П О Л И Т У П Р А В Л Е Н И Е Г Л А В С Е В М О Р П У Т И| . — „ (

Б И Б Л И О Т Е Ч К А

. С Т А Х А Н О В Ц Ы А Р К Т И К И '

Книжка 11

АМАЛИЯ ХАЗАНОВИЧ

< -

Шщп К Р А С Н Ы Й ЧУ У и

В Х А Т А Н Г С К О И ТУНДРЕ

т

& l h

/

1 гК .• •• ■! i

И З Д А Т Е Л Ь С Т В О 1Г “Л "А В С Е В М О Р П У Г И Л Е Н И Н Г Р А Д . 1 9 3 9

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Советская власть и коммунистическая партия вывели тру­дящиеся массы Крайнего Севера из тягчайшей нищеты, осво­бодили от неслыханного угнетения и эксплоатации. Тысячи советских патриотов неутомимо работают сейчас в районах северной тундры, помогая народам Севера создавать новую, культурную и зажиточную жизнь.

Там, где еще недавно дарили дикость и патриархальщина, растут коллективные хозяйства, школы, больницы. В 2390 школах Севера обучаются десятки тысяч учащихся эвенков, ханты, ненцев, луораветлан и других. Среди экскимосов, саами (лопарей) и многих других полностью ликвидирована негра­мотность. Вывшие кочевники строят благоустроенные дома, переходят на оседлый быт.

Однако не у всех народов Севера процесс приобщения к социалистической культуре проходит равномерно и быстро.

Книжка тов. А. Хазанович рассказывает о работе в 1936/37 году среди одной из самых отсталых и малочислен­ных народностей — нганасан, кочующих в далекой Хатаигской и Авамской тундре Таймырского национального округа. Книжка показывает, в каких сложных и трудных условиях всего лишь несколько лет назад приходилось работать нашим культработникам, которые с большевистским упорством ока­зывали братскую помощь великого русского народа народам, населяющим наши северные тундряные края.

Еще X Съезд нашей партии отметил, что «уничтожение фактического национального неравенства... есть длительный процесс, требующий упорной и настойчивой борьбы со всеми

пережитками национального гнета и колониального «рабства»1. Над решением этой исторической задачи работают все наши северные работники. И каждый из них вносит толику своего труда.

За прошедшие годы культурный уровень нганасан значи­тельно вырос. На становище Рассамажье работает школа, в которой учатся 18 детей нганасан. Организован второй охотничье-промысловый колхоз из 35 хозяйств. Многие нгана­сане научились мыть посуду, умываться, носить белье, поль­зоваться баней. Почти в каждом чуме есть полотенце, мыло, сделаны столы. Детвора и молодежь нганасан носят теплое белье, сапоги, костюмы европейского покроя, шинели.

Таков результат работы энтузиастов-культработников сре­ди малочисленной и отсталой национальности. Книжка тов. А. Хазанович, рассказывающая о первых шагах этой ра­боты, хотя она и относится к 1936/37 году, правдиво пока* зывает трудности, которые приходится преодолевать работ­никам наших северных культбаз.

1 Резолюция X С7>езда РКП(б) „Об очередных задачах партии в нац. вопросе". Цит. но книге „Ленин и Сталин", сборник произведений к изу­чению истории ВКП(б), т. II, стр. 421, Партиздат ЦК ВКП(б), 1936.

ЗНАКО М СТВО С „КРАСНЫ М ЧУМОМ"

Арктика это не только вечные льды, полярное море, белые медведи. Арктика это тундра — болотистая почва, поросшая густой травой, украшенная в два летних месяца изумительными по разнообразию оттенков цветами; тундра, населенная совет­скими людьми —• якутами, долганами, ненцами, нганасанами (тавгийцами), манси, луораветланами (чукчами) и многими дру­гими национальностями. В тундре водятся дикие олени, мед­веди, волки, песцы, гуси, утки, чайки, куропатки. Много рыбы, вкусной и жирной, в больших и маленьких озерах тундры! Глубоко под вечной мерзлотой лежат богатства каменной соли, угля, нефти, золота. Да мало ли ценностей в этой трудно про­ходимой тундре, в суровой Арктике!

Таймырский полуостров—'Обширный кусок Советской Арк­тики. Он далеко выдается своим массивом в ледовые северные моря. С запада его омывает великий Енисей, с востока — Ха- тангский залив.

Хатанга — самый отдаленный район Таймырского националь­ного округа — начала развиваться по-настоящему только за последние шесть лет. В Хатангу летом ни пройти, ни про­ехать— кругом болота. Только самолет связывает Хатангу с Большой землей.

Зимой на три месяца закрывает землю своим темным покры­валом полярная ночь. Самолеты ночью не летают. Связь под­держивается на оленях. От Хатанги до окружного центра — Ду­динки— 1000 километров, а ехать приходится больше месяца.

Дорога длинная. По ней цепочкой растягиваются станки кочующих саха (долган), якутов и тунгусов. На карте эту до­рогу нельзя начертить какой-либо постоянной прямой или кри­вой линией. Один-два раза в месяц, не реже, жители тундры перекочевывают с места на место в поисках корма для оленей (мха-ягельника). Тогда меняется и дорога.

5

Станки отстоят друг от друга на 30—35 километров. Жи­вут на них по 6—8 хозяйств оленеводов.

Площадь Хатангского района равна 635 550 квадратным ки­лометрам (в несколько раз больше Московской области). Один житель приходится, примерно, на 200 квадратных километров.

Советская власть многое сделала для улучшения жизни отсталого национального населения Севера. В годы царизма народы тундры вымирали от систематического голодания и бо­лезней. Сейчас тундра не знает голодовок. С каждым годом увеличивается сеть школ, врачебных пунктов. Посланцы боль­шевистской партии помогают народам Севера перестраивать отсталый быт, несут в чумы культуру и знания, приобщают тундру к счастливой жизни всей советской страны.

«Красные чумы» (своеобразные избы-читальни) обслужи­вают группы хозяйств кочевников, зимой — на станке, ле­том—•кочуя вместе с ними.

Моя культурная и педагогическая работа в Хатангской тундре началась в декабре 1936 года. Меня назначили заве­дующей «красным чумом».

«Красный чум» — это домик на полозьях. Его легко пере­возить с места на место. Впервые я увидела «красный чум» на площадке Хатангской культбазы Главсевморпути. На земле стояли два больших толстых полоза. На четырех низких ко­пыльях покоился пол из строганых досок. Четыре высоких бруса составляли углы чума. Между собой они были скреп­лены накрест прибитыми перекладинами. Поверху было на­бито несколько тонких перекладин — потолок. Небольшая рама с ручкой определяла дверь. На двух тонких переклади­нах покоились две рамы со стеклами — окна. Стен у чума не было.

Я искренно удивилась, не понимая, как можно жить в этом ящике без стен.

— От вас зависит уют этого чума,—объяснили мне.—Надо купить красивую цветную материю, ее сошьют по размерам чума и натянут на деревянный каркас. Это будут ваши обои. Сверху оденут такого же размера чехол (шок) из оленьих шкур для сохранения тепла в чуме. Белая покрышка поверху шока предохранит мех от сырости. Внутри чума поставьте печку, прибейте полки. Закажите, конечно, мебель. Вот и готов «красный чум».

Пришлось тщательно измерить новое жилище, записывая результаты вычислений в блок-нот. Размеры чума не велики: длина 4,3 метра, ширина 2 метра, * высота1,8 метра. Какую-то площадь должна занять печка. Кроме6

того, надо поставить нару для сна, скамейки, стол, раз­местить ящики с культинвентарем, свои вещи, продукты. Полу­чалось, что всю площадь чума занимали вещи. Даже одному человеку будет здесь тесно. Где же поместятся ученики? Как проводить собрания?

Пришлось стать конструктором. Придумала складной стол. Во время занятий его «крылья» поднимались и удлиняли стол

Рис. 1. Перед отъездом на Исаевский станок.

на два с лишним метра. В сложенном виде получался малень­кий столик 65 на 60 сантиметров. Для облегчения нару сде­лала в виде фанерного ящика с крышкой. Днем, во время ра­боты «красного чума», постель хранилась в ящике, а нара слу­жила диваном. Скамейки тоже сделала с фанерными стенками. Внутри складывались всевозможные вещи.

Чертежи помог выполнить радист. Столяры Северной Енисейской строительной конторы тщательно отделали мебель. Железную печку, специально для «красного чума», сделал уче­ник слесарной школы, молодой саха Петя Необутов. На дверке была аккуратно выведена надпись: «На память от П. Необутова 1936 г.».

В работе быстро шли дни. Солнце спускалось все ниже и ниже. 28 августа на ночном небе загорелась первая звез­дочка.

7

Приближалась зима.Далеко с Севера из тундры национальное население под-

кочевывало к лесу. Вдоль зимнего тракта между Хатан­гой — Волочанкой — Дудинкой устанавливались станки.

Пять дней от станка к станку передвигался «красный чум», пока прибыл к Исаевскому станку.

- Внешне «красный чум» почти ничем не отличался от чумоз саха. Только красный флаг гордо реял над ним.

Внутри мой чум был похож на «красный уголок». На стенах висели портреты и плакаты, на столе были разложены альбомы, на полках разместилась библиотечка. Против входа нашла себе место грифельная доска. В то же время «красный чум» был и жильем. Когда шестерка оленей привезла чум с разве­вающимся красным флагом на Исаевский станок, казалось, что на станке ничего не изменилось — было шесть чумов, стало семь...

ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА СРЕДИ САХАПочти по всей линии Хатанга — Дудинка живут исключи­

тельно саха (долгане) и немного якутов. И саха, и якуты про­являют большой интерес к учебе и всем культурным начина­ниям советской власти. Почти все дети саха школьного воз­раста учатся в интернатах. Взрослое население саха просит дать на каждый станок «красный чум», чтобы учиться грамоте, слушать беседы на всевозможные темы, увидеть кино, послу­шать новости с Большой земли.

Эта тяга к знаниям привилась благодаря тому, что среди саха уже давно работал «красный чум». Пассажиры, едущие ь районный центр, уполномоченные, проезжающие по станкам, своими беседами, рассказами о Большой земле тоже сделали многое, чтобы изменить быт саха, развить у них жажду к зна­ниям.

Однако саха тогда только начинали привыкать к мылу, горячей воде, стирке белья. Культработники настойчиво при­вивали саха элементарные культурные навыки.

Для моей работы был выбран самый бедняцкий и от­сталый в культурном отношении станок, где сильно ощуща­лось влияние шамана. Начала с того, что познакомилась с обычаями, обрядами, бытовыми традициями.

На первом собрании женщины категорически отказались учиться. Они даже повертывались ко мне спиной. Обычай за­прещал женщине говорить и даже присутствовать на собрании. Стала показывать фотографии, как женщины учатся у нас8

на Большой земле, как работают у самолетов, на тракторах, Не помогло. Пришлось привлекать женщин для учебы пооди­ночке. Через месяц у меня было четыре ученицы.

Много труда потребовала борьба с грязыо. Обычно в станке чашки никогда не мылись и грязными ставились на полки. Днем пили чай из этих немытых чашек, вечером ели мясо. Все саха от мала до велика курят махорку, листовой табак и при этом плюются, стараясь обязательно попасть в печку, чтобы заши­пело. Эти плевки летят через головы сидящих со всех концов чума. Пол грязный, он вовсе не моется. Только летом, когда с жердевого остова снимают меха, дождь слегка смывает по­верхность этой грязи.

И вот грязи была объявлена война. Организовали со­ревнование на чистый чум. Десятки раз приходилось гово­рить о вреде грязи, учить, самой показывать пример.

8 марта, впервые за годы советской власти, непосред­ственно в чумах праздновался Международный Коммунисти­ческий женский день. Все шесть чумов Исаевского станка усиленно готовились в празднику. Съехались сюда гости — 102 человека. К этому времени чистота и уют «красного чума», беседы о гигиене кое-чему научили хозяек-саха. Иса- евцы стали мыть чайную и столовую посуду, полы, стирать белье, сами начали мыться. Над кроватями и полочками поя­вились чистые занавески. Чумы стали принимать культурный вид. Разница была настолько ощутительна, что гости бук­вально не верили своим глазам.

После четырех месяцев моей работы на станке Исаевском в «красном чуме» обучались четыре девушки и шесть муж­чин. На беседы, доклады и митинги собирались все жители станка.

Мне одновременно приходилось быть и заведующей чу­мом, и учителем школы грамоты, и киномехаником, и врачом, и, конечно, уборщицей. В связи с нехваткой кадров прихо­дилось работать одной за весь штат.

В чуме была прекрасная аптечка. Я знала, как с ней обра­щаться, и оказывала посильную помощь не только исаевцам, но всем, кто приезжал с дальних станков.

«Красный чум», хотя им руководила женщина, завоевал авторитет у саха.

■— Ты маленько жила с исаевскими, они маленько ученые стали. Теперь приезжай на наш станок, мы тоже шибко учить­ся хотим, — часто говорили саха с других станков.

Это был мой первый опыт работы среди национального на­селения тундры.

9

ЛЕКЦИЯ ПО ИСТОРИИ НГАНАСАН

Однажды в «красный чум» зашел ученик Коля Налтанов' и таинственно сообщил:

— Нынче на станок пришел шибко ученый человек. Сам русский, а сахалы говорку (язык) шибко (очень) хорошо знает.

Каждый новый человек на станке, особенно прибывший «сверху», от Дудинки, — это «живая газета», новости с Боль­шой земли.

Гость сидел в чуме за большим столом. На тарелке лежали жирные куски строганой (мороженой) нельмы, олений язык, только что вынутый из кипящего котла, в чашке белело вкуснейшее оленье молоко. Строганина — традиционное уго­щение саха, но молоко, а особенно олений язык подают только самым уважаемым гостям.

Гость, Андрей Александрович Попов, — этнограф, старший научный сотрудник Института археологии, антропологии и этнографии Академии наук СССР — оказался начальником экспедиции по изучению этнографии нганасан. «Экспедицию» составлял он в единственном числе.

Вечером в «красном чуме» А. Попов рассказал мне об этом интересном народе:

— Народность нганасан, тавгийцев, или, как их раньше на­зывали — самоедов, немногочисленна. 260 человек живет в Ха- тангской и человек 525 в Авамской тундре.

Несколько веков назад нганасаны поглотили в себе выход­цев с юго-востока из эвенкийского племени. Межплеменные войны оттеснили нганасан в менее обитаемую часть Таймыр­ского полуострова, вглубь тундры.

