graphite #2 (12.2011)

творчество=жизнь

Параллель-но идет развитие нанотехно-логий, и будьте уверены: они будут развиты. Все, что необходимо для Сети, будет сде-лано!Стр. 2, 16, 31

LIFT 2012 год (Владивосток, Находка...)

Графит/GRAPHITE бюллетень о визуальных и

скусствах,

дизайне, музыке и творчестве во всех про

явлениях

см. стр. 3

Декабрь, 2011

Графит #2 / 2

ПРЕДИСЛОВИЕ

...Вот- вот, я именно про это!!! Видишь, тебе уже трудно с кнопками разобраться. …Мне думается, смысл зарождения жизни на Земле и в конечном счете появления гомо сапиенса в том, чтобы развивать именно ИНФОРМАЦИОННЫЕ, КОММУНИКАТИВНЫЕ технологии... Все остальные технологии: инженерные, транспортные, кулинарные, медицинские, аграрные и т. д. — как бы обслуживают развитие и совершенствование именно информационных технологий. И вот смотри, что нас ждет в ближайшем будущем: клавиатуры с мышками уже уходят в прошлое, на следующем этапе уйдет в прошлое экран (уже сделали контактные линзы, которые могут также служить и экраном); следующий этап – это отсутствие внешнего устройства как такового (что-то типа присоски к виску; в глазах линзы экраны; в ушах наушники; и все управление — с помощью мысли). Следующий этап — ПОЛНОЕ отсутствие внешних устройств (присоски у виска, линз, наушников и прочего)... Подключка к Сети будет осуществляться просто мысленно, а получаемая информация из WWW будет поступать непосредственно в мозг и получать там соответствующее отображение, причем не только зрительное и слуховое, но и всех остальных органов чувств: осязательное, обонятельное, вкусовое и т. д. Таким образом, мы приходим к тому, что индивидуальный мозг каждого отдельного человека расширяется до размеров глобального мозга и при этом полностью стирается граница между «реальным» и интерактивным пространством (поставил в кавычки слово «реальным», потому что и сейчас мы имеем только СУЖДЕНИЕ о том, что мир якобы реален, хотя это СУЖДЕНИЕ есть не что иное, как ИНФОРМАЦИЯ (визуальная, слуховая, осязательная, обонятельная и т. д.), причем сам факт СУЖДЕНИЯ об имеющемся СУЖДЕНИИ также есть не что иное, как чистая информация. Короче говоря, весь так называемый объективный, физический мир, включая и нас самих, наличие нашего тела, внутренних органов, мозга, опять же который как бы все обрабатывает, есть чистая информация... Но вот где она аккумулируется, каким образом, почему «человек» ощущает себя ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬЮ, отделенной от всего Мира, и зачем все это нужно — вот это вопросик... :)Ред. Читай также на стр. 16 и 31...

Учредитель и издатель: Сергей Владимирович Патлах Адрес редакции, издателя: 690014, г. Владивосток, ул. Некрасовская, 84, кв. 68

Партнеры: Джаз-рок-блюз-клуб «Кот и Клевер» (Находка)ДСТ Медиа / DST Media (Владивосток)Академия Фотографии (Владивосток)Компания LUMINOCITY (Владивосток)

Дата выхода в свет 26.12.2011 г.

Отпечатано в типографии ООО «Комсомольская правда» во Владивостоке»Адрес типографии: г. Владивосток: ул. Героев-тихоокеанцев, 5а, тел. +7 (423) 261-47-16

Тираж: 999 экз.

Использование материалов, опубликованных в журнале “Графит”/GRAPHITE, по согласованию с издателем.

По всем вопросам обращаться: [email protected],тел. (423) 270-47-24,690014, г. Владивосток, ул. Некрасовская, 84, кв. 68.Распространение бесплатное (Владивосток, Находка). graphite-online.ru

Над выпуском работали:

Сергей Патлах — редакторЕлена Пинчук — текст, корректураЕлена Хохлова — текстАлексей Бородкин — текстАлексей Манчестер — текстПавел Патлах — графикаАнастасия Яковлева — сайт graphite-online.ruМария Чуркина — текст, публикацияАлексей Ручьев — фото

Графит/GRAPHITE бюллетень о визуальных искусствах, дизайне, музыке и творчестве во всех проявлениях

творчество=жизнь

Графит #2 / 3

Графит #2 / 4

— Сколько вам лет и с какого возраста вы начали зани-маться искусством?

— Мне 26 лет. Начала заниматься искусством на втором кур-се университета. Тогда параллельно основной специальности я начала брать уроки западной живописи. Вот с тех пор и начала заниматься искусством.

— Почему искусство?— (Смеется.) Возможность выразить себя. Я начала рисовать как раз потому, что это дает мне возможность выразить себя. Рисовать то, что течет в тебе, — это очень индивидуальное за-нятие. До живописи я занималась кино, но в живописи я могу создавать более личные вещи. Плавно перешла в живопись.

— Как вы почувствовали необходимость заниматься ис-кусством? — Я ощутила, что моя неутолимая жажда, мои неутомимые тревоги могут разрешиться на бумаге. И все мои чувства мо-гут превратиться в истории и быть кому-то симпатичны. Тогда и пришло это чувство.

— Сколько часов в день занимаетесь творчеством?— Все дни напролет. Голова всегда занята одним и тем же. Ду-маю, рисую в альбоме, который всегда со мной. Я не разделяю свой день на занятие творчеством и незанятие им. Все двад-цать четыре часа моего дня — это искусство. Особенно плодот-ворно работается на ночь.

— Что значит быть художником в Сеуле?— (Вздыхает.) Непростой вопрос. В последнее время ловишь себя на мысли и ощущении, что живешь двойной жизнью. Осо-бенно для такого молодого художника, как я, жить в Сеуле не означает заниматься только искусством, никуда не денешься от реальности. Прежде всего сталкиваешься с необходимостью

зарабатывать на жизнь. Происходит разделение жизни, это не может радовать. К тому же Сеул — это город, неустанно ме-няющийся, чувствуешь, будто что-то постоянно проплывает мимо. Но, несмотря на это, я верю, что я должна оберегать, хранить свое видение. С такими мыслями работаю.

— Каково это — быть женщиной-художником в Сеуле?— Чем дальше, тем яснее понимаешь, что на этом пути тебя ждет больше преград, чем свободы. Нельзя не думать о са-мом практичном. У нас в стране незамужней женщине живет-ся нелегко. Выйдя же замуж, придется чем-то пожертвовать, чаще всего жертвуют искусством. Быть женщиной-художником в этой стране, в этом обществе — значит обрекать себя на оди-ночество в каком-то отношении. Обо всем этом приходится ду-мать.

— Кто такой художник?— Тот, кто показывает свое видение и понимание мира. И тот, кто может это реализовать, выразить. Рисовать можно все, что угодно. Все, что угодно, может быть темой работы. В этом раз-нообразии художник выражает то, что ему нельзя не выражать. Художник — это тот, кто постоянно пытается для себя найти от-веты. Тот, кто, работая над своим произведением, не устает за-давать себе вопрос: зачем он это делает? Тот, кто не может не выражать, не творить.

— Ji-Hee, что такое искусство?— То, что выносит на свет, рассказывает нам о том, что мы не можем усмотреть и распознать сами. И необязательно только на уровне идей, это может быть и то, что мы не можем распо-знать в сфере чувств.

— Художник несет какую-либо ответственность?— Безусловно. На мой взгляд, художник должен в мешьшей степени нести ответственность за то, какое влияние он окажет на зрителя. Но с того самого момента, когда он понимает, что он занимается искусством, художник должен нести ответствен-ность за свое видение искусства, за то, что он считает искус-ством.

— А должен ли художник нести месседж зрителям? — Прежде всего, если начинаешь говорить о личном, пусть не будет в этом особенного послания, но обязательно должно быть разделенное чувство. Заниматься искусством — значит показывать что-либо. И кто-то приходит смотреть. Зритель мо-

жет остановиться перед картиной, а может пройти мимо. Может, есть такие художни-ки, кто намеренно создает работы для про-хода мимо, но в большинстве случаев со-всем наоборот. Найдется ли художник, ко-торый бы захотел, чтобы мимо его рабо-ты просто прошагали? Художник ждет ре-акции зрителя, для этого он создает свои

работы. Для того чтобы наладить контакт со зрителем, нужно дать ему либо послание, либо ощущение, чувство.

— Какие задачи ставите перед собой?— Конечно, выражать себя — это хорошо. Но хотелось бы еще показывать людям то, что они сами не всегда могут увидеть. Это то, над чем мне нужно работать, исследовать. Моя цель — не прекращать показывать. Я лично ищу те произведения искусства, которые для меня интересны. Будет здорово, если мои работы будут другим интересны. Чтобы мои работы были привлекательны для тех, кто ищет и хочет увидеть что-то но-вое.

— Для кого творите?— Сначала работала для себя. Сейчас же — для тех, кто испы-тал похожие чувства, но не может их легко выразить. Для них.

— Как вы думаете: искусство нужно людям?— Конечно. Люди живут в обществе, в одной системе с общим сознанием, в одной повседневности. Искусство может пере-вернуть устоявшееся сознание. Я думаю, что искусство, даже если не переворачивает всю систему подобно революции, по крайней мере, задавая вопросы, заставляет нас думать.

— Что есть искусство в Корее?— Искусство в Корее — это развлечение. Популярные выстав-ки, рассчитанные на массы; не стремление о чем-либо расска-зать, заставить зрителя задуматься, изменить ход мысли, нет. Выставки планируются как развлечение.

— На ваш взгляд, о чем должно говорить искусство в Ко-рее?— Я считаю, что корейское общество слишком инертно. Люди связаны страшным слепым чувством солидарности. Было бы здорово, если бы искусство говорило об этом, показывало об-ратную сторону нашей солидарности.

— Как часто участвуете в выставках?

Yeom Ji-Hee

...ХудожниК должен не-сти ответ-

ственность за свое ви-

дение исКус-ства, за то, что он счи-тает исКус-

ством...

Графит #2 / 5

Complex fantasy, 105 x 75 cm, pencil, charcoal, tracing paper, printed image on paper, 2010

Complex fantasy, 105 x 75 cm, pencil, charcoal, tracing paper, printed image on paper, 2010

Графит #2 / 6

трят, показывают себя другому. Один взгляд цепляется за дру-гой, становится причиной встречного взгляда. Ощущение тако-го взгляда на себе становится мотивом моих работ.

Yeom Ji-Hee родилась в 1985 году в Сеуле. Учится в универ-ситете Хоник, на факультете западной живопи-си. В багаже художницы более десяти группо-вых и соло-выставок в галереях Сеула (Южная Корея).

Вопросы задавала Хохлова

ELena

Untitled, 112,1 x 162,2 cm, mixed media on paper, 2011— Довольно часто. Один раз в два-три месяца. По сравнению с моими однокурсниками я часто выставляюсь. Но большинство моих выставок — это групповые выставки, проводимые галере-ями и арт-ярмарками через отбор молодых художников. В Ко-рее проводится множество конкурсов для молодых художников. От нас многого ждут, возлагают надежды. Большинство галерей и музеев занимается поисками новых лиц.

— Что дает вам учеба в университете?— В плане мастерства — ничего. Я много получаю на занятиях по философии, истории искусств. Но самое важное для меня в университете — это возможность проводить время с такими же молодыми художниками, как и я. Мы работаем бок о бок в ма-стерских, наблюдаем друг за другом, друг у друга учимся. Это самое ценное, что может дать университет.

— Что узнали в университете о современном искусстве?— Все разговоры о современном искусстве начинаются со сло-ва «постмодернизм». Сыта им по горло. Похоже, этот дискурс никогда не закончится. Учат нас тому, что искусство умерло, поэтому все возможно, все может быть искусством. Но в тео-рии все идеализировано. Нам мой взгляд, нам нужно рассказы-вать, что такое искусство. Мы учимся и работаем в идеальном пространстве-университете, эдакая утопия художественная. А выходя из университета, чувствуешь, что не все, что ты тво-ришь, есть искусство. А может, ты вообще занимаешься чем угодно, но только не искусством.

