iv cИБИРСКИЙ ФИЛОСОФСКИЙ СЕМИНАР · МИНИСТЕРСТВО...

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ПРАВИТЕЛЬСТВО ОМСКОЙ ОБЛАСТИ Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение

высшего профессионального образования ОМСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

им. Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО

IV CИБИРСКИЙ ФИЛОСОФСКИЙ СЕМИНАР

«СОВРЕМЕННАЯ ФИЛОСОФИЯ В РОССИИ: МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ

ИССЛЕДОВАНИЯ В КОНТЕКСТЕ ТРАДИЦИЙ И ИННОВАЦИЙ»

(Омск, 15—17 октября 2014 г.)

Омск 2014

2

ББК 87.8 Ч524

Семинар проводится при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)

проект № 14-03-14049

Р е дк о л ле г ия :

Разумов В. И., д-р филос. н., зав. кафедрой философии ОмГУ, проф., председатель Кребель И. А., д-р филос. н., доцент кафедры философии ОмГУ, ученый секретарь Глатко М. С., руководитель Лаборатории архаической мифопоэтики и теологии «Ан-тропоТопос»

Четвертый Cибирский философский семинар «Современная философия в России: междисциплинарные исследования в кон-тексте традиций и инноваций (Омск, 15–17 октября 2014 г.) / Отв. ред. В. И. Разумов.— Омск, 2014.— 296 с.

Предлагаемый вниманию заинтересованного состоянием дел на философском фронте в Сибири и в России в целом сборник составлен на основе докладов участников IV Cибирского фило-софского семинара.

Для преподавателей вузов, аспирантов и магистрантов, а также молодых ученых, учителей школ, лицеев, гимназий, колледжей и всех интересующихся философскими проблемами.

© Разумов В. И. , отв. ред., 2014 © Шкарупа В. М., логотип, дизайн

обложки, 2014

3

Предисловие

IV Сибирский Философский Семинар (СФС) 2014 г. проходит в г. Омске на базе Омского государственного университета им. Ф.М.Достоевского, про-должая эстафету, начатую в НГУ (г. Новосибирск, 2011 г.), а затем продол-женную в СФУ (г. Красноярск, 2012 г.), ТГУ (г. Томска, 2013 г.). Идея нового философского форума в виде сибирских философских семинаров родилась в Новосибирске во время проводившегося там V Российского философско-го конгресса.

Важно отметить, идея Сибирского Философского Семинара была не только поддержана философами Сибири, но уже I СФС привлек участников из Москвы, Самары, и с каждым следующим семинаром география участни-ков расширялась. В работе III СФС в Томске принимал участие профессор из США. В настоящем семинаре участвует заочно философ из Италии.

При обращении к тематике СФС следует указать не только на ее разно-образие, но также на стремление философов понять особенности ускоряю-щейся мировой динамики, причины продолжения и углубления кризисных явлений в обществе. В таком ключе IV СФС в Омске избрал в качестве смыслообразующей идеи оппозицию: философская традиция — междис-циплинарные исследования и инновации. По мнению организаторов данно-го форума перспективы для философии и философов определяются по мере их включения не просто в процессы производства знаний, а именно таких знаний, которые начинают использоваться представителями других научных специальностей, а также предпринимателями, управленцами, деяте-лями искусства, в религиозных движениях. Т.о., актуально ставить вопросы о состоянии и потенциалах современной философии в механизмах трансфе-ров знаний и технологий.

В инновационной тематике важное место занимает тема конвергенции технологий. Понимание необходимости сочетания в стратегиях инноваци-онного развития государств, ТНК, глобальных университетов, установки на дополнение High-Tech High-Hume. Однако, если обратиться к списку кри-тических направлений развития РФ1, легко увидеть, что он не только во мно-гом заимствован из аналогичного списка, разработанного в США, но и, к сожалению, в двух этих списках из 27 технологий только 4 можно отнести к High-Hume, и то некоторые — «с натяжкой». Заметим, проблема кроется не в некомпетентности чиновников. Обратимся к авторитетному научному фон-ду РФ — РФФИ. Для соискателей грантов РФФИ предоставляет конкурсы и направления, в т.ч. это Конкурс инициативных научных проектов 2015 г., «а». Обратим внимание на предлагаемые направления. Всего их 8: (01) математи-

1 Указ Президента РФ от 7 июля 2011 г. № 899 «Об утверждении приоритетных направлений развития науки, технологий и техники и перечня критических технологий Российской Федерации» (http://news.kremlin.ru/media/events/files/41d38565372e1dc1d506.pdf).

4

ка, механика и информатика; … (08) фундаментальные основы инженерных наук. Упоминание о социальных науках, т.е., тех, предметом которых высту-пает общество — нет вообще. Выделено направление (06) естественнонауч-ные методы исследований в гуманитарных науках. Т.е. de facto в самостоя-тельном виде гуманитарные исследования в перечень фундаментальных наук не попадают. Во всех из представленных 8 направлений нет упоминаний о понятиях «когнитивный», «междисциплинарный». В разделах направления (06) есть упоминания о «междисциплинарных» и «мультидисциплинарных» исследованиях2. Рассматриваются экспертами РФФИ данные понятия как синонимы или они наделяются разными смыслами, сказать сложно, тем бо-лее, они относятся к группе терминов: междисциплинарный, многодисцип-линарный мультидисциплинарный, полидисциплинарный, трансдисципли-нарный, границы между которыми специалисты определяют очень не стро-го. Аргумент о том, что для специалистов из гуманитарных и социальных наук есть свой фонд — РГНФ, еще раз демонстрирует отсутствие серьезной стратегической работы по конвергенции технологий.

К сожалению, наука и образование в России бюрократизированы и кон-сервативны нисколько не меньше, чем госаппарат. Если в РФ и за рубежом еще с начала 90-х гг. XX в. широко обсуждаются вопросы о неэффективном использовании природных ресурсов России, остаётся неясным, почему вне обсуждения остаются вопросы крайне затратного использования интеллек-туального потенциала страны. Преподаватели большинства вузов России в стороне уже не только от занятий наукой, но и учебный процесс уходит на задний план — все озабочены подготовкой материалов к очередному мони-торингу, аккредитации, лицензированию и пр.

С началом перестройки и реформ в СССР и в РФ институциональные изменения в науке и образовании сильно запоздали (минимум на 20 лет). Первые перемены — это проект шестиуровневой пирамиды вузов России. Начались процессы по реорганизации академии наук. К сожалению, веду-щей тенденцией в развитии новейшей России остаётся — бюрократизация, очень ярко проявляющая себя в науке и в образовании. Но, откуда берутся бюрократы?! Выскажу тезис: во всякой социосистеме — снижение креатив-ного потенциала сопровождается ростом бюрократии и наоборот.

Однако вернусь к теме СФС. Есть шутки о нелепости национальных на-ук: математики, физики, биологии… В гуманитарном знании, где ключевым компонентом выступает естественный язык, более чем уместно говорить о национальной литературе, поэзии. Философия содержит в себе универсаль-ные, общечеловеческие инварианты, что дополняется национальными спе-цификами, выражающимися, напр., в понятиях: английского эмпиризма, немецкой классической философии, русского космизма. Огромное влияние на развитие интеллектуальной культуры в России оказывает постепенный

2 http://www.rfbr.ru/rffi/ru/contests_announcement/o_1913584

5

перевод с середины XVIII в. философского творчества и преподавания на русский язык.

Насколько Сибирь, идентифицирующие себя с ней философы, окажутся способными сформировать оригинальную и имеющую ценность за преде-лами сибирских просторов философию — покажет время. Фактом остается то, что идея СФС продолжает работать уже более пяти лет, привлекая к себе всё более расширяющийся спектр участников.

Искренне надеюсь, эстафета, поддержанная философами Омского госу-дарственного университета им. Ф.М.Достоевского, а также города Омска бу-дет плодотворно продолжаться.

В. И. Разумов

6

Доклады пленарного заседания

Л. В. Анжиганова Этнический неотрадиционализм как социокультурная медиация

Статья посвящена анализу этнического неотрадиционализма как социокультурного фено-мена, способствующего снятию противоречий между прошлым и будущим, традицией и мо-дернизацией в развитии этносов. Осуществлен анализ понятий «этнический традиционализм», «этнический модернизм», «этнический неотрадиционализм». Выявлены формы и основные функции этнического неотрадиционализма.

Ключевые слова: этнический неотрадиционализм, этнос, традиционализм, модернизация, эт-ническая идентичность.

Anzhiganova L.V. Ethnic neotraditionalism as socio-cultural mediation This article analyzes the Ethnic neotraditionalism as a sociocultural phenomenon, contributing to

the removal of contradictions between past and future, tradition and modernization in the develop-ment of ethnic groups. The analysis of the concepts of “ethnic traditionalism”, “ethnic modernism”, “ethnic neotraditionalism”. Identified forms and basic functions of Ethnic neotraditionalism.

Keywords: ethnic neotraditionalism, ethnicity, traditionalism, modernization, ethnic identity. Важнейшей проблемой глобализации является поиск путей и механизмов

сохранения многообразия культур, поддержания равновесия между этниче-ской и глобальной массовой культурой. Экономическая, технологическая и информационная составляющие глобализации все более и более универса-лизируют человечество, тогда как социокультурная, более консервативная сфера жизни общества, содержит в себе традиции, укоренные в веках и ты-сячелетиях. Противоречия между прошлым и будущим, традицией и модер-низацией нарастают, раскалывая общество на непримиримые лагеря. Между тем, как для преодоления т.н. «глобальных проблем современности» необхо-димы консолидированные усилия сообществ различной степени сложности (человечество, государства, наконец, этносы). Этнос, как естественно сло-жившаяся общность людей, объединенных общностью территории, культу-ры, исторической судьбы, стремится сохраниться во времени и пространст-ве. Реальное же бытие этноса представляет собой противоречивое поле раз-нонаправленных феноменов и стратегий: традиционных и модернизацион-ных ценностей, форм жизнедеятельности и социальных отношений. Инвер-сия, возникающая при этом, истощает силы и ресурсы этноса, тормозит его полноценное развитие.

Процесс глобализации воспринимается по-разному: от стремления уско-рить этот процесс и придать ему необратимый характер до категорического неприятия и желания вернуться в эру господства традиции. Глобализация усилила интерес к традиции как механизму сохранения этнической иден-тичности. Появились тенденции, возрождающие этнический традициона-лизм как «ответ» на вызов универсализма.

Этнический традиционализм — это ориентация индивидуального, группо-вого или общественного сознания на традиционные, т.е. устойчивые, исто-

7

рически апробированные ценности, формы жизнедеятельности, социальные отношения

Основные характеристики этнического традиционализма: абсолютизация и консервация этнических ценностей, форм жизнедеятельности,

социальных отношений; отказ от принятия инноваций извне и изнутри социума; непротиворечивое единство уровней общественного и ндивидуального сознания

(рациональный, эмоциональный, подсознательный, религиозный). Сторонников такой стратегии немало среди религиозных и этнокультур-

ных фундаменталистов. В то же время в обществе выявляется немало при-верженцев этнического модернизма.

Этнический модернизм — решительный отказ от традиций и ориентация общественного сознания этноса на новые ценности, формы жизнедеятель-ности и социальные отношения. Модернизация, как правило, проводится с использованием опыта, накопленного передовыми странами, при их техно-логической, политической и финансовой поддержке. Ценностями мира мо-дернизации считаются постиндустриальные технологии, наличие развитой демократии в форме правового государства, высокий уровень и качество жизни населения — доступность образования, массовой культуры, медицин-ской помощи и т.д. Вместе с тем, разрыв с прошлым не остается без послед-ствий — разрывается живая ткань культуры, что воспринимается немалой частью общества как личная трагедия.

Как справедливо отмечает А.П.Давыдов, «главная задача социокультурно-го анализа — необходимость создания эффективно работающих моделей, нацеленных на изучение динамики человеческой реальности» [1]. Одной из таких моделей может стать неотрадиционализм как одна из форм социо-культурной медиации, которая, в свою очередь, «выступает одной из значи-мых предпосылок исторической динамики» [2].

Этнический неотрадиционализм — это ориентация индивидуального, груп-пового или общественного сознания на включение традиционных ценно-стей, форм жизнедеятельности, социальных отношений этноса в модерни-зационные процессы для обретения этносом целостности во времени и в пространстве. Необходимо отметить принципиальную характеристику не-отрадиционализма: восстановление прежних форм жизнедеятельности про-исходит в новом цивилизационном и социокультурном контексте и востре-бовано новыми акторами этнического развития. И это, в конечном счете, ме-няет сами традиции, подчас превращая их, наряду с неотрадицией, в псевдо- и антитрадицию.

Исторически неотрадиция сопровождала весь путь развития человечест-ва, возникая на границах культурного взаимодействия, в процессе возникно-вения надэтнических общностей (государств, империй, цивилизаций и пр.). Одним из известных современных примеров можно считать участие не-сколько групп стран восточной культуры, которые к кон. XX– нач. ХХI вв. добились значительных технологических и социальных сдвигов. Успехи стран т.н. «золотых драконов» (Япония, Южная Корея, Гонконг, Тайвань,

8

Китай) исследователи связывают, помимо прочего, с умением сочетать мо-дернизацию и исторически сложившиеся устойчивые, исторически апроби-рованные ценности, формы жизнедеятельности, социальные отношения.

К проявлениям этнического неотрадиционализма могут быть отнесены актуализация моноэтничных браков, повышение ценности родного языка в условиях би-, полилингвизма, рост популярности «своих» имен либо имен на двух языках, этнической атрибутики в одежде и прическе, национальной кухни как ритуальной, возрождение этнопедагогики, усиление кланово-родовой идентификации, распространение осовремененных форм язычест-ва и традиционных верований и пр.

Этнический неотрадиционализм, в конечном счете, направлен на сохра-нение и развитие этнической идентичности. Этническая идентичность озна-чает осознание своей принадлежности к определенной этнической общно-сти, значимость членства, разделяемые этнические чувства, ее оценка в срав-нении с другими.

Основой этнической идентичности является совокупность таких объек-тивных признаков, как общность языка, общие черты материальной и ду-ховной культуры. Субъективными характеристиками становятся особенности национального характера, автостереотипы, наличие разделяемых членами группы представлений об общем территориальном и историческом проис-хождении, религия, отличающая членов одной этнической группы от дру-гой.

Этнический неотрадиционализм проявляется в различных формах. 1. Этнополитический неотрадиционализм обнаруживается в символах

власти (герб, гимн и пр.), формах политического устройства. 2. Этноэкономический неотрадиционализм проявляется в активизации форм и

способов традиционной хозяйственной деятельности. 3. Этноэкологический неотрадиционализм, как восстановление традиционно

бережного отношения к родной земле часто ведет к ее ресакрализации. 4. Этнокультурный неотрадиционализм проявляется в ревитализации куль-

турных символов, традиций, ритуалов. 5. Этноконфессиональный неотрадиционализм отражается в стремлении вос-

становить традиционную религию в возможно более полном объеме — как формы общественного сознания, культовой практики, религиозных отно-шений, социальных институтов.

6. Этнопедагогический неотрадиционализм востребован в процессе социализа-ции личности на основе традиционных ценностей, как на уровне семьи, так и в системе образования.

7. Этнический неотрадиционализм проявляется также в повседневности. Нацио-нальная пища, одежда, нормы поведения в быту, традиции отношений меж-ду полами и представителями различных возрастов, традиции гостеприимст-ва и пр. все больше востребованы народом.

Т.о., основные функции этнического неотрадиционализма в могут быть: сохранение этнической идентичности;

9

закрепление этнической солидарности; адаптация к модернизационным процессам. В конечном счете, этнический неотрадиционализм ведет к обретению

этносом целостности во времени и пространстве, возрождении и конструи-ровании неоэтничности, являясь одной из форм социокультурной медиа-ции.

Анализ этнического неотрадиционализма как ресурса формирования це-лостности этноса во времени и пространстве, повышения его субъектности, позволяет, помимо серьезных достижений, которые мы представили выше, отметить и существенные противоречия в его проявлении.

Этнический неотрадиционализм пока носит скорее символический и проти-воречивый характер, оставаясь на поверхности сознания большинства членов народа, само же культурное наследие характеризуется неполнотой (а порой и прямым искажением) проявления традиции.

Тем не менее, в своей главной цели — в стремлении адаптировать тра-дицию к новой социальной реальности — этнический неотрадицонализм представлен как реальный феномен социальной жизни этносов и социо-культурного пространства регионов. 1. Медиация как социокультурная категория. Материалы круглого стола. Ин-т социо-

логии РАН. 22 февраля 2013 г. Ч. 7//Филос. науки. 2014. № 5. С. 134. 2. Там же. Ч. 3//Филос. науки. 2014 № 1. С. 60.

П. Б. Гринберг, К. Н. Полещенко, П. В. Орлов, Е. Е. Тарасов, Л. В. Татаурова, Ф. С. Татауров

Структурно-технологическая инноватика: методологические основы и приложения для наноинженерии поверхности

В работе изложены научно-методологические положения и принципы структурно-технологической инноватики применительно к решению инновационных задач наноиндустрии и инженерии поверхности. Наряду с известными принципами создания нанообъектов: «снизу-вверх» и «сверху-вниз» структурно-технологическая инноватика включает третий принцип — «по-горизонтали». Методология раскрывает возможности структурно-информационного под-хода к проектированию интеллектуальных объектов и позволяет проектировать различные нанообъекты с адаптивными свойствами.

Ключевые слова: структурно-технологическая инноватика, проектирование интеллектуальных объектов, наноструктурированные топокомпозиты, структуризаторы.

Greenberg P.B, Poleschenko K.N, Orlov P.V., Tarasov E.E., Tataurova L.V., Tataurova F.S. Structural and Technological Innovation: Methodological Foundations and Applications for Surface Nanoengineering

In this labor described scientific and methodological principles and the principles of structural and technological Innovation applied to the solution of problems of nanotechnology innovation and sur-face engineering. Along with well-known principles of the creation of nanostructures, «bottom-up» and «top-down» structural and technological Innovations include the third principle — «in the horizontal». Methodology reveals the possibilities of structural and informational approach to the design of smart objects and allows you to design a variety of nano-objects with adaptive properties.

Keywords: structural and technological Innovations, designing smart objects, nanostructured topokompozits, outliner.

10

Потребность в инновационных решениях в области нанотехнологии и инженерии поверхности, создания новых материалов и разработке эффек-тивных технологий для целого ряда современных высокотехнологических производств, все возрастает. Соответственно, возрастает потребность в раз-работке методологических подходов к созданию многофункциональных устройств и материалов с адаптивными свойствами — т.н. «интеллектуаль-ными» материалами и устройствами (ИМУ). Новые возможности создания ИМУ связаны с последними достижениями нанонауки и нанотехнологий.

В основе создания нанообъектов лежат два принципа: «снизу-вверх» и «сверху-вниз». На использовании первого принципа удается создавать на-нобъекты путем «выращивания», на использовании второго принципа осу-ществлять получение нанообъектов путем «компактирования».

Авторами развиваются научно-методологические положения и принци-пы структурно-технологической инноватики (СТИ) применительно к реше-нию инновационных задач наноиндустрии и инженерии поверхности.

В рамках СТИ наноматериалов возможна реализация наряду с указанны-ми подходами, третьего подхода — «по-горизонтали». Это открывает прин-ципиально новые возможности для создания целого ряда нанокомпозитов, а также использовании новых методик структурообразования для решения различных задач инженерии поверхности.

Структурно-технологическая инноватика — междисциплинарное науч-ное направление, сложившееся на стыке физического материаловедения, радиационной физики конденсированного состояния, трибологии и элион-ных технологий. Методология СТИ основана на развитии структурно-информационного подхода к проектированию интеллектуальных объектов на основе систем субъект-объектных связей, определяющих множествен-ность состояний (матрица состояний) создаваемого объекта. Из этого следу-ет возможность существования состояний объекта с обратной связью, влияющих на изменение всей полисубъектной системы.

Применительно к решению инновационных задач наноидустрии и ин-женерии поверхности с позиций СТИ это означает:

во-первых, возможности проектирования «интеллектуальных» системных объектов работающих на основе связей: «матрица состояний «полиструктур-ного» объекта — субъектное воздействие — изменение «состояния матрицы» — обратное воздействие на субъект — обратное воздействие на «полиструк-турный» субъект;

во-вторых, подчеркивает активную роль «матрицы состояний», представ-ляющей собой в базовом виде как минимум субъект-объектную системную триаду, напр. «субъект воздествия» — «среда», (в которой происходит про-цесс воздействия) — «объект»;

в-третьих, подчеркивает определяющее значение в создании нанообъек-тов (материалов) и наносистем (технических устройств) процессов актива-ции и активных элементов (структурных активаторов), взаимодействие кото-рых является обязательным условием получения высокоресурсных изделий,

11

эффективность которых обеспечивается за счет коммуникативного «энерго-информационного» обмена между структурными элементами «матрицы со-стояний», своего рода «электронного чипа», содержащий «сценарий» дейст-вия технической системы в процессе последующей эксплуатации.

Подобные идеи используются при создании наноструктурированных микрокапсул и структур типа «ядро-оболочка», позволяющих формировать мультифункциональные покрытия и среды.

Методология структурно-технологической инноватики основывается на том утверждении, что важно не только получать различные нанообъекты с заданными свойствами, не только научиться «дистанционно» управлять па-раметрами и характеристиками наноразмерных слоев, так и нанокомпозит-ных микрокапсул, но и перевести подобное управление на уровень «само-оуправления». Очевидно, что возможности для «самооуправления» нанообъ-ектов будут зависть от уровня сложности их структурной организации, т.е. своего рода «врожденного интеллекта».

Обязательным условием образования подобных структур является нали-чие конфигураций активных центров (активаторов), способствующих заро-дышеобразованию и росту индуцированных фаз, и в целом, определяющих программы развития репликационных процессов самоорганизации.

Изложенные идеи позволили разработать новый класс нанокомпозитов — наноструктурированных топокомпозитов (НСТПК) градиентного типа, матричного типа, а также градиентно-матричного типа, наноструктуриро-ванных топокомпозитов на металлической и неметаллической основе.

Основополагающий принцип создания этих материалов основан на по-следовательной реализации идеи конструирования интерфейсных структур «структуризаторов», включающих разномасштабные конструкты межфазной области нанокомпозита и состоящих из нанокластерных твердых образова-ний (ядра) и периферии. Периферия представляет собой упруго-пластичные области с различной концентрацией элементов, выполняющей функции энерго-информационного обмена внутри данного конструкта за счет эф-фекта памяти формы (ЭПФ), эффектов зернограничного проскальзывания и наличия концентрационного градиента, инициируемых внешним воздейст-вием процессы массопереноса в условиях эксплуатации изделии из НСТПК.

Идея управления процессами структурообразования за счет формирова-ния «структуризаторов» доведена до практической реализации в области решения таких задач инженерии поверхности как ионно-плазменная очист-ка, консервация и модификация поверхности артефактов.

12

Андреа Дези Рациональное определение конечных сущих относительно их существования в пространстве. Философская мысль и натуралистический подход (Размышления о натурфилософии по случаю публикации в Италии «Изложения процесса природы»1 Ф.-В.-Й. Шеллинга)

Rational determination of finite beings in relation to their existence in space. Referring to Schelling’s Philosophy of Nature, this article investigates the possibility of a rational determination of beings in relation to their existence in space. Keywords: philosophy of nature, ontology, space, transcendental Ideal, cosmological antinomies, Schel-ling, Kant.

Одни зарницы огневые, Воспламеняясь чередой, Как демоны глухонемые, Ведут беседу меж собой. Как по условленному знаку, Вдруг неба вспыхнет полоса, И быстро выступят из мраку Поля и дальние леса. И вот опять все потемнело, Все стихло в чуткой темноте — Как бы таинственное дело Решалось там — на высоте…

Ф. И. Тютчев, 1865 Что есть Существующее (das Existierende)? Что я мыслю, когда мыслю Су-

ществующее? Древний вопрос философии, который, согласно Шеллингу, является

первым и основным вопросом любого философского исследования, выявля-ется вновь, с крайней ясностью и решительностью, в начале захватывающей рукописи «Изложение процесса природы» (Darstellung des Naturprocesses), напи-санной, по всей вероятности, для курса по «Принципам философии», про-читанного Шеллингом в Берлине зимой 1843–1844 гг.

Непосредственность вопроса, который недвусмысленно очерчивает об-ласть и предмет философии, кажется, скрывает трепет неотложности. Он утверждает, более того, навязывает необходимость обсуждения основного вопроса философии, который возникает снова, обнаруживая собственное решающее значение, именно в тот момент, когда философия, погрузившая-ся в пропасть «натуралистической» инволюции, кажется, обречена на выми-рание в непреодолимой данности «того, что существует».

Согласно шеллингианской реконструкции, в движении (исторически де-терминированном), которое привело рациональное познание к тому, чтобы

1 Schelling F.W.J. Esposizione del processo della natura. Torino: Accademia University Press, 2014.

13

обрести самое себя в потребности абсолютной свободы2, именно Декарт подверг сомнению, впервые, также чувственный опыт, который неизбежно превращается при таком подходе из принципа в предмет (проблематичный) познания. Чувственно-данное нельзя было больше использовать, как это делалось в прежней схоластической метафизике, для заключений о сверх-чувственном, а также нельзя было признать в качестве авторитетного источ-ника, которому разум обязан пассивно подчиниться. Более того, потреб-ность в безусловной достоверности, свойственная свободному разуму, меша-ла признавать рациональность простого чувственного данного, которое должно было бы, в свою очередь, быть обосновано, и затем выведено, только исходя из того, что «действительно есть», т.е. из Существующего.

Согласно Шеллингу, следуя импульсу, который был сообщен филосо-фии тем же Декартом, было бы естественно инвертировать предыдущее на-правление рационального познания, которое, с посткартезианской точки зрения, должно было бы двигаться от Существующего к конечным и обу-словленным сущим (принимаемым как данное, полученное из чувственного опыта), а не восходить от неоспоримых предположений разума — таких, как те самые чувственные данные или общие принципы, свойственые познанию (напр., закон каузальности),— вплоть до Существующего как предмета ра-ционального познания.

Несмотря на возможность допущения, что эта инверсия, с исторической точки зрения, неким образом действительно имела место, тем не менее, ос-тается немаловажным, при шеллингианском подходе, тот факт, что она не-сомненно произошла, так сказать, не в чистом виде, мутировав в простой обосновывающий процесс, который привел к тому, чтобы снова утвердить, но на этот раз как обоснованные, те самые конечные сущие, которые прежде подвергались сомнению.

На самом деле, вопрос о Существующем должен был бы распасться на два: с одной стороны, на вопрос о природе Существующего самого по себе, которое есть предмет разума, а с другой — на вопрос о конечных сущих как феноменах Существуюшего, или, говоря иначе, как видимости бесконечного (т.е. безусловного) в конечном. Вопросу о рациональности Существующего дол-жен бы был соответствовать вопрос о рациональности сущих как феноме-нальных отражений, уже свободных от собственного определения (т.е. отде-ленного от бесконечного), которое делало их сомнительными предположе-ниями.

Однако, главный интерес, так сказать, центр бытия, не сместился, в Су-ществующее как Бытие сущих, но остался в самих конечных сущих, которые сохранили своеобразную «онтологическую непрозрачность» для Сущест-вующего. Как следствие, образовалось, между конечным и безусловным, про- 2 Ср. Schelling F.W.J. Philosophische Einleitung in die Philosophie der Mythologie//Sämtliche Werke/hrsg. von K.F.A.Schelling. Bd. I–XIV, Stuttgart-Augsburg, Cotta, 1856–1861 (= SW). Bd. XI. S. 257–267. Ср. тж.: Philosophie der Offenbarung//SW XIII, 34–54.

14

стое обосновывающее отношение, посредством которого конечное, как таковое, установилось как то, чт.е. Существующее, и закрепило, натуралистически, свою сущностную инаковость по отношению к мысли.

На самом деле, такое отношение между конечными сущими и Сущест-вующим колеблется между двумя полюсами — реалистическим и идеали-стическим. Оба этих полюса могут быть сведены к присутствию субстанци-ального Бытия, которое в конечных сущих имеет свое непосредственное выра-жение (реалистический полюс) или же «простую отсрочку» (das Noch-nicht, «еще-не») своего выявления, которое возможно посредством внешнего действия, примененного к самим сущим (идеалистический полюс). Натуралистический дрейф, упоминавшийся выше, утверждается здесь поэтому как непреодоли-мое закрытие горизонта Сушествующего (и сущих, которые существуют) в кругу дианоэтического (durchwirkenden) продвижения (согласно терминологии, выбранной Шеллингом со ссылкой на Платона3), через которое стремление к чистой ноэтической рациональности неизбежно застряло бы на появлении «диалектических иллюзий», которые обязательно наложили бы на бесконеч-ное (безусловное) иррациональную (условную) конечность сущих.

Возможно, если объединить реалистический и идеалистический полюсы под общим названием материализма, предмет станет более ясным. В обоих случаях, как говорилось, в основание полагается субстанциальное Бытие или же Сущность (рациональность, или безусловность, которой остается, впро-чем, сомнительной), которая представляется как необходимость бытия самих сущих. На реалистическом полюсе эти последние приобретают значение похожее на то, которое они имели в прекартезианской метафизике, т.е. су-щие-которые-суть-Бытие, динамичное соединение которых может быть на-звано природой, принимаются как основа для последующих заключений, по-зволяющих объяснить любой предмет, не поддающийся непосредственно-сти данного, включая мысль или моральные и эстетические принципы, кото-рые, как правило, к ней возвращаютcя4. На идеалистическом же полюсе, эта природа есть посредственно Бытие5, т.е. сущие — суть постольку, поскольку принимаются как преодолимые. Возможная операция над сущим (дианоэти-ческий процесс), другими словами, наличие или возможность распоряжаться (facultas disponendi) данного является, в этом случае, истиной его. На идеали-стическом полюсе авторитетность данного, которое полагается как terminus a quo, следовательно, совпадает с действенностью, которая, отрицая его, его основывает. Снова все крутится вокруг данного, вокруг конечного сущего,

3 Ср.: Платон. Resp. VI, 511 D, цит. по изд.: Platonis opera. N. Y.: Oxf. Univ. Press, 1995. Vol. IV. 4 Одним из наиболее современных выражений этого подхода является работа Франса де Вааля: Frans de Waal. The Bonobo and the Atheist. In Search of Humanism Among the Primates. L.: W. В. Norton & Company, 2013. 5 Одним из представителей этого подхода является итальянский философ Джованни Джентиле (Giovanni Gentile). В качестве примера хотелось бы обратить внимание на ясность его слов: «[дух] cпрославляет свою природу, поскольку она не есть уже реализованная, и поэтому реализуется» (Teoria generale dello spirito come atto puro. Firenze: Le Lettere, 2003. P. 234.

15

которое, являясь отсутствием мысли, но находясь в возможном отношении с нею, подтверждается как полностью иррациональное. Следовательно, ко-нечные сущие, независимо от того, считаются ли они неорганической и биологической основой мысли, которая к ним может обращаться, или же полагаются как отрицаемые (negandi), поскольку, так сказать, являются «горю-чим»6 для мыслительной деятельности, в любом случае, остаются, в отноше-нии к безусловному, полностью «непрозрачными для Существующего» и утверждают себя, материально, как неустранимое иррациональное условие любого рационального действия или познания.

В этом обосновывающем определении и в материалистическом колеба-нии между реализмом и идеализмом, которое из него следует, выражается сущностный характер философского подхода, обычно определяемого как современность, который установился на Западе после Декарта и который исто-рически и политически воплотился в современных нациях-государствах, а также в структуре капиталистического производства и потребления. Такой подход, прежде всего, поскольку устанавливает закрытие и натуралистиче-скую обусловленность мысли, противопополагается видению чисто и свобод-но философскому, которое, двигаясь неизбежно ноэтическим, а не диано-этическим путем, не имеет натуралистической склонности и не может быть сведено к таковой.

В. С. Диев Рациональность и междисциплинарные проблемы в «обществе знаний»: задачи и возможности философии*

В статье показано, что в становящемся «обществе знаний» существует возможность повы-сить роль и значение философии в сфере образования и науки. Предлагается ввести в россий-ской высшей школе фундаментальный курс по проблематике принятия решений. Обосновыва-ется возможность и необходимость использования методов и приемов философского анализа для решения междисциплинарных проблем.

Ключевые слова: рациональность, междисциплинарные проблемы, общество знаний, образо-вание, принятие решений, интеллектуальная деятельность, критическое мышление, философия.

Diev V.S. Rationality and Interdisciplinary Problems in Knowledge Society: Objectives and Op-portunities of Philosophy

The paper shows that over the shaping knowledge society there is a possibility to rise the role and significance of philosophy within the education and science. It is necessary to introduce a fundamental course on decision making range of problems within the Russian tertiary school. The possibility and necessity of methods and techniques of philosophical analysis for the interdisciplinary problems solv-ing are substantiated.

Keywords: rationality, interdisciplinary problems, knowledge society, education, decision making, reasoning, critical thinking, philosophy.

6 Выражение Джентиле: Ibid. P. 237. * Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ, проект № 13-03-00326а.

16

В современном российском обществе, на мой взгляд, доминирует нега-тивно-пренебрежительное отношение к философии. Безусловно, оно имеет определенные основания, достаточно вспомнить печально известный «фи-лософский пароход», гонения на генетику и кибернетику, идеологический диктат и цензуру. Такое отношение к философии в нашей стране наглядно продемонстрировала ситуация, связанная с введением кандидатского экзаме-на по истории и философии науки. И сегодня в недрах Минобрнауки пе-риодически возникают предложения об отмене преподавания философии в том или ином контексте. Мне представляется, что в условиях возникающего «общества знаний» философия имеет хорошие шансы повысить свой, как принято сейчас говорить, рейтинг, и прежде всего, в сфере образования и науки.

Более полувека тому назад появилась концепция постиндустриального общества, затем ей на смену пришла концепция информационного общест-ва, где главным продуктом производства становится информация. Сегодня же все больше говорят об обществе, основанном на знаниях, которые стано-вится основным фактором прогресса. В то же время, сегодняшнее общество все чаще называют «обществом риска», поскольку неопределенность и риск, и связанные с ними потенциальные угрозы не становятся меньше, а наобо-рот, возрастают. Полагаю, что информационное общество корректно рас-сматривать как общество знаний, и, разумеется, как общество риска, по-скольку открывая новые возможности, оно создает и риски, которых не было ранее. Как отмечает В.А.Лекторский «…современная цивилизация во все большей мере превращается в “цивилизацию знаний”, в которой производ-ство, распространение и использование знаний определяющим образом влияет на технические, экономические, социальные и культурные процессы. Особую роль при этом играет научное знание. Знание, тем более научное, предполагает рациональную обоснованность» [1, с. 30].

Определений термина «образование», существует, наверное, не меньше, чем дефиниций «культуры». Тем не менее, предложу еще одно. Образование — процесс и результат усвоения человеком компетенций, практических и теоретических знаний. Получив образование, человек способен дальше са-мостоятельно работать, и что не менее важно — учиться. Он знаком с зако-нами природы и научного обществознания, основами философского зна-ния; умеет аргументировано рассуждать, анализировать явления окружающе-го мира, принимать решения. В приведенной выше характеристике образо-вания выделю два важнейших момента: способность образованного человека учиться всю жизнь и умение принимать решения. Всякий сознательный че-ловек преследует определенные цели и принимает соответствующие реше-ния, связанные с их достижением. Любую человеческую деятельность без особых интеллектуальных усилий легко представить как цепочку подготов-ки, принятия и реализации принятых решений.

Хочу сослаться на авторитетное мнение Я.Хинтикки, который пишет, что «обучить умению рассуждать и анализировать– величайший вызов фи-

17

лософам со стороны образования. Этотакже лучшая возможность для фило-софского сообщества стать необходимым для высшего образования (а может быть, и не для высшего, а для базового). Отвечает ли философское сообще-ство на этот вызов, а если да, то как?» [2, с. 85]. В цитируемой статьеХинтикка отвечает на поставленный вопрос и формулирует два тезиса. «Мне неизвест-ны обобщающие данные об изменении у студентов уровня умения анализи-ровать и рассуждать. Былидостигнуты отдельные успехи на индивидуальном уровне, сторонники движения за критическое мышление убедили коллег, что обучать умению анализировать и рассуждать важно и нужно. Но в целом обстановка напоминает хаос. Такое неудовлетворительное положение дел приводит меня к основному тезису этой статьи. Во-первых, запрос на обуче-ние рассуждению и другим аналитическим умениям –великолепная возмож-ность для философского сообщества внести существенный вклад в общее образование и стать профессионально необходимым. Во-вторых, до сих пор философское сообщество не использовало в полной мере эту возможность; собственно говоря, по мнению некоторых, оно ее почти упустило» [2, с. 85–86].

Дело в том, что образование должно учить человека принимать решения, но, к сожалению, не выполняет эту функцию должным образом. Полностью поддерживаю позицию Хинтикки, и хочу отметить, что на протяжении по-следних десяти лет активно пропагандирую необходимость введения в рос-сийской высшей школе фундаментального курса по проблематике принятия решений. Такая дисциплина должна стать важнейшим элементом в подго-товке специалистов в любой области знания, ибо всякий процесс человече-ской деятельности сопровождается процедурами разработки, принятия и реализации принятых решений. Слушатели курса получат представление об областях применения теории принятия решений, овладеют прикладными технологиями принятия решений, что послужит методологической основой для их последующего применения в практике конкретной деятельности. На-ряду с теоретической подготовкой слушатели должны получить также прак-тические навыки в овладении методами анализа проблемных ситуаций, ис-пользовании нормативных методов сравнения и выбора альтернатив, выбора решений в условиях риска, использовании различных процедур принятия коллективных решений, умении разрабатывать варианты решений и обосно-вывать их выбор по различным критериям. В предлагаемом подходе важную роль играют идеи критического мышления, которое понимается как после-довательность умственных действий, направленных на проверку высказыва-ний или систем высказываний, с целью выяснения их соответствия фактам, нормам и ценностям. Критическое мышление является формой рациональ-ного мышления, служит необходимым условием принятия эффективных решений. Полагаю, что курс «Основы принятия решений» должен входить, если не в базовую, то, как минимум, в вариативную часть ООП в блоке гума-нитарных, социальных и экономических дисциплин. Общая трудоемкость дисциплины составляет 4 зачетные единицы, что соответствует 72 аудитор-

18

ным часам и соответственно 144 часам нагрузки студента. Понятно, что в зависимости от образовательной программы можно изменять акценты в структуре и тематическом содержании дисциплины, в зависимости от на-правления подготовки слушателей (см. подробнее [3]).

За долгую историю философии ей было дано немало определений. И сегодня в философской, и не только в философской литературе, постоянно ведутся дискуссии о том, что такое философия, чем она должна заниматься, нужна ли философия вообще и т.д. и т.п. Среди множества дефиниций фи-лософии, определение Б.Рассела, использующее метафору «ничейной зем-ли», на мой взгляд, является одним из наиболее образных и понятных. Именно поэтому считаю возможным использовать его, чтобы показать роль философии в решении междисциплинарных проблем.

Междисциплинарная проблема, пока она не вошла в парадигму сущест-вующей, или не привела к возникновению новой дисциплины, находится на «ничейной земле» и поэтому возможно и необходимо использовать фило-софские методы и приемы для ее анализа. Междисциплинарные проблемы относятся сразу кнескольким отраслям знания, каждая использует свои мето-ды решения задач, но, вместе с тем, которые принадлежат одному проблем-ному полю. Современный этап развития науки, образование новых направ-лений исследований и формирование перекрестных научных связей дикту-ют необходимость расширения междисциплинарных исследований. Такие проблемы с одной стороны являются типичными для нескольких дисцип-лин, но в то же время, ни одна из них порой не может их решить, не выходя за рамки своей парадигмы, что и приводит к необходимости философского подхода. Решение таких проблем, как правило, требует привлечения резуль-татов целого ряда конкретных наук. Философия в этом случае может выпол-нять интегрирующую функцию: с одной стороны, объединяя подходы раз-личных дисциплин, а с другой, формируя общий концептуальный базис, позволяющий переносить методы и модели из одной научной дисциплины в другую. Немаловажно, что междисциплинарные проблемы являются чаще всего «вызовами времени», для ответов на которые нет готовых рецептов. Согласно определению Г.Гегеля, философия — это эпоха, схваченная мыс-лью, исходя из этого положения, подобные междисциплинарные проблемы должны быть сегодня в центре внимания философов [4].

На мой взгляд, междисциплинарные проблемы важны и для развития са-мой философии. Они могут приводить и к появлению новых отраслей фи-лософского знания. В качестве примера приведу философию управления и философию Сибири (см. подр. [5, 6]). 1. Лекторский В.А. Рациональность как ценность культуры//Вопр. философии. 2012.

№ 5. С. 26–34. 2. Хинтикка Я. Философские исследования и общее образование//Вопр. филосо-

фии. 2014. № 4. С. 84–89. 3. Диев В.С., Сорина Г.В. Курс «Основы принятия решений» в высшей школе Рос-

сии//Ценности и смыслы. 2012. №2. С. 83-98.

19

4. Диев В.С. Междисциплинарные проблемы: новая «ничейная земля» для филосо-фии//Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Сер.: Философия. 2008. Т. 6. Вып. 3. С. 3–8.

5. Диев В.С. Философия управления: область исследований и учебная дисципли-на//Вестн. Том. гос. ун-та. Философия. Социология. Политология. 2012. № 2. С. 59–66.

6. Иванов А.В., Диев В.С., Разумов В.И. Философия Сибири//Вестн. Рос. филос. об-ва. 2014. 1 (69). С. 77–81.

П. Л. Зайцев Университет с приставкой «классический»: цена статуса и привлекательность бренда

В исследовании рассматривается понятие «классический университет» применяемое как к гумбольдтовской образовательной парадигме, так и множеству образовательных организаций постсоветской России. Обозначаются угрозы приверженности бренду «классический универси-тет» образовательных организаций, как обращенному «внутрь и назад». В то время как бренд «инновационный» обращен «вовне и вперед».

Ключевые слова: классический университет, Ассоциация классических университетов, инно-вационный университет, брендинг

Zaitsev P.L. University with the prefix «classic»: the price of the status and attractiveness of the brand

The study examined the concept of «classical university» as applied to the Humboldt educational paradigm, and a variety of educational institutions of post-Soviet Russia. Denoted threats brand com-mitment «classical university» educational institutions, as a facing «inwards and backwards». While the brand of «innovative» faces «outward and forward».

Keywords: Classic University, Association of classical universities, innovative university, branding. С 2001 г. в России действует Ассоциация классических университетов

(АКУР), включающая в себя 41 организацию. Понятие «классический уни-верситет», при всей его неоднозначности, когда «классический» может по-ниматься и как «гумбольдтовский», и как «советский», довольно устойчиво, употребимо и связано на практике с конкретными образовательными орга-низациями в столице и в регионах. В свое время вопросом установления признаков классического университета задавался В.П.Прокопьев, статья ко-торого вышла в журнале «Университетское управление» за год до образова-ния уже упомянутой ассоциации. Среди прочих признаков, приводимых Прокопьевым, следует обратить внимание на достаточно свободную от кон-кретики дефиницию: «высокий уровень подготовки специалистов, возмож-ность получения студентами базовых знаний в различных областях науки при оптимальном сочетании естественно-научных и гуманитарных дисцип-лин, способность к формированию и распространению нравственных и культурных ценностей, преобладание в научной работе доли фундаменталь-ных исследований» (2). Что значит «высокий уровень» подготовки и «опти-мальное сочетание» дисциплин, отличающий классический университет от иных, мы вряд ли сможем установить при отсутствии должного инструмен-тария, но способность формировать ценности и преобладание фундамен-тальных исследований кажутся нам достаточно убедительными признаками. Во многом потому, что их нельзя ни назначить, ни купить, ни подделать. В

20

дополнительных показателях вуза, учитываемых при экспертной оценке воз-можности приема вуза в АКУР эти признаки находят свое подтверждение как минимум в четырех пунктах: 1. Срок функционирования вуза в качестве классического университета. 3. Многолетнее эффективное сотрудничество с учреждениями РАН. 4. Наличие в составе вуза учебно-научных центров и комплексов, НИИ, уникальных учебных и научных подразделений, в т.ч. созданных по решениям вышестоящих органов управления, а также финан-сируемых из зарубежных финансовых источников. 9. Выполнение вузом воспитательной и культурно-просветительской работы в вузе и в регионе (1).

Омский государственный университет им. Ф.М.Достоевского является членом этой Ассоциации. В повседневной городской коммуникации, сред-ствах массовой информации, когда речь заходит об ОмГУ, словосочетание «классический университет» часто заменяет официальное название вуза. Це-на, которую приходится платать вузу за принадлежность к данному статусу и приверженность неофициальному бренду является предметом нашего рас-смотрения.

Миссия ФГБОУ ВПО «ОмГУ им. Ф.М.Достоевского» основана на идее расширения образовательного пространства, удовлетворении потребностей граждан в получении образования, обеспечении рынка труда конкуренто-способными специалистами, интеграции с регионами российского Севера, Казахстаном и Средней Азией, формировании благоприятного образа Си-бири как территории передовых технологий и высокой нравственной куль-туры. Стратегическая цель университета — стать центром инновационного образования, коммуникации и информации, продуцирования знания и раз-вития научного потенциала региона.

В настоящее время ведется разработка стратегии развития университета на 2015 — 2019 гг., среди приоритетных задач заявляется превращение уни-верситета в центр коммуникации бизнеса, общества, органов исполнитель-ной власти; тесное сотрудничество с реальным сектором экономики как в поисках заказов на прикладные разработки, так и в поисках фундаменталь-ной тематики; формирование инновационных производств и организация инновационных предприятий.

Эти цели современны и актуальны. Но являются ли они задачами класси-ческого университета? Ярко выраженный прикладной характер стратегии университета, настроенность на удовлетворение потребности граждан в высшем образовании, говорит нам о выборе стратегии «включения» потре-бителя, в то время как бренд «классический» направлен на «исключение»: элитарность, избирательность. Кстати, то, что учиться в ОмГУ «сложно» относительно других вузов региона — устойчивый штамп абитуриентов, порожденный самим «классическим» вузом. Выход на реальный сектор эко-номики также может быть воспринят как отказ оставаться «классическими», доля фундаментальных исследований при таком приоритете неизбежно должна сокращаться. Итак, ОмГУ — региональный классический универси-тет, который в стратегии своего развития по-сути стремиться отказаться от

21

данного статуса. Какие объективные причины могут стоять за этим процес-сом? Главная из них — видимая слабость бренда «классический» для регио-нального вуза.

Университет, имеющий имидж главного гуманитарного высшего учебно-го заведения в регионе, к тому же педалирующий к бренду «классический университет» в своей маркетинговой политике, сегодня становится перед угрозой выбора стратегии «образования без профессии» определенной для вузов четвертой категории (обеспечивающих потребности граждан в общем (гуманитарном) высшем образовании), потребителем которой является не национальное государство (выстраивающее иерархию университетов В т.ч. чтобы сосредоточится на поддержке ТОП-100, в котором ОмГУ занимает 98 место), не амбициозный работодатель, а родители вчерашних омских школьников, не желающие отпускать своих детей в федеральные универси-теты, но стремящиеся обезопасить их от неопределенностей современного мира, сдав на хранение в некоторое «привилегированное» место, полагая, что знание само по себе все еще сила и ключ к успеху. Университет, ориентиру-ясь на этого потребителя поставлен перед необходимостью усиливать мар-кетинговую составляющую, чтобы казаться именно таким, каким хотят ви-деть его потребители: классическим, фундаментальным, престижным, рей-тинговым — и все для того чтобы не желающие рисковать родители сдали в него на хранение своих детей на 4 года бакалавриата. Высокий процент тру-доустройства выпускников, достигающий 99,9% относительно других вузов области — показатель, во многом зависящий от специфики регионального рынка труда. В сфере обслуживания, где находят себя гуманитарии сложи-лась устойчивая ситуация искусственной текучести кадров, при которой ди-плом не гарантирует трудоустройства, а его отсутствие не мешает. «Благо-приятная» ситуация для ОмГУ может кардинально изменится, если данные федерального мониторинга будут собираться не только по трудоустройству, а трудоустройству по реализуемым компетенциям. Которые не могут быть сформированы при массовой работе студентов не по специальности на старших курсах обучения. Приказ Росстата от 05.07.2013 N 261 (ред. от 30.01.2014) «Об утверждении методик расчета показателей для оперативной оценки эффективности деятельности органов исполнительной власти субъ-ектов Российской Федерации» фиксирует тренд на конкретизацию методик расчета эффективности применяемых Росстатом. Более того, в опублико-ванной на сайте Минобра РФ методике расчета показателей эффективности 2014 уже «зашито» положение «поиск подходящей работы», которое может быть расширено. Осознание этих причин и двигало, очевидно, разработчи-ками стратегии при переносе значений с зоны «классического» образования, на зону «инновационного», предполагающего не надстройку над регионом, некое парение над нуждами региона, а встраивание в специфику террито-рии. Говоря языком маркетинга, бренд «классический» обращен «внутрь и назад», «инновационный» — «вовне и вперед». Преимущества этого выбора очевидны, а вот ресурсное обеспечение будет зависеть от того, готов ли ре-

22

гион и региональный потребитель высказать доверие «старому-новому» уни-верситету. 1. Дополнительные показатели вуза, учитываемых при экспертной оценке возможно-

сти приема вуза в АКУР//URL: http://www.acur.msu.ru/members_criteria.php. 2. Прокопьев В.П. О признаках классического университета//Университетское управ-

ление. 2000. № 2 (13). С. 35–39.

А. В. Иванов Место Сибири в глобальных евразийских мегапроектах

В докладе с точки зрения интересов Сибири анализируются три евразийских мегапроекта, озвученных в последнее время: создание широтного пояса развития по оси Белоруссия — Дальний Восток, прокладка транспортной магистрали из Тувы в Индию и Пакистан, прокладка газопровода «Алтай» из Сибири в Индию через территорию Китая.

Ключевые слова: Сибирь, Россия, Евразия, сотрудничество глобальный мегапроект Ivanov A.V. The place of Siberia in global Eurasian megaprojects In the report from the Siberian point of view there analysed three modern Eurasian megaprojects:

the creation of “latitude belt” of development Belorussia- Far East of Russia; laying of main line from Tuva to Pakistan and India; laying gas pipeline “Altay” from Siberia to India across the territory of China.

Keywords: Siberia, Russia, Eurasia, cooperation, global megaprojects. Одна из важнейших тем в рамках разработки проблем философии Си-

бири — это всесторонний геополитический, геоэкономический, геокультур-ный и геоэкологический анализ потенциала сибирского пространства, при-обретающего стратегическое значение в рамках углубляющегося общециви-лизационного кризиса.

В своем выступлении я хочу остановиться на значении сибирского про-странства в рамках трех планируемых глобальных евразийских мегапроектов, которые были озвучены буквально в самое последнее время. В качестве вводных замечаний хотел бы обратить внимание на безусловную связь этих проектов с нарастанием агрессивности западного культурно-географичес-кого мира, особенно в русле украинских событий, и вытекающей отсюда необходимостью укреплять различные формы евразийского экономическо-го, политического и культурного взаимодействия в рамках Шанхайской ор-ганизации сотрудничества и Евразийского Экономического Союза. Показа-тельно вступление в этом году в ШОС Ирана и Индии, а в ЕвразЭС — Ар-мении и Киргизии. При этом понятно, что особое значение в превращении пространства Евразии в мощный и влиятельный геополитический центр, способный противостоять неоимперским амбициям Запада во главе с США, будет иметь союз трех ее крупнейших государств — Индии, России и Китая. Понятно также и то, что в пространстве этого геополитического треугольни-ка региону Сибири принадлежит особое и едва ли не решающее место, учи-тывая не только ее пространственные, но ресурсные и этнокультурные ха-рактеристики. В каком-то смысле только сегодня становятся понятными

23

пророческие слова Ломоносова о прирастании мощи России Сибирью, и макиндеровские геополитические интуиции о Хартленде Евразии.

Важно и то, что интеграционные евразийские процессы не оставят неиз-менными правила мировой финансовой и социально-экономической игры, а будут сопровождаться, по всей вероятности, глобальной общецивилизаци-онной трасформацией, т.е. переходом от нынешней тупиковой — техноген-но-потребительской — модели земного общежития к новому типу мироуст-ройства, который в последнее время получил название духовно-экологичес-кой цивилизации. На этом аспекте я еще остановлюсь специально (см. [1]).

Наконец, необходимо отметить еще один принципиальный момент: многоуровневая евразийская интеграция, будь то объединение в рамках ШОС или ЕвразЭС, ни в коем случае не направлена против кого-то, в отли-чие от того же НАТО, повсюду выискивающего «врагов демократии» и «сво-бодного западного мира». Напротив объединение народов Евразии объек-тивно идет на пользу всему миру, в т.ч. и западному, делает мировой поли-тический ландшафт более устойчивым и цельным, обеспечивает истинную, а не ложную глобализацию, когда народы объединяются добровольно и совместно вырабатывают правила международной игры, учитывая объектив-ные интересы и традиции друг друга. Переход в торговле между Россией и Китаем на рубли и юани — это важный знак постепенного отказа от вестер-налистской и неравноправной стратегии глобализации в пользу евразийской и равноправной глобализационной стратегии.

Итак, о каких же глобальных евразийских мегапроектах заговорила сего-дня наиболее продвинутая евразийская научно-политическая элита, пони-мающая, что дальше нельзя играть по сугубо вестерналистским правилам, ведущим мир в пропасть?

Первый проект бы озвучен в марте этого года на заседании Президиума Российской академии наук председателем РАО РЖД России, доктором по-литологии В.И.Якуниным и ректором МГУ академиком В.И.Садовничим и получил название «Трансевразийский пояс РАЗВИТИЕ (RAZVITIE), ТЕПР». Проект подразумевает кооперацию и солидарное взаимодействие евразийских стран, прежде всего России, Белоруссии, Казахстана и Китая в создании единой транспортной, энергетической и телекоммуникационной широтной инфраструктуры, которая, должна связать порты Приморья и по-граничные пункты Китая с западной границей Белоруссии. На втором этапе будет проложен транспортный коридор в Америку через Берингов пролив, обеспечивая рентабельный поток грузов по оси Европа-Евразия-Америка. Важно то, что мегапроект подразумевает не просто создание очередного транспортного коридора, а пояса усиленного комплексного развития терри-торий, через которые он пройдет, особенно Сибири и Дальнего Востока с особым упором, что очень важно, на экологическую безопасность и реше-ние социальных проблем. В мегапроекте прямо заявлено, что он «даст им-пульс развитию Сибири и региональной экономике, свяжет отдаленные ре-гионы с центром, позволит создать новые рабочие места и социальную ин-

24

фраструктуру. Свободные пространства Сибири и Дальнего Востока послу-жат площадкой для создания индустрий и поселений нового техно-промышленного и социокультурного уклада» (см. [2]). Понятно, что в де-тальном обсуждении этого проекта должна обязательно принять сибирская наука, чтобы, как это часто бывало раньше, в выигрыше не остались все, кроме самих сибиряков.

Два других проекта связаны с развитием транспортных и энергетических коридоров не в широтном, а в меридиональном направлении, связывающих север и юг Евразии, где опять-таки Сибирь оказывается ключевым звеном. Так, министр обороны России С.К.Шойгу предложил провести трансевра-зийскую транспортную магистраль из России (Тува) через Западную Монго-лию в Китай, в Синьцзян-Уйгурский автономный район, а далее — возмож-ны ее ответвления в Пакистан и в Индию [3]. В свете нарастающего дефици-та ресурсов на юге (особенно воды) и рабочей силы на севере, а также с точ-ки зрения перспектив развития туризма и культурного обмена между наро-дами, этот проект, при все его возможной затратности, выглядит весьма пер-спективно.

Наконец, третий — энергетический — меридиональный мегапроект был недавно озвучен индийской стороной [4]. Было предложено провести трансконтинентальный газопровод из России (газопровод «Алтай») через территорию того же Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР в Ин-дию, что помогло бы не только помочь этим двум густо населенным странам Азии решить свои непростые энергетические проблемы, но и существенно повысить уровень взаимного доверия между ними.

Возможно, по-видимому, объединение двух последних мегапроектов в рамках единого глобального меридионального транспортно-энергетического мегапроекта, связывающего север и юг Евразии, Алтай и Гималаи. Этот ме-гапроект, если к нему подключить еще и Казахстан, существенно укрепил бы интеграцию в рамках ШОС и связал вертикальными связями пространство Евразии, органически восполняя его широтные связи. Тут, конечно, есть большие сложности технического характера, связанные с прохождением этого транспортно-энергетического мегакоридора через пустынные и высо-когорные территории Евразии, но у наших китайских коллег есть большой опыт подобного строительства, если вспомнить строительство Каракорум-ского шоссе или железной дороги в Лхасу через тибетское высокогорье.

Здесь, однако, вновь необходимо вернуться к тезису, высказанному в на-чале: новый уровень евразийской интеграции, связанный с реализацией крупных мегапроектов, должен сочетаться с переходом к духовно-экологической цивилизации, т.е. с приоритетом развития культуры и охраны окружающей среды по отношению ко всем экономическим максимам и цен-ностям. С этих позиций недопустимо при реализации крупных техногенных проектов ставить под угрозу стабильность биосферы и уникальные природ-ные ландшафты, а также осквернять природные и культурные святыни наро-дов, как это могло бы произойти при строительстве прямого газопровода

25

«Алтай» из России в Китай через алтайское плоскогорье Укок — объект Всемирного Природного Наследия ЮНЕСКО. Прохождение газопровода «Алтай» через территорию Восточного Казахстана в Китай и Индию все эти проблемы удачно снимает.

Необходимость духовно-экологических приоритетов евразийского и ми-рового сотрудничества была с особенной силой подчеркнута на Первом Алтайском Форуме «Соразвитие общества, человека и природы в контексте диалога цивилизаций», который состоялся в Горном Алтае в мае этого года и собрал около ста авторитетных политиков, ученых и бизнесменов со всего мира. В принятой на этом Форуме «Алтайской Хартии», в частности, гово-рится, что в основе становящейся духовно-экологической цивилизации, бу-дут лежать новые мировоззренческие основания:

«– признание органической включенности человека в природно-космические циклы и зависимости. Из этого фундаментального принципа «соразвития природы и общества» следует исходить при разработке и оценке любых государственных проектов, научно-технологических решений и ме-тодик;

– приоритет духовных ценностей над материальными, а также подчинен-ность экономики целям развития ведущих сфер культуры — науки, искусства и образования;

– преимущество диалогического способа обсуждения и решения возни-кающих межцивилизационных, межгосударственных, межрелигиозных и ме-жэтнических проблем, при котором умение слушать и понимать «другого» — залог понимания и признания твоей собственной позиции;

– объединение представителей различных национальных и религиозных сообществ вокруг защиты общего природного и духовного наследия челове-чества, без чего нам не выжить и не встать на путь общего процветания» [5].

Если теперь взглянуть на три обрисованных выше мегапроекта с точки зрения философии Сибири и духовно-экологических приоритетов, то мож-но сделать вывод о том, что если они осуществятся, то пространство Евра-зии, включая ее северную и южную, восточную и западную составляющие, предстанет как единый и мощный, внутренне интегрированный, цивилиза-ционный центр, призванный определять развитие мира в направлении при-оритета культуры и охраны окружающей среды. Совершенно естественно также предположить, что политический, экономический и культурный центр России, а, возможно, и всей Евразии, естественным образом начнет сме-щаться в регион Юго-Западной Сибири, превращающийся в важнейший транспортно-энергетический и культурный узел, в район-сердце Новой Ев-разии, о чем в свое время пророчески говорил В.И. Вернадский [6]. 1. Иванов А.В., Фотиева И.В., Шишин М.Ю. Духовно-экологическая цивилизация: ус-

тои перспективы. Барнаул: Изд-во АГАУ, 2010; Иванов А.В., Фотиева И.В., Шишин М.Ю. На путях к новой цивилизации: очерки духовно-экологического мировоз-зрения. Барнаул: Изд-во АлтГТУ, 2014.

26

2. Одиннадцатого марта состоялось очередное заседание Российской академии на-ук//http://www.ras.ru/news/news_release.aspx?ID=0c3705ee-0c1d-4830-963a-e7fe4ad99569&print=1

3. Шойгу предложил построить железную дорогу из Тувы до Пакистана и Ин-дии//http://www.vzglyad.ru/news/2014/4/3/680352.html

4. Индия хочет получать российский газ через Китай // http://finance.rambler.ru/news/economics/147343542.html

5. Обществу нового типа нужна духовно-экологическая стратегия//http://dofc-foundation.org/ru/news/post/49

6. Вернадский В.И. Биосфера и ноосфера. М.: Айрис-пресс, 2004. С. 563.

А. А. Кротов К вопросу о теоретических источниках бергсонизма

В работе обосновывается, что стремление будущего автора «Творческой эволюции» к соз-данию научной философии сформировалось во многом именно благодаря контакту с идейным миром Жюля Лашелье. В соотнесении с наследием Бергсона анализируются особенности ми-ровоззрения Лашелье.

Ключевые слова: Бергсон, Лашелье, философия жизни, спиритуализм, проблема индукции, механицизм, телеология.

Krotov A.A. Anent the theoretical sources of Bergsonism In the article is argued that the pursuit of the future author of «L’évolution créatrice» to the

creation of a scientific philosophy emerged largely thanks to the contact with the ideas of Jules Lachelier. In correlation with Bergson’s heritage the characteristics of Lachelier’s ideology are analyzed.

Keywords: Bergson, Lachelier, philosophy of life, spiritualism, problem of induction, mechanism, teleology.

Докторская диссертация Анри Бергсона «Опыт о непосредственных дан-ных сознания» (1888) была опубликована с посвящением Жюлю Лашелье. Насколько же существенным следует считать влияние философии Лашелье на взгляды Бергсона? Ответ на поставленный вопрос в немалой степени мог бы способствовать уточнению современных взглядов на характер развития философии XX столетия.

Жюль Лашелье (1832–1918) получил образование в Высшей нормальной школе, затем занимался преподавательской и административной деятельно-стью. Профессор в Высшей нормальной школе (с 1864), он занимал также пост генерального инспектора образования (с 1879), был членом Академии моральных и политических наук. С идеями Лашелье Бергсон, по его собст-венному признанию, столкнулся, будучи учеником лицея. В частной беседе, состоявшейся в Веве (сентябрь 1936), Бергсон заметил, что в юности он от-давал явное предпочтение математике перед философией. Но затем он из-менил свою позицию: «Я понял, что философия может быть чем-то серьез-ным; я очень многим обязан диалектике Лашелье» [2, p. 358].

В своем главном произведении «Об основании индукции» (1871), защи-щенном в том же году в качестве докторской диссертации, Лашелье факти-чески представил своеобразное решение ряда проблем метафизики. По его мнению, индукция основана на «двойном принципе»,— действующих и це-

27

левых причин. Условия существования любых феноменов жестко, «абсо-лютно» детерминированы, именно это и позволяет человеческому сознанию осуществлять переход от фактов к законам. Другое дело, что сама по себе детерминация неоднородна. Имеются простые и сложные отношения между феноменами, в природе обнаруживаются два вида законов.

Согласно Лашелье, современные ему философы при рассмотрении про-блемы взаимодействия человеческого мышления и внешней реальности придерживаются главным образом одной из двух точек зрения: или всякое познание сводится к ощущениям, или предполагают некое сочетание чувст-венной интуиции с интеллектуальной интуицией бытия (вещей в себе). Ла-шелье настаивал на возможности третьего подхода к проблеме индукции, который связывал с именем Канта. «Вне феноменов и в отсутствие реально-стей, отличных одновременно и от феноменов и от мысли, остается только сама мысль: именно в мысли и ее отношении с феноменами мы должны те-перь искать основание индукции» [3, р. 37]. Гипотеза Канта ставит в зависи-мость порядок феноменов от «требований нашей собственной мысли». По мнению французского философа, именно предложенный Кантом подход, тесно связывающий условия возможности мысли с существованием фено-менов, является подлинно непротиворечивым.

Анализ закона действующих причин, по мысли Лашелье, приводит к своего рода «материалистическому идеализму». В рамках подобного миро-восприятия связь всех явлений трактуется как сугубо необходимая, механи-стически совершенная, но при этом неотделимая от нашего сознания. Не-отъемлемое свойство мысли состоит в постижении воспринимаемых пред-метов: человек признает существование объекта, только если он представлен в его сознании. Вместе с тем никто не может всерьез испытывать сомнения в том, что чувственно-воспринимаемые вещи продолжают существовать сами по себе и после того, как их перестают ощущать. Существенно отметить, что «материалистический идеализм» касается лишь внешней, поверхностной стороны бытия, более же глубокое его понимание открывается на пути ис-следования второго аспекта принципа индукции. В случае, когда сложный феномен является завершением простых, способствующих его возникнове-нию, он по праву должен рассматриваться как целевая причина. Именно поэтому закон целевых причин следует трактовать в качестве своего рода «характерного элемента принципа индукции». Доказать необходимость при-знания этого закона в качестве важной составной части принципа индукции можно и иным способом. Если бы все в природе сводилось к закону дейст-вующих причин («всеобщий механизм»), тогда не существовало бы прочных оснований признавать непрерывность живых видов.

Французский мыслитель, подчеркивая наличие согласованности между «элементами Вселенной», настаивал на том, что мы «априорно допускаем эту гармонию». В то время как первый аспект принципа индукции приводит лишь к механическому единству природы, «неполному и поверхностному», характеризующему внешнюю сторону вещей, без «проникновения» в их

28

глубину, закон целевых причин позволяет соприкоснуться с иным, «вторым единством» феноменов.

«Душой природы» Лашелье провозглашает закон целевых причин. Этот закон, по его мнению, позволяет уточнить понятие феномена, которое сле-дует трактовать сквозь призму представления о силе. Исследование дейст-вующих причин привело к выводу о том, что каждый феномен заключает в себе некоторое движение. Но движение — это направленность, спонтанная, непосредственная устремленность к некоторой цели. Направленность, вы-раженная движением, есть сила. Лишь благодаря силе может сохраняться и продолжаться движение. Подобные размышления приводят автора «Об ос-новании индукции» к динамическим представлениям о Вселенной. Он заяв-ляет, полемизируя с «вульгарным идеализмом», что «подлинный мир не сла-гается ни из чистых ощущений, ни даже ясных идей, но из физических и реальных действий, лишь мерой которых выступает движение и лишь види-мостью которых является все остальное» [3, р. 90]. Этот физический мир он призывает отличать от гипотетического «мира метафизических сущностей», так как сила и движение — вовсе не вещи в себе, но две различные стороны единого феномена. Лашелье утверждал, что развитие той или иной целост-ной системы осуществляется путем возрастания множественности состав-ляющих ее различных движений. Закон целевых причин, на его взгляд, тре-бует достижения «самого высокого возможного уровня порядка и гармонии». В этом смысле вполне правомерно говорить о некоем иерархическом уст-ройстве бытия, определяемом законом целесообразности. Динамическая Вселенная подсказывает идею реальной свободы, которая свойственна чело-веческим действиям. Закон целесообразности, дополняя принцип дейст-вующих причин, побуждает перейти от «материалистического идеализма», который в итоге предстает в роли промежуточного этапа, к более глубокому мировосприятию,– «спиритуалистическому реализму». Этот подход к про-блемам бытия позволяет увидеть сочетание, взаимное проникновение двух сфер,— целевых и действующих причин. Лашелье подчеркивает, что итого-вая, «вторая философия» вплотную подводит к трансцендентному принци-пу. «Эта вторая философия, как и первая, независима от всякой религии: но, подчиняя механизм целесообразности, она нас подготавливает к подчине-нию самой целесообразности высшему принципу и к пересечению актом моральной веры границ мысли, также как и природы» [3, р. 102]. Мысль по существу устремлена к сознанию гораздо более «полному», чем свойственное ей самой.

Таковы, в общих чертах, важнейшие положения основного произведения Лашелье. Что же мог увидеть для себя в нем ценного Бергсон? Конечно, объединяет двух мыслителей и динамическое видение Вселенной, и пред-ставления о свободе, о возрастающей иерархической сложности бытия,о недостаточности сугубо механистического понимания действительности, стремление истолковать реальность с позиции спиритуализма, используя при этом аналогии из области музыки и биологии. Объединяют их и пред-

29

ставления о творчестве и создании, изобретении нового в природе: «дли-тельность есть изобретение, создание форм, беспрерывная разработка абсо-лютно нового» [1, с. 47]. Сходятся в итоге оба автора и в признании сверх-сознания в качестве принципа, лежащего в основании природного бытия.

Разумеется, бергсонизм было бы неверно интерпретировать в качестве учения, лишь раскрывающего то, что имплицитно уже содержалось в насле-дии Лашелье. Между двумя концепциями есть и существенные, не поддаю-щиеся примирению расхождения. Прежде всего, для Бергсона была непри-емлема приверженность кантовскому критицизму. Категорично отвергал он и телеологический подход, занимающий по сути центральное место в фи-лософии его предшественника.

Но что же именно могло вызвать восторженное восхищение юного ли-цеиста в момент первого знакомства с работой Лашелье? Ведь маловероятно, чтобы Бергсон, вообще не особенно ценивший философию в ту пору своей жизни, глубоко размышлял над ее различными проблемами. Габриель Сеай характеризует «глубокие интенции» философии Лашелье следующим обра-зом: «Как Кант, он хочет основать науку на необходимых принципах, но он хочет прежде всего защитить моральную и религиозную жизнь, изъять из феноменального детерминизма духовную свободу» [4, р. 161]. По существу, именно «основные интенции» диссертации Лашелье в первую очередь мог-ли поразить воображение ученика лицея. Бергсон вспоминал, что его лю-бовь к наукам и особенно математике базировалась на том, то они представ-ляли собой нечто твердо обоснованное. Ему доставляло удовольствие сле-дить за тем или иным доказательством в ходе урока, этого было достаточно, чтобы твердо его усвоить, не прибегая к дополнительному заучиванию. Не-ожиданно для себя Бергсон обнаружил, что доказательность может быть свойственна и философии. Далее, юный лицеист обнаружил, что в рамках философии вполне могут быть предложены убедительные решения вопро-сов, связанных с обоснованием наук, с выявлением их фундамента. Очевид-но, стремление будущего автора «Творческой эволюции» к созданию науч-ной философии сформировалось во многом именно благодаря контакту с идейным миром Лашелье. 1. Бергсон А. Творческая эволюция. М., Канон-Пресс, 1998. 2. Harpe J. de la. Souvenirs personnels d`un entretien avec Bergson//Bergson H. Essais et

témoignages recueillis par A.Béguin et P.Thévenaz, Neuchatel, La Baconnière, 1943. 3. Lachelier J. Du fondement de l`induction suivi de psychologie et métaphysique et notes

sur le pari de Pascal. P.: Félix Alcan, 1924. 4. Séailles G. La philosophie de Jules Lachelier. P.: Félix Alcan, 1920.

30

В. И. Кудашов Возможности развития философии в современной России

Академическая философия в России трансформируется под бюрократическим давлением государственных регламентаций и перестает полноценно реализовывать свои важнейшие миро-воззренческую и социальную функции. Поэтому востребованной является «открытая филосо-фия», привлекающая ищущие умы и дающая им возможность интеллектуального развития. Современная философская деятельность требует новых форм своего существования и их по-стоянной критической рефлексии.

Ключевые слова: академическая философия, любители мудрости, интеллектуальные институ-ты, открытая философия, интеллектуальные практики.

Kudashov V.I. Opportunity of philosophy development in modern Russia Academic philosophy in Russia transformed by pressure of bureaucratic regulations and ceases to

fully realize most important ideological and social functions. Therefore, «open philosophy» is demand that attracts seekers minds and giving them the opportunity to intellectual development. Modern phi-losophical activity requires new forms of its existence and their constant critical reflection.

Keywords: academic philosophy, lovers of wisdom, intellectual institutions, open philosophy, intel-lectual practice.

Общим местом стало утверждение о кризисе современной философии не только в российском университетском образовании, но и в общемировом публичном пространстве. Падение её общественного престижа в сравнении с научными экспертными оценками и даже религиозными постулатами (осо-бенно в нашей стране) весьма заметно, некоторые авторы говорят даже об упадке философских факультетов и снижении популярности философского образования. С последними заявлениями можно и не соглашаться, исходя из статистики конкурсов на философские специальности и количества востре-бованных выпускников, но вряд ли продуктивно отрицать наличие многих черт реального кризиса.

Институциональный кризис философии в России связан, прежде всего, с разрушающим реформированием системы высшего образования и науки — сокращаются философские подразделения и объемы работы при увеличе-нии интенсивности труда, что приводит лишению возможности свободного философствования тех, кто занят этим делом профессионально. В боль-шинстве российских университетов реализуется тенденция к увеличению учебной нагрузки и количества студентов на преподавателя, что неизбежно приводит к свертыванию их научно-исследовательской активности. Замечу сразу, что это не является общемировым трендом — Япония и Китай пред-лагают своим профессорам заниматься научной работой 17 и 14 ч. в неделю соответственно, а на образовательную работу отводится 20 и 19 ч. в неделю. Т.о., китайский профессор имеет фактическую, а не декларативную возмож-ность вести исследовательскую работу не менее трёх часов ежедневно [4], что является лишь мечтой для его российского коллеги.

Академическая философия в России, Т.о., существенно трансформиру-ется под бюрократическим давлением государственных структур и регламен-таций, и перестает полноценно реализовывать свои важнейшие мировоз-зренческую и социальную функции. Необходимо отметить, что философия

31

как профессиональный род занятий зачастую сама отчуждает себя от широ-кого общественного интереса. Неискушенному «любителю мудрости» край-не сложно пытаться найти в объёмных и изощренных текстах специалистов прямые ответы на животрепещущие человеческие проблемы. Такие попытки приводят лишь к разочарованию и раздражению на демонстрацию чужого и даже чуждого интеллектуального опыта.

На пути «постижения мудрости» и поисков ответов на свои вопросы воз-можна лишь личная мыслительная работа, а не потребление готовой ин-формации, которой сейчас, в эпоху Интернета, переизбыток. Этого не учи-тывают многочисленные популяризаторы философии, предлагающие гото-вый и хорошо оформленный «интеллектуальный продукт», востребованный на потребительском рынке обеспеченных слоёв населения. Академическая философия чурается подобной деятельности, справедливо считая, что по-настоящему серьёзные интеллектуальные проблемы имеют публично нере-презентативный характер, требуют сосредоточенной и ответственной рабо-ты мысли. Но такая, во многом, оправданная, позиция зачастую препятствует продуктивности самой философской работы, создавая ситуацию общест-венного отторжения и отчуждения от интеллектуального труда вообще.

Закрытая философия «для специалистов» неизбежно вырождается и кос-неет, теряя свой культурно-гуманистический смысл и способность жить ре-альной, вечно меняющейся жизнью общества. Поэтому остро востребован-ной является «открытая философия», привлекающая ищущие умы и дающая им возможность интеллектуального развития. Необходимо учитывать при этом, что такой открытый путь философского развития всегда сопряжен с опасностью дилетантизма. Неискушенность и поверхностность мышления часто обрекают «любителя мудрости» самовольно пребывать в путанице наивных суждений, которые кажутся глубокими и оригинальными. Это про-исходит из-за отсутствия системности, методической последовательности и рациональной организации мыслительной деятельности, чему открытая фи-лософия может и должна научить современных «любителей мудрости».

Не углубляясь далее в тонкости размежевания профессионального и лю-бительского философствования, укажу лишь на некоторые формы и на-правления открытой и практической философии, которые могут стать весь-ма перспективными в российской действительности.

Н.С.Розов в качестве альтернативы упадку философии в современном интеллектуальном пространстве предлагает перспективу «новой, третьей эпохи, где подъем философии будет сопровождаться подъемом неких новых форм мышления, новых институтов», «соединяющих усилия философов, ученых и практиков, экспертов, разработчиков правил (социоинженерия), позволяющих диагностировать проблемы современного, чреватого кризи-сами, мира, разрабатывать новые основания для решения этих проблем, во-площать полученные знания и практические идеи в новых порядках соци-ального взаимодействия» [2, c. 50].

32

Понимая социальный институт как «устойчивый комплекс предписы-вающих, ограничивающих правил поведения и подкрепляющих их симво-лов, регулирующий какую-то из сторон деятельности, организующий взаи-модействие участников через структуру позиций, различающихся прести-жем, возможностями и доступом к ресурсам» [2, c. 45], Н.С.Розов сближает системы поведения и социальных институтов. Безусловно, эти системы взаимосвязаны и взаимно проникают друг в друга, но их различие носит функциональный характер. По Парсонсу, оно проводится на основе четырех первичных функций, присущих «любым системам действия,— это функции воспроизводства образца, интеграции, целедостижения и адаптации» [1, c. 14].

Поэтому предпочтительнее рассуждать не только об особых «интеллекту-альных институтах», а о вполне конкретных и зарекомендовавших себя «ин-теллектуальных практиках». В.А.Сулимов перечисляет несколько социальных типов таких интеллектуальных практик: логико-эпистемологические или практики построения систем знания (базовых тезаурусов), имеющие значе-ние для обоснования понимающего сознания; герменевтические (интерпре-тационные, контекстные) практики, допускающие внетекстовую эксплика-цию смыслов; моделирующие (креативные, проектные) и художественные (ассоциативные, образные, воображающие) практики [3, c. 126].

Среди многообразия интеллектуальных практик можно отметить одно из направлений, появившееся в конце прошлого века в нескольких странах Ев-ропы, в т.ч. и в России — «философское консультирование». Его активно продвигают сподвижники Оскара Бренифье — доктора философии, писа-теля, эксперта ЮНЕСКО и основателя Института практической философии в Париже. Бренифье является автором множества книг в этой области, включая серии «Философия для детей» и «Давай обсудим», в которых он доступным языком пытается объяснять философские концепты. В России он проводит философские семинары с детьми, преподавателями и студентами в различных школах и университетах, активно развивает метод индивидуаль-ных философских консультаций в бизнесе и проводит мастер-классы по оценке и развитию мыслительных компетенций в различных компаниях.

Идея философского консультирования заключается в прояснении мыш-ления клиента, опираясь на сократическое искусство вопрошания, для того, чтобы вскрывать проблемы, помогать увидеть, удивиться и заставить мыс-лить. Целями программы Бренифье являются освоение теории и практики философского консультирования и метода практической философии, его применения при работе с экзистенциальными проблемами, развитие крити-ческого и логического мышления. В результате освоения программы у уча-стников должны сформироваться навыки и умения аргументации, последо-вательности в суждениях, идентификациипроблем, интерпретации, анализа и синтеза, критического мышления, концептуализации.

Несмотря на некоторые издержки этой практики и её явную коммерче-скую направленность, считаю необходимым проанализировать и использо-вать подобные формы для развития и популяризации философии в России.

33

Для того, чтобы восстановить и укрепить веру в публичность философии, нужно убедительно продемонстрировать её практическую продуктивность, которая заключается в применимости философских обобщений в конкрет-ных делах современных граждан и противоречивой государственной поли-тики в России.

Здесь важно обратить внимание на бурно происходящую виртуализацию коммуникативной реальности и различные способы включения философ-ских практик в современную систему коммуникаций. Коммуникация вос-производится и функционирует через создание социальных систем и сете-вой обмен между ними. В сетевом коммуникативном пространстве выраба-тываются нормы, которым должны соответствовать индивиды, производя-щие, в конечном итоге, новую нишу в социальной реальности.

В современной коммуникативной реальности системы естественного и искусственного сознания и памяти совместно существуют и взаимодейству-ют в рамках одной коммуникативной сети, где сама граница между естест-венным и искусственным становится виртуальной. При этом происходит процесс взаимообмена свойствами, в котором индивиды испытывают дегу-манизирующее и обезличивающее влияние информационно-коммуникаци-онных технологий, наделяя их, в тоже время, свойствами субъективности и «человечности». Информационно-коммуникационные технологии выступа-ют, Т.о., не только объектом философского анализа, но и важнейшим сред-ством развития философской деятельности, требующей новых форм своего существования и их постоянной критической рефлексии. 1. Парсонс Т. Система современных обществ. М.: Аспект Пресс, 1997. 270 с. 2. Розов Н.С. Преодоление кризиса философии через развитие интеллектуальных

институтов//Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Сер.: Философия. 2014. Т. 12. № 1. С. 45–50. 3. Сулимов В.А. Моделирование интеллектуальных практик: рубежи позна-

ния//Философские науки. 2014. № 4. С. 123–129. 4. Postiglione G.A., Jung J. Word-class university and Asia’s top tier researchers//Building

word-class universities: Different approaches to a shared goal. Sense publishers, 2013. P. 161–181.

А. Ю. Нестеров Утопия и антиутопия в проектировании будущего

«Будущее» рассматривается как инобытие опыта, выраженное фикциональным языком. Грамматические структуры языка, выражающие те или иные представления о будущем, не зада-ют механизмы формирования этих представлений: определяющее лингвистический поворот разграничение между смыслом и значением знака сохраняет свою актуальность и для фикцио-нального языка. Ментальные процедуры создания будущего носят либо утопический, либо антиутопический характер. Под утопией и антиутопией понимается когерентность или некоге-ретность снятых при формировании фикционального представления субъективных, объектив-ных или абсолютных границ опыта.

Ключевые слова: будущее, проективный семиозис, утопия, антиутопия. Nesterov A.Yu. Utopia and Antiutopia in Future Projection

34

“Future” is considered as experience reincarnation which is expressed by means of fiction lan-guage. Grammar structures of the language expressing different ideas about future do not define mechanisms of forming for these ideas: the differentiation between sense and meaning determining the linguistic turn is also relevant for fiction language. Mental procedures of future creation have either utopic or antiutopic character. Utopia and antiutopia are treated as coherence and noncoherence of subjective, objective and absolute boundaries of experience which are eliminated while forming fic-tional ideas.

Keywords: future, projective semiosis, utopia, antiutopia. Одна из наиболее существенных проблем, возникающих при обсужде-

нии референции,— это проблема будущего. Начиная с Августина общим местом является утверждение, что будущее есть только «ожидание» [1], не фиксируемое чувственным восприятием и не учитываемое в языке референ-цией. Восприятие и не опосредованные рефлексией реакции организма на восприятие осуществляются в настоящем, а это настоящее учитывается моз-гом с задержкой, так что дескриптивный язык, описывающий знание-знакомство, имеет дело лишь с прошлым, зафиксированным в кратковре-менной памяти. Такое положение вещей заставляло, напр., софистов зада-ваться вопросом: «Как можно спрашивать о том, чего ты не знаешь?». Каким образом можно учитывать будущее, если чувственному восприятию недос-тупно даже настоящее как настоящее? Как возможно «новое», если его по определению нельзя описать референциальным языком? Применительно к теории научного познания эта ситуация описана К.Р.Поппером [5] как про-блема индукции, применительно к теории деятельности и управления — В.С.Диевым [2] как проблема принятия решения в условиях неопределённо-сти.

Будущее — то, что отсутствует в чувственном восприятии — описывает-ся, планируется, рассматривается как среда эволюции, место для нового. Не-определённость снимается принятием решения, непрогнозируемость — теорией, основанной на той или иной системе рационально обоснованных истинностных убеждений. Вполне очевидно, что дескриптивный референ-циальный язык в описании будущего заменяется фикциональным языком, создающим системы образов будущего, различающихся функциями в от-ношении действительного мира: описание либо самоценно и в этом случае носит сугубо художественный характер, либо выполняет перформативную функцию и тогда получает характер шаблона для осуществления будущего.

Как стратегия целеполагания в рациональном теоретическом обсуждении или как опосредствованное невербализованной рефлексией основание практического действия, образ будущего подчинён общим правилам осуще-ствления человеческого сознания, фиксируемым в той или иной трансцен-дентальной модели. Отличие будущего от настоящего в фикциональном языке связано с нарушением или проблематизацией существенных для опре-деления настоящего границ: будущее требует маркеров, выделяющих его на фоне настоящего. Напр., стандартный пример, приводимый Августином [1], Л.Виттгенштейном [7], К.Р.Поппером [5] и др., «завтра взойдёт солнце», описывает не будущее, но такое известное из наблюдения положение дел как»восход солнца», где оно имеет место в связи с «завтра», грамматическое

35

будущее время фиксирует в этом высказывании неуверенность говорящего субъекта (принципиальную для него ненаблюдаемость здесь и сейчас восхо-да солнца). Напротив, высказывание вроде «у людей отрасли крылья» демон-стрирует не наблюдаемое в настоящем инобытие человеческого, в качестве условия наблюдаемости требующее усилия представления, связанного с на-рушением границ опыта: грамматическое время выражает лишь модальность, интерпретируемую субъектом как осуществимость или неосуществимость сформулированного так инобытия.

Тезис, определяющий настоящее размышление, заключается в том, что проектирование будущего подразумевает деятельность сознания, связанную с формированием представлений, отличных от тех объектов, что зафикси-рованы в опыте, и выражающуюся фикциональным языком. Будущее как образ, как инобытие опыта строится за счёт нарушения границ, определяю-щих чувственное восприятие, рассудок и их прямое или рефлексивное соот-несение. Понятно, что, напр., для советской научной фантастики будущее было пространством рефлексии, способом осмысления настоящего, и это в целом характерный для литературы ход, обсуждать человеческое, как оно есть здесь и сейчас, помещая его в сконструированные модели инобытия; однако интерес представляют наиболее общие механизмы построения бу-дущего в виде комбинаций тех или иных способов нарушения границ инди-видуального и коллективного опыта.

В сформулированном тезисе «будущее» и «инобытие опыта» являются полными синонимами. Важно, что грамматические структуры языка, выра-жающие те или иные представления о будущем, не задают механизмы фор-мирования этих представлений: определяющее лингвистический поворот разграничение между смыслом и значением знака сохраняет свою актуаль-ность и для фикционального языка. Отличие между фикциональным и де-скриптивным языком заключается в том, что система значений второго оп-ределена чувственным восприятием и в конечном итоге — законами физи-ки, позволяющими построить физикалистски очищенный язык, напр., на-учного знания; система значений первого определена способом формиро-вания инобытия опыта, характеризующим деятельность воображения, твор-чества, создания нового. Как синтаксис естественного языка не выводим и не переводим в правила расположения и комбинирования объектов чувствен-ного восприятия (и наоборот), так и фикциональные представления не оп-ределены языковой грамматикой, но только выражены посредством неё [3]. Сформулированный тезис позволяет, Т.о., по аналогии с ранними исследо-ваниями Венского кружка [6], сформулировать задачу очищения фикцио-нального языка (в смысле прояснения референции как избавления от мета-физики) от избыточности и неясности в актах создания и рецепции «буду-щего».

Соответственно на фоне исследований физического мира и грамматик тех или иных языков возникает вопрос о структуре образа будущего, выра-жаемой, но не определяемой той или иной суммой языков. Второй тезис,

36

выносимый на обсуждение, заключается в том, что магистральными спосо-бами построения этого образа являются утопия и антиутопия. В сугубо мето-дологическом смысле утопия и антиутопия представляются коррелятами идеалистского и реалистского способов мышления и содержательно раскры-ваются в виде предельно конкретной суммы границ, преодоление которых учитывается субъектом при формировании фикционального представления. Обсуждение того содержания, которое создаётся индивидом в виде пред-ставлений, выходит за рамки тезисов или отдельной статьи; его стуктуриро-вание возможно, как представляется, через учёт онтологических, эпистемо-логических и этических (в широком смысле) границ, где принципиальная разница между утопией и антиутопией обнаруживается в области этики.

В рамках научно-технического прогресса идеальное (представление, со-стояние или процесс в субъективной реальности индивида) становится ре-альным тогда, когда удаётся создать его материальное выражение, доступное чувственному восприятию или рассудку. Это в целом вопрос технического сознания. Утопия и антутопия же как способы комбинирования представле-ний соотносят идеальное и реальное в виде суммы нарушений онтологиче-ских, эпистемологических и этических границ, релевантных для индивиду-ального сознания, со способами учёта этих нарушений в коллективном (объ-ективном или общественном) и абсолютном сознании. Утопия или анти-утопия возникают при попытках соотнести в представлении индивидуаль-ные и объективные структуры самосознания, представляя собой разницу комбинаций снятых индивидуальных, объективных и абсолютных границ. Утопией можно было бы назвать когерентность представлений на всех трёх уровнях, так что в фикциональном образе инобытию индивидуального со-ответствует инобытие общественного и инобытие абсолютного. Антиутопи-ей — иронию того или иного типа, выражающуюся в рассогласовании тех или иных уровней рефлексии. В эпистемологическом плане утопии соответ-ствует «знание о знании», антиутопии — «знание о незнании».

Антиутопия — это, как правило, способ организации фикционального художественного текста. Напр., нарушение структуры абсолютного сознания при неизменности рефлексии индивидуального и коллективного уровня создаёт сюжет «ущербного бога» в «Солярисе» С.Лема или концепцию рав-нодушного вселенского зла у Г.Ф.Лавкрафта, преодоление индивидуальных пределов познания при неизменности социальной матрицы или же транс-формация социальных структур без трансформации индивидуального само-сознания — это классические сюжеты антиутопии XX в. Если в беллетри-стике утопия встречается крайне редко (и, как правило, в виде сюжета воспи-тания человека, напр., «Звёздный десант» Р.А.Хайнлайна), то в глобальных религиозных и философских дискурсах утопия — это классический сюжет будущего. Реализм антиутопии заключается в маркировании, проблематиза-ции границ, подчёркивании сложности их учёта и снятия, идеализм утопии — в вере в ту или иную трансцендентальную схему, допускающую снятие всех мыслимых противоречий.

37

Завершающий тезис заключается в том, что вопрос о будущем, о систе-мах фикциональных представлений и об их структурах, в максимально об-щем виде понимаемых в виде утопии или антиутопии, крайне значим при обсуждении идеологии. Под идеологией понимаются сюжеты взросления человека, транслируемые обществом в виде ответов на неразрешимые фило-софские вопросы, в рамках которых взаимодействуют научное, религиозное, архаическое и бытовое мировоззрение [4]. Очевидно, что индивидуальное мировоззрение всегда стремится к личной утопии, и задача конструирования будущего (как наиболее важная задача идеологии в целом) заключается в том, чтобы расширять границы утопии посредством антиутопии, сохраняя утопию как цель развития человека и человечества. 1. Августин А. Исповедь. М., 1991. 2. Диев В.С. Управление риском: методологические и ценностные аспекты//Вестн.

Новосиб. гос. ун-та. Серия: Философия. 2007. Т. 5. Вып. 2. С. 92–97. 3. Нестеров А.Ю. Проблема определения понятия фантастического//Вестн. Том. гос.

ун-та. –Томск, 2007. № 305. С. 35-42. 4. Нестеров А.Ю. Проблема человека в свете идеологии эволюционного трансгума-

низма//Глобальное будущее 2045. Конвергентные технологии (НБИКС) и транс-гуманистическая эволюция. М., 2013. С. 183–193.

5. Поппер К. Объективное знание. Эволюционный подход. М., 2002. 6. Stöltzner M., Uebel T. (Hrsg.) Wiener Kreis. Hamburg, 2006. 7. Wittgenstein L. Tractatus logico-philosophicus//Werkausgabe in 8 Bänden. Bd. 1. F.

a/M., 1999.

П. А. Ореховский Специфика экономической рациональности и границы доминирования рыночных и социальных норм

В экономической теории предполагается, что изучаемые акторы — рациональны — они стремятся максимизировать доходы и минимизировать потери. С помощью правильных стиму-лов и санкций можно добиться того, чтобы максимизация частных выгод и потерь сопровожда-лась ростом общественного благосостояния. Тем не менее полученные результаты часто расхо-дятся с ожидаемыми. В данной работе обосновывается, что это связано со спецификой эконо-мического мышления. Свойствами последнего являются объективизм, игнорирование внеэко-номических мотивов, а также различий между индивидами и коллективными экономическими акторами.

Ключевые слова: рациональность, модель стимулов — санкций, альтруизм, оппортунизм. Orekhovsky P.A. Specifics economic rationality and border domination of market and social norms In economic theory, it is assumed that the studied actors — rational. They try to maximize

benefits and minimize expenses. With the right incentives and sanctions can be achieved in order to maximize the private benefits and costs is accompanied by rising social welfare. Nevertheless, the results often differ from expected. This paper argues that this is due to the specific economic thinking. Properties of the latter are objectivism, ignoring non-economic motives, as well as differences between individuals and the collective economic actors.

