ББК 844 (к Укр-4 Ode) 624 Рус – 47

Р-24. Расторгуев Владимир Владимирович.«Бич судьбы». Стихотворные сказки и рас-сказы. – Одесса: «Фаворит» – «Печатный дом», 2013 – 132 стр.

u3$.&-(* k(+(? q.*.+."

© Владимир Расторгуев

3

4

Îò àâòîðàСпутав прошлое и настоящее,Как Непомнящий Булгакова,Не зная толком, как начать,Я написал этот рассказС тех лет, что мне знакомы —Послевоенных и перестроечных.

Тому рассказ мой интересен,Кто в душе простой художник,Которых в городе Одессе,Поверьте, очень даже много,Как акаций и каштанов,Платанов с лысыми стволами.

Рассказ, читая между делом,С диалогом и монологамиНесовершенные, но вполне достойные,Вас не смутят и не расстроят.

Будучи на пляже возле моря,Станут смотреть, пожалуй, по-другомуНа бомжей, в сторонке выпивающих,Закусывая скромными находкамиИз заграничного альтфатера.

5Áîìæ

«Человек не должен жаловаться на время: из этого ничего не выходит,время дурное: ну, что же, на тои человек, чтобы улучшить его».Т. Карлейль

Поздней осенью дождливойДеревья сбрасывали листья,Голые ветви паутинойНад «Пушкинской» переплетались —Под разноцветными зонтамиЛюди спешили в магазины.На размалёванных витринахТовар с заоблачными ценамиСоблазнительно лежал —Плевать на цены одесситам,Что хотели, то покупали,А те, кто денег не имели,Делали вид, что им не надо:Мы просто вышли погулять!

Виктор брёл по улице один,Неприглядный вид имел старик —Штаны имели непонятный цвет,К летним сандалиям не доставали,На худых ногах болтались,На грязной клетчатой рубашкеИз надорванного чуть карманаВыглядывала пачка сигарет.

Его красивое и умное лицоГустой щетиной настолько заросло,Были видны только глаза,За спиной висел рюкзак,

6В нём бутылки слегка звенели,Случайно найденные в сквере.

Передвигался, равнодушно глядя,На магазины с дверьми распахнутыми,С витринами прозрачными,Где недоступная еда лежала,Только сумки в руках прохожихВзгляд притягивал невольно.

От ветерка промозглогоСтарик дрожал от холода,Воздух, сыростью пропахший,Пропитал рубаху насквозь,Спускаясь вниз по улице,Вывески кафе рассматривал —Из дверей открытых настежь,Пахло теплом и крепким кофе,Вызывая спазм и судорогиОт голода в больном желудке.

Виктор с грустным настроениемМимо альтфатеров уныло проходил,Поковыряться в них не спешил,Да и спешить-то было незачем —Выставляться перед людьми,Равнодушных к чужим бедам,Стеснительность ему не позволяла,Только городская свалкаЕго по жизни выручала,Где таких, как он, навалом.

В витрине модного салонаОн увидел картину в рамеС портретом женщины знакомой.Виктор на портрет уставился —Не стоит женщина внимания,

7Он таких видел немало!Но сердце всколыхнула память...

— Бог мой! — воскликнул он, —Это портрет моей жены,Его писал товарищ мой,Когда я жил после войныВ своей убогой мастерской...

Íà÷àëîВиктор, задумавшись, стоял,Память вихрем его перенеслаНа фронт, где он неплохо воевал,Но за упрямый свой характерНе получил, хотя бы лейтенанта.

Друзья — однополчане, офицерыСлужить остались в армии —Его отправили в запас.Он на них не обижался,Радовался, что не стал калекой,Самое главное, живым остался!

После Победы на улицах БерлинаНе был участником насилия,Не мародёрствовал и никого не грабил,Не шастал по зажиточным домам,Чтоб поживиться чужим богатством,Лишь трофеи, брошенные впопыхах,Населением, от победителей сбежавших,В вещмешок свой собирал...

Домой вернулся в отчий дом,В свой знакомый с детства двор,Захламлённым мусором и кирпичами,

8С кошками, бродящими в развалинах,Облезлые пугливые собаки,Его увидев, разбежались.

Он привык к такой разрухе, —В каждом дворе освобождённомОт захватчиков-нацистовВ своей стране и за границей,Видел такие кучи мусора,Тощих собак, котами недовольных,И как над падалью летали мухи.

Виктор имел два чемодана:С камешками для зажигалок,С тушью разноцветной в баночкахДля татуировки всем желающим...Он часто видел, как на фронтеВ штрафбате уголовникиКололи тушью синие наколкиЗа пайку хлеба и тушёнку.

Сам себе, зубы сцепив от боли,На тыльной стороне ладони,Чёрной тушью тройной иглойСиний якорь наколол,На ногах своих писалНадпись: «Они устали» —С ней всю Европу прошагал!

В Польше, Австрии, ГерманииВидел у женщин татуировки —Виктор знал, не сомневаясь,Это украшенье для мужчин,Кто уважал законы воровские,А за границей слабый пол носил,Не сине-голубые кляксы,А рисунки четкие, цветные...У одной полячки нравилась особо,

9Наколотая мастером хорошим,На пояснице бабочка сидела,При любом движеньи девушки,Казалось, крылья трепыхалисьЦветом фантастично-ярким.На пляже и в постели возбуждали.

После боёв, жестоких и суровых,Сержант мечтал в своём окопе:«Вот выживу, домой вернусь,Сам татушками займусь —В своём родимом городеМожно неплохо заработать!Окрылённый этой целью,Повсюду собирал свои трофеи...

Ïîñëå âîéíûПобедой осенённая весна весёлаяНетрезвым праздником закончилась,Короче стали ночи, дни длиннее,Листьями деревья шелестели,Среди заброшенных уродливых развалинЦвели ромашки, одуванчики —Этим летом послевоеннымПонемногу жизнь налаживалась.

Виктор в полуподвале дома своего,Разрушенного войной жестокой,Стал обустраивать новое жильё —Бетонные полы от хлама очищал,Кирпичи по крутой лестнице таскал,Рамы новые поставил в окна,На них железную решётку,В других подвалах отыскалБрошенную мебель до войны,

10

11В живых оставшиеся фронтовикиС ним с трудом её вносили,Комод и книжные шкафыВ проём новых дверей еле входили.

Обустройство, наконец, закончилось —Бутылки водочки «Московской»На поцарапанном столе стояли,Виктор и добровольные помощникиНовую квартиру обмывали,Закусывая бочковыми помидорамиИ вдоль нарезанными огурцами.

Хозяин думал после каждой стопки:«Деньги у меня давно закончились,Даже опохмелиться не осталось,Придётся утром выйти на базарКамнями к зажигалкам торговать...Жаль, мне это дело незнакомо,Но ничего, мы как-нибудь прорвёмсяНа базарном мирном фронте!

На сохранившемся после войны «Привозе»По-прежнему приезжие торговцыВсем свои товары предлагали.Одесситы при жуткой голодовкеРазные шмотки на еду меняли —Шпана одесская, урки местные,Рослые балбесы малолетниеВ густой толпе ужом шныряли,У разинь и слишком невнимательныхЩипали беспризорные карманы.

В свободном от торговли местеКалеку, в старый мундир одетого,Окружили плачущие женщины, —Под жарким солнцем на груди

12У инвалида сверкали ордена, медали,Он, тяжко опираясь на костыли,Хриплым голосом, давно прокуренным,Потея, песни пел придуманные.

Как солдаты безымянные,В бою за Родину, за СталинаМочили наглых завоевателейГранатой Молотова и штыком...Вдовы, жалея освободителя,Видя награды на его кителе,Глаза платочком молча вытирали,Своих кормильцев погибших вспоминали —В старую пилотку со звездойИнвалиду, что могли, бросали.

Песня жалобная душу вынимала,Состраданьем сердце ранила,Жалея бывшего храброго бойца,Виктор под песню вспоминалТех, кто с ним вместе воевал,Не думая о славе и наградах,Не зная, что будет после смертиИ погибали неизвестными...

Âñòðå÷àВиктор грустил у «Планетария» —Плохо продавались эти камешки,На еду сменять не удавалось,Зря привёз их из далёкого Берлина,Чтобы разжечь огонь на примусе,Спичками пользовались одесситы,Это на фронте спичек не хватало!После боя бойцы, заядлые курильщики,Прикуривали самокрутки зажигалками...

13Виктор представил, как в полуподвалеОткроет собственную студию,Будет с напарницей колоть татуировкиБлатарям, шпане и наглым уркам —Всей преступной цветной масти,Может, тогда разбогатеть удастся?Иначе просто выжить невозможно...

Солнце сияло жарко над вокзалом,В брызгах обновлённого фонтанаДикие голуби от жары спасались, —В лиловом платье девушкаИм семечки калённые бросала,Озёра синих глаз вокруг глядели,Грустного Виктора заметили,Ему навстречу распахнулись,Пухлые губы в улыбке растянулись...

Виктор подумал: «Вот моя напарница!»С поклоном перед ней остановился:— Скажи мне, из какой ты сказки,Как звать тебя, красавица?Пушистые ресницы глаза закрыли:— Зовут меня, товарищ, Нина,В сказке хотелось бы пожить,Но за квартиру нечем заплатитьВо дворце, где сказка обитает.

Два случайных одиночестваЖили в спартанской обстановке,Полуподвал назвали студией,Втайне от местных участковых,В ней мебель старая и прочная,На окнах тюлевые занавески,Для двоих железная кровать,Набитый ватой матрац дырявый,На ней без простыни лежал,

14Под почти новым абажуром,Полированный когда-то стол стоял,Возле него два венских стула,Дребезжала на стене бетоннойКруглая тарелка репродуктора.

Вместе со своей помощницейВиктор занимался делом новым,Усаживал, желающих наколку,На кушетку, накрытой старым шёлком,Вспоминая синие татуировкиНа фронте у бывших уголовников,Традиционные для воровской среды...Клиентам их старался повторить.

Фрайеру, тайком желающемуНадеть корону уважаемого вора,Женщину колол в когтях орла,Или нож у горла с каплей крови,Перстни накалывал на пальцы,Которые всем подсказывали,Сколько судимостей у фрайера,Тот за это готов был всё отдать —Деньги за враньё платил немалые!

Нина боль клиенту успокаивала,«Тройным одеколоном» ранки смачивала,Виктор, работая с напарницей,Никого на свете не боялся.Все музыканты и художникиБыли в то время всегда в законе,Их никогда никто не обижал —Ни мусора, ни комсомольцы,Ни вор, имеющий корону,Каждый за творчество их уважал...

В воскресенье птица гнезда не вьёт,

15Супруги молодые на базареВсё, что хотели, покупали,Вечером за праздничным столомПили за удачу сухое белое вино,Слушали новости по радио,Как оборзевшие в стране начальникиКоммунизм построить призывали.

Для малодушных и больныхКоммунизм желанным был.В нём можно не трудиться,Всё, что захочешь, получить, —Виктор не желал смиритьсяС главной идеей коммунизма, —Не считаясь с личным временем,Вкалывать до изнеможенияДо окончательной его победы!

Коммунизм оставив на потом,Глядя на Нину, рядом сидящую,Вспоминал о польской бабочке,Как её крылья трепыхались,Когда он к ней пристраивался сзади,Такую же и Нине наколол...

Когда на пляже Нина раздевалась,Виктор увидел с удивлением —Все внимательно смотрелиНа бабочку, не на жену-красавицу,Всем её наколка нравилась!К ней подходили женщины и девушки,О татуировке её спрашивали,Она на Виктора показывала...Теперь, встречая его в городе,Иль на прогулке возле моря,Женщины, страстью озабоченные,Втайне ему заказывалиТатуировки для соблазна —

16Он накалывал старательноЛюбую женскую фантазию.

Однажды, возвращаясь от заказчицы,Увидел парня беспризорногоВ рваной нестиранной одёжке,Резиновых калошах на подвязках,На свежекрашенном забореУглём картинку рисовалИ так трудом своим увлёкся,Ничего вокруг не замечал!

Уголь, как известно, чёрный,А рисунок выглядел цветным,Виктор, стоя рядом с ним,Видел фигурку обнажённую,У моря солнцем освещённую,На Нину очень похожую —В её, открытых с просинью, глазахОтражались грусть и одиночество,Неуёмная печальная тоскаВсем непонятного пророчества.

Виктор к забору ближе подошёл,Спросил, работой восхищённый:— Как звать тебя, художник?Тот еле слышно пробормотал:— Владимир, можно Вова...Сочувствием наполненный,Со всей душой, от зла свободной,Виктор паренька голодногоВ полуподвал свой пригласил,Чтоб приодеть и накормить,Но был ответом поражён:

17— Вы мне, любезный, не мешайте,Когда закончу, мы пойдём!Глаза у девушки чуток поправил,Дорисовал на море парусник,Лишь тогда с ним в студию пошёл...

Виктор парня познакомил с Ниной,Молодая женщина, как мама,Его переодела, накормила,Парень слушался её охотно,Когда была свободна от работы,Он просил Нину позировать,Она на просьбу отзывалась —Художнику грешно отказывать...Виктор Нину почти не ревновал —Её любовь к нему он точно знал,Все сомнения отбрасывая напрочь,Из уважения к его талантуЖить вместе с ними предложил,Художник согласился, не стесняясь,С ними общаться стал на ты.

Время в работе пролетало быстро,Жаль, клиентов мало приходило, —Настало время, когда татуировкиВ Одессе стали отнюдь немодными,Парень, позврослевши, писал картиныЦелыми днями напролёт,Но их никто не покупал! —Виктор знал и понимал,Такое творчество не пропадёт,Покупателя когда-нибудь найдёт!Вместе жили очень скромно,Еле сводили концы с концами,На базарах деньги экономили,От безденежья не унывали,

18Бог не фрайер — знали точно:Он когда-нибудь поможет,Дружить, как прежде, продолжали.

Виктор иногда ходил к заказчикам,Хоть немного, но зарабатывал,Впритык хватало на кормёжкуДрузьям неунывающим...Только женщины в ОдессеДо конца остались вернымиИскусству цветной наколки,Что помогало им уверенноЧувствовать себя свободнымиОт предрассудков и моралиКоммунистического обществаИ снобов, их окружающих.

19Â ñòóäèè«... философы спорят, что являетсяглавным — добродетель или наслаждение,или средства обладать тем и другим.Ф. Бэкон

Старик стоял подле витрины,Где на продажу была выставлена,Ему до боли знакомая картина...Нудный моросящий дождикПо домам загнал прохожих,У старика, совсем промокшего,В сердце стучали молоточкиВоспоминаний прошлого, далёкого.

Он вспомнил ясный тёплый день,Когда без стука вошёл в дверь,Крепко зажав подмышкой свёрток,В окна студии пробралось солнце, —В позе восточной одалискиОсветило на кушетке Нину,За мольбертом примитивнымХудожник молодой работал.

Виктор, слегка подвыпивший,В свою студию вошёл,Разворачивая свёрток, выставил,Что принёс с собой, на стол:— Сегодня будем веселиться,Устроим праздник, как годится, —Творец ответил, не поднимая глаз:— А что мы будем праздновать,Ты что, Нину решил оставить,Чтоб вышла замуж за меня?

— Заказчиц не было давно,

20А вот сегодня повезло,Немного заработать удалось,Сегодня за удачу выпьем, —Виктор открыл бутылку.

— Я ничего пока не заработал,Отметить это тоже можно,Конечно, если ты захочешь...Забулькала в стаканах водка,Художник кисти отложил:— При этом шуме, Господи,Не работается творчески!Нина, наблюдая за друзьями,Запахнув халатик, встала,К мольберту молча подошла.

Друг неожиданно вспылил:— Нет, — крикнул, — не смотритеНа неудачную картинку!С мольберта холст схватил,Лицом к стене поставил —Виктор всё же разглядел:— Мне кажется, что замечательно,Всё, что творишь, мне нравится, —Ему в стакан еще налил:— Выпей — это тебя взбодрит,Надо немного потерпетьИ ты дождёшься покупателя.— В этом-то и вся беда,Она, по сути, несъедобна,С вами съесть её нельзя,Надеть на тело невозможно,А кушать хочется сейчас, —Взял стакан и залпом осушил.

