chitjian.com · УДК 820 (73) – 94 Читчян ББК 84.7-4 Ч 690 Книга...

ÍÀ ÂÎËÎÑÊÅ ÎÒ ÑÌÅÐÒÈ

Âîñïîìèíàíèÿ ïåðåæèâøåãî Ãåíîöèä Àìáàðöóìà

Ìàðòèðîñîâè÷à ×èò÷ÿíà

УДК 820 (73) – 94 ЧитчянББК 84.7-4 Ч 690

Книга одобрена к изданию Ученым советом Музея-института Геноцида армян НАН РА

Перевод и издание книги на русском осуществлены при поддержкефонда «Гарри и Овсанна Читчян».

Из серии «Воспоминания пережившего геноцид»

Читчян АмбарцумЧ 690 На волоске от смерти/ А.Читчян. – Ер.: Музей-институт Геноцида армян, 2012 - 399 стр. В этой уникальной книге воспоминаний Амбарцума Читчяна, пережившего Геноцид армян представлен полный страданий и борьбы путь за выживание юноши из села Берри Харбердского вилайета Османской империи. Мемуары А.Читчяна содержат ценные сведения о резне армянского населения области Харберд. 14-летний Амбарцум, спасшийся от смерти во время Геноцида армян, шесть лет скитается по Западной Армении в постоянном страхе попасться, подвергнуться мучениям и быть убитым, много раз находясь «на волоске от смерти». Мемуары впервые были изданы в 2004 году на западноармянском и английском языках.

УДК 820 (73) – 94 ЧитчянББК 84.7-4

ISBN 978-9939-822-23-5

© А.Читчян© Музей-институт Геноцида армян

Ïîñâÿùàåòñÿ ïàìÿòè ìîåé ëþáèìîé æåíûóðîæåíêè Ìàëàòèè

Îâñàííû Ïèëîÿí-×èò÷ÿíè

ïîëóòîðà ìèëëèîíà íåâèííûõ àðìÿí,èñòðåáëåííûõ òóðêàìè âî âðåìÿ Ãåíîöèäà

В моих глазах страх от увиденногоВ ушах – от услышанного,Сердце ослабело от прошлогоИ трепещет перед тем, что еще предстоит

vi

Ñîäåðæàíèå страницыПредисловие viiiВведение ixПролог xiii

Часть I1. Семья 32. Соседи 73. Наш дом 134. Природные богатства и обычаи 175. Общественная жизнь 246. Семейный уклад 267. Женская работа 308. Работа отца 34 9. Обычный день 36 10. Отъезд Петроса в Америку, замужество Заруи 39 11. Смерть деда и матери 41 12. Повторная женитьба отца 43 13. Отъезд Миграна в Америку 45 14. Мои обязанности 49 15. Игры и развлечения 5416. Школа до дашнаков 5917. Школа при дашнаках в 1912-1915 годах 69

Часть II18. Ранняя весна 1915 года 8019. Турецкая школа 8820. Жизнь с Кор-Мамо 9621. Ахор 11322. Ичме 11623. Возвращение в Берри 12324. Доктор Микаэл 12825. Скитания из деревни в деревню 14226. Барчандж 15027. Немецкий протестантский приют 16028. Американское предложение армянам 16929. Сако Махласи 18330. Побег из Харберда 18 мая 1921 года 198

viiСодержание

31. Тавриз 21332. Дорога в Америку 22133. С божьей помощью я дошел до Алеппо 23034. Новые испытания 240

Часть III35. Десять самых счастливых лет моей жизни 25436. Возвращение в Лос-Анджелес 28137. В поисках утешения 29438. Зарождение идеи написания воспоминаний, 1975-1980 годы 30839. Потерянные мечты 32240. Письма из прошлого 32841. Разочарование в духовенстве 33842. Мысли и признательность 34743. Ожидания от армянской молодежи 35744. Два события - радостное и печальное 360

Эпилог 363Приложение 369

viii Предисловие

Хочу выразить благодарность за идею и моральную поддержку доктору Дж. Майклу Акопяну, Хилмару Кайзеру, Питеру Абаджяну, Адрине Григорян и Лене Каймян, которые помогали мне, когда я писал свои воспоминания.

Особая благодарность Седе Маронян за подготовку армянской версии моих воспоминаний и приведение в порядок более 300 страниц рукописей, составленных в 1919-1923 годах. А также большая благодарность за русский перевод Анаит Минасян и дирекции Музея института Геноцида армян.

И, наконец, благодарность за фотографии следующим изданиям – «История Чарсанджака» (Геворг Ереванян), «Тройственный союз немцев, турок и дьявола» (Трейси Аткинсон), «Жажда воды» (Тереза Хантингтон Зейглер), «Прощай, Харберд» (Погос Джафферян), а также Чарльзу Читчяну за предоставление фотографии его бабушки и матери, Ольге Кулуджян – за фотографию ее матери Заруи Мишмишян, Джоан Сейвер – за фотографию Берри, Пучигян Аветису – www.geocites.com/poochfamily/homeland2, Седе Маронян – за иллюстрации и карты.

ÏÐÅÄÈÑËÎÂÈÅ

ixВведение

ÂÂÅÄÅÍÈÅ

С тех пор как помню себя, самыми счастливыми минутами для моих родителей были встречи со своими еркраци, людьми пережившими Геноцид армян 1915 года. Все делились друг с другом воспоминаниями о детстве. От них я узнала о Эргире*, этом особенном крае, месте не только дорогом их сердцу, но и месте, где все было по другому. Месте, где родные и знакомые были дружнее и внимательнее друг к другу. Там, где абрикос, тут (шелковица), виноград, слива, арбуз были слаще. Даже вода и воздух были иными! Они с удовольствием вспоминали о тех счастливых днях. И я не понимала, почему же они покинули его? Ведь армяне там жили на протяжении трех тысяч лет. Армяне были первыми, кто принял христианство в качестве государственной религии. По сей день об этом говорят руины старинных храмов, разбросанные по всей территории Турции. Тогда почему они не могли вернуться на свою историческую родину, в свой Эргир?

К десяти годам кроме счастливых воспоминаний я узнала и горькую сторону этих историй. Меня убивали их слезы. Я не понимала, какое горе их объединяет, как счастливое детство превратилось во всеобщую скорбь? Полные слез глаза. Сов (голод), Джард (избиение) и Годоратз (Геноцид) были словами, которые они все время повторяли. Мне трудно было слышать эти слова. Они потеряли все, что любили. Турки были виновны в убийствах, разрушении семей. Отец осиротел. Ему нужно было выжить. Вскоре меня охватил страх перед одиночеством, ужасная мысль стать сиротой овладела моей душой.

Позднее, повзрослев, я поняла причину отцовских страхов, полных боли и разочарования. Проходили годы, а геноцид армян, совершенный турками, оставался безнаказанным вопреки принципам демократического общества. Для кого тогда cуществует правосудие? Где же правда?†

Трудно припомнить хотя бы один день, когда отец не вспоминал молодость. Я с наслаждением слушала его рассказы о детстве в Берри. К сожалению, воспоминания не обходились без историй о джарде.

* Исторически Эргиром называют все деревни и города Западной Армении (Великой Армении), сегодня оккупированной Турцией.† Отец оскорблялся каждый раз, когда слышал словосочетание “джентльмен турок”, сделанное президентом США в начале Холодной войны.

x Введение

Я чувствовала беспомощность. Никто не мог ему помочь. Но если тогда я не могла ничего сделать, то сейчас была просто обязана. Это стало целью моей жизни. К сожалению, несмотря на мои старания, чувства боли и потери не отпускали его. Сегодня моему отцу 102 года.

Я не предполагала, что встречи с моими десяти-двенадцатилетними учениками и их родителями, а также учителями школы Этнологии в 1975 году станут для моего отца стимулом для того, чтобы записать свои воспоминания. В течение многих лет он подумывал об этом, чтобы их написать. Его пугала мысль о том, что однажды воспоминания о Геноциде армян могут так же бесследно исчезнуть, как и полтора миллиона невинных армян, павших жертвами на востоке Турции. Для начала в возрасте семидесяти пяти лет он написал 50 страниц воспоминаний о своей тяжелой жизни, но это оказалось для него не легко. Слишком тяжело было вспоминать и самому записывать весь пережитый им ужас.

В мае 1998 года, через двадцать пять лет после смерти любимой супруги Овсанны, он решил вновь вернуться к записям, начатым годы назад. Нам посчастливилось найти человека, который мог помочь отцу и соответствовал его требованиям. Ни единая строчка его текста не должна была быть изменена, переделана или удалена. Слова и грамматика должны были быть сохранены. Он требовал, чтобы оставались нетронутыми диалект и идиоматика тех лет его молодости, когда началась его история.

К счастью, судьба свела нас с Седой Маронян. Она уважала и принимала требования отца. На протяжении всей их работы я с особым удовольствием замечала, как записываются его мысли. Мне приятно было слышать, как Седа читала его строки, словно сам отец рассказывал о своей саге. В конце концов, его история запечатлелась у меня навсегда...

Вскоре я поняла, что не только я одна не умею читать по-армянски, но и другие, также как и я, не смогут узнать историю отца и чудовищные муки Геноцида армян. Появилась необходимость в создании английской версии. Я осознавала трудности перевода книги отца, принимая во внимание строгие требования по сохранению первоначального текста. Сохранение оригинальности отцовского текста оказалось нелегким делом, так же как передача эмоций, оттенков боли и скорби, выраженных на армянском. Практически невозможно было перевести с армянского на английский эмоциональные и аллегорические пассажи. По этой причине текст был упрощен, чтобы не исказить истинные эмоции оригинала.

С той же целью я попыталась сохранить орфографию слов и названий на армянском языке, на турецком и на курдском вместе с их английскими эквивалентами. Если слово можно было перевести на английский, то это обязательно делалось, в противном случае приходилось передавать его в английской фонетике. Было крайне необходимо максимально сохранить то произношение отца, которому он научился в Берри и Харберде. Существует

xiВведение

как минимум семь вариантов произношения - Берри, Пери и так далее. Я выбрала Берри, так как именно таково произношение отца. Несмотря на свои 102 года, отец и сегодня сохранил ясность ума и помнит, что говорил, а чего нет.

Вместе с Седой мы использовали четыре источника для составления его воспоминаний – воспоминания на пятидесяти страницах, его эпизодические записи, очень важным источником были его устные рассказы и письма его племянников, которые помогли установить точные даты некоторых событий, а также имена людей, забытые нами.

У меня есть еще одно преимущество – память, которая хранит истории, рассказанные отцом. К тому же я прекрасно понимала его переживания, когда он говорил о пройденном им пути. Я поражалась его памяти. За многие годы я ни разу не слышала разный пересказ одной и той же истории. В любой момент он мог вспомнить новые нюансы, но основные детали повествования оставались неизменными.

Предисловие, написанное им двадцать пять лет назад, осталось неизменным в течение создания всей его истории. Он рассказывает ее от первого лица, обращается к читателю, все время переносится из прошлого в настоящее, высказывая свои истинные чувства. Для него прошлое слишком переплетено с настоящим. Влияние последствий Геноцида армян оставило глубокий след на его душе, теле и сознании. Прошлое всегда было с ним.

Во второй главе он в хронологическом порядке рассказывает историю о том, как выжил. За два года, в течение которых он приводил в порядок свои воспоминания, страхи прошлого вновь заполнили его душу. Его лицо выражало такое сильное страдание, что мы боялись копнуть глубже. Мне жаль, что я не начала воплощать эту идею в жизнь намного раньше*.

Первую главу мы с Седой записали по его рассказам. Небольшую часть мы были вынуждены сократить из-за опасения, что она может сильно отличаться от второй части. В этой главе его воспоминания до смерти матери и деда отмечены впечатлениями наивного восьмилетнего ребенка, так же как его жизнь, ежедневные обязанности и приятные воспоминания. Иногда вспоминая отдельный случай, он не мог вспомнить его завершения. Я чувствовала, как много он еще может рассказать, хотя он прилагал все усилия, чтобы вспомнить больше. Возможно это было связано с возрастом, ведь проект мы начали, когда ему было уже девяносто восемь лет, а может его сознание просто блокировало особо болезненные воспоминания?

Вторая и третья части написаны на основе его собственных записей, устных рассказов и писем, время от времени он вспоминал новые эпизоды. Некоторые из них были не интересными, а другие – ценными. Чтобы понять воздействие на него каждой истории, нужно было видеть выражение его

* Множество информаций скрыто в его душе.

xii Введение

лица, его жесты и слезы. И тогда становилось понятным, какой след оставил Геноцид армян в его душе, несмотря на прошедшие восемьдесят восемь лет. В то же время полностью его чувства и переживания, к великому сожалению не могут быть переданы. Это можно было понять, только увидев его своими глазами.

В возрасте более ста двух лет единственным его желанием было, чтобы восторжествовала справедливость в отношении армян – “где же Бог, который признает права ВСЕХ своих ЛЮДЕЙ?”.

В далеком 1915 году Талаат паша (один из организаторов геноцида) заявил Генри Моргентау, послу США в Турции, “Твои уговоры бессмысленны. Мы уже уничтожили три четверти армян, никого не осталось в Битлисе (родина Вильяма Сарояна), Ване и Эрзруме. Ненависть турок к армянам настолько велика, что нам удалось окончательно избавиться от них. Иначе они отомстили бы нам”.

В то же время правительство США собирало мешки с армянскими костями? Зачем нашему правительству эти кости? Архивы США переполнены доказательствами. Мир знает, но продолжает ничего не делать в отношении событий 1915 года. Если бы Геноцид армян был справедливо осужден в 1915 году, то сегодня эта часть света была бы в мире. Сегодняшние проблемы являются следствием вчерашней алчности и эгоизма.

Человечество никогда не будет знать покоя, пока отрицается“ несправедливость человека к человеку”. Правосудие универсально. Ононе может отвергаться по отношению к одним и служить интересам других!

Урок должен быть выучен! Империи сменяют одна другую, а история повторяется!

Заруи Сара ЧитчянДекабрь 2003

xiiiПролог

Я выжил в турецких зверствах, совершенных по отношению к армянскому народу. Меня зовут Амбарцум Читчян. Родился я в 1901 году в селе Исмаил. Если вам посчастливилось не повстречать на своем жизненном пути зверств, подобных тем, что случились со мной, попрошу отнестись к моим страданиям, размышлениям и чувствам с терпением и пониманием. Прошу, выслушайте меня до конца и поймете все, через что мне довелось пройти.

Я один из тех, кому удалось чудом выжить в варварском, непостижимо бесчеловечном в истории акте, совершенном Османской империей в 1915 году. Невозможно спастись от геноцида, можно спастись физически, но ваш разум и душа будут навсегда истерзаны. Шрам ада останется у вас навсегда.

Мои глаза и уши содрогались от ужаса, который довелось увидеть и услышать за шесть лет. Мое сердце истощилось от страданий и страха перед бушующим горем армян и земли армянской.

Если надежда и небесный свет не будут освещать путь армянам, если Бог не пожелает помочь, нам придется жить с угрызениями совести и в страхе, и в результате мы постепенно перестанем существовать.

От злобных турок я неоднократно слышал: «Если бы запоздалая мысль армян была нашей!». Они имели в виду, что, несмотря на то, что сегодня армяне разрознены, им стоит опасаться дня, когда мы снова будем едины.

Где сегодня мы найдем кончину - от рук ли турок или от самих себя? Единственный способ осуществления наших чаяний - единство нас самих.

В 1915 году Бог отвернулся от армян. Он оставил армян в тяжелейшее для них время, ту нацию, которая верует в него превыше всех, первую нацию, принявшую христианство как государственную религию. Вместе с тем, он позволил туркам совершить одно из самых варварских и гнусных злодеяний в отношении человечества - попытку уничтожить целую нацию. Почему?

Истребили наших матерей, отцов, братьев и сестер - целых полтора миллиона армян. Кроме того, мы потеряли нашу историческую родину, свои корни, глубоко уходящие в нашу культуру, традиции и душу. Какая потеря для человечества! Эта нация может так много дать миру.

К счастью, с Божьей помощью восторженные воспоминания подростка, которому не исполнилось и полных четырнадцати лет, глубоко запечатлелись в моей душе и памяти. Теперь в 2003 году, в сто два года я все еще четко, с

ÏÐÎËÎÃ

xiv Пролог

удовольствием и наслаждением, вспоминаю картины юности. Я скучаю по той жизни и храню о ней воспоминания.

Лишившись семьи, дома и ЭРГИРа, я трепетно и тщательно хранил то немногое, что осталось у меня, - бесценные образы, которые питали мое сердце и душу на протяжении восьмидесяти восьми лет. Не проходит и дня, чтобы я мысленно не возвращался к тому, что меня окружало - к моей любимой семье, к учителям, одноклассникам, полноводным родникам, бурным водам реки Берри, сладкому вкусу тута и винограда... к родине моей души, к моему ЭРГИРу - исторической родине моих предков, моего народа, культура и традиции которого формировались более трех тысяч лет. Грусть моей души никогда не пройдет.

Не знаю как разум мой и душа примирились с пережитым, позволив справиться и перетерпеть боль и страдания, причиненные турками. Живя лишь сегодняшним днем, от события к событию, я должен был научиться противостоять новой невыносимой трудности настолько уверенно, насколько это было возможно, и ... выжить!

Только тогда, когда я обрел свободу и безопасность, тщательно скрываемые образы в течение всей моей жизни преследовали меня кошмарами. Мне так и не удалось справиться с ними. Они вечно преследуют и мучают меня... Даже в этом возрасте, боль и мучения усиливаются от того, что я не вижу ни правосудия, ни возмездия. Моя душа успокоится только на том свете, когда справедливость восторжествует.

Ах - ах — это жизнь армянина, который устал от переживаний, и возможно не только он, но и читатель, и сам Господь.

В самом начале я хотел бы познакомить вас с тем, где и как я жил до того, как все это было отнято у меня силой*. Берри был районным центром Чарсанджака, расположенного в юго-восточной части области Дерсим в провинции Харберд, в которую входило 365 деревень. Он находился в 60-80 милях к югу-востоку от города Харберд, в четырех днях ходьбы. Бертак был посередине между Харбердом и Берри, в двух днях пешего хода, а Балу — к юго-востоку от Берри на расстоянии одного дня. Город был сельскохозяйственным поселением на склоне холма вдоль реки Берри. Берри был разделен на шесть кварталов (тах), пять из которых были заселены армянами. Мы жили в районе Гамар Ахбьюр.

Протекая через город, река Берри вливалась в Евфрат. Местность Берри довольно гористая, покрытая холмами и долинами. Из-за сильных дождей и снегопадов зима здесь суровая и долгая, а весна богата водопадами и реками. Этой водой питалась земля, столь важная для нашей жизни.

* Joanne Saver, “Poochigian archives“, http://geocide.com/poochfamily/home/and2.htm

xv

Дорогой читатель,

Ты приступаешь к путешествию в мое жизнеописание. Прошу набраться сердечного и душевного терпения и сострадания к тому, что было у меня и что потеряно навсегда. Если ты прочувствуешь ту боль, что чувствовал я, спасшись в один из самых черных дней в истории, тогда ты поймешь состояние моей души на протяжении всех восьмидесяти восьми лет жизни... Никогда не спастись от геноцида.

Амбарцум Мартиросович Читчян(1976)

ЧАСТЬ 1

Ìîÿ ëþáèìàÿ ðîäèíà - Ýðãèð

Æèçíü â Áåððè äî ãåíîöèäà

2

Г. Ереванян

Берри

до 1

915 года

3

Сколько я себя помню, атмосфера нашего дома была насыщена пониманием, искренностью и лаской. Грубости в словах и делах не было. Старшие в семье были сдержаны в своих чувствах.

Взрослые очень хорошо понимали сущность турецкого правления. Они были в постоянном страхе за нашу жизнь и имущество. Для них спокойствия не существовало. У меня сохранилось мало воспоминаний об удовольствиях и радости, связанных с праздниками.

Я, Амбарцум Читчян, сын Мартироса и Терванд. Нас было шестеро братьев. Старший Петрос, далее Мигран, мой брат-близнец Гаспар, я, Кероп и самый младший Ншан. Средняя разница в возрасте между братьями была 5 лет. Также у меня было три сестры - Заруи, первый ребенок в семье, Султан и моя сводная сестра Ерануи, самый младший ребенок в семье. Всего у отца было девять детей.

Дед с отцовской стороны - Торос, жил с нами вместе со своей младшей дочерью Агавни. Его старшая дочь - Маринос с мужем жили в Медзкерте. Они были бездетны. Медзкерт находился на расстоянии дня пешего пути от нас, из-за этого мы не часто встречались.

Наша семья вела истинно христианский образ жизни. Это было влияние моего отца и деда, которые день и ночь проводили в молитвах. Такое редко встречалось в семьях моих одноклассников. Люди были настолько впечатлены нашим истинно христианским образом жизни, что, когда кто-нибудь в общине болел, нас с Гаспаром звали почитать отрывки из Библии для больного. Гаспар лучше меня читал Библию, но мы всегда ходили вдвоем, так как он боялся идти один. Нас звали часто, и это приносило небольшую прибыль нашей семье, что было очень приятно.

Мы не просто жили в христианской вере, но и поступали так, как следует поступать истинному христианину. Мы относились с уважением и ответственностью друг к другу. Каждый из нас бескорыстно был готов помочь. В возрасте девяноста двух лет мой дед Торос был здоровым человеком, и в доме все подчинялись его слову. Мы любили, уважали и почитали его. И хотя мой отец много курил, он никогда не делал этого перед дедом и садился по левую сторону от очага. Входя в дом, он всегда кланялся отцу и целовал ему руку. Это означало, что слово и воля деда были самыми главными в

1. ÑÅÌÜß

4 На волоске от смерти

доме. В соответствии с армянскими нормами поведения молодой невестки тех времен моя мать никогда не вступала в разговор со свекром, даже когда родила восьмерых детей.

Мы вели очень скромный и простой образ жизни. К сожалению, воспоминаний, связанных с матерью, у меня не осталось, так как она была очень молчаливой женщиной. У нее были большие темные глаза и смуглая кожа, что передалось мне и Миграну, моему младшему брату Керопу и сестре Заруи. Голова моей матери всегда была покрыта платком, который закрывал часть лица. Я ни разу не видел ее лицо открытым, а глаза ее всегда были полны грусти... Бедная…!

Вся забота по дому и за младшими детьми была на матери. В те годы женская участь была намного тяжелей мужской. Моя тетя Агавни и сестры Заруи и Султан всегда помогали матери в домашних делах. Они работали с утра до ночи.

Мать подарила жизнь восьми детям. Разница в возрасте между детьми была два или три года, и она всех кормила грудью. Однако, родив меня и моего брата близнеца, который был младше меня на 15 минут, она ослабла и не могла кормить нас обоих. Поэтому меня кормила другая женщина, потерявшая своего новорожденного ребенка. В течение года несколько раз в день меня относили к ней на кормление, а Гаспара мать кормила сама. Я был старше Гаспара, а также крупнее и здоровее него. У Гаспара были здоровые зубы, до самой смерти, до восьмидесяти двух лет у него не было ни одного испорченного зуба. В семьдесят пять лет я завидовал тому, как он с легкостью грызет яблоко. Я в этом возрасте уже носил зубные протезы, а первый зуб потерял в семнадцать. Я объясняю это тем, что меня кормила посторонняя женщина, а его до шестилетнего возраста кормила мать. Кроме того, из-за этого у него был ее мягкий характер, а также ее привлекательность и шарм. Он был способным в учебе и всеобщим любимцем дома. А я всегда был бунтарем и затейником, играл с друзьями, всегда с удовольствием кидался помогать отцу, шел за водой. Гаспара я ни разу не видел несущего воду.

Разговаривая с мужчинами семьи, мать всегда опускала на лицо платок. Поэтому я не помню ее лица, но оно должно быть было очень нежным, как и ее характер.

Больше всего мне запомнилось то, что я часто заставал ее в слезах. Я знал, что в эти моменты она вспоминала ужасы, пережитые ею, ее матерью и братьями во время массовых убийств армян в 1895 году в Васгерде. Ее отец пытался защитить свой дом от ограбления турок. Эти страшные сцены навсегда запечатлелись в ее душе. Слезам матери не было конца...

У нее было четыре брата. Все они были крестьянами и владели большим наделом земли, на которой выращивали пшеницу. Эта земля была рядом с калами — местом, где мололи зерно. Только ее младший брат Мартирос Мурадян имел двух сыновей. Его старший сын Седрак был на год моложе

5Семья

моего брата Петроса. А его младшего сына звали Амаяком. Тот был на пару лет моложе меня. Они были единственными нашими кузенами. У меня не было других двоюродных братьев, хотя у отца были две сестры.

Мне всегда было жалко видеть маму в слезах, и я сам плакал при виде ее слез. Помню, в восьмилетнем возрасте я впервые увидел ее слезы и не думал тогда, что сам, как и она, до конца жизни буду страдать от воспоминаний о турецких зверствах.

Мой отец, Читчи Мартирос, был высоким человеком со светлой кожей и волосами красно-кофейного цвета, того же цвета были его длинные усы. Они были настолько длинными, что свободно заворачивались ему за ухо. Вокруг темных крупных глаз росли густые, завивающиеся кверху, ресницы, а над ними красноватые густые брови. Все это выглядело очень впечатляюще. Мои братья Петрос, Ншан и Гаспар были похожи на него. Отец, как и мать, был молчаливым и замкнутым человеком. Его лицо всегда было грустным, чувства - сдержанными, мыслями внутрь, его всегда преследовал страх очередных турецких зверств и чувство беззащитности. К сожалению, я не понимал, что с нами могло случится, хотя знал, что мы живем под властью турок.

На содержании у отца было 12 человек, он много тяжело работал. Он работал с раннего утра до поздней ночи и, будучи истово верующим человеком, был уверен, что Бог убережет его семью и всех армян. Сколько бы я не встречал на своем веку мучений и страданий, все же не перестаю мучаться от мысли, что Бог предал столь верующего в него человека. Как он мог допустить подобную несправедливость?

В отличие от отца, дед был спокойным и веселым человеком. Своим внукам он всегда дарил радость. Как самый старший в доме он взял на себя руководство домашним хозяйством. Он же создавал моральную обстановку нашей повседневной жизни, рассказывая нам нравоучительные истории и басни, которые учили и воспитывали нас, приучая к дисциплине и вызывая восхищение. Для своего возраста он был внушительного роста, даже немного выше отца, с широкими плечами и крепким телосложением. В моей памяти он остался с красивыми седыми волосами и густыми бровями в дополнение к статному росту и темным глазам. Он был красивым человеком. Мой прадед переехал из Полиса в Тигранакерт, а через некоторое время в Исмаил, где поселился с близкими семьями в пристроенных друг к другу домах. Наш дом был посередине. Соседями были наши дальние родственники. Фидаи Алексан Амо, его жена Алтун баджи жили на одной стороне дома, а на другой – Тер-Нерсес со своей семьей. Когда мне было год или два, отец переехал из Исмаила в Берри.

В детстве я был активнее Гаспара, поэтому дед уделял мне больше времени, и я сильно к нему привязался. Много советов и нравоучений я получил из его рассказов и сказок. Ему удавалось успокоить и развеселить меня. Полученные знания пригодились в дальнейшем, порой спасая меня в трудные дни. И по


сей день, на закате моей жизни, я все еще ощущаю то тепло и радость, что он подарил мне. Возможно именно это и помогло мне прожить так долго. Связь между дедом и внуком была настолько крепкой, что разорвать ее не смогли даже турки.

Также как я был привязан к деду, Гаспар был близок с отцом. Для нас это было настолько естественно, что никогда не становилось причиной зависти. Очень хорошо помню как в четырех-пяти летнем возрасте нас заставляли бороться друг с другом, а победителю давали пять орехов и еще две штуки, если победитель сбросит соперника на пол. Чаще побеждал я, так как был крупнее, и орехи доставались мне. Однако время от времени отец ставил мне ногу, чтобы Гаспар смог победить и получить орешки.

К сожалению, других своих предков, я не знал.

7

2. ÑÎÑÅÄÈ

Попробую описать наш дом и район, насколько смогу вспомнить.Наш квартал, шириной в 10-12 шагов, располагался по обе стороны узкой

дороги. Вдоль покрытой булыжником улицы возвышались дома не выше двух этажей.

Посередине дороги бежал ару (ручей), который вытекал из источника Гамар ахбьюр (фонтана). У Муселе даша (мусульманского камня для погребений) он раздваивался и протекал мимо печи для обжига. Один рукав приводил к торговым рядам, а второй - протекал мимо нашего дома до дома Ермоянов. Канал состоял из двух уровней, нижний - смывал из домов туалетные отходы, а верхний - был непокрыт и выносил уличную грязь.

Мы с мальчиками любили играть на пустыре в углу квартала. Первый дом принадлежал Вардик баджи и был единственным двухэтажным домом на нашей улице. Ее сын уехал в Америку, чтобы избежать призыва в турецкую армию. С ней жили невестка и ее брат Киракос с женой и дочерью Вардуи. Алексан Амо был старшим братом Вардик баджи. Наша семья была очень дружна с семьями Вардик баджи и Киракоса.

Направо от нас жил воскерич (ювелир) Багдасар с одиннадцатилетним сыном. Они не очень общались с соседями. Рядом с ними жили две турецкие

Г. ЕреванянГамар ахбьюр


Карта Берри

9Соседи

Наши ближайшие соседи


семьи, единственные в нашем квартале. Первым был дом Кури Осо, а второй принадлежал Карамину Эшу. Оба старика сдавали в аренду ишаков. Далее был дом таяг (акушерки) и ее дочери. У нее была собака без задних ног, которую она продала за 5 долларов. Рядом с ними жил Мейназар, у которого был сын Аветис, высокий и красивый парень пятнадцати-шестнадцати лет. Он очень хорошо одевался и любил гордо расхаживать перед соседями. Последний дом, на самом углу квартала, принадлежал Казанчи Мартиросу, который торговал тонкими тканями в шуга (на рынке). Он был богат и поддерживал всю общину, к тому же он мог позволить себе посылать дочь в школу.

Я плохо помню соседей напротив. Только семью, живущую прямо напротив нас. Их сын сошел с ума в Америке, и его все звали «сумасшедшим мальчиком».

Последним на углу был дом воскерича (ювелира) Мардироса. Он тоже был при деньгах, и его дочь Агавни посещала школу. Думаю, обе девочки были одного со мной возраста или на год младше. Мы покупали у них молоко, сыр и мацун. Ночью коровы были в хлеву, а рано утром их выгоняли до вечера в горы.

После дома ювелира Мартироса начинались торговые ряды. В ста пятидесяти ларьках продавались молоко, хлопчатые ткани, одежда и обувь. Тут же можно было приобрести свечи, спички и папиросную бумагу, ну и конечно разнообразные зерновые, кунжут, пеньковую веревку и хлопок. Мне не приходилось самому делать покупки, поэтому я плохо помню, что еще продавали на рынке.

Недалеко от нашего дома, налево от Муселе даша находилась кондитерская Урахянов, где пекли и продавали пахлаву. Рядом с ней был пур (пекарня), где выпекали хлеб в основном для чиновников. На той же улице Мишмишяны владели единственной во всей округе обувной мастерской. Они приходились нам родственниками с отцовской стороны. Братья Мишмишяны вместе со своими семьями жили в одном большом доме за церковью. Если не ошибаюсь, их звали Оган, Абраам, Гаспар, Марсуб. Гаспар и Марсуб были учителями в нашей школе, в дальнейшем Марсуба перевели в другую школу. Я очень хорошо помню их визиты к нам. Их дом был построен на двух разных участках земли по две стороны улицы, и два дома были соединены общим вторым этажом. Это сооружение походило на мост над улицей. Я нигде больше не видел подобного.

Перед захоронением мусульмане приносили усопших к Муселе дашу, поминальному камню мусульман, для молитв. Камень находился в самом центре городского рынка, и вокруг него всегда было много народу. Здесь дорога расходилась на три улицы.

Правая улица вела к нашей церкви и школе. Средняя улица вела к

11Соседи

Архадж бахча (тутовые рощи) и к кузнице. Немного дальше была гончарная мастерская с печами для обжига и гончарным кругом. Здесь можно было увидеть керамику самых разных форм и размеров. Владел гончарной отец моего одноклассника Тороса Малхасяна. Там делали всю керамику для Берри и близлежащих сел. Их семья жила рядом, не далеко от церкви в красивым доме Акопа Холипигяна на холме. Третья улица шла от рынка к Гамар ахбьюру, правительственному дому, полиции, турецкой школе и мечети.

Пустырь вокруг дома Вардик баджи был излюбленным местом игр мальчишек. С ним у меня связаны очень теплые воспоминания об играх с одноклассниками на переменах между уроками.

В конце нашего квартала, у пустыря находился дом Петроса Ермояна. У его отца была мельница. Рядом с ними, за нашим домом, находился дом Ахса баджи. Она жила с двумя дочерьми, а муж эмигрировал в Америку, чтобы избежать призыва в турецкую армию.

Дальше находился дом Бандазянов и землянка Ако-Ибо, единственная во всем Берри. У Ако-Ибо была жена-армянка и сын Левон.

Огромный двухэтажный дом Арефа Эфенды находился за нашим домом, а также за домами воскерича Багдасара, Кури Осо, Карамина Эша и акушерки. Часто, стоя на нашей крыше, он играл в мяч, стуча им о стену нашего дома. Единственное, что я знал о нем, это то, что он был известным и богатым турецким чиновником.

Кузнец Налбандян жил по соседству с Арефом Эфенди. Его сыновьями были Айказ и Хосров. Первый был здоровяком, но самым слабым в классе по успеваемости. Хосров, его старший брат, был прилежным учеником и все его очень любили. В последний раз я видел его в Алеппо, где он работал репортером местной газеты.

Мой лучший друг Геворк Нороян жил направо от мельницы, которая находилась в задней части дома Ермоянов. Далее начинались поля с пшеницей и овощами. Земледельцы, возделывающие эти земли, жили непосредственно рядом с полем в небольших домах. Многие из них держали кур и петухов. Мне


запомнилось их темное красно-коричневое оперение, ярко красные гребешки, бородки, и то, как гордо они расхаживали с поднятыми вверх хвостами.

Мой кузен Амаяк и семьи трех его дядей жили рядом с полями. Все четверо братьев Мурадянов были земледельцами. Улица, на которой находился их дом, вела к нашей школе. Иногда мы ходили в школу по ней, а иногда — по ведущей через Муселе даш. Эксузяны жили на той же улице напротив протестантской церкви, на полдороге от нашего дома к школе.

13

3. ÍÀØ ÄÎÌ

Небольшая стена, высотой примерно в 10 футов и шириной 15 дюймов, отделяла наш дом от улицы. У всех домов были такие стены. Череда стен — единственное, что можно было увидеть, проходя по нашей улице. Сами дома прятались за этими стенами.

Перед каждым домом в стене был вход во двор, деревянная дверь. В небольшом дворе непосредственно к стене был пристроен туалет, чтобы сразу смывать отходы в канал по другую сторону стены. Здесь же находился небольшой очаг, а в углу двора, ближе к дому ювелира Багдасара, хранились дрова. Очаг служил для нагревания в медном котле воды для бани, стирки одежды и муслина. Несколько чанов для домашних нужд было расставлено вдоль стены, под окнами дома. Здесь же стояли два чана с водой. Моей обязанностью было следить за тем, чтобы в них всегда была вода. Под стеной, прилегающей к дому ювелира, мы установили закрытую с трех сторон печь, что позволяло женщинам заниматься домашними делами круглый год.

На закрытой крышей левой стороне внутреннего двора был вход в тонратун. Это было глинобитное маленькое строение, в котором выпекали хлеб. У каждого дома был свой тонир. В углу у смежной с домом Вардик баджи стены стояла лестница, ведущая на крышу.

Петаки были установлены на деревянной основе. У нас их было несколько, в них мы хранили муку и зерна. Ширина их основания была три фута, а глубина — около четырех. Самый большой из них был в высоту шести футов, там хранилась мука. Они стояли по мере убывания высоты. В самых низких петаках хранились блгур, зерно и чечевица.

У дна каждого петака была крышка с носиком, что позволяло высыпать из петака необходимое количество муки и зерновых.

На смежной с домом ювелира стене, за петаками, на высоте трех футов находилась специально проделанная шестидюймовая щель. Такая же щель была и в стене, смежной с домом Вартик баджи. Подобные щели были проделаны между соседними домами для коммуникации - для информирования соседей о чрезвычайных ситуациях и о случаях опасности.

Хзен или маран находился в конце дома по правую сторону от хлева. От жилых помещений он был отделен стеной. Вход в маран также был в середине стены. Именно здесь в больших глиняных кувшинах хранилась вся наша еда.


Часть нашей улицы

Внешний вид нашего дома

15Наш дом

Кувшины были разных размеров, и в самых больших хранились водка и вино моего отца. Варенья, консервы, соленья, изюм и масло хранились именно здесь. Полка с хлебом висела по правую сторону от входа в маран.

Дрова хранились под стеной рядом с тонратуном. Там же стояли четыре чана с питьевой водой.

В доме было четыре двери, и все деревянные. Один общий деревянный ключ открывал все внешние двери. Два окна и прорезь в потолке были застеклены. Деревянный пол во всем доме был покрыт толстым слоем глины. Стены дома были кирпичными. Толстые стены дома сохраняли тепло в зимнюю стужу и прохладу в жаркие летние дни. Для зимнего холода в доме была еще и соба (дровяная печь). Ее мы устанавливали с первыми холодами и убирали как только теплело. Соба устанавливалась в жилой части дома рядом с камином, и их трубы соединялись наверху.

Для предотвращения наводнений пол внутреннего двора был на несколько дюймов ниже пола жилой части дома, создавая уклон в сторону улицы. В земле

План нашего дома


были сделаны отверстия, чтобы дождь и снег стекали в канал, протекающий под внутренним двором. Даже в той части внутреннего двора, где не было крыши, дождевая вода и снег не накапливались. Это все, что я помню о нашем доме и о домах соседей в Берри.

Петаки (контейнеры)

17

4. ÏÐÈÐÎÄÍÛÅ ÁÎÃÀÒÑÒÂÀ È ÎÁÛ×ÀÈ

ПОЧВАОкрестности Берри были богаты глиной, поэтому в нашей округе было

много гончаров.Серой глиной были покрыты крыши всех домов. Наша деревянная

крыша была покрыта восьмидюймовым толстым слоем темной глины. Ее выравнивали при помощи лоха. Перед каждой зимой в ней заделывались трещины и повреждения.

Лох был цилиндрическим камнем длиной 24 дюйма, диаметром в 209 дюймов со сквозной дырой внутри. Тяжелое приспособление держалось на деревянной ручке, с помощью которой надо было катать лох по глине для идеального выравнивания поверхности. Для меня он был слишком тяжелым, катая его по наклонной крыше, каждый раз было трудно устоять и не свалиться вместе с лохом вниз. Впервые мне доверили заделывать поверхность крыши лохом в 12 лет, и это была самая тяжелая работа, которую мне доводилось делать.

У нас также был специальный саман для изготовления облицовочного кирпича для внутренней и наружной части дома. Саман размешивался с мякиной, и эта масса заливалась по формам необходимого размера, затем их оставляли сушиться под солнцем. Кирпичи сушились до бурого цвета. Петаки, контейнеры прямоугольной формы, делались из того же материала, но размеры кирпичей были намного меньше.

Помимо серой в Берри было несколько разновидностей глины. Каждый вид использовался для определенных целей.

В западной части Берри встречалась кахчи (белая и рассыпчатая глина). Водяной раствор этой ароматной глины использовался для побелки стен, петаков для муки и пола.

Темная глина с таким же приятным запахом применялась для мытья и стирки.

В горах Берри добывалась ардар (чистая) глина. Ее применяли при хунтахе (хандзарур) новорожденных. Глину обжигали, доводили до температуры приятной на ощупь и укладывали ребенка на нее.

В Берри была также и серая глина, похожая на цемент, для ремонта калов для муки. Кал был размером 30 на 30 шагов. Толстым слоем этой глины


покрывали землю, потом выравнивали ее лохом. Подобным образом ремонтировали и серкен для сушки тута (шелковицы), но в этом случае слой глины был намного тоньше.

Благодаря разнообразным сортам глины Берри был известен своими гончарными изделиями. Глиняная утварь была сделана из той глины, в которой можно было готовить еду в печи. После обжига глиняная посуда окрашивалась в бурый цвет. Бартах хане (место для подготовки и обжига) находилась на рынке. Отец Тороса Малхасяна не только делал всю посуду города, но и поставлял ее в ближайшие села.

ГОНЧАРНЫЕ ИЗДЕЛИЯ И СОСУДЫУ нас было множество сосудов разной формы

и размеров в зависимости от их предназначения. Парч — сосуд для воды с носиком и ручкой. Для его приготовления в глину добавляли соль, что придавало воде сладковатый привкус и долго сохраняло прохладность воды. Глину для парча брали с берегов реки Берри. Стенки этого сосуда были намного тоньше остальных сосудов, они были очень похожи на стекло. Куж (кувшин) — со стенками потолще и двумя ручками. Его делали разных размеров и форм в зависимости от предназначения. Отец хранил свое вино и водку в куже, который имел высоту в четыре фута с такой же шириной. В похожих кувшинах мать хранила соленья.

Масло выбивали в хноци (маслобойке), которая имела особую форму и вмещала пять галлонов. В основном хноци мы использовали для приготовления тана (напиток на основе мацуна). После использования хноци подвешивали к потолку за петаками.

Лох

Карас

Хноци

ГотиПарчФаносКуж

19Природные богатство и обычаи

Так же у нас было несколько медных и бронзовых чанов, которые хранились во внутреннем дворе рядом с туалетом, где стояла вода для купания. Мой отец использовал их во время стирки полотен.

В хозяйстве также использовались мешки из ткани, которые шили женщины. С ними мы ходили за грибами и травами.

Одна из разновидностей таких мешков называлась чехен. На квадратные шерстяные или муслиновые ткани ставился предмет для хранения. Затем концы ткани сводились вместе и завязывались.

Поскольку глиняные кувшины были тяжелыми и легко бьющимися, то они не были удобны для транспортировки. В этих случаях применяли тик, он был легким и надежным для перевозки. Тик изготовляли из овечьей или козлиной шкуры с идеально вычищенной внутренней стороной и без малейших повреждений. Места срезов ног и головы плотно завязывали, оставляя лишь одно из них, в которое вставлялась деревянная трубочка с пробкой. Таким

образом, жидкость не выливалась из тика во время транспортировки. Эти ёмкости делали разных размеров в зависимости от предназначения.

В маленьких тиках, нагруженных на осла, отец привозил из курдских деревень топленое масло. В таких тиках питьевую воду относили в школу и заливали в глиняный сосуд.

Большие тики широко применялись при перевозке на кейлеках (плотах). После заливки жидкости в тик, оставшееся пространство заполняли воздухом так, что тик надувался как шар. Тиками загружали плот, а перила на плоте не давали

пассажирам и гребцу упасть с него. Такой водный транспорт был крайне ненадежен, так как реки были в основном бурными, плоты применялись для плаванья по рекам в более спокойных местах.

Медные и бронзовые чаны

Тик

Кейлек


ДЕРЕВЬЯГоры вокруг Берри были покрыты густой растительностью. Благодаря

этому у жителей никогда не было нехватки дров. Из дерева делали рамы, крыши и балки для дома.

Тополь использовали в разных целях. Невысокое дерево с длинным и прямым стволом в шесть или семь футов росло везде. Многие дома и сады ограждались тополями, как заборами.

КОРЗИНЫВдоль рек находились густые заросли ивы, из гибких веток которых

мы плели корзины. При необходимости это можно было сделать быстро. Единственным их недостатком была непрочность.

Ивовые корзины мы использовали при переноске винограда. Иногда корзина не выдерживала его тяжести. Корзины в зависимости от их предназначения были разные по объему. Для винограда использовались корзины в четыре фута глубиной и три фута длиной, делали корзины и размерами один на два фута или два фута десять дюймов.

Я очень удивился, когда в 1980 году мне через столько лет удалось изготовить такую корзину из веток яблони. Для плетения корзин яблоневые ветки подошли великолепно, а виноградные – плохо, они гнулись при плетении. На плетение корзины у меня ушло несколько недель, да и внешний

Меше (тополь) Ури (ива)


вид получился неважным, не то что были у нас в ЭРГИРе. Однако тот факт, что я все же не забыл, как плести корзины и свои воспоминания, очень обрадовал меня.

КАЛ, ДЖАГАЦ, ДЗИТЦЕАНК, ЕРКАНКПосле сбора зерновых земледельцы относили их на ближайшие калы, где

пшеницу, рожь, чечевицу и другие зерновые отделяли от соломы. Пшеницу относили охапками и раскладывали в виде конуса головками кверху. Крепили кам (деревянную доску), приспособление, запряженное быком, на нижней стороне которого закреплялись острые камни.

Крестьянин становился в центре кала и с помощью палки с острым гвоздем на конце заставлял быка медленно по кругу вращать кал. При вращении кала зерно пщеницы отделялось от шелухи.

Одновременно шелуха и солома измельчались, и получался ерт (мякина). Ерт использовали для корма скотины и в других целях. Ерт принадлежал земледельцу.

Работу начинали с раннего утра, и поздно вечером все зерно уже было отделено от стеблей. После этого с помощью машин зерно и ерт отделяли друг от друга. Очищенное зерно складывали в кучи.

Однако зерна должны были оставаться в кале нетронутыми, пока не будет выплачен налог. Земледелец имел право забрать свою долю лишь после того, как турецкий чиновник измерит и заберет свою долю. Крестьянин мог считать, что ему повезло, если ему доставалась треть урожая. Даже при подобных непомерных налогах армяне умудрялись неплохо существовать, так как были трудолюбивыми и не знали усталости.

Турки обворовывали, грабили, резали армян, а сами голодали, в особеннос-ти в 1917 году, так как они были ленивы и не любили работать. Основная рабочая сила была армянской.

В 1915 году в Берри проживало 100 турецких, 800 армянских и несколько курдских семей. Армянское население жило неплохо, а турки в основном бедствовали и с нетерпением ждали приказа о разграблении армян.

Муку мололи на мельнице поблизости от кала. Мельницы работали на воде, и строили их на реках. Насколько я помню, мельница в Берри была разрушена турками, и нам приходилось молоть пшеницу в ближайших деревнях. Помимо муки, многие покупали пшеницу и для других целей. Часть зерна, которая должна была быть смолотой в блгур, относилась в дзитцеанк (жернов) для удаления отрубей. Там же отжималось масло кунжута и конопли. Конопляное масло имело тяжелый запах, поэтому его использовали, когда в доме не было другого масла, но в основном его использовали для масляной лампы. Когда в доме заканчивались свечи, конопляное масло вливали в фанус, внутрь клали крученую веревку и зажигали. В отличие от нефти конопляное масло не было


пожароопасным и не коптило так сильно.Дзитцеанк представлял собой два огромных плоских камня с ровной

поверхностью. Нижний камень был размерами пять на четыре фута, а верхний - меньше и приводился в движение при помощи осла.

Каждая семья самостоятельно молола свой блгур с помощью собственного ерганка, затем просеивала его через сито, отделяя крупный блгур от более мелкого. Ерганк был чем-то похож на дзитзеанк, но намного меньше в размерах, с основанием тридцать в ширину и шесть дюймов в высоту. Верхний камень имел меньшие размеры с отверстием и цилиндрической ручкой посередине для вращения. Ерганк можно было регулировать для разной степени измельчения. В основном ерганком пользовалась мать, однако тети и сестры помогали ей молоть.

В доме было и другое каменное приспособление – санд (каменная ступа с пестиком) для дробления вымоченного гороха и приготовления мичинка кюфты. Ее, в частности, готовили по средам для ужина после посещения церкви.

Несколько корзин моего изготовления (1980-е)

СифтЕрганк


Я все еще помню как плести карзины (1999)

24

До геноцида мы даже не знали, что в Берри есть тюрьма. Была лишь полиция с крохотной комнатой, куда сажали задержанного для допроса. Если кто-то совершал преступление, то в церкви решали, какого наказания он достоин. В случае тяжелого преступления виновного отлучали от церкви.Этот обычай пугал людей и заставлял испытывать стыд перед семьей и общиной.

В Берри не было бездомных. У каждого человека, молодого или старика, было место для еды и ночлега. Лишь одна женщина с десятилетней дочерью не имела возможности содержать себя, и люди им охотно помогали. Раз в неделю дочь заходила к нам и передавала приветы от матери. Моя мать всегда давала ей еду, так же поступали и все наши соседи.

Наши богачи не выставляли свое богатство напоказ, они вели себя очень просто. Богатство их выражалось лишь в наличии вещей и в общественном статусе.

Поскольку мой отец был родом из Исмаила и весь день работал, мы ни с кем не общались. Мы были знакомы только с нашими ближайшими соседями. Поэтому я совсем не помню совместных застолий. Не было принято у нас и широко отмечать праздники, я лишь отчетливо и с теплотой вспоминаю школу и учителей.

В Берри проживали и некоторые родственники отца – братья Мишмишяны, они были сапожниками. Одного брата звали Гаспар, другого – Марсуб. Он работал учителем в нашей школе, но потом его перевели в другое место. Они часто приходили к нам в гости, и мы обращались к ним, когда нам нужна была обувь. Мне очень нравилось наблюдать за ремонтом обуви.

Во время школьных каникул, когда созревала шелковица, вся община отправлялась на пикник. Каждая семья брала с собой одно или два блюда и делилась со всеми. Музыка, песни и танцы. Дети играли в свои игры или сидели с родителями. Все наслаждались веселым времепровождением.

Один из таких пикников проходил в саду Храдж бахча, в восточной части города. Вид был удивительный, море цветов и густая зелень деревьев, за листьями которых скрывались сочные ягоды шелковицы. Здесь было множество родников. Все специально наряжались к пикнику. Иногда пикник проходил в Архадж бахча, в западной стороне города. И хотя оба мероприятия

5. ÎÁÙÅÑÒÂÅÍÍÀß ÆÈÇÍÜ

25Общественная жизнь

были одинаковыми, но здесь было меньше родников, и природа не столь богата. На этом пикнике бывали почти те же самые люди, но в этом случае одевались попроще.

26

Финансовые трудности постоянно угнетали моего отца. Он все время ломал голову над тем, как вырваться из череды неудач. К счастью, я взрослел, становился сильнее, и мог помимо собственных обязанностей помогать Миграну в работе.

ОДЕЖДАКак и другие дети до 10-12 лет я носил зипун. Это была широкая рубашка

до щиколоток с большим карманом спереди. Ее надевали поверх брюк и сорочки. Большинство мужчин также носили мелтан – жилет, доходивший до колен.

Мальчики старше двенадцати лет и мужчины носили гушах или готи (тряпичный пояс) в десять дюймов шириной и в два ярда длиной. Он завязывался на талии в два или три оборота. Тугой готи предохранял спину от нагрузок, так как большинство мужчин занимались тяжелой работой. Дети и мужчины носили доходившие до колен шерстяные носки с кожаной подошвой, которые можно было носить вместо обуви.

У женщин было два типа обуви. В повседневной жизни дома они носили папудж, обувь без задника. Для особых случаев они надевали контуры (туфли-лодочки на каблуке высотой в два или три дюйма). Я помню, что во время пикника в Храдж бахча женщины были обуты в контуры. Моя тетя и сестры тоже ходили в этой обуви. Младенцы и маленькие девочки носили вязанные шерстяные носки с кожаной подошвой.

Эмени был разновидностью треха (вид обуви), его носили мальчики и юноши. Была еще обувь из кожи, которая не завязывалась на ноге. Мой дед носил такую обувь.

Наша одежда в основном шилась из хлопкового

6. ÑÅÌÅÉÍÛÉ ÓÊËÀÄ

Забун

Шалвар

Фес

Готи

27Семейный уклад

муслина. Во многих домах были свои ткацкий станок и ткало, благодаря этому семьи обеспечивали себя одеждой и постельным бельем. Почти во всех домах не только сами шили одежду, но и скручивали нить из сырой шерсти и хлопка. Моя сестра Султан была мастерицей в работе с иликом (веретеном), она скручивала хлопок и шерсть, ткала наш шерстяной и хлопковый муслин. Мой дед использовал кареман, немного отличающийся от веретена, для скручивания самого дорогого волокна. Работа не требовала много усилий, и для него это было приятным времяпровождением.

Если мне не изменяет память, во всем Берри был лишь один портной. Качественная ткань и шелк продавались на рынке, но были очень дорогими. Такие ткани покупали лишь богатые, для особых случаев. Не было принято подчеркивать классовых различий одеждой. Никто не чувствовал себя в чем-то уступающим другому из-за того, что носил более простую одежду.

ИСТОЧНИКИ СВЕТАОсновным источником света в темное время суток для нас была керосиновая

лампа с очень красивым обрамлением, висевшая в самом центре комнаты. Если в доме заканчивался керосин, ее место занимала лампа с конопляным маслом. По вечерам, когда на улице было темно, свет лампы был настолько ярким, что отцу хватало освещения для работы, матери для шитья, а нам для выполнения домашнего задания.

Свечи мы использовали, когда надо было выйти из дома. Фанос (подсвечник) позволял вертикально установить свечу и не допустить пожара. Свечи были из пчелиного воска и стоили на рынке относительно недорого.

Емени

Контура

КарреманИлиг


Спустя годы, изготовление восковых свечей помогло мне выжить, когда, переходя из одной деревни в другую, мне удавалось найти работу и место для сна в хлеву. По вечерам я был вынужден работать в темноте. Когда появлялось немного денег, я покупал воск и готовил свечи, но спички были дорогими, и мне было очень сложно зажечь эти свечи. Вечерами основным источником света для меня были луна и звезды. Звезды в Харберде светили намного ярче, чем в Лос-Анджелесе.

ПОКУПКИБольшинство покупок для дома мы совершали у чарчи (торговцев), которые

ходили по домам, предлагая товар. Расплачивались за покупки деньгами или другими товарами. Один курд приносил нам охапку дров, которых хватало на пару месяцев, и получал в качестве платы два куска хлеба. Бывало, что дрова приносил кирва (знакомый курд), и мы ему вместо обычных двух кусков давали больше хлеба и вдобавок немного перца в собственном соку. Это очень радовало его.

Часто мой отец поставлял ткань в курдские деревни и привозил оттуда масло в тиках. Масла было больше, чем требовалось, и часть мы обменивали на другие товары. Некоторые товары мы покупали непосредственно у изготовителя, например мацун.

Часть товаров отец, братья или я приобретали на рынке. Женщинам в нашем Эргире было запрещено ходить на рынок и заниматься там делами, связанными с домашними нуждами.

В огородах у реки Берри росли очень вкусные и крупные арбузы, которые мы ели летом почти каждый день. Отец резал их по-особому. Сначала срезал кружок с хвостом на самом верху. Далее делал надрезы по бокам, вдоль арбузных линий, клал колпачок обратно и с силой бил по нему. Арбуз с треском раскалывался на части, а внутренняя самая сочная часть отделялась от основной мякоти арбуза. Каждому в доме доставался свой кусок арбуза, а внутренняя часть доставалась деду.

НАРОДНЫЕ ЛЕКАРСТВАМой брат-близнец Гаспар с детства был очень стеснительным. Он был

слабым ребенком и нуждался в постоянной опеке. Я знаю, что он стыдился своего недержания. Мы все знали, что он просто не может себя контролировать. Гаспар помогал нам по дому сколько мог, и мы никогда не заставляли его работать.

Раз в году в церкви собирались люди с физическими и умственными недостатками, и священник читал для них молитву. По возвращении домой мы поднимались на крышу, зажигали свечи по кругу, и Гаспар несколько раз обходил этот горящий круг.

29Семейный уклад

Мы даже принимали ванны высоко в горах, в источниках Тогх Ахбьюра. Вода была мутной и холодной, ее использовали в лечебных целях, но она была не для питья. Страждующие заходили в источник по грудь, плавали в нем и молились. Дрожа от холода и закончив молится, они выходили из воды и, оторвав кусочек ткани от собственной одежды, завязывали его на ветвях растущих рядом деревьев. (Только после того, как в 1922 году Гаспару удалили одну почку, он до конца своей жизни больше не болел).

В нашей округе не было врача, и в связанных со здоровьем вопросах мы уповали на мнения и советы священника и школьных преподавателей как людей ученых. Когда мне было семь лет, во время игры в прятки я упал с крыши и повредил себе голову. На рану быстро наложили лист табака, она зажила, но на лбу остался шрам. А когда на мою мать напал пчелиный рой, на ее ужаленную голову наложили сырую кожу свежезарезанного ягненка. В обоих случаях оздоровление было полнейшим. Однако не всегда подобные народные средства были эффективными.

Когда моя мачеха попала ногой в котел с кипящим горохом нут, боль была невыносимой. Ее шерстяные чулки прилипли к обожженной коже. По совету моего уважаемого учителя парона Ованнеса Эксузяна ее ожоги посыпали солью. Результат был ужасающим, понадобилось немало времени, чтобы вылечить ее ногу. Было очень жаль ее.

Еще я слышал о целебных свойствах масла из виноградных косточек. Но конопляное масло было нам доступнее, чем масло из виноградных косточек.

30

Каждое утро, после завтрака мой отец отправлялся работать в тонратун, дед шел в церковь, а мы – в школу. Тем временем, женская половина семьи приступала к своим делам. Некоторые дела были ежедневными, а некоторые – сезонными. Они работали весь день, допоздна. С ранней весны и до поздней осени они не переставали запасаться на зиму. Женской работе не было конца и края.

Когда мы просыпались, завтрак, состоящий в основном из чорба (супа или похлебки), был уже приготовлен мамой. Сестра Султан и тетя Агавни раскладывали и собирали всю постель в доме. У нас не было мебели европейского типа, и поэтому постель стелилась на полу. Каждый матрас ставился в определенном месте, и вместе они образовывали полукруг перед очагом. Сначала пол устилался тканью из козлиной шерсти или матрасом из соломы, затем – тканью из прессованного хлопка, далее карпетом и в конце дошаком (матрас из муслинового чехла, наполненного овечьей шерстью), который накрывали простыней. А укрывались вермаком (одеало, наполненное овечьей шерстью). Наутро все снова по отдельности собиралось. Семь отдельных матрасов ежедневно стелились и убирались. В течение дня постель была сложена в углу, рядом с кладовкой, за петаками. На каждом матрасе спало по два человека. Я ложился с Керопом, Гаспар с тетей, Петрос с Миграном, Султан с Ншаном, отец с матерью, и только дед и Заруи спали на отдельных матрасах.

Весной, когда созревала шелковица, из нее готовилось множество припасов. В первую очередь солили листья винограда и шелковицы. Из шелковицы с мукой варили сладкую пасту. Роджег и бастег сушили на крыше в течение трех или четырех дней. Мой любимый кесмеч готовили так – просушив шелковицу, ее мололи, заливали в плоскую посуду и сушили на крыше, предварительно накрыв легкой тряпкой, чтобы не садилась пыль и не клевали птицы. Через пару дней, когда эта масса подсыхала, ее нарезали ромбами и хранили. Хранился кесмеч до весны. Во рту он сразу таял. Другой вкуснятиной была паста из кунжута, похожая на ореховую. Я обожал, утащив немного свежесмолотого кунжута на пальце, убегать, пока Султан меня не поймала.

7. ÆÅÍÑÊÀß ÐÀÁÎÒÀ

31Женская работа

Выпечка хлеба в тонире

Раз в три месяца мать пекла лаваш, плоскую лепешку длиной в двадцать четыре и шириной в двадцать дюймов. Хлеб пекли в тонире в тонир туне. Почти в каждом доме был свой тонир, и каждый выпекал свой тонир хац или чор хац (сушеный хлеб).

За день до выпечки хлеба мать и тетя замешивали тесто. Оно помещалось в муслиновый мешок, который клали в деревянную бочку. Мы с Гаспаром помогали месить тесто. Для этого мы надевали мас, пару специальных носков с тонкой кожаной подошвой, и ногами мяли мешок с тестом. Время от времени переворачивали мешок и проверяли степень готовности теста.

После замешивания тесто вынимали из мешка и оставляли на одну ночь. Одновременно в тонире разводили сильный огонь. К утру стены тонира вбирали жар и были готовы к выпечке хлеба. Мама и тетя делили тесто на маленькие куски.

Для выпечки хлеба мы нанимали женщину, которая приходила и садилась у края тонира. Мать и тетя скалками тонко выравнивали каждый кусок теста на круглой деревянной доске, а эта женщина лепила лепешки на стенку тонира и вынимала уже готовый лаваш. Процесс этот был довольно быстрым.

Время от времени женщины прекращали работу и подбрасывали в тонир дрова. Пока те горели, превращаясь в уголь, женщины могли немного отдохнуть. Затем они возвращались к работе. Вся работа занимала два дня. Она была изнуряющей, особенно для приглашенной женщины, которой платили сорок пара (центов). Мне было ее жалко.

Свежевыпеченный хлеб укладывали на специальную полку, висевшую в кладовке, вокруг раскладывали растения с шипами, чтобы предохранить


хлеб от грызунов. Четыре дня сладкий аромат свежеиспеченного хлеба стоял по всему дому. Я по сей день ощущаю этот сладкий запах.

После выпечки хлеба, в еще теплом тонире мать готовила в котле арису. Блюдо готовили из цельного зерна пшеницы, масла и мяса ягненка. Мы всегда с нетерпением ждали, когда же ариса будет готова. Она получалась такой нежной, что просто таяла во рту. На домашнем очаге мы пекли другой хлеб - белек, толще и мягче, похожий на плоскую буханку. Оба хлеба мы ели круглый год. На домашнем очаге каждую осень готовили гавурму. Порезанные кубиками мясо барашка

и жир помещались в казан (широкий чан шириной в тридцать дюймов и высотой в двадцать четыре дюйма). Гавурма в нем варилась, пока мясо не становилось невероятно мягким и с легкостью отламывалось. Потом гавурму заливали в глиняные кувшины. Так она хранилась до конца зимы. Я любил есть ее растопленной и намазанной на хлеб.

До поздней весны мы покупали разные фрукты и овощи с огородов, рыночных лотков и у торговцев, приходящих к нам в дом. Все что оставалось, мы сушили или заготавливали каким-либо другим способом. Каждый день появлялась новая работа.

К концу лета и началу осени каждый в доме был занят сортировкой зерновых. Мы чаще всего использовали блгур. Отец покупал пшеницу непосредственно у крестьян. Женщины готовили блгур в несколько этапов. В первую очередь зерно очищалось от мусора. Потом его мыли и кипятили в широких чанах на домашнем очаге. Потом укладывали по корзинам и отправляли сушиться на крышу. Мой отец относил сушеное зерно к Ермоянам на помолку через дзитцеанк. Домой измельченное зерно возвращалось для повторной сушки на крыше дома. В конце женщины еще раз мололи его в ерганке. На последнем этапе смолотое пшено просеивали двумя различными ситами, разделив на три группы и разложив по петакам.

Пшеничную муку нам поставляли торговцы, ею заполнялся самый большой петак.

В это же время женщины сушили чортан. Мацун отжимали в белых тряпичных мешочках, скатывали в небольшие шарики и опять сушили на крыше в течение четырех-пяти дней. Зимой из чортана и молотого пшена делали вкусный тан апур (суп из тана).

Другой трудоемкой и обязательной летней работой было мытье необработанной овечьей шерсти, которой заполняли матрасы и одеяла.

Выпечка хлеба в тонире

33Женская работа

Шерсть мыли в чанах, затем сушили на крыше и взбивали тонкими ивовыми ветвями, от чего она делалась пышной. После этого шерсть набивали в чехлы, шили матрасы и одеяла. Женская работа была невероятно тяжелой, с самого рассвета и до отхода ко сну они не переставали трудиться.

Моя сестра Султан была умелой рукодельницей, она разноцветными нитками вышивала носки, петли на жилетах и сорочки. Много времени она проводила и за пряжей шерсти. Я высоко ценил ее умение и заботу о каждом из нас.

Большая часть нашей одежды была сшита женщинами нашего дома. Я не помню точно, кто что делал, но всегда удивлялся и восхищался Султан, ее готовностью выполнить любую просьбу. И это притом, что в возрасте трех-четырех лет она переболела полиомиелитом, и ее левая рука навсегда осталась неподвижной у груди. Несмотря на это, она была веселой и любила шутить. Она была смуглая и очень красивая, как отец и Ншан.

В холодные зимние дни и ночи женщины занимались рукоделием. Зимы были очень холодными – со снегом, ветром и дождем. Снег заваливал все вокруг на несколько недель, и нам нужно было готовиться к этому в течение нескольких месяцев.

Оглядываясь назад, я с огромным восхищением вспоминаю этих женщин.

34

Отец был ремесленником. Он красил и разрисовывал хлопковый муслин, сотканный мужчинами. На турецком людей этой профессии называли читчи. От этого слова и происходит моя фамилия Читчян.

Ранней весной его армянские и курдские клиенты приносили муслин и заказывали определенный цвет и рисунок. Цена работы зависела от количества цветов и сложности рисунка.

Такой муслин использовался для пошива верхней женской одежды, мужских сорочек и шалваров (брюк), молитвенных ковров мусульман, постельного белья и других принадлежностей.

Как только отец получал муслин, он стирал его в специальном растворе из листьев и плодов сумаха. Таким образом, не только очищался материал, но и предотвращалась усадка ткани. Для декорирования полотна отец использовал два основных инструмента кахапар (деревянная доска) и алчак. На кахапаре, который он использовал в качестве шаблона, был вырезан узор собственного отцовского рисунка. У него была сотня подобных кахапаров. Время от времени он придумывал новые узоры для шаблонов и восстанавливал старые. Ткань закреплялась на кахапарах с помощью четырех острых гвоздей, прибитых по краю рамы. Каждый кусок муслина был в пять ярдов в длину и в двадцать четыре дюйма в ширину.

Его другой инструмент, алчак, был толстой подушечкой из мягкого материала размером 8х3х2,5 дюймов. Он крепился на правой руке от кисти до локтя. Смачивая алчак необходимой краской, энергичными легкими ударами о кахапар отец наносил краску на ткань.

К концу лета во время школьных каникул отец успевал закончить все заказы. Я и Гаспар всегда были готовы ему помочь. Рано утром он загружал тюки с муслином на арендованного у Гуре Осо осла, и мы направлялись в сторону реки Берри, что составляло 45 минут ходьбы. Я и Гаспар, держа за ручки, тащили большой медный чан.

У реки мы собирали хворост, разжигали костер, кипятили в чане воду и варили ткань в специальном растворе. После этого мы стирали в реке каждый кусок ткани в отдельности и раскладывали на земле для сушки, зажимая каждый угол камнями, чтобы ткань не унесло ветром. Все это время мы кормили ишака и следили, чтобы он не сбежал.

8. ÐÀÁÎÒÀ ÎÒÖÀ

35Работа отца

В конце дня мы собирали и складывали всю ткань, погружали обратно на осла и возвращались домой.

Некоторые клиенты приходили к нам домой за своим заказами. Остальным отец отвозил сам. Для этого он снова арендовал ишака Гуре Осо и проходил по пятнадцать курдских деревень. Каждый раз его не было больше недели, он ночевал в домах у кирва (доверенных курдов) пока все его заказы не были доставлены. Один из курдов был не просто другом, на которого можно было положится, но также главой данной деревни. Отца с ним связывала многолетняя тесная дружба, уважение и доверие.

Однажды этот курд попросил отца избавить его от мучащей боли. Отец хотел, но не знал как помочь. Тогда курд заставил отца молиться. Зная, что курд не понимает по-армянски, он ответил: «Боль в твоем желудке, да перекинется на сердце». Через неделю курд пришел к отцу с благодарностями за излечение. Мой отец всегда верил в дружеское расположение курдов к армянам.

Я думаю, отец хотел научить меня заниматься поставкой заказов клиентам. Когде мне было около тринадцати лет, он как-то взял меня с собой в соседнее армянское село Авхав. Помню, что получил за это мед и хлеб. Мы провели там два дня, но отец так и не сказал мне с какой целью взял меня.

Часто во время этих путешествий он попадал под снег и ливень, возвращался домой весь промокший и усталый. На него жалко было смотреть. Он усердно работал, чтобы обеспечить тринадцати членам семьи достойное существование. Странно, но он ни разу не рассказывал о нападении или ограблении. Всем было известно, чем он занимается, и все знали, что на обратной дороге домой при нем будут деньги. Может он был под защитой своего кирва?


Мы всегда вставали с рассветом, как сам Бог велел. Вставать после того, как взойдет солнце, считалось грехом. Каждый сразу начинал заниматься своими делами. Когда отец и дед шли умываться, старший сын готовил воду, чтобы полить им из кувшина и потом предложить полотенце. Затем он целовал им руки, прикладывая их ко лбу в знак уважения. Далее мы по очереди наливали воду для умывания старшему брату. Потом садились завтракать. Как умывались женщины, я понятия не имею.

Перед завтраком отец или дед читали молитву. В холодные дни на завтрак нам подавали горячий суп. В теплые дни мы ели сер (сливки с мацуна), который я покупал у воскерича Мартироса.

Завтракали по-простому, каждый ел свой кусок хлеба на своем месте и сразу же приступал к делу. Отец отправлялся в тонратун, дед шел в церковь с куском черствого лаваша в кармане, так как зубов у него не было, он крошил его и небольшими кусочками клал в рот. Так он съедал хлеб по дороге в церковь. В зимние месяцы, когда все ктавы отца были доставлены заказчикам, отец сопровождал деда в церковь на утреннюю службу.

Услышав школьный звонок, старшие мальчики отправлялись в школу. Тем временем мать, тети и сестры приступали к своей работе. Младшие были предоставлены самим себе. Они всегда хорошо себя вели и не создавали проблем. Им было запрещено покидать дом одним. А когда дед возвращался из церкви, то всегда занимался малышами. Женщины тоже никогда не покидали дом без сопровождения отца, так как, принимая во внимание отношение турок к армянам, это было небезопасно.

Знакомые торговцы сами привозили товар, и женщинам не надо было выходить из дома за покупками. Иногда при необходимости отец или старшие братья ходили делать покупки на рынок.

В полдень, в школьный обеденный перерыв, мы в основном приходили домой для легкого полдника. Мы опять ели мацун с хлебом или хлеб, замоченный в острой перцовой пасте. Это было невероятно вкусно. Потом мы возвращались в школу.

К пяти часам уроки заканчивались. Иногда мы оставались играть с одноклассниками на школьном дворе до вечерней службы, которая начиналась в пять часов. Мы обязательно присутствовали на ней. В церкви отец с дедом

9. ÎÁÛ×ÍÛÉ ÄÅÍÜ

37Обычный день

смотрели за нами. Женщины ходили в церковь только по праздникам или на похороны. После службы мы все вместе возвращались домой.

Домой мы приходили после шести часов, и ужин уже ждал нас. Отец и дед садились на свои места на матрасы, разложенные на полу перед очагом. Дед всегда садился по левую сторону, а отец по правую сторону от очага. Мальчики усаживались на тюфячки вокруг круглого стола на коротких ножках. Стол ставили между отцом и дедом, напротив очага. Перед едой мы молились. Перед тем как после ужина встать из-за стола, мы снова молились. Однако я не помню, где и когда ели женщины.

После ужина мы делали домашние задания. Дед и отец иногда помогали нам, хотя сами не имели образования. Перед сном, после того как мы заканчивали писать домашнюю работу, мы опять собирались у очага. Отец садился на свое место по правую сторону от очага, дед - по левую, а мальчики усаживались посередине. Мы начинали читать двадцать четыре стиха Аватов Хостованем (Исповедуюсь с верой), и каждый должен был прочесть хотя бы один стих. После этого мы опускались на колени и вместе пели Тер вогормя (Господи, помилуй). Каждый день мы заканчивали молитву разными словами – с надеждой на мир во всем мире, исцеление больных, свободу армянам, единство армян, любовь в семье, безопасность тех, кто далеко от семьи, помощь нуждающимся.

Молитву отец заканчивал, повторяя «Без Божьей воли даже листья на деревьях не будут шелестеть. Постучитесь в дверь Господа, и Он откроет ее. Попросите, и Он вам воздаст». Никогда больше я не видел более верующего человека, чем мой отец. Он был истинным христианином. Даже среди духовенства трудно найти человека с более чистой душой, чем была у моего отца. Отец всегда учил нас, что нужно иметь чистое сердце и сильную веру, подобающую истинному христианину.

Перед сном отец и дед рассказывали нам истории о верующих. Оба были отменными рассказчиками. Они не только добавляли юмора в рассказы, но и воспитывали во мне характер и веру. Вечер с ними был самым любимым временем дня для меня. Вот, например, один из таких рассказов:

Как-то раз погонщик со своими сорока мулами шел в далекую страну продавать их. В дороге еще до наступления темноты разбойники начали преследовать его. Они знали, что у погонщика мулов есть оружие, и поэтому стали ждать пока тот не уснет, чтобы украсть его скотину.

Когда солнце зашло за горы, погонщик мулов остановился на ночлег. Перед сном он прочитал все двадцать четыре стиха Аватов Хостованем.

Как только он начал читать первый стих, вокруг погонщика и его мулов начали воздвигаться стены. Когда он прочитал все двадцать четыре стиха, стены вокруг него были воздвигнуты, и он оказался в полной безопасности.

На следующий день он отправился в дорогу. Каждую ночь перед сном он читал стихи и на утро продолжал свой путь.


Четыре ночи подряд разбойники не могли подойти к погонщику мулов. В пятую ночь очень усталый погонщик снова начал читать стихи Аватов

Хостованем, но уснул, не закончив все двадцать четыре стиха. Последний стих остался незаконченным.

Для разбойников брешь была словно открытое окно в воздвигнутой стене. Они поставили лестницу и стали подниматься к окну.

Погонщик мулов понял свою оплошность и начал быстро читать последний стих. Один из разбойников уже перебросил ногу через окно, другой – руку, а третий – засунул в проем голову. Как только погонщик закончил молитву, окно закрылось, насмерть придавив разбойников. Наутро погонщик мулов увидел мертвых разбойников, лежащих на земле, и продолжил свой путь.

История показывает насколько сильна вера. Она помогла мне, когда позже я был вынужден спасаться из Харберда. Каждую ночь, полный веры и с чистой душой, я повторял все двадцать четыре стиха Аватов Хостованем. Из моего рассказа вы поймете насколько спасительной может быть вера.

Бог создал хорошего и плохого человека. К сожалению, сегодня Бог потерял контроль над нашими жизнями. И злые люди заполонили мир на девяносто восемь процентов. Вот мое мнение, которое основано на том, что я слышал и видел в своей жизни. Возможно Бог перестал слышать своих истинных верующих после того, как не смог их изменить. И он тоже присоединился к нечестивым. Счастливые дни моего детства прошли. Сколько всего я узнал за эти годы!

39

В 1909 году турецкое правительство решило сменить цвет своей «черной рубашки» и приняло закон о равенстве армян и турок. Это означало, что армянские мужчины должны были призываться в турецкую армию.

Армяне знали, что в армии к армянским солдатам относились жестоко. Солдат-армян использовали на тяжелой работе – на прокладке обычных и железных дорог. А когда те были не в состоянии работать, их убивали и оставляли их тела валяться на обочине.

Политическая ситуация становилась все более напряженной. Отец и дед чувствовали, что готовится что-то ужасное. Поводом для беспокойства родителей и деда в первую очередь был Петрос, которому только исполнилось семнадцать, и он подлежал призыву в армию.

Финансовой возможности послать Петроса в Америку у отца не было. Кроме новых долгов его отъезд означал и потерю работника. Однако было понятно насколько велика степень риска, если он останется. Много парней уехали в Америку, чтобы избежать призыва в турецкую армию или на заработки, чтобы материально помочь близким. Однако время от времени из Америки приходили вести об их смерти, плохом поведении или о неподобающих связях.

Мать беспокоили неудачи армянских парней, в одиночестве уехавших в Америку. Она знала, что юные армяне сталкивались с трудностями жизни вдали от родных, в незнакомом обществе, среди новых обычаев и образа жизни. В этом возрасте в Берри юноши находились под опекой родителей, родственников, учителей и соседей. Некоторые молодые люди не справлялись с крутым поворотом жизни и обретенной свободой. Мы были наслышаны о многочисленных трагических историях соседских сыновей, эмигрировавших в Америку.

Сын одного из наших соседей покончил с собой, спрыгнув с крыши дома. Он сошел с ума на почве любви к одной американке из Чикаго. Однажды его родители получили письмо о необходимости послать деньги для переправки тела их сына в Берри.

Другой сосед, живший от нас по другую сторону улицы, вернулся домой умалишенным. Он стал периодически без причины избивать своих сестер.

10. ÎÒÚÅÇÄ ÏÅÒÐÎÑÀ Â ÀÌÅÐÈÊÓ, ÇÀÌÓÆÅÑÒÂÎ ÇÀÐÓÈ


По дороге в церковь останавливался и начинал целовать мостовую. Его отцу приходилось ходить за ним и приводить домой, всегда быть начеку, чтобы не дать сыну навредить себе. Парня прозвали «Чокнутым мальчиком».

Подобные истории пугали всех. Для родителей решение послать Петроса в Америку было трудным, но они понимали, что другого пути нет, и решили пойти на риск – послать его в Америку, оставить его дома было намного опасней. Для этого отцу нужно было влезть в долги, чего он всегда боялся и знал, что не сможет расплатиться.

Петросу удалось покинуть страну вместе с дальним родственником Тиграном Амо (дядя) из Исмаила, который был старше него. Долги на многие годы стали дополнительным бременем для отца, а разлука со старшим сыном очень опечалила мать.

Вскоре после отъезда Петроса, моя сестра Заруи вышла замуж за протестанта Погоса Хатунагяна. Скромную свадьбу справили у нас дома. Гаспара посадили на приданое Заруи. По народному поверию, когда младший брат невесты садился на приданое, это предвещало рождение мальчика. Он не слезал с приданого до тех пор, пока ему не дали пару монет. Молодожены поселились вместе с родителями жениха, неподалеку от нас, по соседству с Ереванянами.

К сожалению, положение Заруи с замужеством не улучшилось. Погос принял протестантство, чтобы получить чувал (гунисак) муки. Этого хватило ему, чтобы обеспечить семью хлебом на целый год. Мой отец порицал его за этот поступок. Вскоре после свадьбы Погос переехал в Адану, чтобы найти там приличную работу. Но там начались массовые погромы армян и сотни людей были убиты. Ему удалось бежать в Америку, а Заруи осталась на милость двух снох. Те плохо к ней относились, хотя были намного младше. Для облегчения ее положения отец иногда посылал меня привести ее к нам погостить на пару дней. Несколько раз он брал ее с собой в Харберд в Сако Махласи навестить ее крестную мать Джувар.

41

Через два месяца после отъезда Петроса мы получили от него первое письмо с известием, что он находится во Франции, в Марселе. Осознание того, что она никогда больше не увидит своего старшего сына, плохо сказалось на самочувствии матери. Все усугубилось и с отсутствием дочери. К тому времени она родила своего младшего сына Ншана, ослабла и слегла на три месяца.

Тем временем мы узнали о смерти Седрака, который подрабатывал в Америке. Седрак был одним из ее немногочисленных племянников. Он был немного старше Петроса и переехал в Америку на несколько лет раньше него. Мать была уверена, что в Америке с юношами обязательно что-нибудь случится. Эта новость ухудшила ее состояние. Мы так никогда и не узнаем, выздоровела бы она, если бы не узнала о случае с Седраком.

Вместе с новостью о смерти племянника она узнала и о роде его занятий в Америке. Считали, что он на правительственной службе и очень им гордились. Но из письма стало известно, что он работал садовником при правительственном здании. Электрическая проводка упала на землю. Он не был знаком с электричеством, взял проводку в руки и был убит током.

Мы были заняты болезнью матери, но однажды утром, проснувшись, обнаружили деда мертвым. Я не мог в это поверить. Я не был готов к этому, никто из нас не был готов. Мы все были поглощены состоянием матери...

Так внезапно скончался дед, человек, который всегда был для меня моральной поддержкой. Сломался стержень семьи. Несмотря на то, что ему было девяносто два года, я не помню, чтобы он болел или жаловался на боль. Его единственным физическим недостатком была потеря зубов.

Я не помню, как он ел без зубов. Его любимым лакомством был сухой хлеб, он засыпал его себе в карман и кусочками клал в рот, прогуливаясь перед домом, по пути в церковь или во время разговоров с соседями. Все уважали его. Отец всегда относился к нему с почтением, самый лакомый кусок, который легко прожевывался, оставлялся ему.

Он был царем нашего дома. Я впервые почувствовал боль утраты любимого человека. До этого я думал, что у меня есть все, в чем я нуждаюсь и что люблю.

Дед оказал невероятное влияние на мою жизнь, несмотря на то, что я

11. ÑÌÅÐÒÜ ÄÅÄÀ È ÌÀÒÅÐÈ


потерял его в столь юном возрасте. Его нравоучения вместе с отцовскими сформировали мой характер, устремления и цели в жизни. Мне повезло, что в моей жизни были такие люди.

Несмотря на болезнь, мать встала с постели и села рядом с гробом деда. Со слезами на глазах она нежно ласкала его голову и шептала: «Почему ты не подождал еще денек? Мы бы вместе ушли». Потом она медленно прошла к своей постели. Хотя в течение всей жизни они не обменялись ни единым словом, между ними была очень тесная духовная связь.

Согласно обычаю мы помогли обмыть его тело и подготовить к похоронам, которые должны были состояться в тот же день. Деревянный гроб был доставлен из церкви. Несколько соседей уже собрались в нашем доме. Мужчины, положив гроб себе на плечи, медленно понесли его в сторону церкви. Мы последовали за ними. После отпевания гроб отнесли на новое армянское кладбище, которое было немного дальше от нашего дома, нужно было спуститься вниз по холму и взобраться на другой.

Домой мы вернулись после похорон уставшими и подавленными.Перед сном мать сказала Гаспару: «Завтра ты меня похоронишь». Так и

случилось, ночью моя любимая мать скончалась. Мы были потрясены этим ударом, память о том дне размылась и соединилась с предыдущим днем. Через двадцать четыре часа после похорон моего дорогого деда, рядом с ним мы уложили и любимую мать. Несмотря на то, что она три месяца болела, я и подумать не мог, что она может умереть. Никто из нас не догадывался, что это было только началом всех бед, ожидавших нас впереди.

Двойная потеря усугубила чувство горя в каждом из нас. Мы потеряли двух самых важных для нас людей. Горе заставило нас сблизиться и поддерживать друг друга. Нам нужно было привыкнуть к новому укладу жизни. С того дня Агавни стала ответственной по заботе о доме. Она стала более внимательной и заботливой для нас. Мы звали ее баджи (сестра по-курдски), так же я и двое моих братьев звали и других двух сестер. После отъезда Петроса его обязанности перешли к Миграну. Мы обращались к нему Ага Ехпайр (старший брат), и каждый младший так называл старшего брата. Однако Ншан и Кероп с трудом выговаривали эти два слова, и у них получалось “Ага-Пар”. Повзрослев, они продолжали обращаться к нему так же.

Эти потери отец подавили отца физически и эмоционально.

43

После смерти деда и матери отец осиротел. Он понимал, что необходима помощь в домашных делать и в уходе за младшими. Через несколько месяцев после смерти матери отец снова женился. Моей мачехой стала женщина по имени Вардуи. Она была красивой женщиной, ровесницей отца сорока четырех или сорока пять лет. У дважды овдовевшей Вардуи было двое детей. Дочь от первого брака и двадцатилетний сын Акоп от второго брака жили в деревне Готареч в полдня ходьбы от Берри. Я видел ее дочь, когда три дня гостил у них в деревне, а сына встречал однажды, когда тот приходил к нам домой. Согласно обычаю дети вдовы, повторно вышедшей замуж, жили с родителями отцов.

Вскоре у отца с Вардуи родилась дочь Ерануи. Она была красивым и милым ребенком. Мы все очень любили ее и никогда не оставляли одну. Кто-то из нас всегда занимался ею. У нее были проблемы с ногами, лишь к трем годам она стала ходить.

К сожалению, мачеха не вела домашнее хозяйство так же хорошо, как это делала мать. Поэтому многое приходилось делать моей сестре Султан. Кроме того, не только не стало матери, но и Заруи ушла из дома. Я и Мигран к мачехе относились холодно. Мне было жалко Султан, которой несмотря на больную руку приходилось много работать.

Однажды я увидел, как мачеха увела Султан за петаки и ударила ее. Я был взбешен. Бедняжка Султан и так работала больше, чем позволяло ее физическое состояние. У нас в доме никогда ничего подобного не было. Я рассердился на мачеху и запретил впредь поступать так с Султан или с кем-либо из младших детей. Подобного больше не повторялось, однако отношения между мной и мачехой еще больше испортились.

Отец старался поддержать каждого из нас. Было нелегко обеспечить всех сыновей приличной одеждой и учебой в школе.

Мы все старались помогать отцу. Долги продолжали висеть над нами. Два года прошло с тех пор, как он отправил сына в далекую страну, но не мог расплатиться с долгами, лишился своего первенца – Заруи, которая вышла замуж, и навеки расстался с женой и отцом, который был ему опорой и моральной поддержкой.

Эта череда потерь была причиной постоянной печали в доме. Мы все

12. ÏÎÂÒÎÐÍÀß ÆÅÍÈÒÜÁÀ ÎÒÖÀ


время ощущали тяжесть своей ноши. И конечно никто больше вечером не рассказывал нам любимые истории.

Теперь после вечерней молитвы отец ложился спать рано, выкуривая до двадцати сигарет, которые скручивала для него Агавни. Бумагу и спички для них мы покупали на рынке. Выкуривая сигареты, он выпивал чашу (пол-пинты) домашней водки или вина собственного приготовления. Утром рядом с его постелью мы находили пустой бокал и окурки вечерних сигарет. Тетя говорила, что он жует табак для успокоения нервов.

Раз в год, летом, отец приносил табак из близлежащей курдской деревни Данабуран, округа Дерсим. Не знаю, покупал ли он табак или менял его на свои ктавы (полотна муслина). Красивые желтые листья табака сушились на крыше. Он протягивал веревки от стены дома Вартик Баджи до дома Арифа Эфенди и вешал табачные листья сушиться. Эти веревки использовали также для сушки других продуктов, к примеру, роджига.

В течение следующих четырех лет мы свыклись с нашей потерей и привыкли к изменениям в нашей жизни. Мы продолжали помогать и поддерживать друг друга.

В основном изменения касались школы. Кроме того, финансовое состояние отца несколько улучшилось. Мрачная религиозность сменилась более оптимистичной атмосферой. Частыми стали пикники с участием членов общины. Соседи стали больше общаться друг с другом, что позволяло нам встречаться с новыми людьми и заводить дружеские отношения. Нам очень нравилось все новое в нашей жизни, но мы продолжали скорбеть по потерям. Отец с трудом принимал многие изменения. Он считал их слишком заметными и разжигающими турецкую ненависть к нам. Он знал, что армяне не готовы защищаться.

45

В 1913 году политическая ситуация в стране резко ухудшалась. Миграну исполнилось семнадцать, и в очередной раз отец был вынужден принимать решение о судьбе сына. Он знал, что Петрос в безопасности в Чикаго, но был обеспокоен свободным образом жизни сына. Он не понимал также, почему Петрос не помогает ему в выплате долгов. За четыре года Петрос не смог найти хорошо оплачиваемую работу. Теперь отец должен был в одиночку решать проблему Миграна. Какое решение будет лучшим для него? Оставить ли его в Берри или безопасней будет отправить в Америку?

Отец беспокоился за Миграна, так как в младенчестве тот был на волоске от смерти. В годы, когда они жили в Исмаиле, отец однажды уехал на заработки, а в доме остались мать, дед, Заруи, Петрос, Султан и младенец Мигран. Сосед-курд посоветовал маме быстро собрать детей и на несколько часов спрятаться в горах. Он сказал, что курды решили напасть и ограбить армянские дома. Турецкие чиновники не только знали о готовящемся нападении, но и не собирались ничего предпринимать против этого, подстрекая курдов, чтобы посеять вражду между двумя национальными меньшинствами.

Сосед-курд предупредил мою мать, что оставшись, та подвергнет смертельному риску себя и своих детей. Мать прислушалась к его совету. Поняв, что не сможет увести всех четырех детей младше шести лет, она завернула Миграна в теплое одеяло и спрятала в незаметном месте около тонира, там где тепло, так как не знала, как долго ей придется отсутствовать из дома. Взяв на руки трех остальных детей, мать и дед поспешили в сторону холмов. Через несколько часов они вернулись и нашли дом ограбленным. Большинство вещей, включая еду и все припасы, грабители унесли с собой.

Самым ужасным было то, что они не нашли ребенка там, где оставили. Только когда Мигран заплакал, они заметили его в тонире, куда он скатился. К счастью угольки погасли и не повредили его. А теперь что? Будет ли он в безопасности в Америке?

Все же отец решил отправить Миграна к Петросу, несмотря на увеличение долга, который и так мучал его. Он надеялся, что Мигран найдет хорошую работу и поможет отцу покрыть часть долга, но напрасно. Из первого же письма, полученного от Миграна, мы узнали, как трудно тому приходится. Ему и Петросу удавалось еле сводить концы с концами.

13. ÎÒÚÅÇÄ ÌÈÃÐÀÍÀ Â ÀÌÅÐÈÊÓ


Состояние сыновей еще больше тяготило отца. Он удивлялся их неспособности помочь оставшейся в Берри семье. Он не понимал, как сильные и здоровые мужчины не могут найти приличную работу и помочь родителям.

Сколько бы он ни работал, долги не давали жить спокойно. К счастью я подрос, стал сильнее и был готов помочь ему.

Ниже привожу отрывки из двух писем отца, в которых он излагает свою озабоченность политической атмосферой внутри Турции.

6 июля 1914 года, Берри. Из письма отца Миграну:...В предыдущих письмах я рассказывал о наших затруднениях. Я думаю, что не стоит подробно описывать все, что нас ожидает. Наше положение удручающее. Думаю, ты представляешь себе, что значит груз долга в двадцать два воски (золотых). Вдобавок, я приобрел пшеницу за два воски и просил тебя помочь мне, но ты так и не ответил. Мигран, ответил ли ты на мое письмо по поводу одинадцати золотых? Что случилось? Сжалься надо мной... Я время от времени пишу тебе о своей нужде и прошу, ответь мне...

20 декабря 1914 год, Берри. Из письма отца к своим сыновьям:Что касается нас, то мы еле сводим концы с концами. Все по-прежнему дорого, но пшеница еще дешевая. Вот, к примеру, иолчек (бушель – 36, 3 л) блгура стоит пятнадцать гурушев и вчера я обменял его на два иолчека пшена. Недавно мы сварили наш блгур...

