Александр Дель Вал.

Истинные враги Запада:

Как они отвергли Россию и поощряют исламизацию

открытых обществ.

(Перевод с французского Юрия Линника).

Alexandre del Valle. Les Vrais Ennemis de l'Occident : du rejet de la Russie à l'islamisation des sociétés ouvertes.

© 2016, Éditions de L'artilleur/ Toucan éditeur indépendant

С любезного согласия автора, предлагаем вниманию

читателей фрагменты книги известного французского

политолога Александра дель Вала «Истинные враги Запада:

как они отвергли Россию и поощряют исламизацию

открытых обществ». (Alexandre del Valle. Les Vrais Ennemis

de l'Occident: du rejet de la Russie à l'islamisation des sociétés

ouvertes, перевод с французского Юрия Линника).

Эта 500-страничная научно-популярная монография

вышла в 2016 году и долгое время держалась на одном из

первых мест среди самых продаваемых во Франции книг на

тему политики (судя, например, по сайту французского

филиала интернет-магазина Amazon).

Книга представляет собой глубочайший (и при этом очень

увлекательный для читателя) политологический анализ

главной ошибки современной западной политической элиты,

которая, в силу инерции «холодной войны», продолжает

рассматривать постсоветскую Россию как своего главного

геополитического противника и при этом явно недооценивает

ту страшную угрозу всему цивилизованному миру, которую

представляет истинный враг Западной цивилизации –

исламский фундаментализм. Таким образом, сама

интеллектуально-политическая элита западных стран

действует как невольный «враг Запада», проводя политику,

противоречащую подлинным интересам европейской

цивилизации.

Данная публикация преследует, помимо

просветительской, еще и рекламную цель: публикуя фрагмент

книги, мы надеемся заинтересовать тех российских издателей,

которые выпускают иностранную литературу о политике.

Книга Александра дель Вала «Истинные враги Запада» будет

интересна как для профессиональных политологов и

студентов политологических отделений вузов, так и для более

широкого круга читателей, интересующихся политикой и

международными отношениями. Если кто-то из вас,

уважаемые издатели политической литературы, захочет

напечатать русский перевод этой книги, то можете обращаться

к переводчику: linnik.yura.spb@gmail.com, у которого есть

контакты самого автора и французских правообладателей.

Ниже публикуем ВВЕДЕНИЕ целиком, а затем –

отдельные главы 5-й части книги, где рассматриваются

события на Украине 2014 – 2015 годов и упущенная (или еще

не упущенная?) возможность стратегического союза России и

Запада.

ВВЕДЕНИЕ: Ошибка в обозначении Врага

и в определении Угрозы.

Как и все пацифисты, вы полагаете, что сами выбираете себе

врага. А между тем, это враг выбирает вас. Вы можете сколько

угодно уверять его в вашем самом дружеском расположении, однако,

если он захочет стать вашим врагом, он тотчас же им станет. И

он помешает вам даже возделывать ваш собственный сад.

Жюльен Фройнд.

В связи с террористическими атаками, происходящими

чуть ли не каждую неделю в европейских столицах и по всему

миру, сегодня уже трудно отрицать, что на место советского

тоталитаризма пришел радикальный исламизм как наша

главная угроза – идеологическая, геополитическая,

цивилизационная. Почти двадцать лет назад, даже раньше 11

сентября 2001 года, поставившего точку в исторической

парадигме «холодной войны», автор этих строк определил

радикальный исламизм как новый тоталитаризм, но тогда мне

возражали, что концепция тоталитаризма, разработанная

Раймоном Ароном и Ханной Арендт применительно к нацизму

и коммунизму, не может быть перенесена на исламский

фундаментализм, даже если последний прибегает к методам

террора. Аргумент, приведенный тогда моими оппонентами,

заключался в том, что исламские террористы (к тому же,

ошибочно поставленные в один ряд с другими религиозными

фундаменталистами – христианскими, иудейскими и т. д.), не

стоят во главе ни одного тоталитарного государства,

сравнимого с Третьим Рейхом или Советским Союзом, и не

обладают ни ядерными арсеналами, ни вообще современным

оружием. Действительно, Аль-Каида* и ИГИЛ* никогда не

имели признаков мощных государств и не располагали для

этого никакими средствами. Вспомним, однако, что теперь мы

имеем дело (как и в случае с коммунизмом), с врагом

многоликим и многообразным, принимающим то

государственную, то негосударственную форму, а та угроза,

которую он представляет, воплощается далеко не только в

террористических организациях. Последние являются лишь

верхушкой айсберга исламского тоталитаризма, объявившего

войну по всем фронтам против своих врагов – «неверных» и

«вероотступников» (то есть «плохих мусульман»). Эта

тоталитарная угроза воплощается еще и в виде исламистских

государств, признанных Западом своими «друзьями»,

наделенных регулярными армиями, гигантскими

финансовыми средствами от продажи углеводородов

(монархии Персидского залива) и даже ядерным оружием

(Пакистан). Она также воплощается, развивается и даже

приветствуется – под лозунгом свободы вероисповедания –

внутри самих наших открытых обществ и на площадках ООН

посредством разнообразных вредоносных организаций,

которые повсюду в мире поддерживаются вышеупомянутыми

исламистскими государствами (см. ниже Часть Первую:

«Сильнейшие полюса исламского тоталитаризма»).

Таким образом, если мы рассмотрим исламизм как

всемирную опасность во всей ее полноте (включая и прямую

террористическую угрозу, и скрытую подрывную

деятельность), то мы увидим, что западные демократии (и

другие общества, взятые на мушку исламским

тоталитаризмом, как, например, умеренные мусульманские

страны) оказываются сейчас перед неслыханной доселе

дилеммой: они имеют дело с идеологической и

геополитической угрозой, которая уже всем понятна

(салафизм, ваххабизм), но которая продолжает

поддерживаться и распространяться исламистскими

государствами, рассматриваемыми как стратегические и

экономические союзники Запада! Наши союзы с полюсами

исламизма были заключены еще в конце Второй мировой

войны («пакт Куинси», см. ниже Часть Четвертую) и

продиктованы энергетической и финансовой политикой, а

затем американской про-исламистской стратегией,

направленной на сдерживание Советской империи (создание

«мусульманского пояса» вокруг СССР), но и сейчас эти союзы

остаются настолько прочными, что западные страны до сих

пор не способны поставить их под сомнение. И это даже

несмотря на прекрасную осведомленность всех служб

безопасности европейских держав о том, что наши странные

«союзники» ополчились против нас так же основательно, как и

террористы, хотя и не в столь явной и яростной манере.

Очевидно, что эти ложные друзья (и одновременно истинные

враги) преследуют те же стратегические долгосрочные цели,

что и самые отъявленные джихадисты: завоевание всего мира

и его исламизация, начиная с «мягкого подбрюшья Европы»,

их излюбленной мишени. И для них нет сомнений, что

открытость европейских демократий, покоренных утопией

мультикультурализма, – это их лучшее оружие и легчайший

способ проникновения. Такое положение дел – словно

пронзительное эхо предсказаний и советов австрийского

либерального философа Карла Поппера, который, в своем

труде «Открытое общество и его враги»**, предупреждал, что

самая страшная опасность распада плюралистических

обществ заключается в том, что они – во имя терпимости –

дают у себя прибежище нетерпимости. Настоящая книга, по

сути, посвящена ему.

Стратегические ошибки Запада и устаревшие

геополитические представления

Несмотря на коренные изменения во всем мировом

порядке, произошедшие со времени падения Берлинской

стены и до обрушения Всемирного Торгового Центра в Нью-

Йорке, открытые общества, взлелеянные Поппером, до сих

пор не поставили под сомнение свои противоестественные

союзы с государствами-маяками исламского тоталитаризма,

чью двойную игру мы подробнее рассмотрим ниже (в Части

Первой). Демонстративно отказываясь извлечь уроки из

терактов в Нью-Йорке, Мадриде, Лондоне, Орландо,

Копенгагене, Париже, Брюсселе, Ницце и Сент-Этьен-дю-

Рувре, западные государства продолжают рассматривать

Россию (и большую часть ее союзников) как страшнейшую

угрозу свободному миру и Западной цивилизации, в

соответствии со знаменитым афоризмом из «Леопарда»

Томази ди Лампедуза, согласно которому, «всё должно

изменяться, чтобы всё оставалось по-прежнему». Стоит ли

удивляться, что, например, когда какой-нибудь кандидат в

президенты США захочет опорочить своего соперника, то

самым убийственным его обвинением будет вовсе не то, что

его конкурент финансируется Саудовской Аравией, или

Кувейтом, или Катаром, а то, что он околдован Владимиром

Путиным и хочет стать союзником России. Как и во времена

«холодной войны», когда США поддерживали самых

фанатичных афганских моджахедов, воевавших против

советской армии, сегодня страны НАТО продолжают считать

своими союзниками полюса мирового исламизма, а своими

противниками – Россию, а также те государства и

политические силы, что сражаются с радикальным

исламизмом. Вспомним, например, что Запад, сохраняющий

нерушимую верность тоталитарному государству саудовских

ваххабитов, бросил целый ряд стран на произвол судьбы и на

растерзание исламистам («синдром иранского шаха»: Египет

Мубарака, Тунис Бена Али, турецкие кемалисты, освистанные

Европейским Союзом в угоду исламистской партии Эрдогана,

и т. д.); что Запад умышленно демонизировал те государства,

которые, будучи, правда, не очень-то демократичными, тем не

менее, не нападали на нас (Сирия Башара Асада), или прямо

атаковал и разрушал те государства, что воевали с

джихадистами и «Братьями-мусульманами»*, ничем не

угрожали нам, но были союзниками России (Ирак Саддама

Хусейна, Сербия-Югославия Милошевича, Ливия Каддафи).

Всё это мы делали во имя прав человека, тем самым пороча

само понятие, и ради того, чтобы прикрыть наш империализм

фиговым листком «права на вмешательство» и «гуманитарных

войн».

Теперь уже всем очевидны драматичные последствия

таких интервенционистских и неоимпериалистических

увлечений. А первопричина этой пагубной политики

заключается в том, что Америка, лишенная противовеса,

ошибочно определила противников и союзников и неверно

обозначила угрозу. Американское чрезмерное и надменное

могущество столь же сильно подрывает мировой порядок и

мировое равновесие сил, как и «добровольное бессилие»

старой Европы, одержимой комплексом вины за свое прошлое

и убежденной, что она должна отрезать свое второе легкое –

славяно-православный мир во главе с Россией.

Подобные ошибочные представления, унаследованные

от эпохи «холодной войны», объясняют, почему Россия

Владимира Путина, бьющая все рекорды по линчеванию в

наших СМИ, исключена из Западной цивилизации, тогда как

Турцию во главе с «новым султаном» Эрдоганом продолжают

настойчиво заманивать в Европейский союз несмотря на все

ее «шалости», и она остается одним из столпов НАТО, почему

саудовских ваххабитов, распинающих и побивающих камнями

своих подданных, обхаживают в Европе как никогда раньше и

даже не думают подвергать никаким санкциям (также как

родственный им Катар или Пакистан). Москва, которую вовсю

продолжают рисовать как столицу вражеской империи,

оказалась под экономическими и дипломатическими

санкциями из-за присоединения Крыма, исторически русского,

в то время как Пакистан, ведущий джихад в индийском

Кашмире, или «неоосманская» Турция, ежедневно

нарушающая воздушное и морское пространство Греции и

еще в 1974 году оккупировавшая 37 % острова Кипр,

колонизацию которого она продолжает, – эти страны по-

прежнему пользуются большой благосклонностью Запада.

Точно также и страны Персидского залива, финансировавшие

Аль-Каиду* и ИГИЛ* (за компанию с Турцией и Пакистаном) и

распространяющие идеологию салафизма по всему миру (в

том числе во Франции), никогда не демонизировались

западными СМИ так, как Россия, и никогда не подвергались

санкциям.

Пока европейцы каются за средневековые крестовые

походы и завоевание колоний в Новое время, наши партнеры-

хищники не скрывают своего восхищения исламскими

империями прошлого, внушают своим рядовым единоверцам

(в том числе живущим во Франции) ностальгические

воспоминания о мусульманской Испании (Аль-Андалус) и

мечты о завоевании-исламизации Рима – столицы

«крестоносцев», а затем и всего «неверного» Запада целиком.

Нам наверняка возразят, что подобные замыслы, озвученные

халифом Ибрагимом (он же Абу Бакр аль-Багдади,

предполагаемый лидер ИГИЛ*) во время его знаменитой

проповеди в Мосуле 4 октября 2014 года и представляющие

конечную цель войны ИГИЛ* против Запада, – это всего лишь

бред фанатичных бандитов, которых ничтожно мало и которые

«не имеют ничего общего с истинным исламом». Однако,

действительность, хотя и неприятная, заключается в том, что

эта очевидно чудовищная цель не есть плод больной

фантазии каких-то еретиков-джихадистов. Эта цель признана

самыми именитыми представителями официального мирового

ислама, поддерживаемого теми государствами и

общественными организациями, которых Запад считает

своими друзьями (Саудовская Аравия, Катар, Пакистан,

«Братья-мусульмане»*, Турция Эрдогана, «Организация

Исламского Сотрудничества», и т. д.). Кроме верховных

имамов ваххабитской Аравии, контролирующих самые

священные места мусульманского мира и воспитывающих в

пастве желание завоевать Рим и весь Запад, вспомним еще

одну знаменитость – египетско-катарского проповедника

Юсуфа Аль-Кардави, звезду канала «Аль-Джазира»,

сопредседателя университета по подготовке европейских

имамов в Сен-Леже-де-Фужре и европейских «Братьев-

мусульман»*, который призывает к завоеванию Рима и всей

Европы, но, правда, мирными средствами. Являясь

одновременно президентом Европейского совета по фетвам и

исследованиям, призванным настраивать европейских

мусульман на нужный лад, а также частым комментатором

сайта «islamonline», Аль-Кардави обнародовал там фетву** со

ссылкой на знаменитый хадис, содержащий «пророчество»

Мухаммеда о том, что «город Геракла, то есть

Константинополь, будет завоеван первым, а Ромийя, город,

теперь именуемый Римом, столицей Италии, нам предстоит

завоевать, и мы надеемся и верим, что он будет завоеван. Это

означает, что ислам вернется в Европу как покоритель и

победитель, будучи в прошлом изгнанным оттуда дважды:

первый раз из Андалусии, на юге, а второй раз на востоке,

после того как он многократно стучался в ворота Афин»**. Аль-

Кардави часто возвращался к этой теме в своих

еженедельных выступлениях на канале «Аль-Джазира»,

дополняя и разъясняя свою мысль: «Возможно, та победа, что

совершится в ближайшее время по воле Аллаха, будет

победой идеологической, достигнутой через проповедь. Не

всякую страну непременно надо завоевывать мечом. Мы

хотим создать армию проповедников и учителей, умеющих

представить ислам на всех языках и наречиях…»**. «По воле

Аллаха ислам вернется в Европу, и европейцы обратятся в

ислам. И они начнут проповедовать ислам всему миру лучше,

чем это делаем мы, старые мусульмане. Всё это возможно для

Аллаха»**.

В Саудовской же Аравии (которую алжирский писатель

Камель Дауд назвал «вторым ИГИЛ*, только более удачным»)

наши странные «союзники» ваххабиты обозначают свои цели

столь же ясно, как это делали агрессивные тоталитарные

режимы прошлого, и тогда их тоже поначалу не воспринимали

всерьез. Например, саудовский шейх Мохаммед Бен

Абдельрахман Аль-Арифи, имам мечети «Военной Академии

короля Фахда», рассуждая о том же хадисе (никогда не

подвергавшемся сомнению суннитскими законоведами),

написал статью на сайте Kalemat.org, одного лишь отрывка

которой было бы вполне достаточно, чтобы объявить вне

закона все мечети и исламские центры, контролируемые и

финансируемые Саудовской Аравией, если бы европейские

власти по-настоящему осознавали хищнические намерения

наших партнеров из Персидского залива. «Нам будет

подвластна земля Ватикана; нам будет подвластен Рим,

который мы сделаем исламским. А христиане, вырезавшие

кресты на телах мусульман в Косово, в Боснии и во многих

других странах мира, должны будут платить нам джизью

(подать, которой облагались все христиане и иудеи в

шариатских странах), их положение будет унизительным до

тех пор, пока они не обратятся в ислам»**. (Подробнее об этом

см. ниже в Части Третьей главу «Христиане и иудеи:

обращение в ислам, смерть или порабощение»).