Виктор на друга посмотрел:«Где научиться так сумел?Кто придумал эту поговорку —

21Художник должен быть голодным!А сытый, что же, не художник?Поговорка, право, непутёвая...»

Виктор ещё налил по сотке,Сам уселся возле мольберта,Друг рядом с Ниной на кушетку:— Ну что, мои любезные,Сегодня будем пить до вечераИ столько, сколько хочется,Пока всё пойло не закончится!

Дождик сопливый прекратился,На «Пушкинскую» улицуСолнце холодное вернулось,Вспоминая прошлое, старикСигарету «Приму» закурил,На портрет взглянул в витрине —Голод, как закоренелый враг,Сосредоточиться ему мешал.

Вспомнил устроенный им праздник,Как три товарища с вином и водкойВ полуподвале развлекались,В окнах мелькающие ноги,Спешащих по делам прохожих,Им напиваться не мешали,Не отвлекли от разговоров.

— Как, Нина, чувствуешь себя?— Друзья, поверьте, превосходно,Хочу теперь вина, не водку...— Ты мужа своего бросай,Выйди замуж за меня,За красивого и молодого.Зачем тебе этот старик?— Дружочек милый, ты наивный,

23А кто же будет нас кормить?— Я буду малевать картины,Ты на «Привозе» продавать!

Пока художник шутил с Ниной,Студию сумерки накрыли,Виктор щелкнул выключателем,Лампа в абажуре осветила,Как идиллию арабских сказокВ таинстве вечернего пространства.

Нина в позе раскрепощённойВ руке стакан с вином держала,Другой кудри молодого фантазёраС ласковой улыбкой гладила,Тот у ног её молился,Глаза зажмурив от материнской ласки,Лицом к коленям прислонился,От всего на свете отстранившись,В любви богине признавался.

Виктор отнюдь не атеист,Подспудно верил в высшие силы,Что помогали ему выжить На фронте, в послевоенной жизни,Все перед боем тогда крестились,После войны за хлеб благодарили,Он даже в пустяках всуе вспоминалНеведомого для него Христа!

Бывший беспризорник умилялНе только искренним талантом,Но и неопытным признаниемВ любви к жене своего друга,Которая любила только мужа,Подругой верной ему была...

24Стоящие у стен картиныИдею подсказали Виктору,Как будто свыше кто-то постаралсяНаколоть портрет своей любимойТушью разноцветной на спине,Чтобы всегда был только с ним,Не позволял любимую забытьВ горе, не дай Бог, и в радости, —Если ему придётся умереть,Вместе с ним похоронили быЕё наколотый портрет!

Он, покачиваясь, подошёл поближеК другу-художнику и Нине:— У меня отличная идея...— Что ты, дружище, хочешь?С тобой общаться нет возможности,Ты видишь, я Нину слушаю...— Теперь меня послушайте!Я хочу картину, но какую —Где бы я не был, куда бы не поехал,Она была бы только со мной.

— Ну и идеи тебе приходят в голову.А где найти подобный холст?— Я научу тебя татуировке,С ней сможет справиться ребёнок!— Я не ребёнок, — обиделся художник:— Мне татуировки ни к чему,Кистью работать гораздо проще.— Думаешь, не знаю, что говорю?Тебя я в две минуты научу...

— Я тебе одно скажу, юноша в ответ:— Ты пьян, твоя идея полный бред!— Врёшь, хлопец, я в своём уме —

25На моей спине изображениеТы нарисуешь, как умеешь,Только иглами, не кистью,Нина будет тебе позировать!Никуда, мой друг, не денешься...

— Нет, — успокаивала Нина:— Татуировка процесс долгий —Это очень даже больно,Потом лечить тебя придётся...Вряд ли художник выдержитЭту занудную работу,Тем более он выпивший...

Взъерошенный художник её услышал:— С этой затеей ничего не выйдет,Давай я просто напишу картинуКистью и красками обычными,На ней Нина обнажённаяБудет во всей своей красе,Если ты не будешь мыться.

— Я никогда такого не пойму, —Сказала Нина, оторопев:— Он так высоко ценит твой талант —Не будет мыться много летИ мне не нравится совсемВ красках немытая спина,Делай наколку, только не ню...

Виктор необходимое достал,На рубашке засучил рукав:— Это невероятно просто,Мне ничего не стоит,Как это делать — показать,У меня есть тушь трофейная,

26Необходимые для дела инструменты,Теперь смотри, следи за мной, —Наколол тройной иглойБыстрые метки разноцветные,Юноше руку показал:— У меня цвета есть разные,Столько, сколько красок у тебя!

— Ну, дай-ка я попробую,Но только на твоей руке, —Художник заинтересованноНакалывал цветные точки:— И правда, очень даже просто...— А что я говорил тебе?Красками будет посложнее, —Виктор стал поспешно раздеваться,Вылез из брюк, стянул рубашку,Остался лишь в трусах семейных —Без волос широкая спинаВ неверном свете забелела.

— Итак, — сказал он: — я готов.Куда поставишь ты свой холст?— Как всегда на свой мольберт!— Ты дурака-то не валяй,Холст живой и это я...— На мольберте холсту место!— Да я на нём не помещусь.— Ладно, тогда садись на стул...— Натурщицу! — Виктор заорал:— Нина, иди скорей сюда!Куда натурщицу поставим?— Коль ню она не хочет,Пусть стоит возле стола,Гребнем расчёсывает волосы...

Нина волосы освободила,Ей нравилось, как они шутили,

27Улыбаясь, стала причёсываться,Художник уголь в руке держал,На спине стал рисовать:— Сначала сделаю набросок,Потом займусь татуировкой,Ты, друг, щёкотки не боишься?— Чтоб осуществить свою мечту,Всё, что угодно, я стерплю,Не задавай глупых вопросов...— Тогда сиди, молчи, не двигайся!

С кукушкой на стенке ходикиДавно прокуковали полночь,Художник трудился напряжённо,Тушь накладывая ровным слоем,Полностью был поглощён работой.

За столом натурщица дремала,Виктор сидел, не напрягаясь,Он абсолютно протрезвел —В окна медленно вползал рассвет,Слышно было, как проснулся город...Художник работать пересталИ тихо произнёс: — Готово...

Нина на кушетку прилегла,Крепко уснула, колени спрятав,Под ситцевый цветной халатик,Виктор усталый в зеркалеСтал смотреть, вытянув шею,На спине изображение —Зрелище было потрясающим!

Вся спина от плеч и до трусовГорела фантастическими красками,Татуировка была густой,Будто написанная маслом,

28В женском лице, судьбой довольном,Читалась пьяная весёлость,Прозрачные штрихи на фонеПодчёркивали Нины обаяние.

— Бог мой, — воскликнул Виктор, —— Ты, дружище, просто гений,Коль так изобразил мою идею!Крепко руку юноше пожал...— Не надо так хвалить меня,Портрет неплох, вполне приличный —Его с любовью написалК тебе и твоей женщине —Я вам искренне признателен,За уваженье и приют...Знаешь, Виктор, мне кажется,Будет неплохо, если подпишу, —Взял иглу и наколол старательноВ свободном месте под портретомПодпись: «Владимир Еремеев»!

29

Òîðã«Для успеха не надо быть умнее других,надо просто быть на день быстрее большинства».

Лео Сцилард.

Старик стоял опустошённыйВоспоминанием из прошлого,Придвинувшись к стеклу витрины,Грустно разглядывал картину,Взглянул на яркую рекламуО выставке-продаже в галерее,Повинуясь побуждению внезапному,Молча дверь в неё открыл,Робко порог переступил...

В просторном светлом помещенииНа стенах много картин развешено,Холённые, с достоинством державшиеся,Бродили люди, их разглядывая, —Нервно озираясь по сторонам,Старик ещё не понимал,Хватит ли у него решимостиПройти вперёд, смешаться с ними.

Вдруг за спиной услышал голос:— Вы куда, что вам угодно?Говоривший, одетый в тройку чёрнуюНациональности неопределённой,Подошёл вплотную к старику,Нагнувшись, процедил сквозь зубы:— Пока цел, линяй отсюда,Я тебя, бомжара, не пущу, —Стал выталкивать его на улицу.

30

Старик не смог стерпеть такоеДвуличье приблатнённого амбала:— Ты, гусь, убрал бы свои грабли,А то испачкаешься ненароком, —Виктор вырвался из цепких рук,Обратился к равнодушным людям,— Я вам сейчас другое покажу,Вряд ли потом прогоните,У меня, промежду прочим,На спине картина нарисована!

Рюкзак отбросил в сторону,Жалобно бутылки звякнули,Стал стягивать с себя рубашку,Из кармашка сигареты «Прима»,Чуть смятые, рассыпались —Удивлённо зашумели зрители:— Он ненормальный, чокнутый,Вызвать надо бы милицию...Видя поддержку, амбал не успокаивался:— Что, старый хрен, не догоняешь?Давай, чудило, вон выматывайся!

Внезапно наступила тишина —Виктор показал худую спину,К нему приблизилась толпа:— Ну что, смотрите, вот она!Татуировка неплохо сохранилась,Смятая от старости картинаИз-за выступающих лопаток,Выглядела слишком нереально,Но совсем не потускнели краски,Искрились сочными мазками.

— Это просто удивительно,Нет никаких сомнений —

31Это ранний Еремеев,Его неповторимая манера,Вы, любезный, наклонитесь,Чтобы картина выровнялась,Видите, она даже подписана, —Расшумелись в зале ценители.

Подошёл хозяин галереи:— Кто на портрете эта женщина?И когда она наколота?— Это моя жена-красавица!После войны ОтечественнойДомой вернулся не калекой,Татуировкой стал заниматься,Моя жена была помощницей,Художника, мальчишку беспризорного,Талант увидев несомненный,Пригласил жить с нами вместе —Он и сделал мне наколку,Вот и вся история портрета, —Ответил Виктор, не оборачиваясь.

От такого монологаУ него, давно голодного,Каруселью закружилась голова,Ещё чуть-чуть и он упал бы,Одетый в чёрное сатрап,Чтобы угодить хозяину,Его поддерживал слегка...Глаза торговца затуманились:— Я картину вашу покупаю —Денег за неё не пожалею!Кто-то высказал сомнение:— Не соглашайтесь, он даст немного,Она гораздо дороже стоит...Виктор ответил изумлённый:— Как я могу себя продать?

32Часть меня — моя спина!— Послушайте, — сказал владелец: — Не сомневайтесь насчёт спины,Медицина за наши деньгиВсё на свете умеет делатьИ картину сможет удалить,Ваше здоровье не повредив.

Раздражённый повернулся к зрителям:— Объясняю слишком недоверчивым,Всем уважаемым ценителям,Чтобы иметь от быдла страхС беспрекословным повиновением,За деньги власть слушает нас —Вы тоже в тряпочку сопите!Деляга пальцем нос почесал,Снова обратился к Виктору:— Мне, кажется, купив картину,С ней вместе я покупаю вас...— Но если сможете её купить,Что станете с ней делать?Как будете меня хранить?Мне умирать ещё не время,Если умру, то вместе с нею!

— В этом-то и вся беда,Чтобы картину не испортить,С мёртвого трудней её содрать,Но мы что-нибудь придумаем...Виктор, недоброе почувствовал,Ответил, не задумавшись:— С любимыми не расстаются!Стал поспешно рубашку надевать,Но от дельца не отвязался:— Наш разговор не окончателен.Зачем картина вам нужна?На спине её никто не видит,

33Значит, не имеет ценности,Пусть даже это Еремеев...Вас, поверьте, не обижу,Зато богатым сделаю!— Ни к чему ваше богатство,Если я с женой расстанусь...И повернулся гордый к выходу.

Неожиданно попал в объятьяКакого-то высокого мужчины,В доброжелательной улыбкеБлеснула золотая фикса:— Прошу вас, задержитесь,Мой друг не кровожаден,Ему наколка ваша нравится...По плечу похлопал Виктора,На волосатых толстых пальцахКольца блеснули с бриллиантами:— Скажите, сколько же вам лет?На вид неплохо выглядите,А если вас немного приодеть —Многие будут вам завидовать!

Снова улыбнулся ободряюще:— Вы любите купаться в море,Греться нагишом на солнышкеВ обществе красивых женщин,Которые с игривым настроениемС вами на пляже отдыхали бы?Заворожённый мягким голосом,Виктор ответил, головой кивая:— Кому же это не понравится?— Я сумею вам предоставитьКак ветерану достойно жильё,У вас будет личный гардероб,Полный костюмов и рубашек —Нужды не будет в любой одежде!

34Вы когда-нибудь носили обувь,Сделанную по вашей меркеЮгославской фирмой «Цебо»?Я вам дам эту возможность...По утрам будет причёсыватьВас молодая парикмахерша,Пухленькая и симпатичная, —В толпе ехидно захихикали,Сглотнул слюну голодный Виктор...Эту судорогу по кадыку увидев,Соблазнитель продолжил монолог:— А как насчёт еды хорошейС французским молодым вином?

— Послушай, старина, — вмешался в разговорЖадный владелец галереи:— Вместе давай решим проблему, —С хирургом надо бы поговорить,Чтобы снял кожу с его спины,Пусть идёт на все четыре стороны!Виктор спросил, оторопев:— Что, без любимой на спине?Я вам сказал, что не согласен, —Ваши предложения заманчивыеБольше меня не трогают!— Вы меня поняли неправильно,Хирург заменит вашу кожу,Нет ничего здесь сложного —Вместо старой будет новая...

Соблазнитель вновь вмешался:— Братан, да это невозможно,Ты видишь, он не хочет —Слишком стар для операции,Трудоёмкой и серьёзной,Сердце не выдержит, пожалуй...

35Торгаш не успокоился:— Может, стоит пригласить попа,Пусть отпустит ему грехи,Которые он совершилВ жизни своей бессмысленной,Чтобы его бессмертная душаНа небесах в потустороннем миреВсё, что захочет, получила, —Тогда, возможно, он решитсяС собой покончить на этом свете,Решайтесь, — Виктору сказал, —Довольный своей выдумкой:— С женой останетесь навечно!

Виктор на торговца разозлился:— Я перед вами стою голодный,Милосердия не жду от Бога,О Божьем бытие нет доказательств,Чтобы с нами не случилось,Он никому не помогает —Его не было и быть не может!Нет, чтоб бродягу накормить,Учат его, как надо жить...Друг с другом зашумели зрители— Он атеист и богохульник!Один, неистово перекрестившись,На пол со злостью сплюнул, —Куда девалась их холёность,Показное для всех достоинство,Безумие ложной доброты,Когда все благородны и честны.Голос хорошо натренированныйУ богатея-соблазнителяПроворковал на ухо Виктору:— Не стоят вашего вниманияЭти пустые разговоры,У вас давно сосёт под ложечкой,Пойдёмте, вместе в кафе закажемВкусный обед с хорошей водочкой,Как насчёт мясца поджаренного

36С хрустящей тонкой корочкой?Вам, наверняка, понравится...

Как только вы насытитесь,Контракт с вами подпишемНа любых для вас условиях —Ваша задача ходить по пляжуВ плавках с торсом обнажённым,Чтобы сделать необычную рекламуДля моей новой гостиницы,Много денег заработаете!Это для вас хороший бизнес...

Как известно, голод не тётка,Иллюзиями никого не кормит,Виктор подумал: «Повезло,Неважно, что будет потом,Зато наемся до отвала!»С новым хозяином ушёл...В салоне на полу осталсяРюкзак с бутылками валятьсяНапоминанием о приключении —Охранник в чёрном костюмеС брезгливым выражениемВыбросил его на улицу.

Тёплый ветер остервенелоНа Пушкинской раскачивал деревья,Вороньё, истошно каркая,Под золотыми куполами церквиВместе с голубями пряталосьОт ветра, с ума сошедшего.

Рядом в новом салоне-магазинеНа продажу была выставленаУдивляющая всех картина —Головка женская хмельная,Лаком густо покрытая,В шикарной раме улыбалась.

37На пляже в дорогой «Аркадии»,На «Ланжероне», Одесситы и гости городаВ море купались и загорали, —Возле пляжей нет гостиницы,Принадлежащей частному лицу,В которой обещали старикуВыделить комнату для проживания,Что заставляет насторожиться...