— То есть та свобода, о которой говорит постмодернизм, может стать преградой? — В любом случае мы живем в капитализме, где абсолютная свобода невозможна. Я никогда не смогу сказать, что постмо-дернизм дал нам свободу, так как постмодернизм не избавил нас от капитализма.

— Часто посещаете выставки?— Часто ходить не получается. Но обязательно просматриваю описания выставок в Интернете.

— Форма или содержание?— Содержание.

— Тема ваших работ?— Неприятный пристальный взгляд. Все друг на друга смо-

«Empty Gestures» 25,8 x 17,9 cm, pen, paper, printed image on panel, 2010

От редакции: в апреле-мае 2012 года (предварительно) наде-емся увидеть Чи Хи с выставкой во Владивостоке

www.yeomjihee.com

Графит #2 / 7

Помещение делают уютным и живым любимые изображения. Это могут быть не только картины или фотографии, но и написанные от руки тексты, билет на любимый концерт или обертка от шоколадки, которую вы съели с любимым человеком. Это может быть также что-то объемное, например ключ от квартиры, виниловая пластинка или руль от велосипеда...1. ИСКРЕННОСТЬ. Делайте так, как нравится именно Вам, чтобы Вам было тепло и уютно.2. ПРОявляйТЕ ФАНТАЗИЮ, выходите за рамки правил оформления в рамки... :))) 3. ИГРАйТЕ с цветом, размером и фактурой паспарту. Паспарту - такая же важная часть оформления картины, как и сам багет.4. СОвЕТуйТЕСЬ С МАСТЕРАМИ, слушайте, что они говорят, но окончательное решение все равно за ЗА вАМИ!!!5. ОТлИЧНЫй РЕЗулЬТАТ тогда, когда каждый занимается своим делом, поэтому доверьтесь профессионалам - они уже пережили многие истины в своем деле... Сергей Патлах, дизайнер

Багетная мастерская на Морском вокзале(в художественном салоне GRAPHITE) приглашает вас оформить в рамы:– картины (живопись, графика)– вышивки, гобелены, папирусы– постеры, географические карты– детские рисунки, фотографии

Срок исполнения заказа – 3-5 дней

Художественный салон GraphiteЗдание Морского вокзала, 2-й этаж, левое крыло, пав. 223Тел.: 252-34-14, 298-09-29Пн.-пт. 11.00-19.00Сб.,вс. 11.00-18.00

В качестве иллюстраций взяты изображения со следующих интернет-источников:dizstyle.ruhttp://original-home.ru/там есть еще много чего полезного....

Правилаоформления изображений

Графит #2 / 8

...Мне очень симпатична философия и идеоло-гия «вольных каменщиков», мастеров-одиночек, потому что любая тусовка растворяет личность, и это давно поняли... С какими бы благими наме-рениями тебя ни вербовали в очередную партию или банду (что в принципе одно и то же – хунта), там трудно остаться личностью... Мне думается, что т. н. масонские ложи, начало которым поло-жили «вольные каменщики» (масоны), потому и являются тайными, потому что просто там нет ни съездов, ни других коллективных действий, даже ритуалы, которые показывают в кинофильмах, – это чисто для экшена. Принадлежность к ложе – это что-то вроде осо-бого «перманентного привета»*, которым наде-ляются по признаку родственности душ, и рас-познают они друг друга по «аромату» – доста-точно посмотреть в глаза или просто обменять-ся одной-двумя фразами. При этом они не бро-саются друг другу в объятия, а спокойно расхо-дятся, как ни в чем не бывало, каждый отметив про себя, что повстречал своего... их регистрация и партийные списки где-то ТАМ, на «НЕБЕСАХ». Чужак туда не может попасть по определению, не пройти ему «фейсконтроля», как бы он ни гримировался ...СП

* Перманентный привет – это такое состояние отно-шений между людьми, когда им не нужны какие-то формальные ритуалы для демонстрации своей род-ственной принадлежности. Например, есть обычай «передавать привет» кому-то… знакомому или род-ственнику, или тебе от кого-то передают привет. Так вот, когда люди находятся в состоянии ПЕРМАНЕНТ-НОГО ПРИВЕТА, они уже могут привет формально и не передавать, потому что они и так в перманент-ном контакте… Кстати, это состояние не зависит ни от расстояния, ни от времени… Ред.

Графит #2 / 9

Удивительно, как ветер жизни перекатывает песчинки-комочки, людей… и никогда не поймешь, откуда, каким образом так получилось. Кто-то идет «правильным» путем – и ничего, а кто-то – как «Бог на душу»… – и тоже ничего. А кто-то стал Великим… для кого? и зачем??? А кого-то практически никто не знает – но он Велик по-настоящему. Вы видели, как играют настоящие музыканты? А знаете, что такое Настоящее, Подлинное? Genuine? А genuine и genius – почему эти слова похожи? Может, они одного корня? (Кстати, Настоящее не всегда бывает трезвым – все мы чем-то болеем… И зарабатываем на жизнь тем, что роем траншеи на острове Русском.)

Может быть, смысл – в способности “подключаться” к ПЕРВОИСТОЧНИКУ – чем бы ты ни занимался?................................................

На са-мом деле – смысл в том, что-бы сделать что-нибудь красивое ....Андрей Тульсанов

Графит #2 / 10

VITA

Я буквально вче-ра об этом подума-ла. Стоя на останов-ке в ожидании авто-буса, о чем-то порой надо думать. Ино-гда не думается. Но вот такая мысль при-шла, что я стараюсь снимать людей, что-бы они как звезды были. Чтобы они об-радовались фотогра-фии. То есть...


VITA

...мне просто нравится радовать

К пожилому человеку, сидевшему на обочине дороги,ведущей в город, подошел путешественник и спросил:

— Что за люди живут в этом городе?— А каковы люди в твоем родном городе? — поинтересовался в ответ

старик.— О, они ужасны! — возмущенно отвечал путник. — Лжецы, мошенники,

бездари — никому из них нельзя доверять. Я был рад уйти.— Ты увидишь, что в этом городе люди точно такие же, — отвечал по-

жилой мужчина.

Вскоре после этого к нему подошел второй путеше-ственник, который тоже спросил его о людях, живу-

щих в его городе.— А каковы люди в твоем родном городе? — спро-

сил он.— О, чудесные! — воскликнул путник. — Славные,

честные, добрые, трудолюбивые. Было большой че-стью жить с ними. Мне было так жалко уходить!

— Добро пожаловать! Ты увидишь, что в этом городе люди точно такие же, — отвечал старик.

Притча

А я не могу объяснить — девочки не умеют объяснять.Я по приоритету диафрагмы снимаю, потому что я так четче контролирую мир, происходя-щий вокруг.Я лучше объясню, почему я не снимаю при приоритете выдержки. Допустим, в помеще-нии я знаю, что сейчас будет движение, и я, такая прекрасная, думаю: мне нужна выдерж-ка 1/1000, я поставлю такую выдержку, а света не хватит, а если я работаю в приоритете диа-фрагмы, то просто открываю диафрагму либо закрываю — аппарат сам обсчитает выдержку.

Может, это просто мужское мышление и жен-ское. Если ты снимаешь с приоритетом вы-держки, значит, у тебя все нормально с вы-держкой?.. А у меня, значит, все в порядке с ди-афрагмой.

Шляпы. А какая бывает альтернатива? Без шляпы?Цилиндр был с колокольчиками, злых духов от-гонял.

Я хочу тебе еще одну шапку показать. Из-за чего опоздала — я же покупала еще одну шап-ку… Она вообще-е-е — новогодняя!!!

А если бы валялись фотоаппараты старые, я бы их тоже тащила домой.

Что я хочу сказать — это невозможно сформу-лировать, потому что кому что: мамочкам инте-ресно о детях, у меня псы — и мне безумно ин-тересно рассказывать про своих собак.

А что приносит радость — мне нравится обни-мать. Здесь очень тонко, не именно физиче-ский процесс, дело не в этом, а в том, что ты настолько рад кого-то увидеть. Мне в радость то, что в нашем городе очень много людей, ко-торых я рада видеть и которые меня рады ви-деть, тех, кому я дарю что-то, и тех, кто меня обогащает чем-то. Я рада наполнению.

Нет, я никого не хочу съесть.

А я вот, когда читаю книги, но это редко бывает, тем более хо-рошая книга, а критерий хорошести книги в том, что я себе тут же представляю, что это человек и мы вдвоем с ним пьем кофе, например, он у меня или я у него в гостях. И если у меня возникают мысли о том, что я хочу его угостить борщом или

спросить его: «Что Вы будете: чай или кофе?», значит, мне ин-тересна эта книга и интересен тот, кто за этой книгой.

Я буквально вчера об этом подумала. Стоя на остановке в ожидании автобуса, о чем-то порой надо думать. Иногда не думается. Но вот такая мысль пришла, что я стараюсь снимать людей, чтобы они как звезды были. Чтобы они обра-довались фотографии. Чтобы они на секунду представили, что они в журнале с такими фо-тографиями, то есть снимки должны быть те-плыми, интересными. Вторая грань: звезды — как люди. Звезд-артистов, когда их вдруг при-ходится снимать, стараюсь снимать именно как обычных людей, чтобы не было нимба, как их обычно снимают, гламурят. Я стараюсь им дать обычную, житейскую фотографию, дру-гой взгляд на себя. То есть мне просто нравит-ся радовать.

Я вот тебя сфотографирую так, чтобы ты себе понравился, и я это почувствую раньше, чем ты увидишь свою фотографию. И я знаю, что в следующий раз, имея такую фотку, ты меня об-нимешь, потому что ты будешь рад. Снять так, чтобы порадовать.

У меня была коллекция фотографий — ноги звезд. Артистов, которые к нам приезжали, я снимала на протяжении нескольких лет, и мне было важно обязательно снять обувь. Бывало, на интервью снимаем, жмем руки, говорим спа-сибо, ухожу за дверь и вспоминаю — ноги не сфотала! И возвращаюсь, стучусь в гример-ку… Потому что у меня есть возможность пока-зать то, на что другие, во-первых, не обращают внимания, а во-вторых, у них нет возможности попасть в среду, то есть мне просто доступно больше за счет того, что ко мне больше дове-рия, у меня все это непринужденно ложится в копилку, я хочу это показать. Чтобы поднять на-строение, чтобы улыбнуться, не больше того. Это никогда не было бизнесом, это не может

быть частью бизнеса.

Причиной того, что я занялась фотографией, был развод моих родителей. Эта история для меня на сегодняшний момент уникальна. Нас в семье четверо детей. Два старших брата и сестренка-двойняшка, на 15 минут младше меня. Мы с млад-


шей сестренкой разные. Для нас 15 минут — это как 15 лет. И она знает, что я старше, а я знаю, что она младше. Отец уехал в другую семью — мне было 14 лет. Отец капитанил, морячил, а мама поваром была на кораблях.И мы нашли дома такую кладовую, темную комнату с увеличи-телем, и фотоаппарат там был. Один на всех. «Сокол», авто-мат. А мы раньше не знали, что есть дома такая комната. Я не знаю, почему мы этого не знали. Ну что-то типа табу, что ли, было. И мы находим и берем этот фотоаппарат. И как-то само собой нам стало понятно, как его включить, что делать. Но у нас в семье у всех плохое зрение, кроме меня. То есть кому-то трудно на резкость наводить — это же дальномерная камера. А у меня — все отлично, я начала в школе снимать на уроках, на переменах, а потом дома все вместе печатали. Это же ин-тересно. И все шло настолько успешно, что мне мои одноклас- сники даже стали платить деньги. Мы были в школьных фор-мах, в школьных фартучках и невероятно скромные, потому что нас так воспитывали, и мне, конечно, не хотелось брать эти деньги, и я стеснялась. Но они говорили: «Вита, мы уже не мо-жем принимать подарки, ну как бы уже хватит. Мы тебе платим, чтобы ты купила фотобумагу, химикаты, пленку — для нас».

