№ 003 от 11.01.2008

Наш подписчик Пушкин Дмитрий ШЕРИХ

Истоки

А не начать ли нам летопись «Санкт-Петербургских ведомостей» с рубежа XVI и Xстолетий? Предложение вроде бы абсурдное – в ту пору и Петербурга-то не существовало! – но на самом деле имеющее под собой серьезные основания.

VII

Именно в ту пору в Москве зародилась первая в России рукописная газета: самый ранний известный ее экземпляр датируют июнем 1600 года. Слово «газета», впрочем, в ту эпоху не употребляли, в ходу были иные слова: «ведомости», «вести», «куранты», «вестовые письма».

Главной задачей тех «ведомостей» было информировать власть о заграничных политических новостях, а также собирать отзывы о России и российских событиях,

опубликованные за границей. Составляли газету чиновники Посольского приказа, причем поступали без особенных хитростей: просто переводили то, что уже было напечатано в немецких, голландских, английских «летучих листках». Позднее в «ведомостях» появились и сообщения от собственных «корреспондентов» – преимущественно иноземных торговцев, заключивших договор на присылку в Москву «вестовых писем».

Выходила рукописная газета до самого конца семнадцатого столетия, причем регулярным ее выход назвать никак нельзя.

А на исходе 1702 года после некоторой паузы на смену рукописной газете пришла первая в нашей стране печатная газета – «Ведомости». Полностью она именовалась длинно: «Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Московском государстве и во иных окрестных странах»; впрочем, и ее название время от времени менялось.

Эти печатные «Ведомости» отличались от прежних не только способом изготовления. Если те лишь информировали верхи о текущих событиях, то эти выполняли уже несомненные пропагандистские функции. Были, по сути, рупором реформ Петра I – и, понятное дело, адресовались более широкой читательской аудитории.

В петровских «Ведомостях» к заграничным известиям прибавились официальные публикации (победные реляции, речи, проповеди), а также внутренние российские новости, присланные из разных ведомств. Номер от 2 января 1703 года открывался, к примеру, сообщением о том, что «на Москве вновь ныне пушек медных, гоубиц и мартиров вылито 400. Те пушки ядром по 24, по 18 и по 12 фунтов... А меди ныне на пушечном дворе, которая приготовлена к новому литью, больше 40 000 пуд лежит».

А еще рассказывалось в том номере газеты, что «московские школы умножаются и 45 человек слушают философию и уже диалектику окончили», что «на Москве ноября с 24 числа по 24 декабря родилось мужеска и женска полу 386 человек», а «в Китайском государстве езуитов вельми не стали любить за их лукавство, а иные из них и смертию казнены».

История петровских «Ведомостей» состоит из многих подъемов и падений. И если первые номера расходились тиражом до четырех тысяч экземпляров, то потом цифра уменьшилась на порядок, а с 1724 года упала аж до 30 экземпляров. Газета и сама подлила масла в огонь: чем дальше, тем выходила все менее регулярно. Значит, и новости все больше запаздывали.

После смерти Петра I его газета совсем захирела – тем более что и Коллегия иностранных дел равнодушно относилась к своему детищу. Но в 1726 году недавно открытая в Петербурге Академия наук выступила с инициативой передать выпуск газеты ей. Академия была молода, молоды были и академики – некоторым только-только перевалило за двадцать, и им не терпелось заняться реальными делами. В ответ Екатерина I разрешила академии «газеты и ведомости печатать... на латинском, немецком и российском языках».

Академия начала с немецкого – благо и сама состояла почти из одних немцев. В 1727 году в свет начала выходить газета Sankt-Petersburgische Zeitung.

А полгода спустя, 2 января 1728 года, Академия наук выпустила первый номер своей русской газеты – тоже «Санкт-Петербургских ведомостей».

Вот такая предыстория. И вопрос она вызывает очевидный: так были ли «Санкт-Петербургские ведомости» продолжением «Ведомостей» Петра I? На исходе XVIII века Иоганн Готлиб Георги, автор подробнейшего описания Петербурга, писал твердо: «Санкт-Петербургские ведомости» восприяли свое начало в царствование ПЕТРА ВЕЛИКОГО... С 1728 году прибавляли Академики к оным разные известия».

Не менее категоричны были в своих трудах такие авторитетные исследователи, как Павел Берков, Александр Неустроев: они признали «Санкт-Петербургские ведомости» прямым продолжением петровских. Той же точки зрения придерживаются и современные справочники, в числе которых БСЭ и солиднейшая энциклопедия «История Отечества с древнейших времен до наших дней».

Выходит, отсчет предыстории «Санкт-Петербургских ведомостей» можно вести с 1702 года. Или даже с 1600-го...

Начало

Итак, «во вторник 2 дня генваря 1728 года» петербургская Академия наук выпустила в свет первый номер газеты «Санкт-Петербургские ведомости» (в тогдашнем написании – «Санктпетербургские ведомости»). Открывался номер таким сообщением: «Из Гамбурга от 9 дня Декабря, Граф Фонъдернат, которой как Герцога Голштинского Министр в Мадрите пребывая, прибыл сюда пред тремя днями».

Первым редактором «Санкт-Петербургских ведомостей» стал летний адъюнкт по истории Герард Фридрих Миллер, уже год редактировавший Sankt-Petersburgische Zeitung. В России он оказался до некоторой степени случайно: в 1725 году, спасаясь от прусских вербовщиков, покинул Вестфалию и неожиданно для самого себя нашел в России вторую родину. Любопытный эпизод: когда несколько лет спустя Миллер, уже адъюнкт петербургской Академии наук, путешествовал по Германии, на каждой прусской станции его уговаривали поступить на военную службу. Миллер с гордостью отказывался...

Работа Миллера в газете, как писал позже он сам, имела успех: «Ведомости были встречены с великим одобрением в публике: тогда сообщались там из первых рук важные придворные и государственные известия».

Внесем сразу поправку: «придворные и государственные известия» занимали в «Санкт-Петербургских ведомостях» отнюдь не главное место. Первый номер, например, практически весь был заполнен новостями из-за границы (традиция, как мы знаем, идущая еще от рукописных «Курантов»), и лишь на последней, четвертой, странице шли сообщения местные – о той самой литургии в церкви Исаакия, о состоявшихся в столице награждениях и чинопроизводстве.

Академию наук такое положение дел беспокоило. 12 января 1728 года она обратилась в Сенат с ходатайством, чтобы коллегии и конторы «всякие ведомости в сообщение к печатанию тех газетов присылали» (ведомости тут не название газеты, а синоним слова «вести», «новости»). К маю вышел императорский указ: «Как из сената, так и из штатских коллегий и канцелярий и контор, о принадлежащих к ведению народному публичных делах, кроме секретных и не подлежащих к народному известию, ведомости, для печатания в газеты, посылать в академию наук».

Однако вот вечная беда России: указ хоть и вышел, да выполняли его не слишком усердно. А потому заметного влияния на содержание газеты он не оказал.