47Отъезд Миграна в Америку

Письмо,

датированное

6 июля

191

4 года


Письмо,

датированное

20 декабря

191

4 года

49

С десяти лет у меня были свои обязанности. Гаспар не мог помогать в работе, требующей физической силы. Немного повзрослев, я набрался сил и должен был следить за количеством свежей воды в доме. Несколько раз в день я с кувшином в три галлона ходил за водой к источнику Гамар ахбьюр, в пятнадцати минутах ходьбы. Иногда по дороге кувшины разбивались и приходилось менять их на новые.

Я должен был следить за наличием воды в двух местах. Два бака с водой во внутреннем дворе предназначались для стирки и купания. А четыре кувшина в доме были для хранения воды для питья и приготовления пищи. Каждый из кувшинов вмещал от двух до четырех галлонов воды. В среднем в день мне нужно было ходить к источнику по три или четыре раза, а то и больше.

Позднее в мои обязанности стала входить и встреча гостей. Когда к нам приходили гости или заказчики отца, я должен был встречать их и приглашать во внутренний двор. Я угощал их таном и хлебом или пастой из печеных перцев. Если гость не успевал вернуться к себе домой, мы угощали его ужином и оставляли ночевать. У нас была дополнительная постель, которую я стелил в тонратуне. На следующий день перед его отьездом я угощал гостя завтраком. Если в дождливый день или ночь к нам стучался промокший путник, я усаживал его перед очагом и сушил его одежду. Отец считал гостей даром божьим и всегда относился к ним с уважением. Для нас принимать гостей, будь то армянин или курд, было почетным делом.

После отъезда Миграна большинство его обязанностей легло на меня. Я стал помогать отцу в саду. Наш сад с виноградниками и тутовыми деревьями был далеко. На расстоянии около часа ходьбы. Он располагался между двумя долинами у подножия горы Аркадж и вдоль реки Берри, близ дороги, ведущей в Бертак и Харберд. Место для сада было отличным. Снег, выпадавший в долгие и суровые зимы отлично орошал сад. Еще один источник питал виноградник.

Лишь в восточной части Храдж бахча было много источников. Фрукты там созревали позже и были намного слаще наших. Там же росли деревья грецкого ореха и миндаля. Но самым ценным были невероятно вкусные грибы.

В долине было три виноградника, рядом друг с другом. Виноградник моего

14. ÌÎÈ ÎÁßÇÀÍÍÎÑÒÈ


отца был посередине. По правую сторону расположился самый большой виноградник Тер-Карапетяна. За виноградником на левой стороне ухаживала вдова Апеляна и ее дочь. Им помогал бахманчи (садовник), возделывающий все три виноградника. Отец хотел приобрести их виноградник за семь долларов, но только после того, как покроет первый долг. У нее рос виноград Дамские пальчики, который был крупнее и слаще нашего. Когда я ел их виноград, то пальцы прилипали друг к другу, словно от меда.

Спустя годы, в 1960-ых годах жена бахманчи стала нашей соседкой в Лос-Анджелесе.

Во всех трех виноградниках вдоль реки Берри росли тутовые деревья. На правом берегу реки росли ивы. К концу весны шелковица начинала созревать, и к началу лета наступало самое время ее собирать. Первой важной моей обязанностью был сбор плодов шелковицы.

За месяц до их созревания я должен был время от времени поливать деревья. У нас росло около десяти-двенадцати деревьев. Они достигали в высоту тридцать футов, а диаметр ствола доходил до трех футов. Для поливки каждого дерева мне необходимо было по три раза сходить за водой к реке с кувшином в пять галлонов. Виноградники начинались у подножия горы Аркадж и простирались вверх по холму. Между деревьями шелковицы и виноградником, на каждом участке находился серкен (глиняный пол) длиной в

пятнадцать и шириной в двенадцать футов. Серкен был нужен для сушки шелковицы.

Все три семьи собирали и сушили шелковицу вместе. Начинали с деревьев Тер-Карапетянов, потом переходили к нашим и заканчивали деревьями Апелянов. Чтобы собрать все плоды с шелковицы нужно было три парня. Амбарцум, один из моих школьных друзей на пару лет младше меня, помогал своему отцу. Мы с ним держали концы тяжелой материи в девять или десять футов, а нанятый Апелянами человек взбирался на дерево и встряхивал ветви, пока созревшие плоды падали на ткань. Когда ткань наполнялась

шелковицей, мы вываливали плоды на серкен. Когда первый серкен заполнялся, мы приступали к сбору шелковицы на следующем участке.

На просушку тута уходило три дня. К этому времени мы возвращались к деревьям для сбора новой порции созревших плодов. Но сперва необходимо было собрать уже высушенные плоды в плетеные корзины. Моя корзина была в два фута длиной и шириной. Сушеные плоды были намного легче свежих,

Закопанный хевенк

51Мои обязанности

Хевенк из моего сада в Лос Анджелесе


и мне было нетрудно нести их на плече. Процесс сбора шелковицы необходимо было повторять до пяти раз в течение трех месяцев. А еще несколько раз в неделю мне надо было идти в сад собирать свежий тут для домашних. Все с нетерпением ждали, когда я принесу свежие плоды тута, очень сочные и сладкие. У нас росли крупные и мелкие белые плоды. Крупные доходили до размеров в указательный палец, но мелкий тут был намного слаще. Он был сладким и липким как мед. До сих пор я скучаю по этому ни на что не похожему вкусу.

К осени, с окончанием сезона созревания тута, эти мои обязанности заканчивались. Тем временем созревал виноград, и каждая семья собирала его. Для сбора винограда отец нанимал Гури Осо, а урожай привозили домой на его осле, так как виноград был очень тяжелым. Мы заполняли две корзины размером в три фута в ширину и четыре фута в глубину, дно которых иногда не выдерживало груза и рвалось. По нескольку раз в день мы отвозили урожай домой, проверяя по дороге сохранность каждой корзины.

Для хранения мы зарывали свежий виноград в землю. В трех разных местах в саду я рыл ямы, так, чтобы никто не видел. Каждая яма была глубиной в пять футов и шириной в три. Яма заполнялась свежими листьями и виноградными гроздьями. Гроздья выбирались самые большие. Три крупных грозди я сплетал между собой, завязывал веткой, сорванной с тополя, и развешивал в яму таким образом, что грозди оказывались в центре ямы. Каждую из ям я маскировал виноградными ветвями, листьями и мусором. Я старался

сделать свои тайники по возможности незаметными, так как не у всех были виноградники, и желающих найти евенк было много.

Часть винограда, который мы приносили домой, ели в свежем виде, а часть сушили на изюм. Из остального винограда готовились различные припасы. Однако большую часть винограда отец использовал для приготовления вина и водки. В свежем виде мы ели красный сладкий виноград, похожий на Мускатный сорт, и зеленый сладкий виноград, который назывался тутмуг и мои любимые желто-зеленые крупные Дамские пальчики.

Для вина и водки отец использовал крупный черный виноград сорта кохоскра. Виноградом наполняли мешок из пористой ткани, завязывали его горло и помещали в большой деревянный чан в четыре фута высотой, шесть футов длиной и пять футов шириной. Я и Гаспар становились на мешок и

Нам проходилось совершатьнесколько подобных перевозок

53Мои обязанности

чисто вымытыми ногами начинали мять виноград, пока из него не вытекал весь сок. И хотя Гаспар был не очень сильным, сам процесс доставлял нам много радости. После выжимки виноградного сока чан тщательно мылся, так как его использовали в различных целях.

Точную очередность действий по приготовлению вина и тутовой водки я не помню.

54

15. ÈÃÐÛ È ÐÀÇÂËÅ×ÅÍÈß

После школы или справившись с домашними обязанностями, я любил активные игры. По субботам школьные уроки занимали всего полдня, и мы с Миграном играли с одноклассниками. Во многих играх Мигран был сильнее. Гаспар в основном не участвовал в наших играх и предпочитал оставаться дома и заниматься домашней работой.

Я помню три основные игры с мячом. Мячи были довольно тяжелыми, со сильным отскоком. Они были плотно набиты шерстью. Большим мячом размером с крупный грейпфрут мы били об стену Арифа эфенди. Эта игра была похожа на гандбол. Одна группа из трех парней становилась в нескольких шагах от стены рядом друг с другом на расстоянии раскинутых рук. Вторая команда становилась за первой. Один из команды, стоящей сзади, становился между первой командой и стеной. Он сильно бил мячом по стене, и каждая из команд пыталась поймать отскочивший мяч. Побеждала команда, которая поймала больше мячей.

Во второй игре участвовали двое или больше участников. Использовался мяч с небольшой апельсин. Один из игроков с силой бил мячом об землю и, прыгая на одной ноге, пытался поймать мяч, пока тот не упал на землю. Остальные игроки также старались поймать мяч. Выигрывал тот, кто поймает больше мячей.

В третьей игре мы использовали маленький мяч. Нужно было ударить его об землю, и пока мяч не упал обратно, крутиться на месте. Побеждал тот, кто за это время сделал больше оборотов вокруг собственной оси. Большинству из нас удавалось сделать шесть

или семь оборотов. Те, кто посильнее, делали это до двенадцати-пятнадцати раз.

В некоторых играх мы использовали тополиные ветки. В одной игре – две ветки длиной в двенадцать дюймов. Мы держали ветки двумя руками у груди в виде креста. Ударом мизинца надо было отбросить горизонтальную ветку. Выигрывал тот, чья ветка отлетала дальше.

Палочки мешеха

55Игры и развлечения

Берцовые кости

В другой игре одна тополиная ветка длиной в двенадцать дюймов называлась чубух, а другая длиной в три фута – чалик. Оба конца короткой палки были сточены наподобие карандаша. Как и в предыдущей игре, палки держали у груди крест-накрест и метали меньшую палку. Когда палка втыкалась в землю острым концом, второй палкой били об ее свободный конец. Побеждал тот, чья палка отлетала дальше.

Еще в одной игре соревновались двое парней. В игре использовали две длинные палки. Каждый из игроков, держась за оба конца своей палки, должен был сбить соперника с ног.

Было несколько игр с использованием берцовой кости барана. В одной из них надо было забросить кость в горизонтальном положении по возможности дальше, особым образом ударив ее пальцами.

В другой игре каждой из четырех сторон кости давались имена. Одна сторона называлась бек (король), другая - гох (вор), две остальные - ходжа (умный человек) и эш (осел). Кости бросали на землю и бросивший получал имя, которое ему выпадало, если в игре использовались две кости или больше, то игроку присваивали больше имен. Нужно было придумать истории с выпавшими именами.

На Пасху играли в особую игру. Султан варила пасхальные яйца с желтой луковой шелухой, отчего те окрашивались в темно-бурый цвет. Каждый из нас получал по яйцу и должен был проверить крепость яйца, ударив его о конец яйца другого. Для этого яйцо необходимо было держать в правой ладони таким образом, чтобы сопернику оставалось место для удара о конец вашего яйца.

Мигран очень любил всякие шалости. Он знал места, где на берегу реки Берри можно было достать дёготь. Брал сырое яйцо, осторожно выливал из него содержимое и заливал дегтем. Это яйцо побеждало во время Пасхи как дома, так и в сражениях со школьными товарищами после Пасхальной службы.

В другой игре мы кидали грецкие орехи в ямку в земле глубиной в четыре и шириной в десять дюймов. Каждый игрок, стоя в трех или четырех шагах от ямки с пятнадцатью грецкими орехами в руках, должен был одновременно бросить их. Если в ямку попадало четное количество орехов, то игрок побеждал.

Мы часто играли в прятки. Однажды во время игры я споткнулся о торчащий гвоздь, упал с нашей крыши на землю и сильно расшиб себе лоб. Играли и в «лягушку», прыгая через трех ребят.

Еще одной из игр была следующая. Одной рукой придерживая сзади


согнутую ногу, другой рукой нужно было толкать соперника до тех пор, пока тот не упадет. Я очень любил играть в эту игру.

Иногда вместе со школьными товарищами мы устраивали соревнования по бегу. Мы бегали к реке и вдоль берега, в сторону полей. Проверяя свою выносливость, мы устраивали забеги по треугольнику. Стартовав у церкви, бежали вниз к реке и поднимались по холму обратно к церкви. Часто мы бегали вдоль горного склона. Это было трудным испытанием.

Иногда мы ходили к калам и играли на плотной, мягкой поверхности. Для игры мы использовали салы (плоские камни) размером с ладонь. Сал клали на кал. С некоторого расстояния необходимо было другим салом ударить об этот сал так, чтобы тот отлетел по возможности дальше. Побеждал тот, кто отправлял сал дальше других.

В последние годы, после больших изменений в нашей школе мы раз в неделю стали заниматься физическими упражнениями в женских классах. Там к потолку были подвешены два обруча, на которых мы проделывали разные упражнения. Здесь же нас научили играть с волчком, мы закручивали его верхнюю часть и, бросив на ровную поверхность, следили как он вертится.

Нам не разрешали играть с первым снегом, только со вторым, который был чище первого. Когда он выпадал, мы первым делом выбегали из дома, чтобы собрать свежего снега и смешать его с небольшим количеством тутового сиропа. Вся семья очень любила это лакомство.

Во время школьных каникул у нас были свои игры со снегом. Мы играли в снежки, а когда появлялся лед, то скатывались вниз по холму на небольших подстилках.

Когда снега становилось больше, из него лепили снеговиков. Сбросив снег с крыши дома, на нашем дворе я лепил снеговика для Ншана и Керопа. Они обожали играть с ним.

Иногда снега выпадало так много, что трудно было открыть входную дверь. Мне приходилось несколько раз в день счищать снег с крыши, чтобы она не провалилась под тяжестью снега. Снег сбрасывали на пустынную улицу. Порой единственным выходом из дома оставалась крыша, на которую мы поднимались с помощью лестницы и ходили по крышам соседей. Так мы зимой ходили в школу. В отличие от таких узких улиц, как наша, широкие улицы очищались, чтобы можно было по ним передвигаться.

Ранней весной мы ходили за грибами и съедобной зеленью. Первым вырастал бомбоз (трава с нежно-розовыми цветками). Мы любили есть свежие цветки бомбоза и собирать их для дома.

Грибы росли очень красивые, особенно когда только выходили из под земли. Рано утром их белые, еще не обожженные солнцем, шляпки издалека виднелись на черной поверхности земли. Карманным ножом мы старались собрать их побыстрее, так как желающих всегда было много. Каждый раз, когда мы брали с собой карманный нож, родители сильно нервничали – как бы

57Игры и развлечения

мы не попали в какую-нибудь неприятность. Грибы были разной величины, некоторые диаметром в четыре дюйма, а крупные – от десяти до двенадцати дюймов. Толщина грибов достигала одного-полтора дюймов. Я никогда не пробовал таких вкусных грибов.

После грибов и бомбоза появлялся гангар - растение похожее на спаржу размером с мою руку, которое росло на склонах холмов. У него было нескольких стеблей пяти-шести дюймов длиной и с палец толщиной. Ели только стебель гангара, а листья выбрасывали. У него был сладковатый вкус и ели его как свежим, так и вареным. Гангар рос на холмах между Берри и Исмаилом в местности, богатой источниками, проходя мимо которых, было трудно не остановится и не выпить воды. Зимой вода была теплой, а летом очень холодной. Наши учителя говорили , что это нам всего лишь кажется.

Летом мы собирали мадуду - сладкий корень неправильной формы размером с яйцо. Мы жевали его, пока не высасывали из него весь сок.

Одним из моих самых любимых занятий было плавание в реке, куда нас пускали только при спокойном течении. Когда мне было десять лет, Мигран научил меня плавать на спине и на животе, помогая себе руками и ногами. Я наслаждался каждой минутой пребывания в воде, но надо было быть осторожным и следить за течением, чтобы успеть выскочить из воды, когда течение становилось сильнее. Каждый год кто-то тонул в реке, и из-за этого родители всегда волновались, когда мы ходили на реку. Не каждый день было безопасно в ней купаться.

Три или четыре месяца в году река покрывалась толстой коркой льда, так что по ней мог ходить груженный осел. Весной требовалось столько же времени, чтобы весь лед на реке растаял. Это было самым опасным временем для купания в реке.

Рыбачить мы начинали только тогда, когда река становилась безопасной. Рыбу мы ловили специальным широким тором (сетью), который был сшит на концах таким образом, что, потянув за веревку, можно было стянуть его как мешок. Во льду мы делали прорубь и закидывали туда тор. За несколько минут можно было поймать достаточно рыбы. Мы никогда не оставляли тор полностью наполниться рыбой, так как не смогли бы вытащить его из воды. Мы очень боялись, что лед сломается у нас под ногами. Мы ловили столько рыбы, чтобы хватило на всю семью. Те, кто наловил больше, чем было необходимо, продавали ее всем желающим.

Летом мы с друзьями рыбачили ради забавы. Для этого мы приносили с собой особые семена, которые скатывали в шарики размером с горошину. Шарик бросали в воду, когда рыба проглатывала его, то сразу теряла ориентацию и всплывала на поверхность. Нам оставалось ее выловить и быстро срезать голову, чтобы не отравиться. Тут же разжигали костер и жарили наш улов.

Нашей любимой рыбой была алабалук, крупная красная рыба. Иногда мы


заходили дальше по реке в сторону Исмаила, там она была богаче рыбой. Вода здесь была прозрачной, и нужно было быть очень осторожным, так как угадать глубину было трудно.

59

Отец много работал, чтобы все сыновья могли получить образование и обеспечить себе достойную жизнь. Он не собирался принуждать нас заниматься его ремеслом. Если бы была возможность, он обязательно послал бы учиться и дочерей. Он считал, что они тоже достойны образования, которое обеспечит им хорошую жизнь.

Он говорил нам как важно хорошее образование. Учеба в школе была привилегией. Я всегда чувствовал себя обязанным ему за те жертвы, которые он приносил, чтобы обеспечить нас учебой. Сколько родителей сегодня в Штатах пожертвуют собой для обучения шестерых детей в частной школе?

Отец оплачивал нашу учебу, книги и школьные принадлежности, а также отдельно платил за питьевую воду в школе, которую привозили в тиках и заливали в большие кувшины с краниками у дна.

Наша школа и церковь составляли единый комплекс на склоне холма, напротив реки Берри. Женский класс находился на втором этаже. На третьем этаже были два мужских класса, рядом большое помещение, которое использовалось для дополнительных занятий, а также городских и различных общественных собраний.

В школе училось около двухсот учеников. Женский класс был всего один с одним учителем, так как мало людей могли позволить себе посылать дочерей в школу. Для мальчиков были выделены три класса, комната для различных целей. У нас было пять учителей: парон (господин) Гаспар и парон Марсуб Мишмишяны (дяди майрик Заруи), а также двое других братьев – парон Арменак и парон Ованнес Эксузяны, которые отличались особой строгостью. Директором школы был парон Аршак (Аршак эфенди), а тнтесом (хранителем) – Вартан Нороян. Его мы прозвали «Вартан Чортан».

Вартан Чортан, берем кез тогнем тортан,Гайлерн ган врат кардан!

Вартан Чортан, возьму и помещу тебя во внутреннем дворе,Волки придут и будут читать над тобой!

16. ØÊÎËÀ ÄÎ ÄÀØÍÀÊÎÂ


Г. ЕреванянПарон Эксузян с женой и дочерью

Он был очень строгим“Да будут прокляты твои корни“,- кричал он и больно бил линейкой по

нашим пальцам

61Школа до дашнаков

Одной из обязанностей хранителя было звонить в церковные колокола. Для каждого случая был свой звон. Самым частым был школьный – дин, дин, дин (семь быстрых ударов колокола). Ритм церковного звона был умеренный – дин-дон, дин-дон, дин-дон. Самым медленным был звон оповещения о чьей-то смерти и похорон. Медленный и пронзительный звон оповещал о чрезвычайном происшествии. Другой обязанностью хранителя было посещение домов учеников и выяснение причин их отсутствия в школе.

Мы с Гаспаром пошли в школу в семь лет. В первый день Петрос повел нас в школу, и мы радостно шли рядом с ним. Мигран учился на класс старше нас, так как после переезда из Исмаила его школьные знания не соответствовали требованиям данной школы.

В первые дни учитель вывешивал каретахтак (таблички), на которых мы мелом писали армянский алфавит и наши номера. Книги, бумагу и другие принадлежности мы носили в паюсаках (тряпичные сумки). Мы шли в школу вприпрыжку, и сумка подпрыгивала с бока на бок.

Отец выдавал мне и Гаспару по пять пара (цент) в неделю для покупки на рынке карандашей, линеек, ластиков, бумаги и для заправки ручек. Все это привозили непосредственно из Германии, и мы старались их использовать бережно.

Школьный день начинался молитвой мальчиков и девочек в общем зале. Там же мы пели патриотические песни, по возможности осторожно, чтобы это не стало причиной недовольства турок. Потом делали перекличку учеников, и каждый отзывался на свое имя - «Нерка!» (здесь). Сначала в свой класс отправлялись девочки, затем – мальчики. Тихо и по очереди. Ученики всегда вели себя достойно, так как понимали, что обучение – это привилегия, учеба в школе не была обязательной*.

Ученики и их родители очень ценили и уважали школьных учителей. Учителя тоже любили свою работу и хорошо ее делали. Основные предметы, которым обучали в школе, в целом похожи на те, которые проходят в общественных школах Соединенных Штатов. Учителя поддерживали ценности и образ жизни, принятый в домах учеников. Кроме того, они преподавали богословие. По моему мнению учителя в Берри владели своей профессией лучше современных учителей, несмотря на возможности и научные достижения современности. В Берри очень ценили образование. К сожалению, эта система была разрушена.

Школьный день длился восемь часов. Каждый урок – сорок пять минут. После двух уроков у нас была большая перемена. За тридцать минут мы успевали поиграть и перекусить. В час обеда те, кто жил близко от школы, шли домой, остальные ели свои завтраки в школе и играли с друзьями. После большой перемены у нас было еще четыре урока. Между каждыми двумя

* Общественных школ не было.


уроками был небольшой перерыв, во время которого мальчики играли на склоне холма, а девочки на крыше церкви.

После окончания уроков, в четыре часа дня многие дети оставались играть у церкви до начала вечерней службы, которая начиналась в пять часов. Отец и дед всегда приходили в церковь во время вечерней службы, после которой мы все вместе возвращались домой. Учителя и родители были внимательны к нашей учебе и поведению. Несколько раз в году родителей приглашали в школу присутствовать на устных экзаменах. У отца не было возможности регулярно приходить, и друзья семьи рассказывали ему о нашей успеваемости, когда приходили к нам. Мы были лучшими учениками в классе, отец и мать гордились мной и Гаспаром. Из-за этого мы чувствовали, что должны учиться усерднее. Это было единственное, что мы могли сделать для них.

Учителя и родители вместе решали способ наказания провинившихся учеников. Если они плохо вели себя дома, то с ведома родителей их наказывали. Порой ученика наказывали как дома, так и в школе. Я не помню случая, чтобы на кого-то из нас поднимали руку в доме, но однажды Петрос отнес в школу письмо, где родители уведомляли о моем, Гаспара и Миграна плохом поведении. Мигран вечно попадал во всякие истории. Он подтрунивал над сестрой, не слушался родителей и вынимал изюм из кужа. Однажды нас всех поймали за этим делом. И хотя я не помню, в чем именно мы провинились, но отчетливо помню, как Петрос громко зачитывал письмо родителей перед всей школой во время утреннего собрания. Нам объяснили, что нельзя вести себя подобным образом и наказали ударами линейки по ладоням.

Однажды мы впятером отправились в виноградник поиграть в карты, что не позволялось. Мы не играли на деньги и поэтому не боялись, что попадемся или что на нас донесут. Мы не знали, что Мигран Эксузян, сын учителя, следил за нами и рассказал об этом своему отцу. На следующий день нас пятерых наказали перед всей школой ударами линейки. При каждом ударе я кричал «Вах, вах» (ой, ой). Учитель хотел наказать и Гаспара, но заметив, что тот обмочился в штаны, пожалел его и не наказал.

Я также помню, как парон Эксузян бил меня по пальцам. Не помню уже из-за чего, он сильно бил тупым концом линейки, боль была нестерпимой. Я ценю дисциплину, но подобное наказание нахожу неприемлемым - оно жестоко.

Однажды жарким днем трехлетний племянник парона Ованнеса страшно испугался, что дядя накажет его так же, как наказывал своих детей. Ребенок сбежал в виноградники, и его искали всей общиной. Через несколько часов его нашел Мигран. Ребенок был мертв из-за перегрева. Вся община была в шоке и осудила жестокие наказания.

Мигран по всем предметам был лучшим учеником в классе, а также он был в отличной физической форме и во всех играх всегда побеждал . Его прозвали «Екав» (Пришел). Я всегда гордился тем, что прихожусь «Екаву»


братом. Никто не смел задирать меня. В 1915 году я перешел в четвертый класс. Я успел проучиться шесть с

половиной лет. Мои знания были сравнимы с образованием средней школы. Лучшие выпускники после шестого класса получали возможность

продолжить обучение в Евфратском колледже, если могли себе это финансово позволить. Он был основан в 1880-ых годах американскими миссионерами в Верхнем Харберде и по окончании давал студентам диплом учителя.

В нашей школе не было парт, и мы сидели на полу, застланном подстилками. Впереди садились ученики с хорошей успеваемостью, а за ними – более слабые. После каждого экзамена в зависимости от результатов учеников пересаживали.

Так как мы с Гаспаром были близнецами, мне разрешали сидеть впереди, потому что он был лучшим учеником в классе. Я был вторым после него, а иногда мои оценки бывали даже лучше, чем у него, и я садился впереди на отдельной подстилке.

Ученики переходили в классы в зависимости от количества лет обучения и результатов экзаменов, а не по возрасту. Если ученику не удавалось сдать экзамен, он оставался в том же классе, пока не получал положительной оценки.

Гаспар был силен в математике и иногда помогал мне делать домашние задания. Его это злило, так как большую часть времени я проводил в играх, а не над домашним заданием. Иногда мне приходилось заставлять его помочь мне.

Мне лучше давались языки и история. В 1915 году я владел английским лучше, чем турецким. Мы проходили в школе оба языка, но турецкий меня никогда не интересовал. Я получал удовольствие от изучения английского. Нас учили английскому алфавиту, чтению, письму и простым фразам на английском языке.

Я гордился тем, что в двенадцать лет могу приписать пару английских слов в письме к моему брату Петросу. Мне и в голову не приходило, что большую часть своей жизни я проживу в Америке, и очень скоро мое поверхностное знание языка поможет бежать из Турции и обрести свободу.

Я всегда жалел о том, что обучение, которое доставляло мне большое удовольствие, оборвалось. У меня никогда уже не было возможности закончить его.

Школа была в пятнадцати минутах ходьбы от нашего дома. Мы шли под звон колокола, и к нам присоединялись школьные товарищи. Если по дороге мы встречали знакомого, то должны были остановиться, поздороваться и поцеловать ему руку. Мальчики не имели права держать руки в карманах и тем более на ходу пить или есть что-нибудь. Зимой мальчики брали с собой поленья для отопления мужских и женских классов.

Я знал по имени всех мальчиков нашей школы. Старше или младше –


нам было все равно с кем играть. Мы играли со всеми, кто хотел. Однако с первых школьных дней моим самым близким другом был Геворг Нороян. У нас были общие взгляды и вкусы, и мы оба хорошо учились. У его родителей было несколько коров, и они продавали молоко, масло, мацун и сыр. Каждое утро его мама собирала сливки со свежего мацуна, намазывала на лаваш и скатывала в трубочку. Этот бутерброд он брал с собой в школу и делился со мной. Мне было приятно, что его мать заботится и обо мне. Каждый день перед сном я кушаю немного йогурта с медом и вспоминаю своего друга Геворга.

Другой мой школьный товарищ, Петрос Ермоян, многому меня научил. Он был немного младше меня и родился в Америке, откуда в родной Берри родители вернулись, когда ему исполнилось семь лет. С собой он привез коробку с крайолами (разноцветными мелками). Все свои рисунки он раскрашивал красивыми цветными крайолами. Он и нам позволял раскрашивать наши рисунки своими мелками. Петрос жил с нами по соседству. Однажды он пригласил меня к себе домой, чтобы показать, как его отец работал на дзитцеанке и молол наше пшено. Петрос делился с нами воспоминаниями об Америке и рассказывал, почему отец решил вернуться в Берри.

Однажды наш другой одноклассник принес в школу апельсиновую кожуру и угостил нас ею. Аромат кожуры был свежим и сильным. И хотя мы до этого никогда не видели и не ели апельсин, его запах нам очень понравился. Все, кому досталось немного кожуры, положили ее между страницами книг, и каждый раз, открывая страницу, мы с удовольствием вдыхали аромат, которым пропиталась бумага. Впервые я увидел апельсин и попробовал его на вкус, когда мы с Керопом дошли до Бейрута. Мне запомнился не только яркий аромат плода, но и его сладкий вкус.

С Амбарцумом Тер-Карапетяном мы любили ходить на поиски бамбукообразной травы, которая росла вдоль берега реки. В ней мы проделывали три или четыре дырки и притворялись, будто это наши дудуки (армянский духовой инструмент). Мы пытались играть на них, но стеснялись показать это посторонним.

Не помню точно в каком году, но помню однажды в полдень, когда я играл на нашей крыше, небо в одно мгновение стало черным. На некоторое время все покрыла тьма. Взрослые шептали, что «настал конец света». Все побежали в церковь узнать, что случилось. Был ли это знак Божий?

Постепенно стало светлеть. Я уже не помню, что нам ответили, как нам обьяснили это явление. Моя жена тоже помнит этот случай в Малатии.


ШКОЛЬНЫЙ РЕЕСТРИМЕНА И ФАМИЛИИ УЧЕНИКОВ

Средний – II уровень

1. Григор Семерджян 5. Дживан Бояджян 2. Хосров Налбандян 6. Хосров Урфалян 3. Алексан Ованнисян 7. Паравон Джизмеджян 4. Гарегин Ермоян

Средний – I уровень

1. Гарегин Ереванян 8. Карапет Васгердцян 2. Никогос Таниелян 9. Мартирос Бандазян 3. Геворк Ереванян 10. Ованнес Бандазян 4. Исаак Асадурян 11. Геворг Пучигян 5. Левон Гопоян 12. Асатур Антарамян 6. Хачатур Арутюнян 13. Газар Арутюнян 7. Багдасар Бандазян

Начальный – II уровень

1. Акоп Холопигян 11. Петрос Петросян 2. Ваан Бандазян 12. Аветис Мейназарян 3. Левон Чакмакян 13. Айказ Налбандян 4. Аветис Хзирян 14. Акоп Кендоян 5. Манук Пучигян 15. Арменак Татоян 6. Саркис Нороян 16. Мелидос Мазманян 7. Мигран Читчян 17. Дживан Марабанян 8. Тигран Мейназарян 18. Петрос Пучигян 9. Гевонд Бандазян 19. Мисак Махакян 10. Ншан Урахян

Начальный – I уровень

1. Торос Малхасян 11. Мартирос Еновкян 2. Ваан Татоян 12. Хачатур Езигян 3. Петрос Ермоян 13. Вартан Акопян 4. Мартирос Ананигян 14. Арменак Эксузян 5. Геворк Нороян 15. Мелкон Терзиян 6. Амбарцум Читчян 16. Мигран Микаелян 7. Гаспар Читчян 17. Левон Мелидосян 8. Амаяк Мурадян 18. Ншан Марабанян 9. Григор Манукян 19. Мигран Миракян 10. Сурен Мелидосян


Подготовительный – III уровень

1. Левон Пашаджугян 9. Тигран Нороян 2. Аветис Акопян 10. Донабед Вартанян 3. Месроп Ереванян 11. Ованнес Езигян 4. Гегам Бандазян 12. Закар Закоян 5. Грант Мелидосян 13. Гевонд Езигян 6. Мехси Нороян 14. Арсен Сукиасян 7. Амбарцум Д. Карапетян 15. Самвел Мекердичян 8. Мигран Эксузян 16. Акоп Геворкян

Подготовительный – II уровень

1. Хаджибек Дерцакян 7. Левон Аракелян 2. Мигран Бандоян 8. Татеос Казанчвян 3. Дживан Антарамян 9. Хорен Пашаджугян 4. Тигран Чакалмазян 10. Манук Чулфаян 5. Мигран Чакмакчян 11. Карапет Хачатурян 6. Ованнес Клджян 12. Григор Эксузян

Подготовительный – I уровень

1. Мартирос Тороян 18. Кахеп Багдасарян 2. Вардан Казанчян 19. Корюн Васкертцян 3. Маргар Акалмазян 20. Асатур Мануелян 4. Газар Ечгулян 21. Григор Хачикян 5. Гевонд Гагоян 22. Тигран Тоникян 6. Погос Пучигян 23. Егише Д. Карапетян 7. Акоп Акалмазян 24. Хосров Кузоян 8. Дживан Гагоян 25. Ерванд Ереванян 9. Арутюн Мейназарян 26. Корюн Акопян 10. Арутюн Васгерцян 27. Ерванд Микаелян 11. Мартирос Сусулян 28. Исаак Карапетян 12. Мигран Гопоян 29. Арутюн Чакмакчян 13. Задур Григорян 30. Мардирос Микаелян 14. Левон Ереванян 31. Егише Д. Нерсисян 15. Левон Мишмишян 32. Мовсес Марабанян 16. Погос Мишмишян 33. Нерсес Д. Нерсесян 17. Ержант Чакмакчян


ИМЕНА УЧЕНИЦ

Средний – I уровень

1. Заруи Грегян 5. Гегануш Мейназарян 2. Ерануи Эмршадян 6. Агавни Марабанян 3. Патасхан Холопигян 7. Гоар Татоян 4. Мариам Апелян 8. Султан Геворгян


1. Мариам Марабанян 5. Анаварт Крегян 2. Агавни Гаспарян 6. Азнив Гапоян 3. Заруи Пашаджугян 7. Егисабет Такесян 4. Заруи Чоракян 8. Арусяк Чакмакчян

Начальный – I уровень

1. Нвард Ермоян 5. Вардуи Касабян 2. Арпине Марабанян 6. Султан Бантазян 3. Тцахик Тавитян 7. Пайлатцу Топчян 4. Мариам Какоян 8. Марига Хечдоян


1. Армине Пучигян 5. Эстер Акалмазян 2. Азнив С.Г. Чакмакчян 6. Хатун Мейназарян 3. Азнив С.К. Чакмакчян 7. Арусяк Пучигян 4. Мариам Чакмакчян

Подготовительный – II уровень

1. Армине Пучигян 7. Асмик Овнанян 2. Анна Нороян 8. Гояр Езигян 3. Хатун Семеджян 9. Пайцар Емршадян 4. Азнив Пучигян 10. Аракси Татоян 5. Арусяк Такесян 11. Аракси Булудян 6. Егисабет Пашалян


Подготовительный – I уровень

1. Анна Урахян 18. Тевриз Мейназарян 2. Аракси Емршадян 19. Аршалуйс Иоксузян 3. Аракси Акалмазян 20. Лусин Ермоян 4. Заруи Крегян 21. Аршалуйс Гопоян 5. Аракси Бахдикян 22. Алтун Берберян 6. Аршалуйс Марабанян 23. Алтун Пашаджугян 7. Агавни Нороян 24. Егисабет Ермоян 8. Анна Погосян 25. Вардануш Агзикян 9. Анна Мушегян 26. Вардуи Гагоян 10. Агавни Пучигян 27. Сирануш Булудян 11. Арусяк Ермоян 28. Вардуи Эксузян 12. Сатеник Безиргенян 29. Запел Д. Карабекян 13. Агавни Бидагян 30. Арусяк Терзян 14. Назели Ермоян 31. Эстер Карабекян 15. Вардуи Киракосян 32. Азнив Петросян 16. Вардуи Антарамян 33. Арусяк Эксузян 17. Егисапет Нороян 34. Азнив Териян

Мы, ниже подписавшиеся, подтверждаем действительность вышеперечисленных имен 196-ти учеников смешанной школы в Берри, подписанных родителями в данной книге.

(Список взят из книги Геворга Ереваняна «История армян Чарсанджака»)

СекретарьК. Пучикян

ДьяконГ. Холопикян

ПасторА. Никогосян

Президент - А. ПулутянВице-президент - Отец Погос Карапетян

69

Когда я был в четвертом классе общественная организация “Беррицинеру Миацял Миютюн” (Объединенное общество беррийцев) взяла на себя финансирование нашей школы, так как Берри был культурно-политическим и национальным центром Чарсанджака. Организация была основана беррийскими эмигрантами в Америке.

В первую очередь они отремонтировали учебные комнаты. Затем повысили учителям зарплату и привезли множество учебников. Нам больше не приходилось платить за школьные принадлежности, книги и бумагу. Они оплачивали даже нашу питьевую воду, а кроме того больше не приходилось таскать с собой дрова для обогревания класса.

Новые парты мне очень нравились. Каждая из них объединяла два сидячих места. Поверхность столов была расположена немного под углом, что облегчало процесс письма. В верхнем правом углу перед каждым учеником было сделано небольшое углубление для карандашей, ручек и чернильницы. Верхняя часть парты поднималась и открывала ящик для книг и бумаг. В нашем классе помещалось три или четыре ряда парт и с новыми учениками количество парт увеличивалось. В каждом ряду стояло по четыре пары парт.

Лучший ученик больше не сидел за первой партой. Теперь мы сидели по росту, ребята пониже садились впереди, а высоких усаживали на задних рядах. Несмотря на то, что ростом я был выше Гаспара, нас все же усадили рядом как близнецов.

Большие круглые часы с ручным заводом висели в общем зале. До этого большинство учителей следили за временем по карманным часам, которые доставали время от времени. У нас же в доме не было ни карманных, ни настенных часов.

17. ØÊÎËÀ ÏÐÈ ÄÀØÍÀÊÀÕÂ 1912-1915 ÃÎÄÀÕ

Новые школьные парты


В течение года ученики среднего уровня перестали носить в школе зубун. Как и ребята постарше, мы начали носить брюки и рубашки. Отец купил нам на рынке необходимую одежду. Для начала новые учителя поменяли наши христианские имена на светские. Гаспар стал Масисом, я – Бабкеном. Мы с родителями приняли это нововведение, но новые имена использовали только при учителях и директоре. Свои христианские имена мы оставили для использования вне школы и дома. Нам перестали преподавать религию, но мы продолжали после школы ходить на вечернюю службу.

Среди нововведений была и попытка обьединения женских и мужских классов. Однако после долгих обсуждений нас снова разъединили.

Новой учительницей девочек стала жена директора – беррийка Анна Раханян. Она также преподавала мальчикам английский и математику. Мы полюбили эту красавицу и с нетерпением ждали ее уроков. Однажды я собрал ароматные цветы, которые росли на склоне холмов, и приготовил из них для нее духи. Я положил цветы в стеклянный стакан и оставил их на солнце в течение нескольких дней. Ароматный сок цветов собрался на дне стакана, и когда его набралось достаточное количество, я подарил ей духи. Она приняла


Моя любимая учительница Анаит Раханян с сыном Арменаком

Она была самой любимой учитльницей. Я всегда делал для нее розовую воду.

71Школа при дашнаках в 1912-1915 годах

подарок, поблагодарив меня теплой улыбкой.После того, как изменили систему наказаний, стало непонятно какой метод

мы бы предпочли – старый или новый. Никаких ударов линейкой по ладоням больше не было. Вместо этого провинившегося отправляли в женский класс стоять в углу с табличкой на груди, где была написана провинность. В зависимости от тяжести проступка провинившегося могли заставить стоять там на одной ноге. Или еще хуже – стоять с поднятой рукой несколько часов. Многие мальчики предпочли бы быть наказанными по-старому. Никому не хотелось отбывать наказание в женском классе.

Новый школьный директор Согомон эфенди (Согомон Раханян) из села Кухи был высоким крупным человеком. С достоинством и уверенно читал он нам доктрину дашнаков (Армянской революционной федерации):

«Хватит плакать и страдать. Бог одарил нас разумом, ногами и руками для защиты себя, наших семей и нашей нации». Раньше нас обучали только христианской этике, теперь же было необходимо повысить у учеников осознание оскорбительности подчинения туркам. «Время освободиться от турецкого ига. Веками, в течение шестисот лет мы плакали. Кто услышал нас? Допустим, божественный слух ослаб. Сколько поводов для слез он послал нам? В наших церквях верующие усердно молятся, надеясь призвать к ответственности жаждущее крови больное правительство, которое верит только в резню своих граждан.Армяне изолированы от цивилизованного мира. Мы безоружны и беззащитны и вынуждены полагаться лишь на молитвы, обращенные к Богу, и собственную физическую силу. В течение веков мы строили церкви и школы. Но, окруженные турками, не имеем ни защиты, ни надежды на выживание».

По утрам, больше не скрываясь, мы громко распевали патриотические песни. Учителя показывали нам изображения национальных героев и лидеров (непреднамеренно, но они совершили много ошибок). Мы перестали молиться перед уроками, вместо этого нам начали проверять по очереди головы на наличие вшей, чистоту рук и ногтей.

Наша христианская вера не уменьшилась, но мы стали воспринимать идею восстания против тиранического турецкого правительства. Песни, которым нас обучали, укрепляли в нас эту мысль. Оружие было единственным средством обеспечения нашей безопасности и обретения свободы.

Добавлю, что нам необходимо было не только оружие, но и единство. Нас было слишком мало, а один в поле не воин. Раздор - самое непростительное в моем народе, был причиной шестисотлетнего рабства и гонений. Под гнетом деспотов было недостаточно наших молитв, а оружия не хватало. Нам надо


было объединиться вокруг наших целей и действовать сообща.Начиная с 1915 года, ужасные предсказания и самые большие страхи

наших предков начали осуществляться.Однажды нас предупредили, что школу будут обыскивать на наличие

революционной литературы. Все патриотические книги были спрятаны под деревянными досками пола. А нам посоветовали быть осторожнее.

Я и Гаспар решили спрятать наши любимые книги в надежном месте. Нам показалось, что лучше места, чем в хлеве нет. Потом, когда опасность миновала, мы снова достали наши книги. Я беспокоился, найдем ли мы их там, где спрятали?

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯНа следующий день мы не распевали нашу Армянскую патриотическую

песню. Вместо нее парон Масруб научил нас новой песне и велел никогда ее не забывать. Не пугая, он дал нам духовное утешение от зловещей реальности, которая нависла над нами. Вместе с тем он не сказал ни одного слова, не дал ни единого объяснения происходящему. По сей день я отчетливо помню мелодию и каждую строку той песни.

Кенацек даштер ов е герер айкинКенацинк десанк айдзн е герел айкинАйдзн у айкин мез Паригендан, тзез Пари Задиг

Кенацек даштер ов е герер айдзинКенацинк десанк кайлн е герер айдзинКайлн у айдзу, айдзун у айкинМез Паригентан, дзез Бари Задик

Кенацек даштер ов е герер кайлинКенацинк десанк сурн е герер кайлин,Сурн у кайлу, кайлн у айдзун, айдзун у айкинМез Паригентан, Дзез Бари Задик

Кенацек даштер ов е герер сурунКенацинк десанк жанкун е герер сурун,Жанкн у суру, сурн у кайлу, кайлн у айдзун, айдзн у айкинМез Паригендан, дзез Бари Задик

Кенацек даштер ов е герер жангунКенацинк десанк юхн е герер жангун,Юхн у жангу, жанкн у суру,


сурн у йаклу, кайлн у айдзу, айдзн у айкинМез Паригендан, дзез Бари Задик

Кенацек даштер ов е герер юхуКенацинк десанк мугн е герер юху,Мугн у юху, юхн у жангу, жангн у суру,сурн у йаклу, кайлн у айдзу, айдзн у айкинМез Парикендан, дзез Бари Задик

Кенацек даштер ов е герер мугуКенацинк десанк гадун е герер мугу,Гадун у мугун, мугн у юху, юхн у жагку, жангн у суру,сурн у кайлу, кайлн у айдзу, айдзн у айкинМез Паригендан, дзез Бари Задик

Кенацек даштер ов е дарер гадунКенацинк десанк харс е дарер гадунХарсн гадун, гадун у мугун, мугн у юху, юхн у жангу, жангн у суру,сурн у кайлу, кайлн у айдзу, айдзн у айкинМез Паригендан, дзез Бари Задик

Кенацек даштер ов е дарер харсунКенацинк десанк песан е дарер харсунПесан у харсун, харсн у гадун, гадун у мугун, мугн у юху, юхн у жангу, жангн у суру,сурн у кайлу, кайлн у айдзу, айдзн у айкинМез Парикендан, дзез Бари Задик

***

Идите в поле и смотрите, кто съел садПошли и посмотрели - коза съела садКоза съела садС Масленицей нас, с Пасхой вас

Идите в поле и смотрите, кто съел козуПошли и посмотрели, волк съел козуВолк - козу, коза - садС Масленицей нас, с Пасхой вас

Идите в поле и смотрите, кто съел волка


Пошли и посмотрели, меч съел волкаМеч - волка, волк - козу, коза - садС Масленицей нас, с Пасхой вас

Идите в поле и смотрите, кто съел мечПошли и посмотрели, ржавчина съела мечРжавчина - меч, меч - волка, волк - козу, коза - садС Масленицей нас, с Пасхой вас

Идите в поле и смотрите, кто съел ржавчинуПошли и посмотрели, масло съело ржавчинуМасло - ржавчину, ржавчина - меч, меч - волка, волк - козу, коза - садС Масленицей нас, с Пасхой вас

Идите в поле и смотрите, кто съел маслоПошли и посмотрели, кот съел маслоКот - масло, масло - ржавчину, ржавчина - меч, меч - волка, волк - козу, коза - садС Масленицей нас, с Пасхой вас

Идите в поле и смотрите, кто унес котаПошли и посмотрели, невеста унесла котаНевеста - кота, кот - масло, масло - ржавчину, ржавчина - меч, меч - волка, волк - козу, коза - садС Масленицей нас, с Пасхой вас

Идите в поле и смотрите, кто унес невестуПошли и посмотрели, жених унес невестуЖених - невесту, невеста - кота, кот - масло, масло - ржавчину, ржавчина - меч, меч - волка, волк - козу, коза - садС Масленицей нас, с Пасхой вас.

На следующий день школу закрыли. Учителя-мужчины и надзиратель были вызваны на допрос. Их освободили с условием, что в течение пяти дней все оружие, что было у населения, будет сдано местному правительству.

Церковь стала местом наших собраний. Был учрежден комитет по решению вопросов, состоявший из двух священников, одного вардапетa (иеромонах), шести учителей, и десяти-пятнадцати самых информированных членов общины.

Среди них был юрист Булуд Апгар. Его очень уважали как армяне, так и турецкие чиновники. Он бегло говорил по-турецки и был на руководящей


Г. ЕреванянФидаи Аветис Газанчян

(Мешеди Авето)(Исмаил, 1868-1915)


работе в местной администрации. В состав комитета входил и Мешеди Авето – фидаи (борец за свободу), знаменитый по всей округе своей силой и храбростью. Он был высоким и крепким мужчиной, который всегда ходил в одежде фидаи с саблей, висящей на одном боку и кинжалом - на другом. Несколько лет он прятался в горах и с большими предосторожностями принимал участие в собраниях общины. Он родился в Исмаиле в 1868 году, и его настоящим именем было Аведис Газанчян. Он был моим и Гаспара крестным. Я гордился своим крестным отцом, хотя не помню, чтобы он приходил к нам домой.

Один из священников, Тер-Григор Карапетян, приходился дядей Амбарцуму Тер-Карапетяну. Другой священник, Тер-Погос, высокий и красивый мужчина со светлой кожей был единственным человеком в общине, который призвал армян сдать оружие. Он был уверен, что необходимо успокоить турецкое правительство, и это обеспечит нам безопасность.

После собрания общины он со своим помощником, перекинув свои ружья через плечо и держа в руках крест, подходил к каждому армянину и призывал сдать все, что может быть расценено как оружие. Некоторые семьи, подобно отцу моей любимой супруги, не держали в доме никакого оружия, полагая, что тем самым могут избежать ярости турок и обезопасят себя.

Через несколько дней Тер-Петрос стал беспокоиться о безопасности своей семьи. Когда ситуация ухудшилась, он стал муллой (исламским религиозным деятелем). Ему казалось, что этим он обезопасит себя и свою семью. Его


Преподобный Асатур Никогосян с женой

В 1915г. турки закрыли нашу школу.Это было первое убйство, которое я увидел, я заплакал, когда увидел его разбитую голову в луже крови. Память об разрывает мне душу.


поступок напомнил мне следующий анекдот:

Деревья, растущие в густом лесу, заметили человека, который шел со своим буйволом. Думая, что человек будет рубить их, деревья быстро предупредили друг друга об опасности. Одно дерево крикнуло другому: “Человек не виноват. Ярмо на его буйволе сделано из нас…” Если среди нас будет хоть один перебежчик, то враг победит».

В результате вероотступничество не спасло его, так как он был близок с курдами. Турки усомнились в его лояльности, когда курды Дерсима восстали против турок. Его зарезали.

В отличие от Тер-Погоса, Тер-Григор был худощавым и очень умным человеком невысокого роста. Он считал, что сдавать оружия не следует, нужно хранить его на случай, если оно понадобится для самообороны. Фидаи Аведо, все учителя и некоторые члены общины были уверены, что оружие сдавать не стоит. Однако, несмотря на это, мы все же сдали наше оружие, за что и поплатились.

Многие мальчики моего возраста стали посыльными. Мы носили еду мужчинам, которые проводили дни в церкви, а также вести тем, кто не мог приходить на собрания. Я был горд, что отец выбрал меня для этого задания, хотя мне только исполнилось четырнадцать. Собрание длилось четыре дня и ночи. Каждый день я ходил в церковь и слушал выступающих. Я должен был слушать очень внимательно, так как сидел в задней части церкви. Наша церковь была огромна и могла вместить в себе все население Берри. В церкви были две большие металлические двери, через первую входили мужчины, а через вторую - женщины. С задней части церкви было трудно услышать голоса людей у алтаря. Нам было хорошо их слышно, только когда они повышали голос.

Каждый вечер, когда я возвращался домой, отец спрашивал меня: “Что сказал тот или иной священник? Что сказали учителя? Что сказал Фидаи Авето?” После того, как я отвечал на его вопросы, он все озабоченно повторял: “Турки собираются съесть нас! Решения наших лидеров не видно!”

К концу собрания исчез наш вардапет. Нам сказали, что он направился в сторону Харберда, чтобы предупредить тамошних жителей о происходящем в Берри. Больше мы о нем не слышали.

Прямо после окончания собрания послышался тревожный звон школьного колокола. Люди быстро сбежались, и выяснилось, что у протестантской церкви было найдено тело преподобного Асатура Никогосяна. Он лежал в луже крови со снятым скальпом. Рядом с ним лежал другой сосед со страшно изувеченным телом, но живой. Его оставили живым в назидание другим, чтобы показать, что ожидает нас всех. Преподобный был первым


из многих армян, кого я увидел в подобном состоянии. В будущем мои глаза стали свидетелями более ужасных картин. На следующий день пропали все учителя, главы общины и Мешеди Авето.

Работая, отец все время напевал себя. Мотив его песни был полон грусти, выражая его беспокойство и непреходящую обеспокоенность. Подтверждением этого было и полное скорби выражение его лица. Он страдал из-за того, что больше не в состоянии отослать еще двух сыновей в Америку. Зловещие признаки все больше и больше пугали его, лишая покоя. До сих пор я ощущаю глубокую грусть в его голосе, когда он пел и прихлопывал о кахапар, создавая рисунок на ктавах.

‘’Пой лира, пусть весь мир услышит о горькой доленесчастных армянСтолько разрушений, столько крови, столько зла,И если наши сыновья забудут об этом, то пусть весь мир осудит армян»

Если бы армяне услышали его песню, то непременно объединились бы с курдами в общий фронт, и мы завоевали бы жизнь лучше, чем в раю. Мы бы не потеряли нашу землю, наш Эргир. Множество жизней было бы спасено, не было бы полутора миллиона жертв, а остальные не рассеялись бы по всей земле.

Сотни лет армяне жили под гнетом турок, которые всегда захватывали, убивали и грабили нас. Они должны были понять, что для спасения нужно было объединиться в единый фронт против турок. Нужно было разработать единый метод борьбы с турецким насилием, но мы были абсолютно беззащитны.

Во время моего бегства и попыток спастись несколько раз я был на грани гибели и чудом спасался благодаря Богу. Но почему же остальным не удалось спастись? Я никогда не переставал задавать себе этот вопрос.

В течение шестисот лет мы были под турецким игом, и в 1915 году случились эти ужасные гонения. Турки не только отрубили наши головы, но и переломали наши ноги и руки. И через восемьдесят восемь лет они все еще не утолили свой голод.

К сожалению, армяне и после произошедшего остались прежними. Мы так и не сумели объединиться. До сих пор, в возрасте ста лет, я не могу понять действий наших политиков, которые так и норовят разделить нас еще больше.

ЧАСТЬ 2

Âîñïîìèíàíèÿ ïåðåæèâøåãî ãåíîöèä

Ãåíîöèä àðìÿí1915-1923

Íà Âîëîñêå îò Ñìåðòè

80

ОТЕЦ В БЕГАХВсе началось весной 1915 года, когда обычно виноградники освобождались

от снежного плена, и земля пропитывалась водой от зимних дождей и снега.Однажды утром отец разбудил меня, чтобы я помог ему разрыхлить

землю у корней виноградников и очистить ее от камней. Площадь нашего виноградника была больше трех акров, и работа заняла бы около двух дней. В первый день он посадил саженцы нового винограда, которые должны были прорасти к концу весны. Сажая ростки, он с воодушевлением говорил, что не в этом, так через два года они вырастут и станут больше чем старые кусты. Он так искренне верил, что придет время, и мы будем пожинать плоды тяжелой работы того дня.

Участок вблизи дороги был каменистым, и мы много потрудились, удаляя камни и сажая новые ростки. Уже темнело, когда мы усталые направились домой. На полпути к дому нам встретился испуганный армянин из Берри, бежавший в сторону курдской деревни. Остановившись на мгновение, он предупредил отца: «Мартирос ага, не иди в Берри! Турки до смерти избили всех учителей и повесили их тела в назидание остальным. Они собираются убить всех нас! Они ищут оружие. Не идите туда, они и вас убьют!»

Новость потрясла отца. И без того хватало проблем и беспокойства, а теперь вот и это! Мы ужасно устали и были голодными. Но, не мешкая, он похлопал меня по плечу, велев идти домой и ждать от него вестей. С этими словами он быстро ушел.

Представляете, что творилось с ним? Он наверно чувствовал, что милосердие Божье отвернулось от нас? Он так сильно верил. Тогда для чего же наши ежедневные молитвы и чтение «Аватов хостованем»? Каждый вечер мы, стоя, по-очереди читали все двадцать четыре стиха. Зачем все это?

Оставив меня одного и страшно перепуганного, отец ушел вместе с человеком, который предупредил нас об опасности. Они пошли в сторону курдской деревни Зере. А я быстро побежал предупредить домашних.

Тогда мы не знали, что предыдущая ночь была последней, когда мы слышали, как отец молил Господа защитить его семью. Это была последняя ночь, когда он спал дома с людьми, которые его горячо любили.

Никто из нас не догадывался, что предначертано для всего нашего народа.

18. ÐÀÍÍßß ÂÅÑÍÀ 1915 ÃÎÄÀ

81Ранняя весна 1915 года

Мне кажется, Бог просто отвернулся от всех армян.В тот же день до нас дошли слухи, что все влиятельные армяне арестованы, а

все армянские магазины конфискованы и переделаны под импровизированные тюрьмы. Через несколько дней все они были заполнены до отказа. Некоторых задержанных уводили в сторону долины и расстреливали, бросая тела у ручьев и оврагов. Были люди, которых освобождали в знак того, что хороших людей не будут держать в тюрьмах. Ходили слухи, что турки пытали и убивали членов дашнакской партии. Тем временем, мунетики (городские глашатаи) сообщали, что на улицах стреляют, а армянам безопаснее оставаться в домах и укрытиях.

Через два дня мы получили весточку от отца, которую он передал через кирва (друга курда). В письме говорилось: «Соберите сколько сможете вещей, нагрузите ишака. Амбарцум и Гаспар приходите ко мне, кирве можно доверять».

Моя мачеха последовала совету старшей - Вардик Баджи. Та уверяла, что хороших людей выпускают и арестовывают только дашнаков.

Мачеха и Вардик Баджи были уверены, что отец ни в чем не замешан и должен вернуться домой. Всем было известно, что свое время он полностью отдавал работе, чтобы обеспечить свою семью, и не имел ничего общего с дашнаками. Он глубоко верил, что Бог убережет нас, так как мы жили достойной христиан жизнью, .

Мачеха заставила Гаспара написать отцу письмо о том, что по нашему мнению, он должен вернуться домой, где ему ничего не угрожает, так как он примерный гражданин. Кирва взял письмо и отправился назад к отцу, не взяв с собой ни меня, ни Гаспара, ни вещи. С нетерпением мы ждали возвращения отца, так как были слишком молоды и наивны, чтобы осознать то, что творилось.

ПЛАЧЧерез два дня мы услышали стук в дверь, это был отец. В руках он держал

посох, который всегда был при нем для защиты от диких собак и людей. Со слезами на глазах мы все кинулись обнимать его. Он молча быстро направился в сторону тонратуна. Пока отец снимал с себя плащ, в дверь постучал жандарм и сказал, что отца вызывают на допрос. Он забрал его, не позволив даже присесть и съесть кусок хлеба. Нас это беспокоило, он выглядел очень похудевшим. Жандармы следили за всеми армянами, возвращавшимися из своих временных убежищ в близлежащих деревнях.

Возвращаясь к тем дням, я снова осознаю, что Бог отвернулся от нас. Над алтарем церкви Святого Креста в Лос-Анджелесе написано «Попроси, и я дам, постучи и я открою». Все это ложь, ложь и еще раз ложь. Отец был истинным христианином и верил, что «Без божьей воли и лист не шевельнется


на дереве». Мы не понимали, что именно творится и почему. Мы боялись Бога и ни к чему не приступали не помолившись. Мы все были богобоязненными и законопослушными гражданами. Но его арестовали, а в чем была его вина? Что мог сделать этот невинный человек? Мне кажется, что Бог отвернулся от армян, которые были разобщены и стали верить только в личную выгоду.

В течение двух следующих дней Гаспар искал отца. Мы не знали, где он и что с ним. Мы не знали, жив он или мертв. Мы боялись выходить из дома из-за страха быть схваченными. Мне нельзя было выходить из дома, так как я был крупнее и выше ростом, чем Гаспар.

На третий день я на свой страх и риск присоединился к Гаспару в поисках отца. Мы пошли в центр города и были потрясены видом магазинов, забитых арестованными. Более ста пятидесяти магазинов были превращены в тюрьмы. По всей улице разносились крики людей, которых избивали до смерти деревянными палками.

Приблизившись к кузнице, я услышал голос, который не забуду никогда. Человек кричал: «Во имя Господа Бога, хватит меня бить». Это был голос отца. Мы бросились к привратнику со словами: «Читчинин огли им» (Я сын Читчяна). Он прошел внутрь и закрыл за собой дверь. Прошло много лет, но я так и не сумел стереть эти воспоминания из своей памяти. Человек, который ежедневно читал «Аватов хостованем», был моим отцом. Человек, который посадил новые виноградные саженцы, был моим отцом. Человек, который теперь молил о пощаде, был моим отцом!

Из-за двери он умолял нас: «Принесите мне немного водки и отнесите все ткани в дом Гури Осо».

Оставив Гаспара стоять у двери, я со всех ног кинулся домой за водкой для отца. На полпути я застал картину, которая заставила меня задрожать всем телом. Я не видел ничего ужаснее. Как может человек так поступить с другим? На моем пути был канал, воды которого вытекали из Камар ахбьюра. В середине канала лежал молодой человек -полуживой, в бреду. По его крикам было понятно, что он мучился в агонии. Кожа с его спины от плеч до поясницы была содрана и висела. Он лежал спиной в воде, и течение воды усиливало его боль. Он кричал: «Если у вас есть оружие, направьте его против правительства, иначе они сделают с вами то же , что со мной».

Я не помню, как ноги донесли меня домой. Сердце сильно билось, я пытался осознать арест отца и его крики о помощи. Я не мог принять реальность происходящего и найти ему причину. Почему?

Вбежав в дом, я наполнил флягу водкой, быстро взял еды для отца и кинулся обратно. Страх овладел мною. Через пару минут я был уже на месте, но отец не притронулся ни к водке, ни к еде. Он еще больше ослаб.

Пока мы пытались понять состояние отца, охранники прогнали нас. Нехотя мы ушли, обещав отцу вернуться на следующий день. Нас обнадеживал сам факт того, что он жив. Это давало нам надежду, но мы были напуганы.


Вернувшись домой, мы с Гаспаром задумались, об указаниях отца. Гури Осо и его жена жили через два дома. Отец всегда арендовал их осла и относился к ним как к добрым друзьям. Осторожно и тихо мы вынесли тюки с ктавами на крышу Гури Осо и оттуда скинули их во внутренний двор. За две ночи мы перенесли более сотни ктавов. Перенеся последний кусок ткани, мы поняли, что чудом смогли сделать это незаметно. Тем временем, мы узнали, что сами подвергаемся не меньшей опасности.

Как и прежде, никто в доме не подверг сомнению отцовский приказ. Нам только исполнилось четырнадцать, но мы не обсуждали случившееся и не раскрывали наших чувств перед мачехой, тетей или сестрами. Не знаю, чувствовали ли они то же самое? Или, может быть, они также старались не верить в происходящее? Почему отец хотел, чтобы из дома вынесли все ткани? Почему? Нам было это непонятно.

В ОЖИДАНИИ ВОЗВРАЩЕНИЯ ОТЦАНа следующий день, когда я и Гаспар собирались отнести отцу водки и

еду, мы услышали стук в заднюю стену дома. Это Вардик баджи давала знать о новой беде. Сквозь специальную щель в стене мы узнали, что утром турки с минарета объявили, что будут ходить по домам и собирать всех армянских юношей.

Мы с Гаспаром запаниковали, так как уже видели пытки, которым подвергались армяне, надо было придумать, как избежать ареста. Внезапно мне пришло в голову спрятаться у Вардик баджи, ведь всем было известно, что у нее в доме нет мужчин. Не теряя ни минуты, я и Гаспар кинулись в хлев и спрятались под плетеными корзинами для переноски навоза. Затаив дыхание, мы молились, чтобы нас не нашли. Вдруг услышали в доме голоса полицейских. Обыскав дом, они сказали друг другу: «Нет, ни одного из них здесь нету». Переждав еще немного и убедившись, что уже безопасно, мы вернулись домой.

Дома нас не отпускало чувство страха. Мы знали, что нам просто повезло. Теперь, больше чем когда-либо, мы желали, чтобы отец был дома. Он бы точно знал что делать. Мы с Гаспаром впервые ощутили беспомощность перед опасностью быть схваченными. Теперь мы понимали, что выходя из дома должны быть максимально осторожными. Никто больше не был в безопасности. Ежедневно мы получали вести об исчезновении, мучениях и смерти знакомых.

Невестку Вардик баджи замучили до смерти. Она жила со свекровью, пока ее муж был в Америке. Эта невероятной красоты девушка пятнадцати или шестнадцати лет была беременна. В условиях произвола и насилия турецкий головорез заметил ее и похитил.

Но у него был соперник - другой турок, который тоже заприметил ее. Не поделив ее, они удовлетворились тем, что жестоко убили девушку. Они


разрезали ей живот, достали дитя из чрева, пронзили плод палкой и бросили у Гол фонтана рядом с безжизненным телом матери. Вдобавок это было объявлено уроком тем армянам, которые не сдадут оружия.

И где же был Бог? Почему он позволил произойти всему этому? Что с нами творилось? Когда же вернется домой отец?

Через несколько дней, к полудню мы услышали знакомый отцовский стук в дверь. Но когда мы открыли дверь, он не позволил коснуться себя. Мы все оцепенели. Его плащ был покрыт засохшей кровью, а лицо разбито. Он был полностью изможден и еле стоял на ногах. Я никогда не забуду, как выглядел отец в тот последний раз. Он не мог скрыть адскую боль от семидневных пыток и страх за свою жизнь, за семью и народ. Я не верил своим глазам, во что они превратили некогда высокого статного мужчину с красивыми каштановыми волосами. Почему это произошло с таким добрым и примерным христианином, как мой отец? Почему? Почему?

Передо мной стоял худой, измученный мужчина, вид которого я запомнил на всю оставшуюся жизнь. И хотя мне только исполнилось четырнадцать лет, я был достаточно взрослым, чтобы понять весь ужас произошедшего, и достаточно зрелым, чтобы понять, что еще предстоит нам пережить.

Боль, зародившаяся во мне тогда, до сих пор жива в моей душе. Мне уже 102 года, но и сейчас я испытываю ее днем и в моих ночных кошмарах. Как можно забыть ту картину? А вы бы смогли?

Пытаясь смириться с тем, что совершило правительство Османской империи против армян, я не могу понять армян, которые стремятся оправдать Армянский Вопрос, ставшей причиной такой жестокости в отношении невинных людей.

Армяне понимали, что их безопасность всегда была шаткой, как и у любого порабощенного народа. За долгие века наш народ привык терпеть, чтобы выжить, и сражаться за свою независимость, когда появлялась такая возможность. А это было возможно только при наличии единого фронта – единства народа и его лидеров.

В четырнадцать лет я не до конца понимал, что творится. Что изменилось? В чем причина зверских злодеяний варварского турецкого правительства? Что нас ожидает, если армянские лидеры не смогут прийти к единому плану действий? Если они продолжат спорить, предавать и нападать друг на друга, сможем ли мы защитить самих себя? Будут ли спасены сотни тысяч жизней?

Мне запомнились слова отца: «Они нас съедят, если мы не будем едины в наших действиях!». Те же слова моя любимая жена Овсанна слышала от своего отца, когда они жили в Малатии. В 1915 году ей было всего шесть лет. Ее отца тоже пугала неосуществимость этих слов. И хотя наша земля был захвачена, я верил, что множество жизней могут спастись от жестокой смерти, если мы все объединимся.

За шесть лет в жестоких условиях и попытках выжить я превратился


из ребенка во взрослого человека. Я помнил об опасности, нависшей над армянами, турки сначала мучали и лишь потом убивали. Каждый турок мог за один раз с легкостью убить около двухсот армян. Некоторые умирали из-за неумелых поступков и неправильных решений самих армян. Знали ли армяне о том, что творилось в соседних деревнях и городах?

Я часто попадал в опасные ситуации, и только с Божьей помощью мне удавалось спастись. Я всегда спрашивал себя, почему мне удается спастись, а многим нет. И каждый раз я вспоминал слова отца: «Без Божьей воли и лист не шевельнется на дереве». Может быть, я выжил, чтобы рассказать другим о том, что мне выпало в жизни?

Если мне суждено было быть свидетелем самых горьких событий 1915 года, то именно таким стал день, когда отец вернулся из тюрьмы и поделился с нами своей болью.

ПРЕДЧУВСТВУЯ РЕШЕНИЕНе теряя времени, даже не отдышавшись, тихо и без лишних эмоций отец

рассказал свой план. Нас испугало не только то, что он сказал, но и та спешка, в которой все происходило.

После недели издевательств, избиений, мучений и Бог знает еще чего он пришел домой, чтобы еле слышным голосом повторять, что надо быстро уходить. Все происходило в тревожной спешке. Он даже не позволил обнять себя, не выпил своей любимой водки, не захотел отдохнуть, хотя его тело и выражение лица несли отпечаток всех тех страданий и мучений, которым он подвергся.

Зачем спешить? Куда нам идти? Почему бы ему не отдохнуть? Столько дней мы тосковали и с нетерпением ждали его возвращения - того дня, когда мы снова все будем вместе. Он должен был объяснить нам происходящее и сказать, как мы должны защищаться. Все произошло так быстро, что нам было трудно понять, что от нас требуется.

Я только понял, что его сестра Агавни должна выйти замуж за Левона, сына Ако-Ибо, турецкое имя которого было Махмед. Ако-Ибо долгие годы был нашим соседом. Во время резни 1895 года он принял мусульманство, чтобы спасти свою жизнь. Его армянским именем было Акоп, а турецким – Ибрагим, поэтому его звали Ако-Ибо, так как он был армянином и турком одновременно - «те хай, те турк». К сожалению, многие армяне в подобных условиях поступали так для спасения собственной жизни. Одному богу известно, какое решение было правильным. Ако-Ибо был чорепаном и жил, сдавая в аренду своего ишака для перевозки вещей. Он был в хороших отношениях с юристом Булуд Апгаром и поэтому был лучше остальных информирован о происходящем. Несомненно, он был расположен к армянам и прекрасно знал о судьбе отца.

Я предполагаю, что он сам по дороге домой из тюрьмы предложил отцу так


Депортация (аксор)

поступить. Женитьба его сына на Агавни обеспечила бы ей безопасное проживание в Берри. Он также мог предложить отцу перевести сыновей в турецкую школу, как во время резни 1894-1895 года поступил он сам.

Отец решил прислушаться к совету Ако-Ибо. Был ли у него выбор? Каким образом еще он мог спасти жизнь своих сыновей? Агавни вышла замуж за Левона и сменила имя на Хадига.

В последний раз вся наша семья была вместе - отец, тетя Агавни, тетя Маринос, которая вернулась из Медзкерта, чтобы быть в безопасности рядом с братом. Заруи тоже была с нами, так как отец искал человека, который сможет сопровождать ее в Америку, где она соединилась бы со своим супругом. Здесь же были мои сестры Султан и Ерануи, а также мои братья Гаспар, Кероп и Ншан. Нас всех объединял общий страх... может быть это был последний раз, когда мы все были вместе?

Потом мы узнали, что многих жителей выселили из Берри и согнали


в большое ущелье в долине недалеко от деревень Хазан Дара и Гатсаи Дзор (Ущелье Котел). От невинных младенцев до стариков встретили там свою смерть, и их тела остались без погребения на голой земле. Выжили только молодые и красивые девушки, которых турки оставили для своих извращенных утех. Одной из этих несчастных девушек была моя сестра Заруи. Что случилось с восемьюстами армянскими семьями из Берри?

88

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ОТЦАНе теряя времени, отец со своими четырьмя сыновьями направился в

сторону небольшого мегтеба (турецкой школы), оставив женщин в доме одних. По дороге отец не вымолвил ни единого слова. Вдобавок ко всему он был слаб после тюремных избиений и насилия.

Мы шли в тишине, полные страха, не ведая, что будет с нами или женщинами, оставшимися дома. Почему нам суждено было расстаться?

В трудное время семья должна быть вместе, мы же расходились и шли в разные стороны. Я не хотел расставаться с отцом. Почему он отвел нас в ту школу? Мне было страшно. Мы привыкли не задавать вопросов по поводу отцовских решений и лишь подчинялись им.

Отец шел, опираясь на руку Гаспара. Только через много лет я узнал о том, что по пути он говорил Гаспару. Отец сказал, что турки собираются отправить его с женщинами в Америку, на что Гаспар спросил, а почему мы должны пойти в турецкую школу, а не с ними в Америку? Последнее, что ответил отец, было: «Для нас Америка — это ущелье». Тогда Гаспар не понял смысла слов отца. Истинное значение открылось нам позже.

Я шел за ними, ведя за руки младших братьев: Керопа, которому было девять лет, и Ншана, которому только исполнилось шесть, но он старался не отставать от нас. Я нутром чувствовал их страх и трепет. Так же как и мы, они тоже были подавлены и испуганы. Я до сих пор не могу понять, как мы могли сдерживать слезы и не проронить ни слова. Понимали ли они происходящее? Какая душераздирающая сцена! Ах, ах...

Мы были слишком молоды, чтобы понять, что происходит. Было невыносимо расставаться с семьей, к тому же всех армян изгнали из Берри, арестовали или убили без суда и следствия.

Мы молча продолжали идти. Изможденный отец спокойно и без слез возглавлял наше шествие. Казалось, что его кровь превратилась в воду, но глаза говорили об обратном. Его разум и душа были полностью опустошены. Я уверен, он просто не знал, что сказать нам. Он боялся, что скажет что-нибудь неправильное, боялся ранить нас еще больше. Он был истинно верующим человеком. Он считал, что поступает нам во благо, оставляя нас на милость Божью.

19. ÒÓÐÅÖÊÀß ØÊÎËÀ

89Турецкая школа

Никто не знал, что еще может стать поводом для ярости турок. Что двигало ими? На собственной земле мы были порабощенным народом. Это была наша земля. Наши корни произрастали отсюда и всегда так будет...

В безумстве, без всякой причины турецкий султан или младотурки были готовы пойти на любое насилие. Отец понимал это и действовал соответственно. Хотя я уверен, он и не мог себе представить, что наши земли будут очищены от армян. Слово «геноцид» было введено в 1945 году Рафаэлем Лемкиным именно для описания организованного истребления армян на их собственной земле.

ЭТО УЖАСНОЕ ЗДАНИЕПо мере приближения к турецкой школе страх перед неизвестным

увеличивался. Отец оставил нас, безмолвно плачущих. Он быстро повернулся и пошел прочь. Не было ни прощаний, ни слез. Мы окаменели от страха.

Мы не могли сдвинуться с места или проронить слово. Мы были в шоке, стояли и смотрели на удаляющуюся фигуру отца. Он ни разу не обернулся. Нам хотелось побежать и ухватиться за него, но ноги не слушались нас, мы тряслись от страха. А он исчез с наших глаз. Я больше никогда не увижу моего отца, любимого отца...

Пусть турок постигнет та же участь, какую они уготовили нам! И через восемьдесят восемь лет я не смог забыть тот трагический момент. Если бы я прожил еще столько же, то все равно не смог бы забыть этого. Армяне, которым удалось избежать этой боли, потери родных, могут спокойно говорить со своими Эфенди (господин) и Ханум (мадам) и не иметь никакого представления о том, сколько крови и жизней армян унесли турки.

Нация, которая живет не благодаря собственным усилиями, - глупа так же, как и турки. Они улыбаются России, улыбаются Западу. Они радуются, что получают выгоду от обеих сторон. Даже Бог продолжает помогать им. И сегодня они не изменились.

Что можно теперь сказать? Бог помогает злодеям. Тогда к кому обратиться? Единственное, что могут сделать армяне, - объединиться. Мы выживем, если сплотимся. Возможно, однажды Бог проснется и поможет нам, как помог евреям. Он не только подарил им независимость, но и гарантировал им неповторение случившегося. Он будет продолжать помогать им, так как они едины. Когда же армяне образумятся? Когда же армяне поумнеют? В распрях им никогда не достигнуть результатов. Ах, ах, мы были насильно оторваны от отца и семьи, и боль будет вечно жить в моем сердце.

Не раздумывая, я взял на себя ответственность за всех. Каким-то образом я понял, чего отец ожидал от меня, – взять на себя ответственность за братьев. Все смешалось. Мне было больно, я запутался. Я уже скучал по отцу и чувствовал, что мне необходимы его советы.


Вместе с братьями мы вошли в красивое здание рядом с минаретом. Мы четверо испуганно прижались друг к другу, озираясь по сторонам и ожидая, что с нами будет? На полу сидели от пятнадцати до двадцати армянских мальчишек в возрасте от шести до шестнадцати лет, некоторые небольшими группами, другие - в одиночестве. Одни от слабости лежали на голом полу, другие плакали. Мы тоже уселись на пол, тесно прижавшись друг к другу. Холодная и враждебная комната только усиливала наш страх.

Желающий пойти в уборную, был вынужден выходить прямо на улицу, здесь для нас не было никаких удобств.

Через несколько часов нам принесли поесть плов из блгура, конфискован-ного у армян. Одному Богу известно, насколько старым он был. Чан с пловом поставили на пол. Он кишел червями. Никто не притронулся к нему. Чувство страха было сильнее голода. Мы уснули на голом полу, несмотря на холод ранней весны.

Несколько дней мы оставались в этой комнате, к нам присоединялись армянские ребята из соседних деревень. Скоро в комнате собралось около двухсот детей, но среди них не было никого из моих одноклассников. Нам уже было тесно в небольшой комнате. Ежедневно нам давали по куску хлеба на завтрак и на ужин. Парней покрупнее отправляли с чаном к Камар ахбьюру за водой для питья.

На третий день нас отвели в жоговаран (армянскую протестантскую церковь), которая была просторней этой комнаты и находилась рядом с домом моего одноклассника Сема Урахяна. Ему посчастливилось не оказаться в нашей группе. Один из его дядей принял ислам, чтобы спасти свою шкуру. Они с матерью переехали жить к нему, а отец уехал в Америку, чтобы избежать призыва в турецкую армию. Спустя годы я встретил его с семьей в Лос-Анджелесе, в Калифорнии. По иронии судьбы они жили напротив дома, где жил мой брат Мигран, на перекрестке Шестой улицы и Индианы.

Ребята все поступали и поступали, и было непонятно, что же дальше. Мы все были в растерянности и недоумении из-за того, что турки нас не трогали. Труднее всего было малышам, они все время плакали и звали маму и папу. Их плач усиливал чувство страха у остальных.

ПОПЫТКИ СМЕНЫ ВЕРЫЧерез несколько дней нам стало понятно, что у турок есть в отношении

нас некоторые планы. Они приступили к нашему отуречиванию. В первую очередь нам дали турецкие имена. Меня назвали Рушди, Гаспара - Рашид, Керопа - Хамди, Ншана - Наим.

Потом нам запретили говорить на армянском и велели использовать только турецкий. Турецкий был нашим вторым языком, но мы никогда не говорили на нем. Я не помню, как быстро нам удалось научиться говорить по-турецки. Меня удивляет, как быстро мы сумели забыть родную речь. Это стало для


меня еще одной болью на целых шесть лет.Еще труднее было малышам. Они все еще скучали по своим родителям, и

им было сложнее приспособится к новым условиям. Я до сих пор помню их душераздирающие крики и как их били за то, что они плакали со словами «Майрик» (мама) и «Айрик» (папа). Старшие пытались утихомирить их и советовали говорить ана и баба, что по-турецки означало мама и папа.

Затем они стали учить нас своей истории. Мы должны были повторять на-турецком:

Хуриет, Ателет, мусефет – яшасун милет.Османли ез кардашлек дер, кананемес азерли.Бер ватана джанлар гурбан.Османли ес кардашлек дер.

Свобода, Независимость, Братство – людям долгой жизни.Мы Османы, мы братья, наши обычаи древние.Мы должны посвятить свою жизнь во благо страны.Мы Османы, мы братья.

Мы не только должны были запомнить эти слова, но и постоянно их повторять.

Последнее, на что они покусились, была наша вера. Нам надо было выучить и все время повторять один стих:

Ле иллаха, хинделлах, хак дер Мехмед расул аллахНет Бога кроме Аллаха и Мухаммед пророк его.

Они сменили наши имена, наш язык, отобрали у нас землю и дом. Но как бы они ни старались, им не удалось заставить нас сменить веру, которая жила внутри нас. То, что было у нас в душе, мыслях и сознании, было только нашим. Не имело значения то, что они заставляли нас делать и говорить, никто не мог отобрать у меня мою веру, несмотря на все то, что я успел повидать к тому времени.

Было нелегко следовать новым требованиям и сохранять свою идентичность. Я уверен, единственное, что помогло мне спастись, была моя вера в Господа Бога. Я никогда не забывал слова отца: «Без Божьей воли и лист не шевельнется на дереве», и это меня спасало.

В течение более двух недель рано утром и вечером нас заставляли совершать мусульманские молитвы. Один день к нам приходил мулла (исламский священник), на второй – ходжа (учитель). В конце каждой недели мы сдавали экзамен. Изучение нового языка труднее всего давалось малышам. Не уверен, что Кероп и Ншан смогли бы прочесть молитву на турецком.


Во время уроков я мысленно переносился в прошлое, когда мне было семь или восемь лет и я пел в церковном хоре. Каждое воскресенье я облачался в белый халат, в котором чувствовал себя очень значительным. Я чувствовал себя святым. Счастливые моменты моего детства. Я до сих пор слышу звучание нашего хора.

РАЗРУШЕННЫЕ ДОМА АРМЯНК концу второй недели всех старших по возрасту и физически крепких

парней заставили грабить дома армян. Эти дома были заперты и опечатаны государственной печатью в знак того, что хозяева выселены турецким правительством, а все имущество перешло к государству.

Часто, когда мы заходили в дома армян, они уже были перерыты турками и курдами. Было невыносимо больно грабить вещи, дорогие хозяевам, которые годами копили заработанное собственным потом и покупали их. Были и вышивки, на которые было потрачено много часов работы, орудия труда, консервированная еда и хлеб, сушеные овощи и фрукты, заготовленное мясо, мед и много еще чего.

Нам нужно было отвлечься от мысли, что мы грабим дома богатых армян. В итоге наш Лусаворчакан (храм Армянской апостольской церкви) был набит награбленным. Даже больно представить, что чувствовали эти священные стены, когда на полу церкви складывали разграбленное имущество ее прихожан. Я старался не думать о том, как несколько недель назад эти стены оберегали меня. Чувствовали ли остальные то же, что и я? Священный храм понимал нашу боль и прощал. Когда церковь была заполнена, мы стали нести разграбленное в дом Сема Урахяна. Турецкие охранники, сопровождающие нас, отбирали все, что им нравилось, а остальное доставалось государству, которое выставляло вещи на продажу.

Пару раз, обчищая армянские дома, я находил монеты, в общем около тридцати центов. Уверен, что хозяева предпочли бы, чтобы они достались армянину, а не турецкому варвару. Эти деньги я отдал на хранение своей тете Агавни. Однажды, убедившись, что за мной не следят, я попытался увидеть ее. Никто из нас не знал о судьбе остальных членов семьи. Я не мог долго оставаться и быстро покинул ее дом. Мы оба были в неведении и не понимали, что и почему происходит.

После тяжелого дня я всегда был ужасно измотан, но не столько от ношения тяжестей, сколько морально. Для меня разорение домов было равнозначно линчеванию. Это противоречило всему, чему нас учили отец и дед. Для меня это были очень трудные времена. Трудные, в первую очередь эмоционально. Вдобавок я был озабочен судьбой Керопа и Ншана. Они были слишком малы, чтобы ухаживать за собой. Гаспара тоже отправляли на работы, и мы не могли оставаться рядом с малышами. Каждый вечер, возвращаясь, я крепко обнимал их, а на утро снова был вынужден расстаться.


На нашем пути, из одного дома в другой, к церкви и обратно, постоянно попадались кошки и собаки, которые ждали возвращения своих хозяев. Я прекрасно понимал их, подыхающих перед домами своих владельцев. Это было так похоже на мое состояние, которое длилось целых шесть лет. «Шан кянк» (собачья жизнь) - выживать, не попадать в лапы к туркам и беспокоиться за судьбы отца, сестер и братьев в надежде найти их.

КАК Я В ПЕРВЫЙ РАЗ СПАССЯ ОТ СМЕРТИЧерез три недели, в то время, когда мы как обычно отправлялись на

очередной грабеж, в протестантскую церковь без предупреждения ворвались три жандарма. Не говоря ни слова, они стали разделять парней по физическим данным и возрасту. Они отделили меня от Гаспара и младших братьев, включив в группу с парнями от четырнадцати до семнадцати лет. Я начал спорить, требуя не разлучать меня с братом-близнецом. Я был обязан защищать их, но нас разделили.

Вдруг я почувствовал хлопок по руке. Одноклассник старшего брата Мигран Миракян сказал мне: «Дай им уйти, может, их не тронут. Успокойся». Он был старше меня, и я решил, что наверно он знает, что говорит, и перестал кричать.

Как и предполагалось, турки собирались убить всех старших ребят, так как всем было понятно, что юноши не собирались отуречиваться. Намного легче было работать с младшими, более склонными к адаптации в новой среде. К тому же они были носителями генов и свойств своих прадедов, что очень привлекало турок. Старшие были нужны только для ограбления армянских домов.

Всех старших парней перевели в небольшую комнату в задней части церкви, дверь закрыли на засов и оставили, мы слышали только шаги охранника, перед дверью. Когда кто-то из нас издавал хотя бы звук, он выкрикивал: «Замолчите, через пару часов вы присоединитесь к своим родителям!».

Тем временем, самый высокий из нас - Мигран Миракян, заметил заштукатуренный оконный проем. Он достал небольшой карманный ножик, который тайно хранил при себе, и начал соскребать штукатурку. Когда она была полностью соскоблена, мы начали поднимать парней поменьше. Те взбирались нам на плечи и, оттолкнувшись, прыгали в окно. Все происходило в полной тишине. Один за другим ребята с помощью Миграна выпрыгнули в окно. Мы должны были сразу бежать, так как смерть была совсем рядом.

Выскочить в окно и приземлиться на землю бесшумно, было невозможно. Охранник слышал подозрительные звуки, но не мог определить, откуда они исходят. Возможно, он подумал, что это мы стучим изнутри, зная, что нас вскоре убьют. При каждом прыжке он повторял: «Замолчите, через пару часов вы присоединитесь к своим родителям!».

К счастью земля под окном была покрыта навозом, и наше приземление


было мягким, несмотря на то, что окно находилось на высоте восьми-десяти футов от земли. До меня пять или шесть парней уже выпрыгнули в окно. Помню только, как вспрыгнул на плечи Миграну и через пару секунд уже приземлился снаружи. Убедившись, что цел, я бросился наутек, решив бежать в противоположном от остальных направлении. Церковь находилась на холме, и они бежали вниз по склону в сторону реки. Я же побежал в сторону магазинов.

Я был свободен, но перепуган и не знал куда бежать. Бежать через центр города было правильней, следовало только прибавить скорости, чтобы не поймали. Все это время я надеялся встретить хотя бы одного армянина, который объяснил бы мне, что происходит, и посоветовал бы, как действовать. Постепенно в моей памяти стали оживать рассказы матери о зверствах 1895-1896 годов, и это стало для меня руководством для принятия решений, когда я находился на волоске от смерти.

До сегодняшнего дня, через восемьдесят восемь лет, я не знаю, что случилось с остальными ребятами. Больше никогда я не видел Миграна Миракяна, которому был обязан жизнью, и ничего не слышал о нем. Он был из Хоши и ходил в нашу школу в Берри, потому что она была больше, а учителя были лучше. Я могу лишь надеяться, что ему тоже удалось спастись, и у него в жизни все прекрасно сложилось.

Когда придет день встречи с Всевышним, я обязательно спрошу его: «За что? Чем согрешили мы в столь юном возрасте? Мне же только исполнилось четырнадцать!». Я бежал со всех ног и надеялся встретить скорее турка с добрым сердцем, чем Иисуса, который окончательно покинул нас.

Медленно и бесшумно, стараясь оставаться незамеченным, я направился по улице магазинов в сторону Мюселе даша, который находился в центре города. Я боялся, что меня поймают, но, что удивительно, вокруг не было ни единой души. В обычный день улица была заполнена толпой людей, занятых покупками и разными делами. Куда все пропали? Что случилось со всеми? Отсутствие людей и зловещая тишина создавали устрашающую обстановку. Мой страх усиливался.

Мне не хотелось верить, что людей, включая и мою семью, прогнали отсюда и зарезали. Не хотелось верить, что с отцом что-нибудь может произойти, особенно после того, как он вернулся из тюрьмы и оставил нас у дверей турецкой школы. Я не хотел верить в реальность происходящего в последние недели. Это было слишком для моего сердца и моей души.

Меня поразило отсутствие собак, которые совсем недавно бродили в поисках своих хозяев. Город полностью был опустошен. Оглядываясь по сторонам, я случайно заметил свекра моей тети Ако-Ибо. Он был единственным живым человеком во всей округе. Он стоял у пура и, заметив меня, без слов сделал мне знак рукой, чтобы я остановился и не двигался с места. Тут я заметил другого человека выше его ростом, стоявшего за ним. Они беседовали. В


руках у незнакомца была белая палка, и я догадался, что тот слеп и не мог меня видеть. Они стояли по ту сторону канала.

Они перешли канал, и турок медленно стал приближаться ко мне. Направив белую трость на меня, он сказал: «Читчян огли... Сын Читчяна, пойди сюда!» Я остолбенел от страха снова потерять свободу. Перепуганный, я стал медленно приближаться к нему. Не знаю, почему я не пустился бежать. Он положил руку мне на затылок, и я подумал, что он сейчас убьет меня. Все тело покрылось холодным потом. Может мне убежать? Я был уверен, что он задушит меня. Повернулся, чтобы попросить у Ако-Ибо помощи, но тот исчез. Подумав, что если сдвинусь, то в суматохе непременно попаду в лапы турецких головорезов, я застыл на месте.

Направив в мою сторону свою белую трость, турок продолжал стоять рядом со мной. Он потрепал меня за волосы и, взяв мою трясущуюся от страха руку, добавил: «Ты свободен и покуда я жив, никто не посмеет тебя тронуть. Клянусь Аллахом, будет проклят тот, кто посмеет тронуть тебя. Ты в безопасности. Я знал твоего отца, он не был виновен». Это были его первые слова, обращенные ко мне. Он взял мою руку, и мы медленно направились в сторону его дома.

96

Дом Кор-Мамо находился рядом со зданием местной администрации и недалеко от минарета, с которого громко читали ежедневные молитвы и правительственные указы. Дом принадлежал армянину, служившему у турецкого бека (губернатора Берри), который жил по-соседству. После того, как владельца дома депортировали (как и всех остальных армян), дом со всем имуществом и шестью садами передали Кор-Мамо. Каждый сад и огород был полон разными фруктовыми деревьями и овощами, посаженными и выращенными армянином.

Как только мы вошли в дом, он повернулся ко мне и сказал: «Да будут прокляты все, кто был виновен в зверствах против армян». Он снова потрепал мою голову и вспомнил, что знал моего отца как доброго и законопослушного человека. Зная, что он был знаком с отцом и уважал его, я расслабился. Возможно, я был готов довериться ему, но был ли у меня другой выбор?

Первую ночь в доме Кор-Мамо я не смог сомкнуть глаз. Я боялся уснуть, хотя сидящий рядом турок старался стать мне лучшим другом. Он всячески пытался успокоить меня добрыми словами и заботился обо мне. Был ли он послан мне Иисусом? Или Магометом? Вам решать!

Его звали Магомет. Это был симпатичный мужчина около тридцати пяти лет со светлой кожей и черными волосами. Его глаза были полностью белыми, без зрачков. Из-за этого его прозвали Кор-Мамо (Слепой Мамо). Когда он злился или пугался, слезы текли из его глаз.

ВСТРЕЧА БРАТЬЕВ В САДУВ следующую ночь я с трудом заснул и во сне все время звал братьев.