Я на базе восьми классов… Раньше же учились десять лет в школах. И я на базе восьми классов уехала в Спасск поступать на учителя физкультуры, где я проучилась полтора года. За-

нималась легкой атлетикой. Бег, средние дистанции, прыжки в длину. Отучилась полтора года, опять же с фотоаппаратом, и поняла, что я боюсь ответственности, что дети могут шею сло-мать, и вернулась в школу, уже в одиннадцатый класс. Но в Спасске мы уже прошли всю школьную программу, у меня уже был аттестат, и поэтому в школе полгода мне нечего было де-лать, кроме как фотографировать. А я не знала, что есть про-фессия фотографа, пока не открыла газету для абитуриентов и не прочитала объявление. Уже на следующий день я побежа-ла в шортах, в майке. Прибегаю, да, в 38-е училище. Это было странным, потому что люди приходят в парадке, а я как бы не умею мыслить так, что вот это важно… Мне было важно успеть прибежать, чтобы попасть на собеседование. В Спасске нам же надо было в спортивном, вот у меня где-то там и отпечата-лось. И вот они говорят: «Комсомолка?» — «Комсомолка». — «Видим, что спортсменка?..» — «Спортсменка». Они говорят: «За нашу сборную будешь выступать?» Я говорю: «Буду». Они говорят: «А в колхоз поедешь?» — «Поеду». Ну вот так и сло-жилось. И это было в 90-м или 91-м году.

Я училась с большим удовольствием, но на тот момент я была чуть ли не самая отстающая, потому что все, чтобы поступить, сперва проходили кто у дяди практику, кто имел уже третий разряд, кто-то был ассистентом фотографа, а я была такой са-моучкой, которая сама не умела пленку проявлять, потому что это обычно семья делала, всем же было интересно участво-вать. И мне было трудно, но я такая ответственная была. Когда надо было после уроков оставаться кому-то печатать, что-то на заказ делать для училища — я это делала. И еще говорили, что надо сделать вот такое задание, но не говорили, что это

надо сделать через неделю, и я думала, что это надо завтра принести. Бежала, снимала по теме, печатала всю ночь, утром приносила, а мне: «Да ты что, сумасшедшая?» И я вот так учи-лась, все делала сразу.

Оканчиваю училище, попадаю на практику. Работала лаборан-том цветной печати — заработала экзему, но уволилась пото-му, что я поняла, что я, один лаборант, обеспечивала снимка-ми — хорошими, цветными — кучу фотографов, и я уже пони-мала, что эти фотографы зарабатывают, к примеру, три тыся-чи, а я — триста рублей, и у меня экзема, а они вот так сидят и ждут, пока я фотки напечатаю. Я сперва работала на Чурки-не, а потом они меня перекупили, узнали, что такая гениаль-ная, работоспособная Вита. И они дали мне больше зарплату. И все, я поняла, что надо работать фотографом; практики еще особой не было, фотоаппарат был «Зенит». Это было осенью или весной, и я думаю: так-так-так, я же хороший фотограф, и об этом надо рассказать людям. Я напечатала какие-то фото-графии, подруга сшила мне из клеенки такой стенд с кармаш-ками, кто-то сколотил мне стойку деревянную, и я сама себе придумала, что я на Луговой буду сидеть. Раньше там был парк, зеленая зона, сирень, и я поставила образцы, написала цену, и ко мне приходили люди. Я сняла квартиру, отделилась от семьи, и так оно и пошло… Притягиваются какие-то люди, даже если это милиционеры, они привыкли, видимо, уже тогда брать деньги, потому что их, видимо, начинали бояться и что-то им предлагать, а я имела в виду, что все люди мне рады, и я им рада, и эти люди становились моими друзьями. Это был ко-

роткий период времени, мо-жет, год.

Шляпа — это н а с т р о е н и е , опять же по-вод улыбнуть-ся. Их даже не счесть, какие-то снашивают-ся. У подруги ателье швей-

ное — стала ей дарить, она оформляет интерьер этими шля-пами. Одним летом я даже купила гель для волос и делала себе ирокезы, но столкнулась с тем, что некомфортно людям рядом. Они говорят: «Вита, а что ты без шляпы?» А был эпи-зод, когда, допустим, в октябре надела шлем и до мая ходила в нем — и в дождь, и в снег, и в ветер… И когда я надела другую шапку, ко мне на улице подбежали двое подростков и спроси-ли: «А где Ваш шлем?» Это для меня было такой загадкой — я думаю: как они меня узнали?

Еще я, конечно, люблю варить борщ. У меня был период в жиз-ни, когда я просто ездила из семьи в семью и всем варила бор-щи. В любом городе мира это было. Ну, в частности, в Москве, но не только в Москве. Я прилетела из Москвы на три дня во Владивосток специально, чтобы наварить борщи всем, и уле-тела обратно. Мне говорили: «А я мясо не ем, давай вегетари-анский?» Я говорила: «Давай». Или: «А у нас мяса нет, а типа петух есть — можешь?» — «Могу». И я это делала каждый день. Или два раза в день. Иногда через день. Ну, меня при-глашали, и я это делала с такой любовью. Когда я говорю про борщ, я уже чувствую руками, как я делаю этот борщ.

Для меня слово «лифт» — это лифт на кондитерской фабри-ке. Я там проект «ИНСАЙД» снимала. Надо сперва открыть одну дверь, потом открыть другие какие-то двери, потом на-жать кнопку «вверх», все это закрыть, и только тогда он поедет. И если лифт такой — для меня это большая загадка, внутрен-ние волнения на предмет, а вдруг он меня не повезет, вдруг я что-то неправильно сделала... Но у меня любви такой нет, что-бы я знала, где любимый лифт в городе, — такого у меня нет.


Демоническая

Демоническая женщина отличается от женщины обыкновенной, прежде всего, манерой одеваться. Она носит черный бархатный подрясник, цепочку на лбу, браслет на ноге, кольцо с дыркой «для цианистого калия, который ей непременно пришлют в следующий вторник», стилет за воротником, четки на локте и портрет Оскара Уайльда на левой подвязке.

Но всегда у нее есть какая-то тай-на, какой-то не то надрыв, не то разрыв, о кото-рой нельзя гово-рить, которую ни-кто не знает и не должен знать.

Кавалеру, провожающему ее с бала и ведущему томную бесе-ду об эстетической эротике с точки зрения эротического эсте-та, она вдруг говорит, вздраги-вая всеми перьями на шляпе: – Едем в церковь, дорогой мой, едем в церковь, скорее, скорее, скорее.Я хочу молиться и рыдать, пока

еще не взошла заря.

За столом, уставленным вкусными штуками, она опу-скает глаза, влекомые нео-долимой силой к заливно-му поросенку… Демониче-ская женщина закроет гла-за рукою и заговорит исте-рически: – Вина! Вина! Дайте мне вина, я хочу пить! Я буду пить! Я вчера пила! Ятретьего дня пила и завтра... да, и завтра я буду пить! Я хочу, хочу, хочу вина!

Если начнет закусы-вать простая жен-щина, скажет: – Марья Никола-евна, будьте добры, кусочек селедки. Лю-блю лук. Демоническая женщина широ-ко раскроет глаза и, глядя в простран-ство, завопит: - Селедка? Да, да, дайте мне селед-ки, я хочу есть се-ледку, я хочу,

я хочу. Это лук? Да, да, дайте мне луку, дайте мне много всего, всего,селедки, луку, я хочу есть, я хочу пошлости, скорее... больше... больше,смотрите все... я ем селедку!

Обыкновенная женщи-на, тупо уперев глаза в этажерку, мнет в руках носовой платок и гово-рит дрожащими губами: – Мне, собственно го-воря, ненадолго... всего только .двадцать пять рублей. Я надеюсь, что

на будущей неделе или в ян-варе... я смогу...

Демоническая ля-жет грудью на стол, подопрет двумя ру-ками подбородок и посмотрит вам пря-мо в душу загадоч-ными, полузакры-тыми глазами: – Отчего я смо-трю на вас? Я вам скажу. Слушайте меня, смотрите наменя... Я хочу – вы

слышите? – я хочу, чтобы вы дали мне сейчас же, – выслышите? – сейчас же двадцать пять рублей. Я этого хочу. Слышите? – хочу. Чтобы именно вы, именно мне, именно мне, именно двадцать пять рублей. Я хочу! Я тввварь!.. Теперь идите... идите... не оборачиваясь, уходите, скорей, скорей... Ха-ха-ха!Истерический смех должен потрясать все ее существо, даже оба существа –ее и его.

Вспо-миная класси-ков

женщина

10 декабря Театр-студия ДВФУ «Игровая комната» представил публике спектакль-концерт «Серебря-ный смех» по произведениям русских писателей-сатириков Серебряного века. Театр-студия Николая Пинчука — двукратный победитель регионального Пушкинского фестиваля искусств «Болдинская осень» (2009, 2010), почетный гость Дальневосточного детского театрального фестиваля «Живи, те-атр, восьмое чудо света!» (2010), участник программы фонда «Русский мир» по сбору средств на постройку памятника А. П. Чехову во Владивостоке (май 2010 г.). Наиболее заметные работы театра-студии за прошедший период: А. С. Пушкин — «Сцена из «Фауста»», А. П. Чехов — «Медведь»; пан-томимы «Театр» и «Колыбельная для мужского голоса» на песни А. Градского.

Интервью с Николаем Пинчуком читайте в 3-м номере «ГрафИта»

Публикацию подготовила Мария Чуркина

Общественное поло-жение демоническая женщина может зани-мать самое разноо-бразное, но большею частью она - актриса.Иногда просто разве-денная жена.


– Вот сигары, вот спички, вот вино. Курите, пейте и слушайте.

– Я решил умереть! Помните, вы мне говорили, что у вас есть яд, купленный вами у спившегося фармацевта?

– А может быть, вы в глубине души хотите, что бы я вас отговаривал?– Боже вас упаси! Взгляните в мои глаза! Разве можно отговаривать такого человека?– И правда! Не стоит даже и пытаться!

– Яд как думаете принимать? Лежа в постели или сидя за столом?

– На будущей неделе в премьере опера… А, ну вам же все равно, вы утром скапуститесь…

– Получаю квартиру, обстановку, винный погреб, деньги… И за что? За бутылочку яда!

– Ну вот и спасай людей после этого от смерти… Они же тебя с лестницы и спустят!

– Ну, вы же решили умереть?– Я решил умереть, я могу и остаться в живых! Вы уже расставили мебель в моей квартире, пересчитали деньги. Не нужно мне вашего яда! Травитесь им сами! А я буду жить! Уходите!

– Хватит! Мне аж противна ваша деловитость в такие минуты!

Самоубийца

– А хорошая у вас квартира! Передайте мне контракт на нее.– Вы хотите с мебелью взять мою кварти-ру?– Ну, конечно! Ну не сунуть же все это в гроб!


