подготовка журналистов к созданию текста репортажа начинается с обучения студентов навы-кам написания информационных текстов для пе-чатных СМИ.

Традиционно за печатными СМИ закрепилась репутация глубокой, ориентированной на анали-тику, обладающей устоявшейся системой жанров журналистики (статья, репортаж, комментарий, обозрение, очерк и др.). Традиционность печатной

журналистики может трактоваться достаточно широко и связывается, например, с периодично-стью выхода издания, базовой тематикой, позици-ей и информационной задачей издания, обуслов-ленных интересами учредителя, редколлегии и читательской аудитории; сферой распространения печатного ресурса и др. Каждое издание выступает как организованная система, способствующая функционированию определенного рода коммуни-каций. Университетская газета «Технополис», вы-ходящая два раза в месяц тиражом 3000 экземпля-ров, в этом контексте, бесспорно, может быть оха-рактеризована как издание, отражающее и разви-вающее, прежде всего, отраслевые и корпоратив-ные коммуникации, при этом к коммуникативному ареалу данного издания могут быть причислены профессиональные, научные, эстетические, обра-зовательные и другие коммуникации.

Мы провели анализ 70 текстов студенческих репортажей (на некоторые из них ссылаемся ни-же), опубликованных в газете «Технополис», взяв за отправную точку некоторые характеристики языкового воплощения специфики печатного СМИ, позволяющего периодическому изданию информировать читателя и воздействовать на него, и пришли к выводу, что набор лингвостилистиче-ских и экстралингвистических компонентов ин-формационных студенческих репортажей универ-ситетского периодического издания достаточно разнообразен и разнопланов. В него, в частности, входят способы выражения авторской оценки со-бытий, специфика контактоустанавливающих средств, набор речевых форм, в которых воплоща-ется содержание, лексическое своеобразие и др.

Язык студенческой репортажной периодики отражает и фиксирует изменения, происходящие в речевой практике общества. Эти перемены явля-ются следствием политических, экономических и социальных трансформаций, происходящих в го-сударстве, и мощным импульсом для модифика-ции устоявшихся прежде языковых характеристик медиатекста.

Поток заимствований, вскрытие переносных значений тех или иных слов и т. п. – вот лишь не-которые тенденции языка студенческих информа-ционных репортажей: секьюрити, масс-медиа, дискотека и т. д.; такса, зеленый, ставка и т. п. («Веселый студень, или юмор в массы» –Н. Голубчиков, Д. Леонтьев, № 5, 2010; «Презен-тация: сразу две лаборатории» – Н. Циулина, № 4, 2010; «Невский проспект в зале искусств» – А. Иванцова, № 5, 2010). При этом расширяются значения иностранных слов, ранее уже существо-вавших в русском языке, и слова получают новые номинативные или оценочные функции. Как пра-вило, в студенческих газетных материалах ино-язычные заимствования, до этого известные пре-имущественно специалистам или вообще неиз-вестные, вводятся в текст без каких-либо поясне-ний и «переводов» на русский язык, комментариев и оговорок, в расчете на достаточную осведомлен-




ность и квалификацию читательской аудитории. Например: «…сделал для нашего клуба очень соч-ный сет»; А тот самый трек «Addicted…»; «по-пал в престижный список DJ Mag Top…»; «стал самым молодым резидентом легендарного «Cro-bar» (А. Вариков, № 5, 2009).

«…их (идеи, цитаты) можно скомпилиро-вать…»; «Депрессия – это преступное состояние по отношению к себе» (Ю. Аухатова, № 6, 2009).

«Саундтрек к фильму вышел…»; «…сборник синглов…»; «Замыкает плей-лист»; «…четыре эксклюзивных трека»; «…в коробке с демо-записями Майкла»; «…получает неплохие диви-денды» (Е. Федорова, № 6, 2009).

«…кто пришел на кастинг…»; «…красивых, брутальных и талантливых»; «…чтобы к промо-фотосесси конкурса»; «Фотосет провели в клубе «Гараж» (настоящий андеграунд…»; «Фешн-этап, проходивший неделей…» (А.Вариков, № 6, 2009 г.). «Объяснений, почему геймеры могут взять в руки настоящие стволы»; «…почему это не вызывает диссонанса…»; «…играли в свой Con-ter Strike…» (Н. Прохоров, № 1, 2010).

«Этот гламурный спортинвентарь…»; «…повысить ей электоральную активность»; «В качестве бонуса…»; «…вернуться в родные пена-ты…» (А. Иванцова, № 15, 2010).

«Возле …мобильного блока-модуля»; «Ини-циатором проведения акции…» (И. Загребин, № 15, 2010 г.).

«Дебаты» – несложный тренинг…»; «…в этом формате…» (А. Иванцова, № 15, 2010).

Часть заимствований можно объяснить меж-дународным употреблением сложившейся систе-мы терминов, например, научной, эстрадной, что подтверждают наши примеры.

Другая часть заимствований – это языковая мода, когда иностранное слово оказывается более модным, престижным.

Студенты-авторы предпочитают давать оцен-ку явлению с помощью культуремы, используя литературные образы (характеризуют реальное лицо с помощью имен-символов, номинирующих некую совокупность качеств, например, Молчалин или Коробочка) или, напротив, применяя инокуль-туремы как отражение ценностных ориентиров на западную культуру (например, Рембо и Термина-тор), («Эффект бабочки» – Е. Елистратова, О. Стоянова, № 12, 2009; «Американские канику-лы» – Д. Селиверстова, № 13, 2009).

Языку студенческого информационного тек-ста для печатного СМИ часто свойственны кли-шированность, эвфемизация и десемантизация, образующие новые идеологемы: «мы» – «они», «свое» – «чужое» («Виртуоз за рулем» – Е. Соко-лова, № 9, 2010; «Круто, ты попал в ЮУрГУ» – Н. Лынова, А. Иванцова, № 11, 2009).

Указанные особенности языка периодики не являются свойством исключительно студенческих репортажей. Например, в практике «взрослых» газет («Южноуральская панорама», «Вечерний

Челябинск» и др.) коммуникативное воздействие на аудиторию с целью формирования обществен-ного мнения и осуществления социального кон-троля также часто оказывается с помощью клише.

В условиях телерадиокомпании «ЮУрГУ-ТВ» в течение всего периода обучения у каждого сту-дента-журналиста есть возможность постепенно создавать и тексты информационных телерепорта-жей в последовательности от короткого видеосю-жета к специальному телерепортажу; от легкой раз-влекательной темы к серьезной злободневной про-блеме; от закадрового текста к работе в кадре и т. д.

На этих этапах творческого процесса обучае-мый преобразует, усложняет, улучшает качество текста своего информационного материала.

Нами проведено исследование текстов сту-денческих репортажей информационных телера-диопрограмм «Новости ЮУрГУ», которое позво-ляет судить о качестве студенческих информаци-онных видеоматериалов. Для его анализа исполь-зовались научные и методические разработки О.Р. Самарцева «Специфика журналистского про-изведения как особого вида текста», учебное посо-бие В.Л. Цвика и Я.В. Назаровой «Телевизионные новости России» и др. Нами были выбраны обо-значенные в теории и практике журналистики сле-дующие критерии: раскрытие темы, объективность материала, использование синхронов, структура и язык телерепортажа.

С этих позиций проанализированы 100 тек-стов студенческих телерепортажей.

Студенты усваивают на практике главные требования к звучащему в эфире тексту, выра-жающиеся в понятиях: точность, ясность, крат-кость, интерес, грамотность. Интересное сообще-ние привлекает и удерживает внимание зрителя. Текст, сосуществуя с видеорядом, не должен «тя-нуть одеяло на себя» (например, с помощью цве-тистых оборотов). Текст, передаваемый в эфир, нужно произносить уверенно, в этом случае он будет вызывать доверие зрителя.

Профессионализм предполагает аккуратное исполнение студентом текста, предназначенного для передачи в эфир. Обязательно его прочтение студентом вслух, прежде чем текст будет звучать в эфире. Текст обязательно должен содержать по-втор автором-студентом существенно важной ин-формации (например, местонахождение поисковой группы). Студенты учатся рассчитывать объем текста, редактировать свой текст, убирая все лиш-нее, оставляя только самое существенное, сохра-няя сердцевину новости и исключая то, что ауди-тория уже знает.

Используя источник информации, студент указывает, кому принадлежит высказывание, и только после этого переходит к комментированию (критике, прогнозам и т. д.), а также учится приво-дить имена в полной форме (если это возможно) – сначала имя, потом фамилию; имена и фамилии упоминает дважды, если это важная деталь. Долж-ности или профессиональная принадлежность пер-




сонажей приводятся в краткой (но принятой) фор-ме; иногда в интересах краткости и ясности про-странные наименования официальных должностей подлежат сокращению.

Числительные округляются в тех случаях, ко-гда точные данные не требуются. Такие символы, как «$», «%», «№», «+» и т. д. не используются. Нужно писать: «50 процентов», «номер один», «плюс» и т. д.

Цитаты обязательно выделяются словами: «цитирую» (в начале) и «конец цитаты» (в конце). Цитируемый текст четко выделяется кавычками с двух сторон. К таким аббревиатурам, как напри-мер АООТ, в тексте не прибегают и используют полную форму: «акционерное общество открытого типа». Заглавные буквы используются в соответ-ствии с правилами грамматики и установившими-ся формами написания наименований организа-ций, географических названий и проч.

Студенты осваивают правила верного написа-ния иностранных фамилий, географических назва-ний и т. д.; учатся избегать использования в начале текста незнакомых фамилий или цифр и излагать суть дела прямо, простым языком, как правило, придерживаясь обычной расстановки членов пред-ложения (подлежащее, сказуемое, дополнение и т. д.); писать ключевые слова заглавными буквами, чтобы привлечь к ним внимание: «Суд присяжных признал Петрова НЕВИНОВНЫМ по всем выдви-нутым против него обвинениям»; подчеркивать сиюминутность происходящего в сюжете с помо-щью таких отсылок, как «час назад», «несколько минут назад» и др. Говоря о времени прошедшего или будущего события, студент учится избегать указания на день недели. Так, например, лучше сказать: «вчера», «сегодня», «завтра», чем «во вторник», «в среду», «в четверг» – тогда аудито-рии не придется вспоминать, какой сегодня день недели и отсчитывать назад или вперед.

Студент – автор текста должен помочь ведуще-му программы произнести неизвестные слова и фа-милии (например, обозначив правильное ударение).

Таким образом, мы делаем вывод о том, что в период обучения в процессе своей практической деятельности над созданием телерепортажа сту-денты допускают типичные для работников ин-формационных служб недочеты и ошибки при формировании структуры репортажа и раскрытии темы. В текстах студенческих репортажей в рав-ных пропорциях встречаются как удачные, так и неудачные начало и окончание. Очевидны опреде-ленные трудности, возникающие у студентов при использовании синхронов в тексте репортажа, а также в соблюдении профессиональных требова-ний, предъявляемых к языку репортажа: встреча-ются стилистически сложные, трудно запоминаю-щиеся тексты или, наоборот, наполненные просто-речиями, малоинформационными и абстрактными высказываниями. Однако это не снижает ценности ни самого медиапродукта, ни факта деятельности обучаемого в ТРК.

Еженедельно на летучках компании, в ходе освоения учебных дисциплин «Разбор практик», «Событийная информация», «Профессия – репор-тер» студенческие репортажи обсуждаются, ана-лизируются, студенту-автору высказываются кри-тические замечания, которые он должен учесть при подготовке следующего репортажа.

Особенности текстов авторских программ мы рассмотрели на примере материалов для радиове-щания, в процессе создания которых студент учит-ся соотносить образ автора с особенностями сво-его индивидуального журналистского стиля и со всем строем своего сугубо личностного мировос-приятия.

Студент усваивает, что слово, вербальный текст – не просто главный, но единственный инст-румент радиожурналиста для передачи основного содержания, мыслей, идей; это осмысленный зву-ковой ряд, форма речевого общения, может быть, самая распространенная и, скорее всего, древней-шая знаковая система.

Студенту важно как можно раньше понять, что особенностью текста радиопрограммы являет-ся его фонематическая доминанта, ориентация на слуховое восприятие аудитории. Все фонетиче-ские элементы – голос, звучащая речь, музыка, шумы и интершумы – находятся в композицион-ном единстве и связаны, поддерживают и допол-няют друг друга, но основная смысловая нагрузка ложится на содержание, стиль и язык произноси-мого текста. Существенное отличие радио от дру-гих средств массовой коммуникации, заключаю-щееся в том, что смысл, содержание информации может быть передано только при помощи звуча-щего текста, учит студента учитывать необходи-мость четкого произнесения фразы, ее фонетиче-ские особенности (альтерацию, наличие и отсутст-вие определенных гласных и согласных, длину фразы, наличие и отсутствие причастных и дее-причастных оборотов). Особую роль играет спо-собность обучаемого к интонированию, акцента-ции отдельных предложений, организации эмо-циональных подъемов и спадов, пауз и т. д.

Стилистика радиотекста студенческих мате-риалов имеет широчайшие диапазоны – от сугубо литературного высокохудожественного текста до разговорного просторечия (вплоть до жаргона), что является не только иллюстративным, но и ос-новным содержательным материалом. Потому что, как правило, тексты интервью характеризуются бытовым просторечным языком, а авторский текст носит публицистический характер. Различного рода импровизации, особенно в современных сту-денческих радиопрограммах, звучащих в прямом эфире, не имеют отчетливой стилистической ори-ентации и полностью зависят от личностных осо-бенностей их автора.

Авторский стиль студентов в текстах про-грамм «Радио ЮУрГУ» проявляется по-разному: в передаче «ЮУрГУ: от А до Я» мы наблюдаем у всех авторов-студентов свободный выбор тем для




рубрики, тогда как в передачах «Спорт» авторы ограничены внутренней концепцией программы. Студенты-авторы также примеряют на себя роль комментаторов и обозревателей в своих рубриках.

Основные различия в организации текстов студенческих авторских программ – выбор стерж-ня для своей программы, разработка концепции передачи. Это простая, краткая и информативная программа или это разыгрывание сценического диалога у микрофона, обыкновенный рассказ или специальный комментарий.

В создании текста радиопродукта автор-студент старается представить себе (смоделиро-вать) свой будущий материал – и это не признак нетерпения, а необходимая подготовительная ра-бота, помогающая ему запастись всей информаци-ей, требующейся для создания журналистского произведения.

Одной из главных целей автора является пе-редача информации (коммуникативный акт). Сту-дент должен уметь в тексте выразить мысль, идею, образ наиболее точно и недвусмысленно посредст-вом слова. Специально организованный словесный ряд становится текстом журналистского произве-дения или его литературной основой.

Процесс обучения студентов-журналистов особенностям работы над текстом для радиовеща-ния характеризуется специфическими особенно-стями. В отличие от работы в телевизионном эфи-ре у студентов нет возможности использовать свои внешние данные, жестикуляцию или телеэффекты для усиления выразительности своего материала. Студент усваивает, что главными составляющими выразительных средств радио являются слово, голос, музыка, шум. Студент учится проявлять собственную творческую индивидуальность, пере-давать эмоции словом и интонацией.

Интернет-журналистика, как и перечисленные ранее сегменты медийного пространства (радио, телевидение, пресса), определяя сегодня информа-ционную политику общества, отражает законо-мерности постмодернистского мировосприятия, миропонимания и миромоделирования, формирует новый тип журналистского творчества.

В отличие от других видов СМИ Интернет га-рантированно расширяет количество пользовате-лей, выстраивает и учит воспринимать специфиче-ски смоделированную действительность. Следова-тельно, наличие реципиента нового типа неминуе-мо влечет за собой трансформацию материалов в интернет-ориентированные версии, актуализацию нового типа коммуникации. Привычная линей-ность информационного потока замещается объ-емностью и разветвленностью. Отдельная публи-кация лишь условно существует в качестве закон-ченного целого, она бытует в виртуальной реаль-ности как временная центральная коммуникатив-ная зона, сиюминутное ядро, обрастающее множе-ством связей, дополнительных смыслов, рождаю-щихся посредством насыщения пространства ма-териала гипертекстовыми ссылками. Понятие тек-

ста при этом не перестает быть самоценным и в то же время активно ассимилируется в пространство гипертекста: текст должен быть структурно подо-бен системе, в координатах которой он восприни-мается, должен соответствовать особенностям ре-акции современного читателя. Естественны при этом такие характеристики текста, как нелиней-ность, фрагментарность, монтажность, отсутствие психологического подтекста, жанровый и стиле-вой синкретизм6.

Отсюда – такие априорные качества материа-лов, как лаконичность, четкая структурирован-ность, клиповый характер и клишированность формы; возрастающая роль заголовочного ком-плекса (заглавие, подзаголовок, выраженный ак-тивной строкой-анонсом, обрамление: первый и последний абзацы), его функциональных характе-ристик и присущей его компонентам внутренней организационной логики; неизмеримо усиливаю-щееся значение веб-образа информации (внешний – визуально-графический дизайн, наличие инте-рактивных компонентов). Факторами воспри-ятия/отторжения интернет-публикации при этом в итоге становятся как внешняя (дизайн), так и внутренняя органика, креативность, идеологиче-ское и культурное пространство, сегментом кото-рого является информационный ресурс7.

У каждого студента-журналиста в творческом профессиональном арсенале наличествует кластер, вмещающий заметки, корреспонденции, зарисов-ки, репортажи, отчеты, комментарии, рецензии, очерки и многое другое. При этом часто рождается комбинированный тип жанра с потенциалом, со-стоящим из ряда жанровых разновидностей. Этот подход вполне оправдан: во-первых, такой мате-риал заведомо лишается монотонности, а следова-тельно, с большей легкостью воспринимается це-левой аудиторией. В то же время авторы, пытаясь представить убедительные аргументы, сделать материал живым, интересным, создать эффект «живого присутствия героя», комбинируют эле-менты репортажа, отчета о событии и интервью; эссе и интервью; рецензии и интервью; репортажа и отчета и др. (Т. Максимова «Передышка для ки-номанов»; И. Деркунская «Гармонь, «Евровиде-ние» и Катюша»; Е. Мезенцев «Студенческое рал-ли-2009», Т. Степанцова «Нет более высокой цели, чем служение другим» и др.)

Концептуальный уровень (авторская тема, про-блематика, идея) определяют формальные характе-ристики интернет-публикации: выбор жанра, специ-фических приемов эмоционального воздействия на аудиторию, способов воспроизведения ситуации (фрагментарно-монтажный или обстоятельный).

Анализируя опыт студенческой веб-журналистики, а в течение учебного года студенты публикуют на университетских сайтах около ты-сячи своих материалов, можно говорить об орга-низации этого вида деятельности с учетом присут-ствия в ней многообразия возможных структурных моделей, однако традиционно преобладающей




является плоская (полносвязная) структура. Она представлена домашней страницей университет-ского сайта, узлами которого являются страницы кафедральных сайтов, сайт телерадиокомпании «ЮУрГУ-ТВ». На каждой из этих страниц разме-щаются авторские публикации, студенты-журналисты – постоянные авторы разделов этих сайтов. Такая структурная модель очень удобна для решения целого комплекса задач: во-первых, существенно возрастает роль заголовочного ком-плекса. И заглавие, и подзаголовок-анонс марки-руют тему, пафос, интонационно-речевую органи-зацию материала. Его структурирование, объем, набор лексических и синтаксических средств яв-ляются своего рода «наживкой», инструментом привлечения внимания читательской аудитории, становятся первой ступенью читательской траек-тории путешествия по гипертекстовому простран-ству. Во-вторых, в отличие от линейной структу-ры, ограничивающейся ссылками «вперед» и «на-зад» и, как следствие, загроможденной и трудоем-кой в восприятии, полносвязная или комбиниро-ванная структура очень удобна и мобильна в функционировании.

Интернет-журналистика предполагает умение журналиста быстро, емко и занятно дать предыс-торию, создать интересный бэкграунд (от англ. background – задний план, фон), ненавязчиво на-поминая читателю о предшествующих материалу событиях либо вводя в курс событий читателя, не имеющего представления о происходящем. Ком-позиционно бэк, как правило, располагается в на-чале материала. В качестве бэкграунда может ис-пользоваться анонсирующий подзаголовок (статья Т. Степанцовой «Нет более высокой цели, чем служение другим»).

Интернет фактически отучил читателя от вос-приятия длинных монолитных текстов, в которых нужно тщательно и долго выуживать информацию (этот симптом обусловлен различными факторами: ограничением трафика, ограничением времени, которое можно посвятить посещению страницы, ограниченностью визуального пространства мони-тора, усталостью глаз от яркого экрана и др.). По-этому читателю студент-журналист «помогает» ориентироваться в пространстве текста, визуально разграничив наиболее значимые фрагменты.

В данном случае речь идет не только о соиз-меримости абзацного членения (эта закономер-ность учитывается во всех без исключения про-анализированных текстах), но и о разбивке текста на четко оформленные композиционные информа-тивные блоки; использовании графических средств выделения (подзаголовок, как правило, выделяется курсивом, гиперссылки маркированы подчеркиванием); чередовании разноформатных блоков (список внутри публикации форматируется единым блоком с увеличенным полем) (И. Дедю-

хин «Бегущая палочка», Е. Мезенцев «Студенче-ское ралли-2009»). В целом ряде материалов ис-пользуется хроникальный принцип построения.

Понимая вслед за исследователями интернет-журналистику как специфическую часть совре-менной социокультурной реальности, можно зако-номерно предположить, что, с одной стороны, как достаточно новое образование она неизбежно об-ладает проницаемостью границ и неизбежно на-следует жанровые и стилевые характеристики тра-диционной журналистики. С другой – как специ-фическое явление, ориентирующееся на новый тип коммуникации, интернет-журналистика естест-венно вырабатывает новый стиль и метод репре-зентации информации8.

Это обстоятельство, в свою очередь, обуслови-ло необходимость выработки новых подходов и к содержанию образовательных дисциплин филоло-гического цикла, и к организации образовательной деятельности студентов-журналистов, создающих медиатекст в условиях конвергенции СМИ.

1 В частности, см.: Fowler R. Language in the News: Dis-course and Ideology in the Press. London: Routledge, 1991; Language and Power. London: Longman, 1989; Bell A. The Language of News Media. Oxford: Blackwell, 1991: Ван Дейк Т. Язык. Познание. Коммуникация. М.: Прогресс, 1989; Montgomery M. Introduction to Language and Socie-ty. OUP, 1992. 2 Бельчиков Ю.А. Стилистика и культура речи. М.: Изд-во УРАО, 2002; Бернштейн С.И. Язык радио. М.: Наука, 1977; Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи: из наблю-дений над языковой практикой масс-медиа. СПб.: Зла-тоуст, 1999; Костомаров В.Г. Наш язык в действии. Очерки современной русской стилистики. М.: Гардари-ки, 2005; Васильева А.Н. Газетно-публицистический стиль речи. М.: Русский язык, 2009; Рождествен-ский Ю.В. Теория риторики. М.: Добросвет, 1997; Сол-ганик Г.Я. Диалектика газеты: функциональный аспект. М.: Высшая школа, 1981; Трескова С.И. Социолингви-стические проблемы массовой коммуникации. М.: Нау-ка, 1989; Лысакова И.П. Тип газеты и стиль публикации. Л.: Изд-во ЛГУ, 1989; Кривенко Б.В. Язык массовой коммуникации: лексико-семиотический аспект. Воро-неж: ВГУ, 1993; Шмелев Д.Н. Русский язык в его функ-циональных разновидностях. М.: Просвещение, 1977. 3 Солганик Г.Я. К определению понятий «текст» и «ме-диатекст» // Вестник Моск. ун-та. Сер. 10. Журналисти-ка. 2005. № 2. С. 14. 4 Там же. С. 14. 5 Там же. С. 5. 6 Журналистика и конвергенция: почему и как традици-онные СМИ превращаются в мультимедийные / под ред. А.Г. Качкаевой. М.: Фокус-медиа, 2010. С. 21. 7 Балмаева С.Д. Медиаконвергенция и мультимедийная журналистика. Екатеринбург: Гуманитарный ун-т, 2010. С. 112. 8 Засурский Я.Н. Колонка редактора. Медиатекст в кон-тексте конвергенции // Вестник Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2005. № 2. С. 6.




1Одним из видов интеллектуальной деятель-ности человека является познание мира, которое осуществляется в том числе и посредством языка, поэтому и одной из основных функций, выпол-няемых языком, является когнитивная функция. В основном формирование представлений о мире происходит за счёт усвоения тех языковых единиц, которые уже функционируют в языке. Однако на раннем этапе существования любого языка позна-ние действительности осуществляется посредст-вом появления номинаций и их закрепления за какими-либо объектами действительности, их при-знаками или действиями, то есть осуществления лексикализации понятий и идей. С увеличением количества элементов в языке их отношения и свя-

1Некипелова Ирина Михайловна, доцент

кафедры лингвистики, ГОУ ВПО «Ижевский госу-дарственный технический университет» (г. Ижевск). Е-mail: irina.m.nekipelova@ mail.ru

зи всё более усложняются, формируя постепенно гибкую семантическую систему языка.

2В нахождении и исследовании того общего, что объединяет семантические системы языков, определяющую роль играет историческая семан-тика. В целом историческая семантика – неотъем-лемая часть семантики в целом, позволяющая до-полнить известную современным учёным языко-вую картину мира, которая отражена в текстах памятников древней письменности посредством особенностей функционирования в них слов, так как «слово действительно есть способ сосредото-чения семантической энергии концепта»1.

Развитие семантической системы напрямую связано с развитием мышления как индивидуаль-ного человека, так и нации и человечества в целом.

Irina M. Nekipelova, Linguistic of Teaching, chair lecturer (Izhevsk State Technical University) (Izhevsk ). Е-mail: irina.m.nekipelova@ mail.ru

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ТЕРМИНЫ И КАТЕГОРИИ

УДК 801.54 (091)

ЭКТРАПОЛЯЦИЯ КАК ЛИНГВОФИЛОСОФСКАЯ КАТЕГОРИЯ И СПОСОБ ФОРМИРОВАНИЯ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА

И.М. Некипелова

EXTRAPOLATION AS LINGUO-PHILOSOPHICAL CATEGORY AND WAY OF FORMING THE LANGUAGE PICTURE OF THE WORLD

I.M. Nekipelova

Рассмотрен один из принципов человеческого мышления и проявления рассу-дочной деятельности человека как биологического вида – экстраполяция – какспособ формирования языковой картины мира. Развитие экстраполяции древнихславян привело к отходу от предметного способа мышления и развитию отвлечён-ности и абстрактности в системе языка. Именно этот процесс во многом определилформирование метонимического и метафорического типов изменений в смысловойструктуре слова и определил векторную направленность развития семантическойсистемы русского языка в целом.

Ключевые слова: языковая картина мира, экстраполяция, семантика, историярусского языка.

The article considers one of the principles of human thinking and manifestation of

rational activity of a human being as a biological species named extrapolation as themethod of forming the linguistic world. The development of extrapolation of ancient Slavsresults in the deviation from the objective way of thinking and in the progress ofabstractness and relativeness in the language system. This process in general defined theformation of the metonymical and metaphorical types of changes in the semanticstructure of words and defined the vector direction of the semantic system of the Russianlanguage on the whole.

Keywords: language picture of the world, extrapolation, semantics, history of Russianlanguage.


Некипелова И.М. Экстраполяция как лингвофилософская категория и способ формирования языковой картины мира


Особенности психофизиологического развития мышления человека как представителя homo sa-piens обусловливают общее в формировании язы-ковых систем людей разных национальностей и основное в существовании языка как феномена, присущего только homo sapiens и не присущего другим видам живых существ на планете Земля: «Антропологи же и лингвисты – как верующие, так и неверующие – полагают, что уникальная способность творить и общаться при помощи слов была дана Богом или Природой единственно и исключительно человеку. … Слова произносит только человек, и никто другой. И это восхити-тельно…»2. Лексикализация представлений влечёт за собой стабилизацию памяти человека, которая способна аккумулировать слова и извлекать их в соответствии с ситуацией общения. И это является основой рассудочной деятельности человека как биологического вида, отличающей его от других видов живых существ, способных издавать звуки, поскольку присущие человеку «мыслительные схе-мы могут служить организации хранимого в памяти опыта и в неязыковой, и в языковой форме»3. Язык представляет собой систему, в основе которой ле-жат отношения между словами, отражающие по-стоянное усложнение причинно-следственных от-ношений в кажущемся человеку мире.

Вопрос о связи языка и мышления стал изу-чаться в лингвистике уже давно. Вильгельм фон Гумбольдт, рассматривая взаимосвязь языка и мышления, говорил, что язык народа – его дух, дух народа – это его язык. При этом под духом народа он понимал комплекс интеллектуальных ценностей и совокупность культуры народа, его духовное своеобразие. В целом Гумбольдт отно-сил язык к числу явлений, отражающих характер народа, который создаёт национальное сознание. Но вместе с тем духовные особенности народов, по его мнению, определяют национальное своеобразие языков4. Однако национальные особенности языка в целом он рассматривал лишь как проявление не-коего духовного начала – абсолютной идеи, в то время как это результат сложного исторического процесса развития языка определённого народа.

В целом развитие языка обусловлено прису-щим человеку как биологическому виду способом мышления – экстраполяцией, использование кото-рого позволяет расширять уже известную картину мира за счёт включения в неё новых, ещё не из-вестных элементов, осмысляющихся в соответст-вии с имеющимся знанием об известных элемен-тах, а также позволяет преодолеть предметное, локальное во времени и пространстве мышление и сформировать абстрактное мышление, позволяю-щее осуществлять такие интеллектуальные опера-ции, как прогнозирование и конструирование. Следует отметить и то, что развитие экстраполя-ции нации проходит несколько этапов и отражает-ся в этапах формирования картины мира и в этапах развития семантической системы языка.

Экстраполяция – термин философии, логики, математики, статистики, экономики, биологии и

некоторых других наук. Такое широкое употреб-ление термина в рамках разных наук свидетельст-вует о том, что экстраполяция является одним из основных способов мышления человека, участ-вующим не только в процессе формирования на-учной картины мира, но и в процессе формирова-ния наивной картины мира как нации, так и чело-вечества в целом.

В статистике под экстраполяцией понимается «распространение установленных в прошлом тен-денций на будущий период (экстраполяция во вре-мени применяется для перспективных расчетов населения); распространение выборочных данных на другую часть совокупности, не подвергнутую наблюдению (экстраполяция в пространстве)»5 [здесь и далее курсив наш – Н.И.]. В математике экстраполяция – термин, означающий «продолже-ние динамического ряда данных по определенным формулам»6. В биологии под экстраполяцией по-нимается «способность правильно предугадать ход какого-либо события на основе ознакомления с предыдущими этапами развития данного собы-тия; один из способов опережающего отражения действительности. Осуществление Э. связано со способностью животных устанавливать простей-шие связи между явлениями во внешней среде и, оперируя ими, составлять программу адаптивного поведения… В отличие от условно-рефлекторного поведения Э. – генетически детерминированная, врождённая способность животного, характери-зующаяся межвидовыми различиями, обусловлен-ными общей нейронной организацией мозга. Спо-собность к Э. часто рассматривается как проявле-ние элементарной рассудочной деятельности»7. Человек в данном случае рассматривается как эле-мент животного мира, которому наряду с условно-рефлекторным поведением присуща и рассудочная деятельность. Таким образом, экстраполяция – это вид рассудочной деятельности и генетически де-терминированная способность человека как био-логического вида устанавливать связи между яв-лениями мира и между понятиями, соотносить явления действительности с понятиями.

Существует также общенаучное понятие, ко-торое, собственно, и является основой узкоспеци-альных терминов: «Научная Э. предполагает уме-ние правильно оперировать базами Э., т.е. исход-ным знанием, следование обоснованным правилам переноса, обязательную оценку полученных выво-дов по избранным критериям. Э. предполагает работу с «неизвестными» на основе известного знания и с «будущим» на основе знания прошлого и настоящего. В этом отношении – она неизбежный прием любого творческого мышления и деятель-ности. Э. – важнейшее средство диагностических процедур и прогнозирования. Более того, экстра-поляционное прогнозирование институализирова-лось в особую область прогнозной работы наряду с поисковым и нормативным прогнозированием (на качественном уровне – это системный клас-сификационный анализ понятий на предмет их упорядочивания и иерархизации; на количествен-


Лингвистические термины и категории


ном – это трендовый анализ динамических рядов с целью отыскания основных тенденций)8. В мето-дологии науки экстраполяция рассматривается как «метод научного исследования, заключающийся в распространении выводов, полученных из наблю-дения над одной частью явления, на другую его часть»9. Таким образом, основное внимание в оп-ределении этого термина уделено именно методо-логическому аспекту, в рамках которого экстрапо-ляция относится к формализованным методам прогнозирования: «В состав формализованных методов прогнозирования входят: методы экстра-поляции и методы математического моделирова-ния. Термин «экстраполяция» имеет несколько толкований. В широком смысле слова экстраполя-ция – это метод научного исследования, заклю-чающийся в распространении выводов, получен-ных из наблюдений над одной частью явления, на другую его часть. В узком смысле – это нахожде-ние на ряду данных функций других ее значений, находящихся вне этого ряда. Экстраполяция за-ключается в изучении сложившихся в прошлом и настоящем тенденций развития и перенесении их на будущее. В прогнозировании экстраполяция применяется при изучении временных рядов и представляет собой нахождение значений функций за пределами области ее определения с использо-ванием информации о поведении данной функции в некоторых точках, принадлежащих области ее определения»10.

