Г Е Л И К О Н П Л Ю С

наиля ямакованаиля ямакова

15.30

«Геликон Плюс»Санкт-Петербург

2012

стихотворения

УДК 8.82-1ББК 84 (2Рос)-5 Я 54

Ямакова Н.Я 54 15.30 : Стихотворения. — «Геликон Плюс», Санкт-Петербург, 2012. — 328 с.

ISBN 978-5-93682-790-7

Третья книга стихов петербургского поэта Наили Ямаковой, в которую

вошли избранные стихотворения, написанные в течение последних 15-ти лет.

Наиля Ямакова родилась в 1982 году в Ленинграде. Стихи публиковались

в журналах «Арион», «Нева», «День и ночь», «Интерпоэзия», «Зинзивер» и др.,

альманахах и антологиях «Вавилон», «Пиитер», «Друзья рыбака», «Братская

колыбель», «Стихи в Петербурге. 21 век», электронных журналах «РЕЦ»,

«Русский переплёт». Стихи вошли в состав хрестоматии для 10–11 классов

«Шедевры русской поэзии второй половины 20-го века». Всего около 50-ти

публикаций. Лауреат премии Российского Сетевого литературного конкурса.

Лонг и шорт-листы Независимой литературной премии «Дебют» (2004, 2005,

2006). В 2006 году приняла участие в фестивале «Территория» (реж. Кирилл

Серебренников). Стихи Ямаковой были включены в программу «Современная

поэзия в Московском Художественном театре» из цикла «Круг чтения» (2012),

проходящую на Малой сцене МХТ им. Чехова.

Автор двух книг — «Приручение» (СПб.: Геликон Плюс, 2006) и «Держи в

руках» (СПб.: Геликон Плюс, 2009).

Стихи переводились на английский, французский и сербский языки.

УДК 8.82-1 ББК 84 (2Рос)-5

© Ямакова Н., текст, 2012© Семкин С., фото на обложке, 2012© Геликон Плюс, оформление, 2012

ISBN 978-5-93682-790-7

Памяти Александра Николаевича Житинского

19961998

9

* * *

От тебя ни слова. От меня — рекою льются.Змей я превращаю в голубей.Двери — в окна. Чашки — в блюдца.Блюдца бьются. Я одна живу среди людей.

От тебя ни слова. В комнате три стенки.А четвертой нет. Там пустота.С неба я снимаю розовые пенки,Чтобы было чистым, как и я чиста.

От тебя ни слова, ни звоночка,Сочиню бордовые шелка.Под губами гладкая щека,Шесть сережек в покрасневшей мочке.

Тихо слово, беззащитно, словно локоть.Словно колокол, меня зовешь.Синих грифов стал понятен клёкот:«Он назад, а ты вперед идешь!»

10

* * *

1

Спускаешься вниз, забыв про карниз,По воздуху плавно идешь.Разорваны ткани поношенных риз.Когда же ты, вспомнив, поймешь,

Что наша Вселенная — только рисунок,Набросанный кем-то на камне.А камень в аквариум кто-то засунулИ бросил на дно океана.

А сам океан — только слёзы по чуду,Их вытерли синим платком.И губы забыли, шепнув: «Не забуду».

Теперь по дороге пешком.

2

Хранит Мухомор моя мышка Иштар,А Гонза сидит в рюкзаке.Стихи в этом мире — не ходкий товар,Поэтому я налегке.

Сокровища мира в обтрепанных книжкахИ в наших тетрадях они.Кивают сочувственно мне мои мышки,Все ярче и ярче огни.

11

3

Разорвано платье. Друзья умирают.Закончились в ручке чернила.Стаканы — в осколки! А силы все тают.Ты все так сама сочинила.

4

Когда мы проснемся... Когда мы проснемся?Узнают, конечно, друг другаВсе братья и сестры. А мы улыбнемся.И снова, и снова по кругу.

5

Три тысячи лет одиночества. Мало.Не сбиты колени. И строки текут.И можно болтать по ночам с одеялом,И сны хороши, и сомненья не жгут.

Когда же совсем... Все осколки — в стаканы!Все звезды — на небо! Все раны — исчезнут!Не надо покоя, не надо нирваны,Лишь только б смотреть в эту синюю бездну!

12

* * *

Хлеб и вода — как мы жаждем чуда.Сидим на бобах, подражаем буддам.Мы сами — боги. Дороги — наши.Простоквашные сущности. ИзукрашеныПирсингом, серьгами, бусами, бисером.Альтернативные и экстремальные.В пёстрое месиво адским миксеромСмешаны — и водою разбавлены.Сами законы и сами правила,Фотоиконы, при жизни — идолы.Исконно духовные. Падшие ангелы:Бога видели не по видео.Травка всегда спасет от печали,Еще только утро, а я накачаласьУже по горло. Жарко — без шарфа.Одурманена ароматом шафра.Ногти нарощены, ресницы накрашены,Ладони испещрены — и ни капли не страшно!Волосы — синие, красные, белые.Где сейчас души? — Все силы на тело.Едем к пропасти в сумасшедшем трамвае.Губы сжаты, глаза открыты.Только ночью иногда вспоминаемО чем-то далеком, давно забытом.И тогда мы плачем, тогда мы стонем,Не думаем больше, что мы — иконы.И просим Жнеца пожалеть о всходах.Но утром светает. И это проходит.

13

* * *

Холодное резкое синее утро —Льдом обжигающий горло напиток.Оставлено кресло. Рассыпана пудра.Все сны позабыты и чаем залиты.

«Сто двадцать третий» едет куда-то,Нет остановок на этом маршруте.«А как же обратно?» — «Не надо обратно...»Все люди — лишь шарики ртути.

Сменить декорации. В синих вагонах,В зеленых и желтых куда-то летим.Трава в папиросах или звери в загонах?Он едет, а мы-то стоим...

14

* * *

По всем дорогам сразу — невозможно.(По крошкам — хлеб, по ниткам — полотно).Все веры истинны, а я безбожна.Как жаль, что всех любить запрещено.

Из желобов и луж я жалобно и жадноПознания глотаю молоко.Как жжет! Меня пронзает жалом!Как жалко всех! И как легко!

Навечно под прицелом взглядаЖелезно-бесполезного стою.Я устою. Не надо мне пощады.Я устою. Я душу утаю.

В 16 лет я слишком четко вижуФигуры, переходы, перемены.Как правда иногда бесстыжа.Как ложь становится священной.

Пускай старик во сне мне шепчет: «Майа...»Я понимаю, что нелепы сны и бредни.Но в этот год шестнадцатый мой майПрошел — и он не стал последним.

Так я живу. Зачем мечусь и мучусь,Не плачу, когда смотрят люди.Выпрашиваю всем получше участь,А для себя желаю только сути.

Все закружилось в страшной карусели.Везде огонь, но улетаю дымом.С всесильем и весельем мимо цели.Я с новым утром повторяю твое имя.

15

* * *

Как на дрожжах растут стихи. — Грибы после дождя.Драже — дождинки — буковки дрожат.Преображение стихий: «Глашатаи, по площадям!» —Обнажена драконья чешуя. Драгуны в ряд стоят.

Охотничий рожок зовет и шхуна ждет.Клише забыты. Слышишь смех во ржи?И нет движенья, кроме как вперед.Достойнейший поклон — и умереть в тиши.

Дрожат колени. И дуэтом: дрожь и слово — Я занимаюсь этой ворожбой.«По колесницам, лошади готовы», — И слово-воин рвется в бой.

А на щеках — бороздки и дорожки.Гортанью и руками рождено,Святое слово рвется из окошка,Как будто предупреждено.

Я выпускаю стих, как голубя из клетки.Я старости не жду, а жду покой.Когда с души останутся лишь слепки,Пусть хлынет дождь — дрожащий и живой!

16

* * *

«Черна ворона, черна дорога,Кора веток, когда смотришь на небо.Светла печаль о тебе у Бога,Да тревога, когда дома не был.

Я скажу тебе, что верба станет ивой.А девочка будет невестой.На скатерти блюдо. На блюде сливы.Они спелые. Одна из них треснет.

На мне юбка в шотландскую клетку.На руке — браслеты, браслеты.Ты хочешь сыграть в рулетку?Или в карты: дамы, валеты?

Ты знаешь мало, а может, много,Но когда шагаешь сотый раз с крыш,Понимаешь, что светла лишь печаль у Бога,А ты все чего-то ищешь!»

17

* * *

Е. Б. Б.

Дрожащий человечек в свете фонаря,Что ходит с древнею волынкой.На сушу выброшенного пескаряГлаза с неясной золотинкой.

Я из окна махну рукой,Я подарю ему газету.Чтобы вернул он мне покой,Чтоб не играл мотив мне этот.

18

* * *

Приголубить голубя. Пригубить воды. Голытьба дорог. Голью — неимущая.Сладок твой пирог. Радостны сады.Только мне уже — все давно отпущено.

Голову — платком. Волосы острижены.Я одним глотком — все твое небесное.Я бросаю лишнее: выжженное, книжное.Ухожу я празднично — в светлое, воскресное.

Горловые трели. Ангелы над городом.Я в постели голая. Плоти больше нет.Разноцветным веером, разногранным коробом,Разнострочным ворохом — обернулся свет.

1998

21

ВОКЗАЛ

В сумерках синий.Днем канареечно-желтый,Носящий имя:Вокзал.Сумки. Пакеты. Кошелки.Узнал?

Пестрящей толпоюЗавлечена.Обречена.Заплачу, заною, завою,Святою водою,Дарящей покой(Водкой)СмоюС себя ошметкиПрикосновений.

Разбитая кружка,ДужкаЧьих-то очков.Душно.Франт надушенныйСо своею подружкой.Он раб (заужен зрачок).

Ларек с мороженым.ВстревоженоЭскимо.

22

Всем плевать, всем равно,Что, липкое,КапаетВ лапыАфальта,Образуя узоры азалий.

На этом вокзале(Средневековой площади)Свои глашатаи,Кричащие о помощи.Но — опоздали:Ищущие крошек нищиеВсе забрали.Что было лишнего —ОтдалиПредыдущим.(Отдадим последующим).

Оплеванный,РазмалеванныйРисунками тысяч рук,(Как зловещий хирургСо стайкой подруг,Разрезавший Этот город).Ты горд.Кто ты:Враг или друг?

23

* * *

На небе — подобии потолка —Сиреневые облака,В лиловый свинец асфальтаВпечатан след каблука.На плитах тяжелых базальта —Прожилочки молока.

Букетик фиалок нежен,Но как-то уже заезжен —Фиалки не терпят взглядовУсталых прохожих, проезжих,Фиалки отравлены ядом:Растрепаны, грешны, небрежны.

Язык во рту розоватый —Комочек размокшей ваты —Наверное, будет дождь.Дождь — это глоток лимонада,Пузыристая соната,Которую ждешь и пьешь.

И вьется пыль переулков,(Как медные трубы гулки).Иду я скорей домой.Кусок зачерствелой булкиВ кармане. Во время прогулкиОн — спутник всегдашний мой.

24

В лиловом расплавленном мире,В вулкане своей квартирыЯ кашляю от удушья.На кухне — угла четыре,Четыре угла — в сортире,И ванная не поможет — душем.

Сижу, обхватив колени,Плывут облака-тюлени(Сиреневатый кисель) —Извергли поток сирени,Прохладных цветков сирениЗакружит нас карусель.

25

* * *

На льняной и спокойной скатертиДве синие чашки.И ломтик сахарного арбуза.

Лицо твое — для меня загадка.

26

* * *

1

На палец я наматываю нитку.На коже — розоватые полоски.Кораблик из бумаги в чашке плоской.Я ползаю по миру, как улитка.

Под шепоток дождя так сладко спится:Мелькают птицы, рыбы, звери, лица.Но утро, мне пора вставать — иЛучик солнца снова на кровати.

2

С каждым днем все ниже потолок.(В трещинках не вижу я картинок.)И зеленой чашки той осколокПерестал быть вдруг аквамарином.

3

Мой задумчивый рюкзак с колокольчиком.Я читаю книги. И опять читаю.Где-то. Как-то. Незаметно. Иголочкой —В сердце? В памяти? — Вспоминаю...

4

Белая завеса — занавеска,Словно веко глаза — окна.А в глаза мне смотрит невестойШестнадцатая весна.

27

5

В голове и вокруг —Разноцветные огни.Закружили в карусели дни.Щелкнуло. Замкнулся круг.

6

Теряя друга, вырвусь из круга.Куда? Вперед? Назад?В рай ли? В ад?Память — упруга,Словно резиновая стенка,Словно на шее венка, —Недоступна, но кровь стучит.Кто-то кричит.Ребенок, может?

7Обожгло.Или ножом.Вижу ребенка.И вдруг — хорошо.Хорошо, словно дождь прошел.Вспомнила.

8

На палец я наматываю нитку.На коже — розоватые полоски.Кораблик из бумаги в чашке плоской.Я ползаю по миру, как улитка.

28

* * *

1

Росою умыто, вороной отпето.Горькими травами пахнут луга.Кончилось лето. Умерло лето.Скоро сошьют белый саван снега.

Чувства истлеют. Печали утонут.Словно и не было их никогда.Руки мои не согреют, не тронутВетки деревьев. Застынет вода.

2

В городе сером проветрена комната.Ждут меня старые, зыбкие призраки.В комнате сумрачно. В комнате холодно.А на проспекте — осенние признаки.

3

Листья кружатся в тризне —Можно забыться с ними.Губы, прощаясь с жизнью,Твердят дорогое имя.

4

С песней повеситьсяВ комнате этой.Я ищу лестницу,Что ведет в лето.

29

5

Едет желтый трамвай в преисподнюю.Мне тоже, наверно, туда.Но голос спокойный: «Милость ГосподняяЖдет тебя, ждет всегда».

6

«Пролитые капли болиИспачкали край подушки.Как осенью я — безвольна.Как осенью ты — послушен.

7

Осень-печальницаВ черном платке.Как не отчаяться,Как не раскаятьсяМне?

8

Вдохну я прозрачный воздух.Последнее вдохновение.Как слишком случилось поздноОсеннее примирение.

30

* * *

1

Длится шестой день.Литься дождю лень.Ноя праведный кланОберегает дланьБога.

2

Все: лань и олень,Дупель и коростель,Даже тюлень и слепеньДороги.

3

Будет от дерева тень.Закон: охотник — мишень.Новая канитель:В метельИсчезают дороги.

4

Будет отдана дань,Скажет он деве: «Встань»Тонкий невинный станЖалок на фоне креста.

Ну а пока — мокро...

31

* * *

Дыра POLYGON в моем пространстве занимает какое-то место.Сегодня вдыхаю дым, выдыхаю стих.Послушных и верных жриц собирает Веста.Мне не быть среди них.

Фигурки у сцены — змейки и ящерки,Превращаются временами в тигров.По углам сцены колонки-ящики.Альтернативные опасные игры.

Состояние: день первый.Летает Дух — а везде вода.Чье-то соло в ушах сверлит.Мне путь в никуда.

«Апельсин» веселится с лампой,Отражает оранжевый цвет.В голове — стонотные гаммы,На сцене, к сожалению, нет.

Отголоски чьих-то кошмарных снов,Бродят по залу тени.Наше поколение: закон таков —Дурное время — дурное семя.

Солисту «Атаки» мешает солнечный свет,Protozoa хороши, но Scang лучше всех.Как просто сделать выбор, зная ответ —И выбирать без помех.

«Генетическое последствие» концерта неизвестно.Улетают мои мысли стаей.Как провести два часа интересно?А вечер тихонько тает.

32

* * *

Незримые часы остановились. Время вышло.Не кислород, но дым. Не звук, но стон.И так же страшно, как во сне на вышке:Мне прыгать, а внизу бетон.

Я, как во сне, — не в силах шевелиться —Верчу-кручу в руках чужой мундштук.Вокруг все лица, лица, лица.В ушах — тяжелый звук.

Мне не понять себя, как не понять другого.Мне смерть — в толпе. А после мгла.Но перед тем услышу слово —Которым здесь жила.

Незримые часы остановились. Время вышло.Отдам весь алфавит за несколько минут:...подвластные руке всевышнейЧасы опять идут.

33

* * *

В парке на Горьковской горький воздух:Горит что-то. Ах, это горе!Горы горя. В грудиГоворит голос: «Не сгорит!». Горы веток. СухШепот. Или скрежет. Вторит: «Гори!»

Труха строчек. Любовь-старуха.«Гори, пока сухо, пока не плачу!»Шепот в ухо: «Искусство? Чувства?»Пусть все рухнет. Все рухнет!

Что это значит?

Это похороны, это похороны.Приходите на поминки: блины, икра —Все, как водится. Хлебными крохамиСо стола — помянут голуби.

Умерла сороковая сестра.

34

* * *

Принеси мне, аист, белый лист,Я на нем все руны напишу,Что узнала и еще узнаю;Чтобы переправа через Стикс,К берегам, которые ищу,Показалась раем.

Принеси мне, аист, белый лист,Я на нем нарисовать хотела,То, что не смогла и не успела,Домик, лес, смеющийся родник,Серебристых рыбок, птичий свист,Полку старых книг.

Ты принес мне, аист, белый лист,На ладошке крошки — белый хлеб.Человек ведь от природы слеп!Белый лист рисунками покрыт,Весь исписан, а казалось — чист.

От меня ребенок семенит.

35

* * *

Тернистый, зато благословенный путь.Даже стоя, надо пробиратьсяК цели — и бесцелью, побиратьсяКрохами. И никогда не отдохнуть.

Досветла прозрачен взор.Как невзрачен вид! Зрачок остер,И спокойны руки. Знают, потому спокойны —Все благодеяния и войны,

Подвиги, пороки, юных дев тела,Все отравы, все противоядья,Ночью — тихий шорох платья,Знают, что есть свет и что есть мгла.

Но узнав закон, не станешь им.Океан — есть капля. Капля — океан.Знаешь или нет — не стать другим.Измени тот мир, который дан.

Ты не можешь. Но зачем сокровища земли,Если вдруг все обернется дымом?Ты один. А женщины — все мимо.Этот путь — благословенен ли?

36

* * *

Рассвет, не рань! Рассвет, не покалечь!Не изуродуй кисть осколком тонким.Я прочь от рам. Я ввысь от всех колец,Лучом сквозь щелку от тебя — ребенком.

Рассвет — аркан. Рассвет — капкан.Что хочешь ты за неприход к постели?Рассвет — причина рваных ранДуши. (Костяшки пальцев побелели.)

Рассвет — изгой! Рассвет, постой!Я только строчка книги, что читаю...Рассвет — плебей! Рассвет — герой!Ну что еще? — Уже не знаю.

Я буду камни собирать весь день,Но не касайся чашечек коленныхВ тот миг, в ту вечность, когда теньНетленная покинет сон нетленный.

Рассвет, оставь, оставь мне тень!Ведь у нее льняные крылья.Тебе — весь мир дверей и стен,Нам с тенью — чтобы нас забыли.

37

* * *

Твои туфли — грифелем по дороге,Оставляя рисунки, следы, тревоги,Бредут куда-то. Даже ты не знаешьКуда. Пока спокойна, пока зеваешь.

Туфли стоптаны. Туфли достойныЛучшей участи. Может, им больно?Впрочем, не было бы пути —Некуда было бы им идти.

По обочине растет подорожник.Мы возьмем с собой легкий треножник.И пойдем вперед по дороге.(Знаешь, мне кажется, они боги.

Туфельные боги, а стоптанность — прикрытие.Понять суть формы, понять событие,Стать дорогой — конечная цель.)На одной — дырка, на другой — щель.

Твои туфли оставили свой след,Твои туфли оставили свой светВ глине моих слов,В строчках стихов.

38

* * *

По асфальту дети рисовали мелом,По окну — камнями. Стекло летело.Твой портрет навечно на моем запястьеНарисован чем-то, но не фломастером.

Сильный дождь смоет мел с асфальта,Моя истерика — твои руки с платья.Вся история: смех пополам с бедою,Мне портрета не смыть никакой водою.

Если снег идет — становлюсь кристаллом,Для шутов и масок буду карнавалом.Отражаю зеркалом все чертыМира, который для меня есть ты.

Разлетелись четки, разорвались бусы,Распустились маками на снегу искусы,Я любуюсь — втайне — на шее — жилкой,В совершенстве вылепленным твоим затылком.

Мечта дуры (умной?) чулки с ажуром,Мечта лампы — наличие абажура.Как струя капрона заскользит по икрам,Что вода есть свет — скоро я привыкну.

Я вода в стакане или еж в тумане?Став аскетом, любопытные узнаешь секреты.Я стена в рисунках или нож в кармане?Кем бы ни была, я всегда акцептор.

19971998

41

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я пишу свои параллельные сказки В ужасе от всего пережитого. Кто бы нарисовал мне маску: Довольную, сытую.

Я хотела бы быть жидкостью: Спиртом или истерикой, Разговаривать с разной живностью И не носить девять серег,

В каждой из которых — Вселенная. А на плечах — небо — платок, Листики с балкона: белые, тленные. Я — их исток. А где мой исток?

Параллельные сказки страшные, Но они — всего лишь мои кошмары. От которых сносило башню. Написав, полегчало. Надо начинать мемуары.

42

* * *

Грибы меня не взяли: Я взяла грибы.

Возможно, это было лишь placebo. Но, поразмыслив, говорю: «Спасибо» —

За то, что мне оставили меня. Я не укроп теперь и не свинья.

Но все же я вокруг: в воде, В земле, в огне, а в общем-то — нигде.

Мораль.

А «Мухомор» — Хранитель «Апельсина» с этих пор.

43

КОРОВА

Хлеб, намазанный маслом. Аромат благовоний. Распускаются маки. Я не ем больше мяса. Я тону в океане разноцветных симфоний, Я в светлейшем загоне, в нерассказанной сказке. Небеса и трава, молоко и телята — Отраженья меня и, пожалуй, что боги. Разом скинуты маски, но снова обратно. Отдыхает мой разум, но работают ноги. Но работает челюсть, но работает вымя. Сострадательный!.. вспомни!.. и сними мне печать. Дай услышать твой голос, дай узнать твое имя, Все понять, а поняв, замычать.

44

НАВОДНЕНИЕ

Вылить на себя флакон «Паломы» И надеть кольцо с зеленой яшмой. Наводнение? Тем лучше. Прочь из дома — Захлебнуться грязной простоквашей.

Я брожу по улицам аскетом, Но в ботинках, правда, не в сандалиях. Со скамеек я беру газеты, Мне богатство — в палочках сандаловых.

Я холодную ладонь свою разрежу. Где-то От большого пальца до мизинца. Только ради твоего портрета. Мне куда теперь: домой или в больницу?

Мне не больно от твоих касаний. Скоро уж узнаю все ответы Наших ежедневных истязаний. А зеленое кольцо — прочь по проспекту.

45

* * *

1

Кольцо из зеленой яшмы да пара комочков басмы. Рисую тебе картинки, плачу за чужие серьги. Напрасно мой город пляшет, он завтра умрет от астмы. Порвав эскиз карандашный, забьется в истерике.

2

Я в чьи заглянула дверки? Куда распахнула створки? Колени и шторы — настежь. Как странно, что в этой жалкой убогой синей каморке Увидела робкое счастье.

3

Свой мир акварелью, маслом рисую, пастелью, пудрой Лицо розоватым цветом, а плечи — бежевой краской. А самая светлая радость, еще светлее, чем утро, Услышать совсем внезапно тихое твое: «Здравствуй».

46

ПОСЛЕ ПОХОРОН

1

Мне кажется, я просыпаюсь в ней. Ей горе в кружку выплеснуло силы Не глядя. Машинально приказало: «Пей, Чтоб за двоих стоять возле могилы». И растеклись по нервам и по жилам Обрывки фраз: «…и мы когда-то жили…

2

…я был профаном, я был корифеем…» Но оба были только парой зерен. И в череде бесчисленных кофеен Кто кофе стал, кто просто хлебом черным. А ветер сушит слезы, словно феном, Прочь унося спеленатую фею,

3

Младенца или маленького зверя. Что смерть? — Лишь холодок между лопаток. Ты села в это кресло: на попятный Теперь уж поздно. — Ангел не поверит Словам, что, дескать, надо бы обратно. Нет, не поверит. Ангел не играет в прятки.