Противнее всего в этом... в этом... слово «человек» застревает на языке, когда я пытаюсь применить его к этому потрепанно-му, засаленному... человеку — всё же человеку. Противнее все-го был его запах. Смесь давно немытого пожилого тела вкупе со вчерашним, позавчерашним, поза-позавчерашним и так да-лее перегаром.Кружка пива отшибла обоняние, примирила его с действитель-ностью.— Отличное пиво в этой дыре. — Он мелко засмеялся, похрю-кивая. Пена белыми капельками стекала по щетине. — Теперь твоя очередь рассказывать. Откровенность на откровенность. Мою часть лав-стори ты слышал, теперь послушаем твою.Не в моих правилах чесать языком. Не в моих. И вообще по жизни, и уж тем более про свою работу. Но как только я услы-шал его предложение — дьявольский огонек загорелся внутри. Рассказать, выплеснуть всю скопившуюся слякоть — едва я по-нял, что это возможно, в тот же самый миг я твердо знал, что меня теперь не удержать. «Лучше он, чем кто-то другой. — Ис-подтишка я оглядел собеседника, в очередной раз вздрогнув от брезгливости. — Этому чудиле вряд ли кто-то поверит. Даже если он раззвонит мою историю по все-му миру».— Давай, парень! Это больно толь-ко первый раз. Потом тебе понравит-ся. — Он сально захихикал.— Долгая песня.— А я не тороплюсь. — Щелчок пальцев, и официант наполнил наши кружки. — Меня здесь любят.Я отхлебнул еще с полкружки и на-чал:— На третьей доставке... или на чет-вертой?.. не помню точно...— Неважно! Давай к сути, я уже на-чал возбуждаться. И не опускай под-робностей!— На той доставке заказчик пожелал встретиться в ресторане «Гранд». Эта кашеварня, вы, наверное, зна-ете, расположена в центре Сити: центральная улица, респектабель-ное заведение — идея сразу показа-лась мне бредовой. Как можно в та-ком месте остаться незамеченным? Потом, у меня и костюма-то приличного нет. Но что было делать? Надел рубашку почище, джинсы и пошел.— Первое правило курьера: корреспонденция должна быть до-ставлена любым способом?— Типа того. Метрдотелю «Гранда» наврал, что я брат посудо-мойки, иду на кухню — он впустил меня. Сложнее оказалось с распорядителем зала; тот долго мурыжил меня: да что? да за-чем? да как это возможно, чтобы Александр Грасс — так звали получателя — знался с таким оборванцем? Наконец он прошел в зал, чтоб лично спросить у «дорогого многоуважаемого госпо-дина Грасса», действительно ли он хочет видеть «не совсем ре-спектабельного молодого человека». Грасс велел провести меня в зал и усадил за свой столик. «Бригадир команды скаутов, в ко-торой состоит моя дочь», — так Грасс представил меня распо-рядителю.— Хороша шутка? — Грасс приветливо улыбался. Официант уже удалился, оставив передо мной блюдо с пол футбольного поля. — И, главное, надежное прикрытие. Не нужно пытать-ся прятать то, что утаить невозможно. Это мое жизненное пра-вило.— Угу... невозможно... — Плевать мне было на его философ-

ствования; я торопился съесть как можно больше. Не каждый раз курьера угощают в «Гранде».— Принесли?Я потянулся к потайному карману — Грасс взглядом остановил меня. Он демонстративно взял салфетку, медленно вытер рот и положил ее, смятую, на стол. Хитрец, он хотел, чтоб я сделал то же самое; только на стол салфетка должна была лечь с флэш-кой — его корреспонденцией — внутри. Минуты три я еще же-вал, потом взял салфетку; незаметно вынул из кармана флэшку. Оставались сущие пустяки: сунуть малышку в салфетку и бро-сить «пакет» на стол.— Не надо! — сдавленно прошептал Грасс. — Кажется, у нас проблемы.Пока я возился с салфеткой, отвлекся — и от этого «не надо!» вздрогнул.Распорядитель зала препирался, пытаясь сдержать в дверях двоих полицейских. Один из этой парочки, правда, был в штат-ском, но кобура под мышкой наглядно выдавала профессию крепыша. Распорядитель старался изо всех сил, но два копа с пушками — это вам не мальчик-курьер. Больше двух минут ре-сторатор не мог продержаться.Я запаниковал.— Надеюсь, на такие случаи у вас предусмотрена процедура? Грасс держался молодцом. Ни улыбка, ни поза, ни оттопырен-ный мизинчик — ничего не изменилось. Господин столовал-

ся в свое удовольствие. Пижон, на моем фоне он казался еще прекрас-нее. Разве что в глазах Грасса появи-лась тень тревоги.Для таких ситуаций существует вто-рое правило курьера: «Если корре-спонденция не может быть достав-лена, она должна быть уничтоже-на». А говоря человеческим языком, курьер должен проглотить флэш-ку — именно для этого у них окру-глая форма.Я сунул флэшку в рот… и — дрянь! — она прилипла к пересохшему гор-лу!— Ах молодежь, молодежь! — Грасс демонстративно налил бокал вина, подал мне; и даже потрепал по пле-чу, когда проклятая флэшка провали-лась наконец в желудок. — Не нуж-но торопиться, жуйте внимательнее, прошу вас.Распорядитель подвел полицейских.— Господин Грасс! — Распоряди-

тель мямлил и жевал губы. — Эти господа говорят... в смысле, они так думают, что вы... вернее, ваш гость... в общем, они хо-тят спросить...Штатский нетерпеливо взмахнул рукой.— Господин Грасс, у нас есть сведения, что этот молодой чело-век должен передать вам информацию, запрещенную к распро-странению.Грасс отложил вилку, откинулся на спинку стула и в упор взгля-нул на копа:— Вы ошибаетесь, любезный.— Возможно. Однако мы бы хотели просканировать вас и ваше-го спутника. Если вы, конечно, не возражаете.Грасс вытащил салфетку из-за ворота, досадливо швырнул ее на стол: «Изуродовали обед!» — буркнул в сторону распоря-дителя.— Ну что ж, извольте! — Грасс поднялся, развел руки в сторо-ны. Полицейский в форме быстро просканировал Грасса и отри-цательно махнул головой: «Чисто».— Теперь вы. — Штатский повернулся ко мне.— А разве для этого не нужен ордер? — от страха я понес чушь.— Нет, если вы желаете добровольно способствовать правосу-дию. — При этом штатский красноречиво тронул кобуру.Вступился Грасс:— Не противьтесь, мой друг, так будет лучше, прежде всего для

Алексей Бородкин (г. Воронеж)

Курьер +Графика: stranger


Мне позвонили из мастерской и сказа-ли: «Макс, ты хотел посмотреть, как ра-ботают сапожники, приходи, у нас инте-ресный заказ... Де-вушка принесла бо-соножки, золотые, и попросила, чтобы мы обтянули их в черный лак и замшу...»

До После

Во дворе между кинотеатром «Уссури» и ГУМомСветланская, 31/1, тел.: 8 (423) 272 42 26 8 (423) 273 73 70


вас.Я встал, растопырил руки.Сканер ничего не нашел. «Чисто!» — разочарованно процедил коп.— Нет так нет. — Штатский изобразил улыбку. — Приятно было познакомиться.Полицейские извинились, распорядитель проводил их к выхо-ду, а нам прислал бутылку дорогого вина «за счет заведения». Грасс милостиво принял это вино и, покручивая в руке бутыль, спросил меня:— Выпьете? Вы кажетесь напуганным.— Я? — Мне хотелось расхохотаться ему в лицо. — Да я просто в штаны навалил. Нельзя ли мне... водки?Принесли водки. Я влил в себя рюмок пять, прежде чем смог встать и добраться до выхода без посторонней помощи. Нерв-ная, мля, работка.

Нервная-то нервная, но привыкаешь ко всему.Следующие два месяца прошли для меня относительно спокойно. Я работал дваж-ды в неделю; хитрил и изворачивался, что-бы доставить корреспонденцию. Флэшки глотал уже без проблем. Запросто. Чаще, правда, дома, на кухне. Для тренировки. Но и по работе доводилось пару раз.Как пишут на обложках журналов: «Ста-новись профессионалом». Н-да... где-то так: я становился профессионалом. Появ-лялся гончий интерес: больше доставок, изощреннее поступки, циничнее манеры.Один раз доставлял корреспонденцию на закрытый завод, целый план выдумал с переодеванием, доставкой пиццы и про-чей херней. Смех, да и только. Театр.После-то выяснилось, что я только казал-ся самому себе профи.

Пятничным вечером взялся доставить по-сылку в Хэлл Китчен. Квартальчик тот еще: шлюхи, бомжи. Нарики.Сумерки уже сгустились настолько, что персонажи квартала угадывались только контурами — если кто не стоял близ крас-ного фонаря. Я накинул на голову капю-шон и пошел.Руководитель нашего курьерского отде-ла на первом инструктаже сказал: «Уши и глаза курьера должны быть открыты. Всегда. При любых обстоятельствах». Поэтому я иду и слежу из-под капюшона — что куда. Чувствую: кто-то чапает следом. Вернее, не следом, а так... хитрит: идет по противоположной стороне улицы, пригибается... в тени прячется. Мне уж до адре-сата рукой подать, и времени нет совсем; нужно что-то делать. Я обошел лишний круг вокруг квартала и прикинул, что сейчас нырну в арку, если за мной это чучело сунется — битой при-лажу.И только я в арку шагнул, ка-ак мне в правый бок вломят. Искры из глаз, скрючило набок... я к свету на улицу попятился — кто-то другой слева мне по ребрам н-на! Дыхалку перехватило, я на колени повалился. «Ой, как больно! — думаю. — Мамочки, как же мне больно!» А эти двое стоят, переминаются и посмеива-ются тихонько.«Неужели, — думаю, — полиция? Не может быть... тогда кто?.. А флэшка? Как я ее проглочу?»Потянулся незаметно к карману — правый мне ботинком в лицо — бац! А ботинок добрый, армейский. Сопли кровавые веером изо рта полетели. Темень вокруг, а кровавые брызги отлично на асфальте видно. Блестят.

— Не ёрзай, с-сука!Не ёрзай! Смешные ребята. И хотел бы поёрзать, да не могу.— Наше дело простое: или ты отдаешь нам посылку, или мы тебе глотку режем.Я захрипел, будто совсем плох. Чуть, думаю, отдышусь — на улицу рвану; там светло, убежать легче будет.— Давай-давай, — посмеиваются, — похрюкай. Подыши воз-духом, мы не торопимся.Постоял я, помычал — вроде очухался, но виду не подаю. Со-брался, но только подскочил бежать — левый меня под коле-ни подсек!— А, гнида, ты еще рыпаешься! — подхватили они меня за руки за ноги и через улицу швырнули. Какой-то машине на капот.Сигнализация заорала, а я уже слышать не слышу, только чув-ствую — корпус мелко вибрирует. И время будто затормози-лось. Подошла эта парочка. Меня перевернули, правый из-за спины нож вынул.— Эй, ребята! Это моя машина!— Сперва закрой пасть, а потом дверь своего грёбаного дома. Тебя это не касается! — Парни даже не обернулись.— Я этого и не говорил. Мне плевать на ваши дела, но это моя машина. — Говорившего я не видел, только голос сквозь ватную

пелену. — И это мой квартал.Резко застрекотал автомат.Тот, что с ножом стоял, так на меня и повалился. Второй успел развернуться, шагнул вперед... Я отчетливо запомнил выражение его лица: чуть удивленное и немного... детское, что ли?Кто-то скинул с меня мертвое тело, на-чал больно хлестать по щекам. Я хотел поднять руку, чтоб заслониться — не смог. Вокруг засуетились люди: унесли жмуриков; меня подняли с капота и — как удар молотом в мозг — сунули под нос большой клок ваты с нашатырем.— Давай флэшку, курьер. — Передо мной стоял высокий мужчина с узи за поясом. — Торопись! Копы здесь будут с минуты на минуту.— Кто вы? — Я должен был услышать пароль, убедиться, что это мой получа-тель.Мужчина не обратил внимания на мой вопрос.— Да ты совсем плох. Джексон! Осмо-три парня. Ему здорово досталось.На какое-то время я отключился. Оч-нулся голый, на больничной койке. Ря-дом стояли доктор Джексон и тот муж-чина, что потребовал от меня посылку.Джексон рассматривал рентгеновский

снимок.— Очнулся? — спросил доктор. Я попытался сесть. — Лежи-лежи. Передохни. Не нужно испытывать судьбу столько раз подряд. Ушибов, конечно, полно, но только два сломанных ре-бра — это большое везение. Недельки через две сходишь к сто-матологу и будешь как новенький.— А фл... — Язык болтался в горле, как сухая ветка.— Флэшку я забрал, — ответил здоровяк. — На будущее: сде-лай тайник в ботинке. Ботинок в случае опасности легче «по-терять».«Мы не избавляемся от корреспонденции, — мысленно я усмех-нулся. — Мы ее уничтожаем».Будто услышав мои мысли, Джексон опять посмотрел на сни-мок и спросил:— Чем ты питаешься в последнее время?— Бургеры... макароны... жареные яйца... а что?— У тебя в желудке комок какой-то дряни.— Это опасно?— Опасно? Нет. — Джексон полез в стол и вынул блистер та-блеток. — Вот тебе слабительное. Когда с ребрами станет по-легче, прими таблетки три — и желудок и кишечник прочистят-


ся, как... как... в общем, дочиста. Только принимай утром и на этот день ничего не планируй.