Для лингвистики в целом понятие экстрапо-ляция также является важным, хотя до сих пор оно не рассматривалось при изучении соотношении языка и мышления. Определение экстраполяции, предлагаемое Новейшим философским словарём, вполне может быть применимо и к явлениям в об-ласти лингвистики: «Экстраполяция (лат. extra – сверх, вне и polio – выправляю, изменяю) – рас-пространение выводов, сделанных на основе на-стоящих и (или) прошлых состояний явления или процесса на их будущее (предполагаемое) состоя-ние», и в области методов лингвистического ана-лиза: «логико-методологическая процедура рас-пространения (переноса) выводов, сделанных от-носительно какой-либо части объектов или явле-ний на всю совокупность (множество) данных объектов или явлений, а также на их другую ка-кую-либо часть» 11.

«В экстраполяционных прогнозах предсказа-ние конкретных значений изучаемого объекта или параметра в какой-то определенный период вре-мени не считается основным компонентом. Особо важным здесь является своевременное фиксиро-вание объективно намечающихся сдвигов, выявле-ние закономерных тенденций развития явления или процесса. Под тенденцией развития понима-ют некоторое его общее направление, долговре-менную эволюцию»12 – тренд, то есть изменение, определяющее общее направление развития, ос-новную тенденцию временных рядов, а также ха-рактеристику основной закономерности движения во времени, длительную тенденцию изменения

объекта, возможную только исключительно с те-чением времени. Это соотносится и с представле-нием о развитии языковой системы, поскольку процесс развития языка не является хаотичным, он имеет определённые тенденции и генеральную векторную направленность.

Однако следует отметить, что до сих пор экс-траполяция рассматривалась как тенденция разви-тия в направлении от настоящего в будущее, в изучении же исторической семантики важным яв-ляется не столько прогноз развития семантической системы, сколько формирование её современного состояния и изучение процесса формирования се-мантической системы в истории языка. Таким об-разом, экстраполяция как способ мышления по-зволяет выявить тенденции развития языковой системы в направлении от момента появления языка до современного этапа его существования. Однако в исследовании исторической семантики русского языка существуют определённые слож-ности, и основная из них заключается в том, что достоверные выводы мы можем сделать только на основе употребления языковых единиц в дошед-ших до нас текстах древних памятников письмен-ности, то есть в период существования письмен-ной формы языка. А наличие тех семантических связей и отношений, которые существовали между словами в дописьменный период развития языка, учёные могут лишь предполагать, а не утверждать.

Экстраполяция рассматривается также как «приближенный метод нахождения неизвестных значений величины на основе уже известных»13. Таким образом, можно говорить о том, что в раз-витии нации и культуры экстраполяция должна рассматриваться как способ мышления, как про-цесс постоянного усложнения когнитивной дея-тельности человека и человечества. Экстраполяция лежит в основе усложнения картины мира и зна-ний о нём, а также в основе усложнения языковой системы, и прежде всего в основе появления об-разности в языке, отрыве от предметности: пред-метное мышление человека основано на физиче-ском восприятии объектов действительности, того, что можно увидеть, чего можно коснуться и пр., однако появление идей, оторванных от конкрет-ных предметов ставит перед человеком трудную задачу описания этих идей, их толкования понят-ным для других людей образом. Но идеи нельзя коснуться, поэтому решение задачи требует выхо-да на новый уровень мышления. И само появление идеи также связано с развитием нового типа мыш-ления – отвлечённого, которое проявляется в от-влечении от предметного, конкретного мира. От-влечённые идеи рождаются с развитием психоло-гизма человечества, с появлением необходимости описывать свои ощущения, абстрактные идеи – с появлением необходимости описывать чувства и абстрактные представления. Усложнение мышле-ния является необходимостью и неизбежностью человеческой интеллектуальной деятельности, оно раздвигает границы человеческого познания, вы-ходит за пределы существующей замкнутой пред-




метными представлениями картины мира. Абст-рактные идеи первоначально формируются на ос-нове предметных представлений о мире, посредст-вом отвлечённых идей или без них, но впоследст-вии эта связь разрушается. Однако в любом слу-чае формирование нового, неизвестного происхо-дит через переосмысление уже имеющегося, из-вестного. Именно это и позволяет осуществлять экстраполяция как способ мышления.

В связи со всем вышесказанным можно сде-лать вывод, что экстраполяция является лингво-философским понятием, так как понятия в мыш-лении человека существуют не сами по себе как номенклатура, а всегда даны в тех или иных сис-темных отношениях, в тех или иных изменениях, и результаты категоризации отношений между предметами и явлениями материального мира от-ражены прежде всего в семантике того или иного языка.

Таким образом, экстраполяция – это врождён-ный способ интеллектуальной деятельности чело-века, способ познания и описания реальной дейст-вительности, один из способов и факторов форми-рования национальной картины мира. По-видимому, экстраполяция может быть 1) неосоз-нанной, реализующей постоянное и постепенное развитие языковой системы, основанное на отраже-нии в языке причинно-следственных отношений объектов и понятий картины мира, которые явля-ются следствием социального заказа общества, ну-ждающегося в расширении границ познания, и 2) осознанной, реализующей один из основных ви-дов логического анализа, основанного на прогнози-ровании будущего на основе уже имеющегося в прошлом опыта, в том числе и языкового.

В развитии семантической системы свою роль сыграли оба типа экстраполяции, поскольку появ-ление любой номинации первоначально является окказиональным употреблением языковой едини-цы, сформированной осознанно или неосознанно. В языке на раннем этапе его развития количество языковых единиц невелико, они связаны между собой примитивными лексико-семантическими и грамматико-семантическими отношениями и свя-зями. Чем дольше существует язык, тем более он осложняется не только количеством составляю-щих его элементов, но и способами взаимодейст-вия этих элементов, многообразием связей между ними. Именно эти отношения и определяют упот-ребление слова в речи. В результате укрепления семантических отношений между словами форми-руется семантическая система языка. Этот процесс является следствием внелинвистических факторов, поскольку усложнение системы языка является результатом усложнения причинно-следственных отношений в мире и, следовательно, в картине мира славян. Появление новой информации о мире должно было каким-то образом быть выражено посредством языка. А освоение новой информации неизбежно происходило путем сопоставления с уже известным о мире, и даже более того – на ос-нове уже известного. Впервые тезис, что «мнение

или учение своими символами водят нас к неиз-вестному через более известное» был высказан Николаем Кузанским в трактате «De docta ignoran-tia»: «Все исследователи судят о неизвестном пу-тем соразмеряющего сравнивания с чем-то уже знакомым, так что все исследуется в сравнении и через посредство пропорции»14.

Но в лингвистике внимание на это было об-ращено намного позже: Ф.И. Буслаев и А.А. По-тебня в ряде своих работ обосновывали познание нового через уже известное, и в рамках этого спо-соба познания прежде всего выделяли антропо-центризм человеческого мышления и выражение этого мышления в языке. Действительно, познание мира осуществляется в целом на основе антропо-центрического принципа, когда человек описывает мир через своё видение действительности, через своё положение и место в этом мире. Антропоцен-тризм всегда являлся одним из приоритетных принципов формирования национальной картины мира, он представляет собой, по мнению Е. Кубряковой, «тенденцию поставить человека во главу угла во всех теоретических предпосылках»15. И это вполне естественно, поскольку наиболее известным для человека объектом познания явля-ется он сам: «Созерцая природу, человек припи-сывает ей качества и действия своих воззрений, но не по подобию или метафоре, а по врождённому своему стремлению сблизиться с предметом на-блюдения и познавания, по свойству самого разу-ма человеческого налагать отпечаток своей дея-тельности на всём том, чего коснётся. Язык выра-жает это действие разумом весьма просто, а имен-но: называет вещи не по тому, что они суть на са-мом деле, а по тому, как они кажутся»16 [курсив автора]. А.А. Потебня впоследствии высказывал мнение о том, что «вещи всегда называются по тому, чем они кажутся, и мыслятся такими, какими кажутся, ибо то, что они есть, есть не сущность, а позднейшая изменённая более продолжительным и многосторонним наблюдением видимость»17. Та-ким образом, усложнение языковой системы, в том числе и её семантической части, было связано с усложнением процесса экстраполяции мышления славян, которые стали способны не только назы-вать, давать предметные номинации, но и предпо-лагать, и предвидеть.

Это понимание особенностей мышления яв-ляется очень важным, поскольку закономерности переосмысления семантики языковых единиц от-ражают особенности представлений человека о мире и своём месте в нём, этапы познания мира человеком: «С исторической точки зрения в про-цессе семантического обогащения словарного со-става языка… наиболее существенное значение имеют многочисленные примеры лексической аб-стракции, ведущей от частного к общему, от кон-кретного к отвлеченному, от чувственно наглядно-го и материального к более сложным понятиям психологического и интеллектуального порядка. Все слова абстрактного и интеллектуального зна-




чения в конечном счете восходят к конкретным значениям явления материального мира»18.

В связи с этим при изучении и объяснении эво-люции семантики языковых единиц принципиально важным является положение о соотнесении первона-чально конкретного имени с отвлечённым понятием, являющимся типичным признаком метонимического мышления, а также положение о соотнесении кон-кретного имени с абстрактным понятием, являю-щимся типичным признаком метафорического мыш-ления. Анализ лингвистических данных памятников древней письменности позволяет говорить о форми-ровании в разное время сначала категории отвлечён-ности, а затем категории абстрактности. Процесс развития категории абстрактности как высшей фор-мы интеллектуальной деятельности идет по пути развития конкретного через отвлеченное к абстракт-ному: «…отвлеченность и абстрактность – два раз-ных движения мысли, поскольку они в различной степени отличают конкретный образ от отвлеченного символа»19.

Таким образом, необходимо разграничивать понятия отвлеченное и абстрактное, так как в определенный исторический период соотнесение конкретного и отвлеченного и соотнесение кон-кретного и абстрактного несет в себе различную семантическую нагрузку. Под отвлеченным поня-тием мы понимаем действие или признак в отвле-чении от деятеля или носителя признака, слова с абстрактной семантикой обозначают нравственно-философские, религиозно-духовные понятия и категории: «Конкретное > отвлеченное > абст-рактное соотносятся друг с другом как осязаемое – осознаваемое – непостигаемое»20. Следовательно, категории отвлеченности и абстрактности не сов-падают и являются выражением разных способов мышления в истории развития нации. Хотя до сих пор в научной литературе эти понятия рассматри-ваются как синонимичные21.

Итак, предметное представление было связа-но с исходным значением слова. Зарождение и активизация процесса дополнения значения слова коннотациями ознаменовали переход ментального мышления славян от собственно предметного, конкретного типа мышления – прямого называния денотатов – к отвлеченному типу мышления – подразумеванию, добавлению созначений. На лек-сико-семантическом уровне это отразилось в фор-мировании пласта лексики отвлечённого и абст-рактного значений, то есть семантически произ-водных образований, семантических дериватов, возникших в процессе распадения первоначально-го семантического синкретизма слова.

В целом появление семантических дериватов связано с совершенно разными способами мышле-ния и выражения ментальности славян. Принципи-ально следует разграничивать метонимическую деривацию и аналогичные ей процессы и метафо-рическую деривацию.

Метонимические дериваты образовывались в результате распада семантического синкретизма слова – разграничении и отделении друг от друга

тех созначений, которые были совмещенными в отношении одного знака и которые в своё время способствовали расширению семантического объ-ёма слова. Это принципиально типовой процесс, в результате активизации которого сформировались определённые словообразовательные модели. Здесь было представлено не категориальное нару-шение, а категориальное продолжение развития тех значений, которые зародились в недрах син-кретичного слова. Метонимия отражает развитие отвлеченного мышления, то есть определение и обозначение денотата посредством отвлечения нового от уже известного конкретного, что изна-чально лежало в основе номинации денотата.

Метафорические дериваты образовывались в результате «скачка» в мышлении, отрыве нового от уже известного, категориального нарушения существующих в языке отношений между слова-ми. Подобный языковой процесс мог быть реали-зован только в более развитом мышлении, нежели в отвлеченном. Появление метафор ознаменовало переход мышления славян на более высокий уро-вень – абстрактный. Абстрактность – это не отвле-чение, а разрыв, поэтому метафора – принципи-ально нетиповой процесс, который не следует смешивать с понятием нетипичный процесс. Од-нако мы не можем говорить о смене метонимиче-ского мышления метафорическим, поскольку про-изошло дополнение, а не замещение: активизация метафорического мышления не убила метоними-ческое мышление так же, как развитие отвлечен-ного мышления не стало свидетельством отказа от предметного. Следовательно, метонимия и мета-фора, реализующиеся в акте словотворчества, яв-ляются принципиально иными способами мышле-ния, нежели предметное представление действи-тельности в языковой картине мира. Следует так-же сказать о том, что этот процесс, как, в принци-пе, и все процессы в языке, не является абсолютно универсальным так же, как нельзя сказать об уни-версальности и объективности человеческого мышления как такового. И метонимические, и ме-тафорические изменения в смысловой структуре слова вызваны первоначально окказиональным употреблением слова, возможностью «отдельных индивидуальных, контекстно обусловленных употреблений переноса названий как по метафо-рической, так и по метонимической модели»22. Однако «метонимический перенос генетически предшествовал метафоре как способ категориза-ции соответствующих концептов»23. Именно ме-тонимическая деривация изначально способство-вала категоризации отвлеченных понятий. Кроме того, метонимические дериваты, как правило, ока-зываются зафиксированными в исторических сло-варях, метафорические же часто являются неза-фиксированными. В основном это связано с нере-гулярностью их образования и контекстно-стилистической зависимостью. Однако иногда образование дериватов вообще не становится фак-том словарной системы языка, не фиксируется словарями: «Слова, образованные этими способа-




ми, переживают в своем развитии… так называе-мую стадию окказиональности, то есть они не сра-зу закрепляются на уровне общенародного и лите-ратурного языка… Разумеется, в случаях обоего рода закрепление слова в литературном употреб-лении достигается далеко не всегда»24.

Метафора является категориальным наруше-нием, которое приводит к рождению новой едини-цы языка – метафорического деривата или к приоб-ретению уже существующим словом коннотаций, актуализирующихся в контексте. Эти процессы ока-зываются обусловленными также экстраполятив-ным типом мышления, которое зачастую представ-ляет собой «неправомерное обобщение, сомнитель-ный вывод на основе недостаточного количества данных»25, знание, которое «носит предположи-тельный характер и не должно быть абсолютизиро-вано»26. Но самое интересное представляет сам процесс рождения метафоры, процесс, соединяю-щий несоединимое в мышлении человека. Метафо-ра всегда субъективна, поскольку рождается она в мышлении отдельно взятого индивида. Метафора является следствием развития экстраполятивного мышления как нации, так и конкретного человека: как экстраполяция – это предположение, конструи-рование и прогнозирование будущего, которое мо-жет и не реализоваться, предположение, которое может быть представлено как сомнительный вывод на основе уже имеющегося знания и которое не может быть абсолютизировано, так и метафора – предположение возможного употребления слова – не может быть представлена как универсальный способ мышления, она результат окказионального субъективного мышления. Мы можем распознать метафору среди других деривационных отношений и изменений в смысловой структуре слова, но мы не можем сформулировать строго регламентирую-щие образование метафоры правила, мы не можем образовывать её безусловно, а лишь только в ре-зультате интеллектуальной деятельности, – это ре-зультат индивидуального мышления и его языково-го выражения, реализованный в системе языка, поддерживающей подобного типа отношения меж-ду словами – производящим и метафорически про-изводным. В семантической системе языка, раз-вившей метафорические отношения между слова-ми, любая единица языка гипотетически способна вступить в эти отношения, но не каждая в итоге реализует их. И только человеческое мышление способно порождать метафоры и воспринимать их.

1 Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М.: Правда, 1990. Т. 2. С. 292. 2 Вишневский Я.Л. О восхищении словом // Интимная теория относительности. М.: Астрель, 2009. С. 9–10. 3 Сусов И.П. Введение в языкознание. М.: Восток-Запад, 2007. С. 50. 4 Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1980. 5 Большой энциклопедический словарь / гл. ред. А.М. Про-

хоров. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Большая Рос. эн-цикл.; СПб.: Норинт, 2001. С. 1395. 6 Новейший философский словарь / В.А. Кондрашов, Д.А. Чекалов, В.Н. Копорулина; общ. ред. А. П. Яре-щенко, редкол.: В.Б. Морозова и др. Ростов на/Д.: Фе-никс, 2005. С. 641. 7 Биологический энциклопедический словарь / гл. ред. М.С. Гиляров; редкол.: А.А. Бабаев, Г.Г. Винберг, Г.А. Заварзин и др. 2-е изд., испр. М.: Сов. Энциклопе-дия, 1986. С. 732. 8 Большой энциклопедический словарь / гл. ред. А.М. Прохоров 2-е изд., перераб. и доп. М.: Большая Рос. энцикл.; СПб.: Норинт, 2001. С. 1395. 9 Большой иллюстрированный словарь иностранных слов. М.: Русские словари; Астрель; АСТ, 2003. С. 915; Большой энциклопедический словарь / гл. ред. А.М. Прохоров 2-е изд., перераб. и доп. М.: Большая Рос. энцикл.; СПб.: Норинт, 2001. С. 1395; Крысин Л.П. Толковый словарь иностранных слов. М.: Русский язык, 1998. С. 821; Современный словарь иностранных слов. М.: Русский язык, 1993. С. 707. 10 Ярин Г.А., Акбердина Р.А., Набоков В.И. и др. Учеб-ные материалы для студентов факультета экономики и управления. URL: http://eumtp.ru/?p=1559 11 Новейший философский словарь / В.А. Кондрашов, Д.А. Чекалов, В. Н. Копорулина ; общ. ред. А.П. Яре-щенко, редкол.: В.Б. Морозова и др. Ростов на/Д.: Фе-никс, 2005. С. 641. 12 Ярин Г.А., Акбердина Р.А., Набоков В.И. и др. Учеб-ные материалы для студентов факультета экономики и управления. URL: http://eumtp.ru/?p=1559 13 Большая иллюстрированная энциклопедия: Наука и техника / пер. с англ. М.: Астрель; АСТ, 2002. С. 479. 14 Кузанский Н. Об учёном незнании / пер. с лат. С.А. Лопашова. М.: Азбука, 2001. С. 44. 15 Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине XX века (опыт парадигмального ана-лиза) // Язык и наука конца XX века: сб. ст. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1995. С. 212. 16 Буслаев Ф.И. Русская народная поэзия // Историче-ские очерки русской народной словесности и искусства / Соч. Ф. Буслаева. Изд. Д.Е. Кожанчикова. СПб.: Тип. т-ва «Общественная польза», 1861. Т. 1. С. 168–169. 17 Потебня А.А. Теоретическая поэтика. СПб.: Филоло-гический факультет СПбГУ; М.: Издательский центр «Академия», 2003. С. 216. 18 Жирмунский В.М. История немецкого языка. 5-е изд., пересм. и испр. М.: Высшая школа, 1965. С. 326. 19 Колесов В.В. Философия русского слова. СПб.: ЮНА, 2002. С. 255–256. 20 Там же. С. 38. 21 Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М.: Советская энциклопедия, 1969. 22 Фомина М.И. Современный русский язык. Лексиколо-гия. М.: Высшая школа, 1990. С. 57. 23 Илюхина Н.А. Роль метонимии в процессах метафо-рообразования // Язык. История. Культура: сб. науч. тр. Кемерово: Графика, 2003. С. 60. 24 Марков В.М. О семантическом способе словообразова-ния в русском языке. Ижевск: Изд-во УдГУ,1981. С. 21–22. 25 Словарь иностранных слов / сост. М.Ю. Женило, Е.С. Юрченко. Ростов на/Д.: Феникс, 2001. С. 764. 26 Новейший философский словарь / В.А. Кондрашов, Д.А. Чекалов, В.Н. Копорулина; общ. ред. А.П. Ярещен-ко. Ростов на/Д.: Феникс, 2005. С. 641.

Поступила в редакцию 21 марта 2011 г.



1Ценность является сущностной характери-стикой языка. На современном этапе развития лингвистики особый интерес вызывают вопросы национально-специфических прототипов, катего-рий и культурных реалий. Национальная менталь-ность формируется конкретными факторами мате-риальной среды бытования этноса (речь идет о природе и климате, пище, пейзаже, уровне при-родной и социальной адаптации в среде).

В контексте нашего определения ценности приведем также понимание категории ценности В.В. Виноградовым1, который рассматривает дан-ную категорию как идеальное образование, пред-ставляющее собой важность (значимость, значи-тельность) предметов и явлений реальной дейст-вительности для общества и индивида, выражен-ное в различных проявлениях деятельности людей.

Категория ценности представляет собой лин-гвокультурологическую категорию, которая лежит в основе ценносто-смыслового пространства языка. Ученые, которые проводят свои исследования в рам-ках лингвокультурологии и культурологи, категорию ценности подразделяют на такие группы, как субъек-тивные и предметные, средства и цели, относитель-ные и абсолютные, культуры и жизни и т. д.

11Попова Татьяна Георгиевна, доктор фило-логических наук, профессор кафедры английского языка (второго), ФГОУ ВПО «Военный универси-тет» (г. Москва). Е-mail: [email protected]

Бокова Юлия Сергеевна, аспирант кафедры английского языка факультета иностранных язы-ков. Научный руководитель – доктор филологиче-ских наук, профессор Т.Г. Попова.

Рассматривая категорию «ценность» мы не можем обойти вниманием такие вопросы, как язык и мышление. Представление о ценности неотде-лимо от представлений об отношении человека к миру в ту или иную эпоху, а также от представле-ний характерного для того или иного социума ми-ропонимания. Так, например, в античные времена мышление, язык и бытие воспринимались в един-стве, более синкретично, чем в последующие эпо-хи. Это не могло не отразиться в толковании поня-тия «logos», а также и в учении Аристотеля о кате-гориях. В средние века на первый план выходит понимание единства ума, души и слова. 2

Таким образом, именно в средние века проис-ходит осознание вторичности языка по отношению к действительности. Однако справедливости ради также необходимо подчеркнуть, что именно в средние века можно наблюдать противопоставле-ние неделимой мыслящей субстанции протяжен-ной и делимой телесной субстанции. В качестве доминанты принимается мыслящая субстанция. Следовательно, происходит смена онтологическо-го обоснования языковой категоризации логиче-ской категоризацией.

С появлением сенсуализма наряду с призна-

22Tatiana G. Popova, English Dpt., Professor, Doctor of Philology (Military University, Moscow). Е-mail: [email protected]

Julia S. Bokova, post-graduate of Faculty of Foreign Languages, English Dpt., Military University, (Moscow). Scientific adviser – Professor, Doctor of Philology Tatiana G. Popova.

УДК 54.181:05 ББК 26.7я 19

КАТЕГОРИЯ «ЦЕННОСТЬ» КАК СУЩНОСТНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЯЗЫКА

Т.Г. Попова, Ю.С. Бокова

CATEGORY OF VALUE AS AN ESSENTIAL CHARACTERISTIC FEATURE OF A LANGUAGE

T.G. Popova, J.S. Bokova

Рассматривается категория «ценность» как сущностная характеристика язы-ка. Исходя из поставленных задач, предпринимается попытка выявить и описать,каким образом на лексико-семантическом уровне категория «ценность» репрезен-тируется в современной лингвистике. Также описывается неразрывная связь язы-ка и мышления.

Ключевые слова: язык, культура, когниция, категория «ценность», мышление. The article examines the category of value as an essential characteristic feature of a

language. For this purpose there has been an attempt to examine the lexical and semanticrepresentation of the category «value» in modern Linguistics. The article also dwells uponthe indissoluble connection between a language and mentation.

Keywords: language, culture, cognition, category of value, mentation.


Попова Т.Г., Бокова Ю.С. Категория «ценность» как сущностная характеристика языка


нием вторичности языка по отношению к мышле-нию все более осознается влияние языка на про-цесс формирования мысли. В языке начинают ви-деть «аналитический метод», который способству-ет формированию мышления. В исследованиях, которые проводятся в XX веке (например, работы Э. Бенвениста, Э. Сэпира, Б.Л. Уорфа) все отчет-ливее утверждается мысль «об определенном влиянии языкового отражения и формального мо-делирования не только на мышление и организа-цию понятийных систем, но и на восприятие и членение реального мира»2.

Так, например, Э. Бенвенист3 указывает, что язык используется для передачи «того, что мы хо-тим сказать». Однако явление, которое мы называ-ем «то, что хотим передать, то, что хотим сказать», не может быть осуществлено без намерений, со-держаний (мыслей), которые приобретают форму, тогда когда оно высказывается, т. е. тогда, когда оформляется в языке и языком. Э. Бенвенист4 при-ходит к выводу, что языковая форма является не только условием передачи мысли, но прежде все-го, условием для ее реализации: «Мы постигаем мысль уже оформленной языковыми рамками. Вне языка есть только неяёсные побуждения, волевые импульсы, выливающиеся в жесты и мимику».

Отношения между языком и мышлением (проблема использования языка как способа отра-жения мира, ограниченного имеющимися в распо-ряжении говорящего словами и грамматическими конструкциями) являются активно исследующи-мися проблемами в русле когнитивной лингвисти-ки. Некоторые исследования по когнитивной лин-гвистике пересекаются с исследованиями по функциональной грамматике, при этом функцио-налисты фокусируют свое внимание на взаимо-действующих коммуникативных факторах, влияющих на структуру языка, когнитивисты со-средоточиваются на факторах ментальной дея-тельности.

Рассматривая неразрывную связь языка и мышления, приведем также и высказывание Г.В. Колшанского5 относительно описываемого нами явления. Ученый подчеркивает, что в на-стоящее время как теоретически, так и экспери-ментально подтверждено, что язык непосредст-венно связанный своей содержательной стороной

с сознанием человека, является материализацией сознания человека.

В лингвистических исследованиях отмечает-ся6, что язык по сферам своего использования об-ладает столь же большой динамичностью, сколь динамична и разнообразна сама жизнь. Практиче-ское освоение окружающего мира человеком не-посредственно связано с его осмыслением и за-креплением результатов мыслительной деятельно-сти в форме естественного языка. Таким образом, язык является главным способом формирования и существования знаний о мире.

Итак, сознание человека является формой от-ражения материального мира, что определяет «объективную значимость содержания и структуру человеческого мышления и, как следствие, его материализованной формы – языка»7.

Таким образом, рассмотрев категорию «цен-ность» как сущностную характеристику языка, мы приходим к выводу, что ценность обладает объек-тивной сущностью. Наиболее заметна связь кате-гории «ценность» с такими явлениями языка, как семантика, парадигматические отношения номи-нативных единиц языка, обусловливаемые зако-номерностями варьирования и выбором номина-тивных единиц (вариантность фразеологических и лексических единиц, семантико-стилистическая синонимия), языковые и речевые средства выра-жения значения и т. д.

1 Виноградов С.Н. К лингвистическому пониманию ценности // Русская словесность в контексте культуры. Н. Новгород: Изд-во Нижегородского госуниверситета, 2007. C. 93–97. 2 Зубкова Л.Г. Бытие, мышление, язык // Язык и мышле-ние: Психологические и лингвистические аспекты: ма-териалы Всероссийской научной конференции (15–19 мая 2001 г.). Пенза, 2001. С. 18. 3 Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974. С. 104. 4 Там же. С. 114. 5 Колшанский Г.В. Соотношение субъективных и объек-тивных факторов в языке. 2-е изд., стер. М.: КомКнига, 2005. (Лингвистическое наследие XX века). С. 7. 6 Попова Т.Г. Язык, мышление, культура. Взаимосвязь понятий // материалы международной конференции. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 2006. С. 166–173. 7 Колшанский Г.В. Цит. соч. С. 7.




1Субъектность – широкое и сложное по сво-ему содержанию понятие, обозначающее качество субъекта и имеющее различные интерпретации в логике, философии, лингвистике и в обычной жи-тейской практике. Исходным понятием для данно-го термина является понятие «субъект».

В основополагающих науках (философии и логике) понимания термина «субъект» не иден-тичны друг другу. Философское понимание субъ-екта более узкое, чем в логике, но в то же время более содержательное.

Термин «субъект» возник в античной логике, и до настоящего времени его понимание в логике является самым широким: субъект (от лат. subjec-tus – лежащий внизу, находящийся в основе, от sub – под и jacio – бросаю кладу основание) – «пред-мет суждения, который определяется и раскрыва-ется в своём суждении предикатом»1. В логиче-ских теориях субъект понимается либо как эле-мент действительности, о котором идет речь, либо как человеческое представление (или понятие) об этом элементе действительности. Само понятие «суждение» в логике трактуется как «форма мыш-ления, в которой что-либо утверждается или отри-цается о существовании предметов, связях между

1Радченко Елена Вадимовна, кандидат фило-логических наук, профессор кафедры культуры речи и профессионального общения, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (НИУ) (г. Челябинск). Е-mail: [email protected]

Ранг Кристина Андреевна, аспирант кафед-ры культуры речи и профессионального общения, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (НИУ) (г. Челябинск). Научный руководитель – канд. филол. наук, до-цент Е.В. Радченко. Е-mail: [email protected].

предметом и его свойствами или об отношениях между предметами»2. В простом суждении выде-ляется два понятия, из которых в одном отражён предмет мысли (субъект), а в другом свойство, приписываемое предмету мысли или отрицаемое относительно него (предикат). Субъект и предикат именуются терминами суждения3.

В философии под субъектом понимается но-ситель деятельности, сознания и познания, суще-ство, обладающее волей, способностью к целесо-образной деятельности, направленной на тот или иной объект4. 2

Таким образом, философское понимание субъекта не противоречит его трактовке в логике, но оно является более узким и содержательным: в философии субъект это не просто существующая единица действительности с определёнными свой-ствами (как это понимается в логике), это обяза-тельно ещё и источник активной деятельности, которая обоснована его сознанием и волей.

В современной философской литературе ис-пользуются два производных термина, обозна-чающих качество субъекта: субъективность и субъектность. Если сравнивать понимание этих терминов в философии, то надо отметить, что в

Elena V. Radchenko, the candidate of science in linguistics, Standart of speech and professional com-munications professor, SUSU (South Ural State Uni-versity). E-mail: [email protected].

Christina A. Rang, Standard of speech and pro-fessional communications chair post graduate, SUSU (South Ural State University), Scientific adviser – the candidate of science in linguistic, professor Elena V. Radchenko. Е-mail: [email protected].

УДК 415.412

ПОНИМАНИЕ СУБЪЕКТНОСТИ В ФИЛОСОФИИ И ЯЗЫКОЗНАНИИ

Е.В. Радченко, К.А. Ранг

THE STRUCTURE OF THE CONCEPT OF SUBJECTIVITY IN PHILOSOPHY AND LINGUISTICS

E.V. Radchenko, C.А. Rang

Рассматривается понятие субъектность в базовой науке философии, а такжеего функционирование как специального термина в лингвистике. Анализ понятияс лингвистической точки зрения позволяет выделить и идентифицировать субъ-ектные языковые единицы и выявить их дифференциальные признаки.

Ключевые слова: субъект, субъектность, процессуальные единицы, субъектныепроцессуальные фразеологизмы, категория залога.

This article provides the concept of subjectivity in the basic science - philosophy, as

well as its functioning in linguistics as a special term. Analysis of this concept from alinguistic point of view allows to distinguish and identify the subjective language unitsand to reveal their distinctive features.

Keywords: subject, subjectivity, processual units, subjective processual idioms, thecategory of collateral.


Радченко Е.В., Ранг К.А. Понимание субъектности в философии и языкознании


соотношении с рассмотренным исходным поняти-ем «субъект» большую смысловую нагрузку несёт термин «субъективность». Подробный анализ тер-мина даётся в специализированных справочных изданиях по философии: «Субъективность – пси-хологический и духовно-мыслительный план, ас-пект деятельности человека»5. «Субъективное – характеризующее мысли, переживания субъекта»6.

Понятие «субъектность» для философии яв-ляется сравнительно новым и ещё не получившим общепризнанного категориального статуса. На современном этапе развития философии определя-ется тенденция разграничения двух названных понятий: традиционного «субъективность» и ново-го «субъектность». Появляются сочинения, где прослеживается разница в семантике данных тер-минов, оформляется дифференцированное пони-мание термина субъектность7. Философы тракту-ют его как системное качество субъекта, наличие которого и делает субъект тем, чем он является. Этим понятием определяется сущностное качество субъекта, сам факт его наличия. Для характери-стики любого действия как субъектного достаточ-но просто факта существования этого субъекта. В то время как термином «субъективность» отража-ется уже процесс отношения существующего субъекта к объективному бытию. Для характери-стики действия как субъективного необходимо опираться на индивидуальное восприятие субъек-том действительности.

В языкознании понимание термина «субъект» возникло так же давно, как и в античной логике, где в течение всего средневековья он означал предмет суждения, то, чему приписывается при-знак, выражаемый предикатом («логический субъ-ект»). Приблизительно в это же время граммати-сты стали использовать этот термин применитель-но к языковому воплощению логического субъекта («грамматический субъект»). При этом строго раз-граничить логический субъект и его языковые корреляты оказалось затруднительно в силу тес-ной взаимосвязи грамматических категорий с ло-гическими8.

Понимание термина «субъект» в языкознании близко его трактовке в логике и философии, но в названных базовых науках не рассматривается форма выражения субъекта, а только его содержа-ние. В философии субъект – деятель, а в какой форме это выражается, для данной науки значения не имеет. Специфика лингвистического понимания в том, что в языкознании устанавливается связь между содержанием субъекта и формой выраже-ния данного содержания.