Психологическая и моральная слабость Запада

Пара приведенных выше примеров – только некоторые из

множества подобных, и они показывают всю нашу

поразительную слепоту и перевернутую шкалу ценностей,

царящую в умах тех наших деятелей, которые определяют

Врага и Угрозу. Многие из них («моральные авторитеты»,

политические лидеры, владельцы газет, журналов и

телеканалов, и т. д.) без устали твердят нам о

«веротерпимости», о «праве на разнообразие» и, естественно,

о дорогом для Карла Поппера «открытом обществе», чтобы

этими понятиями оправдать мультикультурализм

национальных общин, и вместе с тем беспрестанно

навешивают ярлыки «внутренних врагов» вовсе не на

исламистов, открыто объявляющих свои цели завоевания и

исламизации Запада, а, напротив, на те политические силы,

которые пытаются противостоять усилению радикального

исламизма в Европе. Так, партии, прозванные

«популистскими», хотя они вполне демократично управляют

Венгрией и Польшей, или сторонники английского

суверенитета из партии Найджела Фараджа, или даже

политики из наших правящих партий, если только они посмеют

обмолвиться о нашей самобытности, о национальной

идентичности и о христианских корнях Европы, сразу

неумолимо сравниваются с Гитлером и подвергаются

всеобщему порицанию. Одновременно те же

«профессионалы», проявляющие чудеса бдительности, в

первую очередь бюрократы из Брюсселя, потерявшие всякое

доверие народа, продолжают выступать за вхождение Турции

в Евросоюз и поддаются шантажу «османского» президента,

который, однако, не раз характеризовал интеграцию турок в

Европу как «преступление против человечества». А ведь эта

личность, которую можно оценить как политического гения,

судя по его скачкообразным успехам, – не просто «популист»,

но он действительно опасен как для своих противников и

соседей, так и для всей нашей цивилизации, открыто

презираемой им. Столь явная асимметрия Запада, терпящего

практически всё, что происходит в Турции, поскольку та

является членом НАТО, и не терпящего ничего в России, хотя

она ничуть не вредит нашим законным интересам, – сама эта

асимметрия навевает сомнения в уместности существования

НАТО в том виде и с теми стратегическими целями, которые

продиктованы устаревшими представлениями,

унаследованными от «холодной войны».

Лучше ошибаться вместе с Фукуямой, чем

рассуждать правильно вместе с Хантингтоном?

По мнению многих людей на Западе, чьи сердца

покорены утопией «Глобальной деревни», а умы убеждены в

том, что Европа, допустившая столько ужасов колониализма,

должна теперь искупать грехи прошлого, принимая у себя

нищих и обездоленных со всего мира, – по мнению таких

романтичных людей, Враг в принципе не может прийти из

какой-то не-западной страны, ибо христианский Запад – это

«худшая из цивилизаций», единственный виновник всего

мирового Зла и всех войн. Вот почему среди западных

политических элит, одержимых комплексом своей

«цивилизационной вины», стало почти что обязательным как

можно резче осуждать идею о «столкновении цивилизаций»,

высказанную в середине 1990-х годов американским

профессором Сэмюэлем Хантингтоном (хотя очень немногие

из этих запальчивых критиков читали его спокойную

взвешенную книгу), словно бы одного отрицания неприятного

диагноза вполне достаточно для того, чтобы исчезла сама

болезнь. Следует, однако, напомнить, что само понятие

«конфликта цивилизаций» возникло гораздо раньше: оно было

впервые высказано знаменитым англо-американским

историком и исламоведом Бернардом Льюисом в августе 1957

года, по случаю Суэцкого кризиса. «Нынешние обиды народов

Ближнего и Среднего Востока мы поймем гораздо лучше,

если будем рассматривать их не как итог конфликта

государств или наций, но как столкновение двух

цивилизаций. Начавшийся с завоеваний арабов-мусульман,

хлынувших на запад и захвативших земли христиан – Сирию,

Северную Африку и Испанию, этот «великий спор

христианства и ислама», как его называл Эдвард Гиббон,

продолжился христианским контрнаступлением в виде

крестовых походов, закончившихся неудачей, затем

натиском турок на Европу, их отчаянными попытками

закрепиться там и их отступлением. Последние полтора

века мусульманский Ближний и Средний Восток подчинился

властному влиянию Запада – влиянию политическому,

экономическому, культурному, распространившемуся даже

на те страны, которые не изведали прямой колониальной

зависимости… Ближневосточные конфликты часто

воспринимаются нами как ссоры между государствами, но я

всегда стремился поднять их до уровня столкновения

цивилизаций. Однако, если цивилизации не могут иметь

внешней политики, то государства должны ее

проводить»**.

Сэмюэл Хантингтон провинился перед нашими элитами

тем, что описал риски конфликтов между разными

цивилизационными идентичностями, конфликтов,

вспыхнувших по окончании «холодной войны», особенно же –

стремительную атаку антизападного исламизма,

победоносного и мстительного, и предсказания Хантингтона

сбылись. Но, мало того, он еще утверждал, что причины этих

конфликтов продолжают оставаться множественными, и что

всемирный триумф либерального «общества потребления» –

это еще не есть окончательная победа и залог всеобщего

мира. Грех Хантингтона состоит в том, что он снял одно

важное табу: он напомнил, что плюралистический Запад

состоит не только из абстрактных ценностей рыночного

потребления, но что в его основе лежат две матрицы – греко-

римская и иудео-христианская, то есть он укоренен в

определенной цивилизации. Хантингтон пришел к заключению

о неизбежности бунта подавленных национальных

идентичностей и культурных конфликтов, в том числе в

Европе, и это будет одновременно и реакцией на

интеллектуальный «терроризм», отрицающий всякую

национальную самобытность, и защитной реакцией перед

лицом агрессии радикального исламизма.

В противоположность Хантингтону, американские

идеалисты-демократы – Фрэнсис Фукуяма, автор «Конца

Истории» (возвестивший вселенскую победу либеральной

модели и прав человека, положившую конец идеологическим

конфликтам) и Томас Фридман, автор «Плоского Мира»

(объявивший о возникновении нового мира без границ,

положившего конец межгосударственным войнам) – никогда

не подвергались порицанию со стороны «правильно

мыслящей» интеллигенции, хотя их пацифистские и крайне-

западнические теории полностью опровергаются фактами.

Ведь политическая жизнь очень похожа на искусство

соблазнения или технику продвижения товаров и услуг на

рынке: всем гораздо противнее тот, кто правдиво описывает

явления действительности и пророчит наступление трудных

времен, чем тот, кто откровенно лжет (или обманывает сам

себя с самыми благородными намерениями) и предсказывает

всеобщее счастье. Здесь уместно вспомнить изречение Лао-

цзы: «Слова, приятные на слух, редко бывают правдивыми, а

правдивые слова редко бывают приятны».

Этот феномен («Лучше ошибаться вместе с Фукуямой,

чем рассуждать правильно вместе с Хантингтоном»),

заключающийся в том, чтобы приписывать правоту тем, кто

обманывается во имя вселенских утопий, и осуждать тех, кто

мыслит здраво и выступает за геополитический реализм, –

этот феномен очень напоминает ослепление, царившее во

Франции во время «холодной войны», когда парижская

«красноикорная» интеллигенция предпочитала «ошибаться

вместе с Сартром» (который поддерживал красный

тоталитаризм и отрицал существование сталинских лагерей),

чем «рассуждать здраво вместе с Раймоном Ароном»,

который, напротив, был реалистом и защищал свободный мир

перед лицом советско-коммунистической угрозы**.

Как и опасался Карл Поппер, нынешняя открытость наших

демократических обществ для всего без разбору, в том числе

для таких систем ценностей, которые полностью

противоположны нашим, – столь неразборчивая открытость

выгодна сегодня именно врагам плюрализма, использующим

ее для своих целей реванша и победы над нами. Перед лицом

исламизма, тоскующего по своим былым империям, наша

открытость для всех не-западных цивилизаций и идеологий,

которую сторонники мультикультурализма считают

образцовой, зачастую напоминает добровольное согласие

простачков быть обманутыми. А в таких ситуациях тот, кто

более щедр душой, невольно способствует осуществлению

коварных замыслов своего обманщика. Все мы уже не раз

видели, особенно на примере Франции, Бельгии

(мусульманский квартал Моленбек в Брюсселе), а также

Великобритании и Голландии, что граница между

«терпимостью» и «капитуляцией» порой бывает весьма

зыбкой. Потому особую ответственность за нынешнее

положение вещей несут правители западных стран,

неспособные вести долгосрочную цивилизационную политику

и позволившие полюсам исламского тоталитаризма проникать

в наши открытые общества и превращать в фанатиков целые

слои мусульманского населения, которые могли бы гораздо

лучше интегрироваться в наши страны, если бы не были

предоставлены в полное распоряжение религиозных

мракобесов.

История двух войн, Второй мировой и «холодной», учит

нас, что «голуби мира», то есть великодушные сторонники

«политики умиротворения», скорее облегчали нацистам их

завоевания, а затем коммунистам их распространение в

Европе («Мюнхенский сговор» с Гитлером и послевоенные

компромиссы со Сталиным), а не ослабляли их

захватнические намерения. Все те, кто сегодня выступают за

«терпимость» в отношении исламизма, покровительствуют

антизападным исламистским государствам или организациям

и поддаются на неслыханный шантаж «неоосманской»

Турции, совершают такую же ошибку.

Разумеется, дипломатические отношения необходимы,

если исламисты приходят к власти в своих странах. И Запад

должен прекратить поучать другие цивилизации и читать им

нравственные проповеди. Но есть явная разница между

неизбежными внешними связями государств (непременным

условием которых должно быть непричинение вреда друг

другу) и принятием на европейской земле воинствующего

антизападного исламизма, управляемого нашими ложными

друзьями – исламистскими режимами Востока. Другая ошибка

западных элит, вступивших в сговор с полюсами мирового

исламизма, заключается в том, что они отдали на откуп нашим

крайне-правым вопросы защиты нашей национальной

самобытности и тему безопасности. И крайне-правые

заполняют то пустое пространство, что предоставили им

власти, более склонные нравиться либеральным моралистам

и социологам, чем народным массам, которые не на шутку

встревожены ростом этнической преступности и расколом

страны на национальные общины.

По каким критериям определять врага?

В наших пост-тоталитарных обществах, всё еще

травмированных ужасами Второй мировой войны (ошибочно

связываемых с самой идеей национальной самобытности),

определение Врага и Угрозы дается нелегко. Ведь суть всех

догм «политической корректности» как раз и заключается в

том, чтобы в принципе отрицать тот факт, что конфликты могут

иметь межнациональную или цивилизационную природу. Вот

почему вышеупомянутая книга Хантингтона подвергается

таким массированным атакам и демонизации со стороны всей

политико-интеллектуальной элиты и «моральных

авторитетов» Запада, причем до такой степени, что даже при

ООН была создана организация «Альянс цивилизаций», явно

с той только целью, чтобы постоянно опровергать теорию

Хантингтона о конфликтах культур и цивилизаций, сама

возможность которых здесь отвергается в принципе. По

иронии «благонамеренности», среди почетных руководителей

и попечителей Альянса (главой которого является катарский

дипломат Насир Абдулазиз Аль-Насер) мы встречаем

«первую леди» государства-попечителя джихадизма и

«Братьев-мусульман»* – госпожу Мозу бинт Насер аль

Миснед, фонд Мохаммеда ибн Рашида Аль Мактума и

Катарский Финансовый Центр, а также Мохаммада Хатами –

бывшего президента Ирана, страны, преследующей

религиозные меньшинства, лишающей женщин всяких прав, а

вдобавок еще объявившей войну Западу начиная с 1979 года.

И завершает список «неистовый неоосманский султан»

Реджеп Тайип Эрдоган. Инициатива создания «Альянса

цивилизаций» принадлежит Хосе Луису Родригесу Сапатеро и

Мохаммаду Хатами.

Однако, действительность такова, что в ней часто

возникают этнические, национальные, культурные и

религиозные противоречия и противоборства, а разрешить их

или хотя бы смягчить можно лишь при условии ясного

осознания, что они существуют: нельзя делать вид, что их нет.

Но наши властные элиты, напротив, начиная с 1970-х годов

поощряют массовое переселение мусульман (особенно

африканских) в Европу, и полностью отрицают

цивилизационные и идеологические последствия такой

миграции. Их особенная ошибка состоит в том, что они

отказываются контролировать подготовку мусульманских

священников и, более того, предоставляют миллионы своих

новых граждан-мусульман в полное духовное распоряжение

иностранным исламистским полюсам, которые внушают своей

европейской пастве собственные излюбленные замыслы о

завоевании и исламизации наших «нечестивых»

демократических обществ.

Латинское слово «inimicus», от которого и произошло

французское «ennemi» («враг»), в своем первоначальном

значении указывало на человека, ненавидящего,

презирающего нас и питающего к нам омерзение. Однако в

современной военной и геостратегической науке противником

считается тот, кому мы глубоко чужды, и кто угрожает нашему

существованию или образу жизни. Здесь скорее уместно

вспомнить другое латинское слово – «hostis» («кто-то

враждебно-чуждый нам»). Основные понятия стратегии и

геополитики, обозначение «врага», также как его

естественного противопоставления в виде «друга» (не в

личном смысле, а в политическом, то есть союзника, чьи

интересы совпадают с нашими) – вот что составляет сущность

политики как науки о государственной власти (Карл Шмитт,

Жюльен Фройнд). Действительно, вы можете найти (или еще

только искать) себе врага, руководствуясь исключительно

идеологическими мотивами. И это будут либо

«антикоммунистические сволочи», освистанные Сартром,

либо «империя зла», каковой представляется сегодня Россия

Владимира Путина, либо «неофашисты» – излюбленный враг

современной «правильно мыслящей» интеллигенции, которая

сравнивает с Гитлером всех, посмевших бросить вызов

догмам политкорректности. Однако, гораздо чаще сам враг

находит нас, нападая на нас и объявляя нам войну самым

явным образом, часто вопреки всем нашим ожиданиям и даже

тогда, когда мы вовсе не хотим считать его врагом. Именно

таким искренним миролюбием были охвачены многие

развлекающиеся обыватели парижского 11-го округа и прочие

посетители «Батаклана», которые даже и не предполагали,

что кто-то безо всякого повода может вымещать на них свою

злобу в их же мирных мультикультурных кварталах, тем более,

что сами они не питают ненависти ни к кому, даже к

радикальным исламистам.

Таким образом, Враг в политическом смысле – это совсем

не то, что личный враг («inimicus»), который может ненавидеть

или быть ненавидимым (в стратегии, как и в дипломатии,

любая страсть бесполезна). Но это тот, кто определенно, явно

и расчетливо-хладнокровно враждебен («hostis») по

отношению ко всему нашему обществу. Это тот, кто

принципиально угрожает всем нам, тот, кто сочетает

враждебные намерения, ненависть (возможную, но

необязательную) с реальной способностью причинять нам

вред, будь то терроризм, или классические военные действия,

или идеологическая борьба, или религиозно-сектантская

пропаганда, или психологическое воздействие, или

экономический ущерб, и т. д. Потому Франсуа Олланд и

Мануэль Вальс вполне справедливо заявляли, что «мы

находимся в состоянии войны» с джихадистами, ведь

агрессивная враждебность предполагает развязывание

войны, которая проявляется, в том числе, в таких

асимметричных насильственных действиях, как теракты,

совершенные смертниками.

Следует также определить природу терроризма и четко

идентифицировать врага, действующего против нас. Ведь

всякая война является следствием крайней степени

враждебности, которую невозможно разрешить мирно, как мы

видим на примере исламских террористов, чья ненависть и

чье насилие удваиваются при встрече с «западными

исламофобами», несмотря на то, что наши правительства

тратят миллионы долларов и евро на разъяснение

недопустимости «исламофобии», которая всё чаще и чаще

осуждается морально и даже юридически («судебный

джихад», «djihad by courts»).

С этой точки зрения, главную угрозу нашим «нечестивым»

обществам представляет не сам терроризм (это лишь один из

способов ведения войны) и даже не джихадизм (это лишь

верхушка исламистского айсберга), но враг вполне зримый и

имеющий конкретное воплощение, а именно – совокупность

полюсов радикального исламизма (включая наших мнимых

«союзников»), которые фактически вступили в войну против

нашего образа жизни и наших ценностей, против наших

территорий и населения, психологически обрабатываемого

ими с целью завоевать нас и подчинить себе. Таким образом,

в данной войне противопоставлены друг другу не только

исламский тоталитаризм и демократический Запад, но

исламистский империализм – и все те общества, которые не

подчиняются законам шариата, включая Китай, Индию,

африканские страны и даже те мусульманские государства,

где сильны светские идеологии (кемализм, баасизм,

бургибизм, коммунизм, и т. д.), и поэтому исламисты считают

их «вероотступническими» государствами. Запад при этом,

действительно, является самой ненавистной из всех не-

мусульманских цивилизаций, и не потому, что он «анти-

исламский» (Запад долгое время облегчал распространение

исламизма по всему миру, и он даже борется с

«исламофобией» так рьяно, как никакие другие не-

мусульманские общества), но, в особенности, потому, что он

воплощает «конкурирующий универсализм», по-своему

склонный «обращать в свою веру» всё человечество, то есть

он представляет собой соперника на пути к мировому

господству и вселенскому нравственному влиянию. И

исламисты поэтому считают, что Запад способен – более, чем

другие цивилизации, враждебные им, но не-универсалистские,

такие, как Китай, – Запад способен «заразить» своим образом

жизни и, значит, сделать «нечестивыми» членов

мусульманской Уммы. Исходя из той же логики, они упрекают

Запад (и все страны, подпавшие под его влияние, то есть так

называемый «McWorld», где прижился культ прав человека,

либеральная демократия и безграничное потребительство) в

том, что он пропитывает всё человечество, включая

мусульманские народы, «ядом» светского образа жизни,

материализма, индивидуализма, эмансипации, гедонизма и

равенства полов.