Вряд ли Виктору так подфартило,Когда на «Пушкинской» в салонеПрохвосты, ради своей наживы,Бомжу так много обещали,Чтобы он с торсом обнажённым,Напомаженный, причёсанный,С девушкой у кромки моряБродил бы по песку живой рекламой!Ему скорей всего не повезло,Его откармливали, как на убой, На продажу выровняв портрет,На откормленной чистой спинеВырезал хирург лицо красивое,Для новой кожи пожалели денег —На помойку выбросили тело,Потому в салоне на витринеВисит портрет его любимой...

38

ÝïèëîãПо дороге, судьбой навязанной,Бесполезность сопереживанийМне захотелось изменить —В длинном коридоре творчестваМного дверей в чужую комнату,Я очень многого не понималНаощупь дверь свою искал,Но так и не сумел найти.

Когда одну из них открыл —За дверью коридор такой же,С дверьми налево и направоИ я, поверьте, испугался,Как угадать, куда войти,Как отыскать от них ключи?Мы умничать имеем право,Коль терпит выдумку бумага —От неё недалеко до правды.

Дурака заставь молиться,Лоб свой о стенку расшибёт!Но если ночью глухой и тёмнойОн не желает остановиться,Ищет с трудом свою дорогу,Надо подсветить ему немного,То к цели обязательно дойдёт.

В просторном светлом коридореНе удалось найти мне ключикиВ комнату, мне недоступную,В ней жизни новой старые хозяева,Наследники Советской властиС крепкими нервами, умом убогие

39На своём прекрасном суржикеВ микрофон стране вещают, —Что Бог им дал, всё правильно!

Подглядывая в скважину замочную,Я увидел невооружённым взглядомВласть бывших партаппаратчиковВместе с такой же оппозицией,Спекулянты и госчиновникиВ один бардак объединились,Чтобы по-европейски вороватьВ тихом омуте, где черти водятся!

Чтобы цели своей добиться,На спине покорного народаСвои накалывают татуировки —От навязанной приватизацииНынче каждый бывший спекулянтБизнесменом себя назвал,В добродетели своей купается...

Власть имущие считают,Что нужно всем в «Евросоюз»,Даже если нас там не ждут, —Честь и совести сомненияИх не тревожат, не печалят,Зачем мне тот Союз еврейский?Уж лучше быть мне одному,Чем вместе с кем попало!

Гляжу в окно на суету народа,Ради Европы на всё готовогоМне захотелось только одногоПри встрече каждому задать вопрос:— Привет, дружище, как живёшь?Получить ответ безоговорочный:— В моей стране жить хорошоПри власти новой и толковой!

40

41

42

Я завтра снова в бой сорвусь,Но точно знаю, что вернусь,Пусть даже через сто вековВ страну не дураков, а гениев...».Игорь Владимирович Тальков.

В спальном районе на «Черёмушках»С шалым ветром осень разгулялась,Листья из золота с деревьев обнажённыхДорогу к дому накрыли покрывалом.

Мой старенький заношенный пиджакВисел на вешалке в тёмной прихожейИ, глядя на него, тоскливо вспоминал,Как поднимался из развалин город,Когда сопливым пацаном гулялПо улицам «Жемчужины у моря».

Я был тогда весёлый, крепкий хлопец,Надвинув шестиклинку на глаза,Дымил дешёвой крепкой папиросой,Клёшем широким брюк из шевиотаНа «Дерибасовской» булыжник подметал,При моросящем и занудном дождикеНа хромовых в гармошку сапогахЗвенели на всю улицу подковы.

На Советской Армии подле ларькаВстречался со своими друганами,Мы смачно пили популярного «ерша»,Край бокала посыпав крупной солью,Добавляя водку в пиво «Жигулёвское».

43На подножке старого трамваяНа «Пересыпь» вместе добирались,

В клубе под патефон с девчонками«Рио-Риту», «Польку» танцевали, —Что за танцы без хорошей драки,Стенка на стенку кулаками?В мышиной форме участковые,Свистя в свисток, нас не пугали,С дружинниками в околоток забирали,Особо рьяных стригли наголо!

Мне везло, я лысым не ходил,Почти для всех примерным был,К справедливости душевные порывыБез драки у меня не проходили, —Сдачи всегда давал обидчикам!

Моя семья жила на «Мясоедовской»В районе всем известной «Молдаванки», —Биндюжником работал мой папаня,Маманя на «Привозе» торговалаКонфетами на палочке и семечками.

Я не хотел карьеры музыкальной —Традиционной для одесских мальчиков,На скрипке не играл, любил гитаруИ, выйдя на балкон, по воскресеньямБлатные песни пел своим соседям,Но как ни странно — им это нравилось.

Одноклассниц защищал от хулиганов,С ними в подворотнях целовался,Наедине с доступной девушкой,Не зная поведения дальнейшего,С ней опозориться боялся...

44Поздно ночью, возвращаясь с танцев,За столом с цветной клеёнкой,

Подкрутив фитиль на лампе,Под запах семечек калённыхПрилежно занимался стихоплётством.

Писал о путешествиях под парусомВ густом сиреневом туманеВ страны сказочные за синим морем,Где на пляже под жарким солнцемДевушки с зелёными глазамиТолько меня, как принца, дожидались!Есенинские иволги в дупло не прятались,А глухари дружили с соловьями.

Со временем биндюжники вышли из моды,Папаня стал художником свободным,Теперь маманя на рынке «Староконном»Им рисованные неумело коврикиС успехом переменным продавала.

Я соседям больше не пел песен,У меня совсем другие интересы,Необходимо после школы средней,Приобрести приличную профессию,В ПТУ на «Пушкинской» училсяНа кока для круизов заграничных,Чтобы увидеть воочию те страны,Которыми я грезил лунными ночами.

Однажды в «Комсомольском» паркеНа лавочке готовился к экзаменам,Сирень цвела и на ветвях акацийСвою песню воробьи чирикали.По аллеям, чистым и ухоженным,Ходили девушки в платьях из ситца,

45На стройных ножках туфли парусовыеПорошком зубным слегка начищенные.

Мне все девчата очень нравились,Хотелось каждую из них обнять,Чтобы скрыть подспудное желание,Глядел в учебник равнодушно —Его премудрость в голову не шла...

Ко мне вразвалку тихо подошёлДружбан с кликухой «Шмаровоз»,Мне, озабоченному, руку крепко сжал:— Здоров, грызёшь гранит образования?Весной, пожалуй, это трудно,Не будь, друган, таким занудным,Пошли с пацанками на пляж!

Увидев блеск моих печальных глаз,Таинственно на ухо прошептал:— Быть девственником в этом возрасте —Это нонсенс, как говорят учёные,Жить таким в Одессе невозможно...Одну из барышень с аллеи подозвал:— Вот, дружище, для тебя «Кефаль»,Ты таинством любви не мучайся,Она тебя полюбит и всему научит!

«Кефаль» со мной не познакомилась,Без лишних слов присела рядом,Я учебник отложил, смущаясь,И незаметно для других прохожихГрудь её высокую погладил.

Не отстраняясь, как одноклассницы,Она плотней ко мне прижалась, —Тайной любовной озабоченный,Своим стоячим нетерпением,Что дальше делать знать хотелось.

46

В парке мальчишки-пионерыНа деревьях ладили скворешники,Девчонки в красных галстуках,Стайкой окружив вожатую,На нас внимания не обращали,Как мы в кустах уединялись.

Зря с ней учёбы я так пугался,Всё гораздо проще оказалось —В кустах подруга, не стесняясь,Нетерпение моё взяла рукойИ вставила под ситцевый подол!

От ощущенья стать мужчиной,Настоящим, наравне с другими,Я учительнице был благодарен,Что девственности навсегда лишился, —Под подол не раз к ней заходил,Как ранее Боккаччо говорилВо «Фьезоланских нимфах»:«Мессир Мадзоне взял «Монтефикалли»!

Я с ней не раз ещё встречался,Она подруг мне приводила,Брюнеток, рыжих и блондинок,У каждой был свой темпераментИ все меня доходчиво учили.

Я успешно сдал экзамены,Теперь ходил в фуражке с крабом,Встречая бывших одноклассниц,С ними больше не терялся,Никому сопротивляться не давал,Свою науку с ними продолжал —Утерянное возвращал обратно.

47

Полетели по «Молдаванке» слухиО моих способностях в такой науке,Не только вдовам — женщинам замужнимНетерпение в учёбе применял,Вдовам знания свои внедрял,От замужних адреналин зашкаливал,О дальних странах больше не мечтал, —Мне приключений и без них хваталоОт мужей с ветвистыми рогами!

Мои родители, поверив сплетням,От брутальных связей уберечь решили,Сговорились с любезными соседями,Без меня — меня женить старалисьНа соседской девушке Людмиле.

Она в последнем классе отучиласьС формами Мерлин Монро достойными,Казалась мне девицей скромной,С просьбой родителей я согласился, —В нашем ЗАГСе подле театраЗнаменитого на всю Европу —В нём даже Пушкин слушал оперу!С этой Людмилой расписался...

С миру по нитке — голому рубашка,Соседи во дворе столы составили,Накрыли ковриками моего папаниС лебедями и русалками хвостатыми,Собирали всё, что нужно, в складчину.

На свадьбе с духовым оркестромПод марш «Прощание славянки»Я обнимал свою невесту —С вином Таировским бокалыЗа здоровье молодых звенели.

48

Мои подруги, бывшие училки,Ко мне, как к другу, подходили,Приобняв, тепло здоровались,Поздравляли с законным браком,На прощанье в щёки целовали —Невеста после брачной ночи,Став женой, мне их припомнила.

Пока не кончился медовый месяц,Дни и ночи проходили весело,По её желанию в любое времяДолг супружеский свой исполнял,Даже книги с ней читал,В которых о любви талантливоТворили свою версию писатели.

Без помощи наших родителейВ съёмной на «Ленина» квартиреВозникли новые насущные заботы:«Что делать и как дальше жить,Чем за квартиру заплатить?» —Чтоб быт хоть как-то обустроить,Придётся где-нибудь работать!

На «Карла Маркса», ближе к морю,В уютном ресторане «Украина»Трудится поваром устроился,Всё, что мог, домой тащил,Домохозяйку вкусно накормить,А сколько сил на нетерпенье уходило!

Неутомимая, как вечный двигатель,Моя бездельница — Людмила,После работы, днём и ночьюНетерпение безжалостно терзала,Довела его своим вниманием

49В усталую висящую беспомощность —Было бы смешно, если бы не больно,Где только научилась этому двустволка?

Наша супружеская жизньНастоящим браком оказалась,Как в патефоне дребезжащем,Пластинку часто заедало —О чём тут можно говорить?

Недолго наша музыка играла,Пластинка кончилась, и я один остался,Стал пить, чтобы обмыть свободу,И понемногу скатывался в пропасть,Где нет ни дна, ни дальних стран,Только густой сиреневый туман...

Я чуть не вылетел с работы!Как младшему сопливому коллегеМне в «Украине» помогли евреи,Чтобы вытащить меня из пропасти,На кухне хором расчехвостили,Но я на них не обижался,Пообещал им всем исправиться.

Директор Беня — «Фрайер Капитан»Погоняло, как есть, оправдывал,Мне жарить шницеля доверил,Но только под мою ответственность —Я старался, чтоб брака не было,Что нетрудно с моим образованием,И дисциплину более не нарушал.

Однажды в зале, переполненномПодвыпившим блатным народом,Своих учительниц увидел,Из кухни вышел поздороваться,

50Мы за отдельный столик сели,За встречу с ними водки выпил,Чтобы дружба наша не ржавела.

После работы поздним вечеромВ знакомом парке Луна-проказницаЗа листьями деревьев спряталась,Они меня, как прежде, пожалели —Мою беспомощность легко поднялиИ вновь взыграло нетерпение!После трёхдевного прогулаНа кухне ранним светлым утром,Солнце в окно, смеясь, заглядывало —Мои коллеги русским матомС меня ответственность снимали...

Мне их картавый мат по барабану,Главное — беспомощность моя исчезла,Преобразилась в нужное мне нетерпение,Даже с потными еврейкамиОно теперь работало, не уставая.К чему мне эти с хлебом шницеля,С кастрюлями и сковородками плита?

Забрав у Бени книжку трудовую,Покинул съёмную квартиру,К своим родителям вернулся,Сына блудного они простили, —Базарной прибыли вполне хваталоИ я катался сыром в масле.

Жизнь без работы была нескучной.Друганы из прошлой жизни,«Голос Америки» наслушавшись,На антресоль забросив шестиклинкиХодили в галстуках и узких брюках,И я от них не отставал,

51Рок-н-ролл с чувихами плясал,С барухами в кино встречался —Нетерпение мне не отказывало.

Как-то в кинотеатре «Вымпел»Фильм удивительный увиделС Макаровой и Рыбниковым,Очень песня мне понравилась,Уж больно в тему оказалась:«Не кочегары мы не плотники,А мы монтажники-высотники...»

В усталом развитом социализмеДля победы призрачного коммунизмаРаботы небездельникам хватало —Призрак давно Европу бросил,У нас болтался хреном в проруби!

Чтоб не считали тунеядцем,Пошёл на стройку комсольскуюМонтажником-высотником работать, —По всей стране в командировкахИскал воспетую романтику.

На просторах необъятных РодиныНа ударно-молодёжных стройкахМне работать очень нравилось —В труде усталости не знал,И нетерпенье было непременнымДля всех доступных девушек,Со временем коллекцию собралКомсомолок других национальностей.

Перестройка громом грянула,Как жарким летом снег на голову!Не стало комсомольских строек,Жизнь, как в детском калейдоскопе,

52Осколками цветными изменилась,Я, как бездельник поневоле,Пытался к перестройке приспособиться,Пиджак свой новый в клеточкуВ прихожей на крючок повесил —Маманя и папаня были рады,Что наконец-то остепенился.

На митингах, на «Куликовом Поле»Перед толпой доказывал с уверенностью,Что наступила полная свобода,Не только слова, но и дела,За независимость всех агитировалДля нашей «Неньки України».

Под руководством Леонида Кравчука,Ставшего из коммуниста демократом,В «Верховной Раде» в стольном КиевеДепутаты ночью независимостьУтвердили с превеликой радостью,С ними радовалась вся страна —Наконец-то, стала свободной УкраинаОт брата старшего — России,А власть, какой была, такой осталась.

Мои родители погибли от инфарктаПосле того, как Кучма-реформаторЗа одну ночь их сбережения украл!Его на это вдохновил Тимур Гайдар,О котором папа, ныне адмирал«Тимур с его командой» написал —Они тоже работали ночами!..

Я навещал с прискорбием родителей,Не нарушая их святой покой,Они лежали под одним крестомНа другой мне денег не хватило...

53

В своём любимом ресторанеОтмечал сорокоуст с друзьями,В нём за шикарными столамиКоммунистические демократыМестного разлива пьянствовали, —Каждый, нажравшись коньяка,Хвастался, что перестроился,Во благо нашему народу,Теперь над ними власть Кремля,Пожалуй, больше не нужна,Они с ней сами справятся!

Чтобы с ними подружиться,Нынче коллеги мои бывшиеИх обслужить особенно старались,Сам директор блюда им носил,По его команде официантки,Недоедки, улыбаясь, убирали,Когда их щупали за задницу,Они, хихикая, не отстранялись...«Фрайер-Капитан» не промах был —Хвастунами хорошо воспользовался,С успехом применяя пересортицу,Стал экономить экономику —На «Чижикова» личный магазинПо блату запросто открыл!

Мои любимые учительницыРаботали в нём продавщицами,Когда мне очень жрать хотелось,Как нищий, не имея денег,Не стесняясь, в гости приходил,Жрачку в долг у них просил,Они в подособку заводили,Меня и нетерпение кормили.

54Воспетый в песнях весёлый городК майским праздникам готовился,Накануне дня солидарностиНет охоты к демонстрациям,Лишь традиция одна осталась —Бывшие трудящиеся, ныне безработные,Поближе к морю кучкой собирались,На пляже с водкой и шашлыками,Как пролетарии, объединялись!