Keywords: rationality, incentives — sanctions model, altruism, opportunism. Экономист, выступающий в роли субъекта познания, рассматривает в ка-

честве объекта исследования очень разных акторов. В качестве таковых вы-

38

ступают индивидуумы, фирмы, отдельные социальные группы (напр., рабо-чие, собственники, менеджеры), политические партии (коалиции), организа-ции (профсоюзы, картели) и даже национальная экономика в целом. Спе-цификой экономического размышления о поведении этих акторов является гипотеза о наличии их рациональности. В самом общем виде последняя предполагает наличие у актора способностей к определению собственных выгод и потерь, а также стремление к максимизации первых и минимизации вторых. Г.Саймон ввёл оговорку неполной рациональности — ситуации, когда в силу ограниченности «вычислительных способностей» и дефицита знаний о сложившейся экономической ситуации люди могут совершать ошибки (стоит специально оговориться, что Саймон писал именно об инди-видуумах, а не об экономических акторах в целом) [6, с. 16–38].

С таким пониманием рациональности неявно связана другая важнейшая черта экономического мышления — это гипотеза о том, что акторы пози-тивно реагируют на стимулы, позволяющие им увеличить получаемые выго-ды, и негативно — на санкции, увеличивающие потери. Рациональность, пусть даже ограниченная, означает, что акторы стремятся к самосохранению, а это требует снижения потерь и увеличения выгод. При этом если некий конкретный актор добивается большего снижения потерь и увеличения вы-год, чем другие акторы, принадлежащие тому же виду (напр., фирмы, наём-ные работники или, скажем, политические партии), это всеми расценивается как успех. Логично предположить, что в таком случае менее успешные акторы будут заимствовать «передовой опыт», пытаясь догнать лидера. Так распро-страняется технологическое, социальное и политическое знание, и это ведёт к росту дохода как отдельных акторов, так и общества в целом.

Отсюда основной задачей экономистов является определение правильных стимулов и санкций для акторов. Если эти стимулы и санкции установлены корректно, то действия акторов по достижению максимума выгод и миними-зации ущербов будут вести и к росту общественного благосостояния, и к увеличению дохода акторов. Прибегая к метафоре, акторы здесь выступают своего рода объектами дрессировки, а экономист, использующий «кнут и пря-ник», играет роль дрессировщика.

По моему мнению, такое понимание рациональности, как и соответст-вующее понимание задач экономической политики, являются неверными. Это связано с тремя основными ошибочными посылками.

1. Объективизм. Неявное предположение о том, что экономист нахо-дится вне экономической системы (объективизм) и представляет собой некий независимый от общества «дух познания». Это обстоятельство фиксируется — и является важнейшим для специфической области экономической тео-рии — истории экономического анализа. В большинстве работ исследователей, которые специализируются в данной области, так или иначе рассматривает-ся проблема влияния «исторической среды» на взгляды экономистов [9]. Объективизм приводит к ошибкам двоякого рода.

39

Ошибка первого рода связана со специфическим научным романтизмом, оптимизмом познания. Экономисты, совершающие её, предполагают, что они умнее, чем акторы, за которыми они наблюдают. Другими словами, ис-следователи допускают, что акторы могут быть ограниченно рациональны, но почему-то не применяют это допущение к самим себе. Такая ошибка ха-рактерна для тех экономических школ, которые настаивают на увеличении государственного активизма в деле установления правильных стимулов и санкций. Естественно, что такой подход резко критиковался как сторонни-ками австрийской школы [8], так и либералами в целом.

Ошибка второго рода связана с представлением об «экономических ла-бораториях». Исследователи, создающие модели экономических систем (как правило, математические, но не только), занимают позицию стороннего наблюдателя, находящегося вне экономической системы (в изолированной лаборатории). Но, даже уединившись в лаборатории, экономист сохраняет свои ценностные установки и некое представление об обществе в целом. Шумпетер называл последние видением (vision) [10, с. 247–264], марксист-ская школа — несколько наивно — связывала это экономическое мировоз-зрение с классовыми интересами.

2. Рациональность коллективных акторов. Когда экономисты исполь-зуют термин «фирма», они имеют в виду как руководителей (менеджмент), так и собственников «в одном лице». Синонимом фирмы является термин «производитель», который может обозначать и индивидуума, и коллектив. Т.о., осуществляется процедура агрегирования, вводятся категории, обозна-чающие типы определённых коллективных акторов — «фирма», «монопо-лия» «регион», «партия», «правительство». Коллективные сущности также наделяются свойством рациональности — фирма стремится к выживанию, выбирая оптимальное сочетание доходов и издержек, правительство добива-ется благосостояния, соответствующего максимуму эффективности работы общественного сектора. Однако кроме основных (явных) функций (целей), у таких акторов всегда есть и латентные, скрытые функции, выделенные Р.Мертоном [3, с. 105–187]. Осуществление этих латентных функций может противоречить явным целям, однако отвечать интересам отдельных индиви-дов, входящих в состав коллективного актора. Иногда большинство членов той или иной партии, профсоюза, или какой-то другой организации (вклю-чая коммерческую фирму) могут предвидеть отрицательные последствия курса действий, осуществляемого их «коллективным актором». Но их потен-циальные личные издержки оказываются выше, чем оценка потенциального личного выигрыша. Дееспособной оказывается, как показал М.Олсон [4], лишь «малая группа». И вроде бы рациональный коллективный актор со-вершает самоубийство.

3. Краткосрочная и долгосрочная рациональность. Социальные нормы. Альтруизм можно попытаться представить как своеобразную «дол-госрочную» рациональность — акторы зарабатывают репутационный капи-тал, создают кредитную историю, что приводит к максимизации выгод и

40

минимизации потерь в длительном периоде, который охватывает весь «жиз-ненный путь» актора. Противоположностью такого поведения является оп-портунизм, как его определяет О.Уильямсон: «преследование личного инте-реса с использованием коварства. Подобное поведение включает такие его более явные формы, как ложь, воровство и мошенничество, но едва ли огра-ничивается ими. Намного чаще под оппортунизмом подразумеваются более тонкие формы обмана, которые могут быть активными и пассивными, про-являться ex ante и ex post» [7, с. 97]. Оппортунизм оказывается в центре внима-ния экономики права, при этом анализируются стимулы к соблюдению и/или несоблюдению договоров (и прав собственности) и санкции, которые при-меняются за их нарушение [5]. Поэтому мало выстроить правильную систему стимулов — санкций, которая подвигала бы акторов к увеличению благосос-тояния, нужно ещё разработать дополнительную систему стимулов и санк-ций, которая бы мешала акторам разрушать первую систему. Этот мысли-тельный круг, в принципе, можно продолжить, теперь уже применительно к судьям и правоохранительным органам — а какова должна быть система стимулов и санкций для этих акторов, чтобы они не разрушали своими дей-ствиями систему стимулов и санкций, предотвращающую оппортунизм дру-гих акторов? Где гарантии того, что судьи и правоохранительные органы тоже не подвержены оппортунизму?

Вышесказанное не означает, что выработанные экономикой права реше-ния, позволяющие ограничить оппортунистическое поведение, неверны. Однако это показывает, что понятие рациональности, трактуемое как макси-мизация выгод и минимизация потерь, присущее акторам, не позволяет ре-шить проблему оппортунизма — исследователь попадает в ситуацию «дур-ной бесконечности». Эта проблема решается, если допустить, что в общест-ве существуют разумные акторы, соблюдающие договора и законы потому, что это правильно. Как не парадоксально, но для того, чтобы система стиму-лов и санкций работала, необходимо допустить существование в ней аль-труистов — людей, на поведение которых эта система не оказывает влияния.

В поведенческой экономике разграничивают миры, где доминируют со-циальные и рыночные нормы. Как показывает Д.Ариели, при доминирова-нии социальных норм решение некоторых задач может оказаться даже более эффективным с точки зрения сопоставления затрат и результатов, чем при доминировании рыночных [1, с. 87–100]. Применение социальных норм основывается на альтруизме и ожиданиях взаимной помощи. Собственно, каждый индивид живёт одновременно в мирах социальных и рыночных норм.

Необходимо разграничивать рациональность и стремление к истине, ко-торая не укладывается в систему общепринятых взглядов. Такое стремление, если рассматривать усилия познающего субъекта в рамках модели стимулов — санкций, является очевидно иррациональным поведением.

В сфере социальных норм находится и образование. Специфика работы учителя в определённой «неделимости» услуги образования. Если учитель

41

или профессор работают с аудиторией, они не могут дифференцировать объём и качество «образовательных услуг» для бедных и богатых учеников или студентов, оказавшихся в одном классе, и посещающих одни и те же занятия. Попытка же это сделать — и перейти к рыночным нормам поведе-ния — разрушает доверие между учителем, учениками и родителями учени-ков. Доказать, что произведённые образовательные услуги были действи-тельно высшего качества, становится невозможным. Все измерения результа-тов влияния системы стимулов и санкций на преподавателя с помощью тес-тирования его учеников носят крайне условный характер.

Это не означает, что учитель не может «халтурить». Однако устранить это с помощью рыночных санкций невозможно, в то время как меры социально-го контроля оказываются весьма действенными.

1. Ариели Д. Поведенческая экономика. Почему люди ведут себя иррационально и как заработать на этом. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2013.

2. Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. М.: Дело, 1994. 3. Мертон P. Явные и латентные функции//Мертон Р. Социальная теория и социаль-

ная структура. М.: АСТ, 2006. 4. Олсон М. Возвышение и упадок народов. Экономический рост, стагфляция и соци-

альный склероз. М.: Новое изд-во, 2013. 5. Познер Р. Экономический анализ права: в 2 т. СПб.: Экономич. шк., 2004. 6. Саймон Г. Рациональность как процесс и продукт мышления//THESIS. 1993. Вып. 3. 7. Уильямсон О. Экономические институты капитализма: Фирмы, рынки, «отношенче-

ская» контрактация. СПб.: Лениздат; CEV Press, 1996. 8. Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М.: Новости, 1992. 9. Шумпетер Й. История экономического анализа: В 3 т. СПб.: Экономич. шк., 2001.

10. Шумпетер Й. Наука и идеология//Философия экономики. Антология/Под ред. Д.Хаусмана. М.: Изд-во Ин-та Гайдара, 2012.

В. И. Разумов Философия в тотальном пересмотре интеллектуальных ценностей

Состояние и перспективы философии в XXI в. определяются сменой эпох. Каков потенци-ал философов в определение горизонтов развития, насколько они способны создавать новые интеллектуальные технологии, какое место занимает и может занять философия в интеллекту-альной культуре. Обсуждаются вопросы: конструирования онтологий и их трансляций в миро-воззрения; визуализации и геометризации рассуждений; подход к работе над синтезом знания (философии, физики, математики).

Ключевые слова: гипертекст, идеологии, интеллектуальные ценности, линеаризованный текст, мировой системный кризис, онтологии, смена эпох, трансформации человека и общества, фи-лософия.

Razumov V.I. Philosophy in total revision of intellectual values The status and prospects of philosophy in the XXI century are defined by change of the epochs.

What is potential of philosophers in definition of the development horizons; how much they are capa-ble to create new intellectual technologies; what place the philosophy takes and can occupy in the intellectual culture. There are discussed the questions: designing of ontologies and their translating into Weltanschauungs; visualization and geometrizations of discourse; approach to work on knowledge synthesis (philosophy, physics, mathematics).

Keywords: hypertext, ideologies, intellectual values, linear zed text, world system crisis, ontologies, change of epochs, transformations of the person and society, philosophy.

42

1. О сложившейся в мире ситуации и потенциале современной фи-лософии. В силу наличия качеств: всеобщности, критичности, рефлексии, философия всегда осуществляла функцию пересмотра человеческих ценно-стей, воспринимая их через призму интеллектуальной культуры. Труд Р.Коллинза демонстрирует обоснованность претензий философов на спо-собность репрезентировать своим творчеством, по крайней мере, ключевые моменты в интеллектуальной истории человечества [1]. С кон. XX в. в мире произошли системные изменения, скорость которых нарастает. С началом XXI в. манифестирует новая эпоха. По масштабам и значению она сопоста-вима с «осевым временем» К.Ясперса (800–200-е гг. до н.э.). Человек и обще-ство в их наличествующей конституции, с учётом сложившихся целей, средств и параметров воспроизводства,не имеют стратегических перспектив. Идеи трансгуманизма, обсуждаемые, напр., в проекте «Россия 2045» (http://www.2045.ru/), следует дополнить концепцией транссоциальности. Последнее можно обосновать, во-первых, потребностью трансгумануса в специфической интеллектуально-духовной среде; во-вторых, в обществе XXI в., в т.ч. за счёт IT-технологий активно формируются новые формы субъектности (сетевые, игровые сообщества, различные субкультурные объе-динения), новые типы социальных реальностей (альтернативные истории, виртуальные миры). Наконец, требуется концепция общества, способная предусматривать критерии специализации общества в многообразии социу-мов, т.е. учитывающая этологические исследования. В интересах выхода за пределы вопроса первичности человека или общества, целесообразно при-нять тезис о том, что человек и общество есть объекты разных уровней ор-ганизации.

Современная философия — это философская антропология в разных вариациях (онтологической, гносеологической, аксиологической…). Фило-софия, как и теология не вышла за пределы антропо- и социо- морфизмов, неся на себе ограничения, свойственные человеку и обществу. Русский кос-мизм даже с его трансгуманистическим дополнением не развился на начало XXI в. за пределы одного из направлений философии. Корпус проблем современной философии [2] относится в основном к истории философии, но не к интеллектуальной ситуации кон. XX и нач. XXI в. Так что же такое современная философия, как она инкорпорирована в системы современного знания и когнитивный процесс.

2. Актуализации темы мирового системного кризиса в философ-ских дискурсах. Выскажем несколько соображений о современной интел-лектуальной культуре.

1. С 80-х. гг. XX в. начинается стагнация в науке, образовании, интеллек-туальной культуре в целом. Это проявляется отсутствием более чем за поло-вину века стратегических прорывов в областях: био-медико-экологической, космонавтике, энергетике. К числу интеллектуальных факторов, опреде-ляющих этот спад, относятся: 1) старение парадигм; 2) усиление в науке и образовании бюрократических тенденций в противовес креативным начи-

43

наниям. Если в средние века выделяются два типа университетов — профес-соров (парижский), студентов (болонский), то ВУЗы современной России составляют третий тип — ВУЗ бюрократов; 3) институциональная ригид-ность. В целом, перечисленные факторы характерны для мировой науки, факторы 2 и 3 ярко выражены в современной России. После распада СССР его подсистема образования просуществовала более 15 лет, и это на фоне масштабной, быстрой и глубокой трансформации основных подсистем об-щества и государства. Реформы РАН носят пока «косметический» характер.

2. Фактическая подмена философии философской антропологией, со свойственными ей антропо- и социоморфизмами, декосмологизируют, де-универсализируют философскую мысль. А с учётом стратегических целей воспроизводства человека и общества с привлечением потенциалов науки, религии, художественного творчества, повседневности именно философия должна вырабатывать уже сами по себе способы трансгуманистического, транссоциального мышления, строить новые миры, уже не ограниченные известными науками и религиями. Отчасти, эту задачу решают авторы фэн-тези (У. Ле Гуин, Ф.Херберт).

3. С кризисом натурфилософии нач. XIX в. и с появлением позитивизма онтология и метафизика как учения о первоначалах (безосновных основах), дискредитируются особенно за пределами философии. Тем не менее, фун-даментальность онтологии и метафизики подтверждается обращением к ним в IT-специальностях. К сожалению, в силу выключенности значительного большинства философов из конкретных междисциплинарных исследова-ний, из процессов трансферов знаний и технологий, ренессанс онтологиче-ской тематики протекает вне профессиональной философии. Не меньше потери и в гносеологии. По В.С.Стёпину ценность античных философов заключалась в выявлении ими вириабильности бытия, формировании кри-тического мышления, определении тенденций-векторов последующего раз-вития наук [3]. Современная философия не решает этих задач, напротив, в пределах интеллектуальной культуры она проявляет себя как маргинализаци-ей философских направлений, так и кооперацией некоторых из них с про-фессиональным андеграундом, формируемым на перифериях искусств, наук, религий.

Философия и интеллектуальная культура в поиске новых горизон-тов развития. Перейдем к обсуждению идей и постановок проблем, на ко-торые стоит ориентироваться современным философам.

1. XX в. продемонстрировал созидательные и разрушительные возмож-ности идеологий. По крайней мере, марксизм и философия франкфуртской школы являют примеры, каким образом, отталкиваясь от философской ба-зы, можно разрабатывать и реализовывать программы по изменениям чело-века, природы, общества. Идеологические схемы императивны. Они актуа-лизируют в индивидуальном и в массовом сознании образы, весьма разно-образным способом эксплицируемые сознанием, способные инициировать определённые действия. К примеру, смыслообразующим противоречием

44

большевиков выступало противоборство пролетариата и буржуазии. Инте-ресны и переводы теоретических положений на уровень массового сознания, в частности, как «экспроприация экспроприаторов» переводится в очень по-нятное предписание — «грабь награбленное». Механизмы идеологических воздействий совершенствуются. Открытие второго фронта во Второй Ми-ровой Войне начинается с идеологической проработки людей двух сра-жающихся сторон в направлении о том,что фашизм — зло, его противники — носители добра, а добро, в европейской ментальности, неизбывно побе-ждает зло… В 80-е гг. XX в. президент США Р.Рейган объявляет СССР Им-перией Зла… В XXI в. метафора «оси зла» периодически используется в риторике Б.Обамы и некоторых политиков ЕС.

После физического завершения исторического события, оно продолжа-ется на уровне исторического сознания, а еще более важным является вы-страивание определенной доступной пониманию онтологии, где исходные смыслы могут не только инвертироваться, но измениться до неузнаваемости, т.е., на выходе такого онтологического трансформатора профессиональный идеолог способен получить совершенно иное событие. Это ярко наблюда-ется в системе: Украина, РФ, ЕС, США. К сожалению, именно в этой облас-ти РФ продолжает отставать от своих оппонентов! Список «Критичных тех-нологий» темы гуманитарных, социальных технологий, инструменты идео-логических воздействий на личности и социальные группы, не включает (http://www.extech.ru/info/catalogs/krit_tech.php)! А это области развития философии в теоретическом и в прикладном аспектах.

2. От критики ограниченности онтологии в традиционном понимании требуется универсализировать тематику бытия до масштабов Мироздания. Реализовать эту идею возможно, если онтология сосредоточится на развитие основополагающих представлений о Мироздании, основываясь на развер-тывании программы синтеза систем. Речь идёт о новом витке соединения начал философии, физики, математики, свойственном античности. В таком синтезе философия выступает источником понятий, выражающих реаль-ность; физика находит адекватные данным понятиям процессы, выявляет их качественные характеристики; математика ответственна за аналитический аппарат и открытие с его помощью ролевого многообразия Мироздания. Фундаментальную задачу новейшей онтологии можно сформулировать, проводя преемственность с вопрошанием Платона в «Пармениде» о том, как единое может быть многим. Но, этот вопрос, как показала история интеллек-туальной культуры, не может быть решен адекватно вне разработки техноло-гий упаковки и обработки знаний, системоорганизующий потенциал кото-рых соизмерим с уровнем системной организации Мироздания. Это выводит также и на вопросы о том, что для природы и знаний должны действовать одни и те же законы, выражающие, в т.ч., онтологический и когнитивный ракурсы коэволюции. Высказанные предложения разрабатываются в проекте — Номологическая база [4].

45

3. Упаковке знаний в форматах силлогизмов более двух тысяч лет. Тех-нологией умозаключений Аристотеля выражается резкое преобладание в интеллектуальной культуре линеаризаций мысли, речи, письма, за счет де-приваций визуальных, геометрических, гипертекстовых конструкций. Спе-циально обратим внимание, что в рекомендациях для авторов журнала «Во-просы философии» есть слова: «Рисунки и схемы крайне нежелательны» (http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=12&Itemid=27). Обращение философов к теме визуализации рассуждений воспрещено?! Напротив, актуальна разработка новых форматов упаковки знаний, причём, визуализируемым с доводкой до уровня геометрических конструкций, и об-ладающих качествами: онтологической осмысленности, гносеологической ёмкости, согласованием саморазвития любого предмета с саморазвитием Мироздания. Конструктивно это реализуется в интеллектуальных схемотех-никах, которые можно определять аппаратом для организации рассуждений, в котором используются инструменты категориально-системной методоло-гии (КСМ) [5] и теории динамических информационных систем (ДИС, ТДИС) [6]. На основе интеллектуальных схемотехник формируются спосо-бы представления знаний, модели, где согласуются смысло-содержательные и формально-математические аспекты моделирования.

4. Усиливается фрагментация знания, особенно в областях науки и обра-зования. Несмотря на информатизацию и компьютеризацию общества с конца XX в. наблюдается снижение креативного потенциала субъектов, от-сутствуют стратегические результаты в энергетике, космосе, биолого-меди-цинских науках, в экологии. Перспективным представляется формирование дополнительно к вещественно-энергетической информационно-полевой парадигмы, на основе которой можно перейти к решению задач синтеза знания. В этом русле должна пойти разработка новых концепций жизни, законов, эволюции. В русле информационно-полевой парадигмы, реализуе-мой в ТДИС [4, 6], нивелируется различие гуманитарных и точных наук как на уровне предмета, так и метода. Возможности структурных композиций и функциональный потенциал ДИС, позволяют математическими средствами выражать многозначность, полисемичность, свойственные объектам гумани-тарного знания.

5. Философия утрачивает конструктивность также и в областях гумани-тарных и социальных исследований. Отношение к оппозиции в России, бархатные и цветные революции, арабская весна, майдан и антимайдан на Украине, демонстрируют, что корпус отечественных гуманитарно-социаль-ных наук имеет очень ограниченный потенциал для анализа, прогнозирова-ния и управления процессами в указанных ситуациях. Философы по-прежнему претендуют на своё ведущее участие в формировании мировоз-зрения личности, но остаётся открытым вопрос, а что конструктивного за этим стоит. Укажем только несколько компетенций, которые следует фор-мировать в ходе изучения философии: конструирование и целенаправлен-ные реконструкции исторического сознания; работа над конститутивной

46

онтологией, работающей не только над созданием новых символов, смы-слов, а генерирующей модификации реальностей, включая и социальную реальность, с которыми ассоциируются трансгуманистические и транссоци-альные трансформации, сценарии альтернативных историй. Часто предмет философии задаётся оппозицией: мир/человек. Принципиально перехо-дить к триаде: мир/общество/человек, где стратегически важно поставить вопрос об обществе как компоненте Мироздания имеющем субстанциаль-ную самостоятельность. Общество феномен не менее загадочный, чем чело-век. Если считать, что общество начинает складываться от неолитической революции, т.е. 8–10 тыс. лет назад, то сложно найти ещё один объект, от-личающийся столь высоким ускорением развития. Ещё одной областью для профессиональной философии становится работа над междисциплинарной социальной теорией. В макросоциологии накоплен богатый материал, где описываются механизмы изменений общества (реформ, революций), обсуж-даются предложения законов, разрабатываются качественные модели. Одна-ко мы ещё очень далеки от научной теории общества, где оно будет пред-ставлено развивающейся иерархической системой, находящейся в отноше-ниях обмена ресурсами с окружающей средой [7].

В русле высказанных соображений уместно формировать новый корпус философских проблем [8]. Изложенные здесь предложения имеет смысл обсуждать на предмет актуальности относительно особенностей манифеста-ций новой эпохи, их способности стать базой для постановок задач, как ми-нимум, в среде гуманитарно-социальных наук. Вслед за этим уместно обду-мывать изменения логики и содержания корпуса философских дисциплин, оценочных критериев. Всё сказанное направлено на начало работы фило-софов по пересмотру ценностей интеллектуальной культуры XXI в. Эффек-тивность деятельности в этом направлении зависит как от новых оригиналь-ных теоретических разработок, так и от меры активного и успешного уча-стия философов в разнообразных гуманитарных и социальных проектах. Это могут быть гражданские инициативы, к примеру, региональный проект «Пикник» (http://picnicomsk.ru/); бизнес-проекты, в частности, Сибирский Тракт (http://thoughtring.com/ViewForm.aspx?id=172); разработки интеллек-туально-ёмких коммуникаций (http://econpapers.repec.org/article/isvjouijm/ v_3a3_3ay_3a2014_3ai_3a1_3ap_3a59-77.htm) и мн. др.

Итак, философам предстоит большая и напряжённая работа в условиях жёсткой конкуренции с представителями других специальностей, и в услови-ях, когда общество и элиты быстро теряют интерес к науке и образованию, сокращают ресурсные потоки в указанные области. 1. Коллинз Р. Социология философий. Глобальная теория интеллектуального изме-

нения; пер. с англ. Н.С.Розова, Ю.Б.Вертгейм. Новосибирск: Сибирский хроно-граф, 2002. 1281 с.

2. Розов Н.С. Философия и теория истории. Кн. 1. Пролегомены. М.: Логос, 2002. С. 580-613.

3. Степин В.С. Теоретическое знание. М.: Прогресс-Традиция, 2004. С. 61–62.

47

4. Разумов В.И., Сизиков В.П. Номологическая база как мембрана для упорядочения знаний в процессах рассуждения на уровне общества//Вестн. Ом. ун-та. 2014. № 2. С. 136–140.

5. Разумов В.И. Категориально-системная методология в подготовке ученых: Учебное пособие / Вст. ст. А.Г.Теслинова. Омск: Омск. гос. ун-т, 2004. 277 с. Режим досту-па: http://www.omsu.ru/file.php?id=3365

6. Разумов В.И., Сизиков В.П. Информационные основы синтеза систем. В 3 ч. Ч. I. Информационные основы системы знаний. Омск: ОмГУ, 2007. 266 с.; то же [Элек-тронный ресурс]. Режим доступа: http://www.omsu.ru/file.php?id=2594; Ч. II. Ин-формационные основы синтеза. Омск: ОмГУ, 2008. 340 с.; то же [Электронный ре-сурс]. Режим доступа: http://www.omsu.ru/file.php?id=4265; Ч. III. Информацион-ные основы имитации. Омск: ОмГУ, 2010. 640 с.; то же [Электронный ресурс]. Ре-жим доступа: http://www.omsu.ru/file.php?id=6759 (part1); http://www.omsu.ru/ file.php?id=6760 (part2); Разумов В.И., Сизиков В.П. Приложения информационных основ синтеза систем: ДИС-развёртки и парадигма закона: монография. [Элек-тронный ресурс]. Электрон. текстов. дан. Омск: Изд-во Ом. гос. ун-та, 2013. Режим доступа: http://thoughtring.com/ViewForm.aspx?id=414.

7. Разумов В.И. Социальная философия и социальная теория//Личность. Культура. Общество. 2010. Т. 12. Вып. 2 (55-56). С. 99-104.

8. Разумов В.И. Философия глобальных перемен в становлении новой эпо-хи//Компаративное измерение философской инноватики: сб. научных трудов / Отв. ред. проф. А.М.Старостин. Ростов н/Д.: Донск. кн. изд-во, 2014. С. 25–32.

Л. И. Рыженко Сибирский тракт как смысловая рамка развития прилегающей территориальной зоны

Рассматривается перспективная смысловая рамка развития территорий, прилегающих к ис-торическому Московско-Сибирскому тракту. Эта рамка задает паттерн поведения для населения этих земель, сложившийся в предыдущие века и связанный с транзитным характером Хатерлен-да и «традиционной культурой путешествия». В деятельностном плане предлагается организо-вать проект «Сибирский тракт», запускающий на первом этапе развитие автотуризма на этих территориях и обеспечивающий дальнейшее развитие. В рамках проведенного Инсейфинга приводится смысловая схема проекта, а также интерпретация его результатов в виде мероприя-тий проекта.

Ключевые слова: Сибирский тракт, Сибирь, паттерн территориального развития, Инсейфинг, Хатерленд, смысловая схема, региональная идентичность, габитус.

Ryzhenko L.I. Siberian tract as a semantic frame development adjacent territorial areas. Considered promising semantic frame for the development of areas adjacent to historic Moscow-

Siberian tract. This frame sets the pattern of behavior for the population of these lands, established in the previous century and associated with the transit nature of Fatherland and «traditional culture jour-ney». In the action plan it is proposed to organize the project «Siberian tract, triggering the first stage of the development of tourism in these areas and to provide for further development. In the framework of the conducted Insafing provides a conceptual diagram of the project and the interpretation of its results in the form of project activities.

Keywords: Siberian tract, Siberia, the pattern of territorial development, Insaving, Waterland, con-ceptual scheme, regional identity, habitus.

Феномен территориального развития традиционно описывается в пара-дигмах таких научных дисциплин, как экономика, география, градострои-тельство. Разработка практических вопросов, возникающих в результате исследования данного феномена, опирается на разработанные в XX в. мето-

48

ды кластерного, маркетингового, логико-структурного и др. подходов [1]. При этом использование вышеназванного инструментария обременено тех-нократической парадигмой и часто оставляет за рамками рассмотрения важ-ные механизмы развития, являющиеся первопричинами возникновения той или иной территориальной общности. В данном докладе делается попытка раскрыть сущность феномена развития территорий, примыкающих к исто-рическому Московско-Сибирскому тракту и федеральной трассе «Байкал», рассматриваемых через призму генезиса и смысла существования этих зе-мель, что актуализирует философский подход в проблеме.

В исследовании применены когнитивные коммуникационные техноло-гии (Инсейфинг) [2], позволившие построить более-менее адекватное и компактное описание выше обозначенной проблематики. Инсейфинг, раз-работанный омской научно-методологической школой, состоит из трех эта-пов: построение смысловой схемы, коммуникационно-игровая часть и ин-терпретация. Не вдаваясь в технологические детали Инсейфинга, остано-вимся на изложении результатов его применения.

В основу исследования положены два следующих тезиса имеющие эври-стическую природу. Во-первых, Сибирь, как центральная часть Евразии (Ха-терленда), является по своей сути транзитной территорией для антропото-ков. Через нее веками и тысячелетиями двигались не только товары, соеди-няющие разные части света, но и народы, как в процессе кочевого образа жизни, так и при более длительном рассмотрении — в результате миграции, при которой народы сменяли друг друга, а границы этносов становились подвижными и неопределенными. В историософских источниках в связи с этим говорят о степной азиатской культуре, или цивилизации [3]. Во-вторых, на этой сибирской территории ярко выражен такой социальный феномен, как (согласно терминологии А.В.Матвеева) «традиционная культура путеше-ствия». Этот феномен заключается в сложном поведенческом комплексе, сопровождающим человека в дороге, и сегодня практически утрачен на пе-риферии Хатерленда(в частности, в Европе). Главная суть этого поведения схвачена автором в следующей фразе: «ХХ в. коренным образом изменил содержание путешествия. По этому поводу есть меткая народная мудрость, которая гласит: «Раньше в дороге жили, а теперь пережидают» [4]. Эта тра-диционная «жизнь в дороге» — очень важный фактор, накладывающий от-печаток на поведенческую специфику субъектов, населяющих территорию, прилегающую к Сибирскому тракту.

Анализ системы расселения Омской области показывает, что практиче-ски все населенные пункты расположены на тех или иных ветках старого Московско-Сибирского тракта. Исторически освоение Сибири шло через заселение этих поселений, обслуживавших пути сообщения. ХХ в., Транс-сибирская железнодорожная магистраль, развитие промышленности и сель-ского хозяйства внесли существенную поправку в образ жизни индивидуу-мов, существенно снизив зависимость от транзитной дороги. XXI в. опять внес корректировку в образ жизни и хозяйство, в результате чего возникла

49

проблема разрушения сложившихся за столетия традиционных и индустри-альных укладов и описываемые территории стали стремительно терять насе-ление, которое сейчас уезжает в западные регионы страны.

Как показывает проведенный по данной теме Инсейфинг, и подтвер-ждают многочисленные неудачи при попытках преодолеть возникшие про-блемы в рамках экономической парадигмы, привлечение инвестиций стал-киваются с отсутствием благоприятной почвы и практически бесполезно. Иными словами, социально-экономическая парадигма территориального развития слишком ограничена и необходимо более глубокое философское осмысление проблемы.

Для описываемой территориальной зоны актуализировался вопрос о та-кой реструктуризации деятельности и развития хозяйства, которая вытекает из иной парадигмы. В рамках решения данной задачи нами был заявлен проект «Сибирский тракт». Проект заключается в формировании новых смыслов, придающих данной территории дополнительные импульсы разви-тия и обеспечивающих новые формы деятельности людей. В основу проекта положены два вышеописанных смысловых паттерна (транзитный характер Хатерленда и наличие традиционной культуры путешествия). Смысловая схема проекта, построенная в рамках Инсейфинга, приведена на рисунке.

Цель проекта — улучшение жизни людей в районах, прилегающих к старому Московско-Сибирскому тракту и федеральной трассе «Байкал» пу-тём роста привлекательности территорий за счет развития в этих районах авто-туризма. Сибирский тракт рассматривается не как дорога или турист-ский маршрут, а именно как комплексный проект, несущий новые смыслы и обеспечивающий реализацию проектной цели в рамках единой концепции и под общим брендом.

На первом этапе проект направлен на формирование туристической зо-ны, объединяющей туристические ресурсы и достопримечательности старо-го Московско-Сибирского тракта с современными подвозящими автомагист-ралями, включая федеральную трассу «Байкал». В перспективе проект охва-тит те муниципальные образования Тюменской, Омской, Новосибирской, Томской, Кемеровской, Иркутской областей, Республики Бурятии, а также Красноярского и Забайкальского краев, которые исторически возникли на сибирских путях сообщения и требуют развития инфраструктуры и логи-стической поддержки.

Этот первый этап проекта обеспечивает жизнь субъектов указанных тер-риторий новым интересным смыслом, а их деятельность — новыми инве-стиционными источниками.

По итогам проведенного Инсейфинга на данном этапе мероприятия проекта «Сибирский тракт» сгруппированы в четыре тематических блока, получивших следующие названия: создание матрицы авто-туристской ин-фраструктуры; создание информационной базы проекта; формирование символического капитала проекта; выработка режимов управления проектом.

50

1. Система управления

проектом

Проект «Сибирский тракт»

0. Организация деятельности на территориях, прилегающих к Сибирскому тракту

2. Влияние проекта на развитие территорий, прилегающих к Сибирскому тракту

21. Решение задач целевых групп и субъектов

20. Вовлечение в проект значимых целевых групп и субъектов

22. Включение территории в глобальные системы и

проекты

2.

01. Использование единой информационной системы

для организации и продвижения проекта

00. Упаковка мероприятий в Календарь событий

02. Целеполагание и активизация деятельности

0.

11. Привлечение ресурсов в проект

10. Использование тематики проекта для формирования оргструктур и мотивации участников

12. Проекты как новые субъекты развития территорий

1.

Смысловая схема проекта «Сибирский тракт»

Создание матрицы автотуристской инфраструктуры включает: – реконструкцию и создание новых туристических ресурсов (музеев, па-

мятников, культурно-исторических и природных комплексов), осуществле-ние благоустройства;

– создание объектов туристической инфраструктуры (гостиниц, кемпин-гов, пунктов питания, центров досуга и развлечений и т.д.);

– развитие транспортно-логистической инфраструктуры и автосервисов; – обустройство локальных центров туризма и запуск маршрутов. Инструментами формирования матрицы авто-туристской инфраструкту-

ры являются инвестиционные площадки проекта «Сибирский тракт». Инве-стиционной площадкой проекта называется локализованная в пространстве совокупность объектов, относящихся к культурным ресурсам и инфраструк-туре, создание которых обеспечивает хотя бы одну полноценную экскурсию (таких экскурсий может быть несколько).

Создание информационной базы проекта включает:

51

– составление реестра ресурсов и сервисов в муниципальных образова-ниях и включение их в общую информационную систему;

– создание общих информационных продуктов и средств продвижения проекта (Интернет-ресурсов, программ для видео навигатора, туристских атласов, путеводителей и др.);

– организация единой диспетчерской службы для автомобилистов в рам-ках проекта «Сибирский тракт».

Формирование символического капитала проекта включает: – выявление общей и локальной мифологии Сибирского тракта; – разработка бренда проекта «Сибирский тракт» и его увязка с локальной

символикой муниципальных образований; – оформление и продвижение под указанным брендом локальных тури-

стических комплексов на внутрироссийском и мировом туристическом рын-ке.

Разработка режимов управления проектом включают: – подготовку типовых проектных решений, увязанных со спецификой

локального расположения объектов (три типа); – создание эффективного событийного фона на базе согласованного

участниками проекта календаря событий; – внедрение технологии информационного сопровождения событий; – организацию межрегиональных акций, связанных со значимыми собы-

тиями и фигурами памяти. Мероприятия в рамках проекта направлены на поэтапное изменение си-

туации на территориях, включенных в проект. Муниципальные образования, участвующие в проекте, уточняют свою тематическую нишу, которая, затра-гивая интересы высшего порядка, позволяет им включиться в глобальные тренды общественного развития (напр., темы древней культуры, нетронутой природы, искупления на кандальном тракте, роста благосостояния на купе-ческом тракте и т.д.). Характерная тематическая ниша для каждой зоны оформляется соответствующими художественно-мифологическими прие-мами, органически вписанными в общий бренд проекта.

Следует заметить, что реализация указанных мероприятий должна по за-мыслу улучшить отношение людей к земле, на которой они живут, и создает заделы для кардинального изменения образа жизни и видов деятельности.

Важный этап реализации проекта — последующее включение террито-рий, прилегающих к Сибирскому тракту, в системы и проекты, отражающие глобальные тренды современного общества. Для всех участников это дает дополнительные возможности. Такими темами являются: патриотическое воспитание; национальная безопасность; культурный интересный отдых; диверсификация хозяйства; развитие транспортно-логистической и иной инфраструктуры; активизация общественных инициатив и др.

Т.о., в основе управления развитием лежат изменения в массовом созна-нии, формирующие новую идентичность. Это полностью укладывается в концепцию паттерна территориального развития авторского коллектива [5],

52

которые определяют данный паттерн как исторически формирующийся тип воспроизводства региональной идентичности. Проект «Сибирский тракт» эксплуатирует идею габитуса Пьера Бурдьё, а именно: «систему прочных приобретенных предрасположенностей», используемые индивидами как исходные установки, которые порождают конкретные социальные практики индивидов [6]. Как следует из доклада, на эти предрасположенности не смогли повлиять достаточно сильные обстоятельства, действовавшие в тече-ние всего XX в. Здесь можно говорить о «латентной» идентичности, которая формировалась всеми предшествовавшими веками и при правильном управлении создает ситуацию, при которой в XXI в. все возвращается «на круги своя». 1. Рыженко Л.И. Методы управления развитием поселений: моногр. Омск: СибАДИ,

2010. С. 140–165. 2. Dus Ury. Insafing: New Promising Form of Intellectual Communication / Y.P.Dus,

D.Y.Pominov, V.I.Razumov, L.I.Ryzhenko, V.P.Sizikov, V.G.Choi//International Jour-nal of Management, Knowledge and Learning. 2014. 3 (1). P. 59–77.

3. Рыженко Л.И. Русские уходят?//Библиотечка Курьера. № 1. Омск: Агентство «Курьер», 1998. 32 с.

4. Матвеев А.В. Традиционная культура путешествия населения среднего Приирты-шья (XIX — первая треть XX века): моногр.; отв. ред. Н.А.Томилов, С.С.Тихонов. Омск: Издат. дом «Наука», 2012. С. 5.

5. Политика и культура в российской провинции. Новгородская, Воронежская, Сара-товская, Свердловская области / Под ред. С.Рыженкова, Г.Люхтерхандт-Михалевой при участии А.Кузьмина. М.; СПб.: ИГПИ; Летний сад, 2001. 267 с.

6. Бурдье П. Структура, габитус, практика//Ж-л социологии и социальной антропо-логии. 1998. Т. I. № 2.

Н. С. Розов Факторы хрупкости и устойчивости политических режимов

В статье рассматриваются результаты недавних исследований причин социальной неста-бильности на основе анализа и математической обработки больших массивов данных. Обнару-женные предикторы (переменные, лучшим образом соответствующие последующему наступле-нию кризиса) — младенческая смертность, неблагоприятное соседство, осуществляемая госу-дарством дискриминация и фракционный авторитаризм, а также основные факторы из между-народных индексов — FSI (Failed States Index — Индекс несостоявшихся, или провальных, государств) и SFI (State Fragility Index — Индекс государственной хрупкости) рассматриваются в отношении современной России. Сделан вывод об относительной устойчивости сложившегося в России режима и указаны основные угрозы для него.

Ключевые слова: социальная нестабильность, социально-политический кризис, причины кри-зиса, политические режимы, индекс государственной хрупкости, индекс несостоявшихся госу-дарств, политический режим в России.

Rozov N.S. The Factors of Fragility and the Stability of Political Regimes The article discusses the results of recent research into the causes of social instability on the basis

of analysis and mathematical processing of large data sets. The discovered predictors (variables which are most appropriate to subsequent onset of a crisis) — infant mortality, adverse neighborhood, state-led discrimination, and fractional authoritarianism, as well as the main factors of international indices FSI (Failed States Index) and SFI (State Fragility Index) are considered in relation to modern Russia. It is concluded that the existing regime in Russia is relatively stable, but there are some essential threats.

53

Keywords: social instability, social and political crisis, the causes of crises, political regimes, Failed States Index, State Fragility Index, the political regime in Russia.

Философский и любой иной разговор о стратегиях России упирается в ограничения, задаваемые сложившимся политическим режимом, соответст-вующими и ставшими привычными практиками социального взаимодейст-вия, а также менталитетом, мировоззрением, интересами наиболее влиятель-ных групп и широких масс [1]. Здесь обратимся только к первому пункту, причем нас интересуют не стратегии самого режима (в последние годы пре-имущественно связанные с эскалацией запретительства и точечными репрес-сиями во внутренней политике, экспансионизмом «собирания земель» и от-чуждения от Запада — во внешней), а более общие вопросы динамики авто-ритарных режимов: факторы устойчивости и распада.

Рассмотрим результаты большого статистического исследования, изло-женные в коллективной статье c амбициозным названием «Глобальная мо-дель для предсказания политической нестабильности» [4]. Исследование велось по достаточно сложной методологии, с различными методами обра-ботки данных. В крайне упрощенном виде подход состоял в следующем. Была составлена генеральная выборка случаев нестабильности (далее — смут) за период 1955–2003 гг., куда попали неблагоприятные смены режима (авторитарные путчи, перевороты), мятежи и гражданские войны (с числом жертв не менее 1000 за весь период и не менее 100 в течение каждого года), а также случаи геноцида (когда уничтожают по этническим, конфессиональ-ным или подобным признакам) и политицида (когда уничтожают политиче-скую оппозицию).

Вначале на трех разных выборках стран с нестабильностью и отсутстви-ем нестабильности (контрольных) пробовались все гипотетические пере-менные (социальные, экономические и политические). Гипотетические пе-ременные были взяты из множества прежних серьезных исследований при-чин социально-политической нестабильности, кризисов и революций.

В результате, были выявлены четыре главных предиктора: независимые переменные, высокие значения которых за два года до начала смуты предска-зывали ее на уровне 80% вероятности. Потом эту четверку проверяли уже на всех странах мира (с населением более 500 тыс.), в течение 10 лет (1994–2003 гг.), и считали — сколько случаев нестабильности попадает в каждый квантиль или дециль. Результаты подтвердились. Потом прибавляли по от-дельности остальные переменные, оказалось, что ни одна больше не увели-чивает предсказательную силу. Следует ответить, что изначально авторы были уверены в сложности, разнообразии и многофакторности смут, рас-считывали на необходимость нескольких моделей, нетривиальным образом взаимосвязанных.

Итог работы — всего четыре переменных, на высоком уровне предсказы-вающих смуту,— стал неожиданным и удивительным результатов для самих авторов. Какие же лучшие предикторы смуты были выявлены? Уровень детской смертности.

54

Конфликтное окружение — четыре или более соседних государств с крупными этни-ческими или гражданскими вооруженными конфликтами отмеченными в базе дан-ных политического насилия.

Дискриминация части населения государством. Частичная демократия с фракционизмом, где при видимости демократических проце-

дур власть удерживается разными средствами одной группой, но при этом каждая политическая фракция стремится к полновластию и подавлению остальных.

Последнее обстоятельство оказалось самым сильным предиктором из че-тырех.

В целом, четыре обнаруженных фактора помогают составить целостную картину условий, способствующих смуте. Высокая детская (точнее, младенческая — до 1 года) смертность — это не фактор (причина), а именно предиктор, по-скольку отражает многие факторы с большой причинной силой: низкое качество государства, отсталые институты, низкую цену человеческой жизни, высокую рождаемость и др. Конфликтное окружение является ипостасью из-вестного фактора «геополитическое напряжение» в классической теории социальных революций Теды Скочпол [5]. Постоянные угрозы внешнего вторжения, пограничные конфликты чреваты как для легитимности власти и режима, так и для бюджета. Фискальный кризис обостряет внутриэлитные конфликты и опять-таки ослабляет власть и режим. Дискриминация части насе-ления государством вызывает у этой части естественную враждебность к власти и режиму, для остальных групп делает принуждение и насилие нормальными и привычными способами достижения политических целей, подрывает ува-жение к праву и справедливости. Частичная демократия с фракционизмом, с од-ной стороны, не дает таких институциональных и ментальных гарантий мирного разрешения конфликтов как полная демократия; с другой — оказы-вается более хрупкой и уязвимой, чем авторитаризм, поскольку в частичной демократии правящая группа всегда прибегает к нечестным приемам, нару-шениям для удержания власти, что возмущает граждан, приводит к уличным выступлениям, массовым протестам; с третьей — наличие фракций, каждая из которых стремится к полноте власти, подавлению соперников, чревато затяжными конфликтами, вплоть до гражданской войны. Иными словами, фракционизм определяется как сочетание узости, ограниченности полити-ческих интересов (parochialism), поляризации (взаимного отчуждения) и мо-билизации (готовности к борьбе на уничтожение).

По уровню детской смертности (количество умерших детей до одного года на каждую тысячу родившихся) Россия имеет в 2014 г. вполне прилич-ный показатель 7,08, находится на неплохом 160-м месте, где худшее, первое, место занимает Афганистан (117,23), а лучшие места с 220 до 224: Сингапур 2,53, Норвегия 2,48, Бермуды 2,48, Япония 2,13 и Монако 1,81 [6].

Серьезный конфликт на границе Россия имеет только с Украиной в Донбассе, отнюдь не решена проблема Крыма, присоединение которого к России практически никем не признано. Есть спорные Курильские острова. Есть известные демографические и геополитические напряженности на Дальнем Востоке с Китаем. Однако данный фактор тоже нельзя считать

55

особо тревожным для современной России. Скорее, после марта 2014 г. ближайшие соседи (страны Прибалтики, Казахстан, Белоруссия) стали ис-пытывать тревоги относительно надежности своих границ с Россией.

Есть ли дискриминация отдельных групп, ведущаяся российским госу-дарством? Наиболее известны репрессии против участников и лидеров про-тестных движений («Болотное дело», процессы против А.Навального). Про-должаются попытки подавить мятежников («боевиков», «террористов») на Северном Кавказе. Проводятся облавы в Москве и других городах, направ-ленные на выявление и выдворение незаконных мигрантов (преимуществен-но, приехавших из Узбекистана, Таджикистана, Молдавии). Иногда аресто-вывают и судят отдельных лидеров, активистов весьма многочисленных на-цистских движений. Нужно сказать, что масштаб всех такого рода действий не особо значителен, а в сравнении с выросшим аппаратом принуждения (ОМОН, Внутренние войска и проч.) и вовсе мал. Вероятные эффекты: рас-тущее отчуждение страдающих от репрессий групп и их сторонников от власти и режима (впрочем, такое отчуждение вполне привычно в России), а также рост агрессивности нацистских и радикальных националистических групп, которые, вероятно, только и смогут составить силовую конкуренцию режиму при его ослаблении.

Как обстоит дело с фракционизмом? В настоящий период при полном доминировании правящей группы и подчиненных ей институтов (от Адми-нистрации Президента до «партии власти», Государственной Думы и «На-родного Фронта») фракционность приглушена, однако, при ослаблении «вертикали» она явно вырастет, если судить по нетерпимости к соперникам лидеров и активистов таких партий как КПРФ и ЛДПР. Кроме того, явно поднимут голову националистические движения, нетерпимость и агрессив-ность которых существенно больше. Левые, социал-демократы и даже неко-торые либералы проявляют нетерпимость к инакомыслящим, грозят буду-щими люстрациями, судами и т.п.

Полезными измерителями прочности и непрочности режимов являются еще два глобальных мониторинговых проекта: FSI (Failed States Index — Индекс несостоявшихся, или провальных, государств, далее, Индекс угроз) и SFI (State Fragility Index — Индекс государственной хрупкости, далее, Ин-декс хрупкости).

Индекс угроз включает следующие индикаторы: Криминализация и/или делегитимация государства, Неуклонное ухудшение социальных служб, Произвол в праве и обширные нарушения прав человека, Аппарат безопасности действует как «государство в государстве», Подъем взаимно отчужденных (factionalized) элит, Вмешательство других государств или внешних политических акторов.

В Индексе хрупкости учитываются четыре категории (безопасность, по-литическая, экономическая и социальная), причем в каждой оцениваются «эффективность» (связанная с долговечностью режима) и «легитимность» (фракционность, фрагментация политики, этническая дискриминация).

56

Рассмотрим данные по России в Индексе хрупкости за 2014 г. Здесь по каждому из 12 показателей баллы варьируют от 1 до 10, причем, чем больше балл, тем больше хрупкость и меньше устойчивость. Наиболее тревожные оценки дляРоссии выставлены по следующим показателям: межгрупповая враждебность 8,5 неравенство 6,7 легитимность государства (с учетом коррупции, протестов) 7,6 права человека (насколько ущемляются) 8,7 безопасность (конфликты с насилием, политические заключенные) 8,6 фракционизм элит 8,1

Всего же Россия набирает 76,5 (из 120) — опять же вполне спокойный средний результат между Венесуэлой и Боснией, где по краям самые хрупкие Южный Судан (112,9), Сомали (112,6), Центрально-Африканская Республика (110,6) и самые устойчивые Финляндия (18,7), Швеция (21,4) и Дания (22,8) [3].

Выбор переменных в обоих индексах не был произвольным и также ос-новывается на статистической корреляции с несостоятельностью государств. Нужно отметить, что оба грешат смешиванием измерений прочно-сти/хрупкости и демократичности/авторитарности государств. Хорошо известно, что отношение между этими переменными отнюдь не линейное: полноценные демократии и явные автократии обычно вполне стабильны, тогда как становящиеся и частичные демократии наиболее уязвимы и крупки.

Вместе с тем, как демократические, так и авторитарные режимы могут рушиться, хотя и по несколько различным причинам. «Наиболее значитель-ные изменения касаются характера политической конкуренции и уровня ответственности органа исполнительной власти. Демократии, вероятно, яв-ляются особенно уязвимыми, когда в них господствует исполнительная власть, или когда они соскальзывают во фракционизм — резко поляризован-ную и бескомпромиссную борьбу за общенациональную политическую власть между группами, организованными вокруг частных идентичностей или интере-сов. Автократии, скорее, терпят кризис, когда им не удается, из-за недостатка воли или умения, контролировать политическую конкуренцию» [2, p. 9].

Итак, с точки зрения разных подходов политический режим в России оценивается как достаточно устойчивый, хотя значения отдельных парамет-ров (фракционизм, легитимность государства, неравенство) вызывают трево-гу. В докладе будут обсуждаться также условия и сроки наступления соци-ально-политических кризисов, возможности их направления в оптимальные русла с точки зрения правовых, гуманистических и демократических ценно-стей. 1. Розов Н.С. Колея и перевал: макросоциологические основания стратегий России в

XXI веке. М.: РОССПЭН, 2011. 2. Bates R.H., et al. 2003. Political Instability Task Force Report: Phase IV Findings. 3. Fragile States Index 2014. [Электронный ресурс] Режим доступа: http://ffp.statesindex.org. 4. Goldstone J., et al. A Global Model for Forecasting Political Instability//American Journal

of Political Science. Vol. 54. No. 1. Jan. 2010. Pp. 190–208. 5. Skocpol Th. States and Social Revolutions. N. Y.: Cambridge Univ. Press, 1979. 6. The World Factbook, 2014. [Электронный ресурс] Режим доступа:

https://www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/rankorder/2091rank.html

57

В. Н. Сыров Что может и что не может философия: к вопросу о роли философии о стратегиях будущего России и Сибири*

В статье предпринят анализ возможных перспектив философской деятельности в свете критики притязаний классической метафизики. Рассмотрены некоторые версии определения предмета философии, направленные на преодоление трудностей классического философство-вания. Утверждается, что перспективный путь развития философской мысли заключается не в поиске предельных оснований мышления и бытия или целостного понимания мироздания, а в критической рефлексии над продуктами человеческой деятельности. Предложена структура метода философской рефлексии.

Ключевые слова: критика метафизики, предмет философии, философский метод, критиче-ская рефлексия, структура философской рефлексии

Syrov V.N. What philosophy can and cannot do: on the role of philosophy in the implementa-tion of strategies of the future of Russia and Siberia

The article discusses possible prospects of philosophical activity in the light of criticism of classical metaphysics. Some versions of the definition of the subject of philosophy directed on overcoming of difficulties of classical philosophizing are considered. It is claimed that a perspective way of philoso-phical thought development consists not in the search of the limit bases of thinking and being or the complete understanding of the universe, but in a critical reflection over products of human activity. The structure of the method of philosophical reflection is offered.

Keywords: criticism of metaphysics, philosophy subject, philosophical method, critical reflection, structure of philosophical reflection.

В имеющемся формате позволим себе отступить от академических кано-нов, а именно не указывать источники тех или иных идей. Этот жест не сле-дует, конечно, толковать как обоснование права выдавать чужие идеи за свои, тем более, что они стали уже общим достоянием, а источник их воз-никновения давно утерян.

Рискнем предположить, что на философию возлагались и по сей день возлагаются чрезмерные надежды. От нее до сих пор ожидают то целостно-го обобщающего взгляда на мир, то универсальной методологии. Стерео-типным, но прогрессивным, считается тезис о том, что задача философии ставить проблемы, а не решать их.Возможно, что т.н. кризис в философии во многом обусловлен ее неспособностью эти притязания реализовать. В плане квалификационном вопрос о философском аспекте проведенного исследования является, как известно, головной болью любого диссертанта, пишущего по социально-культурной проблематике. В качестве альтернативы предлагается тезис о том, что философию надо предоставить самой себе, что ее темы и проблемы предназначены для внутреннего пользования и призваны обсуждаться профессионалами для таких же профессионалов.

По поводу некоторых притязаний уже дан исчерпывающий ответ и ис-писаны горы литературы. Уже достоянием истории философии стала кри-

* Работа выполнена при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (грант № 13-06-00119) в рамках проекта «Концептуальные основания прикладной этики: методология принятия морального решения»

58

тика постмодернизмом убеждения в возможности философии сформулиро-вать целостное представление о мире или о мире в целом. К этому стоит лишь добавить, что хороший постмодернист — это не тот, кто убежден, что получил тем самым истину в последней инстанции, а тот, кто полагает, что обсуждать этот вопрос и подобные ему (может философия сделать предос-тавить целостную картину мира или не сможет, познаваем мир или нет?) является весьма непродуктивным занятием, что полезнее будет сосредото-читься на вопросах другого порядка. Правда к этому имеется одно сущест-венное добавление. Хороший постмодернист полагает, что продуктивнее все-таки в обсуждении тех или иных тем и проблем отталкиваться от идеи историчности. Иначе говоря, это не означает запрета на широкие обобще-ния и масштабные концептуализации. Это означает отчетливое осознание их ограниченности пространственно-временными рамками, культурными, техническими и иными возможностями. Они работают пока работают сей-час, но без гарантии столь же бесперебойной работы в будущем. Мысль эта кажется банальной, но почему то мало укоренённой в сознании.

В такой ситуации встает правомерный вопрос: в чем же тогда предназна-чение философии, если она отказывается от выполнения столь благородной миссии. Было бы соблазнительно конечно представить ее одной из многих сфер интеллектуальной деятельности, существующей просто в силу пытли-вости человеческого духа и вне всякой полезности. Так сказать, что-то вроде высшей математики. Правда тогда встал бы весьма неудобный в чисто прак-тическом отношении вопрос: почему курс философии должен носить об-щеобязательный характер в системе высшего образования, к примеру.

Легко можно возразить, сказав, что аргумент, по меньшей мере, стран-ный. Ведь обсуждается природа философии, а не ее применение, связанное со случайными историко-культурными обстоятельствами. Хотя в ответ мож-но было бы сказать, что такое функционирование философии отнюдь не случайно, а является следствием определенного понимания ее внутренней природы. А вопрос о полезности или бесполезности является не столько следствием прагматических установок современной культуры, сколько ре-зультатом отказа от реалистических притязаний или веры, что предназначе-ние нашего знания адекватно отражать мир.Правда, полезность полезности рознь. Решение одним проблем может расцениваться как эффективное, по-тому что позволяет решать другие проблемы, важные, но специальные (внутренние) для той или иной сферы интеллектуальной деятельности. По-этому тезис о том, что философия обладает культурной значимостью не только в плане просто еще одного проявления человеческого духа и что эта культурная значимость вытекает из внутренней природы самой философии, требует обоснования (или разъяснения).

Отзвуком такого подхода является весьма распространенное в отечест-венной мысли утверждение о том, что предназначение философии ставить проблемы, а не решать их. Правда тогда встают, как минимум, два вопроса, какого рода должны быть эти проблемы и в чем смысл работы подобного

59

рода. Если это специальные философские проблемы, то вряд ли они будут понятны и востребованы нефилософами. Если они относятся к сфере про-фессиональной деятельности ученых, к примеру, то вряд ли философы бу-дут обладать необходимой компетенцией для их освоения. Да и какой прок от поставленных вопросов, если мы отказываемся от предложения версий их решения.

Однако, с другой стороны, вышеописанная идея позволяет ближе подой-ти к тому, что видится существом философской деятельности и предметом философского знания. Как отметил Аристотель, «ибо и теперь и прежде удивление побуждает людей философствовать» [1, с. 60.10]. Правда теперь в свете развития и специализации форм знания, мы уже вряд ли сможем отне-сти к компетенции философии вопросы о «смене положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении Вселенной» [1, с. 60.10], поэтому, возмож-но, большую методологическую ценность приобретает мысль об удивлении как характеристике истока и даже своеобразной логики философствования.

В выдвигаемой версии по поводу предмета философии оттолкнемся от знаменитого тезиса Гегеля о том, что «сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек» [2, с. 56]. Правда, теперь, мы вряд ли приняли бы эту мысль как такое примирение с действительностью, которое предпола-гает лишь подведение итогов и признание неизбежности сложившегося по-ложения дел с ожиданием, что не только все действительное разумно, но и все разумное действительно. Поэтому тезис Гегеля мы бы интерпретировали как характеристику объекта философского интереса. Если «философия есть также время, постигнутое в мысли» [2, с. 55], то эту «мысль» стоит восприни-мать не как выжимку в виде всеобщих законов бытия и мышления (сущест-вование которых сомнительно, если принимать всерьез идею исторично-сти), а как совокупность представлений о мире или человеке, накопленных культурой (или той или иной культурой), которые являются не предметом, а объектом философии (если использовать школьный язык).

Кстати, этот путь можно было бы рассматривать как перспективу прове-дения демаркационной линии между наукой и философией, к примеру, от-дав первой собственно мир как объект интереса и оставив себе его уже в форме совокупности знаний, полученных наукой. Иначе говоря, всю сумму тем, связанных с поиском ответов на то, как устроен мир (или отдельные его части), откуда и куда он движется, смело можно отдать на откуп науке, тем более что она уже оккупировала эту сферу.Добавим к этому и тему человека как часть так понятого мира. Можно сказать, что философия начинает с то-го, чем наука заканчивает. Тем самым, мы могли бы мало-мальски осмыслен-но говорить об объекте философии и даже некоторым образом очертить его границы. Объектом философского интереса мы могли бы полагать, по-вторим еще раз, знание, ставшее результатом научной деятельности.

Здесь стоит оговориться, что знание, получает не только наука. Да и мир осваивается не только в форме знания. Поэтому возможно, что нейтральное слово «представления» было бы более уместным для описания объекта фи-

60

лософского интереса. Но общего принципа это не меняет. Обыденные представления или ценностные ориентиры можно рассматривать как такой же объект философии. Вопрос в том, что она с ними делает и должна сде-лать.

Также заметим, что проведение демаркационной линии между наукой и философией позволило бы развести методологию получения знания. Ведь экспериментальный подход, являющийся фирменным знаком науки, имеет смысл, когда мы изучаем, так сказать, мир как таковой. Резонно предполо-жить, что если философия дистанцируется от науки, чтобы сохранить свою идентичность, то имеет смысл сделать это и по отношению к методу, тем более если он, так сказать, имманентен объекту изучения.

Конечно, в свете доминирования антиреалистских установок мы уже не будем трактовать мир как нечто непосредственно данное нам, а знания о нем — как отражение подлинной сущности мира (правда, это положение уже есть результат философской деятельности). В этом смысле любая форма человеческой деятельности с представлений начинает и ими же заканчивает. Поэтому всякие утверждения о надежности знания, в конечном счете, следу-ет считать следствием решения сообщества считать их надежными, что не означает, конечно, произвола в принятии таких решений. Тогда вопрос о характере философской деятельности — это вопрос о том, что философия делает с этими представлениями.

Как заметил Платон, «я держусь единственного объяснения: ничто иное не делает вещь прекрасною, кроме присутствия прекрасного самого по себе или общности с ним, как бы она не возникала» [5, с. 59d]. Мы бы, да и сам Платон устами Сократа, назвали этот путь поиском оснований [5, с. 61d]. Идея обусловленности всех форм нашего бытия и указание, где искать эту обусловленность, стала гениальным открытием философии и основанием для возникновения самой философии. То, что раньше называли идеализ-мом, а теперь можно спецификой культурного контекста, тем самым можно рассматривать как методологическое указание на предмет философии, а со-вокупность процедур, направленных на выявление таких оснований, тракто-вать как определяющий философский метод и использовать для его обо-значения традиционное понятие рефлективности.

Итак, можно полагать, что философская деятельность носит весьма спе-цифический характер. Она направлена на выявление оснований существо-вания и функционирования всей той культурной продукции, внутри кото-рой мы пребываем. Рискнем предположить, что в этом и заключается суть полета совы Минервы. В реализации такого подхода можно было бы про-вести параллель с типом чтения, которое в нарратологии принято называть симптоматическим и которое предполагает выявление авторского бессозна-тельного или неосознаваемых культурных контекстов [6, p. 97–100].

Конечно, тезис об основаниях не означает выявления исторических, со-циокультурных, экономических, географических контекстов или осуществ-ления психоаналитических процедур. Их реконструкция является уделом

61

соответствующих специалистов. Философию, строго говоря, интересует лишь то, что что на профессиональном философском языке именуются онтологиями, гносеологиями, аксиологиями и т.д. и что, по сути, связано с тем или иным пониманием (или подразумеванием) человеческих границ и возможностей.

Однако представляется правомерным, что выявление контекстов само по себе не может быть финальной стадией философской рефлексии. Как пра-вомерно отметил классик: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его» [4, с. 3]. Этот тезис поразумевает, что экспликация оснований с неизбежностью предполагает критическое отношение к ним, даже если оно носит чисто методический характер. Иначе говоря, критику надлежит считать логически необходимой стадией в процедуре рефлексии.

Критика, как правило, заключается в демонстрации актуальных или по-тенциальных последствий принятия тех или иных оснований. Представляет-ся, что специфика философской критики проявляется в определении, во-первых, характера последствий, а во-вторых, причин (или условий) возник-новения именно таких последствий. В том, что касается первого, возможно, что продуктивным будет использование метафор типа видеть шире и даль-ше. В эпоху тотальной специализации кто-то должен сохранять способность обнаруживать долгосрочные последствия и уметь видеть связи и взаимодей-ствия различных сфер человеческого бытия. Вряд ли это по силам узкому специалисту. Бесспорно то, что сама идентификация того или иного поло-жения дел как последствий предполагает наличие определенного аксиологи-ческого контекста. И это отдельная тема компетентности философии.

В том, что касается поиска причин, то представляется, что специфика философского подхода заключается в определении природы последствий. Иначе говоря, философ должен показать обреченность на неудачу любых проектов, идей, убеждений при всей их технической изощренности и доб-росовестности исполнителей в силу характера избранных принципов или, так сказать, «власти дискурсов». В более общем смысле суть философской критики заключается в преодолении человеческих иллюзий по поводу мира и себя. Как справедливо отметил Фридрих Ницше, «всякое верование, всякое признание чего-либо за истинное неизбежно ложно, ибо вовсе не существу-ет истинного мира. Следовательно, это иллюзия перспективы, источник ко-торой заключен в нас самих» [5, с. 42].

Эту мысль теперь мы можем трактовать следующим образом. Дело не в пропаганде тотального скепсиса, а в определении своих границ и возможно-стей. Иначе говоря, философский анализ, прежде всего, должен показать, что источник возможных проблем в освоении мира обусловливается тем, что люди выстраивают в процессе своей деятельности картину мира, выдают (или принимают) ее за реальность, забывают об этом, а затем с этой пози-ции начинают задавать вопросы и искать ответы. Возможно, что способ-ность видеть вещи под таким углом зрения и составляет суть собственно

62

философской критики. Это не означает, конечно, открытия единственной верной причины всех проблем. Философский взгляд — это лишь одна из возможных версий объяснения наличного положения дел, и отстаивать свое право на истину он должен в дискуссии с другими версиями. Но то, что он с необходимостью должен быть введен в полемическую игру, можно считать бесспорным.

Критичность всегда являлась фирменным знаком философствования. Но рискнем предположить, что философская активность не должна к ней сво-диться. Как отметил Ницше, нигилизм «может быть показателем силы» [5, с. 45]. Вопрос тогда в том, в чем заключается конструктивная философская работа. Рискнем утверждать, что философия может и должна не только ста-вить проблемы, но и решать их, реализуя тем самым не только критическую, но и конструктивную (или нормативную) функцию. Используя язык нарра-тологии, такой подход можно назвать вариантом «адаптивного» [6, p. 100–104] чтения. Дело лишь в том, чтобы сохранить ту тонкую грань, которая позволяет избежать очередного ее превращения в законодательный разум.

Наш тезис состоит в том, что философия может быть конструктивна по отношению к объектам своей рефлексивной деятельности. Но суть ее не в нахождении и навязывании правильного решения той или иной специаль-ной проблемы, а в предложении продуктивных оснований (онтологических, гносеологических), в рамках которых специалисты того или иного профиля могут их обсуждать и решать. В общефилософском плане такие основания будут определяться осознанием границ и на этой основе направлением воз-можностей человеческой активности или тем, что Ницше когда-то назвал перспективностью.

Отдельный вопрос о том, такая деятельность требует от философа раз-вития специфических навыков. Столь же отдельный вопрос, как возможен контакт с членами различных специализированных сообществ. Но кажется существенным то, что подход к определению философии как рефлективной деятельности, а не творению метафизических конструкций, а также опреде-ление характера (объекта, механизма и цели) такой рефлексии позволят очертить с той или иной долей конкретности необходимое место филосо-фии в любой сфере человеческой активности. 1. Аристотель. Метафизика//Соч.: В 4 т.М.: Мысль, 1975. Т. 1. 550 с. 2. Гегель Г.В.Ф. Философия права. М.: Мысль. 1990. 524 с. 3. Маркс К. Тезисы о Фейербахе//Маркс К., Энгельс Ф. Избр. произв. Т. 1. М.: По-

литиздат, 1983. С. 1–3. 4. Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. М.: REFL-book, 1994.

350 с. 5. Платон. Федон//Собр. соч.: В 4 т. М.: Мысль, 1993. Т. II. С. 7–80. 6. Porter Abbott H. The Cambridge introduction to Narrative. N. Y.: Cambridge Univ. Press.

2002. 203 p.

63

Доклады на секциях

1 Исторические грани философского знания:

от традиции к инновациям

И. В. Берестов Аргументы Зенона Элейского и проблема причастности в «Пармениде»1

Мы намерены указать на тексты из фрагментов Зенона Элейского и платоновского «Парме-нида», которые могут быть проинтерпретированы как содержащие два мереологических допу-щения. Эти допущения связывают проблематику «части и целого» у элеатов и Платона, имеют большое значение для оценки глубины их проблематики и связывают античную мереологию с современными исследованиями валидности аргументации через бесконечный регресс (C.Gratton) и теориями абстрактных объектов (E.Zalta).

Ключевые слова: Зенон Элейский, «Парменид» Платона, единое и многое, множественность, часть и целое, античная мереология, причастность, бесконечный регресс, холизм.

Berestov I.V. Zeno of Elea’s Arguments and the Problem of Participation “Parmenides” We intend to indicate the texts of the fragments of Zeno of Elea and Plato's «Parmenides», which

can be interpreted as containing the two mereological assumptions. These assumptions unite the “part and whole” problems in the Eleatics and Plato, also they are of great importance to assess the depth of the problems. Moreover, this assumptions connect the ancient mereology with the modern research validity through an infinite regress argument (C. Gratton) and with some theories of abstract objects (E.Zalta).

Keywords: Zeno of Elea, Plato’s “Parmenides”, one and many, plurality, part and whole, antique mereology, participation, infinite regress, holism.

Мы намерены указать на тексты из фрагментов Зенона Элейского, свя-занные с обоснованием «немыслимости множественности сущего» и плато-новского «Парменида», которые могут быть проинтерпретированы как со-держащие некоторые версии двух утверждений, которые мы будем называть «мереологическими положениями» — первым и вторым. Эти положения связывают проблематику «части и целого» у названных авторов, имеют большое значение для оценки глубины их проблематики и связывают ан-тичную мереологию с современными исследованиями валидности аргумен-тации через бесконечный регресс и теориями абстрактных объектов.

1 Исследование, результаты которого отражены в настоящей статье, проведено при поддержке РГНФ, грант «Аргументированность и обоснованность знания в парадигме античной рацио-нальности», № 14-03-00502а.

64

Первое положение В первой, «сильной», трактовке (DisF) первого положения целое задаётся

способом, который подразумевает противоречие — при условии принятия «принципа неразличимости тождественных». Во второй, слабой, трактовке (DisI) это противоречие отсутствует. (DisF) Для того, чтобы мыслилось целое, некоторая его часть должна мыслиться

как полностью определённая независимо от других его частей (и от способа их связывания).

(DisI) Для того, чтобы мыслилось целое, каждая его часть должна мыслиться как полностью определённая хотя бы через другие его части (и через способ их свя-зывания).

Следствием (DisI) и «принципа неразличимости тождественных» (приме-нительно к мысленным или интенсиональным, интенциональным, абстракт-ным объектам) является следующее положение, признающие холистический подход к сложному мысленному объекту: (Hol) Мысленное целое полностью задаётся посредством такого акта мышления,

который не содержит в себе других актов мышления. Первое положение в редакции (DisF) используется Зеноном Элейским в

29 B 2 DK, см. (3), который можно интерпретировать как обоснование a con-trario немыслимости сложного, множественного объекта:

Ни одно [из сущих] не имеет величины [= не связано с чем-либо так, что свя-занные элементы входят в нечто, имеющее величину], на том основании, что ка-ждое из [предполагаемых] многих [сущих] есть тождественное самому себе и одно [= одинокое, не связанное с чем-либо]. Также мы полагаем, что некоторые фрагменты исторического Парменида

(28 В 8.19–21; 8.29–30 DK) можно рассматривать как доказательства a contrario, проводимые с использованием (DisF), о чём подробнее см. в [1].

Первое положение в редакции (DisF) используется в платоновском «Пармениде» при обосновании того, что идеи как мысли не могут быть со-отнесены с теми реальными объектами, мыслями о которых они являются (Parm. 132b3–c10). С одной стороны, идеи существуют в области ментально-го, тогда и только тогда, когда мыслятся. С другой стороны, о реальных объ-ектах нельзя сказать, что они являются ментальными, о них нельзя сказать, что они существуют тогда и только тогда, когда мыслятся. Кроме того, ре-альные объекты причастны идеям, которые, как мысли, суть мысли о реаль-ных объектах. Значит, идея, как ментальный объект, не требует для своего существования никаких реальных объектов. Но, как соотнесённая с реаль-ными объектами, идея имеет необходимым условием своего существования существование реальных объектов.

На (DisF) можно возразить, что нет никакой необходимости настаивать на том, что для понимания ментального объекта мы должны утверждать, что он не имеет никакой связи с реальным объектом — а именно, не имеет в качестве необходимого условия своего существования существование реаль-ного объекта. Т.о., для сторонника мыслимости целого кажется открытым

65

путь отказа от (DisF), т.е. отказа от того, что все части или компоненты цело-го мыслятся «сами по себе», независимо от целого, но каждая часть мыслится тогда и только тогда, когда мыслятся все части, связанные всеми связями, благодаря которым они образуют целое или один, хотя и сложный, объект. Этот путь предполагает замену положения (DisF) на положение (DisI).

Однако положение (DisF) утверждает наличие хотя бы одной части (ха-рактеристики), которая не зависит от целого. Это допущение кажется вполне разумным, поскольку кажется невозможным понять, как именно можно свя-зывать (В т.ч. — мысленно связывать) полностью неопределённые вне цело-го объекты полностью неопределёнными связями — что не запрещается в (DisI). В случае полностью неопределённых объектов, их характеристик и связей нельзя ни охарактеризовать, ни обозначить такие объекты, их харак-теристики и отношения между ними. При этом допущение, что класс мыс-лящихся объектов составляет класс эквивалентности, так что все объекты мыслятся симультанно, не помогает ответить на вопрос о том, как такое мышление вообще возможно. Это показывает, что (DisF) не так-то легко отбросить и заменить на (DisI).

В других аргументах из первой части «Парменида» также используется первое положение в редакции (DisF). В рассуждении о невозможности при-сутствия идеи в вещах из-за отделённости её от неё самой утверждается, что идея мыслится как существующая независимо от вещи, её содержащей, и, тем не менее, в качестве одной из её характеристик мыслится «присутствует в вещи». Т.о., необходимым условием мышления целого, состоящего из вещи и присутствующей в ней идеи, является мышление идеи, полностью опреде-лённой самой по себе, не содержащей характеристики «присутствует в вещи» (Parm. 131b1–2):

…хотя [эйдос] есть тот же самый, [и] во многих сущих, и отдельно [от них] целый [один и тот же эйдос] будет симультанно присутствовать; и, Т.о., [эйдос] сущест-вовал бы отдельно от самого себя. Т.о., если «имманентная характеристика» вещи тождественна «трансцен-

дентной идее», то мы приходим к недопустимому выводу, что «эйдос отделён от самого себя», т.е. что эйдос, отдельный или независимый от причастных ему вещей, способный существовать независимо от них, оказывается не от-дельным от них, а, напротив, связанным с ними, зависимым от них, имма-нентным им, т.е. неспособным существовать независимо от них. Подобные аргументы присутствуют в «Пармениде» и в других местах (Parm. 130b1–7; 131b1–2; 132b3–c10; 133c3–6; 133e4–5; 134e8–135a2; 135b2–c2), они могут быть использованы для обоснования непостижимости любого произволь-ным образом связанного сложного объекта, что можно увидеть у историче-ских Парменида и Зенона Элейского.

Напр., в качестве аргумента, который можно трактовать как использую-щий (DisF), можно трактовать рассуждение о «знании самом по себе», кото-рое определяется независимо от «нашего знания», но если бы оно было как-

66

то связано с «нашим знанием», то мы получили бы противоречие (Parm. 133c–134e).

Названные затруднения, по [5, p. 277], приводят Платона к холистиче-скому пониманию целого — в наших терминах, к отказу от обычной или избыточно сильной трактовки первого положения в виде (DisF), через заме-ну (DisF) на (DisI).

Второе положение Второе положение (которое можно назвать положением о Связывании

Связей) признаёт, что для того, чтобы существовало целое, его части долж-ны быть связаны друг с другом посредством некоторой связи, так, что эти части и эта связь, в свою очередь, связаны друг с другом. В экстенсиональной формулировке это положение можно записать следующим образом: (СС) Если имеются несколько вещей и связывающая их связь, и при этом все они

отличаются друг от друга, то имеется также и еще одна связь, связывающая все эти вещи и связывающую их связь, отличная от каждой из этих вещей и первой связи.

Другой, интенсиональной, формулировкой первого положения является следующая: (СС´) Если мыслятся несколько вещей и связывающая их связь, и при этом все они

отличаются друг от друга, то мыслится также и еще одна связь, связывающая все эти вещи и связывающую их связь, отличная от каждой из этих вещей и первой связи.

Признание как (СС), так и (СС´) ведёт к бесконечному регрессу, но есть основания полагать, что регресс является подлинно «порочным» только в последнем случае. Последнее можно показать достаточно надёжно, исполь-зуя современные критерии «порочности» для регресса из [4]. Некоторые тек-сты из фрагментов Зенона Элейского могут интерпретироваться как доказа-тельства немыслимости сложного объекта, использующие (СС´). Напр., до-казательство, восходящее к 3 Lee, см. [6] — в этом фрагменте речь идёт о бесконечном регрессе отрезков, образующихся в результате дихотомическо-го деления исходного отрезка — производит впечатление корректного, при-чем допускающего более строгое изложение, и формализм абстрактных объектов, разработанный Э.Залтой, может быть существенным подспорьем для этого [7; 8].

Характерной чертой этого доказательства является то, что возникающий в нём регресс связей возникает не только при анализе «сущего, имеющего величину», о чём идет речь в 3 Lee, но и при анализе допущения о существо-вании произвольным образом связанных сущих любых типов, вне зависимо-сти от того, принадлежат ли они «сущему, имеющему величину» или нет. Т.о., аргумент из 3 Lee можно представить как частный случай «улучшаю-щей» интерпретации рассуждений из 29 B 1 DK (а именно, 10.3–8 Lee) и 29 B 3 DK, если их понимать как имеющих дело с сущими, не обязательно имеющими величину, что делает более удобным рассматривать представ-

67

ленное доказательство как некую «улучшающую» интерпретацию именно этих рассуждений. Подробнее об этой интерпретации Зенона см. (2).

Второе положение в редакции (СС´) используется также и в регрессивных рассуждениях из платоновского «Парменида» — «аргументе третьего челове-ка» (АТЧ, Parm. 132a1–132b2; 132d1–133a1) и во второй гипотезе (Parm. 142b–143a). АТЧ можно переформулировать как строгое рассуждение, ведущее к результату — обоснованию немыслимости отношения «причастности» меж-ду вещью и идеей. Для этого надо рассматривать каждую последующую идею как обусловливающую не только непосредственно предшествующую ей идею, но все предшествующие идеи.

Все приведённые версии каждого из этих двух положений ведут к про-блематичности существования (мыслимости) сложного объекта, целого. Но эта проблематичность может быть преодолена, если поставить под сомнение неоправданно «сильную» формулировку первого положения (DisF) и отка-заться от неё, заменив (DisF) на (DisI). Также можно поставить под сомнение экстенсиональную версию второго положения (СС) и заменить её на интен-сиональную версию (СС´) — на том основании, что генерируемый посред-ством (СС) бесконечный регресс связей не обязательно должен включать в себя «реальные» связи. Однако «слабая» версия первого положения (DisI) вместе с интенсиональной версией второго положения (СС´) приводят к корректному аргументу, обосновывающий невозможность помыслить целое или сложный объект, исходящему из кажущихся разумными посылок. Зенон использует этот аргумент для доказательства немыслимости множественно-сти, а Платон в «Пармениде» — для доказательства невозможности помыс-лить объекты, связанные специфическим отношением «причастности».

Те версии двух мереологических положений, которые приводят к наибо-лее сильному аргументу — (DisI) и (СС´) — не встречаются в текстах Плато-на (как и Зенона) непосредственно. Однако имеющиеся версии могут рас-сматриваться нами как допускающие «усовершенствование» до более надёж-ных положений. В этом смысле тексты Платона могут рассматриваться нами как важный этап в построении «совершенного» аргумента, как продумывание различных вариантов близких аргументов, с осознанием их достоинств и недостатков. Рассуждения Платона (как и Зенона) обеспечивают, так сказать, подступы к «усовершенствованному» аргументу — который сами эти авторы, вероятно, не формулировали. Так что эти рассуждения, можно сказать, лишь логически (а не исторически) связывают тексты, их интерпретации и некото-рые более или менее валидные аргументы. 1. Берестов И.В. Предполагаемый аргумент Зенона Элейского «против множественно-

сти сущего» из 29 B 2 DK и его контекст//Ценности и смыслы. 2013. № 3 (25). С. 99–108.

2. Берестов И.В. Новый элеатизм: Можно ли придать вес аргументам «против множе-ственности» Зенона Элейского?//Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: Философия. 2014. Т. 12. Вып. 2. (в печати).

68

3. Die Fragmente der Vorsokratiker / Diels H., Kranz W., ed. (=DK). Griechisch und Deutsch H. Diels; elfte Auflage herausgegeben W. Kranz. V. I. Zürich, B.: Weidmann-sche Verlagsbuchhandlung, 1964.

4. Gratton C. Infinite Regress Arguments. Dordrecht, Heidelberg, L., N. Y.: Springer, 2010. — xii + 211 p. (Argumentation Library. Vol. 17).

5. Harte V. Plato on Parts and Wholes: The Metaphysics of Structure. Oxf., N. Y.: Claren-don Press, 2002. i–x+311 p.

6. Lee H.P.D. Zeno of Elea. Camb.: CUP, 1936. 125 p. 7. Linsky B., Zalta E.N. Naturalized Platonism versus Platonized Naturalism//The J. of

Philosophy. 1995. Vol. 92. No. 10. Р. 525–555. 8. Zalta E.N. Twenty-Five Basic Theorems in Situation and World Theory//J. of Philoso-

phical Logic. 1993. Vol. 22. No. 4. P. 385–428.

В. В. Бровкин Социально-исторический фактор развития античной философии в эпоху эллинизма

В научных кругах давно и прочно устоялось представление о том, что развитие античной философии в эпоху эллинизма характеризуется несколь-кими отличительными особенностями. Речь идет о двух главных, можно сказать родовых, особенностях всей эллинистической философии. Это, во-первых, подчинение теоретической части философского учения практиче-ской задаче обретения счастья, и, во-вторых, представление о счастье, кото-рое заключается, прежде всего, в независимости мудреца от внешних об-стоятельств и безмятежности. Именно эти две особенности эллинистиче-ской философии, как принято считать, отражают те социально-историчес-кие изменения, которые произошли в Греции в результате завоеваний Алек-сандра Великого и образования эллинистических монархий. Согласно этой теории, данные исторические события означали в первую очередь гибель полисной системы и утрату греками политической свободы. В этих условиях у жителя Греции уже не было прочной опоры в виде полиса, поэтому он стал очень уязвим от различных внешних обстоятельств. Неустойчивое со-циально-политическое положение привело к росту индивидуализма в грече-ском обществе. Это явилось вызовом для всей античной философии, кото-рая должна была найти решение данной проблемы. И она его нашла. Этим решением стала практическая направленность всей эллинистической фило-софии, а также представление о том, что счастье совершенно не зависит от внешних обстоятельств и полностью зависит от самого человека. Именно это представление, по мнению многих исследователей, и легло в основу фи-лософии эпикурейцев, стоиков и скептиков. Все эти философские школы объединило учение о мудреце, в основе которого лежит идея внутренней свободы мудреца, его полной самодостаточности и невозмутимости.

Обратимся к мнению авторитетных исследователей. Что они пишут по этому поводу? Целлер вполне определенно говорит следующее: «Старая эл-линская родина потеряла свою политическую самостоятельность и полити-

69

ческое значение, стала предметом спора для чужестранцев и ареной их битв… При таких условиях было вполне естественно, что склонность и спо-собность к свободному, чисто научному миропониманию иссякла, что на первый план выступили практические задачи, и что главная ценность фило-софии все более искалась в том, чтобы она давала человеку убежище от жизненных горестей» [6, с. 175]. Целлер был одним из первых, кто сформу-лировал идею о том, что ключевые изменения в греческой философии в эпоху эллинизма были обусловлены потерей греками политической свобо-ды. Данная теория получила широкое распространение в научно-исследовательских кругах. К числу ее многочисленных сторонников при-надлежит и Бертран Рассел. В одной из своих последних работ он прямо говорит, что «с окончанием золотого века городов-полисов греческая циви-лизация приходит в упадок» [5, с. 166]. Чуть далее он продолжает: «В век, когда основания старого общества разрушились, люди искали спокойствия, и если они не смогли обеспечить себе это состояние, то нашли успокоение в борьбе с трудностями, которых нельзя избежать» [5, с. 169–170]. Рассел увя-зывает расцвет греческой философии с расцветом полисной системы, кото-рый в свою очередь был неразрывно связан с политической свободой гре-ков. Соответственно упадочный характер эллинистической философии был вызван теми потрясениями, которые произошли в Греции в данный истори-ческий период и которые лишили греков политической свободы.

Отечественная наука также представлена большим количеством сторон-ников данной точки зрения. Лосев рассуждает более тонко, однако и он ос-тается в рамках традиционной концепции развития античной философии в эпоху эллинизма. По мнению Лосева основной чертой эллинистической культуры в целом и греческой философии в частности является индивидуа-лизм (см. [3, с. 8–10]). Но этот индивидуализм стал возможен только благо-даря коренным изменениям в социально-политической сфере. Речь идет о вытеснении полисной системы военно-бюрократическими монархиями. Гусейнов высказывается следующим образом: «Классический полис погиб, разрушенный прежде всего внутренними антагонизмами. На его место при-шли военно-бюрократические монархии. Резко усилилось отчуждение ин-дивидов от государства. Общественная ситуация изменилась настолько, что добродетельность личности не могла обнаружиться внешним образом, во-плотиться в общественно-политической деятельности. В этих условиях лич-ность обращается вовнутрь, чтобы источники добродетели, а тем самым и путь к вечному блаженству найти в самом себе, недрах собственного духа» [1, с. 195–196]. Как мы видим в вопросе о влиянии социально-исторического фактора в развитии эллинистической философии исследователи лишь до-полняют друг друга, при этом, не подвергая ни малейшему сомнению кон-цептуальное ядро данной теории.

Однако на наш взгляд все эти исследователи игнорируют ряд важных ис-торических фактов, которые опровергают тезис о крушении полисной сис-темы в Греции в период раннего эллинизма. Рассмотрим вкратце эти исто-

70

рические факты. Первый аргумент, который выдвигается в пользу тезиса о гибели полисной системы, сводится к утверждению о завоевании Греции Македонией в 338 г. до н.э. Да, хорошо известно, что царь Македонии Фи-липп II в битве при Херонее в 338 г. до н.э. разгромил объединенное грече-ское войско и подчинил Грецию. Но в действительности это было не завое-вание, а установление македонской гегемонии в Греции. Дело в том, что полноценное завоевание предполагает присоединение завоеванной терри-тории к победившей стороне, упразднение системы власти у побежденной стороны, осуществление полного контроля над завоеванной территорией. Однако ничего этого после победы Филиппа II не произошло. Македонский царь ограничился тем, что установил политическое господство в Греции, что означало установление гегемонии. Это очень важная деталь, поскольку начиная со времен Пелопоннесской войны, в Греции идет непрерывная борьба за гегемонию. И в результате этой борьбы, в Греции, хоть и не на продолжительный период, но устанавливается гегемония, Афин, Спарты, а позднее Фив. После битвы у Херонее гегемоном Греции стала Македония. В том же году по инициативе македонского царя состоялся общегреческий съезд в Коринфе, на котором был заключен «всеобщий мир и союзный до-говор». Как отмечает Дройзен: «Свобода и автономия каждого греческого государства, мирное пользование своею собственностью и взаимная гаран-тия этого, свобода сношений и постоянный мир между ними,— таковы были основы этого соглашения» [2, с. 48]. Фактически это означало создание во-енно-политического союза во главе с Македонией и не более того. Т.о., те-зис о гибели полисной системы в результате завоевания Греции Македонией оказывается не состоятельным.

Второй и более весомый аргумент, который выдвигается в пользу тезиса о гибели полисной системы в эллинистической Греции, заключается в факте образования военно-бюрократических монархий после смерти Александра Македонского в 323 г. до н.э. Принято считать, что данное историческое событие помимо прочего означало конец политической свободы греческих полисов. На наш взгляд образование эллинистических монархий не могло не отразиться на развитии греческой культуры и философии. С этим момен-том мы не спорим. Но вместе с тем мы полагаем, что, ни в коем случае нель-зя игнорировать или преуменьшать тот факт, что в период раннего элли-низма полисная система не только не погибла, но даже пережила непродол-жительный период подъема. Подтверждением этого служат следующие ис-торические события. В истории Греции III в. до н.э. был ознаменован не только соперничеством за сферы влияния между Македонией Антигонидов, державой Селевкидов и царством Птолемеев. Это время также ознаменова-лось военно-политическим возвышением и активной деятельностью греков в лице Ахейского и Этолийского союзов и Спарты. Успешные действия Ахейского союза привели к тому, что Пелопоннес в третий четверти III в. до н.э. был полностью очищен от македонского господства. Этолийский союз успешно противостоял Македонии в Средней Греции. Как отмечает

71

Мищенко, македонские цари в III в. до н. э. «вынуждены были переправлять свои войска из Фессалии в Пелопоннес морем, ибо занятие этолянами Фер-мопил и Гераклеи Трахинской (280 г. до Р.Х.) прерывало сухопутное сооб-щение между Македонией и Пелопоннесом» [4, с. 531]. Непродолжительное, но очень яркое возрождение Спарты при царях Агиде и Клеомене привело к тому, что против Спарты объединились заклятые враги ахейцы и македоня-не. Одним из проявлений успешной борьбы греков против Македонии в данный период стало освобождение Афин от македонского господства в 229 г. до н.э. Но не только в Балканской Греции в период раннего эллиниз-ма существовали самостоятельные центры силы. Греки, населявшие южное побережье Апеннин и Сицилию также некоторое время успешно отстаивали свою независимость в борьбе с Карфагеном и Римом. Как мы видим, период раннего эллинизма в истории Греции был наполнен бурными событиями. И это не только войны диадохов, но также борьба греков друг с другом, с Ма-кедонией и в самом конце данного периода — с Римом. Весьма показатель-ным является и тот факт, что окончательно с политической свободой Гре-ция распрощалась только в 146 г. до н.э., в то время как Македония была за-воевана Римом еще в 168 г. до н.э.

Рассмотренные нами факты свидетельствуют о том, что представление о потере греками политической свободы в период раннего эллинизма не соот-ветствует действительности в полной мере. Мы видим, что в угоду стройнос-ти отдельных историко-философских концепций приносятся в жертву це-лые исторические факты, которые либо преуменьшаются, либо и вовсе иг-норируются. Данная ситуация ставит перед нами задачу более взвешенного и всестороннего изучения социально-исторического фактора в развитии античной философии в эпоху эллинизма. Только такой подход, который основывается на рассмотрении всего разнообразия исторических процессов и событий может позволить нам лучше понять развитие античной филосо-фии в эпоху эллинизма. 1. Гусейнов А.А. Античная этика. М.: Гардарики, 2003. 2. Дройзен И.Г. История эллинизма. История Александра Великого/Пер. с нем. М.:

Академ. проект; Киров: Константа, 2011. 3. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Ранний эллинизм. М.: АСТ, 2000. 4. Мищенко Ф.Г. Федеративная Эллада и Полибий//Полибий. Всеобщая история: В 2 т.

М.: АСТ, 2004. Т. 2. 5. Рассел Б. Мудрость Запада: Историческое исследование западной философии в

связи с общественными и политическими обстоятельствами. М.: Республика, 1998. 6. Целлер Э. Очерк истории греческой философии. СПб.: Алетейя, 1996.

72

М. Н. Вольф Аргументы по аналогии в доктрине огня Гераклита*

Аргументация, которую использует Гераклит в контексте дискуссии о единственном суб-станциальном вещественном начале делает его сторонником плюралистических учений, при-знающих множественность вещественных начал и исключает концепцию огня как единствен-ного материального первоначала. На основании гераклитовской аргументации во фрагментах и свидетельствах блока 53 Mch и 54 Mch можно судить, что в качестве вещественных первоприн-ципов выступают т. н. мельчайшие величины (множественные частицы, способные сплавляться в более крупные тела), и не обладающие природой огня, но сплавляющиеся в элементы или вещи под его воздействием. Сам же огонь выступает не вещественным первоначалом, а трансформи-рующим принципом.