Идеология исламистов представляет принципиальную

угрозу самому существованию наших открытых обществ,

независимо даже от терроризма как способа их борьбы с нами,

коль скоро эта идеология противопоставляет себя всему

социально-политическому устройству наших демократических

систем, коль скоро она пытается оспорить законность

западного плюралистического уклада и, как следствие,

побуждает людей не подчиняться местным государственным

законам во имя «шариата». Враждебность европейских

исламистов открыто проявляется в тот момент, когда они

начинают оспаривать принцип Макса Вебера о «монополии

государства на законное принуждение», когда они

отказываются становиться верными гражданами принявшей

их страны, хотя и пользуются всеми благами ее открытости.

Прежде чем оценивать кого-то как «врага» или как

«друга», вы должны задать себе следующие вопросы: какова

природа угрозы, подвергающей опасности всё наше

существование, наше мировоззрение и образ жизни, нашу

цивилизационную сущность? Кто конкретно воплощает эту

угрозу? В силу какого мировоззрения, какой идеологии или

религии? И кто, в таком случае, наш главный враг?

Постсоветская Россия, враждебная Североатлантическому

Альянсу, а также другие государства (как союзные Москве, так

и нет), которые не приемлют западное понимание демократии,

– или радикальный исламизм, вынашивающий вполне

определенные планы по завоеванию Европы и уже начавший

их осуществлять?

Неужели Запад – враг светских ближневосточных

режимов и союзник радикальных исламистских сил?

Прежде чем отвечать на этот вопрос, не следует упускать

из виду одно серьезнейшее противоречие, мешающее

западным политикам определить Угрозу и Врага с

цивилизационной точки зрения, – противоречие, вытекающее

из двух совершенно разных пониманий того, что такое

«Запад». В культурно-идентификационном понимании, Запад

объединяет все страны европейской и иудео-христианской

матрицы, сформированной под влиянием греческой

философии и римского права: это обе Америки (Южная и

Северная), это Западная Европа и Россия, это Австралия и

Новая Зеландия. У всех этих стран имеется один

цивилизационно-стратегический враг – воинствующий

радикальный исламизм, разделенный на несколько нео-

империалистических полюсов, которые мы подробно опишем

ниже (см. Часть Первую). Однако, есть и другое понимание

«Запада», вот уже несколько десятилетий навязываемое нам

американскими и западноевропейскими атлантистами,

которые отказываются от цивилизационного понимания

Запада, ибо видят в нем всемирную рыночную империю

(«McWorld»), страны-члены которой определяются своим

участием в Североатлантическом Альянсе и (или) своей

принадлежностью к единому экономическому пространству со

свободным обменом товаров, своей приверженностью

либеральной демократии и правам человека. При таком

понимании «Запада», он может включать в себя не-западные

страны – Турцию, Японию, Южную Корею. Но при такой

концепции «Запада», его главными противниками считаются

Россия и ее политические союзники (Китай и некоторые другие

страны), а, следовательно, монархии Персидского Залива и

нео-исламистская Турция рассматриваются как возможные

союзники «Запада», нужные ему для сдерживания своего

главного противника. Столь серьезнейшее противоречие,

вытекающее из толкования Запада не как самобытной

цивилизации, а как рыночной империи («McWorld»), взявшее

сегодня верх над исконной цивилизационной концепцией,

является причиной величайшей стратегической ошибки из

всех тех, что допускались политическими вождями Запада со

времен «холодной войны».

Введенные в заблуждение собственными вселенскими

утопиями и антирусским атлантизмом, неспособные к

цивилизационному видению и долгосрочному

прогнозированию из-за представления о главенстве

экономики над политикой, западные страны оказались

интеллектуально и структурно неспособными верно

обозначить Угрозу цивилизационно-культурного типа, ибо

такой тип угрозы для них в принципе непонятен и неприемлем

с философской и стратегической точек зрения. Именно это

отвращение к цивилизационно-культурным и религиозным

сторонам явлений и самонадеянное решение действовать так,

словно всё это выдумки Хантингтона, а на самом деле

западные общества не имеют никаких исторических корней, –

именно такой подход буквально вверг наши страны в лапы к

полюсам исламского тоталитаризма.

Сегодня сильнейшие полюса, разрабатывающие и

распространяющие по всему миру идеологию суннитского

исламизма, почти все из которых являются союзниками

Запада (саудовские и катарские ваххабиты, движения,

контролируемые Пакистаном и Турцией, Кувейт, «Братья-

мусульмане»*, «Всемирная исламская лига», «Организация

исламского сотрудничества»), разделяют общую «программу-

минимум» с террористическими движениями, зачастую ими же

и поддерживаемыми (даже если те иногда обращают свое

оружие против них же самих). Эта «программа-минимум»

состоит в том, чтобы, во-первых, ниспровергнуть и уничтожить

светские режимы в мусульманских странах (характеризуемые

ими как «вероотступнические»), и, во-вторых, обратить в

ислам (или завоевать силой) всю совокупность не-

мусульманских государств и, наконец, подчинить всё

человечество законам шариата. Эта стратегическая цель

официально объявлена и проповедуется самыми уважаемыми

учреждениями мирового суннитского ислама, а также

исламскими центрами, действующими внутри наших открытых

обществ и осуществляющими как духовное руководство

мусульманским населением наших стран, так и обращение в

ислам коренных европейцев. Хотя вся эта программа

продвигается государствами, являющимися экономическими,

политическими, а иногда и стратегическими «союзниками»

Запада, но подобные планы завоевания-исламизации наших

стран можно истолковать лишь как явно враждебные

намерения.

Нельзя вести войну против абстрактного

“терроризма”, но нужно четко определить противника

Важной составляющей любой стратегии является

необходимость четко выразить «цель войны» перед лицом

Угрозы, которую мы определили, и Врага, которого мы

обозначили. Но в первую очередь необходимо выяснить

природу противника и той угрозы, которую он представляет.

Уточним также, что противник – это не просто какая-то

абстрактная идея, а живой организм, способный причинить

нам конкретный вред, что это группа людей, хорошо

организованная и имеющая четкие враждебные намерения.

Следовательно, нашим противником не может быть

«терроризм», который является всего лишь орудием войны,

оружием, способом действия, и наши враги могут либо

использовать его, либо нет. Они, наши враги, имеют зримое

воплощение, цивилизационную природу и религиозно-

идеологическое мировоззрение. Поэтому, когда американские

неоконсерваторы, свергая Саддама Хусейна, заявляли, что

ведут «войну против терроризма», и уверяли, что хотят

«победить» «global terror», они прекрасно знали, что иракский

диктатор не был врагом США. Предназначенное для того,

чтобы не оскорбить их исламистских клиентов Персидского

Залива, абстрактное понятие «терроризм» позволяло им, во-

первых, завуалировать постыдную суть их агрессии против

суверенного государства, а во-вторых, не говорить прямо, что

зачинщиков терактов 11 сентября вдохновила салафитская

идеология, разработанная главными союзниками США на

Ближнем Востоке – саудовскими ваххабитами. Другие

американские и европейские политики и дипломаты точно так

же говорили о «терроре» или о «варварском терроризме»,

чтобы замолчать исламистско-ваххабитскую природу

террористов Аль-Каиды* и ИГИЛ*, из соображений

«политической корректности», чтобы не шокировать

чувствительных верующих.

В конце 2000-х годов среди политиков и стратегов,

сначала в США, а затем в Европе, вошло в моду новое понятие

– «агрессивный экстремизм»: в нем нет и намека ни на

исламскую природу терроризма, ни даже вообще на

религиозный фундаментализм. Исламский тоталитаризм

сводится к абстрактному «экстремизму». Как мы увидим в

дальнейшем, если внешней благородной целью такого

обозначения было желание «не обидеть» мусульман, то

реальной целью (со стороны лоббистов этой таксономической

самоцензуры) было стремление помешать тому, чтобы в

массовом сознании закрепилась хоть какая-то связь между

терроризмом и исламским радикализмом («шариатом»),

который и является вдохновителем терроризма, и это

позволит полюсам мирового исламизма и дальше обходиться

безо всяких реформ своей религии, а нашим странным

исламистским союзникам в Персидском Заливе, в Анкаре и в

Исламабаде – не считаться враждебными нам и не

пересматривать свою воинственную теократическую

политику. Об этом очень хорошо сказал военный теоретик

Франсуа-Бернар Юиг: «За этим выражением – «агрессивный

экстремизм» – скрывается желание не произносить слов

«ислам» и «исламизм», чтобы наши странные союзники –

исламистские режимы Персидского Залива, Турции и

Пакистана – не воспринимались бы как враждебные нам и

могли бы спокойно продолжать свою воинственную

теократическую политику. И вот уже президент Буш запустил

грандиозную информационную кампанию под названием

«common values» («общие ценности»), цель которой – внушить

американцам, что терроризм не имеет ничего общего с

истинным исламом, что не с исламом надлежит сражаться, и

что США имеют много общих ценностей с исламом. Но

«агрессивный экстремизм» не обозначает ничего конкретного:

«Фронт национального освобождения Корсики» тоже его

практикует, также как и баскская ЭТА, или Башар Асад, а

между тем, вовсе не с ними нас призывают воевать…

Западные политики не называют прямо исламистов своими

противниками по той причине, что в Сирии они совместно с

Турцией вооружают так называемых «умеренных

исламистов», большинство из которых – на самом деле

отъявленные радикалы, очень близкие к идеологии «Братьев-

мусульман»*. Мы не обозначаем нашего противника прямо,

поскольку сами же исподволь его вооружаем»**.

В настоящий момент, враг всех наших обществ,

осуществляющий финансирование терроризма и

подстрекательство к терактам с криками «Аллах Акбар» почти

что повсюду – от Орландо до Ниццы, не ограничивается

только одним ИГИЛ*, но охватывает всю совокупность

исламистских объединений – террористических организаций,

государств и отдельных проповедников, занимающихся

подрывной деятельностью. И все эти силы вынашивают один

и тот же тоталитарный замысел: прежде всего они стремятся

исламизировать европейские страны (как добровольно, так и

принудительно), а такое стремление вполне можно оценить

как неоимпериалистическое. Поэтому те государства и

общественные организации, которые снабжают джихадистов и

антизападных проповедников финансовыми средствами,

богословскими идеями и даже оружием, но при этом являются

нашими экономическими партнерами и вольготно себя

чувствуют в западных странах благодаря нашей ложно

понятой «свободе совести», – именно они действуют как

истинные враги, которые вредят самому выживанию нашей

цивилизации.

Первый вывод, который отсюда напрашивается:

западные страны не смогут защититься от этой многоликой и

многообразной угрозы, если они полностью не пересмотрят

свои геополитические союзы и партнерства (как во внешней,

так и во внутренней политике). А первым шагом к такому

пересмотру должно стать требование к нашим своеобразным

партнерам прекратить действовать как враги и выбрать один

из двух лагерей – западный или исламистский. При этом они

не должны скрываться под маской обидчивости или уверять

нас, что их правая рука (про-западная) не знает, что делает

левая (про-джихадистская).

Второй вывод: мы не сможем победить такого

«асимметричного» врага до тех пор, пока наши политические

и стратегические элиты не откажутся от парадигмы «холодной

войны», побуждающей их по-прежнему предпочитать

исламистские государства Персидского Залива и Турцию,

входящую в НАТО, постсоветской России, рассматриваемой

многими влиятельными атлантистами как угрозу худшую, чем

исламский терроризм.

Ваш отказ считать кого-то своим врагом не помешает

ему стать таковым, если он этого захочет

Действительно, вы можете отказаться считать врагом

того, кто сам заявляет о себе как о вашем враге, вы можете

отказаться вести войну против того, кто на вас нападает, вы

можете не отвечать нетерпимостью на нетерпимость, вы

можете подставить левую щеку или предпочесть «лучше стать

красным или зеленым, чем мертвым», вы можете даже не

заставлять мусульман, живущих в нашей стране и

влюбленных в «шариат», жить и мыслить так, как мы.

Подобная «политика умиротворения и компромиссов», может

быть, допустима в личном поведении отдельного человека и в

межличностных отношениях, но она неприемлема в

общественной жизни и, особенно, при управлении

государством. Ведь если отдельный человек имеет «право»

соглашаться на саморазрушение по своему собственному

выбору, то, напротив, политик, облеченный ответственностью,

не может увлекать вверенных ему сограждан на столь

смертоносный путь. Точно так же отец семейства или

любящий муж не может ссылаться на свой пацифизм, чтобы

позволить убивать своих близких и не прийти им на помощь в

случае опасности или бандитского нападения. Подобная

капитуляция или отказ от обороны вверенной ему территории

означает, на самом деле, чудовищное пренебрежение

первейшей обязанностью политика, заключающейся (и на это

указывает даже происхождение самого слова «политик») в

защите своей общины («polis»), перед которой политик несет

ответственность за безопасность всех ее членов, а также в

сохранении уважения к законам и обычаям, обеспечивающим

единство нации.

С реалистичной геополитической точки зрения, нашим

врагом является вовсе не тот, кто не разделяет наши ценности

(западнические, универсалистские, либеральные,

демократические). Нам угрожают вовсе не те суверенные

политические режимы, которых «мы не любим», или которые

на своем исконном геополитическом поле развивают

общественные модели, отличные от нашей, – Россия Путина,

Ливия Каддафи, Сирия Асада, бывшая Югославия

Милошевича, Берег Слоновой Кости Гбагбо, Украина

Януковича, пост-маоистский Китай, и т. д. Вовсе не они

угрожают нам, но только те, кто определенным и явным

образом пытается подорвать сами основы нашего общества,

стремясь разрушить (как изнутри, так и извне) наши ценности

и правила жизни с целью завоевать нас или хотя бы навредить

нам.

Как бы мы ни относились к Слободану Милошевичу, к

Лорану Гбагбо, к Виктору Януковичу, к Саддаму Хусейну, или,

вместе с «арабской весной», к Башару Асаду, Муаммару

Каддафи, Хосни Мубараку или Зин-аль-Абидину Бен Али, эти

правители, хотя и были не очень демократичными или вовсе

не демократичными, никогда не объявляли войну нашим

нациям и нашей цивилизации. Они не были нашими врагами

(или давно перестали быть таковыми, если мы вспомним

Ливию и Сирию), просто потому, что они не нападали на наши

народы, не вредили нашим законным интересам, нашим

ценностям и нашим территориям. Более того, в течение

последних двух десятилетий все эти страны сотрудничали с

западными службами безопасности в плане борьбы с

исламским терроризмом и незаконной миграцией. Но Запад

сам повел себя как враг этих режимов, свергнув их либо

собственной военной силой, либо с помощью вредоносных

организаций и исламистских мятежников,

покровительствуемых нашими «союзниками» из Персидского

Залива и Турции. Действуя в том же духе, страны

Североатлантического Альянса повели себя как объективные

противники постсоветской России и пророссийских режимов

Восточной Европы, когда межгосударственные объединения

(ООН, Европейский Союз) и неправительственные

организации («Открытое Общество», «Национальный фонд

демократии»), а также правительства и секретные службы

ряда западных стран (США, Великобритании, Польши, стран

Балтии, и т. д.) подготовили, поддержали и профинансировали

враждебные России политические силы в зоне стратегических

интересов Российского государства (Грузия, Украина, Сербия,

Болгария, немедленно приглашенные присоединиться к НАТО

и (или) к Европейскому Союзу) и даже на самой территории

России (вспомним «снежную революцию», или

«белоленточную революцию», развернувшуюся в 2012 году и

направленную против Владимира Путина). Целью всех этих

действий было свергнуть те правящие режимы, которые не

разделяли западные «манихейские» воззрения,

унаследованные от «холодной войны». И в итоге получилось

так, что западные страны сыграли роль геополитических

помощников Турции и монархий Персидского Залива: ведь

Запад поступил, как с врагами, именно с теми странами,

которых считали своими противниками вышеназванные

исламистские государства.