В широком смысле лингвисты используют термин ««субъект» (от лат. subjectum – букв. «ле-жащее внизу, подлежащее, подверженное») для обозначения члена предложения, соответствующе-го предмету мысли, суждения»9. О.С. Ахманова определяет его как «тот предмет мысли, по отно-

шению к которому определяется и выделяется предикат»10.

В словаре-справочнике лингвистических тер-минов Д.Э. Розенталя субъект определяется как «предмет суждения, логическое подлежащее, по отношению к которому выделяется предикат»11.

На современном этапе в лингвистике разли-чают несколько видов субъекта:

– грамматический (соответственно подлежа-щее), относящийся к синтаксической структуре предложения (плану выражения);

– семантический, относящийся к содержанию предложения;

– коммуникативный субъект: тема сообщения; – психологический субъект: исходное пред-

ставление; – логический: часть предложения, соответст-

вующая субъекту суждения12. Наиболее распространено среди лингвистов

понимание термина «cубъект» с грамматической точки зрения. Субъект – это то, о чем говорится в предложении; предмет мысли, о котором выносит-ся суждение (в отличие от предиката и от связки), а также член предложения, соответствующий это-му предмету мысли. Такое понимание близко оп-ределению субъекта в логике, где его дифферен-циальными характеристиками является само его существование в действительности и обладание какими-либо свойствами, в отличие от философ-ского понимания, где субъект понимается как ис-точник активной деятельности, обоснованной его сознанием и волей.

Сам поморфемный перевод латинского тер-мина subjectum представляет собой русский тер-мин «подлежащее». В связи с этим термин «субъ-ект» в лингвистике славянских языков часто заме-няется калькой с латинского subjectum – рус. «подлежащее». В справочной грамматической ли-тературе часто субъект определяется как «то же, что и грамматическое подлежащее»13. Субъект (подлежащее) – один из главных членов предло-жения, указывающий на объект, к которому отно-сится сообщаемое.

Более узко субъект в языкознании стал пони-маться в контексте выявления свойств субъектно-сти и объектности процессуальных единиц – гла-голов и процессуальных фразеологизмов.

А.М. Чепасова определяет понятие процессу-альных фразеологизмов следующим образом: это семантико-грамматический класс фразеологизмов, единицы которого обозначают разнообразнейшую деятельность человека и соотносятся с лексически грамматическим значением глагола14.

И.Г. Казачук, в свою очередь, отмечает, что процессуальные фразеологизмы соотносительны с глаголами. Их значение тоже характеризуется осо-бой сложностью и ёмкостью. Самая абстрактная сема процесса у анализируемых единиц уточняет-ся менее общими семами, в частности семами на-правленности или ненаправленности на объект,




которые исключительно разнообразны по форме и включаются во все групповые и индивидуальные значения15.

Итак, в рамках изучения процессуальных единиц, в частности процессуальных фразеоло-гизмов, стали исследоваться их свойства субъект-ности или объектности. Впервые в языкознании они были выделены А.А. Уфимцевой16.

Дальнейшее развитие парадигмы свойства субъектности и противопоставленного ему свойст-ва объектности процессуальных единиц просле-живается в работах представителей Челябинской фразеологической школы, в частности в работах А.М. Чепасовой.

Вслед за А.М. Чепасовой под субъектностью мы понимаем семантико-грамматическую катего-рию процессуальных единиц языка, связанную с их способностью обозначать действия, движения, состояния, замыкающиеся на самом субъекте (на том, кто совершает действие) и не предполагаю-щие объекта. Они являются семантически само-достаточными17.

Объектность – это семантико-грамматическая категория, связанная со способностью процессу-альных единиц обозначать действия, поступки, направленные на второй предмет (объект), реля-тивные и семантически несамодостаточные. Такие единицы называются объектными18.

Р. Мразек субъектные и объектные процессу-альные единицы определяет как направленные (транслятивные) и ненаправленные (интрансля-тивные), а термин «субъектные глаголы» исполь-зует в другом значении, противопоставляя их бес-субъектным, исходя из того, допускает ли глагол при себе субъект – именительный падеж синтак-сического существительного в роли грамматиче-ского подлежащего19.

В традиционном понимании семантико-синтаксическое свойство субъектности или объ-ектности определяет существование одной из пяти грамматических категорий процессуальных еди-ниц – категории залога. Оно является условием возникновения этой категории.

В работе А.М. Чепасовой «Основы категории залога русских процессуальных единиц» подобно изложена история изучения данной категории. Термин «залог» определяется А.М. Чепасовой как «качественная категория, показатель характера индивидуального значения процессуальной еди-ницы в её отношении с другими языковыми еди-ницами»20. Учёный отмечает, что залог существует только в том случае, если процессуальная единица по своему значению такова, что выражает отноше-ние между субъектом действия и объектом. Если же единица обозначает действие, состояние лица, которые замыкаются на субъекте, то о залоге го-ворить нельзя, потому что его нет21.

Согласно концепции А.М. Чепасовой свойст-во субъектности и объектности характеризует не только глаголы, но и процессуальные фразеоло-

гизмы. Выделение класса процессуальных фразео-логических единиц происходит на основе их кате-гориального значения, поскольку они функцио-нально соотносимы с глаголом и обозначают «лю-бые действия, состояния, изменения как про-цесс»22. Они обладают процессуальной семанти-кой, необходимой для существования свойств cубъектности и объектности.

Таким образом, процессуальные фразеоло-гизмы так же, как и глаголы, обладают свойством, называемым субъектностью и объектностью, од-нако проявления этого свойства у фразеологизмов имеют некоторые своеобразные особенности. Это связано со структурной особенностью фразеоло-гизма – в отличие от лексемы, он представляет собой раздельнооформленную единицу, состоя-щую как минимум из двух компонентов23.

В своём составе процессуальные фразеологиз-мы уже имеют имя в косвенном падеже. Глагольный компонент грамматически подчиняет себе именной компонент, сохраняя своё глубинное грамматическое свойство. То есть глагольный компонент, образуя фразеологизм, автоматически реализует одну син-таксическую связь внутри фразеологической едини-цы. Это связь с внутренним объектом – именным компонентом фразеологизма. Это свойство как субъ-ектных, так и объектных единиц24.

Отличие объектных фразеологизмов заключа-ется в том, что их грамматически главный компо-нент изначально, по своим глубинным синтакси-ческим свойствам способен реализовать как ми-нимум две синтаксические связи: одна связь реа-лизуется при образовании фразеологизма с внут-ренним объектом, а другая – при подчинении об-разовавшимся фразеологизмом внешнего объек-та – косвенная падежная форма имени, имеющая объектное значение. Одна залоговая форма глаго-ла, реализуясь при фразообразовании, закрепляет-ся намертво, как и в субъектных, а другая – оста-ётся внешней, подчинённой всему фразеологизму, осуществляя таким образом связь с внешним объ-ектом. Объектные единицы включают в свой со-став глаголы, в свободном употреблении управ-ляющие, как минимум, двумя именами в косвен-ных падежах. Поэтому залоговой моделью может быть только сочетание процессуального фразеоло-гизма с внешним объектом, выраженным косвен-ной падежной формой имени, имеющей объектное значение. Например, выкрутить руки преступни-ку: выкрутить руки – объектный процессуальный фразеологизм в форме словосочетания, где выкру-тить – грамматически главный глагольный ком-понент, руки – именной компонент – внутренний объект, с которым глагольный компонент реализо-вал синтаксическую связь при фразообразовании, преступнику – внешний объект, подчинённый фразеологизму, выраженный формой дательного падежа со значением дополнения.

В субъектных же процессуальных фразеоло-гизмах глагольный компонент реализует при фра-


Радченко Е.В., Ранг К.А. Понимание субъектности в философии и языкознании


зообразовании единственную синтаксическую связь только с внутренним объектом. В этом слу-чае фразеологизм оказывается субъектным, яв-ляющимся в предложении-высказывании предика-том, связанным только с субъектом. Он стоит вне залога. Например, бить баклуши – субъектный процессуальный фразеологизм, где бить – грам-матически главный глагольный компонент, баклу-ши – именной компонент – внутренний объект, с которым глагольный компонент реализует синтак-сическую связь внутри фразеологизма. Этой един-ственной синтаксической связи достаточно, чтобы фразеологическая единица являлась семантически самодостаточной.

Названные особенности характеризуют функ-ционирование грамматической категории залога для объектных процессуальных фразеологизмов, в отличие от закономерностей их проявления для лексем – глаголов.

Проявление свойства объектности в процессу-альных фразеологизмах в настоящее время подле-жит детальному изучению лингвистами. Учёными исследуются особенности функционирования и дифференциальные признаки объектных процессу-альных фразеологизмов. Но без должного внимания остаются субъектные процессуальные фразеоло-гизмы, которые по предварительным подсчётам составляют 1/3 от общего числа фразеологических единиц. Отсутствуют научные труды, посвящённые данным языковым единицам. Это обуславливает актуальность изучения их дифференциальных при-знаков. В ходе предварительного исследования на-ми был выявлен ряд этих признаков.

Главным качеством субъектных процессуальных единиц является то, что действие исходит от субъекта и на нём замыкается. В отличие от лексем, фразеоло-гизмы представляют собой раздельнооформленные единицы, состоящие минимум из двух компонентов, передающих общее значение, замыкающееся на са-мом субъекте. Они являются семантически самодос-таточными и не нуждаются в объекте.

При этом грамматически главный компонент фразеологизма – глагол – реализует только одну син-таксическую связь, а именно связь с внутренним объектом фразеологизма при фразообразовании – именем в любом падеже с предлогом или без него.

Субъект с грамматической точки зрения выра-жается в подлежащем, а, следовательно, для субъ-ектных единиц наибольшее значение имеет связь с подлежащим, то есть связь слева. Таким образом, основная задача субъектных процессуальных фра-зеологизмов – указать на разные признаки подлежа-щего – субъекта, а прямая связь с ним является ещё одним дифференциальным признаком.

Таким образом, термин «субъектность» был заимствован лингвистикой из философии, где только начало оформляться его определение, диф-ференцированное от термина субъективность. В философии «субъективность» обозначает оценоч-ный процесс отношения субъекта к объективному

бытию. Субъектность в философии понимается как системное качества субъекта, наличие которо-го и делает субъект тем, чем он является. Это бо-лее широкое понятие, так как для характеристики действия как субъектного достаточно просто фак-та существования этого субъекта без принятия во внимание его оценочного восприятия действи-тельности.

Из двух названных терминов в лингвистике понятие «субъектность» с его формально-грамматическим характером определения качества субъекта является более адекватным для характе-ристики языковых единиц, передающих действия, исходящие от субъекта, так как для этого необхо-димо только наличие субъекта. Это связано с тем, что данные единицы обозначают все действия, исходящие от субъекта, а не только те, которые выражают его индивидуальное восприятие дейст-вительности (как в случае с понятием «субъектив-ность»). При этом в лингвистике термин «субъ-ектность» получил более динамичное развитие, чем в философии. В языкознании в понятие «субъ-ектность» вкладывается не только то, что действие или состояние исходит от субъекта (как это трак-туется в философии), но и тот факт, что действия и замыкаются на самом субъекте.

Понимание субъектности в лингвистике свя-зано с исследованием процессуальных единиц – глаголов и процессуальных фразеологизмов. В отличие от логики и философии, для языкознания представляет интерес не только содержание субъ-екта, но и форма его выражения, функционирова-ние и сочетаемость субъектной единицы.

Семантико-синтаксическое свойство, назы-ваемое в языкознании субъектностью и объектно-стью, является условием возникновения у данных единиц морфологической категории залога.

Языковые единицы обладающие свойством субъектности, характеризуются целым рядом дифференцированных признаков, определяющих-ся этим свойством:

а) субъектные процессуальные фразеологиз-мы являются семантически самодостаточными и не нуждаются в объекте, что является их главным дифференциальным признаком;

б) грамматически главный компонент фра-зеологизма – глагол – реализует только одну синтаксическую связь, а именно связь с внут-ренним объектом фразеологизма при фразообра-зовании – именем в любом падеже с предлогом или без него;

в) субъект с грамматической точки зрения выражается в подлежащем, а следовательно для субъектных единиц наибольшее значение имеет связь с подлежащим, то есть связь слева. Таким образом, основная задача субъектных процессу-альных фразеологизмов – указать на разные при-знаки подлежащего – субъекта;

г) субъектные фразеологизмы, стоящие вне залога, в массовом материале представляют собой




динамичные личные формы процессуальных фра-зеологизмов.

1 Гетманова А.Д. Логика: учебник, словарь, практикум. М.: Академический проект: Гаудеамус, 2007. С. 712. 2 Там же. С. 712. 3 Свинцов В.И. Логика: учебник для вузов. М.: Изд-во МГАП «Мир книги», 1995. С. 260. 4 Большой толковый словарь русского языка / под ред. С.А. Кузнецова. М.: Норинт, 1998. С. 1535. 5 Современный философский словарь / под общ. ред. д.ф.н. профессора В.Е. Кемерова. 3-е изд., испр. и доп. М.: Академический проект, 2004. С. 864. 6 Новая философская энциклопедия: в 4 т. / Ин-т фило-софии РАН. М.: Мысль, 2001. Т. III. 2001. С. 629. 7 Кругосвет: онлайн энциклопедия http://www. krugosvet.ru/enc/gumanitarnye_nauki / lingvistika / SUBEKT.html?page=3,5; Дерябо С. Личность: от субъек-тивности к субъектности // Развитие личности. 2002. № 3. С. 261–265. 8 Большой толковый словарь русского языка. С. 1535. 9 Лингвистический энциклопедический словарь / под ред. В.Н. Ярцевой. М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 685. 10 Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. 2-е изд., стереотип. М.: Советская энциклопедия, 1969. С. 606. 11 Розенталь Д.Э. Словарь-справочник лингвистических терминов. М.: АСТ, 2001. С. 624.

12 Лингвистический энциклопедический словарь. С. 685. 13 Там же. 14 Чепасова А.М. Семантико-грамматические классы русских фразеологизмов: учеб. пособие. Челябинск: Изд-во ЧГПУ, 2006. С. 144. 15 Казачук И.Г. Управление объектных процессуальных фразеологизмов: монография. Челябинск, 2006. С. 172. 16 Уфимцева А.А. Лексическое значение. Принципы семиологического описания лексики. М.: Наука, 1986. С. 240. 17 Чепасова А.М. Основы категории залога русских про-цессуальных единиц: монография. Челябинск: Изд-во ЧГПУ, 2004. С. 146; Чепасова А.М., Казачук И.Г. Рус-ский глагол: учебно-практическое пособие для студен-тов филологических факультетов. Челябинск: Изд-во ЧГПУ, 2000. С. 346. 18 Чепасова А.М. Цит. соч.; Казачук И.Г. Управление объектных процессуальных фразеологизмов: моногра-фия. Челябинск, 2006. С. 172. 19 Мразек Р. Синтаксическая дистрибуция глаголов и их классы // Вопросы языкознания. 1964. № 3. С. 50–62. 20 Чепасова А.М. Основы категории залога русских про-цессуальных единиц: монография. С. 146. 21 Чепасова А.М. Русский глагол. Цит. соч. С. 346. 22 Чепасова А.М. Семантико-грамматические классы русских фразеологизмов. 23 Казачук И.Г. Цит. соч.; Чепасова А.М. Русский глагол. Цит. соч. 24 Там же.



1Объектом нашего исследования являются лексические предлоги с творительным падежом, употребляющиеся в деловом языке второй поло-вины ХVIII века и составляющие яркую особен-ность делового стиля указанного периода.

Материалом для нашего исследования послу-жили скорописные тексты деловых документов, хранящиеся в Государственном архиве Челябин-ской области (ГАЧО), в том числе и впервые вво-димые в научный оборот рукописные деловые тек-сты южноуральской письменности второй полови-ны ХVIII века.

Скорописные деловые бумаги местного дело-производства второй половины ХVIII века сопос-тавляются нами со столичными документами –

1Биньковская Мария Валерьевна, кандидат

филологических наук, доцент кафедры общей лин-гвистики, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (НИУ) (г. Че-лябинск). E-mail: [email protected]

указами Сената и Синода, предписаниями царских канцелярий того же периода, изданными в «Пол-ном собрании законов Российской империи».

Творительный падеж оформляют следующие лексические первообразные предлоги, употреб-ляющиеся в деловом языке второй половины ХVIII века:

за (кем, чем); между/меж (кем, чем); над/надо (кем, чем); перед(о)/пред(о) (кем, чем); под (кем, чем); с (кем, чем).2

На наш взгляд, наиболее продуктивна при подходе к описанию истории предлогов модель, предлагаемая Г.А. Золотовой для описания их со-временного состояния. Наш материал позволяет более пристально рассмотреть функционирование

Maria V. Binkovskaya, candidate of Philology,

assistant professor of chair of General Linguistics, SUSU (Chelyabinsk). E-mail: [email protected]

ГРАММАТИКА И ИСТОРИЯ ЯЗЫКА

УДК 81`373+001.4 ББК Ш141.2-3+Ш103

ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ЛЕКСИЧЕСКИХ ПРЕДЛОГОВ, ОФОРМЛЯЮЩИХ ТВОРИТЕЛЬНЫЙ ПАДЕЖ, В ДЕЛОВЫХ ДОКУМЕНТАХ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХVIII ВЕКА (ПО МАТЕРИАЛАМ ОБЪЕДИНЕННОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО АРХИВА ЧЕЛЯБИНСКОЙ ОБЛАСТИ)

М.В. Биньковская

THE FUNCTIONING OF THE LEXICAL PREPOSITIONS GOVERNING THE INSTRUMENTAL CASE IN THE OFFICIAL DOCUMENTS OF THE SECOND HALF OF THE ХVIII CENTURY (ON THE MATERIAL OF THE UNITED STATE ARCHIVE OF THE CHELYABINSK REGION)

M.V. Binkovskaya

Анализируется семантика и функционирование лексических непроизводныхпредлогов с творительным падежом, употребляющихся в деловых документах вто-рой половины ХVIII века. Представлена доказательная система групповых значе-ний предлогов, дан подробный анализ семантики управляющих глаголов и управ-ляемых имен существительных. Особое внимание уделено структуре и семантикеустойчивых сочетаний, в состав которых входят предлоги.

Ключевые слова: предлог, семантика, функционирование.

The article is devoted to the analysis of semantics and functioning of the lexical non-derivative prepositions used in the official documents of the second half of the 18thcentury. In the article the argumentation system of the group prepositional meaning ispresented, a detailed analysis of the semantic of governing verbs and governed nouns isdone. Special attention is paid to the structure and semantics of set phrases incorporatingprepositions.

Keywords: preposition, semantic, functioning.


Грамматика и история языка


предлогов во второй половине ХVIII века в рамках современной теории коммуникативного синтакси-са с учетом употребления языковых единиц в со-ставе синтаксем.

Наша попытка связать предложную пробле-матику с описанием семантики падежей и семан-тико-синтаксической классификации глаголов и отглагольных образований – своего рода «мостик» для понимания динамики предлогов в ХVIII веке.

Синтаксемы с предлогом за (кем, чем)

Одной из самых характерных особенностей деловых документов второй половины ХVIII века как местных, так и центральных канцелярий явля-ется активное функционирование предлога за (кем, чем) в составе каузативной синтаксемы за + Т.п. со значением «действия и причины, препятст-вующей его реализации» (38 % от общего количе-ства употреблений синтаксем за + Т.п.). Необхо-димо отметить постоянно повторяющиеся слова при предлоге за (кем, чем). Прежде всего большое место занимают отвлеченные отглагольные имена существительные с отрицанием не (за неявкою, за неперепискою, за неясностью, за неспособностью, за неприсылкою и др.):

...оное дело состоитъ за неявъкою к суду еще некоторых ответчиков и за неперепискою набело проговореннаго суда (И-121-1-118); ...изъ Тамбов-ской Духовной Консисторiи въ Тамбовскую провинцiальную Канцелярiю указомъ изъ прежде-назначенныхъ за неспособностiю въ церковничествh быть... (ПСЗ, т. ХVIII, с. 72); ...для того помянутое вдовы Волженской с Елагиными дhло за вышепредписанною неясностiю отослать въ Вотчинную Коллегiю (ПСЗ, т. ХVII, с. 1050).

Кроме того в состав каузативной синтаксемы за + Т.п. со значением «действия и причины, пре-пятствующей его реализации» входят постоянно повторяющиеся имена существительные, как пра-вило, отвлеченных значений (за слабостью, за старостью, за смертью, за рукоприкладством, за ослушанием, за отдаленностью, за болезнью, за ветхостью, за случаями и др.):

...не имелъ щастия за слабостию моего здоро-вья из дому выезжать (И-172-1-69-9); ...и тако за смертiю его, вышепредписанные врученные от него, а потомъ уже и отъ племянника его векселя... (ПСЗ, т. ХV, с. 409); ...за рукоприкладствомъ с обhихъ сторонъ экстрактъ предложить непродол-жительно къ слушанiю Сената (ПСЗ, т. ХХI, с. 365); вдова Дарья Варфоломhева, за старостью отпущена обратно (ПСЗ, т. ХVIII, с. 172);

...нынh за отдаленностiю лесовъ на дрова цhна гораздо возвысилась (ПСЗ, т. ХХ, с. 667); ...чтобъ его за имhющеюся у него глазною болhзнiю отъ поселенiя отправить (ПСЗ, т. ХVIII, с. 172).

Эта одна из самых ярких особенностей дело-вого языка второй половины ХVIII века свойст-венна, по мнению авторов «Очерков по историче-

ской грамматике русского литературного языка ХIХ века»1, и языку художественной литературы рассматриваемого периода. Впоследствии круг имен существительных, входящих в состав актив-но функционирующей во второй половине ХVIII века каузативной синтаксемы за + Т.п., за-метно суживается. Из этого круга выходят сущест-вительные – названия состояний, свойств, явлений природы и др.

В текстах деловых документов второй поло-вины ХVIII века отмечаем употребление предлога за (кем, чем) в значении предлога «вследствие» (8 %):

...но на тh указы представляла въ Сенатъ Штатсъ-Контора, что оная, за показанными въ тhхъ представленiяхъ обстоятельствами той вы-дачи произвесть не можетъ (ПСЗ, т. ХV, с. 408); ...назначено отставныхъ приказныхъ служителей и упразненныхъ за штатомъ три (И-1-1-78-2).

Наиболее ярким показателем делового языка второй половины ХVIII века является употребле-ние в южноуральских деловых документах, а так-же в указах Сената и Синода центральных канце-лярий предлога за (кем, чем) в составе комита-тивной синтаксемы за + Т.п., обозначающей со-провождающий признак (49 %). Эта синтаксема, как правило, сочетается с глаголами перемещения объекта, владения, графической передачи инфор-мации. В состав комитативной синтаксемы за + Т.п. входят постоянно повторяющиеся имена су-ществительные подписание, подпись, рука, скрепа, печать, засвидетельствование, свидетельство, повеление. Такая канцелярская формула главным образом употребляется в конечной и основной части документа:

...о упущенныхъ долгахъ посланныхъ от васъ подписанныхъ за руками семерыхъ к величаишему моему удивлению виделъ (И-172-1-65-59); ... писа-на непорядочно при том на одной простой тетрадh а не въ книгу данную от правительства коя должна быть за шнуромъ и печатью... (И-33-1-218-1об); ...на которыя свидhтельства давать за подписанiемъ Совhта и большою печатью (ПСЗ, т. ХVIII, с. 83); ...и что в тои таможне по справке окажется о том за скрепою присудствующихъ при-слать в казанскую губhрнскую канцелярию сви-детельство непродолжительно... (И-28-1-4-170); ... по волh помянутаго Сухананда учиненныхъ за засвидhтельствованiемъ въ Астрахани индhйцовъ (ПСЗ, т. ХV, с. 411); ...за свидhтельствомъ коихъ и просимая выпись дана будетъ челобитчику (ПСЗ, т. ХХI, с. 581); ...и уведомить сообщениемъ подлинноi за подписью градскаго главы... (И-1-1-38-71); находящiеся за точнымъ въ ихъ инструкцiи Высочайшимъ Ея Императорскаго Величества повелhнiемъ (ПСЗ, т. ХХ, с. 873).

Эти устойчивые формулы встречаются в ос-новном в указах, явках, журнальных записях, со-общениях, докладах.


Биньковская М.В. Функционирование лексических предлогов… в деловых документах второй половины XVIII века…


В ряде случаев отмечаем употребление пред-лога за (кем, чем) в устаревшем с точки зрения современного русского языка целевом значении – в значении предлога «для (кого, чего)» (2,7 %):

...в кладовомъ казенномъ анбаре оставленные за продажею просителевымъ братомъ рафикомъ абдрешитовымъ разнои товаръ.. (И-28-1-4-130); ...за исправлением мирскихъ треб... пробыл... (И-50-1-11).

В единичных случаях в анализируемом мате-риале представлен предлог за (кем, чем) в сле-дующих устаревших с точки зрения современного русского языка значениях:

– в уступительном значении (= «вопреки») (1,2 %):

А какъ не безъизвhстно правительствующему Сенату, что въ торговыхъ баняхъ, за неоднократно запретительными указами, мужеска и женска пола люди парятся вмhстh... (ПСЗ, т. ХV, с. 500);

– в значении «в сопровождении» (1,1 %): ...но токмо запечатавъ воды сюда присылать

за провожатыми по числе возов с ярлыками... (И-63-1-347об).

Итак, многозначный лексический предлог за (кем, чем) по нашему материалу образует, во-первых, субкатегорию «обстоятельственные от-ношения», куда входят причинные, целевые и ус-тупительные групповые значения, а также группо-вое значение следствия. Во-вторых, данный пред-лог входит в субкатегорию «объектные отноше-ния», выражая общность, совместность, соприсут-ствие. В-третьих, лексический непроизводный предлог за (кем, чем), входя в субкатегорию «объ-ектно-определительные отношения», обозначает сопровождающий признак, указывая на наличие подписи, печати на документе.

Следует отметить, что многие значения и сферы употребления этого предлога очень сокра-тились.

Синтаксемы с предлогом между/меж (кем, чем)

Малопродуктивный в деловых документах второй половины ХVIII века предлог наречного происхождения между/меж (кем, чем) (0,4 % от общего числа употреблений лексических непроиз-водных предлогов) представлен в основном в со-ставе синтаксемы между/меж + Т.п., включающей компонент со значением лиц, объединенных вза-имными отношениями, выраженный личным име-нем во мн.ч. или двумя именами, сочиненными союзом и (64 % от общего количества употребле-ний синтаксем между/меж + Т.п.). Употребляется эта синтаксема при глаголах, обозначающих вза-имные действия, отношения лиц, сторон, а также при именах той же семантики:

...доношение о между Смородинцовым и Поп-ковым разбирательстве... (И-33-1-16-235); ...разбирательство между Дворцовыми крестья-нами... (ПСЗ, т. ХVIII, c. 58); ...отъ разбиратель-ства между показанными Корелами отказано...

(ПСЗ, т. ХVIII, с. 57); ...состоят ли оные брачив-шиеся в какомъ между собою родствh онъ не зна-етъ... (И-33-1-520-3); ...производство тяжебныхъ между Бhлорусскими обывателями дhлъ оставле-но на Польскомъ правh... (ПСЗ, т. ХХI, с. 342).

А. С. Кириченко в своей статье «Системные семантические характеристики и область денота-ции предлога между»2 предполагает, что психосе-мантической основой между является способность субъекта к совершению психической операции автономизации себя от окружающего мира, а сле-довательно, преодолению общей слитности карти-ны мира, что открывает возможности дифферен-циации объектов и делает необходимым установ-ление связей между ними.

В деловом языке второй половины ХVIII века предлог между/меж (кем, чем) представлен и в составе локативной синтаксемы между/меж + Т.п., указывающем на местоположение (36 %). Сочетается эта синтаксема с глаголами и причас-тиями положения в пространстве и с именами су-ществительными пространственной семантики:

...велико ли между ими разстояние... (И-172-1-54-11); О присоединенiи мыса земли, лежащей между Смоленскою границею и рhкою Двиною... (ПСЗ, т. ХVII, с. 551); ...границы между намест-ничествами (И-44-2-124-1); ...но между полосным то и под теми жа самыми кричными то молотами истинно збивались (И-172-1-54-5об).

В текстах ХVIII века уже нет наречий омони-мов такой структуры.

Таким образом, в анализируемом материале лексический непроизводный предлог между/меж (кем, чем) обслуживают две субкатегории. Выра-жая субкатегориальное значение «указание на об-стоятельственные отношения», данный предлог имеет групповое пространственное значение. Вхо-дя в субкатегорию «объектные отношения», рас-сматриваемый предлог употребляется при обозна-чении лиц, предметов, взаимосвязанных или всту-пающих во взаимодействие друг с другом.

Синтаксемы с предлогом над (кем, чем) Непродуктивный для деловой письменности

второй половины ХVIII века предлог над (кем, чем) (0,3 % от общего количества употреблений лексических непроизводных предлогов) имеет субкатегориальное объектное значение и употреб-ляется в основном при обозначении лиц, предме-тов, по отношению к которым кто-либо или что-либо занимает господствующее положение. Соче-тается эта синтаксема с глаголами, обозначающи-ми реализацию превосходства, а также с именами, обозначающими действие:

...судъ надъ юртовымъ башкирскимъ старши-ною... (И-231-1-13-86); ...надъ нимъ учинить (И-33-1-16-446); ...приказать надъ вино держать судъ и заключить приговоръ по законамъ... (ПСЗ, т. ХХ, с. 473); ...распространяющемъ свое владhнiе надъ многими разными народами (ПСЗ, т. ХVIII,




с. 275); ...и надъ ними смотрhнiе имhть (ПСЗ, т. ХVI, с. 507).

Синтаксемы с предлогом перед(о)/пред(о) (кем, чем)

Следует отметить, что в изученных текстах не встретилось употребление непроизводного пред-лога пред с винительным падежом, который обо-значает точку конца пути в пространстве, смежном с лицевой стороной объекта. З.Д. Попова отмечает, что ХVII век был, видимо, последним этапом в процессе утраты этой формы3.

Малочастотный по нашему материалу предлог именного происхождения перед(о)/пред(о) (кем, чем) (0,2 % от общего количества употреблений лексических непроизводных предлогов) употребля-ется прежде всего в составе локативной синтаксе-мы перед(о)/пред(о) + Т.п., которая является обо-значением пространственных и объектно-пространственных отношений, указывает на распо-ложение относительно названного предмета места действия или среды (87,1 % от общего количества употреблений синтаксем перед(о)/пред(о) + Т.п.).

В значении предлога древнерусский и старо-славянский вариант существительного перед поте-рял свое предметное значение («передняя часть чего-нибудь, часть обуви, охватывающая подъем и переднюю часть ступни, полы одежды»)4. А омо-ним-предлог есть.

Сочетается синтаксема перед(о)/пред(о) + Т.п. с глаголами и причастиями, как правило, со значе-нием восприятия, принуждения, а также с именами отвлеченных значений. В роли управляемых слов при предлоге употребляются имена существитель-ные, обозначающие лицо или группу лиц, и место-имения, их заменяющие.

В данном значении предлог перед(о)/пред(о) (кем, чем) представлен в основном в столичных документах:

...прочтетъ предъ собранiемъ (ПСЗ, т. ХVIII, с. 187); ...для чего онъ предъ Начальствомъ не обнажилъ переписки... (ПСЗ, т. ХХIII, с. 474); ...отъ нихъ предъ собственнымъ отечествомъ въ Государственномъ дhлh требуютъ (ПСЗ, т. ХVII, с. 561); ...ибо онъ во всемъ ономъ предъ нами, яко хозяинъ своей Губернiи, отчетъ и ответъ дать долженствуетъ... (ПСЗ, т. ХVI, с. 719); ...а чрезъ то и случающiеся впредь тамъ же ваканцiи пре-имущественно предъ тhми, которые Россiйскаго языка знать не будутъ (ПСЗ, т. ХVIII, с. 1010).

В редких случаях предлог перед (о)/пред (о) (кем, чем) употребляется в составе темпоратив-ной синтаксемы перед (о)/пред (о) + Т.п., обозна-чающей время действия, относительно нижней границы последующего события – «раньше, преж-де, незадолго, до (кого, чего)» (11,4 %):

...и по которое производилось, во весь день, или только предъ полуднемъ или пополудни (ПСЗ, т. ХХI, с. 851); ...дочери Катерине которую я пред симъ изъ милости моей отъпустилъ вечно на во-лю... (И-172-1-126-7); ...прочитываны быть долж-

ны всегда въ началh собранiя передъ прочими дhлами (ПСЗ, т. ХVIII, с. 187).

В единичном случае отмечаем синтаксему пред + Т.п., употребляющуюся при сравнении, сопоставлении с кем, чем-либо (1,5 %):

...яко не въ порядокъ пред прочими служа-щими таковыми жъ избавить (И-1-1-79-20).

Отметим, что в изученных текстах не встре-тились более ранние формы переди, переже, пре-же, а также утвердилась сочетаемость с Тв. п. Ср. в ДРЯ – с В.п.: перед (кого).

Таким образом, лексический непроизводный предлог перед (о)/пред (о) (кем, чем) в исследуе-мом материале, реализуя групповые пространст-венные и временные значения, входит в субкате-горию «обстоятельственные отношения». Реализуя же групповое значение сравнения, сопоставления, входит в субкатегорию «объектные отношения».