В 1610 году на севере Таймыра появились царские чи­новники и купцы. Нганасане были обложены ясаком. Цар­ские опричники считали нганасан вымирающим племенем и вы­жимали из них ясак самым свирепым образом. Грамотой царя Михаила 16 декабря 1631 года — 306 лет тому назад—• тобольскому воеводе, князю Трубецкому, предписывалось ежегодно высылать «горячего вина по 15 ведер для угощения старшин остяцких и самоедских, чтобы приучать их к ясаку». Спаивая нганасан, царские воеводы делали их более сговор­чивыми и легко обирали.

Торговля в ту пору осуществлялась путем натурального обмена, вернее обмана. В XVII веке нганасане платили за медный котел по «сходной» цене: наложишь «дополна» ко­тел шкурами чернобурых лисиц или соболей — и получай ко­

10

тел. Нганасане спасались от грабежа, уходя все дальше и дальше в самые северные районы тундры.

Несколько веков издевательств и насилий наложило на нганасан свой отпечаток. Они отличались замкнутостью, недо­верием к другим народам, постоянно кочевали далеко в тундре и если подходили к краю леса, где кочевали саха, якуты, тунгусы, то либо за дровами, либо для того, чтобы приобрести немного муки, соли, сахару и охотничьих припасов.

До революции нганасане жили патриархальным родовым строем. Сейчас родовая власть почти не имеет политического и экономического значения и служит главным образом для регулирования браков.

Живут нганасане хуже чем саха. Вместо удобных нартен­ных у них холодные шестовые чумы. Отапливаются чумы из­нутри костром. Вместо европейской одежды из тканей, какую носят саха и якуты, нганасане пользуются исключительно меховой одеждой. Меховые штаны, рубахи, сапоги надевают на голое тело.

Культурная отсталость сказывается во многих мелочах их сурового быта. Они очень редко и неохотно моются. Раз в год, а то и реже, меняют меховую одежду. Не моют никогда посуду. Шаманы насаждают среди них страшные суеверия.

Живут нганасане охотой на песца и дикого оленя, летом промышляют рыбу, гусей, куропаток.

Зимой обычно нганасане подкочевывают к краю леса. Они широко- пользуются услугами факторий, продают шкуры пес­цов, оленьи постели, мясо дикого оленя и покупают посуду, охотничьи припасы, сахар, муку, сухари, сушки. Очень любят хлеб. Но летом они снова уходят на самый край Таймыра, частью к озеру Таймыр, частью к реке Подкаменной, к хреб­там Дахса — Керяка, где летом пасется дикий олень.

На фактории, на станке у саха можно часто встретить мужчин нганасан. Но женщины нганасане никогда не показы­ваются в фактории. Они вообще никуда не выезжают. Из-за культурной отсталости шаманам долгое время удавалось убе­ждать их не отдавать детей в школу.

До последнего времени нганасане активно сопротивлялись организации у них ликбеза. В 1935 году они вывезли из тун­дры учителя, не дав ему возможности начать свое дело. В 1936 году зимой в тундру поехал комсомолец Бобров — секретарь кочевого совета. Он имел задание организовать у нганасан ликбез. Но как только они узнали, что Бобров хочет их учить,, его попросили уехать. И ему пришлось уехать.

11

v.. Много и подолгу рассказывал тов. Попов обо всем, что он знал о нганасанах. С каждым днем выяснялось, что,, несмотря на все трудности, можно и надо теперь же начать среди них культурную работу.

СНАРЯЖ ЕНИЕ „Э КС П ЕД И Ц И И "В апреле на тундру энергично наступала весна. К середине

месяца станки долган начинали распадаться. Все спешили к местам отела, чтобы оттуда начать летнее кочевание по просторам тундры от озера к озеру.

. . .В один из апрельских дней ко мне в «красный чум» заехал член Вадеево-Нганасанского кочевого совета, Асянду Васепте. Говорили мы о весеннем плаке грузоперевозок. Я по­просила Васепте взять меня на летнее кочевание.

— Ты член кочевого совета, передовой человек, должен первый показать пример и взять с собой на кочевье учителя. А польза будет большая, сам потом увидишь.

— Ты девка или баба? — неожиданно задал мне вопрос Асянду.

—- Девушка. А что? — в свою очередь спросила я, уди­вленная таким вопросом.

— Ну если девка, я согласен. Пускай будешь со мной кочевать, — вдруг согласился Васепте.

Пока Васепте отвозил грузы на Хатангу, были проведены экзамены в школе грамоты, и, затем, тепло распрощавшись с' исаевцами, я отвезла свой чум на факторию Расеамажье, сняла с него нюк (меховую покрышку), верхний и нижний парус, сдала их на хранение заведующему факторией, а сама помчалась в Хатангу.

Послать меня одну к нганасанам руководство культбазы не решалось. А культурную бригаду составить было нелегко. В конце концов согласие на мою поездку было получено'. Я начала собираться.

По рассказам Попова я знала, что нганасане возвращаются к полосе леса не раньше ноября. Нужно было взять с собой полугодовой запас продовольствия: в тундре ведь ничего не купишь. В пути, за шесть месяцев, предстояло пережить весну, лето, осень и зиму — все четыре времени года. Это значило: нужны сапоги, валенки, бакари,1 меховые рубашки и брюки, лыжный костюм, полушубок.

Спальный меховой мешок лучше всего было иметь из

1 Бакари — меховые сапоги с меховыми чулками-тяжами.

12

собачьего меха (он не лезет) или из оленьего, но тогда мешок надо внутри обшить байкой, а снаружи обязательно покрыть брезентом. Во время дождя часто приходится спать под от­крытым небом, тогда спальный мешок намокает и весь мех может вылезть. Кром[е теплой мехо1вой шапки и меховых рука­виц, нужны были летняя шапка и шерстяные перчатки. М.ожно было заранее предвидеть грядущие неприятности от морозов.

Рис. 2. Исаезский станок саха (долган).

Тайно надеясь, что увижу лето, хотя бы короткое, захва­тила с собой халатик и один сарафан, чтобы хоть раз сменить мужской костюм на женский. Белья взяла четыре пары, все трикотажное и цветное*, ведь корытом мне могли служить только реки или озера, а температура воды в них не выше 3—4 градусов тепла. Хотя у меня были прекрасные пуховые подушечки, я предпочла им резиновую подушку, она легко складывается. Сшила к ней наволочку из байки, простегав ее тонким слоем пуха, чтобы резина не холодила. Наконец, че­тыре полотенца для лица!, два чайных полотенца и двена­дцать носовых платков дополняли мой вещевой минимум.

Затем пошло «оборудование» «красного чума». Много ве-

13

идей с собой брать нельзя было, но без знания языка, да еще без наглядных пособий никакой работы не проведешь.

Взяла с собой часы, компас, мелкокалиберную винтовку, тысячу патронов к ней для охоты и стрелковых соревнований, патефон, иголки, в специальном ящике патефонные пластинки, пленочный фотоаппарат (стеклянные пластинки легко ломают­ся). Захватила также альбомы о Красной армии, челюскинцах, физкультурниках, комплекты журналов «СССР на стройке» и «МТС», географическую карту, глобус, разрезную азбуку и цифры, буквари, грифельную тетрадку и мелки, цветные карандаши и тетради, домино и две партии шашек (нганасане хорошо играют в шашки и очень любят эту игру), волейболь­ный мяч, сетку.

В небольшую библиотечку вошли такие книги: учебники по истории ВКП(б), «Происхождение семьи, частной собствен­ности и государства» Энгельса, «Государство и революция» Ленина, «Вопросы ленинизма» Сталина, «Популярная астроно­мия» Фламмариона, «Огонь» и «Сталин» Барбюса, «Одиноче­ство» Вирта, «На востоке» Павленко, «Остров пингвинов» Анатоля Франса и ряд других книг советских и иностранных авторов. Взяла отрывной календарь, чтобы не потерять счет дням.

Мой хозяйственный инвентарь был невелик: маленький топорик, молоток, гвозди разных размеров, маленький столик и складной стул, клещи, клей столярный, гумми-арабик, рези­новый клей, две кастрюли с крышками, ведро, чайник, сково­родка, тазик для мытья головы (отказаться от этого было очень трудно, да и не к чему), металлическая чашка, фарфо­ровая чашка с блюдцем,, клеенка на столик, ножик, вилка, чайная и столовая ложки. Кроме столового ножа, захватила кинжальчик (финский нож). Его носят в футляре на поясе.

Много хлопот доставил выбор продуктов. Взять много — тяжело везти. Взять мало — обречь себя на полуголодное су­ществование. Понятно, что гусей, куропаток, даже птичьи яйца, оленье мясо и рыбу достану на месте. Но остальные продукты надо все же взять с собой. Я взяла: 22 килограмма крупчатки, 24 килограмма муки-сеянки, 32 килограмма сахару, 16 кило­граммов соли, 10 килограммов пшенной крупы (это т количе­ства впоследствии оказалось очень мало), 1 килограмм бай­хового чая, 16 килограммов сухого компота, ящик (24- кило­грамма) сливочного масла, несколько банок консервированного молока и какао:, 500 граммов сухого какао, 2 килограмма шо­коладных конфект и 2 плитки шоколада.

Являясь культурной бригадой в одном лице, пришлось

14

принять на себя обязанности «лекаря». Для меня снарядили прекрасную аптечку, наделили литром спирта на всякий экстренный случай и большой банкой «ртутной мази» — чу­десное средство от вшей. Аптечку уложили в специальный, хорошо закрывающийся, с множеством отделений ящик. Бу­тылочки имели стеклянные притертые пробки. За шесть ме­сяцев кочевания не разбилась ни одна бутылка, не пролилось ни капли лекарства.

Вещи и книги пришлось сложить в простые мешки и фа­нерные ящики из-под сухарей. Потом в тундре, испытав все дорожные невзгоды, я могла только мечтать о легких, хорошо закрывающихся ящиках. О таких хороших ящиках, очень необ­ходимых в тундре, о брезентовых мешках и покрывалах, к со­жалению, никто, снаряжая меня в путь, и не подумал.

Весь багаж уложили на две грузовых легких санки. Спальный мешок и большая оленья шкура, "служившая мне одновременно матрацом и ковром, вместе со мной помести­лись на третьей санке.

Опыт показал, что деревянные полозья санок надо обивать тонким железным полозом, иначе они за лето стираются и при­ходится их менять 4 —5 раз. Нганасане, выходя щ леса в тун­дру, заготовляли сменных полозьев по 4—5 пар на каждую грузовую сайку и по 8—10 пар на ездовую сайку для промысла. На мой пай лишних полозьев не заготовили. К кон­цу аргишения (кочевания) пришлось пустить на полозья склад­ной стул, один вещевой ящик, а также колышки и шесты ст палатки.

Вначале на зимнее время для жилья был приспособлен ба­лок,1 правда маленького размера, но очень удобный во время беспрерывного кочевания. Для летнего жилья, за неимением брезентовой палатки, пришлось приспособить тик, из которого сшили четырехугольную «мануфактурную» комнату.

Учитывая, что наши сведения о нганасанах очень скудны, что А. Попов только начинает серьезно изучать этнографию нганасан, решила во что бЪi то ни стало вести подробный дневник в течение всего кочевания, тем более что они впер;- вые брали с собой женщину «другого племени». Взяла с со­бой четыре толстых тетради, сухие и разведенные чернила в герметически закупоренной бутылочке, несколько алфавитных книжек для записи нганасанских слов.

Так была снаряжена «экспедиция».

1 Балок — поставленный на полозья ящик с окном и дверью, обтяну­тый оленьим мехом и полотном.

15

Ничто не должно было ускользнуть. Ведь необходимого в тундре не достанешь ни за какие деньги. Даже такие вещи, как свечи, надо было рассчитать очень точно; много возь­мешь — тяжело*, мало возьмешь — будешь сидеть в полярную ночь в кромешной темноте.

Выбрав крепкие веревки, по нескольку раз то обвязыва­ла, то развязывала санки, чтобы получить навык скорых сбо­ров на время кочевания.

В ПУТЬ-ДОРОГУ3 мая, когда солнышко взобралось высоко на небосклон,

а на снегу появились лужи, в Хатангу приехало несколько санок, сзади которых были привязаны запасные олени. Санки подъехали к крыльцу моего дома.

•—• Эй, сестра, торопи! Васепте оленей посылал тебя тун­дру место везти. Теперь ты нганасан такова же будешь, •— весело заявил мне один из них — Купчик Яни.

Долго ли одеть брюки, бакари, меховую рубаху?! Пока собрались провожающие, я была готова.

Нганасане запрягали парту и балок, а мы столпились, фо­тографировались, говорили о незначительном, на в каждом слове провожающих чувствовалось большое тепло.

Огромное красное солнце освещало нас — большую толпу провожающих, маленький балок с развевающимся красным флагом, нганасан и множество оленей.

Наступил момент отъезда. И здесь не обошлось без курьеза.

Никогда еще. ни один нганасан не сажал на свою нарту женщину. Поэтому каждый возчик хотел меня «сбыть» друго­му, и я ходила от санки к санке 1 под тревожными взглядами провожающих, улыбающаяся, уверенная, впрочем*, что меня не оставят.

Долгое пререкание прекратилось само собой, когда я, на­конец, села на санку к Югаптэ. Он опешил и хотел хоть как- нибудь оградить себя от «греха». Не успела оглянуться, как он быстрым движением выдернул из-под меня оленью постель и предложил... сесть на голой санке. Я, конечно, мягко воз­разила, и ему, скрепя сердце, пришлось сдаться.

После нескольких часов пути мы заехали в чум напиться1 Сан ка — общепринятое слово на Севере. Три рода сапок, па кото­

рых передвигаются на Север', совершенно отличны от наших саней: нарта — грузовая сайка, туркучанка — низенькая небольшая санка, и, на­конец, сайка высокая (до 80 сантиметров) с небольшой площадкой для сиденья подводчику и одному пассажиру.

чаю. Возле костра сидели две женщины и два маленьких маль­чика, совершенно законченные от грязи.

Они пили чай. Остатки чаинок в кружке хозяйка выливала обратно в чайник и, окунув там как следует кружку, наливала себе чай.

У обеих женщин от шеи до живота висели шесть медных полумесяцев и на крючках, цепочках — разные кольца, звезды, побрякушки из меди. В общем, по-моему, на каждой из жен­щин было не менее 5—7 фунтов меди.

