1

Государственный университет Шота Руставели

Факультет гуманитарных наук

Департамент славистики

Чарквиани Лали

Лингвосемиотическая природа призыва

Диссертация, представленная на соискание академической

степени доктора (филология)

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор Д. З. Гоциридзе

Батуми

2008

2

Содержание

1. Введение …….................................. стр. 4

2. Глава I ......................................... стр. 10

3. Глава II ........................................... стр. 37

4. Глава III ............................................ стр. 84

5. Заключение ............... .......................... стр. 129

6. Библиография ................................. стр. 155

7. Аннотация ................................... стр. 162

3

Введение

Конец минувшего столетия был отмечен переходом к новой научной

парадигме, что обусловило вовлечение в орбиту интересов лингвистики все

более широкого круга явлений, связанных с передачей и восприятием

информации в современном обществе.

Антропоцентристская парадигма выдвинула в качестве первоочередных

задач исследование языка во всем многообразии его связей. На смену семантике

и синтактике пришла прагматика, что привело к необходимости вовлечения в

сферу интересов лингвистики участников коммуникации, языковые личности,

которые участвуют в интерактивной деятельности, реализуют в процессе

коммуникации определенные речевые интенции. За языковыми знаками стоит

человек, который пытается при их помощи достичь определенной цели, вызвать

соответствующую реакцию слушателей.

В этой связи особую популярность приобретают новые лингвистические

дисциплины - теория речевых актов и лингвистическая прагматика. Первая

предлагает свою оригинальную модель коммуникативной ситуации. Наряду с

такими компонентами, как говорящий, слушающий, высказывание,

обстоятельства, без которых не обходится ни одна модель общения, модель

речевого акта в теории речевых актов включает в себя цель и результат речевого

акта. Именно подобный подход к речевому акту как к способу достижения

человеком определенной цели и рассмотрение под этим углом зрения

используемых им языковых средств наилучшим образом и характеризует

специфику теории речевых актов.

Помимо целевой программы, исследованием которой занимается указанное

научное направление, особый интерес лингвистов вызывает исследование

4

принципов употребления языка говорящим. Лингвистическая прагматика ввела

в научный обиход большое количество фактов, дотоле либо отвергнутых, либо

вовсе не замеченных лингвистикой. Прагматика охватила многие темы,

имеющие длительную историю изучения в таких разделах лингвистики, как

риторика и стилистика, актуальный синтаксис, теория, типология и психология

речи и речевой деятельности, теория коммуникациии и функциональных

стилей, социолингвистика, психолингвистика, теория дискурса, психология

общения и др., с которыми прагматика имеет обширные области пересечения

исследовательских интересов. Как теория речевых актов, так и лингвистическая

прагматика связаны с категорией языковой личности. Введение человеческого

фактора при исследовании процессов коммуникации позволило проследить те

кодовые трансформации, которые в рамках структуральной парадигмы не могли

получить адекватной интерпретации.

Выдвижение на передний план антропоцентристской парадигмы, повлекшее

за собой необходимость исследования категории «языковая личность», кроме

прочих характеристик личности большое внимание обращает на фактор

культурной идентичности.

Основываясь на том, что каждая языковая личность формируется в рамках той

или иной культуры, ученые выдвинули задачу исследовать языковые

механизмы, превращающие языковую личность в культурную личность. В этой

связи огромное значение имеет изучение особых лингвокультурных знаков,

получивших в научной литературе название «лингвокультурема».

Специфика последних заключается в том, что «лингвокультурема»

представляет собой единство лингвистического и экстралингвистического, и

включает в себя сегменты не только языка, но и культуры. Культурная

информация воплощается в одном из блоков значения, а тип культурно

значимых языковых единиц репрезентирует, предопределяет, охраняет

культурно-значимые способы поведения. Лингвокультурема выступает как

5

культурный код, своего рода матрица, отражающая способ мышления, которая

направляет, определяет содержание и формы ментальных и языковых

репрезентаций.

В условиях бурного развития информационных систем динамично

развиваются и коммуникативная фактура. В настоящее время особое значение

приобретает исследование языка во всем его многообразии связей с кодами

других семиотических систем, в том числе и иконическим кодом.

Подобные тексты, получившие название креолизированных, в настоящее

время стали частью нашей жизни и прекрасно выполняют (возложенные на них)

информационные задачи. Если учесть тот факт, что визуальный канал

информации является наиболее действенным, то можно предположить, что

подобные бифактурные и полифактурные (в тех случаях, когда можно

подключить и слуховой канал информации) со временем могут вытеснить

традиционные формы текста.

В рамках антропоцентристской парадигмы сформировалось представление

о процессах концептуализациии и категоризации, играющих важную роль в

формировании когнитивной картины мира. Языковая и художественная,

индивидуально-авторская картины мира, опосредованные вторичными

знаковыми системами, являются некой проекцией национальной картины мира,

отражающей в сознании специфический способ познания действительности.

Проблема представления картин мира, «моделей мира» разрабатывается в

одном из центральных разделов когнитивной лингвистики- когнитивной

семантике. Особую значимость для настоящей работы имеет тот факт, что в

рамках указанной теории человеку, как «наблюдателю», как познающему

субъекту, принадлежит активная роль в формировании языковых единиц, в

выборе языковых средств для описания определенного сегмента познаваемой

действительности.

Актуальность настоящей диссертационной работы напрямую связана с

6

проблемой вышеуказанных научных направлений. Междисциплинарная

интерпретация концепта «призыв» представляет большой интерес, ибо данное

понятие является одним из важнейших сегментов коммуникации. С одной

стороны, у нас есть возможность проследить языковую форму реализации

данного концепта и охарактеризовать ее с точки зрения теории речевых актов, с

другой - определить текстлингвистический статус и

лингвокультурологическую специфику данного явления. Все сказанное, с нашей

точки зрения, и определило обращение к указанной проблеме, актуальность

которой не вызывает никакого сомнения.

Актуальность диссертационной работы обусловлена потребностью в

конкретизации на языковом материале тезиса о глубокой взаимосвязи языка и

культуры народа, их художественного преломления в апеллятивных слоганах,

в выявлении языкового механизма интенциональной программы речевого акта

«призыв». С указанными аспектами значительным образом связана научная

новизна диссертационной работы, которую можно представить следующим

образом:

1) осуществлена комплексная междисциплинарная интерпретация концепта

«призыв»;

2) выявлены лингвокультурологические аспекты исследования указанного

феномена;

3) определена текстлигвистическая природа апеллятивных слоганов;

4) выявлена специфика речевого акта «призыв» и проанализирована его

лингвопрагматика на фоне ментально-поведенческих норм русской культуры.

Объектом исследования являются языковые манифестации, связанные с

концептом «призыв», особенности коммуникативного проявления речевого акта

«призыв», креолизированные тексты, реализующие интенцию призывности и

лингвокультурологическая сторона текстов-призывов.

Целью диссертационной работы явялется выработка новых подходов к

7

описанию связанных с понятием «призыв» социо-лингвокультурных

конструктов с привлечением, наряду с традиционными собственно

лингвистическими процедурами анализа, также методов и понятий смежных

областей гуманитарного знания, таких как: теория коммуникации,

когнитология, психология, теория рекламы, философия и др.

Для реализации указанной цели требовалось решение следующих задач:

1) выявление категориальной природы концепта «призыв» и его интерпретация

с точки зрения теории речевых актов;

2) установление лингвокультурологической и текстлингвистической специфики

данного явления;

3) описание механизмов, конструирующих текст призыва.

При решении обозначенных задач в работе были использованы различные

методы:

- семемный анализ ключевых слов концепта «призыв»;

- кросс-культурный анализ;

- метод наблюдения;

- метод прагмалингвистического анализа;

- метод семантической интерператции;

- социально-контекстуальный анализ;

- метод интенциональной интерпретации и др.

Материал исследования был получен в результате анализа корпуса

текстов, содержащих различные формы призыва. В качестве эмпирического

материала были использованы также различного рода апеллятивные слоганы,

представляющие собой креолизованные разновидности воздействующих

текстов.

Теоретическое значение работы определяется тем, что она расширяет и

обобщает теоретические исследования в области изучения процесса

концептуализации и категоризации. С другой стороны, теоретическое значение

8

имеет и методика лингвокультурулогической интерпретации креолизованных

текстов, представляющих собой особый лингвокультурологический знак.

Теоретическое значение теснейшим образом связано с практической

значимостью результатов исследования.

Практическая ценность работы заключается в том, что результаты

исследования могут найти практическое применение при изучении проблем

коммуникациии, стать частью содержания спец.курсов и спец.семинаров по

проблеме лингвокультурологии, теории речевых актов, лингвистики текста,

когнитивной лингвистики. Результаты диссертационного исследования могут

быть применены также в пиар-технологиях и теории пропаганды.

Теоретическую базу исследования составляют положения когнитивной

лингвистики, изучающей процессы категоризации и концептуализации

сведений о мире, языковые механизмы репрезентации сведений, хранящихся в

различных ментальных структурах. При этом учитываются лингвистические,

психологические, социолингвистические, культурологические и другие

факторы, влияющие на порождение апеллятивных слоганов.

Последовательность решения поставленных задач во многом определила и

структуру диссертационной работы. В первой главе рассматривается

категориальная природа концепта «призыв» в свете теории речевых актов. Во

второй главе исследуются языковые механизмы выражения «призыва» и

разграничиваются текстлингвитические и лингвокультурологические аспекты

исследования. В третьей главе рассматривается специфическая разновидность

креолизованных текстов - апеллятивные слоганы. Подобная последовательность

исследовательских процедур позволяет всесторонне проанализировать

интересующее нас явление и верифицировать наши наблюдения. (После

предварительных замечаний перейдем непосредственно к решению

поставленных зада

9

Глава I«Призыв» как понятийная категория и речеповеденческая

тактика.

Необходимым этапом в исследовании того или иного явления является

определение его места в системе человеческой коммуникации и выявление его

категориальной природы. Не менее важным является и установление специфики

объекта на фоне однотипных явлений и определение его связей, позволяющих

дать всесторонний анализ предмета исследования.

Лексическая дефиниция интересующего нас понятия, представленная в

«Словаре русского языка» С.И.Ожегова, дает нам набор следующих значений:

а)обращение, в лаконичной форме выражающее руководящую идею,

политическое требование, лозунг; б)просьба, мольба; в)собирание лиц

определенного возраста, одновремено призванных на военную службу;

*Ленинский призыв-вступление в коммунистическую партию в год смерти

Ленина лучших, передовых людей рабочего класса в знак «преданности делу

коммунизма». (Ожегов С.И., СРЯ, 1986 г., 511).

В настоящее время многое из системы лексических значений интересующего

нас понятия может вызвать улыбку, однако, если подойти к явлению с точки

зрения лингвокультурологиии, теории языковых стереотипов, то можно

усмотреть, в ушедших в историю значениях, релевантную для истории

культуры информацию.

Приведенная дефиниция позволяет в общих чертах определить

интерпретационное поле указанного феномена: лингвокультурология, теория

речевых актов, теория коммуникации, теория воздействия и др. В настоящей

главе нас интересуют вопросы, связаные с семантикой и коммуникативной

10

природой рассматриваемого явления.

Идеографическое пространство концепта «призыв» включает в себя элементы,

структурирующие ситуацию: субъект и объект призыва, семиотическая фактура

кода, посредством которого осуществляется связь актантов, целевая установка

адресанта и прогнозирование будущего результата. Каждый из перечисленных

смысловых элементов идеографического пространства репрезентируется в

системе воспроизводимых единиц микрополем, т. е. множеством едииниц,

имеющим смысловой элемент, так или иначе называемый в метаязыке

описания. Теория речевых актов усовершенствовала традиционую модель

коммуникации, включавшую такие компоненты, как говорящий, слушающий,

высказывание, обстоятельства, без которых не обходится ни одна модель

общения, добавив также цель и результат речевого акта.

Особое значение имел новый подход к речевому акту, как к способу

достижения человеком определенной цели и рассмотрение под этим углом

зрения используемых им языковых средств. На первый план выдвинулась

задача исследования механизмов использования языка для достижения

многообразных целей, возникающих в ходе социального взаимодействия людей.

Огромной заслугой теории речевых актов явилось рассмотрение единого

речевого акта как трехъуровневого образования. Речевой акт в отношении к

используемым в его ходе новым средствам принято называть «локутивным

актом». Речевой акт в его отношении к манифестируемой цели и ряду условий

его осуществления получил название «иллокутивный акт».

Что касается отношения речевого акта к своим результатам, то он

квалифицируется как «перлокуция».

Как известно, в данной трехъуровневой схеме наиболее актуальным

явилось понятие «иллокуции». Если категория «локуции» являлась фактически

объектом изучения всех семантических теорий, моделировавших соответствие

между изолированным предложением и его смыслом, а перлокуция изучалась в

11

рамках направлений, ориентированных на исследование воздействия речи на

мысли и чувства аудитории и, посредством этого воздействия, на дела и

поступки людей (чем издревле занималась риторика), то иллокуция ввела

новые (доселе неизученные) аспекты изучения речевого акта, которые не

улавливались формально ни семантикой, ни риторикой. Фокусируя все

внимание на коммуникативно- целевом аспекте исследования, теория речевых

актов описывает один из аспектов целенаправленной деятельности носителей

языка, что связано с особым уровнем его целевой структуры, а также с особым

механизмом речевой деятельности - механизмами динамики целей общения.

К сожалению, теория речевых актов, как известно, решает задачи

коммуникативно-целевой семантики в весьма в ограниченном масштабе: в

качестве единицы, служащей объектом анализа, выступает лишь отдельное

высказывание, которое, как правило, берется вне диалога, и содержание анализа

зачастую не учитывает всего многообразия факторов реального общения. С

другой стороны, огромное значение приобретают такие аспекты исследования

теории речевых актов, как экспликация иллокутивной силы, типология

иллокутивных сил, методы выявления инвентаря иллокутивных сил,

интерпретация иллокутивных актов как форм поведения, анализ социальных

аспектов общения и процесса вербализации коммуникативного намерения,

характеристика процесса понимания высказывания с учетом распознания его

коммуникативной цели, инвентаризация формальных показателей

коммуникативных целей и выявление связи иллокутивных сил с другими

понятиями логической и лингвистической семантики, соотнесение теории

речевых актов с другими учениями о речевой деятельности и т. д.

Прежде чем попытаться интерпретировать интересующие нас явление с

точки зрения теории речевых актов, считаем необходимым коснуться того

понятийного аппарата теории речевых актов, в рамках которого возможно

осуществить наш замысел. К числу принципиально важных для настоящей

12

диссертационной работы задач мы относим дефиницию понятия «речевой акт»,

«иллокутивная сила высказывания», «речеповеденческая тактика»,

«прямой//косвенный речевой акт», «интенция», «постулаты речевого общения»

и др.

В наиболее авторитетном лексикографическом источнике - в

«Лингвистическом энциклопедическом словаре» дается следующая дефиниция

речевого акта: «речевой акт-целенаправленное речевое действие, совершаемое в

соответствии с принципами и правилами речевого поведения, принятыми в

данном обществе: единица нормативного социоречевого поведения,

рассматриваемая в рамках прагматической ситуации.

Основными чертами речевого акта являются намеренность

(интенциональность), целеустремленность и конвенциональность. Р.а.

соотнесен всегда с лицом говорящего. Последовательность речевого акта

создает дискурс» (ЛЭС, 1990, 412)

Подобная дефиниция, объективность которой не вызывает сомнения,

задает лишь общие параметры анализируемого явления. Возможно, со

сложностью этого феномена связан тот факт, что основоположники данного

направления Остин и Серль избегают его однозначной дефиниции,

довольствуясь лишь демонстрацией характерных признаков явления. (Если

учитывать ситуацию, в которой возникла первая работа в этом направлении, то

легко объяснить подобное явление).

Возвращаясь к приведенному выше определению, отметим, что одно

неизвестное (речевой акт) определяется через второе (принципы и правила

речевого поведения, принятые в данном обществе) и третье (единица

нормативного социоречевого поведения, рассматриваемая в рамках

прагматической ситуации). Если учитывать, что приведенные в скобках

конституенты речевого акта находятся в стадии первичной разработки, то надо

сказать, что решение проблемы удовлетворительной дефиниции речевых актов

13

еще ждет своего часа.

Для этого требуется исследование целого корпуса эмпирического

материала, ибо приведенная дефиниция носит дедуктивный характер и задает

лишь общие направления исследования.

Основным ключевым понятием теории речевых актов, как было отмечено

выше, является «иллокутивная сила воздействия высказывания». Данное

понятие трактуется Остином комплексно, включая наряду с иллокутивной

целью (объединяющей речевые акты в классы), интенсивность, способ

достижения цели, особенности зависимой пропозиции, индивидуальные

условия употребеления речевых актов и т.д.

Совершение иллокутивного акта, как известно, регулируется правилами,

часть которых регулирует формы поведения, которые существовали до них

(например, правила этикета регулируют межличностные отношения), а другая

часть - создает или определяет новые формы поведения. Правила первого типа

получили в теории речевых актов название «регулятивные», а правила второго

типа называются «конститутивными». В этой связи четко вырисовывается

коммуникативная значимость иллокутивного акта. Как справедливо отмечает

один из основоположников теории речевых актов- Дж.Р.Серль, - «Вопреки

рассмотренному мнению основной единицей языкового общения является не

символ, не слово, не предложение и даже не конкретный экземпляр символа,

слова или предложения, а производство этого конкретного экземпляра в ходе

совершения речевого акта. Точнее говоря, производство конкретного

предложения в определенных условиях есть минимальная единица языкового

общения.» (Серль Дж. 1986, 152).

Огромное значение имеет понимание речевого акта как проявления

языкового общения, как проявления интенциональной программы. В отличие от

высказывания, выступавшего в роли единицы общения, речевой акт включает,

необходимый для понимания специфики языковой коммуникации,

14

интенциональный фактор, на фоне которого возможно определить конкретную

речеповеденческую тактику.

Речеповеденческие акты одновременно включены и в контекст речи и в

контекст жизни: они ориентируют адресата и влияют на его действия, связь

речи и поведения не вызывает сомнения. Как отмечает Н. Д. Арутюнова:

«речевые акты можно рассматривать двояко - со стороны их истинности и со

стороны осуществляемого ими поведенческого действия... Будучи причастными

к речевой коммуникации, они всегда адресованы. Этим речеповеденческое

действие отличается от поступка, который не обязательно обращен к другому.»

(Арутюнова Н. Д., 1999, 643)

Вслед за Е. М. Верещагиным и В. Г. Костомаровым, мы понимаем

речеповеденческую тактику как предпосылку (программу) соответствующего

речевого и невербального поведения, которую член языкового коллектива

усвоил в процессе социолизации. «Поскольку РПТактика в значительной мере

вербализуется через клишированнные и полуклишированные речения, она

остается социальным явлением также и в аспекте вербальной реализации»

(Верещагин Е.М. Костомаров В.Г., 2005, 526).

Речеповеденческая тактика сама по себе - невербальна, хотя состоит из

вербальных (речевых) актов.

Речеповеденческая тактика, как известно, может реализоваться

различными семиотическими механизмами: кинесикой, поступком,

вербальными языковыми средствами. В этой парадигме нас преимущественно

интересуют языковая сторона реализации речеповеденческих тактик, иначе

говоря, способы лингвистического выражения интенций говорящих. Следует

отметить, что речевая тактика может выражаться прямо и косвенно. Подобное

возможно в силу того, что нередко люди пытаются завуалировать истинную

цель своего общения. Возможно также и использование косвенных речевых

актов по соображениям этикета или стилистического порядка.

15

В работах, посвященных связи между семантикой и прагматикой,

огромное место занимает проблема соотношения прямого, или буквального

значения предложения и тем, что обычно имеется ввиду на самом деле, то есть

тем,что ученые называют «прагматическим значением» или «коммуникативным

смыслом высказывания».

Исследуя проблему косвенных речевых актов на примере вопросительных

предложений, Р.Конрад констатирует наличие ряда конкретных вопросов,

ответы на которые помогут пролить свет на общую природу косвенных речевых

актов:

- Каковы причины того, что вопросительные предложения часто употребляются

в значении просьбы или требования?

- Сохраняется ли при косвенном употреблении исходное вопросительное

значение или оно полностью вытесняется императивным значением?

- Как вообще возникает косвенное значение предложения?

- Какие факторы или условия являются для этого решающими и какие

содержательные отношения необходимо установить для понимания и

адекватного описания косвенных употреблений?

- Является ли вообще описание подобных феноменов чисто лингвистической

задачей или для этого необходима какая-либо дополнительная информация?

Если да, то какова эта информация и как она взаимодействует с

лингвистическими данными?

- Какую роль при этом играют механизмы семантического вывода, имеющие,

как известно, решающее значение для всей интеллектуальной деятельности

человека?

- Насколько обоснована принадлежность так называемых «косвенных речевых

актов» к речевым актам? Быть может, они вообще не являются речевыми

актами?

- Является ли «косвенное значение» предложения сущностью того, что и

16

значение в обычном смысле, или это нечто принципиально новое? (Конрад Р.,

1985, 380-381)

Несмотря на то, что указанный перечень вопросов был связан с проблематикой

вопросительных речевых актов, следует отметить, что актуальность

полученных ответов не ограничивается рамками названной разновидности

системы речевых актов.

Важными для настоящей работы представляются следующие положения: 1) Для

каждого речевого акта существуют особые ситуативные условия успешности,

которые должны считаться выполненными, если предложение употребляется

как речевой акт в соответствии с некоторой своей основной функцией. В

подобном случае возникает согласование между значением предложения и

соответствующими условиями успешности;

2) Решающим фактором косвенного осмысления является наличие типичных

«схем поведения», очевидных и естественных для говорящего и слушающего в

некоторой заранее заданной иерархии целей;

3) Косвенный речевой акт SA1 имет местов том случае, если SA1 может быть

получен с помощью операций логического вывода из прямого значения

предложения S1, реализующего некоторый речевой акт SA1 и из определенных

сведений о соответствующей ситуации, непосредственно не связанных с

предложением S1 и речевым актом SA1.

В данном определении фиксируются два существенных для косвенного

речевого акта признака: а) указывается, что значение прямого речевого акта

SA1 обязательно сохраняется и при этом образует одну из необходимых

посылок для операции логического вывода: б) «косвенные значения»

рассматриваются как результат операций вывода, осуществляемого на основе

принципиально разнородного комплекса данных, как лингвистических, так и

экстралингвистических. Под значением «косвенного речевого акта» (SA1),

согласно Р. Конраду, понимается нечто в принципе совершенно отличное от

17

значения предложения S1. В этом контексте «значение» рассматривается уже

как «подчиненое» всему комплексу данных, из которого оно выводится с

помощью соответствующих операции, а не как значение предложения S1 само

по себе. Р.Конрад делает очень важный для настоящей работы вывод, что на

основе косвенных осмыслений в стереотиных ситуациях могут (в результате

автоматизации логических связей) возникать новые прямые значения. С другой

стороны он предупреждает ученых, которые поспешно интерпретируют

«вторичные языковые структуры» как «прямые», без исчерпывающего

исследования лежащих в основе этих структур первоначальных косвенных

значений (Конрад Р. 1985 г., 365).

Таким образом, следует признать, что существует большая категория косвенных

речевых актов, иллокутивная цель которых присутствует имплицитивно и

выводится адресатом, благодаря его коммуникативной компетенции. Так,

например, принцип вежливости, как известно, требует смягчения побуждений,

которые часто бывают косвенными. Косвенные речевые акты подвержены

конвенционализации, которая является одним из важнейших признаков

речевого акта как такового.

При анализе речевых актов следует сказать несколько слов об

«интенции». В рамках теории речевых актов указанное понятие играет

огромную роль, ибо само существование названной научной дисциплины

напрямую связано с целевой интерпретацией языковых единиц. Данная

категория, введенная в категориальный аппарат теории речевых актов

последователями Остина, стала популярной после появления трудов П. Грайса.

Последний определил в терминах намерения (интенции) понятие субъективного

значения высказывания, или «значения говорящего». Субъективное значение

высказывания, по мнению П. Грайса, есть намерение говорящего получить с его

помощью определеный результат, благодаря сознанию слушателем этого

намерения. (Грайс П., 1985 г., 158).

18

По-своему интепретитуют данное понятие Строссон и Серль, которые приходят

к выводу, что намерение (интенция), подлежащее распознаванию, или

коммуникативное намерение («открытая интенция» по Строссону), составляет

самый существенный момент в определении иллокуции (Кобзева И.М., 1985,

15). Именно с исчислением интенции говорящего связывает Строссон

успешность коммуникации: «Для обеспечения понимания иллокутивной силы

высказывания должно соблюдаться необходимое условие, заключающееся в

следующем: при произнесении высказывания говорящий должен добиться того,

чтобы слушающий осознал наличие у него сложного намерения определенного

вида, а именно: намерения направленного на то, что слушающий должен

осознать (и понять, что такое опознание предполагалось), намерение

говорящего вызвать у него, слушающего, определенную реакцию» (Строссон

П., 1985, 145.).

Как известно, общение создает коммуникативный контекст, в котором

реализуются речевые акты. Общие принципы речевого общения, включающие

речевые акты в качестве речевой единицы, подчиняются законам кооперации,

принципы которого были сформулированы в работе «Логика и речевое

общение». П. Грайс следуя за Кантом, выделяет четыре категории - потсулаты

количества, качества, отношения и способа и анализирует их в связи с теорией

речевых актов. Так, например, категория количества, связывается с тем

количеством информации, которое необходимо передать, и включает

следующие постулаты:

1. «Твое высказвание должно содержать не меньше информации, чем требуется

(для выполнения текущих целей диалога).

2. Твое высказывание не должно содержать больше информации, чем

требуется.»

К категории Качества П. Грайс относит постулат «Старайся, чтобы твое

высказывание было истинным», а также два более конктретных постулата: 1.

19

«Не говори того, что ты считаешь ложным. 2. Не говори того, для чего у тебя

нет достаточных оснований».

С категорией Отношения связан один единственный посулат - это

постулат релевантности («не отклоняйся от темы»).

Категорию Способа автор связывает не с тем, что говорится (как в

остальных категориях), а с тем как это говорится. К данной категории автор

относит и один общий постулат- «выражайся ясно» - и несколько частных

постулатов, типа:

1. «Избегай непонятных выражений»;

2. «Избегай неоднозначности»;

3. «Будь краток (Избегай ненужного многословия)»;

4. «Будь организован» (Грайс П. ,1985, 222).

Наряду с грайсовскими постулатами существуют и постулаты иного

порядка (эстетические, социальные или моральные), которые дополняют

основные.

Указанные постулаты имеют свои условия успешности, обусловленные

включением в соответствующую знаковую ситуацию.

Приведенные выше рассуждения по поводу ключевых понятий теории

речевых актов могут оказать помощь при определении места «призыва» в

системе речевых актов.

В существующих классификациях речевых актов речевой акт «призыв» не

находит соответсвующей интерпретации. Такой авторитетный источник, как

«Русский семантический словарь» относит данное понятие к нескольким

парадигмам. Так, например, «призыв» в значении: «установленное законом

привлечение граждан к выполнению воинской обязанности», относится к

рубрике «воинская служба: воинские учения»; «призыв» в значении «зов»,

содержащий просьбу или требование приблизится». К речевым актам,

характеризуемым содержательно (сюда же входят и другие элементы данной

20

парадигмы: «зов», «клик», «клич», «обращение», «оклик», «окрик»). «Призыв»

со значением «мольба», «просьба» - включен в рубрику «просьба»,

«пожелание», «жалоба», «требование» и соседствует с такими понятиями как

«апелляция», «благословение», «воля», «диктат», «жалоба», «настояние»,

«пожелание», «предложение», «претензия», «просьба», «распоряжение»,

«ропот», «сетование», «требование», «ультиматум», «упрашивание», «условие».

И, наконец, «призыв» в значении «лозунг, обращение, в лаконичной форме

выражающее руководящую идею, политическое требование» - попадает в

рубрику «Печатные издания. Рукописи. Полиграфия под рубрику «Одноразовые

издания. Одноразовые инфомативные тексты».

Наряду с призывами парадигму образуют такие понятийные категории как:

«анонс», «апликация», «афиша», «вывеска», «лозунг», «объявление»,

«реклама», «публикация», «табличка», «транспарант».

Если проследить диапазон, охватываемый семантикой интересующего нас

понятия, то можно онстатировать наличие общего значения «зов, содержащий

просьбу или призыв приблизиться». Необходимо отметить, что другие значения

возникли на базе переносного осмысления именно данной лексико-

семантической единицы.

Третье («призыв» со значением «мольба», «просьба») и четвертое

(«призыв» в значении – лозунг, обращение, в лаконичной форме, выражающее

руководящую идею, политическое требование) значения представляют для

нашей работы интерес с двух различных точек зрения. С одной стороны, они

дают возможность изучить специфику «призыва» как речевого акта, а с другой

– нацеливают нас на исследование линвокультурологической особенности

специфической разновидности призывного текста.

Так как лингвокультурологические и текстлингвистические аспекты будут

рассмотрены в следующих главах, сосредоточим свое внимание на

коммуникативных особенностях «призыва» с точки зрения теории речевых

21

актов. Для этого, в первую очередь, необходимо выявить существеные

характеристики исследуемого феномена, определить его специфику на фоне

пересекающихся явлений, уточнить коммуникативные параметры,

определяющие характер его включения в реальную речевую ситуацию.

Необходимо также выяснить условия успешности реализации данного речевого

акта, а также характер помех, возникающих в процессе реальной

коммуникации. Существенную роль в исследовании данного феномена могут

играть и социальные, и психологические и этноспецифические факторы,

возникающие в процессе реальной коммуникации. Учет вышеуказанных

проблем дает нам возможность комплексно подойти к решению поставленной

задачи и более полно охарактерезовать релевантные и ирреллевантые для

настоящего диссертационного исследования значения.

Так, например, за пределами нашего интереса остается такое значение, как

«установленное законом привлечение граждан к выполнению воинской

обязанности».

Как известно, при классификации речевых актов учитывается иллокутивная

цель, психологическое состояние говорящего, направление отношений между

пропозициональным содержанием речевого акта и положением дел в мире,

отношение к интересам говорящего и адресата. Выделяются следующие

основные классы речевых актов: информативные речевые акты; сообщения

(репрезентативы), акты побуждения (директивы, прескриптивы), требования

информации (в том числе вопрос); акты принятия обязательств; акты,

выражающие эмоциональное состояние (экспрессивы), в том числе формулы

социального этикета; акты-установления (декларативы, вердиктивы,

оперативы), такие, как назначения на должность, присвоение имен и званий,

вынесение приговоров и т.д.

Даже беглый взгляд на перечень указанных разновидностей речевых актов

позволяет установить, что речевой акт «призыв» имеет отношение к нескольким

22

типам речевых актов. Так, например, в призывах содержится некоторое

побуждение, требование, что сближает его с директивами и прескриптивами.

Призыв может сопровождаться особым эмоциональным состоянием, что

сближает его с экспрессивами. «Призыв» содержит сему «обращение к», что

сближает его с аппелятивными и т.д. В этой связи возникает необходимость

отграничения «призыва» и однородных явлений и определения его

имманентных характеристик.

Каковы основные семы, формирующие содержание концепта «призыв»? В

процессе актуализации данного действия принимают участие, как и в

классической модели коммуникации, адресант и адресат (причем, типы

последних характеризуются своей спецификой), которые объединены в рамках

интенциональной программы. Интенция адресанта передается своеобразными

языковыми средстввами, конструирующими код сообщения. В этой связи

актуальным становится соотношение интенциии языковой формы ее

выражения.

Как было отмечено выше, мы склонны различать «призыв» как речевой

акт и «призыв», как разновидность минимального текста. В этой части работы

мы рассматриваем «призыв» в аспекте теории речевых актов.

В структуре значения рассматриваемого понятия центральными являются сема

«апелляция» или «обращение» и сема «побуждение». Как известно, указанные

«концепты» представлены в соответствующих парадигмах и

протипопоставлены другим элементам системы по степени интенсивности

проявления действия (ср., например, «мольбу» и «требование»), по характеру

распределения социальных ролей в процессе коммуникации(в зависимости от

статуса участников коммуникации обращение может звучать как просьба,

приказ, как требование, как жалоба и т.д.)

Апеллятивное значение сближает «призыв» с речевыми актами «зов»,

«клик», «обращение», «оклик», «окрик». Интегральным семантическим

23

признаком для данной группы является «апелляция с целью привлечения

внимания». Обратить внимание на себя можно осуществить различными

способами, что и демонстрируется указанной парадигмой. Наиболее близким

«призыву» (по содержанию) в данной группе является «обращение», которое в

«Русском семантическом словаре» прямо поясняется посредством лексемы

«призыв - «Обращение», я. ср. 3. Призыв, речь или просьба, направленная к

кому-либо» (РСС, 2003, 293).