Я чувствовал себя виноватым, что оставил их одних. В третью ночь Кор-Мамо успокаивал меня: «Не плачь, завтра я отведу тебя на встречу с ними в церковь». Он сдержал свое обещание. Как только стемнело, он взял немного еды, и мы пошли в сторону протестантской церкви. Там осталось всего пятьдесят-шестьдесят детей. Я сразу заметил девятилетнего Керопа, сидящего на полу. Положив голову на его колени, рядом лежал шестилетний Ншан. Он чувствовал себя плохо. Как старший брат я был обязан заботиться о них, но что я мог сделать? Я был бессилен.

Не замечая Гаспара, я спросил, где он. Мне ответили, что за день до этого

20. ÆÈÇÍÜ Ñ ÊÎÐ-ÌÀÌÎ

97Жизнь с Кор-Мамо

турки увели его, и теперь они совсем одни. Я чувствовал себя предателем. Они были слишком малы, чтобы позаботиться о себе, и были оставлены на милость Божью. Стоя рядом со мной, Кор-Мамо чувствовал угнетающую обстановку, царившую в церкви. Теперь он понимал причину моих кошмаров. Он попытался успокоить нас и сказал, что с братьями я могу спокойно говорить по-армянски. Но этого было недостаточно, и он предложил позвать братьев в один из его садов по дороге к Гол фонтану. Я объяснил Керопу дорогу, ведущую в сад, так как тот никогда до этого не выходил из дома один. В церкви осталось меньше детей, и охраны не было, поэтому братьям было нетрудно незаметно ускользнуть оттуда. Я объяснил им, где на следующее утро мы будем их ждать. Каждый огород или сад был огражден кирпичной стеной шести-восьми футов в высоту с деревянной дверью, запиравшейся на ключ.

На следующее утро, только войдя в сад, мы услышали слова — «Ага-Пар». Это были они. К счастью никого поблизости не было. Им удалось дойти незамеченными.

Кор-Мамо провел их внутрь и оставил нас наедине. Какое счастье, мы втроем были вместе. Я все обнимал их и плакал. Это было смешанное чувство радости и страха.

Я сразу предложил им еды, которую Кор-Мамо прихватил с собой из дома. Они поели немного, хотя должны были соскучиться по нормальной еде, так как их кормили одним хлебом и водой, но они не жаловались. Братья были переполнены страхом перед неопределенностью будущего. Уверен, они надеялись, что я останусь с ними.

Я снова ощутил свою беспомощность. Я не мог обещать им заботиться о них. Они были слишком малы, чтобы понять мое состояние. Не зная, что еще для них сделать, я сорвал с дерева красивый красный персик. Этот фрукт был им незнаком. Предыдущий хозяин несколько лет назад привез саженец из Америки. На деревце было всего три персика, но я был уверен, что Кор-Мамо не будет против, если я сорву один из них. Я поделил его на две половинки и дал братьям. Сорвав фрукт, я заметил на нем три маленькие дырочки, а кроме того, он был не таким мягким, как абрикос. Я попытался пошутить, но это не подействовало. Они даже не улыбнулись.

Вскоре пришло время расставаться, хотя я знал, что они не хотели уходить. Со слезами на глазах и чувством боли от расставания я был вынужден попрощаться с ними. Пытаясь приободрить их, я сказал, чтобы приходили на следующий день, и перед прощанием показал дорогу в сторону церкви.

Мы встречались три дня, но нам все равно было грустно, так как не было вестей о судьбе Гаспара. Третья встреча стала последней, они заявили мне, что турки посылают их в Америку к родителям. Они не знали, что значат эти слова, но мне было страшно за них.

Сердце сжималось от боли, я не мог их спасти. Не зная, что предначертано


Иисусом для этих двух невинных созданий, я был беспомощен. За все это время Ншан не издал ни звука и только крепко держался за Керопа. По его глазам было видно, насколько одиноким и испуганным он был. Как я могу забыть страх в его глазах после потери родителей. Где они сейчас?

Я не знал, увижу ли их еще раз и единственное, что я мог им посоветовать, это попытаться встретиться с тетей Агавни. Кероп знал, где жил Ако-Ибо, его дом был за нашим домом. Я сказал Керопу, что отдал Агавни на хранение три монеты, и наказал забрать их, если она не может хранить их у себя. Это было все, что я мог сделать для них. Перед тем как они ушли, я собрал немного созревших овощей и фруктов, чтобы они могли поесть еще что-нибудь кроме куска хлеба и воды, которые давали им турки.

Когда они ушли, я потерял их снова. Это был последний раз, когда я видел своего младшего брата Ншана. Он был самым младшим и, следовательно, самым любимым ребенком в семье. Светлокожий, со светлыми волосами и темными глазами, он был похож на отца и вел себя как он. С самого рождения смерть преследовала его, он потерял мать совсем маленьким, а вот сейчас...

Интересно, понимали ли эти два невинных создания, насколько опасно было для них покидать стены церкви и направляться в сад? Они же могли потеряться и подвергнуться нападению варваров. Подобный поступок требовал большой храбрости.

СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧАЧерез три месяца Кор-Мамо послал меня с поручениями. Только выйдя из

дома, на противоположной стороне улицы я увидел Гаспара. Он заметил меня и крикнул: «Рушди, иди ко мне, угощу тебя пахлавой». В руках у него был тапзи (противень) с пахлавой для его эфенди, который он только что забрал из фуруна. Это было чудом. Мы не виделись после того, как нас разделили в церкви, и не знали о судьбе друг друга. Чтобы не привлекать внимания прохожих, мы сдержались и не обняли друг друга, стараясь говорить потише. Надо было быть осторожным. Несколько минут мы шли рядом, обмениваясь новостями. Он сказал, что его забрал к себе турок по имени Мюдаи Умуме, который работал местным прокурором. О судьбе отца нам было неизвестно, и мы потеряли связь с Керопом и Ншаном. Перед расставанием он отрезал немного пахлавы для меня и распределил оставшуюся пахлаву таким образом, чтобы его кража была незаметной. Он боялся, что будет наказан за кражу. Я впервые попробовал пахлавы. Мы расстались так же быстро, как и встретились, с чувством горечи, но успокоились уже тому, что оба живы и в безопасности.


УЖАСАЮЩЕЕ ПРОИСШЕСТВИЕЧерез несколько дней Кор-Мамо решил проведать своего друга, живущего

в деревне Хуши. На полпути, в Мелен Дзоре (ущелье Ангела), открылась картина, которая повергла меня в шок. Сотни трупов армян, стариков и детей, мужчин и женщин с разодранными телами, лежащие по-отдельности и сваленные в кучу. Все ущелье по обе стороны реки Берри было заполнено трупами. Стояла невыносимая вонь. Я не мог поверить глазам. Те счастливцы, которые не видели подобного своими глазами, не могут понять весь тот ужас, совершенный рукой человека, который видели мои глаза.

Внезапно, я услышал голос Кор-Мамо. Он хотя и не мог видеть, но по запаху понял, что раскрылось моим глазам. Он потянул меня за руку со словами: «Быстро идем отсюда, и не оборачивайся» - и замолчал. Вдруг среди трупов я увидел моего близкого друга Кеворка Норояна, единственное, что осталось целым на его лице, был его глаз, который смотрел прямо на меня. Я ощутил весь тот ужас, который видел этот глаз. Его рот, нос и второй глаз были изуродованы дикими зверьми или, что еще хуже, – турками. Его останки валялись рядом с другими.

Я не мог сдвинуться с места, и мне захотелось завыть. Мне было всего четырнадцать, и разум отказывался воспринимать то, как Божье создание может с такой жестокостью отнестись к другому Божьему созданию.

И снова я услышал голос Кор-Мамо, зовущего меня продолжить путь. Мы уже опаздывали. Он попытался успокоить меня словами: «Бог накажет сотворивших все это» Потрясенные, мы пошли дальше. Когда мы дошли до моста через реку, ведущего в Хуши, подобная картина снова открылась передо мной. Я объяснил ему, почему мы не можем перейти мост. Целая гора трупов со дна ущелья доходила до вершины моста. Оба берега реки были завалены обезглавленными расчлененными телами.

На этот раз картина была еще ужаснее, здесь было больше детских тел. Теперь мне стало понятно, куда пропали все восемьсот семей Берри. Вот что случилось с армянами нашего города.

И снова Кор-Мамо поторопил меня. Так как возможности пройти через мост не было, нам пришлось пойти другим путем. Наконец мы дошли до дома его друга. Кор-Мамо зашел в дом, а я остался ждать его снаружи. Поджидая его, я думал о том, что увидел. Невозможно было поверить в то, что видели мои глаза.

Я вспомнил один случай. Несколько лет тому назад учителя повели нас выкапывать старые надгробные камни на древнем армянском кладбище у дороги в Хуши. Родственники усопших давно умерли, и никто не следил за могилами. Жители близлежащих деревень стали использовать надгробные камни в строительстве своих домов. Заведующий школой Согомон эфенди посчитал, что раз могилы заброшены, а их камни имеют нужную величину, то их можно использовать в расширении школы. Решение было быстро



Трупы безвинных армян были скинуты вниз с моста Масури (Берри).Попробуйте забыть эту картину.


одобрено, так как дополнительных выплат от родителей школа не могла получить, а новые классы были необходимы. Пока мы собирали могильные камни, нам рассказали историю о богатом курде по имени Дара Бахши, у которого было двое сыновей и большой надел земли неподалеку отсюда.

Когда Дара Бахши постарел, он решил, что пришло время поделить свое имение между сыновьями. Одну половину он решил отдать одному сыну, а другую – второму. Но была одна проблема, на всем участке был всего лишь один источник воды, который орошал земли на двух половинах. Для решения проблемы Дара Бахши дал обоим братьям равную возможность пользоваться источником. Они должны были делать это через день, по очереди. Такое решение могло бы уберечь братьев от ссор в будущем. Однако жадный сын решил взять вверх над братом. Он нашел способ как остановить воду, текущую в сторону земли брата. Другой брат, увидев это, собрал своих друзей, которые поймали и размозжили голову жадному брату большим камнем.

Жители деревни пришли от содеянного в ярость. Они посадили жестокого брата в тележку и стали возить по деревне, чтобы каждый житель мог проклясть его. Турецкие полицейские знали об этом, но не вмешались, так как рядом находилось армянское село, и это должно было посеять вражду между армянами и курдами.

Когда тележка проехала по армянской деревне, жители также стали проклинать жестокого брата. Осуждаемый брат в ответ стал выкрикивать: «Не смотрите на меня так. Придет день, когда я выйду на свободу и расправлюсь со всеми армянами».

В ожидании Кор-Мамо, я вспоминал эту историю о курде, который наконец сумел расправиться с армянами. Только безумец мог сделать подобное со своим братом.

На обратном пути Кор-Мамо решил пойти другим путем, чтобы не травмировать меня еще раз. Он хотя и был турком, но щадил мои чувства и пытался защитить меня. Я ценил это, он ведь тоже ужасался содеянному его соплеменниками.

Через несколько дней мы снова стали свидетелями бесчеловечной жестокости турок к армянам. Мы вышли из города по делам и снова столкнулись с ужасающим видом обезглавленных тел армянских мужчин со связанными сзади руками, повешенных за ноги на деревьях. Что нужно было этим мясникам? Почему они были так жестоки к армянам? Каждый раз моя душа разрывалась от горя.

За время проживания у Кор-Мамо я не раз наблюдал подобные жестокие картины, и они намертво запечатлелись в моих воспоминаниях.

«Я не боюсь ада.Я проходил через ад.После всего увиденногомне лишь страшно за то, что предстоит в будущем!»


ОДНОКЛАССНИК, КОТОРОГО ПОЩАДИЛИОднажды Кор-Мамо послал меня за покупками на рынок. По дороге я

встретил своего бывшего одноклассника Тороса Малхасяна. Его отец был гончаром и владел бардаханом (гончарной), где изготавливали, обжигали и продавали глиняную утварь. Мы случайно наткнулись друг на друга в очень неудачном месте. Он стал быстро рассказывать, как убили всю его семью, а его оставили живым, чтобы изготавливать глиняную посуду для турецкого правительства. Он мне показал несколько гончарных изделий, которые собирался обжечь в печи. И хотя со дня убийства его отца прошло несколько месяцев, огонь в печи не потух, продолжая гореть. Это был последний раз, когда я видел Тороса.

Пару раз я встречал другого знакомого, соседского сына Аветиса Мейназаряна. Как и прежде он был одет с иголочки и шел уверенным шагом с высоко поднятой головой. Он остался тем же красивым парнем. Однажды, когда мы остались наедине, он признался, что принял ислам. В его словах не было ни капли сожаления. Это был его путь спасения, но я так и не узнал, что случилось с его семьей.

Кеме ке мусулман саярсагХачи хойнундан чухаг(на турецком)

Ворун вор мусулман кхашвенкХаче тзотзен келла(на армянском)

Тот, кого считаем мусульманином,На груди продолжает нести крест(на русском)

Я не могу понять, как мне удавалось смириться с ежедневно мучающей меня болью. И хотя я жил сегодняшним днем, желание выжить не покидало меня. Я старался смириться с новой страшной реальностью, насколько это было возможно, и готовил себя к новым кошмарам. Только когда я оказался в полной безопасности, картины того ужаса стали всплывать в моей памяти. И до сих пор они возвращаются ко мне в ночных кошмарах. Мне так и не удалось смириться с ними.

КРАЖА ВМЕСТЕ С КОР-МАМОЯ прожил у Кор-Мамо около десяти-одиннадцати месяцев. Каждый день

мы обворовывали армянские дома. Однажды вечером мы пошли в дом моего


одноклассника Левона Милитосяна. За несколько месяцев до этого его отец возвратился из Америки, и Кор-Мамо знал, что в доме могут быть спрятаны деньги. Мы перевернули весь дом в поисках денег, но ничего ценного не смогли найти. Ничего не осталось, так как турки опередили нас. Но Кор-Мамо не сдавался. Он постукивал по полу и стенам в поисках тайника, но бесполезно. Все это порождало во мне жалость к армянам, которым пришлось оставить все свое имущество.

Мы шли на мародерство по ночам, когда на улице никого не было. Из-за слепоты ему было без разницы день это или ночь, но я чувствовал себя уверенно только ночью. Днем меня могли поймать на деле, и мне было страшно.

Мы забирали все, но в основном еду и припасы, спрятанные в кувшинах. Здесь было и масло, и мед, и сладости, и соленья. Все награбленное он хранил в кладовой.

И хотя у него был свой сад, мы обчищали и чужие сады. Кор-Мамо удавалось подобрать ключ к каждой двери. В саду он учил меня, как собирать созревшие фрукты и овощи. Я удивлялся тому, как он выбирал помидоры. Они никогда не бывали несозревшими или перезрелыми. Как только это ему удавалось? Он с удовольствием ел их. Он обожал яичницу с помидорами и большим количеством масла.

В своем хлеву он держал двадцать-тридцать куриц. Каждое утро на завтрак он собирал яйца. Сам заходил в хлев и никогда не наступал на яйца.

Я тоже полюбил помидоры. До сих пор у меня в саду всегда растут свежие помидоры. Кор-Мамо я обязан еще одним свом пристрастием, любовью к меду. Мы крали большие глиняные горшки с медом и шары масла размером с персик. Так армяне месяцами хранили сливочное масло. Он научил меня двумя пальцами брать мед и не пачкаться.

ПРОЩЕНИЕ КОР-МАМОКогда его не было дома, я пробирался в кладовку и брал немного масла и

меда, хотя и стыдился этого. Отщипывая кусок масла с шарика, я клал на его место другой кусок, маскируя его, чтобы Кор-Мамо не заметил.

Однажды Кор-Мамо вышел из дома по делам, оставив меня одного. Я не осмеливался выходить из дома без него, так как боялся, что меня поймают. Мне приходилось сидеть на полу и ждать его возвращения. Дом состоял из одной большой комнаты с несколькими опорными столбами внутри, большого хлева с курицами и конем, а также просторной кладовой, где он хранил награбленное. В доме был только один очаг. Вещи, собранные в чугуны (квадратная муслиновая тряпка, в которую заворачивали вещи при транспортировке), лежали вдоль стены. Некоторые были его личными вещами, а остальные — вынесенные из домов армян. В доме не было окон, и он не зажигал света, так как ему это не было необходимо, из-за этого мне


приходилось сидеть в полной темноте со своими страхами и мыслями. Я был озабочен участью братьев и семьи. С каждым днем на улице мне встречалось все меньше и меньше знакомых лиц.

Однажды ночью, когда, оставленный наедине со своими страхами, я сидел дома, подумав, что он будет отсутствовать несколько часов, я решил поесть немного масла с медом. Только я отломил кусок масла и окунул его в мед, как он вернулся домой и постучал в дверь. Комната была окутана тьмой, и я направился к двери, вытерев по дороге руки о столб. Удостоверившись, что губы чистые, я открыл ему дверь. Сердце бешено колотилось, я боялся, что попался. Когда я наконец открыл дверь, он спросил, почему я так долго не открывал. Не ответив, я взял его за руку и помог пройти в дом. Как всегда держась за столбы, он прошел внутрь и направился к очагу. Я уверен, он почувствовал мой страх. Без слов он сел перед очагом и разжег огонь.

Вдруг он обратился ко мне: «Рушди, сынок, садись рядом». По его голосу я понял, что он собирается простить меня. Он так и сделал. Во-первых, он сказал, что я не должен бояться его. Не высказав подозрения, он взял вину на себя, добавив: «Ты из семьи, которой я доверял, поэтому не должен бояться меня. То, что ты украл, полностью моя вина. Ты так долго общаешься со мной, что научился воровать вместе со мной и у меня. Я хочу, чтобы ты понял, что все в этом доме принадлежит и тебе. Все, что у нас есть, принадлежало армянам. Ешь сколько хочешь и когда пожелаешь. Только ешь без страха. Если бы я мог видеть, то не стал бы воровать. Разграбление домов армян — единственное для меня средство выживания».

Он продолжал успокаивать меня и давать мне советы. «Куда бы ты не пошел, помни, что должен быть в тепле, это сохранит твое здоровье». До сегоднешнего дня я придерживаюсь его совета и стараюсь держать себя в тепле. Я всегда был чувствителен к холоду, особенно сейчас, на закате жизни.

«В какую бы страну ты не поехал, сперва съешь несколько говолок чеснока, это убережет тебя от отравления местной водой. Чеснок убивает микробы».

«Не обманывай, даже под страхом быть повешенным. Бог всегда будет пребывать с тобой, даже если меня не будет рядом. Ты в моем сердце, и я никогда не оставлю тебя одного. Только обещай, что никогда не покинешь меня. Ты мне нужен так же, как и я тебе».

После этого я ел мед каждый день. На завтрак я намазывал немного меда на хлеб. На ночь ел немного домашнего мацуна с медом. Я никогда не забуду Кор-Мамо. Он был хорошим человеком. Рядом с ним я чувствовал себя спокойно и безопасно. Он оказал большое влияние на формирование меня как мужчины.

Хотя он был слеп, но был сведущим во многих областях. Он научился быть самодостаточным и для компенсации слепоты использовать остальные органы чувств. Его белая лошадь, деля стойло с курицами, всегда оставалась


чистой. На ней он любил скакать по холмам. Когда мы выводили коня за город поскакать на воле и тот убегал от нас, Кор-Мамо прикладывал ухо к земле и точно указывал направление, куда убежал конь. Один хлопок в ладони, и конь мчался к нему.

ПРИЯТНЫЕ ВИЗИТЫМне было очень приятно, когда нас навещала Эминем. Она была вдовой

брата Кор-Мамо. Он пел ей любовные песни собственного сочинения. Он научил и меня и хотел, чтобы я подпевал ему. Нам троим они нравились.

Эминем бир гюзел, яре бен оламДаглар чечаг ола, гулю бен оламЭминем бир гюзел, ярех бен олам

Эминем отурмюш пунар башнаСачлару дарамуш гахшун устунэСеламэ гундермиш башун устуне

Красавица Эминем, хочу быть ее возлюбленным.Пусть горы покроются цветами, а я буду ее розой.Красавица Эминем, хочу быть ее возлюбленным.

Эминем сидит рядом с весной,Расчесывает свои волосы, встречает его раскрытыми объятиями.

Она просила меня петь одному, трепала меня за волосы и шутила: «Повзрослей, и я выйду за тебя замуж!»

ВОССТАНИЕ КУРДОВ В ДЕРСИМЕ, 1916 ГОДСледующей весной курды, еще одно национальное меньшинство,

проживающее под гнетом Османской империи, восстали против турок. Сжигая все на своем пути, они направились в Метзгех со стороны гор Дерсима. Постепенно они подошли к Берри. Турецкие солдаты не могли остановить их.

К курдам присоединились некоторые армянские фидаи. Вместе они были сильнее.

Курды приближались к Берри, и на спасение турецких граждан были посланы солдаты. Многие из них с помощью своих кайлаков перебрались с одного берега реки на другой.

Однажды, когда я утром шел за водой к Гамар фонтану, внезапно передо мной возник Дудаухсуз (безгубый) Хедер, брат Эминем. Он получил это


прозвище после того, как его наказали за преступление, отрезав верхнюю губу. Прокурор, доказавший его вину, был армянином, по этой причине он ненавидел армян. Зная меня как слугу Кор-Мамо, но не зная о моей национальности, он приказал мне оставить воду, бежать к Кор-Мамо и передать ему, чтобы тот быстро сел на коня и поскакал к реке.

Я побежал домой без воды и передал новости Кор-Мамо: «Курдские мстители дошли до Бахсу. Среди них гявуры (неверные). Они сжигают и сносят все на своем пути!». Собрав вещи и уложив их на лошадь, мы направились в сторону реки.

В Берри зима начиналась ранним октябрем и продолжалась до середины марта. Зима всегда была холодной с большим количеством снега и снежных бурь. Реки замерзали на глубину до трех-четырех футов. В холодное время нагруженные лошади и ослы спокойно передвигались по льду.

Мы быстро дошли до берега реки Берри. Стояла ранняя весна, и большие куски льда, плавающие по реке, мешали людям пересекать реку на кайлаках. Упав в воду, практически невозможно было доплыть до берега.

Вдруг я увидел своего брата-близнеца Гаспара. Прошел год после нашей последней встречи. Я ужасно хотел обнять его, успокоившись от мысли, что он цел и невредим. Они стояли у кайлака. Я подошел к нему и шепнул на ухо, не может ли он попросить своего хозяина взять меня с собой? Я подумал, что с ними будет безопаснее, и наконец мы сможем снова быть вместе.

Г. ЕреванянВид на Хоши со стороны реки Перри


За свой вопрос Гаспар заработал от своего хозяина сильную оплеху и упрек - он должен быть благодарен, что его берут с собой. Без лишних слов Гаспар последовал за хозаином в кайлак - оттуда, повернувшись ко мне и помахав рукой, с грустью в глазах попрощался со мной. Нам было по пятнадцать лет и уверен, что ему было так же страшно, как и мне. Мы не могли даже обняться на прощание. Слезы лились по моим щекам, я не знал, встречусь ли когда-либо с братом? Мы были очень привязаны друг к другу. Я потерял все и всех. Мы покидали Берри и уплывали друг от друга. Ах, ах… Я и сейчас чувствую, каким грустным было наше расставание.

Через пятнадцать минут, после того как мы отошли от Берри, стали слышны звуки выстрелов. Кор-Мамо испугался, и слезы потекли по его щекам. Он был слеп и у него не было кайлака, чтобы спастись. Он боялся, что курды настигнут его. «Рушди, теперь ты должен помочь мне перейти реку. Посмотри, где люди переходят реку вброд». Я заметил, что мы находимся в пятнадцати минутах ходьбы от Тила, знакомой мне деревни. Я сказал ему, что если мы немного спустимся вдоль реки, то дойдем до места, где вода тихая и дойдет нам лишь до пояса. Там я нашел место, покрытое скользкими камнями.

Кор-Мамо приказал мне раздеться и обвязать голову одеждой, чтобы после переправы через реку одежда осталась сухой. Одной рукой он взял коня за поводья, а другой — придерживал одежду. Я же одной рукой держал его, а другой как и он - придерживал свою одежду. Кор-Мамо велел мне проходить там, где течение реки было самым тихим. Мы быстро дошли до середины реки, где плавали большие куски льда, и двигаться дальше стало труднее. Мы споткнулись, и вся наша одежда промокла.

Мы минули льдины, но наша одежда и мы сами промокли с головы до ног. Хорошо что Кор-Мамо крепко держал поводья, а я держался за него, благодаря этому нас не унесло течением реки. Мы продолжали медленно идти по камням, пока не выбрались на другой берег реки.

Мы совсем замерзли, одежда стала мокрой и жесткой. Найдя камни, на которые падало солнце, мы разложили наши вещи сушиться. Дав одежде просохнуть минут пятнадцать, мы натянули ее на себя и направились в сторону Хоши, до последнего времени населенной армянами. Здесь родилась мать Геворка Ереваняна. Но всех жителей деревни постигла та же участь, что и жителей Берри. Здесь оставаться мы не могли, так как деревня была бедной и для нас не было ни еды, ни места для ночлега.

Мы пошли дальше. На нашем пути была деревня Демерчи, где также не было места и еды для беженцев. Мы поднялись в гору прямо по противоположной

Кайлаг


от Берри стороне. На ее вершине была маленькая курдская деревушка. Отсюда отчетливо просматривался весь Берри, полностью разрушенный огнем. Мое прошлое было охвачено огнем. Дорогой читатель, поймешь ли ты ту горечь, которую испытывало мое сердце при этом зрелище? Словами не передать горе при виде пылающего дома своего детства.

В Чалхадане мы пробыли пять дней и все это время наблюдали за тем, как город продолжал гореть. Все было разрушено - дома, правительственные здания, школа, церковь!

Однако вместе с чувством отчаяния я торжествовал, отобрав дома у армян, турки тоже ничего не получили. Эта мысль доставляла мне удовлетворение. Увидев, как церковь пылает, и вспомнив, как мы заполняли ее имуществом армян, я обрадовался. Пусть никому теперь не достанется!

В ответ на нападение турецкие всадники, обнажив свои ятаганы, с кличем «Смерть всем неверным!» стали убивать не только христиан, но и исламизированных армян. В свою очередь турецкое правительство послало двести солдат на защиту Берри от курдов, но солдаты отступили, сбежав в Харберд. И хотя турки защищались от нападения курдов, они не теряли возможности вырезать оставшихся армян. Среди убитых были мои одноклассники Торос Малхасян, Аветис Майназар, принявший ислам, отец Погос (принявший ислам) и отец Амаяка.

Чалхадан был курдской деревней, но сегодня здесь остались жить только несколько курдов. Сотни турецких солдат направлялись сюда для создания блокпоста. Солдаты несли огромное количество еды, которую по дороге забирали из опустошенных армянских домов и делились ею с турецкими жителями. Многие курды, проживающие в окрестностях, воспользовавшись суматохой и потоком турецких беженцев, слились с толпой, выдавая себя за турок. Они знали, что турки несли с собой много награбленного из домов армян добра. Смешавшись с толпой турок, курды пытались уберечь себя от турецкой мести. Ситуация напоминала историю, некогда рассказанную дедом:

Гогхе гогхиц гогхацавАстватц тесав, зармацав!

Вор украл у вора, Бог увидел-удивился!

Ночь мы провели, забившись в угол хижины одного бедного курда. Подобное милосердие было нам оказано из-за слепоты Кор-Мамо. Здесь мы наконец высушили одежду, но голод одолел нас. К счастью, проходившие мимо турецкие солдаты дали нам по куску хлеба.

За день мы сильно устали. Ночью мои страхи вновь настигли меня. Я


стал свидетелем войны в войне и спасался бегством с моим врагом - турком. Сейчас он был моим спасителем. Кто теперь мой друг? А кто враг? Если турецкие солдаты узнают, что я армянин, то мне не избежать смерти. Если меня поймают курды или армяне, они потребуют у меня денег или даже выдать друга. А был бы я в безопасности в этом случае?

Через несколько дней до нас дошли вести о приближении курдов и армянских фидаи. Турки продолжали бежать. Они убегали из Берри, Медзкерта, Исмаила, Бахсу, Васкерта, все бежали в сторону Бердака и почти доходили до Харберда. Если бы немецкие солдаты не обошли курдов с тыла, те смогли бы продвинуться еще дальше. А если бы армяне присоединились к курдам, то появилась бы сила помощнее. Можно было бы спасти сотни тысяч невинных армян, и, кто знает, возможно мы смогли бы вернуться на свою родину.

ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕНа четверный день меня ждал сюрприз. К нам в комнату вошел мой

одноклассник и сосед Амбарцум Тер-Карапетян. Я и Кор-Мамо сидели в комнате на полу. Без всяких слов Амбарцум сделал мне знак, выйти к нему. Кор-Мамо, казалось, ничего не заметил, и я улизнул наружу. Амбарцум жил в этой деревне в доме своего хозяина и научился говорить по-курдски. Его хозяин был из тех немногих курдов, которые остались и защищали свой скот и свои сады от турок.

Амбарцум заметил меня еще в первый день, когда мы пришли в деревню, и рассказал своему хозяину обо мне. Тот сказал, что мне грозит смертельная опасность, если я останусь с Кор-Мамо. Он велел Амбарцуму предупредить меня об этом.

На улице мы не посмели обняться с Амбарцумом и дать волю своим чувствам, чтобы не привлекать ненужного внимания посторонних. Он отвел меня к своему хозяину. Этот дом был небольшим хлевом, в одном углу которого были корова, овца и мул, а в другом углу теснились люди. Несколько дней тому назад жена хозяина родила их первенца. Они предложили мне остаться у них. Преодолев страх и растерянность, я согласился, поддавшись рассказам курда об опасности, которая меня подстерегает.

На следующий день несколько турецких женщин заметили, что я, покинув Кор-Мамо, перебрался в дом курда, и поспешили известить его об этом. Он немедленно явился в сопровождении двух турецких солдат. В доме не было места, чтобы спрятаться, и курд спрятал меня под постелью своей жены. По мусульманскому закону мужчина не имел права залезать в постель женщины. Спрятав меня там, курд подвергал себя огромной опасности. Я трясся от страха и не знал, что будет дальше. Кор-Мамо стал звать меня: «Я знаю, ты здесь!», и по его голосу я понимал насколько он зол. Я не вылез, а он сел на землю и снова позвал меня: «Рушди, сынок, выходи по-доброму, иначе мы


перероем весь дом, а тебя порубим на мелкие кусочки».Я поверил этим словам и другого выхода, кроме как выйти, не было.

Впервые он кричал на меня: «Фу, не стыдно тебе находиться рядом с женщиной, которая только родила? Какой позор!». Это было нама харам (наказуемым преступлением). Мы молча вернулись в нашу хижину.

Со слезами, текущим по щекам, он успокаивал меня: «Ты не сделал ничего плохого. У нас практически не осталось еды. Но твоя обязанность ухаживать за мной. Бог милостлив, однажды мы вернемся в наш дом».

Через пару часов Амбарцум снова пришел в нашу хижину. Он снова жестом позвал меня наружу. На этот раз я сказал Кор-Мамо, что иду за водой. Он не подумал, что я могу не вернуться, так как я вышел с кувшином. Я согласился уйти с Амбарцумом, но чувствовал, что предаю Кор-Мамо. Он столько сделал для меня, был так добр ко мне и желал мне лишь хорошего. И теперь, когда я так нужен ему, я оставляю его одного. Я беспокоился, сможет ли он позаботиться о себе один? Возвратится ли он в Берри? Однако теперь мы в одинаковой опасности. Сможет ли он уберечь меня? Если турки меня поймают и узнают, что я армянин, то непременно убьют. А ведь они знали, что некоторые турки и курды держат у себя армян. Подсознательно я понимал, что надо уходить, хотя я не хотел оставлять Кор-Мамо одного сейчас, когда тот так нуждается во мне.

Я решил последовать совету Амбарцума, другого выхода кроме того, как покинуть Кор-Мамо, у меня не было. Прошло около года с того дня, как отец оставил нас у турецкой школы, и я впервые встретил Кор-Мамо. Мое положение ухудшилось, я не знал, что случилось с моими тремя братьями. Совершенно один, предоставленный самому себе, я хотел бы стать мышью и спрятаться в какую-нибудь щель.

Я не знаю, пошел ли Кор-Мамо искать меня на этот раз. Я желаю, чтобы ничто и никто не причинили ему вреда. Он был хорошим человеком, который относился ко мне как к собственному сыну. По сей день я не забываю его доброе отношение ко мне, его заботу.

И снова повторюсь, если в те дни армяне присоединились бы к курдам, став единым фронтом, то сотни тысяч жизней можно было бы спасти.

КАРАВАН КУРДОВВ это время все курдские караваны проходили

через наши края. На пятый день еще один караван дошел до Чалхадана. По дороге они обчищали все деревни, которые встречались им на пути. Теперь всем имуществом армян владели курды.

Хозяин Амбарцума знал предводителя каравана и посоветовал мне не медля присоединиться к ним.

Феска


Они направлялись в сторону небольшой деревни Ахор, которая могла быть безопасной для армян.

И снова я был в бегах. К этому времени я успел многого навидаться и знал, что меня может ожидать. Страх быть схваченным не покидал меня. Кроме того, я снова один и некому дать мне правильный совет. Моя жизнь зависела от быстрых решений, когда даже полностью не понимаешь,

что происходит и почему. Единственное, что я знал точно, было то, что когда-то отец обеспечивал нам безопасную и комфортную жизнь.

Теперь я бежал вместе с курдами. Единственное, в чем можно было быть уверенным — это то, что с курдами я не умру от голода. Я быстро попрощался с Амбарцумом и его хозяином и, не оглядываясь, последовал за караваном. По дороге курд, идущий рядом, достал из вьючной сумки на ишаке дорогой красный фес и натянул его на мою голову, чтобы защитить меня от приближающегося дождя. Красные фески носили богатые армянские мужчины. Я знал это и сознание того, что у меня на голове дорогой головной убор, придавало мне большую уверенность. Хотя я чувствовал себя предателем по отношению к Кор-Мамо, но знал, что поступаю правильно.

Мы медленно удалялись от Чалхадана с восемью тяжело нагруженными ослами, которые несли на себе имущество, оставленное в армянских домах и магазинах. Курды были вооружены разным огнестрельным оружием, саблями, ножами и своими знаменитыми палками.

Стояла ранняя весна и было холодно и ветренно. Ветер усиливался. Мы до костей продрогли. В некоторых местах из-за тумана мы еле видели дорогу. Все были одеты в легкую поношенную одежду с чарухами (сандалии) из тонкого слоя кожи на ногах. Они завязывались на ноге с помощью тонких длинных кожаных шнурков.

Мы проходили вдоль берега реки Мурад, когда показался участок земли, с когда-то густо растущими небольшими тополями. Деревья были срублены, и острые края пней достигали щиколоток. Срубленные деревья были использованы как топливо для костра. Острые концы пней больно кололи ноги через тонкую кожу чарухов. Нам приходилось идти сквозь дождь и ветер, вдобавок мои щиколотки были

Мельница (Джрагац)

Чарух


ободраны тополиными пеньками. Хотя тело ныло от боли, но сознание не прислушивалось к нему. Единственным моим желанием было желание выжить.

С наступлением сумерек мы дошли до джрагаца (мельница). Предводитель каравана курдов приказал мельнику испечь хлеба для всех нас. Сначала мельник-курд отказывался, объясняя, что мука принадлежит сельчанам. Но, поняв, что окружен группой вооруженных людей, он был вынужден согласиться и испечь багхардж, плоский хлеб, который пекли на мельницах.

Мы не только устали и проголодались, но и промокли до нитки. Нас больше порадовала остановка и возможность высушить свою одежду, чем аппетитный запах свежеиспеченного хлеба. Мы расселись вокруг теплого пура. Через несколько часов наши тела отдохнули, одежда высохла, а голод был утолен. Мы продолжили свой путь сквозь ветер и дождь пока не дошли до деревни Ахор.

113

ЖИЗНЬ ПАСТУХАТеперь моим хозяином был курд. Он не говорил на турецком, я не знал

курдского. Он знал всего несколько турецких слов, которые любил часто повторять. К тому времени он стал землевладельцем и считал себя эфенди. Я понял это позже, когда заметил, как он скачет вдоль склонов холмов на своем коне.

В деревне Ахор мы направились к его дому. У него были две жены, первая - курдианка, а вторая - армянка. С самого начала меня приняли довольно холодно. Его старшая жена даже не скрывала своей враждебности. Я подозревал, что она ревновала мужа ко второй жене и к его доброму отношению ко мне из-за того, что мы были армянами. И хотя меня неплохо кормили, на завтрак и на ужин давали есть мацун с хлебом, у них я чувствовал себя неуютно. Из-за враждебности в доме я не переставал ощущать себя в опасности.

У курда было около сорока голов скота. У него были коровы, овцы, козы, волы и гомэш (буйвол). Основной моей работой было присматривать за скотом. Вместе с другим армянским парнем по имени Мусто мы пасли скот. Мусто было двенадцать-тринадцать лет и пасти овец было ему привычно. Мусто стал служить у курда за несколько месяцев до моего прихода. Днем мы вместе пасли овец, а по вечерам у каждого из нас была своя работа.

Ночевали мы в углу небольшого хлева рядом со скотом. Ночи были холодными и, чтобы не замерзнуть на голом полу, мы собирали навоз, плотно утрамбовывали и ложились на него. Пока мы спали, тепло навоза согревало нас.

Помимо своей основной работы по выпасе скота у меня были и другие обязанности, которые я должен был выполнять вечером, после того как мы с Мусто возвращались с пастбища. В хлеву не было освещения, единственным источником света для нас были луна и звезды. Я должен был накормить скот и обеспечить его достаточным количеством воды. Гомэш (буйвол) был грязным, и его необходимо было периодически вычесывать с помощью хапаву (специальной щетки), а также отводить к реке, но это не входило в мои обязанности. Мне было неизвестно, зачем нужны были буйволы, но позднее в Харберде я встретил еще восемь-десять буйволов. После того как вся работа была закончена, я ложился спать на навозе, который мы вместе с

21. ÀÕÎÐ


Мусто собрали, он служил нам матрасом. Мы не обращали внимания на вонь, так как были рады крыше над головой. Ах, ах… Как мне больно вспоминать, что в столь юном возрасте мы были вынуждены смириться с подобными условиями. Нам было уже не пятнадцать или тринадцать лет, мы были старше своего возраста. Все это время ночью или работая днем мы испытывали страх за свое будущее.

Ежедневно, рано утром мы с Мусто отгоняли скот в ближайшие горы на пастбище. Вечером, когда солнце начинало садиться, мы собирали скот и гнали его домой. По возвращении курд считал поголовье скота, чтобы проверить, не потеряли ли мы хоть одного барана.

НОВОРОЖДЕННЫЙ ЯГНЕНОКОднажды после возвращения стада в хлев курд начал считать овец и

оказалось, что одной не хватает. Он велел нам пойти обратно и не возвращаться, пока мы не найдем пропавшее животное. Мы с Мусто кинулись на поиски овцы. К нашему ужасу ее нигде не было. Мы обошли все места, где проходили днем, но не нашли овцу. Уже стемнело, и я боялся нападения диких собак. Когда мы проходили через поле с высокой травой, я услышал лязг лезвий. Ни черт ли следил за нами?

Мы оба сильно устали и проголодались, но боялись вернуться ни с чем, поэтому легли на землю и погрузились в глубокий сон. Мы проснулись с восходом солнца и услышали тихий плач: «Бее, бее». Открыв глаза, я увидел черную длинношерстную овцу, стоявшую рядом и вылизывающую своего новорожденного ягненка. Вздохнув с облегчением, я взял на руки новорожденного и вместе с его матерью мы вернулись домой. Курд простил нам нашу невнимательность и только предупредил не повторять этого в будущем.

ПОДВИЖНЫЙ ДЕТЕНЫШЧерез несколько недель мы столкнулись с новой проблемой. Собирая стадо,

чтобы отправиться домой, мы заметили, что двухмесячный улик (ягненок) забрался на вершину небольшой каменистой скалы и не может спуститься вниз. Детеныши были не только милыми, но и невероятно активными, они забирались в такие места, куда даже собаки не могут подняться. Уже темнело и становилось холодно и я, не зная что делать, кинул свой махсуса в сторону ягненка, чтобы напугать его и заставить спуститься. Махсуса была палкой длиной в двадцать четыре дюйма с острым гвоздем на конце, чтобы защищаться от диких зверей. К сожалению, палка попала в ягненка, и он упал со скалы. Я подошел к упавшему ягненку и увидел, что один его глаз выпал из глазницы. Вместе с Мусто мы отнесли ягненка к реке и выдернули выпавший глаз в надежде облегчить страдания бедного ягненка, хотя тот не

115Ахор

издавал ни звука. Потом донесли его на руках до дома. Мы с облегчением вздохнули, когда курд, пересчитав животных, нашел всех их на месте. Он не заметил случившегося с ягненком.

На следующее утро, когда еще не рассвело, мы вывели скот пастись и снова понесли раненого ягненка на руках. Когда мы дошли до гор, у Мусто появилась идея о том, как разрешить нашу проблему. Она показалась мне дельной, принимая во внимание его опыт в скотоводстве.

Мусто вернулся домой и, сказав курду, что ягненок съел какую-то траву и отравился, спросил, что делать с ним? Kурд приказал Мусто зарезать ягненка, пока другие овцы не заболели. Мусто предложил обезглавить ягненка, чтобы уменьшить его мучения. Вечером, возвращаясь домой, я нес тело обезглавленного ягненка. Когда мы вошли в хлев, нас там ждала курдянка - жена хозяина, она с подозрением посмотрела на тело ягненка и приказала на следующий день принести голову ягненка, чтобы она могла понять причину смерти. От страха я не смог уснуть ночью, боялся того, что меня ждет, когда я принесу голову ягненка, и выяснится, что одного глаза нет. Я представил, как она будет обвинять меня и заставит мужа наказать. Я решил на следующий день отогнать скот на пастбище и сбежать.

На следующее утро испуганный Мусто не пошел со мной на пастбище. Планируя свой побег, я осознавал риск, которому подвергался. Я понимал, что если оставлю скот в горах, а сам уйду, то меня непременно поймают. А если вернусь к курду, то буду жестоко наказан. У курда я прожил около шести месяцев, но за все это время я не ощущал себя в безопасности. По этой причине я предпочел сбежать, рискуя быть схваченным, чем остаться там.

Отогнав скот на пастбище и убедившись, что все в порядке, я направился вниз по склону холма. Шел неспеша, чтобы не обратить на себя внимание посторонних. Больше всего я боялся неожиданного появления курда на пастбище, он бывало прискачет туда верхом. С вершины холма он мог бы увидеть меня, куда бы я ни пошел, и в этом случае мне не миновать жестокого наказания, ведь плетка всегда висела у него на боку. Чем дальше я удалялся от пастбища, тем больше убыстрял свой шаг, но меня не покидало беспокойство за покинутый скот. Что будет с животными? Я надеялся, что за ними придут, соберут в стадо и отгонят домой. Я все еще переживал после того, как случайно причинил боль беззащитному ягненку, но я не мог не беспокоится и за свою судьбу…

116

ИСТИННАЯ СИЛА ДРУЖБЫПосле долгого изнуряющего пути я наконец дошел до моста. Ичме

находился в четырех часах ходьбы от реки Балу. К моему удивлению на мосту стоял часовой и брал плату в десять пара (монет) за проход. Но у меня не было и одного пара. Мне удалось уговорить его, что, дойдя до Ичме, я заработаю денег и на обратном пути верну ему долг.

Почти стемнело, когда я дошел до Ичме. Первое, что бросилось в глаза при входе в город, был фонтан. Он был окружен толпой людей, одни набирали воду, другие поили скотину. Я остановил первого попавшегося прохожего и спросил, где можно найти работу? Он посоветовал пойти к дому фермера Юлаша эфенди.

Позже я узнал, что он был наполовину турок, а наполовину курд. Его мать была турчанкой, а отец — курдом. Он не скрывал своего уважения к армянам. Ведь они были хорошими земледельцами, в отличие от курдов и турок. В основном он жил в Харберде, где у него была официальная работа, но время от времени он приезжал в Ичме проверить, как идет работа в его владениях.

У его дома я остановил парня примерно моего возраста и роста и спросил на турецком, не нужна ли им дополнительная рабочая сила? Парень отвел меня к Анне Хатун, которая была ответственной за работников Юлаша эфенди. В доме она была самой старшей из женщин. Я еще раз спросил на турецком, не нужны ли им работники? Она согласилась взять меня на работу с условием, что я буду так же хорошо работать, как и остальные.

Кроме меня в доме было еще двадцать работников. Парня, которого я встретил у дома Юлаша эфенди, звали Ншаном. Он

проводил меня в хлев, где спали работники. Через час он принес для всех ужин. Я был тронут, заметив, что моя порция еды была точно такой же, как и у остальных работников, хотя я только пришел и еще не работал.

После ужина Ншан показал мне место, где я должен был спать. Не теряя времени, я лег и сразу заснул. Чувство страха покинуло меня, и я снова убедился в правильности моего решения покинуть Ахор – деревню, которую я никогда не забуду как место, где я впервые поработал пастухом, охраняя овец и ягнят.

Как и другие армяне, я продолжал называть себя своим турецким именем

22. È×ÌÅ

117Ичме

— Рушди. Я быстро освоился с работой и был сразу принят другими. Впервые после потери семьи я вновь почувствовал семейную любовь и заботу. Чем больше я выражал свою благодарность, тем с большей теплотой они относились ко мне и готовы были помочь в любую минуту. Наконец я оказался среди своих! К сожалению, я не помню всех их имен.

Мы работали на ферме, где в основном выращивали зерно и хлопок. Там же росли овес, горох нут, конопля, лен, кунжут и несколько других растений. Кроме того обжаривали и толокли кунжутные семена для приготовления кунжутной пасты. Ее вкус был таким же аппетитным, как и вкус кунжутной пасты, которую готовили Агавни и Султан. Кунжутные семена широко использовались в разных блюдах, но их не легко было толочь, по этой причине на них был высокий спрос. Овес в основном шел на корм скоту, так как увеличивал удой у коров и коз.

Так как я умел писать по-турецки, моей основной обязанностью было вести учет продаж. Мы продавали семена растений, которые прорастали на ферме. Я помогал земледельцам считать количество семян, необходимых для посадки на их землях. Для определения цены необходимого количество семян я их взвешивал. В свободное от основной работы время я помогал разрыхлять землю мотыгой, так как дополнительная помощь никогда не была лишней. Иногда меня просили следить за состоянием нескольких полей одновременно. Для того, чтобы следить насколько слаженно идет работа на полях, я разъезжал по ним верхом на осле. Так мне было легче видеть поле.

Во время сева мы нанимали дополнительную рабочую силу из курдов, так как участок был большим, и мы физически не успевали закончить работу в срок. Так проходило мое время, и я получал удовольствие от своей работы. По вечерам, приведя себя в порядок, мы собирались на втором этаже главного дома. Здесь нас кормили вкусным ужином, который готовила старшая в доме женщина. Мы спокойно могли есть сколько пожелаем, так как сами выращивали всю еду. Никто не отказывался от еды, вместе с тем ни один из нас не забывал насколько нам повезло попасть сюда, ведь многие армяне умирали от голода.

После ужина, сидя на полу, мы занимались домашними делами, очищали хлопок от шелухи, удаляли мелкие камни из чечевицы или других зерновых. Тем временем Анна хатун читала поэмы и загадывала загадки, пока мы с наслаждением жевали сухофрукты и орехи. Я никогда не забуду уютную атмосферу, царившую там. Мы провели немало приятных вечеров. Однако мы никогда не забывали о том, что находимся в аду.

Ичме находился на полпути между Балу и Харбердом. До обеих городов нужно было идти около восьми часов. По этой причине Ичме был основным перевалочным пунктом для ростовщиков и предпринимателей. В Нижнем Ичме находились обширные земельные владения. Здесь не было такого множества магазинов, как в Верхнем Ичме. Верхний Ичме был


привлекательнее Нижнего. Раньше здесь жили в основном армяне, сегодня же в их разрушенные дома вселились турки и несколько курдов. Здесь находился обильный источник, холодная вода которого текла ручьем, шириной с метр, мимо армянской церкви. Слово “Ичме” переводится “не пей”, предупреждая об очень холодной воде источника.

Вода текла настолько стремительно, что обеспечивала работу шести мельниц, которые были построены в определенном порядке одна за другой в направлении Нижнего Ичме. На мельницах в основном мололи зерно из ближайших деревень. Водой из источника поливали близлежащие фруктовые сады, виноградники, тутовые деревья, поля с пшеницей и другие поля в Нижнем Ичме.

Я прожил в Ичме около семи месяцев. За это время там произошло несколько событий, которые стоит упомянуть.

ПЕРВЫЙ УДАР

Меня ударили по спине в первый раз. Однажды, разъезжая верхом по полям, я заметил, как один из курдских рабочих продавал семена незнакомцу за три хуруша. Увидев меня, когда клал деньги в карман, он понял, что я все видел, и он понесет наказание. Когда я приблизился к нему, он ударил своим махсусом мне по спине и убежал.

От удара я упал с осла. Однако мне удалось отнять у курда мешок с семенами, хотя спина так сильно болела, что я был уверен, что тяжело ранен. Пролежав несколько минут на земле, я нашел в себе силы встать.

Ушиб был серьезнее, чем я думал. Спина опухла и на ней образовалась большая рана. Понадобилось более двух недель для полного выздоровления. Я ценю то внимание и заботу, которыми был окружен все это время со стороны всей нашей группы. А того курда мы больше не видели.

ЦЕРКОВЬЯ слышал о роднике в Верхнем Ичме. Однажды, когда работы было мало,

я выкроил время и пошел посмотреть на ручей, который поил весь Нижний Ичме. Дорога пролегала вверх по обдуваемой ветрами горе. Наверху мне открылась неожиданная картина – здесь находилась армянская церковь. От нее остались одни руины и человеческие скелеты. Кости принадлежали тем армянам, которые построили на своей родной земле мельницы и с утра до вечера возделывали землю, чтобы теперь турки пользовались всем этим богатстом. Господи, неужели это справедливо? Вид разбросанных везде человеческих костей ужаснул меня, я быстро повернулся и поспешил обратно. Больше никогда я туда не возвращался.

119Ичме

МОЛИТВА НА АРМЯНСКОМШестого января 1980 года, в день, когда весь армянский мир празднует

Рождение Христа, моя жена Овсанна готовила ужин, а я наблюдал за тем, как она достает замороженную курицу. Посмотрев на курицу, я вспомнил очередной случай из моей жизни в аду, в то время, когда я жил в Ичме.

Однажды утром до восхода солнца меня разбудила одна армянка, которая тоже работала у Юлаша эфенди и жила через два дома. Она тихо сказала мне: «Вставай, надо похоронить одного армянского мальчика. Поторапливайся».

Не задавая вопросов, я быстро оделся и последовал за ней. Парень был примерно моего возраста и совсем голый. Его тело уже окоченело. Впервые я видел тело в подобном состоянии. Женщина сказала мне, что его пришлось раздеть, так как у нее самой брат того же возраста и ему необходима одежда. Времена были суровыми, и у нее не было другого выхода.

Похоронить парня было для нас трудно как в моральном, так и физическом смысле. Его руки и ноги примерзли к телу. С трудом мы оторвали прилипшие к туловищу руки и, схватившись за них, потащили его по снегу подальше от деревни. Нам пришлось тащить его около полмили в сторону холмов, это было надежным местом для захоронения, где его тело не тронут.

Снега выпало много, и мне сначала нужно было с помощью небольшой лопаты отгрести снег, чтобы добраться до заледеневшей земли. Мои пальцы замерзли, но мне надо было вырыть яму три на четыре фута. Однако, дойдя до льда или до камня, дальше я копать просто не смог. Мы были вынуждены положить его в вырытую снежную яму и покрыть тело снегом. Впервые в жизни мне пришлось своими руками хоронить человека.

Покрыв тело плотным слоем снега, я прочел молитву на армянском языке. Моими последними словами к нему были «Иди с миром и скажи там, что внизу живые все еще продолжают страдать».

Только через какое-то время я осознал, что не забыл молитву на родном языке, даже несмотря на то, что не использовал его долгое время.

В это время по радио шла передача «Веселый Гарри», в которой звучала армянская музыка. Вид замороженной курицы и воспоминание о замороженном теле разбудили боль в моей душе. Эх, эх, постарайся забыть... и снова я вспомнил отцовский дом и наши ежевечерние молитвы. Воспоминания о днях, которые мне довелось пережить, и о тех шести ужасных годах собачьей жизни подтверждали изречение:

«Поколение армян -Дети скорби...»


ПРЕРВАННАЯ БЕЗМЯТЕЖНОСТЬТем временем до нас дошли слухи о том, что русские наступали со стороны

Кехи. Через пару дней они должны были дойти до Харберда. Но большевики захватили власть, и войско царя отступило. В ответ на это многотысячное турецкое войско шло навстречу русским в сторону Балу, Джабахджур и Кехи.

С приходом войска во главе с Бин Баши наша сравнительно спокойная и безмятежная жизнь окончилась. Самое красивое и большое здание он объявил своим и поселился в нем, а остальные солдаты стали врываться в дома и конфисковывать всю еду и любые понравившиеся им вещи. Свои рейды они совершали как в дома, так и в магазины. А однажды, когда мы, двадцать один человек, работали, они ворвались в наш барак и потребовали приготовить им самое вкусное, и испечь для них свежий хлеб.

Бин Баши потребовал, чтобы к нему привели самую красивую девственницу двенадцати-тринадцати лет. Турецким женщинам было приказано срочно подобрать девушку. Они присмотрели Джуво, кузину Хасана. Она была единственной выжившей родственницей Хасана, и он взял на себя обязанность защищать девушку. Ей только исполнилось тринадцать, она была высокой, хорошо сложенной девочкой, выглядевшей старше своего возраста. Турецкие женщины приказали одной армянке быстро искупать ее и подготовить к ночи с Бин Баши. Узнав об этом, армянские женщины стали строить планы по спасению Джуво, несмотря на опасность, которая угрожала их собственным жизням. Эти женщины были не просто храбрыми, но и искренне желали помочь друг другу.

Женщины позвали меня и Хасана. Первое, что они спросили, готовы ли мы совершить подвиг ради своего народа и хватит ли у нас храбрости для рискованного поступка? Мы должны были помочь ей сбежать.

Как только стемнело, мы втроем вышли через заднюю дверь хлева и направились в сторону Зартарыча, деревню в нескольких часах ходьбы. В дороге надо было быть осторожным, чтобы не попасться в руки турецких солдат. По пути начался сильный снегопад.

Через восемьдесят шесть лет, в 2003 году, я все еще помню страх, который охватил нас. Я спрашивал себя, что с нами сделают варвары, если поймают? Мы все трое осознавали опасность, которой подвергались. Мы хорошо знали, что вокруг много турецких солдат. А мы, двое восемнадцатилетних парней, должны были спасти тринадцатилетнюю девочку от сексуальных домогательств извращенца Бин Баши. Страх, который я испытывал тогда, никогда не смогу забыть. Я обязательно расскажу о своем страхе Святым Марку и Киракосу, они поймут меня.

К счастью Хасан, знал куда нам идти. Дорога пролегала через сугробы. Впереди шел Хасан, за ним Джуво и последним я. Снег бил нам в лицо, время от времени кто-то из нас падал в мягкий снег, но мы не останавливались.

121Ичме

Наконец мы дошли до Зартарыча, где жил лучший друг Юлаша эфенди - Осман эфенди. Была глубокая ночь, и мы еле могли видеть свет, исходящий из окон домов. Вдруг послышался лай собак. Я испугался, они бежали в нашу сторону и могли разорвать нас на части. Тут мы услышали приказ лечь на землю, чтобы собаки не тронули нас. Навстречу бежали несколько мужчин и отвели в дом Османа эфенди. Он пришел в ярость, когда узнал о приказе Бин Баши. Нам дали высушить одежду и угостили ужином. К тому времени Осман эфенди решил, как нам действовать дальше.

Он послал Хасана в Харберд, чтобы сообщить Юлашу эфенди о случившемся, а меня с сопровождающим отправили обратно в Ичме пока не рассвело. Он приказал мне зайти обратно в дом через хлев и ни в коем случае не говорить о Джуво, если солдаты поймают меня.

Как только мы дошли до хлева рядом с домом, где я жил, сопровождающий меня человек повернул обратно в Зартарыч. Только я вошел в хлев, меня схватили двое солдат, отвели к очагу и без лишних вопросов стали бить обгоревшей палкой. От ударов я потерял сознание, а они ушли, подумав, что убили меня.

На следующий день я очнулся в комнате на верхнем этаже, где жили женщины. Было светло и я услышал голос Юлаша эфенди, кричащего на турок и курдов: «Как могло подобное произойти?». Он обвинял своих слуг в том, что его обесчестили.

Увидев, что я проснулся, женщины дали мне позавтракать. Прошли две недели, пока мои раны зажили. Я узнал, что после нашего бегства в дом ворвались турецкие солдаты и избили всех, кого застали в доме. Позорнее всего было то, что им все же удалось украсть одну армянскую девочку и доставить ее к Бин Баши.

Мне горестно думать, сколько невинных девушек и женщин стали жертвами турецкого насилия как во время геноцида, так и в последующие годы. Не понимаю, почему Бог позволил такому свершиться? Почему он наделил их такой властью? Да простятся мои слова, но «Каким безжалостным оказался наш Бог!».

К счастью у Юлаша эфенди было достаточно власти, чтобы защитить Хасана и Джуво. После выздоровления я включился в работу. За это время я сильно соскучился по своим друзьям. Мы все беспокоились о здоровье и безопасности Хасана и Джуво. И по сей день я продолжаю искать друзей из той нашей группы.

В 1969 году, когда я ездил в Полис (Константинополь), мне удалось встретить одного хабусеци (жителя Хабуса), который знал Хасана. Он сказал, что тот жил в Полисе под своим настоящим армянским именем Ерванд и работал садовником в армянской церкви. К сожалению, к тому времени он уже скончался. Все, что я смог узнать от хабусеци о Джуво, - это было то, что та стала женой Юлаша эфенди. Теперь вам ясна судьба армянских девушек?


Семь лет назад в Глендейле я встретил того же хабусеци, который говорил, что знаком с Джуво. Он мне сказал, что она живет в Лос-Анджелесе, и обещал устроить нам встречу, но из-за плохого здоровья и ряда других причин нам до сих пор не удалось встретиться.

Надеюсь, мне удасться это сделать.

ОДИН ШАНС НА МИЛЛИОНБыла ранняя весна 1917 года, и наша жизнь возвращалась в обычное русло.

Однажды, когда я был занят своей повседневный работой, в хлев вошел Левон Гапоян. Мы сразу узнали друг друга. Он был одноклассником моего брата Миграна и так же, как и брат, был старше меня на пять лет. Направляясь из Мезре в Берри, он искал своих родственников и других беррийцев. Он хотел уведомить всех, что в городе армяне продолжают жить и говорить на армянском.

По всему моему телу пробегали мурашки от каждого его слова, сказанного на армянском, родном языке, которого я так давно не слышал: «джур» (вода), «хац» (хлеб), «кар» (камень). Весь дрожа, я понял, что должен заново учиться армянскому языку. Как же ужасно осознавать, что забыл собственный родной язык. Левон сильно обрадовал меня известием, что моя сестра Заруи и братья живут вместе с тетей. Через день или два он планировал вернуться обратно в Берри, и я решил присоединиться к нему и найти своих родных.

Оставить Ичме было нелегким решением, ведь я должен был навсегда расстаться с людьми, которые все это время были очень добры ко мне. Это было место, где я был уверен в собственной безопасности, где у меня была постоянная работа и еда.

Я знал, что не смогу набраться храбрости, чтобы рассказать остальным о своих намерениях, знал, что они не захотят меня отпускать. Они были привязаны ко мне так же, как и я к ним. Заботливое отношение женщин в доме напоминало мне о тепле моего родного дома. Для меня были очень дороги вечера, когда мы все вместе собирались у очага, несмотря на страх и боль потерь, которые продолжали жить в наших сердцах. В глубине души я осознавал, что не могу остаться, если есть хотя бы один шанс из миллиона на встречу с собственной семьей. Я убедился в этом через годы, когда попал в Мексику, где заново ощутил тепло и любовь семьи.

123

Рано утром, ни сказав никому ни слова, я и Левон отправились обратно в Берри. Через пять-шесть часов ходьбы мы дошли до Демерчи. Мы устали и проголодались. У Левона были деньги, которых хватило на то, чтобы купить лист лаваша. Оказалось, что в деревне нет ничего, что можно купить. Жители деревни удивились нашему желанию, так как уже давно в этих местах еды не хватало. Не теряя времени на тщетные поиски еды, мы продолжили путь до наступления сумерек. Через восемь часов после ухода из Ичме мы наконец дошли до деревни Хоши. Теперь мы находились напосредственно по другую сторону от Берри. Левон нанял кайлак и мы переправились через реку Берри. Боже, что они сделали с нашей деревней?

Я ступил на родную землю. Меня охватило чувство тоски и отчаяния. Здесь мы с Левоном расстались. Он направился в сторону дома Изигянов, которые были друзьями его родителей. Было пока еще светло и первое, что я увидел, была наша церковь. Она была в руинах. Я был потрясен и вспомнил,

23. ÂÎÇÂÐÀÙÅÍÈÅ Â ÁÅÐÐÈ

Разрушенный курдами Берри


как пять дней подряд весь город горел. Ах, ах, мехк... какая трагедия!Я направился к дому, где жила тетя. К моему желанию встретить сестру и

братьев примешивалась мечта встретить отца.Мечты сразу разрушились. Увидев меня, тетя залилась слезами и первое,

что она сказала мне, было: «Зачем ты пришел? Мы тут голодаем». Потом нежно добавила: «Ес аноти, тунн аноти (Я голодна, ты голоден), месяцами я ем капли молока, что дает корова, да один булорег йонджа (зеленая трава с круглыми листьями размером с серебряный доллар, растущая вдоль берегов рек)».

В эту ночь мы легли спать голодными, так как не смогли достать йонджи для еды. К моему ужасу оказалось, что она не только голодала, но и была одна. Ни братьев, ни Заруи там не оказалось, а ее мужа забрали в армию. На этом мои мечты и оптимизм сменились пессимизмом и отчаянием.

На следующий день Агавни послала меня к Мюдаи Умуми, хозяину Гаспара. Тот занимал высокий пост, и она надеялась, что он сможет нам помочь. Сбежав из Берри, он вывез свою семью в Брусса, порт рядом с Полисом (так называют армяне некогда греческий город Константинополь, который турки переименовали в Стамбул). Он перевез их туда вместе с Гаспаром, так как в Западной Турции было намного безопаснее, сам же вернулся, так как был назначен работать в Берри.

Теперь хозяин Гаспара жил в доме за церковью, где раньше жили Мишмишяны. Такого красивого дома я не видел никогда раньше. Дом окружали фруктовые деревья, посаженные самими Мишмишянами.

Когда я дошел до дома и постучался в дверь, хозяин Гаспара, увидев меня из окна, сразу открыл ее. В знак уважения я поцеловал его руку и сказал, что я Рушди - брат-близнец Рашида.

Он пригласил меня в дом и предложил поесть. Он варил себе блгур и предложил мне тоже небольшую тарелку блгура с куском хлеба. У него не было даже масла. По моему взгляду он все понял и приказал съесть все здесь, а не уносить с собой.

Выражение его лица полностью передавало его мысли, он понимал, что полнейшее отсутствие еды в Берри наступило после того, как турки перебили всех армян. Теперь оба народа страдали от последствий. Хотя он выражал озабоченность нашим состоянием, но я уверен, что без него не обошлось убийство нескольких сотен, а то и тысяч человек. Ншан был одной из его жертв.

Он вышел из комнаты, чтобы принести фотографию семьи, на которой запечатлен и Гаспар. Как только он вышел, я быстро отрезал кусок хлеба и засунул его себе в карман. Когда он показал мне фотографию, я не смог сдержаться, и слезы потекли по щекам. Мои переживания так подействовали на него, что он тоже расчувствовался. Чувствуя свою вину, он посоветовал мне обратиться к местному крестьянину за работой, сказав, что меня к нему

125Возвращение в Берри

послал сам Мюдаи Умуми.Выйдя из дома хозаина Гаспара, я быстро направился к дому тети и отдал

ей кусок хлеба размером с ладонь. Не сказав ни слова, она взяла хлеб и пошла в ту часть дома, которая была освещена солнцем. Там она опустилась на колени и стала молиться. Я не увидел, прожевала ли она хлеб или сразу проглотила весь кусок, но на меня подействовало осознание того, как долго ей пришлось голодать. Если бы знали, в каком состоянии окажется та, чью приготовленную еду обожала вся наша семья.

На следующий день я пошел к крестьянину и сказал ему, что меня послал Мюдаи Умуми. Первое, что он спросил у меня, умею ли я вспахивать землю с помощью яка? Я признался, что не умею. Несмотря на то, что для меня у него не оказалось работы, он пригласил разделить с его семьей вечерний ужин. Я был тронут предложением и таким же отношением, какое было раньше, несмотря на национальные различия. И хотя на ужин был лишь разбавленный бульон, я был очень благодарен им за возможность поесть. В последний раз я нормально ел в Ичме. Здесь везде царил голод. Нигде не было ни крошки еды.

ЖУТКИЙ МОМЕНТПо дороге домой я встретил Левона, который искал меня. Он, как и я не

найдя своих родственников, предложил мне покинуть Берри и по возможности быстрее. Все, что не тронули турки, разрушил огонь. Мы слышали даже, что курды стали строить дома на территории армянских кладбищ, вместо материала используя надгробные плиты, для них не было ничего святого. Левон знал, что долго находится здесь опасно.

««Мне не страшен адЯ проходил через ад.После всего увиденногомне лишь страшно за то, что предстоит в будущем!»


Чувство страха снова постепенно заполняло мою душу. Берри был моим родным домом, здесь были мои близкие, но я больше не мог жить в нем. Чувство любви и заботы, которое дарила мне когда-то семья, исчезло. Я не хотел даже думать о том, что могло быть с отцом. В глубине души я все еще надеялся найти его живым и объединиться со своей семьей.

Было начало лета 1917 года. Уже два с половиной года я жил собачьей жизнью, пытаясь найти кого-то, кто развеет мои страхи быть схваченным и убитым. Мои страдания усиливались, когда я слышал меланхоличный вой собак, которые надеялись на возвращение своих хозяев. Они голодали, как и мы, и все время находились в поисках еды.

Мое состояние было обычным для каждого армянина, который пытался выжить в Турции.

ТУРЕЦКИЙ КАРАВАНПеред уходом я еще раз зашел к тете попрощаться. Небольшой караван

из пяти-шести человек остановился в Берри. Они направлялись в Харберд, расположенный в четырех днях ходьбы от Берри. Все вокруг находились в неблагополучном состоянии и трудно было отличить по внешности армянина от турка.

Нам повезло, они позволили присоединиться к ним. Пересекать горы и реки вместе с караваном было безопаснее, так как они знали, где находятся родники, и шли по кратчайшему пути. В дороге с ними можно было не бояться нападения турок, курдов и диких собак. Я больше боялся диких собак, чем турок.

У нас не было ни денег, ни еды, первые два дня мы просто голодали. Мы уже стонали и обессилили от голода. Вдоль дороги, ведущей из Берри в Бердак росли деревья дикого миндаля чахала (зеленый миндаль), и мы надеялись, что плоды будут съедобными. Как и мы, турки голодали и остановили караван у этих деревьев. Собрав немного миндаля, мы продолжили путь, пытаясь съесть плоды, которые оказались незрелыми.

Вскоре мы дошли до деревни Бердак в местности, напоминающей окрестности Фрезно в Калифорнии. На каждый земельный участок в двадцать акров приходился один дом. Мы заметили всего два поля, где только начинала прорастать пшеница. Были бы ростки чуть выше, мы смогли бы достать себе немного еды. Если бы колосья были хотя бы зелеными, то их можно было употребить в пищу. Но к сожалению даже для этого было рано.

По дороге мы каким-то образом узнали, что мой брат Кероп находится в Бердаке. Оказавшись в деревне, мы стали разыскивать хоть одного знакомого, кто смог бы ответить на наши вопросы. К счастью, мы встретили одного парня из Берри. Он рассказал, что в прошлом году встречал Керопа, который был жив, здоров и неплохо выглядел. Брат стал выше ростом и живот его

127Возвращение в Берри

уменьшился. С раннего детства у Керопа были черви, из-за этого живот у него был большим. Сейчас он пас овец одного турка, который обходился с ним не слишком жестоко. Это были хорошие новости, но были и ужасные вести о том, что всех мальчиков, кто был слишком мал для работы, турки просто утопили в реке Мурад. Каким бессердечным надо быть, чтобы сотворить такое? К сожалению, у него не было точных сведений о Ншане.

Левон торопил меня, караван собирался в путь. В деревне мы пробыли один день и не было смысла оставаться, продолжая поиски Керопа. У нас все еще не было ни еды, ни денег.

На прощание я попросил знакомого парня в случае встречи с Керопом передать ему, что мы направляемся в Харберд и Мезре, пусть он при возможности попытается нас найти.

Еще два дня мы продолжали идти, в отчаянии высматривая по дороге еду. К счастью, мы постоянно встречали родники и хотя бы не испытывали жажды. Позднее мы узнали, как милостлив был Бог к нам, в отличие от большинства армян, которых сгоняли в пустыню умирать от голода и жажды.

Два-три раза в день караван останавливался на отдых и еду. Я и Левон находили дерево подальше и садились под ним. Мы рады были привалам, так как были истощены от голода, а обветшалые чарухи натирали ноги.

Когда мы дошли до Харберда, Левон первым делом купил хлеба на десять хурушей, которые были припасены у него в кармане. Он разделил хлеб на две равные части и отдал мне половину. Разве я могу забыть это?

128

В Харберде первым делом мы отыскали крестную Левона - Егса баджи. Немецкие протестантские миссионеры выделили ей комнату в верхней части города. Она была назначена опекуном шести сирот. На весь день им выдавали по половине листа лаваша. Прозрачные от голода, они питались одним хлебом и водой. Увидев нас, крестная Левона сразу поняла, что мы много дней голодали, и, выкроив кусок хлеба из пайка своих подопечных, дала нам поесть.

В последний раз я встречался с Левоном в 1939 году в Нью-Джерси, где он жил со своей семьей. Его добрая мать угостила нас великолепным ужином, а на десерт испекла яблочный пирог. Угощая меня, она сказала: «Сегодня весь пирог твой», и все дружно рассмеялись. Незаметно наш смех перешел в слезы, мы вновь пустились в воспоминания о наших страданиях и о том, что пережили. Боже, упокой ее душу, и пусть она присоединится к ангелам за все то, что ей довелось пережить на земле. С Левоном мы поддерживали связь и обменивались рождественскими открытками до 1980 года, когда его не стало.

На следующее утро Егса баджи отвела меня к Мишмишян Заруи, надеясь, что та поможет мне найти работу. Она приходилась мне тетей со стороны отца и была невесткой Мишмишянов. Она была единственной, кто выжил из всей большой семьи. Четыре ее брата с женами были убиты, и только ей удалось спастись. Ей было примерно двадцать пять лет. В это время она работала прачкой в доме доктора Микаэла Акопяна. Тетя Заруи сказала, что возможно у доктора найдется работа для меня. Не было ни одного армянина в Харберде, которому доктор не помогал при возможности. Он был знаменит не только благодаря своей готовности помочь, но и как великолепный врач во всем Харберде и его окрестностях. Тогда я еще не понимал насколько известным он был.

Мы сразу направились к нему, даже не подумав, как я выгляжу. В те дни, в отличие от теперешних, никто не обращал внимание на внешность. Мы были озабочены выживанием и всегда готовы были помочь друг другу. Всех беспокоило лишь одно - выживание.

Мы постучали в дверь дома доктора, и нам открыла его жена. Тетя Заруи сразу спросила ее, не нужен ли им работник?

24. ÄÎÊÒÎÐ ÌÈÊÀÝË

129Доктор Микаэл

Посмотрев на меня, жена доктора скорчила гримасу и ответила, что не знает нужна ли им рабочая сила, но в таком виде не пустит меня в дом. Я стоял перед ней босой, в грязной и поношенной курдской одежде. Волосы были длинными и гряз-ными. Представляете, что за запах исходил от меня. Я не мылся и не менял одежды с того дня, как покинул Ичме. Много дней я жил и спал в одной и той же одежде, ведь самым важным было желание выжить и не попасться. Единственное, что было мне нужно — это кусок хлеба перед сном. Я даже не думал о том, что бос, так как все были в таком же состоянии. Старики, женщины, дети — все выглядели одинаково. Я был счастливым человеком, ведь у меня были хотя бы чарухи, хотя и разодранные.

Жена доктора хотела закрытьперед нами дверь, но останови-лась со словами: «Иди домой, вымой его и пошли завтра к нам». Она была хорошей женщиной и мне кажется поняла в каком состоянии мы находимся и не хотела обижать тетю Заруи.

Друзья и соседи тети Заруи собрали мне немного денег на одежду. Одна лишь мысль о готовности этих людей помочь друг другу, несмотря на их собственное тяжелое состояние, согревает мое сердце.

Первым делом я пошел в баню и, выйдя оттуда с чистым телом и легкой душей, пошел на блошиный рынок ношеной одежды. Еще купил себе обувь, которая хотя больно жала ноги, но я старался не обращать на это внимание. В самом конце мы пошли к парикмахеру, который привел в порядок мои волосы.

На следующее утро чистый, опрятно одетый, с постриженными волосами я вернулся к дому доктора. На этот раз его жена предложила мне черную работу в доме. Меня приняли и с первого же дня отнеслись как к родному. С этого дня в моей жизни свет сменил тьму.

Я снова стал жить как нормальный человек. Ночью у меня была теплая, чистая постель, а также еда, достаточная для того, чтобы не умереть с голоду. Я был окружен армянами, которые относились ко мне с

Доктор Микаэл в Харберде


уважением. Дуду, теща доктора, была особенно добра ко мне. Она была внимательна и очень заботлива. Но страх перед турками не покидал наши души, к этому прибавлялись повсеместный голод и отчаяние.

Я спал в небольшой комнате непосредственно рядом с кухней. Она была в основной части дома, и это был не хлев! У меня были собственный матрас и одеяло. Дом доктора был построен в европейском стиле. Я единственный раз поднимался на второй этаж, когда доктор после поездки в Малатию заболел малярией. В ночь, когда он вернулся из поездки, меня позвали наверх. Я помог ему сесть в таз и принять теплую ванну. Периодически менял грязную воду в тазу на чистую и теплую, которую приносил снизу. Процедуру повторяли в течение нескольких дней, пока доктору не стало лучше, и он смог самостоятельно спуститься вниз.

Как-то доктору пришлось лечить меня. В тот день я взял корзину и собирался пойти за покупками, как вдруг почувствовал сильный укол в палец. Меня укусил тарантул, а сидящая рядом Дуду оцепенела от испуга. К моему счастью, доктор был дома и, услышав мой голос, крикнул мне: «Зажми палец, пока я не приду к тебе!». Прибежав, он стал быстро тереть мой палец тканью. Потом туго зажал палец, не давая яду распространиться по телу. Мне понадобилось несколько дней, чтобы окончательно выздороветь.

Дуду, такая заботливая и добрая к Керопу и ко мне.


За все время, пока я жил в доме доктора, я не помню, чтобы к ним приходили гости. Доктор постоянно был занят.

МОИ ОСНОВНЫЕ ОБЯЗАННОСТИ

Моя работа была не слишком обременительной. Я был благодарен за возможность работать и брался за любое дело с удовольствием. Весь день я занимался разной работой. Я встречал пациентов, предлагал им сесть и говорил, когда доктор сможет их принять. Все его пациенты были армянами. Когда он собирался навестить больного, я заранее шел к ним, предупредить о его приходе, это позволяло семье больного подготовиться к визиту врача. Он не только назначал им лечение, но и давал немного денег тем, кто в них нуждался. Пациенты часто платили ему не деньгами.

Если он узнавал, что кого-то из армян арестовали, он давал мне денег и посылал в местную тюрьму, чтобы вызволить заключенного. Доктор знал, чем дольше задержанный оставался в тюрьме, тем большему насилию его подвергали. Он спас множество жизней.

Он делал больше своих возможностей, чувствуя, что обязан помочь каждому из своего народа. Я не помню, чтобы он отказал кому-либо в помощи.

Одной из моих любимых работ была обязанность ходить в сад по соседству с Немецким приютом. Он находился в двадцати пяти минутах ходьбы от дома. Дорога пролегала по Пахпуриоли — дороге, ведущей в Верний Мезре. В саду можно было найти любые овощи. Здесь росли огурцы, помидоры, морковь, баклажаны, тыква, перец и тут (шелковица). Садовника звали Асатур, он был из Кессерига. Я должен был собрать все созревшие овощи в корзину. Проходя вдоль высокой стены приюта, я всегда перебрасывал через нее немного фруктов и овощей, зная, что ребята стоят за стеной и ждут моего прихода. После каждого фрукта или овоща я слышал радостные крики детей, что делали меня счастливым.

Это был единственный способ, который позволял быть уверенным в том, что кусок еды доставался детям, а не взрослым.

Акопик с сестрой Мари


Неколько раз я видел этих детей, когда воспитатели выводили их на прогулку. Они были чисто одеты, но их худые тела выдавали насколько сильно они голодали. Позже, когда я рассказывал эту историю во время одного из мероприятий в Лос-Анджелесе, ко мне подошел преподобный отец Дервишян и сказал, что он был одним из тех детей, кто с нетерпением поджидал меня с другой стороны стены. Он прекрасно помнил, как они голодали.

В мои обязанности входила уборка дома. Надо было также обеспечивать наличие чистой воды в доме и ходить за необходимыми продуктами. Кроме того, чтобы я был постоянно занят, Агавни ханум поручала мне лепить кушкур (квадратные кирпичи из навоза и херта — пшеничной соломы). Кирпичи 12 на 12 дюймов сушились на солнце. Их использовали, когда заканчивались дрова. Рядом с домом доктора было квадратное помещение, где со своими верблюдами останавливались арабские купцы и продавали свой товар. Со второго этажа Агавни ханум могла следить, когда арабы приходили и уходили. По ее знаку, после того как арабы уходили, я быстро шел туда и пока меня не опередили другие и собирал весь навоз.

В свободное от работы время я любил отводить хозяйских детей гулять в сад. Мальчику было три года, а девочке — два. Я сажал ее к себе на плечи, а мальчик шел рядом с игрушкой в руках. Я очень любил их и без устали обнимал и целовал. Вспоминая это, я понимаю, что даже собственных детей я не обнимал и не целовал так часто. Они принесли столько света и любви моей душе в дни, когда внутри царили тьма и отчаяние. Сумел бы я выжить во мраке тех дней, если бы не эти дети?

Даже сегодня, в 2003 году, по прошествии восмидесяти пяти лет я не могу не обнять и не поцеловать Акопика при каждой нашей встрече. Он напоминает мне о благодеяниях своего отца.

НЕОЖИДАННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕОднажды после визита к пациенту мы с доктором встретили фармацевта

Мартироса эфенди, который проходил со слугой, высоким красивым восемнадцати-девятнадцатилетним парнем из Багдада. Мы поговорили, и я показал ему местонахождение сада доктора. Пару раз он приходил туда, когда я там работал. Его звали Амбарцумом, так же как и меня.

Однажды в саду он ел и заметил, что я не притрагиваюсь к еде. На вопрос, что случилось, я ответил, что у меня болит зуб. Я ужасно боялся удаления зуба, одна лишь мысль о боли уже пугала меня. Он уверял, что сделает это безболезненно. Он приказал мне взять его за усы и потянуть, когда почувствую боль, пока он засунет ноготь мне под больной зуб. Через несколько секунд он спросил меня, почему я не тяну его за усы? Я же в ответ спросил, почему он не дергает мой зуб? Тут он вложил мне в ладонь вырванный зуб. Ополоснув рот водой и смыв кровь, я перестал чувствовать боль.


Карта Мезре

, округа дома

доктора Микаэла


Несколько раз я встречал Мартироса эфенди в Мезре, точнее в Пахпуриоли. Он работал в аптеке по соседству с правительственным зданием. Несколько раз я видел его супругу, идущую следом за ним. Она шла в сопровождении двух охранников и двух молодых слуг, придерживающих подол ее платья, чтобы тот не касался земли. Зрелище было довольно вызывающим и необычным, учитывая тогдашнее состояние дел в Турции. Но турки гарантировали им безопасность и неприкосновенность.

Тех армян, которые представляли стратегическую ценность, турки не трогали. Ведь определенными ремеслами и профессиями владели исключительно армяне. К сожалению, некоторых армян щадили лишь до тех пор, пока им не находили замену из турок.

В начале 1950-ых годов во время армянского пикника в Лос-Анджелесе я встретил Мартироса эфенди за игрой в тавли (нарды). Мы встречались с ним еще пару раз до его переезда во Фрезно вместе с женой и двумя детьми. Во время этих встреч он избегал разговоров о своей работе в Мезре, о том помогал ли армянам и о том, почему он был под турецкой защитой.

Жандармерия находилась недалеко от немецкого приюта. Однажды вечером, когда я по заданию доктора проходил мимо, мне навстречу вышли несколько пьяных жандармов, поющих на турецком:

Яшасун Хюриет.Адалат, МусефатЯшасун миллат.

Свобода, живи долгоПравосудие и братствоДолгой жизни людям.

Они отмечали мусульманский праздник, когда днем постятся, а ночью пируют. Меня прошиб холодный пот, и я поспешил незаметно добраться домой. Дойдя до дома доктора и успокоившись, я вспомнил, что словам этой песни нас учил мулла в турецкой школе, когда нас пытались исламизировать. От этих воспоминаний у меня защемило сердце.

СОН ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬВ 1918 году вся Турция была охвачена голодом. Невозможно было найти

хлеб, чтобы купить его, но доктору это удавалось. Он нашел пур, находящийся в стороне Кессерика. Пекарю было приказано печь хлеб только для турецких солдат. Киракос ахпар был армянином из Кесарии и хотел помочь доктору, известному своим гуманным отношением ко всем армянам. Он тайно набивал мешок тридцатью-пятидесятью листами лаваша или столько, сколько можно было выкроить за день. Каждый хлеб был размерами в


10''х5''х6''. Таким образом, мой груз оказывался довольно тяжелым и приметным. Мы все трое подвергали себя огромному риску.

Каждое утро я незаметно пробирался в пур, вскидывал себе на спину тяжелый мешок и, скрываясь, прокрадывался обратно в домой. Понимая риск, которому подвергал себя, я в то же время чуствовал себя гордым тем, что несу тяжелый мешок голодающим. Дома я разламывал каждый лист на четыре части, собирал все обратно в мешок и относил нуждающимся в близлежащие деревни. Каждому давал по куску хлеба.

Всеобщий голод коснулся даже турок и курдов. Чтобы не создавать себе проблем, я был вынужден давать хлеб каждому, кто попросит. Чтобы быть уверенным, что армяне получили свой кусок хлеба до начала рабочего дня, я попросил своего одноклассника Акопа Холопигяна предупредить армян, что для получения хлеба нужно собираться рано утром.

Акоп прекрасно чинил обувь, лучше меня. Он работал на рынке (шука)

Доктор Микаэл с женой Агавни и детьми


напротив крупной фабрики в небольшом магазине, принадлежащем ассирийцу. Большинство его клиентов были армянами.

Однажды раздались два сильных стука в дверь. Я понял, что стучат двое и, взяв два куска хлеба, подошел к двери. Там стоял Акоп вместе с маленьким бедным сиротой лет одиннадцати. Я тихо напомнил Акопу, что не надо так громко стучать в дверь, так как шум может побеспокоить ханум, и та может рассердиться.

Беседуя с Акопом, я протянул кусок хлеба сироте, который стоял, опустив голову. Он не взял хлеб. Я предложил ему два куска, подумав, что он возможно очень сильно голоден. Тот снова отказался. Я спросил у Акопа, почему мальчик не хочет брать хлеб?

В ответ Акоп попросил посмотреть ребенку в лицо, возможно я его узнаю. Я приподнял его лицо за подбородок и посмотрел тому в глаза. Это был мой младший брат Кероп, с которым в последний раз я делил хлеб в нашем доме. Три года прошло после нашей последней встречи в саду Кор-Мамо. Бог смилостивился надо мной! Ераз те ираканутюн? (Сон или явь?). Чувства захлестнули меня, все перед глазами расплылось, и я перестал видеть. К счастью, доктор был дома и быстро закапал мне в глаза специальное лекарство. Постепенно я стал приходить в себя.

Вся семья доктора приняла Керопа очень тепло. Он рассказал мне о Ншане. Он все время повторял то, что знакомый в Бердаке ранее передавал мне. По официальному приказу турецкого правительства всех мальчиков, собранных в протестантской церкви, отвели в Бердак, где туркам и курдам было предложено выбрать себе слуг. Один турок взял Керопа, а Ншан остался стоять в одиночестве, плакать и звать: «Мама, папа». Но им не позволили даже сказать друг другу последнее «Прощай», и уволокли Керопа прочь от родного брата. Где же был тогда Бог? Этот немилостливый Бог? Все горько плакали, слушая его рассказ.

Этих маленьких ребятишек жестоко обманули обещаниями послать в Америку к их родителям и, поскольку те еще не были в состоянии работать, их просто вышвырнули в реку Мурад, как ненужный хлам. Все те, кто отрицает реальность турецких зверств, слышите ли и понимаете ли все, что я рассказываю?

Это было последнее, что я слышал о моем дорогом маленьком братике, самом красивом из нас всех. Он унаследовал от отца яркую внешность, светлые волосы, крупные темные глаза. Грусть и печаль прошедших дней снова вернулись в наши сердца. Дорогой читатель, испытывал ли ты подобное, чтобы радость и скорбь одновременно поселились твоей душе?

Как можно справиться сразу с двумя противоположными чувствами? Одного брата унесли воды реки, а второй стоит перед тобой живой и здоровый. Я все еще не знал о судьбе сестер и отца. Начал ли Бог вновь замечать меня? Была ли надежда найти их живыми?


Я так и не выяснил у Акопа, как тот нашел Керопа, но был невероятно благодарен ему за это. Как сказано в книге Геворка Ереваняна «История армян из Чарсанджака» в 1918 году под давлением американских солдат курдам и туркам было велено отвести всех армянских детей-рабов в специальное место в Харберде. Там многие родственники смогли найти друг друга.

Именно тут был найден его девятилетний брат. Попав туда, все словно безумные начинали выкрикивать имена своих родствен-ников, сироты звали своих родите-лей, если, конечно, они все еще помнили их. Множество детей помнили лишь слова «Мама, папа». Последним нашли Хосрова. Он стоял словно запуганный зверек в страхе, что его отправят обратно к хозяину, который жестоко бил мальчика. В самый последний момент он услышал знакомый голос, зовущий его. Со страхом в глазах он начал озираться по сторонам и увидел бегущую в его сторону тетю. Наконец и его нашли, и не надо было больше возвращаться к жестокому хозяину. Теперь он был рядом с родителями, братьями и сестрами. Я часто думал, что возможно именно там, в Харберде, Акоп и нашел Керопа.

В последующие дни дом доктора стал самым счастливым местом для меня. Здесь я и Кероп могли быть вместе среди любящих и защищавших нас людей. Здесь мы нашли пищу, теплую постель и чистую одежду. Нашу одежду вместе с одеждой остальных членов семьи стирала сначала тетя Заруи, но затем по некоторым причинам ее заменила другая женщина.

Теперь в свободное от работы время мы с Керопом водили детей доктора гулять в саду, держа их на руках, Кероп нес девочку, а я - Акопика. Хотя я все время обнимал и целовал его, но он все же ревновал меня к сестре. Мы четверо были очень счастливы и хотели, чтобы это длилось вечно.

Счастье, однако, продолжалось недолго. Представители турецкого правительства заявили доктору, что тот не имеет права держать двух работников. Ему пришлось отправить Керопа в Евфратский колледж, который

Сон или явь? Я нашел Керопа(Мезре, 1918 год)


стал приютом американских протестантских миссионеров. Он находился на вершине холма Харберда, в Верин Кахаке (верхнем городе). Дорога из дома доктора Микаэла в Вари Кахаке (нижнем городе) в Мезре до приюта занимала от одного до двух часов ходьбы вверх по горе, где часто дули ветры. Раз в неделю Дуду готовила еды на несколько дней и укладывала ее в специальный трехъярусный контейнер с горячими углями на дне, чтобы верхние ярусы оставались теплыми. Я нес еду Керопу, чтобы он мог поесть и знать, что я всегда рядом с ним.

Он был в относительной безопасности. Но каждый раз, когда я покидал его, он упрекал меня в том, что я оставляю его и ухожу к семье. Я уверен, он боялся, что однажды я не вернусь. Так однажды, когда я пришел к нему и только хотел вытащить еду из корзины, он набросился меня. Еле сдержавшись, я спросил, за что он бьет меня. Он ответил, потому что я снова оставлю его одного и уйду. Каждый раз при расставании он горько плакал.

Несколько месяцев я навещал его. Каждый раз я возвращался в дом доктора без брата и у меня болела душа.

ОТКАЗ ОТ РАЯМысль забрать Керопа из приюта и покинуть дом доктора стала созревать

в моей голове. Я прекрасно понимал, что мы не сможем нигде найти такие же условия, какие были в доме доктора, но я не мог больше выносить разлуку с братом. Не мог я также найти в себе сил попрощаться с любимым доктором. Однажды я поделился мыслями с Дуду, и та поняла меня, но сказала, что решение я должен принимать сам.

Существовало множество причин, из-за которых мне не стоило покидать этот райский островок. Во-первых, самым трудным было расставание с самим доктором, он был самым добрым человеком, которого мне довелось встречать. Он был великодушным человеком, который помогал армянам, которые после ужасного геноцида все еще жили там.

К тому времени я уже был достаточно взрослым, чтобы понять его самопожертвование ради несчастных выживших. Позже жена рассказывала мне, как доктор Микаэл приезжал в Малатию для помощи ее семье и другим нуждающимся армянам.

Чаще всего пациенты давали ему свою лошадь, чтобы доктор мог навещать больных в других городах. Все свое время и энергию он отдавал пациентам. Помню как однажды к нему пришел мальчик лет пяти-шести. Все его тело было покрыто укусами блох, все сгибы на его теле кишели блохами. Было ужасно слышать его рассказ о том, что случилось с ним. Однажды он пытался спрятаться от турок, которые гнались за ним. Другого выхода, как зарыться в стоге сена у кала, кишащего блохами, и ждать пока будет безопасно выходить, у него не было. Доктор тщательно удалил всех блох, промыл его раны и дал ребенку несколько монет. Подобное внимание он уделял всем своим пациентам.