Когда закончили пить чай (с обязательной щепоткой соли), хозяйки вытерли немытые кружки грязными тряпками и сло­жили их в ящичек. Убрав столик, возчик и обе женщины вы­тащили немного листового табаку, пожевали его, пососали, по­ложили в трубки, и, когда кончился этот ритуал, мы попро­щались и поехали дальше.

Останавливаясь только на ночь, мы ехали семь дней, пока на нетронутом снегу тундры не увидели следы от санок, оленьи копаницы — признаки близкого стойбища.

Наши олени, измученные дальней дорогой, тащились по­следние километры, едва переставляя ноги.

Око Гиндипте велел остановиться на отдых.— Олени беда упаные (слабые), менять надо. Пиши письмо

. 'Васепте, пускай посылает пособку оленями. Я говорить стану, ЛЗасепте верить не будет.

Хорошо писать записку грамотному человеку. Но среди нганасан не было ни одного даже малограмотного. Как же

{ 'Засепте прочитает мою записку? .■ . • Пришлось взять лист бумаги и. .. нарисовать просьбу о при­

сылке олений. В‘от этот рисунок:

Такой грамоте меня научили “еще;. £о,, рремя работы /на Исаевском станке саха. J $ <1 р, < *4 , . .Г

Чум и знак: | J— означали, что это чум Асянду

Васепте и его «танго»,1 то есть подпись на документах и знак, которым он отмечает оленей.

Мой балок и к нему 3 оленя. Нарта и к ней 4 оленя и лег­кая саночка для меня с 3 оленями.

Гиндипте.Пока^ необыкновенное письмо отправилось на стойбище

Васепте,* я раздула огонь в печке, вскипятила чай, напилась

За эти дни хорошо познакомилась с моими спутниками, а с Яни Купчиком и Тамтумаку успела даже подружиться.

На мое счастье, и Яни и Тамтумаку немного говорили по- русски ломаным языком. Поэтому мне сравнительно легко бы­ло беседовать с ними. Яни рассказал, что он и Тамтумаку в течение всей зимы пасли стадо оленей у кулака Балды Око, а весной везли вместо него груз из Боганиды до Хатанги, и Балда за эту работу им ничего не заплатил. Я объяснила, что это эксплоатация и Балда ответит по закону перед райиспол­комом и судом. И хотя мы на целое лето удалялись от район­ного центра, все же написала два заявления в рик и суд, объяснив Яни, кому и когда он должен вручить эти заявления. Он пришел после этого ко мне в балок и заявил:

—■ Ты наверное беда (очень) хороший человек, бедным лю­дям пособку (помощь) делаешь. Теперь, если тебе чего надо, ты говори, я век тебе помогать стану.

Не успела сложить посуду и завести патефон, как по следам Гиндипте в нашу сторону примчалась сайка, а за ней 8 оленей.

Сияющий Васепте остановил оленей около моего балка, поздоровался и гордо заявил:

— Даром неграмотный, видишь твою бумагу толковал и оленей привел самая мера (сколько надо).

Быстро перепрягли свежих оленей, распрощалась с мои­ми подводчиками, которые должны были уехать в другом направлении к своим стойбищам.

Чум и знак: означали местонахождение Око

сама и угостила спутников.

1 „Танго* — родовой знак.

18

— Прощай, сестра, я пойду свой чум, буду совет держать. Быват вместе с Асянду лето кочевать станем, тогда ты мне большой друг будешь, — потрясая мою руку, заявил на про­щанье Яни Купчик.

Сильные олени, которых привел Васепте, быстро доставили нас на его стойбище.

С ТО Й БИ Щ Е АСЯНДУ ВАСЕПТЕНа берегу заснеженного озера Лабаз стояло два чума. В

большом жил Асянду Васепте, его жена и дочь. В другом — поменьше — Хыты Купчик с женой, маленьким сыном и ста­риком — братом жены.

Усевшись поудобней с левой стороны от входа и делая усилие, чтобы не раскашляться от едкого дыма, обволакиваю­щего лица, я начала знакомиться с обитателями большого чума.

— Васепте, как имя девочки? Как имя твоей жены?— Девке имя Хонге. Бабы имя сказать не могу, баба стар­

ше меня, а нганасан вера такая, грех говорить имя старшего человека. Пускай тот человек скажет, — и он указал на сгор­бившегося, подслеповатого старика, который сидел на проти­воположной стороне чума, где собрались гости — жители стойбища.

— Сестра, перво скажи, ты мене морда ране матрела? — спросил меня вдруг старик (видела ли ты меня раньше — перевела я мысленно его вопрос).

— Видела, друг, лавка место видела!По сияющему лицу старика я поняла, что доставила ему

большое удовольствие, «узнав» его.— Баба Васепте имя Амыль, девка Хонге, мой брат имя

Хыты, его баба имя Сумамте, элегаху (маленький) парень имя Ляму.

— А твое имя как? — поспешила я спросить, чтобы не упустить удобный момент для знакомства.

— Ээ, сестра, свое имя я забыл, совсем не знаю.Наступило молчание. Попросила Васепте перевести то,

что хочу сейчас сказать собравшимся.— Сестра, —• начал Васепте.— Мое имя Маля, Амалия, пусть народ знает, — пере­

била я его.— Ээ, Ама, пускай перво ты чай пить станешь, потом го­

ворку держи. Пошто торопишь?Скрытый смысл этой гостеприимной фразы был таков: не

надо нам твоих бесед, к чему они...9* 19

Пришлось возразить:— Нет, Васе, ты неправильно говоришь, что я тороплюсь.

Я приехала сюда работать, век чего-нибудь рассказывать, а не напрасно сидеть, только оленей мучить. Ты хорошо знаешь русское слово, ты член кочевого совета, самый большой на­чальник здесь,—■ по тому, как засветились у Васепте глаза, я поняла, что ему очень понравилось такое обращение.

Мой уверенный, спокойный тон возымел действие.•— Ну, пей чай, ешь рыбу, а потом я толмачить стану, —

заявил он примиряюще.—- Меня прислали сюда жить с вами вместе, работать с ва­

ми вместе. Буду спрашивать у вас, чего я не знаю, а вы все хорошо знаете: какая земля, по которой вы аргишите (кочуе­те), какие реки, озера встречать будем, какая рыба есть здесь, как постели выделывать, ну про всякую нганасанскую работу, которую я не знаю. А я буду учить вас грамоте, буду расска­зывать о людях с Большой земли, о советской власти, о но­вом законе —■ Сталинской Конституции, о партии, о комсомоле, о колхозах, о пароходах и разных машинах.

Васепте старательно переводил; каждое слово, улыбаясь той части речи, где я сказала, что буду учиться у нганасан, и, хо­тя перевел дословно, все же нахмурил брови после слов о моих обязанностях учить их.

На этом закончилась беседа. Попросив Амыль вытереть столик, поставила на него патефон. Звуки, несущиеся из-под мембраны, поразили всех присутствующих. Впервые в этом за­дымленном, примитивном жилище зазвучала музыка, песни о колхозах, о радостной жизни на Советской земле. Вслед за «Полюшко-поле» обитатели чума услышали «Песнь о Кахов­ке», затем последовали «Татарские мотивы», «Негритянская песенка», «Париж», «Немецкий джаз», «Итальянская серена­да» — целый музыкальный интернационал.

Воспользовавшись этим случаем, рассказала коротко о том, что на земле живет много народов, у каждого свой язык, своя культура, свои песни.

Так незаметно прошел первый вечер моего знакомства с жителями стойбища. Видно было, что музыка, песни доставили большое удовольствие и хозяевам, и гостям. Мужчины забы­вали затянуться порцией никотина, женщины, вытягивая от усиленного внимания шеи, сидели не шелохнувшись.

Рано утром Васепте меня разбудил, заявив, что начинаем аргишить. Быстро встала, напилась чаю, уложила всю посу­ду в ящичек, завязала дверки балка, вышла к женщинам, на обязанности которых лежит сборка и разборка чума. Все иму-

20

щсство выносится из чума и складывается на грузовые санки. Затем нужно снять покрышки с чума (а их зимой бывает не менее 8—10 штук) и разобрать 36—40 шестов, поддерживаю­щих эти покрышки, и все это крепко привязать к сайкам. Пос­ле этого нужно расправить всю упряжку: лямки, поводки, челаки, поймать и впрячь по 2—3 оленя к каждой санке. Когда все олени впряжены, стойбище трогается в путь.

Рис. 3. Разборка чума у нганасан перед аргишем.

Сборы к аргишу занимают не менее 3—4 часов.Пока женщины разбирали чум, мужчины ловили оленей

для аргиша. Поймать и запрячь 144 оленя (у Васепте было 42 грузовых санки, да у Купчика 23 плюс моих 3) не так-то легко.

К оленю просто не подойдешь. Его ловят маутом — арка­ном, свитым из жил. Ловко пущенная петля, просвистев в воз­духе, кажется, вот сейчас охватит стройный стан оленя, но он гордо вскидывает голову, делает рывок вперед и . . . петля па­дает па снег. Сколько ни кричи: «Ямалыы. . .» или «Хай, хай, а-а-ай» — надо опять мотать петлю, опять бежать за оленем и опять его ловить. Тяжелая и трудоемкая работа, требующая большой ловкости рук!

2* 21

АГИТАТОР В ТУНДРЕ

Итак, мы кочуем! Пересекая реки, озера, торопясь, чтобы не застал нас в тундре весенний разлив воды, мы двигаемся по снежным просторам. Наша ближайшая цель — долина реки Большой Балахни. Там пройдет отел, и, пока телята окрепнут, нганасане будут ловить рыбу, бить диких уток и гусей, в изо­билии появляющихся здесь в первых числах июня.

В день аргиша мы проводили в пути 5—6 часов (бывало и меньше). Час уходил обычно на установку чумов, часа два — на варку пищи, и таким образом на отдых оставались букваль­но крохи времени. Приходилось всячески приспосабливаться к кочевому образу жизни и выкраивать час-полтора для бесед на политические темы: о партии большевиков и вожде народов товарище Сталине, о Великой Октябрьской социалистической революции, о советской власти, о Сталинской Конституции, о колхозах.

Ни одну из этих тем нельзя было преподнести сразу, без предварительного и притом детального разъяснения каждой мысли, каждого понятия и без наглядных иллюстраций. Тер­пение и еще раз терпение — вот что должен взять себе за правило агитатор, приезжающий в тундру. Только потому, что были забыты специфические условия агитационной работы среди народов Крайнего Севера, вначале в тундре неудачно прошли первые беседы о «Проекте Конституции Союза ССР».

Неопытные агитаторы вообразили, что ни одного слова нельзя изменить в тексте, ни одной фразы нельзя перестроить, хотя они имели дело с малокультурными переводчиками и поч­ти не знакомыми с русским языком слушателями. Текст читался дословно, переводчики плохо понимали то, что им чи­тали, нередко излагали содержание Конституции в совершенно извращенном виде.

Возьмем, например, 2-ю статью первой главы Конституции. Там написано: «Политическую основу СССР составляют Со­веты депутатов трудящихся, выросшие и окрепшие в резуль­тате свержения власти помещиков и капиталистов и завоевания диктатуры пролетариата».

Прежде чем прочесть эту статью слушателям, надо своими словами, просто, ясно рассказать о том, что раньше политиче­скую основу России, куда входили и земли нганасан, составля­ла монархия — царь и его приспешники, а на месте эту власть представляли старшины родов, а впоследствии князья. Как после революции в тундре стали организовывать сначала ро~22

довые, а теперь кочевые советы. Раньше каждый важный вопрос решался по- воле князька, а теперь по воле и разумению всего народа кочевого совета. И тут} же надо привести при­мер из жизни кочевников: о том, как решаются вопросы, ка­сающиеся пушнозаготовок, грузоперевозок и т. п.

Если не связать то, о чем говорится в беседе, с жизнью кочевников, если не привести понятные и близкие для них примеры, слово агитатора прозвучит впустую.

Первые агитаторы отнеслись формально к обсуждению проекта нашего великого Закона, и поэтому кое-где он был понят в тундре неправильно.. Население тундры решило, что раз новый Закон, значит

новая власть. Каждого, кто приезжал в стойбища, спрашивали:— Кто теперь будет главный начальник власти? Кто будет

по новому закону вопросы решать?Пришлось снова разъяснять Конституцию. И опыт показал,

что простое изложение мысли, выраженной в статье Консти­туции, помогает слушателям понять и осмыслить каждый пункт нового Закона.

Я всегда тщательно готовилась к беседам о Конституции. Для того чтобы показать, что этот Закон обсуждал и прини­мал весь советский народ, подбирала снимки, на которых были показаны митинги и собрания на фабриках, заводах, колхозах, показывала фотографии, на которых был изображен зал заседания Чрезвычайного VIII съезда советов и т. п.

Мне повезло. Стойбище, с которым кочевал по тундре Андрей Александрович Попов, сблизилось в эти дни с нашим кочевьем. Тов. Попов согласился быть переводчиком Консти­туции.

Беседы проводились так. Вначале тов. Попов переводил текст Конституции на язык саха, а Васепте, прекрасно знающий этот язык, переводил уже на свой родной язык. Во время пе­ревода показывались иллюстрации или же приводились прак­тические примеры из жизни нганасан и саха.

С трудом понималась статья о суде, так как практически нганасане с судом не сталкивались. Тогда мы рассказали, что. два заведующих факториями, которых они очень хорошо зна­ли, не оправдали доверия — обокрали магазины, растратили деньги, обманывали кочевников, покупающих товары. За эти. преступления их судит советская власть. Объяснила, как вооб­ще проходит суд. Второй пример привела с алиментами. После этого слушатели заявили:

— Теперь толковали, что такое суд. Если человек совет-

23.

скую дорогу не гоняет, если закон ломает, его самые умные люди, народом выбранные, наказывать, учить станут.

Много усилий было потрачено на объяснение, почему жен­щины в Советской стране должны иметь равные права с мужчинами.

Понятая некоторыми нганасанами еще из перевода на язык саха, эта статья была принята со злобой. Переводивший на язык нганасан Васепте нахмурился, а когда закончил перевод, начал ворчать:

— Нганасан вера совсем другая. Нганасан думка — баба по­ганая, баба ум какой да нет. Какую умную работу может де­лать баба?