Не менее важным семантическим признаком, характерным для интересующего

нас понятия является наличие семы «побуждение». «Русский семантический

словарь» включает данный концепт в рубрику: «Просьба. Пожелание. Жалоба.

Требование.», которая имеет внутреннюю градацию и объединяет следующие

речевые акты: «апелляцию», «благословение», «волю», «диктат», «жалобу»,

«желание», «завещание», «заклинание», «моление», «молитву», «настояние»,

«пожелание», «предложение», «претензию», «просьбу», «распоряжение»,

«ропот», «сетование», «требование», «ультимутум», «условие».

Близость «призыва» с указанными единицами не одинакова. Следует отметить,

что «призыву» несвойственна отрицательная установка, поэтому такие

элементы парадигмы как: «ропот», «сетование», «претензия», «жалоба» прямо

противоречат природе явления.

«Призыв» отличается от других единиц названной системы и степенью и

характером проявления побуждения. Так, например, по степени категоричности

можно выделить следующие последовательности: «пожелание» – «просьба» –

«требование» - «настояние». По форме воздействия приведенную выше

парадигму можно интерпретировать по принципу механизма осуществления

воздействия. Последнее можно осуществить при помощи «просьбы»

(«просьба», «призыв», «моления», «мольбы», «упрашивания»); при помощи

эмоционально-психологического давления («ропот», «сетование», «претензия»,

«жалоба»); при помощи волевого давления («требование», «распоряжение»,

24

«ультиматум», «условие», «диктат», «воля»). Поскольку речевой акт

представляет собой адресованное поведение, то огромное значение имеет тот

факт - кому адресовано действие, выраженное в речевом акте. В

рассматриваемой парадигме в роли адресата могут выступить субъекты,

имеющие различный социальный и внесоциальный статус. Так, например, такие

формы апеллятива, как «благословление», «молитва» - обращены ко

Всевышнему; «ультиматум», «требование» - могут подразумевать

неоднородность социальных ролей, ибо в подобных случаях право требовать

подразумевает наличие особого основания, как правило, выражающегося в

иерархических отношениях участников коммуникативного акта. С другой

стороны, иерархия коммуникативных ролей может зависеть от конкретной

речевой ситуации, которая по-своему регулирует иерархию социальных ролей.

Так, например, в зависимости от конткретной ситуации, «просьба», «мольба»,

«заклинание» могут исходить от человека, стоящего в социальном отношении

выше, чем тот к кому обращена его речь.

«Призыв» может отличаться от адресатов других речевых актов данного

парадигматического ряда и в количественном отношении. Говоря иными

словами, в отличии от «благословения», «заклинания» и др., «призыв» может не

ограничиваться одним адресатом, а может быть обращен к широкой аудитории,

к массам. С другой стороны, в роли отправителя сообщения в «призывах»

может быть как частное лицо, так и социальная группа (коллектив), какая-либо

политическая организация или правительство. В этом плане «призыв»

отличается от таких элементов рассматриваемой парадигмы как: «молитва»,

«распоряжение», «упрашивание», «претензия», «желание», «благословение»,

природа которых не подразумевает коллективного адресанта.

Наряду с коммуникативными компонентами речевых актов огромное значение

имеет и языковая сторона интересующего нас явления, ибо, как правило,

специфика последнего выражается в специфичности языковой формы.

25

В русской грамматической литературе принята классификация

предложений по различным коммуникативным параметрам: по цели, по

выражаемой модальности, по наличию/отсутствию актантов и т.д. при первом

приближении, исходя из семантики рассматриваемого явления, как нам кажется

«призыв» следует соотнести с категорией побудительных предложений. При

подобном подходе учитывается интенциональная программа данного речевого

акта, для которого значение «побуждения» является центральным. С другой

стороны, мы учитываем то обстоятельство, что побуждение может выражаться

и косвенно, что требует дополнительного исследования пересекающихся

явлений.

Мы учитываем, что «призыв» является лишь одной из многочисленных форм

побуждения, поэтому не предполагает однозначной корреляции с типами

побудительных предложений.

Как известно, форма синтаксического побудительного наклонения обозначает

волеизъявление, направленное на осуществление чего-либо и включающее

комбинации повеления со значением пожелания, требования и т.д. Для

настоящей работы важным является то, что значение лица исполняющего (за

исключением отдельных частных случаев) в синтаксическом побудительном

наклонении не является составным элементом значения (что специалисты

объясняют тем, что те противопоставления, в которые входит синтаксическое

побудительное наклонение конкретизируется значениями объективно-

модального наклонения), оно неопределено и предстает в отвлечении от

реального временного плана.

Сказанное имеет отношение к коммуникативной организации речевого акта

«призыв», который может иметь сложную синтаксическую структуру.

В русской грамматической традиции принято деление синтаксических

структур, реализующих побудительную интенцию, на две основные группы: а)

предложения, в структуру которых входит спрягаемая форма глагола, и

26

б) предложения, в структуру которых не входит спрягаемая форма глагола.

Данная оппозиция релевантна и по отношению к интересующему нас явлению.

Следует отметить, что структурные модели, представленнные в синтаксическом

арсенале побудительных предложений неоднородны по своей коммуникативной

значимости. Говоря иными словами, есть структуры, не выходящие за рамки

интерперсональной комуникации, есть структуры, детерминированные стилем

общения и социальными стереотипами и т.д.

Как мы отметили выше, в работе разграничиваются «призывы печевые

акты вообще» и «призыв-лингвокультуремы». Данная оппозиция предлагает

разграничение указанных явлений. При описании структур данных явлений нас

интересует не только синтаксическая сторона, но и комуникативная,

предполагающая неоднородность социальной интеракции актантов. Этот аспект

будет специально рассмотрен в следующих главах, поэтому ограничимся

констатацией того, что «призывы речевые акты вообще» включают

синтаксичесике структуры, в которых реализуются «призывы

лингвокультуремы».

После сказанного вернемся к вопросу о синтаксической форме, связанной с

побудительным наклонением. В группе предложений, в структуру которых

входит спрягаемая форма глагола, для «призыва» актуальны следующие

конструкции: 1) структура при подлежащем со значением второго лица

побудительного наклонения и спрягаемым глаголом в форме второго лица

единственного или множественного числа морфологического повелительного

наклонения («Иди!», «Идите!», и т.д.); 2) структура, образуемая постановкой

спрягаемого глагола в форме совместного действия при подлежащем

(выраженном или невыраженном) со значением первого лица множественного

числа («Пойдемте!», «Давайте веселиться !» и т.д.); 3) комбинация

синтаксических частиц «пусть», «пускай», «да» и спрягаемого глагола в форме

третьего лица единственного или множественного числа («Пусть всегда будет

27

мир во всем мире!», «Да свершится правосудие!»); 4) сочетание спрягаемой

формы глагола на - «л», заключающего в себе определенный или

неопределенный субъект и частицы «чтоб» («Чтоб я тебя больше не видел!»,

«Чтобы все были равны!»).

Значение побуждения связано также с такими формами прошедшего времени

глаголов «начать», «кончить», «пойти», «поехать», «полететь», «взять»,

«взяться» в сочетании с соответствующей интонацией «Поехали!», «Пошли с

нами!», «Кончили разговорчики!», «Начали!», «Пошел отсюда!»).

Среди предложений, в структуру которых не входит спрягаемая форма глагола,

актуальны следующие структуры:

1) сочетание подлежащее со значением второго лица единственного или

множественного числа и служебного глагола «быть» в форме второго лица

повелительного наклонения («Будь всегда рядом!»), а также глагола «стать»

(«Стань нужным стране!»);

2) комбинация подлежащего в первом лице множественного числа и

служебного глагола «быть» в форме совместного действия («Будемте людьми!»,

«Не будемте ханжами!»);

3) соединение первого лица множественного числа с сочетанием «давайте

быть» («Давайте быть великодушными!»);

4) сочетаниями «пусть будет», «пусть буду», «пусть будешь», «да будет», «да

буду», «да будешь» в однокомпонентных предложениях именного и наречного

классов («Да будет камнем камень, да будет болью боль!», «Пусть будет больше

дров!», «Пусть станет много новоселий!»)

5) конструкцией «пускай (пусть) не будет» и «да не будет» и родительного

падежа («Пускай не будет бедных!», «Да не будет ни одной незасеянной

полосы!»).

6) структура, образуемая введением служебного глагола «быть» в форме на –л и

частицей «чтоб» («Чтоб было больше света!»)

28

7) конструкцией «чтоб не было» («Чтоб впредь не было этого!»);

8) соединениме одной из синтаксических частиц «пусть», «пускай», «чтоб» с

исходной формой инфинитивного, именного, наречного, а также

двухкомпонентых подлежащно-сказуемостных предложений («Пускай позор,

пускай острог!», «Пусть опять и чудо мне, пусть и мука мне!»).

Помимо форм повелительного наклонения, как известно «призыв» може быть

выражен средствами императивной интонации, которая сопровождает самые

разнообразные высказывания: «Сюда!», «Быстрее!», «Тише!», «На плоты!»,

«Молчать!», «Огонь!», «Чаю!», «Хлеба и зрелищ!», «Тишина!»

В грамматической литературе принято деление синтаксического

побудительного наклонения на четыре варианта выражения волеизъявления:1)

собственно побуждение; 2) побуждение в сочетании с пожеланием; 3)

побуждение в сочетании с должествованием; 4) побуждение в сочетании с

допущением. Некоторые из этих частных значений имеют дальнейшую

семантическую дифференциацию. Помимо этого у побудительного наклонения,

как известно, сформировались такие переносные значения, в которых связь с

побудительностью ослаблена или утрачена.

Значение собственного побуждения может конкретизироваться, как известно,

как требование, просьба, совет, увещевание, мольба. Все оттенки в грамматике

не могут быть исчислены, так как они не имеют специальных формальных

средств своего выражения («Штык-работай, бомба-бей!»).

Значение побуждения в сочетании с пожеланием («Хочу, чтобы») чаще всего

обнаруживается в построениях с частицей «пусть» («пускай») («Пусть живут в

моем сердце мечта и тревога!»)

Значение побуждения в сочетании с должествованием («должно быть так,

чтобы...») также может быть свойственно формам (кроме формы с «чтоб»):

1) когда самим содержанием сообщения исключенно наличие как

индивидуального волеизъявления, так и конкретного исполнителя

29

индивидуальной воли («Пусть это вас не беспокоит!»);

2)Когда контекст указывает на необходимость, целесообразность того, о чем

сообщается, а конкретный исполнитель либо устранен («Да не будет ни одной

незасеянной полосы!»), либо представлен как «долженствующий субъект»

(«Пусть Рыков сдаст экзамен по строительным нормам и правилам»).

Значение побуждения в сочетании с допущением, принятием, (согласен с

тем, что (чтобы) свойственно преимущественно формам «пусть», «пускай»

(«Пусть буду я лгун!»), «И пусть приходит старость!»).

Наблюдаются случаи, когда форма побудительного наклонения позволяет

развивать переносные значения, в которых сама эта побудительность

оказывается ослабленной. Так, в лингвистической литературе приводятся

примеры, когда: 1)Ослаблено значение побудительности во встречающихся в

художественной речи употреблениях формы побудительного наклонения для

обозначения одновременно с чем-нибудь и независимого действия («А вода,

вода теки !»); 2) при употреблении формы побудительного наклонения для

оценочного обозначения действия с чем-то связанного или чем-то

обусловленного (без частицы «хоть» – «Это здорово, так скакать... Голова от

него трещит»); с частицей «хоть» - «Наше дело прокукарекать, а там хоть и не

рассветай!»

Мы рассмотрели основные способы выражения побудительных значений,

которые лежат в основе языковых манифестаций «призыва». Следует отметить,

что данный речевой акт помимо регулярных реализаций может выражаться и

косвенными речевыми актами, а также комбинированными креолизированными

текстами. Однако эта проблема будет рассмотрена в третьей главе. Как нам

удалось установить, речевой акт «призыв» имеет свои структурные схемы

реализации и свою ролевую партитуру. Для создания целостной картины нам

необходима системная характеристика данного явления. С этой целью мы

попытаемся собрать воедино всю информацию о речевом акте «призыв» и

30

обобщить полученные данные.

1. Концепт «призыв», выполняющий апеллятивную функцию (реализуемую с

помощью императивного и вокативного компонентов значения), принято

характеризовать как функцию с однонаправленным сообщением. Роли

говорящего и слушающего при реализации данного речевого акта строго

распределены между участниками, и обмена этими ролями в процессе речевого

акта не происходит: говорящий только говорит, слушающий только слушает.

Назначение «призыва» заключается в побуждении к выполнению (или

невыполнению) действия и, ожидаемая говорящим реакция слушающего на

подобное высказывание состоит в том, чтобы слушающий выполнил

каузируемое действие. «Призыв» это не только сообщение о желании адресанта,

чтобы адресат выполнил определеное действие, но и попытка каузировать его

выполнение адресатом.

2. Концептообразующими элементами являются не только участники данного

коммуникативного акта, но и их отношения друг к другу и каузируемому

действию. Каузация может исходить либо от адресанта, либо может быть

ответной реакцией на инициативу слушающего. С другой стороны, исполения

каузируемого действия может желать либо говорящий, либо слушающий. В

каждом конкретном речевом акте говорящий может ставить себя выше, либо

ниже слушающего. Вслед за В.С.Храковским и А.П.Володиным, обозначим

импульс каузации (зависимость от источника каузации) индексом А, а

индексами А1-импульс каузации, исходящий от говорящего, А2 - импульс

каузациии, исходящий от слушающего. Индексом Б-обозначим

заинтересованность; Б1 - это исполнение каузируемого действия в интересах

говорящего, а Б2 - исполнение каузируемого действия в интересах слушающего;

индексом В обозначим субординацию. В1 обозначает случай, когда говорящий

ставит себя выше слушающего, а В2 - фиксирует отношение, когда говорящий

ставит себя не выше слушающего. Число возможных сочетаний равно восьми и

31

можно изобразить в виде таблицы:

Классификационные признаки и их значения

импульс каузации заинтересованность субординация

А1

А1

А1

А1

А2

А2

А1

Б1

Б1

Б2

Б2

Б2

Б2

Б1

В1

В2

В1

В2

В1

В2

В2

Приказ

Просьба

Инструкция

Предложение

Разрешение

Совет

Призыв

По набору классификационных признаков «призыв» совпадает с «просьбой»,

хотя в определенных случаях может трансформироваться в «приказ», в

«инструкцию» или «предложение», в зависимости от конкретной ситуации

общения.

3. Концепт «призыв» можно интерпретировать и в рамках семантической

парадигмы, на фоне единиц, объединяющихся на основе интегральных сем –

«обращение» или «побуждение». Именно сочетание указанных двух значений и

определяет специфический характер «призыва», который отличается от других

элементов микрополей степенью и характером проявления побуждения,

спецификой распределения социальных ролей и, что самое важное-

комбинаторикой апеллятивного и побудительного значений.

4. Речевой акт «призыв» не укладывается в рамки традиционных классификаций

и соотносится с несколькими типами речевых актов. В «призывах» содержится

побуждение, что сближает его с директивами и прескриптивами. В «призыве»

32

содержится сема «обращение к кому-либо», что сближает его с апеллятивными.

С другой стороны, «призыв» может сопровождаться особым эмоциональным

состоянием, что сближает его с экспрессивами. Несмотря на сложность

однозначной квалификаци «призыва», доминирующим оказывается следующий

набор признаков: «обращенность с просьбой» и «каузация сответствующей

реакции».

Выдвижение одного из этих признаков на передний план сближает

речевой акт «призыв» с соответствующей группой речевых актов.

5. Являясь речевым актом, «призыв» предстает перед нами как способ

достижения определенной цели со своей системой, используемых для этого,

языковых средств. Локутивной основой «призыва» являются формы

побудительного наклонения, семантика которых тесно связана с интересующим

нас речевым актом. Помимо случаев, когда языковая форма речевого акта

«призыв» и его интенциональная программа изоморфны, реализуясь формами

побудительного наклонения, имеются случаи, когда «призыв» может

выражаться другими, косвенными речевыми актами (см. различные структуры

типа «Что-кому» («Праздник-детям!», «Миру-мир!» ) и др.

Некоторые косвенные речевые акты, содержащие интенцию призыва,

обнаруживают тенденцию превращения в прямой речевой акт. При наличии

стандартной ситуации, которая в результате конвенционализации становится

знаковой, форма, в которой реализуется косвенный речевой акт, тоже может

стандартизироваться и приобрести статус прямого речевого акта. Подобные

случаи будут рассмотрены в следующих главах, в связи с анализом призывных

текстов.

6. Интерпретация интересующего нас явления позволила разграничить две

возможные трактовки рассматриваемого «концепта». Первая - связана с

пониманием «призыва» как особого речевого акта, реализующего

соответствующую интенциональную программу и имеющего фиксированную в

33

языковом сознании языковую форму. Что касается второй трактовки, то она

связана с пониманием «призыва» как особой лингвокультуремы. Подобный

подход позволяет выявить в анализируемом явлении аспекты, связанные с

национально-культурной спецификой концепта.

Таким образом, мы рассмотрели специфику «призыва» как с семантической

точки зрения, так и с точки зрения теории речевых актов и лингвистической

прагматики. В результате анализа мы установили специфику расматриваемого

явления и отграничили его от других близкородственных единиц,

составляющих семантическую парадигму. В процессе анализа нам удалось

выявить специфику «призыва» как особого речеповеденческого акта. В этой

связи мы обратились к структурной модели коммуникации и охарактеризовали

речевой акт «призыв» с точки зрения участников коммуникации и характерных

признаков: «импульса каузации», «заинтересованности» и «субординации», мы

смогли отграничить речеповеденческую тактику, характерную для «призыва» и

выявить характер ролевой партитуры участников коммуникации.

В ходе исследования удалось выявить локутивную основу «призыва» как

речевого акта. Связь указанной разновидности речевых актов с синтаксическим

механизмом побудительного наклонения не вызывает сомнений. Естественно,

не все синтаксические структуры, связанные с побудительным наклонением,

выражают «призыв» в его имманентном значении. Однако, как нам кажется, мы

не смогли вычленить все основные структуры, соотносимые с выражением

«призыва». Следует отметить, что в данной главе мы исходили из дедуктивного

принципа при описании структурных моделей, связаных с речевым актом

«призыв».

Ниже при описании «призыва» как лингвокультуремы, мы обратимся и к

индуктивной методике, что, возможно, расширит наше представление о

структурных особенностях интересующего нас явления.

Как мы уже отметили, категориальная природа концепта «призыв»

34

включает в себя аспекты, связанные с теорией речевых актов, однако, этим не

исчерпывается суть данного явления. Как известно, теория речевых актов

представляет собой лишь одну, частную разновидность теории коммуникации,

не выходящую за пределы «высказывания». Тем временем само

«высказывание» представляет собой лишь минимальную единицу дискурса,

поэтому испытывает огромное влияние последнего. В частности, это может

проявляться в том, что целевая программа участников коммуникации может

быть детерминирована широким контекстом, выходящим за пределы ситуации,

когда совершается высказывание. Многие случаи непонимания обусловлены

незнанием широкого контекста. Этим можно объяснить также трудности,

возникающие у третьего лица, когда он подключается к беседе и реагирует

лишь на синхронное высказывание.

Сказанное подтверждает наше сображение о необходимости рассмотрения

данного «концепта» в более широком контексте, на фоне которого мы сможем

дополнить характеристику интересующего нас явления новыми нюансами

значений. Выше мы оговорили тот факт, что третье значение концепта

«призыв», зафиксированное в «Русском семантическом словаре», по своему

характеру и значению не укладывается в рамки теории речевых актов. Такие

коммуникемы, как «анонс», «публикация», «табличка», «лозунг»,

«транспарант», «высказывание», «объявление», «афиша», «реклама»,

образующие вместе с «призывом» единую парадигму, по своей

коммуникативной природе выходят за рамки речевого высказывания и теориии

речевых актов. Скорее всего, как будет показано в следующих главах, они

представляют собой особую разновидность текста и должны

интерпретироваться, именно с точки зрения лингвистики текста, а не в рамках

теории речевых актов и не на уровне высказывания.

Можно сказать, что «призыв-текст» отличается от «призыва-речевого акта» не

только в функциональном отношении, но и в структурном. «Призыв-текст»

35

например, может включать и графическое изображение, и цветовую символику,

выступая в качестве сложного семиотического конструкта. Сказанное

подтверждает необходимость особого рассмотрения текстлингвистической

природы «призыва», что вполне возможно после предварительного

исследования, определившего основные принципы подхода к интересующему

нас явлению.

36

Глава II

Призыв в семиотическом пространстве культуры

В предыдущей главе мы попытались проанализировать «призыв» как

разновидность речевых актов. Помимо этого мы рассмотрели признаки,

конструирующие понятийную целостность рассматриваемого концепта. Анализ

семантической структуры речевого акта дал возможность соотнести его с

кругом явлений, имеющих точки пересечения с интересующим нас феноменом.

В первой главе мы попытались выявить связь плана выражения речевого акта

«призыв» с планом содержания, что позволило описать наиболее типичные

случаи языковой симметрии. С другой стороны, мы вскользь коснулись и

случаев, когда функцию призыва могут выражать структуры, синтаксическая

форма которых связана с другими типами речевых актов. Следует отметить, что

случаи подобной знаковой асимметрии наблюдаются в языке часто. Так,

например, вопросительная по форме языковая конструкция, индицирующая по

своим внешним показателям речевой акт вопрос, может иметь в речи значение

просьбы, приказа, требования, угрозы, сочувствия и т.д. Однако необходимо

отметить, что значения, возникающие в конкретной речевой ситуации и не

имеющие языкового статуса, нерелевантны с точки зрения синхронного

состояния описания языка. С другой стороны, некоторые речевые значения, в

случае наличия определенных условий, могут приобрести языковой статус

(имеются в виду случаи, когда та или иная конструкция многократно

воспроизводится в одном и том же значении, что автоматизирует в сознании

связь знака со значением).

В первой главе данная разновидность речевых актов была рассмотрена в

связи со структурой коммуникативной деятельности, что позволило ввести

37

понятие речеповеденческой тактики. Мы коснулись также проблемы

участников коммуникативного акта, их ролевой взаимосвязи и условий

успешности осуществления речевого акта «призыв». Именно своеобразие

ролевой партитуры участников и определяет специфику используемого

языкового кода, а также возможность функциональной замены одного типа

речевого акта другим.

К сожалению, уровень коммуникативной автономности речевых актов,

позволяющий интерпретировать целевую структуру лишь на уровне

высказывания, не дает полной картины речеповеденческой интеракции. В этой

связи возникает необходимость рассмотрения исследования интересующего нас

явления в более широком контексте, точнее в ситуации, когда «призыв»

является не частью более широкого дискурса, а выступает в автономной

позиции. Данную позицию можно по аналогии сравнить с сильной позицией

гласных, когда под ударением выкристаллизовывается их фонематическая

сущность. Подобно этому, как мы полагаем, в сильной позиции (под таковой мы

разумеем позицию, когда «призыв» выступает в функции автономного

сообщения, например, см. надписи на тарнспарантах, выкрики на митингах и

т.д.) «призыв» наиболее ярко может проявить свою категориальную сущность.

В отличие от первой главы, в которой речеповеденческая тактика

интерпретировалась на основе абстрактных рассуждений, точнее, на основе

дедуктивной методологии, в настоящей главе мы рассматриваем конкретные

призывные тексты, возникающие во времени, в пространстве. Априори, можно

предположить, что грамматическая структура речевых актов «призыв»,

рассмотренная в первой главе, будет несколько отличаться от структуры

«призывных текстов», хотя следует отметить, что отклонения не будут иметь

принципиальный характер.

Возвращаясь к семантической парадигме концепта «призыв», приведем

еще одно его определение из «Русского семантического словаря»: Призыв...

38

«Лозунг, обращение, в лаконичной форме выражающее руководящую идею,

политическое требование» (Русский семантический словарь, 2003 г., 390).

Данное определение позволяет акцентировать внимание на совершенно другом

аспекте исследования концепта «призыв». Как известно, данная категория

включена в мегакласс: «Печатные издания. Рукописи. Полиграфия».

Дальнейшая градация мегакласса такова: Печатные издания –книги. Рукописи -

собрание изданий, книг, рукописей – учебники, руководства, словари–

справочники, каталоги, альбомы, календари-Периодические и одноразовые

издания. Объявления и т.д.

В структуре периодических и одноразовых изданий авторы выделяют

«периодические, повторяющиеся издания», «одноразовые издания.

Одноразовые информативные тексты», включающие «одноразовые издания»,

«объявления. афиши», «рукописи. Грамоты (Подлиники. Их черновые и

беловые варианты. Древние рукописи. Грамоты». Далее авторы выделяют:

«Элементы художественного оформления текста», «Элементы технического

оформления текста изданий, рукописей», «Оформление печатных изданий».

Как видим, указанная классификация намечает нам область поиска, в результате

которого интересующее нас явление будет соотнесено с системой и будет

соответственно интерепретировано. На основе каких характеристик можно

выявить специфику интересующего нас явления?

Несмотря на то, что возможна устная форма призыва, мы полагаем, что в

лингвокультурическом плане более релевантным яавляется его графический

вариант, хотя это не означает, что мы отказываемся от рассмотрения данного

типа. Вопроса об устной форме призыва мы коснемся в третьей главе.

В отличие от многих разновидностей, входящих в даный мегакласс,

«призыв» может быть как печатным, так и рукописным текстом. К числу

принципиально важных его характеристик относится его непериодический,

одноразовый информативный характер.

39

В структуре одноразовых изданий выделяются: «выпуск», «листовка»,

«многотиражка», «прокламация», «стенгазета», которые противопоставляются

другой подгруппе: «афиши», «объявления». Как нам кажется эти две группы

довольно близки друг к другу, хотя и отличаются воздействующей

направленностью.

Подгруппа «Объявления», «афиши» включает в свой состав 11 единиц,

среди которых находится и интересующий нас феномен. В состав подгруппы

входят: «анонс», «аншлаг», «афиша», «вывеска», «лозунг», «объявление»,

«призыв», «публикация», «реклама», «табличка», «транспорант». Единицы,

входящие в данную подгруппу объединены на основе сочетания

информативного(одноразового) содержания и специфической формы

презентации. Как правило, они вывешиваются как в специально отведенных

местах, так и на различных зданиях, пишутся на деревьях, заборах и т.д. Данные

типы текстов призваны также оказать влияние на людей, что создает

дополнительные трудности. Малая типологическая престижность, многих из

представленных в данной подгруппе жанров, рождает необходимость

привлечения внимания за счет оригинальности текста или графического образа,

что в конечном счете отражается и на своеобразии структуры.

Для установления специфики «призыва» необходимо дать краткую

характеристику каждого из компонентов указанной парадигмы. Некоторые из

них настолько близки к «призыву», что в определенных случаях может

отсутствовать грань между ними. Так, например, в определенных случаях

лозунг и призыв могут быть идентичными, например: «Пятилетку - в три года!»,

«За Родину-за Сталина!», «Родина-мать зовет!». Указанные единицы,

обнаруживающие различную степень понятийной близости к «призыву»,

рассмотрим в порядке нарастающей близости.

Наименее специализированным в интересующем нас значении является

«публикация», которая в одном из своих значений совпадает с «объявлением»

40

(«Публикация, и. ж . 2. То же, что объявление. Рекламные публикации

туристического агенства. Публикация о туристических маршрутах») (РСС,

2002, 390), однако, как мы полагаем, этого недостаточно, чтобы говорить о

данном явлении как особой категориальной сущности, входящей в

иетнрнсующую нас систему.

Также частично пересекается с «призывом» «анонс», который

квалифицируется как «предварительное (сообщение) объявление о спектакле,

концерте, каком-либо зрелище». С «призывом» анонс может пересекаться лишь

в том случае, когда в структуре последнего содержится обращение, призыв.

Анонс в структурном отношении представляет собой сложный текст,

содержащий информацию об исполнителях, о самом спектакле и т.д. В

определеных случаях анонс может включать и рекламный призыв, однако,

спорадический характер подобного включения позволяет утверждать, что оно

носит не системный характер. С анонсом тесно связан и «аншлаг»,

представляющий собой объявление о том, что все билеты (на концерт,

представление) проданы. Лишь с натяжкой можно говорить о связи «призыва» и

«аншлага», ибо их объединяет лишь одноразовость и публичная

направленность, а также определенная доза рекламности, т.е. воздействующая

направленность.

Если учесть то обстоятельство, что понятие «реклама» относится к числу

наиболее часто употребляемых и наименее однозначно используемых терминов,

то можно предположить, что значение призыва может пересекаться с одним из

частых его значений. Действительно, наблюдаются случаи, когда «призыв»

выполняет своеобразную рекламную функцию, например: «Примите иммуно-

риц, и вы навсегда избавитесь от гриппа!», «Не тормози-сникерсни!» и т.д.

С другой стороны, следует подчеркнуть, что понятие «реклама»

значительно шире, нежели понятие «призыв», который можно представить как

одну из ее частных разновидностей.

41

В данную группу входит афиша, которая интерпретируется авторами словаря,

как «объявление о спектакле, концерте, кинофильме, зрелище, популярной

лекции» (РСС, 2002, 390). Как видим, данное определение фактически

повторяет определение анонса. Что касается его связи с «призывом», то можно

сказать, что она не носит системного характера и проявляется лишь в

определенных случаях. Говоря иначе, призывная конструкция не является

обязательным компонентом афиши, хотя в латентном виде он (призыв) может

присутствовать почти во всех афишах.

Следует отметить, что анонс, аншлаг, афиша представляют собой частные

видовые варианты объявления. Последнее определяется в словаре, как

«официальное извещение, опубликованное, переданное посредством вещания

или вывешивания на стенде, на стене» (РСС, 2002, 390).

Уже само определение показывает, что данное понятие значительно шире

«призыва» и в отдельных случаях может включать его в свою структуру.

«Объявление» может быть полностью ограничено чистой информацией, в

отличие от афиши и анонса, хотя объявлению не чужда и воздействующая

направленность.

Информационная направленность, как обычно, доминирует в таком

одноразовом информативном тексте- как «вывеска». Авторы РСС определяют

его следующим образом: «Пластина с надписью или рисунком, сообщающая о

названии учреждения, предприятия, о том, что здесь находится». (РСС, 2002,

390). «Призыв» имеет лишь техническое сходство с вывеской, ибо может быть

помещен на пластине. Однако, общее между ними на этом исчерпывается.

По своей функции и имманентной природе «вывеска» сближается с

«табличкой», которая определяется следующим образом: «маленькая вывеска с

информирующей о чем-нибудь надписью» (РСС, 2002, 391):

«Вывеска», как и «табличка» в редких случаях может содержать «призыв»,

однако это не является ее основным назначением.

42

Наиболее близкими по своему содержанию являются «транспарант», «лозунг» и

«призыв». РСС определяет «транспарант» как: агитационную надпись,

изображение на плотной ткани или на бумаге (первоначально изображение на

прозрачном холсте, натянутом на раму) (РСС, 2002, 391).

Как правило, агитационная направленность «транспаранта» реализуется

через «призыв». Это говорит не только о формальной (функция одноразового

информативного текста), но и семантической близости анализируемых явлений.

В лингвистической литературе и в лексикографических источниках

наблюдается тенденция сближения, а порой и идентификация «призыва» и

«лозунга». Основанием служит как одноразовый информативный характер, так

и общая воздействующая направленность. Подобную тенденцию мы наблюдаем

и в «Русском семантическом словаре». Сравним определения указанных

понятий, данных в РСС.

«Лозунг» - крупная надпись или транспарант, лаконично выражающее какое-

нибудь требование, идею (РСС, 2002, 290)

«Призыв» - лозунг, обращение в лаконичной форме выражающее

руководящую идею, политическое требование (РСС, 2002, 390). Как видим,

данные понятия не только близки (выражают в лаконичной форме идею), но и

определяются посредством друг друга, что подтверждает идею об их особой

близости. Некоторое различие можно усмотреть в большей политической

направленности лозунга, что делает его типологически более престижным.

Говоря иными словами, лозунговое обращение имеет свое поле реализации,

нарушение границ которого нарушает естественность человеческой

коммуникации (см. выражение «говорить лозунгами»). Что касается «призыва»,

то он допускает такие варианты, которые используются в межличностном

общении и в неформальных ситуациях.

Анализ парадигмы, представленной в «Русском семантическом словаре»,

несколько продвинул нас в направлении исследования

43

лингвокультурулогической специфики интересующего нас явления, однако мы

полагаем этим не исчерпывается поле реализации «призыва». В структуре

рассмотренного микрополя наиболее релевантными характеристиками можно

считать следующие: 1) «Призыв» представляет собой особую радновидность

одноразового информативного текста; 2) «Призыв» является информационно-

регулирующим текстом; 3) «Призыв» входит в систему воздействующих

текстов; 4) «Призыв» может выступать в роли своеобразной идеологемы, что

дает возможность судить о существующей в то или иное время системе

идеологических ценностей; 5) «Призыв» представляет собой особую

лингвокультурему, выступающую в роли языковой единицы-хранителя

информации.