Ключевые слова: Гераклит, аргументация, доктрина огня, первопринципы. Volf M.N. Arguments by Analogy in Heraclitus’ Fire Doctrine The arguments used by Heraclitus in the context of the discussion about the only substantial mate-

rial “arche” make him a proponent of pluralistic doctrines which admit the multiplicity of material first principles and eliminate the Fire as the first principle in his teaching. The arguments in the 53 Mch and 54 Mch allow to think that Heraclitus admit the smallest quantities as material first principles (multiple particles which are capable to fuse in larger bodies), and not possess of the nature of Fire, but they fuses into an elements or things under its action. Fire itself is not a first principle, but principle of transformation.

Keywords: Heraclitus, argumentation, fire doctrine, first principles. Гераклитовский огонь зачастую представляют в качестве материального,

или вещественного, начала, придерживаясь тезиса «все из огня». В его основу положена некоторая условная досократическая матрица построения «теории вещества» — «все возникает из какого-либо единственного первоначала», возводимая к Фалесу. Некоторые элементы гераклитовской аргументации, связанные с концепциями наименьших величин и тропов огня позволяют продемонстрировать, что этот тезис некорректен.

Наименьшие величины у Гераклита обсуждаются в рамках доксографи-чесеой дискуссии о различении формы и материи огня (53 bis Mch) [1]. В тех учения, где огонь принимается в качестве материи, его формой признается пирамида на основании простых аналогий: соотношения самой колкой гео-метрической фигуры и самого колкого тела, и соотношения тончайшего тела и мельчайшей фигуры (De Cael. Г 5. 304а9). Судя по всему, Гераклит не относился к тем, кто признавал наличие у огня какой-либо формы, но если следовать свидетельствам, он полагал, что существуют некие первичные от-носительно огня крупицы (psēgmata), наименьшие величины, в которых неко-торые из доксографов видят осколки четырех элементов. В таком случае за материю мы должны принять эти наименьшие величины, и вопрос только в том, какова их природа — являются они частицами огня или нет. Геракли-товское учение, как и большинство раннеионийских доктрин, строится на основании модели «сгущения/разрежения» первовещества, но Гераклит ис-пользует эту модель в рамках аналогии сплавления (разреженного) золотого * Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 13-03-00097а «Ранняя греческая философия в поисках объяснительного принципа: метод, концепции, аргументы»).

73

песка в (более плотные) золотые слитки. Если предположить, что наимень-шие величины являются частичками (песчинкам) огня, которые сплавляются в более плотные сгустки, т.е. что исходный материал остается тем же самым, а меняется только его плотность и величина, то это оставляет открытым во-прос о происхождении других элементов (53 bis (a3) Mch). Возможным отве-том на него может служить принятие огня в качестве формы, причем, поня-той буквально, т.е. тем, в чем выплавляются все остальные элементы, что в свою очередь может служить объяснением, почему наименьшие величины могут пониматься в такой интерпретации как осколки всех четырех элемен-тов. Вероятно, такое решение не состоятельно в силу используемой Герак-литом аналогии расплавления золотого песка посредством огня: очевидно, что огонь в данном случае есть не само первовещество, а действующий агент, воздействующий на исходный материал и заставляющий его прини-мать другое состояние. Именно на этом основании огонь корректнее всего рассматривать в качестве такого вещественного начала, которое берет на себя роль трансформирующего агента.

Достаточно традиционный ход, который можно использовать и в качест-ве опровержения приведенной позиции,— что первопричина, даже если и выступает трансформирующим агентом, сама претерпевает трансформации, утрачивая свои прежние свойства при изменении и, приобретая другие, по-степенно изменяясь в свое противоположное (причем возможен также не полный ее расход, а какими-то пропорционально разделенными частями). Именно такую интерпретацию монистам-досократикам приписывает Ари-стотель и сам же подвергает ее критике: «Ведь как бы то ни было, не сам же субстрат вызывает собственную перемену» (Met. 984a22–23).

Чтобы показать, как происходит такая трансформация, можно обратиться к терминам основной и порождающей субстанции. Термин «основная суб-станция» может пониматься здесь как логическое начало, что подразумевает, что наряду с ней сосуществовали также все остальные, но именно она (по какой-то причине) служит исходной точкой для построения всего рассужде-ния, хотя с точки зрения иерархии начал какого-либо доминантного поло-жения не имеет (что иллюстрируется классической циклической схемой суб-станциальной модели). Термин «порождающая (или производящая) суб-станция» (Sg) представляет первоначало в генетическом контексте, но подразу-мевает также, что в некоторое начальное время не существовало никакой другой субстанции, кроме Sg, а все остальные возникают благодаря ей как ее трансформации в последующие отрезки времени (онтологический, или иерар-хический контекст). Д.Грэхем предлагает следующую схему трансформаций (сгущений и разрежений) воздуха у Анаксимена как порождающей субстан-ции, смешивая в единую систему элементы (огонь, вода) и мировые массы (камни, земля) [2, p. 24]:

огонь ← воздух (Sg) → ветер → облака → вода → земля → камни Эта схема выводит нас на учение о средней или промежуточной субстан-

ции (to metaxy). По поводу среднего, или промежуточного между двумя эле-

74

ментами, и понимаемого как исходная субстанция, говорит Аристотель (Phys. A 4 187a12, Met. А 7 988а29), имея в виду «что-нибудь другое плотнее огня и тоньше воздуха», «начало, которое плотнее огня, но разреженнее воздуха». Некоторые комментаторы (Александр Афродисийский) усматривает за эти-ми словами учение Анаксимандра, «который полагал началом природу, среднюю между воздухом и огнем или между воздухом и водой (о ней гово-рится и так и так)» (12 А 16 DK), и эту же мысль транслирует Симпликий, но указывает также, что учение о промежуточном принадлежало Диогену из Аполлонии (11 А 13 DK; 12 А 16 DK). Можно предположить, что такая точ-ка зрения могла бы служить одной из интерпретаций среди возможных ва-риантов объяснения процесса трансформации элементов досократиками, через установление промежуточных или переходных форм, напр., Т.о.:

… — Б — БВ — В — … — ГА — А — АБ — … Каждый элемент этой схемы является в какой-то мере промежуточным

между предшествующим и последующим именно с учетом включения в нее мировых масс. По сути она ничем не отличается от самой общей цикличе-ской схемы субстанциальной модели, только слегка ее утяжеляя. При этом важно увидеть, что в такой модели выбор базового первоначала принципи-ально затруднен и произволен: в ней, используя выражение Парменида, «все равно откуда начать», поскольку один элемент (А) является в ней базовым только в некоторое условное время t1, а трансформировавшись в (Б), (А) теряет все свои доминантные характеристики и для времени t2 уже (Б) явля-ется базовым и управляет всем процессом, при этом невозможно установить, в какую сторону идет процесс — от (А) к (В) или от (В) к (А) — в текущий момент, если он выбран как некая условная точка именно космологических процессов (т.е. в онтологическом и генетическом контекстах), что и застав-ляет говорить о произвольности выбора первоначала. Вполне корректной же эта схема видится с позиций построения рассуждения, т.е. в логическом контексте.

Некоторые фрагменты Гераклита дают основание предположить у него концепцию промежуточного начала (т.е. подтвердив тезис о том, что огонь будучи субстанцией как трансформирующий агент сам претерпевает транс-формации), но попытки привести содержание этих фрагментов к указанной схеме оборачиваются неудачей. К примеру, именно в таком свете можно попытаться представить концепцию тропов огня Гераклита, которую следует рассматривать с точки зрения двух соотношений: «огонь — другие элемен-ты» (53 Mch) и «огонь — все вещи» (54 Mch).

53a Mch: «Обращения огня (pyros tropai): сначала — море; а [обращения] моря — наполовину земля, наполовину — престер [«дутель»]»; 53b Mch: «Море расточается [~ тратится] и восполняется до той же самой меры, какая была прежде, нежели оно стало землей». Согласно фрагменту, Гераклит здесь рассуждает не в терминах отвлеченных субстанций, а переходит на уровень мировых масс, что для многих является основанием исключить кос-

75

могонический смысл этого фрагмента и предположить, что его задача со-стоит в описании естественных процессов [3, p. 289], но в данном случае апелляция к вещности в концепции отношений противолежащих начал тем не менее не влечет объяснения из естественных причин. Попробуем разо-браться, почему это так.

На первом шаге трансформации Огонь будто бы переходит в свою про-тивоположность — Море, которое в свою очередь наполовину трансфор-мируется в наиболее инертную субстанцию — Землю, а наполовину — в prēstēr. На первый взгляд этот пассаж очень аккуратно укладывается в схему Грэхема для Анаксимена: ее фрагмент «→ облака → вода → земля →» соот-ветствует гераклитовскому «престер — море — земля», и поскольку море описывается как наполовину престер, наполовину — земля, то и запись «А — АБ — Б» также выглядит корректной.

Вместе с тем, престер может быть истолкован по-разному — как молния, как сочетание грома и молнии, как ураган или буря, но коль скоро речь о нем в этом фрагменте идет в контексте мировых масс и противопоставлении своего рода пассивных и активных начал, то, как кажется, престер скорее можно понимать как некий полюс активности стихий в противоположность пассивности земли. Тогда престер будет отображением еще одной мировой массы — неба, заключая в себе ее максимальную подвижность, и в каком-то смысле представляет собой результат смеси всех активных элементов — возду-ха (ветер), огня (молния), воды (дождь). Такая схема уже не укладывается в область естественных причин, будучи дополненной существенным спекуля-тивным содержанием, и рассуждениями, далеко выходящими за пределы об-ласти наблюдаемого. Более обстоятельной для описания данного процесса нам представляется схема трансформаций огня, предложенная М.Марковичем (рис. 1. I.) [3, p. 287]:

I.

Огонь

(a)

Земля

Море

Престер

(b) (b)

II. П А

В таком случае огонь, как видно на рисунке, исключен из числа мировых масс, стрелками обозначены векторы приложения его трансформирующей

76

силы, а сами трансформации по сути отажены в процессах, протекающих на уровне (b), которые могут быть описаны и как процессы взаимоперехода (рис. ч. I), и как однонаправленный процесс (от полюса единственности (один элемент), пассивности и неподвижности к полюсу множественности (смесь элементов), активности и изменчивости) (рис. ч. II). Наконец Море может быть по-прежнему истолковано как metaxy, среднее, но оно оказывается про-межуточным уже между тремя парами элементов: огнем и землей, огнем и воздухом, землей и воздухом.

Если теперь обратиться непосредственно к той аргументации, которую использует Гераклит, то видно, что используемые им аргументы по аналогии в рамках соотношения «огонь — все вещи» не дают оснований понимать огонь как вещественное первоначало. Гераклит использует пропорцию как тип аргументации по аналогии. Выглядит она следующим образом (54 Mch): «Под залог огня все вещи,— говорит Гераклит,— и огонь [под залог] всех вещей, словно как [под залог] золота — имущество и [под залог] имущества — золото». В этом фрагменте речь идет уже не об элементах или мировых массах и их трансформации, а вообще о зависимости всего (ta panta) и огня. Пропорция, предложенная Гераклитом, прерывная и имеет вид «огонь : всё :: золото : имущество». Из нее видно, что сам огонь не превращается в вещи (эту ситуацию задавала бы непрерывная пропорция «огонь : золото :: золото : имущество»), и он не становится вещами в буквальном смысле, трансфор-мируясь в процессе уплотнения или разрежения, т.е. фактически не является материальным началом в смысле вещества как строительного материла, из которого по кирпичикам «собирается» космос. Напротив, огонь — это то, что тратится, расходуется в обмен на вещи. Вещественное начало, как оно долж-но пониматься в рамках материального мониза (стандартная аналогия для аристотелевской материи — с лесом, который может пойти на постройку, растопку и проч.), сохраняется в системе, но приобретает другую форму. Огонь также не исчезает и не изменяется, равно как не исчезают и не изме-няются деньги или золото в товарно-денежном обмене, но, как и деньги, которые переходят в другие руки или другую страну, он уходит из системы, а его место занимает то, на что он был потрачен.

Товарно-денежные отношения во времена Гераклита, как и в классиче-ской Греции, все еще во многом оставались в пределах натурального, непо-средственного обмена одного товара на другой, без участия денег, что, тем не менее, требовало введения определенного «посредника», способа задать пропорцию, справедливое равенство между трудом, напр., башмачника и строителя. Т.о. сами деньги могут не участвовать в обмене, но условно зада-ют некоторую меру (отношение) сопоставления принципиально различных вещей, напр., количество вложенного в то или иное производство труда. Судя по всему, точно так же в предложенной Гераклитом аналогии огонь может не участвовать в процессе возникновения и трансформации элемен-тов непосредственно, но служит условием приравненного, соотнесенного,

77

справедливого соотношения всего в мире: будь то элементы, мировые массы, и просто вещи чувственно данного мира.

Т.о., если говорить не в терминах логической структуры существования космоса (где обосновывается исходный пункт построения всего рассуждения и единственное общее для всех процессов объяснение), а о его физической стороне, то Гераклит, как мы видели, оперирует концепциями мельчайших величин (множественных частиц, способных сплавляться в более крупные тела), не обладающих при этом природой огня, но сплавляющихся под его воздействием, что приводит к возникновению различных элементов или вещей. В контексте дискуссии о единственном субстанциальном веществен-ном начале это однозначно переводит Гераклита в лагерь плюралистов, признающих множественность вещественных начал и исключает концеп-цию огня как единственного материального первоначала. 1. Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1. От эпических теокосмогоний до

возникновения атомистики; изд. подготовил А.В.Лебедев. М.: Наука, 1989. 576 c. 2. Graham D. Heraclitus’ criticism of Ionian philosophy//Oxford Studies in Ancient Phi-

losophy. Vol. XV / Ed. by C.C.W.Taylor. Oxf.: Clarendon Press, 1997. P. 1–50. 3. Marcovich M. Heraclitus. Greek text with a short commentary. Editio Maior. Merida,

Venezuela: The Los Andes Univ. Press, 1967. 667 p.

В. П. Горан Эвристический потенциал фактической непоследовательности Парменида

Выявлена непоследовательность Парменида, состоящая в декларативном отрицании и, вме-сте с тем, в фактическом признании реальности небытия, а также роль как этой непоследова-тельности, так и способа ее устранения Мелиссом в формировании концептуальных основ древнегреческой атомистики.

Ключевые слова: Парменид, Мелисс, Левкипп, Демокрит, бытие, небытие, конечное, беско-нечное, атомы, амеры, пустота.

Parmenides’ vision of reality of nonbeing has been found to be controversial — while he declares unreality of nonbeing, de-facto we can see that he accepts its reality. We investigate the role of this controversy and of the way Melissus resolves it, in formation of the basis of Ancient Greek atomism.

Keywords: Parmenides, Melissus, Leucippus, Democritus, being, nonbeing, finite, infinite, atoms, space atoms, void.

Создав абстракцию бытия и придав ей статус абстракции наивысшей степени общности, Парменид сделал это, абстрагировавшись от каких бы то ни было ее определений, которые могли бы ограничить эту ее не имеющую никаких ограничений всеобщность. Причем конкретный способ, каким он реализовал это, был весьма своеобразным, а именно,— посредством призна-ния за бытием в качестве его единственной определенности абсолютной себетождественности, а, следовательно, и столь же абсолютной неизменно-сти. Но, как можно заключить на основании сохранившихся античных сви-детельств, себетождественность и неизменность — это, согласно Пармениду, характеристики бытия в его целостности: «Парменид и Мелисс отрицали возникновение и уничтожение, так как полагали универсум (to; pa~n) непод-

78

вижным» (Мнения философов I 24 1) [2, фр. 28A29]. Ведь в древнегреческом языке слово to; pa~n означало не только «все», но и «целое». Т.о., неизмен-ность универсума, по Пармениду,— это неизменность его пребывания всего лишь в его бытии, причем именно как целостности. В пользу этого весьма определенно говорит и следующий сохранившийся фрагмент самого Пар-менида о бытии:

Оно не «было» некогда и не «будет», так как оно «есть» сейчас — все вместе… (Симпликий. Комм. к «Физике», 179, 29) [2, фр. 28B8, ст. 5]

Тем самым Парменид не только сам предложил понимание бытия как це-лостности, характеризующейся такой неизменностью, абсолютной себетож-дественностью, но и фактически продемонстрировал наличие принципи-альной возможности наделять такой же абсолютной себетождественностью любую составляющую, любую часть бытия, если она будет рассматриваться единственно только в том плане, что она есть бытие как таковое. А ее рас-смотрение в таком именно плане может быть реализовано так же, как это и имело место у Парменида, а именно,— посредством его противопоставле-ния, причем противопоставления абсолютного, небытию. Это и сделали создатели античной атомистики Левкипп и Демокрит, объявив такие конеч-ные фрагменты бытия атомами и, соответственно, эти самые атомы бытием, а разделяющую их пустоту небытием (см. напр.: Аристотель. О возникнове-нии и уничтожении I, 8) [1, фр.146]. Причем атомы Левкиппа и Демокрита характеризуются абсолютной себетождественностью в том же смысле, в ка-ком это имеет место у Парменида применительно к бытию в его целостно-сти, а именно, они тоже совершенно неизменны.

Приписывая бытию характеристику пространственной конечности, что составляет еще одну, причем тоже важнейшую, специфику атомов, создате-ли атомистического учения только повторили то, что уже было сделано до них Парменидом. Ведь бытие у этого последнего тоже пространственно ко-нечно:

оно закончено Со всех сторон, похожее на глыбу совершенно-круглого Шара (Симпликий. Комм. к «Физике», 144, 29) [2, фр. 28B8, ст. 42–43].

Более того, признание его пространственной конечности предполагает, независимо от того, осознается это или нет, что имеется то, что делает бытие конечным, что его оконечивает. Cам Парменид, по-видимому, это не осозна-вал. Но осознал это Мелисс, как это следует из следующего свидетельства Аристотеля: «Некоторые утверждают, что Все одно, неподвижно и безгра-нично (~ бесконечно) так как иначе граница граничила бы с пустотой» (Аристотель. О возникновении и уничтожении, А 8. 325 а 14) [2, фр. 30B4a]. Действительно, поскольку бытие мыслилось Парменидом как воплощение абстракции высшей степени общности, то признание его конечности фак-тически предполагало и признание наличия вне его единственно того, что является его таким же радикальным отрицанием, какова радикальность про-возглашения его бытием без приписывания ему каких бы то ни было кон-

79

кретных определений помимо того, что оно не есть небытие. Словом, при-знание Парменидом конечности бытия, независимо от того, осознавал ли это сам Парменид, имплицитно содержало и фактическое признание реаль-ности небытия. А так как бытие Парменид, к тому же, мыслил, как мы только что видели, конечным именно в смысле пространственной его конечности, то и имплицитно, т.е. фактически, но не осознаваемо им самим, предпола-гаемое небытие, тем самым, тоже имплицитно предполагалось имеющим именно пространственные характеристики, даже если фактичность такого предположения и не осознавалась самим его автором, т.е. Парменидом.

Словом, уже у Парменида имплицитно предполагалось, что небытие — это абсолютно пустое пространство. Так что впоследствии творцы атоми-стического учения только сделали эти неявно допускаемые Парменидом предположения явными, отчетливо высказанными. Да и до создателей ато-мистики предположение об абсолютной пустоте, сразу же, впрочем, им и отвергнутое как неприемлемое, фактически предложил и весьма активно обсуждал один из последователей Парменида Мелисс. Так, Симпликий не-однократно приводит рассуждения самого Мелисса, в которых предположе-ние о пустоте как необходимом условии возможности движения бытия как пространственного перемещения отчетливо формулируется, но сразу же и отвергается. Приведу только одно такое рассуждение. «И нет ничего пустого, ибо пустое ничто, а ничто не могло бы быть. И оно не движется, ибо ему некуда отодвинуться, но [все] полно, Если бы была пустота, то отодвинулось бы в пустоту, но раз пустоты нет, ему некуда отодвинуться» (Симпликий. Комм. к «Физике», 111, 18) [2, фр. 30B7(7)].

А поскольку атомистами была уже явно, эксплицитно признана реаль-ность пустоты наряду с, так сказать, полным бытием, то декларации, как это имело место у Парменида и Мелисса, единственности этого полного бытия, а тем самым и строго монистического миропонимания, у них уже нет. Более того, атомисты и отвергли открыто это фактически не имеющее места уже у Парменида (что сам он еще не осознавал) признание существования только бытия как тотальной целостности. Взамен они отчетливо провозгласили прежде всего существование наряду с бытием также и небытия, признав в качестве такового абсолютную пустоту: «в любой части (материи) есть и пус-тое, и полное, причем одно из них бытие, а другое небытие» (Аристотель. Метаф. III, 5) [1, фр. 8]. А это позволило им признать множественность от-деленных друг от друга пустотой бытийных целостностей, которых они и назвали атомами, т.е. буквально «неделимыми». Причем небытие, трактуемое ими как пустое пространство, они признали имеющим бесконечные разме-ры, также как и количество атомов тоже было ими признано бесконечным (см., напр.: Аристотель. Физ. III, 4; Симпликий, комм. 467, 16; Филопон, комм. 405, 23; Лактанций. О гневе божьем 10) [1, фр. 1].

Раскрытую мной выше непоследовательность Парменида, состоящую в том, что, с одной стороны, он признавал бытие конечным, причем именно пространственно конечным, а, с другой,— декларативно отрицал существо-

80

вание того, что фактически предполагалось им самим как то, что единствен-но и могло обеспечить эту пространственную конечность его бытия, а именно — пустоту как абсолютное и тоже пространственно понимаемое небытие, эту непоследовательность пытался устранить Мелисс. То, как он это делал, весьма отчетливо видно по приведенному выше его рассуждению относительно необходимости допущения существования пустоты для при-знания возможности движения в сфере бытия как пространственного пере-мещения частей этого последнего. Соответственно, Мелисс объявил бытие пространственно бесконечным. При этом Мелисс (вслед за Зеноном) так трансформировал исходное учение Парменида, что сделал концептуально невозможным то, что сам Парменид разрабатывал в своем учении в форме «пути мнения».

Поэтому следует признать, что творцы атомистики Левкипп и Демокрит более полно и реализовали, и развили те перспективные возможности, ко-торые были намечены учением Парменида, чем непосредственные преемни-ки этого последнего в рамках «школы» элеатов — Зенон и Мелисс. Ведь именно у Парменида в той части его учения, где излагается «путь мнения», сущее представлено и внутренне структурированным, и эти его структурные составляющие признаны изменчивыми, так что его картина мира не исклю-чает признания ни внутренней структурированности мироздания, ни движе-ния. Тогда как у Мелисса в его картине мира полностью отсутствует и то, и другое.

Вместе с тем и Мелисс тоже внес существенный вклад в разработку пред-ставлений о бытии, вошедших в атомистическую концепцию Левкиппа и Демокрита. А именно, представление Мелисса о том, что бытие внутри себя неструктурировано, однородно, вошло в учение создателей атомистики о внутренней однородности, отсутствии внутренней структурированности того, что при изложении их взглядов Аристотель назвал первовеличинами: «Они утверждают, что существуют первовеличины, бесконечные по числу, но неделимые из-за своей величины» (Аристотель. О небе III, 4) [1, фр. 109]. Таковы и атомы, которые неделимы, так сказать, физически, и, что более важно с точки зрения обсуждаемой здесь мной проблематики, те части ато-мов, которые Демокрит, согласно ряду античных источников, называл аме-рами. Так, у Аэция читаем: «Те, которые (изобрели) атомы, говорят, что деле-ние останавливается на амерах и не продолжается до бесконечности» (Аэций I, 16, 2) [1, фр. 106]. А Стобей прямо указывает на Демокрита как на автора этого учения: «Демокрит… что деление останавливается на амерах» (Стобей I, 14, 1) [1, фр. 106]. С этими свидетельствами согласуется следующее сооб-щение Симпликия: «Левкипп и Демокрит считают причиной того, что пер-вотела неделимы, не только их неподверженность внешним воздействиям, но их малость и отсутствие частей» (Симпликий, комм. к «Физике» VI, 1, стр. 925, 10) [1, фр. 113]. Этому столь явному совпадению представлений о со-вершенном отсутствии внутренней структурированности бытия у Мелисса, с одной стороны, и амер как предельных элементов бытия у атомистов, с дру-

81

гой, вполне соответствует сообщение Иоанна Цеца, что Левкипп был уче-ником Мелисса (см.: Иоанн Цец. Хилиады, II, 980) [2, фр. 30А3а].

В итоге можно констатировать, что выявленная мной фактическая непо-следовательность Парменида по вопросу о существовании небытия, оказа-лась не только стимулом для существенной корректировки содержания представлений о бытии со стороны его непосредственного последователя Мелисса. Она была весьма плодотворной также и в том плане, что как ре-зультаты этой ее корректировки Мелиссом, так и явное введение им в ходе этой корректировки в концептуальный аппарат философии понятия небы-тия в определенной мере определили специфику ключевых положений древнегреческой атомистики. 1. Лурье С.Я. Демокрит. Тексты. Перевод. Исследования. Л., 1970. 664 с. 2. Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989. 576 с.

С. С. Калинин Эпистемологический статус наблюдателя в биологии познания и философии языка У. Матураны

В статье проводится комплексный лингвокогнитивный и философский анализ категории наблюдателя в биологии познания и философии языка У. Матураны, которая является одной из наиболее важных категорий в данной теории. Наблюдатель – это лицо, осуществляющее про-цесс языковой деятельности, оязычивания мира, а также процесс когниции окружающего мира (который состоит из процессов категоризации и концептуализации). В работе описываются основные свойства категории наблюдателя, она сравнивается с подобными категориями в фи-лософии языка В. фон Гумбольдта и А. Шопегауэра и определениями понятия языковой лич-ности, основанными на этих философских теориях.

Ключевые слова: У. Матурана, В. фон Гумбольдт, А. Шопенгауэр, биология познания, наблю-датель, языковая деятельность, когниция, репрезентации.

Kalinin S.S. The epistemological state of observer in H. Maturana’s biology of cognition and lan-guage philosophy

The article is devoted to the complex cognitive and philosophic analysis of the observer category. The observer is one of the most important concepts in H. Maturana’s biology of cognition and lan-guage philosophy. The observer is person who makes the languaging and the cognition (categorization and conceptualization) of the world. The main properties of this category (observer) are described. It is compared with the same categories of Humboldt’s and Schopenhauer’s language philosophy and their images of linguistic identity.

Keywords: H. Maturana, W. von Humboldt, A. Schopenhauer, biology of cognition, observer, lan-guaging, cognition, representation.

Биология познания У.Матураны и Ф.Варелы резко отличается по своим эпистемологическим установкам от традиционных философских направле-ний. В то время, как отдельные исследователи (к примеру, Э. фон Глазерс-фельд [7]) выражали поддержку его теоретическим построениям, другие (напр., Д.Джонсон) критиковали ее за «метафизический идеализм» [8, с. 19]. Основное отличие философских построений У. Матураны заключается в том, что область «объективной реальности» в ней смещается в язык, языко-вые описания и репрезентации [3, с. 18]. За счет этого можно утверждать, что биология познания обновляет и дополняет понятие объективной реально-

82

сти. Поскольку человеку как существу с высокоразвитой нервной системой и высшей нервной деятельностью доступна языковая и, как следствие, дискур-сивная деятельность, то он активно осваивает окружающую действитель-ность (окружающую среду) с помощью языка. Язык при этом выступает не только и не столько как в инструментальной функции, как инструмент кате-горизации и концептуализации окружающего мира, а как полноправный «член», «участник» эпистемологического процесса.

Замечено, что можно провести параллель в трактовке понятия «наблюда-тель», являющейся одной из центральных категорий биологии познания, и «языковой субъект», «носитель языка» в неогумбольдтианской философии языка (к примеру, у Й.Л.Вайсгербера, В. фон Гумбольдта). Несмотря на то, что Гумбольдт жил и работал почти на два века раньше Л.Вайсгербера и Матураны, в его философии языка можно найти поразительные сходства с их работами. Так, у Гумбольдта носитель языка — это, в первую очередь, носитель «народного духа» [2, с. 63], который уже определяет особенности осознания и видения мира этим носителем. Язык — это «постоянно возоб-новляющаяся работа духа, направленная на то, чтобы сделать артикулируе-мый звук пригодным для выражения мысли» [2, с. 70]. Гумбольдт пишет об этом духе следующим образом: «Все индивидуальности, входящие в данную нацию, объединены между собой национальной общностью, которая в свою очередь отличает каждую отдельную систему мировосприятия от по-добной же системы другого народа. Из этой общности и из особенного, в каждом языке своего, внутреннего стремления складывается характер языка» [2, с. 166]. Носитель языка, а, следовательно, и духа народа осуществляет язы-ковую деятельность как энергейтический процесс [2, с. 70], т.е., процесс, в котором язык участвует как активная, самостоятельная эпистемологическая структура. «Язык должен воспринять двойную природу мира и человека, чтобы передать их взаимное действие друг на друга» [2, с. 305]. У. Матурана же придает фигуре человека в языке, homo loquens, статус «эпистемической неизбежности» [1, с. 34]. Наблюдатель является доминирующим в языковой деятельности и в языковой среде. Он «созерцает рассматриваемую им сущ-ность… и одновременно вселенную, в которой эта сущность находится» [1, с. 35]. Т.о., можно обнаружить очевидное развитие и совершенствование положений гумбольдтианской языковой философии, поскольку в ней не учитывалось влияние окружающей среды на процессы языковой деятельно-сти носителя «народного духа».

Наблюдатель, по У. Матуране,— тот, кто осуществляет процесс языковой деятельности [4, с. 19]. Языковая деятельность — это «поток совместной жизнедеятельности в координациях координаций консенсуальной деятель-ности (действий и поведения)» [4, с. 19], которая не имеет отсылок к каким-либо реальным референтам. Когда наблюдатель обозревает несколько орга-низмов в потоке их рекуррентных взаимодействий, «которые он описывает как консенсуальные координации консенсуальных координаций поведения, то эти два организма оперируют в языке» [10, с. 155]. Данный тезис имеет, с

83

одной стороны, как полагает С.Имото [4, с. 23, 35], отсылку к тезису А.Шо-пенгауэра о «мире как представлении»: «все наши представления — объекты субъекта, и все объекты субъекта — наши представления» [6, с. 13]. Данный взгляд на природу деятельности наблюдателя подтверждается тем, что «каж-дый из нас находится в собственной области сенсорно-эффекторных корре-ляций, т.е. в собственной области сознания» [4, с. 35]. С другой стороны, мир, каким видит его наблюдатель Матураны, представляет собой энергей-тическую структуру в гумбольдтианском смысле, поскольку фундаменталь-ную роль в нем играет языковая деятельность, являющая, как уже было ска-зано выше, «потоком совместной жизнедеятельности». Этот поток совмест-ной жизнедеятельности и процесс «координации координаций» является одной из форм бытия-в-действии. Языковая деятельность как поток совмест-ной жизнедеятельности, по Матуране [10, с. 155], не существует где-то от-дельно от наблюдателя, но осуществляется им непосредственно в процессе жизнедеятельности и приспособления к факторам среды. Вообще, как пола-гает Имото [4, с. 35], энергейя как бытие-в-действии принадлежит области взаимодействий наблюдателя с окружающей средой. При этом грань между структурами языка, ментальными репрезентациями (структурами знания) и координационными структурами, находящимися в потоке жизнедеятельно-сти организмов, становится взаимопроницаемой. Все данные элементы яв-ляются взаимообусловленными: один не может существовать без другого. Фактически, исходя из особенностей языковой деятельности наблюдателя, можно прийти к выводу о том, что вообще вся его жизнедеятельность явля-ется в той или иной мере связанной с языком. Язык служит структурой, ко-торая помогает наблюдателю адаптироваться к факторам среды, а также ос-ваивать данную среду в потоке жизнедеятельности. В то же время, язык на-блюдателя — это то, что определяет его как сущее: «Мы, человеческие суще-ства, существуем постольку, поскольку мы существуем как осознающие себя сущности в языке» [9, с. 115]. Познание окружающего мира наблюдателем утверждается с той точки зрения, что существует некий объективный по от-ношению к наблюдателю мир, но этот процесс получения данных о мире особым образом утверждается структурой самого познающего, т.е. наблюда-теля [5, с. 119–120]. В этом отношении наблюдателя можно рассматриваться не только как «человека в языке», но как комплексный биосоциолингвокуль-турный феномен. Социальный компонент здесь является немаловажным, поскольку наблюдатели могут взаимодействовать между собой и взаимодей-ствуют в т.н. «реляционных зонах».

Мир, который видит наблюдатель,— это мир шопенгауэровских пред-ставлений (Vorstellung) [4, с. 34], которые структурно определяются им самим [5, с. 23]. В этом плане представления, которые «созерцает» наблюдатель, являются аутопоэзными структурами, поскольку их свойства детерминиру-ются структурой и свойствами самого наблюдателя. Не следует считать, что весь наблюдаемый мир в данном плане является лишь конструктом наблю-дателя, порождаемым его сознанием [3, с. 14]. В этом плане можно заметить,

84

что вся структура представлений, которые «созерцает» наблюдатель, есть энергейтическая структура. Вообще, само бытие энергейтично по своей сути, поскольку как оно само активно взаимодействует с наблюдателем, так и он влияет на него, структурирует его. Т.о., наблюдатель как познающий субъект становится «эпистемологически необходимым» для существования бытия.

В философском плане тезис об онтологической необходимости наблю-дателя (т.е., фактически, любого человека) для существования бытия может показаться тем самым пресловутым «субъективным идеализмом» или даже солипсизмом. Однако признать теорию Матураны в философском плане таковой являлось бы заблуждением. Дело в том, что объективная реальность, которую рассматривает наблюдатель, вовсе не является эквивалентной миру наблюдателя [3, с. 14]. Существуют и иные сущности, которые непосредст-венно наблюдатель не воспринимает [3, с. 14]. Матурана называет таковые «субстратом» [9, с. 108]. Матурана описывает субстрат следующим образом: «Субстрат нам нужен из эпистемологических соображений, но в субстрате нет объектов, сущностей или свойств. В субстрате нет ничего вещного, по-скольку вещи принадлежат языку. В субстрате ничто не существует» [9, с. 108].

На первый взгляд субстрат представляет собой аналогию кантовской res in sibi, поскольку ни о природе, ни о функциях субстрата наблюдатель ниче-го сказать не может. Тем не менее, как бы парадоксально это ни звучало, та-кая возможность есть, поскольку Матурана упоминает о том, что «субстрат исчезает для нас сразу же, как только мы пытаемся оязыковить его» [9, с. 108]. По мнению Имото, попытки описания и оязыковления субстрата являются ни чем иным как наукой [3, с. 15]. По мнению автора, процесс оязыковления субстрата имеет значительную схожесть с предлагаемой Л. Вайсгербером концепцией оязычивания мира (Worten der Welt) [12, с. 162–183]. Л.Вайс-гербер сравнивает оязычивание мира со словами В. фон Гумбольдта о со-творении мира путем работы и «присвоения» духа [12, с. 180]. Для того, что-бы оязычить мир, получить к нему «доступ» (Zugang), человек должен при-ложить весь комплекс своих сил и способностей [12, с. 181]. Вайсгербер име-ет в виду как духовные и душевные «силы», так и телесные, которые взаимо-действуют с первыми [12, с. 181]. Очевидно, можно провести параллель с концепцией Матураны, в которой говорится о том, что «анатомическая и функциональная организация… представляют собой воплощение отноше-ний, определяющих направление последующих взаимодействий системы» [11, с. 29]. Духовные «силы», тем самым, имеют материальную, биологиче-скую основу. Нетрудно видеть, что вайсгерберовские «силы» (Kräfte) являют-ся аналогами «отношений» Матураны.

Т.о., наблюдатель как категория биологии познания и философии языка У.Матураны представляет собой многомерный, комплексный феномен. Фак-тически, именно наблюдатель определяет и структурирует бытие, которое он «созерцает». Именно от наблюдателя зависит способ восприятия, описания и познания окружающей его реальности. Наблюдатель является субъектом, осуществляющим языковую деятельность как сложный системный процесс

85

«координации координаций» в потоке жизнедеятельности. Фактически, оп-ределение наблюдателя (т.е. человеческого существа вообще) можно свести к тому, что наблюдатель — это субъект, осуществляющий языковую дея-тельность. Тем самым, открываются новые перспективы для определения человека через его языковую деятельность, философского изучения его природы и природы его языка, а также взаимоотношения человеческого «мира духовного» с «миром реальным». Помимо этого, открываются возмож-ности для построения новой онтологии и эпистемологии и для построения качественно новых принципов философского осмысления окружающей нас реальности. 1. Глыбин В.В. «Эпистемологические миражи» лингвистики ///Studia linguistica cogni-

tiva. Вып. 1. Язык и познание: Методологические проблемы и перспективы. М.: Гнозис, 2006. С. 31–45.

2. Гумбольдт В. фон. Избр. тр. по языкознанию/Пер. с нем., ред. и предисл. Г.В.Рамишвили. М.: Прогресс, 1984. 396 с.

3. Имото С. Философское основание теории восприятия Матураны/Пер. с англ. А.В.Кравченко//Studia linguistica cognitiva. Вып. 1. Язык и познание: Методологи-ческие проблемы и перспективы. М.: Гнозис, 2006. С. 8–20.

4. Имото С. Что такое «языковая деятельность» по У.Матуране?/Пер. с англ. А.В.Кравченко//Studia linguistica cognitiva. Вып. 3. Когнитивная динамика в языко-вых взаимодействиях. М.: ФЛИНТА; Наука, 2013. С. 19–41.

5. Матурана У.Р., Варела Ф.Х. Древо познания/Пер. с англ. Ю.А.Данилова . М.: Про-гресс-Традиция, 2001. 224 с.

6. Шопенгауэр А. Соч.: В 2 т. Т. 1/Пер. с нем. М.И.Левиной. М.: Наука, 1993. 672 с. 7. Glasersfeld E. von. Die Unterscheidung des Beobachters: Versuch einer Auslegung//Zur

Biologie der Kognition. Frankfurt a/M.: Suhrkamp Verlag, 1990. S. 281–295. 8. Johnson D.K. Reclaiming reality: A critique of Maturana’s ontology of the observer//Met-

hodologia. 1991. #9. P. 7–31. 9. Maturana H.R. The biological foundations of self-consciousness and the physical domain

of existence//Luhmann N., Maturana H., Namiki M., Redder V., Varela F. Beobachter: Konvergenz der Erkenntnistheorien? 2nd ed. Munich: Wilhelm Fink Verlag, 1992. P. 47–117.

10. Maturana H.R. Biology of self-consciousness //Consciousness: Distinction and reflec-tion. Naples, Italy: Bibliopolis, 1995. P. 145–175.

11. Maturana H.R., Uribe G., Frenk S. A biological theory of relativistic color coding in the primate retina. Archivos de Biologia y Medicina Experimentales. 1968. #1. P. 1–30.

12. Weisgerber J.L. Das Worten der Welt//Шарикова Л.А. Лингвистическая теория Л.Вайсгербера. 2-е изд. Кемерово: ИПК «Графика», 2004. С. 162–183.

А. В. Колесникова Обретение бытия (на рассвете пост-постмодерна)

Настоящее время некоторые мыслители уже называют пост-постмодер-ном (аfter-postmodern) или мета-постмодерном (М.А.Можейко, В.Вельш и др.), хотя закончился ли собственно модерн — тоже вопрос открытый (Ю.Хабермас). Но не будем акцентировать внимание на терминологических

86

изысках, сосредоточимся на смыслах. Распад бытия на независимые единич-ные экзистенции ознаменовал когда-то кризис классики в философии. Классическая традиция понимала существование как внешнее бытие вещи, неклассическая явила миру «парад сингулярности», апофеоз индивидуализма и потребления и мн. др.

Что является свидетельством потери могущества постмодерна? ─ Уста-лость от бессмысленности сингулярных построений картин мира, в которых нет места истине; невозможность достижения цельности (и не важно, уте-рянной или еще необретённой) человеком, осуществившем редукцию от антропологического гуманизма — к универсальному, и наконец, отсутствие у этого внутренне плюралистичного и ничем не сдерживаемого извне челове-ка способности, возможности и даже органа (речь о сердце как средоточии духовных помыслов) восприятия Высшей телеологичности происходящих событий, ведь истинный идеал постмодернистов — это Хаос, выстраиваю-щий космос и распадающийся на очередной хаос. А на социокультурном и политическом уровне универсальное человечество (собранное из традиций как надтрадиционное) начинает распадаться на локальные объединения, смыслом которых становятся попытки обретения утраченных традиций.

В этой связи представляет интерес осмысление способов экзистенции в состоянии «ночи бытия» (наиболее темной, как известно, перед рассветом), проанализировав воззрения современного испано-немецкого философа Б.Хюбнера, бывшего ученика М.Хайдеггера и, конечно, С.Кьеркегора, с ко-торого и начался в философии этот «парад сингулярности».

Обрести бытие, стать человеком, для Кьеркегора, означало стать единич-ным и свободным, напр., от «вредной» философии, с её объективной исти-ной, лишающей человека личного опыта. Экзистенциальная истина должна быть прожита (здесь и далее курсив мой. — А.К). Человек должен не позна-вать характеристики своего бытия, а реально испытывать страх, ужас, отчаяние, одиночество, реально становясь личностью. Субъективное бытие человека расположено за пределами разума, по ту сторону логики и рассудка: логика бессильна перед будущим, разум — перед Божественным чудом, только опыт экзистенции, по Кьеркегору, способен дать человеку адекватное пони-мание себя и действительности.

Вся классическая традиция, вершиной которой стало учение Гегеля, по мысли Кьеркегора, уводила человека от экзистенциальной истины, раство-ряла в обществе, во всемирной истории, в панлогизме ─ бытие и мышление не могут быть тождественны, ведь тогда в языке нашлось бы хоть одно слово, обозначающее эту тождественность; а противоположности не могут быть объединены, хоть и существуют, ведь существуют — как парадокс, суть ко-торого — ирония (отрицание и путь к истине, через отстраненность и от себя и от бытия).

Так что же есть это суббъективное экзистирующее «Я», двигающееся к обретению истины бытия по пути парадокса? Теории и проповеди Кьеркегора не повлияли на его современников, но были с энтузиазмом восприняты позже протес-

87

тантскими модернистами и экзистенциалистами. Современники недоумевая лицезрели сгорающего от нервного истощения 42-летнего мужчину, имев-шего материальный достаток и хорошее образование, сознательно отказав-шегося от всех должных буржуазных радостей и перспектив. Но, пройдет несколько десятков лет, и вызванный примером и рефлексией Кьеркегора «парад сингулярности» остановить будет невозможно…

Сознательно не акцентирую внимание на тех философах, которые пози-ционировали себя как постмодернисты и потому обратим внимание на со-временность. Своё эссе «Ночь бытия» Хюбнер написал как опровержение фундаментальной онтологии своего бывшего учителя Хайдеггера. Поста-новка вопроса о бытии, по мысли Хюбнера, возможна тогда, когда есть пол-ная уверенность, что бытие наличествует или хотя бы когда-то имело место быть, но поскольку (у него точно) такой уверенности нет, то и сама поста-новка проблемы отпадает. Но… возникает другая проблематика, о которой позже, так как сначала необходимо всё же прояснить, против чего же высту-пает Хюбнер (вообще в ситуации учитель-ученик: Гуссерль — Хайдеггер — Хюбнер прослеживается некий бумеранг).

Хайдеггер предлагал раскрыть смысл бытия через рассмотрение исклю-чительно человеческого бытия (Dasein), поскольку только человеку изна-чально свойственно понимание бытия и вообще понимание. Dasein является фундаментом построения онтологии, будучи бытием-в-мире, связанным с бытием мира, раскрывающимся в делах (забота) и важнейшим выражением этого общечеловеческого способа бытия является страх перед ничто. Но, если усомниться в самом бытии бытия, то остается сфокусироваться на экзистен-циях и её возможных способах. Именно так и поступает Хюбнер, для кото-рого в качестве ключевого экзистенциала выступает скука.

Бытие скуки — это бытие современного человека общества потребления — парадоксальное бытие, поскольку человек так долго добивался свободно-го времяпрепровождения, что когда, наконец, добился, оно, это долгождан-ное бытие свободного времяпрепровождения обернулось тотальной скукой. В работе «Произвольный этос и принудительность эстетики» Хюбнер де-монстрирует два способа бегства от скуки (два способа экзистенции): эстети-ческий и этический. В этом отчасти можно усмотреть рецепцию идей С.Кьеркегора, однако у последнего явлен и третий способ экзистенции — религиозный (подлинный) как попытка обретения чуда, причем начинается с по-пытки обретения чуда повторения личной истории любви, а заканчивается чудом обретения Бога через страх и отчаяние (и то и другое по сути религи-озный модернизм) и осуществляется как парадокс. Выбор способа существо-вания у Хюбнера — дело вкуса, произвола (Beliebigkeit), но сделав этот вы-бор, человек избирает этос жизни, изменяющий формы жизни.

Модернизм тяготеет к тотальности, и это не смотря на отказ от спекуля-тивного панлогизма. Даже провозглашающие сингулярность в качестве до-минанты тяготеют к тотальности ─ их сингулярность — показательный пример их должного для всех. То, что было ранее в качестве должного (Ге-

88

гель, Кант) опротестовано, но то, что предлагают они — это новое должное, новая истина, её свет изменит мир, преобразит, но не одним лишь разумом, а синтезом. И потому Кьеркегор — модернист (религиозный, экзистенци-альный, экспериментатор со своей жизнью), его псевдонимы легко разгады-ваются горожанами-современниками, герои произведений могут иметь фан-тастические имена и быть помещены в некие отдаленные географические пространства, но всем известны имена подлинных героев. И главное — для чего все это — вызов дурной жизни, дурному обществу и надежда, что все услышат, поймут, прозреют, преобразятся, мир преобразится. И страдать не страшно, а даже желательно, ведь это страдание за великую идею. Страдание одинокого бунтаря и моралиста, не претендующего ни на что и тем самым — претендующего на всё.

Хайдеггер позиционирует свою фундаментальную онтологию на рассве-те постмодерна. Он тоже одинок, но это не принципиальный выбор, а сло-жившиеся реалии жизни, и он (будучи сам бытием) выражает стремление к бытию. Но это стремление к бытию осуществляется путем изобретения он-тологических оснований, позиционируемых в качестве альтернативы рели-гии и классической философии ─ за цельность, но тоже против всех, и это по сути, ─ война к бытию одинокого бесстрашного воина.

Постмодернизм заявляет, что должного нет, сингулярность есть, есть ирония, абсурд и парадокс, но нет должного, как нет истины. И человек вро-де бы не претендует на тотальность, но себя такого не претендующего, тем не менее, демонстрирует постоянно. Но не ради идеи, ради самой демонстра-тивности как способа бытия. Теоретизируются идеи «смерти автора» и «смерти субъекта», при этом практическая смерть автора (и субъекта) допускается для кого угодно, кроме самих авторов этих теорий. Ни Барт, ни Деррида ни Фу-ко и др. не отказываются от авторства собственных теорий, а лишь теорети-зируют о такой возможности для всех. Тяготеет ли к тотальности постмо-дерн (если окончательно лигитимизировать и термин и его отличия от про-должающего жить модерна)? Вопрос открытый. Современные социокуль-турные реалии демонстрируют диктат меньшинства ради идеи всеобщего отказа осуществления своих прав во имя допущения всеобщих прав. И это, к сожалению, не каламбур, а абсурдная, но всё же, реальность.

Нет истины и должного, нет цельности и целого. Бытия, может и вовсе, нет? И не было?.. Хюбнер мыслит вполне как постмодернист (имеется в виду характер его рефлексивного посыла). Он легко и иронично характеризует все существующее как неистинное, недолжное и т.д. Он сторонний наблю-датель, внимательный и точный. Но только наблюдатель. Может быть, им движет интерес развязки финала или неожиданных поворотов сюжета, а может и равнодушие. Рецептов спасения он не предлагает, лишь с удивлени-ем обнаруживает, чт.е. еще люди, для которых истина жива (а может и не умирала никогда).

Итак, рассвет неизбежен. Что это будет? Пост-постмодерн, или отказ от модерна и попытка постижения изначальной (духовной!) традиции, которая

89

потребует от расслабленно рефлексирующего потребителя (и это не тавто-логия, а сознательное сгущение смысла, ведь будучи постоянным потребите-лем среди потребителей, можно оказаться и потребляемым) усилий, причем не только интеллектуального порядка? Увидим и тогда концептуализируем.

1. Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. 2. Хюбнер Б. Ночь бытия. Эссе//URL: http://www.literature.by/phil/journal_12.html

(дата обращения 01.09.2014) 3. Хюбнер Б. Произвольный этос и принудительность эстетики // URL:

http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000966/st000.shtml (дата обращения 01.09.2014)

Б. М. Машевский Творчество Н. Ф. Фёдорова и принцип историзма

Методология реконструкции истории, какой-либо дисциплины — шире любой когнитивной традиции, безотносительно к её содержанию,— пред-полагает опору на принцип историзма. Разумеется, распространяется это и на историю философии. В данной статье рассмотрим, в чём состоит смысл использования принципа историзма по отношению к анализу творчества Н.Ф.Фёдорова.

Русский космизм представляет собой неотъемлемую часть и определён-ный этап в эволюции философской традиции мирового космизма, возник-шей на заре цивилизации и существующей на протяжении нескольких ты-сячелетий. Поэтому отнюдь не случайно появление такой фигуры как Н.Ф.Фёдоров, который вошел в историю русской философии и культуры как родоначальник русского космизма.

Вышедший из печати уже после смерти автора труд Фёдорова «Филосо-фия общего дела», несмотря на весьма скромный тираж в несколько сот эк-земпляров сразу же стал библиографической редкостью, однако идеи Фёдо-рова получили дальнейшее распространение. Известно, какое сильное впе-чатление Фёдоров произвёл на К.Э.Циолковского, чьё философское насле-дие не случайно во многом перекликается с мыслями Фёдорова.

В советское время отношение к космизму было двояким: дерзновенный порыв к «покорению космоса» воспринимался вполне лояльно; что же каса-ется иных аспектов, то диапазон оценок расширялся: от умеренно спокойно-го, примирительного, до резкого неприятия.

Философы-космисты (А.К.Горский, Н.А.Сетницкий, В.Н.Муравьев), счи-тавшие себя последователями и продолжателями идей Фёдорова, предпри-нимали неоднократные попытки привлечь внимание и общественности, и государственных лиц к учению Фёдорова. При этом совершенно понятно, что в условиях насаждаемой воинствующей безрелигиозности, целостно представить учение Фёдорова было невозможно. Поэтому вполне объясни-мо, что последователи Фёдорова сосредотачивались на отдельных аспектах

90

его учения, делая основной упор на «проходимые» стороны фёдоровского учения, прежде всего, на регулятивной, преобразовательной деятельности человечества по отношению к природе.

Известный советский исследователь А.В.Гулыга воспринимал взгляды Фёдорова не иначе, как насквозь пронизанными «материалистическими ос-нованиями» [5].

Оценки, даваемые творчеству Фёдорова, порой диаметрально противо-положны — от восторженного почитания (Вл.Соловьев, напр., называл его своим «духовным учителем») до резкого неприятия (Г.Флоровский). Надо признать для столь противоречивых высказываний имеются основания.

Идеи «Философии общего дела» оказались притягательными в среде рус-ской эмиграции за рубежом, но воспринимались и там не однозначно. Так, В.В.Зеньковский понимает философию Фёдорова как «христианскую», «все-цело погруженную в схемы христианства», [6] Флоровский же, напротив, усматривал в учении Фёдорова гордыню и вызов Творцу, настаивая на том, что «учение Федорова есть своеобразная форма религиозного позитивизма, утонченная форма «позитивной религии»« [8].

Прямое несогласие с точкой зрения Флоровского выразил В.Н.Ильин, высоко ценивший Федорова именно как христианского мыслителя. Ильин отверг претензии Флоровского к Федорову, упреки не только в позитивизме и в рационализме, но и в магизме, отсутствии христологии: «В “богослов-ских” заметках Федорова царит главным образом Евангельский Христос и удивительное по любящей проникновенности стремление воссоздать этот образ именно как образ богочеловека, противостоя обратным попыткам Льва Толстого и художника Ге. Собственно, в этих воссозданиях Образа Христа и Его последних дней и заключается то, что можно было бы назвать опытом евангельской христологии с точки зрения моноидеи воскрешения» [7]. Хорошо известно, что учением Фёдорова интересовались такие знаковые фигуры русской культуры как Н.А.Бердяев и С.Н.Булгаков.

Несмотря на то, что до октябрьской революции 1917 г. к идеям «Фило-софии общего дела» обращались самые видные философы и деятели рус-ской культуры, на советский период приходятся десятилетия фактического забвения Фёдорова1. Уместно вспомнить, что встречи и беседы с Фёдоровым оказали большое влияние на творчество Л.Н.Толстого и В.С.Соловьева, А.П.Платонова и Н.А.Заболоцкого; анализу философской концепции Фё-дорова посвятили статьи Н.А.Бердяев и С.Н.Булгаков.

Однако в 50–80-е гг. прошлого века, не будучи составной частью маркси-стско-ленинской теории, русский космизм находился на периферии духов-но-теоретических интересов советской историографии. И всё-таки космизму повезло больше, чем иным немарксистским мировоззренческим исканиям, он не оказался под полным запретом, хотя и данное название («Русский кос-

1 В советское время «Философия общего дела» была опубликована лишь в 1982 г.

91

мизм») понималось скорее, как некое условное обозначение, нежели само-достаточное духовно-теоретическое направление мысли.

Уместно привести характерные оценки. «Социальная утопия Федорова реакционна: она покоится на идеализации патриархально-родственных от-ношений, противопоставляемых цивилизации. Для Федорова характерно причудливое соединение христианских догматов с гипотетическими науч-ными представлениями. Религиозно-философские и натуралистические идеи Федорова в настоящее время широко используются реакционными западными кругами в идеологической борьбе» [1]. «Во взглядах Федорова был ряд позитивных моментов (осуждение милитаризма и войн, мысли о важности научных открытий и др.), находящихся, однако, как правило, под спудом религиозных, монархических, антиматериалистических и антисо-циалистических идей» [9].

Уникален факт продолжения на некоторое время космистских изысканий после октября 1917 г., пусть уже и ограниченных рамками советской идеоло-гии.

Повышенный интерес к философии Фёдорова, как верно подмечает в своей диссертации Е.В.Введенская «…уже второй раз проявляется в период, когда Россия переживает социально-политические катаклизмы. Это вызвано, в первую очередь, тем, что в фёдоровском учении не только явно присутст-вует прогностический элемент и направленность в будущее, но это будущее представляет собой идеал» [4, с. 4].

Действительно, к началу 90-х гг. XX в., в период коренных преобразова-ний российского общества учение Н.Ф.Фёдорова вновь становится востре-бованным, будируя философские и мировоззренческие дискуссии. Теперь идеи Н.Ф.Фёдорова, К.Э.Циолковского, В.И.Вернадского, других космистов, начинают рассматриваться в качестве важнейшего элемента отечественной духовно-теоретической традиции.

В постсоветское время, хотя уже без идеологического акцента, но вполне в традиции классической науки с её позитивистской ориентацией на чёткую демаркацию науки и не-науки, находим дефиниции русского космизма с таким характерными предикатами как натурализм, наивность, фантастич-ность утопия, мистика или «околонаучное движение» [3].

Однако, если рассматривать феномен русского космизма, в русле постне-классической научности, характеризующейся трансформацией познаватель-ной установки от объектно-ориентированного познания на проектно-конструктивистскую деятельность, оперирующую человекоразмерными комплексами, то открывается возможность замещения статуса русского кос-мизма как полумаргинального, псевдонаучного течения и вывода его на дис-курс преемственности и самоценности в контексте когнитивистики, фило-софии и методологии науки. Более того, представляются оправданными попытки увидеть элементы онтологической преемственности русского кос-мизма с реальной космонавтикой и современной наукой.

92

На наш взгляд, сегодня сформируется понимание того, что оценка смы-слов в русском космизме не должна всецело зависеть от строгих демаркаци-онных критериев. Сегодня надежда на прогресс только средствами науки многими воспринимается скептически. Нетривиальная подача смыслов в русском космизме не должна быть причиной рассматривать идеи Н.Ф.Фёдорова, космистов других ветвей как маргинальные, но скорее, как оригинальный вариант филиации философско-космологических идей.

Это и есть актуальная задача — встроить русский космизм в данный дис-курс. Такая задача может быть решена только с опорой на принцип исто-ризма, в логике филиации философско-космологических идей, но никак не исходя из позитивистской установки на жёсткую демаркацию науки и не-науки и не из радикальной постмодернистской установки на разрушение «метапроектов». 1. Атеистический словарь / А.И.Абдусамедов, Р.М.Алейник, Б.А.Алиева и др.; под

общ. ред. М.П.Новикова. 2-е изд., испр. и доп. М.: Политиздат, 1985. 512 с. 2. Буянов В.С. Научное мировоззрение. Социально-философский аспект. М.: Полит-

издат, 1987. 3. Василенко В. Краткий религиозно-философский словарь. М., 1996. 4. Введенская Е.В. Утопические идеи в философии русского космизма: Н.Ф.Федоров,

К.Э.Циолковский, В.И.Вернадский: Дис. … канд. филос. н. М., 2007, 155 c. 5. Гулыга А.В. Философское наследие: 80 т.//ЛГ. № 39.26.09.1979. С. 13. 6. Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 2. Ч.1. Л., 1991. С. 141–142. 7. Ильин В.Н. <Ответ Г. В. Флоровскому>//Архив В.Н.Ильина. Собрание

В.Н.Ильиной. В кн.: А.Г.Гачева, О.А.Казнина, С.Г.Семенова. Философский кон-текст русской литературы 1920–1930-х годов. М.: ИМЛИ РАН, 2003.

8. Флоровский Г. Пути русского богословия. Киев, 1991. С. 329. 9. Философский энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1989 г. 840 с.

Е. В. Орлов Проблема универсалий у Аристотеля

В докладе рассматривается разница истолкований универсалий у Порфирия с Боэцием и у Аристотеля. В связи с Аристотелем делается акцент на многоаспектности проблемы универса-лий: в первой философии универсалии как универсальнейшее и как общее; в аналитике уни-версальное как необходимое, универсальное и первое универсальное в контексте индукции.

Ключевые слова: Аристотель, Порфирий, Боэций, универсальнейшее, общее, универсальное, необходимое, индукция.

Orlov Eu.V. Aristotle on Universals The paper analyzes the difference of interpretation of universals in the texts of Porphyry, Boethius

and Aristotle. In the treatment of Aristotle, focus is made on the multidimensionality of the problem of universals: universals as the most universal and as common in the first philosophy; universal as neces-sary in analytics, universal and the first universal in the context of induction.

Keywords: Aristotle, Porphyry, Boethius, the most universal, common, universal, necessary, induc-tion.

Проблема универсалий у Аристотеля многоаспектна. Мы различили бы четыре ее аспекта: 1) универсальнейшее; 2) общее; 3) универсальное как не-обходимое; 4) универсальное в контексте индукции (наведения).

93

Универсальное как необходимое. Проблема универсалий в том виде, как она присутствует в истории философии, была поставлена Порфирием и Боэци-ем, и в этом виде распространила свое влияние на всю последующую исто-рию философии. Однако надо иметь в виду, что эта проблема у Порфирия с Боэцием и у самого Аристотеля ставится по-разному. С.С.Неретина и А.П.Огурцов в книге «Пути к универсалиям» [1] в главе «Вера и разум» (эта глава предваряет главы, посвященные Порфирию и Боэцию) пишут: «…Проблему универсалий вообще надо решать в связи с проблемой вещи — что она такое?»,— и далее предлагают отнестись к проблеме универсалий как к «проблеме существования относительно вещи» [1, с. 157]. Так вот, Ари-стотель решает эту проблему не только в связи с проблемой вещи (а для Аристотеля это проблема сущности, здесь у него идет речь об «общем» как другом по виду) и ее существования (на языке Аристотеля — to einaiбытия), но и в связи с проблемой необходимости. Мы имеем в виду разницу между проблематикой, связанной с определениями, и проблематикой, связанной с силлогизмами; эта разница у Аристотеля развивается в разницу между анали-тикой и первой философией.

Порфирий сформулировал проблему «ипостасности (huphestêken) видов и ро-дов» (на языке Боэция — subsistere, касательно видов и родов, а в последую-щей латинской схоластике — existere) [1, c. 175]. У Аристотеля этой проблеме соответствует скорее «проблема сущности», которую в конечном итоге он сводит к проблеме «общего (koinon) и своего (idion)». Но у Аристотеля есть еще одна проблема — проблема универсальности и универсалий в контексте необходимости посылок умозаключений. Отметим также, что проблема «универсалий» в аналитике имеет опять же два аспекта: проблема универ-сальности в контексте доказательства и проблема универсальности в контек-сте применения уже доказанного универсального знания к частным случаям. Т.о., у Аристотеля есть две проблемы: проблема «общего» (koinon) и пробле-ма «универсального» (katholou — кафолического).

Универсальное и универсальнейшее. Универсальное и частное у Аристотеля соотносительны. Напр., если геометрическая фигура — универсальное, то треугольник, квадрат, круг — частное; если треугольник — универсальное, то разносторонний треугольник, равнобедренный, равносторонний — частное; в качестве универсального может выступать и, напр., равнобедрен-ный треугольник, если мы будем соотносить его с единичным чувственно воспринимаемым равнобедренным треугольником. Универсальное у Ари-стотеля не выходит за пределы предмета той или иной эпистемы, напр., за пределы арифметики, геометрии, оптики, акустики и т.д., т.е. каждая эпистема имеет свои универсалии. А универсальнейшими он называет такие отвлечения, как, напр., «сущее» и «единое» (Met. III 4, 1001a20–22). Сюда же следовало бы отнести и состояния единого и сущего, поскольку они единое и сущее, т.е. метакатегории: иное и то же, другое и то же по числу, различие, несходное и сходное, неравное и равное и т.п. Метакатегории, будучи универсальнейши-

94

ми или же универсалиями по преимуществу, выходят за пределы всякой ча-стной эпистемы и распространяются на все сущее и единое.

Первое универсальное. Первым универсальным Аристотель называет термины, которые могут исполнять роль меньших крайних терминов в универсальных доказывающих силлогизмах. Дело в том, что в идеале посылки доказывающих силлогизмов, согласно Аристотелю, должны быть обратимыми без ограничения, т.е. термин, исполняющий роль меньшего крайнего термина, должен быть равен по логическому объему большему крайнему термину. Такие термины Аристотель и называет первыми универсальными.

Как существует первое универсальное? Универсальное существует не помимо многих (to hen para polla), а на основании многих (to hen kata pollôn). Это и есть принципиальное решение Аристотеля, касающееся бытия первого универ-сального. Об этом способе бытия Аристотель пишет в An. Post. I 11. Здесь надо отметить, что хотя первое универсальное и не сущность, оно и не обычное присущее (с логической точки зрения, не обычный предикат), ибо первое универсальное выступает в качестве подлежащего доказываемого по-ложения.

Универсальное в душе и вне души. У Аристотеля следует различать универсальное вне души и универсальное в душе. Применительно к универсальному вне души собственно аристотелевская позиция выражается как «единое на основании многих» (to hen kata pollôn; в этом случае «единое помимо многих» будет платоновской позицией); применительно же к универсальному в душе «единое помимо многих» выражает собственно аристотелевскую позицию2. Ибо когда Аристотель говорит, что опыт есть универсальное в душе, единое помимо многих, он имеет в виду, что опыт есть нечто универсальное и единое в душе помимо многих единичных отпечатков-икон, которые суть то же в душе, т.е. и универсальное (опыт), и единичное (отпечаток-икона) равно существуют как расположения души (ни о каком онтологически отдельном существовании универсального здесь речь не идет). При этом опыт содержит в себе нечто тождественное для всех этих отпечатков.

Универсальное и общее. Различает ли Аристотель универсальное (кафоличе-ское — to katholou) и общее (to koinon)? И если различает, то как? Иногда Ари-стотель употребляет слова «общее» и «универсальное» как синонимы, при этом «общее» оказывается наиболее общим наименованием. Так, в работах Аристотеля мы можем встретить суждения: кафолическое (универсальное) есть общее. Однако в большинстве контекстов он различает смыслы этих двух слов. C нашей точки зрения, согласно Аристотелю, применительно к уни-версалиям должен выполняться закон тождества, а применительно к общему — нет, ибо общее всегда есть как другое по роду или по виду. Универсаль- 2 О выражениях «единое для многих», «единое помимо многих», «единое на основании многих» см. [2, прим. 56].

95

ное, согласно Аристотелю, дается нам как одно и то же; к универсальному применим закон тождества. Общее же, хотя и сказывается как одно и то же (в смысле: называется одним и тем же именем), на самом деле есть другое по виду (или другое по роду); к общему неприменим закон тождества. Напр., Аристотель называет общим род; так вот род, будучи общим, дан нам как другое по виду («общее» у Аристотеля распределяется не только на род). Он рассматривает «общее» в связке со «своим». «Универсальное» же Аристотель трактует в связке с «единичным» или «частным». Т.о., общее есть как другое по виду.

У Аристотеля в определении род — общий, различия — свои, а само определение — универсальное. Дело в том, что мы имеем дело в данном случае с двумя отношениями. Суть бытия познается в сравнении сущности (и ее рода) с другими сущностями (и их родами). В этом отношении суть бытия своя. Определение же есть логическое понятие, которое имеет логический объем, включающий множество экземпляров сущности данного вида или рода. Логос сущности (вида или рода) в отношении к входящим в его логиче-ский объем объектам универсален. В современной науке есть понятия ин-тенсионала и экстенсионала. Мы склоняемся к тому, что два названных от-ношения соответствуют этим понятиям. Суть бытия интенсионально своя, а логос сути бытия экстенсионально универсален.

Итак, Если общее есть как другое по роду или по виду, то универсальное есть на основании многих. Общее противопоставляется своему в интенсио-нальном контексте, универсальное противопоставляется частному в экстен-сиональном контексте.

Универсальное в контексте индукции (наведения). В данном аспекте проблемы уни-версалий мы имеем дело с применением универсального знания к частным случаям, которое Аристотель называет «теоретическим созерцанием» (theôrein). Напр., если мы имеем некое универсальное знание в виде силлогиз-ма (АаВ, ВаГ├ АаГ), все термины которого универсальны, и хотим приме-нить это знание к единичному по числу объекту g, входящему в объем тер-мина Г, то, согласно Аристотелю, мы должны составить следующий силло-гизм: АаГ, Гg ├ Аg. Отметим, что такие силлогизмы оказываются непра-вильными с точки зрения аристотелевской «правильной силлогистики».

Такие силлогизмы, как (АаГ, Гg├ Аg), согласно Аристотелю, не могут опровергать универсальные силлогизмы. Силлогизм (АаВ, ВаГ├ АаГ) опро-вергается силлогизмом (АeВ, ВiГ├ АoГ). Если же при использовании первого из них мы эмпирически примем (¬Гg) и тем самым получим силлогизм (АаГ,¬Гg├ ¬Аg), то это еще недостаточное условие для опровержения. Во-первых, субъект посылки АаГ — другой по сравнению с субъектом посылки ¬Аg (Г — универсальный термин, g — единичный), а закон противоречия запрещает утверждать и отрицать на основании того же субъекта, а не другого. Во-вторых, посылка ¬Гg чревата возможной ошибкой (при узнавании еди-ничного). В связи с этим Аристотель учитывает еще одну дистинкцию: ложь и ошибка. Если учесть, что в аналитике Аристотель не акцентирует

96

внимание на дистинкции «по отношению к» и «само по себе», а в первой философии акцентирует, то в соответствии с онто-анали-тическим подхо-дом можно было бы сказать, что в силлогизме (АаГ, Гg├ Аg) — А сказывается на основании Г, а Г сказывается по отношению к g. В этом особенность таких силлогизмов. Для Аристотеля посылки типа (Гg) — ин-дуктивные; для него речь в данном случае идет о наведении универсального на единичное, т.е. об индукции, сопряженной с узнаванием и опытом. Полу-чается, что истинность уже доказанного универсального знания не зависит от установления бытия того или иного единичного по числу предмета. Уни-версальное знание содержит в себе утверждение некоего универсального бытия. 1. Неретина С.С., Огурцов А.П. Пути к универсалиям. СПб.: РХГА, 2006. 2. Орлов Е.В. Кафолическое в теоретической философии Аристотеля. Новосибирск:

Наука, 1996.

К. А. Родин Этика Людвига Витгенштейна в контексте «решительной» интерпретации «Логико-философского трактата»*

В статье рассматривается предложенная Даймондом и Конантом интерпретация Логико-Философского Трактата и ее влияние на реконструкцию этики раннего Витгенштейна.

Ключевые слова: этика, метафизика, ценности, мистическое. Rodin K.A. Wittgenstein’s ethics and the resolute reading of the tractatus logico-philosophicus In the paper I examine so called «new» «resolute» reading of the Tractatus Logico-Philosophicus

(elaborated by J. Conant and C. Diamond) and try to show how it can change our understanding and interpretation of Wittgenstein’s writings on ethics and religion.

Keywords: ethics, metaphysics, values, mystic. Относительно недавнее новое прочтение философии раннего Витген-

штейна, впервые предложенное Корой Даймондом и Джеймсом Конантом [6; 7] (см. тж. [11]), основывается на предпоследнем афоризме Трактата: «Мои предложения служат в качестве пояснения следующим образом: тот, кто ме-ня понял, в конце концов уясняет их бессмысленность, если использовал их — как ступени — чтобы подняться выше их (он должен, так сказать, отбро-сить лестницу после того как забрался по ней)» (6.54). Соответственно, сто-ронники нового, так называемого «решительного» (resolute), прочтения ут-верждают, что в Трактате отсутствуют философские теории языка и мира, и цель Витгенштейна — чисто терапевтическая («терапия против метафизи-ки»). При данном подходе, следовательно, отрицается или ставится под со-мнение самостоятельный статус и теоретическая важность онтологии, логи-ки и семантики, развертываемой Витгенштейном. Вот краткое резюме ос-новных положений, обосновывающих теорию отображения, т.е. изомор-

* Работа выполнена при поддержке РГНФ. Проект № 14-53-00001.

97

физм мира и языка, из работы Макса Блэка: «[мир Витгенштейна] представ-ляет собой мозаику независимых элементов — «атомарных фактов»; каждый из фактов подобен цепи, в которой «объекты» (логические простые) дер-жаться друг за друга; объекты же связаны в рамках сетки логических вероят-ностей. …простые «элементарные» пропозиции — образы атомарных фак-тов, факты же в собственном смысле и остальные пропозиции суть истинно-стные функции атомарных фактов… Язык представляет большое зеркало, в котором отражается, показывается логическая сеть» [3, с. 3] (см. тж. [4]). Но-вое прочтение Трактата не отрицает ни одного из этих положений, но об-ращает внимание на их подчиненность общей терапевтической цели заста-вить читателя «правильно увидеть мир».

Конант пошагово определяет метод Витгенштейна так: 1. Витгенштейн «встречает» метафизические пропозиции. 2. Он утверждает их бессмыслен-ность (sinnlos). 3. Далее им обосновывается тезис, что логика нашего языка не может быть выражена в рамках самого языка, но только показывается в нем, а, следовательно, предложение о бессмысленности метафизических предложений и само бессмысленно. 4. Утверждается первостепенное разли-чие между тем, что может быть сказано и тем, что может быть лишь показа-но. И есть последний шаг (характерен не для всех сторонников «решитель-ного» прочтения), когда, согласно предпоследнему афоризму 6.54, все пре-дыдущие шаги должны быть отброшены (см. [6; 11]).

Кроме стандартного и нового, терапевтического, прочтения существует трансцендентальное прочтение, при котором работа Витгенштейна рас-сматривается через призму вопроса об условиях возможности нашего языка [5]. Среди всех интерпретаций терапевтическое прочтение оказывается наи-более шатким. Так, напр., Я.Хинтикка в недавней статье указывает, что «но-вые витгенштейнианцы» не задаются вопросом о критерии бессмысленно-сти: «Конечно, утверждения Витгенштейна должны приниматься буквально, или — как любят с излишней гордостью говорить новые витгенштейниан-цы — решительно. Однако переход от утверждения Витгенштейна, что тео-рии Трактата (в определенном отношении) бессмысленны, к идее, что здесь подразумевается нечто сверх сказанного — наивен, если не сказать глуповат. Новые витгенштейнианцы не задаются вопросом, каков критерий, по кото-рому тезисы Трактата объявляются бессмысленными. …значимая речь огра-ничена истинностными функциями от элементарных пропозиций, которые говорят нечто о мире» [8, с. 10]. Хинтикка выступает против наделения осо-бым статусом предпоследнего афоризма: Витгенштейн заявляет бессмыс-ленность предложений Трактата, так как последние не говорят о мире, но служат лишь пояснением к тому, как работает логика нашего языка. При этом, настаивает Хинтикка, Витгенштейн не пытается втащить через «зад-нюю дверь» «показываемого» какую-то новую метафизику. Здесь, внутри лагеря сторонников новой интерпретации, имеет место своего рода раскол по вопросу отношения к суждениям Витгенштейна об этике. Где должен оказаться читатель Трактата, поднявшийся по лестнице и отбросивший ее.

98

Будет продуктивным в деле истолкования этики раннего Витгенштейна со-гласиться с Хинтиккой и последовать за теми сторонниками терапевтиче-ской интерпретацией, которые не рассматривают серьезно (только терапев-тически) теоретическую значимость различия между тем, что может быть сказано, и тем, что может быть показано, т.е., следовательно, не пытаются обосновать этику ссылкой на невыразимое и трансцендентальное.

Среди исследователей и «последователей» Витгенштейна встречаются те, кто пытается наделить или дополнить фактический мир неким этическим/ религиозным смыслом (пусть он будет невыразимым или даже непознавае-мым, что часто и понимается под «трансцендентальным») через «обнаруже-ние» у Витгенштейна независимых реальностей-сфер: мира фактов и мисти-ческого мира ценностей. И если последний невыразим в языке, то на него якобы возможно намекнуть: хотя бы показать его. Причиной таких трактовок выступает, очевидно, аф. 6.522: «Es gibt allerdings Unaussprechliches. Dies zeigt sich, es ist das Mystische». (Есть, конечно, нечто невыразимое. Оно показыва-ет себя; и это — мистическое.) Глагол «zeigen», показывать, обнаруживать, выставлять, с возвратным «sich» должен означать «обнаруживает-показывает себя само». Общеупотребимый (второй) перевод Трактата на англ. язык дает здесь «make themselves manifest». Трактовать возможно вплоть до того, что мистическое — это само собой ясная вещь. В любом случае нет оснований для сопоставления, тем более отождествления, такого «показа» с глаголом «vorstellen», «представлять», который обозначает отношения отображения структур мира структурами языка. «То, что элементы образа соединяются друг с другом определенным способом, показывает, что так же соединяются друг с другом и вещи» (2.15). Характеристика этического посредством разли-чия между «сказом и показом» (что само по себе неверно) чаще всего и при-водит к метафизическому представлению об отдельной реальности мисти-ческого мира ценностей. Пишет, возьмем в качестве примера, K.C.Пэндей: «Различие между сказом и показом устанавливает, что для Витгенштейна религия принадлежит сфере показа и остается невыразимой, так как язык недостаточен для того, чтобы выразить нечто, находящееся за пределами физического мира» [10, с. 34]. Такую же точку зрения высказывает Л.Хьюис: «Но какой тогда статус имеют эти этические и эстетические суждения? Со-гласно Витгенштейну, мы, строго говоря, не высказываем ничего, когда гово-рим о таких вещах… Через них мы пытаемся высказать то, что может быть лишь показано» [9, с. 53]. Однако, различие между сказом и показом (здесь я совершенно согласен с Хинтиккой и другими исследователями) имеет от-ношение исключительно к логике. К тому, что логическая форма предложе-ния не может быть высказана в предложении, так как она сама есть условие всякого предложения. Хотя Витгенштейн и говорит о «вещах», которые не могут быть выражены («есть, конечно, нечто невыразимое»), следует предпо-лагать здесь метафору, так как все вещи, объекты, предметы уже вошли в мир. Если философию или теологию понимать как набор различных спо-собов тематизации того, что невыразимо, то создаваемые «теории», будут,

99

согласно Трактату, бессмыслицей. И, как правильно замечает А.Бадью, речь не идет о какой-то особой бессмыслице: «Значит, философия — это не-мышление (non-thought). Кроме того — и это тонкий, но решающий мо-мент — не-мышление не является позитивным, чем-то таким, что пересекает пределы предложений, наделенных смыслом, для того, чтобы уловить дейст-вительно невыразимое. Философия — это болезнь и регрессивное не-мышление, так как она претендует представить свойственную ей бессмысли-цу в рамках пропозиций и теоретического регистра» [2, с. 77]. И все же Ба-дью ошибается, когда полагает, что кроме философии, которая пытается разместить присущую ей бессмыслицу в рамках пропозиций, т.е. пытается создать некую теорию, сходную с научными теориями (критика подобный притязаний несомненно у Витгенштейна имеется), для Витгенштейна суще-ствует некоторая другая философия, заключающаяся в «прикосновении к реальному» (Бадью пользуется термином Ж.Лакана), которое остается в сфере невыразимого. Выходит, что некоторая особая сфера молчания (ре-ального), которая в попытках выразить невыразимое отчасти служит источ-ником производства философской бессмыслицы, имеет якобы самоценный статус вне этих попыток.

Если обратиться к «Лекции об этике» Витгенштейна [1], можно опреде-лить, что означает, что «вещи» находятся за пределами языка. Этическое, божественное, мистическое оказываются для Витгенштейна отдельным «ви-дом» бессмыслицы и описываются через опыт удивления тому, что мир как целое (вне-объектный, беспредметный мир) существует, а также — и это главное — через опыт предела, на который натыкаются попытки — в обход различия смысла и бессмыслицы — придать смысл суждениям об абсолют-ной ценности. Но это означает, что никакого выхода к трансцендентным вещам — и их отдельной реальности — не имеет места. Этический опыт есть своего рода «свидетельство», что кроме фактического мира и невозмож-ности выхода за его пределы (а такая невозможность уже относится на счет человеческой экзистенции) ничего нет. Такого рода «разоблачение» этики, а вовсе не ее обоснование через «показываемое», может быть предложено в качестве центрального пункта для целого ряда сторонников «нового» тера-певтического прочтения Трактата. 1. Витгенштейн Л. Лекция об этике//Витгенштейн Л. Дневники 1914–1916. М.: Ка-

нон+, 2009. C. 330–342. 2. Badiou A. Wittgenstein’s Antiphilosophy. L.; N. Y.: Verso, 2011. 3. Black M. A companion to Wittgenstein’s Tractatus. Cambridge University Press, 1964. 4. Carapezza M., Rocca R. “Ceci n’est pas une ontology” A contribution to a quasi-resolute

reading of the Tractatus// Analytical and Continental Philosophy: Methods and Perspec-tives. Papers of the 37th International Wittgenstein Symposium. Kirchberg am Wechsel, 2014. P. 46–48.

5. Cerezo M. The Possibility of Language. Internal Tensions in Wittgenstein’s Tractatus. Stanford: CSLI Publications, 2005.

6. Conant J. The Method of the Tractatus//From Frege to Wittgenstein: Perspectives on Early Analytic Philosophy. Oxford University Press, 2002. P. 370–462.

100

7. Diamond C. Throwing Away the Ladder: How to read the Tractatus//The Realistic Spirit: Wittgenstein, Philosophy and the Mind. Cambridge, Mass, MIT Press, 1991. P. 179–204.

8. Hintikka J. What Does the Wittgensteinian Inexpressible Express?//The Harvard Re-view of Philosophy. 2003. XI. P. 9–17.

9. Hughes L. ‘If there is any value that does have value, it must lie outside the whole sphere of what happens and is the case.’ (Tractatus 6.41)//In Search of Meaning: Ludwig Witt-genstein on Ethics, Mysticism and Religion. Karlsruhe: Universitätsverlag Karlsruhe, 2009. P. 51–66.

10. Pandey K.C. Religious Beliefs, Superstitions and Wittgenstein. New Delhi: Readworthy, 2009. 11. Piotr D. Some Remarks on the Resolute Reading of the Tractatus//Mind, Language and

Action. Papers of the 36th International Wittgenstein Symposium. Kirchberg am Wech-sel, 2013. P. 90–92.

А. А. Слесарев Иррациональные способы познания мира (на примере философии Артура Шопенгауэра)

Исследована гносеология Артура Шопенгауэра, в особенности та ее часть, которая основа-на на иррациональных способностях человека. Выявлено, что при дуалистической системе мира в философии Шопенгауэра присутствуют три почти независимых способа познания: чувствен-но-рациональный, интуитивный и «чистое созерцание». Рассмотрена проблема их соотношения и разделения, а также функции этих способов познания. Сделан вывод о наличии несоответст-вия в онтологической и гносеологической стороне философии Артура Шопенгауэра.

Ключевые слова: интуиция, иррационализм, искусство, познание, рационализм, Горан, Шо-пенгауэр.

Slesarev A.A. The Problem of irrational ways of knowledge The Arthur Schopenhauer's gnoselogy is investigated in his philosophy, in particular the part of

gnoseology which is based on irrational abilities of the person. It is revealed that at dualistic system of the world there are three almost independent ways of knowledge in Schopenhauer's phylosophy: sen-sual and rational way, intuitive way and «pure contemplation». The problem of their correlation and division, and also function of these ways of knowledge are considered too. The conclusion is drawn on availability of discrepancy between the ontologic and gnoseological parts of Arthur Schopenhauer's philosophy.

Keywords: intuition, irrationalism, art, knowledge, rationalism, Goran, Schopenhauer Иррационализм предполагает, что часть мира недоступна рационально-

му познанию, в этом иррационализм схож с агностицизмом. Но в отличие от представителей агностицизма философы, занимающие иррационалисти-ческую позицию, не утверждают, что эта часть мира принципиально непо-знаваема. Разум, как утверждают иррационалисты, открывает нам лишь одну грань мира, и чтобы увидеть другие его стороны, получить цельное пред-ставление о природе и человеке, нужно обратиться к другим способностям человека. Артур Шопенгауэр считается одним из главных представителей иррационалистической философии и «отцом» новоевропейского иррацио-нализма, на примере его философии мы рассмотрим иррационалистические способы познания мира.

Шопенгауэр утверждал, что внешняя сторона мира познается рассудком и разумом, а внутренняя доступна только интуитивному познанию. Причем, Шопенгауэр считает, что подлинная сущность вещей познается именно ин-

101

туицией. Удел разума — абстрактное мышление. Рассмотрим, что дает ин-туитивное познание и что неспособен дать разум. Шопенгауэр обращает наше внимание на то, что, обращаясь к себе, мы застаем себя вечно жажду-щими и неудовлетворенными. Это не что иное, как проявления действия воли. Шопенгауэр предполагает, что воля не является достоянием исключи-тельно человека, а присутствует во всех живых существах и даже в неживых объектах. Т.о., обращаясь к внутреннему чувству, мы обнаруживаем в себе иррациональное начало, познание которого недоступно разуму, но близко и понятно нам. Шопенгауэр, распространяя это начало на все сущее, превра-щает его в основу мира. Так с помощью интуиции, по мнению Шопенгау-эра, мы познаём сущность мира. Но этим функции внутреннего (интуитив-ного) познания у Шопенгауэра не исчерпываются. С ним неразрывно свя-занно понятие «свободы». В мире представлений господствуют причинно-следственные связи, свободы там нет. Закон достаточного основания, кото-рый Шопенгауэр делает краеугольным камнем своей гносеологии, требует, чтобы каждое событие или действие было предопределено другим событием или действием. Значит понятие «свобода» не может быть выведено из мира представлений, но оно у нас есть. Получается, что все действия, все поступки человека предопределены. «Совсем не метафора и не гипербола, а вполне трезвая и буквальная истина, что, подобно тому как шар на бильярде не мо-жет прийти в движение, прежде чем получит толчок, точно так же и человек не может встать со своего стула, пока его не отзовет или не сгонит с места какой-либо мотив» [1, с. 332]. Однако при этом сам человек считает, что он поступает так, как сам того хочет. Это отсылает нас к другой составляющей человеческого бытия. «Если брать его (человека) поведение objective, т.е. извне, то, бесспорно, придется признать, что оно, как и действия всего существующего в природе, должно быть подчинено закону причинности во всей его строгости; subjective же каждый чувствует, что он всегда делает лишь то, что он хочет» [1, с. 371]. Так же, как Кант, Шопенгауэр утверждает, что человек является носителем двух характеров: внешнего и внутреннего, эмпирического и умопостигаемого. Будь у человека только эмпирический характер, понятие «свобода» было бы бессмысленным, но независимость человека заключена в умопостигаемом характере. Внешние проявления этой свободы отсутствуют «это свобода трансцендентна, т.е. она не обнаружива-ется в явлении, а имеется лишь постольку, поскольку мы отвлекаемся от яв-ления и всех его форм, чтобы добраться до того, что должно быть мыслимо вне всякого времени как внутренняя сущность человека сама в себе» [1, с. 370]. Благодаря этой свободе все поступки человека суть его собственное дело, несмотря на то, что все его действия предопределены.

Познание воли и свободы — это еще не все, что дает интуитивное по-знание, Шопенгауэр связывает с ним мораль и сострадание. Людей Шопен-гауэр рассматривает, прежде всего, как эгоистов, желание позаботиться о себе есть мощнейший импульс человеческой жизни. Эгоизм так же, как ин-дивидуализация, есть следствие чувственно-рационального познания. Каж-

102

дый знает себя как отдельное существо в мире предметов и не видит связи между собой и другими. Будь у человека только это познание морали, со-страданию и доброте не было бы места в этом мире, считает Артур Шопен-гауэр.

Однако, иногда у человека, после совершения несправедливого или зло-го поступка просыпается неприятное чувство. Называется это обычно угры-зениями совести или, как писал Шопенгауэр, это — «самопознание индиви-дуальной воли человека» [2, с. 291]. Внутренний смысл происходящего в трактовке Шопенгауэра таков. С одной стороны «терпящий несправедли-вость болезненно сознает отрицание своей воли, насколько она выражается уже в его теле и его естественных потребностях, для удовлетворения которых природа отсылает его к силам этого же тела; одновременно сознает он и то, что мог бы, не совершая несправедливости, дать всяческий отпор этому от-рицанию, если бы только у него хватило сил» [2, с. 291]. С другой стороны, «неправедные деяния сопровождаются внутренней болью, которая представ-ляет собой испытываемое правонарушителем чувство чрезмерности утвер-ждения воли в нем самом, доходящего до отрицания проявления чужой во-ли» [2, с. 291]. Причина страданий выигравшей стороны такова: «боль эта есть такое смутное сознание того, что хотя он, правонарушитель, как явление и отличается от терпящего несправедливость, но по существу тождествен с ним». Чувство общности, заключенное в познании своей воли, которая так-же является и мировой волей, по мнению Шопенгауэра, является фундамен-том морали. Это чувство присуще всем людям, но совсем не в равной степе-ни. Те, у кого оно развито хуже — более склонны к эгоизму, а щедро ода-ренные этой способностью тяготеют к самопожертвованию и альтруизму, так как последние на подсознательном уровне чувствуют, что, совершая по-ступки во благо других, они одновременно заботятся и о себе.

Сочетание чувственно-рационального и интуитивного познания создает картину мира, в котором живет человек. Кажется, что здесь можно поставить точку, но в трудах Шопенгауэра мы обнаруживаем и третий способ позна-ния, названый им «чистым созерцанием». Этот путь познания направлен не к миру представлений и не к воле, а к идеям. Чтобы разобраться, что это за «идеи» и откуда они взялись, снова обратимся к онтологии Шопенгауэра. Мировая воля едина и вечна, предметы, которые мы постигаем чувствами и разумом, многообразны и скоротечны. Но как из единого могло образовать-ся многое? Шопенгауэр для объяснения этого пункта своей философии вы-двигает теорию объективации. Ознакомимся с ней. Так же, как воля индиви-да стремится к утверждению себя, что Шопенгауэр называет волей к жизни, к такому же утверждению стремится и мировая воля. Объективация и есть процесс утверждения мировой воли. В результате объективации и возникает весь окружающий мир и человек. У объективации есть несколько ступеней. Сначала воля порождает идеи, сродни тем, что в своих диалогах описал Платон. Они еще не являются предметами, так как независимы от закона основания, они образцы для будущих объектов. На следующем этапе возни-

103

кают самые простые объекты, которые мы встречаем в неживой природе. Далее объективация идет по степени усложнения и заканчивается на челове-ке, который есть высшая ступень объективации мировой воли.

В обычном своем состоянии, утверждает Шопенгауэр, интеллект челове-ка познает не столько сами вещи, сколько связи и отношения, в которые они включены. Познавательные способности при этом полностью поставлены на службу индивидуальной воле, которая так же, как и мировая воля, одер-жима бесчисленными страстями и желаниями, и познание есть не более чем средство их удовлетворения. В этом месте вещь сама по себе неважна, инте-ресует только то, как она может послужить удовлетворению потребностей индивида. Но познавательные способности человека выходят за эти рамки. Идеи есть объективация воли в наиболее чистом виде, они еще не искажены пространственно-временными отношениями, но они уже могут быть пред-ставлением, а значит, могут быть познаны. Но чтобы это познание состоя-лось, необходимо освободиться от служения воле и посмотреть на вещь вне ее связей и отношений, «когда, Т.о., объект выходит из всяких отношений к чему-нибудь вне себя, а субъект — из всяких отношений к воле,— тогда то, что познается, представляет собой уже не отдельную вещь как таковую, но идею, вечную форму, непосредственную объектность воли на данной сту-пени» [2, с. 160]. Результатом такого познания являются произведения искус-ства. Умение подниматься над собственной индивидуальностью есть свойст-во гениев. Познание идей и создание произведений искусства — вот суть и содержание третьего пути познания.

Подведем итоги. В ходе нашего исследования мы пришли к выводу, что в философии Артура Шопенгауэра присутствуют целых три формы познания мира: одна рациональная и две иррациональных. Причем потенциально возможна еще четвертая — мистическая. Но у самого Шопенгауэра она не обозначена, поэтому ее не касаемся. В этой системе рациональному позна-нию принадлежит особая роль, хотя Шопенгауэр сам и не придает большо-го значения разуму. Интуиция и «чистое созерцание» не самодостаточны, они существуют только во взаимосвязи с рациональным познанием. Если исключить из этой триады разум, то «чистое созерцание» потеряет всякий смысл, ведь исчезнет эффект восхождения. Интуиция останется, но лишен-ный разума человек теряет индивидуальность, он будет должен раствориться в мировой воле. Индивидом и субъектом познания человека делает именно разум и способность к рациональному познанию. 1. Шопенгауэр А. Две основные проблемы этики.//Собр. соч.: В 6 т. М.: ТеРРА —

Книжный клуб; Республика, 2001. Т. 3. С. 280–515. 2. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. Т. 1//Там же. Т. 1. 496 с.

104

А. М. Старостин Summa Philosophiae в прикладном контексте

В статье представлена системная модель философской деятельности, включающая, наряду с фундаментальной философией, прикладную и философские разработки. Данный сегмент философской деятельности автор называет философской инноватикой. В ней реализуется в прикладном аспекте синтетический потенциал философии, помогающий осуществлять меж-дисциплинарную, межпарадигмальную сборку в науке, апробировать инструментарий мировоз-зренческого, духовного синтеза между разными формами духовной деятельности. Исходя из предлагаемого понимания делаются выводы инструментально-когнитивного и культурно-образовательного плана.

Ключевые слова: Фундаментальная философия, прикладная философия, философская инно-ватика, философский опыт, системная модель философской деятельности

Starostin A.M. Summa Philosophiae in applied context The article represents the system model of philosophic activity, which includes, along with funda-

mental philosophy, the alternative one and some philosophical working outs. The given segment of philosophical activity author calls philosophical innovatcs. It realizes in the applied aspect the synthetic potential of philosophy, which helps implement interdisciplinary, interparadigmatic correlation in sci-ence. It also helps approve the tools of world outlook and mental synthesis between different forms of mental activity. Based on given understanding author draws a conclusion of platform-cognitive and culture-educational character.

Keywords: fundamental philosophy, applied philosophy, philosophical innovatics, philosophical ex-perience, systematic model of philosophic activity.