Через неделю главный праздник,Равнодушных к нему не было —По подметённым улицам ОдессыТоржественные и нарядные,Сверкая орденами и медалями,Шагали строем ветераны...

С трибун у бывшего обкомаКоммунистические перевёртышиИх с Днём Победы поздравляли,Благодарили предков наших,Которые им эту жизнь завоевали, —На развешанных повсюду лозунгахБелым по красному традиционноБольшими буквами написано:«Честь и Слава Победителям!»У зрителей, смотревших на парад,Непрошенные слёзы благодарностиМедленно сползали по щекам.

Я праздникам не шибко радовался,На могиле своих родителей,Чёрным ограду, крест подкрашивал —Им по-настоящему и искреннеКлятву торжественную дал,Свою жизнь начать с начала!Надел свой в клеточку пиджак,

55Наследуя папани творчество,Стал так себе художником,В «Горсаду» на «Дерибасовской»Неумело рисовал прохожих —Портрет на чёрти что похожийС умным видом перед другимиОбъяснял: «А я так вижу...», —Стал модным абстракционистом,Искусствоведы, теряясь, называлиТо кубистом, то конформистом.

Удобно быть художником такимПеред безграмотными знатоками —Определяя недоступный смыслКраской измазанных картин,Слюни восторга распуская,Чушь живописную расхваливали.

Ута Кильтер была главной —Усталым сексуальным голосом,Определяла смутное достоинствоНепонятных для неё полотен,А я на каждом вернисажеС богемным видом в джинсах грязныхВ пиджаке своём заношенномМенторски ей что-то говорил,О нетерпении своём забыв,Умничал о направленьи новомВ искусстве, перестройкой обновлённом.

Совсем несложно быть такой богемой,Отвергать каноны всем известные,Но я упрямо стремился к своей цели —Быть не художником, как папа,А живописцем настоящим!Натурщиц в мастерскую приглашал,Чтоб изучить характер у модели,

56С их согласия я с нетерпениемЖенское тело упорно изучал,Совместив приятное с полезным,Полотна неплохие стал писать —Никто таких картин не покупал,Считая их искусством устаревшим...

Когда мазнёй своей бахвалился,В узком кругу был моднымНового времени художником,В мастерскую дверь не закрывалась, —Не жалея денег деревянных,Поил богему, как суть желанную,В душевном замкнутом пространстве.

Захмелевшим от вина ценителямСвои картины новые показывал —Голубовский умничал, доказывал,Что это просто фотография,Маслом тщательно написанная,Что одним телом обнажённымВ мире искусства стало больше,В них нет полёта вдохновенной мысли,Лишь только задница и сиськи!Возможно, то, чему я научился,Сможет стать крутым трамплиномВ настоящем новом творчестве,Пикассо и Маневича достойным,Или современных очень модных,Горбачёва, Пояркова, Софронова...

Ценители, свои бокалы наполняя,С этим журналистом соглашались.

Доказывать им было бесполезно —Мазня, она и в Африке мазня!Она спокон веков всегда была,

57Её писали в каменных пещерахПетикантропы и обезьяны,О которых толком ничего не знаем

И сравнивать сие с эпохой Возрождения —Чушь глупая и безпросветная...С прогрессом новые возможности,Новая техника, другие сложностиИ проходимцы этим пользуются.

Мне претит такая схожесть,«Московский дворик» у ПоленоваДавно мне очень нравится.Я напишу «Одесский дворик»,Где не живут богатые евреи,И уважаемая национальностьОтличалась завидной скромностью,Пусть даже всё совсем не так —В век перестройки и «мерседесов»,В контексте этой ситуацииМне только это хочется писать!

Во времена царской монархииКартины русских живописцевБыли честны и очень искренни,Чтобы неграмотные понимали,Как надо жить с достоинством,Умными быть и честными,Беречь язык свой и историюИ всему лживому не верить.

Достоевский высказал однаждыМысль свою сакраментальную:«Красота спасёт весь мир!»Дворяне и богатые купцы,Не жалея денег, картины покупали,На выставках передвижных

58Для всех бесплатно выставляли —Неграмотных к искусству приобщали!

После жидовской революцииЛенин, не слишком мудрствуя,Объявил своим собратьямСвой, в виде приказа, лозунг:«Искусство принадлежит народу!»,Который нынче тоже актуален...

После длинного застояСоциализма развитогоНувориши Советской властиНа Украине перестроились,Власть в свои руки захватили,При выгодной им демократииК искусству чутко приложились.

Имея пониманье смутное,При общей поголовной грамотеБеспредел театра и эстрадыПревратили в яму помойную,Для безпредельщиков удобную,Заковыристую литературу,Языком телячьим созданную,Как щит, повсюду выставляют,Чтобы спрятать от убогого народаЖадный разгул своих помощников.

Открыли галереи в городах —Теперь художникам приходитсяВсем галерейщикам платитьЗа выставку своих картин!Если средств на это не хватает,Мецената надо отыскатьВроде олигарха Пинчука,Который в знаменитом «Арсенале»,Теперь ему принадлежащему,

59По подсказке заграничных дядейОн такие выставляет инсталляции,От которых голова квадратная!

* * *«Вся мудрость в том, что в миредурно пахнет: но само отвращениесоздаёт крылья и силы, угадывающие источники!»Фридрих Ницше.

Голову под подбородок подперев,У окна задумавшись сидел, —На улице весна и вечное светилоСквозь облака, как друг, подмигивало,Мои мозги от дум переплелись —Искали в этой жизни смысл.

Чтобы ненавистью не заболеть,Жизнь нужно принимать такой, как есть,И попытаться жить не так, как все,Не слушаться чужих пророчеств,Быть свободным в своём творчестве...

На диване у моего мольберта,Для обозренья выставив колени,Моя натурщица во сне сопела,На кухне чайник закипел —На улице проснулся новый день.

Мы пили чай, в окно смотрели,Солнце в ветвях деревьев заблудилось,Воробушки громко чирикали —Жизнь хороша на самом деле!Напротив у кинотеатра «Родина»Возле входа собиралась очередь

60На новый заграничный триллер,Где правды нет, одно насилие...

Его директор Аля МаксимоваМеня работать пригласила —Новые фильмы рекламировать,Я раздумывал не очень долго,Чтобы вместо чая кофе пить,Своё безденежье забыть,Надо где-нибудь трудиться,Не забывая свое творчество.

В мастерской полуподвальнойСвою комнату привёл в порядок,Стал работать рекламистом —Магнитофон в углу наигрывалПьесы джазовые, незабываемые,Под музыку с актёрами встречался,Даже Караченцев, мной уважаемый,Вино со мною пил, рассказывалО съемках очередного фильма.

Из управления кинопроката,Привлечённые моей рекламой,Приходили в гости администраторы —Лена, блондинка длинноногая,Меня однажды познакомилаС песнями Саши Каменного,Мы кассету вместе слушали,Администраторша мне очень нравилась,Уговаривая стать натурщицей,С нетерпеньем написать её портрет —В ответ услышал чётко: «Нет!»Осталось только облизнуться...

Моя реклама всех привлекала,Особенно к польскому фильму «Таис»,

61Где героиню обнажённую,Имея опыт, лихо написал,У ног её изобразил попаС крестом вместе с распятием —Он Таис раскрепощённойСтройные ноги обнимал,Тот, кто Флобера прочитал,Рекламу эту понимал.

Обласканные перестройкой неразборчивой,Свободой окрылённые церковники,Звонили часто в кинотеатр,Чтобы крест с распятием убрал –Негоже богомольному монахуТанцовщицу любить и ноги обнимать...Зачем ему такие страсти?

Искусствовед Валерий БарановскийВ газете Деревянко «Вечерняя Одесса»,Депутата Верховного Совета,Мою рекламу раздолбать пытался,По-коммунистически доказывал:В Советском обществе нет местаТаким, как я, художникам, —Возле рекламы собирались детиИ молодые комсомольцы,Назвал рекламу порнографией,Не понимал, глупец, эти писания,Та же реклама, но от обратного —После его статьи у кассыЗрителей больше собиралось!

Я забросил творчество былое,Больше не писал «Одесский дворик» —К чему фантазии писать?Таких евреев нет в натуре,О которых я когда-то думал,

62По жизни вечные приспособленцыВ любое общество внедрялись,Для этого свои фамилии меняли,Не зря Оноре де БальзакНазвал их «Колыбелью человечества»,А в «Библии», как в партитуре,Давно расписана их музыка.

Но мы-то знаем по истории,Ими навеки зашифрованной,При обществе любом«Богом избранный народ»Всегда стремится к власти,Чтобы гениями командовать,И богатеть не просто так —Стать непременно олигархами!Им их собратья помогалиПод звёздно-полосатым флагом...

Мне это пониманиеРаботать рекламистом не мешало,Я создавал свою богему,Не допускал в неё евреев,Но было всё же исключение —Натурщиц этой национальностиВ мастерскую приглашал,Их чёрные библейские глаза,В мир широко распахнутые,С огромным удовольствием писал!Прошу прощенья за отступление...

63

* * *«Не будь служителем чужого мненья,Имей своё сужденье обо всём.Не требуй, чтобы мир своё движенье,Вершил тебе желаемым путём!Не мы определяем направленье,Жизнь движется, а мы за ней идём.»Мирза Шафи Вазех.

Для любопытных в фойе кинотеатраУстроил первую выставку-продажуДля всех художников Одессы,Чтобы полотна из загашников,Невостребованные в галереях,В народ за деньги отдавали.

Моя идея всем понравилась —Художники кино и телевидения,Профессионалы и самодеятельные,Известные и неизвестныеВ мастерской полуподвальнойСвои картинки оставляли,Которые в фойе не помещались,Их находки в графике и живописиМне помогали новому учиться.

Однажды удивили натюрморты,Которые мне принесла художница,Ими был буквально поражён —Их живописным мастерствомИ фактурной композицией, —Я в эту женщину влюбился!Забыл натурщиц, мне позирующих,Продавщиц, своих учительниц,

65Администраторшу Елену,С глазами чёрными евреек...

Мне нравилось в ней абсолютно всё —Её фигурка, почти правильная,Глаза чуть-чуть печальные,И тихий разговор, немного робкий,Её полувоздушная походка,Когда ко мне спешила на свидание,Все мужчины шеи выворачивали!

Почти бальзаковского возраста,Имела сына уже взрослого —Ах, как её я ревновал,К её мужу и любовникам,Об этом ей в стихах писал!Она читала, улыбаясь,На лицо накладывалась грусть,Я всё на свете забывал,К ней стеснялся прикасаться,Чтобы улыбку не спугнуть...

По субботам и воскресеньямОна трудилась на плэнере,После работы светлым вечеромОна этюды мне показывала,В них море разноцветное шумело,Листья любви дрожали на деревьях...Друг перед другом раздеваясь,Обнажёнку с ней писали,Когда смотрел на её тело,Нетерпение моё робелоИ, как не странно, мне хваталоЕё восторженного взгляда.

Моя свобода отношений кончиласьК кратковременным любовницам —

66Когда-то высказался Пушкин:«Опыт — сын ошибок трудных»...Я перестал в других влюблятьсяИ перенёс к ней свой мольберт,Приходил к ней каждый день,С нетерпеньем вечера дождался,Включал своё воображение,Как опыт применить в её постели.

Она работала на телевиденьиБутафором и постановщиком —По рассказам искренней художницы,Работа творческая и несложная,Чтобы рядом с любимой находиться,Пошёл туда по совместительству.

Друзья мне говорили в «Родине»:«Зря, чудак, пошёл туда работать,Засосёт и трудно будет выскочитьИз вязкого жидовского болота,Любимая работа рекламистомВ кинотеатре навсегда закончится,А со своей богемой — распростишься!»

Работая студийным декораторомРядом с женщиной желанной,Много чего наслушался, увиделОт председателя теле- и радио-,Его еврейских заместителей —Слова-то выбраны какие:«Суть концепции их творчества!Коль заявился, хлопец, с улицы,Не имеешь с нами родственников,Изволь нас слушаться, художник...».

Особо умничать старалсяУшлый редактор музыкальный,

67Член уважаемой Компартии —Покровский Игорь Николаевич,С устатку выпив в кабинете водки,Вспоминая всуе папу дирижёра,Играл на скрипке обязательно,Пусть неумело, но показательно,И не работал, держался за работуПодхалимажем и предательством.

На этом славном телевиденьиБыл не один он, богом избранный,Были ещё и творческие бабыЭтой хитрой национальности —Молодящиеся, не совсем старые,На вид очень воспитанные,Ухоженные и напомаженные.

Когда совместно с мужикамиПосле работы собирались,Чтобы выпить и расслабиться,Захмелев, в такие позы становились,О которых даже мои учительницыНе знали и не догадывались!

Пожалуй, это очень сложноДля натуры увлекающейсяВыдержать подобный натискКонцепции вранья жидовского, —Чтобы на те же грабли не наступить,Когда ценители непонимающие,Мою работу с умным видом,Как Голубовский, изучали,Как Барановский осуждали,Мы это раньше проходили!Сам Бог велел от этого уйтиИ не носить такие пиджаки,В которых перевёртыши ходили...

68В Москве произошёл переворот,Притих от удивления народ, —Неувядаемый Чайковский,Старые песни комсомольскиеС телеэкранов зазвучали,Коммунистические оборотниС дрожащими руками захотелиВернуть доперестроечное время!Моя жизнь по сути не менялась...

Вернулся к творчеству в рекламе,Со своей богемой тусовался,Ко мне натурщицы ходили,Только Ленка нос задрала,Не соглашалась мне позировать,Когда наедине с ней оставался,Окружал её вниманием,Бёдра слишком завлекательныеПоглаживал, облизываясь,Она куклой равнодушнойМне ехидно улыбалась,Ласки избежать старалась,Считая их довольно скучными.

Её насиловать я не пытался,У меня другое воспитание —В арабских сказках когда-то прочитал,Что женщину не по её желаниюВзять с ходу невозможно,Будет седалищем вращать,А нетерпение устанет,Прослезится ей на бёдра!Потому-то с Ленкой-недотрогойОконфузится боялся...

Мне переворот не помешал

69Любимым делом занимался,Знакомых мне художников собрал,Им предложил сделать подарокДетскому Дому в селе «Песчаном» —Пусть дети смотрят, как в музее,Подаренную им галереюИз пожертвованных им картин,Настолько этим увлечён я былИ было мне по барабануЧто по приказу прохиндея ЕльцинаВ «Матросской тишине» сиделиПридурки самозванные!

Лена с директором кинотеатраМеня с богемой поддержали,Вместе с подчинённым коллективомСвои подарки детям покупали!Моя художница уговорилаОператора из телевиденияЗаснять вручение подарковДля вечерних новостей.Городской отдел образованияНам выделил свою машину,Мы свои подарки загрузили,Укатили утром раннимСотворить благотворительность.

Дорога к цели была неблизкой,Трясло автобус на ухабах,Жара в салоне нестерпимая,Наши попутчицы без платьевВ цветных мини-купальникахВ открытое окно смотрели,Мы в плавках с операторомПросматривали свежие газеты.

За окном трудились на полях

70Мужики на старых тракторах,Грачи на поле вспаханномПривычно червяков искали,Над горизонтом солнце поднималось,В весёлые тона окрашивалоРаботающих полураздетых женщин,Меня такое трудовое зрелищеИз-за жары не привлекало.

Я ещё более вспотелОт газетных новостей,В «Правде» с удивлением читал,Как на ушах стояла вся Москва,Концом переворота возбуждённая,И толпа российских идиотовМитинговала, пела песни,С трибун из-за границы гостиВ основном еврейского замесаИ их московские засланцыВ мегафон толпе подсказывали,Что, наконец-то, есть возможностьУтвердить для всех свободу,Жить по призрачным законамГолословной мутной демократии!

Крик в автобусе меня отвлёк:— Смотрите, мужики, смотрите!Я выглянул в открытое окно —Картина для села обычная,На перелеске стадо коровТравой весенней насыщалось,Матёрый бык с кольцом в ноздряхНа корову влез, взгорбатясь,Всем видно было, как... скакал,Жертва, внимания не обращая,На такое удовольствие,Рога вниз опустив, траву щипала

71И новости московскиеОтошли на задний план.

