Всё Прще, Чем Кажется Инатундра

Ина Тундра

Все проще, чем кажется

Москва 2011

УДК 821.161.1-31 Тундра

ББК 84(2Рос=Рус)6-44

Т 50

Тундра И.Т 50 Все проще, чем кажется: Роман-исповедь / Ина Тундра. —

М.: Ардис Медиа, 2011. — 344 с.ISBN 978-5-9901567-6-0

Жизнь ночной Москвы девяностых-начала двухтысячных годов. На этом фоне сплошь состоящем из знаменитых клубов, вечеринок и громких фамилий происходит столкновение героини книги с ре-альной жизнью, с ее соблазнами и порой отвратительной изнанкой. Юная девушка, почти ребенок, с бесстрашием окунается в желанный и поначалу недоступный мир вечного праздника, проходит через все круги наркомании, невероятным и необъяснимым образом преодоле-вает зависимость от героина, начинает новую жизнь.

Эта исповедальная, предельно искренняя и честная книга Ины Тундры переворачивает обыденные представления о возможностях человека, позволяет вплотную подойти к пониманию тех тонких и не очевидных механизмов, которые управляют судьбой человека, нако-нец, полностью меняет отношение к испытаниям и потерям, которые есть у каждого из нас.

Книга адресована каждому, кто хочет понять себя, кто ищет свой уникальный путь в этом мире.

УДК 821.161.1-31ББК 84(2Рос=Рус) 6-44

ISBN 978-5-9901567-6-0

© Ина Тундра, 2011

© Екатерина Захарова, фото на обложке, 2011

© Издательский Дом «Ардис Медиа», 2011

Ина Тундра


И вырви мне сердце,и выколи глаза,чтобы я научилсялюбить и видеть

Андрей Лапин

5

Входной билет

Я бы хотела сказать вам, что это не книга. Не биография. Не художественный вымысел. Не попытка в чем-то при-знаться или что-то признать. Не бульварный роман о том, как на самом деле живут знаменитости. Не сага о любви. Не повесть о сложной судьбе. Не история жизни. Не драма, ко-медия или трагедия.

Это урок.Тот, который я прожила.Это опыт. Узнав о котором, возможно, вы что-то поймете.Неважно.Я получила эти уроки от жизни и хотела бы рассказать

о них вам.Я обещаю быть честной. Написать, как есть, без прикрас.Вам будет больно. Как мне. Страшно. Вы будете плакать.

Где-то смеяться. Негодовать. Осуждать меня. Или поддер-живать. Вы пройдете со мной весь этот путь до конца. Вме-сте. Я отдам вам все, без остатка.

Я отдам вам весь опыт, который я получила, чтобы вы взяли то, что вам нужно.

Берите.

P. S. Все имена и названия вымышленные, любое совпаде-ние с реальными лицами и местами случайно.

7

Девяностые

глава 1В наследство от наркотического прошлого мне достались

довольно куцые воспоминания о собственном детстве и под-ростковом возрасте. Поневоле вспоминаются мои ехидные замечания по поводу газетных статей, утверждавших, что экстази разрушает память. Теперь даже огромным усилием воли не могу восстановить целостность событий и логиче-ские цепочки происходившего, отличить реальность от вы-мысла и наркотического бреда, всплывают только какие-то смутные разрозненные картинки.

Помню только, что началось все с роликов и Александров-ского сада, чувства какой-то детской несостоятельности и отчаянного желания казаться такой же крутой и взрослой, как окружавшие меня сверстники, казавшиеся мне тогда необычайно развитыми и живущими какой-то своей, недо-ступной мне, шикарной и богатой событиями жизнью.

Мучивший меня комплекс неполноценности был еще связан с тем, что общалась я, в основном, с детьми богатых родителей, уже появившихся в то время. Они окружали меня как в лицее, где я училась бесплатно, потому что мама работала там учительницей, так и в Александровском саду, где было отчаянно модно кататься на роликах, и где собира-лись отпрыски сколачивающих свои первые состояния мам и пап.

Я даже не помню, что, как, когда и при каких обстоятель-ствах я попробовала из наркотиков в первый раз.

Хотя думается мне, что это все-таки была трава, ведь ку-рили ее все и не считали чем-то более серьезным, чем сига-реты. Но первое яркое воспоминание у меня связано с ка-липсолом. Или кетамином, что, в принципе, одно и то же. Покупая его и шприцы в Первой аптеке, мы открывали для

Ина Тундра

8


себя волшебные трипы со светом в конце тоннеля, выхода-ми из тела и прочими элементами рассказов так называе-мых очевидцев предсмертых состояний во время операций, сопровождающихся глубокой анестезией, где, как известно, и использовалось это лекарство.

Дальнейшие события сплелись в какую-то странную перепутанную цепочку неравномерно всплывающих вос-поминаний об учебе в лицее, наркоманской любви — Ване, которого посадили, о первых клубах. Кетамин на лестнице в школе между уроками. LSDance в Ясенево. Первое ЛСД. Ка-завшиеся нам невероятно крутыми обсуждения действий ЛСД25 в марках и ЛСД36 в кристаллах, которое мы ездили покупать почему-то на площадь Революции, чтоб потом опять вернуться в Ясенево.

Клуб «Эрмитаж», фенамин, первые грибы, которые мы с подругой моей Ленкой искали в туалете клуба среди какой-то странно пахнущей табачной трухи в пакетике, и оказав-шейся в конце концов теми сами перемолотыми грибами, которые надо было съесть. «Релакс», «Остров Сокровищ» (господи, это ж, по-моему, совсем другие годы), кокаин, экс-тази, «Пентхауз», и как же назывался этот совсем маленький закрытый клуб справа от «Эрмитажа», не доходя до «Пентха-уза»? — кто сейчас вспомнит…

Двойные доллары — о дааа, первые попробованные двой-ные доллары до сих пор вызывают у меня улыбку. Как сей-час помню, что ты, Данила, их только привез в Москву, и мы с Ленкой и Катей были первые, кто их попробовал всё у того же памятника Карлу Марксу, обсуждая, что, наверное, не сто-ит целую, надо сначала по половинке… ммммм, двойные дол-лары… у меня даже сохранились фотографии нас троих, рас-плющенных по станции метро Театральная, со счастливыми, загадочными и глупыми глубокими улыбками на лицах.

Перекрёстные воспоминания с перемешанными датами.Объясняю родителям, как они глупы и не понимают,

каково оно, устройство мира. Рассказываю другу семьи по

Все проще, чем кажется Девяностые

9

страшному секрету все тайны устройства мироздания — как же он устроен-то, на самом деле, этот мир, ведь психоде-лики открыли передо мной эту завесу.

Клуб «Манхеттен», Happy Mondays, незабываемые вече-ринки «ЖЖ was here», фейсконтроль в «Птюче» — скажите, кто и под каким приходом взял меня туда работать? — Я не помню. — Помню лишь, как стояла, отсеивая непонятных мне людей. Помню начальника охраны, казавшегося мне всякий раз другим, в зависимости от действия наркотика, который мною сожран, разноцветные бумажки, что озна-чали разрешение на вход, а цвет обозначал сумму входной платы или отсутствие ее. Помню различной степени обкол-башенности народ, который я должна была, настроив фокус своих не менее убитых глаз, пустить иль не пустить, тряску золотых часов перед глазами и вопли — да ты знаешь, кто я? — нда…

Первый фейсконтроль — поди-ка объясни нуворишам, бандитам и прочим депутатам в 95-м году, что, видишь ли, вы рожей нам не вышли. Даже сейчас, по прошествии де-сяти с лишним лет, мне многие задают вопрос: «Так это ты меня в «Птюч» не пускала? Я помню, ну скажи, а почему?» Да потому что не пускала! Поди спроси это измененное созна-ние, с чего оно и в каких галлюцинациях тебя вообще себе увидело на тот момент.

Спиды, фен, экстази, которое уже в количестве шести-де-сяти на желудок даже не вставляло, питерская кислота, ко-каин, все та же ЛСД, мескалин, утренний поезд в метро, где все люди-монстры едут на работу, а ты после клуба, двигая челюстями, с безумным взглядом, и в звуках все еще улавли-вая ритм, едешь спать домой…

Основоположники, блин, клубной культуры.Сколько было сожрано, снюхано и выпито? — Трипы,

передозы, еле уловимый отзвук чьих-то незамеченных смер-тей, раж веселья, жизнь в погоне за ясной стоимости дозой счастья, скрип сведенных челюстей, танцы, танцы, танцы,

Ина Тундра

10


«Версаче, жилетка, Титаник, таблетка, Отдыхаем ха-ра-Шо!», скандалы дома, снятая с будущими российскими диджея-ми-звездами однокомнатная квартира с раздолбанной сте-ной — пятеро нас, что ли там жило — обожрались ЛСД, по-смотрели фильм «Лики Смерти», все стали вегетарианцами.

«Аэроданс», Тимур Мамедов, кто-то уже знаком с герои-ном… Как же время все у меня в мозгах перепутано — Коля Садовский, Данила — любовь моя первая. Очень удобно — и любовь большая и вечная, и наркотиков полон дом вслед-ствие недвусмысленного занятия бойфренда и его товари-щей, привозивших все это богатство в Москву. Зная твой жим-жим, май френд, сразу оговорюсь, что, может, звали тебя и вовсе не Данила, да только сам-то ты, конечно, знаешь и имя свое, и чем все это закончилось. Кто-то мне говорил, что ты теперь чуть ли не в ФСБ работаешь — слухами, зна-ешь ли, земля полнится.

С тобой воспоминаний много связано. Но самое яркое-странное — я очень творог любила, да и сейчас люблю, рас-сыпчатый, со сгущенкой — помню, как пришла домой и, открыв холодильник, увидела много больших пакетов с рас-сыпчатым творогом; изумившись, с чего это ты вдруг мне гостинцев заготовил, уже намеревалась, истекая слюной, залить все это дело, вскрыв пакет, сгущенкой, как вовремя подоспевший на кухню Доцент спас твой заработок, давясь от смеха и предложив употребить мне «творог» по его пря-мому назначению.

Странно, но плохого я вообще не помню. Может, это из-бирательность памяти, а может, это вечное состояние угара и искусственно подстегнутого счастья, наложившись на мо-лодое и, по сути, детское, восторженное восприятие жизни, сохранило лишь этот привкус безудержного веселья и веч-ного балансирования на грани, так волновавшее кровь и за-ставлявшее чувствовать себя на вершине мира…

Передоз ЛСД. Я знаю, многие его и сейчас считают байкой, однако я отлично помню тот день, когда, сожрав по марке


11

и погуляв по летней солнечной Москве, мы небольшой ком-панией зашли к знакомым покурить, и, мучаясь от сушняка, я, ни о чем не думая, нормально так хлебнула из стоявшей на столе закрытой пол-литровой бутылочки Боржоми и переда-ла ее дальше в руки кому-то из желающих попить.

Никто ж не знал, что так из Питера в Москву перевозили PSP, питерский аналог ЛСД, ваяемый молодыми химиками, в жидком виде, чтобы потом уже ею марки пропитывать.

Нас было двое, тех, кто хлебнул «боржомки», пока хозяин не заметил.

Дальше — космос.— А девочка у вас уже умерла, мы ее откачивать не будем.Сухой голос врача «скорой» из небытия, сто долларов

и уговоры отвезти в Склиф решили мой вопрос.Рассыпчатость планет и безграничность маленькой

песчинки, моя принадлежность ко всему и в то же время полное отсутствие Меня, реальности, измерений, планеты, Бог, неБОГ, умноженный в миллионы раз стандартный лсд-шный трип при полном отсутствии контроля мозга.

Привязанные руки в реанимации. Склиф. Попытка вос-принять себя и тело, космос в каждой клетке и все реально-сти, сменяющие друг друга, как в калейдоскопе.

Я сутки была в коме, Дима — меньше. (Тебя ведь звали Дима? Я не помню, знаю, что ты был, помню внешность, где ты жил тогда, но имя — нет.)

Кто-то из знакомых недавно рассказал про Диму, что, когда тот пришел в себя — единственное, что запомнил, как стоит вокруг него консилиум врачей, человек пять или шесть, и, глядя на него, кто-то спрашивает:

— А правда, что под ЛСД всех богов можно встретить?— Нет, неправда, — отвечает он, закрывает глаза, и тут

все они, всевозможные, выстраиваются в ряд перед ним: Шива, Кришна, Яхве, Зевс, Один и миллионы, миллиарды всевозможных богов и божков — стоят перед ним и улы-баются.

Ина Тундра

12


Родители забрали меня в тот же день, когда я пришла в себя, они же отвезли до дома Диму. Меня там не было — там был один мощнейший трип в руках перепуганных взрослых, заключенный в подростковом теле. Я помню лишь чувство благодарности родным за то, что мне не было сказано ни слова негатива, сдержанные мамины рыдания и мой непре-рывный процесс путешествия по сознанию миров.

Меня впирало где-то примерно семь дней — бесконечно.Я ложилась спать, просыпалась, ела, ходила, умирала,

рождалась, плакала; могла носить лишь черное длинное платье — другие цвета начинали разворачивать трип и сое-диняться с телом и мирозданием в немыслимых вариациях, и я уже молилась всем богам, чтобы меня, наконец, отпусти-ло. На седьмой день я поняла, что надежды вернуться в нор-мальное самосознание уже нет, — я начала даже забывать, как это, когда тебя не прет бесконечно.

Память услужливо преподносит странные обрывки воспоминаний о почти лысой голове — когда же я успела постричься-то, интересно? — Переход на Пушкинской, Мак-дональдс, люди-звери, люди-реки, гномы, эльфы, встающий перед лицом асфальт и проваливающиеся в окна небеса, слезы из глаз, да когда ж меня отпустит, господи! Храм на Никитской (почему мне кажется, что в нем венчался Пуш-кин?), с бабушкой, просящей подаяние:

— Помоги мне, деточка…— Кто бы мне помог, бабушка!— Бог поможет, зайди, помолись…— Я с этим богом уже неделю расстаться не могу, бабушка.— Да ты зайди, зайди, помолись, легче станет.Зашла. Сидела на полу, перетекая из мозаики в иконы,

рыдая и обещая бросить психоделики навсегда, если Го-сподь сжалится надо мной и меня наконец отпустит…

Поняв, что и тут надежды нет, и опасаясь потерять остат-ки разума в путешествиях по изменяющимся прямо на гла-зах православным фрескам, я вышла. Трезвая. Вообще. Аб-


13

солютно. Безо всякого намека хоть на какой-то остаток ЛСД в мозгах. Задумчиво смотрела в небо, на снующих людей, дышала простым воздухом и молча отдала бабуле все, что было, оставив только денег на метро.

Обещание сдержала.О психоделиках забыла навсегда.

Однако экстази, кокаин и амфетамины относятся к дру-гой группе сильнодействующих наркотических веществ.

Чем я и не преминула воспользоваться.

И снова круговорот воспоминаний, уцелевших от хроно-логии девяностых годов.

Первые рейвы: тысячи людей в едином порыве счастья танцуют под ровный бит оглушающей музыки. Потные, раз-горяченные, радостные широколобые жители московских окраин, прожигающие свои заработанные рэкетом бабо-сы, с восторгом и наркотической влюбленностью в глазах окружали нас, модную молодежь, дающую им новое удо-вольствие, которое добавляло в грустную прелесть их бан-дитской романтики беспечный угар техно и сладостный не-останавливаемый порок экстезийной любви.

Пати за пати — домашние, клубные, закрытые, общедо-ступные, дневные, ночные. «Пентхауз» — он так и остался для меня эталоном всех клубов, где счастье, угар, веселье и все это еще такое новое и еще не приевшееся и не при-скучившее, «Третий путь», неизменно ассоциирующийся у меня (интересно, почему?) с пьяным улыбающимся Ми-шей Венгеровым в растянутых трениках, уговаривающим меня ебнуть водки:

— Вот это модно! Все эти ваши экстази и кокаины — гавно. Водка — вот что пьет интеллигенция! Сегодня у нас анти-наркотическая пати!!!

Клубы, клубы, клубы, неизменный Бо Титомир в окру-жении пышногрудых барышень, вальяжно наблюдающий

Ина Тундра

14


за нашим вечным стремлением погрязнуть в неудержимом соблазне порока и разврата, подогреваемом приятно холодя-щими носоглотку препаратами, заливаемом диким количе-ством виски и отполированном приятным кругляшом с вы-давленными значками известного мужского журнала и не менее известного гиганта немецкого автопрома — уж не от-туда ли пошла мода именно на эту марку машин?

Со своими легкими понтами наркотической элиты сто-ящий особняком «Птюч». Компас Врубель сидит за барной стойкой, потягивая пивко, и злобно матерится на диджея, у которого закончилась пластинка, а он не успел ее сменить. Он же в приступе паники бьет себя пивной бутылкой по лбу, вспомнив, что он и есть тот самый диджей-растяпа.

Народ на входе, ожидающий, пока я в туалете раздавлю еще одну пару таблеток экстази и вынюхаю их, прежде чем подняться наверх и снова продолжить: взгляд в глаза, бу-мажка в руки — проходи.

— Извините, у нас только по клубным картам.— Привет, привет, да есть, привет…— К сожалению, это частная территория, и хозяева клуба

вправе отказать вам во входе. Нет, я не знаю, кто вы.— Ой, моя любимая песня, подождите! — Бросок на

танцпол, круг по клубу: вот в випе сидит медитативно-за-гадочный, спокойный Саша «Птюч», по которому никогда не поймешь, то ли он трезвый, то ли наглухо под чем-то, вот улыбающийся Игорь Шульинский, еще не уехавший в де-ревню к коровам диджей Еж (а может, он и не уехал вовсе, но так гласила общепринятая байка). Спокойные, сидящие на полу вдоль стен, бесконечно разговаривающие люди, и мер-ный ритм хауса, доносящийся с танцпола.

Афтепати в клубе «Лес», «Эрмитаж» и вечная Света Ви-керс, напоминавшая мне ведунью из друидских сказок — странные ассоциации — согласна; молодецкое веселье Ти-таника, захватывавшее в свой плен прямо при съезде на Ленинградку, и безудержное расколбасное скакание на его


15

танцполе, среди ничего не понимающих широкошеих граж-дан с признаками полного отсутствия интеллекта на лице. Но зато они мерно и тяжело двигали руками и ногами в такт музыке свежеродившихся «звезд» за диджейским пультом. Эвиан из-под крана в баре, виски-кола в випе, и разговоры, разговоры, улыбки, поцелуи, опять разговоры. Поход впяте-ром в туалет, понимающий взгляд охраны. А кстати, Колян, я тогда была в тебя влюблена! Или не тогда? Но помню, что в круговерти тех времен было и такое, что упоминание дид-жея Коли ввергало меня в трепет, и в твоем присутствии я всегда замирала в надежде на многозначительный взгляд. Вот ведь жизнь, странная штука, правда? Только мы с тобой знаем, почему эти строчки заставляют нас теперь улыбнуть-ся, мой обожаемый и хороший друг…

Снова память возвращает меня в «Птюч», вернее в туалет, где я снова дроблю по-моему уже десятую за вечер экстази, чтобы, смешав с кокаином, пропустить по ноздре, и носовая перегородка, не выдержав нагрузки каждодневных разъеда-ющих химических соплей, провалилась или сожглась, соз-дав этим еще одну известнейшую байку, как прямо из клуба меня увезли в Склиф на восстановление носа.

С пластмассовыми (или какие они там — железные?) хря-щиками в носу нюхалось гораздо веселее.

Оставив надоевший (ха! уже вот так) кайф от экстази неискушенным в интеллигентных радостях бандитам, мы модно перешли на виски с кокаином. Снова разговоры, раз-говоры, танцы, холод на зубах, джек дэниэлс, звенящий смех, залитый чивасом утренний отходняк, и снова танцы, мимолетная любовь, мелькающие лица, клубы, звуки — все вперемешку, и привкус молодого счастья на губах от осозна-ния своей исключительности, превосходства над серой мас-сой людей, проживающих свои обыденные жизни, погряз-ших в мелкой суете скучнейших обстоятельств, не знающих аромата безудержного веселья, свободы, вседозволенности и красоты распущенности.

Ина Тундра

16


Забываясь в бесконечной череде событий и улыбок, мы по полной отожгли середину девяностых, еще не зная, что почти всех нас, за редким исключением, терпеливо ждал спокойный тихий героин. Он терпеливо ждал, пока мы неу-станно веселились, того момента, когда мы в поисках новых удовольствий откроем для себя его.

Все началось с «качелей».


17

глава 2Сидя на берегу Индийского океана в давно облюбован-

ной кафешке, под припекающим даже в тени полуденным солнцем, довольно сложно вспоминать события более чем десятилетней давности, вороша нечеткие картинки и на-прягая почти отказавшую память. Человеческий мозг стре-мится вычеркнуть все, что страшно вытаскивать на свет божий, что грозит утопить в давно похороненных боли и страхе, как будто и не было ничего, обманывает себя тем, что раз уж проскользнул сквозь все это дерьмо и гниль, так зачем же хранить эти дурно пахнущие воспоминания в за-коулках памяти.

Но как призывают почти все мистики, когда-либо суще-ствовавшие на Земле: идите туда в своей душе, где вам всего страшней и больней, и, пройдя все это заново, с понимани-ем и принятием, вы откроете дверь к свободе.

Как я уже говорила, все началось с «качелей».Неизвестно имя того человека, который первым приду-

мал соединить разговорчивую подвижную бодрость кока-ина с мягкостью и плавностью тихого спокойного короля наркотиков.

Однако все чаще и чаще в клубах начали встречаться слегка почесывающиеся, с маленькими зрачками и плавны-ми движениями, тем не менее все такие же разговорчивые и не спящие люди.

И опять же не помню, когда и какой он был, этот первый миг знакомства с мистером Медленным, который аккуратно и незаметно, почти крадучись и обещая быть лишь утрен-ним расслабляющим фоном изматывающего, но не надоеда-ющего круглосуточного веселья и жизни в движении, посте-пенными маленькими шажочками вошел в мою жизнь.

Вновь — безудержные пати, и смех все так же не смолкал вокруг, и новые знакомства продолжались, и старые знако-мые все так же мелькали в мерцающем полумраке клубов,

Ина Тундра

18


и музыка становилась все новее и лучше, и привычная при-ятная морозящая нёбо свежесть кокаина со вкусом пригу-бленной виски-колы все чаще смешивалась со сладковатой горечью героина, добавлявшего загадочности моим глазам и плавности по-подростковому резковатым движениям.

Снова память услужливо подбрасывает мне сменяющие-ся картинки, перемешанные случайным образом вне хроно-логии и логики.

Пробивающийся сквозь зашторенные окна утренний свет в том самом маленьком клубе в саду «Эрмитаж», назва-ние которого я не помню (или это была чья-то двухэтажная квартира?), тихий не останавливающийся говор сидящих поодаль людей;

очередные скрученные сто долларов, валяющиеся на столе;

украденная из ЦДХ тяжеленная статуя, стоящая посреди комнаты друга, у которого я тогда жила;

грязная маленькая болонка его мамы, выблевывающая сожранные пакетики с героином;

мы с Катькой в ее красиво и богато оформленной розовой девичьей комнате, сидящие на полу и расфасовывающие не-сметное количество грамм кокаина? спидов? в вырванные и порезанные тетрадные листочки, обнюханные так, что даже разговаривать уже невозможно;

какие-то терки с пальцующими бандитами;флюрный чилаут «Аэроданса» с мерно вещающим какие-то

притчи диджеем Листом, хотя, может, это был вовсе не Лист, или Лист, но вовсе не в «Аэродансе», он всегда у меня связан в памяти с тихими медитативными кришнаитскими сказка-ми и какой-то неземной красоты задумчивостью на лице;

вылавливание макарон из доширака на балконе в сером неприветливом здании аэровокзала под неравномерное уха-нье трансовых битов и прорывающихся сквозь стены высо-ких звучков, расщепляющих сознание, — черт, я ж работала в «Аэродансе», вспомнить бы еще кем.


19

Звучание церковного колокола при выходе утром из «Птюча», вот она, ирония судьбы — я даже не помню, дей-ствующая это была церковь или нет, в подвале которой «Птюч», собственно, и находился, но перезвон колоколов как-то поутру отпечатался в памяти почему-то так же, как и код ближайшей к клубу двери подъезда соседнего дома, куда мы бегали курить траву, досаждая и без того измучен-ным вечным ночным движением жителям.

Патриаршие пруды, рядом с которыми я любила сидеть осенними ночами, согреваемая героиновым теплом кро-ви и предвкушением возможности, еще чуть-чуть посидев, нюхнуть кокаина и прогуляться до Титаника, где оконча-тельно согреться среди толпы потных тел, периодически пробиваясь к вентиляторам у сцены, чтобы вдохнуть хоть намек на свежий воздух. Пенная вечеринка в том же Тита-нике, предусмотрительно наблюдаемая с балкона, на кото-рой куча обдолбанных теток, закидываемых в загон с пеной своими толстошеими и не менее обдолбанными мужиками, испортила навсегда свои свежекупленные дико модные вер-саче и ферре.

Мои бабушка и дедушка, приехавшие в морг на опозна-ние тела своей пропавшей внучки, которая в кокаиновом угаре уже месяц отвисала в Сочи, абсолютно не вспоми-ная, что надо хотя бы позвонить, потерявшая счет времени между стодолларовыми бумажками, уже даже не раскручи-ваемых в принципе — зачем, ведь если вдруг кончится ко-кос — всегда можно развернуть купюру, к ней за это время прилипнет целая дорога…

Маленький розовый флаер «Птюча» с нарисованной ко-лючей проволокой и названием вечеринки «Нежность», ам-фетаминовые отходняки по утрам, когда весь мир кажется уродливым и раздражает одним только своим существова-нием, пешие прогулки через всю Москву, не потому что нет денег на такси, а потому что просто прикольно идти. Первое подобие ломок — когда сопли, слюни, озноб легкий — да нет,

Ина Тундра

20


просто подзамерзла да приболела — и такое приятное раз-ливающееся по телу тепло и медленная плавность горько-ватого на вкус и на запах лекарства, найденного в одной из заначек.

И следующее воспоминание — сразу же — почти живот-ный вой от невыносимейшей боли выкручиваемых костей, нехватка воздуха в сжатых огнем легких, перетряхивающий все тело могильной сыростью озноб, несмотря на летнюю тридцатиградусную жару; холодный, вонючий струящий-ся липкий пот, текущие из пересохших больных глаз слезы вперемешку с соплями и неудерживаемой во рту слюной, волнами подступающая желчная рвота и бьющаяся в голове мысль-ожидание-поворота-ключа-в-замке-входной-двери — скорее, скорее, ну где же ты, скорей…

Трясущимися руками развернута бумажка с героином, последними остатками воли тело собрано в более-менее нормальное состояние, высыпанный аккуратно порошок судорожно собирается в «дорогу», нервный крик на не же-лающую скручиваться купюру, непослушные, словно дере-вянные пальцы, провалившаяся в горло горечь слюны — все, уже все, — откидываюсь на влажную, пропитанную потом подушку и с каким-то мазохистским удовольствием наблю-даю за постепенно выходящей из костей и напряженных мышц болью, — что сопровождается томным расслаблени-ем мыслей и подобием улыбки на лице…

А ведь тогда я еще только нюхала.

Первые попытки сбежать из оков опиумного бога, вернув-шись в такое знакомое и неизменное мерцание клубных ог-ней. Сбежать туда, где все время меняются лица, но аромат вседозволенности остается таким же привлекательным и не-изменно звучит не утихающий смех искушенного счастья.

Открытие какого-то клуба в Сочи, с московскими дидже-ями, из которых мне почему-то опять вспоминается только


21

пьяный высокий нескладный Леха Чернорот, какое-то на-полненное полутрезвым восторгом летнее зависание на море, привязанное к работе в этом самом клубе в помеще-нии Фестивального, смытые волнами неприятные воспо-минания о наркотиках, обещание себе: все, больше ничего и никогда! — и счастливая мама, встречающая с цветами в аэропорту свою трезвую, вернувшуюся домой, улыбающу-юся, загорелую дочь.

Мой день рождения в «Птюче», с журналистами, теле-видением, снимающим репортаж о красивых вечеринках модных клубных персонажей, огромный торт с 17-ю свеч-ками. Их количество заставило поперхнуться Шульинско-го, видимо, до того дня ничего не подозревавшего. Вот они, издержки акселерации! Подаренная кем-то коробка от ту-фель, неимоверно шикарных тогда Чезаре Пачотти, доверху наполненная каменистым прохладным и рассыпчатым по-рошком, который долго еще то продавался, то вынюхивался, сводя зубы и окуная с головой в праздничную атмосферу.

Сошедшая с ума на моих глазах подружка, весело пуска-ющая мыльные пузыри из шампуня в ванной и горько рыда-ющая из-за отобранной сковородки, которую она искренне считала своим ребенком, нуждающимся в кормлении гру-дью. Она кидалась на санитаров «скорой», требуя обеща-ния рассказать ее малышу сказку на ночь, пока она съездит в гости к доктору. Обшарпанные стены «Кащенко», разговор с врачом, легкая досада из-за более чем наполовину пустой коробки Чезаре Пачотти, появившийся страх сойти с ума, подогреваемый тревогой из-за того, что все чаще случают-ся провалы в памяти, когда не помнишь, где ты был и что делал предыдущим вечером. Ложь друзьям, что содержимое коробки закончилось, усиливающаяся паранойя, что все за мной следят, и даже стены, казалось, подслушивают и под-сматривают за мной. Опять тот же врач в «Кащенко» с под-крепленной деньгами просьбой помочь уже мне, пока не стало совсем поздно.

Ина Тундра

22


Две недели, проведенные в тишине больничного сада, изредка нарушаемой воплями пациентов, действительно помогли мне, но страх сойти с ума остался на всю жизнь. Я слишком хорошо знаю, насколько зыбко человеческое сознание, когда вот вроде бы ты сидишь и абсолютно нор-мально разговариваешь с человеком, смеясь над какими-то последними клубными сплетнями, и вдруг, словно по щелч-ку, разум испаряется из глаз собеседника, который, уже полностью пребывая в своей собственной, известной толь-ко ему реальности, совершенно не отдает себе отчета в том, что произошло, не осознает, кто он, кто ты, и не придает, в общем-то, этому никакого значения.

И страшно очень, а вдруг и ты тоже когда-нибудь вот так — раз, и даже не узнаешь и не почувствуешь, что все, приехали.

Воистину, блаженны нищие духом, ибо не знают они тер-заний разума.

Смешное оправдание вновь неизвестно откуда взявше-муся героину, который я нюхаю исключительно для того, чтобы было не больно эпилировать ноги, какое-то дикое, замешанное на бандитских разборках, расставание с Дани-лой, ставшее последним спусковым механизмом, широко распахнувшим дверь в мою жизнь серому, гнилому аромату уже почувствовавшего свою власть над моей кровью Мако-вого короля.

И я упираюсь в мрачные, железные, закрытые на засов страха и отвращения створки моей памяти с перегоревшей надписью, как на воротах дантовского ада: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».


23

глава 3Я любила героин. Любила искренне, безнадежно и нежно.Я ненавидела его еще больше, чем любила.Он был моим любовником, отцом и матерью, другом

и спасением, тоской и радостью, он был моей лаской и отдо-хновением, моим наказанием и покаянием. Я поклонялась ему и мечтала о свободе от его крепких объятий. Это самый страшный и самый ласковый наркотик в мире. Его неж-ность, мягкость, любовь и теплота нескончаемы, его боль, гниль, ненависть и отвращение непереносимы. Я снимаю перед ним шляпу и признаю его могущество и власть. Он тихий и вкрадчивый, властный и беспощадный, он действи-тельно король и бог наркомании. Он умеет ждать, но если он дождался, он не отпускает своих жертв. Я была одной из них. Я спасалась в нем от себя и от него самого. Мы были кровь от крови и плоть от плоти друг друга. Я стояла перед ним на коленях, преклонив голову, он меня ласково обнимал, нашептывая в мою кровь слова любви, одурманивая и вы-сасывая из меня жизненную силу, и я понимала, что шансов подняться с колен уже нет, очень хочется, но тихий шепот в крови говорил одно: нет… нет… нет…

Конечно, поначалу мы все считали, что россказни о то-тальном привыкании — это все ерунда и выдумки считаю-щих себя самыми умными врачей-наркологов, никогда не пробовавших, собственно, то, от чего они лечат, выдумки, созданные, чтобы отвлечь юное поколение от сладости за-претного плода.

Мы, сожравшие сотни и тысячи доз разнообразнейших химических и натуральных веществ, изменяющих созна-ние, разбирающиеся в нюансах действия всевозможных препаратов, легко перескакивающие с одного наркотика на другой несколько раз в течение вечера, знавшие в совер-шенстве как, каким способом и чем добиться того или иного состояния, как подсняться, как догнаться, что с чем мешать,

Ина Тундра

24


с чем не мешать, как избавиться от отходняков и как усилить впечатления, мы цинично, весело и скептично относились к надуманной кем-то жестокости и уродливо-невыносимой мертвой хватке опиатного привыкания.

Героиновое животное.

Это, наверное, самое точное определение меня в те годы.Мерзкое, гнилое героиновое животное.Мрачная, потерявшая все нравственные принципы, все

ценности, все человеческие качества, блевотная, жалеющая себя, отвратительная, недостойная жить героиновая тварь.

Это то, во что я превратилась, связав себя кровными уза-ми брака с маковой тьмой.

Горечь героина в носу, горечь его на языке, когда пробу-ешь капельку уже готового раствора из шприца, сладостная горечь и истома в теле при попадании его в кровь, невыно-симая и болезненная горечь струящихся слез ломки.

Вечный вопрос — почему?Почему начала, почему невозможно бросить, почему вот

так, и вообще — почему, за что, почему?Да хрен его знает.Потому что вот так.Потому что глупые были, молодые, потому что хотелось

все чего-то нового. Потому что не веришь никогда в плохое, потому что кажется, что уж тебя-то точно это не коснется, что уж ты-то — точно справишься.

Потому что где-то мы были недолюблены, недообласка-ны, что-то свербило постоянно где-то глубоко в душе, от чего-то внутри хотелось сбежать и спрятаться, что-то найти и понять.

А может, просто так сложились обстоятельства, и просто нужно было через это пройти и прожить, кому-то справить-ся и что-то понять, а кому-то уйти в это и умереть.

Виноватых нет.


25

Сколько угодно можно кричать с ненавистью и пеной у рта, что наркоманы сами виноваты, они сами полезли в это, они знали, на что шли, и нечего их жалеть, а в тюрьму их надо и дилерам — смертную казнь.

Не знали мы, на что шли.Точнее, знали, но не верили в это.Потому что невозможно поверить в собственную смерть.Потому что кажется, что это не навсегда, что ты только

вот эти пару раз — и все, что ты не привыкнешь, потому что ты уже столько раз это пробовал, и никаких ломок — ниче-го, — просто приятное избавление от внутреннего вечного чувства неудовлетворенности. Кто-то сбегает от него в ал-коголь, кто-то в легкие наркотики, кто-то в экстремальные виды спорта, кто-то придумывает себе свое личное избавле-ние, а нам на пути встретился героин.

Не виноваты дилеры, не виноваты родители, которые не углядели, не виновато окружение, обстоятельства, и не виноваты мы сами, согласившиеся, несмотря на все преду-преждения, заменить реальный мир, не удовлетворявший нас, по тем или иным причинам, на теплый и ласковый мир опиумного бога.

Мы были слишком сильные и гордые, чтобы показать свою слабость и ранимость, и слишком слабые и неуверен-ные в себе, чтобы это признать.

Я не жалею себя, не оправдываю, не горжусь собой, не виню себя, да и вообще никого не виню, не восхваляю геро-ин и не объясняю сама себе и кому-то причины этого горь-кого, затрагивающего миллионы людей и миллионы могил, опыта.

Я прошла, пролетела, прокарабкалась, простонала, про-ревела, прорвалась через это засасывающее, сверху теплое, нежное и приятное, а в целом — бездонное, беспощадное и вонючее героиновое болото.

Я похоронила сама себя на его дне и считала минуты и граммы до смерти.

Ина Тундра

26


Я потеряла надежду бросить и жила только надеждой снизить дозу. Я приняла свою гнилую героиновую, никому не нужную (в том числе и мне самой) жизнь и такую же гни-лую героиновую избавительную смерть как неизбежность.

Когда я начинала юзать героин — я, конечно же, не дума-ла, не догадывалась, не подозревала… И даже посмеивалась над возможностью дойти до такого конца.

Ведь я не такая, как они все, эти жалкие наркоманы.Я успею остановиться. Да я даже и не начала. Да и вообще,

где оно, все то страшное, о чем рассказывают, нет этого, все это преувеличение, все легко, весело и прекрасно, и люди просто не знают, о чем говорят.

Ты никогда не увидишь и не поверишь в грязь и дно жиз-ни, пока сам с ними не столкнешься нос к носу. Человече-ский мозг создан таким образом, что всегда верит только в хорошее. Поверить в то, что ты станешь мерзким гнилым и отвратительным, потерявшим человеческий вид живот-ным, просто невозможно. Я? Нет, никогда…

Но я стала.Конечно же, не сразу, но стала.Тихо, медленно и постепенно. Мы, кстати, так и называ-

ли героин между собой — Тихий. Или — Медленный. Ге-роином называли редко. Торговали им? Да, торговали. Все торгуют. А как еще выжить. И да, воровали. И продавались. По-другому просто не выживешь. Нет вариантов.

Это не оправдание, так, голые факты. Реальность.В этом нет ничего плохого и ничего хорошего.Нет осуждения — его не может и быть, по-другому

просто выжить на героине невозможно. Нет и попытки оправдать воровство и продажу — всего лишь призна-ние действительности. Да, это было вот так. Дилерам не за что головы рубить, это, в большинстве своем, такие же несчастные, сидящие на героине, пытающиеся выжить животные. Инстинкт самосохранения, так сказать, в сво-еобразной форме…


27

Это страшная тема, в нее нельзя лезть с готовыми убеждениями кто плохой, кто хороший, кто виноват, кто жертва. Нет правых и виноватых, есть только боль, слезы, горечь, отвращение, и желание, чтобы этого никогда не было и ни с кем никогда не случалось.

Я не жалею, что у меня был такой опыт. Не жалею, что жизнь сложилась именно так, что он был.

Он просто был — много забрал и много дал — страш-ный и горький опыт жесткой героиновой наркомании. Те-перь есть еще и всегда дающее мне силу осознание того, что я его прошла.

Но это сейчас, а тогда, в начале — в мои 17–18 лет, все было радостно, легко и непринужденно.

Вечные друзья с постоянным желанием поделиться с то-бой разнообразными видами наркотиков, клубы, тусовки, вечеринки, отходняки, героин, сон, завтрак, прогулка, со-звон, друзья и снова пати.

Основное начало моей героиновой эпопеи пришлось на Колю Садовского. Фамилия, конечно, у него была другая, но все звали его именно так. Я жила у него дома, торчали мы на всем подряд, но как-то все чаще и чаще именно Медленный становился нашим другом. Я тяже-ло переживала разрыв с Данилой, который казался мне любовью на века, и топила это в спокойствии и рассла-бленности героина, не забывая, впрочем, и об остальных милых сердцу наркотиках. Я только нюхала, и героино-вые приходы меня радовали, а еле проявляющаяся лом-ка списывалась на осень, простуды и развеивалась теми приятными ощущениями, которые может дать телу ма-гический серый порошок.

Не хочу я в это лезть.Не хочу.Все давно забыто, отпущено, безвозвратно ушло, и уже

давным-давно новая и совсем уже другая жизнь.

Ина Тундра

28


Каждый нырок в память о том времени — и подступает тошнота.

Память не пускает.Отказывается, блокирует, жмет мозгом на все тормоза

и выдает, после долгих усилий, по крупицам клочки воспо-минаний.

Да и убила я, конечно, свою память героином серьезно.Почему-то с героином у меня связаны осень, зима, чуть-чуть

лета, причем именно того лета, когда случился кризис 98-го года, очень хорошо помню этот момент, как мы шли с еще од-ним Колей, большим добрым и толстым сыном обеспеченных родителей, обсуждая разницу в действии героина и метадона, шли от моего дома к обменнику, где нас ждал неприятный сюр-приз, лета, когда уже мы хорошо знали, что такое ломка, но все еще не верили, что мы уже героиновые наркоманы.

И нет ни одного воспоминания весны.

Не помню, когда я перестала тусоваться, зато помню, как я ползала, убитая в слюни, на коленях в луже около закрытого клуба «Третий путь», ища линзу, вывалившуюся из глаза из-за постоянного почесывания лица.

Помню это понимание во взгляде при встрече в клубах с таким же маленьким, с точку зрачком, и почесывающимся человеком.

Помню много смертей.Сначала редких и проскальзывающих незаметно, слуха-

ми и удивлением, потом частых и понятных. Кто-то передо-знулся, кто-то вколол муку или стиральный порошок — чем только не бодяжили — кто-то просто и банально повесился, не выдержав ломок.

Помню разбившихся насмерть друзей, обдолбанных и за-снувших за рулем, один из них был моей любовью недолгое время, и смерть его стала новым поводом увеличить дозу и перейти на шприц.


29

Помню почему-то очень хорошо, как недолгое время жила дома у родителей и каждый вечер раскладывала на компьютере пасьянс, загадывая, что если сойдется — зна-чит удастся размутить еще одну дозу.

Как воровала — помню. Очень страшно было в первый раз, но ломка уже начинала брать свое, и в мозгу стучала мысль, что еще час — и все, пиздец, а денег и вариантов нет. Потом — проще. Никогда — у бабушек, хотя многие говори-ли, что у бабулек проще всего, заговорить, задобрить и стя-нуть у них, невнимательных, кошелек, но нет, не могла пере-силить себя. Помню, как стыдно было все время перед ними, как пыталась всегда всем подать подаяние, добавить денег в магазине, подложить в сумку и карман, если были какие-то лишние 50–100 рублей, словно оправдываясь сама перед собой и замаливая грехи, надеясь, что за это спишется. Из дома тащила, что могла — да, мам, это была я, прости, да я думаю, ты и так знаешь, что я, да и простила давно.

Помню, как сидели у друга в гостях, только вмазавшись гердосом, как пошли в магазин за продуктами, а друг тем временем выбросился из окна. Помню морг, похороны и наше недоумение — ломок не было у него, герыч нормаль-ный, да еще оставался, жалость к покойнику и скрываемую тщательно (или не очень) жалость, что не взяли оставшийся героин с собой в магазин, зазря пропало почти пол-грамма.

Фу, бля, животные…Помню полгода, а может и год, спокойной героиновой

жизни с Андрюхой с пятого этажа, когда дома Медленный был всегда, за исключением редких попыток Андрея про-учить меня, заставить слезть, ну или просто подснять дозу. Сидели, казалось, все вокруг. Весь район. И не только район, весь город, казалось, торчал.

Есть какой-то переломный момент в героине — очень долго ты сидишь на нем, и все еще тебе кажется, что это ерунда, еще не страшно, ты уже хорошо знаешь, что такое мучительная ломка, но все еще, когда Медленный приходит

Ина Тундра

30


в твою кровь, ты прощаешь ему ломку и остаешься в уверен-ности, что ты все еще не наркоман. Да и вообще, слово «нар-коман» было веселым для нас. Мы с удовольствием, и даже с какой-то гордостью, себя так называли, словно умаляя его истинное низкое значение, обманывая себя кажущейся легкостью и циничным скепсисом при произнесении этого слова.

Мы не верили в плохое, хотя по уши уже сидели в дерьме.Переломный момент наступает тогда, когда героин уже

нужен для того, чтобы чувствовать себя просто более-менее здоровым.

Когда без него уже не можешь жить.Да какое там жить — существовать. Когда для того, что-

бы получить прежнее удовольствие, нужна огромная доза, и уже есть понимание, что скоро это закончится, понима-ние, что ты уже завязан, связан и опутан, что ты уже уто-нул — и это лишает тебя даже намека на кайф.

Только безысходка. Жалость к себе, тоска, боль и безыс-ходка.

Этот перелом происходит незаметно.Раз — и ты понимаешь, что все, ты — героиновый нар-

коман.Не страшно, не больно, не неприятно от этого, не новость

вовсе.И ты отпускаешь себя в эту реку смерти окончательно.Дальше уже спасения нет.Ты его уже просто не видишь.Ты просто знаешь — спасения нет.Ты — героиновое дерьмо.Надеешься, конечно, на лучшее, обманываешь себя, как

можешь, но ты уже знаешь — не-а, не вариант. Шансов вы-браться нет. Не переломаешься.

Не сможешь.Слишком слаб.Слишком сильно привыкание.


31

Слишком сильная ломка.Слишком хорошо знаешь, что от этой адской боли можно

избавиться в секунду.Слишком страшно понимать, кто ты, а героин дает воз-

можность об этом забыть.Забыть, что ты героиновая тварь.Именно это тебя погружает все дальше и дальше в зам-

кнутый круг наркотического ада.Как же это страшно, боже мой.Как же это гнило, мерзко и невыносимо отвратительно

страшно.

Наркоманские притоны, всегда с собой шприц (только мой) — вдруг повезет; азербайджанские рынки — верное место, где можно достать героина, и связаны у меня с эти-ми рынками самые гнилые воспоминания, самый кошмар и картинки, от которых выворачивает наизнанку от подсту-пающей тошноты.

Я почему-то очень хорошо запомнила ТОТ запах.Он так и стоит у меня в носу — запах подгнивающих

фруктов, потных тел, грязной одежды, ссанья и героиновой желчной рвоты.

Запах той моей жизни.Несколько лет, полностью окутанных этой тошнотвор-

ной вонью.Бывало, я спала где попало — на скамейках в скверах,

в подъездах домов (чаще всего в тех, где живет дилер), в об-шарпанных квартирах людей, казавшихся мне тогда друзья-ми, где нас, как правило, всегда было очень много, и лица постоянно сменялись, и на кухне кто-то вечно вмазывался героином, и периодически кого-то откачивали от передоза.

Всплывает в памяти очередная истерика мамы, когда я зачем-то, то ли в надежде поесть нормально, то ли чего-нибудь удачно стащить, зашла домой. Ее крик, ругань и за-тем — четкая и ясная картинка: мы с ней стоим в коридоре,

Ина Тундра

32


притихшие маленькие брат с сестрой — в комнате, папа нервно ходит по кухне, и спокойный голос мамы, холодно произносящий вымученные, тысячу раз обдуманные, пада-ющие в мое сознание, как камни, жестокие слова:

— У меня еще трое детей, помимо тебя, Ина. Я не хочу, чтобы они видели, во что ты превратилась, не хочу, чтобы они стали такими же. Я не хочу, чтобы это происходило у нас дома. Пожалуйста, не приходи сюда больше. Если ты ум-решь — всем станет легче. Извини.

А может, в этом разговоре все было не так и мама имела в виду совсем не это, и сказано было все в пылу злости. Но я помню опускающуюся на сознание пелену темноты и от-чаяния после этих слов, эту последнюю разрушенную и рас-топтанную в клочья надежду на то, что меня хоть где-то еще любят и ждут.

Я очень долго потом сидела в подъезде своего дома. Вма-зывалась. Курила. Снова вмазывалась. Молчала. Не плакала. Че плакать-то, и так все понятно. Удивительно, что она не сделала этого раньше.

Прости меня, пожалуйста, мам.Прости за то, что тебе пришлось их сказать. Прости за то,

что тебе пришлось пережить. Я тебя очень люблю, прости меня пожалуйста, мам…


33

глава 4Дни, месяцы и годы героина.Дни, месяцы и годы говна.Секунды прихода, столетия ломок.Штамп «не жилец» на остатках собственного сознания.Жизнь на кончике иглы и ради порошка, завернутого

в кусочек белого полиэтиленового пакета или тетрадного листочка.

Самый радостный и самый волнующий момент жизни — закипающий в ложке раствор.

То, ради чего, собственно, и вся эта жизнь.Животный вой от боли.Рвота, рассыпающиеся кости, отслаивающиеся мышцы,

выпадающие зубы, трясущиеся руки, вечно бьющий озноб, холодный, льющийся, неимоверно мерзко пахнущий пот, сухие глаза и пересохшие потрескавшиеся губы и кожа, вес 39 кг, скрюченное в судорогах тело, и исходящий изнутри, откуда-то из глубин умирающих горящих легких животный, волчий, оглушающий, чужой абсолютно, страшный вой.

Данное самой себе обещание и никогда не нарушаемое правило — всегда оставлять из остатков героина пару ку-бов уже в шприце на утро — потому что сварить из порошка раствор в таком аду боли, который будет с утра, и такими трясущимися руками — невозможно. А если не вколоться — неминуема смерть от ломок и боли — смерть от болевого шока, из-за того, что захлебнешься рвотой или в безумии выпрыгнешь из окна.

Вен нет нигде. Руки, ноги, шея — давно короста и синяк. Первый укол с утра всегда в мышцу в руке, в вену даже не стоит пытаться попасть — нереально. Не глядя всадить иглу, выдавить шприц, скрипя зубами, подождать, когда боль спа-дет хоть немножко, все еще изнывая от нее, подвывая и по-трясываясь, заварить новый раствор, и через синяки, сди-рая корочки запекшейся крови, найти ту вену, где еще есть

Ина Тундра

34


надежда попасть, уколоться по-человечески. Более-менее живое состояние — можно идти мутить героин на следую-щий укол.

Помню, как-то спала в парке на скамейке и во сне нада-вила на аккуратно и заботливо спрятанный на утро шприц. Раствор вытек.

Помню, как ползла по грязному московскому снегу, ры-дая, блюя и умирая каждую секунду, к дороге, чтоб по-просить кого-нибудь из прохожих мне помочь. Мозг не работал — то, что могут попасться менты, что людям дика будет моя просьба помочь заварить героин, что из гуман-ных соображений меня просто куда-нибудь сдадут — ни-чего такого не приходило в голову. Только единственная мысль — я сама не смогу сварить. Я и ползла-то через силу, заваливаясь периодически лицом в грязь и воя от боли, подгоняемая одной идеей: надо добраться до людей и по-просить сварить…

Мне повезло. Первый, кого я встретила, был какой-то 11-летний пацан, гулявший в парке с собакой. Испугавшись меня и моего состояния, он был готов сделать все что угодно, чтобы мне помочь.

Спасибо тебе, Артем. Я помню, как, уколовшись, я, ры-дая, взяла с тебя обещание никогда-никогда не прикасаться к героину. Я помню твое имя, дурацкую шапку с помпоном и понимающий грустный взгляд твоего пса. Помню твои испуганные глаза и твои маленькие трясущиеся детские руки, старательно и аккуратно варящие мне в ложке геро-ин. Я помню, как ты неумело пытался набрать этот раствор в шприц и как отворачивался, глядя, как я колюсь. Помню, как ты успокаивал меня, плачущую, неумело и непонима-юще, сгорающую от стыда и от осознания, во что я превра-тилась. Помню, как мне было невыносимо стыдно перед тобой. Помню, как ты бежал домой, чтоб принести мне по-детски неровно нарезанные, но непередаваемо вкусные бутерброды с помидорами и сыром. Помню, как, стесняясь,


35

сказал мне, что не знаешь, нравятся ли мне такие бутербро-ды, но тебе показалось, что с помидорами будет вкуснее.

Знаешь, с того дня уже прошло больше 10 лет, но все мои друзья знают, что каждый день на завтрак у меня есть одна неизменная вещь — да, это бутерброды с сыром и по-мидорами.

Спасибо тебе, Артем.Ты стал моим первым маячком на пути к свободе.Я, конечно же, забыла о тебе уже к вечеру, рассказывая

эту неимоверно захватывающе-пафосно-наркоманскую ис-торию своим типо друзьям, в стайле: посмотрите, какие пиз-децы со мной тоже происходят, но что-то оставшееся во мне человеческое ты все-таки задел.

То место в плече, куда чаще всего попадал шприц по утрам, кусок мышцы, вздувшийся и загноившийся от беско-нечных уколов, вскоре пришлось вырезать. Врачи обозвали это газоинтоксикацией и оставили мне на пожизненную па-мять странный рельеф правой руки.

Ломки и уколы продолжались.Гнилой вонючий запах героиновой отвратительно-мерз-

кой серой неприветливой реальности.Сколько людей пытались меня из нее вытащить.Все они, отчаявшись и поняв, что это невозможно, исчез-

ли из моей полужизни-полусмерти.Спасибо вам, что пытались.Петя Голдскай, я помню, как ты кричал на меня, ругался

со мной, уговаривал и сходил с ума, не зная, как помочь мне. Я помню, как ты мечтал стать диджеем и коллекциониро-вал дома пластинки, учась их сводить, а я ехидничала над тобой, торчала и никогда не слушала. Ты знаешь, я стояла на днях в клубе “Soho rooms” и смотрела на тебя, улыбаясь, — я горжусь тобой, горжусь, что знаю тебя. Спасибо, что ты так возился со мной, и молодец, что достиг своей цели, и, кстати, ты практически единственный, кого я помню.

Ина Тундра

36


Мартин, один из ближайших моих друзей, говорил мне, что он вытаскивал меня из нескольких передозов, пытался снять меня с героина тысячами способов, а я его вообще не помню. Когда мы с ним встретились совершенно случайно через несколько лет по работе, он очень внимательно и дол-го смотрел на меня, а потом сказал, что я похожа на одну его старую подругу, котороя уже давно умерла от героина.

Я помню его взгляд и радость, когда он понял, что это я и я не умерла.

Это самое частое, что я сейчас слышу от людей, кто меня помнит по тем героиновым временам, — мы были уверены, что ты умерла.

Сколько я знаю способов скинуть дозу, сколько я виде-ла врачей, больниц и наркологичек, бабушек-волшебниц и снимающих порчу магов — не перечесть.

Меня заговаривали, зашивали и залечивали.Меня уговаривали, умоляли и ставили условия.Меня пытались снять и переломать все кому не лень, и не

помогало ничего и никто.В клинике Якова Маршака за бабло кого-то из друзей я

подснимала дозу и на второй день поняла, что можно юзать герыч и там.

В 17-й наркологичке меня знали все врачи, и медсестры жалостливо выдавали мне лекарства и снотворное, когда я ночью, не размутив героина, появлялась на пороге от-деления.

Я лежала в «семнашке» раз 20 — каждый раз, чтоб тупо подснять дозу.

Героин был королем и рабовладельцем моей жизни, тра-мал был моей надеждой прожить часы до следущего разму-та горького, волшебного, свернутого в маленький прямоу-гольничек кусочка тетрадного листа.

Отсутствие надежды и закопченные снизу ложки.Гниющая кожа, блевотный потный запах и мрачная тьма

отчаянья.


37

У меня была мечта и надежда — умереть от передоза.Умереть красиво и счастливо — в героиновом приходе.Хоть что-то.Хоть как-то.Хоть о чем-то мечтать.Мечтать о нормальной жизни даже не приходило в голо-

ву — ты в такой грязи и аду, что нормальная жизнь кажется чем-то нереальным и невозможным. У тебя одна жизнь — укол и желание размутить еще. Ты ходящий, конченный, сгнивший заживо, никому не нужный, уродливый, потеряв-ший человеческий вид полумертвец-полуживотное.

Героиновая тварь.Одна надежда — умереть от передоза.— Умри, тварь… — горько говорила я себе каждый раз,

если позволяла возможность, заваривая больше героина, чем нужно. Не умирала, только доза поднималась раз за разом.

— Умри, тварь, — выла я себе, корчась от ломок и захлебы-ваясь желчной слюной боли, но героиновый бог, властвовав-ший у меня в мозгу, гнал меня на поиски новой дозы.

Я поклонялась тебе, героин, я ползала перед тобой в грязи на коленях, я была твоей преданной, ненавидящей тебя ра-бой, я знала, что умру из-за тебя, я надеялась, что ты убьешь меня, я отдала тебе все человеческое, что у меня было, я про-давала ради тебя все, что могла продать, и все, что не могла. Ты не оставил мне ничего внутри, ты сжег меня и испепе-лил, ты утопил меня в собственной, испорченной тобою же, крови и раздавил меня своей гнилью и беспощадной жесто-костью, физической и душевной безнадежной болью, ты ли-шил меня всего, что я ценила, и забрал все без остатка, даже то, что, казалось, не имело ценности.

Все, что я могла тебе отдать, я отдала. Я только ждала воз-можности отдать тебе жизнь.

Это было моей единственной надеждой сбежать из твое-го рабства.

Ина Тундра

38


Я ненавидела тебя.Ненавидела, ненавидела, ненавидела.Я ненавидела себя.Ненавидела, отрицала, отказывалась, не могла поверить,

не хотела верить, знала, блевала от самой себя — ненавидела.Умри, тварь, умри, да когда же ты сдохнешь, скотина, —

вся жестокость, вся ненависть к тебе, мой бог героин, вся эта ненависть к тебе стала ненавистью к себе самой.

Жалость к себе душилась ненавистью и отвращением — что жалеть — Это…?

Сдохни, сука, — и заваривалась большая доза героина, потому что я желала умереть от прихода. Выпрыгнуть в окно или порезать вены — хуй, силенок не хватает, опийный ше-пот крови не пускает, и осознание собственной слабости, что даже сдохнуть не могу себя сама заставить, зная, что не надо жить такой мрази на земле.

Секунды, минуты, дни, недели, месяцы и годы героина.Секунды, минуты, дни, недели, месяцы и годы говна.Столетия ломок, боли и ненависти.Мгновенья отчаяния, отвращения и жалости к себе.Столетия из этих мгновений.Жизнь на дне — жизнь на игле.Моя кровь принадлежала тебе — мое героиновое болото.Моя жизнь была твоя — моя конченная, никому не нуж-

ная, сгнившая, отвратительная, провонявшая горечью геро-инового раствора, животная, еле тлеющая жизнь.

Я помню, как-то летом, тем самым, последним летом, когда родители мои уехали на дачу, я зашла к себе домой, зная, что там никого нет, и, уколов себе огромную, действи-тельно огромную дозу героина, поняв, что вот он, передоз, 10–15 минут — и смерть, я пересрала, и, испугавшись, схва-тив справочник «Желтые страницы». Почему-то принялась звонить вовсе не в 03, я звонила по всем телефонам дове-рия, которые нашла, и плакала заплетающимся языком им


39

в трубку — помогите, я героиновая мразь, я больше не могу, запишите мамин телефон, я сейчас умру, записку написать нет сил, пожалуйста, скажите ей потом, что я ее люблю, по-жалуйста, помогите… Скажите просто маме за меня, чтобы она меня простила, что я ее действительно очень люблю, и что мне очень жаль… Пожалуйста, прошу вас, помогите…

Я смутно помню тихий голос женщины, записавшей ма-мин телефон и обещавшей сказать моей маме то, что я про-сила. Я помню, как сквозь наплывающее забытье этот жен-ский голос умолял меня записать один телефон и позвонить по нему, если я выживу…

Я выжила.Я очнулась через день, на остатках той огромной дозы

меня даже не очень ломало, что позволило спокойно позво-нить барыге и договориться о его приходе. Прикурив сига-рету, я горько задумалась.

Телефон тот я не записала. Я его выцарапала ножом на столе в кухне.

И докурив, я позвонила по нему.


41

глава 5Вопрос, который мне чаще всего задают в жизни:

— Как? Как ты смогла слезть, подскажи, помоги, посоветуй.Не знаю.Повезло.Бог помог.И та усталая женщина поздно ночью по телефону доверия.Не тем, что она дала мне тот телефон, нет.Как и тот ребенок, Артем, она что-то очень сильно задела

во мне, что-то шевельнула и расковыряла.Она единственная, единственная из всех этих работни-

ков телефонов доверия, не хотела и не предлагала меня спа-сти. Она не спрашивала мой адрес, не предлагала вызвать скорую, прислать врачей, разбудить соседей, чтоб они мне помогли выжить, не говорила мне глупых банальностей, что я еще молодая и мне надо сохранить свою жизнь, не успока-ивала и не обещала, что все будет хорошо.

Она просто молча и устало выслушала мой героиновый горький бред, перемешанный со слезами и рыданиями, сама попросила мамин телефон, обещала мне обязательно ей по-звонить, и спокойно соглашалась с моим желанием умереть, тихо и занудливо повторяя в трубку, что если все так плохо и ты хочешь умереть, и умрешь, значит это действительно лучше для тебя, но если ты выживешь, обещай мне тоже, пожалуйста, что ты сюда позвонишь и сходишь хотя бы раз, ты слышишь меня, девочка? Хочешь умереть — умирай, это только твоя жизнь и ты за нее в ответе, мне очень жаль, что она у тебя так сложилась, я обещаю, что обязательно позво-ню твоей маме, но и ты мне обещай, что если ты вдруг не умрешь, ты тоже обязательно позвонишь, ты еще слышишь меня, девочка?