Прошло 750 лет со времени написания Фомой Аквинским труда «Сумма философии» («Summa Philosophiae», 1259–1264 гг.), в котором предприняты титанические усилия по разработке надконфессиональной мировоззренче-ской позиции. Эти усилия мотивированы происходившим интенсивным интеллектуальным обменом между христианскими, мусульманскими и иу-дейскими мыслителями.

Говоря современным языком, активизировались конвергентные мировоз-зренческие процессы на путях схождения разных цивилизационных культур. И философия становится «служанкой богословия», поскольку обладает ко-лоссальным опытом и потенциалом синтеза различных теоретических и мировоззренческих дискурсов. Как совершенно справедливо подчеркивает известный отечественный философ и мыслитель Ю.А.Шрейдер, «в эпохи кризисов веры религия нуждается в философии особенно остро: так появ-ляются св. Августин, св. Фома, Паскаль, Лейбниц, Беркли, Вл.Соловьев, П.Флоренский и др. Великие каппадокийцы — Отцы Церкви были выдаю-щимися философами… В присутствии Бога философия не нужна и даже невозможна, но в поисках Его даже любой из апостолов становится фило-софом» [4, c. 574–575]. Можно далее продолжить и обобщить мысль о том, что философия приходит в мир не только для того, чтобы понять что он из себя представляет, каково в нем место человека и как этот человек должен поступать. Но сами эти «проклятые» смысложизненные вопросы ставит жизнь в период крупнейших духовных разломов и кризисов. И философия не только «обслуживает» поиски по выходу из кризиса, поиски новых смы-слов и ценностей, но и совершает свой новый духовный взлет. В качестве «отходов философского производства» остаются результаты титанических

105

усилий мыслителей в виде «служанки богословия», «алгебры революции», «служанки науки» или «служанки идеологии». А сама философия закладыва-ет новый вираж в своем собственном развитии.

Утверждаемый здесь тезис существенно отличается от одной из важных идей Г.Гегеля о «сове Минервы, вылетающей в сумерки», когда некая соци-альная целостность, эпоха, череда событий свершается, заканчивает свое развитие. Быть анатомическим «скальпелем» — лишь одна из ипостасей фи-лософского мышления. А «повивальной бабкой» новой эпохи, нового мыш-ления, новой культуры — ее другая ипостась. Хотя, наверное, можно указать и еще на иные.

Однако ни подход к философии с точки зрения специфики ее интен-циональности как формы интеллектуального дискурса, ни с точки зрения структуры этого дискурса, ни с позиций необходимых для этого задатков субъекта и т.п., не исключает необходимости сведения всех этих аспектов воедино, тем более, если речь идет не о герменевтической передаче секретов философствования, а о транспарентном подходе, в особенности в процессе профессионального обучения [3].

В таком случае мы так или иначе должны будем придерживаться опреде-ленной парадигмы в понимании философии как активной деятельности или как конструктивной интеллектуальной сферы.

Мы придерживаемся концепции возможности операционализации фи-лософии с фундаментального ее уровня на прикладной, называя эту кон-цепцию «философской инноватикой». В ее рамках разрабатывается систем-но-компаративная репрезентация философской деятельности. Осуществля-ется эта работа с 2009 г. в рамках программы «Фундаментальная философия и философская инноватика», реализуемой в цикле международных конферен-ций и «круглых столов» и соответствующих изданий [1–2] (опубликовано 15 научных сборников, 9 монографий. В нашем сложившемся авторском со-обществе более 200 авторов из разных стран).

Конкретизируя сказанное, подчеркнем: Философской инноватикой следует называть сферу интеллектуальных и

практических разработок междисциплинарного вида, осуществляемых с по-мощью инструментария философской рефлексии.

Потребность обозначения этой области деятельности термином «фило-софская инноватика» связана прежде всего с необходимостью более точной квалификации данного вида деятельности — это не сфера фундаментальной философии, и даже не всегда ее прикладная часть в виде «философии нау-ки», «философии политики» или «философии религии», а решение еще бо-лее конкретных и остро актуальных междисциплинарных задач. С другой стороны, это и не собственно философская деятельность, а интеллектуаль-ная деятельность, осуществляемая с помощью философских средств.

Инструментарий философской инноватики ориентирован на решение сложносистемных, междисциплинарных проблем, где совершенно недоста-точен монодисциплинарный инструментарий и необходимо решать задачи

106

выявления оснований науки, осуществления синтеза различных дисципли-нарных отраслей, разработки проектов сложносистемной деятельности, на-правленной на большую перспективу, решение социально-практических задач, сопряженных с деятельностью субъектов с разнонаправленными стра-тегиями и т.п.

Прикладная философия, философская инноватика включена в «верти-кально»-»горизонтальную» систему репрезентации философского знания, где по «вертикали» вычленяется сфера метафилософии (анализ оснований философского знания и познания), сфера (уровень) фундаментальной фи-лософии, включающая основные парадигмы и течения Западной и Восточ-ной философии. Членение на различные парадигмы, направления, течения, системы и школы выступает уже и как составляющая «горизонтальной» дифференциации.

Следующие уровни по «вертикали» — это уровень прикладной филосо-фии, который, в свою очередь по «горизонтали» дифференцируется на раз-личные виды: философии науки, философии политики, социальной фило-софии, философии истории, философии управления, философии искусст-ва и т.д. (этих прикладных направлений сейчас насчитывается несколько десятков).

Далее — следующий срез по «вертикали» включает сферу многочислен-ных философских разработок, чья «горизонтальная» развертка — это сотни кейсов, включающих новые междисциплинарные и интердисциплинарные области науки и практической деятельности, которые формируются с опо-рой на синтетический инструментарий философского мышления [2, c. 20].

Необходимость именно такой, представленной посредством концепта «философская инноватика», реконструкции философской деятельности и философского мышления, напрашивается, пожалуй, в явной форме уже с конца XX в. Хотя предпосылки данной репрезентации выстраивались в те-чение почти столетия и были связаны прежде всего с необходимостью ос-мысления кризисных, революционных, обобщенно говоря,— нестационар-ных проявлений в обществе, науке, управлении (социальные, политические, научные, культурные революции, войны, глобальные проблемы и т.п.).

Резюмируя сказанное об основных измерениях философской деятельно-сти, включающей фундаментальный, прикладной уровни и разнообразный философский опыт и разные логические механизмы, мы можем представить схему, в рамках которой само представление о философской инноватике приобретает многоуровневый и полицентричный характер (см. схему).

Выводы и рекомендации: 1. Системная модель философской деятельности, включающая философ-

скую инноватику, позволяет наметить новые направления исследований, в ходе которых рассматриваются компаративные и кросс-культурные подходы по «вертикали» и по «горизонтали» представленной модели, намечаются пути формирования философской когнитологии и фило-софской когнитивной аналитики.

107

Место философской инноватики в системе философской деятельности и ее диффе-ренциация в зависимости от кластеров, образуемых различными типами фундамен-тальной философии и различных механизмов их операционализации.

2. Системная модель философской деятельности выступает в качестве ба-зовой для конструирования новой модели философского образования, включающей не только формирование аналитических и герменевтиче-ских навыков понимания и интерпретации философских текстов, но и освоение новых видов философского опыта, решение задач прикладной философии и философской инноватики. Впервые в эту модель могут быть включены тренинги по освоению психотехник, направленных на

Программы исследования

оснований фило-софии (метафи-

лософия)

«Абсо-лютная филосо-

фия»

Основные типы и парадигмы

фундаментальной философии

Фундаментальная философия

Прикладная философия

Ф и л о с о ф с к и е и н н о в а ц и и ( р а з р а б о т к и )

Восточная филосо-

фия

Западная филосо-

фия

Эконо-мика

Нау- ка

Обра-зова-ние

Поли-тика Право Мо-

раль Искус-ство

Управ-ление

Рели-гия

Источники и механизмы формирования философского опыта

Меха-низмы фило-софско-го син-теза и кон-верген-ции, модели философской логики

108

формирование навыков в рамках различных видов философского опыта (профессиональное и пропедевтическое образование).

1. Старостин А.М. Социально-гуманитарные инновации в контексте философской прагматики. Ростов н/Д.: Дониздат, 2012.

2. Старостин А.М. Философские инновации в когнитивном и праксеологическом контексте. М.: URSS, 2012.

3. Философия в профессиональной деятельности. М.: Проспект, 2014. 4. Шрейдер Ю.А. Загадочная притягательность философии (субъективные замет-

ки)//Как это было: воспоминания и размышления. М.: РОССПЭН, 2010.

109

2 Философия как методология

в системе современного познания мира

А. М. Аблажей Интеграция науки и высшего образования в современных условиях*

В статье сделана попытка реконструировать основные вехи государственной политики по интеграции науки и высшего образования в советское и постсоветское время. Показано, что одним из способов, доказавших свою эффективность, стало реализация в СССР проекта акаде-мического университета (МФТИ, НГУ) как отечественного варианта «Университета Гумбольд-та». В постсоветское время упор был сделан на разработке модели исследовательского универ-ситета англо-американского типа, как формы интеграции науки и высшего образования при ведущей роли вузов. С этой же целью единое прежде поле высшего образования поделено на несколько секторов, среди которых выделяется сектор элитных вузов высшего эшелона (феде-ральные и национальные исследовательские университеты), сильные специализированные вузы второго эшелона, все остальные вузы, в первую очередь региональные). Сделан вывод, что уси-лия государства по ускоренному переводу фундаментальной науки в вузы пока не принесли ожидаемого результата.

Ключевые слова: наука, высшее образование, интеграция, «Университет Гумбольдта», нацио-нальный исследовательский университет, федеральный университет.

Ablazhey A.M. Integration of Science and Higher Education in the modern conditions The article is an attempt to reconstruct the major milestones of the state policy for the integration

of science and higher education in the Soviet and post-Soviet era. It is shown that one of the ways that have high effective, it was the realization in the USSR the project of Academic University (MIPT, NSU) as a domestic variant of “Humboldt University”. In the post-Soviet period the emphasis was placed on developing a research university model of Anglo-American type, as a form of integration of science and higher education with the leading role of universities. With the same purpose before a single field of higher education is divided into several sectors, among which we can see the highest-echelon of elite universities (federal and national research universities), strong specialized second-echelon universities, all other universities, especially regional. As a result in is concluded that the state's efforts to accelerate the translation of basic science in universities have not yielded the expected results.

* Работа выполнена при финансовой поддержке Программы грантов Президента РФ для государственной поддержки молодых российских ученых, проект МД-475.2014.6 «Исследо-вательские университеты в регионах: институциональные, политические и внутрисоциальные факторы развития (на примере федеральных и национальных исследовательских университетов Восточной и Западной Сибири)».

110

Keywords: science, higher education, integration, «Humboldt University», National Research Univer-sity, Federal University.

Создание современной эффективной системы высшего профессиональ-ного образования (ВПО), способной обеспечить массовую подготовку высо-коинтеллектуальных кадров для тех сфер экономики, которые связаны с вне-дрением наукоемких технологий, возможно лишь объединенными усилиями всех ее участников. Сегодня чрезвычайную актуальность приобрели вопросы о том, кто должен играть ведущую роль в процессе интеграции, где должны быть сконцентрированы лучшие кадры, какое институциональное устройст-во является оптимальным для сферы передовых научных исследований, при-кладных разработок, наукоемкого производства: вузы или специализирован-ные научные центра. Часть экспертов выступает в пользу приоритетного развития науки в вузах, ссылаясь на опыт большинства развитых стран, где наука сосредоточена прежде всего в университетах. Сторонники другой по-зиции, напротив, апеллируют к опыту организации науки во Франции и Германии, где имеются разветвленные сети научно-исследовательских ин-ститутов, аналогичных по организации Российской академии наук.

Начиная с 1950-х гг. и вплоть до начала 1990-х гг. сотрудничество Акаде-мия наук и высшей школы осуществлялось по единому плану совместных мероприятий Минвуза СССР и АН СССР. Привлечение к научно-педагоги-ческой деятельности сотрудников Академии наук рассматривалось как одна из форм объединения науки и высшего образования. В рамках советской системы организации науки и высшего образования примеры МФТИ и НГУ — вузов, где были созданы оптимальные условия для сотрудничества, были исключением, а не правилом. Проблема эффективной интеграции вузов-ской и академической науки, становившаяся все более насущной, не была решена. Удачные решения были найдены, другое дело, что они не носили системного характера и не могли изменить ситуацию в целом. В целом, по мнению М.Соколова и В.Волохонского, «периферийный вуз с активной на-учной жизнью представлял собой аномалию, отторгаемую советским бюро-кратическим мировоззрением. Эту аномалию можно было ликвидировать двумя способами — или ослаблением вуза (напр., за счет перемещения луч-ших ученых на высокооплачиваемые ставки в Академии наук), или повыше-нием его статуса» [4].

Очевидно, что эффективная интеграция невозможна без радикального переустройства сложившихся в стране форм организации высшего образо-вания. И здесь вполне естественным видится возвращение к самому успеш-ному опыту организации высшего образования — «Университету Гумбольд-та», в основу которого были положены два фундаментальных принципа: «академическая свобода при одновременной ответственности перед потреб-ностями государства и общества; объединение задач образования с заботами науки, не связанной какими-либо определенными целями» [6, с. 4].

Возникает вопрос — как возможно применить опыт «университета Гум-больдта» в современных условиях, в частности, в России. Проректор Выс-

111

шей школы экономики — самого передового, прежде всего с точки зрения модернизации учебного процесса, российского вуза, В.Радаев, настаивает на том, что «привычная модель университета себя изжила… принципы гум-больдтовского университета как центра универсального знания… подлежат фундаментальному пересмотру на фоне стремительной дифференциации университетов и возникновения их новых разновидностей, в т.ч. глобальной модели исследовательского университета» [3, с. 6]. Формулируются пять ключевых принципов, которые определяют стратегические векторы разви-тия университета и предполагают основательное изменение его организаци-онных механизмов»; одним из них выступает «преобразование учебного за-ведения в исследовательский университет» [3, с. 7–14].

Возрождение сферы интеллектуального производства, находившейся в системном кризисе с начала постсоветской эпохи, началось именно на путях интеграции. В 1996 г. была инициирована президентская целевая программа «Государственная поддержка интеграции высшего образования и фундамен-тальной науки на 1997–2000 гг.» («Интеграция»), вскоре получившая статус федеральной целевой программы (ФЦП). Ее основным компонентом стало создание «учебно-научных центров, основанных на сотрудничестве вузов с академическими организациями в области обучения и фундаментальных исследований» [1, с. 46]. Продолжением ФЦП «Интеграция» стала Програм-ма «Фундаментальные исследования и высшее образование» (BRHE), прово-дившаяся при поддержке «Американского фонда гражданских исследований и развития». Ставилась задача создания в ряде вузов «высокопрофессиональ-ных научно-образовательных центров (НОЦ). Проект был признан успеш-ным и Минобнауки РФ принял решение о создании на конкурсной основе «дополнительных научно-образовательных центров в российских универси-тетах» по отработанной модели [1, с. 46]. Поскольку НОЦы создавались ис-ключительно при вузах, то и новое оборудование размещалось исключи-тельно там же, что «послужило стимулом для академических организаций к сотрудничеству с НОЦ не только для того, чтобы привлекать в академию талантливые кадры, но и проводить совместные научные исследования» [1, с. 48].

Вряд ли нуждается в доказательствах тезис о том, что реализуемый с се-редины 2000-х гг. проект формирования сети как федеральных, так и нацио-нальных исследовательских университетов преследовал цель создания с их помощью реальной альтернативы институтам Академии наук. Именно эта задача составила основное содержание процесса интеграции в последние годы; есть веские основания думать, что в большинстве случаев решить эту задачу пока не удалось. Сложившуюся ситуацию можно, как показали про-веденные интервью, определить как вынужденную интеграцию.

Проблем является отсутствие в российском законодательстве определе-ния как «традиционно существующих в России форм интеграции (базовая кафедра, проблемная лаборатория), так и прогрессивных форм (исследова-тельский университет)» [1, с. 50]. Анализ законодательства последних лет показывает, что эти недостатки не решены до сих пор. Так, в новом «Законе

112

об образовании», присутствует специальный раздел (глава 8, статья 72), по-священный регулированию процессов интеграции науки и высшего образо-вания; оговорены широкие возможности для инициативных проектов в этой сфере, указано, в частности, что интеграция «может осуществляться в разных формах», с другой, понятия «лаборатория» и «кафедра» по-прежнему никак не определены. Законодатель жестко ограничивает свободу действий парт-неров взаимодействия, предусматривая для вузов лишь создание в научных организациях «кафедр, осуществляющих образовательную деятельность», а для научных организаций, соответственно, создание в вузах «лабораторий, осуществляющих научную (научно-исследовательскую) и (или) научно-техническую деятельность» [5].

В соответствии с «Концепцией долгосрочного социально-экономическо-го развития Российской Федерации на период до 2020 г.» к 2012 году плани-ровалось сформировать «сеть научно-образовательных центров мирового уровня, интегрирующих передовые научные исследования и образователь-ные программы, решающих кадровые и исследовательские задачи общена-циональных инновационных проектов». Почти аналогичная задача (за не-большим исключением) отнесена и на 2020 г.: «формирование около 20 (?) научно-образовательных центров мирового уровня, интегрирующих передо-вые научные исследования и образовательные программы, решающих кад-ровые и исследовательские задачи общенациональных инновационных про-ектов» [2]. Почему спустя восемь лет после появления «сети» НОЦев необхо-димо будет сформировать еще 20 аналогичных учреждений — понять не-возможно. И еще: в этом документе федеральные университеты и НИУ упо-минаются только один раз, когда говорится о необходимости «обновления структуры системы образования»; причем вместе с ними упоминаются также такие новые институциональные формы организации высшего образования, как, напр., «социокультурные образовательные комплексы», «центры квали-фикаций» и «ресурсные центры».

Проведенный анализ показывает, что предпринимаемые в постсоветские годы усилия по интеграции фундаментальной науки и высшего образования, в конечном итоге, представляют собой попытку ускоренного перевода науч-ных исследований в вузы, в первую очередь, в федеральные и национальные исследовательские университеты. Однако ожидаемого эффекта, за немноги-ми исключениями, эти попытки пока не принесли, что связано с рядом при-чин. Это и отсутствие в вузах кадрового резерва для реализации подобных планов, и слабость, несмотря на все финансовые вливания, их материально-технической, прежде всего, приборной базы, и неготовность руководства подавляющего большинства вузов рассматривать вложения в науку как ре-альный способ увеличения доходов, объективная и субъективная неспособ-ность заметной части вузовских преподавателей к активной исследователь-ской деятельности.

113

1. Дежина И. Опыт интеграции образования и науки на примере программы «Фунда-ментальные исследования и высшее образование»//Университетское управление: практика и анализ. 2007. № 1. С. 45–50.

2. Концепция долгосрочного социально-экономического развития Российской Феде-рации на период до 2020 г. [Электронный ресурс] / Режим доступа.: http://www.ifap.ru/ofdocs/rus/rus006.pdf

3. Радаев В. Пять принципов построения нового университета//Pro et Contra. 2010. № 3. С. 6–18.

4. Соколов М., Волохонский В. Политическая экономия российского вуза [Электронный ресурс]//Отечественные записки. 2013. № 4 (55). Режим доступа: http://www.strana-oz.ru/2013/4/politicheskaya-ekonomiya-rossiyskogo-vuza)

5. Федеральный Закон «Об образовании в Российской Федерации» (№ 273 ФЗ), при-нят 29 дек. 2012 г. [Электронный ресурс] / Режим доступа.: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_165984/

6. Шнедельбах Г. Университет Гумбольдта//Логос. 2002. № 5–6 (35). С. 1–14.

М. А. Абрамова Исследовательский университет как способ преодоления трансакционных издержек в системе высшего образования*

Для анализа процесса развития современного общества в условиях трансформации и модернизации многих социальных институтов в целях создания прогностических моделей часто прибегают к использованию из-вестного исследовательского приема epoché1. Мы обращаемся к теоретико-методологическому анализу понятия «институциональная динамика», чтобы с одной стороны показать многогранность его использования, а с другой конкретизировать, его применение в анализе влияния образования на фак-торы институциональной динамики.

Активное использование институционального подхода в рамках исследо-вания динамики общественного развития начинается с момента появления социально-экономических теорий о влиянии на данный процесс «институ-ций» — норм, обычаев поведения в обществе, и «институтов» — закрепле-нии норм и обычаев в виде законов, организаций, учреждений. Специфика институционального подхода состоит в признании значения влияния вне-

* Работа выполнена при финансовой поддержке Программы грантов Президента РФ для государственной поддержки молодых российских ученых, проект МД-475.2014.6 «Исследова-тельские университеты в регионах: институциональные, политические и внутрисоциальные факторы развития (на примере федеральных и национальных исследовательских университетов Восточной и Западной Сибири)». 1 Методологический прием epoché (фр.) — помещение в скобки или заключение в скобки аспектов действительности в методологических целях, т.е. фиксация исследования только на определенных моментах, с признанием того, что существуют, но не принимаются во внимание другие аспекты. Напр., при анализе структуры (институтов) «в скобках» остаются воля и ценности индивидов.

114

экономических факторов на функционирование различных социальных институтов. Для институционального подхода также характерно отрицание предсказуемости действий индивида в силу ограниченности возможности учесть все факторы, влияющие на его поведение, что в конечном итоге под-разумевает ценность использования институционального подхода как по-пытки детального изучения влияния отдельных институтов, а также разра-ботки рекомендаций для последующих изменений в сфере политики и идеологии.

Междисциплинарность исследований в рамках институционального под-хода привела к дифференциации трактовок понятий «институт» и «институ-ции». Современное понятие «институт» (от лат. institum — установление, учреждение) было заимствовано из юриспруденции. Термин «институт» представляет собой нерасчленимое единство формальных и неформальных правил, ставший основой социальной практики и получивший формальное воплощение в законах и юридически закрепленных нормах. Т.о. жизнеспо-собность институтов является условием обеспечения динамики развития общества. Но поскольку трансформация каждого из социальных института невозможна без взаимообусловленного влияния, то и развитие общества в целом можно рассматривать как непрерывное развитие социальных институ-тов, что и подразумевает понятие институциональной динамики.

Проблему появления в условиях трансформации любого общества ус-тойчивых неэффективных институций применительно был поставлен еще Т.Вебленом и также рассматривается в работе Д.Норта [1]. Норт, апеллируя к работам Б.Артура [4], делает попытку объяснения устойчивости неэффек-тивных институций задействованием механизма самоподдержки в экономи-ке. В своем исследовании Б. Артур пытается доказать устойчивость моделей на примере динамических моделей, которые он разрабатывает в первую оче-редь, как модели технологического развития. Их эволюционность в рамках исследования социальных институтов, отмеченная Д.Нортом, позволяет вы-делить два фактора, обуславливающие направление институциональных изменений — возрастающий масштаб отдачи и трансакционные издержки. Под трансакционными издержками В.М.Полтерович понимает формирова-ние в условиях реформ новых норм, что в конечном итоге может затрагивать самые широкие круги от формирования государственного бюджета до изме-нения в установках и поведении граждан [2]. Как отмечают О.Бланхард и М.Кремер [5] всякая трансформация, особенно широкомасштабная, приво-дит в той или иной мере к дезорганизации системы, что обуславливает ухудшение условий для адаптации населения. Основными факторами деза-даптации являются включающиеся в условиях реформ механизмы сопряже-ния и инерции.

Б.Артур описывает эффект сопряжения, на примере возникновения но-вой нормы, которая оказывается сопряженной со многими другими правила-ми, встроенной в систему других норм. Как следствие отказ от нормы влечет за собой цепочку других изменений и, следовательно, высокие (сопряжен-

115

ные) издержки процесса трансформации. Повышая трансакционные из-держки, эффект сопряжения также способствует закреплению нормы.

В противовес к нему начинает действовать механизм закрепления норм — культурная инерция, что обусловлено нежеланием акторов менять стерео-типы поведения, доказавшие свою жизнеспособность в прошлом. Сущест-вование двух разнонаправленных механизмов приводит к дезорганизации общества, и как следствие к дезадаптации индивидов. Отсутствие прогнози-руемой величины трансакционных издержек обуславливает возникновение групп давления, препятствующих изменению действующих норм, но также создающих благоприятные условия для развития институциональной дина-мики.

Традиция выделения социальных институтов как ключевой категории в анализе общественного развития восходит к работам О.Конта, Э.Дюркгейма, Т.Парсонса. Именно институты по мнению исследователей являются той базой, которая с одной стороны поддерживает устойчивые модели социаль-ных связей, а с другой — координируют их и обеспечивают стабильность общества.

Появление в 60-х гг. ХХ в. работ Р.Мертона в какой-то мере опровергли последнее утверждение, поскольку было отмечено, что институты не только могут поддерживать стабильность, но и наоборот в условиях реформ стать дестабилизирющим фактором, поскольку могут препятствовать их проведе-нию. В результате начал формироваться новый виток в развитии институ-ционального подхода — неоинституционализм, представленный работами экономистов Р.Кроуза и Д.Норта, в которых было признано, что социальные институты призваны реагировать на социально-экономические изменения, происходящие в обществе. Т.о., неоинституционализм в качестве предмета исследования обратился собственно к изучению не самих институтов, а к процессам их формирования. В результате социальные институты, сохраняя в рамках исторического развития свое содержание, трансформируются под влиянием истории и культурного контекста конкретных обществ. Основны-ми предпосылками институциональных изменений, которые является фак-тически источниками исторического развития являются по мнению Норта — технологический прогресс и идеология [1].

Обращение к работам зарубежных исследователей в конце 90-х годов, анализирующих трансформационные процессы, а также последствия, воз-никающие в эпоху реформ обусловили попытки разработки прогностиче-ских теорий, которые позволили бы снизить риск трансакционных издер-жек. Одной из таких теорий становится теория институциональных матриц (Institutional Matrices Theory), сформировавшаяся в конце 90-х гг. XX в. в рамках макросоциологии С.Г.Кирдина).

Как отмечает В.А.Ядов [3], общетеоретическое обоснование нового по-нимания социальных институтов следует искать в деятельностной парадигме, которая является более адекватной современным социально-экономическим

116

условиям динамических изменений в социальных системах, характеризую-щихся слабой предсказуемостью.

В рамках исследования роли исследовательского университета в процессе преодоления трансакционных издержек в системе высшего образования на примере Северо-Восточного федерального университета в Республике Саха (Якутия), мы сделали следующие выводы: 1. Институциональная динамика Республики Саха (Якутия) находится под влиянием

глобальных тенденций, имеющих место по всей России в целом. 2. Специфичность условий реформирования института образования в регионе обу-

словлена его статусом как национальной республики, что повлекло за собой в пе-риод действия Закона об Образовании РФ 1992 усиленное внедрение поликуль-турного компонента в содержание обучения.

3. В Республике поддерживается баланс социального развития территории. В пер-спективе научно-технический потенциал, ориентированный на выявление и оцен-ку специфических природных условий для функционирования производственных и инфраструктурных объектов, разработку методов и материалов производствен-ного и гражданского строительства в условиях вечной мерзлоты может стать кон-курентным преимуществом территории в условиях широкомасштабного освоения ресурсов Севера.

4. Трансакционные издержки вследствие интенсификации институциональной ди-намики республики влияют на адаптацию не только молодежи, но и старшего по-коления, которое в силу традиционной модели русской культуры и культуры се-верных народов, строившихся как постфигуративные, оказалось неспособным обеспечивать принцип преемственности в передаче социокультурного опыта. В этой ситуации усиливается нагрузка на образование как социальный институт по-зволяющий выстроить коммуникационное пространство для взаимодействия раз-ных поколений, объединяя усилия родителей и детей в процессе социокультурной адаптации как молодого поколения, так косвенно и самих родителей.

5. Повышение статуса Якутского государственного университета до Северо-Восточного федерального университета обусловило выполнение им координи-рующей функции по формированию научно-исследовательской подготовки бу-дущих ученых, формирование аксиологических установок населения, проведение грамотной политики в отношении изучения языков, осуществление комплексных мер по развитию знаний и навыков межкультурного взаимодействия, формирова-ние активной гражданской позиции молодежи.

Т.о., трансформация традиционных модели университета с учетом ре-гиональной специфики институциональной динамики, позволило создать благоприятные условия для преодоления трансакционных издержек не толь-ко на уровне индивида, но и системы образования республики в целом. 1. Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование эконо-

мики. М.: Начала, 1997. 2. Полтерович В. М. Институциональные ловушки: есть ли выход?//Общественные

науки и современность. 2004. № 3. С. 5–16. 3. Ядов В.А. Современная теоретическая социология как концептуальная база иссле-

дования российских трансформаций. СПб.: Интерсоцис, 2009. 138 с. 4. Arthur W.B. Self-Reinforcing Mechanisms in Economics//The Economy as an Evolving

Complex Systems (eds. P.W.Anderson, K.J.Arrow, D.Pines), A proceedings volume in

117

the Sante Fe Institute Studies in the Sciences of Complexity, 1987, New Mexico: Addi-son-Wesley Publishing Co., 1988. Pp. 9–28.

5. Blanchard O., Kremer M. Disorganization. Preprint. MIT and NBER, October 1996.

Г. А. Антипов От сверхъестественного — к естественному (от христианской теологии — к науке)

Общий план анализа, предпринятого в статье, предполагает наличие единого контекста, в котором имеет место существенная взаимосвязь христианской теологии, европейской филосо-фии и процессов генезиса научной картины мира. Показано, что основной мировоззренческий посыл науки — представление о мире как об объекте, объективной реальности могло возник-нуть только при посредстве философской рефлексии над картиной мира, присущей христиан-ской религии.

Ключевые слова: христианская религия, теология, философия, наука, объективная реальность. Antipov G.A. From supernatural to natural (from Christian theology to science) The general plan of the analysis, presented in the article, presupposes the existence of a common

context, in which there is a noteworthy relationship of Christian theology, European philosophy, and the processes of the formation of the scientific picture of the world. It is shown that the basic philoso-phical premise of science which is the notion of the world as an object, the objective reality could appear only through philosophical reflection upon the picture of the world inherent to the Christian religion.

Keywords: Christian religion, theology, philosophy, science, objective reality. Обычно генезис европейской науки связывают с научной революцией

XVII в., а суть этой последней — с формированием адекватной науке карти-ны мира и обоснованием эмпирических методов познания природы. От Ко-перника до Ньютона конституируется дискурс, радикально меняющий тра-диционный образ мира. Ведущим фактором этих изменений чаще всего полагают становление капитализма, буржуазных социально-экономических отношений, что и потребовало, как считается, утверждения науки в виде це-лостного культурологического единства. Формирующемуся новому способу производства, потребовались научные знания о свойствах физических тел и формах проявления сил природы. Некоторым стихийным и плавным обра-зом, опосредствуясь, быть может, лишь духом рационализма Нового време-ни, интеллектуальная традиция эпохи начинает рисовать мир ареной дейст-вия анонимных сил и механизмов, подчиняющихся законам, независимым от воли и сознания человека. В соответствии с этой логикой, развитие науки как рациональной формы познания мира, неизбежно становилось отрица-нием религии и теологии.

В реальном культурологическом процессе дело обстояло существенно иначе, в некоторых аспектах прямо противоположно расхожей схеме, так что имеются достаточные основания сам генезис науки посчитать во многом обусловленным потребностями церковной жизни и христианской теологии.

Скажем, вне христианства, его доктрины и догматики едва ли возникла бы коперникианская система. В самом деле, к началу XVI в. для католиче-ской церкви актуализировался вопрос о реформировании юлианского ка-лендаря в связи с теми ошибками, которые накопились в нём касательно

118

определения дня важнейшего для христианского мира праздника — пасхи. Установление дня пасхи могло быть точно переформулировано в астроно-мическую задачу. Поскольку пасхальное воскресение, согласно канону — это первое воскресение после первого полнолуния, наступающего после дня весеннего равноденствия, задача установления этого дня сводилась с астро-номической точки зрения к определению дня весеннего равноденствия. За-дача эта существовала и решалась уже в теоретической системе Птолемея. Но именно в этой системе к началу XVI в. накопилась ошибка определения дня весеннего равноденствия в десять дней. По принятому в 325 г. н. э. Ни-кейским церковным собором, и считавшемуся точным юлианскому календа-рю время весеннего равноденствия приходилось на 21 марта. Однако в нём, по сравнению с астрономическим годом, за каждые 128 лет накапливалась ошибка в одни сутки. Это связано со смещением точек равноденствия, кото-рое могло учитываться (хотя и не могло быть объяснено: причина в прецес-сии земной оси) и в птолемеевской системе. Так что исходная задача, кото-рую решал Коперник,— поиск причин, приводивших к ошибкам календаря. Как оказалось, решить задачу объяснения смещения точки весеннего равно-денствия стало возможным за счёт первоначально сугубо теоретического допущения вращения Земли вокруг собственной оси и её движения вокруг Солнца. Так что Коперник вовсе не разрабатывал в пику Церкви теорию об устройстве Вселенной, он решал значимую для церковной жизни задачу. Говоря современным языком, она спонсировала исследования Коперника. Показательно, что в своём основном труде «Об обращении небесных сфер» для обоснования гипотезы о движении Земли он ссылается на герметические авторитеты — Пифагора, Филолая и Трисмегиста. Гермес Трисмегист (Три-жды Величайший) мифологический персонаж, якобы современник Моисея, которому приписывалось авторство большинство трудов, содержавших ма-гико-герметические идеи, и, в частности, астрологическую модель космоса, где центральное место отводилось Солнцу — видимому Богу.

Да, возникла мировоззренческая коллизия, которую хорошо выражают слова Лютера: «Этот болван затеял перевернуть всё искусство астрономии, а ведь Священное писание прямо указывает, что Иисус Навин приказал оста-новиться не Земле, а Солнцу». Но как-то не очень корректно ставить это лыко в строку христианской доктрине, если в XX в., в рамках «передового научного мировоззрения» возникали коллизии, отливавшиеся в ещё более хлёсткие и чреватые последствиями формулы, вроде: «Кибернетика — слу-жанка мракобесия».

Конечно, данный факт не указывает ещё на непосредственные предпо-сылки, ведущие к науке. Точно так же как технические разработки позднего средневековья и эксперименты, вроде галилеевских, не дают оснований для объяснения феномена науки. Иначе наука появилась бы уже в XV в. в Китае. Мой тезис в том, что порождающей структурой для европейской науки стала христианская теология. Поэтому когда Бэкон, имея в виду физику в совре-менном смысле, трактует её как «естественную теологию», он вполне точно

119

следует логике генезиса научного знания. «Подлинные цели этой науки,— говорит он,— сводятся к изобличению и опровержению атеизма, а также к раскрытию законов природы, и она не ставит своей задачей установление религии» [1, с. 214].

Уже, «великая коперникианская революция» протекала целиком в контек-сте религиозного сознания, явилась продуктом эволюции христианской тео-логии, которая в это время ещё не дифференцирована от философии. Бо-лее того, без мировоззренческих санкций со стороны теологии европейская наука и не возникла бы. Во-первых, речь должна идти о «легитимизации» разума и добываемых им истин, наряду с истинами веры. Во-вторых, обосно-вание путей познания природы, несущей в себе план божественного творе-ния. Познание этого плана трактуется как дело богоугодное. Вместе с тем, и Бог открывается познающему уму через свои творения (теофании). Итак, круг замыкается. Его начало находим у Бл.Августина: «Верь, чтобы пони-мать». Поворотный пункт в этом движении можно увидеть у Абеляра: «По-нимаю, чтобы верить». Мутации данного «генома» рациональности привели к возникновению науки, с её картиной бытия, в которой нет места ни для Бога, ни для человека. Но наука в не меньшей мере нуждается в самопозна-нии, чем ранее это проявилось в христианской традиции. Оказалось, что конечным основанием научного познания является опять таки вера. Такова вера в единообразие законов природы, представление о том, что законы, открываемые здесь и теперь имеют универсальный характер, «космическое религиозное чувство» А.Эйнштейна и т.п.

Примем, однако, во внимание, что мир, построенный наукой, является только одним из возможных миров. Притом, достаточно искусственным и «бесчеловечным». В нем нет места ни Богу ни человеку. Это мир почти дис-тиллированной объективности, в котором остаются лишь слабые следы homo sapiens: понятия типа «силы», «ампера» и т.п. Нет места «верховному личному существу», но ведь науку творят существа-личности. Быть учёным и жить в зазеркалье научной картины мира — это всего лишь одна из ролей, играемых человеком-личностью. А вот мир личности не может быть без-божным. Нужно лишь определиться с понятием Бога.

Оригинальное толкование отношения теологии с философией и наукой можно найти у Бертрана Рассела в его «Истории западной философии». Там читаем: «Философия, как я буду понимать это слово, является чем-то проме-жуточным между теологией и наукой. Подобно теологии она состоит в спе-куляциях по поводу предметов, относительно которых точное знание оказы-валось до сих пор недостаточным, но подобно науке она взывает скорее к человеческому разуму, чем к авторитету, будь-то авторитет традиции или откровения. Всё определённое знание…принадлежит к науке, все догмы, поскольку они выходят за пределы определённого знания, принадлежат тео-логии. Но между теологией и наукой имеется Ничейная земля, открытая для атак с обеих сторон: эта Ничейная земля и есть философия» [4, с. 19].

120

Предлагаемое Расселом различение теологии и философии не кажется корректным и продуктивным. Ключевым представлением для дальнейшего должно послужить представление о рефлексии. Сознание человека может иметь двоякую направленность: вовне — на внешний мир относительно того, кто наделён сознанием. В данном случае оно становится познанием. Одной из его форм является наука. Но сознание может быть направлено и на самоё себя, в таком случае оно становится рефлексией, самосознанием. Предметом мысли становится мысль же. Мысль как предмет для другой мыс-ли приобретает идеальное бытие, т.к. подобный предмет, очевидно, лишён каких-либо вещественно-энергетических свойств. Только в модальности рефлексии понятие идеального применимо к мышлению. Мир рефлексии радикально отличается от арефлексивного мира, в котором формируется и научная его картина. К нему, как и в целом философии применимы слова Гегеля — «мир навыворот». Ориентация философской рефлексии по пре-имуществу на Бога «превращает» её в теологию. Как опять-таки толковал Гегель: «Бог есть результат философии».

Механизм рефлексии был «встроен» в христианскую традицию Отцами Церкви в период её формирования. Подобно понятию Бога результатом рефлексии выступает и понятие сверхъестественного, т.е. вне природного, чувственно не данного объективного властного начала, сущности. Практика и познание предполагают арефлексивную позицию. Сложившаяся в хри-стианской теологии картина мира исходит из возможности и оправданности попыток познания сверхъестественного по его проявлениям в естественном, чувственно данном телесном мире, т.е. с арефлексивной позиции. Тем са-мым задавалась базовая матрица научного познания, наиболее отчётливо выраженная, по-видимому, Кантом через отношение «вещей самих по себе» и «вещей для нас». В современном методологическом дискурсе оно пред-ставляется посредством отношения объекта и предмета. Мотив «вещизма» полностью элиминируется, и утверждается, так сказать, объективность в «чистом виде». Действительно, ни инерция, ни гравитация, ни другие подоб-ные аспекты реальности — адресаты постановки собственно научных задач в ощущениях не даны, они сверхчувственны и в этом смысле могут восприни-маться как сверхъестественные. Учитывая данное обстоятельство, отнюдь не выглядят странными глубокая религиозность и теологические изыскания Ньютона, как, впрочем, Бойля, Гука и других создателей европейской науки.

Аналогичная эволюция от сверхъестественного к естественному имела место и в политической теологии. Правда, понятие последней возникло не в XVII в., как понятие естественной теологии, а в веке двадцатом, и вошло в обиход благодаря знаменитому трактату Эрнста Канторовича «Два тела ко-роля» [3]. Два тела короля — это симулякр, выработанный в политико-правовой практике средневековой Англии и призванный объяснить и обос-новать сверхличностный характер политической власти. Теологическая мысль эпохи не находила иного способа выразить объективный статус вла-сти, как только уподобляя её телесному миру. Со смертью одного тела (вла-

121

стителя) вовсе не заканчивается жизнь второго (власти). Т.о., политологиче-ская мысль обнаруживала склонность идти к своим будущим научным фор-мам той же дорогой, что и физикалистская. Напр., во времена Галилея не-возможность поднимать воду насосами выше определённого уровня объяс-няли существованием «силы боязни пустоты», понятием, вполне гносеологи-чески корреспондирующим с «двумя телами короля». Правда, в отличие от естествознания, успехи политологии в осознании своих оснований куда ме-нее значительны.

Впрочем, принципиальной важности шаг в данном направлении всё же был сделан и сделан Томасом Гоббсом. На месте фикции «двух тел» в его онтологической картине социума оказывается одно тело, причём лишённое каких-либо сверхъестественных свойств. Теологию же, по его мнению, при-звана была заменить «специальная физика человеческого тела» [2, C. 68]. 1. Бэкон Ф. Соч.: В 2 т. М.: Мысль, 1971. Т. 1. 590 с. 2. Гоббс Т. Соч.: В 2 т. М.: Мысль, 1989. Т. 1. 622 с. 3. Канторович Э.Х. Два тела короля. Исследование по средневековой политической

теологии. М.: Изд-во Ин-та Гайдара, 2014. 752 с. 4. Рассел Б. История западной философии и её связи с политическими и социальными ус-

ловиями от античности до наших дней. Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 2001. 992 с.

Г. С. Бакулин

Понятие исследовательского университета

В 1998 г. вышла книга Бартона Кларка «Создание предпринимательских университетов: организационные направления трансформации» (Clark B. Creating Entrepreneurial Universities: Organization Pathways of Transformation. Guildford, UK: Pergamon, 1998; рус. пер. А.Смирнова — М.: Издат. дом Гос. ун-та — Высш. шк. экономики, 2011). Опираясь на материалы исследования нескольких европейских университетов, стремящихся в сжатые сроки стать более инновационными и предпринимательскими и не потерять при этом традиционный стиль, автору удалось схватить наиболее значимые (как ока-залось впоследствии) черты трансформации университетского этоса. В на-стоящее время сложно подсчитать число исследований по проблематике развития исследовательского университета, которые прямо или косвенно ссылаются или рассматривают в качестве базовой эту работу. Ниже мы по-стараемся кратко привести основные положения теоретического ядра кон-цепции исследовательского университета Б.Кларка. На наш взгляд, потенци-ал этой концепции до сих пор раскрыт не полностью. Более того, можно

Работа выполнена при финансовой поддержке Программы грантов Президента РФ для государственной поддержки молодых российских ученых, проект МД-475.2014.6 «Исследова-тельские университеты в регионах: институциональные, политические и внутрисоциальные факторы развития (на примере федеральных и национальных исследовательских университетов Восточной и Западной Сибири)».

122

ожидать, что в дальнейшем будут получены новые интересные результаты, которые будут являться, напр., следствием «сочетания» отдельных элементов «концепции Кларка» и других концепций, действующих в том же проблем-ном поле,— таких как концепции тройной спирали (Г.Эшковиц), науки вто-рого рода (М.Гиббонс), неявной науки (Д.Хесс), академического капитализма (Ш.Слотер) и др.

Согласно модели, предпринимательский университет как социальная система, в которой «предпринимательство» (англ. — entrepreneurship) явля-ется одновременно и процессом и результатом, будет характеризоваться сле-дующим:

(1) «Риск» — принятие новых практик (участие в трансфере технологий, диверсификация финансовой базы, изменение структуры, стимулирование научной деятельности и т.д.) может быть сопряжено с существенными рис-ками и весьма неопределенными последствиями;

(2) «Предпринимательская деятельность» — инновации являются предва-рительным условием предпринимательской деятельности, но не наоборот, оценка эффективности предпринимательской деятельности и сама деятель-ность — это разные вещи;

(3) «Предпринимательская культура» — переход к новому типу универси-тета невозможно начать «сверху», реальная трансформация потребует време-ни и произойдет только если будут созданы соответствующие условия, орга-низационная структура, изменена модель менеджмента и т.д.

Кроме отмеченных характеристик, Кларк выделяет пять направлений трансформации, определяющих переход к предпринимательскому универ-ситету:

(1) «Усиление управленческого потенциала». Уровень управленческой культуры и качество принимаемых решений должны соответствовать по-ставленным задачам и динамике изменяющихся рыночных условий, в кото-рых находится предпринимательский университет. Очевидно, ведущие уни-верситеты до какой-то степени могут игнорировать это требование, опираясь на свой статус и репутацию, но при прочих равных могут проигрывать по уровню менеджмента в долгосрочной перспективе. От университета требу-ется быть более гибким, дополнив систему традиционных академических ценностей новыми, отражающими динамику предпринимательской деятель-ности.

(2) «Расширение периферии». Предпринимательский университет объе-диняет большое число разнообразных «исполнителей», в частности, специа-листов, занятых в производстве интеллектуальной собственности, наравне с профессорско-преподавательским составом. Подобная модель обеспечивает большую динамику в отношениях с третьими партнерами. Традиционные формы организации — факультеты и кафедры оказываются слишком гро-моздкими, не способными не только адекватно осуществлять такие виды деятельности, как трансфер, взаимодействие с бизнесом, фандрайзинг и т.д., но и междисциплинарные исследования. Развитие периферии в первую

123

очередь предполагает развитие новых форм организации «внешней» дея-тельности университета, равно как и риски принятия этих форм.

(3) «Диверсификация финансовой базы». Успешность предприниматель-ского университета напрямую зависит от расширения источников и форм финансирования. Однако, увеличение финансирования от третьих сторон может создавать реальную угрозу автономии университета. Естественно, угроза автономии также может быть следствием чрезмерного контроля со стороны государства. В то же время, главное условие академической свобо-ды, которая и является необходимым условием инноваций, и, в конечном итоге, основанием успешности университета — именно автономия.

(4) «Рост научного потенциала». Хороший управленческий потенциал, развитая инфраструктура, разнообразные источники и формы финансиро-вания — все это элементы, служащие одной цели — усилить коммерческую эффективность продуктов, которые генерируются в академической среде университета. Не удивительно, что наиболее яркими примерами предпри-нимательских университетов являются именно университеты, занимающие верхние строчки в академических рейтингах, напр., MIT, занимающий пер-вую строчку в рейтинге QS World University Rankings 2013/14. Подобные успехи — следствие критических изменений, произошедших в академиче-ской среде. Каждый элемент это среды обязан иметь выход «наружу» и участ-вовать в отношениях с третьими сторонами. Академическая структура уни-верситета должна стать частью управленческого ядра, нацеленного на по-вышение показателей успешности.

(5) «Формирование интегральной предпринимательской культуры». За-крепление предпринимательских практик на должном уровне невозможно без создания определенной предпринимательской культуры. Сила подобной культуры напрямую зависит от практики ее реализации. Внутренний этос университета должен начинаться с понимания места, которое та или иная должность, деятельность, организационная структура и т.д. занимают в об-щей стратегии. Именно осознание особой институциональной культуры способно изменить образ университета.

Очевидно, что, в данном случае, достаточно сложно представить реаль-ный университет, который бы обладал всеми характеристиками «предпри-нимательского». На наш взгляд, приведенные «характеристики» и «направле-ния трансформации» лучше описывают различные виды «предприниматель-ской деятельности», с помощью которой университет пытается усилить и оценить свою «предпринимательскую активность». Подобные трансформа-ции, в первую очередь, требуют изменения структуры сложившихся в уни-верситете социальных отношений, причем успешность подобного «измене-ния» будет напрямую зависеть от того, насколько правильно оценивается реальное положение дел «внутри» и «вокруг» университета. Реальный уни-верситет всегда находится на пересечении ряда противоречий, связываю-щих, напр., недостаток средств и необходимость развивать и поддерживать на соответствующем уровне новые направления исследований и технологи-

124

ческого трансфера или иной предпринимательской активности; необходи-мость сохранять надлежащий уровень автономности при усиливающемся (идеологическом, финансовом и др.) давлении со стороны государства и других стейкхолдеров; необходимость вести себя в соответствии с новой «предпринимательской культурой» и искать новые способы «зарабатывать деньги», не теряя при этом своей основной функции — служить обществу местом производства нового знания и культивировать основания рацио-нальной культуры. Отметим, что «модель Кларка» принципиально не затра-гивает описание подобных «противоречий», она лишь указывает на них. Т.о., построение более полной и реалистичной объясняющей модели предпри-нимательского университета, по определению, невозможно без использова-ния дополнительных концепций, которые будут описывать «противоречия», объектом приложения которых является трансформирующийся универси-тет.

Е. В. Глебов Парадокс Кантора в аспекте преодоления гносеологического барьера средствами нейрофилософии

Необходима нейрофилософия как исследовательская программа междисциплинарного ха-рактера, нацеленная на анализ изменений в мышлении человека, в том числе на нейрофизиоло-гическом уровне. Следует оценить влияние этих изменений на рациональность принятия реше-ний в различных областях деятельности, в первую очередь касающихся образования и воспита-ния на протяжении всего периода формирования личности. Необходима разработка комплекс-ной государственно-правовой программы реабилитации и профилактики молодёжи с синдро-мом пограничного личностного расстройства, вызванного гипервозбуждением зеркальных нейронов. Основные положения данной программы должны включать в себя систему меро-приятий нейрофизиологической реабилитации телезрителей, особенно молодёжи, закреплён-ную и в правовом поле, и поощряемую общественными структурами, в первую очередь добро-вольческими.

Ключевые слова: нейрофилософия, зеркальные нейроны, пограничное личностное рас-стройство.

Glebov E.V. Neurophilosophy: rational epistemology of modernity The neurophilosophy as the research program of interdisciplinary character aimed at the analysis

of changes in thinking of the person, including at neurophysiological level is necessary. It is necessary to estimate influence of these changes on rationality of decision-making in various spheres of activity first concerning education and education throughout the entire period of formation of the personality. Development of the comprehensive state and legal program of rehabilitation and youth prevention with a syndrome boundary personal frustration of caused by hyper excitement of mirror neurons is necessary. Basic provisions of this program have to include system of actions of neurophysiological rehabilitation of TV viewers, especially the youth, fixed and in a legal framework, and encouraged by public structures, first the voluntary.

Keywords: neurophilosophy, mirror neurons, boundary personal frustration. Как было показано ранее, возможно существование семантических ин-

терпретаций отсутствия теоремы Гёделя в реальном мире, который достато-чен для существования возможности обнаружения абсолютной истины в исторических, философских, математических исследованиях. Если дости-

125

жима реализация математической и метафизической теоремы Гёделя на фи-зический мир, то возможны аксиомы, которые соответствуют абсолютной истине. Такой аппарат был предложен Хинтиккой и Бессоновым, и была доказана теорема существования. Автором было сделано конструктивное доказательство существования «языка лжи» (подробнее см. [2]). Т.о., концеп-ция «семантического рая» онтологически достоверна и в плане верифика-ции, и фальсификации, поэтому можем использовать логику в любых онто-логических построениях. Однако есть гносеологический барьер, который не позволяет нашему сознанию уверенно судить об онтологии Универсума, не преодолев основополагающие парадоксы. Одним из таких важнейших пара-доксов является парадокс Кантора и введённое для его депарадоксализации понятие кардиналов. Дело в том, что доказательство парадоксальности опи-рается на понятие континуума и континуальности всех математических про-странств и их метрик. Соответственно, кардинальные числа и исчисление кардиналов есть способ снятия парадоксальности и примирения базовых отраслей современной логики и математики между собой. При этом непре-одолимого барьера между счётными множествами и континуальными нет, как только мы используем операцию сложения и в её развитие, умножения и степени. Нет необходимости даже вводить обратные операции. В целом вся логика и математика получаются взаимосогласованными и гносеологически замкнутыми.

Проблема в том, что мир, изучаемый физикой, химией, биологией, исто-рией и т.п. науками, континуальной математикой не исчисляется. Все объек-ты исследования естественных и гуманитарных наук дискретны, квантованы, локальны. Конечно же, учёных давно приучили пользоваться дифференци-альным и интегральным исчислением, однако по существу логические осно-вания их применения не доказаны, и могут быть признаваемы лишь как фак-тор удобства. Иногда даже возникают «тихие бунты», как напр. дискуссия 1960–80-х гг. (Wheeler, Penrose, Иваницкий и т.п.) о принципиальной при-менимости/неприменимости континуальной математики в общей теории гравитации и квантовой теории. Де-факто и кластер гуманитарных и соци-альных наук старается применять дискретную математику, где только можно, а часто и где нельзя, или необоснованно.

Данная проблема, возникающая при анализе парадокса Кантора, недос-таточно осознаётся именно в качестве радикального разрыва между сущим (Природой) и должным (Логикой), и при традиционных методах анализа удовлетворительного решения не имеет. Тем не менее, в рамках нейрофило-софского подхода, возможно предложить разрешение данного парадокса, основанное на доказанных ранее способностях человеческого сознания. П.К.Анохиным и его последователями было продемонстрированно, что соз-нание континуально [1]. В настоящее время это уже считается в медицине настолько общепринятым, что на основании этого положения строятся ме-тодики лечения цефалических травм и психотерапии, дающие практически полное излечение достаточно сложных случаев. Однако логически непроти-

126

воречивое преодоление гносеологического барьера достижимо только в рамках целостной исследовательской программы нейрофилософии.

Проблема в том, что укоренившийся и торжествующий прагматизм ближнего прицела не способен оценить стратегическую эффективность исследовательской программы нейрофилософии со встроенной этикой. Любая проблема является кардинальным разрывом между сущим и должным, и проблема нейрофилософии в том, что современное общество не готово накладывать на себя ограничения, особенно этического порядка. Эта про-блема должна быть поставлена и решена предварительно, на философском уровне рассмотрения перед широким развёртыванием нейрофилософских исследований в конкретных областях. В настоящий момент она только сформулирована как проблема, порождающая цепочку задач, которая в свою очередь, должна быть обсуждена философским сообществом и представи-телями конкретных наук. Достигнутые на данный момент результаты нейро-философских исследований [3] показывают, что нейрофилософия имеет три базовых преимущества перед манипулятивными технологиями: опере-жающее отражение как неотъемлемое свойство сознания; континуальность сознания как условие гносеологической адекватности универсуму; сочувст-вие, укоренённое в структуре мозга. Однако у исследовательской программы нейрофилософии как социального института ещё не выстроена защита на этическом уровне, тем более что необходимо не искусственное встраивание, которое будет размыто в современных условиях, а выявление имманентно присущих этических компонент сознания и их экспликация в широкую ис-следовательскую практику.

Предварительно можно сделать набросок текущих задач, стоящих перед исследователями в области нейрофилософии. Во-первых, в области биоме-дицинских и психологических исследований необходимо получить данные о роли астроглии и олигоглиии, их динамическом взаимодействии с ней-ронной сетью. Следует увеличить количество томографических исследова-ний людей психически здоровых в реальном времени, критически пере-смотреть материал, полученный ранее при обследовании пациентов с дис-функциями. Особого внимания требует изучение телерадиоаддикции, с прицелом на разработку методов реабилитации и восстановление нормаль-ного хода работы систем зеркальных нейронов. Технологии, вызывающие телерадиоаддикции, должны быть не только морально осуждены, но и зако-нодательно запрещены, с принятием мер как общественного, так и государ-ственного контроля над попытками их использовать. Т.о., в этом кластере есть поле деятельности для юристов и волонтёрских структур. Во-вторых, в области историко-философского и гуманитарного знания необходима раз-работка этических аспектов нейрофилософии и соответствующих нейро-философских разделов, в первую очередь, для биомедицинского кластера знаний. В-третьих, в кластере философии науки, социальных наук и органи-зационных технологий необходимо выявить и доконструировать социаль-ные технологии защиты как собственно нейрофилософии, так и смежных

127

отраслей знания, от манипулятора, по аналогии с инженерной «защитой от дурака», названной «защитой от подлеца». Т.о., в ближайшей перспективе станет возможным переход от нормативно заявленной нейрофилософии к проработке этико-технического задания исследовательской программы ней-рофилософии. 1. Анохин П.К. Биология и нейрофизиология условного рефлекса. М., 1968 2. Глебов Е.В. Возможный мир, в котором теорема Гёделя не доказана//Актуальные

проблемы гуманитарных и социальных исследований. Материалы X регион. науч. конф. молодых учёных Сибири в области гуманитарных и социальных наук. Ново-сибирск, 2012. С. 102–105.

3. Глебов Е.В. Основания нейрофилософии: связь структуры мозга и его активности с мировоззрением//Наука. Университет 2014. Материалы Пятнадцатой междун. еже-годной науч.-практич. конф. преподавателей, студентов и аспирантов. Новоси-бирск: Сибпринт, 2014. С. 150–157.

А. А. Гордиенко Почему надо финансировать новосибирский Академгородок, а не Сколково

В процессе обсуждения проблем модернизации России, спровоцирован-ного президентом Д.Медведевым, cформировалось два полюса модерниза-ционного континуума, которые отчетливо представлены в публичных деба-тах. На одном полюсе модель догоняющей модернизации, которая предпо-лагает преодоление отставания за счет традиционного для России револю-ционного рывка. Исследователи называют такую модернизацию консерва-тивной, поскольку она предполагает необходимость и неизбежность насиль-ственной мобилизации населения в интересах государства и оборачивается в связи с этим архаизацией властных практик во имя технологического про-гресса. Государство при этом «монопольно конструирует образ будущего и формирует модернизационные программы, неизбежно становясь патроном и покровителем большинства социальных групп» [1, с. 274]. В результате «консервативная модернизация крайне редко наделяет жизни населяющих нашу страну людей дополнительными смыслами» [1, с. 274]. На другом по-люсе континуума «консервативной модернизации противостоит институ-ционально-личностная модернизация. … Она выступает за «уменьшенное» государства, гражданский контроль над властью, публичное определение целей и средств модернизации. Она сосредоточена на налаживании эффек-тивных общественных институтов, укреплении либеральных свобод, демо-кратизации политической жизни, утверждения верховенства права» [1, с. 274].

При этом с обеих сторон существует недооценка модернизационного потенциала России. Как отмечает Г. Дерлугьян: «Господствующий сегодня либеральный идеал модернизации лишь как общества гражданской свободы заслоняет вообще-то очевидный факт: Россия издавна — типично модерни-

128

зационное государство, минимум трижды выходившее на мировой уровень. Но, правда и то, что русские модернизации носили деспотический характер» [2.]. В результате последней форсированной модернизации начального со-ветского периода Россия из аграрной страны, где 90% населения крестьяне, из периферийной империи, стоящей на грани неминуемого распада шагнула в «советский модерн». «…СССР представлял собой самостоятельную альтер-нативную версию непотребительского по своей природе общества модерна» [3, с. 345]. При этом Советский Союз «добился значительных модернизацион-ных успехов, …не только для себя, но и для остального мира: ускоренной деколонизации, геополитической стабильности, «социализации» капитали-стической мироэкономики, прежде всего, в странах самого центра миросис-темы» [3, с. 345]. Именно поэтому, как считает В.Мартьянов, «позднее совет-ское общество не нуждалось в модернизации как переносе неких ключевых естественных ценностей и норм, принадлежа к тому же идейному простран-ству модерна, что и Запад» [3, с. 345].

Именно с «бурных 60-х» гг. XX в. Запад начал перестраиваться в более гибкую систему с элементами постиндустриальных отношений. Как пишет А. Шубин: «технологическим символом этой перестройки стал персональ-ный компьютер, сделавший центром переработки и распределения инфор-мации человека с компьютером, а не бюрократическую и корпоративную организацию» [4, с. 327]. В СССР недооценили значение персональных ком-пьютеров и гражданской коммуникации. Здесь делали ставку на мощные вычислительные машины, к которым имел доступ ограниченный круг спе-циалистов, а информационные потоки концентрировались в руках власти. По сути дела сказалось установка на монопольное распоряжение государст-вом информационными потоками. Но, как оказалось, для быстрого развития научной и технической мысли необходимо было создать среду коллективно-го моделирования, привлечь большой круг интеллектуалов.

Информатизация привела к тому, что большинство работников, занятых в народном хозяйстве стало перемещаться из сферы ориентированной на преобразование вещей в сферу работы с информацией и людьми. Начался переход от трудовой деятельности в индустриальных мегаколлективах, жест-ко регламентированной машинным разделением труда, к деятельности в творческих группах, поисковых коллективах, динамично изменяющих зада-чи и смысл своей деятельности. Такая диверсификация расширила границы существования гибких, вероятностных социальных образований (допускаю-щих различные отклонения в поведении людей) связанных неформальной нежесткой организацией и взаимодействующих с властью на основе «мягкой силы». Вместо узкоспециализированного рабочего, выполняющего указания менеджера и производящего стандартную продукцию теперь востребуется хорошо образованный специалист, способный совершенствовать производ-ство. Его деятельность носит творческий, а не воспроизводственный харак-тер. Эти тенденции связаны с формированием постиндустриальной «обще-ственности», «скрепляемой» не столько безличными механизмами (техноло-

129

гиями, иерархией, институтами, в основе которых административно-иерархические или правовые ценности), сколько нравственными «скрепами», возникающими на основе личностной позиции, личностного выбора. Соз-дание условий для развертывания этих процессов и есть институционально-личностная модернизация.

Здесь и выявилась проблема СССР и нынешней России, которая состоит в том, что уже в модерновом обществе государственная бюрократия в силу дифференциации и демократизации общественной жизни, перехода к «ин-дивидуализированному обществу» не может быть модернизатором. Это про-явилось в модернизацию по Хрущеву «с ее попытками соединить прорыв в «атомный век», с созданием основ потребительского общества, к тому време-ни уже достигшего впечатляющих успехов на Западе» [5, с. 86]. Необходи-мость диверсификации общественных отношений, на основе укрепления в обществе роли и статуса гибких групп ощущалась в наибольшей степени в сфере творческого труда в науке и в сфере научно-технического развития. Это выявилось уже после Второй мировой войны, обусловившей все более жесткую привязку быстроразвивающейся науки к потребностям и запросам военного производства. В результате такой привязки сформировался фено-мен, так называемой, большой науки — специфических форм институцио-нализации науки, в которых она превращается в некий аналог индустриаль-ного производства. В результате происходила не только «мумификацию» первичных коллективов науки и замедление темпов ее развития, но и воз-никли стагнационные процессы в промышленности, развитие которой тре-бовало наращивания сферы творческого труда. Эти процессы были харак-терны и для СССР, и для США.

С большим успехом замедление темпов развития науки и стагнационные процессы в обществе смогли преодолеть общественные системы, организо-ванные на рыночных принципах. Как считает Н.С.Злобин, в значительной степени это обусловлено характерным для таких систем заинтересованным вниманием к проблемам эффективного управления и организации, выте-кающим из самой сути предпринимательской деятельности [6, с. 184]. В СССР преодоление стагнационных процессов намечено было при создании Сибирского отделения РАН. Речь идет о том, что при развертывании науки в восточных районах страны, и прежде всего в Новосибирском научном центре, по сути дела осуществлялась институционально-личностная модер-низация науки с выходом и в промышленную сферу [7, с. 187–273]. В ре-зультате новосибирский Академгородок оказался прообразом научно-инновационного комплекса нового типа, который позже назовут технополи-сом. По типу нашего Академгородка впоследствии будут созданы София Антиполис во Франции, Цукуба в Японии и Теджой в Южной Корее. Это было прямое, масштабное заимствование опыта организации науки в СССР. Т.о., основатели Сибирского отделения совершили прорыв в организации науки на несколько десятилетий вперед. Советский Союз на примере Си-

130

бирских Академгородков оказался также лидером в организации микросо-циума фундаментальной науки.

Но в целом сама уникальная инновационная среда Академгородка, кото-рая вызывала восторг у крупнейших специалистов и политиков той эпохи (В т.ч. и западных) на уровне советского государства не получила должной под-держки. Опыт институционально-личностной модернизации в сфере науки не был использован даже в сферах, примыкающих к науке. А с началом ры-ночных реформ этот опыт был предан забвению и пребывает в таком со-стоянии и сейчас. Связано это было с тем, что опора на механизмы центра-лизованной регуляции экономических, политических и других процессов внутри советского общества в брежневский период привела к усилению бю-рократии, выделившейся, по сути дела, в особый общественный класс, ото-ждествляющий себя с государством. В результате при модернизации конца 80– сер. 90-х гг. XX в., связанной, в частности, с переходом к рыночным от-ношениям произошло перерождение советской бюрократии, стремящейся закрепить передачу ресурсов, власти и бывшей государственной собственно-сти по наследству. На этом фоне, а также на фоне процесса архаизации элит, в результате поспешных и половинчатых попыток нормативного им-порта институтов, их бездумного копирования произошла общая демодер-низация страны, а вместе с этим деградирует наука и остановлено научно-техническое развитие.

Тем не менее, оказалось, что сформированный на новой основе микро-социум новосибирского Академгородка обладает потенциалом, который обусловил его спонтанную самоорганизацию в постсоветский период в кон-тексте инновационного развития. Это проявилось в первый период рыноч-ных реформ, когда Академгородок переживал своеобразный «вызов-катастрофу» и начинался его распад. Мониторинговые исследования 1992-2000гг. выявили спонтанное формирование десятков и сотен малых иннова-ционных фирм на площадке Академгородка, а также сопряженные с этим процессом, изменения профессиональных ориентациях студентов Новоси-бирского государственного университета и диверсификацию многопро-фильных постсоветских академических институтов [8, с. 46–56]. Склады-вающейся в этот период «треугольник когерентности» между первичными научными коллективами, инновационным бизнесом и университетом являет собой то, самоорганизующееся ядро, которое «запускает» внутренний про-цесс регенерации Академгородка на путях его трансформации в инноваци-онную систему. В настоящее время здесь уже действует крупнейший в Рос-сии технопарк.

Т.о., в процессе бифуркационного разлома, обусловленного переходом к рынку, в России возникли две линии развития. Одна из них заложена госу-дарственной бюрократией, выступавшей носителем консервативной модер-низации, которая на практике обернулась демодернизацией и скатыванием страны к сырьевому варианту развития страны. Другая линия, идет «снизу» — она обусловлена тем, что еще во времена хрущевской оттепели научной и

131

научно-технической элитой была выстрадана и фактически осуществлена институционально-личностная модернизация науки и примыкающей к ней научно-технической сферы, в рамках характерного для российской действи-тельности экстенсивного развертывания на периферии (вдали от центра), так сказать, народных социальных инноваций. Причем порыв был такой силы, и имел такой потенциал пассионарности, что, несмотря на, брежневский за-стой, разрушительно действовавший на этот потенциал, он сохранился. А при переходе страны к социально-ориентированной инновационной ры-ночной экономики в 1991 г., он обернулся мощным потоком спонтанной инициативы и самоорганизации, направленным на реализацию инноваци-онной стратегии развития страны.

Линия консервативной модернизации оказалась по сути дела деструк-тивной, по той простой причине, что очаги постиндустриального развития возникают на основе институционально-личностной модернизации, которая по природе своей является модернизацией «снизу». По существу она ставит предел, исключает в принципе такие трансформации, в которых доминиру-ет монополия государства, бюрократии, преобразования «сверху». В инсти-туционально-личностной модернизации государство превращается из па-трона в партнера тех или иных социальных групп, являющихся носителями преобразований. Однако российское государство до сих пор не восприни-мает модернизаторов «снизу» с их спонтанной инициативой и потенциалом самоорганизации на основе горизонтальных взаимодействий. Надо сказать, что и специалисты обеих полюсов модернизационного континуума, о кото-ром речь шла выше, словно не замечают этого потенциала.

Но дело не только в этой принципиальной стороне, а в существе самих процессов модернизационной трансформации. Консервативная модерниза-ция, по сути дела, начинается с нормативной революцией «сверху» и ей ог-раничивается. Однако опыт показывает, что при переносе формы без со-держания могут возникать лишь квазиинституты и квазитрансляции. При этом под квазиинститутом мы понимаем такую систему общественных взаи-модействий, выступающих как социальный институт, в котором более или менее развиты формальные институциональные аспекты (нормативно-правовая база, организационные нормы) и совсем отсутствует неформаль-ные. В качестве таковыми обычно рассматривают следующие неструктурные факторы: смысловые, ценностные и мотивационные аспекты взаимодейст-вия, общепринятые привычные стереотипы и нормы поведения, укоренив-шиеся в индивидуальном сознании. Как формулирует Г.А.Сатаров: «Если мы хотим модернизации, то сосредотачиваться на изменении норм наивно и неэффективно, хотя они, конечно, должны совершенствоваться. Если не учитывать неформальные отношения и не пытаться на них влиять, ничего не получится» [9, с. 23]. Особенно это важно для российского общества, в котором организационные образования имеют, главным образом, доинсти-туциональный или культурно-средовый механизм воспроизводства и где культурная норма выступает как традиция. Это означает, что в институцио-

132

нальном строительстве приоритеты должны быть отданы ценностным, не-формальным, а не правовым регуляторам, по крайней мере, на первых эта-пах. Без носителей институционально-личностной модернизации, иначе говоря, без движения «снизу» осуществить такие приоритеты не возможно.

Однако, к сожалению, и в сфере инноваций есть примеры заимствования западного опыта, которые иначе как квазиинститутом не предстают. Так правящая элита страны реализует проект инновационного развития в форме экспериментальной площадки для разработки и трансфера высоких техно-логий на основе активного заимствования западного опыта (Сколково). При этом используется принцип городков-анклавов, успешно работавших в со-ветское время (наукограды, сибирские академгородки, закрытые города (ЗА-ТО). Этот путь опробован десятилетиями, и он принес реальные плоды. Только все сейчас делается в стиле консервативной модернизации: практи-чески не привлекаются носители опыта организации таких городков. Но ведь именно они, и прежде всего они, являются тем интеллектуальным гуму-сом, без которого эксперимент не состоится. Ведь «привлечение профессо-ров-визитеров из-за рубежа — это не гумус, а мастер-класс» [10, с. 142]. Даже, если это, бывшие российские ученые, работающие теперь за рубежом. Они должны включаться в некое движение «снизу» представляющее собой эле-менты институционально-личностной модернизации. 1. Согомонов А. Этика догоняющей модернизации//Неприкосновенный запас. 2010.

№ 6. С 269–276. 2. Дерлугьян Г. Модерн и модернизаторы//Эксперт. 2009. № 1 (687). 28 дек.

(www.expert.ru/expert/2010/01/modern_ i_modernizatory). 3. Мартьянов В. Ремодернизация российского модерна: теория, практика и/или рито-

рика?//Неприкосновенный запас. 2010. № 6. С. 338–355. 4. Шубин А. Модернизация и постиндустриальный барьер, или почему у Медведева

ничего не получается//Там же. С. 321–337. 5. Рябов А. Ностальгическая модернизация. Взгляд на модернизацию через призму

традиции//Там же. С. 85-94. 6. Злобин Н.С. Изменение места и роли науки в мировом социально-историческом

процессе//Социальная динамика современной науки. М., 1995. С. 174–191. 7. Гордиенко А.А. Новосибирский Академгородок — реликт «утраченного мира» или

«Силиконовая тайга». Кн. первая: Социально-исторические и генетические предпо-сылки трансформации науки XXI века. Новосибирск, 2014. 386 с.

8. Гордиенко А.А. Особенности трансформации науки в кризисном российском обще-стве//Социальные проблемы науки и инноваций. Спец. вып.: трансформация ака-демической науки в условиях переходного общества (социологическое исследова-ние трех научных центров РАН). Новосибирск, 2002. С. 46–61.

9. Сатаров Г.А. Модернизация, коррупция, институты//Модернизация в России и гражданское общество: Сб. материалов XVII междун. науч.-практич. конф. 2010 г. Барнаул, 2011. С. 14–26.

10. Яницкий О.Н. Модернизация в России и вокруг: контекст.//Социологич. исследо-вания. 2011. № 5. С. 136–145.

133

А. В. Дмитриев Роль метафизики для диалога науки и религии в контексте эволюционной биологии: междисциплинарный подход

В докладе рассматривается проблема взаимоотношения науки и религии в контексте эво-люционной биологии. Отмечена роль метафизики в процессе формирования целостного ми-ровоззрения в рамках междисциплинарного подхода.

Ключевые слова: метафизика, наука, религия, теория биологической эволюции. Dmitriev A.V. The role of metaphysics for dialogue between science and religion in the context of

evolutionary biology: a multidisciplinary approach The report addresses the problem of the relationship between science and religion in the context

of evolutionary biology. The author noted the role of metaphysics in the formation of a holistic world-view, within a multidisciplinary approach.

Key words: metaphysics, science, religion, theory of biological evolution. Развитие эволюционизма, начиная с эпохи «Просвещения», постепенно

вело к «смене давно устоявшейся традиционной картины мира» [1, с. 18], основанной на религиозных представлениях, формируя особый тип миро-воззрения. Еще Ч.Дарвин (1809–1882), который первым придал биологиче-ской эволюции статус научной теории, отмечал [2, с. 24], что большинство натуралистов его времени разделяли представление о статичном мире, в ко-тором все живые существа созданы обособленно друг от друга и пребывают в неизменном виде. Подобные представления поначалу разделял и сам Дар-вин. Известно, что он изучал теологию в колледже Христа Кембриджского университета, намереваясь, по окончании обучения, стать священником. Во время своего знаменитого кругосветного путешествия на корабле «Бигль» (1831–1836), по словам Дарвина, он «был вполне ортодоксален» [3, с. 98], и разделял веру в постоянство видов. Еще во время учебы в колледже на Дар-вина значительное влияние оказали воззрения теологов о Гармонии приро-ды, созданной Богом по установленным и целесообразным законам. Разви-вая эволюционизм в последующие годы, Дарвин, тем не менее, придержи-вался указанных воззрений, полагая, что «эволюция — это факт и она вы-полняет функцию поддержания порядка и Гармонии, возникших в результа-те Творения» [4, с. 472]. По утверждению самого Дарвина, во время работы над «Происхождением видов», он считал себя теистом, предполагая сущест-вование разумной Первопричины [3, с. 104]. В конце указанной работы, Дарвин выразил мнение о том, что «есть величие в этом воззрении, по кото-рому жизнь с ее различными проявлениями Творец первоначально вдохнул в одну или ограниченное число форм», благодаря чему «продолжает разви-ваться бесконечное число самых прекрасных и самых изумительных форм» [2, с. 419]. Однако уже к этому времени Дарвин «перестал верить в христиан-ство как божественное откровение» [3, с. 99]. Позднее, развивая теорию есте-ственного отбора, он начинает отходить и от представлений о разумной Первопричине. Оказавшая влияние на Дарвина доктрина рыночной эконо-мики, с ее «невидимой рукой», суть которой сводилась к конкуренции за личную выгоду, без участия внешних сил, перенесенная на почву биологи-

134

ческой эволюции, вела к «элиминации Бога» [4, с. 468]. Впоследствии Дар-вин отрицал некий разумный план, лежащий в основе эволюции или естест-венного отбора, полагая, что «все в природе является результатом твердых законов» [3, с. 100].

По выражению З.Фрейда (1856–1939) «в течение веков наивному само-любию человечества пришлось претерпеть со стороны науки два больших оскорбления» [5, с. 270–271]. Первое «оскорбление» связано с именем Н. Ко-перника (1473–1543), который поколебал представление, согласно которому Земля является центром мироздания. Вторым «оскорблением» Фрейд назвал теорию биологической эволюции Дарвина, которая опрокинула веру в со-творение человека и утвердила его животное начало. Тем самым, Дарвин, установив «материалистический стержень» [6, с. 24] в биологии, освободил ее «из-под власти религиозных предрассудков» [7, с. 255]. Последующее раз-витие эволюционизма, в лице дарвинистов или их оппонентов, в целом, сопровождалось поиском аргументов на основе имманентных свойств живых систем и законов природы, не прибегая к трансцендентным началам. По-скольку «каждой теории эволюции — в начале ли ее рассуждения, или в конце — приходится столкнуться с вопросом, что такое жизнь» [8, с. 43], то ответ на этот вопрос затрагивает уже не столько конкретную научную дис-циплину, но мировоззрение человека в целом, пробуждая определенное фи-лософское мышление. Так как мы говорим о том мышлении, которое опро-кидывает старую картину мира с ее религиозным компонентом, то необхо-димо максимальное напряжение интеллектуальных усилий в попытке сфор-мировать новое мировоззрение. В результате чего, под влиянием теории биологической эволюции, происходит систематизация различных отраслей знания, в рамках т. н. глобального эволюционизма, охватывающего «все су-ществующие и мыслимые проявления материи и духа» [9, с. 18]. С позиции глобального эволюционизма человек и общество рассматриваются в качест-ве участников космического процесса — коэволюции систем, для понима-ния которой нет необходимости предполагать существование высшего разу-ма. Т.о., начиная с Дарвина, происходит формирование новой парадигмы, лежащей в основе современного научного мировоззрения, пропитанного материалистической философией [10] и эволюционизмом, в котором старая религиозная «сказка» заменяется «не менее красивой, но, увы, более трудной для понимания научной теорией» [11, с. 13–14]. В этом и заключается «опас-ная идея Дарвина» [12], которая, по выражению Н.Я.Данилевского (1822–1885), устраняет «последние следы того, что принято теперь называть мисти-цизмом, устраняется даже мистицизм законов природы, мистицизм разумно-сти мироздания» [13, с. 19]. Отметим, что подобная риторика, усматриваю-щая в основе дарвинизма или, даже, биологической эволюции в целом, атеистические корни, усиливает напряженность между наукой и религией, провоцируя социальный конфликт.

С нашей точки зрения, выходом из этой проблемы является поиск новой метафизики, которая бы объединила науку и религию, и через это обогатила

135

бы обе эти сферы. По мнению М.Хайдеггера (1889–1976): «метафизика — это вопрошание сверх сущего, за его пределы, так, что мы получаем после этого сущее для понимания как таковое и в целом» [14, с. 24]. Соответственно никакие научные данные, добытые в рамках ограниченного опыта, не могут заменить собой метафизики, но сами являются компонентом той картины, которую, так или иначе, формируют в своем сознании ученые. Поэтому сле-дует отличать собственно науку, с ее методологией, от метафизики, как фи-лософской системы. По меткому выражению философа Н.А.Бердяева (1874–1948) «не наука нападает на религию, а плохая философия» [15, с. 50]. То же можно сказать и о религиозном фундаментализме: не религия напада-ет на науку, а плохое богословие. При этом в обоих случаях страдает как нау-ка, так и религия. Однако именно на основе метафизики возможен полно-ценный диалог между ними. Причем, говоря о диалоге науки и религии, мы бы использовали определение дополнительности, предложенное еще физи-ком Н.Бором (1885–1962) для описания квантово-механических явлений. В рамках этого подхода наука и религия дополняют друг друга, говоря о раз-личных уровнях восприятия реальности, целостное представление о кото-рой и определяет метафизику, но не пытаются навязать свою точку зрения, спекулируя своим предметным содержанием. В качестве примера подобного диалога, в рамках эволюционизма, можно упомянуть метафизику П. Тейяра де Шардена (1881–1955). По Шардену, Бог «весь во всем» [16, с. 417], в т.ч. и в эволюции. Он осуществляет ее и направляет от самого начала — Альфы, до ее завершения в точке — Омега. Т.о., этот исследователь показал, что материалистическое объяснение эволюции не является единственным воз-можным путем осмысления данной реальности. Подобная метафизика, ко-торую можно обозначить как метафизику креационизма, на наш взгляд, вы-ше того вульгарного понимания религиозной традиции, которое рассматри-вает священные тексты в качестве альтернативы учебникам по естествозна-нию. Т.о., благодаря метафизике, становится возможным выйти на тот уро-вень обобщения, через который лежит путь к формированию целостного мировоззрения, синтеза религиозной веры и научных данных. 1. Юнкер Т., Хоссфельд У. Открытие эволюции: Революционная теория и ее история /

Пер. с нем. И.Ю.Попова; Под ред. Г.С.Левита. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2007. 2. Дарвин Ч. Происхождение видов путем естественного отбора. 2-е изд., доп. СПб.:

Наука, 2001. 3. Дарвин Ч. Воспоминания о развитии моего ума и характера (Автобиография).

Дневник работы и жизни. М.: АН СССР, 1957. 4. Галл Я.М. Смена эволюционных концепций в раннем творчестве Чарлза Дарви-

на//Дарвин Ч. Происхождение видов путем естественного отбора. С. 448–475. 5. Фрейд З. Лекции по введению в психоанализ//Лекции по введению в психоанализ

и Новый цикл. М.: Фирма СТД, 2006. 6. Яблоков А.В., Юсуфов А.Г. Эволюционное учение: Учеб. для биол. спец. вузов /

А.В.Яблоков, A.Г. Юсуфов. 6-е изд., испр. М.: Высш. шк., 2006.

136

7. Сокулер З.А. Эволюционное учение Ч.Дарвина в системе научной и в ненаучной рациональности//Исторические типы рациональности. Т. 2. / Отв. ред. П.П.Гайденко. М., 1996.

8. Берг Л.С. Теории эволюции//Труды по теории эволюции. Л., 1977. 9. Карпинская Р.С. Глобальный эволюционизм и науки о жизни//Глобальный эволю-

ционизм (Филос. анализ). М., 1994. 10. Уайтхед А. Наука и современный мир//Избр. раб. по философии: Пер. с англ./

Сост. И.Т.Касавин: Общ. ред. и вступ. ст. М.А.Кисселя. М.: Прогресс, 1990. 11. Марков А., Наймарк Е. Эволюция. Классические идеи в свете новых открытий. М.:

АСТ; CORPUS, 2014. 12. Dennett D. Darwin's dangerous idea: evolution and the meanings of life. N. Y.: Simon &

Schuster, 1995. 13. Данилевский Н.Я. Дарвинизм. Критическое исследование. СПб., 1885. Т. 1. Ч. 1. 14. Хайдеггер М. Что такое метафизика?//Время и бытие: Ст. и выступл.: Пер. с нем. М.:

Республика, 1993. 15. Бердяев Н. Наука о религии и христианская апологетика//Путь. 1927. Янв. № 6. С.

50–68. 16. Тейяр де Шарден П. Феномен человека: Сб. очерков и эссе: Пер. с фр. / Сост. и пре-

дисл. В.Ю.Кузнецов. М.: АСТ, 2002.

Л. П. Завьялова Развитие технических наук как инновационный потенциал современного общества

Для характеристики современного общества часто используют различ-ные эпитеты: постиндустриальное, информационное, общество знания и т.п. Каждое из этих понятий может быть раскрыто в своем особом значении, отражать какие-то существенные аспекты жизни. Однако в их содержании есть и некий общий смысл, что позволяет рассматривать эти определения как синонимы, выражающие суть современного общества, а именно тот факт, что основой его развития является производство знания, использова-ние информационных ресурсов. В своей практической деятельности человек руководствуется не традиционными образцами и здравым смыслом, а науч-но-теоретическими знаниями. Начиная с Нового времени наука доказала свои, как кажется, безграничные возможности объяснения действительности, выявления глубинных закономерностей природы. Научное знание преврати-лось в мощный инструмент, используемый для преобразования окружающе-го мира в интересах человека. Наука становится теперь основой развития техники и создания новых систем и механизмов, а с формированием особо-го класса наук — технических — укрепляется связь теоретического знания с практикой.

Современное общество часто называют техногенным, подчеркивая тем самым его существенное отличие от общества традиционного типа. В пер-вую очередь, техногенное общество характеризует значительно возросший

137

масштаб производственной деятельности. Использование мощных техниче-ских средств привело к значительным изменениям в окружающей природ-ной среде, наложило отпечаток на важнейшие социальные институты. Тех-ническая деятельность затронула и самого человека, его физическое и ду-ховное существование, изменила систему традиционных ценностей и смы-слов. Но масштабность преобразовательной деятельности еще не раскрыва-ет всей специфики техногенного общества. Важен инновационный вектор происходящих в современном обществе процессов. Если для традиционно-го общества характерна установка на сохранение существующего порядка жизни, следование определенным образцам производственного и социаль-ного поведения, то в техногенном обществе ценностью становится новация, обновление, прогресс. Важнейшим, хотя и не единственным, источником инноваций становится наука, как внутренне дифференцированная система теоретических знаний.

В к. XIX– нач. ХХ вв. в капиталистических государствах происходит ста-новление индустриальной экономики на основе широкого внедрения машин в производственную деятельность. Формируются базисные инновации, свя-занные с целенаправленной разработкой новой техники и модернизацией технологических процессов. В это же время в системе научного знания вы-деляется и обретает самостоятельный статус группа технических дисциплин. Без целенаправленных научно-технических исследований инновационный прорыв в экономике вряд ли был бы возможен. Значимость инноваций за-ключается в соединении научной идеи с практической деятельностью и по-лучении нового продукта, обладающего большей потребительской ценно-стью. Инновации — это не просто открытие нового знания или спонтанное изобретение некоторого устройства. Это процесс последовательных дейст-вий, в ходе которых новая идея реализуется в конечном продукте или техно-логии в хозяйственной практике. Внедрение новации позволяет создавать дополнительную ценность, приносить пользу. Инновационная деятель-ность, Т.о., занимает важное место в механизме функционирования эконо-мики. Одним из первых ученых, обративших внимание на связь циклов ди-намики экономики с волнами технических изобретений и их использовани-ем, был Н.Д.Кондратьев [2].

Предпринимательский интерес обращен, прежде всего, к области при-кладных научных исследований, тесно стыкующихся с техническими дисци-плинами. Технические науки выступают посредниками во взаимодействии естественнонаучного знания с социальной практикой. Выделение особого вида (технического) научного знания происходило в условиях развития ка-питалистического машинного производства. «Индустриальное развитие по-ставило достаточно сложную и многоплановую проблему: не просто спора-дически использовать отдельные результаты научных исследований в прак-тике, но обеспечить научную основу технологических инноваций, система-тически включая их в систему производства» [4, с. 47]. Техника теперь со-ставляет основу производительных сил, она должна обладать большой

138

мощностью и высоким коэффициентом полезного действия, что соответст-вует установкам индустриального общества. Научные достижения использо-вались для конструирования новых машин и механизмов, для разработки технологий производственного цикла. Непроизводственная сфера на дан-ном этапе оставалась слабо затронутой техническим прогрессом и не вызы-вала интереса представителей научного сообщества.

Становление постиндустриального общества было связано с новой вол-ной базисных инноваций, затронувших не только экономический сектор, но и все другие стороны жизни социума. Инновационный подход в современ-ном обществе распространяется далеко за пределы производственно-экономической деятельности. Речь идет о целенаправленной трансформа-ции сфер культуры, образования, политики, социальных отношений. Осно-вой выступают технико-технологические разработки, создаваемые на стыке технических и социальных наук.

Постиндустриальная эпоха ставит перед техническими науками новые задачи. «Главное значение имеют уже не мускульная сила и не энергия, а информация»,— подчеркивает отличие нового общества от индустриально-го Д.Белл [1, с. 76] Теперь основой экономики становятся наукоемкие отрас-ли. Новые технические науки — робототехника, нанотехнологии, биотехно-логии и др. — решают проблемы обеспечения технологического процесса преобразования природного вещества на уровне молекулярном и атомном, разрабатывая необходимые для этого методы.

В системе экономических производственных отношений на постиндуст-риальном этапе развития все больше внимания уделяется сфере сервиса и потребления. «Постиндустриальное общество основано на услугах» — заме-чает Белл. «Если индустриальное общество определяется через количество товаров, обозначающее уровень жизни, то постиндустриальное общество определяется качеством жизни, измеряемым услугами и различными удобст-вами…» [1, с. 76]. В этой связи все более заметна тенденция к уходу от массо-вого стандартизированного производства; конечный продукт все более ин-дивидуализируется, стремится максимально учесть запросы потребителя. Данная ситуация способствует расширению возможностей для инновацион-ного поиска не только в области фундаментальных научных открытий, но и в широком исследовании потребительского спроса, психологических, эрго-номических, дизайнерских идей. Изменениям в экономическом секторе со-ответствует смена приоритетов в области научно-технической деятельности. То, что раньше не заслуживало внимания высокой науки, теперь становится предметом серьезного изучения, напр. способы приготовления пищи или уборки помещений. Сфера быта современного человека превращается в вы-сокотехнологичную область внедрения новейших научных разработок.

Технические науки выступают фундаментом инновационных преобразо-ваний в современном обществе. Об их значении говорит тот факт, что чис-ло научных работников, занятых исследованием технических объектов, про-ектированием новых систем, разработкой инновационных технологий, т.е.

139

связанных с различными техническими дисциплинами, сегодня превышает число ученых в других отраслях знания. И это не случайно, так как именно научно-технические разработки могут быть оценены с точки зрения иннова-ционного потенциала и экономической эффективности. Развитые страны в определении своих стратегических перспектив экономического и социаль-ного развития самое пристальное внимание уделяют научным технико-технологическим разработкам. По объему финансирования научно-техни-ческий сектор сегодня также лидирует.

Научная политика современных государств направлена на расширение интеллектуальной базы принятия оперативных и стратегических решений по поддержке конкурентноспособной экономики. В условиях глобализации это ведет к интеграции научных исследований ученых из разных стран. Осо-бые усилия в этом направлении предпринимаются в Европе. Исследования науковедов дают основания полагать, что совокупный научно-инноваци-онный потенциал стран-членов ЕС при его эффективной организации и развитии может в течение ближайших десятилетий вывести объединенную Европу в мировые лидеры, резко повысив конкурентноспособность ее эко-номики [3].

В современной России также предпринимаются шаги по выработке по-литики государственного регулирования в области научных исследований. За последние годы принят ряд важных документов, определяющих перспек-тивы и механизмы реализации научно-технологического развития. В услови-ях дефицита ресурсов представляется необходимым определить наиболее важные научные исследования, которые могут послужить базой для модер-низации экономики. «Эффективность науки во многом зависит от правиль-ного выбора приоритетных направлений исследований и разработок, соста-ва решаемых научно-технических проблем. В противном случае будет про-исходить распыление средств, и как следствие, снижение научно-техничес-кого уровня (НТУ) разработок»,— справедливо утверждает А.В.Тодосийчук [5, с. 412]. Указ Президента РФ № 899 от 7 июля 2011 г. содержит новый перечень приоритетных направлений развития науки, технологий и техники в Российской Федерации [6]. В связи с определением национальных при-оритетов большую роль в реализации поставленных задач призваны сыграть именно технические науки. 1. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозиро-

вания . М.: Академия, 2004. 578 с. 2. Кондратьев Н.Д. Большие циклы конъюнктуры и теория предвидения . М.: Эконо-

мика, 2002. 767 с. 3. Мирский Э.М., Барботько П.М., Борисов В.В. Научная политика XXI века: тенденции,

ориентиры и механизмы [Электрон. ресурс]. Режим доступа: www.pandia.ru/803205/

4. Степин В.С. Теоретическое знание (структура, историческая эволюция). М.: Пргресс-Традиции, 2000. 744 с.

5. Тодосийчук А.В. Наука как фактор социального прогресса и экономического роста. М.: НИИЭНиО, 2005. 428 с.

140

6. Указ Президента РФ «Об утверждении приоритетных направлений развития науки, технологий и техники в Российской Федерации и перечня критических техноло-гий Российской Федерации» № 899 от 7 июля 2011 г. www.kremlin.ru/news/11861/

И. С. Кудряшов Сциентизм как новая этика государственного регулирования в сфере науки и образования

Сциентизм является новым принципом государственного регулирования: «[В настоящее время, увеличиваются] объемы исследований, финансируемых государством, а также степень, до которой общественные службы согласовы-вают свои решения с результатами научных исследований. С самого начала, современное государство было зависимым от владения официальными ли-цами навыками в области юриспруденции. Однако их знание техники не очень отличалось по форме от понимания техники в том виде, как оно [напр.] принято у военных. Также как последним нужно организовать рабо-тоспособную армию, также и официальные лица должны организовать дол-говременно работающую администрацию. И те и другие [ранее] практико-вались в искусстве, а не в приложении [для решения поставленных задач] результатов научных исследований. Только в последнее время можно заме-тить, что бюрократы, военные и политики переориентировали себя прини-мать во внимание исключительно научные данные и рекомендации, выпол-няя свои общественные функции. Дело не в том, что ученые захватили власть в государстве, дело в том, что накопление богатств на локальном уровне и их противопоставление внешним конкурентам больше не подвер-гается рациональной оценке исключительно посредством обращения к опы-ту административной деятельности, отвечающей характерным организации и разделению труда, выделяющей различные уровни ответственности и за-крепляющей институциональные нормы. Наоборот, они [стратегии накоп-ления богатств] существенным образом трансформируются перед лицом острой необходимости новых стратегий и технологий» [2, р. 62].