Меня другое очень волновало:«Бунт московский дурно пахнет!»Мне не хотелось быть коровой,Привычной к действию такому,Как только наши перевёртышиДобьются вожделённой власти,Нас будут в клетку заводитьПо своим придуманным законам,Чтобы сами под быков ложились,Проявив при этом терпеливость —Не дай Бог этакой напасти...

Об этом оператору сказал,Он ответил: — Мне это пополам —Мы на нашем телевиденииК этому давно привыкли,Чтобы на жрачку заработать,Пусть неохотно, но добровольноПод пурица, под каждого ложимся, —Со своего сиденья встал,Ушёл к весёлым пассажиркам.

Не страшно то, что он не понимал,Мне страшно то, что сам не понимаю,Как участи подобной избежать,Не стать заложником паршивой власти!

В селе «Песчаном» на отшибеВозле дома неприглядного,Облупленного двухэтажного,Наш автобус остановился —Толпа девчонок и мальчишекВ алых галстуках отглаженныхВо главе с директором детдомаБлаготворителей встречали.

72

Лица с улыбками довольнымиНеподдельной радостью светились,Нашу весёлую компаниюШумной стайкой окружили,Кинокамера телеоператора,Снимая действо, стрекотала,Белый по красному плакатУкрашал обшарпанный фасад:«Добро пожаловать к нам, гости дорогие!»

Довольный директор «Родины»,Администраторша ЕленаВместе с моей художницей,Таким вниманием растроганные,Картины от художников Одессы,Сладости в картонных ящикахВозле входа выставляли,Чтобы было видно оператору,Что, где и как снимать,Он бегал, как ошпаренный,Чтоб нужный ракурс отыскать,Лукаво улыбаясь в камеру,Им детдомовский директор помогал.

К зениту солнце поднималось,На торжественном собранииЗвучали речи благодарныеНе только нам и перестройке,Да балаболке Горбачёву,Будто и не было переворота!Возле детдома на пустыреДетский духовой оркестрПосле каждой благодарностиТуш оглушительно играл —Воробьи от страха падали,С деревьев листья осыпались!

73Потом нас в пионеры принимали,Всем на шею галстук повязали...

Закончилась торжественная часть,От солнца нестерпимая жараНас липким потом наградила,Заставила нас галстуки снимать,Пионерам в шортах легче было —По ступенькам на второй этажОни подарки молча заносили.

Вместе с детдомовским директоромНа первом этаже я помещениеГрустно разглядывал оторопевший, —В небольшом тесном пространствеЗаляпанные подмости стояли,Вместо досок горбыли на них лежали,С потолка давно не белогоПаутиной электропровода свисалиРазор повсюду настораживал:«Зря привезли мы галерею»...

Директор, мысль мою угадывая,Мне доверительно рассказывал:— После этой перестройкиОт председателя колхоза нашегоДождаться денег невозможно —Трактористы и доярки,К труду тяжёлому привычные,От рассвета до закатаГорбатятся, как одержимые,Чтоб заработать главное:Старым тракторам солярку,Лекарства для ветеринара,Клубу инструменты музыкальные,Чтоб молодёжь не разбежалась.

Мы стараемся попользоваться

74Благотворительностью ныне модной, —Приезжают к нам из областиКандидаты и чиновники,Увидят безобразие ремонта —Сразу деньги перечисляют,Пусть небольшие, но достаточно,Чтобы детей наших кормить,Самим зарплату получить.

Колхоз наш поддержать стараемся,У них скупаем молоко и мясо,В труде, как можем, помогаем.А что нам остаётся делать?От нашей власти не дождёшьсяНастоящей экономикиИ государственных дотаций —Коль ремонт доход приноситВот таким нехитрым образом,Он будет бесконечно продолжаться!

К такому творчеству директораОтноситься надо с уважением,Я, как художник, это осознал,Руку крепко ему пожал,Но резюме в мозгу осталось...

Наши нувориши во власти,Придумав наглую приватизацию,Ничего нового не создавали,Утвердив законы жёстокого бесправия,В собственность украли старое —Соки из народа выжимали,В заграничные бокалы наливали,С его свободой жадно выпивали,А выжатый на сок народСвою удачу в жизни не сберёг —При его рабском поведенииБогатели прохиндеи безразмерно!

75

В окна второго этажа детдомаИз-за жары настежь распахнутые,Цветущая акация заглядывала,Солнце сквозь ветви еле пробивалось,На стенах коридора неширокогоНаклеены обои очень скромные,Блестел паркетный пол, надраенный,На потолке люстры хрустальные,Двери со стёклами прозрачнымиВели в просторную столовую,В ней уютно и прохладно!

Школьный звонок позвал к обеду,Вышли из комнат октябрята,На майках звёзды пятиконечныеС кучерявым вечным Лениным,В столовую вошли весёлой стайкой —На лицах вовсе не было печали,Что папу с мамой никогда не знали...

Водитель с оператором уехали,Чтобы успеть в вечерних новостяхПраздник довольных пионеров,За обедом весёлых октябрятВсему народу показать.В директорском просторном кабинетеКондиционер тихо работалВ креслах развалясь сидели гости,В кабинетное пространство интерьераВписывался стол на гнутых ножках,После вкусного обеда с коварной водкойМы кушали на десерт мороженое,Вино прихлёбывая терпкое,Из винокурни местного колхоза.

Директорша кинотеатра «Родина»,Привыкшая везде командовать

76В окно смотрела отрешённо,Ленка с директором заигрывалаИз уважения иль развлечения,Её глаза искристые, нетрезвыеВ его, от выпивки блестящих,Как в озере, старались искупаться.

Он, улыбаясь администраторше,Предложил, о чём-то думая:— Домой не стоит возвращаться,По вечерам у нас прохладно,Комфортно будет прогулятьсяПо деревенским тихим улицам,Кино посмотрим в нашем клубе —«ЧП районного масштаба»,В детдоме для ночёвки места хватит,А утром что-нибудь придумаем.

Я это любопытное киноВ «Родине» смотрел давно,Встречался с режиссером Снежкиным,Молодым, с лицом приветливым,Когда он на премьеру приезжал, —Мне в показанное плохо верилось,В нем много грязи на комсомольцев,К которым относился с уважениемИ видел, как они работали,На ударных комсомольских стройках,А Снежкин с видом гордымХвалился своей смелостью,Что, мол, достойно показалЗастойную эпоху Брежнева —Я спорить с конъюнктурщиком не стал.

Художница, директорша и ЛенкаНа экскурсию пошли с директором,Отбросив в сторону свои воспоминания,

77Взял с собой планшет с бумагой,После плотного и сытного обедаВышел во двор слегка проветриться.

В детдоме «Мёртвый час» ещё не кончился,Воспитатели на улице работали,С фасада тихо снимали лозунги,В кладовку стопкой аккуратно складывали,Готовили к очередному празднику.

Солнце с жарой спускалось к горизонту,Ветерок принёс прохладу с поля,Я на лавке ею наслаждался,Рисовал работу воспитателей, —Пионеры с октябрятами проснулись,Во дворе зарядку делали под музыку:«Летите, голуби, летите,Для вас нигде преграды нет»,Несите, голуби, неситеНародам мира свой привет...»На акации в такт воробьи чирикали,Возможно голубям завидовали.

Вспомнил «Ямайку» популярную —Робертино петь так не умел,Как Советский юный пионер,Саша Пономарёв в хоре Александрова,Приходится лишь удивлятьсяСлаве мальчишки итальянского.

Солнце скрылось за чёткий горизонт,Его сменил двурогий месяц,Вечер мгновенно превратился в ночь,Ультрамариновое небоУсыпалось мигающими звёздами.

Вернулись женщины с директором,Спокойной ночи мне пожелали,

78Спать ушли совсем усталые,Со мной художница осталась,Смотрела на моём планшетеНезавершённые наброски и этюдыК новой картине о пионерах:— Ну, как тебе ваша экскурсия,А о кино какое впечатление?

— Жители «Песчаного» приветливы,Встречаясь, кланялись директору,Он с каждым встречным разговаривалО делах колхозных, о заготовке сена,Колхозники доброжелательноК себе нас в гости приглашали —Вина домашнего мне не хотелось,Я ела вишни и черешню,Потом мы вместе кино смотрели,Мне этот экшен не понравился...

Эта женщина красиваяВсколыхнула мной давно забытое,Стала мне ещё желаннее,В тени заснувшего детдомаЗвёзды на небе нам подмигивали —Любви и ласкам обновлённым.

Домой дорога утомительна,Дряхлый детдомовский автобусНа унылой черепашьей скоростиС трудом заглатывал дорогу,Я с художницей любимойОсобого внимания не обращалиНа скрип рессор и тряску на ухабах,Рядом сидели, молча внимали,Как директор с администратором«ЧП районного масштаба» обсуждали.

Понравилась им сценка грубая,

79В ней секретарь райкома комсомолаНа столе в хрущёвской кухне,В пиджаке в то время модном,В мясо воткнув лицо любовницы,Поставил в позу некомфортную,Задрал ей юбку слишком узкую,Ширинку расстегнув, её насиловал,Вертел попутно мясорубку, —Свободный галстук цвета кровиВ такт его движеньям сильнымНа спине её подпрыгивал.

— Какая смелость молодого режиссёра!Вскрик директорши восторженныйДеревенского водилу напугал,Со страху он нажал на тормоза,Мы чуть с сидений не слетели,Водила, выпучив бесцветные глаза,Салон автобуса оглядывал,Потом сказал, чуть заикаясь:— К «Раздельной» мы подъехали,Остановка здесь конечная,Дальше не хватит нам бензина,Вы дождитесь электричку —Она быстрей домой доставит.

Мы с ним вежливо простились,Вышли на утренний перрон,На лавках отдыхали пассажирыС товаром из ближайших сёл,С целью доставить на «Привоз»,Чтобы там выгодно продать,Подвыпившая молодёжь гуляла,Пацаны девчонок обнимали,Разбрасывали без причины мат,Ожидающие к этому привычныеНа них внимания не обращали.

80

Директорша с моей художницейПрогуливались вместе по перрону,Лена на лавке рядом сидела,Помадой подправляла губы —Её спросил, чуть-чуть ревнуя:— Моя прекрасная Елена,Как тебе детдомовский директор?

— Я прекрасная, но не твоя,Не приставай с глупым вопросом,Он такой, как ты, телёнок —Взять меня лаской невозможно,В миссионерской скучной позеНет никакого удовольствия...В кино мне комсомолец нравится,Незачем жалеть его любовницу,Вспомни, как охала, стонала,Нет от обиды — от сладострастья!

В электричке переполненнойВ окна с выбитыми стёкламиЖарко заглядывало солнце,На сиденьях, изрезанных ножами,Пассажиры, как селёдки в бочке,Потея, надписи разглядывали —На стенах кем-то нацарапаныСо знаком плюс чужие именаИз трёх букв похабные словаИли: «Лахудра, я люблю тебя».

В обезображенном вагонеМилиция в крысиной формеМимо стоящих по проходуПротискивалась с контролёрами —Их не смущала теснота —Главное деньги с пассажиров взять.

81

Я за ничьей Еленой наблюдал, —Ветерок из дальнего окнаНа лбу ей чёлку растрепал,Её миндалевидные глазаСмотрели отрешённо внутрь себя,За ней на двери видна надписьГрозная: «Не прислоняться!»

Я, конечно, не психолог,Но всё-таки художник,Должен натурщиц понимать,Чтобы характер их вложитьВ пространство созданных картин,По-другому видел, как Елена,Себя за плечи приобняв,Грустила молча, вспоминая,Как свою любовь искалаНе мимолётную, а настоящую —Вся сексуальная бравадаВ этот миг с неё слетела,Эта яркая красавицаБыла в душе совсем другаяИ все писания де Сада —Выдумка для мимолётных встреч,Когда приходится терпетьПопытку ею обладатьНе по любви, а просто так,Для технического наслаждения...

Перрон одесского вокзалаБыл заполнен до отказа,Кто встречал, кто ожидал,Чтобы с сумками и рюкзакамиПервыми в вагон попасть,Место удобное отвоевать —При штурме тесной двери

83Кряхтели старики, пищали дети,Наконец-то, все разместилисьВ вагоне безразмерном,Поезд тронулся, перрон остался,Замусоренный и опустевший.

Мы по домам не торопились,Решили вместе пообедатьВ ресторане привокзальном,Я показаться джентльменомПеред женщинами постарался,Им заказывал «Токайское» вино,«Ассорти» салат и фрукты,Себе графин хорошей водки,Селёдку с жареной картошкой,Обед я этот не забуду —Благодарные мне женщиныДля меня подняли тостЗа нетерпенье в моём творчестве.

* * *Проходит жизнь, всего нам не успетьМешают жить пройдохи и невежды,Мне страшно, друг, без дружбы умиреть,Ещё страшнее выжить без надежды.

Родной язык, прости меня,Ты суть народа и его история,Его достоинство и совесть,Но невозможно отыскать слова,Благожелательные и негрязные,Чтоб описать, как ушлые чиновники,Мне без меня другой язык навязывали,Мою державу нагло дерибанили!

В прошлое далёкое ушли мои друзья,

84Которые меня до пенсии терпелиИ неизвестно, как сложится судьбаВ наше постперестроечное время.

Давно прошли допенсионные годаЭффектом перекошенного коромысла,Когда выплёскивается в пустоту водаСвершений и надежд несбывшихся.

Мы в школе жизни постоянно учимсяБыть способными на честные поступки,Чтобы жизнь для всех достойная была,Каждый раз сдавая свой экзамен,Отвергаем хамство и предательство,Честь и совесть часто вспоминаем,Но почему-то остаёмся в дураках!

После убогой грязной перестройки,Объявленной Мишкой Горбачёвым, —Он, верный Ленину с Компартией,От переворота в Крыму скрывался,С понтом, ничего не знающий,Ночью по рации советовалсяС пьянчужкой Борькой Ельциным,Что делать с этаким народомНа президента недовольного?Как дальше с этим жить,Чтобы Союз Советский сохранить!

Тот в сговоре с невеждой Кравчуком,Оставив дело Мишки на потом,Отделить тайком поторопилсяУкраину от бунтующей России,Трусливый ленинец подал в отставку,Безработный за рубежом бахвалился,Как строил чудо-демократию.

85Борькины друзья Россию грабили,С его семьёй ворованным делились,На Украине Ленька без стыда и совестиОдесский флот — гордость всего народаПродал евреям заграничным!

Народ, всеми обманутый,Поневоле был загнан в рабство,То, что им создано — просто украли,Такая, чёрт возьми, у них традиция —Прибыль всегда недурно пахнет,Откуда бы они её не получили...У людей в борьбе за выживание,Им присущее исчезло напрочь!

Не умея толком плавать,Власть в море жизни на плаву держаласьЗа счёт наглости и жадности,Каждый из них богат и рад,Что унижен бедный рабИ процветает воровство особоеЗа счёт народа, всему покорного, —Каждый чиновник разбогатевшийВместе со своими президентамиНа билбордах яркой краскойЛживый лозунг напечатали:«Народ решает — власть делает!»

* * *

Ох, какие же здесь сетиРок нам стелет в темноте,Рифмы, деньги, дамы этиТе, те, те и те, те, те!А.С. Пушкин.

Производители палёной водкиПочти задаром купили «Родину».

86Моя директорша ушла на пенсию,Одна, в квартире однокомнатнойРазвесила картины, ей дарённые,Обладая избытком времени,Их разглядывая, пишет мемуары,Как успешно поработалаСекретаршей Руслана Боделана,О встречах с многими актёрами,Сценаристами и режиссёрами.

Замуж вышла администраторшаЗа старика, слишком богатого,Не по любви, а ради денег,В огромном доме в три этажаС ним жила в законном браке, —Де Сада вспоминая нервно,По вечерам хлестала старикаДо полного изнеможения,Когда он крепко засыпал,Кожу хрустящую снимала,На улицу, как Барби, одевалась,Грудь в кофточку не помещалась!Не стеснялась по ночам гулятьС женихами потенциальными...