До сих пор это нежное обращение ко мне — девочка — раскаленной стрелой пронзает мое сердце.

Ина Тундра

42


Я не знаю, то ли это была просто уставшая от всех этих психов, звонящих по телефонам доверия, женщина, которая устала всем помогать и всех спасать, выслушивать чужие горести и уговаривать жить дальше. То ли это был действи-тельно супер-профессиональный высококлассный психолог, который быстро сориентировался и нашел единственный путь, который смог меня зацепить.

Я не знаю.Но почему-то склоняюсь все-таки к первому варианту.

Мне очень хочется сказать Вам, если Вы помните, а я уве-рена — помните, когда-то давно, лет 10 назад, эту девочку, звонившую Вам и рыдающую в трубку: если вдруг Вы с утра корили себя за то, что от злости и усталости от всех психов, от собственного морального истощения от такой работы и тяжелого дня, что Вы мне не помогли, а я знаю, Вы корили себя, потому что Вы так и не собрались с духом позвонить моей маме, мне хочется сказать Вам:

— Спасибо. Вы сделали невозможное — Ваше нежелание помочь мне, Ваше усталое согласие с моей судьбой, с моим желанием смерти, Ваша жалость и Ваше тоскливое вну-треннее понимание, что на самом-то деле Вы не можете мне помочь, спасли мою жизнь. Просто знайте, что, может, по какому-то наитию, может, просто звезды сложились так в этот день, но Вам не за что винить себя и прятать это вос-поминание о собственной то ли вине, то ли равнодушии где-то глубоко внутри. Вы на самом деле сделали невоз-можное — Вы спасли и развернули на 180 градусов мою судьбу.

Спасибо Вам большое за мою Жизнь.

Я просто поняла, что, если я сама этого не захочу, — мне никто не поможет.

Это так просто, казалось бы.Это самое сложное, что можно понять.


43

Понять, что ты сам, и только ты, и никто больше, в ответе за твою жизнь.

Никакие люди, обстоятельства, происшествия, оправда-ния, ничего и никто не виноваты в том, что происходит.

Только ты выбираешь то, что есть в твоей жизни.Только ты ответственен за нее, и это только твоя жизнь.Это так просто, но так невероятно сложно, потому что

хочется всегда переложить ответственность за свою жизнь, за то, что в ней происходит, на судьбу, обстоятельства, злой рок, людей, Бога, карму, героин, и жалеть себя бедного-не-счастного.

Это очень сложно — поверить в себя.Не быть уверенным в себе, нет, это другое.Поверить в себя.Поверить, что ты сможешь.Не слушать мозг, не слушать тело, не слушать память, не

слушать героин, не слушать боль, не слушать никого и ничего.Просто поверить самому себе.Поверить, что ты сможешь сделать то, что сделать невоз-

можно.Поверить, что тебя тоже можно любить.Поверить, что ты достоин этой любви.Хотя бы своей собственной любви к самому себе.Поверить, что несмотря на все обстоятельства — все еще

хорошо — ведь ты можешь в себя поверить.Поверить, что ты сам себе выбрал эти обстоятельства

и ты тоже в них не виноват — просто так случилось, что ты их выбрал.

Поверить, что ты можешь все изменить.Просто поверить.В себя.Это так сложно.Это практически нереально и невозможно — всегда

проще поверить в Бога, в судьбу, в людей, в обстоятельства и практически никогда — в себя.

Ина Тундра

44


Поверить в себя, принять себя и не винить никого и ничего.

Даже себя.Тем более — себя.Потому что ты уже наелся говна по самые уши из-за сво-

его собственного выбора.Ты уже сам заплатил по всем своим счетам.Ты выбрал — и получил за это сполна.Вины нет — есть причина и следствие.Нужно просто принять это, понять это и поверить, что

ты сможешь все изменить.Сделать другой выбор.Собрать все свои силы, все свое горе, свое отчаяние, тос-

ку, безысходку, всю свою надежду, всю свою жалость к себе, всю свою боль, весь этот рваный горький комок эмоций и не счастья — и поверить, что ты сможешь сделать другой выбор, несмотря ни на что.

Чего бы тебе это ни стоило.Потому что терять-то тебе, собственно, уже нечего.Никто тебе не поможет, ничто тебя не спасет, если

ты сам этого не захочешь, не найдешь в себе силы загля-нуть в себя, признать себя, принять себя таким, какой ты есть, — полностью, без остатка — да, вот так — и заставить себя себе поверить.

Просто скажи себе:— Я смогу. Я смогу, я прорвусь, прокарабкаюсь. Да, я сла-

бый, я безвольный, я безжизненный, да, не нужный нико-му и не нужный даже себе.

Да — гавно, да, мне проще колоться, чем признать это, да, я не хочу и не могу полюбить себя, потому что не знаю, за что.

Да, никто меня не спасет, да, никто не поможет, да — я хочу и боюсь умереть. Да, мне жалко себя, да, я себя не-навижу, ненавижу за слабость, за жалость, за все. Да, я сам виноват, и да — так сложились обстоятельства.


45

Да, я не знаю, смогу ли, и да — я не верю, что смогу.Да — мне страшно.Да — мне больно.Да — я не знаю, как поверить в себя.Да — помогите, пожалуйста, хоть кто-нибудь…Да — пожалуйста, я прошу вас, помогите кто-нибудь

мне…Да — мама, мамочка, ну зачем же ты меня родила, очень

плохо мне, мамочка, не хочу я так жить, я не знаю, как спра-виться, что мне делать, зачем так, почему так случилось, за какие грехи так со мной…

Да — вот так, мам.Да — вот такой я…Да — я не верю уже ничему…Да — мне плохо.Очень.Я не хочу так жить.А по-другому я жить уже не могу.Я не знаю, как сделать так, чтобы жить по-другому.Я не знаю, как так случилось и в чем и перед кем я виноват.Я не знаю — почему.Я не знаю, как из этого выбраться.Я не знаю, смогу ли я прорваться через все это, и я даже не

знаю — хочу ли я через эту боль проходить.Я сломался.Я не выдержал.И я очень не хочу это признать.Я не вижу просвета — даже не знаю, где его искать.Я в дерьме, но я делаю все, чтобы этого не видеть.Очень страшно признаться себе, что ты по уши в воню-

чем дерьме.Очень страшно понять и признать, что это дерьмо —

это ты.Очень страшно подумать, что в это дерьмо нужно по-

верить.

Ина Тундра

46


Поверить, хотя бы чуть-чуть полюбить, понять и принять.Пожалеть.Да, пожалеть, тебя есть за что пожалеть, обернись, посмо-

три, через что ты проходишь каждый день. Тебя есть за что пожалеть, и мне очень жаль тебя, искренне, горько и безна-дежно жаль, ты не достоин такой жизни, никто на свете не должен через это проходить — и мне жаль, что ты через это проходишь.

И мне жаль, что ты не можешь поверить в себя.Я не смогу.Сможешь.Я — не смогу…Сможешь.Нет, не смогу.Сможешь.Пожалуйста.Сможешь.Не получится.Сможешь.Не получалось ни разу.Поверь мне — сможешь.Нет.Правда, сможешь.Не смогу, я не верю тебе, никогда не поверю, ничему я

не верю, я себе-то не верю, не смогу я, не смогу, не смогу, не смогу!

Просто сможешь.Правда.Сможешь.Тяжело будет.Но сможешь.Много раз будешь срываться.Все равно — сможешь.Невыносимо больно будет.А ты сможешь.


47

Ты будешь очень бояться.Но сможешь.И весь мир будет против тебя, и даже ты сам будешь про-

тив себя.И все будет тебе мешать, и все, как кажется, будет тащить

тебя обратно и останавливать.Но ты все равно сможешь.А когда-нибудь утром ты проснешься, пойдешь в ванную

умываться и, посмотрев на себя в зеркало, внимательно за-глянув себе в глаза и постояв так с минуту, ты улыбнешься себе понимающе и скажешь:

— Я смог.


49

глава 6Так вот, по поводу того телефона, выцарапанного ножом

на столе.Я позвонила, узнала, когда и куда приходить, записала

адрес, спокойно дождалась барыгу, вмазалась и продолжила жизнь в том же ритме дальше.

Телефон, который мне дали, был телефоном одной из групп анонимных наркоманов, я слышала о них раньше, но никогда не ходила и не особенно и верила во всю эту исто-рию.

Но в назначенный день все-таки пошла.Группа была в какой-то жопе мира, долго на метро, по-

том на автобусе и еще минут 10 пешком, но дел все равно, понятно, никаких не было, с героином на тот момент про-блем не было тоже, если не считать, конечно, проблемой, собственно, сам героин, и не сильно так вмазавшись, чтоб выглядеть вполне по-человечески, я тихо нарисовалась и скромненько заняла стульчик в углу небольшой обшар-панной комнаты, где помимо меня находилось еще человек 20. Все были трезвые.

Я, впрочем, тоже создавала впечатление трезвой, посколь-ку дозняк уже был такой, что, колясь раз 10 в день, я всего-навсего приводила себя в нормальное состояние, только под вечер увеличивая дозу, чтобы хоть как-то дать себе надежду на приход.

Я, судя по всему, была единственной новенькой, так как остальные персонажи, находящиеся в комнате, оживленно о чем-то переговаривались, периодически косясь на меня. Волей-неволей слушая их разговоры, я все больше утвержда-лась в мысли, что пришла не по адресу, что таким, как я, тут не место, поскольку люди переговаривались о вполне нор-мальных человеческих вещах, вроде последних кино, машин, покупок, кто как, кто с кем и прочих понятных им сплетен. Да и выглядели они все мало похожими на наркоманов.

Ина Тундра

50


Так что я, со своим героиновым пятилетним багажом и наркоманской короной из говна, чувствовала себя не в сво-ей тарелке.

Все вокруг были такие жизнерадостные, воодушевлен-ные и настоящие, такие явно живущие нормальной жиз-нью, смеющиеся, громко и радостно приветствующие друг друга, что на наркоманов, даже бывших, точно не тянули. Ну, максимум годик поторчали, не больше, и, конечно, не в дерьме.

Мне было настолько горько и не комфортно, что я уже со-бралась уходить. Но в этот момент группа началась.

Здравствуйте, я Вася, я наркоман.Здравствуйте, я Слава, я наркоман.Здравствуйте, я Света, я наркоманка.Здравствуйте, я Петр, я наркоман.Здравствуйте…И так по кругу, все подряд.Очередь дошла до меня.Здравствуйте, я Ина, я наркоманка.С едва заметным намеком скептицизма в голосе, с каким-

то внутренним нежеланием произносить перед этой кучей жизнерадостных незнакомых людей такие вроде бы про-стые слова — я наркоманка.

Сказала — и заткнулась, ожидая, пока все по кругу пред-ставятся. Превратилась в не знающий чего ожидать наблю-дательный пункт.

Пошла речь про 12 шагов, про принятие того, что ты нар-коман, про признание, что ты слабее своей наркомании. Я слушала вполуха, украдкой разглядывая сидящих вокруг людей, рассказывающих свои истории. Кто-то 9 лет торчал на черняшке — второй год ничего не употребляет, живет по 12 шагам, кто-то постоянно срывается — но все равно про-бует жить «чистым», кто-то торчал года четыре на героине и метадоне — второй месяц держится трезвым и весь све-тится от желания продолжать в том же духе.


51

Мое недоверие постепенно испарялось, не столько из-за того, что я проникалась этими пресловутыми 12 шагами, сколько из-за понимания, что я не одна с такой короной из говна, что многие тут прошли если не через худшее, то че-рез подобное, и что все — по крайней мере мне казалось, что все — либо слезли с героина, либо очень стараются слезть.

Вдруг и я тоже смогу.Вряд ли, конечно, но вдруг.Тогда, на первой группе, я скромно молчала, вниматель-

но всех слушая и наблюдая за происходящим, а после груп-пы, когда я хотела тихонечко и незаметно слиться, все еще ощущая себя чужой среди этих жизнерадостных людей, хоть и бывших наркоманов, и все еще не понимая, приду ли я еще раз сюда, мне так тепло говорили «до свидания» и так доброжелательно улыбались на прощание, провожая меня взглядом, когда я уходила, что я взяла с собой распечатку этих 12 шагов и, узнав, когда следующая группа, решила, что все-таки еще раз схожу.

И я пошла.Это был июнь.На второй в моей жизни группе — как сейчас помню —

это была «Зебра» — те, кто видел меня на предыдущей, уже подходили, знакомились, вовсю улыбались, спрашивали, как дела, и были искренне рады, что я пришла.

Они растапливали мое сердце каждой улыбкой, каждым взглядом и своим желанием все мне рассказать, объяснить, помочь, познакомить. Они принимали меня за свою — за ту, кто переборол себя, свою болезнь, свою слабость и свой страх. За ту, кто принял все это в себе и кто хочет выбраться из своей страшной истории в нормальную жизнь. У меня не повернулся язык никому сказать, что я все еще не бросила, что я все еще колюсь и последний раз вмазалась буквально перед группой.

Но я очень здорово играла роль бросившей наркоман-ки — благо дозняк позволял выглядеть трезвой.

Ина Тундра

52


Я начала ходить на группы и даже каждый раз обещать себе, что я начну делать эти 12 шагов. И даже вроде бы что то делала. Я с удовольствием рассказывала на группах свою историю наркомании, рассказывала, как я «продвигаюсь по шагам», я завела себе новых друзей, которые искренне радовались за меня, и у меня появилась красивая иллюзия нормальной человеческой жизни, не считая того, что посто-янно вмазываться и общаться с барыгами мне приходилось по-прежнему.

Постепенно я втянулась в эту историю, как и раньше тор-ча и скрывая это, но зато у меня теперь были настоящие, а не героиновые, друзья, которые мне очень нравились, я вспом-нила, что такое ходить в кино, встречаться в кафе, смеяться над веселыми, а не наркоманскими шутками, на мой теле-фон звонили теперь не только барыги, а даже чтоб просто поболтать про жизнь, а самое главное — меня понимали и поддерживали.

Я даже начала забывать о предыдущей кошмарной жизни, хотя иногда, конечно, что-то свербило внутри от того, что я продолжала всех обманывать и делать вид, что слезла.

К хорошему вообще быстро привыкают, а уж лгать окру-жающим мне было не впервой.

Мне, правда, помогали эти группы анонимных наркома-нов — если не шагами (их я, кстати, так ни разу и не сделала) — то ощущением того, что может быть другая жизнь и у меня.

Я поверила, что у меня может быть эта жизнь, и более того, я захотела жить, как все нормальные люди, не знаю-щие, что такое героин.

Но слезть не могла. Не могла отказаться. Ну не могла, и все тут!

Врать было проще, чем допустить саму мысль о ломках.Так пролетело почти 2 месяца.Как раз тогда в Москве появился героин с романтичным

названием «чайнадрим».С этого китайского дерьма поумирало много народу.


53

Поумирало красиво, как все и хотели — от передозов.Меня спасло то, что я себе делала маленькие дозняки —

я же хотела казаться трезвой.Зато я вспомнила, что такое давно забытый героиновый

кайф.В общем, я исчезла для своих новых друзей.Я целую неделю, за те же деньги, ну ладно, чуть дороже,

но разве это имело значение, открывала для себя героин заново.

Вот тогда-то и случился тот самый, последний, перелом-ный момент в моей опийной жизни.

Не знаю зачем, по каким причинам, что меня сподвигло и почему, может, мозг совсем затуманился кайфом, может, я себе под ним казалась такой прекрасной, трезвой и волшеб-ной, но я в таком состоянии пришла на группу.

Меня ждала неприятная неожиданность.Я не могу сказать, что со мной отказались общаться, нет,

со мной общались. Но как-то так, неохотно.Как будто боялись запачкаться.Одни смотрели на меня с жалостью.Даже с горечью, наверно.Некоторые не захотели здороваться.Другие реагировали спокойно, точнее, никак не реагиро-

вали — так, легкая брезгливость и понимание, что, конечно, не каждый может так просто взять и слезть.

Многие отводили взгляд и искали предлог избежать об-щения.

Кто-то подошел и сказал, что на саму группу мне лучше не заходить — не надо людей смущать.

Те, кто общались со мной более-менее близко, задавали мне только один вопрос:

— Ин, ну зачем?Их непонимание, искреннее расстройство за меня и же-

лание как можно скорее закончить разговор и отойти в сто-рону вызывали во мне смешанные чувства.

Ина Тундра

54


Я опять почувствовала себя грязным конченным жи-вотным.

Я взбесилась.Я их всех возненавидела, таких чистеньких, таких пра-

вильных, таких трезвых и хороших, я возненавидела их за эту липовую жалость, липовое понимание и вонючую брез-гливость.

Я стояла около входа и кричала на них, брызгая слюной и слезами, орала, как я их ненавижу, что они все конченные твари, что никто из них ничего не понимает в наркомании, что вся их человечность не более чем мыльный сраный пу-зырь и что все их группы гавно и надувательство.

Я истерила, а все криво улыбались и старались не обра-щать внимания, потихонечку заходя внутрь, с легким отвра-щением косясь на меня.

Через какое-то время я осталась на улице одна, и, сев ря-дом со входом, горько зарыдала от переполнявших меня зло-сти, ненависти к ним и жалости к себе.

Минут через 5 вышел какой-то парень, один из самых взрослых на группе, и, сев передо мной на корточки, тихо сказал:

— Не надо было тебе приходить сюда. У всех бывают сры-вы, но никто не приходит, все держат это в тайне. Все всё понимают, но никому не хочется смотреть на себя бывше-го в зеркало. Мы все будем рады, если ты когда-нибудь вер-нешься сюда трезвая, но сейчас тебе лучше уйти. Извини.

Он встал и, не оборачиваясь, зашел внутрь.Повсхлипывав еще минут пять, непонятно на что наде-

ясь, я пошла к метро, давясь рыданиями и жалостью к себе.Я ненавидела себя, я ненавидела людей, я ненавидела

группы, я ненавидела весь мир. Я ненавидела героин.Ко мне снова вернулось все мое душевное гавно — к нему

еще прибавилась в клочья разорванная иллюзия нормаль-ной жизни и надежда на свободу от героина.

Я поехала к барыге за новой порцией чайнадрим.


55

Побольше.Я очень хорошо помню эту новостройку в Бибирево, этот

этаж, и как я стояла на нем, ожидая, пока барыга откро-ет мне дверь, и смотрела в окно на снующих внизу людей и играющих детей на площадке.

Меня уже немного подкумаривало, и я нетерпеливо кури-ла сигарету, пытаясь сигаретным дымом забить прокравши-еся в мозг мысли.

Мысли не уходили, а только наслаивались друг на друга, подкрепляясь все ухудшающимся физическим состоянием и вытаскивая на поверхность похороненные под героиновы-ми приходами горькие чувства и перепутанные эмоции.

Наконец дверь открылась, и, забрав свой маленький, за-вернутый в кусочек белого полиэтиленового пакета кулек героина, я спустилась на пару этажей ниже и вмазалась.

Но мозг уже начал свое дело — мысли, чувства, эмоции, переживания, накопленные и перемешанные в неизвест-ном порядке, роились у меня внутри, не способные выйти на поверхность, не пускаемые туда значительной дозой опийного успокоительного, но все равно, ощущая этот вну-тренний дискомфорт, я довольно долго гуляла по району, периодически поправляясь в подъездах домов, пытаясь на-слаждаться этим теплым летним вечером и своим героино-вым состоянием.

Внутри у меня шел необратимый, недоступный моему за-туманенному сознанию, очень странный, горький и болез-ненный процесс.

16 августа 2000-го года, нагулявшись, придя домой очень поздно, хорошо так вмазавшись на ночь и приготовив себе раствор на утро, я легла спать.


57

глава 717 августа 2000-го года одна конченая, забытая всеми,

даже собственной отказавшейся от нее семьей, героиновая наркоманка с пятилетним стажем проснулась утром, засуну-ла руку под подушку, чтобы достать приготовленный с вечера шприц, который нужно было вколоть в мышцу, так как вен давно не было, и вдруг неожиданно для самой себя она поня-ла, что больше никогда не будет употреблять наркотиков.

Никогда.Никаких.Ни за что на свете.Все.Закончилось.Вот так просто — раз, и закончилось.В то утро была прочерчена огромная жирная черта — раз-

делившая ее жизнь на две части — до и после наркотиков.

И Я никогда не пересекала ее в обратную сторону.

А тогда, 10 лет назад, эта мысль для меня была шоком.Это даже не было мыслью — это было пониманием.Мыслей не было — я просто знала, что всё.Либо сейчас — либо никогда — больше этого шанса не

будет.В то утро я просто поняла, что не хочу выбирать смерть.Я выбрала жизнь.Я встала с кровати, засунула руку под подушку, достала

оттуда заботливо приготовленный с ночи шприц и спустила его в туалет.

То же самое я сделала с оставшимся героином.Ничто, ни на миг, не дрогнуло у меня в душе, когда я смо-

трела, как сливаются в унитаз 4 грамма героина.Я просто стояла и смотрела на сливающуюся воду.Молча.

Ина Тундра

58


Я оделась и, собрав весь трамал и обезболивающие, кото-рые были в квартире, поехала на дачу.

Я переламывалась долго, страшно, тяжело и мучительно.Очень часто мне казалось, что я тупо умру от боли.Я умирала сотню раз в день, я кричала, плакала и блевала.

Я выпивала по нескольку литров водки на ночь — чтоб дать себе хоть какую-то надежду на сон — и закидывала все это тремя-четырьмя пачками трамала, которые моя мама езди-ла покупать для меня на Лубянку, потому что я сама не могла самостоятельно передвигаться.

У меня чудесные родители. Они не говорили мне ни сло-ва — никакого осуждения, никаких нравоучений, никаких «сама виновата в своих страданиях», — только молча под-держивали и пытались мне помочь.

Как-то мама, не выдержав, предложила поехать и купить мне героин, если это хоть как-то поможет…

Меня трясло, крутило и колбасило. Мои кости выкручи-вались, выламывались и рассыпались от боли. Мои мышцы отслаивались от костей и кожа, казалось, слезает заживо. Мои глаза жгло от пересыхания и жара, во рту стоял посто-янный привкус блевотной желчи, перемешанный с привку-сом водки и обезболивающих. Меня бил страшный озноб, и я не знала, куда деться от внутреннего жара. Мои губы пересохли и отваливались корочками, меня рвало, и холод-ный струящийся пот пропитал всю мою одежду и постель-ное белье.

Я не могла даже сходить сама в туалет — меня трясло от боли так, что я падала в конвульсиях на пол, не пройдя и ме-тра от кровати.

Я выла от боли во весь голос.Я стонала, рыдала и плакала.Я пыталась выжить.Я умирала каждый день сотни раз.


59

И так день за днем.Не зная, когда это закончится.Не зная даже, когда станет хоть чуточку легче.И зная, что я могу прекратить это в любой момент.Один звонок.И боль закончится.Но я даже не задумывалась об этом.Хотя пизжу.Конечно, задумывалась.И не раз.Но знала, что не позвоню.Просто потому, что не позвоню.Через три недели я в первый раз, напившись, как обычно,

водки с трамалом, заснула на всю ночь.Постепенно мой организм приходил в себя, я начала вста-

вать с кровати, самостоятельно передвигаться и пила тра-мала все меньше и меньше.

Я восстанавливалась.Еще полгода после этого мне выламывало кости по ночам

и в дождь.Да и вообще здоровье долго восстанавливалось.Но все-таки не так долго, как стращают доктора.Первые года два я даже не пила алкоголь — боялась по-

терять контроль и сорваться.Через три года страх сорваться прошел окончательно.Через пять — я перестала бояться, что, если я закроюсь

в ванной одна, мои родители будут беспокоиться и подозре-вать меня в чем-то.

Через семь лет я с улыбкой подумала о том, что это как раз тот срок, о котором говорят, что все наркотики выводятся из организма окончательно.

Через восемь лет мой срок неупотребления наркотиков сравнялся с общим сроком употребления.

Через девять — я перестала даже гордиться тем, что я когда-то бросила героин, — просто тупо уже забыла об этом.

Ина Тундра

60


17 августа 2010 года — десять лет, как я не употребляю никаких наркотиков.

Для меня это просто красивая дата, галочка, которую я ставлю из уважения к той девочке, которая когда-то про-шла через ад, но которая давно изменилась, выросла и за-была об этом.

Да, 17 августа для меня — это дата.Это тот стержень, то стальное основание, которое дает

мне силу пройти через все мои жизненные сложности и фа-капы. Это опора, которая никогда не даст мне упасть, это та соломка, которая подстелена мною самою в любых ситуа-циях, это тот самый кошачий прыжок с переворотом и при-землением на четыре лапы с любой высоты, это день, когда я сделала то, что не могут сделать миллионы людей. И мил-лионы могил тому подтверждением…

Хотя последние несколько лет я вспоминаю об этом лишь 17 августа.

Многие могут сказать, что гордиться тут нечем, но я думаю, каждый, кто в своей жизни избавился от какой-то сильной зависимости, имеет право гордиться.

Потому что я понимаю, как это сложно.Я не жалею.Я не жалею, что моя жизнь сложилась именно так, а не

иначе, героин у меня много отобрал — но дал еще больше.Он дал мне одно из самых ценных качеств — понимание

и отсутствие осуждения.Это мой опыт жизни, он такой, какой был, не более того.Я не горжусь собой и тем, что прошла через это.Я поняла одну очень простую вещь — ты перестаешь быть

зависимым окончательно только тогда, когда ты перестаешь гордиться тем, что ты от этого не зависишь.


61

Только тогда ты начинаешь просто жить.Но гордость собой — это тоже этап.Я горько и сочувственно улыбаюсь, когда при мне начи-

нают рассказывать, что наркоманы сами виноваты.Я сочувствую тем людям, которые это говорят.Потому что они слепы.И они никогда не поймут, что они слепы, сколько им не

объясняй.Не потому, что они не пробовали наркотиков, нет.А потому, что они не понимают, что нет в этом мире ни

правых, ни виноватых и что осуждать кого бы то ни было, не зная причин, да и вообще, просто осуждать — по меньшей мере слепо.

Оступиться может каждый — но не каждый может при-знать это.

Нет ни зла, ни добра, ни плохого, ни хорошего, ни жало-сти, ни гордости в моей героиновой истории, ничего нет — только опыт.

По-своему горький, по-своему тяжелый, по-своему по-учительный — но всего лишь опыт

Который дал мне знание, что человек сам выбирает свою собственную жизнь.

Я сделала свой выбор.Я благодарна жизни за каждую секунду и за каждый вы-

бор, который я сделала.Как плохой, так и хороший.За ту историю, которую я проживаю каждый день.Потому что моя жизнь прекрасна и она продолжается…

С днем рождения, девочка…Через пятнадцать минут ты проснешься, сольешь героин

в туалет, и будь уверена, детка, ты справишься, потому что я это точно знаю по прошествии 10 лет.

Держись.Тебе будет очень трудно, но знай — Я с тобой.

Ина Тундра

62


Ты подойдешь к зеркалу, уткнешся в него лбом, посмотришь себе в глаза и будешь сквозь слезы шептать:

— Я смогу, я смогу, я смогу…

А через 10 лет я подойду к тому же самому зеркалу и, глядя тебе в те же самые глаза, улыбнусь и скажу:

— Не ссы, ты смогла.

С днем рождения, девочка… У нас еще вся жизнь впереди.


65

глава 8Я бы могла закончить на этой пронзительной ноте. Роман.

Рассказ. Но не историю своей жизни.Я была на пороге совершеннолетия — бывшая наркоман-

ка, без образования, не окончившая даже школу, из которой меня выгнали, без работы, без денег, без поддержки роди-телей. У меня не было ничего и мне нужно было начинать жизнь с нуля. Я ничего не знала, не умела, и что делать даль-ше — не представляла.

Мне предстояло построить свою жизнь в соответствии с мечтами и надеждами, пытаясь наверстать упущенное и заменить темное и болезненное прошлое картинкой ра-достного светлого и счастливого будущего.

Напора, желания и энтузиазма у меня было много, на-дежд и мечтаний еще больше, я верила в свою счастливую звезду и знала, что у меня обязательно все в жизни будет хо-рошо несмотря ни на что.

Мой выход из наркомании стал для меня стальным стерж-нем, который давал мне волю жить дальше и прорываться сквозь любые трудности.

Меня мало беспокоило здоровье — период восстанов-ления организма оказался не более страшен, чем период восстановления после любой мало-мальски серьезной бо-лезни — да, ломило кости по ночам, довольно часто случа-лись болезненные состояния, быстро уставала, часто нава-ливалось ощущение слабости, но все это компенсировалось такой бьющей через край энергией, что недомогания тела были почти незаметны. Главное — на этом не зацикливать-ся и не впадать в жалость к себе.

Я устроилась работать официанткой в кафе «Москва–Бер-лин», выходила там же во внеурочные уборщицей, помогала в баре, хваталась за любую работу, знакомилась с новыми людьми, заводила друзей и училась жить по-новому.

Ина Тундра

66


Подрабатывая в баре помощницей, я осваивала новые знания, и вскоре меня повысили до бармена. Еще пример-но полгода я продолжала выходить и официанткой, и бар-меном, приглядываясь, как работают менеджеры, какие функции выполняют, какую и за что несут ответственность. А затем Женя Зотов (я его знала еще по «Аэродансу») обмол-вился, что открывается новый большой клуб и туда требует-ся бар-менеджер, и я попросила его устроить для меня со-беседование.

Он согласился.Я пришла устраиваться на новую работу, вся серьезная,

ведь собеседование проводил лично один из совладельцев заведения, внешне немного быковатый, но в целом показав-шийся приятным человеком, Дима Дубровский.

В течение почти сорока минут он внимательно слушал про мои навыки работы бар-менеджером, а я увлечен-но и нагло ему врала, что умею и могу все, и даже больше, и мало того, я уже сотни раз это делала, поэтому лучше бар-менеджера ему никак, ну ни при каких обстоятельствах не найти.

Он взял меня на работу.Где-то через неделю, когда мы пригляделись к друг дру-

гу и даже начали немного дружить, он, улыбаясь, сказал мне, что, конечно же, знал, что я ему откровенно вру, но я делала это так нагло и так красиво, так от души и настоль-ко не давая шанса не поверить, что он взял меня на работу только потому, что понял — я стану этим самым лучшим бар-менеджером ради того, чтобы не дать усомниться в себе. И он рад, что взял меня.

Я старалась, как могла. Я делала все возможное и невоз-можное, зависящее от меня и не зависящее, я помогала всем и вся и выполняла кучу работы одновременно.

Это был большой клуб, клуб «Город» на Шмитовской. Семь баров, два танцпола, два этажа, вип, мини-гостиница


67

и ресторан. 100 человек обслуживающего персонала, напол-няемость — 3000 человек гостей, и один бар-менеджер на все это хозяйство.

Я была рада — не столько тому, что у меня новая долж-ность, сколько тому, что я получала совершенно бесценный опыт управления людьми, разруливания ситуаций, обще-ния со спонсорами, гостями и диджеями.

Я была, как губка, которая впитывает все.Собственно, почти все, что я сейчас знаю, умею и могу,

уходит корнями в этот совершенно безумный, бессонный и тяжелый год осваивания клубного бизнеса.

Я росла вместе с клубом.Не вширь, конечно, но жизни училась.А прямо под Новый год я исполнила неожиданный даже

для самой себя финт ушами, который значительно повлиял на мою дальнейшую судьбу.

Я была бар-менеджером — это человек, который заведу-ет баром. Даже если этих баров 7 и ответственности гораздо больше, чем просто бары, — все равно название должности не радовало мой слух, хотя, заметим, не прошло и трех ме-сяцев, как я была всего лишь барменом/уборщицей/офици-анткой в кафе.

30-го декабря, в момент, когда весь клуб стоит на ушах, когда раскуплено новогодних столов на 3000 человек, когда на меня завязано дикое количество дел, ситуаций и вообще всего, потому что управляющего персонала всего 3 человека (я, любящий на все забить арт-директор и, собственно, Ду-бровский, человек, в целом не любящий напрягаться), я от-правилась к хозяевам заведения и заявила прямо в лоб при-мерно следующее:

— Я ведь бар-менеджер, ведь так? То есть я должна сле-дить за барами и закупкой, так? Я это делаю. Но понимае-те ли, есть какой нюанс: помимо этого я еще делаю это, это и вот это, а когда кто-нибудь чего-нибудь не успевает, я еще делаю и вот то. В принципе, если так посмотреть, я вообще

Ина Тундра

68


делаю почти все. Ну в общем, я понимаю, что я поступаю не очень-то красиво сейчас, но есть два варианта — я могу пря-мо сейчас уволиться, и тогда вам надо будет взять на мое ме-сто бар-менеджера и еще, как минимум, трех человек, или с нового года моя должность будет называться «генераль-ный менеджер». Вот.

Дубровский сначала очень долго на меня смотрел.Потом он очень долго ржал.Как конь.Я очень жалела, что не пью алкоголь.Потом Дубровский позвал остальных владельцев.Они о чем-то долго разговаривали.Дубровский ехидно улыбался, косясь на меня, сидящую

с кислой миной на лице.Мне ничего не сказали, но и не уволили.Я же предпочла ситуацию замять — зарплата, прямо ска-

жем, у меня была не маленькая.На Новый год я, запаренная, замученная, носилась по

всему клубу и разруливала возникающие проблемы, самой неожиданной из которых оказался хедлайнер праздника — диджей Володя, который должен был начать играть в 12 ночи, но почему-то решил нажраться и заснуть в ванной у себя дома. При этом он честно брал трубку и заплетающимся языком говорил мне: «Я сейчас помоюсь и приеду» — и так в течение часа. А играть некому — предыдущий диджей уже как на иголках сидит, ему пора валить в другой клуб, а арт-директор, как обычно, растворился в пространстве.

Матерясь в трубку на Володю, по рации разруливая во-просы с охраной, улыбаясь знакомым гостям, сделав весе-лое и доброжелательное лицо, поздравляя всех с Новым го-дом, при этом косясь на барменов в ближайшем баре, я тихо ненавидела этот милый домашний праздник.

В этот момент Дубровский с серьезным лицом вызвал меня в офис.


69

Молча глядя на меня, без тени улыбки, протянул мне бу-мажку с просьбой подписать.

Бумажка была подозрительно похожа на заявление об увольнении.

Еле сдерживая подступающие слезы, от обиды на себя, на ситуацию и просто от усталости, я взяла ручку со стола и, не глядя, подписала заявление.

Встала, развернулась и, ничего не говоря, вышла из офиса.А чего говорить — сама виновата.— Ты куда пошла, дура? — перекрикивая музыку, Дубров-

ский схватил меня за плечо и сдерживая смех, ткнул мне бу-мажкой в лицо. — Ты хоть видела, что подписала?

Поднеся бумагу к глазам, я через слезы разобрала напе-чатанные там слова: «Прошу перевести меня на должность Генерального менеджера».

Правда, Дубровский придерживается версии, что эту должность они сами мне решили подарить на Новый год.

Чтобы девочка порадовалась.Девочка порадовалась.Дубровский — тоже.Теперь у него был официальный повод нагружать меня

всем, чем только можно и нельзя.Чем он и не преминул воспользоваться.На меня повесили все — даже то, что ну никак ко мне не

относилось.Единственное, что с меня сняли, — запись информации

о следующих вечеринках на автоответчик.По причине мерзкого голоса.Ну, и на том спасибо!

Конечно, опыта я там набралась — изучила все аспекты клубной жизни. Включая даже общение с милейшими пар-нями из ОМОНа.

Парни у нас в ОМОНе работают очень дружелюбные.Общительные.

Ина Тундра

70


Сижу как-то в четверг вечером, клуб не работает, так, тусуем в випе, какие-то офисные дела, пара барменов, еще какие-то люди, в общем, к пятнице готовимся.

Заезжают.Большие такие, бравые, всех на пол положили, человек 50,

ходят с автоматами наперевес, спрашивают:— Кто тут главный?— Ну я, — говорю, — главная.Поднимаюсь с крайне внушительным видом — 160 см.

роста, 47 кг живого веса, с косичками.— Ну привет, — говорят, — а еще кто есть главный?— Пока нет. Дадите позвонить — будет. Ну а по докумен-

там все равно только я.Оглядев меня с ног до головы, с явным сомнением в гла-

зах разрешили:— Ладно, звони.Звоню, радую Дубровского.Дубровский, почему-то не сильно радуясь, выезжает из

дома.

Парни тем временем переворошили весь клуб, вплоть до того, что подвесной потолок вскрыли, — говорят, лучшее ме-сто для того, чтобы наркотики спрятать.

Конечно, именно там, на пятиметровой высоте под под-весным потолком, прямо над танцполом! На лестнице с ше-стом — и то не достанешь.

Как ни странно, наркотики под потолком не нашли, зато нашли в барах много алкоголя и удобно расположились за столиками за приятным времяпрепровождением ждать Ду-бровского.

Еще нашли в офисе килограмм китайского зеленого чая, забили в «Беломор», прикурили:

— Че-то, — говорят, — трава у вас какая-то херовая.— Правда? — говорю, — ну вы уж нас извините, не под-

готовились.


71

— А где, — говорят, — бухгалтерия вся, бумаги, отчеты?— А мы, знаете ли, клуб бедный, у нас бухгалтер дома

сидит работает, но все, че надо, завтра к вам в офис при-везем, в комплекте с бухгалтером.

Мило беседуя, мы дождались приезда Дубровского.Мужчины удалились для задушевного разговора.Через полчаса выяснилась замечательная подробность:На параллельной улице находился клуб «Точка».

Вообще-то парни ехали туда. Только вот водитель авто-буса поворотом ошибся.

Но ребят это не сильно расстроило в общем-то. За-грузив алкоголь, компьютеры и остатки зеленого чая к себе в автобус, они распрощались с нами практически по-дружески.

Начальство их, правда, потом, по слухам, долго изви-нялось перед хозяином клуба.

Ну да ладно.Чай только жалко было.А вообще работать там мне нравилось.И денег много получалось. Почти все работники си-

дели на процентах. Мы когда с Димоном обсуждали мою новую зарплату, я много не попросила:

— Мне, — говорю, — надо-то совсем чуть чуть. Всего 4 процента. От оборота. Вообще децл.

Только клуб наполняемостью 3000 человек.Каждую пятницу и субботу.И еще пару вечеринок на неделе.И вход платный.В общем, зарплату я забирала каждую неделю, чтобы

суммы не пугали бухгалтера.Дубровский, видимо, о чем-то совсем другом думал,

когда соглашался на мои «совсем чуть-чуть».Он потом долго сокрушался по поводу моей еврейской

натуры, ржал, возмущался, но зарплату не снижал.Знал, что я ее отрабатываю на все сто.

Ина Тундра

72


Я радовалась — моя жизнь буквально за год, благодаря где-то наглости, где-то упертости, а где-то — отчаянному желанию выжить, круто изменилась и стремительно наби-рала обороты, устремляясь к тому самому светлому и счаст-ливому будущему, которое я сама себе обещала.

Я любила свой клуб.Там началась моя новая история.

73

Ричи

костер из надежд, детских сказок и веры. еще горит пламя — уже звенят нервы. день прожит,он умер, его больше нету.а время мы меряем на сигареты…мы ищем вопросы. мы знаем ответы.антракт. в три затяжки скурить сигарету. гаданье на кофе. надежда на чудо.и мир на осколки… за сказку кому-то.

«Полный root». Чубарьян Саша

ОтступлениеЗнаешь, мне иногда кажется, что ты все еще рядом. Что

ты здесь, что вот я сейчас открою дверь, а ты поднимешь голову и, посмотрев на меня, улыбнешься. Или начнешь ру-гаться. Ну или еще что-нибудь.

Или просто — я открою дверь — и вдруг — ты.Сейчас я пишу и чувствую твое присутствие рядом —

молчаливое и спокойное. Как будто ты чего-то ждешь. Смо-тришь на меня, о чем-то думаешь. Может, тоже вспомина-ешь, а может, просто думаешь о своем.

Я ощущаю тебя рядом, твою поддержку, твою улыбку, твой понимающий взгляд, и я хочу тебя попросить — рас-скажи мне мою, нет, нашу историю сам. Моими словами, мо-ими руками, бьющими по клавиатуре, моими слезами — но расскажи ее ты. Я — не смогу. Я пыталась, старалась. Сти-рала, переписывала — и не смогла. Я знаю — ты сможешь. Расскажи мне про нас, Ричи. Как это было для тебя — рас-скажи.

Все проще, чем кажется Ричи

75

глава 1Я увидел ее случайно, в клубе «Город», куда заехал об-

судить заказ на полиграфию. Она сидела в випе, что-то писала и попутно переговаривалась с моим другом, Лехой Ежом, о поездке в Сочи. Смеялась, черкала что-то в своей бумажке, смешно шутила и не обращала на меня вообще никакого внимания. Так, пробежалась вскользь взглядом в ответ на мое:

— Эээ… привет, я — Рэй.Еле заметно пожала плечами и, слегка улыбнувшись, от-

ветила:— Привет. А я — Тундра, — и продолжила обсуждать

с Ежом, отпустят ли ее в Сочи на выходные, или нет. Я не-много опешил от такого имени, так и не поняв до конца, то ли она пошутила, то ли нет. Переминаясь с ноги на ногу, я отчего-то жутко стеснялся вклиниться в разговор и пере-спросить еще раз ее имя, но тут наконец-то Еж очнулся и, переведя взгляд с нее на меня и обратно, с удивлением спросил:

— А вы что, не знакомы?— Нннуу, типа вот уже познакомились… но… — начал

было я, но тут мой очень большой шумный и говорливый друг перебил и меня, и открывшую было рот, чтоб что-то сказать, девушку:

— Да ты что? Тундра — это Рэйка, Рэй — это Тундра. Рэй-ка — это мой офигительный друг, отличный парень и во-обще класный чувак — да, Ричи? А это — Тундра — она тут управляющий, умница, красавица и тоже моя старая подру-га! Ой, ребят, ну вы простите старого алкоголика — я думал, вы знакомы!

— Да ладно, Лех, ерунда, — улыбнувшись, девушка со странным именем внимательно посмотрела на меня таким же странным взглядом. Я так никогда и не смог дать опре-деление этому ее взгляду, которым она имела обыкновение

Ина Тундра

76


смотреть на людей. Не то очень внимательный, не то равно-душный, то ли очень тяжелый, то ли вообще неощутимый, как будто она смотрит на тебя в упор, но вообще не видит. Она всегда смотрела в упор. Она как будто чего-то ждала. Внимательное ожидание — но ни ответа, ни каких-нибудь слов, нет. Как будто она чего-то очень давно ждет, чего-то, известного только ей одной, а может быть, даже и ей неиз-вестного, но все равно она ждет и даже сама уже забыла об этом или из головы выкинула, — а во взгляде это ожидание без надежды дождаться осталось. Да. Вот оно, наверное, — то самое определение. Взгляд без надежды увидеть. Ожида-ние без надежды дождаться. Внимательность без малейше-го внимания. Вот ее взгляд.

Почему-то все мои коронные шутки, остроты и непри-нужденные слова разом исчезли из головы, и я ощутил себя этакой мямлей, школьником, не выучившим урока и маю-щимся перед доской:

— Эээ… А почему Тундра? — не нашел я ничего умнее, как задать вопрос, который хоть и не давал мне покоя, но явно был в топе наиболее часто задаваемых.

— Да отмороженная потому что, — весело улыбнувшись, ответила она, как будто и не было того странного взгляда, лишь где-то в самой глубине осталась его тень, — не знаю, старая история, но друзья все говорят, что мне очень подхо-дит. Меня на самом деле Ина зовут, но на Тундру я чаще от-кликаюсь. — И пока она говорила, ее улыбка, казалось, рас-сыпалась озорными искорками и пряталась где-то в ямочках на щеках, придавая лицу выражение какой-то искренней лукавой несерьезности и едва уловимого смущения.

Ее мимика завораживала — говорила вроде бы много больше, чем слова, но в то же время совершенно сбивала с толку.

Неожиданно для самого себя я смутился окончательно, но тут Еж спас положение и, заявив, что нам пора бежать, принялся бурно с ней прощаться. Я был удостоен только лег-


77

кого кивка головы и все того же непонятного взгляда, к ко-торому теперь примешивалась почему-то доля лукавства.

— Кто это? — атаковал я Ежа, как только мы оказались на улице.

— Тундра.— Я уже понял, что Тундра. Что это за девушка?— Очень хорошая девушка, моя старая подруга, работает

в «Городе» управляющим. А ты чего это так заинтересовался?— Да так, ничего. Интересно просто.

Клуб «Город» разместил заказы на полиграфию у меня, я стал чаще заезжать туда, но с Иной, или с Тундрой, как ее все называли, мы либо не пересекались, хотя я постоянно ло-вил себя на том, что выискиваю ее взглядом по клубу, либо она на ходу бросала мне: «Привет» — и убегала дальше за-ниматься своими делами.

У меня было свое небольшое полиграфическое агентство, хотя агентство — это громко сказано, оно состояло из вечно бубнящего и много пьющего Мартина, ваяющего дизайны у себя дома, названия “2many”, придуманного с друзьями по пьяни, старенькой девяносто девятой, использующейся од-новременно как склад и как офис, и небольших, но постоян-ных заказов на флаеры и тому подобное от дружественных нам клубов. Денег на жизнь хватало, мне этим заниматься нравилось, амбиции были большие. В целом, все отлич-но. А тут еще клуб ХIII разместил у меня большой заказ на пригласительные для своего первого выезда с тусовкой на Ибицу. Я им влепил заоблачную по своим меркам цену, но Гари согласился, так как мы побожились, что успеем в сроки, и это все равно выходило дешевле, чем в другом месте. Со-бирали эти тридцать тысяч флаеров, в итоге, «на коленке» у меня дома вместе с Малым, Джоком, Мартином и еще ку-чей друзей — в сроки успели, пива обпились и «Тринадцать» стал постоянным клиентом.

Ина Тундра

78


Мартин, кстати, как выяснилось, эту Ину тоже очень дав-но знал, но мне почему-то наотрез отказывался про нее рас-сказывать, больше, чем «супер-человек и отличная девуш-ка», из него было не вытянуть. Видел я ее все так же мельком, и чаще всего мне не удавалось с ней переброситься и парой слов. Не то чтобы я о ней думал постоянно, но в «Город» ез-дил по работе часто, в памяти она всплывала, и ощущение какого-то интереса оставалось. У нее интереса, судя по все-му, не было, или она действительно была все время очень занята — я слышал, что она вообще одна рулила всей этой громадиной в 3000 кв. метров с семью барами и двумя танц-полами — наше странное знакомство стало всплывать в па-мяти все реже и реже, хотя окончательно не исчезало.

Где-то в феврале «Тринадцать» разместил у меня еще один заказ, и, благодаря какому-то дикому дизайну от Мартина (о, это было красиво, конечно, ничего не скажешь, но из-за красоты и оригинальности напечатать хорошо было крайне трудно), я страшно запаривался, чтобы выполнить его в срок и по-человечески. Как назло, в типографии были какие-то траблы с вырубкой, да еще на нас висел с десяток заказов от других заведений, плюс дорогие и тоже сложные пригласи-тельные от того же «Города» на официальное открытие.

Я даже впервые за свою маленькую практику владения по-лиграфическим агентством начал отказывать клиентам, чего раньше себе никогда не позволял, но тут ситуация вынудила, да и стало понятно, что можно уже не хвататься за все подряд.

Закинув в «Город» очередную партию флаеров, я ждал, пока мне принесут деньги за них, разглядывая прилеплен-ные на стену плакаты, когда заметил через стеклянную дверь офиса, как Мартин о чем-то разговаривает с Тундрой. Она его явно уговаривала, он ей что-то объяснял и явно от-некивался. Я прислушался, — дверь была приоткрыта и об-рывки разговора долетали:

— Да сама спроси!— Мартин, ну пожалуста! Мартинка!


79

— Это нереально, Тундра, у нас вообще — пиздец — какой завал!

— Мартин, я тебя очень прошу!!!!— Да я тебе говорю, меня он не послушает, сама спроси.— Мартин!— Дорогая, я тебя очень люблю, но вот честно, ничем не

могу помочь, ну прости, я тебе серьезно говорю, спроси сама, это абсолютно нереально!!!

— Ну, Мартьяна!— Нет.— Бля!Тундра стремительно развернулась, и я едва успел сде-

лать незаинтересованный вид, как она почти влетела в офис, резко остановилась прямо передо мной и, пытливо глядя мне прямо в глаза, быстро спросила:

— Ричи, привет, как дела?— Эээ… нормально, а ты как?— Короче, я накосячила. Я отдала вам в печать меню, но

забыла поменять там цены на ряд напитков. Я знаю, что это нереально, но мне его нужно срочно перепечатать чтобы Ду-бровский не заметил. Я сделаю тебе минет большого пальца правой ноги, если оно будет у меня завтра. Причем с утра. Сможешь помочь?

— Ээээ…Я потерял дар речи. Ина стояла прямо передо мной,

продолжая настойчиво и выжидающе смотреть мне в гла-за. Она заметно нервничала. Ее выдавали только глаза, а точнее, еле заметные озорные огоньки в глубине глаз — она знала. Она знала ответ с той самой секунды, как про-изнесла загадочную и магическую фразу про минет боль-шого пальца правой ноги, поставившую меня в тупик. Она знала, что я соглашусь. У меня не было выбора — и я со-гласился.

— Завтра с утра? Да вообще без проблем, конечно! Ерунда какая, меню перепечатать, — я говорил, но в голове звучало

Ина Тундра

80


совсем другое: «Дурак, что ты делаешь, ты же не сможешь, это же пиздец, к завтрашнему утру — нереально абсолют-но — уже семь вечера!!!», — но я продолжал уверенно улы-баться и обещал, что максимум в два часа дня мы ей при-везем новое меню.

Мартин почти беззвучно постанывал где-то за моей спиной.Ина посмотрела на меня внимательно, немного сощурив

глаза:— Хорошо. Я верю в тебя. Спасибо большое!Радостно улыбнувшись, неожиданно чмокнула меня

в щеку и тут же убежала прочь из офиса.— Рииичиииии…! — прошипел Мартин.— Ну, придется как-нибудь успеть, — обреченно сказал я,

глядя ей вслед.Я привез ей новое меню в шесть вечера. Чего мне это сто-

ило — отдельная история. Мы сидели за столиком в випе, о чем-то мило болтали, она уже собралась опять убегать по своим делам, когда я все-таки решился спросить:

— Может, дашь мне свой телефон?Ее ответ в очередной раз поставил меня в тупик. И опять

этот пытливый взгляд и озорные искры!— Зачем?Я не нашелся, что ответить, судорожно перебирая в голо-

ве все варианты, от остроумных до честных. Зачем мне мо-жет понадобиться ее телефон?

— Ну так, на свидание пригласить.— Ты можешь и так пригласить, прямо сейчас, у меня на-

строение хорошее. Вдруг я соглашусь? Телефон для этого не нужен, — она улыбалась.

— Приглашаю, давай в воскресение поужинаем вместе.— В воскресение не могу. Я спать буду после субботы,

я с работы в восемь утра ухожу, не раньше. Восьмое марта устроит?

Вот сука.— Это ж через три недели!


81

— Ладно, давай во вторник. Часов в восемь вечера. В «Мо-сква-Берлин». Я столик закажу. Спасибо тебе за меню, я по-бежала, а то меня прибьют, все, пока!

И ускакала, даже не поинтересовавшись, могу я во втор-ник, не могу, не оставив ни телефона, ни даже заверений, что она об этой, мимоходом назначенной, встрече не забудет. Конченная сука.

Вот так я и влюбился.

ОтступлениеСпасибо тебе, Ричи.


83

глава 2Она говорила, что у нее есть какой-то параллельный ро-

ман с кем-то, но продолжала со мной встречаться в кафе и ресторанах, мы ходили в кино, и я часто забирал ее с рабо-ты, чтобы довезти до дома. Дальше свиданий в обществен-ных местах дело не заходило, но мне нравилось ее видеть и разговаривать с ней. Она была очень интересной, очень открытой и закрытой одновременно, напоминая мне ежика, который, подняв все иголки, мечтает, чтобы его погладили по брюшку. С ней было нескучно, она весело шутила, ирони-зировала сама над собой и довольно метко прохаживалась по мне и окружающим, каждый раз настолько искренне смеясь, что на нее невозможно было обижаться.

Глядя на Ину, я не мог поверить в те истории, которые она рассказывала о себе, но зато понял, почему Мартин так отне-кивался что-либо мне говорить об этой уникальной девуш-ке. Она действительно была уникальной. Бывшая наркоман-ка, чуть не умерла, но как-то смогла выбраться. Ей был 21 год, когда слезла, — торчала до этого, как говорила, где-то лет восемь на всем подряд, пять последних — на героине. Переламывалась насухую полгода. Смеялась, рассказывая, как не знала, что потом делать, — без образования, из шко-лы выперли за наркотики, без денег.

Весело рассказывая о страшных вещах, которые ей до-велось пережить, она как будто говорила о другом челове-ке, я не мог поверить, что речь идет о ней самой. Но что-то в этих рассказах, может, легкая тень, пробегающая по лицу, может, какая-то глубоко запрятанная боль в глазах, а мо-жет, именно та самая не выдуманная легкость и искрен-ность, с которой все это говорилось, убеждали меня, что это действительно правда. Мне оставалось только восхищать-ся ее стойкостью и мужеством, с которыми эта малень-кая девочка, так любящая заплетать себе косички и очень

Ина Тундра

84


старающаяся казаться взрослой и бесшабашной, справля-лась с жизнью и ее трудностями.

Я восхищался, очаровывался ее смехом и улыбками, пе-реживал за нее, слегка злился на ее непостоянство, легкость и не привязанность ко мне, злился сам на себя за то, что ее фразочки и шутки ставили меня в тупик, и за то, что никак не могу найти способ сдвинуть наши дружеско-романтич-но-конфетно-цветочные отношения в другую плоскость. И влюблялся еще больше.

Она не давала мне шансов начать играть по моим пра-вилам.

— Привет, как ты, занят?— Привет. Да, что-то совсем в запаре, — я напрягся не-

много из-за ее звонка, так как буквально пару минут назад получил крайне неприятную новость из типографии — те пригласительные, которые я должен был привезти ей в клуб через пару часов, не только еще не напечатаны, но и неизвестно, когда будут, сломался пленковыводящий ста-нок, и я как раз обдумывал, как бы выйти из этой щекотли-вой ситуации.

— Я устала очень. Хотела домой поехать, меня Дубров-ский отпустил. Подумала, что, наверное, все-таки хочу тебя увидеть, а не домой. Встретимся?

— Я в разъездах, работы много очень, даже не уверен, что смогу полчаса выделить, в кафе посидеть, мне, правда, очень жаль.

— Понятно. Жалко. Грустно мне просто что-то. И сил нет. Может, я просто трупиком у тебя в машине поваляюсь, пока ты будешь по своим делам ездить? Я тебе не буду мешать, просто молча поваляюсь на переднем сидении. Не хочу одна оставаться.

Черт. Черт, черт, черт. Ну как ей откажешь!— Ладно. Заеду за тобой через полчаса.— Спасибо тебе, Ричи Мне показалось, или в ее голосе просквозила улыбка?


85

Она спала, свернувшись калачиком, в страшно неудоб-ном, на мой взгляд, положении, ее коленки слегка мешали переключать скорость, и на каждом светофоре я маялся от желания ее разбудить и от боязни ее потревожить. Доехав до типографии, я узнал, что пленки вывели, но ее злосчаст-ные пригласительные будут напечатаны, может, часа через два, а может, часам к семи утра, и их нужно будет срочно везти на вырубку. Я курил, стоя у машины, и раздумывал, как бы поаккуратней ей это сообщить и стоит ли говорить вообще, когда услышал слегка сонный, но вполне ехидный голос с переднего сиденья:

— Судя по всему, у тебя на типографии какие-то пробле-мы, и чует мое сердце, они касаются меня напрямую!

— Ну да, типа того.Коротко объяснив ей ситуацию и то, что мне прийдется

торчать тут, возможно, до утра, я предложил отвезти ее домой.— Можно, я останусь? Пожалуйста! Я не буду мешать, я

буду тихо тут лежать и грустить, можно? Ну и тебе тоже бу-дет не так скучно, ведь правда?

Это была наша первая ночь вместе.Мы просто сидели в машине, разговаривали, курили, сме-

ялись, обсуждали наших друзей и знакомых, рассказывали о себе, я смотрел ей в глаза и целовал ее в сморщившийся от удовольствия носик, держал ее за руку и не обращал вни-мания на ехидные, но добрые моральные тычки поддых. И, хотя пригласительные были напечатаны только к половине седьмого утра, а мы были жутко уставшие, но все равно это была счастливая ночь.

Что до меня, так я вообще был счастлив — после того, как я сказал, что можно заскочить домой и хотя бы часочек по-спать, прежде чем ехать на вырубку, она невинным тоном сообщила, что ей вообще-то на работу к десяти, и домой ехать уже тоже смысла нет…

Довольный, не выспавшийся и окрыленный, я привез ей эти злополучные пригласительные вечером в клуб, она

Ина Тундра

86


сидела в офисе с какими-то бумажками, увидела меня, ла-сково улыбнулась, поцеловала и спокойно заявила холод-ным, не терпящим возражений тоном:

— Я тебе денег за них не заплачу.— Как так? — я опешил.— Очень просто. Вы нас очень сильно подвели — эти при-

гласительные должны были быть вчера вечером, чтобы мы их раздали на вчерашней и сегодняшней вечеринках, и посколь-ку они у меня на руках только сегодня, соответственно, я по-теряла всех тех людей, которые их вчера не получили.

— Но! Но, зайка! Но ты же сама со мной всю ночь сидела и ждала их! Ты же видела, какие были проблемы, лично! Зайка!

— Нет. Ты все путаешь. Я сидела с тобой, а в этот момент твоя компания подводила мой клуб. Это разные вещи.

«Ахуеть», — подумал я.— Максимум, что я могу сделать, — заплатить вам половину

суммы, устроит? Но впредь мне бы хотелось, чтобы такие ситу-ации не повторялись.

Интересно, что именно она имела в виду?— Но…!— Никаких «но», у тебя нет вариантов. Я считаю, что поло-

вина суммы за нашу вероятную недополученную прибыль на следующей неделе — это и так большая уступка, и я делаю ее только из-за моего личного отношения к тебе.

Придушить ее что ли?Она вышла, вернулась с конвертом, и отдавая его мне, чуть

покусывая губы (явно чтобы спрятать улыбку!) как бы невзна-чай спросила:

— Я сказалась больной, и меня отпустили. Поедем домой? У тебя ведь еще остались те булочки, которые мы с утра купили?

Домой?!!! Булочки?!!! Вот ведь зараза какая, а! И все это безо всякого зазрения совести! Точно, надо придушить!

Как-то так само собой вышло, что через неделю мы уже жили вместе.


87

глава 3Я обожал ее. Я пытался это скрывать, но это обожание

перло у меня изо всех щелей. Меня умиляла ее безалабер-ность, смешило, какая она растяпа, я показушно злился на вечные крошки в кровати — она любила завтракать, не вы-лезая из постели, — я даже ласково и нежно называл ее «ко-зел», когда не мог противостоять ее очарованию, если она весело и ехидно пыталась вить из меня веревки:

— Ну, ты и козел, зайка, ну ты и козел! — И млел, когда она, смеясь, отвечала мне:

— Сам ты козел, и дети твои козлами будут!Я действительно обожал ее.Ина так стремительно вошла в мою жизнь, что я даже уже

не помнил, какой эта самая жизнь была до нее. Я все еще ду-мал, что свободен, я по-прежнему флиртовал с другими де-вушками, но все мои мысли занимала только она.

Мы практически не разлучались. Я отвозил ее на работу и забирал домой, мы вместе бухали, тусовались и при этом ничего не планировали, живя одним днем.

Мы были отличной парой — молодые тусовщики, с пре-красно развивающейся карьерой в клубном бизнесе, незави-симые ни от кого, в том числе и друг от друга, в меру сумас-шедшие, в меру практичные, не обремененные никакими обязательствами, — прекрасная пара.

Мы не думали о семье — мы вообще ни о чем не думали, просто жили, работали, тусовались и не парились, а зачем?