47

4

Да что случилось? В мире все спокойно. Земля кругла и вертится как будто. На то, что в доме есть покойник, Указывает пес, скулящий в будке. Текут куда-то быстрые минутки. Звонок. Гудки. Мне очень жутко.

5

Хотя куда там…Позвонить оттуда Сложнее, чем из жаркого Египта. Причуда нашей формы: жажда чуда В дрянной Вселенной, слепленной из гипса. Воображенье? Слепо, жидко, гибко: Придумали же речку вроде Стикса.

6

Затихли всхлипы. Розданы платочки. Довольны все и трапезой, и сыном. Две внучки хороши, приветливы две дочки. Я в длинной юбке, в беленькой косынке. Мы не простились. Азраил поставил точку, Вернее, кляксу. Переломленный цветочек

7

Гвоздичный. — Чтобы не украли воры. Мне все равно. Тебе, наверно, тоже. Рисуются, стираются узоры Стареющей, когда-то гладкой кожи. «Как много можем мы!» — «Как мало можем!» Да вот ее все это больше не тревожит.

48

АНГЕЛ И АНГИНА

Девочка с исколотыми локтями — ангел, Знающая все о боли; О том, что ты всегда пьешь, ну а я — пишу; О том, где и как достать анашу; О твоем бессилье, моем безволье; О боли в горле, когда гланды.

Ее колени — крылья, поэтому юбка смята. Молоком и мятой расцветает твоя ангина. Год рептилии — я его ненавижу. На прозрачных руках засинели пятна, Будто бисер на вены нижут. Что? Нет, в рюкзаке нет анальгина.

Она идет к сцене, где танцует. Она играет в бильярд. Здесь ей каждый рад. Свою водку разбавляет моим молоком. Наверное, это приятно — молотком По миру ангелов, где рай и ад Равны. То есть, не существуют.

Равнодушна, как время, носящее бремя Очередной прекрасной эпохи. — Старой и страшной камбалы. — Кандалы иллюзий. Они же — премии. За душу — эти жалкие крохи. Ненавижу то, что сделало ее ангелом.

49

* * *

1

Сходные — по рождению — Но ведь не близнецы! Небо мое! Мой гений! Путница улицы!

Жители Мертвого города — Города пустоты. Вечны на небо проводы, Но небо мое — где ты.

Кольца мои — рассыпаны, Пьесы — потеряны. На волосы накину косынку — Растерянная, рассеянная.

В бездонное твое заоконие — Бездомная — в беззаконие Шаманского бубна. Из крепкого дуба.

Или иного дерева.

Хожу теперь по проспектам Черепахой, улиткой, устрицей, Лежу комком газетным — Усталой путницей.

Сходные по рождению — Но ведь не близнецы. Небо мое! Возрождение! — Отражение улицы.

50

2

В каждом огрызке оставленном, В хлебе засушенном Вижу твое проявленное, Твое сущее.

В белой угрюмой супнице, Забеременевшей бульоном, В фарфоровой ступке — заступница! Сколько тебя? — Миллионы!

Лики твои разбросаны — Звезды или монеты? Вилки — блестящие, острые — Твои сонеты.

В круглом блестящем яблоке Грехи твои и сомнения. В сухих и священных ягодах Отпущение.

В чашке вода чистая — О, единение! Пью исступленно, истово Твои видения.

Локти, ступни, колени, Приборы, салфетки, сахар. Трапеза — преступление? Трапеза — лекарь, знахарь!

Ибо во мне смятение, Пламя, пожар, боль. …Тихое твое прощение и прощание… «И передай соль!»

51

3

На синей ткани — белые цветы. Ты мой платок взяла, сказав: «Да это небо!» Прозрело полотно от слепоты, Быль ниток синих приютила небыль.

Мы знаем все напевы наизусть. Мы видим вещи, слышим их молитвы. Но крикнешь ты: «Пойдем!» — а я шепну: «Боюсь». Беспомощно сжимая тело бритвы.

4

Лили тебя, лили Молоком. Пролили, забыли, не вытерли. А ты воскресла Белым облаком.

Он позабыл Лилит. А она и не знала, Что есть Лилит.

Она стала сутью соли и яблока. На асфальте — след каблука ее.

Лилит. Разве можно ее забыть?

Пролили ее. Она золотинками пыли На окне поселилась. Живет. Поет Странные песни, напевы, басни.

52

Лилит, засни, погасни. Прими белые лилии. Не слушай евиного лепета, Клекота адамового не слушай.

Спи, Лилит. Упокой не знаю кто твою душу.

5

Вязание.

Лицевая, изнаночная, Лицевая, изнаночная, Лицевая, лицевая, Лицевая, Лицевая, изнаночная, Лицевая, изнаночная, Лицевая, лицевая.

Я лечу в твою ночь На желтом трамвае.

53

* * *

И было утро с запахом кофейным, Стояло то же кресло у стены. Привычно в галерею на Литейном Пошли. Не влюблены.

И был проспект пустынен и приятен. Трамвай звенел, почти летел, как призрак. Мне весь миропорядок стал понятен. А ты сказал, что это верный признак,

Что мне пора, что можешь мной заняться. Твое лицо растерянно и зло. Мне удалось не рассмеяться. Но даже это не спасло!

Как странно, когда действие — привычка. Вот я спокойна, видишь? Что, не рад? В моих тетрадях весен перекличка: Нам расставание пришлось на март.

54

* * *

Ты берешь мою книжку в руки И читаешь, не зная даже, Что от первой и до последней Строчки — все о тебе.

Ты светла, как день, И мне весело думать, Что задумчиво ты гадаешь, Про кого эти строки.

Ты рисуешь картинки к текстам, Ну а я напишу сто книжек, Чтоб тебе не хватило красок, Чтобы ты догадалась.

55

* * *

Хочется выплакаться и кончиться В одном последнем произведении. Гробом поставить последнюю точечку, Разрешиться от бремени.

Хочется высказаться и пролиться Слезами, кровью и лимфой. Узнать все про души и про лица, Всех охватив рифмой.

Хочется, высохнув, стать пергаментом, Чтобы здоровые веселые внуки, Поставив памятник, В холодную зиму сожгли, согревая руки.

56

ЛЕКЦИИ 1998

1

Лекция — инъекция героином. Эпоха Гера — новая эра. Мне противна картина Этого мира.

Этого мира, где: мера, доза. Мира людей, заболевших склерозом. Я ничего не хочу забывать, О, история, твою мать.

Мира, где вера — всего лишь вера, Мира, где верба становится ивой. Мир в меня заползает пантерой, Глумящейся, черной. Кра-си-вой!

Мир — новогодний чулок без размера Над камином ТВ-экрана. Я не верю улыбкам партера: Обезьянам с пультами на диванах.

Лектор плетет вереницу портретов, Бывших когда-то кумирами. Милый лектор, да Вы раздеты. Идите, латайте дыры.

57

Нет ничего прекраснее ветра Новой эпохи. Не этой: разряженной и накрашенной, Безыскусной, простозаквашенной.

А другой, той, старинной, Для меня ставшей новой дивной.

…………………. Где нет лекций и героина.

2

Лекция — инъекция серой: Не пошевелить мизинцем! Хочется забыться. Залиться Спиртом по самые серьги.

Клубничным джемом вползаю в клубы, Веселым джином клубится грубый Цветок, восходящий от клубней — Дым сигаретный.

А клубни в джинсах. Кто в стильных, кто в рваных. Кто любит Hole, а кто — Nirvan'у. Сейчас узнала страшную тайну: Под джинсами все мы голые.

Как ломит голову.

Скажите хоть кто-нибудь слово.

— Как я живу? — Не жалею глотки. Молоко не разбавляю водкой. Для горла полезней — Надежней — по шее железным

58

Чем-нибудь. Или по венам — бритвой. Знаете, мы все давно убиты, И ходим мертвыми. Такой вот сюрреализм. Стоим мы свиньями у корыта, Хотя оно и наполнено портером — Вот и вся жизнь.

Тону я в пиве, в слезах, в сортире, Хотя и слушала «Учитесь плавать»,Хожу шаманкой в своей ушанке, Кому-то в проходе — монет на буханку, А после лекций — в квартиру, Где стих родился мой шалый.

3

— Имя ван Гога — Винсент? — Реверанс по-другому — книксен? Я не люблю кроссворды. Слова, превращенные в морды

Зверей за решеткой.

Право, на лекциях нечего делать!

Параллельные сказки? Что ж, может, дам тебе почитать Перед тем, как сожгу. Продолжать ворожбу И вражду лекционную? Глупости порционно Хожу сюда получать.

Из этой аудитории к синему морю Можешь?

59

Думаешь, сумасшедшая. Треснувшее пенсне В песке.

Разум на волоске, Как у Винсента.

Мы все объяты пожаром. Аутодафе! Горю! Горю!

Лекция кончилась, я смотрю… Пора готовиться к семинару.

60

* * *

Сигаретным дымом или зеленым яблоком Или газетным комком, Пролитым молоком; Чем-то мне незнакомым, Опустевшим огромным домом — Чем является мир?

Величайшей из дыр, Где стихи — всего лишь заплаты, Где хочется смеяться и плакать, Облив себя кипятком: Потому как — не лучше ли пятна На коже, которые прикрывают платком, Пятен, которые не закрыть так легко, От которых не уйти на попятный.

А может, просто лакать Оставленное кислое молоко. Из благодарности лаять, хвостом вилять, Стишки слагать — Не летать — зачем летать? Вылечиться и покатиться тупым колобком.

Или же взлететь соколом, Не быть «при», «у» или «около». Зажечься идеей, ранить осколком, Хлебнуть ледяного задора, Гласить колоколом. Перебить палец молотком,

61

Уколоться иголкой И сдохнуть под чужим забором.

А может, смиренно тащить крест На Голгофу или на Эверест, Посадить себя под духовный арест: Жевать финики? Баловаться яниками, иниками, А потом — холодный компресс И вечная вечность в клинике.

В третьем часу ночи, после четвертой чашки кофе Невольно подумаешь о Голгофе. И воспаленный зеленый бред Лезет, выплескиваясь на плед, На руки, на ноги в гольфах, На кровать, на паркет…

Но когда становится слишком жутко, Понимаю, что все — лишь шутка. Все зеленое безобразие Оправдывает твое и мое зеленоглазие.

62

* * *

1

Две драгоценности Спрячу в кулачок. Адамово красное яблоко Прижало воротничок.

Ты задыхаешься, Но стараешься. Глотаешь, улыбаешься. Давишься.

Рифмами, смыслами, Знаками, мыслями.

2

Две драгоценности Спрячу в кулачок. В глазном зеленом яблоке Не радужка и зрачок,

А крохотные портреты Людей воспетых. Словно на стекле В левом уголке.

Со слезами вливаясь в Лету, Исчезает след их.

63

3

Две драгоценности Спрячу в кулачок. Чтобы, если захочешь, Отыскать не смог.

Бери остальное: Страсти и прочее. Но не небесное. И не тетради рабочие.

64

* * *

Возьми пробу:

Положи на предметное покровное: Буквы ровные.

Не ем, не пью. Завидую муравью.

Отталкиваю твою мяту, Листочки помяты.

Расправляю, разглаживаю Мои нежные: вчерашние…

* * *

Дни — ранами, Вечера — тисками. Трудно быть в рамках, Живя со стихами.

65

ДВА МУЗЕЙНЫХ СТИШКА

1

Полосатость зебры не обусловлена арестантской робой. Мысли ребенка — мыслями эмбриона в утробе.

К чему я про зебру? — Странно быть полосатой Среди черных и белых, серых и сероватых.

Впрочем, наверное, я дурею. Остриженные пряди — по ветру. Лучше гиперборея ты все знаешь про зебру.

Как я хочу уйти из этого зоопарка — От будней, праздников, прочих запарок.

Купить — чего там — цветов? Прийти к могиле. Посмотреть на имя: все про тебя забыли.

Выпростать душу из-под твоих видений. Что-то нарушить нужно ради освобождения.

И вот случилось. Но как здесь тихо и жутко. Закрой мне глаза ладонью. Скажи, что все это шутка.

2

Тебе тридцать? — А мне все триста. Быть царицей не так уж просто? Лик раскрашен, а дух расхристан. Быть фетишем высокого роста.

66

Тебе тридцать? — А мне все триста. Но по-новой не сделать теста. На портреты твои — туристы. Но болеют моими текстами.

Тебе тридцать? — А мне все триста. Слишком сложно? Нет, слишком просто: Гладкий путь или тернистый — Все равно приведет к погосту.

Два лица женских так похожи. Колесо пестрит и кружится. И я тоже, ты слышишь, тоже… Тебе триста ли? Мне ли тридцать?

19982000

69

1

Разрежу платья и джинсы, Но не переплюну рыжего Винсента.

Буду писать сказки, Но не постигну Андерсена.

Пойду за человеком с рюкзаком «Follow me», Найду только новую форму.

Посмотрю на тебя и заплачу, Но знаешь, это ничего не значит.

70

2

Изорви мои прозы в клочья, А поэзии — во что хочешь. Я без них потеку свободной Водой водопроводной.

Изуми юбкой от Benetton'а, Старой записью саксофона. Я теперь вода, я без платья, Отличишь призыв от проклятья?

Исчерти меня на недели: Такая в постели, такая в похмелье. Я свободна от рифм и строчек: Речная, а может, сточная?

Ты доволен? Я не пишу в тетрадку. Я теку на запад, теку украдкой. Изорви мои прозы в клочья, А поэзии — во что хочешь.

71

3

Все, что я вижу, — Стильность и нежность. Не небо Парижа, — Пейзажа небрежность.

Загаром, как сказкой, Облеплено тело. Есть ли полоска, Что не загорела?

Я не узнаю.Да и не надо.Это растает, Как ком шоколада.

Новые стансы В небелый праздник. В безликости станции Неужели расстанемся?

Глубже и глубже Горе по трещинам. Пудрой и тушью: Не плакать обещано.

Я ненавижу —Как неизбежность —Нежную душу. Стильную внешность.

72

4

Я убегу по-тихому, Не станем мы друзьями. Титаники в Пацифике, А я в глубокой яме.

Стою около лестницы, Немилым улыбаюсь. Несу я околесицу, К предметам прикасаясь.

Мне легче отказать, Чем твою нежность вытерпеть. И нечего сказать. И ни к чему хотеть.

73

5

Я тебя жду и жажду. Но выпью — и не замечу. Целую в лоб каждого При каждой встрече.

Ты утечешь меж пальцев В землю. Станешь растением. Я среди дыма и платьев — Может быть, неврастеником.

Я тебя провороню: Белое оперение. Когда меня похоронят? Со смертью твоих откровений.

Мне без тебя так больно. А при тебе так страшно. Ты же меня, бесспорно, Лет на тысячу старше.

74

6

Рыбный скелет, Бежевая пепельница. В восемнадцать лет Как не злиться?

Тускло-голубым Ногти накрашены. Ты не был злым, И к тому же старше.

А теперь узнал, Что у меня под кожей. Задумчивым стал — Мне с каждым днем все тревожней.

75

7

Медленно выпиваю жидкость, Которую ненавижу. Жрецы обретают кастовость В черной жиже.

Дым ароматный щекочет и раздражает ноздри; Сижу торжественно и позвоночник прям. С каждым глотком в горло вонзаются гвозди. Сегодня ты варишь кофе сам.

Орудием шамана стала сейчас кофеварка, Фарфор дребезжит, предвещая беду. Скоро, как скоро нам станет жарко, Когда в тебя, будто в обморок, упаду.

76

8

Золотистость тела и экстремальность духа. Когда-нибудь я стану старухой, А ты — седым стариком, Будем утешаться тогда коньяком.

А пока друг другом и миром, Да еще моей затрапезной лирой, Похожей, скорее, на губную гармошку, Я — твоими ботинками, ты — моими сережками.

Внешнее и вещественное утекло далеко, Прежние праздники буднями заволокло. Можно въехать в чужое бессмертие стопом Или сдохнуть клеткой под микроскопом.

77

9

Сумасшедшие мысли Твоего не коснутся слуха. Я скажу их портрету Винсента, Совершенному и безухому.

На столе в кухне стоят мюсли. Не умеешь шаманить с кофе? Внешнее доступно искусство, плюс Иногда то, что под кофтой.

Ты в меня не проникнешь маслом, Акварелью или гуашью. Ежедневны случайные ласки, Перемешанные со страшным.

Я хочу казаться приличной, Обычной. Плакать и чувствовать, К жизни относясь с безразличием, Хотя бы внешне присутствовать.

78

10

Не читай, пожалуйста, книжек, Ты прожжешь страницу тем, что посмотришь. Ты дотла уже меня выжег, А теперь чьи-то книги портишь.

С горкой пепла внутри — не плачу. Вместо глаз теперь — новые — солнца: Так по-новому становится зрячим Европеец, превратившись в японца.

79

11

(...)

12

Живу, как часовщик, среди чужих часов В однообразии их временной системы. В обыденном звучанье голосов Я новые отыскиваю темы.

И, друга удивляя, ухожу Я в Новую Голландию гулять. Любовь ищу, но все не нахожу, Хотя и позволяю целовать.

Что делать? — Темы так похожи. Как отличить тебя среди других? Ты на запястье тишину положишь — Для нас нет циферблатов никаких.

80

13

Под ногами улицы, в кафе никудышный кофе. В глазах линзы, чтобы видеть вывески. В витринах отражается твой чудесный профиль. Я не вижу, где ты, но чувствую: близко.

Уже здороваешься со всеми моими знакомыми, В клубе, где я бываю, стоишь у бильярда. Ты, как и я, редко бываешь дома. Но иногда я этому рада.

Люди смотрят на тебя и не слепнут. Бармены у стойки отсчитывают сдачу. А я смеюсь, говорю всем, что это нелепо, Но когда вижу тебя — плачу.

81

14

С горячей водой Чайники на плите кипели. Сделанные не тобой Рисунки на теле.

Летом я воду грею. Думаю, может, смою Рисунки не из «Борея». Помои.

Палочки курятся из вереска. Стены в чужой символике. Разлетается лицо вдребезги, Как стакан в руках алкоголика.

82

15

Я — без воли, а ты — без башни. Все теперь только день вчерашний: Певший ангелами потолок, Твой окурок да мой чулок.

Расписные стены и сцена. И лохмотья клубных афиш — Все, что было вчера бесценно, Пусть приснится, пока ты спишь!

83

16

Когда злишься, то пишешь вирши, Я, наверное, очень злая. Лысые на Невском восхваляют Кришну, Я приплясываю и зеваю.

Мартовское солнце, голуби на крышах, Резкие конвульсии трамвая. Я тебя не слышу. Я тебя не вижу. Я забыла: я тебя не знаю.

84

17 …

Так изящны круглые шеи, Ведь теперь у обеих стрижки, В ноябре от тебя приглашенье — Я в подарок купила книжку.

…

Утром злые глаза зеленые, Недокурено, недопито. Мы расходимся в разные стороны — Только стук каблуков по плиткам.

85

18

Если не ссоришься с человеком, То как с ним потом мириться? При таких отношениях я калекой Становлюсь. Не могу смириться.

Мы с тобой встречаемся часто И обмениваемся даже книгами, Болтаем об эрмитажных классах По осени. И прочих задвигах.

Мы ведь не из-за вещи, не из-за имени, Не из-за нарушенного обещания. Я пишу тебе: «Прости меня, ну прости меня Потому, что я прощаю».

86

19

Стоять, манерно курить. (Сегодня не забыла мундштук) Потом с тобой говорить, Из рук не вынимая рук.

Каким-то знакомым кивнуть, Стоящим возле бильярда. Внезапно резко вздохнуть. «Нет, мне ничего не надо».

Выпить водки с каким-нибудь соком. — Тысячный клубный бал? «Разбейте хоть пару стекол!» — Этого ты не ждал.

Ну, мне, наверно, пора, Возьми из гардероба пальто. Еще не знала вчера, Что сегодня ты мне — никто.

87

20

После бедствия всех долгих прелюдий, После приветствий, после поцелуев в щеку, Хотят, чтобы сказали: «Любим» — Манерные люди смотрят за вами в щелку.

88

21

Организм обезвожен, а мир обезвасен. Эпилятор надежен, но пирсинг опасен.

В ходу экстремальность: возьми мое тело И брось нафиг с крыши — я не знала, что делать

Мне с ним — вот напрасный подарок!

А между лопаток — маленький ножик, А вместо снежинок мы листики сложим.

На круглых коленках копоть и сажа — Ищи мои книжки по распродажам,

С помарками, но без твоих ремарок.

Мертвые дети кружат над городом, Мертвые бабочки целятся в бороды.

И тошнота — состоянье духовное, На предметное положим покровное:

О вирусы и бактерии!

Все буквы мертвы: от аз и до ижицы, И губы мои больше не движутся.

Я с пеплом от книжек — все выше и выше, Все до последнего ты во мне выжег.

Прозектор идет в кафетерий.

89

22

Двухтысячный. Питер. По Невскому проходящие юноши.Их немного содомские жесты, их красивые руки.И скоро, я думаю, они начнут юбки шить,Ну а пока — деревянные бусы и с карманами брюки.

А у новой Сафо на груди тату.Она брита налысо, и ей все интересно.Немного странно видеть ту,Которая и о которой слагали песни, —

В контексте города-кладбища, который всех похоронит, Музея-голубятни, великолепной свалки. Скоро ангел со столба свой крест уронит, Угробит всех нас. И в общем, даже не жалко.

90

23

«Белое — это больно. Красное — это резко. Перед зеркалом исполняю соло: Рисую экстремальную фреску.

Не по штукатурке — глаза и уши, Отстраненный, меняется облик. Брови злее, а губы уже. Позвоночник расправлен, а не сгорблен.

Оранжевое — это слишком. Голубое — лицо-яйцо на блюде. Мне бы пару светлых мыслишек, И утро радостным будет.

Серое — очень траурно, Туда же косит и коричневое. Я же иду не в Тауэр, А в место обычное.

Желтое — солнцу, траве — зеленый. Черное? — Не на похороны. Настроение меняется стремно: С оранжевого на охровое.

Я сегодня останусь дома. Не пойду ни в Университет, Ни на чашку кофе к знакомым…» …восемнадцатый день не решить, что надеть.

91

24

Я вижу тени на стене. Я вижу чашки на столе. И ложки в чашках.

Я слышу тиканье часов. Я слышу, как скрипит засов. Шуршит бумажка.

Ах, это рыжий почтальон. Он носит странный медальон. Мне — телеграмма.

Белеют руки в тишине. Белеет простыня в окне. Белеет рама.

И наволочка спать зовет. А лампочка — наоборот. Какая дура.

Я слышу, как растет трава. Я знаю, ты была права. Мой мир вдруг умер.

92

25

«Мне спокойно жить в конуре, Контуры предметов выучены. Я в оранжевой кожуре, Вычерченный и вычурный.

Совершенный, солнцеподобный, Золотистый шар. (Не описываю подробно Переход в кошмар).

Мы сегодня, покурив травы, Объявляем: отныне Все люди — и мы, и вы — Спелые апельсины».

93

26

Кожица с яблока Ножиком маленьким. След каблука На артериях аленьких.

Вытоптать точные Нервно-венозные По позвоночнику Дорожки к мозгу.

Синим разлиты Под кожей чернила. Мадонна Литта Благословила.

Нервов количество Совпало с учебником. Прощанье с девичеством. Приветы волшебникам.

Скальпели острые, Зажимы блестящие. Лежу не на острове — На столе настоящем.

Кровавые лужицы. Что не случилось? Яблоко в ужасе Под стол укатилось.

94

27

Мне только радость, что ты да утро. Просыпан сахар, пролит мой кофе. Какой ты хочешь, такой я буду. Сегодня, впрочем, я в синей кофте.

Прокисли сливки, и я раскисла. На небе солнце, день обездвижен. Я где-то между теперь повисла. Живем втроем мы, но третий — лишний.

Безумен завтрак, бездонны люди. А речка Карповка — наоборот. Как нас придумали, такими будем. А вместо завтрака целуй мой рот.

95

28

Предметы говорят, но тих их голос. Седой биограф к скважине приник. Короткий не сечется волос. Ты порвала свой давешний дневник.

Вот маленький платок беспомощно белеет, Тобою скрученный в узлы. Он не расскажет, почему болеет Хозяйка, чьи движенья злы.

Он не расскажет, как невыносимо смутно И как прекрасно было. Нестерпимо. Мне стало так темно и неуютно Не оттого, что ты проходишь мимо.