Опять прибегли к фотоснимкам, где женщины сняты за работой, на собраниях, за книгой, показывала портреты Круп­ской и Долорес Ибаррури. Привела в пример знакомых им женщин — учительницу-якутку, женщину-врача в Хатангской больнице.

Совершенно ясно, что одной беседой нельзя было перевос­питать сознание нганасан, их вековое презрение к женщинам. Но они успокоились, а главное продолжали внимательно слу­шать. А это было совсем уж не плохо.

— Закон говорит, каждый человек учиться должен. Л нга­насан вера такая: если нганасан учиться станут — умирать будут, шибко болеть будут, — упрямо возражали слушатели, когда беседа касалась их неграмотности, отсталости.

Снова показываю фотоснимки, привожу примеры из жиз­ни саха, у которых все дети учатся в интернатах. Саха ведь просят прислать на каждый станок «красный чум», чтобы все взрослые могли учиться. Долго и терпеливо разъясняю. Чув­ствую в конце концов, что если беседа не вызвала у слушате­лей желания немедленно отдать в школу детей и самим на­чать учиться, то все же возбудила любознательность, создала обстановку доверия. А это уже прочный фундамент для даль­нейшей работы агитатора.

Трудно, очень трудно было побороть суеверное представле­ние о< флаге, когда мы перешли к обсуждению 144-й статьи Конституции. : i |

— Сестра, мы народом всем просим, зачем вешаешь крас­ную тугуяху (материю). Нганасан дума это шибко худо. Бы­вает какой-нибудь грех будет, талант пропадет дикого оленя, песца промышлять, — говорили мне старики.

Попов перевел статью о государственном флаге СССР, а я начала как можно нагляднее объяснять:

—■ Каждый нганасан имеет свое «танго» . Васепте такой: \\ —24

Ороса Купчик такой: л , Одьявл Купчик такой:

Этим знаком вы отмечаете оленей, санки, хорей1 и всякую вещь. Бывает олень убежал или кто ножик потерял,- если дру­гой человек нашел, он посмотрит на «танго» и скажет, кто его хозяин. А красный флаг — это знак всей Советской земли, всего советского народа. Если идут два парохода по морю, у обоих красные флаги, значит два друга встретились — оба со­ветские. А если другие флаги, значит пароходы другого хо­зяина, другого государства.

После такого объяснения никто не только не возражал, чтобы флаг реял над балком, но даже, когда однажды его сняла из-за пурги, старик Тамтумаку, который жил теперь с нами, сказал мне: ■

— Сегодня гости быват приедут, ты флаг обратно поставь. Народ будет знать, что. наше стойбище есть «красный чум».

Таких признаков понимания и усвоения Конституции стало с каждым днем все больше.

— Амеличка, — с серьезным выражением лица' обратился ко мне мой приятель Яни Купчик, только что вернувшись откуда- то, — я нынче гостевал в чуме Око Балда (кулак, у которого Яни батрачил), видел там нарты. Я шибко знаю — хозяин парт государство — фактория Рассамажье. Мой ум Балда но­вый закон ломал, государство добро не хоронил, худо делал себе, брал, воровал.

Как обрадовали меня эти слова Купчика! Значит статья о сохранности социалистической собственности не только по­нята, но уже прочно входит в сознание! Зато при каждом слу­чае нганасане показывали мне, что их отношение к женщине остается прежним.

Воспользовавшись двухдневным пребыванием у нас в го­стях Попова, Васепте попросил его перевести мне полностью «говорку». Он заявил, что я женщина и должна подчиняться поэтому всем традициям, которые существуют у нганасан в «женском вопросе». Через веревку, ножик, хорей, что бы ни лежало . на земле, я не имею права перешагнуть, так как я поганая, а раз так, значит хозяин той вещи, через которую я перешагнула, может ослепнуть, потерять талант ловить ди­кого оленя, промышлять рыбу. Мне нельзя садиться на муж­

1 Хорей — пяти-шестиметровый шест с толстым наконечником, кото­рым погоняют оленей.

25

скую санку, а тем более на меховую подстилку, лежащую на санке.

Это и еще много других запретов изложил мне Васепте. Л главное, чтобы я не пыталась их учить, так как все равно народ меня, «бабу», слушать не будет. Тут уж я взяла слово. Рассказала ему о пережитках родового строя — о патриарха­те, о том, почему шаманам выгодно поддерживать в народе презрение к женщине. Как заведующая «красным чумом», я обязана учить нганасан грамоте, беседовать о жизни на Боль­шой земле. Андрей Александрович Попов не только перевел, но и от себя добавил о моей роли и о том, что я буду испол­нять просьбу Васепте -— не переступать через вещи, но и нга­насане должны слушать мои бе.седы, учиться тому, чему я их буду учить.

В Ш К О Л Е . . . ОДИН УЧЕНИКЗа 25 дней мы переменили 12 стойбищ, прошли по кривой,

примерно, 320 километров. Весна быстро наступала на тундру, к хотя в отдельные дни держались еще крепкие морозы, надо было торопиться, чтобы во-время поспеть в долину реки Боль­шой Балахни.

Спали 4—5 часов, снова поднимались, собирали имуще­ство и отправлялись в путь. Шли — пока олени не отказыва­лись тянуть санки по разжиженному снегу. На долгих стоян­ках, чаще всего в такие дни, когда пуржило и нельзя было высунуться на улицу, удавалось провести не только беседу, но и занятие. Как ни старалась приохотить нганасан к уче­нию, ничего не получалось.

Васепте категорически заявил:— Я старший в стойбище начальник, я буду учиться. Еще

будет учиться Хыты Купчик. Молодые не будут учиться. Нганасан такая вера.

И молодежь безропотно подчинялась.Вскоре с нами соединились еще три хозяйства: Купчика

Ачепте,, у которого в семье были мать, 2 взрослых сестры и взрослый брат; Купчика Яни с сестрой и маленьким братом и Око Гиндипте с женой и 4 маленькими ребятами.

Таким образом население кочевья состояло из 17 взрослых и 6 ребят. Тут бы и создать школу для обучения грамоте, но — увы — мне приходилось заниматься только с одним Асям- ду Васепте, так как второй ученик — Хыты — все лето болел и после первого урока прекратил учебу. Васепте занимался с большим трудом. То он отговаривался работой по хезяй-‘26

ётву, то охотой. Видя, что уговоры ни к чему не приводят, я брала свою мелкокалиберную винтовку, или «малопульку», как ее называл Васепте, шла на копаницу, где кормились оле­ни, и там охотилась на куропаток.

Мой успех в охоте приводил жителей стойбища в изумле­ние. Это поднимало авторитет не только среди женщин, но и среди мужчин.

Рис. 4. Стойбище Асянду Васепте на „пустой земле".

Когда на санку ложилась большая груда пушистых куро­паток, среди которых было немало моих охотничьих «трофеев», Васепте приходилось сдаваться. В чуме было приготовлено мыло, полотенце, и, после того как он тщательно вымывал лицо и руки, мы начинали занятия. К сожалению, привезен­ный букварь оказался совершенно непригодным для занятий с жителями тундры. Слово «дом» в букваре приводило Васеп­те в негодование:

— Пошто надо трудную говорку писать — «дом». Пускай будет чум. Это я толковал (понимаю).

Тогда я перестроилась. Начала изучение алфавита с конца. Слово «чум» легко разбивается на второе понятное слово «ум». Когда я прибавила «а», можно было уже составить третье слово: «мама». Новая буква «к» дала чрезвычайно знакомое

2?

слово «мука». Затем, когда Васепте узнал букву «л», в ёго словарь вошли «кулак», «палка», а когда ему однажды про­диктовала слово «пуля», он от восторга рассмеялся. Он не­сколько раз читал им самим написанное слово «пуля» — слово, которое в жизни обитателей тундры содержит большую прак­тическую ценность, — смеялся и с гордостью смотрел на окру­жающих, что-то им рассказывая на своем языке. Так к сло­ву, которое ему было знакомо*, приходилось «привязывать» все новые и новые буквы, а их сочетание рождало уже новые слова.

Занятия с Васепте наглядно показали, что учебники для начальной школы и буквари, имеющиеся в тундре, совсем не рассчитаны на местное население. Это учебники для людей, которым знакомо каждое букварное слово. Людям, которые знают жизнь только в пределах своего чума, оленьего, пес­цового и рыбного промысла, эти пособия мало чем могут по­мочь. Так, например, нганасане из деревьев знают только лиственицу. Воробей, индюк или цапля кажутся им выдуман­ными и неправдоподобными.

Хатангский район богат замечательными северными цве­тами. Но язык местных народов не имеет названий этих цве­тов и трав. А букварь преподносит им «мак», «левкой», «жас­мин»,, «вику», «овес» и др.

В другом месте учебника можно найти слова «шипит», «каркает», «тикает», «квакает», «щебечет», «гудит» и т. д. Но в тундре самое очаровательное — это ее тишина! Тишина эта настолько обостряет слух, что за один-два километра слышно приближение легких саночек с двумя оленями. И ни­чего! шипящего, квакающего и тем более гудящего в тундре нет.

Ясно, что для тундры должны быть созданы специаль­ные буквари и учебники, специально иллюстрированные.

А иначе только очень незначительное количество слов и понятий удается использовать в условиях тундры из обычного букваря. Вместо обучения алфавиту и чтению приходится по­долгу объяснять учащемуся совершенно ему незнакомые поня­тия. Так, например, в одном букваре для заучивания буквы «т» имеется рассказ, который начинается так: «Утро. Ток. На току тут и там машины. Наш колхоз машинами молотит». И вот весь урок приходится рассказывать, что такое «ток», что за машина «молотилка» и как она работает. Иллюстраций подходящих нет. Имеющиеся иллюстрации стирались до дыр, так как каждая картинка служит пояснением к беседам на десятки тем. Без них объяснять совсем трудно.28

Кочевая жизнь недолго благоприятствовала занятиям с Ва- септе.

Наступила весиа, вскрылись реки, растаял снег, и через не» сколько дней стало совсем тепло. А 18 июня уже появились первые цветы.

Мы остановились на высоком берегу Большой Балахни. Лучший рыболов нашего стойбища — Васепте — с самого ран-

Рис. 5. Асянду Васепте у песцовой пасти.

него утра уезжал в ветке1 на реку. Остальные мужчины отправ­лялись на озера за гусями, утками и яйцами. На стойбище оставались женщины и дети.

Вначале дети врассыпную бросались при моем появлении около чумов или прятались за спины родителей. Надо было как-то завоевать их симпатию.

Взяла футбольный мячик, поиграла сама с собой, а потом подбросила им и ушла. Ребята не решались подойти к мячику в моем присутствии, но как только я скрылась в чуме, они, не замечая, что я «аблюдаю, стали катать мячик, подбрасывать его вверх... Восторгам не было предела. Мячик покорил сердце ребят. С тех пор каждое утро они открывали полог чума и громко кричали мне:

1 Ветка — лодка, выдолбленная из целого дерева.

29

— Амалина, мячика таду (мячик дай).Я выносила мячик, и мы долго играли с ребятами, бегали

взапуски. Так завязалась дружба с самым юным поколе­нием нганасан. Но был один мальчик •— одиннадцатилетний Муахус, который при каждом моем приближении, как пугли­вый зверек, залезал с головой в свою меховую рубаху и так сидел до тех пор, пока я не уходила из чума.

Этот мальчик заслуживал самого глубокого уважения. Си­рота, он жил вместе с братом Яни и сестрой Кандё. С утра уезжал на сапке пасти оленей, охотился на дичь, часто приво­зя по 3 — 4 гуся или утки.

Возвращался домой он поздно вечером, когда солнце стояло на севере, обедал, ложился спать, а на утро снова принимался за работу.

Я пыталась говорить с ним, подарила ему цветные каран­даши, тетрадь, — все было тщетно. Мальчик угрюмо молчал.

Сблизил нас совсем необычайный случай.

К А К Я ПОДРУЖ ИЛАСЬ С МУАХУСОМОбычно, как только кончался аргиш и женщины начинали

устанавливать чумы, мужчины приходили ко мне с жалобами то на резь в глазах от яркого солнца, то на разрезанные паль­цы или гнойный нарыв.

Разложив лекарство прямо на одной из санок, откры­вала «амбулаторию».

— Амалина, смотри голову Ляму, шибко болит, нынче ночь плохо спал, все плакал, — обратился как-то ко мне Хыты, держа на руках ребенка с длинными, всклокоченными от грязи волосами.

Сказала, что сначала надо обстричь волосы, а потом ле­чить головку от коросты. После длительных переговоров мне все же удалось уговорить Хыты остричь ребенка (преодолев предрассудок о том, что после стрижки люди слепнут).

Получив квалификацию «парикмахера» еще во время рабо­ты с саха, я уверенно взяла машинку в руки и осторожными движениями сняла волосы с головки Ляму. Промыла головку борной, намазала мазыо и наложила сверкающий белизной бинт. В зеркале, которое поднесла Ляму, отразилось хорошенькое личико, увенчанное красивой повязкой. По адресу мальчика раздались 'восторженные комплименты. Поодаль от нас, с инте­ресом наблюдая за моими движениями, стоял Муахус. Пред­ложила и его подстричь. Узнав, что речь идет о нем, он за­бился между санок и не хотел вначале выходить. Потом его30

уговорили родные, и он робко подошел ко мне. Дала ему печенье и конфету, ласково потрепала длинные грязнущие волосы и на его родном языке сказала:

— Нонхо! Надо няга! (Плохо! Надо хорошо!)Он молча стоял. Тогда взяла в руки машинку и при одоб­

рительных возгласах окружающих стала стричь его жесткие жирные волосы. Вместе с грязными волосами на землю падали вши. После стрижки на голове у Муахуса открылись крова-

Рис. 6. Дети нганасан. Девятимесячная Майкуда Око, ее мать Тесси (слева), четырехлетний Джёмби (в центре) и пятилетняя Хонди ждут, пока запря­

гут оленей. Фотографируются они впервые.

вые ранки. Немудрено — ему ни разу в жизни не мыли голову, и он скреб ее со всей своей детской силенкой.

Промыла Муахусу голову борной, смазала ранки вазе­лином и больше для красоты, чем для надобности, забинто­вала. Через три дня Муахус сам пришел ко мне, снял биит с головы и заявил:

— Няга! Четомо няга! (Хорошо! Очень хорошо!)Этот эпизод и послужил нашему сближению. В свободное

от работы время или в плохую погоду мы с Муахусом часто играли в шашки. На всех беседах можно было заметить его

31

молчаливую фигурку. Но никакие убеждения не могли его зас­тавить обучаться грамоте.