Нам нравилась наша жизнь, веселая, клубная, ни к чему не обязывающая.

Мы даже немножечко любили друг друга.Ну или не немножечко, но мы не задумывались о таких

пустяках.

Мы протусовались так вместе почти три месяца, а потом Ина неожиданно загремела в больницу. Я толком не понял,

Ина Тундра

88


что случилось, что-то с почками, в больницу пускали только родственников. Впрочем, дел было невпроворот, мы каж-дый день созванивались и я каждый раз обещал приехать и, закрутившись, каждый раз корил себя, что опять не смог.

Я доехал до нее только на пятый день. Купил роз, и часов в девять вечера мы с Мартином, выпив для храбрости, пош-ли брать на абордаж охрану больницы.

Она лежала под капельницей, сильно похудевшая, блед-ная, но улыбающаяся. Она была так рада меня видеть, а я чувствовал себя полным мудаком, что не приехал навестить ее раньше. От смущения я нес полную чушь и скоро сбежал, так как мне было страшно неловко перед ней еще и от того, что я не знал, как ей помочь. Мне кажется, она еле сдержива-ла слезы, когда я уходил. Конечно же, чтобы задавить в себе чувство неловкости, я уехал тусоваться.

Ее выписали из больницы через четыре дня. Неожиданно. Неожиданно, потому как собирались делать операцию, но вдруг что-то произошло и она, пролежав неделю с темпера-турой чуть ли не 42 под капельницами с отказывающими почками, необъяснимо выздоровела за ночь, и врачам при-шлось недоуменно развести руками и выписать ее домой.

Я все это время где-то тусовался, хотя и не забывал ей звонить. Помимо тусовок и работы у меня были еще какие-то личные геморрои, и мне нужно было лететь на родину менять паспорт. Мы виделись, она была какой-то странно молчаливой и задумчивой, но я старался не обращать на это внимания.

Через неделю Ина собралась с духом и сказала, что нам нужно поговорить.

Заранее понимая, о чем пойдет речь, я приготовился к долгим уговорам — я все еще обожал ее, да-да! — составил список оправданий и нежностей, принял виноватый вид и приготовился слушать.

Однако то, что я услышал, ввело меня в такой ступор, что я не издал ни единого звука.


89

— Я беременна. Я не знаю, как это произошло, но ребенку уже почти три месяца и аборт делать нельзя. Видимо, именно из-за беременности у меня начали отказывать почки. Я по-нимаю, что это не твоя проблема, что мы с тобой просто хо-рошо потусовались вместе все это время, поэтому я погово-рила с друзьями и Дубровским и приняла вот такое решение: у меня к тебе нет никаких претензий, а у тебя передо мной — никаких обязательств. Один мой знакомый сейчас стро-ит клуб в Ялте и зовет меня туда на все лето управляющим. Я вернусь месяцев через четыре-пять, за это время никто и не вспомнит, что мы с тобой были вместе, а я всегда могу сказать, что не знаю, чей ребенок. Так что, если ты хочешь, — исчезай. Я пойму. Я улетаю на днях, у тебя есть мой телефон и емейл, если ты не объявишься в течение какого-то времени, я пойму, что ты принял решение исчезнуть из моей жизни, и не буду тебя винить. Ты ни в чем не виноват. Это не твоя проблема, что я не могу сделать аборт. Все. Я пошла. Пока.

Она встала и ушла, не ожидая ответа. Я сидел оглушен-ный, понимая, что должен вскочить и побежать за ней, что это все неправильно, что надо срочно что-то делать… И не мог пошевелиться. Не мог не потому, что не хотел, а потому, что не понимал — что нужно делать, что нужно думать и во-обще, что произошло.

Да какое она имеет право поступать вот так! Блядь, что я несу…

Я поехал к Мартину и напился в драбадан. Я даже не пом-ню, рассказал я ему, что стану отцом, или нет. Сам я не мог представить себя в роли отца — это точно.

Я не звонил. Я просто не знал, что сказать. У меня в мозгах была полная каша, и я вообще старался об этом не думать, глупо надеясь, что это разрулится само собой, а Ина вот-вот позвонит мне, весело смеясь над тем, как она меня наколола. Если честно, я очень ждал этого ее звонка с сообщением, что все было шуткой, и даже отрепетировал свое великодушное прощение.

Ина Тундра

90


Она улетела. Улетела, попутно вытащив свою подружку Женьку прямо из-под венца, убедив ту, что этот мужик ей не подходит, ровно за один день до свадьбы, и забрав ее с собой в Ялту. Я улыбнулся, когда узнал об этой истории, и у меня за-щемило сердце — в этом была вся Тундра, такая настоящая, откровенная, спонтанная и такая заразительно искрящаяся жизнью. Она умела убедить любого в чем угодно, если ис-кренне считала, что этому любому необходимо то, в чем она его убеждает. Хотя, впрочем, я тоже считал, что Женьке этот мужик не подходит.

Я все так же маялся, но в душе уже знал, что решение при-нял. Я полетел на родину, намереваясь позвонить и напи-сать ей оттуда.

Ее московский телефон не работал, а во всем Ереване не работал интернет. Я проторчал там чертов месяц, и каждый вечер для меня был пыткой, я понимал, что она опять се-годня проверила почту и опять не увидела от меня письма. Я долго засыпал каждый вечер, тяжело ворочаясь, как буд-то ощущая каждую ее слезинку, которая капает страшным приговором — я гандон. Для нее я просто исчез, как она мне и предлагала. Для нее я оказался обычным гнилым слаба-ком, который решил не брать на себя ответственность и про-сто тихо затаился и пропал с горизонта. Я знал, что Мартин объяснил ей, что я в Ереване, что нет интернета, но понимал, что все это ерунда — и я должен объявиться сам.

Первое, что я сделал по прилету в Москву, — собрался с духом и сообщил папе, что тоже скоро стану отцом.

Я встречал ее в аэропорту в сентябре, когда она вернулась. Я знал, конечно, что она уже на седьмом месяце, но размер живота все равно поверг меня в легкий шок.

Епты, я действительно стану отцом. Пока я тусовался все лето, эта мысль как-то не так отчетливо приходила мне в голову.

И даже в 9:30 утра 7 января 2002 года, когда мне наконец-то после десятков нервных звонков в роддом сказали, что


91

у нас родилась девочка (Девочка! Боже ж ты мой! Я — отец! Девочка! Нунихуясебе! Я — папа!), я все равно не до конца еще осознавал эту перемену в моей жизни. Даже тогда, когда их привезли из роддома, и я, увидев это маленькое спящее чудо, взяв ее ручку только и смог, что ошеломленно сказать:

— Живая!Даже тогда я еще не понял, что произошло.Я понял это лишь спустя полтора года, когда гулял на ули-

це с маленькой зайкой, она вдруг услышала звук проезжаю-щей машины, испугалась и, с округлившимися от ужаса гла-зенками побежала ко мне, протянув свои маленькие ручки и крича:

— Папа, папа!И я понял, что я действительно отец этого маленького

чуда, и оно видит во мне именно папу и больше никого, и вот тогда мое сердце дрогнуло и мир перевернулся.

ОтступлениеВокруг кипела жизнь.Кипела жизнь наша и нашего города.Нашим городом я всегда называла только тот маленький,

а вообще-то не очень маленький мир московской тусовки, мир клубов, ресторанов и людей, знающих себе цену, шеству-ющих по жизни под девизом: «Добиться всего и получить от этой жизни максимальное удовольствие».

«Галерея», «Мост», «Шамбала», «Зима», «Цеппелин», «First» — в разной годовой последовательности, но пронизанные одина-ковым ощущением праздника и прожиганием жизни на всю катушку — Москва все увереннее претендовала на достойное место в сообществе клубных столиц мира. Москва гуляла и гу-ляет так, как только может гулять истинно русская широ-кая натура, не признающая окружающей нищеты. Москва утопает в роскоши — где-то ночной и фанерной (привет сами

Ина Тундра

92


знаете кому), а где-то в роскоши тщательно продуманной, до-рогой и по-дневному интеллигентной.

Я совсем не помню «Галерею» и «Марику». Очень смут-но помню Мост, помню его очень стремный прозрачный то ли мостик, то ли пол, кирпичные стены и почему-то пом-ню, что под конец жизни этого клуба меня там все время передергивало от обилия старающихся казаться неимовер-но важными черных парней в черной же одежде и остроносых ботинках, которые как будто одевались все в одном и том же магазине, считая по каким-то своим, им одним ведомым причинам, эту одежду эталоном стиля, что не мешало им, тем не менее, выглядеть ужасно вульгарно и безвкусно на фоне давно уже понявшей что к чему в одежде московской бо-гемной тусовки.

Впрочем, этих ребят в большинстве своем не пускали в остальные клубы, тогда только начинавшие оправдывать определение «гламурные», позднее всем приевшееся. Я не ра-систка, но уж очень эти парни всегда тревожно выделялись в любом заведении, не только своим внешним видом, а еще и своей готовностью к моментальному придумыванию про-блемы из ничего и к моментальному же позыву решить ее по-своему, по-кавказски.

Как-то неожиданно и незаметно раскрутился и загремел «Цеппелин», создавая в своих стенах всевозможные легенды и ле-гендочки, временами смешные для своих, временами страшно порочные, со своими героями, со своими тайными сплетнями. Он стоял особняком во всех смыслах этого слова, не зря же был расположен в отдельном старинном здании, он отличался от звездной эпопеи «Времен года» Горобия и Синиши каким-то сво-им оттенком то ли пафоса, то ли обособленности.

«Цеппелин» занял свою в кавычках андеграундную нишу, напирая на то, что он не играет слюнявый коммерческий хаус, и введя немного другой фейсконтроль, хотя, по сути, отсеивались люди, которые всегда ходят по клубам не толь-ко по фейсингу, а скорее по атмосферности и немного другой


93

какой-то цеппелиновской ауре, чуть более жесткой, чуть более не такой слащавой и как будто бы поглядывающей свысока на все эти гламурные выпендрежи для российских нуворишей.

Впрочем, одинаково модно было как посматривать с лег-ким чувством превосходства на ходящих в Шамбалу и про-чие места со стороны завсегдатаев «Цеппелина», так и лю-бители горобиевских праздников с таким же чувством поглядывали на этих приверженцев андеграунда, считая, что тех просто не пускают в любимые ими места. Однако были и третьи — те, кто ходили и туда, и туда, знали всех и вся и создавали ту самую богему, что и влияет на мнение большинства.

Это было легкое и веселое время признания Москвой того, что она становится столицей клубной жизни, время, в ко-тором рождались по-московски глупые и безалаберные исто-рии, передававшиеся со смехом из уст в уста.

Самая незабываемая — про Жан-Клода Ван-Дамма, в ко-торой, по счастливой случайности, участвовали два знако-мых друг другу персонажа.

Как-то зимой усталый диджей Джеф вышел рано утром после работы из клуба «Шамбала», сел в машину, спокойно прогрел ее и так же спокойно выехал на Петровку, мечтая добраться до дома и наконец-то уснуть. В этот момент бук-вально на капот его машины кинулся совершенно перепуган-ный человек, который что-то кричал и, стуча в окно, отча-янно молил остановиться. Когда Джеф вгляделся в его лицо, то подумал, что у него либо галлюцинации, либо бармены что-то подмешивали в напитки, так как человек, несвяз-но бурчавший и повторявший через слово: «Хелп ми, хелп ми, плиз», — был как две капли воды похож на всем известного Жана Клода Ван-Дамма. Все еще пытаясь понять, что проис-ходит, Джеф открыл дверь, впустил перепуганного насмерть актера и выслушал от него совершенно дикую историю про

Ина Тундра

94


то, что за ним следила русская мафия, не спускавшая с него глаз, что она заходила за ним в каждый клуб и ездила за ним по всем улицам, видимо, чтобы отомстить ему за то, что он все время играл героев, которые разоблачали эту самую мафию, и поэтому: «Спасите меня, пожалуйста, я вас очень умоляю!!!»

Совершенно обескураженный, Джеф вдруг вспомнил, что есть у него друг Ваня Хенсон, который вроде как упоминал, что имеет какое-то отношение к приезду актера в Москву.

Набрав его телефон, он спросил:— Вань, а вы случаем Ван-Дамма не теряли?Ваня бился в истерике и кричал, что у него нет времени

шутить, так как он занят поисками звезды.— Ну, в общем, если вы его потеряли, то он проломил мне

капот, и я везу его в отель, — спокойно ответил Джеф и по-ложил трубку.

Наутро детали истории знали все.Ваня тусовал Ван Дамма. Он возил его с джипом охраны

и поил всеми доступными видами алкоголя, развлекая де-вочками и не только. Он делал все возможное, чтобы гость столицы чувствовал себя шикарно и непринужденно, и весе-лил его, как мог, не забывая при этом веселиться и сам. Не забывая настолько, что вдруг обнаружил где-то в «Марике», что потерял гостя. Потерял в том смысле, что Ван-Дамма больше рядом нет. Он его просто забыл в каком-то из клубов. А в каком — черт его знает, — никто восстановить хроно-логию не может, все окружающие в такое же гавно. Паника, истерика и заново объезд всех клубов, где они были и, потен-циально, всех улиц, где они могли его потерять.

Если бы совершенно случайно из всех машин города Москвы Жан-Клод не кинулся именно на машину Джефа, неизвестно, чем бы эта история закончилась, ведь в голове у Ван-Дамма просто не помещался тот факт, что это была вовсе не ма-фия, преследующая его, а джип с охраной, который контро-лировал его безопасность.


95

глава 4Я был плохим отцом, но муж из меня получился еще хуже.

Я любил их, действительно любил, но делал все, чтобы раз-рушить нашу семью. Не специально, нет. Просто как-то так получалось.

Она сидела дома с маленькой зайкой, я работал и тусо-вался по клубам. Я каждый раз обещал приехать с работы пораньше, но поскольку мы занимались клубной полигра-фией, клиенты давно уже стали друзьями, рабочий день, по сути, начинался приблизительно в полдень, а заканчивался чаще всего далеко заполночь, так как ближе к десяти вечера в офис подтягивалась куча народу, кто за дизайном, кто за тиражом, а кто просто проезжал мимо и заскочил погово-рить о том, о сем. Ну а в пятницу-субботу я сам иногда раз-возил тираж по клубам, потом этот развоз плавно перетекал в пьянку, и я возвращался домой только под утро, веселый и невменяемый.

Ина сначала терпела. Потом уговаривала. Готовила мои любимые блюда на ужин, покупала мое любимое кино, чтобы посмотреть вечером вместе, ждала меня до последнего и за-сыпала в одиночестве. Вскоре я перестал отвечать на ее ноч-ные звонки, так как знал, что мне нечем объяснить, почему я ее опять продинамил. Не то чтобы я не хотел возвращать-ся домой или видеть ее, нет, просто один друг зашел — по-говорили, второй, из какого-то клуба позвонили, попросили заехать обсудить заказ, там встретил еще друзей, решили за-ехать еще куда-то, а потом вдруг раз — и уже три часа ночи.

Иногда мы выбирались вместе с семьей на выходные, я видел, как она была счастлива провести время со мной, мне становилось жутко стыдно, что я так динамлю ее постоянно, и я давал себе зарок не делать так больше. Однако меня хва-тало только на пару дней, а потом все начиналось заново.

Как и следовало ожидать, через какое-то время нача-лись скандалы и истерики, и чтобы, не чувствовать себя

Ина Тундра

96


виноватым, я вообще почти перестал появляться дома. Я только спал там и завтракал. Ну и по-прежнему мы изред-ка выезжали куда-либо вместе на выходных, как правило, после бурных скандалов и не менее бурных примирений.

Я приходил домой поздно ночью, и каждый раз, прежде чем повернуть ключ в замке, стоял несколько минут перед дверью и думал, спит она или нет. Как правило, она не спа-ла. Самым страшным для меня был даже не внимательный взгляд с еле заметным укором, и даже не очередная истери-ка, а то, что чаще всего она просто ждала меня, уставшая от ежедневной возни с ребенком, ждала, чтобы просто погово-рить со мной, узнать, как дела, обнять меня и заснуть. Я по-нимал, что ей одиноко и скучно, что она, привыкшая к та-кой же веселой и бесшабашной жизни, как и я, сходит с ума в этих четырех стенах, один на один с маленькой зайкой, что ей больно от того, что я ей не помогаю, и завидно, что она не может себе позволить так же тусоваться, как и я.

Так прошло почти пять месяцев. Как-то я ушел на работу в пятницу утром, а пришел в воскресенье в десять утра, пья-ный и радостный. Как-то так получилось, я не знал, что уже воскресенье. Я ввалился с подарками, купленными в бли-жайшем супермаркете, бурно рассказывал, как мы классно провели время, тискал маленькую зайку, немного тушевал-ся под ничего не выражающим внимательным взглядом своей любимой жены, много смеялся и через пару часов за-валился спать.

На следующий день она сделала мне категоричное пред-ложение, от которого я не имел морального права отказать-ся. Поскольку перед родственниками мы изображали иде-альную семью, она предложила уехать с дочерью на все лето под Сочи, в Лазаревское, отдохнуть друг от друга. Сказала, что больше не может выносить сложившуюся ситуацию. Так и мне будет свободнее, и ей спокойнее, и ребенок все лето проведет на море. Я согласился.

И понеслось.


97

Свобода развращает. Это лето стало для меня какой-то сплошной тусовкой. Пьянки, клубы, друзья, какие-то телки, посиделки дома, у друзей, периодические звонки в Сочи — я почти забыл своих девочек, хотя нет, помнил, конечно, но чаще просто высылал деньги, ну и звонил пару раз в неделю узнать, как дела.

Я потерял счет алкоголю и событиям. Было весело и без-заботно, бизнес шел в гору, никто меня не парил, легкое чув-ство вины по поводу моей беспорядочной жизни — я ведь муж и отец! — заглушалось тем, что мои девочки на море, и вроде как у них все хорошо, и я о них забочусь.

Клубы соревновались на самую лучшую вечеринку, дру-зей и телок становилось все больше, и вот я уже звоню толь-ко раз в неделю и иногда так занят, что не отвечаю на звонки из Сочи.

Она мне как-то позвонила в один из четвергов, мы уже на-чали бухать, ко мне заехал Малой, и Джок уже был на подъез-де, и мы что-то так бурно обсуждали и над чем-то так весело смеялись, что я краем уха слушал, что она мне там говорила, но не вникал совершенно. Дочка приболела и нужно срочно выслать каких-то денег, и что им зачем-то нужно вернуться в Москву, и я, конечно, ей пообещал, что прямо сейчас поеду и вышлю бабло, но тут подъехал Джок с девчонками, и мы очень круто и весело зажигали до понедельника.

Ина прилетела во вторник. Дочку укусила оса, в ранку попала грязь, началось нагноение, заражение крови, тем-пература под сорок, местные больницы ужасные, деньги у Ины закончились, так как я высылал ей каждый раз все меньше, дабы не отказывать себе в тусовках, и в тот четверг она просила у меня денег, чтобы срочно перевезти малышку в Москву, в хорошую больницу. Поскольку я пропал до по-недельника, весело проводя время, то покупали лекарства и помогали те люди, у которых она снимала дом в Лазарев-ском, поскольку они не могли оставить ее в такой ситуации. А я мог.

Ина Тундра

98


Когда мою жену и дочь выписали из больницы, Ина собра-ла вещи и уехала жить к родителям, не сказав мне ни слова.

Еще несколько месяцев продолжалась моя веселая бесша-башная и беспорядочная тусовая жизнь, я встречался с Иной изредка, чтобы дать ей денег на ребенка. Чтобы оправдаться перед самим собой, я начал считать ее конченой сукой, ко-торой от меня нужно только бабло. Я раздражался, считал, что она слишком много требует. Иногда проводил с ними время, но чаще с неудовольствием реагировал на ее звонки, каждый раз спрашивал, зачем ей столько денег, довольно нелестно отзывался о ней перед друзьями и все так же лю-бил ее где-то глубоко внутри. Она была самым близким мне человеком в мире, но я не хотел признавать это.

Вскоре я окончательно заигрался в классическую игруш-ку «все бабы — корыстные суки», отчуждение стало тоталь-ным, и нас связывала исключительно дочь и больше ничего.

Наша семья развалилась, я сам был в этом виноват, но не признался бы в этом ни под какими пытками.

Я начал уставать от тусовок и все раньше возвращался домой, где меня никто не ждал. Я садился на нашу кро-вать, с каким-то умилением обнаруживал в ней непонятно как попавшие туда крошки хлеба, вспоминал, как мы за-втракали и ужинали вместе прямо в постели, смотря кино. С безотчетной тоской выходил в коридор и разглядывал выбранные Иной обои в жирафиках, вспоминал, как она их клеила, все чаще начал заезжать к ее родителям, под пред-логом общения с дочкой и с тайной надеждой найти способ вернуть Ину. Но почему-то способ никак не находился, и я уезжал тусоваться по клубам, а потом вдруг обнаруживал, что в каждой девушке пытаюсь отыскать ее черты. Я ску-чал по ней.

Зайке скоро должен был исполниться год, она стала со-всем уже большая, Ина нашла ей няню и устроилась на рабо-ту в клуб «Кокон». Она снова стала такой же, в какую я влю-бился. Я заезжал к ней на работу и, честно говоря, немного


99

тушевался под ее довольно холодным взглядом, которым она окидывала меня. Мы по-прежнему общались исключи-тельно на тему ребенка, и лишь изредка наше общение ста-новилось более близким и теплым. Она уже привыкла жить без меня. Новый, 2003 год, мы собирались встречать врозь, я — на даче с друзьями, она — дома с родителями и малыш-кой. Но человек предполагает, а Бог располагает и расстав-ляет все по свои местам.

ОтступлениеЯ не знаю, как так получилось, что Новый год после наше-

го расставания мы встречали вместе — то ли у него что-то не сложилось, то ли у меня как-то так вышло, но мы были вместе.

Мы встречали его просто как друзья, как люди, близкие друг другу, нас объединяла общая дочь, но не более того.

Я не знаю, что случилось тогда. На первый взгляд — ниче-го особенного, встретили вместе, потусовались по клубам, а с утра он уехал на дачу к друзьям, а я — домой к дочке.

Он позвонил мне третьего января утром, я была на рабо-те и крайне удивилась его звонку.

Он спросил, можно ли сейчас ко мне приехать и не хочу ли я чего-нибудь вкусненького из любого любимого мной кафе.

Я удивилась еще больше, но сказала:— Конечно же, приезжай.Он приехал.Привез мне кучу моей любимой еды и сладостей.Сел со мной в випе и долго говорил.Говорил, что любит меня, что не хочет, чтобы все вот

так вот заканчивалось, что понимает, что это он сам все разрушил, но готов каждый день и каждую секунду это ис-правлять и доказывать мне свою любовь.

Я молчала.

Ина Тундра

100


Он говорил, что не может жить без меня, что не хочет ставить точку в наших отношениях и что просит дать ему еще один — последний — шанс. Он понимал, что я, скорее все-го, не люблю его так, как раньше. Он говорил, что готов пре-одолеть любые трудности, чтобы убедить меня в том, что я единственная женщина в его жизни и что ему не нужен больше никто, только я:

— Пожалуйста, я прошу тебя, дай мне этот один шанс. Только один.

Я не поверила, но согласилась.И Ричи как подменили.Он не видел никого и ничего — только меня.Он не слышал никого и ничего — только меня.Он говорил мне:— Я тебя люблю.Говорил каждый день с упоением, улыбаясь, вглядывался

в мои глаза и повторял:— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.Он носил меня на руках, он исполнял каждый мой каприз,

он был готов бросить все и примчаться с другого конца горо-да по первому зову и по любому поводу, если он был мне нужен.

Я не понимала, что происходит, и каждую минуту ждала подвоха.

Я не верила, что такое возможно, и все думала, когда же ему это надоест и он опять примется за старое.

Для него в этом мире существовал только один человек и больше никто — это я.

Все друзья слышали только одно — Ина, Ина, Иночка, зай-ка, зайка, заинька.

Он уговаривал меня и клялся мне в любви круглосуточно.Он был готов сделать невозможное и делал это для меня.Мы снова стали жить вместе.Он каждый день доказывал мне, что чудеса возможны —

что он изменился.Но во мне что-то сломалось тогда в Сочи.


101

Я говорила ему, я повторяла это в ответ на все его слова:— Я люблю тебя, Ричи, ты самый близкий, самый родной

мой человек в жизни, но ты не мужчина моей жизни боль-ше. Я не люблю тебя как мужчину, но я очень люблю тебя как человека. Я не хочу обманывать тебя, я знаю, что тебе больно, но, пожалуйста, пойми меня!

И он понимал.И обещал, что сломает мое недоверие, что вернет мою

любовь, что сделает меня самой счастливой на свете.И каждый день делал все для этого.Окружающие нам завидовали.Наша семья казалась такой красивой, такой счастли-

вой и такой купающейся в любви, что в это невозможно было поверить.

Ричи действительно старался изо всех сил, и я ценила это.

Но во мне ничего не менялось.

Я ушла из «Кокона», с должности исполнительного ди-ректора, потому что Ричи уговорил меня расслабиться и просто побыть его женой. Я ни в чем не нуждалась, он хо-рошо зарабатывал, и я какое-то время снова тупо сидела дома с дочкой.

У нас был полу-мир, полу-понимание, полу-семья, полу-стресс, полу-дружба, полу-любовь, у нас все было как-то полу-хорошо — полу-плохо, полу-счастливо — полу-горько внутри отношений и лучезарная внешняя картинка иде-альной счастливой семьи.

Может быть, Мартин о чем-то знал, может быть — Джок, может, — Малой, они были все-таки самые близкие друзья Ричи, а может быть, и они не знали, что там у нас происходит на самом деле, могли догадываться, наверное.

Зайка подрастала, арт-принт «2many» процветал и стал практически монополистом на рынке клубно-ресто-ранной полиграфии.

Ина Тундра

102


Я через какое-то время взвыла от безделья, и Ричи устро-ил меня работать к друзьям в «Фейм кафе» на Тверской про-сто ради того, чтобы я хоть чем-то занималась.

Жизнь странная штука. Чтобы развеять тоску от безде-лья, я работала менеджером в «Фейме», владельцы которого были нашими хорошими знакомыми и приятными молоды-ми тусовыми парнями. Мне очень из них нравился Дима Ми-кулинский, страшно раздражал молодой наглый красавчик Миша Спектор, я уважала директора Саню Княжева, с его удивительной циничностью и ровным отношением к жизни, вообще не замечала друга владельцев Оленя, который то ли работал у них, то ли просто тусовался вместе, страшной ненавистью ненавидела свою напарницу, менеджера Алису, и немного подсмеивалась над хозяйственной, но любящей все конспектировать третьим менеджером Анькой. Я даже не догадывалась, кем станут для меня в дальнейшем некото-рые из этих людей. Я работала не ради денег — у меня всего было в достатке, а чтобы как-то скрасить серые домашние будни, но понемногу вливалась в коллектив и с удовольстви-ем принимала на себя обязанности обучения персонала.

Так, за обучением персонала мы все, три менеджера, по-тихоньку и сдружились.

В придуманном нами учебнике для официантов в самом начале стояло шутливое, но незыблемое правило:

— Гость всегда козел и лох, но ты никогда не должен ему это показывать.

Мы учили персонал быть самым лучшим, мы надрачива-ли их, как могли, потому что знали, что нас бесит в обслу-живании, когда мы ходим в другие заведения, — и в нашем мы хотели добиться идеального сервиса.

Ненавистная Алиса стала моей лучшей подругой, «Фейм» — любимым местом работы, гости «Фейма» — дру-зьями, а Саня Княжев — эталоном того, каким должен быть директор.


103

Ричи радовался, что я довольна, у зайки была потряса-ющая няня, не умеющая ничего, кроме как любить мою ма-лышку, я была по-своему счастлива и на фоне этого счастья делала счастливым своего мужа, временно забыв о том, что нам мешало быть идеальной семьей.

Жизнь мерно текла своим чередом.Зима–лето–весна–осень и снова зима.Хотя в Москве эти слова приобрели свое особое значение.Сначала «Зима», потом «Лето», затем «Осень», а когда-

то совсем потом Новиков открыл ресторан под названием «Весна».

Гениальная эпопея Леши Горобия под названием «Времена года».

Все это было позже — а тогда только открылась «Зима».Это было феерично.Очень красиво, очень богато, очень шикарно и неимоверно

феерично.«Зима» воплотила в себе всю роскошь и щедрость москов-

ской тусовки.Золото, женщины, свет, блеск, музыка, показная, на-

рочитая красота и шик. Все тонко доведено до предела, до самой границы пошлости, но ни на миллиметр эту грани-цу не нарушало. Мир роскоши словно привстал на цыпочки, чтобы дотянуться до невероятного уровня и совершенства, и это вызывало исключительно восхищение и желание при-надлежать к тому миру, который Горобий и Синиша соз-дали у себя в «Зиме». Чуть-чуть не доходящая до грани по-казная роскошь, чуть-чуть не доходящие до вульгарности полуголые, сводящие с ума своей обнаженной красотой, тан-цовщицы, чуть-чуть не раздражающие своей наглостью цены в барах, — все в «Зиме» было настолько на грани, что не влюбиться в этот клуб было невозможно. И вся Москва влюбилась.

Это было действительно феерично.

Ина Тундра

104


Синиша выходил на сцену с микрофоном и говорил при-ветственные слова для тусовки, нюансы которых понимала только сама эта тусовка. Клуб, битком набитый богачами всех мастей, задыхающихся от нехватки воздуха и обилия женских вожделенных и вожделеющих тел, совсем как в Сан-Тропе; огромные серебряные вазы в випах, заставленные за-потевшими ледяными бутылками водки Grey Goose; толпа на входе, выкрикивающая заветное имя: «Паша, Паша, про-пусти меня», — даже платные туалеты — все это было бле-стяще шикарно, немножечко (для знающих) фанерно, но все же для всех абсолютно — феерично.

Особенно платные туалеты.Я преклоняюсь перед этим конгломератом Горобий–Си-

ниша–Козлов–Гулливер. Я преклоняюсь перед их цинизмом, рассудочностью, наглостью, уверенностью и какой-то боже-ственной клубной гениальностью. Я восхищалась ими всегда, но платные туалеты в «Зиме» заставили меня окончатель-но признать превосходство Горобия над любым, кто когда-либо появлялся на московской арене веселья.

В самом дорогом, в самом красивом, в самом шикарном, недоступном, блестящем и нереально популярном заведе-нии города они сделали вход в туалет за деньги. Заплатив несколько тысяч долларов за право сидеть за столиком в са-мом притягательном, известном и сверкающим всеми ог-нями клубе города, все, абсолютно все, должны были запла-тить 50 рублей за право банально сходить поссать.

Москва возмущалась, все криво улыбались, и только едини-цы аплодировали гениальнейшему: «А я вот хочу вот так, и вы все это схаваете!» — пассажу бога клубного бизнеса Москвы.

«Зима» перевернула представление московских тусовщи-ков о клубах.

Где-то там все еще гремел «Цеппелин», вроде бы открыл-ся даже очень красивый, дорого сделанный, абсолютно белый «Фест», вроде бы все это было очень модно, но «Зима» затме-вала все.


105

Она как будто воплощала собой московский девиз:«Прожги свою жизнь красиво!»И Москва послушно прожигала.Ричи нашел идеальный способ воздействовать на меня —

в момент наших ссор он грозился, что попросит не пускать меня в «Зиму». Хотя я знала и Пашу, и уж, тем более, — Го-робия с Синишей, я понимала, что его просьбу они выполнят банально в силу мужской солидарности. Я подозревала, что Ричи никогда эту угрозу не претворит в жизнь, чтобы не вы-носить семейные проблемы на суд общественности, но угрозу принимала к сведению и слегка «строилась».

Так же воздействовала на меня и угроза, что меня не бу-дут пускать на «Камеди», который уже тогда был одним из самых популярных шоу в Москве субботним вечером.

Ричи подружился с Ташем, ведущем и одним из совладель-цев «Камеди клаб», которые каждую субботу делали высту-пления в «Манер кафе» на Петровке.

Это было слегка похоже на некий местечковый капуст-ник, понятный только собравшимся, но тем не менее эти субботы стремительно набирали популярность благодаря своей нестандартной и смешной атмосфере субботней ночи, потому как клубы два дня подряд уже стали всем надоедать, да и утомительно это — две клубные ночи в неделю, а кино и прочие развлечения всегда можно было передвинуть на четверг и воскресение.

В силу дружеских отношений мы ходили на представле-ния «Камеди» каждую субботу, мне очень нравились Воля, ко-торый выдавал тогда безумно смешные и жесткие тексты, лишь иногда раскачивая зал ненавязчивым подтруниванием над гостями, и Наталья Андреевна, которая заставляла всех сгибаться от смеха, рассказывая своим безучастным голосом очередную историю, как она под воздействием амфе-таминов переплывала Атлантический океан.

Наша семейная жизнь с Ричи протекала с переменным успехом, так же как и остальная моя жизнь. Из-за какой-то

Ина Тундра

106


глупости поссорившись с Саней Княжевым, я ушла в «Лобби бар», оттуда — в кафе «Малина» в Атриуме, с Ричи мы то жили вместе, то расходились, но в целом переменные в на-шем семейном уравнении не менялись.

Он любил меня больше, чем свою жизнь.Он не замечал никого и весь светился от счастья, когда я,

в очередной раз поддавшись на уговоры, говорила себе и ему, что у нас все хорошо, у нас прекрасная семья и мы любим друг друга.

Мне было больно его ранить и я все время хотела за-быть о том, что не люблю его настолько, насколько он меня, и убеждала себя в том, что он и есть тот самый мужчина моей мечты, которым он и был, если смотреть на его любовь и отношение ко мне.

Я обожала его, ценила, любила и была нежна к нему, но мы оба знали, что равновесия у нас нет.

Я старалась полюбить его сильнее, чем любила, я пыта-лась, но уже не могла.

Ричи ценил, что я ему не вру, и любил меня еще больше.Он обожал меня.Он обожествлял меня.Он доказывал, доказывал, доказывал каждый день, как он

меня любит.Мы оба страдали.Он страдал от того, что я люблю его, но он хотел, чтобы

я его любила так же, как он меня.Я страдала от того, что не могу ему это даже обещать.Но он продолжал меня обожать.Он был самым родным, самым близким и самым люби-

мым человеком для меня.Но не мужчиной моей жизни.Ему было больно от этого.Мне было горько от этого.Я понимала, что такая сильная любовь, как у него ко

мне, — это подарок бога. Казалось бы, живи и радуйся жизни, молчи себе в тряпочку, ври и делай человека счастливым.


107

Но я не могла.— Прости меня, Ричи.Говорила я ему кажый день.

— Ничего страшного, зайка, я сделаю так, чтобы ты меня полюбила, — отвечал он мне.

— Прости меня Ричи, — плакала я, уходя к родителям.— Пожалуйста, вернись, мне нужно, чтобы ты просто

была рядом, люби меня, как можешь, дай просто мне любить тебя, я все равно хочу прожить эту жизнь для тебя.

Два года.Два года он доказывал мне свою любовь.Два года пытался вернуть мою.Отчаивался, плакал, умолял, уговаривал, возвращал

меня, обожал меня, любил меня и прощал меня.— Если бы Боженька спросил меня, за кого ты хочешь

умереть, за Ину или за дочку, прости меня, зайка, но я умру только за тебя.

Я люблю тебя.Я уходила.Он возвращал.Я делала ему гадости.Он прощал.Я уходила.Он возвращал.Я плакала и говорила, что так больше не могу.Он плакал и умолял попробовать еще.Мы всем казались самой счастливой семьей.Он любил меня нереально, невозможно, невыносимо.Он любил меня за все, он просто больше жизни любил меня.Я любила его за то, что он такой, какой есть.За то, что он светлый, нежный, настоящий, самый близ-

кий родной и обожаемый, веселый, неунывающий и упрямый.Мы любили друг друга.И страдали от этого.Прости меня, Ричи.

Ина Тундра

108


Я очень люблю тебя.Я любила тебя всегда, просто не той любовью, которой

ты был достоин.Я всегда хотела, чтобы тебя кто-то любил так же, как

ты любил меня, и уходила, чтобы твоя жизнь дала тебе та-кую возможность.

Я хотела любить так же, как и ты.Прости.


109

глава 5Наверное, я просто не умел быть таким, каким был ей

нужен.Я старался, но я не умел и не мог.Я изо всех сил пытался сохранить нашу семью, но она

ускользала, словно сквозь пальцы.Может, я был слишком молод, чтобы понять, как и что

надо сделать, чтобы мы оба были счастливы?Может, мы оба были слишком молоды?Может, мы просто не умели договориться?Я знал, что я не подарок, да и она была той еще штучкой.Слишком независимая, слишком категоричная, слишком

идеалистка, слишком истеричка.Любил ли я ее? Да, безусловно.Обманывал? Да, бывало и это.Изменял? Ну, с кем не бывает…Она была единственной женщиной моей жизни.Я никогда не забуду, как мы сидели в машине около ее

дома и она тихо и страшно говорила, что не любит меня больше как мужчину.

Я ненавидел ее. Ненавидел за эти слова и боялся потерять.Я доверял ей и пытался контролировать ее жизнь. Я хотел

жить с ней и понимал, что это невозможно. Мы были чужие друг другу, но самые близкие люди на земле. Я не видел и не хотел видеть никого, кроме нее. Она сводила меня с ума, возбуждала, раздражала, бесила, вызывала самые противо-речивые, самые сильные и самые нежные чувства. Я любил ее так, что не мог даже допустить мысли, что она будет с кем-то другим. Это моя жена, и я сделаю все, чтобы она остава-лась ею! Чего бы мне это ни стоило! И я делал. Все, да не все.

Изменяла ли она мне? Да, я думаю, изменяла.Если честно, мне было все равно, я понимал, что буду лю-

бить ее, несмотря ни на что, что я не дам ей уйти ни при ка-ких обстоятельствах, что я просто не выживу без нее.

Ина Тундра

110


Какая странная была у нас семья. Мы оба страдали от одиночества, любили нашу дочь, друг друга, знали и пони-мали все с полуслова, врали, недоговаривали, обещали, не выполняли, расставались, сходились, и пытались начать все заново.

Ей было удобно жить со мной. Я не мог жить без нее. Чем больше она отдалялась, тем больше я хотел быть ближе. С каждым днем, неделей, месяцем я понимал, что нет на све-те более родных и дорогих мне людей, чем она и дочь. Чем хуже становились наши отношения, тем больше я любил ее. Как когда-то друзья, тусовка и клубы отобрали у нее меня, так и сейчас то же самое отдаляло ее от меня. Мы так часто ругались, но еще чаще мы играли в идеальную семью. Я не-навидел ее за то, что неимоверно сильно и безысходно лю-бил ее. Я манипулировал, привязывал деньгами, давил на больные точки, ревновал, злился и сходил с ума. Я любил ее сильнее всех на свете.

Мы расходились много раз, но каждый раз снова начина-ли жить вместе, якобы руководствуясь тем, что: «Так лучше для маленькой зайки». Мы не могли друг без друга. Точнее, я не мог без нее.

Как-то мне показалось, что я поймал ее на измене, я уда-рил ее, она отнекивалась, мы долго сидели, разговаривали по душам, я плакал, гоподи, как же мне было больно и страш-но, что я потеряю ее! Я говорил ей ужасные слова, умолял ее, она рыдала, мы держались за руки, и я понимал, что мы в тупике, мы в страшном, невыносимом тупике, что так не может больше продолжаться, но закончить эти отношения было выше моих сил. Она была воздухом, которым я дышал. Она была мои сердцем, и она же вырывала его с мясом.

Я ушел от нее.Мы не общались почти месяц. Изредка созванивались,

я заезжал увидеть дочку, потом мы уехали с Малым и Джо-ком в Египет. Я тогда все думал, как наладить свой бизнес, чтобы он спокойно мог существовать без моего постоянно-


111

го присутствия, чтобы посвящать больше времени семье, вдруг это поможет вернуть все, как было раньше, и, воз-можно, попутно организовать какой-то еще проект — вроде тур-агентства. У меня даже начало получаться реализовать такой план жизни — Макс Хомчик, которого я повысил, от-лично справлялся, и я, будучи в Египте, практически не бес-покоился, как там все идет на работе. Мы здорово отдохнули, я даже как-то в шутку сказал ребятам: «С ума сойти, как кру-то, словно в последний раз зажигаем!»

Вернувшись в Москву, я позвонил ей. Услышав такой род-ной и такой любимый голос, я понял, что соскучился силь-нее, чем предполагал. Я так хотел увидеть ее. Еще сильнее я хотел ее обнять и рассказать, как люблю и скучаю. Девочка моя, заинька, какой же я мудак, что не сумел сохранить нас, малышка… Я поклялся себе, что теперь, когда освободился от постоянного контроля за бизнесом, я сделаю все, чтобы вернуть нашу семью и чтобы мои две самые любимые девоч-ки были счастливы и ни в чем себе не отказывали. А пока мы договорились с Иной, что поедем в воскресенье покупать дочурке летнюю одежду. Я был решительно настроен стать примерным мужем и отцом, но боялся форсировать собы-тия, вдруг она меня не так поймет.

В субботу мы случайно встретились на «Камеди». Боже, какая она красивая. Уставшая, с грустной улыбкой, с чуть виноватым взглядом, выискивающим во мне намек на про-щение, я так хотел задержать ее руку в своей, так хотел, что-бы она осталась, но она сказала, что поедет домой и что бу-дет ждать меня завтра, как мы и договорились.

Я знал, что у нас еще вся жизнь впереди, я не хотел рас-ставаться тогда, но отпустил ее и долго смотрел ей вслед, наблюдая, как она уходит, прощается с друзьями, как она смеется в ответ на чьи-то слова, ревновал и чувствовал, что завтра, с этого совместного похода за вещами, начнется наша новая жизнь — ведь я так любил ее и был полон ре-шимости даже увезти их двоих куда-нибудь на край света,

Ина Тундра

112


лишь бы мы снова были счастливы вместе. Но это завтра, а сегодня пусть она, ничего не подозревающая, уходит грустная домой и ложится спать.

Завтра будет новый день, и я все изменю. Я верну все на круги своя.

Моя самая любимая женщина поймет, что я именно тот, кто будет с ней всю ее жизнь. Я люблю тебя, Ина, я люблю тебя так, как никто никода не любил. Спасибо тебе, родная, что ты есть в моей жизни.

Отступлениеevery step i take every move i make every single day every time i pray i’ll be missing you Somebody tell me Why wonder morning then this life is over i know i’ll see your face

P. Daddy, F. Evans “I’ll be missing you”

Я помню, когда я видела тебя в последний раз.Это было на «Камеди», ты опоздал, подошел ко мне, взял

меня за руку, пожал ладонь и, грустно улыбаясь, посмотрел мне в глаза.

Мы только помирились и должны были с утра поехать покупать маленькой зайке одежду на лето.

Ты был в новом белом свитере «Ричмонд», ты любил эту фирму, потому что ее название похоже на твое имя, и хва-стался ботинками «Чезаре Пачетти», которые только что купил.


113

Мы с Арсеном потом искали по всем «Подиумам» такие же, чтобы похоронить тебя в них.

Я уехала домой.Знаешь, я помню, как проходила мимо твоей машины

и улыбалась, как смешно и криво ты припарковался.Если бы я знала, что вижу ее в последний раз…Я очень скучаю по тебе.Прошло несколько лет, Ричи, а я не могу поверить, родной,

что тебя нет.Я сама, Ричи, я сама бросила первую горсть земли в яму на

твой гроб и видела, как он исчез под землей, которую кидали сверху…

Я видела это, Ричи, но я не могу поверить, что тебя нет…У меня отключился мобильный телефон, и этот звонок

был на домашний.Я до сих пор помню глаза моего брата, когда он передавал

мне трубку.Я до сих пор помню эту фразу, Ричи.

Я живу с ней.Она всегда звучит у меня в голове:

— Ина, Ричи умер.

Я не поверила.Я кричала, что это какая-то ерунда, я его сейчас найду.Я звонила всем.Я искала тебя.Только Мартин мне сказал:

— Ина, я здесь, Ин, это правда.…Мир остановился, Ричи.

…И тебя в нем больше нет.

Ина Тундра

114


…Я стояла у гроба и смотрела на тебя.Я гладила твои волосы, и мне казалось, — я сейчас про-

снусь и никогда, никогда в жизни не скажу тебе ни одного плохого слова.

Знаешь, я до сих помню, что у тебя за ухом был зашитый надрез.

Я помню ощущение мертвого тебя на руках.Я помню, как твой папа трясущимися руками клал тебе

в ладони ключи от твоей любимой «Ауди».Мы с тобой вместе выбирали ее.Я помню, какой ты был холодный.И неживой.Прости меня, Ричи.Я очень скучаю по тебе.Я невыносимо скучаю по тебе.Ведь так же невозможно, что я даже не могу позвонить

тебе.Я просто хочу сказать тебе:

— Прости меня.Пожалуйста, Боженька, один гребаный телефонный зво-

нок — ну почему.…Ты моя боль, Ричи.Я буду скучать по тебе всегда.Я знаю, что ты рядом.Я знаю, я чувствую тебя. Просто скажи мне — почему?Почему вот так?Зачем?Почему ты?Каких-то несколько лет назад я видела тебя в последний

раз.И больше не увижу никогда.Это очень страшное слово, Ричи.НИКОГДА.Никогда в жизни.


115

Никогда я не увижу, не поцелую, не обниму и не услышу тебя.

Я тебя очень люблю.Очень сильно скучаю по тебе.Я опять приеду к тебе на кладбище и буду сидеть с тобой

курить.Знаешь, мне не нравится памятник, который тебе по-

ставили, прости.Я так привыкла сидеть рядом с твоей могилой и целовать

на прощание твой крест.Ты знаешь, я фотографировала твою могилу каждый раз,

как приезжала.Я так надеялась, что хоть раз увижу твою тень на одной

из фоток.Говорят, это возможно.Тебя нет ни на одной.Мне не нравится эта гранитная стела.Она как-то ограничивает тебя.Ты, получается, лежишь с самого краю.Справа.Как дома.Ты всегда спал справа.Ругался из-за крошек в постели.А теперь ты там один.Ты ведь не обижаешься на меня, если я долго не приезжаю,

правда?Ты ведь знаешь, что я все равно очень скучаю по тебе.Я больше всего на свете хочу, чтобы ты был жив.Я знаю, что ты меня давно простил за все.

Просто мне очень, Господи, мне очень-очень сильно хочет-ся услышать его голос.

Его смех.Мне очень хочется посмотреть ему в глаза.Увидеть в них свое отражение.

Ина Тундра

116


Господи, пожалуйста, как-нибудь, что-нибудь…

Я, наверное, никогда не поверю, что тебя больше нет.Потому что в это поверить нельзя.Я не могу слушать твои любимые песни, потому что

у меня из глаз сразу текут слезы.Дурачок ты мой, ну почему вот так, родной, скажи мне!Я тебя очень люблю.Очень скучаю по тебе.И когда я умру, Ричи, ты уж не обижайся, но первое, что я

сделаю на том свете, это дам тебе грандиозных пиздюлей…И, лучше чем здесь, не скажешь.Я знаю ее наизусть:every step i take every move i make every single day every time i pray i’ll be missing youSomebody tell me Why wonder morning then this life is over i know i’ll see your face


117

глава 6Он разбился насмерть в воскресенье 16 мая 2004 года.Мир остановился для меня.Мир остановился для меня, для моих и его родных, для

наших с ним друзей.Никто ничего не понимал, никто не знал, что произошло,

машина перевернулась несколько раз на абсолютно пустой и ровной дороге.

Таш, который сидел с ним в машине, лежал в больнице и ничего никому не говорил.

Ричи просто умер, на нем не было ни одной царапины — но от удара порвалась сонная артерия

и он умеря помню, как наткнулась все-таки в «Дорожном патруле»

на репортаж с места аварии…белый свитер «Ричмонд» и ботинки «Чезаре Пачотти»…запрокинутая голова на спинке водительского сиденья…Это может быть неправильная формулировка, но я так

думаю — мы внутренне и морально готовы к смерти своих родителей, хотя это больно, это горько, мы не хотим об этом думать, но все-таки мы живем с осознанием того, что роди-тели умрут раньше нас, что нам их прийдется хоронить…

Конечно, мы совершенно не готовы к их смерти.Еще больше мы не готовы к смерти наших ровесников.И мы совсем не готовы к смерти наших мужей, братьев,

сестер, друзей, возлюбленных и детеймы совершенно к этому не готовынетмысовершенноне готовык смерти

Ина Тундра

118


нашихродныхи близкихлюбимыхлюдейКогда вдруг такое случается — все летит вверх тормаш-

ками.Весь твой такой слаженный спокойный или неспокой-

ный, но все же устоявшийся мирок летит к чертям собачьим вверх тормашками, потому что ты был готов ждать от жиз-ни всего, чего угодно, но только не этого.

Но только не этоТолько не этоПожалуйстаТолько не это

Самое страшное — это чувство виныза всеабсолютно за всеты начинаешь винить себя во всемабсолютно во всемв его смертив каждом сказанном при его жизни словев каждом не сказанном при его жизни словев каждом поступке, в каждом не сделанном делев каждом взгляде и улыбкеты винишь себя даже не словами, не мыслямиты понимаешь рассудком, что ты не виновата, ты ни при

чем, что никакой твоей вины ни в чем нет, что просто так сложилось, получилось и именно так прожилось…

ты становишься сплошным чувством виныты дышишь чувством вины вместо воздухаощущаешь вину кожей вместо холода или теплаты становишься невероятным, необъяснимым, неосоз-

нанным, опрокидывающим все доводы разума, душащим


119

и удушающим, ненавистным, невообразимым и не дающим жить чувством вины за все

ты стоишь на коленях со слезами, неосознаваемо и безо-становочно льющимися из глаз, перед его фотографией дома, на его могиле на кладбище, и твердишь в голове и в сердце только одно:

— прости, прости, прости меняпожалуйстапростия прошу тебяпожалуйстая прошу, прости меня, простичто мне сделать, как вернуть тебя?прости меня за все, умоляю тебя, прости…

Я винила себя за все.Я кляла себя за все.За каждый непоступок, невзгляд, неулыбку — за все.За все, что я сделала, сказала, не увидела, не заметила, не

смогла.Я кляла и ненавидела себя.И не знала, как себя простить.И не знала, как ты меня простишь.Тебя больше не было.Ты умер.Ушел, оставив только память о себе.Ты умер, оставив только боль и невыносимо светлую па-

мять о себе.— Прости меня, Ричи.Вот и все, что я могла сказать.Все, что я могла думать, ощущать и чувствовать.Как заклинание, сквозящее во всем, даже во вдохе и вы-

дохе.Вдох:

Ина Тундра

120


— Прости меня.Выдох:

— Прости.Вдох:

— Прости меня, пожалуйста, я знаю, как виновата перед тобой, я прошу тебя, умоляю — прости.

Выдох:— Прости…Вдох:

— Я сама не могу простить себя.Выдох — крик, разрывающий болью сердце, но так и не вышедший

из горла. А ответа нет и не будет никогда.Он умер.И никто не сможет тебя простить — пока ты сама не простишь себя.


121

глава 7Я не простила.Я скупала и читала тогда все, что было связано со смертью.Опусы психологов, просветленных, ученых, пророков.Все, что было в книжных.Все, на что падал мой взгляд, и все, что хоть как-то могло

объяснить его смерть или дать надежду.Надежду на его следующую жизнь, надежду на проще-

ние, надежду хоть на что-нибудь.Я потеряла его, я потеряла себя, я потеряла любовь, я по-

теряла надежду, веру в жизнь, в справедливость,в Бога, в на-стоящее, в людей, в прошлое, будущее.

Я потеряла веру во все, но знала, что своей смертью он дал мне что-то, что я еще не могла осознать, но тем не менее все равно знала, что он умер ради того, чтобы дать мне это что-то.

Мне хотелось верить, что он умер не просто так.Я пустыми глазами смотрела на жизнь и цеплялась за лю-

бые соломинки, которые она мне предлагала.После абсолютно безбедного существования я осталась

без копейки денег и даже не замечала этого.Мне было все равно — я искала спасения от чувства вины

и пыталась выжить в черном мраке слов: «Ина, Ричи умер».Меня уволили с работы, потому что я от шока его смерти

не могла больше разговаривать — просто не помнила и не понимала, как говорить. Вся моя речь была только мыслен-ной и крутилась вокруг одной фразы: «Что я могу сделать, чтобы понять, как сделать так, чтобы ты простил меня?»

Я не заметила этого. Я вообще не замечала тогда ничего кроме одного: его больше нет; его больше нет, и, возможно, я — причина того, что его больше нет.

Я постоянно испытывала неловкость.Вечное и постоянное чувство вины и неловкости перед

всеми, кто был рядом со мной и с ним когда-то, и перед все-ми, кто появлялся передо мной в тот момент моей жизни.

Ина Тундра

122


Мне кто-то звонил, выражал соболезнования, говорил слова утешения — а мне было неловко.

Неловко перед ними за то, что я понимала, каково этим людям, которые что-то говорят, хотят меня как-то приобо-дрить, утешить и понимают, что все их слова на самом деле пусты, что они ничего не могут сделать, что они никак не помогут моему горю.

Мне казалось, что я не достойна их внимания и сочув-ствия, — и со слезами на глазах была благодарна за каждый жест, сделанный ради того, чтобы хоть как-то помочь мне.

Славка, который открыл мне счет, если вдруг мне нужно будет хоть как-нибудь, хоть что-нибудь в его салоне красоты.

Магазин «Рич» в Атриуме, которые просто подарили мне все женские вещи, которые Ричи отложил для меня за не-сколько дней до своей смерти.

Паша-Фейсконтроль, который молча раздвигал охрану и толпу людей на входе, увидев меня никакую и пьяную, пытающуюся найти забвение в клубах среди веселья —людей, и протаскивал меня внутрь «Лета», и понимающе не спрашивал: «Ты как?», а потом усаживал меня в такси, когда я, еще более пьяная и никакая, этого забвения не на-ходила.

Ваня Хэнсон, вечно шумный, веселый, буйный и неспо-койный, завидев меня в этом самом «Лете», всегда просто подходил ко мне и обнимал, гладя по голове и приговари-вая: «Ты прорвешься, малышка. Ты прорвешься, потерпи еще чуть-чуть».

Лева, который почему-то всегда звонил и оказывался во всех местах, где мы были с Алисой, и незаметно оплачивал наши счета.

Алиса, которая выхаживала меня, кормила и поддержи-вала не только словами, но и просто своим постоянным при-сутствием, Алиса, которая берегла меня, заботилась и опе-кала мое пустое неживое сознание, пытаясь хоть как-нибудь вернуть меня к жизни.


123

А до меня долетал лишь отзвук проходящей мимо жизни, сквозь пелену неумолчного круглосуточного грохота слов: «Ты прости меня, ну почему так случилось все, ну почему ты, ну как мне понять, почему это все — вот так, прости меня, прости, прости…»

прости…

Отступление 15 мая 2006

раз, два, три я считаю дниминутыгодыи секунды…

Завтра.В 8 отведу ребенка в сад.

в 8:30 прикурю сигаретуи буду отсчитывать минутыраз, два, три интересно, о чем ты думал эти три минуты, пока умирал этот вопрос не дает мне покоя ужеда, уже 2 года врачи сказали, ты был в сознании о чем ты думал умирая целых три минуты я считала за три минуты в мыслях проносится целая вечность это очень долготри минуты последние три минуты жизни…

Ина Тундра

124


Я знаю, что уже прошло 2 года.Я знаю, что надо жить дальше.И я живу.Я знаю все, что можно сказать в такой ситуации.Я все это слышала.Но еще я знаю, что время не лечит.Оно просто загоняет боль куда-то в самый дальний уго-

лок сердца.И боль становится частью тебя самой.Ты это скрываешь даже от себя, но это все равно прояв-

ляется.

мне так неловко все время говорить людям, что у меня муж разбился

мне кажется, я их ставлю в очень неудобное положение — непонятно, кто больше смущен, собеседник или я, тем, что я-то живу с этим, а человеку неловко…

не хочу я ехать завтра на кладбище вместе со всей твоей семьей, хотя я ее очень люблю, вме-

сте с друзьями, хотя это и мои друзья тоже…знаешь, мне кажется, все не хотят ехать вместе…не потому, что нам уже все равно…а потому, что для каждого это свое личное горе, и хочется

просто приехать и просидеть с тобой наедине столько часов, сколько получится…

не хочется разговоров-воспоминаний, спрятанных слез твоих родителей, сдерживаемых слез своих и растереблен-ного болью сердца…

в одиночестве боль естественнее, ее легче пережить…с другими людьми боль всегда сильней, аккумулируется

она что ли, когда всем сразу больно?

раз два три вдох


125

выдох вдох выдох вот и еще год прожит

отпусти меня, Ричи и помоги мне захотеть тебя отпустить потому что я так больше не могу прости

блядь, так много слов, чтоб тебе сказать а мыслей сколько а эмоций а слез а чувств…

три минуты — это ровно выкуренная сигарета это время, которое ты умирал в 8:30 утра 16 мая я прикурю сигарету и очень много мыслей пронесется за эти три минуты

в моей голове потому что когда я ее потушу ты умрешь ровно 2 года назад


127

глава 8Прошло уже пять лет, и столько всего уже случилось

в моей жизни.Знаешь, иногда мне кажется, что тебя и не было вовсе.

А иногда — что ты все еще рядом и не отпускаешь меня.Наша жизнь и твоя смерть многому научили меня —

и я благодарна тебе за это.Ты научил меня любить и научил отпускать.Это было так сложно. Научиться отпускать.Научиться не винить себя.Научиться любить.Иногда мне казалось, что ты мне мстишь.Всякий раз, когда мои любовные отношения не ладились,

я винила тебя и думала, что ты так мстишь мне за то, что наша жизнь не сложилась.

И я покорно воспринимала это как наказание.Мне было стыдно перед тобой, и я возмущалась тем, что

ты не можешь оставить меня в покое.А сейчас… Сейчас осталась лишь благодарность.Я благодарна тебе за твою смерть.Это самое большее, что ты мог дать мне.И ты дал.Я прошла через все стадии — я играла во вдову, я мучи-

лась чувством вины, я осознанно или неосознанно требовала к себе особого отношения, я ушла с головой в работу, чтобы заглушить боль, я пыталась найти тебя в знаках, которые подавал мне мир, я закрывалась от тебя, снова пыталась по-нять-перепонять, принять, простить, отпустить, опять по-гружалась в новые, глубоко запрятанные грани чувства вины и одиночества, винила тебя, обвиняла себя, гордилась, какая сильная, страдала, какая я слабая, я была несчастной, каза-лась счастливой, я сидела на могиле часами, не ездила на нее вовсе, закрывалась цинизмом, рыдала по ночам, пряталась сама от себя и искала смысл произошедшего и происходящего.

Ина Тундра

128


Я открыла для себя духовные практики, разочаровалась в религии, обновила представления об устройстве мира, по-грузилась в духовный поиск, растворилась в алкогольном и клубном угаре, поднялась наверх, рухнула вниз, разочаро-валась в себе и в жизни, поверила в себя и изменилась вну-тренне так, как никогда не смогла бы, если бы не ты.

Я научилась прощать.Я научилась искать себя и верить в себя.Научилась быть благодарной.В первую очередь — тебе.И жизни.Ты сделал меня мудрой и глубокой, ты дал мне самое

главное — ты дал мне возможность узнать, какая я на самом деле.

Ты дал мне возможность заглянуть в себя.Пока я искала ответ на вопрос — Почему? — я стала нахо-

дить другие вопросы и, возможно, ответы, которые развива-ли меня и заставляли меняться и двигаться дальше.

Твоя смерть — это лучшее, что случилось в моей жизни, не потому, что я рада этому, — нет — это самое горькое и са-мое больное мое воспоминание, — а потому, что ты, ангел мой, так любил меня, что встал на колени и подставил мне руки, чтобы я смогла увидеть этот мир с другой, неведомой мне доселе высоты.

Я знаю, ты рядом. Ты — воздух, ты — солнце, ты — дуно-вение ветра и капельки дождя на окне. Ты — красивая песня по радио в нужный момент, ты — те слова, что я пишу, ты — смех нашей дочери, ты — каждая клеточка тела, в котором я нахожусь.

Ты всегда будешь рядом, Ричи, и всегда будешь в моем сердце. И сейчас, когда я пишу эти строчки, я знаю — ты ря-дом, и я чувствую, как ты улыбаешься, и рад, что я простила тебя. А ты — простил меня.