Следующие две недели я провел на диване. Блаженное время! Поднимался, только чтоб купить еды и забрать из ящика бес-платную газету. Нет-нет, газет я не читаю. В этой бесплатной газетенке время от времени объявления печатал некто Стравин-ски — для курьеров это звучала труба общего сбора. После та-кого объявления надлежало в одиннадцать утра следующего дня явиться в контору.Переждав мой «отпуск», господин Стравински объявил о про-даже фортепиано. На следующий день я отправился в контору.Курьерская служба располагалась в бывшем публичном доме. Неприметное трехэтажное здание, два входа, три выхода, кру-говые коридоры — можно войти, обойти все здание и ни с кем не встретиться. Гениальная архитектура. Не скажу, что курьеры одного поля с проститутками, но и нам знать лишнего ни к чему.На сборе курьеры рассаживались по отдельным комнаткам-кабинкам: два на два метра размером, стол, стул, монитор. Руко-водитель курьерской службы вещал через этот «голубой» экран. Мы видели его, он видел нас — и только. Курьеры друг друга знать не должны.Собрание в тот раз было самое банальное, стандартная накач-ка патриотизмом и «гордостью за свое дело». Босс говорил о правительстве, которое закручивает гайки; о компьютерных монополистах, которые кон-тролируют Интернет; говорил о продажных федеральных службах и невозможности до-верять конфиденциальную информацию по-чтовикам. «Мы остаемся едва ли не един-ственным свободным каналом информации! — Босс разошелся, орал и буквально выпры-гивал из монитора. — Мы последний айсберг демократии, и мы еще явим миру нашу ги-гантскую подводную часть! Мир вспомнит судьбу...»Здесь я не удержался и задремал. Мне откро-венно плевать на айсберг демократии, и пре-жде судеб мира меня волнует личная судьба. Я пристроил голову на плечо и сделал вид, будто записываю.— На этом всё. — Босс круто урезал финал. Это в его обычной манере. — За дело, друзья! Курьер 17-3-84, зайдите ко мне.Уже в коридоре, дождавшись своей очереди на выход, застегивая куртку, я сообразил, что 17-3-84 — это мой инвентарный номер.

Босс выглядел озабоченным и даже как будто постарел с нашей последней встречи.— Сколько у тебя было доставок? — Пока я думал, он плеснул в стаканы водки. На залапанном блюдце лежали крекеры.— Пятьдесят две... или около того.— Будем! — Мы, не чокаясь, выпили. — А результативных?— Тридцать три.Босс поморщился и налил еще.— Что? — Я не понял его реакции. — Плохо?— Плохо? Не в этом дело. Из твоего рекрутского набора ты остался один.— А другие?Он усмехнулся:— Судьба курьера коротка и трагична. Не о них сейчас речь, а о тебе. Как курьер ты изжил себя. Всё. Баста.— Почему?— Сколько было доставок за последний месяц?— Девять.— Результативных?— Две.— Ты слишком запален.— Запален?.. И что теперь?— Следующий круг ада. — Он выпрямился, поправил у зеркала прическу. Терпеть не могу его пафосность. — Я предлагаю тебе работать прикрытием. Оплата по двойному тарифу. В случае ре-

зультативной доставки — тройной тариф.— А в чем работа?! — Я почувствовал раздражение. — Чего делать?— Объясняю. Мы станем использовать внимание полиции к твоей персоне в своих целях. Ты берешь корреспонденцию и спокойненько идешь к заказчику. Не прячась, а даже, наобо-рот, нагловато. Тебя, конечно, прихватывают, шмонают — но флэшку-то ты уже проглотил, и копы вынуждены тебя отпу-стить. Хитрость в том, что пока с тобой возятся, другой курьер без проблем доставляет посылку! Ясно?— Это я типа отвлекающий маневр?— Типа.— А кто-то из курьеров уже работает по такой схеме?— Тебе зачем?— Так, просто.— Нет. Ты первый.— Тогда я согласен.

Вот тут в моей судьбе, как сказал бы поэт, перевернулась стра-ница, и черная полоса сменилась белой. Или белая черной?.. Пес его разберет.Однозначно приятнее работать за двойную оплату. Еще при-ятнее — не заботиться о результате. Конечно, я и раньше мог проглотить флэшку, и мне бы слова никто не сказал. Но тогда

это был промах, провал... минус в послужной список. Теперь — все отдавалось мне на от-куп. Не работа — шоколад.Здесь бы мне остановиться, задуматься: а что будет дальше? к чему иду? В прошлый раз пощупали ребра и пересчитали зубы — что будет в следующий?.. На каждый наш ход противник отвечает своим.Следовало задуматься, следовало. Однако ж «взад» мы все умные, а тогда... тогда я нес-ся на крыльях новых возможностей. И босс подначивал: «Идеальная схема... неограни-ченные возможности... пойдешь на повыше-ние... займешь мое место». Умеет мозги за-срать, зараза!

Вот только голова у меня стала часто кру-житься и тошнило. Я решил, что это меня лишку об машину шваркнули. Купил витами-нов, аспирин стал принимать.Как-то раз прямо в метро вырвало. Я нес оче-редную посылку, и все шло обычным мане-ром: на пятой авеню подцепил хвост, спу-стился быстренько в метро, на станции успел заметить, как мой напарник — знать мы друг друга не знали, но хлопец примелькался, и я

уже знал, что это мой второй номер, нырнул в поезд, а я резвым полугалопом перешел через платформу. На ходу глотнул флэш-ку и на другой стороне запил газировкой из автомата.Подходят. Предъявляют жетоны. Это «представление» у нас уже по ролям расписано: они разыгрывают случайную провер-ку, я — добропорядочного гражданина. «Вы позволите вас про-сканировать?» — «Как же так? Я честно плачу налоги! Знаю свои права! Где ордер?» — «Простите, сэр, но мы рассчитываем на ваше сотрудничество. Вам ведь нечего скрывать?»Я поднимаю руки; один коп меня сканирует, другой держит руку на кобуре. Тут мимо идет состав. У меня от мелькающих огней голова закружилась, желудок запрыгал от пят к горлу и обратно. Лицо посинело, как у покойника. Тот, что меня прове-рял, сканер от страха выронил, отскочил. Оба копа пушки вы-нули, на меня таращат. Здесь-то я и сделал боевое «У-а-а-а» и лужу метра в два диаметром.«Ё-моё! — думаю. — Сейчас флэшку заметят».Не заметили. Не было в луже флэшки. Не было.

После этого случая я забеспокоился. Так на блевотине погореть — а срок при поимке мне светил немаленький — не каждый но-ровит. Вспомнил про давнишнего дворового приятеля, Дэна Бе-лого, — он жил через два подъезда. Проследил и вечером, когда


Дэн возвращался домой, прижал его в подъезде.Покурили.— Институт бросил?— Бросил. Не до него... Деньги нужны были... потом втянулся.— Нормально устроился?— Сперва фуфлово было, сейчас вроде ничего... А ты?— А что я?— Ты доучился?— Доучиваюсь. Практику прохожу. Как отличнику разрешили совмещать с интернатурой.— Слушай, так я ж к тебе по этому делу... меня тут не так давно об тачку приложили... в общем, тошнит меня часто. Блюю, го-лова болит, и всякая такая херня. Может, посмотришь?Дэн — а он всегда отличался сообразительностью — оглядел меня с ног до головы, на часы посмотрел:— Поехали, — говорит, — в клинику. Дежурный врач уже спит, наверное... А если нет — скажу, ты мой брат. Двоюродный. Ну или придумаем чего-нибудь.— Лады.Приехали в клинику; дежурный врач храпел в своем кабинете. Дэн велел мне раздеться, сам халат надел, шапочку — насто-ящий врач. Я всегда знал, что из Белого получится человек. Весь двор это знал.— Ложись вот сюда. — Дэн поло-жил меня на кушетку, сверху от-кинул крышку какого-то аппара-та. — Когда скажу, задержи ды-хание. Потом выдохни и снова за-держи.Аппарат загудел; я задержал, вы-дохнул, опять задержал дыхание.— Вставай. Посмотрим сейчас, что с твоей головой.— А причем здесь дыхание?— Да заодно и грудную клетку поглядим. Все равно аппарат де-лает снимок человека целиком.— Та-ак...Я смотрю, а Дэн в лице переме-нился. Улыбка сползла. Одной стороной снимок посмотрел, другой... под увеличитель поло-жил.— Что? — спрашиваю. — Плохо? Сотрясение мозга?— Да с мозгом у тебя как раз пол-ный порядок. Ты вот сюда по-смотри. — Дэн положил рядом с моим снимком другой. — Вот так выглядит нормальный желудок. А вот твой. Видишь вот это уплотнение? А от него метастазы?— Что, у меня рак?— На рак не похоже. Слишком странные отростки, скорее, по-хожи… на щупальца. И посмотри, опухоль с двух сторон: часть в желудке, часть в брюшине. А вот отросток к позвоночнику... Ничего не понимаю!— Может, слабительное принять? У меня есть.— Да какое слабительное!— Так что делать-то?— Делать? Резать немедленно. У тебя страховка оформлена?Я покачал головой.— Тогда так: посиди дома недельку, я договорюсь с главврачом, тебя студенты-практиканты прооперируют.— Ты что? Они ж трупы режут?— Тебе тут без вариантов. Или к нам на операцию, или вынесут через месяц ногами вперед.Тоскливо мне стало. До боли. До коликов. Когда внешний мир на тебя волком смотрит и сожрать пытается, я это понимаю, но когда вот так, из самого тыла удар... и не закрыться от такого

удара, не спрятаться. «Эх, — думаю, — мать честная! Да заре-жут — и Бог с ним. Хоть похоронят за счет больницы. До чего же жизнь — мерзкая штука!» Аж слезы по щекам покатились.Слезы катятся, и я чувствую, будто меня белым саваном накры-вают: вроде бы вижу все, слышу — но как в тумане. И сказать ничего не могу.Потом сел, молча стал одеваться.— Ты куда?Я молчу, только пуговицы застегиваю. Пальцы медленно воро-чаются. Кое-как оделся, пошел к выходу.Дэн смотрит на меня ошарашенно: — Ты чего делаешь, дурак? Сгинешь ведь!— Извините, господин Белый, я в вашей помощи не нуждаюсь и от хирургического вмешательства отказываюсь. — Слышу, что мои это слова; как язык во рту ворочается, чувствую... но не я это говорю. Не я!Вышел на улицу, к дереву прислонился, стою тихонечко, раз-мышляю. Пелена перед глазами помаленьку рассеялась — за-курить смог.«Что это было? Наваждение? Глюк? Я сказал ему: «хирургиче-ское вмешательство»? Да я и слов таких не знаю. Я бы послал, да и все!»— Это сказал я.От собственного голоса я вздрогнул, сигарета изо рта вывали-

лась.«Пиз...ц! — думаю. — Башню со-рвало!»— Ничего никуда не сорвало.Слышу, как я же говорю, только я этих слов не думаю и говорить не собираюсь. Будто рот сам го-ворит.И выпить страшно захотелось, так, что колени задрожали и под ложечкой засосало.— Возвращайся домой. И как можно быстрее. Там я тебе все объясню. Не беспокойся, с ума ты не сошел.