Если мы вернемся к такому выдающемуся мыслителю,

как Карл Поппер, чье имя слишком часто упоминают

приверженцы «нового сдерживания» России, вроде Джорджа

Сороса и его «Открытого Общества», которые весело

рукоплескали свержению Януковича на Украине, Каддафи в

Ливии, Мубарака и Бен-Али в Египте и Тунисе (в пользу

«Братьев-мусульман»*) в ходе «арабской весны», – если мы

вспомним, что на самом деле говорил Поппер, то мы увидим,

что он никогда не называл врагами открытых обществ все

режимы, существующие на нашей планете и не являющиеся

демократическими и плюралистическими, что он никогда не

призывал навязывать наше представление о мире всем тем,

кто его не разделяет, путем ли «цветных» революций или

прямого военного вторжения. Его политическое послание

заключалось лишь в том, что необходимо для начала

защищать открытое общество и его ценности там, где они уже

прижились, и что либерально-демократический плюрализм не

есть плод резкого вмешательства извне или бомбардировок с

воздуха, объясняемых «правом на гуманитарную

интервенцию», но это результат длительного развития,

постепенного раскрепощения человека, секуляризации,

уважения к личным свободам и образования в научно-

критическом духе. А это значит, что Запад в будущем должен

воздерживаться от вмешательства в дела стран с

политическим строем, отличным от собственного, и признать,

таким образом, тот новый многополярный мир, что уже

возникает у нас на глазах. Но в то же время Запад имеет

полное право защищать свои ценности у себя дома и даже

(Поппер это подчеркивает) силой заставлять подчиняться

своим правилам общественной жизни, не подлежащим

обсуждению, всех врагов терпимости и плюрализма,

пользующихся этими свободами для того, чтобы разрушать

открытое общество изнутри.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ: От СССР к постсоветской

России: политика сдерживания “русского

сердца Евразии”, “цветные” революции,

направленные против России.

(Фрагменты)

Нет ничего опаснее невежественного друга.

Уж лучше мудрый враг.

Жан де Лафонтен.

(Басня о медведе и садовнике).

___

Россию необходимо отталкивать и ослаблять в

любом случае!

Одна из главных побудительных причин про-

исламистской стратегии, проводимой США и большинством

стран Запада как во время «холодной войны», так и после ее

окончания, заключалась в стремлении «сдерживать»

Советский Союз, а затем и пост-советскую Россию,

являющуюся «сердцем» Евразии. Два основных разработчика

геостратегической философии Североатлантического

Альянса – Джон Фостер Даллес и Джордж Фрост Кеннан –

были продолжателями знаменитой английской стратегии

Хэлфорда Джона Маккиндера, провозгласившего

необходимость сдерживать «русскую сердцевину»

(«Heartland») и окружать Евразию еще до возникновения

советско-коммунистической угрозы, а именно в 1904 году, в

статье «Географическая ось истории» («The Geographical Pivot

of History»). Другим великим предтечей нынешней «стратегии

сдерживания» был Николас Джон Спикмэн, обозначивший

цель евразийской политики Запада – опоясывать Россию «по

дуге» («Rimland»): Западная-Центральная Европа –

тюркоязычные страны – арабо-мусульманские и другие

азиатские страны. Эта «дуга» призвана обособить Российское

государство и помешать ему получить доступ к южным морям.

Именно эту цель преследовала НАТО, как во время «холодной

войны», так и по ее окончании.

Вот яркое доказательство живучести этих стратегических

представлений, побуждающих Запад – в ущерб собственным

интересам – ошибочно определять врагов и неизменно

следовать старой геополитической программе: после распада

СССР в 1991 году, несмотря на желание руководства новой

России сблизиться с Западом, вся стратегия стран-членов

Североатлантического Альянса была направлена на то, чтобы

Москва утратила контроль над своим «ближним зарубежьем»

и цепью восточно-европейских славяно-православных стран,

что могло бы позволить ей вновь стать сверхдержавой

европейского масштаба. В начале 1990-х годов многие

западные эксперты даже делали поспешные прогнозы о

неизбежном распаде новой России по образцу распада СССР.

В период «парада суверенитетов» на территории

Российской Федерации конца 80-х – начала 90-х годов,

сопровождаемых сепаратистскими требованиями и

вдохновленных нерусскими этно-лингвистическими группами,

которые требовали расширения своих прав в автономных

республиках, Запад делал всё для того, чтобы придать этому

движению как можно большую остроту и взорвать изнутри

территорию государства-преемника СССР. Это особенно ярко

проявилось во время мятежа в Чечне, поддержанного

Западом в союзе с Саудовской Аравией, Турцией и

Организацией Исламского Сотрудничества. В эти переломные

1990-е годы администрация Клинтона приняла решение,

приведшее к столь пагубным последствиям, – приняла его под

влиянием «ястребов-русофобов», таких, как чрезвычайно

влиятельный Збигнев Бжезинский (бывший советник по

национальной безопасности при президенте Картере), а также

боле умеренный Генри Киссинджер. Решение это заключалось

в том, чтобы в спешном порядке расширять НАТО на Восток,

оттесняя, таким образом, Россию. А это было равнозначно

стратегическому исключению новой России из Западной

цивилизации.

Ошибка Запада, поверившего, что он “победил

Россию” и “выиграл холодную войну”

Распад Варшавского Договора и Советского Союза 1990-

91 годов логически должен был бы означать конец

противостояния двух мировых полюсов – двух сверхдержав и

их военных союзников. Однако приходится признать, что очень

скоро на место прежнего двухполюсного противостояния

пришло другое, противопоставляющее русский и про-русский

мир Соединенным Штатам, ставшим единственной

сверхдержавой, самым подавляющим образом

владычествующей над всеми странами Запада и

претендующей на мировое господство. Бывший посол США в

СССР Джек Мэтлок, в своей статье в «Вашингтон пост» от 14

марта 2014 года, объясняет, что данная цель «изолировать

Россию» проистекает от грубой стратегической ошибки,

восходящей к событиям конца 1980-х годов: вопреки

распространенному теперь мнению, вовсе не Запад,

«выигравший холодную войну», заставил Советский Союз

распасться. Холодная война прекратилась благодаря

переговорам, завершившимся ко взаимной выгоде обеих

сторон. А Советский Союз распался из-за того, что

исключительный по духу лидер – Михаил Горбачев –

предпочел отпустить народы СССР на свободу, вместо того

чтобы подавлять их массовыми репрессиями. Мэтлок

сожалеет о том, что окончание холодной войны и распад

СССР были восприняты многими американцами как звенья

одной цепи, имеющие причинно-следственную связь, тогда как

на самом деле речь идет о двух событиях, независимых друг

от друга, каждое из которых имеет свою внутреннюю логику.

Эту путаницу разделял, в частности, бывший президент

Джордж Буш-старший, который, в своей речи «О положении

страны» 1992 года, заявил о том, что «по милости Бога,

Америка выиграла холодную войну».

Уверенные в том, что они «победили СССР», который в

действительности разрушился из-за своей собственной

невыносимой тяжести, западные правители и стратеги не

смогли или не захотели понять глубинную природу всех тех

коренных и грубо-резких изменений, которые претерпела

Россия по окончании советской эпохи. Напротив, Запад

сделал всё для того, чтобы затормозить возрождение России

как великой континентальной державы. Теперь в

существовании НАТО не было никакого смысла, или, по

крайней мере, эта организация должна была подвергнуться

тотальному реформированию с полным пересмотром

стратегических целей и противников. Но вместо этого

торжествующий Североатлантический Альянс, лишенный

противовеса после роспуска Варшавского Договора,

превратился в незаменимый инструмент проведения

стратегии, направленной на то, чтобы как можно больше

сузить сферу влияния России.

В 2001 году, подводя итоги отношений России и США,

американский советолог Стивен Коэн (в своей книге «Провал

крестового похода») оценил политику США на постсоветском

пространстве как «самый худший внешнеполитический крах

Америки со времен войны во Вьетнаме». Коэн подробно

описал, как правящие круги США на протяжении 1990-х годов

вели настоящий информационно-политический «крестовый

поход» предназначенный, по официальной версии, для того,

чтобы обратить Россию на путь либеральной демократии,

свободного рынка и прав человека, понимаемых очень

упрощенно. По мнению Коэна, близорукость правящей элиты

Запада помешала осознать весь размах неслыханного доселе

экономического кризиса, испытанного Россией в последнее

десятилетие XX века. Не следует также недооценивать и

чувство глубочайшего национального унижения, возникшее

из-за потери Россией статуса сверхдержавы, после того как

она, ценой сверхчеловеческих усилий, достигла ядерного

равновесия с США.

Безответственность и непоследовательность

дипломатии США их западных союзников

В своей книге «Великая шахматная доска» американский

стратег Збигнев Бжезинский развивает ту общую идею многих

западных влиятельных людей, согласно которой, всемирное

могущество США, ставшее основой усиления Западной

цивилизации после победы над СССР, может сохраниться

надолго при соблюдении двух главных условий: во-первых,

необходимо предотвратить возникновение новой евразийской

сверхдержавы, враждебной США (то есть обновленной

России); во-вторых, «использовать свое влияние в Евразии

для создания устойчивого противовеса, при котором Америка

будет играть роль арбитра». Такой подход подразумевает, что

американцы кровно заинтересованы в подрыве русско-

европейского союза, направленного против гегемонии США,

поскольку такой союз вредит стратегическим и

геополитическим интересам Америки. Бжезинский советует

«использовать все средства, чтобы предотвратить

возникновение в Евразии военно-политической коалиции,

способной бросить вызов главенствующей роли США в

регионе», а также «не допустить того, чтобы какая-то страна

смогла заменить США в роли арбитра на территории

Евразии». Согласно геостратегической концепции

Бжезинского, Украина и Узбекистан должны стать преградами,

предназначенными «воспрепятствовать экспансии русских на

их ближнее зарубежье». После возвращения Узбекистана в

сферу влияния Москвы и общего усиления русского

присутствия в Средней Азии, теперь, по мнению автора,

единственным бастионом, сдерживающим натиск России на

юг (к Черному морю) остается Украина.

Бжезинский также выступает за вхождение Турции в

Европейский союз, с той целью, чтобы Анкара могла создать

«пантюркистскую зону» или цепь тюркоязычных стран,

враждебных России и призванных надежнее «сдерживать» ее

с юга.

Ради достижения этих целей, США привержены

имперской стратегии, исполненной всё больших внутренних

противоречий, и втягивают в свою опасную

интервенционистскую политику весь Европейский союз.

Украинский кризис как кульминация американской

стратегии “сдерживания” России

В конце 1990-х годов первый президент пост-советской

Украины Леонид Кучма впервые заявил о «европейском

предназначении» своей страны. Такая смена курса (в то время

еще не идущая дальше громких слов) совпала с первым

охлаждением в отношениях России и Запада, произошедшим

в связи с растущей западной критикой войны в Чечне и в связи

с конфликтом в Косово. В 2000 году Кучма назначил премьер-

министром Украины реформатора Виктора Ющенко, который

позднее, на волне «оранжевой революции», станет

президентом страны. Будучи очень яркой личностью, Ющенко

добился популярности прежде всего благодаря успешному

введению новой национальной валюты, гривны, когда он

руководил Национальным банком Украины. Возглавив

правительство, Ющенко провел ряд либеральных реформ с

внешней целью показать структурам Евросоюза политическую

волю Украины привести свои государственные учреждения в

соответствие с европейскими нормами. Однако вскоре Кучма

отправил его в отставку из-за всё возрастающих разногласий

между двумя политиками, в том числе по вопросу об

отношении к России. Бывший функционер КПСС и директор

советского военного завода, Кучма ратовал за

многовекторную политику и стремился не портить отношения

ни с кем из соседей, особенно с северным. Напомним, что

Кучма был избран президентом Украины в 1994 году

благодаря голосам русскоязычных жителей востока страны,

которым он пообещал поддерживать связи с Россией. В

действительности же, несмотря на всё это, или, скорее,

благодаря столь искусной внешней политике, бывший

советский чиновник сумел быстро построить независимое

украинское государство, сохраняя при этом добрососедские

отношения с Москвой. Так, в 1997 году Кучма добился от

России признания украинских государственных границ в обмен

на выгодный для Москвы раздел советского черноморского

флота и на долговременный договор о создании российской

военной базы в Севастополе. Таким образом он сумел найти

решение, пускай и временное, для сепаратистского конфликта

в Крыму, уже подспудно тлеющего в те годы, поскольку жители

полуострова, в основном русскоязычные, неустанно

требовали воссоединения с Россией или независимости.

В противоположность Кучме, Виктор Ющенко, сразу

перешедший в оппозицию после отставки, открыто выступал

за безоговорочное сближение с Западной Европой и США,

предполагая возможность уже в ближайшее время

присоединить Украину к Евросоюзу и НАТО. В те годы у него

сложились очень тесные личные отношения с правящими

кругами Америки, чьей либеральной моделью он восхищался.

Ведь еще в конце 90-х, будучи директором Национального

банка Украины, он многократно посещал США с

официальными визитами. Во время одной из таких поездок он

познакомился со своей будущей женой Екатериной

Чумаченко, американкой украинского происхождения,

родившейся в семье эмигрантов и исповедующей крайне

антирусское мировоззрение, типичное для

североамериканской украинской диаспоры. Чумаченко какое-

то время работала в одном из департаментов администрации

президента США, а затем, после 1991 года, она решила

вернуться на родину своих предков. По мнению некоторых

экспертов**, этот брак сыграл определенную роль в

формировании партийной идеологии Ющенко, принявшего

крайне националистическую и проамериканскую риторику

своей жены, продвигавшей обширную культурно-

образовательную программу «национального возрождения»

украинского народа через его противопоставление русскому

народу, через всяческое подчеркивание отличия украинцев от

русских, и через продвижение украинского языка (в его

западном варианте) в ущерб русскому языку, который, однако,

всё еще остается преобладающим на Украине, в том числе в

Киеве. Что же касается экономической политики, то здесь

Ющенко превращается в пламенного поборника американской

либеральной модели, оставаясь при этом сторонником

«европейского предназначения» Украины.

Однако, в противовес усиливающемуся голосу Ющенко

на украинской политической сцене начинает всё громче

звучать иная сила – «Партия Регионов», основанная и

возглавляемая губернатором Донецка Виктором Януковичем.

Эта партия защищала интересы русскоязычных жителей

Украины и проповедовала иную экономическую модель –

более социально ориентированную, напоминающую ту

щедрую распределительную систему, что существовала в

советскую эпоху. В 2003 году Янукович назначается премьер-

министром Украины указом президента Кучмы, который видит

в нем своего преемника. Отныне две эти силы, «Партия

Регионов» Януковича и «оранжевая оппозиция» Ющенко,

имеющие противоположные идеологические, геополитические

и экономические взгляды, начинают определять всю

украинскую внутриполитическую борьбу, которая в 2013 году

перейдет в вооруженное противостояние. Поражение

Януковича в ходе «оранжевой революции» 2004 года стало,

как мы видели, настоящей пощечиной России, которая лишь

скрепя сердце согласилась с приходом «оранжевых» к власти

на Украине. Сразу же после избрания президентом Виктор

Ющенко приступил к осуществлению своей проевропейской

программы. И после долгих колебаний Европейский союз, уже

поглотивший к тому времени десять новых государств (восемь

из которых – центрально- и восточноевропейские, и

большинство из них – антирусские и прозападные), решил

оставить свою прежнюю политику «мудрого нейтралитета» и

стать более активным на востоке, даже рискуя вызвать гнев

Москвы и нарушить негласный договор о том, чтобы не

поощрять «ближнее зарубежье» России к вхождению в

западноевропейские и североатлантические структуры.

[…]

От “энергетической войны” до Евромайдана:

хроника обещанной гражданской войны на Украине (2010

– 2014)

Вернемся на Украину и рассмотрим ее «вторую

революцию», вспыхнувшую вскоре после той «арабской

весны», которая сразу же превратилась в «исламистскую

зиму».

Начиная с 1990-х годов западно-украинские антирусские

элиты постоянно использовали Европейский союз в качестве

геополитического и экономического противовеса русскому

присутствию. Однако, вплоть до 2000-х годов Брюссель в

Украинском вопросе вел себя иначе, чем в отношении стран

Центральной и Восточной Европы (Польши, Чехии, стран

Балтии): Евросоюз не хотел открыто расшатывать

политическую ситуацию на Украине с целью последующего

присоединения этой страны. Такая осторожность

объяснялась, в том числе, жесткой позицией Франции и

Германии, которые были резко против подобного расширения

Евросоюза, чреватого усилением напряженности в

отношениях с Россией, а значит, и дестабилизацией

обстановки на Украине. Франко-германский тандем полагал,

что, хотя Украина, конечно, слишком тесно связана с Россией,

а значит, зависит от нее геополитически, но эту страну, в

значительной степени русскоязычную, можно рассматривать

как «экономическое и цивилизационное продолжение

России». Перед присоединением стран Восточной Европы, где

сильны антирусские настроения и приверженность

атлантизму, Брюссель рассматривал Украину как

своеобразную «буферную зону» между Западом и Россией. В

этом европейцы отличались от американцев, гораздо более

склонных к тому, чтобы вырвать Украину из «русского лона».