Да и не было в, общем, этого прощения, и не было, по сути, никакой вины — просто та система условностей, в которой


129

мы выросли, те моральные рамки, которые заложены в нас с детства, заставляли меня и тебя чувствовать то, что достав-ляло нам боль и досаду.

Спасибо тебе за каждую секунду твоей жизни.Спасибо тебе за каждую секунду после твоей смерти.Ты не просто часть моей жизни — ты часть меня.И, возможно, — лучшая часть.Я люблю тебя.И я знаю, что ты тоже — до сих пор — любишь меня.В этом невозможно ошибиться — я знаю — ты же внутри

моего сердца.А сердце никогда не врет.Спасибо тебе, Ричи…Спасибо тебе за ту жизнь, которую ты дал мне после сво-

ей смерти.За ту боль и страдания, которые прошла я, — спасибо.Они дали мне так много — они очистили меня. Они очи-

стили, сняли, снесли с меня всю шелуху, которая мешала мне видеть себя, шелуху, которая мешала мне принимать жизнь такой, какая она есть, без претензий.

Ты так любил меня, что подарил мне свою смерть.Я приняла этот подарок.Я поняла его.И я встаю на колени и кланяюсь тебе в ноги, склоняя го-

лову к твоей могиле, в благодарность за это, я принимаю от тебя этот бесценный дар, который ты дал мне для того, что-бы я увидела, куда мне идти.

Пускай не сразу, но благодаря тебе — я увидела.Я очень хорошо помню это ощущение,когда стоишь над реальной могилой своей любви.Я год стояла так почти каждый день.В любую погоду.Лишь бы побыть еще чуть-чуть рядом.Я и сейчас стою.Правда, уже реже.

Ина Тундра

130


Так вот, ты стоишь или сидишь на корточках перед моги-лой и даже не смотришь на нее, а смотришь куда-то вглубь себя и тихо улыбаешься одними глазами, вспоминая все, что у тебя связано с этим очень грустным кусочком земли. Твой взгляд иногда падает на небо, или на траву на кладбище, или на снежинку, упавшую на крест, но перед глазами стоят только образы, картинки из жизни:

иногда грустные иногда такие родные смех запахчувствамечтыжеланиякусочки воспоминанийи обрывки обид

— просто образы перед глазами.Ты стоишь и вдыхаешь в себя эту память.Ты стоишь и очень часто не понимаешь:почему или зачем вот так?Хотя, наверно, ты объясняешь себе, что вот так оно

и должно быть в твоей жизни, и снова грустно улыбаешься промелькнувшему воспоминанию, любимым когда-то гла-зам, которые вдруг возникли в мыслях перед тобой, их вы-ражению и просто своей памяти, которая лежит сейчас под этим глупым, несчастным кусочком земли.

Ты стоишь на корточках, гладишь неосознанно рукой эту землю и даже не чувствуешь катящихся по щекам слез

потому что все это ушло навсегда это очень страшное слово навсегда ведь ты все равно знаешь — то, что было, всегда останется с тобойв твоей памяти,потому что это твоя жизнь,


131

ты жила и дышала еюи благодарна, что все эти моменты случились с тобой.Ты стоишь над этой могилой, целуешь на прощание ее

крест, прижимаешься к нему лбом и замираешь на еще одну секунду, отдавшись своей памяти.

Смотришь на небо и понимаешь, что как бы ни былогорько больно пусто безвозвратно необъяснимо невероятно больно и непонятновсе равно ты живешь.И, грустно улыбнувшись, ты пойдешь дальше по жизни,

просто в твоем сердце будет один закиданный землей ма-ленький холмик.

Прошло пять лет, я поднялась с колен, поцеловала на прощание твою могилу и пошла дальше по жизни, улыба-ясь и зная, куда я иду.

Я люблю тебя, Ричи.Спасибо тебе за ту мою новую жизнь, что ты дал мне.Прощай навсегда.Я точно знаю, что когда-нибудь мы еще увидимся,

родной…Я благодарна за все, и мне пора идти дальше.Прощай.Я отпускаю тебя.

every step i take every move i make every single day every time i pray i’ll be missing you

133

Тундра

глава 1Я попала в бар «30/7» совершенно случайно. Когда

Ричи разбился, меня уволили с работы по причине того, что я две недели не выходила, аргументируя это тем, что я должна была заранее предупредить о вынужденном отпуске. Они знали, что у меня разбился муж и что имен-но поэтому я не в состоянии была выйти на работу, но та-кое решение им почему-то показалось наилучшим выхо-дом из ситуации.

Я осталась без денег, без работы, в состоянии шока, не по-нимая, как жить и что делать дальше.

К тому же после смерти Ричи я почти не могла говорить, либо сильно заикалась, либо просто не могла вспомнить, как произносить слова.

Я помню, что мне позвонила Анечка Литвинова — я встре-тилась сначала с ней, потом с директором, потом с владель-цами, я даже не помню, кто именно им требовался тогда, я знаю, Аня хотела просто хоть как-то мне помочь.

На Петровке строился новый бар. Виктор — основной хозяин его был в москвовской тусовке человек очень из-вестный, он же хозяин прогремевшего «Цеппелина», осталь-ными двумя совладельцами были архитектор бара и Таня Беркович, человек тоже далеко не последний в клубных историях. На нее-то и была возложена миссия управляюще-го владельца, то есть она была тем, кто контролирует и про-двигает жизнедеятельность бара и становится основным публичным лицом.

Идея была интересная и для Москвы абсолютно новая — открыть бар без еды. Таких очень много в Европе, но со-всем не было в России. Бар, полностью ориентированный на то, чтобы познакомить людей со всем разнообразием

Ина Тундра

134


существующего алкоголя и с огромным выбором коктей-лей. На тот момент в Москве у подавляющего большинства людей знания о культуре распития алкоголя и разнообра-зии напитков не заходили дальше банальных виски и ром-колы, пинаколады, маргариты и “B-52”, в единичных, осо-бо продвинутых, местах можно было встретить Мохито, а уж моя вечная выпендрежная просьба налить темный Ба-карди в шоте с кусочком апельсина, посыпанного корицей, вообще вызывала в то время у барменов шок.

Так что идея принести алкоголь в массы красиво и куль-турно, так, как это делают в Европе и Лондоне, была ориги-нальной и интересной.

Я помню, что Беркович посмотрела на меня, послушала как я, заикаясь, пытаюсь что-то ей про себя рассказать, че-рез пять минут и три моих выдавленных слова сообщила, что ей это неинтересно, дала мне зарплату в 1000 у.е., и ком-пьютер, чтоб печатать различного рода бумажки.

Казалось, она тут же забыла про меня.Через неделю, зайдя в офис и поглядев через мое плечо

на экран компьютера, Таня положила передо мной бумаж-ку с телефоном логопеда, к которому я должна пойти зани-маться, чтобы восстановить речь, а то непорядок, что: «Дев-ка взрослая, а двух слов связать не может».

Она, конечно же, знала про мою ситуацию, но намеренно не обращала на это внимания и вела себя со мной так, как будто все в моей жизни, как у всех людей.

Однако занятия с логопедом были полностью оплачены.Она никогда не заговаривала со мной на эту тему: «Ниче-

го не знаю, мне не нужен немой работник, а ты девка способ-ная, с чего тебя увольнять-то», — вот и весь сказ.

Мало-помалу я начала погружаться в работу все больше и больше, понимая, что это отвлекает меня от мыслей о Ричи, тем более что работать мне было интересно, поскольку Таня загружала меня все новыми и новыми заданиями, да и во-обще сама идея такого заведения мне нравилась.

Все проще, чем кажется Тундра

135

Я нашла в Москве абсолютно все алкогольные компании и составила огромное меню, включив туда весь спектр наи-более интересных напитков. В нем было больше 30 видов рома, около 20 видов текилы и больше 100 сортов виски. В общей сложности барное меню насчитывало примерно 500 наименований качественного алкоголя со всего мира.

Я с удовольствием искала все это разнообразие и с не меньшим удовольствием узнавала о том или ином напитке все подробности и нюансы.

Но особенный клин у Тани был на дорогое элитное ред-кое шампанское.

Она мечтала о том, как у нас в баре будут собираться ком-пании девушек в красивых и невесомых платьях и, обсуж-дая последние покупки и какие мужики козлы, будут пить это искрящееся розовое из тонких бокалов.

Нам все говорили, что идея бара провальна в принципе.Что никто и никогда в этих стенах не купит ни одной бу-

тылки шампанского «Кристаль».Что российский менталитет не подготовлен к тому, чтобы

бухать, не закусывая.Что это маленькое помещение в 120 квадратных метров

не способно приносить прибыль и отбить вложенные деньги.Что в Европе культура баров развивалась в течение сотен

лет, а у нас рестораны и клубы появились только с десяток лет назад.

Что у нас всего 6 столиков и барная стойка, что посадоч-ных мест всего 30, что даже если они все будут забиты, что маловероятно, все равно это не те деньги, которые оправды-вают такие затраты.

Что все очень непродуманно, что народ не пойдет, и что, максимум, на что мы можем рассчитывать — это тихий спо-койный барчик, полностью живущий за счет денег владельца.

Мы понимали, что все они абсолютно правы.Витя отвечал, что ему все равно, что он просто хочет та-

кой бар для себя и для друзей, и что пусть будет.

Ина Тундра

136


Беркович говорила, что мы все сможем.Я молчала и слушала.И делала свое дело.Стройка вскоре закончилась, я начала набирать персонал,

а Таня начала буйствовать.Она хотела, чтоб в баре работали только красивые люди,

и жестко отсеивала всех, кто ей хоть капельку не нравился.Она притащила двух своих любимых старых барменов

из «Цеппелина», утверждая, что она хоть и понимает, что они «конченные ворюги, зато знают как работать и народ на бабло разводить, да еще и красавцы писаные, даром что пидоры».

Таня любила витиевато выражаться.Беркович вообще уникальный человек.Она, конечно, тронутая на всю голову, но ее нельзя не

любить.Она всегда и всем говорит в лицо все, что думает, она кро-

ет всех матом, орет, довольно неожиданно и прямо высказы-вает свои мысли, и ей абсолютно наплевать на всех и на то, что о ней подумают.

Она самая настоящая из всех, кого я когда-либо знала.Она невероятная.Я боялась ее, как огня.Я ее ненавидела, очень боялась, считала безумной старой

дурой и любила, как собственную мать.Я обожала ее и обожаю по сей день.Я уже давно не ее подчиненная, я с ней дружу и люблю, но

я все еще зову ее только на Вы и все так же в душе немного побаиваюсь.

Она разрывала нам мозг.Она считала, что учит нас жить и работать.Она действительно учила нас жить и работать.Только методы у нее для этого были крайне нестандартные.Ну и плюс она юзала кокаин с алкоголем лошадиными до-

зами, так что мы еще отдувались за ее отходняки.


137

Бар открылся 6 августа, Витя и компания весело отмети-ли это событие большой бодрой пьянкой и улетели в Новую Зеландию кататься на лыжах.

Мы стали работать в тестовом режиме, ожидая возвраще-ния богов.

Бар, естественно, пустовал, туда заезжали посмотреть, что получилось, разного рода знакомые и редкие посетители.

Мы не особенно расстраивались, так как отработать пару недель в тестовом режиме — это необходимо для любого но-вого заведения.

Надрочить персонал.Найти все погрешности в меню и работе касс.Доделать какие-то вылезшие косяки по стройке.Разобраться с документами и выстроить работу бухгал-

терии.Наладить отчетность.Ведь в нашей же стране все делается через жопу.Никогда, ну никогда так не бывает, чтоб заведение от-

крывалось правильно и так, как надо, всегда все происходит с какими-то косяками и недоделками.

То с документами какая-то проблема, то с персоналом, то еще с чем-то, а чаще всего — целый букет геморроя сразу.

Как говорится, если открыться нельзя, но очень хочет-ся — значит можно.

А мы потом разгребаем последствия херову тучу времени.Лицензия на алкоголь у нас кое-как, но все-таки была по-

лучена, хотя с договором аренды витали какие-то смутные сомнения, персонал несмотря на Танины вопли был успеш-но набран, стройка, хоть и с косяками, но завершилась.

Правда, Таню это завершение стройки совершенно не устраивало.

Так же, как ее не устраивали финансовые отчеты по стройке.

Финансовые отчеты о потраченных восьмистах тысячах долларов и правда выглядели убедительно — четыре листа

Ина Тундра

138


А4, с табличкой из экселя с тремя колонками — сколько взял, сколько потратил и на что. Зато красиво: одна колонка желтенькая, другая голубая, третья зелененькая.

Ко всему этому хозяйству прилагалось штук 20 бумажек, типа расписок и счетов, немного не сходившихся с суммой потраченного бабла.

Совсем чуть-чуть.Тысяч так на 500, по утверждению Тани.Я, если честно, в эти отчеты не лезла, просто от воплей:

«Все спиздили пидарасы!» — никак нельзя было скрыться в 20 метрах барного офиса.

Правда, офисом Беркович не ограничивалась.Я, кстати, вообще старалась не лезть в отношения богов.

Сидела себе, работала, все игнорировала и предпочитала ни во что не вмешиваться.

Меня это, прямо скажем, не касалось.А тем временем между Таней и архитекторами начала

завязываться самая настоящая подпольная война.Меланхоличный и невозможно добрый архитектор Се-

режа старался не обращать на Таню никакого внимания, списывая все ее истерики и обвинения на кокаиновые приступы, Беркович вопила почем зря почти каждый день, Витя, вернувшийся из Новой Зеландии, вообще хотел быть со всеми в друзьях и чтоб его оставили в покое.

Война медленно тлела, то затихала, то разгоралась, в за-висимости от Таниных состояний.

А мы, между тем, готовились к официальному откры-тию.

Все недоделки и косяки в работе были вроде как найде-ны и улажены, я практически оклемалась и полностью по-грузилась в жизнедеятельность заведения, тусовка в Мо-скве ждала, что же из всего этого получится.

Беркович буйствовала.

Ей не нравилось абсолютно все.


139

Ни как одет персонал, ни как он работает, ни как выгля-дит бар, ни то, насколько там чисто, — ничего ей не нрави-лось и все нужно было срочно исправить.

Даже яблоки в вазе на барной стойке ей не нравились.С яблоками — это вообще отдельная история.Поскольку в баре еды не было вообще — была придума-

на замануха с ништяками. У нас на стойке всегда стояли ваза с яблоками и хрустальные банки с солеными орешка-ми и конфетами. Для всех гостей. Бесплатно.

Гостей, правда, было маловато, но все надеялись, что по-сле официального открытия все исправится.

А пока Таня активно исправляла нас.Чтоб жизнь медом не казалась.Собрания персонала по получению пиздюлей сначала

проходили каждую неделю. Потом она решила, что надо выдавать пиздюлей каждый день официально десять ми-нут перед открытием заведения для тех, кто работает именно в это день. Не считая того, что неофициально она их выдавала круглосуточно, в ту же секунду, как только ре-шала, что пора.

Поскольку я там присутствовала каждый день, я их во-обще получала регулярно.

Но за яблоки мы поплатились все дружно, на общем со-брании.

Сидим молча, не вякаем, на летней веранде, соглашаем-ся с тем, что все мы конченные говноеды, пидарасы и во-обще не умеем работать.

Извиняемся, грустно киваем и всячески делаем вид, что глубоко признательны за то, что нам наконец-то раскрыли глаза, какие мы все лохи необразованные и как мы ничего не умеем делать.

Тихо сопим себе в тряпочку.Вздыхаем с легким облегчением, когда у Тани звонит те-

лефон и она уходит разговаривать внутрь бара: «Чтоб ваши унылые рожи не портили мне настроение!»

Ина Тундра

140


Кто-то даже начинает улыбаться, кто-то тянется за сига-ретами, атмосфера всячески стремится наладиться.

Беркович нет уже минут 10, аккуратно прислушиваясь, как она нарезает круги по бару и вещает веселым голосом, я понимаю, что, вполне вероятно, настроение Татьяны, судя по всему, улучшилось, так что смерть от осознания собственного ничтожества нам пока не грозит.

Но в этот момент Беркович остановилась напротив вазы, чтобы взять себе яблоко.

— Это, блядь, ЧТО?!!!!!!С выражением полного ахтунга на лице она неожидан-

но возникла на пороге веранды, перепугав нас до смерти и тыча нам в глаза вполне обычное зеленое яблока типа «Голден».

— Это, блядь, ЧТО, я вас спрашиваю!!!!!!!!!Тысячи мыслей пронеслись у нас в головах.Может быть, она просила поменять яблоки на апельси-

ны? Может, еще на какую хуйню? Может, какой пидарас за-был предупредить об этом? Кто этот пидарас? Может, она че-то съела и не узнает, что это яблоки? Может, она вообще не яблоки имеет в виду? Кто, блядь, знает, что она имеет в виду? И кто рискнет жизнью, спросив, что она имеет в виду?

— яблоко…— ЧТО?— яблоко…— ЧТО, БЛЯДЬ?— я-б-л-о-к-о.— Да какое это, блядь, яблоко! Это, бля, хуйня вонючая,

а не яблоко! Это самое хуевое яблоко, которое я видела в своей жизни! Это срань господня, а не яблоко! Кто, блядь, купил эти яблоки? Кто, я вас спрашиваю, решил, что он мо-жет купить эти говняные яблоки, кто решил, что может по-ложить эту срань в вазу, и кто, блядь, решил, что мои гости должны жрать это гавно?!!!!

Мы молчим.


141

— Молчите, суки?! Вы все здесь заодно, пидарасы! Так, бы-стро несите сюда всю эту гребаную вазу с яблоками!

Вазу приносят.Ваза — это скорее название, это больше похоже на огром-

ное стальное ведро вместимостью двадцать килограмм. До-верху заполненное яблоками.

— Значит так. Если никто из вас не знает, что такое нор-мальные, красивые яблоки, которые жрут все приличные люди, значит вы сами и будете жрать это гавно. И пока вы это гавно не сожрете, вы отсюда не выйдете.

Она стремительно разворачивается и, выходя с веранды, запирает нас на ключ.

Мы в ахуе.Таня тем временем продолжает орать уже через стекло: — Чего вы не жрете? Ну-ка быстро жрите! Жрите, жрите

эти ваши яблоки! Хуй я вас выпущу, пока не сожрете! Чтоб знали в следующий раз! Чтобы не жопой думали! Вот сожре-те все эти яблоки, просретесь как следует, вот тогда я посмо-трю, как вы жопой думать будете! У вас в жопе тогда думать некому будет, все с гавном выйдет! Жрите, жрите, я сказала!

Делать нечего.Пришлось жрать.Закупщика, как самого крайнего, заставили сожрать

больше всех.Яблоки потом мы все очень долго обходили стороной,

нервно подергивались и при первой возможности заменили их мандаринами.

Да-да, наши дорогие гости, так полюбившие во всех моих барах есть постоянно стоящие на стойке бесплатные ман-дарины и радующиеся тому, что мандарины напоминают им о детском вкусе зимы и новогоднего праздника. Если бы тогда в вазе не лежало одно-единственное, случайно не замеченное официантом, каждый день перебиравшим фрукты, немного подбитое яблоко, то не было бы никаких

Ина Тундра

142


мандаринов и вкуса детства, а были бы практичные и обык-новенные яблоки. И никакого диатеза.

В общем, мы готовились к открытию.Бар был маленький, в общей сложности нас работало там

человек 15, вместе со всей администрацией, и у нас посте-пенно начала сколачиваться дружная команда, укрепляю-щаяся за счет всеобщего противостояния Тане.

Она всегда орала, что мы должны быть единым организ-мом, чтобы работа кипела так, как будто ее делает один че-ловек, что каждый за всех и все за одного.

Чтобы, не дай бог, не попасть под раздачу, мы прикрывали друг другу спины перед ней и постепенно становились еди-ным целым.

Беркович вопила, что мы все пидарасы, и учила нас жить на этом свете.

Она в жесткой форме приказала объединить чаевые в об-щак и делить их поровну в конце каждой смены вместе с бар-менами и официантами.

И постоянно следила, чтобы никто не крысил чаевые.Пойманная однажды ею девочка-официантка, которая

зажала «чай» и положила в общак гораздо меньше, была не-медленно уволена и обложена матом, так что даже мы, при-вычные к Таниному разнообразию матерных выражений, были в шоке.

Таня вообще не переставала удивлять.Ну а мы готовились к открытию.


143

глава 3Тем временем война Беркович с архитекторами медлен-

но набирала обороты. Директором бара был тогда друг Сер-гея Миша Лабин, парень в целом положительный — в меру циничный, в меру безалаберный и в меру спокойный. Он от-носился к Таниным наскокам снисходительно, предпочитая на правах друга владельца с ней не особо общаться, ласково называл ее Танюша и успешно сливал общение с Беркович по рабочим вопросам на меня.

Таня продолжала исполнять, орать и буйствовать, все чаще поднимая вопрос об избавлении от «пидараса и во-рюги» архитектора Сергея. Поскольку повлиять на мнение Вити никак не получалось, она начала валить на Мишу все косяки работы бара, утверждая, что он плохой директор и все, что не получается и не складывается, — исключитель-но его ошибки.

Косяков действительно было много, но это вполне нор-мально для заведения в нашей стране, так что ничего экс-траординарного и страшного в этом не было. Клубный бизнес — один из самых безалаберных, и причина вовсе не в директорах, а в самой ситуации, и все давно к этому при-выкли. Так даже интереснее. И веселее. А по-другому просто не получается.

Но для Тани это был отличный повод слить хотя бы одно-го «кровного врага». Она начала давить на Витю. Витя хотел, чтобы его оставили в покое, и, решив отделаться малой кро-вью, начал искать нового директора. Беркович — тоже.

Я во всю эту кутерьму не лезла, предпочитая оставаться в стороне.

Да и некогда было — день открытия уже был назначен, и заведение вовсю готовилось к знаменательной дате.

Я лично обзвонила всю Танину записную книжку, больше похожую на журнал «Кто есть кто в нашем шоу-бизнесе», что-бы пригласить на открытие всех нужных людей от ее лица.

Ина Тундра

144


Таню в Москве знали все, тусовка уже давно ждала наше-го официального открытия, народу собиралось прийти мно-го, и мы волновались.

Беркович волновалась еще больше, поэтому наши нервы незаметно начали превращаться в стальные, а уши уже вос-принимали мат как соловьиное пение.

Открытие было назначено на пятницу, 16 сентября, а за день до этого, 15-го, у меня был день рождения.

Поэтому в знаменательное утро я и половина персонала были в состоянии совсем не легкого похмелья.

А в день открытия, как обычно, ломается все и сразу.Ну, или что-нибудь одно, но обязательно самое важное

и серьезно.У нас, конечно же, умерла касса.Все носились как угорелые, Беркович орала, я стояла

над душой компьютерщика, с тоской ремонтирующего эту кассу и нервно дергающегося от каждого Таниного окрика. Он с непривычки не понимал, как мы можем совершенно спокойно пропускать эти дикие вопли раненого сапожника мимо ушей.

Касса стойко выдерживала все попытки ее починить и на-отрез отказывалась реанимироваться.

Я в тихом ужасе даже боялась себе представить, что будет, если ее не сделают до 9 вечера. Хрен с ней, с Таней, что мы будем делать с этим количеством народа, которое придет бу-хать? Ладно, когда у тебя сидит 20 человек и касса отказала, можно писать чеки от руки и как-то объяснить людям ситу-ацию. А когда народу человек 500, что делать? И все стоят у барной стойки, желая выпить? Игра «Попробуй запомни и отследи, сколько бармены украли денег?» Или игра «Раз-рули с пьяным гостем, что его обманули и не дали счет?» Не говоря уже о Беркович…

Одолеваемая мрачными предчувствиями и не менее мрачным настроением, я обошла бар, наблюдая за пос-ледними приготовлениями и периодически успокаивая


145

доведенный до истерики персонал, и на веранде наткну-лась на Таню:

— Ну что, бля, готовитесь?— Готовимся.— Все проебали?— Да нет, ничего вроде, наоборот, все предусмотрели.— Знаю я вас, пидарасов, все небось проебали, а мне ска-

зать ссыте!— Да нет, Тань, все хорошо, все почти готово, все нормаль-

но, честно.— А это что за ушлепок за кассой стоит? Я его раньше не

видела.— Аааа, это просто компьютерщик, он настраивает

кассу, чтоб быстрее работала, народу ж много будет, чтоб не ждали…

— Ясно, чую, что где-то ты мне пиздишь, но, в общем, я тебе вот что сказать хотела. Я его все-таки уволила.

— Кого уволила?— Мишу.— Мишу?— Ну Мишу, Мишу, директора этого недоделанного, друж-

ка этого ворюги архитектора! Все, бля, отпела птичка, нету больше Мишеньки. Тю-тю! Отплакались кошке мышкины слезки!

— Угу… и кто у нас теперь будет генеральным дирек-тором?

— Как кто? Ты и будешь директором!«Ну ни хуя себе», — подумала я.Неожиданный поворот событий.Совсем ебнулась Беркович.— Да не Тань, Вы что, с ума сошли, я не могу, я не знаю

ниче, я об этом даже не думала, какой я, нафиг, генеральный директор, я ж ниче не умею, да и вообще…

— А тя че, спрашивать что ль кто будет? Меня не ебет, мо-жешь ты или не можешь. Сказала — будешь генеральным

Ина Тундра

146


директором, значит — будешь генеральным директором. Ноги в руки — и вперед, на покорение новых вершин. Ты девка у нас способная, все у тебя получится, так что не ссы! А то, что очко жим-жим, так это я понимаю, но надо ж и че-ловеком когда-то становиться. Вон у тебя дочь растет — кто ее кормить будет? Все — разговор окончен, с завтрашнего дня ты гендиректор и возражения не принимаются. Чего стоишь, рот раскрыла? Пиздуй, работай! Все, все, давай иди отсюда, вон у тебя народ без дела шатается! Вали, давай!

Так я стала генеральным директором бара «30/7».Открытие прошло на удивление гладко.Было много людей, очень пьяно и весело, народ не только

налегал на халявный алкоголь, но и активно покупал в баре. Одну часть стойки мы отдали под специальный Бакарди-бар, где бармены кидали бутылки и готовили «Мохито» в таких количествах, что мы несколько раз засылали гонцов во все ближайшие ночные супермаркеты за мятой.

Под утро на полу были липкие лужи, куча разбитой по-суды и несколько полутрупов, спящих за столами.

В общем, вечеринка удалась.

На следующий день, в субботу, к нам толпами повалил народ, и мы поняли, что бар заработал.

Постепенно успех набирал обороты, посетителей стано-вилось все больше, а я осваивала новую должность генди-ректора.

Скажем прямо, это было непросто, тем более с Таней.Мало того, что я действительно ничего не знала и не по-

нимала, так еще мне досталась в наследство от Миши куча головняков, которую надо было разгрести.

Начиная с отсутствия банальной финансовой отчетно-сти — я получила в руки просто ключи от сейфа с 3000 у.е. внутри и кусочек тетрадной бумажки, где было коротко из-ложено, куда были потрачены еще семь, и заканчивая не-


147

хваткой значительной части разрешительной документа-ции, в том числе и договора аренды.

Включая отсутствие главного бухгалтера.Вернее, вроде как бухгалтер был, хоть и приходящий, но

это была допотопного образования и советской закалки не-много стремная для моего мировосприятия женщина, и я катастрофически не могла найти с ней общий язык.

Зато у нее был курьер — молоденькая, скромная, немного забитая и тихая девочка, которая, помимо всего прочего, по-могала ей делать какую-то отчетность. Постепенно наше об-щение с бухгалтером свелось исключительно к телефонным звонкам и пересылке друг другу документов через курьера.

Потом я начала замечать, что Фатя, она же курьер, все, что мне нужно, способна делать сама, периодически созва-ниваясь с бухгалтером.

Я посадила Фатю работать у нас в офисе под предлогом того, что так мне меньше ждать нужные бумажки, строго-настрого ей запретив ставить на экран компьютера заставку с лицом Никиты Малинина (Никитушка, друг мой, прости! Это сейчас ты пишешь прекрасную электронную музыку, а тогда рингтон с песней «Котенок» приводил меня в ис-ступление). Я постепенно начала подкатывать к Беркович с предложением поменять бухгалтера. Беркович сомнева-лась, но я уже знала к ней правильный подход.

Старый главбух был уволен, а Фатя была отправлена на курсы бухгалтеров.

Я подстраивала команду под себя.Бармены у нас были все как на подбор, из старой гвардии

и старой закалки, все взрослые, вменяемые, знающие свою работу и понимающие, что они делают.

С бар-менеджером мне вообще повезло — его Мишка Ла-бин перетянул к нам из «Пропаганды», сама я Сашу Газика знала тоже давно и понимала, что несмотря на то, что он конченый алкоголик, он все равно остается одним из луч-ших барменов в Москве.

Ина Тундра

148


С официантами было сложнее, но меня спасали девочки со старого места работы — из кафе «Фейм», которые выходи-ли на подмогу по пятницам и субботам.

Менеджерский состав я тоже перетянула из того же «Фей-ма» и была абсолютна уверена в профессионализме Анчи, Алисы и ее мужа Олега (он же Олень), поскольку проработа-ла с ними бок о бок довольно долгое время.

В общем, совершенно случайно так получилось, что поч-ти все, кто работал, так или иначе знали друг друга давно по тем или иным предыдущим местам работы, и из-за того, что набирали мы исключительно старый и проверенный персо-нал, давно работающий в ресторанном бизнесе.

Всего нас работало человек 15 (бар ведь был маленький), все напрямую зависели друг от друга, поэтому как-то очень быстро наша команда стала больше похожа на дружную се-мью, чем на рабочий коллектив.

И нас, конечно же, мощно объединяло незаметное проти-водействие истерикам Беркович.

Она доводила нас до белого каления — нас от нее трясло, ее тихо ненавидели абсолютно все, ее боялись, как огня, но почему-то никто не увольнялся.

Все ее любили.Ее нельзя было не любить.Впрочем, также было невозможно и не ненавидеть ее.Таня популярно объяснила мне, в каком виде она хочет

получать финансовую отчетность. Я быстренько составила в экселе устроившую ее табличку, а поскольку сама я ничего об этом не знала, а Таня больше ничего не требовала, этот вид отчетности у нас и прижился.

Хотя для себя я вела еще ежедневник, в который подроб-но записывала все приходы и расходы, чтобы потом, если что, самой себя проверить.

То, насколько вид этих финансовых отчетов был дик для любого, кто хоть когда-нибудь с ними сталкивался, я пони-маю сейчас, а тогда, по незнанию, меня это вполне устраивало.


149

Я никогда не скрывала ни от Тани, ни от Вити, что я зани-маюсь этим в первый раз и ничего толком не знаю.

Слишком большая ответственность.Но Витю тоже все вполне устраивало, да и, в принципе, он

вообще не лез в дела бара.По крайней мере, внешне.Как мне потом рассказал Андрей Одесситка (мой старый

друг, которому Витя и предлагал должность гендиректора), с моей кандидатурой Витя согласился после того, как Ан-дрей наотрез отказался переходить мне дорогу. Аргументи-ровал он это тем, что у меня барменом работал, когда я уже была генеральным менеджером, и уж точно знает, что луч-ше, чем я, они никого не найдут.

Танина война с Покровским приобрела перманентный характер, бар постепенно раскручивался, я работала без от-дыха, пытаясь задушить в работе раздирающую меня изну-три боль от смерти Ричи.

Всех все устраивало.


151

глава 4Беркович нашла отличный официальный повод губить

свою печень.Каждые выходные она нанюхивалась кокаина, заливая

его огромным количеством водки с квасом (отчего у нас по-стоянно была жуткая психотравма, чтоб, не дай бог, квас не закончился), и веселила приходящий народ.

Она сознательно, а может быть и нет, выбрала для себя роль сумасшедшего клоуна, который обязан сделать вече-ринку интересной.

И у нее это получалось.Она сходила с ума очень искренне, очень пьяно и весело,

она пила шампанское, скакала по барной стойке, вытаски-вая на нее танцевать людей из толпы — ей никто не мог от-казать, орала матом непристойности и всячески развлекала приходящий с привычными минами скучающей искушен-ности светский люд.

Те, кто не знал Беркович близко, были в шоке, но ее задор заставлял веселиться и их.

— Пейте, суки, чего вы не бухаете? Вы что сюда пришли — с кислыми рожами стоять? А ну-ка быстро! Быстро налейте этим мачо недоделанным, пусть расслабятся, а то стоят, на девок пялятся, а подойти ссут! Куценко, бля! А ты хули сто-ишь, не пьешь? Ты что мне, бля, не друг — не собутыльник? А ну-ка быстро иди сюда!

Те, кто знал ее близко, тоже не переставали удивляться ее захватывающему безумию и, крича: «Беркович, я тебя обо-жаю», — с удовольствием поддавались на ее провокации.

Ну а нам доставалось больше всех.У Тани была идея-фикс: по ее сигналу персонал должен

был резко бросить все и дружно взобраться на стойку тан-цевать.

Мы технично игнорировали эти условные сигналы, зная, что по утру она все равно забудет.

Ина Тундра

152


Однако она каждый день продолжала настаивать на претворении этой идеи в жизнь.

Все мои уговоры, все мои объяснения, что это нереально, что это очень будет мешать работе, на нее не действовали.

— Хочу и неебет, — вот и весь разговор.Мы продолжали технично игнорировать.Больше всех доставалось от Тани Артурке — большому

красивому бармену, с огромными грустными телячьи-ми глазами, очень спокойному, очень меланхоличному и очень армянину.

Таня была ростом ему примерно по грудь, поэтому, ког-да она решала поучить его жизни, она подходила к нему вплотную, задирала голову вверх, Артурка опускал свою вниз, грустно глядя на нее своими добрыми глазами, и Таня во всю дурь принималась на него орать, махая ру-ками и бесясь от того, что он вообще никак не реагирует и даже не меняет выражение глаз.

— Вот хули ты не улыбаешься? Хули, я тебя спраши-ваю, ты стоишь и нихуя никому не улыбаешься? Вот хули ты своим похоронным ебалом портишь мне весь пейзаж в баре? У нас тут что, похороны онаниста-неудачника? Нихуя, бля! У нас тут праздник! Ясно тебе? Веселый, бля, очень радостный праздник каждый день! Вот ты должен стоять и радоваться! Стоять, очень сильно радоваться и очень сильно улыбаться! Ясно тебе? Все, пшел вон, улы-баться. Заебали, ироды. Со свету меня так сживут. Нихуя не понимают, как надо работать. Что бы вы вообще тут без меня делали? С голоду бы все бы подохли, суки! С голоду и с тоски!

И уходила в бар хлопнуть с горя рюмашку.Как-то незаметно в баре все чаще стала появляться Лера,

жена Вити, неимоверно интеллигентная, очень похожая на благородную английскую леди, всех называющая ис-ключительно на Вы и разительно отличающаяся от ненор-мальной Беркович.


153

Лера принялась облагораживать бар, привнося в его ин-терьер нотки эстетства, дух английской буржуазной роско-ши, и заставляя меня нервно дергаться при каждом взгляде на счета за это эстетство.

Имитация старинных подсвечников на веранду — 2000 у. е. за штуку.

Шторы из ткани Ральф Лорен — 300 долларов за метр.Торшер на барную стойку — 3000 долларов.И так далее, по списку.Леру мы боготворили.Готовы были сделать для нее все, что угодно.Она была такая изысканная, такая воспитанная, такая

культурная, она так элегантно возмущалась, если ей что-то не нравилось, и так интеллигентно просила о чем-то, что ей никто ни в чем не мог отказать.

Она нас восхищала.А уж на фоне Беркович и подавно.Они были как черт и ангел — обе увлекались кокаином,

обе много пили, только Лера предпочитала розовое шампан-ское и джин-тоник с двумя дольками лайма, а Беркович хло-пала водку, запивая ее квасом.

Они были подругами.Такими разными, такими абсолютно противоположны-

ми, но все же подругами. Мы любили их обеих, а Таню, вдо-бавок, еще и ненавидели всем сердцем.

Таня на досуге занималась моим воспитанием, помимо того, что просто учила, как жить, она вдалбливала в меня всеми доступными ей способами (а вариаций была масса), как нужно управлять заведением, аргументируя это тем, что, если она помрет или мы ее со свету сживем, Москва сгниет с тоски и скуки, так как никто не знает, как правиль-но надо народ веселить в нашем городе.

Народ она и, правда, веселить умела — бар забивался по выходным до отказа, а сама она все чаще и чаще уходила в многодневные запои.

Ина Тундра

154


Москва с удовольствием осваивала новый вид отдыха — народ начинал приходить часов в 10–11 вечера сытый после ужинов в ресторанах, гламурно и разговорчиво напивался разнообразной алкогольностью, и к часу ночи наши малень-кие 120 квадратных метров превращались в очаг разврата и порока — к бару было не протолкнуться, девушки визжа-ли под знакомые хиты, очередь на входе и пробка из машин на бульварах стали нашей достопримечательностью.

Людям нравилась атмосфера: в небольшом помещении все друг друга видели и, как правило, все друг друга знали, ввиду жесткого фейсконтроля чужих и людей с улицы здесь не было, и поэтому можно было расслабиться и позволить себе многое.

Все расслаблялись на полную катушку.Еды не было вообще, но особо голодные с удовольствием

ели персональские бутерброды с вареной колбасой и сыром. В последствии даже начали специально приходить завтра-кать этими бутербродами, зная, что бармены в куске хлеба им не откажут. Дома им такой завтрак есть как-то неко-мильфо, в ресторане не подадут — а вкус родной с самого детства.

Верхом популярности наших бутербродов стала стойкая привязанность к ним компании из нескольких девушек. Они всегда приходили часов в 6 утра в субботу, едва балансируя на немыслимой высоты шпильках и неизменно выкрикивая на входе: «Кристаля нам давайте, и бутербродов, срооочна!»

Бар по выходным гудел, пьянел и веселился.Но самое интересное, как водится, всегда происходило

в офисе.Офис — это вообще святая святых любого заведения и са-

мое злачное место.У нас в офисе стоял огромный белый диван, мониторы

с картинкой от видеокамер, показывающих происходящее снаружи, и за стеклянной перегородкой — склад с алкоголем.

В общем, все продумано.


155

Еще там был туалет для персонала — то есть самая цен-ная комната в заведении, где очередь в туалеты всегда была устрашающих размеров.

Правда, офисный туалет далеко не всегда, в отличие от общедоступных, использовали по назначению — в офисе было можно все, на то он и офис.

Сколько ценных для желтой прессы и скандальных си-туаций было похоронено в офисе бара ««30/7»» — не счесть. Я люблю всех этих людей, которые бузили там и ничего не стеснялись, и поэтому тоже похороню это в своей памяти, позволив себе обсуждать это только с самими участниками событий за бокалом вина в ресторане, со смехом и корон-ным: «А ты помнишь, как ты в офисе выступил?»

И только для одной истории я сделаю исключение и рас-скажу ее здесь. Эта история стала известна всей Москве, по-родила кучу слухов, сплетен и кривотолков, поэтому стоит изложить все события правдиво, так, как я наблюдала их практически с первого и до последнего момента.

Как Таня сошла с ума.


157

глава 5Началось все со дня рождения Сани Железникова. Желе-

зо, тогда еще с первой своей женой Катариной, неимоверно красивые, одетые в тон друг другу и лучащиеся, как нам ка-залось, объединяющей их такой же красивой, как они, лю-бовью, закатили пьянку на славу. Были только свои, которых по обыкновению набралось пол-Москвы, помимо фри бара, полностью оплаченного Саней, была еще куча подаренного ему алкоголя, оставленного у нас в офисе, а поскольку офис, как обычно, еще и использовался для необходимых на хоро-шей вечеринке ускорений, в процессе этих самых ускорений весь этот алкоголь был также вскрыт и оприходован.

Незадолго до этого дня рождения, где-то недели за две, Таня, по обыкновению бушуя, зашла в офис и, посмотрев на меня с минуту, достала из кошелька тысячу долларов, поло-жила передо мной и не принимающим возражений тоном сказала:

— Чтоб с завтрашнего дня и в течение недели я тебя здесь не видела. Пиздуй куда хочешь, в какой-нибудь сраный Еги-пет, куда угодно. Вот тебе деньги, а через неделю чтоб была свежая загорелая и отдохнувшая — видеть больше не могу твое унылое лицо, как будто тебя здесь, как в Освенциме мучают. Оставь вместо себя Алису, телефон чтоб всегда был включен, и все — встала и пошла в турагентство за билетами.

Я к тому моменту и, правда, была, как выжатый лимон. Чтоб сбежать от себя, я практически жила в баре. Чтоб не увеличивать персонал, замыкала на себе все, что возмож-но — все равно я почти круглосуточно на работе. Выходных я себе не давала, хотя имела на них полное право — не могла. Даже в воскресенье, которое я себе установила как офици-альный День Дочери, проводила полдня в баре вместе с ней. Спасало только одно — не было необходимости рисоваться на работе раньше двух часов дня, но зато я там сидела мини-мум до двух-трех часов ночи.

Ина Тундра

158


Я знала всех гостей и в лицо, и по именам, и что они лю-бят, и как пьют, чем занимаются, как их развлечь, кто у них жены-мужья, кто любовницы-любовники, и понимала, что каждый из них ценит не только то, что наши бармены с удо-вольствием беседуют с ними бессонными алкогольными но-чами, но и то, что их встречает и с удовольствием развлекает именно директор любимого заведения.

В баре мы все, так или иначе, пытались убежать от себя, поэтому темы для разговоров и понимание находились легко.

Я улетела с бравой компанией друзей, Мартином, Джо-ком, Малым и Темой Гостевым в Египет, посвятив неделю жесточайшим алкогольным вливаниям в свой организм и дергаясь каждые сорок минут от звонков Беркович и Али-сы, никак не способных найти общий язык. С одной сторо-ны, Алиса была более категорична, чем я, а с другой — Таня уже привыкла к тому, что я прекрасно умею разрулить все вопросы так, чтоб и ее не задеть, и все равно сделать так, как нужно, а не так, как она требует. Я понимала, что по возвра-щении меня ждет в баре еще более жесткий пиздец, чем был, поскольку знала, чем грозит не ублаженная морально Бер-кович.

От осознания этого факта я веселилась еще больше, пыта-ясь оторваться на всю, пока есть время.

Закончилось это тем, что мы развернули самолет. Бук-вально. Ну а как еще? Так случилось, что, когда мы улетали, в аэропорту Шарм-эль-Шейха шел ремонт. Работало всего две стойки с металлоискателями и рентгеном при прохо-де на посадку. В одну стойку стояло два рейса итальянцев, в другую — два рейса русских.

До отлета самолета 15 минут. Мы — в гавно, и это мяг-ко сказано. И конечно же, именно тогда, когда мы пытаемся пройти на посадку, положив все вещи на ленту рентгена, две бутылки виски в нашем багаже волшебным образом разби-ваются ровно во чреве рентгеновского аппарата. Занавес.


159

Остаток одного русского рейса — а это только мы, и осталь-ные 350 человек следующего рейса в нашу страну, отправ-ляют проходить через стойку ренгена и металлоискателей туда, где стоит еще человек четыреста итальянцев, также стремящихся попасть на посадку в свои самолеты.

Вы когда-нибудь были на футбольном матче двух на-смерть соперничающих команд? Итальяшки визжали, рус-ские матерились, египтяне-таможенники сжимались от ужаса, пока вся эта гоп-компания из тысячи человек брала на абордаж металлоискатель шириной в полметра.

Мат-перемат, где-то драки, где-то яростные вопли, ор, как при Полтавской битве, кто-то поет гимн Италии, кто-то перекрывает «Владимирским централом», дружное сканди-рование: «Ррассия — ррассия, Иитттали — ииитттали, ии-иттталли — ччмо — иииитттали — ччмо, пропустите, суки, фак ю, самолет, у меня самолет улетает, на хуй все, мой само-лет, бля». Объявления по громкой связи в аэропорту: «Пожа-луйста, сохраняйте спокойствие». Невоспроизводимый мат на итальянском, кто-то ржет, кто-то плачет, и все стремятся пролезть к заветному полуметру металлоискателя.

Фигня — война, главное — маневры. Через полчаса, после битв, крика, мата, визга и прочего веселья, мы кое-как про-рвались к посадке, чтобы увидеть замечательнейшую над-пись на табло о том, что наш самолет взлетел.

Нас было человек 10, и еще шестеро или семеро несчаст-ных, волею судеб стоявших за нами в очереди на посадку — тех, чей самолет улетел на родину, не взяв на борт отстав-ших. Но хуле там, когда в твоем организме вместо крови одни градусы, можно и мертвеца заставить сделать все, что ты хочешь. А если эти градусы умножить на 16 человек? Можно реку вспять повернуть, не только самолет. После получасовых препирательств с египтянами самолет раз-вернулся и полетел обратно за нами. Можете представить себе ощущения людей, летевших в этом самолете, который взлетел, пролетел уже час, их уже начали кормить, и тут им

Ина Тундра

160


пришлось возвращаться? Я могу. Вдобавок ко всем преле-стям, мы еще и сидели в самом конце самолета, так что про-ходить, а точнее, практически проползать (ввиду увеличив-шегося за время решения проблемы содержания алкоголя в крови) на свои места нам пришлось под ненавидящими взглядами остальных пассажиров.

Более-менее спокойно долетев, прямо из аэропорта я дви-нулась в бар.

Беркович на месте не было, что странно, зато был празд-ник хеллоуин. Девять “B-52”, костюм ангела в крови, хелло-уин в «Гауди», еще алкоголь, и еще, и закончился вечер тем, что, встав на приступку грузовика, я каталась по Тверской туда-обратно в костюме ангела с крыльями, размахивая волшебной палочкой.

В общем, отдохнула, загорела, посвежела и к последую-щим событиям подготовилась основательно.

С Беркович мы встретились на следующий день в офисе. Я отпивалась яблочным фрешем и пыталась сделать бодрый вид. Впрочем, Таня выглядела не лучше.

— Алиса твоя — конченная воровка, сука и тварь, уволить ее срочно!

— Хорошо, Тань, я и сама давно об этом думаю, у меня к Вам знаете какой вопрос, тут Саня Железников бар за-крыть хочет на свой день рождения, и у Лены Нелидовой тоже 14-го ноября, и тоже вроде бы как надо закрыть, как лучше поступить, мы ж не закрываемся…

— У Нелидоса? День Рождения? Нелидос пиздатая — ей отказывать нельзя. А Железников кто такой?

— А, ну Саня Железников, Железо, красивый такой, высо-кий блондин, да Вы его знаете, все время к нам ходит. Он с Листом еще все время, продвигает его.

— Красивый, говоришь? Друг твой? Ну ты ж все знаешь, рыжая, чего ты мне мозг ебешь? Все равно сделаешь так, как уже сама себе все решила. Нелидоса надо уважить — я ее


161

люблю! Вижу, отдохнула ты не слабо, кстати — вся рожа опухшая. Меня тут твоя Алиса чуть со свету не сжила, все деньги спиздила, я ее знаю! Ты проверь, проверь, она точно все подспиздила, пока тебя тут не было.

— Да, Тань, проверю. — Выпьем?— Угу…— Вот, пока ты там отдыхала, я свою печень, между про-

чим, тут в жертву приносила. Пойдем, пусть нальют нам эти ироды, бармены твои, не любят они меня. Скажи, чтоб лили нормально, совсем тут расслабились, суки.

День рождения Железо удался на славу. Было все, и даже больше. Лист, как всегда, был красивый, манерный и очень волшебный. Железо и все его гости, впрочем, тоже. Во всех смыслах волшебные. Таня не отставала — она явно собралась уйти в астрал. Леры не было. Витя давно уже не появлялся.

Таня после этого вечера пропала из поля зрения и напо-минала о себе только по утрам стандартными телефонными звонками в бар с извечным вопросом:

— Как у вас дела, пиздодельцы?До дня рождения Нелидовой я ее видела только пару раз,

когда она нарисовывалась в баре вечером в невменяемом со-стоянии либо с Мишей Ефремовым, либо с кем-то еще в та-ком же жутком состоянии, как и она, и, повопив немного о том, какие мы все ублюдки, лохи и гандоны, не умеющие ничего, построив нас в шеренгу и вынеся весь мозг, она уда-лялась в неизвестном направлении усугублять свое и без того алкогольно-бодро-незнамо-какое веселье.

Я рулила обычными барными вопросами, накопившими-ся за время моего отдыха, да и вообще, стандартные пробле-мы, возникающие по ходу дела. Отсутствие Тани, любящей вмешиваться во все подряд со своим мнением, мне было только на руку.

Ина Тундра

162


Она появилась 14 ноября днем, когда мы вовсю готови-лись к дню рождения Лены. Я была вся в заботах и не обра-тила внимания, в каком она состоянии. Ну бухая. Ну удол-банная. Ну чрезмерно не в себе. Ну и что. Я привыкла к ней. Я любила ее. Любила, уважала, знала, как с ней обращаться, не обращала внимания на ее вопли и пропускала все ненуж-ное мимо ушей.

У нее был очередной приступ мании, что все вокруг воры и пидарасы. Как правило, я умела успокаивать ее насчет бар-менов и персонала, но на это у нее всегда была святая жерт-ва — архитектор Сережа, которого она ненавидела всей ду-шой, считала отпетым негодяем и прожженной сволочью, который обобрал ее до нитки. Он, и только он, не давал ей спокойно жить и существовать.

На день рождения Нелидоса нам привезли такое количе-ство халявного алкоголя, что даже я, привыкшая ко всему, слегка поперхнулась.

Беркович ходила, вопила и кричала, что сегодня все должно быть по высшему разряду, что мы, полупидоры, ко-нечно, с этим не справимся, но хотя бы должны попробо-вать. Часов в семь вечера она уволила Артурчика. Точнее, не уволила, а как обычно, она стояла, маленькая и буй-ная, перед ним и, задрав голову, верещала ему в лицо, что он конченный гандон и если он сейчас же, хлопая своими большими телячьими глазами, ей не улыбнется, как долж-ны улыбаться все настоящие мачо, то он должен немедлен-но идти на хуй. Артурчик так же спокойно, устало и невоз-мутимо развернулся, собрал свои вещи и молча ушел. Таня не заметила.

Она закрылась в офисе, досаждая кому-то телефонными звонками, я бегала кругалями, пытаясь решить сразу все, что навалилось, и следующее, что я помню, — это Сережа, по каким-то причинам зашедший в офис, и летящая в него огромная кадка с деревом, запущенная Таней в сопровожде-нии ора:


163

— Обокрал, конченный пидарас! Обокрал, сука мерзкая! Обокрал, и не стыдно тебе, ублюдок мерзкий, и пшел вон, тварь поганая, чтоб не видели тебя глаза мои!

Сережа, с присущим ему меланхоличным спокойствием, отскочил от дерева и от разбившегося прямо в сантиметре от него огромного горшка, и попытался успокоить ее. Но, почуяв, чем пахнет, я схватила его за руку и буквально си-лой вытащила из офиса за дверь, попросив не обращать на нее внимания и, если возможно, уехать куда-нибудь или скрыться от нее на веранде, от греха подальше.

Я все еще не придавала значения ее недельному запою и прочим радостям.

Нелидова приехала нереально красивая с вечно мрачным Оганезовым (интересно, кто-нибудь видел, как он улыбается? Я — ни разу) и с кучей очень важных людей, которые пришли поздравить ее с праздником. Справочник «Кто есть кто в Рос-сии» был, можно сказать, представлен во плоти почти в пол-ном составе, пришли все, кто мог и не мог, все пришли.

Я металась туда и сюда и как-то не отслеживала передви-жения и возлияния (или вознюхивания?) Беркович.

Первый звоночек тревоги прозвенел, когда Таня схватила микрофон и начала вещать…

— Ну что, суки? Что вы сюда приперлись, ублюдочные рожи? Кто, бля, Ленку поздравлять будет? А ну-ка быстро, импотенты, взяли микрофон и сказали пару добрых слов, козлы, в ее адрес! Че, бля, стоите и молчите?

Кто-то из барменов ринулся за мной вниз в офис, чтобы я повлияла на Беркович и отобрала микрофон. Лена и гости пока еще улыбались — все знали безумство Тани и еще не понимали, что происходит.

Я подлетела слишком поздно. Сказано было уже слишком много, улыбки стали походить на гримасы, но мне каким-то чудом удалось заманить Таню вниз.

Ина Тундра

164


Я заманила ее, к сожалению, неправильно — бухнуть со мной водки с квасом было верным средством, но в данной ситу-асьен трагичным. Я оставила ее в офисе с кем-то и этот кто-то, конечно же, дружил с первым номером и подружил с ним Таню.

Через 10 минут, пока я где-то бегала, Беркович вырубила музыку и заорала:

— А теперь, бля, — подарок для Лены — и не ебет! Так, бар-мены, нахуйбля! Все за мной!

Бармены, не видя меня в качестве спасения, естественно, подчинились ее приказу.

Все ушли за ней вниз к туалетам.Народ в баре нервно замер в ожидании, но кто-то из них

был, собственно, у самих туалетов.Беркович краем глаза обнаружила меня, и на ее лице по-

явилась торжествующая улыбка.«Ну все, пиздец», — подумала я.— Тань, может, не надо?— Надо, бля! Не ебет! Сказала надо, значит надо! Постро-

ились, значит, все, бля, в шеренгу, и дружненько так, ща за-играет правильная музыка, и вы все, бля, дружно танцуя, выходите по лестнице в бар, встаете на стойку и танцуете стриптиз! Все! И не ебет! Не ебет, я сказала!

«Ептваюмать!» — подумала я.Видя состояние Беркович, я поняла, что не отвертеться.Глазами показала стоящим с несчастным видам барме-

нам — придется…Тишина в баре, нарушаемая только негромким говором

гостей, пытающихся угадать, что это за сюрприз подготовила Таня…

Неожиданно грянувшая песня Глюкозы «Невеста».Вопль Тани:

— Пошли, суки!!!Округлившиеся глаза барменов.Таня, танцующая джигу-джигу и создающая настрой на то,

что все в ритме песни Глюкозы сейчас поднимутся наверх.


165

Я, мило улыбающаяся, показывающая барменам — не ебет так не ебет, придется идти и танцевать так же, как Таня, иначе пиздец, сами видите…

И случайно вставший на лестнице олигарх, преградив-ший Беркович путь, не будем называть его имя, который тут же узнал от Татьяны всю свою подноготную, был обложен трехэтажным матом и опущен ниже плинтуса…

Я посинела.Да какой там посинела, я обосралась так, что, переборов

свое уважение и свой страх перед Таней, я схватила ее за руку и, ничего не говоря, упираясь ногами и вопя так, что перекрывала ее трехэтажный мат, утащила ее в офис, наде-ясь, что мои умные и все понимающие бармены прочитают мои мысли и притащат водку и квас. Бутылка Грей Гус и квас появились буквально через две секунды после того, как я втащила упирающуюся Беркович в офис. У меня гениаль-ные бармены. Через 10 секунд появился кто-то, кто любит поговорить, разогнавшись парой дорог в офисе. Как хорошо, что этот кто-то был давно знаком с Таней. Очень вниматель-но и убедительно глядя этому кто-то в глаза, я попросила его проследить за ней и заговорить ее так надолго, как только возможно. Я очень надеялась, что поможет. Помогло.

День рождения прошел в дальнейшем отлично. Таня «разговаривала» и пила в офисе, потом исчезла куда-то часов в пять утра, чтобы вернуться к восьми.

Я считала кассу и воспринимала ее однотонное бормота-ние на заднем фоне как неизбежное дополнение.

Я все еще не придавала значения произошедшему, списы-вая это на ее очередной недельный запой. Да я и сама была не очень трезва, если честно.

Я уехала домой спать и вернулась в бар к двум часам дня, как обычно, снять кассу.

Таня была в офисе.Я не обратила внимания, сняла кассу и занялась своими

рабочими делами.

Ина Тундра

166


А зря.Возможно, я могла что-нибудь изменить, но я слишком

привыкла к безумию Беркович, чтобы приглядываться к нюансам ее настроения и состояния.

Я просидела с ней в офисе вдвоем сутки.Я уговаривала ее, успокаивала, нянчилась с ней, глади-

ла по голове, плакала вместе с ней, кричала на нее, чуть ли не дралась, отвечала на звонки по ее телефону, уговаривая всех звонивших приехать и забрать ее домой поспать, уволь-нялась, отбирала мобильный, когда она звонила и говори-ла невменяемые вещи, просила помощи у всех, кто звонил и думал, что это тоже очередной психоз Беркович, объясняла, что ей действительно нужна помощь близких, понимала, что с Таней все плохо, не давала самой Тане этого понять, наде-ялась на лучшее…

Я не пускала никого в эту комнату, забирая еду и напит-ки через полуоткрытую дверь, чтобы никто, кроме меня, не увидел того, что происходило на моих глазах.

Вечером следующего дня приехали Витя с Лерой. Они за-брали Таню — все еще такую же невменяемую, уже очень уставшую, но все так же продолжающую бушевать.

Я, грустно проводив их и понимая, что не справилась, уехала домой спать.

На следующий день узнала, что Таня в дурке.Мне рассказывали, что еще она выдала и почему ее от-

правили в дурку, но мне было все равно — я слишком устала. Мне было ее жаль, мне было жаль, что никто из ее друзей не воспринял всерьез мои слова, что ей срочно необходима помощь, что ей просто нужно, чтобы кто-нибудь отвез ее до-мой и проследил, чтобы она легла спать. Но как вышло, так вышло…

Таня отправилась в «Кащенко», Витя поручил мне бар, пока нет Тани, под надзором Леры. Я писала Беркович пись-ма в больницу о том, как я люблю ее, чтоб хоть как-то под-


167

держать. Но какое-то чувство безысходностии и усталости навалилось на меня в те дни, и я вычеркнула все это из своего сознания и продолжила дальше тупо решать рабочие насущ-ные вопросы, не задумываясь о том, кто прав, а кто виноват.

Уже сильно потом, по прошествии нескольких лет, я по-няла, что тогда произошло и почему именно я была рядом с Таней в те минуты.

Так или иначе, я в любом случае сталкиваюсь с наркоти-ками. В моей среде от них никуда не денешься. Они давно не вызывают у меня ни отвращения, ни пиетета, я абсолютно равнодушна и к ним, и к людям, которые их употребляют. Это их выбор, не мне на него влиять, я понимаю это лучше, чем кто-либо.

Чаще всего я даже не придаю этому никакого значения — кто-то бухает, кто-то курит траву, ест психоделики, нюхает кокаин. Какая, в принципе, разница, каким образом люди от себя сбегают. Кто-то даже в этом бегстве находит нечто важное для себя.

Вопрос не в наркотиках, а в причине. Для кого-то спорт наркотик, для кого-то — секс. Работа, шоколад, большая ско-рость, любовь, кино, музыка, семечки в конце концов. Все что угодно, что вызывает удовольствие, изменяет сознание и чревато привыканием. Я вообще тихо молчу про религию.

Именно поэтому я совсем не обращала внимание на Та-нины состояния, не осуждала ее и уж точно не следила, что и сколько она употребляет и пьет. Мне было все равно, я при-нимала ее такую, какая она есть.

Я просидела с ней, съехавшей с катушек, в офисе сутки, для того чтобы жизнь показала мне мою историю со стороны.

Она была такая же, как и я, — в вечном побеге от себя, в погоне за иллюзиями.

Она, так же как и я, дошла до дна, чтобы выбраться из бо-лота. Ей нужно было это дно, чтобы от него оттолкнуться. От нее так же отвернулись все друзья, именно в тот момент,

Ина Тундра

168


когда она больше всего в них нуждалась. Она осталась одна наедине со своими кошмарами, прошла сквозь них, но не сдалась, а закалилась. Очистилась. И восстала из пепла, как птица Феникс.

Я ее безмерно уважаю. Я часто встречаю ее сейчас, краси-вую, счастливую, очень изменившуюся, владелицу очеред-ного мега-популярного бара, по-прежнему безбашенную, но гораздо более мудрую. Я не перестаю удивляться ее силе духа, упорству, воле к жизни и несгибаемому оптимизму. Иногда я вижу в ней саму себя. Это вторая самая главная женщина в моей жизни, после мамы. Она словно зеркало для меня, когда я забываюсь и мне кажется, что моего соб-ственного опыта недостаточно, чтобы помнить — никогда не надо сдаваться. Жизнь сама все расставит на свои места. Нужно просто идти вперед, верить в себя.