Синтаксемы с предлогом под (кем, чем) В текстах деловых документов второй поло-

вины ХVIII века представлены синтаксемы под + Т.п., включающие компонент со значением спосо-ба именования или рубрикации предмета, события (16,5 % от общего количества употреблений син-таксем под + Т.п.). Сочетается эта синтаксема с глаголами, причастиями и деепричастиями со зна-чением предположения, выбора, восприятия и дру-гими, а также с именами существительными кон-кретных значений:

...надлежитъ выбрать Депутатовъ подъ именованiемъ частныхъ коммиссiй... (ПСЗ т. ХVIII, с. 184); ...разумhя подъ симъ названiемъ всhхъ вообще... (ПСЗ, т. ХХI, с. 364); Под № 1045м, 1046м и 1047м с разными приложениями состоит... (И-172-1-126-7); ...подъ всякимъ званiемъ крестьянъ отмhчать... (ПСЗ, т. ХХI, с. 365); ...вины шампанския, бургонския и прочия под статьею французскихъ винъ въ общемъ та-рифе поимянно означенныя... (И-28-1-2-119об); ...поносительное письмо подъ освященнымъ именованiемъ Ея Императорскаго Величества... (ПСЗ, т. ХVI, с. 645).

Наиболее яркой особенностью делового языка второй половины ХVIII века является употребле-ние предлога под (кем, чем) в составе устойчивых канцелярских формул. Довольно большую группу составляют каузативные синтаксемы под + Т.п. (40 %), входящие в состав устойчивых сочетаний. При этом мы отмечаем постоянно повторяющиеся слова при предлоге под (кем, чем): подъ взыскани-ем, под опасением, под штрафом, под сомнением. Эти канцелярские формулы представлены прежде всего в документах центральных канцелярий, но случаи их употребления мы отмечаем и в южно-уральских деловых документах:

...и без ведома откупщиковъ подъ взыскани-емъ по указомъ неотменныхъ штрафовъ не кури-ли... (И-63-1-807);...и ни кому отнюдь продавана не была подъ изображеннымъ во ономъ указh за та-


Биньковская М.В. Функционирование лексических предлогов… в деловых документах второй половины XVIII века…


ковую продажу штрафомъ (ПСЗ, т. ХIХ, с. 536); ...впредь до выправокъ с тhми мhстами подъ сумнhнiемъ оставаться... (ПСЗ, т. ХХI, с. 905).

В составе устойчивых сочетаний, употреб-ляющихся в деловой письменности второй полови-ны ХVIII века, отмечаем активно функционирую-щую синтаксему под + Т.п., включающую компо-нент, обозначающий вступление в положение соци-альной зависимости лица или реже – предмета, яв-ляющегося объектом действия, названного отвле-ченным именем в творительном падеже (43,5 %). Сочетаются эти синтаксемы с глаголами бытия и помещения объекта в определенном месте каким-либо образом. Следует отметить имена существи-тельные, постоянно повторяющиеся в подобных конструкциях (под ведомством, под караулом, под ведением, под владением, под следствием, под смотрением, под покровительством):

...поныне держатся по судебнымъ и парти-кулярнымъ мhстамъ за ослушанiе подъ карауломъ (ПСЗ, т. ХVI, с. 135); ...состояли подъ вhдомствомъ ея Секретарей (ПСЗ, т. ХХ, с. 752); ...подъ вhденiемъ которыхъ какое селенiе состо-итъ... (ПСЗ, т. ХVIII, с. 80); ...состоящихъ подъ владhнiемъ Ея Императорскаго Величества (ПСЗ, т. ХVI, с. 644); ...чтобъ состоящiе подъ слhдствiемъ по невhденiю во оной, не могли по-ступать въ чины... (ПСЗ, т. ХVIII, с. 415); ...изъ утраченныхъ расходчикомъ подъ смотрhнiемъ его бывшимъ 325 рублей причислить къ Герольдiи (ПСЗ, т. ХХIII, с. 474).

Итак, лексический непроизводный предлог под (кем, чем) в рассматриваемых текстах имеет, во-первых, субкатегориальное значение «указание на объектные отношения» и употребляется для обозначения способа именования или рубрикации предмета, события, а также при обозначении лица, предмета, населенного пункта, учреждения, кото-рым что-либо, кто-либо принадлежит, подчиняет-ся, в чьей власти находится.

Во-вторых, лексический предлог под (кем, чем), реализуя групповое причинное значение, входит в субкатегорию «обстоятельственные от-ношения».

Синтаксемы с предлогом с (кем, чем)

Самую многочисленную группу составляют комитативные синтаксемы с + Т.п., включающие компонент, обозначающий сопровождающее дей-ствие, признак, сопутствующий предмет (54 % от общего количества синтаксем с + Т.п.). Сочетается эта синтаксема с глаголами и причастиями бытия, передачи объекта, а также с именами существи-тельными конкретных и отвлеченных значений. Управляемые слова при предлоге, как правило, – конкретные неодушевленные имена существи-тельные:

...церковь со всею имевшеюся в ней утварью (И-50-1-10-1); ...посланъ указъ с таковымъ предпи-санием... (И-33-1-218-1об); ...подлинныя того жъ

числа возвращать с роспискою... (ПСЗ, т. ХХI, с. 851); ...кабинеты всякаго дерева с зеркалами..., кровати с завесами (И-28-1-2-119об).

В анализируемых текстах представлены син-таксемы с + Т.п., называющие субъекта – партне-ра, соучастника (35 %). Управляется данная син-таксема глаголами коммуникативно-контактного действия, а также отвлеченными именами, обозна-чающими разъединение лиц:

...а ныне плоховъ заключилъ со мною дого-воръ (И-172-1-65-1);

...и одного з другим разноречие... (И-33-1-2-3); ...полюбовно с ними разводится (ПСЗ, т. ХХI, с. 851); Штатсъ-Конторh имhть большое с нею сношенiе... (ПСЗ, т. ХVI, с. 693); ...онъ хотhлъ за-вести войну с китайцами (ПСЗ, т. ХХIII, с. 473).

Менее продуктивную группу составляют ко-митативные синтаксемы с отвлеченными имена-ми со значением действия, результативного со-стояния, эмоционального состояния, сопровож-дающего основное действие, состояние и тем са-мым характеризующего его (11 %):

...с усердием стали исполнять (И-236-1-1-92); ...и с особливым удовольствием вижу (И-236-1-1); ...служба божия отправляется с великою трудно-стию (И-50-1-10-1); ...и въ журналахъ с верностию о томъ показывать канторщикам... (И-172-1-65-9об).

Итак, в изученных текстах лексический не-производный предлог с (кем, чем), обозначая со-провождающее действие, признак, сопутствующий предмет, имеет субкатегориальное значение «ука-зание на объектно-определительные отношения». Кроме того, данный предлог входит в субкатего-рию «объектные отношения», употребляясь при указании субъекта – партнера, соучастника, а так-же в составе комитативной синтаксемы со значе-нием действия, результативного состояния, эмо-ционального состояния, сопровождающего основ-ное действие, состояние и тем самым характери-зующего его.

В исследуемых текстах деловой письменности второй половины ХVIII века нами выделено 6 лек-сических непроизводных предлогов, оформляю-щих творительный падеж. Большинство лексиче-ских непроизводных предлогов с творительным падежом, отмеченных нами в деловом языке вто-рой половины ХVIII века, активно употребляются и в современном русском языке. Самым частот-ным оказался предлог за (кем, чем) – 106 употреб-лений, что составляет 1,2 % от общего числа упот-реблений лексических непроизводных предлогов, отмеченных нами в деловых документах второй половины ХVIII века.

Лексические производные предлоги с твори-тельным падежом в нашем материале не зафикси-рованы.

Как показал наш материал, все отмеченные синтаксемы с лексическими непроизводными предлогами делятся на 3 группы в зависимости от субкатегориального значения предлога:




– синтаксемы с лексическими предлогами, со-держащими субкатегориальную сему «указание на обстоятельственные отношения»;

– синтаксемы с лексическими предлогами, со-держащими субкатегориальную сему «указание на объектные отношения»;

– синтаксемы с лексическими предлогами, со-держащими субкатегориальную сему «указание на объектно-определительные отношения».

Самыми частотными следует отметить упот-ребления данных лексических предлогов в составе локативных, темпоративных, финитивных, кау-зативных синтаксем (обстоятельственные отно-шения).

Яркой особенностью делового языка второй половины ХVIII века является употребление лек-сических непроизводных предлогов, оформляю-щих творительный падеж, в составе устойчивых

сочетаний, как правило, в указах Сената и Синода центральных канцелярий, а также в составе канце-лярских формул, устойчивых трафаретных конст-рукций в местных указах, репортах, доношениях, журнальных записях, протоколах, в расспросных речах.

1 Очерки по исторической грамматике русского литера-турного языка ХIХ в. Изменения в системе словосочета-ний. М., 1964. С. 43. 2 Исследования по семантике предлогов: сб. ст. М.: Рус-ские словари, 2000. С. 338. 3 Попова З.Д. Система падежных и предложно-падежных форм в русском литературном языке ХVII в. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1969. С. 77. 4 Словарь русского языка ХI–ХVII вв. Вып. 14. М. С. 231.




1Начнем с известного положения о том, что модальность и эвиденциальность – грамматиче-ские категории, поскольку выражаются в языках грамматическими формами, прежде всего – фор-мами глагольного наклонения. Другими словами, они полностью соответствуют основным понятиям грамматики, принятым в общем языкознании: грамматическая категория – система противопос-тавленных друг другу рядов грамматических форм с однородными значениями; в свою очередь, грамматическая форма – это языковой знак, в кото-ром грамматическое значение находит свое регу-лярное (стандартное) выражение, а грамматическое значение – обобщенное, отвлеченное языковое зна-чение, присущее ряду слов1. Ряд грамматических форм образует парадигму той или иной категории.

Основу парадигмы грамматической категории составляют синтетические формы, в которых лек-сическое значение основы и вносимое переменное грамматическое значение выражаются в одном слове. Но в парадигму могут быть включены и аналитические формы, если они выражают какое-

1Каксин Андрей Данилович, доктор филологи-

ческих наук, ведущий научный сотрудник Института гуманитарных исследований, Хакасский государст-венный университет им. Н.Ф. Катанова. Е-mail: [email protected]

либо грамматическое значение, входящее в содер-жание категории. Аналитическая форма – сложное слово, в составе которого носителем грамматиче-ских значений является вспомогательный элемент, а знаменательная часть либо не изменяется, либо выражает категории согласовательного типа.2

К понятиям финитности / инфинитности ис-следователи обращаются при описании граммати-ческого строя многих разноструктурных языков: эти понятия составляют содержание категории репрезентации2. Употребление данной терминоло-гии позволяет более точно характеризовать функ-ции глагольных форм, а именно глагольные фор-мы будут в центре нашего внимания на всем про-тяжении работы.

Финитными называются все формы «собст-венно глагола», глагола в узком смысле этого тер-мина, которые в предложении бывают простыми глагольными сказуемыми. Финитным формам противопоставляются инфинитные, которые в раз-ных языках представлены очень разными – и ко-личественно, и качественно – наборами форм (причастия, деепричастия, герундии, супины, име-

Andrey D. Kaksin, PhD, leading research assis-tant of Institute of humanitarian researches of Khakass state university name N.F. Katanov. Е-mail: [email protected]

УДК 81.665 ББК 83.3

ИНФИНИТНЫЕ ФОРМЫ ГЛАГОЛА КАК СРЕДСТВО ВЫРАЖЕНИЯ КАТЕГОРИИ «ЭВИДЕНЦИАЛЬНОСТЬ» (НА ПРИМЕРЕ ХАНТЫЙСКОГО ЯЗЫКА)

А.Д. Каксин

INFINITE FORMS OF A VERB AS THE MEANS OF EXPRESSING EVIDENTIALITY (THE CASE OF KHANTY)

A.D. Kaksin

Имея в виду актуальные потребности современной научной грамматики, мыпосвятили статью обоснованию важнейшей роли инфинитных форм глагола в вы-ражении эвиденциальности в языке. Эти грамматические единицы со специфиче-ским эпистемическим зарядом играют незаменимую роль в выражении эвиденци-альных значений во многих языках. В примерах представлен материал одного измалоисследованных языков севера Сибири – хантыйского языка.

Ключевые слова: грамматика, роль грамматических форм, глагол, инфинитныеформы глагола, грамматические средства, эвиденциальность, хантыйский язык.

Taking into consideration the requirements of modern scientific grammar we reveal

in this article the importance of infinite forms of the verb expressing evidence in alanguage. These grammar forms possess a specific epistemology charge and play animportant role in expressing evidence in many languages. The examples supplied arebased on the material of one of the least studies languages of the north of Siberia –Khanty.

Keywords: grammar, infinite forms of the verb, grammar forms, evidence in alanguage, evidentiality, Khanty.




на действия). В хантыйском языке система инфи-нитных форм небогата: здесь всего одно дееприча-стие (с показателем =ман) и два причастия3.

Подробнее о названных хантыйских формах будет сказано в ходе дальнейшего изложения, здесь же важно заметить, что инфинитные формы в хантыйском языке способны выступать в функ-ции конечных глагольных форм в предложении. Именно это обстоятельство позволяет говорить о наличии в хантыйском языке отдельных форм на-клонения неочевидного действия и статально-перфектных форм на =ман4.

Вернемся к модальности и эвиденциальности. Модальность – категория, выражающая разные виды отношения высказывания к действительно-сти, а также разные виды субъективной квалифи-кации сообщаемого5. О модальности написано очень много (о чем ниже), об эвиденциальности – намного меньше. В самом общем виде: эвиденци-альные значения выражают эксплицитное указа-ние на источник сведений говорящего относитель-но сообщаемой им ситуации6. Для нас же важно то, что главным средством грамматического оформления модальности и эвиденциальности яв-ляется категория глагольного наклонения7, в хан-тыйском, как и во многих других языках, сопря-женная с категорией глагольного времени.

Традиционно «наклонение» по отношению к «времени» считается категорией более высокого по-рядка: изменение по временам происходит после того, как глагольная форма уже мыслится принадле-жащей к определенному наклонению. Материал множества языков (в том числе хантыйского и ман-сийского) позволяет говорить об определенной схеме взаимоотношений двух названных категорий. На-клонение и время в этих языках можно рассматри-вать как одну гиперкатегорию «наклонения-времени». Целесообразность такого подхода отстаи-вается многими лингвистами, особенно теми, кто занимается языками агглютинативного строя8.

Формально-структурное объяснение этому явлению дает грамматика порядков. Сама грамма-тика порядков в своей завершенности сложилась к середине 70-х годов XX в., когда была реализована применительно к тюркским языкам. После этого она сама стала служить инструментом анализа некоторых сложных вопросов грамматики, в том числе проблемы сопряженности категорий «на-клонение» и «время». Объяснение этой сопряжен-ности с помощью понятия «порядок» представле-но, в частности, в работе В.С. Храковского и А.П. Володина (1986), в которой сформулировано следующее положение: нет двух порядков отдель-но для наклонения и отдельно для времени, а есть один порядок для двух категорий.

«Наклонение характеризует реальность/ нере-альность сообщаемого факта с точки зрения гово-рящего. Определение времени характеризует такие явления, которые составляют часть явлений, харак-теризуемых категорией наклонения. … Нет различ-

ных временных и модальных отношений, а есть реальные (временные) и нереальные (невременные) отношения, которые в агглютинативных языках, – а можно думать, и в любых других, – не выражаются совместно в одной глагольной словоформе»9.

В соответствии с этой точкой зрения пара-дигмы косвенных наклонений не должны вклю-чать субпарадигмы времен (иными словами, гла-гол в косвенном наклонении не должен изменяться по временам). Но в описательных грамматиках разных языков нередко говорится о том, что какое-либо наклонение (в дополнение к индикативу) имеет временные формы. Например, в якутском выделяется наклонение неосуществленного дейст-вия с временными планами прошедшего и буду-щего10, в алтайском языке условное наклонение также имеет две группы форм: настояще-будущего и прошедшего времени11.

Разбирая подобного рода деление условного наклонения в чешском языке, В.С. Храковский и А.П. Володин отмечают, что эти формы отличают-ся друг от друга не временными значениями, а модальными. Авторы делают и более широкое обобщение на материале романских и английского языков: «…во всех случаях, когда косвенные на-клонения имеют парадигму временных форм, эти формы прежде всего используются для обозначе-ния различных модальных значений»12.

Часто в парадигмы косвенных наклонений втягиваются индикативные формы, которые при этом регулярно употребляются с определенного рода вспомогательными элементами. Возможны два основных случая подобного использования индикатива: 1) в парадигму косвенного наклоне-ния втягивается только одна из его временных форм, что бывает обусловлено подходящей вре-менной семантикой; 2) с определенного рода вспомогательными элементами (с одними и теми же – по аналогии, по закону симметрии) начинают употребляться две или более временные формы индикатива, и в этом случае между ними чаще всего происходит семантическое размежевание по какому-либо признаку.

Для исследователей модальности в языках индоевропейской семьи и в других ностратических языках имеют значение две авторитетные тради-ции изучения этого явления. В европейской лин-гвистике наибольшее распространение получила концепция модальности Ш. Балли. По мнению французского лингвиста, в любом высказывании можно выделить основное содержание (диктум) и его модальную часть (модус), в которую заключа-ется суждение (оценка) говорящего относительно диктума. Ш. Балли разделяет модусы на экспли-цитные и имплицитные. Основной формой выра-жения эксплицитного модуса считается главная часть сложноподчиненного предложения с прида-точным дополнения13. Таким образом, модаль-ность трактуется Ш. Балли как категория предло-жения, а в ее выражении первостепенную роль


Каксин А.Д. Инфинитные формы глагола как средство выражения категории «эвиденциальность»…


играют модальные глаголы, требующие распро-странения.

Этой концепции придерживаются и немецкие грамматисты. В. Флемиг под этим углом зрения рассматривал предложения с формами конъюнкти-ва в немецком языке14. Х. Бринкманн предлагает выделять два уровня модальности: уровень реаль-ности/ ирреальности, на котором исследуются зна-чения побудительности и оптативности, что выра-жается формами повелительного и сослагательного наклонений, и уровень истинности (релевантности) информации, включающий вопрос и высказывание, что находит выражение в формах изъявительного и сослагательного наклонения (но на этом уровне сослагательное наклонение (Konjunktiv) использу-ется для ввода в повествование третьего лица). В качестве одной из основных оппозиций модально-сти служит оппозиция «утверждение/ отрицание» (Setzung/ Ausschliessung), где отрицание рассматри-вается как конфронтация ожидаемого развития со-бытий и действительности (ср. с модальным инва-риантом «реальность/ ирреальность» в русском языке15). Поле модальности включает названные значения и их варианты, которые выражаются мо-дальными глаголами müssen, sollen, können, wollen, mögen, dürfen16. Авторы же академических «Основ немецкой грамматики» выделяют в качестве мо-дальных значения реальности – нереальности, по-велительности, возможности – невозможности, оп-тативности, уверенности – неуверенности, в т. ч. предположительности и вероятности17.

Главная линия изучения модальности в отече-ственном языкознании идет от академика В.В. Виноградова, который дал достаточно широ-кое толкование категории модальности. Его работы, посвященные проблеме модальности18, по сей день очень важны для лингвистов, занимающихся изуче-нием различных аспектов данного вопроса. По мне-нию академика, если категория предикативности выражает общую соотнесенность содержания пред-ложения с действительностью, то отношение сооб-щения, содержащегося в предложении, к действи-тельности есть прежде всего модальное отноше-ние19. Таким образом, суть модального отношения заключается в том, как говорящий относится к дей-ствительности и как он понимает и квалифицирует свое сообщение, чтобы обеспечить действенность и актуальность этого сообщения20.

В плане разработки общей теории функцио-нальной грамматики проблематикой модальности широко занимались А.В. Бондарко и его сотруд-ники. С точки зрения А.В. Бондарко, в ходе лин-гвистических исследований границы употребления термина «модальность» утратили свою определен-ность. Трактовка модальности в современной лин-гвистике необычайно широка, и трудно назвать двух авторов, которые понимали бы модальность одинаково. Объем этого понятия и охват им язы-ковых явлений не совпадают в концепциях разных исследователей. Но, по мнению А.В. Бондарко,

большая часть этих концепций не выходит за пре-делы определенного, хотя и довольно широкого круга языковых явлений и средств их выражения. В коллективной работе под редакцией А.В. Бон-дарко (1990) приводится и перечень языковых яв-лений, которые относятся к модальности. Общим семантическим признаком «модальных объектов» является «точка зрения говорящего» (термин, вве-денный В.В. Виноградовым). «Позиция говоряще-го» в явном или скрытом виде включается в любое истолкование модальности. В каждой из модаль-ных категорий точка зрения говорящего выступает в особом аспекте актуализации21.

Итак, говоря о модальности как об устанавли-ваемом говорящим отношении содержания выска-зывания к действительности, исследователи имеют в виду отношение к действительности в представ-лении говорящего. Именно это представление (в обобщенном виде) отражено в языковых модаль-ных значениях, включающих элементы языковой семантической интерпретации смысловой основы выражаемого содержания.

А.В. Бондарко выделяет следующие шесть типов модальных значений, обеспеченных различ-ными средствами выражения (грамматическими, лексическими, интонационными).

Оценка говорящим содержания высказы-вания с точки зрения реальности/ ирреальности, выражаемая при помощи форм наклонения и вре-мени глагола, а также некоторых союзов, частиц и других элементов структуры предложения.

Выражаемая модальными глаголами и другими модальными словами оценка обозначае-мой в высказывании ситуации с точки зрения ее возможности, необходимости или желательности.

Оценка говорящим степени его уверенно-сти в достоверности сообщаемого, которая может выражаться модальными наречиями, вводными словами, а также сложноподчиненными предло-жениями с придаточным изъяснительным, где главное предложение содержит модальную оценку того, что выражено в придаточном.

Целевая установка говорящего или ком-муникативная функция высказывания. По этому признаку все предложения подразделяются на по-вествовательные (выражающие сообщение), во-просительные (выражающие вопрос), побудитель-ные (выражающие побуждение) и оптативные (выражающие желание). Средства выражения этих значений различны: морфологические (наклонения глагола), синтаксические (конструкция предложе-ний), просодические (интонация).

Значения утверждения/ отрицания, отра-жающие наличие/ отсутствие объективных связей между предметами, признаками, событиями, о кото-рых идет речь в предложении. Первый член оппози-ции, т.е. утверждение, не маркируется, второй мар-кируется грамматическими, словообразовательными и лексическими средствами выражения отрицания.

Эмоциональная и качественная оценка со-




держания высказывания, выражаемая лексически (словами со значением «плохо» или «хорошо»), про-содически (восклицательными предложениями), а также с помощью междометий. Помимо этого, дан-ное значение может быть представлено сложнопод-чиненными предложениями, содержащими в главной части оценочный модус, либо конструкциями с вводными словами и оборотами («к счастью», «к несчастью» и т.п.). Следует при этом подчеркнуть, что оценочность лишь частично связана с семанти-кой модальности: налицо точка зрения говорящего, его отношение к содержанию высказывания, но да-леко не всегда достаточно ясно выражено «отноше-ние содержания высказывания к действительности». Оценочность целесообразно рассматривать как осо-бую семантико-прагматическую сферу, взаимодей-ствующую с модальностью, сферу, представляющую собой один из элементов ее окружения; в терминах функциональной грамматики – это элемент перифе-рии поля модальности22.

Мы в целом принимаем данный набор мо-дальных значений, думаем, что они существенны и в хантыйском языке, все составляют поле модаль-ности, за исключением значения утверждения/ отрицания, которое в каких-то случаях может «подправлять» модальное значение, но непосред-ственно к модальным не относится. По пункту 4: при всех оговорках в числе модальных должны рассматриваться побуждение и желание, тем более что наряду со значением побуждения, во многих языках и значение желания может выражаться формами глагольного наклонения (оптатив). В упомянутом коллективном труде оптативность и повелительность рассматриваются в разделе «Модальность», и сами авторы обосновывают это так: в модальных значениях отражается не только оппозиция реальности/ ирреальности, но и дина-мика связей между ними; именно эти связи отра-жаются в понятии потенциальности; а сфера по-тенциальности непосредственно охватывает мо-дальные значения возможности и необходимости, а также гипотетичности; и вместе с тем элемент потенциальности играет существенную роль в зна-чениях оптативности и повелительности23.

Таким образом, авторы упомянутого труда (А.В. Бондарко и др.) явным образом придержи-ваются широкой трактовки модальности, включая в эту сферу все выявленные ими типы модальных значений, исключая только значение утверждения/ отрицания, т.е. это продолжение и развитие кон-цепции академика В.В.Виноградова. Широко по-нимать модальность в данном случае помогает теория поля, в котором выделяются ядро и пери-ферия. А далее в этой модели функциональной грамматики на передний план выдвигается анализ типовых категориальных ситуаций в их многосту-пенчатой вариативности24.

Важно заметить, что здесь в контексте про-блем модальности обсуждаются эпистемические значения известного и неизвестного, которые при

другом взгляде, как будет видно в дальнейшем, выводятся из модальной сферы и рассматриваются как образующие отдельную категорию – катего-рию «эвиденциальности».

Многие авторы, напротив, отстаивают более узкое понимание модальности, ограничивая ее не-сколькими значениями из перечня, приведенного в коллективной работе. При этом, как правило, уста-навливают иерархию модальных значений. За инва-риант принимается объективная модальность – зна-чения времени и реальности/ ирреальности, заклю-ченные в замкнутой системе абстрактных синтак-сических категорий времени и наклонения. Значе-ния, в которых заключено отношение говорящего к содержанию высказывания, называются в такого рода концепциях субъективно-модальными и вы-ражаются средствами различных уровней языка – интонацией, грамматическими конструкциями, лек-сикой, словорасположением, тесно взаимодейст-вующими друг с другом. Такое понимание модаль-ности представлено в работах В.Н. Бондаренко, Л.С. Ермолаевой, Г.А. Золотовой, Т.П. Ломтева, В.З. Панфилова, B. Panzer, J. Popela25.

Мы придерживаемся широкой трактовки по-нятия «модальность» (но все же не настолько ши-рокой, как понятие «модуса», о чем ниже), но при этом эвиденциальность рассматриваем как отдель-ную категорию, т. е. признаем наличие эвиденци-альных наклонений, по другой терминологии – наклонений эпистемологических26. Другими сло-вами, в нашей трактовке рассматриваются две равноправные функционально-семантические ка-тегории (модальности и эвиденциальности), и обе эти категории могут иметь свою систему наклоне-ний, а также выражаются другими, самыми раз-ными, средствами. Общую систему средств выра-жения каждой названной категории целесообразно рассматривать как пóлевую структуру, имеющую ядро и периферию.

В хантыйском языке традиционно выделялись лишь индикатив и императив27. Еще упоминалось о наличии в ваховском диалекте предположитель-ного наклонения28. Позже к ним добавилось на-клонение неочевидного действия и сослагатель-ное. После констатации форм изъявительного на-клонения (индикатива), или, как его еще называ-ют, прямого, из других наклонений, косвенных, первым выделяется императив, который, в свою очередь, бывает представлен прямыми и косвен-ными формами. Прямой императив (здесь речь идет только о формах 2-го л.) в хантыйском языке не имеет собственного показателя и отличается от индикатива только отсутствием временного фор-манта. Императив по временам не изменяется: по-буждение к действию однозначно ориентировано в план будущего. Иными словами, в хантыйском языке императивная форма отличается от индика-тивной именно принципиальной незаполненно-стью порядка наклонения-времени. При этом в двойственном и множественном числе субъектно-


Каксин А.Д. Инфинитные формы глагола как средство выражения категории «эвиденциальность»…


го спряжения и в большинстве форм объектного имеет место материальное тождество лично-числовых аффиксов индикатива и императива. В ед. числе, кроме утраты временного показателя, отмечается и элизия финального согласного в лич-но-числовом аффиксе.

При глаголе в императиве могут употреблять-ся частицы, например, săr (сăр), ja (я), указываю-щие на необходимость исполнения действия неза-медлительно, выражающие категоричность или определенную эмоциональность. Как правило, частица располагается в постпозиции и контактно по отношению к глагольной словоформе.

Тум лаймен тыв мийле-сăр ‘Тот топор сюда подай-ка’; Лунгум ёх, пăсана омсылаты-сăр ‘Во-шедшие люди, за стол садитесь-ка’; Кŏняр ёсах, ма хущема юва-сăр, мавн мăлэм ‘Бедненький, подой-ди-ка ко мне, конфет дам’.

Мăна, йăнгха-я, нётумта лўвела ‘Иди, сходи же, помоги ему’; Тум ай сăрэн тыв мие-я ‘Ту ма-ленькую лопаточку сюда дай-ка’.

Итак, наклонения реалиса реализуются ис-ключительно через набор временных форм. В большинстве языков представлено одно реальное наклонение, которое в грамматиках этих языков называется изъявительным, или индикативом. Так обстоит дело в русском, английском, немецком и многих других языках. Но в языках бывают и дру-гие наклонения реалиса. Так, в нанайском языке нейтральному изъявительному противопоставля-ется очевидное наклонение, значение которого – «подчеркнутая очевидность, достоверность дейст-вия»29. Сюда же следует отнести и утвердительное наклонение якутского языка, которое выражает «несомненную уверенность» в действии. Оно про-тивопоставляется изъявительному (так же, как и очевидное наклонение нанайского языка) по при-знаку «степень достоверности»30. Анализ этого материала подтверждает: в косвенных наклонени-ях варьирование по временной парадигме не пред-полагается, а если это и происходит, то не на ос-нове темпорального, а другого категориального (модального, аспектуального, залогового) призна-ка. Для формального выражения наклонений эви-денциальной сферы могут использоваться (и ши-роко используются) инфинитные формы глагола (как показывает пример хантыйского языка).

Исследование осуществлено при поддержке ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры ин-новационной России» на 2009-2013 гг. (Государст-венный контракт № 02.740.11.0374).

1 Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. М., 1990. С.115–117. 2 Смирницкий А.И. Морфология английского языка. М., 1959. С. 246–248; Кузнецова Н.Г. Грамматические катего-рии южноселькупского глагола. Томск, 1995. С. 187–189.

3 Черемисина М.И., Ковган Е.В. Хантыйский глагол / Новосибирск: НГУ, 1989. С. 5–6. 4 Терешкин Н.И. Хантыйский язык // Языки народов СССР. Т. 3. Финно-угорские и самодийские языки М., 1966. 5 Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. М., 1990. С. 303–304. 6 Плунгян В.А. Общая морфология: Введение в пробле-матику. М., 2000. С. 321. 7 Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. М., 1990. С. 303; Скрибник Е.К. К вопросу о неочевидном наклонении в мансийском языке (структура и семантика) // Языки коренных народов Сибири: сб. науч. тр. Новосибирск, 1998. Вып. 4. С. 206. 8 Аврорин В.А. Грамматика нанайского языка. Т. 2: Морфология. М.; Л., 1961; Серебренников Б.А. Основ-ные линии развития падежной и глагольной систем в уральских языках. М., 1964. 9 Храковский В.С., Володин А.П. Семантика и типоло-гия императива: Русский императив. Л., 1986. С. 64–67. 10 Коркина Е.И. Наклонения глагола в якутском языке. М., 1970. С. 247–249. 11 Баскаков Н.А. Диалект лебединских татар-чалканцев (куу-кижи). М., 1985. С. 43. 12 Храковский В.С., Володин А.П. Семантика и типоло-гия императива: Русский императив. Л., 1986. С. 67. 13 Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французско-го языка / пер. с франц. М., 1955. С. 69–82. 14 Flämig W. Zum Konjunktiv in der deutschen Sprache der Gegenwart. Inhalts und Gebrauchswesen. Berlin, 1959. 15 Темпоральность. Модальность / В сер.: Теория функ-циональной грамматики / отв. ред. А.В.Бондарко. Л., 1990. С. 72–79. 16 Brinkmann H. Die deutsche Sprache. Gestalt und Leis-tung. 2 Auflage. Düsseldorf, 1971. S. 357–380. 17 Grundzüge dem Lexikologie der deutschen Gegen-wartssprache. Leipzig, 1984. S. 96–99. 18 Виноградов В.В. О категории модальности и модаль-ных словах в русском языке // труды Института русско-го языка АН СССР. М.; Л., 1950; Виноградов В.В. Рус-ский язык: Грамматическое учение о слове. 2-е изд. М., 1972; Виноградов В.В. Избранные труды: Исследования по русской грамматике. М., 1975. 19 Грамматика русского языка. М., 1960. С. 80. 20 Петров Н.Е. О содержании и объеме языковой мо-дальности. Новосибирск, 1982. С. 10. 21 Темпоральность. Модальность. Цит. соч. С. 65. 22 Темпоральность. Модальность. Цит. соч. С. 67–68. 23 Темпоральность. Модальность. Цит. соч. С. 75. 24 Темпоральность. Модальность. Цит. соч. С. 244. 25 Темпоральность. Модальность. Цит. соч. С. 69. 26 Темпоральность. Модальность. Цит. соч. С. 206. 27 Штейниц В.К. Хантыйский (вогульский) язык // Язы-ки и письменность народов Севера. Ч. I. Л., 1937. С. 216–221. 28 Терешкин Н.И. О некоторых особенностях ваховско-го, сургутского и казымского диалектов хантыйского языка // В помощь учителю школ Севера. Л., 1958. С. 330. 29 Аврорин В.А. Грамматика нанайского языка. Т. 2: Морфология. М.; Л., 1961. С. 114. 30 Коркина Е.И. Наклонения глагола в якутском языке. М., 1970. С. 204–206.

Поступила в редакцию 3 августа 2011 г.