Говоря еще точнее, европейцы просто считали Украину

неспособной интегрироваться в ЕС.

Вновь заняв президентское кресло в 2010 году, после

поражения «оранжевого лагеря» и победы «Партии

Регионов», Виктор Янукович поначалу вроде бы принялся

активно улучшать российско-украинские отношения. Такая

политика отвечала и интересам Украины, особенно экономики

востока страны, и интересам России, увидевшей в Януковиче

более рассудительного и покладистого переговорщика, чем

лидеры «оранжевой партии». Действительно, президент

Украины, свергнутый в 2013 году благодаря западному

давлению и антидемократическому мятежу, представлял

группу восточно-украинских олигархов-миллиардеров,

держащих большинство своих активов в черной металлургии

и машиностроении, чья продукция в основном продавалась на

российском рынке. Если говорить очень упрощенно, то

Янукович представлял (хотя и не столь прямолинейно и

бескомпромиссно, как принято считать) восточную часть

населения Украины, русскоязычную и русофильскую, и потому

Россия считала, что его избрание ничем ей не угрожает.

Украинский президент подписал со своим российским

коллегой очень выгодные для Москвы договоры в Харькове,

предусматривающие, в числе прочего, присутствие военно-

морской базы в Севастополе и российского флота на Черном

море аж до 2042 года. Одновременно обе стороны приняли

меры для развития российско-украинских торгово-

экономических отношений, пребывавших в застое в период

«оранжевого» президентства Ющенко.

Щекотливый вопрос о ценах на российский газ

(поставляемый Газпромом на Украину) также, казалось, был

решен, после того как Москва согласилась существенно

снизить тарифы (вероятно, в обмен на продление аренды

Севастополя). Следует напомнить, что российско-украинские

«газовые войны» вспыхивали дважды в период президентства

Ющенко (в 2006 и 2009 годах), причем именно из-за вопроса о

ценах. В обоих случаях это привело к кратковременному

прекращению поставок газа в Европу, из-за чего некоторые

европейские регионы остались без отопления в середине

зимы. Эти газовые распри послужили новым предлогом для

усиления напряженности между Брюсселем и Москвой, как и

вообще между Западом и Россией, обвиненной в

«энергетическом терроризме» и несоблюдении контрактов. В

действительности же всё обстояло иначе: Москва просто

стремилась применить рыночные цены на газ, от чего

отказывались антирусские «оранжевые» власти Украины,

хотевшие «дружеских цен» при разрыве дружеских

отношений…

[…]

Кульбиты Януковича и его трагические метания

между Европой и Россией, достойные героев Корнеля

Первые попытки побудить Украину присоединиться к

экономическому проекту Москвы, условно именуемому

«Таможенный союз», относятся к началу 2000-х годов.

Управляемый в то время лидерами «оранжевой революции»

во главе с Ющенко, Киев не хотел придавать официальный

статус таким отношениям с Москвой. С избранием же

Януковича, имевшего репутацию про-российского политика,

Москва вновь поставила этот вопрос на повестку дня. Однако,

вместо того чтобы удовлетворить просьбу российских друзей,

Янукович вдруг резко развернулся в сторону Европы и заявил,

что продолжает подготовку к подписанию соглашения об

ассоциации Украины с Евросоюзом, начатую его прозападным

предшественником-соперником Ющенко. Вовсе не будучи

«агентом Москвы», президент Янукович решил использовать

«европейскую карту» для своего давления на Россию

(вероятно, чтобы добиться от нее еще более выгодных для

Украины уступок). Москва отреагировала сухо, и, прежде

всего, резко сократила финансовую помощь Украине.

Обещанное снижение газовых цен на треть было отменено, и

тарифы на газ были привязаны к общемировым ценам на

нефть, которые не прекращали расти вплоть до 2013 года.

Янукович и олигархи из его ближайшего окружения приняли

принципиальное решение «сменить спонсора» дотационной

экономики Украины: если раньше эту роль играла Россия, то

теперь им станет Европейский союз. Это решение Януковича

зачастую замалчивается западными СМИ, ошибочно

считающими его марионеткой Москвы. Именно тогда в

восточно-европейской стратегии Брюсселя наметился крутой

поворот: технократы Евросоюза решили перейти к жесткой

линии в отношениях с Москвой и, уже безо всякой оглядки на

ее мнение, начать интегрировать Украину в свое

экономическое пространство. Переговоры Брюсселя и Киева

неожиданно резко активизировались. Украинские

законодатели – как из «оранжевого», так и из «про-

российского» лагеря – с воодушевлением голосовали за

реформы, требуемые Европейским союзом и дающие Украине

доступ к западным экономическим благам в условиях

тяжелейшего кризиса, сотрясающего страну.

Но Москва в этих условиях предприняла ответный ход,

приведший к трагическому недопониманию между игроками

стратегического треугольника «Украина – Запад – Россия».

Европейский экспансионизм и ошибка Януковича

В сложившейся обстановке Европейский союз решил

изменить свое прежнее осторожно-прагматичное поведение.

Несмотря на то, что Брюссель поставил Киеву

предварительное условие ассоциации – освобождение Юлии

Тимошенко, бывшей соперницы Януковича на выборах 2010

года, отбывавшей наказание за очевидную коррупцию, Киев в

последний момент словно забыл про эту знаменитую узницу.

Янукович тогда сделал неверный вывод о том, что сможет

подписать договор об ассоциации с Евросоюзом,

одновременно продолжая в более мягкой форме

интегрироваться в «Таможенный союз», предложенный

Россией. Но Москва ответила категорично: Киев должен

сделать выбор. После чего Янукович вынужден был

действовать в ущерб своим интересам, как показали

дальнейшие события. К этому прибавился тяжелейший

финансовый кризис, связанный с выплатой внешнего долга,

начавшийся на Украине уже тогда и длящийся до сих пор.

Чтобы избежать государственного банкротства (дефолта),

украинское правительство, сначала «оранжевое» во главе с

Тимошенко (2007 – 2010), а затем сформированное «Партией

Регионов» Януковича (2010 – 2014), брало огромные кредиты

у Международного Валютного Фонда. А он, как всегда в

подобных случаях, принялся играть свою излюбленную роль

«пожарного-поджигателя» и обязал Украину провести целый

ряд драконовских реформ, состоящих, главным образом, в

отказе от социальных выплат. Однако, из боязни потерять

поддержку избирателей, ни «оранжевое» правительство, ни

«Партия Регионов» не решились выполнять эти требования

МВФ, что побуждало его дважды приостанавливать выдачу

кредитов Украине. Дело усугубилось еще и тем, что

правительство Януковича аннулировало кредиты, взятые

правительством Тимошенко, и добилось открытия новой

кредитной линии на значительно более жестких для себя

условиях, и это несмотря на ухудшение украинской

экономической ситуации. Кроме того, Янукович и близкие к

нему олигархи расхищали общественные фонды, что также

затруднило выплату долгов России, МВФ и другим внешним

кредиторам. В этот момент Янукович сделал ложный вывод,

что теперь у него «сильная позиция» в отношении обоих своих

«ухажеров» – и Евросоюза, и России. Согласно свидетельству

участников последнего раунда переговоров украинской

делегации с брюссельскими чиновниками, Киев соглашался

подписать договор об ассоциации с Евросоюзом при условии

выдачи Украине кредита в размере двадцати миллиардов

долларов (которые он надеялся получить от Запада ввиду

давления Москвы). Но Брюссель отверг это условие,

предложив взамен обычную помощь, предусмотренную в

таких случаях и необходимую Украине для проведения

структурных реформ, то есть один миллиард евро, растянутый

на несколько лет. Такое предложение едва ли устраивало

украинскую делегацию. Положение осложняли два

обстоятельства: с одной стороны, в конце 2013 года истекали

последние сроки платежей по основным украинским долгам; с

другой же стороны – руководство России, разочарованное

двусмысленной позицией Януковича, решило «наказать»

Украину летом 2013 года, приостановив импорт целого ряда

украинских товаров, в том числе шоколада, производимого на

кондитерских фабриках тогдашнего олигарха (и нынешнего

президента) Петра Порошенко, а также сталелитейной

продукции украинско-татарского олигарха Рината Ахметова.

По мнению ряда экспертов**, это причинило Петру Порошенко

большие убытки (и даже банкротство, как утверждают

некоторые), вследствие чего этот «оранжевый» миллиардер

стал радикальным противником Москвы и «Партии Регионов»

(тогда как прежде он был министром экономики в

правительстве Николая Азарова – одного из лидеров «Партии

Регионов»).

Развязка всего этого дела послужила поводом для начала

гражданской войны на Украине. 23 ноября 2013 года, в ходе

саммита в Вильнюсе, Виктор Янукович, державший всех в

напряженном ожидании вплоть до последнего момента, вдруг

отказался подписывать соглашение об ассоциации с

Евросоюзом и предложил начать новые переговоры «в

тройном формате» (Украина – Россия – ЕС), чтобы обсудить

новые условия соглашения. Однако, столь внезапное решение

не устраивало ни Москву, ни Брюссель, уже находящиеся в

состоянии экономической «холодной войны».

И вот в этот самый момент, на фоне непримиримых

позиций Запада и России по вопросу о дальнейшей судьбе

Украины, на фоне ошибки Януковича, захотевшего подпевать

обоим лагерям, но при этом не примкнуть ни к одному из них,

– на фоне всего этого на политическую сцену Украины

врывается новый актёр – «оранжевая» оппозиция, которая

неожиданно перехватывает инициативу у всех, разрушая как

надежды России взять ситуацию под свой контроль, так и

осторожную политику Евросоюза, который всеми силами

стремился играть лишь на экономическом поле, а тут вдруг

оказался втянутым в гораздо более глубокий геополитический

конфликт с Россией. Этот международный конфликт начал

быстро усугубляться еще и вследствие растущих разногласий

между США и ЕС по украинскому вопросу. В итоге в этом

вопросе восторжествовал американский подход, отражающий

точку зрения самых антирусских государств Евросоюза –

Польши и стран Балтии.

Евромайдан: прозападный государственный

переворот с целью свержения Януковича

События «Евромайдана», приведшие к свержению

Виктора Януковича в феврале 2014 года, поначалу очень

напоминали «бархатные революции» (рассмотренные нами

выше), перед тем как перерасти в настоящую гражданскую

войну с ужасающими уличными боями в самом центре

украинской столицы. Украинские и западные СМИ окрестили

эту новую «бархатную революцию» Евромайданом, поскольку

она началась на площади Майдан и сопровождалась

проевропейскими лозунгами манифестантов. На Украине этот

Евромайдан получил еще одно название – «революция

достоинства»: тем самым новая революционная власть

хотела подчеркнуть свое желание добиться «национального

освобождения» страны. В России же Евромайдан с самого

начала характеризовался как «антиконституционный

переворот», задуманный радикально-националистическими

антирусскими силами, то есть украинскими неофашистами,

поддержанными Западом. По мнению многих российских

политиков и политологов, «революционеры», совершившие

данный переворот, в основном являются выходцами из

западных областей Украины, известных своими антирусскими

настроениями и симпатией к украинским коллаборационистам,

сотрудничавшим с нацистами в годы Второй мировой войны.

И они всего лишь воспроизвели на Украине сценарий

предыдущих «цветных революций» 2003 – 2005 годов в

странах Восточной Европы, профинансированных США и

несметным множеством западных НКО.

Чтобы восстановить весь ход развития тогдашнего

кризиса, следует прежде всего напомнить о том, что первая

мобилизация манифестантов началась 21 ноября 2013 года,

когда Парламент Украины, где преобладающее большинство

составляли сторонники Януковича, решил блокировать

подписание соглашения об ассоциации с Евросоюзом,

назначенное на 23 ноября в Вильнюсе. Это решение крайне

удивило проевропейскую оппозицию, не ожидавшую от

Януковича подобного кульбита. В отличие от «оранжевой»

революции 2004 года, тщательно подготовленной в течение

многих месяцев молодыми украинскими активистами,

взявшими за образец ненасильственные протесты в Грузии и

Сербии (щедро профинансированные американскими НКО), –

в отличие от нее, Евромайдан возник спонтанно как

«виртуальное событие», распространявшееся «как вирус» в

никому не подконтрольных социальных сетях. Несмотря на то,

что оба Майдана (2004 и 2013 годов) явно были звеньями

одной цепи, активистов Евромайдана скорее вдохновляли

методы арабской молодежи, активно использовавшей

социальные сети и «вирусный интернет-маркетинг» для

мобилизации масс в своих авторитарных странах. В первые

недели Евромайдан разворачивался как точная копия

«оранжевой» революции 2004 года, сочетая в себе элементы

народного карнавала и массовой манифестации. Однако

очень скоро этот веселый праздничный настрой начал

рассеиваться по мере всё большего вмешательства западных

сил, увеличивающих свою поддержку манифестантам, причем

всем без разбору, с целью изменения расстановки сил в

стране. Это, в свою очередь, вызвало ответную реакцию

Москвы, начавшей формировать народное движение

противников революции под общим названием «Анти-

Майдан».

Представители самых радикальных крайне-правых

организаций украинских националистов начали просачиваться

в Евромайдан, чтобы изменить его первоначальную цель и

добиться «смены режима» через внеочередные выборы, как

это произошло в 2004 году…

Западное вмешательство в этот процесс обнажилось со

всей очевидностью 6 февраля 2014 года, когда достоянием

гласности случайно стал телефонный разговор помощника

Госсекретаря США Виктории Нуланд с американским послом

на Украине. Этот разговор, опубликованный на канале

YouTube, раскрыл планы Вашингтона управлять ситуацией

таким образом, чтобы привести к власти на Украине тех

представителей оппозиции, которые особенно благоволят к

США. Нуланд, в частности, советовала на предстоящих

переговорах оппозиции с властью поддержать кандидатуру

Арсения Яценюка на пост премьер-министра: она

предпочитала его другому кандидату (Виталию Кличко),

предложенному Евросоюзом. Этот телефонный разговор

особенно интересен тем, что он раскрыл напряженность

между чиновниками США и Евросоюза в связи с их

разногласием по вопросу о кандидатуре будущего премьера

Украины. И, кроме того, Нуланд здесь критикует пассивность

государств ЕС, особенно Германии, проявившуюся в их

«слишком скромной поддержке» процесса смены режима на

Украине…

Помимо западного вмешательства, украинский кризис

усугубился еще и тем, что Евромайдан быстро подчинили

своему влиянию западно-украинские националисты, а по сути

– неофашисты, причем наиболее воинственно настроенные.

Именно они прежде всего ответственны за скатывание в

гражданскую войну украинского политического кризиса,

который зарождался как вполне мирный, согласно

инструкциям Джина Шарпа и Джорджа Сороса.

Одно крайне-правое неонацистское движение,

антирусское и ксенофобское, сыграло особенно злополучную

роль во взрыве насилия, сначала на улицах Киева, а затем на

востоке Украины. Мы говорим о движении под названием

«Правый Сектор»*, которое осенью 2013 года насчитывало

всего несколько сотен членов. Оно проповедует идею поиска

«этнической чистоты украинской нации», с помощью которой

старается возбудить националистические чувства части

украинцев, особенно – жителей запада страны, и настроить их

против России, рассматриваемой как первопричину всех

несчастий Украины. Кроме того, «Правый Сектор»* считает

«пятой колонной» Москвы всё русское население Украины,

особенно многочисленное на востоке страны и в Крыму. Столь

радикальная позиция очень скоро приведет к распаду

Украины, что мы увидим в дальнейшем. Теперь же, во время

Евромайдана, стремление этих «ястребов» идти до конца

помешало парламентской оппозиции найти компромисс с

властью. Очень скоро умеренные лидеры оппозиции утратили

контроль над толпой, бушующей на Майдане, чья

революционная логика начала постепенно расходиться с

интересами оппозиционных парламентариев. Тем самым

крайне-радикальные сторонники насилия получили свободу

действий, и мирное решение политического кризиса стало

невозможным.

Среди трех оппозиционных партий в тогдашнем

украинском Парламенте, крайне-правая «Свобода»,

представлявшая западные области Украины, также является

радикальной антирусской силой, ксенофобской и даже

антисемитской. Многих исследователей** беспокоит

возвышение этой партии на украинской политической сцене,

ведь ее лидеры открыто выражают свои симпатии «героям» из

Организации Украинских Националистов (ОУН),

сотрудничавших с нацистами в годы Второй мировой войны и

имевших символику, похожую на нацистскую. Другие же

исследователи** не столь озабочены, настаивая на том, что

«Свобода» скорее является просто одной из тех

«популистских» политических сил националистического толка,

которые сегодня активно действуют во всех странах Европы.

Тем не менее, все специалисты признают, что присутствие

данных ультранационалистических групп среди

революционеров Майдана является главной причиной

вспышки насилия в Киеве в январе 2014 года. Действительно,

именно радикальные группировки типа «Правого Сектора»*

систематически мешали оппозиции и власти найти

компромисс. С этой целью, в частности, радикалы постоянно

провоцировали органы правопорядка на применение силы,

желая превратить мирные манифестации в уличные бои.