96

29

Радует губы коктейльная черри. Соломинка тонкая радует губы. Вдоволь, но только вдоль, а не через. Кафе и браслеты, манеры и клубы. Насквозь — никогда, только рядом и близко. Все ближе и ближе. Но сквозь — никогда. Афиши, бумажки и старая вывеска. Закажешь? Ах, снова вода!.. Вода — твои чувства. А мне — опять черри. Мне только соломинка радует губы. Я знаю, как близко, гадаю, как через С тобою. А вечер погублен.

97

30

Не заячьи уши, Не заячий хвостик — Он бить баклуши Пришел к нам в гости.

Он — капля крови Какой-то древней. Шутя, поспорил — И выиграл у времени.

Читал газету, Как инородец. Здесь все предметы Ему — любовницы.

Мне, осторожной, Лизнул он спину. Моргнул восторженно И мир покинул.

98

31

«Здесь небо Венеции или Владивостока. Здесь эта девочка стала чьей-то. Истекая кровью, а может, вишневым соком, Обдумывала план сочиненья.

Всегда так бывает: сперва чужие. По нарастающей от целоваться До издеваться; до строчек в жилах. Шестнадцать лет или импровизаций?

В поцелуе небо перетекло в нёбо. Прозрачно веко усталого человека. Испугавшись, разлила по клеенке йогурт, Увидев в его глазах чужого калеку.

И сейчас она пишет: да чего ради? Обалдела, а обалдев, онемела».

— Кто-то читает мои тетради. А тебе до них нет дела.

99

32

Утро делит людей на полюсы. Утром по телу — розовые полосы. Железнодорожные. В пропасть — поезда. Ничего не сделать, тем более, не сказать.

Свойство Вселенной — строгая кастовость. В пропасти страсти — вот бы пропасть. Ровно по центру меня угораздило. Заветно-запретное расскажу в таинстве

Стихотворения. Но не голосом. — Стать твоим возгласом, глазом, волосом; Вылиться воем, но не отчаяньем В раковину, как вода из чайника.

100

33

Мне без тебя — слишком уныло. Как будто ночью — без одеяла. Как будто что-то во мне застыло. Слова из горла, как оловянные.

Мне без тебя — ужасно скучно. Не знаю даже, в каком я мире. Лицом в подушку — и спирт на ужин. Сижу, скучаю — одна в квартире.

Хожу по клубам, хожу учиться. И, веришь, даже хожу в музеи. Вот так живу я, пока не тридцать. Приди сегодня, но не позднее.

101

34

Человек без лица приходит каждую ночь. Убирает комнату, поправляет постель. Он не видит моих снов, но хочет помочь. Уже два года тянется канитель.

Он дает мне плацебо — я глотаю и сплю. Сидит в ногах, иногда лежит голый рядом. Я во сне его губы своими ловлю, Они представляются виноградом.

Он слушает рэйв и никогда — джаз. А когда я на кухне — выключает газ. Он не дает мне подходить к окну. Боится подолгу оставлять одну.

Мне не противно с ним быть, как с другими. Он смотрит мне в глаза, слушает, что я говорю. А я никогда не произношу твоего имени, Оставь меня в покое — и я умру.

Я люблю только тех, у кого сильнее воля. Но таких меньше, чем колец на руке. Они могут кое-что рассказать о боли. Они знают, как это — носить дар в рюкзаке.

Мне будет двадцать, а может, будет и тридцать. Утром он говорит, что этот мир мне к лицу. Я отвечаю: «Будем же веселиться, Пока игра не превратилась в виселицу».

102

Я хожу учиться, хотя все умею. Я слушаю лекции, на которые мне наплевать. Я знаю, как из голубя сделать змея: Его надо поцеловать.

Открою еще несколько разных фишек, Как изменить что-либо покруче прически. Как среди букв и строчек выжить, Как стать времени тезкой.

Он всегда спасает меня, но это должно прекратиться. Я хочу сорваться, забыться, разбиться. Я хочу наконец разрезать ладони, Чтобы выпустить наружу ростки бегоний.

Я хочу исхлестать стихами планету, Захлестнуть его с головою — пусть все увидит. Пусть сразу узнает про ту и про этого, Я хочу его удивить и обидеть.

А потом заплакать, заныть, помолиться, Надеть платок и разбить колени, Чтобы этой ночью снова пойти клубиться, Чтобы рано утром увидеть тебя в сновиденье.

2001

105

В ГОНКЕ ЗА СОЛНЕЧНЫМ СОКОМ

Солнечный сок напополам со спиртом Наполнил горло, залил сознание. На старте замер встревоженный спринтер, Разливший время по расстоянию.

(Вылизывала огненную воду языком, Впитывая — как губка — телом и голосом, Приструненными связками, облитыми кипятком, Из последних сил с тобой здоровалась.

А хотелось завыть — но гортань в клочья. Губы твои не греют, морочат, мои — горят. Ты меня обижаешь каждой точкой, Завершающей звукоряд.

Красными точками земляники Покрыто тело от щек до щиколоток. Даже в душу, поцарапав, проникли Огненные буквы твоих щетинок.

Обугленная головешка в разгаре тления... Пробегала старое, выпивала новое. Солнечный гимн спортсменов — утробное пение — Издавало небо, виолончеля нёбо.)

Органы выжжены, спринтер не стал орга´ном, Да это и не было целью пробега... Слежу, любуясь пустым стаканом, За рождением зелененького побега.

106

* * *

Выжимаю сок вручную: через марлю — Сонм оранжевых бобов марли Осел брызгами на запястьях, Лейтмотивом несчастья.

Твои рассказы липкие, личные. Я залита сиропом столичного. Лишнее думаешь, напрасное говорю. Завидую гусенице и муравью.

Разлетаюсь по веранде бабочками В поисках лапы, ласки, лампочки, Флакончика солнечных таблеток...

Разве депрессии бывают летом?

107

* * *

Я люблю твою морду, мой милый: Аполлоново-львиную. Совпадаем по возрасту, городу. Целую рыжую твою бороду.

Близнецы по пирсингам, блейзерам, Мы горланим разные песенки Под небесное караоке. Оба с запада, а казалось, с востока.

В твоей сумке зеленой — книжки. Мне сейчас любой дальний ближе... Превращаем мир в балаганчик, В бесконечное: девочка/мальчик.

Я к Гостинке, а ты — к Грибоедову. Друг до друга мы не доедем, Не дойдем, не добежим, не допрыгаем. Ты читаешь Д. А. Пригова :)

108

* * *

Пирсинг солнца в пузе неба. Музу я гоню подальше Со стихами на потребу: «Выпей водки и не кашляй, Отправляйся по музеям, Расширяй мировоззренье».

Зрачок радостно глазеет Из глубокого бассейна. Телу в лапах сладко греться. А душа давно согрета. Точный пирсинг — прямо в сердце Солнцем.

Мне с тобой зима — как лето.

109

* * *

Назад двигаясь — эрзацчувствовать. Стих притаптывать босоножками. Темы летние — в буквы русские Переписывать осторожно.

Новый день потек откровением. Кем написаны эти повести, Протекающие параллельными В по-другому лежащей плоскости.

Прошлогоднее уже тусклое. Настоящее — эмбрионное. Расслабление сжатых мускулов. От соцветия путь к бутону.

Солнце хлынуло по коленям. Залило подол, ноги, платьице. Неонайденным поколением Лето мимо катится.

110

* * *

Я касаюсь тебя лишь «здравствуй». Не сухими губами. Не глиной Розовой. Не духами. Только вот впервые — стихами. (Не каннабисом, но анальгином: От тебя мне нету лекарства).

«Докатились! Он — в тюбетейке, А она вообще в платке!» Мое счастье — на потолке. Мы с тобою, как две копейки, Мы похожи своей непохожестью. Неприкаянностью? Осторожностью?

Мне с тобой не так, как с другими. Угадай, кто я, с трех попыток, Жаль, что редкое мое имя, И сама вся — противоречье, Переполнена, но не выпита, Вдохновеньем, желаньем, речью.

Муки творчества — деторождество. Непонятно самой мне тождество Мимолетных с тобой базаров (проходящих всегда некстати) С вереницею экземпляров, Появляющихся в тетради.

111

Не для времени. Я вне времени. Не для жалости. — От усталости Молчаливости. — Тебе посвящение. Вдруг окажется: я беременна? Что ж, пожалуйста, — Стихотворением.

Полудевочка, полуженщина. Вдоль души и вдоль тела трещина. Мне — с другим в липком свете ламп Знаешь как? — Говорить про тибетских лам И ходить — расколотой надвое? Без тебя я куда-то падаю.

112

* * *

Ты прост, как солнце. Что там? Гелий И водород? Прольется Гений

Твой с экрана. Я стану пьяной. (не курив кальян — и суфий ахнет) Кожа пахнет Солнцем.

Нет, лишь солярием. _________________

Насекомым бьется Сердце, Пытаясь лампочку Разбить И панцирь из хитина Скинуть. Мне пора остынуть. ________________

Про солнце все поют... И я спою? Здесь темы раздают? Я все спалю — Не зажигалкой даже. Лупой.

113

__________________

Я рифмы обрываю Как листы тетради — Не для и ради, А скрывая... ___________________

Но суфий знает — И посмеивается. Змеится Стих, Нацеленный на сердце: Читать — Как под прицелом целоваться. _________________

Светило свой свершило моцион И закатилось спать За горизонт. Спокойной ночи — Пусть тебе Приснится сон Про солнце. __________________

По клавиатуре барабаня, С ума схожу от псевдопревращений. Ведь я — совсем не я От этих ощущений

Икаро-парапланных.

114

* * *

Убираю платья поглубже в шкаф. Разлетелось тысячей золотых «прости», Поперек и вдоль меня прошагав, Лето. Не удержать в горсти.

Завожу часы, вытираю пыль, Привожу в порядок черновики; Как калека, свой уронив костыль, — Опираюсь на рифмы, — вместо руки. Мне зима по-прежнему дорога Красной шерстью и ароматом смол. Больше друга в тебе я люблю врага. Мы сидим вдвоем, молча глядя в пол. У зимы в запасе есть пестрый шарф, Мандарины, елка и мятный чай. Снег повсюду: на площадях, щеках. Разбиваюсь тысячей золотых «прощай». И я знаю: как, только вот: зачем Протекает время мимо рта и лба? Солнцем или снегом осев на плече. На мое: «Уйди» — говоришь: «Судьба».

Пережив листопад, дотянуть до зимы... И попасть в нее, как рукой в рукав. Осень мне дает пару дней взаймы. Убираю платья, взаймы не взяв.

2001

117

1. В ПАРИКМАХЕРСКОЙ

Красный — крик. Красный — исповедь с надрывом. Ты остриг Пряди кругом непрерывным.

Красный — брось Целоваться со стихами. Прорвалось. Поглотило с потрохами.

Руки — дрожь. Праздничек у Валентина. Красно… что ж… Аллергия. Не картина.

Красный. Больше не боюсь Я по кругу. Красный — я не перебьюсь. Как без друга.

Стрижка подошла к лицу: Странно, смело. Красный вылился на улицу. Обомлела.

Красный — капли, брызги вдрызг. Красный жарок. Красный — это лишь каприз. Мой подарок.

118

2. ОРАНЖЕВАЯ ЗАЖИГАЛКА

Пожар — огнетушительным стаканом Залью. Ничего не осталось. Любовь распалась. Но как-то странно: На нежность и жалость.

Медные невредные оранжевые, Солнечные какие-то мысли. Сказочки, во мне отраженные, Становятся золотистыми.

Мартовский make-up — веснушки. Спичками чиркаешь. Воркуют голубиные подушки. Охровые шарики чирикают.

Две половинки от апельсина. Мне кого-то (кого?) так жалко. Твой рассказ — смесь боли с бензином. Подарить зажигалку?

119

3. ЖЕЛТЫЕ ХРОНИКИ

Желтый колет сетчатку. Нервные окончания. Чулки в сеточку. Черные кукурузные початки Взрывчатой девочки.

На окнах апрельские капли. Какие уж тут друзья. Съехавший по перилам Чаплин, Съехавшая от тебя я.

Лимонадная быстроводная Хуанхэ. Желтая душевная лихорадка. Я растворяюсь, как аспирин, в чепухе, Но возрождаюсь в тетрадке.

Желтый, ты меня вымотал. Апрельские хроники. Весенний карнавал-вымысел: Студенты, королевы, комики.

Твои желатиновые желания — Болото, жульеновая жижа. Работа, забота, утренние вставания — Не переживу. Возненавижу.

120

Канареечное, истеричное стихотворение. Прости, ты был только желтком Для зародыша — то есть угощением. Не провожай. Я пойду пешком.

121

4. ЗЕЛЕНЫЕ СКАЗКИ В ДОЖДЬ

На пепелище выросли ростки. В пепельнице новые окурки. По проспекту двигаются куртки. Я изнемогаю от тоски.

Коленки у детей отмечены зеленкой. На велике я в детстве не каталась. (На атрибуте каждого ребенка) Зато я сказочек зеленых начиталась:

Я расскажу тебе — это не страшно…

Зеленый змей пасется в сигарете. Такая саламандра. Ящерица. Он знает абсолютно все на свете, Как ты — клубящийся, Но только дымом… Мимо?

Я расскажу тебе другую сказку: Яичница с утра мне строит глазки, И книги — единичное богатство, Которое мне хочется поджечь. Еще не встретившись — уже не расставаться. Убрать тебя в коробку, словно вещь.

122

Бутылочные влажные осколки, Салатные размытые виденья. Ничейный детский день рожденья, А может, сборище у елки. Игрушки и футболки…

А так хотелось книжек…

Мне весело: твой травяной прогресс Шагает по полям моей тетрадки. В поля? — А лучше сразу в лес. Без времени, без слов. И безоглядки.

Пока Мари-Хуанный лился дождь, Я заняла себя рассказываньем сказок. Ты по проспекту от меня идешь — Случайный эпизод, добытый глазом.

Ссутулена унылая спина. Дождь бьет тебя, как кучер лошадь. Я для тебя — небывшая страна. Ладонь — незацелованная площадь.

А ты уходишь нео-Робин Гудом В зеленой с капюшоном куртке. Особо не стараясь, сделал чудо. Поскольку неизвестно — сразу жутко.

Дождь кончился. Остался стих — Твоим дыханьем опаленный. И отраженье глаз моих В твоей тоске зеленой.

123

5. УЛОВКА. (ГОЛУБОЙ ЭКРАН)

Сибиллой тихой местного пошиба Шатаюсь по сети, пугая хостов. Две тысячи окошек перешибла. Кто следующий? — Раскидываю кости.

Шугаюсь я уловок белой мыши. Ей скатертью дорога к мышеловке. На пальцы — не в затылок — тихо дышит… Перл перламутровый? — пробел — перловка…

Пусть я гладильная доска. Погладь меня. Потом иди топиться в acidjazz'е. Проказа, колокольчиком звеня, Очередной устраивает праздник.

Охота за придуманной овцой С глазами, отупело голубыми, Дисплейными. Бег от себя трусцой Куда угодно — только мимо имени.

Застряну в твоем горле рыбной костью, Двойною гостьей: то ночной, а то дневной. Клавиатурный ослик, ешь из горсти… Не можешь выбрать между мной и мной.

Сибилла сумасшедшая смеется. Подмигивает нагло мне зрачок. Коннект сегодня трижды разорвется. Эй ты! Слови мой кайф в сачок.

124

6. СИНЕЕ

Триста твоих косточек на латыни. Железы выучила по атласу. От этих суффиксов так противно. Но никуда в шесть утра не спрятаться.

Пейзаж ограничен рамой оконной. Голубым глазом стынет форточка. Открываю компот — злая, бессонная — Выплевываю сливовые косточки.

Ты меня пьешь по долгим капелькам. Дуешь. Думаешь, что остыну? Опостылело твой образ на кальке Выцарапывать грифелем синим.

Как заебала уже эта вежливость: До гадания на растопленном воске. Выливаю тебя так небрежно из Ложки — в море тетради в полоску.

В по-ло-соч-ку

125

7. СИРЕНЕВОЕ УТРО

Сиреневое утро — алкоголик, К полудню закатившийся в запой. Старательно разучивает роли, Которые писали мы с тобой.

Вживаюсь в образ, но не выживаю. Подолгу в нем уж точно не живу. Тетрадку исколола, вышивая По савану любовную канву.

Сиреневый соавтор, может, выпьем? За здравствие и упокой полудня… Не птицей из пословиц, просто выпью Подстреленной — на блюдо людям.

Подушкой для булавок притворяясь, Выеживаюсь меж стихов и сутр. Но без тебя все время я теряюсь В лиловой антологии всех утр.

126

8. ПЕРСПЕКТИВА

С.

На Дворцовке гривы лошадок все так же рыжи. Эскимо нерожденному сыну. Ему же — книжек. Пусть читает и лижет. Он обречен. Не надо. Я не плачу: тушь. Я не целую: помада.

К трехсотлетью — ангела в деревянную клетку. Разноцветным роллерам не уберечь коленок. Твою нитку не обрежут ножницы Парки. Государство уподобляется зоопарку.

Брови вразлет. Ты — шоколадная плитка. Сколько капель меня в твои веночки влито? Посчитай петли свитера, камни площади. Погляди в глаза литературной лошади.

Бесконечность прогулки, неровно ведущая По переулкам и виршам в корявое будущее, Обернется зрачком, ничем, беспределом, Большим пальцем Цезаря, абсолютным белым.

20042006

129

* * *

Боги, как дети, складывают бумажные Оригами. Развлекаясь, выбрасываются с балконов; Дважды в день их проверяют взрослые, Звоня по телефону.

на-ше-а-да-жи-о-под-ми-ро-ву-ю-сим-фо-ни-ю

Любовь — это дыхание в унисон, Полетики в небо — это один. Подхвачен ветром и прочь унесен Ничейный любовник, но чей-то сын. ________________________________ ________________________________

130

1. Утро. (Почти морское)

(а)

Медуза медленно вплывает в море Рта. Задевает склизкое нёбо. Она знает морские истории Так, как не знаем мы оба.

Мое чувство дряхлеет к полудню, Неторопливо высыхает на солнце. Бульон на плите стал студнем. Море — киселем. Язык — клецкой.

Меняемся слюной, слизью, возрастом, Скользкий борт у твоего пирса. Язык за зубы — заскорузлой водорослью — Цепляется, как за пирсинг.

Я застываю в кисельную массу, Ты превращаешься в нечто желейное. Ныряние с подводной маской

— рассказать новую сказку? —

Во что-то, о чем я не жалею.

(б)

Черный свитер. Серое небо. Белые чайки. Капли времени в чашке с чаем.

Ранний спортсмен бежит по шоссе. Куда-нибудь прибежим мы все.

Я ухожу через полчаса В общественные места. Внецветность: и мы в пейзаже. Чайки. Небо. Бегун.

131

Наше адажио На балконе Под мировую симфонию.

Ты. [тихо]

Раскачиваться маятником По городам и будням, Пристегивать воротником Голову к телу. Люди! Люди! Голова Улетела!

Моя истерика в квадратной степени Напоминает твое отчаянье. Голубенький шарик, некрепко сцепленный С квадратом комнаты, качается.

Квадратик неба, квадратик клетки, Квадратик ногтя — дорожка в небо, Твоя реальность — с моей лишь слепок. Мне надоело глотать плацебо.

Кружки на пальцах — и под глазами. Все замыкается на сидироме. Твои игрушки меня достали. Ах, эти клавиши, ах, в этом доме…

Пот струйкой тонкой Между лопаток, Ты был ребенком Когда-то… А для кого-то — еще остался, Квадраты в круг слились… Вниз… ввысь… ввысь… вниз...

Переломался…

132

Ты. [громко]

Прижимаешься к стеклу горячим лбом, Судорожно улыбаешься всеми пломбами. На цыпочках аккуратно пройдем Между бомбами. Бим-Бом, Бим-Бом. Какой апломб!

Через неделю Холодею: Новый Облом.

Облом скалы — в чужое море. А Шарль не только… про альбатросов… Шоссе ведет лишь к новой ссоре.И все квадратней наш круг вопросов.

Стихов все больше — все больше сора.Тебя все меньше. А мыслей своры За мной несутся. Нет светофоров. Бумажки — стаей… до новых sorry.

Я. [громко]

Без тебя — по шоссе — на байке.Я и ты — всего лишь условность.Мы детальки с завода: в браке Заключается наша склонность к… Ненавижу… зато обожаю скорость. Ты придумал новонотную байку?

Клавиши, клавиши, клавиши. Блокноты, карандаши… Клавиши, нота: жизнь. Обмороки души. На цыпочках пробежать по клавишам. По клавишам — кладбищам.

133

2. День.

От круга Пьянки — к квадрату Фортки. Коварный шепот бежит по телу. Колени, локти — на крупной терке. Чулки, перчатки… «Пойдем в Капеллу?»

«Вынюхиваю небо, а не…» — увертки… Я очень поздно, ты слишком рано. Все раны прочно затянет коркой, Опять расстроено фортепиано…

Шифоном гладким, ручной бегонией Скольжу вдоль линий твоих ладоней. От неприкаянности — нырять в симфонию. Миноры — медленный путь к агонии.

Мотив пощады сочится адом, Закончим дело пустым стаканом. Колени вдребезги — мне это надо? Я за тобой ползти не стану.

Я выйду через дверную прорезь Высокой нотой и гласной буквой. А эту повесть сожгу и скроюсь — Порез на локте, разрез на юбке.

Косяк на двери, косяк на север. (Воспоминания похоронишь.) Пусть кто-то лучший тебе поверит. Я исчезаю, ты не догонишь.

Вот уже неделю ничего не написать — Ведь ты — мой единственный адресат.

134

Я. [тихо]

Разрывает на части Хронос. Поднимает до верхних голос. Опускает до нижних тело. А я думала, нет предела…

Движется небо параллельно шоссе. Это сущность меня, это счастье. Каменной лентой на колесе — Рвусь на части.

Только скорость от меня осталась.

Переломалась.

3. Вечер.

(а)

Кружки зрачков в квадратики клавиш. А я все знаю, что ты все знаешь. Это спектакль в театре без правил. Про себя — уповая, вслух напеваю

Длинные сонги — Мне лунно и сонно… Теофиля размениваю на Шарля Уставшими полушариями; Лимонное соло В чае; Рассеянно шарю Рукой — в поисках ложки, Обгоревшей по краям — ложью.

135

(б)

Приют для бездомных, безмолвных, бездетных Окошком теплится на краю сигареты, В сопровождении галдящей стаи Долетая до самого верхнего до, Понимаешь, что после — уже не бывает. Каждый когда-нибудь оставляет гнездо.

Я больше не девочка из твоего детства, Мне опротивело это соседство, От твоих до-ре-ми-фа-солей Я становлюсь безвольной, …………………………ля-си… я совсем без сил.

В твоих глазах распускаются клумбы, Америки клубов для новых колумбов, Для первооткрывателей — белые глыбы, Нимбы, нимфы, луга-танцполы цветов зла, Дилеровые бутоны улыбок. Музыка кого-то убила, но никого не спасла…

Мои стихи — это только макулатура, Твое тело теряет мускулатуру, Я давно разменяла нас с тобой на слово, На круглые «о», на квадратные «п». Ты такой умный, а я бестолковая…

Оп!

Чертова французская литература…

Квадраты плотиков в бездоннейшем море. Плывет куда-то голова на блюде. Плотник захлебывается от горя… Мне так безразлично, что безразличней не будет.

136

_____________________________ _____________________________

Переломанный нотный стан, Позвонки ноток, Клавишный арестант, Мне шить черное для похорон?

nokia ******* телефон Радость у горла: Он?

[все перекрывает симфония]

Бумажка Летит С Балкона В Агонии.

2001

139

ГНИЛЫЕ ВИШНИ ПОД АПРЕЛЬСКИМ СНЕГОМ

1

Если в земле похоронят, Я стану грязью. Грязью в саване бязевом Или суконном.

В то время седой идиот, Зажмурившись и открыв рот, Сочинит биографию. Грязи — грязную эпитафию.

Получив гонорар, он не купит хлеб, Он сделает много хуже. Не вина на ужин. Он слеп. Не жил с многодушными.

Но эти книги раскупят.

аааааааааааааааааа

А снег все идет, Причащая гнилые вишни.