Соответственно, можно говорить о том, что в настоящее время (в идеале) идет процесс «сциентизации» — переориентация государственных агентов на «исключительно научные рекомендации при выполнении своих общест-венных функций». С точки зрения неолиберальной идеологии роль прави-тельства здесь не столько в том, чтобы устраниться от регулирования эконо-мики, но, скорее, в том, чтобы заставить рынок работать более эффективно. И речь не только, напр., об антимонопольном законодательстве или банков-


141

ской системе, речь о том, чтобы сделать экономику более «человечной», чтобы люди не потеряли доверие к рыночным институтам, речь идет о сте-пени регулирования и эффективности.

Говоря о сциентизме в приведенном хабермасовском смысле, можно от-метить несколько важных моментов, которые связывают науку, общество и отмеченную проблему регулирования. Во-первых, в современном обществе роль основного регулятора все больше и больше переходит от государства к международным организациям. Во-вторых, учитывая то, что международные организации и нормы международного права все больше «вмешиваются» во внутригосударственные политику и экономику, можно ожидать, что, напр., в индустриальном секторе, даже на уровне локальных рынков, значительно возрастет влияние межнациональных корпораций. И, в-третьих, сциентизм на международном уровне, приводя к «деполитизации» вопросов, связанных с регулированием в области технологий и технологической политики, еще больше закрепляя авторитет науки.

Вопрос о том, насколько «сциентизм» является реальным основанием для регулирования, до сих пор остается открытым. Сциентизм предполагает но-вый тип регулирования, который при обсуждении вопросов о том, напр., подходит или нет тот или иной продукт для данного рынка, может исклю-чать анализ таких важных критериев, как вопросы распределения (благ, средств, выгоды и т. д.), или вопросы, связанные с другими, аналогичными «ненаучными» факторами воздействия на социум (динамика капиталов, уро-вень потребления, социальные запросы и т.д.). Сциентизм на практике — это, скорее, идеологическая платформа, которая помогает направлять широ-кий процесс сциентизации общества, отмеченный Ю.Хабермасом. Как след-ствие, в зависимости от различной культурной, социальной, экономической и т. д. ситуации, сциентизм может приводить к разным последствиям. Более того, в сочетании с неолиберализмом, сциентизм также может обернуться нежелательными, с точки зрения обывателя, последствиями, напр., уменьшив возможность государства регулировать использование новых технологий в интересах граждан.

Приведем пример конфликтной ситуации, связанной с использованием рекомбинантного коровьего гормона роста (см., напр., [1]). В 1980-х гг. либе-рализация животноводства и сельского хозяйства в США привела к тому, что фермерские хозяйства оказались полностью зависимыми от рынка. Эта же идеология сохранялась и на момент начала активного применения биотех-нологий,— государство устранилось от регулирования, соответственно ча-стный сектор использовал продуктивность новых технологий «по полной». В 1986 г. корпорация Monsanto начала процесс по легализации коровьего гормона роста. На слушаниях в Конгрессе позиция социологов сводилась к тому, что коммерциализация коровьего гормона роста приведет к сущест-венной консолидации индустрии производства мяса и молока и окончатель-но разрушит традиционное представление о малом фермерском хозяйстве. Т.о., оппозиция коммерциализации гормона строилась на оценке предпола-

142

гаемого социоэкономического влияния разрешения его использования в животноводстве. Нужно отметить, что на первом этапе подобные соображе-ния имели силу и государство, нарушив сложившуюся традицию не вмеши-ваться в регулирование данной области экономики, наложило мораторий на использование коровьего гормона роста. Однако через какое-то время Ми-нистерство продовольствия и лекарственных препаратов отвергло аргумен-ты, основанные на оценке социоэкономических последствий введения пре-парата, настаивая на том, что единственным основанием, на котором может быть принято решение о легализации того или иного препарата, является оценка риска для здоровья человека. Министерство официально закрепило практику разрабатывать политику государственного регулирования и вмеша-тельства в «свободные рыночные отношения», руководствуясь именно ре-зультатами научных исследований, и в 1993 г. одобрило коммерческое ис-пользование коровьего гормона роста в США.

В отличие от США, процесс легализации коровьего гормона роста в Ев-ропе не был таким однонаправленным. В 1990-х гг. Комиссия по сельскохо-зяйственной политике Евросоюза несколько раз накладывала мораторий на использование гормона. Основной аргумент тот же — социоэкономические последствия разрешения использования препарата для мелких фермерских хозяйств. В 1996 г. корпорации Monsanto и Elanco обратились в Европей-ский суд и опротестовали решения Еврокомиссии. В 1998 г. Суд постановил, что запрет Еврокомиссии на использование коровьего гормона роста про-тиворечит принятым международным стандартам. Данные научных исследо-ваний также полагались единственными основаниями, на которых можно было бы сделать вывод о легализации гормона. Однако, приняв во внимание неоднозначность результатов исследований по безопасности и влиянию на здоровье, в частности, молока коров, которым вводили гормональные пре-параты, в декабре 1999 г. Еврокомиссия навсегда запретила использование коровьего гормона роста [3].

В обоих приведенных случаях аргументация с точки зрения социально-экономического влияния, как и традиционные социальные основания регу-лирования, были отвергнуты в пользу научной оценки рисков введения и применения новой технологии. Однако если бы неолиберальная идеология «работала» везде одинаково, то результат оценки потенциального вреда, ко-торый может принести использование коровьего гормона роста, послужил бы одинаково весомым основанием для принятия решения в Европе и в США, и решение, скорее всего, было бы аналогичным (напр., разрешить использование гормона и в обязательном порядке информировать потреби-телей, т.е. принять норму, действующую по отношению к другим генномо-дифицированным продуктам). В реальности сторонники запрета использо-вания гормона воспользовались теми же самыми научными данными и на-шли способ сочетать их и традиционную социально-ориентированную идеологию государственного регулирования рынка, чтобы прийти к ради-кальному выводу.

143

В конечном счете победила либерализация международного законода-тельства и межгосударственных отношений. Сложно ожидать, что без долж-ного согласия стран-лидеров в производстве и применении биотехнологий консенсус, напр., по вопросам биобезопасности или сохранения и устойчи-вого развития биологического разнообразия вообще был бы достигнут. В то же время, аргумент, что любое регулирование социальной сферы должно соответствовать международным «научно-ориентированным» стандартам и соглашениям, достаточно очевиден. И он оставляет не так уж много места тем, кто настаивает на исключительности социально-экономических факто-ров. Скорее, смысл в том, чтобы ответить на вопрос, как можно представить социоэкономические последствия применения новых технологий в новом ключе так, чтобы они соответствовали идеологии сциентизма. 1. Аблажей А.М., Головко Н.В. Академическая наука в современном обществе: кадровое

воспроизводство, адаптационные процессы и неолиберальные ценности. Новоси-бирск: Изд-во НГУ, 2012.

2. Habermas J. Toward a Rational Society: Student Protest, Science, and Politics. Boston, MA: Beacon Press, 1971.

3. Kinchy A., Kleinman D. Why Ban Bovine Growth Hormone? Science, Social Welfare and the Divergent Biotech Policy Landscapes in Europe and the United States//Science as Culture. 2003. Vol. 12. Nо. 3. P. 375–414.

144

3 Философские проблемы современных наук:

от узкой специализации к событию кросскультурного взаимодействия

А. М. Адаменко Роль философских школ Сибири в формировании инновационного мышления студентов университета

Анализируются философские школы Сибири. Демонстрируется роль философских школ в ориентации студентов на прогрессивные инновационные компетенции. Рассматриваются специфические характеристики инновационной культуры и мышления современного человека.

Ключевые слова: Философские школы, логика, диалектика, интеллектуальная активность, рефлексивная психология, инновации, инновационное мышление, инновационная культура.

Adamenko A.M. The role of the philosophical of Siberia in formation innovative thinking of the students of modern universities

Philosophical schools of Siberia are analyzed. The role of the philosophical schools of Siberia and development of the innovative thinking of students are shown. Specific features of innovative thinking and innovative culture of modern person are considered.

Keywords: philosophical school, logic, dialectics, intellectual activity, reflexive psychology, innova-tions, innovative thinking, innovative culture.

Философские школы Сибири, созданные выдающимися логиками, фи-лософами, методологами науки, социологами и другими представителями гуманитарных наук, имеют важное значение для формирования и развития инновационного мышления специалистов и студентов современных универ-ситетов. Принципиальные изменения в экономике, обусловленные возрас-тающей ролью знаний, революцией в информационных технологиях, ста-новлением глобального рынка труда, определяют новые требования к выпу-скникам университетов. Современный профессионал должен владеть осно-вами фундаментальных знаний, инновационной культурой мышления, уметь трансформировать приобретенные знания в информационные технологии, уметь применять коммуникативные технологии, быть готовым к обучению и самосовершенствованию на протяжении всей жизни. Сам термин «иннова-ция» обосновали впервые экономисты (Й.Шумпетер, П.Друкер), которые понимали под ними «осуществление новых комбинаций», целенаправлен-ный поиск изменений, поиск путей решения проблемы. Инноваторы — это особенный тип специалистов, способных создавать новые технологии и но-

145

вые концепции с целью решения сложных задач. Инновационная деятель-ность выпускников университета выступает одним из главных факторов про-грессивного развития общества. «Инновационная культура является формой общечеловеческой культуры, новой исторической реальностью, порожден-ной осознанным стремлением общества к материальному и духовному само-обновлению» [6, c. 49].

Инновационная деятельность успешно развивается в различных соци-альных институтах только тогда, когда специалисты владеют инновацион-ным мышлением, методологическими знаниями и методами научно-технического творчества [2, 4, 6]. Проблема мышления изучается в рамках многих наук, таких как логика, философия, профессиональная психология, эвристика, информатика, история философии, психология творческой дея-тельности, рефлексивная психология. Авторитетной философской школой ХХ в. и нашего времени является гносеологическая школа П.В.Копнина. Основным интересом П.В.Копнина была теория познания и разработка диа-лектики как логики. «Совпадение диалектики, логики и теории познания в марксистской философии означает, что основной вопрос философии явля-ется одновременно и основным гносеологическим вопросом»,— писал П.В.Копнин [5, c. 47]. В работах Копнина рассматриваются гносеологиче-ские вопросы научного исследования, роль гипотезы в научном поиске, идея как гносеологический идеал, категориальный характер знания, взаимодейст-вие рационального и чувственного компонентов познавательной деятельно-сти. Он показал, что особенность идеи как формы знания состоит как раз том, что в ней слиты воедино два момента: созданный теорией идеальный объект и план, направленный на его реализацию. «Знание, чтобы утвердить себя в мире, должно стать идеей. В идее объективное поднимается до уровня целей и стремлений субъекта, созданный объективно-истинный образ ста-новится его внутренней потребностью, тем, что он должен внести в мир посредством своей практической деятельности» [5, c. 248]. Копнин ставил задачу исследования диалектики как логики, т.е. диалектику, примененную в качестве метода в познавательных процессах; в качестве методологии позна-ния данная идея оказалась плодотворной, получив развитие в трудах многих советских философов и естествоиспытателей (А.И.Уваров, А.К.Сухотин, В.А.Смирнов, Г.М.Иванов, Г.А.Антипов, В.А.Ельчанинов, В.И.Фигуровская, В.В.Чешев, И.В.Черникова и др.). Этими работами П.В.Копнин заложил главные философские направления и школы в Томском университете, в дру-гих вузах г.Томска, да и в известной мере — в других городах Западной Си-бири. Пол влиянием идей П.В.Копнина сложились такие направления ис-следований, как методология науки, философские проблемы естествознания, проблемы логики, науковедение и философия образования (Г.И.Петрова, В.А.Дмитриенко, А.А.Корниенко, А.Г.Савенко, А.Д.Московченко и др.).

Проблемы творческого мышления и специфики продуктивной деятель-ности изучались многими специалистами в нашей стране, начиная со второй половины ХХ в.; в частности, они рассматривались на семинарах в двух ме-

146

тодологических школах — П.Я.Гальперина и Г.П.Щедровицкого. На базе этих научных школ и в тесном сотрудничестве с ними сформировалась фи-лософская школа в Сибири по проблемам рефлексивного мышления «Пси-хология и философия рефлексии» (С.С.Розова, И.С.Ладенко, Н.С.Розов, Л.С.Сычева, И.Н.Семенов, С.Ю.Степанов, В.И.Разумов, О.А.Донских, А.Я.Кузнецова). «Следуя традиции продуктивного мышления (вюрцбургская школа, гештальтизм, необихевиоризм, эвристика) мы стремились изучать механизмы творческого мышления путем разработки концептуально-методических средств реконструкции интеллектуального процесса по его речевым следам» [8, c. 39]. Работы представителей направления «Философия и психология рефлексии» являются актуальными в наше время, поскольку рефлексия — один из главных признаков критического мышления, необхо-димого в инновационной деятельности.

Одним их основных положений концепции рефлексивной психологии, как показал в своих трудах И.Н.Семенов, является представление о том, что рефлексивность — это одна из главных характеристик познания и деятель-ности. «Относительно же многообразных форм индивидуального творчест-ва рефлексивность выступает в качестве смысловых образований сознания, мышления, памяти, воли и других психических процессов и состояний лич-ности» [8, c. 35]. В рамках рефлексивной психологии были разработаны но-вые модели мышления, которые раскрывают специфику творческой дея-тельности с позиций представлений о рефлексии. Долгое время приоритет-ным было представление о мышлении как линейном (одномерном) процес-се, имеющим целью решение конкретной задачи. Традиционно считалось, что решение может быть толь одно. В работах И.Н.Семенова показано, что мышление — это сложный процесс взаимодействия различных условий по-знавательной деятельности: операционального, предметного, рефлексивно-го, личностного [8, 9]. Здесь показано, что мышление становится продуктив-ным при условии взаимодействия интеллектуальной и личностной рефлек-сии. И.С.Ладенко определял рефлексию как способ самоорганизации слож-ных интеллектуальных систем [3, 7]. Данные концептуальные представления выступают методологическими основаниями для формирования моделей современного инновационного мышления. Понятие инновационного мыш-ления современного профессионала еще только формируется, находится в стадии разработки; его критериями должны быть такие качества, как креа-тивность, многоэкранность, технологичность, целеустремленность, готов-ность к риску, умение видеть систему и подсистему, рефлексивность, про-гностичность, многовариантность решений. «Перспективным подходом к пониманию готовности к инновационной деятельности является рассмотре-ние ее как сформированности личностного ресурса человека, обеспечи-вающей свободу его интеллектуальной самореализации в условиях изме-няющейся социальной реальности» [1, c. 100]. Т.о., инновационное мышле-ние современного человека формируется в процессе взаимодействия таких факторов, как профессиональные компетентности, ценностные установки

147

личности, методологические и технологические знания, коммуникативные способности. Инновационное мышление — это интеллектуальная актив-ность человека, связанная с высшими формами творческой деятельности. Процесс инновационного мышления осуществляется как взаимодействие когнитивно-методологических и мотивационных факторов личности. С точки зрения психологии творчества, умственные способности, являясь не-обходимым условием осуществления профессиональной деятельности, реа-лизуются в процессе их преломления через мотивационную структуру лич-ности. В связи с этим актуальной задачей является развитие мышления, ин-теллекта, воображения студентов путем преподавания логики, методологии научно-технического творчества, рефлексивной психологии, философии, социологии инноватики, психологии инновационной деятельности. В зару-бежных университетах, напр. в вузах США, подготовка инноваторов реали-зуется путем создания специальных учебных курсов, сосредоточенных на предпринимательстве. Концепция предпринимательской деятельности ос-новпана на представлениях об инновациях и новых видах бизнеса. Качество «предприимчивость» включает такие компоненты, как деловая активность, смелость, чувство нового, творческий подход к делу, гибкость, практичность, инициативность, оперативность, умение доводить дело до конца. В россий-ских вузах разрабатывается и внедряется стратегия инновационной подго-товки студентов как будущих инноваторов. Большое внимание уделяется изучению основ научно-технического творчества, инновационных техноло-гий, рефлексивно-философской культуры мышления. Воспитание иннова-ционной культуры студентов осуществляется в рамках деятельности студен-ческих научных кружков, бизнес-инкубаторов, конкурсов научно-исследовательских проектов, молодежных клубов инноваторов. Новые поко-ления выпускников университетов должны обеспечить эффективность ин-новационной политики развития современного общества. 1. Березанская Н.Б. Инновации в образовании или инновационное образова-

ние?//Инновации. 2008. № 10 (120). С. 99–102. 2. Иванов В.В. Инновационная политика России: варианты и перспективы//Иннова-

ции. 2011. № 2 (148). С. 32–40. 3. Интеллектуальная культура специалиста: Сб. науч. тр./Отв. ред. И.С.Ладенко. Но-

восибирск, 1988. 4. Карпова Ю.А. Введение в социологию инноватики. М., 2003. 5. Копнин П.В. Гносеологические и логические основы науки. М., 1974. 6. Лисин Б.К. Инновационная культура//Инновации. № 10 (120). 2008. С. 49–53. 7. Ладенко И.С. Интеллектуальные системы и обучение. Новосибирск, 1993. 8. Методологические концепции и школы в СССР (1951–1991). (История, истоки и

перспективы.) Материалы междун. науковедческой конф. 22–24 сентября 1992 г. Новосибирск, 1992.

9. Семенов И.Н. Психология рефлексии в организации творческого процесса: Авто-реф. дис. … д-ра психол. н. М., 1990.

148

А. С. Бондаревский Философские тупики (инженер о междисциплинарных разработках, философии и философах)

В настоящее время в технику начали входить такие имеющие междисци-плинарный статус понятия, как качество, свойство, новизна, научность, форма, семантика, модель, структура, параметр и др. Приоритетное отноше-ние к ним является прерогативой философов. Тем не менее, в том виде, как эти понятия представляются философами, они являются непригодными для практического применения. Ставится задача доработки-доведения филосо-фами этих и других подобных междисциплинарных понятий до пользователя.

«Философские тупики» — под таким названием в «Литературной газете» была опубликована статья профессора-философа М.Т.Андрюшенко [7]. Вопросы, поставленные автором (в каком семестре что по философии чи-тать, кого избирать на заведование кафедрой, как анализировать прочитан-ное, проводить кафедральные семинары и повышать квалификацию) носят локальный характер,— решаются самими преподавателями на уровне ка-федры или в Учёном совете вуза. Внимания заслуживает лишь отмеченный Андрюшенко «интенсивный рост числа докторов в философии, какой неиз-вестен ни в математике, ни в физике, ни в биологии». Заслуживает внимания, потому что в неоправданном росте числа докторов наук преимущественно в гуманитарных сферах и в философии, в частности, действительно кроется проблема. И корни её выходят за рамки недобросовестности соискателей, института оппонентов-ведущих предприятий и непрофессионализма сове-тов,— диссертационных вузов и экспертных ВАКа. Потому что, как пред-ставляется, виновником этой проблемы являются, прежде всего, философы. Являются философы, потому что суть этой проблемы заключается в не оп-ределённости до сих пор фундаментального для различных знаний понятия научной новизны. Здесь, новизны не ординарной,— «равной самой себе» (с ней всё ясно: положил два кирпича,— и вот уже новизна по сравнению с одним кирпичом), а новизны научной,— креативной. А определить-раскрыть такое междисциплинарное понятие должна, очевидно, некая «рав-ноудалённая» наука,— «наука наук» (метанаука) и проявление phileo («люб-лю») + sophia («мудрости»),— «любви к мудрости». И что это за наука такая? Филология, лингвистика, математика, физика, электротехника? Нет, конечно. Философия это есть.

Сегодня «Диссернет» С.Б.Пархоменко ведёт большую работу по выявле-нию лже-диссертаций. Работает по критерию компиляции. Критерию дос-таточному, но исключительно не необходимому. Потому что, даже если диссертация и не является списанной, то очень и очень часто и, прежде все-го, в гуманитарных знаниях требованиям ВАК она всё же не удовлетворяет. По той причине, что у неё может не быть главного,— научной новизны.

149

Понятие которой сегодня является исключительно размытым и у самой фи-лософии В т.ч.. И потому не случайно в авторефератах многих философ-ских диссертаций отсутствует обязательно имеющийся, напр., у технарей и естественников раздел «Новые научные результаты». Описывается актуаль-ность работы, неразработанность «проблемы»; с большим удовольствием и огромным числом ссылок и цитирований ведётся «песнь акына»: «в первой главе…», «во второй главе…». И всё. Процесс,— налицо, а результатов не видно. Потому что они,— научные, особенно трудно выявляются в фило-софии. И потому выявление их, научных, делается ненаучно,— спорно-дискуссионно (по мажоритарной логике), а чаще,— конвенциально-корпоративно,— по принципу личных привязанностей. А отсюда и озна-ченное М.Т.Андрюшенко обилие философских диссертаций и степеней. Потому что, не зная сути научности и, в частности, не имея критерия её, трудно судить о наличии,— «поди туда, не зная, куда». Спокойнее просто одобрить его. Тем более, «веский» довод — ссылки на сотни списанных из Интернета холодной рукой названий «изученной» литературы. Вот и идут «в закрома Родины» новые философские «труды»,— научные результаты типа: «анализ научного творчества с участием игрового начала» или «осмысление духовно-нравственных оснований игры». Ну, «проанализировал» и «осмыс-лил». А дальше-то что? И.В.Гете: «Если художник срисует… мопса, то будет два мопса, вместо одного». «Проанализировал» и «осмыслил»,— это два гё-тевских мопса, потому как из таких, хотя и новых, результатов ничего не сле-дует. Ибо эти результаты самосопряжённы,— «равны самим себе»: диссер-тант «проанализировал» и «осмыслил» какую-то ситуацию, но когда кому-то потребуется «анализировать» и «осмысливать» подобное, то придётся всё начинать сызнова,— опять «анализировать» и «осмысливать». Ибо соиска-тель не оставил после себя научного результата. Здесь,— методики осущест-вления этих «анализирования» и «осмысливания». Как оказывается, в фило-софии новый научный результат заключается, напр., в том, что «вопрос об Ибн Сине в философской традиции Франции впервые стал предметом спе-циального исследования». Ну, стал и стал. А что из того следует-то? Т.е. как воспользоваться этим при решении других задач той же серии? Или ещё философский «научный результат»: «освещена история переводов Ибн Си-ны». «Учёный» «осветил», я прочитал. Это называется «сказки рассказывать». Может, теперь литераторам или журналистам тоже будем «по совокупности» исписанных-списанных страниц учёные степени присуждать? Ведь все они и «анализируют», и «осмысливают», и «описывают».

А вот, напр., такой, новый — 1826 г. образца, научный результат,— закон Ома I = U/R. Немецкий физик Г.С.Ом свёл в таблицу экспериментально измеренные тройки тока I, напряжения U и сопротивления R. Эта таблица тоже являет собой новый результат,— до означенного эксперимента именно такой, конечно, не было. Но в таком виде она представляет собой новый результат типа упомянутого выше «описания» или литературного обзора. Это есть результат, безусловно, новый, но результат «молчащий», т.е., как

150

уже упоминалось,— «равный самому себе». «Молчащий» и потому ненауч-ный. Потому что из этой таблицы Ома означенные тройки I, U, R, вытекают, а все они в совокупности, в свою очередь, эту же таблицу и образуют (об-разно говоря, «посылки “отсюда” “туда” равны результатам “оттуда” “сю-да”«). Другое дело полученный Омом на основании означенной таблицы закон — аналитическая связь I = U/R проекций I, U, R тройки. Этот резуль-тат, в отличие от «молчащей»,— пассивной, таблицы, является активным,— «генерирующим». Выше,— генерирующе-креативным типа «”оттуда” “сюда” больше, чем “отсюда” “туда”« и в этом смысле, как имеющим познаватель-ную ценность, т.е. познавательно «работаюшим»,— научным. Потому что, очевидно, из закона Ома I = U/R вытекают не только образовавшие его, но и все возможные в природе, тройки I, U, R. Представляется, что именно так,— по критерию, строго говоря, наличия такого обратного гомоморфиз-ма, и можно определить понятие нового научного результата [1]. А за этим следуют уже и дальнейшая формализации этого определения в алфавите отношений-отображений, в данном случае,— сюръекций-инъекций и изо-гомоморфизмов и т.д. Т.е. далее — это прерогатива математиков. Всё это уже потом. А пока возникает вопрос: «Почему приведенный выше начальный толчок в науковедении,— экспликацию категории новизны и постановку задачи, напр., для математиков должен осуществлять, скажем, технарь или физик, или ещё какой «технико-естественник», а не тот, кому это положено делать по статусу,— философ? Философ — как носитель «идеалов, норм, научной картины мира и принципов приобщения их к практике», как по-средник между природой и формализмами-экспликациями.

Раскрываешь университетский учебник по философии. Разд. «Позна-ние». Наличествует весь теоретических спектр, потребный для оного. Тут и понятие истины,— аспектов и отличия от лжи, и детальное изложение всех известных «приёмов, методов и форм» решения задач познания. Философы владеют всей дидактикой творчества. Так являйте примеры и образцы его: творите,— дайте конструктивную разработку, скажем, представлений о по-нятиях новизны и научности! Не дают. А почему? Стиль работы такой: не хотят философы «на землю спускаться». Раскроем наугад любую книгу по философии — монографию, учебник, учебное пособие. Сотни страниц и сплошной текст — слова, слова, слова. Без рисунков, диаграмм, таблиц. И, главное, во всех этих руководствах сплошь отсутствуют примеры. А ведь пример — это то, что увязывает содержание с реалиями жизни, является кри-терием истинности и полезности материала.

Но сегодня у «царицы наук» такие подходы и критерии не работают. И «горний ангелов полёт» — это высокая возвышенность нынешних фило-софских знаний. Общаются эти учёные исключительно в своём круге, и ценности только свои имеют, именно этим ценностям следуют и чтят только своих корифеев. «Устроили себе нечто вроде скифского городища, обнесли его стеной, разделили обязанности и живут по Мальтусу, ограничивая рож-даемость. Как град Китеж» [8]. И негласно считают, что весь этот пир гно-

151

сеологии адресован неким абстрактным «другим», которые, радостно вос-примут и будут применять его. Будут? Не будут. Потому что сами философы не дают примеров того. Хотя и учат. «Кто может, тот делает. Кто не может, тот учит, как надо делать». Это Б.Шоу о философах? Об оторванности их знаний от жизни?

Спросите у любого инженера, когда-нибудь и где-нибудь применил ли он по делу полученные в вузе обширнейшие познания в философии? Дума-ется, дальше смешного закона о всеобщей взаимосвязи в природе философ-ский конструктив в современной практике не продвинулся. И, возможно,— использования понятий типа «качество», «свойство», «субстанция» и «суб-страт» для некоего онаукообразивания речи. Которые используются не по сути, а в качестве неких «лингвистических заглушек». Допустим, требуется по правилам российского речеобразования для существительного какой-то пре-дикат вставить, а какой,— испытываются трудности. Вот и вставляется тогда подобная «заглушка». Скажем, представляется, что информация — это какой-то предикат материи. Какой? А кто его знает! Вот и заполняют эту пустоту первым подвернувшимся и зачастую ошибочным, но красиво звучащим та-инственным понятием. В данном случае,— понятием «свойство». И получа-ется тогда, что «информация — это есть свойство материи» и даже строится на этом утверждении целая атрибутивная концепция в философии инфор-мации. Красивая концепция. Но… неправильная. Потому что информация не может быть свойством материи. А происходит такая мистификация, по-тому что никто не знает толком, чт.е. такое субстанция свойство. Сегодня философы довольствуются тем, что свойство — это: 1) Атрибут (при-знак) качества (что за?), 2) То, что присуще качеству, но не говорит о его отношении с другими качествами. 3) Г. Гегель: свойство — способ отноше-ний качеств. Ну и что такое свойство? Как работать с этими «туманностями философии», результаты получать? А никак! Именно из-за таких, недове-денных до применяемости определений. Определений типа «информа-ция,— это свойство материи». Но если довести начатое философами до применяемостной конкретизации (довести инженеру, потому что работать ему, а философам до того уже нет дела: «прокукарекал, и пусть рассвет не встаёт»), то, примиряя всё абстрактным образом сформулированное выше, можно утверждать, что свойство — это атрибут (признак, «грань») качества, который, в отличие от качества-»вещи в себе», может быть, в процессе от-ношений с другими качествами, проявлен во-вне. Т.е. свойство является внешним проявлением качества. А это, напр., значит, что, применительно к качеству-материи, свойство есть селективное (избирательное,— в заданном отношении) видение материи человеком-оператором (свойство как «окно» качества-материи в мир [2]). Т.е. свойство материи,— это есть её односущно-стное гомоморфное и селективное отображение,— односущностная селектив-ная модель. (Подобно тому, как видением качества геометрического образо-вания-кривой в первом приближении, напр. свойством линейности этого

152

качества-кривой, является тоже геометрическое образование — касательная линия к кривой (рис. 1).)

Рис. 1. Свойство как селективное видение качества человеком-оператором

(односущностная избирательная модель качества) И потому всякое свойство материи (пространство, время, масса, энергия),

как её односущностная модель, также всегда является материей. А это значит, что информация уж никак свойством материи быть не может (иначе она становится тождественной материи!). Но, тем не менее, так считается. И на чьей совести лежит это,— чья это недоработка?

Кстати, такое ограниченное понимание сущности субстанции свойства, порождая означенную выше, как получается, несостоятельную атрибутив-ную концепцию в философии информации влечёт за собой и другие не-корректности. Напр.,— утверждение о пресловутом «триединстве» «вещество — энергия — информация» [3]. Или ещё говорят:

«Материя состоит из трёх… неотъеммых атрибутов: вещественного, энергетического и информа-ционного». Примерно то же, но более претенциозно (как «свя-щенное триединство учения о природе» («Heilige Dreieinheiten Naturwissenschaft»), — знамени-тый «треугольник познания» природы [4] (см. рис. 2)).

Рис. 2. «Треугольник познания» природы

Здесь, следует обратить внимание то, что в этих красивых триадах «веще-ство» есть разновидность материи (такая же, как газ, поле, элементарные части-цы, частицы физического вакуума), «энергия» же является свойством материи (свойством именно материи, а не информации), а информация,— это есть субстанция природы (такая же, как материя). Получается систематизация с на-рушенными (по причине неудачной трактовки философских категорий,—

Видение кривой-качества человеком-оператором

Свойство

Качество

153

свойства и др.) признаками, напоминающая состав пресловутого негритян-ского песенно-танцевального ансамбля: «Бидл, Дадл, Дудл и… Семёнов».

Ещё. Отмеченная нераскрытость понятия свойства порождает в приклад-ных знаниях и другие трудности. Напр., как известно, имеет место такое фундаментальное свойство различных отношений, как точность. Но по причине непонимания сущности понятия свойства до сих пор не удаётся формализовано раскрыть,— получить формулу для вычисления точности. Именно точности, а не погрешности. Погрешности,— сколько угодно. А точности,— нет. Хотя, понимая, что такое свойство, можно отношение меж-ду точностью и погрешностью найти сначала в области именно свойств (как оказывается,— элементов абстрактного Борелевского поля множеств [5]). А уж оттуда по известным правилам перейти к искомым выражениями для ха-рактеристик свойств и в итоге,— к формулам для вычисления не только по-грешности и точности [6].

Кстати, если подумать, то, в сущности, мёртворождённое философами понятие свойства оказывается, как уже отмечалось, принадлежностью на-званного и широко используемого, напр., в теории информации и матема-тической статистике Борелевского поля. А именно, принадлежностью этого поля — абстрактного алгебраического множества, элементы которого под-чиняются трём теоретико-множественным операциям: дизъюнкции U, до-полнения D и конъюнкции ∩. А в результате,— это если ещё подумать, по-является возможность применить такой аппарат свойств не только для раз-межевания субстанций погрешности и точности и вывеения для них расчёт-ных формул. Ещё тот же аппарат может быть использован в теории контро-ля, радиолокации, экономике и т.д. — для оценки различных венчурностей, рисков и ошибок (поставщика, потребителя; пропуска и ложного опознания цели). А ещё — может быть использован в термодинамике и статистической физике для формализации, увязывания и характеризации с последующей оценкой микро и макростостояний различных тел. И т.д. Это если филосо-фам не ограничиваться, скажем, пустышками типа, «свойство — это атрибут качества» (ну, атрибут и атрибут, а дальше-то что?), а доводить умозрительно сформулированное до применяемости и пользователя.

Сегодня получается, что философия и жизнь, как правило, идут по силь-но непересекаемым траекториям. И, думается, что виноваты в том, прежде всего (как, по определению, методологи науки) сами философы.

Сегодня наша неспешно влачащаяся в глубинах XX в. философия не от-вечает требованиям времени, Жизнь идёт вперёд, а «наука-наук» замерла в ею же очерченном круге надуманных и, как правило, практически нераскры-тых понятий и представлений. Прикрываясь высокими именами корифеев и заложенными ими традициями. Конечно, все хотят делать то, что нравится. Но кто за то деньги платить будет? И уважать. За то, чтобы философы тра-диционно занимались тем, что им нравится? И это в то время, когда образо-валось множество входящих в ареал возможностей и назначенности именно философов насущных, междисциплинарных, вопросов. Напр. означенных

154

трудностей с понятием научной новизны или свойства. И т.д. Кстати, со-пряжённое со свойством понятие качества,— есть то, что представляет со-бой истину,— кантианскую «вещь в себе». А это, напр., означает, что главная проблема гносеологии восходит к специфике моделирования качества свой-ствами и последующей их идентификации,— характеризации с помощью операций измерения, контроля, испытаний. Погрешности-невязки кото-рых,— модельная (концептуальная), методическая, аппаратурная, как оказы-вается и есть то, что отделяет истину от результатов её познания и в чём, в сущности, лежит ответ на вопрос о познаваемости мира. Получается, что всё это есть совершенно определённый, ещё не формализованный, но уже экс-плицированный мир,— алгоритм приближения к истине. Но… сегодняш-ние неопределённые «многолетние и плодотворные» философские невнят-но-вербальные гносеологически-эпистемологические изыскания,— поиски тёмной кошки в тёмной комнате.

Или что есть такое понятие структуры? Философу всё ясно — это «сово-купность устойчивых связей объекта, обеспечивающих его целостность и тождественность самому себе». А дай философу, скажем, обычную принци-пиальную электрическую схему СхЭ Э3 радиоизделия и попроси его пока-зать, где там есть эта самая структура! Дальше можно не продолжать. Или, напр., как такое ясное для философа понятие структуры связано со столь же ясным для него понятием формы, а формы — с моделью, а модель — с представлениями винеровского «чёрного ящика»? Но, думается, что при об-ращению к таким вопросам (а это есть те самые практические примеры, ко-торые во всяком философском творчестве начисто отсутствуют) — в приве-денных вопросах усматривается некая философская система, эта ясность рассыплется в прах. А ведь все эти понятия является краеугольными при, скажем, проектировании радиоэлектронного оборудования. Но ответа на связанные с ними вопросы нет ни в одном философском руководстве. А чем отличается физическая величина от физического параметра и какое отно-шении они имеют к означенным категориям формы и модели? А чем отли-чаются информационные операции от информационных процессов? Никто не знает,— профессионалам не до того, а философы — ау! — «они дале-ча»,— витают в высях «историософского хилиазма Иоахима Флорского». А в результате, напр., до сих пор не размежёваны такие Hi-tech-области знания, как теория информации, информатика, информология и инфодинамика. И да мало ли чего ещё!

Почему сегодня все эти вопросы приходится решать занятым разработ-кой аппаратуры инженерам, а не те, кому это положено по статусу — фило-софам? Не знают они об этом, не хотят знать или не могут решать?

Инженеры всегда делают «то, что надо делать». Так не пора ли и фило-софам войти в тот же режим? Делать не то, «что нравится», а то, что имеет востребованность и полезность. Тогда, думается, и заинтересованность прак-тиков в работах философов появится. А вместе с ней,— и удовлетворение философов содеянным. Главное начать.

155

1. Бондаревский А.С. Определение понятия «новизна». Формализованный подход// Контекст и рефлексия: философия о мире и человеке». http://publishing-vak.ru/file/archive-philosophy-2012-1/10-bondarevskiy.pdf.

2. Бондаревский А.С. Информационная экспликация категорий качества и свойст-ва//Современные наукоёмкие технологии. 2008. № 6.

3. Тупик Н.В. Что такое информация//Информационные технологии в науке и обра-зовании. http://econf.rae.ru/article/6703.

4. Definition des Begriffes Information//www.madeasy.de/1/definfo.htm. 5. Александров П.С. Введение в общую теорию множеств и функций. М.; Л.: ОГИЗ,

1948. 6. Бондаревский А.С. Аксиоматика точности информационных операций//Фундамен-

тальные исследования. 2008. № 6. 7. Андрюшенко М. Философские тупики//Лит. газета. 2014. № 18. 8. Дудинцев В.Д. Не хлебом единым. М.: ЭКМО, 2005.

П. Бутаков Классическая, неоклассическая и сотериологическая концепции Бога в философской теологии

В традиционной для запада концепции Бога, известной также под назва-нием «классический теизм», Божество представляется величайшим из всех мыслимых существ, в максимальной степени обладающим всеми совершен-ствами: знанием, могуществом, благостью и т.д. Более того, Бог классиче-ского теизма является абсолютно простым, вневременным, неизменным, бес-страстным и трансцендентным. Проблематичность данной концепции за-ключается в том, что в ней неясно, как такой Бог может любить и состра-дать, вступать в реальные отношения с внешним миром, проявлять заботу о творении и отвечать на просьбы людей.

В последние десятилетия философскими теологами было сделано нема-ло попыток модифицировать классический подход к концепции Бога по-средством отмены одного или более атрибутов, таких как, напр., простота, вневременность или знание будущего. Пожалуй, наиболее радикальным ре-шением стал «процессный» или «неоклассический» теизм, основанный на онтологии А.Н.Уайтхеда, где отрицаются божественная вневременность, неизменность и бесстрастие. Но все эти подходы, подобно классическому теизму, оперируют в рамках методологии максимально совершенного суще-ства, и лишь слегка видоизменяют список присущих Богу совершенств. Да-же процессный теизм, несмотря на его кажущуюся несводимость к традици-онной концепции, следует принципу максимального совершенства Бога, приписывая ему максимальную «относительность», т.е. способность иметь максимальное число отношений с другими объектами1. 1 Чарльз Хартсхорн, один из основателей процессной теологии, заявлял, что достоин поклонения лишь тот Бог, который обладает максимальной степенью относительности.

156

Идея максимального совершенства Бога начала формироваться еще в ранней греческой философии (начиная с Ксенофана), и впоследствии стала основополагающим методологическим принципом поздней платонической теологии2. Согласно этому принципу, Бог обладает наивысшим величием, поэтому нам следует приписывать ему лишь самые лучшие атрибуты, при-чем в максимально возможной степени. Вслед за платониками представле-ние о Боге как о сумме всех совершенств прочно закрепилось в христиан-ской мысли, и теперь классическая концепция Бога чаще всего ассоциирует-ся не с Аристотелем или Плотином, а, скорее, с Августином или Аквинатом. Само определение Бога как максимально совершенного существа лежит в основании Ансельмова онтологического аргумента: какое бы благое качество мы не помыслили, Бог является его обладателем в наибольшей мыслимой степени.

Остается открытым вопрос о том, ради чего и в силу каких причин хри-стиане приняли парадигму классического теизма, ведь краеугольным камнем христианской веры является учение о воплощении Бога, которое плохо со-четается с принципом максимального совершенства. Для плоти характерны изменчивость, временность и подверженность страданию, в то время как Бог классического теизма должен быть максимально неизменным, вневременным и бесстрастным. С точки зрения максимального совершенства Бога, наибо-лее предпочтительной теологической теорией является та, в которой ничто не нарушает его трансцендентности, поэтому неудивительно, что некоторые богословы пытались минимизировать и даже полностью отвергнуть учение о боговоплощении. Эти попытки привели к важнейшим в истории церкви христологическим спорам и к последующему осуждению тех мыслителей, которые отрицали полноту соединения божества и человечества в Иисусе Христе. Стоит отметить, что богословы, отрицавшие боговоплощение (за что и были обвинены в ереси), отстаивали свою позицию с помощью аргу-ментов, основанных на принципе максимального совершенства Бога. При этом решающие доводы их ортодоксальных оппонентов базировались на другом принципе, который может быть назван «принципом максимального спасения» или «сотериологическим принципом». Согласно этому принципу, предпочтительной является та теория, в рамках которой Бог дает людям мак-симальное спасение. Здесь не важно, что именно подразумевается под «спа-сением» и как именно это спасение может быть измерено и максимизирова-но; главное то, что в центре внимания богослова находится спасительная деятельность Бога, а не, напр., его природа или атрибуты. Ключевая разница между двумя принципами — максимального совершенства и максимального спасения — состоит не в отказе от человеческого спасения или божествен-

Вдобавок, следуя принципу максимального совершенства, он также называл такого Бога тем, кто «превосходит всех остальных, превосходя самого себя» [1, p. 20]. 2 Подробнее об истории применения принципа максимального совершенства в античной теологии см. [3].

157

ного совершенства, но в том, что является наивысшим приоритетом и что необходимо максимизировать за счет всего остального. Несмотря на то, что ортодоксальные теории были более уязвимыми с точки зрения логики и ме-тафизики, чем теории противников, большинство христианских богословов признали сотериологические аргументы убедительными и согласились по-жертвовать логической и философской состоятельностью догматических схем ради максимизации спасения.

Как уже было сказано, классическая концепция не вполне соответствует библейской идее любящего и сострадательного Бога, который постоянно вмешивается в жизнь его творений. Ведущие церковные мыслители проде-монстрировали в своих трудах сотериологические корни христианского ми-ровоззрения, в то время как классические теистические убеждения были под защитой их противников. Поэтому нам представляется, что христианскому мировоззрению более соответствует та концепция Бога, которая основана на принципе максимального спасения и которую мы назвали сотериологиче-ской. В этой концепции отправной точкой служит спасительная деятель-ность Бога, и никакие иные предпосылки о природе Божества не должны предшествовать тезису о том, что спасение, даруемое Богом, является макси-мально возможным. Само определение Бога должно базироваться не на его сущности или существовании, а на его внешней деятельности. В некотором смысле, Бог — это «чистый акт» (actus purus), но не акт существования, как у Аквината, а акт спасения.

Для того, чтобы дать адекватное определение Богу в рамках сотериоло-гической концепции, необходимо отождествить акт спасения с актом творе-ния. Бог по определению должен являться творцом и спасителем, причиной каждого возникновения из небытия и возвращения из небытия. Бог не обя-зан быть причиной всего, что происходит в мире или причиной любого улучшения положения дел в мире, ведь его творения также способны делать что-то более ценное из менее ценного материала. Но люди не способны творить и спасать ex nihilo. Такая способность приписывается лишь Богу, поэтому ее достаточно для того, чтобы дать Богу соразмерное определение, которое и ляжет в основу сотериологической концепции.

Попытка дать определение Богу через его творческую деятельность ле-жит в основании еще одной концепции Бога, которая стала весьма распро-страненной в последние десятилетия. Речь идет об упомянутой ранее про-цессной или неоклассической концепции, разработанной на базе метафизи-ки Альфреда Норта Уайтхеда и Чарльза Хартсхорна3. Популярность про-цессного теизма среди христиан вызвана, по всей видимости, тем, что он представляет собой привлекательную альтернативу деспотичному Богу тра-диционной классической концепции. Максимально совершенный Бог клас-сического теизма не может иметь реальных отношений с миром, не может 3 Подробное описание неоклассических представлений о Боге и их сравнение с классическими приведено в [2].

158

менять своих решений в ответ на мольбы людей и не может испытывать со-страдания к своему творению. Напротив, Бог процессного теизма находится в самых тесных отношениях с миром, он постоянно меняется в зависимости от того, что происходит в мире и буквально чувствует все то, что чувствуют остальные существа.

Однако вписать процессного Бога в рамки христианской догматики весьма непросто: этот Бог не гневается и не наказывает людей за грехи, и он не отправлял своего Сына страдать на кресте; Библия не представляет для процессных теистов большой ценности, потому что их Бог все время изме-няется, и старые книги быстро теряют свою актуальность; никаких чудес не бывает, так как Бог не действует вопреки законам природы. Наконец, про-цессный Бог не является творцом ex nihilo, его творческая деятельность ничем не отличается от человеческого творчества.

По-видимому, для христианина выбор между классической и процессной концепциями во многом зависит от того, придерживается ли он консерва-тивных взглядов на традиционное христианское вероучение, или же склоня-ется к более либеральной его интерпретации. В связи с этим предложенная нами сотериологическая концепция может послужить некой промежуточной позицией между двумя подходами, так как она имеет сходства и с традици-онными классическими представлениями, и с современными процессными теориями. Сотериологический подход не противоречит консервативному толкованию христианского вероучения, но при этом удовлетворяет некото-рые из претензий, которые выдвигаются либеральными мыслителями в адрес традиционных взглядов. По-видимому, сотериологическая концепция не подходит для нехристианских религиозных учений, но коль скоро ее фун-даментальный принцип лежит в основе центральных аргументов наиболее значимых христианских теологов, она вполне может быть расценена как христианская концепция Бога. Конечно же, для того, чтобы стать полноцен-ной концепцией и весомой альтернативой существующим теориям, она еще нуждается в философской разработке. Но сам подход, безусловно, является многообещающим. 1. Hartshorne C. The Divine Relativity: A Social Conception of God. New Haven: Yale

Univ. Press, 1948. 164 p. 2. Viney D. Process Theism // http://plato.stanford.edu/entries/process-theism/. 3. Бутаков П.А. Сотериологический принцип в христианской философской аргумен-

тации//Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Сер.: Философия. 2014. Т. 12. Вып. 1. С. 139–145.

Е. Н. Викторук Лаборатория прикладной и практической этики — пространство образовательных инноваций

В статье говорится об инновациях в этическом образовании, описывается межвузовский на-учно-образовательный проект «Лаборатория прикладной и практической этики», основной

159

задачей которого является разработка и внедрение инновационных технологий в этическом образовании.

Ключевые слова: этика, прикладная этика, этическое образование, образовательные иннова-ции, образовательные технологии.

Viktoruk E.N. The laboratory of applied and practical ethics as a space educational innovations The article talks about innovation in the ethical education, describes interuniversity scientific-

educational project «Laboratory of applied and practical ethics», whose main task is the development and implementation of innovative technologies in the ethical education.

Keywords: ethics, applied ethics, ethical education, educational innovations, educational technolo-gies.

Гуманистическая задача этического образования — задача социализации, гармонизации и формирования Человека Воспитанного», «Человека Ответ-ственного», «Человека Порядочного», «Человека Достойного» — активно дискутируется научным и профессиональным сообществами и требует со-временных решений. Запрос на качественное обновление этического обра-зования в высшей школе и за ее пределами побуждает к осмыслению этих изменений в терминах инновационности и технологий. Тема инноваций в образовании уже перестала быть «модной», что позволяет говорить о ней спокойно и прагматично. В самом общем понимании, инновации — это новшества, специально спроектированные, разработанные или случайно открытые в порядке педагогической инициативы. Инновации предполагают доведения идеи до стадии практического использования, а также реализа-цию связанных с этим изменений в социально-педагогической среде. Инно-вационная деятельность в образовании как социально значимой практике, направленной на нравственное самосовершенствование человека, важна тем, что способна обеспечивать преобразование всех существующих типов прак-тик в обществе.

Инновации в этическом образовании — это деятельность, обеспечи-вающая превращение идей в нововведение и формирующая систему управ-ления этим процессом. Инновации в формировании этически компетентно-го специалиста органично связаны с технологиями, образуя этико-образова-тельные технологии, цель которых — подготовка человека к жизни в посто-янно меняющемся мире. Сущность такого обучения состоит в ориентации учебного процесса на потенциальные возможности человека и их реализа-цию. Образование должно развивать механизмы инновационной деятельно-сти, находить творческие способы решения жизненно важных проблем, спо-собствовать превращению творчества в норму и форму существования че-ловека. В то же время, современное этическое образование уже не ставит абстрактной задачи развития «духовности» будущего специалиста, а форму-лирует спектр компетенций с этической составляющей1.

1 Этическая компетентность предполагает «автоматическое» поведение в соответствии с этическими стандартами (приватность, неразглашение, право «не быть обманутым», умение избегать конфликтов и хамства и др.). Это способность минимизировать моральные (в т.ч. имиджевые) риски, действовать «не теряя лица», принимать управленческие решения высокой степени этичности и владение определенными личными и профессиональными ценностями

160

Сегодня очевидно, что формирование этически компетентного специа-листа по силам лишь технологичному образованию. Разработку, внедрение и анализ новых методов, методик и технологий уже несколько лет ведется «Лабораторией прикладной и практической этики». Проект, зародившийся на кафедре философии Сибирского государственного технологического университета, сегодня объединяет преподавателей, аспирантов и студентов нескольких вузов города. В настоящее время он базируется на кафедре фи-лософии и социологии Красноярского государственного педагогического университета им.В.П.Астафьева. Цель проекта — исследование условий формирования и внедрение этико-образовательных технологий и практик, отвечающих современным требованиям. Эта цель достижима лишь при объ-единении усилий специалистов науки, образования, учащихся и всех мо-рально-здоровых сил города Красноярска.

Деятельность «Лаборатории» охватывает три основных направления: эти-ко-просветительское, научно-методическое и научно-исследовательское. Этико-просветительское направление нашей работы представляют выездные занятия по изучению корпоративной этики на предприятиях города Красно-ярска, встречи и открытые дискуссионные площадки с писателями, учеными, предпринимателями, где обсуждаются актуальные проблемы современной этики и морали.

Научно-методическое направление «Лаборатории» связано с разработкой новых этических курсов, опирающихся на инновационные образовательные технологии — кейс-метод, этический практикум, практические занятия с элементами моделирования и деловой игры. В рамках программ повышения квалификации и переподготовки кадров, дополнительного образования ве-дутся практико-ориентированные курсы «Этика бизнеса», «Этика деловых отношений», «Инновации в этическом образовании» и др. Научно-методические и этико-просветительское направления объединяет проведе-ние семинаров-практикумов, тренингов и мастер-классов по деловой этике и этикету на разных образовательных площадках.

Исследовательская работа «Лаборатории» связана с изучением состояния образовательного этоса, этики профессиональной и предпринимательской среды г.Красноярска. Так, к примеру, анализ состояния этического образова-ния в коммерческом секторе был проведен совместно с ООО «Тренинг-Холл». Совместно с Сибирским институтом глобалистики было проведено исследование лидерского потенциала для инновационной экономики г.Красноярска. Данные этих исследований публикуются и становятся пред-метом обсуждений на научно-практических конференциях самого высокого уровня [1].

Деление трех направлений в работе «Лаборатории» в определенной сте-пени условно, и есть мероприятия, которые все их объединяют. Это, во-первых, ежегодная научно-практическая конференция молодых ученых «Этика и бизнес: философские, методологические и мировоззренческие аспекты», которая проводятся с 1997 года, и по итогам которой регулярно

161

публикуются сборники статей. С 2013 года эта конференция приобрела бо-лее высокий статус и стала называться «Этика меняющегося мира: теория, практика, технологии». Еще один уникальный проект — Олимпиады по этике, которые в разные годы проводились на уровнях от межвузовского до регионального. И проект, вызывающий неизменный интерес — межвузов-ский семинар-практикум для аспирантов «Принятие этичных решений в сфере науки» [2].

Ожидаемые результаты деятельности «Лаборатории прикладной и практи-ческой этики»: анализ опыта мировых и отечественных этико-образовательных программ, и проектов; внедрение эффективных моделей этических семинаров-практикумов; формирующих профессионально-этические компетенции; генерация новых знаний и разработок при выпол-нении фундаментальных и прикладных исследований; формирование эти-чески-здоровой образовательной среды вуза и города; обучение примене-нию новых этико-обучающих технологий, соответствующих современному мировому уровню; обучение тех, кто будет обучать.

Коротко основные идеи нашей работы можно обозначить так: в современном мире, где происходит смена моральных парадигм (станов-

ление пострациональной морали), первостепенной социально-охранительной и социально-конструирующей задачей становится разра-ботка и внедрение этико-образовательных технологий;

этико-моральные процессы, направленные на формирование «Человека Ответственного», связаны не с духовно-нравственным воспитанием, кото-рое осуществляется семьей и другими микрогруппами, а с этическим про-свещением и обучением, задачу которого выполняет образование на всех уровнях (от довузовского до аспирантуры), в своих разнообразных формах (дополнительное, корпоративное и т.п.), с использованием как традици-онных, так и инновационных технологий (дистанционное, сетевое и т.п.).

сфера, где новые этические стандарты формируются и входят в плоть со-циального бытия,— это профессиональная деятельность; лидерами здесь выступают профессии, связанные с гипернормами (Т.Дональдсон, Т.Данфи), такими как безопасность и здоровье, свобода, равное достоин-ство каждого человека, политические и религиозные свободы, право на средства к существованию и др. Все это задает вектор современного этиче-ского образования по формированию «Человека Ответственного»;

этико-образовательные технологии являются инструментом формирова-ния не только этической компетентности специалистов самых различных профессиональных областей, они выполняют миссию социального кон-струирования, вносят вклад в становление норм, ценностей и идеалов со-временной морали и социальной этики;

поскольку этическое образование связано с ценностями, ментальностью, особенностями языка, то уже апробированные и хорошо зарекомендовав-шие себя в западной этике технологии формирования профессионально-

162

этической компетентности в России не могут быть просто заимствованы, они нуждаются в адаптации, творческой переработке;

существует серьезный дефицит разработчиков собственных инновацион-ных технологий в этическом образовании, что создает поле большой творческой и благодарной работы. 1. Викторук Е.Н., Москвич Ю.Н. Культурные и ментальные запросы и ценности сту-

денческой молодежи Красноярска//Человек: образ и сущность. М.: Изд-во ИНИОН РАН, 2012. С.122–139.

2. Викторук Е.Н. Этика науки: практико-прикладной модус//Высш. образование в России. 2013. № 8-9. С. 149–155. (http://elibrary.ru/item.asp?id=20206537)

А. В. Власкин Проблема утраты смысла и её влияние на современные информационные коммуникации

Изменения в информационных коммуникациях, вызванные развитием информационных технологий за последние десятилетия, имеют огромное влияние на современное общество и на формирование общественного и индивидуального сознания личности. Проведен анализ этого влияния, сформулирована проблема утраты смысла в информационных коммуникациях, а так же необходимость перехода к оперированию смыслами в них, выделено одно из наиболее пер-спективных направлений в решении данной проблемы.

Ключевые слова: Проблема утраты смысла, информационные коммуникации, манипуляция индивидуальным и массовым сознанием, упаковка знаний в информацию, ТДИС, ДИС2, Пер-вая Смысловая Сеть.

Vlaskin A.V. The problem of loss of meaning and its impact on modern information communica-tions

Changes in information communications caused by the development of information technologies over the past decade, have a huge impact on modern society and the formation of social and individual consciousness of personality. This effect is analyzed, stated the problem of loss of meaning in the information communications, as well as the need of moving to manipulation of meanings in them, highlighted one of the most promising directions in solving this problem.

Keywords: The problem of loss of meaning, information communications, manipulation of individ-ual and mass consciousness, packing of knowledge in information, TDIS, DIS2, The First Smysl Net-work.

Существует много вариантов определения понятия коммуникации, со-гласно новой философской энциклопедии под коммуникацией понимается разновидность взаимодействия между субъектами, опосредствованного неко-торым объектом [1], при этом выделяют несколько типов коммуникации, таких как массовая, межличностная и публичная. Массовая коммуникация согласно тому же источнику — это один из видов коммуникации, состоящий в распространении информации в широком пространственно-временном диапазоне в расчёте на массовую аудиторию. Коммуникатором в системе массовой коммуникации в большинстве случаев выступают так называемые средства массовой информации, на протяжении долгого времени которыми являлись газеты, журналы, радио и телевидение [1], а в последние несколько десятилетий и интернет.

163

Становление массовой коммуникации неразрывно связано с развитием технических средств распространения и тиражирования информации, при этом с появлением и распространением глобальных компьютерных сетей массовая коммуникация выходит на принципиально новый уровень, вследст-вие универсализации и глобализации коммуникативного пространства. Это пространство сочетает в себе все виды коммуникации — массовой, публич-ной, межличностной, при этом создавая вторую, виртуальную реальность, которая является не просто отражением или копией существующей действи-тельной реальности, но фактически её дополнением.

Говоря о коммуникаторе в системе массовой коммуникации, стоит про-цитировать Л.В.Куликову: «все формы человеческой коммуникации пред-ставляют собой опосредствованную коммуникацию, всегда «обслуживае-мую» определенной инстанцией, средством или медиумом (включая язык и другие семиотические системы), с помощью которых сообщение генериру-ется или артикулируется, переносится и воспринимается» [2]. Данная «ин-станция», или посредник, играет очень большую роль в самом процессе коммуникации, и для современных массовых коммуникаций в виртуальной среде таким посредником становятся всё совершенствующиеся IT техноло-гии. К появившимся за последние десятилетия технологиям относятся соци-альные сети, форумы, программы обмена мгновенными сообщениями, элек-тронная почта, которые предоставляют инновационные возможности для коммуникации, а именно способность преодолевать те ограничения про-странства-времени, которые невозможно преодолеть с помощью традици-онных форм коммуникации.

В реалиях современного технологического развития, описанного выше, остро проявилась следующая проблема: имеющиеся способы и инструменты преобразования смысловой информации в некоторый текстовый вид не по-зволяют в полной мере отразить изначальный смысл, что приводит к его искажению и невозможности дальнейшего использования. Соответственно знание, фиксируемое в знаках искусственных и естественных языков, тоже оказывается под влиянием данной проблемы.

Данная проблема имеет существенное влияние на социальные коммуни-кации в IT среде, одной из которых является манипуляция индивидуальным и массовым сознанием при помощи средств массовой коммуникации в сети интернет. Всемирная паутина создала иллюзию пространства, основанного на свободном общении, априори воспринимающемся человеком как чест-ное, но нельзя не отметить, что средства массовой информации и коммуни-кации, основанные на использовании IT технологий, всё чаще несут в себе львиную долю недостоверной информации, недосказанных фактов и т.д.

За последних несколько лет интернет ресурсы стали всё чаще использо-ваться как площадка для разжигания политических и межнациональных раз-ногласий и конфликтов, особо ярким примером может служить ситуация, сложившаяся на Украине, начиная с марта 2014 г. В данном случае проблема получения смысла из информации встаёт действительно остро, т.к. от вида,

164

в котором она передаётся, стороны конфликта кардинально меняют зало-женный в неё смысл, влияя, Т.о., на массовое сознание населения.

Другим феноменом, возникшим наряду с описанными выше изменения-ми, относящимся к проблеме упаковки смыслов, можно назвать огромный разрыв между знаниями и неосмысленной информацией, который характе-рен для массовых коммуникаций, использующих IT технологии. Ещё одним немаловажным аспектом, помимо увеличения количества информации, яв-ляется способность человека осмыслить данную информацию, как отмечает Л.И.Рыженко, «все более растущий разрыв между массой накапливаемой информации и способностью людей осмысленно использовать ее — одна из основных проблем современного общества» [3]. Это ведет к повсеместной направленности на манипулирование массовым и индивидуальным сознани-ем ввиду неспособности личности и социальных групп противостоять ока-зываемому на них информационному давлению.

Одной из предпосылок этой проблемы явилось, безусловно, несовер-шенство средств упаковки информации в знания, другой можно назвать па-дение минимальной планки для участия человека в процессе накопления информации в интернете. Фактически сам тренд коммуникации с использо-ванием IT среды направлен на упрощение и вхождение в него всё большей аудитории, что приводит к деградации качества накапливаемой информа-ции, что в свою очередь ведёт к появлению информации, смысл которой вообще не может быть восстановлен.

Уместно при этом констатировать усиление дисбаланса смыслового и информационного компонентов в социуме, с преобладанием именно ин-формационного. Примером выступает почти тотальное увлечение управ-ленцами науки и образования наукометрическими показателями (информа-ция) взамен установок на результат исследований (смысл). А соответственно можно говорить о назревающем застое в науке, который не замедлит начать-ся, если и дальше усиливать преобладание направления на информацию, а не на смысл, что так же отмечается С.Б.Переслегиным [4].

Описанная проблема утраты смысла в информационных коммуникациях имеет огромное влияние на современное общество и на формирование об-щественного и индивидуального сознания личности. В области поиска ре-шения данной проблемы проводятся работы как в РФ так и за рубежом, осо-бо стоит выделить разработки, сделанные на базе теории динамических ин-формационных систем [5]. Данная теория легла в основу так называемой «логики смыслов» [6], на основе которой разработан ряд программных про-дуктов, оперирующих смыслами. К ним относятся библиотечная программа «Ядро ДИС2» [7], автоматизированное рабочее место исследователя «Когни-тивный ассистент» [8], а также сайт Первой Смысловой Сети [9]. Эти продук-ты способствуют организации интеллектуальноёмких коммуникаций. Дан-ные практические реализации намечают один из путей решения сформули-рованной проблемы. 1. Новая философская энциклопедия. М.: Мысль, 2000. Т. 1–4. 2659 с.

165

2. Бирюков В.В., Плосконосова В.П. Формирование общества знания в России и активи-зация инновационных процессов//Трансфер знаний и технологий в современной России: Сб. науч. тр. Омск: СибАДИ, 2013. С. 88–95.

3. Рыженко Л.И. Сети трансфера технологий, основанные на смысловых экспертных системах//Вестник СибАДИ. 2012. № 2 (24). С. 114–118.

4. Переслегин С.Б., Исмаилов Р.А. Фабрики мысли еще не спроектированы//Со-общение. 2002. № 9.

5. Разумов В.И., Сизиков В.П. Основы теории динамических информационных систем. Омск: Изд-во ОмГУ, 2005; Они же. Информационные основы синтеза систем: В 3 ч. Ч. I: Информационные основы системы знаний. Омск: Изд-во ОмГУ, 2007; Ч. II: Информационные основы синтеза. Омск: Изд-во ОмГУ, 2008.

6. Рыженко Л.И. Когнитивный инжиниринг: Моногр. Омск: СибАДИ, 2012. 172 с. 7. Власкин А.В. Программное ядро ДИС2 решения задач когнитивной науки и онто-

логического инжиниринга//Развитие дорожно-транспортного комплекса и строи-тельной инфраструктуры на основе рационального природопользования: Матер. VII Всерос. науч.-практич. конф. (с междун. участием). Омск: СибАДИ, 2012. Кн. 3. С. 350–351.

8. Луначарский А.Н., Рыженко Л.И. Экспертный редактор «Когнитивный асси-стент//Методология науки: Материалы Всерос. науч. шк. (Омск, 6–8 сентября 2011 г.) / отв. ред. В.И. Разумов. Омск: Изд-во ОмГУ, 2011. С. 142–145.

9. Первая Смысловая Сеть (Электронный ресурс). http://thoughtring.com

А. В. Гидлевский Междисциплинарный характер проблем философии медицины

Данная статья посвящена проблемам и задачам философии медицины. В работе раскрыва-ется содержание ряда важнейших проблем, без решения которых невозможна не только фило-софия медицины, но и современная философия в целом. К таким проблемам, в первую оче-редь, относится проблема человека в медицине. Также формулируются основные задачи фило-софии медицины и предлагаются пути их решения. Основной упор в работе делается на рас-крытие этического портрета врача. Рассматривается ряд вопросов, связанных с медицинским образованием и преподаванием философии в медицинском вузе.

Ключевые слова: философия медицины, эгоизм, альтруизм, этика Gidlevsky A.V. Interdisciplinary character of the problems in the philosophy of medicine This article focuses on the problems and tasks of philosophy of medicine. The paper discloses the

content of a number of important issues, the solution of which not only philosophy of medicine is impossible, but modern philosophy in general. These problems primarily concern the problem of a human being in medicine. The main tasks of philosophy of medicine and ways of their solution are formulated. The main emphasis of the work is put one on the disclosure of the ethical portrait of a doctor. The paper also addresses a number of issues related to medical education and teaching phi-losophy in a medical high school.

Keywords: philosophy of medicine, selfishness, altruism, ethics. Проблемы философии медицины отражают проблемы философии в

целом. Среди них важнейшей является проблема человека. «В настоящий период времени требуется целостная концепция философского научно-ценностного знания, которая могла бы выполнить функцию правильного ориентира» [1, с. 9]. И проблемы философии медицины и проблемы препо-давания философии в медицинском вузе вытекают из текущего состояния

166

медицины. При этом граждан России в меньшей степени интересуют про-блемы здравоохранения на Аляске, чем российского здравоохранения. Напр., по телевидению иногда предлагается «скинуться» гражданам России на лечение кого-либо в Германии. Трудно представить себе обратную си-туацию. Составляет ли данная ситуация проблему философскую, т.е., сферу приложения сил для философа? Скорее всего, большинство философов не будут этим заниматься, поскольку, как говорится, себе дороже. Они будут заниматься тем, что может повысить их рейтинг в глазах власти, начальства, способствовать карьерному росту.

Будет ли говорить о ситуации в здравоохранении врач? И чего можно ждать от обычного врача? Облик одного такого демонстрировали в СМИ. «НТВ.Ru напоминает: на прошлой неделе в Интернете появилась шокирующая видеозапись. На ней запечатлен сотрудник Федерального цен-тра сердечнососудистой хирургии в Перми и лежащий на операционном столе пациент. Больной уже очнулся после наркоза и что-то говорит врачу, а тот в ответ бьет прооперированного человека в челюсть. Затем следует удар в область сердца — туда, где наложена повязка, скрывающая свежий шов. После избиения 61-летний пациент умер» [2]. Является ли данный врач лицом российской медицины? Отсюда и задача выяснения, в какой степени врачам свойственна жестокость и беспощадность. Трудность решения дан-ной задачи весьма невысокая при наличии детектора лжи.

Шопенгауэр делил людей на три группы в соответствии с превалирова-нием в их характерах сострадания, эгоизма и злобы [3, с. 6]. Сострадатель-ную, альтруистическую модель человека позаимствовал позднее В.С. Со-ловьев, который отождествлял сострадание с совестью. Позднее было вы-двинуто предположение, что сострадающих людей, альтруистов около 20%, эгоистов — 60%, злобных — также 20% [4]. Злобные наслаждаются бедами других, и причинение страданий другим составляет для них смысл и содер-жание жизни. Эгоисты отличаются от злобных чуть меньшей степенью мер-зости. Большинство исследователей связывают сострадание с эмпатией, а эмпатию — с опытом страдания. Даная концепция несовершенна, поскольку фактически утверждает, что если человек не страдал, то он не может быть альтруистом, что противоречит результатам научных исследований. Приве-денные выше численные данные мы, все же, считаем весьма приблизитель-ными. Вопрос численности эгоистов в социуме не так прост. Однако, для нас важнее другой вопрос, который заключается в в допустимости наличия эгоистов и злобных в «популяции» врачей. Если да, то в каком количестве? А что, если все врачи в России — злобные? Если даже и не все, то видеонаб-людение за врачами более, чем оправдано. Еще вопрос: «Бывают ли среди врачей альтруисты»?

И еще вопрос: «Каковы формы контроля врачебного эгоизма»? Можно предположить, что за последние сто лет в России медицина придумала весьма изощренные формы ухода от ответственности, что позволяет преус-

167

певать и злобным врачам. Подробности читатель может обсудить с практи-кующими врачами и ветеранами медицины.

Основной квалификационной характеристикой врача, как мы полагаем, должно служить стремление помочь пациенту, которое свойственно исклю-чительно альтруистам. Поэтому бесплатная медицина — это медицина аль-труистов. С другой стороны, впечатляет модель китайской медицины сред-невековья, когда врач в деревне получал вознаграждение лишь при отсутст-вии больных. Когда кто-то заболевал, то дотации врачу прекращались. В России похожий эксперимент можно начать с соответствующего ведомства.

Основная проблема подготовки врачей — материальная база и кадры. Для российской страховой медицины характерно отсутствие современной материальной базы, даже в крупных центрах, которых немного. Поэтому те, у кого имеются деньги, лечатся за рубежом. В России же успешно излечивают, в основном, от совести. Удаление аппендикса стало весьма непредсказуемой по результатам операцией. Обычные районные поликлиники, по существу, превратились в сортировочные пункты, главной функцией которых стало направление больных в платный сектор медицины, где, в свою очередь, упор делается на диагностические процедуры, представляющие для медиков ми-нимальную угрозу ответственности.

Известны случаи, когда некоторые врачи успешно диагностировали, напр., простатит у прекрасного пола. Подобные успехи как нельзя лучше иллюстрируют уровень подготовки медицинских кадров. Если раньше в России было две беды, то сейчас добавилась третья — образование, которое, как и медицина, приобрело ярко выраженный имитационный характер. Воз-можны ли в образовании альтруисты?

По нашему мнению, пребывание альтруистов в образовании практически исключено по ряду причин. Ответ на агрессию агрессией забит у индивидов эволюционно. Люди генетически отвечают на агрессию агрессией, и если у преподавателя (учителя) агрессию иногда удается погасить (сублимировать), то реакция учащегося на любое действие преподавателя по-прежнему оста-ется агрессивной. В современных образовательных учреждениях учащиеся, не испытывая страха перед агрессией преподавателя, пускаются, как говорит-ся, «во все тяжкие». В таких случаях преподаватель-альтруист, не выдерживая агрессивного давления, покидает учебное заведение в поисках лучшей доли. Оставшиеся преподаватели — эгоисты и злобные — продолжают наращи-вать агрессию в учащихся. Если человек чувствует в себе недостаток агрес-сивности, то к его услугам сколько угодно психологических тренингов, ко-торые обещают ему помочь повысить уровень агрессии. К альтруистам, к сожалению, данный рецепт не применим по понятным причинам. В социу-ме преуспевают эгоисты, а агрессия является индикатором эгоизма. Альтруи-сты составляют маргинальную группу, которая выдавливается «к мусорным бакам». Объединим злобных и эгоистов в один кластер, поскольку проявле-ния их характеров внешне мало чем отличаются. Назовем эту объединенную группу группой эгоистов. Эгоисты имеют в сравнении с альтруистами, низ-

168

кий уровень интеллекта как способности к решению новых, неожиданных задач, поскольку в решении задач они применяют сканирующий алгоритм — выбирают наиболее приемлемое решение из набора стереотипных реше-ний. О низком интеллекте эгоистов говорит и их пониженный уровень обу-чаемости [5, с. 47]. Некоторые эгоисты иногда кажутся очень умными, но, в соответствии с нашим определением интеллекта, они, все же, проигрывают альтруистам, которые используют более эффективные фокусирующие алго-ритмы принятия решений (от неизвестного), а не перебор вариантов [6, с. 177–207]. Эгоисты трусливы, в отличие от альтруистов [5, с. 45]. Правда их наглость, в основании которой лежит также и алчность, иногда выглядит как храбрость и отвага, и высокий уровень агрессии, который у них является по-казателем трусости, многими принимается за смелость.

Характерной чертой эгоистов является их лживость. Но некоторые ис-следователи считают лживость показателем высокого интеллекта. Альтруи-стов же, которые по определению не умеют лгать и обладают высоким в сравнении с эгоистами уровнем интеллекта, они считают недоумками. «На-конец, принципиальная неспособность солгать находится вообще за преде-лами нормальной психики» [7, с. 29]. «Неспособность ко лжи… выступает безошибочным клиническим критерием глубочайших нарушений психики, в частности является спутником олигофрении» [7, с. 50]. В другом месте ав-тор [7] фактически сводит альтруизм к шизофрении: «Всякая попытка ши-зофреника солгать оказывается несостоятельной, все его роли или версии неуклюжи и примитивны» [7, с. 28].

Жестокость и беспощадность эгоистов очевидна. Возможно, по этой причине в госдуму был внесен законопроект, согласно которому пациенты имели бы право осуществлять видеозапись действий врачей.

Философия медицины, или другой отрасли знания — это обычно мне-ние неспециалиста о том, какой должна быть та или иная наука. В связи со сказанным, можно вспомнить слова поэта: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Философия науки — это рассуждения дилетантов о том, какой должна быть, напр., физика. Хотя философией физики занима-лись и сами физики, несмотря на то, что они не имели понятия, что такое философия, но лучше бы они этого не делали. Кроме очевидных несуразно-стей, ничего из таких попыток не вышло. Тем не менее, философия, напр., естествознания бодро преподается ныне теми, кто в естествознании ровным счетом ничего не понимает. То же можно сказать и о другой философии, когда дилетанты (философы) иногда рассуждают о том, какими должны быть личность и общество. Но чаще они приводят точки зрения других ис-следователей, превращая мозг учащихся в библиотеку лишних фактов. По-добная фрагментарность материала очень быстро приводит к фрагментации личности. Для эгоистов, правда, это не опасно, поскольку фрагментарность мышления задана у них эволюционно. Они просто выбирают из «библио-тек» наиболее подходящие.

169

Для повышения эффективности образовательной процедуры при обуче-нии философии преподаватель должен представлять себе современный уро-вень развития значительного количества наук. В особенности, сказанное относится к психологии, поскольку основной задачей философии всегда являлась задача организации баз знаний, а ответы на основные вопросы фи-лософии без понимания того, что такое знания, получены быть не могут. Фактически сегодня философия — лишь небольшая часть психологии. Се-годня невозможно найти серьезную задачу, которая решалась бы филосо-фией и не была бы уже решена наукой. Однако авторы работы [1] не разде-ляют данной точки зрения и к числу сугубо философских задач (вопросов) причисляют следующие: «Находится ли мир в непрерывном движении, из-менении или в нем преобладают покой, устойчивость, неизменность? Может ли человек познать мир? Каковы пути, методы получения нового знания о мире? Что такое истина, добро, красота? Что такое мир, жизнь, смерть, сча-стье, человек? В чем смысл бытия человека? Каковы перспективы развития общества?» [1, с. 13–14].

Ответим коротко и по порядку задаваемых вопросов. На первый вопрос: «Находится ли мир в непрерывном движении, изменении или в нем преоб-ладают покой, устойчивость, неизменность?» ответим «да», а покой — част-ный случай движения. На второй вопрос: «Может ли человек познать мир?» ответим утвердительно, поскольку познать мир — означает построить моде-ли организации живых и неживых систем, чем и занимается наука. На третий вопрос: «Каковы пути, методы получения нового знания о мире?» отвечает когнитивная психология. На четвертый вопрос: «Что такое истина, добро, красота?» ответим так: истина — модель, максимально приближенная к ре-альности, добро — придание ресурса системе, красота — совокупность сим-метрий. На пятый вопрос: «Что такое мир, жизнь, смерть, счастье, человек?» ответим: мир — совокупность систем; жизнь — способ существования кол-лоидных образований с соответствующими признаками; смерть — утрата функций жизни; счастье — состояние организма под воздействием эндор-финов; человек — понятие существует в биологии — там что-то насчет уз-коносых обезьян, добавим, отличающихся феноменальной лживостью. На шестой вопрос: «В чем смысл бытия человека?» ответим: «Смысл бытия (су-ществования) человека — это интерпретация целей и способов их достиже-ния. На седьмой вопрос: «Каковы перспективы развития общества?» ответим: см. модель золотого миллиарда и финальную модель космического Ноева ковчега. В ответах мы стремились показать, что, для того, чтобы усвоить трудные, по мнению авторов работы [1], вопросы философии, вполне дос-таточно начального образования. Добавим, что рассмотренные выше вопро-сы имеют весьма отдаленное отношение к философии. И если уж авторы учебника не могут отыскать вопросы, имеющие отношение к философии, то с философией дела действительно плохи. Или с философами.

Основное внимание в преподавании философии должно быть обраще-но на этические проблемы человечества, а среди них — на проблему эгоиз-

170

ма и альтруизма, решение которой может дать ответы на вопросы справед-ливости, личности, общества, образования, медицины и др. 1. Философия медицины / Ю.Л. Шевченко и др. М.: ГЭОТАР-Ф56 МЕД, 2004. 480 с. 2. НТВ.Ru. URL: http://www.ntv.ru/novosti/629656/#ixzz2xz6qldLa 3. Гусейнов А.А., Скрипник А.П. Этика Шопенгауэра // http://guseinov.ru/publ/Eth_Schopenh.html 4. Правоторов Г.В. Альтруизм как врождённое свойство. URL:

http://www.ethology.ru/library/?id=89 5. Симонов П.В. Эмоциональный мозг. М.: Наука, 1981. 216 с. 6. Брунер Дж. Психология познания. За пределами непосредственной информа-

ции/Пер. с англ. М.: Прогресс, 1977. 413 с. 7. Секацкий А.К. Онтология лжи. СПб.: Изд-во СПб. госун-та, 2000. 125 с.

М. С. Глатко Мифология «Крылатого Волка»: семантический ресурс в актуальной топографии*

Если провести подробный анализ форм традиционной культуры, то оказывается методоло-гически значимым следующее допущение: место становится осмысленным, получая знаковую репрезентацию — функциональную мифологему, открывающую содержательный диапазон пространства и переводя его в статус топоса.

Ключевые слова: Сибирский тракт, метафизика пути, Симург, мифология места, мифологема. Glatko M.S. Mythology of the “Winged Wolf”: a semantic resource in the actual topography If we make a detailed analysis of the forms of traditional culture, it is methodologically significant

following assumption: the place becomes meaningful to give symbolic representation — the function of mythology, opening a range of informative space and transferring it to the status of a topos.

Keywords: Siberian highway, metaphysics way, Simurgh, mythology places myth. Феномен «Сибирский Тракт», «метафизика Пути» — такие смыслоопре-

деляющие концепты, которые с необходимостью задают специфический вектор темы. Здесь наибольшую притягательность имеет образ, производя-щий многомерную инсталляцию Сибири, — феномен «Большого Пути», закрепленного в культуре идиомой «Сибирский тракт».

Содержательное наполнение «Сибирского тракта» раскрывается по раз-ным основаниям: во-первых, территориально это самый протяженный путь, геополитически и семантически связывающий Европу и Азию; во-вторых, это путь, который может быть выражен метафорой «кровеносного сосуда» большой части и страны, и земного шара; в-третьих, исторически это доро-га, выступающая альтернативой к тем трассам, которые имели магистраль-ный имперский статус.

Особого внимания заслуживает понимание следующего явления: то, что сегодня может быть названо Сибирским трактом из собственной физики (специфики «дикой» географии, ландшафта, по которому он проложен, сложности преодоления его регионов) открывает метафизический опыт

* Работа выполнена в рамках темы Гранта РГНФ № 13-33-01287/13 от 02 июля 2013 г. (Г-287).

171

«Пути», «Дао». Метафизика в данном случае понимается в качестве специ-фической размерности, способствующей преобразованию человеческого: преодолевая препятствия, проходя различные регионы географии, путник («номад», «странник», «ищущий») раздвигает внутренние горизонты, снимает спекулятивно надуманные барьеры, устраняет отягощающие ценностно-смысловые приоритеты, и, двигаясь по пути, на самом деле движется к само-му себе, к глубинам собственной экзистенции. И в этом отношении именно феномен «Сибирский тракт» в силу своей протяженности и сложности вы-полняет функцию пути, объединяя физическое и метафизическое, «земное» и «небесное».

Если провести подробный анализ форм традиционной культуры, то ока-зывается методологически значимым следующее допущение: место стано-вится осмысленным, получая знаковую репрезентацию — функциональную мифологему, открывающую содержательный диапазон пространства и пере-водя его в статус топоса. В этом отношении главным выступает решение вопроса — какая мифологема функциональна и с какой традицией она со-относима? Насколько избранная традиция соответствует архитектонике мес-та? Следует обратить внимание, что формирование мифологии современно-го места, региона, феномена, репрезентирующего их, — процесс, предпола-гающий включение в традицию и, шире, реконструкцию-оживление тради-ции, изначально присущей данному месту. Относительно Сибири одним из максимально презентабельных может быть избран так называемый «скифо-сибирский звериный стиль», содержащий и мифологемы, и своеобразную логику их внутреннего единства, а также связи этих образов с местом, топо-сом.

Скифская поэтика и мифопоэтика значимы не только потому, что скиф-ская культура типологически соотносима с Сибирью и репрезентирует место в своеобразных образах, повторяющихся в сюжетах сибирских сказок, ми-фов, преданий, легенд. Культура скифов представляет исследовательский интерес и потому, что она воспроизводит синтетические образы и мифоло-гемы, свойственные многим этносам, проживающим в разные исторические периоды на данной территории. Артефакты скифской культуры прослежи-ваются в именованиях мест, в топонимах, аналитика которых осуществляет подробный разворот и образа, и сюжета, реанимирует первичные условия мысли и именования, при которых логика имени соответствует образу дей-ствия. В этом отношении скифская мифология выступает семантическим ресурсом для формирования современного мифа Сибири, семантически нагружающего место, именующего его, активирующего его энергетику, со-общающего ему харизму, внутреннюю целостность и цельность.

Следует сказать, что мифология скифов по природе имеет синтетиче-ский характер, в процессе становления она испытывала влияние иранской, монгольской, сарматской культур, поэтому и наполняющие ее образы также по природе своей синтетичны. Характерные черты образов скифо-сибирского звериного стиля: динамичность, готовность к броску, пружини-

172

стость, фантасмагоричность — напоминают образ конкретного животного, но и превосходит его в замысле — всегда более чем конкретный «зверь».

Композиционно скифо-сибирский звериный стиль представлен в сле-дующих образах: в образе копытных (космического оленя с рогами-»деревом», в образе лошади), в образе хищников (кошек, волков), в образе птиц, в образе фантастических животных (грифона, симурга), но именно фантастические образы сообщает стилю колорит, поскольку объединяют «земные» и «небесные» планы бытия, содержат элементы фантасмагории, гротеска. В этом отношении особый интерес вызывает образ грифона, кото-рый являет себя и крылатым волком, и крылатым львом, иногда образ до-полняет клюв орла.

В то же время исследовате-ли «скифо-сибирского звери-ного» стиля обратили внима-ние на наличие ряда «неп-тичьих» черт в изображениях грифонов, в частности, таких как крупные, подчеркнуто вы-деленные уши и непропор-ционально большие глаза, идентичные по форме волчь-им. Образ волка полиморф-ный по своему характеру. Он сочетает в себе черты как не-посредственно волка, так и собаки, для которой, в свою очередь, близка и воздушная стихия. С последними связаны представления тюркских наро-дов о крылатых собаках. Так, киргизы считали, что Кумай

происходит от «снежного грифа». У хакасов сказочный Хубай-хус также был рожден от хищной птицы — грифа. Прототипом крылатых собак был один из самых распространенных персонажей иранской мифологии — Сенмурв-Паскундж, изображения которого также встречаются на средневековых се-ребряных сосудах. Следует отметить, что достаточно популярным в степной территории являлся образ грифона-волка.

Для инсталляции эстетики пути, конкретно феномена «Сибирский тракт» значима в большей степени мифологема «Крылатого волка», и эта значи-мость определяется рядом функций, выполняемых в скифском эпосе этим образом: функция охраны и защиты территории (образ насыщается множе-ством подробностей взгляда, чутья, ассоциаций с войском, с диким местом, с разбоем), функция обмена и коммуникации, функция проводника, психо-помпа. Грифон-волк представляет собой единство мира «земного» и мира

173

«небесного», тем самым его фигура в мифологии места, Сибири, Сибирского тракта в частности, позволяет зафиксировать следующую семантическую грань: «небесное» пробуждается в каждом, кто решается на Путь, кто пребы-вает в Пути, и сам опыт Пути трансформирует меркантильно-усредненные смыслы, расширяет горизонты мира, смещает точки отсчета.

Образ Волка наполнен в культуре тюрков следующим содержанием: это символ самостоятельности, бесстрашия, чистоты, преданности семье. Неко-торые исследователи проводят параллель по функциям, выполняемым обра-зом «Крылатого волка», с образом греческого бога Гермеса, с христианским образом св. Николая Угодника — покровителей Пути, странников, путеше-ственников, с образом св. Егория (Георгия-Победоносца). Возникают также семантические аллюзии с мифологическим сюжетом, в котором волчица вскармливает Маугли, в другом сюжете — Ромула и Рэма.

Проводимые сравнения позволяют допустить, что образ волка в большей степени, чем остальные мифологемы, наполняющие сибирский эпос, соот-носим с образом Пути: Путь пробуждает человеческое в каждом, кто решит-ся на него, равно как и волчица выкармливает, пробуждает, пестует. К тому же образ Волка в разных культурах соотносим и с танцем, и с опытом пере-хода в иное семантическое поле, и с подсознанием, что позволяет утвер-ждать ризоматичность и нелинейность образа, его многомерность и поли-функциональность.

Кроме того, образ волка — образ, инсталлирующий «янское» начало, то-гда как территория Сибири расценивается как «иньская», следовательно, тре-бует и специфических стратегий управления, которые могут сопровождать-ся, контролироваться и дополняться «янским» образом (принцип накопле-ния, удержания внутренней работы, которая манифестирует себя внешней активностью).

Следует заметить, что «Сибирский тракт» — протяженная территория, измеряемая масштабами страны, и образ Волка также имеет свою трансфор-мацию, напрямую зависящую от специфики территории — это может быть и белый полярный волк, и серый степной, и черный таежный-лесной. Одна-ко единая форма, инсталлирующая место и по выполняемым ею функциям сообщающая месту особое содержание — форма Крылатого Волка. Под-тверждение тому — археологические, этнографические раскопки, проводи-мые в скифо-сибирских поселениях, захоронениях.

174

Н. В. Головко Институциональные, политические и внутрисоциальные факторы развития университета: опыт формализации

Наш интерес к институциональным, политическим и внутрисоциальным факторам, в первую очередь, продиктован желанием выявить качественные характеристики эволюции и направления развития современного универси-тета в свете изучения процессов взаимодействия нескольких социальных агентов — (а) органов государственной власти, (б) руководства региональных институтов высшего образования и (в) сообщества самих преподавателей и сотрудников вузов. Более того, цель, которую мы преследуем, обращаясь к формализации,— понять внутренние механизмы и скрытые проблемы функционирования отмеченных факторов, действующих «за» соответст-вующими стейкхолдерами. Опираясь на схему функционального объясне-ния А.Стинчкомба [3], проведем реконструкцию напряжений, гомеостатиче-ских переменных и поддерживающих структур, отвечающих выделенным факторам, а также попытаться выделить соответствующие им (факторам) группы эмпирических «характеристик успешности», которые можно будет использовать в сравнительном социологическом исследовании.

Напомним, в основе функциональной схемы Стинчкомба лежат три эле-мента: (а) основная, находящаяся в динамическом равновесии, гомеостатиче-ская переменная H — то, с помощью чего объясняется явление; (б) поддер-живающая структура S — то, что объясняется, она помогает сохранять ста-бильность Н и связана с ней прямой и обратной связью, и (в) напряжение Т — то, что стремится нарушить равновесие и отрицательно влияет на Н [3, р. 80–93]. Отметим, что суть применения формализации состоит в том, что-бы вывести эмпирическую гипотезу, т.е. вывести значения зависимых пере-менных из независимых на основании заданного среза начальных условий и «закона» — зафиксированной ранее структуры связей (функциональной схемы и т.д.). В этом смысле, наша «эмпирическая гипотеза» будет связана не только с тем, как представить механизм «работы» факторов, но и тем — как его (предложенный механизм) эмпирически обосновать. В данном случае, один из возможных предметов именно эмпирического анализа,— как рабо-тает поддерживающая структура (S)? Роль напряжений, очевидно, будут иг-рать отмеченные факторы,— как то, что отрицательно воздействует на предполагаемую гомеостатическую переменную, связанную с изменением «внутреннего» этоса университета. Свяжем отмеченные выше «характеристи- Работа выполнена при финансовой поддержке Программы грантов Президента РФ для государственной поддержки молодых российских ученых, проект МД-475.2014.6 «Исследова-тельские университеты в регионах: институциональные, политические и внутрисоциальные факторы развития (на примере федеральных и национальных исследовательских университетов Восточной и Западной Сибири)».

175

ки успешности» и поддерживающие структуры. Если в сравнительном со-циологическом исследовании по данной группе «характеристик успешно-сти» один университет демонстрирует большую «активность», то мы будем считать, что этот университет более успешно справляется с действием на него соответствующего фактора.

Политические факторы. Это факторы, раскрывающие суть государствен-ной политики в области развития инновационного высшего образования, программы и инициативы по поддержке и развитию капитализации знания, трансфера технологий и т.д. на государственном уровне. Любая попытка университета, так или иначе, сформировать собственную стратегию пред-принимательской активности, напр., создать необходимые условия для тех-нологического трансфера и привлечь бизнес-структуры, жестко ограничена государственной политикой. Учитывая «предельный характер» государства, как агента описываемого социального взаимодействия, можно ожидать, что функциональное описание «работы фактора», в данном случае, будет огра-ниченным. Выберем в качестве гомеостатической переменной (Н) — сохра-нение университетом своей автономии. Отметим, что хорошо известны ис-следования, отдельно подчеркивающие угрозу автономности университета, следующую, в первую очередь, за растущей гетерогенностью социального пространства, окружающего университет (М.Гиббонс, Г.Эшковиц, Л.Лейдес-дорф, С.Фрикель, К.Мур и др.). В качестве характеристик успешности, отве-чающих тому, как ведет себя поддерживающая структура, выберем, условно, «организационные характеристики», отвечающие различным организацион-ным стратегиям, стремящимся сохранить автономность университета. На наш взгляд, на данном этапе можно зафиксировать, по крайней мере, два важных направления анализа сложившейся ситуации, которые дают возмож-ность оценить и уточнить организационные характеристики: (а) особенно-сти государственной политики в области стимулирования инновационного развития, и (б) изменение организационных форм, которые принимает структура современного университета в попытке удовлетворить требованиям государства. В качестве возможных издержек здесь можно зафиксировать различные варианты переменных, на которых отрицательно сказывается «по-гоня за показателями». Напр., Н1 — академическая свобода. Давление со сто-роны правительства приводит к сокращению университетской автономии, что приводит, напр., к тому, что поддерживающая ее структура ухудшает качество подготовки выпускника, поскольку, реализуя свою общественно-значимую функцию, не имеет возможности должным образом поддерживать нормы академической свободы (см., напр., [1]).

Институциональные факторы. В данном случае рассматривается все много-образие стратегий трансформации университета, которые доступны руково-дству вуза. Очевидно, главным ограничивающим условием проводимых преобразований и выстраиваемых планов будет ограниченность ресурсов. Н — успешность распределения ресурсов. Соответствующая поддерживающая структура, которой будут отвечать «ресурсные характеристики», в первую

176

очередь, будет учитывать: (а) внешние характеристики, воздействующие на университет и ограничивающие возможности развития (географическое положение, экономические условия, место в «табели о рангах» и т.д.), а также (б) все, что связано с диверсификацией финансовой базы, затратами и выхо-дом от бизнес-инициатив и т.д. Очевидно, эта часть модели должна, так или иначе, быть интерпретируемой, напр., в рамках концепции экономики зна-ний. Академический капитализм (Ш.Слотер) превращает университет в по-добие корпорации, когда не только предпринимательская активность, но и остальная деятельность университета подчиняется корпоративному «коду управления» и критериям эффективности, характерным для бизнес-предприятия (см., напр., [2]). Среди возможных издержек Н1 можно отме-тить, напр., утрату университетом своей основной гуманистической функ-ции, отвечающей «первой миссии» (образование). Университет, в первую очередь, должен обеспечивать фундаментальность и широту образования, стремление удовлетворить «третьей миссии» (запросы общества) может при-водить к ряду «неприятных» последствий, таких как отказ от (сокращение) гуманитарной составляющей учебного плана в пользу технической, отказ от «неперспективных» направлений подготовки и т.д. Одно из возможных структурных противоречий, связывающих T и S, здесь можно проинтерпре-тировать как угрозу культа «академического аудита», когда преподаватели, по сути, превратились в офисных сотрудников, и на первый план оценки их деятельности выходят метрические показатели (количество статей в рецен-зируемых журналах, участие в международных конференциях и т.д.) и напи-сание отчетов.