Что же все-таки печаталось из российских новостей? Сообщения о торжествах и смотрах. Своего рода некрологи (в 1730 году в газете оплакивали среди прочих фрейлину фон Фик, умершую на 24-м году жизни: «хотя в ея младых летах глаза от оспы весьма повреждены были, однакож в инструментной игре зело искусна была и тако об ней каждый сожалеет»). Сообщали о погоде: «Воздух в здешних околичностях уже так легок и приятен стал, как только оный пожелан быть может».

О погоде, случалось, писали и в ином ключе – в тех случаях, когда необычайные природные явления служили поводом для разных толков. Тут академия чувствовала себя обязанной развеять предрассудки. Вот заметка от 16 июля 1728 года:

«В прошлое воскресение по утру видимо было здесь над сим оризонтом на воздухе приятный знак в круг солнца, которое окружено было от одного болшаго, и другого меншаго кругов, цвет оных якобы радуги был. Внутри были видимы четыре ясные пятна, в верху, в низу, и по обеим сторонам Солнца. Над оными усмотрена еще циркулярная дуга, которой концы в верх были тогож цвета, как протчие круги. Разумные люди сие неиначе, как за Солнечные круги, и яко бы подобные Солнцу признавают, о котором воздушном знаке, кои особливо в северных землях часто являются, истинное натуралное разсуждение объявить можно. И тако не надлежит в том с простым народом одного мнения быть, который из таких вещей особливые пророчества чинит».

Витиевато, но смысл понятен: предрассудкам – бой!

Ученые известия вообще занимали видное место на страницах газеты. Среди них мелькнуло и сообщение об успехах камчатской экспедиции Витуса Беринга, опубликованное 16 марта 1730 года:

«Он изобрел, что тамо подлинно северо-восточный проезд имеется, таким образом, что из Лены, ежели бы в северной стране лед не препятствовал, водяным путем до Камчатки и тако далее до Япона, Хины и Ост-Индии доехать возможно б было; а к тому же он и от тамошних жителей известился, что предо 50 и 60 летами некое судно из Лены к Камчатке прибыло».

Так впервые в мире было печатно заявлено об открытии пролива между Азией и Северной Америкой! В том же году заметку «Санкт-Петербургских ведомостей» перепечатала одна из копенгагенских газет – и вслед за Россией Европа узнала об одном из важнейших

географических открытий своего времени...

А вот еще один приоритет, числящийся за «Санкт-Петербургскими ведомостями» времен Миллера. В июне 1729 года газета сообщила, что в итальянском городе Парма началась «великая опера (музыкальное комедиальное действие), на которой опере из обретающихся тамо иностранных людей зело многие бывают».

Это было первое в русской печати упоминание об опере!

«Ревизия» профессора Ломоносова

В первые годы «Санкт-Петербургских ведомостей» редакторами их были немцы, да и сама газета долго оставалась переводом с немецкого. Но время шло – и все чаще не немецкие тексты перекладывались на русский язык: иностранные новости переводились вначале на русский, а уже потом на немецкий.

Первыми русскими сотрудниками «Ведомостей», как можно догадаться, стали переводчики. А первым русским главой «Санкт-Петербургских ведомостей» стал Михаил Васильевич Ломоносов (оппонент Герарда Фридриха Миллера по многим вопросам русской истории). В мае 1748 года Академия наук определила для русской и для немецкой газеты новых сотрудников: Якоб Штелин назначен был отбирать заграничные новости, четыре переводчика – переводить сообщения с немецкого и с других языков, «а те переводы править и последнюю оных ревизию отправлять и над всем тем, что к тому принадлежит, труд нести г. профессору Ломоносову».

Фактически Ломоносов стал редактором русской газеты: в это время заграничные известия занимали еще основную часть «Ведомостей».

Правда, Академия наук поспешила строго ограничить поле редакторской деятельности. «Инструкция ведомостной экспедиции» определяла строго: никаких сообщений о российской жизни «из какова бы места не было, без ведома президента или в отсутствие его канцелярии, в Ведомости не вносить». Кроме того, «в писании от всякого умствования и предосудительных экспрессий удерживаться, особливо что к предосуждению России или ее союзников касается, в Ведомости не вносить...» А чтобы дело было под полным контролем, предписывалось «прежде нежели Ведомости в народ пущены будут, то наперед по одному экземпляру... канцлеру в домовую канцелярию вносить».

В условиях такой ограниченной свободы Ломоносов главное внимание обратил на язык газеты. Сам писал стихотворные «надписи» к проектам торжественных иллюминаций, описания которых давались в газете. Занимался литературной редактурой – и архаические, тяжеловесные обороты стали уступать место более легким, кратким, понятным для читателя построениям.

Постепенно популярность газеты росла. Московская книжная лавка академии, продавшая в 1749 году лишь 18 комплектов газеты, в 1751 году распространила уже 47 комплектов. Среди столичных подписчиков «Санкт-Петербургских ведомостей» было немало знаменитостей – не только императрица и канцлер, но и прадед Пушкина Абрам Ганнибал, петербургский архиепископ Сильвестр, поэт Александр Сумароков, будущие фельдмаршалы, а в то время генералы Петр Румянцев и Петр Салтыков. И еще один будущий фельдмаршал, о подписке которого сохранилась такая запись: «1 генваря. Принято от лейбгвардии Семеновского полка подпрапорщика Александра Суворова за одну русскую ведомость с начала сего 751 генваря с первого будущего 752 генваря по первое число в год: денег 2 рубли 50 копеек».

В марте 1751 года Ломоносов попросил об увольнении с редакторского поста: потому как газетная работа «мне ныне в других моих делах немало препятствует». Академия удовлетворила просьбу.

Впрочем, интереса к газете Михаил Васильевич не потерял даже с уходом из нее и штудировал «Санкт-Петербургские ведомости» внимательно. Известно, что летом 1752 года Ломоносов и его коллега по академии Георг-Вильгельм Рихман прочли в газете первое известие об опытах Бенджамина Франклина по изучению природы молний. Эта заметка послужила толчком к началу опытов Рихмана. Они стартовали тем же летом и продолжились через год; параллельно свои опыты проводил Ломоносов. О ходе работ несколько раз сообщалось в тех же «Санкт-Петербургских ведомостях».