Доктор Микаэл Акопян, почитаемый всеми за все то, что он сделал для своего народа в самый ужасный период его истории.


На свои деньги он покупал хлеб для самых голодных, сколько страждующих было спасено благодаря нему! Он бесплатно давал лекарства больным холерой, он подвергал себя опасности заразиться малярией и другими болезнями, которые свирепствовали вокруг, такого количества непогребенных тел, разбросанных по полям и в реках, было достаточно для повсеместного распространения всяких зараз. Именно этот человек открыл свой дом и душу передо мной и братом, окружив заботой нас обеих. Я никогда не забуду его заботу и человечность. Доктор Микаэл Акопян сделал все, что мог, ради спасения людей своего народа в те кошмарные для нас дни. Я никогда больше не встречал более великодушного человека. Не афишируя своих поступков, он от всего сердца помогал всем нуждающимся. Если рай существует, то он точно находится там рядом с остальными героями нашего народа. Склоним наши головы в молитве в память об этом человеке!

В следующий раз я встретил доктора уже во Фрезно, в Калифорнии. В начале сороковых годов я открыл небольшой продуктовый магазинчик в Лос-Анджелесе. Однажды я позволил себе отдохнуть и поехал во Фрезно с несколькими друзьями, среди них оказались те, кто знали доктора. Мы приехали к нему домой и нашли его принимающего пациентов, что меня нисколько не удивило. Узнав о нашем приезде, они всей семьей вышли нас встречать и узнали меня, хотя я вырос, изменился и не был уже тем мальчиком. Увидев меня, Дуду воскликнула: «Да это же наш Амбарцум!». Времени у нас было мало, а доктору необходимо было вернуться к своим пациентам, и на этот раз расставание было не таким тяжелым, но я очень соскучился по ним. Теперь я был спокоен, зная, что он и его семья живы и в безопасности.

К сожалению, Акопика и его сестры не было дома. Акопика я смог увидеть только в 1960-ых годах, через двадцать лет. Мы встретились на показе фильма «Где мои люди?». Когда в конце фильма зрителям представили продюсера,

Поцелуй Акопигу, другой – его отцу


наш друг из Малатии Арам Жамкочян узнал нашего Акопика. Арам много раз слышал историю о докторе и знал мое отношение к нему. Арам быстрее меня сопоставил факты и узнал в продюсере моего дорогого Акопика. Когда я подошел к продюсеру и спросил его, не сын ли он доктора Микаэла, тот ответил утвердительно. Какой счастливый момент! Сорок четыре года прошло с того времени, и я снова мог его обнять! Сон это или реальность?

С того дня мы стали часто встречаться, и каждый раз я не мог сдержаться, чтобы не обнять его в благодарность за все, что сделал его отец, и то счастье, которое они подарили мне.

Акопик, которого теперь все звали доктором Дж.Майклом Акопяном, стал успешным продюсером документального кино, посвятив себя в основном кино о Геноциде армян 1915 года. Его отец должен гордиться достижениями сына.

142

ПОИСКИ ЕДЫ ДЛЯ КЕРОПАПоделившись с Дуду своими намерениями, я пошел за Керопом и навсегда

покинул этот райский уголок. И снова дорога. Переходя из деревни в деревню, я искал себе работу.

Для начала нужно было найти место для сна. Вечером я встретил пастуха, который возвращался со стадом с пастбища, и спросил не найдется ли в хлеву места для ночевки за помощь с работой.

На следующее утро я кинулся на поиски дополнительного заработка. В основном мне поручали ухаживать за скотом, чистить хлев.

Кероп плохо переносил блох и вшей хлева. Он предпочитал ждать снаружи, пока я делал работу в хлеву - собирал навоз, укладывал свежее сено, расчесывал скотину, приносил воду с родника, латал крышу и делал другую работу, которую удавалось найти. Закончив, мы возвращались в хлев, где ночевали.

За это мне часто платили едой, которую нам обоим хватало только на то, чтобы не голодать. Иногда мне платили от десяти до пятнадцати пара, на которые можно было купить два куска хлеба. А когда за работу мне давали немного зерна, я хранил его для тети Агавни. Каждый раз, собрав небольшой мешочек с пшеницей, я относил его в Харберд, куда Ако-Ибо часто привозил на своим ишаке груз очередного клиента и просил его передать мешочек тете.

Несколько раз я отправлял Керопа вместе с Ако-Ибо на несколько дней навестить тетю, но вскоре понял, что этим я сильно стеснял ее из-за крайне бедственного положения, в котором она жила. Не забуду день, когда я пошел забирать Керопа, гостившего у нее в Берри. Дома тети не оказалось, и Кероп был один. Мы оба были голодны, я достал немного пшена, которое посылал ей, взял котелок и сварил немного плова для нас. У нее не было даже масла. После того как мы поели плов, я быстро помыл котел, чтобы тетя не догадалась, так как мне было стыдно за свой поступок. Я чувствовал вину за то, что съел предназначенное их семье.

В каждой деревне мы с Керопом оставались не больше двух недель. Везде было практически одинаково. Однако скоро пришлось признать, что Кероп

25. ÑÊÈÒÀÍÈß ÈÇ ÄÅÐÅÂÍÈ Â ÄÅÐÅÂÍÞ

143Скитания из деревни в деревню

плохо переносит постоянную смену мест и ночлег в хлеву среди скота и блох. Другого выхода, как вернуть его в Евфратский приют, у меня не было.*

К нашему возвращению мы узнали, что наша тетя Заруи стала «Майрик» и отвечала за сирот в приюте. Эта новость немного успокоила меня за брата, так как в приюте теперь было кому о нем позаботиться. Я обещал Керопу, что буду навещать его часто, не реже двух раз в неделю, и при каждой возможности буду приносить еду. Было начало лета и тутовые деревья ломились от сочных плодов, но, несмотря на это, еды все также не хватало. В те дни нашей единственной едой были хлеб и тут. В те годы мы съели много тута, но я и сейчас питаю особую слабость к нему и скучаю по его медовому вкусу, который я встречал лишь в Харберде.

Через несколько дней я вспомнил о Ехса баджи, матери Левона, которая жила в Верхнем Харберде. Я снова обратился к ней, надеясь, что она сможет мне помочь найти постоянную работу. Увидев меня, она горько заплакала, ей грустно было видеть, как я изменился после ухода из дома доктора. Она сказала, что сильно беспокоилась обо мне и невероятно рада узнать, что я жив.

АЛТУН БАДЖИУзнав о моей положении, Ехса баджи решила обратиться к Алтун баджи,

которая жила в лучших условиях.Утром следующего дня мы отправились к Алтун баджи, которая

* Я отбросил возможность возвращения к доктору Микаэлу, потому что знал, что он под государственным наблюдением.

Слева Заруи Мишмишян и Ольга Кулудян.В конце 2002 мы узнали от Ольги Кулудян, что

ее мать Заруи Мишмишян и двое других детей Мишмишянов выжили в Геноциде.


приходилась ей родственницей со стороны мужа, Алексана Амо-моего дяди. Он ушел с фидаи, и с тех пор о нем ничего не было известно. Ее старший сын Седрак уехал в Америку, чтобы избежать призыва в турецкую армию. Другой сын Ованес недавно скончался от голода. Теперь она жила со своей девятилетней дочерью Маргарит.

Алтун баджи работала служанкой в доме богатого турка, поэтому на первом этаже их дома ей выделили большую комнату. Около ее комнаты находилась ванная, где семья хозяина купалась, а рядом небольшая комната под туалет.

Узнав, она забрала меня к себе, сразу же согрела воду для купания и дала мне чистую, хотя и ношеную, одежду. К моему удивлению, меня еще и плотно накормили. От подобного отношения я быстро расслабился. За последние несколько месяцев я был в постоянном напряжении, стараясь обеспечить Керопа и себя едой. В конце концов силы и оптимизм оставили меня. Я не знал, сколько месяцев мы сумеем еще продержаться таким образом.

На следующий день она отвела меня искать работу. Люди начинали готовиться к долгой зиме, и работы было предостаточно. Каждую работу я выполнял за два-три дня.

Каждый день после возвращения с работы дома меня ждала горячая вода для купания, свежая одежда и теплый ужин. Мне не позволяли заходить в дом грязным, Алтун баджи была очень требовательной в отношении чистоты. Она заставляла снимать с себя одежду, не входя в дом, так как у жителей были вши, которые часто попадались и в моей одежде. Надо было строго следить за чистотой, чтобы не заразиться.

Алтун баджи прекрасно относилась ко мне, по вечерам, после купания, смены одежды и ужина она пела, читала стихи, рассказывала истории. Основная мораль ее рассказов сводилась к тому, что я не должен избегать тяжелой работы и должен быть рад любой возможности заработать кусок хлеба. Одновременно она уверяла меня в том, как сильно заботится обо мне.

Она значительно отличалась от моей тети Агавни, которая жила в полной нищете. Алтун баджи самостоятельно обеспечивала себя. В доме отца все делалось ради Агавни. Она никогда не выходила из дома одна, без мужского сопровождения. А теперь она была одинока, рядом с ней не было даже мужа, тот был в армии. Мне было очень жаль ее и грустно от того, что я был не в силах помочь ей.

Алтун баджи была другой, очень самостоятельной, смышленой, полной жизни, заражающей всех вокруг активностью. Когда она заканчивала основную работу по дому, то в свободное время делала легкую работу в домах других богачей, которые звали ее для того, чтобы пообщаться, послушать ее рассказы и песни. Взамен ей давали свежие фрукты, еду и одежду.

Возвращаясь из домов клиентов, она иногда встречала мясника, который нес освежеванную тушу ягненка, и просила дать ей немного тутмы (сала с задней части туши мавки). За пределами Ближнего Востока я больше нигде не видел, чтобы использовали тутму с мавки. На этом сале она готовила овощи


и зерна, и вообще все, что было под рукой в тот момент. Таким образом, она жила несколько лучше, чем другие армянские слуги в домах турок, ведь повсюду царил голод, особенно среди армян.

Однажды, вернувшись домой, она сказала, что нашла мне более прибыльную работу. Полностью доверяя ей, я согласился, не зная, что это за работа. Как выяснилось, мне нужно было чистить уборные в домах богатых турок. В Верхнем Харберде, где дома стояли на склоне холма, туалеты были на некотором расстоянии от жилых домов. Туалеты были переполнены, и мне необходимо было их вычистить. Я вынужденно согласился на эту работу, так как за каждый туалет мне платили по четыре маджита (серебряная монета), и это было намного больше того, что я мог заработать на другой работе. На очистку каждого туалета у меня уходило от трех до четырех дней.

С первого же дня Алтун баджи заметила насколько тяжелой для меня оказалась данная работа. Из-за вони мне было трудно дышать, у меня стал болеть желудок, и я каждый день вырывал. Она все время напоминала мне, что чем дольше я смогу работать, тем дольше у моей семьи будет еда, и что я никогда не должен стесняться честной работы. Даже если мимо будет проходить знакомый и увидит меня полностью покрытого нечистотами - я не должен стесняться.

В отличие от тех, кто работал кое-как, я никогда не отлынивал от тщательного исполнения своих обязанностей, также как и мой отец. Работая, я вспоминал случай, о том, как один турок позвал к себе голодающих армян, чтобы дать им по кусочку хлеба. Когда же турецкий булочник спросил, к чему тот так расщедрился, он ответил: «Хочу научить армян попрошайничать!». Независимо от ситуации я никогда не попрошайничал.

Алтун баджи учила меня не сдаваться, рассказывая мне следующую историю:

Жили два друга, один работал, а второй был лентяем, избегал всякой работы и стал безработным.Однажды лентяй пошел к другу и застал того покрытым отходами

и чистящим туалет. Это была единственная работа, которой он мог прокормить свою семью.Не обращая внимания на то, в каком положении находился друг,

лентяй попросил у него немного денег. Друг разозлился на него и сказал: «Не зли меня, или я брошу тебя в эту грязь!». Но тот продолжал выпрашивать денег и смеяться над ним: «Да ты сам по горло в грязи, это ли ты имеешь в ввиду?»Трудолюбивый друг ответил: «Закончив работу и помывшись,

я пойду к родным, которых смогу обеспечить достаточной едой, а после приятного ужина мы проведем великолепный вечер. А лентяи, наподобие тебя хуже, чем фекалии. Ты просишь денег у трудолюбивого человека... Люди как ты никому не нужны».


Эта история оказала на меня сильное влияние всю мою оставшуюся жизнь. Я понял, что лучше соскребать фекалии, чем попрошайничать. В день я зарабатывал по одному маджиду, а четыре маджида были равны одной золотой монете. Ни одна из моих предыдущих работ не оплачивалась так хорошо, хотя мне требовалось немало усилий, чтобы заработать их.

НЕОЦЕНЕННАЯ ДОБРОТАОднажды я чистил третий по счету туалет и почти наполовину проделал

работу. Был полдень, когда я заметил парня, который сидел и горько плакал. Сначала я не узнал плачущего человека, но, пожалев его, решил подойти, несмотря на грязь и вонь моей одежды.

Внезапно я узнал его, это был Маргар - один из сыновей Тиграна амо и племянник Алтун баджи. Грязный, одетый в оборванные лохмотья, с которых свисали колючки, он весь дрожал и кашлял, так как в этот зимний день стоял босой на холодной земле. Крайне истощенный от голода, как же изменился тот красивый парень, которого я знал раньше. И вновь Всемогущий дал нам возможность встретиться.

Оставив свой ковш и решив, что на следующий день успею закончить работу, я отвел его к Алтун баджи. Я не знал, что до нашей встречи, Алтун баджи сама привела его туда и оставила, так как не смогла перенести грязь и вонь, которые исходили от него. По дороге Маргар не проронил ни слова, и я ничего не знал о случившемся с ним до нашей встречи. Так как Алтун баджи была его тетей, я был уверен, что она обрадуется и обязательно примет Маргара к себе. Она должна была встретить его так же, как и меня, дать искупаться, очиститься от грязи. И хотя мы пошли домой намного раньше, чем я обычно возвращался с работы, но Алтун баджи не позволила Маргару даже перешагнуть за порог. Она даже была против, чтобы я стоял рядом с ним.

Тут я узнал, что у Маргара туберкулез. Она боялась, что он может быть заразным и опасалась за свое, дочери и мое здоровье. Она открыто заявила, что Маргар не может оставаться у нее. Я оказался в затруднительном положении, но никак не мог отвернуться то него, особенно после того, как узнал, что он болен и нуждается в поддержке. Позабыв о собственном здоровье, я чувствовал, что обязан позаботиться о нем. За все это время Маргар не прекращал дрожать и кашлять. Я попытался объяснить Алтун баджи, почему считаю, что обязан уйти вместе с ним. Я добровольно отказывался от теплого, чистого места, нормальной постели, вкусной еды. И самое главное, отказывался от работы, которая позволяла мне неплохо заработать. Я был уверен, что больше не найду работу, которая будет оплачиваться так же хорошо.

Я попросил Алтун баджи отдать мне все сбережения, которые я передавал ей на хранение, но она ответила, что у нее всего четыре маджида, хотя я ей отдал десять. Четыре маджида были равны одной золотой монете. Я поступил


по велению совести, хотя был наказан на шесть маджидов, которые заработал тяжелым трудом. Ее поступок опечалил меня.

Алтун баджи всячески пыталась отговорить меня. Напоминала в каком состоянии я пришел к ней, а также, что я сам могу заразиться туберкулезом. Несмотря на мое решение, она позволила мне перед уходом искупаться и переодеться в чистую одежду, так как я вернулся домой весь в грязи.

И снова я отказывался от сравнительно комфортных условий и опять вступал на путь неизвестности, полной опасности. Было ли мое решение правильным? До сих пор я еще ни разу не задумывался о своем решении и не сомневался в его правильности. В прошлом мои решения всегда оказывались правильными, но на этот раз уверенности не было. И теперь, через призму прошедших лет, я бы поступил иначе.

Я ушел с Маргаром, считая это единственно правильным выходом, так как не мог и не должен был оставлять его одного. Я находил естественным, что мне придется вместе с ним снова ходить из деревни в деревню в поисках места для сна и куска хлеба. Была середина зимы, быстро темнело, и мы оба замерзали. Особенно трудно приходилось Маргару из-за его постоянного кашля.

До наступления темноты мы за десять пара сумели найти комнату в хане (небольшой гостинице). Только легли спать, как нас атаковали клещи, вся комната кишела ими. На улице было слишком холодно и нам пришлось терпеть до утра.

На следующее утро, поспешно покинув хан, мы направились в Верхний Харберд, дойдя до деревни под названием Елбохзи, что означало устье ветра. Действительно, здесь было ветрено, но небо было чистое, мы поднялись вверх по холму, здесь мы были одни, никто нас не мог видеть. Сняв с себя всю одежду, мы быстро начали встряхивать ее, чтобы избавиться от жуков и клещей, которыми были переполонены все складки нашей одежды.

Отряхивая одежду, я вспомнил уют и тепло у Алтун баджи. Сегодня, через восемьдесят пять лет, сидя за своими мемуарами, я так же чувствую, как те жуки ходили по мне, и мне все хочется почесаться.

Стряхнув с одежды последнего жука, мы быстро оделись. Пришлось долго идти, пока мы дошли до Ердмнига (мы слышали, что в этой деревне принимали армян). И направились к первому же большому дому. Как и прежде, мы собирались просить кусок хлеба и угол для ночевки.

Здесь мы встретили двух армянок, рабынь в доме турок. Обеспокоившись, они направились к своей хозяйке, чтобы спросить у нее, не найдется ли работы для двух парней. Мы услышали, как она ответила: «Нет, работники не нужны, но они могут переночевать в хлеву, чтобы наутро отправиться искать работу в соседних домах». И хотя, работы мы не нашли, но зато нам позволили переночевать.

Утром мы узнали, что армянки подыскали для нас работу. Богатой семье


был нужен человек, ухаживающий за их буйволом. Все, что мы должны были делать, это обеспечивать его водой, расчесывать, следить за чистотой в хлеву. Кроме нас у них работали еще два парня, которые следили за конями, ослами и овцами.

В каждой деревне мы проводили не более двух месяцев. Так как Маргар был слишком слаб, он оставался в хлеву, пока я шел подыскивать дополнительный приработок на хлеб. Вместе с тем я присматривал для нас новое место для переезда. Из-за болезни Маргара нас постоянно выставляли вон. Ситуация ухудшалась, когда нам приходилось идти в снег, ветер и дождь.

Удача улыбнулась нам, когда мы направились в Тадем. Здесь мы встретили знакомого парня из Мезре, от которого узнали, что тамошний хозяин постоялого двора ищет работника, который будет следить за вселяющимися и выселяющимися, записывая их имена и количество вещей, которые они вносили и выносили.

Мы поспешили туда, чтобы Маргар смог поступить на эту работу. Для этого я купил ему чистую, ношеную одежду с блошиного рынка. Маргару удалось поступить на эту работу-чистую, приятную и комфортабельную .

Уже несколько месяцев я носил одну и ту же одежду, которая была грязной и изорванной. Только летом я мог стирать ее в пруду или реке, разложив сушиться, пока купался сам, выходя из воды, когда одежда была сухой. Одевшись, я продолжал поиски новой работы, а то, что я ходил босиком, было обычным явлением.

Зимой реки замерзали, а я старался сэкономить немного денег. На эти деньги я покупал себе новую одежду. На блошиных рынках продавали одежду, отобранную у армян, украденную из их домов и снятую с убитых. Она продавалась очень дешево, всего за четыре пара, но мог ли я позволить себе другое?

Все армяне были в таком положении. Такой была наша жизнь. Каждый из нас пытался всего лишь выжить. И было невозможно понять, почему это происходит? Мы все жили в надежде найти своих близких, в беспокойстве и раздумиях, что с ними произошло.

Я продолжал искать себе работу. Не найдя ничего, я решил заняться ремонтом обуви. Для этого я купил коробку и несколько необходимых инструментов. Если честно, то я не умел ремонтировать обувь, и стал наблюдать, как другие это делают. К сожалению, многие мои работы не удавались, и часто клиенты возвращались и начинали ругать меня и требовать вернуть им деньги. В течение нескольких недель я пытался заниматься ремонтом обуви, попутно подыскивая себе новую работу.

Переходя из одной деревни в другую, я искал себе работу, ночлег и кусок хлеба. Я придумал новый способ входа в деревню. Присоединялся к пастухам, которые возвращались с пастбища. Так я оберегал себя от нападения собак, охраняющих территорию деревни от посторонних. Если не получалось, то


я продолжал свой путь до следующей деревни, в поисках ночлега пока не темнело. Мне посчастливилось познакомиться с пастухом, который иногда позволял мне ночевать в его хлеву. Только Богу было известно, что мне сулил следующий день. Если мне везло и я находил работу и место для сна, я был счастлив, получив от хозяина остатки еды, так как в основном я питался водой и куском черствого хлеба. А место для сна всегда было одинаковым - ахор (хлев), среди скота и их навоза, который не давал мне замерзнуть.

Я был счастлив, так как почти всегда мне находилось место для сна, и не обращал внимания на отсутствие комфорта, так как был благодарен каждому прожитому дню. Но по вечерам, в кромешной темноте хлева, где не с кем поговорить, а рядом из живых существ только скот, на навозе которого лежишь, мне становилось невыносимо тяжело на душе, я был одинок и напуган. В тишине меня накрывала волна страха перед грядущим днем, ведь ежедневно под ноги попадались останки несчастных, которых на этом месте застигла смерть.

Днем я старался работать в полную силу, чтобы заработать себе немного еды. Порой за день мне приходилось проходить по две деревни, чтобы найти работу, особенно сейчас, когда я должен был обеспечивать едой также и Керопа в приюте.

150

ХАНУМ — ДОБРАЯ ТУРЧАНКАЯ все больше удалялся от Мезре в поисках приработка. Наконец я дошел до

деревни Барчандж, где жили в основном турки. Я был вынужден пойти туда, так как мне крайне необходима была работа, иначе нам грозила голодная смерть. Здесь посчастливилось встретить добрую турчанку, которая искала работника. В своем двухэтажном доме она жила с двадцатипятилетней дочерью. Они взяли меня в качестве слуги, и моей основной обязанностью стал уход за садом, где росло много тута и был небольшой виноградник. Еще у нее был осел и две коровы, которых я должен был выводить на пастбище, ухаживать за ними, кормить и вычищать навоз.

Хлев был очень большим и чистым. Здесь был большой сакузи (прибитые к стене деревянные доски на высоте трех футов над землей), застланый матрасом, набитым сеном. Частью моей работы было также следить за чистотой в хлеву.

За мою работу, кроме возможности спать в хлеву, меня также кормили. И хотя Ханум, как и многие, испытывала нехватку в продовольствии, она давала достаточно еды, чтобы я мог утолить свой голод.

Тем временем Маргар продолжал работать в Тадеме, а я помогал Керопу, который находился в приюте. Иногда на пару дней я приводил его к себе в Парчандж. А по возвращении, клал с ним немного еды, которую заранее собирал для него, в основном это был хлеб и тут. К счастью здесь было много тута, у Ханум росло сразу три сорта тута - белый маленький и крупный, а также красный.

Также я должен был делать из навоза кирпичи кушкур. Готовые кушкуры я приносил и аккуратно складывал в конце хлева. Стог кирпичей кушкура был шириной в четыре и высотой в восемь футов. Ханум ими топила печь для обогрева дома, нагревания воды для купания и приготовления пищи.

Однажды рано утром, вскоре после того как я поступил к ней на работу, я раскладывал новые кирпичи, перекладывая их вниз, а старые — наверх. Она присоединилась ко мне, и когда мы вынимали снизу старые, среди них увидели завернутый горшок. Я растерялся, отвел глаза и отступил. Она, заметив мою реакцию, не подала вида и тихо продолжила свою работу. Через минут пятнадцать она повернулась ко мне и спокойно сказала: «Мой

26. ÁÀÐ×ÀÍÄÆ

151Барчандж

мальчик, иди сюда, закончим нашу работу». Этим она напомнила мне Кор-Мамо, я ценил ее теплое отношение ко мне.

Уверен, здесь она хранила свои драгоценности, в некоторых местах курды продолжали нападать на турок, вымещая на них злобу за зверства. Они грабили турецкие и армянские дома, забирали все, что хотели, и уничтожали все, что оставалось. Скорее всего, им и в голову не пришло рыться в кушкуре в поисках ценного. Молча я и Ханум закончили свою работу.

Через несколько недель один парень попросился переночевать в хлеву. Ему было около двадцати-двадцати пяти лет. С позволения Ханум я разрешил. Он занимался ремонтом обуви и при себе имел коробку с инструментами. Ханум дала нам немного больше еды, чтобы хватило обоим.

Однажды вечером, вскоре после его прихода, Ханум готовилась выпечь хлеб. Как обычно, она разделила тесто на шарики небольшого размера и разложила по подносам, прикрыв их тканью. Потом она принесла подносы в хлев и положила в чистом месте подальше от животных, чтобы тесто дошло.

Рано утром следующего дня соседка напротив через дорогу почувствовала в своем доме сладкий аромат свежеиспеченного хлеба. Она спросила свою служанку-армянку, откуда этот аромат. Служанка ответила, что рано утром один парень постучался в дверь и попросил испечь два хлебных шарика. Он объяснил ей, что его денег хватило лишь на тесто, но не на пекарню. Поверив его словам, армянская служанка пожалела парня и испекла ему хлеб.

Выслушав свою служанку, соседка почуяла неладное, так как знала, что в этот день Ханум собиралась печь хлеб. Поэтому она направилась к ней, чтобы прояснить ситуацию. А сама Ханум ничего подозрительного не заметила. Чтобы рассеять сомнения, женщины спустились в хлев, где увидели, что на одном из подносов не хватало двух кусков теста. Осмотревшись, они заметили на полу груду инструментов, куски кожи, иглы и пару ножниц. К этому времени я перешел к своим ежедневным обязанностям в хлеву, и они спросили меня о случившемся. Но я ответил, что не имею понятия о пропавших кусках теста, и к счастью, они не заподозрили меня ни в чем, следовательно, наказание мне не грозило.

Парень исчез и за два шарика теста оставил на полу все свои инструменты.

ЮНАЯ НЕВИННАЯ ДУШАВскоре после исчезновения того парня, вечером, когда я уже лежал и собирался уснуть, дверь в хлев приоткрылась и вошел маленький мальчик. «Позволите мне переночевать у вас?», - спросил он. Бездомные просили ночлега в основном ближе к ужину в надежде получить кусок хлеба или остатки еды хозяев. Так как мальчик был очень юным я позволил ему остаться у нас без


разрешения Ханум. Сакузи был достаточно большим, поэтому я предложил ему лечь рядом со мной, так как здесь было теплее, чем на полу. Сначала он отказывался, но потом мне удалось убедить его, что на сакузи достаточно места для обоих.

В обычное время Ханум спустилась вниз, чтобы принести мне ужин, и заметила мальчика. Не проронив ни слова, она вернулась с дополнительным куском хлеба. Молча поужинав, мы легли спать. Мы оба были сильно уставшими и сразу заснули.

Ночью меня разбудил его громкий храп. Когда я потянулся, чтобы перевернуть его на другой бок, то заметил, что мальчик был девочкой! Она проснулась и, увидев меня, наклонившегося в ее сторону, испуганно заплакала. Я поспешил успокоить ее и убедить, что все в порядке. Успокоившись, она стала рассказывать свою историю. Ей было около одиннадцати лет. После геноцида, из всей их семьи остались в живых лишь она и мать. А мать сейчас была смертельно больна, из-за этого ей самой приходилось работать. А так как девочке никто не соглашался давать работу, то ей пришлось отрезать волосы и переодеться в мальчика. Наутро, после куска хлеба на завтрак, она поблагодарила за ночлег и за то, что я сохранил ее секрет, поцеловала мне руку и ушла. Сколько же детей было брошено на улицу попрошайничать? Чем провинились эти невинные души?

ВОР ПО НЕОБХОДИМОСТИНесколько месяцев спустя, однажды вечером я усталый лежал в постели,

пытаясь уснуть. Вдруг мой взгляд упал на второй уровень хлева, где хозяйка хранила припасы и сушеный хлеб. Хлев был огромным, в одном углу стояла корзина с кормом для ишака и коров, сразу над корзиной, на уровне второго этажа в стене было проделано отверстие, откуда поступала еда для скота.

Уже несколько недель я был сильно обеспокоен питанием Керопа. Хотя их содержали в чистоте и безопасности, но с питанием в приюте было очень трудно. В моей голове созревал план добычи дополнительной еды для Керопа. Я продумал, каким образом тайно проникнуть на кухню через отверстие, из которого бросали корм для скота. Однажды вечером, уверившись в верности в своего плана, я приступил к его осуществлению. В первую очередь, я взял мешок, наполнил его соломой и положил в корзину для корма скота непосредственно под дырой в потолке. К сожалению мешок оказался выше моего роста и взобраться на него было трудно. Дело усугублялось темнотой хлева.

Затем я взял большую тряпку для заворачивания хлеба и веревку, которой спускали хлеб с кухни. Тряпку и веревку я завязал вокруг своего пояса, чтобы руки оставались свободными. Другой веревкой я привязал осла, чтобы тот не смог сдвинуться с места. Взобравшись на спину осла, я залез на мешок. Так

153Барчандж

я дотягивался до дыры в стене, пройдя через которую смог бы оказался на кухне. Однако стоило мне только встать на мешок, как тот перевернулся, и я оказался на полу весь заваленный соломой. Понадобилось немало времени, чтобы стряхнуть ее с себя. Мой разум продолжал искать пути добычи хлеба и для отправки в приют.

Ранним утром следующего дня я придумал новый способ добывания хлеба для брата. В первую очередь я увлажнил хлеб, чтобы тот не просох, и завернул его в ткань. На дно мешка разложил немного мусора, поверх него завернутый хлеб и снова слой мусора. Водрузив мешок на спину ишака, я отвез его к турецким баням, где для подогрева воды сжигали мусор. План сработал.

У бани я уговорил привратника купить у меня мусор. Вызвавшись разгрузить мешок, я осторожно опорожнил его, незаметно достал оттуда хлеб и спрятал его за пазуху. Получив деньги, я со спокойной душой ушел. Так я стал не пойманным вором.

От бани я направился в сторону приюта Евфрат. Встретив Майрик Заруи, я попросил ее передать хлеб Керопу. В ответ она пристыдила меня, что не только Кероп страдает от недоедания, но и все сироты, и добавила: «Ты думаешь, что он все съест, не поделившись с остальными?». Она была права. Смущенный я обещал сделать все, чтобы достать хлеба и для сирот.

Исполнился год, как я жил у Ханум. Когда я заканчивал работу, она разрешала мне подрабатывать в соседних деревнях. Иногда за это я получал несколько монет, но в основном платили едой. Таким образом мне удавалось собрать немного еды для Керопа и других сирот приюта.

Был жаркий летний день, когда в поисках работы я шел в деревню Комк. Пшеница на полях к тому времени уже созрела, и работу найти было легко. День был жарким, а мой желудок — пустым.

На полях работали как турки и курды, так и армяне. Мне поручили доставить работающим еду. Поваром на ферме была армянка, и в тот день она приготовила хуретли кюфта с мацун апуром (мясные шарики в йогуртовом супе).

Оседлав ишака, я повез чан с супом. Мы медленно двигались в сторону полей, наконец вдали я увидел работающих курдов. Аромат супа кружил мне голову, а пустой желудок так громко требовал пищи, что, остановив осла, я приоткрыл крышку чана. Вкусный запах супа ударил мне в нос. Осторожно приблизив чан к губам, я отпил пару глотков супа. Не удержавшись, быстро проглотил один кусок кюфты. За ним на поверхность супа поднялся другой шарик кюфты, размером в теннисный мяч. Я подумал, что на дне должно быть много таких мясных шариков, и моя кража останется незамеченной.

Немного утолив свой голод, я продолжил путь к работникам, которые с нетерпением ждали моего прихода. Как только я прибыл, они быстро сняли с ишака котел и приступили к еде. Я должен был ждать, пока они не закончат


есть, чтобы вернуть котел на кухню. Закончив еду, они в ярости набросились на меня. Оказалось, что в супе осталось только четыре шарика кюфты, а они знали, что каждому должно достаться по два. Меня уличили в краже остальных мясных шариков. Ничего не оставалось, кроме как признаться. Трое мужчин напали на меня и стали бить по животу и голове, но поняв, что их побои ничего не изменят, отпустили меня.

Я вспомнил этот случай 6 ноября 2001 года, когда мой сосед Назар Ацигян пришел ко мне в гости и принес с собой такой же суп из йогурта с кюфтой, приготовленный его супругой Эрмине. Ах, столько всего можно вспомнить...

1918-1919. ЖИЗНЬ, ПОЛНАЯ СТРАХАЭто случилось где-то в 1918-1919 годах. Турецкие жители Барчанджа

стали еще больше преследовать армян, и страх попасться вновь овладел мною. В это время новое правительство официально запретило этнические чистки, однако массовые убийства тысяч армян проводились периодически. Чете (турецкие и курдские головорезы) было дозволено зарезать любого армянина.

Кероп не понимал степени опасности, которая грозила взрослому армянину. Каждый день мунетик (глашатай) зачитывал приказ о том, что любой, кто приютит у себя армянина, будет осужден на пять лет тюрьмы и получит цепь на шею. Казалось, этому никогда не будет конца. Каждый раз, когда я видел глашатая или слышал его голос, меня начинало трясти от страха.

Однажды я чудом избежал смерти. По дороге от родника к дому Ханум мне встретились мунетики. Их громкие голоса доводили до отчаяния. Я был беззащитен, спрятаться не мог, бежать-тоже. Мне осталось, сжав зубы, сдержать дыхание и продолжить свой путь, читая про себя молитву. Не помню как, но я оказался в доме Ханум в целости и сохранности. Возможно сам Бог оберегал меня в тот момент?

Как только турок замечал здорового армянина или армянку, работающих на соседа, он непременно доносил на него. Жандармы тут же приходили за хозяином и подозреваемым армянином.

Мне была прекрасно известна участь арестованных армянских парней. Их собирали в группы и расстреливали, оставив трупы лежать на земле. У рек и в ущельях — везде можно было встретить груды трупов недавно расстрелянных людей. Было обычным делом встретить на пути куст с длинными косами или пучками волос на нем. Это был знак того, что тут измывались над армянкой. И каждый армянин, проходя мимо этого, не мог сдержать чувств.

Впоследствии я узнал: последнее, что разлагается на трупе - это волосы. Труднее всего я переносил вид трупов детей и стариков. Немало подобных

155Барчандж

картин видела и моя жена, когда в 1923 году их депортировали из Малатии. Вид волос на кустах действовал на нее сильнее, так как у нее самой были длинные коричневые волосы, за которые ей не раз делали комплименты.

Страх быть пойманным переследовал каждого армянина, в том числе и меня, но я знал, что где бы ни был Всевышний, он будет оберегать меня.

Деверю Ханум было под шестьдесят. Он очень плохо относился к армянам. Жил он через несколько домов от дома Ханум и периодически без предупреждения навещал ее. Когда он приходил, Ханум быстро предупреждала меня, и я прятался в стоге сена. Иначе он донес бы на меня.

По иронии судьбы он был женат на молодой армянке и у них были две прекрасные дочери двух и трех лет. Он нежно любил своих дочерей, но все время ругался с женой. Их ссоры отчетливо слышали соседи, а дети на улице дразнили их дочерей словами: «Ваш отец использует армянку!».

Однажды, я не мог поверить своим ушам, когда Ханум на свидетельстве о браке клялась своему деверю, что не держит в доме армянина. За все те месяцы, которые я прожил у нее, она не только охраняла меня, но и подвергала опасности свою жизнь и жизнь дочери.

Когда приходил ее деверь, дрожа от страха, я прятался в стоге сена. В те минуты мне хотелось попасться, но не испытывать больше этого страха. Меня страшила не столько смерть, сколько страх подвергнуться истязаниям. Каждый раз, когда Ханум предупреждала меня о приходе ее деверя, я вспоминал историю о том, как старый слепой турок просил разрешения после смерти соединиться с Аллахом. Старик верил в то, что, убив христианина, каждый мусульманин получает возможность попасть в рай. Деверь Ханум искал для этого любую возможность. Мои глаза и уши ведали немало исторой о мучениях христиан. Выживших мучила боль потерь, которая усиливалась осознанием страданий и издевательств. Я прекрасно знал, что со мной будет

Песня из ада


в случае задержания. Страх, который я испытывал прячась в стоге сена, поселился в моей душе на многие годы. Я просил Бога превратить меня

в мышь, которая в любой момент может спрятаться в норке и переждать там опасность.

Стало намного страшнее после того, как сын соседки Ханум-Абдула эфенди, стал жандармом. Каждое утро, надев свою форму, он шел на работу в Мезре. Мне казалось, что при ходьбе он специально сильно стучит каблуками, издавая звуки «шак-шак-шак». Он ненавидел армян так же, как и остальные, и мой страх усиливался каждый раз, когда я слышал топот его сапогов.

Он тоже был женат на армянке с турецким именем Фатма ханум и армянским — Анна. У них было двое сыновей двух и трех лет. У Фатма ханум была еще и пятилетняя дочь от предыдущего брака с армянином.

Ее первый муж в свое время уехал в Америку, чтобы избежать призыва в турецкую армию.

Армянка Фатма ханум ненавидела армян. Если наши пути пересекались, она обзывала меня Гявур бохи (армянское отребье). Каждый раз ее слова больно ранили меня. Так она пыталась убедить своего мужа и свекровь в том, что не имеет ничего общего с армянами. Несколько раз, когда я приводил Керопа побыть со мной пару дней, она навещала Ханум вместе с дочерью, но никогда не брала с собой сыновей. Когда я раскладывал подушки на крыше, чтобы они могли сесть, она говорила своей дочери, «Остерегайся этого Гявур бохи». И меня заставляли отправлять брата вниз в хлев.

Забавно было видеть, как две «турчанки» Фатма ханум и жена деверя моей Ханум начинали кричать друг другу с крыш своих домов: «У меня две дочери, мой муж никогда не покинет меня. Он никогда не найдет женщину, которая захочет растить двух его дочерей». Вторая кричала ей в ответ: «А у меня двое сыновей, и мой муж никогда не покинет меня». Они всегда так спорили друг с другом. Они действительно беспокоились, что в один день мужья оставят их. И что же будет с ними тогда?

Я понимал ее страхи и причину ее плохого отношения ко мне и Керопу. Она была вынуждена так поступать, чтобы уберечь себя и свою дочь. Ее

Анна Гаприелян (Фатма Ханум) с дочерьюЕрануи, (Алеппо, 1922 год)

157Барчандж

поведение было похоже на мое. Мне приходилось делать так же, когда во мне подозревали армянина. Несколько раз турецкое отродье заставляло меня чертить на земле крест и испражняться на него со словами:

Хач, хач гурбан хачБашен галдур гёзун ач.Османли дурр, зорли дуррТопюзлари халун дуррВурди бана, счдим сана.

Крест, крест, любимый крестПодними свои глаза на нас.Вот Осман, он силен,Его рука крепка.Он бьет меня и заставляет меня испражняться на тебя.

Мне стыдно даже вспоминать эти слова, не то что повторять их, а еще и на армянском. И все же я сейчас не был бы жив, если бы не поступал тогда таким образом. По этой причине я не имею прав винить Фатма в подобном отношении ко мне. У нее не было другого способа защитить собственную дочь. На то была Божья воля. Как говорил отец: «Без Божьей воли и лист не шевельнется на дереве». «Гетце Аствац!» (Да здравствует Бог!). Всепрощающий Господь дал на это разрешение всем армянам. Откуда я это знаю? Если бы не Бог, где бы я был сейчас?

Несколько раз, когда я не останавливался при виде турка и не приветствовал его со словами «Бела эфенди!»: (Да, сэр!), то в ответ слышал: «Динимеш согди!» (Он оскверняет мою веру!). За это я мог попасть в тюрьму или погибнуть.

Когда я записываю свои воспоминания, с каждым словом чувства и переживания заново просыпаются во мне. И снова у меня появляется ощущение, что скоро весь мир рухнет. Человек не должен рождаться, чтобы испытать все это. Настоящая собачья жизнь!

Сколько бы Ханум ни старалась защитить меня и убедить, что все в порядке, я не мог успокоиться после всего, что видел и слышал на улицах Барчанджа. Я боялся каждого следующего дня, меня не покидал страх, что меня поймают, истерзают и убьют.


Мои глаза напуганы увиденным, Уши в ужасе от услышанного,Сердце ослабело от прошлого и дрожит от предстоящего.

ВСТРЕЧА С БОЛЬШИМ БЕЛЫМПРИВИДЕНИЕМ

Чувство страха с каждым днем все усиливалось. В один из таких дней маленький мальчик попросился к нам на ночлег. С разрешения Ханум я позволил ему провести несколько ночей в хлеву, пока он не найдет себе нового места. Ночью я проснулся от того, что на меня надвигается большое белое привидение. Дверь хлева скрипела «чаз, чаз, чаз». Вдруг привидение стало кричать на меня: «Ни за тобой ли я пришел?». Я закричал от страха. На мой крик вниз спустилась Ханум и стала успокаивать меня: «Это был сон. Успокойся. Никаких демонов, никаких духов нет». Я продолжал трястись от страха. Она повела меня наверх, продолжая успокаивать, что все в порядке. «Пока я рядом с тобой, ты в полной безопасности. Страх в тебе порожден людьми, у которых нет ни сердца, ни души», - продолжала повторять она. Ни мои крики, ни приход Ханум не разбудили мальчика.

В последующие ночи я опять видел, как привидение пытается войти в хлев. Каждую ночь я отчетливо слышал поскрипывание двери и голос призрака, повторяющего: «Ни за тобой ли я пришел?». И снова, Ханум терпеливо пыталась успокоить меня. Но едва лишь на землю опускалась ночь, я снова просыпался в крике и в холодном поту. Поняв, что ее слова не действуют, Ханум посоветовала мне найти кого-нибудь из родственников, возможно тогда моя душа успокоится?

В смятении и испуганный я согласился с Ханум. Противоречивые чувства терзали меня, какой же все-таки доброй душой была моя Ханум!

Я не знал куда идти, но мои ноги понесли меня в сторону Мезре. С каждым

159Барчандж

шагом, уносящим меня от Барчанджа, на душе становилось все легче и легче. Позже я понял, что меня угнетали сосед-жандарм, деверь Ханум и постоянно ругающие друг друга скрытые армянки. Они превратили мою уютную и безопасную жизнь у Ханум в сущий ад. Перестав слышать голос глашатая, я успокоился, и привидение перестало являться мне.

Новое место для ночлега я нашел достаточно легко, через пару дней нашлась и работа. Вместе с группой мужчин мы занимались строительством домов. Платили мало, но на хлеб хватало. Моей обязанностью было таскать по лестнице на крышу красные черепицы. Проработав там несколько дней я был вынужден отказаться, мои прежние травмы спины не прошли бесследно. Армянка, приютившая меня, рассказала о том, что немецкий приют в Мезре принимает детей до восемнадцати лет. В деревне было спокойно, и люди чувствовали себя безопаснее. Армянка посоветовала пойти в приют и попытаться найти работу поблизости, эта мысль мне понравилась.

Оглядываясь назад, я спрашиваю себя, была ли атмосфера в Барчандже столь враждебной или ухудшилось положение армян в целом? Кто знает?

160

РАБОТА В ПУРЕВ 1918 году Иоганн Эрман был ответственным за детей армянских

протестантов Немецкого протестантского приюта. Здесь также приютили тридцать девять лусаворчакан армянских детей от семи до семнадцати лет. Они жили в хлеву в задней части большого здания приюта, где проживали дети младшего возраста.

Поступив в приют, я подумал, что было бы неплохо перевести сюда Керопа и Маргара. Когда я пришел в приют Евфрат за Керопом, я встретил там своего кузена Амаяка и шестилетнего брата Маргара Гегама. Забрав их оттуда, я направился к Маргару, который продолжал работать на постоялом дворе в Тадеме. Перебравшись в немецкий приют, Маргару удалось найти работу по присмотру и регистрации детей, которые оставались в приюте день или два. В конце каждого дня он передавал свои записи Миграну эфенди Дертеряну.

Как и другим мальчикам старшего возраста, мне предоставляли в приюте лишь место для сна. Питание я должен был обеспечивать себе сам. К счастью, мне удалось найти работу в пуре (турецкой пекарне), который находился недалеко от приюта. За работу мне разрешали съесть столько хлеба сколько захочу. Лепешки сомун пекли исключительно для турецких

солдат, и только малая часть выпекаемого хлеба выносилась на продажу.

Я должен был обеспечивать пекарню свежей водой из родника. Для этого я коромыслом таскал воду в двух чанах, каждый объемом в пять галлонов. За день мне приходилось ходить по шесть раз к роднику, который протекал далеко от пекарни. К концу дня я падал от усталости. Кроме меня в пекарне работали еще восемь армянских парней, трое турок и трое курдов. У всех была своя работа - кто-то месил тесто, кто-то выпекал хлеб,

27. ÍÅÌÅÖÊÈÉ ÏÐÎÒÅÑÒÀÍÒÑÊÈÉ ÏÐÈÞÒ

Йолк

161Немецкий протестантский приют

Гегам, Кероп и Амбарцум, Мезре, 1918 год


кто носил дрова, а один парень продавал хлеб перед пекарней. За работой следили двое охранников.

Когда хлеб выносили на продажу, то оставшиеся крошки и мелкие кусочки хлеба выбрасывались в урну. С разрешения охранников я стал собирать их, зная, что дети в приюте будут им рады. В конце каждого дня я отдавал их Майрик, которая раздавала хлеб малышам.

Однажды вечером у приюта маленький сирота лет пяти-шести, подбежав, повис у меня на руке. Он тихо пропищал: «Я ждал маму, но она все не идет. Она меня очень любит и однажды придет за мной. Но сейчас я очень голоден. Ты можешь в следующий раз принести немного больше хлеба, чтобы я смог наесться?». Я никогда не забуду эти глаза, их голодный взгляд. Это тронуло меня и Майрик, мы не смогли сдержаться и прослезились. Другой мальчик, заметив наши слезы, спросил: «Почему это они плачут?». Чем же согрешили эти невинные души, за что им выпало такое наказание? Где был их Бог? Где был их защитник? Маленький мальчик знал лишь такую жизнь, но его желудок все время требовал еды. Этот случай заставил меня задуматься о дополнительных способах разрешения проблемы обеспечения детей едой.

В тот же вечер я придумал как это сделать. У родника, куда я шел за водой, я часто встречал одного девятилетнего мальчика. Я был вынужден вовлечь его в свой опасный план. Иного выхода не было, дети голодали.

На следующее утро, придя на работу, я незаметно бросил в каждый чан по лепешке и направился в сторону родника. Там меня ждал мой напарник, который отнес лепешки Майрик. Таким образом за день я шел к роднику шесть раз, вдобавок приносил хлебные крошки. В результате сиротам доставалось двенадцать лепешек и немного хлебных крошек.

Мой кузен Амаяк был единственным из детей, кто знал о том, что я делаю, и был благодарен мне за то, что я рисковал собой ради голодных детей. В 1961 году я встретился с ним, когда приезжал в Советскую Армению. Он называл меня «Парень, который имел храбрость красть хлеб из турецкой пекарни для голодных сирот. Никто больше не смог бы подвергнуть себя подобному риску». Приятно было осознавать, что твой поступок оценили.

ДВОЕ ВОРИШЕКПроходили дни, и я продолжал красть хлеб из пекарни. Однажды один

из курдских парней, заметив, что я кладу хлеб в чан, потребовал поделиться с ним, а иначе он выдаст меня охранникам. Я поддался его угрозам, но заметил, как тот ворует пшеницу, засыпая ее себе в карманы. В то время курдские парни носили шальвары (широкие штаны). Их удерживали на теле, обвязывая вокруг пояса шнуром.

На несколько дней я прекратил таскать хлеб и ждал, когда он снова украдет пшеницу. Я решил выдать его, пока он сам не выдал меня. Я знал, что если я


скажу охраннику о краже, но у курдского парня не окажется ничего, то мне же будет хуже. Но я был уверен, что он ворует, как и я. Я поделился своим планом с другим армянским парнем, и тот поддержал меня. Мы дождались дня, когда курд набил свои штаны зерном и незаметно для охранников вышел из пекарни. Подождав, пока тот немного отойдет, мы рассказали охраннику о краже. В ответ он в ярости поднял на нас свою дубинку и спросил: «Уверены ли вы в своих словах? Если окажется, что вы лжете, то сами заработаете не хилое наказание!». Он добавил, что по исламским законам курд совершил сразу два греха, так как кража зерна равна краже жизни. По этой причине подобная кража была самой позорной.

Толкнув курда, привратник достал саблю и надрезал его штанину чуть выше колена. Пшеница посыпалась ливнем. Охранник так сильно ударил курда своей дубинкой, что тот упал без чувств. Было непонятно, жив он или мертв. Мы не желали ему подобной участи, — сам напросился. Иначе он выдал бы меня, и я сейчас лежал бы на земле на его месте. Несмотря на жестокость, без сомнения турок был намного жалостливее к курду, чем был бы к армянину.

Этот случай показал, что меня ждет в том случае, если я попадусь. Но я продолжал выносить хлеб для сирот. Они все еще голодали!

ДУШЕВНОЕ СПОКОЙСТВИЕ В ХРАМЕ СУРСУРИСостояние Маргара ухудшалось с каждым днем. Выкроив свободное

время, я старался как можно чаще отводить его к теплым источникам у храма Сурсури в соседней деревне. К нам присоединялись и другие парни. В молчании мы шли в сторону руин древнего монастыря Сурсури. Дойдя до священных камней, мы преклонялись в молитве.

Пытаясь вспомнить и прочесть молитвы, которым учил его дед, Маргар читал их, как священник. В этом священном месте он верил в силу молитв, которые могли исцелить его. Это помогало ему обрести надежду.

Я старался поскорее увести его оттуда, так как мы сильно рисковали, находясь у руин монастыря. Только сейчас я понимаю какой опасности подвергался ради дальнего родственника. Уверен, что он ценил жертвы, на которые я шел ради него. Надеюсь, он рассказал об этом своим родителям и братьям.

АРМЯНСКИЕ ДЕТИ, ДЕТИ СКОРБИОднажды после работы по дороге в приют я встретил армянина лет

двадцати пяти. Он был слеп на один глаз и искал место для ночлега. Маргар записал его имя в журнале. Вдруг один из детей лет шести затрясся, изо рта его пошла пена, и он без сознания упал на пол. Мы с Майрик подбежали к


нему и приподняли за плечи. Целый час Маргар читал Библию в надежде помочь ему. Мы не знали, что происходит и как помочь ребенку.

Постепенно он стал приходить в себя. Открыв глаза, он спросил: «Он все еще здесь?». Не понимая, кого мальчик имел в виду, мы стали успокаивать его и убедили, что все в порядке и он в безопасности.

Постепенно собравшись с силами, он рассказал свою ужасную историю:

Один турок забрал нас с матерью к себе. До смерти матери он относился ко мне очень нежно. Как только матери не стало, он начал обращаться со мной жестоко. Однажды он приказал мне пойти с ним. Ничего не подозревая, я пошел. Мы дошли до свежевырытой ямы. Остановившись у нее, он ударил меня лопатой по голове и столкнул в яму. Насыпав на меня мусор, он ушел, думая, что я мертв. Я пытался вылезть оттуда, но голова болела, и я был слишком слаб. Я начал выбрасывать мусор из ямы. Мимо проходила женщина и, заметив это, подошла к яме. Она помогла мне выбраться и привела сюда.

Когда он закончил свой рассказ, мы спросили, что же его так испугало? Он ответил, что тот турок был слеп на тот же глаз, что и одноглазый армянин, которого я привел ночью в приют. Он спутал армянина с тем турком.

Вспоминая этот случай, я вспомнил слова одной песни, которую Амаяк выучил в протестантском приюте:

Поколения армян, дети скорби,Наши раны никогда не заживут.Битые, искалеченные, растерзанные,Депортированные, оторванные от родных, изгнанные. Они наполнили нашу жизнь безграничной болью,Превратили нас в сирот, бедных и голодных,Безответно стучавших в разные двери,Брошенных, отчаявшихся и несчастных.Пожалей нас, друг, будь милостлив,Спаси нас от боли наших ран...

Наши глаза и уши были хорошо знакомы с болью и страхом. Мы не боялись ада, наша жизнь сама была похожа на ад.

ШЕСТНАДЦАТЬ АМЕРИКАНСКИХ АВТОБУСОВВ 1918 году, когда война закончилась, немцы ушли из Турции, а

американский посол оставался в стране, и вскоре появились американские


солдаты. Однажды вечером шестнадцать американских автобусов въехали в Харберд. Они медленно проехали вниз по главной улице (по Папурели), залитой грязью и не предназначенной для езды на машине. Они ехали на разном расстоянии друг от друга. В темноте нас потряс свет фар, никогда до этого мы не видели ничего подобного. В то же время воздух наполнился звуком сирены «жиу-жиу-жиу». Автобусы остановились в подходящем месте, и весь город вышел посмотреть на них.

Вместе с остальными старшими мальчиками я поднялся на ветхую крышу приютского хлева, странно, что он выдержал нас. Отсюда было отчетливо видно место, где остановились автобусы. Никто из нас не рискнул подойти к ним. Для любого армянина приближение к автобусам было равносильно смерти, так как этим они раскрыли бы свою национальную принадлежность. Неужели американцы приехали спасти нас?

До сих пор отчетливо помню свет фар американских автобусов, освещающих темноту ночи, а в ушах слышен пронзительный звук сирены «жиу-жиу-жиу». На секунду я поверил в возможность того, что американцы приехали спасать армян. Господь ли послал их во спасение многострадальных наших душ?

Даже осознание самой возможности, что американцы приехали спасать армян, повергла турок в ужас. От страха они разбежались по домам, и улица опустела. Что за наслаждение было видеть, как они перепугались одного вида американцев!

Мне трудно было поверить в реальность происходящего, так как турки явно не из тех, кто быстро сдается. Я не мог забыть, как они подавили восстание курдов. Если бы не немцы, яростная атака курдов сумела бы изменить последующий ход истории. Это был безусловный акт предательства, совершенный против человечества. Возможно, в этом случае здесь воцарился бы мир, а сильные мира сего стали бы уважать коренных жителей и признали бы за ними право жить в своих домах, где рождались и умирали их предки на протяжение тысячелетий. Надеюсь дожить до этого дня...

Сначала к нам на помощь пришли англичане, потом немцы, а теперь под звуки фанфар прибыли американцы, но наше отчаянное положение продолжало оставаться неизменным.

На следующее утро я решил пойти на работу. Но события прошлой ночи изменили город. Выйдя за стены приюта и еще беспокоясь за свою безопасность, я направился в пур. Двери пекарни оказались закрытыми, как и все магазины и даже государственные учреждения. На улице не оказалось ни единого жандарма, которые в это время всегда заполняли улицы и, грозно цокая своими шпорами, пугали прохожих. Вместо обычных призывов не прятать у себя армян с минарета стали кричать: «Не бойтесь американцев, они нам друзья, хотя и вместе с армянами. Откройте свои магазины и конторы,


возвращайтесь к обычной жизни».Однако в последующие четыре дня никто не открыл дверей своих магазинов

и контор. Эти дни были одним из самых радостных моментов в моей жизни, впервые я видел перепуганных турок! Это выражалось по-разному. Теперь они прибегали к немецкому приюту в надежде на спасение. А приют уже был переполнен армянскими сиротами. Они молили армян сжалиться над ними и спасти от американцев. Незабываемый миг! Один турок даже обратился ко мне: «Эфенди, спаси меня!». Как же я наслаждался его страхом и мольбой, хотя сам не был уверен в собственной безопасности. Я прекрасно понимал, что раскрывать свою национальность пока еще не совсем безопасно. Никто не знал, что принесет нам следующий день, по этой причине я очень вежливо ему отказал. Я чувствовал, что, так же как и европейцы, американцы предадут армян и перейдут на сторону турок. Так и случилось. Почему? Почему?

ПОСЛАНИЕ, НАПИСАННОЕ КРОВЬЮАмериканские солдаты искали армянских парней, чтобы найти большие

армянские дома, которые можно было превратить в армянские приюты, так как численность сирот с каждым днем все увеличивалась. Я возвращался в немецкий приют, когда меня остановил американский солдат. Я был свободен, так как пур не работал, и согласился помочь ему.

Сначала мы пошли в деревню Базмешен, где большинство жителей были крестьянами, но даже их дома не были достаточно большими.

Вместе с группой из пятнадцати армянских парней солдаты направились в Вардател, некогда бывшую армянской деревней. Здесь мы нашли большой дом с родником во дворе. Мы постучались в дверь, никто не открыл, хотя внутри слышались звуки. Предполагая, что внутри находятся турки, мы крикнули им по-турецки, что американцы хотят конфисковать дом. Нам снова не ответили, и один из американских солдат сильным ударом вышиб дверь. Людям, находившимся внутри, объяснили, что не собираются их убивать, но дом нужно покинуть, они поспешили уйти, оставив все имущество.

Дом был двухэтажный. Один из солдат приказал нам выбросить все вещи из дома. Как только мы начали это делать, он приказал нам остановиться. Осматривая комнаты, солдат нашел документ, заверяющий, что дом и все имущество принадлежат государству. Вдруг мы услышали крик одного из парней из подвала. Мы все кинулись туда. Весь подвал был в крови, на одной из стен кровью были сделаны надписи на армянском: «Они привели нас сюда. Били дубинами. А теперь собираются отвести в ущелье и перебить нас всех». Стены подвала были исписаны именами пятидесяти-семидесяти жертв.

Дом покидали в полной тишине, страшно подавленные. Ужасно было находится в стенах дома, где измывались над невинными людьми. Уходя, каждый из нас забрал кое-что из вещей, в свое время принадлежавших тем


несчастным, которых турки долго пытали и в конце концов зарезали.В течение четырех дней несколько больших домов в Харберде и Мезре

были конфискованы и превращены в приюты. Вскоре они были до отказа заполнены сиротами из близлежащих деревень. С этой группой я проработал всего один день, так как не был готов трогать чужое имущество, и кроме того я должен был продолжать обеспечивать едой пятерых сирот.

Теперь в приюте немецкого миссионера мистера Эрмана заменил мистер Генри Риггс. Он возглавил не только протестантский приют, но превратил в приют и Евфратский колледж. Таким образом, мистер Генри Риггс возглавил сразу все приюты в Харберде и в близлежащих деревнях, таких как Хусейниг, Мореник, Сурсури и Хойли. За короткое время в приютах собралось более двух тысяч пятисот сирот. Новый директор приюта сразу полюбился всем армянам. Оказалось, что он бегло говорил по-армянски.

МЕШОК С АРМЯНСКИМИ КОСТЯМИ ЗА ОДИН ДОЛЛАР

Тем временем, американские солдаты создали группы из турецких парней, которых заставляли собирать кости убитых армян, разбросанные повсюду. Некоторые кости лежали там, где еще живых армян настигла их печальная судьба. Многие кости собирали далеко от мест массовых убийств.

За каждый мешок собранных костей турецким парням платили по доллару. Еще одно унижение! Турки и здесь получали выгоду от истребления армян. Понимали ли американцы, что они делают? Ах, ах, что еще сказать?

Большой водопад Чахпюр находился недалеко от Евфратского колледжа. Ледяная вода падала на огромные валуны с высоты сорока футов. Внизу, у подножия обрыва образовался гел (озеро), где скапливалась вода, которой армяне орошали свои сады. С этого обрыва турки сбросили тысячи армян — детей и стариков. Турки бросали людей в реку, чтобы течение унесло их вниз к водопаду, но многие умирали еще до столкновения с камнями, захлебнувшись водой. А тех, кто отказывался прыгать в воду, турки рубили саблями.

Обезумевшие турки измывались над армянами, пытали многих из них и только после этого обезображенные тела сбрасывали в реку.

Турки зарабатывали, собирая кости армян. И это, Господи, справедливо?Сегодня армяне пытаются узнать местонахождение этих костей собранных турками на деньги американских налогаплатильщиков. По всей территории сегодняшней Турции, где раньше находились армянские деревни и города, находятся тысячи братских могил. Многие иностранные должностные лица и миссионеры были тому свидетелями. И самое страшное то, что многие мировые державы продолжают опровергать произошедшее. И по сей день жадность и политические игры продолжают растаптывать


гуманистические ценности. И как же подобное соотнести с правами человека, религиозными доктринами, христианскими ценностями? Кто же мне объяснит это?

До сих пор я не могу понять и смириться со всем этим. Как же они могли? Как Бог мог допустить подобное?

169

АРХИЕПИСКОП ГЮТ МХИТАРЯНРаспространились слухи, что американцы предложили увести всех

выживших армян в Полис. Их должны были отвезти в шестнадцати автобусах, приехавших в город. Плата за проезд из Харберда в Полис была пятьдесят долларов с человека. Чтобы получить право на проезд нужно было доказать наличие родственника, проживающего в Америке, который согласится оплатить переезд из Полиса в Америку. Каждый из автобусов отъезжал, как только в него набивалось достаточное число пассажиров. Потребовалось около двух месяцев, чтобы Харберд покинул последний из шестнадцати автобусов. Доехав до Полиса, где было сравнительно безопасно, они могли сами решать дальнейшее направление пути.

Эта новость приободрила многих и меня в том числе, поскольку я уже почти смирился с мыслью о том, что в Турции нас неминуемо ждет гибель. С каждым днем мы взрослели, становились сильнее и выше ростом, а следовательно, — мишенью для турок. Узнав об этой новости, я собрал Керопа, Амаяка, Маргара, Гегама, и мы все вместе направились к мистеру Риггсу, чтобы зарегистрироваться. Наши имена записали, и мы были уверены, что скоро родственники, узнав, что мы живы, сделают все, чтобы послать денег для нашего спасения. Наши имена вместе с объявлением стоимости проезда в пятьдесят долларов были напечатаны в газете “Чакатамарт”, которая распространялась во всех областях, а также во всех странах, где были армянские общины. Благодаря этой газете многие получили возможность воссоединиться с родными. К счастью, газета дошла и до Чикаго, где в то время проживали два моих старших брата.

В это же время архиепископ Гют Мхитарян приехал в Харберд, чтобы восстановить местную епархию Армянской апостольской церкви. Он попытался реставрировать разрушенную церковь. В задней части церкви находился небольшой хлев, который был намного меньше по размерам и разрушен турками больше, чем хлев немецкого приюта.

Здесь жили сироты лусаворчакан (апостольской церкви) от четырех до семнадцати лет. Дети постарше должны были самостоятельно обеспечивать себя едой. Основной целью архиепископа Гюта Мхитаряна было убедить

28. ÀÌÅÐÈÊÀÍÑÊÎÅÏÐÅÄËÎÆÅÍÈÅ ÀÐÌßÍÀÌ


новое правительство во главе с Мустафой Кемалем освободить всех армянских рабов и собрать их в армянских приютах.

Впервые услышав об этом, я подумал, что убежище в стенах храма будет надежнее. И хотя хлев протестантского приюта был намного удобнее, но для нас, не протестантов, он не был таким уж безопасным. Из своего опыта я знал, что миссионерам было приказано в случае опасности спасать только протестантов, так как ресурсов было мало. Также я считал, что безопаснее находиться подальше от тех армян, которые по собственной глупости были готовы выдать тебя. Это и есть Ахилесова пята большинства армян. По этой причине я окончательно решил переехать в Лусаворчакан приют, забрав с собой Керопа, Маргара и Гегама. Мы чувствовали себя безопаснее под одной крышей. Я стал чинить старую обувь и брался за любую работу.

НОВЫЙ ТУРЕЦКИЙ УКАЗВскоре после нашего переезда в приют привезли парона Багдасара, юриста

из Харберда. Турки так жестоко избили его, что он сошел с ума. Оставшись без присмотра, он бродил по улицам, а турки издевались над ним и кричали: «Вурун, парон Багдасар, вурун» (Бей, парона Багдасара, бей его).

Услышав это, он начинал биться о ближайшую стену, пытаясь найти себе убежище. Потом он начинал искать огонь, чтобы подышать дымом, от этого он успокаивался.

Архиепископ выделил ему место в церкви, где тот мог спать на соломенном матрасе. В случае приступа страха он доставал из матраса соломинку, зажигал ее, начинал вдыхать дым и, успокоившись, засыпал.

Этот случай показал мне, что ситуация ухудшается, и особенно опасной становится она для меня. Чем старше и крупнее я становился, тем опасней становилось мое положение.

Архиепископ Гют Мхитарян не терял времени. Он начал собирать армянских рабов у курдов и турок, находил их родственников, родителей и друзей. Однажды один курд привел двух мальчиков пяти и шести лет. Они забыли армянский, плакали и на турецком просили забрать их отсюда, говорили, что не желают кушать еду фулла (так курды называли армян). Дети хотели вернуться к курду, так как выросли в страхе и ненависти к армянам.

Не желая сдаваться, архиепископ заплатил курду и выпроводил его. Вскоре нашлись родственники этих детей. Потомки армян, дети скорби… Благословенный Божий сын за пару дней был арестован и распят. За один день его душа нашла успокоение. Армяне, выжившие после геноцида, повидавшие немыслимые жестокости, продолжают страдать на протяжении всей своей жизни. Их страдания намного сильнее, чем пришлось повидать сыну Божьему.

Однажды в 1990-ых годах я навестил отца Мари Наджарян в Армянском реабилитационном госпитале «Арарат» в Мишон Хиллс, в Калифорнии.

171Американское предложение армянам

Он был родом из Васкерта и после «джарда» многие годы жил с курдами в Харберде. Он забыл свой родной язык и говорил на курдском.

Я знал, что он великолепно помнит наше страшное прошлое, рассказывал он. Я так и не научился курдскому языку, но помнил одну песню на курдском, которую спел ему. Он присоединился ко мне, и мы вместе спели ее, вспоминая прошлое:

Дерико, хой, хой Дерико, джанАхчег е фуллан, тасик е селланДерико, хой, хой Дерико, джан

Дерико, хой, хой Дерико, джанНавле Назли, хачиге пинчлиДерико, хой, хой Дерико, джан

Дерико, хой, хой Дерико, любовь моя Армянская девушка, словно сияющий кубокДерико, хой, хой Дерико, любовь моя Дерико, хой, хой Дерико, любовь мояНазли ее имя было, с золотым крестомДерико, хой, хой Дерико, любовь моя

Дерико, хой, хой Дерико, любовь мояНевысокая светлокожая девушкаДерико, хой, хой Дерико, любовь моя.

Третий куплет песни я помнил на армянском, но было еще два куплета, которые я не вспомнил. По выражению его глаз и лица я понял, что он постепенно начал возвращаться в прошлое. Поделившись воспоминаниями, мы попрощались. Подобные чувства при встречах испытывал каждый армянин. Нас объединяла боль и несправедливость, которую мы видели.

После этого случая, я стал еще больше ценить самопожертвование архиепископа Гюта Мхитаряна, который всячески старался помочь своим соотечественникам в те ужасные дни. С тех пор я часто встречал представителей духовенства, о которых можно было сказать следующее: «Бросьте их в реку, и они поплывут против течения».

Ересен папук, мичен чурук.Внешне выглядят прекрасными, изнутри – ужасны.


К сожалению, в их приоритеты не входит бескорыстная поддержка своего прихода. Есть одна история, которая отражает мое отношение к большинству священников:

Однажды священник плавал в бассейне, когда почувствовал сильную боль в желудке. Хозяин дома, увидев, что священнику стало плохо, подбежал к нему со словами: «Отец, дайте руку, я вытащу вас из воды». Священник не ответил и только продолжал отчаянно махать руками. Хозяин повторил свое предложение громче и снова не получил ответа. Хозяин заволновался, не понимая, почему священник не желает ему отвечать.Тогда он попытался по другому: «Тер хайр (Отец), возьмитесь крепко за мою руку!». Наконец, тот взял хозяина за руку, и его вытащили из бассейна...

ВОПРОС БЕЗ ОТВЕТАЧерез несколько недель мы впятером вошли в кабинет мистера Риггса,

чтобы узнать, отозвался ли кто-нибудь из наших родственников, прочитав наши имена в армянской газете?

На стене висела бумага с именами всех, чьи родственники ответили на объявление. Среди них был отец Маргара! Он жил в Чикаго, как и оба моих брата. Отец Маргара был старшим в семье и был известен как образованный человек и убежденный дашнак. Он всегда с гордостью говорил: «Я - Тигран, родом из Исмаила, сын священника Тер-Нерсеса». Мы звали его Тигран Амо. Вместе с моим братом Петросом он уплыл в Америку в 1909 году, чтобы избежать призыва в турецкую армию. Дома он оставил жену и троих сыновей.

Ответ Тиграна Амо обрадовал нас, и мы с большим рвением стали искать собственные имена. Мы несколько раз просмотрели списки, но, так и не найдя своих имен, ушли оттуда в сильном разочаровании. Мы не могли поверить в то, что в списке оказалось только имя Маргара. Как так? Все пятеро зарегистрировались, но ответил только его отец. Я был уверен, что брат обязательно ответит на объявление, как только узнает, что мы живы.

Маргара спасал его отец, сын священника. Как мог такой человек спокойно отречься от остальных своих родственников, когда цена спасения была всего лишь пятьдесят долларов? Мы подросли и каждый день нас могли убить, так как мы своим ростом уже бросались в глаза. Отец Маркара приезжал из Америки, чтобы спасти только своего сына!

Через двадцать лет в 1939 году я посетил отца Маргара Тиграна Амо и его брата Манука, которые жили в Чикаго. Было огорчительно, узнать, что Маргар скончался вскоре после того, как приехал в Америку. Я пошел на его


могилу и сказал:Люди должны быть благодарны даже за стакан воды.

Пожалуйста, ответь мне, почему ты не рассказал им о том, как я рисковал собой ради тебя? Никто из них и слова мне не сказал. Они промолчали?Если бы существовал телефон, связывающий землю с

небесами, я бы повторил все свои слова. Я рисковал своей жизнью и здоровьем, узнав, что ты болен туберкулезом. Я старался делать все, чтобы облегчить тебе жизнь. Четыре года каждый день я рисковал жизнью из-за тебя. Вместе мы прошли через ад.Меня сильно огорчило то, что твой отец приехал в Полис

только за тобой. Рассказал ли ты ему о том, в какой опасности мы продолжали находиться? Что сделал ты, чтобы он спас и нас? Ты знал, что каждый день опасность увеличивается. А что ты скажешь на то, что Гаспар во время вашего пребывания в Полисе тоже был там. И вы ему ничего не сказали!

Я думаю, что Бог решил продлить мои с Гаспаром мучения для того, чтобы мы озверели от голода и страха. Без Божьей воли, и лист не шевельнется на дереве. Слова отца были у меня в душе. Страшное еще ждало нас впереди...

Мы были огорчены тем, что спасти собираются только Маргара. В полной прострации мы медленно шли в приют. Остальные парни старались подбодрить меня, уверяя что вскоре и мои братья отзовутся, и скоро мы тоже уплывем в Америку.

Через пару дней усадив Маргара в автобус, мы почувствовали страх перед будущим. Мы были словно рыхлый плов из блгура! Прошли годы, и из писем старшего брата я узнал, что он заплатил Тиграну Амо триста долларов, чтобы тот спас меня, Керопа и Гаспара.

ОВСАННА, МЕДСЕСТРА АНГЕЛЧерез несколько недель, сильно ослабев, мы заболели брюшным тифом.

Кероп, трое других парней и я были в тяжелом состоянии. Из приюта нас перевели в американский госпиталь. Амаяк и Гегам избежали заражения*. Медсестра из Кессерика заботливо ухаживала за нами, пока мы окончательно не выздоровели. Чудо- медсестру звали Овсанной. Она была слепа на один глаз. Я бы отдал многое, чтобы встретиться с ней и еще раз поблагодарить за наше спасение. Никогда больше не видел столь заботливой и знающей свое дело медсестры. В течение двух месяцев она выхаживала нас. Впервые в жизни я спал на настоящей кровати. До этого я спал на застеленном на полу матрасе и на полу в хлеву, в лучшем случае - на полке хлева, ахорен сакузин.

* После выписки мы больше никогда не увидели Гегама.


Мы очень испугались, когда медсестра без объяснений привязала нам руки к кровати. Мы навидались многого и не понимали, зачем она это делает. Она успокоила нас, объяснив, что в лихорадке мы можен повредить сами себе.

Потом она сбрила волосы на нашем теле и искупала нас. Нам давали только воду и лекарства. Лежа в постели мы видели, как многие умирают. Их тела быстро уносили подальше и хоронили, чтобы не допустить дальнейшего распространения болезни.

Каждый день она убеждала нас, что мы идем на поправку, и должны выздороветь и после выписки из больницы работать во благо нации.

Однажды в палату привели нового пациента, которого звали Киракос. Увидев его, мы ужаснулись. Он был из деревни Хула и многие годы был рабом у одного жестокого турка. Оказалось, что его четыре дня без капли воды держали привязанным к столбу с зафиксированной кверху головой под палящими лучами солнца. Солнце слепило ему глаза, тело пересохло. Чем больше я встречал варварства, тем в большее уныние впадал.

Госпиталь был переполнен больными, и так как не нашлось свободного места, его уложили на матрас рядом с моей постелью, связав как и нам руки и ноги. Через несколько дней, увидев, что он не двигается, врачи попытались понять жив ли он. Они вонзили ему в ногу иглу. Безрезультатно, и тело поспешно унесли из палаты.

Бедняга, это было неизбежно. Больное воображение турок создано для того, чтобы придумывать все более изощренные способы издевательств над людьми.

В больнице


Почему Бог создает таких? С какой целью? Но еще хуже, что он создает тех, кто слепо отрицают случившееся и позволяют турецким варварам входить в двадцать первое столетие?

На тридцатый день нашего пребывания в госпитале Овсанна принесла хлеба. Когда она положила нам в рот по маленькому кусочку, мы поняли, что не можем жевать. Не чувствуя своих зубов, от обиды мы заплакали.

Затронула ли болезнь все зубы? Мы не знали, что и думать, что еще с нами сделалось? Мы видели столько жестокости, и могли только предположить, что еще нас может ожидать. Мы стали подозрительнее, особенно со связанными руками и ногами.

И снова нам на помощь пришла Овсанна, успокоив: «Потрогайте свои зубы, они на месте», - сказала она нам. «Вы не потеряли ни единого зуба. Ваши зубы ослабли из-за того, что вы месяц не ели. Постепенно все восстановится. Завтра я дам вам кусок побольше, буду увеличивать куски хлеба. Скоро вы станете чувствовать все свои зубы».

Уже через две недели мы достаточно окрепли и в день съедали по половинке хлеба. Овсанна продолжала нас мыть и подбадривать, так как мы уже не нуждались в лекарствах.

Через неделю медсестра-датчанка Танта Катарина, которая бегло говорила по-армянски, пришла нас навестить. Осмотрев, она заявила, что нас уже можно выписывать из больницы, а места должны быть освобождены для новых пациентов.

Но мы все еще были слабы, и нам некуда было идти. Некому было ухаживать

У больницы


за нами, пока мы окончательно не окрепнем. Вдобавок, мы были голодны и нуждались в еде. Впервые я не мог работать, чтобы обеспечить нам ночлег и еду. От обиды слезы потекли по моим щекам. Мое отчаяние передалось другим. Наши слезы не тронули Танту, она управляла госпиталем, и ей были нужны свободные койки. «Ты хочешь, чтобы мальчики умерли?», — взволнованно спросила ее Овсанна. Он уговорила Танту оставить нас еще на какое-то время, пока мы не окрепнем, хотя у самой было много забот с остальными больными. Через несколько дней нам стало лучше, и мы поняли насколько необходимы были наши койки другим тяжелобольным пациентам. Поблагодарив Овсанну за заботу, мы покинули госпиталь. Я никогда не забуду заботу и внимание, которые она оказывала каждому больному. Прошли годы, но я снова готов благодарить ее за наше спасение.

Моя супруга Овсанна подобным образом отзывалась о медсестрах датского госпиталя в Малатии. Она познакомилась с ними, когда те обратились к портнихе для пошива их формы. С девяти лет Овсанна была подмастерьем у портнихи. Она с такой нежностью отзывалась о медсестре по имени мисс Якобсен. По ее рассказам датчанка была очень красивой и заботливой женщиной. Она удочерила одну армянскую девочку - светловолосого ребенка из семьи Дингилянов. Ее мать отказалась от дочери для ее же спасения, так как боялась того, что могут сделать турки с таким красивым ребенком.

В 1950-ых годах я встречался с миссис Дингилян в Лос-Анджелесе. Она рассказала, почему ей пришлось пойти на подобные жертвы. С собой она всегда носила фотографии дочери и той датчанки. Она никогда не жалела о своем пожертвовании во имя дочери, которая теперь была жива, здорова и в безопасности. Ее племянник Р.Бонапарт работал юристом в Лос Анджелесе.

Я также очень благодарен заботе датских медсестр, которые к тому же прекрасно говорили на армянском.

НАДУВАТЕЛЬСТВО: ДЕСЯТЬ ТУРЕЦКИХ БАНКНОТ ЗА ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ АМЕРИКАНСКИХ ДОЛЛАРОВ

Покинув госпиталь, мы решили направиться к американским миссионерам. Мы надеялись, что к этому времени братья должны были отозваться. К нашему разочарованию мы опять не нашли в списках своих имен. В то время, когда мы были в госпитале, Тигран Амо послал двадцать пять долларов своему другу Аветису Тащяну, который работал в Османском банке и по совместительству в конторе мистера Риггса. Он предупредил друга, что посылает деньги для сына, чтобы тот смог их потратить на дорогу в Полис, не зная, что Маргар уже покинул Харберд.

Увидев нас в конторе мистера Риггса, Тащян понял наше состяние. Узнав у Керопа мое имя и фамилию, он послал срочную телеграмму Тиграну Амо, что собирается отдать деньги мне, так как его сын уже успел покинуть


город. Через несколько минут к нам подошел мистер Риггс и передал нам десять

турецких банкнот. Мы подумали, что у Маргара проснулась совесть, и это он послал нам эти денег в благодарность за все, что мы сделали для него. Прошло около трех месяцев, как мы проводили его в Полис.

За десять турецких банкнот мы могли купить еды, которой еле хватило бы нам на две недели, — намного меньше, чем можно было бы купить за двадцать пять долларов. Было обидно, что люди не теряли возможности нажиться за чужой счет, в особенности тех, кто был в отчаянном положении. О подобном обмене я узнал позднее из писем Тиграна Амо моему брату.

ВОЗВРАЩЕНИЕ К АРХИЕПИСКОПУ ГЮТУ МХИТАРЯНУ

Нам некуда было деваться, и мы вернулись в Лусаворчакан приют. Но и тут нас ожидало разочарование. Архиепископ сказал, что все его приюты переполнены, и он не может нас принять. Но увидел состояние нашего здоровья, он не только принял нас обратно в приют, но и пообещал сделать все для скорейшего восстановления нашего здоровья.

Я постепенно окреп и стал подрабатывать на полях, пастухом, ремонтом старой обуви. Я уже многое умел делать. Я занял место обувщика Акопа Холопикяна, который к тому времени писал письма за неграмотных армян. Благодаря американскому присутствию армяне могли писать и получать письма из-за рубежа и внутри страны. К тому времени я смог наладить связь с братьями в Чикаго.

Первое письмо к ним датируется 8 ноября 1919 года, когда я сообщал, что я, Кероп и Амаяк живы. Я и Кероп находимся в Лусаворчакан приюте, а Амаяк - в протестантском.

М. Азиз*8 ноября 1919 г.Петросу и Миграну ЧитчянамТо, что случилось в 1915 году, трудно описать словами и пером.

Ах, ах, где же мои отец, мать, братья, сестры, родные и друзья? Их нет. Никого нет. Когда я понял, что происходит и оглянулся, то увидел страшное богохульство, которое творится вокруг... изверги использовали свои мечи и минареты, оскверняя крест, заставляя нас принять свой ислам.

- не относитесь к моим словам легкомысленно;-не мучайте меня, вы единственное, за что я могу

ухватиться;- не оставляйте меня в одиночестве...Горы разделяют нас. Мы потеряли всякую надежду на спасение.

* Мамурет-ал-Азиз: Турецкое название города и провинции


Вы хозяева на земле и на небесах.Вся наша надежда в вас. Брат, нет смысла посылать нам снег

или лед с Мохрахмаха, они до нас не дойдут.Пошли нам свое сострадание. Свою тоску. Пошли нам

надежду.

Амбарцум, Кероп, Амаяк (Мезре, 1918 год)


М. Азиз8 января 1920 г.Эта часть моего письма адресована Тиграну Амо, отцу

Маргара. С беспокойством уведомляю Вас о том, что полтора месяца

назад Ваш сын уехал, чтобы присоединиться к Вам. С тех пор мы не получили от него ни одной весточки. Надеюсь та дружба, которая была у нас на протяжении трех лет, не пропала. Днем и ночью мы думаем о нем. Мы беспокоимся, зная его слабое здоровье. Не случилось ли чего-нибудь с ним по пути? Просим сообшить нам о его состоянии.В заключение шлю Вам теплый привет. Обнимите за нас

Маргара и передайте, чтобы не забывал о нашей дружбе и тех трудных временах, которые довелось нам пережить вместе. Пусть напишет нам пару строк.

ИЗУРОДОВАННАЯ ТАТУИРОВКАМИОднажды в поисках работы я бродил по улицам Мезре. Среди прохожих

я узнал Анну Реханян, жену директора школы в Берри. Она была самой красивой и любимой учительницей, преподававшей в женских классах. Я вспомнил, как собирал цветы и делал из них для нее духи. Теперь я не мог поверить свои глазам. Я ужаснулся от того, что они сделали с ее прекрасным лицом. Оно было изуродованно татуировками. Как жестоко должно быть они ее мучали.

Я подошел к ней, она сразу узнала меня, и слезы покатились по ее лицу. Она тихо рассказала мне о том, как турки издевались над ней и мужем, в конце концов убив его. Я еще долго не приходил в себя после этой встречи.

“ГИДЕК”, - СКАЗАЛА ОНАЕще в армянском приюте мы стали понимать, что присутствие американцев

в городе не является больше залогом нашей безопасности, хотя американские миссионеры и солдаты призывали армян присоединиться к архиепископу Гюту Мхитаряну в его усилиях по спасению армян от турок и курдов.

Некоторые из тех женщин, которые в свое время вышли замуж за турок и курдов и родили им детей, оставили новые семьи и присоединились к остальным армянам в приюте. Многие наоборот, не пожелали расстаться с детьми и предпочли оставаться в своих новых семьях. Так поступила и моя тетя Агавни, которая осталась в Берри. Несколько раз я пытался разубедить ее, но тщетно. Поняв насколько тяжелым был этот поступок, я стал высоко ценить женщин, которые ради нации покинули своих детей и сбежали, как только это стало возможным.


В первую очередь я вспомнил о рабыне в доме жандарма в Барчандже. Она всегда хорошо относилась ко мне, в то время как ее Фатма ханум не теряла возможности обозвать меня «гявур бохи». Выкроив время, я направился в Барчандж, чтобы помочь армянской рабыне сбежать. Дойдя до Барчанджа, в первую очередь я отправился поздороваться с моей Ханум, с турецкой женщиной, которая прекрасно относилась ко мне и оберегала. Она спросила, вижу ли я снова призраки. Немного пообщавшись, я сказал, что просто заходил поздороваться, и ушел.

Быстро пройдя через улицу, я поспешил на второй этаж трехэтажного дома, где находилась комната прислуги. Увидев меня, она быстро подошла ко мне. Я удивился ее ответу на мое предложение. Оказалось, что она и ее ханум заметили меня, заходившего в дом к моей Ханум, и уже приняли решение. Она предложила мне увести с собой Фатма ханум, а сама сбежит, как только подвернется удобный случай. Оказалось, что они заранее спланировали побег, а Фатма ханум, отправив дочь в надежное место, теперь искала возможности самой сбежать оттуда, хоть и печалилась предстоящей разлуки с сыновьями. Она надеялась, что я помогу ей бежать.

И что же теперь? Женщина, которая не упускала случая обозвать меня, теперь хочет, чтобы я, рискуя своей жизнью, спас ее от мужа-жандарма, один лишь вид которого приводил меня в ужас?

Я знал, что в любую секунду жандарм или его мать могли войти в комнату. Поэтому медлить было нельзя. Я даже не предложил ей еще раз обдумать свое решение. Вместо этого она провела меня на третий этаж, где меня ждала Фатма ханум, уже готовая к выходу. Молча, без слов, она сделала мне знак спуститься по задней лестнице. Она была одета в белый чаршаф (платок), который закрывал ей голову и лицо, были видны лишь ее глаза. Как и раньше, я не видел ее лица.

«Гидек», - сказала она на турецком. «Ну, идите» - сказала на прощание служанка и прошептала мне на ухо: «Будь осторожен, не попадитесь!».

Спустившись вниз по лестнице и прячась за домом, я оглянулся, чтобы проверить, не следят ли за нами. Вокруг было пусто, и мы быстро, но стараясь оставаться незамеченными, поспешили уйти прочь. Фатма ханум быстрым шагом шла рядом со мной и за всю дорогу не проронила ни одного слова.

Дорога из Барчанджа до Харберда занимала два часа. Проходя через деревню Кейссериг, я решил, что будет безопаснее, если мы пойдем другой дорогой, хотя и более длинной. Таким образом мы обошли жандармский пост, где обычно находились около шестидесяти жандармов.

Наконец дойдя до Мезре, я проводил Фатма ханум к протестантскому приюту, где расстался с ней без единого слова. Здесь находились в основном армянские женщины и девушки. Здание раньше служило жоговатуном (залом собраний), которое преподобный Егоян превратил в приют.


ЗЛОВЕЩИЙ УЖАСЯ продолжал скитаться из одной деревни в другую в поисках приработка.

Однажды я шел в Верхний Харберд, чтобы повидать Керопа, и был уже на полпути, когда мне повстречался высокий курд. В одной руке он держал что-то большое, а на боку висел кинжал. Рядом с ним, верхом на ишаке ехала женщина. Вид курда был настолько устрашающим, что, приблизившись к нему, я посторонился, чтобы дать им быстрее пройти. В его внешности было что-то пугающее, и чем ближе он подходил ко мне, тем сильнее колотилось мое сердце. Может это последний день моей жизни?

Порой мне становилось трудно различать реальную опасность от возможной. В моей душе поселился страх перед опасностью, поджидающей каждого армянина моего возраста и телосложения. В любой момент меня могли схватить и надругаться надо мной, если только захотят или же забить до смерти, что дозволялось руководством Турции.

Мы уже должны были пройти мимо друг друга, как вдруг курд направился ко мне. Я подумал, что это точно конец. и весь задрожал от страха. Вдруг, на расстоянии протянутой руки он остановился со словами: «Моя ханум желает говорить с тобой». Не поворачиваясь в сторону женщины на осле, я быстро пробормотал, что не знаю его ханум. С решительностью в голосе он повторил, что все же его хозяйка желает поговорить со мной. Вдруг я услышал нежный голос, спрашивающий: «Ты не узнаешь меня?». Только теперь я посмотрел в сторону женщины. Страх связал мне язык. Внимательно рассмотрев ее, я все же не узнал.

Наверно она поняла степень моего страха. В руках она держала ребенка, которого, спустившись с осла, передала курду. Подойдя ко мне, она нежно обняла меня со словами: «Таков наш мир. Что поделаешь?».

Я застыл от ужаса, все во мне перевернулось, голова закружилась. Была ли она из моей прошлой жизни? По ее виду можно было догадаться, что она возможно жена курдского ага (богача). Ребенок был ее, а курд возможно ее слуга.

Постепенно я начал вспоминать. Это была Вардуи, дочь брата нашей соседки Вардик баджи. Во времена счастливой жизни в Берри они были нашими добрыми соседями. Теперь между нашими жизнями образовалась целая пропасть.

Немного успокоившись, я вспомнил, как она с родителями приходила к нам в гости. Согласно обычаю мы все вместе усаживались у очага. Взрослые общались между собой, дети играли. В основном взрослые рассказывали разные интересные истории.

Помню один из таких вечеров. Мне тогда было шесть или семь лет, а ей около пяти. Я сидел за ее спиной и, заметив, что одна ее коса расплелась, стал заплетать ее.

Взрослые заметили это и разразились смехом. А матери стали говорить:


“Посмотри как они подходят друг другу. Стоит их обручить, а когда подрастут – поженим”. Башек кяртма был одним из наших обычаев, когда родители с раннего возраста, обручали своих детей. До конца вечера взрослые смеялись, веселились. Это было в прошлой жизни, когда у нас были отец, мать, сестры, братья, семья, друзья, соседи, родственники. И тут я вновь осознал, что больше ничего подобного у меня нет, и что той жизни не было вообще. И только тогда я понял смысл слов своей соседки по детству: «Таков наш мир. Что поделаешь?».

Немного погодя, когда мы оба пришли в себя, с грустью и тоской стали обмениваться вестями о наших знакомых. Теперь мы оказались в разных мирах, но оба помнили прошлое. Потом мы попрощались, и каждый пошел своей дорогой. В целости и сохранности мне удалось дойти до Верхнего Харберда. И этот день мы пережили, не попав в руки варварам.

183

НОВАЯ РАБОТА ПИСАРЯ ПИСЕМБыло начало 1920 года, а мне около девятнадцати лет. Я постепенно

выздоравливал после перенесенного брюшного тифа. По обещанию, данному архиепископу, я должен был покинуть приют, как только окончательно восстановлю силы.

Однажды вечером, по дороге в приют я встретил Джухар - крестную моей сестры Заруи. Она занимала одну из комнат в доме Сако Махласи, который находился в часе ходьбы от приюта. Она предложила нам переехать к ней. Я никогда не был у нее дома, но отец всегда по приезде в Харберд останавливался у них. Иногда он привозил к ней сестру Заруи. Как-то, вернувшись из Харберда, он рассказал нам о необычном ужине, который устроила Джухар: «Это было странно, она подала ужин в маленьких тарелках, я не смог нормально поесть».

По дороге к ее дому я стал свидетелем очередной ужасной картины. Она не предупредила меня, что может ожидать меня на пути к ней. Уверен, что она просто привыкла к грудам костей, разбросанных вокруг руин армянских домов. Дорога от дома Сако Махласи до Кессерика занимала полчаса. Подобная картина простиралась к северу от Моренига до Хусеника и продолжалась до Верхнего Харберда.