140

2

Джинсы, которые велики. У меня только две руки. Да еще три тетрадки В рюкзаке. Читаешь украдкой.

Подарил в шоколаде вишни. Просто так или ради виршей. Может, кто-то успеет — Шива? Ну а мне теперь так паршиво.

Я ломаю себя, как ветку. И жую очередную конфетку. У меня только две руки. И с утра под глазами круги.

3

Я вся в липком вишневом соке. Он льется, остервенело течет. Выливаясь в неритмичные строки, Которые никто не прочтет.

141

* * *

Я подражаю Кому-то. Жду урожая Клубники. Это выглядит, будто Прячу улики.

Нежный твой Возраст выйдет Лет через 20 боком, Перебродившим соком, Переродившись обидой, Траншеей из лобных борозд.

Перебрать и промыть Ягоды Из стакана. Выманив, выменять Выгоду Из эпоса, эроса Пана.

На спокойную Старость В глянцевом переплете. Ничего не осталось. Клубнику Не соберете.

142

* * *

Будничная Одиссея. Иду из — всегда через. Сквозь твой рассказ, Угробивший нас.

«…Без крыльев, даже без бронежилета Голая спина, неразрисованная. Смерть всегда рядом — В собственной тени, В мелькнувшем взгляде, В ядовитом растении Сигареты прохожего, Смерть, похожая…»

Иду сквозь дворы, дары, дыры, Переходы, перемены погоды, квартиры, Пирсинги, песенки, семинары — уже весело — дансинги, тротуары.

Не замечаю твоего mono, Думаю, это stereo. Выжимаю соло лимона, Притворяясь стервою.

«…больно… перед тобой На спине. Потолок голубой, Губы в слюне — У бешеной собаки…»

143

Да нафига — Итака? Бешеная собака? Да у тебя порез.

«Ты мне — позарез!»

Ты — мой стресс. — Разрыв! — Треск! Оранжевый поезд. Живешь вразрез.

Был никакой — вдруг вырос! Гортанный срыв, выброс Гормонов? — Нет, рифм. В горле — риф.

«…и ты беззащитен, ты вошь. Не увидишь ничего, не поймешь. А белый ножик входит ласково, вкрадчиво. Как в панцирь улиточный или же черепашичий».

Через узкую прорезь Понимания — поезд, Разрушивший все пути Сухопутные — и морские. Мне теперь — лишь уйти От тебя. Не от тоски. Не от стихии.

Убежать в черноплатьевый вырез, В выпивку — может, херес? Жевать гнилые вишни. Я без тебя — лишняя.

Иду из — всегда через.

144

Огонь погас. Рыжий мастер мистерии, Твой рассказ — Разрез Сонной артерии.

145

* * *

Как странно позабыть про зиму. Как славно дожидаться лета. Читать по вечерам Мисиму И грызть соленые галеты.

Как стремно стать с тобой друзьями. Как страшно: вдруг ты мне поверишь? Я складываю оригами — А ты стареешь. Ты стареешь.

Как жаль не быть с тобою рядом. Как сложно все. Как все тревожно. Ты в мастерской навел порядок, А я сломала твой треножник.

Как скучно — снова все сначала. Все по ночам кому-то сниться. Смотреться в зеркало с печалью — И видеть взгляд самоубийцы.

146

* * *

В первый день пила она только воду. Прозрачная, плевала в небо. Напевала: «Мне бы, мне бы Стать кислородом».

Второй же был день молочный. На белой простыне белая-белая Спрашивала: «Мать-Кибела, Как уснуть ночью?»

Третий показался липким. Просеивала зерна от плевел. На руках оставался пепел От книг липовых.

А пришел четвертый — все забыла, Что хотела рассказать про четыре дня. Встала без воли или без силы. И взглянула из зеркала на меня.

147

* * *

Запах воды из Кельна Из лап твоих выпить, Быть довольной Мадонной, Чтобы в голос не выть.

Склизкие слезы вылить В речку о-де-ко-ло-на, В соборе чужого парфюма Только запахом стынуть.

Вынь меня из морозилки (между клубникой и фаршем), Ноздри мгновенно пронзило Тонким запахом фальши:

Запах ближе, ты дальше, Нет ни воли, ни силы, Чтобы достать изюма Из черствой булки вчерашней.

Ветер обветрил не щеки, А тональник «Виши»; Я проникаю в щелки Чьей-то чужой души,

Я же ее разрушу… Лучше орешки щелкай, В сером ходи костюме, Душу запирай на защелку.

148

Тихо звенит колокольчиком, Трется котенком о ногу, Вдребезги позвоночник — Я соберусь понемногу:

Буквы всегда помогут, Стану — первоисточник. Точками чувства выплюну: Яблоко с червоточиной. __________________

Мне от ветров — ветровка, А от тебя — таблетка, Собрана в плиссировку Вечность: от лета к лету…

И случайный прохожий За высокой колонной — Чем-то на твой похожий Запах — одеколона. __________________

Запах воды из Кельна. Ты во мне было больно.

Динь-динь.

149

* * *

Общими у нас были мифы, темы, Звери, фишки, ноты, сны, тело, Книги, туфли, города — Я тебе как сувениры отдам:

Иглу под кожей — Адмиралтейства, В фотоальбоме свое семейство, Истоптанность площади, узость улочки, Уют кофейни и запах булочек…

Попадали в веяния, подпадали под влияния, Духами меряли длинные расстояния. Одиночество — от мира не панацея, А мы были с тобой единым целым…

Мне шаг до стиха, тебе — до лактации, Перебивая друг друга, признаться, Что не были гетерами греческими Девочки в гетрах, давясь гречневой.

Прощай скорее — ты только в зеркальце, Стучат колесики, да все изменится, Ведь обручальное мне — соломоново, Солила рану — но все не солоно.

Я криком вылечусь, ведь я живучая, Боль не смертельная, хотя и жгучая, Крича и плача — рубить с плеча… Тебе же только: смотреть, молчать…

150

* * *

Пятнами фиолетовыми Выпачкано полотно. Silence. Silence. Шелкография. Тайнопись. Мелькающее вельветовое В полосочку кино. Виновен?

Фиолетовый ток по желтым нервам — Из глаз сумасшедшие бабочки Разлетаются По камере. Silence. Присаживайтесь. ______________ Мерилин в безумном авто Пролетает над Эрмитажем. Кортеж красных разнообразных банок. Кока-кола цветком в корсаже. Вернисаж. Swallow swallow Мерилин Жареной ласточкой падает. _______________ Какого цвета твои глаза? В какие оттенки твой мир раскрашен? В этом состоянии за — Мне страшно. Раскраска Индустриального коллажа.

151

_______________ Мулетовые юбки на горожанках: Нейлон и полиэстр. Мне жарко от этих картинок, жарко. Красный этот мир съест. Редбуллсы в бутсах, И все с рогами — Господа и дамы, Попавшие из Петербурга в Питтсбург. _______________ Разграффитил восприятие. Искусственное искусство. Зелененькие бумажки приятные, Хрустящие и вкусные.

У меня пульс — двести двадцать. В глазах рябит, из них бабочки вылетают. Смотреть остаться? Кино не будет, давайте занавес.

Вот только почему Silence? ________________ Сейчас потечет ток. Silence.

152

ТАНЦЫ. (ПСИХОЛОГИЯ ПО АНДЕРСЕНУ)

Не рассказывать, а танцевать: Как ковриком по полу валялась. (Перешептывались на ухо: «Да это полный гештальт!») Как упрашивала упорно и глухо Ведьму, чтобы взяла мой альт, Как обламывалась и металась, Ожидая от глухих — слуха.

Я не белка, чтобы любить орехи: Боль в тебе — неразгрызанный зеленый орешек. Протанцовываю (где нога, там и ножик) Помехи, промахи и огрехи, Проливаюсь в твой пожар дождиком, Заполняю собой прорехи (ножик медленно, верно режет) На твоей рубашке заношенной.

Распутала твои нервные клубочки, Туго затянулся на моей шее Связанный из тебя шарфик; День повесился на оконной форточке, Смысл спрятался за створками шкафа. Игры в бисер, сидя на корточках? Выяснение отношений? От сближения с тобой сказочно жарко.

153

(Я вчерашняя...) Я — сегодняшняя: Ножевое, но живое веселье — Бешеным, серьезным, страстным, Нежным, сосредоточенным, страшным, Немым земноводным Андерсена Танцую в клубе безбашенно, В чужих душах празднуя новоселье, Думаю о тебе ежечасно.

154

* * *

«Давай послушаем джаз. У меня есть черное платье. Я только с утра родилась — А к вечеру — умирать.

Поставь CD — и сиди, Тупо смотря в потолок. Угадывая среди Теней очертанья ног.

Подольше спать не ложись. Заснешь — и убьешь меня. Фантазию, блюз, каприз, Образ этого дня».

155

* * *

Ты меня сочинил Как-то утром. Послюнив, взял винил, Почитал камасутру.

Руки сделал из льда, А гортань из зажегшейся спички; Вместо крови — вода Плюс дурные привычки.

Пусть ты полный профан, Ну а я не совсем человек. Танцевала я фанк На твоей голове.

Я курила кальян В твои легкие и альвеолы. Может, ты наркоман, Не закончивший школы.

Может, ты инженер. И два месяца без работы... Старый твой шифоньер Надоел мне до рвоты.

Впрочем мне все равно. Дымом в форточку улетаю. Знаю только одно: Я тебя сейчас сочиняю.

156

* * *

Твои усталые галантности Уже не радуют меня. От привыканья до халатности, От комплиментов до вранья.

От невысокого до низкого, От «не могу» до «не хочу». От официанта до баристы, А дальше надо бы к врачу.

От платья узкого к халату, От валерьянки к димедролу. От вечеринки до палаты, От сигареты до укола.

От подражаний к плагиату, От малых форм к большим победам. От тошноты до авокадо — Шагаю дни и километры.

От стильной стрижки к лысой кошке, От аллергии — не до астмы — До раздражения на коже И до клинических контрастов.

От яркой жизни к суррогатам. И потолок заместо неба. Ты не меня нашел — тетради. Ты не меня искал — плацебо.

157

* * *

Я хочу в тебе сбыться, А не просто казаться. На две части разбиться, Пока восемнадцать.

Я хочу абсолюта: Не водки, а чувства. Чтобы было так полно, Что как будто и пусто.

Жажду чуда — и плюса. А в реальности — минус. Я с расчетом моллюска От тебя отодвинусь.

Знаю суть шоколадки — И об этом все строки: Чтобы стало так сладко, Что почудится — горько.

В полноте ожиданья Я шифруюсь стихами. Но сарай мирозданья Потерял свой фундамент.

Я хочу тебя столько — Сколько можно лекарства. Вместо этого только Безразличное: «Здравствуй…»

158

* * *

Капли на лбу — выделения времени. Ежесекундно обновляются клеточки. Этот митоз доведет до старения Десять спортивных девочек.

Кости — хрупкими, кожа — пергаментной, Стихи не стихи, спорт не спорт. Буквы в сосудах холестеринным орнаментом. — Время вытекает из пор...

159

РАЗВЕ ЭТО МЫ

Когда выставят нас на полках: Наркоманом, карманом, дозой Разыщи меня, как иголку В стоге сена. Еще не поздно. Незатейливая просьба Потерявшейся. — Но без толку: Видишь мимо и смотришь волком.

От Диониса — к Аполлону. Сразу залпом, как будто взрослый, Пьешь текилу. Потом лимона, А то рвет уже от пейота... Вытащи, как из пальца занозу, Не замазывай меня йодом. (Чаще, чем кукушка по гнездам, Больше, чем обычная гостья.)

Наплевать, что скажут потомки. Докатиться б до цифры двадцать В этой бешеной стихогонке. (Словно в пропасть в тебя сорваться. Разойтись на четыре сторонки: Псевдоангелы, неоподонки...) Плюс, естественно, посмеяться.

Я горю. Кто меня поджег? Белостраничной девочкой стала. Вот и узнала: один прыжок От страницы до одеяла.

160

А обратно — лишь полшажка. Шутки шутит со мной расстояние. Зашаманила ткань флажка, Медленным дразня раздеванием.

Без одежды: без титульного листа. Я всегда в большом переплете. Разодрала гортань. Голова пуста. Я выплевываю, вы пьете.

В типографии или в роддоме. Для тебя родилась (напечатана) Быть шампанским? — Да хоть боржоми. Я бутылка, тобой непочатая. ____________________________

Я тебе протянула б руки. Только руки уже — страницы. Лжевенера еще глумится, Вызывая словами глюки. ____________________________

Нам двоим этой хватит ткани ж... По обложке рукой, как по лбу. Ты меня никогда не узнаешь. Мы соседи по моргу и полке.

161

КРЕСТИКИ-НОЛИКИ

Зачем говорить молчаливой и лаконичному? Давай лучше партию в крестики-нолики... Я взвинчена праздником осени до неприличия. Дрожит карандаш, как стакан в руках алкоголика.

...

Спустя три месяца выпадет крупный снег, Растопыренными пальцами прилипнет к пальто. Мы выйдем на площадь, изображая калек. Смеясь в объектив, поймаю снег языком.

Еженедельник пустует: вчера умер твой дед. Состояние неприкаянности ящеркой заползло В мои файлы и на письменный стол. Согрет Ужин. «Зачем любить вопреки и назло?»

Запечатленный в стихах, как на пленке, Асоциальный тип, забивший на все мои «нет», Мне ничего не надо (кроме рифм и ребенка), Доступной и досягаемой, как абонент.

Образы шляются по Каменноостровскому, Отдельно от нас — напряженны и обнажены; (Мои локти острей твоих фраз, острее острого) Но они не знают еще — и друг с другом нежны.

...

162

Больше ста стихотворений, наверное, двести, Написаны о тебе. Каждый, как рюмка с болью. Когда ты поставишь на мне ровный крестик, Я тебя обведу в корявый нолик.

20012002

165

* * *

Переставив банки с куркумой, кориандром, корицей, С гвоздикой, бамией — это больше не пригодится — Я, как водится, перевожу тоску на кириллицу; А тоска такая… Ну никак не переводится!

Мерзну в бежевой замше, а ты плавишься в белом шелке. От Бейрута до Питера — как от пальмы до елки. Табак скоро закончится или кальян опрокинется. В общем, все покатится. А пока непогодится.

Раз в полгода видеться, по-детски письмам радоваться — Подаркам: папирусам, книгам, браслетам, сладостям. Крепко держаться за руки: не разделенные словно — Странами, не зависимые как будто от рейсов.

Остывает кофе твой, тает мое мороженое. Мне роднее и ближе никого нет давно уже. Все так крепко замешано и на чем-то основано. Разрывается сердце — говорю с тобой весело.

166

* * *

Отсыревшее небо втекло в деревянную раму. Не окно из стекла: полотно для музея.

А слова ищут выход, хотя затянулись все раны, Но осталось сто тысяч мельчайших лиловых лазеек. Через них проплывают туда и обратно медузы; Сердце — пряником, мозг — нерасколотым грецким орехом; Так-хо-чу-те-бя-ви-деть — сиреневым медленным блюзом;

Но нет общих картинок, а только картинки картинок. И на голову падают с неба прозрачные камни. Географию можно во сне от себя отодвинуть: Все равно наяву расстояния меньше не станут. Фиолетовый день надвигается неотвратимо: Суматошный, фиалковый, транспортный, вербный...

Просочились слова, перемешанные с сизым дымом: Я все так же тебя — вневременно и внемерно...

167

* * *

Рассмеюсь гортанным смехом над карикатурой утра. Обрасту пушистым мехом: выкину в окошко пудру.

Прежними же голосами не произнесем ни слова, С разноцветными глазами: изумрудным и лиловым.

Музыку играет ветер, лапы по асфальту в танце. Мы не просто так на свете. Вот теперь еще посланцы.

Нам не страшно, нам не жутко, нам не поздно, нам не рано. Думаю: «Все это дудки» — Ты в ответ: «По барабану».

Вою, вою белым волком песенки на грани фолка.

168

* * *

Рыжий мальчик с черным сердцем, В крике воробьиных жалоб, Через зверство, через детство Я к тебе всегда бежала. Твое страшное наследство Давит, давит мне на плечи. Черным пламенем согреться. Сердце — в копоти от свечек.

.

169

* * *

С неба хлынет березовый сок По моим расцарапанным дёснам. Подбородок и левый висок Занывают предчувствием вёсен. Расхохочется, изрешетив, И, смешавшись с сукровицей раны, Он отмоет меня до души, Потечет, затекая в карманы. Он прозрачен, лукав и хитер. Он со мной говорит через кровь. Его свежий и властный напор Лучше, чем свежесваренный кофе. Визг стекла и оркестр автотрасс, Блеск осколков — веселый погром. Над умытым миром гримаса Неба, раненного топором.

170

* * *

Да что там Девятнадцатый, двадцатый... Лохматые болонки. Колонки И форматы. Размеры, стили — Дактиль, амфибрахий, Анапест, ямб, хорей, et cetera. Старухи. _________________

Когда-нибудь Все это будут знать Профессора в очках Да пара сумасшедших В рубашках аккуратных — Клетчатых, С чешуекрылыми на шеях. Потолкавшись в пабах, Выпив пива, Соберутся по домам, Пытаясь оседлать велосипеды. ____________________

А в это время Девочка без челки, Заперевшись, будет плакать. Слезы замочили книгу В ветхом переплете.

171

____________________

Светить ей будет лампа или солнце, Петь песенки синица или плеер, Все это так неважно — Когда твой возраст дважды девять, Весна И гул в крови.

____________________

Кривые и неровные Размеры, Знаки Препинанья Препинаются не там, где надо.

И постепенно к мысли: «Я знаю, как нельзя писать. Все остальное можно».

___________________

И что-то новое она Расскажет Миру О нем самом же.

____________________

Мир съест ее, Как шоколадку с ромом. Но, может быть, останутся Тетради.

172

* * *

На улицах выпал снег. Город сразу сник. Лужи зеркалят мое состояние. И, словно джигу, на лицах танцует тик. Своим дыханием меряю расстояние.

По Троицкому, глотая воздух, бегу. И вижу вблизи два голубых минарета. Стыдясь своей стрижки, прикусывая губу, Ссыпаю в горсти старух монеты.

А сердце бьется ласточкой в клетке груди. И «радуйся» разливается по аорте. И нужно жить. И что-то ждет впереди.

…склоняюсь перед тобою на коврик стертый.

173

* * *

Стрижами из гнезд — выпархивают листочки из папки. Белые, помятые прячутся подальше от люстры. Ныряют в карманы пальто и забиваются в тапки. Скрывая полузабытые мысли, старые чувства.

А помнишь — замшевые туфли с блестящими пряжками? Картонную коробку, завязанную синей лентой, Раскрашенную зверюшку, раскрошенное печенье? …И даже если очень постараешься — то не спрячешь Губ за тоненьким ободком бежевой кофейной чашки.

Сильнее. Больнее. По-настоящему. Просто чаще.

День снегом тает, тенями исчезает, солнцем слепнет, Алеет щелкой на западе. Будущее прищемит, Если попробовать просунуть через горизонт палец, Но я не буду. Холодно без тебя под одеялом. Листы повсюду. Вчера сдох последний солнечный заяц. Зеркало целый день пустую комнату отражало.

Теперь не увидишь меня в черном свитере, стриженой.

Листы где попало. Лужи затянуты тонким ледком. Грею молоко: незачем прятать губы за ободком, По сотне раз повторяя: ну прости, прости же меня! Как всегда по осени, я сейчас сильно простужена.

174

Не охрипшим голосом, а только неровным почерком: «Здравствуй. Как ты? Знаешь, наверно, бывает и хуже, но Чем ближе зима, тем дни тоскливее и короче».

Разрывается даже самое прочное

20072008

177

1. ДО

деревья черные кирпичная стена где корни а где крона непонятно воздух пахнет фаршем снежинки красные на фоне светофора помятые укладки жевачки кроссворды лейблы бренды в метро так скучно маринина акунин фрай — прекраснейшее чтиво нет, правда, почитай! пожарные, огнетушители. горит в груди индастрила ИНДАСТРИЛА как символ кока-кола и урна небо в клетку деревья трубы завода водопроводы грудная клетка прутья-ребра перфоманс города декорация страны мне три куба по венам петербурга и чуточку москвы твери казани и твоего свердловска — пусть бывшего какая разница что переименовали что ты уехала оттуда кубик-рубик магнитогорска ледяной и бурый как наша кровь

из гамбургера вытекает кетчуп

повсюду грудные клетки флюорография страны

как мы прекрасны

178

2. ЙО-ДО-ВАЯ СЕТКА

ко мне приходят странные слова: душа, отчизна, майонез что они значат? моя душа живет в твоей ключице но стоит свет включить — так сразу исчезает: ныряет в створку кухонного шкафа в ботинок расшнурованный в бутылку из-под колы и мы ее подолгу ищем

я босиком иду по коридору — пить заварку но часто перепутываю склянки: это йод заварка холодит гортань, йод обжигает хотя финал всегда один и тот же

я сотни лет без дома и вспоминаю отчество с трудом те дети, странные и светлые, которые родители мне здесь, я никого так сильно не жалела им так легко нести свою любовь, хотя она порой невыносима

тогда зачем слова ко мне приходят, как домой? светает. и они уходят рентген рассвета и я по-прежнему не знаю их значений, я знаю твое имя наизусть вдоль поперек насквозь и настежь

скажи что это значит

что я должна им мне снятся твои руки губы а днем я пересаливаю суп как по примете вышло хожу по набережной к университету и где-то вечно шляюсь — где не надо в глазах ростки в губах прохлада с помадой перемешана прозрачной с лиловыми тенями на висках

179

я их ищу везде — слова-слова-слова заглядываю в лужи и витрины как языком узнать вкус плитки шоколада так существом мне не узнать тех слов поэтому они уходят утром? душа, отчизна — может, их и вовсе нет?

и ничего нет у меня

моя отчизна утонула в море и вот теперь учебники напишут и будут школьники по ним учиться но не наши дети ленты кинохроник афиши порнофильмов совесть я билетиком протягиваю в руку охранника при входе а пафос мой острижен был с ногтями, когда я тихо все тебе сказала и оказалось — вслух возможно то, что непроизносимо

я расскажу про ледоход, про холод как я отращивала жабры от нехватки кислорода как мне хотелось выжить — хоть бы рыбой, косточки из строчек, пусть на крючок попасться, и брюхо пусть разрежут и вытащатсредь кучи внутренностей блестящее кольцо мою любовь к тебе

и кто-то за обедом может подавиться

180

3. ПРОРАСТАНИЕ

что удивительно: че м дольше я живу, те м больше вспоминаю про себя и скоро до младенчества дойду в воспоминаньях. я набираю это красным таймсом, а иногда с иреневой верданой, в зависимости от ок раски чувства в рен тгене все иначе — б елое чернеет, черно е белеет рентген по хожий на учебник че ртик табакерка челк а четки я алкоголич ка я формулирую все четче четче четче ч естнее чище чечечо— ооточней — всех к ч ерту в табакерку, н а кулички: марионет ка и курилка совоку пляются отчаянно ве сенне, от счастья п рорастая вербами др уг в друга, и клейки е листочки сценария весеннего по полу т аблетки против пола нам не нужны рентге н просвечивает точн о: вот пена легких, проволока нервов, у шная раковина рогов

181

ица розовая матка ж емчужины в желудке кости-флейты сустав ы из аппарата вылет ают негативы моя го ртань престранный п олароид а я сама пр идумаю событья — ро ждение и смерть — в сю биографию я расс кажу тебя через себ я как ты в меня вра стала: ты в горло м олоком а позже водко й обжигала как глину доводя до совершенства теребила связки чувства я выбирала шрифт пусть нету у меня страны, отечес тво дымит не сладко, а скорее, беломорно путь я потеряна нич ья под объективом п ат но белое чернеет и пылится, а черное линяет в белизну и клетка нужна чтоб о т нее освободиться нырнуть в весну я

182

4. ЗЕЛЕНАЯ ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ

промозглый город, в винных пятнах скатерть пахнет бородинским хлебом, краской типографской я влюблена в тебя впервые за три года мне спокойно —

пусть, это, лишь, антракт,

в, театре, одного, актера, я, вешалка, а, ты, ружье, на, стенке

набившие оскомину созвучья по-новому текут. как ручейки весной. как тушь иероглифом без смысла

пусть это лишь затишье

весна во мне дыханье почвы

листочки по квартире волосы почти до плеч и ты в меня впечатана так прочно

20002002

185

1. ОТ МАРТА

1

Восемнадцать лет — восемнадцать ошибок. На два колена девять ушибов?