Именно благодаря их активности Майдан перестал быть

модным местом мирных собраний, часто посещаемым

интеллектуалами, художниками и студентами. Теперь он

превратился в военный лагерь, где забаррикадировались

люди в касках и с деревянными щитами, вооруженные

дубинами и «коктейлями Молотова», бросающие в сторону

полицейских метательные снаряды.

Евромайдан обернулся кровавым насилием 20 февраля

2014 года, когда группа неопознанных снайперов, засевших на

крышах домов, прилегающих к площади, убила 70

манифестантов и 17 полицейских (а еще около 200

полицейских было ранено). Эта бойня произошла на

следующий день после «мирного» марша к украинскому

Парламенту: тогда путь манифестантам преградили отряды

полиции, которые арестовали ряд активистов «Правого

Сектора»*. Изучив множество документов, исследователь

Качановский** убедительно опроверг официальную западную

версию тех событий, согласно которой, стрелявшие снайперы

были сотрудниками специальных полицейских подразделений

и действовали по приказу президента Януковича. Качановский

доказал, что на самом деле неизвестные снайперы (скорее

всего, принадлежащие к «Правому Сектору»*) стреляли

одновременно и в манифестантов, и в полицейских, с целью

поднять волну насилия и взвинтить оба лагеря до такого

состояния, когда вернуть ситуацию в мирное русло будет уже

невозможно. И хотя никто не смог привести доказательств

того, что эту «снайперскую бойню» учинила именно полиция

Януковича, но этот расстрел стал символом Евромайдана и

подтверждением преступного характера украинской полиции,

а значит, обоснованием необходимости свергнуть

«тоталитарную тиранию Януковича». Насилие и

радикализация пошли по спирали. Еще накануне, в ночь с 18

на 19 февраля, во Львове, что на западе Украины, толпа

сторонников Майдана захватила ряд административных

зданий, в том числе местное управление полиции. Радикалы

тогда завладели большим количеством стрелкового оружия,

часть которого, а именно – 170 автоматов Калашникова, в

скором времени объявилась в Киеве в дни апогея

столкновений сил правопорядка с манифестантами Майдана.

То есть во Львове в те дни произошел региональный

государственный переворот, предшествующий большому

перевороту, который скоро произойдет в Киеве.

Атмосфера войны, витающая в те дни над Киевом,

пожалуй, сгустилась еще сильнее благодаря трем министрам

иностранных дел (в том числе Лорану Фабиусу), которые

собрались там 21 февраля с целью вынудить украинские

власти подписать новое соглашение с оппозицией,

основанное на новом компромиссе. И хотя Россия тоже

формально поддержала эти договоренности, но она приняла

их лишь нехотя, понимая их невыполнимость. Ведь

радикальная оппозиция тогда требовала немедленной

отставки Януковича (демократически избранного президента).

Радикалы угрожали ему физической расправой в случае

невыполнения их ультиматума. А светила европейской

дипломатии заставили тогда его подписать документ, не

устраивающий никого, и это лишь подтолкнуло Украину к

гражданской войне.

Опасаясь за свою личную безопасность, президент

Янукович принужден был бежать из столицы, тем самым дав

повод к ложному обвинению в том, что своим бегством он

«санкционировал» передачу власти временному переходному

правительству, которое никто не избирал.

Евромайдан, воспетый западными СМИ как «реакция

демократического общества на тиранию деспотического

режима», быстро превратился в путч латиноамериканского

образца, что вообще крайне редко происходило в истории

Европы.

Дальнейшее раскручивание революционных событий, во-

первых, привело к отделению Крыма с его последующим

присоединением к России, а во-вторых, способствовало

разжиганию гражданской войны на Донбассе. Эти последствия

украинской революции 2014 года очень напоминают

«арабскую весну», быстро превратившуюся в «исламистскую

зиму». Уличные бои в Киеве являются ничем иным, как эхом

насилия на площади Тахрир в Каире; также они напоминают

начало гражданской войны в Ливии, когда страна раскололась

на восточную часть с центром в Бенгази и западную с центром

в Триполи. Восторг правящих кругов Европы по случаю

свержения Каддафи, его бегства, поимки и линчевания –

предвосхищает ту радость, что выражали СМИ и политические

элиты ЕС и США после падения режима Януковича.

22 февраля 2014 года украинский Парламент

проголосовал за смещение Януковича с должности

президента, официально обвинив его в том, что он «бежал из

страны» и тем самым отказался от исполнения своих

президентских обязанностей. На самом же деле, вопреки

мнению антирусских революционеров, продавивших это

решение, подобное свержение президента никак не

согласуется с украинской конституцией, где прописана совсем

иная процедура. Напомним, что значительная часть депутатов

парламента от «Партии Регионов» Януковича также бежала из

Киева, опасаясь преследований. Отсутствие же ряда

депутатов помешало Парламенту собрать необходимый

кворум для выражения недоверия президенту и отрешения его

от должности. И тогда Парламент предпочел сместить

Януковича по причине «невозможности исполнения им

обязанностей президента», что никак не соответствовало

тогдашним обстоятельствам, ведь подобная «невозможность

исполнения» означает либо внезапную смерть, либо тяжелую

болезнь. В случае же Януковича произошло явно

насильственное свержение, сопровождаемое угрозами

убийством, на фоне массового дезертирства сил

правопорядка и воцарения хаоса и анархии в Киеве. О

неконституционном характере смены украинской власти сразу

заявила Москва. Новую революционную власть отказались

признать многие регионы Украины, охарактеризовав

произошедшее как государственный переворот. Движение

«Анти-Майдан» поднялось на юге и востоке страны: в

Харькове, Донецке, Луганске, Днепропетровске, а особенно –

в Крыму.

Крым: символ русской победы над татарами и

Османской империей

Этот регион всегда был очень важен для Москвы не

только с точки зрения стратегии, геополитики и истории, но и

как символ. Речь идет о единственном регионе Украины, уже

многие годы отмеченном сепаратистскими настроениями

русскоязычного населения. Только этот регион оспаривал

территориальную целостность Украины с самого начала 1990-

х годов. В то время Киев с трудом сумел уладить этот

конфликт, предоставив Крыму широкую автономию –

политическую, культурную и языковую.

История Крыма – очень своеобразна, и она почти всегда

выходила за пределы границ нынешней Украины. Бывшее

ханство, населенное татарами, исповедующими ислам

(которые являются потомками завоевателей, пришедших из

Азии), начиная с XV века оно находилось под протекторатом

Османской империи (то есть султаната-халифата). Долгое

время татарский Крым представлял собой форпост, откуда

Блистательная Порта несколько раз предпринимала попытки

завоевания России. На протяжении веков южные области

России, прилегающие к Крыму, постоянно подвергались

грабительским набегам татар, которым порой удавалось дойти

аж до Москвы. При этом они всегда брали в плен множество

русских, которых потом продавали на турецких рынках рабов.

И именно для того, чтобы защитить свои земли от этих

нескончаемых разбойничьих налетов, Россия начала

наступление на своих южных рубежах. Кроме того, Россия

полагала, что никогда не сможет стать настоящей империей

европейского и мирового масштаба, если не распространит

свою власть на морские пространства, особенно к западу и к

югу от своей территории. Следует напомнить, что в то время

наличие мощного флота было необходимым условием для по-

настоящему великого государства имперского уровня.

Геополитика России того времени была, ко всему

прочему, вдохновлена идеей православного мессианства.

Русский царь считал себя последним покровителем

православия, рассматриваемого как единственно верная

разновидность христианской религии. Москва заявляла о себе

как о «Третьем Риме», который стоит после отпадения первого

(то есть отделения римско-католической церкви от восточной

в результате раскола 1054 года) и после гибели второго (то

есть завоевания Константинополя турками-османами в 1453

году). Чтобы успешнее осуществлять этот геополитический

проект, России, управляемой династией Романовых,

необходимо было усилить свое влияние на Причерноморье и

на Балканах, с конечной целью – освободить Константинополь

от османских оккупантов. Именно этой цели всегда

стремились помешать государства Западной Европы,

предпочитающие поддерживать султана мусульманской

Турции – врага всех христиан, как православных, так и

католиков с протестантами, чем русского царя – покровителя

всех восточных христиан. Напомним, что с XVI по начало XX

века Россия двенадцать раз вступала в войну с Османской

империей! То есть она считала Порту своим главным

геополитическим противником. И это продолжалось на

протяжении всей истории Российской империи. И такое

положение дел не изменилось даже после распада Османской

империи и образования кемалистской Турции.

По мнению Элен Каррер д’Анкосс, «Крым – это та тема,

которая, в определенном смысле, затрагивает русское

национальное самоопределение. Завоеванный Екатериной II,

этот полуостров стал двойным символом: его присоединение

раз и навсегда прекращало кошмар татарских набегов и

означало воздаяние России за многовековое унижение под

игом татар. Если взятие Казани в 1552 году ознаменовало

начало возрождения Руси, то завоевание Крыма явилось

окончательным подтверждением могущества новой России».

Кроме того, «эта победа закрепляла статус Российской

империи как мировой державы: отныне она получала и

сухопутный, и морской доступ на Балканы и на Кавказ. И она

показывала Франции и Великобритании, что они больше не

являются безраздельными хозяевами на Ближнем и Среднем

Востоке. Это открытие России для мира, о котором еще до

Екатерины II мечтал Петр Великий, повлияло на всю

международную политику XIX века и стало неотъемлемой

частью предназначения России как великого государства»**.

Цель нахождения русского флота в Севастополе:

стратегически важная точка посреди южных морей

После того, как Крым был отвоеван у Османской империи,

а точнее говоря, после освобождения Крыма, ведь он был

греческим и православно-христианским, до того как стать

татарско-османским, – после этого на полуостров стали

приезжать русские поселенцы, вскоре составившие там

этническое большинство. Крым быстро превратился в главную

военно-морскую базу России на Черном море. Во время

Крымской войны (1854 – 1856) османская Турция попыталась

вернуть себе этот стратегический регион. Ее поддержали

Франция и Англия, и их тогдашний военный союз,

направленный против России, можно считать прообразом того

союза Запада с полюсами исламизма, который сложился в

период «холодной войны» XX века и не распадается до сих

пор. Тогда, в середине XIX века, главной целью их союза был

контроль над Севастополем – крупнейшей базой русского

флота. Осада Севастополя франко-британскими войсками

длилась более года и сопровождалась самыми

ожесточенными сражениями, унесшими множество жизней с

обеих сторон. В итоге англо-франко-турецкая коалиция

выиграла эту войну. Россия потеряла некоторые территории и

обязалась отныне резко уменьшить свое военное присутствие

в Черном море. Но она сохранила за собой Крым и

Севастополь, ставшие символами героизма их защитников.

Еще один яркий исторический эпизод, связанный с

Крымским полуостровом, относится ко Второй мировой войне.

Больше года, с 1941-го по 42-й, Вермахт осаждал

Севастополь, стянув к этой военно-морской базе десятки

тысяч своих солдат. Эта битва вошла в историю как «вторая

оборона Севастополя». По значимости она стоит в одном ряду

с Московской, Сталинградской и Курской битвами, является

одним из важнейших эпизодов Второй мировой войны и

предметом особой гордости русских людей, несмотря на то,

что в итоге советская армия проиграла эту битву, и в июне

1942 года войска Вермахта прорвали оборону Севастополя и

взяли в плен 90 000 советских солдат и офицеров.

Крым всегда был очень особенным регионом Украины. В

отличие от остальной страны, полуостров является почти

полностью, на 95 процентов, русскоязычным. Во многом

именно этим объясняется тот факт, что административно он

был присоединен к Украине лишь в 1954 году. Причины такого

решения до сих пор остаются неясными. Согласно русской

версии, регион был подарен тогдашним советским лидером

(украинского происхождения) Никитой Хрущевым, который

таким образом решил отметить 300-летний юбилей

добровольного присоединения Украины (в действительности –

украинских казаков) к Российскому царству. Решение Хрущева

можно объяснить и экономико-географическими

соображениями: ведь в то время Крым, не имевший прямой

территориальной связи с Российской Федерацией,

экономически был гораздо более связан с приграничными

областями Украины, чем с Россией. Административная

передача полуострова прошла совершенно незамеченной:

ведь в советскую эпоху сама Украина входила в состав СССР.

Однако затем, после распада Советского Союза, Крым, и

особенно Севастополь, стал камнем преткновения в

российско-украинских отношениях.

Вопрос о Черноморском флоте оказался особенно

сложным. Согласно договоренностям, принятым при роспуске

Советского Союза в декабре 1991 года, каждая республика

приобретала всю собственность СССР, находящуюся на ее

территории, в том числе все военные арсеналы и имущество

оборонного ведомства. В соответствии с этим Украина

решила, что весь флот, базирующийся в Севастополе,

принадлежит ей. Однако, там были сосредоточены 95

процентов всех советских военных кораблей, имевшихся на

Черном море, и, в случае такого раздела, военно-морской

потенциал новой России в данном регионе сводился почти к

нулю. Бывший командующий Черноморским флотом Игорь

Касатонов, в интервью «Литературной России» 8 января 1993

года, настаивал на том, что невозможно даже представить

Россию без Черноморского флота и военных баз в Крыму, ведь

это означало бы возврат на триста лет назад, ко временам

допетровской Руси. Между Москвой и Киевом начался

длительный затяжной спор по вопросу о разделе

Черноморского флота. Россия заявляла, что подпишет

договор о признании украинских границ только при условии

передачи ей значительной части кораблей, стоявших в

Севастополе. Наконец, Киев согласился с передачей России

большей части кораблей и с присутствием в Севастополе

российской военно-морской базы численностью до 20 000

человек. Договор об этом, подписанный в 1997 году, положил,

казалось, конец этому конфликту. Однако и после этого многие

россияне не прекращали считать принадлежность Крыма

Украине неким историческим недоразумением.

В феврале 2014 года российское руководство увидело,

что к власти в Киеве пришли радикальные атлантисты,

пользующиеся широкой поддержкой Запада и состоящие на 30

процентов из представителей националистического движения

«Свобода», что представляло реальную угрозу дальнейшему

существованию военно-морской базы в Севастополе. Ведь

еще в период правления Ющенко его «оранжевая» партия

открыто требовала вывода всех российских войск из Крыма и

ликвидации всех баз, включая севастопольскую (и это

несмотря на то, что она функционировала на основании

межгосударственного договора).

Как только региональные власти Крыма отказались

признавать новое революционное правительство Киева,

Москва фактически взяла полуостров под свою охрану, чтобы

Киев не смог помешать проведению референдума о

присоединении к России, назначенного на 16 марта 2014 года

и вполне соответствовавшего давнему стремлению

большинства населения полуострова. В ходе этого

референдума почти все жители Крыма (более 96-и процентов)

высказались за присоединение к своей исторической родине.

Хотя эти результаты и не были признаны «международным

сообществом», но они отражали волю абсолютного

большинства местного населения, так что 18 марта 2014 года

Россия официально утвердила присоединение Крыма.

По сути дела, отказ Москвы смириться с результатами

Евромайдана и последующее вмешательство России в

крымские и донецко-луганские события – вполне объяснимы

ее национальными интересами, очень ясно изложенными в

военной доктрине России, действующей с начала 2000-х

годов. Эти интересы заключаются в том, чтобы: 1)

контролировать государственные границы для защиты

суверенитета страны на всей ее территории; 2)

контролировать (непосредственно или опосредованно)

регионы бывшего СССР, прилегающие к границам России,

особенно там, где живут русскоязычные общины,

подвергающиеся притеснениям; 3) вновь приобрести статус

великой державы и продвигать новый многополярный

мировой порядок; 4) пропагандировать русскую славяно-

православную идентичность как часть европейской

цивилизации, но отличающуюся от западной.

Согласно той же доктрине, отношения с государствами-

членами СНГ являются абсолютным приоритетом российской

политики. Поэтому совершенно понятно, что революционная

смена режима в Киеве, которую украинские националисты и их

западные покровители объявили «победой демократии»,

была воспринята Москвой как геополитический раскол,

спровоцированный Америкой в рамках ее враждебной

стратегии в отношении России.

Украина – страна, раздираемая между двумя

цивилизационными массивами

Украину можно определить как страну, «раздираемую» на

две части, одна из которых принадлежит Западной

цивилизации с смотрит на США как на государство-маяк

(отсюда – жесткий атлантизм украинских политиков), а другая

часть неразрывно связана со славяно-православной

цивилизацией, для которой Россия является безусловным

лидером. Пока Украинская республика входила в состав

Советского Союза, ее внутреннее единство поддерживалось

искусственно. И, разумеется, ее устойчивость и спокойствие

обеспечивались вовсе не демократическими средствами, а с

помощью идеологии советского интернационализма,

позволявшей задушить любые проявления национализма. Но

после падения коммунистического режима и распада СССР

старинная взаимная неприязнь востока и запада Украины

вновь восстала из небытия. Однако, глубокие различия

украинских регионов, насчитывающие более трех веков и

отражающие неоднородность этой страны, всегда

систематически умалялись или вовсе замалчивались

западной прессой и политическими аналитиками.