Не хотели учиться ни девушки, ни женщины. Первое время я приходила в чум Васепте, где собирались днем все женщины, расшивая цветным мехом верхние меховые жакетки, приносила с собой журнал и начинала показывать картинки.

Самая боевая из всех, Матире Купчик, делала комментарии к снимкам, а я внимательно прислушивалась, записывая нгана­санские слова. Когда приходили мужчины, я спрашивала зна­чение записанных слов, составляла из них фразы и, показывая этот журнал вторично, уже давала короткие пояснения.

Снимки детей в яслях, в детском саду, за учебой, на про­гулках рассматривались по многу раз. Беседы о том, как жи­вут женщины, дети на Большой земле, никогда не надоедали. При помощи тех же снимков, дополняя их жестами и объяс­няя отрывочными фразами, рассказывала, как надо ухажи­вать за детьми, мыть их, шить платья, белье.

С большим трудом выкроила для маленького Ляму шта­нишки и рубашку. Через несколько дней костюмчик был го­тов. Помыла теплой водой тельце мальчика, надела на него байковый костюмчик и сама не узнала моего маленького чер­номазого любимца, — так он переменился. Все стойбище сбе­жалось на «смотрины». Поспешила поднести каждому из зрителей зеркало и, смеясь, сказала:

•— Нонхо, четомо хенка! (Плохо, очень черная!)Так шутками я добилась, что и взрослые, и дети стали

каждое утро мыться. Кроме того, я объявила всем, что ко мне в палатку, которую я сшила на лето из тика, можно вхо­дить только чистым. У входа всегда стоял тазик, висело полотенце. Ребятам, особенно девочкам, так нравилось хлю­паться в тазике, а потом глядеть на свое чистое изображение в зеркале, что — надо или не надо — они ежечасно прибегали ко мне в палатку.

С большим трудом прививалось мытье посуды. Сначала я раздала хозяйкам полотенца и тряпочки для мытья посуды и вытирания столиков. Но чистые полотенца они сложили в ящички для посуды, а цветные тряпочки разорвали на укра­шения к одежде. Тогда я приняла другие меры. Как только начинал клубиться дым в чуме, приходила к хозяйке, са­дилась на ее половину, ставила столик, соскабливала ножом грязь, смывала чистой водой, протирала тряпочкой. Затем вынимала грязные чашки, мыла их, вытирала и чистые ста­вила на стол. Нганасане — очень спокойный народ. Они не любят окриков, сердитых внушений, поэтому всю работу я

32

Проделывал^ Напевай йёбёнку, слегка журя грязные чашк^. и, весело причмокивая, расхваливала чистые вещи. Это сме­шило хозяев, и они не обижались. Постепенно, они сами ста­ли делать эту работу и потом не было уже случая, чтобы на стол ставились грязные чашки.

КОНФЛИКТПрошло два месяца моего кочевания с нганасанами. Микро­

скопическими долями достигались успехи в работе. Я пони­мала, что сразу всего не перестроишь, но все же хотелось большего. Особенно меня удручал мой единственный уче­ник — Васепте. Занятый с утра до ночи на рыбной ловле, он приходил усталый в чум, начинал жаловаться на боль в руках или находил себе работу по хозяйству, и занятия от­кладывались. Часами уговаривала его, приносила в чум тет­ради, разрезную азбуку, начинала снова и снова рассказывать о значении грамоты.

— Ама, вот дикого оленя станем промышлять, тогда учиться буду.

Действительно, живя на Балахне, промышляя рыбу и уток, Васепте почти не имел свободного времени. Вода в реке на­чала спадать, а с ней ушла и рыба. Утки и гусыни сели на яйца, а гусаки и селезни отлетели на север на липку. После целого дня охоты мужчины приносили одну— двух уток. Этого хватало лишь на один день.

Оставив себе только 20 килограммов муки (мне казалось, что без хлеба не дотяну до возвращения), поделила свои запасы между жителями стойбища. Муки могло хватить, при­мерно, на два дня. Отговорка Васепте — «Пока оленя не бу­дет, учиться не буду» — стала ежедневной.

Моя агитация, очевидно, здорово надоела Васепте, и он решил от меня избавиться. В конце июня на Большой Балахне стекается все кочевое население Вадеевского и Балахнинского кочевых советов. Приезжавшие к нам в гости нганасане рас­сказали, что за 60 километров от нас в стойбище саха живет русский человек, у него много продуктов.

Не долго думая, Васепте решил увезти меня на время к саха, а осенью, при новой встрече на Большой Балахне, за­брать обратно.

Почувствовав надвигающуюся размолвку, решила при­нять бой, но выйти из. него победителем.

— Ама! Тут близко есть стойбище саха, там русский эк­спедиция живет. Я думаю, мы пойдем туда, еду станем про-

Хааанович. — 3 33

еить, тебя хоройить там стану! — наконец сказал мне прямо Васепте.

Заявила, что никуда не уйду от нганасан. Впервые за два месяца Васепте раскричался. Он выкрикивал, что я его учу, что я баба, что он не хочет меня слушать и я должна до осени жить у саха.

Совершенно спокойно, ничем не выдавая своего волнения (ведь был такой случай, когда нганасане оставили в тундре начальника геологической экспедиции), я сказала Васепте, что

Рис. 7. Стойбище у Балахни.

у саха не останусь, а мы пойдем туда вместе и попросим продуктов.

— Ты вещи всякие хорони. Бери только самое нужное, потому далеко таскать.

— Нет, Васе, я оставлять в тундре ничего не могу — здесь мне все надо для работы. Вот ящик с книгами можно оставить. Остальное обязательно вези дальше, — заявила я ему спокойно.

Надеясь втайне, что я все же останусь у саха, Васепте попросил взять с собой мою палатку.

Два дня шли мы пешком до стойбища саха. Приняли нас там очень радушно. Оказалось, что у саха кочует охотовед,

34

коммунист товарищ Исасв. Попросила его побеседовать с Васепте, убедить его, что № должен учиться, хотя учитель­ницей и является «баба», и что уходить от нганасан мне со­вершенно не к чему.

Беседа товарища Исаева подействовала на моего хозяина; благотворно. Кстати помог пустяшный на первый взгляд слу­чай. Он вызвал чуть ли не переворот в сознании Васепте.

Васепте ни разу не решался дать мне свою ветку покатать­ся на реке или съездить за убитой уткой.

— Ты баба поганая, на ветке сидеть станешь, я слепой буду, талант потеряю рыбу ловить, — говорил он мне не раз. Кроме того, он был убежден, что я не сумею грести.

Я никогда не пропускала возможности показать свое уме­ние стрелять, делать мужскую работу. И вот, получив разре­шение от товарища Исаева, спустила ветку на воду и хотя управлять ею было очень трудно, (надо все время удерживать, равновесие, чтобы не перевернуться), уверенно поплыла по реке. Первый увидел меня на воде сам Васепте. На его удивленный крик сбежалось все стойбище саха. От радости и изумления: Васепте плясал и все время выкрикивал:

— Ну, баба, беда хорошая, таковаса мужик!Ни у Исаева, ни у его хозяев не оказалось лишних продук­

тов, и мы с пустыми руками шли обратно к своему стойбищу.. Однако у Васепте было очень хорошее настроение. Он ста­рательно делал вид, будто между нами ничего не произошло. В наше отсутствие мои хозяева переехали через Балахню и, будучи уверены, что я останусь у саха, оставили мои вещи на старом стойбище. Мое появление вызвало изумление- у взрослых и восторг у детей.

Когда же Васепте рассказал историю нашего «разрыва» и «примирения», красочно описав при этом мой «талант» упра­влять лодкой, жители стойбища прониклись ко мне глубоким уважением.

ПОЧЕМУ ЗЕМЛЯ ВЕРТИТСЯСтоянкой у Большой Балахни закончился первый этап на­

шего кочеванья. Теперь наш путь лежал через «пустые зем­ли», как выражался Васепте, —• это значило, что ни рек, ни- рыбных озер мы долго не встретим.

Наступили тяжелые дни. К дорожным трудностям (мы нередко шли пешком по болотам) прибавлялось еще и то не­приятное состояние усталости, когда вечно «ныло» под ло­жечкой. Сокровенные запасы крупы истощались чрезвычайно быстро, так как я подкармливала ребят и часто приглашала

3* 35

эта «обед» Васепте. Быстро таяли и последние остатки муки, :хотя я и позволяла себе съедать в день не более двух ола­дий. В такое время нечего было и думать о занятиях с Ва­септе. Но беседы проводила неизменно. Особенно часто рас­сказывала о колхозном строительстве на Большой земле, о перспективе рыбопромыслового товарищества, которое я собиралась организовать у нгансан. Кроме того, читала им художественные рассказы.

Однажды, когда все жители стойбища собрались в чуме Васепте, рассказала сказку Пушкина «О рыбаке и рыбке». Васепте внимательно слушал мое чтение, а потом переводил по две строфы на родной язык. Для того, чтобы понятнее сделать содержание сказки, пришлось местами допустить вольный... и не всегда точный пересказ.

«Синее море» пересказала как «синяя большая река», так как «мора» у нганасан — «тундра». «Черный с дырою котел» (для чая) заменил «корыто», а «владычицу морскую», — увы, — пришлось совсем сократить из-за трудности понима­ния. И захотела у нас «злая, ворчливая, ненасытная баба, что- -бы рыбка стала ее батрачкой».

Сказка всем очень понравилась, и кто умел кое-как выра­жать мысли по-русски, сказал, примерно, так: «Шибко боль­шой интерес».

Как ни трудно мне было возить с собой глобус, но я ни­когда не расставалась с ним. С помощью глобуса проводила беседы о временах года, о смене дня и ночи, рассказывала, по­чему на Севере 3 месяца полярный день и 3 месяца полярная ночь.

Нганасане — прекрасные слушатели. Они на веру ничего не принимают. Пока не поймут существа предмета, будут допы­тываться, отказываясь дальше слушать.

— Пошто ты говоришь, земля круглая, кругом воздух, ■боле ничего нет? А пошто твоя маленькая земля нога есть? — показывали они на глобус.

Надо было просто и понятно объяснить им основы миро­здания, рассказать oi том, почему вокруг земли держится воз­дух, что земля очень быстро вертится, а солнце, как магнит, притягивает к себе землю, чтобы она не улетала в мировое пространство.

Долго на всякие варианты рассказывала нганасанам эту трудную механику мироздания, и все же они с большим тру­дом ее донимали. Тогда взяла стакан воды, накрыла его бумагой и блюдечком, перевернула, отняла блюдечко и пока­зала, почему вода не выливается.

36

Этот опыт всем очень понравился. Потом начала быстро быстро вертеть по кругу ведро, наполненное водой. Эффект был необычайный. Тот же опыт был проведен с чайником без крышки, с котелком и моей кастрюлькой, полной супа.

— Ну, Амелика, мастер да мастер всякую интересную го­ворку нам толковать. Беда умный человек.

По этому заявлению уже можно было судить, насколько

Рис. 8. Урок географии.

слушателям понравилась беседа и как прочно укрепился в ста­новище авторитет учителя.

В лексиконе жителей Хатангской тундры до недавнего времени существовало лишь два географических понятия: «низ» («мора» — «тундра») — это север и «верх» («теньке» — «лес») — это юг. Подлинные названия стран света (север, юг, запад, восток) коренные обитатели тундры впервые узнали лишь в своем «красном чуме». Про богатства своего полуос­трова (каменный уголь, соль, нефть, огнеупорная глина) и о многом другом узнали нганасане впервые.

И вот тут сказывалось кустарное оборудование моего «красного чума». У меня не было радио, не было аллоскопа, которым можно было показать многое из того, о чем я рас­сказывала нганасанам на сломах. Опыт показывает, что «крас­ные чумы» надо снабжать радиоприемниками с наушниками.

37

всевозможными альбомами, обязательно аллоскопами с доста­точным количеством диапозитивов и аккумуляторов. В каж­дом «красном чуме» должен быть набор настольных игр, два- три полных металлических и деревянных «конструктора», большой набор патефонных пластинок, барометр, термометр,, маленькая химическая лаборатория для опытов по естество­знанию. В общем — не меньше, а больше того «минимума», который определен для колхозных изб-читален.

Каждый обитатель тундры, проезжая мимо нашей стоянки, непременно зайдет в «красный чум» поговорить, послушать беседу о том, что делается в нашей стране и во всем мире, поиграть в шашки, просто отдохнуть после дальней дороги, послушать «русский барган» (патефон)...

Вскоре мы пересекли 74-ю параллель. Через несколько дней подошли к огромной чаше воды, окруженной высокими берегами. Это было озеро Портнягино. Три дня стоянки на берегу этого красивейшего озера останутся у меня в памяти на долгие годы. Казалось, что рыба кишмя кишела в этом озере, и, будь у нас хорошие лодки да хотя бы один невод, можно было бы наловить горы жирных, вкусных чиров. Це­лый день мы ели рыбу в сыром, жареном и вареном виде. Так как теперь промысел занимал меньше времени, мне уда­лось два раза позаниматься с Васепте. К моей радости, он не забыл пройденного раньше, и мы значительно двинулись впе­ред: он запомнил четыре новых буквы. Теперь он знал много новых слов и составлял даже целые фразы. После занятий он уходил радостный, чрезвычайно довольный собой.

Воспользовавшись теплыми днями, я хорошенько вымылась и сменила лыжпый костюм на платье. Мое появление в новом наряде вызвало неодобрительное ворчание жителей стойбища.

— Амалия, пошто ты меняла новую рубаху? Нганасан вера такая — новую парку в середине года одевал, талант потерял, рыбы не будет, — совершенно серьезно заявил мне Ачепте.

Искренне рассмеялась. Подумать надо, до чего шаманы забили людям головы всякой ерундой. Абсолютно во всем они видят плохое.

Мой смех развеял напряженную атмосферу. Рассказала, для чего надо мыться, стирать белье, как хорошо после мытья надеть чистое платье; рассказала, что у людей, кото­рые моются, не бывает вшей.