Внутрисоциальные факторы. Эту группу факторов достаточно сложно при-вести к одному общему знаменателю, поэтому при их рассмотрении заранее ограничимся перспективой анализа проблемы капитализации знания. В стандартном понимании (Б.Кларк) концепция предпринимательского уни-верситета связывает капитализацию знания с внешними социально-экономическими факторами. В то же время, использование, напр., теории Тройной спирали (Г.Эшковиц) дает возможность оценить внутреннюю ди-намику капитализации знания, опираясь на анализ эпистемологических и когнитивных факторов получения знания (см., напр., [1]). H — успешность капитализации знания. В данном случае, поддерживающая структура, а также связанные с ней издержки, будут, так или иначе, затрагивать тему репутаци-онных или академических характеристик. Академические характеристики успешности будут учитывать важность для профессионального сообщества быть вовлеченными в трансфер технологий, престижность, уровень, объемы и широту проводимых в университете научных исследований, сотрудничест-во с академическими институтами и т.д. Н1 — профессиональная репутация. Усилия по сохранению уровня капитализации знания с необходимостью приводят к тому, что «неприбыльные» области, в частности, фундаменталь-ные исследования, могут быть забыты и отодвинуты второй план, будучи замещенными «перспективными» прикладными исследованиями. Аналогич-

177

ным же образом может быть проинтерпретировано противоречие, связы-вающее Т и S. Реальная практика прикладных исследований превращается в рутинную «перестановку показателей», лишенную претензий на серьезность научного результата и, тем самым, в ряде случаев, может понижать уровень профессиональной репутации. 1. Аблажей А.М., Головко Н.В. Академическая наука в современном обществе: кадровое

воспроизводство, адаптационные процессы и неолиберальные ценности. Новоси-бирск: Изд-во Новосиб. гос. ун-та, 2012.

2. Головко Н.В. Неолиберальная концепция науки и экономика знаний//Вестн. Ново-сиб. гос. ун-та. Сер.: Философия. 2012. Т. 10. Вып. 4. С. 57–63.

3. Stinchcombe A. Constructing Social Theories. Chicago, IL: University of Chicago Press, 1987.

В. Грехнёв Философия университета и философия в университете

В статье рассматривается взаимосвязь философии и университета в развитии духовной жизни людей. Во-первых, анализируется философия университета как теория и практика цело-стности и универсальности образования в нем. Во-вторых, исследуется значение философии как учебной дисциплины в университетском образовании для снятия разрывов и обособления знания в подготовке людей к будущей профессиональной деятельности.

Ключевые слова: философия, университет, философия университета, философия как универ-ситетская дисциплина.

Grekhnev V. Philosophy of university and philosophy at university In article the interrelation of philosophy and university in development of spiritual life of people is

considered. First, the philosophy of university as the theory and practice of integrity and universality of education in it is analyzed. Secondly, value of philosophy as subject matter in university education for removal of gaps and isolation of knowledge in training of people for future professional activity is investigated.

Keywords: philosophy, university, philosophy of university, philosophy as university discipline. О философии и университете в их связке можно говорить в двух смыс-

лах. Во-первых, можно определять сущность и особенности деятельности университета как значимого явления в жизни общества и в этом смысле за-ниматься философией университета; во-вторых, можно анализировать со-держание и роль учебной дисциплины “философия» в образовании людей университета, а значит рассуждать и об университетской философии.

Философия университета — это осмысление не только закономерностей интеллектуального развития общества, но и способов, средств существова-ния и функционирования образования в жизни людей. В философском ос-мыслении — теоретическом и практическом знании всеобщих закономер-ностей бытия университета важно многое. Естественно, перечислить все это многое не представляется здесь возможным. Поэтому обращаем внимание лишь на ключевые вопросы университета, которые очерчивают смысловые рамки его философии. Это, на наш взгляд, следующие вопросы:

- чт.е. университет и университетское образование, как некая интегриро-ванная в общество целостность бытия, жизнедеятельности его людей на раз-ных этапах истории;

178

- в чем заключается целевое и смысловое назначение университета и университетского образования в обществе;

- как измеряется состоятельность разных университетов и качество давае-мого ими образования;

- каковы основные источники, факторы и тенденции развития универси-тетского образования.

Как известно, университет (universal единый, общий, объединенный) — институт высшего образования, объединяющий в себе не только профес-сиональную подготовку людей на разных ее уровнях, но и исследователь-скую деятельность по самым разным научным направлениям. Однако уни-верситет — это, прежде всего, особая его среда — люди, которые в нем пре-подают, занимаются научными исследованиями, организуют и обслуживают учебный и воспитательный процессы, да и просто те, кто в нем сейчас учит-ся или когда-то в нем учился. Университетскую среду, конечно, создают лю-ди университета, являющиеся носителями и создателями его особого духа. Основными стержнями университетской духовности выступают принципы сознания, поведения и взаимоотношений людей университета: культ знания, творчество, свобода, демократия, культура, толерантность, соблюдение уни-верситетских традиций. Это значит, что именно дух университета создает университетское братство — общность взглядов, чувств и поведения почте-ния всех его людей к их «alma mater». Собственно университетский дух, соз-нание его людей — это фундамент определенности и целостности универ-ситета и его жизни. Без этого фундамента нет университета.

Философское осмысление университета не возможно без понимания его целевого и смыслового назначения. Бесспорно, есть цель и определенный смысл существования университета, и они взаимосвязаны. Цель — это иде-альный результат деятельности, ее causa finalis. Смысл же — это не только определение целей (задач) деятельности университета, но и содержание, используемые средства этой деятельности. Однако и цели нередко раскры-ваются через содержание, реализацию выполняемых функций университета. Конечно, по мере истории развития университета, смысл, т.е. цели его об-щественного назначения все более обрастают различными функциями. Со-храняются ли цель и смысл в существующих современных вариантах уни-верситета? У университета много разных функций — видов деятельности: профессиональная подготовка людей, обучение, воспитание, научно-исследовательская работа и т.д. Однако основной функцией университета, согласно В.Гумбольдту, является не столько образование, профессиональная подготовка людей, сколько формирование культуры страны и ее граждан. Эта функция не всегда была ведущей и вообще присущей университетам. Она становится определяющей, ведущей для университетов, начиная с XX в. Ведь изначально университет выполнял функцию «производства» интеллек-туальной элиты общества.

Современный университет, его функции во многом даже те, которые все-гда были, напр., профессиональная подготовка, научно-исследовательская

179

деятельность в условиях процессов глобализации видоизменяются. При гос-подстве рыночной экономики во взаимосвязях разных стран и людей остать-ся образованию вне рыночных отношений очень сложно. Университеты вынуждены приспосабливаться к рынку, а соответственно и стремиться к массовому обучению. Однако они не могут эффективно развиваться, если не станут экономить на тратах образования. Так, напр., многие учебные заведе-ния стремятся «уходить» от фундаментальности теоретической подготовки своих студентов по открываемым новым специальностям. Они, приспосаб-ливаясь к массовому обучению, не справляются с задачами индивидуальной работы со студентами, а, следовательно, и решением задачи повышения ка-чества представляемого образования. Кстати, глобализация и массовый ха-рактер образования мало способствует культивированию индивидуальных методов работы со студентами. Университеты разных стран призывают ре-шать задачу формирования всякого человека, как гражданина мира, а не не-кой особой личности для своего национального государства. Современная личность должна быть полноценно образованным космополитом, т.е. стать годной везде, всюду, где она живет или будет жить.

Т.о., целевое назначение, равно как и общий смысл современного массо-вого университетского образования состоит в подготовке человека, утили-тарные профессиональные знания и умения которого, сочетаются с его ком-петенциями (общими способностями обучаться и приобретать по умолча-нию умения и навыки) — быть годным везде.

Двигаясь к единству, все университеты вынуждены вступать в конкурент-ные отношения и выразить свою специфичность, чтобы обеспечить более представительный конкурс абитуриентов. Для этого надо показать свои пре-имущества и состоятельность в системе высшего образования страны. Инте-ресно, что рекламируют свою состоятельность и благополучие все универ-ситеты, но, конечно, по-разному. Одни университеты делают акцент в своей информации о себе на известных выпускниках: кто, где работает, даже если он или она работают не по полученной ими в них специальности. Другие университеты рекламируют свои возможности для учебы, занятий наукой, спортом и т.д. Почти все университеты показывают области занятости бу-дущих выпускников. Как правило, делают они это очень красочно, убеждая, что эти области занятости выпускников обеспечивается высокой зарплатой и широкими возможностями карьерного роста. Однако понятно, что такие возможности для массовых выпусков студентов всех университетов равны нулю. (В этом случае не надо бы создавать иллюзорные надежды будущим специалистам.) Может быть лучше более серьезно готовить к будущей рабо-те студентов: реалистично говорить о плюсах и минусах их профессиональ-ной деятельности. Собственно здесь явно видно, что университеты вступили в рыночные отношения, и действуют согласно их правилам. Университет, как и все другие субъекты рыночных отношений, рекламирует свой товар и его качество. Большую роль в конкурентных отношениях университетов стали играть рейтинги — определение места, занятого тем или иным уни-

180

верситетом в особом табеле успешности, сравниваемых друг с другом уни-верситетов. Критериями определения успешности университета в составле-нии этих табелей являются разные его виды деятельности.

Итак, университет осуществляет духовное производство: реализует по-требности людей в общих и специальных знаниях для получения профес-сии и, соответственно, дает образование (обучение и воспитание). Помимо профессиональной подготовки, университет занимается еще и производст-вом знаний, распределяет, обменивает и потребляет самые разные знания. Чтобы успешно заниматься непосредственно этой работой и иметь средства для своего развития, университет вынужден вести коммерческую деятель-ность. Благодаря своей коммерческой деятельности, университет и стал субъектом рыночных отношений в предложении населению образователь-ных услуг. Как субъект этих отношений, университет вступает в договорные отношения с частью людей, которые хотят получить профессию по той или иной образовательной программе подготовки. На коммерческой основе час-то ведется и научно-исследовательская работа. В будущем в развитии уни-верситета, видимо, будет максимально преобладать коммерческая состав-ляющая. Кстати, тенденция к полной коммерциализации высшего образова-ния уже просматривается. Связи университета с государством уже в ближай-шем будущем будут все больше переводиться на договорные отношения с четкой системой финансовых обязательств и исполнений. Каждый заказ университету будет обеспечен определенной суммой выделяемых средств на затраты образовательной подготовки и прочие издержки. Можно предполо-жить, что «перевод» работы системы образования на договорные отношения изменит характер высшего образования. В этой связи вряд ли высшее обра-зование останется массовым. Вернее, массовый характер этого образования сохранится лишь на самом низшем его уровне — в бакалавриате. На втором уровне высшего образования — в магистратуре будет осуществляться лишь элитное образование.

Университеты будут сохранять и свои ведущие позиции не только в раз-витии образовательной деятельности. Они обязательно станут и заметными центрами научно-исследовательской деятельности. Такая централизация развития научно-исследовательской работы позволит активизировать при-влечение молодежи к ней и вести профессиональную подготовку на основе систематической работы в таких университетах как научно-исследовательс-ких и образовательных центрах.

Университетское образование не может быть узкоутилитарным и исклю-чительно специализированным. Ведь университетское образование — это подготовка (обучение и воспитание), формирующее личность человека с системным и дифференцированным видением окружающего его мира. К какой бы профессии выпускника университета не готовили, он не может не иметь глубокого и всестороннего понимания происходящих общих процес-сов в природе, обществе и сознании человека. Эти знания составляют осно-ву всякого мировоззрения людей. Они необходимы для его жизнедеятельно-

181

сти в сегодняшнем мире, чтобы понимать этот мир и ориентироваться в нем. У многих современных людей в голове сумбур. Мышление людей массово представляет собой мозаику имеющихся знаний. В этой мозаике наряду с систематическими и проверенными знаниями, усвоенными в средней и высшей школе, есть еще и случайно-полученные из разных источников, в т.ч. mass media, разрозненные и обрывочные, знания. Вообще надо сказать, что в сознании молодежи массово преобладают общие, умозрительные, бес-цельные, беспочвенные и бесплодные рассуждения и размышления, которые уводят их от дела, реального решения конкретных жизненных проблем. Ведь молодых людей волнуют вопросы жизни, ее устройства, взаимоотношений человека с разными людьми, личного развития и достижения целей. Дать ответы на все эти вопросы, и навести порядок в голове, вполне может фило-софия. И не только в этом заключается необходимость философии. Фило-софия — знание универсальное, предлагающее на выбор ту или иную свою методологию. Философия способствует формированию всестороннего, от-четливого, самостоятельного логического и критического мышления. В фи-лософии ничто не может заменить мышление. Часто в виде замены мышле-ния предлагают веру. Вера есть и в философии, но она не может полностью заменить в ней мышление. Вера — чувство доверия, возникшее в результате незнания или непонимания чего-либо. Мышление — акт усилия интеллекта решить ту или иную задачу, проблему. Философия видит высшую ценность мудрости, знания в мышлении. В этом смысле университетский курс фило-софии позволяет осуществлять междисциплинарный синтез, поскольку именно он исходит из целостности научного мышления. Ведь уходя от узкой специализации, философия в университете способствует развитию общена-учного кругозора у каждого студента. В данном случае речь идет об общем курсе философии, который преподается на всех факультетах и специализа-циях университетов.

В. В. Дегтярева Проблема капитализации знания в теории тройной спирали

По определению, капитализация как «порождение» знанием добавочной стоимости являет-ся следствием взаимодействия между университетом, государством и бизнесом, направленного на поддержку инноваций, в частности, на развитие соответствующих организационных струк-тур в рамках сложившихся политической и экономической систем отношений. В стандартном понимании концепция предпринимательского университета (Б.Кларк и др.) связывает капита-лизацию знания с внешними социально-экономическими факторами. В то же время, в теории


182

Тройной спирали (Г.Эшковиц и др.) есть возможность оценить внутреннюю динамику капита-лизации знания, опираясь на анализ эпистемологических и когнитивных факторов получения знания. Такие важные внутренние факторы развития знания, как «эпистемологическая структура знания» или «когнитивный стиль дискурса» могут вносить существенный вклад в итоговую ре-зультативность попытки капитализации знания.

Ключевые слова: капитализация знания, теория Тройной спирали, предпринимательский университет, Б.Кларк, Г.Эшковиц.

Degtyareva V.V. Capitalization of knowledge problem within the triple-helix theory By definition, capitalization as “production” of surplus value by the knowledge is a consequences

of an interaction between university, state and business that aimed to support innovations, for example, to the development of corresponding organizational structures within the existing political and eco-nomical framework. Following the standard understanding, the concept of entrepreneurial university (B. Clark) connects the capitalization of knowledge with the external socio-economic factors. At the same time, within the Triple-Helix theory (H. Etzkowitz) there is a possibility to evaluate the internal dynamics of the capitalization of knowledge that rests on analysis of epistemological and cognitive factors of knowledge development. Such an important factors of internal dynamics of knowledge development like “epistemological structure” and “cognitive processing” may make a significant con-tribution into the final result of an attempt of capitalization of knowledge.

Keywords: capitalization of knowledge, Triple-Helix theory, entrepreneurial university, B.Clark, H.Etzkowitz.

Теория Тройной спирали, описывающая взаимодействие университета, государства и бизнеса, была предложена в 1990-х как ответ на трансформа-цию традиционного для индустриального общества отношения «государство — производственная сфера» в новых условиях, которые диктует развитие общества знаний [4]. Суть концепции, кроме очевидного синтеза различных элементов, по-своему отражающих новые: роль университета, задачи госу-дарства и модели развития бизнеса с целью обоснования новых институ-циональных, а также социальных форм производства, трансфера и прило-жения знаний, отражают следующие две максимы: «Неоинституционализм» и «Неоэволюционизм» (см., напр., [1]). Первая подчеркивает роль универси-тета, как подвижника инноваций на национальном и региональном уровне, анализируя аспекты коммерциализации произведенных знаний, включенно-сти в социально-экономическое развитие, правовую базу и т.д. В частности, подчеркиваются три основные формы отношений, связывающие универси-тет, государство и бизнес: (а) «статическая», когда ведущую роль играет госу-дарство, тем самым, ограничивая возможности университета и бизнеса осу-ществлять инновационные преобразования; (б) «либеральная», когда вмеша-тельство государства в экономику незначительно, бизнесу отводится лиди-рующая роль, а сами государство и университет становятся вспомогательны-ми структурами, напр., как «кузница кадров» и внешний регулятор социаль-ных и экономических отношений соответственно; (в) «сбалансированная», когда учитывается основная специфика общества знаний — университет (и другие производящие знание институты) является главным проводником и ключевым элементом в отношениях с бизнесом и государством. Вторая мак-сима подчеркивает важность теории социальных коммуникаций (Ю.Хабер-мас, Н.Луман, Л.Лейдесдорф и др.), которая рассматривает университет, го-сударство и бизнес как коэволюционирующие подсистемы общества, кото-рые взаимодействуя, изменяют свою институциональную структуру, подчи-

183

няясь рефлексивной динамике рынков, технологических инноваций, поли-тических отношений и т.д. Предполагается, что каждая институциональная сфера порождает новые типы связей и структур, приводящие к сетевой инте-грации, в рамках которой сама институциональная сфера выполняет роль селективной среды, а взаимодействие между сферами — роль селективного механизма.

Естественно, предпринимательский университет (Б.Кларк и др.) является одним из основных элементов теории Тройной спирали. Высокотехнологи-ческий бизнес, государство в роли венчурного капиталиста, общественное мнение и т.д. — все это заставляет университет изменяться, опровергая, напр., представление о том, что диверсификация и удорожание производст-ва знания может привести к потере университетом своей значимости. В со-временном обществе от выпускника университета требуется не только быть профессионалом в какой-либо области знания, но и быть готовым активно участвовать в экономическом развитии общества. Программы непрерывного образования, бизнес-инкубаторы, центры междисциплинарных исследова-ний, технопарки, венчурные фирмы — все это необходимые элементы предпринимательского университета, который сам становится новым источ-ником производства знаний и трансфера технологий. Однако, что движет этими преобразованиями с точки зрения внутренних факторов развития знаний? На наш взгляд, любая постановка проблемы государственного, со-циального или экономического планирования, которая хочет достичь како-го-то коллективного решения, обязана учитывать определенные организа-ционные ограничения и средства, которые будут «понуждать» индивидов участвовать в коллективном действии (см., напр., [3]). Для того, чтобы по-строить эффективную модель коллективного действия, в первую очередь, нужно рассмотреть мотивации, потенциал, условия и нормы, контролирую-щие деятельность индивида. Говоря о проблеме капитализации знания, это означает, что ее конструктивная модель должна учитывать внутренние эпи-стемологические и когнитивные факторы получения знания и их влияние на то, как знание может быть получено и трансформировано с целью получе-ния прибыли.

Как правило, динамику капитализации знания связывают с внешними социально-экономическими факторами. По определению, капитализация, как «порождение» знанием добавочной стоимости, является следствием взаимодействия между университетом, государством и бизнесом, направлен-ного на поддержку инноваций, в частности, на развитие соответствующих организационных структур в рамках сложившихся политической и экономи-ческой систем отношений. В рамках теории Тройной спирали предполага-ется, что мы принципиально не сможем объяснить, а также предсказать дальнейшие направления институционального развития, не обращаясь к анализу внутренней динамики эпистемологических и когнитивных факторов получения знания [5]. Тем самым проводится прямая связь между капитализа-цией знания и внутренними факторами развития знания, как внутренними

184

факторами трансформации университета. Это значит, что прежде чем рас-суждать о капитализации знания, мы должны принять во внимание микро-структуру мотиваций, норм, потенциала и ресурсов конкретного ученого, участвующего в «производстве инноваций», рассмотреть, напр., проблемы сложности и комплексный характер информации, которой владеет ученый, когнитивный горизонт и этические нормы, принятые в данном сообществе исследователей и т.д. Здесь можно отметить как минимум два внутренних фактора развития знания, которые, на наш взгляд, могут вносить вклад в ито-говую результативность капитализации знания: «эпистемологическая струк-тура знания» и «когнитивный стиль дискурса». Успешность капитализации знания означает, что мы можем его продать, либо получить добавочную стоимость в результате его использования. В обоих случаях знание должно быть воспроизводимо и его производителем и его потребителем. Чем более комплексные и общие теории мы используем (а это необходимое условие инноваций, т.к. применение простого эмпирического знания не требует из-менения организационной структуры производства знания [5, p. 33–39]), тем более изощренной должна быть организационная структура, которая отвеча-ет его воспроизводству. Сюда должны быть включены и теоретики, разраба-тывающую теоретическую часть явления, и практики, семантически закреп-ляющие соответствие между теорией и реальностью, и прикладники, разра-батывающие технологические приложения. В этом смысле, понимание сложного комплексного характера знания само по себе толкает университет к «индустриализации», которая и закрепляется в модели предприниматель-ского университета. Также очевидно, что в общем случае сообщества произ-водящих знание и его потребляющих будут пользоваться различными нор-мами, уже потому что нормы — это результат обобщения соответствующих практик. Напр., если для представителей академического сообщества наи-высшей ценностью является интеллектуальная репутация, то для представи-телей бизнес сообщества — это прибыль. В этом смысле, последние могут вполне убедительно обвинять первых в недальновидности и витании в обла-ках. Успешность капитализации знания является прямым следствием воз-можности приведения этих разных идеологий по отношению к знанию под один знаменатель.

Исторически, концепция предпринимательского университета пришла на смену концепции университета исследовательского. Идеология «Univer-sitas litterarum» (В.Гумбольдт), напр., предполагала, что профессора парал-лельно должны заниматься научными исследованиями, и что студенты должны обучаться на практике, помогая реализовывать основную миссию университета — получение нового научного знания. Существенное отличие предпринимательского университета (Б.Кларк и др.) заключается в том, что кроме реализации своей общественно-значимой функции, теперь универси-тет должен отвечать конкретным запросам и бизнеса, и государства. В эпи-стемологическом и когнитивном плане авторитет науки и образования не изменился, но произошли серьезные изменения в «маркетинговом» (см.,

185

напр., [2]). Теория Тройной спирали (Г.Эшковиц и др.) — это продукт ХХ в., она закрепляет новые формы отношений между наукой, образованием и обществом. На наш взгляд, интерпретация предпринимательского универси-тета в теории Тройной спирали дает возможность более детально описать основания не только капитализации знания, но и всей социальной и когни-тивной динамики, которая делает предпринимательский университет воз-можным. 1. Аблажей А.М., Головко Н.В. Академическая наука в современном обществе: кадровое


2. Головко Н.В. Наука в глобализирующемся мире: профессиональная деятельность или общественное благо?//Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Сер.: Философия. 2011. Т. 9. Вып. 4. С. 22–29.

3. Головко Н.В. Проблема безбилетника и предел эффективности коллективного дей-ствия//Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Сер.: Философия. 2012. Т. 10. Вып. 3. С. 43–50.

4. Etzkowitz H. The Triple Helix: University–Industry–Government Innovation In Action. London: Routledge, 2008.

5. Viale R. Knowledge-Driven Capitalization of Knowledge//The Capitalization of Knowl-edge: A Triple Helix of University-Industry-Government/H.Etzkowitz, R.Viale (Ed.). Cheltenham, UK: Edward Elgar Publishing, 2010. P. 31–73.

С. С. Калинин Образ мирового древа в культуре древних германцев и его лингвофилософский анализ

В статье рассказывается об образе-символе Мирового Древа в германо-скандинавской язы-ческой культуре. Рассматриваются особенности этого образа, анализируются особенности древнегерманского мироздания и древнегерманской вселенной. Даются образы, подобные обра-зу Мирового Древа в германо-скандинавской мифологии, проводится их сравнение с образом Мирового Древа.

Ключевые слова: Мировое Древо, Ирминсуль, образ, символ, древнегерманская мифология, германо-скандинавское язычество.

Kalinin S.S. The World Tree image in the Old Germanic culture and its linguistic and philosophic analysis

The article deals with the symbolic image of the World Tree in Old Germanic heathen culture. The special aspects of this image are demonstrated, the dispensation of the Old German mythological world are analyzed. The similar images of the World Tree are given. They’re compared with the World Tree image.

Keywords: World Tree, Irminsul, image, symbol, Germanic mythology, Germanic paganism. Древнегерманская модель мира имеет значительные сходства с другими

индоевропейскими моделями мира. Как и во многих других древних индоев-ропейских культурах, центральным образом, фигурально выражаясь «нача-лом координат», здесь служит Мировое Древо, называемое Иггдрасиль. Оно определяет членение древнегерманского Космоса как в вертикальной, так и в горизонтальной проекции. В частности, в эддической песни «Прорицание вёльвы» одним из его эпитетов является «древо меры», т.е. структура, опреде-ляющая, устанавливающая размеры Вселенной [2, с. 33]. Кроме того, оно

186

служит единым связующим элементом между всеми отдельными мирами древнегерманского мифомира (всего их девять). Мировое Древо также явля-ется не только объектом, организующим мифологическое пространство древнегерманского Космоса, но и временным ориентиром [2, с. 39]: с момен-та его возникновения (как об этом говорится в эддической песни «Прорица-ние вёльвы») начинается отсчет исторического времени. Фактически, само понятие времени возникает, начиная с этого момента.

В точности так же, как и в других индоевропейских культурах, исходя от пространственного положения Мирового Древа, определяется и местополо-жение жилищ темных и светлых богов, людей, духов стихий, как добрых к богам и людям, так и враждебных и т. д. [1]. У кроны Древа находится мир асов (Асгард) — верховных богов германо-скандинавского пантеона. Там же находится и Вальгалла — чертог павших воинов-героев, которые после смерти попадают в дружину Одина — верховного бога древних германцев. Мир людей Мидгард расположен посередине — на пересечении двух про-екций древнегерманской вселенной: горизонтальной и вертикальной. У корней Мирового Древа расположен Хелхайм — мир мертвых, в котором обитают злобные души убийц и клятвопреступников. Правит великанша Хёль — хозяйка царства мертвых. На ветвях Мирового Древа расположены различные миры, в которых обитают другие боги и духи. Связь между всеми мирами в вертикальной проекции Мирового Древа осуществляется с помо-щью нескольких его обитателей — так, белка Рататоск все время перемеща-ется по стволу от корней к вершине, вороны Одина облетают все миры, орел Одина также может перемещаться по всем мирам, дракон Ниддхёгг грызет корни Иггдрасиля и т.д.

В горизонтальной же проекции Мировое Древо выступает как символ, обозначающий оппозицию между Мидгардом («своим», «освоенным» ми-ром) и Утгардом («внешним», «незнакомым», «враждебным» миром). Само название Утгард можно так и перевести с древнеисландского, как «внешний мир». Утгард в эддических сказаниях пользуется дурной славой, поскольку в нем обитали враждебные богам и людям великаны, с которыми часто прихо-дилось бороться богам и героям.

Нетрудно заметить тот факт, что вертикальная проекция древнегерман-ского мифологического Космоса схожа, как замечал Е.М.Мелетинский [1], с воззрениями народов, исповедующих шаманизм. Действительно, коренные народы Сибири (напр., хакасы, алтайцы) считают, что в верхней части мира, «на небе», находится царство добрых духов, которыми правит добрый бог Ульгень, в то время как под землей царствует страшный Эрлик-хан со мно-жеством подчиненных ему зловредных духов. Отголоски арахичных шама-нистских практик можно найти в достаточно развитой мифологии древних германцев. Помимо вышеупомянутого вертикального членения мира, в эд-дической мифологии присутствуют фигуры, так или иначе связанные с ша-манством. Так Один, выступающий в качестве верховного жреца-шамана, распинает сам себя на Мировом Древе с целью обрести тайное знание рун и

187

рунной магии. В течение девяти дней и девяти ночей он висит пригвожден-ным на Иггдрасиле, чтобы достигнуть пограничного состояния сознания, перейти на грань видимой и невидимой ипостаси бытия и обрести, «под-нять», как говорится в оригинальном эддическом тексте, священные руны. Символично, что ритуал, проводимый Одином, длится именно девять дней. Число девять постоянно встречается в эддической мифологии, но в то же время оно присутствует в шаманистских культурах как некий числовой архе-тип (как пишет об этом М.Элиаде [3]). Так, напр., в самой первой эддической песни «Прорицание вёльвы» говорится о том, что пророчица-вёльва, вос-ставшая от бесконечного сна в царстве мертвых, помнит «девять корней, де-вять миров и древо предела, еще не проросшее». Девять корней — это, оче-видно, девять корней Иггдрасиля, которые уходят в мир мертвых, но, с дру-гой стороны, и в землю, а, следовательно, черпают от нее энергию. Девять корней воплощают собой источник земной, «хтонической» энергии, пере-дающейся по Мировому Древу. О девяти мирах уже говорилось выше, ровно как и о том, что Иггдрасиль иногда называют деревом меры, деревом преде-ла. Еще непроросшее Древо Предела, т.е. Иггдрасиль, воплощает собой еще неупорядоченный мир, в котором хаотически переплетены между собой все первоэлементы. Иггдрасиль, будучи уже «проросшим», упорядочивает, соз-дает как пространство, так и время, поскольку эти основополагающие кате-гории бытия взаимосвязаны между собой как с точки зрения мифологиче-ского сознания создателей эддических мифов (древних гермацев), так и ис-ходя из современных научных представлений (четырехмерное пространство-время в теории относительности).

Вообще, Мировое Древо, Иггдрасиль, играет чуть ли не центральную роль в ша-

манской инициации Одина. Недаром его ритуальные мучения являются свя-занными с этим древом. Иггдрасиль — проводник всех мировых сил, миро-вой энергии, протекающей по нему, черпая которую, можно приобрести безграничные знания. Самим Одином в эддической песни об этом говорится

Экстернштайне. Внизу, под христиан-ским барельефом распятия, находится изображение священного древа Ир-минсуля. Изображение имеет плохую сохранность.

Змей Оуроборос (из средневекового греческого манускрипта по алхимии).

188

так: «Стал созревать я и знания множить, расти, процветая; слово от слова слово рождало, дело от дела дело рождало». Мировая творящая энергия пре-образуется Одином в магическую энергию и магическую силу заклинаний и слов. В этой же песни он говорит о том, что узнал «девять песен» вместе с познанием силы рун. «Девять песен» воплощают собой магическую энергию слова, которая, в свою очередь, черпается из всеобъемлющей мировой силы и мировой энергии.

Интересно в этом плане сопоставление Мирового Древа Иггдрасиля с Ирминсулем (Irminsul) — священным столпом (либо древом) германцев. Ирминсуль обычно ставился у въезда в древнегерманское селение, счита-лось, что он благословляет и оберегает его жителей. Изображение Ирминсу-ля встречается на некоторых предметах древнегерманской культуры, в част-ности, оно высечено в древнем культовом месте в Экстернштайне (Герма-ния). Там Ирминсуль уподоблен священному древу, но в то же время и змею — символу мировой энергии.

Само название Irminsul содержит в себе композит irmin, которому можно дать эквивалент «мой и твой», но в то же время и «всеобщий», «наивысший». Продолжая метафорический ряд, можно передать значение этого композита как «мировой», «вселенский». Т.о., Ирминсуль может служить еще одной моделью, еще одним воплощением Мирового Древа. Его название букваль-но так и можно перевести — «Мировое Древо». Ирминсуль — символ и ис-точник жизненной и мировой энергии, по которому она протекает. Через него происходит обмен сакральной энергией, сакральной силой с природой, людьми и окружающим миром. Изображения Ирминсуля по этой причине часто ставились на культовых местах, «местах силы», которые почитались древними германцами как священные. В то же время, сопоставление Ирмин-суля с образом змея — символа энергии земли — имеет параллель и в скан-динавской эддической мифологии. Здесь таковым символом выступает Ёр-мунганд — мировой змей, лежащий на дне океана, опоясывающего средин-ный мир. Мировой змей Ёрмунганд, изначально, видимо служил символом первозданной стихии земли, до тех пор, пока не перенял на себя, по боль-шей части, эсхатологические функции. Схож он и со средневековым алхи-мическим символом Оуроборосом, который воплощает циркуляцию и кру-говорот материи и энергии в природе. Оуроборос — это символ самого ал-химического процесса, символ поиска первовещества и, в конечном итоге, получения философского камня. Метафорически, философский камень — это священное, сакральное знание о природе мироздания, об устройстве мира. Оуроборос — это символический путь его достижения, в т.ч., и с по-мощью ритуальных (шаманских) практик. Кроме того, Оуроборос воплоща-ет идею цикличности времени, вечности, единства всего во вселенной. Оуроборос — зримое воплощение максимы «все в одном». Он служит види-мой иллюстрацией закона единства и борьбы противоположностей, на ко-тором зиждется сама жизнь.

189

Вместе с тем, пребывание Ёрмунганда в водной стихии указывает на его связь и с этим первоэлементом. Вода — символ превращений мировой энер-гии и трансмутаций. Вместе с тем, водная стихия, по своей природе являю-щаяся женской, служит и символом творящей, плодородной энергии. Во многих древних индоевропейских культурах женщина символизировалась водной стихией. Также ее символом был сосуд, чаша, как источник жизнен-ной, продуцирующей силы, а также магической энергии. Известно, что в культуре древних германцев женщины почитались как могущественные но-сительницы волшебной силы и предсказательницы. Они владели магией, недоступной мужчинам-жрецам. Интересным является тот факт, что именно к пророчице-вёльве обращается Один с целью узнать грядущее и судьбы мира, даже верховному богу древних германцев недоступно видение будуще-го. Вместе с тем, в ритуалах вёльвы тоже имеются определенные отголоски шаманских практик. Так, в состоянии транса она может путешествовать как в прошлое, так и в будущее. Очевидно, что в этом ей помогает «древо меры», Мировое Древо, поскольку оно служит как границей между мирами, так и границей между временными слоями. И снова Мировое Древо выступает как «помощник» при совершении магических ритуалов.

Т.о., можно обнаружить большую важность образа Мирового Древа для организации всего древнегерманского мифологического Космоса и сакрального пространства в частности. Мировое Древо в древнегерманской космогонии имеет широкие символические параллели, связи и сопоставления в других культурах. С ним связано множество других образов и символов древнегерманской культуры. Как языковой, так философский, символический анализ данного образа может дать многое для изучения как языковой культуры, так и внутренней, духовной культуры древних германцев, их внутренней жизни. 1. Мелетинский Е.М. Скандинавская мифология как система [Электронный ресурс].

Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/folklore/meletinsky10.htm. 2. Топорова Т.В. Семантическая структура древнегерманской модели мира. М.: Радикс,

1994. 192 с. 3. Элиаде М. Шаманизм. Архаические техники экстаза [Электронный ресурс]. — Ре-

жим доступа: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/okkultizm/Eliade/62.php

И. С. Качай Экзистенциально-онтологические основания взаимосвязи категорий «творчество» и «патриотизм»

В статье выявляется онтологическое значение симбиотического смыслового единства кате-горий «творчество» и «патриотизм» с целью формирования глубинного самосознания лично-сти. Затрагиваются экзистенциальные аспекты понимания патриотизма сквозь призму обыден-ного сознания в историческом контексте.

Ключевые слова: творчество, патриотизм, обыденное сознание, отношение к истории, экзи-стенциальное чувство дома.

190

Kachaj I.S. Existential-ontological grounds the relationship categories of “creativity” and “patriotism” The article reveals the ontological value of symbiotic semantic unity of categories «creativity» and

«patriotism» to form a deep consciousness of the person. Existential aspects of understanding of patri-otism are affected through the prism of the ordinary consciousness in the historical context.

Keywords: creativity, patriotism, everyday consciousness, attitude to history, existential sense of home.

Под давлением современной информационной парадигмы, устроившей смысловой переполох в рамках социально-гуманитарной ветви знания, фун-даментальные философские категории зачастую утрачивают свой онтологи-ческий статус. Такого рода понятийная разноголосица способствует тому, что человеку подчас стоит большого когнитивного труда отличить фальши-вые ценности от исходно-подлинных ориентиров. Нивелирование смысло-вых основ генерализирующих универсалий происходит также по причине повседневной борьбы человека за реализацию корыстно-прагматических интересов вопреки стремлению к истине.

Ситуация информационно-знаниевого коллапса и экзистенциально-онтологических коллизий детерминирует необходимость осуществления особого, творческого подхода к семантическому наполнению и развёртыва-нию базовых понятий, концептуализирующих человеческое бытие, важ-нейшим из которых является понятие патриотизма, затрагивающее глубин-ные мотивы человеческого естества и во многом позволяющее человеку стоически оставаться человеком наперекор всё более распространяющемуся в социальном мире квазиконцептуальному вероломству.

В расхожих формулировках термин «патриотизм» определяется как лю-бовь к Родине, как преданность своему Отечеству, наконец, как сложный комплекс общественных чувств, направленных на веру в самодостаточность своего народа. Неспроста И.Кант именовал патриотическим такой строй мыслей, когда каждый человек в государстве «рассматривает общность как материнское лоно и страну свою как родную почву, на которой он вырос и которую он как драгоценный залог должен оставить после себя» [3, с. 80].

В своё время Д.С.Лихачёв заявлял, что патриотизм — не просто чувство, а «важнейшая сторона личной и общественной культуры духа, когда человек и весь народ поднимаются над самими собой и ставят себе сверхличные це-ли» [4, с. 468]. Однако А.И.Солженицын, изрядно пострадавший от совет-ской идеологической системы, подчёркивал, что патриотизм как естествен-ное, органическое чувство, не требующее никаких оправданий и обоснова-ний, как «начало, объединяющее народ и никак не отделяющее от человече-ства» [6, с. 153], может подвергаться различного рода искажениям.

Действительно, насыщенная смысловая палитра патриотизма, погрязшая в пучине противоречивых трактовок со стороны массового сознания, крайне редко находит своё адекватное выражение, попадая в прокрустово ложе шо-винизма, национализма, идеологии, космополитизма, эгоизма и популизма. Ещё Б.Рассел полагал, что «национализм не может жить без ложных пред-ставлений» и для его преодоления считал необходимым непрестанно «слу-жить истине, быть правдивыми в своих мыслях, избегать приятных мифов»

191

[5, с. 195], которыми человек любит потакать собственным страстям. Неслу-чайно П.Я.Чаадаев, клеймённый сумасшествием и запрещённый к печати, писал, что в России имеются лишь «патриотические инстинкты, а не разви-тое и зрелое патриотическое сознание, вырастающее из свободы духа и про-думанности личного выбора» [1, с. 76].

В современной России наличествуют своеобразный подход к патриотиз-му, выражающийся в требовании от государства финансовых привилегий, улучшения качества жизни, пересмотра действующего законодательства под постоянно возрастающие потребности человека. Практически в каждой от-дельно взятой личности живёт и с каждым днём всё более костенеет убежде-ние в том, что государство обязано обеспечить гражданина всем необходи-мым при полном бездействии последнего. Из этого следует, что человек сознательно или неосознанно «de facto» покупает чувство «патриотизма» у государства в обмен на более сытую жизнь, что говорит о возросшем уровне общественного потребления, равно как и о заниженном онтологическом значении культурного производства, т.е., по сути, об отсутствии самостоя-тельности и творчества.

Тем не менее, на уровне обыденного сознания не прекращаются дискус-сии относительно природы патриотизма, смысл которых заключается в том, что патриот должен жить, обучаться и работать только в своей стране. Од-нако, в таком случае, русский царь Пётр Великий, получивший голландское образование, «отец русской музыки» М.И.Глинка, задумавший патриотиче-скую оперу «Жизнь за царя» в Италии, русский писатель Н.В.Гоголь, сотво-ривший свои «Мёртвые души» в Риме, не попадают под такое определение патриота. Говоря иначе, патриотизм не является подпиской о невыезде и ориентирован, прежде всего, на созидательное бескорыстие, внутреннюю честность и порядочность.

Т.о., при негации творческой доминанты личности происходит онтоло-гическая деформация понимания патриотизма вкупе с его трансформацией из истинно-искреннего экзистенциального континуума чувств и разума в симулятивное бравирование ложных идолов, прочно осевших в глубинах человеческого подсознания. В этом смысле можно понять Л.Н.Толстого, безапелляционно призывавшего либо оправдать все негативные стороны проявления патриотизма, «от которого происходят неисчислимые как физи-ческие, так и нравственные страдания людей» [7], либо вовсе от него отка-заться.

Патриотизм, сознательно или бессознательно лишённый внятного онто-логического стержня, остро нуждается в творческом переосмыслении, ведь только посредством творческой деятельности человек способен к созиданию новых ценностей и идей, которые в своей потенции способны низвергнуть господство популистских паттернов. В противном случае понятие патрио-тизма будет с ещё большим деонтологическим императивом узурпировано реакционными силами и приобретёт ещё более смутные и приблизительные очертания. Более того, онтологическое единство смысловых основ творчест-

192

ва и патриотизма охватывает значительную часть экзистенции человека в её чувственном и рациональном аспектах: «Патриотизм приобретает черты творчества, ибо творческий акт предполагает интеграцию рационального и иррационального» [2, с. 30].

Нельзя усомниться в том, что творческая личность обладает нестандарт-ностью мышления, повышенной восприимчивостью, исключительной на-блюдательностью, стремлением к духовному росту, а также способностями к всестороннему рассмотрению фактов, к верной ориентации в той или иной проблематике, к грамотному определению ценности явлений, к уступкам и сотрудничеству. В свою очередь, к важнейшим личностным детерминантам патриота следует отнести такие, как «ответственность, чувство долга, ини-циативность, внутренняя свобода, целеустремленность, верность традиции, трудолюбие, чувство достоинства и честь» [8, с. 53].

Поразительная близость объёмов понятий творчества и патриотизма го-ворит о том, что «истинный патриотизм всегда является частью более обще-го творческого процесса, продуктом творческого, культурного сознания» [8, с. 53]. А поскольку патриотизм фундируется на творческом освоении и ос-мыслении социокультурного бытия, то по своей сути он противоречит пато-логическим формам так называемого «квасного патриотизма», зиждущегося на некритическом мировосприятии.

Безусловно, навязывание творчества, равно как и насильственное извне-имманентирование компрадорски ангажированного патриотизма абсолютно неприемлемо. В этой связи прослеживается явственная необходимость вос-питания в человеке самостоятельного стремления к свободному творчеству, необходимость создания таких условий, при которых творчество не сможет не приносить антропологические плоды в виде трезвого гражданского само-сознания и зрелости чувствования и разумения патриотизма.

Однако парадокс заключается в том, что таковые условия может обеспе-чить В т.ч. и патриотизм как ощущение собственного дома, как чувство за-щищённости своих творческих интенций, как сакральный момент причаст-ности к культурному наследию и непосредственному творчеству в рамках наличествующих традиций. Более того, желание созидать в геометрической прогрессии увеличивается по мере того, как возрастает глубина ощущения своего жизненного мира, собственного экзистенциального горизонта. В этом отношении «непросто подчас бывает установить, созидание ли дома являет-ся результатом творческого процесса, или сам творческий процесс становит-ся результатом созидания дома» [8, с. 58].

Более того, культура человека в аспекте его патриотической идентифи-кации определяется также отношением к собственному прошлому, почтени-ем к своей истории с её как тоталитарными и антипатриотическими страни-цами, так и с выдающимися победами и достижениями, что являет онтоло-гическую потенцию истинного понимания патриотизма как в непосредст-венном здесь-бытии, так и для будущего. Т.о., онтологический симбиоз чувств и разума в контексте неистощимого союза творчества и патриотизма

193

способен разрушить экзистенциальные оковы личности посредством спо-собности творчески отвечать на вызовы времени, осуществляя истинный патриотизм как живое чувство и глубинное осознание безвозвратно ушед-шей событийности времени, которое, тем не менее, неустанно спешит к но-вым творческим вызовам. 1. Василенко Л.И. Патриотизм//Краткий религиозно-философский словарь / Ред.

Л.И.Василенко. М.: Истина и Жизнь, 1996. 133 с. 2. Зобов Р.А. Патриотизм и культура//О патриотизме и гражданственности / Ред.

А.А.Козлов. СПб.: Элексис Принт, 2005. 228 с. 3. Кант И. Основы метафизики нравственности / Соч.: В 6 т. / Под общ. ред.:

В.Ф.Асмуса и др. М.: Мысль, 1965. Т. 4. Ч. 2. 478 с. 4. Лихачёв Д.С. Избр. раб.: В 3 т. / Ред.: Т.Мельникова. Л.: Худ. лит., 1987. Т. 2. 1987.

496 с. 5. Рассел Б. Философский словарь разума, материи и морали. К.: Port-Royal, 1996. 368 с. 6. Солженицын А.И. Россия в обвале. М.: Русский путь, 2006. 208 с. 7. Толстой Л. Патриотизм или мир//Толстовский листок. Запрещённый Толстой.

№ 3. М.: АВИКО ПРЕСС, 1993. 8. Томалинцев В.Н. Патриотизм как основной элемент социального творчества//О

патриотизме и гражданственности. СПб.: Элексис Принт, 2005. 228 с.

И. А. Кребель Политика актуальной мысли в образовательном процессе современной культуры*

Современная ситуация в силу ряда различных обстоятельств может быть охарактеризована «ситуацией тревоги», вызывающей апокалиптическое настроение. Однако, именно апокалипси-ческое настроение вызывает потребность прояснить и понять глубинную метафизику жизненно значимых процессов, в том числе и процесса современной образовательной системы и образо-вания как такового — его функциональной определенности и исконной телеологии.

Ключевые слова: мысль, политика актуальной мысли, метафизические принципы, логика Krebel I.A. Policy relevant thoughts in the educational process of modern culture The situation today due to a variety of circumstances may be characterized by «a situation of

anxiety,» causing an apocalyptic mood. However, it is apocalyptic thinking is the need to clarify and understand the profound metaphysics vitally important processes, including the process of modern education system and education as such — its functional certainty and native teleology.

Keywords: thought, policy relevant thoughts, metaphysical principles, logic Современная ситуация в силу ряда различных обстоятельств может быть

охарактеризована «ситуацией тревоги», вызывающей апокалиптическое на-строение. Однако, именно апокалипсическое настроение формирует по-требность прояснить и понять глубинную метафизику жизненно значимых процессов, в том числе и процесса современной образовательной системы и образования как такового — его функциональной определенности и искон-ной телеологии.

* Работа выполнена в рамках темы Гранта РГНФ № 13-33-01287/13 от 02 июля 2013 г. (Г-287).

194

Не секрет, что образовательный процесс выхолащивает собственную глубинную логику, тем самым опустошает такие категории, смысл которых изначально маркирован сакральным — категории знания, Логоса, Учителя, ученичества, а вместе с тем и самого процесса обучения, в основе которого лежит опыт служения знанию. Современное образование низвергает установ-ки на то, что процесс овладения знанием не определяется только однослой-ной прагматикой, преследующей конкретную выгоду — «мы разовьем ваши навыки и научим вас продавать их как ресурс на рынке труда». Такая позиция вытесняет сущностные основания образовательного процесса — сам интерес к познанию: познавать не столько для того, чтобы успешно продавать навык, сколько ради интереса к самому предмету познания.

Однако, проблемы современной образовательной системы, в первую очередь — российской, с необходимостью воспроизводят проблемы соци-ального порядка, и, шире, жизненного мира, в котором пребывает современ-ная культура: процесс образования становится маркером состояний социаль-ной среды, а с нивелировкой образовательного процесса доминируют апо-калиптические настроения. И в контексте тупика, вызванного реформами и инерцией их исполнения, именно философия заявляет о своих компетенци-ях — прояснить исконную семантику апокалиптики, выяснить глубинные основания жизненного значимых процессов, провести экспликацию их ар-хаической телеологии и открыть перспективу развития из тех условий, соз-нательный выбор которых оказывается приоритетным. Философия реконст-руирует и реанимирует первичную мифологию знания, тем самым восста-навливает первичные условия мысли, сообщает о ее актуальности и органи-зует ее политику — опыт практического освоения мира посредством знания ар-хаических принципов организации мира и мысли, однопорядковой ему, и сознательного управления жизненным процессом. Возникает вопрос — какая мысль остается актуальной сегодня? Очевидно — та, которая произведена из своего жизненного основания, из опыта органичного Мирозданию мировосприя-тия. Политика восстановления онтологического статуса мысли в любой от-расли знания — задача философии, и, как следствие — решение этой зада-чи формирует способность управлять жизненно значимым ресурсом.

Философия, возвращаясь в свое исконное русло, всегда заявляет об изна-чально присущей ей апокалиптике — о снятии покрова и об опыте прояв-ления непроявленного и неочевидного. В этом случае следует держать в уме, что мысль есть практика, не ограничивающая себя мышлением (одним из его образцов), а потому природа мысли ориентирована на иное, на допуще-ние иного и принятие его. В противном случае (здесь уместно вспомнить М.Волошина, К.Юнга) иное (Единое, Бытие, Оно, реальное, по Делезу, бес-предельное) прорывается и раскалывает мир. Так, мыслить иное и прояснять его посредством выразительных форм — важное дело для философии, пре-образующей логику в Логос, а апокалиптику ужаса в апокалипсис Благодати. В так заданном контексте как никогда раньше и нигде больше остается акту-альным значимый для философии вопрос: что значит мыслить? Всегда ли

195

мысль определяется рамками мышления и о какой стилистике мышления стоит вести речь?

В плане осмысления политики в образовательном процессе стоит вести речь о переориентации мышления не столько на практику достижения сию-минутной выгоды, сколько на его исконные основания — на практику мысли и органичности мысли пространству, событиям, наполняющим жизнь.

Здесь следует допустить такую возможность мышления, при которой мысль в полноте своей заявляет о себе, не ограничивает себя стереотипами разума и во многих аспектах перекрывает такие зоны, которые в культуре получили характеристику «бессознательного, интуитивного, пра-логического». Одной из версий такого мышления может быть представлен опыт бахтинского «карнавала», или «хоровода по солони» в архаичных сла-вянских культурах. Это такая версия мышления, при которой мысль не огра-ничивается спекуляцией, но вбирает в себя телесный опыт, праксис, возмож-ность выбора и ответственность за него.

Парадоксальным образом, сегодня то, что было столетие спустя вытесне-но на периферию разума и оставлено там, выпрямляется и заставляет о себе вспомнить. Подвергая радикальному подозрению онтологический статус традиционного мышления на предмет его компетентности выносить приго-вор современности, настаивая на актуальности фигур мысли и письма мар-гиналов от философии (А.Шопенгауэра, Ф.Ницше), литературы (от Э.Золя и до Ги де Мопассана, Г.Ибсена и Ю.А.Стриндберга), Ж.Рансьер указывает на открытую перспективу мысли как принципиально не завершаемого собы-тия, как события, удерживаемого противоречиями, вынуждающего погру-жаться в чистое бессмыслие неприкрашенной жизни или встречаться с си-лами тьмы. В такой тематической размерности мысль открывает себя как радикально иное, вызывающее потребность в чувственном участии: мысль становится возможной в статусе эстетического феномена, притом, что стату-арный смысл фигур эстетического действа (и самое эстетическое) будет по-ставлен под вопрос. «Речь идет не просто о влиянии идей и тем того време-ни, — настаивает Рансьер, — речь, в сущности, идет об одной из позиций в рамках той системы возможностей, которую определяет некоторое пред-ставление о мысли и некоторое представление о письме. Ибо называемая нами эстетической безмолвная революция открывает пространство разра-ботки конкретного представления о мысли и соответствующего представле-ния о письме. Это представление о мысли покоится на фундаментальном утверждении: имеется и мысль, которая не мыслит, мысль, задействованная не только в чужеродной стихии немыслия, но и в самой форме немыслия. Наоборот, в мысли обитает и придает ей специфическую силу нечто от не-мыслия. Это немыслие — не только форма отсутствия мысли, оно является действенным присутствием ее противоположности» [2]. Если в пространство мыслимого допустить опыт «немыслия» и такое допущение принять за точку отсчета в квалификации своеобразия и многомерности мышления, то от-крывается возможность иного прочтения традиции мысли, и, что важно, ее

196

бытийственной квалификации. Это справедливо в первую очередь в отно-шении к определению статуса форм мысли, рациональности, исполненной стихией русского языка и сообщающей самой отечественной культуре бы-тийственный статус: смена ориентиров мысли и мыслительных приоритетов ставит под вопрос онтологию русскоязычной философской традиции, мно-го внимания уделяющей в том числе и теме апокалипсиса, и формам его проявления — в том числе в области науки и образования.

Актуализация «немыслия» приводит к необходимости переосмысления самих форм мысли, конкретно тех, посредством которых мысль ощущается и переживается. «Немыслие» вызывает потребность в допущении на терри-торию ratio таких структур, которые восполняют семантику «чувственности» и которые в греческой культуре, взятой европейской традицией за образец рационализации, маркированы категорией Эстезиса. В этом случае следует вспомнить прямую этимологию Эстезиса, а также проследить и осмыслить «чувственные рубежи» любого мышления, в том числе и апокалиптического.

Тематизируя пределы разума, установленные европейской культурой, и настаивая на том, что «выдвинутость нашего бытия в Ничто на почве пота-енного ужаса есть перешагивание за сущее в целом», М.Хайдеггер уточняет лингвистическую природу метафизики, которая есть не столько «обозначе-ние такого исследования, которое выходит –“meta”, “trans” — «за» сущее как таковое», сколько есть «вопрошание сверхсущего, за его пределы, так что мы получаем после этого сущее для понимания как таковое и в целом» [4, с. 24]. В то же время вопрошание сущего за его пределы не есть указание на выход за границы реального, в трансцендентное, скорее есть указание на то, что и «реальное» и «трансцендентное» относительные реалии мысли, т.е. они по-лучают осмысление относительно той или иной избранной за основание системы мысли. К примеру, в картезианской метафизике бытие и сущее не мыслятся, осмыслению подвергаются только логические обоснования этих реалий, а метафизике отводится роль трансцензуса, проводника в простран-ства, горизонты которых расходятся с горизонтами собственно философии. В вопрошании предельных вопросов бытия, напротив, метафизика открыва-ет свое подлинное значение и требует переосмысления в первую очередь самого феномена логического.

Логика в метафизическом срезе представляет собой следующее: «“логи-ка” высится как последняя инстанция, что рассудок есть средство, а мышле-ние — способ уловить Ничто в его истоках и принять решение о возможных путях его раскрытия» [4, с. 18]. Очевидно, логика не ограничивается такими характеристиками как «мышление о чем-либо», как «система, требующая от-страненной позиции наблюдателя и исполняемая по общеобязательным законам формализованного мышления». На маргиналиях философ оставля-ет заметку: «Логика в обычном смысле то, что просто за нее принимают» [4, с. 407], следовательно, речь идет о какой-то иной размерности логического (о необычном смысле логики), в которой метафизика и жизненная стихия (маркированная категориями «Бытия», «Ничто») органично связаны.

197

В экзистенциально-личностном плане метафизика «есть вопрошание, в котором мы пытаемся охватить своими вопросами совокупное целое сущего и спрашиваем о нем так, что сами, спрашивающие, оказываемся поставлен-ными под вопрос» [3]. Таким образом, спрашивая, спрашивающий означи-вает сущее, указывая на его вот, обналичивает вещь, маркирует ее знаком космоса-порядка. Экзистенциально-личностный опыт мысли как приватный жест не будет понят, пока не будет проведено самостоятельного опыта по-становки под вопрос общепринятых мест мышления.

Метафизика приводит фрагментарность мира к целостности через выяв-ление «самоговорящих» феноменов, слабых для рефлексии и требующих отношения/участия и ответственности, к которым могут быть отнесены вера, любовь, честь, совесть, страх, ужас, тоска, родное и пр. Данные феномены не поддаются осмыслению посредством отстраненного описания, в то время как их понимание становится возможным в качестве ответного жеста, акции, поступка. Наличие этих феноменов в жизненном пространстве, их личност-ное обнаружение принуждает к слову, к с-казу; их про-явление — приватный ход мысли, требующий непосредственной вовлеченности и исполнения. Кроме того, метафизика, понятая как вопрошание о границах «мира», указы-вает на то, что в «мир» принципиально незавершен и требуется усилие как на осознание этой незавершенности, так и на опыт, позволяющий выйти на предел «мира» и обналичить этот предел знаком.

Что значит мыслить в предвкушении апокалипсиса? При постановке во-проса: что значит мыслить? — и при предложенной здесь версии ответа на него, остается значим и сопутствующий разворачиваемой аналитике вопрос: как осуществить телесно ангажированное мышление и в какой выразитель-ной форме оно может быть реализовано? Насколько его статус будет опре-делен статусом рефлексии и не будет ли этот опыт всего лишь альтернати-вой принятой в культуре рациональной схеме? — ответ на этот ряд вопросов требует принятие допущений о природе мысли и признание их в качестве аксиоматических установок, позволяющих зафиксировать предел, который всегда есть предел конкретной содержательной формы, конкретной логики, конкретного социально приемлемого формата. Допущение и принятие по-зволяют выйти на/за границу предела и принять как есть такие слабые для рефлексии феномены как «беспредельное», «оно», «бытие», «единое», «реаль-ное», «до/пра-логическое».

Метафизические допущения, организующие поле мысли. Следует дого-вориться, что под «метафизическими допущениями» мы будем понимать установки, которые значимы для осуществления мысли, и которые одновре-менно есть «жизненное кредо» для разных культур. От их практического осу-ществления зависят такие вопросы, которые зафиксированы такими идио-мами как «экология», «экономика», «ценности и мораль». Также практика мысли показывает, что любой ракурс экологии предполагает и содержит в себе в первую очередь экологию мысли в ее прямом значении — «ойкос» — “дом”, поэтому семантическое поле соотносимо с архетипом дома, домаш-

198

него, близкого и непосредственно значимого, подручного. Здесь анонимная реальность становится обжитой, живой, экзистенциально значимой, наде-ленной знаками внимания, полем выбора и ответственности за него. Так, аксиоматика включает в себя практику следующих принципов-допущений:

Во-первых, допущение того, что логика есть одна из конвенционально принятых версий Логоса — пути мысли. Логика, как правило, линейна, по-тому и социально адаптирована, определяет социальный содержательный стандарт и связанные с ним поведенческие нормативы.

Во-вторых, допущение того, что Логос расплавлен в знаковых координа-тах любой культуры, формирует, определяет и со-держит ее сущностные грани. Логос имеет множественность проявлений и в архаических культурах он представлен в формах орнамента, допускающего множественность про-явлений, пересечения, пустоты, искривления пространства, многослойность, многоплановость. В этом отношении абсурд, языковые игры — опыт вос-становления Логоса, исконных условий мысли, допустимых языком. Работа с языком такого рода восстанавливает первозданность жизненного порядка, в которой логическая семантика, логический синтаксис и логическая прагма-тика слиты в единое целое, существуют в едином ритме высказывания, а именуемая ими вещь всегда на своем месте, а высказывание сдержанно ответ-ственно. Такое отношение к логике события и Логосу фиксирует живость топоса, переводит анонимную реальность в статус мира — содержательно близ-кого, значимого универсума.

В-третьих, допущение того, что мир не есть внешняя сознанию инстан-ция, но всегда образ мысли: признать, что мир не вне, а внутри нас. Это на-ше содержательное наполнение реальности, свободное от стандартизиро-ванных установок. В этом ракурсе концепт «мира» сопрягается с такими фе-номенами как «внимание», «ответственность», а полотно мира органично ткани Логоса, и Логос восстанавливает первобытийственную органику — тождественность с Биосом, с Эстезисом, с Праксисом (как анализируют эту размерность логического отечественные авторы В.В.Савчук, А.А.Грякалов). Соответственно, переводя речь в русло темы апокалипсиса и обращая вни-мание на целесообразность мира, следует признать, что если не мы контро-лируем апокалипсис, то апокалипсис контролирует нас.

В-четвертых, допущение того, что такие феномены как мир, реальность, язык, мысль суть сопорядковые явления, они не есть застывшая материя, мо-нументальная конструкция, но качества пластичности и текучести присущи им, потому рамки и перегородки мира проницаемы, и он меняет форму в прямой зависимости от образа мысли. Поэтому же следует признать, что от опыта мыслимости напрямую зависит опыт взаимодействия с сущностным: и как мы мыслим, так и таким образом мы существуем, притом в большей сте-пени в выборе ценностных приоритетов, в константных координатах миро-здания, уверенно утверждая, что «это так» (es ist so), «мир таков», «жизнь тако-ва», «судьба» и прочее. Как результат немыслимого, и как следствие — безот-ветственного мировосприятия — апокалиптические сюжеты.

199

В-пятых, признать, что мысль телесна, а космос — продолжение тела: как мыслим, так и существуем, а «космос»-порядок — это порядок нашего ума и философия формирует такие стратегии, которые позволяют осознанно де-лать выбор в любой сфере жизненного мира и, тем самым, принимать на себя ответственность за этот выбор.

В-шестых, признать функциональность сакрального образа зеркала в прочтении сюжетов мира. В архаичных культурах образ зеркала воспроиз-водит опыт проявления неявного неочевидного, которое всегда есть наше, и никогда не есть внешнее нам. Так, концепт «зеркала» побуждает дать слово реальности, не навязывая ей продукты сознания (и коллективного бессозна-тельного в т.ч.).

В-седьмых, признать, что философия изначально есть метафизика и ее изначальное — опыт проявление неявного, неочевидного, опыт вопроша-ния, при котором сам спрашивающий оказывается поставленным под во-прос. Так, концепт-метафора зеркала в этом ключе образно воспроизводит сущностные грани философии как таковой.

Следует признать, что философия, руководствуясь принятыми мысли-тельными установками, способна заявлять об ответственности логики, и предпринять реконструкцию безответственного мышления через трансгрес-сию мыслительного образа. И в этом случае есть основания полагать, что апокалипсис в культуре имеет две функции: мнемоническую, напоминающую о том, что «если… то», и трансгрессивную, через сюжеты, образы, символы, ху-дожественную инсталляцию вы/принуждающую мыслить. В противном случае оно наступает, оставляя сознание беззащитным, слабым, ограничен-ным социальным пределом, и потому — «смертным», но «уповающим на Провидение» — современная ситуация российского образования вполне демонстрирует подобное положение дел.

Полагаю, практическое освоение первичных принципов мысли позволя-ет провести реконструкцию системы образования в современной культуре в целом, и — российской, в частности, и показать, что навык мысли выступает первоисходным механизмом, формирующим профессиональный навык будущего специалиста в любой теоретической и прикладной отрасли при-менения знаний. 1. Башляр Г. Избр.: Поэтика грезы. М.: РОССПЭП, 2009. С. 30. 2. Рансьер Ж. Эстетическое бессознательное. СПб.; М.: MACHINA, 2004. С. 33. 3. Хайдеггер М. Основные понятия метафизики // Время и бытие: Ст. и выступления.

М., 1993. С. 333. 4. Хайдеггер М. Что такое метафизика? //Там же.

200

В. О. Лобовиков Логический квадрат и гексагон метатеоретических высказываний (Стратегический ресурс архаических принципов мысли)

В работе дается метатеоретическая интерпретация известного с древних времен «логическо-го квадрата»: предлагается представление (логическая организация) современной системы мета-теоретических знаний в виде логического квадрата (и гексагона), моделирующего систему фор-мально-логических взаимоотношений между метатеоретическими высказываниями. Согласно предложенной нетривиальной ре-интерпретации парадигмы «логического» квадрата и гексагона осуществляется переход от формально-логического анализа системы метаторетических выска-зываний к исследованию формально-этических квадратов и гексагонов — наглядных графиче-ских моделей систем ценностей (моральных ценностных функций) «вера», «надежда», «любовь», «ненависть», «страх», «бесстрашие», «безразличие», и др.

Ключевые слова: логический, квадрат, гексагон, теория, метатеория, противоречивость, пол-нота, непротиворечивость, неполнота.

Настоящая работа посвящена продолжающемуся процессу выявления и систематического использования стратегических ресурсов такого архаиче-ского (известного с древних времен) принципа мысли как «логический квад-рат». Любая учебная программа для студентов, изучающих традиционную формальную логику, включает в себя раздел «Простые атрибутивные сужде-ния». В связи с изучением системы формально-логических взаимоотноше-ний между категорическими суждениями (типа А, Е, I, О), традиционно, учащихся знакомят с «логическим квадратом» — наглядной графической схемой, имеющей большое психолого-педагогическое значение; облегчаю-щей процесс усвоения и использования системы формально-логических правил, регулирующих такие непосредственные умозаключения, в которых, как заключением, так и (единственной) посылкой является суждение какого-то из четырех типов (А, Е, I, О). Ресурс этой (квантификационной) количе-ственно-качественной интерпретации логического квадрата использовался мыслителями в течение тысячелетий от Аристотеля, Боэция и Буридана до Фреге.

Но в ХХ в. и, прежде всего, в классической работе Р.Бланше (7) было обнаружено, что стратегически значимый для человеческого познания ре-сурс логического квадрата не исчерпывается его квантификационной интер-претацией: он гораздо глубже и шире. Начался бурный рост количества предлагаемых качественно-различных интерпретаций логического квадрата, напр., появились его модальные (алетическая и деонтическая) интерпрета-ции, и множество других. Однако стратегически значимый для человеческой культуры ресурс логического квадрата до сих пор не исчерпан: его изучение продолжается. В данной работе, в качестве продолжения указанной тенден-ции предлагается еще одна интерпретация логического квадрата, а именно, его метатеоретическое истолкование.

201

Логический квадрат и гексагон метатеоретических высказываний

Пусть символ “t” обозначает некую (любую) теорию. Пусть символ ПРОТ(t) обозначает метатеоретическое утверждение “t логически противо-речива”. Символ НЕПРОТ(t) метатеоретическое утверждение “t логически непротиворечива”. ПОЛН(t) обозначает утверждение “t логически (семан-тически) полна”. НЕПОЛН(t) обозначает утверждение “t логически (семан-тически) неполна”. EMPIR(t) обозначает утверждение “t является эмпириче-ской (апостериорной) теорией”, т.е. “t или логически противоречива или логически (семантически) неполна”. APRIOR(t) обозначает утверждение “t является не эмпирической, а метафизической (априорной) теорией”, т.е. “t логически непротиворечива и логически (семантически) полна”. Важным аспектом научной новизны содержания настоящей статьи является следую-щий впервые формулируемый (ранее в логико-философской литературе не обсуждавшийся) тезис: современная система имеющихся в распоряжении человечества метатеоретических знаний может быть адекватно представлена (логически организована) в виде приведенного ниже логического квадрата (и гексагона), моделирующего систему формально-логических взаимоотноше-ний между перечисленными выше метатеоретическими высказываниями.

На рисунке стрелки обозначают отношение логического следования. Линии, пересекающие квадрат, обозначают отношение контрадикторности. Верхняя горизонтальная линия квадрата — контрарность. Нижняя — суб-контрарность.

На уровне предложенной графической модели видно, что характеристи-ка всякого логико-математического знания как априорного (знания) оши-бочна. В грандиозной системе логико-математического знания действитель-но есть априорные фрагменты (подсистемы), напр., математическая логика высказываний, но есть и такие фрагменты (подсистемы), которые представ-

EMPIR(t)

НЕПОЛН(t)

ПРОТ(t)

НЕПРОТ(t)

ПОЛН(t)

APRIOR(t)

202

ляют собой знание апостериорное, напр., арифметика. Предложенная про-стая графическая модель имеет большое психолого-педагогическое (дидак-тическое) и эвристическое значение, так как делает логическую взаимосвязь абстрактных метатеоретических понятий вполне наглядной. Кроме того, она дает возможность точно определить присутствующие в гексагоне философ-ские понятия «априорное» и «апостериорное» (знание) с помощью логиче-ских операций и присутствующих в логическом квадрате метатеоретических понятий «полное», «неполное», «противоречивое», «непротиворечивое».

Очевидно, что во времена Аристотеля, Лейбница и Канта реальная воз-можность построить адекватную графическую модель для наглядного пред-ставления метатеоретического знания (как системы) еще не существовала. В то время появление такой модели было еще невозможным, ибо не было еще той системы метатеоретического знания, для которой она была бы адек-ватной моделью. Построение такой модели стало возможным лишь в ре-зультате бурного развития математической логики и метаматематики в ХХ в. [1; 3]. Кроме того, для появления такой модели психологически значимой предпосылкой была начатая в 20 в. бурная экспансия парадигмы «логическо-го» квадрата вглубь и вширь во многих направлениях [4–8]. Этот эвристиче-ски и дидактически важный тренд в теории представления знаний продол-жает бурно развиваться и сейчас [4–6; 8]. Предложенная в данной статье ме-татеоретическая интерпретация логического квадрата и гексагона — не-большое, но, по моему мнению, важное дополнение к уже существующему богатству интерпретаций обсуждаемой графической модели.

Однако в работах [4–8] развитие парадигмы логического квадрата вглубь и вширь во многих направлениях было осуществлено в рамках логики как таковой: выхода за пределы ее собственного предмета не было; в частности, от-ношение субординации понималось как отношение логического следования, отношение контрадикторности — как отношение логического противоречия. Квадрат (и гексагон) оппозиции оставался, как и до этого, логическим. О ка-ком-то нелогическом квадрате (и гексагоне) оппозиции речь не шла. Но работы [2; 9–11], исследующие квадрат (и гексагон) формально-этической оппозиции, вышли уже за рамки логики как таковой: за пределы ее собственного предмета в более широкую сферу формальной этики. В ней отношение субординации в квадрате оппозиции моральных ценностных функций интерпретируется как отношение формально-этического (формально-аксиологического) следования, отноше-ние контрадикторности — как отношение формально-этического (формально-аксиологического) противоречия. Квадрат (и гексагон) моральной оппозиции ста-новится наглядными формально-этическими (формально-аксиологически-ми) моделями систем формально-аксиологических взаимоотношений цен-ностных функций (в собственно математическом значении слова «функ-ция»). 1. Клини С.К. Математическая логика. М.: Мир, 1973. 480 с. 2. Лобовиков В.О. «Логический квадрат» в формальной логике и «этический квадрат» в

формальной этике: их алетическая, деонтическая и квантификационная интерпре-

203

тации//Логико-Философские Штудии. Ежегодник Ассоциации Логиков Санкт-Петербурга. Вып. 9. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2011. С. 157–173.

3. Расева Е. и Сикорский Р. Математика метаматематики. М.: Наука, 1972. 592 с. 4. Beziau J.-Y. and Payette G. (eds.). The square of opposition: a general framework for cogni-

tion. Bern; N.Y.: Peter Lang, 2012. 503 p. 5. Beziau J.-Y. The New Rising of the Square of Opposition//Around and Beyond the

Square of Oppositon. Basel: Birkhäuser. 2012. P. 3–19. 6. Beziau J.-Y. The Power of the Haxagon//Logica Universalis. 2012. Vol. 6. No. 1–2. P. 1–

43. 7. Blanché R. Structures intellectuelles. Essai sur l’organisation systématique des concepts.

Paris: Vrin, 1966, 151 p. 8. Dufatanye A.-A. From the Logical Square to Blanché’s Hexagon: Formalization, Applica-

bility and the Idea of the Normative Structure of Thought//Logica Universalis. 2012. Vol. 6. No. 1–2. P. 45–67.

9. Lobovikov V. A Square of Opposition of Moral-Legal Evaluation-Functions in Two-Valued Algebra of Formal Ethics//Handbook of the Second World Congress on Square of Opposition (Corte, Corsica, France June 17–20, 2010). Corte, Corsica, France: Univer-sita di Corsica Pasquale Paoli. 2010. P. 62–63.

10. Lobovikov V. Between writing and picturing: The square of opposition in formal logic and formal axiology of alethic and deontic modalities//Image and Imaging in Philosophy, Science, and the Arts. Papers of the 33rd International Wittgenstein Symposium (August 8–14, 2010, Kirchberg am Wechsel, Lower Austria). Kirchberg am Wechsel: Austrian Ludwig Wittgenstein Society, 2010. P. 183–185.

11. Lobovikov V. Squares and Hexagons for Moral-Evaluation-Functions “Faith”, “Doubt”, “Knowledge”, “Assumption” and “Toleration” in Algebra of Formal Ethics//Handbook of the World Congress on the Square of Opposition IV (May 5–9, 2014, Pontifical Lateran University, Vatican). Poznan-Poland: Publishing House “Kontext”, 2014. P. 98–99.

С. А. Мадюкова «Третья миссия» современного университета

Адекватное понимание «третьей миссии» университета предполагает, во-первых, выделение значимой для данной социальной группы проблемы, и, во-вторых,— анализ «включенности», т.е. способов, которыми и степени, в которой университет может способствовать решению этой важной проблемы [Zomer, Benneworth, 2010]. Если отталкиваться именно от идеи «включенно-сти», то правительство, бизнес, профессиональные сообщества ученых и преподавателей, со-общество потенциальных студентов и их родителей, как «покупателей» образовательных услуг университета и т.д. — это все потенциальные стейкхолдеры, т.е. агенты социального взаимодей-ствия, связывающие университет и общество. При таком понимании суть проблемы «третьей миссии» становится неотличима от проблемы выработки надлежащей модели негосударствен-ного (гражданского) регулирования отношений в социуме.


204

Ключевые слова: университет, третья миссия, эпистемическая модернизация, гражданское об-щество, ответственность, Ю. Хабермас

Madukova S.A. The “third mission” of contemporary university The proper understanding of university’s third mission presupposes, at first, determination of the

problem that is valuable for the current social group, and at second, an analysis of “engagement” i.e. the ways and degree in which university may be capable to solve that important problem [Zomer, Benneworth, 2010]. If we adopt the idea of “engagement” then the government, business, professional community of researchers and scholars, community of prospective students and parents as a buyers of educational services — all of them are potential stakeholders i.e. the agents of social interaction be-tween university and society. In such an understanding the main point of the “third mission” problem becomes indistinguishable from the problem of elaboration of the proper model of non-governmental (civil) regulation of the relationships in society.

Keywords: university, third mission, epistemic modernization, civil society, responsibility, J.Habermas. Современная социология науки открывает широкие возможности для

понимания новых условий, в которых формируется и осуществляется соци-альный контракт между университетом и обществом, включающий, в част-ности, формирование новой формы «гражданской ответственности» госу-дарства и бизнеса, а также закрепление практик удовлетворения обществен-ных интересов в области образования, т.е. представление университета как объекта общественного управления. Анализ этого контракта, очевидным образом, связан с выделением некоторых перспектив, отвечающих тезису о необходимости либерализации государственной политики и усиления роли гражданского общества в области регулирования отношений между государ-ством, обществом, наукой и индустрией. Наступает эпоха «передачи автори-тета науки обществу» [5]. Эта «передача» наблюдается в процессе того, как все большее и большее число агентов прямо или косвенно вмешивается в производство новых знаний и технологий, подчиняясь различным экономи-ческим и социальным требованиям. По определению, адекватное понимание «третье миссии» университета предполагает, во-первых, выделение значимой для данной социальной группы проблемы, и, во-вторых,— анализ «вклю-ченности», т.е. способов, которыми и степени, в которой университет может способствовать решению этой важной проблемы [6]. Если отталкиваться именно от идеи «включенности», то правительство, бизнес, профессиональ-ные сообщества ученых и преподавателей, сообщество потенциальных сту-дентов и их родителей, как «покупателей» образовательных услуг универси-тета и т.д. — это все потенциальные стейкхолдеры, т.е. агенты социального взаимодействия, связывающие университет и общество. Соответственно, в зависимости от того, какую модель взаимодействия и каких агентов мы вы-берем, у нас будет свое понимание «третьей миссии». В этом смысле, любой разговор о «третьей миссии» современного университета не может ограни-чиваться какой-то одной проблемой или проблемной областью (напр., про-блемой трансфера технологий или капитализации знания). Обсуждение «третьей миссии» в контексте проблемы капитализации знания ни чем не отличается, напр., от обсуждения роли университета в решении проблемы «сциентизации общества», т.е. переориентации государственных агентов на «исключительно научные рекомендации при выполнении своих обществен-ных функций» (Ю.Хабермас).

205

Следуя Ю.Хабермасу, современное общество переживает период «эпи-стемической модернизации»: «Те дискуссии, которые ведутся в лаборатори-ях, равно как и аргументы, которые ученые приводят для изменения государ-ственной политики в области регулирования науки и технологии, должны быть распространены на более широкий политический форум — должны стать доступными широкому общественному обсуждению. Ведущие ученые, пытающиеся повлиять на политиков, указывая на опасность радиоактивных загрязнений или манипуляций с генетической информацией, демонстриру-ют то, что ответственный ученый, независимо от его официальной роли, должен стремиться выйти за рамки исключительно профессиональной об-ласти и обратиться непосредственно к общественному мнению, если он хо-чет предотвратить нежелательные последствия использования тех или иных технологий или указать на социальную ответственность и социальную эф-фективность затрат, отводимых на науку. Вопрос, который стоит перед на-ми, заключается в том, насколько практическое знание является достоянием человека, не столько вовлеченного в технологический мир, сколько способ-ного генерировать знание и понимать происходящее. Выбор, который стоит перед обществом, это не выбор между двумя вариантами, когда элита эффек-тивно использует знание, находясь над общей массой, захваченной медиа-культурой, либо когда элита руководствуется исключительно политическими соображениями, не обращаясь к науке. Научно-ориентированное общество будет “рационально” только в той степени, в которой наука и технология понимаются и интерпретируются всеми его гражданами» [4, с. 79–80]. «Эпи-стемическая модернизация» — это идеальное состояние общества, к которо-му его толкают различные социальные движения и негосударственные орга-низации, поддерживающие желание общества активно вмешиваться в орга-низацию политики регулирования в области науки и технологии, оказывая общественно-политическое давление на правительство, международные ор-ганизации и бизнес. Речь идет о закреплении «новой формы» общественно-го участия в управлении обществом и его институтами. Идея эпистемиче-ской модернизации предполагает значительное увеличение роли различных социальных агентов посредством легитимации и институализации иннова-ционных форм взаимодействия и регулирования науки, технологии и бизне-са в рамках модели гражданского общества. На наш взгляд, эта «новая фор-ма» общественного участия в управлении обществом, скрывающаяся за «эпи-стемической модернизацией», как нельзя лучше подходит для решения про-блем «третьей миссии».

Поскольку озвученное выше определение связывает «третью миссию» университета со «включенностью» университета в решение важных для со-циума проблем, анализ «третье миссии» не будет полным без анализа него-сударственных (гражданских) форм регулирования отношений, опираю-щихся не столько на государственные механизмы, сколько на механизмы, продиктованные взаимодействием заинтересованных негосударственных агентов. Под «новой формой» понимается переход в области регулирования

206

от государственной модели, к более широкой, включающей представление об особой роли и воздействии на процесс принятия решения заинтересо-ванных негосударственных агентов. Для сравнения, в рамках государствен-ной модели легитимность регулирования является следствием легитимности власти, а функция корректировки государственной политики в ответ на из-меняющиеся запросы общества отводится, напр., общественным слушаниям. В то же время негосударственная модель «многопользовательского управле-ния» (stakeholder governance) будет предполагать выполнение нескольких условий (см., напр., [5; 1]). Во-первых, она предполагает участие и опреде-ляющую роль общественности, интересы которой не всегда совпадают с интересами «крупных» игроков. Во-вторых, даже когда либерализация власти становится возможной, агенты, за которыми стоят доминирующие финансо-вые, политические и др. интересы, очевидно, будут иметь больше возможно-сти воздействовать на принимаемое решение, и это может превратить про-цесс реализации общественных интересов в противостояние различных со-циальных групп. Очевидно, эффективность «многопользовательской» моде-ли управления будет существенным образом зависеть от того, кто контроли-рует процесс отбора заинтересованных агентов, кто обладает властью рассу-дить конфликт, и кто будет отвечать за то, как результаты общей дискуссии отразятся на политике регулирования. На определенном этапе мы можем обнаружить, что даже после принятия негосударственной модели управле-ния участники процесса легитимации принимаемых решений не обладают достаточным набором инструментов для того, чтобы разрешить противоре-чия демократическим путем, и останутся в ситуации, когда результаты дея-тельности, в общем, не будут отвечать их пониманию реализации и защиты именно общественных интересов.

Несомненно, негосударственные формы управления, в целом, вызывают достаточно много вопросов, в частности, что в данном случае означают «управление» и «институты», когда мы говорим о добровольных негосударст-венных инициативах; что такое легитимность власти и как она достигается; кто наделяет негосударственных агентов властью; что можно сказать о под-ходящей институциональной структуре, которая позволит сохранять власть, легитимность и эффективность такой формы правления; и т.д. Очевидно, определяющей для любой формы управления является способность дости-гать целей и желаемых результатов. Легитимность и эффективность — это то, что в данной ситуации наилучшим образом характеризует систему управления. В общем случае, легитимность — это допущение, что опреде-ленное действие в самом деле соответствует некоторой социально сконст-руированной системе норм, ценностей и т. д. Если мы говорим о различных заинтересованных агентах, то легитимность управления будет существенным образом зависеть от степени принятия данного «действия» различными аген-тами и «внешней» аудиторией. Включенность, представительский характер, прозрачность системы управления станут одними из основных элементов, на которых построятся доверие и вера в легитимность. Легитимность будет за-

207

висеть от возможности вовлекать участников процесса принятия решения в продуктивный диалог, в котором каждый из них будет ощущать свою важ-ность и результативность. Основная проблема состоит в том, что с точки зрения эффективности не все заинтересованные агенты одинаково важны для принятия решений (см., напр., [2, 3]). Очень важно заранее определить соответствие агентов, принимающих участие в инициативе, ее целям, по-скольку природа поставленного вопроса, по идее, может помочь опреде-литься с необходимой институциональной структурой и подходящим «соче-танием» агентов. Более того, возможно, на разных стадиях процесса выра-ботки коллективного решения потребуется по-новому перераспределить роли и оценить «соответствие». Модель негосударственной формы управле-ния предполагает, что у нас заранее, как минимум, имеются: критерии того, как будет проходить процесс принятия решения; критерии оценки «реально-го» участия и потенциальной «силы» воздействия на принимаемое решение; критерии того, как достигаются соглашения по поводу «правил игры» и их изменения или сохранения; и, что очень важно, учитывая неоднородность агентов, критерии поддержки и учета мнения тех из них, кто по определе-нию будет находиться «в меньшинстве» и чьи интересы будут ущемлены в большей степени. Диалог, каким бы честным и открытым он не был, всегда, даже если приводит к взаимному согласию, предполагает плюсы и минусы принятого решения для каждой из участвующих сторон. В идеале, откры-тость между партнерами; уважение к оценке ситуации, предлагаемой оппо-нентом, и основаниям, приведшим его к такой точке зрения; способность и желание включиться в диалог, следуя согласованному распределению ро-лей,— все это важные элементы того типа социального взаимодействия, без которого невозможна эффективность различных негосударственных форм управления.

Т.о., согласившись с тем, что основная идея «третьей миссии» связана с понятием «включенности» и допустив возможность различным участникам дискурса «университет — общество» влиять и трансформировать образ уни-верситета, мы, так или иначе переходим к модели «многопользовательского управления», что, в свою очередь, приводит к проблеме эффективности раз-личных негосударственных форм управления. Традиционная интерпретация проблемы «третьей миссии» как проблемы трансфера технологий обуслов-лена лишь важностью технологического развития для национальной безо-пасности и значительно упрощает картину социальных явлений, следствием которых является трансформации университета. 1. Аблажей А.М., Головко Н.В. Академическая наука в современном обществе: кадровое


2. Головко Н.В. Неолиберальная концепция науки и сциентизм//Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Сер.: Философия. 2013. Т. 11. № 1. С. 26–33.

3. Головко Н.В. Неолиберальная концепция науки и эпистемическая модерниза-ция//Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Сер.: Философия. 2013. Т. 11. № 2. С. 24–29.

208

4. Habermas J. Toward a Rational Society: Student Protest, Science, and Politics. Boston, MA: Beacon Press, 1971.

5. Moore K. Disrupting Science. Princeton, NJ: Princeton Univ. Press, 2008. 6. Zomer A., Benneworth P. The Rise of the University’s Third Mission / Enders J., deBoer

H., Westerheijden D. (eds) Reform of Higher Education in Europe. Rotterdam, NL: Sense Publishers, 2010. P. 81–101.

А. К. Макарова Междисциплинарные исследования прикладной этики профессиональной архивной деятельности

Данная статья посвящена современным проблемам прикладной этики профессиональной архивной деятельности с позиций применения в данном контексте междисциплинарных иссле-дований, так как в настоящее время наряду с эвристическим потенциалом «практической фило-софии» в ней востребованными и необходимыми оказываются другие виды знания.

Автор представляет трактовки ключевых понятий исследования: «прикладная этика», «про-фессиональная этика». А также анализирует основные нормативные документы, созданные за последние 15 лет на территории Российской Федерации, регламентирующие этические аспекты профессиональной архивной деятельности.

Ключевые слова: прикладная этика, моральные нормы и принципы, нравственное бытие, профессиональная деятельность, нравственная практика общества, этические аспекты профес-сиональной архивной деятельности

Makarova A.K. Interdisciplinary research applied ethics for professional archival activities This article is devoted to modern problems of applied ethics for professional archival activities of

the positions use in this context of interdisciplinary research, as currently, along with the heuristic potential of «practical philosophy» in her demand and need are other kinds of knowledge.

The author presents interpretations of the key concepts of the study: «applied ethics» and «profes-sional ethics». And also analyzes the main normative documents created over the last 15 years on the territory of the Russian Federation governing the ethical aspects of professional archival activities.

Keywords: applied ethics, moral norms and principles, moral being, professional activities, the moral practice of the society, the ethical aspects of professional archival activities

В прикладной этике сегодня происходит осмысление общечеловеческих моральных норм и принципов применительно к ситуациям, с учетом спе-цифики профессиональной жизнедеятельности. Специфика прикладной этики связана с ее принципиальной ориентацией на практические проблемы конкретного нравственного бытия людей. Прикладная этика направлена на специфические изменения, происходящие в различных сферах обществен-ной жизни. Это такие области, где общие нравственные ценности и нормы соприкасаются с другими ценностями и нормами, связанными с определен-ной профессией, родом деятельности, социальным положением. Прикладную этику интересует особенное и специальное содержание нравственности [2].

Современная прикладная этика все более приобретает черты междисцип-линарного знания, так как наряду с эвристическим потенциалом «практиче-ской философии» в ней востребованными и необходимыми оказываются другие виды знания. Это связано не только с тем, что многие разновидности прикладной этики существуют на стыке определенных форм профессио-нальной деятельности. Присоединяемся к мнению А.А.Гусейнова и Р.Г.Ап-

209

ресяна, что прикладная этика «может быть интерпретирована как новая ста-дия развития этики, характеризующаяся тем, что теория морали прямо смы-кается с нравственной практикой общества» [7, с. 389].

Как отмечают исследователи, профессиональный труд опосредован рав-носторонними комплексами гуманистических интенций и мотивов, по-скольку от эффективности этого труда зависят состояния здоровья, духов-ный мир и положение человека в обществе, защита его прав и основных жизненных ценностей [4, с. 176]. Максимально индивидуализированный, подобный труд исчисляется, как правило, через воздействие на последую-щую жизнедеятельность людей. Тогда-то и возникает необходимость в раз-работке, осмыслении новых побуждениях, ограничениях и запрещениях, в новой мотивации, ценностях и идеалах. Все это вызывает новую — более высокую и многогранную — моральную ответственность. В ряде случаев это потребовало выработать (затем и зафиксировать) особые кодексы, деклара-ции о намерениях, возможные «клятвы» [1, c. 11]. Данные интенции призва-ны, с одной стороны, обеспечить следование профессионалов определен-ным стандартам поведения, в которых так или иначе находили выражение интересы «пользователей» профессиональной деятельности, а с другой — поддержать моральный престиж и репутацию сообществ профессионалов в «большом» обществе, внушить к ним доверие и тем самым обеспечить мате-риальные и духовно-нравственные предпосылки для собственного развития членов этого сообществ.

Сегодня в задачи профессиональной этики, отмечает А.А.Солоницина, входит выявление нравственных норм и оценок, суждений и понятий, харак-теризующих людей в роли представителей определенной профессии. Про-фессиональная этика — это совокупность определенных обязанностей и норм поведения, поддерживающих моральный престиж профессиональных групп в обществе. Профессиональная этика вырабатывает нормы, стандарты, требования, характерные для определенных видов деятельности. Профес-сиональная этика призвана объяснить мораль и учить морали, прививать моральные принципы и представления о долге и чести, морально воспиты-вать работников. Профессиональная этика учит следовать эталонам нравст-венности, принятым за норму поведения людей в определенной деятельно-сти. На эти эталоны работник должен ориентироваться. Равняясь на этот эталон, работник должен воспитывать в себе соответствующее личностное качество [6, с. 6].

Рассматривая этические аспекты профессиональной архивной деятель-ности, следует отметить, что в настоящее время на территории нашей стра-ны существует ряд нормативных документов, раскрывающих эти вопросы. Так, согласно Основным правилам работы государственных архивов Российской Федерации (Приказ Росархива от 13-02-2002) работники архива при исполнении должностных обязанностей соблюдают нормы профес-сиональной этики архивиста, принятые мировым архивным сообществом и Российским обществом историков-архивистов. Этический кодекс архивис-

210

тов предусматривает: первейшей обязанностью архивистов является обеспе-чение сохранности документов, переданных им для хранения; объективность и беспристрастность архивистов являются мерилом их профессионализма. Архивисты должны: оказывать сопротивление любому давлению, направ-ленному на манипулирование с документами с целью сокрытия или искаже-ния фактов; документировать свои действия с документами и быть способ-ными обосновать эти действия; содействовать максимально широкому дос-тупу к документам и обеспечивать беспристрастное обслуживание пользова-телей; учитывать соображения национальной безопасности, уважать право на тайну частной жизни людей, которые создали документы, или сведения о которых эти документы содержат; использовать оказанное им доверие в об-щих интересах и избегать использования своего положения для нечестного удовлетворения своих или чужих интересов; воздерживаться от действий, наносящих ущерб их профессиональной чистоте, объективности и беспри-страстности. Они не должны извлекать для себя финансовую или какую-либо другую выгоду в ущерб организациям, исследователям или коллегам. Архивисты должны воздерживаться от собирания подлинников архивных документов или участвовать в любых коммерческих сделках с документами в личных целях.

Данный документ утратил силу вводом в 2007 г. Правил организации хранения, комплектования, учета и использования документов Архивного фонда Российской Федерации и других архивных документов в государст-венных и муниципальных архивах, музеях и библиотеках, организациях Рос-сийской академии наук (утверждены приказом Министерства культуры и массовых коммуникаций Российской Федераций от 18.01.2007 № 19). Кон-статируем с сожалением что , новые правила не содержат конкретных этиче-ских рекомендаций профессионалам.

Попытка нивелировать этот аспект была осуществлена созданием Кодек-са этики и служебного поведения федеральных государственных граждан-ских служащих Федерального архивного агентства в России, который утвер-жден 22 апреля 2011 г. Его цель обобщение этических норм и установление правил служебного поведения госслужащих для достойного выполнения ими своей профессиональной деятельности, а также содействие укреплению авторитета госслужащих, доверия граждан к государственным органам.

Согласно этому кодексу Государственные служащие, сознавая ответст-венность перед государством, обществом и гражданами, призваны: испол-нять должностные обязанности добросовестно и на высоком профессио-нальном уровне в целях обеспечения эффективной работы Росархива, под-ведомственных ему федеральных архивных учреждений; не оказывать пред-почтения каким-либо профессиональным или социальным группам и орга-низациям, быть независимыми от влияния отдельных граждан, профессио-нальных или социальных групп и организаций; исключать действия, связан-ные с влиянием каких-либо личных, имущественных (финансовых) и иных интересов, препятствующих добросовестному исполнению ими должност-

211

ных обязанностей; соблюдать беспристрастность, исключающую возмож-ность влияния на их служебную деятельность решений политических пар-тий и общественных объединений; соблюдать нормы служебной, профес-сиональной этики и правила делового поведения; проявлять корректность и внимательность в обращении с гражданами и должностными лицами; про-являть терпимость и уважение к обычаям и традициями народов России и других государств, учитывать культурные и иные особенности различных этнических, социальных групп и конфессий, способствовать межнациональ-ному и межконфессиональному согласию; воздерживаться от поведения, которое могло бы вызвать сомнение в добросовестном исполнении государ-ственными служащими должностных обязанностей, а также избегать кон-фликтных ситуаций, способных нанести ущерб их репутации или авторите-ту Росархива; не использовать служебное положение для оказания влияния на деятельность государственных органов, органов местного самоуправле-ния, организаций, должностных лиц, государственных (муниципальных) служащих и граждан при решении вопросов личного характера; воздержи-ваться от публичных высказываний, суждений и оценок в отношении дея-тельности Росархива, его руководителя, если это не входит в их должност-ные обязанности; соблюдать установленные в Росархиве правила публичных выступлений и предоставления служебной информации и т.д.