А когда летом 1753 года Рихман погиб от удара молнии, эта печальная весть также стала поводом для подробнейшей публикации в газете:

«Когда г. профессор, посмотревши на указатель электрический, рассудил, что гром еще далеко отстоит, то уверил он грыдоровального мастера Соколова, что теперь нет еще никакой опасности, однако когда подойдет очень близко, то-де может быть опасность. Вскоре после того, как г. профессор, отстоя на фут от железного прута, смотрел на указатель электрический, увидел помянутый Соколов, что из прута без всякого прикосновения вышел бледно-синеватый огненный клуб с кулак величиною и шел прямо ко лбу г. профессора, который в самое то время, не издав ни малого голосу, упал назад на стоящий позади его у стены сундук. В самый же тот момент последовал такой удар, будто бы из малой пушки выпалено было, отчего и оный грыдоровальный мастер упал наземь и почувствовал на спине у себя некоторые удары, о которых после усмотрено, что оные произошли от изорванной проволоки, которая у него на кафтане с плеч до фалд оставила знатные горелые полосы. Как оный грыдоровальный мастер опять встал и за оглушением оперся на шкаф, то не мог он от дыму увидеть лица г. профессора и думал, что он только упал, как и он, а понеже видя дым, подумал он, что молния не зажгла ли дом, то выбежал, будучи еще в беспамятстве, на улицу и объявил о том стоящему недалеко оттуда пикету. Как жена г. профессора, услышавши такой сильный удар, туда прибежала, то увидела она, что сени дымом, как от пороху, наполнены. Соколова тут уже не было, и как она оборотилась, то приметила, что г. профессор без всякого дыхания лежит навзничь на сундуке у стены».

«Петербургския ведомости получены»

В первые годы правления Екатерины II газета, судя по всему, закисла – по крайней мере тираж ее упал вначале до 745, а потом и 615 экземпляров. Впрочем, и тогда «Санкт-Петербургские ведомости» расходились по всей стране. Примерно тогда начал выписывать их именитый заводчик Никита Акинфиевич Демидов, живший в Москве; получал газету и генерал-аншеф граф Петр Борисович Шереметев, обитавший в имении Кусково, – в одном из его писем 1772 года можно встретить такую фразу, адресованную управляющим: «Петербургския ведомости и письмо от Князева получены. Как скоро будут в привозе хорошия устрицы, взяв бочку и выпрося пару почтовых лошадей, прислать ко мне».

В самом конце 1775 года «главное смотрение» над газетой было поручено Ипполиту Федоровичу Богдановичу – известному поэту, который как раз в то время работал над своим главным произведением, поэмой «Душенька». В обязанности нового редактора входило: «Выбирать... и вносить в российские ведомости как политические новости благопристойные к сведению, так и все известия о новых, к человеческому роду полезных, в науках изобретениях...»

Богданович не ограничился новостями: он внес в газету немало новшеств. Расширил тематику прибавлений: там, в частности, с 1778 года начали печататься – впервые в петербургской истории – сводки данных о погоде. Публиковал статистику, даже печальную: «В минувшем 1780 году в здешнем столичном городе родились 5539 младенцов... в числе которых 13 младенцов умерли до крещения... Умерли 4156 человек... В числе умерших находится почти четвертая часть, то есть 1015 человек, не достигших еще одного года возраста...».

А в 1778 году Богданович оповестил читателей газеты о кончине Вольтера: «Он скончался 30 мая 1778 года, в 9 часов ввечеру, восьмидесяти шести лет от рождения, оставя в ученом свете пустоту, которую трудно будет наполнить редкими произведениями разума человеческого... Течение его жизни оставило по себе лучезарные стези, которые навсегда будут сиять в его память. Дарования его были столь превосходны и успехи столь беспрерывны, что зависть, во весь его век, не могла с ним примириться».

Самыми разнообразными любопытными новостями, вплоть до забавных случаев и курьезов, пополнялся при Богдановиче раздел «Разные известия». Эти «Разные известия» в конце концов оказали Богдановичу медвежью услугу. Потому что 20 июля 1781 года в них было напечатано такое вот подробное сообщение:

«Пишут из Стокгольма, что жена одного тамошнего Живописца приучила к рукам молодого лося, которого напоследок в тамошнюю Академию Наук представила. При том пишут забавным образом, что сей лось приученный к свободному с людьми обхождению, увидев тогда в Академическом заседании одно порозжее место, тот час сам поместился на вакацию, со всяким приличным лосю благочинием. В нем примечена была в ученом собрании даже некоторая наклонность к произнесению речи; но как лоси в языке своем ограничены, то сей новый собеседник удовольствовался показать Академикам свое усердие разеванием рта и некаким рыком, хотя в протчем ни кому невразумительным. Стокгольмская Академия приемля всякую редкость с

признательностью, не оставила помянутую живописцову жену без награждения, за то что она имела славу показать и на самом диком звере пример доброго воспитания».

Забавная заметка, явно выдуманная, но прошла она гладко, не вызвала никаких возражений. Но через год вдруг грянул-таки скандал. Академики (должно быть, с чьей-то подсказки) узнали вдруг в образе прирученного, то есть «домашнева», лося самого директора академии. Домашнева они не любили и всеми силами боролись с ним. Но и направленный против него памфлет одобрять не стали: как можно печатать заметки, наносящие ущерб академическому престижу! Возможно, волнений им прибавили и разбросанные по тексту полунамеки: ведь если лось – Домашнев, то кто же та жена Живописца? А вдруг эта фигура связана с выходившим лет десять назад и переизданном в 1781-м журналом «Живописец»: в нем ведь участвовала сама Екатерина II, и ей журнал был даже посвящен...

Тут принялись вспоминать другие редакторские промахи Богдановича. Летом 1782 года конференция Академии наук решила: «...Приняв к сведению, что в публике ставят в вину всей Академии появление с некоторых пор статей худо выбранных и нередко детских... которые действительно стали посмешищем всего города... представить его превосходительству, господину директору о необходимости поручить редакцию этой газеты более разумным людям, дабы публика не имела повода жаловаться...»

Судьба Богдановича-редактора была решена. На смену ему пришел переводчик Иван Богаевский, ничем особо не примечательный. При нем газета лишь раз удостоилась напоминания от нового директора Академии наук Екатерины Романовны Дашковой: она потребовала вдруг, чтобы редактор газеты «старался убегать всех сомнительных и противных известий, не только до здешних, но и чужих союзных с нами держав, политических дел касающихся».

Вот, кстати, одно из любопытнейших политических известий, опубликованных в июле 1789 года:

«Генерал Вашингтон, президент новой конфедерации, прибыл сюда 22 апреля и принят с великими изъявлениями радости. Третьего дня поставлен он в сие новое достоинство – звание президента, – при котором случае говорил речь».

Джордж Вашингтон был первым президентом США, а эта заметка – очевидно, первое в российской печати упоминание о главах этой североамериканской республики. Их будет потом очень много, таких упоминаний.

Наш подписчик Пушкин

На рубеже XVIII и XIX столетий тираж «Санкт-Петербургских ведомостей» вплотную подобрался к отметке 3000 экземпляров. Выходила газета по-прежнему дважды в неделю, иногда выпуская и дополнительные «экстраординарные» номера, посвященные горячим новостям политики. К примеру, в начале 1801 года такой номер был посвящен переменам в русско-английских отношениях.