После моей беседы первый заговорил Ачепте:— Амалия, ты верно говоришь. У меня есть старая гряз­

ная рубаха, быват ты ее помоешь, а то скоро тепло станет, я меховую рубаху менять стану.38

К его просьбе присоединился и Васепте. Заскорузлые от грязи и жира, когда-то белые рубахи приняли у обоих совер­шенно коричневый цвет. Стала стирать поблизости от груп­пы женщин, работавших над выделкой кож, так, чтобы все видели процесс стирки. Мне пришлось потрудиться, как гово­рят, «до седьмого пота», чтобы довести рубахи хотя бы до серого цвета. Но главное было достигнуто — от гнид и следа

Рис. 9. Занятие с Васепте.

не осталось. Надев утром чистые рубахи, Ачепте и Васепте по очереди заходили ко мне смотреться в зеркало, поворачи­вая во все стороны улыбающиеся, самодовольные физиономии.

ОХОТА У ХРЕБТА БЫРРАНГАНасушив юколы с расчетом, чтобы ее хватило на осталь­

ной участок пути, мы двинулись в обход озера Портнягииа на север, к реке Подкаменной, несущей свои бурные воды у подножия хребта Бырранга.

Семь дней тяжкого болотистого пути, в дождливую, не­настную погоду, совсем выбили нас из сил. Но мы торопились скорее дойти до озера Нёрада, у которого, по сведениям «разведчиков», появился дикий олень.

39

И действительно, только пришли мы туда и улеглись спать, как в чум ворвался радостный Ачепте. Этот неутомимый охот­ник выследил диких оленей, и тушу одного жирного быка до­ставил на стойбище. День моего рождения (мне минуло 25 лет) был отпразднован на славу. После пира, на котором подава­лись всевозможные блюда—от сырой кровавой печенки, жаре­ных мозгов, вкусного языка до просто вареного мяса в любом количестве, — принесла большой красочный альбом, посвя­щенный Красной армии. Все с интересом стали рассматривать снимки, где изображены были пехотинцы и летчики, кавале­ристы и танкисты.

Так завязалась очередная беседа о мощи и силе Красной армии, о мирной политике советского государства. После это­го разговор перешел на события за рубежом — с большим ин­тересом слушали мои слушатели о героической борьбе испан­ского и китайского народов. Как досадно, что со мной не бы­ло радио. Ведь мои сведения о «текущей политике» были пятимесячной давности. Мы жили исключительно жизнью своего мирка, не зная ничего, чго делается крутом. С тех пор как мы пересекли Большую Балахню, мы не встретили ни одного стойбища. Ближайшее от пас кочевье Око Урядника, у которого жил Попов, не давало о себе знать. И даже хоро­шо знающий тундру Васепте затруднялся сразу сказать» где они могли сейчас быть.

Началась страдная пора. Дикий олень попадался в изоби­лии. Охотники возвращались к вечеру с богатой добычей. На озерах стаями плавали дикие утки, меняющие перья. Обычно кто-нибудь из мужчин садился в ветку и подгонял уток к бе­регу. В это время мы спускали из-под прикрытия собак, ко­торые без устали ловили беззащитную птицу. За три часа такой охоты мы добывали по 35—40 уток.

4 августа, мы подошли к реке Подкаменной, а 7-го, сделав еще один аргиш вглубь хребта, пересекли 75-ю параллель.

Никакие трудности пути не могут затмить красоты виден­ных картин. На огромном плацу тундры с запада на восток раскинулся величественный хребет Бырранга. Красивые хол­мы с фантастическими грядами, прозрачная, как кристалл, во­да реки Подкаменной, изумительные по окраске закаты уже уменьшающегося полярного дня и тишина, ничем не нарушае­мая, похожая на музыку, тишина тундры. Человек, побывав­ший в этих местах, навсегда полюбит Север и в разлуке будет томиться и скучать по суровой и прекрасной здешней приро­де. Так по крайней мере случилось со мной.

После удачной охоты на дикого оленя все с удовольствием

40

собирались вечером на беседы. Темы бесед стали самые раз- нообразные. Стоило упомянуть о каком-нибудь незнакомом предмете, как нганасане сейчас же требовали обстоятельного* рассказа.

В эти дни много рассказывала о завоевании большевиками Северного морского пути. Альбом о челюскинцах был моим лучшим помощником. Мы ждали прихода парохода в Хатанг- ский залив, и было очень важно рассказать нганасанам не только об экономической стороне этого большого события*, но и о его политической сущности. Ведь только при советской: власти по северным морям свободно поплыли корабли.

— Почему пароход без оленей ходит? Пошто на дно не* упал? — спрашивали слушатели во время беседы.

Кипящий на костре чайник помог мне объяснить элемен­тарные законы физики. Для большей ясности достала схему паровоза, рассказала, как пар приводит в движение колеса. В дополнение к беседе сделала из бумаги «мельницу» (спа­сибо, в школе в детстве научилась) и, наколов ее на большую иглу, поднесла к кипящему чайнику. Силой пара, попадав­шего на «крылья» мельницы, она завертелась. Дикий восторг охватил слушателей. Веем хотелось самостоятельно Сделать опыт, и они до тех пор возились с мельницей, пока она не упала в костер.

КУДА УШ ЛИ ОЛЕНИ?Промысел на дикого оленя был более чем удачен, некуда

было девать пи мяса, ни шкур. 10 августа выпал первый снег.Мы тронулись в обратный путь, круто повернув на юг.

Настали морозы, а поддерживать костер в чуме было нечем — тальнику мало в этих широтах.

Холод часто загонял нас в теплые спальные мешки, и мы отогревались собственным дыханием.

Однажды утром, когда в тундре крутила свирепая пурга., в чум вбежал, дрожа от холода, старик Тамтумаку.

—• Яммалы, кумансей. Таа янку! (Беда, горе. Оленей нет!).Научившись понимать по-нганасански, я без переводчика

поняла, что сказал старик. По подсчетам Тамтумаку, пургой угнало 100 оленей. В 80 километрах от соседних стойбищ, которые могли бы оказать нам помощь оленями, мы остались е тундре без тягловой силы. Во всяком случае без этих 100 оленей могли двинуться в путь только люди, а грузовые санки пришлось бы бросить. Н-о без груза не пойдешь... Перспективы были безотрадные. Надо было во что бы то ни стало найти оленей.

41

Легко сказать — найти. Кругом распростерлась огромная ■безлюдная тундра. А тут еще в ущельях хребта Титкова Кам­ня, возле которого мы стояли, — тысячи лабиринтов. Куда ушли олени? Если за стадом диких оленей, то это невозврат­ная потеря. Если ушли, гонимые пургой, — есть надежда най­ти. Но где и когда?

Четыре дня измученные до невозможности мужчины стой' ■бища рыскали по тундре в поисках пропавших оленей. Вече­рами, когда они сваливались усталые и голодные на меховые подстилки чума, я рассказывала им смешные рассказы об охотниках, пела веселые песни, сочиняла на ходу частушки про нашу жизнь.

Частушки облегчали наше волнение, и смех, звучавший в ответ на мои песни или рассказы, был для меня радостней всего!. После ужина я начинала беседы о промыслово-охотни­чьем товариществе, которое мне предстояло организовать. Обогащенная примерами из жизни стойбища, я делала беседу особенно близкой и понятной моим слушателям.

В эти дни наша дружба по-настоящему окрепла. Все так привыкли ко мне, что ни одно событие не проходило без моего участия. «Главный аргиш начальник» Васепте совето­вался со мной, как поступить, если мы не найдем оленей. К этому времени истощились запасы готовых патронов. Муж­чины, усталые от поисков, не могли отливать нули, и эту ра­боту я взяла на себя. Набросав в ковшик дроби, я расплав­ляла ее и выливала в формочку, похожую на кусачки; полу­чались пульки необходимого, калибра. Починила затвор у цен­тралки Васепте, наточила охотничьи ножи.

В Международный юношеский день после беседы о ком­сомоле на общем сборе всех жителей стойбища, кроме Око Гипдинте, который в поисках стада забрался далеко за Титков Камень, встал вопрос, как быть — двигаться ли дальше или еще искать оленей. Все смотрели в мою сторону. Каждый совет нужно было расценивать на стоимость жизни 23 человек, не считая меня и 100 оленей, затерянных в тундре. Итти без груза — значило подвергнуть себя голоду и морозам. Искать оленей — значит проесть все запасы и упустить осен­ний ход дикого оленя, промысел которого играет большую роль в экономике стойбища. Спросила у Васепте: если

дикий не увел оленей, рано или поздно их можно найти? Он ответил кратко: «Можно».

— Значит надо искать. А пока надо двух человек послать искать Око Урядника или другое стойбище и одолжить у них42

оленей на тот случай, если не найдем своих; я буду писать записку, — высказала я свое мнение.

Из общего гула, поднявшегося в чуме оттого, что мужчины и женщины заговорили сразу, могла понять 'только одно, что правильно подошла к решению вопроса.

— Ама, ты даром баба, беда умную говорку толковала. Придет Гиндипте, однако станем твою дорогу гонять, — по­жимая мне руку, радостно заявил Васепте.

Не успел народ успокоиться, как снаружи чума послыша­лись возгласы:

— Эгей, трок, трок, майбо.Это Гиндипте пригнал пропавших оленей, найдя их далеко-

за Титковым Камнем.Трудно описать нашу радость. Я была счастлива, что в на­

шей суровой обстановке праздник Международного юноше­ского дня ознаменовался таким большим в жизни стойбища событием.

СТАРИК ТАМТУМАКУ МОЕТСЯКочевали мы через день, а в дни отдыха занимались с Ва­

септе. В сентябре на несколько дней к нам вернулось тепло. Решила устроить себе «баню». Живя с момента наступления- холодов в чуме Васепте, от дыма прокоптилась до такой степени, что стала шоколадного цвета. Кроме того, к «бане»' мне хотелось, наконец, склонить самого грязного из всех жителей стойбища — Тамтумаку.

Одинокому старику некому было сшить новую парку (одежду) для замены той, которую он носил уже второй год. Приходя в чум усталый и потный от работы, он садился ря­дом с,о мной и сильно скреб себе голову, спину. Уже три месяца уговоривала его помыться.

— Нет, Амеличка Микайличка, я шибко боюсь грех делать. Бывает слепой стану, бывает волос белый станет. Это беда,, большой грех.

И все же решила помыть его. Нагрела два ведра воды и в присутствии всех женщин стойбища сначала вымылась сама. Отсутствие вшей на голове, а они искали их у меня даже между пальцами ног, их просто потрясло. ..

Стала убеждать Тамтумаку, что после мытья он будет чув­ствовать себя лучше. Наконец он согласился. С видом приго­воренного к казни Тамтумаку сел около тазика. В шести, водах я смывала грязь с его длинных волос, покрытых шести­десятилетней грязыо. У меня не было ни капли брезгливости,.

4а

ибо сознание, что вношу хоть частичную революцию в отста­лый быт, наполняло меня большой радостью.

Сполоснув голову Тамтумаку чистой водой, я обнаружила целые пряди седых волос на висках. Я испугалась, что сидя­щие в чуме женщины, неотступно следившие за каждым моим жестом, увидят белый волос. В этом они могли увидеть нака­зание за кощунство. Быстро сообразив, достала из своего чемодана новые красные ленты и, всячески расхваливая Там­тумаку, заплела ему две. косы, в которых спрятала седые пряди. Девушки чуть не лопнули от зависти. Я обещала им подарить ленты только в том случае, если они вымоют голову, но ни одна из них не решилась нарушить «веру». Все они •с затаенным страхом ждали, что с Тамтумаку что-нибудь слу­чится.

Велела Тамтумаку сиять рубаху и со всей силой про­терла мочалкой спину и грудь. Но; моя губка оказалась непри­годной для этой работы — тело было покрыто грязными поло­сами, как у зебры. Взяла сухие оленьи жилы, порвала их на тонкие нити и из них, как из рогожи, сделала мочалку- После долгих усилий тело стало желтого цвета. Дала Тамтумаку мохнатое полотенце, и он, мурлыкая от блаженства, долго не желал расставаться с ним.

Мы уже подъезжали к Большой Балахне. К реке сошлись почти все стойбища вадеевских нганасан, и к нам стало при­езжать много гостей. Весть о том, что Тамтумаку мылся, об­летела всю тундру. Каждый приехавший первым долгом яв­лялся поздороваться со мной и посмотреть на Тамтумаку — не переродился ли он. А он действительно «переродился» — стал моложе выглядеть, и его чистый, опрятный вид был лучшей агитацией за гигиену.

Женщины решили частично последовать его примеру, и я им всем помыла руки до плеч, обрезала ногти, почистила за­усенцы. Ленты пришлось раздарить, так как женщины еже­дневно стали вычесывать густым гребнем голову, а до этого ходили лохматые.

ТОВАРИЩ ЕСТВО „ПУТЬ ИЛЬИЧА"

2 октября у нас побывали представители всех нганасанских стойбищ, и я говорила с каждым об организации промыслово- охотничьего товарищества. Многие давали согласие записаться. Узнав, что стойбище Око Урядника находится близко от нас и товарищ Попов может присутствовать на собрании, чтобы

44

сделать детальный перевод устава товарищества, назначили собрание на 5 октября. Нарочным вручила повестки и объяс­нила, что «сидитаало таапие» — «после послезавтра» будет собрание. А чтобы каждый знал, что он приглашается, я npoi- тив каждой фамилии поставила его «танго».

Зная отношение нганасан к женщине, вначале опасалась, что к собранию, которое созывала я, «баба», они отнесутся недоверчиво, а то и совсем не приедут. Но стычка, которая про­изошла у меня вечером1 с Васепте, показала, что я могу быть уверена в успехе.

В ожидании собрания решила подготовиться к отъезду з Хатангу. Там мне надо было подготовить «красный чум» к зим­ней работе с нганасанами. Живя пять месяцев с Васепте, я делила с ним все свое имущество. Теперь мне нужно было все вещи увезти с собой, чтобы сдать культбазе. Но за что ни возьмусь — ничего нет. Нет посуды чайной, нет упряжки к санкам, нет веревки, которой завязывают груз. Объявила всем, что прошу принести взятые у меня вещи и положить на санки. Амыль безропотно сдала посуду, Васепте нехотя собрал всю сбрую, а 10 метров веревки не захотел искать. На мое за­мечание, что ничего из государственного имущества не долж­но быть оставлено, он раскричался (второй раз за кочеванье):

— Пошто ты такой худой человек, каждую маленькую вещь спрашиваешь. Век жила с нами, век дорогу одну гоня­ла, теперь все делить стала.

Я подождала, пока он вдоволь не накричался, и напомнила ему статью из Конституции о сохранности социалистической собственности.