В отличие от других компонентов рассматриваемой парадигмы

«призыв» может реализоваться в устной форме, письменной форме (может

представлять креолизованный текст, состоящий из сочетания устного или

письменного текста, образующих единый мегатекст), а также может быть

выражен и невербальными, кинесическими средствами. Естественно, все

варианты одинаково значимы для лингвокультурологии. Как уже было

отмечено, «призыв» представляет собой одноразовый информативный текст,

который возникает в определенное время и в определенной ситуации. Подобная

функция одноразового текста, на первый взгляд, лишает данное явление

лингвокультурологической перспективы. Однако, как будет показано ниже,

подобное положение лишь кажущееся, ибо «призывы-прецедентные тексты»

можно обнаружить в любой культуре.

Можно указать ряд факторов, стимулирующих превращение того или

иного призыва в лингвокультурологический знак. В первую очередь, это

связано со значимостью ситуации, на базе которой возникает призывной текст.

Огромную роль играет точность и своевременность, а также воздействующий

потенциал самого «призыва». Необходимым условием является многократная

44

воспроизводимость (что в принципе противоречит самой природе жанра),

создающая условия для закрепления единицы в коллективной памяти народа.

Воспроизводимость связана с особой знаковой ситуацией общения,

своеобразным проявлением которой является случай, когда рекламный призыв

вывешен на улицах, помещен на транспаранте, афишах и т.д. Проходя мимо

подобных «призывов», мы невольно фиксируем его в своей памяти. Подобные

призывные тексты, как правило, локально ограничены, поэтому являются

прецедентными, фоновыми лишь для определенной части людей.

В отличие от указанных случаев, огромную роль в формировании

общекультурного значения может играть радио и телевидение. Нетрудно

представить эффективность и действенность указанных средств массовой

информации. В данном случае (когда «призыв» функционирует в

несвойственной для него позиции) возникает специфическая ситуация-

одноразовый информационный текст превращается в многократно

воспроизводимый текст массовой информации.

Если учесть ту огромную роль, которую играет в жизни человека

реклама, то можно с уверенностью сказать, что рекламные призывы зачастую

могут определять не только наш выбор, но и могут сформировать

определенную установку, в том числе и идеологического порядка.

Помимо семантико-ассоциативной парадигмы, в рамках которой мы

рассмотрели интересующее нас явление, как нам кажется, было бы

целесообразно проанализировать воздействующую направленность «призывов»,

ибо данная функция является одной из ведущих функций указанного концепта.

Помимо системы воздействующих текстов, с данным понятием

сближается и т.н. «система указателей», отдельных разновидностей которой мы

коснулись выше. Следует отметить, что в немногочисленных работах, в

которых затрагиваются «призывы», интересующее нас явление соотносится

именно с элементами «системы указателей», а также с типовыми

45

разновидностями системы воздействующих текстов. Несмотря на то, что

«призыв» мало напоминает по своей форме и содержанию т.н. указатели,

многие ученые затрагивают его именно в связи с данной категорией.

Проблема указателей привлекла внимание ученых в связи со спецификой

плана выражения. Так, например, крупнейший французский ученый Фердинанд

Брюно впервые обратил внимание на круг явлений, который он обозначил

термином «les indicationnes» (указатели). Специфика данной системы,

включающей, наряду с объявлениями, каталогами, справочниками, названиями

книг, лозунги и призывы, видится автору в том, что все они обнаруживают тип

телеграфного стиля с какими-то неясными, туманными правилами. Сущность

указателей, производить наибольший эффект, исходя из наименьшего

количества слов (Brunot F., 1922,7).

Следует отметить, что большинство авторов, затрагивающих проблему

указателей, касается данного вопроса или в связи с проблемой предикативности,

или в связи со спецификой плана их выражения.

В отличие от своего французского коллеги, американский исследователь

Генрих Штрауман, посвятивший свою солидную монографию исследованию

английских газетных заголовков, не считает язык заголовков (элемент системы

указателей) резко отличающимся от обыденной речи. С другой стороны, он

обращает внимание на явление, окрещенное им термином «block-language». Под

данным термином он разумеет все явления письменной речи (в том числе

лозунги и призывы), которые обнаруживают тенденцию к сокращению -

подобно эллипсису в разговорной речи. Специфические формы языка газетных

заголовков принадлежат, по его мнению, к особому типу языкового выражения,

который встречается в языке телеграмм, книжных заголовков, каталогов,

словарей, лозунгов, призывов, так же как и в явлениях эллипсиса в обиходной

речи. Далее он уточняет круг указателей, входящий в систему «block-language»,

включая в него также и титры в фильмах, наклейки, вывески, названия зданий,

46

улиц, мест, ж/д станций и т.д. (Straumann H.1935, 38-39).

Г. Штрауман не ставил целью характеристику всех компонентов системы

указателей, но уже сам факт выделения круга однотипных явлений (в числе

которых упоминается и призыв), без сомнения представляет большую ценность

для настоящей работы.

Проблемы указателей касается и известный чешский лингвист

Франтишек Травничек. Разрабатывая свою оригинальную синтаксическую

теорию, он выделяет особый раздел - «квалифицирующие предложения», к

числу которых он относит надписи на домах, табличках, бумаге (в том числе и

призывы), заглавия, адреса. Аргументируя свою точку зрения на указатели как

на предложения, Ф.Травичек оговаривает случаи, в каком смысле они не

являются предложениями: «Надпись, заглавия, адреса и т.д. - не являются в

полном смысле предложениями, независимо от того, имеют они

коммуникативную форму или глагольную, но только в том смысле, что они-

отражение устной речи. Предложениями эти надписи становятся только тогда,

когда читеатель или зритель сам выразит свое предложение» (Travnicek F.,

1931,5 0)

Ф.Травничек выделяет позиции «говорящего» и «воспринимающего» и

анализирует на основе данной оппозиции «специфику надписей». С позиции

«воспринимающего» надпись становится предложением, коммуникативной

единицей лишь тогда, когда «воспринимающий» сам выразит свое

представление (вслух или про себя). «Если мы останавливаемся у какого-либо

здания, осматриваем его и видим надпись «школа», мы говорим себе: ага,

школа. Надписи типа «школа» являются предложениями потому, что они

отражают полные представления говорящего лица». (Travnicek F. 1931,50)

Проблему указателей затрагивает и А.С.Попов, анализирующий структурно-

функциональные особености газетных заглавий. Автор относит к «указателям

речевые отрезки, употребляемые не для развернутого сообщения, а лишь для

47

того, чтобы обозначить, выделить какой- либо предмет или явление, указать на

него». (Попов А.С., 1966, 18)

В круг указателей включаются автором следующие явления: заглавия,

названия кинофильмов, произведений искусства, машин, географические

названия, лозунги и т.д. Данный круг явлений характеризуется, по его мнению

те, что он относится к письменному языку. Использование «указателей» связано

с особой формой языкового сообщения, когда «говорящий», «отправитель

сообщения» не присутствует, но он не может быть исключен из процесса

общения, так как письменное сообщение было сделано им в расчете на второго

участника, т.е. на других членов общества (Слюсарева Н.,1967, 278).

Попутные замечания о системе указателей втсречаем и у таких известных

лигвистов как Е.Эсперсен, Э.Сепир. Автор «Философии грамматики» полагает,

что «указатели выпадают из языка в собственном смысле, поскольку

встречаются только в письменной речи. «Он касается явлений подобного рода,

рассматривая случаи «супрессии» (опущения): «Во всех подобных случаях

(обозначаемых автором «prosioresis» и «aposbopens» Л.Ч.) то обстоятельство,

что здесь что-то опущено, не должно мешать нам рассматривать эти

высказывания как достаточно законченные, чтобы их можно было назвать

предложенями. В других случаях, однако, супрессия настолько сильна, что это

условие достаточной законченности не соблюдается. Я не склонен считать

предложениями вывески и заглавия книг» (Есперсен О. 1958, 361). Следует

отметить, что к особым случаям языкового выражения автор относит и

«призыв».

Что касается попутного замечания, сделанного Эдуардом Сепиром, то

оно касается одного из компонентов системы указателей-заглавий. Автор

высказывает мнение о том, что последние принадлежат системе лишь в

относительном смысле, что требует соответствено особого подхода (Сепир Э.

1934, 29.).

48

Уже тот факт, что проблемы «указателей», а вместе с ней и его отдельных

разновидностей (в том числе и «призывов») коснулись классики

лингвистической науки, подтверждает значимость вышеуказанного явления.

Преимущественно ученые акцентировали свое внимание на заглавиях,

однако, среди явлений, пересекающихся с данной категорией называли и

«призывы». Характер попутных замечаний свидетельствует о том, что в рамках

«классической лингвистики» решение проблем, связанных с интерпретацией

«призыва», не представлялось ученым противоречивой задачей. Смена

общелингвистической парадигмы позволила по-новому взглянуть на новое

явление. Создание коммуникативной лингвистики переориентировала ученых

на исследование динамического аспекта языковых явлений. Структурная схема

предложения, составившая целую эпоху в истории лингвистики, в речевой

практике трансформировалась в различные варианты, что породило интерес к

речевому варианту предложения-высказыванию. С точки зрения теории

высказывания многие традиционные категории, например, неполнота

предложения), подверглись переосмыслению. С другой стороны, в развитии

лингвистического мышления огромную роль сыграла лингвистика текста и

теория дискурса, в рамках которых традиционное предложение получает

совершенно иную интерпретацию, связанную с представлением его как

наименьшей единицы коммуникации.

Возвращаясь к системе «указателей», отметим, что сходство с ее

элементами не является для «призыва» имманентным. «Призыв» объединяет с

данными элементами принадлежность к письменной речи (следует учесть и

возможность существования устной и комбинированной форм «призыва») и

стремление к телеграфности стиля. В отдельных случаях «призыв» может

выступать и в роли заглавия «Не буди спящую собаку», названия кинофильма

«Не горюй!», названия ресторана «მოდი ნახე», магазина «Просто посмотри!» и

т.д. Каждое из этих явлений имеет в основе своей знаковую ситуацию, которая

49

представляет собой компонент его общего значения. Так, например, заглавие в

качестве семантической опоры имеет текст, название кинофильма - само

кинопроизведение, вывеска - учреждение или непосредственно указываемый

предмет и т.д. В этом отношении «призыв» имеет некоторую специфику. Во-

первых, как правило, он реализуется в форме предложения, поэтому почти не

нуждается в ситуационной поддержке. Возможно этим можно объяснить тот

факт, что в отличиет от номинативно-информационных конструкций,

выступающих в роли автономного сообщения (заглавия, названий

кинофильмов, учреждений и т.д.), грамматическая структура «призывов» не

вызывала сомнений в смысле наличия предикативности.

Существененным является и то обстоятельство, что значение указания не

является органичным для «призыва». Можно с известной степенью

достоверности утверждать о том, что «призыв» является знаком

соответстсвующей ситуации, однако, и в этом случае, исходя из плана

выражений данной едиинцы, можно сказать, что связь между «призывным

элементом» и ситуацией носит характер не указания, а «называния». Сказанное

дает нам основание считать, что сходство «призыва» с системой «указателей»

носит непринципиальный характер, поэтому интерпретация интересующего нас

явления через нее малоинформативна.

Как уже отмечалось выше, «призыв» по своему значению близок к т.н.

воздействующим текстам, сопоставление с которыми, по нашему мнению даст

возможность взглянуть на объект нашего исследования с другой стороны. В

отличие от системы «указателей», общность с которой нам кажется весьма

сомнительной, воздействующие тексты имеют общий интегральный признак с

«призывом» - «побуждение к действию». Естествено, форма побуждения может

быть разной, что подтверждается существованием различных типовых

разновидностей воздействующих текстов, однако все эти тексты объединяет

общая целевая установка – «побуждение к действию».

50

В процессе анализа концептуального значения категории «призыв», мы

коснулись его ассоциативных коррелятов. Среди последних были такие

семантемы, как: «плакат», «лозунг», «реклама», «вывеска», «объявление» и др.

Интересно, что указанные явления представляют интерес и как элементы

другой системы, системы воздействующих текстов. Рассмотрение данных

явлений в пределах указанной системы имеет большое значение для выяснения

сущности интересующего нас явления, поэтому считаем неоходимым еще раз в

новом амплуа представить данные концепты. В первую очередь нас интересует

их коммуникативная специфика, а также текстлингвистическая природа.

Мы полагаем, что не будет информационной избыточностью маленькая

экскурсия в историю вопроса, ибо, чтобы понять специфику того или иного

явления необходимо представить и динамику его развития. Следует отметить,

что в систему воздействующих текстов входят не только указанные элементы,

образующие парадигматический семантический ряд с «призывом», но и, весьма

разнообразные типы дискурса, в частности тексты заклинаний, заговоров, клятв

и пожеланий. Стремление человека оказать влияние, подчинить себе волю

другого человека имеет длительную историю.

Между потенциальными общающимися всегда существуют определенные

взаимоотношения. В какой-то момент у них появляется потребность «как

предпосылка всякой деятельности» (Леонтьев, 45). Эта потребность связана с

той или иной стороной жизнедеятельности человека как индивида, как субъекта

какой-либо деятельности и как личности, которая мотивирует общение. То есть

рассматривается субъективно-субъективно и включенные в них субъективно-

объективные отношения. Каждый их общающихся достигает своей цели с

помощью вербальных и невербальных средств. При этом явление

осуществляется тремя способами: информационным, (обмен мыслями, идеями,

интересами, чувствами и т.п.), интеракционным, (взаимодествие общающихся),

и перцептивным (восрпиятие и понимание человека человеком).

51

Поскольку коммуникация диалогична, по совей природе, в каждом из его актов

участвыуют две стороны, хотя есть формы и многосторонние (например,

дискуссия), но акт социального взаимодействия как единица общения

становится интерпретация информации: «столкновение» двух позиций (не

обязательно противоположных) порождает нечто новое - новые знания, мысли,

чувства, новую интенцию и коммуникативную задачу. Это новое и оказывает

воздействие на общающихся и определяет их тактику в рамках задуманной

стратегии. Участники коммуникации должны владеть ее стратегией и тактикой.

Тактика – речедеятельностный ход, обладающий значением. Основанием

группировки тактик может считаться дихотомия гармония / дисгармония.

Под гармонией подразумевается идеал общения, а под дисгармонией –

«текущее зло», от которого надо избавляться (Рождественский, 73).

Применительно в коммуникантам – толерантность (терпимость, корректное

лояльное поведение по отношению к другим, признание значимости другого,

его неприкосновенности, необходимости договорного решения разногласий) и

агрессивность (диктат личности, ее терпимость по отношению к другим лицам,

превышение собственных прав и ущерб правам другого).

Главное в диалоге – это речевое взаимодействие. На основе

интерпретации информации меняются взаимоотношения общающихся

,следовательно, обновляется предмет общения. Так акты коммуникации

сменяют друг друга, пока общение не будет удовлетворено. Термин

психологический баланс общения позволяет выделить момент взаимосвязи

сторон и обязывает считать единицей анализа не отдельную реплику

(отдельную тактику), а только диалогическое единство или совокупность.

Баланс общения задается обстоятельствами в соединении с установками и

побуждениями коммуникантов. Возможно выделение следующих партитур

общения: агрессия в ответ на агрессию, толерантность в ответ на агрессию и

обоюдная толерантность. Толерантность в ответ на агрессию и обоюдная

52

толерантность приближают к идеалу, особенно последняя позиция, поэтому

балансирование здесь минимальное.

Самая сложная позиция балансирования – это толерантность в ответ на

агресссию. Толерантные реакции в ответ на агрессивное речевое поведение

разнообразны: можно перевести разговор на другую тему (давай о другом, а?;

переключись на что-нибудь более приятное); сделать попытку успокоить; дать

совет; предложить неожиданный эмоциональный ход – проявить жалость,

сочувствие (-Как я тебе сочувствую.); промолчать; обозначить официальную

дистанцию; отстраниться от общения; спокойно выразить против предлагаемого

стиля общения (- В таком стиле мы разговаривать не будем, хорошо?);

иронически оценить агрессивный стиль (Какие страсти!) и т.д. Подобного рода

клише толерантного противодействия речевой агрессии могут снять

напряжение, характерное для «речевого агрессора».

Психологическое содержание коммуникации обуславливается социально

и демографически: тот, кто авторитетнее, и тот, кто старше, пользуется

расширенными правами на речевую активность. Это тоже зона

психологического балансирования. Материально выраженным элементом

диалога и речевой поддержкой как знаковой единицей следует считать реплику,

направленную на сохранение партнером выполняемой им ведущей речевой

роли. Поддержки могут иметь вербальную (да, интересно, правильно и т.д.) и

невербальную (взгляд и поза внимания, утвердительные кивки и т.д.) формы.

Отсутствие невербальных поддержек, мимика равнодушия – «нулевая реакция»

является универсальным невербальным средством речевого сдерживания.

Сомнение, равнодушие могут быть оформлены также вербально (кто этого не

знает?; вам нравится?; и вы этому верите?).

Итак, психологическое содержание коммуникации как деятельности

можно определить следующим образом:

Предмет общения – взаимодествие общающихся;

53

Единица общения - акт социального взаимодествия;

Средства общения – вербальные иневербальные;

Способы общения – информационный, интеракционный,

Перцептивный;

Продукт общения - интерпретауция информации;

Результат общения - изменение взаимоотношений.

Общество выдвигает для разных видов речевой деятельности определенные

правила. Поскольку в устном контактном непосредственном общении речь

спонтанна, к ней нельзя вернуться, нельзя что-либо изменить или добавить,

необходимо быть предельно внимательным к своей речи, к соблюдению

определенных правил для говорящего и слушающего. Постараемя

охарактеризовать эти правила, исполнение которых способствует достижению

коммуникативной цели.

Говорящий обязан соблюдать определенные правила. Ему

предписывается осуществлять доброжелаательносьт и уважительность к

адресату. Необходимо проявлять уместную, соразмерную, не преувеличенную

вежливость в данной ситуации общения, необходимо учесть пол, возраст,

служебное или общественное положение адресата, его социальные позиции и

роли, соразмерить их со своими собственными социальными признаками,

Говорящему предписывается быть скромным в самооценках, не ставить в центр

внимания собственное «я». Для достижения коммуникативного результата

говорящему необходимо поставить в центр внимания, понимания, интереса, не

скупясь на языковые средства адресации, повторные обращения, жестовые и

мимические знаки внимания. Говорящий должен выбрать интересную для

партнера и понятную тему разговора, уместную в данной ситуации. В любой

ситуации мы выбираем определенную тему. Выбрав тему для разговора,

говорящий должен следовать логике развертывания текста, чтобы следствия

вытекали из причин. Что особенно важно в публичной и научной речи.

54

Говорящему необходимо помнить, что концентрация внимания у слушающего

ограничена, поэтому необходимо выбирать короткие фразы, не превышать

среднюю длину говорения, соблюдать паузы, не чуждаться повторных

обращений, средств авторизации и адресации, т.е. средств пробуждения

внимания. Это особенно важно в публичной речи, когда говорящему

необходимо удержать внимание целой аудитории. С этой целью он вводит в

свою речь так называемые метакоммуникативные высказывания, которые берут

на себя роь концентрировать, возбуждать, организовывать внимание слушателя.

Таких языковых средств довольно много: Разрешите еще раз остановиться на

сказанном....; Вы, конечно, знаете, что...; Вам, наверное, интересно узнать....;

Мы уже раньше говорили с вами о ...; Вы убедились, что ...; и т.п.

Ориентируясь не только на адресата, но и на ситуацию общения в целом, на

официальность или неофициальность обстановки, необходимо вести

постоянный отбор языковых средств в соответствии со стилем речи.

Общение в обиходно-бытовой среде, в нейтрально-обиходной, научной,

профессиональной, учебной порождает стилистически разные тексты /

дискурсы. Несоответствие языковых средствстилю вносит в речь иронический

оттенок. И, наконец, говорящий должен посылать определеные сигналы

невербальной коммуникации: принятую в данной национальной и социальной

культуре дистанцию, жесты, позы, мимику, выражение глаз, общую манеру

держаться, культуру поведения и культуру речи.

В свою очередь, существуют определенные правила, которые предназначены

для слушающего.

Во-первых, необходимо уметь выслушать собеседника, даже если вы

заняты, а собеседник беспокоит вас по пустякам (с вашей точки зрения).

Слушая, необходимо проявлять уважительность, доброжелательность и

терпеливость к партнеру. Это особенно важно учесть старшему по положению

или по возрасту. Проявляя доброжелательность и уважительность к

55

собеседнику, не надо перебивать его, вставлять колкие замечания, усмехаться,

сбивать с мысли, «переводить слушание в собственное говорение». Учитывая

вышесказанные правила слушающий должен поставить в центр внимания

говорящего. Мимикой, кивками головой, жестами, взглядами, междометиями

нужно проявлять заинтересованность в нем и его словах. Необходимо

чередовать роль слушающего с ролью говорящего, умело вступая в диалог (не

перехватывая инициативу говорения): ответить на поставленный вопрос,

согласиться или не согласиться с собеседником, своевременно и правильно

среагировать на его речь. Если слушающих несколько, не следует реагировать

на речь, адресованную не тебе.

Правила для говорящих и слушающих взаимосвязаны. Их соблюдение в

обществе и особенно в деловой речи крайне необходимо. Надо отметить, что мы

не умеем слушать.

К правилам речевого общения относятся уместные ты/Вы формы общения,

адекватные комплексу ситуатиных и социальных, в том числе психологических

условий. Выбор ты или вежливого Вы зависит от иерархических или ролевых

отношений коммуникантов. Выбирая ты ил Вы формы общения, следует учесть:

степень знакомствакоммуникантов (ты- с хорошо знакомым, Вы- с незнакомым

или малозхнакомым); официальность / неофициальность обстановки общения;

взаимоотношение коммуникантов (ты-когда взаимоотношения дружеские,

интимные, теплые..., Вы – когда взаимоотношения сдержанные, подчеркнуто

вежливые, холодные...); равенство/неравенство статусно-ролевых позиций

партнеров (равны позиции – «начальник-начальник», «подчиненный-

подчиненный», коллеги..., не равны позиции – «начальник-подчиненный»,

«учитель-ученик»...). Неравные ролевые позиции влекут смену ты форм

общения на Вы:

- Милый мой!, - начал тонкий после лобызания...- Ну, а ты как? Небось, уже

статский? А?

56

-Нет.. Я уже до тайного дослужился... Две звезды имею.

-Я, ваше превосходительство... Очень приятно-с!

-Ну, ладно! Для чего эот тон? Мы с тобой друзья детства- и к чему тут это

чинопочитание!

-Помилуйте... Что вы..) . Чехов, «Толстый и тонкий».

Умелый выбор и уместное использование ты/вы форм общения и дает

возможность говорящему проявить к партнеру весь спектр личных и социаьлно

заданных отношений. Грузинский язык тяготеет к формам общения, а русский к

Вы формам.

Когда мы строим диалог и обмениваемся разными сведениями, в речевом

пространстве «здесь и сейчас» могут оказаться не только говорящий и

слушающий, но кто-то еще. То есть кроме адресата кому непосредственно

направлена речь, возможно присутствие посторонних лиц/постороннего лица

нужных, а иногда и ненужных для нашей беседы. Этим посторонним может

быть «он» (или «они»), не участвующий в диалоге между «я» и «ты», но все

таки находящийся на таком расстоянии, что может стать вольным или

невольным слушателем (Почепцов, с.105). Иногда адресованная речь в той или

иной степени ориентирована на такого слушателя, иногда мы хотим включить

его в круг беседующих, а иногда наоборот стремимся исключить присутствие

третьего лица.

Диалог в присутствии третьих лиц / третьего лица – это диалог с

двойным адресатом в широком слова. Общение в таком диалоге носит

межличностный и одновременно групповой или массовый характер, т.е.

представляет собой диалог с адресатом межличностного общения (1-1) и

диалог с адресатом группового (1- несколько) или массового (1-много)

общения. Адресат группового или массового общения назовем наблюдателем.

Таким образом, в данной ситуации участвуют трое: адресан, адресат,

наблюдатель.

57

Диалог с двойным адресатом – обычное явление во всех сферах устного

общения, например, диалог в деловой сфере (диалог прокурора и подсудимого,

адвоката и свидетеля в присутствии участников судебного заседания), в

политической сфере (диалог кандидатов в представительские органы в

присутствии изберателей), в научной сфере (диалог соискателя ученой степени

и оппонента в присуствии членов Ученого Совета), в учебной сфере (диалог

учителя и ученика в присутствии класса), в социально-культурной сфере

(диалог актеров присутствии зрителей, телевизионное интервью), в бытовой

сфере (диалог родителей в присутствии ребенка), при ритуальных ситуациях,

когда та или иная процедура требует для своего осуществления наличия

присутствующего – слушающего (церемония бракосочетания, клятва врача,

присяга военных и т.д.).

Во всех приведенных ситуациях общения наблюдатель в той или иной степени

оказывает влияние на протекание диалога. Третье лицо в том или ином

положении, роли так или иначе влияет на ход, тему, манеру нашей речи.

Существуют принятые в обществе предписания для говорящего, что можно и

чего нельзя сказать при третьем лице, в зависимости от социальных ролевых

признаков этого третьего лица. Статус наблюдателя в диалогах с двойным

адресатом может быть описан с учетом следующих значимых факторов:

наблюдатель 1) случайный / неслучайный, 2)известный / неизвестный, 3)

авторитетный / неавторитетный, 4) обязательный / необязательный в данной

ситуации общения, 5) пофессиональный / непрофессиональный, 6) имеющий

право голоса / не имеющий право голоса, 7) контактно / дистатно

расположенный, 8) единичный / групповой / массовый, 9) доброжелательный /

нейтральный / недоброжелательный. Вероятно, можно выделить и другие

признаки наблюдателя.

В результате анализа материала можно выделить группы диалогов с двойным

адресатом, представленных в порядке возрастания в них роли наблюдателя.

58

Первая группа объединяет в себе диалоги в основном бытового общения,

протекающие в присутствии случайного/ неизвестного / неавторитетного

/необязательного / единичного или группового / контактно расположенного

наблюдателя. Это – ситуация межличностного официального или

неофициального общения в общественных местах (в магазине, в транспорте, на

почте и т.д.). Обычно в таких ситуациях наблюдатель лишен права голоса. Хотя

нередко приходится наблюдать, как невольный слушатель «прорывает»

замкнутое пространство адресанта – адресата и вклинивается в их «валадения».

Это проявляется в стереотипных формах извинения за вмешательство:

Простите, что вмешиваюсь...; Простите, это, конечно, не мое дело, но...; Я

невольно услышал, что... Если такое вторжение поощряется, то возникает

полилог – разговор нескольких участников. Иногда «агрессор» ставится на

разговор. Всякое словесное одергивание того, кто «встречает» в чужой разговор

оказывается грубым. Оно проявляется в таких стереотипных реакциях на

вмешательство в разговор, как: А вам какое дело?!; Я разговариваю не с вами;

Не ваше дело!; Вас не спаршивают и т.п. (Форманская, 37-38).

Заслуживает внимания ситуация, когда разговор намеренно проходят в

присутствии третьего известного или неизвестного, случайного или

неслучайного. Например, разговор учетилей между собой, которые хвалят ил

ругают ученика в присутствии его одноклассника. Цель- положительным или

отрицательным примером воздействовать на слушателя. Или же разговор

родителей при ребенке о чем-то, что, по их мнению, должно побудить его к

действию. Или разговор в транспорте, рассчитанный на слушателя: - Детка,

пройди, там есть место!. Речь здесь обращена не только к ребенку, но и к

присутствующим, чтобы никто не претендовал на свободное место. Речь при

этом громкая, артикуляция четкая, так как ориентация взята на лицо. Подобная

позиция наблюдателя, когда говорящий обращается не только к

непосредственному адресату, но и действует на присутствующего называется

59

позицией косвенного адресата.

Можно выделить четыре группы диалогов с двойными адресатом,

представленных в порядке возрастания в них роли наблюдателя.

Первая группа объединяет в основном диалоги бытового характера,

протекающие в присутствии случайного / неизвестного / неавторитетного /

необязательного / единичного или группового / контактно расположенного

наблюдателя. Это ситуация межличностного официального или

неофициального общения в общественных местах. Обычно наблюдатель в таких

ситуациях лишен права голоса, что закрепляется в таких стереотипных

реакциях на вмешательство в разговор, как – Я разговариваю не с Вами, или в

формах извинения за вмешательство – Простите, что вмешиваюсь; Простите,

это, конечно, не мое дело, но ....

Вторая группа объединяет в основном диалоги бытового и делового общения в

присутствии известного / авторитетного / необязательно / единичного или

группового / контактно расположенного наблюдателя. К типичным ситуациям

этой группы можно отнести общение в университете, в школе, на работе, дома.

Например, разговор студентов в присутствии преподавателя, или же разговор

детей в присутствии матери. Присутствие известного, авторитетного

наблюдателя может существенно повлиять на речевое поведение участников

диалога.

К третьей группе можно отнести диалоги, в которых присутствие наблюдателя

является обязательным элементом ситуации общения. Например, заседание

Ученого совета по защите диссертаций, общение преподавателя и студента в

аудитории, судебные разбирательства, парламентские слушания и т.д.

Особенностью наблюдателя в этой ситуации явялется его участие в принятии

решения или влияния на принятие решения (например, студенты,

присутствующие в аудитории при ответет своего однокурсника, косвенным

образом влияют на поставленную оценку). Общение в таких ситуациях строго

60

социально регламентировано, имеет формализованную структуру.

Наблюдателю предоставляется слово в соответствии с процедурой.

Полное «отторжение» наблюдателя предусмотрено процедурой закрытого

заседания, собрания, совещания для узкого круга посвященных.

Четвертую группу составляют диалоги, специально рассчитанные на массвого

наблюдателя. Это характерно для текстов массовой коммуникации. В данном

случае наблюдатель яявляется, с одной стороны, носителем социальной нормы,

а с другой – объектом взаимодействия, поэтому его роль в организации диалога

максимально возрастает. Типичным примером такого диалога служит

телевизионное интервью. Телевизионное интервью имеет признаки двойной

адресации на всех уровнях организации текста: и еа коммуникативном, и

семантическом, и на композиционном, и на прагматическом.

Таким образом, структура диалога с двойным адресатом подчинена фактору

третьего лица – наблюдателя, присутствующего, слушающего, начиная от фазы

вступления в контакт до организации содержательной стороны диалога. Роль

его при разговоре двоих разнообразна. Но слушатель (вольный или невольный)

часто оказывает влияние на тот дискурс / текст, который говорящий строит для

своего адресата.

В процессе взаимодействия люди выработали различные механизмы

оказания влияния на другого человека, в том числе и лингвистические. Наряду

со специальными грамматическими формами воздействующей направленности

- императивом, прохибитивом и превентивом-были выработаны и специальные

жанры, характеризующиеся вышеуказанной направленностью.

Несмотря на интегральную воздействующую интенцию, тексты,

относимые к названной группе, отличаются как в плане выражения, так и в

плане характера проявления указанной направленности. Наименьшую близость

к призывным текстам проявляют т.н. развернутые воздействующие тексты:

проповедь, дидактическая басня, нотация. Полагая, что сравнение «призыва» с

61

указанными типами воздействующих текстов малоинформативно, мы можем

лишь констатировать различие в степени развернутости текстов и различие в

форме выражения воздействующей установки. Единственное, что объединяет

сопоставляемые явления - это общая интенциональная направленность -

вызвать соответствующую реакцию адресата или адресатов. Следует отметить,

что и ожидаемая реакция может быть различной. В одном случае это может

быть совместное действие, в другом- внушение каких-либо духовных

ценностей, а в третьем - создание мотивации познавательной активности

адресата.

Анализ плана выражения «призыва» показывает его одноразовый

характер, что является его типологической особенностью. Специфика

интересующего нас явления связана также с характером и масштабом

осуществления воздействующего эффекта. Как известно, в зависимости от

объекта воздействия можно говорить об индивидуально-воздействующих

текстах. Выше, мы коснулись вопроса о необходимости разграничения двух

типов «призыва». В структуре развернутого текста «призыв» может выступать

как компонент диалогического единства, как провокационная, каузирующая

часть речевого взаимодействия. В данном случае мы квалифицируем «призыв»

как определенный речевой акт в структуре дискурса (текста).