На две любви — мне одна душа. Коньки отбросила, чуть дыша.

Привет, апрель! Ты, март, проваливай С морозом, марлями, метро, моралями;

Оставь проталины, что солнцем ранены. Улыбок старческих — зубов развалин —

Все больше. Катятся — как каракатицы — Пальто по улицам. Под ними платьица.

Насмарку насморк. Весна проехала Катком по телу. Утешь утехами,

Апрель, веселыми: асфальтом роллерным И королевским небесным колером.

2

Ровнее ровного. Я стала рыжая. Воскрешена тобой, но и обижена.

186

Другими выжжена — любому нужная, Но легкомыслие — мое оружие.

Недели катятся, стихи все множатся. Ткань чепухи кромсают ножницы.

3

Ты вся Вселенная: хоть зверь, хоть башенка, И нафиг катится мой мир оранжевый.

Ты выше облачка, ты ниже лужицы, И рифмы кружево над нами кружится.

Двояк и чувственен, глумлив и ярок — Да я такая же… тебе в подарок.

187

2. ОТ АПРЕЛЯ

Весомо, как первая капля, Как чашку — от злости — об пол, Калека-апрель плакал И ветками в окна хлопал.

Ботинками в лужах хлюпал, Простужен, обижен — хныкал. Слова, словно кислую клюкву, Проглатывал — как заика.

Шипя, предлагал мне свечку, А я — как спичка со стажем — Отказывалась застенчиво Быть Сцеволой в камуфляже.

Апрель — мой любимый месяц. Рифмую тебя с «обжигаю» — От радости или из мести: Еще неделю — живая…

188

3. ОТ МАЯ

Белая майка высохла на балконе, Только немного пожелтела от солнца. Май убегает коротконогим пони. Я расплетаю связанные волоконца

По строчкам и датам, по вечеринкам и лицам (Только косу не расплести — отрезала рано), Распутываю дни, солнце льется и злится, Ткань превращая из цельной в рваную.

Солнце высушит от лишней влаги, После искупает в желтом фритюре Белую майку: страницу бумаги? Мою ладонь? — пустоту в миниатюре.

Расплетаю себя до последней нитки, До струны, натянутой вдоль поясницы. Майка высохла — жалко к веревке никнет. Пони прочь убегает. Стучат копытца.

189

4. ОТ ИЮНЯ

Ты опять зачем-то обесточен. Ты ожесточен. А я замолкла. Эти линзочки — еще цветочки. Шелковый прохладный мокко.

Хрупкое печеньице так ломко. Запах миндаля так тонко-горек. Заедай забвеньице лимоном. И не оставляй на блюдце корок.

Я закрыта крепко на замочек. Камешком висит на шее ключик. Я себя вылавливаю в строчках. А тебя так не по-детски глючит.

«Пчелы на цветочках, пчелы» —Ну какие пчелы, глупый, ночью? Грустный мальчик, ты ведь был веселым. (Я из позы птичьей — в позу волчью).

Мидия застряла в горле комом. Пусть глаза мои — зеленые маслины. Как без дома в вечности обломно Перепрыгивать от льдины к льдине.

(...Девятнадцатый лонг-айленд скучен. Отпечаток личика на наволочке. Воет ветер. И погода сучья. Нету строчек. А мне все до лампочки)

190

От июньского лимонно-голубого Ледяного циферблата мимо. Я живу смешно и бестолково Колченогим стульчиком и мимом.

От клаустрофобных заведеньиц Лучиками в пыльные чуланы. Как тебе моя душа, стиховладелец? Ты сегодня, как обычно, пьяный.

Поцелуй мне ноготь на мизинце. Проволочкой ограничь пространство. Проволочки заставляют злиться. Ты и я — само непостоянство.

Я свою печаль не замолчала. Я свою вину не замолила. Как толченое стекло глотала Те стихи, которые любила.

То кино во мне — височной болью. Та любовь к тебе — молочной пенкой. Небо переплыть небесным кролем, Чтобы тупо упереться в стенку.

Мимо дня лимонно-голубого, Мимо лба прохладного без челки, Мимо мины почтальона злого. Прохожу я в лето: утро. пчелы.

191

5. ОТ ИЮЛЯ

Успокоились. Отдохнули. Баю-баюшки. Гули-гули. В голове копошащийся улей. Пчеловоды здесь не помогут.

Через желтый и через синий, Через сковороды и пустыни. Пронести то, что не остынет. Подсолнечное вангогово.

Отпечатанное желтыми пятнами. Я люблю тебя так невнятно. Всеми клеточками, всеми клятвами —

Иступленный выдох: «Отдохну, когда сдохну».

192

6. ОТ АВГУСТА

Вне оранжевого и фиолетового, Вне кипящего рейва и топленого джаза, Вне формата сумасшедшего лета (Сколько можно по лету лазить?)

Липкий мед нас зальет, Мягкий бархат меня покалечит. Я стремлюсь в переплет.

Эта чертова вечность В этот ангельский вечер.

Ты придумаешь миф так всерьез, Так детально, что я не влюблюсь. Обнимаешь за плечи. Мельтешенье стрекоз, Облезет со слезами и кожей наш вечер.

И, возможно, даже кончится лето.

Вне сошедших с катушек друзей, Вне вертушек и вне саксофонов — Гетерозис изгоев. Передозы Персея. Генезис стихов. ...............аллергия у Персефоны.

193

7. ОТ СЕНТЯБРЯ

1

Сентябрь сочен. Рассован в банки. В значки. В заначки. В рассоле строчек замаринован мой рыжий мальчик. Рассован в рифмы, рассыпан в буквы, распихан в пачки. И, может, можно, да нужно ли — поиначе?

Сентябрь яблочным джемом меня испачкал. Изжогой мучил. После попал по почкам. Пью минералку за мадригалом — и чуть не плачу. Сентябрь сглазил. Навел золотую порчу.

Кого испорчу? Просто варю варенье. Чумная — жду опять воскресенья.

Ты умный очень. А я проснулась в сиропе сегодня ночью.

Возьму сентябрь на зиму к себе на полочку, Чтобы согреться холодной январской полночью, Чтобы уехать — как на машинке гоночной, Чтобы скатиться в сладкое прямо с горочки, Чтобы не грызли меня изнутри гончие, Чтоб не облизывали cуки мне косточки.

Абрикосовые косточки, выброшенные с балкона.

Взять сентябрь-семечко и приколоть на лацкан. Он будет в такт сердечный попадать, трепыхаться.

194

Калейдоскоп осенний опрокинуть в коленочки. И ждать зимы. И головой об стеночку.

Сентябрь разорван, рассован по разным емкостям. Тепло приветствуешь. Еще не время для колкостей?

Еще не замерзли льдинки глазных хрусталиков? Сентябрь в баночке. Он эмбрион. Он маленький.

Он вырастет к январю. Что же со мной случится? А буду баловаться по-прежнему хлебом с горчицей.

К январю Заговорю, Как я горю.

Загар-то сойдет. Заговор горький.

Буду отвары пить, Отравы Засушенного сентября.

2

А в бутоньерке красивый мальчик, Что любит солнце. Он сам, как солнце, — ношу у сердца, Не отвертеться.Хочу согреться — смотрю на лацкан, Оттуда скерцо. Скворцов жалеет, меня желает, не может драться. Ранимый рыжий. Будто ненастоящий.

Я хной подкрашусь, Лодыжки в вязи татуировок.

195

Но хна сотрется. Мой лацкан радужен. Пуговицы блестящи.

Щенячье, неловко, щекотно, щемяще Целует тело от макушки и до подошв. И нож Втыкает в самое сердце. Не отвертеться. С лицом как солнце. С улыбкой детской В самое сердце.

3

Сентябрь на лацкан. А в горло водку. И лучше с перцем. Я в этом месяце разучилась смеяться. А шарик вертится. Пусть продолжает вертеться. Ты — не врубаться. Он — маяться. Я — сжиматься.

До точки.

196

8. ОТ ОКТЯБРЯ

От октября спасаюсь горячим грогом, Иначе кончится месяц дубовым гробом. Не перепробовать, жаль, всего, не перетрогать. Октябрь — румбой, октябрь — ромбом, октябрь — робой

Тюремной. Запахом революций, Невыносимо хочется прикоснуться К тебе. Гвоздики помпезно красны. Октябрь — выстрел, октябрь — рабство, октябрь — праздник.

Малиновы щеки, горьки победы, черны бушлаты. Искрится в сумерках папироса, когда ты Кидаешь пепел — и прямо на пол. Матросы Хуже — семечки. Октябрь — греет. Октябрь — морозит,

Октябрь делает то, что хочет. Дурачит, кривляется, обжигает, хохочет. А ты чего хочешь? — он ходит в рваном. Октябрь — подстреленный зимородок, октябрь — рана.

Писала портрет: октябрь швырнул мне красок — Бордовых, карминных, охровых, алых, красных. Глаза — безумны. Невозмутимы — брови. Октябрь — радостью, октябрь — горем, октябрь — кровью.

Мне не спастись. Октябрь вирусом проникает. Эритроциты танцуют. Народ зевает. Звенят трамваи. А ты так близко. Октябрь робеет. Как тряпкой стёрла — Пропал октябрь. Оставив воспаленное горло.

197

9

(...)

10. ОТ ДЕКАБРЯ

Заваривает в фарфоровой чашечке каркаде И празднует католическое Рождество, Зовет в кабак, в костел, в кабаре, Но я боюсь декабрьских ворон и крестов,

Скользких платформ, ожерелий, платков в крови, Мансард, гололеда и чьих-то драм — Короче: красного декабря… что ни говори, Он щурится на меня из зеркальных рам.

198

11. ОТ ЯНВАРЯ

1

Январские праздники, обрушившиеся на голову Снегом, помяли укладку, застали на кухне голой, Разбили куранты, шампанское выпили, снесли башни...

...ты даришь сверток мне, что там внутри — неважно.

Сомнется, сожмется, скукожится, съёжится Январь до солнечной мандариновой кожицы. Твоя же лопается, шелушится, колюче-ёлочная. Мой рыжий, праздничный, отпетой сволочью Живу, но как иначе с тоской? С тобой? Бах торжествует. Пахнет корицей, лакрицей, сдобой. Спокойно и тихо, не побеленный ад, а квартира. А мне не надо тебя, себя, занавесок, рассвета, мира, Подарков, слов чужих и своих на кириллице.

...ах выжить-выдержать бы, выплакаться и вылиться...

2 … Снежинки — нацеленные за... Думать о тебе нельзя... Нежирный творог, кинза... Заснеженный рынок...

… Снег, падающий за воротник... Глубже кожи все равно не проник...

199

Снег — глаз твоих проводник... Медленно стыну...

… Я без тебя не живу: не пишу... Сонная, жалуюсь карандашу... На кофе ночь напролет ворожу... С утра убираю ёлку...

… А днем встречаю тебя: не смотрю... Поверяю даты только календарю... «Ну как ты?.. что ты?..» — «Много курю», — В ответ говоришь колко...

… Как вдохновенно друг другу врём... Красное, дразнящее снегирём... Снегом выжжена: январём... Верю тебе, а себе не верю...

… От тоски меня увези... Спрячь за новые жалюзи... Сердцепряник сухой сгрызи... Кто-то в черном запер все двери...

3

Голубенькие зимородки разлетаются из красной бутылки. Зима разродилась сыном. Сумасшедше дрожат поджилки И подбородок. Сорок градусов тела, не спирта. Разбита. Осталось горло и смех спирита.

Драже от кашля. Истерика блюдца. Посуда — бьётся. Сердца не бьются.

200

Зима разродилась простудой — оплавила связки. В жару и в бреду я сочиняю сказки, Которые вовсе не сказки… крапленые карты Летят. Зачем гадать: доживём ли до марта?

Зима разродилась снегом: холодным, жалким, А хочется, чтобы с неба — красный перец, фиалки. А хочется — лишь к тебе: босиком, но шарф и пижама. Дорога, казенный дом, червовая дама.

Горло вернулось в горло, а плечи — в плечи. Зима разродилась словом. Стало легче.

201

КАМЕННАЯ ЛЕГКОСТЬ

Не лиловые чернила, а совсем другие соки — По коленям, по ладоням, по своим-чужим сосудам. Напролет-навылет снился кто-то в черном, но высокий — И простуда уползает. Кто сюда? А я — отсюда.

Не мазки, а сплошь оттенки. Розы в полиэтилене. Я твои инициалы Знаю кончиками пальцев. А дубленки в нафталине. Снег растаял! снег растаял! Я тебя пишу так сильно. Мне все мало, мне все мало.

Не вернувшееся зренье, а простое осязанье: Ты как будто из фарфора, из бумаги папиросной... В мире каждый чем-то занят: умирает, дышит — занят. У тебя одна привычка — ты высвистываешь вёсны.

Не будильник, только сердце. Даже чувства не проснулись. Предрассветно, мокро, серо. И не утро, и не ночь. Запах Hugo свежий, резкий, Позабытый телевизор. Что прописано в газетах, То не может нам помочь.

202

Потому что лабрадоры знают сахарные кости, Только сахарные кости, а не горечь расставаний — Разве горечь возвращений, локти и колени гостьи, Подоконник, простынь, утро — как легко от этих знаний!

И не внутренние ткани, Только внешние покровы. Дымом, тальком, поцелуем, Молоком и табаком Проросло вовнутрь что-то, Распускается, волнует Обещанием поездки В то, что называли домом.

20052006

205

* * *

кожа у нее соленаяа глаза голубыекогда мы расстанемся я стану еще черствее как вечно черствый хлеб в моем домедо следующей встречи

клубника сладкаямолоко холодноея отколупнула кусок замазкивсе твои тайны у меня на мизинце

206

* * *

мы лежим на кровати раскинув руки с восьмого этажа видно небо и макушки деревьев парка

она гибкая как жевачка но кислая как крыжовник

от нее у меня сводит скулы и глаза зеленеют

а небо в питере — это что-то защищает — куполом — ладонью зевса качает — колыбелью — эрмитажно-атлантно облака бегут быстро-быстро нам сегодня такое кино покажут что не надо снотворного и обид

между нами три сантиметра простыни между нами все мое прошлое городу нужна оборона светловолосые высокие солдаты городу нужны смотрители фасадов

у меня внутри день проходит за два по сосудам течёт только лимфа такое небо было раньше в помпее или не помню — много камня

207

колонны храмы такое небо даст жизнь даст воду даст солнце — не заболеть рахитом стать сильной смелой светловолосой а после оно попросит крови три революции видело небо — не нагляделось кино покажет — кино посмотрит

малодушно — умирать от лихорадки пить заварку прятаться за Кораном в моей крови нет генов в моем животе не будет солдат

кровоточат дёсны небо обрушивается на веки

тебе чай или кофе

208

ДВОИТСЯ

рыжий рыжий винсент винсент одиноким, право, не был как быть можно одиноким: есть абсент в шкафу на кухне ничего, что ухо резать, после в арле задыхаться братец тео все устроит а подсолнухи из солнца а подсолнухи из масла а подсолнухи жиреют из холста растут до неба желтый желтый синий синий

а гоген бежит поспешно к африканским сочным девкам к бесподобным таитянкам к танцу к солнцу к иностранкам охра охра жарко жарко

репродукции листаю плавлюсь таю растекаюсь пусть абсент меня утешит или даже таитянка

от чего в глазах двоится от чего у них двоилось и горело и пылало не утешит таитянка

209

потому что одиноко где картины — одиноко где могила — одиноко жить в бессмертьи — одиноко

и у этого нет меры в одиночестве нет меры

кто молчит из нас двух тише?

210

* * *

viva la revolution

на пятой пилястре эрмитажа если идти от дворцовки написано viva la revolution

иногда у меня схватывает сердце и рот делает как бы последний вдох то же ощущение когда захлёбываешься в бассейне хлорка и вода отвратительный коктейль тогда я надеюсь увидеть бога забыть состав своей крови резус-фактор и количество эритроцитов забыть про обрезание отца и брата забыть о нравственных и денежных долгах и ощутить радость пузырьков кока-колы это не инфаркт обычная невралгия

российским дамам отечность и тяга к невыразимости присущи как чернокожим чувство ритма глотнем espresso

211

и двинемся к развалу у церковки там разные картины:

грубо намалеванные ветки сирени кошки, собаки, комедианты балерины, домики, пейзажи, портреты но все — такая туфта

я люблю их я не переживу этот город в руинах даже когда внутри меня сплошные обломки а твоя речь льется приторным матом наша любовь ненормальна помнишь уродцев в кунсткамере я люблю индустриальный пейзаж трубы заводы ржавые крыши так же как и центр ажурные перила глянцевые фасады индастрила мурлычет мотором понимает

сакс и секс все связано здесь между собой напиши мне письмо, а сейчас лучше целуй по пятницам в Che танцуют

ты назовёшь это грёбаным патриотизмом я за революцию но не на пилястрах а

212

СОДЕРЖИМОЕ МОЕЙ СУМКИ

египетский кошелёк без пуговицы но с деньгами ключи в футлярчике на двух брелоках: с куском папируса, запаянным в стекло и маленькой эйфелевой башней серебристого цвета мобильник футляр от карточки карточка у сирийца по имени мазен жетоны и мелкие монеты, выпавшие из кошелька который без пуговицы фляжка — подарок ренаты на деньрожденья блестящая изящная с выгравированным орнаментом пудреница блокнот записная книжка ещё органайзер множество авторучек три неоплаченных счёта за интернет один — за телефон паспорт студенческий и библиотечный билеты чьи-то чужие стихи — плохие пакетик персиковых леденцов

всё это я вывалила на стол прямо в кафе потому что искала бумажку с номером твоего телефона

213

люди проходят мимо красивые а мне не нужно ничего кроме последовательности из семи цифр и твоего голоса

завтра не встретимся

214

ТОРГОВКА ОРЕХАМИ

я всегда возвращаюсь домой одним маршрутом: проходя мимо торговки орехами и ее лотка ассортимет не очень широк жареный арахис нежареный миндаль фундук грецкие орехи кешью фисташки тыквенные и подсолнечные семечки я покупаю полиэтиленовый пакетик жареного миндаля или бумажный кулек нечищенного фундука это старуха, похожая на индейца с дубленой кожей с растрепанными седыми волосами по вечерам, она, может быть, выпивает или отдает всю выручку семье сына глаза ее серые руки обветренные и грубые она мне необходима как ориентир

вчера не найдя торговки орехами и ее лотка я подумала — а туда ли я приехала? озерки — спальный район блочные дома одинаковы

215

ТАБАКЕРКА

в табачной лавке на малой морской можно выбрать отличную трубку из вишневого или другого дерева можно найти для нее табак, пилочку, ершик, щипцы и другие аксессуары большой выбор мундштуков и несколько кальянов много различного табака курительного жевательного со вкусом лакрицы нюхательного кисеты папиросная бумага сигары сигариллы и сигареты среди всего этого разнообразия я выбрала голубенькую коробочку нюхательного табака именно ту которую я подарила взамен liquid breath mint в голубеньком пузырьке

216

Я УМЕЮ

я умею считать по-татарскивдох выдох вдох выдохиногда я не осознаюна каком языке думаюя умею склонять на латынипрощаться по-английскиругаться по-немецкиплавать как рыбаи водить машинуработать на телефоне довериябыстро печататьслушать но ничего не слышатья умею понимать книгии видеть картины

не умею определять времяцеловаться в глаза

не умею звонить тебеи говорить как дела безразличным голосом

а у тебя это неплохо получается

217

О СЕБЕ

когда находишь оливку с косточкой нужно загадать желание я покупаю неочищенные оливки каждый мой день — это искусство выживания в самой себе

218

ЧТЕНИЯ В ФОНТАННОМ ДОМЕ

расставленные стулья столик минералка шнур от микрофона четыре дня нон-стопом в питере читают гандлевский шварц пригов дмитрий александрович и дргмщнк мы слушали гандлевского а на происходящее смотрела ахматова из своего портрета его поставили в углу смотрела из самой собою созданного мифа мне показалось, что она устала и что она еще печальней стала гандлевский забывал слова но все читал прекрасные свои стихи вороны каркали мешали слушать форточки открыты были

а двадцать первый век кати-катился фольксвагенами жигулями вольво

20022004

221

ВОТ ДЛИТЬ

Размотав наспех имя на пять разноцветных ниточек, Изящные девушки быстро вяжут пестрые шапки. Простоволосой, веселой, неосторожной нищенкой По снам, как по проспектам, дорожки вытаптываю.

Развесив глянцевые фотки по стенкам узких комнат, Любезные мальчики спешат мимо и на работу. Не помнят уже, каждый жест отчетливо так не помнят, Что я забываю всех сразу, не одного кого-то.

Ставший сразу хлебом и утром родной, веселый, рыжий Устало курит. Говорит: «Что-то случилось. И что же?» Гадаю на расплавленном воске и на кофейной жиже. Что тебя так тревожит? Шепотом: «Вы все так похожи... »

Выжжена я — не существую в пространстве и времени, Не чувствую слов, смотрю устало в страницы пустые, А утром сжимаю руку новому вдохновению —И точки в тетради превращаются в запятые.

222

* * *

Утро светом по кухне разлито. Крепкий кофе заедаю «Годивой». Барабаню костяшками в плитку, Вспоминая, что вчера городила. Что, сквозь зубы, цедя, отвечала, А о чем — как всегда — не сказала…

Сто историй без конца и начала. Жить со мной — в атмосфере вокзала: Три звонка. Поцелуй в позвоночник. Ласка красных озябших ладоней. Как внезапно сменяются ночи Чередой ежедневных агоний.

— Будешь поздно? — Не очень.

Огорошила утром приветом. «И тебе налить чашку? Покрепче?» Рюкзак собран. Ботинки надеты. Понимаю, что время не лечит.

— Оно серой и склизкой улиткой Заползает на подоконник. А я плакать давно отвыкла. Только кран скулит, как ребенок.

Мне немного поменьше, чем двадцать, Тебе чуть побольше, чем тридцать.

223

Я не буду больше cтебаться, Попытаюсь в кого-то влюбиться.

Без тебя дни, как кофе, несладки, А с тобой удивительно горьки. Надо в раковину вылить остатки. Весь осадок истерик-историйк.

И оставить лишь рваную челку, Белизну улыбки и чашку, Что с зубами отбивала чечетку, Отправляя нас во вчерашнее. Мы со временем стали иными От бесчисленных импровизаций.

«Как-кап-кап» поет кран заунывно. Все кончается, чтобы начаться Опять.

224

ЖАДНО

За круглым столом, закапанным воском, За спиртом горящим с оплавленным сахаром — Ты видишь, как Балтус становится Босхом?

Как мы застрахованы накрепко страхом... Мы взяли в привычку заказывать красное, Полотна, полотнища, рамки портретные. Ван Гог на этюды отправится в Астрахань, Туда, где арбузы, туда, где безветрие. Как в сауне здесь. Аромат можжевельника, Пейзажики в рамках, но чувства звериные. Давай по-другому начнём с понедельника? Сегодня мне лень и рукою не двинуть. Я знаю, как слепнут: оркестры на радужке. Я знаю, как глохнут: картины в груди. Ты с первого «здравствуй» тревожишь и радуешь... А все-таки лучше не приходи. С тобой без всего и — как в детстве — теряешься, Вот только теперь не поможет мне радио, Ребёнок уставший, лёд красным растаявший. Накал электрический, я не вправе о...

Салфетки иконками пёстро расписаны: Палитры знакомы: поллитра и песенки... Да разве возможно — с тобою — и искренне? А утренне? — Пьяно, угарно и весело...

225

Сиренью-арбузом-kenzo-талой корюшкой, Помятой рубашкой и скомканным свитером — Откуда отчаянье каменным крошевом, Крахмаленным кружевом, быстрыми титрами? Заваренный с жалостью, выпитый с жадностью, Жасмин горьковатый. Затылок твой стриженый. Откуда отчаянье вдруг набежало, На то, что давно уже стоптано, выжжено... Оно прорастает небрежно — ладонями. Оно неизбежно, как вызубрить азбуку. Как ключ из земли, как колосья на склоне. От нежности горькой, рассветной, заразной, Оно растечётся по утренним сумеркам, По горлу, по коже прохладным и влажным.