1В латинском языке слово «communicatus» оз-начало «причастность, общность». Кроме того, существовал глагол «communico»: 1) делать об-щим, делать сообща, принимать участие, делить … 2) сообщать … 3) воздавать; оказывать, предос-тавлять; 4) присоединять, добавлять, вносить; свя-зывать, соединять; 5) общаться, иметь дело, иметь связи, водиться», – и существительное «communi-tas»: 1) общность, общение … 2) связь … 3) обще-ственность, общественная жизнь, … 4) общитель-ность, обходительность, ласковость1.

Под коммуникацией в человеческом обществе подразумевают общение, обмен мыслями, знаниями, чувствами, схемами поведения и т.п. Сразу же следу-ет отметить, что слово «обмен» в данном случае явля-ется явной метафорой. На самом деле, если мы обмени-ваемся идеями, обмениваемся словами и т. п., то не лишаемся своих слов, мы взаимно обогащаемся идеями собеседника. Более правильно по внутренней форме термина говорить о том, что мы хотим поделиться мыслями, разделить с кем-то свои чувства и т. п.

Это – весьма существенное замечание, разде-ляющее подход к коммуникации на две парадиг-

1Ангеловский Алексей Анатольевич, кандидат педагогических наук, заместитель директора лингвис-тического центра, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (НИУ) (г. Челябинск). Е-mail: ale-angelovskij@ yandex.ru

мы: механистическую и деятельностную. Под па-радигмой подразумеваем систему взглядов ряда ученых, совпадающих по своим основополагаю-щим принципам.2

В механистической парадигме под коммуни-кацией понимается однонаправленный процесс кодирования и передачи информации от источника и приема информации получателем сообщения. В деятельностном подходе коммуникация понимает-ся как совместная деятельность участников ком-муникации (коммуникантов), в ходе которой вы-рабатывается общий (до определенного предела) взгляд на вещи и действия с ними.

Для механистического подхода характерно рассмотрение человека как механизма (механи-цизм – «философия заводной игрушки»), действия которого могут быть описаны определенными ко-нечными правилами, контекст внешней среды коммуникации рассматривается как шум, помеха. Для другого подхода характерны процессуаль-ность, континуальность, контекстуальность. В це-лом, последний подход более близок к реальности жизни и более гуманистичен.

2Aleksey A. Angelovskiy, candidate of pedagogi-cal science, deputy director of the Linguistic centre, SUSU (Chelyabinsk). E-mail: ale-angelovskij@ yandex.ru

ЛИНГВОДИДАКТИКА

УДК 378.1

ИНОЯЗЫЧНАЯ КОММУНИКАТИВНАЯ КОМПЕТЕНТНОСТЬ БУДУЩИХ СПЕЦИАЛИСТОВ: ПОНЯТИЯ, ЭЛЕМЕНТЫ, ПРИНЦИПЫ

А.А. Ангеловский

FOREIGN COMMUNICATIVE COMPETENCY OF FUTURE SPECIALISTS: NOTIONS, ELEMENTS, PRINCIPLES

A.A. Angelovskiy

Представлен анализ явления «иноязычная коммуникативная компетент-ность». Проанализированы концептуальные понятия. Представлены принципыаутентичности, интерактивности, изучения языка в социокультурном контексте,гуманизации обучения, ставшие основой методики преподавания иностранногоязыка будущим специалистам.

Ключевые слова: коммуникация, язык, иностранный язык, общение, иноязычнаякоммуникативная компетентность.

The article presents the analysis of such a phenomenon as communicative

competency. Conceptual notions are analysed. The author presents principles ofauthenticity, interactivity, principles of learning language in sociocultural context andhumanization which is the foundation of the methods of teaching a foreign language tofuture specialists.

Keywords: communication, language, a foreign language, foreign communicativecompetency.


Ангеловский А.А. Иноязычная коммуникативная компетентность будущих специалистов: понятия, элементы, принципы


С позиции деятельностного подхода комму-никация – это сложный, многоплановый процесс установления и развития контактов между людь-ми, порождаемый потребностями в совместной деятельности и включающий в себя обмен инфор-мацией, выработку единой стратегии взаимодейст-вия, восприятие и понимание другого человека2.

Концептуальный термин «коммуникация» от-носится к поведению, присущему только человеку, и является процессом или продуктом процесса слияния генетически определённой речи и культу-рологически установленного языка. Человеческая коммуникация может быть рассмотрена на трёх уровнях: внутриличностном; межличностном; массовой коммуникации.

Понятие «коммуникация» в современной мыслительной культуре представлено теориями Юргена Хабермаса и Г.П. Щедровицкого. Ю. Ха-бермас говорит о коммуникативной деятельности, Г.П. Щедровицкий – о мыслекоммуникации в сис-теме мыследеятельности.

Такое понимание коммуникации основывается на методологических положениях, признающих не-разрывность общественных и межличностных отно-шений, что означает связь коммуникации с системой профессиональной деятельности и отражает характер этих отношений в самой коммуникации, «где общие психологические закономерности процессов обще-ния выступают в наиболее характерном, наиболее обнаженном и наиболее доступном исследованию виде» и базируются на положении единства общения и деятельности, предполагающем, что «любые фор-мы общения есть специфические формы совместной деятельности людей»3.

Понятие «коммуникация» включает в себя ког-нитивный аспект, т. е. попытку восприятия и пони-мания действий другого индивидуума. Если комму-никация интенциональна, то в узком понимании она служит одной общей цели – обмену информацией или даже обмену понимания, что и является этимо-логическим понятием самой коммуникации.

Мы уверены, что всякое использование языка, а тем самым вся человеческая жизнедеятельность, в некотором, пусть самом минимальном смысле может определяться как коммуникация. В этом оправдание определения понятия языка в Праж-ской лингвистической школе через коммуникацию как основную функцию языка, от которой произ-водны все прочие функции.

Ф. Данс и К. Ларсон приводят более сотни определений коммуникации разных авторов. Так под коммуникацией понимается социальный про-цесс, использующий периоды кодирования, сооб-щения, посредника, получения и декодирования; понятие, описывающее процесс переноса значения от одного индивидуума к другому; термин, отно-сящийся к любому динамическому процессу.

Мы придерживаемся, понимания коммуника-ции как целенаправленного процесса передачи информации, в котором существуют два или более

участника – говорящий (адресант) и слушающий (адресат) и основная функция которого – обмен информацией. В этой связи необходимо заметить, что точка зрения, при которой слушающий как коммуникант является пассивным лицом, пред-ставляется неверной. М.М. Бахтин, критикуя эту точку зрения, отмечал, что понятия «слушающий» и «понимающий» как партнёры «говорящего» есть научные фикции. В самом деле, слушающий, вос-принимая и понимая языковое значение речи, од-новременно занимает по отношению к ней актив-ную ответную позицию: соглашается или не со-глашается с ней полностью или частично, допол-няет, готовится к исполнению и т.п. Конечно, не всегда имеет место непосредственно следующий за высказыванием громкий ответ: активно ответ-ное понимание услышанного (например, команды) может непосредственно реализоваться в действии (выполнение понятого и принятого к исполнению приказа или команды). И сам говорящий установ-лен на такое активно ответное понимание: он ждёт не пассивного понимания, а ответа, согласия, со-чувствия, возражения, исполнения и т. д.4

Таким образом, акт коммуникации не есть способ осуществления интенции говорящего, а результат взаимодействия интенции всех (двух и более) участников коммуникации. Хотя интенция говорящего по преимуществу активна, направлена вовне, а интенция слушающего рецептивна, тем не менее коммуникативный акт необходимо изменяет тем или иным образом психическое, ментальное состояние как первого, так и второго. Адресат – такой же человек, как и говорящий и его интенция в коммуникативном акте не менее важна, чем ин-тенция говорящего. И только при удачной комби-нации этих двух интенций (благоприятных для говорящего) возможен ожидаемый говорящим результат – совершение адресатом того или иного действия.

Согласно концепции А.Н. Леонтьева, обще-ние – это деятельность. В психологическом слова-ре коммуникация, общение определяется как «взаимодействие двух или более людей, состоящее в обмене между ними информацией познаватель-ного или эффектно-оценочного характера»5. Как видим, помимо информационной функции в дан-ном случае присутствует функция обмена идеями, чувствами, настроениями. В словаре по этике оп-ределение данного понятия звучит следующим образом: «общение – одна из форм человеческого взаимодействия, благодаря которому индивиды творят друг друга»6.

Согласно А.А. Брудному, в общении могут быть выделены три начальные функции: актива-ционная – побуждение к действию; интердиктив-ная – запрещения, торможения – («нельзя – мож-но»); дестабилизирующая – угрозы, оскорбления и т.д., и четыре основные функции общения: инст-рументальная – координация деятельности путем общения; синдикативная – создание общности,


Лингводидактика


группы; самовыражения; трансляционная функ-ция. Последняя представляет особый интерес, так как «эта функция лежит в основе обучения: через общение и происходит обучение личности, как инструментальное, санкционированное и органи-зованное государством, так и собственно индиви-дуальное неформальное, происходящее в процессе повторяющихся контактов с людьми, способными передавать данному лицу свои знания и навыки»7.

Таким образом, мы можем заключить, что чаще всего в классификациях описываются ком-муникативные аспекты общения. Деловое обще-ние, прежде всего, основывается на информацион-ной, коммуникативной и регулятивной стороне, включая и невербальные средства общения.

Утверждение единства общения и деятельно-сти в то же время не предполагает однозначности трактовки связи этих явлений. Они могут рассмат-риваться как две стороны социального бытия че-ловека (Б.Ф. Ломов), индивидуальная или коллек-тивная, т. е. общение как вид деятельности (Г.П. Щедровицкий, А.Н. Леонтьев, В.В. Рыжов, Г.И. Гусев) и трактовка И.А. Зимней, что общение – не деятельность, а форма взаимодействия людей, занятых различными видами деятельности в обще-ственно-трудовых отношениях8.

Форма взаимодействия может быть разной в зависимости от тех средств, которые используются в общественно коммуникативной сфере деятель-ности людей как одном из трех планов взаимодей-ствия человека с окружающей средой, с другими людьми9.

В соответствии с этим условно разграничива-ются три взаимосвязанные и взаимообусловлен-ные сферы деятельности: общественно-производственная (труд), познавательная (позна-ние) и общественно-коммуникативная (общение). Существенно, что аналогичные формы деятельно-сти выделены Б.Г. Ананьевым на основе подхода со стороны структуры субъекта.

А.В. Мудрик называет следующие виды ком-муникации, используемые человеком: устная речь, «печатное слово», живопись, кино, музыка, теле-видение, магнито- и фонозаписи»10. В наши дни становится очевидным, что уже нет возможности успешно обучать и воспитывать людей без мощно-го вооружения информационной техникой.

Средствами коммуникативного процесса яв-ляются различные знаковые системы, прежде все-го, речь, а также оптико-кинетическая система знаков (жесты, мимика, пантомимика), пара- и экстралингвистическая системы (интонация, нере-чевые вкрапления в речь, например, паузы), сис-тема организации пространства и времени комму-никации.

По характеру используемых средств различа-ют – коммуникацию речевую (письменная и уст-ная), паралингвистическую (жест, мимика, мело-дия), вещественно-знаковую (продукты производ-ства, изобразительного искусства и пр.).

Рассматривая функции речи, Р.С. Немов вы-деляет две основные функции – коммуникативную и сигнификативную, благодаря которым речь яв-ляется средством общения и формой существова-ния мысли, сознания. Каждое слово человеческого языка обозначает какой-либо предмет, указывает на него, вызывает у нас образ того или иного предмета11.

Хотя речь и является универсальным средст-вом общения, она приобретает значение только при условии включения в систему деятельности, и, как отмечал Б.Г. Ананьев, дополняется не только экспрессивными реакциями поведения, но и се-мантикой его поступков. Таким образом, комму-никативный процесс оказывается неполным, если мы отвлекаемся от невербальных его средств.

Однако существует еще одно значение терми-на «коммуникация», возникшее в рамках теории информации. Определение коммуникации как ин-формационной связи между субъектом и объектом или субъектами позволяет более точно соотнести понятия «коммуникация» и «коммуникативная деятельность».

Коммуникация как информационная связь яв-ляется не стороной, а основанием коммуникатив-ной деятельности, так как она основана на движе-нии информации.

Мы считаем, что коммуникативная деятель-ность может быть реализована как общение и как управление.

Ускорение и усовершенствование информа-ционных процессов приводит к усилению комму-никативности и целенаправленных взаимоотноше-ний повышает устойчивость этой системы12.

Отсюда следует, что обмен информацией яв-ляется основой коммуникативной деятельности. Одно из важнейших направлений интенсификации информационных процессов является использова-ние обратных связей. Обратные связи являются основным фактором в формировании и становле-нии системных свойств коммуникативной компе-тентности и «тезауруса системы при формирова-нии целенаправленного поведения, т. е. дает пред-ставление о результатах процесса»13. Процесс об-мена информацией может быть представлен как система с обратными связями.

Основным средством информационного взаи-модействия людей в процессе управления является живой, естественный язык, который обладает и информационными (содержащими информацию) и коммуникативными (обеспечивающими общение, взаимную связь людей) свойствами14.

При переходе от индустриального к постин-дустриальному (информационному) обществу в современных условиях возникает необходимость преодоления коммуникативных барьеров для по-лучения доступа к новым информационным тех-нологиям. Самое испытанное средство преодоле-ния языкового барьера – изучение иностранных языков.




В принципе, можно интерпретировать весь процесс человеческой коммуникации в терминах теории информации, что и делается в ряде систем социально-психологического знания. Однако та-кой подход нельзя рассматривать как методологи-чески корректный, ибо в нем опускаются некото-рые важнейшие характеристики именно человече-ской коммуникации, которая не сводится только к процессу передачи информации. При таком под-ходе фиксируется одно лишь направление потока информации, а именно от коммуникатора к реци-пиенту (введение понятия «обратная связь» не из-меняет сути дела), здесь возникает и еще одно су-щественное упущение. При всяком рассмотрении человеческой коммуникации с точки зрения тео-рии информации фиксируется лишь формальная сторона дела: как информация передается, в то время как в условиях человеческого общения ин-формация не только передается, но и формируется, уточняется, развивается.

Исходя из того, что коммуникативная функ-ция общения между людьми имеет свою специфи-ку, мы придерживаемся того, что общение – это интерсубъектный процесс, в котором происходит не простое движение информации, но как мини-мум активный обмен ею. При этом вырабатывает-ся общий смысл, а партнеры могут влиять друг на друга. Эффективность общения измеряется имен-но тем, на сколько удалось это воздействие.

Специфика изучения иностранного языка за-ключается в определении различия между понятия-ми «язык» и «речь». Их основное различие заключа-ется в следующем, язык – это система условных сим-волов, с помощью которых передаются сочетания звуков, имеющих для людей определенные значение и смысл. Речь же – это совокупность произносимых или воспринимаемых звуков, имеющих тот же смысл и то же значение, что и соответствующая им система письменных знаков. Язык един для всех людей, пользующихся им, речь является индивидуально своеобразной. В речи выражается психология от-дельно взятого человека или общности людей, для которых данные особенности речи характерны, язык отражает в себе психологию народа, для которого он является родным, причем не только ныне живущих людей, но и всех других, которые жили раньше и говорили на данном языке.

Иноязычная речь является важным для меж-дународного общения средством коммуникации. Иноязычная речь без усвоения языка невозможна, в то время как язык может существовать и разви-ваться относительно независимо от человека, по законам, не связанным ни с его психологией, ни с его поведением. Связывающим звеном между язы-ком и речью выступает значение слова. Оно выра-жается как в единицах языка, так и в единицах речи. Речь, вместе с тем, несет в себе определен-ный смысл, характеризующий личность того чело-века, который ею пользуется. Содержание речи непременно требует абстракции и обобщения, вы-

ражения обобщенного и абстрагированного со-держания в слове –понятии – термине. Общение развитых в психологическом и культурном плане людей непременно предполагает обобщение, раз-витие словесных значений.

Проанализируем явление «язык» вообще и «иностранный язык», в частности.

Во-первых, в общепсихологическом (не в гно-сеологическом и не в лингвистическом) плане мы располагаем схематичными представлениями о том, что такое язык. Во-вторых, язык является средством выражения мысли. Общеизвестное по-ложение, что мысль, понятия человека формиру-ются, «отливаются» (Л.В. Щерба) средствами род-ного языка и что овладение родным языком – это стихийный процесс15.

Родной язык, выступая в единстве функций общения и обобщения (Л.С. Выготский), является, прежде всего, средством «присвоения» человеком общественного опыта, а уже потом и вместе с вы-полнением этой функции – средством выражения его собственной мысли. Усваивая родной язык, человек «присваивает» орудие познания действи-тельности. В этом процессе, естественно, удовле-творяются и формируются его специфически че-ловеческие познавательные, коммуникативные и другие социальные потребности.

Второй (третий и т.д.) язык в условиях обуче-ния в позитивной среде уже не может в такой же мере, как родной, служить средством «присвое-ния» общественного опыта, орудием познания действительности. Овладение иностранным язы-ком чаще всего определяется потребностью само-сознания и самовыражения16.

Иностранный язык имеет некоторые особенно-сти в сравнении с другими предметами. Исходным для рассмотрения иностранного языка как учебного предмета является то положение, что усвоение ино-странного языка не дает человеку непосредственных знаний о реальной действительности.

Язык является средством выражения мысли об объективной действительности, свойства, зако-номерности которой являются предметом других дисциплин. Язык в этом смысле «беспредметен», а «беспредметной» учебной дисциплине учить трудно. Соответственно в процессе обучения ино-странному языку перед преподавателем встает задача первоначального определения специфиче-ского, удовлетворяющего потребность овладения иностранным языком как предметом речевой дея-тельности. Мотивом изучения иностранного языка является получение информации о новых исследо-ваниях в области естественных наук, возможность общения с зарубежными коллегами и др.

Специфика иностранного языка как учебного предмета заключается также и в его беспредельно-сти и безразмерности. Действительно, если срав-нить иностранный язык с любым другим учебным предметом, то в каждом из них есть определенные тематические разделы, овладев знанием которых,


Лингводидактика


студент испытывает удовлетворение. При изуче-нии иностранного языка студент не может знать только раздел «герундий», не зная раздел «време-на» и т.д. Он должен знать все. Но никто не знает, сколько это «все»! В этом смысле язык как учеб-ный предмет «беспределен»17.

Все рассмотренное выше позволяет уточнить и основную задачу обучения иностранным языкам, а именно: учить речевой иноязычной деятельности и способам ее реализации. Такое уточнение небес-полезно, так как известно, что в курсе обучения иностранному языку, как правило, основное вни-мание обращается на обучение средствам выраже-ния мысли, т.е. на сам язык при обучении таким видам речевой деятельности, как говорение, слу-шание и чтение. Общению (коммуникации) на иностранном языке не уделяется должного внима-ния даже в процессе обучения говорению. Соот-ветственно одна из больших проблем обучения иноязычному говорению заключается в том, что необходимо учить не только средствам, т.е. словам и правилам иностранного языка, но и самому спо-собу формирования и формулирования мысли.

На современном этапе мы говорим уже не о речевой деятельности, а о коммуникативном ино-язычном общении как более сложном виде дея-тельности, которая, как следует из анализа теории и практики научных исследований, подразумевает процесс общения, обмена идеями, мыслями, ин-формацией, смыслами, определенное коммуника-тивное поведение.

Все больше и больше видов деятельности сего-дня связаны с применением иностранного языка, в частности английского. Это во многом связано с применяемыми сегодня формами и способами прак-тической деятельности. Компьютеризация сферы коммуникаций, информатизация профессиональной деятельности, образования, науки продемонстриро-вали нашему обществу требуемый уровень иноязыч-ной компетентности в новых условиях.

Все более тесные связи между европейцами, существующими на сравнительно небольшой тер-ритории, и постоянно растущие профессиональ-ные контакты обусловливают необходимость в специалистах, свободно владеющих несколькими иностранными языками, обладающих иноязычной компетентностью. Обширные зарубежные контак-ты россиян, их стремление к успешному решению проблем профессионального и социального харак-тера, полноценному общению определяют требо-вания к условиям и технологиям обучения ино-странному языку в обстановке дефицита времени.

Конец XX столетия характеризовался все уве-личивающимся потоком информации, созданием мировой информационной структуры. Людям все труднее было справляться с этим потоком и пра-вильно воспринимать получаемую информацию.

Современному же обществу необходима дру-гая, опережающая педагогика, формирующая у личности устойчивые компоненты творческого

стиля мышления, интеллектуально и психологиче-ски ее развивая. Ориентация педагогики на фор-мирование у будущих специалистов качеств твор-ческой личности должна в корне изменить формы и принципы педагогической деятельности.

В классической системе образования учебные программы основаны, как правило, на запомина-нии, накоплении фактов и других нетворческих формах деятельности. Все это ведет к тому, что обучение не способствует развитию творчества, которое выступает необходимым условием эффек-тивности профессиональной деятельности в со-временном меняющемся, динамично развиваю-щемся мире.

Именно поэтому мы считаем иноязычное об-щение особым видом коммуникативной деятель-ности, предполагающим взаимодействие личности с носителями другой культуры и языка. Отсюда следует необходимость коммуникативного подхо-да в обучении иностранным языкам, основанного на принципах аутентичности общения, интерак-тивности, изучения языка в культурном контексте и гуманизации обучения.

Первый принцип связан с аутентичностью общения. Развитие коммуникативной компетент-ности как конечная цель обучения иностранным языкам, подразумевает научение свободному ори-ентированию в иноязычной среде и умение адек-ватно реагировать в различных ситуациях обще-ния. Новые взгляды на результат обучения способ-ствовали появлению новых технологий и отказу от старых. Современные методики стали противопос-тавляться традиционному обучению иностранным языкам, которое ассоциируется, прежде всего, с заучиванием правил и выполнением упражнений. Реальное общение, как известно, невозможно без мотивации и редко осуществляется без «включе-ния» эмоций. Именно поэтому в рамках явления коммуникативности столь высок статус принципа аутентичности. Он состоит в том, чтобы при обу-чении создать реальные ситуации, которые бы стимулировали изучение материала и способство-вали адекватному поведению.

Второй принцип, выполнение которого необ-ходимо для реализации коммуникативного подхо-да, представляет собой принцип интерактивности. Согласно определению отечественного исследова-теля Р.П. Мильруда, интерактивность – это объе-динение, координация и взаимодополнение усилий коммуникативной цели и результата речевыми средствами18. Иными словами, интерактивность предполагает наличие истинного сотрудничества, где основной акцент сделан на развитие умений общаться и групповую работу. При этом принцип интерактивности способствует не только форми-рованию умений и навыков разговорной речи, но также обучению лексике и грамматике изучаемого языка. Принцип интерактивности связан с мысли-тельными операциями анализа, синтеза, абстраги-рования, идентификации, сравнения, сопоставле-




ния, вербального и смыслового прогнозирования и др. Принцип интерактивности способствует разви-тию социальных и психологических качеств обу-чаемых: уверенности в себе, их способности рабо-тать в коллективе и т. д.

Третья особенность, характерная для явления коммуникативности, заключается в признании ее погруженности в социокультурный контекст. В данной связи нельзя не согласиться с И.Л. Бим, что «коммуникативность не сводима только к ус-тановлению с помощью речи социальных контак-тов… Это приобщение личности к духовным цен-ностям других культур – через личное общение и через чтение»19. В реальной языковой практике эта особенность реализуется в развитии лингвостра-новедческих знаний и умений. К ним относится умение понимать инокультурные реалии, знание истории и географии страны изучаемого языка, общественных и социальных отношений в стране, политической системы, обычаев и традиций, эко-номики и искусства.

И, наконец, четвертая особенность, которая проявляется не только в рамках коммуникативного подхода в методике преподавания иностранных языков, но на более широком уровне – в гуманиза-ции обучения. Педагогическое общение должно ориентироваться не только на достоинство челове-ка как важнейшую ценность общения. Большое значение для продуктивного общения имеют такие этические ценности, как честность, откровенность, бескорыстие, доверие, милосердие, благодарность, забота, верность слову. Гуманистическое общение, кроме того, ориентировано на свободу, справедли-вость, равенство, любовь.

Таким образом, в методике преподавания иностранных языков явление коммуникативности с присущими ему признаками аутентичности, ин-терактивности, изучения языка в социокультурном контексте и гуманизации обучения, воплотились в так называемый «коммуникативный подход».

Мы понимаем иноязычную коммуникативную компетентность как совокупность сформированных профессиональных знаний, коммуникативных и ор-ганизаторских умений, способностей к самоконтро-лю, эмпатии, культуры вербального и невербального взаимодействия. Иноязычная коммуникативная ком-петентность связана со способностью передачи – принятия информации; с овладением различными средствами: вербальными, невербальными; личност-ным воздействием (персонализация, представлен-ность себя в другом); достижением одинакового вос-приятия коммуникативной ситуации.

В рамках профессиональной подготовки буду-щего специалиста любого профиля особое внима-ние уделяется его профессиональной коммуника-тивной компетентности, иными словами, навыкам общения в профессиональных ситуациях. Известно, что на энциклопедическом (когнитивном) уровне знания навыки и умения, необходимые будущим специалистам для успешной иноязычной профес-

сиональной деятельности, существенно разнятся в соответствии с областью науки из-за профессио-нальной ориентированности тезауруса как состав-ляющей когнитивной базы языковой личности, а на стратегическом, интерактивном и лингвистическом уровнях наблюдается определенный параллелизм коммуникативной компетентности в разных про-фессиях и дискурсивных универсалиях20.

Таким образом, глобальные изменения, кото-рые имели место в 60–70-е годы прошлого века в научном мире лингвистики, психологии и методи-ки преподавания иностранных языков, послужили своего рода почвой для появления междисципли-нарного понятия «коммуникативная компетент-ность». В этот период коммуникативность как фе-номен многих наук пришла на смену структура-лизму в лингвистике, бихевиоризму в психологии, сознательно-практическому методу обучения ино-странным языкам в методике.

1 Дворецкий И.Х. Латино-русский словарь. Изд-во «Дрофа», 2009. C. 1062. 2 Психологический словарь / под ред. В.А. Петровского. М.: Политиздат, 1987. С. 240. 3 Андреева Г.М. Психология социального познания. Слово, 2000. С. 456. 4 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Ис-кусство, 1979. С. 423. 5 Психологический словарь. Цит. соч. 6 Словарь по этике / под ред. И.С. Кона. М.: Политиздат, 1981. С. 431. 7 Брудный А.А. К теории коммуникативного воздейст-вия // Теоретические и методологические проблемы социальной психологии. М., 1977. С. 34. 8 Зимняя И.А. Педагогическая психология. Ростов н/Д: Феникс, 1997. С. 424. 9 Ломов Б.Ф. Общение и социальная регуляция поведе-ния индивидов // Психологические проблемы социаль-ной регуляции поведения. М., 1976. С. 6. 10 Мудрик А.В. Социализация в «смутное время». М.: Знание, 1991. С. 23. 11 Немов Р.С. Психология. В 2 кн. Кн. 1: Общие основы психологии. М.: Просвещение, 1994. С. 576. 12 Абдеев Р.Ф. Философия информационной цивилиза-ции. М.: Владос, 1994. С. 65. 13 Там же. С. 76. 14 Афанасьев В.Г. Социальная информация. М.: Наука. 1994. С. 107. 15 Щерба Л.В. О взаимоотношениях родного и ино-странного языков. В кн.: Языковая система и речевая деятельность. Л.: Наука, 1974. С. 339. 16 Там же. 17 Зимняя И.А. Психология обучения неродному языку. М.: Русский язык, 1989. С. 220. 18 Мильруд Р.П. Сотрудничество на уроке иностранного языка // Иностранные языки в школе. 1991. № 6. 19 Бим И.Л. Теория и практика обучения немецкому языку в средней школе: Проблемы и перспективы. М., 1988. С. 254. 20 Климов Е.А. Образ мира в разнотипных профессиях. М.: Изд-во МГУ, 1995. С. 224.

Поступила в редакцию 28 августа 2011 г.



1Для сло́ва как элемента, несущего на себе все признаки художественного текста, представляется исключительно важной стилевая нагрузка, опреде-ляемая Н. Берберовой так: «Пишется по двум за-конам: первый: раскрой себя до конца, и второй: утаи свою жизнь для себя одной»1. Тайна художе-ственного слова, таким образом, в том, что оно оказывается полностью открытым и максимально скрытым, как бы занавешенным теми связями, что

1Бортников Владислав Игоревич, магистрант,

ФГАОУ ВПО «УрФУ» (г. Екатеринбург). Научный руководитель – д-р филол. наук, проф. кафедры рус-ского языка и общего языкознания Т.Н. Дмитриева. Е-mail: [email protected]

возникают между ним и всей структурой, всем его окружением. По своей знаковой природе слово «получает свою полноценную значимость только в контексте других знаков. Под контекстом понима-ется широчайший принцип»2, т. е. любое целое в тексте, не превосходящее сам текст.2

«Контексты употребления некоторого сло́ва очень неоднородны. <...> Тем не менее это не снима-ет задачи описать круг особо значимых употребле-

2Vladislav I. Bortnikov, student of master-

degree course, The Ural Federal University named after the First Russian President Boris Eltsin, Scientific Supervisor – Prof. T.N. Dmitrieva, PhD (Russian philolo-gy). Е-mail: [email protected]

ЗЕЛЕНЫЕ СТРАНИЦЫ

УДК 81 (272)

«СИЛА» В СТРУКТУРЕ ТЕМАТИЧЕСКОЙ ЦЕПОЧКИ ПОЭМЫ ДЖОНА МИЛЬТОНА «ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ» (НА ПРИМЕРЕ ЕДИНИЦЫ POWER ДЛЯ РУССКОЯЗЫЧНОГО ПЕРЕВОДА 1777 Г. С ПРИЛОЖЕНИЕМ ВАРИАНТА КОНТЕНТ-АНАЛИТИЧЕСКОЙ КОДИРОВКИ)

В.И. Бортников

«POWER» IN THE STRUCTURE OF THE THEMATIC CHAIN IN J. MILTON’S PARADISE LOST (THE SAMPLES OF THE LEXICAL UNIT POWER AS TRANSLATED INTO RUSSIAN IN 1777 WITH A CONTENT-ANALYTICAL SUBSCRIPTION)

V.I. Bortnikov

Тематическая цепочка как базовая номинативная текстовая категория пред-ставляет собой ключ к фабульной экспозиции. Контент-анализ тематической це-почки (как социолингвистическая методика) позволяет выявить основные типыноминации того или иного персонажа на заданном текстовом промежутке. Матери-ал пяти приводимых контекстов искомого латинизма в поэме позволяет, не нару-шая логики линейного движения исследователя по тексту, продемонстрироватьразницу семантических оттенков единицы «power» в каждом случае. Статья можетсчитаться этюдом к контент-анализу всей Песни первой в аспекте категории тема-тической цепочки.

Ключевые слова: категории текста, кодирование, контент-анализ, контра-стивное (сравнительное) переводоведение, латинизм, лексическая семантика, пере-вод, семантика контекста, тема, тематическая цепочка.

Thematic chain, being a basic nominative text category, is a key to the plot

exposition. Content-analysis of the thematic chain, a sociolinguistic method, makes itpossible to find out the nominations of any character at any text interval given. Thematerial of the five contexts representing the Latinism chosen, providing a linear movingalong the narration, observes the contextual shades of the unit «power» in all the cases.The prospective of the article is the content-analysis of Book One on the whole concerningthe category of the thematic chain.

Keywords: text category, codes, content-analysis, comparative theory of translation, La-tinism, lexical semantics, translation, contextual semantics, theme, thematic chain.


Бортников В.И. «Сила» в структуре тематической цепочки поэмы Джона Мильтона «Потерянный рай»…


ний данного сло́ва»3. Этим кругом и задается кон-текст конкретно исследуемой лексемы, например «Power». При этом к независимому, к другому кон-тексту мы предъявляем вопрос: почему, например, в Песне первой поэмы Джона Мильтона «Потерянный Рай» из тринадцати словоупотреблений единицы «Spirit» (5 из них в единственном числе) не более чем одна референциально денотирует «Святого Духа» как одну из трех Высших Сущностей? Почему это единственное значение реализовано в самом начале (I, 17), а далее Св. Дух не подразумевается ни разу, в том числе и в строке 490 (далее ст.):

...than whom a Spirit more lewd Fell not from Heaven, or more gross to love Vice for itself4.

(I, 490 – 492) (В переводе 1777 г.: «Из падшихъ съ неба ду-

ховъ ни единъ не былъ столь сластолюбивъ, какъ сей, столь плотянъ любити порокъ для прелестей порока»5).

Реципиенту английского текста, разумеется, понятно, что «love to vice» к Св. Духу может иметь разве что отношение оппозиции, свойством же ассоциации Небесной Величины «любивший по-рок для ... порока» (синтаксически размещенное в предикативной структуре) являться не может.

Латинизм «Power» появляется в поэме именно в контрасте с любящим порок «horrid crew» («гнусным сонмищем»6 – I, 51). Природа заимст-вования для знающего историю английского языка затруднения не представляет: латинское posse (ар-хаич. основа pot-se7) «мочь» на общероманской стадии унифицировалось с глаголами по типу спряжения на -ēre, а далее в серединном слоге зуб-ной согласный выпал после дифтонгизации моно-фтонга первого слога (o > ou, ср. стфр. doul, duel из лат. dolus «обман»)8. Единица «Power» деноти-рует нечто большее, чем просто «физическая си-ла» и, по сравнению с «force», реже аттрибутиру-ется в соответствии с военной тематикой, реже соотносится с внешними, неподконтрольными обстоятельствами (ср. «I was forced to...» – «Я был принужден...»). «Power» есть, скорее, свойство объекта; приписываемое Вышним Существам (7 из 14 словоупотреблений записаны с заглавной бук-вы). Латинизм призван характеризовать ту мощь, а далее, и ту правду, вера в которую пронизывает всю поэму.