На «Соборке» возле храма возрождённого,У нового роскошного фонтанаПод брызгами купались голуби,Художники картины выставляли,Портреты рисовали всем желающим,Мастерицы и рукодельникиПредлагали покупать свои поделки,Девушки с нескромным поведением,Сидя на лавках раскрепощённо,Обнажали для клиентов ноги...Возраст безделью не помеха —Пенсионеры и безработные болельщикиВ домино и шахматы играли,

87О футболе, как обычно, спорили —Полна талантами Одесса!

На вальяжной ДерибасовскойВ своём видавшем виде пиджаке,В одном из множества кафеПил молча растворимый кофе, —Мне с ностальгией вспоминаласьЮность, прошедшая давно,Когда по знаменитой улице гулялС приблатнёнными друзьями,Собой и жизнью вполне довольный,По булыжной свободной мостовойПриключенья для нетерпения искал.

В то время жёсткое, послевоенноеНам денег от родителей хваталоНа пиджак, висящий на плечах,На ерша для храбрости на танцах.Жизнь несытая, но дружная была —Мы дружили с нашими соседями,Вместе отмечали праздники,Пели лирические песни,Трошина, Марка БернесаИ нам было без разницыКто русские, а кто евреи...Мы обижать друг друга не умели,Любить по-настоящему хотели,Мечтали о далёких странах,Знали, что рождены для счастья,Как птица для свободного полёта,Книги были главным развлечением,В них искали правду о нашей Родине,Всё знать хотели о войне гражданской,О боях в войне ОтечественнойИ были главными для нас героямиПавка Корчагин, Сашка Матросов,

88Влюблялись в Зою Космодемьянскую,В Любу Шевцову, Улю Громову,Читая о бессмертных подвигах,Им подражать во всём старались.

На ударных комсомольских стройках,На полях колхозных, фабриках, заводахТрудились доблестно, с геройством,Труд добросовестный нам нравился,Мы знали, что возродим Державу,Мир установим во всём мире,Чтобы дети наши и родители.Противный вой сирен не слышали,Под взрывы бомб не попадали!Всё по-другому в жизни получилось...

В нашей стране, распятой безнаказанно,В борьбе неравной за выживаниеНарод обиженный, беспомощныйВ чужой войне невольно оказался,Теперь сирены «Скорой помощи»На улицах всё чаще раздаются,Как жуткий вой войны прошедшей,Извещая о пострадавших новыхВ схватке совсем бессмысленнойС безнадёгой и коварством власти —На телевидении и в газетахВ новостях подобное безумиеНазывают не местной оккупацией,Объясняют международным кризисом.

Пока я размышлял о безобразияхОккупантов коррумпированных,Солнце в платанах заблудилось,С жарой сквозь ветви пробиваясь,На свободу наконец-то вырвалось,На горизонте красным остановилось,Дул с моря ветерок прохладный,

89Дарил всем запах цветов акаций,Продлились тени от невысоких зданий.

Мужики в коротких шортах,В босоножках на босую ногу,Возвращаясь с пляжа, пиво пили,Жажду утолив неторопливо,Расплатившись, молча уходили, —Как провокаторши для пенсионера,В короткой не по возрасту одеждеКо мне пацанки за стол подсели.

Я терпел пока молчали,Как только сигареты закурили,Меня нисколько не стесняясь,Выставив ноги худые, длинные,Впрочем, довольно соблазнительные,Стали с матом обсуждать,Что нынче модно одевать,Как с любовниками Николь Кидман,Анжелина Джоли с ПитомСпали на большой кроватиВремён Людовика Четырнадцатого.

Такое трудно было выдержать:— Эй, соплячки, угомонитесь,У меня от мата уши вянут,Вам нескоро выйти замуж,Завтра учиться надо в школе,Вместо того, чтобы учить уроки,Вы о сексе в кафе болтаетеДиким языком неграмотным,Вон от моего стола, засранки!

Сразу притихли разговоры,Та, что старше, бросив сигаретуВ полную окурков пепельницу,

90Выгнув общипанные брови домиком,Сказала грубым хриплым голосом:— Послушай, дед, ты стар и сед,Но я ручаюсь головой,Что любишь секс, как молодой,Ты не ругайся, грамотей —Лучше купи шампанского,Тогда ты нам понравишься!Мы сотворим тебе минет,Всё, что надо, встанет у тебя,А если денег с собой нет,Сам давай от нас шагайВ урну с головой кидаться!Подружки громко рассмеялись...

Доктор на больных не обижается,Мне спорить, что-то им доказыватьПосле такой тирады расхотелось,Я только думал с удивлением,Каким же будет обновлённым поколениеЛет через двадцать — двадцать пятьОт таких девчушек-малолеток?Сотню зелёную из пиджака досталОфициантке за кофе передал...

Дожидаясь положенной мне сдачи,На пацанок посмотрел внимательно —Широко раскрытыми глазамиНе на меня смотрели, на валюту,Что исчезала медленно в карманеВ переднике официантки,Та, улыбаясь завлекательно,В кассу пошла менять купюру...

От включённых ярких фонарейУбежали сумерки в глухую тень,Шелестели листьями платаны,

91Двурогий месяц света не добавил,Висел, как украшенье, над «Горсадом»,Улица заполнилась прохожими,Я в меру сексуально озабоченный,Смотрел не на мужчин любого возраста,А на подруг, с ними шагающих —На грудь и ноги, их осанкуГлазами страстного художника.

Официантка сдачи принесла,Я для пацанок ей заказалПо упаковке вредных чипс,Главный напиток молодых —Американский «Пепси-колу»,Мороженое с приторным сиропом,Коль это дело им понравилось —«Чупа-чупс», чтоб пососалиВместо бананов у мужчин!Девчушки на меня поглядывали,Больше матом не ругались...Глядя на мордашки девочек,Довольных этим угощением,Невесёлый ненароком думалС угнетающей обидной грустью,Как росли эти пацанки,За две щёки уплетающиеИми любимую вкуснятину.

Как мечтали папа с мамой,Их дедушки и бабушкиВырастить детей воспитанными,Честными, от зла свободными,Достойными любви высокой,Которую когда-то сами знали,Вслух читали детям книги, —Кругозор до школы расширяли,Чтоб ничего на свете не боялись,

92А в школе общеобразовательнойДетей в начальных классахЛишь только на украинскомУчиться нагло заставляли —Безоговорочно и обязательно!

Мальчики и девочки за партамиУчительницу слушали внимательно,Ещё не понимали разногласийМежду богатыми и беднымиИ не было трагических последствийОт нестандартных отношений, —Носили форму одинаковую!Время в учёбе быстро пролетает,Когда девчонки в классе подросли,Стали стараться модно одеваться,Мальчики надели взрослые штаныСтала заметна такая разница...

Последыши родителей богатыхНа одноклассников, которые беднее,Смотрели с нескрываемым презрением,На их одежду, скудные завтраки,В отместку пацаны устраивали драки,Скромно одетые обиженно пацанкиНочью в подушку тихо плакали.Насмотревшись кино американского —Триллеров кровавых и ужастиков,Во всех кинотеатрах города,Порнуху в модных видео-салонах,Свобода отношений детям нравилась,Мечтали стать безбашенными,Образцы жестокого насилияПовторяли в школьной жизниИ «Конан-варвар» со ШварценеггеромВезде висел на видном месте.

93Адептам неумелой власти —Президентам с депутатамиТакое перевёрнутое образованиеБыло желанным и вполне устраивало,Как отвлекающая тактикаОт войны бедных с богатыми.

Война любая без жестокости,Без превосходства над другимиИ лихоимства не обходится,Потому после войны любойУбийство для достиженья цели,Личной, карьерной или воровскойСтало привычным и необходимымЯвленьем кривобокого прогресса —В жизнь общества внедрялось непременноНе только в мире — и на Украине!Разрушение свободы самосознанияУ народа, туго понимающего,Что в его стране творится,Ни к чему хорошему не приведёт, —Народу надо бы подсуетиться,Оборзевшей власти жаднойНа пиджаке зашить карманы,Харон на Стиксе взяток не берёт,В Тартар бесплатно отвезётА Цербер не загавкает!Всё равно придётся голымиДепутатам с депутатками,С марионеточными президентами,Глупых взглядов, разного цвета,С палёной до отравы водкой,С хвостом селёдки загнивающей,В мире ином на сковородкеВ обнимку вместе жариться,И черти вечного ТартараБудут курить церковный ладанВместе с попами в высоком сане,

94В огонь пожитки конфискованныеСтанут, смеясь, в огонь подкладывать!

Виденья сказочные отвлеклиОт насущного и настоящего,Ради экономии в стране обиженной,На «Дерибасовской» потухли фонари.Тьма из тени вышла безбоязненно —Контражуром месяц высветилМоих соседок, за столом сидящих,У них, довольных угощением,Вместо сигарет торчали палочки«Чупа-чупс» приторно-сладкого.

Голос детский без смущения,Тьмой приглушенный прошепелявил:— Послушай, дед, достойный уважения,Ничто на свете не даётся даром,Где мы продолжим этот праздник?За твои деньги что захочешь!Ты подожди, имей терпение,Мы лишь пойдём попудрим носик...«Мне ни к чему их дожидаться, —Подумал, застегнув пиджак:С детьми орало на мече коватьПожалуй, слишком экстремально!»Дорогой к дому мне вспомнилось,Как жила, добыв Победу,Многострадальная держава.Чему учились дети в стране Советов?Сказки для воспитанияВ детстве были главными,На вопрос: «Откуда дети появились?»Родители с улыбкой отвечалиОхотно и с терпением:«Детей послушных и примерныхПриносил волшебный аист,

95А непослушных и хулигановНа огороде в капусте находили!»

Мальчишки, повзрослев, влюблялисьВ своих подружек-одноклассниц,С ними неумело целовались,Засыпая ночью вспоминали,Вкус поцелуя первого и робкого —Только в снах их секс тревожил,Утром, проснувшись, удивлялись,На вопрос ответ искали:«Коль заниматься онанизмом стыдно,Что делать, чтобы такое не приснилось!В клубах и кинотеатрахЛишь о войне кино показывалиИль до войны про жизнь весёлуюС песнями и хороводами...

Вдоль улицы, к ночи пустеющей,Засыпающие лысые платаныСкучали без своих пернатых,Листья повисли и не шелестели,Соперничая с запахом сирени,Сильней запахла белая акация,А я вопросом напрягался:«Чем ты, художник, озабочен,Забыв о своём творчестве?К чему эти убогие сравненияЖизни теперешней с послевоенной?»Вряд ли интересен твой рассказО поцелуях первых, неумелых?Суть главную старайся отыскать, —Крутую кашу войны жестокой,В то время всё население голодноеНовую жизнь пыталось строить,Чтобы эта каша, круто сваренная,Подонками Советской властиВо главе с Великим СталинымБудущему поколенью не досталась!

96

Что было однажды, может быть дважды,Начиная с Киевской Руси,Нет времени, чтоб не было войныБез жертв и притеснений, —Все подчинялись воле державнойОт первого князя до царя последнего,Народ стремился сделать всё,Чтобы жестокость и разорНикогда, нигде не повторялись.

Навязанная крестоносцами религияВойнами с невиданной жестокостью,Расползлась заразой по всему миру —Два тысячелетия церковникиДурачат простаков рассказамиО еврейском Боге самом главном,Что только он даёт спасениеОт голода, разора, эпидемийИ бессмертие для верующихВ райской жизни на том свете!

Вспомни, художник, революциюС её идеей слишком смутной,Вырванной из лживой «Библии»,«Кто был ничем, тот станет всем!»Ты Ленина не раз писал портретИ морды его помощников,Отпрысков «Народа избранного»,Подобные Лёве Троцкому,Ты не один был в заблужденииО геройстве того времени —Даже художник Васнецов,Мастер писания святых икон,Для геройской Красной АрмииПридумал знаменитую будёновкуИ шинели с красными полосками!

97

Каждый кремлёвский командир,Интеллигентные предателиИстину прекрасно понимали —За посыл всё можно получить:«Рабочим фабрики, землю крестьянам!»«Вся власть Советам из безграмотных!»И не было предела этой лжи,Коль «Силы враждебные веют над нами!»Строили с успехом на кровиРеспублику воров, к чужому жадных...

После её делили на автономии —Феодализм тоталитарный,Как в древности, стал главнымГосударственным устройством,Всё превратилось в одночасьеВ русских, украинцев, татар,Грузин, узбеков, молдаван —Не стоит всех перечислять,Достаточно причины главной,Чтобы этнические разногласияОт насущной жизни отвлекали!

Повторение — не мать учения —Это судьба для всех народов,Населяющих шестую часть земли,Сейчас воспитанники Ленина,Революции наследники —Коммунистические упыриВ демократической свободеНе на шутку разгулялись,Применяя свой посыл,Всё, что можно себе присвоили,Что-то украли, что-то отняли!По своим законам, безнаказанно...

98

Я вспомнил отчий дом на «Молдаванке»,Когда в гости приехал мамин братИз деревни в Орловской области,Как рассказывал, глотая слёзы —Его сын, комсомолист сознательный,В нищем Сталинском колхозеС гордым названьем «Путь Ильича»Мальцом на ферме скотником работал.

Выращивал свиней, бурёнок-рекордсменок,Скот подросший сопровождал на бойню,Чтобы догнать и перегнать Америку!Сам погиб в очередной командировкеПод горящим для скота вагоне...

Мой брат хотел стать агрономом, —В вагоне на подстилке из соломы,Под стук колёс неторопливыйПри свете лампы керосиновойВ институт к экзаменам готовился.

В дверь, раздвинутую настежь,Ветерок прохладный залетал,Виделось поле до горизонта,Куда под вечер опускалось солнце,В вагоне скот жвачку жевал.Вдруг вагон на дыбы встал,Опрокинулся с коровами, —При неожиданном крушенииОт лампы солома загорелась,Брат на волю выбраться не смогИз-за придавленных вагоном ног,От дикой боли он закричал:— Братцы, рубите мои ноги!Но не было кому помочьВ пустом до горизонта поле...

99

Отвлёкшись от глобальных размышлений,Они не к месту, не ко времени,Нам не увидеть изменений,Но вот от жизни взять, что можно,Не только мне, другим позволено —Здесь ни причём свобода совести...

Не найти в земной историиВремя для жизни благодатное,Где свободы не отбирали бы,Не существует машины времени —Это выдумка фантастов,Не то бы от туристов не было отбояИз будущего, нам неизвестного,И прошлого, от нас далёкого,Потому-то в белорусских ВискуляхНе случайно состоялись посиделкиИ влезли в нашу жизнь такие бесы,Как Лёнька Кравчук и Борька Ельцин!Без них бы жизнь другой была —Без посыла манны небесной...

На «Терешковой» угол «Космонавтов»,В парке имени «Максима Горького»На открытой небольшой площадкеМетались звуки саксофона,Певицы юной хриплый голосКак у Утёсова, захлёбывался:— Мурка, мур-мур Мурёночек,Мурка, ты мой котёночек...Я сел у сцены за свободный столик,Пиджак на спинку стула сбросил:— Мурка, Маруська Климова,Прости меня любимого...».

Пробежавшей резво официанткеЗаказал «Портвейн три топора»

100И, глядя на весёлые семёрки,Налил в бокал креплённого вина,Чтобы под «Мурку», улыбаясь, вспомнить,Как раньше в парке «Комсомольском»Учился жизни сексуальной, —Не думать об историях печальных.

Пить в одиночестве я не привык —Может, по возрасту подругу снять,Чтобы забыть и не груститьО жизни той, что ранее была,Мы многого тогда не понимали,Читали книги, не вникаяОткуда, что, кому и как,Коль и жили небогато,Не стоило и начинать...С энтузиазмом выполняли планы,«Доска Почёта» с почётной грамотой —Высшей для нас была наградой,А премия нам роскошью казалась!

В задних рядах кинотеатров,По воскресениям на танцахДевчонок крепко обнимали,Мечтали с каждой переспать,Но комсомольская мораль,Родительское воспитание,Лишь после свадьбы позволялоВкусить запретный плод желанныйИ привычка навсегда осталасьГрудь и ноги у девиц разглядывать...

В этот поздний тёплый вечерКо мне за столик женщина подсела,Был рад красивой собеседнице,Невольно глядя на круглые колени

101Под коротким модным платьем,Ей налил вина в бокал:— Здравствуй, милая красавица,Как жизнь и как твои дела?