В отличие от указанного случая «призыв» может выступать в функции

автономного сообщения, что дает нам основание говорить о его

принципиальном отличии от речевого акта «призыв». Естественно, две

разновидности рассматриваемого феномена отличаются и характером

взаимоотношения с адресатом, который в одном случае (в структуре

диалогического единства) может быть конкретным партнером по

коммуникации, а в другом - иметь дело с предполагаемым адресатом. С другой

стороны, в специфической ситуации находится и «говорящий», «отправитель

сообщения», который может не присутствовать, но не может быть исключен из

62

сообщения, так как письменное сообщение было сделано им в расчете на

второго участника, т.е. на других членов общества (Слюсарева Н.А.,1967, 278).

Как видим, в одном случае «отправитель сообщения» выступает в латентной

позиции, а в другом(в структуре диалогического единства) - как вполне

конкретная личность, действующая в конкретное время и в конкретной

ситуации.

В настоящей главе нас интересует «призыв» не как речевой акт, а «призыв» -как

особая разновидность воздействующего текста. Тот факт, что интересующее нас

явление имеет социальную направленность и охватывает определенное

количество людей, позволяет говорить о его коммуникативной специфике, в

отличие от речевого акта «призыв».

Воздействующие тексты могут противопоставляться друг другу и по

принципу кратности. Оппозиция однократных и многократных воздействующих

текстов основана на принципе воспроизводимости. По своему характеру

«призыв» относится к однократно воспроизводимым текстам «разового

пользования». Следует, однако, заметить, что данная одноразовость весьма

условна. Во многих случаях, когда «призыв» сформулирован конкретно, он

может получить автономное развитие. В этой связи хотелось бы привести слова

В.Г.Костомарова. (несмотря на то, что он касается названий, его слова вполне

адекватно можно использовать и по отношению к «призыву»):

«Удачное название может, грубо говоря, жить вне связи со статьей, ради

которой он изобретен, как самостоятельное произведение словесной формы»

(Костоморов В.Г., 1961 г., 181).

Таким образом, к таким характеристикам «призыва», как однофразовость

и предикативность (в отличие от названий различных учреждений, газетных

заголовков, надписей на дверях и т.д., она материально, конструктивно

выражена) можно добавить и социальную направленность, проявляющуюся в

попытке оказания воздействия на возможно широкий круг реципиентов.

63

Тот факт, как тщательно готовится каждый призывный плакат, говорит о

неслучайности и продуманности его плана выражения. Авторы «плакатных

призывов» имеют в своем арсенале все те воздействующие механизмы, которые

используются в различных видах рекламы: фокусирование концептуального

ядра сообщения, провокационная мотивированность, обращение к

индивидуальному «я» адресата, апелляция к системе его ценностей,

актуализация эмоционального настроения, интимно-доверительный тон и т.д. В

определенном смысле «призыв» может выступать и как текст массовой

информации. Например, с экрана телевизора или на страницах прессы.

Особо следует сказать и о призывах-плакатах, массовый тираж которых

позволяет квалифицировать их как текст массовой информации. Интересно, что

генетически все разновидности т.н. одноразовых информационных текстов

восходят к единому источнику. В этой связи хотелось бы еще раз коснуться тех

типов воздействующих текстов, с которыми генетически связан «призыв».

Несмотря на то, что отдельные элементы указанной системы представляют

собой устные воздействующие тексты (тосты, проклятья, пожелания), а другие-

письменные (объявление, плакаты, афиши, лозунги), связь данных явлений

очевидна, поэтому считаем необходимым рассмотреть их в рамках единой

парадигмы.

Зарождение, становление и дальнейшее развитие воздействующих текстов

теснейшим образом связано с системой социальной коммуникации. Еще на заре

развития человечества возникла неоходимость социализации жизни

первобытного человека. Уже на ранней стадии происходит нарушение

социального баланса, появляются лидеры и аутсайдеры. Возникают различные

внутривидовые иерархии, основанные преимущесственно на праве сильного. В

структуре общества формируется система речеповеденческих норм,

закрепленных в сознании людей посредством паремий, первых текстов

«массовой информации». Человечество осознало магию слова и попыталось

64

использовать его в своей практической деятельности. Появились различные

служители культа (шаманы, колдуны и т.д.), которые использовали магию слова

в воздействующей функции. К ним, люди обращались с различной целью, как с

позитивными, таки негативными намерениями. Была выработана комплексная

процедура воздействия. Тексты сопровождались различными действиями –

танцами, пением, различными сакральными телодвижениями. В отдельных

случаях имели место жертвоприношение и другие магические действия. В

условиях дописьменной культуры неоходимо было выработать механизмы,

позволяющие хранить общественно значимую информацию в памяти. Работы в

области этнопсихологии позволяют утверждать, что наиболее эффективные

мнемологические факторы были задействованы еще в древности. В частности,

уже тогда использовался ритмо-мелодический фактор, оптимальные для

запоминания 5-7-словные микротексты, методика повтора, наглядность.

Тексты в большинстве случаев сопровождались исполнением ритуальных

танцев т.д

Необходимо отметить, что большинство одноразовых воздействующих

письменных текстов заимствовало тип построения устных воздействующих

текстов, что подтверждается и популярностью разговорных конструкций в

структуре первых. Говоря о специфике того или иного явления, как нам

кажется, необходимо выявить его особенности на фоне однотипных явлений. В

этой связи попытаемся уточнить своеобразие «призыва» в рамках пардигмы:

объявление, афиша, лозунг и т.д. Первая попытка рассмотреть указанные

явления в рамках единой парадигмы связана с исследованием

тектлингвистической природы фразовых текстов и связана с именем профессора

Д.З.Гоциридзе. Рассматривая типологические разновидности фразовых текстов,

он выделяет наряду с устными манифестациями указанного явления

(пословицами, поговорками, велеризмами), бифактурные (функционирующие и

в устной и письменной речи) и письменные типы, к числу которых он относит

65

объявления, афиши, лозунги, рекламные тексты и др. По мнению автора, все эти

явления, объединяют интегральный признак- апеллятивно-воздействующая

направвленность. Указанное качество сближает названные единицы с устными

воздействующими текстами, такими как, проклятья, заклинания, заговоры,

пожелания, тосты, молитвы. Последние, связанные с верой в существование

сверхъестественных сил и возможностью человека установить с ними контакт,

по мнению Д.З.Гоциридзе, представляет собой своеобразные средства,

осуществляющие воздействия на людей, животных, силы природы и т.д. Все

устные воздействующие тексты были основаны на исключительной роли слова,

которое, согласно магическим представлениям древних людей, не только

придавало обряду особую силу, но, абстрагировавшись от ритуальной части,

могло служить «чудодейственной силой», абстрагировавшись от ритуальной

части. Известно, что исключительная сила словесных формул могла быть

направлена на достижение как позитивных (молитвы, пожелания, тосты), так и

негативных (порча, проклятья) результатов. С другой стороны, указанные

словесные формулы могли заключать как «принудительный» характер

воздействия (заклинания), так и иметь характер добровольного обращения к

Всевышнему с соответствующей просьбой о чем-либо (молитва).

Как отмечает Д.З.Гоциридзе «История устного народного творчества знает

трансформацию многих «серьезных» жанров в «несерьезные». Так, например,

как было отмечено выше, загадка превратилась из магического обряда в игру.

Не избежали процесса трансформации и многие «воздействующие тексты»

(Гоциридзе Д.З., 1988, 113-114).

К числу явлений, подвергшихся подобной трансформации, автор относит

пожеланья, проклятья, тосты. Если первый компонент триады сохранился в

виде устойчивых формул речевого этикета, второй -, утратив первичное

магическое значение, фразеологизировался, то третий - несмотря на утрату

магического значения, смог развить фатическую функцию, которая до этого

66

была второстепенной. Это усилило отношенческое и информативное значение

значением заторможенности. Указанные типы претерпели трансформацию,

тогда как другие - заклинания, заговоры фактически исчезли. Анализ устных

воздействующих текстов, которые по времени своего возникновения (в силу

понятных обстоятельств) предшествовали письменным, (как отмечает

Д.З.Гоциридзе) подтверждает древность человеческого стремления

воздействовать на людей и явления природы. Характеризуя письменные

воздействующие тексты, получившие в работе название «апеллятивно-

воздействующие», автор рассматривает семантический ряд: лозунг,

объявление, реклама, афиша, призыв, плакат.

Критикуя И.А.Рудницкую, которая рассматривает указанную парадигму (за

исключением афиши), как разновидность фразовых текстов, Д.З.Гоциридзе

считает это определение неточным, ибо оно высказываектся априорно и не

подтверждается ни предшествующим, ни последующим текстом работы. В этой

связи он предпринимает попытку соотнести текстлингвистические

характеристики указанных единиц с признаками фразовых текстов. Понимая

под последними разновидность текста, которая оформлена в виде одной

предикативной единицы, абревирующей первичный текст или речевую

ситуацию и несущей концептуальную информацию о первичном тексте, автор

анализирует конкретные единицы указанной парадигмы. Первой в указанной

парадигме Д.З.Гоциридзе рассматривает рекламу, явление - к которому

приложимы такие определения как «особый вид массовой коммуникации»,

«метод социальной информации» и др. (Гоциридзе Д.З., 1988, 114).

Как известно, предшественницей современной рекламы явилась, восходящая

уже к рабовладельческой эпохе, устная реклама. Как отмечается в специальной

литературе, уже в Древней Греции существовали общественные институты

городских глашатаев, в обязанности которых входило извещение горожан о

важных новостях и событиях общественной жизни. За это они получали

67

соответствующую плату. Особое развитие устная реклама получила на рынках,

где продавцы изощрялись, перечисляя «неоспоримые» достоинства рабов-силу,

красоту, трудоспособность, верность и т.д. Несколько менее изощренной была

реклама пищевых продуктов и других товаров. Идея первичности устной

рекламы подтверждается и Марселем Гальо, согласно которому устная реклама

была носителем всех признаков, которые присущи классической рекламе (Гальо

Марсель, 1955, 11).

Интересно, что социальная категория глашатаев не является типичной

только для Греции. Как известно, в разное время существования аналогичных

институтов можно говорить в других странах (Египте, Риме, Франции, Англии,

Германии, Грузии и др.)

Реклама, как средство социальной информации, охватывала различные

сферы человеческой жизни, не только конкретные (товарные услуги и бытовые

предметы), но и более абстрактные (в частности, женскую красоту). Широко

известен древний текст, обнаруженный в Помпее при раскопках- «Вы никогда

не видели Венеру? Взгляните на мою возлюбленную – она такая же»

(Гоциридзе, 115).

Постепенно реклама вторгается во все новые и новые области человеческой

жизни - в науку, искусство, спорт-значительно влияя на план выражения

соответствующей текстовой информации. Специфика рекламного текста

заключается в том, что, охватывая различные области социальной жизни, он не

только влияет на план выражения текстов, но и сам подвергается влиянию с их

стороны, что проявляется в широком многожанровом репертуаре рекламных

текстов. Это касается как структурно-функциального, так и жанрово-

композиционного многообразия.

Напомним наиболее интересные точки зрения на природу рекламных

текстов. Если М. В. Грилихес предполагает, что рекламный текст - это

«законченное речевое произведение, имеющее определенное функциональное

68

значение и обладающее определенной формальной и смысловой структурой»

(Грилихес, 4), то иначе смотрит на это явление Л. В. Лебедева, основная мысль

которой сводится к тому, «что вряд ли можно соотносить язык рекламы с

каким-либо одним функциональным стилем и связывать его особенности со

спецификой этого стиля (Лебедева, 47).

К точке зрения М.В.Грилихес близка точка зрения Г. Н. Кузнецовой,

которая воспринимает рекламный текст как «единое струкурное и

семантическое целое, обладающее рядом характерных черт, обусловленных его

принадлежностью к сфере массовой коммуникации, прагматическая

направленность которой вызвана природой этого типа коммуникации»

(Кузнецова, 1).

Работы М.В.Грилихес и Г.Н.Кузнецовой объединяет идея о том, что

рекламные тексты, независимо от их характера, обладают универсальной

структурой. Однако конкретный анализ разновидностей рекламных текстов

заставляет иначе взглянуть на анализируемые явления. В этой связи уместно

вспомнить позицию известных теоретиков стилистики Д.Э.Розентала и

Н.Н.Кохтева, которые полагают, что «нет универсальных форм приема и подачи

текста в печатной рекламе. По-разному создаются тексты, посвященные

торговле, бытовым услугам, сфере культуры, туризму и спорту». (Розенталь

Д.Э., Кохтева, 41)

Как видим, специфика рекламных текстов не покрывается лишь предметной

областью воздействия, а связана также и с социально-ролевой транформацией

его объекта, что ведет к постоянному обновлению их структруного репертуара.

С другой стороны, необходимо учесть постоянное стремление к обновлению,

так как характер воздействия на реципиента напрямую связан со свежестью и

оригинальностью подачи рекламного материала, что превращает создание

рекламы в своеобразное творчество. В этой связи интересна точка зрения

С.В.Неверова, который говоря о постижении природы рекламных текстов,

69

приходит к мнению, что она (природа) «лучше всего может быть понятна, если

считать, что они, напоминая пословицы и поговорки, являются знаками

ситуаций или определенных отношений между вещами». (Неверов С.В., 1975,

65). Анализируя приведенные выше точки зрения, Д.З.Гоциридзе приходит к

мнению, что рекламные тексты бесспорно представляют собой тексты, однако

их структурная организация не позволяет относить их к фразовым текстам, для

которых фразовость - онтологическая черта, обусловленная природой самого

явления. В подтверждение своей точки зрения он приводит текст:

«Ушел мальчик!

Особые приметы: рост..., волосы.., глаза..., вес...., мальчик одет.... Не ищите

мальчика. Он ушел, чтобы купить мороженое (далее сообщается о видах

мороженного и местах его продажи (цит. по Д.З.Гоциридзе)», который вполне

наглядно демонстрирует развернутый характер указанного рекламного текста.

Ввиду этого, сосредоточив свое внимание на фразовых текстах, Д.З.Гоциридзе

заканчивает на этом рассмотрение рекламных текстов.

Возвращаясь к письменным воздействующим текстам, он переходит к

рассмотрению жанра объявлений, который как метод социальной информации

сближается с категорией рекламы. В этой связи интересно вспомнить точку

зрения Э.Г.Ризель, которая считает рекламу внутрижанровой разновидностью

информации, относящуюся к публицистическому стилю (Ризель Э.Г., 1975, 19).

Сопоставляя объявления и рекламные тексты, Д.З.Гоциридзе приходит к

мнению о том, что они имеют ряд общих черт: «объявления в известной степени

могут обладать рекламным характером, а реклама, в свою очередь, обладает

информативностью» (Гоциридзе Д.З., 1988, 117).

Их различие касасется лишь доминирующей функции в этой иерархии. Как

остроумно заметил один юморист, - «общественое информирование проходит

два этапа: когда человек научился передавать информацию и когда научился

врать. Судя по современным источникам информации, невозможно

70

восстановить первый этап» (из эстрадного выступления Михаила Задорнова).

Также сложно восстановить тот период, когда объявления были лишь простыми

носителями информации. Как известно, «предшественники современных

«неорганизованных» объявлений, «украшали» не только специально

отведенные для помещения различного рода информаций, выбеленные

известкой и разделенные на разные треугольники стены (альбусы), но и места,

специально не предназначенные для этой цели. Городские власти Помпеи

вынуждены были специальным указом запретить несанкционированную

стенопись. Масштабы, которая приняла «стенопись» в то время, легко можно

представить по следующему тексту:

«Диву даюся я, стена, что не рухнула ты еще ныне,

Как же ты стольких писак сносишь эту тоску.»

(Радциг С.И. 1965, 214).

Первоначальные русские объявления, подобно европейским газетам, были

относительно нейтральными. Таково, например, объявление, помещенное в

русских «Ведомостях»: «Требуется лакей, трезвого поведения, знающий

поварскую должность, а в случае нужды кучерскую» (Усов В.В.1982,16).

Дальнейшее развитие жанра проходило в условиях острой конкурентной

борьбы. Если в Помпее невозможно было найти свободное место для

помещения объявлений, связанных с появлением газет и журналов, а в

дальнейшем – и телевидения, жанр, пытаясь «выжить» приобретает все новые

черты, что сопровождается появлением некоторых внутрижанровых

разновидностей: афиш и плакатов. Как отмечает Д.З.Гоциридзе, «в настоящее

время наблюдается тенденция стирания граней между рекламным текстом и

объявлением, которое приобретает черты первого» (Гоциридзе Д.З, 1988, 118).

К сожалению, автор не ставит целью дальнейшую конкретизацию этой идеи,

ограничиваясь лишь указанием на то, что структура объявлений не

соотсветствует структуре фразовых текстов, которые и входили в сферу

71

интересов исследования.

Особо останавливается Д.З.Гоциридзе на таком явлении как афиша, которую он

квалифицирует как специфическую разновидность объявления. Объявление и

афиша преследует общую цель - оповещание граждан о тех или иных событиях,

однако эта последняя ограничена своей тематикой- информацией о спектаклях и

других художественных увеселительных мероприятиях. Праобразы

современных афиш, известных уже в Египте, Древней Греции, Риме, рисовались

(иногда вырезались на папирусах) и помещались на альбусах, а в дальнейшем

вывешивались у входа театров. Первоначально на афише помещалось только

название исполняемого произведения. Имена авторов, исполнителей и пр. стали

появляться на афише лишь с 17-го века (цит. по Гоциридзе Д.З.,1988,18).

С этим периодом ученые связывают появление современной афиши. Она

выделилась из жанра «объявление», о чем указывает этимология самого

термина «affiche», что по-французски означает «объявление». Ее формирование,

как мы уже отмечали выше, связано со спецификой внутри жанра. Иначе

говоря, термин «афиша» начал обозначать вполне конкретные явления, в

частности относящиеся к театральным, спортивным и другим событиям. С

другой стороны, особенностью этого жанра являлось то, что он имел свою

специфическую область распространения. В отличие от объявлений вообще,

которые ограничены конкретным месторасположением, ибо могут

вывешиваться в различных местах - на стендах, уличных остановках, подъездах

и т. д. , с одной стороны, а с другой-быть напечатанными в различных газетах и

журналах, распростарняться через сеть интернета или передаваться по радио

или телевидению-афиши имеют значительно ограниченный круг

функционировании - специально отведенные для этого места. Это и определило

специфику плана выражения афиш, ибо она должна была привлекать внимание

прохожих своей оригинальностью.

В результате внутрижанровой дифференциации появились различные

72

разновидности афиши-иллюстрированные, поспектальные, сводные,

киноафиши, имеющие различное оформление и неоднородные задачи.

Ограничившись констатацией того факта, что «неоднородность структурного

выражения афиш (в большинстве случаев имеющих развернутый характер), не

позволяет отнести указанные явления к фразовым текстам, Д.З.Гоциридзе

обращает внимание на номинативный характер афиш, сближающий их с

различного рода наименованиями... С другой стороны, афиша соотносится с

плакатом, который реализуя определенные цели, представляет собой ее

модернизацию. Информативность текста афиши была дополнена наглядностью

и эмоциональностью рисунка или фотографии, ставших в настоящее время

одним из важных ее компонентов.» (Гоциридзе Д.З., 1988,118).

Термин «плакат», в своем этимологическом значении восходящий к

«объявлению», «афише», подтверждает свой генезис. Развившись из жанра

«объявление» и представляя собой воздействующий текст, плакат сохранил

многие черты объявления - информативность, воздействующую

направленность, тенденцию к рекламности и т. д. Спецификой жанра следует

считать особую роль графического фактора, берущего на себя апеллятивно-

воздействующую нагрузку.

Широкое распротранение получила точка зрения на плакат как на наиболее

массовый вид изобразительного искусства, выполняющего задачи наглядного

воздействия и служащего целям информации, рекламы, инструктажа, обучения

и т.д. Плакаты, представляющие собой изображение, сопровождаемое текстом,

в отличие от лозунгов, размножаются, как правило, полиграфическим способам

и предназначаются, как и последние, для всеобщего обозрения. Их развешивают

и расклеивают на улицах, в общественных местах, на щитах вдоль дорог и так

далее. Несмотря на сравнительно короткое время своего существования,

плакаты получили широкое распространение. В процессе жанровой

дифференциации образовались различные типы плакатов: агитационные,

73

рекламные, интструктивные, киноплакаты и др.

Говоря о текстлингвистическом статусе плаката, Д.З. Гоциридзе отмечает, что

его отдельные разновидности - инструктивный (служащий пропаганде

научных знаний, передовых методов труда, правил техники безопасности,

санитарии и гигиены, а также учебно-воспитательным целям), рекламный и

т.д., обычно представлены более или менее развернутым текстом, что выводит

их за рамки фразовости. Что касается агитационного плаката, то он, как

правило, имеет фразовую структуру, что дает, по мнению Д.З.Гоциридзе,

основание рассматривать его как разновидность фразовых текстов.

Д.З.Гоциридзе обращает внимание также на связь текста и рисунка в плакате и

предлагает сравнить их с соотношением первичных и вторичных текстов. В

качестве базового или первичного он предлагает понимать графическое

изображение, мотивирующее вторичный или производный текст. Комплексное

взаимодействие вербального текста и графического образа обеспечивает

высокую эффективность воздействия, привлечение внимания и т.д. По мнению

Д.З.Гоциридзе, в основе плаката лежит не лингвистическое явление, что

сближает его в некоторой степени с информирующими названиями- вывесками,

надписями на стенах и т.д. ( Гоциридзе Д.З., 1988, 119).

К сожалению, дальнейшее углубление этого принципиально важного для

нашей работы положения не входило в задачи исследователя, поэтому он

ограничился лишь вышесказанным. Учитывая тот факт, что в некоторых

разновидностях плаката наиболее ярко выступает агитационная и

пропагандистская направленность, автор счел необходимым коснуться также

такого явления, как лозунг. Выступая как средство целенаправленного

воздействия, лозунг сближается с рекламами и пропагандистическими текстами.

Интересно, что многие ученые не разграничивают рекламу и идеологическую

прапаганду, считая последнюю разновидностью первой. По словам

Ю.А.Шерковина, - «в рекламе все яснее проступают идеологические черты, а

74

сама реклама все больше превращается из инструмента торговой информации в

инструмент политики» (Шерковин Ю.А., 1967, 211).

Подобное сближение основывается на сближении воздействующей и

побуждающей функции и хорошо иллюстрируется цитатой немецкого ученого

Манфреда Бетхера- «средства рекламы, как и средства агитации и пропаганды -

имеют идеологическое содержание» (цит. по Бессмертная Н.В., 1978, 29).

Различие же между указанными выше явлениями, по-видимому, следует

искать в конечной цели речевого воздействия. Как полагает А.А.Леонтьев,

«воздейстуя на реципиента, мы стремимся «спровоцировать» его поведение в

нужном нам направлении, найти в системе его деятельности «слабые точки»,

выделить управляющие им факторы и изобретательно воздействовать на них»

(Леонтьев А.А., 1972, 85).

Не менее важным А.А.Леонтьев считает умение «построить и осуществить речь

таким образом, чтобы она была оптимальной с данной точки зрения, т.е.

наилучшим образом приспособленной к задаче информирования, убеждения,

наконец, внушения» (Леонтьев А.А., 1974, 8). Несмотря на то, что рекламные и

агитационные тексты имеют в некоторой степени общие задачи- воздействовать

на сознание окружающих – сам характер воздействия позволяет говорить об их

неоднородных текстовых манифестациях. В этой связи Д.З.Гоциридзе

сравнивает политически ориентированный плакат и лозунг на основе отнесения

их к категории идеологических направленных текстов и приходит к мнению об

их типологической близости.

Лозунгу, как специфической разновидности воздействующих текстов,

специальную работу посвятила Н.А.Александрова. Полемизируя с западными

учеными по поводу признания лозунга особым фактом общественной жизни,

Н.А.Александрова сетует на то, что американские ученые «ставят задачей

доказать ненужность лозунга для практических целей и его негативную роль

для общественного сознания. Они утверждают, что лозунги создаются

75

агитаторами, политиками, проповедниками и создателями рекламы, чтобы

завладеть вниманием публики» (Александрова Н.А., 1970, 121).

Стремление «защитить» лозунг обнаруживается и в другой части работы. Так,

например, приводя цитату из книги «Психолингвистические проблемы

массовой коммуникации», где отмечается стремление западных теоретиков

пропаганды «прямо или завуалировано проводить мысль о том, что в западном

мире пропаганды больше не существует», Н.А.Александрова высказывает свое

возмущение. Она сомневается в том, что преднамеренное воздействие

пропаганды не могло замениться теперь бесстрастой объективистикой критикой

массовой коммуникации. Происходит лишь сужение употребительности слова

«slogan» и расширение его понятийных границ, а не его полное исчезновение

(Н.А.Александрова, 1970, 14).

Интересную тектлингвистическую интерпретацию этому явлению дает

Д.З.Гоциридзе. По его мнению, лозунги либо имеют текстовое происхождение,

т.е. возникают в составе определенного речевого произведения, либо создаются

намеренно. Если в первом случае мы имеем дело со вторичным текстом,

трансформированным затем в первичный, то во втором – налицо речевое

произведение, отнесенность которого к фразовым текстам базируется на

цельности, предикативной автономности, связаности (нулевого характера) и

других текстовых признаках (Гоциридзе Д.З., 1988, 121).

Возвращаясь к работе Н.А.Александровой «Английские апелляции и лозунги на

транспарантах», обратим внимание на характеристику лозунгов в зависимости

от характера направленности. С указанной точки зрения Н.А.Александрова

делит лозунги на лозунги, различно формулирующие цель, которой добиваются

«отправители сообщения», и лозунги-призывы, требования, протесты,

констатирующие програмную цель. Они также противопоставляются по

признаку локальность - общенациональность, временность и длительность

поставленных задач (Александрова Н.А., 1970,15). К сожалению, работа не

76

содержит текстлингвистического комментария лозунгов, что выводит ее за

пределы нашего интереса.

В несколько иной плоскости рассматривается указанное явление немецкий

ученый Г. Клаус. Разрабатывая теоретические основы общей теории

пропаганды, он отмечает связь лозунга с политической ситуацией. Основываясь

на указанном факте, он считает необходимым рассматривать воздействующий

механизм лозунгов в рамках общей теории агитации и пропаганды (Клаус Г.,

1971, 138-139).

Как видим, наибольшую близость к «призыву» обнаруживают «лозунги»,

которые во многих случаях настолько близки, что не поддаются разграничению.

Сопоставление «призыва» с воздействующими тексатми позволило выявить

набор признаков, совокупность которых и создает неповторимую целостность

«призыва». Прежде чем подвести итоги и сформулировать жанровую

специфику «призыва» неоходимо отметить его место в культурно-

семиотической системе. Мы принимаем лотмановское определение культуры

как текстового континуума, образованного из элементов различных

семиотических фактур (слова, звука, строительных матриалов и т.д.) и

составляющего единое культурное пространство. В пределах семиотическго

пространства культуры релевантными являются тексты имеющие обще-

культурную значимость и имеют признаки прецедентности и фоновости.

Д.Г.Гудков формулирует критерии отнесения того или иного текста к

прецедентным следующим образом:

- Необходимо - наличие знакомого большинству ЛКС1 национального-

детерминированного минимизированного представления текста (данное

представление задает инвариант восприятия ПТ в данном сообществе;

- яркая коннотативная, ассоциативная и аксиологическая маркированность

данного представления;

- постоянное обращение к текстам этого типа в текстах, рассчитанных на

77

максимально широкую аудиторию;

-отсутствие необходимости в экспликации и семантизации НДМП ПТ для

большинства членов ЛКС;

- существование в коллективном сознании жесткой связи «символ» (по

Караулову) ПТ-НДМП ПТ, которая (связь) не нуждается в экспликации в силу

ее очевидности для членов ЛКС» (Гудков Д.Б., 2003, 234) 1

......1)ЛКС- Лингвокогнитивные структуры; ПТ-прецедентные тектсы; НДМП-

национально-детерминированное минимизированное представление.

Согласно указанным критериям, «призывы» представляют собой прецедентные

единицы, выступающих в качестве «языковых единиц, хранителей

информации». Интересно, что такие авторитетные ученые, как В.И.Костомаров

и Е.М.Верещагин, рассматривая проблему прецедентных высказываний

выделяют: «призывы, девизы, лозунги и другие крылатые фразы, которые

выражают определенные философские, социальные, политические воззрения

(учиться, учиться, еще раз учиться...; свобода, равенство, братство)»

(Верещагин Е.М., Костомаров В.Г., 1983, 88-89).

Знания и представления об окружающем нас мире во всем моногобразии его

проявлений образуют когнитивную базу индивида и носят в целом

индивидуальный характер. Однако ядро таких наборов всегда носит, как

известно, надындивидуальный характер. В данное «базовое ядро стереотипных

знаний» (термин Ю.Е.Прохорова) и представлений НДМП-национально-

детерминированное минимизированное представление знания и представления

о феноменах, хорошо известных и не требующих каких бы то ни было

объяснений и комментариев, т.е. имеющие фоновый характер. Фоновость

непосредственно связана с прецедентностью и трактуется как наличие единого

кода у коммуникантов. Фоновые знания хранятся в когнитиввной базе культуры

в виде инварианта восприятия. Прецедентные феномены, включающие

фоновость как одну из важнейших характеристик, по мнению В.В.Красных,

78

могут быть: 1)социумно-прецедентными; 2)национально-прецедентными; 3)

универсально-прецедентными. Первые известны любому среднему

представителю того или иного социума (генерационного, социального,

конфессионального), образующего когнитивное пространство, напрямую

независимую от национальоной культуры (для врачей профессиональный

социум, для мусульман конфессиональный социум и т.д.)

Национально-прецедентные тексты также известны любому среднему

представителю того или иного национально-лингво-культурного сообщества и

входят в национальную когнитивную базу.

Универсально-прецедентные феномены известны любому среднему

современному homo sapiens и входят в универсальное когнитивное

пространство («универсальную когнитвную базу») (Красных В.В., 2002, 53).

Возвращаясь к «призывам», отметим, что в зависимости от уровня

прецедентности они также делятся на три (указанные) группы. Так, например, к

социумно-прецедентным можно отнести «призывы»: «Ударим

национализацией по еврейской приватизации!» (лозунг-призыв КПР); «Делу

время и время делать дело!». Национально-прецедентные призывы можно

проиллюстрировать следующими примерами: «Догоним и перегоним США!»,

«Живи на яркой стороне!». Особо следует отметить известный хоккейный

призыв – «Шайбу!», который из социумно-прецедентного (будучи в свое время

ограниченным хоккейным жаргоном) приобрел национально-прецедентное

значение и используется за пределами хоккейной сферы.

Что касается универсально-прецедентных призывов, то можно привести

множество призывов, актуальность которых имеет общечеловеческую

значимость и не ограничивается рамками одной культуры. Таковы, например,

«Перекуем мечи на орала!», «Не сотвори себе кумира!», «Возлюби ближнего

своего!» и пр.

Как показывает анализ, граница между различными типами прецедентности

79

зыбкая, что подтверждается многочисленными случаями перехода отдельных

единиц в другие классы.

Учитывая тесную связь «призывов» с конкретными значенимыми

событиями той или иной эпохи, можно понять специфичность той исторической

обстановки, в пределах которой возникали «призывы-установки». Они дают

возможность выявить те или иные социальные установки, характеризующие

состояние общественного мнения. Как было отмечено выше, в процессе

межкультурной коммуникации очень важно правильно интерпретировать

содержание «призыва», ибо последний, как правило, детерминирован

семиотическим пространством соответствующей культуры. Известно, что т.н.

«информационно-регуляторская лексика», включающая, по мнению ученого и

«призывы», отражает культуру речевого коллектива, к которому обращены все

эти призывы, объявления, запреты.

Рассматривая особенности англоязычного мира через призму объявлений и

призывов, С.Г.Тер-Минасова приводит случаи, характерные для англоязычной

культуры. Так, например, с точки зрения представителя русской культуры дико

звучит фраза: «Readers are remind that sitting on the floors is prohibited!»

(«Напоминаем читателям, что сидеть на полу заперщается!»). Помимо данной

привычки, отсутствующей в русской культуре, также неестественно звучит

надпись в здании американского университета: «No rollerblading!» («Катание на

роликах запрещено!»). Не менее странным с точки зрения русской культуры

звучит «призыв» в соборе Сейнт-Облайн не курить, не распивать напитки, не

есть в помещении собора: «Out of respect for this house of Got visitors are asked to

be suitable dressed and not to eat, drink and smoke in this abbey!» (Из уважения к

этому Божьему храму посетителей просят быть одетыми соответственно и

воздержаться от еды, питья и курения в аббатстве.) Как справедливо отмечает

С.Г.Тер-Минасова: «У нас даже в годы гонения на религию такое было бы

невозможным» (Тер-Минасова С.Г., 2000, 249).