Чуть позже, звенящим разбужена зуммером, Проснёшься. Все будет простым и неважным.

226

БЕЛОЕ ВСЕМИ

«Урок музыки», 1934 «Белая юбка», 1936 Балтус

Подснежника, мрамора, кокаина, подмышки —Белее всего, что только может быть белым. Девочка не дышит на холст, длиннее и выше, Вытянувшись на коленях абсолютным телом, Кажется инструментом, слепком с вечного действа, Без слуха, без голоса, опустевшая, полая Играет безмолвие, от которого никуда не деться, Руку свесив к полу, сама еще вне пола.

Молока, фарфора, Господа, застиранной ткани —Белее всего, что только может стать белым. Голый незагорелый локоть притягивает и тянет, Тяжелеет, помня, как когда-то пело В альвеолах слово еще до звука, Помня суть действия до глагола, Тишина наполняет комнату и ее руку, Застыла на кресле. Сама уже вне пола.

На заднем плане стены в полосатых обоях, В центре — двое. И не было бы мне до них дела, Но ты влюблена в обеих — говоришь — что в обоих, А я — в их молчание — в абсолютный белый.

227

ГЛОТОЧКАМИ

Не убежать от тысячи подобий, Не нахлебаться новых впечатлений. В застывшей комнате сидели обе, Похожие на призрачные тени.

Век безвременья. Позолота церкви Тускнеет — никуда теперь не деться: Ни на мощёной площади, что в центре, Ни в переулочках, знакомых с детства.

Быть Петербургу пусто — вот проклятье, В трамваях утром едут богомолки — Да толку нет. Здесь всё готово к дате. Мелькает тень петровской треуголки.

Прозрачный воздух, чёрные деревья, Исакия макушка золотая: Упорно сердце грыз зверёк безверья, Который ночью воет, утром лает.

Я подавлюсь любовью, город — речкой. Спастись нельзя от этой чёрной жажды, Ее не утолят водой и речью — Ты скажешь: многие, а я отвечу: каждый.

В апреле вербы распускаются с окраин. Я буду ждать, но все же ты предупреди, Когда, надорван с краю, неприкаян, Очередных вербует эвридик Продрогший Петербург,

228

Когда затопит кружево кагоромИ морды сфинксов почернеют с горя, Когда ни до чего не будет делаИ ожерелье камнем сдавит горло, Когда не хватит сил с тобою спорить...

...То самый чёрный обернётся белым.

229

НЕУДАЧНАЯ ПАРОДИЯ НА САМУ СЕБЯ

А осень угрожает насморком, Вошли в привычку ультиматумы. Снег комьями и небо пасмурно. Я не ругаюсь нынче матом —

А небо над землёй распластано, Столбами сквозь исполосовано. Оно из всех — страстнее страстного, Под ним я словно арестована.

(А были уши все исколоты. А были руки разрисованы. Я в клубах пряталась от холода. А также от всего попсового).

Все мои осени пролистаны. И задыхаюсь, видя снова, Как на меня ты смотришь пристально, Как запрокидываешь голову.

230

ЯБЛОКИ

Всевозможные сорта: антоновка, семеренко, гольден, Китайские яблочки, боскоп, гренни смит, джонатан — Красные, белые, зелёные, на блестящих прилавках В подземках, в аэропорах, в школах россыпи яблок.

В Лувре, в Эрмитаже, в Британском музее Марии держат на руках иисусов. Билеты на входе. Дитрих и Нельсон, Cталин и Чаплин, Адольф и Ева, Красная Мэрилин, ласточка Мэрилин, почему мне страшно.

Тонет Титаник, цветет Хиросима, горит Перл-Харбор, Падает доллар, хотя куда уже падать ниже. Сегодня обычный вечер, бледный закат и у меня на ужин Яблоко с привкусом крови, с восковой плёнкой.

231

УТЕХА

В съёмной комнате на широком проспекте, где компьютер и розы, Где небо белилами падает на кровать сквозь потолочные окна, Где часто случаются гости, отключенья воды, курьеры, курьёзы, Сегодня так тихо, что кажется, барабанные перепонки лопнут —

Окружающее вольётся бурлящим потоком сквозь уши в голову, Голова заполнится чужими шагами, рёвом моторов, руганью, смехом, Бесполезно станет зажимать уши ладонями, заливать воском, оловом… … и тогда я услышу, как деревья обрастают снегом.

232

ПОРА ЗАВЯЗЫВАТЬ

Пора завязывать с татарской девочкой, читающей книги, C тулуз-лотрековской девочкой, раздвигающей ноги. От взрослых книг — полоумные дети, квиры, фрики Пишут полоумные книги. Я раньше умела молиться Богу. Простишь мой инглиш? По-ангельски ли, по-английски — Милленниум: новые темы, только стихи о том же — Ноутбук и роза, соловей и мобильный. Ты была так близко, Даже ближе, наверное, чем это возможно. Психоделический опыт, ежедневный trainspotting, Взаимонепроникновения глубже-пожалуйста-глубже Ломают-калечат-уродуют-сушат-портят Внешнее. Куришь. Снова куришь. Голос становится глуше. Я закрываю глаза плотнее — чтоб видеть чётче Провинциальный город, бульвары, липы, твоё зачатье, Улыбку Джоконды, бегство отца, документы, church'и И ту беспомощность, от которой разрывает на части. За год переболела тобою, как злой болезнью, Вылечилась — тобой же; начала замечать изгибы, Читать полоумные книги. Чем дальше — тем бесполезней. Тем — бессловесней. На губах осталось одно: спасибо.

20072010

мешались на вешалке куртки,одна за другой самокруткимешались в сиреневый дым.река и мосты над рекою,и мальчик, не ставший героем, —не тронут твоею рукоюи речью моей неродноюникем никогда не любим

popytka ne pytkaSMS

Малина во сне предупреждает о трудностях,преодоление которых будет для вас даже

интересно. Для женщины есть малину во снеозначает, что ей могут сильно повредить

сплетни.

из сонника Миллера

Москва девичья, а Петербург прихожая.

А. С. Пушкин

А сейчас, думаете, они молчать будут? Они же не я,они молчать не будут, им плевать, что горячую воду

отключили, что мне плакать о Вас негде, что мнестирать о Вас нечем. Так и живу: в баню пойду на

Петроградскую, в прачечную на Сикейроса. Ко всемумогу привыкнуть, смириться могу, не захлебываться

слезами по ночам, не кусать платок, не бегать вмечеть. Я больше не могу, когда Вы мне руку

протягиваете, и молоко наливаете, и как деласпрашиваете, лучше не надо этого.

237

1. ПЕСЕНКА

Следы заносятся позёмкой,А люди падают в подземку.Пошаливает подсознанка,Позвякивают позвонки.До горла ворот был застёгнут,Плечо оттягивала сумка —Но безупречная осанка.Ах, как мы с Вами далеки!

Табу закрыло плотно горло:Не пропускает звонких жалобЖелезный водосточный жёлоб,А в нём замёрзшая вода.А я бы прошлое затёрла!А я за Вами побежала б!А я такого пожелала б!Но лёд холодный и тяжёлыйИ галки спят на проводах.

Церквями расцветали раны.Мне было холодно и рано.Вы были в сигаретном дыме,Не говорили ни о чём.Весь город уместился в раме.И Вы тогда не знали сами,Что мне приснилось Ваше имя,Что мне — пора и — горячо.

Зимую в чёрном Петербурге:Рукопожатия, разлуки,Друзья, сугробы, галки, горки —Всё, что зима приволокла.Опять глинтвейн, опять окурки,В который раз чужие рукиМнут мандариновые корки.И табунами облака.

238

2. МАЛО

На стыке февраля и мартаПройти по улице Марата,Пройти вокзальные ворота,Подняв повыше воротник.У кассы выкупив плацкарту,На пару дней туда-обратно,Забыв уведомить кого-то,Пройти к платформе напрямик.

А в центре скидки и уценки.Изнанка лиц, цинга фасадов,Которым в помощь лишь лимонка.Забавная такая сценка:Подходит старая цыганка —Нет, мне про прошлое не надо,Про будущее — слишком тонко,А в настоящем же — волынка.Хотя хотелось бы — шарманку.

Встревоженно звенит мобильныйИ дребезжит стакан стеклянный,И остывает чай лимонный,И поезд движется вперед.Я мысли в сторону задвину,Туда же домыслы и планы.Какие нормы и законы,Когда так скоро ледоход!

239

Здесь воздух вроде бы морозный,Но между тем какой-то влажный.Здесь рядом сразу три вокзала.И переулков тупики.И совпаденья — что ни скажешь!Смешно, ты всё-таки сказала.Смешно, я всё-таки сказала.Мне очень мало, слишком мало...

240

3. РУМЯНА

Здесь сердце бьётся под рубашкой!Здесь нынче ходят нараспашку!Здесь шаг вперёд — и три обратно!Здесь расстоянья далеки —Но через два шага мне страшно!И ты меня поймёшь, конечно,Но ты меня поймёшь превратно.Не на попутной! — На попятный!Давай сыграем в поддавки.

* * *

твои враги — мои врагиты за сурка — я за суркасобачья жизнь — собачья смертьу трёх вокзалов— ну что, мы заключим пари,что даже года не пройдёт —и ты на четверть, ты на треть?..— а я давно совсем твоя, а ты не знала?ну будь здоров, мой дорогойпиши мне письма, матом кройбери мой кров и мою кровьа я пропала

241

* * *

Каков купец — таков товар.Ей не в первой встречать татар:

Ждут с валерьянкой пузырьки,И над собором белый пар.

Смеётся, говорит, беги!Записывает в дураки,Суёт с мышами пироги,Целует солью сапоги.И ей же — тротуар.

Малину ест с моей руки —И лезет нагло в дар —И бреет наголо башку.

За шиворот суёт снежку,Мне смотрит прямо в рот.— Твоя щека — моя щека,А нас не заберут в ЧК? —С три короба наговорит,Но я-то знаю, что наврёт.А я молчу и не спешу,А я условие спишу:

Кто скажет — тот умрёт.

* * *

Где мой арбуз? И где мой хрящик!И в суете сует тюрьмы,Подарка, этики, сурьмы,Меня — и хлебом не корми,Лишь дай орать: «Сарынь на кичку!»И на морозовых боярыньПолюбоваться по привычке.

242

Какие блинчики и шашни! —Упасть в малиновый отвар!И гул, и шум, и гвалт, и пар!Здесь каждый нынешний — вчерашний.— Смеётся вежливо и важно,Мне предлагает рукопашный,Гашиш и красный самовар.

243

4. МОЛЧАНКА

Заканчивать играть в молчанку.Остоженка больна волчанкой.Так чопорно, как англичанка:«А ну-ка шарфик завяжи!»Ну а по мне — так пунш и жжёнка,Метель и пушкинская жёнка.«У Вас со светом напряжёнка?» —«Нет, не со светом напряжёнка…С другим…Тебе сказать?» — «Скажи!»

Простишь случайную обмолвку.Простишь случайную помолвку.Простишь случайную обнимку.За колку сахара и льда?В Москву как будто в самоволку,В Москву как будто втихомолку,В Москву как будто смотришь волком.«Я никогда…» — «Я никогда…»

Прочь от малиновой мезги,Прочь от малиновой мездры,Прочь от дотошной мелюзги —И как перчатки — города.

А ты как будто старожилка.А ты как будто горожанка.А ты как будто приживалка.Иметь хозяйственную жилку.Тянуть хозяйственную лямку.

244

Крутить шофёрскую баранку,Ходить на ржавую колонку,Строчить в газетную колонку,Скучая где-то на Гражданке.

А между сахаром и жиромМеня возьмёте пассажиром?Шутом, клевретом, дебоширом,А то так скушно жить зимой!И под шинелью дезертираЯ буду ладный, козырной!

Как Ваш осколочек стеклянный,Как Ваш солдатик оловянный,Как Ваш брусочек деревянный,Как барабан, блядь, жестяной.Да что со мной?! Да что со мной?!И снегопад твой окаянный,И твой браслетик костяной.

245

5. ПОДПОЛЬЕ

Не увлечением повальным,Не потолком полуподвальным,Романом тем полуподпольным —Ни тем, ни этим, ни другим.Взять за душевные увечья,Взять за малиновые плечи,Лечь под полуторным овечьимИ выпускать табачный дым.И выпускать молочный дым.

(Уж лучше б мы тогда свалили,Уж лучше сразу бы сказали,Уж лучше б дурака сваляли —Закончилось бы просто свальным,Я не писала б ни о ком.Быстрее ночи, сны быстрее.И тени рыб по потолку,И тени птиц по потолку,И тени баб из галереи,И леденец под языком.

Какие ромовые бабы!Какие снеговые бабы!Какие роковые бабы!(Кустодиев. Крамской. Серов.)

Звонят все сорок сороков.И убираться уж пора бы.Что, мой Суворов, ты суров?Да мы с тобой! Эх кабы, кабы!

246

6. ТВЕРСКОЙ БУЛЬВАР

Казалась песня колыбельной,Казалась песня погребальной,А снег казался белым-белым,Чем всё закончится, я знала:Ваганьковским простым могильным,Переплетенным с церетельным,Жаргоном их, районом спальным— тем настоящим, детским, белым —В виски стучащим децибелом.И было, в общем, параллельно —Что все закончится обломом,Что все закончится обвалом,Что все закончится обрывом,А вовсе не адонис-бромом;

И что не погребом — подвалом;

Порнографическим овалом;

Кольцом асфальтовым Садовым;

Кольцом скамеечным бульварным;

...такие же, как мы, попарно,Идут, кто влево, кто направо.Им водка раздевает горло.Им буквы раздевают горло.

247

Идут проспектом, сквером, залом,За ворот опрокинув залпом.Снег падает на город валом,Засыпал варвара с вандалом,Засыпал вора и кидалу,Засыпал всех, да толку мало.

И переврав молитву с мантрой,И перепутав правду с правдой,Петлять в задворках и парадных.Туда, откуда нет обратныхДорог. Где всё пропало. Всё пропало.

Экранным фильмом черно-белым,Фигуркой Чарли Ча печальной,Чернильной речью (непечатной),Провалом, аркой, актом, адом,Побелкой, сажей, черным, белым,Садовым, сжавшим обручальным,Молчащей очередью, чадом —Чем все закончится, ты знала.Под снегопадом, снегопадом.

248

7. МАЛИНА

Оставь растяжками на бедрах,Татуировкой на лодыжке,Ознобами груди промежду —Ни целлюлит, ни варикоз.Давай, не надо «неотложку».Давай решим, что сахар — твердо.Давай решим, что небо — выше.Давай решим, что все — как прежде.Все понарошку, невсерьез.И без зазноб, и без заноз.

Твоя малиновая ревность —Что мой Эрнесто Че в квадрате —А об кого десной тереться?А от кого не удирать бы?То в животе болит, то в сердце —И это не пройдет до свадьбы,Чего б ни говорили бабы.

Как платье поменять на платье;Сползать с полатей на полати.Но от чего же разболелось?И я же всё могу понять, но вот уже подряд раз пять я —Твоя малиновая ревность.Мне это чувство незнакомо:Я не читал про это книжек.Пожалуйста, ты ниже-ниже.

249

Выуживай медовый финик!И доставай имбирный пряник!Финита ближе, небо глубже.И убежать теперь — не жить.

Моя малиновая ревность,Что мне изгрызла сердце в розу.И роза в морозилке — фаршем,Упрек по перепонкам — маршем.Теперь ни вашим и ни нашим.И я б узнал, что будет дальше,Но сердце больше не выносит,Еще стучит, но как стучит.Язык железный вкус изменыНовокаиново морозит,Ментолом горло холодит.

Полковнику никто не пишет.А мы уже давно сбежали.Где нет вопросов, нет вопросов,Хотя какие там ответы.Но — боже — как же меня жалит:И таитянками гогенов,И незнакомками от блоков,И акробатками лотреков,И проститутками Тверской —И обходить за триста метров.

250

8. ПЕТРОПАВЛОВКА

* * * Кресты

Немного поваренной соли —Посыпать дорогу в острог.Ну что же ты снова не смогЯвиться на Девичье поле?— как будто меня не отторг,как будто меня не отверг —В тот чёрный и рыбный четверг,Где губы кусают со страсти,Где рыб разрывают на части.

Решетки, разметки страничек,Снега и родные гробы,Скелетики рыб и косички,В перчатке пшено для синичек —И яблочный зимний девичникНа том берегу, где Кресты.Где стонут слепые санчасти,Где бедные лизы и насти,Где чёрное горькое счастье,Где смерть и прощенье, и ты.

Живут же, как люди и люди.Плывут же, как нерпы и нерпы.Растут же, как вербы и вербы.Справляют же свадьбы и свадьбы.

Я знаю, как сладко ИудеПри ветреной серой погоде

251

От Зимнего шляться до Верфи.А мне бы немного поспать бы.А мне бы, конечно, не знать бы,От ветра закутавшись в куртку,Как в полночь белеют тетради,Как в полдень пустеют застенки,Как строят солдат на парадеИ как застужают придатки.Чему же я все-таки рада?Чего же ты все-таки ради?И кто отлагательств не терпит.И кто здесь всегда верховодит.Снимает молочные пенки.

* * * Ниеншанц

Играть — в деревянные нарды.Лежать — на железные нары.На карте искать лисьи норыТвоих обмороженных нарний.Накаркать ненастье и насморк.Придешь на свиданье на Кронверк?Придешь на свиданье на паперть?

В гостиницах спят иностранцы.В гостиных сопят иждивенцы.В притонах сипят оборванцы.А мне, как обычно, не спится,И падает снег на ресницы,Как пепел твоей папиросыНа улицу зодчего Росси.

Куда же зимою деватьсяОт их гонорей и молочниц —Курсисток, уборщиц, заочниц —Нахмуренных их переносиц,Обкусанных их заусениц,Натруженных их поясниц?

252

Ну как же с тобою миритьсяПод стенами Ниеншанца

Ну как же с озимой пшеницей?Ну как же с родимой столицей?Ну как же с тобой расставаться,Сцепившись мизинцами…А в Летнем саду немезиды,И роды идут Мнемозины.Ты спи, я не буду мешаться.И странно вернуться в то детство,Где можно обжечь меня взглядом,Но йодом не надо, не надо.

Как сладенько туточки спится,Где девочки, выточки, шлицы,Где ситцы и крепдешины.Сидела б, как черт в табакерке,Но прыгнет, как бог из машины,Но в спину теперь не дыши нам…Как нас по-дурацки надули.Мое ленинградское небо.Мое ленинградское небо.Тугие молочные груди.Дырявят свинцовые пули.

* * * Кронверк (Мадонны)

девичьи лица ярче роз

сбежали на запад все сно’бысбежали на запад все бо’мжисбежали на запад все бо’гисбежали на запад все жё’ныа музы на север сбежали

253

сугробы сугробы сугробыдороги дороги дорогимадоны мадоны мадонырожали рожали рожалирастрелли растрелли растрелли

у ней насурьмленные бровиу ней басурманские кровиу ней золотые покровыу ней расписные хоромыу ней васильковые очиу ней до зари сидим обаона мне роднее свекровии я с нею буду — до гробаона со мной будет — не очень

с тобою, такою замерзшейс тобою, такою пригожейс тобою, такою уставшейс тобою, такою прожженнойне спать, вырастать, матеретьну скажешь, куда уж мне в жёныне солоно и не хлебавшисквозь девичью, мимо прихожейтак весело ехать на смерть

трубят йерихонские трубытрубят и йевстахиевы трубытрубят и фаллопиевы трубыи прочие трубы трубятсквозь толстые стенки утробысквозь ржавые медные трубысквозь все арестантские робыгде больше не говорятгде руки и рыбы и губы

254

12. НАРЦИССЫ С СИНИМИ ГУБАМИ

Бульвар Новаторов

Моя грошовая победа —Но мне побед таких — не надо!И ты переживёшь блокаду.И я переживёшь блокаду.Пусть всё закончится обидой,Моей тюрьмой и детским садом.

Узнаю по родимым пятнамМои родимые иконы.Стоят в слезах кариатиды,Стоят, заплаканы, наяды,Стоят, заплаканы, атланты.

Не надо мне такой награды.Евангелия от Ионы.В конторах, ЖЭКах и овирахЖдут за столами девы в чёрном.Они работают у кассы.Они работают на почте.Они работают с цементом.Сплошь антигоны, эвридики…Не надо мне — худого мира.В том окаянном беззаконномЯ б целовала руки эти,Они б мне ставили печати.

255

Привозят мертвецов на Мойку,Приводят их на Грибоедов,Приходят сами на Фонтанку,А мы с тобой пойдем на Пряжку?Так много знаменитых речек,И в каждой — черная вода.И Достоевский курит-плачет,И Маяковский курит-плачет,И даже мертвый Бродский плачет,А я не плачу, не курю.

Меня уже почти не стало.Я потеряла — ты вернула.И я теперь не потеряю.Стану беречь, за щёку спрячу.Не надо мне — такой удачи.Я никогда не позабудуНи ту грошовую обиду,Ни ту старуху у подъезда.И я дала бы ей печенья,И я дала бы ей бессмертья,Но как же мало, как же мало.И никому уже не надо.

* * *

нарциссы с синими губамии наше небо голубоеи наши книги, наши раныи карта с рваными краями

нарциссы с синими губамии наши жилы голубыеи в однокомнатных квартирахтугие, гнутые, любые

256

нарциссы с синими губамия так хотела быть с собоюя так хотела с вами, с вамида вот не сладить мне с судьбою

* * *

Забыть про снежные заносы.Забыть сосновые занозы.Забыть лиловые засосы,Что превращались в синяки.Я ничего не позабыла,Я больше забывать не стану.Как ты мне снилась, ты мне снилась.Ведь ничего не изменилось:И те же церкви, те же розы,И раны так же глубоки.

257

13. НЕВА С МОЛОКОМ

Оставаться, как был, дураком.Оставаться, как был, молодым.Оставаться, как был, никем.Оставаться сыном полка —И любиться со всем полком:Здесь у каждого — свой СодомЗдесь у каждого — свой гарем.Льет клубами молочный дым.Это снег идет напролом,Это лед по венам моим.

Это бронзовый Пётр грозитНалитым своим кулаком.И фанаты идут на «Зенит»,И скинхеды идут наобум,А потом все идут в гастроном,А потом все идут домой.И страна со мной говоритНе моим неродным языком.Ах ты, Комар мой, Меламид…Ах ты, господи, боже мой!

Ну а я говорю: «Погоди,Мне бы спать на твоей груди,Об тебя тереться десной,Обниматься с тобой весной,Если мы доживем до весны —То такие наденем джинсы…То такое посмотрим кино…Если мы с тобой доживем, но…»

258

Я клянусь, не узнал никто,Не узнал даже Жан Кокто,Как кричать тебе рваным ртом,Как встречать тебя красным днём,Любоваться тобой тайком,Прятать шкалики в рукаве.Это будет потом, потомВ животе или в голове.

И полна Нева молоком.И стоят корабли в Неве.

20022007

261

РАСТУТ ГОРОДА

в гостях на Поклонногорской улице

Из промерзшей земли ввысь до неба растут города, Соляные столбы телеграфа, дороги; бегут провода. Глянец памяти — лба и катка — от зазубрин коньков — Весь в царапинах — наших деньков, Дорогих двойников, Дневников.

Больше нет стадионов, простуд и разбитой скулы, Купола не видны из оврага — и нет похвалы. А зато! Посмотри! Посмотри! Всё стекло и бетон! С колоколен тех церковок льется малиновый звон.

Ты распахнут, разут, с неба льется в глаза синева, Рождество не придет, но как прежде желанна халва. Ты раздерган, растаскан, растерзан, рассмотрен, раскрыт, На тебе три печати и даже на жительство вид. Витражи изо льда на стекле и бутыль на столе. Только вьюга — снаружи и два силуэта — во мгле. Это северный ветер глумливо смеется в лицо, Это я поминаю цитатами всех мертвецов. Города, рукава, рукавицы, обрывки. Так страшен обряд. С каждой рюмкой длиннее их ряд. Все они говорят Об одном:

Это падает снег, это так, это просто болит голова. Это я в новостройках забыла простые слова. И не нужен пустырник, а разве что — болиголов. Современник удачлив, надёжен и бритоголов.