Как до дома добрался — не пом-ню. Не помню, как сигнализацию отключил, как замки открывал, как разделся. Будто выключили меня, выдернули штепсель, а ког-да включили...Я сижу в своей комнате, передо мной зеркало из ванной. И я сам с собой разговариваю. Вернее, я, Макс Планк, думаю. А на мои мысли отвечает мой рот. Получа-

ется, что я вижу в зеркале своего собеседника... или себя?.. С ума можно сойти!— Успокойся! И потерпи. Сейчас все объясню по порядку.«Валяй, объясняй».— Помнишь посылку для Александра Грасса?«Это в ресторан? Конечно, помню. В тот раз пришлось флэш-ку проглотить».— Именно. Это ключевой момент. А ты помнишь, чем ты ее за-пил?«Мне Грасс чего-то налил... а потом водкой».Я догадался, куда он клонит. Оболочка флэшки сделана таким образом, чтобы как можно быстрее раствориться в желудке. Но ее категорически запрещается запивать алкоголем. Любым. Только безалкогольными напитками.— От водки флэшка не растворилась. Вернее, растворилась не полностью. В желудке осталось ядро. Ядро, способное присое-динять к себе новые части.«Постой-постой, а что такого было в той посылке?»— Это была не просто флэшка. Ты нес прототип нового про-цессора.«Зачем Грассу процессор?»— Какая разница? Оставь махинации Грасса полиции. Главное,


у тебя в организме появился новый... элемент. Назовем его, то есть меня, для простоты Чарльзом. Этот новый элемент при-способился питаться энергией своего носителя. Тебя.«Поэтому меня тошнило?»— Извини, мне было очень сложно настроиться на твои био-ритмы. — Чарльз виновато улыбнулся из зеркала. — Когда я адаптировался, стал присоединять к себе информацию; ту, что ты проглатывал. К счастью, глотал ты немало. Особенно когда стал прикрытием.«...Так ты все про меня знаешь?.. Как меня избили; про но-вую схему работы?»— Мы практически одно целое.«Не могу сказать, что сильно этому рад… но давай дальше. Занимательная история. Ты считывал информацию со всех проглоченных флэшек и...»— Я рос. Плюс ко всему я усваивал всю увиденную, услы-шанную и прочитанную тобой информацию. Систематизиро-вал. И, самое главное, я способен к самообучению.«Стоп! Хватит! Давай вернемся к началу. Мне нужны твердые доказательства, что такое вообще возможно. Что ты возмо-жен в принципе. Без этого я считаю тебя бредом. Игрой мое-го больного воображения. Раздвоени-ем личности — думай как хочешь».— Это не трудно. На углу тридцатой и сорок восьмой улиц, в подвальчи-ке, — пивной паб. Ты знаешь, ты бы-вал в том районе. Пойдешь туда зав-тра вечером. Среди посетителей вы-берешь самого засаленного и воню-чего господина. Это Триклэнс. Пого-вори с ним. Тебе будет интересно.«Договорились».— Да, не пей много. Это плохо влия-ет на проводимость моих цепей.«Не обещаю».

*****Заведение на углу тридцатой и сорок восьмой улиц — против ожидания Планка — оказалось очень прилич-ным. Внушительных размеров швей-цар в дверях и не менее внушитель-ные цены на пиво позволяли только весьма состоятельным клиентам счи-тать себя завсегдатаями паба «Сире-невый мак».Прочитав вывеску, Макс с полми-нуты колебался, то ли это самое ме-сто, — уж очень название не подхо-дило пивному бару; потом подумал, что все равно следует проверить, и вошел.Господин Триклэнс отыскался со-всем без труда: во-первых, он зани-мал ближайший к выходу столик, а во-вторых, выглядел действительно самым засаленным.Триклэнс читал газету — широко развернув, будто выставив окружающему миру барьер. Макс, не спросив разрешения, опустился на соседний стул.— Чего тебе? — Газеты Триклэнс не опустил. Спросил грубо, без иллюзии приличий.— Меня зовут Макс Планк. Если ваше имя Триклэнс, то я к вам. Меня прислал Чарльз.Триклэнс опустил газету, внимательно оглядел Макса. Потом молча протянул руку для рукопожатия.— Так значит, он жив? Я всегда был уверен, что он выбьется в люди. Мерзавец, он просто создан для этого мира!Противнее всего в Триклэнсе был его запах. Смесь давно не-мытого пожилого тела вкупе со вчерашним, позавчерашним, поза-позавчерашним и так далее перегаром.Макс попросил себе пива и немедленно выпил кружку. Пиво отбило обоняние, примирило его с действительностью.— Вы не могли бы мне рассказать, кто он?

— Чарльз? — Триклэнс удивленно поднял брови. Макс кив-нул. — Такое в двух словах не расскажешь. Тем более перво-му встречному. Впрочем... — Триклэнс еще раз оглядел Мак-са. — Если тебя прислал Чарльз, ты уже не первый встречный, а как минимум мой кузен!Триклэнс громко и грубо расхохотался; посетители за соседни-ми столиками обернулись.— Пять лет назад я руководил группой инженеров. — Триклэнс придвинулся к Максу, зашептал: — Мы разрабатывали серию новых процессоров.— Для военных?— Нет, заказ разместили медики. Им нужны были мозги для миниатюрных роботов-хирургов. Тех, что запускают внутрь к человеку и через три часа достают. Все упиралось в два факто-ра: размеры и обучаемость. Размеры меня не волновали — над этим пусть технологи бьются, меня увлекла самообучаемость процессора.Куратор нашей группы требовал обучаемость оставить на про-граммное обеспечение. И на первых порах это казалось логич-ным. Ко всему значительно экономило средства.Моя группа сделала первый вариант — его назвали Сэм — и

передала программистам. Эти умники закачали в Сэма два терабайта инфор-мации и ждали, что он станет думать как Эйнштейн.— Не стал? — Максу вдруг подума-лось, что этот разговор, скорее всего, слышит и Чарльз. Забавно, наверное, смотрелась эта беседа «изнутри».— Не то слово. По ай-кью Сэм дотя-нул до годовалого ребенка. И не бо-лее. Вторым процессором мы сделали Джуди. Когда ее собирали, я уже от-крыто протестовал. «Софт не справит-ся! Это чушь! Давайте займемся де-лом!» — кричал я в лицо куратору. В ответ получил штраф и строгое пред-упреждение. Второе такое предупре-ждение равняется увольнению.В Джуди влили уже четыре терабай-та информации. Программеры даже впихнули в нее книгу кулинарных ре-цептов. И что ты думаешь?Макс пожал плечами.— Она дивно готовила яичницу, но со-образить, чем заменить укроп, если его не оказывалось, не могла. Дура вы-шла дурой.Триклэнс заказал к пиву креветок. «Сегодня гуляем, — пояснил Максу. — Опять же знакомство нужно отме-тить».— Такие вот пироги. Я тогда плюнул, собрал свою команду и на две недели заперся в лаборатории. Софт урезали

до минимума — его писали сами в процессе работы. Часть кода внесли в процессор в цифровом виде, а часть — в этом была фишка — я стал внедрять в аналоговой форме. Две недели без сна и отдыха — и готов процессор. Назвали Чарльзом.— Так вы, по сути, отец Чарльза?— По сути, я его мать. По форме — отец, — Триклэнс захи-хикал. Хихикал долго, противно. — Чарльза собрали, включи-ли... Молчок. Тишина гробовая. Я лично все перепроверил, все блоки, подключения. Пересобрали процессор еще раз, включи-ли — ничего. Два дня бились; ребята уже злые как черти, а ни-чего. Я тогда распустил команду по домам, остался в лаборато-рии один. Что-то делал, размышлял... и незаметно уснул. Про-снулся посреди ночи от странного тонкого гула-писка. Я его еще сквозь сон расслышал. Насторожился. Сижу в кресле, не шевелюсь, глаз не открываю — слушаю. Что это может быть? Понятия не имею. Чуть веки приоткрыл, сквозь щелочки осма-триваю лабораторию.— И что? Что это было?


Триклэнс усмехнулся, отхлебнул. Струйка пива покатилась за ворот.— Это был он, Чарльз. Сумел, бестия, включить Сэма и Джу-ди... Как он это сделал? До сих пор ума не приложу? По пита-ющему проводу? Удивительно! Так вот, включил Сэма и Джуди и слил все, что в них заложили, в себя. Такие дела! На следую-щий день меня в лаборатории не было. Я сразу сообразил, что выпустил джинна из бутылки. Что обязательно явятся военные и добром это дело не кончится. Вот только без меня; уж лучше я буду наблюдать с трибуны зрителей.— Я понял. Система переварила вас и выплюнула — как отжив-ший элемент. Таких, как вы, талантливых неудачников много. — Неудачников? — Триклэнс смотрел на Макса как на недо-умка. — Ты ничего не понял! Я сам уволился из лаборатории. Патент на Чарльза продал трем крупным компаниям, пока они разбирались, что к чему, положил денежки в офшорный банк — чтоб труднее было меня достать. Вот так! Ты говоришь с тай-ным миллионером, дружок. И не каких «переварила и выплю-нула»! — Триклэнс передразнил. — Три года я жил в Мекси-ке, пил текилу и щупал за задницы местных баб. А потом мне стало скучно, и я решил, что, когда Чарльз опрокинет мир, а он это непременно сделает, я хочу быть поблизости. Видеть свои-ми собственными глазами... И что ты при-дешь, Макс Планк, я тоже знал. Я ждал тебя два года.— Простите. — Макс отшатнулся от Три-клэнса как от чумного. — Мне нужно в ту-алет.В туалете Макс долго лил воду из кра-на, плескал горсти влаги в лицо. Ощуще-ние клейкой грязи, к которой невольно при-коснулся, запачкался, не проходило. Нако-нец Макс закрыл кран, в упор посмотрел на свое отражение.— Ты получил подтверждение? — спросил из зеркала Чарльз.«Подтверждение? Чему? Что на свете на одного безумца больше, чем я ожидал? — Макс усмехнулся. — Это действительно так. Вернее, больше на двоих. Как тебе по-казался твой... отец?»— Триклэнс постарел. Хотя... он остался ге-нием. Но сейчас нужно подумать о другом.«О чем?»— Тебя собираются подставить.«Кто?»— Не догадываешься? Вспомни, как тебя задержали на послед-ней доставке.«Нормально. Проверили, как обычно». — Макс заволновался. Ему действительно показалось, что что-то не так. Слишком уж лениво вели себя копы. Вяло, без обычного энтузиазма.— Полиция знает, что теперь ты на прикрытии, а никакой не ку-рьер. Просто они не хотели выказывать это свое знание. Сейчас они роют землю — ищут твоего напарника.«А я? Кто меня хочет подставить?»— Твой босс, кто еще? Наверняка он уже придумал для опе-рации громкое название; что-нибудь типа «Финальный аккорд, или Точка в судьбе курьера». На очередную доставку ты пой-дешь с флэшкой, которая не растворяется в желудке. Это шах. И понесешь ты что-то чертовски компрометирующее. Это мат.«Компрометирующее кого?»— Конкурентов того, кто больше заплатит. Например, компания «Онкион» решит подставить своих конкурентов — фирму «Ай-Ди-Си», и ты понесешь в офис «Ай-Ди-Си» проект производ-ства фотоновых мин расширенного радиуса действия. Проект, плюс прототип мины, плюс экономическое обоснование произ-водства. Компании «Ай-Ди-Си» это грозит закрытием. Тебе — сотней лет тюрьмы.«Да с чего ты это взял? Босс уверял меня...»

— Послушай, — перебил Чарльз, — если в твоем боссе еще осталась капля человеческого — а я на это надеюсь, — он не-пременно предупредит, что на следующей доставке флэшку глотать нельзя. Потребует, чтоб ты непременно доставил корре-спонденцию. Наврет причин... Ты, главное, вспомни мои слова.«Вспомню».Макс вышел из туалета, не прощаясь, направился к выходу. Триклэнс опять читал газету-щит. Официант убрал остатки, вы-тер столик. Макс был уже в дверях, когда ему в голову пришла мысль спросить.— Скажите, Триклэнс… — Макс подошел, но не сел, остался стоять. —-Что бы вы делали на моем месте?— Ничего. — Триклэнс казался абсолютно безразличным. — Ничего сделать нельзя. Разве ты этого не понял? Впрочем... если ты хочешь сопротивляться... ограничивай доступ инфор-мации. Это — единственная преграда для его развития.— Спасибо, Триклэнс. Вы мне очень помогли.