Как только я про это забываю, я вспоминаю Таню:— Вы меня многому научили, как работать, как общаться

с людьми, как управлять ими, и несоизмеримо больше дали просто своим примером по жизни.


169

глава 6Бар продолжал жить своей жизнью, тем более сразу по-

сле приснопамятного праздника Нелидовой у нас намечал-ся еще один — день рождения Димы Ашмана.

Сердце мое чуяло подвох с самых первых минут этого дня.Сбор гостей был назначен на семь вечера, к трем часам

пополудни все в баре было мной проверено, перепровере-но, все гладко, прекрасно и подготовлено. Кто-то из очень преду смотрительных приглашенных гостей позвонил пред-варительно и предупредил о доставке торта.

Все хорошо, и я наконец-то смогла расслабиться.Медленно и вальяжно приближался вечер.В шесть позвонил курьер и сообщил, что торт доставлен.В половине седьмого я решила посмотреть на этот торт

размером метр на полтора, так как гость, его заказавший, говорил, что это нечто из ряда вон выходящее — специально для Димы на нем нарисована его фотография в полный рост.

Поднимаюсь из офиса наверх, спрашиваю у барменов:— Торт мне покажите, говорят, он какой-то мега-мощный.— Какой торт? — удивляются парни.— Как какой торт? Ашмановский! — У меня внутри что-то

екнуло, но довольные и расслабленные морды парней слегка успокаивали.

— Не видели мы никакого торта, может, Анча его куда убрала, спроси у нее, — отсылают меня бармены к мене-джеру.

Иду к Анче.— Ань, ты куда торт убрала?— Никуда не убирала, я его даже не видела, — занятая

чем-то Анька даже не обратила на меня особого внимания, ответив между делом.

— Ань, блин, позвонил курьер, сказал, что торт доставили, менеджер его принял и даже расписался, харош издеваться, и так нервы ни к черту! — начинаю нервничать я.

Ина Тундра

170


— Инч, клянусь, никакого торта не видела, может, это бармены приняли и издеваются?

Идем к барменам.— Парни, бля, где торт?! — Видя их довольные рожи, я те-

ряю терпение.— Да не видели мы никакого торта!— Ну как не видели, его доставили полчаса назад, давайте

весь персонал поднимайте на уши и выясняйте, кто принял этот долбаный торт и куда его, блядь, засунули!

Через несколько минут выясняется, что никто в заведе-нии, включая уборщиц, действительно, понятия не имеет ни о каком торте.

Звоню курьеру.— Здрасти, — говорю — из бара «30/7» беспокоят, вы нам

торт должны были доставить, где он?— Как где? Давно у вас, я ж вам уже звонил, все доставил,

менеджер принял, расписался.— Я не знаю, какой у вас там менеджер принял этот торт,

но наш не только менеджер, а вообще никто из присутству-ющих этот торт в глаза не видел, так что будьте любезны, хо-телось бы увидеть его как можно скорее!

— Девушка, я вам клянусь, я привез вам этот торт!!— Куда вы его привезли? У нас его нет!— Как куда? По адресу Петровка, 30/7, зашел в бар и от-

дал!И тут меня осеняет:

-— А куда вы зашли, в какой именно бар?— Как в какой? По адресу 30/7 по Петровке! — Курьер уже

явно теряет терпение от этого идиотского разговора.— А тут, знаете ли, несколько заведений по этому адресу,

вы уточняли, в какое именно вы зашли? Именно в бар «30/7» или нет?

— Нет, зачем? В адресе написано: Петровка, 30/7, бар. Я просто зашел по адресу, увидел бар и отдал торт!


171

— Вы не в тот бар его отдали, дурень, уточнять надо, ё-мае!!! — В сердцах бросаю трубку и понимаю, что вот он, долгожданный пиздец, настал как миленький!

Иду по соседям.Все, как и следовало ожидать, отнекиваются.Нервы сдают окончательноДохожу до «Грина».

— Здрасте, вам торт не доставляли?— Доставляли.— Большой такой, с Ашманом?— Большой, с Ашманом.— Уфф, — вздыхаю с облегчением. — Наконец-то я его на-

шла, это наш торт, отдавайте.— Нет, не отдадим, это наш торт.— Вы что, — говорю, — совсем охуели?— Нет, мы совсем даже не охуели, нам курьер привез торт

и сказал, что это от кого-то из наших гостей в подарок для другого нашего гостя на день рождения! Как мы его можем вам отдать?

— Так. Понятно. А день рождения-то у кого, знаете?— Нет.— Угу, а я знаю.— Ну и у кого?— У Димы, блин, Ашмана! У нас в баре. Сейчас начинается.— Да мы знаем, что у вас в баре его праздновать будут! Об

этом вся Москва знает! Тоже мне новость!— А вас, так, между делом, случайно, не смутило, что на

этом, вашем, так сказать, торте огромное фото этого самого Ашмана в полный рост?

— Ну, смутило, конечно, немного, но мы подумали, что ну мало ли, вдруг именинник его поклонник большой…

— Ага, блин, поклонник, еще какой… Нарцисс, епты. Ко-роче, отдайте мне торт, наш он. Нет у меня времени. Его еще в бар отнести надо и спрятать, а гости уже собираются!

Ина Тундра

172


В общем, спасла я ашмановский торт. Лучше бы я этого не делала, ей-богу!

Ибо вечеринка удалась. Кто бы сомневался.Когда все свои и много алкоголя, да еще выносят торт раз-

мером со слона с огромным фото именинника — что нужно сделать в этот самый ответственный и романтический мо-мент?

Конечно же, пихнуть именинника так, чтобы он не про-сто упал, а рыбкой занырнул в торт!

А потом? Правильно! Начать швыряться этим тортом в окружающих!

В креме и бисквите было измазано все: лица, дорогие платья, шикарные костюмы, пол, потолок, диваны, стены. А кусочек, как раз со слегка поплывшим фото с частью глаза именинника, долго еще висел на фонаре…

Два дня мы отмывали этот злосчастный торт от всего, и еще долго на нем поскальзывались.

Бар тихо и мирно зажил своей жизнью.Персонал благодаря — или вопреки? — Таниным стара-

ниям превратился в единый живой организм. Среди нас во-царилось полное взаимопонимание и почти семейные отно-шения. Впрочем, это так и было — мы действительно стали одной большой семьей, а бар «30/7» стал нашим любимым общим домом. Мы там жили — в прямом и переносном смыс-ле слова. После бурной ночи в пятницу половина персонала спала вповалку на диване в офисе, потому что домой уже не имело смысла ехать — последних гостей проводили в 9 утра, а на смену всем нужно было к пяти вечера — готовить бар к субботнему разврату, благо, у нас был душ, и у всех на ра-боте хранилось все самое необходимое начиная от зубной щетки и заканчивая сменной одеждой.

Мы обожали своих гостей. Мы знали большинство из них если не по именам, то в лицо, помнили, что кто пьет, знали личные драмы, рассказанные тоскливым вечером под буты-лочку чего-нибудь крепкого, тщательно оберегали их от не-


173

ловких ситуаций, зная, у кого какая жена, какие любовницы и любовники, начальники и подчиненные, мы знали адреса, по которым их надо отправлять домой на такси в невменя-емом состоянии, мы хранили их забытые вещи, телефоны и бумажники, мы совершенно искренне любили их всех и они отвечали нам тем же.

Не только мы, но и наши гости стали называть бар своим вторым домом и все чаще и чаще начали заскакивать к нам просто так, между делом, на чашечку кофе, рюмочку виски, вечерний коктейль после работы и, конечно же, на обяза-тельные, всеми любимые, наполненные людьми и перепол-ненные эмоциями вечеринки по выходным.

Праздники мы устраивали что надо! Как-то сам со-бой сформировался устроивший всех музыкальный стиль, в шутку названный алкохаусом, диджеи быстро поняли, что часам к двум ночи публика настолько пьяна, что ей бо-лее дороги и милы старые хиты, нежели новомодные ме-лодии; девушки умудрялись танцевать не только на столах и на страшно неудобной для танцев барной стойке, но и ис-пользовать как стрип-шесты напольные фонари, когда-то стоявшие на станции метро «Площадь революции», кем-то забранные оттуда якобы на реставрацию и нашедшие свое пристанище по углам бара.

Алкоголь не просто лился рекой, он фонтанировал и раз-ливался водопадом. Бармены не то что покурить, с один-надцати вечера до двух ночи пописать не могли сбегать. Менеджер, стоявший на кассе, временами напоминал зомби-математика, мгновенно производившего вычисления в уме и при этом помнящего, кому какую и сколько сдачи надо от-дать и кто сколько еще из барменов должен. Сдачи впрочем, не было практически никогда. Размен просто заканчивался через час, сколько бы мы предварительно не меняли. Я как-то ради интереса поменяла 50 000 на сотни и полтинники — они тоже закончились через час. Впрочем, чаще всего никто из гостей особо не беспокоился — бармены всегда помнили,

Ина Тундра

174


сколько кому сдачи должны, и если она была гораздо больше, чем можно оставить на чаевые (хотя на чай часто оставля-ли и такие суммы, что страшно подумать), недополученную сдачу просто засчитывали в счет следующего напитка. Мно-гие просто не парились и покупали бутылками — на недопи-тых мы потом надписывали маркером имя владельца и они верно дожидались своего часа до следующих выходных. Не-которым из гостей мы вообще давали прозвища по названию их любимого алкоголя (одним из таких, самым постоянным и одним из самых любимых стал Миха Матусалем, любитель пятнадцатилетнего матусалемского рома).

Благодаря Юре Марычеву, который букировал между-народных звезд-диджеев и устраивал для них гастроли, мы получили, практически по блату, возможность радовать на-ших посетителей иностранными артистами почти на халя-ву, так как основной гонорар им был уже оплачен теми клу-бами, куда летели играть приглашенные звезды, а у нас они отыгрывали свой сет в промежутках между рейсами или когда просто задерживались в Москве на пару дней потусо-ваться.

Я все больше и больше общалась с Ташем после смерти Ричи; объединенные одним горем, мы стали очень близки. Вскоре уже весь Камеди тоже стал постоянно тусоваться в баре. Тогда они еще не были известны широкой публике, но более-менее успешны среди тусовки, благодаря суббот-ним стенд-апам в Манер кафе. Это даже стало традицией: по субботам, как только заканчивался Камеди клаб в Мане-ре, все дружной толпой, и артисты и их слушатели, большой тусовкой заваливались в бар, и веселье разгоралось с новой силой, не прекращаясь до утра.

Как-то шаг за шагом мы неожиданно очень сблизились с Пашей Волей. Между нами почти сразу установились та-кие сестринско-братские отношения, в которых взаимное уважение, интерес и необъяснимая нежность к друг другу не приправлены страстью. Мы оба, одновременно, не сгова-


175

риваясь, приняли эти почти родственные чувства как дан-ность, и нам даже в голову не приходило переступить за эту грань, хотя позже нам доводилось даже спать в одной посте-ли, в совместных путешествиях или когда я ненадолго при-соединялась к Камеди на гастролях.

Забавно, но наше знакомство и последующая нежная лю-бовь начались… с банальной зажигалки.

Мы сидели с Ташем, и я попросила у проходившего мимо Воли зажигалку прикурить. Он мне дал зажигалку и офици-ально представился. Я, не долго думая, тут же, не прикурив, вернула ему эту зажигалку и, внимательно глядя в глаза, сказала:

— Вообще-то, настоящий мужчина должен ухаживать за женщиной. И когда она просит у него прикурить, он должен не небрежно отдать ей зажигалку, а вежливо поджечь и под-нести к сигарете. Это называется воспитание.

Воля смутился, дал мне прикурить, и я продолжила, улы-баясь:

— Ничего, если ты не возражаешь, я займусь твоим вос-питанием в этом вопросе. Не так трудно стать настоящим джентльменом, если тебе время от времени напоминают правила игры.

На том и порешили. Каждый раз, когда он в ответ на мою просьбу по забывчивости мимоходом совал мне в руки за-жигалку, я планомерно возвращала ее назад и, улыбаясь, ждала, пока он даст мне прикурить.

Насколько я знаю, он до сих пор дает девушкам прику-рить совершенно благовоспитанно и на автопилоте.

У нас, у меня, у бара все было хорошо, нет, все было даже прекрасно. На носу был новый, 2005 год, Марычев нам обе-щал на новогоднюю вечеринку чуть ли не «Faithless», я, Таш, Воля, Мартин и еще пара друзей собирались сразу после встречи Нового года на Кубу.

Все было хорошо и спокойно.


177

глава 7За неделю перед Новым годом я вся измаялась, чего бы

такого придумать на праздник необычного, чтобы всех по-разить окончательно и бесповоротно. Когда, наконец, меня осенила гениальная и абсолютно бредовая идея, я чуть не сломала голову над тем, как бы ее так удачно преподнести Вите, чтобы он ее одобрил.

Долго подгадывала момент, но в результате подловила его в благостном расположении духа. Я подкралась к сто-лику, за которым он сидел (знаете, так бочком-бочком, всем видом демонстрируя благонамеренность), встала тихо в уго-лочке и, сложив ручки, как нашкодившая школьница, стала скромно ждать, когда же он заметит мое присутствие. Я рас-считывала, что он не сможет игнорировать такой явный по-сыл о том, что мне от него чего-то очень надо и что, скорее всего, я уже точно решила, что это нужное я у него выкружу всеми доступными способами.

Витя посыл заметил, оценил по достоинству и, улыбаясь, спросил:

— Чего тебе? Что-то важное?— А давайте… — у меня перехватило дыхание, а потом

я выпалила идею залпом, почти скороговоркой, практи-чески не сомневаясь, что меня тут же, без разговоров по-шлют прямехонько так на три буквы в известную сторо-ну. — А давайте на Новый год сделаем прямо из нашего окна горку на бульвары! Зальем ее, чтобы она заледенела, и все гости, когда напьются, будут, как в детстве, кататься с горки! А еще весь алкоголь — бесплатно! А еще мы мо-жем фейерверков купить много и поджечь их на бульварах, и будет очень красиво и очень классно! Ну правда, давайте так сделаем!

Я очень надеялась, что Витя заметит только нестрашную фразу про фейерверки, скажет «да», а там я как-нибудь зако-шу под дурочку и скажу, что, ой, я вас не так поняла, думала,

Ина Тундра

178


что Вы и про горку тоже, и про алкоголь… Ну отмажусь как-нибудь, в общем.

— Горку? Прямо из окна? На бульвары? Алкоголь бесплат-но? Ты что, ебанулась?

Бляяя… Не прокатило.— Ну… Ну да, ебанулась, а что в этом такого?— А вообще… Охуенная идея, кстати, с этой горкой. Ну

да. А что? Вот прямо из этого окна, из центрального, тут ступенечки сделаем. А оттуда прямо на бульвары, как раз метра три высота — охуительная горка получится! Скажи Саше-строителю, чтоб подумал, как ее обезопасить, и начи-найте строить. И фейерверков купите побольше, чтоб как раз в полночь зажечь — круто будет. Можно даже салют не-большой устроить. Супер. Так и делайте! А вот с бесплатным алкоголем — перебор!

— Нет, не перебор, — вы послушайте сначала! — Все клубы, все-все, заранее начинают продавать за бешеные бабки билеты и столы на Новый год, а мы, наоборот, сде-лаем рекламу, что вот мы мол самые лучшие и всех так любим, что зовем к себе в гости на Новый год и все за счет заведения! Вы представляете, сколько к нам народу при-дет?! А попадос на самом-то деле — никакой! Алкашку мы со спонсоров получим фри-продуктом, ну потратим сколько-нибудь на безалкогольную халяву и на старый добрый оливье и винегрет, зато представляете, как лю-дям приятно будет! Они все весело и быстро нажрутся, начнут всем звонить, крича, как тут круто и весело — приезжайте; а мы с двух ночи платный бар сделаем! Типа с 23-х до 2-х все бесплатно, раз уж Новый год, а потом — за деньги! Да все отобьется в десятки раз, а мы еще и лю-бимцами станем!!!

Витя задумался.— Идея, конечно, скотская, но интересная. Узнавай

у спонсоров насчет фри-продукта, и если они дадут, то ОК, я согласен. Посмотрим, что из этого выйдет.


179

Я, выпучив глаза и сама не своя от неожиданной удачи, практически сбежала с места преступления, не веря своему счастью, пока Витя не передумал.

Саша-строитель, конечно, обалдел от такой просьбы, но горку они нам забабахали мегакрутую. Настолько крутую, что до сих пор о ней легенды ходят.

Таш с Волей, после того как я им плотно присела на уши, написали дико смешной текст пригласительного, который, правда, Витя запорол, как уничижающий другие заведе-ния (фраза «всесезонные алчные монстры наживаются на светлом празднике детства» особенно его повеселила), и, разослав его втайне только по своим, мы стали составлять списки желающих встретить Новый год в нашей чудной компании совершенно бесплатно. Желающих набралось не-прилично много. Впрочем, и удивленные такой концепцией алкогольные спонсоры предоставили фри-продукт в таком количестве, что я даже струхнула.

Итак, 31 декабря 2004 года, в 23:00, в баре собралась бур-ная и дико нарядная, разношерстная, но тем не менее очень богемная компания, готовая оставить свою печень в старом году и разрушить то, что от нее осталось, в следующем.

Воля, в свежеприкупленном бархатном пиджаке, был не-выразимо гламурен и веселил народ под шампанское смеш-ными тостами.

Вечно мнительный Таш, измученный беготней по ма-газинам в последний момент в поисках подарков, изводил меня вопросами, точно ли эти подарки то, что нужно, или все-таки это какой-то шлак.

Камеди и все наши постоянные гости были в полном со-ставе, но главный сюрприз мы еще держали втайне, оставив двери на веранду закрытыми до наступления 12:00. И вот наконец Владимир Владимирович сказал нам напутствен-ные слова на следующий год. О да, это наша самая любимая, великая и не совсем понятная традиция: во всех клубах в новогоднюю полночь включать обращение президента,

Ина Тундра

180


плавно переходящее в бой курантов, брызги шампанского и беспорядочное веселье! На волне всех этих приподнятых эмоций я с невыразимым пафосом открываю двери на ве-ранду и со словами:

— А вот теперь — наш главный подарок! — хватаю один из заботливо прикупленных «поджопников» и с диким виз-гом скатываюсь по заледеневшей горке прямо из окна на бульвары под громкие хлопки и взрывы фейерверков.

Что тут началось!Дамы в вечерних платьях (Готье, Габбана, Армани и про-

чие гуччи), на высоченных шпильках, кавалеры во фра-ках и дорогих костюмах, мальчики в нарядном и девочки в очень нарядном, все, визжа, хохоча и не жалея себя, броси-лись кататься с горки. Кто-то бегал прямо босиком по снегу с бульвара в бар; кто-то наперевес с бокалами и бутылками, отталкивая друг друга, поодиночке и паровозиком, на на-ших пластиковых «поджопниках» или просто на где-то най-денных картонках, забыв про имидж, возраст, количество надетых украшений и, уж конечно, не считая количество выпитого, все, как в детстве, беззаботно катались с этой гор-ки, устраивая конкурсы, кто дальше всех уедет на бульвар.

К часу ночи бар был битком, а гости все съезжались. К двум и бар, и горка больше походили на игру в «Царя горы», чем на алкогольно-гламурное заведение с неожиданным ат-тракционом.

В два мы закрыли халявный бар и начали продавать ал-коголь. Мне кажется, никто этого даже не заметил. К ше-сти утра наша выручка уже перекрывала все мыслимые и немыслимые рекорды, а народу становилось все больше и больше, хотя, казалось бы, куда он еще мог вместиться? Было ощущение, что бар стал резиновый.

Рядом с горкой в сугробах уже валялись абсолютно счаст-ливые полу-трупы, требующие, чтобы официанты несли им выпить «сюда и срочно». Сама горка тем временем продол-жала оставаться главным событием ночи, и даже милици-


181

онеры, приехавшие по вызову соседей, ошарашенные та-ким экстремальным и неожиданным развлечением, выпив с нами за праздник и плюнув на должностные обязанности, тоже присоединились к безумным массовым катаниям из окна на бульвар.

К полудню часть выживших все еще бухала шампанское по углам, из последних сил порываясь еще разок скатиться с горки. Остальные же, у кого не хватило сил прошептать свой адрес таксистам, мирно спали на креслах, заботливо укрытые пледами. Рядом с ними на столах были заботливо поставлены стаканы с водой и похмельным чаем на случай внезапного тяжелого пробуждения.

Вечеринка удалась.Наша выручка за бесплатный Новый год побила все до-

ходы заведений Москвы, даже тех, которые брали за стол от 1000 у.е. за вечер.

Витя, вернувшись с отдыха и услышав отзывы о произо-шедшем, просто молча пожал мне руку. Впрочем, мне этого было более чем достаточно.


183

глава 8Второго января Воля, Таш, старый добрый верный Мар-

тин, я, а также широко известный в узких кругах Тото Дарч и Володенька, близкий друг Паши еще по Пензе, вылетели на Кубу. Пятеро мужиков, ищущих на жопу приключений, и одна стойкая пионервожатая.

Я, конечно, подозревала, что эта давно запланирован-ная приятная поездка на родину Че Гевары окажется слег-ка экстремальной, но даже не предполагала — насколько. Начиналось все благопристойно. Зарабатывать более-ме-нее нормально все начали недавно, так что это путеше-ствие на другой конец Земного шара для всех было первым. Мы планировали отпуск, как все приличные люди, — два дня в Гаване, остановиться в любимой гостинице Аль Ка-поне, и семь дней в лучшем отеле Варадеро, на белоснеж-ном берегу Атлантического океана, отдохнуть от москов-ской суеты. В общей сложности день мы теряли в полетах с пересадками через Мадрид. Турагентство, через которое мы летели, было давно уже в доску свое. Лариса и Алик, его владельцы, клятвенно побожились, что все у нас про-верено-перепроверено, и мы можем не волноваться, а если что — звонить в любое время, но что-то все равно свербило мою душу, какое-то беспокойство или неясное предчув-ствие беды.

В полной уверенности, что второго января все будут в ауте и просрут самолет, я взяла на себя роль самой ответ-ственной и честно придерживалась ее почти до самого кон-ца поездки. Зато когда я все-таки сорвалась и пустилась во все тяжкие, то переплюнула всех этих пятерых оболтусов вместе взятых.

С Таша, Воли и Мартина я вытребовала паспорта с биле-тами заранее, еще до Нового года. Тото побожился, что не забудет. Володенька был для меня неизвестным персонажем и особенно на тот момент не волновал. Позвонив каждому

Ина Тундра

184


раз по двадцать и удостоверившись, что все едут в аэропорт, я, конечно, была готова увидеть вечером второго января не-трезвых личностей, но то, что предстало перед моими глаза-ми, превзошло все ожидания.

Еще больше эта картина потрясла экипаж самолета Мо-сква–Мадрид, хотя бы просто потому, что мы были един-ственными пассажирами на борту в этом рейсе. Примерно через час после взлета Мартин уже вовсю бухал со стюардес-сами, а Воля с Ташем проходили курс молодого пилота в ка-бине летчиков. Тото тихо и благопристойно спал. Володень-ка метался между стюардессами и возможностью порулить воздушным судном. Я злобно бухала в одиночестве, потому что меня не брали ни в одну из компаний по причине поло-вой принадлежности. Вскоре я, посапывая, присоединилась к сонному царству Тото. В итоге, после приземления, только мы двое были во вменяемом состоянии, остальные же чет-веро представляли собой нечто среднее между дегенериру-ющими орангутангами и протухшим мороженым. Мартин полз из самолета на карачках, стюардессы плакали и запи-сывали ему свои телефоны фломастером прямо на лысине, капитан самолета братался с остальными пацанами, так же еле держась на ногах, как и они, и клятвенно обещал ува-жать и помнить их вечно.

Кое-как оттранспортировав всю эту полуживую массу до транзитной зоны, мы пошли выяснять, что там с нашим стыковочным рейсом. С ним все было нормально, вылетал по расписанию через три часа в Гавану, и, технично пере-неся тела наконец-то заснувших спутников поближе к нуж-ному выходу на посадку, мы с Тото коротали время за раз-говорами. Между делом мы развлекались невинной детской забавой — придавали бесчувственным и безвольным телам наших спутников самые различные нелепые позы и фото-графировали плоды своих усилий на память. Окружающие от нечего делать с интересом наблюдали творческий про-цесс и хохотали до слез. Наконец объявили посадку.


185

Растолкав жертв алкоголя, я пошла в очередь к самоле-ту. Жертвы тем временем, воспользовавшись отсутствием старшей по отряду, решили опохмелиться, соблазнив вдоба-вок еще и Тото. И тут — сюрприз! — несмотря на огромную толпу людей с посадочными талонами, нам сообщают, что самолет на Гавану переполнен, но это не страшно, через не-сколько часов полетит следующий, и вы сможете улететь на нем. Типа извините, попутали, но ща все исправим, всего-то еще пару часов подождать, в общем, граждане пассажи-ры, не ссать, как-нибудь, но отправим вас на Кубу. Толпа за-волновалась, зашумела, пошли разбираться, но всех быстро успокоили и уверили, что самолет уже готовят, что все хо-рошо и что точно-точно всех отправят и никаких накладок больше не возникнет.

Мои же полуобморочные подопечные не заметили ничего, ни нескольких часов дополнительного ожидания вылета, ни погрузки в самолет, ни трехчасового воздушного шторма над Атлантикой. Зато к моменту высадки в Гаване они были све-жие, бодрые и вменяемые, хоть и немного помятые после сна в неудобных позах. Прилетели мы вечером и, заселившись в отель, нафотографировавшись около номера Аль Капоне, решили сделать вылазку в город, людей посмотреть, себя показать ну, и вообще, начать ассимилироваться с местным населением путем межполовых контактов с доступными женщинами. Вполне себе нормальный туристический вечер. Как, впрочем, и последующие два дня в Гаване, которые, что удивительно, мы провели как самые обыкновенные туристы, оглядывая город, достопримечательности и ничем не выде-ляясь из общей массы иностранцев. Мы даже чинно сходили на какие-то местные вечеринки, где не устроили никакого дебоша или скандала. Успокоившись, я решила, что все мои волнения напрасны, и мы двинулись на отдых в Варадеро.

Варадеро оказался турецкой туристической байдой на берегу Атлантического океана. Данный факт, вкупе с оллин-клюзив ромом, вполне ожидаемо повлиял на умонастроения

Ина Тундра

186


и психику моих сотоварищей. Проведя день на пляже, мы за-собирались обратно в Гавану, решив снять машину и, оста-вив весь багаж в отеле (благо, он все равно оплачен до самого вылета), налегке попутешествовать по острову свободы, про-буя на вкус его настоящую жизнь.

Выезд был назначен на полдень следующего дня. По-скольку мест в арендованной Киа Спортаж было всего пять, а пассажиров — шестеро, на камень-ножницы-бумага ки-нули, кто поедет в багажнике. Мартину, как обычно, не по-везло. Впрочем, Мартину вообще не везло всю поездку, так как его желудок напрочь отказался воспринимать местные реалии и время он проводил в основном в туалетах.

Доехав до Гаваны, мы первым делом нашли самый стремный криминальный, но очень красивый район, весь в старых колониальных полуразрушенных домах, с аутен-тичными дедушками, сидящими весь день в местных кафе, распивая ром и играя в карты. Ассимилироваться, так асси-милироваться, решили мы и сняли в этом районе такую же полуразрушенную, стремную, но чистенькую и очень коло-ритную квартиру.

Чувствуя себя практически местными жителями, мы от-правились гулять по городу.

Первым делом освоили чайнатаун и старый город — видимо, включилась врожденная чуйка на злачные места. Кокаин предлагали на каждом углу, но мы не велись, у нас были «свои варианты». Чуть ли не в первый день у нас появил-ся друг по имени Флауэр (имя Цветочек он выбрал себе сам в сознательном возрасте) — рэгги-пацифист, отсидевший в тюрьме за нежелание идти в армию, сразу проникший-ся к нам доверием и показавший отдельным бесстрашным персонажам самые темные закоулки, подворотни, кварти-ры-притоны и прочую заманчивую экзотику. Довольно бы-стро выяснив все самые дорогие места по покупке известки и петрушки и встретив Флауэра, часть нашей компании успокоилась и на манящие зазывные предложения больше


187

не реагировала. Однако, как выразился Воля, на Кубе остро стояла не только проблема кокаина, но еще и сифилиса — тела предлагали тоже на каждом углу и тоже во всех вариан-тах. То, что литр рома стоит два доллара, уже воспринима-лось как данность и дополнительный бонус ко всем прочим радостям жизни. Недаром где-то именно в этих местах осел Хэмингуэй — его мотивы были абсолютно понятны.

Я же, как пионервожатая, выступала не только перевод-чиком, но и корректировщиком смазанного различными видами кубинских радостей восприятия своих друзей, оце-нивая красоту девушек, желающих присоединиться на один вечер к шикарной мужской компании. Девушек было много на любой вкус и кошелек, выбирай — не хочу. Корректиро-вать выбор приходилось часто. Один-единственный раз мы все вместе сошлись во мнении что да, это она — Богиня! — и именно в этот раз нам не повезло.

Увидев эту неземную красоту, самый страстный наш мужчина побежал договариваться.

— Ампосебле, — грустно качая головой, отвечают ему.— Как ампосебле? — не понял поклонник, а если столько

денег?— Но, ампосебле, — она была непреклонна.Сумма увеличилась вдвое. Нет. Ампосебле. Втрое. Нет.

Вчетверо. Нет. Дошло до 200 долларов — немыслимая цена. Девушка чуть не плачет, ее товарки завидуют, крутят тела-ми, чуть не бросаются на нас, глаза горят, мы в непонятках. Решаем, может, не верит, что ей столько заплатят. Достаем деньги, показываем.

— Ноу!!! Ампосебле! — казалось, она сейчас разрыдается.— Ну почему? Почему ампосебле? — ее поклонник сам

был близок к отчаянным слезам.Тут сзади к нам тихо так подходит дряхлая старушка и,

отозвав в сторону, шепчет:— Медикал ампосебле. — И тут до меня доходит — месяч-

ные у нее!

Ина Тундра

188


Так и не сложилось их совместное счастье.Медикал, блин, ампосебле.Наши дни в Гаване сложились в один прекрасный весе-

лый фейерверк неожиданностей, расслабленности, свобо-ды и яркой радости. Мы обследовали все закоулки города и даже нашли дом Лаки Лучиано; мы бухали в забытых богом задрипанных кафе, танцевали сальсу с местными бандитами и проституками; меняли проколотое колесо машины прямо на центральной площади города, окружен-ные зеваками и желающими помочь очень понятным со-ветом на чистом испанском; смеялись над презервативами, которые продаются в упаковке вместе с вкладышем с рас-сказом про Че Гевару, Фиделя Кастро и листовкой о пра-вильном пути компартии; выгнали как-то раз диджея из-за вертушек на дискотеке и поставили играть Тото нашу музыку; попали в сильной шторм на набережной, когда волны, перекатывающиеся через мол, были такой высоты, что чуть не сбивали проезжающие по прилегающей дороге машины; слушали нереально красивое пение менестреля в кафе на кафедральной площади и влюбились в этот город раз и навсегда.

Но было пора собираться в обратный путь. Сначала — в Варадеро за вещами, а потом — в январскую промозглую и суетную Москву.

Гавана не только подарила нам чудесный отдых, она еще и сотворила настоящее чудо, сломав последние преграды в моей дружбе с Ташем.

Мы сидели в Чайнатауне, в самом задрипанном кафе, с исписанными маркером стенами (в основном надписями в стиле «здесь был Вася» на всех языках мира), пили несчет-ное количество мохито, смеялись друг над другом, особенно над страдающим от несварения Мартином, Воля подтруни-вал над моим мрачным выражением лица, а Таш ласково меня защищал, объясняя, что я — тундра, отмороженная и другого от меня ждать сложно.


189

Я лениво отшучивалась, думая о своем, краем уха слуша-ла разговоры за соседними столами, цедила очередной мо-хито, и, как говорится, ничто не предвещало драмы.

Возможно, спусковым крючком стало какое-то случайно кем-то сказанное слово. Или взгляд мой наткнулся на что-то, что задело какие-то струны у меня в душе. Или вообще, про-сто пришло время для этих слов и слез.

Меня прорвало. Я резко повернулась к Ташу и неожидан-но даже для самой себя начала говорить. Тихо, быстро, жест-ко, не давая ему вставить ни единого слова. Я высказала ему все. Все, что все эти месяцы кипело, варилось, бултыхалось у меня внутри, мучая меня и не поддаваясь осознанию.

Я говорила о том, как мне больно.Как я считаю его виноватым.О том, что я знаю, что он ни при чем, и не виню его. Да,

вот так противоречиво и нелогично. Но все же.О том, как я не знаю, как мне жить дальше.Как мне страшно.Как разрушен мой мир.Как я не знаю, что думать и что мне делать. Что я его не-

навижу за то, что он выжил, а мой Ричи — нет. Что понимаю, насколько ему тяжело вспоминать об этом. Что знаю, как он страдает и как бы хотел все изменить.

И, Таш, я простила тебя.Точнее — нет, не простила, а не виню.Слышишь меня? Понимаешь?Я очень хочу тебя ненавидеть и обвинять, но я не могу, я

знаю, тебе не менее больно, и ты винишь себя сам постраш-нее, чем я.

Не вини. Я простила.Так просто случилось. Понимаешь, Таш?Так. Просто. Случилось.Ты сидел рядом, он умер, ты выжил.Я простила тебя за то, что умер он, а не ты.Понимаешь, о чем я? Слышишь меня?

Ина Тундра

190


За столом все молчали. Я говорила. Мои слова не всегда отражали то, что именно я хотела сказать. Но все понимали, о чем я. Таш понимал. Я знала, что он слышит то, что мое сердце кричит, а не я.

Про то, как мы делим с ним одну боль на двоих.По-разному, да. Но одну на двоих. По имени Ричи.Жена и друг, сидевший в момент смерти с ним в машине.Он понимал, что я пытаюсь ему объяснить.Что я бы не выжила без Таша. Что для меня был вопрос

жизни — ненавидеть его и обвинять, пусть глубоко внутри, порывами, но все же.

Таш это знал. И он так же внутренне, молча, соглашался с моими обвинениями, терпел их и еще сильнее винил себя сам. Мы, как никто, поддерживали друг друга в эти месяцы. Тем, что были близки, дружили, и эта любовь, с которой мы относились друг к другу, слово спасательный круг, не давала нам утонуть во мраке самообвинений и боли.

Я говорила долго и сбивчиво. Таш молчал, внимательно слушая и не глядя на меня. Мартин и Тото, склонив головы, пили мохито. Володенька пытался было перебить меня, что-бы разрядить обстановку, но Паша еле заметным взмахом руки остановил его.

Я выдохлась и замолчала. Слова кончились. Таш поднял голову и посмотрел на меня. Он не ждал ничего, просто я вдруг поняла, что именно ему сейчас нужно еще услышать.

— Прости меня тоже, пожалуйста, Таш…— Ты понимаешь, что ты как кровная сестра мне? Я всегда

буду рядом с тобой, слышишь, всегда!Он обнял меня, и я разрыдалась.Мартин, вытирая слезы, встал, обогнул стол и обнял меня

с другой стороны.— Ну что ж, я тоже тогда, — пробубнил Воля и, неудоб-

но согнувшись над моим стулом, умудрился обнять всех троих, еще и целуя при этом в макушку то меня, то Таша, то Мартина.


191

От нелепости ситуации сквозь слезы меня начал проби-рать смех.

Все еще всхлипывая, я, приоткрыв один глаз, оглядела лица окружавших меня мужчин, выражавших крайнюю степень сочувствия. Они выглядели настолько комично в этом задрипанном кафе в Чайнатауне Гаваны, за столом, заставленном стаканами — уже пустыми и еще не допиты-ми, — что я не выдержала и рассмеялась, вытирая, точнее сказать, размазывая по лицу сопли и слезы.

Володенька недоуменно уставился на меня, а Воля пер-вым понял, в чем дело, и тоже впал в истерику от смеха. За ним засмеялся Таш, потом Мартин, Тото довольно улыбался, мы вытирали слезы, обнимались и клялись друг другу в веч-ной любви и поддержке. Этот момент породнил нас больше, чем сама смерть Ричи.

Мы наконец-то простили за нее друг друга.


193

глава 9— Тундра, привет. Слушай, ты же знаешь, что у нас скоро

будет премия Night life awards? Короче, мы хотим вам дать «Лучшее открытие года». Десятка устроит? — телефонный звонок одного из старых знакомых поставил меня в тупик.

— Слушай, я такие решения не принимаю, но с Витей могу поговорить. Я перезвоню.

Витя, естественно, отказался:— Если мы лучшее открытие года, а мы реально лучшее,

то пусть нам просто так премию дают, никаких бабок мы им не заплатим!

Я перезваниваю и передаю Витины слова.— Ясно. Может, пятерка? Для вас мы можем сделать скидку.— Нет. Я даже не буду с Витей еще раз разговаривать.— ОК. Тогда у вас есть единственный шанс. На mail.ru сей-

час идет открытое голосование на лучшее заведение года по выбору людей, а не жюри, вы там тоже есть, но лидиру-ет «Фабрик». Удачи! Если вдруг согласитесь на пятерку, дай знать.

Обуреваемая тщеславием и амбициями, я все-таки под-катила к Вите насчет пятерки. Конечно же, Витя жестко по-слал и меня, и пресловутое жюри во главе с моим знакомым.

Я практически поселилась на mail.ru, заглядывая на стра-ницу с рейтингом по 100 раз в сутки. К сожалению, рейтинг действительно был максимально честным, и, даже обзвонив всех знакомых и попросив их проголосовать, мы не особен-но подняли бар к вершине. За три дня до премии мы были на третьем месте. «Фабрик» по-прежнему лидировал. Отча-явшись, я сделала еще одну попытку подкатить к Вите, уж очень захотелось мне местечковой славы. Витя разорался так, что я прокляла все на свете и ушла плакать в офис, похо-ронив шикарно придуманную мечту: как я выйду за призом под вспышками фотокамер и произнесу уже подготовлен-ную речь.

Ина Тундра

194


Чтобы не расстраиваться, на страницу с рейтингом смо-треть зареклась.

Вечером, за день до премии, мне позвонил Миша Друян.— Тундра, ты че, тыщу компьютерщиков посадила что ли?— В смысле?— В прямом, блин. Вы на первом месте. Обошли всех с та-

ким отрывом, что у «Фабрик» с их вторым местом теперь 16 процентов голосов, а у вас 44. Готовь нарядное платье, зав-тра выйдешь на сцену получать свой приз! Или Витя будет получать? Предупреди заранее, на кого приглос выписывать.

Все еще в шоке, вопя от радости, я побежала к Вите сооб-щать неожиданную новость. Витя, плохо скрывая удоволь-ствие, мягко пожурил меня:

— Вот видишь, я же говорил, что нам и так дадут!И великодушно разрешил отправиться на церемонию

вручения удовлетворять свое тщеславие и получить завет-ную рамочку на сцене Night life awards.

Я чуть ли не писалась от восторга.Взяв с собой для поддержки друга и менеджера бара Оле-

ня, нарядившись в официальные майки персонала «30/7», а вовсе не в платье (на моей майке, правда, крупными бук-вами было написано BIG BARBOSS), мы отправились в Гауди, где проходила церемония награждения, и моя подготовлен-ная в мечтах, очень глупая, зато мегапафосная речь приго-дилась.

С триумфом и практически фанфарами, звучащими в го-лове, мы вернулись с Оленем в бар, где Витя устроил безум-ною вечеринку только для своих с бесплатным алкоголем в честь красиво и честно заработанного титула «Лучшее за-ведение — 2004 по выбору людей — бар «30/7»».

Я была счастлива. Приехала Таня Беркович, недавно вы-шедшая из больницы, все признавались ей в любви, гово-рили торжественные речи, Гоша Куценко даже попытался спеть в ее честь какую-то песнь. Боря Спайдер играл сумас-шедше красивую музыку, так непривычно звучавшую в за-


195

ведении, где обычно играла алкогольная диско-хаус попса. Гаррисон бегал по барной стойке, пытаясь скинуть ногами вниз наши мегадорогие хрустальные пепельницы, я бегала сразу за ним, пытаясь эти пепельницы поймать, и в конце концов Витя тоже залез на барную стойку, а кульминацией вечера стало, когда он, танцуя, все-таки ебнулся вниз прямо на раковину с посудой, к счастью, вовремя пойманный бар-менами и громко смеясь от такого нелепого падения.

Бар стал официально признанным фаворитом всей Москвы.

Через пару недель, совершенно неожиданно, мне снова позвонил Миша Друян.

— Сидишь или стоишь?— Работаю, епти. Только не говори, что вы нашли ужас-

ные нарушения и премия недействительна! Мы никаких компьютерщиков никуда не сажали!

— Да успокойся ты, нормально все. Знаешь такую пре-мию «Лавровый Лист»? Профессиональную премию ресто-раторов?

— Слышала. Если ты тоже, как некоторые, денег хочешь попросить, могу сразу сказать, что теперь уж точно Витя так пошлет, что мало не покажется!

Друян засмеялся:— Нет, денег не попрошу. Вам ее уже присудили. В номи-

нации «За нововведения в ресторанном бизнесе». В общем, 8 марта, в Балчуге, в 22:00, в красивых вечерних платьях или во фраках. Скажи, на чье имя выписать пригласитель-ные. Впарили вы все-таки всей Москве эту безумную кон-цепцию с баром! Молодцы! Вот за это и награждаем!

Я, если честно, не поверила. Несколько раз переспросив, не шутка ли это, и удостоверившись, что Миша говорит на полном серьезе, я отправилась к Лере, потому что Витя в оче-редной раз улетел. Я знала, что получать эту премию я не имела никакого права — идеи вообще были Лерины с Таней,

Ина Тундра

196


а деньги Витины, так что я просто радовалась, что нас так до-стойно оценили, все-таки профессиональная премия! И это был действительно уважительный реверанс со стороны кри-тиков и признанных рестораторов.

Однако Лера решила по-другому:— Вы просто обязаны пойти с нами, Ина, и отказа я не

приму. Я вижу очень много именно ваших заслуг в том, что нам дают эту премию. И самой меньшей моей благодарно-стью будет то, что вы получите эту премию наравне с нами. Я думаю, и Таня, и Виктор со мной согласятся.

Таня, конечно же, согласилась, Вите было, как обычно, все равно, а я впала в тихую истерику, поскольку вечернего пла-тья у меня не было, и вообще все эти великосветские при-емы для меня были в новинку.

Положение спасла как-то незаметно ставшая довольно близкой подругой Алена Ракша, одна из постоянных гостей бара, которая всегда была для меня образцом стиля и вкуса и моим тайным примером для подражания.

Выслушав по телефону стенания по вечному поводу «что надеть, чтоб в грязь лицом не ударить», она, отсмеявшись, притащила меня к себе домой и, перемерив на мое тщедуш-ное тело весь свой гардероб, нарядила меня в коралловое платье от Версаче, выдала мех, бриллианты и согласилась быть мне моральной поддержкой на этом мероприятии. Я, честно говоря, внутри вся дрожала от ужаса — очень не хотелось лохануться среди всех этих поднебесных пригла-шенных, — понятно, что большинство из них тусуется у нас в баре, но там я вроде как у себя дома и вообще просто делаю им праздник, а тут вроде как я должна выступить на их уров-не и вдобавок не опозорить Таню с Лерой, моих заоблачных богинь светской жизни.

В последний момент я все-таки струхнула и, когда начали объявлять нашу номинацию, зашептала Лере, что не пойду, потому что это их бар, и вообще, я — никто и не достойна. Лера, посмотрев на меня свысока своим обычным аристо-


197

кратическим взором, сообщила, что тогда ей придется по-тащить меня за шкирку, как котенка:

— И поэтому, будьте любезны, не заставляйте меня при-бегать к вынужденным мерам. Я уже все Вам сказала. Это точно такая же ваша заслуга, как моя или Тани. Ваш отказ я расценю как оскорбление моего доброго к вам отношения.

Мда. Голубая королевская кровь. Королева Англии прак-тически. Ну как тут сольешься? Пришлось идти на сцену и пугливо прятаться за их спинами, скромно глядя в пол.

Таня была великолепна на сцене, Лера — царственно скромна, я жалась от испуга и не находила себе места, за-быв, как дышать. Нас хвалили критики, восхищались члены жюри, и, под громкие аплодисменты зала, мы получили за-ветную рамку с надписью, обрамленной лавровыми листья-ми «Специальный приз — За нововведения в ресторанном бизнесе».

Особого торжества в баре не устроили. Лера заказала ро-зовый Рюинар нам на троих, и, выпив по бокалу, мы сначала долго рассыпались в похвалах друг другу, а потом, конечно же, плавно перетекли на разбор полетов между мной, Лерой и Таней. Точнее, между Таней и Лерой, а я, в надежде сохра-нить отношения и с одной своей богиней, и с другой, пыта-лась стойко держать позицию нейтралитета, то прогибаясь под мнение Беркович, то соглашаясь с претензиями Леры.

Вечер из волнующе-томно-тревожного медленно, но вер-но превращался в просто тревожный. Бутылка шампанско-го закончилась, Лера перешла на излюбленный джин-тоник с двумя кусочками лайма, Таня попросила коньяку, я ерзала на стуле, размышляя, как бы потехничнее свалить, чтобы не стать крайней в их хоть и дружеских, но все же женских разборках. Пару раз меня таки притянули к ответу, но мне удалось съехать с неприятных тем, аккуратно обходя все конфликтные моменты. Поняв, что ничего от меня не до-бьешься в их споре, Лера отослала меня в офис заниматься текущими делами.

Ина Тундра

198


Праздники для нас закончились, но праздники для всех остальных были нашей работой. Потянулись трудовые буд-ни. Финансовую отчетность для Вити я вела по той же ста-рой, а точнее сказать средневековой, схеме, которую пред-ложила мне еще в самом начале Беркович, поскольку никто не возражал, лишь бы деньги исправно в конце месяца от-гружались по назначению в сторону владельцев.

Сам бар тем временем, не выдерживая усердных пьяных бесчинств, стал нуждаться в постоянном — иногда в мел-ком, иногда в более крупном — ремонте. Для еженедельных подкрасок стен, починки мебели и прилаживания на место выпавшей напольной плитки был взят специальный сотруд-ник, а вот с более масштабными объектами начались про-блемы. Проблем-то, собственно, было две — красивая стой-ка из белого мрамора, пришедшая в состояние упадка после неисчислимого количества подожженных на ней шотов, пролитых коктейлей с Редбулом и оттанцевавшихся на ней каблуков, и не закрывающаяся форточка в одном из наших очень дорогих витражных окон в деревянных рамах.

В один из понедельников я озадачила менеджера Анну выяснить все способы оздоровления мрамора на стойке, а сама занялась вопросом с форточкой. Порывшись в до-кументах, нашла бумаги фирмы, которая нам их устанав-ливала — как было сказано — с гарантией. Указанные там телефоны не отвечали, точнее, не работали. Стала искать в интернете, вдруг сменились. После нескольких часов масштабных поисков выяснилось, что данная фирма ско-ропостижно закрылась аккурат после установки наших окон. Ну что ж. Трагично, конечно, но больше для них, чем для нас, подумала я, и, вызвав на следующий день специ-алистов из трех-четырех контор по окнам, чтобы в итоге выбрать лучшее соотношение цена-качество, пошла узна-вать, как дела у Анны с мраморной стойкой. Дела обстоя-ли, прямо скажем, волнующе. Хозяйственная и очень на-стырная Анча неведомым способом заставила приехать


199

специалистов по реанимации мрамора в тот же день и тот же час, и в момент, когда я поднялась к ней из офиса, как раз обсуждала с ними животрепещущий вопрос, причем, что странно (за ней обычно такого не водилось), на повы-шенных тонах.

Я с интересом прислушалась к явно нараставшему кон-фликту.

Анна была на взводе, на ее лице явно читались признаки глубокого замешательства и обиды, но она упорно стояла на своем:

— Как вы можете мне говорить, что это обыкновенный из-вестняк!? Это — итальянский мрамор, купленный за беше-ные деньги, посмотрите на эту стойку! Может быть, это вы просто в чем-то не разбираетесь и пытаетесь втюхать нам что-то, чтобы банально нажиться?

— Девушка, поверьте, нам нет нужды вас обманывать. Мы специализируемся на мраморе, мы очень хорошо разбира-емся в любого рода камнях, не зря же вы обратились именно к нам, — Парень лет двадцати, бросил взгляд на стоявшего рядом компаньона, усталого мужчину лет сорока, не прини-мавшего участия в разговоре, но с интересом за ним следив-шего. — Это обыкновенный итальянский известняк, да, он очень похож по внешнему виду на мрамор, и неискушенные люди никогда не отличат один от другого, но он более хруп-кий, и даже лимонный сок может оставить на нем сильный след. Единственное, что мы можем вам предложить, если вы нам не верите, — это заехать к нам в магазин, и мы вам по-кажем образцы и того, и другого, чтобы вы лично убедились. В вашей ситуации камень очень сильно поврежден, но у нас есть специальные средства для полировки, которыми мы можем придать ему прежний вид. И они намного дешевле, чем если бы это был действительно мрамор, который надо реанимировать.

Анча не успокаивалась. Увидев меня, она обратилась ко мне, ища поддержки:

Ина Тундра

200


— Вот пришел наш директор, и она вам точно подтвер-дит — это мрамор и ничто иное!

— Здрасти, — говорю, — я уже поняла в общих чертах, в чем проблема, давайте вот как сделаем. Можно, мы завтра вместе с Анной подъедем к вам и вы покажете и объясните нам разницу того и другого материала? И если можно — в простых категориях, чтобы даже такие профаны, как мы, поняли, о чем речь? Исходя из этого и примем решение. Та-кой поворот вас устроит?

— Да, это будет идеальный вариант, — взрослый напар-ник юноши наконец-то подключился к разговору. — Но еще лучше будет, если бы вы могли нас связать с людьми, кото-рые вам этот камень поставляли и устанавливали. Тогда мы сможем подобрать наиболее оптимальные способы его реставрации.

— К сожалению, у нас нет их контактов, именно поэтому мы обратились в сторонние конторы. Насколько это может повлиять на результат?

— В принципе, ничего страшного. Если мы придем к не-кому согласию, то после этого мы на маленьких трехсанти-метровых кусочках попробуем разные средства и опытным путем выясним наиболее оптимальный. Просто это будет немного дольше.

На том и порешили.

На следующий день я дождалась оконщиков, показала им злополучную форточку, узнала много нового про особен-ности поведения дерева в наших климатических условиях, как оно рассыхается, теряет форму и не дает потом закрыть окно по причине банального несоответствия раме. Дав им задание посчитать, сколько будет стоить ремонт, я уехала на встречу с каменщиками.

Ситуация вырисовывалась интересная, если не сказать неприятная. После подробных и долгих объяснений с при-мерами и образцами мы удостоверились в том, что наша


201

стойка все-таки из известняка, а не из мрамора. Договорив-шись о необходимых для реанимации стойки действиях, я мрачно задумалась, как сказать Вите о том, что нас так жест-ко развели люди, которые этот якобы мрамор устанавлива-ли. Немного подумав, решила, что пока специально гово-рить ничего не буду, а спросит — отвечу.

Через пару дней позвонили оконщики, назвали цену за починку форточки. Цена удивила, точнее, поразила своей дешевизной, так как я помнила, во сколько по бумагам обо-шлись нам эти окна, и уже мысленно хваталась за сердце, ожидая выкаченный ценник. Причем ладно бы кто-то один демпинговал, так нет, все четыре конторы брались почи-нить ее за сущие копейки.

Повинуясь какому-то внутреннему еврейскому порыву души, я попросила посчитать, а за сколько они бы нам все такие окна полностью поставили бы. Попросила и забыла об этом, благо на носу была очередная пятница, Марычев подо-гнал нам Лизу Лауд за копейки (как он выразился — за новые туфли), и выходные обещали быть особенно интересными.

В начале недели получила емейлы с расчетом стоимости окон. Все четыре емейла, от разных фирм, с примерно оди-наковой цифрой. Долго смотрела на них, потом на наши бумаги по установке окон от безвременно почившей конто-ры, и разница в десятки тысяч евро почему-то продолжала мозолить мое сознание. Ради интереса позвонила каменщи-кам и спросила, сколько бы стоила эта стойка из известня-ка у них. Посмотрела в отчетах по стройке, сколько стоила наша из «мрамора». Грустно вздохнув, поняла, что придет-ся все-таки озвучить эту странную ситуацию Вите. Благо, конец месяца и скоро нужно будет нести ему содержимое сейфа. Тогда и скажу, решила я, а пока выбрала наилучший вариант по починке окон.

Витя был в приподнятом настроении, когда я пришла к нему в офис. Он сидел там вместе с Ваней, одним из дизай-неров-архитекторов нашего бара, и что-то с ним увлеченно

Ина Тундра

202


обсуждал по поводу их каких-то совместных проектов. Я от-дала ему конверт, точнее сумочку с деньгами, положила на стол финансовую отчетность и, немного смущаясь, изложи-ла ситуацию с окнами и стойкой. Витя пропустил все мимо ушей, посоветовал мне не париться, удачно работать и даль-ше, звонко чмокнул на прощание и углубился в обсуждение каких-то деталей с Ваней.

Я облегченно перевела дух, решила, что я зря и глупо за-морочилась, мучимая своими вечными подозрениями всех и вся, и ушла обратно в бар работать и создавать красивый праздник для наших любимых и обожаемых гостей, чтобы заработать еще больше для моих не менее любимых и ува-жаемых владельцев заведения.


203

глава 10«Любовь измеряется мерой прощения, привязанность — болью прощания»

В. Леви

Рухнуло все не то чтобы в одночасье, но быстро и неожи-данно для нас. Слишком мы любили этот бар, а может, про-сто были слишком уверены в себе, но такого поворота собы-тий никто из нас не ожидал, тем более я.

В начале апреля нас попросили созвать общее собрание всего персонала. За день перед ним в офис приехал Ваня — архитектор и сказал, что Витю не устраивает текущее по-ложение дел в баре, что он хочет все изменить, структури-ровать, наладить отчетность, которая его наиболее устроит, и он, Ваня, его доверенное лицо, которое изменит заведение к лучшему.

Для начала же будет сделана полная аудиторская про-верка всего финансового периода с момента начала работы бара. Хоть меня и удивили эти неожиданные изменения, но особенных возмущений ничего не вызвало.

На собрании долго разглагольствовалось о нововведени-ях, о наилучших решениях, которые позволят выйти на бо-лее высокий уровень в работе бара, в общем, та самая всем известная лабуда, которую втирают на всех собраниях, про-водимых новым руководящим лицом, поставленным вла-дельцами.

Через день ко мне приехала знакомиться аудитор со спи-ском необходимых ей документов. Она оказалась по совме-стительству женой Вани, окончившей недавно то ли бухгал-терские, то ли аудиторские курсы.

Поскольку скрывать и бояться мне было нечего, я вни-мательно ее выслушала и подробно рассказала, по какой схеме здесь ведется учет и отчетность, добавив также, что я веду еще отдельную тетрадь, помимо экселевского файлика

Ина Тундра

204


и кассовой распечатки, в которой указаны все передвижения денежных средств, и сказала, что тетрадь я тоже могу предо-ставить для полноты картины.

Персонал и менеджеры сразу невзлюбили как Ваню с его нововведениями, так и его жену, обвиняя их в непрофесси-онализме, незнании ситуации и попытках влезть в дела, в которых они ничего ровным счетом не смыслят.

Я в междоусобных распрях и склоках старалась не при-нимать участие, так как хоть и чувствовала семейное род-ство с сотрудниками заведения, но все же являлась дирек-тором и поэтому просто подчинялась желанию владельцев.

Вскоре и меня начали задевать хоть и тонкие, но все же прозрачные намеки и подколки Вани и его жены, а также довольно неприятные их действия, как, например, мо-ментальный вывоз абсолютно всех документов, которые хранились в офисе, документов, которые имели отноше-ние как к непосредственной ежедневной работе бара, так и к периоду его строительства, под предлогом аудитор-ской проверки. Причем меня не то чтобы задел их вывоз из офиса, хотя и он мог бы задеть как признак их сомне-ний в моей честности, а скорее то, каким образом это было сделано. В день, когда у меня был выходной, они просто приехали, сгрузили скопом все бумаги и папки, которые смогли найти, в черные мусорные мешки и, не оставив мне даже опись забранного, увезли все это в неизвестном на-правлении.

Меня больше волновала не аудиторская проверка и судь-ба увезенных документов, так как я знала, что все в итоге сойдется со всеми отчетами, которые я предоставляла, а то, что персонал с каждым днем находился все больше и боль-ше на взводе из-за постоянных проверок и придирок, а это мешало нормальной работе.

У нас как-то сама собой за месяцы работы выстроилась система, на которой заведение ничего не теряло, а только за-рабатывало, бармены благодаря ей не воровали, а наоборот,


205

всячески отслеживали крыс в своей стае, заботясь о своем беспроблемном существовании.

Все находились в доверительном друг к другу и рассла-бленном состоянии, зная, что ни одна копейка не пройдет мимо кассы, а в конце месяца все плюсы по бару поделятся между заведением и барменами. Оборотный алкоголь на-ходился в святой зоне неприкосновенности, полностью раз-ливаемый и продаваемый по кассе, а для угощения друзей, постоянных гостей и для личного пользования (потому как трезвый бармен — это исключение из правил) в баре стоял специальный ящичек с запасом разного рода напитков, на которые скидывался весь персонал сообща из зарплаты.

Атмосфера всеобщей расслабленности периодически пе-ретекала в состояние расхлябанности и полного раздолбай-ства. Раз в две недели я устраивала им изрядную встряску со злыми воплями и угрозами убрать волшебный шкафчик из бара и отказаться от системы плюсов, и хотя все относились к этим встряскам слегка снисходительно, результат в виде более четкого адекватного и собранного отношения к рабо-те не заставлял себя ждать. Не более чем на неделю, конечно, но хоть как-то.

Следующее собрание как раз должно было стать очеред-ной головомойкой для работников. Недавно снятые остатки по бару были в целом хорошие, за исключением одной де-тали — если по всем напиткам стабильно бар плюсовал, то остатки по рому были в минусе на семь с лишним литров, что означало одну вещь из двух: либо этот ром был выпит, либо остатки были сняты неправильно.

В пересчете на деньги семь с лишним литров представля-ли собой значительную сумму. Плюсы мы считали по себе-стоимости, а минусы вычитали по продажной цене из зар-платы барменов. Немного цинично, зато эффективно.

Перепуганный страшной цифрой персонал принялся до-казывать, что это невозможно, что это какая-то ошибка в за-писях, начали рвать на себе рубашки, что они в принципе

Ина Тундра

206


не могли такое количество рома засадить за неделю, даже если вдруг на какой-то из вечеринок волшебный шкафчик опустел. Самые недобрые косые взгляды были в сторону Ильдара, отличающегося своей способностью бухать как конь, что в итоге приводило порой к забавным последстви-ям, например, на одной из вечеринок он в угаре снял с себя бейсболку, залез на барную стойку и пошел собирать чаевые с гостей, крича: «Помогите нам, люди добрые, сами мы тут не местные». С Ильдорадо у нас был строгий уговор: если на какой-то из пати он переберет, то следующую неделю рабо-тает только по будням, лишаясь возможности выйти на сме-ну в выходные, что существенно снижало его заработок. Как раз сейчас он отбывал очередное наказание, наливая чай и кофе редким дневным посетителям.

Мрачно выслушав все намеки, он молча встал и, коротко сообщив, что пошел переснимать остатки, удалился в сторо-ну склада. Обсуждение плавно перешло на вопрос пополне-ния шкафчика с персональским алкоголем в баре. На самом волнительном моменте дискуссии:

— Да нах нам еще три литра вискаря? Лучше рома доба-вить! Он вечно заканчивается невовремя! Да какой Марти-ни, вы что — сбрендили? Наливайте вино своим телкам и не ебите мозг! — в бар зашел Ваня.

Сидящий к нему спиной и, естественно, ничего не за-метивший Саня Газик продолжал возмущаться странным списком выбранного алкоголя, однако притихшие голоса и потупленные взгляды остальных заставили его наконец-то обернуться:

— Здравствуйте, Иван. Извините, мы тут бурно обсужда-ем один из намечающихся дней рождения, — быстро нашел-ся он.