262

Появились площадки, где были всегда пустыри. Это режутся зубы, это рыбьи во льду пузыри, Это сладостный зуд, это что-то несут, посмотри! Рафинад прогрызут, снег растопят, реви не реви. Для других, не для нас будут голод и холода, Из промерзшей земли ввысь до неба растут города. Это лучшие годы и лучшие дети — в барак. Под гудок заводской и под вой всех приблудных собак Просыпаются утром, по-быстрому делают брак.

Допиваю полынь за двоих, ты докуривай хаш, Мне соседка сказала, что злой у меня карандаш, Что ж, найди мне поглубже и почерней полынью — Я не прыгну, но плюну — и каблуком проломлю. Это пар изо рта, это дура губа, это семеро ждут. Это я свой платок так давно уже скомкала в жгут. И спешить стало некуда — больше уже не спешу. Мне осталось одно: мимо стройки пройти к гаражу И допить эту горечь до дна, и просить, чтоб еще, И глядеться бессмысленно в черные окна трущоб.

263

ПО ЭТАПАМ

Певучий еврейский, гремучий арабский, рычащий немецкий:Живя по соседству, мы жили почти по-армейски.Я не отдала тебе цацки, игрушки и нецке.Ты не позвала ни по-птичьи, ни даже по-зверски.И дни проходили — с плотвою, плевками и плевой.Когда ты — направо, я так не хотела — налево:Послушай, уж лучше со снобом, чем с этим плебеем —И голуби громко курлычут. И мы голубеем,Становимся небом — кой фиг: эолийским, московским.Железная кружка, неправильный прикус, секущийся волос.Стигийскую нежность, сиротскую дружбу мы бросим.Ты будешь как Кристофер Ишервуд. Я как Алиса Б. Токлас.Вокруг все Лас-Вегас. У каждой впервой Майкл Дуглас.Я помню отчетливо каждый второй переулок:Ты был изнасилован вьюгой, а я заспиртован в «Смирновской» —Холодный матрас и, конечно, из форточки дуло…По шумной Тверской прошагали два пони в попонках.Мы ели друг друга, потом запивали водою.Я буду кем хочешь — невестой, ребенком, подонком.Я буду собой, но, конечно, уже не с тобою.Ты так много значишь в моей биографии тонкой,Во всех моих пьянках ты будешь последней заначкой.Затянуто небо Москвы дифтеритною пленкой:Мой стриженый мальчик, мой ласточка-мальчик, мой девочка-мальчик.

264

ФИНИШ

В загоне, в клетушке, при лампе, в неправде: в парадном.Без фенек, без баек, без денег и прочих плюмажейСтановишься общедоступным и всеми понятным.Как памятник — бронзовым. Или как книга — бумажным.Не стих — документ. На груди не ладонь: отпечатки.И каждый твой выдох с мороза засчитан табачным.Когда соберёшься, забудь про очки и перчатки,Ведь ты же не стоишь, а я, ну конечно, не значуСовсем ничего.

Луна закатилась за крышу истёртым жетоном.Ты знаешь, на окнах в домах больше нет занавесок.Враньё разлетелось, враги разбрелись, заскучали вороны.И каждый из поводов наших достаточно весок,Чтоб не возвращаться с победой, чтоб тихо исчезнуть.Чтоб наоборот этим — логику финиша сдвинуть...

Как много таких поднималось к тебе сквозь подъезды.Я знаю весь список. Поэтому хочется сгинуть.

265

СУМЕРЕЧНОЕ

Открыта форточка и вымыты полы.Застыли ветки, смолкло пианино.Нужна бензозаправка — треск пилы,И кажется, что пахнет древесиной.В мое окно глядит Сосновский лес.А Северный проспект звенит бидоном.Прохожие все больше в унисексОдеты, плюс к тому демисезонно.А у меня на полках книги в ряд.В коробке спички. Столик. Этажерка.Бензин, печать — деревья не кричат:Я так привыкла к деревянной жертве.Здесь межсезонье: действия просты —Ждать понарошку, жить наполовинуИ, репетируя, шептать: прости, прости…Вот только не к кому идти с повинной.

А с Суздальских недавно лед сошёл,На третьем — кладбище и маленькая церковь.

Жизнь под корой, снаружи мёрзлый ствол.Снег на окраинах, зато растаял в центре.Апрель хрустит прозрачной коркой льда,К ботинкам жирной прилипает глиной.Проходят спички, деньги, холода.И слабо пахнет в воздухе бензином.

266

ЗИМНЕЕ

Зимою забавно дышать, изображать стеклодува,Плевать на стекло и снежинки ловить языком,Кидаться снежками, заботиться, чтоб не продуло,В поход отправляясь за хлебом и молоком.

Зимою торжественно жить: Рождество, запах ели,Полярники, Святки, аварии ТЭЦ и ознобы.Сусальные ангелы в шубках и — реже — шинеляхУносят ночами, ну, если не к небу, то к нёбу.

Зимою легко умирать, попадая в колени затылком.Рак легких. Дуэль на реке. Суицид. Реже — старость.Застало? Пробило? — И тело покорно застыло,Застыли чернила: им только застыть и осталось...

…А мне остается читать о зиме, замерзая от знаний.Пить виски со льдом, ожидая, когда не придет ледокол.Смотреть в потолок ледяными пустыми глазами,Врастая лопатками в мёрзлый заплеванный пол.

267

ПО МЕНДЕЛЕЕВСКОЙ ЛИНИИ

Соломинкой, льдом, леденцом отдаленным дипломаЛомалась Нева, замерзала и снова ломалась.Мне нужен стакан. Лошадям на дворцовке — солома.Дороге — солонка. Всем надо какую-то малостьДля счастья. «Ментальное?» — «Нет, удаленные гланды».Молчим на морозе, слова на губах леденеют.Не буду миндальничать — старая песня о главном…— Ну ладно — монетки звенят — костенею сильнее:До сахарной кости. С неровным пробором и рваною челкой,С миндальным печеньем и Джойсом в коричневой сумке —Я четкой походкой иду мимо маленькой ёлки.Но руки трясутся, и в горло снежок будто всунут.

В таблице ученого значатся все элементы —И блоковский рот по-дурацки кривится улыбкой…

Ты в косу девчонке врастала широкою лентой,Ты летом текла по коленям мороженым липким.

В подвале на первом уныло скулит минипьяно.Здесь капает кран непочиненный. Не подчинится.Она не ложится, а завтра вставать очень рано.Мне надо учиться, а ей на дежурство в больницу.Медалька на небе, язык медальоном придавлен.И запах миндальный, как яд, пропитал мои поры.Любовь проросла в стенке горла одной из миндалин:Зимою нелишней. А летом не вспомню — которой.

268

ДЕВЯТОЕ МАЯ НА ОКРАИНЕ

Шум тополей. Метёт ванилью, пылью.Топлёным маслом застывает полдень.Прожили, пережили и забыли.Вот муха на стене. Вот карта Родин:Чужих, моей... спокойны разговоры,Здесь ровно в девять запирают двери.Нет, не крадут!.. но вдруг проникнут воры?Что хуже, мысли. Верить-верить-веритьМолчанию молочниц, пьянству пьяниц,Хоть рта не зашивают красной ниткой —Молчу. Дырявит небо тонкий палец.А небо плачет, нет, дождём его тошнит.Сквозь вымытые окна мир не краше...В газетах — враки, на постели — крошки.Ах, что непоправимей первой кражи?В бессчётный раз покинутая кожа?Мне кто-то крысой прогрызает уши,А ночью в сером ходит по проспекту.Бессонница. Плюс потолок. Плюс душно —И полночь даты правит по конспектам:

Нет ни меня, ни вёсен и ни тайн,При предках — войны. Войны — при потомках.Победа чья-то. Только чья? — Он знает.Но знание искажено в потёмках.

269

РАЗВЕ ЛЕТО

А. Ивантеру

Горло наглоталось пыли. Пропылился до исподнихДвориков-колодцев город: в них уже привычно падать.Это всё — плохой подстрочник, напрочь позабыт исходник.Ретушью покрыта память — перепутана с помадой...Это все когда-то было: так же воду отключали,На базарах пёстрый табор, громкий говор, толкотня.А моя больная память: кто-то в ней звенит ключами —Отпираю настежь двери — а за ними западня.Лето — пылью на подолах и бомжами по подвалам,Лето — приступами в скверах и черешней по лоткам,Жмётся в жалкой песне барда, стынет в глянцевом журнале,Возвращается привычно: здесь уже почти как там —В черно-белых старых фотках, в обезумевших трамваях,Я теперь уже другая, но всё кажется, что та же...

...Горло наглоталось пыли. Горло научилось лаять,А глаза давно привыкли вниз смотреть с многоэтажек.

Память белыми ночами сохнет белою сиренью.Всё как было. Век — покойник. Ничего не изменилось.Только пыли стало больше. Под глазами глубже тени.И уже не беспокоят ни безвольность, ни бессильность.

270

Это всё — плохой подстрочник, напрочь позабыт исходник.К августу совсем сотрётся замша экковских сандалий,Но следы всё так же чётки на дороге, как сегодня.Я одна дошла до лета... Опоздала. Опоздала.

271

ДОЖИВАЯ ДО ТЕБЯ

1

Парки, скверы, площадки и кинотеатры,Эстакады, проспекты, парковки и австостоянки.Меня тянет идти на заснеженные полустанки,Перочинные ножики тянет на школьные парты.

Я его не любила. Ее, впрочем, тоже не слишком.Я пойду — прочитаю: сама уже точно не помню.Как девчонка?.. Скорее, тогда — как мальчишка.Помню в детские лица летящие снежные комья.(В детстве лица бывают так часто похожи....)Перелить бы мне кровь и, как корни деревьев,Выкорчевывать гены, с прозрачною лимфой под кожейЖить воздушно-бесснежно. Поверив, затем — не проверить.

Что-то стонет во мне, разрывает сердечные стенки.Оно давит сильнее, страшнее, настойчивей, строже.Память — странная штука. Оставила шрам на коленке.Память — славная штука. Ведь больше меня не тревожит...

2

Фонари, провода, переулки, концерты, афиши.Безразлично — куда. Всё равно через площадьЯ опять побреду на вокзал. Суки кости мне гложут.Только раз еще голос охрипший услышать:

272

«Здесь так часто туман», — и слова зачастую туманны.Но движения плавны и пахнет «Шанелью» шестой.

Эшелоны в шинелях, винтовки, табак по карманам —В непрерывной войне отпускают порой на постой.Ты не даришь мне веточек вербных, не гладишь мне щёки,Я щенком в подворотне одна без тебя замерзаю.Мне не нравится каждый в кабак заходящий нечётный:Это длинная очередь в странном стремлении к краю.Здесь весна как весна. Тает лёд. До тебя доживая,Все мне кажется, что — до себя уже не доживу.Лью духи на запястья и шею. Ладонь пожимаюЯ соседу, за чаем — проклинающему татарву.Разорались грачи. На деревьях полопались почки.Порастрескались губы. За зиму промёрзли суставы.Забывая на день, но с лихвой вспоминая все ночью,До тебя доживаю. А мимо проходят составы.

3

Это лето мне высушит кожу и высосет душу.Оно будет стараться, но выйдет обычная лажа.Дожила до тебя. Вероятно, тебе и не нужно,Да к тому же, конечно, не слишком-то важноЗнать про всё. Спелых персиков сочная мякоть,Запах роз перезрелых, жара — отвлекают обеих.Я живу как жила. Я смеюсь, когда хочется плакать.А смеюсь я всегда.

Ты не хочешь, а я не могу поздороваться первой.

20052008

масло прогорклое то ли три то ли тридцать трия тебе покажу конечно но ты не смотри

бог тебе даст конечно но ты не берия тебе тоже дам конечно но ты не бери

в сороковом боялись катюш и марусьа я ничего не боюсьни сорока не боюсь

ни кулака внутри не боюсь

дышу на ладан, но как-то живу, держусьмалыши в ОРВИ, ландыши в крови

я тебе скажу конечно но ты не говориэто опять ломай, это опять первомайэто в церквах и в скверах опять Мамай

это в национальной библиотеке опять Батайа мне ничего не надо

а ты на себя посмотри

275

ПРИРУЧЕНИЕ

Два года я молчала. Я молча-...Я так хотела в морду — кирпича.Я так хотела рот забить щебенкой.Она давала молоко мне с пленкой.И год прошел, и два прошло, и три.Ну не смотри, ну плюнь да разотри!Ну не смотри ты на меня оттуда!Как на меня, щенка, посыпались дары.Как люди были рады и добры.Как я кричала ей: «Уйди, паскуда!»Апрельский лед и майская сирень, И устрицы, и ножницы, и лень!И ласточки, и винограда груда!Январь малины и январь открыток!Но вот не мил мне белый Божий день.И черный чай несладок стал и жидок.На почте киснет банка сургуча.В моем парадном стружки и моча.Какие, нафиг, матери и дочки.Во мне одна вода и камни в почках.Я позабыла, как писать в тетрадь.Валокордин, душевные болезни.Но кто мне напевает тихо песни?Но кто меня прощает? И — опять...

276

ВЕСНА В КРЕМЛЕ

Не надо, не надо вопросов.Не надо, не надо причин.Опричнин, Чечни и мужчинВ бушлатах, высокого роста.На небе — огромные звезды.Под небом — Казань, Сталинград.Так просто, так, Господи, просто.Вода и кровавая простынь.Так, Господи, ты невпопад.

Сгорают кремлевские звезды.Сгорают советские звезды.И — вниз пионерские звездыДо вспаханной черной земли.Проходит двухтысячным томом, Проходит двухтысячным годом, Проходит двухтысячным сроком.И были кровавыми роды —Но те коммунальные воды Уж в Лету давно отошли.

По гландам березовым соком.По почкам морозовым павлом.Запомни, ни слова о главном.Нас вёсны бьют точно поддых.Зовут коммунальные пездыНа подвиги для молодых.

277

Таких же, как мы, узколобых.Таких же, как мы, узкоглазых.Таких же, как мы, узкобедрых.Поспорим с тобой на щелбан?Том Сойер, бульдог, барабан.

Тот май! Маршируют бушлаты.Тот май! Маршируют уроды.Мы с ними одной ведь породы.Ломай меня, как когда-то.На небе — огромные звезды.

И стыдно, и страшно, и пылко.И ландыши, и пулемет. Она ведь все сразу поймет:И в чьей бороде снуют мыши, И кто тронет тоненький лед.Ворованным воздухом дышит, Военные песни поет.

278

СВАДЬБА

Л.

...И со всех сторон колокольный звон.Ты в «Шестнадцать тонн» не придешь.Подари алтын, холостой патрон, Серебристую мышь да вошь.Не заря горит, это я горю, Это я по тебе горю.Напиши букварь.Напиши словарь.Тогда, может, заговорю.

...И готовы гости, и готов алтарь.Я в «Шестнадцать тонн» не приду.Подарю простуду, судьбу, дуду, Лисью шубу и худобу.У меня будет корь, у тебя янтарь.Ты все ноги себе сотрешь.Я сменяю Коран на ломаный грош.

Я совру тебе, а ты мне соврешь.

Я тебя возьму, ты меня возьмешь.Потому что такой закон.

279

СМЕРТЬ

Уж пора идти, потому что шесть.Горло жжот коньяк, тело греет шерсть.Соловей поет, западню сулит. Среди бела дня мой сурок скулит.В горле ноет кость и бряцает жесть.

И сердечко моё ой болит, болитСредь бетонных плит, шоколадных плит.

Отошли уже розы, отошли соловьи,В январе морозы, воробьи, снегири.По телу розовые волдыри.В каждом горле розовом западня.Не меня, красавица, проглоти не меня.

Хороша зима, ой дела, дела.За мной смерть пришла, вся белым-бела.

Тургеневская Муму, лесковский Левша,Почему, почему она так хороша?И черешня, и вишня, и моя душаГоголём летят к ей прямо в рот.Да боюсь, не получит она ни шиша.

И стою под дубом, ой урод, урод,Вкруг меня водят девки третий год хоровод.

280

Хочу жить из всех синеватых жил!Здесь же милый Пушкин когда-то жил.Здесь ты будешь пидор, я буду жид.Здесь ты будешь счастлив, я буду жив.

281

НТВ

Спиртному предаваться, предаватьОгласке, Бога, строить глазки, подтирать, С утра преподаваться, поддаватьДавно не страшно, а скорей, умильно.На шее жаба, в горле скорпион;Топила масло, резала лимон;Рекламой лица заливал неон;Погода НТВ; в прогнозе — ливни.Не страшно жить, но тошно проживать, Хамить, глотать, квартиру прибирать.Из «М» и «Ж» чего-то выбирать.Свет погасить и вынести помои.Молчать — мельчать. Или мельчать — молчать;Носить язык, чулки, печаль, печать.Случайно свою женщину встречатьНи страшно, ни смешно, ни боже мой.

282

СОМНАМБУЛЫ

Желтки огней, кружки жетонов, Рельеф витрин, резьба морщин.Среди ментов и почтальонов, Снегоуборочных машинПокажется, что ты — один, Пока что пусто и морозно, И снег, как соль, и соль, как смерть —

Внизу — по жилам пульс венозный, Внизу — вертушки круговерть.Диджей шалит, лимон в текиле, Как перед смертью на танцпол.Уже шампанское разлили, Уже разгрызли димедрол.Не рожи — греческие маски, Не оправдания — отмазки, И соль, как смерть, манерно, лысо, По стенам кошки и нарциссы.

Мне месяц, будто финский ножик, Смешно упёрся под ребро.Сомнамбулы бредут тревожноИз клубов к первому метро.

283

РОМАШКИ

Ромашковый отвар и бабий говор.Уже меня не пустишь на порог.Сырой ноябрь, еще сырей пирог.Не знал, не стал, не захотел, не смог.Не виноваты Маня, норов, гонор.

Свалился бы на голову педантИ рассказал, кто все же виноват — Мы сами разом поняли б, что делать:Мужчинам — сохнуть, женщинам — толстеть.Любовь — любить, а гепатит — желтеть.На тему вариаций — см. у Дант. — Которых, как известно, девять

Но свистнет рак, но снег пойдет в четверг, Как будто ты простил, а не отверг.Мы в пятницу уже сидим за чаем.И ангелы слетаются к окну, И сахарок давно пошел ко дну, Мы пухнем и здоровье излучаем.

Ну что же ты, дурак, драчун, дружок?Из двух на полке — средний пирожокБерешь горячий да непропеченый.Ноябрь пройдет, за ним пройдет весна.Трезва, как Божий день, ты и ясна — И не задеть ни словом, ни плечом.

284

К ЖИЗНИ

Любе Серовой

Ворочается, наминая мне бока.Ворчит, как старая дворовая собака.То окает, то брешет, то икает.Как будто в поддавки со мной играет,Но выиграет наверняка.

Я выхожу сегодня из игры — И голова, и мышц моих бугры.К ладоням липнут пряничные звезды.И из меня сегодня можно делать гвозди.Она берет недаром или даром,А после на метро полдня катает.Молчит Фадеев и молчит Катаев.

Ну что ж. Решила, так бери меня, бери.Но ни о чём теперь не говори.По рту читай, тамбовский мой товарищ,Что манной каши ты со мной не сваришь.

— бразды и борозды, поля и тополя, роддом, потом содом и милая моя, и небо, и свинец, и страшно, и легко,и по губам ты мне разлитым молоком —

285

А небо всё — один большой живот, И кто в нём нынче только не живёт:И Скорпион, и Бог, и самолёт, Гагарин и Медведица Большая — Та тёплая, паршивая, живая, Что из ковша лакала молоко, И брызги разлетались далеко, И нету этому конца и края — А только обгоревшие края, И страсть, и смерть, и молодость моя.

286

КАИН

Саше Кабанову

...И я пишу, что я люблю тебя, Что молодость дурацкая моя, Что вообще вся жизнь дурацкая моя, —Всё это — ничего ещё не значит.Ты всё поправишь, карте вопреки:И я, конечно, тоже буду мальчикВ глухом саду, где вишни, кулаки, Где плачут; и дают друг другу сдачи.

...И я прошу: отдай же мне меня.Мне — всю меня, наполненную кровью, Весной, герленами, ветрянкой, корью, Цивилизацией, привычками и страстью — И я возьму себя, как женщину, как счастье.

А что потом я сделаю с собой — Про это догадается любой.

В хай-тек, в мой нелюбезный век Тебя прошу, как просит человек, Отдай меня, отдай, но не оставь — Всё остальное сделаю сама:Я буду жить как гастарбайтер, без прав, Я буду строить новые дома.И продавать хурму и пахлаву, И возносить тебе и всем хвалу.

287

Всё забывать и вспоминать опять, Когда меня, одну из всех, он спросит:«Так, а который именно Иосиф?»Когда со мной захочет поиграть.

На нёбе привкус яблочный, железныйИ аргумент мой желчный, бесполезный.И обложили уж со всех сторон,Но я сама себе сухой закон.

В глухом саду, где правда и неправда,Два выродка, два ирода, два братаСидят, обняв колени. Сад затих.Глядят во тьму, и тьма глядит на них.

288

ПАВЛОВСК

Грызется белкой мелкая душонка,И кажется, что прогрызет аорту.Я ей даю пощечин и печенья.Вслух огласите список приглашенных.Я буду тебе первой и четвертой.Я доживу с тобой до воскресенья.

А дальше буду жить, тебе знакомой.Ходить в один Прокат и Супермаркет, Кредиты брать, кредиты отдавать.А волчью страсть и черную истому — Такую страсть, что хоть беги из дому, —Сложу в конверт и спрячу под кровать.

И парк пустой, и грустно белке в парке.Ни шороха, ни шелеста, ни дажеДвиженья. Статуи раздеты донага.И так глядит в глаза из встречной аркиКакая-нибудь Катя или Маша, Как будто мне до смерти полшага.

289

НАЛОГ НА БЕЗДЕТНОСТЬ

А моя смерть валяется в гробу.Ей предлагаю: выпьем, дорогая?Прикусывает заячью губуИ мной в который раз пренебрегает.

Чем пахнут Елисейские поля.И сколько будет дважды два четыре.Как жить здесь, только правду говоря.Как жить здесь, чтобы это все не зря,Как яблоком хрустеть в миру и в мiре.

Ни жизнь не виновата, ни странаВ куриной слепоте, в слепой отчизне.И моя мать во мне отражена.А я, а в ком же я отражена?И что сильнее смерти или жизни?

Она лежит в малиновом гробу.От белого листа осталась сажа. И я теперь — ты видишь — всё могу.И вслух скажу, что мне она не скажет.

290

АНТОНИЙ

Чулпан

Я опять победил, только что ж ты не рада.Только что ж ты не рада, дорогая жена.Это кровь по губам, это кровь с виноградом, И награда, как кружка золотого вина.Ты не бойся, не надо, бояться не надо, Я еще пропаду, я еще утону, Я еще попаду в малину, в засадуЗа нее, за мою золотую вину.Я успею, да нет, я уже не успеюСвою жизнь пригубить. И любя, и губя, С целым миром в кармане и с камнем на шее, Я, стреляя в него, попадаю в себя.В колеснице и шлеме, Аполлон и Антоний, Я теряю теперь не страну, не жену, Мне помогут друзья, меня вынесут кониК золотому вину, к золотистому дну...Мир пошел черным прахом, пошел черным лесом.Здесь лишь черные лисы да черные псы.Ты куда, самый добрый, меня бросил довеском, По которому праву, на какие весы.Эти страшные пятна — мне не страшные пятна.Толмачем, Одиссеем, офицером СС.Я живу сорок первым, живу сорок пятым.Виноватым, раскрытым, растленным, распятым.(Всем проклятым, проклятым, проклятым, проклятым...)Эта кровь по ногам... Мне прощение есть.Золотая вина, золотая награда, Если ты со мной рядом, если ты со мной здесь.

20082009

293

ДЕРЖИ В РУКАХ

Держи в руках, в ежовых рукавицах,Мне остаётся только лишь смириться.И тонет «Курск», и самолёт горит.И тонет «Курск», и всех в сортире мочат,Она не может больше и не хочет,И по ночам со мною говорит.

А что я ей скажу, скажи на милость?Чтобы она, как я, смирилась?Чтоб ей, как мне, поставили на вид?А что тебе, еврею и грузину,В стране, в которой сын идёт на сына,В которой Супермаркет и Кредит.