Свойство как исходный денотат лексического значения «силы» (наиболее частый эквивалент указанного латинизма в первом русском переводе «Потерянного Рая» 1777 г.) легко переносится на субъект, обладающий этим самым свойством, по очень распространенному механизму метонимии. Логично предположить вхождение исследуемой единицы в рамки тематической цепочки как кате-гории переводного текста.

В ст. 44 «Power» выражает идею первона-чальной победы над тем, кто «исполнь честолюби-вых начинанiй»9:

...Him th’ Almighty Power Hurled headlong flaming from the ethereal sky... Основание победы – торжество добра над

злом, Господа как «Всемогущей, наибольшей Си-лы» над Сатаной. Метонимический перенос удач-но вписан и в русский текст:

«Всемогущая сила низвергла его стремглав с еөирнаго театра...»10.

Высокая повторяемость латинизма в продол-жении Песни первой заставляет выдвинуть гипо-тезу о его присутствии в тематической сетке про-изведения. Согласно И.В. Арнольд, «семантиче-ски... наиболее существенными являются повто-ряющиеся в тексте значения»11. С целью раскры-тия контекстуального потенциала единицы на-стоящая статья преследует такие задачи.

I. Обнаружение тематической цепочки в за-данном фрагменте текста (до пятого словоупот-ребления включительно), условная запись её в ви-де контент-кода для упрощенного видения участ-вующего в ней латинизма «power».

II. Наложение на условную запись (при уча-стии в ней искомой единицы) оппозиции «доб-ро/зло» с целью обнаружения субъекта силы (о «силе» как свойстве см. выше).

III. Указание на дальнейшие возможности единицы «power» при контекстных конкретизато-рах на интервале всей Песни первой (в случае ча-стных закономерных либо случайных исключений латинизма из тематической цепочки).

Запишем тематическую цепочку исследуемо-го фрагмента (принадлежащего второму из трина-дцати сегментов Песни первой12) в русском пере-воде:

«кто» (ст. 34)13 – «Преисподнiй змiй» (ст. 35) – «онъ» (ст. 36) – «котораго» (ст. 36) – «его», «<съ> нимъ» (ст. 38 и 39) – «онъ» (ст. 42).

Перед исследуемым предложением, являю-щим нам первое «power», номинации Сатаны, как несложно увидеть, выступают в двух амплуа – описательном (перифрастическом) и местоимен-ном (прономинальном). Первый тип характеризу-ется атрибутивной распространенностью в отли-чие от второго, однако использовано всего лишь однажды, в то время как субстантивов-замен «змия» не менее шести, причем четыре личных, одна вопросительная, одна относительная. Еще две замены возможно считать эллиптическими: «мудрствуя вознестися во славе превыше сверст-ныхъ себе, уповалъ онъ...» = «он мудрствовал и он уповал» (подразумеваемое подлежащее при дее-причастном обороте – грамматическое опущение) и «исполнь честолюбивыхъ начинанiй» (опущение лексическое с целью избежать повтора). Таким образом, девять идущих подряд компонентов те-матической цепочки денотируют одного субъекта – Сатану, собственно олицетворение зла. Первона-чально активно, по-видимому, отнюдь не добро. Но инициация ответного акта не следует в боль-шом разрыве от самой реакции: когда добро не


Зеленые страницы


может более быть пассивным, оно берет весь свой ресурс силы («power») и начинает действовать, тем самым входя в тематическую цепочку десятым звеном (жирным выделено нами – В.Б.):

?(52 + 53) – 52 + 53 – (52 + 53)' – (52 + 53)'' – (52 + 53)' –(52 + 53)' – [(52 + 53)'] – (52 + 53)' –

[(52 + 53)'] – 71 – (52 + 53)'. 52 и 53 – порядковые номера латинизмов ис-

ходного текста, соответствующих единицам «пре-исподний» и «змий». Штрихом обозначены лич-ные местоименные замены, причем в квадратных скобках – пропущенные как словоупотребления. Два штриха обозначают замену относительную, символ «?» – вопросительную. Итак, ввод лати-низма № 71 «power» даже на контент-схеме пред-ставляется в некотором роде облегчением, разряд-кой при чрезвычайном обилии суммы (52 + 53), пусть даже в местоименном (преображенном) виде.

Для ясности исследуемой оппозиции запишем всю цепочку словами:

«кто» – «Преисподнiй змiй» – «онъ» – «кото-раго»– «его», «<съ> нимъ» [удвоение подразумевается] – «онъ» – [удвоение подразумевается] – «сила» – «его»

(в терминах «зло/добро»: «зло» (*9) – «сила» – «зло» (*1)).

Одного действия «силы», принадлежащей стороне добра, заметим, хватает, чтобы все злые козни оказались рассеяны, а сам источник послед-них оказался заточен в темницы Ада.

На 79 стихе латинизм «power» второй, повто-ренный (после «place», I, 70; 75); это снова значи-мое свойство, но уже́ по отношению к Вельзевулу, который охарактеризован как «следующий в силе и следующий в преступлении» (букв.):

One next himself in power, and next in crime. В свойство семантически закладывается огра-

ниченность проявления, это ограниченность с ус-тупкой единственному субъекту – Сатане. Признак «силы» близок собственному высшему проявле-нию, но, повернутый в оппозицию «деснице», за-писывается с маленькой буквы. Вельзевул для Са-таны (сцена дана глазами Архиврага) есть «первый по себе в силе и преступлении». Признак вновь смыслоразличительный, тем более что он усилива-ется однородным ему компонентом «преступле-ние»; обе единицы образуют лимитирующий ком-плекс, в то же время и усиливающий, укрепляю-щий значение Вельзевула. Невольное уважение вызывается превосходностью, пусть и по такому параметру, как реализация негативных поступков. Далее в тексте идея первенства будет высказана и «Архиврагом» через посредство глагола «царство-вать», «главенствовать» («to reign»):

To reign is worth ambition, though in Hell: Better to reign in Hell than serve in Heaven. Можно доказать, что «царствование» как от-

дельное семантическое поле представляет собой компонент такой категории, как цепочка хода са-танинской мысли.

В тематическую цепочку данное в ст. 79 «power» не попадает, так как метонимический пе-ренос на субъекта (выраженного: «one») отсутст-вует.

Первый русский перевод поэмы уникален, в частности, сохранением отдельных эквивалентов латинизмов – так случилось с обеими единицами «power» в ст. 103. Запишем соответствия указан-ной строки в переводах XIX века:

О р и г и н а л : «His utmost power with adverse power opposed...»14.

Д о с л о в н ы й п е р е в о д : «Его высшая сила с противной силой сошлась...»15.

В а р и а н т 1 : «Устремились противу полковъ его...»16.

В а р и а н т 2 : «Встретились обе си-лы...»17.

В а р и а н т 3 : «Возстать противъ его Всевладычества...»18.

Каждый из трех переводов может быть оха-рактеризован по тактике передачи двух формально равных, семантически противоположных латиниз-мов. В тексте 1835 г. исключен второй компонент (техника «primus pro amborum»), в тексте 1895 г. единицы объединены («unus pro amborum»), а пе-реводчик 1901 г. пошел по пути «nil pro amborum», т. е. попросту исключил оба латинизма из перево-да («Всевладычество» как очень относительное соответствие «силы», т. е. «армии»).

Эквивалент синтагмы ст. 103 в переводе 1777 г. можно квалифицировать как «ambi amborum», поскольку и «сила дьявола», и «сила Небес» на-шли семантическое отражение в обозначенном фрагменте:

«противу его до крайности напряженной силы поставили встречную силу...»19 (выделено нами – В.Б.)

Впервые употребленная в рамках реплики действующего лица, исследуемая лексема тяготеет к образованию нового семантического поля – по-следнее, наряду с темой «мы» – «не мы» и темой страдания, превращается в тематическую цепочку:

«сильнейшимъ» – «[съ] громомъ» – «мощь» – «мощный» – «сильны» – «воевать» – «сечу» – «пол-ки» – «вооруженныхъ» – «силы» – «силу» – «[въ] сраженiи» – «сила» – «мощь» – «десницы» – ...20

Обнаруженная цепочка с базовыми номина-циями именно от корня «сила» («мощь», «полки», «оружие» как синонимы, в том числе последние два образованные по механизму метонимии; «гром» как метафора силы) для контент-кодирования по основанию латинизмов требует оригинальной фиксации:

«the stronger» – «thunder» – «force» – «potent» – [«can»] – «contend» – «contention» – «force» – «armed» – «power» – «power» – «battle» – «might» – «power» – «arm» – ... (Paradise Lost, I, 84 – 113).

Нами выделены жирным все латинизмы, ка-ковых в выписанном фрагменте цепочки 11 из 15. Сопоставление переводной и оригинальной цепо-


Бортников В.И. «Сила» в структуре тематической цепочки поэмы Джона Мильтона «Потерянный рай»…


чек «силы» дает исследователю еще до записи контент-кода следующие умозаключения.

1. Русская и английская цепочка неидентичны в репрезентации семантики «силы». Включение в английскую последовательность двух единиц с корнем «arm», обладающих разной степенью ме-тонимической близости «силе» («сила» → «рука» → «оружие»), требует добавить туда и третье «arms» стиха 94. Между тем, русское «стрел» в строке 104: «Мощь сих проклятия достойных стрел» – имеет очень опосредованное отношение к теме «силы» как гипоним к «оружие» (ср. замену: «На то и была в его руках вся полнота власти и сила оружия» (из «Истории всей моей жизни» А.Ф. Редигера, 1918)21 → *«На то и была в его ру-ках вся полнота власти и сила стрел»).

2. Неидентичность двух цепочек проявляется и в этимологически более разнообразной репре-зентации английских единиц по сравнению с рус-скими (нашим «сила» и «мощь» в исходном тексте соответствуют латинские по происхождению кор-ни «force», «power», собственно германское «can», индоевропейское «might» – ср. старославянизм мощь). Между тем, корню «воj-» (воевать) и «сек(’)» (сечу) соответствует только один заимст-вованный корень «contend-» (лат. contendĕre). Ло-гика соответствий требует разделения тематиче-ской цепочки на две более частные – цепочку «си-лы» и цепочку «оружия»; но тогда непонятным и неполным будет отнесение «arm» («рука») только к той либо однозначно к другой цепочке.

3. Английское «can» попадает в выделенную цепочку лишь случайно – в связи с чрезмерной интенсификацией русским переводчиком модаль-ного глагола: «Nor what the potent Victor in His rage / Can else inflict, do I repent or change...»22 (I, 95, 96) – стало: «...но ни оныя, ... ни какiлибо кары, кото-рыя мощный победитель въ ярости своей излиять на насъ можетъ, сильны довести меня до того...» (перевод, I, 105 – 107). Собственно аналога конст-рукции «сильны довести» в английском предло-жении нет – это распространение переводчика В.И. Петрова, семантическое развитие на стыке модальных «can» и «do» (ибо последнему сема силы тоже приписывается только контекстуально).

4. Обе цепочки можно разделить на две более частные, как это описано в умозаключении п. 2. Такова семантическая черта, сближающая оба ва-рианта тематической цепочки и позволяющая нам, при оговоренных различиях, получить контент-код первого «силового» фрагмента поэмы.

S (141) – Dinstr. (141) – 142 – 144 – Pmod. (145) – 154 – 154 – 142 – 81 – 71 – 71 – 68 – S (164) – 71 – 81 (для удобства соотнесения чисел с реальными лек-сическими единицами приведем еще раз всю тема-тическую цепочку первого фрагмента поэмы:

«the stronger» – «thunder» – «force» – «potent» – [«can»] – «contend» – «contention» – «force» – «armed» – «power» – «power» – «battle» – «might» – «power» – «arm» – ...23).

Такой код по основанию не просто субъектно-тематический, как в случае с цепочкой «мы – не мы», кодированной выше. Базис кодирования здесь также латинизмы; единицы, стоящие в син-таксическом отношении к латинизму, но сами ла-тинизмами не являющиеся, обозначены через S (субъект при предикате), Dinstr (обстоятельство ин-струмента), Pmod (модальный предикат). Прибегать к синтаксическому строению при лексикологиче-ском кодировании вряд ли удобно; поскольку ла-тинизмы репрезентируют не всю семантическую цепочку, закладывать их в базис кодирования вряд ли удобно. В основание кодирования последова-тельности, в большей степени основанной на варьировании значения, чем цепочка субъектная (типа «номинация – заместитель»), следует закла-дывать не этимологическое, а семантическое осно-вание. Тем самым в контент-коде появляются бук-венные обозначения, иерархически означающие семантические поля доминирующих цепочек (А) и подчиненных им тематических последовательно-стей (Б, В, ...). На дальнейших словоупотреблени-ях исследуемого «сильного» латинизма мы и оп-робуем буквенно-числовые порядковые системы кодирования.

Декодировать условную контент-запись, за-метим, значит осуществить процесс, обратный кодированию – иными словами, реализовать сти-листические возможности реального текста, о ко-торых писала И.В. Арнольд.

Последнему, пятому, умозаключению обязано пятое появление лексемы «power» в переводе 1777 г.

5. «Power» («мощь», последний № 71 в приве-денной цепочке) связано с непосредственным дей-ствием: «to deify» («обоготворять», также лати-низм24). Не входящее в цепочку субъекта (Сатана рассуждает о мощи Всевышнего) «сильное» сло-воупотребление ставит мощную точку в излияниях непокорного Архиврага, денотируя объект про-тивного, противнейшего природе Дьявола дейст-вия (в оригинале риторическое восклицание: «Как бы не так!»). Выведенный нами контент-код пока-зывает эту непримиримость не только фактом формальной дистанции этой «мощи» от бившихся друг с другом в стихе 103 двух сил: рядом стоит упоминавшаяся выше запись латинизма № 81 – «оружие». Этим подчеркивается непримиримость как зрелое, обдуманное решение Сатаны в моно-логе первом – скрытое до тех пор, пока герой не прерывает жуткими речами наступившее после падения молчание.

1 Берберова Н. Курсив мой: Автобиография. М., 1996, С. 505. Цит. по: Матвеева Ю.В. «Инфроманы»-биографии Н. Берберовой // Текст. Поэтика. Стиль: сб. науч. ст., посв. юбилею проф. В.В. Эйдиновой. Екате-ринбург: Изд-во Уральского университета, 2004. С. 220. 2 Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое ис-кусство. М.: Искусство, 1976. С. 123.




3 Григорьев В.П. Поэтика слова (на материале русской советской поэзии). М.: Наука, 1979. С. 104. 4 Оригинальный текст цитируется по: Milton J. The Eng-lish Poems. Introd. and notes by Laurence Laurner. Cha-tham, Kent: Wordsworth Poetry Library, 2004, P. 136 et long., usque ad p. 156. Выделено нами. – В.Б. 5 Мильтон Дж. Потерянный Рай: переводчикъ съ англiйскаго В. Петровъ. М.: Въ типографiи при импера-торскомъ дворh, 1777. С. 3. 6 Там же. С. 3. 7 Нидерман М. Историческая фонетика латинского язы-ка. М.: Изд-во иностр. лит., 1949. С. 180. 8 The Oxford Dictionary of English Etymology / Edited by S.T. Onions etc. Oxford Hong Kong: Oxford University Press, 2005 2006, P. 702. 9 Мильтон Дж. Цит. соч. С. 3. 10 Там же. 11 Арнольд И.В. Стилистика современного английского языка: (Стилистика декодирования): Учеб. пособие для студ. пед. ин-тов по спец. «Иностранный язык». 3-е изд. М.: Просвещение, 1990. С. 130. 12 О внутренней сегментации Песни первой см.: Бортни-ков В.И. Разновременные русские переводы поэмы Джона Мильтона «Потерянный Рай»: особенности пере- дачи латинизмов: автореф. вып. квалиф. работы ... бака-лавра филологии. Екатеринбург: Самиздат, 2010. С. 5–6. 13 Нумерация строк соответствует изданию 1777 г.

14 Оригинальный текст цитируется по: Milton J. The Eng-lish Poems. Introd. and notes by Laurence Laurner. Chatham, Kent: Wordsworth Poetry Library, 2004, P. 136–156, eg. 139. 15 Мюллер В.К. Новый англо-русский словарь. 12-е изд., стер. М.: Русский язык, 2005. С. 11, 371, 545, 604, 860, 897. 16 Потерянный Рай. Поэма Iоанна Мильтона: новый пе-реводъ съ англiскаго подлинника. Изданiе второе. М., 1835. С. 6. 17 Потерянный Рай и Возвращенный Рай: Поэмы Джона Мильтона съ 50 картинами Густава Дорэ. Переводъ съ англiйскаго А. Шульговской. СПб., 1895. С. 11. 18 Потерянный Рай. Возвращенный Рай: поэмы Iоанна Мильтона. М.: Типографiя Т-ва И.Д. Сытина, Валовая ул., свой домъ, 1901. С. 10. 19 Мильтон Дж. Потерянный Рай: переводчикъ съ англiйскаго В. Петровъ. М. С. 3. 20 Цепочка ведется со ст. 93 (с. 4) перевода, где начина-ется первый монолог Сатаны (в оригинале стих 84), а «десница» (“arm”, возможно, и «оружие») помещена в ст. 127 перевода (с. 6). 21 Цитата из «Национального корпуса русского языка»: http://search.ruscorpora.ru/search.xml?mycorp 22 В переводе 1976 г. именно это предложение стало хрестоматийно известным: «Не согнусь и не раскаюсь, пусть мой блеск померк...» 23 См. выше, перед п. 1 умозаключений. 24 The Oxford Dictionary of English Etymology, P. 252.




1Специфику финитивных (целевых) конст-рукций определяет возможность их рассмотрения не только в лингвистическом смысле, но и в фило-софском. Как пишет В.Н. Труб, «нормы сознания получают свое выражение в языке»1: цель опреде-ляет человеческие поступки, ее наличие или от-сутствие, ее содержание, характер, аксеологиче-ская база характеризуют личность человека, а осо-бенности цели как логико-философской категории воплощаются в языке и становятся предметом ана-лиза многих лингвистов. В этом проявляется связь лингвистики и философии.

На синтаксическом уровне языка выражать семантику цели способны следующие средства языка: предложно-падежные конструкции с лекси-ческими и фразеологическими предлогами, слово-сочетания с зависимым инфинитивом цели, про-стые предложения с причастными и деепричаст-ными оборотами, интеральные конструкции, а также сложно-подчиненное предложение (СПП) с союзами чтобы (и образованными на его основе составными союзами), дабы, лишь бы (не), только бы (не), СПП с двойной связью между частями и бессоюзные сложные предложения.

1Гареева Лилия Махмутовна, старший пре-подаватель кафедры связей с общественностью, УралГУФК (г. Челябинск), аспирант кафедры рус-ского языка и методики преподавания русского языка, ЧГПУ. Научный руководитель – д-р филол. наук, проф. Г.А. Шиганова. Е-mail: liliyagareeva@ yandex.ru

Предметом нашего исследования является выражение семантики цели средствами синони-мичных и вариативных предлогов современного русского языка.2

В современном отечественном языкознании большая часть исследований по синонимии и ва-риативности лексических и фразеологических еди-ниц посвящена знаменательным частям речи и со-относительным с ними семантико-грамматическим классам фразеологизмов. Системные отношения служебных частей речи и, в частности, лексических и фразеологических предлогов, в настоящее время остаются недостаточно освещенными.

Синонимия предлогов – более сложное явле-ние по сравнению с синонимией знаменательных слов, так как синтаксические отношения, выра-жаемые предлогами, практически неисчерпаемы. В их семантике отражаются самые разнообразные связи между предметами, признаками, состояния-ми и действиями. В кругу синтаксических отно-шений проявляются тонкие смысловые и стили-стические оттенки, связанные с употреблением разных предлогов. Синонимические различия предлогов зависят от нескольких факторов.

2Liliya M. Gareeva, senior professor of Public

Relations Department at USUPE (Chelyabinsk), post-graduate student of Russian Language Department at CSPU, scientific tutor – PhD, professor, G.A. Shiganova. E-mail: [email protected]

УДК 811. 161. 1 ББК 81. 411. 2

СИНОНИМИЯ И ВАРИАТИВНОСТЬ ПРЕДЛОГОВ ФИНИТИВНОЙ СЕМАНТИКИ В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ

Л.М. Гареева

G SYNONYMY AND VARIABILITY OF THE PREPOSITIONS WITH FINITIVE SEMANTICS IN RUSSIAN MODERN LANGUAGE

L.M. Gareeva

Рассматриваются особенности синонимических и вариационных отношенийлексических и фразеологических предлогов финитивной семантики в современномрусском языке. Представлена семантическая классификация релятивных единицсо значением цели, предлагаются критерии разграничения единиц-синонимов иединиц-вариантов.

Ключевые слова: финитив, семантика цели, синонимы, варианты, синонимико-вариационный ряд, лексический предлог, фразеологический предлог, сема.

The article deals with the peculiarities of synonymic and variational relations of lexi-

cal and phraselogical prepositions with finitive semanticsin modern Russian. The authorpresents a semantic classification of relative units with the goal meaning and thedifferentiating between synonym units and variant units.

Keywords: finitive, goal semantics, synonyms, variants, synonymic and variational row,lexical preposition, phraseological preposition, seme.




Семантико-грамматическая структура данных единиц представляет собой сложную иерархиче-скую систему компонентов разных рангов: а) кате-гориальное значение релятивности – отношение; б) субкатегориальные значения, прежде всего – обстоятельственные отношения, объектные отно-шения и атрибутивные отношения; в) групповые и подгрупповые значения; г) мини-значения и диф-ференциальные значения.

«Предлоги с субкатегориальным обстоятель-ственным значением характеризуют вместе с па-дежной формой имени действие или состояние со стороны условий осуществления» – пишет Г.А. Шиганова2. Семантика обстоятельственных отношений весьма разнообразна. Они могут обо-значать место, время, причину, цель, условие, следствие, уступку, меру, образ действия, обста-новку и др.

Синонимичными предлогами с финитивным значением мы считаем единицы, имеющие общую категориальную, субкатегориальную, групповую, подгрупповую сему и отличающиеся друг от друга дифференциальными семами либо стилистической характеристикой. Общей категориальной семой предлогов является сема релятивности (отношения), субкатегориальная сема финитивных предлогов – «указание на обстоятельственные отношения», групповая сема – «указание на финитивные (целе-вые) отношения». Подрупповые значения предло-гов финитивной семантики реализуются в выделен-ных нами синонимико-вариационных рядах.

Часто в синонимические ряды предлогов мо-гут входить и единицы, являющиеся вариантами по отношению друг к другу, а также предлоги, находящиеся в процессе перехода от синонимов к вариантам, поэтому мы, вслед за Л.А. Ивашко3 и Г.А. Шигановой4, называем такие ряды синонимико-вариационными.

Мы разграничиваем синонимичные и вари-антные предлоги по следующим основаниям. Си-нонимичными предлогами мы считаем релятивные единицы, тождественные или близкие по смыслу, имеющие полностью или частично совпадающую сочетаемость слева (с управляющим словом) и справа (с управляемым словом), чаще всего выра-жающие одинаковые падежные значения, которые могут отличаться друг от друга какими-либо се-мантическими признаками или стилистической принадлежностью и не всегда могут быть взаимо-заменяемы. Вариантными мы считаем предлоги, абсолютно идентичные по своему лексическому значению, стилистической окраске, сочетаемости и способные заменять друг друга в любом контексте.

Релятивные единицы, выражающие финитив-ные отношения, образуют 2 синонимических и 3 синонимико-вариационных ряда.

В первую подгруппу входят предлоги, упот-ребляющиеся при указании на непосредственную цель действия: для (чего) – во 2-м значении (здесь и далее значения предлогов см.: БАС)5, с целью

(чего) / в целях (чего), в видах (чего). Например: Китайские предприниматели упорно ищут объек-ты для выгодного вложения денег в Челябинской области (Московский комсомолец. 2011, март). Потом в контору прошел мальчик с табелью, вы-платной ведомостью и грудой отобранных с це-лью взыскания рабочих книжек (Б. Пастернак. Доктор Живаго). Все вагоны парка ОАО РЖД с истекшим сроком службы (их 138 тысяч) Мин-транс в целях экономии предлагает полностью вывести (Коммерсант. 2008, декабрь).

Данный ряд является синонимико-вариационным, так как содержит и синонимичные по отношению друг к другу единицы, и вариантные.

Фразеологизмы с целью (чего) / в целях (чего) являются вариантами, так как совпадают по сво-ему лексическому значению, стилистической ок-раске, сочетаемости (преимущественно с отгла-гольными существительными и существительны-ми, обозначающими процесс) и способны заменять друг друга в любом контексте. Предлог в видах (чего) в современном языке малоупотребителен и имеет все признаки устаревшего слова. С точки зрения стилистики лексический предлог для (чего) является межстилевым, а остальные единицы ря-да – книжные, они особенно широко употребляют-ся в публицистике.

Вторую подгруппу составляют единицы, имеющие идентифицирующую сему «указание на предположительную цель действия»: на случай (че-го), в расчете на (что) / с расчетом на (что). На-пример: Распутин утешал императрицу, что на случай революции у них есть верное средство (В. Пикуль. Нечистая сила). С высокой степенью веро-ятности инвестиции переложатся в российские же инструменты, только уже в расчете на повышение их эффективности (Коммерсант. 2008, сентябрь).

Этот ряд также является синонимико-вариационным, так как содержит как синонимич-ные единицы, так и вариантные.

Две последние единицы абсолютно совпадают по лексическому значению (содержат дифферен-циальную сему «сознательного расчета на дости-жение какого-либо результата»), сочетаемости (с отвлеченными существительными, чаще всего от-глагольными), стилистической окраске (книжно-сти), построены по одной модели и образованы от одного слова (существительного расчет), имеют общий компонент (лексический предлог на), могут заменять друг друга в контексте, и, следовательно, являются морфологическими вариантами.

Предлог на случай (чего) отличается тем, что содержит дифференциальную сему «случайности» и сочетается с существительными, обозначающи-ми события с негативными последствиями (голод, мороз, непогода, простуда, революция, беспорядки и т. п.), на случай совершения которых должны быть приняты меры предосторожности. Он чаще употребляется в книжной речи.


Гареева Л.М. Синонимия и вариативность предлогов финитивной семантики в современном русском языке


Третья подгруппа объединяет предлоги, упот-ребляющиеся при указании на памятное, значи-тельное для кого-либо событие, процесс, высту-пающее одновременно как цель действия: в знак (чего), в память (кого, чего), в память о (ком, чем). Все единицы данного ряда являются принад-лежностью книжных стилей.

Данный ряд является синонимическим, так как образующие его единицы имеют между собой се-мантические различия и различия в сочетаемости.

Релятивный фразеологизм в знак (чего) имеет дифференциальную сему «указание на мотив дей-ствия» и сочетается с более широким кругом имен существительных, чем другие единицы этого ряда. Наиболее часто он употребляется с отвлеченными существительными, выражающими межличност-ные отношения (обычно позитивные): благодар-ность, расположение, признательность, дружба, сочувствие, уважение и др., реже – с существи-тельными со значением действия: протест, отри-цание, приветствие, одобрение, согласие и др. В 1410 году Копье украсило сокровищницу основате-ля династии Ягеллонов – литовского князя Ягайло: его подарил ему русский государь, потомок Дон-ского, в знак братства и общей победы над не-мецкими рыцарями (В. Веденеев. 100 великих тайн Третьего рейха). В данном примере фразеологиче-ский предлог в знак (чего) употребляется с суще-ствительными обеих семантических групп, кото-рые выступают как однородные обстоятельства.

Фразеологические предлоги в память (кого, чего), в память о (ком, чем) сочетаются с имена-ми существительными, обозначающими лицо, а также с отвлеченными существительными со зна-чением события, действия. В память этого со-бытия Мстислав построил в городе каменную крепость, которая стоит до сего дня (А. Ладин-ский. Анна Ярославна – королева Франции). А в память о жертвах чернобыльской трагедии со-стоится концерт Михаила Петренко (Аргументы и факты. 2011, апрель). Они не являются вариан-тами, так как оформляют разные падежи и не мо-гут быть взаимозаменяемыми.

В четвертую подгруппу входят лексические и фразеологические единицы, употребляющиеся для указания на объект, ради блага, пользы которого производится действие. Предлоги этого ряда вы-ражают объектно-целевые отношения: для (кого, чего) – в 1-м значении, ради (кого, чего), в инте-ресах (кого, чего), во благо1

(кого, чего), во благо2 (кому, чему), на благо1 (кого, чего), на благо2 (ко-му, чему), на славу (кого, чего), во славу (кого, чего), во имя (кого, чего), в пользу (кого, чего) – в 3-м значении, на пользу (кому, чему), в поддерж-ку (кого, чего) – в 1-м значении, в поддержание (кого, чего) – в 1-м значении, в угоду (кому, чему).

Фразеологические предлоги в силу «прозрач-ности» своей семантической структуры диффе-ренцируют оттенки значений предлогов данного синонимико-вариационного ряда. Знаменательные

компоненты-существительные вносят в значение этих единиц отдельные семы своих лексических значений, которые уточняют семы лексических предлогов. Это был первый и последний раз, когда Яков Иванович отступил от своих четырех и сыг-рал во имя дружбы большой бескозырный шлем (Л. Андреев. Большой шлем). Определите свой индиви-дуальный порог терпимости, за которым вы не готовы поступаться собственными интересами в пользу других (Psychologies. 2006, июль – август). «Теперь все, что есть в области, должно рабо-тать в интересах развития бизнеса» – пояснил губернатор (Аргументы и факты. 2011, апрель).

Лексические предлоги для (кого, чего) – в 1-м значении и ради (кого, чего) отличаются объемом значения и сочетаемостью, они не всегда могут быть взаимозаменяемыми (подробно сход-ства и различия данных единиц рассмотрены в работе В.Ю. Апресян)6.

Обе единицы являются межстилевыми, одна-ко предлог для (кого, чего) гораздо более употре-бителен. Объект обычно назван именем существи-тельным, обозначающим лицо, понятие, действие, явление, состояние и т. п. Полно, голубь, не греши, Убери свои гроши, – Я ведь энто не для денег, Я ведь энто для души (Л. Филатов. Про Федота-стрельца, удалого молодца).

Первая релятивная единица обладает широкой сочетаемостью, а вторая имеет более узкое значе-ние и сочетается в основном с конкретными суще-ствительными, обозначающими лицо, личными местоимениями или отвлеченными существитель-ными, обозначающими объект достижения. Я по-сле развода женился на девушке, с которой встречался до Ани и которую ради нее оставил (Комсомольская правда. 2011, февраль). Был по-ставлен и вопрос о том, как охватить спортом все население страны не только ради спортивных побед, но и ради укрепления здоровья нации (Ком-мерсант. 2009, апрель).

Предлог ради (кого, чего) может ставиться в постпозицию по отношению к имени: Однако кра-соты ради Петюшка решился на операцию (М. Зощенко. Операция).

Данный ряд содержит также 3 пары лексиче-ских вариантов: на благо (кому, чему) / во благо (кому, чему), на благо (кого, чего) / во благо (кого, чего), на славу (кого, чего) / во славу (кого, чего) и пару словообразовательных вариантов: в под-держку (кого, чего) / в поддержание (кого, чего). Все эти единицы имеют в своем значении диффе-ренциальные семы, связанные со значениями су-ществительных, от которых они образованы, слов благо, слава, поддержка, поддержание. Эти семы отличают их от остальных единиц ряда. По стили-стической окраске они являются книжными. Употребляются как с одушевленными, так и с не-одушевленными существительными. Первую поло-вину трудового дня Манасевич посвящал усилен-ной работе на благо процветания общества




(В. Пикуль. Нечистая сила). Мы начали осуществ-лять проект «Развитие персонала». Главной це-лью поставили мотивацию во благо потребителя (National Business. 2010, декабрь). В центре города одновременно прошли митинги «Единой России» в поддержку курса правительства и его противни-ков – в основном представителей КПРФ и движе-ния «Левый фронт» (Новая газета. 2009, февраль). В поддержание «пижамного» тренда модельеры облачают нас в соблазнительные бра – шелковые, хлопковые и кожаные, однотонные и цветные, нежные и агрессивные (Стольник. 2009, июнь).

Фразеологический предлог в угоду (кому, чему) также сохраняет в своей семантике остаточное влия-ние значения существительного, от которого он об-разован, причем существительное угода в современ-ном языке уже не употребляется и встречается толь-ко в составе данной релятивной конструкции. Еди-ница является книжной, употребляется при указании на объект, ради удовлетворения потребностей или удовольствия которого производится действие, мо-жет сочетаться с одушевленными, реже – с неоду-шевленными существительными. И то, как он [Ми-халков] гонения на Пастернака организовывал, и гимн, конечно, вспомнили, который сначала написал-ся, а потом дважды переписывался в угоду времени (Российская газета. 2010, октябрь).

В пятую подгруппу входят единицы, употреб-ляющиеся при указании на объект, во вред кото-рому производится действие (объектно-целевые отношения): во вред (кому, чему), в ущерб (кому, чему), не на пользу (кому, чему).