Кодекс служит основой для формирования взаимоотношений в сфере государственной службы в Росархиве, основанных на нормах морали, уважи-тельном отношении к государственной службе в общественном сознании и выступает как институт общественного сознания и нравственности государ-ственных служащих, их профессионального самоконтроля. 1. Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Профессиональная этика: социологические Ра-

курсы//Социологич. исследования. 2005. № 8. С. 6–30. 2. Есикова М.М., Слезин К.А., Сталковский А.А. Этика: основной курс. Электронное

учебное издание // http://vitahost.tambov.ru/vitalor/uploads/1413/1413/index.html 3. Кодекс этики и служебного поведения федеральных государственных гражданских

служащих Федерального архивного агентства в России (утвержден 22 апр. 2011 г.). 4. Макарова А.К. Ценности в профессиональной этике: культурно-исторические про-

блемы совести и морали в нормативно-правовой регламентации деятельности го-сударственных учреждений//Ценности личности: Сб. науч. тр. междун. науч. конф. «Дулатовские чтения» (Костонай, 11–12 апреля 2014) / отв. ред. П.Ф.Дик; на-уч.-произв. ж-л «Наука»; спец. вып. Костонай: Изд-во КИиЭУ, 2014. С. 175–180.

5. Основные правила работы государственных архивов Российской Федерации, утв. Приказом Росархива от 13-02-2002.

6. Солоницына А.А. Профессиональная этика и этикет. Учебник. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2005. 200 c.

7. Этика: энциклопедический словарь / под ред. Р.Г.Апресяна, А.А.Гусейнова. М.: Гардарики, 2001. 671 с.

212

В. Ф. Медведовская Шестиричная структура в метафизических схемах и категориях семьи

Звезда Давида — это один из древних архетипических символов. В данной работе он рас-сматривается как категориальная схема для описания семейной и более сложной родовой систе-мы. Показано, что шестиричная структура присутствует также в метафизических схемах энеа-грамма Гурджиева и порядок Фуси.

Ключевые слова: Дерево Сфирот, звезда Давида, порядок Фуси, семья, энеаграмма Гурджиева Medvedovskaya V.F. David star is one of the ancient archetypical symbols. In the work it is considered as a categorical

scheme to describe a family system and more compound clan system. It is demonstrated that the six-part structure is present also in the metaphysical schemes as Gurdjiev eneagram and Fusi order.

Keywords: David star, family, Fusi order, Gurdjiev eneagram, Sephiroth Tree

Звезда Давида или могендовид (מגן דויד — щит Давида) — это эмблема в виде шестиконечной звезды, в которой два равносторонних треугольника наложены друг на друга, образуя структуру из шести равносторонних тре-угольников, присоединенных к сторонам шестиугольника:

Рис. 1. Звезда Давида

Данный символ олицетворяет собой некий «закон аналогии», наиболее известный в формулировке «Изумрудной скрижали» Гермеса Трисмегиста, т.е. «Триждывеличайшего». Этот текст можно трактовать многозначно, сим-волически, аллегорически, создавая множество смысловых оттенков.

Это две силы, которые объединяются в одно начало. При взаимодейст-вии двух объектов третий объект как результат взаимодействия или объект-посредник проявляется в виде внутреннего шестиугольника. Если рассмот-реть триаду Небо-Человек-Земля, то верхний треугольник будет представ-лять собой Небо, нижний — Землю. Шестиугольник соответственно Чело-век, который заключает в себе «миры горние и дольные». Это «человек пер-воначальный» и «человек падший», приспособившийся к земному существо-ванию. Если представить эту схему как соединение мужчины и женщины, то внутренний шестиугольник будет представлять ребёнка. Три вершины тре-угольников — это физическая, эмоциональная и ментальная составляющие. Шесть вершин детской части — это соединение трёх мужских и трёх жен-ских качеств родителей. Если рассматривать данную схему как объединение двух родов мужского и женского и создание новой семьи, то верхний тре-угольник будет обозначать женский род, нижний — род мужчины. Внутрен-ний шестиугольник — это новая семья.

213

«Звезда Давида» представляет собой внутреннюю часть «Дерева сфирот» (рис. 2), её также называют Микропрозопом или Малым Ликом [3, с. 78].

Рис. 2. Дерево сфирот

1. Мудрость הכמח (Хохма); 2. Разум נהחי (Бина); 3. Знание דעת (Даат); 4. Милосердие הסד (Хесед); 5. Строгость גבורה (Гвура)

6. Красота תפארת (Тиферет) 7. Вечность נצח (Нецах) 8. Величие הוד (Ход) 9. Основание יסוד (Йесод) 10. Царство מלכות (Малхут)

Если представить гексаграмму через семь центральных сфирот, то её мож-

но интерпретировать следующим образом. Женский род соответствует сфире Хесед (Милосердие), мужской род сфире Ход (Величие). Далее мать — сфира Гвура (Строгость), отец — сфира Нецах (Вечность), сын — сфира Даат (Зна-ние), дочь — сфира Йесод (Основание). Н.И.Моисеева и В.И.Разумов в работе «Назначение пола с эволюционной точки зрения» описывают женский мир как устремлённый в прошлое и создающий будущее. Мужчина устремлён в будущее, но поддерживает прошлое. Женский пол более тесно связан с гене-ративным (консервативным) потоком, а мужской с экологическим (оператив-ным). «Генетическая информация, переданная по женской линии, репрезента-тивнее, а по мужской селективнее, т.е. в женской линии полнее сохраняется прошлое разнообразие генотипов, в мужской сильнее меняется средний гено-тип. Т.о., мать является для ребенка как бы представителем всего рода, сосредо-точенным в фиксированном Доме, а мужчина представителем изменчивой внешней среды всего Мира. Итак, эволюционно мужчина и женщина имеют разное назначение, которое мы обозначаем как приверженность к Дому или к Миру, тенденции центростремительные и центробежные, стремление к кон-

214

серватизму (традициям) и к оригинальности (новациям)» [2]. Применяя данный подход к парцуфу1 Малый Лик, мы получаем, что функция сфиры Йесод (Ос-нование) — передача генетической информации, функция сфиры Даат (Зна-ние) — передача информации из внешней среды. В центре парцуфа находит-ся шестая, центральная сфира Тиферет (Красота). Астрологическим соответст-вием Тиферет является Солнце, вокруг которого вращаются остальные планеты.

Шестиричная структура может быть выделена и в других метафизических схемах, напр. в так называемом порядке Фуси (рис. 3). Восемь триграмм содер-жат две старшие триграммы и шесть младших. Старшие триграммы предста-вим в виде двух треугольников, образующих звезду Давида, младшие как шесть малых треугольников.

Рис. 3. Преднебесный чертеж. Схематическое выражение образования

порядка Фуси Если рассматривать шесть младших триграмм в порядке поддержки (пер-

воэлементы соединяются через центр круга), то получаем следующий порядок: вода-зерно-дерево-огонь-почва-металл. Сделаем следующую расстановку. Ме-талл — женский род, вода — мать, зерно — дочь. Дерево — мужской род, огонь — отец, почва — сын. В.Е.Еремеев предлагает использовать для описа-ния отношений «дед-внук» гексанему, внутреннюю часть энеаграммы Гурджие-ва [1, с. 96–106]. В этом случае цикл угнетения выглядит следующим образом: металл — зерно — вода — почва — дерево — огонь — металл.

Рис. 4. Гексанема

1 Парцуф — архетипический лик, представляющий собой антропоморфное выражение Сфирот в соответствии с Тетраграмматоном. От древнееврейского פרצוף «лицо».

215

Если рассмотреть этот цикл угнетения как противоречия, возникающие при объединении двух родов и создании новой семьи, то можно выделить следующие пары противоречий:

1. Металл — зерно, род женщины — дочь 2. Зерно — дерево, дочь — род мужчины 3. Дерево — вода, род мужчины — женщина 4. Вода — почва, мать — сын 5. Почва — огонь, сын — отец 6. Огонь — металл, мужчина — род женщины

Для мальчика противоречия соответствуют типу ребёнок-родитель. Для де-вочки типу индивидуальное-общественное. Для мужчины и женщины это противоречие мужское-женское. Согласно теории гомеостаза подобное взаи-модействие противоположностей является условием стабильности системы. Будем рассматривать шестеричную структуру как модель семьи, объединяю-щей два рода. Тогда для образования традиционной для нас гетеросексуальной моногамной семьи с детьми как устойчивой системы необходимы следующие пары противоположностей: мужчина-женщина, родитель-ребёнок, индивид-сообщество.

Использование гексаграммы для описания семейной системы позволяет нам описать структуру семьи как части более сложной родовой системы, уви-деть взаимодействие компонентов этих систем. В свою очередь категории се-мьи могут служить инструментом для интерпретации сложных метафизиче-ских схем типа Дерева Сфирот, чертежа Великого предела и энеаграммы Гурджиева. 1. Еремеев В.Е. Чертеж антропокосмоса. 2-е изд., доп. М.: АСМ, 1993. 383 с. 2. Моисеева Н.И., Разумов В.И. Назначение пола с эволюционной точки зрения//Вест-

ник психотерапии. 1995. № 2 (7). С. 70–76. 3. Регарди И. Каббала. Гранатовый сад / пер. с англ. В.Нугатов. М.: Энигма, 2005. 304 с.

В. И. Мироненко Отречение от разума в эпоху господства рациональности

Автор дает собственную интерпретацию классических философских представлений о рассуд-ке, разуме и рациональности, включив эти понятия в контекст актуальных проблем современного российского общества.

Ключевые слова: рассудок, разум, рациональность, техногенная цивилизация. Mironenko V.I. Abdication from reason in the era of the rule of rationality The author gives its own interpretation of classical philosophical ideas about the mind, reason and ra-

tionality, to include these concepts in the context of actual problems of contemporary Russian society. Keywords: sanity, reason, rationality, the technogenic civilization. В качестве предварительного замечания для актуализации избранной темы

хочу указать на любопытный факт. В «Современном философском словаре», вышедшем десять лет тому назад, есть понятия «рационализация» и «рацио-нальное», но нет слова «разум» [1, с. 578–579]. Не есть ли это вполне опреде-ленный знак отречения от разума? Наша задача как раз и будет состоять в том,

216

чтобы попытаться разобраться в конкретных причинах и формах этого отре-чения. В свою очередь, решение этой задачи поможет, хотя бы отчасти, осоз-нанию места и роли философа и философии в современной российской дей-ствительности. Но для начала нужно определиться с исходными понятиями.

«Рациональное» определяется в уже указанном словаре как «обусловленное разумом, доступное разумному пониманию, логически непротиворечивое и соответствующее принятым каким-либо сообществам правилам» [1, с. 579]. И хотя такая трактовка термина отсылает к этимологии слова, (латинское «ration-alis» значит разумный), но в ней нет того понимания разума и рациональности, который был присущ еще древним грекам. К этому мы обратимся несколько позднее. Здесь же необходимо отметить, что в современной философии науки выделяется два основных аспекта понятия рациональности. С одной стороны, рациональность считается наиболее адекватным средством научного поиска сущности, причин и закономерностей всех явлений и процессов, как природ-ных, так и социальных. С другой стороны, это есть «способ вписывания чело-века в мир, который опосредован предварительной работой мысли, идеальным замыслом, связан с логико-понятийным аппаратом» [2, с. 14–15]. И в том и в другом случае рациональное имеет только косвенное отношение к разуму, но более прямое отношение к рассудку, что далеко не одно и то же, как это пока-зали Кант и Гегель. Причем наиболее детальная разработка представления о рассудке и разуме как двух уровнях мыслительной деятельности принадлежит Канту. Позже мы обозначим суть его взглядов на этот вопрос.

В настоящее время научная рациональность приобрела вкупе с научной деятельностью приоритетное значение в системе ценностей техногенной (считай, западной) цивилизации, за которой изначально закрепилось название рациональной, и которая ускоренными темпами расширяла свое влияние вследствие бурного развития науки и техники. Для техногенной цивилизации характерны разумно-рассудочный подход к действительности и практически-прагматический способ ее освоения. В сравнении с традиционными общест-вами в техногенном мире доминирующими отношениями между людьми ста-новятся товарно-денежные отношения, которые пришли на смену отношений личной зависимости. Здесь человек со всеми его талантами и способностями, мыслями и чувствами, превратился в товар в ряду других товаров. Со свойст-венной ей наступательностью и агрессивностью техногенной цивилизации удалось в сравнительно короткий срок изменить мировоззренческие и смыс-ложизненные установки людей, попавших в сферу ее влияния и интересов. И это случилось не только у себя, так сказать, на родине, но и далеко за ее пре-делами. Она буквально поглотила и поглощает в настоящее время многие об-щества, бывшие долгие века традиционными, так как опирались на культурные традиции, доставшиеся от предков. В системе ценностей техногенной цивили-зации главным предназначением человека становится не сохранение традиций, а преобразование. Преобразующая деятельность затронула все стороны жизни обществ, ставших на путь цивилизационного развития. Что касается совре-менной цивилизации, то в своих преобразовательных устремлениях она зашла

217

уже так далеко, что претендует на переделывание не только природы, и не только общества, но уже и самой природы человека. Достаточно напомнить, к примеру, о таком движении как трансгуманизм. Оно нацелено на «преодоле-ние ограничений, присущих человеку, на выход за пределы собственно чело-веческого существования, вплоть до того, чтобы вообще перестать быть людь-ми» [3, с. 24–37]. Победа науки и рациональности оказалась пирровой побе-дой. «Еще одна такая победа, и мы погибли!» [4, с. 264]. На фоне быстрого развития мировой науки, которая была и остается занятием единиц ( штучным товаром!), в массе стремительно растет тяга к мистике, оккультизму, восточным культам, определенным формам нетрадиционной религиозности. Так что по-лучается, что вопреки повсеместно насаждаемой рациональности, и также во-преки логике развития науки, пышным цветом произрастают всевозможные предрассудки и суеверия. Не чудо ли, что человечество вновь оказалось в эпо-хе Средневековья, хотя и утратило духовные ориентиры той эпохи? Но то, что является потерей для многих, кое-кто считает своим приобретением. Напри-мер, «Новое средневековье» дало хитроумным предприимчивым людям по примеру американца Рона Хаббарда с его «Дианетикой» хороший шанс разбо-гатеть, подведя под людскую глупость коммерческую основу. При этом не стоит забывать, что рациональность имеет как онтологические, так и гносеоло-гические ограничения. Первое связано с плотностью и непрозрачностью са-мого бытия, которое противится исполнению даже самых продуманных и обоснованных научных планов. Второе обусловлено познавательными воз-можностями субъекта, включая его биологические, психоэмоциональные и интеллектуальные особенности, а так же материальными ресурсами, имеющи-мися в его распоряжении. По этой причине жизнь человека в современном обществе зачастую оказывается не только не рациональной, но попросту аб-сурдной. Сильнее разума оказываются у одних — страхи и предрассудки, у других — жажда власти и жажда потребления, у третьих — ничем не оправ-данное насилие и агрессия.

У нас нет необходимости воспроизводить все метаморфозы, которые пре-терпевало понимание рациональности на протяжении столетий развития наук. Хотя во многом схематично, но эта тема представлена в учебниках по истории и философии науки. В то же время мы не можем совсем уж вовсе обойти оз-наченную проблему. И всякий раз опыт постижения рациональности вынуж-дает нас обращаться к истокам проблемы. Многие современные теоретики ис-тории и методологии науки связывают открытие феномена рациональности с античностью. Уже в раннегреческой философии мы встречаемся с рацио-нальностью под именем «логоса» (Парменид, Гераклит) или «нуса» (Анакса-гор). Логос мыслился не только как слово, понятие, учение, мысль, разум, но и как порядок, космический закон, которому подчиняется все, что ни есть. Следствием онтологизации разума было понимание, что способность человека к разумно-му постижению действительности обусловлена тем, что мир (Космос) разумно устроен. Разум и бытие оказались тождественными не только у Парменида, но даже у Аристотеля. Но ведь как у того, так и у другого, центральной проблемой

218

является вовсе не проблема разума, а проблема бытия (сущего). Вопрос о воз-можности постижения разумно устроенного бытия средствами разума нераз-рывно связан с этой центральной проблемой. Другое дело, когда Аристотель говорит о разуме как некой способности человеческой души. Определяя чело-века как разумное животное, Аристотель делает разум составной (мыслящей) ча-стью человеческой души, понимаемой им не только как психика, но и как нравственность. И хотя у Аристотеля мы иногда не находим четкого различе-ния понятий рассудок и разум, а скорее обнаружим вольное обращение с по-нятиями: разум, разумность, ум, мудрость, рассудительность и т.п., но из напи-санного им все-таки ясно, что он противопоставляет ум (мудрость) как высшую способность, рассудку (рассудительности), имеющему прикладное, практиче-ское значение. Проиллюстрируем сказанное. Например: «Душа, утверждаем мы, разделена на две части — обладающую разумом (to logon echon) и внера-зумную (to alogon). В обладающей разумом заключены разумность, проница-тельность, мудрость, способность к научению, память и тому подобное; во внеразумной — то, что зовется добродетелями: благоразумие, справедливость, мужество и другие черты нрава, вызывающие одобрение» [5, с. 304]. Однако в другом месте можно прочитать: «Выше мы уже провели разграничение в об-щих чертах, сказав, что в душе есть часть, имеющая разум, и часть, не поль-зующаяся разумным рассуждением» [5, с. 332]. В этом случае разум сводится к рассуждениям, то есть к рассудку, хотя уже на следующей странице своей этики Аристотель дает четкое понимание специфики ума как необходимого компо-нента человеческой (считай, философской, мудрости). Приведу высказывание, которое требует очень внимательного и вдумчивого прочтения, потому что в ней мысль Аристотеля созвучна тому, как он понимал смысл и назначение философии. И этот смысл, и это назначение, как я полагаю, нисколько не из-менились вплоть до наших дней. Так вот: «Ум (nous) направлен на первонача-ла вещей умопостигаемых и сущих. В самом деле, знание имеет дело с вещами доказуемыми, первоначала же недоказуемы, поэтому не знание, а ум имеет дело с первоначалами. Мудрость же (Sophia) сложена из знания и ума. Ведь муд-рость имеет дело и с первоначалами, и с тем, что происходит из первоначал и на что направлено знание; поэтому в той мере, в какой мудрость имеет дело с первоначалами, она причастна уму, а в той, в какой она имеет дело с вещами доказуемыми, существующими вслед за первоначалами,— она причастна зна-нию» [5, с. 333–334]. В первой части фрагмента Аристотель говорит об уме, как присущей именно философу способности постижения первоначал всего сущего, а далее речь уже идет о том, что философ не должен ограничиваться исследованием первоначал. Философская мудрость, видимо, предполагает еще и конкретные знания о мире. Если же говорить не о философской, а о чело-веческой мудрости, то ум определяется Аристотелем через мышление, и в то же время и через ценностное суждение. «Ум по природе не что иное, как спо-собность», это есть способность мыслить. «Я разумею под умом то, чем душа размышляет и судит о чем-то» [6, с. 433]. Впрочем, если принять, что философ — это тоже человек, как всякий другой человек, то он вправе судить и давать

219

свои оценки действительности, присовокупив к накопленному обществом и культурой знанию свой собственный ум, а не только рассудок.

Специфика современных представлений о рассудке и разуме в нашей фи-лософской литературе выводится из рассуждений Канта. Напр.: «Всякое наше знание начинает с чувств, переходит затем к рассудку и заканчивается в разуме, выше которого нет в нас ничего для обработки материала созерцаний и для подведения его под высшее единство мышления [7, с. 340]. Для сравнения при-ведем рассуждения С.Ф.Денисова: «Рассудок — это способность человека от-ражать в понятийной форме непосредственную действительность, т.е. первый мир, и характеризующаяся ориентацией человека на ближайшие цели» [8, с. 70]. И еще: «Рассудок выполняет огромную роль в приспособлении человека к окружающему миру, в решении проблем достижения эффективности деятель-ностного процесса и поведенческих актов» [8, с. 70]. Что же касается разума, то и здесь в понимании того, что он есть, в сочинениях современных исследова-телей мы находим следы общеизвестных кантовских представлений. А именно: что разум является высшей способностью, что он выполняет в познании регу-лирующую функцию, руководит деятельностью рассудка, ставит перед ним цели и побуждает к деятельности, наконец, что он оперирует идеями (пред-ставлениями о цели и задачах познания). Сошлемся еще раз на работу Денисо-ва: «Понятие «разум» традиционно связывается со способностью человека вос-производить реальность саму по себе, представлять ее такой, какой она суще-ствует на самом деле. Поскольку такого рода реальность находит концентри-рованное выражение в философской онтологии, то можно утверждать, что направленность человеческого мышления на конструирование философской онтологии или жесткая детерминация человеческих знаний философско-онтологическими представлениями (курсив мой.— В.М.) являют собой одну из наи-более характерных особенностей человеческого разума» [8, с. 69]. В вольной интерпретации это надо понимать так, что только философский разум спосо-бен проникнуть в суть вещей самих по себе и дать ответ на вопрос «каковы должны быть мир и человек на самом деле» [8, с. 69]. Сказать иначе: именно философы должны быть властителями дум. Так ли это? Не есть ли это прояв-ление высокомерия философского разума? Можем ли мы вообще с уверенно-стью утверждать, что идеи, рождающиеся в умах философов, могут влиять на мировые процессы? В случае с Марксом и марксизмом здесь не может быть никакого сомнения. Маркс — фигура не просто философская, но историче-ская. Но как обстоит дело с другими, с тем же Кантом или Гегелем, или Мак-сом Вебером?

Именно последний внес большой вклад в разработку проблемы рацио-нальности и связанную с ней проблему бюрократизации. Собственно говоря, история идей ничуть не менее увлекательна, чем история людей, народов и цивилизаций. Но в истории идей также больше вопросов, чем ответов, как в любой другой истории. Надо пытаться усмотреть эти вопросы и формулиро-вать проблемы. Свободны ли мы, философы, в своих мыслях? Если «да», то насколько свободны, если «нет», то, чем обусловлены? Для меня совершенно

220

очевидно, что идеи не появляются в голове философа, как джин из бутылки: «Раз и готово!». Они долго вызревают, вынашиваются и появляются на свет, как появляется ребенок. То есть, как правило, они появляются в определенный срок, но иногда раньше или позже срока. Это когда общество еще или уже не готово их воспринять, потому что бытие и мышление, будучи противополож-ностями, совпадают, являются тождественными. Во всяком случае, так считали Парменид, а вслед за ним Аристотель и Гегель. Материалистическая традиция, казалось бы, навсегда покончила с такого рода «предрассудками», однако же, идеи «вечно возвращаются» (Ф.Ницше), хотя и в другом обличье. Похоже, что идеи так же неуничтожимы, как атомы Демокрита. Фигурально говоря, они «носятся в воздухе» и воспринимаются, лучше сказать, улавливаются наиболее тонкими и пытливыми умами. Философ должен обладать тонким чутьем, что-бы разобраться в хитросплетениях идей, бытийствующих и бытующих в об-щественном сознании. И ничего из написанного ранее не принимать на веру. Так Маркс писал, что «сознание есть не что иное, как осознанное бытие, а бы-тие людей есть реальный процесс их жизни», подчеркивая, что «не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание» [9, с. 7]. Но, если быть последовательным диалектиком, то мы не должны ставить вопрос о первичности или вторичности, ибо все едино: «Если кто-то произвольно противопоставляет прокаженного красавице Си Ши, бы-линку — столбу, а благородство — подлости, то пусть собирает все это воеди-но… все вещи — рождающиеся и погибающие — друг друга проницают и сходятся воедино» — так учили даосы, так писал Чжуан-цзы, один из осново-положников даосизма [10, с. 70]. Но мы отвлеклись от основной темы.

Своеобразный опыт философского постижения проблемы рационально-сти представлен в книге томского философа В.В.Чешева «Человек как мысля-щее существо, или оправдание разума». Вероятно, многие держали эту в руках, возможно, некоторые даже читали. Но ощутили ли глубину поставленных ав-тором проблем, в этом я несколько сомневаюсь, потому что, хотя автор широ-ко известен в Омске, но за все пятнадцать лет существования книги не было ни ее серьезного обсуждения, и никаких откликов на нее. Во всяком случае, мне об этом ничего неизвестно. Особенно интересен для меня последний раздел книги, касающийся «роли разума в обосновании проявлении духовных начал». На примере китайской, а затем греческой истории (реальной истории, а не постижением ее) и философии Чешев выявил «органическую связь миропо-нимания и мирочувствования», нашедшую отражение в философии той эпохи [11, с. 188]. Автор говорит о необходимости «взаимодействия разума и культу-ры, которое может нарушаться в периоды кризиса» и указывает на современ-ную западную цивилизацию как пример некоего «надлома» вследствие того что она «ориентирована на индивидуализм и гипертрофированное правовое регулирование, теоретическим основанием которых является концепция есте-ственных прав человека, дополненная ориентацией на материальное благопо-лучие и гедонизм» [11, с. 196]. Невозможно обойтись без цитирования: «Сле-дование этим ценностям, обоснованным еще в эпоху Просвещения, создало

221

общественную систему, утратившую внутренний импульс и внутренние сти-мулы к развитию», систему, способную «преимущественно к экстенсивному росту» и «втягивающую в свою орбиту новые народы и территории» [11, с. 196]. К сожалению, Россия не избежала общей участи и ощутила на себе всю тяжесть разрушающего ее основы духовного кризиса. Но «рациональное кон-струирование новых ценностей» будет малоэффективным в кризисные перио-ды жизни общества, если эти ценности «не созрели внутри эволюционирую-щего общества». Возможность преодоления кризиса Чешев связывает с дея-тельностью разума. Его роль состоит, во-первых « в критической оценке суще-ствующих общественных структур с точки зрения тех ценностей, которые они воплощают или должны воплощать», а во-вторых, в «обращении к историче-ской памяти общества» и «оценке высших ценностей, определяющих линию его исторического развития» [11, с. 198]. Сказанное совершенно бесспорно, однако не достаточно. И вот почему. Я полагаю, что российская философия тогда и только тогда может стать действительным способом постижения чело-века и мира, когда она не только поверит во всемогущество разума, но совер-шит прыжок через пропасть, разделяющую одинокий ум, упрятавшийся за закрытыми дверями в башне из слоновой кости, и жизнь общества. Добиться этого можно только объединенными усилиями, поставив в практическую плоскость вопрос об отношении интеллектуалов и существующей власти.

Убежденность в силу и могущество разума может быть и весьма конструк-тивной и результативной, как показал опыт Великой французской революции, подготовленной философами-просветителями. Эти умы всерьез полагали, что отказ от руководства со стороны разума равносилен отказу от прогресса. Но, если посмотреть на историю революции, которая «пожирала своих детей», окажется, что не разум, а рациональность победила в итоге. Очень желательно извлекать уроки из опыта развития западноевропейских стран. 1. Современный филос. сл. / под общ. ред. д.ф.н., проф. В.Е.Кемерова. 3-е изд., испр.

и доп. М.: Академич. проект, 2004. 2. Лешкевич Т.Г. Философия науки: Учебное пособие. М.: ИНФРА-М, 2008. 3. Юдин Б.Г. Что там после человека?//Философские науки. 2013. № 8. 4. Ашукин Н.С., Ашукина М.Г. Крылатые слова: Литературные цитаты; Образные выра-

жения. 4-е изд., доп. М.: Худож. лит., 1987. 5. Аристотель. Большая этика // Соч.: В 4 т. /Пер. с древнегреч.: Общ. ред. А.И. Дова-

тура. М.: Мысль, 1983. Т. 4. 6. Аристотель. О душе // Соч.: В 4 т. /Пер. с древнегреч.: Общ. ред. А.И. Доватура. М.:

Мысль, 1976. Т. 1. 7. Кант И. Критика чистого разума // Соч.: В 6 т. М., 1964. Т. 3. 8. Денисов С.Ф. Разум и рассудок в структуре человеческой активности: Моногр. Томск:

Изд-во Том. ун-та, 1993. 9. Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие// Маркс К., Энгельс Ф. Соч.

Т. 13. 10. Антология даосской философии/Сост. В.В.Малявин и Б.Б.Виногродский. М.: Тов-во

«Клышников-Комаров и К0», 1994. 11. Чешев В.В. Человек как мыслящее существо, или Оправдание разума. Томск: Изд-во

Том. арх-строит. ун-та, 1999.

222

Ю. Н. Москвич Стратегии для России в меняющемся мире: трудные поиски в глобальном океане пессимизма

В статье рассматриваются современные вызовы системам стратегического управления и базо-вые основы оптимистических стратегий развития глобального мира и России. Выявлена приори-тетная роль существенного отличия типов мышления и философских картин мира у трех доми-нирующих участников формирования сценариев будущего и стратегий развития. Отмечается важность модернизации образования для подготовки критической массы воспитанных для успеш-ной деятельности в меняющемся мире людей, способных создавать и реализовывать оптимисти-ческие стратегии развития. Предложено видение нестандартных стратегий развития России и Сибири, основанные на качестве человеческого капитала.

Ключевые слова: глобальные вызовы, стратегическое управление, пессимистические и оптими-стические сценарии будущего, картины мира, тип мышление, модернизация образования, страте-гии развития России и Сибири.

Moskvich Yu.N. Strategy for Russia in a changing world: the diffcult searches in global ocean of pes-simism

The article examines the contemporary challenges of the strategic management and the basic funda-mentals of optimistic development strategies of the global world and Russia. An important role of signifi-cantly different types of thinking and philosophical world pictures from the three dominant groups form-ing the images of future is discussed. The importance of a new education for the preparation of a critical mass of modern educated people who are able to develop and implement optimistic strategies is revealed out. The vision of nonstandard strategies for the development of Russia and Siberia, based on the quality of human capital is proposed.

Keywords: global challenges, strategic management, pessimistic and optimistic scenarios for the future, pictures of the world, the type of thinking, the modernization of education, the development strategy of Russia and Siberia. ВВЕДЕНИЕ

Мир переживает не простые времена. Эпоха всеобщей эйфории от не-жданного рога изобилия научной, технической и инновационной деятельно-сти активного творческого меньшинства человечества постепенно уступает место глобальному пессимизму и тревожному ожиданию конца рукотворной новой цивилизации, заката нашего мира. Число «узловых проблем» за послед-ние 40 лет существенно возросло, их число, по мнению К.К.Колина, уже дос-тигло 50 и новые угрозы охватывают все сферы нашей жизни от взаимоотно-шения человека с природой, его поведение в обществе и развитие самого че-ловека [1, с. 8–9].

Ключевой особенностью нового рукотворного мира является его самостоя-тельность, особость, независимость от своих создателей, людей породивших его. Глобализация, как рукотворная планетарная интеллектуальная машина, начинает выходить из-под контроля её творцов и созидателей [2]. Высокая скорость и плотность экономических и социальных изменений создает боль-шое число неопределенностей в оценке трендов развития. Возникающие кар-тины мира становятся недолговечными, виртуальными [3]. Прежнее устойчи-вое видение мира расплывается. Будущее во всё большей степени становится трудно прогнозируемым. Прогнозы на основе быстро устаревающих теорети-ческих знаний заменяются игрой случайностей, интригой, стечением большо-

223

го числа факторов развития. Новый мир по многим своим особенностям ста-новится похожим на турбулентный мир, законы управления которым челове-честву ещё предстоит открыть. Кроме того необходимо подготовить критиче-скую массу людей, способных овладеть ими и установить свой контроль над этой новой средой обитания тем самым превращая возникший по воле чело-века турбулентный мир в высокоорганизованное, упорядоченное, устойчивое развитие [4, с. 147–149].

Важной задачей на этом пути становится создание новых технологий стра-тегического планирования будущего.

ВЫЗОВЫ СИСТЕМАМ УПРАВЛЕНИЯ Наибольший удар по благополучию сформировавшихся в ХХ в. систем

управления нанес экономический кризис 2008 г. Именно он отчетливо про-явил всю неустойчивость традиционных систем управления, иррациональ-ность и неэффективность принимаемых решений. По мнению В.Е.Лепского, в значительной степени это обусловлено целым набором различных сформи-ровавшихся в последние десятилетия факторов [5, с.134.]: «резким возрастанием динамичности социальных процессов; высоким темпом обновления знаний, который влечет быструю сменяемость

социальных структур и институтов, воплощающих это знание, а также типов и способов коммуникаций;

снижением роли нормативного подхода, когда фактически нормой стано-вится выход за пределы нормы;

«размыванием» устоявшихся традиций и резким возрастанием сложности процессов личностной идентичности субъектов принятия управленческих решений».

С его точки зрения основной причиной кризиса современных систем управления является то, что «реальности, с которыми имеют дело конкретные субъекты управленческой деятельности, оказываются ненаблюдаемыми для классической науки», которые традиционно лежали в основе принимаемых решений. Иными словами научные исследования не поспевают за динамич-ным развитием мира, причем как традиционные классические науки об обще-стве, так и их более современные части, такие как кибернетика второго поряд-ка; синергетика, когнитивный подход, рефлексивный подход и т.д.

Существенную роль играют также и сами процессы глобализации, выво-дящие многие процессы принятия решений, в первую очередь финансовых и экономических, из-под законодательного контроля конкретных государств. Глобализация фактически создала большие новые возможности для широкой «свободы от» всего, что ранее было под контролем, обеспечив тем самым большее, чем прежде пространства для принятия эгоистических групповых решений различных экономических, финансовых и управленческих элит, уси-ливая различные формы их социального паразитизма.

Продолжение такой стратегии поведения людей принимающих решения объективно ведет их самих и всё Человечество на быстрое истощение ресурсов Земли и нарастания социальных протестов и социотрясений из-за увеличи-

224

вающегося неравномерного перераспределения этих ресурсов. В соответствии с недавно проведенным исследованием [6, 7] cохранение нынешних темпов мирового развития, потребления и распределения благ, неизбежно ведёт к то-му, что человечество в ближайшее время имеет все шансы последовать приме-ру многих прежних цивилизаций Земли, не доживших до наших дней.

Очевидно, что прежние технологии неограниченного развития мира и всех его частей становятся сильнейшими факторами глобального риска и должны быть заменены стратегиями устойчивого (или более точно поддерживающего) развития.

БАЗОВЫЕ ОСНОВЫ ОПТИМИСТИЧЕСКИХ СТРАТЕГИЙ РАЗВИТИЯ Список глобальных проблем в настоящее время так велик, что сам по себе

может усиливать пессимизм многих и многих. Необходимо: как минимум в пять раз увеличить рост эффективности, для того чтобы

обеспечить достойную жизнь для всех на Земле [8]; в несколько раз увеличить число социальных, технических и технологиче-

ских инноваций, обеспечивающих рост эффективности экономики и соци-альной устойчивости;

изменить системы управления так, чтобы они смогли обеспечивать устойчи-вое, поддерживающее уровень жизни всех живущих людей, развитие;

сохранить наше общее жизненное пространство — Землю для последую-щих поколений;

создать гуманитарные основы создания оптимистических стратегий развития [9].

Очевидно, что реализацию всех этих глобальных проблем могут осущест-вить люди с особым восприятием мира, обладающими особым типом культуры.

В основе любой претендующей на положительный эффект стратегии ле-жит деятельность людей, видящих своё самоосуществление не в настоящем, а в будущем. С философской точки зрения эти люди являются сторонниками философской теории индетерминизма. Они воспринимают мир как мир, в котором будущее не предопределено, и люди могут сами созидать, творить его, создавая оптимистичные стратегии будущего и разрабатывая на их основе реалистичные проекты своей деятельности. Эти люди обладают большой фантазией, изобретательны и настойчивы в достижении поставленной цели.

В проекте «Перспективы глобальных изменений: подход TARGETS» [9, с. 136–141] эти люди были названы «индивидуалистами». Их главными особен-ностями являются убежденность в творческой предприимчивости, изобрета-тельности людей и способности природы к восстановлению. Возникающие экологические проблемы могут быть всегда преодолены новыми технология-ми.

Им противостоят сторонники равенства человека и природы — эгалитари-анцы — пессимистично воспринимающие окружающий мир, искренне убеж-денные, что спасти Землю можно только остановкой развития и возврату к не опасному для окружающей среды образу жизни.

225

Сторонники компромисса и внешнего регулирования –иерархисты — по-лагают, что главное в решении глобальных проблем является партнерство и оптимальное управление, которые способны ограничить воздействие на при-роду и на эгоистическое поведение человека. Эта точка зрения, безусловно, характерна для управленческих элит и её уязвимое место — неясность как та-ким подходом может быть реализовано справедливое распределение ресурсов для всех.

Философские картины мира у всех этих групп активных людей принципи-ально различны, и по-настоящему действенная стратегия развития мира (включая и его нулевой рост) должна быть неким деятельным компромиссом имеющихся целеполаганий. Стратегия должна быть стратегией, т.е. долговре-менной программой деятельности с возможными творческими изменениями в тактике достижения поставленной стратегической цели. В любом случае глав-ными действующими лицами изменений по сути своих картин мира являются предприимчивые новаторы-индивидуалисты и сторонники компромиссов и переговоров всех со всеми. Бьющие всегда и везде тревогу о близком конце нашего мира «зеленые» являются важнейшим звеном принятия ответственных решений. Данная триада поиска, критического анализа и принятия стратегиче-ского решения, как о судьбе отдельной страны, так и всего мира становится сейчас новым механизмом систем управления. Очевидно, что сильные и сла-бые стороны каждого из конкурирующих между собой участников диалога и спора о приоритете именно его картины мира и именно его стратегии дейст-вий должны быть хорошо известны всем. Они должны также являться важной неотъемлемой частью современного образования, поскольку технологии при-нятия современных управленческих решений являются важнейшим дефици-том образовательных программ подготовки новых поколений специалистов в различных областях деятельности [10, с. 14–24.].

Многочисленные исследования показывают (напр. [11]), что современные технологии принятия решения, учитывающие острую конкуренцию различ-ных видений мира у участников принятия решения, требуют наличия у них значительного числа инновационных и междисциплинарных компетенций: 1. Инновационные компетенции (стратегическое видение, фантазия, видение

возможности практического применения, настойчивость); 2. Творчество, многозадачность, междисциплинарные навыки; 3. Умение решать проблемы, аналитические навыки, критическое мышление

(умение рассуждать); 4. Навыки по развитию бизнеса; 5. Умение работать с людьми (создание команды, работа в команде); 6. Межкультурная толерантность и знание языков; 7. Управленческие навыки (лидерство, управление проектами, управление из-

менениями); 8. Социальные навыки (коммуникабельность, networking, эмпатийность); 9. Навыки личной эффективности (планирование, тайм-менеджмент, гиб-

кость).

226

Своевременная и профессиональная подготовка критической массы «вос-питанных для успешной жизни» в Новом мире людей с разным типом мыш-ления и картиной мира становится важнейшей геополитической и стратегиче-ской задачей любого современного развивающегося государства [12, с. 249–280]. Наличие достаточно большого числа людей позволит реально использо-вать для разработок реалистичных и позитивных стратегий развития полно-ценную конкурентную триаду видений мира. СТРАТЕГИИ РАЗВИТИЯ РОССИИ И СИБИРИ СЕГОДНЯ

Анализ ныне действующих стратегий развития России и Сибири показы-вает, что они по своим целям являются стратегиями догоняющего развития и составлены по традиционным схемам желаемого, в основном, экономического роста к 2020 г. Социальные и экологические показатели повышения качества среды и качества жизни в них лишь обозначены или учитываются косвенным образом в росте производительности труда и общим обозначением необходи-мости повышения качества жизни. Впервые ставятся вопросы о развитии ин-новационной деятельности, практически отсутствующей в России и Сибири. По целям и задачам этих стратегий, видно, что доминирующей картиной мира этих стратегий является картина мира людей компромисса и разработки об-щих правил деятельности систем и уровней управления, т.е. бюрократии но-вой России.

Увеличение численности среднего класса в стране и в Сибири настоятель-но требует внесения поправок в эти стратегии. Основная поправка должна касаться развития частной инициативы и значительного увеличения предпри-нимательского класса, благоприятной, дружеской среды ведения ими своего бизнеса. Отсутствие критической массы таких людей обрекает все будущие стратегии развития на неуспех, поскольку в них будет отсутствовать главное: инициатива, работоспособность, желание иного более комфортного и успеш-ного будущего. Развитие этого творческого активного предпринимательского класса увеличит не только численность творцов реальных оптимистических стратегий развития, но и численность людей критического эгалитарного мышления, что позволит в будущем формировать более активную оппозицию утопическим стратегиям не только представителей бюрократии, но и ярко вы-раженных эгоистичных групп предприимчивых активных новаторов «роста любой ценой». Примером тому может служить экологическое движение пред-ставителей среднего класса в Красноярске, успешно выступивших против строительства несовременного завода ферромарганцевых сплавов.

Важной вехой движения к новым стратегиям России и Сибири является подготовленная недавно проект «Стратегии XXI», в которой поставлена задача сформулировать стратегию, адекватную современным реалиям и требованиям мира завтрашнего дня [13]. В этом проекте впервые стратегической целью раз-вития страны заявлено сохранение и развитие россиян, преумножение челове-ческого капитала.

Пространством будущего проекта развития нашей страны в течение всего нового века по недавно принятому политическому решению Президента РФ

227

должна стать Восточная Сибирь и Дальний Восток [14]. В этом послании Пре-зидентом заявлено, что «ресурсы и государства, и частного бизнеса должны идти на развитие, на достижение стратегических целей. Напр., таких, как подъ-ём Сибири и Дальнего Востока. Это наш национальный приоритет на весь XXI в. Задачи, которые предстоит решить, беспрецедентны по масштабу, а значит, и наши шаги должны быть нестандартными».

Нестандартными сейчас должны быть и стратегии развития Сибири. Они должны учитывать ментальные, психологические особенности населения её жителей, в течение нескольких столетий прошедших обучение в «университе-тах жизни», имеющих укоренившиеся традиции опоры на себя, на свою пред-приимчивость, любопытство, работоспособность и упорство в достижении поставленных целей.

В течение нескольких веков население Сибири научилось комфортно и безопасно жить в условиях не очень благоприятного для человека резко кон-тинентального климата. Теперь перед сибиряками стоит новая задача — нау-читься комфортно и безопасно жить в предельно жестком интеллектуальном климате мира, несущем Сибири и её жителям глобальные холода и нежданные глобальные метели. Партнерство с восточными соседями может принести не-ожиданные перемены: метели пройдут стороной и люди Сибири сотворят у себя глобальную оттепель, а затем и настоящую весну. Для себя и для других.

Об этом нужно начинать говорить громко и во весь голос. Говорить как о вызовах, так и о новом предназначении Сибири для России и для всего мира. Такая постановка вопроса может показаться многим живущим в Сибири лю-дям, в особенности представителям элитных групп, преувеличением. Однако это не так. Лишь с новых высот мы сможем увидеть и принять наш новый путь, наши новые возможности. Прогноз будущего начинается всегда с трево-ги, а завершается началом активных действий по его созиданию. В своё время Лев Толстой сказал: «Будущего нет, оно начинается сегодня». Выражение это можно воспринимать по-разному. В нашей ситуации главное в этом высказы-вании — приоритет наших действий сегодня [15, с. 15].

Время творения новой стратегии России и Сибири настало. И оно должно стать первым общим делом на пути к новому будущему. 1. Колин К.К. Глобальные угрозы развитию цивилизации в XXI веке//Стратегические

приоритеты. 2014. № 1. С. 8–9. 2. Юрьев А.И. Глобализация как новая форма политической власти, изменяющая чело-

века и миропорядок. Россия. Планетарные процессы / Под ред. В.Ю. Большакова. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2002. С. 250.

3. Москвич Ю.Н. Мерцающие картины глобального мира как искушение и вызов для теорий управления//XII Всероссийское Совещание по проблемам управления. ВСПУ-2014. Москва, 16–19 июня 2014. С. 7797-7802.

4. Москвич Ю.Н. «Глобальная турбулентность» и путь к «Человеку разумно-му»//Интеллектуальный потенциал Сибири для развития России: Философия — Наука — Образование : Сб. ст. Второй Всерос. науч. конф. «Сибирский философ-ский семинар». Красноярск: Сиб. федер. ун-т. 2012. С.147–149.

228

5. Лепский В.Е. Философия управления и развития в контексте научной рациональности (субъектно-ориентированный подход)//Философия и управление: проблемы и стра-тегии / Рос. акад. наук, Ин-т философии; отв. ред. В.М.Розин. М.: ИФРАН, 2010. С.134–166.

6. Motesharrei S.R.J., Kalnay E. Human and nature dynamics (HANDY): Modeling inequality and use of resources in the collapse or sustainability of societies//Ecological Economics. 2014. № 101. P. 90–102.

7. Цивилизация в закате. Ученые на деньги NASA предсказали коллапс цивилизации. Газета.ру. 17.03.2014.

8. Вайцзеккер Э., Харгроуз К., Смит М. и др. Фактор пять. Формула устойчивого роста: Доклад Римскому клубу. М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2013. 2013. 368 с.

9. Аткиссон А. Поверьте Кассандре. Как быть оптимистом в пессимистическом мире; пер. 2-го англ. изд. В.В.Дедюхина; под ред. Н.П.Тарасовой. М.: БИНОМ. Лаборато-рия знаний, 2012. 264 с.

10. Москвич Ю.Н., Диев В.С. Образование на пути к новым берегам: поиск ответа на гло-бальные вызовы.//Вестник КГПУ им. В.П.Астафьева. 2013. № 2 (24). С.14-24.

11. Соболева Е.Н. Актуальные вопросы подготовки кадров для высокотехнологичного сектора экономики. rusnanonet.ru/download/nano/soboleva16052012.pdf.

12. Москвич Ю.Н. Образование и воспитание в постиндустриальном мире: трудный путь к новой реальности//Культура и этика нового мира / отв. ред. Ю.Н.Москвич [Серия: Библиотека актуальной философии], Вып. 6. Красноярск: Литера-принт, 2009. 286 с. URL: www.dialog21.ru

13. Караганов С. Вернуть России будущее. Коренная ошибка — невнимание общества и государства к главному субъекту и объекту развития: человеку//Ведомости. 26.02.2014. № 33 (3537).

14. Послание Президента Федеральному Собранию. 12 декабря 2013 года. www.kremlin.ru/news/19825

15. Москвич Ю.Н. Сибирь эпохи глобальных метелей: как разглядеть будущее. Новое бу-дущее Сибири: ожидания, вызовы решения: моногр. Изд. 2-е, переработ. / под общ. ред. О.А.Карловой, Н.П.Копцевой, Ю.Н.Москвича. Красноярск: Сиб. федер. ун-т, 2014. С. 11–15.

М. В. Мусийчук, С. В. Мусийчук Креативный механизм комического как эффективное средство мотивации к инновационной деятельности

Анализ теории и практики управления показывает, что в современных ус-ловиях руководители, из всех типов организационных ресурсов, наибольшее влияние способны оказать на человеческие ресурсы. Это означает, что процесс мотивации к инновационной деятельности предполагает использование пер-спективных направлений основанных на эффективных ресурсах. В этой си-туации очень важна стратегия управления, допускающая реестр различного рода предпочтений и возможностей самовыражения личности, создание твор-ческой обстановки, вовлечение всех участников в процесс выработки решения. Вышеизложенное определяет постановку научной проблемы, связанной с вы-явлением не материальных мотивирующих факторов к инновационной дея-

229

тельности на основе системной креативности, через воздействие креативного механизма комического.

Поиск путей эффективного развития креативности личности, в процессе инновационной деятельности привел нас к проблеме единства эмоционально-го и когнитивного в процессе познания. При этом под эффективным развити-ем мы понимаем процесс получения планируемых результатов обучения при минимальных временных затратах. Под результатом понимаются устойчивые процессуальные свойства творческих способностей (гибкость, беглость, ори-гинальность мышления) проявляющиеся в инициативности, высокой работо-способности и самоорганизации, высокой скорости выявления и решения, разнообразных не стандартных, инновационных задач.

Процессуальные особенности методики эффективного развития мотива-ции к творческой инновационной деятельности личности, заключаются в предъявлении и организации овладения обучающимися несколькими страте-гиями решения творческих задач, а также их модификациями; в создании ус-тойчивого эмоционального принятия всего круга инновационных задач, неза-висимо от уровня сложности. В категории «комическое» в полной мере отра-жается неклассическое естествознание современного типа, актуализирующего роль субъекта, социально-исторические и психологические характеристики которого определяют соответствующие структурно-функциональные и дина-мические особенности познаваемого объекта.

Понимание имплицитного смысла как креативный механизм комического основывается на: порождении нового смысла, в соответствующем контексте; юмористической форме порождающей трансформацию смыслового содер-жания; создании значений альтернативных имеющимся, посредством откло-нений от нормативных ожиданий; выборе оптимального решения на основе предвидения последствий принятия решений [1, с. 122].

Блок задач «Приемы остроумия» разрешается посредством широкого при-менения приемов остроумия. Понимание комического является функцией, как разума, так и чувства. Комическое выступает в качестве механизма разрушения смысловых стереотипов. Комическое динамизирует целевые и операциональ-ные установки личности; комическое выступает в качестве средства сильного эмоционального подкрепления [2, с. 25].

Блок задач «Эвристические методы»: 1) обеспечивает удовольствие от про-цесса познавательной деятельности при решении практических (реальных жизненных) задач; предопределяет высокую значимость результата познава-тельной деятельности; 2) удовольствие от возможности проявить самостоя-тельность и инициативность; реализует познавательную потребность в соче-тании с высокой потребностью в достижениях.

Одновременно в разрабатываемой системе задач реализуется и общее усло-вие для любой методики развития творческих способностей обучаемых, а именно организация обучения как решения задач и выявление основных стра-тегий их решения. Каждый блок разрабатываемых задач имеет как общие, так и специфические характеристики. К общим следует отнести представленность в

230

каждом блоке не менее семи качественно различных способов решения. Сам факт подобного набора позволяет качественно реализовывать одно из выяв-ленных условий развития творческих способностей студентов: организацию усвоения различных стратегий решения задач. Специфические отличия разра-ботанных блоков задач обусловлены целями поэтапного развития основных процессуальных характеристик творческих способностей личности.

Блок задач «Приемы остроумия», связанный с управлением со стороны преподавателя выявлением общего способа создания таких приемов, позволяет откорректировать процесс развития творческих способностей личности. И продолжить работу в плане развития не адаптивности (над ситуативной актив-ности) — высшего свойства творческих способностей, проявляющемся в по-стоянном желании выполнять творческие задания [3].

Блок задач «Эвристические методы» «провоцирует» самостоятельную ак-тивность студентов в определении содержания задачи и способов ее решения, позволяет уже существенно откорректировать и весь процесс развития творче-ских способностей личности и главное из них — неадаптивную активность [4, с. 18].

Кроме того, в каждом блоке задач, в качестве обязательного компонента содержаться задачи, связанные с выявлением операционального состава дея-тельности и обобщением его в единую стратегию «действования». Рассматри-вая такую работу как непременное условие эффективного развития творческих способностей личности (организацию рефлексивного анализа способов ре-шения задач и операционального состава данных способов), мы планируем ее осуществление в различных формах. В блоке заданий «Приемы остроумия» — как эксплицируемый анализ способов создания фрагментов мировой художе-ственной литературы; в блоке заданий «Эвристические методы» — как анализ имеющихся стратегий решения и их преобразования в ходе постановки и ос-вещения проблемы.

Считаем важным отметить, что разработанным блокам задач присущи как общие, так и специфические эмоционально — когнитивные функции. Пред-лагаемая нами система эвристических задач для эффективного повышения мотивации к инновационной деятельности на основе креативного механизма юмора включает в себя: личностный компонент (принятие качеств творческих, самоактуализирующихся

личностей); деятельностный компонент (учебно-познавательная деятельность по отработке опе-

рационального аппарата и формированию позиции субъекта деятельности, рефлек-сии, направленной на поиск генетически исходного).

Подчеркнем, что особенностью разработанной нами системы эвристиче-ских инновационных задач является то, что задачи отвечают одновременно требованиям когнитивных целей и осознаются эмоционально привлекатель-ными с точки зрения содержания. Эмоциональная привлекательность задачи способствует ее принятию для решения. 1. Мусийчук М.В., Мусийчук С.В. Юмор в образовании как эффективный способ превра-

тить «ха-ха» в «ага!»//Академич. ж-л Зап. Сибири. 2014. Т. 10. № 3 (52). С. 122–123.

231

2. Мусийчук М.В. Понимание имплицитного смысла как основа креативного механизма юмора//Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Сер.: Философия. 2007. Т. 15. Вып. 1. С. 22–26.

3. Мусийчук М.В. Приемы остроумия в схемах и таблицах: Методические указания к спецкурсу «Психология креативности». Магнитогорск: МаГУ, 2003. 51 с.

4. Мусийчук С.В. Функции эвристической интуиции в инновационной деятельности ме-неджера//Инновационный Вестник Регион. 2013. № 4.2. С. 18–22.

М. Б. Мусохранова Социальная матрица терминогенеза медицины

Терминогенез медицины уходит корнями в социокультурное пространство архаичных тради-ций, с характерным для них сакральным языком, носителем которого была наиболее образованная часть древнего общества.

Ключевые слова: социальная матрица, терминогенез медицины, имя болезни, жреческая тради-ция в восприятии слова.

Musokhranova M.B. Social matrix of medicine terminogenesis Terminogenesis of medicine is traced back to the sociocultural spatiality of archaic traditions possess-

ing the special sacral language the informant of which was the best-educated part of ancient society. Keywords: social matrix, terminogenesis of medicine, name of disease, the priestly tradition in word

perception. Термин «социальная матрица», принятый в экологии языков, обращает

внимание на носителей языка, свойственного той или иной культуре, сущест-вующей в условиях контакта с другими культурами [4]. Для прояснения смысла этого термина обратимся к значениям латинского этимона слова «матрица»: matrix «матка; ствол, из которого растут ветви; праматерь; первопричина, ис-точник» [1, с. 474]. Первое значение — «матка» — выделяет таинство зарожде-ния и развития жизни, подобное происхождению языка, созревавшего в не-драх какой-либо культуры. Значение «ствол, из которого растут ветви» переда-ет идею видимого результата и уподобляет язык дереву, корни которого срав-нимы с культурой. Поскольку само по себе ничего не происходит, постольку matrix содержит значение «первопричина, источник», которое в нашем контек-сте подобно семени — слову, воспринимаемому в древних культурах как нечто целое, самостоятельное и законченное.

Осознание зависимости от Высшей силы, дающей мудрость в различении истины добра и лжи зла и дающей опору в жизни, а потому стремление к еди-нению с ней как гаранту безопасности в мире, наполненном различного рода событиями, угрожающими разрушить и прервать жизнь человека, продуциро-вало стремление к познанию ее, результаты которого становились источником формирования традиций, задающих духовно-нравственные ценности народа и связующих прошлое с настоящим посредством священных летописей.

Говоря о традициях, мы условно выделили жреческую на том основании, что, во-первых, она складывалась в недрах ассиро-вавилонской, мидо-персидской, египетской и древнеиндийской культур; во-вторых, она представ-ляет сообщество священнослужителей, выделявшееся уровнем образованности и преемственным характером сакрального знания. Для его сохранения и пере-дачи использовались специальные слова, воспринимаемые как сакральная дан-

232

ность, которая в нерасчленяемом единстве слова (вещь-звук-знак) наделялась духовной силой производить определенные действия. Эта сила, заключенная в имени, эманировала, по словам А.Ф.Лосева, из самой вещи и представляла ее в имени во всем окружающем [2, c. 113], что и обусловило восприятие слова как целого, самостоятельного и законченного. Такое слово использовалось в каче-стве средства познания окружающего мира (макрокосм), в котором человек представлялся его моделью (микрокосм). При этом обращалось внимание на чистоту произношения сакральных слов, почитавшихся за образец речевого высказывания, сохраняющего в памяти образ объекта, что привело к появле-нию фонетики. Понимая, что сказанное слово обладает силой, либо созида-тельной, либо разрушительной, жрецы уважительно относились к нему, как к наследию древних, полученному от Высшей силы, которое дóлжно сохранять неизменным. Кроме того, в жреческой традиции сакральное слово было именем конкретной духовной сущности, за которой были закреплены органы челове-ческого тела [6, p. 149]

К примеру, согласно Лосеву, цитирующему Цельса и Оригена, египтяне полагали, что человеческое тело разделено на 36 частей, и каждая из этих час-тей подчинена одному из 36 демонов или божеств [2, C. 144–147]. Жрецы Тота занимались глазными болезнями, поскольку он исцелил глаз Гора, раненого злым Сетом. Только жрецы Секхмет могли остановить зло, причиняемое ею человеку. Хатхор, которая считалась покровительницей женщин, призывалась ее жрецами для помощи во врачевании женщин и т. д.

Знание сакральных имен получали, призывая духовные сущности и застав-ляя их произнести свои имена для получения власти над особым видом несча-стья по сравнению с прочими, которое осознавалось как «природа зла, кото-рую люди назвали болезнью» [5, p. 16]. От вавилонских халдеев пришли имена болезней, соответствующие именам демонических сущностей, потому класси-фикация болезней основывалась на иерархии злых божеств. Жреческое сосло-вие мидо-персидских магов, в недрах которого сформировалась авестийская ме-дицина, имевшая общие черты с ведической, тоже связывало «природу зла» с его источником, злым духом Анхра Майнью, либо с подчиненным ему духовными сущностями. В борьбе против Ахура-Мазды Анхра Майнью создал 99 999 бо-лезней, затем это число сократилось до 4 333 [6, p. 91–107].

Ограниченная область употребления сакрального слова, обусловленная священным характером знания, создала предпосылки для формирования об-ласти специальных знаний, доступных только посвященным, что сделало не-обходимым проходить этапы ученичества, подготавливая врачевателя к позна-нию действительности на протяжении всей жизни. Иначе — врачеватель учился быть мудрецом, соединяющим знания прошлого с опытом настоящего, выводя сакральное в свет познания. В этой связи появляется этимология, на-правленная на восстановление истинного смысла слова, соответствующего сущности обозначаемого им факта действительности.

Основным элементом, выявленным в жреческой традиции является форма-лизация языка в смысле маркирования сакрального знания посредством специ-

233

альных слов, выражающих сакральную формульность священного языка, ко-торый представляется прототипом языка медицины, тогда как сакральное сло-во — прототипом термина.

Жреческая традиция отступает на задний план в трактатах древнекитайских мудрецов, хотя анализ их содержания обнаружил ее след в виде объяснений обязательного следования древним ритуалам, продуцировавшим особое вос-приятие слова в контексте религиозной доктрины инь и ян, в свете которой на первый план выдвигается его способность соединять в себе духовное (ян) и чув-ственно воспринимаемое (инь). На этом основании слово воспринималось как средство гармонизации духовно-душевно-телесной жизни человека и почита-лось как «великий принцип», основанный на обобщении и толковании священ-ных летописей. В слове осуществлялся синтез духовного, человеческого и ве-щественного миров, а потому оно наделялось способностью восстанавливать порядок в жизни общества.

Условно называемая древнегреческая традиция формировалась на основе доступных знаний древних культур, чье материальное и интеллектуальное на-следие на уровне языка воспринял древнегреческий койне, в котором слово проявило свою функциональность на уровне познания действительности и на уровне коммуникации, осуществляющей пространственно-временную связь. В результате наметились пути формирования языка медицины: мифологиче-ский, метафорический, символический. Кроме того, обнаруживается тенден-ция десакрализации слова, обусловившая введение его в область рационально-го описания действительности, исходящего из категорий Аристотеля.

Т.о., социальная матрица терминогенеза медицины представлена священ-ническим сословием, которое было наиболее образованной частью общества и транслировало сакральные знания вовне с помощью мифов, наделяя факты, события действительности символическим значением, истолковывая отноше-ния человека с миром духовным, социальным и природным с помощью мета-фор. В недрах этого сословия зарождалась особая культура, представители которой отличались «даром врачевания», унаследованным ими от своего пред-ка — Асклепия. Этот дар, по словам M.Martiny, представлял собой ни религи-озное учение, ни философское, ни даже специальную дисциплину. Речь идет скорее не о приобретенном знании, а об интимном, прямом знании врачева-ния. Это чудесная наука, которая соединяется с возможностями доходить до глу-бин и которая, благодаря наблюдению, упражнению, изучению, смогла стать великим знанием, истинной терапевтической наукой [7, p. 63–66]. Величие и истинность медицине придает тот факт, что только врачу, который каждый день лицом к лицу выступает против болезни и смерти, врачу, который больше чем кто-либо другой, познал в своей человеческое горе, доступно исследование и понимание неизмеримых тайн, связанных с человеческой судьбой, одновремен-но выдающейся и несчастной [8, p. 197].

Как любая автохтонная культура, медицина имеет свой язык, воплощенный в терминогенезе — продукте познавательной и лечебной деятельности поко-лений врачей. Иными словами, терминогенез медицины — это своеобразная

234

летопись событий, которая, с одной стороны, свидетельствует об истории ста-новления медицины в социокультурном пространстве архаичных культур, с другой — об истории болезни человечества. Характерными чертами термино-генеза являются гомогенность (исторически сложившийся греко-латинский лексический состав), гетерохронность (разновременное появление медицин-ских терминов) и паралептический принцип терминологизации слова (преем-ственность языков в передаче опыта проживания значимых событий, осмыс-ленных во времени и оцененных с точки зрения последствий для данного об-щества) [3].

Своеобразие терминогенеза обусловлено спецификой языка медицины, ко-торая заключается в его символическом характере, тождественности действи-тельности и сакральной формульности. Овладеть языком медицины, значит войти в соприкосновение с человеческой мыслью, исходящей из глубины ве-ков. Выступая в качестве метаязыка действительности, язык медицины конста-тирует факты действительности, осмысленные и заключенные в термины, ко-торые зафиксировали знание о человеке, болезни и природном мире в основ-ных разделах медицинской терминологии: анатомической, клинической и фармацевтической. К тому же, язык медицины не является разговорным, хотя посредством греко-латинских терминов он выражает содержание медицины и интегрирует врачей различных национальностей, говорящих на разных язы-ках, в единое профессиональное сообщество.

1. Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. М., 1996. 846 c. 2. Лосев А.Ф. Вещь и имя. Сáмое самó. СПб., 2008. С. 113. 3. Мусохранова М.Б. Терминогенез: летопись медицины в социально-философском

контексте: моногр. Омск, 2012. 312 с. 4. Ehrhart S. L`écologie des langues créoles: pour une vision dynamique des phénomènes

de contact de langues. P., 2006. 166 p. 5. Froment A. Maladie. Donner un sens. P., 2001. 235 p. 6. Histoire de la médecine, de làrt pharmacie, de làrt dentaire et de làrt vétérinaire. P.,

1977. T. 1. P. 91–149. 7. Martiny M. Hippocrate et la médecine. P., 1964. 362 p. 8. Sendrail M. Histoire culturelle de la maladie. Toulouse, 1980. 445 p.

С. Н. Оводова Понятие «антропокультурная реальность» в междисциплинарном дискурсе

В статье рассматривается понятие «антропокультурная реальность», описываются его отличи-тельные особенности. Выявляется ограниченность культурфилософского и философско-антропологического подходов при описании реальности. Анализируются наличествующие в культурологии и философии принципы конструирования культуры, что позволяет автору сделать вывод об игнорировании антропной составляющей в указанных концепциях. В философской антропологии понятие реальности конструируется только сквозь призму антропных характери-стик. Противоречие между культурфилософской и философско-антропологической моделями реальности при изучении целостной антропокультурной реальности может быть снято. Антропо-

235

культурная реальность — это точки соприкосновения человека и культуры в момент формирова-ния реальности.

Ключевые слова: реальность, антропокультурная реальность, культура, философия культуры, философская антропология, культурология.

Ovodova S.N. The concept of «antropocultural reality» in an interdisciplinary discourse In this article discussed antropocultural reality, described its differences from the cultural and an-

thropic realities. The author reveals the limitations philosophy of cultural and philosophical anthropology approaches in describing reality. Analyzed there is in cultural studies and philosophy principles under-standing of the culture that allows the author to conclude that ignoring the anthropic component in these concepts. In philosophical anthropology concept of reality is constructed only through the prism of an-thropic characteristics. The contradiction between philosophy of cultural and philosophical anthropology models of reality in the study of integral antropocultural reality may be withdrawn. Antropocultural reality — it is the point of contact between people and the culture at the time of the formation of reality.

Keywords: reality, antropocultural reality, culture, philosophy of cultural, philosophical anthropology, cultural studies.

Понятие антропокультурная реальность представляет собой соединение двух измерений реальности: антропного и культурного. Данное понятие актуа-лизировалось в отечественных диссертационных исследованиях последних лет защищаемых по специальности философская антропология и философия культуры. Почему возникла необходимость использования в философском дискурсе понятия антропокультурная реальность? Большинство авторов ин-туитивно фиксируют смысловую неполноту, возникающую вследствие упот-ребления одной из описательных моделей, культурологической или фило-софско-антропологической. Частота, с которой в названии диссертаций и мо-нографий используется предикат антропокультурный, не является индикато-ром разработанности проблемы. Чаще всего при использовании термина ан-тропокультурный указывается на иное измерение реальности, отличное от тех измерений, которые закреплены в философском дискурсе и концептуально оформлены, напр. от культурного, социального, антропного. При этом спе-цифика антропокультурного измерения, его своеобразие авторами не обосно-вываются. Вопрос, в чем именно состоит инаковость такого рассмотрения, и сама необходимость введения понятия антропокультурная реальность остается открытым.

Антропокультурный подход имеет право на существование и реализацию наряду с культурологическим и антрополигическим (в философии), если ан-тропокультурная реальность представляет собой не механическое соединение антропологического и культурологического подходов, а связывает между со-бой человека и культуру. Иначе антропокультурная реальность будет являться либо в подчинении культуры человеку — антропный принцип, реализуемый, в частности, в философской антропологии, либо в подчинении человека куль-туре, что присутствует в культурологии и философии культуры.

В чем конкретно выражается ограниченность философско-антропологи-ческого и культурологического подхода к описанию явлений имеющих двой-ную «юрисдикцию» — антропную и культурную? Ответить на этот вопрос мы сможем, если определим, что представляет собой та совокупность явлений, которая мыслится исследователями как предмет культурологического и фило-софско-антропологического подходов.

236

До сих пор не существует однозначного определения культуры. Каждое определение высвечивает лишь одну из возможных граней понимания культу-ры. Противополагание культуры природе представляет собой отрицание, а, следовательно, отмежевание от содержания понятия природа, но не содержа-тельное наполнение понятия культура. Неоднозначность определения культу-ры связано с тем, что культура конструируема. В пределах каждого исследова-ния конструируется условная совокупность явлений, которая мыслится в каче-стве модели культуры.

Несмотря на то, что моделей культуры множество и они разнообразны, можно выделить основные принципы их конструирования. Модель культуры собирается из окружающих исследователя явлений посредством 1) уподобле-ния культуры зримому образу, аналогу, 2) определения бинарных оппозиций или 3) выделения доминантной составляющей.

Поиск связи между культурой и зримым образом основан на метафорично-сти мышления. Культура возводится к некоторому прообразу, который встре-чается в повседневности человека. Характеристики прообраза, его принцип устроения переносятся на культуру, которая начинает рассматриваться как во-площение данного образа.

Прежде всего, в качестве наиболее популярного аналога для уподобления необходимо указать на организм. При уподоблении культуры организму, куль-тура понимается как нечто живое, растущее, эволюционирующее и, как след-ствие, конечное, так как конечен (смертен) любой организм. Географическая сре-да, а именно ее пространственный прообраз, также служили основанием для типологизации культур. Природа представляет собой не единственно возможный аналог для понимания культуры. Вещи, порожденные куль-турой, также становятся аналогами: машина, текст.

Следующим принципом построения модели культуры, подлежащим теоре-тическому описанию является определение ее бинарных оппозиций. При моделиро-вании культуры посредством указания на бинарные оппозиции определяется диапазон, в пределах которого формируется смысловое поле культуры.

Определение бинарных оппозиций, как правило, происходит по основа-нию какого-либо свойства культуры. Примерами «работы» данного принципа являются концепции Ф.Ницше о дионисийском и аполлоническом началах в культуре, А.С.Хомякова о кушитских и иранских культурах, П.Флоренского о ночных и дневных культурах, Л.Фробениуса о хтонической и теллурической культурах, К.Юнга об интровертных и экстровертных культурах. Каждая выде-ленная бинарная оппозиция представляется продуктивной в пределах целост-ной концепции автора, а вне теряет универсальность и не может служить объ-ясняющей схемой для культурного материала, не вошедшего в концепт.

Последним принципом конструирования культуры, подлежащим рассмот-рению, является определение доминанты в культуре. Выделение доминантной составляющей при создании моделей культуры основано на представлении о том, что культура может быть выведена из сферы культурной деятельности, что представляется смыслозадающей для всей культуры в ее целостности.

237

Классификация культур в рамках данного подхода выстраивается через ранжи-рование сфер культурной деятельности, напр., когда культуры различают ис-ходя из языка, религии, искусства, науки или материальной сферы.

Выделенные нами подходы еще раз показывают, насколько культура мно-гообразна и что создать единую концепцию, соединяющую достижения всех подходов не представляется возможным, многие из них прямо противоречат друг другу. Каждая культурфилософская концепция работает не со всей дейст-вительностью в ее многообразии, а конструирует свою культурную реаль-ность, посредством чего мы видим культуру представленной целым набором реальностей. Развитие культуры мыслится исследователями как разворачива-ние принципов, положенных в основание моделирования культуры, а не ее реальное бытование.

Анализируя наличествующие в культурологии и философии принципы конструирования культуры, мы можем сделать вывод об игнорировании ан-тропной составляющей в указанных концепциях. При построении теоретиче-ского ядра исследователями, как правило, указываются внеантропные характе-ристики, ключевые свойства культуры, куда человек оказывается уже вписан-ным. Человек рассматривается как носитель культуры, но не как ее творец, кон-станты человеческого бытия при моделировании культуры не учитываются. Человек оказывается отрезан от культуры, что имеет существенные как куль-турные, так и антропологические последствия: культура все более дробится, работы пытающиеся охватить культуру как целое сменяют поиск трендов куль-турного развития, человек дистанцируется от собственной культурной тради-ции, теряется в экзотике культурных новаций модифицирующих его естество. Указанное делает актуальным создание теоретической площадки, на которой антропные и культурные константы взаимодействовали в рамках единой ре-альности.

В рамках философской антропологии, наоборот, все внимание исследова-телей сосредоточено на человеке. Философская антропология изучает кон-станты человеческого бытия, формулирует сущностные характеристики чело-века, проясняет основания человеческой природы, поэтому в философской антропологии понятие реальности конструируется сквозь призму антропных характеристик.

Анализ человека как философской проблемы сопровождается попытками выделить родовую характеристику. В Античности родовой характеристикой становится социальность, в Средние века — вера, в Новое время — разум. На-чиная с экзистенциализма девальвируется всеобщее, акцент переносится на существование, происходит индивидуализация проекта «человек».

Осуществлялись попытки определить человеческое измерение культуры за пределами философских генерализаций. Напр., культура эпох или стран по-нималась через отдельную личность. Внимание к выдающейся личности про-являлась в том, что историк видел культуру через царя или императора, а фи-лософ — через предшественника. Не случайно история философии сформи-ровалась как жанр, только начиная с немецкой классики, положившей в основу

238

некие принципы, до этого история философии это история философов. Ис-тория искусств до сих пор представляет собой историю индивидуальных про-рывов. Собственно философия культуры от такого подхода ничего получить не может — частное не может быть общим, даже если это частное порождает всеобщие ценности.

Попытки рассмотреть культуру с учетом антропологических характеристик также осуществляются в виде списывания культуры с видимых свойств челове-ческой природы. В качестве таких свойств выступали возраст, раса, гендер. Стоит отметить, что ни один из предложенных способов не позволяет при-близиться ни к пониманию человека, ни к пониманию культуры.

Каждый из подходов, культурфилософский и философско-антропологи-ческий, посредством набора методологических установок создает собственную модель реальности, в переделах которой наиболее значимыми становятся или культура или человек. При этом реальное, а не моделируемое и фрагментарное сопряжение человека и культуры философами культуры не рассматривается. Нас не интересует культура в ее оторванности от человека, культура как цель, как норма, высшая ценность. Наше внимание направлено на антропокультур-ную реальность, на точки соприкосновения человека и культуры в момент формирования реальности. Противоречие между культурфилософской и фи-лософско-антропологической моделями реальности при изучении целостной антропокультурной реальности может быть снято.

Антропокультурная реальность представляет собой выстраивание культуры исходя из витальных ориентаций, биологических, духовных и душевных ха-рактеристик человека. В пределах антропокультурной реальности формирует-ся комфортная среда для жизнедеятельности человека. Определенный антро-пологический проект предполагает свое продолжение в культурном простран-стве, т.е. культура предстает как разворачивание, как логическое продолжение образа человека. Создание реальности, отвечающей витальным ориентациям и биологическим характеристикам человека, будет способствовать более естест-венной и комфортной жизни. Именно к такой реальности станет возможным применение предиката антропокультурная, т.е. реальность, базирующаяся на культуре, имеющей антропную установку.

П. В. Ополев Проблемы трансдисциплианарной аргументации: в поисках философии сложности

Современная наука направлена на поиск междисциплинарного синтеза между различными областями научного знания, что предъявляет определенные требования к аргументации. В резуль-тате развития проблемно-ориентированных исследований и проникновения науки в сферу слож-ности и жизненного мира человека возникает несоответствие между уровнем развития науки и особенностями классического научного обоснования и аргументации. Успешная аргументация в современной науке неизбежно должна учитывать междисциплинарные свойства и трансдисцип-линарные особенности современной науки.

239

Ключевые слова: аргументация, логика, сложность, трансдисцплинарность, философия. Opolev P.V. Problems of the transdistsiplianarny argument: in search of complexity philosophy The modern science is directed on search of interdisciplinary synthesis between various areas of sci-

entific knowledge that imposes certain requirements to the argument. As a result of development of prob-lem-oriented researches and penetration of science into the sphere of complexity and the vital world of the person there is a discrepancy between a level of development of science and features of classical scien-tific justification and the argument. The successful argument in modern science inevitably has to consider interdisciplinary properties and transdisciplinary features of modern science.

Keywords: argument, logic, complexity, transdistsplinarnost, philosophy. Современная наука представляет собой многообразие дисциплинарных об-

ластей, которые неизбежно вступают во взаимодействие друг с другом. Обилие связей между науками, общность терминологии, методологических подходов позволяет нам говорить об стихийной интеграции разнообразных научных дисциплин друг с другом. Когда интеграция выходит на качественно иной уровень, то говорят о междисциплинарном взаимодействии или даже синтезе.

Одной из существенных проблем в современной науке на фоне видимого многообразия научной предметности является необходимость формировать такую систему теоретических утверждений, которая, с одной стороны, способ-ствует единству научного знания, а, с другой − соответствует тенденциям раз-вития научной рациональности. Проблемой данная, казалось бы, классическая задача науки становится в результате развития проблемно-ориентированных исследований и проникновения науки в сферу сложности и жизненного мира человека. Возникает своеобразное несоответствие между уровнем развития науки и особенностями классического научного обоснования и аргументации.

Наука столкнулась с тем фактом, что точки её собственно роста не только находятся на стыках разных научных дисциплин, но и всячески стремятся вый-ти за границы своей предметности в сферу, которая наука долгое время не за-мечала. Такого рода сферой является сфера сложности, «сложного мышления» и трансдисциплинарного знания. Мы полагаем, что сфера сложности для аде-кватного отражения наукой должна опереться на разработанную метафизику сложности [4, 5] и принципы трансдисциплинарной аргументации. По нашему мнению, трансдисциплинарный идеал в науке позволяет связать абстрактное и конкретное знание, примирить «науки о духе» и «науки о природе», сделать более конструктивными отношения философии и науки. Предметом нашего обсуждения будут особенности и проблемы трансдисциплинарной аргумента-ции.

Междисциплинарность связана с переносом методов одной научной дис-циплины в другую, что способствует циркуляции терминов, когнитивных схем и позволяет преодолеть дисциплинарные границы отдельной науки. При этом целью междисциплинарного синтеза является не уничтожение границ между науками, а скорее попытка на дисциплинарной основе ответить на эпистемо-логические вызовы современности. Одним из таких вызовов является, с одной стороны, экспоненциальный рост человеческого знания, а, с другой − невоз-можность науки адекватно реагировать на обнаруженную сложность бытия.

Усложнение научного знания сопровождается почти религиозной верой ученых в «простоту» научных теорий. Принцип «экономии мышления» накла-

240

дывает существенный отпечаток на характер классической научной аргумента-ции. Междисцплинарность несмотря на существенное усложнение предмета и методов исследования, по-прежнему стремится сохранить науку в рамках клас-сических приемов обоснования. В результате возникает противоречие между новым предметом исследования — организованной сложностью, формой су-ществования научного знания и традиционными приемами научной аргумен-тации и обоснования.

Существует проблема: достаточно ли внутринаучных приемов обоснования и аргументации для адекватного объяснения и понимания сложности и жиз-ненного мира человека? Мы полагаем, что междисциплинарное знание спо-собно примирить сложность действительности с внутринаучными принципа-ми научного обоснования. При этом междисциплинарная аргументация не способствует интеграции науки в сферу жизненного мира человека. Сталкива-ясь с необходимостью примирить «сосуществующих людей, по-разному по-нимающих реальность, на разных языках описывающих её, исповедующих во многом не всегда совпадающие ценности» [2, c. 9], наука становится еще более сложной: специализированной и фрагментированной.

Междисциплинарный «взрыв» в неклассической науке, спровоцированный её развитием, способствует научному многообразию, но при этом затрудняет реакцию научных сообществ на так называемые «злободневные» проблемы, связанные с социальной и экзистенциальной значимостью получаемых зна-ний. Качественно иной этап в понимании сверхзадач науки связан с формиро-ванием этоса постнеклассической рациональности. Расширение проективных возможностей науки позволяет ей выйти за рамки дисциплинарных границ и междисциплинарного знания в область социальных, антропологических и даже экзистенциальных проблем. Трансцендирование наукой своих собствен-ных дисциплинарных границ позволяет нам говорить о новом трансдисцип-линарном научном идеале.

Сегодня можно говорить о целом трансдисциплинарном движении, кото-рое включает в себя представителей как «наук о природе», так и «наук о духе». Несмотря на то, что термин «трансдисциплианарность» предложен относи-тельно недавно, он используется достаточно часто для характеристики нового этапа в понимании задач, которые должна решать современная наука. Как от-мечается в хартии трансдисицплинарности, принятой в 1997 г.: «Краеугольный камень трансдисциплинарности — семантическое и практическое объедине-ние тех смыслов, которые находятся в области пересечения и лежат за преде-лами различных дисциплин» [2, c. 20].

В качестве основополагающих методологических принципов трансдисци-плинарности в работе П.Киященко и В.И.Моисеева «Философия трансдисци-плинарности» предлагается выделять: существование уровней реальности, ис-пользование логики включенного третьего, признание принципиальной сложности реальности, выражающейся во взаимопроникновении различных её уровней друг в друга [2, c. 25]. На основании данных принципов, попробуем

241

наметить ключевые проблемы и особенности трансдисциплинарной аргумен-тации.

Во-первых, одной из ключевых проблем трансдисциплинарности, по на-шему мнению, является необходимость примирить многообразие репрезента-ций форм жизненного мира человека с классическими приемами научного обоснования и аргументации. Сосуществование разных уровней реальности осложняет достижение строгости и однозначности аргументации. Строгость трансдисциплинарной аргументации достигается за счет принятия во внима-ние всех имеющихся данных, а однозначность предъявляет требования к сте-пени соответствия аргументов к уровню сложности действительности. При этом, пытаясь выйти за дисциплинарный границы и охватить сложность, трансдисциплинарная аргументация стремится к семантической и синтаксиче-ской простоте.

Во-вторых, трансдисциплинарная аргументация по преимуществу стано-вится контекстуальной. По замечанию П.Фейрабенда, «один и тот же аргумент, выражающий одно и то же отношение между понятиями и опирающийся на хорошо известные допущения в одно и то же время может быть признан и даже прославляться, в другое — не произвести никакого впечатления» [6, c. 469]. Предстоит выяснить: как примирить в контекстуальной аргументации сложившуюся систему языковых особенностей, норм, терминов с необходимо-стью стремиться к адекватному отражению действительности. Можно предпо-ложить, что основанием для такого компромисса станет признание равенства разных типов рациональности.

В-третьих, трансдисциплинарная аргументация, будучи обращена к жиз-ненному миру человека в его многообразии и сложности, особое внимание уделяет не только описаниям, но и ценностям. Как подмечает А.А.Ивин, «жиз-ненный мир является в конечном счете ценностной основой всех объективных действий, всех идеальных образований и построений науки» [1, c. 156]. Одной из существенных проблем такого рода особенности становится необходимость переосмыслить соотношение описательных и оценочных суждений в структу-ре научного знания. Если предметом науки является описание действительно-сти, то сфера жизненного мира человека целиком состоит из экзистенциаль-ных значимостей. В результате, простое атрибутивное суждение «Все — со-стоит из атомов» и в рамках трансдисциплинарной аргументации представляет собой выражение как знания о физической реальности, так и знания об чело-веческой жизни, высказывающимся о человеческом благе. Иначе говоря, у ка-ждого суждения учитывается не только описательный потенциал, но и воз-можность предвидеть вероятные экзистенциальные последствия для отдельно-го человека и человечества в целом.

Современная наука и философия стоят перед необходимостью адекватно реагировать на проблемы современности. Одной из таких проблем становится противоречие между формой научного знания и тенденциями развития науч-ной рациональности. Со стороны науки реакцией на «злободневные» пробле-мы современности должно стать трансдисциплинарное знание, а со стороны

242

философии — проработанная «метафизика сложности». Трансдисциплинар-ное движение в современной науке и философии хоть и не противоречит дисциплинарному знанию, но встречает волну критики сторонников «нор-мальной» науки. Непонимание между сторонниками различных способов ор-ганизации научного знания необходимо преодолевать с помощью выработки принципов метакоммуникации и переосмысления принципов научного обос-нования и аргументации. Ключевой особенностью трансдисциплинарной аргументации и обоснования являются полифонизм, попытка адекватного по-знания сложности, сведение сложности бытия к семантической и синтаксиче-ской простоте научных теорий, проникновение в сферу жизненного мира че-ловека. 1. Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997. 352 с. 2. Киященко Л.П., Моисеев В.И. Философия трансдисциплинарности / Рос. акад. наук,

Ин-т философии. М.: ИФРАН, 2009. 205 с. 3. Князева Е.Н. Трансдисциплинарные стратегии исследований//Вестник Том. гос. пед.

ун-та. 2011. № 10. С. 193–201. 4. Ополев П.В. В поисках философии сложности//Наука о человеке: гуманитарные ис-

следования. 2013. № 4 (14). С. 102-111. 5. Ополев П.В. Метафизика сложности и сложного мышления//Ом. науч. вестник. 2014.

№ 1 (125). С. 96–99. 6. Фейрабенд П. Наука в свободном обществе//Избр. тр. по методологии науки. М., 1986.

Ю. В. Малахова Любовь как фундаментальное основание гармонии

Поиск оснований гармоничного бытия представляется особенно актуальным в настоящее вре-мя. В статье осуществляется философское осмысление понятия «любовь» как фундаментального основания гармонии с опорой на этимологию, родственные значения в других языках, проводится сравнение двух трактовок данного понятия: любви как потребности и любви как искусства (Э. Фромм).

Ключевые слова: любовь, гармония, отчуждение, духовное наследие. Malakhova Ju.V. Love as the fundamental basis of harmony The research of grounds of harmonious being is particularly relevant at the moment. The article

made a philosophical comprehension of the concept of «love» as the fundamental basis of harmony rely-ing on etymology, related values in other languages, a comparison of the two interpretations of this con-cept: love as a need and love as an art (E.Fromm).

Keywords: love, harmony, estrangement, the spiritual heritage. Любовь как основа всякого рода бытия, как фактор, снимающий все про-

тиворечия и противоположности, как первейшая интенция к жизни является фундаментом, изначальным основанием гармонии. В условиях современной действительности, фиксирующей ряд социальных, политических, экологиче-ских и иных проблем поиск оснований гармонии является необходимостью. Мать Тереза Калькуттская говорила: «Давайте не будем пытаться победить этот мир бомбами и оружием. Давайте действовать любовью и состраданием» [5, с.

243

11]. Нам следует отнестись к этим словам с внимательностью, но прежде необ-ходимо попытаться понять, какие смыслы кроются за понятием «любовь».

Э. Фромм определил любовь не как яркое эмоциональное состояние, а как искусство, которое «требует труда и знаний» [9, с. 5]. Проблема человечества заключается в том, что в современном понимании любовь вводится в зависи-мость от объекта любви, а не от способности субъекта любить. Т. о., человек становится вещью, которую можно любить или не любить. Также как вещь он обладает определенными характеристиками, которые имеют свою «цену» на рынке отношений. Так проявляется отчуждение человека от собственной сущ-ности, о котором писал еще К.Маркс [4].Это то, что Э.Фромм называет любо-вью «по типу “иметь”«, замечая, что слово «любовь» данному явлению не со-ответствует. «В действительности любовь бывает только процессом. Любить — это значит проявлять продуктивную активность, которая имплицитно включа-ет в себя потребность заботиться о другом существе или предмете, стараться узнать его, стремиться к нему, радоваться ему, будь то человек, дерево, картина или идея. Любить кого-то означает тревожиться о нем, будить его к жизни» [8, с. 73–74]. Действительно, любовь означает бескорыстие и самоотдачу, ощуще-ние единства с объектом любви, эмпатию, экзальтацию высочайших чувств и стремление сделать максимум положительного. Можно заключить, что любя-щий становится служащим, и он счастлив в своем служении.

Славяно-арийский толково-этимологический словарь дает следующее оп-ределение: «Любовь — “ЛЮди БОга Ведают”. Если из слова выбросить “БО”, означающее “Бога”, получится “люв” — почти английское “love”» [7]. В санскрите есть слово lubh, означающее «жаждать чего-либо, стремиться к чему-либо, завлекать, любить», а также слово «lobha» — «жадность, желание, стремление к чему-либо» [3]. Но описанному выше пониманию более всего соответствует слово «bhakti» (भि त) — любовь и преданность. О том, что дан-ное слово означает именно божественную любовь, можно заключить по его использованию в «Бхагават-Гите» (гл. 9, т. 14) в стихе, где Верховный Господь говорит о том, как великие души прославляют Его с любовью и преданностью [1, с. 466]. Древнегреческое слово ἀγάπη (агапэ) означает жертвенную, сострада-тельную любовь [2]. Позднее в латинском языке мы обнаруживаем слово caritas, имеющее огромное значение для христианства и означающее бескоры-стную и безусловную любовь к Богу. Первая заповедь Иисуса Христа гласит: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею» (Марка 12:30) [6, с.163]. Т. о., любовь в древних традициях была напрямую связана с постижением Боже-ственного бытия, и, полученная из изначального источника, она могла напол-нять все сферы бытия человека.

Сведение любви к сфере инстинктов и физиологии, закрепившееся в фи-лософии Нового времени, а позднее получившее яркое выражение в психо-анализе З.Фрейда, упрощает данное понятие и создает массу проблем в совре-менном обществе, сводя культуру к утилитарным ценностям и навязывая лич-ности мировоззрение потребителя. Логическим выходом из сложившейся си-

244

туации представляется изучение духовного наследия человечества, в т.ч. актив-ное его включение в систему образования. 1. Бхактиведанта Свами Прабхупада А.Ч. Бхагават-гита как она есть. М.: TBB, 2009. 1008 с. 2. Демидов А.Б. Феномены человеческого бытия. Мн.: ЗАО Издатцентр «Экономпресс»,

1999. 3. Кочергина В.А. Санскритско-русский словарь: Ок. 30 000 сл. М.: Рус. яз., 1987. 944 с. 4. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года. М.: Политиздат, 1974. Т.

42. С. 41–174. 5. Мать Тереза. В сердце мира: Мысли, истории, молитвы. М.: Эксмо, 2012. 128 с. 6. Святое Евангелие. М.: Сибирская Благозвонница, 2012. 383 с. 7. Славяно-арийский толково-этимологический словарь. http://energodar.net/slovar/?bukva=l 8. Фромм Э. Иметь или быть? М.: АСТ; Астрель, 2011. 314 с. 9. Фромм Э. Искусство любить. М.: АСТ; АСТ МОСКВА, 2009. 223 с.

Г. В. Паршикова Язык как ментальная информационная среда моделирования искусственного интеллекта

Статья посвящена философскому осмыслению сознания, а именно его феноменологической природы. Формирование сознания невозможно без рассмотрения отдельных феноменов, которые оказали влияние на становление социальных установок, алгоритма действий в стереотипных си-туациях. Психические или материальные феномены способны изменить сознание индивида и сформировать мем-концепции, которые способны завладевать умами широкого круга людей. Предложена идея о феноменологическом методе с применением «мем-концепций», как источнике новых теорий и инструментальных методов для создания искусственного интеллекта.

Ключевые слова: феноменология, мемы, ноэма, ноэзис, интенциональность, мемплекс, я-плекс, квалиа.

Parshikova G.V. Phenomenological ontology of consciousness with the use of the meme concepts The article is devoted to the philosophical understanding of consciousness, namely its phenomenol-

ogical nature. The formation of consciousness is impossible without consideration of specific phenomena that have influenced the emergence of social attitudes, the algorithm of actions in stereotypical situations. Mental or physical phenomena can change the consciousness of the individual and create a meme is a concept that can take over the minds of a wide range of people. Proposed the idea of the phenomenol-ogical method with the use of "meme-concepts"as the source of new theories and instrumental methods for the creation of artificial intelligence.

Keywords: phenomenology, memes, noem, noesis, intentionality, mempex, i-plex, qualia. Возможно ли создание человекоподобного искусственного интеллекта?

Сможет ли машина мыслить наравне с человеком? Каковы последствия созда-ния искусственного интеллекта для современного общества? Этими вопросами задавались ученые разных стран, такие как Алан Тьюринг, Джон Серль и др. На становление понятия «искусственный интеллект», а также на возможность наличия у машины такой черты, как «мышление», огромное влияние оказало появление концепции механистического материализма, предложенной в рабо-тах Рене Декарта »Рассуждение о методе» и Томаса Гоббса «Человеческая при-рода» [1; 2]. Публикации Алана Тьюринга подтолкнули исследователей к соз-данию науки о моделировании человеческого разума, в рамках которой Джо-ном Сёрлем были введены гипотезы сильного и слабого искусственного ин-теллекта. Несмотря на заметный прогресс в области разработки искусственно-

245

го интеллекта (ИИ), однозначные ответы на заданные вопросы не были полу-чены.

Достижения современных ученых состоят в получении возможностей ис-кусственным интеллектом имитировать отдельные интеллектуальные задачи человеческого мозга (планирование и составление расписаний, распознавание образов, решение логических задач и т.д.). Эти возможности не являются ин-теллектуальными по своей сути, так как компьютер не обладает способностью обобщения, сравнения, конкретизации, самообучения. Также исследования в области искусственного интеллекта затрагивают важнейшие вопросы челове-ческого существования, претендуя на то, чтобы раскрыть тайну разума.

Актуальность проблемы создания человекоподобного искусственного ин-теллекта обусловлена тем, что ее решение способно продвинуть нас не только по пути социального и научно-технического прогресса, но и по пути понима-ния человеческого разума, сознания, языка, а также лингвистического поля сознания и психики человека.

На протяжении эволюции создания искусственного интеллекта идеалом являлся человек, так как иного сознательного и мыслящего существа нет, а ос-новной задачей было создание моделей человеческого разума. Интеллект — это способность решать поставленные интеллектуальные задачи, т.е. задачи, для которых нужно создать алгоритм с нуля. Для этого необходимо мышление, а следовательно, и сознание, так как сознание необходимо для мышления — только благодаря ему мы вообще отличаем себя от окружающего мира, гово-рим о себе как об отъединенном от всего остального субъекте воли. Само по себе сознание — это не только мышление, оно включает в себя мышление как необходимую часть. Мышлением называется процесс отражения в сознании человека связей, суждений и отношений между предметами или явлениями действительности. Понятия и суждения являются такими формами отражения действительности, которые получаются в результате сложной умственной дея-тельности, состоящей из ряда следующих мыслительных операций: сравнение выделенных объектов, абстракция, обобщение, конкретизация, анализ, синтез. В свою очередь, «мышление» машины — это не что иное, как обработка сим-волов по заранее четко заданной программе, алгоритму, т.е. манипулирование набором упорядоченных бит. А самого по себе манипулирования недостаточ-но, чтобы гарантировать наличие смысла. Так как же тогда достичь смысла?