На весу держа бокал наполненный,Ногу на ногу вскинула соседка:— Не знаю даже как ответитьО жизни нашей непутёвой —Мы все делами недовольны,Вечно мечтаем заработатьНе по чуть-чуть, а сразу много —Давай, любезный, выпьем за встречу!Потом договоримся о цене,Чтоб было хорошо тебе и мне...

Со сцены песня Якова Давыдова,Переделанная Лёвой Задовым,С блатным одесским колоритомЗвучать с эстрады продолжала.— Стала ты чужая и совсем другая,Стала ты мне, Мурка, неверна...Просипев строчку последнюю:«И за это пулю получай!»Под жидкие аплодисменты,Кланяясь, певица в зал ушла.Её сменил высокий парень,У певца манеры голубого,Голосом, поставленным неплохо,Песня Табачникова зазвучала:— Ах, Одесса, не город, а невеста,Ах, Одесса, нет в мире лучше места...

Улыбаясь сидящей по соседству,Торговавшей своим несвежим телом,Последний раз взглянул на бёдра,

102Расстроенный подумал огорчённо:«Собеседницы не получилось,С такой нельзя быть искренним —Ошибёшься всенепременно!»

— Ах, Одесса, ты мой любимый край,Цвети, моя Одесса, живи и процветай, —Под заключительный аккордЗнаменитой «Жемчужины у моря»Вспомнил о своей художнице:«Бог мой, какой я идиот,Даже представить невозможно!В этом паршивом ресторанеС какой-то поветрулей выпиваю,А женщина, мне дорогая,Меня, волнуясь, дома ждёт...С соседкой вежливо простился,Она, как кукла, глаза выпучила:— Любезный, жду, когда расплатишьсяЗа время, мной потерянное...Неужто денег у меня не меряно,Чтобы отдать ей, не жалея?«Три семёрки» ей достаточно!

Дорога к дому расшаталась,Из-под ног куда-то вырываясь,Не желала быть мне скатертью,Пьяной радостью меня попёрло —Всегда работал, словно лошадь,А дома вроде, как осёл,Чужой беды не превозмочь,К чему мне лживая история,Яйцеголовых философия?Живи, художник, так, как можется,Синяя птица, нескоро прилетит...

Укрепив своё самосознание,Брёл упорно в ближайший магазин

103Приобрести вкусный подарокДля моей красавицы-жены.

За прилавком на стеллажах до потолкаЯрко упакованный товар лежал,Шоколад, конфеты и печенье,Соки, фрукты, рыбные консервы,В которых рыбу вряд ли ты найдёшь,Лишь мешанину их хвостов и плавниковИли баланду, полную фекалий,Вместо Кости Дзюбина кефали!

Я вспомнил с ливерной начинкой пирожки,Мы покупали не потому, что дёшево,Просто очень вкусно приготовлено —За это ласково их называл народ:.«Ухо, горло, нос, сиська, писька, хвост»Или пирожки с еврейской обрезью!С раннего утра три пирожка купив,Грузинским чаем, молоком запив,До обеда сытым работаешь...

Подошла к прилавку продавщица,Похожая на первую учительницу:— Чем мне помочь вам, уважаемый?В разрезе белого, как снег, халатаГрудь упругая с сосками тёмными,Как соблазн для мужиков выглядывала!На бейджике написано «Алёна...»Для робких женихов и неленивых,Чтобы не спрашивать у девицы имя,Как для любой любви положеноВ наше время приличным воспитанием.

Вынул из кармана пиджакаСдачу от хмельного праздника:— Вот, любезная, хочу купить презент

105Для подруги, дома ожидающей...Поясом затянутая талия,К стеллажу сложилась пополам —От вида выпуклого зада оторопев,Подумал: «Где мои шестнадцать лет,Когда с весёлым нетерпением,Подобных продавщиц не пропускал?А сколько с возрастом потеряно —Теперь, пожалуй, не подсчитать!»

По совету профессиональномуКупил коробку дорогих конфет,Для продавщицы плитку шоколада,Как настоящий джентльмен,На прощанье руку ей поцеловал,Собой довольный к дому зашагал.

Двурогий месяц за тучу спрятался,Зигзагом засверкали молнии,Гром грозой на дом мой надвигался,Под ливнем пьяному промокнуть —Мне только этого и не хватало,Презент свой спрятал под пиджак,Постарался от грозы сбежать!

* * *

«Улыбнулась грустно фея:— В странном тёмном миреЕсть, конечно, ведьмаВ каждом коллективе...»Настя Прохоренко.

Благодаря моей художницеБыт уютный в нашем доме,Я ей за это очень благодарен

106И крикнул, радуясь с порога:— Я пришёл за наказаниемЗа свою ветреность и пьянство!Ей протянул конфетную коробку...

На подарок не обратив внимания,Меня подруга встретила вопросом,Расстроенной скороговоркой:— Мой милый, я так огорчена, —Неужто TV государственноеСтанет частной лавочкойДля Оксаны Матюх с администрациейС подачи Пундика и губернатора?Я от этого сойду с ума!

От всхлипов детских протрезвевший,Не зная толком, что ответить,Пиджак в прихожей на крючок повесил,Её к груди крепко прижал,Поцеловал чуть влажные глаза, —На кухне ливень кнутом хлесталДва плотно занавешенных окна,Гром иногда художницу пугал,Она взволнованно рассказывала,Как из старых ветхих декорацийПридумывала новые площадкиК скучным, убогим телепередачамДля областной администрации.

Прихлёбывая крепкий чай с лимоном,Слушал художницу внимательно,Перебирал умом своих знакомых,Таких, как Пундик и Покровский:— А кто такая Оксана Матюх?

— Это главная начальница,Работала шестёркой в «Имексбанке»,

107Странным образом к нам назначена,Ведёт себя, как генеральша,Затеяла у нас реорганизацию,Умеющие и дело знающиеПод сокращение попали!

— Скажи мне, что тут странного,Если всеми правят негодяи,Поверь, им всем по барабануСудьба умеющих трудиться,Тем более на телевиденьи,Им показуха стала главной —Нас на билбордах успокаивают,Будто власть нам что-то делаетЗа счёт народного бюджета.

— Мне без работы никак нельзя,Ей всю свою жизнь я посвятила,Как без общения с друзьями?Всё, что могла, им отдавала,Как умела, так помогала,Чтоб все, как надо, получилось...— Художник трудится всегда,Пиши, подруга, натюрморты,Если захочешь, обнажёнку,Забыв про прочие дела —Будешь ты всегда свободнаОт начальников противных,Администрации загнившей...Свободным жить не запретишь,Пусть будет тишь и благодать,Нам безобразий не отменить,Пойдём, родная, отдыхать.

В спальне окошко чистое от ливняСолнцем рассветным осветило,

108Стало видно, как художницаВ беспокойном сне переживалаПроисходящее на телевиденьи,Ей сочувствуя, в окно смотрел —В своей работе много летПомогала друзьям в творчестве,Не зная, что предательство,Основа жизни тех друзей!

Ну, как её мне успокоить,Как убедить, что личная свободаОт пройдох бесовской властиНужна для жизни, словно воздух,Необходимо найти возможностьНаслаждаться каждым днем,Отпущенных для нее судьбойИ ничего на свете не бояться...

Вся наша жизнь — смешной разладВ круговороте ненужных встречНе надо нам на них оглядываться,Какая разница, чем наша жизнь была,Что приходилось нам терпеть, —На свою память опираясь,Нам остаётся только ждать,Чтобы когда-нибудь пусть в будущем,А лучше, если сейчас живущий,Смог воскликнуть, не кривя душой:«В нашей стране жить хорошо!»

* * *

109

Призрачно всё в этом мире бушующем

Есть только миг, за него и держись,

Есть только миг между прошлым и будущим

Именно он называется жизнь...».

Н. Добронравов.

Я ненавистью перестал болеть,Стал просто жить не так, как все,На холсте масляной краскойВ постельные весёлые тонаВоспоминания свои раскрашивал,Забывая о делах греховных,О которых мне нестыдно вспомнить, —Видавший виды старый пиджакБыл для меня защитным панциремОт хамства и самодовольства,Чиновников, нас окружающих.

Не так уж плохо жизнь прошлаС тех пор, как пацаном гулялПо улицам весёлой Молдаванки,Заглядывая в окна распахнутые,Как в освещённый вечером аквариум,К золотым рыбкам нетерпенье применял,Не окунаясь в философию глобальную.В той прошлой и далёкой жизниСоседи без личной выгодыДруг другу помогали выжить,Тех, кто талантлив и возвысился,Благословляли, но не завидовали,Нам, молодым, их ставили в пример!Если кто-то чем-то заболел,Собравшись вместе, сообща лечили,Было безразлично, кто где трудился,Кто из них чукча, кто еврей, —

110Всех называли просто — одесситы!До виртуальной перестройкиЯ не был вечным двоечником,Старался делать всё на пять!Опираясь на собственную совесть,На «Доску Почёта» попадал,Где в пиджаке я гордо красовался,После, добиваясь, как художник,Авторитета в своём творчестве,Чтоб независимым по жизни быть,Пиджак свой в клеточку носил —В своей судьбе не сомневался!

После развала страны СоветскойНас заставляют жить по-европейскиБез нашего на то желанияИ бизнес всенародного обманаВ новой стране успешно развивается...

Такое время достойно удивления,Когда обманутое населениеПротестует на мелких митингахПротив бизнеса своей же властиС умершей давно надеждой,Что жизнь их к лучшему изменится, —Опуская бюллетень на выборах,Наступают на те же грабли,Потому что нет других и не было!Известно всем, не всё срастаетсяС честью, совестью и пониманиемВ безполезности всей нашей жизни,Взять христианскую религию —Каноны лживой «Великой Книги»Проповедуют непротивленье злу,Не осуждают кровавую войну,В себе уверенных и безнаказанных,Нынешних бомбометателейСША вместе с Израилем,

111Недовольных другими странами...

Апостолы учили грешниковУ Христа просить прощения, —Молись, чудак, ищи отдушину,Чтобы спасти душу заблудшую,Хочешь попасть в благословенный рай,На чужое свой рот не разевай,Бессеребреником себя почувствуй!

Я тоже был по жизни раб,Умом чуть трусоват, но сердцем храбр,С нетерпением отдушину свою искалОт грехов, судьбой отпущенных,Чтобы спрятать в ней свою сущностьС идеей и желаньем революций.

Мы все у прошлого наследники прямыеК труду за выживание привыкли,Ну накажем современных крестоносцев,Всех обидчиков жестоко уничтожим,Вряд ли бунт такой нам что-то даст,Коль совестью торгует наша власть.

Мудрый должен жить долготерпением,От недоумков отличаться честностью,Обязан творчески настойчиво трудиться,Безделье слишком тело расслабляет, —Шабаш «Верховной Рады» с новостямиНе смотреть по телевизору,Где власть совместно с оппозициейВсегда в одном единогласны,Чтобы довольных и недовольныхВольным строем загнать в Европу!Смешно? Я думаю не очень —Лично мне главней, чтобы в моём домеНе закончилась еда и водка...

112Всё это понимаю только так.Но вот откуда эту мудрость взять?

Один гуляю по тротуаруМимо билбордов на ногах слоновьихС рекламой, жутко нарисованной,По привычке девушек разглядываю, —Шагают стройные с ногами до ушейВ коротких, по-европейски, платьицах,Груди, манящие с торчащими соскамиНагло выглядывают из декольте,Моё сердце посещает вдохновение,С каждой хочется писать портрет,Брюки мешают нетерпению —Я бы вовсе отменил бюстгальтеры!

Глядя вслед на фигурки девушек,Где половинки вниз от талииПривлекают своим вилянием,Вдруг подумал с сожалением —Моя подруга вышла на пленер,Как творец, парней рассматриваетС надеждой затянуть в постельТайком от друга постаревшего...Расстраиваюсь от ехидной мысли,Она, возможно, в нашей квартиреВместо пейзажа возле моря,Кому-то страстно отдаётся!Чтоб усмирить тупую ревность,Обуздать своё воображение,Спешу домой, в свою Европу...

* * *

113

«В окошке том герань живаяЦветёт и летом и весной,И тёплый ветер развеваетКисейный занавес с каймой...».С. Михалков.

Зря подругу дорогой осуждал,Здравый смысл её не покидал,Она на кухне ужин нам готовила,Поцелуем встретила в прихожей —Утонуло сердце моё раненоеВ светлых озёрах её глазИ ревность в их глубине растаяла.

В просторной светлой комнатеЭтюдник у окна стоял,Привычный запах свежего «Пинена»Не мешал рассматривать пейзажСо скалами монументальными,На пляже, у самой кромки моря,Лежат фигурки обнажённыеМолодых парней и юных девушек.

Я, как художник, точно знал,Когда натуру пишешь маслом, —Этого вполне достаточноНатурщицей без секса обладать.Любимую за плечи приобняв,Успокоённый пошёл на кухню,Сел вместе с ней поужинать,Водку из холодильника достал,Для аппетита выпил соточку,Закусил салатом из овощей,Мясом жареным на медленном огне,Запивая всё это компотом.

Картины в рамах вместо обоевНа стенах в комнатах висят,У окон на каждом подоконнике

114Цветы теснятся комнатные,Растёт столетник, цветёт герань,К нам на балкон садятся голуби,Клюют в кормушке разные зёрна.

Мы на базар с подругой ходимЕду и фрукты покупать,Лежа на диване вечерами,Кушаем клубнику со сметаной,С ней вместе телевизор смотрим,Чтобы видеть всё и знать.

Увидев на экране своих знакомых,Которые когда-то были нам друзьями,За двуличье их не осуждаем,Каждый живёт, как только сможет, —Нечестно что-либо приобретённоеПропадёт со временем без пользы...

Эту истину мы твёрдо знаем,Поэтому живём, душой свободные,Каждый день с ней творчески работаем —Я пишу о прошлом свои рассказы,Она творит одесские пейзажи,Наш родной любимый городДля вдохновения богами создан!

Своя Европа нами построенаБез навязанных чужих законов,Как ни странно, мне это нравится,В Евросоюзе потому так стрёмно,Жить придётся со всеми вместе,Как в общественном просторном туалете,Где похвастаться нельзя и... выпуская воздух,Нужно будет на других оглядываться,Что, отнюдь, совсем неинтересно.

115Мне с подругой жить комфортно,Думаю и ей со мной неплохо,Нам не нужна совковая настойчивостьВсё переделать и перестроить,Хочется верить только в хорошееНам не надо никаких друзей,Наша любовь без них сильней,Мы о прошлом просто забываемКогда цветы с ней поливаем,И на балконе кормим голубей.

117

118

119

В «Аркадии» ранней весной,Ещё не начался пляжный сезон,Но солнце уже щедро раздавалоТепло желанное всему живому,Окрашивая море, лёгкий воздухПрозрачной акварельной краской,Чаек пронзительные голосаПросили сытость и покой у моря,Броуновский полёт привлёк меня —Такой пейзаж просился на бумагу.

Выбрав место на небольшом пригорке,Свой этюдник старый разобрал,Присел на камень из ракушняка —Вдруг женский звонкий голосНад пространством моря зазвучал:

— Кинулася хвиля страшенна,човника мицно вхопила, кинула гетьаж за банку, неначе лушпайку.Дівчина плаче; плаче вона від болю,не од страху, не за човном вона плаче,жаль її великий, що нічим їйрятувати безщасних:«Ні! Таки спробую ще раз!»

В окружении детей притихшихСтройная девушка читала книжку,На шее белый шарфик, словно чайка,Под тёплым ветром развевался, —Я этюдник свой оставил,По косогору к ним спустился,За детьми тихонько притаился,Чтобы легенду дослушать до конца,Девушка, словно меня не замечая,Продолжала взволнованно читать:

120— Миттю одежу зірвала з себеі кинулась просто у море,не зглянулось гнівноє море:хитко коханку свою поглинуло...Та зглянулась праведна доля: смерть собі не знайшла жалібниця відважна,чайкою сірою з моря спурхнулаі з гірким плачем полетіла над морем...