Наличие у нас шкафчика мы держали в тайне, дабы не провоцировать сразу зарождающийся вопрос, а уж не зара-батывают ли бармены на этом алкоголе себе на карман, вме-сто того чтобы зарабатывать на оборотном для заведения?


207

Я знала, что они не продают эти напитки, а банально выпивают сами и угощают друзей. Да даже если бы и про-давали — я бы все равно скорее всего закрыла бы на это глаза. Как правильно в свое время сказала Таня Беркович: «Бармен все равно спиздит, но надо сделать ему такие ус-ловия для работы, чтоб он честно спиздил не более 10 про-центов от выручки, при этом делая эту выручку все больше и больше».

Ваню перепетии собрания и наших обсуждений не осо-бенно интересовали. Пришел он явно ко мне. Знаком пока-зав, чтобы я закруглялась и спустилась за ним в офис, он на-правился к лестнице, по пути задержавшись, чтобы налить себе воды.

В этот момент с лестницы послышался негодующий вопль Ильдорадо:

— Какой мудофил в прошлый раз снимал остатки? В ка-ком, блядь, состоянии он это делал? Как можно было про-ебать ящик рома на складе? Заебали бухать на снятии остат-ков, бля, сколько можно, а потом все крайние и все на бабло попадают из-за каких-то обдолбанных мудаков!

Вопя, он показался на входе с ящиком рома в руках. Так и не заметив Ваню, он плюхнул его на барную стойку и по-бедно заключил:

— 12 литров проебали! Ящик, бля, не заметили! Ладно бы бутылку — две, хуй бы с ними, так нет — целый ящик! Плюс пять литров у нас по остаткам выходит, а не минус семь! Уе-баны, бля!

Ваня, внимательно наблюдая за происходящим, явно по-перхнулся водой, когда до его сознания дошел смысл ска-занных слов и выстроилась возможная логическая цепочка происходящего. Быстро переглянувшись с бар-менеджером, я встала, подошла к Ване и спросила, что он от меня хотел.

Специально не обратив внимания на невысказанный во-прос, стоявший в его глазах, я предложила пройти в офис. Поняв, что объяснения от меня не дождаться, и отложив это

Ина Тундра

208


где-то в своей памяти, доверенный управляющий от вла-дельцев пошел за мной.

В офисе он долго разрушал мне мозг, что, мол, они не могут разобраться в тех документах, что от меня забрали, и вообще много непонятного. На что я резонно отвечала, что надо было не сваливать их в мусорные мешки, как попало, а забирать аккуратно по папочкам и переписывать, что куда и в какой последовательности, а так, конечно, даже я, зная, что к чему относится, не сразу пойму, что делать. Меня немало забавлял тот факт, что Ванина жена, она же аудитор, ничего не смысли-ла ни в алкоголе, ни, тем более, в разнообразии его названий, а учет у нас велся преимущественно с использованием ан-глийских наименований, коих насчитывалось более пятисот.

То есть я, в принципе, не могла представить, как она со-бирается во всем этом разобраться. Не говоря уже, что после курсов (бухгалтерских? аудиторских? менеджерских?) за-махиваться на аудит более чем полугодового периода рабо-тающего заведения по меньшей мере самонадеянно.

К тому же я не идиотка. В первую очередь исчезли безвоз-вратно все документы по стройке, а ведь еще не так давно именно в этом офисе звучали вопли Беркович: «Все спиз-дили, пидорасы!» Непосредственное участие Вани в строи-тельстве бара ни для кого не было секретом, ситуация с ок-нами и мрамором тихо обсуждалась в кулуарах, но прямо никто ничего не говорил, однако все понимали — прямых доказательств нет, но попахивает неприятно.

За этот неприятный запашок Ваню и не любили. Точнее, на дух не переносили, как и его жену. В открытую козни ни-кто не строил, но если представлялся случай не заметить, забить, не сделать, не обратить внимания или попросту за-тормозить исполнение его указаний, то каждый считал сво-им долгом именно так и поступить.

Ваня, надо отдать ему должное, ничтоже сумняшеся, продолжал гнуть свою линию, заручился поддержкой Леры, грамотно присев ей на уши правильными словами и краси-


209

во оперируя фактами, расписал ей свое видение ситуации в заведении и то, как ее нужно срочно изменить.

Лично мне он так и не смог предъявить ни одной претен-зии в воровстве, за исключением бардака в ведении дел и до-кументации, на что сразу получал ответный удар за свой же косяк с мусорными мешками и стандартный ответ по пово-ду финансовой отчетности — как мне мама Беркович сказа-ла, так я и вела, я подчиняюсь желаниям владельцев. Хотите по-другому, скажите как, буду вести по-другому.

Поняв, что с меня все его наезды, как с гуся вода, он пере-ключился на претензии к барменам.

Все коктейли тут же стали плохие, набор алкоголя непра-вильный, подача напитков неудовлетворительная, обслу-живание отвратительное. Нужно срочно менять, спасать ситуацию, а то заведение умирает на глазах. Неиссякаю-щий поток гостей и растущая выручка по выходным его не смущали, заведение все равно умирало, людям, оказывает-ся, все не нравилось, они только и делали, что жаловались, причем исключительно напрямую ему и Лере. Возможно, так оно и было, не исключаю. Мы же всегда видим только одну сторону медали. Но моих пацанов обижали, и я ав-томатически встала на их сторону. А правильней было бы встать на другую. Правильней для бизнеса. Правильней для Леры и Вити. Правильней для всех, кто хочет сохранить свое место. Неплохое, кстати, место гендиректора самого лучшего бара в городе. Моим слабым местом всегда была недальновидность и эмоциональность. Я встала на сторону своей почти семьи, которую любила, которую, можно ска-зать, вырастила и которую не могла предать. А может, я про-сто дура, которая не разобралась в ситуации и позволила эмоциям, не всегда, кстати, правильным, увлечь меня и не увидела настоящую картину происходящего, основываясь лишь на недосказанностях, недомолвках и собственных до-гадках. Кто знает.

Как случилось, так случилось. Я не жалею.

Ина Тундра

210


В одну из суббот я уехала на Камеди в Атриум. Ребята повзрослели, их стендап шоу теперь переехало на более крупную площадку, и даже велись переговоры с каким-то телеканалом о съемках. Шоу, как обычно, было великолеп-ным, и я возвращалась в «30/7» в приподнятом настроении.

Звонок Вани застал меня врасплох:— Я уволил Артура, бар-менеджера.— Ты что сделал? Ты что, ебнулся? С какого хрена ты его

уволил?— Он пиздит бабло. Я вчера всю ночь наблюдал за ним

и увидел, как он, забирая деньги у посетителя, не отнес их в кассу, а положил в карман.

— Ваня, бля, ты идиот! Уж кто-кто, а Артур точно послед-ний, кто тут может пиздить! — Я была в ярости, если не ска-зать больше. — В какой карман, у меня профессиональные бармены, даже лохи не пиздят бабло, кладя его в карман! Да если эти бармены захотят спиздить — тебе уж точно их не поймать, они монстры, Ваня, понимаешь? Монстры! Я де-сять лет работаю в барах, я знаю все способы, как спиздить деньги, я бы их в жизни не поймала, куда уж тебе — это ди-нозавры барного бизнеса, лучшие в городе!!!

— Я точно знаю, что видел. Артур пиздит деньги, и я его только что уволил.

Понимая, что рядом нет лба Вани, чтоб разбить об него телефон, а разбивать его в ярости об торпеду автомобиля не хотелось, я прокричала, что сейчас приеду, и бросила трубку.

Артур был моим любимцем. Вернув большеглазого парня на работу после того, как Таня его уволила, через какое-то время увидев, как он увлекается всем, что связано с коктей-лями и алкоголем, я сделала его бар-менеджером, тем бо-лее что Саню Газика, ранее занимавшего эту должность, я потеряла по собственной вине — Сашка сначала морочился сведением пластинок в баре по ночам, когда никого нет, и я как-то в шутку сказала, что если он перейдет с мрачного ми-


211

нимала на жизнерадостную попсу, то я как-нибудь разрешу поиграть ему на вечеринках. Через месяц у меня не стало бар-менеджера, зато появился популярный диджей Тихонов, известный сейчас под именем Дзен.

Позвонила Артуру, узнать, что случилось. Вечно мрач-ный армянин подтвердил, что его уволили, а также причину, сказав только, что это полный бред и, как минимум, смешно. Мы все понимали, что так деньги никто не ворует. Самым оптимальным способом воровства на тот момент в Москве был очень простой — отдавать деньги со сдачей друзьям, присутствующим в этот момент в заведении. Поймать прак-тически невозможно. Когда народу сотни, никто не в состоя-нии подсчитать, кому и какую сдачу ты отдаешь. Да, гемор-но, но если надо спиздить, и жесткий контроль, то обычно так и делали. У нас же, поскольку способ заработка барменов был официальным, то нужды в воровстве ни у кого не возни-кало, однако Ваня не захотел вникать в эти нюансы, у него был другой план.

В бар я влетела злая, как фурия. Протолкавшись сквозь толпу, никого не замечая и не отвечая на приветствия, рас-пихивая всех локтями, я искала глазами виновника моей злости. Наконец заметила его перед входом на веранду. Са-моуверенный и благожелательный взгляд с едва читавшим-ся оттенком презрения, которым он со ступенек смотрел на барменов, вывел меня из себя окончательно. Схватив за руку, я вытащила Ваню на веранду, где потише, и сразу же без пре-дисловия начала вопить о том, какой он мудак и что он не имел никакого права увольнять Артура, не разобравшись в ситуации. Я ему долго рассказывала о принятых в бармен-ской среде способах воровства, о схеме, которая работает в нашем заведении, о роли Артура в работе бара, о том, что в принципе он, Ваня, не мог сделать такой шаг, не посовето-вавшись изначально со мной. Ваня слушал, качал головой и, казалось, пропускал все мимо ушей. Не выдержав, я ляпну-ла, не подумав:

Ина Тундра

212


— Я верю Артуру, как себе, подозревать его в воровстве, это то же самое, что подозревать меня!

— А я тебя и подозреваю в большей степени, чем всех остальных. — Ответ убил меня наповал.

Я замолчала, переваривая услышанное. Мне хватило полминуты, чтобы, не думая, принять решение. Я была на взводе.

— В таком случае, я не могу работать с людьми, которые думают, что я ворую. Я ухожу.

Развернувшись, я почти бегом устремилась в офис соби-рать вещи.

Минут через десять весь персонал был уже в курсе дела. Вещи собраны, такси вызвано, я сидела в офисе и просто ждала, пока оно приедет. Через официантов я получала но-вости о том, что Ваня сидит с Лерой и бравирует тем, что я поистерю, успокоюсь и никуда не денусь. Но тут случи-лось неожиданное даже для меня. Видимо, посовещавшись между собой, больше половины персонала заявило о своем желании уйти вместе со мной. Причем именно сейчас, по-среди вечеринки, бросив работу и, как обычно, переполнен-ный гостями бар. Это попахивало, как минимум, скандалом, а как максимум — трагедией для дальнейшей работы заве-дения. К моменту прихода такси почти весь бар заявил о сво-ем решении прекратить работу и уйти, поддержав меня.

Первой в офис спустилась, конечно же, Лера, изъявив желание поговорить со мной. Она была уже изрядно под-выпивши и с бокалом шампанского в руке. Не знаю, поче-му мне запомнился этот образ. Наверное, это одно из самых сильных моих воспоминаний — аристократичная Лера с бо-калом, с красивым акцентом на очень правильном русском языке говорящая мне о том, что я не права, что у владельцев есть свое восприятие ситуации и что я должна соглашать-ся с ними, что они хотят изменить все к лучшему и что они меня очень ценят, и никто меня не подозревает, но я должна взглянуть на ситуацию с их точки зрения.


213

Мы разговаривали долго. Со слезами, убеждениями друг друга, обвинениями в неправоте. Пару раз спускался Ваня, но быстро ретировался, выгнанный моими криками и Лериным хладнокровным: «Иван, позвольте нам самим все обсудить».

На столе появились еще бутылка шампанского для Леры и коньяк для меня. Принесла их Катя, официантка, кото-рая, услышав какую-то из сказанных Лерой фраз, вдруг села и, совершенно не пряча катящиеся по щекам слезы, начала объяснять ей, что мы все семья, что мы, и именно мы хо-тим для этого бара только самого лучшего, что это для нас как дом родной и то, что происходит, ужасно несправедли-во. Лерино хладнокровие впервые дрогнуло. Катька рыдала, я хлюпала носом, Лера, казалось, уже не убеждала, а как будто оправдывалась. Заходивший персонал задерживался и понуро стоял, не принимая участия в разговоре, но выра-жая молчаливое согласие с нами. Ситуация зашла в тупик.

Положение спас Ваня, который зашел в офис и, не обра-щая внимания на волну ненависти, направленную к нему со всех сторон, начал увещевать всех, чтобы успокоились и вернулись к работе. В офисе остались только он с Лерой, я и рыдающая Катя. Мы поговорили еще немного, но, чув-ствуя Ванину поддержку, Лера приободрилась, и я поняла, что эта битва проиграна, даже не начавшись.

Поднявшись, я сказала, что еду домой, что утро вечера мудренее, и завтра будет видно, но собранные вещи все-таки погрузила в такси и уехала.

В бар я так больше и не вернулась. Через несколько дней мне позвонил Витя, попросил встретиться, мы немного по-говорили, скорее ни о чем, чем о сложившейся ситуации. Он сделал мне предложение вернуться в бар, если не на прежний пост, то хотя бы в роли арт-директора, так как они очень ценят все, что я сделала для бара. Я обещала по-думать. Возможно, я ожидала, что меня будут умолять вер-нуться, а может, просто была еще молода и глупа, чтобы

Ина Тундра

214


понять, что такие люди, как Витя, два раза не предлагают и уж тем более не уговаривают. Нет, так нет.

В течение недели-двух в баре сменился почти весь персо-нал, наши все ушли кто куда, и «30/7» зажил другой, уже не-известной нам жизнью.

Официальная Ванина версия гласила, что состав работ-ников был сменен по причине воровства.

Горечь и обида, оставшиеся после такого некрасивого расставания, осели как-то глубоко внутри. На все предложе-ния своих бывших сотрудников и тех гостей, которые были в курсе, как-то отомстить Ване или предпринять хоть какие-то действия, чтобы изменить Витино мнение в свою пользу, я отвечала только одно:

— Земля круглая, и мы обязательно когда-нибудь встре-тимся.

Я даже не предполагала, до какой степени окажусь права.


215

глава 11Летом Антон Антонов позвал меня работать на Фортдэнс,

заниматься ВИП гостями. Довольно быстро продав задорого все эксклюзивные гостевые ложи, я улетела в Питер.

22 июля в момент когда я, усталая, спавшая 2 часа, весь день с 6 утра проведшая на форте и выгребавшая воду из супер-мега-vip комнат, которые были проданы каждая ми-нимум за 5000 долларов, но по колено залиты дождем, стоя-ла на причале Форта Александр и, встречая очередную яхту с олигархом, услышала в моих наушниках-рации, подклю-ченной ко всей охране шеститысячного форта, вопль Димы Ашмана, выдернувшего рацию из рук охранника и орущего в нее:

— Тундра, блядь, какого хуя меня, Ашмана, не пускают в твою vip-зону?

Я, немало удивившись, проорала ему что-то в стиле:— Ты, звезда ебаная, иди-ка ты на хуй, жди, пока я встречу

эту сраную яхту и приду!Но крайне нетрезвая звезда не вняла моей просьбе и в те-

чение 20 минут вся охрана этого прекрасного мероприятия Fortdance имела удовольствие слушать, как мы с ним упраж-няемся в возможностях изысканно послать друг друга по из-вестному адресу.

После этого я была уверена, что с Ашманом на одном поле даже… В общем, не сяду!

После фортов меня нашла Таня Беркович, которая реши-ла открыть бар на Остоженке и предложила мне снова пойти к ней директором. Я согласилась, так же как и весь бывший персонал «30/7».

Мы довольно быстро построились, открылись и довольно успешно заработали благодаря большому количеству посто-янных гостей, которые с удовольствием переместились за нами в новое место.

Ина Тундра

216


Воля, на первом после открытия бара Камеди Клабе, тут же не преминул ехидно пошутить, что, видимо, название Бар № 1 было выбрано потому, что у директора первый раз-мер сисек.

В начале ноября раздался звонок Ашмана:— Инк, ты ж сделаешь мне день рождения, правда?Каково же было мое удивление, когда я услышала свой

собственный голос, неразумно ответивший:— Да не вопрос, Дим, не первый год делаю, понимаю, тра-

диция… Только поклянись, что торта в этом году не будет!Итак, 19 ноября, торта не будет, особой программы он

не хочет, просто день рождения, никаких излишеств и сюр-призов, пригласил 50–70 человек (сразу понимаю, что при-мерно 100).

Вышло все, как обычно, совсем по-другому.10 ноября один из известных бизнесменов перенес празд-

нование своего дня рождения на 50 человек в нашем баре с 12 на 19 ноября, о чем я узнала вообще случайно из запи-си в книге менеджеров, уже как о свершившемся факте. Все мои попытки убедить именинника снова сменить дату успе-хом не увенчались.

Через день я нашла в себе моральные силы сообщить об этом факте Ашману, его двухчасовая истерика не поддава-лась описанию, но удалось кое-как договориться о разделе-нии бара на две части, благо конфигурация помещения это позволяла.

17 ноября прозвенел первый тревожный звоночек: друзья Ашмана сообщили, что в подарок ему Бакарди выставляет свой бар с 50-ю литрами рома и барменское шоу. Переспра-шиваю: «Это все?» Клянутся, что все. ОК.

18 ноября бизнесмен очень вовремя сообщает, что у него будет 100 человек. У Ашмана еще — 100. Вместимость бара — 300. Справимся.

Легла спать с желанием завтра страшно заболеть и на ра-боте вообще не появляться.


217

19 ноября ровно в 12:00 утра из бара звонит Анча, явно считавшая минуты до того времени, когда у меня не будет официальной возможности послать ее за черезчур ранний звонок:

— Ина, у нас проблема. Вентиляция отключилась и не ра-ботает, что делать?

— Анна, отъебитесь, я сплю!В 12:15 позвонил Таш:

— Инос, зай, у нас сегодня пересъемки новогодней про-граммы, прости, роднуль, но ведущего у тебя сегодня, види-мо, не будет…

Доброе, блин, утро.Встаю, завтракаю, собираюсь.Одеваюсь гламурно, размышляя о том, что будет много

журналистов и телевидения.Еще немного подумав, переодеваюсь в майку с надписью

«Какие все суки».В 15:00 приезжаю в бар.Начало ДР бизнесмена — в 22:00, Ашмана — в 00:00, мы

все очень надеемся, что сильные мира сего люди спокойные и к 12 ночи разойдутся, бар ведь не резиновый.

В 16:10 начинаем готовиться: вентиляция не работает, за-казанный алкоголь еще не привезли, еду тоже еще не при-везли, бар-менеджер очень вовремя заболел (знаем мы эти «заболел», и я так вчера «заболеть» собиралась!), персонал не очень понимает, как им сегодня размножиться на всю эту тусовку — вышедших на работу всего 8 человек.

Ведущего мероприятия тоже нет.Фигня война, главное маневры, начинаем думать.В 16:30 приезжают спецы по вентиляции. Вес вентиля-

ции обрушил слегка (отличная новость!) фундамент здания, поотрывалась куча проводов. Починить не обещают, но рус-скими народными методами поколдовать попробуют.

Первый звонок из пресс-центра. Дима раздал около 250 пригласительных на ДР.

Ина Тундра

218


Представив надвигающуюся ситуацию, наливаю себе полтинник успокоительного виски Дюарс. От нервов.

Второй звонок из пресс-центра. Аккредитовано около 50 журналистов, плюс 7 фотографов и четыре съемочных груп-пы, (да куда они влезут, на головы что ли?!).

С 16:40 начинает звонить телефон:— Мы — группа «Кровосток», здрасти! Мы сегодня высту-

паем на дне рождения Димы! Как вы не знали? Ну вот теперь знаете!

— Добрый день, это друг Димы Ашмана, у меня для него суперподарок! Это грузинский коллектив, полностью наря-женный, станцует лезгинку! Круто, да?

— Это менеджер компании Бакарди. У вас будет бармен-ское шоу с киданием бутылок. Да что вы так волнуетесь! Девушка! Не надо на меня кричать, не разобьют они ваши плазмы, они очень аккуратно кидают свои бутылочки!!!

Как-то незаметно в бокале появились еще 100 вискаря.Вентиляцию все чинят, шансов задохнуться от перегара

и жары меньше не становится.В 17:40 звонит сам Ашман:

— Инк, я вчера набухался в Газгольдере, я мертвый, мож-но, я не приеду заранее? Ну ты ж умница, все ОК будет?

— Да конечно, Дим, конечно, у нас все хорошо, все готово, не переживай! (Только, пожалуйста, не припирайся раньше, чем починят вентиляцию и мы весь этот геморрой тут раз-рулим!)

В 18:20 привозят аппаратуру для выступления групп.— ГРУПП???— Да, а вы не знали? Их несколько будет!— Нет, не знала!!!Через три минуты после начала настройки аппаратуры

колонки издают пронзительный визг, затем наступает гро-бовая тишина. Звук приказал долго жить. Звуковики спеш-но организовывают команду реанимации.

В 19:15 привозят торт. 10 килограмм.


219

— Торт — на хуй!!!— Это подарок!— Нахуй, я сказала!!!— Ну пожалуйста…— Бляяядь!!! Нааааа хуууууууууй!!!Бутылка Дюарс из бара переехала в офис.В 19:30 вентиляцию запустили в аварийном режиме, то

есть вытягивать воздух будет, а дуть холодным — нет, из-вините. Хорошо хоть так. Ничего, говорят, зато девочки раз-деваться будут от жары. Да, конечно, только девочек голых мне не хватает для полного счастья.

В 19:40 реанимируют звук, сабвуфер работает так, что трясутся стены. Прибегают вентиляционщики и начинают в истерике напоминать, что фундамент треснул и вообще наша вентиляция сейчас висит на соплях и на честном слове.

Бар находится в подвале на Остоженке, старое здание, и в полу есть канализационные люки. В 19:59 из них начи-нает течь говно.

В районе прорвало канализацию, и люки настолько пере-полнились говном, что оно начало просачиваться через них наверх. Иногда вместе с бумажками.

В 20:01 выясняем, что сантехник на даче и будет в поне-дельник.

В 20:04 три раза был прослушан автоответчик местного ЖЭК, пока трубку не взяла уборщица и не обрадовала, что никто по субботам не работает.

В 20:06 Аварийная служба МЧС сообщила, что этим не за-нимается и нам следует звонить в ЖЭК.

20:07Еще 100 грамм виски, истерика.

— Звоните, куда хотите, но чтоб гавно здесь не плавало!!!20:10Нечем дышать, говно везде.Звонит Беркович. Чуть не плача, сообщаю о катастрофе.

— Так вам, бля, и надо, вот и плавайте в гавне!

Ина Тундра

220


— Тань, я и так в истерике, позвоните хоть кому-то!— Ща я вас спасу, так и быть, говноеды, что вот вы без

меня будете делать, а?В 20:20 звонок из МЧС:

— У вас авария?! Выезжаем!!!— Быстрее!!! Я реально по колено в говне!!! Буквально!!!Какашки плавно текут по лестнице, воняет так, что глаза

режет.Звонок от Ашмана:

— Ну, как дела?— Все отлично, Димк, готовимся.— Слушай Инос, я заеду покушать, голодный очень? Опоз-

даю чуть.— Да, Дим, конечно (ресторан подсказать подальше от

нас?), ты не переживай, у нас все хорошо, Димуль, все почти готово… (Да побрызгайте хоть чем-нибудь — дышать нечем!)

Аварийщиков все нет и нет.20:35

— Да, мы можем вам починить канализацию, но только завтра, реально — авария случилась во всем районе.

— Да я вижу, что авария, у меня ВСЕ тут в дерьме!!!— Девушка, чтоб вас починить, нужно, чтоб всю ночь в со-

седних домах не работала вся канализация!— Скока денег? Ахуеееть… В пизду соседние дома, чините

нашу каналицацию, мародеры!Остоженка. Золотая миля Москвы. Самая дорогая недви-

жимость в окрестных домах. Канализация отключена. Гов-но уходит от нас в соседние пафосные толчки.

21:35Весь персонал хряпнул по 50 грамм Дюарса для спокой-

ствия (я думаю, гораздо больше, но мне было сказано, что по 50). Отмываем бар. Воняет.

Алкоголь и еду привезли, нашли ведущего, он хоть и пьян, но божится, что вести сможет. Истерика сходит на нет. За-пах проходит. Вечер начинается.


221

Через полчаса приходят первые гости к бизнесмену и ва-льяжно рассредотачиваются по всему бару, сижу размыш-ляю, что бы сказать на это Ашману, все чинно спокойно, вы-пила еще виски, даже о гавне забыла.

23:50Приезжает Дима.23:51Приезжает человек пятьдесят журналистов.23:55Приезжает около ста человек гостей, давка на входе, мат,

фейсконтроль не справляется, в общем — ужос.24:00Приезжает еще около ста человек, перед входом реально

очередь, как в 90-е перед Макдональдсом, у Ашмана истери-ка, его никто не любит — народу ему мало.

00:15В баре все на головах друг у друга, запираюсь в офисе от

греха подальше.Ашман тут же решает превратить офис в мега-вип.Через три минуты в комнате размером 2х3 метра около

двадцати человек.Есть подозрение, что Дюарс разбавленный, наливаю

сразу 200.00:30В баре размером 103 квадратных метра находится око-

ло четырехсот человек, все пьяные, музыка играет так, что не слышно вообще ничего, Ашман в венке из цветов на го-лове в страшном нервяке мечется по бару и пытается вы-цепить меня с какой-нибудь очередной ерундой. Персонал с обезумевшими глазами, фотографы уже просто подни-мают фотики на вытянутых руках вверх в попытках сде-лать снимок.

В этот момент какие-то добрые люди, расположившиеся в офисе, случайно выдергивают провод от кассового сервера.

Во всем баре тут же вырубаются кассы.

Ина Тундра

222


Увидев взгляд (если это вообще можно назвать взглядом) менеджера, я каким-то чудом перепрыгиваю через барную стойку, потому как обойти 12 метров не представляется воз-можным, и среди всей этой безумной катавасии пытаюсь реанимировать умерший кассовый сервер…

Ашман в момент, пока я стою почти раком за стойкой и пытаюсь понять, откуда выдернут провод, подходит и на-чинает орать мне в ухо, типо выключайте музыку, я хочу по-слушать группу «Кровосток»!!!

Я поднимаю взгляд на него, чтобы послать его куда подальше с этим желанием, как вдруг замечаю посреди этой толпы двадцать человек в папахах и национальных костюмах с рогом в руках. То, что в этот момент диджей Шушукин играет какой-то мрачный минимал, их совсем не смущает — парни уверенно лезут на стойку, чтоб стан-цевать свою лезгинку!

Ашман, увидев красноречивое выражение моих глаз, тихо слился смотреть на танец в его честь.

В момент, когда черноволосые красавцы в бурках особен-но разошлись в зажигательных танцах, неожиданно выру-билась музыка и еще более неожиданно зазвучал забойный матерный рэп группы «Кровосток».

Ребята в приподнятом состоянии просто вышли из офи-са, и, не заметив 20 человек в папахах с саблями, скачущих посреди зала, решили выключить музыку и спеть. Кавказ-цы, надо отдать им должное, тоже не растерялись — упло-чено за целое выступление — надо завершать, рэп, так рэп, тоже, видимо, подходит. Люди в баре, продолжая глушить алкоголь, уже вообще не догоняли, что происходит, но по-думали, что это, наверно, какой-то такой очень модный перформанс.

Кое-как починив кассу, скрываюсь в офисе от этого великолепия, но великолепие в образе близких друзей Димы с воплями забегает туда же и тусуется, как ни в чем не бывало.


223

Устала в офисе от воплей, но в бар выйти боюсь, пото-му как там творится ваще беспредел. Ашман и пол-бара на стойке вопят и танцуют, фотографы с удовольствием запе-чатлевают разгул гламура.

03:30В офис вваливается не просто пьяный, а в слюни ника-

кой друг мой Гена с бутылкой шампанского наперевес. В это время ОРТ пытается в наименее, как им кажется, шумном помещении 2х3 м, в котором находятся 15 человек, взять интервью у Ашмана. Гена, опираясь рукой на голову Ашма-на, дающего интервью первому телеканалу, звонит в этот момент в Грецию и признается в любви почему-то мне, ис-пользуя при этом все доступные ему матерные выражения.

Через 10 минут я вижу его с той же бутылкой, стоящего на стойке и поливающего наш потолок этим замечательным шампанским.

06:30Ашман — усталый, но счастливый, думает, куда ему ехать

дальше. «Микс»? Нет, там злые дяди спрашивают: а что у тебя, мальчик, в носках. Пойдем-ка мы в гости, и оставши-еся в живых уходят в соседний дом. Ашман, целуя меня в ма-кушку, говорит:

— Спасибо, Тундра, за прекрасный день рождения!Мы остаемся еще на пару часов убирать бар.Через месяц, не выдержав такой жизни, я согласилась на

предложение одного из друзей улететь в Красную поляну на сезон, чтобы управлять заведением среди гор, снегов, тиши-ны и спокойствия. Кататься на лыжах, перевести дух, при-йти в более человеческое состояние. Паша Титов, владелец бара в Поляне, хотел вообще-то открыть бар в Москве и вся-чески подбивал меня к этому, но я на тот момент была еще не готова.

Там же, в Красной поляне, уже ближе к марту мне и по-ступило предложение открыть мое первое заведение само-стоятельно, от начала до конца.


225

глава 12На встречу с людьми, желающими инвестировать в от-

крытие бара, я ехала воодушевленная, но совершенно не-подготовленная. Моя вечная проблема — компенсировать комплекс неполноценности манией величия и ощущением, что я могу все. Из этого крайне неприятного психологиче-ского микса и вырастали все мои проблемы. Никогда не при-знаваться, что я чего-то не могу, не знаю и не умею, всегда утверждать, что никаких проблем нет, а потом разруливать на ходу, что получилось, — это и был мой способ вести дела.

Шесть топ-менеджеров самых известных в России кор-пораций стали первыми, кто полностью и безоговорочно купились на мои уверения, что да, конечно, ребята, мы все вам построим, мы все сделаем по высшему разряду, мы все сможем. Главное, что не только они — я сама верила в это.

Татьяна, Сергей, Николай, Андрей, Михаил и Игорь. Они оставляли кучу денег в чужих барах и решили открыть свой, для себя и друзей. Они мечтали, придумывали, воображали, я улыбалась и мечтала вместе с ними. Они поверили в меня, а я поверила в их проект. Мы договорились.

Я взялась вести этот проект от начала до конца: найти помещение, дизайнера, строителей, придумать концепцию, воплотить ее в жизнь, получить всю документацию и ли-цензии, построить, оформить, набрать персонал, запустить рабочий процесс и сделать это место модным и популярным. Мы обговорили сроки и примерную стоимость всего про-екта. Моих инвесторов устроила смета, а меня полностью удовлетворила сумма, которую они предложили за мои ус-луги. 5000 долларов в месяц по тем временам для меня были немыслимые деньги. Мы разошлись воодушевленные и до-вольные друг другом.

Через десять минут после окончательной встречи я уже звонила Оленю, бывшему менеджеру «30/7» и мужу моей подруги Алисы, с которым неоднократно работала вместе.

Ина Тундра

226


Коротко обрисовав ситуацию, я предложила ему присоеди-ниться ко мне в этом проекте. Олень, не долго думая, согла-сился.

У нас был месяц на поиск помещения. Мы имели пример-ное понимание, что нам нужно: центр, в пределах бульвар-ного кольца, но обязательно в промежутке между Чистыми прудами и Никитской улицей, проходное и проездное место, первая линия домов, парковка, минимум 50 киловатт элек-тричества, не подвал.

Освоив все возможные варианты поиска помещения в аренду — риэлторские фирмы, друзья, знакомые, интер-нет и даже каких-то полулевых персонажей, которые сли-вали информацию чуть ли не из Москомимущества, мы по-няли, что ситуация не просто зашла в тупик, а вообще нет никаких вариантов подобрать что-нибудь, отвечающее на-шим параметрам и за вменяемые деньги.

Отчаявшись, в одно из воскресений мы просто сели в ма-шину и стали медленно, улица за улицей, объезжать весь центр Москвы, выискивая даже не объявления на окнах «Сдается в аренду», а просто пустующие помещения, кото-рые могли бы нам подойти, рассчитывая потом напрячь все свои силы и выяснить, кому принадлежит это место и не хо-тят ли его сдать.

За неделю мы нашли четыре варианта и принялись уз-навать, как забрать эти помещения под себя. Еще через не-делю вышли на владельцев того, что было расположено на Неглинной улице. Арендная ставка нас устроила, и наших инвесторов устроило само помещение.

Место для заведения нашлось.Следующим этапом были поиски дизайнера для бара

и оформление различных документов и лицензий. Если со вторым пунктом мы решили все достаточно быстро, под-ключив нашу еще с «30/7» всё и всех знающую бухгалтера Фатиму, то пункт первый доставил немало неприятностей и задержек.


227

Дизайнеры в нашей стране своенравные, капризные и очень дорогие. Когда я слышала цифру в 30 тысяч долларов за проект на 120 квадратных метров без учета авторского надзора, меня банально начинала душить жаба. Несмотря на то, что деньги были не мои, я считала своей обязанно-стью экономить каждую копейку инвестируемых средств, видимо, сказывались врожденные особенности воспитания в бедной семье, да и просто банальная расчетливость.

Найдя помещение для бара в мае, дизайнера мы искали до июля. За это время случились две вещи: исчез из проекта один из инвесторов и их у меня осталось всего лишь пятеро, и нам с Оленем позвонил один из тех самых полулевых риэл-торов, который знал все про помещения в Москве.

Звонок был неожиданный и странный. — Сдается, — говорит он нам, — одно из помещений на

Петровке, на перекрестке с бульварами.Когда он только сказал об этом, у меня уже ёкнуло сердце.

— Где, говорю, на перекрестке с бульварами?— Дом 30/7, — отвечет мне человек.У меня в груди все упало, зашевелилось и снова ушло

в пятки.— Я знаю все помещения по адресу 30/7, — почти шепо-

том сказала я. — Объясните, какое именно?— Объяснить не могу, могу показать. Завтра в 12 дня

устроит?Мое сердце колотилось, как бешеное, когда на следую-

щий день мы подъехали к зданию под номером 30/7 на Пе-тровке, где прошел один из лучших годов моей жизни. Сда-валось в аренду соседнее с баром «30/7» помещение, стена в стену к нему, бывший ресторан «Старый Токио».

Посмотрев и узнав цену, я позвонила Паше Титову, давно хотевшему бар в Москве. Паша заинтересовался, и понеслось.

Земля оказалась не просто круглая, а очень маленькая и очень в своем роде циничная. Построить заведение стена в стену с баром «30/7» — об этом я не смела даже мечтать.

Ина Тундра

228


Мы начали переговоры об аренде, обсудили с Пашей мое участие, и если для топ-менеджеров я строила бар просто за деньги, то здесь мне предложили стать совладельцем.

Жизнь разворачивалась настолько неожиданно и круто, что я даже не верила.

Но факт оставался фактом — я становилась хозяйкой, не директором, не главной по проекту, а хозяйкой бара, стоя-щего стена в стену к месту, с которым у меня были связаны самые хорошие и самые горькие воспоминания.

Я даже, сознаюсь, испытывала легкое чувство мести. Глу-по, конечно, но я была в этом чувстве почему-то не одино-ка. Весь бывший мой персонал, когда слышал новый адрес, почему-то говорил одно и то же — надо же, какая в итоге круглая оказалась Земля.

Оставалась небольшая проблема — сообщить эту не-маловажную информацию владельцам бара, который мы должны были построить на Неглинке. Я понимала, что им будет сложно это воспринять и переварить, они будут вол-новаться, что я буду уделять им меньше времени. Наши боги — к ним как-то очень быстро прилепилось это назва-ние, которым мы обозначали их в разговоре между собой, — были крайне увлечены своей новой игрушкой и относились ко всему достаточно ревниво.

С дизайнером они так до сих пор и не определились, и мне с Оленем все чаще и чаще приходила в голову мысль, а не придумать ли нам интерьер самостоятельно. Очень ак-куратно мы предложили эту идею нашим топ-менеджерам. Все ее обдумали и согласились попробовать. Дело было за малым, найти человека, который нарисует с наших слов кар-тинку и рассчитает конструкции. В Олене неожиданно для всех открылась гениально-дизайнерская жилка, и он начал прямо-таки фонтанировать идеями, как нужно все сделать. Вопрос был в том, что наши боги сами не знали, чего именно они хотят. Но то, что дизайн мы будем делать самостоятель-но, уже не вызывало никаких сомнений.


229

Примерно в это же время мы придумали с Оленем назва-ние для нашей еще не родившейся, но уже существующей в проекте компании — «Алкофешн менеджмент групп», компании, которая могла бы под ключ строить, открывать и брать в управление заведения.

Помещение на Петровке наконец-то, после долгих и му-торных переговоров, нам сдали под бар, одновременно с этим была зарегистрирована фирма для него, где в составе учредителей фигурировала моя фамилия.

В день, когда мы подписали договор на аренду по волни-тельному адресу Петровка, 30/7, я купила две бутылки шам-панского Дом Периньон, и мы все — я, Паша и Олень, встре-тились вместе в этом, уже нашем помещении, где совсем скоро начнется стройка моего собственного бара мечты.

Разбив одну бутылку на счастье об стену, мы выпили вторую, и я, переполненная эмоциями и мечтами, шагнула в свою новую жизнь.

231

Ты

И кто-то высший развел эти нежно сплетенные руки,но о помнящих душах забыл.

М. Цветаева

глава 1Любовь — это река.Пей из нее.

Ошо

Ты появился в моей жизни неожиданно.Неожиданно, нежданно-негаданно.Я буду называть тебя просто Ты, не раскрывая твоего

имени.Не надо.У тебя нет имени — и, возможно, Ты даже не существу-

ешь — таким, как я тебя выдумала.А может быть, Ты — это просто все лучшее из всех муж-

чин моей жизни.Мне всегда везло с мужчинами.Каждый из них — достойнейший, каждый — самый луч-

ший, каждый — уникальный.А Ты — их квинтэссенция.Ты — моя мечта.Ты — все мои мечты.Ты — вся моя боль и все мои слезы.Ты — все мои улыбки, оргазмы и прерывистый стук сердца.Ты — моя жизнь и ее дыхание.Ты — мой.Ты — самый лучшийсильный

Ина Тундра

232


добрыйумныйнастоящийзамечательныйдостойныйнежныйнепредсказуемыйсмелыйласковыйзаботливыйособенныйпредусмотрительныйвнимательныйсвободныйщедрыйвосхитительныйнезаурядныйрешительныйгордыйупрямыймягкийпсихованныйнеуправляемыймужественныйтеплыйсамодостаточныйдоверчивыйстойкийжизнерадостный красивый уверенный интересный эмоциональный обаятельный скромный

Все проще, чем кажется Ты

233

непосредственный душевный общительный легкий гармоничный яркий ироничный уникальный искренний великолепный самоуверенный беспокойный независимый талантливый поразительный циничный мечтательный нахальный интеллигентный честный проницательный порядочный спокойный волшебный человечный разумный чувствительный способный естественный ленивый великодушный успешный ответственный веселый верный

Ина Тундра

234


ранимый чудесный любопытныйнетерпеливый удивительный сложный совершенный необыкновенный

единственный.

Неважно.Не важно, есть это в тебе, или я все это выдумала.Я знаю — идеал существует.По крайней мере, Ты существуешь точно.Я так хочу.Чтобы ты был.Рядом.Да нет.Чтоб Ты просто был.Я очень хотела и хочу.Ну да ладно.В общем, Ты появился.Или появишься когда-нибудь.И Разрушил все, что мог.Спасибо тебе.Ты разрушил меня.Разрушил меня окончательно.Бесповортно и безвозвратно.Ты не дал мне надежды на жизнь.Ты оживил меня.Ты вдохнул жизнь в мое сердце.Оно застучало, задышало, забилось в такт тебе.Ты убил меня.Насмерть.


235

Ты раздавил меня без пощады.Ты самое лучшее, что случалось в моей жизни.Или самое лучшее, что случится.Я люблю тебя.Я любила тебя всю свою жизнь.Я ждала тебя.И все еще жду.Я знаюКогда-нибудьТы просто придешьТы просто случишься и сбудешься.А покая мечтаю о ТебеПотому что я знаю,Ты — есть.Когда-нибудьЯ подойду поздно ночью к окну,Посмотрю на звезды,Обернусь на тебя спящего,Улыбнусь,И скажу:Спасибо тебе,Что я самая счастливая в этом мире,Потому что Ты — существуешь.

А пока что Ты — тот, кого я себе придумала — появился.


237

глава 2Это было солнечное счастливое теплое лето, наполнен-

ное смехом, желанием, радостью и ощущением, что жизнь прекрасна.

На Неглинке наши боги наконец-то определились, чего они хотят, и работа сдвинулась с мертвой точки, на Петровке все решалось по ходу дела, с присущей нам безалаберностью, цинизмом и легкостью.

В силу вдруг открытых в Олене архитекторско-дизайнер-ских талантов мы все чаще сидели в помещении будущего бара на Петровке, больше похожего в тот момент на какие-то древние развалины — снеся все, что осталось от «Старого Токио», предыдущей ресторации, мы обнаружили, что как это здание до сих пор не рухнуло — загадка природы и вера в русский авось и в чудо.

Предыдущие владельцы помещения, видимо для того чтобы увеличить пространство, снесли одну из капиталь-ных стен, а так как здание было очень старое — эта стена была, как минимум, метр шириной, и места они выиграли прилично. Все бы ничего, да вот только теперь потолок это-го помещения, а также вышестоящие четыре этажа, висели на порядком подгнившей деревянной(!!!) балке, хотя и укре-пленной железными рельсами. Выглядела эта конструкция, прямо скажем, тревожно.

На наш вполне законный вопрос арендодателю насчет того, понимает ли он, что мы попадаем на приличное баб-ло, дабы устранить последствия его деяний по увеличению коммерческой ценности недвижимости, мы получили впол-не логичный и очень человеческий ответ:

— А что, все ж нормально, оно 5 лет так простояло и еще простоит, а если вам тревожно, вы и укрепляйте.

Мы решили все-таки укрепить.Вызвали очень умного старого профессора-специалиста

господина Шмакова, который сделал кучу только ему одному

Ина Тундра

238


понятных замеров, Олень ходил за ним по пятам с раскрытым от восхищения ртом, ловя каждое слово о правильном укре-плении несущих конструкций, и обнесли весь бар по пери-метру железом так, что умудренный опытом господин Шма-ков, удовлетворенно покачав головой, заметил, что в случае землетрясения все здание рухнет, а мы останемся стоять, как стояли.

Только я спокойно вздохнула от осознания, что у меня те-перь есть практически личное бомбоубежище, как Оленю пришла в голову очередная гениальная идея:

— Бля, я все придумал!— И?— Давай снесем наружные стены и сделаем вместо них

огромные окна!— Олень, ты ебнулся.— Да я не ебнулся!— Значит, пизданулся! Здесь и так здоровые окна. И вооб-

ще. Это здание и так на ладан дышит, а я хочу спать спокой-но, зная, что оно не шлепнется никому на голову во время какой-нибудь гламурной попойки.

— Ты ничего не понимаешь, Тундра! Ничего! Мы сно-сим все наружные стены, представляешь? Сносим нахуй — и вместо них — огромные окна! Не, ну ты прикинь, как круто будет? Бля, Тундра, ну давай снесем, а? Ну давай? Я те грю — это возможно! Ну хочешь, я у Шмакова спрошу?

— Спроси у Шмакова. Думаешь, я не понимаю, как будет круто? Понимаю. А еще я понимаю, что мы твои окна ни за что не согласуем.

— Тундра, ну ты чо? Мы в какой стране живем, а? Забыла?— Бляяяяя…. Да я ничо, вечно ты придумаешь, а я рули!

Черт. Ну нет. Ну блин. Ладно. Тут же ведь и так большие окна? Короче — делай свои гребаные окна — но спроси у Шмако-ва! Только делай на месте старых и так, чтоб они внешне не отличались, ну хоть как-нибудь! Да не смотри на меня так! Блядь! Ладно, придумаем что-нибудь…


239

Окна размером пять метров в длину на три с лишним в высоту, конечно же, совсем не отличались от прежних два с половиной на полтора метра.

Но мы придумали, как их согласовать.Олень окончательно сдвинулся на архитектуре и ваял

дизайн бара на Неглинке, выдавая одну гениальную идею за другой, как из говна сделать конфетку. Мы не были огра-ничены по деньгам ни там, ни там, вовсе нет. Просто мы относились к их деньгам, как к своим, нас отчаянно души-ла жаба платить больше за то, что можно сделать дешевле. Мы выискивали двадцать миллионов способов удешевить процесс и материалы, и решения принимались только после того, как был изнасилован дальше некуда интернет и мозг менеджеров в поисках дешевле, быстрее и каче-ственней. Кто ищет, тот всегда найдет, большая часть со-ставляющих обоих баров была сделана не в Москве, а где-нибудь на краю вселенной и на коленках умельцев, зато за копейки и с небольшим попадосом в виде постоянных мотаний бедного Оленя к черту на куличики на лесопилки и забытые богом заводы в дальнем Подмосковье. Впрочем, он сам был виноват, если так можно выразиться, посколь-ку у меня всегда все было просто — ты придумал, ты и ду-май, как это сделать, главное — как можно дешевле. Олень, надо отдать ему должное, выкручивался, как мог, вынося мозг Анче и чуть ли не доводя ее до слез, чтобы она иска-ла, искала и еще раз искала то, что ему нужно. Нужно ему было многое.

Он придумал действительно неординарный дизайн для Неглинки.

У нас были вводные в виде пожеланий наших богов, что они бы хотели и что им нравится в дизайне заведений, выраженные в отмеченных картинках из книг «Лучшие заведения мира». Поскольку владельцев было пятеро (но только четверо активно участвовали в стройке) и все они были очень разные люди, то и пожелания отличались порой

Ина Тундра

240


кардинально, согласуясь только в одном: чтобы красиво и не как у всех.

Олень думал, придумывал, ходил за мной по пятам, буб-нил, чего-то рисовал, доказывал, что нужно именно так и никак по-другому, советовался со мной, спорил, обижал-ся, внимательно слушал мои комментарии, иногда прислу-шивался, иногда делал по-своему, и наконец-то выдал ди-зайн-проект, который мне понравился, и осталось только втюхать его нашим любимым детям, как мы называли этих четырех взрослых топ-менеджеров серьезнейших россий-ских корпораций.

Идея была такова: поскольку здание, в котором мы стро-или бар, было очень старым, даром что недавно отреставри-рованным, и плюс когда-то давно, в начале прошлого века именно в этом доме была рюмочная, мы придумали краси-вую легенду, что сидим в помещении самой первой в Москве рюмочной, чтобы обыграть эту историю.

Решили якобы восстановить тот самый старинный ди-зайн, где стены с вензелями, богатая резная стойка из красного дерева с мраморными скульптурными вставками, антикварные светильники, и совместить это с буйством технологии, как будто бы воткнув посередине абсолютно космического вида из переливающегося всеми цветами ма-тового стекла внутренность бара. Дополнить этот контраст настоящей, имитированной под старинную, фреской на по-толке и сумасшедшими туалетами, которые взрывали мозг каждому входящему, поскольку из почти дореволюционно-го коридора, открывая дверь, человек попадал в безумное яркое пространство, напичканное свето- и прочими диода-ми, где положенная под специальным углом плитка и зерка-ла создавали ощущение двигающихся по спирали стен.

Дизайн был принят на общем собрании акционеров. Ког-да мне что-то действительно нравится, я могу убедить мерт-веца, что это нужно. И мы получили добро на воплощение всех этих идей в жизнь.


241

На Петровке тем временем чистили и пескоструили сте-ны, решив сохранить остатки древней кирпичной кладки, и ждали от дизайнера Вадика Грекова решений по барной стойке.

На мне еще неожиданно повис клуб Газгольдер, непонят-но зачем я согласилась пока поуправлять им, хотя понятно, почему — я никогда не могла отказать Беркович в ее прось-бах, да и Женя, владелец клуба, мне совершенно искренне нравился, мне всегда нравились люди, у которых мозг рабо-тает не в стандартном режиме, а еще, когда он внимательно смотрел на меня прямо в глаза, мне очень по-женски хоте-лось разбиться в лепешку, но оправдать его доверие.

С Рулем же, арт-директором клуба, мы друг друга кон-кретно невзлюбили практически сразу. Я, со свойственной мне прямотой и похуизмом, сразу все переиначила в клубе на свой лад, нисколько не сомневаясь, что я все равно знаю лучше, как это все должно работать. А окружающие, тихо ненавидя меня по углам, всячески дружили со мной, по-скольку по неизвестным им причинам я пользовалась рас-положением Жени и имела прямое указание от него, не слу-шая никого, делать все, что считаю нужным.

Мы с Рулем мило и нежно улыбались друг другу при встрече, ласково интересуясь делами и самочувствием, в на-шем общении сквозили тепло и радость от знакомства друг с другом и тщательно скрываемое желание придушить, но мы оба были слишком прожженные суки, чтобы об этом хоть кто-нибудь узнал. У нас были идеальные рабочие отно-шения.

Паша Титов тем временем требовал придумать название для бара на Петровке. Мы все еще надеялись, что успеем по-строить его быстро, платить за аренду просто так не хоте-лось, да и сделать мы хотели все максимально просто и без лишнего выпендрежа. Он требовал от меня выдавать по десять названий в день и все отвергал, кроя неоспоримыми доводами. Название должно было состоять из одного слова,

Ина Тундра

242


легко сочетающегося со словом бар и также легко произно-сящегося как на русском, так и на английском языке. Когда вариантов набралось на четыре альбомных страницы мел-ким шрифтом, у меня случилась креативная кома и, плюнув на все, я потребовала дать бару имя «Ночная фиалка» или отстать от меня с этим на веки вечные. На ночную фиалку Титов не согласился, но временно перестал дергать меня по этому поводу, рассудив, что бар как-нибудь назовется в кон-це концов в любом случае.

Все стабильно продвигалось вперед.


243

глава 3Был конец июля — август.Было тепло и солнечно.Я чувствовала твой взгляд у себя на спине, когда мы шли

от Рождественки к моему офису на Неглинку.Он прожигал мне спину и щекотал позвоночник.Я знала, что ничего не будет, но мне было интересно —

твой взгляд, казалось, сроднился со слетающей лямочкой моей майки и скользил по моему плечу с каждым движени-ем, запоминая каждое вздрагивание моей кожи.

Я чувствовала это так отчетливо, как будто не лямка сле-тает, а ты проводишь ласково щекой по плечу, вдыхая аро-мат моей кожи и задерживая дыхание.

Видимо, ты так хотел это сделать, что я не могла изба-виться от ощущения, что ты это делаешь.

Я знала, что ничего не будет — мы были хорошими знако-мыми уже пару лет, у нас была куча общих близких друзей, да и вообще, с чего бы это вдруг? Мы встретились по делам бизнеса.

Разве меня можно любить….Разве в меня можно влюбиться….Я убила Ричи своей мечтой о любви.Я винила себя 2 года, что я не смогла ему соврать.Я винила себя 2 года в его смерти.Я ненавидела себя, считала уродом и недостойной даже

тени любви.Я больше всего на свете мечтала о том, что кто-нибудь

влюбится в меня и скажет, что все мои загоны и чувство вины — это полная ерунда, что я самая лучшая, самая кра-сивая, самая желанная и самая любимая на свете.

Я придумала себе тебя.Может быть, и нет.Может быть, чтоб потом не было так больно, — я сказала

себе, что это все всего-навсего придумано.

Ина Тундра

244


Придумано мной и тобой.Такая красивая, такая загадочная, такая рвущую душу

и сердце, плавящая кровь и растапливающая лед, такая не-обыкновенная и такая пронзительная любовная история.

Твоя и моя.Все на одном вдохе —без выдоха.Выдохнуть пытались долго.По крайней мере — я.Да в общем, не важно.Но то как ты смотрел на мою спину, — прожгло позвоноч-

ник до сердца.Мы обсудили дела, попрощались.Я знала, что ты не сделаешь шаг первым — я знала твою

ситуацию.Сама испугалась — я девочка, я не могу, ты мужчина до

кончиков ногтей — нет, значит нет.Видимо, мы оба стремились друг к другу очень сильно.Я вышла курить на улицу из бара на Петровке ровно в ту

секунду, когда ты проезжал мимо, везя мокрого и пьяного нашего общего друга домой переодеться.

Свист тормозов, смех, взгляды.— Голодная?— Не очень, но поем.— Заеду за тобой!Ин вино веритас, чей-то день рождения, глаза в глаза,

такси-пилот-пьяный водитель, тапа де камидас, белое вино, смех, слезы, разговоры, поцелуи, нет, один запомнившийся нам, очень длинный незабываемый несколькомесячный не-скончаемый сердечный, разорвавший наши души в клочья, нежный и волшебный поцелуй.

Я бы хотела прожить с тобой всю жизнь.И возможно, когда я встречу Тебя — другого, Настоящего

Тебя — снова, мы проживем ее.В ощущении вдоха без выдоха.


245

Возможно.В следующей жизни.На какой-нибудь из этих чертовых планет.Ты знаешь, о чем я.А тогда…Тогда мы просто влюбились.Влюбились случайно без памяти.Может быть, все было не так.Но это моя версия жизни — и у меня все было именно так

и никак иначе.Я думаю, что у тебя тоже.

Наутро мы расстались.Оба взрослые люди, оба все понимаем, ну — случилось

и случилось, с кем не бывает?Между прочим, еще тогда это можно было остановить.Ты купил билеты сразу на три кинофильма, которые

должны были идти в то время, когда я освобождаюсь с ра-боты.

Ты не знал, на какой я захочу пойти.Я, кстати, не помню, какой это в итоге был фильм.Хотя, вру.Конечно, я помню.Как я могу это забыть?Как я могу забыть, как ты сидел и целовал, целовал кон-

чики моих пальцев, подносил их к губам, вдыхал запах моей кожи, проводил моими пальчиками по своим щекам и губам, закрывая глаза, и задумчиво целовал их, о чем-то грустя.

Это была комедия.Фильм, на который мы пошли.Хотя это была комедия, мы оба грустили. Ты — потому

что знал, о чем должен будешь мне сказать. Я — потому что ждала, когда ты мне об этом скажешь.

Ты сказал в машине, когда отвозил меня домой, — ты го-ворил и говорил без остановки, не желая, чтобы я вставила

Ина Тундра

246


хоть слово, как будто сам убеждая себя в своих собственных словах.

Ты говорил мне, что никак, ну никак не можешь быть со мной, что у тебя обстоятельства, что так жизнь сложилась, что если бы на два года раньше, что нет, прости, прости меня, пожалуйста, как жаль, прости.

Я до сих пор не знаю, что это были в итоге за причины.Не важно.Еще тогда можно было бы все остановить.Но какого-то черта ты приперся с утра к моему офису,

чтобы передать через охранника букет цветов для меня, так, чтобы я не знала, от кого.

Конечно же, я подъехала к офису именно в тот момент, когда и ты.

Шел дождь, ты что-то говорил, я кивала головой, молча забрала букет, посмотрела тебе в глаза, улыбнулась и ушла.

Ты потом сказал, что я выглядела очень усталой.Мне повезло, что был дождь — всю дорогу к офису в ма-

шине я плакала, плакала горько и безнадежно, плакала, не пряча слезы, до боли кусая губы.

Я плакала по тебе — так же, как проплакала весь преды-дущий вечер и ночь.

Дождь скрыл мои слезы — я всегда говорила, что ты ни-когда не увидишь, как я плачу по тебе.

Ты это так никогда и не увидел.Ты не видел ни слез, ни рыданий, ни обкусанных до крови

губ, ты не видел, как я, скрючившись от невыносимой боли в сердце, ору в подушку, пытаясь заглушить рвущийся из самой глубины души безнадежный, болезненный и тоскли-вый вой.

Ты не видел, как я с десятой попытки трясущимися ру-ками пыталась набрать твой номер, ты слышал в трубке мой спокойный легкий и довольный голос, спрашивающий какие-то вопросы по бизнесу, ты не видел, как бармены мол-ча мне сразу же наливали коньяк и отводили взгляд от моих


247

мокрых щек, поднимая с пола выпавший из онемевших пальцев телефон.

Ты не видел, как я в истерике швыряла бокалы в огром-ные барные окна, заметив пролетевший мимо автомобиль со знакомыми номерами.

Ты видел меня всегда-всегда веселую, очень красивую, блестящую и непринужденно недоступную, всегда случай-но, но тебе казалось, что эта случайность подстроена, мы даже пять минут не могли выдержать вместе в одном поме-щении, так больно было видеть друг друга.

Я сорвалась всего три раза, но об этом потом.А тогда, когда ты привез мне букет цветов к офису, тогда

все и началось.Вот этого я действительно не помню, как, после этой вро-

де бы жирной точки, мы в итоге оказались вместе.Видимо, ты все-таки очень хотел, чтобы твоя мечта ис-

полнилась.


249

глава 4Первого сентября открылся «Газгольдер».Первого «малыша» мы запустили.За три часа до открытия «Газгольдера» — стандартный

вопрос:— Ну что, Тундра, волнуешься?— Да чего волноваться, и так знаю, все равно что-нибудь,

в любом случае, пойдет не так.

Есть такая примета, так повелось еще с «Титаника»: на от-крытии обязательно должно что-то грандиозно и непредви-денно наебнуться, и чем тотальнее катастрофа, тем успеш-ней будет работать заведение.

Не знаю, откуда повелось, но это реальный факт, под-твержденный годами работы клубного бизнеса.

С чем только не встречалась я за время работы в заведе-ниях: вырубившийся с концами звук, прорвавшаяся кана-лизация, напившийся вусмерть приглашенный диджей, не-довезенный алкоголь, обрушившиеся в разгар вечеринки декорации, потерянные списки на вход, заболевший персо-нал, и самый страшный для работы, на который мне чаще всего и везло, — это упавший при полном баре кассовый сервер, то есть налить можно, а пробить по кассе нельзя, то есть сколько люди оставили денег узнать нереально — этот факап бармены любят больше всего.

Итак, за полчаса до открытия — неслыханная ситуация: звук в порядке, проверен-перепроверен, ди-джеи в адеквате, алкоголь весь, персонал весь, кассы работают, все наконец-то в первый раз нормально и предусмотрено.

12:10 — толпа на входе.12:30 — в клубе биток.12:40 — бар не справляется с количеством желающих

выпить.12:45 — падает кассовый сервер.

Ина Тундра

250


Ловкость и раздвоение сознания: стоять за барной стой-кой, с телефоном в руке с компьютерщиком на линии, пыта-ясь реанимировать кассу, одновременно работая барменом, потому что народу за стойкой столько, что бармены, как восьмирукий семиног, наливают сразу всем и все, я даже

“B-52” умудрилась сделать 5 штук, выслушивая при этом в трубке инструктаж о реанимации севера.

Эти 40 минут взорвали мое сознание:— Девушка, девушка! Можно мне бокал Моет Шандон!— Нет, касса сервер не видит, хотя сетевой провод везде я

проверила, Моет Шандон? Полсекунды! Да, все провода, вез-де посмотрела, слушайте, я бутылку не могу открыть, руки заняты, если откроете сами, налью, да, я уже перезагружала ее раз пять, и ее, и сервер, слушайте, раз уж вы бутылку от-крыли, может, прямо бутылку и возьмете, что вы будете по бокалам?

— Ладно, давай бутылку, сколько с меня?— 9000 рублей.— 9 тысяч???— Да вобще ни в какую не грузится, виснет, и все тут, да,

9 тысяч, я вам случайно розовое шампанское вместо обыч-ного дала, но вы же меня простите, правда? У вас вон какие девушки красивые, зачем им банальный брют пить?

— Развод засчитан! Держи 12000, сдачу оставь себе, детка!В течение получаса этот мудрый мужчина в окружении

четырех чрезвычайно интеллектуального вида грудастых и губастых девушек взял еще 3 бутылки розового Моет, каж-дый раз отдавая мне по 12 тысяч, еще и открывая их само-стоятельно, поскольку при этом его спутницы восхищенно и очаровательно повизгивали.