80

В указанной работе автор касается также особенности культуры

русскоязычного мира через призму объявлений и призывов. С.Г.Тер-Минасова

обращается к русской ментальности и пытается на ее основе интерпретировать

специфичность русских (советских) призывов. Так, например, понимание

личности как винтика огромного социального механизма, по мнению автора,

обусловило категоричность обращения к этому винтику: «Животных не

кормить!», «Не влезай - убьет!», «Посторонним вход воспрещен!», «Лежать!».

Одна и та же форма обращения к собакам, солдатам, нарушителям границы,

преступникам и законопослушным гражданам, говорит, по мнению С.Г.Тер-

Минасовой, о полном отсутствии уважения к личности. В подтверждение того,

что к разного рода законам, правилам и предписаниям в России существует

крайне сложное и специфичское отношение, С.Г.Тер-Минасова приводит

анекдот:

"Немец, француз и русский прыгают с моста.

Немец прыгает ,чтобы спасти свои деньги.

Француз прыгает, чтобы спасти любимую женщину.

Русский прыгает, потому что на мосту надпись: «С моста не прыгать!» (Тер-

Минасова С.Г., 2000, 258.).

Сказанное дает полное основание говорить о "призывах" как о своеобразных

лингвокультуремах, специфическим образом отражающих мир в восприятии

человека. Будучи теснейшим образом связанным с соответствующей культурой,

призывной текст помогает увидеть как в зеркале языка отражается и сам

человек, и его образ жизни, и его поведение и т.д. Справедливой нам кажется

известная формула: "культура- мир в человеке".

Одновременно возникает вопрос: Можно ли все "призывы" квалифицировать

как элементы семиотического пространства культуры?

С нашей точки зрения, необходим дифференцированный подход. Выше мы

отметили различие типов "призыва" в зависимости от уровня прецедентности.

81

Прецедентность является необходимым условием отнесения явления к

культурно значимым феноменам. Однако, помимо "призывов", имеющих

различную степень прецедентности, существуют и "речевые призывы". Под

таковыми мы понимаем призывы, не воспроизводимые за пределами одной

конкретной речевой ситуации. В данном термине можно усмотреть некоторую

аналогию с речевыми явлениями, которые возникают спонтанно и не получают

языкового статуса. Подобным же образом мы квалифицируем и "речевые

призывы", которые, как мы полагаем, в отличие от "прицедентных призывов",

не входят в семиотическое пространство культуры. Что касается "прецедентных

призывов", то, в зависимости от уровня прецедентности, они могут занимать

место в центре или на периферии указанного пространства.

В отличие от первой главы, как было отмечено, мы попытались выявить

жанрово-культурологическую специфику интересующего нас явления. В

результате анализа мы пришли к следующим выводам:

1) Вслед за профессором Д.З.Гоциридзе, считаем необходимым различать

"призывы-высказывания", "призывы-тексты". В результате использования

данной дихотомии удалось установить принципиальную разницу между двумя

типами "призыва". В первом случае "призыв" выступает как составная часть

дискурса и интерпретируется лишь в составе последнего. Во втором случае

"призыв" выступает в роли автономного изолированного сообщения и

представляет собой высокий уровень коммуникации- текст(со всеми

вытекающими из этого статуса специфическими характеристиками).

2. Попытка определить жанровую специфику «призыва» привела нас к

необходимости сопоставления его с системой воздействующих текстов, с

которой данное явление имеет общую целевую (интенциальную) установку.

Сопоставление показало специфичность «призыва» как в структурном плане,

так и в функциональном.

Наибольшую близость к «призывам» обнаруживают т.н. одноразовые

82

информационные тексты, от которых они отличаются специфическим набором

признаков (степенью развернутости, структурой, формой кооперации, хотя, в

отдельных случаях, "призывы" могут сближаться с лозунгами до такой степени,

что бывает невозможным провести между ними границу.

3. В отличие от "призывов - высказываний", "призывы-тексты" относятся к

текстам массовой комуникации, а точнее, той ее разновидности, которая

получила название «block-language» или «les indicationes», и спецификой

которой является телеграфный стиль выражения.

4. "Призывы-тексты" представляют собой своеобразные лингвокультуремы, в

которых совмещаются языковое и культурное значения.

5. Культура, рассматриваемая нами, как своеобразный текстовой континуум,

включает в себя и "тексты-призывы", которые имеют свою специфическую

сферу распространения и обладают свойством воспроизводимости,

обеспечивающим прецедентный характер данного явления. По уровню

прецедентности различаются: "социумно-прецедентные призывы",

"национально-прецедентные призывы", имеющие различный статус в

семиотическом пространстве культуры. Ядерными компонентами культуры

являются "национально-прецедентные" призывы, хотя следует отметить

возможность перехода "социумно-прецедентных в вышеуказанные группы."

83

Глава III

Амбивалентность «призыва» в аспекте лингвистики текста

Предыдущие главы показали парадоксальную на первый взгляд, ситуацию,

когда одно и то же явление – «призыв» - квалифицировалось с двух различных

позиций. Амбивалентность данной единицы заключалась в том, что в одном

случае она выступает как элемент дискурса, а во втором- как автономное

сообщение. Мнимость данного противоречия становится очевидной, если

представить указанные значения как диалектически взаимосвязанные. Как

известно, каждое действие (тезис) вызывает антитезу и неизбежно

сопровождается интеграцией этих противоположностей. По отношению к

«призыву» этот диалектический путь можно представить следующим образом:

на первом этапе своего существования «призыв» сформировался в рамках

дописьменной речевой парадигмы и выступал в составе устного дискурса; на

втором этапе, после создания письменности и развития различных жанров,

создаются предпосылки автономизации «призыва» и его фиксации, на третьем

этапе, сопровождавшемся широким развитием текстов массовой информации,

происходит образование своеобразных комбинаторных вариантов, в основе

которых лежит «призыв».

Таким образом, необходимо отметить, что различные «значения» «призыва»

представляют собой разные стадии развития одного и того же явления.

Несмотря на то, что указанные явления диахронически взаимосвязаны, с

синхронной точки зрения между ними наблюдаются значительные различия. К

ранее упомянутой оппозиции "призывов-высказываний" и "призывов-текстов",

с нашей точки зрения, необходимо добавить и третий противочлен-"призывы

комбинаторной фактуры". От первого компонента названной оппозиции данный

84

тип отличается тем, что представлен особой автономной коммуникативной

единицей-текстом. Что касается разницы между "призывом-текстом" и

"призывом комбинированной структуры", то уже само название последнего

подсказывает его специфику. Отметим, что "призыв" в данных единицах может

комбинироваться с различными семиотическими фактурами-

телеизображением, графическим изображением, музыкой (с текстом и без

текста), а также их комплексом.

Как было отмечено, все указанные разновидности "призыва" представляют

собой разные стадии развития одного и того же явления и отражают также

стадии развития коммуникативной фактуры речи.

Уровневое различие "предельных языковых единиц" (термин Г.Гийома)

прекрасно подмечено в работе проф. Д.З.Гоциридзе "Принципы типологической

интерпретации фразовых текстов". В данном исследовании ставится задача

определения минимальной единицы текстового уровня. Опираясь на теорию

уровней, разработанную в рамках коммуникативной теории, он различает

синтаксический и коммуникативные уровни.

Как было отмечено выше, граница межлингвистического уровня задается

верхним и нижним уровнем. В отношении "призыва" было установлено, что

нижней границей является "призыв-выскзывание". Данный элемент дисскурса

используется в интерперсональном общении и не имеет статус

лингвокультурологического знака. Иначе говоря «призыв-высказывание», как

правило, обращен к одному адресату и связан с определенной конкретностью и

воспроизводимостью. Необходимо также подчеркнуть, что «призыв-

высказывание» манифестируется специальными языковыми структурами, что

позволяет говорить о симметричности языковой формы и интенциональной

направленности. Говоря другими словами, иллокутивное значение "призыв"

практически реализуется специальной системой языковых конструкций,

предназначенных для этой цели. В первой главе мы рассмотрели основные

85

синтаксические конструкции, характерные для "призывов-высказываний" и

реализующие воздействущую установку. Было отмечено и то, что подобные

высказывания носят отпечаток устной речи. Подобное же ощущение вызывают

и другие "призывы-высказывания" в стуктуре развернутых текстов, в частности,

в текстах художественной литературы.

В отличие от "призывов-высказываний", находящихся на высшей ступени

языковой иерархии- на уровне предложения (высказывания), "призывы-тексты"

представляют более высокий уровень – уровень коммуникации. Высший ярус

системы языка- предложение (высказываине), с точки зрения нижнего яруса,

представляет собой конструкцию, в пределах которого единицы нижнего

уровня обретают свою функциональную целостность. Точно также происходит

и с "предложением" (высказыванием) в структуре единицы более высокого

уровня-уровня коммуникации. В структуре текста предложение получает новое

значение, несколько отличное от языкового. Оно может находиться в контексте,

способном значительно изменить семантику предложения. Говоря иначе,

предложение как языковой конструкт и предложение в структуре текста, даже

при одинаковом лексическом наполнении, не равны друг другу, ибо

предложение без контекста является "псевдопредложением". В этой связи

возникает вопрос: может ли предложение выступать в роли текста?

В поисках ответа мы должны вернуться к указанной выше работе "Принципы

типологической интерпретации фразовых текстов", в которой данный вопрос

изучен довольно детально. Возможность существования подобных

однофразовых текстов доказывается автором при помощи теории текста.

Привлекая в качестве материала различные явления языка (культуры)-

пословицы, поговорки, афоризмы, крылатые слова и др., Д.З.Гоциридзе

соотносит их с определяющими текстовыми характеристиками – связностью,

цельностью, завершенностью и др. Полемизируя с авторами, полагающими, что

минимальный текст должен состоять, по крайней мере, из двух высказываний,

86

он выдвигает положение, согласно которому на уровне текста возможна

"нулевая связность". Специфика последней заключается в отсутствии

вербализованной семантической опоры, имеющейся у других типов текста.

Необходимая семантическая опора не имеет формального языкового

выражения, однако, не подвергается сомнению, подобно тому, как не

подвергается сомнению существование нулевой грамматической морфемы.

Нулевая связность основана на особой знаковой ситуации, когда однофразовые

тексты выступают в роли репрезентатов типовых ситуаций. Они как бы

содержат в себе свой контекст, что подтверждается тем, что они вспоминаются

"к слову" (Гоциридзе Д.З. 1988, 198). Автор убедительно доказывает, что

фразовые тексты имеют универсальный характер и во всех языках

представляют собой знаки ситуаций и отношений.

Основываясь на данной концепции, мы признаем возможность существования

единиц, относящихся в двум уровням. По своей синтаксической форме "призыв-

высказывание" и "призыв-текст" могут совпадать, однако, последний, имея

синтаксическую форму "призыва-высказывания", может опираться на

соответствующую знаковую ситуацию, превращающую его в особый текст. Как

мы уже отметили, связь с контекстом (хотя и невербализованным) может

породить такие конструкции, которые в плане выражения определяются

указанной связью.

Иначе говоря, возникает некоторое предположение о возможной специфике

плана выражения "призывов-текстов". С целью проверки данного

предположения мы изучили текстлингвистические особености последних. Мы

специально отграничили "призывы-тексты" от "призывов комбинаторной

фактуры", априорно ощущая разницу между ними в плане выражения.

В качестве материала мы взяли призывы, не поддержанные иными

семиотическими фактурами: графическим изображением, музыкальным

сопровождением, видеоизображением и т.д.

87

Анализ показал, что свободные от указанных элементов "призывы-тексты"

обнаруживают большую близость к "призывам-высказываниям", нежели к

призывам комбинаторной фактуры.

В условиях современного технического прогресса, когда появляются,

базирующиеся на экспериментах исследования, ультрасовременные методики

регулирования внимания, борьба за каждую человеческую личность (как

потенциального избирателя или покупателя) приобретает особую остроту. В

этой связи "призывы-тексты" испытывают огромное давление со стороны

"призывов комбинаторной фактуры", представляющих собой более

действенную структуру, способную одновременно влиять на различные аспекты

человеческой психики. Несмотря на то, что "призывы-тексты" фактически

вытесняются более информативными и эффективными (в плане оказания

влияния) конкурентами, нельзя обойти вниманием то обстоятельство, что

именно на базе «призывов-текстов» стало возможным возникновение

«призывов комбинаторной фактуры», поэтому перед тем, как охарактеризовать

последние, считаем необходимым коснуться специфики первых.

Как было отмечено, «призывы-тексты» представлены, как правило,

письменным одноразовым и однофразовым текстом. Отграниченность

подобных явлений связано с определеным транспарантом, хотя, подобные

призывы можно встретить в совершенно различных местах; на стенах, заборах,

на воздушном шаре, на автобусе и троллейбусах, в метро и т.д.

Несмотря на подобную «повместность», с точки зрения структурного

многообразия, «призывы-тексты» значительно уступают «призывам-

высказываниям». Возможно, это связано с вовлеченностью последних в живую

речевую стихию, в пределах которой возникает множество знаковых ситуаций.

С другой стороны, следует учесть, предусмотренную жанровой природой

«текстов-призывов» отграниченность, не позволяющую, в отличие от

«призывов комбинаторной фактуры» и «призывов-названий», опираться на

88

конституативную и контекстуальную поддержку. Определенную роль играет

также тот факт, что «призывы-высказывания» могут иметь как письменную, так

и устную форму, что естественно, предопределяет их структурное многообразие

на фоне «призывов-текстов».

Следует обратить внимание на то, что последние относятся к письменой

фактуре, что в определенной мере определяет и их типологическую

престижность в отличие от устных форм.

«Призывы-тексты» по своей форме могут совпадать с различными типами

высказываний (предложений) (не следует забывать об омонимичности этих

форм, представляющих различные уровни коммуникативной лингвистики и

реализуются следующими структурными разновидностями: а)

типизированными и нетипизированными моделями. В первой группе основной

структурной моделью являются конструкции, включающие спрягаемые

глаголы, в частности, т.н. подлежащно-сказуемостные предложения со

значением 2-го лица, единственного или множественного числа («Сделай это,

Алдонин!», «Не тормози, сникерсни!», «Восстановим прерванные связи!»,

«Начнем прямо сейчас!» и др.). В отличие от «призывов-высказываний»

полностью исключаются случаи, когда «призыв» выражен спрягаемым

глаголом в форме совместного действия («Пойдемте!», «Будемте!»,

«Сыграемте!», «Летите!» и т.д.). Весьма малопродуктивны констукции,

организованные соединением спрягаемого глагола в форме 3-го лица

единственного и множественнго чисел с одной из синтаксических частиц:

«против», «да» («Пусть вспомнят Вьетнам!», «Да здравствует русский

хоккей!»).

Среди конструкций, в состав которых не входит спрягаемая форма глагола, в

функции «призывов-текстов» представлены различные модели: а) с

подлежащим со значением 2-го лица ед. и мн. ч.и служебным глаголом в форме

2-го л. Повелительного наклонения (будь, будьте), например: «Будь хозяином

89

города!», «Будет столицей олимпиады!» и т.д. В нашей картотеке отсутствуют

формы, образуемые введением служебного глагола быть в форме совместного

действия, типа «Будемте людьми!». Подобная конструкция носит разговорный

характер и, возможно, поэтому малоэффективна в позиции «призыва текста».

Возвращаясь в нетипизированным моделям, заимствованным в сове время из

арсенала «призывов-высказываний», отметим следующие случаи. Так,

например, представлены конструкции, в которых предикативность выражена

без помощи глагола: «Без посадки вокруг света!», «От проекта до стройки!»,

«Нефть! Каучук! Гибриды!», «Мир, только мир!», «Болельщик! Твое место на

стадионе!», «В Монреаль- на всемирную выставку!», «За год – сто литров!»,

«Из Крылатского – в Швейцарию!», «Досрочно!», «Завтра- в поход!». Несмотря

на пестрость указанной картины, вполне очевидно, что «призыв» в данных

конструкциях выражен довольно однозначно. Наряду с указанными

структурами, обнаруживающими тенденцию к автоматизации, обращают

внимание конструкции, построенные по модели «что-кому» или «кому-что»

(«Безопастность - странам Европы!», «Передовой опыт всем хозяйствам!»,

«Карелину - золотую медаль!»). В лингвистической литературе неоднократно

подчеркивался специфический характер подобных конструкций,

квалифицируемых учеными по-разному. Мы разделяем точку зрения проф.

Г.И.Цибахашвили, который относит данную модель к конструкциям с

лантанной (скрытой) предикацией. Специфика последней связана с особой

знаковой ситуацией, когда в результате действия закона экономии

аббревиируется материальный носитель предикации и его функцию берет на

себя контактирующий с ним зависимый компонент. В силу особой знаковой

ситуации конструкция освобождается от информационно избыточных

компонентов, что не нарушает коммуникативной целостности сообщения. Как

показывает Г.И.Цибахашвили, со временем подобные аббревиатуры

автоматизировались в сознании носителей языка и расширили сферу своего

90

функционирования. Основываясь на указанной системе аргументов,

исследователь делает вывод, что рассматриваемая конструкция представляет

собой независимую языковую модель, имеющую регулярную схему реализации

(Цибахашвили Г.И., 1973 г., 157).

Процесс обогащения структурного арсенала «призывов-текстов»

значительным образом связан и с «призывами комбинаторной фактуры»,

которые наряду с «призывами-высказываниями» оказывают влияние на план

(лингвистического) выражения указанного явления. Как мы уже отметили

выше, «призывы комбинаторной фактуры» представляют собой более высокий

уровень коммуникативного воздействия, нежели «призывы-тексты». Возникнув

на базе последних, «призывы комбинаторной фактуры» усовершенствовали

воздейтсвующий механизм, усложнив его разнофактурными информационными

компонентами. В результате соединения разнофактурных элементов

образовались специфические структуры, интерпретация которых необходима

для осмысления интересующей нас разновидности «призыва». В этой связи

обратимся к теории текста, полагая, что именно в рамках последнего,

представляющео собой основную оперативную единицу коммуникации,

возможна имманентная характеристика интересующей нас разновидности

«призыва».

На рубеже 20-21 веков произошел переход лингвистики к новой парадигме, что

стало основой всестроннего исследования языка во всем многообразии его

связей с кодами других семиотических систем.

Лингвистика текста сразу же обратила внимание на подобное явление. Так,

например. Один из виднейших представителей данного направления- Карел

Гаузенблаз предложил выделить два вида речевых произведений :1) Речевые

произведения (относительно) независимые "самодостаточные". К ним, по

мнению автора, относятся произведения, представленные языковыми

манифестациями, в которых паралингвистические средства (мимика, жесты,

91

рисунки, фотографии, иллюстрации) не участвуют в создании сообщения). 2)

Речевые произведения (относительно) независимые от ситуации, но

включающие, кроме лингвистических средств коммуникации, также и

нелингвистические средства. Подобные конструкции характеризуются широким

применением паралингвистических средств, выступающих в качестве

сопуствующего фактора(например, рисунок, сопровождающий описание) или в

качестве средств, несущих собственную информацию (например, карта).

(Гаузенблаз, К., 1976 г.). В процессе теоретического осмысления подобных

текстов, получивших название "креолизованных", возникла необходимость

усановления номенклатуры паралингвистических средств в тексте;

- определения значимости паралингвистических средств в организации текста,

его типообразовании;

- раскрытия механизмов воздействия вербальных и паралингвистических

средств в тексте;

- исследования участия паралингвистических средств в реализации текстовых

категорий;

- выявления функций паралингвистических средств в тексте/типах текстов;

- декодирования вербальной и невербальной информации и ее интерпретация

(Анисимова Е.Е., 2003, 5).

Е.Е.Анисимова выделяет поле паралингвистических средств текста и включает

в него: графическую сегментавцию текста и его расположение на бумаге, длину

строки, пробелы, шрифт, цвет, курсив, разрядку, втяжку, подчеркивающие и

отчеркивающие линейки, типографические знаки, графические символы,

цифры, вспомогательные знаки (№, %, +, -), средства иконического языка

(рисунок, фотографии, карикатуры, таблицы, схемы, чертежи), необычную

орфографию слов и пунктуационных знаков, формат бумаги, ширину полей и

другие средства, набор которых не является жестко фиксированным и может

варьироваться в зависимости от характера конктретного текста.

92

Паралингвистические средства внутри поля автор различает на основании

следующих признаков:

а) степени своей "привязанности" к вербальным средствам языка;

б) своей роли в организации содержательной структуры текста;

в) своей функции в тексте.

Так, например, паралингвистические средства, имеющие, по мнению автора,

языковую основу, непосредственно прилегают к вербальным средствам, а

парлингвистические средства, не имеющие языковой основы,

(пространственная, красочная аранжировка текста), взаимодействуют с

вербальными средствами текста опосредовано.

Одни паралингвистические средства выступают в качестве

самостоятельного носителя информации и являются самодостаточными для

раскрытия содержания текста (например: рисунок, фотография, карикатура,

схема), а другие используются в качестве вспомогательных по отношению к

вербальным средствам и вносят дополнительные семантические и

экспрессивные оттенки в его содержание (шрифт, разрядка и т.д.). Часть

паралингвистических средств не имеет прямого отношения к содержанию

текста, но создает оптимальные условия для его восприятия (например, формат

листа, оттенок и качество бумаги). Различна и функционильная нагрузка

паралингвистических средств. Основная функция разрядки, курсива,

подчеркивающей линии связаны с акцентированием мыслей автора, пробелы

служат средством зрительной паузации текста и задают ритм прочтения текста,

звездочка используется в качестве знака, отграничивающего абзацы, а также

указывающего на наличие в нем ссылок или примечаний (Анисимова Е.Е, 2003,

7).

Обращает на себя внимание функциональная неоднозначность

паралингвистических средств: в одних случаях их участие в организации текста

охватывает только план их выражения, внешнее оформление и не затрагивает

93

или не является существенным для плана его содержания. В других текстах

паралингвистические средства участвуют в формировании как плана

содержания, так и плана выражения. Невербальные средства привлекают

внимание адресата, а полное извлечение информации из креолизованного текста

становится невозможным без их декодирования и интерпретации.

Как видим "плакаты комбинаторной фактуры" непосредственно связаны с

креолизованными текстами, научное осмысление которых, в свою очередь,

стимулировалось исследованиями изображения как особой знаковой системы.

Как полагает В.А.Колеватов:...любое созданное непосредственно человеком

изображение абстрактно, ибо оно обозначает выделенные отвлеченные

человеком свойства объекта. Как слово, так и изображение могут выражать

понятия разных уровней абстрактности (Колеватов В.А., 1984, 112). Вместе с

тем необходимо отметить, что изображение не является такой четко

выраженной знаковой единицей, как слово, а его семантика по сравнению с

последним характеризуется значительно меньшей определенностью,

расплывчатостью своих границ. Известный французский семиолог Р.Барт в

семантике изображения (по аналогии со словом) различает денотативные и

коннотативные значения, а в текстах рекламы выделяет три вида сообщений:

лингвистическое, визуальное кодированное или символическое, визуальное

некодированное, или буквальное. Иконический комплекс он связывает с двумя

родами означающих: означающими, означаемыми которых являются реальные

предметы, и означающими, означаемые которых являются идеи, образы,

эвфористические ценности и т.д. Информацию первого типа Р. Барт

квалифицирует как денотативную, в известной степени буквальную, полагая,

что ее понимание не представляет для адресата трудности и основывается на его

антропологических знаниях. Что касается информации второго типа, то она

допускает многовариантность своего толкования. Интересно, что изображение и

вербальная часть поликодового сообщения не представляет особый

94

интегративный смысл (Барт Р., 1964, 43).

Корреляция между изображением и вербальной частью получила различную

интерпретацию в научной литературе. Отношения взаимодополнения и

взаимозависимости, актуальность которых не вызывает сомнения, получают

разлчные комментарии в различных работах. Так, например, Л.Барден

расширяет корреляции между вербальныи и изобразительным компонентами в

зависимости от характера передаваемой информации (денотативной (д) и

коннотативной(к) и выделяет четыре типа корреляции:

1. Изображение д + слово д (изображение и вербальный комментарий

выражают денотативную информацию. Этот тип, по мнению автора,

свойственен информационному сообщению).

2. Изображение д + слово к (изображение выражает денотативную

информацию, вербальный коментарий передает коннотативную

информацию. Данный тип характерен для иллюстративного сообщения).

3. Изображение к + слово д (изображение выражает коннотативную

информацию, вербальный комментарий- деннотативную информацию.

Этот тип корреляции характерен для комментирующего сообщения).

4. Изображение к + слово к (изображение и вербальный комментарий

выражают коннотативную информацию. Данный тип корреляции

наблюдается в символическом сообщении) (Барден Л. , 1975, 21)

Как видим, в первом и втором видах корреляций изображение доминирует над

словом, в третьем – ведущая роль принадлежит слову, а в четвертом-

вербальный и изобразительный компоненты равноправны.

В отличие от Бардена, С. Зауербир основывается на референтной

соотнесенности и на ее основе интерпретирует корреляцию между

изображением и вербальной частью. В концепции автора выделяются

следующие интерактивные модели:

1. Параллельная корреляция, когда содержание рисунка и вербальной части

95

полностью совпадают;

2. комплементарная корреляция, при которой иконическая и вербальная части

частично перекрывают друг друга;

3.субститутивная корреляция, при которой иконическая информация замещает

вербальную информацию;

4. интерпретативная корреляция, при которой между содержанием вербальной и

иконической частей нет прямых точек соприкосновения, и эта связь

устанавливается на ассоциатвной основе (Зауербир С., 1978, 54).

В лингвосемиотических исследованиях существует точка зрения, согласно

которой изображение в разной степени участвует в организации текста и в

разной степени подвержено креолизации. О.Пойманова основывается на

различных типах сочетания вербальной и изобразительной частей, выделяя три

основные разновидности интеракции.

В текстах с нулевой креолизацией изображение не представлено и не имеет

значение для их организации. В текстах с частичной креолизацией вербальная

часть относительно автономна, независима от изображения. Между

вербальными и изобразительными компонентами складываются

автосемантические отношения. В текстах с полной креолизацией вербальная

часть не может существовать автономно, независимо от изобразительной части.

В данном случае между обоими компонентами устанавливаются

синсемантические отношения. Вербальная часть ориентирована на изображение

или отсылает к нему, а изображение выступает в качестве облигаторного

элемента текста. О. Пойманова предлагает интересную классификацию

видеовербализованных (в нашей терминологии креолизованных или текстов

комбинаторной фактуры) текстов, выделяя как письменные, так и устные

разновидности. В основе классификации лежат признаки: а) гетерогенности-

нулевая степень (чисто вербальный или чисто иконический текст);

- ненулевая степень (сочетание вербальных и изобразительных компонентов).

96

б) по характеру иконического кмпонента:

- статичный (например, реклама в журнале, плакат)

- двухмерный (видеовербальный текст в книге, кино и др.)

- трехмерный (видеовербальный текст в театральной постановке)

в) по характеру вербального компонента:

- устный, включающий: а) живую речь и б) запись этой речи с помощью

специальных технических средств;

- письменный, представленный: а) рукописным и б) печатными вариатнтами,

последний в свою очередь может быть статичным или динамичным, например,

бегущая строка в рекламном тексте;

- включающий знаки одного естественного языка;

- включающий знаки нескольких естественных языков.

г) По соотношению объема информации передаваемой различными знаками, и

по роли изображения:

- репетиционные (изображение в основном повторяет вербальный текст,

Полного повторения не может быть из-за специфики знаков той или иной

знаковой системы);

- аддитивные (изображение привносит значительную дополнительную

информацию);

- выделительные (изображение "подчеркивает" какой-то аспект вербальной

информации, которая по своему объему значительно превосходит

иконическую);

- оппозитивные(содержание переданное картинкой, вступает в противоречие с

вербальной информацией, на основе этого частично возникает комический

эффект;

- интегративные (изображение встроено в вербальный текст или вербальный

текст дополняет изображение в интересах совместной передачи информации);

- изобразительно-центрисстские (с ведущей ролью изображения, вербальная

97

часть лишь поясняет и конкретизирует его)

д) По характеру связей, объединяющих вербальный и изобразительный

компоненты:

-эксплицитно выраженные;

- эксплицитно невыраженные (Пойманова О.В., 1997, 42-44).

Поиски признаков, характеризующих природу креализованных текстов.

продолжаются, хотя, как мы попытались показать, определенные успехи в

этом направлении уже есть. Среди работ грузинских ученых, касающихся

проблемы креализованных текстов, следует особенно отметить работу

профессора Р.А.Комахидзе "Синтагматика и парадигматика текста". В данном

исследовании автор делает попытку теоретического осмысления процессов

текстовой комбинаторики.

Следует отметить, что в грузинской лингвистической литературе крайне

редко встречаются работы, касающиеся отдельных аспектов текстовой

синтагматики (в связи с проблемой интертекстуальности).

Так, для настоящей работы проблема текстовой комбинаторики в силу

понятных причин имеет огромное значение, более подробно остановимся на

концепции Р.А.Комахидзе, представляющей собой фактически первое и

семантическое изложение проблем текстовой синтагматики в целом. Под

синтагматическими отношениями Р.А.Комахидзе понимает отношения,

возникающие между последовательно расположенными текстами (текстовыми

знаками) при непосредственном сочетании друг с другом в реальном потоке

речи или пределах более сложного мегатекста, что находит выражение в

различной и разнообразной комбинаторике текстов. Иначе говоря, по мнению

автора, возможны различные типы интеграции текстов в сложное образование

(именно таковым представляется нам "призыв комбинаторной фактуры"),

мегатекс или супертекст, когда отдельные составляющие вступают в пределах

нового образования друг с другом в отношения некоторой иерархичности или в

98

отношения, сопоставимые с сочинительной связью. Лингвистика текста во

второй половине 20-го века лишь теоретически предполагала возможность

существования подобных типов текста, поэтому к тому времени не выработала

специальной терминологии. Когда возникла необходимость уточнения сложных

текстовых явлений (в рамках попутного интереса), она заимствовала

терминологию из области семиотики и теории информации, оперирующих

понятием сложных текстовых сочетаний. В литературе можно найти такие

термины-"макротекст", "метатекст", "текст-микет", "смешаный текст",

"супертекст". Не оспаривая рпаво указанных терминов обозначать факты

текстовой комбинаторики, сам Р.А.Комахидзе предпочитает пользоваться

термином "мегатекст".

Обращает внимание тот факт, что в функции мегатекста ученые видят

различное пересечение текстов, как в пределах единого суперзнака, так и в

пределах "большого целого", под которым, по мнению М.Хелидия, "могут

подразумеваться все произведения автора или все литературное направление, к

которому принадлежит данное произведение " (М.Хеллидей, 1980, 132).

Р.А.Комахидзе полагает, что полем реализации сочетательных, комбинаторных

возможностей текстов является своего рода мегатекст, интегрирующий

отдельные тексты в рамках нового образования. Однако это положение требует,

по мнению автора, уточнения, ибо необходимо установить не только характер

сочетания, но и природу сочетающихся явлений, необходимо также

разграничить пространственное соположение и органическое сочетание,

предполагающие проявления текстовой связаности.

Справедливым следут признать и мнение, согласно которому при

включении текста в текст формируется смысловая структура текста и "каждый

уровень этой культуры (имеется в виду актуализация диалогических отношений

с культурным контекстом прошлого, настоящего и будущего) есть ни что иное,

как точка зрения "чужого текста", зафиксированная в некотором сверхтексте.

99

Ассоциация на чужое слово (содержательные, образные, композиционные,

стилистические и т.д.). Хранятся в сознании носителей языка и культуры м в

зависимости от целей речевой деятельности и контекста актуализируются и

транслируются в процессе текстовой коммуникации" (И.М.Михалева, 1989, 2).

Типология синтагматических отношений между текстами рассматривает

прецедентные тексты как одну из разновидностей связи внутри мегатекста.

Именно в этой связи мы и затронули указанную проблему. Специфика

"призывов комбинаторной структуры" заключается в том, что форма выражения

прецедентности в интересующей нас разновидности текста может иметь особое

выражение. В первую очередь это касается графическо- изобразительной части.

В роли прецедентного текста может выступать хорошо известная фотография

или рисунок известного художника, популярный политик или артист, спортсмен

или музыкант, лица, являющиеся своеобразным признаком культуры.

Плакатист, включая подобные изображения, фактически отсылает к

информации об этих лицах или явлениях. Однако, следует отметить, что

прецедентным значением обладают лишь некоторые плакатные (в данном

случае графико-изобразительные компоненты) тексты. С другой стороны, и

вербальная часть может включать прецедентные тексты. В роли

комментирующей части может выступать известная цитата из того или иного

произведения "своеобразная аллюзия", но в данном случае прецедентность

,является свойством лишь определенной конкретной части текстов,

составляющих лишь относительно небольшой процент из общего количества.

Как и в других типах текстов прецедентные тексты, выполняют аналогичные

функции. Могут иметь как функцию указания, так и референции, обозначения,

завещания, сопоставления, номинации, дескрипции. В зависимости от

конкретной интенции "автора" призывного плаката, прецедентный текст может

находиться и в графико – изобразительной и в вербальной частях макротекста.