Во времена Павла I газета находилась под жестким контролем. Вот что говорится об этом в довольно желчных записках иностранца, прибывшего в Россию из Баварии:

«Редактирование «С.-Петербургских Ведомостей» поручено президенту Академии наук... Николаи из боязни скомпрометировать себя, просил, чтобы весь политический отдел присылали из департамента иностранных дел, чтобы ему не быть за него ответственным. Это и было сделано. Эта газета, выходящая два раза в неделю, наполнена на 3/4 именами смещенных или назначенных офицеров. Политическия статьи лишены всякаго интереса; тем не менее их интересно читать, чтобы видеть, что правительство желает, чтобы знали, и чего оно не хочет, чтобы знали. В этой газете печатаются также ответы Неплюева, секретаря кабинета, на прошения, которыя были прямо адресованы императору. Эти ответы любопытны. Это столь превозносимое распоряжение на самом деле призрачно, потому что секретарь кабинета, Неплюев, уполномочен читать эти письма, а он их читает, как хочет. Ответы следуют без большаго разсмотрения и более чем на сто я едва насчитал один, который не был отрицательный».

При Александре I ситуация изменилась. Особенно много места было отдано научным проблемам и новостям: газета получила даже особые предписания от молодого императора, который повелел публиковать сообщения обо всех новых открытиях в области наук, ремесел, земледелия. Такие сообщения часто печатались в газете под отдельной шапкой – «Ученые известия». Так, в марте 1801 года газета оповестила читателей об открытии, сделанном итальянским астрономом Джузеппе Пиацци: он открыл малую планету Церера.

На это сообщение, кстати, своеобразно отозвался читавший газету Николай Михайлович Карамзин. В ироническом тексте, посвященном современным романистам, он писал: «Автор, вздумав написать три или четыре тома, прибегает ко всем способам занять их и даже ко всем наукам: то описывает какой-нибудь американский остров, истощая Бишинга; то изъясняет свойство тамошних растений, справляясь с Бомаром;

таким образом, читатель узнает и географию и натуральную историю; и я уверен, что скоро в каком-нибудь немецком романе новая планета Пиацци будет описана еще обстоятельнее, нежели в «Петербургских ведомостях»!»

Еще обстоятельнее – потому, что и газета была весьма обстоятельна. Открытию Пиацци она посвятила аж две страницы!

Менялось время, понемногу менялось и содержание газеты. В 1811 году, например, в газете впервые была напечатана рецензия на концерт, состоявшийся в Петербурге. А в 1817 году «Санкт-Петербургские ведомости» оповестили «публику и родителей» о выпускных экзаменах Царскосельского лицея.

Чтобы завершить тут пушкинскую тему, прибавим: Александр Сергеевич состоял в числе подписчиков «Санкт-Петербургских ведомостей». Правда, читателем их он был не особенно усердным. В письме его П. А. Вяземскому, отправленном из Царского Села летом 1831 года, есть такая краткая фраза: «О литературе не спрашивай: я не получаю ни единого журнала, кроме «С.-Петербургских ведомостей», и тех не читаю»...

Впрочем, если и не читал, то как минимум просматривал. Известен такой исторический эпизод. Когда в 1834 году открывали Александровскую колонну, Пушкина в городе не было. О происшедшем он узнавал из откликов друзей, очевидцев события, а также из газетных откликов. «Санкт-Петербургские ведомости» печатали связанный с открытием официоз, а также – внимание! – длинный, с продолжением этнографический материал о малых народах тогдашней Енисейской губернии. Тунгусах, якутах, бурятах, монголах... И было сказано, что «племена, известные ныне под именем бродячих, повержены в глубочайшее невежество. Нет у них признаков богослужения; нет письменных преданий и очень мало изустных...»

Есть резонное предположение, что именно отсюда родом «ныне дикий тунгус», упомянутый в пушкинском «Памятнике».

А через день после гибели поэта, 31 января 1837 года, газета напечатала краткие, но предельно емкие строки: «29-го Января, в 3-м часу по полудни, скончался Александр Сергеевич Пушкин. Русская Литература не терпела столь важной потери со времени смерти Карамзина». В течение еще нескольких недель «Ведомости» тогда напоминали читателям о понесенной утрате, поместив, в числе прочего, приложением к газете юношеский портрет Пушкина...

«Дабы ведомости издавались каждодневно»

На исходе 1828 года император Николай I утвердил документ «О предположении к улучшению С.Петербургских Академических Ведомостей», который стал для газеты руководством к действию. Речь здесь шла о многом – о пополнении газеты «полнейшими внутренними и заграничными известиями», о публикации полицейских уведомлений и сообщений, «любопытных для публики», о включении в газету сведений о ценах на «главнейшие съестные припасы» и о многом другом. Но главная задача была сформулирована так: «дабы помянутые ведомости, выходящие ныне по два раза в неделю, с начала 1829 года издавались каждодневно, за исключением Воскресных и больших праздничных дней».

Однако развернуться с ходу газета не смогла. Лишь в конце 1830 года в ней появилось долгожданное объявление от Академии наук: «Русские и Немецкие С.Петербургские Ведомости с 1-го Января 1831-го года будут издаваемы на основании прежнего плана, с тою только переменою, что не только прибавления, но и самая Газета имеют впредь выходить шесть раз в неделю, по одному листу и более, ежедневно, и посему могут сообщать важные внутренние и иностранные новости еще с большею скоростью нежели сейчас...»

Новшество способствовало не только оперативности, но и расширению круга подписчиков. Не случайно в 1834 году в объявлении о подписке на газету мелькнула такая просьба: «в отвращение встречающихся трудностей и даже самых неудовольствий при раздаче билетов от многочисленности публики... Комитет просит, чтобы желающие на Ведомости подписаться, благоволили бы являться в Комитет, не допуская до последних числ Декабря, а ранее». Комитет – это Комитет правления Академии наук, а билет – эквивалент нынешней подписной квитанции.

В числе «умственных кормильцев общества»

1 января 1836 года у газеты появился новый редактор – 44-летний цензор, переводчик и критик Амплий Николаевич Очкин. Он, кстати, впервые поставил редакторскую подпись на последней странице «Санкт-Петербургских ведомостей». Очкин был человеком способным, но пуганым: во время следствия по делу декабристов был по ошибке арестован, и хоть последствий для него арест не имел, подобные уроки не забываются. Так что неприятностей от Амплия Николаевича академия не ждала, а вот на положительные перемены в газете рассчитывала.

Надежды во многом оправдались. Очкину удалось, например, привлечь в «Санкт-Петербургские ведомости» маститых сотрудников. Первым из них, кажется, стал Владимир Иванович Даль: за 1839 год он предоставил Очкину несколько своих статей. Постепенно рос и читательский успех. Тираж газеты вырос к 1847 году до 4000 экземпляров; тогдашний корифей журналистики Осип Сенковский (барон Брамбеус) писал, что прогресс «Санкт-Петербургских ведомостей» обещает «скоро сделать их газетою, которая предпочтительно будет читана даже в отдаленных частях России».