Когда он выяснил, что развела его вовсе не приятного вида барменша, а управляющий, который просто кассу починить пытается в баре, бутылка Моет Шандон была куплена им для меня лично и тоже за 12 тысяч. Заставил забыть на 5 минут про кассу и выпить эту бутылку. Как ни


251

странно, сразу после этого касса, хоть и через пень-колоду, но заработала!

С утра пришлось переснимать остатки и пробивать за-ново разницу в деньгах, которая была потеряна в то время, пока касса не работала.

Итог — самая большая выручка за всю историю работы «Газгольдера».

Кстати, Моет Шандона на розлив клубе не было. А обыч-ного в тот день не было вовсе, только розовый. Просто я знала, что тот мужчина не захочет выглядеть глупо — при таких-то спутницах.

«Газгольдер» заработал, я немного расслабилась и окон-чательно переключилась на бары.

Все составляющие детали для бара на Неглинке были за-казаны, туда уже зашли работать строители, на Петровке мы отчаянно тормозили по целому ряду причин, начиная от непонимания планировки бара и заканчивая сложностью такой на первый взгляд простой отделки.

Мы решили оставить старинную кирпичную кладку, но поскольку она сохранилась только на сорока процентах об-щей площади бара, было решено эту кладку воспроизвести. Для того, чтобы ее воспроизвести, нужно было найти ста-рый кирпич. Олень и я объездили всю Москву — мы искали разрушенные здания прошлых столетий, где можно было собрать, своровать или купить старые кирпичи. Это оказа-лось нелегкой задачей, как ни странно, и мы потеряли до-вольно много времени. Титов нервничал, но тщательно это скрывал, Олень матерился, а Саша-строитель истерил, пла-кал и возмущался.

Мы собирали этот кирпич по ночам, где договариваясь, где внаглую, под покровом темноты, просто забирая его, привозили в бар, рабочие пилили его пополам, чтобы не те-рять из-за его толщины ценные квадратные метры, и выкла-дывали заново стены, закрывая укрепляющие их железные балки и имитируя старинную кладку. Нам никто потом не

Ина Тундра

252


верил, что эти стены мы выложили сами, все были абсолют-но уверены, что это сохранилось со времен постройки дома, а вовсе не фальш-стена.

Искать кирпич — это еще было полбеды, основная за-гвоздка была в том, что мы так до конца и не знали, как именно распределить пространство наших 138 квадратных метров драгоценной коммерческой недвижимости.

Мрачные, усталые и неспавшие, мы сидели с Оленем в по-зах мыслящего Родена на стройке, посреди разрухи и тад-жиков, и креативили, что делать, под вопли Саши-прораба:

— Йиина, где делать стену? Йиина, бля, где делать стену???— Ну сделай здесь, тока отъебись от меня!— Йиина, это стена!— Бля! Да ну и хуй с ней, Саня! Не видишь, мы с Оленем

думаем! Не понравится — снесем!Стены сносить не пришлось, где мы ткнули пальцем на-

угад, там они и остались стоять — как выяснилось, мы очень удачно рассчитали ее месторасположение.

Титов нервничал и злился, ему казалось, что на Неглинке все идет гораздо быстрей, а Олень твердил, что Паша зави-дует, ведь в том баре все получается намного красивей. Мне нравился и тот, и другой проект в силу того, что оба были моими детищами.

Единственное, что меня беспокоило — это то, что я ни-как не могла найти в себе силы рассказать богам Неглин-ки о втором моем баре — то момент был неподходящий, то времени не находилось, то слова не подбирались, то просто духу не хватало. Так и тянула с этим, понимая, что рою сама себе яму, при этом обманываясь тем, что смогу все вырулить в любом случае.

Я, в силу своей дурости, а может быть — наивности, вос-принимала отношения между мной и владельцами Не-глинки не как бизнес, а как очень странную дружбу, завя-завшуюся на нашей общей привязанности к проекту бара, который и для меня, и для них был искренне любимым


253

детищем. Титов и Олень пытались меня в этом разуверить, по-мужски объясняя мою неправоту и приводя железобе-тонные аргументы, но я упорно считала, что между нами, мною и четырьмя топ-менеджерами помимо стандартных отношений «заказчик — исполнитель» есть что-то большее, чем просто бизнес.

Мой день рождения, с размахом отпразднованный в «Газ-гольдере», только укрепил меня в этом мнении. Между нами была какая-то связь — неосязаемая, но в то же время очень ощутимая, какая-то странная любовь, завязавшаяся на том, что эти люди доверили мне свои мечты, а я ответила им тем, что с бережностью к их желаниям взялась эти мечты претво-рять в жизнь. Чем-то это отдаленно напоминало отношения людей, которые вместе ждут рождения очень долгожданно-го ребенка, с той лишь разницей, что родителей было пяте-ро, а ребенок был их общей воплотившейся мечтой.

Видя их обожающие глаза на моем дне рождения, видя, как они улыбаются мне, слыша, что они мне говорят, пони-мая, как они на меня надеются, зная, как они в меня верят и как воспринимают — они же доверили мне самое ценное, что у них было — свою (пускай для кого-то дурацкую, но для них неимоверно трепетную) мечту, которую я пообещала им исполнить — я знала, что мне очень сильно повезло.

Я просто не могла найти в себе силы сказать им о том, что я жду еще одного ребенка, но совершенно от другого отца — это было бы равносильно предательству. Предательству, которое я уже сделала и даже не осознавала этого, не осоз-навала, что оно уже совершено, хотя Титов неоднократно пытался дать мне это понять.

Я была уверена, что все как-нибудь разрулится и я сумею все красиво совместить.


255

глава 5Это были дни, наполненные смехом, желанием, любо-

вью и звенящей радостью на кончиках ресниц, губ, паль-цев и отражением счастья в двух парах одинаковых зеле-но-карих глаз.

Ты звонил мне по несколько тысяч раз в день, кормил меня собственноручно приготовленной дорадой, ругал-ся на не дающую тебе спокойно жить вечно слетающую с плеча лямочку майки, ненавидел всех моих предыду-щих мужчин просто за то, что они у меня были, любил смотреть на то, как я сижу, поджав коленки, часто загля-дывал в мои глаза, улыбаясь тому, что они у нас совсем одинаковые, и стараясь не пускать в свое сознание ни еди-ной мысли, что это все равно скоро закончится, обожал меня так, как только может обожать мужчина женщину, в которую был влюблен уже давно и она наконец-то ока-залась рядом с ним.

Я утыкалась носом в твое плечо, ныла, как мне все на-доели и, чувствуя, как ты нежно гладишь меня по голове, забывала обо всем на свете.

Я не верила своему счастью и мне казалось, что это какой-то волшебный сон.

Ты был таким родным, что иногда даже не верилось, что так бывает, и казалось, что я вот-вот проснусь от это-го прекрасного сна, но ты брал меня за руку, задумчиво целовал мои пальцы, и, видя твой взгляд, я успокаивалась и знала, что у меня наконец-то все хорошо.

Я знала, что все это закончится.Я знала, что ты себя в этом убедил.Я часто думала: «Боженька, пожалуйста, пусть это бу-

дет самый лучший мне подарок на день рождения, только пусть все это будет правдой…»

Мне было так спокойно с тобой и так волшебно.Столько нежности к тебе и столько желания.

Ина Тундра

256


Мне казалось, что я искупила наконец все свои грехи, и черная полоса закончилась, и ты будешь беречь меня и поддерживать своим присутствием.

Мне хотелось беречь и поддерживать тебя.Мне казалось, я таю в сиянии твоего взгляда, и я стес-

нялась твоего внимания и умилялась твоей заботе обо мне.

Я не видела никого вокруг, если ты был рядом, и даже если не рядом, все равно среди всех мужчин я видела толь-ко тебя и знала, что ты единственный и самый лучший.

Я восхищалась твоей силой и умом и обожала твою не-предсказуемость и мужественность.

Мне сносило голову от желания, и казалось, что мир останавливался, когда мы были вдвоем.

Мне хотелось быть твоей и только твоей, потому что я чувствовала, что я самая счастливая в мире, когда ты смо-трел на меня.

Я чувствовала твои мысли, и мне хотелось отдать тебе всю свою нежность, тепло и заботу и сделать тебя самым счастливым мужчиной на Земле.

Ты был для меня одним-единственным из 6 миллиар-дов людей на планете.

Уникальным, волшебным и неповторимым.Мне хотелось быть для тебя твоей маленькой личной

богиней.«Боженька, пожалуйста…» — молила я каждое утро.Я каждый день боялась тебя потерять.Я вся светилась от счастья и от гордости, что рядом со

мной такой необыкновенный мужчина, как ты.Ты не мог поверить, что я наконец-то твоя.Боялся упустить хотя бы секунду.Ты сходил с ума от моего запаха и смеялся, что стал

наркозависим от него.Мы знали, что нам придется расстаться.Нам не хотелось об этом вспоминать.


257

Мы были счастливы.Я была счастлива — ведь ты, такой придуманный, та-

кой настоящий — был рядом со мной.


259

глава 6В «Газгольдере» тихо тлела закулисная война с Рулем, вы-

ражающаяся в дружелюбно-натянутых улыбках в присут-ствии других и попеременном перетягивании ситуации в ту или иную сторону. У меня было преимущество в том, что за моей спиной была моя команда персонала и стабильно хоро-шие выручки, у Руслана в том, что он лучше знал Женю и все его окружение и умел интриговать.

Сам Женя прекрасно обо всем догадывался, но принял позицию наблюдателя, и в целом его эта возня, видимо, развлекала, поскольку он периодически подливал масла в огонь, то выдавая мне при всех некий карт-бланш перед Русланом, то поддерживая того во всех начинаниях.

Мы считали промахи и неудачи друг друга и цеплялись за каждую возможность обставить противника, непри-нужденно делая вид, что оба только и стараемся во благо заведения. Если Руль после вечеринки с удивлением воз-мущался, что как так, было столько народу, а такая, по его мнению, не соответствующая этому маленькая выручка, надо обязательно проверить барменов на честность, то я в ответ, как будто случайно, подходила к нему, когда он сидел в большой компании вместе с Женей, и ненавязчиво интересовалась, что делать с теми большими незакрытыми счетами, которые остались после него и его друзей. Если я ужесточала правила нахождения в клубе и доступа к на-питкам из бара для всех сотрудников, что, естественно, от-ражалось и на Руле, то он сразу же поднимал вопрос о том, что надо изменить меню, поменять цены или что-нибудь срочно добавить, поскольку ему уже неоднократно якобы жаловались то на высокую, то на низкую стоимость, то на отсутствие тех или иных напитков.

Мы аккуратно перетягивали одеяло каждый на себя, но первую ошибку сделала все-таки я, когда залезла непосред-ственно в сферу деятельности арт-директора.

Ина Тундра

260


Все получилось совершенно непреднамеренно, просто буквально через несколько дней после того, как обещан-ный Русланом и сильно ожидаемый всеми приезд Мадонны к нам в клуб после концерта так и не случился, мне позво-нил Леша Каролидис, владелец клуба «Гауди», и попросил помочь кому-то из его друзей тусануть группу «Продиджи», которую я и притащила в «Газгольдер». Парни были в при-поднятом настроении, с удовольствием со всеми общались, фоткались и давали автографы, и, поскольку это был то ли понедельник, то ли воскресенье, и в клубе особо ничего не происходило, а бодрым звездам необходим был праздник, в кои-то веки объединившись с Рулем, мы увезли их на част-ную вечеринку к Сане Железникову, который и организовал им дальнейшие увеселения.

Руслан после этого прямые выпады в мою сторону пре-кратил, но его неприязнь стала еще откровенней.

Процесс со стройкой на Петровке тем временем медлен-но буксовал ввиду резкого снижения креатива и идей по поводу исполнения барной стойки, да и вообще по поводу исполнения всех деталей интерьера в целом. Олень зани-мался Неглинкой, надувшись на Титова, что тот не доверя-ет его дизайнерским талантам и ждет решений по бару от Вадика Грекова, а я морально готовилась к разговору с че-тырьмя великовозрастными детьми про то, что строю еще один бар.

Я выбрала подходящий момент, дождавшись, пока один из них, самый, на мой взгляд, жесткий и рассудочный, от-празднует свой день рождения, устроенный ему прямо на стройке его будущего заведения, где бетонные голые стены с помощью все того же Леши Каролидиса на одну ночь пре-вратились в шикарный клуб посредством его декораторов, звуковиков и световиков, которым после возведения за 24 часа на каждую вечеринку с нуля самой большого и пора-жающего воображение клуба «Гауди-арена» превращение


261

нашей стройплощадки в гламурный футуристический бар показалось просто детским утренником. Сережу, виновни-ка торжества, данное перевоплощение потрясло до глубины души, день рождения отпраздновался великолепно и весело, под бурные восторги его друзей, и я надеялась таким обра-зом смягчить удар от предстоящего разговора.

Как показали дальнейшие события, мне это не удалось.Они приехали все четверо на еженедельное обсуждение

проблем и дальнейших действий по стройке. По обыкно-вению в приподнятом настроении, все обсудив и выпив по ходу пару бутылок вина, собрались разъезжаться, когда я, скрепя сердце, сказала, что мне нужно им кое-что рас-сказать. Они все выслушали молча, и даже после того, как я закончила говорить, какое-то время в офисе еще висела напряженная тишина. Даже Игорь, всегда все превращаю-щий в шутки-прибаутки, задумчиво постукивал пальцами по столу и поглядывал на товарищей.

Затянувшуюся паузу разорвал было Коля, начав задавать какие-то вопросы про то, как я собираюсь все совмещать, но его перебил Сергей, сказав, что они все поняли, а теперь надо все обдумать, и что известие, конечно, неожиданное и весьма неприятное, но говорить больше пока не о чем и им пора идти.

Дождавшись, пока они выйдут из офиса, я, в расстроен-ных чувствах, налила себе еще вина, Олень попытался меня было приободрить, но закончил фразу тем, что в принципе их реакция вполне понятна и нам остается только надеять-ся на лучшее, поскольку косяк я спорола конкретный и надо было сразу им все рассказать. Приехавший минут через десять после этого Титов, пожав плечами, посоветовал не париться, поскольку сделанного не изменишь, что другого и не следовало ожидать, но, зная меня, он понимает, почему я поступила именно так, потому что вечно витаю в облаках, а они люди бизнеса и у нас с ними абсолютно разные взгля-ды на реальность.

Ина Тундра

262


Несколько дней мы довольно натянуто общались исклю-чительно по насущным делам, и наконец мне позвонил Сер-гей, взявший на себя миссию выступить парламентером от лица остальных учредителей.

Мы встретились в Балчуге, Сергей был хмур, немного ре-зок и говорил довольно жестко, по существу, но неожиданно на очень человеческие темы наших сложившихся взаимоот-ношений, которые я, по их мнению, просто-напросто пре-дала. Он говорил мне все то, что я, в принципе, и так знала, просто оформив это в сухие мужские фразы, каждая из кото-рых звучала как удар хлыста.

— Мы в тебя верили. Нет. Мы тебе доверяли. Мы довери-ли тебе мечту. Ты для нас стала не просто менеджер проек-та — ты же видела, как мы к тебе относимся, мы искренне поверили в тебя. Нам не нужны деньги — нам нужна сказка, которую ты обещала сделать реальностью. Мы не бедные люди, мы не дураки, у нас есть в жизни все, что нам нужно, мы не хотели из этого делать бизнес и общались с тобой не как с наемным сотрудником. А ты нас кинула по сути. На-ебала. Скажи, что нам теперь думать? Мы думали, что мы все в одной лодке, — а ты, оказывается, плывешь в соседней. Ну сказала бы, что так и так, ребята, что мне надо денег за-рабатывать, дочь кормить, никаких отношений — чистый бизнес. Мы же взрослые люди, далеко не последние в этом городе причем, мы все понимаем. Однако наши отношения стали очень личными. Мы поверили в то, что для тебя это так же важно, как для нас. Ты нас заставила поверить. И наебала. Я — лично я — чувствую себя идиотом, а я давно такого не помню, чтобы кто-то заставлял меня себя так чувствовать. Ты можешь как-нибудь мне объяснить, почему я не должен чувствовать себя идиотом? Что мне теперь думать? Мы хо-тим услышать от тебя — как нам теперь к тебе относиться?

Я сидела, молчала, кусала губы и понимала, что мне не-чего ему сказать. Он был прав. Я панически боялась поте-рять их веру в себя, корила себя за малодушие и глупость, но


263

как убедить в этом Сергея я не знала. Я действительно очень сильно по-своему их любила.

— Дайте мне шанс. Пожалуйста. Дайте мне шанс дока-зать, что для меня это очень важно. Что вы все мне важны. Для меня это тоже не просто работа — пожалуйста, дайте мне шанс доказать вам, что это так. Я сделаю все возможное, я обещаю. Пожалуйста.

Мы разговаривали несколько часов. Наш разговор то перетекал на обсуждение каких-то рабочих моментов, чтоб разрядить обстановку, то снова возвращался к требующей немедленного разрешения проблеме наших внутренних взаимоотношений. Сергей был прав по всем статьям, я же не могла найти слов в свое оправдание. Или не хотела найти. Единственное, что я хотела (какое-то абсолютно детское же-лание), чтобы снова все было, как прежде.

Мы расстались на зыбком компромиссе:— Попробуем.


265

глава 7Если меня попросят назвать один из самых счастливых

дней в моей жизни, я точно знаю, какой именно день всплы-вет в моей памяти первым.

Это был день рождения одного из инвенсторов Неглинки.Буквально за несколько дней до этого ты сделал первую

попытку все разорвать и забыть. Это было настолько неожи-данно для меня, хотя мы оба знали, что так нужно, что я, не сдержав данное тебе обещание, сорвалась и рыдала навзрыд у тебя в машине, умоляя еще чуть-чуть подождать.

Ты мучился, видев мои слезы, но был непреклонен. Ты становишься неимоверно упрям, если вобьешь себе что-нибудь в голову. Я рыдала, Ты, отчаявшись, твердил:

— Нет, нет и нет, надо заканчивать, пока не стало совсем поздно, рвать, пока возможная боль будет более-менее тер-пима, иначе потом это будет сделать вообще невозможно.

Я смирилась. Успокоилась внешне. Ты отвез меня до-мой, а ночью я написала тебе письмо, в котором обнажила и отдала тебе свою душу и сердце. Отправила, потом вдруг испугалась, зашла в твою почту и стерла. И вот ведь дур-ной девичий мозг — тут же написала тебе другое, расска-зав, что стерла предыдущее, расценив его как ненужные и болезненные откровения, но если ты хочешь, можешь посмотреть его у меня в отправленных. Приложила логин и пароль. Я знаю, что ты прочел его. Знаю, хотя ты никогда не говорил мне об этом прямо. Просто где-то через полгода, в очередной раз крича на меня по телефону, сам того не за-метив, ты спалился, что читал его. Ты кричал, что не надо, не надо терзать тебе душу стихами — а оно единственное было как будто в стихах. Приятно, что даже через полгода ты помнил о нем.

Ты просто не смог его не прочесть.

Я наревелась и отпустила тебя. Будь, как будет.

Ина Тундра

266


Ты обещал помочь мне с днем рождения, я думала — за-будешь или просто, чтобы лишний раз не видеть друг друга, попросишь кого-нибудь сделать обещанное вместо тебя. Ты не забыл. Позвонил с утра с каким-то вопросом, я от неожи-данности и от радости, услышав тебя, совсем растерялась, но заставила звучать свой голос по-дружески и ценой неи-моверных усилий не задать ни одного личного вопроса. Об-судил со мной все важные моменты, заодно помог выбрать платье — строгое черное. К концу разговора сказал:

— Оделась? Спускайся, я у подъезда.Сказал — мимо проезжал. Конечно. Мой дальний рай-

он — это то самое место, где люди, живущие в другом конце Москвы, часто мимо проезжают.

Весь день мы неприступно улыбались друг другу, делали вид, что работаем-работаем, вот и вся причина, почему мы сейчас вместе. Вечером вызвался сгонять в «Детский мир» то ли за шариками, то ли еще за чем-то, приехал довольный, сообщил, что нашел в переходе какой-то оркестр, который, вдобавок ко всему, будет встречать гостей на входе и во-обще, пусть живую музыку во дворе играют, так совсем по-праздничному будет.

К началу дня рождения пришли какие-то молодые ре-бята со скрипками, саксофонами, барабанами и гитарами. Они действительно играли чудесную музыку, и мы с тобой практически весь вечер провели во дворе, выпивая с ними, я лишь ненадолго отлучалась проверить, как там идут дела у именинника.

Вот он — тот самый счастливый день в моей жизни — этот вечер, со скрипками и саксофоном, с белым вином, за-мерзшими ладонями и искрящимся радостным светом из твоих зелено-карих глаз. Музыканты смеялись, говорили, что мы очень похожи, а мы смотрели, улыбаясь, друг другу в глаза и не видели больше ничего, кроме этого, одного на двоих, такого счастливого взгляда. И даже не этот день за-печатлелся в моей жизни, и не этот вечер — а этот миг или


267

мгновения, которые врезались мне в память и отпечатались в сердце, те секунды, та вечность, когда мы проваливались в душу друг другу сквозь свое отражение в любимых глазах. Весь мир растворялся вокруг, и только ты, твоя улыбка, смех, твой голос, ямочки на щеках, моя рука в твоей, и ощуще-ние, как ты вдыхаешь запах моей кожи, уткнувшись нежно в шею, твой взгляд, в котором нет ничего — лишь только я и счастье меня видеть, звуки скрипки, стук твоего сердца, когда прижал к груди согреть меня, целуя кончики моих за-мерзших пальцев, целуя нос, мои реснички, и смеюсь, крича в ответ тем музыкантам — мы не похожи, просто мы — одно.

Я любила тебя. Спасибо, что ты был.Ты подарил мне один из самых счастливых дней в моей

жизни.


269

глава 8Худо-бедно мы наладили отношения с владельцами Не-

глинки, они более-менее смирились и с фактом того, что я строю еще один бар, и с моими объяснениями по поводу этого, не забывая все же периодически отпускать ревнивые комментарии насчет Петровки.

Мы назначили примерную дату открытия Неглинки — се-редина декабря — и, вручив богам четыре листа А4 с вариан-тами названий, гадали, какое они выберут. К консенсусу при-ходили долго, но в конце концов путем общего голосования был выбран вариант Just Another Bar или сокращенно JAB.

Боги, глядя на бетонные стены помещения, недоверчиво переспрашивали насчет середины декабря, мы с уверенно-стью и хладнокровием заверяли, что волноваться не надо, все детали интерьера заказаны и все успеем точно в срок.

Понимая, что я не могу разорваться на десять малень-ких медвежат, я приняла решение уходить из «Газгольдера». С плохо скрываемой радостью Руль по-быстрому нашел мне подходящую замену и вскоре развернул ситуацию так, как будто это он меня слил, а вовсе не я сама решила уйти. Мне было на это наплевать, так как забот было невпроворот, и я вздохнула с облегчением после избавления от этой дополни-тельной ноши.

Больше всего на тот момент меня волновали те самые безумно огромные окна, которые мы должны были устано-вить на Петровке. Олень меня заверял, что все нормально, не парься мол, но, когда они со строителями за день до при-езда окон сломали практически всю фасадную часть поме-щения, оставив только по одному кирпичику снаружи, что-бы не привлекать внимание с улицы, мое сердце замирало от ужаса каждый раз, когда я об этом вспоминала.

Установка окон была назначена на воскресенье. Каждое окно было весом в тонну, и для них нам пришлось нанимать кран, перегородивший всю улицу, и договариваться с нашим

Ина Тундра

270


любимым государством, чтобы в тот день по бульварам не ходили троллейбусы.

Я ожидала, что окна будут большие, но не ожидала, что они будут настолько огромные. Когда строители выломали окончательно все фасадные кирпичики и вынули старые окна, здание, в котором находилось помещение для бара, представляло собой довольно странную и крайне тревож-ную картину, так как ровно посередине у него полностью отсутствовала стена первого этажа.

Посреди улицы стояла здоровенная фура с не менее здо-ровенными окнами и кран, готовый эти окна поднять с гру-зовика и приладить вместо стен. Вскоре набралась значи-тельная толпа прохожих и любопытствующих поглазеть на то, что будет происходить.

Зрелище, прямо скажем, было не для слабонервных. Ког-да кран поднял первое окно размером пять метров в длину и четыре в высоту, сердце ушло в пятки по-моему не только у меня, но и у всех присутствующих, так как эта здоровен-ная стеклянная дура держалась всего на четырех присосках и висела где-то на уровне второго этажа, зловеще скрипя и покачиваясь.

С криками: «Вира — майна — куда ты лезешь, козел — правее — левее — опускай — нет, бля, стой — стой — под-нимай — еще правее — вот теперь опускай!» — строители поставили первое окно в предназначенные для него пазы и принялись его устанавливать.

Я побежала в бар, чтобы посмотреть, как это выглядит из-нутри. Выглядело, мягко говоря, неожиданно. Я впервые на собственной шкуре поняла, как себя чувствует рыба в аква-риуме.

Окно впечатляло. Олень надулся от гордости, я уважи-тельно и с восторгом поглядывала на него и на окно, Титов улыбался и чуть заметно радостно нервничал, прохожие не расходились, строители матерились, устанавливая эту гро-мадину, было очень холодно, но мы были дико довольны.


271

Установка окон затянулась до глубокой ночи, я страшно замерзла, но не уезжала, так как впечатлений было хоть от-бавляй, и я не могла пропустить эти волнующие моменты — а они были волнующие, так как бар наконец-то начал при-обретать свои законченные очертания, и уже было понятно, что за этими окнами будет кипеть очень бурная, веселая и такая любимая мной ночная жизнь, кипеть именно так, как я себе придумала, мечтала и воображала.

Я была счастлива.


273

глава 9Мы расставались тяжело, жестоко и глупо.Мы были очень мало и безвременно долго абсолютно

счастливы вместе, и ни один из нас не хотел это заканчивать.Мы не знали, как это сделать, и жизнь сама это сделала

за нас.Точнее, не жизнь, а наша с тобой общая жестокость, гор-

дость, глупость и себялюбие. Наша с тобой боязнь боли, лю-бовь друг к другу и желание защитить и уберечь.

Ты наглупил — я поняла и простила.Я наглупила — ты понял и простил.Мы оба наглупили, но тут вмешался третий, и мы друг

друга не поняли.Неважно.Но это стало поводом наконец-то ухватиться за возмож-

ность все закончить и закрыть.Мы расставались очень тяжело.Ты поступал, как последняя скотина, и знал это.Я поступала, как конченная сука, и знала — зачем.Ты кричал, что будешь припираться ко мне в бар с тол-

пою телок и сосаться с ними у меня на виду, чтобы я думала, что ты мудак, и выкинула бы тебя из головы.

Я отвечала, что все равно тебе будет хуево, потому что ты среди этой толпы телок будешь хотеть только одну — меня.

Ты с тоской говорил мне в ответ:— Да, я буду мечтать о тебе, каждый день, мечтать о том,

как будто ты рядом, мечтать о тебе, как делал до этого два года подряд, но лучше я буду тихо мечтать, чем вот так — на-перекор всему, судьбе, обстоятельствам, каждый день, как на пороховой бочке, зная, что это заходит все дальше и даль-ше. Скоро мы вообще остановиться не сможем, лучше сей-час, пока не стало еще совсем окончательно невыносимо больно друг друга от сердца отрывать.

Мы невыносимо больно отрывали друг друга от сердца.

Ина Тундра

274


Я улетела в срочном порядке на несколько дней с Алисой в Египет, надеясь, что море и солнце подлечат сердечную рану и подсушат нескончаемые слезы.

Я просыпалась, рыдая, и засыпала, комкая мокрую по-душку.

Я видела солнце сквозь туман в глазах и не всегда пони-мала, то ли это соль от моря на губах, то ли от слез.

Не выдержав, в последний день перед отлетом в Москву, я позвонила.

— Как ты?Молчание.

— А ты как?Молчание.

— Прилетаю завтра. Встретишь?Молчание.

— Да.Минимум слов. Максимум смысла в молчании. Мы всег-

да так говорили — понимая и слыша друг друга в промежут-ках между словами.

Я снова рыдала. Но уже сладко и сквозь смех.Ты не встретил.Точнее, ты так спешил в аэропорт, что попал в аварию,

и — как человек суеверный — расценил это как окончатель-ный знак, что даже сама жизнь останавливает нас.

Мы встретились на следующий день, в кафе. Тихо пого-ворили, понимающе помолчали, выяснили, что это кто-то третий был источником последней глупости, но уже ничего не изменишь, решения приняты.

Ты обнял меня. Обнял, в последний раз вцепившись паль-цами в кожу, уткнувшись носом в мою шею и вдохнув глу-боко запах моего тела, так, что я явственно почувствовала, как закричало твое сердце, с силой оттолкнул меня от себя, позвал официанта, расплатился по счету и отвез меня домой.

Я все еще надеялась, что не умерла.Я ошибалась, но еще долго пыталась себя обмануть.


275

глава 10записи в дневнике

День после.

Зато можно не бриться. Валяясь вчера в ванне и попеременно захлебываясь слю-

нями, слезами и соплями, я вспоминала еще и приятные мо-менты данной ситуации.

Можно, например, также ударяться в полное и тотальное ла-ла-ла, не задумываясь о последствиях и оправданиях.

Или носить исключительно кеды и джинсы, забыв о не-человеческих каблах и юбках.

Самое неожиданное, конечно, и успокоившее меня вчера: когда я полусонная и полупьяная вылезала из ванны, — это одна, чисто женская мысль:

— Заебись, можно не бриться.

Октябрь.

Работа — единственное спасение.Работа.Стройка.Что-то происходит.Друзья, тусовки, алкоголь.Алкоголь.Я не бухаю.Мне просто нравится вкус вина.Я дезинфицирую душу алкоголем.Работа, работа, работа…Белое вино со льдом.Хочется умереть.Надо работать.Надо.

Ина Тундра

276


Ноябрь.

Ненавижу работу.Устала бухать.Ненавижу вино, а не пить его не могу.Титов предложил назвать Петровку «Тундра-бар».Круто.Я открываю бар имени себя.Ненавижу делать вид, что у меня все хорошо.Надо.

Декабрь.

Неглинка, то есть теперь уже «Just Another Bar», открылся 14 декабря.

Как обычно, была какая-то мегавеселая вечеринка, мно-го народу, все напились, владельцы и жены владельцев тан-цевали на стойке, кто-то даже рухнул за стойку, но дело не в этом.

Дело в том, что за два дня до этого, 12 декабря, в помеще-нии были еще бетонные стены и никакого намека на бар. Только Олень, который ходил и уверенно говорил мне:

— Тундра, не парься, мы все успеем!— Какое, бля, «не парься», Олег! Тут голые стены! Мы ни-

чего не успеваем! Я людей позвала уже! Евпатий Коловрат! Ну как ты успеешь?!!!!

Я была в истерике.Строители были в не меньшей истерике, если не в боль-

шей.Они работали круглосуточно.Я боялась уехать домой и торчала там, не вылезая. Само

собой, Олень — тоже. Он вообще смирился с ролью живого привидения.

Боги на нервяке даже не заезжали, они не верили, что мы успеем.


277

Каждую минуту творилось чудо — заведение рождалось на глазах: вот появились стены с обоями, установили бар-ную стойку, дорисовали фреску, обшили кожей стены, на-строили звук, привезли посуду, алкоголь, забегали бармены. И вроде только что, всего двое бессонных суток назад, была пустая бетонная коробка — и вот уже я ставлю цветы в вазу и, захватив красивое платье, собираюсь ехать к любимому стилисту, Максу Макухину, чтобы превратиться из усталой лягушки в прекрасную принцессу.

Я открыла свое первое в жизни, построенное самостоя-тельно от начала до конца, заведение.

Вот это было по-настоящему круто.


279

глава 11Я пишу это все тебе, чтобы ты знал, каково это, чтобы

знал, что я чувствую, делюсь этим, выплескиваю все из себя, и мне становится легче.

Я пишу это даже не тебе, а всем своим мужчинам, кото-рых я любила и из-за которых я страдала.

Та нежность, которую я испытывала с тобой и с ними, тот ужас потери — все это, по сути, одинаково, только лица ме-няются.

Я хочу поделиться этой болью с тобой, разделить как то счастье, которое мы делили на двоих, а эту боль я должна пережить в одиночестве.

Потому что тебя рядом нет, а я не знаю, как мне жить дальше одной.

Не знаю.Как мне выскрести эти куски мяса из сердца.Я засыпаю в аду каждую ночь.Я просыпаюсь в слезах, потому что сны до ужаса реаль-

ны — но это всего лишь сны.Я боюсь ходить в душ, у меня текут слезы, когда по лицу

льется вода.Я научилась обманывать себя.Какое-то время убеждаю себя, что мне все равно.Потом какое-то время мечтаю.Потом понимаю, что все мечты — ерунда, и ничего не бу-

дет — ад накрывает с головой.Кровавое месиво из сердца, желаний, любви и слез.Ледяное спокойствие для всех, кроме близких.Как же я плакала тогда, на открытии «Джаба», Алис, что

даже ты сломалась?Это невыносимо.День за днем.Месяц за месяцем.

Ина Тундра

280


Дневное забытье за работой, временная анестезия алко-голем.

Забираю дочку на ночь из ее кроватки в мою. Гладя ее по спящим ладошкам, можно незаметно уснуть.

Глаза Ричи на фотографии — чувство вины.Не могу ездить на кладбище — только одна мысль бьется

в голове, пока стою на коленях:— Помоги.Я умоляю тебя — Помоги.Только одна мысль:— Может, ты так мстишь мне за свой ад?Чувство вины за все эти мысли.

Я сильная, я справлюсь.Велком! Начат отсчет периода самообмана.Злость на себя, на тебя, на обстоятельства.Как мне унизиться, как мне возвыситься, что мне сделать,

чтобы эта боль ушла?Валяться в слезах на полу, разрываясь от боли? Валялась.Стать богиней, чтоб у самой дух захватывало? Была.Кровавое месиво каждодневного ада.Хотел подарить мечту и любовь.Подарил боль и страх.Почему так много таких же, как твоя, машин в этом городе?Мое сердце слетает с катушек каждый раз, как я вижу одну

из них.Рефлекс. Мечта, что она остановится, и ты меня спасешь.Вытащишь из этого ада.Успокоишь.Посмотришь в глаза и скажешь, что все-все закончилось

и ты снова со мной.Я уткнусь тебе в плечо и разревусь.Потому что вот оно, наконец-то, твое плечо.Я умру на секунду — от счастья.


281

Но это тупо рефлекс — машина едет мимо, номер не твой, а я, провожая ее взглядом, не меняя тона, продолжаю гово-рить по телефону. Работа.

Ад остался в сердце. Залит железобетоном пустоты. Кро-воточит днем лишь изредка — я люблю свою работу.

Так и спасаюсь, но совсем спастись не могу.Я стараюсь. Правда.Уже много времени прошло — достаточно, чтоб умерла

всякая надежда.Привет привидениям сердца.Жизнь есть и после смерти.Ад — не страшилки религий.Он у каждого свой.Маленький, невыносимый, кровавый беспредел сердца.Сердца, которое упорно не хочет замолчать.


283

глава 12Титов страшно ревновал к тому, что «Джаб» открылся

первым.Владельцы «Джаб» ревновали к «Тундра-бару».Перед самым открытием своего места они заехали по-

смотреть на Петровку, и, когда они зашли внутрь, в их гла-зах ясно читались и обиженное удивление, и легкая зависть.

Наши с ними отношения стали еще более натянутыми. Они не без оснований считали, что я уделяю и буду уделять их месту меньше своего времени и внимания, и мои дово-ды, что «Тундра-бар» будет занимать более скромную и не гламурную нишу, чем их, после того, как я показала им по-мещение, уже не работали.

Они не верили, что демократичным будет такое стильное, почти Нью-Йоркское место, выполненное под лофт, со сте-нами из старого кирпича, огромными окнами, правильной подсветкой, и с проекторами, придающими бару легкий на-лет хай-тека, один из них засвечивал картинкой стену, вто-рой создавал двусторонний экран, светя на огромное молоч-но-белое стекло перед входом.

Я же, мертвая в своей внутренней апатии из-за личных проблем, уделяла мало времени не только им, но и «Тундра-бару» тоже.

Титов видел мое состояние, пытался меня как-то расше-велить, приободрить, заставлял взять себя в руки, но ничего не получалось. Не вышло это даже у Таша, который наконец-то решил осуществить свою мечту и открыть ресторан, где он мог бы кормить своих друзей, где всегда была бы теплая дружеская атмосфера и можно было бы проводить закры-тые выступления Камеди клаба для своих.

Мы с ним давно мечтали о таком месте, и вот у него по-явились все возможности его открыть, через знакомых на-шлось помещение, деньги, а самый близкий человек, кото-рый мог бы все это построить, то есть я, у него уже был.

Ина Тундра

284


Мы встречались почти каждый день в випе «Джаба» и придумывали дизайн, концепцию и название для его бу-дущего места. Была подключена креативная мощность все-го «Камеди клаб», и поэтому наши встречи превращались в какие-то невероятно смешные, брызжущие дикими или почти разумными идеями, почти стенд-ап выступления.

Как-то само собой решилось, что дизайнером опять бу-дет Олень, очень быстро в очередном брейн-шторме роди-лось название «Техника Молодежи», за концепцию решили взять любимый всеми олд-скул, с музыкой из старых до-брых девяностых, была придумана серия комиксов, кото-рые будут нарисованы на стенах, и с января было решено начать стройку, чтобы к июню открыться.

К концу декабря почти достроился «Тундра-бар», мы по-звали туда 31-го числа всех своих друзей и тихо встретили Новый год.

Поговорив с Титовым, я выпросила себе и всему персо-налу двухнедельный отдых, с обещанием открыть «Тундра-бар» для посетителей в конце января, и улетела в Индию с надеждой реанимировать себя.

Как и все мои путешествия — это тоже не прошло без приключений.

За пару дней до отлета мы сидели с Алисой и Мартином в «Тапа де камидас» и обсуждали, куда можно будет рва-нуть из Гоа в Индии, чтоб «просто посмотреть, а не сдох-нуть от скуки на пляже», нам с Алисой даже в голову не пришло, что ровно через две недели в городе Кочин, штат Керала, Индия, мы с ней, проводив друзей на поезд в Чи-най и оглянувшись по сторонам, с ужасом поймем, что мы не просто две белые девушки в коротких юбках (все вещи, кроме этих юбок, грязные после адского недельного пу-тешествия) в огромном не туристическом индийском го-роде, — мы вообще единственные европейцы на несколь-ко сотен километров вокруг, и люди реально тычут в нас пальцами.


285

Москва–Гоа–Махараштра–Гоа–Алапужа–Керала–Гоа–Москва.

Махараштра — штат на севере Индии, за все время пре-бывания в котором мы не встретили ни одной надписи на английском языке.

Керала — это коммунистический штат на юге с запре-том на алкоголь и сигареты.

Алапужа — район в штате Керала, с большим количе-ством рек, озер и каналов, по которым перемещаются ха-узботы — дома-лодки, связанные из тростника. Потрясли наше воображение каналы, где джунгли сплетаются над головой.

Проехав около 2000 километров по Индии за две недели, мы почти потеряли чувство реального времени — иногда казалось, что в одном дне умещается неделя — такое коли-чество впечатлений просто не успевал переваривать мозг.

Пункт назначения № 1: Махараштра, 300 километров на север от Гоа; способ передвижения — мотоциклы.

Полтора десятка безумных белых идиотов в глубине ор-тодоксального индийского штата.

Единственное на весь город кафе открывалось в 10 утра, поэтому проснувшимся в 8 утра и имея в компании Марти-на приходилось завтракать ромом со спрайтом.

Вот так начинался наш день. Кому первым попадался не Мартин, а Санечка Пионер, тот начинал день с другой бу-тылочки — пластиковой.

Ничего, кроме алкоголя, не употребляла только я, но когда рядом с тобой остальные 14 человек беспрестанно ржут, то возникает стойкое ощущение, что под дым я все-таки попадаю.

Ввиду всех этих обстоятельств два дня, проведенные в Махараштре, на одном из самых сногсшибательных и красивых пляжей в моей жизни, просто слились в одну большую смешную вечеринку, с аккомпанементом океана и встречным ветром при езде на мотоцикле.

Ина Тундра

286


Кто же знал, что это всего лишь детская прелюдия к глав-ному приключению — путешествию в штат Керала.

Как сказал душка Саша Пионер: ничто не предвещало беды…

Пункт назначения № 2: джунгли и каналы Алапужи, са-мый юг Индии, почти у мыса; способ передвижения — по-езд, далее по каналам — хаузбот.

Цель была легка и проста — сесть на поезд вечером, на следующий день прибыть в Алапужу, там тусануть на хауз-боте среди джунглей по каналам, доехать до Кочина и спо-койненько вернуться обратно.

Хорошая цель для хорошей компании.Начать надо с того, что штат Керала коммунистический,

и там сухой закон и запрет на сигареты.Значит, все нужно везти с собой.Четко расписали все необходимые действия: рано лечь,

рано встать, собраться к поездке, купить алкоголь для всей компании, сесть на заранее заказанные машины, доехать до вокзала в другой штат, сесть на поезд и далее — по плану.

В результате в 2 часа дня мы с трудом оклемались после бессонной ночи, и нас переклинило поехать в глубь штата в храм Шивы за благословением настоятеля. Надо заметить, что нас 15 человек, не отличающихся трезвостью и собранно-стью, так что выехали мы в 15 часов. Такси заказано на 18:30.

С этого момента дурдом и начался.Домчавшись до храма Шивы колонной мотобайков и по-

лучив благословение, мы были уверены, что успеваем об-ратно. Но все дружно забыли, что днем надо было купить много алкоголя на недельную поездку.

С криками и воплями залетая в такси, чтоб не опоздать на вокзал, мы договорились, что останавливаемся по дороге и пытаемся купить ром.

В индийских магазинах у продавцов наступал мгновен-ный ступор, когда мы называли, сколько бутылок рома нам надо, у них имелось максимум по две.


287

В мою светлую голову пришла гениальная мысль по-искать запасы спиртного в любом баре, и, остановившись у ближайшего большого бара, мы купили три ящика рома.

Весь этот ром ехал в моей машине, поэтому, когда мы при-ехали на вокзал, вполне объяснимо, почему я была в гавно.

Единственное, чего я так и не поняла — это каким таким образом на перроне вся наша компания оказалась в такое же гавно, как и я.

Еще у меня был айпод. С колонками.Мы с Элис решили отметить это радостное событие тан-

цами на перроне индийского вокзала на окраине коммуни-стического штата.

Единственный трезвый среди нас Грач умолял: «Девочки, только не раздевайтесь!» А полицейских, которые протисну-лись к нам сквозь толпу вставших полукругом индийцев со словами: «Ноу дринк, мисс, ноу дэнсинг», — мы конечно же просто послали.

В этот момент мой мозг сделал вполне ожидаемый кульбит, и следующее, что я помню — это как я просыпаюсь в поезде.

В индийском.Одна.Вы когда-нибудь ездили в индийском поезде? Это пиздец.

Натуральный.Три полки друг над другом, вентиляторы на потолке,

жара, дверей нет, куча индусов пополам с тараканами и ад-ская грязь.

Если вы хоть раз проедете в индийском поезде, то после этого не страшно ничего. Но суть не в этом.

Короче, я просыпаюсь. Вижу вокруг себя только спящих индусов и медленно впадаю в недоумение. Похмелье адское, но, пробравшись по вагону, натыкаюсь на Пионера и бужу его, чтоб он меня отвел в туалет — одной страшно.

Надо заметить при этом, что Саня Пионер — это такой маленький зайка, который всегда много курит и тихо раз-говаривает очень спокойным голосом.

Ина Тундра

288


В общем, ведет он меня в туалет и тихо так вещает неж-ным голосом на заднем фоне моего похмелья:

— Мы с Мищем взяли ром, сели на подножку поезда (в тамбурах нет дверей, очень жарко), чтобы выпить, по-курить и полюбоваться на ночные пролетающие пейзажи. И ничто не предвещало беды. Но тут вдруг Мищь уронил свою сумочку с документами, билетами и деньгами на пути, и мне ничего не оставалось сделать, как дернуть стоп-кран. Поезд не стал стоять долго, чтобы искать сумку, поэтому мы разбудили Алису, они с Мищем вышли ее искать, а мы по-ехали на поезде дальше.

Я спокойно выхожу из туалета, смотрю на время, пони-маю, что где-то часа четыре утра, и собираюсь идти дальше спать, интересуюсь, где спит Алиса, чтоб припарковаться к ней.

— Я же тебе говорю, Иночка, уронили сумку, я дернул стоп-кран, Алиса и Мищ вышли, а мы уехали.

Вот тут-то потрясение и настигло меня во всей своей пер-возданной неожиданности.

Мы находились черт знает где, посреди Индии, а Алиса в этот момент вообще находилась чертегознаетгдевообщебля!

Благодаря адскому похмелью и половине бутылки рома мне все же удалось заснуть до утра, несмотря на нервные переживания за судьбу своей подруги.

Проснувшись часов в 9, я разбудила всех, чтобы найти хоть один работающий в этой глуши телефон и, дозвонив-шись до Алиски, с успокоением узнала, что сумку они все-таки нашли и ждут теперь следующий поезд, чтоб догнать нас на станции назначения в Алапуже.

Нам предстояло провести в дороге весь день.Периодически проходящий по поезду наряд полиции за

энное количество рупий разрешил нам курить и бухать, но с одним условием, чтоб никто не видел и не слышал, а так как названия «ром» и «джин» понятны на всех языках, мы придумали им кодовые названия «Роман» и «Татьяна».


289

После нескольких плодотворных часов общения с «Ро-маном» закончились и пепси, и спрайт. От безысходки мы перешли на микс с мериндой, тут же получившей название «пероральный дихлофос» — в поезде было такое адское ко-личество грязи и тараканов, что только большие вливания «дихлофоса» в желудок спасали от взвизгиваний и брезгли-вости.

К вечеру 11 пьяных «белых дьяволов» вывалились на пер-рон в Алапуже.

Местные жители моментально пришли в шок.Особенно когда узнали, что этой безумной компанией мы

собираемся погрузиться на хаузбот и поплыть по каналам.Неожиданно все хаузботы начали заряжать безумные

для Индии цены. В итоге, сторговавшись на 19 тысяч рупий за три дня (для справки: это где-то 500 долларов, что для этих районов Индии космические бабки) и включив в эту цену еду и напитки, мы отчалили на ночную стоянку, чтобы утром подобрать Алису с Мищем и отправиться в плавание по каналам.

Итак, хаузбот — сплетенная из тростника и веревок огромная лодка или, скорее, пирога, с двумя комнатами и большим пространством на корме, чтоб тусовать.

Быстренько поставив на полную громкость лондонский минимал, голодные и пьяные, мы поплыли в глубь каналов на ночную стоянку.

Надо, кстати, заметить, что на вопрос, а есть ли тут змеи, нам ответили, что есть, но не страшные, если укусят — не ядовито.

Причалив, мы стали ждать ужина, а пара безумцев отпра-вились исследовать прибрежную деревню.

Через 10 минут ребятам предложили на выбор: двоих мальчиков 5 и 10 лет, пять девочек от 7 до 14, ну или, на крайняк, любого жителя деревни, если у белых господ есть желание. Цена — 100 рупий или фонарик.

Наступила наша очередь прийти в шок.

Ина Тундра

290


Быстренько ретировавшись на хаузбот, мы в течение часа все еще были атакуемы алчущими наживы индусами, пред-лагавшими себя, своих жен и детей за хоть что-нибудь.

Мы забыли предупредить команду насчет ужина. Завет-ные слова «ноу спайси» не были сказаны. Глубь Индии. Мы не ели почти 2 дня.

Мы плакали, пили воду, но все равно продолжали жрать кактус. Или что там это было. Очень вкусно, но, бля, очень остро.

Благополучно проведя ночь (минус 4 бутылки рома), утром мы встретили воплями радости наших отщепенцев и, врубив музыку на полную мощность, отчалили шокировать индийскую глубинку.

После многих безуспешных попыток накурить капитана Пионер все-таки принял единственно верное решение и на-поил команду.

Добрый полупьяный капитан тут же разрешил нам са-мим рулить хаузботом, с единственной просьбой не вклю-чать большую скорость и экономить топливо.

Как только кэптан отходил, сразу врубался полный ход. Мы старались делать это незаметно, но почему-то наши громкие вопли восторга от скорости неизменно привлекали его обратно на корму и он тут же сбавлял скорость.

На первой остановке для купания мы сломали нос корабля.Это было так красиво: Макс прыгает с носа в одну сторону,

а нос со скрежетом одновременно падает в другую.Как мы ржали!Практически плача от смеха, мы наблюдали, как Макс

вылавливает нос в воде, а капитан пытается подрулить к бе-регу среди зарослей кувшинок.

В течение часа, пока привязывали злополучный нос на прежнее место двумя веревочками (да-да, весь хаузбот свя-зан реально из веревочек и тростника невзирая на то, что размером он примерно с хорошую яхту), мы остановили проплывающего мимо на тщедушной пироге местного чу-


291

вака и купили у него 30 только что выловленных тайгер пра-унс размером с мою руку.

Более-менее спокойно проведя день (минус 10 бутылок рома, а сколько остального в минус — я не в курсе, не уча-ствовала), мы остановились на ночь в райском местечке сре-ди пальм и с изумрудным рисовым полем неподалеку.

Ночью посреди рая нас настиг ад.Ночь. Темно. +38. Влажность и духота. Миллиарды ин-

дийских комаров, алчущих крови.Нас покусали так, что даже спустя неделю я все еще че-

салась. Накрываешься с головой, чтоб не жрали, через три минуты устаешь от жары, а откинув платок, чтоб вздохнуть, тут же подвергаешься атаке диких жужжащих тварей.

Только намазавшись ромом с головы до ног (реально по-могает, хоть и кусают, но, видимо, быстро пьянеют и отста-ют), мне удалось заснуть.

На следующий день в качестве компенсации мы потребо-вали капитана отвезти нас в узкие каналы: «Чтобы джунгли сплетались над головой!»

Поскольку это был наш последний день на хаузботе, а в Кочин тащить на себе столько алкоголя не хотелось, мы приняли решение его уничтожить.

К моменту прибытия к маленьким каналам мы уже вов-сю танцевали на палубе под Нью-Йоркский прогрессив, и прибрежные жители увидели порочный, разлагающийся от алкоголя, наркотиков и дьявольской белой музыки капи-тализм во всей его красе.

Не выходя из этого состояния, мы выгрузились на при-стань, сели в машины и поехали в столицу грозного и стро-гого штата Керала — Кочин.

В процессе поездки я, меняя батарейки в колонках, вме-сто старых батареек выкинула в окно айпод. И это мы еще не весь ром уничтожили.

Кое-как, по-быстрому кинув вещи в маленьком отельчи-ке в порту Кочина, мы пошли в местное уличное кафе поесть.

Ина Тундра

292


Сказать, что мы были главным цирком района в этот вечер — это не сказать ничего. Быстро договорившись по-ставить свою музыку, мы попытались намутить себе пива. Пиво принесли через полчаса в огромных пузатых чай-никах с домашними большими чашками — сухой закон, реально!

Я даже склептоманила себе домой одну из этих замеча-тельных чашек и до сих пор по утрам, попивая из нее кофе, улыбаюсь, вспоминая, откуда она у меня взялась.

Главный трабл заключался в том, что кончились сигаре-ты. Они запрещены, так же как и алкоголь. Поэтому, взяв Пионерку, я отправилась на поиски никотина, ну заодно и прогуляться по улицам Кочина.

После получаса безуспешных поисков и полной дезори-ентации в подворотнях города, мы наткнулись на полицей-ских и, спрашивая у них дорогу, я нагло поинтересовалась насчет возможности приобретения сигарет. Прочитав лек-цию о том, что тут запрещено курить и какой за это пола-гается штраф, полисмен любезно отвел нас к старому инду-су, чинившему велосипеды, у которого мы и смогли купить сигареты. Оглянувшись, я увидела, как индус отсчитывает полицейскому бабло. Все как везде.

Утром, проводив ребят на поезд в Чинай, мы с Алиской одни остались дожидаться нашего поезда обратно в Гоа, по-скольку на следующий день улетали в Москву.

Пафосно позавтракав (впервые за всю поездку — в че-ловеческих условиях) в лобби какого-то отеля, мы решили, чтоб не пропустить поезд, поехать в центр Кочина, разве-дать, где вокзал, и прогуляться до поезда по центру.

Мы с ней уже настолько ассимилировались в Индии к это-му моменту, что совсем забыли, что вид двух полураздетых белых женщин может вызвать настоящий шок у местных аборигенов. Осознание этого настигло нас в центре, в толпе, когда мы, посмотрев друг на друга круглыми глазами, одно-временно сказали, как будто до нас только что дошло:


293

— Йобаныйврот, где мы? Что мы тут делаем??? Как мы тут оказались??? Одни! Посреди Индии! Мы же просто летели спать на пляжах Гоа!!!

Впрочем, если не придерживаться натоптанных туристи-ческих маршрутов, то в этой мистической стране никогда не предугадаешь, где именно окажешься во времени и про-странстве. Среди множества воспоминаний о той поездке есть у меня совершенно особое, отдельное — Шалфей-про-рицатель.

В Индию, особенно в Гоа, многие ездят из-за своеобраз-ной наркотической свободы. Гашиш, психоделики, грибы и еще куча всего — там абсолютная норма. Расширение со-знания, не более того. Я не употребляю никаких, но отно-шусь к ним совершенно спокойно. Каждый сам выбирает свой путь.

Это случилось у кришнаитов. Есть у них там один цели-тель — Житендре. Невероятно умный, чистый и светлый человек. Шалфей-прорицатель — не наркотик, так, трава у дома. Специя, по сути, с одним особенным свойством — если его курить, то уж не знаю насчет других миров, но с собственным подсознанием он тебя знакомит мощно. На пять минут, которые кажутся тебе вечностью, ты пережи-ваешь абсолютно реальные ощущения, не галлюцинации, нет, просто — чик — и ты в своем теле, в своем абсолютно полном и ясном сознании оказываешься в коротком струк-турированном, логичном сне.

Житендре уговорил меня. Сказал, что я должна узнать кое-что важное о самой себе.

Это был сон про человеческую жизнь которую я прожи-вала от начала до конца, жизнь немного не мою, но очень по-хожую по количеству поворотов, рывков вниз и вверх, и по амплитуде прожитых эмоций.

При этом в течение всего сна я четко понимала, кто я на самом деле.

Ина Тундра

294


В этом сне был один момент, который поразил меня до глубины души и не выходит из головы. Я не знаю, как его интерпретировать, но у меня от него до сих пор мороз по коже.

Мне снилась свадьба моей мамы, я осознавала в тот мо-мент себя и свою личность во сне одновременно очень хо-рошо и слегка недоумевала по этому поводу. Я пыталась по-нять, то ли это на самом деле свадьба мамы, то ли это сон. Я была в очень красивом красном платье, стояла, общалась с гостями, одновременно пытаясь навести порядок в мозгах, и тем не меннее осознавая, что на данный момент во мне преобладает именно моя память, а не память персонажа сна, но мы обе на момент этой свадьбы внутренне и внеш-не очень похожи, нам почти тридцать, мы прекрасно прош-ли через сложные жизненные испытания и обе счастливы и в чем-то даже мудры.

Короче говоря, я общалась с гостями. И в этот момент я увидела небольшую компанию детей, среди которых была маленькая девочка лет семи-десяти. Я почему-то засмотре-лась на нее, и она, заметив мой взгляд, тоже заинтересова-лась моей персоной, абсолютно по-детски.

В этот момент к ней подошла моя мама, и, заметив, что мы друг за другом наблюдаем, взяла девочку за руку и, под-ведя ко мне, сказала, обращаясь к ребенку:

— Ты хотела узнать, какой ты будешь, когда вырастешь. Вот — посмотри. Ты теперь вот такая. Познакомься с собой взрослой.

Я ахуела. Я посмотрела этому ребенку в глаза и поняла, что это действительно я. Я сама в детском возрасте. И в ту же секунду увидела в ее глазах узнавание — она тоже, посмо-трев мне в глаза, — узнала и увидела себя. И только немой вопрос возник в ее глазах, вопрос, поднявшийся из самых глубин ее детской наивной души, вопрос, на который, еле


295

сдерживая накатывающиеся слезы, я смогла ей ответить только одно, прошептав так, чтобы услышала только она, но услышала самым своим сердцем:

— Держись. Держись, что бы ни случилось. Что бы ни про-исходило — держись. Держись, моя девочка, и верь — нет, теперь знай — все будет хорошо. И главное, обещай мне, что ты будешь держаться.

И она увидела в моих глазах свою судьбу, она поняла, по-чувствовала это самым своим маленьким сердечком, она не осознала, но почувствовала всю эту боль, которую ей при-дется перенести, и, подняв свою маленькую ладошку, при-коснулась ею к моим сжатым в кулак пальцам. Она прикос-нулась ко мне и кивнула. Она поняла.

Я проснулась в слезах. Я проснулась и долго не могла из-бавиться от мысли — да еще и сейчас не избавилась, что, возможно, это был вовсе не сон, а я на самом деле разговари-вала сама с собой. В детстве. И возможно, именно эта встре-ча и именно это понимание, и именно эта поддержка меня взрослой и уже прошедшей все испытания и помогла мне когда-то их пройти. Потому что у меня была не только вера, но и знание, что я их пройду.

Эта фраза «Все будет хорошо» преследовала меня всю жизнь. Именно ее я всегда шептала сама себе. Только она всегда помогала мне держаться.

Это была мантра всей жизни:— Все будет хорошо.Я поняла тогда, что теперь я могу поменять ее:

— Все УЖЕ хорошо.

В поезде мы сидели с Алисой на подножке, и, глядя на про-летающие мимо индийские пейзажи и нереальный закат, допивая последний ром, слушали Луи Армстронга «What a Wonderful World» на издыхающих колонках. Мы вспоми-нали нашу поездку, все эти приключения и впечатления,

Ина Тундра

296


и вот честно, более счастливой, чем тогда на подножке этого индийского поезда, я не чувствовала себя уже очень давно.

Мама-Индия умеет лечить израненные души. Она просто позволяет тебе посмотреть вглубь себя.

Прилетев в Москву, я начала готовить к открытию «Тундра-бар» и строить «Технику Молодежи».


297

глава 13Я тебя слепила из того, что было, а потом что было, то

и полюбила.У меня хорошее воображение.Очень яркие и четкие мечты.Я люблю все представлять в красках и деталях.С переживаниями, чувствами, ощущениями.Мой виртуальный мир воображения.По-своему идеальный, по-своему несовершенный, чтоб

оттенить идеальность конечной мечты.Секс там ярче.Нежность — захлебывающаяся.Грусть — рвущая сердце.Прикосновения пронзительны.Слова — только важные.Я — счастливая и влюбленная.

Я люблю не человека, я люблю его отношение ко мне.

Я люблю его призрак, его образ, придуманный мной.Несколько движений, слов, поступков, случайно сопри-

коснувшихся с моими мечтами — И все — Я в плену своего воображения:Я придумываю его, доделываю его, таю от нежности

и смотрю влюбленно сквозь пленку мечты.Оправдываю то, что нельзя простить.Прощаю то, что нельзя оправдать.Я не умею любить себя и компенсирую это невыносимым

желанием, чтоб меня любили другие.Я задергана, избита, истерзана, и мне хочется, просто ут-

кнувшись в любимое плечо, чувствовать, как меня нежно гладят по голове.

Ина Тундра

298


Я мечтаю, выдумываю, прячусь в придуманном мире, чтоб не видеть реальности и не смотреть себе самой в глаза.

Мне очень хочется любить и отдавать свою нежность, но в глубине души я прячу мысль, что все это я делаю, чтобы лишь крепче привязать к себе того, кто, возможно, и есть мужчина моей мечты, потому что я в плену его (выдуманно-го мной?) отношения ко мне.

Я зависима от его любви, как от наркотика.Потому что раз я кому-то очень нужна, значит я чего-то

стою…Конфликт самомнения и неуверенности в себе.Борьба эгоизма и собственной недооцененности.Я мастерски идеализирую людей и подчиняю все собы-

тия своей логике.Я расстраиваюсь и впадаю в ярость, когда реальность

бьет меня по башке.Я придумываю, придумываю сама для себя свой идеаль-

ный мир и своих героев.Я выдаю желаемое за действительное, обманывая себя,

чтобы было легче, ярче и интересней жить.Мне скучно.