Следует отметить, что в данном случае можно говорить о семиотическом

100

согласовании частей.

Отсутствие или наличие в метатексте прецедентных случаев имеет большое

значение, однако, представляет лишь один из возможных вариантов текстовой

комбинаторики и не определяет природу текстовой синтагматики в целом.

Возвращаясь к упомянутой работе Р.А.Комахидзе - "Парадигма и синтагматика

текста", рассмотрим классификационную основу, которую предлагает ученый

при интерпретации синтагматических отношений текстов. Среди критериев,

позволяющих оценивать характер текстовой комбинаторики, особое место в

системе Р.А.Комахидзе занимает "принцип проявления комбинаторики". В

зависимости от его характеа выделяется три типа отношений:

а) иерархические:

б) линейные;

в) присоединительные.

Первый тип отношений представлен, например, в мегатектсе, включающем

прецедентный текст, в функциональном и семантическом плане

обнаруживающий некоторую степень зависимости от коррелята. Второй тип

отношений может выражаться соотносительной связью, наблюдаемым в цикле,

где каждое отдельное произведение имеет свое место, свою функцию и не

зависит от другого. Иначе говоря, здесь наблюдаются такие отношения, что и в

сложносочиненных предложениях, с той лишь разницей, что в данном случае в

роли компонентов, составляющих сложносочиненное предложение, выступают

отдельные тексты. Третья группа реализует тип связи, известный в

лингвистической литературе как "присоединение". Сущность данного явления

на уровне текста проявляется в том, что соотнесение тесктов, в отличие от

второй группы (в первой группе наблюдается специфическая ситуация, ибо

прецедентный текст "воспроизводится" в готовом виде и включается в

интенциальную структуру текста, имея свою особенность, проявляющуюся в

том, что один из текстов возникает на базе старого и в виде отдельной, как бы

101

дополнительной, информации прикрепляется к основному содержанию-

сообщению), что связано с введением восполняющей информации по принципу

«кстати».

В отличие от согласованности внутритекстовых компонентов или

сверхфразовых единств, прецедентные тексты представляют собой автономное

образование. Они фактически выступают в роли своеобразного представителя,

репрезентата текста, находящегося вне пределов мегатекста. Р.А.Комахидзе

касается процесса «мутации текстов», в ходе которого особое значение

приобретает трансформация «генетического кода» текста в новых условиях. Это

явление - актуализация генетической структуры текста - по мнению автора,

является одним из важнейших критериев для характеристики синтагматики

текстов. При актуализации генетической структуры текста Р.А.Комахидзе

выделяет следующие варианты:

1. На уровне иерархических отношений а) сочетаются прецедентные тексты и

тексты-дистилляты (т.е. тексты, служащие основанием для построения для

последующих текстов), причем, прецедентный текст сохраняет "генетическую

интенцию первого текста"; б) при сочетании прецедентного текста и текста

дистиллята генетически смысловой код растворяется в новом образовании.

2. На уровне линейных отношений: а) сочетаются первичные тексты и

полностью сохраняют свою генетическую структуру; б) сочетаются вторичные

тексты (в условиях особой знаковой ситуации), одновременно

сигнализирующие о наличии их базовых вариантов.

3. На уровне присоединительных отношений: а) комментирующая часть

мегатекста базируется в основном на генетически первичном тексте и

представлена преимущественно текстами, накладывающимися на ее

«генетическую структуру» в виде дополнительной присоединительной

информации. Помимо «актуализации генетической структуры текста, характер

которой автор считает важнейшим критерием в плане построения текстовой

102

синтагматки и «принципа проявления текстовой комбинаторики",

Р.А.Комахидзе обращает внимание на «функциональные отношения в

интегративном целом» - мегатексте. По его мнению, уже априорно можно

предположить ладеко не однотипный характер отношений, возникающих в

процессе соединения текстов, ибо наличие иерархических, линейных и

присоединительных связей говорит о богатстве и многообразии

синтагматической прагматики. Неоднородный характер текстуальных связей в

рамках синтагматики проявляется в неоднородности функций, выполняемых

мегатекстуальными конституентами, что, естественно, предполагает различные

наборы функций у различных типов текстовых сочетаний, реалирзующие

линейные, иерархические и присоединительные связи.

Для линейного объединения текстов, по мнению Р. А. Комахидзе, характерны

различные типы сочетаний, при анализе которых необходимо учитывать

текстовую равноценность составляющих мегатекст единиц и невозможность

сведения одной из них к положению компонента или элемента другого.

Специфику данных отношений можно усмотреть в возможности перестановки,

обратимости компонентов, что нельзя сказать, например, о приосединительных

и иерархических связях. На базе линейных отношений Р.А.Комахидзе выделяет

координирующую функцию, сущность которой заключается в том, что она

характеризует последовательность текстов не с точки зрения иерархии, а с

точки зрения распределения и соотносительности реализующихся в них

смыслов, причем координация осуществляется различными способами. В роли

объединяющего фактора выступает и знаковая ситуация, цементирующая

воедино, казалось бы, совершенно независимые тексты. Помимо

координирующей, Р.А.Комахидзе считает необходимым выделить в указанной

группе отношений и ориентирующую функцию.

На базе присоединительных отношений (понимаемых как принцип

соотношения единиц в составе мегатектса, при котором какая-то его часть

103

получает самостоятельную коммуникативную значимость и в виде отдельной,

как бы дополнительной информации прикрепляется к основному сообщению)

автор выделяет следующие функции:

а) ориентирующую;

б) интерпретирующую;

в) разъяснительную.

Первая - пытается ориентировать адресата относительно тех или иных

«темных» мест соотносимого текста, вторая – дать им соответсвующую

интерпретацию, а третья – разъяснить концептуальную сторону

комментируемого текста.

Иерархические связи - реализуются в разного рода функциях: указания,

референции, обозначения, замещения, сопоставления, номинации, дескрипции и

т.д. Специфику прецедентных текстов можно усмотреть в их бинарной

соотнесенности, на фоне которой и проявляются их функции. С одной стороны,

они соотносятся с текстом – источником, своего рода первичным текстом,

репрезентатом которого и выступают в мегатексте, а с другой- вступают в

новые отношения с текстом-микстом и на фоне этих связей проявляют свои

функции.

По отношению к тексту-источнику, дисстиляту Р.А.Комахидзе выделяет

следующие функции: указательную референтную, субституциональную, а по

отношению к тексту-миксту - интепретирующую (способствующую смысловой

переработке и облегчению восприятию содержания текста- микста),

сопоставительную (на фоне противопоставления прецедентного и текста).

Р.А.Комахидзе не ограничивается простым описанием иерархических,

линейных и присоединительных связей, он исследует результаты

контактирования конституентов мегатекста в плане характера актуализации их

генетических структур и устанавливает функции, возникающие в пределах

мегатекста. Он привлекает огромный типологический материал и верифицирует

104

указанную гипотезу на эмпирическом материале. Так как данная работа имеет

для нас большое значение, приведем основные выводы Р.А.Комахидзе:

1. Синтагматика текста рассматривается нами как совокупность и система

свойственных коммуникативным единицам (текста) сочетательных

возможностей и их реализация в процессе порождения мегатекста.

2. Взаимодействие текстов в структуре мегатекста выявляет различные

комбинаторные сочетания текстов, реализующих иерархические, линейные и

присоединительные отношения между ними.

3. В процессе сочетания различных текстов в составе соответствующего

мегатекста происходит некоторая трансформация их текстового статуса ,что в

ряде случаев приводит к изменению генетической структуры одного из

компонентов. В зависимости от характера актуализации генетической

структуры текста были выделены следующие типы:

а) тексты гетерогенетической структуры с линейными отношениями;

б) тексты гетерогенетической структуры с иерархическими

отношениями;

в) тексты гомогенной структуры с присоединительными отношениями;

г) тексты гомогенной структуры с линейными отношениями;

д) тексты гетерогенной структуры с присоединительными отношениями.

4. Учитывая специфику линейных, иеарархических и присоединительных

отношений, мы предприняли попытку определить функции текстов,

возникающие на основе синтагматических отношений в пределах мегатекста,

котоые сводятся к координирующей, ориентрующей, интерпретирующей,

разъяснительной, указательной, репрезентативной, субституциональной,

сопоставительной, рефернтной, рекламной.

5. С точки зрения принципа сочетания текстовых предикатов - смыслов

выделяются координирующая, изъяснительная и коннотационная группы

текстов, реализующих соответствующие интенциональные установки.

105

6. Выделенные группы, базируются на совокупности указанных выше

характеристик, реализуются в виде соответстсвующих жанровых

разновидностей..." (Комахидзе Р.А., 1995, 184-185).

Несмотря на то, что в сфере интересов Р.А.Комахидзе находились

синтагматические отношения вербально выраженных текстов, данная работа и

для нас имела принципиально важное значение, ибо схема синтагматических

отношений, созданная автором, актуальна не только для описания

взаимодействия вербальных текстов. С нашей точки зрения, она вполне

применима (естественно, с учетом ряда принципиальных положений) и для

характеристики взаимоотношения разнофактурных текстов в составе сложного

мегатекста. Для описания интратекстовых отношений разнофактурных

конституентов сложного мегатекста мы считаем вполне допустимым

воспользоваться терминологическим аппаратом Р. А. Комахидзе, который был

рассмотрен выше, ибо, по существу, как принцип проявления комбинаторики,

так и актуализация генетической структуры и система выполняемых функцией

представляют собой универсальные характеристики, которые возможно

применить не только к вербальным текстам, но, как мы полагаем, и к текстам с

различными семиотическими фактурами, вступающими в синтагматические

отношения друг с другом. Следует отметить, что универсальность

синтагматических отношений конституентов мегатекста не снимает вопроса о

специфических отношениях в конкретных типах сложных текстов. "Общее" в

данном случае выступает как философская оппозиция термина "единичное", в

котором проявляется как общекатегориальные средства, так и конкретно

индивидуальные.

Несмотря на то, что данная работа, как и работы, рассмотренные выше, была

написана в период, когда лингвистика текста находилась в стадии первичной

формулировки идей, она содержит ряд ценных положений для исследования

креолизованных текстов. Претензия на универсальность интерпретации

106

текстовой синтагматики вполне обоснована, что подтверждается возможностью

применения методики анализа на материале как вербальных, так и

креолизованных текстов. В севет теоретических положений попытаемся дать

лингвистическую интерпретацию "призывов комбинаторной фактуры". В

первую очередь коснемся таких текстовых характеристик как, цельность

(целостность и связаность). Анализ конкретного материала показывает, что с

позиции коммуникантов креолизованный текст принципиально не отличается

от гомогенного вербального текста. Это дает нам возможность воспользоваться

определениями Е.Е.Анисимовой, понимающей под целостностью единство

текста, его способность существовать в коммуникации как внутренне и внешне

организованное целое. Что касается связности, то она, по мнению

исследователя, заключается в содержательной и формальной связи частей

текста. Обе категории находятся в диалектической связи и

взаимообусловливают друг от друга (Анисимова Е.Е., 2003, 17). «Призывы

комбинаторной фактуры» в своем классическом варианте представлены

графико-изобразительной и вербальной частями. Графико-изобразительная

часть образует особый смысловой блок, обладает цельностью,

отграниченностью, своеобразной композицией, что позволяет говорить о

связности внутри текста. Как видим, наличие общесемиотических

характеристик текста позволяет говорить о возможности автономного

существования графико-изобразительных текстов, лишенных вербальной

поддержки. В зависимости от содержания подобных текстов можно

предположить существование «нулевых графико-изобразительных призывов»,

не выраженных вербально. Однако, такие разновидности «призыва» следует

считать частной разновидностью, не имеющей частотный характер. Интересно,

что в графико-изобразительных текстах возникают прецедентные отношения,

когда, напрмер, мы находим изображения, заимствованные из «чужих текстов».

Таковыми являются изображения известных лиц, предметов и явлений, по

107

отношению к которым в обществе существуют определенные знаковые

стереотипы фотографии, известные широкой публике и помещаемые в новом

графико-изобразительном комплексе. Подобные изображения (в силу всеобщей

узнаваемости) имеют прецедентный характер и отсылают к лицам, фактам (с

которыми связаны определенные коннотации), а также к стереотипам,

сложившимся в обществе. В этой связи следует обратить особое внимание на

культурную значимость указанных графико-изобразительных прецедентных

текстов в процессе межкультурного общения, ибо конктретное значение

«призыва» может остаться за «порогом понимания» иностранца, для которого

указанное изображение может оказаться нерелевантным и непонятным.

Графико-изобразительная часть, содержащая прецедентный компонент,

существует наряду с другими разновидностями, не имеющими прецедентный

характер. В подобных случаях не происходит переадресовка к изветсным

фактам или явлениям, на фоне которых происходит раскрытие содержания

текста. В большинстве случаев происходит соотнесение с вербальной частью

«призыва комбинаторной фактуры». Интересно, что графико- изобразительная

часть (с точки зрения последовательности) воспринимается первой. В

вербальной части воспринимающий, как правило, ищет своеобразный

комментарий графико-изобразительного блока, его словесный пересказ. В этой

связи следует подчеркнуть особую воздействующую функцию

изобразительного блока, что нашло подтверждение в психологии восприятия, в

рамках которого общепризнанным считается положение о чрезвычайной

важности первого впечатления, подобно роли первого акта в музыке, решающей

краски в живописи, начальной фразы в поэзии. Именно в функции своеобразной

«начальной фразы», настраивающей и мобилизующей адресата выступает

графико-изобразительная часть, которая должна привлечь зрителя, заставить

его задуматься, навязать авторское видение мира.

Не следует забывать, что в речевом общении «призыв комбинаторной

108

фактуры» предстает сложным текстовым образованием, в котором вербальные и

иконические элементы образуют одно визуальное, структурное, смысловое и

функциональное целое, нацеленное на комплексное прагматическое

воздействие на адресата. Связанность вербального и иконического (графико-

изобразительного) компонентов проявляется в семантических связях,

существующих между ними. Принято выделять два основных типа интеракции:

1. Между вербальными и иконическими (графико-изобразительными)

знаками сущетсвует прямая денотативная соотнесенность: знаки обоих

кодов обозначают одни и те же предметы (предметные ситуации

объективного мира).

2. между вербальными и иконическими знаками существует

опосредованная денотативная соотнесенность, при которой знаки обоих

кодов обозначают разные предметы (предметные ситуации объективного

мира, связанные между собой: а) тематически или б) ассоциативно).

К первой группе можно отнести изображение голубя мира, сидящего на

земном шаре и соответствующего призыва «Миру-мир!» В данном случае

обе конструктивные единицы мегатекста сопоставляют единое целое и

обнаруживают прямую денотативную соотнесенность. Специфика

призывного жанра значительно ограничивает вторую форму

взаимоотношения между иконическими (графико-изобразительными) и

вербальными частями креолизованных текстов, хотя допускает и

определенное количество подобных конструкций. Так, например, сложно

обнаружить прямую связь между изображением белки, сидящей на дереве и

призывом «Учитесь жить, как я !»

Связанность между компонентами креолизованного текста может

прослеживаться как в плане содержания, так и в плане языкового выражения.

Семантическая зависимость одного компонента от другого «подкрепляется»,

по мнению Е.Е.Анисимовой, соответствующими манерами в вербальной

109

части текста, причем, последние могут непосредственно соотносить

вербальную часть текста с изобразительной (эксплицитно выраженная связь)

или делать это опосредованно, неявно (имплицитно выраженная связность).

В качастве примера эксплицитно выраженной связи можно привести пример,

когда иконический (графико- изобразительный) знак непосредственно

включен в вербальный комплекс, где он замещает сооветствующий

вербальный знак, выступая в качестве синтаксического эквивалента членов

предложения. В качестве примера Е.Е.Анисимова приводит объявление в

метро, запрещающее курение в транспорте: «Ab hier (далее следуют

иконческий знак - перечеркнутое изображение горящей сигатеры). DanRe»

(Анисомова Е.Е., 2003, 21). Далее она рассматривает идентифицирующую

связь, когда иконический (графико-изобразительный) знак идентифицирует

отправителя или получателя сообщения. Языковыми маркерами данной

связи являются личные и притяжательные местоимения 1-го и 2- го лица.

Таков, например, «призыв-плакат» - «Ты записался добровольцем ?»

В вербальном компоненте может содержаться указание на изобразительный

компонент, непосредственная отсылка к нему адресата. Дейктическая связь

выступает как наиболее универсальный тип связи между вербальным и

иконическим компонентами. В русском языке выработана своя система

средств - скреп дейктической связи, например, - «как видно из схемы», «как

показано в таблце 1», «рассмотрим», «обратимся в рисунку А», «сравним

графики», «см. иллюстрацию 2» и т.д.

Наряду с указанными видами связности Е. Е. Анисимова рассматривает

также связность вербального и иконического компонентов на

содержательно-композиционном уровне.

Участвуя в раскрытии темы, композиционном строении текста, иконические

элементы коррелируют в содержательном плане с разными частями

вербального компонента. Здесь возможны различные случаи: а) связь

110

изображения с буквой (в букваре каждая буква поясняется рисунками

предметов, названия которых начинается с данной буквы; б) связь

изображения со словом или словосочетанием (характерна для учебной

литературы, иллюстрированных словарей и справочников; в) связь

изображения с предложением или его частями (характерна для объявлений и

инструкций); 2) связь изображения с одним или несколькими абзацами

(широко представлена в научных и научно- технических текстах, для

которых характерна тесная привязанность иллюстрации к вербальной част и

текста; д) связь изображения с относительно большими по объему

фрагментами вербального компонента (главами, разделами, параграфами и

т.д.); е) связь изображения со всем произведением (изображение на обложке,

являющееся, по мнению авторского «изобразительным лозунгом»).

Е. Е. Анисимова рассматривает также внешнюю (визуальную)

соотнесенность вербальных и иконических компонентов, выделяя при этом

различные случаи и типы связи. В качестве релевантных признаков она

выделяет: 1) место расположения иконических компонентов, выделяя при

этом различные случаи и типы связи. В качестве релевантных признаков она

выделяет: 1) место расположения иконичесикх и вербальных элементов на

бумажном листе (расположение иконических средств, частота и плотность

их использования на бумажном листе и в кинжном пространстве в целом,

наряду с другими полиграфическими факторами, в значительной степени

определяют ритм графической организации креолизованного текста,

придают ей ощущением динамичности или статичности, неопределенности,

нечетко направленной подвижности и т.д.)

2) Последовательность расположения иконических и вербальных элементов

по отношению друг к другу. Некоторые виды изображения имеют

фиксированную позицию в книжном пространстве (иллюстарции на

обложке, иллюстрации-фронтисписы находятся в начале книги,

111

иллюстрации-заставки знаменуют начало отдельных частей текста, а

иллюстарции - концовки применяются в конце отдельных частей текста.

На бумажном листе иконический элемент может предшествовать

непосредствованно связанном у ним семантически вербальныму элементу,

сопровождать его (располагаться параллельно), следовать за ним;

3) Включенность иконических и вербальных элементов друг в друга.

Интенсивность визуальных связей между вербальными и иконическими

средствами различна: элементы обоих кодов могут быть интегрированы в

друг друга или располагаются обсобленно друг от друга. Первый тип связи

усиливает слитное восприятие обоих компонентов и представлен разными

комбнациями: вербальный компонент может даваться на фоне

изобразительных средств, «окаймляться» или «быть вписанным в

изображение». В свою очередь изобразительные средства могут быть

вмонтированы в вербальный компонент и непосредственно включаться в

динамику повествования. (Анисимова Е. Е., 2003, 23-24).

Перечисленные связи вербальных и иконических (графико-изобразительных)

средств создают визуальный синтез креолизованного текста и могут

послужить основой для интерпертации «призывов комбинаторной фактуры»,

хотя, следует отметить, что последние обнаруживают некоторую специфику.

Говоря о характере взаимоотношения вербального и графико-

изобразительного (иконического) блоков, следует отметить то

обстоятельство, что ведущей, как правило, является графико-

изобразительная часть, мотивирующая характер «призыва». Говоря иными

словами, предшествующая информация построена таким образом, что

обращение с «призывом» органически вытекает из текста. В этом плане

уместна аналогия с басней и моралью, соотношение которых демонстрирует

выводное знание. Мораль подводт своеобразный итог и резюмирует

содержание басни. Схожую роль играет и вербальная часть в «призывах

112

комбинаторной фактур», которая, основываясь на графико-изобразительной

(иконической) части, создает мотивационную основу для «призыва».

У вербальной части «призывов комбинаторной фактуры» различные

функции: изъяснительная, субституциональная, ориентирующая. Говоря о

соотношении указанных компонентов призывного мегатекста, следует

отметить, что они не образуют иерархических отношений. Вербальная часть,

выраженная призывом, может автономно выражать информацию. С другой

стороны, имеется достаточно большое уколичество рекламных текстов, в

которых «призыв» материально не выражен, хотя сама структура графико-

изобразительной части содержит латентное значение призыва. Сказанное

говорит об относительной автономности графико-изобразительной

(иконической) и вербальной частей «призыва комбинаторной фактуры»,

способных выступать в роли самостоятельного сообщения.

Говоря о характере семантических связей между указанными элементами

плакатного мегатекста, следует обратиться к категории изъяснительных

текстов. Специфика последних (в данную группу включаются такие типы

текста как: резюме, комментарий, заключение, предисловие, сноска)

заключается в том, что один из компонентов мегатекста стремиться

истолковать содержание коррелята, присоединяя к нему дополнительную

информацию. Между частями мегатекста, точнее между вербальной и

графико-изобразительной (иконической) частями нет иерархических

отношений. Если не считать случаи с анафорической связью, нетиипичные

для "призывов комбинированной фактуры", компоненты мегатекста не

требуют специальных коннекторов. Анализ показывает, что достаточно

такое пространственное расположение в пределах призывного мегатекста,

которое имплицитно указывает на смысловую связь графико-

изобразительной (иконической) и вербальной частей в рамках единого

целого.

113

Возвращаясь к вопросу о характере интратекстовых отношений в составе

призывного мегатекста, отметим функции вербальной части. Как было

отмечено выше, она может иметь: изъяснительную функцию, что

проявляется в том, что происходит своеобразное объяснение смысла

графического изображения; субституциональную функцию, выражающую

информационную эквивалентность и взаимозаменяемость вербальной и

графико-изобразительной частей; ориентирующую функцию- трактующую

характер возможных действий. С другой стороны, и у графико-

изобразительной (иконической) части имеются свои функции. В первую

очередь следует выделить эстетическую функцию, которая должна привлечь

внимание адресатов. Наряду с эстетической функцией следует выделить так

же установочную функцию, суть которой заключается в том, что графико-

изобразительный блок не просто должен изображать то или иное явление, а

заставлять получателя информации воспринимать его согласно

прагматической установке «отправителя собщения». Суть данной функции

заключается в создании установки, вызывающей у воспринимающего

готовность действовать в определенном, нужном для воздействующего

субъекта, направлении.

Текстовые функции вербальной и графико-изобразительной частей

характеризует синтагматические отношения внутри призывного мегатекста,

у которого тоже есть свои функции, не сводимые к функциям внутри текста.

«Призывы комбинаторной фактуры» выступают как единые целостные

знаки, значение которых не сводимо к значению его отдельных частей. В

процессе реальной коммуникации его основным назначением является

обеспечение интенциональной программы отправителя, что проявляется в

выполняемых функциях. Специфика рассматриваемого явления связана с

необходимостью обращения к различным адресатам, что выдвинуло на

первый план аппелятивную функцию. Установление контакта с

114

собеседниками является одной их важнейших компонентов призыва как

речевого акта. С другой стороны, глубинная структура «призыва» содержит

сему «воздействие». Побуждение адресата выполнить то или иное действие

осуществляется в призывном тексте через воздействующий механизм, что

делает «воздействующую функцию» одной из ведущих. В процессе

осуществления воздействия немаловажным является мотивационная основа

сообщения, ибо для принятия решения человеку необходима определенная

информация. Информативная функция «текстов-призывов комбинаторной

фактуры» заключается в передаче определенной информации с тем, чтобы на

ее основе адресат мог принять решение. Как правило, в креолизованном

тексте показаны преимущества, связанные с качеством товаров, услуг,

преимуществом тех или иных политических решений. В отдельных случаях

визуальное изображение сопровождается звучащим текстом

комментирующего характера. В некоторых воздействующих текстах опущен

вербально сформулированный «призыв», который, как правило, завершает

призывный мегатекст. Подобная «недосказанность» основана на тонком

психологическом расчете отправителя сообщения. Информация, данная в

подобном тексте, настолько достоверна и убедительна, что нет никакой

необходимости призывать кого-то разделить точку зрения автора. С другой

стороны, отсутствие призывного элемента может создать у адресата

иллюзию свободного выбора, когда на него не осуществляется никакого

давления, что приятно действует на самолюбие. С информативной функцией

связана иллюстративная функция, когда единый знаковый комплекс

выступает в качестве наглядного аргумента в «поддержку», в подтверждение

информации, выраженой в призывном мегатексте вербально. В отличие от

плакатов функция создания имиджа и характерологическая функция, равно

как и сатирическая, не являются типичными, поэтому мы считаем их

второстепенными и нерелевантными для «призыва комбинаторной

115

фактуры».

Несмотря на отдельный переходные случаи с нулевым вербальным

«призывом», основным и определяющим компонентом интересующей нас

разновидности текста явялется наличие вербально сформулированного

«призыва». Именно этот компонент служит, в большинстве случаев,

основанием для квалификации текста как «призыва комбинаторной

фактуры». Выше мы отметили случаи, когда значение «призыва» не

выражено вербально, но само содержание и комбинация визуального и

информативного блоков текста показывает латентное присутствие

«призыва». Это дает основание квалифицировать подобные тексты как

«призывы комбинаторной фактуры с нулевым призывным компонентом».

Призывный компонент, являющийся ядерным компонентом «призыва

комбинаторной фактуры», может включаться в различные отношения со

структурными единицами мегатекста. Здесь возможны варианты различной

сложности. Самым простым вариантом может быть сочетание простого

изображения и вербального призыва, например, изображение бутылки

«актимель», сопровождаемого призывом «Пробуйте пить «актимель» и

помогите работе своего организма!»

В настоящее время в рекламной практике широкое распространение

получает текстовая аббревиация. Сущность данного явления заключается в

том, что вместо полного рекламного ролика показывают лишь

заключительную часть. Возможность такой «аббревиации» связана с двумя

факторами: 1) после многократного показа текст становится узнаваемым, что

дает основание свести его к ядерной информации - к вербальному призыву

(если конечно аббревируется призывный мегатекст); 2) подобная

аббревиация обусловлена экономическими причинами, поскольку эфирное

время стоит большие деньги, а с другой стороны, не всегда возможно

вставить рекламу в передачу из-за высокой конкуренции в борьбе за

116

рейтинговое время. Необходимо подчеркнуть что простые призывы и

подобные аббривиатуры имеют различную генетическую природу и

отличаются степенью автономности. Следует отметить, что аббревиация

подобного рода встречается в басенных текстах, когда один из

результирующих элементов - мораль может выступать в роли автономного

самостоятельного текста.

Простые «призывы комбинированной фактуры» в отличие от сложных

содержат лишь два компонента графико-изобразительную часть и

вербальный призыв. Этот последний в плане структурного выражения

практически не отличается от структурного инвентаря «призывов-

высказываний», однако между ними есть существенная разница. Дело в том,

что «призыв-высказывание» является зависимым компонентом дискурса, его

строительным материалом, в то время, как в структуре призывного

мегатекста вербальный «призыв» выступает как текст в тексте и обладает

значительной степенью автономности.

Что касается сложных «призывов комбинаторной фактуры», то здесь

коррелятами вербального призыва выступают различные, осложненные по

сравнению с простыми, семиотические сочетания. Приведем примеры

подобных комбинаций, зафиксированных в процессе эмпирического

исследования. В зависимости от доминирующего в тексте канала

информации можно выделить визуально акцентированные и аудиально

акцентированные воздействующие тексты. В качестве примера первой

группы следует указать на текст изображающий ситуацию, когда молодой

человек, стремящийся присоединиться к молодежной «тусовке» в квартире

своих друзей, в лифте встречает неожиданно возвращающихся родителей

хозяина квартиры, и, чтобы избежать конфликтной ситуации, сообщает

друзьям при помощи SMS информацию об этом. Данный сюжет

представляет собой визуально-нарративный текст, завершающийся

117

графическим «призывом» - пользоваться услугами сотовой связи.

Нарративность в призывном тексте может выражаться и вербальными

средствами, выстроенными в единую нарративную структуру. Как правило,

вербальный текст представлен устным рассказом, информационные блоки

которого подводят к мотивации призывной части, которая может быть

выражена как графически, так и быть произнесена диктором. Так, например:

«Настало время, и компьютеры заняли место в наших домах, потеснив

привычную бытовую технику. Благодаря организаторам акции М.Видео и

Р.К. домашние компьютеры стали доступны многим москвичам. Фирменные

гарантии от производителя, широкий ассортимент и исключительный сервис

в магазинах М.Видео, возможность в спокойной обстановке протестировать

выбранный компьютер не оставляет причин сомневаться в правильности

покупки». Далее следует призыв в графической форме – «Торопитесь!

Выгодный компьютер М. Видео до 14 марта ».

В другом тексте: «Еда – это наслаждение. Наслаждение вкусом. Но каждый

раз после еды возникает опасность кариеса, так как во рту нарушается

кислотно-щелочной баланс и предотвращает кариес.» Далее следует устный

призыв: «Не рискуйте! Пользуйтесь возможностями ORBIT». Интересно, что

в текстах с нулевой формой «призыва» в подобных случаях возможно

использование акцентированного изображения «ORBIT», что в

функциональном плане фактически эквивалентно вербальному призыву.

В призывах комбинаторной фактуры нарративный текст может

сопровождаться музыкальным фоном, значимость которого для

интерпретации различна. Это может быть прецедентная мелодия (с текстом и

без), создающая определенное настроение и формирующая установку. Это

может быть известная песня, с трансформированным на основе рекламной

интенции текстом и т.д. подобная смыслообразующая «вставка»

музыкального фрагмента также важна, как и визуальный фон,

118

сопровождающий нарративную структуру мегатекста. Следует отметить, что

и музыкальный, и визуальный фон играют определенное значение в процессе

создания единой установки «призыва», воздействуя, главным образом, на

подсознание реципиента.

Анализ «призывов комбинаторной фактуры» подтверждает общую

характеристику телевизионной речи, для которой типичны простые

предложения с обращениями к аудитории, прямым порядком слов и

вопросительными предложениями. Текстовые диалоги, иллюстрируемого

явления те или иные положительные характеристики рекламируемого

явления, плавно подводят к выводу, сформулированному в виде призыва.

Таков, например, призывный текст: «В вашу жизнь вмешалась молочница?

Познакомьте ее с флюкостатом ! Одна капелька флюкостата и молочница

уйдет». Текст завершается изображением здоровой женской груди и

«призыва» - «Не дай молочнице испортить твое настроение !»

Как известно, одним из принципиально важных положений теории

информации является положение о распределении информации внутри

системы. Суть данного явления заключается в том, что, если какое-то

отдельное звено системы выпадает, происходит внутреняя перестройка

последней, а функцию выпавшего элемента может частично взять наиболее

близкий по содержанию контактный элемент. Как было отмечено выше, в

«призывах комбинаторной фактуры» наиболее ярко проявляется тенденция к

экономии языковых средств, что связано как с экономическими

соображениями, так и эффективностью воздействующего механизма,

стремящегося нарушить языковую предсказуемость, мешающую

возникновению ощущения новизны. Подобное ощущение новизны вызывает

у адресата не только интерес, но и формирует общую установку, служащую

основой для оказания воздействия. Еще раз возвращаясь, в этой связи к

«призывам» с нулевым вербальным компонентом, отметим, что

119

наблюдаются случаи, когда функция «призыва» начинает ассоциироваться с

материально представленным компонентом. В даном случае, как и в случаях

с нулевой формой призыва, особую роль играют причинно-следственные

связи и категория следствия (вывода). Приведем некоторые примеры.

Рекламный клип демонстрирует ассортимент различных товаров высокого

качества и завершается фразой : «Хороший подарок каждому по силам»; В

другом клипе рекламируются полезные свойства молока, что резюмируется

во фразе: «В молоке есть все, что вам нужно !» В третьем клипе визуальный

фон восполняет информационную «недостаточность» заключения: «Самые!