— Подумай сам, если 40 работников культбазы будут все время ездить по тундре и бросать самые маленькие вещи, где же культбаза возьмет столько денег?

Он делал вид, что не слушает меня.— Слушай, Васе, ты кушай, потом спи, а завтра тихонь­

ко найдешь веревку. Зачем напрасно кричать? Все равно санки без веревок не пойдут.

Поужинала, заполнила дневник и собиралась ложиться спать, как Васепте, после долгого совещания с женой, оклик­нул меня:

— Ама, ты, пожалуйста, не сердись. Я неправильную го­ворку держал. Все вещи культбазы надо хоронить. Веревка есть, я забыл, что балок хоронил, там ее бросил. Ты беда умный человек, сила большая у тебя, будто не баба, а мужик ты. Век одну, самую правильную говорку гоняешь.

«Сильная баба» в устах Васепте звучала как признание

45

моего авторитета. Ясно, что об этом будет знать вся тундра» а значит на собрание приедут.. .

И вот в чуме собралось полно народу.' Здесь представи­тели всех хозяйств нганасан, кочующих на Большой Балахне. Приехал и кулак Око Балда. Удалить его сразу с собрания — провалить успех дела. Решила, что сделаю это или во время записи в товарищество или во время утверждения устава.

Открылось собрание. Председателем избрали самого стар­шего из всех присутствующих, а секретарем товарища Попова.

Доклад свой я построила на рассказе о колхозном движе­нии, о единоличном житье и о колхозах-«миллионерах» на Большой земле, о том, как сейчас живут нганасане и как будет поставлена работа в товариществе.

Сейчас стадо оленей кочует без присмотра или же за ним смотрит старик, получающий подачки от всего стойбища. И хозяева не спокойны за своих оленей, и пастух недоволен своим «заработком». В тех хозяйствах, где нет нетрудоспособ­ных стариков, промышленник вместо охоты пасет сам оленей: охотиться и ловить рыбу ему уже некогда. В товариществе будет коллективный бригадный выпас оленей, бригадный лов рыбы, и бригадная охота на дикого. За охрану оленьего пого­ловья будут отвечать специальные пастухи. Не будет необхо­димости всем хозяйством итти на хребет Бырранга. Основное хозяйство останется на рыбном промысле, а бригада охотни­ков пойдет за диким оленем. Женщинам в товариществе бу­дет тоже большая работа, хозяйство станет еще более выгод­ным, товариществу будут помогать охотничье-промысловые станции, там выдадут инвентарь в кредит или в арендное пользование.

Все слушали с затаенным вниманием и меня, и переводив­шего мой доклад Попова, и Васепте, излагавшего все на нга­насанский язык для тех, кто не понимал языка саха. Было задано много вопросов. Я отвечала.

— Ну, кто хочет записаться в товарищество, говорите, — заключила я, оглядывая собравшихся.

— Сестра, пиши меня,'— заявил Гаянча Купчик.За ним последовало еще девять человек, в том числе

и Васепте.На мой вопрос: «Ну кто еще надумал итти работать в то­

варищество» — Балда хмуро заявил:•— Пиши меня. Я тоже хочу одна куча работать.Я рассказала всем, кто такой кулак Балда, как он эксплоа-

тировал Яни и Тамтумаку, что кулаки по уставу не могут быть членами товарищества. Собрание молча выслушало меня,

46

но все единодушно проголосовали против Балды. После этого был принят устав промыслово-охотничьего товарищества. То­варищество назвали «Путь Ильича». Председателем правления избрали Асянду Васепте.

Оформив протокол, устав, забрав копии этих документов для утверждения в райисполкоме, я собралась в Хатангу.

Тепло попрощалась с моими спутниками по долгому коче­ванию. Особенно грустно было расставаться с ребятами. Они высыпали на улицу и наперебой кричали:

— Ама, Амалина, Амелика, плащай, — и, задорно смеясь, добавляли: — Мячика таду! ..

ПОРАЖЕНИЕ Ш АМ АНАВ середине ноября я была уже в заснеженной зимней

Хатанге. Как много изменилось за эти полгода! Выросли но­вые дома, открылась новая школа-интернат для ребят саха. А главное, какие огромные волнующие новости пришли с Большой земли. Страна готовится к выборам в Верховный Совет СССР — вот она, Конституция в действии!

Еще в пути встретила уезжавшего в тундру секретаря райкома комсомола.

Санки наши остановились на мгновение:— Что нового?— Новостей много. Прямо не знаю с чего начать.Но тут подводчики заторопились, и Андрей на ходу крик­

нул:— В Испании бои продолжаются... Леваневского еще не

нашли.. . Папанинцы на льдине.. .И уехал...Всю дорогу ломала себе голову над тем, куда мог ис­

чезнуть Леваневский, а папанинцы ассоциировались почему-то с челюскинцами, и я представить не могла, что за пароход «Папанин», сколько людей на льдине и кто они.

В Хатанге я узнала все: и о завоевании Северного по­люса, и о героических перелетах Чкалова и Громова, и, на­конец. о том, что я (как радостно забилось у меня сердце!) избрана секретарем избирательного участка по Вадеево-Нгана- санскому кочевому совету.

В райисполкоме сказали:■— Составьте точные списки избирателей, выдайте им

справки на право голосования. В качестве агитатора с вами едет член партии товарищ Мамаенко. Вас только двое, а уча­сток трудный, большой. Надеемся, справитесь.

И вот после пяти дней пребывания в Хатанге, после теп­

47

лых, товарищеских встреч, разговоров я снова уезжаю в тун­дру. Жизнь на полозьях стала привычной для меня.

После трех дней езды показалось первое стойбище нганасан. Радостно снимаем тяжелые оленьи сакуи, отряхиваем снег и спешим в чум. Первые минуты захлебываемся от дыма, по­том усаживаемся на меховые подстилки, протягиваем к жарко* пылающему костру озябшие руки и ноги.

Пока хозяйка кипятит традиционный чай, рассказываем,, зачем приехали. Чувствуется нетерпение, с которым ждут на­чала собрания, чтобы узнать «много вестей». В то время как чум наполнялся приезжими мужчинами, женщины мало-по­малу исчезли... Пришлось потратить много усилий, прибе­гая опять-таки к фотоснимкам советских женщин с Большой земли, чтобы добиться присутствия на собрании женщин и молодежи.

Мамаенко провел беседу о выборах в Верховный Совет СССР, снова разъяснил основные статьи из Конституции; о всеобщих,. равных и прямых выборах при тайном голосова­нии, о равноправии женщин и т. п.

Как секретарь избирательной комиссии, составила спи­сок всех избирателей на этом стойбище: выдала им времен­ные удостоверения на право! голосования (заменяющие пас­порта) и подробно рассказала о том, как будет проходить голосование, куда нужно опускать бюллетени и т. д.

Только тогда мы прекратили беседу, когда все заявили: «Толковал, толковал!»

На каждом стойбище мы проводили беседы, составляли списки избирателей и выбирали бригадира, ответственного за явку на голосование.

В среднем стойбище мы наметили избирательный пункт* от которого последние стойбища Таймырской группы нганасан 1 находились на расстоянии 100—115 километров. Сколько мы ни уговаривали подкочевать на время выборов поближе к центру, все отказались, не желая нарушать вековой закон своего медленного передвижения с севера на юго-запад и с юга на северо-восток.

На общее собрание всех избирателей на избирательном участке съехались только мужчины.

— Народ думает, напрасно баба будет оленей гонять, все равно ума нету, какая пособка на собрании сидеть, — заявил один из стариков.

1 В Вадеево-Нганасанском кочевом совете — две кочевые группы. Таймырская и Вадеевская, с которой я и кочевала. Но Вадеевская группа еще не подкочевала и избирала на другом участке.

48

— Шаман говорку держит, — шепнул на ухо товарищу Мамаенко один из активистов, член избиркома.

С такой же «речью» выступил самый крупный в здешних местах кулак-оленевод. Он говорил о том, что выбирать де­путатами надо только мужчин, так как от женщины «лособки не будет».1

Рис. 10. Снова в тундру. Перед выборами в Верховный Совет СССР-

Шаманы и кулаки начали свою вражескую политику в тун­дре, и нам предстояла серьезная борьба.

—< Зачем ты говоришь за народ? — заявил каждому кулац­кому «оратору» в отдельности товарищ Мамаенко. —• Это ваш у.м, кулацкий и шаманский ум: «бабу напрасно выбирать». А баба, женщина в нашей стране всякую работу хорошо испол­няет. Женщины детей учат, на тракторе работают, на самолете- летают, — советские женщины вместе со Сталиным работают. Это весь народ знает!

Мамаенко еще долго говорил в таком же духе, разоблачая шаманов и кулаков.

1 Кандидатами в депутаты Верховного Совета СССР по нашему изби­рательному округу были выдвинуты товарищи Гречухин, Ольга Мутина и Кирилл Ямкин.

49

Собрание загудело, как улей. Переводчик не успевал псрс- юодить нам все, что рассказывали нганасане. Видно было, что они ополчились против вражеских «ораторов».

Мы в свою очередь без устали говорили о равноправии жен- .шины, о новой Конституции; наконец собрание успокоилось и приняло снова решение дать стопроцентную явку на выборы.

Осталось проверить и утвердить список избирателей, закре­пить его подписями председателя кочевого совета и предсе­дателя избиркома.

И тут начались новые трудности.Список был встречен «в штыки».—• Мы согласны советскую дорогу гонять, пускай все бабы

'придут иа собрание; мы будем голосовать за Ольгу Мутину, даром баба. Но пошто Маманко, пошто Казанора1 ломали со­ветский закон? — исходя злобой, снова выступил шаман. — На­ша нганасан вера баба поганая. Закон говорит, каждую веру националов хоронить, беречь надо, а вы ломаете. Мы писать станем, пошто закон ломаете!

Мы стали втупик. Ведь только что все заявили, что жен­щины приедут голосовать, и вдруг с иеной у рта шаман начал доказывать нам, что мы «ломаем закон», ссылаясь на 123 •статью Конституции о равноправии граждан СССР, независимо от их национальности и расы. Раз нганасане считают «бабу поганой», значит все должны считаться с этим мнением и никто не в праве указывать на их политическое заблуждение, — так, очевидно, истолковал шаман эту статыо и заключил:

— Советская власть велит нганасан веру, русских веру хра­нить, а вы ломаете.

Видно было, что придрались к списку, но что именно вы­звало конфликт, было неясно.

Переводчик выбился из сил, разъясняя, что говорят собрав­шиеся, .а больше всех шаман, и что отвечаем мы.

Конца спору не было видно, и я решила, что надо прежде всего дать собранию успокоиться.

— Товарищи! Я шибко прошу все собрание послушать спи­сок и сказать мне три говорки:

— Каждое имя я правильно писала?— Няга (хорошо), — закричали мне в ответ.—■ Всех имена писала? Каждого человека, который выби­

рать должен, писала? Никого не пропустила?— Бонса, бонса (все, все).— Значит список правильный? Подписывать его можно?

1 Так нганасане выговаривали мою фамилию — „Хазановйч".

50

— Неправильный, закон ломали! — громче всех закричал шаман.

Удивленно переглянулась с товарищем Мамаенко. В чем же дело?

— Майбо Тыймы! Ты член окрисполкома, ты председатель избирательной комиссии. Скажи короткое, твердое слово, по­чему список неправильный. Почему народ сердится. А народ пусть тихонько подождет, — предложила я.

— Мой ум список правильный. Этот старик, — он показал на шамана, — говорит «неправильный» и парод его слушает. Он говорит: «Нельзя писать в один список мужиков и баб. Шибко большой грех делали — писали перво бабу, потом му­жика, потом опять бабу, потом мужика. Раз бабу сверху писа­ли, в один список с мужиком мешали, — мужики болеть ста­нут, несчастья будут». Вот какую говорку шаман говорит. А народ слушает, — заключил Тыймы.

Стало ясно: собрание, подстрекаемое шаманом, просила список составлять не по алфавиту, а мужчин отдельно и жен­щин отдельно. И хотя собрание длилось уже четыре часа„ пришлось до тех пор разъяснять антисоветскую политику ша­манов, пока народ сам не сказал:

—• Теперь все толковали, пускай список такой будет, раз: закон велит. Даром нганасан вера другая.

12 ДЕКАБРЯ 1937 ГОДАВ ночь, накануне выборов, оленьи упряжки, пробежавшие

тысячу километров от Дудинки, доставили нам печать избира­тельного участка и бюллетени с именами кандидатов в депу­таты. С волнением ждали мы наступления исторического дня.

Вот уже звезды чуть поблекли. На востоке появилась едва заметная светленькая полоска—единственный признак наступле­ния утра.

В шестовом чуме, над которым гордо реет красный флаг, ук­рашенном пор rpt> i а мм вождей, тесно сгрудившись, сидятчлены избирательном комиссии. На коленях у меня стоит низенький столик с уступленными по углам свечами. На столе три акку­ратных стопки избирательных бюллетеней, конвертов и списки избирателен. Но правую руку от меня сидит председатель комиссии. Ридом избирательная урна. В нее опускаются запе­чатанные копмерты с бюллетенями.

Сначала подъезжали мужчины. Они входили в чум, здоро­вались и подходили, низко, низко склонившись, так как волны: дыма мешали им увидеть меня, а мне их.

51

Поданное мне «удостоверение» надо было тщательно про­верить, так как избиратель по неграмотности мог взять доку­мент членов семьи. Затем я отмечала в списке коротко «да» и выдавала бюллетени и конверт. Избиратель на минутку за­держивался взглядом на присутствующих и, выбирая в помощь себе товарища Мамаенко, уходил из чума в балок. Пока я вы­давала бюллетени следующему, первый возвращался и торже­ственно опускал конверт в урну. В этот момент Тыймы облег­ченно вздыхал и коротко произносил по-русски: «Так!».

Вот появилась первая женщина. Мне из-за дыма не было еще видно, кто вошел, но по звону украшений догадалась, что, наконец, появилась первая избирательница. Она была с ре­бенком. Товарищ Мамаенко предупредительно освободил ей место среди мужчин и сказал через переводчика, чтобы жен­щина сначала отдохнула, покурила, накормила ребенка, а по­том уже голосовала.

Польщенные вниманием женщины сбросили робость, пове­селели и даже не стали выходить из чума, оставаясь ьместе с мужчинами. Когда в чуме стало так тесно, что вновь при­бывшим избирателям нельзя было войти, мы попросили уйти из чума мужчин, а женщины так и оставались сидеть, наблю­дая за ходом выборов.