Нескончаемая череда руин армянских домов и море человеческих костей были угнетающими.

Вскоре после нашего переезда Джухар, не говоря ни слова, покинула дом, и мы так и не смогли узнать, куда же она ушла. Нам оставалось лишь догадываться, что она возможно переехала жить к своей замужней дочери. До своего исчезновения она рассказала нам о том, что услышала несколько лет назад от курдской женщины. По ее словам, кирва (курдский друг) моего отца некоторое время прятал его у себя, но после курдских погромов, никто не слышал о нем и не видел его. Ах, я так и не узнал, что же случилось с отцом. Каждый раз при мысли о том, что могло произойти с ним, мое сердце начинает болеть. Дом Джухар был одним из шести домов в округе, где продолжали жить люди. Он стоял на дороге ведущей в Кессерик. На одном конце улицы находилась небольшая французская католическая церквушка, а на другом – полицейский участок. На этой улице жил Тигран Декмечян со своей

29. ÑÀÊÎ ÌÀÕËÀÑÈ


тетей. После бегства из Турции многие годы он со своей семьей жил в Лос-Анджелесе, позднее переехал в Вашингтон. Во Фрезно с ним жили Карапет, Гаспар и их сестра Султан. Их кузен Диайр Дервишян многие годы прожил в немецком приюте, а позднее в Лос-Анджелесе принял сан священника. Их родители также были родом из Исмаила. Остальные три семьи, жившие на этой улице, я не запомнил, лишь помню фамилию Кезерян.

Вскоре после исчезновения Джухар я привел к нам жить Алтун баджи с ее дочерью. Очень скоро ей удалось здесь найти себе новую работу. Как и раньше, она занималась стиркой и уборкой в домах богатых турок. Один из членов турецкой семьи, где она работала, был юристом. По совету Алтун баджи я обратился к нему с просьбой помочь усовершенствовать мой письменный турецкий. Акоп продолжал писать письма в Мезре. Эта работа была более доходной и чистой, чем ремонт обуви. Самостоятельно обучившись турецкому письму, я не знал многих грамматических правил. За несколько уроков юрист объяснил мне правила написания официальных писем.

Я стал писать брату письма аллегориями, чтобы обойти цензуру, которой подвергались все письма.

М. Азиз13 марта 1920 г.Отрывок из письма моим братьям Петросу и Миграну

Хочу рассказать вам о своих делах. Мне интересно знать, как бы вы поступили на моем месте. Вкратце опишу, что происходит вокруг меня:а) Нужно ли мне плакать и жаловаться из-за трехмесячной

госпитализации?б) Нужно ли мне плакать по поводу потери родины, которая

разрушена и опустошена?в) Нужно ли мне выть от отчаяния и горя с кровоточащим

сердцем по утраченным родителям … моим дорогим родителям?г) Мне было трудно поднять свои полные слез глаза, чтобы

посмотреть на Керопа, слезно просившего не покидать его, но что я мог делать… Что касается Агавни, то она просит помогать ей едой и продолжает жить в Берри вместе со своим новообращенным мужем армянином. Только человек с железным сердцем может выдержать подобное.д) Что касается нашего отца, то он посадил шесть деревьев

в надежде однажды собрать с них плоды. Деревья покрылись почками, которые раскрылись и дали обильный урожай. Но нас

185Сако Махласи

постигла трагедия, с вершин холмов донесся львиный рев, в конце концов его отправили на небеса.Дорогие мои, поразмышляйте над моими словами и смиритесь

с тем, чего уже не вернуть. Вспомните дни, когда мы были счастливы и все были вместе. Давайте помолимся Богу, надеясь, что в один прекрасный день Он поможет нам воссоединиться… Аминь!

М.Азиз14 Марта 1920 г.Петросу и Миграну Читчянам…жил один садовник, который посадил деревья и ухаживал

за ними в надежде, что они однажды зацветут и дадут много плодов.Его сосед, который всегда завидовал садовнику, заметил

насколько красивым стал его сад. Однажды сосед пошел в сад, который не был огорожен ни с одной стороны. Ночью завистливый сосед забрался в сад садовника, и стал один за другим выкапывать недавно посаженные деревья и ломать их. Читая эти строки, не спрашивайте себя, почему до вас не

доходили мои письма. Не подумайте, что я понятия не имею, что в действительности происходит, я прекрасно все знаю. К сожалению мы не в силах ничего изменить…

Окончательно решив заняться написанием и чтением писем для неграмотных армян, которые переписывались со своими родственниками в основном из Америки и Франции, я стал искать место для работы. Мне нужна была комната, где я смогу сидеть и писать, и куда мои клиенты будут приходить.

По соседству с нашим домом в руинах я нашел подходящую для себя комнату. Когда я начал прибираться в ней, выбрасывая мусор и обломки, то в какой-то момент понял, что держу в руках череп маленького ребенка. Меня охватил ужас от сознания того, что у меня в руках. Несколько дней я не мог заставить себя вернуться и закончить уборку. Потом я преборол себя, и через некоторое время комната стала пригодной для принятия клиентов.

Затем я арендовал почтовый ящик на местной почте и зарегистрировался как Махмед Огли Рушди. Ответы на все письма моих клиентов должны были поступать на этот почтовый адрес. Это единственное удобство, что я мог предоставить моим будущим клиентам. Чтобы сэкономить на канцелярских принадлежностях, я использовал индюшачьи перья.

В округе было множество диких индюшек, заметив их издалека, я громко свистел, и они убегали, оставляя несколько своих перьев. Подобрав


подходящие мне перья, я осторожно делал небольшое отверстие для чернил у их основания.

Я решил брать два хуруша за каждое написанное письмо и по два хуруша за прочтение каждого ответа. В цену входила оплата за чернила, бумагу, конверт и марку. Я решил раз в неделю ходить на почту, чтобы посылать письма и получать ответы.

Я рассказал о своей идее некоторым знакомым и показал место моей будущей конторы. В первые же дни ко мне пришли две женщины, постепенно приток клиентов стал увеличиваться. В первую неделю у меня была всего пара клиентов, но со следующей недели в день я писал до десяти писем. Клиенты приходили ко мне и садились вокруг. Здесь я чувствовал себя в безопасности и не боялся турок.

Я с осторожностью относился к тому, что диктовали мои клиенты для своих писем. В основном они рассказывали о семейном быте, семейных мероприятиях, здоровье, их желании уехать.

Критики мы старались избегать, опасаясь цензуры.Каждую неделю я должен был относить письма Мехмеду Зеки бею,

официальному цензору. С самого начала я постарался наладить с ним приятельские отношения, благодаря чему он лично следил, чтобы мои письма дозволялись к отправке. У него же я брал посланные мне письма.

Большинство моих клиентов знали полный адрес получателя, некоторые же - лишь страну, в лучшем случае город, куда нужно было выслать письмо. К моему удивлению большинство подобных писем находили своих адресатов.

Постепенно количество клиентов сильно увеличилось, и мне стало трудно успевать писать за всех. Поэтому я создал основной шаблон письма. По вечерам я писал несколько копий таких писем. Так я тратил на каждого клиента меньше времени и получал возможность обслужить больше посетителей и заработать больше денег.

Когда ко мне подходил клиент, остальные отходили подальше, чтобы не слышать о чем он пишет. Все следили за тем, чтобы никто не узнал содержание их письма, так как не доверяли друг другу.

Они с нетерпением ждали каждого моего похода за письмами. В этот день количество ожидавших меня людей было намного больше обычного. Клиентам было важнее услышать то, что написано в письме, адресованном им, чем письма, которые они посылали. В основном мои клиенты просили еще раз прочесть полученное письмо, а порой перечитать его несколько раз. Прослушав несколько раз посланное им письмо, они диктовали ответ или же приходили через несколько дней. В своих письмах они в основном просили денег у своих зарубежных родственников, интересовались нахождением своих близких, пытались узнать, кто еще из их знакомых сумел выжить после зверств против армян.

Многие письма с неполным адресом я посылал братьям в Чикаго в надежде,


что те смогут уточнить адреса получателей. Они же пытались переслать письма, занимаясь поисками родных или знакомых моих клиентов. Многие письма, таким образом, в конце концов доходили до получателя, но немалое количество возвращалось к нам.

Грустно было видеть реакцию людей, чьи письма не доходили до адресата, или же не приходило ответа на посланное письмо. Я отчетливо помню их мольбы: “Тгас, сын мой, прочти и наши имена! Прошу! Почему ты не зачитываешь наших имен?” Каждый раз мне было очень больно, когда я не зачитывал их имен. Они предпочитали получать печальные известия, чем вообще не получать ответа. Когда тебе едва удается выживать в аду, ты прекрасно понимаешь, что вскоре адское пламя захватит все твое тело, тогда твое бренное тело начинает отчаянно взывать о помощи от кого-нибудь откуда-нибудь! Ты отчаянно просишь помощи!

ДУШЕВНЫЕ ТРАВМЫ РАХАНОднажды друзья родителей привели нашу родственицу, попросив

приютить и позаботиться о ней. Это была дочь кузена моего деда, Рахан. Ей было около пятнадцати лет. Бедняжка несколько раз была изнасилована турками*. От перенесенного ужаса девушка тронулась рассудком. Несколько раз в день она находила укромное место, куда садилась и делала вид, что кормит ребенка. Она брала на руки воображаемого ребенка, подносила его к груди, доставала грудь, делала вид, что кормит его, легонько похлопывая по спинке. Через несколько минут она возвращалась к реальности и приступала к своим ежедневным обязанностям.

Отчаянно пытаясь ей помочь, я несколько раз отводил ее к руинам армянской церкви в надежде, что святые духи излечат ее. К сожалению безрезультатно. Мне посоветовали повести ее в ассирийскую церковь в Верхнем Харберде, в самую большую и более или менее уцелевшую церковь в Харберде. Храм был невероятной красоты. Когда мы дошли до него, Рахан сразу пошла молиться. Более часа она молилась и заснула. Я пожалел ее и не стал будить, поэтому нам пришлось провести там ночь. Ночью она встала и примерно три-четыре часа ходила во сне, взбираясь на перила, где раньше зажигали свечи. Я не понимал, как ей удается удерживаться при том, что помещение не освещалось и было абсолютно темным? Я боялся будить ее, вдруг она испугается и упадет с перил. Ближе к утру она проснулась сама, спустилась с перил и, сев на пол рядом со мной, снова погрузилась в сон.

Проснувшись во второй раз, она попросила меня отвести ее домой. На полпути она резко остановилась и раскрыла крепко сжатую ладонь. Посередине ее ладони появилось ярко красное пятно, размером с серебряный доллар. Я сказал ей, что возможно она поранила себя ногтями, когда крепко

* Турки вырезали всю ее семью и ребенка.


сжимала ладонь. Она резко отмахнулась: «Я не должна была раскрывать ладонь, пока не дошла до дома». Больше она не сказала ни слова, пока мы не пришли. Она сильно беспокоилась, что с ней случится что-то плохое.

Время текло, а она несколько раз в день продолжала кормить своего воображаемого ребенка, потом приходила в себя и возвращалась к своим повседневным домашним заботам. Усаживаясь за еду, она проверяла, чтобы ее лицо было полностью закрытым, словно у молодой невесты. Но вместе с тем она общалась с нами, словно здоровый человек, без всяких признаков душевной болезни. Через некоторое время родственники, которые привели ее к нам, забрали Рахан обратно к себе.

КТО БЫЛ ВИНОВАТ?Через несколько дней после ее ухода мы стали свидетелями еще одного

турецкого насилия, которое они совершили в отношении юноши из Кессерика. Истерзанное тело взвалили на осла, которого повели по улицам деревни. С одной стороны болталась голова юноши, а с другой - ноги. Таким образом они еще раз предупреждали армян о грядущих зверствах. На спине ишака они повесили табличку, объясняющую причину убийства. Оказалось, что он убил несколько армянских девушек, которые были женами турок, но решили сбежать от них. Найдя прибежище в приюте и голодая, они, вероятно, решили вернуться к своим мужьям в надежде, что те примут их обратно. Юноша, узнав об их намерении, спрятался среди холмов и, выбрав удобный момент, по очереди напал на них.

Туркам понадобилось немало времени, чтобы поймать его. Он был умен и каждый раз уходил от преследователей. Но туркам удалось его вычислить по следам его сестры, которая носила брату в укрытие еду. Поймав, парня убили на месте, и выставили его тело перед армянами для устрашения.

Несмотря на то, что день за днем наше положение становилось все опаснее, моя работа писаря была востребованной. Каждый день мы слышали о новых зверских нападениях на армян и все больше убеждались в опасности, которая может нас, особенно меня, поджидать на каждом шагу.

АГАВНИ И ТЕНТЕСОднажды по пути на почту я встретил дочь воскерича Мартироса-

Агавни, одну из моих бывших одноклассниц в Берри. Когда-то каждое утро я ходил к ним за мацуном. С болью, скорбью и отчаянием она рассказала о трагической участи ее отца. Когда стало известно, что турки арестовывают армянских мужчин, кирва (приятель курд) ее отца предложил спрятать его у себя. Мартирос был зажиточным человеком, и кирва посоветовал положить деньги в банк Харберда. Кирва был давним другом Мартироса, и тот недолго думая доверился ему. Взяв деньги, они


Маргарит, Рахан, Алтун Баджи, Кероп и я(Сако Малхаси, 1920)


направились в банк. По дороге, выбрав укромное место, кирва одним ударом убил отца Агавни и забрал себе все его деньги.

Тем временем другой курд похитил Агавни и ее мать. Некоторое время он мучал их обеих, потом позволил Агавни уйти, но продолжал удерживать ее мать. Голодной, оборванной, ей некуда было идти. К счастью, она встретила сторожа нашей школы Вартана. Он тоже был единственным выжившим из всей своей семьи, и эти одинокие души стали делить крышу друг с другом. Через некоторое время их пути разошлись, Вартан сумел переехать в Америку и некоторое время работал в Лос-Анджелесе у моего брата. Я так и не узнал, как сложилась судьба Агавни.

НОВАЯ ВОЛНА НАСИЛИЯЧерез некоторое время я узнал о том, что сделали турки с Артин ага по

пути в Кессерик. Его привязали к дереву и били кнутом, требуя указать место, где армяне хранили свое оружие. Но сколько не били, им не удавалось вырвать у Артин ага хоть одно слово. Тогда они привели его жену и на его глазах изнасиловали ее, но тот опять молчал. Потом они стали насиловать его дочь. От этого они еще больше озверели. Они продолжали бить его, хотя не были уверены, что это оружие существует. Таким образом, они хотели показать, что пощады не будет никому.

Увидев, что ничего не выходит, они привели сына Артин ага, трех-четырех летнего ребенка. Турки стали вбивать гвозди в его тело. Истекая кровью, бедный ребенок кричал: “Айрик, айрик” (Отец, отец). С этими словами на губах ребенок умер. Артин ага не мог больше терпеть и начал проклинать Мухаммеда и всех его жестоких последователей. В ответ на это один из турков выхватил ружье и выстрелил в него. Наконец его несчастная душа смогла покинуть полное страданий тело. Самым ужасным было то, что никакого спрятанного оружия не существовало. На месте этих страшных событий армяне поставили надгробный камень в память об Артин ага.

Одним из излюбленных турецких пыток был фалаха. Армян бросали на землю, ноги фиксировали деревянной доской так, чтобы стопы оставались снаружи. Тонким гибким прутом начинали хлестать по подошвам ног, пока люди от боли и потери крови не теряли сознание. Они оставались лежать на земле, пока другие армяне, выждав безопасный момент, не уносили их оттуда. В основном - в армянский приют, где архиепископ Гют Мхитарян нанял женщину, которая ухаживала за ними, пока очередная жертва турок не выздоравливала.

Туркам ничего не стоило арестовать армянина. Не сумев найти повода, они могли обвинить первого попавшегося армянина в “Димиме согди!” (Он проклинает мою религию!). Это была великолепная причина для ареста, пыток, издевательств и убийства любого человека.


Чем старше, выше ростом и шире в плечах я становился, тем возрастала опасность, что меня могут схватить и растерзать. В те дни было достаточно того, чтобы армянин коснулся турка пальцем, чтобы десятки полицейских арестовали сотню армянских парней, которые потом просто исчезали.

Меня всегда удивляло, почему армяне, которые сражались за нас, перед тем как действовать не договаривались друг с другом. Естественно, что многие их действия терпели неудачу. Если бы они знали, скольким армянам пришлось отвечать за их действия. Позже они осознали, что за убийство одного или десяти турок, расплачивались сотни армян.

СТРАХИ ПРЕВРАЩАЮТСЯ В РЕАЛЬНОСТЬВскоре полиция арестовала и меня. Я шел на рынок за покупками. Вероятно

мой ангел-хранитель на время задремал. Смешавшись с толпой, я старался остаться незамеченным, как вдруг полицейский задержал меня. Случилось то, чего я так боялся целых шесть лет.

Меня быстро отвели в участок и предъявили обвинение в покупке вещей в Дерсиме и перепродаже в Сако Махласи. Они бросили меня на вращающийся стул и стали допрашивать. Я пытался защищаться, уверяя, что никогда не был в Дерсиме. Офицер не поверил мне и ударом ноги об стул закружил его настолько сильно, что я начал терять сознание и стал сползать со стула. Почувствовав сильный удар по голове, я рухнул на колени. Я растерялся, когда после этого офицер велел мне уходить, прикрикнув на меня: “Убирайся… скотина!”

От радости я даже забыл о боли, стараясь собраться с силами и еле волоча ноги быстро убраться оттуда. “У него на лице даже пушка нет!” - последнее, что я услышал, выходя из участка. Лишь оказавшись далеко от участка, я осознал случившееся и степень моей удачи, ведь я остался жив и невредим.

Мне действительно повезло. Но это означало, что в следующий раз им не составит труда снова задержать меня, и повторное освобождение не гарантировано. Теперь я понимал, что ради собственного спасения должен по возможности скорее покинуть Сако Махласи. Хотя написание писем позволяло мне неплохо зарабатывать, но пришло время покинуть Харберд. Для спасения собственной жизни я должен был навсегда распрощаться с родиной, где в течение трех тысяч лет рождались и жили мои предки. Решение было нелегким.

Дорогой мой читатель, поймет ли кто-либо из вас то, через что я проходил? Я, Амбарцум, человек, который на протяжении шести лет жил собачьей жизнью! Я жил мечтой однажды вернуться в Берри, - вот что мне помогало выживать все это время.

Я терпел свою боль, терпел боль того, что происходило вокруг меня. Но я терпел ради своей родины, моего Эргира ... эх, эх. Я осознавал, что


приговариваю себя к вечной тоске по родине.Сегодня мне сто два года и Бог свидетель, что по сей день моя душа и

тело не нашли успокоения от этой боли. Она будет преследовать меня до последнего моего вздоха.

Хуже всего то, что за все восемьдесят восемь лет я не смог понять, почему так называемые цивилизованные мировые державы позволили откровенно безумному и порочному руководству государства совершить все это. Они все были свидетелями этих зверств, но по сей день никто не призвал Турцию к ответу. Где были христианские нации? Где они сегодня? Где те, кто говорит о правах человека? Где правосудие? Ложь, ложь и снова ложь! Все пропитано ложью!

Поддаваясь своим страхам, я понимал, что должен покинуть родной край. Однако каким образом? Единственным средством передвижения для меня были ноги, так как у меня не было денег на более безопасный вид транспорта. Единственным доступным и безопасным местом для побега был Ереван.

К тому времени мне уже исполнилось девятнадцать лет и я был довольно высоким парнем. Шел 1920 год, война закончилась, но турки продолжали задерживать высоких и крепких армянских парней моего возраста. Их заставляли делать тяжелую работу по строительству дорог и железнодорожных путей. А когда, истощенные, те были не в состоянии работать, их просто убивали, а тела сбрасывали в родник Мисака. Я лично знаю многих парней, которые без вести пропадали, а позже их тела находили на холмах или в ущельях.

Несколько дней я продолжал работать, словно ничего не случилось. Керопа посылал в школу* в Лусаворчакан (Апостольском) соборе. Я не знал как долго мы сможем продержаться здесь.

Я не боюсь ада.Моя жизнь уже прошла через него,Единственное, чего боюсь,Это то, что предстоит мне впереди.

БЫЛ ЛИ Я СОЗДАН ДЛЯ УБИЙСТВА?Вскоре мне снова пришлось идти за покупками и проходить через бугда

майла - участок рынка , где продавали зерно. Надо было быть по возможности внимательным. Чувство страха переполняло меня, так как я знал, что тюрьма совсем рядом.

Только я вышел из дома, как встретил своего соседа из хабуса, который присоединился ко мне. Мы шли через вери майла (торговые ряды в верхней части города), и когда проходили мимо тюрьмы, полицейский решил нас

* В шестнадцать лет Лука Джефферян был одним из их преподавателей.


задержать. По его словам мы были в розыске “хокюмет сени истиер”, и меня проводили прямо в камеру. Когда мы заходили в здание, из двери вытолкнули парня со словами, чтобы тот шел домой. И хотя он был ростом ниже меня, но не моложе.

Меня втолкнули в маленькую комнату, заполненную сорока-пятидесятью армянскими парнями примерно одного роста и возраста. Многих я знал в лицо, хотя лично мы не были знакомы.

Тем временем парень из хабуса побежал к нам домой и рассказал о случившемся Алтун баджи. Они с Керопом прибежали к тюрьме. Охранник позвал меня: “Читчи огли, подойди к окну”. Я выглянул в окно и увидел ее и Керопа. Брат стал кричать на армянском: “Агпар” (старший брат), выходи, пойдем домой! Алтун баджи, испугавшись, быстро прикрыла ему рот. В ответ я крикнул им на турецком: “Идите домой. Я скоро приду”. Что еще я мог сказать им?

Меня повели обратно в комнату, настолько тесную, что мы вынуждены были стоять там плечом к плечу. Через некоторое время нам принесли мешочек хлеба и кувшин воды. Никто не прикоснулся к ним, мы все были уверены, что нас собираются убить, и от этой мысли все оцепенели.

Плечом к плечу мы простояли всю ночь, а следующим утром нас стали разделять на группы, чтобы отвести к роднику Мисака, где нам суждено было встретить свою смерть. Вдруг я увидел мужа Фатма ханум, того, чья тень уже наводила на меня ужас. Знал ли он, что именно я помог его жене сбежать? Что со мной будет? Неужели это последний день моей жизни? В голове пронеслось множество вариантов нашей смерти, а сердце колотилось так сильно, что готово было выпрыгнуть из груди, как вдруг он показал на меня и приказал следовать за ним. Самые ужасные страхи стали осуществляться. Онемевший, я последовал за ним, спрашивая себя, что он собирается сделать со мной? Выйдя из здания, он сказал мне, что его жена ушла в армянский приют, оставив его и двух сыновей. Он хотел, чтобы я пошел туда и уговорил ее вернуться к детям, которые непрерывно плачут и зовут мать. По его словам, я был единственным человеком, кого она уважает и послушается моего совета. Он уверял, что, если она вернется, он будет к ней относится так, словно ничего не произошло. А если она не собирается возвращаться, то пусть заберет с собой детей, так как те не могут жить без нее.

Я был ошеломлен, когда он дал мне в руки два кувшина для воды в один галлон и велел идти к роднику, оставить их там и бежать. Он выстрелит в воздух пять раз, но мне не стоит бояться. Я был снова на свободе и первым делом хотел пойти в армянский приют и уговорить его жену вернуться в Барчандж. На прощание он предупредил, чтобы я не попадался больше полицейским, иначе, если узнают, что он позволил армянину уйти, его ожидает смерть.


Жестом руки он приказал мне идти, и мне ничего не оставалось, как взять кувшины и быстрым шагом пойти к роднику. Услышав за спиной звуки выстрелов “пах-пах-пах”, я испугался, но продолжал идти, не понимая, попала ли в меня пуля или нет. На секунду я остановился и оглянулся, увидев, как жестом он показывает мне продолжать идти.

Словно во сне, я бросил кувшины у родника и кинулся прочь. У руин армянских домов я понял, что за мной гонятся два жандарма. Словно загнанный зверь, я бросился на землю за остатками стены дома. Затаив дыхание, я старался не двигаться. Я отчетливо видел их ноги, но к счастью, они не заметили меня и, постояв, ушли. Какое-то время меня сковывал страх, но я собрался с силами и убежал оттуда.

Через минуту я добежал до дома Хусейн бека, откуда до нашего дома было рукой подать. Он переехал сюда после того как курды сожгли его дом в Берри.

После джарда (геноцида) Мартирос Мурадян, отец Амаяка, работал поваром у Хусейн бека. Он очень любил и уважал нашу семью. В Берри они жили напротив дома Кор-Мамо. Когда дядя замечал Кор-Мамо, выходящего из дома без меня, он звал меня к себе и угощал хрустящей корочкой плова со дна кастрюли, которая была пропитана маслом. По особым случаям, когда он пек кома, всегда оставлял для меня большой кусок. Кома пекли в сковороде размером в тридцать шесть дюймов и высотой в десять-двенадцать дюймов. Это были чередующиеся слои тонкого теста и кавурмы (мелко порезанной обжаренной баранины). Его пекли то тех пор, пока верхний слой теста не становился золотистым. Эти два блюда были настоящим лакомством для меня. К сожалению, после курдского восстания никто больше не видел отца Амаяка.

Продолжая бежать к дому, преследуемый полицией, я заметил, что оказался рядом со входом в дом, который назывался наме харем - вход в женскую половину дома. Для мужчины вход в дом через женскую часть был наказуемым грехом. Но, преследуемый жандармами, я не видел иного выхода, как зайти в дом через женский вход. Осознавая, какому риску я себя подвергаю, из огня я кинулся в палымя.

У входа в дом передо мной возникла женщина, я ей объяснил, что прихожусь кузеном Амаяку. К счастью, Амаяк ей рассказывал обо мне, и я сумел избежать смерти. В знак уважения к дяде она позволила мне зайти и укрыться там на пару часов.

Убедившись, что опасность миновала, я вышел оттуда и быстро направился к дому в Сако Махласи. Придя домой, я не выходил в течение нескольких дней, только по ночам с Керопом собирать хворост для очага. Я понял, что ситуация критическая, узнав, что из сорока-пятидесяти парней, задержанных вместе со мной, выжили лишь четверо. Тела убитых были брошены в родник Мисака.


Меня одолевал страх от одной лишь мысли, что со мной будет, если жандарм узнает о моей причастности к побегу его жены. Я был уверен, что он разрежет меня на мелкие кусочки. Но по иронии судьбы благодаря ему я все еще жив сейчас, когда на дворе 2003 год. Только позже, попав в Иран, я смог избавится от этого страха. Как можно навсегда забыть чувство, когда тебе в затылок дышит жестокая смерть? Чья рука меня спасла, исламского и христианского Бога?

В один из этих дней, обуреваемый приступом страха, я смотрел из окна и увидел двух жандармов, направляющихся в сторону нашего дома. Мне некуда было бежать, да и в доме негде было спрятаться. Единственное, где я мог притаиться, была куча хвороста и дров для очага.

Мы с Керопом быстро передвинули дрова в центр комнаты, я свернулся калачиком, а он навалил все дрова так, чтобы они покрыли меня полностью.

Войдя в дом, жандармы стали допрашивать Керопа насчет жителей. Он уверял их, что живет вместе с тетей и ее дочерью. Увидев, что Кероп перепуган и не может сказать большего, жандармы покинули дом. На следующий день мы узнали, что они приходили за Декмеджяном.

Через несколько дней вся округа была уже охвачена страхом, мы выходили из дома лишь при крайней необходимости, понимая степень опасности, которой подвергали себя. Я больше не мог справляться со своим страхом. Я не мог работать. Не мог оставаться там. Необходимо было быстро уходить.

Нужно было придумать, как сбежать оттуда, но я никак не мог придумать действенный план. Я понимал, что опасно брать с собой Керопа, и решил, что заберу его к себе, как только окажусь в безопасности.

Прочитав эти строки, каждый армянин захочет, как и я, превратиться в мышь и спрятаться в ближайшей щели.


Город Харберд

– Вери

Харберд

(Верхний

Харберд

). Здесь некогда находились

богатые дома

, сады

, виноградники,

огороды

, магазины

, от

которых теперь остались одни

руины


ОПИСАНИЕ КАРТЫ

I. Город Харберд – Вери Кахак (Верхний город). Здесь некогда находились богатые и процветающие дома, сады, виноградники, огороды, магазины от

которых теперь остались одни руины.

1. Евфратский колледж/приют2. Асори (ассирийская) церковь3. Чагпюр ахбьюр (родник). Cкалы, очень крутой утес и глубокое ущелье. Тысячи армян были брошены туда.Американские солдаты платили туркам доллар за мешок с армянскими костями.

II. Мезре – Вари кахак (Нижний город).

4. Армянская больница.5. Место остановки верблюдов6. Колодец7. Двухэтажный дом доктора Микаэла8. Сад доктора Микаэла, немецкая территория9. Одноэтажный дом близких соседей доктора Микаэла – Григора и Карапета.10. Пур, откуда я воровал хлеб.11. Дорога ведущая в Малатию. Улицу называли “Папурели”.12. Немецкое консульство, мистер Эймонд; Американская миссия, Мистер Риггс. Здесь работали Григор и Карапет.13. Двухэтажная аптека Мартироса Эфенди.14. Двухэтажное здание почты15. Бухда Махласи – здесь торговали пшеницей16. Магазины и предприятия17. Ассирийский магазин тканей, где Акоп Холипигян ремонтировал обувь.18. Двухэтажное правительственное здание19. Двухэтажное здание полиции, откуда жандарм отпустил меня20. Пять двухэтажных домов вдоль дороги, где жили пятеро братьев. В доме каждого было по пять спален. Чтобы спастись каждый из них заплатил золота по своему весу, но и это не помогло им. Они были убиты.21. Дом Мартироса Эфенди22. Родник у которого я оставил ведро и убежал от жандарма 23. Тюрьма, где меня посадили на вертящийся стул24. Руины французской церкви25. Собор Армянской апостольской церкви, который дважды был разрушен. Резиденция Архиепископа Гюта Мхитаряна.26. Сако Махласи. Руины армянских домов. Разбросанные армянские кости. Здесь я писал письма27. Пур, где я покупал хлеб_сомун для доктора Микаэла27. Егеки.28. Кессериг29. Морениг30. Хусейниг31. Военный штаб. (Задерживаемых армяне тут убивали)32. Елбугази.

198

ПОБЕГ В ЕРЕВАНВскоре, присоединившись к группе курдов, идущих в Ереван, я сбежал.

Русские белогвардейцы отступили, и в стране царил голод. Распространился слух о том, что турецкое правительство финансирует курдов, чтобы те переезжали и заселяли Баязет, Эрзрум, Ван и Битлис. Ведь там больше не осталось ни одного армянинa, и земледелием заниматься было некому.

Алтун баджи помогала нищему соседу-курду, деля с ним свою еду. Курд знал насколько опасно мне находиться здесь. Однажды он сказал мне, что решил принять предложение турецкого правительства и переехать вместе с женой и детьми, присоединившись к курдскому каравану, который собирается в путь на следующий же день.

Он спросил, не хочу ли я присоединиться к ним? Караван будет идти вдоль границы с Арменией, и он поклялся на своем Коране, что всячески будет меня оберегать. Я должен был дать ему десять золотых монет для взятки предводителю каравана, чтобы тот позволил мне пойти с ними.

Перед тем, как дать окончательный ответ, я поговорил с несколькими армянами, которые уже путешествовали раньше с курдскими караванами, в первую очередь я обратился к матери Киракоса Миракяна, которая посоветовала непременно идти с курдами. Я принял решение, но ни на секунду не должен был терять бдительность, так как глава каравана знал, что я армянин. Я решил рискнуть.

Керопа я оставлял в надежных руках. Я знал насколько он привязан ко мне, но для его же безопасности не мог поступить иначе, ведь, если меня убьют, некому будет защитить его. Решив при первой же возможности вызволить его оттуда, я оставлял его на попечение вдовы священника, приход которого был в Медзкерте, соседней с Берри деревне. Его увели вместе со всеми священниками. Вдова жила одна с тремя дочерьми и просила меня жениться на ее старшей дочери Агавни, когда я смогу поселиться в безопасном месте. С ней я мог быть уверенным в безопасности Керопа. Я не хотел его оставлять у Алтун баджи, помня о том, что она может обмануть его, как в свое время обманула меня с деньгами. Вдове священника я отдал восемь золотых монет, которые остались у меня после выплаты десяти предводителю курдского

30. ÏÎÁÅÃ ÈÇ ÕÀÐÁÅÐÄÀ 18 ÌÀß 1921 ÃÎÄÀ

199Побег из Харберда 18 мая 1921 года

каравана.В конце восьмидесятых годов одна из ее младших дочерей гостила у

родственников в Нортридже, в Калифорнии и пожелала встретиться до мной. От нее я узнал, что ее старшая сестра Агавни какое-то время была монашкой, но потом вышла замуж.

Рано утром 18 мая 1921 года караван тронулся в путь. Через пару часов мы дошли до деревни Гомк, где курды покупали пшеницу, а остальные стояли и ждали. Вдруг я увидел женщину, быстрыми шагами приближавшуюся ко мне. Это была Рахан, она сказала, что после того, как я отвел ее в ассирийскую церковь, она сумела окончательно излечиться от душевных мук. Она попросила позволить сорвать несколько волос с моей головы, что должно было остановить преследующих меня демонов, и моя жизнь должна была круто измениться к лучшему. Она так и поступила. Единственное, что я знаю, это то, что я жив до сих пор.

Вскоре караван продолжил путь, а я попрощался с ней, держащей в руках два пучка моих волос. Больше я ее не видел и не знаю о ее дальнейшей судьбе.

Через восемь часов мы дошли до деревни Ичме, где провели ночь. В караване было более 150 мужчин, женщин и детей.

ВСТРЕЧА С АВЕТИСОМ И НАЗАРЕТОМБолее четырех лет назад я прожил несколько месяцев в Ичме. Вновь

нахлынули приятные воспоминания о минувших днях, как все мы заботились друг о друге, как спасли Джуво от насилия бин баши.

Я даже не подумал о том, чтобы поискать знакомых или порасспросить о них. Было очень трудно сдержать себя, но я бы сильно рисковал, если бы курды узнали, что я армянин.

Однако я направился к роднику, чтобы еще раз испить той холодной и вкусной воды. Выпив воды, я заметил парня, стоящего рядом со мной. Поздоровавшись по-турецки, он тихим голосом спросил меня, не армянин ли я? Я посмотрел прямо ему в глаза, не зная, что ответить. Он сказал, что его зовут Аветисом, и представил своего кузена Назарета, который был сыном брата преподобного Егояна. Они оба были из деревни Хойли. Каждый из них заплатил курду по восемь золотых монет, чтобы присоединиться к каравану в Ереван.

Следующий день был похож на предыдущий. Мы не останавливаясь дошли до Балу, где переночевали. Нам было веселей и спокойней вместе. Мы чувствовали себя более защищенными, хотя каждый из нас понимал, что нужно быть очень осторожным.

На следующий день мы дошли до деревни Джабахчур. На всем пути к каравану присоединялись курды. На ночь мы остановились около высокого дерева бринч с плодами красного цвета, похожими на черешню, но более


сладкими и с крупной косточкой. Дерево ломилось от плодов, но мы побоялись обратить на себя внимание и сдержали свое желание сорвать их, хотя были очень голодны.

Несколько курдов, которые только присоединились к каравану, отозвали нас в сторону. Мы испугались. Они стали расспрашивать нас - куда мы идем, сколько золотых монет заплатили? Так как они говорили на курдском, мы не могли понять, что же им от нас нужно? Мы думали, что они не поверили нашим словам и собираются отправить нас обратно в Харберд. Сдав нас, они могли получить по серебряной монете за каждого.

Или же они хотели назначить нас - крепких парней, ночными сторожами лагеря и ответственными за костер. Так оно и было.

Через несколько часов мы заметили группу из десяти-пятнадцати девушек, сидящих около лагеря. Вскоре один из главарей каравана, Хаджи Ахли, стал звать курдских мужчин, предлагая выбрать любую из девушек для своих утех. Беззащитные девушки стали кричать и на армянском просить: “Ехпайр, ехпайр (брат, брат), пожалуйста, помогите!”. Возможно они надеялись, что в караване могут оказаться армяне. Но что мы могли сделать? Нас было несколько человек и бежать было некуда.

Только Богу известно, что с ними случилось. И снова повторяю, будь прокляты все те, кто заставили страдать сотни тысяч невинных армянских душ. Я никогда не забуду их отчаянные крики о помощи…

Поколение армян, детей скорби…

На следующую ночь мы опять были назначены дежурными по лагерю. Нам снова стало казаться, что они подозревают, что мы армяне. За нами наблюдали. Мы ели то же что и они, в основном сачи хац (хлеб запеченный в плоской посуде).

Через четыре дня после отправки из Кхи мы дошли до деревни Аинтаб-Дудах. На нашем пути возникла высокая гора со снежной шапкой. Мы спросили курдов, как называется гора. Они ответили, что армяне называют его Араратом. Нам стало ясно, что Ереван недалеко.

Аветис был одним из немногих армян, выживших после службы в турецкой армии. Пока он служил, турецкие солдаты изнасиловали его жену и заразили ее сифилисом. По возвращении мужа, она заразила его. Доктор Микаэл Акопян пытался его вылечить, но безрезультатно. Он посоветовал Аветису не есть рыбы и по возможности пить отвар из кукурузных рыльцев.

Этой ночью мы осознали риск нахождения с курдами. Никто из нас не чуствовал себя спокойно рядом с ними, особенно после случая с армянскими девушками. Мы поняли, что рано или поздно они сдадут нас туркам или просто убьют. По этой причине, мы решили при первой же возможности отделиться от каравана.


ТРИ МЕСЯЦА НА СЫРОЙ РЫБЕ И ЗЕЛЕНИ

Наконец, однажды ночью наступил подходящий для побега момент. Покинув караван, мы почувствовали себя свободными. Арарат был лучшим указателем направления, в котором мы должны были идти. Мы не мешкая пошли в сторону горы.

Шли мы исключительно по ночам, стараясь избегать костров или домов, из труб которых поднимался дым. Надо было быть осторожными и при встрече со сторожевыми собаками, которых в округе было множество. Лай собаки предупреждал хозяина дома о прохожем, а если она не была на привязи, то с легкостью могла разорвать нас на части. Но не так страшно было подвергнуться нападению собаки, чем турка. Несколько раз я видел разъяренных собак, которые питались трупами убитых армян, чего везде было в достатке.

За ночь мы проходили не больше одной-двух миль и шли медленно, стараясь остаться незамеченными. Покинув караван, через несколько дней мы поняли, что не в силах больше продолжать путь без еды. По дороге я находил некоторые съедобные травы. Вода для питья не была проблемой, на пути нам часто попадались крупные, а также мелкие родники и реки. Большинство стекало с таящих снегов горы Арарат. Вода была чистой и прохладной.

По пути нам часто встречались руины армянских деревень. Сначала их разушили турки, а русские окончательно сравняли с землей. Картина была зловещей. Когда мы смотрели на эти развалины, трудно было не задумываться о судьбе их хозяев. Эта картина еще больше усиливала боль потери нашего дома, нашей родины, Эргира.

В одном месте мы наткнулись на груду боеприпасов и ржавой колючей проволоки. В другом – на груду гниющих небольших лодок и подумали, что возможно дошли до озера Ван.

По надписям на лодках можно было догадаться, что они не принадлежали ни армянам, ни туркам. Я молился, чтобы их хозяева отвезли нас туда, где мы могли обрести свободу, т.е. то, что мне нужно было больше всего.Моей единственной отдушиной был небольшой молитвенник. Его я купил

у одного маленького турка. Однажды, когда я шел в сторону деревни Ехеки, он шел рядом со мной и листал книжку. На ходу я заметил, что именно он держит в руках. Удостоверившись, что никого поблизости нет, я предложил ему денег, которых хватило бы ему на покупку одного хлеба. Он согласился, и мы, довольные сделкой, продолжили наш путь. С того дня я всегда хранил эту книгу при себе. И по сей день я трепетно отношусь к ней, как и в те тяжелые годы.

Днем, когда мы прятались в укромном месте, я снова и снова перечитывал свою книгу. В ней я пытался найти объяснение тому, через что мы прошли.


Почему нам суждено было пройти через этот ад? Чем мы согрешили?При первой же возможности я написал на внутренней стороне обложки

«Пусть никогда эта книга не попадет в руки недостойного человека или священника. Эта книга утешала меня в самые черные дни моей жизни. Она дарила мне столько веры. Много раз я думал, что потерял веру в Бога, но в таком случае меня бы уже не было в живых».

НАШИ ВРАГИ - СТРАХ И ГОЛОД Проходили дни. Мы ели одну траву и сырую рыбу, которую легко ловили,

так как рыбачили с детства. Мы хорошо знали, какой вид рыбы и травы съедобен. Но кушать сырую рыбу было омерзительно.

Эта ужасное питание сказалось и на нашем облике, наши губы раздулись, цвет лица пожелтел. С головы до пят мы провоняли. Сырая рыба, которую мы ловили из реки Балу, повредила наши глаза и ротовую полость. Мы даже пытались приготовить ее под лучами палящего солнца. Но идея оказалась глупой, рыба быстро прогнила..

Но другого выхода, кроме как использовать все, что было под рукой, у нас не было. Состояние Аветиса было плачевным, все его тело покрылось язвами, ужасными на вид, и причиняющие ему сильную боль. Мне было искренне жаль его.

Проходили дни, и мы все больше грезили о еде. Наконец мы решили несколько изменить план наших действий и подвергнуть себя риску, чтобы

Мой маленький молитвенник


не умереть с голода. Мы решили в следующий раз при виде одинокого путника не прятаться, а, наоборот, подойти к нему. Вскоре мы увидели курда, спускающегося по холму. Я был уверен, что он и не заметил нас.

Он шел со своим волом, и мы решили, что возможно это житель близлежащей деревни и идет возделывать свои поля. Нам сильно повезло, что при нем не было собаки. Если наше предположение было верным, то при себе у него должен быть завтрак или хотя бы кусок хлеба. Мы быстро продумали план действий, который помог бы нам не попасться.

Аветис до сих пор носил свою военную форму, и мы решили, что я и Назарет выйдем навстречу курду, представимся турецкими солдатами и попросим дать нам еды. Если он не согласится, то мы припугнем его, сказав, что Аветис наш бин баши. Так и случилось, мне пришлось припугнуть его, указывая на Аветиса, который стоял в сторонке, приняв гордую позу. Курду сказали, что лучше не злить бин баши, на что курд достал два куска хлеба, испеченных из муки грубого помола.

В конце мы спросили, далеко ли до горы Арарат и персидской границы. По его словам, если в день идти по восемь часов, то на пятый день можно дойти. На прощание мы велели ему оставаться на месте и не звать никого, иначе бин баши вытащит свое оружие.

Поспешно удалившись довольно далеко, мы наконец приступилик еде. За пятнадцать дней это был первый кусок нормальной пищи. И хотя еды на каждого было очень мало, но на мгновение наши желудки хоть немного успокоились. Этот случай мне напомнил о небольшом куске хлеба, который я стащил у эфенди Гаспара для тети Агавни.

Еще дней пятнадцать мы шли без нормальной еды, в день проходя не более двух миль. Для наших измотанных голодом тел ходьба вверх по склону была нелегким испытанием. Мы все еще боялись, что нас поймают, и с каждым днем теряли надежду на удачное завершение пути.

Однажды я не смог сдержать слез при виде лица Аветиса. Оно было обезображено. Он не понял причины моих чувств, и когда я ему сказал, то в ответ услышал: «Видел бы ты свое лицо. Голод, страх и недосыпание медленно разрушают нас».

И хотя днем мы не шли, но при этом не спали. Страх быть пойманным и постоянное бдение не давали нам уснуть.

И снова мы решили рискнуть, спустившись с холмов и продолжая свой путь по основной дороге. Мы больше не могли оставаться без еды и надеялись встретить хоть кого-нибудь. Нам необходимо было также выяснить свое местонахождение. Мы окончательно теряли всякую надежду.

Мы надеялись, что недалеко до Еревана, или хотя бы до Ирана. Но даже это было не столь важным, если бы мы смогли найти еду.


СПАСЕННЫЕ КУРДАМИСчастье снова улыбнулось нам, и однажды на пути встретился курд на

осле. Когда мы приблизились, он по нашей внешности предположил, что мы сбежавшие турецкие солдаты. Нам снова помогла форма Аветиса. Он предложил помочь восстановить наше здоровье.

Вместе направились к его дому. По обе стороны дороги росла трава, высотой до шести футов. Луга тянулись до горизонта. Курд сказал нам, что поможет найти работу сенокосов и перевозчиков травы в Баязет для продажи.

Стемнело, когда мы дошли до его дома. Была ранняя весна, и дни все еще были короткими. К нашему счастью мы застали время ужина. По нашему виду было понятно, что мы неделями не ели и умирали с голода. Каждому из нас он дал немного еды, объясняя, что иначе нам станет плохо. Я понимал, что он прав, так как испытал это в больнице, когда после болезни Овсанна давала нам по куску хлеба. Он заверил нас, что будет постепенно увеличивать количество пищи, по мере того как будет восстанавливаться наше здоровье. Мы оценили его заботу о нашем здоровье. Как он и обещал, постепенно, по мере восстановления наших сил, количество еды стало увеличиваться.

На следующий день курд приказал своему помощнику отвести нас в баню, которая находилась недалеко от дома. По пути мы проходили мимо маленьких и обильных родников. Источник, к которому мы направлялись, был необычным, он состоял из двух родников: из одного била горячая, а из другого – холодная вода.

Мы быстро искупались и впервые за многие месяцы я был с ног до головы чистым и очень счастливым. Курд дал нам чистую одежду. Это была поношенная и, как я понял, некогда армянская одежда.

Четыре дня систематического питания и купания восстановили наши силы, а с ними увеличили оптимизм... у нас все еще был шанс наконец обрести свободу.

Несмотря на плохое знание Аветисом курдского, мы поняли, что находимся недалеко от Баязеда. А это означало, что до Ирана недалеко. По одну сторону был Иран, а по другую - Восточная Армения. Рядом протекала река Аракс, на этом берегу стояли турецкие солдаты, а на другом – армянские.

Я ПОКИНУЛ ИХ ОДИНПосле того как курд объяснил, где мы находимся, я понял, что безопаснее

идти в сторону Ирана. Попытка пройти мимо турецких солдат, стоящих вдоль реки, означала неминуемую смерть. Пробираться через высокую траву было шумно даже днем.

Ночью же солдаты вряд ли стояли поодиночке, скорее всего они собирались вместе в определенных местах. В таком случае можно было найти плохо


охраняемое место и пройти, а также не платить за вход в страну.Той ночью я поделился с Аветисом планом, который позволял нам навсегда

покинуть пределы безжалостной Турции. Так мы смогли бы обрести свободу и круто изменить свою жизнь. Дом курда мы должны были покинуть за полночь, когда сторож еще спал. Здесь мы провели более четырех дней и за это время восстановили свои силы. Мы не должны были медлить и искушать судьбу.

Нарывы и язвы Аветиса все ухудшались, и он не был уверен, что готов идти со мной, но одобрил мой план и посоветовал идти одному. Он сказал, что хозяину скажет, что пришли какие-то курды и забрали меня. Он обещал никому не говорить о моих намерениях. Испуганный и нервный я двинулся в путь. Впервые я должен был идти один. Мой страх увеличивала абсолютно незнакомая местность, где риск, что меня поймают, был большим.

Дорога через поля оказалась трудной, трава более шести футов высоты достигала до головы и закрывала обзор. Я не видел даже куда иду. С другой стороны, она укрывала меня от посторонних глаз. К тому же меня успокаивало отсутствие лая собак. Все, что я слышал, это был звук колосящейся саблевидной травы - «шак-шак-шак». Чем дальше я шел, тем сильнее трава била меня по телу и лицу. Стало невыносимо терпеть удары по лицу и этот звук «шак-шак-шак», словно голос самого дьявола. В конце концов стало понятно, что во всем поле я один и не имею представления о том, в какую сторону идти. Новый страх заполонил мою душу. Стало еще страшнее. С наступлением темноты страх увеличился и ничего не оставалось, как лечь на землю и уснуть.

На следующее утро я проснулся от того, что какой-то курд тыкал в меня своей палкой. Он что-то сказал на курдском языке, но я не понял его слов. На ломанном турецком он спросил меня не являюсь ли я сбежавшим турецким солдатом? Не зная, ни где я нахожусь, ни того, как далеко прошел, я ответил утвердительно.

Он отвел меня к себе домой. Оказалось, что его жена армянка. Они стали расспрашивать меня на курдском, откуда я родом. Не зная их намерений, я ответил, что из Конии. Это на тот случай, если они отправят меня в Конию, там намного безопасней для армян, чем в Харберде. Наконец я понял, что они просто хотят выяснить каким ремеслом я владею и умею ли торговать? Я им ответил, что работал сапожником. Хотя я ремонтировал обувь, но никогда не шил ее. Я видел, как мои родственники Мишмишяны шили обувь, и подумал, что смогу обмануть их таким образом.

Курд обрадовался. Он сразу принес два больших рулона кожи. Лицевая часть обуви была уже сшита, оставалась подошва. Я подумал, что курд был настолько глуп, что не мог сам пришить их.

Жена его подозревала, что я армянин, и была подчеркнуто добро-желательной ко мне. Она предложила мне кусок хлеба с топленым


маслом, что было известным лакомством у армян. Это все, что я помнюо том вечере, так как был болен и слаб.

На следующее утро курд заявил мне, что может достать необходимые инструменты для того, чтобы шить обувь у кузнеца, который был армянином и жил в деревне Килисе Кенд в Иране. Последнее меня сильно обрадовало. Неужели я наконец нашел место для окончательного побега из Турции? Это же просто чудо! Я сразу почувствовал себя лучше, хотя слабость и головокружение от съеденного накануне масла не покидали меня.

СОЛНЦЕ, СВЕТ И НАДЕЖДАНа следующий день я был готов продолжить свой путь. Рано утром мы

направились в сторону Килисе Кенда. На ирано-турецкой границе двое солдат остановили нас. Каждому из них курд пообещал по паре обуви для членов их семей, чтобы солдаты позволили нам пройти через границу и для приобрести инструменты. Они приняли взятку и, о чудо, мы оказались в Иране.

Мы на территории Ирана! Я никогда не забуду эти мгновения! Я кинулся к первому же источнику и выпил из него воды. Взяв горсть земли, я перекинул ее через голову, думая, что этим я избавялюсь от преследовавших меня страхов перед варварами турками.

Солнце светило мне в лицо, я больше не принадлежал Турции. Это уже не турецкое солнце, не турецкая земля, не турецкий воздух! Наконец я свободен от лап турецких варваров. Я возблагодарил Господа за спасение. До сих пор меня пронизывает дрожь каждый раз, когда вспоминаю тот момент. Наконец я в безопасности. Незабываемый момент.

Чувства переполняли меня, хотя у победы вкус оказался горько-сладким. Какой была цена моего спасения? Я потерял мать, отца, сестер, маленького брата. Что еще хуже, я потерял родину, мой Эргир. Кто был моим Богом? Вспомнив свой путь и свое горе, на ум мне пришли следующие строки...

Во имя Отца. Земля- есть Бог.Дитя – святым. Вода – есть Бог.Душа – святым. Воздух – есть Бог.

Не останавливаясь, мы продолжили свой путь в сторону деревни Килисе Кенд. Дойдя до деревни, мы сразу направились к кузнецу, который в основном ковал подковы для коней и ишаков, а также готовил орудия для изготовления вина и многое другое.

Пока мы спрашивали рабочих, где можно найти хозяина, я заметил, что многие из них армяне. Из их разговора я понял, что кузнеца высоко ценит губернатор и по совместительству налоговый инспектор Салари Хмаюн.

Я понял, что эти дружеские отношения позволят хозяину защитить меня, и это придало мне сил, хотя страх все еще не покидал меня. Что будет со


мной, если курд узнает, что я армянин?Один из работников сказал нам, что кузнец ушел на кладбище. Название

деревни Килисе Кенд означало «деревня при церкви». Кладбище, возможно, возникло в те времена, когда здесь жило много армян. Но мне не удалось узнать, что с ними случилось, так как сейчас их тут было очень мало. Вскоре мы встретили владельца кузницы, человека-ангела. Он смахивал сор с надгробного камня и читал надписи играющему рядом ребенку.

Внутри у меня все взорвалось от счастья. Наконец я нашел свободного армянина, который сможет и мне помочь обрести свободу. К сожалению мне не с кем было поделиться своим счастьем. Вдруг меня снова охватило чувство страха. А вдруг он не сможет мне помочь? Возможно он и не догадывался, что я армянин, ведь говорил я на турецком. Но я чувствовал, что это точно мой спаситель. Выглядел он на шестьдесят пять лет, и по его лицу было ясно, что он успел немало повидать.

Не теряя времени, курд спросил, сможет ли он сделать нам необходимые инструменты? Армянин согласился и назвал цену в двадцать хранов (иранская валюта).

Курд потерянно посмотрел на меня, и стало ясно, что для него это немалые деньги. Я знал, что при нем нет таких денег. Обратившись к курду, я на турецком сказал, чтобы он пошел и поел чего-нибудь, а сам постараюсь уговорить кузнеца понизить цену. Он согласился и сказал, что будет ждать меня в чайной.

Как только курд ушел, я обратился к армянину, который рассердился на меня и не желал торговаться. Я подошел к нему по-ближе и тихим голосом сказал: «Отец, я армянин! Сможете спасти меня от курда?».

АНГЕЛ МАРКОСЭтот благотворный верующий человек повернулся ко мне спиной,

опустился на колени и концом своей палки стал царапать землю. Он молчал. Громче и с большей тревогой я повторил: «Айрик (отец), пожалуйста, выслушай меня!». В ответ он сказал: «Ари гнанк» (Пошли). Слово ари я встречал в книгах и впервые услышал его сейчас. Это было на восточно-армянском наречии. Я почувствовал, как он разволновался от встречи с очередным выжившим. На этот раз более уверенно он повторил: «Ари». Я последовал за ним в сторону его дома. Всю дорогу мы шли в полнейшем молчании.

Дойдя до дома, он постучал в дверь. Это была землянка. Его жена открыла дверь и стояла внизу у лестницы. Он сказал ей: «Я нашел твоего сына».

Его жена до этого жила в Турции с мужем и сыном, которых убили. Каким-то образом она сумела сбежать в Иран и выйти замуж за персидского армянина. Она посмотрела наверх на меня и ответила: «Он не похож на моего


сына».Когда мы спустились по лестнице вниз, она обняла меня и назвала

Григором. Я ответил ей, что меня зовут Амбарцумом, и я из Харберда. Она стала убеждать меня, что все в порядке, и что я не ее сын, но она примет меня как родного.

Слезы и смех смешались, мы никак не могли разомкнуть объятий. Какое счастье! Я не помнил, когда в последний раз искренне смеялся. За шесть лет я полностью забыл о радости. Имя моего ангела-спасителя было Маркосом, а его жену звали Нвард.

Он велел жене принести еды, так как я, возможно, был голоден. Через минуту она принесла целую кастрюлю персидской кюфты (мясных шариков) с рисовым супом и поставила передо мной. Рядом лежали лепешки. Заметив, что я не начинаю кушать первым, они приступили к еде. Нвард поставила перед Маркосом миску с едой, посоветовав есть мало, так как он ел совсем недавно покушал. Маркос с помощью куска хлеба отломил немного кюфты и, обмокнув в рисовом супе, положил себе в рот. При этом он не проронил ни капли супа.

Я смотрел на него и не был уверен, что смогу есть так, как он. Но другого выхода не было, так как на столе не было никаких столовых приборов. Как и он, я взял кусок лепешки, с ее помощью оторвал немного мясной кюфты и, обмокнув в суп, поднес ко рту. И капли супа быстро пробежали по моей руке. Мы посмеялись от души. Сдерживая смех, Маркос приказал жене принести ложку, которую они хранили для таких, как я.

Во время еды я снова повторил вопрос, заданный на кладбище: «Можешь мне помочь? Сможешь защитить меня?». На этот раз он молча указал пальцем на четыре стены комнаты, на каждой из них висело по одному огнестрельному оружию. «В случае опасности, когда мы не будем в состоянии постоять за себя, то лучше застрелиться, чем попасть в руки врагу», — сказал он.

Через мгновение послышался сильный стук в дверь. Это курд пришел за мной. Сказав, что уже поздно, и пора нам возвращаться домой, он повторил: «Скажите «солдату», чтобы выходил».

В ответ Маркос грубо крикнул ему: «Он останется здесь, он армянин. Он благодарен, что ты привел его сюда». В ответ курд иронично воскликнул: «Мусульманин, теперь ты стал армянином?» - и удалился.

Около трех-четырех месяцев я прожил у Маркоса. Он заверил меня, что его друг Салари Хмаюн поможет мне найти работу. Благодаря тому, что я знал турецкий и мог писать, я нашел работу по проверке и регистрации товаров, которые арабские торговцы перевозили через пограничный пункт. В конце каждой недели я передавал Салари Хмаюну свои записи.


ПИСЬМО, НАПИСАННОЕ ЛУКОВЫМ СОКОМ.Однажды один пожилой арабский купец с двумя тяжело груженными

ослами переходил границу. Во время досмотра он вынул мешочек с монетами и, размахивая им перед моим лицом, сказал, что если я не буду проводить досмотр его вещей, то получу взамен этот мешок. Я спросил его, куда он направляется, и он ответил, что в Полис. Без колебаний я ответил ему, что если он доставит в Полис письмо и на обратном пути принесет мне ответ, то только тогда мы поговорим, иначе в следующий раз его просто не пропустят через таможню. Он заверил меня, что непременно довезет письмо по назначенному адресу и привезет ответ.

Дома я выжал сок из нескольких луковиц. Еще в школе мы научились писать луковым соком, который после просушки становился невидимым. Если поднести бумагу к свету, то буквы из лукового сока окрашивались в коричневый цвет и можно прочесть написанное.

На лицевой стороне обычными чернилами я написал на турецком, так как в Турции содержимое писем обязательно подвергалось проверке. На турецком я подписался как Махмед Рушди Огли и посылал обычные приветы. А на обратной стороне луковым соком – послание брату, подписавшись Амбарцумом-Мартиросом Читчяном, своим настоящим именем, а также написал свой нынешний иранский адрес. В конце мелким шрифтом на армянском приписал «Приподнеси письмо к свече».

На следующее утро, довольный нашим уговором, я обещал сдержать свое слово и снова напомнил ему - передать письмо Гранту Мурадяну. Мурадян был другом Гаспара в Зонгулдаке, он был также знаменитым купцом в Полисе и часто останавливался у своего партнера доктора Акопа Егьяна. К счастью я помнил его адрес (проживая в Сако Махласи, я часто посылал письма Гаспару на этот адрес).

Араб заверил меня, что пока он жив, сделает все, чтобы письмо дошло до адресата. Он планировал вернуться через несколько недель.

Много позже я наконец узнал о судьбе араба и моего письма. По непонятным причинам араб был арестован и заточен в тюрьму на несколько месяцев. При этом он сдержал свое слово. Он нашел способ послать весточку Мурадяну, передав ему, что у одного арестованного араба есть для него письмо.

В это время мой брат Петрос был в Полисе, он приехал на поиски невесты армянки. К счастью в тот день, когда Мурадян, наконец, получил известие, Петрос был у него в гостях. Когда Мурадян узнал об арабе, желавшем передать ему письмо из Ирана, он сильно разволновался, так как у него не было знакомых в Иране. Поняв его обеспокоенность, Петрос предложил самому пойти за письмом. Он не боялся, так как турки не посмели бы тронуть гражданина Америки. В тюрьме, чтобы получить письмо, Петрос подписался за Мурадяна.

Вернувшись домой, они прочли письмо, но оно им ничего не сказало. В


нем я писал об обычной своей жизни и подписался как Магомед Рушди Огли. По очереди каждый внимательно просмотрел и перечитал письмо, стараясь найти зацепку. Наконец один из них заметил мелкие буквы, которые я приписал в углу письма на армянском. Поднеся бумагу к свече, они смогли прочесть содержание письма.

Петрос был счастлив, узнав, что я жив и мой новый адрес. Он немедленно послал весточку Керопу, который все еще находился в

Харберде и беспокоился, жив ли я. Петрос также послал письмо с известием обо мне Миграну и Гаспару, который к тому времени уже был в Чикаго.

С тех пор как я покинул Харберд, Кероп и Гаспар всячески пытались найти меня. Кероп писал письма братьям в Америку и просил помочь найти меня или мое возможное местонахождение. Он боялся, что со мной что-то случилось, а они не хотят ему об этом говорить. Подобные письма он посылал Гаспару в Зонгулдак, а позже в Полис. Представляете как он был перепуган, в одиночестве, в окружении турок.

Из Зонгулдака Гаспар также постоянно посылал письма братьям в Америку и в американское консульство в Харберде, пытаясь разыскать меня.

РАЗМЫШЛЕНИЯЯ счастлив, что нашел в себе смелость рискнуть и послать письмо с

арабом, хотя после передачи письма снова запаниковал. Что если его схватят и заставят выдать меня? Но потом я подумал, что в любом случае поступил правильно. Или же я на самом деле подвергал себя большому риску? Что будет, если араб выдаст меня?

Мои страхи усиливались с каждой неделей, а он все не возвращался, еще страшнее мне стало, когда я узнал, как наказывают в Иране за преступление.

Однажды я стал свидетелем того, как наказывали мелкого воришку, пойманного на месте преступления. После вынесения вердикта, двоим родственникам приказали привести приговор в исполнение несколькими сильными ударами по спине виновника.

Став свидетелем нескольких подобных случаев, я сильно обеспокоился своей участью, если меня поймают:

Я не боюсь ада,Моя жизнь прошла через ад,Но, пройдя через муки,Я все еще боюсь быть растерзанным.

Дорогой читатель, если не трудно, перечитай эти строки.


ВСТРЕЧА С АВЕТИСОМЧерез несколько месяцев, когда я досматривал очередного арабского

купца и описывал его товар, ко мне подбежал один из рабочих Маркоса. Еле переводя дыхание, он выпалил: «Здесь твой брат. Он ищет тебя!».

С надеждой, но и с некоторым недоверием, я изумился тому, как мог Кероп дойти до этих мест, к тому же один?

Им оказался Аветис. Он был один, и его тело все еще было покрыто язвами. Несмотря на это, я обнял его. Все рабочие закричали: «Не трогай его, ты заразишься!». Я так был рад ему, что мне было наплевать на это. Он был моим другом, и я был бесконечно рад, что ему удалось найти меня, хотя он и не знал о моем местонахождении.

Работникам кузницы я уже рассказывал о своем побеге из Харберда вместе с двумя парнями. Из моих историй они знали Аветиса и быстро подружились с ним. В его честь мы подняли стаканы с вином и выпили за его здоровье. Скоро ребята отвели его в баню и дали новую одежду.

Вечером Аветис рассказал мне о том, что случилось с ними после моего побега. Он сказал, что курд, который перевел меня в Иран, был невероятно зол на меня. Еще больше он разозлился, когда узнал, что я, хотя и представился турецким солдатом, в реальности был армянином.

Он рассказал все остальным курдам, которых взбесило то, что армянин обманул курда. Курд, который привел нас к себе домой, поверив, что мы солдаты, и помог восстановить наши силы, был также сильно разозлен, что мы обманули и его.

Однажды ночью, когда Аветис и Назарет, ничего не подозревая, тихо беседовали в хлеву, курд тайком подобрался и подслушал их разговор. В свое время он прислуживал армянам и сразу узнал их язык. Курд выдал обоих и за каждого получил по серебряной монете, а Аветиса и Назарета арестовали.

В тюрьме состояние Аветиса ухудшилось. Страх перед тем, что их ожидает, грубость тюремщиков и недостаточное питание увеличили число его язв. Он понимал, что в тюрьме его жизнь в большой опасности и решил бежать оттуда.

От курдов он узнал, что мне удалось обосноваться в Килисе Кенд в Иране, и решил найти меня. Не зная местности, он немало времени скитался по холмам, но, дойдя до границы, смог ее тайно перейти и добраться до Килисе Кенда.

Наконец и он обрел свободу в Иране. Мой дорогой друг был со мной. Маркос и его жена очень тепло встретили моего друга. Я никогда не забуду этого замечательного человека - Маркоса. Он защитил меня, когда я отчаянно стремился обрести свободу. У него были две дочери, одна маленькая девочка и другая лет четырнадцати, которую он собирался выдать за меня замуж. В Килисе Кенде почти не осталось армян и он боялся, что она выйдет замуж за иранца, но в моей душе жила лишь тоска по братьям. К тому же, политическая


ситуация была нестабильной, и ни один армянин не был уверен в завтрашнем дне.

Я поделился с Маркосом своим беспокойством о братьях. Он понял меня и больше не заводил разговора о женитьбе. Однажды, когда Салари Хмаюн готовился отправиться в Тавриз, чтобы отвезти собранный налог, Маркос попросил его взять с собой меня и Аветиса, чтобы мы оттуда смогли продолжить наш путь за границу.

Позднее, когда я уже покинул Килисе Кенд и направился в Тавриз, письмо, отправленное Петросом, дошло до Килисе Кенда. Салари Хмаюн переслал его архиепископу в надежде, что я получу его. Но оно до меня так и не дошло.

213

ДВАДЦАТЬ ТЫСЯЧ ГОЛОДНЫХ СОЛДАТУ Салари Хмаюна была красивая карета, запряженная четверкой лошадей.

Сев в нее напротив Салари Хмаюна, я почувствовал себя королем. Кроме нас в карете были еще четыре-пять пассажиров. Нас сопровождали несколько вооруженных охранников для безопасности перевозимых денег.

Первая остановка была в Хойе. Оттуда мы поехали в Маку. На каждой остановке он приносил в жертву по одному ягненку для местных жителей. Подобное отношение к жителям деревень располагало их к Салари Хмаюну, гарантируя нашу безопасность. Через неделю мы наконец доехали до Тавриза. Здесь мы прямиком направились в армянскую церковь в квартале Халата. Зная, что там находится много армян, мы с Аветисом чувствовали себя в безопасности.

Салари Хмаюн близко знал архиепископа Нерсеса Мелик-Танкяна. Он сказал архиепископу, что привез двух выживших, спасшихся из медвежьей пасти, имея в виду нас. Зная, что теперь мы в надежных руках и в безопасности, он поспешил попрощаться с нами. Мы были уверены, что нас примут с распростертыми объятиями и помогут излечить наши душевные раны. Но нам еще было, что повидать.

Архиепископ Нерсес Мелик-Танкян немедленно распорядился, чтобы нам выдали по пять туманов (персидская валюта) и рассказали о положении армян в Тавризе.

Это был первый и последний случай, когда я получал помощь от армянской организации. Я всегда находил пути заработать деньги самостоятельно, но высоко оценил оказанную мне помощь в пять туманов.

Как только мы с Аветисом вышли из церкви, нас окружили несколько солдат, умоляя: «Майрик, майрик, вот мой военный билет, выданный Андраником. Пожалуйста, дай мне кусок хлеба». Около двадцати тысяч армянских солдат были выдворены из Восточной Армении, после того как большевики пришли к власти. Слышать их мольбы было невероятно больно. Шесть лет я жил в страхе перед турецким мечом и наконец дошел до Тавриза, и здесь я был окружен двадцатью тысячами армянских солдат, страдающих от голода. Это было невыносимо. При этом у нас был один враг, около полтора миллиона армян были убиты или выселены с родины, имеющей

31. ÒÀÂÐÈÇ


историю в три тысячи лет. В эти шесть лет я и не знал о существовании армянских солдат. Эта новость разбудила во мне некоторую надежду, хотя вид голодных двадцати тысяч армянских солдат для меня был ужасным. Многие уже были не в состоянии стоять на ногах. Умирающих быстро хоронили во избежание распространения эпидемии.

Их мольбы были бесконечны: «Майрик, майрик, вот мой военный билет, выданный Андраником. Пожалуйста, дай мне кусок хлеба». Как же это было ужасно.

И хотя условия были другими, но снова тысячи армян умирали от голода. Я видел много голодных, но это было ужаснее всего. Множество людей молили о еде там, где ее не было.

Архиепископ Мелик-Танкян старался найти точки соприкосновения между разобщенными армянскими политическими партиями. Он старался накормить свою страждущую от голода паству. Он был единственным духовным лицом, который лично общался с каждым, стараясь утешить. Я удивлялся, почему остальные священники не следовали его примеру.

Перед тем как выйти из церкви нам рассказали о том, что ждет снаружи, и предупреждали, что надо держаться от них подальше. Но я все же был ошеломлен, столкнувшись с этим. В 1921 году в Тавризе был страшный голод.

МУРДАЛНемного отойдя от церкви, мы увидели продавца арбузов и, подойдя, стали

выбирать арбуз. Но продавец набросился на нас с криками. Мы не понимали, что происходит. К счастью, поблизости оказались армяне, которые объяснили нам, что по мусульманским законам запрещалось дотрагиваться к тому, что принадлежит христианам или к чему они прикасались. Христиан называли мурдалами (неприкасаемыми). У продавцов были маленькие тарелки, на которые ставили и с которых брали деньги, чтобы не дотрагиваться до христиан. Такой закон существовал во всем Иране. До этого я никогда не слышал о подобном. Нам объяснили, что этот закон был принят несколько лет тому назад иранским шахом. Его слугами были армяне и, чтобы обезопасить их от нападений, он издал подобный закон. Это и спасло армян-христиан от нападений персидских мусульман. И так как мы с Аветисом коснулись арбузов, то нас заставили их купить. Этими арбузами мы угостили наших новых армянских знакомых, но через несколько дней, когда оказалось, что деньги ушли на ненужные арбузы, поняли как глупо поступили.

Из-за этого закона у нас появилась куча проблем, и в первую очередь то, что мы не могли найти работу. Сколько бы мы не экономили, оставшимися монетами нам долго не продержаться. Трудно было поверить, что голод в Тавризе был ужаснее, чем в Харберде.

215Тавриз

ПОДДЕРЖКА ДАШНАКОВЧерез несколько дней мы узнали о политическом расколе среди

армян. Большевики и дашнаки соперничали друг с другом. Их конфликт подпитывался супердержавами, которых интересовал этот регион. На улицах группы людей расхваливали свои политические доктрины, стараясь привлечь на свою сторону больше людей. У Аветиса были родственники в Армении, поэтому он посчитал, что обязан идти на подобные митинги. Он примкнул к большевикам, а я к дашнакам, так как в школе нас воспитывали в патриотическом духе, а воспоминания прошлого были мне дороги. Каждая из партий платила своим членам по туману в неделю, что позволяло покупать хлеб.

Днем каждый из нас шел на митинг своей партии, а вечером, возвращаясь в комнату, мы делились новостями. Каждому из нас дали по книге, где описывалась идеология нашей партии. Мы читали их, находя сходства и различия между ними. Из идей большевиков мне нравилось то, что все люди должны быть равны, хотя мне была более близка философия дашнаков, да и сам я мечтал уплыть в Америку к своим братьям.

Однажды вечером Аветис не вернулся домой. Я не смог его найти на улицах и никогда больше не видел его. Надеюсь он нашел дорогу в Ереван.

Спустя годы, когда я обосновался в Мехико, я рассказывал Керопу о своих приключениях во время побега из Турции в Иран, он меня удивил информацией о Назарете. Когда курд выдал его туркам в Баязете, его сразу отправили в тюрьму Харберда. Он сумел послать весточку Керопу, чтобы тот навестил его в тюрьме. Посетив Назарета, Кероп узнал, что я сумел сбежать в Иран. Это все, что мы знаем о судьбе Назарета. Через несколько месяцев ко мне подошли двое дашнакских парней и предложили работу. Я не понимал какую, но обрадовался возможности заработать денег, чтобы заплатить за комнату. По манере их разговора я понял, что работа не из легких. Оказалось, что сначала они предлагали убить одного парня по имени Левон. Это было первым заданием. Но я сразу отказался: «Нет, нет, я не убийца армян! Я вообще никого не могу убить! Своими глазами я видел так много убитых невинных армян!». Не обращая внимания на мои слова, они продолжили рассказывать план действий. Сначала я должен был ударить дубиной по голове, а после вонзить в него нож. Они показали мне фотографию парня лет двадцати пяти. Они объясняли, что я должен спрятаться между домами, ждать, пока он будет проходить мимо и ударить, когда тот будет на близком расстоянии от меня.

Я не мог поверить своим ушам, после того как безжалостные турки пытали, насиловали, резали и убивали армян, теперь они хотят, чтобы


я убил армянина? Я вспомнил с какой гордостью пел патриотические песни*, которые нас учили дашнакские учителя, и то, как директор внушал, что мы должны бороться за нашу свободу. Что бы то ни было, это уже ничего не значило для меня. Я просто не мог даже подумать, что армянин может убить другого армянина. Уверен, эти люди не видели всего, чего я успел навидаться. Они продолжали уговаривать меня совершить это зверское преступление. Поняв, что я не поддаюсь их уговорам, они решили тянуть жребий, на что я согласился. В первый раз жребий вытянул я. Во второй - опять я. В третий - снова жребий достался мне. Я продолжал повторять: “Я не могу убить армянина, дайте мне другое задание, я не совершу этого! Я даже и цыпленка не убивал, как же смогу убить человека, да еще и армянина?”

Я чудом спасся из Харберда. Дошел сюда вместе с армянином, благодаря помощи армян и теперь я должен убить армянина? Я не мог поверить, что от меня требуют убить армянина из-за политической идеологии. Я дал им окончательный ответ, и меня исключили из партии дашнаков.

Турки убивали нас вне зависимости от наших политических взглядов или принадлежности к той или иной церкви. Любой, кто собственными глазами видел холмы и ущелья, наполненные трупами армян, никогда не сумеет вырвать даже волоска с головы армянина. Он постарается согласовать два разных политических идеологий, попытаться объединить их вместе, что было бы для армян наилучшим выходом.

ПОКИНУТЫЙ И ОДИНОКИЙТеперь я был один. Иран сильно отличался от Турции. Ни работы, ни денег,

не на что было купить еду. Здесь был ресторан, которым владели два брата из Харберда. Я обратился к ним с надеждой найти работу, но мне отказали, так как я был связан с дашнаками. Я предложил им бесплатно мыть посуду. Я надеялся, что перед мытьем я смогу есть остатки еды и облизывать тарелки. И снова мне отказали.

Уже несколько дней я голодал и бродил около от их ресторана, в надежде увидеть, куда сливают воду после мытья посуды, но она оказалась такой мыльной, что ее невозможно было пить.

При всей опасности ситуации в Турции, все же я мог найти себе работу,

* Крестянин, скотовод, земледелец - Братья, давайте объединимся и пойдем вперед В защиту нашего труда и нашего Вопроса. Рука об руку поддержим Дашнакцутюн. Дашнакская Группа Пойдем в наш Сасун, Наши отцы и братья Ждут нас!

217Тавриз

позволяющую получить хоть немного еды, чтобы не умереть с голоду. В Иране все было иначе, я знал, что если не найду немного еды, то просто погибну от голода. Каждый день я видел на улице тела мертвых солдат, как их забрасывали в тележку и увозили хоронить. Вдобавок меня беспокоило отсутствие новостей от братьев. Каждый день, а иногда два раза в день я посылал им письма, но так и получил от них ни единого ответа. Получали ли они их? Знали ли они о моем положении? Конечно они бы не покинули меня.

Время шло, и я все сильнее чувствовал себя покинутым. Я уже был не в состоянии думать о поиске пищи.

НАСТОЯЩИЙ ДРУГОднажды, оперевшись о стену, я стоял, раздумывая, сколько еще

продержусь на ногах, и ужасался от одной мысли, что упаду на землю, меня закинут на тележку и закопают вместе с остальными. Из моего носа пошла кровь, и тут ко мне подошел высокий парень. Позже я узнал, что его звали Давидом, и был он бузмешенци. Увидев мое состояние, он сказал: “Пошли со мной”.

В комнате было еще восемь парней, они были харбердци, чемишгатзагци и бузмешентци. Двое парней из Харберда были родом из Сурсури и звали их Егия Задурян и Минас Кеяхян. Их братья жили в Калифорнии во Фрезно. Как и у меня, все их состояние надетой ограничивалось одеждой. Теперь нас было девять друзей, которые поддерживали друг друга. В основном днем каждый был сам по себе. Я не знал, куда они направлялись, когда покидали комнату.

На следующий день Давид снял с себя одежду и постирал ее. Когда одежда высохла, он оделся и позвал меня с собой. Когда мы вышли на улицу, он стал кричать, что продает рубаху и брюки. Через пару минут у него появился покупатель. Свою одежду он продал за одну крону. Взяв монету, мы направились в фурун (хлебопекарня). Здесь собралась толпа, люди покупали хлеб. Подобно остальным, Давид протянул руку с монетой кассиру, и через минуту в его руках оказался хлеб и все та же монета. Он передал мне монету, протянув которую кассиру, я получил еще один хлеб. Крепко схватив наш хлеб, мы поспешили удалиться оттуда. Была ли это рука Господа? Может Он пожалел нас и решил протянуть руку помощи? Кто знает?

Мы сразу направились домой. К счастью никого не было и мы со спокойной совестью приступили к еде, не вынужденные делиться с остальными. Давид знал насколько я голоден и был сильно обеспокоен этим.

Съев свой хлеб, я еще чувствовал себя голодным, словно и не ел ничего. Сколько еще мне удастся продержаться? Я не знал, что было хуже, страх быть растерзанным турками или голодная смерть в Тавризе?

Наше состояние усугублялось тем, что армянам было запрещено появляться


вне двух основных улиц Тавриза – Калата тах (район) и Килисе тах. Никто из нас девяти не мог ходить в другие места в поисках работы.

Становилось невыносимо тяжело, я уже потерял всякую надежду, хотя проделал немалый путь в поисках спасения из ада. Лишенный возможности достать еды, я ослабел и разумом и телом. Я был на чужой земле, вдали от братьев, не мог работать. Никого не знал и был совсем один. Никто из моих родных не знал, где я, жив или мертв и хотя бы, где именно я умер…

Пребывая в глубокой депрессии, я на клочке бумаги написал кто я, откуда пришел, о своем невыносимом состоянии и о страхе умереть от голода. Взяв это письмо, я пошел к дому влиятельного армянина и постучался в дверь. Молодая девушка открыла мне дверь, и я протянул ей бумагу. Я остался стоять в дверях, она ушла и вернулась, протянув мне пять туманов. Это было подаяние! Но я просил о работе!

За все время моих мучений в Турции я ни разу не просил подаяния. Мне всегда удавалось найти работу, что помогало мне обеспечить себя небольшой едой. А здесь в Иране мне не удавалось найти работу. Это был первый и последний случай, когда я просил денег! Пять туманов помогли продержаться девятерым еще пять дней, а после голод вернулся. Я не знал, откуда остальные парни доставали деньги.

БРАТЬЯ ВЫХОДЯТ НА СВЯЗЬВ один из дней я снова пошел на почту, чтобы отправить очередное письмо

братьям, и узнал, что за четыре тумана могу послать им телеграмму. Появилась надежда, что посредством телеграммы наконец получиться наладить связь с братьями. Порой я отправлял им по четыре, а то и пять писем в день, но всегда безответно. Я не мог понять, почему ни на одно из них нет ответа. Рядом с нами жил портной Асатур Асатурян вместе со своей матерью Егса. Мы подружились с ними. Однажды я заметил, как он прятал заработанные три тумана. Я попросил его дать их мне взаймы, обещав вернуть втрое больше. На следующий день я побежал на почту и послал братьям телеграмму, но вернувшись на следующий день, узнал, что она не была отправлена, так как цена отправки телеграммы превысила мои три тумана.

Давид вернулся со мной на почту, чтобы узнать недостающую сумму. Но так как у нас не было денег, он снял свою очень дорогую бухару, серую персидскую шапку из шкуры ягненка, и, положив ее на прилавок, попросил клерка принять ее в качестве залога, пока не придет ответ на мою телеграмму. Клерк согласился и послал телеграмму.

Через две недели нам пришло известие, что пришел ответ на мою телеграмму, вместе с которой братья послали деньги. Когда мы пошли за деньгами, меня попросили сказать имя брата. Я сказал, что брата зовут Петросом, но клерк отказался дать мне деньги, так как на конверте было указано другое имя. Он сказал, что я должен привести доказательство, о том, кем я являюсь.

219Тавриз

У меня не было никаких документов, и я был вынужден обратиться в церковную канцелярию в надежде, что они смогут мне помочь. Там меня спросили, нет ли у меня других братьев по тому же адресу, которые могли бы послать мне деньги? Я понял, что возможно деньги послали Мигран или Гаспар. Мне выдали документ с перечислением имен моих братьев, который я отнес на почту и выяснилось, что деньги послал Мигран.

Почтовый клерк выдал мне двадцать пять туманов. Позже я узнал, что Мигран послал мне двадцать пять долларов, которые в туманах составляли большую сумму, чем двадцать пять туманов. И снова нас обманули.

Вернув шапку Давида, мы прямиком направились в ресторан и вкусно поели. Я хорошо помню, что каждый из нас заказал по два глиняных горшка с гюведж (луковый суп с чесноком и бараниной). Впервые за долгое время мы наелись, и были бесконечно счастливы, но вернувшись домой, мы снова приголодались и послали одного из парней за едой.

Они принесли выпивку и настояли, чтобы я выпил вместе с ними за здравие. Я никогда до этого не пил и, захмелев от одного глотка, сразу уснул. Проснувшись утром, я запаниковал. Моими первыми словами были: “Куда подевались мои деньги?”. Но Давид успокоил меня, сказав, что все они на месте, и кивком головы указал на стену, в которой он их спрятал.

Утром, в первую очередь, я вернул Асатуру обещанные ему деньги - девять туманов. В благодарность он взял с меня мерки и пообещал сшить костюм для моего путешествия. У них с матерью тоже были родственники в Америке, но он не знал их адресов. В своих письмах братьям я просил помочь найти адреса родственников Асатура. Брата матери Асатура звали Хазар, он был родом из Хусейнига. Его отца звали Мкртич Серапян, и жил он в Бостоне.

На следующий день, вместе с Давидом мы отправились подавать заявление на паспорт. У меня не было ни одной бумаги, которая удостоверяла бы день и место моего рождения. Скоро я получил паспорт, где было указано, что я родился 15 августа 1901 года в Салмасте, Иран. Я не возражал, так как считал, что безопаснее не иметь в моем паспорте указаний о Турции. Я сохранил этот официальный документ о дне и месте моего рождения. Я точно знал, что родился в 1901 году.

Мы с Давидом решили, что самый короткий путь в Америку - это отправиться в Баку, а оттуда в Полис, где можно сесть на корабль, уплывающий в Америку. Я сообщил братьям о своих намерениях.

Судьбе было угодно, чтобы мы снова встретились с Давидом сорок лет спустя в Лос-Анджелесе, в Калифорнии. Он приезжал навещать свою сестру Овсанну Эмерзян. К сожалению, он сильно изменился. Мне грустно было видеть, что время и обстоятельства оставили на нем глубокий след. Я желал ему самого лучшего. Он был очень добрым, верным, умным человеком, он помогал всем, а не только мне*.

* Давид Джолакян скончался в Париже в 1969 году.


Персидский паспорт Амбарцума Читчяна, 1922 год

221

ХАЗБИН, ХАМАДАН, КЕРМАНШАХ, БАГДАДДелая последние приготовления к отъезду, на автобусной станции среди

группы армян я встретил Хачатура Амеряна, от которого узнал, что дорога через Баку, которую я планировал, была самой опасной. В том регионе большевики и дашнаки вели ожесточенные бои.

Без моего ведома в моем паспорте был поставлен штамп дашнаков. Несмотря на то, что я вышел из их партии, мое имя все еще числилось в списках. Я не хотел этого, но у меня не было времени подать заявление на изменение документов. Было опасно направляться в те края, имея в документах запись о принадлежности к партии дашнаков. У меня не оставалось иного выхода, как поменять свой маршрут.

К счастью, Хачатур, направлялся в город Басру, который был к тому же ближайшим портом. Я решил, что этот путь будет безопасным. Хотя он направлялся в Египет, а я в Америку, мы решили вместе ехать в Басру. 14 апреля 1922 года я покинул Тавриз и в компании с Хачатуром мы проехали через Хазбин, Хамадан, Керманшах, пока не доехали до Каратута, расположенного на границе с Ираком. Первой нашей остановкой в Ираке был Багдад. Когда автобус останавливался перед очередным рестораном, Хачатура не впускали внутрь, так как он был гладко выбрит и не имел ни бороды, ни усов. Персидские хозяева постоялых дворов понимали, что он армянин и как мурдала не впускали. К тому времени я отрастил усы и меня не подозревали в христианстве. Поэтому, войдя, я покупал нам чай и еду. Его порцию я заворачивал в платок, чтобы хозяева не поняли, что я тоже армянин. На протяжении всего нашего пути я прикидывался то арабом, то персом. Если на ночь мы останавливались в постоялых дворах, то Хачатур спал в автобусе, и, как прежде, я нес ему туда еду. Через двадцать пять дней мы доехали до Керманшаха. Здесь на улицах расхаживали прекрасные павлины, впервые в жизни я видел их живьем. Несмотря на свою красоту, они издавали отвратительные звуки и были очень шумными. Каждый раз при посадке в автобус мы должны были показывать свои паспорта. Первым свой паспорт показал Хачатур и прошел внутрь, когда я показал свой, то меня вдруг попросили выйти и стали задавать массу вопросов. Единственное, что я понял из их слов, это был вопрос о том, куда я направляюсь. Я ответил, что в Америку. Я был перепуган, думая, что меня могут не взять обратно в

32. ÄÎÐÎÃÀ Â ÀÌÅÐÈÊÓ


автобус, и на все вопросы отвечал “да”. К счастью мне разрешили вернуться. Позднее я узнал, что из-за приличного вида, который мне придавал костюм, сшитый Аветисом, они подумали, что я мусульманин, совершающий паломничество в Келбеле. И теперь в моем паспорте стояло два штампа - “Америка” и “Келбела”.

Из Керманшаха автобус направился к пограничной иракской деревне Каратут. Здесь мы пересели с автобуса на поезд. Перед посадкой, снова проверили наши паспорта. И снова меня попросили выйти из вагона, провели в палатку и велели ждать. Я был уверен, что ко мне не будут плохо относится, ведь в моем паспорте стоял штамп в Келбелу.

Я не знал о том, что в Тавризе был убит армянский священник, и меня подозревали в причастности к убийству. Дело усугубилось записью в моем паспорте о принадлежности к партии дашнаков.

Прошло немало времени, как меня привели в палатку, но никто не подходил. Мои нервы сдали, охваченный страхом, я заплакал. Мне стало еще страшнее, когда я услышал свисток поезда, собирающегося отправляться, но никто еще не подошел ко мне.

Наконец пришли двое асори (ассирийцев). Увидев, как двадцатилетний парень плачет, они пожалели меня. После того, как они задали мне несколько вопросов, один сказал другому: «Он ничего не знает, пусть уходит».

Я кинулся за поездом, но вспомнил слова, которые слышал в Харберде: «Отойди от поезда, если он тронулся, иначе зацепишься за колеса». Никогда не слышавший звука отправляющегося паровоза, я испугался. На счастье состав еще не набрал скорости, и я смог впрыгнуть в него. Я обрадовался, встретив Хачатура в вагоне, и мы снова вместе продолжили наш путь.

Было 11 мая 1922 года. Больше недели понадобилось, чтобы доехать из Каратута в Багдад. Здесь нас повели в красивый отель, где за столами сидели люди, пили и беседовали, все выглядели такими счастливыми. Во внутреннем саду отеля росли финиковые пальмы, с которых гроздьями свисали плоды. В одном из углов сада бил фонтан, от которого веяло приятной прохладой, и раздавался успокаивающий плеск воды.

Когда мы сели за столик, нам принесли меню, написанное на армянском, арабском, турецком, персидском, английском и французском языках. Больше никогда я не видел меню, написанное на стольких языках. Я тут же заметил мацун, лебан, йогурт и сразу решил, что буду есть, ведь ничего нет приятнее, чем есть мацун среди жаркой пустыни. Я вспомнил вкус мацуна, который мы каждое утро покупали у Казанчи Мартироса в Берри.

Через полчаса после того, как я съел мацун, мне стало очень плохо.Меня отвели в номер, где меня осмотрел врач отеля. Родные Хачатура забрали его к себе домой, и в номере отеля я был совершенно один.

Понадобилось около двух месяцев, чтобы я смог восстановить свои силы для дальнейшего пути в Америку. К тому времени я потратил все свои деньги, осталось лишь двадцать пять центов, на которые я отправил телеграмму

223Дорога в Америку

братьям, с просьбой выслать мне немного денег. Прошло несколько дней, но ответа не было. Я понял, что возможно они, зная, что я должен был направится в Баку, но получив из Багдада телеграмму, подписанную Амбарцумом, заподозрили, что возможно это не я послал телеграмму. Я не думал, что кто-то может воспользоваться моим именем, чтобы просить денег у них, и поэтому в телеграмме не указал другой информации в доказательство того, что это именно я.

Я снова отправил им телеграмму, где уже указал все имена моих родных – Торос, Мартирос Терванда, Петрос, Мигран. Позднее, когда я доехал к ним в Лос-Анджелес, мои предположения оказались верными, они действительно заподозрили, что возможно это не я послал телеграмму.

Восстанавливая свои силы, я не покидал комнаты. Рядом с отелем находился кинотеатр «Синема Эл Ираки». Он был кинотеатром с въездом на машинах. Я хотел пойти туда и посмотреть фильм, но оставался в номере не только по причине нездоровья, но и из-за отсутствия денег. Однако из комнаты я мог слышать звук фильма, но не видел изображения, так как стена между отелем и кинотеатром перекрывала мне обзор.

Однажды повар отеля готовил под моими окнами в большом котле баклажаны на растительном масле. Аппетитный запах еды вскружил мне голову. Я хотел привязать кусок лаваша к веревке, спустить ее в котел, дать лавашу пропитаться чарующим соком и, подняв веревку, насладиться им. Но при этом я понимал, что недостаточно здоров для подобного гастрономического баловства. Я был все еще слишком слаб.

Прошло несколько дней, и вечером, неожиданно отель стало трясти, затем последовал сильный толчок. Я лежал в постели и крепко вцепился в кровать. Из соседних комнат стал доноситься шум. Не зная, что происходит, я испугался. Не успел я встать с постели, как кто-то ворвался в комнату, попросил не бояться, сказав, что все в порядке, и это было всего лишь землетрясение. Я слышал о землетрясениях, но никогда не испытывал их.