Отверзни мне уста, отверзни очи.Она рожать не может и не хочет,Не говори про Дружбу и Семью,Ты прочитай историю мою.Держи в руках, держи себя в руках.И смерть легка, и небо в облаках.

294

ПРИЁМ

Это лето холодное, самое страшное летоВисокосного года — и я всё никак не пойму,Как же так, как такое случилось на светеИ кому это нужно, зачем, почему?

Мне за шиворот утро плеснуло туману.Он вливается в окна, как овсяный кисель.Из окна, из открытого кранаЛьётся в раковину и на постель.

Я прощаюсь с приёмом.Что толку в приёме. Что, как глаз, я его берегу.Я стою на одном берегу водоёма,Когда ты на другом берегу.

Я приму, что угодно. Любую, о Господи, долю.Человек, как кисель — лишь белок да вода.В этой жиже белёсой задыхаясь от боли,Я прощаюсь с тобой навсегда.

295

ЛЕТНИЙ САД

Какая радость, Господи, в груди.Смотрю на чёрную узорную ограду.И ничего мне, Господи, не надо.И ты ко мне совсем не приходи.

Ворованное детство позади.Вообще всё, представляешь, позади.И ты ко мне совсем не приходи —Немного посидим с тобою рядом.

И вспомним золотые времена,И вспомним золотые имена,И вся моя злосчастная винаГлядит в глаза, и я ей только рада.

Мой бедный город над широкою рекой,Блокадный, булочный, молочный, обувной,Мой Лиговский, Суворовский, Литейный.Тот диспансер в Песочной, парк в Удельной,Где нас нашли награда и беда.

Сенатская, покрытая позором,Ты на Гороховую выйдешь под надзором,Пойдешь в Сибирь, ничейная жена —И вот уже расстрелянный Исакий,И вот уже железная руда.

296

Не дай мне, Господи, ни счастья, ни удачи.Я не прошу. Я больше не заплачу.Пусть будет так. Пусть будет, как всегда.Пока стоит высокая вода,Нева широкая и сад совсем зелёный,Грудные дети, маленькие клёны.

297

ЭЛИЗИУМ

За Бога, за царя,Удар прикладом в спину.Давай поговорим.О чём тут говорить.В преддверьи октября,Под этой липой дивнойТак сладко вновь дышатьИ умирать, и жить.

Как ненависть красна,Как жизнь прекрасна.Они уже пришли, Нас срубят и убьют.Но будет же весна,И день погожий, ясный,Как будто мы нашли,Как будто там не тут.

Дрожит последний листИ лужи на асфальте.И ты теперь со мной, И этот листопад,И я хочу сказать —При этом листопаде! —Что я тебя люблю,Как будто гимназистСто лет тому назад.

298

ЗАМЫСЕЛ

Зачем кому-то твой напрасный труд,Когда вокруг такая благодать.И вечерами благодарно ждутЖурнальный столик и диван-кровать.Зачем кому-то эта суетаВ коленно-локтевой или иной.И эта «та» окажется не та…Не ной, пожалуйста. Пожалуйста, не ной…

Когда осталось только пять минут,Когда осталось только пять страниц,И дела нет до третьих серых лиц,Когда дойдешь до самого всего,До меловой невидимой черты…

…Гуляют черти в ночь под РождествоИ думаешь, что, может быть, и ты — Не самый худший замысел Его.

20102012

А сам отошел в пустыню на день пути и, придя, сел под мож-жевеловым кустом, и просил смерти себе и сказал: довольно уже,

Господи; возьми душу мою, ибо я не лучше отцов моих.

И лег и заснул под можжевеловым кустом. И вот, Ангел коснулся его и сказал ему: встань, ешь [и пей].

(3~Цар~19:4--5)

301

ПАМЯТИ ВАНИ ЗАВЬЯЛОВА

13.01.2011, Санкт-Петербург 14:30:19

В Кировском районе Санкт-Петербурга в результате падения ледяной глыбы

с крыши дома погиб 6-летний мальчик. Как стало известно корреспонденту

РБК, инцидент произошел у дома N 28 по проспекту Стачек около 11:30 мск

сегодня.

Из всех отверстий жизнь ручьем течет.В желудке распускается жасмином.В еженедельнике все дни наперечет.Куда мне деться с головой повинной —За это? И за это? И за то?За черный снег, за рухнувшую кровлю,За женщину в коричневом пальто,За рыбу на подледной ловле. Двадцать седьмое боже января.Об этом же с плакатов говорят.Царапают мне ветки пищеводИ листья прорастают в носоглотке.В ларечке обескровленный народПрикладывается к водке.

А что же будет с ней и с ним? И с ним? —Остался вечно на проспекте Стачек.Он не вдохнет торфяниковый дымОтечества. А в целом, это значит,Что кончено, что не к кому идти,Прощенья и пощады не найти. Куст разрастается, колышется, цветет,Шумит от ветра на краю могилы.В тот страшный год... и в тот, и в тот, и в тотОна меня, как я ее, любила.

302

ДРУГАЯ ЭВРИДИКА

Илье Шехтеру

Я выпью чай и застегну пальто,Я перестану жаловаться на погоду.И напишу про это и про тоК две тысячи двенадцатому году.

Настала худшая из всех эпох,И дети могут выжить здесь едва ли.Только они на это наплевалиИ вырастают, как чертополох.

Все знания почерпнуты из книг.И нет деталей, недоступных глазу,Но почему-то не сказали сразу,Что жизнь не черновик, а чистовик.

Россия в темноте, везде темно.Вниз по стеклу стекают быстро капли.Сплошное черно-белое кино —Но непонятно: Гитлер или Чаплин.

А было лучше? Да ни разу, никогда.А будет лучше? Разумеется, не будет.Всегда висела облаком беда.И, выдохнув, прощались люди.

303

Так долго здесь, так много прошагала...И вот смотрю, на полотне ШагалаМой папа, как огромный синий кит,По небу, словно в обморок, летит.

И рушится весь мир в тартарары,Все вверх тормашками, крутясь, перемешалось.Я падаю, я вышла из игры.И никого на свете не осталось.

Никто не спасся, ведь спасенья нет....Так как назвать все то, что происходит —Из тьмы египетской на божий белый светОн за руку ее опять выводит.

304

ВЕТЧИНА

Живешь-лежишь, как ветчина на полке,Задвинутая, в дальнем уголке...Сосед-алкаш в застиранной футболкеТебя оплачивает сотенной в руке.Налево — йогурты, направо — помидоры,Туда-сюда снуют охранники и воры.Такая жизнь среди врагов и пирогов,Но даже с ней расстаться не готов.

А по ночам, когда закроют двери,По всем рядам разносится хвала.И даже базилик во что-то верит,Всё шепчет про себя: «Халва, халва...»

305

ЯНВАРЬ

Кроме ветра и смерти — никого на дворе.Как безжалостно ясно умирать в январе.Выпьем спирта сухого, поиграем в буру.Расскажи мне за рюмкой, когда я умру.Я не помню с рожденья таких январей:Ни звезда не взошла, ни волхвы не пришли.Только звери бегут все быстрей и быстрей.Уже все подожгли? Нет, не все подожгли.Замело целый двор. И весь мир замело.Только смерть на дворе, остальное бело.И сугробы по пояс, по шею уже.И мороз по рукам, и мороз по душе.И нет сил для молитв, и замерзла вода,Только смерть навсегда, и зима навсегда.Ты мне лоб осеняешь горячей рукой.И взрывают петарды одну за другой.

306

ИГРУШЕЧНЫЕ ВОЛКИ

Ни судьбы, ни врагов не осталось —Только крошки от пирога,Антарктида и Маркес, и старость.

...Как же ты мне была дорога.

Погадать на икеевском воске —Доведется ли встретить еще.Из расплавленной белой полоскиПроступает, белея, плечо.

Только детские книги читаю.Только подлым курсивом шепчу.Доживаю до самого края —И свиданья, как смерти, хочу.

307

Д.

Человек в футляре вышел из футляра, расстегнул пиджак.Хочет умереть, как все, но не может умереть никак.Ему бы захлебнуться рвотой, умереть от диабета,Старается, но не может, не дано ему это.

Девочка Надя лежит в Кирове, встать не может.Боже, возьми, пожалуйста, это, возьми, прошу, Боже.Но в ответ только трава растет и малина зреет,Только дрозд поет, только улучшается зрение.

Кровоточат десны, стали кости совсем хрупки.Кошки ходят вокруг, хотят дотронуться до его руки.Огород весь зарос и забор давно покосился.Торопился жить, умирать не торопился.

Он в глаза уж не смотрит, шепчет «отдам, отдам».Она за руку его держит, не оставляет.Воздух ходуном ходит, пшеница растет по его следам.Дождь благословляет его и шиповник благословляет.

308

ПОЛОТНО

Алисе и Веронюше

Морщины в тридцать, в сорок, в пятьдесят —Над каждой новой женщины грустятИ пьют валокордин — всё им не спится...А помнишь, синей ночью в синей НиццеОна стаканами стучала, каблуком,И через город мы неслись бегом,Смеялись, не могли остановиться...А в баре в Неве Цедек как втроемСидели и не думали, что пьём,Висело небо — фиолетовая слива —Над нами и огнями Тель-Авива.А в Риме красное текло густой рекой,И, подбородок подперев рукой,Я точно знала, что сильнее смерти,«Но если вы не верите — проверьте».А как проверить — только жизнь прожить.И ей, такою подлой, дорожить:Богатством носогубных и межбровных,Мимических, пигментных, родовых,Таких обидных и таких неровных,Таких кровавых и таких родных.Вот эта, вертикальная, на лбу,Вы с ней меня увидите в гробу,А эта — друг со мной навек простился,А эта — мама умерла, а эта — сын родился.

Наморщит лоб, слегка поднимет бровь,Мгновение опять остановилось.Как по картинам старых мастеров,Вся жизнь по ней прошла. И отразилась.

309

В САМОЛЕТЕ

пассажирам регулярного рейса Петербург-Рим

Когда ты кофе пьешь над облакамиИ мимо проливаешь молоко,Господь, дрожа неловкими руками,Щеки и лба касается легко.

Весь мир сдвигается немного вправо,Еще правее — и почти Катынь,Но ты живешь, ты не имеешь праваОстаться в темноте один.

Там хлопнет дверь, там молоко прольется,Там сто солдат идут на сто солдат,И твое сердце так истошно бьется,Как будто бы в груди набат.

Под облаками, в Вене и в Варшаве,В Стокгольме — там, отсюда далекоТакой же, как и ты — живой, тупой, шершавый —Всё мимо проливает молоко…

310

ЗАТИБРЬЕ

По заслугам всем или по вере —Алгоритма понять не могуВ позабытой богами остерии,В Трастевере, на том берегу.Пять копеек в кармане на старость —Рак в груди и мужчина в пальто,Как прожить — ничего не осталось.Отче, — это конкретно, — за что?Вдоль по Тибру печаль и платаны,Пуст стакан и остыл болоньез,Скутер мчится, дудя непрестанно,Прямо смерти наперерез.Справедливости нет и не будет,Утешение тоже не тут.Дорогие и важные людиДруг за другом, простившись, идут.Птица серая вьется над Тибром,На душе тишина и покой.Это жизнь, позабыв про все игры,Вдруг погладила теплой рукой.

311

* * *

Идешь по улице, прорубленной Муссолини, и входишь в храм.Здесь римляне любили и говорили, а теперь ветерок по вихрам.Пьешь из фонтанов с туристами и бомжами, что ты — бомжам.На Кампо ди фиори артишоки, сыр, салями, шум и гам.Базилика санта Мария маджоре — включи подсветку и с Богом поговори.Хотя толку от этого разговору — он знает, что у тебя внутри.Ох, этот охровый, терракотовый Трастевере с бельем на ветру.Каждому по вере его, ну и мне по моей вере, когда умру.Близнецы, вскормленные волчицей — прекрасный миф, семь холмов.А я любуюсь ее сосками и тенями от ее сосков.Обрасти здесь холестерином, по солнцепеку с псом на поводкеГулять до фонтана Треви, как будто время у тебя в руке.Здесь так хорошо состариться, выкурить папиросу и умереть.Купол собора Святого Петра упирается в голубую твердь.Ты дал мне тысячи откровений, не взяв ничего взамен.И я смотрю на ее колени — и нет прекраснее этих колен.И сколько раз я на спор в уста истины влагала персты.Но ты здоровался со мной так искренне, да разве смог бы ты.На Авентине, на вилле Челимонтана, на улице Фортунато Мицци закат.Уснули собаки и мыши, уснули римляне, но некоторые не спят.

312

* * *

Ренессанс не за горами, на душе скребутся кошки.День грядущий, без сомненья, не такой, как был вчера.Кто-то утром варит кофе и стучит к тебе в окошко.У табачного киоска буду ждать тебя с утра.

Тинторетто или Джотто, капучино или мокка?Что за почерк Леонардо, ничего не разобрать?В окружающем пейзаже плющ зеленый въелся в охру.Вот пришел домой гуляка, повалился на кровать.

Самых сладких, самых вещих я еще не насмотрелась,Возрожденье будет скоро, ты мне лучше расскажиПро младенческую радость, про инжировую зрелость,Пока чертит Леонардо нашей жизни чертежи.

313

ЕЩЕ РИМ

Тот день, когда придется нам проститься.

Я не хочу дожить до того дня.

Над Тибром вьется серая большая птица.И Вечный город падает в меня.

Все небо в трещинах, а может, это купол?Я не могу точнее разобрать.Я, можно, здесь в углу присяду на пол.Прощай, постой, дай руку подержать.

Но нет тебя нигде, и никогда не будет,Тебя не будет больше никогда,Фасады, портики, собаки, люди,Земля могильная, проточная вода.

Ворота осиянные раскрыты.И капли барабанят по трубе.И мир, и я, и город перерытыйДождем рыдаем каждым по тебе.

314

* * *

Когда и как — неведомо сие.Но посмотреть Перуджу и СиеннуВесною нужно непременно —И отойти легко, навеселе.Почто меня оставил, Отче, ты,Январской ночью, лютою зимою?Или ты был всегда со мною,Но в темноте не различить черты?Весною распускаются цветыИ слышны звуки милые родимой речи.До новой встречи, да. До новой ночиУ Санта-Кроче или не у Санта-Кроче,А где случится, где придется нам,Где шум деревьев, гулкий шум и гам.

В Сиенне колокольный звон и ты,Флоренция вся в утреннем сиянье,Все помыслы небрежны и простыЗдесь — в Умбрии, в провинции, в Тоскане...

Так дерево отбрасывало тень,Так светлый день невыносимо длился...И в этот светлый бесконечный деньСначала умер кто-то, а потом родился.

315

ИЮНЬ

Так белый день течет неумолимо,Что страшно просыпаться и вставать.И кажется, рукой подать до Рима,А до тебя — рукою не подать.

На улице кричат чужие дети,По капле утекает белый день.И никого на целом белом свете.Как в обморок, я падаю в сирень

Я эту для себя не выбирала,Зато теперь другая не нужна.Как к вечеру всего преступно мало.Как эта жизнь божественно страшна.

Смешно теперь выпрашивать иную.Ведь все уже давно предрешено.В предсмертной судороге, в роковом июнеСирень ко мне бросается в окно.

316

КОЛОДЕЦ

и я возьму себя, как женщину, как счастье

Ходил за нею по пустыне, как собака.И манна падала, и облако плыло.В те времена — ни дня, ни сна — без знака.А в наши — если очень повезло.

Куст говорил и море расступалось.Но кровь текла тогда, как и сейчас.Как мало силы в них и в нас осталось.Как мало веры в них и в нас.

Сухой песок, разломанная почва.Кто: Бог-отец, Бог-сын, Бог Дух святой —Носился над пустыней звездной ночью,Созвездья задевая головой.

Он говорил о чем-то с Моисеем,А ты лишь тени видела во сне.Всходило солнце утром над Синаем,Всходило солнце и глаза слепило мне.

О чем ты думала, покрытая проказой,Отвергнутая братом и отцом —Неведомо всевидящему глазу.И только свет сияющий в лицо.

317

Я пью и пью — и не могу напиться.Я надышаться не могу — дышу, дышу.По капле льется жизнь — и будет длиться,Пока я по земле сухой хожу.

И в Судный день, и в день любой, вот в этотПро мужество твое, про твой ИсходЯ помню. Солнечным залита светомТы вся. И кто собакой за тобой идет.

318

ИЕРУСАЛИМ

Под небом голубым на городской стенеАлеют маки. И о чем мне говорить с ним,Когда такая тишина во мне...

Направо — Иерусалим, налево — Иерусалим.

Оглохнуть здесь, ослепнуть и оглохнуть.Я так давно боюсь, что не боюсь.Привычное «Пройдемте на Голгофу?»Мимо палаток, платьев, бус...Один тебя оставил, третий предал.Четвертый продал, пятый переврал.Сад Гефсиманский — ты совсем не ведал?Исход субботы — не подозревал?

И я иду по городской стене,Счастливей и свободней всех на свете,Собаки разве что и маленькие детиПоймут, что распускается во мне.

До кладбища на Масличной горе...Там сотни — до, и после — тоже сотни.И баскетбольная площадка во дворе.Очередное чудо в подворотне.

Завещано: живёте и живите...Торговцев пестрый разноцветный ряд.Вы, камни, видели, хоть вы мне расскажите.И камни говорят.

319

МАНХЭТТЕН

И устрицы на Гранд-Централ вокзале,Горячий сидр на Юнион-сквер.Сама с собой, как будто в кинозале,Где Вуди Аллен преуспел. Пойдешь гулять в испанский ГарлемИ не расскажешь никому,Как остров, в копоти и гари,Стоит в сиреневом дыму. На Уолл-стрит — бык, на Бирже — давка,Туристы смотрят и толпятся.А в Чайна-таун в темных лавкахСидят усердные китайцы. Паром до Статуи Свободы.И мы уехали на нем.Манхэттен погрузится в воду.Но мы с тобой не доживем. Ну а пока сияет солнцеИ жизнь в сиреневом дыму —По Лексингтон наверх пройдемсяИ по Четвертой авеню. По Мэдисон, по Сквер, по Пятой,И весь Бродвей наискосок.Сияют Тиффани и ПрадаИ ритмы Бриттена в висок.

320

Кивнуть любимым в Мет и в Мома,Привет, не виделись сто лет.Пора назад, к любимым дома,Взяв электронный свой билет. И разве я теперь сумеюЗабыть про это волшебство:Контрабасиста на Бродвее.И после этого всего —

Какие мне теперь подарки?..Одни огрызки да огарки,Любить, не зная, что к чему,И жить в сиреневом дыму. Но если можно после смертиНа землю снова заглянуть —Я бы хотела пять минутСмотреть, как ветер листья вертит,На той скамейке в Централ-парке.

321

СКАМЕЙКА В ЦЕНТРАЛ-ПАРКЕ

Любови Серовой

I am I because my little dog knows me.rose is a rose is a rose is a rose

Gertrude Stein

Черный свитер с горлом и кофе на вынос.С Сюрой смотрели «Манхэттен» на «Октябре».Я эту жизнь живу и немного вынес:Сидр на Юнион-сквер, яблоко в кожуре.

Много дождливых дней, много плохой погоды.В лентах — Барак Обама, танковая броня...Как же так вышло, что собака любой породыЛучше любого знакомого знает меня?

Так и проходит жизнь, в парках гуляют няни.Черные лимузины возвращаются с похорон.Держась за стенки, домой пробирается пьяный,А над ним звездное небо и какой-то закон.

Как же трудно, практически невозможно Выйти из дома, переступить порог. А за порогом, а за порогом — Боже! — Нью-Йорк это Нью-Йорк это Нью-Йорк.

322

АРСЕНИЙ

Бог хочет помочь тебе.Тебе нужно только попросить Его.

Контекстная реклама от Google

Сесть со стаканом кофе, помолиться:Послушай, Боже, отведи беду? —Чтобы не пролилось латте с корицейНа Зайчьем острове в придуманном аду.

Колокола — внутри или снаружи?Мир чуть сместился или только взгляд?Здесь белый заяц, оттопырив уши,Перебегал дорогу час назад?

О чем просить. Я больше не тоскую.Дай счастья и свободу подлецу.А мне оставь мою — убогую, мирскую.Тень от листвы проходит по лицу,

Сияет солнце и грохочет пушка.Здесь небо, камни, воля и покой.Не видно кто — Кабанов или Пушкин —Мне с набережной помахал рукой.

323

САМОЛЕТ

А девять жизней — много или мало? —А просто не с чем сравнивать, дружок.

А. Кабанов

Смерть моя с малиновым вареньем,Мчится «Боинг», громыхает жесть.Будто Божие благословенье,То, что ты на свете, друг мой, есть. Пролетаем над Атлантикой, и мнитсяВ этой бесконечной синеве,Счастье — пролетающая птица,От меня к тебе.Не удержишь, если вдруг захочешь,Не сумеешь в ящик положить.Лишь бы длились эти дни и ночи,Лишь бы только жить. Небо синее, такого не бывает,Будто мы давно уже не здесь,Испокон веков грехи прощают,Каждый каждому. И всех не перечесть. Мчится «Боинг», грохает, трясется.Так, бывает, ухнет, что держись.Я приму, что так легко дается, —Жалкую, одну-единственную, жизнь.

324

В ТЕМНОТЕ

Илье Шехтеру

В темноте обминаю плечоОбрести еще раз это чтобы.Так — тепло. Так — тепло. Горячо.Словно в булочной с запахом сдобы.Словно булки небесные те,Колыхаясь, мне дышат в затылок.В темноте, словно в той темноте,Посреди лошадей и опилок.

Ничего не случилось еще.Только ночь, темнота и плечо.Только рядом родное теплоТеплым облаком обволокло.

До всего, что случится потом,Обминать эти руки и плечи,Прижиматься спиной, животом...Запах шерсти собачьей, овечьей...

325

ПИСЬМО В ПРОШЛОЕ

Я чувствую дыхание весныВ начале февраля, когда еще метели,Дыхание моей большой больной страны,Которую спасти мы не сумели.Я в будущем живу и вот пишу письмоВ прошедший век, и за окном темно. «Стругацкий не предвидел весь прогресс:Огромная страна под снегопадомЛежит во сне. Процессоры гудят.И сотни гигабайт с айфонов на айпадыЛетят по воздуху от Волги до Урала —И вместо звезд экранчики горят.Я кое-что у человечества украла,Взяла без спроса и иду сквозь черный лес.

Мое сокровище, как фантик в кулаке,Как нитроглицерин на языке,В глазу, как линза, в правом уголке —И что дороже, я не знаю и не помню.Оно, как лев и как огромный синий кит,Стучит в висках, в груди моей стучит.И нет его сильнее и огромней.

Все продано и предано давно,Сокуров снял про Фауста кино,И смерть любимых так же неизбежна.Пусть человек не властен над судьбой,Но властен — хоть немного — над собой.И небо звездное у нас над головойПо-прежнему бездонно и безбрежно».

327

СОДЕРЖАНИЕ

Разнострочным ворохом. 1996—1998 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7Карусель.1998—1999 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 19Параллельные сказки. 1997—1998. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 39Шестнадцать+восемнадцать заминок. 1998—2000 . . . . . . . 67Солнечные стихи. 2001 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 103Радужка. 2001. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 115Переломаться: тихо и громко. 2004—2006 . . . . . . . . . . . . . 127Гнилые вишни. 2001 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 137Неброское. 2001—2002 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 163Прорастание: весна таймсом. 2007—2008. . . . . . . . . . . . . . 175Выздоровление. 2000—2002 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 183Не про Катино. 2005—2006 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 203Пора завязывать. 2002—2004. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 219Попытка. 2007—2010 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 233Потемки. 2002—2007 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 259Приручение. 2005—2008 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 273Держи в руках. 2008—2009 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 291Третья книга. 2010—2012. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 299

Ямакова Наиля Равильевна

ПолчетвертогоСтихотворения

Верстка и корректура авторская

Фото на обложке Сергея Семкина

Изд. лицензия ЛР № 065684 от 19.02.98

Подписано в печать 10.04.2012. Формат 84х90 1/32

Гарнитура Helvetica. Печ. л. 10,25

Отпечатано издательством «Геликон Плюс»

Санкт-Петербург, В.О., 1-я линия, дом 28

http://www.heliconplus.ru