То, что Очкин сумел сделать в газете за первые свои десять лет, стало хорошим плацдармом для нового рывка. Путь к нему был открыт в 1846 году, когда Академия наук приняла эпохальное для газеты решение: сдать «Ведомости» в аренду.

Став арендатором, Очкин взялся за дело со свежими силами. Обнародовал программу газеты на 1847 год, в которой особое внимание уделил будущим критическим статьям: «К критике редакция намеревается пригласить... всех известнейших у нас ученых и литераторов с тем непременным условием, чтобы каждая статья была подписана Автором». Особо отметим: выполняя свое обязательство, Очкин привлек к участию в газете и Федора Михайловича Достоевского, который написал для «Ведомостей» четыре фельетона «Петербургской летописи».

«Уже известно, что зевота в Петербурге такая же болезнь, как грипп, как геморрой, как горячка, болезнь, от которой еще долго не освободятся у нас никакими лечениями... Петербург встает зевая, зевая исполняет обязанности, зевая отходит ко сну. Но более всего зевает он в своих маскарадах и в опере...»

Кстати, один из фельетонов Достоевского – четвертый – по праву считается «первой зачаточной редакцией» знаменитых «Белых ночей»...

А на исходе 1851 года Очкин принял кардинальное решение: он пригласил стать своим «товарищем по предприятию» 42-летнего журналиста и издателя Андрея Краевского – человека уже знаменитого, приведшего к успеху журнал «Отечественные записки» и благополучно редактировавшего газету «Русский инвалид».

Нет сомнения: это был верный выбор. Деловой подход позволил Краевскому придать газете новый импульс, вернуть ей статус ведущего печатного издания страны. Петр Дмитриевич Боборыкин, один из сотрудников его редакции, вспоминал, как Краевский с присущей ему «хозяйской сметкой», оговаривая темы будущих материалов, «намечал то, что было бы особенно ценно для его газеты».

Отметим: в начале 1850-х годов «Санкт-Петербургские ведомости» Краевского стали первой газетой России, заведшей собственных заграничных корреспондентов. Причем появились они в нескольких местах – в Париже, Лондоне, Штутгарте. А в ноябре 1856 года «Санкт-Петербургские ведомости» опять же первыми из русских газет опубликовали «политическую телеграмму» из Европы, и с января такие публикации стали давать многие издания...

Сухое перечисление приоритетов стоит пополнить еще одним фактом: в феврале 1856 года «Санкт-Петербургские ведомости» завели у себя шахматный раздел – в ту пору, судя по всему, единственный в газетах

России. Именовался он просто – «Шахматная игра» и при первом появлении в газете был предварен такими словами: «Согласно желанию многих русских любителей, и по примеру некоторых иностранных изданий, «Санктпетербургские Ведомости» будут отныне помещать, в особой статье, замечательнейшие партии, игранные в здешнем шахматном обществе и за границею, между лучшими игроками, а также любопытнейшие проблемы с их решениями». На всякий случай газета поместила тогда и пояснения шахматной нотации, обозначений фигур. Вести раздел стал известный в ту пору шахматист Карл Андреевич Яниш.

Из других авторов, появившихся в газете Краевского, назовем еще молодого тогда критика Владимира Васильевича Стасова, совсем начинающего литератора Николая Семеновича Лескова (в газете появилась самая первая публикация Лескова, подписанная его полным именем), академика Якова Карловича Грота, драматурга Нестора Васильевича Кукольника, композитора Александра Сергеевича Даргомыжского (чья единственная опубликованная при жизни статья была напечатана именно в «Санкт-Петербургских ведомостях»). Печатался в газете и молодой Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин; в 1856 году по возвращении из вятской ссылки он упомянул в «Санкт-Петербургских ведомостях» о ежегодно проходящем в Вятке празднике свистопляски – в память о битве вятчан с устюжанами в XIV столетии. Вскоре после этого слово «свистопляска» стало употребляться в русской речи в его современном значении.

Впрочем, не все и не всегда было в газете благостно. Вторая половина 1850-х годов была отмечена для газеты многочисленными скандалами. Большую шумиху, например, вызвала напечатанная в 1857 году «Заметка о грамотности» В. И. Даля. Еще годом раньше Владимир Иванович напечатал в одном из московских журналов письмо, где высказал весьма неожиданную мысль: грамотность без нравственного и умственного воспитания вредна. «Грамота только средство, которое можно употребить на пользу просвещения и на противное тому – на затмение. Можно просветить человека в значительной степени без грамоты, и может он с грамотой оставаться самым непросвещенным невеждой и невежей, то есть непросвещенным и необразованным, да сверх того еще и негодяем, что также с истинным просвещением не согласно».

Поскольку на то письмо посыпались возражения, Даль вернулся к теме – уже на страницах «Санкт-Петербургских ведомостей». Он писал: «Сделав человека грамотеем, вы возбудили в нем потребности, коих не удовлетворяете ничем, а покидаете его на распутьи».

Новая статья вызвала широкую общественную реакцию, с резкими возражениями против воззрений Даля выступили Добролюбов, Чернышевский, некоторые другие критики...

И еще одно громкое дело. В 1861 году в «Санкт-Петербургских ведомостях» появилось сообщение о пермской «статской советнице» Толмачевой, публично выступавшей с чтением отрывка из пушкинских «Египетских ночей». А еженедельник «Век» позволил себе осмеять Толмачеву: фельетонист не только посоветовал ей выступить с пушкинским стихотворением «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем», при чтении которого «можно... сделать еще более выразительные жесты», но и высказал в ее адрес несколько двусмысленных намеков. В защиту «статской советницы» и вообще прав женщины выступил в «Санкт-Петербургских ведомостях» поэт и публицист Михаил Ларионович Михайлов; его позицию поддержали и другие литераторы (один только Достоевский написал две статьи, в которых полностью разделил негодование «Ведомостей»). Полемика длилась несколько месяцев, а итог ее подвел Дмитрий Писарев: «Юморист газеты «Век» получил от лица нашей журналистики серьезный выговор за свои цинические выходки против личности женщины».

Общее читательское мнение о «Санкт-Петербургских ведомостях» Очкина – Краевского выразил в своем дневнике цензор и профессор Александр Никитенко: перечисляя в 1859 году «умственных кормильцев общества», он назвал несколько журналов и лишь одну-единственную газету – «Санкт-Петербургские ведомости».

Подтверждением его словам может служить и то, что подписчиками газеты были в ту пору самые разные люди – от самого Никитенко до изгнанника Герцена. А когда крупнейшая парижская читальня Галиньяни захотела получать какую-нибудь из российских газет, находившийся в Париже Тургенев, как писал он сам, «разумеется, рекомендовал им «С.П.бургские ведомости»...»