Было радостно смотреть, как молодежь и женщины, впер­вые на равных правах с мужчинами-пганасанами участвующие в таком великом событии, с гордостью опускали конверты в урну.

К 12 часам дня прошло 98 избирателей. Осталось всего 7 человек, но мы волновались: «приедут или нет?».

Около 12 часов ночи я сама опустила конверт, проголосо­вав за лучших сынов и дочерей нашей могучей родины. Еще минута — и исторический день выборов будет завершен..

Так и не приехали четверо избирателей из самого дальнего стойбища. «Что же случилось?» — тревожно размышлял каж ­дый из нас, вскрывая конверты и бережно расскладывая бюл­летени.

В это время раздался скрип полозьев. В чум вошел запы­хавшийся, усталый человек.

•— Товарищ Маманко, товарищ Казанора, товарищ Тыймы, у меня вчера ночью волк всех оленей в тундру угнал. Весь день искал, только недавно маленько оленей нашел. Оттого сам приехал, а бабу, два парня дома оставлял. Свой голос за них положу. : I ■ I

Было видно, что человек приложил все усилия, чтобы при­ехать и, несомненно, приехал бы со всей семьей, если бы не52

стряслась беда (в ту зиму волки часто угоняли оленей). При­езжий с мольбой смотрел на нас.. . Но партия доверила нам великое дело — проведение выборов в наш Верховный Совет СССР, и мы не имели права нарушить инструкции.

Мы долго объясняли нганасану, почему нельзя голосовать после того, как урна вскрыта и уже подсчитаны бюллетени. Он вышел из чума огорченный.. . Надеясь, что все же мы ему дадим проголосовать, он не уезжал домой до тех пор, пока мы не сели на санку, чтобы везти в Хатангу драгоценнейший груз — документы по выборам в Верховный Совет СССР. 101 избиратель отдали свои голоса за депутатов блока коммуни­стов и беспартийных и в том числе за депутата-женщину! — Таков был итог выборов по нашему избирательному участку. Мы везли в Хатангу радостное свидетельство о росте поли­тического сознания, о приобщении к общественной жизни нганасан — самой отсталой народности Крайнего Севера!

ПРИЗНАНИЕ ЗАВОЕВАНОЧтобы закрепить успехи массово-политической работы, про­

веденной во время выборов в Верховный совет СССР, «крас­ный чум» направили зимой работать в Таймырскую группу. Вместе со мной поехала опытная фельдшерица товарищ Шоло- мович.

На стойбище председателя кочевого совета, против трех шестовых чумов, мы поставили «красный чум», наш чум для жилья и три нарты с вещами.

Собрали общее собрание. После долгой агитации нганасане постановили, что председатель кочевого совета, как голова всего нганасанского парода, должен учиться первым, а когда он будет грамотный, то научит других.

Председатель оказался способным учеником, несмотря на свой пожилой возраст. Ему сорок лет. За его учебой следило все становище. Когда под диктовку, очень красивым почерком, он вывел «ум, чум, мама, мука», нашлись другие смельчаки, решившие попробовать свои силы в учебе.

С каждым днем росло число учеников. Вначале их было 3, потом 6 и, наконец, 9 человек.

Старый знакомый нганасан, парторг товарищ Мамаенко, приезжая па становище, неустанно убеждал нганасан:

— Учиться всем надо. Учиться надо, чтобы из вашего на­рода были свои учителя, доктора, продавцы и работники сове­тов.

Каждому, кто приезжал к нам в чум, мы вручали тетрадку

53

и карандаш. Он пробовал свои силы, а потом постепенно втя­гивался в учебу.

Наш «красный чум» был своеобразной школой.Ученики жили и рядом, и за 10, и даже за 30 километров.

С утра начинался «съезд» учеников. Один, а то и два ученика являлись сразу же, как только мы кончали завтрак. Только начнешь занятия, как еще подъезжают ученики. Усадишь этих, дашь задание, а тем временем, после двух часов учебы, при­ехавшие с утра начинают ворчать, жалуясь на усталость. Толь­ко их отпустишь, снова едут ученики, и так до самого вечера.

Через месяц в «красном чуме» училось 17 человек. Больше всего радовала нас молодежь. 6 молодых ребят старались друг перед дружкой.

Однажды приехал подслеповатый больной старик и заявил:•— Учи меня, а парень мой пусть песца промышляет.У старика не гнулись пальцы и карандаш вываливался из

рук, на бумаге вместо букв получались немыслимые завитки* но он все же учился.

Особенно хорошо учился Муамде Тонгопте. Он упорно за­нимался и успевал лучше других. Мы старались популяризиро­вать его успехи, и это подзадаривало.

Однажды во время занятий Муамде пришел в «красный чум» с просьбой:

— Амалия, пиши записку пушнику, пускай привозит порох, дробь, пистон и получает песца. Охотники много песца добы­вали.

—• Муамде, ты сам теперь маленько грамотный. Я буду го­ворить, а ты пиши. Чего еще не можешь, помогать стану.

Я продиктовала ему несложную записку:„Иван, народ песца добыл. Приходи в мой чум,

приноси порох, пистоны, дробь.Муамде Тонгопте*.

«Ц», «х» и «мягкий знак» я проставила ему сама.Все сидящие в чуме буквально замерли во время диктанта,

а когда записка была написана, буря восторга захлестнула всех. Записка переходила из рук в руки. Довольный Тонгопте не скрывал счастливой улыбки.

Этот эпизод значительно поднял авторитет школы. Все ча­ще свободные от охоты мужчины приезжали в чум учиться.

Авторитет чума рос и по другому направлению. У Шоломо- вич прием больных увеличивался с каждым днем благодаря незначительному на первый взгляд случаю.

В чум вошел шаман. Он сел на стул и заявил:

51

'— Шеломойчик, я больной, давай пособку.На все паши расспросы, что у него болит, он отвечал:— Ты доктор, пошто спрашиваешь? Сама должна знать,

где болит.Шоломович долго с ним возилась, выстукивала, выслуши­

вала, а он безучастно молчал. Тогда я шепнула, чтобы она на­жала ему на живот и в других местах. Если болит, он «даст знать».

Умелой рукой Шоломович надавила живот. Больной немед­ленно охнул.

—- Здесь?— Ну, мастер, да, мастер ты, доктор! Верно, живот болит,

ты правильно гадала.Потом в каждом чуме шаман рассказывал, как доктор уз­

нала, что у него болит. Люди слушали и сами шли к нам за помощью.

В свободные от занятий часы в чум набивалось столько народу, что трудно было закрыть двери. Кроме мужчин, часты­ми посетителями были женщины и девушки. Они с удо­вольствием слушали патефон, разглядывали всевозможные а ль • бомы.

Мы не упускали случая для рассказов о Сталинской Кон­ституции, разъясняли вопросы равноправия женщин, право на учебу.

Однажды мы подробно рассказали о советском суде. После беседы ко мне приехали старик со старухой. Через перевод­чика они рассказали о том, что их дочь обманул нганасан Хорби. Дочь имела от него детей, а он с пей не живет и не помогает.

Ты говорила, советская влаги, наказывает таких худых людей. Пиши бумагу и сум., пускай его накажут, а нашей девке пособку дают.

В те дни в Хатангу приехал выездной суд. Я написала за­явление от имени пострадавшей.

Суд заседал на фактории Хета и просторном помещении. Зал был полон. Жители тундры, саха и нганасане, с неослаб­ным интересом следили за ходом суда, который переводился на их родные языки.

Первым судили одного шамана, который купил у бедняка его сестру, дал за нее большой калым: 3 голубых песцов и 11 оленей, и выдал замуж за своего несовершеннолетнего сына. Шаману, конечно, не невестка нужна была, а батрачка, и он ее нещадно жеплоатировал.

55

Суд осудил шамана на 3 года. Приговор был встречен одоб­рением всех кочевников.

Потом суд решил дело по иску к Хорби. Он присудил воз­местить все расходы, связанные с родами. Л расходы эти боль­шие. При родах женщина нганасан помещается в отдельный чум. Пища ей подается па длинной доске. Когда родится ре­бенок, его обмывают и уносят в общий чум. Женщина снимает с себя все одежды, бросает в родильном чуме, одевает все новое и со всей семьей перекочевывает на новое стойбище, по­дальше от'места, где она рожала. После двух родов жен­щина потеряла много оленьих постелей и замши, из которой шьют комбинезоны. Теперь все это ей по суду возмещалось.

Наше возвращение в тундру было радостно встречено всем населением. Втайне и мужчины были на стороне обиженной женщины, но никто не решался это высказать.

Так наш «красный чум» помогал нганасанам.Время в работе шло незаметно. Кончалась полярная ночь.

Кочевники все чаще стали переезжать' на новые места, отхо­дили. на север. Все труднее стало собирать учащихся. Расстоя­ние между стойбищами росло с каждым переездом.

17 учеников нганасан — были большой победой. Хотя они еще не стали вполне грамотными, но не было ни капли сомне­ния, что на будущий год они все, как один, снова приедут в «красный чум» и скажут:

— Учи, хочу уметь сам писать и читать.Дорога к культуре нганасанам была расчищена, надо было

только закрепить начатую работу и довести ее до конца.Меня беспокоило другое. К тому времени еще ни один ре­

бенок нганасан не учился в школе. Убеждения ни к чему не приводили. Перед отъездом в Хатангу мы снова собрали об­щее собрание нганасан.

—• Если народ хочет, пускай просит райисполком, культ- базу открыть школу в тундре, чтобы дети нганасан далеко не ездили.

Долго длилось собрание, долго обсуждали старики такой серьезный вопрос; много молчали, много кричали и, наконец, заявили:

—- Пиши протокол!Засела за протокол. Председатель продиктовал решение.—• Пиши, народ нганасан думает: надо советскую дорогу

гонять и ребят учить. Наши ребята, как дикий олень, шибко боятся чужой земли, чужих людей. Мы просим культбазу, райком партии и райисполком школу здесь сделать. Пусть

56

будет кочевая школа, пусть ребята вперед здесь привыкают с нами, а потом смотреть станем.

—• Еще пиши, —- заявил самый старший из всех, — народ шибко просит кочевую школу и нынче решил слово твердое- давать — ребят в школу посылать. Советскую власть обманы­вать не будем, пусть ребята на другой год учатся.

Когда я прочла все продиктованное, нганасане выделили па одному представителю от каждого рода, и 7 человек закрепи­ли протокол своими «танго». Это решение о школе в корне ломало старый быт и пережитки родового уклада. Оно пока­зывало, как глубоко проникла социалистическая революция в суровый быт нганасан.

Перед отъездом на большом празднике были премированы лучшие ученики и хозяйки чистых чумов, организованы сорев­нования по стрельбе, по бегу, массовые игры, пляски под па­тефон.

—• Народ раз твердое слово давал, значит сам учиться бу­дет и ребят учить станет, — за всех говорил председатель ко чевого совета.

Социалистическая культура, которую несут н далекую iyn дру посланцы партии Ленина—Сталина, заиооиа.-и еще одни далекий необжитый уголок Советской страны. Г>г-.мерно с и стлив тот, кто вложил долю своего ipy 1.1 II >т<> грудное, по благодарное дело приобщения пародом Крайнего Онера к по вой, социалистической жпзпп!

%влш 5

с к ы я а х

2000 километров вместе с нганасанами по Хатангской тундре. Маршрут „красного чума" А. М. Хазанович.

ОГЛАВЛЕНИЕ

От Издательства..................................................... 3Знакомство с „красным чумом* ..................... 5Четыре месяца среди саха ................................. 8Лекция по истории н г а н а с а н ......................... 10Снаряжение „экспедиции” ................................. 12В путь-дорогу......................................................... 16Стойбище Асянду Васепте................................. 19Агитатор в тундре................................................. 22В школе... один ученик......................................... 26Как я подружилась с М уахусом ..................... 30К онф ликт.................................................................. 33Почему земля в е р т и т с я ..................................... 35Охота у хребта Б ы р р а н г а ................................. 39Куда ушли олени?................................................. 41Старик Тамтумаку м о е т с я ................................. 43Товарищество „Путь И л ь и ч а " ......................... 44Поражение ш а м а н а ............................................. 4712 декабря 1937 г о д а ............................................. 51Признание з а в о е в а н о ......................................... 53

В СЕРИИ „ С Т А Х А Н О В Ц Ы А Р К Т И К И " ВЫ Ш ЛИ В СВЕТ С Л ЕД УЮ Щ И Е К Н И Ж КИ :

Книжка 1. Б. И в а н о в . На ледовой вахте. Цена 70 к. Книжка 2. Н. Ш е х о в ц о в . Заметки электротехника.

Цена 1 р.Книжка 3. Н. Ж у к о в . Ледовая разведка. Цена 70коп. Книжка 4. И. К у з я к и н. Советы полярного повара.

Цена 80 коп.Книжка 5. Н. М а р т ы н о в и С. В о й н о в. Тракторы

и вездеходы на острове Рудольфа. Цена 80 коп. Книжка 6. В. М а т ю ш к и н и И. Ч и в и л е в . Диспетчер­

ская служба на радиоузлах. Цена \ руб. 50 коп. Книжка 7. Н. Ш а ци л л о. Служба погоды в Карском

море. Цена 60 коп.Книжка 8. В. С о к о л о в . Три года на острове Котель­

ном. Цена 1 руб.Книжка 9. И. Т и х о н е н к о. Ездовые собаки на Чукотке.

Цена 90 коп.Книжка 10. В. К р у г л и к о в . Северные урожаи. Цена

90 коп.

З а к а з ы и деньги направлять по адресу:

Ленинград. 104, ул. Ж уковского , 2.Отделу распространения Издательства Главсевморпути,

Ответственный редактор М. Б. Черненко.

Технический редактор М. М. Петерсон. Корректор С. И. Шаталова.

Сдано в набор 10/IV 1939 г. Подписано к печати 15 августа 1939 г.Бумага 82 X 108V32 см. Печ. лист. 33/,t. Бум. лист. 15/16. Уч.-авт. лист. З1/ .̂ 152 000 п. зн. в б. л. Тир. 5 000.. Изд. № 82. Инд. П-166. За к. 1485.

Леноблгорлиг № 3976.

Типография им. Володарского, Ленинград, Фонтанка, 57.

ят

ц ю а к ^ м м м М *

^ II W i f i w w >