Моё любопытство предупредив,Книжку мне протянула чтица,Тонкую, размером небольшую:— Прочтіть та принеситьМені завтра на це ж місце —Я буду тут в цей самий час, —Ей улыбаясь, книгу, открылИ поразился в ней эпіграфу:

«Пола душа і думка в’ється,Мов чайка в’ється і пита:Коли ж скрізь сльози усміхнетьсяВкраїна — матінка свята?»

Мною задуманный пейзажВ тот тёплый день я не писал —Книжицу читал и удивлялсяЗабывчивости и невниманию,Новых в искусстве реформаторовВ культуре нашей Украине —Творчество любой национальности,Даже если чем-то не понравится,Должно быть всеми уважаемо,А не прятаться в архивах!

Закинув на плечо ремень этюдника,Пошёл домой по узким улицамС суматошной жизнью города,

121По ним топтались многиеВеликие поэты и писатели,Которых не забудут в будущем...Выйдя неспешно на «Дерибасовскую»,Я оказался в веке девятнадцатом —Увидел барышню в шляпке кокетливой,Узкая белая шёлковая лентаЗмейкой на прямой спине лежала, —Торопилась барышня в частную гимназию.

Получив достойное образование,Преподавать в гимназиях имела правоРусский язык и русскую историю,Обожала читать Нарежного, и Гоголя, —Поэзию Пушкина и Байрона,Лермонтова и Державина,На украинский язык переводила,Шевченко детям декламировала:

«І чужому научайтесь,Й свого не цурайтесь...»

В «Одесском вестнике» печаталаСвоё первое стихотворение:«На смерть Тургенева»,Но в книжке записной писала:

Знаю теперь, что я украинка,а не русская. Не какие бедствия,слова и события Великой Россиине волнуют моё сердце так,как история Украины,никакой напев не находиттакого резонанса в моей груди,как украинский,не за кого не болит так сердце,как за её промахи и ошибки.

122и чем больше вижу в её истории ошибок,недостатков, тем горячее люблю её!

В мастерской моей в аквариумеЗолотые рыбки лупоглазыеИз-за водорослей на меня глядят,Мне щебет волнистых попугаевНе помешал легенду дочитать:

«А дід і не знав, що дочка поробляє,та ті козаки, що вона зрятувала,сказали йому. З горя і розпуки дід,як разводив вогнище біля моря,так в його і кинувся просто.Загибли і дід, і дочка, та загиблине зовсім: і щоночі вогник на скеліблукає, а сірі чайки без лікурозплодилися на скелі, над моремлітають та плачуть — кличуть,лиш тільки зачують хижу бурю,звіщають пловців мореходів,та свідчать про давню давнину,про славну дівчинку-чайку».

Напротив моего рабочего столаНа грубых деревянных стеллажахЛежали книги, старые журналы,Я в «Ниве» девятнадцатого векаНашёл короткие произведенияБерезиной Людмилы Алексеевны:«Вісточка», «Пісня», рассказ «Знахарка»,Подписанные ярким псевдонимом —Так проявилось новое имя,Ныне забытое: «Дніпрова чайка».

123Верность присуща для любой любви,Если она правдива и настоящая,Я не терпел слова на «изм»,Предпочитал определения другие —Честь и совесть главное по жизни,Всё остальное, простите, от лукавого!

Легенда, жизнь Днепровой чайкиНадоумили писать картинуО девочке, что жертвуя собой,В шторм спасла от смерти козаков,О верности в любви седого деда,Страх преодолев, он в бурю прыгнул,Спасая в волнах тонущую дочь,Но как осуществить эту идею?Для картины одной легенды мало...

Вместе со съемочной группойГосударственного телевиденияРаботал в городе Батурине, —Согласно моему сценарию,Приезжал в козацкую столицуИстории известный Григор Орлик,Крестник гетьмана Мазепы,В честь которого во ФранцииНазван аэропорт «Орли» —Съёмочная группа всё снимала,Что попадало в кинокамеру,Я, как художник-постановщикВ подробной экспозиции музеяНастойчиво искал следыЖизни и творчества Березиной,Но не нашёл, как ни старался...

В мастерской возле мольбертаЯ девушку у моря вспоминал,Когда ей книжку возвращал,

124Она мне повторила биографию,О делах семейных и взросленииБудущей талантливой писательницы:

Батько мій був веселий, гостиннийі до всього прихильний. Через таку вдачувін з походження великорос —був ходячим збірником фольклору.Від нього у мене напровесні життяз’явилася така охота до пісень, казок,усяких словесних узорів нашої любовi.Казок та пісень я ще с дитинства зналабезліч, бо мати Наталкаяка походила з українського козацького роду,кохалась в народних піснях.Казали про мене тоді, що я,як балакаю, то співаю...».

На пляже много отдыхающихНа песке солнце поджаривало,Я рядом с девушкой понравившейся,Слушая музыку украинского языка,Картину мысленно писал —На фоне тёмных мрачных скалДед вместе с храброй девочкой,Сопротивляясь штормовому ветру,Шли к бушующему морю...Этот, задуманный мной образ,Без знания неведомой историиНа холсте никак не получался!

С неизменным верным другом,Сопровождающим меня этюдником,Гружусь в автобусе «Одесса — Киев,По железной дороге ездить в столицуВ командировку слишком скучноОт пейзажей однообразных

125Мимо станций и полустанков —То ли дело мимо полей бескрайних,Сёл небольших и городов,Возможно, Днипрова Чайка — непоседаПосещала милый сердцу,Простор украинских пейзажей...Глядя в открытое окно,Видел, как море, синие глазаДевушки-чтицы из Одессы,Которые помогут мне понятьЖизнь писательницы и поэтессы.

Людмила Березина приехала в Херсон,В то время пишет много стихов,Либретто детских опер и рассказов,Вместе с мужем Феофаном ВасилевскимСтановится активным членомКружка украинской интеллигенции —Пропагандирует творения Шевченко,Популярных русских писателей,Увидев угрозу самодержавию,Кружок закрыли местные власти —Выслали самых активныхВ сёла убогие на Киевщине...

Из «Королёвки» опальная писательницаВ Киев часто приезжала,С Николаем Лысенко встречалась, —Автором музыки к её либретто,С писательницей Алёной Пчёлкой,В то время мало кому известной,Но не менее талантливой,Переписывалась с Максимом Горьким,Который ценил её творчество.Друг семьи писатель КоношенкоВспоминал в смутное время:

126«Діти були для неї все...Дбала, щоб вони стали справжніми людьми.Пам’ятаю, щоб коли не заходив до Василевських,я заставав Людмилу Алексіївнусеред дітей, — своїх (їх було троє) та чужих:вона, сидячи на канапі з якою-небудь роботою,заставляла їх читати та розказуватипрочитане, а то й сама читалаабо розказувала їм цікаві оповідання.І діти, свої і чужі, горнулися до неї,бажаючи догодити їй своєю працею.Тут між ними зав’язувалися дружні відносини,но збереглися й тоді, як вони повиростали,й людьми поставали. Інколи, особливопід неділю, або під свято, начиналися співи,з великою охотою діти виспівували,всяких пісень, українських і російських,і призвичаювала дітей передаватине тільки форму, а й душу пісні».

Бродил по Киеву, искал хоть что-нибудь,Чтобы о Березиной напомнило,Хотя бы доску мемориальную,Зашёл на Байковое кладбищеК могиле женщины писательницы,Что создала для маленьких читателейОперу «Пан Коцкий» и другие сказки,Множество стихотворений и рассказов,И, как не странно,Первое прижизненное изданиеВышло только при Советской ВластиВ самом конце войны Гражданской!

Я со своим этюдником поехалВ «Зелёный Яр» на Николаевщине —В царское время назывался «Карловка»,Именно там, в семье священника,

127Родилась Людмила Алексеевна,Готовили её к богослужению,Отдав в школу монастырскуюУчить науку довольно мутную,Но девочка учиться в ней не хотела —Благодарна была родителям,Что разрешили уехать в город,По булыжным улицам которогоГулял Великий Пушкин.

По пути в «Зелёный Яр»Трясло автобус на дороге,Я рассказ «У школi» у окна читал,Через мгновенье забыв о тряскеСопереживал его героям,Над тупым инспектором смеялся —Сельскую школу проверяющий,Укорял с апломбом преподавателей,Что: «Не все дети говорят по-руськи»,Когда учительница ему сказала:

«Важно те, щоб розуміли читане!»

Инспектор криком возмутился:«В каком государстве мы живём,Какие задачи преследует школа?Что это: малоруська сепарация заводится?»Прочитав с ухмылкой этот разговор,Сожалею, что сейчас при нашей власти,При демократии так называемой,На Украине это повторяется,Только с точностью наоборот!

Когда ходил по улицам Херсона,Прохожим задавал вопрос:— Кто такая Днипрова Чайка?Старые и молодые отвечали:

128— Это чайка не над нашим морем,А та, что над Днепром летает!Дети на вопрос: — Кто «Пан Коцкий» написал?Вразумительный ответ никто не дал...

В карликовом селе по обочине дороги(Недаром «Карловкой» его назвали!),Стояли живописно-беспорядочноРазвалюхи бедные, богатые дома,Возле каждого цветущие сады и огороды, —У плохо восстановленного храмаСпрашивал у прихожан и прихожанокОб их талантливой землячке,Никто не помнит священника отца,У амвона умершего в старости,Где похоронен, никто не знает!

Забывчивость у многих поколенийПри поголовном просвещенииПривела к полному забвениюМногих удивительных людей,Творчеством своим достойных —При сложностях и неустроенности,Чем хуже быт и потому сильней —Любили крепко свою Родину,Нередко жизнью своей жертвуя.

На берегах Славуты прошло детствоБудущего гетьмана Мазепы,Он в юности стихи писал,На его слова в народной песне —Боль души и неуёмная тоска:

«О горе тій чайці,Чайці-небозі,Що вивела чаенятокПри битій дорозі...»

Грустная песня не про чайку, —

129Об Украине обездоленной,Про горе за её униженных детей,Которых турки и татарыБатогами гнали в неволю,Распинала польская шляхта,Пётр I слишком жёсткоУничтожил Сечь Запорожскую,Царица — выкрестка Екатерина«Дабы Малую Русь к рукам прибрать»,На козацкой земле вольнойУстановила крепостное право!

Гетьманом назначила любовникаСвоего холопа графа Разумовского —Он все её приказы исполнял,Подписал «Валуевский циркуляр»,Где утверждали царские сатрапы:

«Украинского языка, как такового Не было и быть не может!»

Украинские книжки запрещал печатать,Вытеснял язык в церквях и школах.

Образ чайки из песни народной,Независимой при всех невзгодах,Летящей над волной Днепровской,Стал удачным псевдонимомДля писательницы-идеалистки,Приветствовали новое имя:Иван Франко и Леся Украинка,Коцюбинский и Михаил Старицкий.

Революция семнадцатого годаС обещаньями для всех народовРавенства и свободы совестиРазбудила у неё надеждуОсвобождения от царского невежества:

130«Врочисто вітайте воскреслу Владарку!Будуйте будинок нового життя.Бийте, ломіть без жалю і ваганняусі старовинні здобутки неволі:тюрми, кайдани, глибокі льохи,вісокіі мури, тісні закамаркистарого життя!»

Разочаровавшись впоследствииВ новом государственном правлении,Где кроме дури ничего и не было,Всё уничтожила Гражданская война,А «Буревестник», в смысле Ленин,Над Чёрным морем гордо летал,Самосознанье Украины разрушал,Как в старой мудрой сказке —Холодные бездушные осколкиЗеркала северного короляБольно ранили сердце её народа,Над Днепром взлетевшим чайкойС надеждой на самоутверждение.

Слишком трудно умирать больной,Ещё трудней малоизвестной,Брошенной, забытой всемиПри жизни, бывшими друзьямиИ страной неблагодарной —Всё, чем жила писательница,Оказалось ложью и обманом!В тихом селе «Германовка» веснойПосле продолжительной болезниЛюдмилы Березиной не сталоНо потомкам завещание оставила:

...Та тільки, руйнуючи, добре подбайтета з грузу коштовні оздоби збирайте...Не жалуйте праці, та добре пільнуйте,

131щоб часом в руїни під навалом грузуне зникли коштовні оздоби колишні.Пильнуйте ж оздоб дорогих!

Возвратившись в колыбель культуры,Короны моря Чёрного жемчужину,В мастерской рассматривал этюды,Привезённые из мест, где побывала,Всеми забытая писательницаИ тяжесть творческого грузаНовой картины, мной задуманной,Мне неподъёмной показалась...

Смотрел в пространство серого холста,Стоящего на раскоряченном мольберте,Я понял — мне невозможно написатьОбраз, достойный Украины настоящей,О которой с самозабвением мечталаГимназистка на улицах Одессы.

Вольный город для всех национальностейРазговаривал на разных языках,Но общим был язык России —Никто навязывать и не пыталсяПравила быта и свои обычаи,Между собой на русском языке общались,Что всем дружить друг с другом помогало!

Язык — совесть истории народов,Нужно беречь в нём каждое слово, —На суржике не стоит разговаривать,Как ныне чиновники во власти,И на сословия не стоит разделять,Никому не нужен закон о языках —Порой бывает трудно разобраться:

«Вот вам громада — русский язык!»

132Народ читает и не понимает —Громада — громадьё, отнюдь не общество,Утверждает слово на билбордахС портретом Николая Гоголя.

Учить другой язык необходимоВсем, для общего развития,Чтобы читать в оригинале книги,Разбираться в жизни политическойБез переводчиков, на всё согласныхРади начальников вышестоящих,Коль языка чужого ты не знаешь —Не перекручивай свои мозги,На каком думаешь, на том и говори,Пиши картины, рассказы и стихи!

Пусть копошатся несознательные,Слабые духом конъюнктурщики,Президенты, чиновники и депутатыПусть знают, есть другие люди,Которые своих предков не забывают, —Когда на другой берег перебираются,На переправе лошадь не меняют!И помнят великую мечтательницу,Одно из украшений нашей культурыПод псевдонимом «Дніпрова чайка».

Жаль, политические настроенияВ державе и в Украине, в частности,У неё отняли много времени —Нет, чтобы творчеством занятьсяДля просвещения неграмотных,Писать рассказы, стихотворения,Окунулась в борьбу с бесправиемИ не добилась нужной правды!

Кому нужна «гражданская позиция»,

133Забыв про всё, в политике участвовать?От нигилизма недалеко до терроризма,От них все революции и войны, —Поиск равноправия и независимостиДля всех без исключения народовБыл, есть и будет несостоятельным!Шило на мыло менять не стоит,Поскольку времена меняютсяИ устройства государственные...

Нынче всюду правят захватчики,Как и наши перевёртыши в политике, —Воспитанные Советской властью,На Украине стали оккупантами!На заседаниях, продажных митингах,В газетах и по телевиденьюУбеждают на суржике картавом —В наших бедах Россия виновата!Чем, интересно, им не угодилаИх мамка, бывшая кормилица,Одна у русской матери вина,Что, воспитав таких ублюдков,Себе во вред возможность им далаС ног на голову страну переворачивать...В России тоже народ хмурится,И, даст Бог, не растеряется,Тогда всем мало не покажется!

ÏîñòñêðèïòóìБог мой, такая малостьВ моём мечтательном желанииНавести в стране порядок,Жаль, мечты такие не сбываются, —

134Пусть не коробит вас мой рассказО море ласковом, спокойном,Что хотелось акварелью на бумагеС чайками писать пейзаж,О чтице — девушке у моря,От общения с которой был доволен,О ненапрасной командировке —Узнать о жизни «Днепровой Чайки»,Как страна меняет взглядыВ зависимости от обстоятельств,Кто захватчики и оккупанты...

При выгодной им демократииСвободы слова и печатиСам ложь за правду принимаю,Но до сих пор не понимаю,Куда детей определить,Чтобы родной язык учить?

Ñîäåðæàíèå

Печальный случай 4Пиджак 40Дніпрова чайка 112

Літературно-художнє видання (російською мовою)

РасторгуєвВолодимир Володимирович

Біч долі

Редактор А. МихайлевськийТехнічний редактор П. Бондарчук

Підписано до друку 07.02.2014 р.Гарнітура BalticaC

Фіз. друк. аркуш 16,5, ум. друк. аркуш 15,6Замовлення №

Наклад 60 примірників