И еще один штрих. Иван Александрович Гончаров писал Майковым из одной своей дальней поездки по России: «в Якутске прочитал я Ваш фельетон в СПб. вед. 11 август 1854 года № 176 и тотчас же отбросил путевые записки, которыми тогда занимался, и написал статью Якутск, в которой фактами подтверждаю Вашу мысль о том, как Россия подвластным ей народам открывает обширное поприще деятельности и разумного приложения сил...»

От Парижа до Якутска: вот география тогдашних «Санкт-Петербургских ведомостей»!

«...И никого не боится»

Когда срок аренды Очкина подошел к концу, Академия наук не стала продлевать договор ни сним, ни с Краевским. Выбор ее пал на 34-летнего Валентина Корша, редактора «Мведомостей» – до той поры одного из главных конкурентов «Санкт-Петербургскихведомостей».

осковских

Подробная программа новой редакции была напечатана в газете 26 августа 1862 года и заняла больше страницы. Здесь было сказано все – и о формате («три страницы нового формата будут равняться четырем страницам нынешнего, а четвертая будет прибавкою к прежним размерам газеты»), и о содержании. Особенно много говорилось о российских провинциальных новостях – Корш хотел «по возможности устранить случайный характер, которым отличаются внутренние известия в нашей ежедневной журналистике» и намеревался создать широкую корреспондентскую сеть. Писалось тут и о политических новостях со всей Европы, и об отделе «разных статей по всем отраслям знания», и о фельетонах, которые Корш хотел посвятить «преимущественно литературному чтению», чтобы они утратили «тот скучный и бесплодный характер», который имели до сих пор в

российской прессе.

Многое из намеченного Коршу удалось воплотить. При нем в газете появились постоянные политический и литературный отделы, была действительно создана сеть корреспондентов во многих губерниях России. Позаботился Валентин Федорович и о персональном составе редакции. Первый состав авторов коршевской газеты не был, правда, лишен суховатого академизма, но уже и тут бывали и исключения. Так, с 1864 года постоянным музыкальным обозревателем газеты стал молодой музыкант Цезарь Кюи (под псевдонимом ***), вскоре заслуживший за свои статьи прозвание «музыкального нигилиста». Кюи ратовал за передовое искусство, но иногда, совсем как в начале 1920-х, спешил сбросить с «корабля современности» тех коллег, чье творчество казалось ему устаревшим или слабым. В том числе Моцарта: его сочинения Кюи решительно объявил «пылью времени», причем «пачкающей руки».

Против Кюи нередко выступал другой виднейший музыкальный критик – Александр Серов, композитор и отец великого живописца Валентина Серова. В его статьях «Санкт-Петербургские ведомости» и господин *** упоминаются многократно.

Впрочем, основное содержание критической деятельности Кюи состоит все-таки не в ниспровержении талантов, а в том, что он (а вместе с ним и газета) был настоящим рупором «Могучей кучки», кружка передовых российских музыкантов. Благодаря Кюи печатались в «Санкт-Петербургских ведомостях» и другие «кучкисты» – Римский-Корсаков, Бородин.

Да и само название «Могучая кучка» родилось на страницах «Ведомостей»: автором его был Владимир Васильевич Стасов. Это в его майской, 1867 года, статье впервые прозвучало: «сколько поэзии, чувства, таланта и умения есть у маленькой, но уже могучей кучки русских музыкантов». Это он своим «письмом к редактору «С.-Петербургских ведомостей» приветствовал репинских «Бурлаков на Волге», увидев в них «картину, какой еще никто никогда у нас не делал». Стасов утверждал: «Не для того, чтобы разжалобить и вырвать гражданские вздохи, писал свою картину г-н Репин: его поразили виденные типы и характеры, в нем жива была потребность нарисовать далекую, безвестную русскую жизнь, и он сделал из своей картины такую сцену, для которой ровню сыщешь разве только в глубочайших созданиях Гоголя».

Но главное имя в летописи коршевской газеты – это, бесспорно, Алексей Сергеевич Суворин. Начав с технической работы («читал с Коршем корректуру нумера, корректуру объявлений, писал заметки, составлял «хронику», писал фельетоны, театральные рецензии, ездил в цензуру»), он со временем стал фельетонистом и писал под псевдонимом «Незнакомец». Многие из фельетонов Суворина становились событием общественной жизни. Он разоблачал зарвавшихся чиновников и помещиков (и те, случалось, подавали в суд), боролся с Катковым и его единомышленниками (и получал от них гневные отповеди в их изданиях), вступался за сохранение нравственности (и встречал подчас полное непонимание).

Николай Семенович Лесков в одной из своих хлестких статей (опубликованных, правда, без подписи) причислил Незнакомца к числу «таких петербургских судей, перед которыми не оправдится всяк живый», и продолжал:

«Упомянутый писатель в известном жанре действительно достиг замечательного совершенства и своею беззастенчивою смелостию и развязностию должен возбуждать зависть в плетущейся за ним ватажке его последователей и подражателей... Не говоря ни слова о достоинствах его стиля, его манеры и о проявляемых им способностях и талантах, мы должны сказать, что одна его неустрашимость составляет уже нечто выходящее вон из уровня. Он ни перед чем ни останавливается; всех тормошит: и актеров, и писателей, и режиссеров, и танцовщиц, и генералов, и докторов, и дам, и никого не боится».

Громкий скандал, завершившийся судебным процессом, пришелся на 1873 год: Суворин, опираясь на сообщение своего корреспондента из провинции, едко высмеял крупного железнодорожного чиновника Голубева. Он рассказал о том, как севший в поезд Голубев потребовал освободить для себя целое купе; один

из пассажиров воспротивился требованию, за что железнодорожники осыпали его самыми нелицеприятными выражениями. Потом, однако, выяснилось, что пассажир этот – министр. Особенную иронию вложил Суворин в описание того, как пресмыкался Голубев перед министром, как заглаживал свою вину.

Голубев объявил суворинский фельетон клеветой. Опубликовал открытое письмо во множестве газет. Раздобыл справку о том, что ничего похожего на железной дороге не происходило. И подал в суд.

Обвинители настаивали на порицании клеветы, газетчики говорили о праве журналистов выносить всю имеющуюся информацию на суд общественности. Дискуссия получила большой резонанс; отклики ее имеются в дневниках современников, а также в рабочих записях Федора Михайловича Достоевского и его «Дневнике писателя». Итог был для Голубева неутешителен: суд журналистов оправдал...

Итак, очевидно: при Корше газета не просто сохранила, но и упрочила либеральную ориентацию. Власти были этим весьма недовольны, и тучи начали собираться над Коршем едва ли не с первых месяцев его работы в «Санкт-Петербургских ведомостях». В 1865 году после введения новых цензурных правил «Санкт-Петербургские ведомости» получили за одну из своих статей официальное предупреждение – первое предупреждение в истории российской печати! Причиной тому стал конфликт с министром внутренних дел Валуевым: тот побудил «Северную пчелу» похвалить один из банков, а «Ведомости» спокойно указали на неточности в этой похвале...