Вскоре толчки прекратились, и к моему удивлению стена между отелем и кинотеатром оказалась разрушенной. Первое, что пришло мне в голову, было то, что мне сильно повезло, так как стена рухнула на территорию кинотеатра, иначе сейчас я был бы мертв, и никто не узнал бы о моем местонахождении. К тому же я обнаружил, что больше ничего не мешает мне смотреть фильмы из своего номера.

Впервые в жизни я видел движущиеся картинки. Я даже помню первое, что увидел, это были кадры океана, и мне казалось, что волны сейчас накроют меня. К тому же из моего окна стало видно прекрасное освещение вечернего Багдада. Потрясающее было зрелище. Тавриз тоже был красив, но не настолько.

Впервые в жизни электрический свет я увидел в Папурели, в Мезре, перед правительственным зданием. Там один человек поставил палатку и за плату впускал людей внутрь, чтобы те несколько минут могли посмотреть на


лампу с электрическим светом. Нам казалось, что это свет, собранный со звезд. Мне тогда было семнадцать-восемнадцать лет. Представляете, как я был впечатлен?

Я снова стал писать письма братьям. Все это время я хранил при себе ручку, подаренную Керопом. Ручка была для меня большой моральной поддержкой. Каждый день перед сном я целовал ее. Немного восстановив силы, я подыскал себе работу по обслуживанию столов англичан в отеле Даеджла, где я жил. Моя работа состояла в том, чтобы накрывать столы три раза в день, утром в восемь часов, в полдень и вечером в восемь. Сервировав стол, я приносил заказы, за что в день получал по пять рупи (валюта Ирака). Этим я покрывал часть оплаты своего номера. Так как он стоил восемь рупи, у меня образовался долг.

Из-за болезни и отсутствия денег многое в Багдаде я не смог повидать. Однажды, чувствуя себя лучше, я нашел время для прогулки по двум основным улицам города рядом с отелем. И хотя улицы были узкими, но производили большое впечатление. Как-то я набрел на армянскую церковь. Там никого не было, поэтому я не смог узнать какого года была постройка. Еще, что я помню из Багдада, это была бедность жителей.

Наконец от братьев пришли вести и сто пятьдесят долларов. Я начал готовиться к последнему этапу пути в Америку, так как я уже имел достаточно денег, чтобы заплатить за дорогу. Я все еще был слаб и сомневался смогу ли вынести жаркую погоду на пути через Индийский океан. Поэтому мне снова пришлось поменять маршрут. Мне посоветовали направиться в Алеп (Алеппо), затем в Бейрут и оттуда уже в Америку. Я и сам не знал, что этим моя судьба улучшалась. Неужели мой безжалостный Бог начал обращать на меня внимание? Или он посчитал, что я достаточно настрадался? Почему на моем пути все время появлялись причины, заставляющие изменить запланированный путь в Америку?

За время моей болезни Хачатур несколько раз навещал меня. Узнав об изменении моих планов, он тоже одобрил их, так как знал, что в Алепе проживает много ванеци. Он был приятным, робким и красивым парнем, но не любил работать. Он днями сидел в номере, смотрел в зеркало и тратил с трудом заработанные отцовские деньги, который тот отправлял ему из Египта.

Когда я выздоровел, то помог ему сделать некоторые изменения в его паспорте, чтобы мы смогли продолжить свой путь. Когда все наши приготовления были закончены, мы договорились встретиться на автобусной станции, меня удивило то, что он пришел вместе со своим двоюродным братом Давидом.


ИЗ БАГДАДА ЧЕРЕЗ МОСУЛ В АЛЕППОМы сели в автобус и на второй день прибыли в Мосул. Была полночь,

и автобус остановился на ночь у придорожной гостиницы. Перед высадкой водитель посоветовал пассажирам сдать ему все ценные вещи, пообещав наутро все вернуть, так как, по его словам, здесь водилось много бандитов.

Поселившись втроем в номере отеля, мы обсудили ситуацию, решив не следовать совету водителя. Мы припрятали наши деньги на собственной одежде. Так как Давид свободно владел арабским языком, он попросил работников отеля одолжить нам иголку. При себе я имел девятнадцать турецких золотых, которые были равны ста долларам, что хватило бы на дорогу в Америку. Я решил пришить их с внутренней стороны своих подтяжек, которые крепились к брюкам с помощью пуговиц. А парни пришили их к воротнику жакета, манжетам рукавов и брюк. Спрятав свои деньги, немного мелочи мы все же оставили в карманах брюк для покупки еды.

На следующее утро мы заняли свои места в задней части автобуса и тронулись в путь. Примерно через час автобус остановился для заправки газом и пополнения запасов воды. Пассажиры же вышли, чтобы прикупить еды. Перед отправкой водитель попросил нас купить побольше еды, так как он собирается ехать без остановок, чтобы сократить время пути. Мы почувствовали запах жаренного цыпленка и решили купить его. Цыпленка мы завернули и положили в сумку, где хранили хлеб, фрукты и другие личные вещи, надеясь, что там он останется теплым, до того времени, когда мы решим его съесть.

Автобус тронулся в путь, и через два часа мы проголодались. Решив, что, на задних местах автобуса мы никого не потревожим, мы открыли сумку, чтобы достать оттуда цыпленка, но увидели, что вся сумка была наполнена белыми червями. Нам ничего не оставалось, как вышвырнуть сумку из окна и остаться голодными.

Вскоре послышались звуки выстрелов. Автобус остановился, и в него ворвались бандиты. Они приказали выйти наружу пассажирам, сидящим в первых пяти рядах автобуса. Судя по их внешности, те были богаты. Когда они вышли из автобуса, им приказали снять с себя всю верхнюю одежду. Бандиты в поисках денег стали проверять воротники и рукава их одежды. Увидев это из окна автобуса, я решил снять с себя подтяжки и оставить их в автобусе в случае, если они и нам прикажут выйти. Я расстегнул пуговицы и оставил подтяжки висеть на мне. Когда пришла наша очередь выйти из автобуса, я шел последним, и пока бандиты проверяли остальных, я незаметно сбросил подтяжки с себя, ногами прикрыв песком. Когда пришла моя очередь, бандиты сумели найти только пару монет, которые лежали в моих карманах. Когда нам приказали сесть обратно в автобус, я наклонился, чтобы поднять брюки, и тайком достал из песка подтяжки. Мы снова заняли свои места, и автобус тронулся.


Проездные документы Амбарцума (1-ая сторона)


Проездные документы Амбарцума (2-ая сторона)


Все в автобусе тряслись от страха. Немного проехав, мы стали видеть миражи, я никогда не видел подобного. Сначала вдали мы заметили красивый сад с цветущими цветами, когда подъехали к нему, он испарился, и тогда подальше увидели другую картину, которая также с приближением исчезла. Каждый мираж отличался от предыдущего. От этого настроение в автобусе стало улучшаться.

В это время Давид, попросил дать поносить мои подтяжки, пока мы доедем до Алеппо, где он вернет их мне. Я отказал ему, и этим сильно разозлил Давида.

Через несколько часов автобус вновь остановился на заправку газа и воды. И снова пассажиры вышли попить и поесть. Когда мы вышли из автобуса, Давид толкнул меня, пригрозив, что если я не дам ему свои подтяжки, он расскажет всем пассажирам, что я спрятал золотые монеты от бандитов. Мне пришлось отдать их ему.

Снова сев в автобус, мы направились в Дер Зор. Через несколько часов езды автобус остановился для ночлега у гостиницы, но, так как у пассажиров не осталось денег, им не позволили переночевать в ней. Мы втроем сняли один номер, и когда заняли его, я попросил Хачатура принести немного воды. Когда тот вышел из комнаты, я запер дверь и набросился на Давида, требуя вернуть мне подтяжки. Завязалась драка, мы швыряли друг друга об стены. Арабы, руководство отеля, услышав шум, стали стучаться в дверь, требуя открыть ее. Мы продолжали драться. Позже несколько арабов забрались в комнату через окно и разняли нас.

В это время страна находилась под английским мандатом, но работники владели также и турецким языком. Они приказали последовать за ними и отвели нас во временный зал суда. Человек, который занял место судьи, стал допрашивать нас о золотых монетах.

Первое, что он спросил, - кто из нас знал количество монет, пришитых на подтяжках. Никто из нас не знал, сколько там осталось. Судья задал еще несколько вопросов, которые не прояснили ситуацию, тогда он предоставил слово мне.Я попросил судью сравнить пуговицы на моих брюках с размером петель

на подтяжках. Они были абсолютно одинаковы, а пуговицы на брюках Давида были намного меньше. Этим я доказал, что подтяжки мои, а судья был поражен моими аргументами. Он на сто процентов уверился, что подтжки принадлежат мне. В конце он призвал нас помириться, а Давиду велел вернуть мне мои подтяжки. Узнав, что мы армяне, он решил показать нам то, что, по его мнению

помогло бы нам помириться. Усадив в машину, он отвез нас чуть дальше от отеля и остановился. Мы увидели горы человеческих костей. Он сказал, что это были армян. “Кто знает, чьи кости здесь лежат, возможно кого-то из вашей семьи или друзей? Не лучше ли быть друзьями и помогать друг другу,


чем драться?”. От увиденного мы застыли, здесь были кости армян всех возрастов.

Приятно было осознавать, что есть люди, которые хотя не являлись армянами, но их тоже тронула горькая судьба армян.

Араб продолжал уверять нас, что ничего нет ценнее жизни. Я обещал ему помогать своим двум попутчикам сколько смогу. И я сдержал свое слово.

Дер Зор чоларинде гюнаш парлиор,Османли аскери гуршун яглиор,Эрмени мухаджири яман аглиор, Дини бир огруна геден Эрмени! (Турецкий)

В жаркой пустыне Дер Зора под палящими лучами солнцаТурецкий солдат смазывал маслом свое ружье,Армянские беженцы горестно плакали,Крепко держась своей армянской христианской веры!

Мыслями я перенесся в Берри, те горы человеческих трупов… вспомнил кости в долине Казан Дара, рядом с деревней Хоши, и остальными деревнями вокруг Берри, трупы в реке Берри, волосы на кустах у берегов реки, длинные косы невинных армянских девушек и женщин, груды детских костей под мостом и вдоль берега реки Хоши…тело моего дорогого одноклассника Григора Норояна, лежавшее рядом с множеством трупов жителей моего Берри на берегу реки, в Мелейи дзоре, его единственный глаз, смотревший на меня…тела троих обезглавленных мужчин, повешенных на дереве за ноги, которых я увидел в день, когда вместе с Кор-Мамо шел в гости к его другу, обглоданные кости, разбросанные по холмам Кессерика, Мореника и Хусейника.

Где теперь эти кости? Кому они принадлежали? Чьи отец, мать, тетя, дядя, сестра, брат, дед, бабушка были убиты там? В 1969 году в бейрутском армянском монастыре Антилиас мне показали несколько костей из Дер Зора. Куда подевались мешки костей, которые американцы покупали у турок? Почему правительство закрыло глаза на эти злодеяния? Почему? Хотите еще воспоминаний от меня? Или вы уже устали слушать?

Молча, довольный преподанным уроком, араб отвез нас обратно в отель. Скоро мы снова сели в автобус и направились в сторону Алепа. Давид все еще продолжал злиться, что не смог присвоить чужие подтяжки.

230

В ПОИСКАХ КЕРОПА17 июля 1922 года мы наконец доехали до Алеппо. Первые несколько дней

комнату мы делили с восемью парнями из Харберда в отеле Вазир хан. В течение нескольких дней оба кузена послали телеграммы своим родителям в Лион, во Францию, и в Александрию, в Египте. Получив деньги, они вернули мне сумму, которую я потратил на них после ограбления. Они представили документы и в течение месяца уехали, а я до сих пор храню фотографию, на которой мы до их отъезда.

Потоки беженцев из Турции на поезде приезжали прямо в Алеппо. Каждый день я шел на железнодорожную станцию в надежде встретить там знакомое лицо. От некоторых знакомых мне удалось узнать, что Кероп и Амаяк живы.

Моей первоочередной задачей стал поиск вариантов их спасения. Вскоре я познакомился с курдом, который спасал армян в Турции. Я дал ему десять долларов и обещал дать еще десять, если он невредимыми приведет в Алеппо Керопа и Амаяка. Я дал ему также письмо Керопу, в котором уверял брата довериться курду.

Через некоторое время у приехавших я узнал, что курд нашел Керопа, но на полпути турки схватили их и отправили обратно в Харберд. Чтобы спасти свои жизни, курд дал взятку в десять долларов.

33. Ñ ÁÎÆÜÅÉ ÏÎÌÎÙÜÞ ß ÄÎÁÐÀËÑß ÄÎ ÀËÅÏÏÎ

Слева направо Айказ, Давит, Хачатур и Амбарцум (сидящий между нами ),

Алеппо, 1922 год

231С Божьей помощью я дошел до Алеппо

Вскоре я нашел Григора гатахчи (человек, который тайно спасал армян). Он был армянином родом из Бейезне, принявшим ислам. Оказалось, что он знаком с Амаяком и обещал привести его. Я узнал, что Амаяк оказался в непростой ситуации, он был арестован и жестоко избит, так как помог спастись еврею. Я обещал ему двадцать долларов, если он вместе с Амаяком сумеет спасти и Керопа. Я был уверен, что будет намного лучше, если в пути рядом с Керопом будет Амаяк, который присмотрит за ним. С каждым днем становилось все труднее вызволять армянских сирот из Турции. Мы узнали о караване из пятиста армянских сирот, собранных в округе Харберда, который шел из Тигранакерта и на протяжении всего пути периодически подвергался нападениям разбойников, пока не дошел до Тавриза, откуда, пересев на поезд, сироты наконец доехали до Алеппо.

Армянская община была крайне обеспокоена судьбой армянских сирот, которых пытались спасти работники Американского Красного креста. Руководителем харбердского представительства Американского Красного креста мистер Крит, Мистер Экимян* и Махмед эфенди были посланы в Сурудж встречать караван, чтобы оттуда проводить его до Алеппо.

Когда сироты дошли до Суруджа, мэр города не позволил мистеру Криту забрать детей, так как Кемаль Мустафа паша издал указ о пересылке сирот обратно в приют. Мистер Крит, Экимян и Махмед эфенди вернулись в Алеппо с пустыми руками. Все потеряли надежду на спасение этих сирот.

Официально подобное решение объяснялось началом войны с Грецией, и детей планировали переслать в Урфу, а не в Харберд. Новость о судьбе этих сирот потрясла всех, особенно тех, кто надеялся воссоединиться со своими родными.

Также стало известно, что другой работник Американского Красного креста направился в Бейрут на встречу с представителями турецкого руководства, чтобы убедить тех разрешить вывезти сирот из Турции. Но без прямого указания Мустафы Кемаля паши те не соглашались на это. Все новости приходили прямо в Алеппо, и я дал себе слово ничего не предпринимать по отъезду в Америку, пока не вызволю Керопа из Турции.

Подобная ситуация длилась до 1923 года, когда правительство под руководством Кемаля паши издало указ, разрешающий армянам покинуть страну. В то же время турецким гражданам и солдатам запретили измываться над армянами и убивать их.

Однако нападения на армян все же совершались. На этот раз это были душевнобольные изверги - четы, которых для этого освободили из тюрем.

Позднее стало известно, что караван во главе с архиепископом Гютом Мхитаряном стал одной из жертв чете. В караване были в основном женщины и дети, которых он собрал в небольшую группу и собирался вывести из

* Имена уточнены из писем, посланных братьям в Чикаго


Турции. Он пытался спасти всех выживших в округе армян, в том числе юношей и мужчин.

В тот же год моя любимая жена со своей семьей бежала из Малатии, после того как турецкий эфенди, который, начиная с 1915 года, защищал их, понял, что больше не в состоянии обеспечивать им безопасность. Когда режим Мустафы Кемаля в отношении армян окончательно ужесточился, он предложил отцу Овсанны присоединиться к каравану, идущему в Сирию. Саркису Пилояну не оставалось другого, как согласиться и примкнуть к каравану. Чтобы уберечь от нападения бандитов, эфенди приставил к ним двух своих солдат, которые проводили семью Овсанны до границы с Сирией.

Вместе с женой, дочерьми Овсанной, Марицей и Нварт, с сыном Акопом он присоединился к каравану и покинул свою родину. Оставив должность, дом, имущество и самое дорогое, что у них было – родину, они навсегда ушли из Малатии, оставив там свои сердца....

На полпути к Сирии на них напали чете. Один из солдат эфенди, сопровождающий их, кинулся обратно, с известием о произошедшем. В ответ эфенди послал отряд из ста дзиавор (всадников) на защиту каравана и обеспечение безопасности семьи Пилояна до пересечения границы с Сирией. Оттуда они пересели на поезд и направились в Алеппо.

ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА ЗАРУИДни я проводил, прогуливаясь около железнодорожной станции и

Хокедуна – центра, где собиралась вся информация об армянах. Люди шли сюда в надежде узнать о своих близких.

Однажды по дороге в Хокедун меня остановила женщина, которая, помахав рукой, стала звать меня: «Амбарцум! Амбарцум!». Услышав свое имя, я обрадовался, меня обдало волной тепла. Сладко было слышать звучание собственного имени, произнесенное голосом, который я слышал в Берри. Она подошла ко мне, и я узнал ее. Было радостно видеть выжившую из Берри.

Мы немного поговорили, но постепенно радость на ее лице сменилась

Турок, кто оберегалСаркиса Пилояна и его семью в

Малатии (1915-23)


печалью, а глаза наполнились слезами. Она сказала мне, что несколько лет назад в Хокедуне встретилась с моей сестрой Заруи. Это был последний раз, когда она видела ее, после никаких вестей от сестры не было. Заруи дошла до Алеппо. Она была измотанной и ослабшей. Когда она рассказывала знакомой о судьбе своей семьи, ей становилось все хуже и не сумев завершить свой рассказ, Заруи без чувств упала на землю. Поблизости были врачи, работающие в Хокедуне, они оказали ей первую помощь и, подняв с земли, увели.

Женщина пересказала мне историю Заруи:

Оставив меня с братьями у турецкой школы, отец вернулся домой, чтобы забрать мачеху, а также сестер Заруи, Султан и Ерануи. Они присоединились к группе соседей, которые, как и они, оставив все имущество, насильно изгонялись из домов. Им не позволили собрать свои вещи. Дойдя до реки Берри, отец посоветовал сестре Султан, которой уже исполнилось шестнадцать лет, броситься в воду, чтобы избежать мучительной смерти. Он подумал, что турки из-за больной руки возможно ее изнасилуют и убьют. И хотя она была красивой девушкой, никто не пожелал бы взять ее в жены. Помня, как турки пытали отца (следы крови на его пальто), она поняла, что ее ожидает и сама бросилась в бурлящие воды реки Берри. После горестных молитв семья вместе с остальными

продолжила свой путь. У Хоши один из турков напал на мачеху, желая ее увести с собой. Отец пытался остановить его, в ответ турки отрезали ему уши...

Это были последние слова Заруи. В слезах, она потеряла сознание и упала на землю. Ее измученные тело и душа не могли больше выдержать мук. Нам никогда не узнать, как она сумела спастись и с чьей помощью пересекла пустыню Дер Зор. Где был Бог? Мы также не узнаем, почему работники Хокедуна не помогли ей, когда она впервые обратилась к ним, ведь в Америке у нее были двое братьев и муж. Незадолго до Геноцида отец ведь пытался найти человека, который сможет сопровождать ее в Америку, где она могла бы соединиться с мужем.

Позднее, в 1939 году, приехав на Восточное побережье, я встретился с ее мужем Погосом Хатунакяном, который также ничего не слышал о Заруи. К тому времени он уже был женат на гречанке. Это были последние слова, которые я слышал об отце. Больше никогда мне не удалось встретить человека, знающего о его судьбе. В тот момент я предпочел бы умереть, чем слышать ее рассказ. И где же тогда был Бог? А его сын по имени Иисус? Семнадцать веков армяне непрерывно мучались. И это была их плата за веру?


Моя сестра ЗаруиФотография сделана в Берри для отправки ее мужу в Америку.

Он послал 10 долларов, чтобы покрыть ее стоимость.


Мой отец каждый Божий день читал Аватов Хостованем, но это не помогло ни ему, ни полутора миллиону растерзанных армян. Молитву он заканчивал словами: «Эти трудности, это горе твои дети никогда не забудут...»

Ветер развеял отцовские мечты. Его дети и внуки были разбросаны по всему миру и, что еще хуже, – забыли его слова. Это было хуже самого Геноцида! Это продолжается по сей день. «Белый геноцид - ассимиляция с чужой землей, культурой и религией... Мехк (грех)...

НОВОСТЬ, РАЗВЕЯВШИЯ МОИ ГРУСТНЫЕ МЫСЛИ

В то время, когда я с нетерпением ждал Керопа, мое внимание привлекли парни, на велосипедах. Я никогда не видел велосипеда, и мне показалось, что ездить на нем довольно легко. Узнав о сравнительно доступной цене, я решил купить себе его. В то время мое финансовое положение было вполне приличным, так как я сумел сохранить все свои девятнадцать золотых.

Перед покупкой продавец велосипедов показал мне, как кататься на нем. Удостоверившись, что мне удается держаться на велосипеде, он продал мне его. Много радостных дней я провел, разъезжая на нем.

Однажды, когда я на велосипеде кружил вокруг станции, услышал голос: «Да, это же наш Амбарцум!». Я был поражен, увидев Агса баджи Марабян, нашу соседку из Берри. Она сидела на земле, а рядом с ней ее дочери десяти и двенадцати лет. Они были смущены и растеряны, не знали куда деться. Они были одеты в одну нижнюю одежду. Агса баджи рассказала, как на них напали чете и отобрали все, что у них было. Я успокоил ее, сказав никуда не уходить и вместе с дочерьми ждать моего возвращения.

Вскочив на велосипед, я помчался в ближайший магазин и подобрал одежду по размеру каждой. Не зная, как управлять велосипедом с мешком в руках я попросил хозяина оставить его у себя, а сам поспешил обратно на вокзал. Когда они оделись, мы направились в гостиницу, где я остановился. К этому времени парни уехали, и комната была свободной. На следующий день мы послали письмо ее мужу в Америку, а еще через месяц они отправились к нему.

В 1939 году с женой и двумя детьми мы ездили в Нью-Йорк, где гостили у сестры супруги, Нвард. Мы позвонили Агса баджи, а та в свою очередь сообщила всем беррийцам, проживающим в округе, о моем приезде. Они собрались, арендовали банкетный зал и организовали праздник в мою честь. Не забуду любовь и радость , которую испытал в тот день. Увидев меня, Агса баджи так сильно обняла меня, что даже ее муж удивился этому.

На следующий день она позвонила Амбарцуму Тер-Карапетяну, который был женат на ее старшей дочери. Тогда они жили в Филадельфии, и мы из


Нью-Йорка поехали к ним. Мы с женой и двое наших детей сели в поезд, чтобы встретиться с моим одноклассником, который помогал мне собирать урожай, помог сбежать из Чалхадана во время курдского восстания и спас жизнь, посоветовав покинуть Кор-Мамо.

Мы провели незабываемые дни. Не обошлось и без слез и печальных воспоминаний нашего ужасного прошлого, которые чередовались со слезами радости от осознания того, что нам удалось-таки выжить. К этому времени у него появился долгожданный первенец – прекрасная дочурка. С тех пор мы на каждое Рождество посылали друг другу поздравительные открытки до его кончины в 1970-ых годах.

Мой велосипед не только дарил мне радость, но и отвлекал от переживаний по поводу Керопа. Я любил ездить на нем по центру города. Однажды я решил прокатиться до места, откуда были хорошо видны подъезжающие поезда. Дорога была не длинной, под умеренным уклоном.

Трудно было крутить педали поднимаясь на холм, так как скользил песок, который мешал и свободно дышать. Наконец я сумел доехать до вершины. Потом, я развернулся и поехал вниз по склону. Скорость возрастала и трудно было конторолировать велосипед. Это было небезопасно, и я испугался что упаду у подножия холма. Однако мне удалось не упасть с велосипеда.

После этого я решил, что должен научиться управлять велосипедом на подъемах и спусках. Набравшись храбрости, через некоторое время я снова поднялся на холм. На этот раз велосипед разогнался еще сильнее, и под конец я совсем потерял над ним контроль, не зная как уменьшить скорость. Прежде чем подумать, что может произойти, весь в песке я оказался на земле. Песок был везде - в носу, во рту, в ушах, во всех складках одежды. Встав на ноги, я удивился, что все части тела у меня целы. Не было ни единой царапины, но с того дня я уже боялся садиться на велосипед и вернул его в магазин.

ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ЗА ТЕРПЕНИЕС каждым днем становилось страшнее - что же могло произойти с

последними караванами беженцев из Харберда. Вдобавок, не было вестей от гачахчи, обещавшего спасти Керопа. С каждым днем меня все больше одолевали уныние и безысходность. Узнав, что в очередной раз представители Американского Красного креста намереваются отправиться в Харберд и спасти оставшихся сирот, я направился прямо к ним и предложил деньги за спасение брата. Они уверили меня, что привезут его, и попросили написать брату, чтобы тот доверился им. В третий раз я платил деньги за спасение брата, надеясь, что хотя бы Американскому Красному кресту за деньги удасться привезти его в Алеппо. Это было безопаснее, чем путешествие с гачахчи.

Иногда у прибывающих я узнавал, что Кероп уже в пути и скоро доедет. С этой надеждой я каждый день ездил на железнодорожную станцию. Но проходили дни, а его все не было. И снова страхи стали одолевать мою


душу. С каждым днем все труднее становилось переходить турецкую границу. Я уже начинал думать о худшем. Что, если они закроют границу? Ежедневные новости об ухудшении состояния безопасности пугали меня все больше. Я достаточно навидался и наслушался о бесчеловечных деяниях, сердце болело от пережившего кошмара, и теперь самые ужасные мысли стали снова лезть мне в голову, я содрогался от страха перед завтрашним днем. Увижу ли я снова брата? Увидим ли мы друг друга пока я жив? Я даже стал сомневаться, а были ли у меня родители? Каково это иметь родителей? Иметь родителей для меня стало какой-то иллюзией, поселившейся в душе и мыслях. Неужели я полностью позабыл о них?

Каждый день я продолжал приходить на железнодорожную станцию, ища глазами Керопа или хотя бы знакомого человека, который мог бы рассказать что-нибудь о нем.

Каждый раз, услышав издалека звук паровоза, я бежал в сторону станции.

Наконец однажды, Божьей милостью, я увидел Керопа. Более двух с половиной лет мы не виделись, и к этому времени он заметно подрос. Увидев меня махающего руками, он подбежал ко мне. Какой счастливый миг! Наконец, все мои страхи улеглись!

По воле Божьей два раза я менял свой маршрут, в итоге попав в Алеппо. Я содрогался от одной мысли, что я мог не оказаться здесь. Как же тогда мне найти Керопа? Узнал бы я последние слова Заруи? Как же я узнал бы о судьбе отца?

Тут же я увидел и Алтун баджи с дочерью, которые направлялись в нашу сторону. Кероп наскоро мне объяснил, что, несмотря на восемь золотых монет, а это была немалая сумма, жена священника относилась к нему недостаточно заботливо, и он решил переселиться обратно к Алтун баджи. Вместе же они и

Кероп и Амбарцум, Мезре, 1920 год


Кероп, Амбарцум, Алтун Баджи и Маргарита (Алеппо, 1922 год)


покинули Харберд.Нам с Керопом понадобилось немало времени, чтобы успокоиться.

Возможно Бог есть? И теперь мы живы, вместе и наконец свободны! Мы больше не в лапах турок. Смотрел ли Он сверху на нас? Шесть лет ада наконец оказались позади.

Теперь мы знали, что наш следующий пункт назначения - Америка, где наконец мы встретимся со своими тремя братьями. Со слезами на глазах мы вспомнили о своих утратах – об отце, сестре, Ншане, Султан, Ерануи, нашей мачехе... обо всех. Мы потеряли наш Эргир. Ах, ах, как больно осозновать реальность, мы никогда не перестанем оплакивать их.

Через несколько минут мы обнаружили, что Алтун баджи исчезла. Оказалось, что она отправилась на поиски комнаты. Я переехал к ним.

Уже не было смысла медлить с отъездом. На следующий день мы с Керопом пошли подавать заявление на паспорт. Так же, как и у меня, у него не было ни одного документа, поэтому мой паспорт послужил доказательством его происхождения. Теперь и он официально был родом из Салмаста в Иране.

В ожидании, паспорта Керопа, однажды я проходил около отеля Вазер Хан и наткнулся на Тигрануи, дочь моего любимого учителя парона Абраама Эксузяна, мы оба изменились, прошлое оставило на нас глубокие следы, но каким-то образом она узнала меня. Сама же была очень похожа на своего отца, очень красивого мужчины - строгого в деле дисциплины. Он беспокоился за наше образование и часто повторял: «Вы пришли сюда учиться, а не время терять». Когда кто-то из нас совершал проступок, он говорил: “Да будут прокляты твои корни!” - и указкой бил по ладоням бедняги. И все же мы учились, чему я глубоко благодарен.

Беседуя с ней, я вспомнил, как однажды он пригласил всех нас к себе домой на воскресный обед. Нас угощали рисовым пловом, хотя в Берри рис был редкостью. В следующий раз я увидел его, когда американский солдат обменивал два мешка риса на мешок блгура. Когда Тигрануи сказала, что она единственная выжила из всей их семьи, я предложил ей остановиться у нас с Алтун баджи. Понадобилось несколько недель, чтобы паспорт Керопа был готов. Через некоторое время после нашего отъезда Алтун баджи с дочерьми уехала в Чикаго, где жил ее сын.

Радость встречи омрачило лишь понимание того, что нам пришлось пережить на пути в Алеппо. Что случилось в период с 1915 по 1923 год? Почему мы оказались здесь? Почему мы уехали в Америку? Что мы потеряли в Америке? Об этом я думал с того дня, как отец оставил четырех своих сыновей перед турецкой школой и не проронив ни слова, одетый в свое окровавленное пальто, навсегда ушел из нашей жизни. Его конечным пунктом- «Америкой», оказались холмы Берри.

Боже, да будут прокляты и наказаны все изверги, истребившие целую нацию, которая мирно жила на Богом ей данной земле.

240

МАРСЕЛЬ, ФРАНЦИЯПолучив паспорт Керопа, мы направились в Бейрут, ближайший от Алеппо

морской порт. Потребовалось несколько недель, чтобы корабль был готов к отплытию во Францию*. Бейрут оказался небольшим провинциальным городом, полным комаров. Мы спали под москитной сеткой, защищавшей от их укусов.

Случайно мы узнали, что архиепископ Гют Мхитарян также находится в Бейруте и направляется во Францию. День нашего отплытия был перенесен на неделю, так как первый корабль был переполнен. В последний момент на нем понадобились места для архиепископа и группы сирот, которых он спас.

Нас с Керопом, а также нескольких парней, попросили подождать следующего корабля, чтобы архиепископ сумел отплыть вместе с сиротами. Мы были рады услужить человеку, который очень многое сделал для своего народа. Как нам и обещали, через неделю мы погрузились на корабль, а через пять дней доплыли до первого пункта назначения – Марселя, во Франции. Впервые мы пересекали море. У меня было то же впечатление, которое я испытал в Багдаде при просмотре фильма. Это было начало нашей новой жизни! Перед нами открывался весь мир. К сожалению, до сегодняшнего дня беспокойство, горе и страдание не покидают нашу душу, тело и разум. Мы потеряли своих родителей, сестер, братьев, друзей и дорогой Эргир, потеря которого была самой болезненной среди всех наших потерь.

Я верил, что нас ждет светлое будущее. Не может случиться ничего хуже того, чего я натерпелся за восемь лет. К счастью, я знал, что в силах пережить любые испытания, которым Бог снова подвергнет нас, ведь я повидал очень многое.

К нашему удовольствию, на пятый день плавания корабль пришвартовался в порту Марселя. Теперь мы оказались во Франции, а Турция все больше и больше отдалялась от нас.

Нас повели в гостиницу. Я узнал, что архиепископ Гют Мхитарян также поселился в нашем отеле. Прошло всего несколько лет после нашей последней встречи, а казалось, что прошли столетия. Я надеялся еще раз встретиться с

* Мы покинули Бейрут в сентябре 1923 года.

34. ÍÎÂÛÅ ÈÑÏÛÒÀÍÈß

241Новые испытания

ним, чтобы вновь поблагодарить его за заботу обо мне и об остальных сиротах, и за то, что он лично спас тысячи армянских сирот, которые находились в рабстве у турок и курдов. Как же счастливы мы были, когда он открыл Лусаворчакан приют в Харберде, одарив нас заботой и крышей над головой в дни, когда наша жизнь была страшно тяжелой.

Все парни, которые уступили свои места на первом корабле архиепископу с сиротами, собрались у комнаты, чтобы увидеть его. Когда дверь открыл гладко выбритый молодой человек в европейской одежде, мы спросили его, где архиепископ. Он ответил, что он и есть архиепископ. Увидев наши изумленные лица, он поспешил объяснить, что вынужден был представиться архиепископом Гютом Мхитаряном, чтобы суметь спасти сирот. В Харберде, я и не знал, что лично знаком с одним из немногих людей, которые воистину являются национальными героями. Парень же, представившийся архиепископом Гютом Мхитаряном, уехал в Аргентину, и мне больше ничего не о известно о нем.*

Пoсле этого случая мы стали очевидцами ряда инцидентов. Армянка средних лет, вся постаревшая, с удивленным и ищущим выражением лица и страхом в голосе, выкрикивала каждому встречному парню: «Не бойся, мой сын, не бойся. Я иду к тебе, я иду к тебе». А после, в изнеможении падала на землю. Каждый раз мы поднимали и несли в ее каюту. Это продолжалось на протяжении пяти дней, пока мы не пристали в порту Марселя. Нам не трудно было представить, что могли совершить турки с ее сыном.

Это служило нам напоминанием о том пути, который каждый из нас прошел в течение шести лет. Мы не просто ехали на встречу с братьями. Мы до сих пор не можем смириться с тем, как бесчеловечно может обойтись человек с человеком, а весь мир будет безралично наблюдать за этим.

На третий день мы разговорились с двумя служителями отеля, братьями Олухджянами из Малатии. Они посоветовали нам сначала поплыть в Мексику, а после перебраться в Америку, так как на тот момент Америка запретила въезд эмигрантам. От них же мы узнали, что безопаснее будет из Мексики по суше перейти в Калифорнию.

Решение было трудным, так как я ничего не знал ни о Мексике, ни о ее народе. Братья Олухджяны заверили меня, что мексиканцы очень уважительно относятся к иностранцам и живут простой жизнью. В фильмах мексиканцы носили широкие шляпы и длинные усы. Вечером того же дня они повели нас в кинотеатр посмотреть на мексиканцев. У меня сложилось представление о том, что нас ожидает в Мексике, к тому же я почувствовал себя легче от изменения пути.

* Архиепископ Гют Мхитарян обосновался в Сан-Пауло, в Бразилии. Женился на Люсии Джафалян в 1924 году. (Погос Джафарян (ред. Леона Мангасаряна) Прощай Харберд, Издательство Клэр Н. Мангасарян, 1989 год).


ПУНКТ НАЗНАЧЕНИЯ - МЕКСИКАБилет до Мексики стоил тридцать один доллар, а дорога длилась тридцать

один день. То есть день пути стоил один доллар. Я купил билеты, и через пару дней мы поднялись на борт судна. Наша первая остановка была в Испании, где мы пересели на другой корабль.

Наши каюты находились на уровне трюма, где пахло ужасно. Вонь не донимала только тогда, когда мы представляли себе встречу с братьями. Хорошо, что днем нам позволяли выходить на палубу и дышать свежим воздухом. Было начало лета, а море было спокойным. Еда, которую нам давали, была неплохой, особенно для тех, кто не по наслышке знал, что такое голод.

Однажды, когда мы сидели на верхней палубе, я заметил группу молодых армян и одну девушку, которые стояли у стены. Я постеснялся подойти к ним и, послав Керопа к ним, велел крикнуть мне: «Ага Пар». Услышав, что Кероп позвал меня на армянском, двое из них подошли к нам. Они представились. Одного звали Левоном Потосяном, а другого - Хачатуром Назаряном. Оба были из Себастии. Скоро мы подружились со всеми из их группы, а было их восемь человек.

Когда корабль остановился в Испании, парни нас спросили - проверялись ли мы на инфекционные болезни глаз? Так как без наличия справки нам не разрешили бы сойти на берег. Мы с Керопом направились в каюту, где проверяли глаза. Нам закапали в глаза какое-то лекарство, сказав: “Боно, вы здоровы!”. Вместе с другими пассажирами мы сошли на берег, наши паспорта и билеты проверили, и мы пересели на новое судно. И здесь мы были вместе с нашими новыми друзьями.

На этот раз я набрался смелости и познакомился с девушкой, которая в основном держалась отдельно. Я подошел к ней и представился. Ее звали Анной Габриелян, и она была невестой по переписке. Она обменивалась письмами со своим будущим мужем. Достав из сумочки фотографию молодого человека, она представила своего будущего мужа, который ждал ее в Лос-Анджелесе. Она должна была выйти за него замуж сразу же, как доедет. Когда я сказал ей, что мои братья тоже живут в Лос-Анджелесе, она достала конверт, на котором был написан адрес ее жениха. О Боже, это был тот же адрес, с которого братья присылали мне письма! Мы с ней подружились, и она примкнула к нашей группе. Из Испании мы доплыли до Кубы, где остановились на полдня. До прибытия в порт человек, который спал надо мной, плохо себя чувствовал, и его вырвало прямо на меня. Мне тоже стало плохо и вместо того, чтобы подняться на палубу, я умывался и чистил одежду. Тем временем Кероп поднялся на палубу и увидел, как люди ели странный фрукт. Он спустился вниз и рассказал мне об этом. Он описал его, как нечто крупное с толстой кожей, которую необходимо удалить, а его мякоть желтая со свежим ароматом. Я дал ему доллар, и он вернулся с пятью


фруктами, которые, как позднее мы узнали, были ананасами. Все пять были зелеными, мы не смогли их съесть и выбросили за борт.

Из Кубы мы поплыли в мексиканский город Веракрус. В районе порта работало множество арабов. Много лет проживая в Мексике, всех новичков они встречали с большим гостеприимством. Мы оказались на незнакомой земле и не имели понятия об обычаях местного населения.

К счастью, Анна много лет жила в Багдаде и свободно владела арабским. В Багдад она попала, сбежав из Малатии, после того как турки вырезали всю ее семью. Она помогла нам зарегистрироваться в гостинице, мы вышли перекусить и сразу пошли спать. Наше морское путешествие закончилось, теперь оставалось пересечь границу Америки.

На следующий день арабы посадили нас на поезд, и мы отправились в Мехико, где провели несколько нелегких дней, пока не встретили новых арабов. На этот раз мы попросили Анну спросить, знают ли они армян, проживающих в Мехико? К счастью они знали одного армянина и повели нас в его магазин. Приятно было видеть, как тот сумел устроиться и основать свой бизнес.

ПЕРВЫЙ АРМЯНИН В МЕХИКОМы ждали у магазина, пока арабы вошли, чтобы сообщить ему о нас. Сквозь

витрину мы видели, как они беседовали с седым мужчиной. Мы заметили, что одна его нога была деревянной (он потерял ногу из-за инфицированной мазоли на стопе). Вскоре на прилавке появились пятнадцать бутылок со спиртным, но арабы отказались брать. Взамен на пол перед ними он положил бочонок, но арабы жестами его также отклонили. Но когда он достал новый бочонок, они вынужденно приняли его и, позвав нас внутрь, представили хозяину магазина Габриэлу Бабаяну. Один из нас, Левон Потосян, обратился к нему: «Парев, айренакиц» (Здраствуй, земляк). Бабаян, глубоко вздохнув, крикнул: «Пах, пах, парев». Двадцать девять лет он не говорил на армянском и не встречал ни одного армянина. Как нам стало известно, он был первым армянином, попавшим в Мехико.

Наш визит очень обрадовал его. Крайне растроганный и взволнованный, он по очереди внимательно изучал нас и пытался говорить на армянском. Он обрадовался нам так же, как и мы ему.

Пригласив нас в свою рабочую комнату в задней части магазина, он усадил нас и позвонил жене, приказав ей приготовить ужин для дорогих гостей.

Пытаясь вспомнить родной язык, он начал рассказывать свою историю о том, как попал сюда. Он был родом из Тигранакерта. Во время первой волны массовых убийств армян в 1894-1895 годах молодой Габриэл, пытаясь защитить родителей, убил одного турка. Испугавшись наказания, он сбежал в Мексику. Здесь он женился на мексиканке, у них родились две дочери и один сын, а сам постепенно стал удачливым бизнесменом.


Перед выходом из магазина он позвонил в отель Капучинас и зарезервировал для нас номера, после повел к себе в дом, который находился поблизости от магазина на улице Авенида де Капучинас.

Его жена приготовила прекрасный ужин из мексиканских и арабских блюд, а в конце подала пахлаву. Съев кусок, я вспомнил, как впервые попробовал ее, когда в Берри Гаспар тайно угостил меня кусочком. Как же я мог забыть тот день? Мы оба были все еще живы!

Мы провели прекрасный вечер: веселились, слушали музыку и танцевали. Услышав красивый голос Анны, он усадил ее к себе на колени, поцеловал в лоб и попросил спеть армянскую песню. Пока она пела, слезы текли по его щекам. Он не слышал армянской песни более двадцати девяти лет. Звуки армянской песни напомнили ему о боли и прежней жизни на родине среди родителей и друзей. Не мог он не вспомнить и об обстоятельствах, вынудивших его покинуть родные края.

Было далеко за полночь, когда приемный сын Бабаяна Артуро отвез нас в отель и заплатил за наши номера на неделю вперед.

На следующий день я отправил телеграмму братьям в Лос-Анджелес и дал им адрес Бабаяна. Через неделю пришел ответ. Вдобавок они прислали двести долларов, чтобы мы могли из Мехико поехать в Тихуану.

ПЕРЕХОД ГРАНИЦЫ В ТИХУАНЕМы сразу купили билет на поезд до Колима - морского порта на востоке

страны. Оттуда мы поехали в Эстенаду, где пересели на машину, которая довезла нас до Тихуаны. И здесь Анна очень помогла нам благодаря своему знанию английского и умению пользоваться телефоном. Доехав до Тихуаны, мы позвонили братьям и сообщили им,что добрались до границы.

Они передали, что, как только найдут водителя, сразу же приедут к нам. Мы поселились в отеле Тихуана и ждали их приезда. Каждый день в надежде увидеть братьев мы прогуливались у пропускного пункта на границе. К нашему удивлению никто не прогонял нас и не спрашивал, почему мы ходим сюда. На третий день, когда мы втроем сидели в тени, а Кероп пошел намочить платок, я увидел двух молодых людей, выходяших из ворот. Направившись в их сторону, я узнал одного из них. Это был мой брат Петрос. И хотя мне было восемь, когда пятнадцать лет назад он уехал в Америку, я все же узнал его. В радости я крикнул Анне: «Это мой брат». Подбежав к нему, я стал говорить с ним на армянском, но он не узнал меня. Он ответил мне на английском: «Я приехал за своим братом Амбарцумом. Ты видел его?». В ответ я крикнул ему, что это я Амбарцум, и крепко обнял его. Вытирая слезы, он спросил меня, а где же Кероп? Я ответил, что тот скоро подойдет. Второй - был американец, который на своей машине привез брата сюда.

Из вещей у меня была лишь одна сумка. В Иране я купил красивый ковер и за семь долларов приобрел 17 тысяч рублей Армянской республики 1918-


В школе я знал английский лучше турецкого.Отрывок письма, написанного в Берри в 1914


1920 годов, а в Алеппо приобрел широкое шерстяное одеяло. Все это были подарки братьям.

Собрав вещи, впятером мы направились к пограничному пункту. Петрос и его друг зашли внутрь поговорить с пограничниками. Когда они вышли, он растерянно сказал: «Мы влипли». Пограничники отвели нас с Керопом и Анной в отдельную комнату и стали допрашивать. Они хотели проверить, не связаны ли мы с криминалом. Убедившись, что мы «чисты», они отправили нас обратно в гостиницу, а Петроса и его друга - в Лос-Анджелес готовить нам документы для въезда на территорию США. Нам же оставалось ждать.

Ночью я продумал план перехода границы. Водитель должен был отъехать подальше от пропускного пункта, чтобы пограничники не смогли бы его увидеть. Тем временем, Петрос, Кероп и Анна должны были снова подойти к границе, как обычно мы подходили в предыдущие дни. Увидев троих, они бы ничего не заподозрили. Тем временем я через холмы перешел бы границу.

Когда они втроем пересекут границу, водитель должен был ехать медленно, чтобы я смог их догнать.

Они согласились с моим планом, я отдал Петросу девяносто пятьдолларов, которые сохранил из посланных двухсот, а пять долларов оставил у себя. В том случае, если меня задержат, я хотел иметь при себе деньги. Положив сумку в машину, я сказал водителю, чтобы тот уезжал. Кероп, Анна и Петрос легко перешли границу, сам я направился в сторону холмов.

Я шел достаточно долго, периодически оглядываясь. Пройдя около двух часов, я так и не встретил машины и решил, спустившись с холмов, продолжить путь вдоль дороги. Наконец появился знак - «Граница 2 мили».

Пройдя еще немало, я встретил другой знак - «Сан-Диего 17 миль», но к тому времени я настолько устал, что с трудом передвигался, а поблизости не было ни людей, ни зданий. Проехали несколько машин, но ни одна из них не остановилась. Я уже потерял надежду, что Петрос сумеет найти меня. Вдруг издалека я заметил еще одну машину. Я быстро прикрыл щеку ладонью, притворяясь, будто у меня болит зуб. Водитель остановил машину и что-то сказал, но я не понял его слов. По дороге он что-то говорил, но из его слов я понял только «Сан-Диего» и в ответ сказал: «Ес» (да). Всю дорогу я продолжал симулировать зубную боль. Мы проехали достаточно, пока не увидели знак въезда в Сан-Диего. Он показал на знак, и я ответил ему: «Ес» (да).

Я был горд своей способностью общаться при ограниченном владении английским языком. Кто бы мог подумать, что уроки английского в школе Берри мне

пригодятся на чужой земле? Нас обучали английскому алфавиту, чтению и написанию элементарных выражений. Я никогда не забуду первую фразу, которую прочел в школе на английском: «Run mouse run, the cat is going to catch


you!» (Беги мышь, беги, пока кошка не схватила тебя). А еще я с гордостью выговаривал фразы: “How are you? Are you hungry? Are you thirsty? Are you tired?” (Как поживаете? Голодны? Хотите пить? Вы устали?). Отец каждый раз в конце письма к Петросу любил дописывать новые выражения, которым нас обучали в школе, и теперь эти знания пригодились нам.

Солнце уже садилось, когда мы въехали в Сан-Диего. Водитель оказался очень добрым человеком и, проехав час, высадил меня у аптеки. Я вошел внутрь и огляделся. Заметив изображение стакана пива, а мои познания позволили мне понять, что оно стоило один цент, я заказал три стакана. И хотя я не понял из чего оно, но его вкус пива мне понравился. Осмотревшись, я заметил людей входивших и выходивших из автобусов. Я понял, что магазин служил также мини-остановкой.

На одной из стен я заметил вывеску с направлениями и ценами. Билет до Лос-Анджелеса стоил 3.50$. Все свои деньги я отдал Петросу, оставив у себя пять долларов. На них я купил билет до Лос-Анджелеса, и у меня в кармане осталось полтора доллара.

Автобус тронулся в семь тридцать вечера. Проехав несколько миль, он остановился, в него вошел инспектор, который фонарем осветил лицо каждого пассажира. Не найдя никого подозрительного, он вышел из автобуса. Благо я был одет прилично и не обратил на себя внимание.

Через некоторое время автобус снова остановился. Я подумал, что мы доехали до Лос-Анджелеса, и вместе с остальными вышел из автобуса.Но оказалось, что это былa остановка для отдыха, и, увидев, что все возвращаются, я сел обратно в автобус.

Через некоторое время автобус снова остановился, на этот раз на станции по крупнее. Как и прежде все стали выходить, а я вышел вместе с ними. Но на этот раз они стали расходиться. На вывеске я прочел «Грейхоунд» и понял, что мы доехали до Лос-Анджелеса.

Небо было уже совсем темным, но его освещали прекрасные разноцветные электрические лампы. Я шел по улицам в поисках вывески «Читчян и братья» и был спокоен, так как это был конец моего пути из Харберда, и совсем скоро я встречусь с братьями. С легкой душой, не оглядываясь назад, я спокойно ходил по улицам, освещенных светом вывесок. Конечно, я не нашел их магазина, так как находился в другом конце города. Я не имел понятия, где нахожусь, и за целый день вместо еды и воды выпил всего три стакана пива.

Я зашел в первый попавшийся ресторан. Официант грек принес мне меню. Не разбирая, что написано, я пальцем ткнул в одно из названий блюд. Вскоре он вернулся с тарелкой, на которой лежали внушительный кусок стейка, картошка и кусок хлеба. Мне также налили чашку кофе. Увидев всю эту еду, я засомневался, что моих полутора долларов будет достаточно. В смятении я достал доллар и протянул официанту, сказав, что может забрать еду, так как


я не трогал ее. Остальные пятьдесять центов я припас для звонка братьям. Он взял деньги, а потом вернулся и положил на стол семьдесят пять центов.

Должен ли я объяснять насколько обрадовался еде за двадцать пять центов?

ВОССОЕДИНЕНИЕ В ЛОС-АНДЖЕЛЕСЕПокончив с восхитительным ужином, я стал думать, как же позвонить

братьям. Я никогда сам не пользовался телефоном. Я обратился к официанту, одним лишь словом «Телефон». Он показал мне на заднюю стену. Я прошел туда и нашел телефон. Вернувшись жестом показал официанту, чтобы тот пошел за мной к телефону, и передал ему бумагу с номером братьев. Он понял меня, набрал номер и передал трубку мне. Трубку взял Гаспар. Было за полночь, и он уже спал. Спросоня он сказал: «Алло», я объяснил ему, что нахожусь в Лос-Анджелесе, но не знаю своего местонахождения. Брат посоветовал мне выйти наружу и прочесть надпись над рестораном. Слава Богу, официант снова подошел ко мне, взял трубку и объяснил брату, как подъехать к нам.

Гаспар ответил, что через пятнадцать минут приедет. Оказалось, что я находился рядом с автобусной станцией Грейхоунд около Восточного Лос-Анджелеса, где жили братья. Через полчаса приехал Гаспар. Я кинулся обнимать его, в последний раз мы виделись с ним, когда бежали из Берри. Он был со своим эфенди, а я с Кор-Мамо. Я не мог забыть той встречи. Как же нам удалось выжить в ужасные шесть лет и снова обрести друг друга в Америке? Я был ошарашен, когда он оттолкнул меня, оглянулся и сказал: «Потерпи, когда выйдем наружу». Чего нам нужно было опасаться? Ведь мы были свободны и находились в Америке! С того дня, как я ступил на иранскую землю, я обрел свободу, я был свободен от турок. Что так беспокоило моего брата? Выйдя наружу и отойдя подальше от посторонних, мы крепко обнялись и стали горько плакать. Между нами всегда существовала крепкая связь,

Встреча Амбарцума и Гаспара, Лос Анджелес, 1923 год


ведь мы были близнецами.Он поспешил объяснить

мне, что из-за отсутствия американской визы здесь я нахожусь нелегально. Он не знал, что случится, если меня поймают, но теперь я был нелегалом. Я и Кероп должны быть осторожны. Но это не особо беспокоило меня, ведь наконец я был с братьями. Все равно, никто не мог быть более жестоким, чем турки.

Мы направились в сторону его машины. У машины с открытой дверцей, я заметил за рулем невысокого парня и спросил об этом Гаспара, думая, что это его водитель. На что он ответил: «Это твой брат Мигран». Я был поражен, так как ожидал увидеть высокого парня. Одноклассники Миграна называли его «Егав». Он всегда отпугивал хулиганов. Теперь я был намного выше него ростом. Мы крепко обнялись. Не проронив ни слова, мы молча плакали.

Было раннее утро, когда мы доехали до улицы Южная Индиана, 598. Это был адрес, куда я посылал сотни писем и мысленно совершал путешествие в конверте. Наконец я здесь, и мне больше не нужно посылать писем на этот адрес. Впоследствии, переехав из этого дома, я никогда не забывал о тех ощущениях, которые испытал, впервые увидев его. За восемьдесят пять лет здание было перестроено, но воспоминания остались.

Дома нас ждала Марица, супруга Петроса. Он выбрал ее в жены в Полисе. Вскоре после нашего прихода позвонил телефон. Это был Петрос, который сказал Гаспару, что он находится в Сан-Диего, и с ним Кероп и Анна, но они потеряли меня. Гаспар рассмеялся и сказал, что я стою рядом с ним. Петрос не поверил и попросил передать мне трубку. Он не мог поверить, как это я, не зная языка, не умея писать на английском, сумел найти их дом с пятью долларами в кармане.

Той ночью я спал спокойным сном и проснулся только к полудню.

Петрос, Кероп (стоит), Амбарцум с Алиси Азат, Лос Анджелес, 1923 год

На волоске от смерти250

Рядом со мной в своей колыбели спал первенец Миграна, Азат (его имя на армянском означает «свободный»). В это время его жена Веркин находилась в больнице с их новорожденным вторым сыном Ншаном. Они назвали его в честь нашего младшего брата, которого утопили в реке Берри. Через два года у них родилась дочь Аракс (Рокси), названная в честь крупной реки в Армении.

Во время завтрака я познакомился с Марицей и поиграл с Азатом, которому в то время было два года. Я всегда любил играть с детьми. День пролетел быстро. Наконец Петрос вернулся с Керопом и Анной. Мы отметили нашу встречу. А вечером к нам присоединились Гаспар, Мигран и жених Анны.

Днем, когда жених Анны был на работе, она пришла к нам. На ней были новые красные туфли. Заметив их, я сказал, что они неплохие. В ответ она скорчила гримасу, заметив, что не в восторге от вкуса своего жениха, но вынуждена носить их. Мы поддерживали с ними связь, пока я работал в магазине братьев, а после свадьбы они переехали в Сан-Франциско, и связи оборвались.

РАБОТА В МАГАЗИНЕБРАТЬЕВ

На третий день я самостоятельно пошел в магазин. Братья ушли рано утром. С адресом в руках адрес, я пошел по указанной Марицей дороге и наконец нашел магазин.

Войдя в него, я застал всех, занятыми работой. Увидев меня, они удивились тому, как я сумел найти это место, они ведь не знали о моих странствиях из деревни в деревню на протяжении шести лет.

Был полдень, и братья успели проголодаться. Я предложил приготовить им ланч. Они дали мне дюжину яиц и кусок масла. Я удивился тому, что Петрос и Мигран могут за один присест съесть столько яиц и большой кусок французского батона! Какая между нами большая разница! Знали ли они, что означают слова: «Мы счастливы, если по вечерам на ужин имеем немного мацуна и кусок хлеба»? Или представляли ли себе ситуацию с Агавни? Представляли ли они то, как я при каждой возможности припасал немного еды для Керопа? Знали ли они каково днями напролет не иметь кусочка хлеба во рту? Понимали ли они, каково было мне в Тавризе, сейчас , когда они кушали свои огромные порции? Но я испытывал лишь радость. Я был рад, что судьба пощадила их, и они могли спокойно есть сколько их душе было угодно. Я подумал,что теперь я и Кероп не сумеем усмирить наш аппетит. Меня немного огорчило то, что братья не предложили присоединиться к их трапезе, возможно они думали, что перед выходом из дома я поел. Но ничего страшного, для меня чувство голода было обычным делом.

Со следующего дня я стал помогать братьям в магазине: сортировал товар,


ставил на них ценники, раскладывал по полкам. Через несколько месяцев Петрос открыл новый магазин в доме, который построил своими руками. Дом был двухэтажным с шестью квартирами на втором этаже. Он находился в двух кварталах от старого магазина. На первом этаже разместились магазин и аптека. Я стал помогать ему в магазине, где у него работал опытный в этом деле армянин. Работая с ним, я постепенно обучился некоторым выражениям на английском языке, а также умению вести торговлю. Мы привлекли многих покупателей, Петрос продавал товары почти по их себестоимости. За короткое время его дело стало процветать. Мы много трудились и были счастливы этим.

Через год один сириец захотел купить магазин. Петрос и сириец подружились и рассказали друг другу о судьбах своих семей. Петрос рассказал ему и то, как я и Кероп попали в Штаты.

После того, как он продал магазин сирийцу, я продолжал работать у того, пока он не нашел мне замену. Через несколько недель сириец обнаружил, что у магазина маленькая прибыль, и подумал, что Петрос его обманул. Тогда Петрос ему объяснил принцип своей работы, который состоял в том, что сначало необходимо привлечь покупателей дешевизной, а затем постепенно увеличивать цены. Но сириец не был доволен объяснением брата и донес в полицию, что мы с Керопом находимся в Америке нелегально.

Узнав об этом, Петрос отвез нас в гостиницу и велел прятаться там, пока полиция будет искать нас дома и в магазине.

Той же ночью он отвез нас с Керопом в Тихуану и дал двести долларов, чтобы мы поехали в Мехико. Он считал, что там нам удасться подать на визу и через несколько месяцев легально вернуться в Штаты. Мы с Керопом согласились с его планом и вернулись в Мехико той же дорогой, которой двумя годами ранее доехали до Лос-Анджелеса.

Я выжил в Геноциде,но так и не смог избежать

шрамов, которые остались на душе от турецких зверств и попыток искоренить

целую нацию.

ЧАСТЬ 3

Ïðîäîëæåíèå ìîåé ãîðüêî - ñëàäêîé æèçíè

ВОЗВРАЩЕНИЕ В МЕХИКОХотя мы с Керопом снова были в бегах, но возвращение в Мехико отличалось

от предыдущих наших побегов. Мы находились среди цивилизованных людей и не боялись за свою жизнь, кроме того, теперь мы были мужчинами, а не перепуганными до смерти мальчишками. Я был спокоен за своих братьев, так как они жили в достатке и обзавелись собственными семьями, а мне оставалось нормализовать свою жизнь. Впервые в жизни я был полон оптимизма.

Возможно именно Бог дал мне этот шанс, и снова я вспомнил слова отца: «Без Божьей воли и лист не шевельнется на дереве». Последующие десять лет моей жизни в Мексике оказались самыми счастливыми, не считая жизни в Берри, но это было другим. И все же, что бы ни происходило в моей жизни, все имело горько-сладкий привкус. Я знал, что не будет полного счастья, пока я живу вдали от своего Эргира. Ах, мой Эргир... Каждый раз, произнося слово «Эргир», я содрогаюсь от боли потери. Мехк...

Вскоре по прибытии в Мехико мы навестили нашего приятеля Габриэла Бабаяна. Он обрадовался и вместе с тем удивился нашему возвращению. Никто не возвращался после эмиграции в Америку.

Мы объяснили обстоятельства, заставившие нас уехать из Америки, рассказали о нашем страхе попасться. Наш путь в Америку был долгим, и мы не хотели подвергать опасности планы по обоснованию в Америке. После теплой встречи мы долго беседовали о переменах, которые произошли в Мехико за прошедшие два года. Оказалось, что за это время много армян, переживших геноцид, переехало сюда.

СПЛОЧЕННАЯ ГРУППА АРМЯНВ первую очередь Бабаян посоветовал нам снять квартиру в районе, где

обосновались армяне. Мы направились в Закало, вблизи центра города, где были расположены правительственные учреждения. Здесь армяне жили в основном на двух улицах. На одной улице квартиры были чище, но цена на них была дороже. По совету Бабаяна я арендовал квартиру на этой улице.

В процессе поиска квартиры я познакомился с человеком чуть старше

35. ÄÅÑßÒÜ ÑÀÌÛÕ Ñ×ÀÑÒËÈÂÛÕËÅÒ ÌÎÅÉ ÆÈÇÍÈ

254

255

меня, который предложил, заняться вместе покупкой и продажей ношенной одежды? Идея не заинтересовала меня. Я не понимал, как можно покупать и перепродавать ношенную одежду. Однако через несколько лет я понял, что ошибся, а тот человек стал одним из самых успешных армян в Мехико.

Гуляя по округе, я удивлялся тому насколько увеличилась армянская община всего за два года. В 1923 году Бабаян был единственным армянином в городе, а наша группа состояла из одиннадцати человек. В 1925 году здесь насчитывалось уже несколько сот армян, и с каждым днем прибывали все новые группы выживших. Пока я жил в Мексике, их численность увеличилась до полторы тысячи.

Мы были очень сплоченными, так как все прошли через горе. Всех нас объединила звериная жестокость турок. Мы понимали, что являемся теми немногими, кому удалось выжить. Мы внимательно слушали рассказ каждого, надеясь найти в них информацию о потерянных любимых. Некоторым это удавалось, но многим - нет.

Наша жизнь имела горько-сладкий привкус из-за боли потерянной любимой родины. Мы чувствовали себя счастливыми в окружении своих, это позволяло сохранить наши традиции, обычаи и нравственные ценности, а также родной язык.

Конечно, мы понимали, что все наши традиции изменятся, если не забудутся, когда мы интегрируемся в другую культуру. Возможности избежать чермак чарта (белого геноцида) — ассимиляции — не было.

Мы стремились всячески помогать друг другу в личных делах и в

Армянский пикник (Мехико, 1926 год)

Десять самых счастливых лет моей жизни


бизнесе. Мы приглашали всех членов армянской общины на праздники. Мы арендовали банкетные залы или устраивали пикники в парках города. На такие праздники каждая семья приносила с собой традиционное блюдо своей деревни, собиралось много еды, и все угощали друг друга. Возможность поесть свои любимые блюда была для нас большой радостью. Женщины собирались вместе и общались, а мужчины играли в разные спортивные игры. Под конец мужчины и женщины вместе исполняли армянские и испанские песни и танцевали. Мы дорожили сложившейся между нами дружбой.

Я высоко ценил и уважал мексиканское правительство и жителей. Не было никакой дискриминации. Мексиканцы были польщены нашим стремлением выучить их язык, основать бизнес и всячески пытались нам помочь. По моему мнению, испанский - второй по красоте язык после армянского. Мексиканцы – люди, ценящие радости жизни. Их жизнерадостность были всеохватной, и это помогло мне вернуться к нормальному образу жизни. За это я благодарен народу и правительству Мексики.

Однако я снова оказался в нужде. Земля здесь была идеальна для земледелия, богата природными ресурсами и минералами. Климат позволял заниматься земледелием круглый год. При этом множество людей бедствовали, а я не понаслышке знал, каково это жить в бедности. Что мешало мексиканцам обеспечить себя нормальную жизнь на своей родине, в то время как иммигрантам так легко удавалось основать и развивать свой бизнес? Скоро я понял, что у них нет той возможности получать образование, которая было в нашем Эргире. Я опять был благодарен за хорошее образование, которое получил в Берри, и отцу, обеспечившего всем своим детям достойное

Армянский пикник (Мехико, 1926 год)

257

будущее. Также я узнал, что мексиканцы ревностно относятся к религии. Почти в каждом квартале были церкви.

В 1925 году многие армянские семьи все еще полностью не прижились, и немногим удалось добиться успехов в бизнесе. Те из нас, кто прислуживал, в день зарабатывал не более пятидесяти сентаво (мексиканская валюта)*, но мы находили время для того, чтобы ежедневно собираться и гулять по главной улице Корео Майор. Все мы жили по соседству.

В один из таких дней я гулял с группой мужчин и женщин и рассказывал им про страх, который испытывал в Барчандже, живя у доброй турецкой женщины, и как боялся соседа-жандарма. Когда я рассказывал об армянке женщине, постоянно унижающей меня, называя «Гавур боги», и про то как это меня задевало, вдруг кто-то хлопнул меня по спине. Я обернулся и услышал, женский голос: «Гавур боги». Я не узнал ее, а она все повторяла «Гавур боги», и тогда я понял, кто это

Те же слова, та же интонация ранили душу, так же, как и в те годы, когда я жил в постоянном страхе быть пойманным и растерзанным турками, в страхе перед ее же мужем жандармом... Деверь моей Ханум, который ненавидел армян, свято верил, что попадет в рай, если убьет армянина, и любил повторять: “Каждый, кто будет укрывать у себя армян, заработает железную цепь на шею и пять лет тюрьмы”. Это были годы, когда я был одержим призраками.

Как же я мог забыть об этом? Но я не видел ее лица, даже в день, когда помог ей сбежать от турка, ее лицо было закрыто чаршафом. Я узнал ее только после того, как она назвала свое армянское имя Анна. Мы все громко рассмеялись… да, это была Фатма ханум из Барчанджа.

Вскоре после ее приезда в Мексику, ее муж, который находился в США, подготовил все необходимые документы, и она с дочерью переехала в Калифорнию. Судьба распорядилась таким образом, что в 1937 году во Фрезно ее дочь Ерануи вышла замуж за моего младшего брата Керопа. Несмотря на жестокое отношение Фатмы ханум ко мне в Барчандже, я уважал ее и преклонялся перед ней, как и перед всеми армянскими женщинами, которые, оставив своих турецких мужей и детей от них, бежали, чтобы вдали от родины все же продолжить армянский род.

Фатма ханум была противоположностью моей тети Агавни. Несколько раз я предлагал той сбежать, даже невзирая на угрозы ее мужа убить меня, если я не отстану от его жены. Но она решила остаться. Я так и не смог понять ее. Несмотря на то, что Аго-Эбо был армянином и его сын был армянином, но их детям грозила полная ассимиляция, ведь они были мусульманами. Сегодня мне остается надеяться, что подобным людям удасться повлиять на турецкую систему изнутри, чтобы добиться справедливости в Армянском вопросе. Только в этом случае это стало бы Божьей помощью и оправданием жизни,

* 100 сентаво равны одному песо. В 1925- 35 годах два песо были равны одному американскому доллару.



которую они выбрали… Только с Божьей помощью лист шевельнется на дереве. Надеюсь, это станет явью! Ах, ах...что за жизнь!

ПАЛАТЕРИЯ САН –ХУАН-ДЕ-ЛЕТРАНОднажды мы с Керопом сидели дома и думали, чем же можно заняться

в этой стране. Найти решение было нелегко, так как я не владел языком и не знал, какая работа пользуется большим спросом. Я слышал, что Бабаян давал дельные советы некоторым армянским парням по работе, и те быстро добивались успеха.

Я пошел навестить друга и описал ему свою ситуацию. Он выразил недовольство по поводу моего незнания языка, а также нехватки определенных навыков и возможности инвестиций. В конце концов он решил, что самым подходящим способом заработать денег для меня будет приготовление и продажа свежевыжатых соков, именно этим он занимался после переезда в Мексику. Его идея показалась мне стоящей.

В первую очередь я приобрел в качестве стойки деревянный стол, а также три газовых баллона. Затем купил двенадцать прекрасных хрустальных стаканов, которые довольно дорого стоили – каждая по одному песо!

Выбрав угол, где обычно собиралось много народа, я решил поставить свой прилавок. Это был перекресток Коррео Майор и Сан-Хуан-де-Летран. Первым магазином за углом была немецкая кондитерская, где продавались сладости. Ее витрина смотрела на Коррео Майор, а вход находился со стороны Сан-Хуан-де-Летран. В одном углу входа в магазин я арендовал небольшое пространство, куда ставил стол и остальные принадлежности в конце рабочего дня после закрытия магазина. Рядом с немецким магазином на улице Сан-Хуан-де-Летран находился кинотеатр, который тогда не работал.

Перед тем, как начать свой бизнес, я решил, что мне нужна новая одежда. Я все еще носил костюм, сшитый в Тавризе моим дорогим другом Хачатуром. В кхане, в небольшом торговом центре под одной крышей, среди магазинов находилась мастерская портного из Полиса. Здесь же была кофейня, в которой армяне любили собираться, обмениваться последними новостями, играть в тавли (нарды) и домино.Кхан находился недалеко от нашего дома, и я иногда заходил туда. Когда

армяне узнали, что я два года жил в Америке, то решили, что я возможно неплохо владею английским. Несколько раз они просили меня составить им компанию в Закало в качестве переводчика по личным и официальным поводам. В то время у меня не было работы, и я каждому помогал за пять песо.

Когда я пошел в мастерскую портного и попросил его сшить мне костюм, он указал мне на мужчину, сидящего за столиком в кафе и сказал, что тот распространяет грязные слухи обо мне, мол я слишком дорого беру за свои услуги. По совету портного я подошел к мужчине и спросил, что ему во мне

259

не нравится? Но как только я поздоровался с ним, он стал кричать: «Гор, гор, горсувер» (Убирайся отсюда!). Он не на шутку разошелся, но из-за его возраста я не стал усложнять ситуацию. Не ответив ему, я вернулся к портному, который подозвал швею, чтобы та взяла с меня мерки: «Овсанна, подойди и возьми мерки с этого мужчины, ему нужен костюм». Ко мне подошла красивая девушка в розовой кофточке. Я подумал, живы ли ее родители, так как не понимал, как такая красивая девушка может работать в подобном месте? Разные мужчины приходили в кхан, чтобы выпить кофе и поиграть... это было неподходящим местом для приличной девушки.

Через неделю у меня был новый костюм, состоящий из пиджака, брюк и жилета. Теперь можно было начинать свою работу. Я чувствовал, что она обязательно мне понравится. Это была простая и чистая работа, позволяющая мне общаться с людьми, что было важно для меня. Я сразу полюбил мексиканцев за их улыбчивость и легкость в общении. Самое главное – не было страха, что тебе могут причинить боль. Впервые в жизни я был счастлив, свободный и имеющий возможность заниматься работой, близкой моему сердцу. Я не беспокоился о том, что не могу говорить и не понимаю языка, так как знал, что рано или поздно научусь ему.

Однажды ранним утром я купил апельсины и лимоны, поставил стол, установил контейнеры со свежевыжатым соком, разложил красивые хрустальные стаканы и стал кричать: «Синко сентавос, синко сентавос». Постепенно люди стали подходить к моему столику. Их привлекли стаканы, которые сильно отличались от обычных глиняных чаш и кружек. Стакан сока обходился мне в один сентаво, а я продавал его за пять. Одни покупали один стакан сока, другие – два и больше.

Итак, я основал свой бизнес. В первый день моя прибыль составила три песо, и я был очень доволен. В течение недели мои контейнеры несколько раз в день наполнялись новой партией сока. Я шутил и смеялся со своими клиентами, каждый день разучивая новые слова на испанском.

За несколько дней ассортимент соков пополнился новыми тропическими фруктами, которых я до этого не знал. На местном рынке я покупал ананасы, бананы, клубнику, гуаву, манго, томаринд, папайу, арбуз и пулке, которую готовили из перебродившей папайи и которая была слабо алкогольным напитком.

Одновременно я посылал Керопа в школу, которую Левон Потосян основал для армянских детей, и брат помогал мне лишь несколько часов после школы. Мой бизнес расширялся, и мне пришлось нанять помощника. Им стал парень чуть старше Керопа, восемнадцатилетний Филипе Руиз. Он убедил меня, что у него есть опыт работы. В день я платил ему пятьдесят сентаво, хорошая плата за подобную работу. Также я предложил ему ночевать в нашей квартире, чему он очень обрадовался.

Так как мой бизнес хорошо развивался, я решил приобрести устройство



для приготовления попкорна из Германии с красивыми светящимсяразноцветными лампами. Внутри стеклянного куба находилась фигурка человечка, когда все семена взрывались и попкорн был готов, он переворачивал чашу со всем содержимым в стеклянный куб. Новинка привлекла еще больше покупателей, многие просто подходили, чтобы посмотреть на это и покупали сок и попкорн.

Бабаян предложил мне расширить бизнес, начав продажу газированной воды за десять сентаво за стакан. Я выручал пятьдесят процентов от продажи.

Однажды, вернувшись домой после покупки фруктов, я увидел плачущего в углу Филипе. Выяснилось, что при мытье стаканов он разбил один из них, и Кероп уволил его, подумав, что я рассержусь, когда узнаю о произошедшем. Ведь каждый стакан стоил один песо, а Филипе не зарабатывал достаточно, чтобы компенсировать ущерб. Я успокоил обоих парней, уверив, что не собираюсь никого увольнять, наоборот я повысил зарплату Филипе до одного песо в день. Ведь мой бизнес шел в гору, а он был прекрасным помощником.

В течение последующих двух-трех лет мой бизнес продолжал расширяться. Мне удалось накопить более трех тысяч песо, которые я хранил у Бабаяна. В те времена два песо были равны одному американскому доллару.

К тому времени соседний кинотеатр сменил владельца, и новый хозяин ремонтировал его. Кинотеатр был вдвое больше и намного шире кинотеатров в Америке, с двумя-тремя ярусами сидений. В углу фойе находилась старая мороженица, огороженная стеклом от остальной части фойе.

Я решил, что самое время расширить свое дело, и за три тысячи песо приобрел палатерию, а все оборудование заказал в Америке.

Также я поменял нашу квартиру, сняв новую на втором этаже здания прямо напротив палатерии, а Филипе выделил комнату в задней части палатерии.

Когда ремонт кинотеатра был завершен, я взял накопленные три тысячи песо, которые хранил в сумках в офисе Бабаяна, решив отнести их хозяину кинотеатра, чтобы окончательно завершить наше соглашение по покупке мороженицы. К моему разочарованию он отсутствовал, и мне передали, что будет лишь через неделю. Вместо того, чтобы вернуть деньги в офис Бабаяна, я решил оставить их у себя. Вместе с деньгами я направился в палатерию, чтобы присмотреть за ремонтными работами. Сумки я положил под кассой в месте, которое было известно только мне с Керопом.

Ночью, когда мы уже собирались ложиться спать, я вдруг вспомнил, что сумки то я не принес домой. Встревоженный я спросил Керопа, не брал ли он их с собой, но получил отрицательный ответ. Я посмотрел в окно, которое выходило прямо на палатерию. В свете уличных фонарей мне показалось, что вход в палатерию открыт. В панике я выбежал в пижаме из квартиры, умоляя консьержа открыть мне дверь, я забыл взять десять сентаво для него. Еле уговорив, я выбежал и убедился, что двери закрыты на засов. Потом я

261

подумал, что если Филипе внутри и заметил сумки с деньгами, то возможно он взял их и тихо сбежал через заднюю дверь. Он был совсем юным бедным мальчиком, никогда не знающим своего отца, и я был уверен, что он даже никогда и не видел трех тысяч песо. Я подумал, что всякий на его месте взял бы деньги и сбежал, ведь в этом случае его вряд ли могли поймать?

Открыв дверь, я вошел и в углу заметил спящего Филипе. Я разбудил его и спросил, почему спит не в своей комнате, он ответил: «Патрон, Вы забыли свои деньги, и я подумал, что будет безопаснее заснуть рядом с ними». Какое благородство! У меня внутри все перевернулось. Ведь было так легко сбежать с тремя тысячами песо. Кто мог поймать его?

Тогда я понял, что нуждаюсь в нем больше, чем он во мне, и вспомнил Давида из Тавриза. Обоих парней я всегда вспоминал с огромной благодарностью за их доброту и заботу.

Через несколько недель ремонт закончился, и у меня появилась красиво декорированная палатерия. Все было новым. Я поставил здесь семь круглых столиков со стульями вокруг них (все было приобретено в Америке), а магазин назвал «Палатерия де Сан-Хуан-де-Летран».

Продолжая продавать соки и газированную воду, я сменил машинку для попкорна на более привлекательный аппарат для содовой, также из Германии. Он был украшен разноцветными лампочками и зеркалами. Вскоре после покупки мороженицы внутри кинотеатра я нанял работников, которые ходили по рядам в кинозале и продавали фруктовое мороженое, соки и содовую. После уроков Кероп следил за ними, чтобы во время работы они не усаживались и не смотрели фильм.

Два года спустя мой бизнес уже процветал, и я платил Филипе по три песо в день, чему он был очень рад, а Кероп продолжал большую часть времени проводить в школе.

ТЕПЕРЬ ВЕСЬ МИР ПРИНАДЛЕЖАЛ МНЕТеперь у меня появилась возможность расплатиться со всеми долгами. Я

был очень рад, что могу вернуть братьям те деньги, которые они когда-то посылали мне из Лос-Анджелеса. Этим я хотел отблагодарить их за помощь, которую они оказали мне в тяжелое время. Без них я точно потерял бы всякую надежду на спасение. Я послал 3000$ и 1000$ каждому брату. И хотя это было больше той суммы, что они посылали мне, но я хотел отблагодарить их за поддержку, а также для того, чтобы они знали насколько они важны для меня.

К несчастью Америка находилась в Большой депрессии, Петрос потерял свой бизнес и был вынужден продать дом, который построил. Теперь Божьей милостью я мог им помочь.

Впервые в жизни я чувствовал себя властелином мира! Я чувствовал себя королем, который может достичь всего, чего пожелает. Ничего не



могло испортить мое настроение, я ощущал прилив надежды и счастья, нахлынувших на меня.

Нелегко было совместить душевную боль утрат и шести лет жизни в аду с волной счастья и надежды. Все это мне казалось сюрреалистичным. Да, я выжил, но не мог избавиться от боли утраты отца и родины, моего Эргира. У победы был горько-сладкий привкус.

Я понял, что пришло время обзавестись собственной семьей. Двое старших братьев уже женились, на очереди были я, Гаспар и Кероп.Мне было двадцать восемь лет,

и я сумел скопить тысячу пятьсот песо, которые хранил у Бабаяна, поэтому я пошел к своему дорогому другу за советом. Он сразу спросил меня: «Что у тебя на уме?». Я ответил: «Хочу жениться, завести семью и дом. Думаю поехать во Францию, чтобы найти себе жену».

Он ответил: «Зачем ехать во Францию, здесь много армянок. Вот, у малатиаци Де-де три дочери. Старшая в 1927 году вышла замуж и уехала в Нью-Джерси. Младшие две в возрасте, когда уже время выходить замуж, любая из них может быть прекрасной парой для тебя. Возможно ты знаешь его сына Акопа Пилояна».

Да, я знал Акопа. Несколько раз он заходил в мой магазин встретиться со своим другом Миграном Гопояном, моим единственным армянским работником. Я принял его на работу, так как тот также был из Берри, и у него тоже была нелегкая судьба.

Когда мы были детьми и жили в Берри, отец Миграна был чемпионом по шахматам. Как-то знатный турецкий бей пожелал сыграть с ним в шахматы. Отец Миграна был вынужден согласиться на игру. В первой партии турок потерял свои деньги и, настояв на продолжение игры, проиграл своего коня. Бедный человек не знал, что бей вскоре снова явится, чтобы попытаться взять реванш. Однажды, когда отец Миграна ездил на выигранном коне, его окружили турки, убили и забрали коня. Турки искали любой повод, чтобы

Амбарцум (Мехико, 1929 год)

263

убивать армян. Когда я услышал о трагичной судьбе отца Миграна, то вспомнил одну из басен, которые рассказывал дед:

Волк: (Страшным голосом) «Хузи, хузи маленький ягненок, маленький ягненок, почему ты обидел мою мать в прошлом году?».Ягненок: «Но в прошлом году я еще не родился», - ответил

испуганный ягненок.Волк: «Если это не был ты, значит, это был твой брат».Ягненок: «Но, господин Волк, у меня нет братьев», - ответил

беззащитный ягненок.Волк: «Не имеет значения, значит это был кто-то из твоих

единоверцев!»,_ сказал волк, схватил бедного ягненка своими острыми клыками и убежал в лес наслаждаться лакомством!

Мораль такова: Когда сила в руках бессердечных, всегда виноваты слабые.

На следующий день я расспросил Миграна об Акопе и его сестрах. Он тоже уверял, что это прекрасная семья. Так получилось, что они жили непосредственно под его квартирой. Он пригласил меня к себе домой, чтобы мы могли увидеть девушек, которые часто работали на балконе этажом ниже.

В полдень мы пошли в квартиру Миграна. С их балкона я посмотрел вниз и единственное, что увидел, были руки девушки, которая работала за швейной машиной. Мне достаточно было увидеть ее руки, чтобы понять, что она именно та, на которой я хочу жениться. Ее руки утвердили меня в уверенности, что с ней нам удастся создать крепкую семью, и она будет опорой в моих начинаниях.

Я попросил передать Акопу привести сестру в палатерию. Мигран подумал, что Акоп не пойдет на это без ведома отца. Он посоветовал в первую очередь поговорить с ее отцом. Бабаян, тоже настаивал, что в первую очередь я должен встретиться с ее отцом.

Однажды я проходил мимо их дома и заметил ее отца, сидящего на ступеньках. Остановившись, я сказал: «Парев, айриг» (Здравствуй, отец). В ответ он мне бросил: «Пах, пах парев ев горсувер!» (Здравствуй и убирайся отсюда).

Тут я вспомнил, что это тот самый старик, который накричал на меня в кхане.

Отвергнутый, я направился к Бабаяну и рассказал ему о своей проблеме. Он сразу выразил свое негодование конфликтом с человеком старше меня по возрасту, но потом добавил: «Не беспокойся, я позову его к себе в магазин и



уговорю, что ты достоин его дочери». В общине всем хорошо было известно, что Де-де Пилоян отказывал всем, кто приходил свататься к его дочерям. Он ждал, когда уедет в Америку, и не хотел выдавать их замуж, чтобы потом они не были разбросаны в разных странах. К сожалению, его желания не реализовались. Его дети оказались на Восточном и Западном побережьях, в Мексике и во Франции.

Через несколько дней Бабаян послал мне весточку, что в скором времени они со своим приемным сыном Артуро приведут Де-де в мою палатерию, и дал время подготовиться к дорогим гостям. Я предупредил всех работников магазина, чтобы они были особенно вежливыми и приветливыми. Двух своих лучших официанток попросил надеть нарядные белые униформы, а сам приготовил лучшее мороженое.Войдя в палатерию, Де-Де Пилоян был поражен ее красотой. Все шло по

плану. Они смеялись и весело проводили время. Когда Де-де Пилоян отметил, что мороженое очень вкусное, Бабаян сказал, что владелец магазина-армянин. Пилоян обрадовался, что армянину удалось так хорошо устроиться. Когда настроение у всех поднялось, Бабаян, указав на меня, сказал Де-Де, что я и есть владелец магазина.

В ту же секунду Де-Де узнал меня, вскочил с места, бросил свою шляпу на землю и крикнул: «Ты обманул меня!». Он хотел уйти, но Артуро поспешил успокоить его и уговорил сесть. Вскоре они вышли, даже не попрощавшись.

Через несколько дней Бабаян позвонил с хорошими новостями. Дома у Де-Де они сели и обсудили ситуацию вместе с матерью девушки и братом Акопом.

Акоп согласился с Бабаяном, что по сравнению с теми, кто целый день ошивается вокруг кхана, я самая удачная партия для его сестры. Я не курил, не пил, не играл в азартные игры! Вдобавок у меня был свой неплохой бизнес. К тому же я отлично зарекомендовал себя в Мехико. Через несколько дней Акоп с матерью уговорили Де-Де согласиться.

Бабаян выбрал день, когда я мог пойти к ним домой и представиться. Однако до сих пор я не видел девушку и даже не знал, как она выглядит. Все, что я видел – это ее руки. За день до своего визита я послал их семье ассорти из нескольких видов мороженого. А вечером пошел знакомиться со своей возможной супругой с коробкой прекрасного шоколада, которую приобрел в немецком кондитерском магазине.

Только я сел в гостиной, как понял, что она была той самой швеей, которая несколько лет назад брала с меня мерки для нового костюма, и я вспомнил свое первое впечатление о ней: «Какая хорошенькая девушка!». Хотя я не помнил, как она реагировала на меня, если вообще обратила внимание, но во что бы то ни стало мы должны были обручиться.

Не теряя времени, Бабаян заказал столик в одном из лучших ресторанов Мехико, а также посоветовал мне преподнести ей красивый подарок к этому

265

дню. Он предложил купить ей красивое французское ожерелье и серьги. В ресторане мы провели прекрасный вечер.

Через несколько дней я дал Овсанне пятьсот песо на покупку свадебного платья. Мы планировали пожениться через четыре-пять месяцев. За это время мы должны были найти новую квартиру и закончить с приготовлениями к свадьбе. Но она сшила не только себе свадебное платье, но и костюм для меня. Я решил переехать в более просторную квартиру над кинотеатром. Рядом с нашей квартирой мы нашли небольшую комнату для Керопа. Однажды, в дни подготовки к свадьбе, когда я выходил из YMCA, куда периодически ходил плавать и принимать душ, так как мне не нравилась ванна в нашей квартире, я вдруг ощутил сильную боль на лице и не мог говорить. Посмотрев в зеркало, я ужаснулся - правая сторона лица искривилась. Не зная, что делать, я побежал к Бабаяну. Тот успокоил меня и повел к знакомому доктору, у которого тоже в свое время была подобная проблема, и он сам себя вылечил. Осмотрев меня, доктор убедился, что со мной то же самое, и сказал, что есть два метода лечения – укол длинной иглой и мгновенное исцеление или принятие лекарств, но на это потребуется несколько месяцев. Игла испугала меня, и я решил, что буду пить лекарства.

Сначала я стеснялся появляться в доме невесты в таком виде. Но Бабаян настоял на том, чтобы пойти. Он убедил меня, что они все поймут. И хотя я последовал его совету, но уверен, что они подумали, что возможно я не могу и исцелиться. За все это время я и Овсанна только один раз выходили на улицу вдвоем, когда пошли в кинотеатр на фильм Ал Джолсона, в остальное

Нвард, Рипсиме, Овсанна и Амбарцум (Мехико, 1929 год)



Обручение (Мехико, 1929 год)

267

Свадьба ( Мехико 31 августа 1929 года)



время вся ее семья или мать сопровождали нас. По воскресеньям я брал такси, которое возило нас по самым красивым районам города. Всем это нравилось, и это положительно влияло на отношение ее родителей ко мне

Не обращая внимания на мою болезнь, мы продолжали готовиться к свадьбе, и все эти месяцы я продолжал посылать им коробки конфет из немецкого магазина, а Чико, один из самых младших моих работников, относил их домой к Овсанне. Он был очень милым и улыбчивым юношем. Я был уверен, что от него мои подарки они принимали с еще большим удовольствием. По вечерам же я относил им ассорти из моего мороженого.

Бабаян стал кнкахайр (крестным) на нашей свадьбе. Он взял на себя все договоренности и предложил напечатать приглашения в Чикаго. Мы последовали его совету и получили прекрасные пригласительные, напечатанные золотыми чернилами. Так как в городе не было армянского священника, мы пригласили американского. Отец Овсанны был протестантом, а мать - лусаворчакан, как и я.

Было 31 августа 1929 года. Мы арендовали прекрасный банкетный зал. Еда была отменной. Я помню, что основным блюдом было Моле Поблано. Наряду с испанской, звучала и армянская музыка. Были приглашены все наши знакомые, собралось около трехсот гостей.

Женитьба изменила мою жизнь к лучшему. Снова у меня была семья – и формально, и на самом деле. Вместе мы строили жизнь, о которой я мечтал с детства. Она была из Малатии, я из Берри. И хотя мы были из разных мест, но ценности Эргира были одинаковыми.

Несмотря на изменение места и времени, мы сумели обеспечить себе счастливую и здоровую жизнь, так как были верны традициям и моральным ценностям нашего народа, который создал и хранил их тысячелетиями.Развитие техники улучшило наш быт, но не мешало нам сохранить свою армянскую идентичность.

Мой бизнес продолжал расширяться, и вскоре я решил отрыть филиал своего кафе-мороженого в YMCA, который находился на одной из главных улиц города около Закало, в направлении Чапултепек, одного из самых прекрасных парков в Мехико.

В здании YMCA было полторы тысячи комнат. Здесь в основном останавливались американцы. В центре работал огромный бассейн олимпийских размеров, куда несколько раз в неделю я ходил плавать. Это было одним из моих любимых занятий с самого детства. Я был польщен, когда американский консул в Мексике попросил меня научить его плавать на спине. Ему было около тридцати пяти лет, и одна нога у него была деревянной, как у Бабаяна. В то время я не мог предположить, что в дальнейшем он поможет мне, ускорив процесс получения американской визы в благодарность за обучение.

Мне удалось реализовать план по организации продажи мороженого в

269

YMCA. Из палатерии я принес сюда мороженницу, фруктовое мороженое, соки, содовую, а также стал продавать жвачку. Пять лет мое дело процветало. Это помогло обставить квартиру европейской мебелью, а через несколько лет мы переехали на другую квартиру по адресу Кале-де-Уругвай 143, ближе к родителям Овсанны. Каждый вечер мы проводили у них, или они у нас.

В 1930-ых годах Гаспар преподнес нам сюрприз, посетив нас со своей невестой Ашхен. Я был безгранично счастлив, теперь и мой брат-близнец обрел счастье, как и я.

Основав продажу мороженого в YMCA, я сделал бизнес-предложение Филипе, которому безгранично доверял. Я предложил ему руководить филиалом в YMCA, сказав, что буду брать с него лишь двадцать песо в день, а остальная сумма выручки, которая была намного больше, оставалась бы ему. Он с радостью согласился. Следующие четыре-пять месяцев я следил за работой палатерии и наслаждался жизнью, общаясь с семьей и друзьями. Да, я был счастлив, весь мир принадлежал мне!

После отъезда Гаспара родился мой сын Мартирос. Я назвал красивого младенца с золотыми волосами в честь моего дорогого отца. В тот день, когда отец исчез навсегда, оставив нас с братьями стоять перед турецкой школой, я дал себе это слово. И не только я, но мои дети и внуки должны реализовать все его ожидания и мечты. К тому времени весь мир был моим, у меня была красавица жена, прекрасный ребенок и финансовая стабильность. Чего больше желать?

Гаспар и Амбарцум (Мехико, 1920 год)



Мой сын Мартирос: обет защищать свой народ....выполнить волю деда

АРФ 1935Товарищ 20 февраляМартик 4 годаЧитчян

Армяне не боятся тюрьмуАрмяне не боятся смерти

Месть должна постигнуть злого турка

271

Я снова был готов вернуться к работе. Когда я зашел в YMCA, к моему огромному удивлению мне представили документы о долге в 3 500 песо, которые я задолжал Филипе. Меня обвиняли в неуплате зарплаты за все время, что он работал у меня. Я был ошарашен, так как всегда был внимателен к своим работникам и клиентам, в особенности к Филипе. На следующий день мой филиал в YMCA был закрыт, но к счастью палатерия все еще работала.