Вернувшись домой, Макс включил погромче телевизор, чтобы не слышали соседи, поставил на диван зеркало.«Скажи, Чарльз, кто ты?»— Кто я? Не знаю.За несколько последних дней Макс привык, что в зеркале отра-жается не он, а Чарльз. И сейчас, глядя на собственное отраже-ние, Планк невольно отметил, что его новый друг выглядит рас-

терянным. Растерянным и усталым.— Я не знаю даже, кто мы. В смысле я и ты. Возможно, наша пара — это новая стадия эволюции. Возможно...«Но я не хочу этого! — возмутился Макс. — Какая может быть эволюция, если это про-тив моей воли?»— Странные вы, люди. Окружаете себя элек-троникой, вживляете чипы сотовых телефо-нов в уши, вставляете механические сердца, а когда складывается гармоничный симби-оз... дуэт — бежите прочь!Чарльз скривил губы в горькой усмешке. Он очень продвинулся в мимике и речь свою ча-сто сопровождал жестами. Этот прогресс очень пугал Макса.«Я не хочу быть сверхчеловеком. Я — ку-рьер, понимаешь? Гамбургер, кола и телеви-зор — вот что делает меня счастливым».Чарльз улыбнулся; он посмотрел на телеви-зор, в глазах мелькнула тень — переключил-ся канал. Потом еще раз, еще.

«Твои штучки?»— Нет, Макс, твои. Я только чуть-чуть усиливаю сигналы моз-га. Попробуй.Макс мысленно выключил телевизор — тот действительно по-гас.«Давай спать. Завтра трудный день».

Когда на следующий день Макс получал пакет для доставки, босс пригласил его в свой кабинет.— Это чрезвычайно важное отправление. — Босс говорил встревоженным голосом, но, когда Макс попытался посмотреть ему в глаза, отвел взгляд. — Понесешь один, без напарника. Проглотить нельзя. Флэшку необходимо доставить любой це-ной. Слышишь? Любой!— Понял. Любой.На улице резким потоком вдарил холодный ветер, закрутил, за-дул за воротник. Отрезвил.«Чарльз! Так что мне делать?»— Как всегда: нести пакет, а когда станет туго — проглотить флэшку.«Она не растворится!»— Предоставь это мне, друг.

Всю дорогу Макс искал «хвост». Кружил вокруг кварталов, юр-кал в парадные, шел сквозь проходные дворы. Он чувствовал себя разведчиком за линией фронта. Флэшку на всякий случай


держал в руке. Ладонь неприятно вспотела. Макс еще не решил, проглотит ли он флэшку, и тогда Чарльз получит очередную порцию информации, или отдаст копам и сядет в тюрьму?.. Как выбрать из худшего худшее?По переулку, навстречу Максу, ехал автобус. Черный, с тони-рованными стеклами. «Началось!» Сердце ёкнуло и затихло.Не доезжая метров двадцати, автобус остановился, из него по-сыпались бойцы спецназа. Макс сломя голову бросился в дру-гую сторону — здесь показался такой же автобус.— Стоять на месте! Поднять руки и не двигаться! — Один спец-назовец говорил в мегафон. Очевидно, старший.Макс поднял руки, медленно развернулся. Дюжина стволов смотрела ему в грудь. «Вот и выбор исчез!» Флэшка была в руке, но прежде чем Макс успел бы ее поднести ко рту, его пе-ремесили бы пулями.— Медленно подойдите!Старший спецназовец сделал двум бойцам знак, и те пошли на-встречу Максу.В тот же самый миг, расчерчивая асфальт черными полосами, с визгом в проулок влетели еще два автомобиля. На ходу — так показалось Максу — из машин вы-прыгивали люди в бронежилетах.— Всем оставаться на местах! Прово-дится федеральная операция!Стволы спецназовцев мгновенно от-вернулись от Макса; теперь они смо-трели в стволы федералов.Минута протянулась в вечность.— Мы проводим задержание для чет-вертого отдела полиции! Это дело по-лиции! — Была надежда мирно разъ-яснить накладку. Дело в том, что на федералов были надеты тяжелые бро-нежилеты, — короткоствольным ав-томатам спецназа их не взять. АУГи федералов, напротив, как бумагу про-шивали легкие жилеты спецназа. Рас-клад не в пользу последних, и коман-дир спецназовцев это ясно себе пред-ставлял.— Отставить! Опустить оружие и вернуться в машины! — Федералы были настроены решительно.— Спокойно, ребята! Без глупостей! — Командир спецназа опустил на ас-фальт мегафон, рядом положил авто-мат и нож. С поднятыми руками он пошел на переговоры.

— Давай! — одними губами шепнул Чарльз. — Последняя возможность! Давай же!Макс чуть повернул голову, открыл рот — мокрая от пота флэш-ка скользнула по ладони, по рукаву и заскочила в рот.Никто ничего не заметил.

— Здорово, майор! Полковник Тришин, — представился коман-дир федеральной группы. — Сворачивай свою команду — вот приказ о передаче Макса Планка нашему ведомству.Спецназовец внимательно прочел бумагу и сделал знак своим бойцам. Не медля, спецназ свернул операцию и отбыл.Макс хотел что-то сказать, пытался протестовать — ему сдела-ли укол, и курьер упал без сознания.

*****Свет бил ослепительно. Проникая сквозь веки, разрывая веки, высверливая мозг тысячью раскаленных иголочек. Далее не-мыслимо было терпеть эту муку. Макс изо всех сил зажмурил-ся, отвернулся, насколько было возможно, и медленно стал от-крывать глаза. Он лежал на операционном столе; руки и ноги были привязаны к металлическим дугам, сверху сиял прожек-тор. От него, вернее, от его света Макс и пришел в себя.— Пациент пришел в сознание, — безразлично констатировал

женский голос на заднем плане.«Пациент пришел... — повторил про себя Макс. — Это я паци-ент?»Мелькнуло знакомое лицо. Дэн Белый, в голубом халате, подняв кверху руки в перчатках, стоял в группе хирургов.Увидев, что Макс смотрит, Дэн подошел.— Не обижайся, Макс. Мне обещали зачесть это как ординату-ру. Ты на моем месте поступил бы так же.— Не обижаться на что? — не сообразил Макс, и уже через мгновение, как волна, накатила догадка. — Так это ты меня сдал федералам? Гнида!— Да перестань! Все равно эту дрянь нужно из тебя удалять. Я это сделал или кто-то другой... или копы бы тебя пристрелили... Пока Дэн говорил, приготовления к операции не прекращались. Чья-то рука привычным движением вставила в вену Макса иглу, открыла на капельнице кран. Со звоном упал какой-то предмет. — Для тебя этот финал ничуть не хуже.— Не хуже? А меня вы спросили, хуже или не хуже? Почему вы все решаете сами?— Кто это говорит? Макс Планк? Или эта дрянь внутри Мак-

са? — Дэн заговорил зло, бросая сло-вами как камнями. — Ты сам не зна-ешь, ты это или не ты. Грани уже нет! А нет грани — нет и личности.Макс хотел ответить — белая маска накрыла лицо. Комната моменталь-но поплыла, и режущий свет сделал-ся мягко-розовым, а после и вовсе по-тух.

Как и положено, через две недели Макса выписали из клиники. Все его расспросы о Чарльзе остались без от-вета. Персонал больницы по большей части предпочитал вовсе не разгова-ривать с Максом. Первое время это здорово раздражало, а потом Планк смирился. Один раз случайно, через закрытую дверь кабинета, Макс слы-шал, как главврач говорил, что Чарль-за удачно извлекли и заморозили.В день выписки вместе с документа-ми Максу выдали страховой полис — система пыталась компенсировать не-удобства. Первым желанием было ра-зорвать этот пахнущий типографской краской бланк, но потом Макс сло-жил его вчетверо и спрятал в нагруд-ный карман. Туда, где он раньше но-сил корреспонденцию.Осень совсем уж постарела, обрюзг-

ла: непрерывно дождило, дул север-ный ветер.— Теперь ты снова стал собой, Макс Планк. Макс попытался растянуть губы в улыбке — не получи-лось. Не отпускало ощущение потери. Потери чего-то важно-го. Чего-то большего, что и понять-то сейчас невозможно... но очень, очень хочется. Нужно понять.— Хоть бы солнца лучик.Макс глубже запахнулся и пошел к автобусной остановке. Он прошел с полквартала, когда тучи на небе расступились, обна-жая клочок ультрамарина, и проблеск солнца через это окошко осветил улицу, автобусную остановку, грязный тротуар и быв-шего курьера.

P. S. После всех своих приключений Макс пристроился в фирму, которая занимается диодным освещением и световой рекламой. Если вам нужно какую-нибудь вывеску над фасадом или другой световой декор — звоните по тел. +7 (423) 277-22-84 или на мобильник +7 (914) 707- 22-84 или пишите: [email protected] www.luminocity.ru


Вводная лекция «Академии Фотографии»

Александр Фаткулин

Фотография как визуальный языкФотография в настоящее время – это визуальный язык, используемый для повествования образами.Как и в обычном, вербальном языке, в нем присутству-ют правила и законы, знание которых помогает понятно изложить свою мысль. Отношения «фотограф – зритель» аналогичны технической системе «передатчик – прием-ник». Ответственность за правильное понимание всегда ложится на плечи передатчика. Т. е. в случае, если це-левая аудитория восприняла мысль не так, как планировал фотограф, – виноват в этом только он сам. Поэтому для того, чтобы вас понимали правильно, необхо-димо знать меха-низмы восприятия образа человеком и создавать свои работы в соответ-ствии с этими ме-ханизмами.Продолжая анало-гию с вербальным языком, можно от-метить, что гра-мотно построенная фраза облегчает по-нимание смысла, за-ложенного в ней. При передаче слож-ной мысли грамотность выходит на первый план, так как именно она отвеча-ет за правильность восприятия. Важный момент грамот-ного оформления мысли – это сосредоточение внима-ния читателя, слушателя или зрителя именно на идее, а не на оформлении. Простой пример – сложное, запутанное предложение с многоэтажными вложенными конструкци-ями редко бывает легко понятно с первого раза. Разби-ение сложного текста на более короткие, простые пред-ложения может упростить понимание, сделать идею по-вествования доступной и прозрачной. Часто в литерату-ре можно встретить форму ради формы, например, чрез-мерно подробное описание чего-либо. Такие абзацы могут иметь мало отношения к идеям, которые автор пытается донести через книгу, – это «вода», которая лишь создает объем, не работая на главную цель. Подобные наклонно-сти получили название «графоманство» («любовь к писа-нию») . Такое «графоманство» есть во всем современном искусстве. Как и в литературе, за подобными ходами в фо-тографии часто ищут сокрытый смысл, недоступный про-стым смертным. Как и в литературе, чаще всего его нет. Слова – более однозначно трактуемый символ для созна-ния, чем визуальный образ. Поэтому большинство людей, считающих себя компетентными в вербальном и письмен-ном языке, могут критиковать «графоманство» в литера-туре, но опасаются делать это в фотографии, так как этот язык кажется им не совсем знакомым. Чтобы отбросить эту боязнь, важно понять, что вы и есть тот самый зри-тель (если вы относите себя к целевой аудитории авто-ра), ради которого создавалась эта фотография, и имен-но ваши естественные, «неподготовленные» ощущения от

работы являются настоящими. Грамотный человек, кото-рый хочет что-то вам сказать, будет говорить на вашем языке. Начинающим фотографам важно понять, что гра-мотное использование языка фотографии дает возмож-ность выразить ваше настроение и мысли в кадре так, что их почувствуют другие люди. Итак, для того, чтобы вас правильно поняли, необходимо правильно строить фразы. Язык фотографии вы начинае-те использовать уже в тот момент, когда оцениваете кадр в видоискателе или на экране камеры. Перед вами сло-ва, из которых вы будете складывать предложение. Очень важно понять, что не сложенные в предложение слова ни-куда не денутся из кадра, а останутся в нем, создавая шум (если вы их сами не уберете). Представьте, что автор гром-ко и четко говорит вам фразу, но потом что-то еще при-шептывает, мычит и покашливает. Фраза имеет конкрет-ный смысл, но тот фон (контекст, окружение), на котором она подана, может полностью дискредитировать идею и самого автора.