Самые! Самые!»; Специфически построен текст, венчаемый концовкой

«Хохланд! Настроение вкуса и радости!» несколько иначе построен

известный клип, в котором прекрасная модель несколько комически

сбрасывает по ходу одежду, сопровождая свое передвижение

акцентированными возгласами: «Jadore! Dior!»; (см. Также конструкции:

«Хочешь большего, шевели мозгами!», реклама «Nuts»). Мгновенные

снимки» и др.). Как видим, несмотря на то, что отсутствует традиционно

ассоциируемая с «призывом» синтаксическая конструкция, значение призыва

беспорно и ее наличие не вызывает сомнения. Контекстуальная поддержка

первоначально позволяла сократить призывный элемент, очевидность

которого диктовалась самим жанром. Говоря иными словами, а «назначение

любого рекламного текста было связано с конечной целью воздействия на

реципиента с целью осуществления им какого-либо действия, поэтому в

конечном счете интенция сводилась к завуалированному (или

незавуалированному призыву). Если учитывать это обстоятельство, то

можно с достаточной вероятностью предположить, что наличие призывного

компонента в определенных случаях было избыточным (сам жанр

предполагал семантику призыва) и функцию данного элемента выполнял

наиболее близкий по содержанию коррелят. Подобная заменяемость

120

становилась возможной благодаря тому, что «призыв» всегда семантически

связан (в «призывах комбинаторной фактуры») с мотивационной частью, с

текстом дистиллянтом, на фоне которого он осмысливается и ради которого

он существует. Подобная взаимообусловленость, доведенная сознанием до

автоматизма (чему способствует осмысление специфики жанра), позволяет

сократить вербальный компонент «призыва», ибо он является чем-то само

собой разумеющимся.

Широкое распространение именительного представления (типа «Персил...

Что может быть лучше») подтверждает статистика. Интересно то, что

наличие в подобных конструкциях значения «призыва» подтвердил наш

опрос, проведенный среди студентов Тбилисского государственного

университета им. Ив. Джавахишвили. Значение «призыва» было усмотрено и

в таких фразах как: «Персен успокоит», «Свитер будет твой», «Веселье без

похмелья», «Nestle – нежность в твердой упаковке» «Это будет грандиозное

зрелище», «Великолепный вкус от природы», «Выбор миллионов женщин» и

др.

Мы склонны полагать, что, несмотря на то, что в настоящее время

подобные конструкции не являются автономными выразителями значения

«призыва», они проявляют тенденцию к автоматизации связей, что может на

определенном этапе привести к формализации их связей и обретению

языкового статуса. Сопоставление призывного компонента «призыва

комбинаторной фактуры» с призывом высказыванием и «призывом текстом»

показывает их специфический характер. Как мы отметили выше, «призыв-

высказывание» отличается от «призыва комбинаторной фактуры» своим

статусом в составе дискурса. Следует подчеркнуть, что в первом случае

призыв имеет статус речевого произведения, являющегося зависимым

компонентом дискурса, а во втором - представляет собой текст в составе

сложного мегатекста. «Призывы комбинаторной фактуры» отличаются от

121

«призывов текстов» полифактурностью и относительной автономностью

вербального и графико-изобразительных блоков, которые образуют единое

целое в составе мегатекста, тогда как «призывы тексты обладают полной

автономностью и не входят в состав более крупного информационного

блока. Указанные разновидности «призыва» в различной степени

детерминированы планом выражения соответствующих языков.

Наибольшую близость к «родной языковой стихии» обнаруживают

«призывы - высказывания», которые в силу совей природы тесно связаны с

живыми процессами языка. Срединное положение занимают «призывы

тексты», которые в определенной мере подвержены влиянию «призывов

комбинаторной фактуры». Что касается последних, то здесь необходимо

сказать несколько слов об универсальных тенденциях, происходящих в

глобализирующемся мире, а также в результате распада СССР. В результате

последнего появилась возможность бесперпятственного подключения как к

телекоммуникационным сетям различных стран, так и к глобальной

коммуникационной сети – Интернету. Подобная возможность позволила

русским специалистам в области рекламы ознакомиться с достижениями

своих американских и западноевропейских коллег, что привело к тому, что

технология организации рекламных текстов была усвоена. Новым для

русского зрителя было то, что «призывы» (вербальные) в своем

классическом варианте занимали относительно мало места. В результате в

настоящее время почти нивелировалась разница между текстами,

выполненными в разных странах. Иначе говоря, появился некий

универсальный стандартный текст, построенный по единой модели

(например, информационный блок +призыв - вывод или диалогическое

единство + призыв + ответ; цепь номинатов + нулевой призыв и т.д.).

Исследование типологии «призыва» позволило нам отразить наблюдения в

следующей схеме:

122

Структурно-функциональные виды призыва

Призывы-

высказывания

Призывы- тексты Призывы

комбинаторной

функции

Призывы

категориальн

ого типа

односоставн.-

83 -7,2%

двусоставн.-

315 – 27,2%

односоставн.- 115

– 9,9%

двусоставн.-117 -

10,1 %

односоставн.-55

-4,7%

двусоставн.-26 –

2,24%

Призывы

переходного

типа

цельностные-

21-1,81%

усеч.сложн.

предложен. -

Цельностн. – 94 –

8,1%

усечен.сложн.пред

лож.-42 – 3,6 %

цельностн.-75-

6,5%

усеченные слож.

предложен. -58-5

%

Кон

стру

ктив

ные

типы

приз

ыва

Призывы

оккозиональн

ого типа

26 – 2,25%

Всего 1158

---------- 186 – 16 %

123

Как показывает схема, категория «призыва» имеет универсальное понятийное

ядро, обнаруживающее себя в универсальности ядерных призывных структур.

Сопоставление трех рассмотренных выше разновидностей призыва показывает

наличие специфических призывных конструкций, имеющих универсальный

характер. Помимо конструкций, характерных для всех трех типов призыва,

имеются модели, связанные с отдельными типовыми разновидностями

«призыва». Кроме качественных различий, имеются также и количественные

различия, показывающие приоритетность использования той или иной модели в

различных типовых разновидностях «призыва». Актуальность используемых

моделей связана с коммуникативными особенностями типов «призыва»,

влияющих на план их выражения. Анализ эмпирического материала позволяет

обобщить наши наблюдения и сформулировать выводы настоящей главы:

1. Совершенствование коммуникативных технологий повлекло за собой

новые возможности сочетания различных семиотических фактур и привело к

образованию особой разновидности призыва - «призыва комбинаторной

фактуры».

2. Сохраняя понятийную основу «призыва», «призывы комбинаторной

фактуры» отличаются от других разновидностей поликодовостью и особым

характером организации смыслового пространства.

3. Несмотря на наличие в структуре «призывов комбинаторной фактуры»

различных информативных блоков, значение «призыва» выступает как

определяющая текстовая установка, как своеобразный каузатор, вокруг

которого создается мегатекст.

4. Виды призывных конструкций тесно взаимосвязаны в генетическом плане,

что является причиной наличия у них близкого набора конструктивных

моделей. С другой стороны, функционирование в различных социальных

124

контекстах и неоднотипных коммуникативных ситуациях, привело к

образованию некоторых специфических конструкций, тяготеющих к одной

из разновидностей «призыва». Необходимо подчеркнуть и то обстоятельство,

что разновидности «призыва» могут оказывать влияние друг на друга, что

проявляется в появлении в «призывном значении» нетипичных для призыва

моделей.

5. Коммуникативной спецификой «призывов комбинаторной фактуры»

является наличие специфической целевой группы воздействия,

отличающейся от других разновидностей призыва своей масштабностью.

Последняя обеспечивается техническими возможностями средств массовой

информации, позволяющими неимоверно расширить количество адресатов,

потребителей информации, в то время как в «призывах высказываниях»

целевая группа воздействия может ограничиваться даже одним

собеседником, а в «призывах-текстах», - группой, входящей в контактное

поле коммуникации.

6. Целевые группы воздействия отличаются не только в количественном

отношении, но и качественном. Если на первом уровне (уровне «призывов-

высказываний») взаимодействие с адресатом регулируется

интерперсональными отношениями, на втором – групповыми, то на третьем

уровне – массово-недифференцированными. В первом случае обратная связь

предполагает непосредственную реакцию конкретного адресата, во втором -

реакция зависит от точности выражения групповых интересов и может также

быть немедленной, то в третьем случае – обратная связь предполагает

гипотетического адресата, некую «среднюю статистическую личность» и

построенную на его основе строит стратегию общения.

7. Различие в целевых группах воздействия обусловило различие в характере,

используемого в «призывной коммуникации», кода. От уровня к уровню

увеличивается степень его сложности. Если в первом случае мы имеем дело с

125

высказыванием, во втором – с минимальным текстом фразовой структуры, то

в третьем случае в роли информационного кода выступает целый мегатекст,

представляющий собой креолизованный текст с неоднородной

семиотической структурой. Значение «призыва» в них соотносится другими

информационными компонентами мегатекста, создающими мотивационную

основу для «призывной интенции». План выражения в типах «призыва»

детерминирован их коммуникативными особенностями. В первом случае, в

условиях интерперсонального общения, когда коммуниканты находятся в

непосредственном контакте друг с другом, при выборе формы адресант

ориентируется на конкретного партнера по коммуникации. Общение в

подобных случаях, как правило, протекает в доверительной обстановке и

каузирует «призыв». В «призывах - текстах» языковые требования

регулируются особенностями ситуации общения и рассчитаны на

мгновенное воздействие, эффективность которого зависит от оригинальности

плана выражения. Спецификой фунционирования «текстов комбинаторной

фактуры» является возможность их многократного повторения. Если

«призывы- высказывания» и «призывы-тексты» связаны с конкретными

обстановками и, как правило, не воспроизводятся за их пределами, то

«призывы комбинаторной фактуры» осуществляют свою прагматическую

задачу через повторяемость, позволяющую трансформировать «призыв» в

психологическую установку адресата.

8. Эффективность призывного воздействия в «призывах комбинаторной

фактуры» зависит от соотношения их конституирующих его элементов.

Вербальная графико-изобразительная и аудиальная части составляют единое

целое, в рамках которого призывный элемент имеет свои интратекстовые

функции. По отношению к графико-изобразительной части вербальная часть

в креолизованных текстах выполняет различные функции: изъяснительную,

субституциональную, ориентирующую. Что касается «призыва» то, следует

126

отметить, что он пытается испоьзовать информационно-эмоциональную

пресупозицию для каузации последующей линии поведения,

сформулированного в «призыве».

9. Трехкомпонентная модель: (графико-изобразительный (включая

аудиальный); вербальный и призывный блоки) в зависимости от конкретной

ситуации, может быть представлена сочетаниями: а) всех трех компонентов

креолизованного текста; в) сочетанием графико-изобразительного и

призывного блоков (что обуславливается возможной информационной

самодостаточностью графико-изобразительной части); с) сочетанием

графико-изобразительной и вербальной частей.

Значение «призыва»в подобных случаях материально не выражено,

однако специфика самого жанра обуславливает возможность освобождения

сообщения от избыточной, с точки зрения конкретной речевой ситуации,

информации. Подобное «ощущение» в большинстве случаев связано с

рекламными задачами, для осуществления которых требуется

нестандартность, оригинальность, непредсказуемость решений.

Стандартность ситуаций с «нулевыми призывами» в некоторых случаях

позволяет использовать в функции призыва части материально

представленные в конструкции элементы, которые при поддержке интонации

могут получать значение «призыва». Подобные случаи, при наличии

высокой частотности, могут расширить арсенал призывных конструктивных

моделей.

Подводя итоги настоящей главы, отметим одно принципиально важное

обстоятельство, заключающеся в том, что все три разновидности «призыва»

(«призывы-высказываиня», «призывы-тексты», «призывы комбинаторной

фактуры») не противоречат друг другу по своей сути, а представляют собой

как бы различные этапы развития одного и того же явления, оказавшегося в

результате эволюции технологии средств передачи информации, в

127

различных коммуникативных ситуациях. Эти последние определили

характер и направление развития интересующего нас явления. Новые

правила коммуникативного поведения, новые правила игры, наряду с

новыми технологическими возможностями приема, передачи и обработки

информации, обусловили развитие интересующего нас явления и

расширение групп целевого воздействия, вовлекая в процесс коммуникации

массового адресата. Интересно, что устная форма «призыва», характерная

преимущественно для межличностного (интерперсонального общения),

обрела «новую жизнь» в «призывах комбинаторной фактуры». В текстах

указанного типа, опирающихся на разносторонние возможности подачи

информации, начинает «эксплоатироваться» воздействующий потенциал

звучащей речи, эффективность которого не вызывает сомнения. Учитывая

мощную информационную поддержку со стороны графико-изобразительной

разновидности «призыва» на качественно новом уровне стало возможным

благодаря появлению «призывов комбинированной фактуры». Наличие в

последних устных или письменных разновидностей «призыва»

обуславливается конкретной интенцией автора сообщения. Несмотря на

некоторые различия, обусловленные фактурой, понятийное значение устных

и письменных «призывов» совпадает.

Завершив исследование различных «ипостасей» «призыва»,

попытаемся представить отдельные выводы и наблюдения в структуре

единого заключения.

128

Заключение

Формулируя задачи настоящего диссертационного исследования, мы

ставим целью выработать новые подходы, позволяющие при помощи методов и

понятий смежных наук гуманитарного цикла дать комплексную интерпретацию

лингвистической природы концепта «призыв».

Сложность однозначной интерпретации данного феномена связывается с

неоднозначностью и лекгоуровневостью данного понятия, требующего своего

рода междисциплинарной интерпертации. Задача выявления категориальной

природы концепта «призыв» непосредственным образом была связана с

коммуникативными стратегиями речи и с речевыми актами как формой

реализации различных речевых поведенческих тактик.

Семантической основой «призыва» мы считаем «побуждение к

выполенению каузируемого действия», осуществление которого возможно при

соблюдении условий успешности данного речевого акта. Специфичность

речевого акта «призыв» проявляется в специфичности самого когнитивного

сценария, сближающего его с такими явлениями как просьба, приказ, с одной

стороны, и аппелятивами – с другой.

Специфика «призыва» проявляется как в специфике адресантно-

адресатных отношений, так и на уровне языковой маркированности.

Концептообразующими элементами являются как участники данного

коммуникативного акта, так и их отношения друг к другу и каузируемому

действию. Каузация может исходить либо от адресанта, либо может быть

ответной реакцией на инициативу слушающего исполнение каузируемого

действия может желать либо говорящий, либо слушающий. Исследование

показало, что реализация речевого акта «побуждение» связано с особенностью

типовой ситуации, содержащего значение «побуждения» и «аппеляции». В

129

«призыве» содержится набор признаков, позволяющих отграничить его от

близких по содержанию речевых актов. Относясь к категории директивных

речевых актов, «призыв» отличается от «приказа» отсутствием субординации;

от просьбы – наличием большей зависимости от адресата (при обоюдной

заинтересованности); от инструкции и от разрешения – (обратной)

заинтересованности со стороны адресанта и импульсом каузации; от

предложения и совета - характером заинтересованности при совпадении

субординационной линии. Наличие у «призыва» аппелятивного и

эмоционального значений, сближающее его с аппелятивами и экспрессивами, не

является достаточным основанием отнесения «призыва» к указанным типам,

ибо среди ядерных компонентов семантической структуры интересующего нас

явления ведущую роль играет сема «побуждение», ведущая за собой значения

«обращения» и, эмоциональная реакция.

Иллокутивной основой речевого акта «призыв» является интенция

побуждения адресата к действию, заинтересованность в выполнении которого

имеет двусторонний характер, что выражается также в отсутствии

субординационных отношений между участниками акта коммуникации.

Являясь речевыми актом «призыв» предстает перед нами как способ

достижения определенной цели при помощи, используемых для этого,

языковых средств. Целевая установка «призыва» реализуется при помощи

соответствующих конструктивных моделей, реализующих его локутивную

функцию. Локутивной основой «призыва» являются формы побудительного

наклонения, семантика которых тесно связана с интересующим нас речевым

актом. Анализ показал, изоморфность интенциональной программы

«призыва» и форм побудительного наклонения и выявил некоторые

тендениции в области развития грамматического арсенала побудительности,

обнаруживающие стремление к конвентиционализации.

130

Связь речевого акта «призыв» с соответствующей синтаксической

системой, позволила прийти к пониманию его как особого речевого акта,

реализующего соответствующую интенциональную программу, имеющего

фиксированную в языковом сознании языковую форму.

Исследование языковой природы концепта «призыв» показало наличие в

семантике данного понятия значения, выводящего его за пределы уровня

высказывания. «Призыв» в структуре дискурса принципиально отличается от

«призыва» в изолированной позиции, представляя собой автономное

коммуникативное образование – «текст».

Анализ текстовой природы «призыва» привел нас к пониманию данного

явления как особой разновидности дискурса. Выступая как специфическая

разновидность одноразового информационного текста «призыв» может

выступать и в письменной и устной форме. Следует отметить, что

категориальный признак одноразовости может не всегда соблюдаться, ибо

возможна трансформация «призыва» в своеобразный

лингвокультурологический знак, создающая условия для его

воспроизводимости.

Наряду с одноразовостью, характеризующей преимущественно «призывы-

высказывания», интерпретации тескстлингвистической природы «призыва»

следует учитывать его информационно-регулирующий характер, а также

принадлежность интересующей нас разновидности текста к системе

воздействующих текстов.

Обладая всеми характеристиками текста (цельностью, связанностью,

завершенностью, текстовой модальностью и др), «призывы- тексты» имеют

фразовую структуру, что сближает их с фразовыми текстами. Указанное

обстоятельство (фразовость) отличает «призывы-тексты» от развернутых

воздействующих текстов, обладающих общей с ними интенциональной

программой.

131

Подобно единицам коммуникативного уровня «тексты-призывы» могут

обладать различной степенью прецедентного уровня, кончая национально-

прецедентным и универсально-прецедентным уровнем, включая возможность

перехода «призыва-текста» с одного прецедентного уровня на другой.

Среди «текстов-призывов» особое место занимают единицы, получившие

статус лингвокультуремы, знакомые большинству лингво-культурного

сообщества, имеющие яркую коннотативную, ассоциативную и

аксиологическую маркированность и существующие в коллективном сознании

носителей данной культуры.

Надындивидуальный характер «призывов-текстов», представляющих собой

своеобразные лингвокультуремы, проявляется в том, что знания и

представления об отражающемся в «призыве» реальности составляют чась

конитивной базы лингво-коммуникативного сообщества.

В отличие от «призыва-высказывания», существующего лишь в

структуре соответствующего дискурса и ограниченного во времени, призывная

лингвокультурема не ограничена во времени и может воспроизводиться в

различных речевых контекстах. Относительно неограничено и пространство

«призывов-лингвокультурем» (см. Возможмоность тиражирования, а также

функционирование в системе средств массовой коммуникации).

Принципиальным отличием «призывов-текстов» от «призывов-

высказываний» является социальная направленность. Если последние

представляют собой факт индивидуальной, межличностной коммуникации, то

«призывы-тексты» ориентированы на социальную коммуникацию. В качестве

одной из важнейших характеристик «призывов-текстов» следует признать его

информационно-регулирующий характер.

В отличие от других разновидностей информационно-регулирующих

текстов (запретов, инструкций, приказов, различного рода объявлений и т.д.),

«призывы-тексты» содержат сему «солидарности», совместности,

132

рассматривающую адресата как партнера по совместному обоюдополезному

действию, а не как объект воздействия.

«Призывы-тектсы» задают определенную программу, определенную

линию поведения, способную, по мнению адресата, привести к положительному

результату. Основой текстового осмысления «призывов-текстов» является не

только предикативность плана выражения, но и изолированный характер. В

отличие от системы указателей, предикативность которых основана на особой

знаковой ситуации, «тексты-призывы» реализуются в форме предикативного

вывсказывания. Признавая возможность отдельного высказывания выступать в

определенных ситуациях в роли минимального предельного текста, отметим,

что необходимую для текстового статуса ситуационную оправу формирует

особая знаковая ситуация, позволяющая квалифицировать «призыв» как

адресованную коммуникацию.

Лингвистическая природа «призыва» не ограничивается указаными двумя

«ипостасями». Особую разновидность «призыва» составляют призывы,

явившиеся результатом развития коммуникационных возможностей человека.

Возникновение и формирование в системе речи новых фактур связано как с

развитием технических возможностей общения, создающим все возрастающее

количество новых коммуникативных ситуаций, так и с внутреязыковым

совершенствованием речевых жанров.

Возникшая в результате технического развития новая разновидность

«призыва» - «призыв комбинаторной фактуры» представляет собой новый

вариант интересующего нас явления, совмещающий признаки как «призывы-

высказывания», так и «призывы-тексты». Говоря о различии типовых

разновидностей призыва, следует обратить особое внимание на их уровневое

различие. Мы опираемся на теорию уровней, разработанную в рамках

коммуникативной парадигмы, которая различает синтаксические и

коммуникативные уровни. Подобно единицам лингвистического уровня

133

задается верхним и нижнем уровнем. Низшей единицей коммуникативного

уровня является высказывание, что в нашей системе соответствует «призыву-

высказыванию». Верхней границей коммуникативного уровня для «призывов-

высказываний» явялется – по различным терминосистемам – «абзац»,

«сверхфразовое единство» и др.

Специфичность «призывов-текстов» заключается в том, что они,

соответствуя по форме уровню высказывания, представляют собой предельную

текстовую единицу – фразовый текст, обладающий всеми характеристиками

текстового уровня. Со своей стороны, тексты могут выступать в качестве

нижнего уровня по отношению к таким единицам как «мегатекст» и

«макротекст». Они же регулируют и случаи, когда мегатекст образован путем

сочетания разнофактурных конструктивных элементов выступает «призыв

комбинаторной фактуры», отличающийся от своих «младших собратьев»

отнесенностью более к высокому уровню коммуникации – к уровню

мегатекста. Конструирущими элементами «текстов комбинаторной фактуры»

могут выступать вербальная, графико-изобразительная, аудиальная и теле-

(кино) изобразительные компоненты. Текстовые функции вербальной, графико-

изобразительной и других частей характеризуют отношения внутри

призывного мегатекста, в структуре которого «призыв» представляет собой

смысловое ядро, ради которого создается мегатекст.

Следует отметить, что «призывы комбинаторной фактуры» выступают как

единые целостные знаки, значение которых не сводимо к значению его

отдельных частей. В процессе реальной коммуникации его основным

назначением явялется обеспечение интенциональной программы отправителя.

Специфика рассматриваемого явления связана с тем, что в отличие от

«призыва-высказывания», ограниченного, как правило пределами

досягаемости, и от «текстов-призывов», имеющих, как правило, относительно

широкую целевую группу воздействия, «призывы комбинаторной фактуры»,

134

пользуясь преимуществом средств массовой коммуникации, практически не

отграничены в объеме и многообразии групп целевого воздействия, обладая

еще одним принципиально важным преимуществом - возможностью

многократного повторения текстового сообщения. Именно этот фактор имеет

принципиальное значение в процессе интерпретации некоторых конструкций,

обнаруживающих тенденцию к конвенционализации.

Учитывая хорошо известный в психологической науке закон, согласно

которому многократное использование языковых единиц в типизированных, но

не свойственных данной единице констекстах, может привести к тому, что

контекстуальное значение может превратиться в основное, можно

интерпретировать некоторые актавные процессы в области синтаксиса

«призыва».

В этой связи особое внимание следует обратить на то, что на пути к

конвенционализации, выступающей необходимым условием перехода

речевых единиц – в языковые, находятся многие конструкции,

представляющие собой «осколочные высказывания».

Конструкции типа «Большому кораблю – большое плавание», «Ударим

русской национализацией по еврейской приватизации», «Шайбу!» и т.д.

прошли процесс конвенционализации и не воспринимаются как

разновидности, т.н. «неполных предложений».

Специфика «призывов комбинаторной фактуры» заключается в аудио-

визуальной поддержке, что дает возможность обойтись без избыточных

языковых знаков. В этой связи возможно говорить и о «нулевых призывах».

Своеобразие последних заключается в аудиально-визуальной поддержке, что

дает возможность ообйтись без избыточчных языковых знаков. В этой связи

возможно говорить и о «нулевых призывах». Своеобразие последних

заключается в том, что в структуре мегатекста, представляющего собой

135

призывный дискурс, может отсутствовать вербализованная форма «призыва»,

имплицитно присутствующая в интенции самого мегатекста.

В функциональном плане «призывы комбинаторной фактуры» имеют

много общего с другими типами «призыва». В первую очередь это относится к

апеллятивной функции, выступающей в качестве универсальной для всех

типов «призыва». Несмотря на различие в структуре и масштабе адресатного

поля, апеллятивное значение присутствует во всех разновидностях данного

явления, ибо установление контакта с партнером по коммуникации является

одной из главных задача «призыва».

Также универсальной является и воздействующая функция «призыва».

Побуждение адресата выполнить то или иное действие осуществляется в

призывном тексте через воздействующий механизм, что делает

«воздействующую функцию одной из ведущих». В процессе осуществления

воздействия немаловажным является мотивационная основа сообщения,

необходимая адресату для интерпретации интенциональной тактики адресанта.

«Призывы комбинаторной фактуры», представляющие собой комплексный

мегатекст, заключают в себе определенную информацию, организованную

таким образом, что адресат мог принять соответствующее (главным образом

интересам отправителя сообщения) решение. Как правило, в креализованном

тексте, основанном на «призые комбинаторной фактуры», показаны

преимущества, связанные с качеством товаров, услуг, преимуществом тех или

иных политических решений. В определенных случаях визуальное

изображение может сопровождаться звучащим текстом комментирующего

характера.

В «призывах-текстах» информационная функция реализуется при

помощи графического изображения, цветовой символики, различной

комбинацией контруирующих элементов, служащих ситуативно-

информационной оправой для самого «текста-призыва». Информативность

136

«призывов-высказываний» базируется на соответствующем ситуативном

контексте и ориентируется на фоновости информации, обусловленной

фактором непосредственного взаимодействия адресанта и адресата. Именно

контактность явялется основной отличительной чертой «призыва -

высказывания» от от других разновидностей «призыва», в которых информация

передается адресату не в процессе непосредственного взаимодействия, а через

различные каналы связи и при отсутствии необходимости синхронности

соверщения акта «призыва» и акта его сиюминутного восприятия.

Теснейшая связь мотивационной и «призывной» частей в структуре

«призывов комбинаторной фактуры», отражающая на уровне языкового

сознания, создала условия для их взаимозаменяемости, когда в процессе

коммуникации может быть реально представлена та или иная часть мегатекста.

В результате подобной аббревиации имеются случаи, когда мегатекст

свертывается до «призыва» (см. т.н. «сокращенные рекламы», выступающие

репрезентами сокращенного видеоклипа). С другой стороны, может быть

опущен сам «призыв», логически и ассоциативно выводимый из материально

представленной части мегатекста.

В отличие от других разновидностей «призыва», в призывной части

могут выступать констативы («Персен успокоит», «Свитер будет твой»,

«Веселье без похмелья» и т.д.), обнаруживающие тенденцию к

конвенционализации. Несмотря на нетипичность призывного значения, они в

призывных мегатекстах фактически выполняют роль «призыва»,

мотивированного указанной информацией. Цепочка «мотив-призыв» в данном

случае представлена мотивом, из которого логически вытекает «призыв».

Опущение последнего возможно в результате автоматизации причинно-

следственных отношений. Многократность функционирования подобных

конструкций в «призывной функции» создает условия для их понимания как

137

конвенционализирующихся структур, обнаруживающих тенденцию к

автоматизации связей.

Особое значение имеет вопрос об автономности типовых разновидностей

«призыва». В этом плане наименьшее сомнение вызывают «призывы-тексты»,

автономность которых основана на отграниченности и на наличии особой

знаковой ситуации. «Призывы-высказывания» представляют собой часть

дискурса и в значительной степени зависят от конкретной коммуникативной

ситуации. «Призывы комбинаторной факутуры» представляют часть

мегатекста, представляющую собой мотивационную основу информационного

блока. Если в первом случае («призывы-высказывания») призывная часть не

является ведущей, определяющей интенцией, то в «текстах комбинаторной

фактуры» налицо совершенно иная ситуация, когда «призыв» выступает в роли

организующего центра всего мегатекста. В данном случае зависимость

призывного центра компонента относительна и сопоставима по характеру с

оппозицией «басня-мораль», когда налицо специфическое сочетание текстов.

Автономность «морали» и «призывного компонента» может проявляться в

возможности автономного употребления в отрыве от своего первичного

текстового коррелята.

Многие паремиологические единицы восходят к басенной морали и

живут своей особой жизнью. Подобное же возможно и на уровне «призыва»,

когда удачно сформулированный призыв может выступить в роли отдельного

«призыва-текста».

В плане материальной выраженности «призыва» можно выделить три типовые

разновидности данного явления – категориальные, некатегориальные и

нулевые. К категориальной разновидности мы относим такие конструкции, в

синтаксической структуре которых позицию сказуемого занимают

специализированные синтаксические единицы, выражающие призывное

138

побуждение ( Например, форма II лица, ед.ч., повелительного наклонения и

др.).

Некатегориальную разновидность «призыва» в плане материальной

выраженности образуют конструкции, которые по своему основному

назначению связаны с другим интенциональным типом, однако в определенных

ситуациях могут выражать значение «призыва». Конвенционализация

некоторых из этих конструкций и их закрепление подчинена «закону

упражнения», сформулированного Дж. Ватсоном – многократное повторение

одних и тех же реакций на одни и те же стимулы, автоматизирует эти

реакции. Это приводит в орпеделенных случаях к тому, что в результате

межличностного общения упорядочивается и формируется социальная

структура, претендующая в дальнейшем на новый языковой статус.

Особо следует рассмотреть категорию «нулевой призыв». Несмотря на

отсутствие материально выраженной части, экспериментальные данные

полностью подтверждают в подобных текстах значение «призыва». Почти

идентичным являются «восстановленные» участниками эксперимента

«материальные кореляты» нулевых призывов, что позволяет говорить о

латентном характере данных явлений. Огромную роль в формировании

«нулевых призывов» играют логические импликатуры, связанные с причинно-

следственными отношениями и позволяющие из определенных посылок (в

роли последних в «призывах комбинаторной» фактуры выступает текстовая

информация аудиального, визуального, графического характера) делать

соответствующий вывод.

«Нулевые призывы» наибольшую популярность приобретают в «текстах

комбинаторной фактуры», хотя встречаются и в «призывах-текстах» и в

«призывах-высказываниях».

Пытаясь определить причины типологической неоднородности

разновидностей «призыва», мы пришли к выводу, что в основе всех вариантов

139

лежит адресованная коммуникативная единица, выражающая волеизъявление

говорящего, его представление о действии как совместно актуальном.

Указанная единица выступает в различных коммуникативных ситуациях и в

зависимости от сферы реализуется различными лингвосемиотическими

структурами.

В силу своей адресованности все разновидности «призыва» представляютсобой средство осуществления речевого контакта с «собеседником». Онивозникают в определенной ситуации и предполагают ответную реакцию. Попринципу исторической последовательности типыФормулируя задачи настоящего диссертационного исследования, мы ставим

целью выработать новые подходы, позволяющие при помощи методов и

понятий смежных наук гуманитарного цикла дать комплексную интерпретацию

лингвистической природы концепта «призыв».

Сложностью однозначной интерпретации данного феномена связывается с

неоднозначностью и лекгоуровневостью даного понятия, требующего своего

рода междисциплинарной интерпертации. Задача выявления категориальной

природы концепта «призыв» непосредственным образом была связана с

коммуникативными стратегиями речи и сречевыми актами как фформой

реализации различныз речевых поведенческих тактик.

Семантической основой «призыв» мы считаем «побуждение к выполенению

каузируемого действия», осуществление которого возможно при соблюдении

условий успешнности данного речевого акта. Специфичность речевого акта

«призыв» проявляется в специфичности самого когнитивного сценария,

сближающего его с такими явлениями как просьба, приказ, с одной стороны , и

аппелятивами – с другой.

Специфика «призыва» проявляется как в специфике адресантно-

адресатных отношений, так и на уровне языковой маркированности.

Концептообразующими элементами являются как участники данного

коммуникативного акта, так и их отношения друг к другу и каузируемому

140

действию. Каузация может исходить либо от адресанта, либо может быть

ответной реакцией на инициативу слушающего исполнение каузируемого

действия может желать либо говорящий, либо слушающий. Исследование

показало, что реализация речевого акта «побуждение» связано с особенностью

типовой ситуации, содержащего значение «побуждения» и «аппеляции». В

«призыве» содержится набор признаков, позволяющий отграничить его от

близких по содержанию речевых актов. Относясь к категории директивных

речевых актов, «призыв» отличается от «приказа» отсутствием отсутстсвием

субординации; от просьбы – наличием большей зависимости от адресата (при

обоюдной заинтересованности); от инструкции и от разрешения – (обратной)

заинтересованности со стороны адресанта и импульсом каузации; от

предложения и совета - характером заинтересованности при совпадении

субординационной линии. Наличие у «призыва» аппелятивного и

эмоционального значений, сближающее его с аппелятивами и экспрессивами, не

является достаточным основанием отнесения «призыва» к указанным типам,

ибо среди ядерных компонентов семантической структуры интересующего нас

явления ведущую роль играет сема «побуждение», ведущая за собой значения

«обращения» и, эмоциональная реакция.