Естественно, по рекомендации Бабаяна я нанял адвоката. Во время судебного процесса оказалось, что в мое отсутствие адвокат уговорил Фелипе потребовать с меня денег. В это время в Мексику приехал Лев Троцкий с целью распространения идеологии большевиков. В городе жило около полутора миллиона человек, и именно Филипе попал под его влияние. Я снова пострадал из-за интриг большевиков. К счастью, на этот раз опасность не была смертельной.

Однажды вечером я ехал в автобусе домой в подавленном настроении. Сидевщий рядом со мной пассажир, заметив это, спросил в чем дело. Когда я рассказал о своей проблеме, он посоветовал хорошего адвоката. Назвав свое имя, он указал мне ресторан, где я могу представиться адвокату.

Мой адвокат не смог мне помочь, а мой магазин продолжал оставаться закрытым, и я решил последовать его совету. Направившись по адресу, я вошел в ресторан, нашел там адвоката и назвал имя человека, пославшего меня к нему.

Когда он протянул мне руку для пожатия, я вложил ему в руку золотую монету в двадцать песо. Адвокат спросил у меня имя моего работника и его адвоката.

Он стал уверять меня открыть магазин, но я повторил: «Но его официально запломбировали. Как же мне открыть его?». Он недовольно повторил: «Я же сказал тебе, иди и открой, я даю на это полное право, а если спросят, назови мое имя». Возможно, незнакомец был представителем власти и был против большевиков.

На следующий день я отрыл магазин, а через час туда явились двое полицейских в сопровождении Филипе. Они намеревались арестовать меня, но когда я назвал имя адвоката, они просто кивнули и поспешили удалиться. С того дня они не наведывались ко мне.

Несколько месяцев мой бизнес шел как прежде, но вскоре клиентура в YMCA изменилась. Шли тридцатые годы, и количество американцев заметно сократилось. К тому же многие стали продавать фруктовое мороженое. Постепенно моя прибыль стала уменьшаться, и я стал, подумывать о том, чтобы поменять бизнес, ведь нес ответственность за жену и сына.

Однажды, когда я поделился беспокойством со своими мексиканскими друзьями, один из них предложил мне войти с ним в дело. Несколько лет он работал на стеклодувной фабрике и был хорошо знаком с этим делом. Он предложил создать совместное предприятие по изготовлению и продаже изделий из



хрусталя. Посоветовавшись с женой, я решил продать оба своих магазина и вступить в партнерство со своим новым другом.

Мы купили необходимое оборудование, арендовали мастерскую. В течение нескольких дней мы изготовили несколько красивых ваз разного размера. Образцы отнесли в универмаг, где продавались подобные вазы. Мы хотели понять, какова может быть наша чистая прибыль. К сожалению, стало понятно, что не сумеем производить достаточное количество продукции, чтобы доходов с продажи хватило бы нам двоим. Поэтому я продал оборудование и решил поискать новые сферы деятельности.

Я решил открыть магазин для продажи женской и мужской обуви. Постепенно новое дело стало успешно развиваться. Скоро было объявлено, что с 12 до 3 часов дня запрещается проводить любые деловые сделки. Это было время сиесты, перерыва и отдыха. Предприятия можно было открыть с 4 до 7 часов. Возможно и это было принято под влиянием большевиков.

Однажды, когда я уже собирался закрыть магазин, зашел покупатель и стал просить продать ему туфли. Я уступил ему, дав возможность приобрести обувь. Только он вышел, как вошли солдаты и арестовали меня. К счастью судья, выслушав мои объяснения, сжалился и простил меня, так как магазин уже закрывался.

Через год меня снова неожиданно посетили полицейские и арестовали. Были арестованы также более тридцати пяти армян. Нас подозревали в убийстве армянского священника на Восточном побережье США. Никто из нас не был в курсе произошедшего. Оказалось, что один армянин, член другой армянской партии, который гостил в Мехико у своей сестры, ложно обвинил нас в причастности к преступлению. С этого дня наша сплоченная община раскололась на фракции. Мехк! Мой паспорт все еще носил штамп дашнаков. Меня снова арестовали в подозрении подобное преступление! Несколько часов нас держали в КПЗ, пока пришел Бабаян и освободил всех нас.

Хрусталь, который мы производили

273

К этому времени родилась моя дочь, которую я назвал в честь сестры Заруи. Мы были счастливы, любили детей и уже сами имели двоих своих.

ПРОЩАНИЕ С ДЕ-ДЕК несчастью через два месяца после рождения Заруи мы потеряли нашего

любимого Де-де. К тому времени он относился ко мне очень тепло, я был уверен, что он полюбил меня и доверял больше, чем своему сыну. Я тоже его любил и не забуду день его смерти.

Было утро 31 декабря 1933 года. Женщины готовились к встрече Нового года. Моя теща пекла пахлаву. Мы планировали провести веселые праздники, и теща попросила Де-Де пойти в магазин за грецкими орехами. Обычно, когда он шел в магазин, то всегда брал с собой моего сына, которому к тому времени исполнилось три года. Де-Де взял на руки Мартика, вышел из дома и направился к моему обувному магазину, который находился довольно далеко от их дома. По дороге он встречал своих приятелей и прощался к каждым из них. Он был убежденным протестантом и предчувствовал, что это его последний день на земле. Когда он дошел до моего магазина, я с умилением наблюдал за теплой привязанностью деда и внука. Мне вспомнился мой дед и чувства, которые я испытывал к нему. Когда он и со мной попрощался, я не понял, к чему это и дал ему сумку с орехами, но заметив, что он устал, усадил его в такси и отправил домой - это было наше последнее прощание.

Доехав до дома, он поднялся на третий этаж, зашел в квартиру, передал Овсанне Мартика, которого до сих пор держал на руках, и отдал жене свой кошелек с деньгами, который всегда носил при себе и где до сих пор хранил шестьдесят турецких золотых монет, а сам прилег отдохнуть.

Поняв, что ему нездоровится, домашние быстро позвонили Акопу, чтобы тот вызвал доктора. Но к приходу врача Де-Де уже скончался. В тот же день мы похоронили его.

Де-де и Мартирос



На его могиле я велел написать на армянском языке его имя, место рождения, возраст и дату смерти, а также вписать имена его жены, сына и дочерей. Саркис Пилоян умер в возрасте восьмидесяти четырех лет. В Мехико его знали как Малатиаци Де-Де.

СЕМЬЯ САРГИСА ПИЛОЯНАСаркис Пилоян родился в 1849 году в Чункуше. В раннем возрасте он

осиротел, и его вырастила семья его кузена Хачатура Пилояна. Саргис и Хачатур были ровесниками и росли как братья. В 1886 году они решили уехать в Чикаго, чтобы заработать денег. Они оба были женаты и имели детей.

Саргис работал на швейной фабрике, где из великолепного шелка шили все - от корзин до платков. И хотя он прожил в Америке десять лет, единственное, что он понимал на английском, было выражение: «Завтра в 7:30 будь на месте». После резни 1895 года, узнав, что турки убили его жену, он вернулся в Чункунш, чтобы позаботиться о своих детях - Хачатуре, Мануке и Маргарите. Вскоре после возвращения он узнал о подходящей вдове, живущей в Малатии в двух-трех часах ходьбы от Чункуша. Отправившись туда, он женился на Рипсиме Овнанян, которая была моложе него на двадцать лет. У Рипсиме было два брата - Аарон и Акоп Овнаняны. Из восьми сыновей

выжили только они, а Рипсиме была их единственной сестрой. После свадьбы оба брата остались в доме своих родителей, в результате три семьи жили под одной крышей. Оба брата были очень внимательны к сестре.Они были известными в Малатии строителями. В 1915 году они работали

на строительстве больницы для немцев. Их семьям было дано официальное

Де-де был мне словно отец (Мехико, 1934 год)

275

Ашхен,

Гаспар

(сидит

), Кероп,

Акоп,

Де-де

, Нвард

, Рипсиме

, Овсанна

, Амбарцум

(Мехико

,193

0)



обещание неприкосновенности. Однако стоило братьям закончить строительство больницы, как все восемнадцать членов их семей были убиты вместе с остальными армянскими жителями Малатии. Турки перебили их всех до единого. А больница позже была превращена в протестантский приют для армянских сирот.Хотя Овсанна не помнила своей бабушки*, но ясно помнила, как играла с

детьми Аарона и Акопа. Незабываемые моменты своего детства она провела в их доме. Все праздники они проводили в доме бабушки: «Маменц дун каци. Маменц дун деса» (Я ходила в дом бабушки. Я видела это в доме бабушки). Это были любимые воспоминания шестилетней Овсанны.Потеряв своих керы (дяди по материнской линии) и восемнадцать

членов их семей, Овсанна потеряла самое дорогое. Семья Пилояна не смогла смириться с вероломством турецкого правительства и с тем, как оно поступило с двумя братьями... Еще одна грустная история.

Саргис вместе с молодой женой и тремя детьми поселился в Малатии. Он стал кожевником – ремесло это требовало особого умения. Он обслуживал как обычных граждан, так и военных. Турок, которого звали просто Эфенди, был одним из его постоянных клиентов. Хачатур (старший сын Саргиса) работал у турка контролером над армянскими швеями.

Однажды Эфенди срочно понадобилось восемь золотых монет, для взятки за освобождение от призыва в армию. Саркис предложил ему свою помощь, на этой почве они подружились.

Впоследствии у Саргиса и Рипсиме родились пятеро детей – Седрак, Марица, Овсанна, Акоп и Нвард. Через несколько лет он послал своего сына Манука в Чикаго. Позже тот переехал во Фрезно, в Калифорнии, и женился на армянке, родившейся в Америке - Сейди. У них родились четверо детей – Флоренс, Альберт, Алис и Гладис.

В начале джарта турок Эфенди понял, что должен помочь своему другу. Шесть месяцев в самый разгар кровавой резни 1915 года семья Пилояна скрывалась в его доме. Он подвергал риску себя и свою семью, чтобы спасти армян†

Как-то во время резни Хачатур, узнав об аресте своего близкого друга, в смятении, не понимая, что твориться, выбежал на улицу, пытаясь спасти того. Но у него не было ни единого шанса, его поймали и убили. Семья была в ужасе. В двадцать пять лет, самый красивый член семьи погиб, оставив после себя троих лусаворчакан сирот младше пяти лет.

Вскоре под защитой Эфенди семья Саргиса вернулась в свой дом. В это время армянскую общину стали сгонять в Жоговаран. Протестантам чуть повезло чуть больше, так как лусаворчаканов (приверженцев Армянской

* Ее дед, Кеворк Овнанян, был убит вместе со своими сыновьями.† Он защищал их семью на протяжении восьми лет, пока Пилояны не добрались до Алеппо.

277

Апостольской церкви) сразу же вырезали.И хотя Рипсиме сама была лусаворчакан, она быстро спрятала троих

сирот под своей юбкой, пытаясь спасти их. Ревностный протестант Саргис сделал замечание жене за «неправедное» поведение, заверив, что злодеи будут наказаны свыше. Рипсиме старалась вырастить внуков, как своих собственных детей, но по непонятной причине в тот же год трое сирот умерли... соединившись со своими родителями. Мехк...

Несколько лет спустя, в кровавый период джарта третий сын Рипсиме, Седрак, бежал из Турции вместе со своей невестой Мариам, которая работала нянькой в протестантском детском саду. По дороге на них напали четы. Они смогли спастись, но так и не сумели оправиться после этого. Через несколько лет они доехали до Нью-Йорка, а после переехали во Фрезно, где у них родились трое детей. В пятидесятых годах во время лекции одного турка он встал, чтобы возразить лектору, но у Седрака случился сердечный удар, и он скончался на месте. Мехк, что за трагическая усмешка судьбы. Его жена Мариам скончалась в конце 1970-ых годов, за ней последовали их старший сын Саргис и дочь Лили, остался их сын Гарри. Как и Саргис, его сестра Маргарит вместе со своими двумя детьми Аветисом и Саргисом с родными мужа бежала во Францию. Ее муж также был убит турками.

К восьми годам Овсанна работала первым подмастерьем у ковродела. Но вскоре ее мать поняла, что это бесперспективное дело. В девять лет Овсанна стала подмастерьем у портнихи и обучилась мастерству, которым занималась на протяжении всей своей жизни.* В 1917 году ее семья жила благодаря заработку Овсанны, на ее же деньги были куплены золотые ожерелья для нее и сестры. Овсанна снова встретилась со своей варпет (мастером) в 1965 году в Бостоне.В 1923 году ситуация для армян ухудшилась, и Эфенди, будучи не в

состоянии защищать их более, предложил Пилояну бежать из Турции. Он предоставил вооруженных всадников для защиты семьи Пилояна по пути в Алеппо. В 1925 году они иммигрировали в Мексику, откуда планировали переехать в США, чтобы воссоединиться с остальной частью семьи. Но въезд в США был закрыт.

После приезда в Мексику и до нашей с Овсанной свадьбы Де-Де снова пытался поехать в Америку, чтобы в последний раз перед смертью увидеться со своим кузеном Хачатуром и сыновьями Мануком и Седраком. Его сыновья сразу подали документы на разрешение въезда в США, но каждый подал заявление по отдельности - Манук из Фрезно, а Седрак из Нью-Йорка.

Невнимательно изучив документы, семья посадила Саргиса в поезд, едущий в Лос-Анджелес. Он доехал до Хуареса, границы между Мексикой и

* Овсанна рассказывала о богатой свадьбе сестры Мустафы Кемаля, которая проходила в Малатии. Она вспомнила о карете, ярко украшенной цветами и лентами, которая двигалась в сопровождении музыкантов.



США, где из-за наличия двух виз ему отказали во въезде в страну. Один сын подал документы для предоставления туристической визы, а второй - на постоянное проживание. Не зная ни английского, ни испанского, Саргис не понял причины отказа и почему его посадили на поезд, ехавший обратно в Мехико. Он был сильно разочарован, так как знал, что это был его последний шанс повидать сыновей и кузена.

Вдобавок ко всему мексиканские бандиты напали на поезд, который, потеряв управление, сошел с рельсов и, перевернувшись, проехался по земле.

Что сделал этот богобоязненный человек, чем заслужил подобное? Он не смог смириться с потерей возможности встречи с сыновьями и кузеном.

Овсанна (крайняя слева) и ее варпет, Малатия, 1916 год

279

После нашей с Овсанной свадьбы между мной и Де-Де образовалась такая крепкая связь, которой возможно не было даже между ним и его детьми. Он не умел писать, не мог написать даже своего имени, а в случае необходимости вместо подписи ставил «+». Он мне доверял написание писем сыновьям и Хачатуру, который к тому времени переехал во Фрезно. Горжусь, что сумел заслужить его доверие. У меня вновь появились отношения подобные отношениям отца и сына.

НАКОНЕЦ МЫ УЕЗЖАЕМ В АМЕРИКУЧерез год мой приятель из YMCA, американский консул, помог мне

получить документы на въезд в США. Он отблагодарил за обучение плаванию на спине. Наконец нам дали визы.

Процветающий обувной магазин я сумел продать за пару месяцев, и в сентябре 1935 года мы были готовы покинуть Мехико. Прошло ровно десять лет с моего возвращения из Лос-Анджелеса. Мексику я покидал с горько-сладким чувством. Здесь я оставлял многих своих друзей и приятелей. Я покидал страну, где встал на ноги в финансовом смысле, страну, жители которой оказались так добры ко мне.

Со смешанным чувством радости и грусти, подобно многим беженцам, ищущим свободы и справедливости, мы сели в поезд, который увез нас в Америку.



Мой паспорт с членами семьи

Наша иммиграционная виза в США (Эль Пасо, Техас, 19 июня, 1935)

281

Через несколько дней поезд доехал до Хуареса, расположенного на границе Мексики и США. По другую сторону границы был Эль-Пасо. У нас было 1500 золотых песо, которые Овсанна хранила при себе. На границе нам сказали, что, к сожалению, монеты вышли из обращения на территории США, и нам необходимо их разменять на новые бумажные банкноты. Овсанна была против, но я разменял их. В бумажном эквиваленте денег стало меньше. После мы узнали, что могли сохранить свои золотые монеты.

Из Эль-Пасо на автобусе мы доехали до станции Грейхоунд, где я высадился, когда впервые приехал в Лос-Анджелес. И снова Гаспар встречал нас. Он предупредил нас брать с собой мало вещей, и мы захватили только самое необходимое.

Неделю мы жили у Гаспара, а затем за пятнадцать долларов в месяц сняли арендовали дом по соседству. В аренде нам отказывали из-за детей. Многие с большим удовольствием сдали бы нам жилье, если бы я сказал, что у нас кошка с собакой, чем дети. Понадобилось более двадцати пяти лет, чтобы мы смогли обставить дом такой же мебелью, какую оставили в Мексике.

МОЙ ПЕРВЫЙ МАГАЗИНВскоре после переезда в квартиру за двадцать пять долларов в месяц за

десять кварталов от нашего дома я арендовал помещение размерами 180'Х100' и в два месяца отремонтировал его под магазин. Я нанял строителей, взял у Миграна старые леса, которые валялись у него на заднем дворе, купил все необходимое.

Мексиканeц Мануэл арендовал у меня мясной отдел, aрмянин – продук-товый, вместе они платили мне в месяц семнадцать долларов. Сам я открыл бакалейный отдел. Я был уверен в себе, так как у меня имелся опыт работы в магазине братьев. Я нанял девятилетнего армянского мальчика Бадди Мумджяна, который помогал мне и владел английским языком.

Магазин находился на перекрестке бульвара Уиттиер и Бони-Бич-Плейс в Восточном Лос-Анджелесе, и назвал я его «Бони-Бич-Маркет». Основными моими покупателями были армяне, американцы и немного мексиканцев. В основном армяне были русааер (русскими армянами), которые эмигрировали в США после большевистской революции.

36. ÂÎÇÂÐÀÙÅÍÈÅ Â ËÎÑ-ÀÍÄÆÅËÅÑ


Через год я смог себе позволить купить дом за 1500$ через полтора квартала от магазина на Бони-Бич-Плейс. До дома было несколько минут, и это придавало нам с Овсанной уверенности в том, что в случае необходимости за пару минут мы могли быть рядом. Проживая в незнакомом месте, мы впервые чувствовали себя неуютно. Мы переживали из-за незнания английского, а поблизости жило меньше пяти армянских семей, с которыми мы могли общаться.

В течение 1935-1939 годов магазин процветал, и я мог себе позволить расширить дело, вложив свои сбережения в увеличение ассортимента.

В те дни, из-за Депрессии, большинство магазинов торговало в кредит. У меня была кредитная книга, где ежедневно или раз в неделю я записывал кредиты, которые брали у меня покупатели. Получив деньги, они закрывали предыдущую задолженность и открывали новую. Большинство моих покупателей были доверенными людьми.

Однажды один харбердци, который уже многие годы жил в США и прекрасно владел английским, продал мне на случай пожара страховой полис, который покрывал девяносто процентов содержимого моего магазина.

В 1939 году мы с Овсанной стали планировать поездку на Восточное побережье, к ее сестре и нашим друзьям из Эргира. Я прикупил для магазина продуктов на несколько месяцев вперед, чтобы хватило в наше отсутствие. На это я потратил более двух тысяч долларов.

За несколько дней до нашего отъезда ко мне в магазин зашел мой итальянский домовладелец со своим сыном. Он был очень впечатлен тем, как я расширил и оборудовал магазин, и спросил, есть ли у меня страховка на случай пожара, и я уверил его, что есть. Когда он ушел, мне стало приятно, что он интересуется моим бизнесом.

В тот же вечер у нас были гости, и мы воодушевленно делились нашими планам предстоящей поездки. Вдруг раздался голос моего сына Мартироса, которому уже исполнилось восемь лет, он кричал: “Магазин горит, магазин горит!”. Овсанна побежала к ребенку, думая, что ему приснился кошмар.

В дверь громко постучали. Это был аптекарь, чей магазин находился напротив моего, он кричал: “Твой магазин горит!”

Я кинулся к магазину, пожарные уже гасили пламя, которое объяло весь магазин. Первым делом я бросился внутрь, чтобы спасти кредитную книгу. Ничего больше спасти было не возможно. Естественно, пожарным не понравился мой поступок, но мне это удалось. Выбежав наружу, я понял насколько опасными были мои действия. Мне больно было видеть, как огонь разрушал мои труды.

К счастью сгорел лишь уголок кредитной книги. Через некоторое время все мои американские и мексиканские клиенты постепенно закрыли свои задолженности, но большинство моих армянских клиентов под разными предлогами отказались погасить долги. Я расстроился не столько из-за

283Возвращение в Лос-Анджелес

финансовых потерь, сколько из-за подобного отношения моих земляков.Затем отказалась выплачивать деньги страховая компания. Вышло какое-то

недоразумение с типом моей страховки, даже мой агент не мог понять, что он мне продал, или же я своим плохим английским не понял, что именно купил. В итоге мне заплатили лишь десять процентов от потерь, а не девяносто.

В течение нескольких недель я находился в очень подавленном состоянии. Я нанял двух женщин, которые помогли мне найти среди пепла то, что осталось целым, и устроил ликвидационную распродажу, продавая обожженные консервы по цене от пяти до десяти центов. Очень трудно было свыкнуться с произошедшим, так как в Америке в те дни очень трудно было прилично обеспечивать семью.

Экономика Америки к тому времени еще не восстановилась после Великой депрессии. К тому же иностранцев принимали не так радушно, как в Мексике, да и языку обучиться было трудно. Нас постоянно притесняли на улице, если мы говорили на армянском или испанском, мы постоянно слышали замечания: «Пожалуйста, говорите по-английски». Но как же нам научиться языку, если отары (не армяне) не хотели общаться с нами? А я должен был работать, чтобы прокормить семью, и у меня не было времени идти в школу. Овсанна же сразу поступила на курсы по изучению английского, которые находились по-соседству. Несколько других армянок в их классе были недовольны тем, что она брала с собой на уроки трехлетнюю дочь. Из-за этого она перестала посещать занятия, чтобы не причинять неудобства остальным. Мои американские клиенты оказались более восприимчивы и снисходительны к моему “ломаному английскому”, но мне не удалось добиться успехов в обучении языку.

НАШЕ ПУТЕШЕСТВИЕОчень тяжело было смотреть, как огонь испепелил все мои старания и

средства, но я был молод и у меня была семья. Мы были в безопасности и вдали от лап турок. Я знал, что снова добьюсь успеха.

Поэтому мы с женой решили осуществить наше путешествие, хотя и понимали, что не сможем отсутствовать так долго, как планировали. Нам нужно было определиться, хотим ли мы переехать на Восточное побережье или остаться в Лос-Анджелесе.

Сначала мы отправились в Сан-Франциско и остановились там, чтобы дождаться открытия выставки, где должны были представить новинку под названием телевизор. В выставочном зале, мы увидели только пустой футляр. Нам сказали, что потребуется еще два года, чтобы закончить работу.

Оттуда мы направились в Нью-Йорк. В первую очередь к сестрам Овсанны. Нвард с семьей жила в Нью-Йорке, а Марица со своей семьей в Нью-Джерси. Нас повели смотреть «Всемирную выставку 1939». Это было незабываемо.

Повезли нас также на остров Эллис посмотреть на Статую свободы. Я и


Мартик (так мы ласково звали Мартироса) поднялись по лестнице к статуе, а моя маленькая Заруг (так мы звали Заруи) была слишком мала, и Овсанна осталась с ней внизу ждать нас. Также нас повели посмотреть на Эмпайр-стейт-билдинг, и мы поднялись на лифте на самый верх. На другой день мы любовались Ниагарским водопадом, вид которого воскресил во мне как приятные, так и горькие воспоминания.

Благодаря Нвард мы встретились с некоторыми друзьями из Берри и Малатии. Во время этих встреч мы, естественно, вспоминали о том, через что нам пришлось пройти.

Из Нью-Йорка мы отправились в Филадельфию навестить Амбарцума Тер-Габриеляна, который женился на старшей дочери Егсан баджи. Они повели нас смотреть Колокол свободы. Я был потрясен, так как он был олицетворением достижений американского народа. Из Филадельфии мы поехали в Кливленд в штате Огайо, где встретили жену священника из Медзкерта, которой я доверил присматривать за Керопом, когда покинул Сако Махласи.

В самом конце мы поехали в Чикаго к Маркару. Я уже говорил, что он умер вскоре после прибытия в Америку, и вместо него я увиделся лишь с его надгробным камнем. Наше путешествие заняло около месяца, это было лучшее, что мы могли

подарить самим себе. Незабываемые встречи с друзьями и родными…до сих пор помню эти дни. Путешествие на поезде по всей стране вместе с двумя маленькими детьми и с плохим знанием английского оказалось для нас настоящим приключением.

ЭКОНОМНЫЙ ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЙ МАГАЗИНВ Лос-Анджелес я возвратился полный сил и энтузиазма. Итальянец, у

которого я арендовал магазин, хотел, чтобы я заново отремонтировал его. К тому же, он повысил арендную плату до девяносто долларов в месяц. Я подозревал, что именно он поджег магазин, поэтому решил арендовать другое помещение. Скоро я нашел новое место за два квартала от нашего дома, на Уиттиер Бульвар. Там было два помещения для магазина на первом этаже и две квартиры – на втором. Здание стоило четыре тысячи долларов, и мне прошлось занять три тысячи для его покупки. Я шел на большой финансовый риск. Я не знал насколько удачным окажется новое приобретение, не знал также смогу ли ежемесячно покрывать задолженность. Мы поселились в одной из этих квартир, а вторую сдали внаем.

Свой новый магазин я назвал «Экономный продовольственный магазин». Мясника Мануэла, работающего в моем первом магазине, я нанял, чтобы тот организовал мясной отдел. Пара японцев арендовали овощной отдел. В течение первых двух лет наш бизнес медленно продвигался.

К моему разочарованию на другом конце улицы друг напротив друга открылись два таких же магазина. К тому времени США вступили во Вторую


мировую войну, и за несколько месяцев в округе стало работать несколько продовольственных магазинов, в которых товары были укомплектованы и было регламентировано наименование и количество товаров, необходимых для каждой семьи. Магазины подвергались жесткому контролю, и торгующим не по закону грозили серьезные штрафы.

К 1942 году я еле сводил концы с концами. Часто ночью я просыпался в поту и в страхе, с мыслями о том смогу ли я продолжать ежемесячные выплаты и достаточно ли денег, чтобы холодильники продолжали работать и в следующий день?

Наши дела постепенно ухудшались и не оставалось иного выхода, как закрыть магазин. Каждый день я открывал магазин в 7:30 утра и закрывал в 10:30 вечера. Единственным днем, когда я не работал, было четвертое июля. Так я выражал свою благодарность стране, где был свободен и защищен. Я уважал то, как страна отмечала день своей независимости.

Погрязнув в финансовых проблемах, однако я был возмущен, когда однажды ко мне пришел мой арендатор отдела сельскохозяйственных продуктов и в слезах сказал, что всех японцев Калифорнии собираются собрать в резервациях неизвестнo где. Им дали неделю, для того, чтобы продать свое имущество и недвижимость.

Новость больно задела меня. Как может подобное произойти в такой стране, как Америка? Эти люди родились в Америке и были ее гражданами. Единственное, что им объяснили, было то, что это совершается ради их же безопасности, так как Япония объявила войну Америке. Они не имели понятия вернутся или нет, но после войны японцам возвратили все права граждан Америки. Через пятьдесят лет американское правительство извинилось за несправедливое отношение к собственным невинным гражданам и предложило возмещение ущерба потомкам тех семей. Хотя по сравнению с тем, что пережили японцы, это был всего лишь символический жест.

Сегодня же Турция пытается убедить всех, что во время войны лишь пыталась переселить армян в более безопасные для них места. По сей день армяне, которые остались в Турции, лишены прав и свободы, остальных гражданам Турции. Прошло восемьдесят восемь лет, и Турция продолжает отрицать Геноцид… ничего не изменилось!После восстановления справедливости в отношении японских граждан,

я все же не могу понять, как же подобная держава не может признать факта совершенных турками действий пртив армян? Турки стремились добиться того, чтобы на родной земле не осталось ни одного армянина, этому есть множество документальных подтверждений.

Перед отправлением в лагерь мои арендаторы попросили сохранить у себя две большие коробки с личными вещами. Я согласился и продолжал держать их у себя на протяжении нескольких месяцев. Однако некоторые мои клиенты были недовольны и даже рассержены помощью японцам, так как


опасались, что в коробках может храниться взрывчатка.Через несколько месяцев, обосновавшись в лагере, они попросили меня

послать им коробки и вдобавок некоторые другие необходимые товары. Помню, что несколько раз отправлял им мыло.

Большинство моих покупателей, которые заходили за мясом, также покупали овощи, которых теперь у меня не было. Из-за этого через несколько недель количество клиентов у Мануэла сильно сократилось, и вскоре в моем магазине больше не стало и мясного отдела. Я потерял не только овощной отдел, но и мясной.

Обслуживать три отдела было для меня непосильным грузом. Даже если бы я нанял помощников, то все равно не сумел бы долгое время держать их, так как из-за конкуренции с другими магазинами моя прибыль была минимальна. Я понял, что пришло время испытать удачу, открыв магазин в другом месте.

В это же время, в 1935 году, я стал членом Армянской революционной федерации (Дашнакцутюн). Вступив в их ряды, я надеялся внести свою лепту в дело разрешения Армянского вопроса. В течение тех лет, когда я пытался основать свой бизнес, не имея места, куда поставить холодильники, я продолжал платить свои ежемесячные партийные взносы. Вдобавок каждую неделю я платил по доллару на Армянскую воскресную школу, которую спонсировала партия дашнаков. Хотя мои дети были слишком малы для

Открытие продуктового магазина, Овсанна и я (1940 год)


школы, но я ждал того времени, когда смогу отвести их туда.В 1943 году дашнаки сделали так, что школы и церковь стали подчиняться

разным политическим партиям, чем внесли глубокий раскол в общину. В ответ на это я просто покинул ряды партии… до тех пор, пока они снова не воссоединятся, какой позор для всех армян! Мехк!

В ПОИСКАХ НОВОГО МЕСТАЯ снова начал искать место для нового магазина. На этот раз я хотел, чтобы

моими основными клиентами были мексиканцы. Подходящее место я нашел в Бойли Хейтс на перекрестке Первой улицы и Каммингс, сразу напротив полицейского участка. По-соседству опять находился кинотеатр. Однажды до встречи с владелицей магазина я зашел в кинотеатр и был приятно удивлен, увидев там в основном мексиканцев.

Во время первой встречи я убедил ее снизить арендную плату до девяноста долларов в месяц пока мой бизнес не заработает, а тогда я буду готов платить ей по триста долларов. Она согласилась.

Но, выбрав помещение, я не подумал, насколько оно далеко от моего дома. У меня не было машины и, чтобы доехать из дома до магазина, мне необходимо было поменять три автобуса. Дорога в одну сторону занимала целый час, а если я не успевал на следующий автобус, то требовалось еще больше времени. Сперва я думал, что это не большая проблема.

Я быстро нашел людей, желающих арендовать мясной и овощной отделы. Новый мясник помогал мне справляться с продовольственным отделом. Отказавшись платить в месяц пятьдесять долларов, он предложил выплачивать пять процентов с недельной продажи. У меня не было другого выхода, как согласиться. К моему удивлению в первую же неделю он выплатил мне восемьдесят долларов.

Карта членства в АРФ, 1935-1941


Я был рад снова оказаться среди мексиканцев. Они уважали меня, так как будучи немексиканцем я прекрасно владел языком, порой даже лучше, чем многие из них.

Но обеспечивать большую прибыль с бизнеса оказалось не легким делом. Из-за войны США испытывали трудности, был острый дефицит товаров. Многие основные товары выдавались по талонам. Каждой семье выдавали определенное количество талонов в зависимости от числа члено. Собирание красных и синих пластиковых талонов с каждого клиента было дополнительной работой, а контролеры строго следили за соответствием требованиям, которые предлявлялись всем продовольственным магазинам. Однажды Овсанну поймали на продаже маленькой баночки детского питания без наличия определенного количества баллов. В качестве наказания продовольственный отдел был закрыт на месяц. Судья был армянином.

На все продукты существовала определенная квота. Так как мой магазин был новым, начальная квота была очень низкой. Порой перечень продуктов был настолько мал, что на прилавке часто лежало всего два хлеба. Я даже помню, что масло продавал в граммах.

Поэтому многое я припрятывал для продажи своим доверенным и постоянным покупателям, которые заходили в магазин за продуктами, мясом и овощами. Это мешало свободно развивать дело. К тому же крупные сети магазинов продавали многие товары по более низким ценам даже по сравнению с той ценой, за которую я приобретал продукты для магазина. Как же в этом случае я мог получить прибыль? Вдобавок у меня образовались долги за арендную плату. В основном деньги за аренду я получал от процентов, которые выплачивал мне мясник. Я не понимал каким образом его прилавок всегда был заполнен мясом.

Однажды в магазин зашла пожилая еврейка и попросила четверть фунта масла. Я был вынужден отказать ей, так как не мог продать столько даже своим постоянным покупателям. Я впервые видел ее в своем магазине. Но она была такой хрупкой и старой, что в конце концов я не смог ей отказать.

Женщина поспешила поблагодарить меня и сказала, что на следующий день ко мне придет ее зять, который будет очень полезен мне: «Будь спокоен и доверься ему», - добавила женщина.

На следующий день ко мне пришел ее зять. Он представился и попросил посмотреть магазин, чтобы понять каких товаров мне не хватает. Через несколько дней он вернулся на грузовике, наполненном коробками с продовольствием. Я готов был купить у него товаров на тысячу семьсот долларов. Наконец мои полки наполнились различным товаром. Каждую неделю он привозил новый товар, который заполнял мой магазин.

И снова мой бизнес стал процветать. Я смог погасить долги и, как обещал хозяйке, стал выплачивать ей триста долларов в месяц.

Через несколько лет после окончания войны продовольственному кризису


пришел конец. Торговля в магазине шла неплохо, и я был счастлив общению со своими мексиканскими посетителями.

Шел 1946 год, дети подросли, и я вдруг осознал, что практически не вижу их. Я уходил из дома рано утром, когда они еще спали, и возвращался, когда они уже легли спать. Я столько пропустил в их жизни.

Я все еще ездил на работу на автобусе. С возрастом погода стала влиять на мой усталый организм. Вначале я не обращал на это внимания. Я хорошо помнил, как в свое время часами ходил под дождем, снегом, обжигающим солнцем и пронизывающим ветром. Обуреваемый страхом быть схваченным жестокими турками, я, голодный, был вынужден бродить из деревни в деревню в поисках ночлега. Так что теперь я не имел права жаловаться.

Однако мое желание проводить больше времени с женой и детьми заставило задуматься о некоторых переменах. Так, я стал закрывать магазин по воскресеньям, научился водить машину и купил Плимут 1941 года. Но все же времени на семью не хватало. Я стал подумывать о смене работы.

Я поделился этой мыслью с Овсанной, но она не согласилась со мной. Я только начал получать прибыль с торговли, и она боялась, что у нас снова начнутся финансовые трудности. Но моя уверенность о необходимости перемен еще более утвердилось. Я устал от этой работы и был недоволен своим образом жизни. Для меня семья была на первом месте, хотя продажа бизнеса и основание нового было нелегким делом. У меня была семья, процветающий бизнес и дорогие моему сердцу клиенты. Я понимал, что с моим слабым знанием английского языка, поиски новой работы могут не увенчаться успехом, но жена видела, что я не был счастлив, и предоставила мне решать самому.

Итак, летом 1947 года я перестал арендовать помещение под магазин и продал свой бизнес одному сирийцу. Имея немного денег в банке, я довольно много времени не мог определиться в какой области мне работать. Я наслаждался отдыхом, общением с семьей и друзьями. Отдохнув, я понял, что пришло время найти работу, которая позволит мне проводить больше времени с семьей.

НОВАЯ, ПРИЯТНАЯ МНЕ, РАБОТАИсключив несколько вариантов, я обратился в риэлтерскую фирму. Брокеру

Мерли Алену на ломаном английском я попытался объяснить ситуацию. Ему требовались дополнительные работники и, пообщавшись со мной при помощи своего работника, он предложил несколько часов в день проводить в его офисе, который располагался около моего дома.

Работа мне понравилась. Несколько раз, когда мексиканские клиенты формулировали свои пожелания, я, заметив, что его помощник неправильно переводил их, корректно и вежливо поправлял его. Ален заметил, что я свободно владею испанским и предложил мне общаться с испаноязычными


клиентами. Он также предложил мне самому показать дом мексиканцу. Клиенту дом

понравился, и он сразу решил купить его. За дом он заплатил три тысячи долларов, а за брокерские услуги Алену - двести долларов. Воодушевленный моими успехами, Ален отдал мне половину денег со словами: «Хорошая работа, ты заслужил эти деньги».

Это были первые сто долларов, которые я заработал так легко, не приложив больших усилий. Мне понравилась работа, в ней не было языкового барьера. Я был уверен, что это именно та работа, которую я искал.

С тех пор ежедневно по нескольку часов я проводил в офисе Алена, помогая ему продавать дома. В некоторых случаях я даже предлагал денег взаймы. Банк выдавал мне кредит в три процента, а с клиентов я брал шесть процентов от суммы. Теперь я получал прибыль с комиссионных и с процентов займа.

Скоро я стал более успешным продавцом, чем другой работник Алена. Однажды я увидел рекламу Школы брокеров. Позвонив по указанному номеру, я поговорил с преподавателем мистером Брауном. Я объяснил ему, что слабо владею английским, но он предложил попробовать посещать уроки. Заметив мои языковые трудности, он посоветовал приходить на уроки вместе с переводчиком. Так я стал брать с собой своего сына Мартика, которому к тому времени исполнилось шестнадцать лет. Через некоторое время он убедил меня, что я могу попробовать сдать тест. Со своим ограниченным знанием английского и испанского языков, я сдал тест и набрал 52%, что было недостаточно для положительного результата. Мистер Браун настоял, чтобы я не сдавался и работал над собой. Я стал усердно учить английскую лексику и, когда мистер Браун посчитал, что я готов, пересдал тест. Сдача теста стоила шестьдесят долларов, поэтому надо было стараться. На этот раз мне удалось набрать 70%. Я прошел тест и через несколько недель получил право работать брокером. Я был бесконечно благодарен мистеру Брауну за его поддержку и веру в меня. Он был хорошим учителем.

На следующий день после получения лицензии я пришел с нею в офис Алена. Все были удивлены и вместе с тем обрадовались моим успехам. Они не могли поверить, как мне при столь ограниченном знании английского удалось сдать тест. К тому времени мне исполнилось сорок семь лет.

С собственной лицензией я стал покупать дома, ремонтировать и перепродавать. Покупая дом за три тысячи долларов, я ремонтировал его и продавал за пять тысяч девятьсот. Я был уверен, что выбрал правильную работу, и стал довольно известным риэлтором в Восточном Лос-Анджелесе. Как и прежде, моими клиентами были мексиканцы.У меня с Овсанной в жизни все было идеально. От общины мы отгородились

своими родственниками и друзьями, сохраняя семейные ценности, обычаи и традиции. Наш образ жизни был похож на жизнь в Эргире до 1914 года. Овсанна готовила наши традиционные армянские блюда, шила большую


часть нашей одежды, прекрасно вышивала, и в течение дня встречалась с друзьями. Я же зарабатывал на жизнь. Мы уважали законы. Пришло время, и мы послали своих детей учиться в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, а сами переехали в Западный Лос-Анджелес, чтобы им было ближе до института.

ОПУСТОШЕННЫЙ БЕЛЫМ ДЖАРТОМЖизнь научила меня тому, что счастье временно. Именно тогда, когда

я был уверен, что мир принадлежит мне, в середине жизни, в возрасте пятидесяти лет я пережил сильное эмоциональное потрясение, с которым не могу смириться. Даже врагу этого не пожелаешь! В 1954 году мой сын женился на отар (не армянке).

Сколько надежд и мечтаний было связано с ним. С самого дня рождения Мартика, я сильно был привязан к нему, но через одно поколение произошла полная ассимиляция в отары. Мы с огромным трудом избежали варварского джарта в 1915 году, а теперь мы подвергались “Белому джарту” – ассимиляции. Невозможно избежать “Белого джарта”. “Белый джарт” может осуществить то, к чему так стремились турецкие варвары. Наша молодежь должна понять это!

Сколько раз я слышал от матери о ее страхах по поводу связей молодых армянских парней с отар женщинами?

Что же я отвечу своему дорогому отцу, который предостерегал своих сыновей от опасности “Белого джарта”? Не забуду голос отца, тихо поющего:

''Пой лира, пусть весь мир услышит о горькой доле несчастных армян -Столько разрушений, столько крови, столько зла,И если наши сыновья позабудут об этом, то пусть весь мир

осудит армян».Всю свою жизнь я старался следовать отцовским наставлениям. Я

Мартирос Читчян, Лос Анджелес, 1952 год


построил свою жизнь таким образом, чтобы оправдать его ожидания. Я хотел, чтобы его душа гордилась мною. Я до сих пор ощущаю боль того мгновения, когда отец, отпустив руку Гаспара, навсегда покинул нас. В тот момент я поклялся себе и Богу, что никогда не разочарую его, и по сей день я поступал именно так.Но это было выше моих сил. Я никогда не мог понять, как такое могло

произойти? Этим я разочаровал деда, отца и, что хуже, свою нацию!Мир больше не был моим. Часть моей души была навсегда глубоко

изранена. Это боль не деда и не отца, а моего народа и моего Эргира. Эта рана неизлечима.

Теперь у меня остался лишь один путь, осуществления жизненных принципов отца. Он заключался в поддержке людей и организаций, которые занимаются требованием восстановления справедливости в Армянском вопросе. Без единства мы никогда не добьемся успеха в своих целях. День и ночь я слышу голос отца: “Если мы не объединимся, турки с легкостью расправятся нами”

К сожалению, за все восемьдесят восемь лет армянские политики так и не поняли этого.* Как же убедить их в этом? Своими действиями они не честны перед миллионами жертв, павших от вражеского меча. Они лишь думают о себе и своем благосостоянии, а правосудие в Армянском вопросе остается где-то вдалеке.

Те, кто не понимают этого, понятия не имеют, что такое убийство невинного мужчины, женщины и ребенка. Турки не различали дашнаков, рамкаваров, гнчаков, лусаворчаканов, протестантов, католиков... старых или молодых, детей, младенцев… рубили всех.

Единственным нашим спасением будет объединенный фронт. Не достаточно ли мы настрадались из-за собственного эгоизма? Я верю, что только тогда, когда армяне объединят свои силы, мир услышит нас. К счастью, и в начале нового тысячелетия все еще не меркнет надежда на международное признание Геноцида армян. Возможно, Питер Балакян прав: “Это самое подходящее время быть армянином”. Надеюсь, что доживу до этого дня! Мне уже сто два года.

Только с Божьей помощью я смогу стать свидетелем своего единственного желания, -чтобы турки признали свою вину перед всем миром!

* Я высоко ценю и поддерживаю тех, кто отдал себя бескорыстному служению своему народу!


Сзади: Микаэл Акопян, Тони Акопян, Ара СарафянСпереди: Седа Маронян, Амбарцум и Заруи

294

ПОСЕЩЕНИЕ МЕКСИКИЧтобы немного прийти в себя, в 1957 году я решил совершить путешествие

в Мексику и был уверен, что там отдохну и встречусь с близкими мне людьми. Акоп со своей семьей все еще жил в Мехико. Много раз он приезжал в Лос-Анджелес, пытаясь обосноваться, но никак не мог привыкнуть к новому образу жизни в США. Его дети Астхик, Ара и внуки все еще живут в Мексике, а дочь Анаит переехала в Нью-Йорк.

Моя дочь Заруи поехала со мной в качестве водителя. Потребовалось четыре дня и три ночи, чтобы проехать три тысячи миль. Качество дорог было очень плохим - второй или третьей степени благоустроенности. Одному Богу известно какой бензин мы вливали в мой новый девяносто восьмой Олдсмобиль. Мы спокойно ехали, не ведая на какой опасной дороге мы находимся, но Бог снова был рядом.

Мы поехали вдоль западной границы через Ногалес, а возвращались через Эль-Пасо, пересекая центральную Мексику.

37. Â ÏÎÈÑÊÀÕ ÓÒÅØÅÍÈß

Фотография сделана незадолго до того, как Петрос скончался. Гаспар, Амбарцум, Мигран и Петрос (Лос Анджелес, 1962 год)

295В поисках утешения

Мы радовались незабываемым встречам с родными и друзьями, с которыми познакомились двадцать пять лет назад. На машине мы поехали в Пуэбло, на восточном берегу Мексики, и в Акапулько, на западном побережье, и только оглянувшись назад, на пройденный нами путь, мы поняли реальную степень опасности на дорогах и в джунглиях, которой сумели избежать.К сожалению, того Мехико, который я помнил, больше не существовало.

Прискорбно, но скончался Габриел Бабаян. А шарм и притягательность этого города исчезли. Население Мехико из полтора миллиона увеличилось до десяти. Город сильно изменился, как и Лос-Анджелес. Больше не существовало того прекрасного и безопасного города, каким он был тридцать лет тому назад. Увеличившаяся численность населения сильно повлияла на внешний облик города. И это очень разочаровало меня.

СМЕРТЬ ПЕТРОСА

В 1963 году Петрос несколько месяцев тяжело болел, пришлось уложить его в больницу. Когда Овсанна навестила его, Петрос сказал ей, что уже никогда не вернется домой. Вскоре он скончался в больнице, оставив после себя дочерей Алис, Колин и сына Левона. Теперь нас осталось четверо братьев.

ПЕРВАЯ АРМЯНСКАЯ ДНЕВНАЯ ШКОЛАВ тот же год армянскую общину Лос-Анджелеса поразила невероятная

новость. Один из новоприбывших из Бейрута армян собирался открыть в Лос-Анджелесе первую дневную армянскую школу. Община никак не отреагировала на это - ни эмоционально, ни материально. Идею посчитали безумной. За двадцать пять лет до этого бездетная чета Матевос Феррахян и его супруга составили завещание, по которому наследство передовалось первой в Лос-Анджелесе армянской дневной двенадцатилетней школе. За это дело взялся Габриел Инчечикян из Энсино в Калифорнии.Кесабеци Габриел Инчечикян был истовым пионером в образовательной

сфере. Он проложил путь для армянских школ в Америке. Я надеялся, что они станут спасательным кругом от неизбежной ассимиляции в Америке! Я также надеялся, что у нас появятся пассионарные высокообразованные люди, которые продолжат дело защиты Армянского вопроса. Эта школа дала мне надежду на спасение!*

Я был тронут, когда моя дочь вызвалась бесплатно преподавать математику

* Прошло сорок лет, и по сей день я не знаю ни одного армянина, который бы стал известен вне армянской общины. Где наши журналисты, репортеры, комментаторы в общественной журналистике? Армяне «продолжают» общаться на армянском. Кто знает, сколько поддержки бы мы получили, если бы больше армян и не армян знали о нас? Мехк!


в армянской школе после основной работы в школе Северного Голливуда. Я надеялся, что там же она сможет усовершенствовать свой армянский, научиться писать и читать на армянском.

В 2003 году я узнал, что теперь в Западном полушарии действует более сорока дневных школ, двенадцать из которых находятся в Лос-Анджелесе.

Я горжусь также доктором Габриелем Тер-Егияном, возможно имеющим отношение к семье Егоянов из Харберда. Он основатель и президент колледжа Маштоц в Глендэйле, единственного армянского колледжа в Западном полушарии. Я желаю ему всех благ в его начинаниях.

СМЕРТЬ КЕРОПАВ 1967 году я внезапно потерял своего младшего брата, того с кем делил

постель в Берри. Однажды, вернувшись домой, он внезапно почувствовал себя плохо. На следующий день у него случился сердечный приступ, и он скончался. После себя он оставил жену Ерануи, близнецов Карапета и Сирун, единственных близнецов в нашей семье после меня и Гаспара.

На этот раз он покинул меня в последний раз. После моей свадьбы я послал его Америку в уверенности, что там его жизнь сложится лучше. И теперь я видел его на смертном одре. Я недавно потерял старшего брата, а сейчас и младшего, нас осталось трое. Трое из тринадцати. А мне было всего шестьдесят шесть лет.

КРАТКИЙ ВИЗИТ В АРМЕНИЮ. КОРОТКАЯ ОСТАНОВКА ПО ДОРОГЕ

В 1969 году туризм в Советскую Армению поощрялся*. Я никак не мог смириться с тем, что наша историческая родина находится в оккупации. Но теперь крошечная Армянская Советская республика стала источником надежед для армян, разбросанных по всему миру. Годами мы мечтали увидеть и почувствовать землю, которую можем назвать своей.

Мы спланировали особый маршрут из Нью-Йорка в Ереван, чтобы по пути встретиться с друзьями и родственниками. Осенью 1969 года я, Овсанна и Заруи полетели в Нью-Йорк. Там мы встретились с младшей сестрой Овсанны Нвард, ее мужем Ншаном, их сыном Аветисом и с его женой Розмари. В Нью-Джерси мы встретились со старшей сестрой Овсанны Марицей, ее дочерью Роуз и сыном Герри.

На несколько дней мы поехали в Монреаль, где была большая община

Ерменинин Гюну лаклак елан гечер Хаюн оре барап хоселов ганцни. Дни армянина проходят в пустой болтовне* И хотя Советская Армения, часть Восточной Армении, настрадалась от варварского режима Сталина, но она не узнала тех жестокостей и потерь, что принес Геноцид Западной Армении, так же известной как Великая Армения.


малациаци. Оттуда мы полетели во Францию к сводной сестре Овсанны Маргарит. Маргарит со своими двумя сыновьями бежала из Турции вместе с родными мужа, но к 1969 году Маргарит уже скончалась, и у Овсанны не было возможности в последний раз встретиться с сестрой. Однако мы прекрасно провели там время с ее сыновьями Саргисом и Аветисом, с которыми Овсанна часто играла в детстве в Малатии. Они были сверстниками и часто играли с детьми Хачатура.

С 1915 года они не виделись. На многие годы они потеряли друг друга и в ужасные дни Геноцида армян не имели вестей о судьбе своих родных.

За две недели они хорошенько наговорились. Прошло полвека, и эти трое вспоминали то время, когда им было по пять-шесть лет. Было приятно слушать, как они рассказывали друг другу о незабываемых моментах своего детства.

Несмотря на ужасный жиз-ненный опыт, через который им пришлось пройти, они остались все теми же детьми, какими были когда-то. Было удивительно, что каждый из них помнил что-нибудь о другом.

Оба брата приняли участие во Второй мировой войне. Они служили во Франции, и у каждого остался шрам на лице, как память о войне.

Саргис Кепенекян с женой Арегнас и двумя сыновьями Арутюном и Ованесом обосновался в Романсе. Аветис с женой Соной, дочерью Маргаритой и сыном Геворгом поселился в Лионе, дети стали врачами.

Геворг Кепенекян был известным урологом и в 1988 году поехал вАрмению, оказывать помощь пострадавшим от страшного землетрясения. Каждый год после этого он посылал туда медикаменты и ездил делать операции. Мы узнали, что позднее он занял руководящую должность в больнице Лиона.

Во Франции мы встретились и с другими друзьями Овсанны. Некоторые сумели устроить свою жизнь удачно, а некоторые не очень. Мы встретились

Маргарита и ее сын Саргис, Франция


со многими малатиаци в Валансе и Париже. Сердце болело каждый раз, когда мы слышали о горьких потерях, которые

выпали на долю каждого из них. Всех нас объединяла утрата Эргира. У Армян по всему миру одна рана, которая никогда не заживет пока не восторжествует правосудие. Где же ты Госпади?

Наше путешествие было очень насыщенным. Оно вернуло нас в сладкую пору нашего детства. Ах, ах, как же мы соскучились по нашему Эргиру, по полным уважения людям, по земле, воде, воздуху, фруктам и овощам. Мы так соскучились! Несмотря на то, что жизнь тогда была намного труднее, чем сегодня, но люди были счастливы тем, что имели, конечно не считая жестокости и ненависти турок. И чем большего мы добиваемся в Америке, тем несчастнее становимся. Мы больше ценили то небольшое счастье, которое имели.

Из Франции мы направились в Полис. Мы поехали туда потому, что оттуда были чуть ближе к нашему Эргиру. Мы знали, что никогда более не сможем оказаться ближе к нему. Здесь же у Овсанны проживали несколько друзей детства, которых она хотела повидать. Я же хотел посмотреть каким мог быть мой путь к спасению из ада, если бы я сел на американский автобус в 1917 году. Возможно я сумел бы избежать целого года ада, а может из одного чистилища попал бы в другое.

Оказавшись близко к Харберду и Малатии, мы страстно желали побывать там. Мы осознавали насколько болезненной окажется наша встреча с местами, где прошло наше детство. Эмоционально мы могли бы не выдержать всего того насилия и разрухи, которым подвергся наш Эргир. Эта боль могла бы убить нас.

Мигран с доктором и медсестрой напротив больницы в Константинополе (1959 год)


Несколькими годами раньше, в 1959 году, мой брат Мигран поехал в Берри посетить тетю Агавни, а также в Исмаил, чтобы найти дом, где он родился, и знаменитый тонир, где его спрятала мать, пока курды грабили дом. Спустя годы он узнал об этой истории. Ему было семь лет, когда наша семья переселилась в Берри.

Курды, которые теперь жили в доме, разрешили Миграну войти, но внутри дома ему стало плохо, и он поспешил уйти. Его немедленно отвезли в больницу в Полис, где он провел несколько месяцев. Восстановив силы и выписавшись из больницы, Мигран направился навестить тетю Агавни. Семья Агавни продолжала жить в землянке. Моему брату было больно видеть, что жизнь тети за эти годы не изменилась, она все еще бедствовала, и теперь ее звали Хадига. С мужем Левоном они родили четверых детей. Такую судьбу она выбрала сама себе, а ее внуки до сих пор живут в Берри. Мигран был подавлен, увидев собственными глазами окончательно раз-

рушенную церковь и школу, от которых теперь остались лишь части фундамента. К тому времени коренных жителей Берри почти не осталось, большинство населения составляли курды.

В Полисе нам посоветовали поселиться в отеле «Парк», так как его владелец и многие работники были армянами. Остановившись в этой гостинице, мы поняли, что выбор неудачный, так как с гостеприимством тут были серьезные проблемы. Это было наше первое разочарование в Полисе. Потом мы попросили телефонную книгу, чтобы позвонить некоторым знакомым, но, к

Тетя Агавни, ее муж Левон и дети (Берри, 1930 год)


сожалению, не нашли ни одной фамилии, которая заканчивалась бы на “ян” или “иан”. Позже мы узнали, что все поменяли свои армянские фамилии на турецкие. Поэтому мы смогли встретиться лишь с теми знакомыми, чьи адреса знали. Нам также рассказали, что армянским церквям и школам запрещено проводить ремонтные или восстановительные работы, и со временем такие сооружения попросту становились непригодными для использования. Все армянские здания постепенно разрушались. И американское правительство называет это турецкое государство демократичным!

С некоторыми трудностями и благодаря помощи таксистов мы сумели найти нескольких знакомых. Проезжая по улицам, мы были удивлены уровнем бедности в Стамбуле. Отсталость населения осталась прежней…ничего не изменилось. Наш таксист был изумлен, когда я прочел надпись на османском над входом в Греческий кафедральный собор святой Софии. Он не мог прочесть ее и не понял, как мне это удалось. Он и понятия не имел, сколько всего я знал. Предусмотрительный Мустафа Кемаль поспешил поменять письменность на латинские буквы, и за кратчайший срок граждане Турции не могли ни читать, ни обучаться старой письменности, не могли также узнать и о Геноциде армян.

И хотя теперь мы путешествовали в качестве американцев с американскими паспортами, но нас не отпускало чувство страха и беззащитности перед турками. Турецкое правительство и турки остались прежними, это была единственная страна в мире, где армянский язык был под запретом. Нам постоянно напоминали, чтобы мы при людах не говорили по-армянски.

Гамар ахбьюр (Берри, 1950-ые годы)


Нас переполняли противоречивые чувства, так и хотелось крикнуть туркам, что мы выжили! Им не удалось окончательно искоренить всех армян! Дай Бог однажды турки ответят за свои зверства против армян. Мехк!

Из Полиса мы полетели в Бейрут, где я и Овсанна вновь почувствовали себя свободными. Мы были поражены, насколько изменился некогда пыльный маленькой городок, кишащий комарами. Теперь это был процветающий город с высокими зданиями.

Здесь мы нашли некоторых малатиаци и берриаци. Мы остановились там на два дня, и мне удалось встретиться с Геворгом Ереваняном - моим приятелем по играм во время школьных перемен. Я был рад услышать, что все его братья спаслись. Мы были очень горды тем, что его сын Ара стал членом парламента Ливана. В их доме мы провели незабываемое время. Перед прощанием, он мне дал письмо, которое я должен был передать Акопу Холопигяну в Советской Армении.

Из Бейрута самолетом советской компании «Аэрофлот» мы вылетели в Ереван. Полет занимал три часа. В самолете все были армянe, включая пилота. Когда мы пролетали над горой Арарат, всеми нами овладело смешанное чувство радости и горя, никто не смог сдержать слез. С момента посадки в самолет мы все воспринимали себя единым целым. Души всех пассажиров были в прошлом изранены безжалостными турками. Но теперь мы доказали себе и всему миру, что можем выжить и нас не смогут стереть с лица земли. Подобно Арарату, мы будем жить.

Левон с внуками ( Берри, 1959 год)


Через несколько минут после посадки мы уже были в в ереванском аэропорту и удивились тому, что наш аэропорт охраняли русские солдаты. Наше приподнятое после встречи с горой Арарат настроение резко упало, мы осознали, что и по сей день не являемся хозяевами нашей страны.

Таможня - это отдельная история. Мы с нашим небольшим багажом быстро прошли таможенный контроль, но нам пришлось дожидаться остальных пассажиров самолета. В течение шести часов таможенники по отдельности досматривали содержимое каждого чемодана. В них оказалось множество необычных для них предметов, начиная от нейлоновых чулок, изделий из пластика, игрушек, золотых украшений и многое другое.

Дожидаясь остальных, мы стали свидетелями довольно грустной картины. Один из пассажиров лет шестидесяти из Бейрута вез с собой два небольших контейнера. В них находились два кедровых саженца для его брата, каждый высотой в десять футов. Это был символический подарок из одной страны в другую. Но ему не разрешили ввести их в страну, так как это было против таможенных правил.

После долгого ожидания и досмотра, нас вместо гостиницы «Арарат» отвезли в Молодежную гостиницу Арабкира. Еще в Бейруте в агентстве «Левон Травел» мы заплатили за номер на две недели вперед.

Потребовалась целая неделя жалоб и требований, чтобы нас наконец перевели в гостиницу «Арарат». Она оказалась переполненной из-за множество туристов со всего мира, которые приехали в Армению на праз-дник Мерона, проводимый раз в семь лет. На этом празднике елей для крещения освящает сам Католикос всех армян.

На время переговоров и требований выделить нам номер мы поселились у моего кузена Амаяка, с которым мы не виделись со дня расставания в Алеппо в 1923 году. Он был единственным выжившим из двадцати восьми членов семьи по отцовской линии. Я очень переживал, что оставил его одного в Алеппо, но мои братья сказали, что не могут заплатить еще за одного двоюродного брата. Те уже несколько раз обманывали их. Мехк!

Во время встреч мы с Амаяком рассказывали о нашей новой жизни, а также вспоминали о тех годах, которые нам довелось пережить. Мы вспоминали радостные истории детства, а также горечь и лишения на пути к спасению. И снова потекли реки слез, и вернулись ночные кошмары.Никакая встреча на протяжение восьмидесяти восьми лет, не смутила

мою душу и не согрела сердце больше, чем визит к моему дорогому кузену Амаяку. Было ли это из-за того, что мы вместе прошли через многие трудности, или потому, что, его путь также был полон жестокости, потерь и страданий, как и мой? Воспоминания скребли мои сердце и душу. Как и мне, ему не удавалось успокоить душевную боль радостями сегодняшнего дня. Он понимал мою боль.

Наши недолгие встречи словно возродили во мне былой страх, когда я


боялся, что меня поймают. Амаяк был единственным человеком, который отблагодарил меня за то, что я крал хлеб из пура, чтобы голодные сироты в приюте смогли немного поесть. Никто и никогда больше не благодарил меня за риск, которому я подвергался ежедневно. Я всегда буду ценить его благодарность за то, что я защищал его в те ужасные годы, которые невозможно забыть. Мы оба еле спаслись от смерти.

Мы больше плакали, чем говорили. Мы вспоминали прошлое и последствия, повлиявшие на нашу жизнь и судьбу наших детей. “Сев совац” (Черный голод)... Болезненные воспоминания.

Вдобавок мне было больно узнать, что его положение не сильно изменилось по сравнению с тем, что было в Харберде. Он еле сводил концы с концами. Он зависел от жены и детей. Тяжело было видеть, что он все еще нуждается в помощи. Это было связано с репрессивной политической системой. Мне было так жаль его.

При этом я не могу забыть того гостеприимства, с которым он принял нас. Сразу после того как мы вошли в его дом в Норке, он принес в жертву ягненка в мою честь, матаг. Все мясо и кости бедного ягненка его жена и невестки превратили в прекрасные армянские традиционные блюда. Это был первый и последний раз, когда я удостаивался подобной чести.

Меня поразило, как он обезглавил и освежевал животное, при этом я был удивлен его бедностью. И хотя он скончался через несколько лет после нашей встречи, но я никогда не забуду те дни.

Разве таким образом все должно было сложиться? Отец и трое дядей Амаяка были зажиточными людьми в Берри. Обидно было видеть, что такой щедрый человек с чутким сердцем, не в состоянии обеспечить себе достойную жизнь. Я сожалел, что не в силах был ему помочь.

На той же неделе мы встретились с моим другом Акопом Холопигяном. Несколько раз в Харберде он очень помог мне, а самое главное, я благодарен ему за помощь в воссоединении с моим братом Керопом в те тяжелые годы. Теперь нужно было передать ему письмо от его одноклассника Геворга Норояна из Бейрута.

И хотя Акоп принял нас очень душевно, мне было понятно его состояние. Он все время оглядывался и озирался по сторонам. Многие годы при коммунистическом режиме он работал судьей, и хотя к моменту нашей встречи уже вышел на пенсию, но чувствовал себя неуютно рядом с нами. Меня удивило, что он не захотел долго общаться с нами, но я постарался не придавать этому значения. Я не хотел подвергать его опасности, так как был наслышан о том, что некоторые люди находились под слежкой. Однако, судя по его одежде, я понял, что он живет не плохо, чему я был очень рад.

В следующую неделю я и Овсанна стали искать друзей ее детства. Однажды, гуляя по центру города, на улице Абовяна мы зашли в гостиницу «Ереван», чтобы позвонить по телефону. У нас был номер ее соседа из


Амаяк, наш единственный двоюродный брат (Советская Армения, 1960-ые годы)


Малатии. Но, мы не знали, как позвонить по телефону. Посмотрев по сторонам в поисках помощи, мы увидели человека, который словно того и ждал.

Мы протянули ему бумажку с номером телефона, он посмотрел на нее и расхохотался. Это был его номер телефона. Его сестра дала нам этот номер, когда мы навещали ее во Франции. Ее семья владела фабрикой, изготавливающей обувь для продажи в Европу и США. Это был Хосров Ворберян - сосед Овсанны в Малатии. Теперь он жил в Нор-Малатии, пригороде Еревана.

Он пригласил нас к себе домой на традиционный малатийский ужин. Было приятно видеть, что при советском режиме сохранялись некоторые наши традиции. На ужин были также приглашены двое других друзей детства Овсанны – Вартер и Лемон. Мы провели великолепный вечер.

На следующий день Хосров отвез нас на шерстеобрабатывающую фабрику, которой руководил со своими сыновьями. Он показал нам, как машины мыли и обрабатывали сырую шерсть, которая затем шерсть скручивалась в пряжу, окрашивалась, ткалась и, наконец, шились прекрасные костюмы. К сожалению, эти замечательные изделия предназначались для продажи в России и Европе. Все, от детской одежды до женских костюмов, имело качество, которое могло конкурировать с итальянскими изделиями.

Большая часть наших встреч в Советской Армении проходила таким же образом, мы радовались встречам, делились друг с другом историями о том, как спасались.

Нас радовали достижения наших знакомых. Кроме успехов Хосрова и его сыновей, мы узнали, что Таврос Манушакян стал главным врачем больницы в Нор-Малатии, одной из лучших больниц в СССР. Он был сыном одного из соседей Овсанны. В Лос-Анджелесе мы дружили с его дядей. По иронии судьбы, когда мы пошли в больницу, чтобы навестить его, оказалось, что он

Семья Хосрова Ворберяна с малатийскими друзьями,(Нор Малатия, Советская Армения, 1969 год)


находится на конференции в Лос-Анджелесе.Во время нашего визита в Советскую Армению нас не удивило, что и там не

существует равноправия между людьми. Там было так же, как и везде. Одни имели все, а другие – ничего. Советский Союз становился капиталистической страной, а США – социалистической. Тот, у кого был высокий пост, жил шикарной жизнью.

Это стало особенно ощутимым, когда мы гостили у Айказа Жамгочяна, в прошлом соседа моей жены, в Малатии, а ныне профессора математики Ереванского университета. В их доме мы чувствовали себя как у настоящих восточных армян, они даже говорили на восточно-армянском диалекте.Нас удивило то, что Айказ стал уверять, что напрасно искать в магазинах красное вино, которым он угостил нас. Мы хотели увезти с собой настоящее “Айястани кармир гини” (Армянское красное вино), но он так и не сказал нам, откуда достал это вино.

Нам очень повезло, встретить сына Вартер - Мартироса. На своей машине он повез нас осмотреть основные достопримечательности Армении. Сердце замирало, каждая из них была уникальна. Он отвез нас также посмотреть несколько школ и выставку научно-технических достижений. Здесь я был восхищен тем, как из армянского камня получали оптиковолокно.

Перед отъездом я сфотографировался с полицейскими в форме и сказал им, что стащил кусок оптиковолокна. Ответ одного из них очень обрадовал меня, он посоветовал мне показать его армянским друзьям в Америке. Я так и

Овсанна и Амбарцум, с двумя армянами в униформе, которые могли противостоять турецким жандармам


поступил. А еще меня воодушевило то, что у нас наконец есть свои офицеры в форме!

По дороге в аэропорт мы стали свидетелями удивительного зрелища. На поле мужчины и женщины передавали друг другу камни, которые загружались в грузовик и перевозились на другое место, где были нужнее. Когда мы спросили с какой целью убирают камни, нам ответили: «Вочинч (ничего), приезжайте через лет пятнадцать и на этом месте вы увидете поле с колосящейся пшеницей».

Удовлетворенные ответом и полные надежд мы покинули Айастан (Армению). Я надеялся, что смогу вернуться туда и застать те самые поля с пшеницей. И снова вспоминаю слова отца: “Без Божьей воли даже листья на деревьях не зашелестят”.

Кто мог знать в 1969 году, насколько были верны слова моей Овсанны: “Если откроют дверь, люди сбегут из Армении. Никого не останется”. И хотя она дожила до дня, когда Армения, наконец, получила независимость и стала самостоятельно делать первые шаги, но моей жене не удалось застать доказательство правдивости ее слов. В 2000 году массовый исход армян из Армении стал ужасающим.

Если мы не объединимся ради процветания нации, мы не выживем. Турки лучше нас знают наши слабые стороны!Армения является музеем под открытым небом. Наша древняя история

с ее памятниками и археологическими древностями влияет на все, что люди сегодня создают на этой пустынной земле. Мы горды этой частью нашей родины и должны объединенными усилиями помочь ей встать на ноги. У армян нет другого выхода.

Это было чудом, что мы совершили путешествие в 1969 году. Вскоре все наши знакомые и родные, которых мы встретили во время той поездки, стали по очереди покидать этот мир. Большинству из них не удалось дожить до семидесяти. Мы счастливы, что сумели совершить это последнее путешествие!

308

В 1970-ых годах безвременные кончины любимых оставили неизгладимый след в нашей жизни. Это еще одно горе, с которым мы вынуждены были смириться. Только мы успели обосноваться на новом месте, свыкнуться с новым образом жизни, как один за другим стали уходить из жизни дорогие нашим с Овсанной сердцам люди. При этом мы были благодарны Богу за свое крепкое здоровье и за все, что мы в то время имели.

Самым знаменательным днем недели была суббота, которую мы проводили в кругу друзей и родных, с которыми делились воспоминаниями как радостными, так и горестными. Эти встречи были для нас основным утешением в тоске по нашему Эргиру. Вечера мы проводили за чашечкой традиционного армянского кофе с чорагами (десертом) и фруктами после партии карточной игры в скамбил.

А воскресные дни мы проводили с нашим дорогим сыном и его семьей. Овсанна готовила наши любимые блюда, в том числе толму (фаршированное мясо в виноградных листьях), а я играл с Мартиком в тавле (нарды).

БОГ ОТКРЫЛ ПЕРЕДОМНОЙ НОВУЮ ДВЕРЬ

В этот относительно спокойный период жизни Бог открыл передо мной новую важную дверь. Неожиданно преподавательская деятельность моей дочери дала мне возможность пересмотреть свои внутренние конфликты. Она преподавала в Окружной школе Лос-Анджелеса. Заруи вне основного плана обучения стала проводить краткие курсы по армянской культуре,

Впервые подобные уроки стали проводиться в 1975 году, и напротяжении последующих 20 лет я стал внимательным слушателем различных программ, которые она проводила для своего класса. Я был рад любойвозможности напрямую или косвенным образом быть вовлеченным в данный процесс. С каждым годом мое беспокойство по поводу неразрешенностинашего вопроса возрастало, и я стал сомневаться, что когда-либо виновные будут наказаны. И армян, и не армян страдания моего народа не особенно интересовали. Новая возможность придала мне силы и стала смыслом моей жизни, так как благодаря ученикам я понял, что все же существуют люди,

38. ÇÀÐÎÆÄÅÍÈÅ ÈÄÅÈ ÍÀÏÈÑÀÍÈß ÂÎÑÏÎÌÈÍÀÍÈÉ, 1975-1980 ÃÎÄÛ

309Зарождение идеи написания моих воспоминаний, 1975-1980 годы

которые заинтересованы в нашей культуре и истории, и поддерживают нас в стремлении донести нашу проблему другим. Я верю, что, когда эти юные создания повзрослеют, они будут честны и поддержат нас в нашей борьбе. Это дело я хотел посвятить отцу, чтобы тот знал, что мы всегда помним о своих предках и о своих мучениках.

Из более тысячи учеников четвертых шестых классов только одиннадцать заинтересовались изучением армянской культуры. В 1975 году ни один из учеников не знал, кто такие армяне. Но они были достаточно любознательны, когда из целого списка дополни-тельных занятий, таких как спорт, кулинария, литература, музыка, искусство, рукоделие и другое выбрали урок по изучению армянской культуры.

Заруи поделилась своей радостью от того, что набралось одиннадцать учеников, которые заинтересовались изучением армянской истории и культуры. И снова я почувствовал, как ликовали на небесах ангелы. Я был очень горд этим и сразу вызвался ей помочь, так как она не могла бегло читать и писать на армянском. На следующий день, не говоря ей ничего, я написал на одиннадцати листах бумаги имена ее учеников на армянском языке. Все имена были мне незнакомы. Я также ценил и ее стремление лучше узнать о нашей культуре и Эргире. Я чуствовал себя так, будто они были и моими учениками.

За неделю, я написал короткое стихотворение о нашем алфавите и языке. Я надеялся, что им тоже понравиться разучивать фразы на армянском языке, как мне в свое время нравилось узнавать новые фразы на английском в нашей школе в Берри.

Хай лезунХелациутюн э соворел уриш мек лезун.Барекамутюн кказмес ерб хосис ир лезвов.Нахнтрели э араджине элла хай лезун.Месропеан тареров лезу э хай лезун.Дюрин э варжвил хай лезун.

Заруи Читчян (1973 год)


Армянский языкУмно решение выучиться другому языку.Ты подружишься с тем, на чьем языке будешь говорить.Желательно начать с армянского языка.Армянский язык основан на месроповских буквах.Легко обучиться армянскому языку.

(Примечание: эти строки передала мне в 1960-ых годах Маргрет Мид - знаменитый американский антрополог.)

На протяжении шести недель Заруи знакомила своих учеников с трехтысячелетней историей Армении. Четвертая неделя их обучения совпала с 24 апреля, и Заруи рассказала им историю Геноцида и о том, как я и братья потеряли отца и нашу семью. Далее им показали 43-минутный отрывок из фильма доктора Майкла Акопяна “Геноцид Армян”. Так как я принял небольшое участие в подготовке фильма, ее ученики захотели встретиться со мной. Я был всего на пару лет старше них, когда безжалостные турки лишили меня отца. Я был тронут, когда они выражали свои чувства по отношению к моей трагедии и боли. Они стали задавать вопросы о том, что довелось мне увидеть, о зверствах, совершенных турками против армян. Они хотели узнать больше…

Они помогли мне понять, насколько важно записать все мои воспоминания и чувства. Наконец я встретил людей, которые проявили интерес к тому, что произошло со мной в те шесть лет.

Какой подарок преподнесла мне дочь! Я всегда буду благодарен ее умным

Стихотворение и армянский алфавит,который я написал для своих учеников


и сопереживающим ученикам, которые постоянно спрашивали, как же могут подобные действия остаться безнаказанными, почему Америка молчит? Дети были изумлены разнице между тем, что они проходили, и тем, с чем они познакомились в рамках данной социальной программы. Этим умным детям

Работа учеников и мое стихотворение


было всего десять-двенадцать лет.Их невинные умы не могли понять, как подобные кошмарные действия

остаются ненаказанными.В конце шестого урока светловолосая швейцарская девушка спросила

может ли она пригласить на последний урок свою маму? Она хотела показать матери, чему научилась.

Заруи была не против. В последние две недели школьного года (когда ученики готовились к экзаменам) в свободное от занятий время ученики подготовили небольшое представление для своих родителей и друзей. Они пришли в школу на час раньше, подготовились во время перемены, собрались за час до начала представления, хотя знали, что за это им никто не будет ставить оценки.

Были приглашены все родители, друзья и близкие. Заруи тоже пригласила своих армянских друзей и меня с Овсанной. Школьная аудитория была переполнена.

Программа была посвящена армянскому наследию - скетчи, песни и танцы были армянскими, доклад по истории был сделан на английском языке. Приятно было видеть, как родители с интересом слушали своих детей. В школе было три армянских семьи, но самым трогательным моментом для меня был встретить этих одиннадцать детей-ангелов, увидеть их представление, услышать, как они читают стихотворение, написанное мной. В конце они преподнесли мне сюрприз, посвятив свое выступление нам с Овсанной. Я был счастлив, когда они подбежали ко мне, чтобы обнять меня.

Я разделю это с моим отцом, армянские предки не забываются даже на чужой земле. Это - подарок, который мне преподнесла моя дочь Заруи.

В конце года ученики четвертого и пятого классов потребовали, чтобы подобные занятия проводились и в последующие годы. В итоге тридцать семь учеников выбрали урок Армянской культуры и истории. С этого дня я стал записывать свои воспоминания… я тогда и не знал, что на это потребуется целая четверть века.Я решил заставить себя вспомнить ночные кошмары, которые снились

мне на протяжении шестидесяти лет. Все началось с того страха, который я ощутил, когда мой отец бежал в курдскую деревню, так как больше негде было прятаться. Страх и растерянность увеличились, когда он вернулся домой с ног до головы в засохшей крови после многодневных побоев в импровизированной тюрьме, при том, что он не совершал никакого преступления.Бог дал мне возможность справиться с этими болезненными воспо-

минаниями. Каждый ужасный случай наслаивался на другой, словно капустные листья.Каждый новый день приносил мне еще более ужасные воспоминания.

Каждое утро я начинал с того, что убеждал себя выжить. Каждое утро я


повторял: “Это чудо, что я прожил еще один день!”. Моя память сохранила каждый ужасный эпизод, подобно банковской ячейке.

На четвертый год в классе учились уже более сорока учеников, и в учебную программу был введен отдельный предмет, посвященный мне. Дети изучали традиции праздника, известного лишь армянам. Это был праздник Вознесения “Амбарцман ор”. Этот день попадал на четырнадцатый день после Пасхи и всегда на среду. Отсюда происходит и мое имя. В этот день я праздную свои именины.

По традиции в этот день все юные девушки деревни с венками на головах собирались на склоне холма. Они пели, танцевали и восхваляли начало весны. Вечером предыдущего дня девушки собирали лепестки семи цветков,

Амбарцум, пишет свои воспоминания (Лос Анджелес, 1975 год)


клали их в кувшин, где была собрана вода из семи источников, и бросали туда мелкие личные вещи. На ночь кувшин оставляли под светом звезд и луны. Существовало поверие, что ночью духи природы спускались на землю, даруя свои чары и предсказания каждой из дев. Этой ночью звезды спускались на землю, цветы и деревья начинали рассказывать друг другу свои секреты. На следующее утро девы танцевали и пели песни вокруг кувшина:

“Амбарцум яйла, яйла джан, яйла…”, а самая младшая из них, девочка лет трех-пяти, одетая в белое платье, подобно невесте, начинала один за другим доставать из кувшина безделушки. При этом каждый предмет сопровождался стихотворением-предсказанием. Каждая девушка с беспокойством ждала, когда же ребенок вытащит ее безделушку, чтобы узнать свою судьбу. Может ей суждено выйти замуж в этом году или что-то другое?

В конце программы ко мне подошли двое парней со свечами в руках и обняли. Впервые я отмечал свои именины так радостно. Мне тогда было семьдесят шесть лет.

Слушая, как и эта группа читает мое стихотворение, я был уверен, что душа отца ликует так же, как и моя. Эти одар дети добровольно знакомились с нашим языком, историей и обычаями. Каждая из программ изучала определенный праздник или отрезок истории, в зависимости от того, кто помогал Заруи в этот год.

Каждой своей программой Заруи доставляла мне бесконечную радость. Мы оба были благодарны ученикам. Видя с какой искренностью и любовью дети участвовали в этих программах, я верил, что они всегда будут помнить все, что узнали во время этого урока.

Я был уверен, что они станут сторонниками справедливого решения нашего вопроса и, взрослыми, достигнут успеха в своих профессиях. Я надеюсь, что они продолжат дело Боба и Элизабет Доул, которые занялись нашим вопросом.

ПРЕДЛОЖЕНИЕ, ПРИНЯТОЕ С РАДОСТЬЮНа следующий год совет школ округа потребовал, чтобы учителя посещали

этнические уроки. Так как класс Заруи был популярен среди учеников и родителей, учителя попросили ее провести уроки и для них.

Заруи с радостью согласилась. Однако возникла проблема. Окружной совет был против ее уроков. Она всячески пыталась объяснить им важность этих уроков, но тщетно. Тогда Заруи предложила им сравнить историю армян с историей американских индейцев.

Она объяснила руководству, что оба народа были силою выдворены с земель, где тысячелетиями жили их предки. История показала, что оба народа в ужасных условиях всячески старались выжить.


Заруи была непонятна позиция Окружного совета, так как в Лос-Анджелес переселилось много армян из Бейрута и Советского Союза, в общественных школах Лос-Анджелеса училось множество детей из армянских семей. С большой неохотой руководству пришлось согласиться с Заруи и официально основать факультет армяноведения в Окружной школе Лос-Анджелеса. Теперь у нее появилась возможность приглашать на уроки различных лекторов. И хотя большинство из них не были лично знакомы с Заруи, но с радостью принимали ее приглашение. Среди приглашенных лекторов были профессор Аветис Санджян, доктор Майкл Дж. Акопян, доктор Ричард Ованнисян, Жирайр Либаридян, Грант Агбабян, Левон Марашлян, Джордж Кушян, Армине Сукиасян, Ошин Кешишян, Джия Айвазян, Эдвард Хошарян, Люси Агбабян-Хаббард, Мерлин Аршакуни!

Без усилий и потраченного времени наших гостей курс не имел бы такого успеха. Мы были рады, что нашу историю преподавали лучшие представители армянской общины. Объединившись, наши специалисты и профессора работали во благо разрешения Армянского вопроса.

К нашему удивлению в первый же день на уроке Заруи присутствовали пятьдесят пять учителей. На тот момент это был самый высокий показатель участия в какой-либо программе. Тут были как армянские учителя, так и не армяне из ближайших школ, а также из ее школы Дикси Кеньон. Большинство из них мало знали об армянах, а были и такие, кто в жизни не встречал армянина.

С первого же урока учителя внимательно слушали каждого из приглашенных специалистов. В конце курса приятно было слышать от них, что они впечатлены историей Армении, ее богатым культурным наследием и сожалели, что ничего раньше не слышали о ней.

Заруи была потрясена, когда они попросили организовать второй курс этой программы, но не из восьми занятий, а из целых шестнадцати. Вы представляете каким искренным было их пожелание, ведь от них требовалось посещение лишь одного курса. На этот раз руководство было не против занятий, и даже была напечатало брошюру «Культурное наследие Армении. Часть 2».

К концу первого курса доктор Армен Сафарян, директор колледжа Ла-Верн, предложил засчитать учителям по три учебных балла, которые были необходимы в качестве дополнительных баллов. Вдобавок, несколько школ в Голливуде изьявили желание провести подобные курсы для учителей своих школ. Многие из них почти ничего не знали о прошлом множества своих новых учеников из Ливана и Советской Армении.

Я радовался, когда другие интересовались нами. Я верил, что придет день, когда мир узнает и поймет, что нам довелось пережить, и заинтересуется нашими делами.Были не только боль и потеря, которые мы пережили. Необходимо было,


Благодарственное письмо


чтобы люди узнали о варварстве и зверствах по отношению к невинным гражданам другой страны. Мы были мишенью в деспотической стране. Сколько я помню себя, наша жизнь в Берри протекала в атмосфере страха. Я так и не понял, что породило в турках этот звериный инстинкт. На протяжении всей жизни я и не понимал, как можно отрицать совершенную несправедливость, от которой мы пострадали на собственной земле, на родине, там где возник наш народ. Это были наше солнце, наш воздух, наша вода, наша земля. И это мы потеряли навсегда!

Любое Божье создание процветает на той земле, где оно было создано. Почему же так трудно понять, что мы, армяне, тоскуем по нашему Эргиру? Мы никогда не будем теми, кем могли быть.

Наша земля другая,Наша вода другая,Наше солнце другое,Наш Эргир другой,Они наши!

Дорогой мой читатель, надеюсь Вы понимаете насколько важны были для меня эти учителя, школьники и их родители.

ПОТЕРЯННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИАрмяне знают, чем грозит им “Белый джарт”. Вот почему они крепко

держатся своих традиций. В свободном обществе их не заставляют ассимилироваться, поэтому они сами начинают терять свои корни. Турки придерживались тактики насильственной ассимиляции, но здесь условия и политика демократичны.

Большинство армян добились успехов и уважают законы страны, в которой живут.

Вместе с проведением уроков Заруи осознала необходимость составления соответствующих программ и создания пособий для армянских учителей, чтобы поддержать интерес к предмету и в других школах.

Знакомство с армянской культурой и историей в других школах было не на высоком уровне. С увеличением количества иммигрантов определенные знания были востребованы и в других школах. Иммигранты с трудом привыкали к новой системе обучения, что увеличивало их проблемы.

Заруи основала «Ассоциацию армянских преподавателей». Она собрала более ста армянских учителей из школ Лос-Анджелеса. За короткое время в организацию были вовлечены новые члены, которые пришли со «своими приоритетами», и основная цель организации была утрачена.

К сожалению, как и Армянский городской центр, по вполне определенным


причинам, организация Заруи также не сумела достичь своей основной цели.

Тогда Заруи обратилась за помощью к доктору Ваагну Мартиросяну, основателю Испанского центра. Он был единственным влиятельным армянином во всей округе. Он родился и вырос в Мексике, но его сердце и душа были армянскими, хотя, как и Бабаян, он тоже плохо владел армянским языком.

Вскоре адвокат доктора Мартиросяна помог оформить документы, и в течение нескольких месяцев была основана некоммерческая организация Армянский центр, целью которого было объявлено ежегодное привлечение гранта в четверть миллиона долларов.*

С самого начала “опять” появились те, кто были очень заинтересованы в “других приоритетах”, отлинных от тех, что были обозначены в программе. Заруи решила сделать ставку на Голливуд, где в основном селились выходцы из Советской Армении. Именно у здешних учеников возникало большинство проблем.

ДЕНЬ, ПОЛНЫЙ УДОВОЛЬСТВИЙПеред тем как покинуть школу Декси Кеньон и переехать в Шерман Оакс,

Заруи снова преподнесла нам сюрприз, организовав мероприятие, длиной в целый день, где я впервые осознал какое влияние оказали на нее рассказы об ужасных годах моей молодости. Она была косвенной жертвой, каждый день слушая мои рассказы о потерях и горе. Именно это и сподвигло ее действовать вместо того, чтобы сидеть вытирать слезы с глаз.

Утром 24 апреля 1978 года она отвезла меня в свою школу на мероприятие, в школьном дворе. Ученики шести, девяти и тринадцати лет и их родители стоя слушали историю злодеяний турок против армян. Я смотрел на их лица и понимал, что они чувствуют. И по сей день меня трогают воспоминания, связанные с этой школой.

Память о радостных днях, с одноклассниками, переплелась своспоминанием о том, как мы с братьями стояли перед турецкой школой, и отец, не проронив ни слова, оставил нас там. Без прощального объятия он уходил все дальше и дальше, оставив нас навеки одних…

И вдруг я услышал слова одной патриотической песни:

Мер айреник тшвар антерМер тшнамяц вотканохЮр вордвоц Сурб арюновБиди лини азадвац!

* Целью Армянского центра была поддержка нуждающихся в средствах армянских учеников.


Наша родина, покинутая и одинокая,Растоптанная врагами,Священной кровью своих сыновейТы должна быть освобождена!

Понимал ли кто-нибудь, что чувствовал я в это мгновение? Заметил ли кто-нибудь, как тряслись мои колени? Что за шутку сыграл мой разум над телом и душой. Ах, ах, я прошел через эту трагедию! Каково это выжить и вновь вспомнить через столько лет.

Слова и голоса этих неармянских учеников терзали мне душу. Мыслями я вернулся обратно в Берри, в свой дорогой класс, где с энтузиазмом пел эту песню вместе с одноклассниками и учителями, вспомнил и голос отца, который пел, работая на своем кахапаре...

«Пой лира, пусть весь мир услышит о горькой доле несчастных армян...»Одновременно я был тронут чувствами, которые выражали лица тех

учеников. День был насыщен эмоциями. Из школы Дикси Каньон мы направились

в Калифорнийский университет Лос-Анджелеса, где приняли участие в митинге против лекций доктора Шоу, который отрицал Геноцид армян. Оттуда мы направились в Голливуд принять участие в митинге, на который собралось много армян-мужчин, женщин, детей.

Все эти события заставили меня понять, что я обязан написать свои воспоминания о шестилетней собачьей жизни, в течение которой я стал свидетелем бесчисленных бесчеловечных злодеяний.

ЭТО НЕ ИХ ВИНА, ИХ НЕ УЧИЛИ ЭТОМУТеперь Заруи в основном сконцентрировалась на работе в своем классе. Ее

однолетняя программа продолжала просвещать армян и не армян. Во время первого года ее работы в Рамона я вызвался помочь переводить записки родителям армянских детей. Однажды после 24 апреля я решил посетить ее класс, чтобы поделиться с ними о том, что испытал во время Геноцида. Мне было уже за восемьдесят и нам с Овсанной было трудно подниматься по лестнице на второй этаж. Во время этой встречи я был потрясен, узнав, что армянские дети понятия не имеют, что такое Геноцид армян. Это очень взволновало меня. Неужели они так быстро забыли? Их не учили тому, что они обязаны продолжить нашу борьбу для восстановления справедливости. Они не были виноваты. Как же они могли знать, если никто им не рассказывал об этом?

В свои восемьдесят восемь лет я впервые увидел, как всего через несколько поколений забывается целая трагедия, если не прилагать усилий для того, чтобы сохранить память. Поэтому армянские родители, учителя, специалисты и общественные лидеры должны не просто заставлять детей бороться за


восстановление справедливости, но и знакомить их с собственной историей, культурой, традициями.

Мы решили, что я продолжу слой за слоем вскрывать мои ночные кошмары, хранившиеся в памяти на протяжении восьмидесяти восьми лет. Ни на какие богатства я не променяю то общение с детьми, которое было у меня в 1975-1994-ые годы. Каждое мое посещение школы было дорогой в рай. Ученики дарили мне надежду. Благодаря этой молодой крови наш голос будет услышан.

МОЙ ПОСЛЕДНИЙ ВИЗИТ24 апреля 1994 года был днем моего последнего визита к ученикам Заруи. В

этом году она уволилась с работы. Рано утром ученик по имени Гаспар пожал мне руку. Мне показалось, что душа моего брата-близнеца пронеслась рядом. Через секунду другой парень по имени Амбарцум, коротко «Амбиг», встал около меня. Я был счастлив и обнял их. Они придавали мне силы продолжать мою трагическую сагу. Выслушав меня, они поняли мои раны и боль сердца. Надеюсь, они не забудут этого.

Было ли это знаком свыше, о том, что муки, через которые прошли я и Гаспар не будут забыты?

Вернувшись домой, я написал свое последнее письмо классу. В нем я поблагодарил каждого за желание выслушать меня и заверения, что они никогда не забудут то, что услышали:

Моим дорогим и сладким внукам, всем, кто слушает меня.,

Гаспар по правую и Амаяк по левую сторону от меня (1994 год)


Я поделился с вами трагичной и грустной историей, через которую прошел в дни жестоких событий в Османской империи. Я должен был сделать это, чтобы трагедия не была предана забвению. Вскоре это станет и вашей обязанностью. Вы должны стать защитниками нашего будущего.Помните, что выпало на долю тех, кто пережил ад, сделайте эту память

своей. Это то, чего мы ждем от вас.Не забывайте всегда рассказывать это тем, кто ассимилировался и

отошел от нашего национального вопроса.Объединяйтесь - это самое главное. Поймите, что причиной многого, что

произошло с нами, была разобщенность наших политиков и духовных лиц.Подходит 24 апреля, и газеты будут наполнены чернилами, но в них

нет правды, того, что в действительности произошло во время Геноцида армян.Вы, дорогие мои дети, вы должны объединить своих родственников и

изменить свою судьбу.

Амбарцум Читчян

Сегодня я был в школе Рамона, где моя дорогая дочь работала учителем. Она учила своих учеников армянской истории и быту армян. Блеск глаз и сладкие улыбки детишек преободрили меня.Из их вопросов и желания узнать больше я понял, какие они великолепные

слушатели и как правильно они поняли все то, что я им рассказывал о жестокостях, совершенных против армян в Харберде.Мы обнялись. Они прекрасно понимали мои страдания и потери всех

армян. Они поняли необходимость продолжения борьбы за справедливость.