Данные предлоги являются семантическими синонимами, так как каждая единица обладает своими смысловыми нюансами и разной степенью интенсивности производимого вредного воздейст-вия (по убыванию): предлог во вред (кому, чему) является самым сильным выразителем пагубного действия, что связано с остаточным влиянием су-ществительного вред, от которого образована еди-ница. Баланс нарушается лишь в том случае, ко-гда это влияние осуществляется исподволь, во вред другому человеку и без учета его интересов (Psychologies. 2006, июль – август). Предлог в ущерб (кому, чему) содержит дифференциальную сему «ущемление интересов кого, чего-л.»: Однако проверка, наоборот, выявила факты протекцио-нистских скидок одним авиакомпаниям в ущерб другим (Южноуральская панорама. 2008, ноябрь). Фразеологизм не на пользу (кому, чему) выражает негативное влияние действия наиболее мягко, за счет отрицательной частицы не формулирует его как эвфемизм: Оппоненты президента Бакиева обвиняли его и главу его администрации в том, что подавляющее большинство ключевых и самых хлебных постов достается представителям юж-ных кланов не на пользу интересам северных элит (Коммерсант. 2008, декабрь).

Финитивные отношения, выражаемые с по-мощью релятивных единиц, не исчерпываются

названными подгруппами. Есть такие типы целе-вых отношений, которые могут быть выражены при помощи только одного предлога. Например, релятивный фразеологизм в ответ на (что) упот-ребляется при указании на что-либо, вызывающее ответное действие, ответную реакцию. Этот пред-лог выражает не чисто целевые отношения, а при-чинно-целевые. Захотелось в ответ на хруст стекла так же заскрипеть зубами (В. Пелевин. Хрустальный мир).

В науке о языке до недавних пор не предпри-нимались попытки структурировать функциональ-но-семантическое поле цели, представленное син-таксическими средствами языка. Кроме макси-мально обобщенного значения цели, не рассмат-ривалась возможность существования в языке и функционирования в речи синтаксических единиц, выражающих типовые значения цели, значения, осложненные дополнительными смысловыми от-тенками, в то время как они давно являются неос-поримыми фактами языка. Например, цель – ко-нечная точка движения: Едете в Париж-то, на выставку? (А.Н. Островский. Бесприданница); цель – выражение чувств: Я подношу в знак благо-дарности два пальца к губам и киваю (С. Минаев. Духless); псевдоцель: Он [Аркадий], под предло-гом изучения воскресных школ, скакал в город (И.С. Тургенев. Отцы и дети) и другие.

Наличие на разных синтаксических уровнях вариативных языковых средств, способных выра-жать смысл «цель», свидетельствует не только о богатстве языка, но является фактом его историче-ского развития, поскольку одновременно с совре-менными и стилистическим нейтральными средст-вами выражения смысла «цель» сосуществуют очевидно устаревшие (например, конструкции с предлогом в видах (чего)) или стилистически мар-кированные (в частности, предложно-падежные конструкции «по + Вин. пад.»: пойти по ягоды) образования.

1 Труб В.Н. Лексика целесообразной деятельности (опыт описания) // Логический анализ языка. Ментальные дей-ствия: сб. ст. М.: Наука, 1993. С. 54. 2 Шиганова Г.А. Система лексических и фразеологиче-ских предлогов в современном русском языке. Челя-бинск: Изд-во Челяб. гос. пед. ун-та, 2001. С. 273. 3 Ивашко Л.А. Структурное и семантическое своеобра-зие фразеологизмов одной модели // Семантико-грамматические свойства фразеологизмов русского язы-ка: межвуз. сб. науч. тр. Челябинск, 1985. С. 115–118. 4 Шиганова Г.А. Цит. соч. С. 272. 5 БАС – Словарь современного русского литературного языка. М.; Л.: Академия наук СССР. Институт русского языка: Издательство Академии наук СССР, 1948–1965. Т. 1–17. 6 Апресян В.Ю. Для и ради: сходства и различия // Во-просы языкознания. 1995. № 3. С. 17–27.




1Владение английским языком как простым коммуникативным инструментом является ключе-вым условием для пилотов и диспетчеров, плани-рующих работать в авиационной сфере. С.А. Мельниченко в своей книге «Сопутствующий фактор» указывает на причины исторического и политического характера использования англий-ского языка как средства общения при выполне-нии международных полетов. С приходом новых технологий, с началом применения голосовой свя-зи тенденция использования английского сохрани-лась. После создания Международной организа-ции гражданской авиации (ИКАО) применение английского языка при международных полетах было закреплено в нормативных документах ИКАО1. Однако катастрофы, возникшие вследст-вие непонимания между пилотом и диспетчером из-за ограниченного владения английским языком, все еще имеют место быть. Статистика аварий воздушных судов – тому подтверждение (см. таб-лицу)2.

Обмену радиосообщениями мешает отсутст-вие многих используемых при непосредственном общении вспомогательных средств. При общении лицом к лицу, отмечает С.А. Мельниченко, язык

1Стародубцева Татьяна Александровна, ас-систент кафедры иностранных языков, Ульянов-ское высшее авиационное училище гражданской авиации, аспирант кафедры педагогики, УГПУ им. И.Н. Ульянова (г. Ульяновск). Научный руко-водитель – д-р пед. наук, проф. Н.Н. Никитина. Е-mail: [email protected]

тела говорит о множестве вещей. Исследования говорят о том, что язык тела передает около 56 % смысла сообщения, сами слова – только 7 %. Ин-тонации принадлежат оставшиеся 38 %. Радио-связь естественно лишена языка тела, а электрон-ная модуляция голоса лишает речь выразительно-сти. Произнесение слов на другом языке и состав-ление их в соответствующий грамматический кон-текст – труднейшая задача при повседневном об-щении. Иностранным экипажам намного сложнее вести связь на английском в условиях стресса, осо-бенно в аварийных ситуациях. Эта сложность мо-жет привести к неправильному пониманию и отри-цательно повлиять на безопасность полета3. В связи с этим ИКАО разработало ряд документов, направ-ленных на повышение качества языковой подготов-ки лётного и диспетчерского состава, последним и основополагающим из которых явился документ ИКАО 9835 AN 453 «Руководство по внедрению требований ИКАО к владению языком». 2

Таким образом, актуальность данного иссле-дования обусловлена:

– наличием объективных трудностей, которые испытывают авиационные специалисты в практи-ческом использовании английского языка в про-

2Tatyana A. Starodubtseva, Foreign Language Department, assistance lecturer (Ulyanovsk Higher Civil Aviation School), postgraduate student of the Department of Pedagogy (Ulyanovsk State Teacher Training University named after I.N. Ulyanov), Scien-tific Supervisor – Prof. N.N. Nikitina, EdD (Pedago-gy). Е-mail: [email protected]

УДК 811.111

СУЩНОСТЬ И СПЕЦИФИКА ЯЗЫКОВОЙ КОМПЕТЕНЦИИ КУРСАНТОВ АВИАЦИОННОГО ВУЗА

Т.А. Стародубцева

THE SUBJECT MATTER AND THE SPECIFIC FEATURES OF AVIATION SCHOOL CADETS’ LANGUAGE COMPETENCE

T.A. Starodubtseva

Изложены разные подходы к определению понятия «языковая компетенция»,на основе которых формулируются и уточняются сущность и специфика языковойкомпетенции курсантов авиационного вуза.

Ключевые слова: компетентность, компетенция, компетентностный подход влингвистическом образовании, языковая компетенции, языковая компетенция кур-сантов авиационного вуза, специфика языковой компетенции курсантов авиацион-ного вуза.

The article deals with different approaches to the notion of language competence on

the basis of which the subject matter and the specific features of aviation school cadets’language competence are stated and specified.

Keywords: competence; competency; competence-based approach in linguistic educa-tion; language competence; aviation school cadets’ language competence; specific featuresof aviation school cadets’ language competence.




фессиональной деятельности при обслуживании международных полётов;

– высокой степенью аварийности воздушных судов при выполнении международных полетов;

– высокими требованиями ИКАО к уровню языковой подготовки авиационных специалистов.

В связи с этим необходима переориентация всей системы образования и построение новой системы профессионального образования в авиа-ционном вузе, определяющую реальную востребо-ванность образования и его приоритетность, ре-альный престиж образованности, профессиона-лизма и компетентности авиационных специали-стов. Причем А.П. Панфилова подчеркивает, что в настоящее время востребованы не просто доку-менты о высшем или среднем профессиональном образовании, а их подтверждение в виде конкрет-ных компетентностей и компетенций, включаю-щих практические умения, навыки и готовность их реализовывать4. Сегодня все чаще понятия компе-тентность и компетенция встречаются в публика-циях, посвященных вопросам модернизации выс-шего профессионального образования. Словом, как-то внезапно почувствовалась недостаточность триады «знания–умения–навыки» (ЗУН) для опи-сания интегрированного результата образователь-ного процесса5.

Существуют и определенные проблемы в опре-делении самих понятий «компетенция» и «компе-тентность». Прежде всего, отметим, что есть два ва-рианта толкования соотношения этих понятий: они либо отождествляются (В.С. Леднев, Н.Д. Никанд-ров, М.В. Рыжаков, М.Е. Бершадский), либо диффе-ренцируются (Л.К. Гейхман, Э. Зеер, И.А. Зимняя, О.Г. Ларионова, Д.А. Махотин, Г.К. Селевко, Э. Сы-манюк, Ю.В. Фролов, В. Хутмахер и др.).

В рамках отождествления этих понятий авто-ры В.С. Леднев, Н.Д. Никандров, М.В. Рыжаков подчеркивают именно практическую направлен-ность компетенций: «Компетенция является, таким образом, сферой отношений, существующих меж-ду знанием и действием в человеческой практи-ке»6, а отдельные ученые (М.Е. Бершадский) и вовсе не считают необходимым заменять привыч-ное, точно определенное понятие «умение» на многозначное понятие «компетентность»7. Из сло-варных значений же следует, что термин «компе-тентность» обозначает характеристику человека (обладающий компетенцией, знающий, сведущий, полноправный и т. д.), а термин «компетенция» характеризует то, чем человек обладает (способно-сти, умения, круг полномочий, круг вопросов). Именно то, чем он обладает, и определяет его ха-рактеристику как компетентного8.

Статистика авиакатастроф, имеющих причиной языковой фактор

№ п/п Дата Самолет Число

жертв Место

катастрофы Страна

авиавладельца Причина катастрофы Примечание

1 24.01.1966 Boeing 707-437 117 Монблан Air India (Индия) Языковая проблема

2

10.09.1976

McDonnel Douglas DC-

9-31/ Hawker

Siddeley HS – 121 Tri-dent 3B

113/63 Загреб

Inex Adria Aviopro-met (Словения)/ British Airways

(Великобритания)

Прямой причиной авиа-катастрофы стал удар крыла DC9 в среднюю часть фюзеляжа Трай-дент 3B. Языковая проблема выступает сопутствующей

3 27.03.1977 Boeing 747-206B/ Boe-ing 747-121

248/335 Канарские острова

KLM Royal Dutch Airliners (Нидер-ланды)/ Pan Ameri-can World Airways

(США)

Языковая проблема

4 1.12.1981 DC-9 180

Гора Сан Пьет-ро, около Аччо,

Корсика

Inex Adria Aviapro-met

(Югославия) Языковая проблема

5 31.07.1992

Airbus A-310 113

Национальный парк Лангтанг,

Непал

Thai Airways Inter-national

(Тайланд) Языковая проблема

6 20.12.1995 Boeing 757-223 163 Буга American Airlines

(США)

Прямой причиной ката-строфы стала ошибка в

навигации

Однако, если бы диспетчер дал правильную инст-рукцию, катастро-фы можно было бы избежать

7 12.11.1996 Ил-76 ТД/

Boeing 747-168B

37/312 Окрестности Дели

Kazakhstan Airlines (Казахстан)/ Saudi

Arabian Airlines (Саудовская Ара-

вия)

Основанием и ориенти-ровочной причиной стало несанкциониро-ванное снижение казах-

ского самолета

1. Ошибка диспет-чера. 2. Недостаточное владение англий-ским языком араб-скими летчиками


Стародубцева Т.А. Сущность и специфика языковой компетенции курсантов авиационного вуза


В нашем исследовании мы также разведем понятия «компетентность» и «компетенция» и бу-дем использовать термин «компетенция», так как в лингвистическом образовании речь может идти только о компетенции, т. е. мы имеем дело с фор-мированием умений и навыков, необходимых для осуществления преимущественно речевой дея-тельности на иностранном языке, а не с качества-ми личности, которые определяют способность к выполнению этой деятельности.

В связи с этим мы принимаем точку зрения Зимней И.А. и понимаем под компетенцией неко-торые внутренние, потенциальные, сокрытые пси-хологические новообразования: знания, представ-ления, программы (алгоритмы) действий, систем ценностей и отношений, которые затем выявляют-ся в компетентностях человека9.

Компетентностный подход активно завоёвы-вает позиции и в лингвистическом образовании. Он в корне меняет традиционное представление о цели подготовки специалиста как простой переда-че ему определённой суммы языковых знаний и формирования речевых умений и навыков10.

Обучение языку на основе компетенций осно-вывается на функциональном и интерактивном подходах к природе языка. Обучение языку в рам-ках данного подхода ведется относительно соци-ального контекста, в котором он используется. Язык часто возникает как способ взаимодействия и средство общения между людьми для достиже-ния специфических целей. На этом основании обучение языку на основе компетенций чаще всего используется как основа для преподавания языка, где обучающиеся имеют особые потребности, в частности роли, и где языковые навыки, которые им необходимы, могут быть достаточно точно предсказаны и определены11.

Не останавливаясь на детальном анализе ком-петентностного подхода, мы только зафиксируем понятие «языковая компетенция», представляю-щее особый интерес в плане реализации заявлен-ной нами проблемы формирования языковой ком-петенции.

Термин «языковая компетенция» ещё очень молод – он возник и получил распространение в середине XX века, но уже имеет свою историю и не одно значение12.

Понятие «языковая компетенция» было вве-дено в конце 50-х гг. XX в. американским лин-гвистом Н. Хомским (1972). Под языковой компе-тенцией Н. Хомский понимает «всеобщность лин-гвистических знаний родного языка, которая дела-ет возможным «производить» все важнейшие предложения языка, а также образовывать новые, ранее не принадлежащие предложения, согласно грамматике и правилам»13. Языковая компетенция понималась им как знание носителя языка о своём языке. Знанию о языке противопоставлялось ис-пользование языка, то есть реальная речь в реаль-ных ситуациях общения и деятельности14.

Проанализировав разные подходы к опреде-лению понятия «языковая компетенция» (Ю.Д. Апресян, Е.Д. Божович, А.П. Василевич, А.Е. Иванова, М.Н. Вятютнев, И.Н. Горелов, И.А. Зимняя, А.А. Леонтьев, Н.И. Жинкин, О.А. Перевезенцева, Н. Хомский), мы приходим к заключению, что исследователей, занимающихся проблемой языковой компетенции, можно разде-лить на тех, кто понимает языковую компетенцию как «знание носителя языка о своем языке» (лин-гвистика), тех, кто рассматривает языковую ком-петенцию как языковые знания, навыки и умения, необходимые для коммуникации на иностранном языке (методика), тех, кто опирается при опреде-лении данного феномена на способность к усвое-нию языковой системы через опыт деятельности (психология), и тех, кто считает, что языковая компетенция – совокупность конкретных умений, необходимых члену языкового сообщества для речевых контактов с другими, и овладение языком как учебной дисциплиной (дидактика). Мы сразу же не согласимся с исследователями, трактующи-ми языковую компетенцию как «знание носителя языка о своем языке», так как данный факт проти-воречит нашему исследованию, где рассматрива-ется формирование языковой компетенции кур-сантов авиационного вуза, не носителей языка. Все остальные точки зрения имеют право на сущест-вование в рамках заявленной нами проблемы.

Однако в нашем исследовании, опираясь на документ «Общеевропейские компетенции владе-ния иностранным языком: изучение, обучение, оценка», мы будем трактовать определение «язы-ковая компетенция» как знания словарных единиц и владения определенными формальными прави-лами, посредством которых словарные единицы преобразуются в осмысленное высказывание15.

В государственном образовательном стандар-те высшего профессионального образования по направлению подготовки 160500 «Аэронавигация» содержание языковой подготовки курсантов выс-шего авиационного училища обозначено следую-щим образом16:

– общий английский язык (Plain English): раз-витие произносительных навыков; развитие грам-матических навыков, обеспечивающих коммуни-кацию общего характера без искажения смысла при письменном и устном общении; овладение основными грамматическими явлениями, харак-терными для профессиональной речи, и лексиче-ским минимумом в объеме 4000 учебных лексиче-ских единиц общего и терминологического харак-тера; развитие навыков монологической и диало-гической речи; развитие аудитивных навыков в сфере бытовой и профессиональной коммуника-ции; развитие навыков чтения и письма;

– разговорный английский язык: овладение лексикой в объеме 800 лексических единиц разго-ворного английского языка (в том числе 130 рече-вых формул), основными особенностями полного




стиля произношения и спецификой артикуляции звуков, интонации, акцентуации и ритмом разго-ворной речи;

– авиационный английский (Aviation English): овладение лексикой авиационного регистра анг-лийского языка в объеме 1200 лексических еди-ниц; развитие навыков использования справочной литературы и чтения специальной литературы профессионального характера и технической до-кументации; развитие навыков использования грамматических форм и конструкций, характерных для авиационного английского языка; развитие навыков аннотирования и реферирования. Обуче-ние авиационному английскому ведется на мате-риале произведений речи на специальные темы;

– фразеология радиообмена (Radio Telephony Communication): овладение терминологической лексикой специальности. Обучение фразеологии радиообмена ведется на материале произведений речи на специальные темы.

Таким образом, обучение английскому языку пилотов проводится по трем модулям:

• общий английский язык/разговорный анг-лийский язык;

• авиационный английский язык; • фразеология радиообмена на английском

языке. Доцент кафедры иностранных языков

УВАУ ГА Шавкунова Л.В. представила языковую подготовку курсантов УВАУ ГА в виде следую-щей пирамиды (см. рисунок)17.

Модули языковой подготовки курсантов УВАУ ГА

Первый модуль охватывает 1–4 семестры (I–II

курсы). На этом этапе корректируются и выравни-ваются знания грамматических структур, расши-ряется лексический минимум, вырабатываются и формируются основные автоматизмы в области произношения, чтения, письма, структурного оформления речи в устной и письменной форме. Закладываются основы практических навыков ау-дирования, чтения, говорения и письменной речи.

Второй модуль охватывает 5–6 семестры (III курс). На этом этапе работа ведется на более

сложном языковом материале, осуществляется изучение профессионально-ориентированного английского языка.

На третьем модуле профессионально-ориентированный язык включает изучение основ фразеологии радиообмена (IV курс: 7–8 семестры); терминологии нормативных и правовых докумен-тов (V курс: 9–10 семестры).

Таким образом, согласно государственному образовательному стандарту высшего профессио-нального образования по направлениям подготов-ки 160500 «Аэронавигация», языковая компетен-ция курсантов авиационного вуза подразумевает овладение видами языковой деятельности (лекси-кой, грамматикой), т. е. тем, что курсант должен иметь при поступлении в вуз, и видами речевой деятельности (аудированием, говорением), кото-рые наиболее значимы в осуществлении профес-сиональной деятельности, т. е. тем, что курсант должен уметь по окончании вуза.

Обобщая вышеизложенное, определим специ-фику языковой компетенции курсантов авиационно-го вуза. Под спецификой (от лат. specificus – особый, особенный) мы понимаем особенности, присущие только данному предмету, явлению или роду, классу предметов, явлений; существенные признаки, отли-чающие данный объект от всех других.

Специфика языковой компетенции курсантов авиационного вуза заключается в 1) усвоении не-родного языка; 2) усвоении специфичной лексики и выражений; 3) способности профессионально компетентно общаться на английском языке в авиационном контексте; 4) владении навыками аудирования и говорения при ведении профессио-нального радиообмена.

Таким образом, языковая компетенция кур-сантов авиационного вуза – это способность и психологическая готовность осуществлять комму-никацию, преимущественно вне визуального кон-такта в авиационном контексте с соблюдением грамматических, лексических и фонетических норм авиационного регистра английского языка.

1 Мельниченко С.А. Сопутствующий фактор Англий-ская фразеология «ВОЗДУХ–ЗЕМЛЯ» для пилотов и авиадиспетчеров. М., 2004. Кн. 3. С. 5. 2 Там же. С. 5. 3 Там же. С. 7–8. 4 Панфилова А.П. Инновационные педагогические тех-нологии: Активное обучение: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М.: Издательский центр «Акаде-мия», 2009. С. 3. 5 Байденко В.И. Болонские реформы: некоторые уроки Европы // Высшее образование сегодня. 2004. № 2. С. 3. 6 Государственные образовательные стандарты в систе-ме общего образования: (Теория и практика) / под ред. В.С. Леднева, Н.Д. Никандрова, М.В. Рыжакова. М.: МПСИ, 2002. С. 59. 7 Тимофеева Т.И. Формирование коммуникативной компетенции студентов в коммуникативной деятельно-


Стародубцева Т.А. Сущность и специфика языковой компетенции курсантов авиационного вуза


сти в процессе обучения иностранному языку. Улья-новск: УлГТУ, 2011. С. 20. 8 Иванов Д.А. Экспертиза в образовании: учебное посо-бие для студентов высших учеб. заведений. М.: Изда-тельский центр «Академия», 2008. С. 91. 9 Зимняя И.А. Ключевые компетенции. Новая парадигма результата образования // Высшее образование сегодня. 2003. № 5. С. 41. 10 Гончарова Н.Л. К вопросу об иноязычных компетен-циях [Электронный ресурс]. URL: abiturient.ncstu.ru/ Science/articles/hs/2006_03/.../file_download, свободный. Загл. с экрана. 11 Approaches and Methods in Language Teaching / Jack C. Richards, Theodore S. Rodgers, 2nd ed. Cambridge Universi-ty Press, 2001. Р. 143. 12 Божович Е.Д. Учителю о языковой компетенции школьников. Психолого-педагогические аспекты языко-вого образования. М.: Изд-во Московского психолого-

социального института; Воронеж: (Серия «Библиотека педагога-практика»). С. 53. 13 Байденко В.И. Цит. соч. С. 5. 14 Божович Е.Д. Цит. соч. С. 54. 15 Общеевропейские компетенции владения иностран-ным языком: изучение, обучение, оценка // Департамент по языковой политике, Страсбург // МГЛУ (русская версия). 2003. 16 Сборник государственных образовательных стандар-тов высшего профессионального образования по на-правлениям подготовки дипломированных специали-стов в училище. Ульяновск: УВАУ ГА, 2008. 17 Сазанова Т.М., Шавкунова Л.В. О концепции много-уровневого обучения английскому языку в УВАУ ГА // Подготовка специалистов гражданской авиации: сб. науч. тр. по материалам межвузовской научно-методической конференции 16–17 ноября 2001 г. Улья-новск: УВАУ ГА, 2001. С. 34.




1Понятия «языковая картина мира» и «карти-на мира» взаимосвязаны и взаимообусловлены. Картина мира – сложное явление. На нее влияют впечатления, исследования, умозаключения лю-дей, для них мир есть то, что они видят и осмыс-ливают. Индивидуальные особенности воспри-ятия, образного мышления создают для каждого человека совокупное мировоззрение.

Картина мира менялась вместе с развитием человечества. Современные ученые стремятся ос-мыслить данное понятие детально и глобально. Однозначного определения данного понятия не существует. Взаимодействуя со средой обитания индивидуально и участвуя в более масштабных проектах, человечество стремится осознать карти-ну мира и свое место в ней. Человечество не суще-ствует вне законов природы, исторического про-цесса и опыта поколений. Из всего этого склады-вается картина мира и возникает мироощущение. Результаты человеческого мироощущения прояв-ляются в традициях, религиозных учениях, искус-стве, этических нормах, политических амбициях, стремлениях людей и в языковой культуре. В язы-

1Сухарева Юлия Владимировна, преподава-

тель английского языка, Военный университет Мини-стерства обороны РФ (г. Москва). Е-mail: [email protected]

ке народов мира можно различить составляющие картину мира, к которым относятся психика, фи-зиологическое состояние, природные условия, традиции, мораль и научно-технический уровень развития.

Язык постоянно обогащается, реагируя на ми-ровые реалии и субъективные изменения, обу-словленные индивидуальными особенностями че-ловека. «Как только мы вступаем на путь исследо-вания, мы тотчас же сталкиваемся с существенной трудностью: язык предстает перед нами в беско-нечном множестве своих элементов – слов, пра-вил, всевозможных аналогий и всякого рода ис-ключений, и мы впадаем в немалое замешательст-во в связи с тем, что все это многообразие явле-ний, которое, как его ни классифицируй, все же предстает перед нами обескураживающим хаосом, мы должны возвести к единству человеческого духа»1. 2

Благодаря языку обогащается и картина мира, а опыт индивидуума становится достоянием обще-ства через язык. Многие лингвисты отмечают, что в отличие от языковой картины мира, картине ми-

Julia V. Suhareva, teacher of English at the Military

University of the Ministry of Defense of the Russian Fed-eration. Е-mail: [email protected]

УДК 801.54(091)

ВЗАИМООБУСЛОВЛЕННОСТЬ КАРТИНЫ МИРА И ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА

Ю.В. Сухарева

INTERDEPENDENCE OF THE PICTURE OF THE WORLD AND LANGUAGE PICTURE OF THE WORLD

J.V. Suсhareva

Рассмотрены картины мира вообще и языковой картины мира в частности.Картина мира, которая менялась в течение развития человеческого общества, яв-ляется сложным понятием, непосредственно связанным с языковой картиной ми-ра. Языковая картина мира у каждого народа своя. Языки имеют более глубокиепонятия, они не просто атрибуты, отражающие общечеловеческое сознание, а соот-ветствуют различным картинам мира, это согласуется с идеей В. фон Гумбольдта игипотезой Сепира–Уорфа.

Ключевые слова: картины мира, языковая картина мира, особенности воспри-ятия, имплицитный, эксплицитный.

This article is devoted to the picture of the world in general and to the language pic-

ture in particular. The picture of the world, which changed in the course of developmentof human society is a complex concept, it is directly connected with the language pictureof the world. Every people has its own language picture of the world. Languages havemore profound concepts, they are not just the attributes, reflecting the universalconsciousness. They correspond to the various pictures of the world, this is consistentwith the idea of W. von Humboldt and hypothesis of the Sepir–Whorf.

Keywords: picture of the world, language picture of the world, features of perception,implicit, explicit.


Сухарева Ю.В. Взаимообусловленность картины мира и языковой картины мира


ра не свойствен динамизм, поскольку она редко меняется и не отличается гибкостью. Это несоот-ветствие отмечал Ю.Д. Апресян. Говоря о языко-вой картине мира, Р. Ладо подчеркивал, что значе-ния в языках различаются не только формой вы-ражения. Многовариантность значений свойствен-на лексике языка каждого народа. Стоит разо-браться в причинах, от которых зависят различия языковой картины мира у разных народов. «Язык есть орган, образующий мысль. Интеллектуальная деятельность, совершенно духовная, глубоко внутренняя и проходящая в известном смысле бес-следно, посредством звука материализуется в речи и становится доступной для чувственного воспри-ятия»2.

В этом вопросе нецелесообразно замыкаться на рассмотрении только областей, связанных с лингвистикой. Природные условия и жизнедея-тельность человека диктуют ему не только особый стиль жизни, но и определяют его видение мира, представление о нем, которые отражаются в язы-ковой культуре. Не случайно происходят форми-рования темпераментов, складываются особенно-сти уклада жизни, на это все влияет природа, ок-ружающая среда. Лучшие, точнейшие отображе-ния того или иного явления природы мы видим или слышим в музыке авторов, живших в этих ус-ловиях, наблюдающих, например, море или при-роду средней полосы и т. д. Из этого следует, что второй, основной фактор – это культура. «Культу-ра – это то, что человек не получил от мира приро-ды, а привнес, сделал, создал сам»3. Определяю-щие особенности этого фактора выражены у каж-дого народа по-своему и фиксируются в языковой культуре. Культура любого народа создается исто-рически, она является результатом многосторон-ней духовной, материальной, социальной деятель-ности, передается от поколения к поколению, на-ходит свое отражение в бытовой жизни, всевоз-можных культовых, обрядовых, мифологических особенностях. Она четко передает представления носителей той или иной культуры о картине мира. Именно культурные ценности становятся достояни-ем всех народов, их объединяют и взаимообогоща-ют. Все это отражается в языковой картине мира, фиксируя все особенности культурной сферы.

Третий фактор языковых различий – позна-ние. Для него характерна субъективность, так как каждый человек познает мир по-своему, что обу-словливает различия в языковом сознании. Одни и те же предметы и явления воспринимаются людь-ми по-разному, поскольку существуют разные це-ли в познании, поэтому познанный объект или явление часто имеет разное применение в зависи-мости от того, кто им пользуется и применяет. В. фон Гумбольдт отмечал, что «различные способы видения предметов», то есть различное познание одних и тех же вещей и явлений, формирует раз-ные понятия, определяет применение, которое то-же различно, что отражается в языковой картине

мира. Меняется специфика и мотивация, которые очень важны в познании картины мира. Определяя особенности языковой концептуализации, надо отметить их тесную связь и очень приблизитель-ное разграничение. Так можно сказать и об отли-чиях способов номинации и специфике языкового членения мира.

Анализируя человеческое представление о мире, необходимо понимать, что оно не идеально и сформировано субъективными познаниями, что язык интерпретирует восприятие, а люди в свою очередь воспроизводят эту интерпретацию в ре-альную картину мира. «Язык – отнюдь не простое зеркало мира, а потому фиксирует не только вос-принятое, но и осмысленное, осознанное, интер-претированное человеком»4.

Стоит рассмотреть два аспекта из картины мира. Это различные по своей сути понятия: науч-ная картина мира и языковая картина мира. Первая является концептуальной, а вторая – наивной.

Научные познания реализовывались естество-испытателями и складывались в научной картине мира. С развитием физики и новыми теоретиче-скими понятиями в математических конструкциях изменилось отношение ученых к реальности, дало понять разницу между научной картиной мира и структурой самого мира. Многие ученые высказы-вали свою точку зрения по данному вопросу, при-водя определения научной картины мира, отделяя ее от наивной. Научная картины мира трактова-лась как некий абсолютный образец настоящего мира без субъективного человеческого понимания, а практическая картина мира рассматривалась как познание и образное представление человечества об окружающей его действительности через приз-му эмоций, чувств. Такие различия определил М. Планк. По его представлениям научная картина мира не может быть в любом случае окончатель-ной и абсолютно реальной, потому что она скла-дывается опытным путем, всего лишь приближена в той или иной степени к реальности и служит об-разцом действительного. В наше время понятие научной картины мира связывается с фундамен-тальной наукой, с ее достижениями и перспекти-вами развития, а также определенными предполо-жениями и ожиданиями опытных работ, что явля-ется стимулом и интересом к познанию научной картины мира. Понятия в определениях научной картины мира и общенаучной картины мира нуж-но рассмотреть в связи с общим положением по-нятия картины мира в историческом процессе.

1. Научные и философские знания являются разными подходами к узнаванию картины мира.

2. Без практических ощущений невозможно представить картину мира.

3. Через человеческое умозаключение возни-кает философское представление о картине мира.

4. В научных знаниях отражена картина мира. Как же возникает мировоззрение? На чем оно ос-новано? А именно на философских знаниях, так




как научная картина мира входит в состав фило-софии. Это дает научной картине мира более ши-рокое определение, выводит ее за рамки каких-либо наук.

Научная картина мира объединяет в себе мно-жество подходов, формируется научными методами и их понятиями, основанными на естествознании. Так появляются специальные технические устрой-ства, которые необходимы человеку в реальной жизни, которые способствуют, помогают в реально-практическом взаимодействии с миром, влияют на познавательные процессы картины мира. Именно научная картина мира способствует техническому прогрессу. Помогая человеку преодолевать реаль-ные трудности и ориентируя его деятельность, на-учная картина мира влияет в целом на человеческое общество. Это влияние становится составной ча-стью общих познаний картины мира, что и дает право отнести научную картину мира к составляю-щей общей картины мира, складывающейся в фун-даментальное представление из практических, ху-дожественных, мифологических и множества дру-гих способов осознания картины мира.

Языковая картина мира, сформировавшись в историческом процессе, имеет устоявшиеся поня-тия, которые влияют на познавательный процесс человеческого мышления. Языковая картина мира несет информацию, определенную человеческим сознанием многих поколений. Поэтому современ-ный человек видит картину мира через призму уже сформировавшихся познаний, на него влияют го-товые видения языковой картины мира. Окру-жающий нас мир в сознании человека отражается концептуально и вербально и научную картину мира обычно противопоставляют языковой.

Свое познание мира человек начинает с кон-цептуальной картины мира благодаря языку, в ко-тором существует множество понятий в системе конвенциональных знаков. После этого наступает этап корректирования, сравнивания с более опыт-ными, авторитетными взглядами, но остается ин-дивидуальное мышление, оно проходит через ми-роощущение. Язык помогает быстрее адаптиро-ваться в мире, приобретать знания, осваивать про-фессиональные навыки, опыт. Роль языка много-кратно возрастает по мере взросления человека. Даже в общении с людьми разных профессий можно определить по языку их специальность. Человек из мира науки употребляет больше науч-ных слов, что позволяет выстроить различие язы-ковой и научной картин мира. Терминологию по-зволяет понять различие языковой и научной кар-тин мира. Слова имеют одну основу развития, но научные термины определены научными пред-ставлениями и далеки от лексических значений, которые более обширны и неконкретны, потому что лингвистика отражает наивную картину мира, то есть бытийные представления о мире. Язык, сформировавшись исторически, ориентирован на реальную картину мира. Он не дает превосходства

субъективности в описании мира и не противоречит реальной картине мира, но ориентируется на нее. Между научной картиной мира и языковой сущест-вует различие. Фундаментальные взгляды, выводы, научные методы сформулированы учеными для научного представления картины мира. Языковая (наивная) картина мира находит отражение в соци-альной сфере, формируется бытовыми представле-ниями. Главная задача семантики и лексикографии развития заключается в описании лексических и грамматических значений на основе наивной моде-ли мира, свойственной каждому языку.