Иллокутивной основой речевого акта «призыв» является интенция

побуждения адресата к действию, заинтересованность в выполнении которого

имеет двусторонний характер, что выражается также в отсутствии

субординационных отношений между участниками акта коммуникации.

Являясь речевыми актом «призыв» предстает перед нами как способ

достижения определенной цели при помощи, используемых для этого,

языковых средств. Целевая установка «призыва» реализуется при помощи

соответствующих конструктивных моделей, реализующих его локутивную

функцию. Локутивной основой «призыва» являются формы побудительного

наклонения, семантика которых тесно связана с интересующим нас речевым

141

актом. Анализ показал, изоморфность интенциональной программы

«призыва» и форм побудительного наклонения и выявил некоторые

тендениции в области развития граматического арсенала побудительности,

обнаруживающие стремление к конвентиционализации.

Связь речевого акта «призыв» с соответствующей синтаксической системой,

позволила прийти к пониманию его как особого речевого акта, реализующего

соответствующую интенциональную программу, имеющего фиксированную в

языковом сознании языковую форму.

Исследование языковой природы концепта «призыв» показало наличие в

семантике данного понятия значения, выводящего его за пределы уровня

высказывания. «Призыв» в структуре дискурса принципиально отличается от

«призыва» в изолированной позиции, представляя собой автономное

коммуникативное образование – «текст».

Анализ текстовой природы «призыва» привел нас к пониманию данного

явления как особой разновидности дискурса. Выступая как специфическая

разновидность одноразового информационного текста «призыв» может

выступать и в письменной и устной форме. Следует отметить, что

котегориальный признак одноразовости может не всегда соблюдаться, ибо

возможна трансформация «призыва» в своеобразный

лингвокультурологический знак, создающая условия для его

воспроизводимости.

Наряду с одноразовостью, характеризующей преимущественно «призывы-

высказывания», интерпретации тескстлингвистической природы «призыва»

следует учитывать его информационно-регулирующий характер, а также

принадлежность интересующей нас разновидности текста к системе

воздействующих текстов.

Обладая всеми характеристиками текста (цельностью, связанностью,

завершенностью, текстовой модальностью и др), «призывы- тексты» имеют

142

фразовую структуру, что сближает их с фразовыми текстами. Указанные

обстоятельство (фразовость) отличает «призывы-тексты» от развернутых

воздействующих текстов, обладающих общей с ними интенциональной

программой.

Подобно единицам коммуникативного уровня «тексты-призывы» могут

обладать различной степенью прецедентного уровня, кончая национально-

прецедентным и универсально-прецедентным уровнем, включая возможность

перехода «призыва-текста» с одного прецедентного уровня на другой.

Среди «текстов-призывов» особое место занимают единицы, получившие

статус лингвокультуремы, знакомые большинству лингво-культурного

сообщества, имеющие яркую коннотативную, ассоциативную и

аксиологическую маркированность и существующие в коллективном сознании

носителей данной культуры.

Надындивидуальный характер «призывов-текстов», представляющих собой

своеобразные лингвокультуремы, проявляется в том, что знания и

представления об отражающемся в «призыве» реальности составляют чась

конитивной базы лингво-коммуникативного сообщества.

В отличие от «призыва-высказывания», существующего лишь в структуре

соответствующего дискурса и ограниченного во времени, призывная

лингвокультурема не ограниченного во времени, призывная лингвокультурема

не ограничена во времени и может воспроизводиться в различных речевых

контекстах. Относительно неограничено и пространство «призывов-

лингвокультурем» (см. Возможмоность тиражирования, а также

функционирование в системе средств массовой коммуникации).

Принципиальным отличием «призывов-текстов» от «призывов-высказываний»

является социальная направленность.. Если последние представляют собой факт

индивидуальной, межличностной коммуникации, то «призывы-тексты»

ориентированы на социальную коммуникацию. В качестве одной из важнейших

143

характеристик «призывов-текстов» следует признать его информационно-

регулирующий характер.

В отличие от других разновидностей информационно-регулираующих текстов

(запретов, интстуркций, приказов, различного рода объявлений и т.д.),

«призывы-тексты» содержат сему «солидарности», совместности,

рассматривающую адресата как партнера по совместному обоюдополезному

действию, а не как объект воздействия.

«Призывы-тектсы» задают определенную программу, определенную линию

поведения, способную, по-мнению адресата, привести к положительному

результату. Основой текстового осмысления «призывов-текстов» явялется не

только предикативность плана выражения, но и изолированный характер. В

отличие от системы указателей, предикативность которых основана на особой

знаковой ситуации, «тексты-призывы» реализуются в форме предикативного

вывсказывания. Признавая возможность отдельного высказывания выступать в

определенных ситуациях в роли минимального предельного текста, отметим,

что необходимую для текстового статуса ситуационную оправу формирует

особая знаковая ситуация, позволяющая квалифицировать «призыв» как

адресованную коммуникацию.

Лингвистическая природа «призыва» не ограничивается указаными двумя

«ипостасями». Особую разновидность «призыва» составляют призывы,

явившиеся результатом развития коммуникационных возможностей человека.

Возникновение и формирование в системе речи новых фактур связано как с

развитием технических возможностей общения, создающим все возрастающее

количество новых коммуникативных ситуаций, так и с внутреязыковым

совершенствованием речевых жанров.

Возникшая в результате технического развития новая разновидность

«призыва» - «призыв комбинаторной фактуры» представляет собой новый

вариант интересующего нас явления, совмещающий признаки как «призывы-

144

высказывания», так и «призывы-тексты». Говоря о различии типовых

разновидностей призыва, слдеует обратить особое внимание на их уровневое

различие. Мы опираемся на теорию уровней, разработанную в рамках

коммуникативной парадигмы, которая различает синтаксические и

коммуникативные уровни. Подобно единицам лингвистического уровня

задается верхним и нижнем уровнем. Низшей единицей коомуникативного

уровня является высказывание, что в нашей системе соответствует «призыву-

высказыванию». Верхней границей коммуникативного уровня для «призывов-

высказываний» явялется – по различным терминосистемам – «абзац»,

«сверхфразовое единство» и др.

Специфичность «призывов-текстов» заключается в том, что они, соответствуя

по форме уровню высказывания, представляют собой предельную текстовую

единицу – фразовый текст, обладающий всеми характеристиками текстового

уровня. Со своей стороны, тексты могут выступать в качестве нижнего

уровня по отношению к таким единицам как «мегатекст» и «макротекст». Они

же регулируют и случаи, когда мегатекст образован путем сочетания

разнофактурных конструктивных элементов выступает «призыв

комбинаторной фактуры», отличающийся от своих «младших собратьев»

отнесенностью более к высокому уровню коммуникации – к уровню

мегатекста. Конструирущими элементами «текстов комбинаторной фактуры»

могут выступать вербальная, графико-изобразительная, аудиальная и теле-

(кино) изобразительные компоненты. Текстовые функции вербальной, графико-

изобразительной идругих частей характеризуют отношения внутри

призывного мегатекста, в структуре которого «призыв» представляет собой

смысловое ядро, ради которого создается мегатекст.

Следует отметить, что «призывы комбинаторной фактуры» выступают как

единые целостные знаки, значение которых не сводимо к значению его

отдельных частей. В процессе реальной коммуникации его основным

145

назначением явялется обеспечение интенциональной программы отправителя.

Специфика рассматриваемого явления связана с тем, что в отличие от

«призыва-высказывания», ограниченного, как правило пределами

досягаемости, и от «текстов-призывов», имеющих, как правило, относительно

широкую целевую группу воздействия, «призывы комбинаторной фактуры»,

пользуясь преимуществом средств массовой коммуникации, практически не

отграничены в объеме и многообразии групп целевого воздействия, обладая

еще одним принципиально важным преимуществом - возможностью

многократного повторения текстового сообщения. Именно этот фактор имеет

принципиальное значение в процессе интерпретации некоторых конструкций,

обнаруживающих тенденцию к конвенционализации.

Учитывая хорошо известный в психологической науке закон, согласно

которому многократное использование языковых единиц в типизированных, но

не свойственных данной единице констекстах, может привести к тому, что

контекстуальное значение может превратиться в основное, можно

интерпретировать некоторые актавные процессы в области синтаксиса

«призыва».

В этой связи особое внимание следует обратить на то, что на пути к

конвенционализации, выступающей необходимым условием перехода

речевых единиц – в языковые, находятся многие конструкции,

представляющие собой «осколочные высказывания».

Конструкции типа «Большому кораблю – большое плавание», «Ударим русской

национализацией по еврейской приватизации», «Шайбу!» и т.д. прошли

процесс конвенционализации и не воспринимаются как разновидности, т.н.

«неполных предложений».

Специфика «призывов комбинаторной фактуры» заключается в аудио-

визуальной поддержке, что дает возможность обойтись без избыточных

языковых знаков. В этой связи возможно говорить и о «нулевых призывах».

146

Своеобразие последних заключается в аудиально-визуальной поддержке, что

дает возможность ообйтись без избыточчных языковых знаков. В этой связи

возможно говорить и о «нулевых призывах». Своеобразие ппоследних

заключается в том, что в структуре мегатекста, представляющего собой

призывный дискурс, может отсутствовать вербализованная форма «призыва»,

имплицитно присутствующая в интенции самого мегатекста.

В функциональном плане «призывы комбинаторной фактуры» имеют много

общего с другими типами «призыва». В первую очередь это относится к

апеллятивной функции, выступающей в качестве универсальной для всех

типов «призыва». Несмотря на различие в стуктуре и масштабе адресатного

поля, апеллятивное значение присутствует во всех разновидностях данного

явления, ибо установление контакта с партнером по коммуникации является

одной из главных задача «призыва».

Также универсальной является и воздействующая функция «призыва».

Побуждение адресата выполнить то или иное действие осуществляется в

призывном тексте через воздействующий механизм, что делает

«воздействующую функцию одной из ведущих». В процессе осуществления

воздействия немаловажным является мотивационная основасообщения,

меобходимая адресату для интерпретации интенциональной тактики адресанта.

«Призывы комбинаторной фактуры», представляющие собой комплексный

мегатекст, заключают в себе определенную информацию, организованную

таким образом, что адресат мог принять соответствующее (главным образом

интересам отправителя сообщения) решение. Как правило, в креализованном

тексте, основанном на «призые комбинаторной фактуры», показаны

преимущества, связанные с качеством товаров, услуг, преимуществом тех или

иных политических решений. В определенных случаях визуальное

изображение может сопровождаться звучащим текстом комментирующего

характера.

147

В «призывах-текстах» информационная функция реализуется при помощи

графического изображения, цветовой символики, различной комбинацией

контруирующих элементов, служащих ситуативно-информационной оправой

для самого «текста-призыва». Информативность «призывов-высказываний»

базируется на соответствующем ситуативном контексте и ориентируется на

фоновости информации, обусловленной фактором непосредственного

взаимодействия адресанта и адресата. Именно контактность явялется основной

отличительной чертой «призыва -высказывания» от от других разновидностей

«призыва», в которых информация передается адресату не в процессе

непосредственного взаимодействия, а через различные каналы связи и при

отсутствии необходимости синхронности соверщения акта «призыва» и акта

его сиюминутного восприятия.

Теснейшая связь мотиввациооной и «призывной» частей в стуктуре «призывов

комбинаторной фактуры», отражающая на уровне языкового сознания,

создала условия для их взаимозаменяемости, когда в процессе коммуникации

может быть реально представлена та или иная часть мегатекста. В результате

подобной аббревиации имеются случаи, когда мегатекст свертывается до

«призыва» (см. т.н. «сокращенные рекламы», выступающие репрезентами

сокращенного видеоклипа). С другой стороны, может быть опущен сам

«призыв», логически и ассоциативно выводимый из материально

представленной части мегатекста.

В отличие от других разновидностей «призыва», в призывной части могут

выступать констативы («Персен успокоит», «Свитер будет твой», «Веселье без

похмелья» и т.д.), обнаруживающие тенденцию к конвенционализации.

Несомтря на нетипичность призывного значения, они в призывных

мегатекстах фактически выполняют роль «призыва», мотивированного

указанной информацией. Цепочка «мотив-призыв» в данном случае

представлена мотивом, из которого логически вытекает «призыв». Опущение

148

последнего возможно в результате автоматизации причинно- следственных

отношений. Многократность функционирования подобных конструкций в

«призывной функции» создает условия для их понимания как

конвенционализирующихся структур, обнаруживающих тенденцию к

автоматизации связей.

Особое значение имеет вопрос об автономности типовых разновидностей

«призыва»ю. В этом плане наименьшее сомнение вызывают «призывы-тексты»,

автономность которых основана на отграниченности и на наличии особой

знаковой ситуации. «Призывы-высказывания» представляют собой часть

дискурса и в значительной степени зависят от конкретной коммуникативной

ситуации. «Призывы комбинаторной факутуры» представляют часть

мегатекста, представляющую собой мотивационную основу информационного

блока. Если в первом случае («призывы-высказывания») призывная часть не

является ведущей, определяющей интенцией, то в «текстах комбинаторной

фактуры» налицо совершенно иная ситуация, когда «призыв» выступает в роли

организующего центра всего мегатекста. В данном случае зависимость

призывного центра компонента относительна и сопоставима по характеру с

оппозицией «басня-мораль», когда налицо специфическое сочетание текстов.

Автономность «морали» и «призывного компонента» может проявляться в

возможности автономного употребления в отрыве от своего первичного

текстового коррелята.

Многие паремиологические единицы восходят к басенной морали и живут

своей особой жизнью. Подобное же возможно и на уровне «призыва», когда

удачно сформулированный призыв может выступить в роли отдельного

«призыва-текста».

В плане материальной выраженности «призыва» можно выделить три типовые

разновидности данного явления – категориальные, некатегориальные и

нулевые. К категориальной разновидности мы относим такие конструкции, в

149

синтаксической структуре которых позицию сказуемого занимают

специализированные синтаксические единицы, выражающие призывное

побуждение ( Например, форма II лица, ед.ч., повелительного наклонения и

др.).

Некатегориальную разновидность «призыва» в плане материальной

выраженности образуют конструкции, коорые по своему основному

назначению связаны с другим интенциональным типом, однако в определенных

ситуациях могут выражать значение «призыва». Конвенционализация

некоторых из этих конструкций и их закрепление подчинена «закону

упражнения», сформулированного Дж. Ватсоном – многократное повторение

одних и тех же реакций на одни и те же стимулы, автоматизирует эти

реакции. Это приводит в орпеделенных случаях к тому, что в результате

межличностного общения упорядочивается и формируется социальная

структура, претендующая в дальнейшем на новый языковой статус.

Особо следует рассмотреть категорию «нулевой призыв». Несмотря на

отсутствие материально выраженной части, экспериментальные данные

полностью подтверждают в подобных текстах значение «призыва». Почти

идентичным являются «восстановленные» участниками эксперимента

«материальные кореляты» нулевых призывов, что позволяет говорить о

латентном характере данных явлений. Огромную роль в формировании

«нулевых призывов» играют логические импликатуры, связанные с пирчинно-

следственными отношениями и позволяющие из орпделенных посылок (в роли

последних в «призывах комбинаторной» фактуры выступает текстовая

информация аудиального, визуального, графического характера) делать

соответствующий вывод.

«Нулевые призывы» наибольшую популярность приобретают в «текстах

комбинаторной фактуры», хотя встречаются и в «призывах-текстах» и в

«призывах-высказываниях».

150

Пытаясь определить причины типологической неоднородности

разновидностей «призыва», мы пришли к выводу, что в основе всех вариантов

лежит адресованная коммуникативная единица, выражающая волеизъявление

говорящего, его представление о действии как совместно актуальном.

Указанная единица выступает в различных коммуникативных ситуациях и в

зависимости от сферы реализуется различными лингвосемиотическими

структурами.

В силу своей адресованности все разновидности «призыва» представляют

собой средство осуществления речевого контакта с «собеседником». Они

возникают в определенной ситуации и предполагают ответную реакцию. По

принципу исторической последовательности типы «призыва» располагаются

следующим образом: на первом этапе возникают «призывы высказывания», за

которыми следуют «призывы-тексты» и «призывы комбинатоорной фактуры».

Следует отметить, что введение новых типовых разновидностей «призыва»

согласуется с законами преемственности риторики, сформулированными

Ю.В.Рождественским: 1) Введение в систему речи новой фактуры речи

предполагает создание новых видов речи, каждый из которых обладает своим

этосом, пафосом и логосом; 2) Введение в систему речи новой фактуры речи не

уничтожает старой старой фактуры ре- чи новые виды речи, каждый со своим

этосом, пафосом и логосом; 3) Введение в систему речи новой фактуры речи

обязательно сопровождается установлением преемственности между

языковыми знаками разных фактур речи. (Ю.В.Рождественский, 1999, 107).

Сказанное наглядно иллюстрируется историей развития «призыва», динамика

которой отражает переход от устной («призывы-высказывания»), к письменной

(«призывы-тексты») и комбинированной («призывы комбинаторной фактуры»)

фактурам. Исследование подтверждает сохранение и обновление старой фактур

речи и наличие преемственности между языковыми знаками различных фактур

речи. Что касается «этоса», «пафоса», «логоса», то данные категории также

151

трансформировались по мере развития интересующего нас явления. Так,

например, «этос» принято связывать с условиями, которые получатель речи

предлагает ее создателю. Эти условия касаются времени, места, сроков ведения

речи. Неуместную речь получатель речи вправе отклонить. На первом этапе,

при устной фактуре «призыва» реакция адресата была непосредственной. На

втором этапе адресатом «призыва- текста» выступает целевая группа

воздействия, контакт с которой осуществляется письменным текстом в пределах

визуальной досягаемости. Письменная форма предполагает возможность

разновременной реакции. На третьем месте в роли адресата может выступать

массовый зритель (слушатель), взаимодействие которого с адресатом тщательно

планируется и не имеет (преимущественно) формы неосредственного контакта.

«Пафосом» «призыва» будем называть намерение, замысел создателя речи,

имеющего цель побудить адресата выполнить определенное действие. Если не

считать различий, связанных с «этосом», можно сказать, что «пафос» всех

разновидностей «призыва» в интенциональной части полностью согласуется

друг с другом.

Категорию «логоса» связывают со словесными средствами,

используемыми создателями речи в данном тексте при реализации замысла

речи. На первом этапе происходит формирование «призыва», как

специфического (устного) речевого акта со своими семантическими и

формальными признаками. На втором этапе, в условиях возникновения новой

письменной фактуры, происходит приспособление «призыва» к новым

условиям, происходит формирование жанровой разновидности «призыва». На

третьем этапе «призыв» включается в новые интерсемиотические отношения,

позволяющие значительно расширить потенциал воздействия на адресата.

«Призыв» как речевой акт сформировался на базе устной фактуры речи,

в условиях интерперсональной коммуникации. В системе речевых актов

«призыв» занимает специфическое положение, пересекаясь как с директивами и

152

прескриптивам и (на основе значения «побудительности», экспрессивами (на

основе наличия «эмоциональности»), так и апеллятивами (на основе значения

«фатичности»).

Речевая ситуация, определяющая прагматические правила употребления

«призыва», влияет на коммуникативную стратегию и тактику участников

общения, на правильность интепретации речевого произведения. Речевая

ситуация, с одно стороны, ограничивает круг возможных речевых актов в ее

пределах, а с другой стороны, порождает определенные речевые акты, как

обязательные или предполагаемые в данных условиях.

Регулярная реализация «призывов-высказываний» в определенных

речевых ситуациях приводит к тому, что возникает прочная ассоциативная

связь между этими единицами и речевой ситуацией. Такие единицы

характеризуются взаимной детерминацией значения и речевой ситуации, т.е.

«призыв-высказывание» прочно ассоциируется с некой ситуацией, а эта

ситуация, как правило, обуславливает появление в речи данного «призыва-

высказывания». Ситуативное поле реализации «призыва-высказывание»

формируется на основе концептообразующих семантических компонентов.

Речевой акт «призыв» формируется на основе нескольких семантических

компонентов, не являющихся исключительно «призывными». Значение

«апеллятивности», «побудительности» присуще и другим типам речевых актов,

однако, в пределах «призывного высказывания» они образуют специфическое

интенциональное целое, со своей партитурой коммуникативного акта.

«Призыв» это не только сообщение о желании адресанта, чтобы адресат

выполнил определенное действие, но и попытка каузировать его выполнение

адресатом. Специфика «призыва» на фоне однотипных речевых актов:

«приказа», «просьбы», «инструкции», «предложения», «разрешения», «совета» -

проявляется в своеобразной комбинаторике конструирующих

классификационных признаков (импульса каузации, заинтересованности,

153

субординации). Как показывает исследование, «призыв» отличается от

указанных элементов парадигматического ряда степенью и характером

проявления побуждения, спецификой распределения социальных ролей и, что

самое важное, комбинаторикой апеллятивного и побудительного значений.

Исследование показало также, что «призыв-высказывание» предстает

перед нами как способ достижения определенной цели со своей системой

лингво-манифестационных механизмов. Локутивной основой «призыва»

являются формы побудительного наклонения, семантика которых тесно связана

с интересующим нас речевым актом. Изоморфоность языковой формы речевого

акта подтвержается анализом конкретного материала, который также

подтверждает существование специфических случаев использования «косвенно-

призывных речевых актов» в указанной функции.

Анализ конкретного материала показывает также тенденцию к

конвенционализации некотрых косвенных употреблений языковых структур в

значении «призыва». Структурные модели типа «что-кому», «что-где» и т.д.,

возникшие в результате синтаксической аббревиации, вызванной

соотнесенностью со стандартной, типовой ситуацией, в настоящее время

претендуют на статус «прямого речевого акта».

Необходимо отметить, что категориальная природа концепта

«призыв», включащая в себя аспекты, связанные с историей и теорией речевых

актов, не исчерпывается уровнем целевой лингвистики, а образует особую

жанровую разновидность текста.

154

Библиография1. Анисимова Е.Е., Лингвистика текста и межкультурная коммуникация, М.,

2003

2. Автономова Н.С. Рассудок. Разум. Рациональность. – М.,1988

3. Арутюнова Н.Д., Язык и мир человека, М., 1998

4. Александрова Н.А., Английские апелляции и лозунги на транспарантах.

АКД, Л., 1970

5. Арнольдов А.М., Введение в культурологию. – М., 1994

6. Бахтин М.М., Эстетика словесного творчества. – М., 1979

7. Барт Р. Избранные работы. Семиотика поэтики. М. 1994

8. Bardin L., Communicatione et langages, 1975, № 25

9. Botcher Manfred. Agitation-Propaganda-Werburg-Nene Warburg, 1975.

10. Бессмертная, Н.В. К вопросу о типологии текста. // Линсгвистика текста и

11. Библер В.С., Национальная русская идея? - русская речь! Опыт

культурологического предложения //, Октябрь, 1993, № 2

12. Бодалев А.А., Восприятие человека человеком. – М., 1982

13. Брудный А.А. Семантика и психология человека (о соотношении языка,

сознания и действительности)., Ф рунзе, 1972

14. Брунер Дж., Психология познания: За пределами непосредственной

информации. – М. 1977

15. Ван Дейк Т.А., Язык. Познание.Коммуникация.- М. 1989

16. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. – М., 1989.

17.Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. «Язык и культура». М., 2005.

18. Воробьев В.В., Лингвокультурология. – М., 1985

19. Выготский Л.С., Мышление и речь // Собр. Соч.: в 6-ти томах, М., 1982. т-2

20. Городецкий Б.Ю., Кобозева И.М., Сабаурова И.Г., К типологии

155

коммуникативных неудач // Диалоговое взаимодействие и представление

знаний. Новосибирск, 1985

21.Грайс Г.П. «Логика и речевое общение» // Новое в зарубежной лингвистике.

Вып. XVI, М., 1985.

22.Galliot M. Essai sur la langue de la rеclame contemporaine. Toulouse, 1955

23.Гаузенблаз К.О характеристике и классификации речевых произведений //

Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 8. М., 1978

24. Гоциридзе Д.З. «Принципы типологической интерпретации фразовых

текстов», Тбилиси, 1988.

25. Грихилес М.В. Прагматические и лексико-синтаксические особености

рекламных текстов. АКД, Киев, 1978

26. Гудков Д.Б. Прецендентное имя и проблемы прецендентности, 2002, М.,

1999

27. Гуревич А.Я. Человек и культура: Индивидуальность в истории культуры. –

М., 1990

28. Дризде Т.М., Язык информации и язык реципиента как факторы

информированности // Речевое воздействие. Проблемы прикладной

психолингвистики. – М., 1972

29. Есперсен О. «Философия грамматики». М., 1958

30. Жинкин Н.И., Речь как проводник информации., М., 1982

31. Saurbier S.D., Die Eirheit der semiotischen demissionen, Tubingen, 1978

32. Казанская А.В., Поговорим о себе. Московский психотерапевтический

журнал. №2, 1998.

33. Караулов Ю.Н., РАС., М., 1994

34. Колесов В.В., Язык и ментальность. Санкт-Петербург., 2004

35. Колшанский Г.В,, Объективная картина мира в познании и языке. – М., 1990

36. Комахидзе Р. Синтагматика и прадигматика текста, Тбилиси, 1995.

37.Конрад Р. «Вопросительные предложения как косвенные речевые акты» //

156

Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVI, М., 1985.

38. Klaus G. Sprache der Politir, Berlin, 1971

39. Костомаров В.Г.

40. Красных В.В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология, М., 2002

41. Красных В.В., Коммуникация в свете лингвокогнитивного подхода //

Функциональные исследования. Вып. 3.-М., 1997.

42. Красных В.В, Гудков Д.Б., Захаренко И.В., Багаева Д.В., Когнитивная база и

прецедентные феномены в системе других единиц и в коммуникации // Вестник

МГУ. Серия 9. Филология. 1997, № 3

43. Краткий словарь когнитивных терминов / Под общей редакцией Е.С.

Кубряковой., М., 1996.

44. Кубрякова Е.С.. Язык и познание., М., 2004

Кубрякова Е.С., Язык пространства и пространство языка. Изв. РАН., СЛЯ,

1997, том 56., № 3

45. Кукушкина О.В. Отрицательный материал как источник наших знаний о

языке и мышлении // Вестник МГУ. Серия 9. Филология. № 2 / 1998

46. Культура, человек и картина мира. – М., 1987

Культурология / Под редакцией Г.В. Драча. Ростов-на-Дону. 1995

47. Кохтов Н.Н., Розенталь Д.Э. Слово в рекламе, М., 1978

48. Кузнецова Г.Н. Структурные и семантические особенности языка

современной рекламы. М., 1984

49. Лингвистический энциклопедический словарь, М., 1990 г.

50. Леонтьев А.А., Основы психолонгвистики., М., 1997

51. Леонтьева А.А., Психология общения. – Тарту, 1976

52. Леонтьев А.А. Признаки связности и цельности текста. // Лингвистика

текста., ч. 1, 1972.

53. Лебедева Л.В. Особенности функционирования языка в печатной рекламе

АКД, М., 1981

157

54. Логический анализ языка. Культурные концепты. – М.1991:85

55. Лосев А.Ф., Знак. Символ. Миф. Труды по языкознанию. М. – 1982.

56. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров // Символ в системе культуры., М.,

1996.

57. Лютикова Г.В. Компьютерная цивилизация – технотронный сон наяву //

Культура в современном мире. М. – М., 1995.

58. Маслова В.А. Введение в лингвокультурологию. – М., 1997.

59. Мельникова А.А. Язык и национальный характер // СПБ., 2003

60. Ментальность россиян / под ред. Дубова И.Г., М., 1997

61. Морковкин В.В. Антропоцентрический versus и лингвоцентрический

подход к лексикографированию // Национальная специфика и ее отражение в

нормативном словаре. – М., 1988.

62. Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. – М.,

1998

63. Мяло К.Г. О русском идеале // Евразия, 1996, № 1 (4)

64. Национальный язык и национальная культура. – М., 1978.

65. Никитина С. Е. Устная народная культура и языковое сознание. М., 1993

66. Неверов С.В. Текст как знак социальной ситуации // Проблемы

психолингвистики. М.,1975

67. Ольшанский И.Г. Лингвокультурология: Метологические основания и

базовые понятия // Язык и культура. – Вып.2.-М., 1999.

68. Оптимизация речевого воздействия. – М., 1990

69. Ожегов С.И. Словарь русского языка. М. 1986

70. Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М., 1969.

71. Пименова М.В. Ментальность: Лингвистический аспект. – Кемерово., 19996

72. Портнов А.Н. Семиотическая компетенция, языковое сознание и языковое

мышление // XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории

коммуникации. – Москва, 2-4 июня 1997 г., М., 1997

158

73. Постовалова В.И. Картина мира в жизнедеятельности человека // Роль

человеческого фактора в языке : Язык и картина мира. – М., 1988

74. Прохоров Ю.Е., Национальные социокультурные стереотипы речевого

общения и их роль при обучении русскому иностранцев. М., 1996

75. Речевое общение: цели, мотивы, средства. – М., 1997

Речевые и ментальные стереотипы в синхронии и диахронии: Тезисы

конференции. – М., 1995

76. Роль человеческого фактора в языке: Язык и мышление. М., 1989

77. Пойманова О., Семантическое пространство видеовербального текста, АКД,

М., 1997.

78. Попов А.С. Изменения в употреблении номинативных предложений //

Развитие синтаксиса современного русского языка. М., 1966.

79. Русский семантический словарь. М. 1986.

80. Радциг С.И. Введение в классическую филологию. М., 1978

81. Ризель Э. Текст как целостная структура в аспекте лингвостилистики //

Лингвистика текста, ч.2, М., 1974

82. Рождественский Ю.В. Общая риторика, М. 1999.

83. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993.

84. Серль Дж. «Что такое речевой акт» //. Новое в зарубежной лингвистике.

Вып. XVII, М., 1986

85. Сепир Я. «Язык». М. - Л., 1934

86. Словарь образных выражений русского языка, / Под редакцией В.Н.Телия. –

М., 1995.

87. Сорокин Ю.А. Стереотип, штамп, клише: К проблеме определения понятий

// Общение: Теоретические и прагматические проблемы. – М., 1978.

88. Стернин И.Ы., Быков Г.В. Коммуникативное поведение в структуре

национальной культуры, М., 1996

89. Стернин И.А., Коммуникативное поведение в структуре национальной

159

культуры // Этнокультурная специфика языкового сознания. М., 1996

90. Straumann H. Nerospaper Headlines, London, 1935

91. Строссон П.Ф. «Намерение и конвенция в речевых актах» // Новое в

зарубежной лингвистике. Вып. XVII, М. 1986.

92.Трубецкой Н.С., История. Культура. Язык. М., 1995

93.Travnicer F. Neslovesny vetu v cestine. Brno, 1931

94. Уфимцева Н.В. Русские глазами русских // Язык-система. Язык – текст.

Язык-способность. – М., 1995

95. Уфимцева Н.В., Этнические и культурные стереотипы : кросс-культурное

исследование // Изв. АН. Сер. Лит. И яз., Т. 54, 1993., № 3

96. Храковский В.С., Володин А.П. Семантика и типология императива. М.,

2001

97. Хухуни Г.Т. Языковое и культурное сознание: гармония или конфликт? //

XII Международый симпозиум по психолингвистикеи теории коммуникации. –

Москва, 2-4 1997 г., М., 1997

98. Цибахашвили. Морфологическая и синтаксическая аббревиация в русском и

грузинском языках. ААА, Тбилиси, 1970

99. Чернова О.В. психологические аспекты роста национального самосознания

русских // Этническая психология и общество., М., 1997

100. Шеркович Ю.А. Массовая реклама как фактор формирования

общественного создания на социально-типологическом уровне.// Общее

типологическое и коммунистическое воспитание. М., 1967

101. Berger G.R., Bradac J. Language fnd Social Knowledge. – London, 1982

102. Bonvillian N. Language, Culture fnd Comunicatione // The Meaning of

Message. Englewood Gliffs, 1993

103. Garey J.W. Communication as Culture. Boston, 1989

104. Gerhart G/ The Russian world. Life and language. – NY., 1974

105. Greimas A.J. (Ed.) Sign, Language and Culture. The Hague, 1970

160

106. Kassirer E. The philosophy of symbolic forms. Vol.2.mythical thought.- New-

Haven. London, 1970

107. Shveder R.A., Sullivan M.A. Cultural Psychology. Who needs It? // American

Review of Psychology. 1993. Vol. 44

108. Wierzbicka A. Semantics, Culture and Cognition. Universal Human Concepts in

Culture-Specific Configurations. NY, 1992

109. Wierzbicka A. Cross-Cultural Pragmatigs. The semantics of Human Interaction.

Berlin, NY, 1991