Евромайдан лишь еще больше обострил

внутриукраинские противоречия. В результате смены режима

в феврале 2014 года, вместо правительства, где преобладали

русскоязычные выходцы с востока Украины, к власти пришли

их западно-украинские соперники, жаждущие «отыграться».

Непрочность внутреннего устройства Украины,

раздираемой политическими, экономическими и культурными

противоречиями, ни в коем случае нельзя оставлять без

внимания. Напомним, что после революции 1917 года

большевики решили нарезать границы союзных республик

таким образом, чтобы уравнять в правах русское большинство

с другими народами бывшей Российской империи (то же самое

позднее сделал Тито в Югославии в отношении сербского

большинства). Эти административные границы, абсолютно не

соответствующие реальным геополитическим границам, не

создавали особых проблем до тех пор, пока весь русский

народ жил в едином Советском государстве. Но после 1991

года положение изменилось полностью: во многих регионах

бывшего СССР русские оказались демонизированным

меньшинством, на которое другие народы свалили всю вину за

советскую диктатуру предыдущей эпохи.

Чтобы понять, насколько значительны различия между

регионами Украины, надо вспомнить, что все нынешние

области этой страны никогда не были объединены в единое

украинское государство вплоть до провозглашения

независимости в 1991 году. В разные исторические периоды

регионы нынешней Украины входили в состав Великого

княжества Литовского, Речи Посполитой, Российской империи,

Османской империи, Австро-Венгрии, Румынии,

Чехословакии, Советского Союза.

Схематично можно подразделить население Украины на

три основные группы, сопоставимые по численности. Первую

группу составляют «этнолингвистические украинцы», для

которых родным языком является украинский, и

первостепенное значение имеет украинская культура. В

основном они сосредоточены на западе страны, но также и в

сельскохозяйственных регионах центральной части Украины.

Вторую группу составляют «русскоязычные украинцы»,

которые с детства говорят по-русски и воспитаны в русской

культуре. Они населяют города в бассейне реки Днепр, а также

сельскохозяйственные районы севера и северо-востока

страны. Также они составляют большинство в украинской

столице, Киеве, при этом их приверженность русскому языку

вовсе не означает политических симпатий к России и к

пророссийским сепаратистам на востоке Украины и в Крыму.

Наконец, третья группа – это, собственно, «этнические

русские»: они населяют восток и юг Украины, а также Крым.

Сепаратистские регионы в контексте нынешней

гражданской войны на Украине

Особую роль в нынешней Украине всегда играли два ее

региона: Галиция и Донбасс.

Галиция – исторический регион с центром в городе Львов

– была присоединена к Советскому Союзу лишь в 1939 году.

До 1918 года она входила в состав Австро-Венгрии, чья более-

менее либеральная политика в отношении славян и прочих

меньшинств хорошо известна. Из геостратегических

соображений Габсбурги поощряли в Галиции украинский

национализм, чей рост совпал с общим национальным

подъемом народов Центральной Европы. Цель венской

монархии заключалась в том, чтобы через посредство галичан

возбудить националистические чувства у украинцев, живущих

по ту сторону границы – в Российской империи: тем самым

австрийцы надеялись вызвать там сепаратистское движение,

которое могло бы ослабить их давнего геополитического

соперника. В советские времена среди галичан насчитывалось

значительно больше диссидентов, чем среди жителей востока

Украины, гораздо более «красного» по духу. После 1991 года

выходцы из Галиции стали наиболее активными строителями

независимого украинского государства. Добиваясь всё

большего политического влияния, они присвоили себе роль

защитников «истинных» национальных ценностей и мало-

помалу захватили всю власть в Киеве.

Напротив, Донбасс, включающий в себя два восточно-

украинских региона (Донецкую и Луганскую области), с давних

пор является главным оплотом русских и русскоязычных сил

на Украине. Значительная часть местного населения

связывает свою судьбу с Россией и политически

симпатизирует Москве. Этот регион, с его угольными шахтами

и гигантскими сталелитейными производствами, вполне

можно считать индустриальным центром Украины. Вплоть до

начала гражданской войны и вызванных ею разрушений, на

долю Донбасса приходилось 20 процентов всей

промышленной продукции Украины и треть всего экспорта.

Донецкие элиты объединены в очень влиятельные

олигархические кланы, которые вот уже многие годы

соперничают с элитами Галиции. В начале 2000-х годов они

сделали ставку на Виктора Януковича и в итоге добились его

избрания президентом в 2010 году. Однако западно-

украинские элиты не хотели признавать доминирования

выходцев с востока. Тем более, что Донбасс является

неоднородным, в отличие от Крыма – почти полностью

русскоязычного и русофильского.

После Евромайдана, когда все донецко-луганские

структуры «Партии Регионов» распались, образовавшуюся

властную пустоту заполнили революционеры «Анти-

Майдана», быстро объединившие множество пророссийских

движений – немногочисленных, но крайне активных.

Использовав вакуум региональной власти, возникший после

бегства сторонников Януковича, активисты «Анти-Майдана»

свергли местные органы управления и провозгласили две

«народных республики» – одну в Донецке, а вторую в Луганске.

Они провели референдумы о независимости и сформировали

отряды народного ополчения, готовые сражаться против

новой центральной власти, которую здесь считали незаконной

и враждебной.

По сути дела, Украина уже давно, со времен обретения

независимости, была разделена политически. Восток и юг

страны уже много лет голосовали за «Партию Регионов»

Януковича, тогда как в центре и на западе большинство

поддерживало «оранжевые» силы. Юго-восток был

сторонником сближения с Россией и поддерживал вхождение

в «Таможенный союз», предложенный Москвой. Напротив,

центр и запад однозначно ориентировались на Европу и США

и выступали за присоединение к Евросоюзу и НАТО,

рассматриваемым здесь как неразлучная пара. И это

непреодолимое разделение стало роковым в результате

Евромайдана, когда его сторонники и противники столкнулись

друг с другом в географическом противостоянии, дошедшем

до распада страны.

Начиная с апреля 2014 года новая революционная власть

Украины начала крайне жестокое военное вторжение в

«народные республики» востока страны, назвав это

«антитеррористической операцией». Такая реакция Киева,

упорно отказывающегося вести переговоры с лидерами

мятежных регионов, была воспринята Москвой как абсолютно

неуместная, после чего руководство России приняло решение

поддержать своих русских соплеменников, хотя и по иному

сценарию, чем в Крыму, то есть не вводя на Донбасс

российские войска. Многие отряды ополчения Донбасса были

сформированы под руководством российских офицеров и

оснащены российским оружием, благодаря чему при

столкновении с украинской армией соотношение сил очень

скоро изменилось в пользу восставших. После их

первоначального отступления в июне – июле 2014 года,

повстанцы уже в августе переходят в контрнаступление и

окружают около тысячи украинских военных под Иловайском.

В следствие этого поражения украинская армия потеряла

значительные территории, после чего начались российско-

украинские переговоры, закончившиеся официальной

встречей в Минске и подписанием там соглашений,

предусматривающих прекращение огня и постепенное

возвращение мятежных районов под контроль украинского

государства.

Этот «Минский протокол», подписанный 5 сентября 2014

года Россией, Украиной, Донецкой народной республикой и

Луганской народной республикой, представлял собой попытку

положить конец войне на востоке Украины после длительных

переговоров, организованных ОБСЕ. Однако бои на Донбассе

продолжались, и они разгорелись с новой силой в январе 2015

года, что привело к новому раунду переговоров в Минске,

проходивших в феврале того же года.

После этого Украина погрузилась в еще больший хаос.

Властный тандем президента Порошенко и премьера Яценюка

с треском раскололся в феврале 2016 года. Порошенко,

задетый скандалом, связанным с «Панамским досье»,

предвидел свое возможное поражение на будущих выборах

(как это прежде произошло с Юлией Тимошенко, уличенной в

коррупции). Правительство Яценюка, ярого сторонника

жесткой линии во всём, противника русского языка,

присутствия русского флота в Крыму, евразийского

экономического сотрудничества, но в то же время страстно

желавшего срочно достичь невозможной цели – присоединить

Украину к НАТО и ЕС, – это правительство добилось лишь

того, что полностью лишилось поддержки юга и востока

страны. И в довершении всего, по какой-то геополитической

иронии, ассоциация Украины с ЕС, послужившая поводом для

начала Евромайдана, так и не состоялась, а виной тому –

референдум, организованный по инициативе населения в

одной из стран-членов ЕС – Голландии.

Потерявший популярность из-за неспособности обуздать

коррупцию (более всеобъемлющую, чем в России), тандем

Порошенко-Яценюк вверг Украину в затяжную гражданскую

войну, упорно не желая пойти на компромисс с восточными

регионами, саботируя исполнение Минских соглашений,

отказываясь предоставить автономию Донбассу, подвергая

массированным бомбардировкам гражданское население и

лишая его продовольствия, зарплат и пенсий.

А экономика Украины в целом погрузилась в

неслыханный доселе кризис, и потому революционная власть

никак не может выполнять взятые обязательства перед

международными финансовыми организациями. Из-за

коррупции, пронизывающей государство, кредиты МВФ и

Евросоюза расхищаются. Американские «колдуны-недоучки»,

устроив пожар, который не смогли потушить, теперь начинают

цинично отворачиваться от своих подопечных западно-

украинских революционеров-экстремистов, в то же время

будучи неспособными приободрить русских жителей востока

страны, живущих словно в гетто…

[…]

Упущенная возможность союза России и Запада

(1999 – 2003)

Все эти конфликты, возникшие из-за взаимных

недопониманий, которые противопоставили Россию ее

западным и прозападным соперникам (или врагам?) и которые

всё сильнее отрезают Москву от Европы, не должны затмить в

нашей памяти тот период, с 1989 по 2003 год, когда между

двумя лагерями царили согласие и дружба, хотя, разумеется,

не без взлетов и падений.

Прежде всего вспомним программное заявление

генерального секретаря НАТО Манфреда Вёрнера: во время

его визита в Москву в 1990 году, часто характеризуемого как

официальное завершение «холодной войны», он выступил

перед советскими депутатами и сказал, в частности,

следующее: «Я приехал в Москву с очень простым посланием:

мы протягиваем вам руку дружбы. Я приехал с прямым

предложением сотрудничества. Время противостояния

закончилось. Враждебность и недоверие предыдущей эпохи

должны быть похоронены навсегда. Мы рассматриваем вашу

страну, как и другие страны бывшей Организации Варшавского

Договора, не как противников, а как партнеров»**.

Затем, уже после распада Советского Союза, его

правопреемница Россия – страна, только что освободившаяся

от коммунистического тоталитаризма, – непрестанно

сближалась с Североатлантическим Альянсом, вроде бы

извлекшим уроки из окончания «холодной войны». Так, в 1994

году Москва ратифицировала программу НАТО «Партнерство

во имя мира», а позднее, в 1997 году, договор о взаимном

сотрудничестве, в преамбуле которого подчеркивалось, что

НАТО и Россия больше не являются противниками.

Последовавшее затем присоединение к НАТО и ЕС стран-

членов бывшего Варшавского Договора было спокойно

воспринято Москвой, продолжавшей военное сотрудничество

с Западом (совместные учения, частые консультации,

открытие перевалочной базы НАТО под Ульяновском с целью

доставки сил и средств для ведения войны с талибами в

Афганистане, и т. д.). Хотя, конечно, Россия не была в

восторге от бесконечного расширения Альянса на восток,

однако в то время Запад еще не пересек «красную линию»:

еще не бомбил Югославию, еще не начинал «вторую» войну в

Ираке, еще не менял режимы в Грузии и на Украине…

Андрей Козырев, министр иностранных дел России в

период президентства Бориса Ельцина, известный своей

горячей любовью к Западу, так определял

внешнеполитическую стратегию Москвы того времени: «Взять

за образец самые развитые демократические страны, войти в

их клуб как равный им партнер, сохраняя свое национальное

достоинство и самобытность, – такова наша цель». Козырев

всерьез рассматривал возможность слияния военных структур

государств СНГ и НАТО, надеясь на вхождение России в

Европейский Союз. «Глава российской дипломатии продвигал

идею стратегического союза с США в форме партнерства, в

котором Россия была бы номером вторым», – писал Вячеслав

Никонов**. Прозападная политика Ельцина и Козырева

вначале пользовалась однозначной поддержкой российского

общества, очарованного Западом и воспринимавшего его как

дружественную силу. (Сегодня настроение россиян сменилось

на противоположное).

Владимир Путин, стремительно взошедший к вершинам

власти в конце эпохи Ельцина, воспринимался в ту пору всеми

как жесткий проевропейский политик, ведь он начинал

политическую карьеру в команде ярого западника Анатолия

Собчака – первого мэра Санкт-Петербурга. Придя к власти на

рубеже 1999 и 2000 годов, Путин даже усилил прежнюю

политику открытости по отношению к США и Европе, пытаясь

создать новый союз России и Запада (что в корне

противоречит тому образу лидера, тоскующего по временам

СССР, который лепят из Путина наши СМИ). Напомним,

кстати, что он считал максимальную либерализацию

экономики и дебюрократизацию государства ключом к

возрождению России, и, вопреки расхожим представлениям

западной прессы, считающей его поклонником Сталина, Путин

всегда очень критично отзывался о коммунистическом

наследии, «чьи горькие плоды мы теперь пожинаем», по его

собственному выражению. Ведь это тот самый Путин, более

либеральный, чем о нем думают, присоединил Россию ко

Всемирной Торговой Организации, это именно он был первым

русским пост-советским лидером, ясно заявившим о том, что

Россия принадлежит к европейской культуре, то есть к Западу,

но понимаемому не в узко-атлантистском, а в

цивилизационном смысле. Это именно Путин разморозил

отношения России и Запада после кризиса, вызванного

бомбардировками Югославии и войной в Косово 1999 – 2000

годов. Путин никогда не прекращал выступать в поддержку

более тесного сотрудничества с Европейским Союзом –

крупнейшим экономическим партнером России. Что же

касается российско-американских отношений, то он не устает

повторять, что «никогда не будет искать новых поводов для

конфронтации».

Со своей стороны, Джордж Буш-младший, поначалу

казавшийся не таким моралистом и манихейцем, как

демократы и неоконсерваторы, относился к новому лидеру

России безо всякого предубеждения и даже несколько раз

принимал его в своем техасском поместье, что является очень

редким знаком дружеского расположения. В июле 2001 года,

встретившись с Владимиром Путиным, он дал понять, что

воспринимает его как «политика, видящего будущее своей

страны на Западе, а не на Востоке, и разделяющего с

руководством США те же опасения относительно угроз

мировой безопасности, прежде всего исламизма»**.

На следующий день после терактов 11 сентября 2001

года Путин был первым лидером иностранного государства,

позвонившим американскому президенту, летевшему в тот час

на своем самолете. (Российский президент воспользовался

особой телефонной линией, существовавшей с 1960-х годов и

позволявшей главам обеих держав связаться друг с другом в

каких-то чрезвычайных случаях). Путин выразил глубочайшее

сочувствие американскому народу, напомнив о том, что

Россия уже на протяжении нескольких лет неоднократно сама

становилась жертвой терактов, совершенных исламистами

чеченского происхождения. Ведь Москва начала «вторую»

чеченскую войну в 1999 году после серии терактов, унесших

жизни сотен мирных жителей Москвы и других городов России.

Когда Буш-младший начал военную операцию против

терроризма, особенно против баз Аль-Каиды в Афганистане,

он обратился за помощью к России, встревоженной влиянием

международного джихадизма на чеченский конфликт. Это

временное совпадение интересов открывало редкую

возможность для бывших противников в «холодной войне»

объединиться и создать новое стратегическое партнерство,

которое бы охватывало все страны европейской цивилизации

и в перспективе могло бы стать союзом множества государств,

способным преобразить мировой порядок, где до этого

главенствовали США, в некую новую конструкцию, основанную

на равноправном сотрудничестве региональных держав.

Со стороны Владимира Путина это были не просто

громкие слова, произнесенные как эмоциональная реакция на

теракты 11 сентября. Уже 24 сентября того же года президент

России обнародовал конкретный план из четырех пунктов в

поддержку войны США против терроризма. Этот план включал

в себя, во-первых, обмен разведывательными данными между

российскими и американскими спецслужбами. Во-вторых,

открытие воздушного пространства России для военных

самолетов США, летящих на Афганистан. В-третьих,

обращение России к странам Центральной Азии с просьбой

предоставить свое воздушное пространство для авиации

США. В-четвертых, Россия обязалась предоставить военную и

гуманитарную помощь афганскому «северному альянсу»,

сражающемуся с талибами.