Гаррисон на днях сказал, что он мне завидует.Завидует потому, что я хоть что-то чувствую, кроме пу-

стоты и скуки.Завидует потому, что я ощущаю, как я живу, переживаю

страсти, эмоции, мечтаю, в конце концов.— У меня даже надежды нет, Гаррисон!Есть только боль и желание чуда.Боль от понимания, что желаемое не сбудется, даже и на-

деяться глупо.Я уже привыкла.

Я продолжаю любить, но уже не тебя, а свои мечты о тебе.


299

А может, я всегда любила только эти мечты, примеряя их к тебе.

Я очень много пишу.Но самое главное, в каждой строчке — ненаписанное.Между строк, между стертыми и переписанными пред-

ложениями, между буквами в словах.То, что я не написала, — главное.Смех, боль, страх, улыбка, прикуренная сигарета, задум-

чивость, мимолётное воспоминание, вдруг запустившее мысли по другому руслу, грусть, счастье, легкая тоска и ды-хание той жизни и мечты.

Потому что это было.Или я все это искренне и красиво себе выдумала? А это

уже неважно. Для меня — было.Красиво, нежно, необыкновенно и с кипящим от надрыва

сердцем.По-настоящему, волшебно, ярко, по-неземному вкусно

и кроваво-больно раздирая душу.Спасибо тебе.Спасибо, что все было так незабываемо и круто, спасибо,

что наполнил все мои мечты.Я до сих пор еще люблю тебя в своих мечтах.Спасибо моему воображению!Ха.


301

глава 14«Тундра-бар» мы открыли громко, ярко, с шиком, толпа-

ми на входе, кучей знаменитостей и телевидением, чтобы все это запечатлеть.

Я придумала сделать на открытии алкогольную премию для наших постоянных гостей, чтобы таким образом пора-довать своих верных и обожаемых московских алкоголиков.

За те годы, что мы спаивали их собственноручно, мы раз-деляли с ними радость и заливали алкоголем горе, мы па-ковали их в такси, отправляя домой, и чинили поломанные после бурных увеселений наши бары, мы запоминали, что они пьют, и забывали все рассказанное нам по пьяни.

Мы хорошо узнали, кто, как, когда и сколько выпивает в нашем городе.

Таш и Воля, конечно же, согласились быть ведущими и они же придумали список забавных номинаций:

«Вечно молодой вечно пьяный» — для любимого и обожа-емого всеми Миши Ефремова.

«Молодость хотела, но печень подвела» — для всеобщего друга Гаррисона, вечно пытающегося бросить пить (с пере-менным успехом, если честно).

«Пьяный мастер» — для Мартина, ваяющего совершенно гениальные дизайны в абсолютно невменяемом состоянии.

«Главный дебош пятилетки» — конечно же, для госпожи Тани Беркович.

«Алкоголик в костюме» — для известного в тусовке сво-ими массовыми гуляниями персонажа по имени Любчик, даже на четвертый день попойки выглядящего так, как буд-то он на светском рауте.

«Вклад в самый национальный разогрев веселья» — про-гнуться под постоянного и любимого спонсора Рустама Та-рико.

«Кросафчег» — для одного из главных плэйбоев города Миши Спектора.

Ина Тундра

302


«Третьей будешь?» — для дуэта Венгерова и Федорова, любителей закатывать безудержные вечеринки с несчет-ным количеством красивых девушек.

«Таких не берут в космонавты» — для Гоши Куценко.«Лучший пьяный MC» — Толику Ляпидевскому, известно-

му своими прямолинейными выходками, из-за которых так часто на его вечеринках можно было услышать крики из се-рии: «Бля, кто дал Толику микрофон?»

«Самый красивый алкоголик города» — бесспорно доста-лась прекрасной Лене Нелидовой.

Список пришедших гостей удивил даже меня, видавшую всякое, а поскольку премия была полу-дружеской, то Воля с Ташем совершенно расслабились и отпускали с барной стой-ки, которая использовалась как сцена, совсем личные и откро-венные шутки в адрес номинантов. Всех удивил Дима Федоров, который вышел за премией, скромно потупив взор, с томиком Пушкина в руках и долго упражнялся с Пашей в остросло-вии. Таня Беркович тоже не смогла удержаться, и, выскочив на стойку, как обычно, прошлась красным словцом по поводу всех присутствующих и с немалой гордостью резюмировала:

— Вы все поняли, какой моя ученица открыла бар? А ну-ка любить ее всем быстро! Молодец, девка!

Я раздувалась от счастья и носилась как угорелая в запа-ре, разруливая постоянно возникающие мелкие проблемы и неприятности. Под конец вечера я напилась и натанцева-лась на стойке уже до такого состояния, что просто легла на нее, раскинув руки звездочкой и громко вопя на весь бар:

— Я — самая пиздатая и ахуительная!Пыталась вернуться в более приемлемое состояние с по-

мощью редбула, которым бармены поили меня через соску, так как сама отхлебнуть из стакана я уже не могла.

«Техника Молодежи» строилась быстро и весело. По-другому и быть не могло. Таш был в воодушевлении, заря-жал и Оленя, и меня своей энергией, новые идеи и мысли,


303

как все сделать правильно и красиво, рождались постоянно. Строительство ресторана для Таша было мне в радость.

В это же время мы зарегистрировали нашу давно при-думанную компанию «Алкофешн менеджмент групп». По-мимо строительства заведений как-то сама собой родилась идея заниматься ивентами и спонсорскими вечеринками.

К «Алкофешену» присоединились рекламная группа «Ан-стоппэйбл», занимающаяся как раз именно этими самы-ми ивентами и частными вечеринками, полиграфическое агентство “2many”, принадлежавшее когда-то моему мужу, и, неожиданно для меня, группа «Пати трэвел», организо-ванная моим старым другом Мишей Спектором и устраи-вавшая выездные мероприятия в разных странах мира для клубов и просто заинтересованных випов.

За очень короткое время непонятно как очень распиз-дяйский, безалаберный, выдуманный из воздуха и мечты «Алкофешн менеджмент групп» стал серьезной компанией, прокручивающий чуть ли не миллионы долларов в месяц. Мне не верилось, что я имею к этому прямое отношение — для меня «Алкофешн» продолжал оставаться просто неожи-данно появившейся из неоткуда штучкой, не имеющей под собой никаких реальных оснований. И вроде и офис у нас был центрее некуда — 90 метров на Неглинной улице, и ме-неджеры с секретарями, отвечающие на звонки, и постоян-но выставляемые кому-то счета на немыслимые суммы, но мне все равно это казалось какой-то фикцией, мыльным не-настоящим пузырем, которого нет и не может быть, потому что это просто придуманная мечта.

Ну как можно было серьезно относиться к компании, в которой главное лицо было Тундра, а второе — Олень? Ког-да люди заходили к нам в офис по делу и, смущаясь, спра-шивали, а на месте ли Тундра, не понимая, насколько это нормально называть меня так, а как называть по-другому мало кто знал, очень часто они слышали нормальную для работников, но повергающую в шок всех посетителей фразу:

Ина Тундра

304


— Тундры нет, есть Олень, позвать?Очень многие даже думали, что это такая циничная шутка.На Неглинку и «Джаб бар» я забила окончательно.

У меня не было никакого желания ими заниматься. Впро-чем, у меня вообще не было желания заниматься чем-либо, только редкие взрывы эмоций и энергии, продиктованные какими-то внешними факторами, очень короткие и быстро проходящие, заставляли меня делать хоть что-нибудь. Меня еле-еле хватало на «Тундру» и «Технику», еще меньше — на «Алкофешн», а на «Джаб» не оставалось ничего.

Отношения с владельцами Неглинки испортились окон-чательно, но мне было все равно. В целом, мне тогда все было одинаково и параллельно. Казалось, что вся жизнь течет, как в тумане, что-то происходит, что-то случается, но пролетает мимо меня, не задев.

Я принимала все как факт, ничего не хотела делать, а то, что что-то делалось само по себе, было простым течением неконтролируемых событий, в которых я вроде активно уча-ствовала, но которые совершенно не трогали меня внутри.

Мне было все равно.


305

глава 15Железобетон — это крепкое основание.Дочь. Друзья. Работа.То, ради чего я живу.Прошлое стараюсь не вспоминать.О будущем — не думать.Ты сильная — ты справишься.Молитва каждого дня.Слезы, не слезы.Еще немножко железобетона в сердце.И не такое проходили.Фото на зеркале — Ричи, Ричи…Подъем — в 7 утра, отбой — в 2 ночи.Попытки сохранить человеческое в отчаянно гнилом биз-

несе.В час ночи по 40 минут сидеть на кровати спящей дочки,

прислонившись к ней щекой:— Ты — единственное, кого я так безусловно люблю и на

кого у меня так мало времени.Кладбище.Ненавижу этот ебаный памятник!Не езжу.Не могу.Некуда уткнуться носом поплакать.И фоновая фраза моей жизни:

— Когда-нибудь я буду очень счастливой!Не сейчас,Но обязательно,Когда-нибудь.

Ррррр, моя малышка…

День за днем,Час за часом

Ина Тундра

306


Мы проживаем свою жизнь, размениваясь на пустяки:Мы паримся по работе,Погрязаем по уши в повседневных делах и заботах.Нам нравится наша жизнь.Нас хвалят и ругают.Мы злимся и радуемся.Мы просто живем.Плачем внутри,Смеемся на людях.Нам вечно не хватает денег, но мы не отказываем себе ни

в чем.Мы мечтаем о вечной любви и боимся привязанностей.Нам страшно кому-то довериться, и мы искренне верим,

что нас никто не предаст.Нам сложно и не комфортно, и чаще всего мы говорим:

«Как это все заебало!»Мы устали от жизни, от самих себя, от проблем, одино-

чества, лжи, пафоса, желания чувствовать себя лучше всех и невозможности этому соответствовать.

Нам просто тупо хочется похвалы, тепла и признания.Но вместо этого мы каждый день пытаемся прорваться

сквозь глупость и банальность обыденной жизни.Мы знаем, как искусственно создать романтику, и без

удовольствия ее создаем.Мы панически боимся, когда сердце начинает дрожать,

потому что знаем, что сердце, заливающееся теплой, спира-ющей дыхание дрожью, — это стопроцентная адская боль потом, которой (нуеенахуй!) лучше избежать.

Глупые романтики в душе.Нарциссы и циники снаружи.Заплутавшие в собственном «Я».Уверенные в том, что уж мы самые-самые… Так много желаний и интересов.Так много возможностей.И еше больше проебов.


307

Я иногда смотрю на людей и поражаюсь:Огромная серая масса,Миллионы — Они страдают, верят, любят, живут чем-то своим,По-своему.Им неведомы наши загоны, страсти и желания.Им просто и комфортно:Жизнь, сон, дети, телевизор, работа,Друзья, дача, шашлык, какие-то интриги.Узкий коридорный мир.Туннельное мышление.Природой созданные рамки жизни.Вот почему им там комфортно?Вот почему им ТАМ комфортно, а мы при всех наших воз-

можностях и прочих радостях того, что мы имеем и что для них, возможно, лишь вечерняя предсонная мечта — мы пла-чем внутренне и чувствуем себя несчастными, при всей сво-боде выбора и широте обзора?

Я плакала на днях навзрыд, не зная, куда спрятать слезы от ребенка, при просмотре «Новых приключений Золушки».

Мне было просто так по-человечески обидно, что в жиз-ни так не бывает, что ты будешь ждать и надеяться, мечтать и верить, и твои глаза будут наполняться слезами и сердце превращаться в кровавый кусок мяса, но никто не примчит-ся в последний момент на белом коне и не спасет тебя, как в сказке. Зато ты всегда будешь знать, что еще чуть-чуть, еще немного, надо потерпеть, но это все равно будет так, как бу-дет, а боль — она пройдет, так же, как проходила до этого, надо просто еще немного потерпеть.

И ты стоишь, прислонившись лбом к окну и не пуская ни одной мысли к себе в сердце, и убиваешь в себе разумом на-дежду на сказку и веру в чудо, потому что это жизнь, жизнь, как она есть, потому что тебе 28 и ты знаешь факты, с кото-рыми придется смириться.

Ина Тундра

308


Так хочется верить, что случится чудо и… Ну хоть какое-нибудь случится ебаное чудо!

А жизнь продолжается, и чуда нет.Да ну и фиг с ним!Мне 28, и я только что удушила в черт знает какой раз хо-

лодными доводами рассудка еще одну любовь в своем, ка-жется, уже бетонном сердце.

Она еще трепещет где-то там, но глухая оборона логики не дает ей возможности дышать, еще немного, и эта любовь сдохнет окончательно.

Мне жаль.Мне искренне жаль даже не любви, а себя. Потому что я

променяла дыхание жизни — пусть болезненное, пусть без-рассудное, зато смеющееся, задыхающееся счастьем и пуль-сом живого сердца, — на пустое спокойное и ненужное мне стандартное течение жизни.

Зато не больно, а просто и понятно.Все, как обычно: свои загоны, мысли, пожелания, свои

проблемы, радости и вечное «хочу» чего-то большего.Мысль, спрятанная где-то в дальних уголочках мозга, как

в анкетах, заполняемых в 15 лет, когда ты еще так наивно веришь в сказки и, улыбаясь жизни, ждешь чудес.

Чего ты хочешь в 28?Принца!Чтоб на коне,И чтоб, блядь, с королевством.И ниибет.Хочу, как в сказке.Вот хочу — и все!

Хотя нет,Пизжу.Включился разум:И далее огромный список всплыл всего, чего хочу…


309

глава 16С Неглинкой и Джаб-баром расстались по стандартной

схеме. Приведенный аудитор, абсолютно не разбирающийся в барном деле, подозрения в воровстве, на которые я даже не отреагировала, так, лишь грустно улыбнулась, тяжелый разго-вор в офисе с владельцами, и как будто гора с плеч свалилась.

Выходные провела в монастыре. Причем в мужском.Бедный перепуганный мой старый друг, глядя на умира-

ющее, рыдающее, полу-спящее, полу-невменяемое тело, сва-лившееся ему на голову, взахлеб повторяющее сквозь слезы:

— Яаа таак бооольшее неее мааагууу… Мнее нааадаа в Москву наа раааботуу… — упаковал меня и отвез за херову тучу километров в монастырь.

В реальный мужской монастырь.В глуши абсолютной, в городе Рыльске, где-то между Ту-

лой и Курском.В сознание я пришла не то чтобы мгновенно, но оно по

крайней мере начало возвращаться в мозг.Нет, там не происходило никаких чудес, и никто не от-

крыл мне глаза на что-то новое в жизни.Монастырю реально 500 лет и, видимо, то, что на этой

земле 500 лет молились, как-то влияет на людей.Люди там абсолютно вменяемые. С батюшкой разговари-

ваю — он очень адекватно мне говорит, что понимает, что мы туристы от религий, слишком много их видели, чтобы выбрать себе одну, так, как выбрали монахи.

— Ничего, — говорит, — заставить молиться я тебя не могу, да и не буду, но видение свое на твои проблемы рас-сказать могу. Все-таки оно, видение это, от твоего отличает-ся, да и мышление у меня по-другому устроено, не зря же я батюшка в монастыре.

Люди там, конечно, другие. Если до этого казалось, что только абсолютно свернутый человек может уйти в мона-стырь, то теперь мнение мое изменилось.

Ина Тундра

310


Очень адекватные люди. Очень все понимают. Очень дру-гие. Очень, как бы это сказать… ну да, божеские.

Странное место. Молчаливое. Спокойное. Сильное — сто-летия молитв ощущаются. Очень пусто в голове, и в первые минуты даже не можешь сориентироваться, а с какой, соб-ственно, проблемой ты сюда приперся, настолько все меня-ет масштаб и ценность внутри тебя от окружающего абсо-лютного спокойствия.

Непонятно, что больше мозг возвращает в адекват.То ли спокойный голос батюшки, говорящий ясные вещи,

просто он их как-то по-другому говорит. А может, это от-того, что кому-то постороннему все честно выкладываешь, как есть, ведь никому же это не рассказывается — что, как и почему, — а батюшке можно. Может, внимание и участие, с которым он воспринимает тебя с твоими смешными и мел-кими проблемами.

То ли просто место такое, земля-воздух-вода в источни-ках, как будто замершие в отсутствие волнений и вне време-ни — столетиями отмоленные в абсолютном спокойствии.

Мозг на место вернулся, с сознанием встретился.Отпустило или не отпустило меня — не важно. Спокой-

ней стало.Больно, наверно, все так же.Чувства остались на том же месте.Зато дополнительные резервы силы, чтоб со всем спра-

виться, переполнены.Ну и спирт монастырский пошел на ура, а привезенный

в Москву, произвел фурор в баре на Масленицу.«Техника молодежи» была уже на финишной прямой,и мы

вовсю готовились к открытию. «Тундра-бар» работал не очень ровно, но все же хорошо, «Алкофешн» собирал кон-тракт за контрактом.

Я была счастлива и несчастна одновременно.Меня ничто не радовало.


311

глава 17Голова одерживает верх. Бедное мое сердце! Ему нечего

возразить на безупречные логические доводы и обвинения в том, что оно погрязло в иллюзиях.

Глупо жить без стука сердца. Еще глупее верить в то, чего нет. В каком случае я, интересно, дважды дура?

Мучает ужасная бессонница.С одной стороны — хорошо, все дела успеваешь ночью до-

делать, никто-ничто не дергает, не отвлекает. Плохо лежать еще после этого в постели и, ворочаясь, гонять даже не мыс-ли в голове, а какие-то обрывки образов, чувств и ощуще-ний. А сна все нет. Иногда уже дочка в школу проснулась, а я все бегаю сама от себя по бессонным тревожным мыслям.

Навалить хочу с каждым днем все сильнее и сильнее. Во-обще не понимаю, что за ниточки меня в Москве держат — невидимые стальные струны. Хочется оторвать их от себя, разорвать, освободиться, выпутаться, сбежать опять на сво-боду, на пряный, теплый, чуть соленый океанский воздух, только бежать некуда. География биографию не изменит.

От себя никуда не денешься — это надо только прожить.Насоздавала иллюзий, чтобы помочь себе, а потом сама

же и запуталась, где настоящее, где придуманное. Вот она — волшебная сила воображения. Во что я верю, то и суще-ствует. Причем все сразу и одновременно. И стою я в этом королевстве кривых зеркал, посреди спора сердца и разума. Даже нет, не стою — сижу на корточках, к стене прислонив-шись, уткнувшись в колени, и краем глаза наблюдаю, краем уха слушаю. А голова с сердцем не унимаются, ведут войну на поражение. Интригуют, попеременно держат верх, ведут переговоры, заключают перемирия, бьют исподтишка.

А я не сплю. И не участвую. И даже наблюдать я заебалась за этой изнуряющей войной. Я в Индию хочу. В Тай. Куда-ни-будь. Лишь бы вот голову и сердце тут оставить.

Бессонница.

Ина Тундра

312


Сигареты.Теплый Виттель.Я люблю не жизнь — я люблю мечтать о жизни.Воображение — предательская вещь.Как ярко я умею мечтать!Как искренне я пытаюсь не видеть реальности!Как люблю я обмануть сама себя — и все для того, чтобы

быть счастливой.Но — да — в эти минуты обмана я счастлива!Да, когда я мечтаю, энергия, эмоции и жизнь переполня-

ют меня и я и знаю, ради чего живу.И вдруг — привет — реальный мир стучится и бьет мне

больно в сердце — прости, родная, очнись, моя хорошая, жизнь здесь, она другая, не обманывай себя, ты трезво по-смотри — оно вот так на самом-то деле.

24 часа в сутки, из них — 6 на сон.24 часа в сутки — тысячи неровных ударов сердца, зами-

рающего от придуманного иллюзорного счастья, умираю-щего от осознания несбыточности мечты.

24 часа в сутки — борьба за выяснение, кто прав и кто ре-альней: то, что в моей голове и в сердце, или то, что я отча-янно пытаюсь отрицать.

Ох, как бы разобраться мне в самой себе?Как бы мне решить, что правильней и что важнее?В какую сторону смотреть — в глубь себя, мечтать и быть

счастливой внутри мира, что я придумала сама себе, или очнуться окончательно, взять себя в руки и трезво, жестко отсекая все попытки убежать в мечты, цинично и скептично воспринимать жизнь.

Я балансирую на грани, да собственно, и грани этой я почти не вижу.

Хожу по лезвию ножа — по лезвию между осознанием и тем, как я хочу осознавать.

Что правильно? Что нужно делать, думать, ощущать и чувствовать? Чем жить, на что мне опереться, куда смо-


313

треть и как воспринимать? Ежеминутная борьба за право властвовать между умом и сердцем.

Как много у меня внутри.Как мало для меня снаружи.Как широко и полно, радужно и ясно, захватываю-

ще, сильно и объемно внутри моей души, в голове, мечтах и сердце.

Как больно страшно и цинично, как резко, отрезвляюще, жестоко, как неестественно и — нет, не верю, ведь не так все — жизнь показывает мне разницу между реальностью и тем, как я хочу ее воспринимать.

Как я пытаюсь ластиком стереть эти границы.Как жаль, что ластик, видимо, не тот.Как жаль, что я, наверное, так и не научилась жить тем,

что есть. Я, глупая идеалистка, всегда стремлюсь раскрасить радужными красками все, что есть вокруг.

Вдох-выдох.Вдох — счастье, смех, улыбка, прищуренный лукавый

взор и взлет на крыльях нежной недосказанности друг друга понимающих сердец.

И тут же выдох — дура.Тупая глупая смешная дура. Зачем. Наебала лишь сама

себя. Ради чего — не ясно. Ясно одно — вали. Спасайся. Беги, пока не поздно, хотя уже давно пиздец как поздно. Все рав-но беги. Не трать себя, не мучай, не насилуй. Не ври сама себе — собери себя в охапку — и беги.

А следом сразу вдох — трепещуще-неуловимо-сладко-больно-нежное пространство сна моей так глупо растерзы-ваемой на части верящей в тебя души. Люблю — тихий ше-лестящий шепот, не важно как, важно лишь одно — люблю.

И тут же тонет это слово в несбыточной надежде утрен-них полусонных, таких живых и красочно реальных, оскол-ков, раненой тобой до крови, моей дурацкой девичьей мечты.

Ина Тундра

314


Убей меня. Да, впрочем, ты уже убил. Реанимируешь и заново стреляешь каждый день. Твой спорт — мое бедное сердце. Ударь меня с размаху — насмерть. Убей, чтоб смерть мечты дала бы мне возможность снова жить, дышать и ве-рить в чудо — улыбаться дай возможность мне.

Я не живая — жизнь в мечтах не жизнь — ударь так боль-но, чтобы умереть и возродиться снова, или, пожалуйста, просто улыбнись.

Улыбнись мне — и не будет в мире никого счастливей меня. Морщинки у глаз твоих, бьется дурное глупое сердце мое, хочется плакать от счастья — и снова весь мир — к тво-им ногам, и тикают секунды самообмана — вдох, только вдох с еле заметным, пропускаемым мимо ушей и сознания выдохом.

Какая я дура все же.

Будь опять моим бьющимся сердцем…


315

глава 18Открылась «Техника Молодежи». Опять куча прессы, зна-

менитостей, весь «Камеди клаб», что естественно, Таш же один из владельцев. Я так радовалась за него, такой близ-кий мне человек и так счастлив. Опять было весело, шумно и ярко. Опять понеслись рабочие будни.

Я поставила везде директоров, сама только заезжала кон-тролировать.

В «Тундра-баре» началась война с бабушкой сверху, ко-торая не могла жить этажом выше шумного бара с музыкой. Разборки были напряжные, но какие-то вялые. Бар работал вполне себе хорошо, хоть я им вовсе не занималась, работал как-то сам по себе, я знала, что стоит мне приложить немно-го усилий, и он будет просто мега супер популярен, но уси-лий не прикладывала.

«Алкофешн» вообще существовал, казалось, независимо от меня, я только проверяла периодически денежные пото-ки и счета, не особо заботясь, что, как, куда и откуда.

В моей жизни появился Никитушка, младший брат Миши Спектора, который обожал меня, заботился и дарил хоть какую-то радость.

Жизнь кипела, переливалась через край и текла мимо меня.Я как-то совершенно случайно, походя, между делом,

сама до конца не поняв, как и зачем это случилось, улетела в Тибет.

Еще зимой, прилетев из Индии, на какой-то тусовке, де-лясь впечатлениями с подружкой Катей Кошкиной, не особо думая, я ляпнула: «А может, слетаем летом в Тибет?» Она так же в шутку согласилась, потом где-то в марте мы точно так же на тусовке вспомнили об этом решении:

— Ну что, летим?— Летим!Как-то сама собой была получена виза и разработан план

путешествия.

Ина Тундра

316


Мы точно знали, куда летим и зачем.По крайней мере я и Катя, нахлебавшиеся гнили и шоу-

бизнеса в Москве по самое не балуйся, знали точно. Никита просто поехал с нами.

Маршрут составили еще в Москве, поэтому было 6 авиа-перелетов, не считая других способов передвижения:

Дели–Драмсала–Непал–Катманду–Тибет–Лхаса и горные монастыри–Катманду–Дели–Москва.

В самолете до Дели мы с Катей напились до такого состо-яния, что она спала в проходе между креслами, а я вообще не помню выгрузку из самолета. По свидетельству Никиты, до таможенного контроля мы ползли на четвереньках, обни-маясь и периодически вопя:

— Индия, ура! Мы дома, в Индии!!!Нам предстояло 14 часов ехать на машине до Драмсалы,

так что это миленькое полумертвое состояние нас спасло, поскольку большую часть пути мы тупо спали.

Я очнулась, когда из окон машины уже были видны Ги-малаи.

Драмсала — это город, в котором живет Далай-лама по-сле изгнания из Тибета китайцами. Сам город находится внизу и ничего особенного из себя не представляет, а вот та Драмсала, точнее три с половиной улицы, которые находят-ся на вершине горы — вот это и есть то место, ради кото-рого мы перлись по пятидесятиградусной жаре 14 часов на машине из Дели.

Высота Гималаев там, по сравнению с Тибетом, как мы потом поняли, небольшая — всего 1800 метров над уровнем моря.

Въезжая после мрачной, грязной, нищей, антикультур-ной Индии в Драмсалу — сразу чувствуешь разницу. По-мимо большого количества тибетских монахов замечаешь много европейцев, причем явно не туристов, а тех, кто пе-режидает в Гималаях Гоанские муссоны, очень много не-пальцев и тибетцев, переселившихся поближе к Далай-ламе.


317

И возникает какое-то легкое, еле уловимое ощущение съез-жающей крыши от комплекта впечатлений, природы, гор, воздуха и того, что ты перманентно либо в облаках, либо над облаками.

Мозг начало рвать моментально. Лезло все: вся скопив-шая внутри гнилища, все непонимания, обиды, комплексы, все, что в Москве мы успешно забиваем внутрь себя и не вы-пускаем наружу, потому что а нафик это надо. Там это по-перло так, что мама дорогая!

Хорошо, что мы с Катькой хоть изначально понимали, куда и зачем едем, и принимали попытки привести голову в порядок, а вот Никиту, конечно, порвало капитально.

Индия, Индия… Индийское волшебство и материализа-ция желаний — в Драмсале это работало по щелчку пальцев, мне кажется.

Первой нашей целью был Далай-лама-темпл.Я, наверное, никогда не смогу забыть это ощущение, по-

тому что оно было из подобных — самым первым: когда, дойдя до резиденции Далай-ламы и поднявшись на второй ярус (у них это называется ассамблея), мы увидели сотни монахов, читающих мантры или просто тихо переговарива-ющихся между собой.

Мы замерли на месте.Никита пошел лазить по храму и фоткать, а мы с Катей,

не понимая, что можно, а что нельзя, подумав немного и ре-шив «была-не была», сняли тапки, прошли прямо в центр и уселись среди монахов. И все. Мы поплыли обе тут же.

Разум расплавился и отказался существовать. Монахи сидели рядом, смотрели на нас и очень искренне улыбались, ловя наши взгляды, а я думала, что это какие-то нереальные люди.

Они все очень красивые. Очень! Причем не чертами лица, не фигурами, они необъяснимо, нечеловечески красивы какой-то внутренней красотой, какой-то нереальной, при-тягивающей, искренней, очень доброжелательной и, блин,

Ина Тундра

318


да, какой-то морально-сексуальной красотой, даже если они старенькие и сгорбленные. Кстати, очень много женщин среди них и детей. Всех объединяет эта какая то совершен-ная аура внутренней чистоты и красоты. Они другие. Как будто с другой планеты.

Как будто не люди, хотя ты понимаешь, что они в челове-ческом теле. Очень они открытые, искренние и с каким-то легким ощущением наивности, но не глупости, а наивности, той, которая не делает нас дураками, а дает возможность удивляться и радоваться каждой секунде жизни.

Они настоящие. Простые, искренние и настоящие.Мы такими быть не умеем, я за свою жизнь никогда не

встречала никого похожего на них.Мы просидели очень долго среди монахов, каждая думая

о своем. Потом пошли погулять по храму, выискивая, где бы можно увидеть Далай-ламу, не нашли и решили посидеть еще среди монахов. На этот раз попытка успехом не увен-чалась — нашлась англоговорящая монашка, которая, улы-баясь, объяснила нам, что там сидеть нельзя, можно только с краю, если мы очень хотим, что мы и сделали, уселись ря-дом с ней и начали донимать расспросами. Она рассказала, что монахов так много, потому что Далай-лама проводил для них учения и они вчера закончились, и что вот если б мы пришли вчера, то сам Далай-лама молился вместе со всеми, там, где мы сидим. Сегодня он отдыхает.

Мы расстроились. Пообщавшись с ней еще чуть-чуть, пошли искать Никиту, и тут Индия сработала на пять с плю-сом в плане материализации наших желаний.

Только я заикнулась о Никитушке, как он вышел нам на-встречу со словами:

— Где вы ходите? Внизу сидит Далай-лама и принимает людей.

Мы с Катькой обалдели так, что наши метания за шарфи-ками для благословения озадачили всех, кто это видел, по-тому что, чтоб их взять, нужно было пройти к статуе Будды,


319

стоявшей на возвышении перед всеми монахами, и выта-щить эти шарфики из углубления под ней. От смущения мы метались туда-сюда перед этим алтарем, не понимая, что де-лать и насколько удобно эти шарфики вот так просто взять, пока один из монахов не встал и не подвел нас чуть ли не за руку к статуе.

И вот он, настоящий, один такой на весь мир, на все эти 6 миллиардов, один-единственный, признаваемый всеми религиями и странами мира, духовный лидер.

У меня коленки тряслись.Я себя чувствовала двухлетним ребенком, который уви-

дел чудо.У меня внутри все замирало, и я знала, что его можно

о чем хочешь спросить (я видела, как некоторые его спра-шивали, и он разговаривал с ними), но я реально не знала, что! ЧТО? я могу спросить у него, какой вопрос я могу ему задать, человеку, который перерождался, который знает об этом мире все, у него в глазах это, казалось, написано.

Когда я подошла к нему, чтоб получить благословение, и посмотрела просто в глаза — я чувствовала себя младен-цем рядом с вековым мудрецом. Он вызывает одновремен-но два чувства: умиление и благоговение. Душу наизнанку выворачивает от его самую чуточку в глубине смеющегося взгляда, и улыбаться и плакать хочется одновременно от смешения чувств…

Мы еще долго просто стояли в сторонке и смотрели на него, не в состоянии уйти, а он благословлял людей, улы-бался, протирал очки, о чем-то с кем-то разговаривал, по-качивая головой, и понимающе разрешал себя фотографи-ровать. Смотришь на него: очень старенький, очень, прямо человек-человеческий, реальный и при этом абсолютно не принадлежащий этому миру, одно из воплощений Будды на Земле.

То, зачем мы ехали в Драмсалу, сбылось, мы увидели Далай-ламу, мы получили его благословение, и остальные

Ина Тундра

320


несколько дней в его городе-приюте, хоть и такие же богатые впечатлением, все равно меркнут перед этим первым днем.

Там так красиво. Священный водопад в ущелье — когда поднимаешься в гору, панорама вокруг настолько необъят-на, что зрение начинает плыть, потому что не может ухва-тить всю картинку целиком.

Это были очень хорошие три дня в Драмсале, с вкусной едой, с прогулками над облаками, с разговорами на балконе, с материализующимися желаниями и, конечно же, с Гима-лаями.

Мы уезжали в Дели с жалостью, с большим желанием вернуться сюда опять. Если бы впереди нас не ждали Непал и Тибет, я думаю, мы бы остались.

В Катманду я влюбилась с первого взгляда и намертво.После нереальнейшего обеда в «Тибет гест хауз» в Кат-

манду влюбился мой желудок. После жесткого для мозга и души трипа в Драмсале напились мы в первый день в Кат-манду очень по-русски, Никита даже не делал попыток воз-действовать на нас и останавливать, когда по дороге из ре-сторана домой, проезжая мимо кафе с открытой крышей, из которого гремело лайф-выступление какой-то местной группы, мы выскочили из машины и с воплями: «Мы хотим пааати!» — ломанулись на звуки.

Увидев, что мы продолжаем бухать — за просветлением девочки поехали, ага, — Никита понял, что шансы поспать у него отсутствуют, и покорно остался бдить за нами. Де-вочки разошлись не на шутку, так как ребята, выступавшие в тот день в «Шиша террас», реально очень круто играли.

В один момент солист этой группы позвал какого-то пар-ня из зала и сказал, что тот споет песню группы Radiohead «Creep». Они играли мелодию, а этот парень спел ее так, что весь зал подпевал ему хором, а у меня мурашки бежали по коже. Это был один из самых сильных моментов нашего пребывания в Непале. Самое же удивительное, когда мы уже вернулись в Москву, как-то, включив MTV, я увидела


321

клип группы Radiohead на эту песню и с удивлением узнала в Томе Йорке того самого парня, который пел тогда в Кат-манду. Чудеса преследовали нас по пятам.

Мы облазили весь город, посмотрели все святые буддий-ские ступы, обалдели от трафика, создаваемого на улочках шириною в метр сотнями людей, мотоциклистов и машин, и даже поприсутствовали на сжигании трупов (местный вариант индийских похорон), правда, мы не знали, что это трупы уже горят, а наивно полагали, что просто бревна, и ждали, пока привезут покойника, чтобы посмотреть на це-ремонию и свалить, пока его не положат в огонь. Каково же было наше удивление, когда привезли новое тело, и, преми-ленько сбросив гроб сразу в реку, где его через десяток ме-тров тут же выловил какой-то бомж для личных нужд, тело погрузили на свежие бревна и подожгли.

Тибет. Что это за место?Он весь находится примерно на высоте 3600–5000 ме-

тров над уровнем моря, его захватил Китай, что очень давит и расстраивает, это присутствие китайской диктатуры и ге-ноцида везде.

Только мы вышли из аэропорта, ударило высотой и воз-духом, энергетикой и чем-то еще неуловимым по голове так, что Катя просто ревела полчаса, у меня кружилась голова, а Никита пытался нас поддерживать.

Нам очень повезло — нас было всего трое, у нас был свой гид и лендкруизер, который возил нас по стране. Гид-тибетец быстро понял, что мы мы свои в доску, рассказывал и показывал нам намного больше, чем обычно для туристи-ческих групп, а мы в свою очередь быстро прозвали его Сам-тынаташа, переделав по-своему его имя Самты.

В самый первый день мы уехали глубоко в горы и ноче-вали в первом тибетском монастыре Самье.

Прямо в самом монастыре. Жесть конечно, условия аховые, с туалетами-дырками в полу, умыванием в тазике

Ина Тундра

322


и прочими радостями, но мы спали в кельях, которым не-сколько тысяч лет.

Там люди — они как будто все из мультиков.90 процентов населения Тибета до сих пор ходят в на-

циональной одежде, а еще у них есть миленькая такая тра-диция: после смерти тело (любого!) тибетца специально обученный человек разрубает на куски и скармливает стер-вятникам. В общем, душевно.

Ужинать в монастырской столовке мы не рискнули, зато накупили у тибетцев вареной картошки и налопались ее.

С утра лазили по монастырю везде, где пускали, слушали нереальные рассказы гида про лам, жизнь в Тибете, и удив-лялись, что то, что им кажется абсолютной нормой жизни, для нас — невероятные сказки.

Из Самье мы двинулись в Лхасу — столицу Тибета, от пейзажей замирало дыхание и очень хотелось есть, а варе-ная картошка уже не лезла в горло.

Лхаса очень красивый город, и Потала — бывшая рези-денция Далай-ламы до изгнания — просто убивает наповал. Выворачивает наизнанку от отвращения к китайской дик-татуре, насаженной там везде.

Лхаса вполне цивилизована, если можно вообще такое сказать об этой стране, где консистенция волшебства и чу-дес в миллионы раз выше, чем по всему миру, но башню рва-ло по-прежнему, а кому-то даже и с большей силой.

Мы не смогли в первый день попасть в Поталу из-за адско-го количества китайских туристов, там надо было записы-ваться за сутки, чтобы купить билеты, и гид повез нас в мо-настырь Сейра, где в тот день местный люд в честь какого-то праздника ходил на поклон к открытой на несколько дней для посещения нерукотворной статуе Будды.

Ну вот честно, я ко всем этим чудесам: плащаницам, не-рукотворным статуям и прочим до того момента относилась крайне скептически, ушлым своим нутром подозревая под-вох во всех этих святынях.


323

Но это было что-то с чем-то!Мы цинично, во главе с меланхоличным Самтынаташей

продрались сквозь круговую огромную очередь местных, и, надо сказать, что уже просто входя в ту часть монастыря, где стоит эта статуя, чувствуешь, как энергетика прет такая, что спирает дыхание и начинает вести голову кругом.

Нерукотворный Будда стоит в углублении — туда надо засунуть голову, чтоб увидеть его и поклониться. Честно, я не рассмотрела статую, потому что мозг вырубился оконча-тельно. Как будто дали по голове энергетической дубиной, выжали кишки и выключили сознание. Даже Никита вы-шел оттуда побелевший. Приходишь в себя, только когда от-решенно выходишь на улицу, и еще очень долго находишься под впечатлением непонятного состояния.

На улице — люди, люди из мультиков, как будто ненасто-ящие, в национальной одежде, монахи, дети в китайском ширпотребе, золотые шпили Поталы вдалеке, горы, на горах кельи для медитаций, куда монахи уходят медитировать на несколько лет, разреженый воздух (3800 высоты), а за спи-ной монастырь — энергетика, кружащая голову.

Самтынаташа решил добить нас окончательно и повез на 5000 высоты на озеро и на святую гору с пещерами, где ме-дитируют все их великие учителя.

С погодой на озере нам не повезло, видимо, из-за высо-ты — реально 5000 метров, поскольку мы находились меж-ду облаков, было очень холодно, мокро и туманно, то есть, пардон, облачно.

Озеро потрясло.От него такой неприступностью веет и горной глубиной

на высоте, такой темной чистой и синей водой, что пейзаж выглядит вовсе не земным, а каким-то космическим.

Оттуда мы поехали на священную гору, куда хотели за-ехать на час, но получилось, что на целый день.

Огромная, величественная гора, вся затянутая тибет-скими флажками с мантрами. Тысячи флажков, да какое

Ина Тундра

324


там — десятки, сотни тысяч. От подножия до самой верши-ны — как туда-то они залезли, чтоб натянуть ленты с флаж-ками, — чтоб ветер зачитывал мантры и благословлял воз-дух и землю над горой, вообще непонятно.

Встретили живущего там в медитации старенького мо-наха — странное такое ощущение, он разговаривает с нами, улыбается, показывает что-то, а ты понимаешь, что он не выходит из своего состояния, что он одновременно чита-ет мантры и перебирает четки, он медитирует. В глазах у него — пропасть, но не старческая пропасть отчаяния, а бездна спокойствия и чего-то еще, необъяснимого совсем.

Полазив по горе, мы с Катей решили посидеть где-нибудь на склоне, передохнуть — это и стало нашей ошибкой.

Не зря же место священное, не зря тут только великие ме-дитируют, ох, не зря.

Садишься на склон на горы посмотреть — и все, приехали.Ты дома.Ты не можешь встать.Не можешь встать и уйти, можешь только еще чуть-чуть

посидеть. Ну вот я еще чуть-чуть посижу, посмотрю на горы, подумаю, и даже нет, не подумаю, просто посижу и почув-ствую себя дома.

Мы сидели часа три.Периодически о чем-то разговаривали, о чем-то молчали.Уйти — невозможно.Да и зачем?Нет ни одной причины, чтобы уйти, кроме выдуманных

мозгом — сердце, душа — они дома.Мы с трудом заставили себя подняться — с горы было хо-

рошо видно, как внизу кипишует Никита, и даже меланхо-личный Самтынаташа уже начал нервничать. Все-таки гора сделала нам подарок. Внизу продавались связки тибетских флажков, и продавцы за 5 юаней предлагали их повесить на горе. Мы дали 20, и нам рассказали, что можно на каждом флажке написать имена близких людей и желания, и тогда


325

ветер, развевая мантры над священной горой, будет благо-словлять нас, а повесят они их на самом пике горы, в знак благодарности.

Когда я думаю, что где-то в Тибете, над священной горой, развеваются на ветру флажки с именами близких мне лю-дей и моими желаниями, я знаю, что это так, но нереаль-ность этого поднимает мне настроение в любую, самую грустную минуту.

Мы вернулись в Лхасу, нам все-таки нашли билеты в По-талу, чтоб мы посмотрели, как должен жить Далай-лама и как он жил, пока китайцы не захватили Тибет.

Мы улетели в Катманду, оттуда в Дели и затем — в Москву.После этого путешествия, выйдя из самолета в Москве, я

поняла, что улетал один, а вернулся совершенно другой че-ловек.

Я осознала, что мне нужно менять всю свою жизнь, но как это сделать, я не знала.

Жизнь это сделала за меня.В невообразимо короткие сроки.


327

глава 19к чему слова, когда сердца говорят между собой…не простила я тебя до сих пор…не простила ни тебя, ни всех тех мужчин, которые разби-

вали мое сердце вдребезги…не простила, хотя все давным-давно понято, отпущено,

думано-передумано, да и взрослый я человек, какие обиды, никто не виноват и уж тем более не ты и не они…

если на то пошло, то моей вины было не меньшемного воды уже утеклода и времени чтобы еще раз отпустить-переотпустить, за-

быть-перезабыть, зачеркнуть-перевычеркнуть все из головы, сердца, ощущений на кончиках пальцев, было предостаточно

так долго этим занимаюсь — не надоело это мне еще, ин-тересно?

что я только ни делала, чтоб спастись от мечты о несбы-точной любви…

не спасласьпрактики, ретриты, просветленные, разговоры по душам

с подругами, алкоголь ведрами, слезы в подушку, каждый день-вечер-утро-ночь-сумерки — лишь попытка убежать и смыться от одной мысли и очень болезненного чувства

я не страдаю уже давноя перестала боротьсяпросто хочу любить, смирилась с этим желаниемнет, не смириласьпросто приняла данный фактвпрочем, все всё сами знаютк чему слова, когда два сердца разговаривают…а они разговаривают, потому как наплевать им на то,

что мы думаем, о чем общаемся, в какие игры играем и как жизнь свою живем

они разговаривают — и мы знаем об этом, но никогда не признаемся

Ина Тундра

328


я равнодушна к обстоятельствамя не ждуя просто живу, но сваливаюсь иногда в апатию\уста-

лость\депрессию\похмелье и проявляется все тщательно в угол загнанное-запрятанное:

так вот, — не простила я вас, любимые мои…за боль — не смоглаза то, что ее было так много, так долго и так безысходноза то, что жестоко такза то, что нет надежды, да и быть не можетчто иногда больно до сих порчто знаю — все это мечты и не хочу надеяться на их ис-

полнениене простила за тот страх и недоверие к жизни, которые по-

селились у меня внутри, — после тебя, после всех тех, кто…я не прошла через испытание любовью, родные моия на нем сломаласьспоткнуласьупала и подняться не могулежу, смотрю на звезды в небе, мечтательно улыбаюсь,

а подняться не могунет сил, боюсь что встану, и опять подкосит — только не

на звезды, а на землю лицом внизи всеа вы не подаете мне руку, потому как боитесь, что захо-

чется поцеловать кончики моих пальцев…


329

глава 20Жизнь часто обращалась со мной жестоко и бескомпро-

миссно. Если била, то только гаечным ключом и только по голове.

Этот раз не стал исключением.Наоборот, три недели после возвращения из Тибета пре-

вратились в череду ударов, предательств и смертей.Не давая даже перевести дух, на, получай еще один, дума-

ешь, и сейчас справишься? Держи еще, сильней, неожидан-ней, больней.

Получай по полной программе.Хотела изменить свою жизнь?Так пусть у тебя не останется ни одного шанса этого из-

бежать.Держи детка, попробуй пережить вот это.И вот это тоже попробуй пережить.А как ты хотела?Менять, так менять.Через день после моего возвращения директора «Тундра-

бара», моего старого близкого друга Сашу Сидорова нашли мертвым в собственной квартире. 36 лет. Инфаркт.

Страшно было от того, что нашли его в понедельник, до этого просто не звонили и не искали, мало ли, не отвечает на телефон, затусовал где-нибудь, и все. Он умер в субботу, и если бы он не был таким же одиночкой, как и все мы, ту-совщики, не нужные, по сути, никому, даже себе, то его еще можно было бы спасти. Если бы кто-то заволновался из-за неотвеченных звонков. Если бы все не были бы так уверены, что он просто загулял.

В течение этой же недели разбились насмерть и погибли еще несколько близких друзей, с которыми меня так или иначе что-то связывало.

Бабушка сверху подала на «Тундра-бар» в суд. У нее неожи-данно нашлись какие-то высокопоставленные покровители,

Ина Тундра

330


и каждый день в баре начали появляться все, кому не лень — все инстанции разом решили проверить нас на нарушения, завершающим же аккордом стали маски-шоу со всеми при-лагающимися спецэффектами — криками, автоматами, ударами прикладом по голове, пацанскими распальцовка-ми, вывозом компьютеров и прочими прелестями.

Кое-как разобравшись с навалившимися проблемами, я заехала в «Технику Молодежи» узнать, как дела.

Директором там почти с самого начала была Алиса, пер-сонал работал весь старый, дела шли хорошо, и никаких бес-покойных факторов не было.

Что случилось в тот день, я так до конца и не поняла, да, впрочем, это и не важно, значит надо было именно так.

Помню только, что зашла я в кафе в тот момент, когда Алиса разговаривала по телефону с кем-то из владельцев. Вдруг она срывается, что-то грубо кричит, резко вскакивает и, собрав свои вещи, уходит.

Ничего не поняв, я иду в другой зал, выяснять, с кем она говорила по телефону и что произошло. Дальнейшее сме-шалось в какие-то полунепонятные воспоминания. Мне на-встречу вылетели двое самых молодых совладельцев и без разговоров просто стали бить меня, крича, что я им верну все, что украла. Два здоровых лба просто молотили малень-кую 47-килограммовую девочку. Я плакала, билась в истери-ке, звала Таша, чтоб он это прекратил и объяснил мне, что происходит, и один очень яркий и горький момент, который мне отчетливо запомнился и до сих пор разрывает мое серд-це: стоящий за углом Таш, с грустными и виноватыми глаза-ми, который просто стоит и смотрит.

Таш, тот самый мой близкий родной человек, почти брат, сидевший в машине с моим мужем, когда он разбился на-смерть.

Мир даже не перевернулся, он просто раскололся на-пополам.

Я не смогла этого понять, осознать, воспринять, переварить.


331

Да, конечно, потом, когда все успокоились, мы долго си-дели и разговаривали, я в очередной раз выслушивала обви-нения в воровстве — теперь уже миллионов, и мне было на-столько все равно, настолько пусто, обидно и горько, картинка стоящего и ничего не делающего Таша настолько прочно вре-залась мне в сознание, что я могла только невесело усмехаться.

— Какие миллионы? — спрашивала их я. — Скажите про-сто, как я могла это сделать? Просто банально, физически, как? Даже если вы мне не верите, на что мне, в принципе, наплевать, вы объясните, как это возможно, если все расче-ты идут через вашего бухгалтера? Если мы отчитываемся за каждую копейку? Как? Докажите! Вы можете доказать, что это хотя бы возможно? Не говоря уже о том, что я вообще почти не появлялась в кафе?

Доказательств у них не было, объяснений тоже, но они были стойко уверены, что я украла миллионы, причем именно за последний месяц работы заведения. Таш сидел и молчал. Я пробовала обращаться к нему, но натыкалась на глухую стену.

Приехал Миша Спектор и просто забрал меня, рыдаю-щую, оттуда.

Через несколько дней мне позвонили и сообщили, что ни-каких финансовых претензий у них нет, но после такого ин-цидента, наверное, вряд ли теперь «Алкофешн» будет и даль-ше управлять этим кафе. Еще через несколько дней я узнала, что директором стала девушка одного из совладельцев.

Позвонил Паша Воля, сказал, что не знает, что там у меня произошло с Ташем, и не хочет знать, и что он все равно, не смотря ни на что, останется моим другом.

Таш даже не позвонил.Эта обида на него, самого близкого, родного и дорогого

мне человека, настолько прочно врезалась мне в сердце, что я, наверное, не могу ее отпустить до сих пор.

Прошло уже три года, мы с тех пор вообще не общаемся, и это единственный человек в мире, кому я не могу позвонить.

Ина Тундра

332


Мне до сих пор больно, хотя я понимаю возможные при-чины, почему так все произошло.

Я даже знаю, что все случилось очень правильно и в нуж-ный момент, что меня просто выкинуло из этого бизнеса и этой жизни, но при упоминании имени Таша я до сих пор чувствую болезненный укол.

Я не смогла его понять. Не смогла простить. Я заставила себя просто забыть об этом. Почему и зачем он так поступил, я не смогла себе объяснить. Да я думаю, и он тоже этого не смог объяснить себе.

Между нами пролегла огромная пропасть взаимной оби-ды и непонимания, которая не уменьшилась до сих пор.

На фоне этого я даже не заметила расствания со своим партнером по «Алкофешну» Оленем, с которым мы разруга-лись по личным, не относящимся к бизнесу причинам.

«Алкофешн менеджмент групп» прекратил свое суще-ствование.

Над «Тундра-баром» устроили показательный суд, и он закрылся. Я написала расписку о максимально возможном покрытии потерь инвестиций.

У меня не осталось никого и ничего.Только чудом заработанные в последний момент на кон-

сультации по строительству бара в Питере 5000 долларов — и все.

Ни сил, ни желания что-то делать и оставаться в Москве у меня не было.

Забрав ребенка, я собрала свои вещи и улетела в Индию, в Гоа.

Начинать новую жизнь с нуля.И она началась.


333

глава 21Можешь отнять покой,Можешь махнуть рукой,Можешь отдать долги,Можешь любить других,Можешь совсем уйти,Только свети, свети!

Ю. И. Визбор, «Ты у меня одна»

Я люблю тебя.И благодаря тебе моя жизнь наполняется смыслом и светом.Я вижу мир вокруг,И он больше, чем моя любовь к тебе.Но моя любовь — это лучшее, что есть в нем.Я люблю тебя, не потому что ты мне нужен.Я люблю тебя, потому что ты есть.Я люблю тебя,Потому что ты — это ты.И именно поэтомуТы — нужен.Не мне,Не моей любви.Просто ты, такой, какой ты есть, — нужен.

А я?Я просто люблю тебя.Неважно, где ты.Неважно, как ты.Неважно — с кем.Я знаю, что ты есть,Что ты существуешь.И что мое сердце бьется ровно в такт твоему.Живи.Дыши.

Ина Тундра

334


Твори свой путь, свои ошибки и свои победы.Не помни обо мне.Я не могу тебя потерять — Ты мое сердце.И мое сердце всегда со мной.Не люби меня,Не надо.

Я люблю тебя.Моей любви хватит, чтобы наполнить весь этот мир.Мир, который намного больше, чем ты.Просто ты наполняешь его для меня светом и счастьем.Ты есть.И я люблю тебя.

Как-то меня спрашивали о нежности.Тогда я ничего не смогла сказать, а теперь могу — все.

Нежность — это когда ты раскрываешься во сне, а люби-мый человек раз за разом тебя накрывает и обнимает, при-жимая к себе, чтоб согреть…

Нежность — это не кофе в постель, и не «я тебя люблю» после секса, не завтраки-обеды-ужины, не большие зар-платы.

Нежность — это когда при встрече люди замирают на се-кунду, обнявшись.

Нежность — это солнце в твоих глазах, когда ты смо-тришь на меня спящую.

Нежность — это мой вдох и твой выдох.Нежность — это кончик пальца, притрагивающийся

к носу.Нежность — это сила любви, но не сюсюканье.Нежность — лучшее доказательство любви, чем любые

клятвы.Нежность — это не слабость, это мужество.


335

Только сильный человек не испугается обнажить свою душу и показать свою нежность.

Нежность — это маленький комочек в солнечном сплете-нии, который иногда не дает тебе дышать.

Нежность — это когда ты, сам того не замечая, убираешь мои волосы за ухо.

Нежность — это не слова.Нежность — это дыхание в едином ритме.Нежность — это когда твои мысли и мои переплетаются

и не существуют порознь.Нежность — это спящая дочка, улыбающаяся во сне, об-

нимает меня маленькой ручкой.Нежность — это когда ты, выходя из дома, целуешь фото-

графию погибшего родного человека.Нежность — это плечо друга, в которое можно уткнуться

и незаметно вытереть слезы, и его рука, гладящая по волосам.Нежность — это ощущение тебя на кончиках пальцев,

даже если ты далеко.Нежность — это когда ты возьмешь мое лицо в ладони,

целуя меня, или просто обнимешь меня, прижимая к себе все крепче и пытаясь соскучившимися по мне руками по-чувствовать меня всю сразу.

Нежность — это когда ты подбираешь с пола разбросан-ные вещи и, улыбаясь, кладешь их на место.

Нежность — это тихая улыбка в глазах, когда я думаю о тебе.

Нежность — это осознание, что есть то место, где тебя всегда так ждут

с любовью,с теплотой,немножко с грустью,без условий.Немножко с грустью, потому что всем ведь грустно, когда

любимых рядом нет.И их всегда так ждут.

Ина Тундра

336


Ждут на минуту.Ждут на секунду.Ждут на неделю.Ждут на всю жизнь.Ждут, чтобы просто улыбнуться и подарить тепло.Ждут, чтобы запомнить на то время, пока любимых нет

рядом.И даже если они рядом постоянно, в минуты или часы

расставаний любимых все равно очень ждут.А если рядом нет — то просто ждут.Всегда.Ждут без вопросов.Без упреков.Хотя, ты знаешь,Любимые — они всегда ведь рядом.Возможно — в памяти.Возможно — в сердце.На расстоянии звонка.Даже если между вами — тысячи километров.На расстоянии мысли.Ты просто попробуй:Закрой глаза,Подумай обо мне.Видишь?Я же рядом!Пускай воображение,Пускай обрывки,Образ,Но это я.Я рядом.Ведь ты же знаешь,Что где-тоЯ тожеЗакрываю глазаИ чувствую тебя рядом.


337

Тоже обрывки,Тоже образ,И тоже лишь воображение,Или мечты,Но я знаю, что это ты, и я закрываю глаза и перевожу

дыхание.Я жду.И это моя нежность…

Будь самим собой.Будь таким, какой ты есть.

Только свети, свети…

338

Эпилог

Счастье — это не пункт назначения,а способ путешествия.

Сидя на балконе своего дома, залитом утренним солн-цем, пробивающимся через нежную прозрачность чуть развевающихся от дуновений ветра висящих по периме-тру штор, облокотившись на спинку стула и медленно до-пивая начинающий остывать кофе, лениво наблюдая за верхушками пальм и сидящими на них птичками немыс-лимых расцветок, размышляя, пройти или не пройти 100 метров до океана, чтобы так же лениво в него окунуться, под звуки неумирающего Cafe del mar, когда далекая гряз-ная холодная суетливая и неприветливая Москва кажется каким-то кошмарным сном, я склонюсь над экраном сво-его ноутбука и перечитаю заново только что написанную первую главу своей книги.

Я допишу ее нескоро, только через два года, и за это время в моей жизни произойдет очень много странных, интересных и удивительных событий.

Я проживу в Индии почти год, уеду в Таиланд, вернусь в Москву, заново встречу свою самую выстраданную «лю-бовь всей моей жизни», исполню свою мечту идиота — от-крыть бар на Тверской в пяти минутах от Кремля, разо-чаруюсь в «той самой любви», разобью о голову своего партнера по бару бокал вина, снова брошу все и уеду жить в Таиланд, а журнал «Афиша» нежно и заслуженно назо-вет меня «известной алкоголичкой, дебоширкой и социо-паткой».

Я уйду с головой в духовные практики, начну поиски смысла жизни, разочаруюсь в них и снова начну искать себя.

Я встречу много учителей, жизнь будет выносить меня на источники, оберегая от фальшивых красивых оберток,


339

Эпилог

я пройду и испытаю очень многое, я найду много и отка-жусь от еще большего, я изменюсь кардинально и в какой-то момент, сама того не ожидая, пойму, что встретила того Человека, которого очень долго искала и очень силь-но ждала.

Я встречу Учителя.Но это уже совсем другая история.Я ее вам расскажу потом.А пока я сижу на балконе своего дома и, подставив лицо

пробивающимся через шторы теплым лучам утреннего солнца, зажмурившись от счастья, резким движением за-хлопываю ноутбук, зову играющую в соседней комнате дочь, допиваю свой успевший остыть кофе, и прямо бо-сиком, наперегонки с Настасьей, весело смеясь и забы-вая обо всем, мы бежим с ней по пляжу, чтобы с разбега нырнуть в теплые ласковые волны Индийского океана, наслаждаясь этим прекрасным, одним из многих, солнеч-ным днем.

Моя жизнь — это невероятное счастье, которое было дано мне.

Ни ради чего-то. Без всякого важного смысла. Просто так.

Она просто есть, такая как есть.Мне потребовалось много времени, сил и мужества,

чтобы понять это.

И я приняла ее.

341


Содержание

Входной билет . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5

Девяностые . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7

глава 1 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7глава 2 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 17глава 3 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 23глава 4 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 33глава 5 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 41глава 6 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 49глава 7 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 57глава 8 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 65

Ричи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 73

Отступление . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 73глава 1 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 75Отступление . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 81глава 2 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 83глава 3 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 87Отступление . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 91глава 4 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 95Отступление . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 99глава 5 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 109Отступление . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 112глава 6 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 117глава 7 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 121Отступление . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 123глава 8 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 127

Ина Тундра

Ина Тундра

342


Тундра . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 133

глава 1 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 133глава 3 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 143глава 4 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 151глава 5 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 157глава 6 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 169глава 7 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 177глава 8 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 183глава 9 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 193глава 10 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 203глава 11 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 215глава 12 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 225

Ты . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 231

глава 1 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 231глава 2 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 237глава 3 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 243глава 4 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 249глава 5 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 255глава 6 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 259глава 7 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 265глава 8 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 269глава 9 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 273глава 10 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 275глава 11 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 279глава 12 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 283глава 13 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 297глава 14 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 301


343

Ина Тундра

глава 15 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 305глава 16 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 309глава 17 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 311глава 18 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 315глава 19 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 327глава 20 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 329глава 21 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 333

Эпилог . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 338

УДК 821.161.1-31 Тундра

ББК 84(2Рос=Рус)6-44

Т 50

Литературно-художественное издание

Ина Тундра


Редактор — Жанна Карлова

Макет и верстка — Сергей Горбунов

Корректор — Ирина Пигулевская

Дизайн обложки — Сергей Горбунов, Саша Мартин

Фото на обложке — стилист Макс Макухин

Модель на обложке — Ина Тундра

ООО «Ардис Медиа»

Генеральный директор В. А. Панов

www.ardismedia.ru

тел. +7 495 505 14 96

Подписано в печать 19.09.2011

Усл. печ. л. 12.

Тираж 5 000 экз.

ISBN 978-5-9901567-6-0

© Ина Тундра, 2011

© Екатерина Захарова, фото на обложке, 2011

© Издательский Дом «Ардис Медиа», 2011

Всё Прще, Чем Кажется Инатундра

Documents