Трех таких предупреждений хватало, чтобы издание было приостановлено или закрыто. «Ведомости» получили третье в начале сентября 1866 года и потом были приостановлены на три месяца...

В 1870 году министр народного просвещения граф Дмитрий Андреевич Толстой публично возмутился положением дел в «Санкт-Петербургских ведомостях». Мартовский фельетон Суворина о выставке исторических портретов, в котором, по мнению министра, сквозила мысль о том, что «люди неблагородные почище аристократов», вызвал следующую тираду чиновника: «Ложь, клевета, гаерство и глумление суть излюбленные орудия фельетонистов этой газеты... Симпатии свои к врагам России полякующая клика, притаившаяся в этой газете, почти не скрывает».

На свой роковой путь коршевские «Ведомости» ступили, когда ввязались в борьбу против затеянной министром Толстым классической реформы образования. Согласно этой реформе, в стране создавались классические гимназии, в которых ведущими предметами были древнегреческий, латынь и математика, и только выпускникам таких гимназий было дано право поступать в университеты.

Дискуссия была непримиримой. Любопытно, что весной 1871 года в нее включился Дмитрий Иванович Менделеев: он напечатал в «Санкт-Петербургских ведомостях» свою «Заметку по вопросу о преобразовании гимназий», направленную против классической реформы образования и имевшую серьезный резонанс.

В том же году «Московские ведомости», яростно поддерживавшие Толстого, призвали власти лишить Корша права издавать газету. Министр отреагировал на призыв не сразу – лишь через три года, когда борьба вышла на новый виток. Толстому помог министр внутренних дел Тимашев, подавший императору записку, полную эмоциональных упреков в адрес «Санкт-Петербургских ведомостей».

Указ Александра II о передаче газеты в министерство народного просвещения был подписан 13 ноября 1874 года. А в конце месяца Толстой объявил Коршу, что позволяет ему редактировать газету лишь до конца года. Корш мог остаться арендатором газеты, но вот кандидатуру редактора должен был согласовывать с министром. Он и попытался это сделать, но во всех предложенных кандидатурах ему было отказано.

Так закончился золотой век дореволюционных «Санкт-Петербургских ведомостей». Тираж газеты тогда достигал девяти с половиной тысяч экземпляров; по уровню розничной продажи (она была разрешена в России в 1865 году) газета входила в тройку самых популярных изданий столицы: по данным 1867 года, в день на улицах распродавалось около тысячи экземпляров «Санкт-Петербургских ведомостей».

Старания новой редакции

После ухода Корша газета досталась известному тогда банкиру Федору Баймакову (дело не обошлось без взятки), но скорое банкротство финансиста снова поставило вопрос об арендаторе. Лишь весной 1877 гвопрос был решен: газету возглавил 39-летний отставной полковник Генштаба Виссарион Комаров.

ода

беседнику,

шим»...

Насчет «глупостей» можно ее чуть поправить: крокодил на квартире А

е,

Немудрено, что восточные мотивы проявлялись и в «Санкт-Петербургских

реннем

В целом при Ухтомском газета сохранила консервативность последних х х

И еще одно мнение: «В своей редакторско-публицистической деятельности князь Ухтомский является от

«Критический консерватизм» быстро перестал нравиться властям. Есть сведения, что и император Николай II

а

С этого момента газета прочно перешла на консервативные позиции и скатилась во второй эшелон печатных изданий. По жестким, но отчасти справедливым словам журналиста Владимира Михневича, газета Комарова не имела «ни таланта, ни своей мысли, ни физиономии, ни содержания, ни читателей» и оттого была прозвана «старушечьими ведомостями».

Даже когда на смену Комарову шесть лет спустя пришел новый арендатор иредактор Василий Григорьевич Авсеенко, ситуация изменилась мало. Публика «осталась равнодушной к стараниям новой редакции».

Всплеск интереса к «Санкт-Петербургским ведомостям» пришелся на конец 1895 года: тогда публика узнала, что с января газета переходит к новому редактору-издателю, 37-летнему князю Эсперу Ухтомскому.

Потолковать публике было о чем. Князь был близок к новому императору Николаю II (и носил звание камер-юнкера двора). Представитель древнего рода, выпускник петербургского Университета и признанный знаток буддизма, он неоднократно ездил на Восток, писал о жизни Средней Азии. Забавный отголосок восточных увлечений Ухтомского есть в горьковской «Жизни Клима Самгина». Один из персонажей романа, Туробоев, «пишет непонятные статьи в «Петербургских ведомостях» и утверждает, что муза редактора – настоящий нильский крокодил, он живет в цинковом корыте в квартире князя Ухтомского и князь пишет передовые статьи по его наущению». Героиня романа, рассказывающая все это своему соговорит «в тоне осуждения», а завершает свою речь словами: «все эти глупости Игорь так серьезно говорит, что кажется сумасшед

Ухтомского и вправду был. Только жил он не в корыте, а в аквариуме. вообще обиталище Эспера Эсперовича на Шпалерной улице было похожпо словам очевидцев, «на какой-то храм: занавески, идолы, драконы, бронза, яшма, нефрит, лак...».

ведомостях» Ухтомского. С первых номеров газета заявила о необходимости укрепления связей с Востоком, о глубоком внутродстве между Россией и Азией, и эти утверждения вызвали бурную дискуссию в печати...

десятилетий, но с одной поправкой: теперь это стал орган просвещенныконсерваторов, думающих в том числе и о развитии страны, о необходимыдля нее реформах. Как писал один из тогдашних публицистов, «нельзя... не порадоваться, что С.-Петербургские Ведомости, указывая на Восток, в то же время указывают на необходимость сохранения и развития нашего самодержавия и православно-церковного строя, этих основ историческойРоссии».

безусловным приверженцем основных начал государственного строя, но вместе с тем резко отделяет себя«консерватизма» типа «Московских Ведомостей» и «Гражданина», горячо защищает начала законности и гуманности, протестует против административного произвола, отстаивает веротерпимость и местное самоуправление».

после некоторых особенно резких выступлений Ухтомского и его газеты отдалил бывшего друга от себя. Уже в 1898 году в характеристике газеты, написанной чиновниками, значилось: газета находится в оппозиции, а редактор подпал под влияние «либеральных доктринеров». В том же году газета получила первое свое серьезное взыскание: за публикацию острой статьи о церковной реформе была на два месяца запрещенрозничная продажа. Потом санкции применялись к газете не раз. В 1899-м – приостановка розничной продажи

за статью «У боснийских студентов», в 1902-м – такая же приостановка сроком на три месяца за публикацию о значении отмены крепостного права в жизни русского общества...

Кто были сотрудники Ухтомского? Дважды печатался в «Санкт-Петербургских ведомостях» Василий Розанов (он опубликовал здесь две статьи, в том числе нашумевшую «Семья как Религия»). Философ Владимир Соловьев напечатал в газете ряд своих статей, и в их числе неподписанную «Мир Востока и Запада». Две статьи о русских народных инструментах напечатал в газете прославленный балалаечник Василий Андреев...