Зарождение этих новых стратегических отношений очень

верно описали Анджела Стент и Лилия Шевцова: «В сентябре

2001 года Америка и Россия пришли к полному согласию в том,

что международный терроризм представляет наибольшую

угрозу безопасности их стран и вообще для обеих

цивилизаций… Новые российско-американские отношения,

рожденные после трагедии 11 сентября, позволили США вести

войну с талибами в Афганистане. Как американские, так и

русские эксперты объясняют эту новую внешнюю политику

России прагматизмом и реализмом Путина, решившего взять

за основу своей политики национальные интересы и

экономическую выгоду России, а не ностальгию по советскому

прошлому»**. Американский политолог Майкл Макфол в связи

с этим отмечает, что «хотя Россия и не соглашалась с

американской доктриной «оси зла» (включающей Иран и

Северную Корею), она разделяла с США традиционные

представления о применении военной силы»**.

Следовательно, Россия вполне могла взять на себя более

важную роль глобального партнера США. Так возникло «Новое

трансатлантическое партнерство», совершенно немыслимое

во времена СССР. Однако, следует признать, что это

американо-российское сотрудничество, предложенное

Владимиром Путиным, не было ни равноправным, ни

взаимовыгодным. Как отмечает Макфол, чтобы эти

стратегические отношения переросли в настоящий союз,

необходимо было внимательней отнестись к вопросам,

интересующим русских партнеров. Например, США могли бы

поддержать вхождение России во Всемирную Торговую

Организацию, в чем ей отказывали вплоть до 2012 года; по-

настоящему оформить союзнические отношения НАТО и

России, тем более, что в тот период времени Путин ясно давал

понять, что хотел бы видеть Россию в составе НАТО; отменить

запрет на покупку российского оружия для стран-членов

НАТО; способствовать сближению России с Евросоюзом;

продолжать работу над сокращением арсенала

баллистических ракет; покупать российское оружие и

снабжать им «Северный альянс» в Афганистане; уточнить

американскую позицию по вопросу о Чечне.

Стратегический разрыв России и Запада 2003 – 2005

годов

Как отмечает Питер Бейкер в своей книге о внешней

политике Буша-младшего (Peter Baker, «Days of Fire: Bush and

Cheney in the White House»), Белый Дом безрассудно упустил

эту возможность из-за своей непоследовательной стратегии в

отношении России, а также благодаря влиянию советников-

русофобов. В начале своего первого президентского срока

Буш действительно задался целью удержать Россию в

«западном лагере», чтобы помешать ее сближению с Китаем,

рассматриваемым как основной экономический и

геополитический противник Америки. Однако в 2003 – 2004

годах доктрина Буша меняется в сторону стремления

покончить с «тираниями» на всём Земном шаре и разгромить

«хулиганствующие государства-изгои» («rogue states»). Этот

новый подход был обозначен как «смена режимов» («regime

change») и в таком виде представлен Москве. И именно в это

время (совпавшее с англо-американским вторжением в Ирак)

Владимир Путин начинает укреплять вертикаль власти и

прекращает делать вид, что Россия открыта для

«либерализации, привнесенной извне». Новая, более

конфронтационная политика США формируется между 2004

годом (первая «оранжевая революция» на Украине) и 2008-м,

когда Джордж Буш резко усилил свою поддержку вступлению

Украины и Грузии в НАТО. Благодаря такой вот

провокационной политике (а именно так ее воспринимали в

Москве) американский президент упустил историческую

возможность союза с Россией.

Примерно с середины 2000-х годов Владимир Путин

начинает воспринимать США как угрозу, особенно после

«второй» войны в Ираке, которую с 2003 года вела

администрация Буша, и еще сильнее – после войны в Южной

Осетии 2008 года, чуть не приведшей к военному

столкновению России и НАТО. Российско-американские

отношения быстро ухудшались начиная с 2003 года. К тому же,

очевидно, что над этими отношениями неотступно витал дух

«холодной войны», во время которой Советский Союз

воспринимался как «империя зла», представляющая

смертельную опасность для Западной цивилизации и для

всего мира. Еще в 2000 году Кондолиза Райс заметила, что

«США испытывали немало затруднений при разработке новой

большой стратегии, способной заменить прежнюю доктрину

сдерживания советской угрозы»**.

Пытаясь переориентироваться на Европу, в феврале

2003 года Путин предпринимает поездку в Берлин и в Париж –

столицы государств, особенно резко возражавших против

военного вторжения США в Ирак. Сопротивление

американской гегемонии, оказанное этими двумя

европейскими тяжеловесами, подтолкнуло президента России

к тому, чтобы взять на вооружение идеи голлистов о

многополярном мире и о борьбе против гегемонии одной

страны. За этим можно усмотреть вполне прагматичные

соображения европейцев: чтобы противостоять чрезмерному

усилению одной из стран Западного мира (США), они решили

сблизиться с другой страной Западного мира (Россией).

Однако, Евросоюз, хотя и более политически разнородный,

чем США, и более склонный к хорошим отношениям с

Москвой, не мог пойти на дальнейшее сближение с Россией,

поскольку этого не хотели в Вашингтоне и в руководстве

НАТО, являющемся истинным рулевым стратегических

склонностей Европы.

Ко всему прочему, война в Ираке коренным образом

изменила представление Москвы о сложившемся мировом

порядке. Безнаказанность США внушила руководству России

мысль о том, что теперь более сильные могут вытворять на

мировой арене всё, что захотят. Вот как российский политолог

Федор Лукьянов описывает изменение представлений Путина

о международной политике под влиянием войны в Ираке: «Ему

кажется, что более сильные не только делают, что хотят, но

еще и сами не понимают, что делают»**. Чудовищным

доказательством обоснованности такого мнения служит хаос в

Ираке, Ливии и Сирии, создавшийся там вследствие военного

или политического вмешательства Запада во главе с США.

Американская поддержка украинской «оранжевой» революции

2004 года еще усилила разногласия между двумя странами.

Поддержка же со стороны США независимости Косово в 2008

году и вовсе сделала необратимым российско-американский

разрыв, как тогда казалось…

Неудачная попытка «перезагрузки»

Избрание Барака Обамы в 2008 году вначале вселяло

надежду на развитие российско-американских отношений,

которые неуклонно и явно ухудшались в последние годы

президентства Джорджа Буша-младшего.

Обама задался целью улучшить международный облик

США, изрядно подпорченный авантюрой в Ираке. Для этого он

решил в первую очередь резко изменить курс в отношениях с

мусульманским миром. Принципы новой американской

«открытости» были заявлены им в речи, произнесенной в

университете Аль-Азхар в Каире 4 июня 2009 года. Это

выступление Обамы проникнуто исламофилией, очень

характерной для администрации США в контексте всей ее про-

исламистской политики, описанной нами выше (в Части

Четвертой). Каирская речь, как и вся эта стратегия, отчасти

является плодом влияния организации «Братья-мусульмане»*

в администрации Обамы. Но ее главная цель – начать

ослабление международной напряженности и

«перезагрузить» внешнюю политику с перспективой

постепенного ухода США из Ирака и Афганистана.

Примерно в таком же духе Обама решил «перезагрузить»

отношения с Россией. По мнению политолога Изабель Факон,

эта «перезагрузка» партнерства с Москвой «стала

рассматриваться как необходимая для решения целого ряда

накопившихся проблем в мировой безопасности: Афганистан,

распространение оружия массового поражения, ядерное

разоружение, борьба против международного

терроризма…»**. На первоначальном этапе данной

«перезагрузки» Вашингтон действительно выступил с

несколькими важными инициативами, горячо одобренными

Москвой. Администрация Обамы на какое-то время даже

решила уменьшить свое вмешательство в жизнь пост-

советского пространства. Кроме того, Вашингтону удалось

убедить Грузию не мешать вступлению России во Всемирную

Торговую Организацию, в которую она в итоге вошла в 2012

году. В рамках заявленной программы «мир без ядерного

оружия» в 2010 году США и Россия подписали договор о

сокращении ядерных арсеналов, выгодный скорее Москве,

чем Вашингтону.

Тем не менее, сегодня, учитывая плачевное состояние

российско-американских отношений после 2011 года, нам

приходится признать, что данная «перезагрузка» закончилась

неудачей. Между обеими странами росло число разногласий

по самым разным вопросам, и они становились всё острее. На

этом фоне Америка всё чаще и жестче критиковала уровень

демократии и соблюдение прав человека в России (но при

этом ни слова не говорила об исламистских диктатурах в

Катаре или Саудовской Аравии). В связи с этим можно также

упомянуть принятие «Закона Магнитского»,

предусматривающего «санкции в отношении должностных лиц

России, обвиненных в нарушениях прав человека», в рамках

дела об умышленном торможении расследования

подозрительной смерти адвоката Сергея Магнитского 16

ноября 2009 года в следственном изоляторе Москвы. Это дело

касалось очень запутанного коммерческого конфликта, в

который был вовлечен инвестиционный фонд Hermitage

Capital Management, возглавляемый американцем Уильямом

Браудером. Данное дело сопровождалось взаимными

обвинениями в мошенничестве. Россия ответила на «Закон

Магнитского» запретом на усыновление российских детей

американскими семьями.

Одним из самых крупных «камней преткновения» между

двумя странами стал проект размещения в Центральной и

Восточной Европе американской системы противоракетной

обороны. Владимир Путин всегда реагировал на этот план

столь же отрицательно, как и на западное вмешательство во

внутренние дела Украины: он повторял, что, в случае выхода

США из договора по ПРО, Россия выйдет из всей системы

соглашений об ограничении стратегических и тактических

вооружений, а также будет вести независимую политику в

вопросе о ядерном сдерживании. Другим важным пунктом

разногласий было официальное осуждение госсекретарем

Хиллари Клинтон российской стратегии интеграции пост-

советского пространства, чему пыталась помешать

администрация Обамы. И, наконец, бывшие противники в

«холодной войне» серьезно разошлись во взглядах на

сирийский и иранский вопросы.

По мнению атлантистов, Россия представляет более

страшную угрозу, чем исламский терроризм

Если мы послушаем выступления идеологов атлантизма,

если мы посмотрим на перемещение войск НАТО в сторону

Северной и Восточной Европы и на их уход с Ближнего и

Среднего Востока, если мы понаблюдаем за развертыванием

сил и средств Запада для борьбы с Россией в ущерб борьбе с

исламизмом, – если мы взглянем на всю эту картину, то нам

может показаться, что исламистская угроза меньше заботит

США (как в плане глобальной безопасности, так и в плане

обороны самой Америки), чем Россия – сегодняшний главный

противник США, и чем Китай – завтрашний главный соперник

Америки. Например, генерал Джозеф Данфорд, председатель

объединенного комитета начальников штабов США, заявил на

слушаниях в Конгрессе по поводу событий на Украине, что «в

краткосрочной перспективе именно Россия представляет

наибольшую угрозу стабильности во всем мире»**. Со своей

стороны, Дебора Ли Джеймс, секретарь военно-воздушных сил

США, подтвердила, что Россия представляет наибольшую

угрозу для национальной безопасности Америки, которая

поэтому должна усилить свое военное присутствие в Европе.

Дебора Джеймс настаивает на том, что «США могут ответить

на возмутительные действия России лишь увеличением

численности своих вооруженных сил на Европейском

континенте»**.

В этой перспективе на «передовой линии обороны»

оказывается Польша. И госсекретарю Деборе Джеймс вторит

польский министр иностранных дел Витольд Ващиковский: на

ежегодной конференции по международной безопасности

«Globsec», организованной в словацкой столице Братиславе

15 апреля 2016 года, он заявляет: «Совершенно очевидно, что

активность России представляет для нас наиболее

существенную угрозу, поскольку эта активность способна

разрушать целые страны», «мы также видим и другие угрозы,

важные, хотя и не столь существенные, такие, как терроризм

и наплыв мигрантов»**, то есть эти последние угрозы можно

считать второстепенными. Руководствуясь той же логикой,

ведущей к союзу атлантистов с исламистами ради

сдерживания русского врага, Ващиковский подтверждает в

Анкаре 20 апреля 2016 года, что Польша всячески

приветствует как можно более быстрое вхождение Турции в

Евросоюз, и что он не боится отмены виз для турецких

граждан, поскольку «Турция является одним из главных

бастионов, укрепляющих восточный фланг НАТО перед лицом

России». Мы знаем также, что именно Польша (играющая

вместе с Англией роль американского «Троянского коня» в

Евросоюзе) под давлением США (и в обмен на размещение у

себя новых американских баз) первой поддержала турецкую

кандидатуру, которую англосаксонские круги очень хотят

ввести в ЕС, чтобы сделать его еще более неуправляемым и

разнородным.

Бюджет Пентагона на 2017 год подтверждает эту новую

повестку дня. Решив, что они «потеряли слишком много

времени на Ближнем и Среднем Востоке», американские

стратеги теперь планируют сосредоточиться на «истинных

угрозах», каковыми для них являются вовсе не ИГИЛ* и уж тем

более не исламизм в целом, которому они всегда благоволили

(причем как исламизму «государственному»,

представленному монархиями Персидского залива, так и

«общественному», то есть «Братьям-мусульманам»* и им

подобным организациям). «Истинной» же угрозой США теперь

является Россия, характеризуемая как «возрождающаяся

сила», а также Китай – «сила растущая и способная сыграть

долговременную стратегическую роль».

В момент распада Советской империи Георгий Арбатов,

дипломатический советник Горбачева, адресовал

американцам знаменитую фразу: «Мы оказываем вам худшую

из возможных услуг: мы избавляем вас от врага!». В этом

афоризме как нельзя лучше выражена суть неизменной

стратегии США, направленной на то, чтобы вечно

демонизировать Россию и возродить «холодную войну» с

целью оправдания своего доминирования над Старым Светом

и его внутреннего разделения. 2 февраля 2016 года

американский министр обороны Эштон Болдуин Картер ясно

подтвердил это возвращение к «родным истокам» стратегии

США, заявив (в связи с украинским кризисом) следующее: «Мы

не занимались ими (русскими) вот уже 25 лет; отныне мы

будем действовать иначе».

Как мы это видим в Сирии, а еще раньше видели в

Афганистане, вместо того чтобы объединять свои усилия в

борьбе с общим врагом – исламизмом и джихадизмом,

угрожающим как Америке и Евросоюзу, так и России, которых

он считает «обществами неверных», достойными лишь

порабощения, – вместо объединения фронтов для борьбы с

этим врагом и создания общеевропейской системы обороны

от терроризма, Россия и Запад, напротив, обостряют

взаимное соперничество, шпионят друг за другом, выведывая

новейшие разработки вооружений «партнера» с целью

дальнейшего усугубления военного противостояния.

Справедливости ради, напомним, что 31 декабря 2015 года

Владимир Путин подписал официальный документ под

названием «Стратегия национальной безопасности

Российской Федерации», в котором США ясно

охарактеризованы как «угроза национальной безопасности

России». Такое определение Америки уже давно не

встречалось в российских официальных текстах, касающихся

стратегии, и в аналогичном документе 2009 года оно

отсутствует. Таким образом, мы вернулись в эпоху холодной

войны, и политика США и стран-членов НАТО и Евросоюза

немало этому способствовала.

Да, сегодня Россия тоже включилась в эту взаимную

демонизацию. И всё же надо признать тот факт, который мы

не раз доказывали на протяжении всей книги: именно Запад

первым начал рушить дружественные связи с Россией и

прекратил сближение с ней. И если мы вспомним события в

Афганистане в начале 2000-х годов и события в Сириии в

2010-х, то никто не сможет отрицать, что Россия каждый раз

предлагала более тесное сотрудничество в борьбе с

исламистским врагом в рамках широкой коалиции, которая

могла бы стать прообразом всеевропейского и даже

«всезападного» союза (включающего Россию как часть

Западной цивилизации), но именно США всегда отказывались

от подобных проектов, способных окончательно похоронить

наследие «холодной войны». И при этом Америка всегда

обвиняла Россию в том, что та «бросает вызов Западу», или

ведет «политику геноцида» в Чечне, или бомбит «умеренных

исламистов» в Сирии, или «защищает диктаторов» –

Милошевича, Саддама Хусейна, Башара Асада, Каддафи, или

«осложняет обстановку на Украине»…

________________________________________________

*Организация запрещена на территории Российской

Федерации.

**публикуя данный фрагмент, я пропускаю примечания

автора, содержащие ссылки на источники и библиографию,

поскольку задача данной публикации – заинтересовать

русских читателей (и издателей) прежде всего авторским

текстом самого Александра дель Вала. Однако при

подготовке русского перевода всей книги к печати я,

разумеется, внесу все эти комментарии в текст издания

(если таковое состоится). Я надеюсь, что тогда у меня в

руках будет электронная версия книги, а с нее удобнее

копировать ссылки на интернет-источники. (Примечание

переводчика).