Язык оказывает решающее влияние на позна-ние мира человеком и на процессы его мышления. Говоря о гипотезе лингвистической относительно-сти Э. Сепира и Б. Уорфа, можно сказать, что сис-тематизированные знания, совокупные процессы осмысления, понятия и их особенности зависят от того, к какому языку они относятся и реализуются через носителя конкретной языковой культуры. Языки имеют более глубокие понятия, они не про-сто атрибуты, отражающие общечеловеческое соз-нание, они соответствуют различным картинам мира, что согласуется с идеей В. фон Гумбольдта и гипотезой Сепира–Уорфа.

Идея неогумбольдтианства имеет два направ-ления – американское (Э. Сепир, Б. Уорф, Д. Хаймз) и европейское (И. Трир, Г. Ипсен, Л. Вейсгербер, Х. Глинц), в котором сформирова-лась теория речевого воздействия, а именно, праг-малингвистика. Из незначительных различий до определенного момента совершенно неважное ста-новится актуальным и значимым. Труды Ю.И. Ле-вина, Д. Болинджера, Р. Фоулера, Р.М. Блакара по-священы многовариантности речевых понятий, их особенностям в зависимости от ситуации и приме-нения. Прагмалингвистика ставит задачу изучения всевозможных вариантов для того, чтобы в диало-ге при одних и тех же обстоятельствах иметь воз-можность использования близких значений, выра-жений. Это означает, что, пользуясь языком, чело-век воспринимает мир с точки зрения ранее зало-женных в язык понятий. Использование тех или иных слов и словосочетаний для речевого выра-жения имеет свободное волеизъявление и выбира-ется по усмотрению говорящего. Согласно Р.М. Блакару, картина мира складывается при помощи подбора:

1) значимых слов, выражений; 2) новых слов, выражений; 3) грамматических форм; 4) порядка слов; 5) суперсегментных характеристик; 6) имплицитных, т. е. намечающихся предпо-

сылок5. Р.М. Блакар подчеркивает неравноценные

«инструменты власти». Структурируемая система взглядов на мир в пяти начальных составляющих дает возможность к появлению неассертивных деталей высказывания.


Сухарева Ю.В. Взаимообусловленность картины мира и языковой картины мира


Многие исследователи языка отмечали это свойство в языковой коммуникации, подчеркивая, что пассивная информация существует наряду с эксплицитной (В.В. Виноградов, Л.В. Щерба, Л.С. Выготский, Ш. Балли, А.А. Потебня, Ц. То-доров и др.) В открытом четко сформулированном выражении нередко присутствие пассивной ин-формации дает слушающему новое ощущение, понимание текста и иное осмысление конкретных фактов, влияет на общую картину представлений, часто это расширяет и углубляет основные выска-зывания, дает новые оттенки, детализирует значе-ние. Об этом высказывался М.В. Никитин6. Экс-плицитное значение актов словесной коммуника-ции «не исчерпывает доставляемой ими информа-ции: слушающий извлекает из высказываний и текстов много иной информации сверх той, что составляет их прямое кодифицированное и выра-женное языковыми средствами значение»7. Итогом таких составляющих будет служить скрытая, не-явная сторона языковых высказываний, но при восприятии подтекст будет осознан и извлечен из связи эксплицитного и имплицитного содержания, потому что именно из таких связей обнаруживает-ся значение фраз и высказывания в целом. Изуче-ние имплицитности позволяет выявить сложней-шие составляющие, которые характерны для под-разумеваемой, невыраженной мысли, для скрытого подтекста, смысла. Многогранность этой стороны текста заключена в отдельном слове, в предложе-нии и в дискурсе. Синтаксические уровни соответ-ствуют способу проявления имплицитности.

Невыраженное содержание речи осуществля-ется благодаря заложенной в языковой процесс имплицитности и поэтому картина мира осмысли-вается собеседником по-новому. Результат зависит от изменений, которые происходят благодаря скорректированным представлениям, новым соот-ношениям.

Рассмотрим фразу с точки зрения ее импли-цитного смысла.

While the United States attempts to shift gears to alternative fuels to battle the purported evils of carbon emissions, Russia will erect oil derricks off the Cuban coast. («The Washington Times», США – 18 марта 2010 г. «Obama surrenders gulf oil to Moscow»).

В приведенном примере эксплицитная ин-формация вербально выражена, имплицитный смысл передается говорящим. У воспринимающе-го информацию под воздействием имплицитного смысла складывается своя картина и формируется свое мнение о происходящем.

The law broadly prohibits any publication by an-yone (newspapers included) of information related to national security, which may cause an «injury to the United States». («Guardian», Великобритания – 15 декабря 2010 г. «A sad day for the US if the Es-pionage Act is used against WikiLeaks»).

Главным словом в этой фразе является «мо-жет». Оно указывает на скрытую угрозу США и в то же время этой фразой дает понять невозмож-ность нанесения вреда США. Основной смысл фразы – в неправильном использовании информа-ции, рема этой фразы – наличие информации, свя-занной с национальной безопасностью. В этом примере дается представление о стране (США), об озабоченности статусом при неправильно исполь-зованной информации.

But the outcome of the constitutional dust-up that is sure to follow will result in triumph or tragedy for the US bill of rights. («Guardian», Великобритания – 15 декабря 2010 г. «A sad day for the US if the Es-pionage Act is used against WikiLeaks»).

Эта фраза предполагает ожидание результата и в то же время дает понять, что американский закон устарел. Вопрос заключается в том, насколько будет точно воспринято «получателем» сообщение, какие эмоции вызовет, чем заинтересует.

Не всегда «получатель» правильно осмысли-вает переданный ему текст, он может ошибаться или допускать неточности в осмыслении. Это за-висит от авторского посыла, от знания и расчета на тех, кому предназначена фраза, но даже и в этом случае возможны ошибки. Следовательно, неассертивные составляющие косвенно влияют на представления о картине мира, они носят вспомо-гательную функцию, но всегда присутствуют и влияют на слушателя.

1 Гумбольдт В. фон. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечест-ва. (Природа и свойства языка вообще) // Избранные труды по языкознанию. М., 1984. С. 11. 2 Там же. 3 Манакин В.Н. Сопоставительная лексикология. Киев: Знание, 2004. С. 51. 4 Там же. С. 95. 5 Блакар Р.М. Язык как инструмент социальной власти (теоретико-эмпирические исследования языка и его ис-пользования) // Морозов А.В. Психология влияния. СПб, 2000. С. 57. 6 Никитин М.В. Основы лингвистической теории значе-ния. М., 1988. С. 142. 7 Там же. С. 142.




1Изучение ритмической структуры прозаиче-ского текста особенно актуально в современном литературоведении.

Известно множество работ, посвященных анализу данного аспекта художественного текста на материале творчества различных писателей: А.А. Арустамова исследовала ритм прозы И.С. Тургенева, С.В. Галанинская выявила спосо-бы ритмизации цикла «Стихотворения в прозе», Н.Ю. Лозюк обратилась к анализу композицион-ного ритма в цикле И.А. Бунина «Темные аллеи», Ю.Б. Орлицкий охарактеризовал ритмические оп-ределители поэмы В. Ерофеева «Москва – Петуш-ки», И.В. Пырков выявил особенности ритмиче-ской организации романа И.А. Гончарова «Обло-мов», Т.Ф. Семьян изучила ритм прозы В.Г. Коро-ленко, Г.Ф. Хажиева исследовала ритм прозы Ф.М. Достоевского на примере рассказа «Сон смешного человека», Н.В. Целовальникова охарак-теризовала специфику ритма прозы А. Ремизова.

Ритмическая структура прозаического текста реализуется на всех уровнях его организации: фо-нетическом, лексическом, синтаксическом, компо-зиционном. Иерархические сочетания ритмиче-ских особенностей данных уровней формируют

1Федорова Елена Валерьевна, аспирант,

преподаватель кафедры русского языка и литера-туры, ФГБОУ ВПО «ЮУрГУ» (НИУ) (г. Челя-бинск). Научный руководитель – д-р филол. наук, проф. Т.Ф. Семьян. Е-mail: [email protected]

специфическую стилистику текста и особенности идиостиля писателя.

Мы рассмотрим способы создания ритмиче-ского рисунка на композицонно-нарративном уровне прозы М. Цветаевой.

Композиционно-нарративная организация яв-ляется макроуровнем в формировании прозаиче-ского ритма. При изучении ритмической состав-ляющей прозы любого писателя, и особенно поэта, исследователи обращаются к анализу ритма ком-позиционного уровня.2

Так, М. Гиршман среди других ритмических определителей выделяет «ритмическое разграни-чение различных композиционно-речевых единиц: пейзажных и портретных описаний, рассуждений и т. п.»1.

Е.Г. Эткинд, анализируя проявления ритма на разных структурных уровнях стихотворного тек-ста, подчеркивает, что «менее всего актуализиру-ется физически ритм композиционный»2, хотя это «иерархически самая высокая ритмическая струк-тура»3 в сравнении с ритмом тоническим, синтак-сический и др.

Н.М. Фортунатов выделил несколько форм ритмической структуры текста: ритм сюжетных построений, системы образов персонажей, а также

2Elena V. Fedorova, the post-graduate student, the teacher of chair of Russian and literature «South Ural state university» (Chelyabinsk). Scientific super-visor – Prof. T.F. Semjan, PhD (Russian philology). E-mail: [email protected]

УДК 82–94 + 801.613

ОСОБЕННОСТИ КОМПОЗИЦИОННОГО РИТМА В ПРОЗЕ М. ЦВЕТАЕВОЙ

Е.В. Федорова

FEATURES OF A COMPOSITE RHYTHM IN M.TSVETAEVA'S PROSE

E.V. Fedorova

Представлен анализ особенностей композиционного ритма прозы М. Цветае-вой. Автор указывает на степень разработанности проблемы в трудах современныхлитературоведов, называет основные особенности композиционного ритма прозыпоэта: фрагментарность, ассоциативность, бессюжетность, безгеройность. Пред-ставлен анализ классических форм проявления композиционного ритма: анафори-ческой и кольцевой композиции.

Ключевые слова: ритм прозы, композиционный ритм, проза М. Цветаевой,фрагментарность, ассоциативность, бессюжетность, безгеройность, анафориче-ская и кольцевая композиция.

The article presents the analysis of the peculiarities of the composite rhythm of

M.Tsvetaeva’s prose. The author specifies how well the problem is developed in the worksof modern literary critics, names the basic features of the composite rhythm of the poet:fragmentariness, associativity, plotlessness, absence of a hero. The article presents theanalysis of the classical forms of the composite style: anaphoric and ring composition.

Keywords: rhythm of prose, composite rhythm, prose of M. Tsvetaeva, fragmentariness,associativity, plotlessness, absence of hero, an anaphoric and ring composition.


Федорова Е.В. Особенности композиционного ритма в прозе М. Цветаевой


ритм «повторяющихся структур, несводимых к сюжетно-фабульным моментам повествования»4. Исследователь показал особенности проявления данных вариантов ритмической структуры текста на примере новеллы А.П. Чехова «Черный монах».

Изучению особенностей композиционного ритма посвящена работа Л.В. Татару. На материа-ле ранней прозы Дж. Джойса исследователь назы-вает композиционный ритм «основным фактором, определяющим эффект стиля писателя»5.

Н.А. Фатеева при изучении способов взаимо-проникновения стиха и прозы на примере творчества О. Мандельштама называет принцип нелинейного развития композиции одним из признаков, обеспечи-вающих принадлежность текста к переходным явле-ниям между стихом и прозой6. Причем многие ис-следователи, например М.С. Штерн, подчеркивают значимость соотношения событийно-повествова-тельного и ритмического планов в формировании целостности «лирической книги» в прозе7.

Т.Ф. Семьян при анализе ритмических опре-делителей в прозе В.Г. Короленко отдельное вни-мание уделяет характеристике композиционного ритма, подчеркивая, что «ритмические переклички соотносимых фрагментов текста являются носите-лями художественного смысла и создают общий характер интонации творчества писателя»8.

А.А. Арустамова, исследователь прозы И.С. Тургенева, отметила основные единицы ритма композиционного уровня – «главы, части и другие выделенные отрезки текста; эпизоды, связки; детали, характеристика, портрет, пейзаж и т. д.»9.

Г.Г. Чипенко также включает повествование, основанное «не на сюжетных причинно-следственных связях, а на ритмических повторах, лейтмотивах образов, ассоциативных связях»10 в перечень признаков, сближающих «орнаменталь-ную» прозу со стихом.

Н.Ю. Лозюк изучает композиционный ритм новелл И.А. Бунина. Исследователь доказывает гипотезу о том, что «категория композиционного ритма дает возможность рассматривать произве-дение как подвижную систему, в которой все элементы находятся в динамической взаимосвязи, что формально выражено пространственно-временной последовательностью композицион-ных единиц»11.

Проза М. Цветаевой представляет особый ма-териал для анализа ритмической организации тек-ста в целом и композиционно-нарративного уров-ня в частности. И.В. Кудрова отдельное внимание уделяет композиции прозаических произведений поэта, указывая на ее функцию и специфику12. К анализу ритма прозы М. Цветаевой, формирующе-гося на различных структурных уровнях текста, обращался Ю.Б. Орлицкий13. И в то же время в современной науке недостаточно исследований, посвященных данному аспекту творчества поэта, что обусловливает актуальность выбранного на-правления в изучении прозы М. Цветаевой.

Прозаические произведения М. Цветаевой имеют специфическую композиционную структу-ру, характеризующуюся сложностью ассоциатив-ной связи между частями и главами текста, отсут-ствием вступлений, быстрой сменой событийного плана, фрагментарностью повествования. Данные особенности позволяют создать определенный ритмический рисунок, акцентирующий концепту-альный уровень текста, формирующий идиостиль поэта.

Деление произведения на главы либо другие структурно-семантические блоки становится принципиально важным для ритмической органи-зации текста.

М. Цветаева делит текст на части графиче-скими знаками либо пропусками одной строки, подчеркивая таким образом смену временных промежутков, субъектов и объектов речи. Подоб-ное деление не имеет тенденции к выделению от-рывков примерно равного объема. Каждая выде-ленная часть может состоять из одного-двух пред-ложений или занимать несколько страниц печат-ного текста.

«О, как бы я воспитала Алю в XVIII веке! Ка-кие туфли с пряжками. Какая фамильная библия с застежками! И какой танцмейстер!»

======= Сейчас, наверное, из-за топора и пилы, куда

меньше enfants d’amour. Впрочем, пилит и рубит только интеллигенция (мужики не в счет! им все нипочем!), а интеллигенция и раньше никогда не блистала ни enfants, ни amour.

======= Недавно на Смоленском: дородная простона-

родная девка – роскошная шаль крест-накрест, походка бедрами – и маленькая сухонькая прижи-валка – язва! Сухонький перст впился в высокую грудь девки. Заискивающий шепот: «Что это у вас – свининка?» («Чердачное»).

Дробление текста на блоки происходит также с помощью лексических средств:

«В ту же зиму Ася познакомилась на катке с Борисом Т., за которого вскоре вышла замуж.

― Большое тире. 1921 год, весна. Ася только что

вернулась из Феодосии…» («Жених»). Словосочетание «большое тире» активизиру-

ет восприятие графического знака. Фраза, появля-ясь в первой строке новой части, подчеркивает графический образ, усиливает тенденцию к дроб-ности композиции произведения.

Подобный способ композиционного оформ-ления текста базируется на фрагментарности, кол-лажности повествовательного уровня. Основной композиционный прием в произведениях М. Цве-таевой – монтаж, реализующийся в резкой смене сюжетных линий, создающих ритмическую струк-туру прозы. Например, в «Повести о Сонечке» автор сознательно ускоряет темп речи или же за-медляет его. Момент расставания героев в финале




произведения замедляется делением текста на от-дельные части. Сюжетно цельная картина дробит-ся и графически, и ритмически, что в восприятии читателя символизирует разрывы во времени.

Монтаж фиксирует ассоциативный способ по-строения текста:

«– Вам далеко? – В Бутырки, передачу несу. – Давно сидит? – Который месяц. – Ручателей нет? – Вся Москва – ручатели, потому и не выпус-

кают. – Молодой? – Нет, пожилой… Вы, может быть, слышали?

Бывший градоначальник, Дский. ------- С Дским у меня была такая встреча. Мне было

пятнадцать лет, я была дерзка <…>» («Мои служ-бы»).

Временные промежутки в цитируемом отрыв-ке сдвигаются, настоящее ассоциируется с про-шлым. Необходимость дополнить свою речь, на-рисовать образ очередного героя рождает воспо-минание.

Ассоциативный композиционный принцип находит яркое воплощение в прозе М. Цветаевой, отличающейся стремительностью развития дейст-вия, категоричностью оценки. Диалоги в прозе поэта отрывисты, кратки, динамичны. Подобная ритмическая структура текста создается не только с помощью определенных композиционных прие-мов, но и различными синтаксическими, лексиче-скими, фонетическими средствами.

Композиционный монтаж реализуется не только через смену сюжетных событий, дейст-вующих лиц, но и через разрыв прямой речи:

«Вы любите сельское хозяйство» – «Нет». – «Вы любите охоту?» – «Нет». – «Что же Вы в де-ревне делаете?» – «Уверяю вас, что мой день очень наполнен»… «Я никогда не любил хозяйст-ва; меня всегда больше влекла расходная, нежели доходная статья <…>»

«… Итак, я предпочитал расходную статью доходной. Но никогда мне не казалось, что я рас-ходую на себя, когда я расходовал на Павловку <…>» («Кедр»).

Слова, принадлежащие одному действующе-му лицу, разбиваются на два абзаца, которые объ-единяются единством говорящего, слушающего и предмета разговора. Подобное построение может символизировать смену временных отрезков, рас-сказ героя становится сродни процессу размышле-ния, саморефлексии, построенной на ассоциатив-ных воспоминаниях, перемежающих друг друга.

Монтаж временных пластов, свидетельст-вующий о смене сюжетных линий, особенно ярко проявляется во фрагментах, связанных с описани-ем одного героя, но повествующих о разных собы-

тиях его жизни, часто расположенных не в хроно-логической последовательности:

«<…> немец Рейнгардт Ревер умер на девятна-дцатом году жизни, в Нерви, во время Карнавала.

Его уже перевели на частную квартиру (в пансионе нельзя умирать), в верхнюю комнату высокого мрачного дома» («О Германии»).

Подчеркивает ассоциативную смену сюжета пропуск одной строки, пробел, визуально-графический прием, к которому М. Цветаева часто прибегает при создании прозаического текста для акцентирования его частей.

Такой композиционный принцип свидетель-ствует о том, что в центре повествования находит-ся не конкретный персонаж или лирический герой, а особая эмоциональная доминанта, состояние ду-ши писателя. Не случайно многие прозаические произведения М. Цветаевой напоминают дневни-ковые записи. Данная особенность роднит прозаи-ческий текст с лирикой и подразумевает особый способ ритмической акцентуации.

Принцип композиционного монтажа в прозе М. Цветаевой отражает сложность действий, пере-живаний, событий, а не фиксирует их несвязанность.

Некоторые исследователи ритмической орга-низации прозы относят монтажный композицион-ный принцип к приемам кинематографа и рас-сматривают его использование в «прозе поэта» как один из вариантов синтеза искусств, являющегося яркой особенностью данного феномена14.

Ассоциативный принцип построения текста реализуется в тесной связи заглавия и всего произ-ведения в целом. Проза М. Цветаевой характери-зуется особым вниманием к названиям. Как пра-вило, это яркие, метафорические образы, которые поэтизируют прозу, подчеркивая способ воспри-ятия писателем окружающего мира, стремление к его образному, поэтическому воплощению в про-заическом тексте: «Воин Христов», «Чердачное» (1919), «Герой труда» – о В. Брюсове, «Возрож-денщина» (1925), «История одного посвящения» (1931), «Письмо к Амазонке», «Живое о живом» – о творчестве М. Волошина, «Искусство при свете совести» (1932), «Пленный дух» – об А. Белом (1934), «Нездешний вечер» – о М. Кузмине (1936), «Мой Пушкин» (1937).

Метафоричными оказываются не только на-звания произведений, но и их глав. Например, за-головки частей эссе «Световой ливень», посвя-щенного творчеству Б. Пастернака, имеют одина-ковую синтаксическую, ритмическую структуру: «Пастернак и быт», «Пастернак и день», «Пастер-нак и дождь». Таким образом под ритмом компо-зиционного уровня понимается соотношение час-тей произведения.

Метафоричность, насыщенная образность прозы рождает ассоциацию со специфической вы-разительностью стихотворного произведения. В совокупности с другими элементами стиха данная


Федорова Е.В. Особенности композиционного ритма в прозе М. Цветаевой


особенность формирует индивидуальную стили-стику поэта, творящего в рамках прозы.

Композицию прозы М. Цветаевой характери-зует отсутствие вступлений, экспозиции текста, подготавливающей читателя к восприятию про-блематики произведения. Исследователь ритма прозаического текста А.С. Яскевич назвал данный прием «стилистически выигрышным»15, позво-ляющим воспринимать первое же предложение текста как тему. Таким образом создается эффект присутствия читателя при развитии действия, опи-сание которого основано на ассоциативном прин-ципе организации.

Начало «Повести о Сонечке», например, ими-тирует продолжение давно начатого разговора: «Нет, бледности в ней не было никакой, ни в чем, все в ней было – обратное бледности, а все-таки она была – pourtant rose, и это своеместно будет доказано и показано».

Первая фраза цитируемого произведения тес-но связана с его эпиграфом, что представляет со-бой вариант лейтмотивного повтора, участвующе-го в формировании ритмического рисунка в прозе поэта:

Elle etait pale – et pourtant rose, Petite – avec de grands cheveux… (Она была бледной – и все-таки розовой, Малюткой – с пышными волосами) (фр.) Если эпиграф можно считать некоторым тези-

сом, заявленным для обозначения темы всего про-изведения, то первое же предложение текста – оп-ровержение утверждения, начинающееся со слова «нет». Предложение, с которого начинается вся повесть – не описание, а только намек на главное лицо, о котором пойдет речь. В первой же фразе возникает образ героини, заявленный еще в назва-нии («Повесть о Сонечке»), но появляющийся кос-венно, через цепочку ассоциаций, домысливаний, индивидуального поэтического восприятия.

Отсутствие пространных вступлений иссле-дователи ритмической структуры называют одним из признаков «орнаментальной» прозы на синтак-сическом уровне16.

Также «проза поэта» характеризуется отсут-ствием традиционной сюжетной линии и традици-онного героя.

В автобиографической прозе М. Цветаевой («Повесть о Сонечке», «Жених», «Лавровый ве-нок», «Сказка матери», «Мать и музыка» и др.) проявляется четкая сюжетная линия. События сле-дуют друг за другом в соответствии с хронологи-ческим развитием реальных событий жизни поэта, но каждый фрагмент повествования сопровожда-ется эмоциональными лирическими комментария-ми, выражающими движение чувств автора. На-сыщенность событийного ряда произведения зна-чительно разрежена.

Многие прозаические произведения М. Цве-таевой не имеют линейного сюжета и традицион-ных для прозаического текста композиционных

частей, таких как экспозиция, завязка, кульмина-ция, развязка и т. п. По замечанию исследователей, подобные элементы композиции в привычном по-нимании отсутствуют в прозаическом тексте, но с точки зрения структуры текста поэтического они не просто выделяются, но и имеют определяющее значение для понимания произведения17. Это по-зволяет говорить о синкретизме двух форм речи – поэзии и прозы – в рамках прозаического текста, о специфическом характере ритмического течения текста. Ритм реализуется не в линейном развитии сюжета эпического произведения, а через эмоцио-нальность лирических составляющих, интенсив-ность их чередований или замедленном перечис-лении.

Данная особенность характерна для «Письма к Амазонке», «Флорентийских ночей», а также воспоминаний и эссе о современниках поэта, от-личающихся бесфабульностью, отсутствием опре-деленной сюжетной линии. О.В. Шалыгина выде-ляет не только бесфабульность, но и «безгерой-ность» сюжетного ряда «поэтической прозы»18. Например, каждое письмо «эпистолярного рома-на» (термин А. Саакянц и Л. Мнухина) «Флорен-тийские ночи» представляет собой лирические зарисовки, объединяющиеся обозначением жанра и единством адресата. При их чтении важно уло-вить не логику изложения, а чувство, которое ис-пытывал автор в момент создания произведения. Данные композиционные особенности подчерки-ваются введением в текст метрически организо-ванных фрагментов, визуально усиленной, выде-ленной строфичностью.

С точки зрения композиционной организации текста, лишенного четкой фабульной структуры, в качестве завязки выступает первое предложение. «Письмо к Амазонке», например, начинается по законам эпистолярного жанра с обращения, хотя и скрытого: «Вашу книгу я прочла». Но постепенно разговор с конкретным собеседником перерожда-ется в размышления, в спор с самим собой, и бо-лее – в обращение к читателю, к широкому кругу людей. Не случайно на первых же страницах «Письма» автор отмечает: «Выслушайте меня. Вам не надо отвечать мне — только услышать». Дан-ная особенность роднит прозаический текст с по-этическим, указывая на синкретизм мышления писателя, на возможность привнесения в прозаи-ческий текст композиционных приемов, свойст-венных для стиха.

Проза М. Цветаевой, отличающаяся фрагмен-тарностью, бессюжетностью, ассоциативностью частей, также может строиться по определенным композиционным принципам. Среди прозаических произведений поэта встречаются тексты с анафо-рической и кольцевой композицией.

По принципу анафоры М. Цветаева выстраи-вает как отдельные предложения, фразы, так и це-лые части прозаических текстов. Так, в «Повести о Сонечке» анафорическая композиция в полной




мере реализуется к концу произведения, объеди-няя отдельные фрагменты повести в тематические блоки. В некоторых случаях повторение является скрытым: оно не подчеркнуто повторяющимися словами, а только намечается семантически тож-дественными тематическими рядами. Исследова-тели отмечают, что при использовании разнооб-разных видов повторов, в том числе и анафоры, прозаики не копируют те типы повторов, которые специфичны для поэтических текстов, а исполь-зуют сам принцип регулярного повторения опре-деленных частей содержания19, сообщая тексту специфический ритм.

Особую смысловую нагрузку получает ана-фора, поддержанная приемом синтаксического параллелизма, изменяющая лексический состав: «Когда я думаю о Боге первых дней, я неуклонно вижу его садовником. Когда я думаю о Боге пер-вых дней, я неуклонно думаю о Гёте последних. Когда я думаю о Гёте последних, я неуклонно ду-маю о кн. Волконском» («Кедр»).

Последняя часть цитаты, воспринимается как продолжение анафорического ряда, но в то же время изменение объекта внимания, перестановка слов в предложении расширяет семантический диапазон, создает параллель в смысловом напол-нении, возможность сопоставления явлений, в данном случае Бога, Гёте и кн. Волконского, соот-носящихся в творческом сознании М. Цветаевой.

Наличие ритма прозаического произведения подчеркивается особой композиционной органи-зацией текста, реализующейся в том числе и в кольцевой композиции. Это классическая форма проявления композиционного ритма, композици-онного повтора. В «Флорентийских ночах» М. Цветаевой кольцевой принцип раскрывается в особенности датировки писем. Первое письмо имеет конкретное указание на дату написания, затем вместо чисел появляются названия дней не-дели, которые постепенно сменяются указанием на время суток или временной промежуток – ночь, полночь. Заканчивается переписка вновь числом и годом создания последней миниатюры. Таким об-разом, организуя текст по принципу кольцевой композиции, М. Цветаева придает произведению и смысловую, и композиционную завершенность.

Проза М. Цветаевой динамична, ассоциатив-на, в ней соседствуют фрагменты с четкой, чекан-ной ритмической структурой и отрывки, характе-ризующиеся интонацией размышления, рефлек-сии, самоанализа.

Единство ритмической структуры придает це-лостность прозаическому тексту, характеризую-щемуся фрагментарностью, коллажностью по-строения, ассоциативным способом связи частей и глав, бессюжетностью и безгеройностью.

Композиционно-ритмические особенности прозы М. Цветаевой играют важную роль в оформлении идейного замысла произведения. Ритмическая структура прозаического текста ак-центирует глубинный уровень авторского миро-ощущения. Таким образом, становится очевидной необходимость изучения ритма прозы – на данном уровне организации художественного текста фор-мируется особый авторский стиль.

1 Гиршман М. Над строками анкеты // Вопросы литера-туры. 1973. № 7. С. 135. 2 Эткинд Е. Г. Ритм поэтического произведения как фак-тор содержания // Ритм, пространство и время в литера-туре и искусстве. Л.: Наука, 1974. С. 114. 3 Там же. С. 115. 4 Фортунатов Н.М. Ритм художественной прозы // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Нау-ка, 1974. С. 186. 5 Татару Л.В. Композиционный ритм художественного текста (на материале ранней прозы Дж. Джойса): авто-реф. дис. … канд. филол. наук. М., 1993. С. 16. 6 Фатеева Н.А. Стих и проза как две формы существова-ния поэтического идиостиля: дис. … доктора филол. наук. М., 1996. С. 283. 7 Штерн М.С. Проза И.А. Бунина 1930–1940-х годов (жанровая система и родовая специфика): дис. … докт. филол. наук. Омск, 1997. С. 33. 8 Семьян Т.Ф. Ритм прозы В.Г. Короленко: автореф. дис. … канд. филол. наук. Алматы, 1997. С. 12. 9 Арустамова А.А. Ритм прозы И.С. Тургенева: автореф. дис. … канд. филол. наук. Екатеринбург, 1998. С. 6. 10 Чипенко Г.Г. Художественная проза А. Мариенгофа 1920-х годов: дис. … канд. филол. наук. Южно-Сахалинск, 2003. С. 22. 11 Лозюк Н.Ю. Композиционный ритм в новеллах И.А. Бунина («Темные аллеи»): дис. … канд. филол. наук. Новосибирск, 2009. С. 5–6. 12 Кудрова И.В. Просторы Марины Цветаевой: Поэзия, проза, личность. СПб.: Вита Нова, 2003. 526 с. 13 Орлицкий Ю.Б. Об особенностях ритма цветаевской прозы // Семья Цветаевых в истории и культуре России: XV Международная научно-тематическая конференция (Москва, 8–11 октября 2007 г.). М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2008. С. 237–251. 14 Целовальникова Н.В. Ритм прозы А. Ремизова: авто-реф. дис. … канд. филол. наук. Астрахань, 2005. С. 13. 15 Яскевич А.С. Ритмическая организация художествен-ного текста. Минск: Навука i тэхнiка, 1991. С. 61. 16 Там же. С. 65. 17 Шалыгина О.В. Проблема композиции поэтической прозы (А.П. Чехов – А. Белый – Б.Л. Пастернак). М.: Образование 3000, 2008. С. 91. 18 Там же. С. 91. 19 Минералова И.Г. Литература поисков и открытий. (Жанровый синтез в русской литературе рубежа XIX – XX вв.): учеб. пособие для спецкурса и спецсеминара / Моск. пед. гос. ун-т им. В.И. Ленина. М.: Прометей, 1991. С. 29.

Поступила в редакцию 28 февраля 2011 г.


ТРЕБОВАНИЯ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ МАТЕРИАЛОВ

1. В редакцию предоставляются печатный вариант статьи и ее электронная версия (документ Microsoft Word), экспертное заключение о возможности опубликования работы в открытой печати, сведения об авторах (Ф.И.О., место работы, звание и должность, контактная информация (адрес, телефон, e-mail)).

2. Структура статьи: УДК, название, список авторов, аннотация (не более 500 знаков), список ключевых слов (данная информация предоставляется на русском и английском языке), текст статьи, литература оформляется в виде концевых сносок.

3. Параметры набора. Поля: зеркальные, верхнее – 23, нижнее – 23, внутри – 22, снаружи – 25 мм. Шрифт – Times New Roman, масштаб 100 %, интервал – обычный, без смещения и анимации. Отступ красной строки 0,7 см, интервал между абзацами 0 пт, межстрочный интервал – одинарный.

4. Адрес редакции научного журнала «Вестник ЮУрГУ» серии «Лингвистика»: Россия, 454080, г. Челябинск, пр. им. В.И. Ленина, 76, кафедра общей лингвистики, ответственному секретарю Жеребятьевой Екатерине Сергеевне. E-mail: [email protected]

5. Ознакомиться с полной версией правил подготовки рукописей и примером оформления можно на сайте ЮУрГУ (http://www.susu.ac.ru), следуя ссылкам: «Наука», «Вестник ЮУрГУ», «Серии».

6. Плата с аспирантов за публикацию рукописей не взимается.

ВЕСТНИК ЮЖНО-УРАЛЬСКОГО

ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА

№ 2 (261) 2012

Серия «ЛИНГВИСТИКА»

Выпуск 14

Редактор Н.М. Лезина

Компьютерная верстка В.Г. Харитоновой

Издательский центр Южно-Уральского государственного университета

Подписано в печать 21.12.2011. Формат 6084 1/8. Печать трафаретная. Усл. печ. л. 13,95. Тираж 500 экз. Заказ 6/11.

Отпечатано в типографии Издательского центра ЮУрГУ. 454080, г. Челябинск, пр. им. В.И. Ленина, 76.


вестник южно...

Data & Analytics