Моя последняя встреча с классом Заруи (Голливуд, 1994 год)

322

СОН ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?6 января 1981 года мы с Гаспаром отмечали наше восьмидесятилетие. Это

был особенный день, так как мы впервые праздновали наш день рождения вместе и в один и тот же день. До этого Гаспар считал, что мы родились 6 января, так как его назвали в честь волхва. А я настаивал, что мы родились на четырнадцатый день после Пасхи в день Амбарцума (Вознесения), в честь чего меня и назвали Амбарцумом. Единственное, в чем мы были уверены, было то, что год нашего рождения 1901.

В тот день мы оба были счастливы, нам чудом удалось спастись из лап озверевших турок и испытать всю горечь жизни, но сейчас мы были живы и здоровы. В черные годы джарта нам было четырнадцать и только в восемнадцать лет нам удалось окончательно избавиться от страха смерти. Окидывая взглядом прошлое, мы оба осознавали, что выжили с Божьей помощью. Был ли тот день сном или реальностью?

В беспокойные годы нашей жизни, когда мы были здоровыми, мы были близки друг к другу, но только с возрастом, после переезда в Америку мы стали делиться историями нашего спасения. Гаспар рассказывал мне о том, как он выжил. На протяжении последующих двух лет мы заново мысленно переживали свое прошлое.

Несколькими месяцами раньше 16 сентября 1980 года мы потеряли своего третьего брата – Миграна. Теперь мы были единственными из братьев, оставшимися в живых. Несмотря на различие жизненного опыта, боль воспоминаний и переживания была единой. Шестьдесят шесть лет прошло с тех черных дней, но слезы продолжали литься, когда мы возвращались к тем кровавым дням – боль воспоминаний въелась в наши кости. До сих пор меня трясет, когда вспоминаю голос, обьявляющий: «Пять лет тюрьмы и цепь на шею грозит тому, кто

39. ÏÎÒÅÐßÍÍÛÅ ÌÅ×ÒÛ

Гаспар и Амбарцум, наша последняя совместная фотография (Лос Анджелес, 1981 год)

323Потерянные мечты

укроет у себя дома армянина». Как же я боялся, что меня поймают! Ночами весь в холодном поту я вскакивал от собственного крика. Не было конца пыткам и убийствам армян. У турок была одна цель, искоренить всех армян с лица земли. Я так и не смог понять, как же Бог позволил такому случиться? Почему все это произошло.

Реальность пугала. Ужасно было узнавать, сколько писем американские, английские, французские и немецкие миссионеры писали своим правительствам, посылая фотографии происходящего, но те оставались безразличными. Они молчали до тех пор, пока турки наконец не достигли своей цели. Где был христианский мир? Где были борцы за “права человека”? Ни я, ни Гаспар не могли смириться с этим… Что за бесчуственное отношение к человечеству. Мехк!

НАШЕ ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РАССТАВАНИЕСкоро у Гаспара появились проблемы с сердцем. К тому же нас обоих

прооперировали по поводу катаракты. Я носил зубные протезы и мне было трудно жевать некоторую пищу, в то время как Гаспар не потерял ни зуба. Поэтому я дразнил его тем, что он украл у меня зубы, так как мать кормила грудью только его. Но при этом у меня была прекрасная копна белых волос, тогда как он потерял почти все свои волосы. Этим я пошел в своего деда, который скончался в возрасте девяносто двух лет и имел прекрасную шевелюру. К этому времени мы оба уже ходили медленно, но Гаспар вдобавок к этому стал дрожать. Это было единственным отличием между нами. Наш слух все еще был острым, но голос потерял былую силу. Мы не были похожи друг на друга, но наши голоса трудно было отличить, особенно по телефону.

В основном Гаспар проводил время в семейном магазине, где с удовольствием общался со своими постоянными клиентами. А я день проводил в своем саду и ежедневно гулял по четыре мили. Во время этих прогулок я

В моем саду (1999 год)


мыслями возвращался в дни, когда часами шел из деревни в деревню в поисках места для ночлега и работы за кусок хлеба. Большую радость мне доставляла работа в моем саду, особенно, когда я видел, как из семени вырастало дерево и давало прекрасные плоды. В моем саду росли яблоня, хурма, персики, абрикосы, папайя и авокадо. В течение всего года у меня росли цветы для моей прекрасной Овсанны. Одновременно я пытался оставаться в курсе дел, происходящих в армянской общине.

Это случилось, когда я вернулся со своей ежедневной прогулки, и мне позвонил Ншан, младший сын Миграна. Он постарался представить мне кончину Гаспара деликатным образом. После себя Гаспар оставил жену Ашхен, дочь Виолу и сына Гаспара-младшего. Мне тяжелее было слышать это по телефону, чем осознать в действительности.

Это стало нашим последним расставанием, впервые нас разлучили после рождения, потом в возрасте четырнадцати лет и теперь в возрасте восмидесяти двух лет. По иронии судьбы Овсанна тоже осталась единственным человеком из своей семьи. Ей было восемьдесят шесть.

СЮРРЕАЛИСТИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕНГаспар скончался в начале мая 1983 года. Пытаясь свыкнуться с потерей,

я начал чувствовать нечто странное, особенно, когда гулял один. Меня не покидало ощущение, что Гаспар постоянно рядом со мной. Мне казалось, что он все время зовет присоединиться к нему. Это продолжалось несколько месяцев. И стало сильно тревожить меня. Я больше не мог носить это чувство в себе и поделился с женой и дочерью. Вспомнив совет Ханум, я думал, что, выговорившись, я избавлюсь от этого пугающего чувства. Но на этот раз оно не исчезло и продолжало пугать меня. А теперь жена и дочь тоже забеспокоились. Все резко закончилось однажды во время моего дневного сна после прогулки. В отличие от моих обычных кошмаров, которые возвращали меня в прошлое, я увидел, что у моего сына якобы были некоторые трудности, и я должен поехать за ним, но мой дневной сон оказался просто кошмаром. Я спал в затемненной комнате, продолжая спать, я встал с постели и направился к прихожей, но вместо того, чтобы двигаться прямо в кабинет, где находились жена и дочь, я пошел вправо в сторону прихожей. И вместо того, чтобы открыть первую дверь, которая вела на задний двор и всегда была незапертой, я направился ко второй двери, что вела в подвал и всегда была закрытой на ключ. Но в этот день она странным образом оказаласьоткрытой, и, отворив ее, я скатился десять ступеней вниз по ней, ударившись головой о цементный пол. Просто чудом я не погиб. И снова Бог был рядом со мной!

Услышав звук падения, Заруи вышла в прихожую, но, не увидев ничего подозрительного, вернулась обратно, заметив по пути, что непонятно каким образом дверь в подвал открыта, подошла посмотреть, и увидела меня лежащего на полу лицом вниз. Представляете, как Заруи испугалась, когда подошла ко мне? Убедившись, что я в сознании, она побежала


звонить «911». Тем временем Овсанна спустилась ко мне, помогла встать и подняться вверх по лестнице. Она вынула свой носовой платок, который всегда носила в своем переднике, и положила его мне на рану.

Вернувшись, Заруи сказала, что врачи велели не переносить меня, но я и Овсанна уже стояли у двери.

Это было просто чудом. Я не знаю, как она сумела самостоятельно спуститься вниз по узкой лестнице, поднять меня на ноги, помочь подняться по ступеням, ведь там не было перил, представляете себе степень ее страха и замешательства. Откуда у Овсанны взялось столько сил и смелости, чтобы сделать все это. Ей было семьдесят шесть лет.

Лежа на диване и дожидаясь скорой помощи, я все время спрашивал, чью пижаму я надел? Я не чувствовал никакой боли.

Когда врачи увидели меня, сидящего на диване, они сделали строгий выговор Овсанне и Заруи за то, что меня перенесли из подвала. Скорая помощь отвезла меня в больницу, где на лоб поставили восемнадцать швов, и сделали мне рентген плеча и ребер. Врачи также рекомендовали Заруи следить за моей речью и замечать малейшие изменения. Они хотели подождать три недели и потом повторить рентген головы. По иронии судьбы мне поставили швы на места, где у меня был шрам после падения в детстве в Берри.

Понадобилось три недели, чтобы я смог в какойто мере прийти в себя, почувствовать уверенность и восстановить память. В течение этого времени несколько раз меня отвозили в больницу на осмотр. Доктор все еще выжидал, прежде чем сделать мне рентген.

К началу третей недели я вернулся к некоторым своим обязанностям. Но так и не вспомнил, как я упал и вообще падал ли. Все, что я помнил, это сон,

Гаспар в своем магазине, 1980 год


где Мартику нужна была помощь, и я направлялся к нему. В течение этих трех недель мы не хотели ему ничего говорить, пока мне не сделали рентген и оказалось, что все в порядке. Я не хотел волновать его.

На третьей неделе в четверг, когда Заруи вернулась из школы, я решил немного прогуляться, так как чувствовал себя уже сравнительно лучше. Вдруг она позвала меня обратно. И снова звонил Ншан. Возвращаясь я думал, почему он звонит на этот раз, ведь умирать было некому.

И вновь своим спокойным и холодным голосом он сообщил мне о том, что мой дорогой сын Мартик скончался от инфаркта сердца. Мы были потрясены и не хотели верить этому. Мой сын всегда был здоров, у него никогда не было проблем с сердцем. Нам понадобилось несколько дней, чтобы поверить в произошедшее. Ему было всего пятьдесят два года, и он был слишком молод, чтобы умирать.

27 октября 1983 года, в четверг, ровно через три недели после моего падения.

Впоследствии мы узнали, что последние три недели он чувствовал боль в груди. Он не хотел звонить и беспокоить нас.

Теперь я потерял своего сына-ангела, который со дня рождения занимал особое место в моем сердце и кого я назвал в честь своего отца. Как отец я никогда не испытывал подобной боли и Овсанна, естественно, также была убита горем. Между матерью и сыном были особенно крепкие узы.

За шесть месяцев я испытал две трагедии. Мы с женой за свою жизнь видели немало страданий, но никто из нас не был готов к подобному горю. Мы старались поддерживать друг друга, но это горе оставило неизгладимый след…

Со дня его рождения я перенес на него все ожидания моего отца. Я был уверен, что мой сын осуществит все мечты своего деда. Но в день его свадьбы мы стали жертвами Белого джарта. В тот день я ужасно страдал, так как знал, что этого не должно было случится. Я больше плакал в день его свадьбы, чем в день его похорон, так как именно тогда я потерял его. Я не смог сдержать слово, данное отцу. Он был уверен, что в тот день, когда наши потомки забудут о нашем вопросе, армяне исчезнут навсегда… и мечта турок осуществится. Представляете, как тяжело было отцу осознавать это?

Боль утраты сына заставила нас забыть о моем ушибе. Мы совсем забыли, что должны были поехать на рентген. Постепенно ко мне возвращались силы, я возобновил свои ежедневные прогулки и вдруг понял, что Гаспар перестал преследовать меня. Я больше не чувствовал его на своих плечах. Теперь я понял, что он пытался предупредить меня. Это звали не меня, а моего сына. Этого не должно было произойти. Сын не должен уходить раньше отца.


Некролог: Мардик и я

328

ДРАГОЦЕННАЯ НАХОДКАВ 1990 году, когда все мои друзья ушли из жизни, Левон, сын старшего

брата, передал мне коробку из-под сигар, полностью заполненную письмами. Там набралось более трехсот писем! Большинство было написано мною, много писем было и от Гаспара, немного от Керопа, Тиграна Амо, от братьев и их приятелей, которых я не знал. Хотя это были не все письма, но многие из них даже не были распечатаны. Я знал, что у Гаспара было собрано много писем.

Опасаясь того что меня поймают, я писал свои письма на османском диалекте арабскими буквами. Сегодня, к моему большому сожалению, я не мог прочесть собственных писем. Я был расстроен еще больше, когда не смог найти никого, кто мог бы расшифровать мои письма. Даже в Институте Зоряна не сумели найти человека, который мог бы прочесть текст на османском.

Но к счастью, было кому прочесть письма на армянском. Было там и несколько писем, посланных из Берри в 1914-1915 годах, до джарта. Это были письма отца, написанные Гаспаром. В основном отец диктовал, а Гаспар записывал. Но нашлось несколько писем, которые он написал сам, они были датированы 25 февралем 1915 года. В них он просил своих сыновей в Америке помочь ему, так как условия в Берри становились невыносимыми. Это было единственным, что осталось мне как память о моем дорогом отце.

ВЗГЛЯД НА НЕИЗВЕСТНЫЕ СОБЫТИЯЧитая эти письма, я не только пережил вновь еще раз горе и боль, которые

были в них, но и смог узнать неизвестные мне до сих пор подробности, хотя о некоторых из них я подозревал. Самыми трогательными были письма Гаспара, которые он писал после обретения свободы. Я расчувствовался, узнав из его писем, как он беспокоился обо мне. Он знал, что я находился в большей опасности, чем он,

Оглядываясь назад, я не могу понять, почему же я и Гаспар столько лет не делились друг с другом тем, через что нам пришлось пройти в 1915-1922 годах. Мы ведь жили близко друг от друга и могли часто встречаться...Мехк!

Мне было хорошо известно, что старшие братья никогда не хотели знать о том, через что нам пришлось пройти. Возможно они избегали ворошить прошлое и бередить наши раны. Или же они не представляли степень ужаса и

40. ÏÈÑÜÌÀ ÈÇ ÏÐÎØËÎÃÎ

329Письма из прошлого

Перечитывание старых писем (февраль, 2003 год)


Копии турецких писем


598, ул. С Индиана, Лос Анджелес, Калифорния(Как я желал попасть вместе с этими буквами по этому адресу).


Копия письма, написанного на армянском


не верили в реальность произошедшего? Следовательно, они не понимали, насколько тесно все это было связано к ними самими. Целенаправленное уничтожение целого народа не имело ничего общего с единичными убийствами армян, которые продолжались на протяжении веков, когда армян периодически уничтожали на их же родной земле, где они каждый раз снова возрождались. Каким же образом можно было объяснить произошедшее с невинными гражданами по вине жестоких турок, и есть геноцид?

Также я узнал, что Петрос подумывал переехать в Полис, когда стало сравнительно спокойно. Как же он мог смириться с тем ужасом, который посеяли турки? Это доказывало, что турки спланировали свои действия настолько грамотно, что о них знали лишь пережившие геноцид, жертвы и иностранные миссионеры.

Жизнь Гаспара не была столь опасной, как моя. Все это время он жил в доме одного и того же турка, но страх, что его поймают, растерзают и убьют, не покидал его ни на секунду. Он был достаточно умен, чтобы не провоцировать злость своего хозяина, но его страхи были не меньше моих. Возможно поэтому ему удавалось скрывать от меня свои переживания?

Только прочитав письма, я узнал, как он страдал в тщетных попытках найти и спасти нас с Керопом в дни, когда жил в Зонгулдаке. И мне было невыносимо больно, что невозможно было выразить ему свою благодарность. Единственное, что мне оставалось, это идти на его могилу в Уиттиер. Надеюсь на небесах я присоединюсь к нему и тогда сумею поблагодарть. АХ...

1915-1920: ГАСПАР В РАБСТВЕТолько благодаря письмам Гаспара я смог узнать о страданиях и лишениях,

которые он испытывал во время своего рабства.В 1915 году, сразу после того, как нас насильственно разделили в турецкой

школе, взрослых парней стали использовать в разграблении армянских домов. Местным прокурором был Мюдаи Умуми, который, заметив Гаспара, взял его к себе в слуги. Когда турок подошел к Гаспару, тот стал умолять эфенди взять с собой и младшего брата. Турок пообещал, что обязательно через пару дней вернется за Ншаном.

На следующий же день эфенди послал свою семью вместе с Гаспаром на восемь дней в Багни, деревню неподалеку от Берри. Возвратившись, Гаспар спросил эфенди о своем маленьком братике, но тот грубо велел ему замолчать и никогда больше не спрашивать о местонахождении брата.

Во время нападения курдов на Дерсим, когда я увидел брата в последний раз до нашей встречи уже в Лос-Анджелесе, они бежали в Хоши. Остановившись там на пять дней, они направились в Харберд. По дороге лил дождь, бушевал ветер, в это же время я убегал от Кор-Мамо, примкнув к курдскому каравану. Они остановились только в Балу, откуда за шесть дней дошли до Харберда. В Харберде, Гаспар кинулся искать нас с тетей Агавни, но никого не сумел найти.


Через месяц они направились в Бурсу, которая находилась близко к Полису. Там Гаспар прожил около двух с половиной лет в семье своего эфенди, который тем временем работал в Берри. В Бурсе ситуация была более или менее спокойной, так как город был портовым, и здесь проводилось много международных торговых сделок, но и тут армянам грозила опасность.

Гаспар работал на рисовых полях эфенди. С восхода до заката он трудился на поле и, так как дом находился далеко от поля, часто оставался ночевать там же на голой земле. Ему везло, когда кто-то приносил ему еду, а иначе приходилось днями голодать.

Закончив работу в поле, он приступал к другим обязанностям. Бывало, что он вместе с ослом, нагруженным табаком, проходил путь в двадцать пять - тридцать часов. Ему не позволялось ехать верхом на ишаке и на обратном пути, поэтому снова приходилось преодолевать дорогу пешком. От природы

Ответ от «Землячества Евфрат» (1919 год)


он был слабее меня, но в своих письмах жаловался лишь на то, что при всех стараниях отца обеспечить сыновей учебой, чтобы те не вынуждены были зарабатывать на хлеб тяжелым трудом, его детям все же приходилось делать самую тяжелую работу. Ему тоже не хватало отцовской любви.

Гаспар понимал, что выбора у него нет. Он знал, что если не будет хорошо работать, то его изобьют или еще хуже, убьют, и старался избежать этого любой ценой. В дни рабства его заставляли ежедневно ходить в мечеть и молиться.

Через два с половиной года его эфенди вернулся в Бурсу и перевез семью и Гаспара в Деврек. Но и здесь его работа не стала легче. Постепенно напряженность обстановки в Турции ослабла. Приехали американцы и стали собирать армянских женщин и детей, которые были в рабстве у турок и курдов.

К тому времени Гаспар узнал об одном армянском купце по имени Грант Мурадян, который иногда наблюдал за ним издалека, но Гаспар боялся признаться, что он армянин. Но однажды Гаспар тайком подошел к нему и сказал, что является армя-нином. Мурадян рассказал Гаспа-ру, что всех армянских рабов осво-бождают.

Сначала Мурадяну не удавалось освободить Гаспара из рабства, так как хозяин турок не отпускал его, мотивируя тем, что Гаспар мусульманин. Гаспар же боялся

полностью раскрыть свою идентичность, так как был плохо знаком с Мурадяном и опасался последствий после того, как вслух заявит о своей национальности и вероисповедании. Мурадян обратился за помощью к Земляческому союзу «Евфрат» в Харберде, где ему посоветовали отвести Гаспара в местную церковь... это стало самым страшным днем для Гаспара.

Когда священник стал спрашивать его имя и задавать вопросы, Гаспар отвечал на турецком, единственном языке, которым он владел. Он забыл свой родной язык. Разъяренный священник показал Гаспару свое оружие, спрятанное под рясой, и пригрозил прострелить ему голову, если тот не станет говорить на армянском.

Гаспар испугался, что его убьют на месте, но Мурадян поспешил рассказать

Гаспар и Маркар (Полис, 1920 год)


священнику, что мальчик последние пять лет жил у турок и ему запрещено было говорить на армянском, поэтому он забыл свой родной язык.

Тогда Гаспар попытался написать на армянском: «Меня зовут Гаспар, я армянин. Я хочу говорить на армянском, на моем родном языке». Потом Гаспар понял, что священник напугал его, чтобы в стрессовой ситуации тот вспомнил свой родной язык, который за годы неупотребления позабылся.

Вскоре Мурадян отвез Гаспара в Зонгулдак - морской порт восточнее Полиса. Там он дал моему брату работу на одном из своих предприятий, чтобы тот смог заработать на жизнь. Бизнес-партнер Мурадяна Хачик Ехеян отвозил товар из Зонгулдака в Полис. Оказавшись на свободе, Гаспар в первую очередь начал искать меня с Керопом.

Теперь у него была возможность ездить в Полис, где с помощью главного офиса Земляческого союза “Евфрат” он пытался найти нас. Не получив ответов на свои письма, он стал давать объявления в газете «Чакатамарт», которая распространялась по всему миру, включая и Чикаго, где жили братья.

В газете он нашел имя некого Гегама Читчяна из Нью-Йорка, который был родом из Ерзнка и искал свою жену. Гаспар написал ему письмо с просьбой найти его братьев, проживающих в Чикаго. Гегам не был знаком с нашими братьями, но попытался исполнить просьбу Гаспара. Он нашел Тиграна Амо и передал ему письма. Тигран Амо в свою очередь передал письма Гаспара Петросу, который поменял место своего жительства в Чикаго. Именно из-за этой смены адреса у меня и Гаспара были трудности с получением ответов на письма.

Тем временем Гаспар продолжал искать меня, давая объявления в газете «Чакатамарт», которая распространялась и в Харберде. Он написал все, что помнил о нас. Он искал своего брата Амбарцума, который в 1916 году был жив, скрывался под именем Махмед Рушди и жил вместе со слепым человеком по имени Кор-Мамо. Также он писал о нашей тете Агавни, которая вышла замуж за исламизированного армянина и теперь ее звали Хадига.

Вместо того, чтобы покупать одежду или другие необходимые вещи, он тратил все свои деньги на бумагу, чернила, марки и телефонные звонки, отчаянно пытаясь найти меня. Он продолжал писать письма братьям в Земляческий союз «Евфрат» и в офис мистера Риггса. Чем дольше он не получал о нас вестей, тем увеличивались его страхи по поводу нашей гибели. В то же самое время в Харберде при помощи конторы мистера Риггса я тоже пытался найти братьев.

Наконец, Гаспар получил письмо из Америки и узнал, что братья поменяли свой адрес.

В то время Зонгулдак, расположенный в двенадцати часах ходьбы от Полиса, находился под французским мандатом, но это обстоятельство никак не уменьшало степень угрозы и страх перед турками. В одном из своих писем он приводил случай, произошедший в армянской кофейне. В нее ворвались турецкие полицейские и стали орать на отдыхающих армян: «У вас нет права


быть счастливыми и смеяться. Будьте благодарны, что все еще живы!». На следующий день всех, кто был в кофейне, отдали под суд. Гаспар уверял братьев, что даже в Зонгулдаке армянам было небезопасно.

Из писем я также узнал, что Гаспар подозревал, что именно по приказу его эфенди все армянские мальчики были отведены в Бертак, где встретили свою смерть. Те, кто сумел выжить, нашел свою смерть в водах реки. И все пять лет жизни у эфенди он знал об этом.

ЛУЧШЕ БЫ Я ЭТОГО НЕ ЗНАЛГаспар был в Зонгулдаке, когда я узнал, что Маркар был единственным,

кого его отец решил вывезти из Турции. Его отец Тигран Амо, увидев письмо, которое я послал в газету с указанием наших имен, решил спасти лишь своего сына. Тем временем Гаспар не сдавался и продолжал посылать письма и телеграммы в офис мистера Риггса. Когда Тигран Амо приехал в Полис, он предложил Гаспару поехать вместе с ними. Гаспар немедленно уволился с работы и, забрав небольшую сумму, которую сумел собрать, поехал в Полис.

Гаспар встретился в Полисе с Тиграном Амо, который посоветовал ему попросить у братьев денег, так как жизнь в Полисе была дорогой.

Послав деньги Гаспару, братья передали ему, что пришло время для их женитьбы и попросили присмотреть им невест. Гаспар был в ярости. Он не понимал, как старшие братья могут думать о женитьбе, когда их младшие продолжают находиться в аду?

В Полисе Гаспар узнал, что все дороги в Харберд и обратно были перекрыты, это относилось и к почте - письмам и телеграммам, что еще больше напугало Гаспара. Он боялся за нас и у него не было другого способа найти нас.

Маркар сел на последний американский автобус, выезжающий из Харберда. По прибытии в Полис Тигран Амо убедил Гаспара поехать вместе с ними в США. Он не понимал, почему мы не поехали вместе с Маркаром? Братья писали ему, что мы втроем находимся в Лусаворчакан приюте. Это подтвердил и Маркар, когда приехал в Полис. Гаспар не желал уезжать без нас, но Тигран Амо убедил его, что скоро и мы сможем уехать. Гаспар приехал в Чикаго 23 мая 1920 года.

Это совпало с тем временем, когда мы с Керопом выписались из больницы и направились в контору мистера Риггса, чтобы выяснить не откликнулся ли кто-нибудь на наше объявление в газете? И тогда мы узнали, что скоро сможем спастись. Вот такая жестокая шутка...

Это был тот день, когда мистер Риггс дал нам пять турецких банкнот вместо положенных двадцати пяти американских долларов!

338

ОБМАНУТЫЕ ОЖИДАНИЯВ детстве ежедневное посещение церкви с отцом было для меня

обязательным делом, что повлияло на мою последующую жизнь. Я всегда относился к духовенству как к лицам, которые должны направлять все свои силы для сохранения и распространения наших духовных ценностей и традиций. Я был уверен, что все, кто дал обет служения Богу, должны строго следовать этому.

К сожалению, на протяжении всей своей жизни я часто испытывал разочарование церковью, которая не занималась сохранением наших ценностей, обычаев, культуры должным образом. Особенно в Лос-Анджелесе. Представляете разочарование, когда меня несколько раз грубо отталкивал священник. Не принимались во внимание ни мой возраст, ни то, что я был пережившим Геноцид. Уважительное отношение к взрослым было первым, чему нас учили в семье. Грубость по отношению к старшему была первым проступком, за который всегда наказывали.

Если священник не будет уважать пожилого человека, да еще и пережившего ужасы Геноцида, кто тогда будет уважать нас?

Кто, если не они, должны в первую очередь понимать через какой ад нам пришлось пройти, потеряв семью и наш Эргир? Если ты не видел тех ужасов, которые довелось нам пережить, то и не сумеешь понять нас.

Грубость неприемлема, особенно грубость священнослужителя. Представляют ли они, как больно ранят тех, к кому проявляют неуважение? К сожалению, несколько раз я пережил подобное к себе отношение от священника, что глубоко задело мою душу.

ВИЗИТ ЕГО СВЯТЕЙШЕСТВА ВАЗГЕНА ПЕРВОГОВ 1968 году Католикос всех армян Вазген Первый совершил свой первый

визит в США. Хотя в Советской Армении религия была под запретом, но Католикосу подчинялись и армянские церкви за рубежом.

Встреча с ним была организована в самом большом в то время зале Лос-Анджелеса, в Шрайн Аудиториум. Здесь его ожидал полный зал верующих. Подойдя к зданию, где мы с нетерпением ждали встречи с ним, он увидел знак

41. ÐÀÇÎ×ÀÐÎÂÀÍÈÅ ÂÄÓÕÎÂÅÍÑÒÂÅ

339Разочарование в духовенстве

полумесяца и звезды. Он тут же извинился и отказался входить в здание, так как турки использовали этот же знак как свою эмблему. Он последовал зову сердца! Его реакция была достойна миллиона жертв. Он оказался первым священнослужителем, громко заговорившем о горе, причиненном нашему народу турками.

Между тем аудитория была полна людьми, которые вошли через тот же вход.

Узнав об отказе Вазгена Первого войти в здание, я вспомнил, как перед зданием турецкой школы отец ушел из нашей жизни, оставив нас. У него не было другого выхода. А у нашего горячо любимого Католикоса был выбор, и он принял правильное решение. Он отказался войти!

Я ликовал. За многие годы впервые я встретил человека церкви, который преклонялся перед душами полутора миллиона невинных армянских жертв, перед теми, кто, пройдя через ад, сумел выжить, перед разрушенной родиной, нашим Эргиром.

Службу сразу же перенесли в церковь Святого Джеймса. Я помню, как он поблагодарил всех за понимание. Все были счастливы поприсутствовать на встрече, иметь возможность поцеловать его правую руку и получить

Католикос всех армян Вазген I


благословение. Я был уверен, что он святой. Его слова также были святы. Его побуждения

и действия исходили от сердца. Не было никого похожего на него. Снова я исполнился той верой, которую нам прививал отец, каждый вечер читая «Аватом Хостованем». Он был тем, кого я искал все пятьдесят два года. Его вера была чистой и искренней, а не той показной и искусственной... больно вспоминать отца, деда, мать, горы трупов, Берри в пламенном одеянии. Ах, ах, вот таким образом память пережившего продолжает мучить его

душу.

ВТОРОЙ ВИЗИТ ЕГО СВЯТЕЙШЕСТВА ВАЗГЕНА ПЕРВОГО

В 1987 году Его святейшество Вазген Первый совершил свой второй визит в Лос-Анджелес. После его первого короткого приезда в США я мечтал с ним встретиться. Я хотел этого больше, чем попасть в рай. На этот раз я стремился пожать его руку и получить благословение. Может мне повезет и он позволит мне раскрыть перед ним свое сердце и рассказать о своим пути, о тех ужасах и мучениях, которые довелось мне пережить? Может он подарит мне слова утешения? Может он сумеет успокоить мою боль и скорбь, и мне удастся найти покой? Это было моим единственным желанием перед тем, как я навсегда закрою свои глаза.

В первый вечер встреча прошла в Центре собраний в Лос-Анджелесе. На следующее утро он провел службу в Голливуд Боул. Оба эти мероприятия собрали огромное количество народа. Я постеснялся подойти к нему.

На следующий вечер был организован прием в его честь, и Акопик постарался устроить мне встречу с Католикосом. Когда я уже стоял перед ним, протянув ему руку, меня вдруг грубо оттолкнул один из главных местных священнослужителей. Я представил толпу страдающих от жажды армянских беженцев в пустыне Дер Зор, которые хотели испить воды из ручья, а турки саблями угрожали убить их за это и не позволяли сделать последний глоток воды перед смертью!

Я был слишком удивлен, чтобы оттолкнуть руку этого священника. Я стал жертвой своего воспитания. Таким образом, я отказался от своей мечты. Когда еще у меня будет возможность сделать подарок отцу и всем нашим мученикам? Это могло стать самым лучшим подарком моей жизни!

Я не претенциозен, но, принимая во внимание мое прошлое и то, что я уже пятьдесят два года живу в Лос-Анджелесе, впервые я встретил священника, столь дорогого моему сердцу. Этот святой человек так же верил в Бога, как и мой отец. Подобно моему отцу, он призывал к объединению армян! Он святой! К сожалению, при всем этом наша церковь расколота на две части.

Больше мне не представилось возможности встретиться с ним, но я


мечтал о встрече и знал, что сказал бы ему: «Я дарю Вам свою жизнь, Ваше святейшество. Я на десять лет старше Вас и я прошел через множество испытаний. Ваше сердце бьется под крестом, что висит на Вашей груди. Положите свою руку на сердце и ответьте, сможете ли Вы выслушать меня? Взгляните в мою душу и скажите, что я смогу попасть к отцу и всем мученикам».

Чтобы успокоить меня, на следующий день дочь повезла меня в армянский дом престарелых в Мишон Хиллз, когда должен был Его святейшество приехать Здесь было немноголюдно и атмосфера была непринужденной. Я продолжал верить, что моя мечта все же осуществится. Здесь было много душевных людей, но моей мечте не суждено было сбыться. Все оказалось ложью...

Хотя я был на десять лет старше нашего дорогого Вазгена Первого, он скончался, оставив мои мечты несбывшимися.

ОТТОЛКНУЛИ В ТРЕТИЙ РАЗЗа год до этого Акопик пригласил с Восточного побережья в качестве

особого гостя на показ своего последнего фильма «Свидетель» самого старого долгожителя, пережившего Геноцид армян, Григора Дердеряна, которому в то время исполнилось сто десять лет. И хотя Дердерян был здоров, но безжалостное время ослабило его память и тело.

Овсанна, Амбарцум, 110 летний Григор Дердерян с сыноми Майкл Акопян


Вечером перед мероприятием мы с ним немного побеседовали. Сначала он с трудом вспоминал прошлое и мало чего мог рассказать. Но постепенно в течение нашей с ним беседы начал припоминать случаи из жизни в Харберде. Он помнил свою мать, которая родилась в Берри, постепенно его память возвращалась, и слой за слоем из глубин своего сознания Григор Дердерян стал вытаскивать хранившиеся в ней воспоминания. Я заметил, что он устал, и решил в этот вечер больше не беспокоить его. Я был спокоен, так как на следующий вечер мы снова должны были встретиться на Гала-вечере.

Как же я был рад встретить человека, который был старше меня и мог знать больше о судьбе моего отца, о семье и об остальных восьмиста армянских семьях Берри.

В следующий вечер мы сидели за одним банкетным столом и вернулись к нашему разговору. И только он начал говорить о муже Алтун Баджи, об Алексане Амо, который был фидаи и которого в последний раз видели за несколько лет до джарта, как тот самый священник увел моего собеседника. Я потерял возможность выудить больше информации из его памяти и часто думал, что еще мог бы он вспомнить?

ОНИ ГОВОРИЛИ «ПОЛОВИНОЙ РТА» (НЕДОГОВАРИВАЯ)

22 января 1994 года я присутствовал на мероприятии в школе Аршака Тиграняна, организованном в честь встречи архиепископа и нашего нового католикоса Гарегина Первого. С некоторым недоверием я внимательно слушал каждое их слово, ожидая слов о воссоединении церкви.

Прямо передо мной сидели католикос, два архиепископа и четыре священника. С нетерпением я ждал, когда они объявят от окончании раскола нашей церкви, излечив тем самым наши раны…Сидя там, я вспомнил нашу церковь в Берри и собрание в 1915 году. В

течение пяти дней два наших священника, один вардапет, шесть учителей и пятнадцать представителей общины решали-должны ли армяне сдать все свое оружие или же нужно оставить его при себе? Отец послал меня прислуживать им, и каждый вечер после возвращения домой он спрашивал меня, что сказал священник? Что ответил учитель? Слушая мои ответы, отец все повторял: “Турки собираются съесть наши головы, они истребят нас, мы не едины...” - так и случилось!

В этот день архиепископ и католикос объявили о возможном воссоединении. Я был так рад узнать, что раскол преодолен. Я думал, что мне довелось присутствовать при историческом моменте, и, сидя в первых рядах, мне казалось, что я стал свидетелем искренности и честности, но меня ожидало очередное разочарование, их поведение напомнило мне историю мальчика, которого мать послала пригласить на ужин родственников со


стороны мужа. Она сказала сыну, чтобы тот не слишком настаивал и просто сказал «кес перанов» (половиной рта). Когда мальчик начал говорить, он пальцами прикрыл половину рта. Родственники были обескуражены его поведением. А парень объяснил, что это мама ему велела говорить половиной рта.

Повторяю, дорогой католикос и архиепископ, вы же можете возложить руки на кровоточащие раны своей паствы и исцелить их. Но они даже не признавали друг друга, не смотрели, не говорили друг с другом. Мехк, и они объявляли о воссоединении!

ПОТЕРЯ ВОЗМОЖНОСТИ ОБЩЕНИЯ С ПЕРЕЖИВШИМИ ГЕНОЦИД

В 1985 году в Вашингтоне проходили самые широкомасштабные на моей памяти мероприятия в память о Геноциде армян. Собралось огромное количество людей со всех уголков мира.

Целых четыре месяца газеты призывали переживших Геноцид, их родственников и друзей принять участие в мероприятиях.

И хотя у нас обоих не было ни физических, ни эмоциональных сил, чтобы присутствовать, но я все же уговорил Овсанну поехать. Она была рада принять участие в мероприятиях, так как это было великолепной возможностью встретить там своих друзей и родственников из Эргира. Как и я, она была уверена, что этим мы во весь голос заявим всему миру о том, что сумели выжить, пройдя через зверства, совершенные турками против нашего народа.

Заказав билеты в Сидон Трэвел, мы были уверены, что голоса выживших на этот раз будут услышаны. Мы и мысли не допускали, что наш голос останется неуслышанным. Но все оказалось полнейшим недоразумением.

Доехав со отеля Вашингтон, мы узнали, что всех переживших Геноцид разместили по четырем гостиницам, которые находились далеко друг от друга. Не был составлен и список участников мероприятия, переживших Геноцид, мы даже не знали, кто какую деревню представляет. Даже не было запланированного единого мероприятия чествования переживших Геноцид армян, на котором собрались бы все выжившие, кто смог присутствовать там. Зачем же мы приехали?

Больше никогда не будет возможности собрать со всего мира переживших Геноцид армян, всех кто умственно и физически будет в состоянии присоединиться и рассказать свою историю, поделиться воспоминаниями о джарте, нашем потерянном Эргире и его традициях.


ЖАЖДА ОБЩЕНИЯ: ЧЕТЫРЕ СОКРОВИЩАНесмотря на все наше разочарование, это путешествие не прошло даром.

Мы смогли встретить там нескольких знакомых. Овсанна нашла парумалатийцев, с которыми делилась воспоминаниями. Только у переживших могут быть одинаковые чувства, которые волной

распространялись по всему холлу, вне зависимости от того радовались ли присутствуюшие, общались, проливали слезы или, стоя рядом друг с другом, думали: “Может вон тот человек приходится мне родственником, членом семьи или соседом?” Всех переживших объединял «голод общения». Первым делом они спрашивали друг друга: “Вор дехаци ес?” (Откуда ты?), “Знаю ли я тебя?”, ”Знаешь ли ты моих братьев?”. Все вместе они понимали, что расстроили план турок окончательно уничтожить всех армян, искоренить их! От этого в воздухе витал дух победы.

По воле судьбы и благодаря своим усилиям я нашел четыре сокровиша. В поисках своих еркраци я нашел дочь нашего дорогого священника Тер-Григора, который призывал армян не сдавать своего оружия. Я был рад узнать, что кому-то из его семьи удалось выжить. Далее, мне удалось встретить своего дорогого одноклассника Петроса Ермояна. Мы столкнулись друг с другом перед гостиницей, в ожидании автобуса, который должен был приехать за нами. Он был тем парнем, который принес в школу крайолы из Америки. Не хватило времени многое разузнать. Я не успел спросить, что случилось с его отцом и семьей. Но насколько я понял, ему одному удалось спастись.

Дочь Тер Григора и ее муж, вместе с Овсанной и Амбарцумом(Вашингтон, 1985)


Одним из самых главных сокровищ, которые мне удалось здесь раздобыть, была пожилая женщина, сидевшая в автобусе рядом со мной. Она, кажется была старше меня, хрупкая и тихая. Дорога была короткой, и я понял, кто она только после того, как мы вышли из автобуса.

Когда я пытался узнать ее имя и название отеля, где она остановилась, архиепископ, который отвечал за наш автобус, оттеснил меня. Когда я объяснил, что нашел знакомую и хотел узнать ее имя и адрес, он обещал мне найти ее на банкете в тот же вечер. Поверил ли я ему? Я хотел на это надеяться, но разум уверял меня в обратном. Я подозревал, что никогда больше не увижу ее.

Мои опасения подтвердились, когда архиепископ во второй раз не выполнил своего обещания, никак не прореагировав на просьбу помочь в поисках той женщины. Он не высказал никакого интереса к моей просьбе. То, что я просил у него, было небольшой любезностью, небольшой возможностью утешить боль одной из моих ран. Как он мог быть таким бессердечным? Представлял ли он, что выпало на долю переживших 1915 год? Волновало ли его это?

Мне удалось узнать, что эта женщина приехала из Франции, но перелет и встречи утомили ее. Также я узнал, что она была из Берри, и стал исследовать ее родословную. Она была родственницей Геворка Норояна... моего лучшего друга! Она не осталась равнодушной к моим чувствам, так как я не смог сдержать своих слез. Она только успела рассказать о том, как в тот ужасный день Геворга вместе с остальными повели к реке, где растерзали и убили. Я до сих пор дрожу при воспоминании о его единственном глазе, который смотрел прямо на меня, а другой был выдавлен турками или зверями. Мне

Амбарцум, Тер айр Дервишян и Декмечян (Вашингтон, 1985 год)


казалось, что он спрашивал меня, за что? Я тщетно пытался найти ее и переживал, так как знал, что больше никогда

не увижу. Я потерял надежду и постоянно думал, какие тайны эта женщина могла бы еще открыть мне? Мои страдания усиливались, когда я вспоминал насколько верующим был мой отец, и как он уважал церковь. Я никогда не встречал человека более верующего чем он. Мехк...

Четвертым человеком, которого я встретил, был Ованнес Декмечян. Мы узнали друг друга, так как до этого встречались в Лос-Анджелесе. Теперь он переехал в Вашингтон, округ Колумбия, чтобы быть поближе к дочери. Мы встретились в последний день мероприятий на службе в память о Геноциде армян на Арлингтонском кладбище. Здесь собралось несколько тысяч человек.

Я встретил переживших Геноцид, которые теперь проживали в Индии, в Австралии, в Европе, в Южной Америке. С какими ожиданиями они приезжали сюда? Все мы были разочарованы организацией мероприятия... Мехк! Было ли это следствием разобщенности? Я так и не понял истенной причины.

347

За шесть лет собачьей жизни мои глаза и уши стали свидетелями душераздирающих сцен жестокости и зверства. С того времени, как отец оставил нас четырех перед турецким мактабом (школой), до момента, когда я дошел до Алеппо, все армяне, которые прошли тот же путь, были близки мне, а я – им. Иначе говоря, я чувствовал, что обязан помогать каждому нуждающемуся армянину, как и он мне. Мы были обязаны помогать друг другу.

Притворяясь турками, проходя по улицам Харберда, мы смотрели друг другу в глаза и понимали, кто мы есть на самом деле. В душе мы чувствовали боль и страдания другого. Разговаривая глазами, мы знали, что обязаны поддерживать друг друга.

Мой дорогой читатель, ты бы чувствовал то же самое, если бы был там, ты тоже помогал бы и сочувствием, и пониманием. Я всегда помнил свои переживания. Они никогда не покинут моей души.

К 1960-ым годам многие армяне стали успешными в своих профессиях: они были известными врачами, учеными, кинодеятелями и политиками. Наряду с этим мы прониклись еще большей гордостью за то, что мы армяне. Мы были уверены, что на этом успехи не закончатся. Если мы хотим решить Армянский Вопрос, то должны поддерживать и помогать тем, кто сумеет рассказать наше горе всему миру.

Я высоко ценю семью Алека Манукяна, Кирка Киркоряна, братьев Овнанянов и других наших меценатов. Уверен, что есть и другие, но, к сожалению, сейчас могу назвать только эти имена.

КИНОПРОДЮСЕРСудьбе было угодно, чтобы в шестидесятых годах Акопик, сын доктора

Микаэла Акопяна, снова вошел в мою жизнь. Я был безгранично рад, узнав, что он оправдал надежды своего отца.

В те черные годы я не представлял себе какой вклад он и его маленькая сестренка внесли в помощь моей отчаявшейся души. Тогда мне было шестнадцать-семнадцать лет, я был еще подростком, но успел насмотреться человеческой жестокости и зверств. Я был в глубоком отчаянии, и дня не проходило без страданий и беспокойства о судьбе отца, сестер и братьев.

42. ÌÛÑËÈ È ÏÐÈÇÍÀÒÅËÜÍÎÑÒÜ


Я был глубоко благодарен доктору Микаэлу Акопяну. В день встречи с ним я даже не представлял, какую роль этот человек сыграет в моей жизни. Это был день, когда моя тетя Заруи привела меня в его дом, надеясь, что я смогу найти там черную работу.

Это был Божий дар, мне удалось встретить этого человека в самые черные и безнадежные дни моей жизни, когда я из ребенка становился подростком. А теперь я нашел Акопика или Майкла, кем он сейчас представляется, сына самого велокодушного человека, которого я знал.

Он вырос в Америке, получил образование в двух областях – международных отношений и кино. Всю свою жизнь он посвятил проблеме, которая бередила его душу. В 1960-ых годах он основал Кафедру армяноведения «Нарекаци» в Колумбийском университете Лос-Анджелеса, в 1970-

ых - был одним из основателей Фонда армянского кино, в 2000 году стал деканом Факультета армянского языка и армянской культуры Колумбийского университета Лос-Анджелеса.

Майкл занимался исследованиями, писал сценарии и создавал обучающие документальные фильмы. Большую часть своего времени и сил он отдавал созданию фильмов, рассказывающих о турецких злодеяниях против армян в 1915-1923 годах. Его самым большим вкладом было то, что на протяжении двадцати лет он снимал воспоминания переживших Геноцид во всех уголках мира. Он сделал более ста пятидесяти интервью, вышедших в прокат под названием «Свидетели» - трилогии, показывающей истину... ужасы Геноцида армян.

Каждый раз обнимая его, я одновременно обнимаю и его отца - человека, искренне промогающего всем нуждающимся армянам.

Доктор Дж. Майкл Акопян

349Мысли и признательность

ИСТОРИКВскоре после неожиданной встречи с Акопиком я познакомился с

Ричардом Ованнисяном, профессором армянской истории в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса. Он посвятил свою жизнь сбору документов, относящихся к нашему трагическому прошлому.*

Оба его родителя были харбердцами. Его мать оказаласьродом из Бузмешена, деревни, в которой мы вместе с американ-скими солдатами искали боль-шой дом для приюта сиротского, чьи родители были растерзаны турками. Этот день никогда не забыть. Если мне доведется увидеть мать и отца Ричарда Ованнисяна, то картины тех дней встанут перед моими глазами. Его родители должны гордится своим сыном, да будет благословен он, а также его супруга Вардитер и их дети.

Я также горжусь его сыном Раффи Ованнисяном, который имеет особое место в моем сердце. Как и свой отец, он посвятил жизнь нашему народу. Боже, храни его семью, его супругу Арменуи, которая во всем поддерживает мужа, и пусть их дети станут продолжителями дела их отца, деда, прадеда.

ГУБЕРНАТОР ДЖОРДЖ ДЕКМЕДЖЯНПервым политиком-армянином, которому удалось занять высокий пост,

стал Джордж Декмеджян. Честный человек, верный своей работе, он стал первым политическим деятелем из армян, который объединил многих. Сначала он шестнадцать лет был сенатором от Калифорнии, затем работал окружным судьей и, наконец, два срока проработал на посту губернатора Калифорнии, самого большого штата США. Его слова и обещания не были пустыми. Армянское наследие слепой веры и предательств преобразилось! Доверие к этому человеку и к армянам стало новым периодом для нас! Поднялся уровень жизни, кроме того Декмеджян помог многим армянам-профессионалам занять должности. Они же в свою очередь за короткий срок

* С большой радостью я и Овсанна приняли участие в проекте Калифорнийского университета и записали наши воспоминания, наконец- то наши голоса, голоса переживших Геноцид армян, останутся на аудиопленке! Все наши переживания и страдания будут услышаны... Прошло около тридцати лет, и я все хочу узнать, что же случилось с нашими записями? К сожалению около восьмиста голосов переживших умолкли в архивах университета! Мехк!

Ричард, Заруи, Раффи и я


стали хорошими специалистами в своем деле, посвятив себя искреннему служению штату и обществу.

Боже, продолжай помогать по-добным армянским сыновьям. Взяв на себя тяжелую обязанность, на протяжении восьми лет он был тридцать пятым губернатором са-мого густонаселенного штата самой сильной страны в мире. Это еще один подарок, который я преподнесу своему отцу. Боже, благослови и храни его, его прекрасную жену Глорию и их детей.

СЕНАТОР ЧАРЛЬЗ «ЧАК» ПУЧИГЯН

Я счастлив, что прожил достаточно долго, чтобы иметь честь быть лично знакомым с великим внуком Берри, который продвинулся

в политической жизни столь далеко и занял особое место в моем сердце. Чак Пучигян стал лучем света для нас всех. В качестве сенатора от штата

Калифорния он посвятил себя работе и нашему народу. На своем посту он внес значительный вклад в улучшение жизни жителей Калифорнии, а также много работал над проектом по страхованию жизни людей, переживших Геноцид армян, и провел закон о признании в штате Калифорния 24 апреля Днем памяти жертв Геноцида армян.

Чак Пучигян стал гордостью армян. Его обаяние, светлая улыбка и огонь в глазах не оставляют меня равнодушным, и я обязательно обнимаю его при встрече. Его объятие это отношение не только ко мне, но и ко всем мученикам Берри. Он происходил из многоуважаемой семьи и у него было честное сердце. Пусть Бог благословит его, его спутницу жизни Дебору, их семью и особенно его родителей, дедов и прадедов, которые вырастили таких сыновей. Да будут благословенны они все. Да будет благословенна его семья, пусть пребывает она в любви и здравии, и воздасться им их доброта и поддержка, которую они дарят всем.

Губернатор Джордж Декмеджян и я


ГОЛОСАПотомок жителей деревни Чарсанджак Левон Катерчян вызывает

восхищение не только своим великолепным голосом, но и множеством песен, которые отражают боль и страдания его родителей, повидавших бесчинства турок. Пусть он проживет долгую жизнь, дожив до дня осуществления своей мечты - вернуться в родительский дом у подножия Чарсанджака.

Большое уважение вызывает и Шарль Азнавур, который не только не забыл своих корней, но стал и всемирно известен своим голосом и песнями. Его преданность армянскому народу и его боли трогает мое сердце, хотя Азнавур остается верным Франции, где он родился.

Боже, храни каждый их шаг и пусть они станут примером для нашей молодежи.

НАСТОЯЩИЕ ДРУЗЬЯ АРМЯНВ борьбе за признание Геноцида армян мы не можем надеяться только

на сыновей нашего народа, а должны также привлекать людей других национальностей, которые помогут нам достичь цели.

Мы были одиноки с первых же дней Геноцида армян, в то время как турки с самого начала использовали помощь других в реализации своего плана по уничтожению армян на их исторической родине.

Редкую возможность получить поддержку известных в политике людей использовал доктор Ампар Келикян. Вылечив раны, полученные во время Второй мировой войны, он вернул к нормальной жизни сенатора Боба Доула, который заинтересовался Армянским вопросом. Никто еще не будучи

Сенатор Чак Пучикян, его жена Дебби, Заруи и Амбарцум


армянином, не был так предан Армянскому вопросу *.Удивительно, но и Элизабет Доул наравне со своим супругом посвятила

себя делу разрешении нашего вопроса. Армяне всего мира должны знать эту чету. Я очень ценю и уважаю эту пару. Да будут они благословенны и пусть им воздасться за их доброту и искренность.

Элизабет Доул заняла в моем сердце особое место, я ей буду вечно благодарен. Впервые я их встретил у памятника жертвам Геноцида армян в Монтебелло (Калифорния), во время президентской кампании 1996 года, в которой участвовал и ее муж.

В 1990-ые годы мы с Овсанной были уже не те и сомневались, что сумеем принять участие в мероприятии. Монумент был воздвигнут на холме, куда было трудно добраться. Но мы горели желанием выразить своеуважение и благодарность.

По своему опыту, мы знали, что нужно пойти туда раньше всех, чтобы занять места по возможности ближе к сцене.

Нам не трудно было пойти туда пораньше и подождать часик или два. Но проблемой

было наше физическое состояние. Выдержим ли мы? К этому времени из-за плохой циркуляции крови я стал чувствовать онемение в ногах, когда приходилось долго стоять или сидеть на одном месте, Овсанна уже была хрупкой и слабой, но мы попытались пойти туда.

Ранний поход был правильным решением. Мы сели в конце первого ряда. После нескольких часов нам представили Элизабет Доул. Возраст мешал нам хорошо видеть ее, но мы отчетливо слышали и понимали, что она говорит.Не уверен, что она смотрела в нашу сторону и видела нас? Но я помню ее слова: «Боб Доул искренний друг армян, и он сделает все, чтобы поддержать

* В 1998 году я пожелал выразить свою благодарность и восхищение всем, кто прямым или кос-венным образом искренне заинтересован в нашем деле и поддерживает нас в горе. Все 88 лет я молился об этом! Да прибудет Бог с ними и с нами!

Сенатор Боб и Элизабет Доул (2002)


Армянский вопрос».Выступление Элизабет Доул произвело на меня сильное впечатление,

и я хотел лично пожать ей руку, в знак благодарности ей и ее мужу за их искреннюю поддержку. Я захотел объяснить ей насколько важна она для нас, переживших Геноцид армян. Как высоко мы ценим стремление сенатора рассказать миру о злодеяниях османских турок, которые должны предстать перед международным судом.

Я непроизвольно встал, и ноги понесли меня к ней. Ноги не слушались, но я заставлял их идти, чтобы успеть подойти, пока ее не увели. Вдруг я почувствовал, что Овсанна тянет меня за жакет, призывая сесть обратно. Я знаю, она хотела уберечь меня, но на этот раз ничто не могло меня остановить, хотя там стояли охранники, готовые оттеснить толпу.

Я продолжал идти, мои ноги забыли о боли и слабости и несли меня в ее сторону. Меня остановили и я был уязвлен подобным отношением.

Вдруг к моему великому удивлению я услышал ее голос: «Верните того джентльмена!». Никогда не забуду объятие и благодарность Элизабет Доул. Никогда не забуду ее улыбку и уважительное отношение к армянину, пережившему Геноцид. Как же я могу забыть столь почтительное отношение этой женщины? Она поняла, почему я пошел к ней. Это было проявлением ее уважения к пожилым людям, пережившим Геноцид армян,

Я думаю, армянская община воздвигла мемориал, чтобы создать место, где армяне могут поклониться своим жертвам, и тем, кто пережил потерю родины. Место, где армяне будут отмечать 24 апреля и будут встречаться с немногими выжившими, которые чудом спаслись, чтобы узнать, через что им довелось пройти и что повидать.

Если вы не знаете через что прошли и что видели пережившие Геноцид, не знаете об их утратах, как же вы будете настаивать на решении Армянского вопроса? Если вы лично не воздадите дань уважения единицам оставшихся в живых людей, выживших в Геноциде армян, которые все еще способны на встречу, как же вы сможете говорить о произошедшем, основываясь лишь на документах?

К сожалению, на сегодняшний день (2003 год) мы потеряли большую часть выживших. Ужасная потеря. Среди живых остались лишь единицы, прошедшие через турецкий ад.

Именно в этом месте мы, выжившие и еще живые, получили возможность встречаться, делиться своими воспоминаниями, горечью утраты, что долгие годы были спрятаны на дне души.

К концу 1950-ых годов мы знали, что сильные мира сего не поддержат разрешение Армянский вопрос. В 1960-ых годах мы знали, что можем надеяться только на собственные силы. Мы организовали и провели много шествий, требуя восстановления справедливости и наших прав, в надежде, что наши голоса будут услышаны. Шествия длиной в три мили при участии от


пяти до десяти тысяч армянских мужчин, женщин, детей, стариков в колясках и младенцев. В это время армянская община Южной Калифорнии насчитывала не более тридцати тысяч человек. Тогда внутри общины присутствовал дух единства. Шествия приурочивались к определенной дате. Эти мероприятия были полны смысла и воодушевляли нас. В них принимали участие влиятельные деятели. С этих шествий мы возвращались домой полные оптимизма и надежды, что в скором времени истина восторжествует.

Со временем мы стали понимать, что наши надежды не осуществятся. Постепенно количество участников уменьшалось. По иронии судьбы это происходило тогда, когда численность армянской общины с каждым днем увеличивалась, однако смысл этих мероприятий терял свое первоначальное истинное содержание.

Я никогда не забуду, как пожилая женщина, согнувшись в девяносто градусов, пыталась взобраться вверх по холму к монументу. Где же были организаторы, чтобы помочь ей? Чьей прабабушкой она была? Какие воспоминания и чувства заставили ее дойти до мемориала, чтобы почтить память жертв? Еле дойдя до вершины холма, она глубоко вздохнула, сев на стул под тентом. Она не знала, что эти стулья предназначены не ей или же остальным участникам мероприятия. Мне больно было видеть, как к ней подошел один из организаторов со словами: «Майрик, ты не можешь сидеть тут, стулья предназначенны для особым гостям!» - оказывается она не являлась «особым гостем». Молча она встала и присоединилась к нам, стоящим под палящими лучами солнца. Я был в замешательстве. Что случилось с нашими традиционными нравственными ценностями?

Кто будет нести этот плакат, когда меня не будет?(Лос-Анджелес, 2001 год)


Основной смысл этого мемориала, который был построен в честь выживших и в память жертв, был полностью утерян. Мероприятие продолжалось более двух часов. Я не помню, осталась ли та пожилая женщина до конца программы или нет, но я не мог оторвать глаз от более чем ста пустующих стульев. Моя душа кричала. Чему же учат наших организаторов? Мехк! Что еще я могу сказать...

В последние годы мы с Овсанной были уже не в силах присутствовать на мероприятиях в память о жертвах Геноцида. К сожалению они потеряли свой истинный смысл. Причина в расколе среди лидеров и духовенства. Но все же мы с Овсанной шли туда, чтобы почтить память невинных жертв, помолиться за души усопших, и разочарованными возвратиться домой.

Теперь вы поймете, как я уважал Элизабет Доул, которая ответила на мое желание подойти к ней.

После того случая у меня были еще три или четыре возможности встретиться с ней и лично поблагодарить ее и ее супруга за поддержку оказываемую армянской общине. Сомневаюсь, что она помнила меня, но каждый раз я обнимал ее и благодарил за уважение к пережившему Геноцид. Я могу лишь мечтать о том, чтобы наши лидеры могли бы повторить ее благородство и скромность, великолепный пример для нашей молодежи.

Мне неудобно говорить об этом публично, но я надеюсь, что наши лидеры примут мои слова во внимание. Я не хочу, чтобы мы окончательно потеряли наше лицо и традиции. Наши древние традиции могут помочь нам выделиться среди других народов, но мы стали терять их. Не это ли

Элизабет Доул приветствует выжившего в Геноциде,Амбарцума Читчяна (Лос Анджелес, 2001 год)


было основной целью турок, которые хотели стереть нас с лица земли? Что является нашей основной целью, если не сохранение традиций, культуры и моральных ценностей... всего, что является стержнем армянина?

Ниже представлен перевод моих размышлений после посещения мемориала армянским мученикам в Монтебелло 24 апреля 1996 года:

В преклонном возрасте мне трудно было поверить своим глазам, лучше бы я был слеп, чем видеть и читать эти строки. Невыносимо, но это чистая правда.С первого дня возведения монумента я каждый год

присутствовал на мероприятиях 24 апреля. Собиралось более десяти тысяч человек: политические деятели, духовенство, обычные люди, - и все они требовали, чтобы Турция ответила за содеянное. На турецком они скандировали: «День, когда армяне подверглись джарту» и «Собаки лают, но наш караван продолжает идти!».В этот год там было немного народа, но я услышал голос

прекрасной супруги Боба Доула. Ее голосом говорил весь мир. Она громко провозгласила, что Боб Доул представит всему миру требования армян. Сенатор подарил нам надежду. Глас божий, Геноцид - все это заставило меня подойти к доброй как ангел супруге Боба Доула. Я хотел сказать ей, что мне девяносто пять лет, я пережил Геноцид армян, и пожать ей руку. Однако мне велели убираться оттуда. Но Бог был со мной. Много боли я повидал. Я вспомнил отца, мать, братьев, сестер, родных, трупы и кости...Армяне... будьте вместе! Объединитесь! Не отталкивайте

тех, кто прошел через турецкий ад! Я стар. Множество болезней мучают меня. Я измученный, но выживший в Геноциде армян человек.


357

С 1960-ых и до середины 1990-ых годов я принимал участие во многих мероприятиях, посвященных Армянскому вопросу. Некоторые зарождали надежду в моей душе, так как армянские мужчины и женщины брали на себя обязательство добиться справедливости.

Возможно так было предначертано свыше, чтобы армяне были разбросаны по всему миру. Армянская молодежь во всех странах мира стремится поднять наш вопрос на международный уровень. Без Божьей воли и лист не шевельнется на дереве.

Дай Бог, чтобы они никогда не забыли сохранившиеся воспоминания армян, повидавших ужас, зверство и ярость турок в отношении беззащитного армянского населения в 1915 году:

...прекрасные кудри волос, некоторые из них заплетенные, свисающие с кустов, что росли вдоль берега реки. Коричневые, золотые и черные локоны, развивающиеся на ветру.

...искромсанные, растерзанные тела, разбросанные повсюду, где несчастные жертвы вздохнули в последний раз. Тела разодраны не только турками, но и бешенными собаками, набежавшими отовсюду, возможно многие из них в прошлом были питомцами бедных жертв.

...груды костей, лежащих там и тут. Одни наполовину погребенные в земле, другие прямо смотрящие на тебя. Тела и кости новорожденных, самое ужасное, что можно было увидеть.

... крики и плач, прерывающиеся ударом клинка, те же крики и плач при виде того, как издеваются над любимыми людьми и убивают их.

...невыносимый запах там, где когда-то была резня, не

43. ÌÎÈ ÎÆÈÄÀÍÈß ÎÒ ÀÐÌßÍÑÊÎÉ ÌÎËÎÄÅÆÈ


такой, как вонь на месте недавней резни.

...вид живого трупа с отрубленными руками, ногами, ушами, языком, выколотыми глазами. Связанные за ноги трупы, висящие вниз головой. Их повесили живыми, чтобы так они встретили свою смерть.

...толпы людей, убитых прямо в церкви и преданных огню, чтобы завершить то, что не закончил ятаган.

...свидетели тех ужасов, сошедшие с ума и бродящие по улицам.

Могу перечислять бесконечно.И снова повторю, пережившие все эти ужасы высоко

ценят молодежь, которая посвятила свою жизнь борьбе за восстановление справедливости.

ИМЕНА, КОТОРЫЕ НЕДОЛЖНЫ БЫТЬ ЗАБЫТЫ

Я восхищаюсь идеями и мужеством Гургена Яникяна, который отомстил за смерть своего отца, матери и своего народа. Он был арестован. Его судили и посадили в тюрьму, но он умер, зная, что своим поступком оказал влияние на молодежь, которая должна бороться за наше дело.

Кроме того, дело Амбига Сасуняна. Я присутствовал на некоторых слушаниях по его делу так же, как и по делу Яникяна. Его мотивы были понятны мне, и я искренне верю, что его осудили несправедливо, единственные виновники всего этого – турки.

Я преклоняюсь перед лиссабонскими коммандосами - Саркисом Апраамяном, Седраком Ачемяном, Ваче Даглаяном, Симоном Яхнеяном и Ара Кееляном, а также горжусь теми, чьи имена не назвал.

Особенно восхищаюсь мистером и миссис Ачемян, которые сказали: «Как истинные патриоты своей страны мы не остановим никого из наших детей!». Они заявили то, во что я верю.

Смерть - она одинакова везде. Человек умирает лишь однажды. Счастлив человек, который умер во имя своей страны. Все эти люди – наши герои. Единственное мое желание - говорить всем вместе единым голосом, чтобы все наши жертвы не были напрасными. Каждый имеет право защищать себя и свою страну. Это безоговорочная истина. Хотел бы я быть пучком волос на голове их отцов и пожертвовать собой за упокой души их сыновей.

Когда я умру, то отнесу это в подарок своему отцу, который будет ему

359Ожидания от армянской молодежи

очень рад. Боже, да будет ясным свет звезд, которыми эти парни озарили наши души, подарив нам надежду на восстановление справедливости и лучшую жизнь.

Мы никогда не забудем Согомона Тейлеряна, который покончил с самым жестоким турком, Талеатом пашой, отомстив за зверства против армян. Его судил немецкий суд, но Согомон был оправдан. К сожалению, этого недостаточно. Множество виновников армянских страданий не ответили за свои злодеяния. Поэтому наш вопрос еще остается нерешенным.

Я не устаю повторять, наши потомки должны помнить, что являются детьми тех невинных жертв, которых турки пытались уничтожить! Те жертвы и пережившие геноцид отличаются от них лишь одним, они никогда не перестанут призывать идти вперед к окончательному торжеству справедливости.

Каждая капля переживаний всех тех, кому пришлось повидать Геноцид, является неопровержимым доказательством. Каждый из нас доказывает то, что турки сделали с нами. Мы можем показать миру, что происходило в Турции в 1915-1923 годы. Попытки Турции отрицать зверства, которые они совершили, пытаясь вырезать целый народ, только доказывают их преступление перед человечеством.

Наши дети должны помнить о горах костей, непохороненных трупов людей, разбросанных по всей нашей исторической родине в ожидании, когда же их души сумеют найти успокоение.

Дорогой читатель, если ты не был свидетелем тех ужасных событий, то советую прочитать воспоминания переживших Геноцид. Внимательно вслушайся в то, что они говорят и попытайся понять, через что им пришлось пройти. Они поделились всем, что видели их глаза, и слышали их уши, всем, через что прошли их тела и души. Они говорили лишь правду. То, что пережившие рассказали, не может быть ложью.И снова повторю, не позволяйте похоронить вместе с нами наши

страдания. Сделайте все, чтобы голоса седовласых стариков, переживших Геноцид армян, были слышны всему миру! Поддержим тех, кто не сдается, чтобы виновники предстали перед международным судом за страдания армян, ставших жертвами варварских действий Турции. Преступники должны быть наказаны! Объединив наши голоса, мы наконец будем услышаны! Вот истина!

360

В начале 1996 года из статьи в армянском еженедельнике «Нор Кянк» я узнал об Исааке Ереваняне. Предположив, что он может иметь отношение к Геворгу Ереваняну, я узнал у редактора номер его телефона и позвонил.

Я не ошибся, это был младший брат Геворга. Хватило минуты разговора, чтобы между нами сложились теплые отношения. Через несколько дней я уже был гостем у него и его жены. Вместе с семьей из-за гражданской войны в Ливане он недавно переехал из Бейрута.

Исаак родился в 1915 году, поэтому ничего не помнил о джарте. О зверствах он знал лишь из слов матери, отца, братьев и сестер. Однако он понимал мои чувства и переживания. Он знал о нашей жизни в Берри.

Во время первой встречи он рассказал о своем единственном, оставшимся в живых, брате - Хосрове. Тот жил с дочерью в Дубае, в Объединенных Арабских Эмиратах. Исаак был уверен, что Хосрову будет что мне рассказать, так как тот был старше брата. На следующий же день я написал письмо Хосрову, где представился и рассказал о своей судьбе.

В 1997 году во время моей второй встречи с Исааком он преподнес мне

44. ÄÂÀ ÑÎÁÛÒÈß: ÐÀÄÎÑÒÍÎÅ È ÏÅ×ÀËÜÍÎÅ

Исаак и Амбарцум

361Два события - радостное и печальное

подарок - экземпляр книги своего брата Геворга «История армянЧарсанджака». Эта книга стала для меня драгоценным сокровищем.

Геворг был моим одноклассникомв Берри и на год или два старше меня. Его книга была невероятно интерес-ной. Я советую обязательно прочесть ее тем, кто интересуется регионом. На 700 страницах Ереванян рассказывает историю очень развитого народа, преданного забвению. Фотографии и карты, которые он включил в книгу, сделали его рассказ еще более убедительным. Он описывает местность, расположение источников воды, растительность, животных, климат и природные ресурсы. Рассказывает об истории людей, их жизни и об отношениях с курдами.

Книга описывает жизнь до гено-цида, осуществленного в Османской империи. Армяне жили на этой земле в течение нескольких тысячелетий. Рассказывается и о том, что именно здесь в свое время жил знаменитый священник Симон, в честь которого местность получила название Дерсим. Дер означает священник, а сим – по имени Симон*.

Через несколько месяцев я получил очень трогательный ответ от Хосрова. Он оказался одним из тех детей, которых отправили в Бертак. К сожалению он не помнил моих братьев Керопа и Ншана.

Лучшей частью его письма было известие, что он планировал в 1998 году приехать в Лос-Анджелес к своему сыну, который недавно переехал из Бейрута.

Я был счастлив, что наконец встречу берриацы, с которым смогу поделиться своими воспоминаниями из детства и о Эргире. Но судьба распорядилась иначе, Хосров скончался незадолго до запланированного приезда в США. Нам лишь удалось пообщаться с помощью писем, да и то каждый успел послать другому по письму. На то была Божья воля.

* Эта книга, как и многие воспоминания наших очевидцев, написана на армянском. Мы обязаны перевести их, чтобы люди, не читающие на армянском, сумели узнать нашу историю.

Геворг Ереванян


2 мая 1998 года я потерял своего любимого друга жизни, с которой прожил вместе 69 лет, мою Овсанну. Мне трудно было перенести эти два события – одно счастливое, а второе, полное горя. С ее смертью я потерял все, что имел. Жизнь потеряла для меня смысл.

Празднование 65-летней годовщины

363

И хотя плоды трехтысячелетней истории вместе с великолепнымихрамами, манускриптами, артефактами, традициями уничтожены, но у нас все же есть шанс восстановить нашу жизнь на родине, стать процветающей нацией и начать все с начала.*

Мы никогда не должны забывать об ужасных исторических неспра-ведливостях, через которые проходили на протяжении всей нашей истории, так как нашим основным долгом является сохранение нашего этноса и традиций, которые соединяют прошлое с настоящим.

Мы должны воспитывать детей в подобном духе. Они наше главное сокровище, они наше главное оружие.

В этом заключается ошибка турок. Они не приняли во внимание, что армяне за всю свою историю не раз проходили через несправедливость и выживали, так как им помогала любовь к их Эргиру.

Именно это делает армянина армянином,Что отличает армянина от других.Именно это помогает нам оставаться армянами.


Я дошел до последней главы своих воспоминаний и ничто не может сделать меня счастливее, чем голоса студентов колледжей-девушек и парней, которые взывали к восстановлению справедливости 24 апреля 2001 года. Члены Союза армянских студентов выступили очень искренне, представляя учащихся всех местных школ, колледжей и университетов Южной Калифорнии. Их главной целью было требование к армянам объединиться в один общий голос, для разрешения армянского вопроса

Да пребудет с ними Бог. Пусть он подарит им силу и свет на пути к достижению цели. Пусть политики и священники объединятся и помогут им.

В новом тысячелетии мы не должны терять времени, тем более что

* Названия на картах меняются, но ход истории не останавливается и однажды возвращение нашей родины обязательно произойдет.

ÝÏÈËÎÃ


основные европейские государства, по примеру Франции, признали Геноцид армян. Мы также должны быть благодарны историкам из Англии, Германии, Израиля и даже Турции, которые печатают материалы, доказывающие правдивость наших слов.

Правительства стран, у которых нет корыстных целей, должны легко понимать нас, принимать наши требования и поддерживать их. Я надеюсь, что мы постепенно приближаемся к дню, когда турки не смогут больше отрицать свои преступления против невинных граждан. Время на нашей стороне...

Но я удивлен, разочарован и опечален политикой Америки в отношении защиты прав человека. Неужели самая сильная военная держава забыла о своем прошлом? Об основных идеях, за которые в свое время боролась Америка, о вере в американские идеалы свободы и справедливости для всех, кто живет на земле, идеалы, которые беженцы из разных стран хотят найти здесь.

Именно поэтому мой отец и многие отцы отправляли своих сыновей в Америку. Именно поэтому Америка - моя вторая родина. Эти идеалы для меня значат все. Четвертое июля - единственный день в году, когда я закрывал магазин, выражая тем самым свою благодарность этой стране и ее идеалам.

Мне трудно понять, как США, объявившая себя защитницей прав человека и уважения к личности, требующая от других стран соблюдения прав человека и в противном случае грозящая наказанием, трактует для себя эти идеалы по другому.

28 июня 2001 года по национальному телевидению в программе «Найт Лайн» генерал Уэсли Кларк объявил: “Суверенитет не абсолютен. Ни один лидер не может унижать свой народ и избежать наказания”. В тот же вечер по новостям объявили, что арестован бывший президент Сербии Милошевич за преступления против своего народа, его дело собирались отдать в международный суд.

Его назвали «Мясником из Балкан».Я повторяю, османские турки - самые жестокие мясники, которые

зарезали полтора миллиона невинных, беззащитных армян, граждан Османской империи. Турецкие зверства не могут оставаться безнаказанными. Давайте объединимся и поддержим тех, кто поднимает наш вопрос в международных судах, и тогда объявленное американцами «Правосудие для всех» восторжествует и для нас, и наконец турки ответят за свои преступления.

И только тогда души тех полутора миллиона жертв, чьи кости остались лежать непогребенными, а также души тех, кому удалось избежать смерти от рук турок, но они скончались и были похоронены в землях разных стран, наконец смогут найти успокоение. Этого момента все они так давно ждут.

Прошло восемдесят восемь лет с тех разрушительных дней. И только

365Эпилог

теперь мы начинаем нашу борьбу. Как сказал Питер Балакян: «Сегодня самое подходящее время быть армянином».

Самая важная истина, которую должны постичь армяне, состоит в том, что ни одна организация, ни один человек не сможет достичь нашей самой заветной цели в одиночку. Дай Бог, чтобы армяне наконец поняли это. Ведь единственное, что Бог даровал нам, - это утешение, что объединившись мы сумеем достичь цели, а по одиночке – потерпим неудачу.

На турецком: “Гавурун сон акле бенде оллса”.На армянском: “Айин верчин хелке индзи улар”.На русском: “Был бы у меня последующий ум армян”.Опасайтесь их, когда они едины

Не бойтесь армян сейчас. Страшитесь их, когда они едины. Турки понимали это намного лучше нас.

Перед тем, как я навсегда закрою свои глаза, я мечтаю увидеть единство и окончательную победу армян. Но, к сожалению, с каждым днем меня все больше одолевают страх и отчаяние от того, что конец следующей сказки может превратиться в реальность:

Однажды турецкий бек приказал своему слуге не уходить домой до тех пор, пока тот не перекопает все поле, в противном случае будет наказан.Слуга уже почти закончил свою работу, когда к нему прибежал друг и

передал, что его мать при смерти и желает видеть своего сына перед тем, как навсегда закроет свои глаза.Слуга ответил: “Пожалуйста, передай матери, чтобы не умирала, пока

я не закончу работу, иначе меня побьют”.Мораль: Человек из-за своего эгоизма подвергает опасности собственную

нацию.


ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА

Этот эскиз Амбарцум Читчян сделал в 2001 году в возрасте 100 лет, однажды, оставшись один. В рисунке он передает боль и горе, которые мучили его разум и душу… при воспоминании о последних мгновениях, когда он видел своего отца.До последнего дня своей жизни в 2003 году он продолжал «говорить» с

отцом.

1915-2001 «Я собираюсь отдать своих четырех сыновей в турецкую школу. Я буду помнить эту картину до последнего дня своей жизни.

Весь покрытый засохшейся кровью, жестоко избитый, мой отец отвел нас к турецкой школе и оставил там, не обняв и не сказав ни слова на прощание… «Аватов Хостованем» (исповедуюсь с верой) пустые бессмысленные слова. Он на себе почувствовал жестокие

турецкие побои… «Разрозненные» армяне, поколение армян, детей скорби!»

Февраль 2003 года «О чем ты думал, когда истекал кровью от побоев? Кому молился ты? Что получил ты за свою веру? Ответь мне!»

367Эпилог

Моему дорогому читателю

В столетнем возрасте, переживая потерю моей Овсанны, подруги жизни на протяжении 69 лет, я с большим трудом завершаю свой рассказ. Мое последнее желание – пусть горит моя свеча, пока вопрос Геноцида армян, совершенный турками с 1890-го по 1923гг., не будет поднят в Международном суде, и армяне, наконец, не сумеют получить суверенитет на их исторической родине и вернуть Арарат.Если вы прочли все то, о чем я хотел поделиться, то уверен,

что вы поняли, что произошло в 1915 году и осознали последствия огромных потерь, которые выпали на долю армянского народа.Примите мою благодарность и признательность за терпение

и понимание.

Амбарцум Мартирос Читчян (2003г.)


Амбарцум Читчян (Лос Анджелес, 2003г.)

369

ÏÐÈËÎÆÅÍÈß

371Приложение

Меня зовут Амбарцум

Я - переживший геноцид армян. Самыми гуманными, великодушными и благородными людьми, которые помогали пережившим геноцид и депортированным, были:

1. Харберд. Доктор Микаэл Акопян, почитаемый мною врач, отличавшийся самопожертвованием в самые страшные дни геноцида армян 1915 года. Подвергая опасности собственную жизнь и свою семью, он продолжал лечить смертельно больных, давал деньги нуждающимся и делал все, чтобы спасти жизнь тех, кто попал в руки турецких варваров.

2. Харберд. Гют архиепископ Мхитарян, 1917-1923 гг. С огромным трудом сумел найти место для создания приюта для более 2500 армянских сирот, которых самостоятельно выводил из ада. Все они, достигнув Алеппо, были спасены.

3. Табриз. Нерсес Мелик-Танкян, 1922 год. Делал все возможное, чтобы помочь выдворенными из большевистской Армении 20 000 голодным солдатам и спасшимся из Турции мирным армянам.

4. Мехико. 1923 год. Габриэл Бабаян, первый армянин в Мехико, который помогал армянским беженцам обосноваться и найти работу.

×ÅÒÛÐÅ ×ÅËÎÂÅÊÀ, ÊÎÒÎÐÛÕ ÂÑÅÃÄÀ ÍÀÄÎ ÏÎÌÍÈÒÜ

(Наверху) Доктор Микаэл Акопян(В центре) Архиепископ Нерсес Мелик Танкян(Внизу) Гют Мхитарян, его жена Лусия, дочь Шаке и сын Манук. Бразилия, 1936 год.


Благодаря моим родителям, от которых я унаследовала различные неоценимимые качества, я поняла, что такое армянское возрождение.

Для меня честь быть их дочерью

Заруи, 2003 год.


Незадолго до публикации книги, подготовленной при помощи моей стенографистки Лены Каймян, из чикагского телефонного справочника армян мы узнали о существовании семьи Мишмишян.

Позвонив, нам удалось узнать, что Левон Мишмишян и его старшая сестра Авас сумели спастись. Их отец Абраам Мишмишян (он был сапожником) к сожалению недавно скончался. За день до нашего звонка они справляли сороковой день его смерти. И снова мы были судьба обманула нас, лишив возможности пообщаться с ним.

Однако его вдова Мари любезно предоставила копию воспоминаний Левона, которые были опубликованы в Armenian Weekly (Армянском еженедельнике) в Чикаго 20 апреля 1981 года.

И хотя воспоминания Левона тяжело было читать, узнавать, через что ему пришлось пройти и что потерять, мы не были удивлены схожестью рассказов отца о зверствах в Берри, учиненных турками, начиная с закрытия школы, арестов и пыток местных армян. Его мать также искренне верила, что турецкое правительство позволит всем тем, у кого есть родственники в Америке, присоединиться к ним.

Они пережили кровавую резню по пути в пустыню Дер Зор. В начале пути их группа состояла из 700 людей, в основном из женщин и детей, всех мужчин перебили, включая и его отца. С Левоном были его мать, 18-летняя сестра Авас (Калмазян), ее 3-летняя дочь Аракси, Погос – сын его старшей сестры и Зарман – жена его двоюродного брата Саргиса (на тот момент Саргис со своим братом Геворгом уже находились в Америке)*. Женщины и девушки делали все, чтобы выглядеть по возможности невзрачными и не стать жертвами турков –извращенцев.

Через несколько месяцев из всей группы лишь 35 человек сумели дойти до Алеппо. По пути Левон и Авас стали свидетелями “исчезновения” матери, Араксии, Погоса и Зарман. Этого они никогда не смогут забыть.

Из воспоминаний 7-летнего Левона:

Я отчетливо помню пасхальный день, когда во время уроков в школе появилась турецкая полиция, после чего вскоре школу закрыли. Через несколько дней были закрыты все магазины. (Город Берри

находился в провинции Харберд). Мой отец с нашим соседом Акоп

* Впоследствии Саргис повторно женился, и у него родились две дочери.

ÄÎÏÎËÍÅÍÈÅ ÎÒ ÑÀÐÛ ×ÈÒ×ßÍ. ÈÑÒÎÐÈß ÌÈØÌÈØßÍÎÂ


апаром и моим кузеном Оган апаром спокойно беседовали у нас дома, а я тем временем играл на крыше соседнего дома. Вдруг я заметил, как турецкие полицейские заходят в наш дом. В ужасе я побежал домой и увидел, что полицейский задает вопросы, а мать горько плачет. Через несколько минут все трое мужчин были связаны и отведены в тюрьму. Однажды мать и сестра попросили меня отнести отцу еды. В

тюрьме я увидел не только отца, но и многих знакомых, которые стояли молча, со слезами на глазах. Никто из них не проронил ни слова. Отец крепко обнял меня и велел возвращаться домой. Турецкая полиция обыскивала дома армян в поиске оружия. Они

били мужчин на глазах у всей семьи, требуя сдать оружие. Если он клялся, что в жизни не видел оружия, они требовали, чтобы он любым способом достал его и сдал полиции. Если он сдавал свое единственное оружие, они требовали сдать еще одно. Турки хотели лишь одного – найти любой повод, чтобы арестовать армян. В тюрьме армяне подвергались изощренным пыткам. Им

выдергивали ногти, вбивали гвозди в ноги и ладони, связывали и относили к реке, убивали и сбрасывали тела в реку. Через несколько недель после начала всего этого ужаса глашатаи

начали объявлять, о том, что каждый армянин, который имеет родственников в Америке, должен подготовиться. По их словам, через два дня армян должны отправить к родственникам. У большинства жителей Берри были родственники в Америке.

Правительство осознавало, что намерение вырезать все армянское население внутри городских стен будет трудной задачей, поэтому наилучшим способом было вывести армян за город и уже там расправиться с ними. Правительство разрешило нам взять с собой столько вещей,

сколько мы смогли нести на себе. Рано утром сотни армян, имевших родственников в Америке,

собрались за чертой города и тронулись в путь. Караван сопровождали вооруженные турецкие солдаты со

штыками в руках…На третий день после изнурительной ходьбы под палящим солнцем

мы дошли до города Балу. Солдаты приказали нам собраться на поле недалеко от города. В самом Балу и на его окраинах не оказалось ни души. Их также

депортировали или же перебили. Мы недолго находились там, когда на нас напали курды. Многие

матери были убиты, дети громко плакали рядом с их трупами, а оставшиеся в живых умоляли курдов пощадить жизнь детей и забрать их себе. Когда мы проходили через мост Балу, вдруг послышались выстрелы.

Одна из женщин прыгнула в воду. Это была жена священника города Перри. Она предпочла смерть нечеловеческим мучениям. Однако солдаты не захотели, чтобы она решила свою судьбу и стали стрелять по ней.


Сзади слева-направо – Левон Мишмишян, его сестра Авас Акалмазян, которая была вместе с ним во время Геноцида, и ее муж Ншан.

Передний ряд – Гарри Акалмазян и Аракси Акалмазян, племянники Левона (Чикаго, Иллинойс, 1928)


На третий день солдаты приказали нам подняться на гору и ждать там. Через несколько минут они приказали мужчинам собраться в одну группу. Их заставили спуститься в долину, а женщины и дети остались наверху. Мужчин было сорок человек, их всех освободили из тюрьмы под предлогом отправки в Америку. Беззащитные, они слышали звуки выстрелов из долины и понимали,

что их ждет – ничего, кроме слез и молитвы. Но что они могли сделать. Через полчаса солдаты вернулись и передали скорбящим, что их

родные настолько были испуганы, что из их ран вытекло немного крови.Я заметил, что один из солдат нес мешок моего отца. Я подбежал

к нему и потребовал вернуть его. В ответ он замахнулся саблей, но сестра подбежала и стала умолять пощадить меня, объясняя, что я маленький ребенок и не понимаю, что происходит. Через несколько дней в пути мы должны были смотреть себе под

ноги, чтобы не наступать на трупы, которые были везде. Наконец мы дошли до города Гумиш Мадан. Здесь также не

оказалось ни одного армянина. Стало ясно, что их всех перерезали, и мы поняли, что, то же ожидает и нас. Последующую ночь мы провели за городом, а следующим утром продолжили свой путь…*

Рассказ Левона был невероятно схож с рассказом отца. Разные люди, разный возраст, но они оба были свидетелями одного и того же.

От Мари мы узнали, что у Левона был кузен в Линкольне в штате Массачусетс, который там жил со своей дочерью Мариам Фелегян. Мы были удивлены, что его кузина Ольга Мишмишян Кулуджян оказалась дочерью Заруи Мишмишян. Ее отцом был Геворг, старший сын сапожника Огана Мишмишяна, сапожника из Перри. У Огана было трое сыновей – Геворг, Степан и Саргис†.

В 1909 году Геворг, его жена Заруи и их младший сын Саргис переехали в Чикаго с целью избежать призыва в турецкую армию. В том же году Петрос уехал в Чикаго.

В 1914 году Заруи со своей 5-летней дочерью Ольгой вернулась в Берри навестить свою семью и попала в “лапы” геноцида армян, подобно Ермоянам, которые также вернулись в Берри из Америки.

Будучи “Майриг” в приюте “Евфрат”, Заруи работала также прачкой в доме доктора Микаэла. В 1922 году благодаря Американскому консульству в Харберде Заруи и Ольга сумели вернуться в Америку через Константинополь. Заруи скончалась в возрасте 76 лет‡.

* Армянский еженедельник, 25 апреля 1981г., стр.8, 9.† Средний сын Огана Степан остался в Берри и подобно многим беррийцам также “исчез”. Также не было известий о двух других братьях – Месропе и Карапете.‡ Мишмишяны приходились моему отцу родственниками со стороны его прабабушки.


Амбарцумом Читчяном использованыармянские, курдские и турецкие слова

“Аватов хостованем” (“Исповедуюсь верой”)“Вах, вах” (выражение скорби)“Вочинч” (ничего)“Вурун!” (“Бейте его!”)“Гавур боги” (армянское отродье)“Егав” (“Пришел”)“Тер вохормя” (“Боже, помилуй”)Ага (титул богатого курда)Ай дат (Армянский вопрос)Айастан (Армения)Айрик (отец)Аксор (депортация, изгнание)Алчак (толстый матрас из мягких материалов)Анкохин (постель)Ару (канал)Архач бахча (тутовый сад)Асори (ассириец)Ах, ах (какое несчастье! беда!)Ахор (хлев)Ахбьюр (родник)Ач губук (игра в прятки)Баг (король, господин, хозяин)Баджи (сестра)Бардахана (печь для обжига)Бастех (консервы)Бахбанджи (садовник)Бахча (сад)Бег (турецкий господин, уважительное обращение)Билик (мягкий хлеб)Бин Баши (комендант, начальник)Бит-базари (блошиный рынок)Бихинц (бондарь)Бумбуз (тип стекла)Вардапет (священник целибат)Вери майла (верхняя часть города )Восб (чечевица)Воскерич (ювелир)Гавич (мел)Гавур (неверный)Ган (деревянная доска)Гара (терракота)Гареп (конопля)


Гахги (белая глина)Гогескрав (крупный черный виноград)Гол (низовье водопада)Гратахтак (классная доска)Гувач (персидский суп)Гюхаци (сельчанин)Дашнак (Партия армянской революционной федерации)Дели-тифо (тиф)Джарт (геноцид)Джахац (мельница)Джур (вода)Дзетдзеанк (жернов)Дзиавор (всадник)Дошак (матрас)Дудук (армянская флейта)Ёлчек (бушель, починка мужского платья)Емани (мужская обувь)Ерганк (небольшой жернов)Ергир (родина)Ерграци (земляк)Ехпайр (брат)Жандарм (полицейский)Жоховаран (зал Армянской протестантской церкви)Зезац (цельное зерно)Земели (небольшой карманный нож)Зубунс (платье)Илик (веретено)Казан (большая кастрюля)Кайлаг (плот)Кал (молотильня)Кахапар (деревянная рама)Кери (дядя со стороны матери)Кертасдан (дальний родственник)Кирва (надежный курдский друг)Кнкамайр (крестная)Кнкахайр (крестный)Которац (резня)Крач, бахча (тутовый сад)Ктав (полотно)Куж (кувшин)Кушкур (квадратный кирпич из смеси навоза и соломы)Лагот (турецкий, сопляк)Лусаворчакан (член Армянской апостольской церкви)Мактаб (турецкая школа)Маджид (турецкая серебряная монета)


Маз (волос)Майриг (мать)Маламат (унижение)Малез (избивать)Масуса (длинная палка с острым гвоздем на конце)Мах (смерть)Махи (специальные носки)Мацун (йогурт)Мацун-апур (суп из йогурта)Мехк! (выражение печали и скорби)Меше (тополь)Милтан (пальто)Мод (близко)Мулла (исламский священник)Мунетик (городской глашатай)Мурдал (неприкасаемый)Нама харам (наказуемое преступление)Намат (грешный)Нахирджи (пастух)Нерга (присутствующий)Одар (неармяне)Оджах (очаг)Очил (вши)Палас (шерстяной мат)Папуч (тапки)Пара (мелкая турецкая монета)Парон (господин)Парч (кувшин для воды)Паюсак (сумка)Петаки (контейнеры)Пиначи (человек, который ремонтирует обувь)Пур (духовка, печь)Рочиг (сбережение)Сал (плоские камни)Сапат (корзина)Сакуси (деревянные полки в хлеву)Сентавос (мексиканская мелкая валюта)Сер (сливки)Серхан, серган (глинянный пол)Соба (дровяная печь)Сов (голод)Тавли (нарды)Тан (напиток из мацуна)Тан апур (суп из мацуна)Тапши (поднос)


Тах (соседство, район)Таяг (медсестра)Тик (контейнер из выдолбленной кожи )Толма (начиненные виноградные листья)Тонир (углубление в земле для выпечки хлеба)Топрак (сумка)Тор (сеть)Торта (внутренний двор)Туман (персидская валюта)Тумах (жир задней части ягненка)Тун (дом)Тут (шелковица)Улиг (ягненок)Ури (ива)Фанос (подсвечник)Фарун (хлебопекарня)Фидаи (борец за свободу)Хан (небольшая гостиница)Ханум (госпожа)Хариса или кашках (блюдо из цельного зерна)Хач (крест)Хачахи, гачахчи (человек, тайно спасавший людей)Хашаву (специальная кисть)Хеж (резина, клей)Херт (мякина)Ходжа (учитель)Хор (ткацкий станок)Чарчи (продавец)Чарух (сандали)Чаршав (листы)Чахала (зеленый миндаль)Чете (головорез)Чор хац (черствый хлеб)Чорак (сухофрукты)Чорба (суп или пахлебка)Чортан (сушеный мацун)Чувал (мешок)Чухун (квадратная материя для обертывания вещей)Шалвар (брюки)Шука (рынок)Шуруб (сироп)Шушма (кунжут, сезам)Эфенди (господин, сударь)Эш (ишак)Язма (шарф)

chitjian.com · УДК 820 (73) – 94 Читчян ББК 84.7-4 Ч 690 Книга...

Documents