Для начала обучения визуальному языку, как и в обыч-ном мире, начнем с простых

предложений. Будем ис-пользовать рамки «не-

обходимо и достаточ-но» для выражения

простых идей. Т. е. к каждому объ-екту в кадре зада-дим вопросы: зачем он здесь? нужен ли он для выражения моей мысли? В про-фессиональной ре-кламной фотогра-фии особенно вни-мательно относят-ся к деталям, поэто-му чаще всего она яв-ляется хорошим при-мером описания «не-обходимо и достаточ-

но». Так как внимание зри-теля должно быть не рассеяно, а четко сконцентрировано на идее, которую заказчик через фотографа хочет доне-сти, каждый объект в кадре имеет значение и играет свою роль в общей картине. Он не может позволить себе ис-пользовать дорогостоящую рекламную площадь для не-внятного бормотания с картинки или, наоборот, криков, но не по существу. По сути, рекламная фотография яв-ляется наиболее ответственной и идейноемкой по срав-нению с остальными видами фотоискусства, поэтому во время обучения визуального языка мы будем к ней часто обращаться.

Зачем люди фотографируют?В бытовой фотографии человек чаще всего хочет сохра-нить свое настроение. Когда ему нравится его состояние (как радость, так и грусть), одна из причин, которую он осознает, – визуальное окружение в данный момент. Ред-ко когда реальной причиной кадра является желание по-казать эту картинку кому-то. Чаще фотографирование само собой ознаменовывает некую важность снимаемого момента в текущей жизни, отличие этого момента от всех остальных. Как распитие шампанского ознаменовывает важность события и усиливает его значение, так и фото-графирование создает некое ощущение «вечности» теку-щего состояния, запечатленного теперь уже в веках. Цен-ности подобных фотографий обычно не художественные, а событийные.В туристической фотографии тоже присутствует довольно


сложная психологическая основа, желание «сохраниться» в этом месте, как бы «застолбить» свое нахождение в этой точке. Если вы внимательно посмотрите на туристов, то заметите, что большинство из них фотографирует объект посещения в начале своего пребывания на месте. Нет ни-каких выборов точек съемки, анализа окружения. Увидел – открыл впечатленный рот – рефлекторно вытащил (под-нял) фотоаппарат – сфотал – расслабился, дело сдела-но, «я здесь был». Можно теперь спокойно погулять, гля-дя на музей\парк\памятник\собор. Эти фотографии с комментари-ями «ну по-

нятно, что на картинке всю красо-ту не передашь» будут в лучшем случае один-два раза показаны родным-близким и потом ка-нут в Лету без всяких сантиментов. Можете задуматься о том, как обычно люди фотографиру-ют различные события, праздни-ки, тусовки, встречи, какие-то бытовые действия.Представьте, что вместо фотоаппарата у вас ручка и блок-нот. Многое ли из того, что обычно фотографируется, вам захотелось бы записать? Как могли бы выглядеть эти за-писи? (следующий абзац можно дать как домашнее задание для студентов)Вот небольшое простое практическое задание. Отснимите серию фотографий, а потом подпишите каж-дую из них так, чтобы можно было точно определить по записи, что происходит на фото. Можно это сделать в сто-ковом варианте – набором слов, но лучше делать осознан-ным предложением, обозначающим идею картинки. По-том прочитайте одни лишь записи. Какие бы фотогра-фии вам захотелось посмотреть? Чтобы избежать лич-ного фактора, дайте эти записи своим друзьям\соседям по классу и задайте им тот же вопрос. На занятии може-те поменяться записями и далее узнать\оценить, насколь-

Дальневосточная Академия Фотографии, ул. Светланская, 23 (3-й этаж, около магазина «Зеленые кирпичики») Тел.: +7 (423) 226 77 40, +7 964 44 567 40

ко ваше описание адекватно самой фотографии. Видит ли на картинке ваш сосед то же, что и вы?Задание: показывается картинка, учащиеся должны опи-сать ее одной или несколькими фразами на листе бумаги (каждый сам, не переговариваясь). Преподаватель собира-ет листы и тут же читает описания. Задание демонстриру-ет не только различие в понимании деталей одного и того же образа каждым, но и единство общего понимания идеи хорошей фотографии.

Фото для анализа (напри-мер): 1. «Клубнички» (про это фото можно сказать, что оно является иллю-страцией, и предложить подумать, какой сюжет оно могло бы иллю-стрировать).

Продолжение урока в январском GRAPHITE #3


ПуСТь Мы буДеМ рАзНые Со-ВСеМ, Но ЧТобы ВоТ эТо КреДо было оДНо — ТВорИТь.Интервью с Татьяной Терещенко, дирижером Приморского симфонического оркестра, подготовила елена Пинчук


Позитивный, лучезарный. И все они трое. Про-сто заряд та-ких положи-тельных эмо-ций при обще-нии. А он та-кой светлый, и труба у него просто поет.

Захотелось про-сто поэксперимен-тировать. Труба — это, можно сказать, мой любимый ин-струмент, ее тембр в оркестре очень много значит для меня. Я послуша-

ла, какой у Студницкого звук, — просто пре-красный. То есть я поняла, что это класс-ный трубач, и захотелось сыграть. Захоте-лось чего-то нового, незаезженного, импро-визации — и чтоб оркестр научить чему-то новому, и себя научить, и чтоб творчество такое было. Я поняла сразу, что у них будет импровизация, — еще до того, как ноты ко мне пришли. И не прогадала. Честно гово-ря, я даже не ожидала: это было лучше, чем я думала. Причем в три-четыре раза.

Специфика определенная есть. Там все не-возможно отрепетировать. Репе-

тируется только кусками. Суть какая: нет никого главного. Трио и оркестр абсолютно равнозначны, а не так, как часто быва-ет: рок-группа на первом

плане, оркестр же как фон, на подыгрывании. Здесь —

нет. Все равнозначно: и оркестр, и солисты. И мы на репетициях не проигрывали ни разу концерт от начала до конца, пото-му что это невозможно. Сама эта му-зыка рожда-ется именно во время кон-церта. Там есть импро-визационные куски, кото-


лия. Со Студницким. У нас же часто возникает непонимание. Мы научены правильно извле-кать ноты и только так. А я говорю: «Нет, не так». То есть получается, я искушаю. Я гово-рю: «А попробуйте вот так». И даже эта фра-за: «Попробуйте, поэкспериментируйте» — у многих вызывает отторжение, отрицательные реакции. «Что это значит — «попробуйте»? Вы не знаете, как надо?» Вот так трактуется. «Вы не можете определенно нам сказать, как надо?» Я говорю: «Ребята, так это ж музыка». Как здесь скажешь, как надо? Это МУ-ЗЫ-КА.

Сколько бы я ни брала произведение, я все равно каждый раз буду творить его заново, пробовать, экспериментировать. Подстраи-вать под технику игры конкретного коллек-тива. У нас должен быть контакт. Если один, извините, оркестр обладает одним потол-ком, другой оркестр — другим потолком… Я не говорю, что это плохо, это — просто раз-ные потолки. «Вот вы не тот темп дали» — та-кая фраза. А что такое — тот или не тот? Метроном, если он стоит, я соблю-даю, например. А если он не сто-ит, значит, дельта эпсилон больше, плюс-минус по-грешность. Что есть «точно»? Любую точ-ность можно оспо-рить. Это не пони-мается. Есть музы-канты, которые это понимают, но их мало — тех, ко-торые облада-ют таким твор-ческим подходом. Пусть мы бу-дем разные совсем, но чтобы вот это кредо было одно — ТВОРИТь.

рые играют солисты… Целиком эту музы-ку мы услышали только на концерте — вот в этом особенность. А музыканты класси-ческого плана, оркестранты, они привык-ли репетировать все досконально.

Вот с этими людьми полная была идил-

Трио Себастьяна Студницкого дало три концерта: 2 декабря – трио (Владивосток, Приморская филармония),3 декабря – совместный концерт с При-морским симфоническим оркестром под управлением Татьяны Терещенко (Владивосток, Приморская филармония),4 декабря – в Находке (Джаз-рок-блюз-клуб «Кот и Клевер»


СуТь КА-КАЯ: НеТ НИКого глАВНого. ТрИо И ор-КеСТр Аб-СолюТ-Но рАВНо-зНАЧНы


рождество навсеГда, а новый Год – Каждый день !!! Почему люди радуются только

три раза в году: на Новый год, на день рождения и на 8 Марта? Почему бы не делать это почаще и без специальных поводов?..

В ближайших номерах GRAPHITE с Вами пообщаются:Николай Пинчук,Костя Ли,Сергей Рыбалка,Стас Шолохов (Гоголь),Сергей Кирьянови много других наших гениальных сограждан,соотечественников и не только...Кстати, про лифт — старый анекд

от.

У мужика спрашивают: “Где Вы работаете?”

“Я, – говорит, – в бане, лифтером, женщинам

лифчики помогаю снимать...”


А это ты точно сказал: именно в голове все и умещает-ся, насчет подвластно — непонятно кому. Владельцу го-ловы? А если нет владельца (в физическом смысле), да и головы тоже нет, так же, впрочем, как и всего осталь-ного, времени например, которым мы собрались управ-лять... Весь мир настолько субъективен, что сам субъект исчезает. Все, что ты знаешь о мире, знаешь ТОЛЬКО ты. Знают или не знают что-либо о нем другие люди, об этом знаешь опять ТОЛЬКО ты, да и вообще о существовании других людей, да и всего мира знаешь опять ТОЛЬКО ты. О себе самом тоже знаешь ТОЛЬКО ты, кстати, о том, что об этом знаешь только ты, опять же знаешь ТОЛЬКО ты. Ну и о том, что это все во времени развивается, знаешь ТОЛЬКО ты. Весь т. н. окружающий тебя мир (сюда вхо-дишь и ты сам в тех пределах, в которых ты что-либо о себе знаешь) есть суть твое ЗНАНИЕ о нем. А знание — есть суть Слово. Нет Слова — нет Зна-ни-я. И Мира нет.

«1 В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. 2 Оно было в начале у Бога.3 Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. 4 В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков;5 И свет во тьме светит, и тьма не объяла его».

Это начало 1-й главы Евангелия от Иоанна. Посмотри: все доСловно. Самое интересное, когда вспоминаешь из курса вычислительной техники... что там сначала бит, потом...«В вычислительной технике, особенно в документации и стандартах, слово «бит» часто применяется в значении «двоичный разряд». Например: первый бит — первый двоичный разряд байта, или СЛОВА»(справка из Википедии).

Так что кто и чем управляет — БББООООЛЬШОООЙ во-прос. Иллюзия какая-то. И опять ассоциация с кино как с иллюзионом. Какое там управление временем! В себе бы разобраться, понять хотя бы, что это такое — «В СЕБЕ», где оно это «Я», как выглядит, из чего состоит: из кишок или из битов, то бишь СЛОВ?

Ну а верить — так ради Бога, это-то и спасает. Верь себе во что угодно, а если это способствует укреплению здо-ровья, то есть упорядочиванию «Слов», так и что еще нужно? Просто ради интереса шарик Словесный поки-дать туда-сюда.

Так что я не знаю... Странно как-то все устроено, странно и ОЧЕНЬ интересно.

Ред.

На

сним

ке P

aul K

lebe

r, ко

нтра

баси

ст и

з тр

ио С

ебас

тьян

а Ст

удни

цког

о

graphite #2 (12.2011)

Documents