А вот еще автор «Санкт-Петербургских ведомостей» Ухтомского – выдающийся осетинский писатель Коста Хетагуров: его статья «Неурядицы Северного Кавказа», опубликованная в трех весенних номерах 1899 года, стала заметным явлением в публицистике Кавказа и цитируется доныне. Хетагуров, в частности, писал: «Кроме присущего всякому человеку антагонизма, какой он может питать к врагу, кроме ложного представления о русской власти и правосудии, какое составляли туземцы, благодаря ненавистному для туземцев посредничеству презираемых ими их же земляков, большое количество недоразумений и преступлений на Северном Кавказе, в первое время после завоевания его, да и теперь, обусловливается еще тем, что казачьи станицы поселены вперемежку с плоскостными аулами туземцев. Нескончаемые столкновения из-за межи, потравы, порубки и прочего не только не убивают чувства неприязни между только что разнятыми врагами, а напротив, с каждым днем усиливают их взаимную ненависть».

В августе 1914 года началась первая мировая война, столица сменила имя, и газета стала именоваться «Петроградскими ведомостями». Новое имя города она встретила с радостью: «Петроград – это наименование будет, несомненно, любезнее русскому народу, чем Петербург». И советовала заодно переименовать Кронштадт в Котлин, Ораниенбаум в Рамбов, Петергоф в Петров Двор...

Вряд ли «Петроградские ведомости» предполагали, что новое имя сохранится так ненадолго.

Между двух революций

Как и многие другие газеты, в дни февральской революции «Петроградские ведомости» не выходили в свет; правда, у них пауза затянулась. Следующий номер вышел только 11 марта. А 16 марта газета поместила на первой странице немного косноязычное объявление: «В виду поступающих запросов своевременно сообщить, что князь Э. Э. Ухтомский совершенно устранился от редактирования газеты: с марта его подписи нет. «Петроградские Ведомости» ведутся группой сотрудников».

Увы, тяжелое досталось бремя «группе сотрудников». С апреля «Ведомости» начали выходить во внештатном режиме. Вначале газета стало тоньше, затем вынуждена была отказаться от ежедневного выхода: в неделю отныне выпускалось три или даже два номера.

Немудрено, что с каждым месяцем настроение авторов газеты становилось мрачнее. Летом Керенский еще именовался в газете «популярнейшим министром», но к осени разочарование в нем достигло предела; газета требовала отставки его с поста Верховного Главнокомандующего и сетовала на состояние дел в стране и городе. Вот из номера от 22 октября: «Петроград в панике... Ежедневно, ежечасно на улицах, в домах, конторах грабят, убивают. Среди бела дня на людных улицах останавливают, снимают пальто, сапоги, срезывают у дам косы, ранят ножами, стреляют из револьверов, ружей... Обыватель беспомощен. Защиты никакой».

Этот номер был предпоследним в жизни «Петроградских ведомостей», выходивших тогда уже лишь один раз в неделю. Последний вышел в свет 29 октября 1917 года: один лист, почти весь заполненный объявлениями. Только неполные две колонки были отданы статьям.

1728 – 1917: газета выходила в свет 190 лет. Рекордный срок жизни для петербургской прессы!

На базе «Ленинградской правды»

Прежде чем перейти к истории нынешних «Санкт-Петербургских ведомостей», непременно надо напомнить о другой газете, чья биография оказалась тесно переплетена с историей старейшего периодического издания России.

Вот как характеризовала эту газету «Большая Советская энциклопедия»:

«Ленинградская правда», ежедневная газета, орган Ленинградского обкома и горкома КПСС, областного и городского Советов депутатов трудящихся. Первоначально газета – орган Центрального и Петроградского комитетов РКП(б), называлась «Петроградской правдой». Ее первый номер вышел 2 апреля 1918. С 21 июня 1918 газета была органом Центрального, Северного областного и

Петроградского комитетов РКП(б), с 12 апреля 1919 – органом Петроградского комитета партии. Переименована в «Л. п.» 30 января 1924. В 1957 газета награждена орденом Ленина. Тираж (1973) 580 тыс. экземпляров...»

С началом перестройки главная газета Ленинграда не потеряла свою устойчивую читательскую аудиторию и свою столь же устойчивую репутацию. Поклонники газеты уважали ее за верность принципам, оппоненты критиковали за нежелание воспевать демократические перемены в стране.

Однако 27 августа 1991 года читатели прочли в газете обращение, подписанное трудовым коллективом редакции. Начиналось оно с таких слов: «Дорогие друзья! Вы держите в руках один из последних номеров «Ленинградской правды». Выходившая в течение 72 лет, 31 августа с. г. она прекращает свое существование».

Непростое было тогда время. Попытка ГКЧП взять власть в стране, последовавшие за тем волнения – все это ускорило крах существовавшей в стране политической системы. И привело к фактическому закрытию КПСС.

Закрылся и Ленинградский обком КПСС, который был учредителем «Ленинградской правды». А значит, жизнь самой газеты в ее прежнем виде стала невозможной. Вариантов существовало, по сути, лишь два: либо просто закрыть газету, не обременяя себя дальнейшими заботами, либо попытаться использовать ее опыт, наработки, кадры для создания нового газетного предприятия.

Свои сторонники были у обоих вариантов. Демократический Ленсовет заготовил уже распоряжение о закрытии «Ленправды». Но окончательное решение оказалось иным, и принято оно было с подачи мэра Ленинграда Анатолия Собчака.

«Тщательно обсудив создавшееся положение, трудовой коллектив нашей редакции на своем собрании вчера, 26 августа, решил согласиться с предложением мэра города о создании на базе «Ленинградской правды» ежедневной газеты «Санкт-Петербургские ведомости».

Первый номер возобновленных «Санкт-Петербургских ведомостей» вышел 3 сентября 1991 года. О чем писала газета в первом своем номере 1991 года? О работе внеочередного Съезда народных депутатов СССР, о неделе памяти жертв блокады, о прекращении уголовного дела против следователей Гдляна и Иванова, об открытии памятника Анне Ахматовой на улице Восстания, 8. Публиковала беседы с международным гроссмейстером Александром Халифманом и главным тренером «Зенита» Юрием Морозовым. И печатала приветственные слова ленинградского мэра Анатолия Собчака: «Я надеюсь, что новая газета будет достойна великого имени великого города. Я надеюсь, что в самое ближайшее время город восстановит свое прежнее имя, и тогда у «Санкт-Петербургских ведомостей» будут основания стать его ведущей газетой».

Надежда мэра сбылась: город стал Петербургом уже 6 сентября 1991 года. Но до этого дня существовала любопытная, даже забавная коллизия: «Санкт-Петербургские ведомости» выходили в Ленинграде.