М.Минский утверждал: «Мы не можем повторить, как работает мозг, но мы можем повторить, что он делает». Создателям искусственного интеллекта не-обходимо связать две голографические системы: голографический мозг К.Прибрама и голографическую вселенную Д.Бома — два концепта научно-философской рациональности. Их цель: –основываясь на концепции голо-графического мозга, построить голографическую модель языка. Эта модель должна быть схожа с поливариантным обликом унитарности математики, по-строенной на базе категорий и функторов Н.Эленберга и С.Маклейна. Если вместо категорий использовать концепты языка, соединенные многоуровневой сетью соответствующих функторов, то становится возможным получение по-

246

ливариантного облика унитарности языка, применение которого позволит перейти к модели лингвистического поля сознания человека [3].

В «Биологии познания» чилийский биолог У.Матурана решает вопрос о соотношении языка и мышления достаточно сложным образом: нейрофизио-логический процесс, который лежит в основе мышления, не предполагает не-обходимости наличия языка как инструмента функционирования мышления [4]. Мышление есть особый нейрофизиологический процесс самопроекции нервной системы, взаимодействия ее с собственными внутренними состояния-ми. То, что эти самопроекции мы описываем в терминах языка,— дело вто-ричное. Возможно, мы связываем высшую мыслительную деятельность, в ча-стности способность к абстрактным различениям, с языком просто потому, что не знаем и не можем представить иного способа абстрактных различений. Это знание, которое выходит за пределы нашего психического аутопойезиса.

Однако в более поздней работе «Древо познания» У.Матураны и Ф.Варелы прослеживается мысль о том, что язык и сознание представляют собой орга-ническое единство: сознание возникает на основе языка, язык делает возмож-ным сознание [5]. Авторы рассматривают язык как семиотическую автономную систему, в которой возникает общение 2-го порядка — общение по поводу общения. Метаклеточные автономные системы, надстраиваясь над аутопоэти-ческими системами, выражают себя в поведении, языке, мышлении.

Человеческая речь, язык — это средство коммуникации, код, позволяющий передавать информацию. С другой стороны, язык является той ментальной информационной средой, в пределах которой только и возможно создание интеллекта, сознания, подобного человеческому. Для создания сильного ис-кусственного интеллекта необходим семантический язык-посредник. Это язык UNL (Universal Networking Language). Основной единицей языка UNL является концепт — абстрактная семантическая единица, совпадающая со значениями слов, которые выделяются толковыми словарями. С помощью этого понятия возможно построить голографическую модель языка.

Интересна теория мемов Д.Деннета. Впервые этот термин был введен Ри-чардом Докинзом. Также он выдвинул первую действительно ясную и яркую версию этой идеи в книге «Эгоистичный ген». Согласно Докинзу, мем — ус-тойчивый элемент человеческой культуры, передающийся по каналу лингвис-тической информации. Примеры мемов, аналогичных генам,— «мелодии, идеи, модные словечки и выражения, способы варки похлебки или сооружения арок», а также слова и способы их сочетания, теории Коперника, Дарвина и Эйнштейна, религии, обряды, диалектический материализм и т.д. [6]. Д.Деннет усовершенствует это предположение: «Мем — информационный пакет с соб-ственным характером». Ученый задается вопросом: «Из чего же сделаны ме-мы?» И находит ответ: «Они созданы из информации и могут переноситься в любой физической среде». Согласно Деннету, слова — это тоже мемы, кото-рые можно произнести. Но имеются мемы, которые произнести нельзя. Каж-дый мем, согласно Деннету, представляет собой некий алгоритм, построенный из концептов в языково-культурной, социальной среде. Если «машина», гене-

247

рирующая поток сознания, действительно устроена так, то она должна быть привнесена в мозг извне. А извне — значит из культуры, океана мемов. Поэто-му вполне логично выглядит утверждение Деннета, что «само человеческое сознание есть громадный комплекс мемов» (или, точнее, мемо-эффектов в мозге). Деннет уверждает, что мозг — «машина фон-неймановского типа» с последовательной архитектурой. В ответ на это утверждение Деннета обруши-лась лавина критики ученых, считающих мозг «машиной с параллельной ар-хитектурой». Однако ни одно из этих утверждений не истинно, так как мозг — это голографическая система.

Применительно к созданию ИИ необходимо, базируясь на концепции го-лографического мозга, построить голографическую модель языка. Эта модель должна быть схожа с поливариантным обликом унитарности математики, по-строенной на базе категорий и функторов Эленберга и Маклейна. Если вместо категорий использовать концепты языка, соединенные многоуровневой сетью соответствующих функторов (мемов), то становится возможным получение поливариантного облика унитарности языка, применение которого позволит перейти к модели лингвистического поля сознания человека.

Философское осмысление механизма создания сильного искусственного интеллекта должно отталкиваться от понятий концепта как базовой когнитив-ной сущности и мема как некого алгоритма, построенного из концептов в язы-ково-культурной, социальной среде. Построение модели унитарности языка и описание на ее основе лингвистического поля сознания человека позволит создать модель человекоподобного искусственного интеллекта, обладающего признаками понятийности, интенциональности и семантичности. 1. Декарт Р. Рассуждение о методе. М.: Вежа, 2012. 546с. 2. Гоббс Т. Человеческая природа. М.: Мысль, 2003. 662с. 3. Степанищев А.Ф. Основания единства философского осмысления проблем научной

рациональности, языка и информации//Вестн. Брян. гос. тех. ун-та. 2011. № 4. С. 133–138.

4. Матурана У. Биология познания //Язык и интеллект. М.: Прогресс, 1995. С. 95–142. 5. Матурана, У., Варела Ф. Древо познания. М.: Мысль, 2001. 523 с. 6. Волков Д.Б. Бостонский зомби: Д.Деннет и его теория сознания. М.: Либроком, 2012. 320 с.

В. В. Петров Организационные принципы эффективного университета*

Эффективное развитие университета предполагает не только получение нового опыта произ-водства научного знания, но и возможность адаптировать полученные технологии к научно-

* Работа выполнена при финансовой поддержке Программы грантов Президента РФ для государственной поддержки молодых российских ученых, проект МД-475.2014.6 «Исследова-тельские университеты в регионах: институциональные, политические и внутрисоциальные факторы развития (на примере федеральных и национальных исследовательских университетов Восточной и Западной Сибири)».

248

образовательной деятельности уже существующих учебных заведений. В последние десятилетия назначение университетской системы в целом подверглось сильному изменению, но принципы, на которых основано классическое университетское образование, остаются неизменными. В док-ладе проведен анализ успеха ведущих западных университетов, выявлены ключевые принципы развития университетского образования. Сделан вывод о том, что соблюдение основных принци-пов производства научного знания, а именно: фундаментальности исследований, наличия акаде-мических свобод, диверсифицированного финансирования и автономного управления будет способствовать вхождению ведущих российских университетов в верхние позиции мировых рей-тингов.

Ключевые слова: высшее профессиональное образование, научное знание, университетская рес-публика, автономность, управление, принятие решений, образовательная политика.

Petrov V.V. Organizational principles for effective university Effective development of the university involves not only new experiences production of scientific

knowledge, but also the ability to adapt to the technology received research and educational activities of existing institutions. In recent decades, the appointment of the university system as a whole has under-gone a pronounced change, but the principles on which the classical university education remain un-changed. The paper analyzes the success of leading Western universities, identified key principles for the development of university education. Concluded that the basic principles of scientific knowledge produc-tion, namely: basic research, the availability of academic freedom, diversified funding and autonomous control will facilitate entry of leading Russian universities in the top positions of the world rankings.

Keywords: higher education, scientific knowledge, the university Republic, autonomy, control, decision making, educational policy.

Для количественной оценки результатов проводимых реформ, направлен-ных на повышение эффективности отечественных университетов разработана широко известная программа «5–100–2020»: подразумевается, что если 5 рос-сийских высших учебных заведений смогут войти в сотню лучших универси-тетов мира (по международным критериям), то модернизация отечественной системы высшего образования проводится успешно. Но вхождение само по себе в верхние строчки мировых рейтингов не может являться целью, оно мо-жет выступать только как следствие повышения эффективности отечественно-го образования в целом. Т.о., на сегодняшний день существует вполне кон-кретная проблема: с одной стороны требуется обозначить присутствие рос-сийских университетов в верхних строчках мировых рейтингов, с другой сто-роны, эффективность российских университетов в современных социокуль-турных условиях для этого недостаточна.

Как правило, в качестве модели эффективного университета приводят классические университеты США, апеллируя при этом как раз к международ-ным университетским рейтингам: больше половины первой сотни университе-тов оказываются американскими [1]. Но в основе американской модели успеш-ного университета лежит еще более старая модель средневековых университе-тов Европы, которые представляли собой не просто научно-образовательные центры, а по своему устройству напоминали некие политические образования с основными организационными принципами классических европейских рес-публик.

Конечно, в последние десятилетия университетская система в англо-американских странах подверглась некоторым изменениям. Если в 50–70-е гг. ХХ в. около 80% студентов учились, чтобы освоить философию жизни, то сейчас до 70% студентов учатся, чтобы быть востребованными на рынке труда

249

и получать достойную заработную плату. Они считают, что знание должно приносить прибыль, его можно разложить по карманам, чтобы приступить к практической деятельности. Тем не менее, какая бы прикладная направлен-ность получения нового знания не присутствовала, внутри классического уни-верситетского образования XXI в. неизменно остается ядро, сосредоточенное вокруг вопросов как древних мыслителей, так и наших современников, а именно: зачем все это нужно? Обсуждение и освоение смысла — неизбежный, неотъемлемый элемент системы образования, нацеленной в будущее. В клас-сическом западном понимании университеты должны заниматься производст-вом фундаментального знания. Университеты могут задавать вопросы, не ог-раничивая свободу обсуждения возможных ответов. Университет — это ин-ституция, которая поддерживает свободную дискуссию и находит точку зре-ния, которую можно публично защитить [2]. В противном случае университет может превратиться в фабрику, производящую дипломы, в т.ч. и на платной основе.

Другой неотъемлемой чертой эффективного университета с самого осно-вания является наличие академических свобод. По определению всемирного банка, академическая свобода — это «право ученых вести исследования, пре-подавать и публиковаться без ограничений со стороны учреждений, где они работают» [3]. Это значит, что оценивать значимость произведенного знания и определять дальнейшее направление научных исследований могут только кол-леги по профессии — в данном случае — научное сообщество, а не чиновни-ки из различных министерств и ведомств. Естественно, для того, чтобы эти академические свободы укреплялись, университет должен иметь не связанные между собой источники финансирования, которые позволят соблюсти баланс между разными группами интересов — бизнесом, государством, благотвори-тельными фондами и т.д. — и быть равноудаленным от всех этих центров фи-нансового или политического влияния.

Не менее важным аспектом является управление «университетской респуб-ликой». Как известно, любое управление в самом широком смысле оно может быть определено как действия группы людей, соединяющих свои усилия для достижения общих целей. Спецификой этих действий является междисципли-нарный характер, наличие теоретических концепций и моделей, и в то же вре-мя — ориентация на решение практических задач [4, с. 35]. Производство на-учного знания — сложнейший, персонализованный в своей основе процесс, связанный с личностным ростом. Управлять таким процессом могут только люди, сами непосредственно занимающиеся наукой и понимающие, чем она отличается от добычи нефти или создания новых финансовых структур. Сис-тема управления университетской республикой носит смешанный характер, объединяя демократический, монархический и аристократический элементы. Деканы и ректоры наделены достаточно широкими полномочиями, отдаленно напоминающие монархическую власть. Эта власть не превращается в абсолю-тистскую монархию, поскольку ее ограничивает «власть лучших» — аристо-кратия — в виде коллегиальных органов, которые состоят (должны состоять)

250

из лучших ученых: ученые советы, комитеты, комиссии и т.д. Эффективный университет обладает множеством органов самоуправления, где равные по ран-гу и званию люди могут препятствовать друг другу принимать негативные ре-шения.

Т.о., для развития эффективного университета необходимо соблюдение следующих условий: во-первых, производство фундаментального знания; во-вторых, наличие академических свобод; в-третьих, финансовая независимость, и, в-четвертых, автономное управление.

Теперь обратимся к отечественной специфике. Прежде всего, в России, в отличие от запада, принципиально иная схема развития науки и образования — для продуцирования научного знания университетам необходимо интен-сивное взаимодействие с научно-исследовательскими организациями [5, с. 68]. А это значит, что если университет территориально удален от научного цен-тра, либо не имеет своей серьезной научно-технической базы, позволяющей вести фундаментальные научные исследования, то шанс стать эффективным по критериям международных рейтингов для него минимален. Кроме того, в российском обществе, как и во всем мире, так же наблюдается тенденция уси-ления практической направленности образования. При этом гуманитарная общенаучная составляющая отходит на задний план. Основными потребите-лями образования по-прежнему являются бизнес, общество в лице социальных институтов некоммерческой направленности и государство. Но они начинают оценивать назначение образования с точки зрения производительного по-требления, преследуя разные цели в качестве потребителей. Для структур биз-неса образование является средством потребления, обеспечивающим обраще-ние капитала и заключающимся в минимально необходимом наборе профес-сиональных качеств работника. Компоненты образования, выходящие за рам-ки узкопрофессионального спектра (в частности, общекультурная подготовка), рассматриваются бизнесом как необязательное дополнение к профессиональ-ной образовательной программе, неоправданно увеличивающее стоимость выпускника вуза на рынке профессионалов. Оценка же научных достижений и направление дальнейших научных исследований производится не коллегами по профессии, а аппаратом управления, к которому научное сообщество прак-тически не имеет доступа (особенно после нашумевшей реформы РАН). На-целенность идет, прежде всего, на развитие прикладных исследований, от ко-торых в кратчайшие сроки можно получить отдачу и извлечь прибыль. Такая ситуация во многом обусловлена тем, что, во-первых, отсутствуют диверсифи-цированные источники финансирования науки и образования, а во-вторых, ученые оказались отстранены от управления наукой.

Т.о., по всем перечисленным критериям отечественные университеты могут испытывать серьезные затруднения. Соблюдение же основных организацион-ных принципов, а именно: фундаментальности исследований, наличия акаде-мических свобод, диверсифицированного финансирования и автономного управления позволит реально повысить эффективность университетского об-

251

разования и сделает возможным присутствие российских вузов в мировых рей-тингах на достаточно высоких позициях. 1. Академический рейтинг университетов мира 2013 (Шанхайский рейтинг) [Электрон-

ный ресурс]//URL: http://www.educationindex.ru/article_ranking-shanghai-2013.aspx, (дата обращения 09.01.2014).

2. Хархордин О.В. 50 грамм честности [Электронный ресурс]//URL: http://www.cogita.ru/analitka/mneniya-i-kommentarii/50-gramm-chestnosti, (дата обра-щения 24.11.2013).

3. GLOBAL: How to create a world-class university http://www.universityworldnews.com/article.php?story=20111007185423473.

4. Диев В.С. Управление. Философия. Общество//Вопр. философии. 2010. № 8. С. 35–41. 5. Петров В.В. Интеграция науки и образования в условиях модернизации российского

общества//Философия образования. 2012. № 1 (40). С. 64–70.

М. С. Рыжкова Любовь как условие становления соборности

В статье на основании первоисточников (А.С.Хомяков, Н.Ф.Федоров, С.Н.Булгаков) анализи-руется идея соборности как принципа становления идеального человека. А также рассматривается условие соборного единения — любовь.

Ключевые слова: соборность, любовь, общее дело, истина, воскрешение, соборная личность. Ryzhkova M.S. Love is considered as a condition of the collegiality In the article on the basis of original sources analyze the idea of collegiality like a concept of forma-

tion the perfect man. And what is more, love is considered as a condition of the collegiality. Keywords: collegiality, love, public action, verity, resurrection, collegiality personality. Тема соборного единения не раз разрабатывалась в русской философской

мысли и не раз звучала как призыв к культурному и нравственному единению, к любви, к миру, к пониманию между различными представителями одного народа и между народами.

Исторические процессы, которые происходили в России, убеждают в том, что только благодаря общему миропониманию и процессам объединения ста-новится возможным выход из кризисных ситуаций. Именно поэтому для по-нимания положения человека в современном мире, могут быть использованы идеи русской философии. В частности, категория соборности может оказаться актуальной для анализа положения человека в мире, обществе и его самосоз-нания.

Но необходимо определить, что соборность не действует и не формирует-ся сама по себе, это, прежде всего, отношения между людьми, которые выстаи-ваются на определенных основаниях и условиях. Так, ключевым условием данного принципа является любовь между членами соборного единения. Лю-бовь выступает и как сила, скрепляющая с одной стороны, для формирования соборного единения, и с другой − как сила, сохраняющая это единение.

Обратимся к философии А.С.Хомякова, который осуществил философ-скую рефлексию над термином «соборность». А также задал основные направ-ления, по которым затем развивалась русская философия, рассматривая тему соборности.

252

Философ рассматривает соборность как состояние человека, общества, ми-ра, которое существует в потенции, путь к которому лежит любовь между ве-рующими в лоне Церкви. Кроме того, Хомяков определяет соборность как единство во множестве, что предполагает единство и равенство всех членов соборности, сохранение их индивидуального, свободы. Важно отметить, что утверждение индивидуального в соборном осуществляется благодаря любви. Любовь выступает как возвышение человека, определение человека, именно зная человека, возможно выполнение и христианской добродетели, если гово-рить в русле религиозной философии, так и определение себя как личности. Важно отметить, что Любовь в соборности действует не только по горизонта-ли (связь между членами соборности), но и по вертикали, а именно любовь — это связь между человеком и богом.

Соборность у Хомякова связана с Церковью, Церковь как институт разви-тия соборности. Следовательно, познание истин христианства является не только делом Церкви, но и делом соборности. Путем к становлению соборно-сти. Истина же достигается на основе любовь к друг другу и к богу. Здесь фи-лософ находит гносеологический аспект любви. Знание через любовь дости-гается на основании того, что истина общедоступна, равна и ее постижение не является приоритетом только высших членов в иерархии Церкви. Любовь ни-велирует все различия, стирает границы и открывает равный для каждого путь к соборности, к Церкви и богу. Истина через любовь достигается через сердце, а не разум. Можно предположить, что истина — это плод любви людей, свя-занных соборностью.

Как было сказано выше, Хомяков положил начало и дал определенный вектор развития идеи соборности в русской философии. Одним из духовных последователей Хомякова является Н.Ф.Федоров. Надо сказать, что Федоров почти не употребляет термин «соборность», однако слова «братство», «родст-во», «общее дело» имеют тождественную коннотацию со словом «соборность». Ядром его учения является деятельность всего человечества — «общее дело». Общее дело — это реализация силами человечества идеи объединения, идеи бессмертия и воскрешения умерших предков.

Философ определяет соборность как действие, направленное на воскреше-ние предков и их объединение. Становление общего дела происходит на ос-нове любви. Федоров пишет: «Христианство есть объединение живущих для воскрешения умерших, т.е. соединение в любви ядущих и пьющих для воз-вращения к трапезе любви отшедших; затем едят и пьют, чтобы иметь силу возвратить к жизни умерших. Христос, соединив при Своем отшествии поми-новение, или любовь к Себе (что значит ко всем отшедшим), с питанием, с тем, что дает жизнь и силу на труд, заповедовал собрать всех живущих к этой вечери любви, любви к Нему…» [1]. Т.о., Любовь, в понимании философа выступает не только как условие общего дела, но и как условие воскрешения предков, т.е. подлинного единения людей. Федоров утверждал, что благодаря любви между отцом и сыном будет актуализировано общее дело, т.е. не между мужчиной и женщиной, а между поколениями предков и детей.

253

Акт воскрешения возможен на основе любви между сынами и предками. Любовь между поколениями, а не между мужчиной и женщиной снимает смерть, потому что каждое новое потомство рождается и живет за счет смерти старого. Поэтому Федоров утверждает, что любовь — это условие становления общего дела, акта воскрешения. Любовь и воскрешение выступают как тожде-ственные и друг от друга зависящие понятия. Нет воскрешения без любви, интенции, желания возрождения предков, так и не возможна любовь без вос-крешения, точнее она возможна между мужчиной и женщиной, но эта не под-линная, по мнению Н. Ф. Федорова, любовь, т.к. она ведет к смерти.

В рамках всеединства идея соборности получила свое развитие в филосо-фии С.Н.Булгакова. Философ также обращается к теме любви. В его филосо-фии любовь находит несколько другое прочтение, а именно любовь утвер-ждается не только как условие формирования соборности, но и формирова-ние соборной личности.

Любовь выступает как способ раскрыть себя через Другого. Философ пи-шет: «…мы должны согласиться пожертвовать, потерять свою душу, чтобы спасти ее от самости и непроницаемости, открыть ее радости любви» [2]. В соборности человеческая личность не противопоставляет себя Другому, на-оборот, именно в Другом человек и находит себя как целое, достраивает себя, а чувства другого переживает как свои. Именно любовь строит соборную лич-ность: гармония полноценной индивидуальности и открытости Другому. Лю-бовь выступает как «переживание» соборности. В любви человек отвлекается от эгоизма, включается в индивидуальность Другого и затем существуют как единое, как соборное целое. Любовь как способ очищения, открытия человека для Другого. Именно в любви человек выступает как подлинное, как личность, как цель, а не средство. Любовь утверждает ценность человека, а также защи-щает его от крайности эгоизма. Любовь предполагает не только Я, не только Другого, но и мы. Их взаимосвязь, единение. Мы − это соборность, это выход за пределы своего Я.

Итак, важно отметить, что общим для этих философов является то, что любовь — это сила, способная сближать людей, вести их спасению и единст-ву. Кроме того, при неправильном, ложном понимании и воплощении собор-ности она может быть как тоталитаризм, исключение субъекта. Благодаря любви, соборность не может уйти в крайность тоталитаризма, так как именно любовь предполагает наличие другого субъекта, который вносит в единство соборности свою индивидуальность и свободу. 1. Фёдоров Н.Ф. Философия общего дела. М.: Эксмо, 2008. С. 175. 2. Булгаков С.Н. Свет невечерний: Созерцание и умозрения [Электронный ресурс]. Ре-

жим доступа: http://odinblago.ru/filosofiya/bulgakov/bulgakov_s_svet_nevecher/.

254

В. П. Сизиков Об авторитарном правлении с позиций ДИС-технологии

Представлен анализ моделей авторитарного правления с привлечением аппарата ДИС-технологии. Установлено, что даже при авторитарном правлении потенциал функционирования, в т.ч. выживания и развития социума весьма велик, а главным источником бед является отсутствие внимания к актуальному принятию решений.

Ключевые слова: авторитарное правление, актуальное принятие решений, ДИС-технология, ис-следователь-разведчик, обречение, потребитель-обыватель, правитель, сотрясение.

Sizikov V.P. About authoritarian rule in terms of DIS-technology The author presents an analysis of models of authoritarian rule involving the apparatus of the DIS-

technology. It is ascertain that in the environment of the authoritarian rule the potential of functioning, including the survival and development of society is quite high, and the main source of disasters is the absence of attention to the relevant decision-making.

Keywords: authoritarian rule, relevant decision-making, DIS-technology, researcher-intelligence man, to condemn, average consumer, a ruler, a concussion.

В исторических сводках и исследованиях часто встречается термин «авто-ритарное правление». Причём, как правило, такая форма правления расцени-вается весьма негативно, считается препятствующей развитию общества. Но так ли уж беден на деле потенциал развития общества при авторитарном прав-лении? Для анализа этого обратимся к использованию аппарата ДИС-технологии, выработанного в трилогии информационных основ синтеза сис-тем [1] на базе теории динамических информационных систем (ДИС, ТДИС) [2].

Начнём с формирования модели, отражающей авторитарное правление. Простейшим вариантом качественной модели для этого является ДИС в ранге триады с вершинами v0, v1, v2 и перераспределением в ней ресурса по циклу v0→v1→v2→v0. Для перехода к алгоритмической модели надо определиться с функциональными параметрами триады. Естественно, эти параметры должны быть организованы под субъективным началом, т.е. процесс информационно-го функционирования (ПИФ) триады определяется внутренним взаимодейст-вием (ВД) с постоянными ВД 0<a≤1 для ведущих рёбер и 0≤b≤1 для контро-лирующих рёбер [3], где сразу, не теряя общности, общий объём ресурса в триаде принимается за 1. Абсолютные значения этих постоянных характери-зуют темперамент субъектов ВД, а соотношение между этими значениями — психологический тип субъектов ВД. И особым моментом для отражения авто-ритарного правления является факт, что у одной из вершин, пусть это будет v0 и называется правителем, уровень трансформации пассива в актив 0<λ0<1, а другие вершины представляют субъектов типа зомби, у них λ1=λ2=0. Другими словами, актуальным принятием решений ('ПР) занимается только правитель.

Определившись с моделью, займёмся анализом её ПИФ, вернее, режимов этого ПИФ. Здесь имеем три свободных числовых параметра, значениями ко-торых и надо поварьировать: 0<a≤1, 0≤b≤1, 0<λ0<1.

Из серии возможных режимов ПИФ в данных условиях обречённость на-ступает только через режим излучения, при нём в пределе вершина v2 оказыва-ется без ресурса, вершина-правитель v0 — с долей пассива 0<q0<λ0, а весь ос-

255

тальной ресурс в ранге актива 0<r1=1–q0 консервируется в вершине v1 без дела на общее благо. Случаи, когда такая обречённость сбывается, имеют 3 качест-венно различных варианта источников.

Первый вариант связан с высоким значением λ0>0,5, т.е., по сути, с медлен-ными, редкими процедурами 'ПР правителем. И это вполне понятно и естест-венно, тем более что полная, независимая от величин a и b, вина правителя возможна лишь при λ0>0,9. Если же 0,5<λ0≤0,9, то обречение становится воз-можным избегать, выбирая достаточно малые значения a>0 и, наоборот, доста-точно большие значения b, причём с уменьшением λ0 диапазон для выбора a и b увеличивается. Иначе говоря, важно, чтобы при медлительном с 'ПР прави-теле как можно быстрее протекало ВД на уровне пассива, и, наоборот, как можно медленнее, не ведя к быстрым переменам ситуации, протекало ВД на уровне актива. И эти моменты тоже понятны.

Второй вариант связан, наоборот, с небольшим значением 0<λ0<0,2, т.е. с быстрыми и относительно частыми процедурами 'ПР правителем. Так, в таких случаях обречённость наступает, как правило, при предельно больших значе-ниях a≈1 или b≈1. Конечно, такие условия можно проинтерпретировать как проявление экстремизма в социуме, однако из простых дум по обмену ресур-сом момент обречённости при них представляется невероятным. Чем это вдруг плох быстрый обмен ресурсом, если правитель вполне может быстро осущест-влять 'ПР? Суть, скорее, в отсутствии надёжной поддержки исследователя-разведчика v2 со стороны потребителя-обывателя v1, и, чем больше значения a и b, тем резче сказывается этот момент.

Третий вариант касается случаев, когда 0,2≤λ0≤0,5, т.е. при умеренных час-тотах 'ПР правителем. Так, здесь обречённость наступает, как правило, при b≈1, независимо от a. Ситуация сходна со случаем второго варианта, но про-блему теперь диктует лишь ВД на уровне пассива, привязанное к 'ПР.

Что касается ситуаций, в которых нет обречения, то в целом режимы ПИФ при них могут быть весьма разнообразными. Особо важно отметить режимы сотрясения с достаточно большими по амплитуде и медленно затухающими колебаниями, которые ассоциируют с проявлениями бунтов в социуме. Они имеют место при 0,1≤λ0≤0,5 и b≈0, т.е. когда правитель не любит медлить с 'ПР, а информированность его под эти желания оказывается весьма слабой. Причём, чем меньше значение λ0, чем выше желания правителя осуществлять 'ПР, тем больше оснований для непрекращающихся, незатухающих бунтов. В свою очередь, уже при b=0,1 сотрясений, как правило, не наблюдается, так что работа при этом правителя на уровне 'ПР может ассоциировать с проведением им мирных реформ в социуме.

Как вывод, при авторитарном правлении важно, чтобы правитель имел умеренные желания на 'ПР, поддерживаемые также умеренным ВД на уровне пассива, и не очень гонимые ВД на уровне актива.

Однако затронутый вариант авторитарного правления, когда все, кроме правителя, являются зомби, слишком идеален. Скорее, имеет смысл допускать, что хотя бы одно из значений λ1, λ2 тоже отлично от нуля, но, тем не менее,

256

остаётся меньше значения λ0, характерного для правителя. Рассмотрим и отме-тим особенности в двух различных случаях, когда: 1) 0<λ2<λ0, λ2+λ0<1 и λ1=0; 2) 0<λ1<λ0, λ1+λ0<1 и λ2=0.

Так, в случае 1) вообще нет обречения и даже режимов сотрясения. Нали-чие у исследователя-разведчика v2 работы на уровне актуального 'ПР, причём с более высокой частотой, чем у правителя, позволяет добиваться устойчивости и гибкости в развёртывании режимов ПИФ. Прекрасно при этом живёт и по-требитель-обыватель v1, несмотря на поведение зомби.

А вот в случае 2) картина оказывается существенно иной. Вернее, при λ0<0,5, т.е. при умеренных частотах 'ПР правителем, обречения и режимов сотрясения тоже нет, но не велико при этом и качественное разнообразие са-мих режимов, преобладает монотонная однообразная жизнь без явных акцен-тов на перестройку, реформу в социуме. В свою очередь, при λ0≥0,5, т.е. при медленных, редких процедурах 'ПР правителем, наоборот, практически неиз-бежным становится обречение в ранге режима поглощения, при котором в пределе вершина v2 оказывается без ресурса, вершина-правитель v0 — с долей пассива 0<q0<λ0, а весь остальной ресурс консервируется в вершине v1 без дела на общее благо, слагаясь из пассива 0≤q1<λ1 и актива r1=1–q0–q1≥0. Исключе-ния типа спасения возможны лишь когда значения λ0 и λ1 оба относительно малы в допустимом для них диапазоне. Другими словами, важно, чтобы потре-битель-обыватель v1 обеспечивал надёжную поддержку исследователю-разведчику v2. Хочешь участвовать в 'ПР сам — позаботься о поддержке иссле-дователя-разведчика, что снабжает информацией правителя.

Если же принять ситуацию, в которой у всех вершин значения уровня трансформации пассива в актив >0, т.е. все субъекты работают на уровне акту-ального 'ПР, то обречений типа излучения или поглощения, конечно, не будет при любых возможных значения параметров ВД a и b. Однако, здесь не ис-ключена другая опасность, когда потребности в накоплении пассива для осу-ществления 'ПР оказываются в сумме избыточными, так что не исключён ис-ход, при котором весь ресурс окажется сконцентрирован в пассиве и система уйдёт, так сказать, в вакуум. Правда, такое может случиться лишь при λ0+λ1+λ2>1. Более того, даже при условиях 1<λ0+λ1+λ2<1,5, λ0+λ1<1, λ1+λ2<1, λ0+λ2<1, система, как правило, имеет шанс на выживание, не уходя в вакуум, т.е. на условиях ВД и актуального 'ПР суммарные потребности в социуме, в прин-ципе, могут и преобладать над возможностями их удовлетворения, не приводя его к обречению.

Как итоговый вывод, при авторитарном режиме особо важно, чтобы иссле-дователь-разведчик, что снабжает информацией правителя, сам мог не реже правителя осуществлять процедуры актуального 'ПР, а в отсутствие такого умения необходимо, чтобы потребитель-обыватель надёжно заботился о под-держке исследователя-разведчика. В противном случае авторитарное правле-ние обречено.

257

Приведённый вывод на качественном уровне остаётся в силе и при других моделях в ранге ДИС, более общих, чем триада. Главное, чтобы эти модели выражали системную сущность авторитарного правления.

Так, можно вместо триады взять цикл с числом вершин >3, добавив между вершинами v1 и v2 ещё несколько вершин как неких потребителей-обывателей. Однако с ростом числа зомби в этом цикле будет расти и риск обречения сис-темы.

Куда лучше и надёжнее оставаться с триадами, выстраивая из них ДИС с более богатой структурой, являющейся частью ДИС-компьютера [1–3; 5], как особой разновидности ДИС, наделённой гибким системным статусом. Тем более что это даёт более богатые ассоциации с социумом.

Так, оказывается, что поведение ПИФ у ДИС-компьютера «повторяет» ПИФ триады. Более точно, все вершины ДИС-компьютера можно поделить на такие три блока V0, V1, V2, что перераспределение ресурса в ПИФ этого ДИС-компьютера осуществляется по циклу V0→V1→V2→V0, т.е. получается, что как бы каждая вершина vi первоначальной триады поделилась на серию вершин, представляющих теперь блок Vi ДИС-компьютера (i=0,1,2). При этом произошло и соответствующее разделение значений активов, пассивов и уровней трансформации.

Если отталкиваться от триады буквально, то пришлось бы правителем по-считать весь блок вершин V0, а блоки V1 и V2 — потребителем-обывателем и исследователем-разведчиком. Но правильнее будет в случае авторитарного правления сразу рассмотреть модель как часть ДИС-компьютера, в которой блок V0 состоит лишь из одной вершины v0, представляющей правителя. А вот исследователей-разведчиков может быть и много, причём все они распола-гаются в блоке V2 и не имеют между собой прямых связей. Тем более это каса-ется потребителей-обывателей в блоке V1.

Главное отличие от случая триады будет в том, что теперь важным является требование, чтобы надёжно работал хотя бы один из всех представителей ис-следователей-разведчиков в блоке V2, либо умея осуществлять процедуры ак-туального 'ПР, либо имея поддержку со стороны блока V1 всех потребителей-обывателей. Это, однако, не исключает ситуаций, что какие-то элементы типа зомби в блоках V1 и V2 могут в пределе остаться без ресурса, как бы погло-титься системой, несмотря на то, что самой системе в целом обречение никак не грозит.

В заключение следует заметить, что даже при авторитарном правлении по-тенциал функционирования, в т.ч. выживания и развития социума весьма ве-лик. Главным источником бед является отсутствие внимания к актуальному 'ПР, что проявляется либо в поведении типа зомби, либо, наоборот, в избы-точном суммарном запросе на накопительный ресурс, на базе которого пред-ставители социума способны осуществлять 'ПР. 1. Разумов В.И., Сизиков В.П. Информационные основы синтеза систем. В 3 ч. Ч. I. Ин-

формационные основы системы знаний. Омск: ОмГУ, 2007. 266 с.; То же [Электрон-ный ресурс]. Режим доступа: http://www.omsu.ru/file.php?id=2594; Ч. II. Информа-

258

ционные основы синтеза. Омск: ОмГУ, 2008. 340 с.; То же [Электронный ресурс]. Ре-жим доступа: http://www.omsu.ru/file.php?id=4265; Ч. III. Информационные основы имитации. Омск: ОмГУ, 2010. 640 с.; То же [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.omsu.ru/file.php?id=6759 (part1); http://www.omsu.ru/file.php?id=6760 (part2).

2. Разумов В.И., Сизиков В.П. Основы теории динамических информационных систем. Омск: ОмГУ, 2005. 212 с.; То же [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.omsu.ru/file.php?id=4264.

3. Разумов В.И., Сизиков В.П. Приложения информационных основ синтеза систем: ДИС-развёртки и парадигма закона: монография. Электронное издание № 33934. № гос. регистр. 0321304636, ФГУП НТЦ «Информрегистр». Омск. 2014. Режим доступа: http://thoughtring.com/ViewForm.aspx?id=414.

Н. Д. Скосырева Проблема формирования общекультурных компетенций в курсе философии

Статья посвящена вопросам формирования общекультурных компетенций через образова-тельные технологии.

Ключевые слова: компетентностный подход, образовательные технологии, активное обучение, философское эссе.

Skosyreva N.D. The problem of formation of common cultural competence in the course of philosophy

The article is about formation of common cultural competencies through educational technology. Keywords: competence approach, educational technology, active learning, philosophical essay. В основе новой образовательной парадигмы высшего профессионального

образования — реализация компетентстного подхода к подготовке выпускни-ков вуза, при котором результатом обучения и воспитания должна стать все-сторонне развитая личность с определенным набором профессиональных, общекультурных, общенаучных, социально-личностных компетенций.

Сформулированные в образовательных стандартах модели выпускников с перечнем требуемых компетенций должны в идеале соответствовать запросам всех потребителей образовательных услуг — от самого выпускника до государ-ства, а также органично вписываться в модель специалиста, традиционно раз-работанной соответствующей профессиограммой. И если перечни компетен-ций определены образовательными стандартами, то их непосредственная реа-лизация, их формирование становятся ответственной задачей конкретного вуза, кафедры, преподавателя.

На формирование общекультурных компетенций направлены в первую очередь дисциплины гуманитарного цикла, одной из базовых которого являет-ся философия.

Учитывая современные цели образования, необходимо построить курс преподавания дисциплины Т.о., чтобы у студентов в итоге обучения были сформированы все необходимые компетенции , готовность применить знания, умения, навыки на практике. А если учесть, что в современной жизни инфор-мация быстро устаревает, ее объем, которым владеет наша цивилизация, по-

259

стоянно увеличивается, то встает задача научить студентов самим получать, перерабатывать и использовать новую информацию, но самое главное — сформировать потребность в новых знаниях.

Можно подготовить совершенные программы дисциплины, написать заме-чательные лекции, но проблема заключается в том, каким образом инкорпо-рировать знания, чтобы в итоге была сформирована описанная выше модель выпускника. Встает вопрос о методике преподавания, а также критериях и тех-никах оценки уровня сформированности компетентности. Традиционные об-разовательные технологии направлены, главным образом, на передачу знаний. Не отказываясь от классических методик, следует сказать, что они недостаточ-ны для достижения целей образования. Студенты уже на стадии обучения должны быть включены в решение профессиональных и личностных задач, образование должно стать развивающим, направленным на становление лич-ности студента.

В связи с этим, актуальными становятся технологии активного обучения. В лекционных технологиях эффективно использование лекций-бесед, лекций-дискуссий, проблемных лекций, лекций-визуализаций, лекций с заранее за-планированными ошибками, лекций-пресс-конференций. Семинарские заня-тия эффективно проходят в форме деловых игр, «мозговых атак», в проведе-нии которых используются следующие методы: метод анализа конкретных ситуаций; метод решения практических задач; метод инцидента; видеопракти-кум; метод визуализации сути проблемы. В практике ведения семинарских за-нятий по философии хорошо зарекомендовали себя блиц-игры для работы с информацией: «Выбери главное», «Опорные сигналы», «Отношение» (выраже-ние отношения к тексту с точки зрения критика, аналитика, защитника и т.п.), «Вопрос-ответ», «Конспект», «Ошибка», «Пересказ по кругу», «Древо мудрости» (формулирование вопросов по теме), «Семерка» (распределение прочитанного материала по семи философским категориям: общее, особенное, единичное, содержание, форма, явление, сущность), «Перед экзаменом», «Ответ — слово».

Для развития аналитических способностей, умения формулировать и аргу-ментировано обосновывать собственную позицию в курсе «Философия» реко-мендовано написание творческой работы «Философское эссе».

Эссе — это небольшое сочинение-размышление на свободную или задан-ную актуальную философскую проблему.

В ходе подготовки, написания и оценивания философского эссе учитыва-ются актуальность избранной темы, знание различных подходов к ее раскры-тию, собственное понимание обсуждаемой проблемы, личностное отношение, аргументированное отстаивание авторской позиции, обоснованная критика. Особенностью данного вида работы является требование научно-творческого логического изложения обсуждаемой темы, раскрытия основных аспектов проблемы (не претендуя на исчерпывающее ее изложение), самостоятельности и оригинальности мышления, простоты, легкости и образности изложения. Часто в рекомендациях по написанию эссе встречаются такие ключевые фра-зы, как: конкретная тема, свободная композиция, внутреннее смысловое един-

260

ство, субъективная трактовка, индивидуальная позиция, непринужденность повествования, парадоксальность, афористичность, образность, разговорная речь, впечатления, ассоциации, изящество, увлекательность, убедительность, доказательность, нестандартность, яркость, эмоциональность.

Эссе, как своеобразный интегративный итог изучения курса философии, демонстрирует уровень общекультурной, философской, мировоззренческой, методологической подготовки обучающихся. Кроме того, эссе позволяет вы-явить уровень развития когнитивного, мотивационного, аксиологического по-тенциала личности.

Так, анализ философских эссе студентов 2-го кура Омского госагроунивер-ситета им. П.А.Столыпина показывает разнообразную палитру интересов, ши-роты и глубины познавательной направленности и иерархии жизненных цен-ностей. В учебных группах, где обучающиеся свободно выбирали тему творче-ской работы, отмечено следующее: самой распространенной темой для фило-софского эссе оказалась тема любви и дружбы (20%), на втором месте — про-блема жизни и смерти (12%), на третьем месте — философия успеха (9%), на четвертом — философское понимание человека (7%).

Такое ранжирование выбора философских творческих предпочтений кос-венно свидетельствует о структуре мотивационной и аксиологической сфер личности современного студента. Именно эти проблемы оказались наиболее значимыми, актуальными, требующими определенной рефлексии.

Свободный выбор тем философского эссе расширяет границы творческого поиска и самовыражения. Однако, анализ таких работ свидетельствует о том, что очень часто авторы увлекаются собственными рассуждениями без выдви-жения тезисов, аргументов, демонстрации, не сопоставляя различные точки зрения, не представляя позиций известных мыслителей.

Эссе на заданную тему, в определенной мере сужает свободу творческого самовыражения, в то же время, позволяет автору продемонстрировать свои знания по данной проблеме, предопределяет анализ различных философских концепций, отражение собственного мнения и его аргументацию.

Еще одной разновидностью эссе может выступать рецензия на прочитан-ное философское произведение. Эти произведения могут быть рекомендова-ны преподавателем, а могут выбираться студентами самостоятельно. Анализ рецензий философских произведений, выбранных студентами, свидетельству-ет о направленности их интересов к проблемам смысла жизни, взаимоотно-шений между людьми, морально-этическим вопросам современного общества. Так, в одной только группе были выбраны для рецензирования работы: А.Камю «Миф о Сизифе», «Посторонний», В.И.Толстых «Сократ и мы», С.Л.Франк «Смысл жизни», В.Франкл «Человек в поисках смысла», Э.Фромм «Иметь или быть», М.Бубер «Я и ты», Ж.Бодрийяр «Прозрачность зла», А.Швейцер «Культура и этика», В.В. Розанов «Люди лунного света», Хосе Ор-тега-и-Гассет «Этюды о любви», Пико делла Мирандола «Речь о достоинстве человека» и др. Эссе, выполненное в виде рецензии на произведение, дает воз-можность продемонстрировать навыки анализа философского текста, крити-

261

ческого отношения к прочитанному, выдвижения и защиты собственных тези-сов. Философское эссе, независимо от его формы, демонстрирует личность автора, его убеждения, взгляды, ценности, мысли, чувства, жизненные приори-теты.

Т.о., использование различных методов активного изучения дисциплины способствует формированию когнитивных, технологических, мотивационных, этических, социальных, поведенческих составляющих компетентности буду-щих выпускников.

Л. Сон, Н. П. Костина О технологии межкультурного взаимодействия

В статье рассматривается одна из технологий межкультурного взаимодействия — фестиваль национальных культур как форум межкультурного значения. Данная технология обеспечивает равновесие между различными типами ценностных систем в силу своей полисубъектности и диа-логичности.

Ключевые слова: межкультурное взаимодействие, фестиваль национальных культур, полисубъ-ектность, межкультурный диалог.

Son L., Kostina N.P. Technology intercultural interaction The article deals with one of the technologies of intercultural interaction — festival of national cul-

tures as a forum for inter-cultural values. This technology provides a balance between different types of value systems because of its polysubject and dialogic.

Keywords: cross-cultural interaction, the festival of national cultures, polysubject, intercultural dialogue. Кон. XX — нач. XXI вв. характеризуется устойчивой тенденцией к глоба-

лизации, унификации культурных кодов, переносом коммуникативных про-цессов в виртуальную действительность. Эти процессы с одной стороны, ак-туализируют проблему межкультурного взаимодействия, межкультурного диа-лога, с другой, интенсивность коммуникационных, политических, экономиче-ских связей не способствует пониманию и сближению представителей раз-личных культур [3, с. 40].

В современном обществе трансформируется само понятие культуры, зна-чение культурно-исторических нарративов, коммуникативных кодов, норм и практик. Рассматривая проблемы восточной культуры в Омском регионе, сле-дует выделить два основных уровня: внутренний и внешний. Внутренний уро-вень рассмотрения проблемы акцентирует внимание на проблеме идентично-сти «я», дилемме «свой — чужой». Внешний уровень рассмотрения проблемы включает изучение социокультурного поля Кореи традиционной и постмо-дернистской. [1, с. 126].

Поэтому одной из важнейших научно-практических проблем становится поиск технологии, обеспечивающей равновесие между различными типами ценностных систем. Одной из технологий межкультурного взаимодействия является фестиваль национальных культур. »Фестиваль как форум межкультур-ного значения — это универсальная форма глобального культуротворческого процесса, являющаяся одновременно способом рефлексии культуры в ее мно-гообразии и средством генерации новой культуры, способной отвечать по-требностям гиперсообщества» [2, с. 3].

262

Эффективность данной технологии обусловлена ее диалогичностью и по-лисубъектностью. Монологичное общение всегда обладает рядом недостатков — оно может сопровождаться непониманием или неверной интерпретацией, диалог в таких случаях более продуктивен. Принцип полисубъектности пред-полагает возможность общения между представителями множества нацио-нальных культурных сообществ одновременно.

Развитие диалога культур посредством искусства и культуры имеет значи-тельную историю и восходит к музыкальным и театральным представлениям античности и Средних веков. Праздник, фестиваль исторически является од-ним из способов взаимодействия между представителями различных культур-ных сообществ, между автором и реципиентом.

Во время подобного действия происходит непосредственное живое обще-ние между субъектами национальной культуры — это одна из главных особен-ностей фестиваля.

Атмосфера фестиваля игровая, карнавальная а, следовательно — создается плюралистическое поле диалога, непринужденность коммуникативного акта.

Фестиваль обеспечивает не только диалог представителей различных этни-ческих и культурных групп, он является так же и фактором трансляции культур из поколения в поколение. Фестиваль национальных культур становит-ся способом трансляции форм социального взаимодействия, способов позна-ния мира. Он обеспечивает передачу культурного опыта человечества, много-образия традиций.

Одновременно происходит обновление ценностного содержания культуры. Фестиваль национальных культур «В кругу друзей» был проведён в рамках

Дня письменности и культуры с целью формирования толерантного отноше-ния к взглядам, убеждениям, духовным и эстетическим ценностям различных этнических групп населения, проживающих на территории студенческого го-родка аграрного университета, популяризации самобытных национальных культур и расширения социально-культурных границ студенческой молодёжи.

Задачами Фестиваля являлись: презентация национальных культурных тради-ций, обычаев посредством проведения выставок прикладного искусства и мастер-классов; создание условий для культурного обмена и национального взаимодейст-вия; формирование культуры межнационального общения; укрепление межна-циональных культурных связей.

Участниками Фестиваля являлись представители национальных объединений, культурных национальных центров, общественных объединений и организаций народностей Омской области, самодеятельные фольклорно-этнографические коллективы, творческие объединения учреждений культуры и образования города Омска и Омской области, приглашенные оргкомитетом Фестиваля.

Общее руководство Фестивалем осуществлял оргкомитет, сформированный из следующих представителей:

- кафедры философии (координатор — доцент Л.Сон), - студенческого дворца культуры (ответственный от СДК — И.В.Соколова), - декана землеустроительного факультета — доцент В.Н.Щерба,

263

- от Общероссийского объединения корейцев — Т.Р.Сим, - от украинского центра — старший преподаватель кафедры высшей мате-

матики О.В.Корчинская. Фестиваль проводился по следующим направлениям: - выставка-презентация национальных объединений и центров; - работа мастер-классов «Национальные промыслы и ремесла, танцы и кух-

ня»; - концерт национального художественного творчества. Для участия в выставке-презентации национальных объединений и цен-

тров были оформлены выставки по одному или нескольким разделам: нацио-нальный костюм, национальное декоративно-прикладное творчество, быт и обычаи народа, деятельность национальных центров/организаций.

Организаторы и участники мероприятия (координатор проекта — доцент кафедры философии Людмила Сон) постарались познакомить студентов, преподавателей и сотрудников ОмГАУ им. П.А.Столыпина с культурными традициями народов мира.

Для зрителей был подготовлены ряд мастер-классов: 1. Мастер класс по технике бисероплетения провела — О.Л.Марфина (СДК). 2. Мастер класс по приготовлению корейских суши — кимбап подготовила

доцент Л.Сон. 3. Мастер класс по корейскому алфавиту — хангылю провели студенты из

Южной Кореи Ким Джин Ук и Рю Же Ёнг, обучающиеся русскому языку в Омском госпедуниверситете.

4. Мастер-класс по изготовлению кукол провели преподаватели «Шерба-кульского ДШИ» Е.В.Дерина и С.В.Дерин. Каждый, кто заинтересовался, мог сам сделать замечательную яркую тряпочную куколку.

5. Мастер-класс по «Фламенко» провели — М. Селюк, М. Самойленко, сту-дия фламенко «Мария С». Студенты и преподаватели освоили азы испан-ского танца «Фламенко»

6. Мастер классом лепки из глины игрушки руководила — Н. Рыжкова, пре-подаватель «ДШИ Омского района» Ачаирский филиал.

7. Мастер класс по технике вязания крючком вели И.Штаймец и О.Глотова из украинского культурного центра.

В рамках фестивального концерта национального художественного твор-чества были представлены национальные обряды, песни и танцы, чтение сти-хов на национальном языке, игра на национальных инструментах. 1. Сон Л. Проблемы культуры в социокультурном пространстве города Омска и облас-

ти//Восток в социокультурном пространстве города Омска и Омской области: Ма-териалы регион. науч.-практич. конф. Омск: ИПК Е.А.Маякшеевой, 2010. С. 122–129.

2. Николаева П.В. Семиотика фестиваля как формы праздничной культуры: Автореф. дис. … канд. культурологи. Краснодар, 2010. 16 с.

3. Костина Н.П. Южнокорейская культура в процессе диалога культур//Восток в социо-культурном пространстве города Омска и Омской области… С. 40–44.

264

М. С. Уланов, Г. В. Уланова Логика Успеха в бизнесе: стратегический ресурс буддийской философии

Как известно, буддизм оказал значительное влияние на формировании де-ловой этики в Японии и некоторых других странах. Однако влияние буддизма на развитие бизнеса не ограничивается только этическими предписаниями и обоснованиями. Буддийская философия отразилась на принципах, целях и особенностях менеджмента.

Так, напр., ведущий «идеолог» корпорации «Сони» Сигеру Кобаяси отмеча-ет, что эффективное управление его компанией основано на строгом следова-нию дзен-буддистскому принципу My. Данное дзенское понятие означает «не-опредметливание» или «неовеществление». «Применительно к практике фир-мы он означает сознательный отказ от составления жестких планов. Должно-стное лицо «Сони» обязано всегда действовать по обстановке, стремясь не упустить неожиданные выгоды и не упорствуя в осуществлении планов, если они столкнулись с непредусмотренными и непреодолимыми препятствиями. Очевидно, что без принципа My крупные проекты «Сони» было бы сложно осуществить… Менеджер, руководствующийся принципом My и стремящийся в своей деятельности к максимальной гибкости, не может быть бюрократом, а фирма, в которой он работает, получает шанс избежать окостенения несмотря на свои огромные размеры» [2].

Сам легендарный основатель корпорации «Сони» Акио Морита отмечает, что его семья была очень набожной и «руководствовалась заповедями предков, уходящими своими корнями в буддизм». Буддийское воспитание не могло не отразиться на жизненной философии Акио Морита. «Меня учили,— пишет он,— что бесполезно бранить подчиненных и искать виноватых, когда возни-кают трудности, искать козлов отпущения. Согласно японскому образу мыш-ления, которому меня учили дома, чтобы сделать то, что выгодно для обеих сторон, надо использовать общие мотивы. Все стремятся к успеху. Когда я учился работать с рабочими, я понял, что управляющий должен воспитывать в себе такие черты характера, как терпение и чуткость. Нельзя вести себя эгои-стично или нечестно по отношению к людям. Эти понятия вошли в мою плоть и кровь и помогли мне выработать философию управления, которая очень хорошо послужила мне в прошлом и продолжает служить мне и моей компании по сей день» [2].

Проблемой совмещения буддийской практики и бизнеса занимается аме-риканский предприниматель Сид Кемп, который практикует буддийскую ме-дитацию с 1980 г. Основная цель С.Кемпа заключается в применении буддий-ских идей в сфере бизнеса. Он пытается воплотить буддийские идеи через Исследование выполнено в рамках внутривузовского гранта ФГБОУ ВПО «Калмыцкий государственный университет». Тема: «Буддийская культура и экономическая теория».

265

общую «теорию систем» в менеджменте на практике. Кемп — автор восьми книг по бизнесу, которые опираются на буддийские идеи и положения. Наи-более полно демонстрируют воплощение буддийских идей в сфере бизнеса такие его работы как «Прекрасные решения трудных ситуаций персонала» (McGraw-hill, 2005), и «Качественное демистифицированное управление» (McGraw-hill, 2006)» [1].

По мнению С.Кемпа, буддизм, с его практическим акцентом на счастье и гармонии не только в раю или нирване, но в этой жизни, может многое пред-ложить современному деловому миру. Он выделяет несколько ключевых идей в буддизме, которые полезны в современном бизнесе:

1. Первая Благородная Истина в буддизме провозглашает существование в нашей жизни страданий, которые в преломлении к деловой сфере предстают как проблемы и конфликты в бизнесе. Кемп отмечает, что фирмы страдают почти так же, как и люди. Фирмы, как и люди, терпят неудачу и разрушаются. Многие компании часто «болеют», т.е. работают неэффективно, напрасно поглощая время и деньги. Отдельные фирмы полны конфликтов или кон-фликтуют с другими фирмами.

2. Третья Благородная Истина утверждает, что мы можем прекратить стра-дания, т.е. решить проблемы в бизнесе. Компании хотят решить проблемы, что очень похоже на устранение страдания.

3. Существует закон кармы или связь между действиями и результатами. Если устранить причину страданий или проблем, то страдания исчезают, а проблемы разрешаются. Буддистский подход заключается в том, чтобы понять проблемы и их причины, а затем устранять их, осознавая, что «если есть стра-дание, есть и лечение». Тогда люди начинают работать четко и целенаправ-ленно, чтобы решить проблемы, устранив их причины, и достичь Т.о. постав-ленных целей.

4. В буддизме целью медитации и анализа является осознание и понимание своих мыслей, чувств и действий, что помогает изменять их. Этот же подход применим и в бизнесе [1].

Т.о., многие современные буддисты считают, что занятие бизнесом не про-тиворечит заповедям буддизма. В этом плане характерна книга Майкла Роуча «Алмазный огранщик: Будда о том, как управлять бизнесом и личной жизнью» [3]. Автор книги — американец, который блестяще окончил Принстонский университет, был награжден президентской медалью и стипендией от McConnell. Позже М.Роуч 20 лет изучал древнюю мудрость Тибета, получив степень доктора буддийских наук. Один из его учителей — Кхен Римпоче — благословил ученика войти в мир бизнеса, заметив, что работа в офисе может стать лабораторией для практической проверки идеалов буддизма в реальной жизни. При поддержке своего наставника он оставил монастырь и вошел в мир бизнеса.

За последующие 17 лет Роуч превратил маленькую фирму по огранке ал-мазов с капиталом в 50 тыс. долл. в транснациональную компанию с ежегод-ным оборотом в 100 млн долл. Добиться этого ему помогли идеи буддизма,

266

обращенные в конкретные рекомендации, помогающие решению весьма сложных экономических и этических проблем. В своей книге Роуч указывает 46 универсальных проблем в бизнесе и их реальные решения, которые осно-ваны на буддистской идее кармы.

Книга «Алмазный огранщик» предлагает три принципа ведения бизнеса. Первый заключается в том, что бизнес должен быть успешным и приносить деньги. В буддизме считается, что деньги не есть зло. Имея их, человек может сотворить намного больше добра, чем тот, у кого этих ресурсов нет. Вопрос состоит в том, каким способом мы зарабатываем деньги. Чтобы сохранить здо-ровое отношение к деньгам, основной идеей становится честность того спосо-ба, которым вы их зарабатываете. Нужно чётко осознавать источник их посту-пления и делать всё, чтобы этот источник не иссяк.

Второй принцип состоит в том, что мы должны наслаждаться деньгами, т.е. научиться сохранять наши мысли и тело в добром здравии в процессе зараба-тывания денег. Деятельность по сотворению богатства не должна сильно ис-тощать человека ни морально, ни физически, иначе у него просто не будет сил наслаждаться своим приобретением. Предприниматель, который разруша-ет своё здоровье, занимаясь бизнесом, уничтожает саму цель бизнеса.

Третий принцип предлагает нам жить так, чтобы в самом конце пути, огля-нувшись назад, мы могли честно сказать самим себе, что все эти годы в бизнесе не были лишены смысла, и всё это было сделано не зря, принесло пользу дру-гим, оставило в мире добрый след. Ведь однажды приходит конец всем дело-вым начинаниям, в которых мы принимаем участие, да и наша жизнь не бес-конечна.

Рекомендации Роуча сегодня используют такие известные предпринимате-ли, как Линда Каплан Талер, создавшая рекламную компанию «The Kaplan Thaler Group» с оборотом в миллиард долларов и написавшая книгу о ведении бизнеса «Сила хорошего», ставшую бестселлером. Ее агентство, основанное в 1997 г., вошло в ведущий международный рекламный конгломерат и признано самым динамично развивающимся в Нью-Йорке. «Большей частью успеха своей компании,— пишет она,— я обязана тем истинам, которые почерпнула из «Алмазной мудрости» (альтернативное название книги Роуча «Алмазный огранщик») [4, с. 6]. Мухаммад Салам, вице-президент «Эй-Си холдингс капи-тал», также отмечает: «Алмазная мудрость» помогла мне понять более точно, как щедрость по отношению к бедным увеличивала мой собственный успех на финансовых рынках» [4, с. 7].

Майкл Роуч — создатель Института Алмазной Мудрости, цель которого — помогать людям во всем мире достигать успеха во всех аспектах их жизни, предлагая одну важную идею: все, что с нами случается в жизни, проистекает из нашего отношения к другим людям. Институт Алмазной Мудрости прово-дит тренинги, выездные бизнес-семинары, специализированные тренинги, помогающие достижению экономического успеха, а также личного и профес-сионального благополучия.

267

Подводя итог сказанному, можно отметить, что духовный потенциал буд-дийской философской мысли, несмотря ее архаические истоки, широко вос-требован и сегодня. На наш взгляд, на основе опыта работы «Института Ал-мазной Мудрости» можно было бы создать подобного рода центры и в России. Базовой площадкой здесь могут стать высшие учебные заведения таких буд-дийских регионов России как Бурятия, Калмыкия и Тува. 1. Кемп С. Буддизм для бизнеса [Электронный ресурс]. URL: http://buddha.by/buddizm-

dlya-biznesa 2. Морита А. Сделано в Японии: История фирмы «Сони». [Электронный ресурс]. URL:

http://www.biznesbooks.com/2010-01-07-17-48-46/1337-morita-a-sdelano-v-japonii-istorija-firmy-soni

3. Роуч М. Алмазный огранщик. Будда о том, как управлять бизнесом и личной жизнью. М., 2005.

4. Роуч М., Макнелли К., Гордон М. Кармический менеджмент. М., 2001.

В. И. Филатов Толерантность: ценность или отчуждение?

В статье толерантность рассматривается как определенная форма отчуждения, которая все больше и больше оказывает влияние на развитие современного общества.

Ключевые слова: толерантность, отчуждение, ценность. Filatov V.I. Tolerance: value or exclusion? This article considers tolerance as a value and alienation. Confirmed that it could be make out as

some principle of humanism which plays role of ideal of public development. However, nowadays, the tolerance is mechanism to capture and consolidation of minority’s power over majority.

Keywords: alienation, tolerance, value. В условиях глобального кризиса современной цивилизации, который сви-

детельствует о начале процесса перехода к новому обществу, особое значение приобретает процесс поиска и обоснования новой фундаментальной системы ценностей человеческого общежития. Это процесс имеет ряд своих особенно-стей и вариантом развития.

Одним из таких вариантов развития, который с нашей точки зрения, опре-деляет во многом содержание современного политического процесса в целом — это стремление современных господствующих мировых элит сохранить свое положение и влияние в новом будущем мире. А это означает, что созида-ние этого нового мира должно идти по лекалам современной господствующей элиты.

Данный процесс, конечно, всесторонне обосновывается новой современ-ной идеологией — идеологией толерантности, которая не без успеха претен-дует на роль мировой ценностной системы.

Рождение идеологии толерантности относится к концу XX в., кода в Па-риже была подписана Декларация принципов толерантности государствами членами ЮНЕСКО. В этой декларации толерантность понимается как «уваже-ние, принятие и правильное понимание богатого многообразия культур нашего мира, наших форм самовыражения и способа проявления человеческой инди-

268

видуальности» и самое главное как «активное отношение на основе признания универсальных прав и основных свобод человека» (курсив мой.— В.Ф.).

Данная трактовка толерантности дает нам основание рассматривать толе-рантность в двух ее ипостасях — в качестве ценности и отчуждения.

Рассматривая толерантность в качестве ценности, мы исходим из «Деклара-ции принципов толерантности», в которой записано, что « толерантность — это добродетель, которая делает возможным достижение мира, способствует замене культуры войны культурой мира».

Основываясь на данном понимании толерантности, В.А.Лекторский опре-деляет ее содержание. Он пишет: «Люди, будьте терпимы друг к другу, к своим различиям, к своей непохожести друг на друга, к наличию у вас разных взгля-дов. Живите дружно, договаривайтесь друг с другом в тех случаях, когда вам нужно совместно решать общие проблемы, находите решение, устраивающее разные социальные группы, разные общества, в тех случаях, когда их интересы сталкиваются» [2, с. 22]. Что можно этому возразить? Да ничего! Руководству-ясь данными призывами, мы действительно способны перейти от культуры войны к культуре мира. Правда при этом необходимо принять во внимание, что данная толерантность признает существование равноценного многообра-зия мировых культур.

Придерживаясь данного понимания толерантности, мы рассматриваем ее как ценность, как некий принцип гуманизма, который играет роль идеала об-щественного развития, когда осуществляется определенное диалектическое единство ценностей большинства и меньшинства. Однако данное единство в нашем мире призрачно. Точно также как ценности христианства не определя-ли жизнь средневекового общества, также и ценности (принципы толерантно-сти) не определяют жизнь современного общества, как бы ни старались вно-сить их в сознание людей учителя нравственности.

Рассматривая современный мир, мы можем отметить одну принципиаль-ную закономерность. Так, В.В.Шалин пишет: «По логике же социально-исто-рического развития люди стремятся к целостности человеческого мира». Дан-ная логика реализуется через развития процесса глобализации, который, по мнению А.А.Зиновьева, является фундаментальной идеей Западного мира. Эта идея абсолютно соответствует долгосрочным интересам господствующей ми-ровой элиты. Сознание данной элиты определяется тем, что «не существует монопольной мировоззренческой системы, так же как не существует совокуп-ности общепринятых этических и нравственных принципов» [4, с. 4]. А если это так, то господствующей основой новой культуры должна стать их собст-венная система ценностей. И тогда толерантность должна стать единой нор-мой, определяющей отношение к ценностям абсолютного меньшинства, дек-ларирующего наступление глобального, но единообразного мира, власти не-большой группы людей не только над экономикой, но и над сердцами и ду-шами людей.

В Декларации написано: «…испытывая чувство тревоги в связи с участив-шимися в последнее время актами нетерпимости, насилия, терроризма, ксено-

269

фобии, агрессивного национализма, расизма, антисемитизма, отчуждения, маргинализации и дискриминации по отношению к национальным, этниче-ским, религиозным и языковым меньшинствам, беженцам, рабочим-мигрантам, иммигрантам и социально наименее защищенным группам в обществах, а так-же актами насилия и запугивания в отношении отдельных лиц, осуществляю-щих свое право на свободу мнений и выражение убеждений, представляющи-ми угрозу делу укреплению мира и демократии на национальном и международном уровнях…» (курсив мой.— В.Ф.)

Из приведенной выдержки видно, что в основе толерантности, понимае-мой как отчуждение, лежит приоритет узко групповых ценностей над ценно-стями большинства. А сама толерантность в этом случае превращается в идео-логию, которая способна предотвратить развитие культуры войны посредст-вом приведения разнообразия в единообразие.

Определяя толерантность как идеологию отчуждения, мы можем выделить ее следующие основания.

Прежде всего, выделим аксиологическое основание, в основе которого ле-жит утверждение, что абсолютного Добра не существует. Поэтому все сущест-вующие ценностные парадигмы субъективны по своей природе и относитель-ны. Поэтому толерантность предполагает объединение существующих систем ценностей, вернее, их лучших сторон, на основе некой доминирующей систе-мы.

Толерантность требует изменения стержневых оснований традиционных ценностных систем и социокультурных моделей развития, которые определя-ют историческую судьбу народа, его отношение к абсолютным ценностям, добру и злу. Здесь следует вспомнить Ф.Ницше, который писал: «Жить не мог бы народ, не умей он оценивать. Скрижаль высших благ висит над каждым народом. Вглянись, то скрижаль его одолений. То похвально, что ему трудно дается, что непреложно и трудно, то он называет добром, а что из крайней нужды вызволяет: самое редкое, самое трудное нарекает он священным. И по-этому у каждого народа свои особые ценности — хочет он сохранить себя так не должен он оценивать так, как оценивает сосед. Многое, что одобрял один народ, в глазах другого было посмешищем и позором, вот, что обрел я», слова Заратустры [3, с. 43]. К смешению добра и зла призывает толерантность, раз-рушая критерии понимания человеком самого себя.

Еще одним основанием идеологии толерантности является борьба с ксе-нофобией. Причем сами теоретики толерантности не могут определить гра-ницы терпимости и нетерпимости. Поэтому любое действие человека можно трактовать как нетерпимость и подавлять его с помощью силы, а его сопро-тивление можно трактовать как ненависть. Это положение дел К.Поппер трак-тует как парадокс терпимости. «Во имя терпимости следует провозгласить пра-во подавлять их в случае необходимости даже силой» (цит. по: [5, с. 7]).

Следующее основание идеологии толерантности заключается в манипули-ровании массовым сознанием и двойных стандартах поведения. Суть этого состоит в том, что толерантность в основном осуществляется на основе доми-

270

нирования определенной модели имитации. Надо отметить, что имитация является необходимым инструментом его социального поведения, инструмен-том его адаптации. И если имитация существует в искусственно созданной модели реальности, то это лишает человека его жизненных сил и делает без-различным или агрессивным во взаимосвязи с окружающим миром, навязывая ему при этом состояние страха и неуверенности, становясь отдельным, еди-ничным человеком.

Следовательно, идеология толерантности, рассматриваемая как форма от-чуждения, является инструментом захвата власти меньшинства над большинст-вом, на основе навязывания ему форм чуждой культуры, что ведет человека к утрате целостности общества и человека.

Т.о., в нашем мире толерантность выступает главным образом в виде опре-деленной формы отчуждения, которая все больше и больше оказывает влия-ние на развитие современного общества, стремясь перевести его в состояние управляемой истории. 1. Декларация принципов толерантности. М., 1995. 2. Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. М., 2001. 256 с. 3. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. СПб., 1996. 162 с. 4. Шалин В.В. Толерантность (культурная норма и политическая необходимость). Рос-

тов-н/Д., 2000. 188 с. 5. Эфиров С.А. Толерантность и интолерантность в современном мире: концептуальные

границы//Толерантность против ксенофобии. М., 2005. С. 8–23.

Е. Б. Черезова Университет как объект корпоративного менеджмента

Следуя определению П.Друкера, экономика знаний охватывает производ-ство и управление знанием в той или иной экономической ситуации, причем правила и практики, которые определяют успех индустриальной экономики, переписываются в более общей перспективе, где знания (технологии и т. д.) имеют тот же статус, что и другие ресурсы (см., напр., [2]). Как результат гло-бализации современного общества, т.е. процессов глобальной интеграции, которые, напр., характеризуются информационной революцией, либерализа-цией экономики, американизацией культурной и политической жизни и т.д., основным производителем знаний и, одновременно, центром трансфера тех-нологий становится университет. Соответственно, появляется возможность интерпретировать современный университет как самостоятельный объект кор-


271

поративного менеджмента. Академический капитализм как концепция, описы-вающая новые институциональные практики и «рыночное поведение» универ-ситета (Г.Родес, Ш.Слотер и др.), открывает возможности не только для анали-за новых отношений между университетом и рынком, но и для понимания изменения отношения между университетом и обществом в целом.

Говоря об экономике знаний, как правило, подчеркивают важность собы-тий, произошедших в 1970-х гг., а именно значительное увеличение затрат на научные исследования, проводимые частными корпорациями, по сравнению с затратами на науку и исследования за счет государства. Однако у нас нет осно-ваний считать, что подобная динамика вызвана исключительно вмешательст-вом глобализации. Вопрос, скорее, заключается в том, что означает это изме-нение в отношениях между различными агентами, финансирующими науку, и как в данной ситуации изменился образ университета (см, напр., [1]).

Действительно, можно сказать, что глобализация изменила «лицо экономи-ки». Индустриально развитые страны воспользовались ситуацией и вовремя и удачно, по крайней мере, отчасти, переориентировали свое «массовое произ-водство» для выпуска товаров, которые теперь пошли за границу, удовлетворяя нужды менее развитых и развивающихся стран. Т.о., у лидеров экономик раз-витых стран могло сложиться представление, что интенсификация наукоемко-го производства (информационные, био-, нано- и другие технологии и т.д.) есть необходимый элемент поддержания лидирующего положения в мировой экономике (см., напр.: [6]). Вместе с изменением принципов финансирования науки (грантовая система, научные фонды и т. д.), которые теперь позволили более динамично поддерживать актуальные направления исследований, боль-шое значение стало придаваться развитию инноваций и экономики на местах (технопарки, бизнес-инкубаторы и т.д.). И все это существенно повлияло на то, как стал интерпретироваться тезис либерализации торговли. Государство само продемонстрировало желание перестроить отношения в индустриальном сек-торе экономики и сопутствующих областях для того, чтобы сохранить конку-рентоспособность на международном рынке. Как отмечают ряд исследовате-лей, первый серьезный шаг к построению экономики знаний был сделан в связи с изменениями в законодательстве в сфере интеллектуальной собствен-ности (см., напр.: [3]). Причем реформа была спланирована и реализована «сверху», и продиктована именно необходимостью новых подходов трансфера знаний (технологий, интеллектуальной собственности и т. д.) для усиления конкурентоспособности.

В результате произошедших изменений в государственной политике регу-лирования в области науки и технологий, существенно изменились отноше-ния между университетом (который в западной традиции играет роль основно-го «производителя» научного знания) и реальным сектором экономики. Теперь уже университеты, по аналогии с желанием государства сохранить конкуренто-способную экономику, поняли необходимость выступить центрами трансфера знаний, технологий и инноваций. В определенном смысле, это изменило всю идеологию или «видение университета», т.е. традиционное представление о

272

соотношении «входов» и «выходов» деятельности университета, содержании университетской программы, основаниях выделения самостоятельных факуль-тетов и т. д. Более того, ориентация на инновации привела к формированию особой «коммерческой культуры» внутри академического, в широком смысле, сообщества, которая, можно сказать, также отвечает идее «либерализации тор-говли», но не обязательно продиктована именно неолиберальными соображе-ниями и имеет своей целью не рациональное, напр., в смысле Ю. Хабермаса, действие, а, скорее,— преодоление насущных проблем. Новые условия при-несли с собой сокращение государственного регулирования (по крайней мере в развитых странах Запада), в т.ч. финансирования, усиление давления со сто-роны индустрии, вызванное конкурентной борьбой, и небывалые возможности получения выгоды от «трансфера технологий». В этой ситуации от руководства университета потребовалось проявить инициативу и, в частности, перенести на объявленную площадку «трансфера» опыт практики и управления из част-ного сектора экономики. Наступило время «академического капитализма» [5].

Один из основных элементов академического капитализма — демонстра-ция показателей, позволяющих оценить качество предоставляемых услуг. Воз-никло понятие и целая культура «академического аудита», включающая обяза-тельный подсчет рейтинга университета (достижения, международное сотруд-ничество, объемы финансирования из внешних источников и т. д.) и подсчет метрических показателей преподавателей и студентов (количество статей в рецензируемых журналах, участие в международных конференциях, трудоуст-ройство выпускников и т.д.). В этом смысле, напр., преподаватели перестали отличаться от офисных сотрудников,— эффективность их деятельности легко подсчитывается; студенты (особенно бакалавры) превратились в «покупателей», по отношению к которым действуют стандартные экономические условия удовлетворения запросов (включая рекламу, расширение рынка услуг, ориен-тацию на массового потребителя, создание позитивного имиджа и т. д.); а ка-чество руководства университета стало определяться уровнем владения навы-ками менеджмента кадров, ресурсов и т.д., и способностью перенести на почву университета адекватную культуру управления. Университет перенял корпора-тивный «код управления» (см., напр.: [4]).

Гранты и конкурсные программы распределения финансирования, техно-парки и развитая инфраструктура поддержки стартап проектов — все это при-меры «предпринимательских инициатив», которые не только отражают новую социально-экономическую ситуацию, но и также соответствуют новому, воз-никающему и закрепляющемуся образу университета, как объекта корпоратив-ного менеджмента. Предпринимательская инициатива, а вместе с ней и новая система получения и распределения благ, фундаментальным образом измени-ла видение и выбор направлений исследований и распределения финансиро-вания, а также основания поддержки тех или иных программ и оценку их рис-ков. С одной стороны, это привело к тому, что традиционные, фундаменталь-ные и престижные в «узких кругах» направления исследований существенно проиграли и в популярности, и в финансировании. С другой — открывшиеся

273

возможности, как для того, чтобы развивать новые более востребованные на-правления исследований, так и для того, чтобы вступать в новые формы от-ношений и развивать партнерство с бизнес-структурами, привели к реальной диверсификация стратегии реализации университетом себя на рынке иннова-ций и новым вариантам получения отдачи от инновационной деятельности. Как следствие, очевидно, обострилось противоречие между интерпретацией университета, как автономной независимой структуры, выполняющей извест-ную общественную функцию по развитию и получению нового знания, и новым видением университета, акцентированным на взаимодействии с бизне-сом и инновациях. Изменилась структура университета, она стала более дина-мической. В идеале, если раньше самоуправление делегировалось факульте-там, каждый из которых отражал суть той или иной самостоятельной дисцип-лины или независимой области исследований, то теперь, напр., необходи-мость проведения междисциплинарных исследований, как и подготовки спе-циалистов в этой области, требует создания краткосрочных исследовательских или преподавательских коллективов и соответствующих «временных» струк-тур, каждая из которых будет вовлечена в более широкий «дискурс», чем тра-диционный факультет. Чтобы «удержаться на плаву», подобной структуре тре-буется намного больше усилий, в частности, необходимо значительно доба-вить предпринимательской инициативы, умения следить за «рынком», «оцени-вать ситуацию» и правильно «вести переговоры». Парадокс заключается в том, что работа в исследовательском отделе крупной корпорации связана с мень-шим «риском» и предъявляет меньше требований в плане «предприниматель-ской активности». В этом смысле, усиление «корпоративной» модели управле-ния в университете может привести к противоположному результату — ос-новной фронт научных исследований (здесь мы говорим о западных универ-ситетах) может «уйти» из университета. 1. Аблажей А.М., Головко Н.В. Академическая наука в современном обществе: кадровое


2. Друкер П. Эпоха разрыва. Ориентиры для нашего меняющегося общества. М.: Виль-ямс, 2007.

3. Pinch T., Swedberg R. Living in a Material World: Economic Sociology Meets Science and Technology Studies. Cambridge, MA: MIT Press, 2008.

4. Radder H. The Commodification of Academic Research: Science and the Modern Univer-sity. Pittsburgh, PA: Univ. of Pittsburgh Press, 2010.

5. Rhoades G., Slaughter S. Academic Capitalism and the New Economy: Markets, State, and Higher Education. Baltimore, MD: Johns Hopkins Univ. Press, 2004.

6. Stehr N. Knowledge and Economic Conduct: The Social Foundations of the Modern Economy. Toronto: Univ. of Toronto Press, 2002.

274

Н. А. Черняк К вопросу об автономности философии

Рассматриваются ключевые характеристики философии как формы свободного и творческого существования: критицизм, нацеленность на идеал, отсутствие социально-практической ангажиро-ванности.

Ключевые слова: современность, метафизика, рациональность, автономность философии, само-ответственность.

Chernyak N.A. To the question of the autonomy of philosophy Examines the key characteristics of philosophy as a form of free and creative existence: criticism, fo-

cus on the ideal, the lack of social and practical engagement. Keywords: contemporaneity, modernity, metaphysics, rationality, autonomy, self-responsibility. В одном из интервью М.Хайдеггер, характеризуя современное состояние

философской мысли, аттестует философию как безрассудство: она всегда не-своевременна. И далее расшифровывает: «философия несвоевременна по сво-ей сущности, ибо она принадлежит к тем редким явлениям, судьба которых в том и состоит, что они не могут встретить непосредственный отклик» [1, 146]. Эти слова сказаны спустя полвека после обнародования манифеста новой ра-циональности и идеала философии («Философия как строгая наука») его вели-ким учителем Э.Гуссерлем. В начале ХХ ст. Гуссерль с оптимизмом смотрел на будущее философии в перспективе тех преобразований, которые ей предстоя-ло осуществить в связи с новейшими научными открытиями. «Я полагаю, что наше время... — великое время... Его прочнейшей реальностью является наука; и, стало быть, философская наука есть то, что наиболее необходимо нашему времени» [2, с. 55]. В этом манифесте философия мыслилась не просто как наука, но как наука наук, дающая трансцендентальное обоснование всех част-ных научных дисциплин и тем самым отвоевывающее себе законное место госпожи наук.

При этом автор феноменологии указывал на существеннейшее отличие на-учности философии от научности собственно наук. Философия должна сле-довать не нормам точных наук, а нормам собственной автономности и рацио-нальности, логически предшествующим всякому позитивному знанию. Таки-ми требованиями, организующими философскую мысль, согласно Гуссерлю, являлись беспредпосылочность, способом достижения которой объявлялось радикальное эпохе, чистота и самоосведомленность методических процедур, оставлявших за скобками всякие непроясненные и некритически усвоенные предпосылки. Собственно на теоретическую разработку методически точной, строго научной философии, каковой, по его мнению, была феноменология, и была направлена деятельность этого, пожалуй, последнего из великих рацио-налистов.

Однако грандиозный замысел — дать философии прочную почву научно-сти и тем самым обеспечить ей должное место среди других наук — остался в определенной мере лишь замыслом. Спустя двадцать лет в «Кризисе европей-ских наук…» Гуссерль пишет об опаснейшей из болезней, поразившей Европу — усталости [3, с. 666]. Кризис европейской духовной жизни, ставший оче-видным накануне второй мировой войны, выразился в том, что наука оторва-

275

лась от жизненного мира; она исключила из сферы своего осмысления те во-просы, которые являются насущными для человека — вопросы о смысле или бессмысленности существования. Что же касается философии, то она лиши-лась самого главного — духа радикализма философской самоответственности, и вместо того, чтобы притязать на универсальное знание, стала довольство-ваться ролью логико-эпистемологического обслуживания позитивных наук. Доказательством этого служит распространение и повсеместное утверждение в европейской философской и научной среде рубежа ХIХ и ХХ вв. идей нео-кантианства и позитивизма в самых различных формах. Следует отметить, что и теперь, спустя семьдесят лет после написания манифеста Гуссерля, многим хотелось бы видеть единственное предназначение философии и, следователь-но, оправдание ее существования лишь в этой вспомогательной функции. Стремясь отвечать требованиям времени, содержание которых диктовалось задачами и ценностями научно-технической цивилизации, философия оказа-лась перед опасностью утраты собственной автономности, выражением кото-рой является установка на свободное творчество и критицизм.

В этой связи и возникает вопрос: в чем же, собственно, состоит дело или работа философии, в чем заключается ее предназначение? Обращаясь вновь к Хайдеггеру, хочется ответить его словами: «Это одна из редких возможностей автономного и творческого существования» [1, с. 146].

Хайдеггер, ученик и последователь Гуссерля, уже не связывает философию ни с какими идеалами научности и рациональности — ни с внутринаучными, ни с внутрифилософскими. Более того, он вообще отказывается выводить существо философии из сравнения ее с наукой или какой-то другой формой знания. Философия есть нечто самостоятельное, последнее и в этом смысле — вне сравнения. Если смотреть на нее с позиций современной естественнона-учной и технической рациональности, то в известном смысле она (филосо-фия) становится, по словам немецкого мыслителя, излишней.

Она не есть знание, которое может быть получено и сразу же использова-но. Она, как замечает немецкий философ, не может непосредственно созда-вать формы действия и условия, которые вызовут исторические события, как полагал, напр., ранний К.Маркс. И, следовательно, непосредственно воздейст-вовать на мир и изменить его она едва ли может. И все же философия что-то делает с нами, если мы ею занимаемся. Хайдеггер приводит пример такого капитального воздействия философской мысли на интеллектуальный строй целой эпохи. В частности, вопрос «почему вообще есть сущее, а не наоборот, ничто?» предрешил судьбу всего западного мира и именно, начиная с ответов, которые давали еще досократовские философы и вплоть до наших дней [1, с. 147].

Думается, что такое решающее воздействие философии на мыслительный строй и более того на всю историю западного мира стало возможным благо-даря тому обстоятельству, что философия возникла именно как форма авто-номного, творческого существования, свободного от социально-практической ангажированности [4, с. 31].

276

Э. Гуссерль с почти эмпирической точностью констатирует условия, с ко-торыми связано оформление философского способа мышления в Древней Греции. Это — нацеленность на норму, образец (в философии Платона — эйдос, в атомистике Демокрита — атом и т.д.), что означало формирование теоретической установки, важнейшими параметрами которой являлись уни-версальность, критичность, решимость не принимать готовое мнение (doxa) без обсуждения. Благодаря теоретической позиции возникают особого рода образования — идеальные формы, ориентированные на лежащий в бесконеч-ности нормативный образ (эйдос). И появление этих идеализаций означало революционизацию всех конечных форм, всей системы культурных образова-ний. В этом процессе духовной трансформации по новому встал и вопрос об истине — не повседневной, укорененной в мифо-практическом толковании мира, но об истине самой по себе, об ее идеальности, т.е. норме ее самоосуще-ствления. Как замечает Гуссерль, благодаря требованию подчинить всю эмпи-рию идеальным нормам, а именно, нормам безусловной истины, скоро проис-ходят перемены во всей практике человеческого существования — она теперь должна удовлетворять нормам объективной истины, а не традиции или опыту повседневности [3, с. 647].

Аристотель в своей «Метафизике» особо подчеркивает, что философия рождается не для того, чтобы реализовывать какие-либо задачи. Она начинает-ся не с желания разрешить какие-либо трудности, но от удивления простей-шему в вещах, которое по каким-то причинам случается. Цель философии состоит в созерцании истины ради истины.

Выдающийся физик современности В.Гейзенберг, исследуя влияние древ-негреческой философии на науку, сравнивает две известные концепции в объ-яснении мира — атомистическую теорию Демокрита и учение об эйдосах Платона. Проведенный им анализ поисков греками основополагающего принципа, из которого можно было бы понять все явления, показал, что зало-женная в философии Платона идея о формах (эйдосах), определяющих мате-риальные объекты, более близка современным научным представлениям о структурности мира, чем атомистическая концепция Демокрита. «Идеи фунда-ментальнее объектов» — пишет Гейнзенберг. Эти идеи (эйдосы) могут быть описаны математически, они попросту суть математические формы [5, с. 114]. Вместе с такого рода конструированием Единого бытия устанавливается и со-ответствующий способ его понимания — строгое доказательство, требующее точного, логически замкнутого языка. Тем самым философия как бы задала не только размерность, масштаб мира, но и основание для его адекватного (теоре-тического) истолкования.

Об этом говорит и М.К.Мамардашвили. Онтологические утверждения о мире суть способы организации и одновременно структура нашего опыта. Фи-лософские категории это категории, которыми не описывается мир, а выявля-ются основания самой возможности наших рассуждений о нем. Иными слова-ми, философия продумывает такие явления, которые оставаясь сами не ясны-ми, никогда не будут ясны, но которые суть условия ясности всего остального

277

[6, с. 102]. Так обстоит дело со всеми интеллигибельными образованиями в философии.

Известно, что философское знание не носит рецептурного характера. Оно не панацея от грядущих катаклизмов, хотя и может предупреждать о них, но и не оправдание опыта прошлого. К сожалению, даже когда философия говорит о животрепещущих проблемах современности, она мало кем бывает услышан-ной. Когда Гуссерль в 1937 г. писал об самоответственности философов как «функционеров всего человечества», не многие были в состоянии отвечать этому требованию. Тем меньше тогда ставилась проблема ответственности науки перед человеком, ибо «насущными» в то время считались совсем другие задачи. Вместе с тем каким-то непостижимым образом философия входит в человеческую жизнь и осуществляет свою работу, но не так, как наука, техника и массовая культура в целом. Ее результаты трудно фиксируемы, внешне не заметны, а зачастую просто не понятны. Но именно вследствие своей «излиш-ности» или «несвоевременности» она способна открыть такие перспективы существования мира и его осмысления, которые не содержатся в известных, устоявшихся формах, положить начало формированию новой установки и мотивации человеческого существования, и, следовательно, способствовать преобразованию человеческой жизни в целом. 1. Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге: Сб./пер. с нем.; под ред.

А.Л.Доброхотова. М.: Высш. шк., 1991. 192 с. 2. Гуссерль Э. Философия как строгая наука//Логос. М., 1911. Кн.1. 3. Гуссерль Э. Логические исследования. Картезианские размышления. Кризис европей-

ских наук и трансцендентальная феноменология. Кризис европейского человечества и философии. Философия как строгая наука. Мн.: Харвест; М.: АСТ, 2000. 752 с.

4. Черняк Н.А. О современности и несвоевременности философии//Высш. шк. 2009. № 7. С. 28–33.

5. Гейзенберг В. Шаги за горизонт. М.: Прогресс, 1987. 368 с. 6. Мамардашвили М.К. Философские чтения. СПб.: Азбука-классика, 2002. 832 с.

В. М. Шкарупа Может ли философия быть веселой наукой?

Выражение «веселая наука» является не чем иным, как оксюмороном. Вопрос в конечном счете заключается не в том, чтобы предаваться в философии безудержному веселью, а в том, чтобы обмерить это веселье должной ему мерой и не выходить за границы дозволенного.

Ключевые слова: философия, веселая наука, оксюморон. Shkarupa V.M. Can philosophy be fun science? The expression “gay science” is nothing more than an oxymoron. The question ultimately is not to

indulge in the philosophy of wanton revelry, but rather to measure the fun he adequately measure and does not go beyond the boundaries.

Keywords: philosophy, fun science, oxymoron. Как бы призывно, как бы располагающе ни звучал призыв «философия,

будь веселой!», на вопрос, вынесенный в заголовок, мы должны дать отрица-тельный ответ — нет, не может, ибо выражение «веселая наука» представляет собою не что иное, как оксюморон. Стало быть, «веселая философия» также

278

является оксюмороном, т.к. глубокие занятия философией предполагают серь-езную озабоченность перипетиями самоуглубленной мысли. Невозможно по-этому представить себе, чтобы исследователь при погружении в глубины реф-лексии предавался бы при этом какому-либо увеселению. Когда получены ре-зультаты и завершилось их ментальное освоение (и присвоение), тогда, конеч-но, становится возможным некоторое расслабление, тогда допустимы и даже желательны философские и иные шутки и шуточки — почему бы аналогично книге «Физики шутят» не быть книге «Философы шутят»? Тем более, что в ис-тории философии есть знаменитое произведение Диогена Лаэртского, яв-ляющегося, в частности, сборником историко-философских анекдотов. Тогда становится возможной организация некоторого перформанса философии в игровой и квазиигровой форме с целью привлечения к ней и ее проблемам (а также проблемам представляющихся) общественного внимания и неофитов — ведь, как полагал уже Гегель, философии надлежит остерегаться быть назида-тельной, как это было во времена Сократа и Платона.

Между прочим, не где-нибудь, а именно в работе с говорящим для нас на-званием «Веселая наука» Ф.Ницше темпераментно заявляет: «Мы не какие-нибудь мыслящие лягушки, не объективирующие и регистрирующие аппара-ты с холодно установленными потрохами,—мы должны непрестанно рожать наши мысли из нашей боли и по-матерински придавать им все, что в нас есть: кровь, сердце, огонь, веселость, страсть, муку, совесть, судьбу, рок» [1]. В т.ч. и веселость — несмотря на всю боль и кровь жизни!

В литературе мы встречаем две относительно противоположные позиции по этому вопросу [2, 3]. Но и сам вопрос видится скорее неоднозначным, ско-рее вечным и неразрешимым, как и все философские вопросы, нежели точно-позитивным образом сформулированным вопросом, на который когда-нибудь будет возможно дать окончательный ответ.

Если подойти к науке как опыту, приобретаемому в процессе жизненных столкновений и коллизий интересов и желаний разных людей, в разных об-стоятельствах, то необходимо констатировать, что опыт этот не приобретается в состоянии веселости, некой душевной и духовной (а также и телесной) рас-слабленности. Приобретение опыта — это приобретение чего-то нового, по-рою принципиально нового, ранее не встречавшегося на жизненном пути ин-дивида. И это новое никак не может быть воспринято в состоянии расслаблен-ности и веселья. Как минимум, он требует настороженности, а как максимум — высокого напряжения всех душевных и духовных сил. И вопрос в конечном счете заключается не в том, чтобы предаваться в философии безудержному веселью, а в том, чтобы обмерить это веселье должной ему мерой и не выхо-дить за границы дозволенного. 1. Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 1. С. 495. 2. Садовников В.Н. О философском веселье или веселых философах (Екклесиаст и

Ницше)//Науч.-технич. вестн. информационных технологий, механики и оптики. СПб., 2005. № 1 (17). С. 110–113.

279

3. Перцев А.В. Философия как веселая наука//Перцев А.В., Черепанова Е.С. Сова Ми-нервы над муравейником (Очерки жизненной философии). Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2003. С. 190–235.

О. Б. Шулепова Феномен несогласия в рождении новации в научно-техническом творчестве

В статье рассматривается роль феномена несогласия как условия рождения ряда новаций в на-учно-техническом творчестве.

Ключевые слова: научно-техническое творчество, новация, несогласие. Shulepova O.B. Disagreement phenomenon in the innovation appearance in the scientific and technical

creativity in innovation The article deals with disagreement phenomenon as a condition of innovation appearance in the sci-

entific and technical creativity. Keywords: scientific and technical creativity, innovation, disagreement. Огромная роль и значимость техники в жизни современного общества де-

лают всегда актуальным ее изучение. Для повышения эффективности техники необходимо всестороннее и тщательное изучение научно-технического твор-чества, механизма рождения новации в техническом знании. Эти вопросы дав-но являются объектом изучения представителей философии, психологии, со-циологии и других наук. Мы хотели бы обратить внимание с позиции фило-софии на такой аспект проблемы рождения новации в научно-техническом творчестве как роль в нем феномена несогласия, как субъективно-личностного начала в научно-техническом творчестве.

То, что изобретения делаются личностями несомненно и не вызывало не-обходимости в постановке проблемы по этому поводу. Психологами отмеча-лись и изучались качества, необходимые изобретателю для успешной работы, такие как интуиция, воображение и прочие. Феномену несогласия еще не уде-лялось специальное внимание ни в психологии, ни в других науках, ни в фи-лософии.

Между тем, история развития техники и технического знания изобилует фактами несогласия экспертов — представителей научно-технического сооб-щества с заявками на признание изобретения со стороны их авторов и несо-гласия самих авторов изобретений с непризнанием их результатов. Историка-ми техники и технических наук отмечаются важность и значение многих изо-бретений, которым было первоначально отказано в присвоении этого статуса, признается и положительно оценивается отстаивание авторами изобретений своих новаций. Эти формы несогласия занимают особое место и играют свою роль в развитии техники, и им может быть посвящено специальное исследо-вание.

Феномен несогласия пока не выступал как объект самостоятельного изуче-ния и в объяснении рождения новации. Его изучение позволит иметь более детальное представление о научно-техническом творчестве. Более подробное

280

представление о возникновении новаций будет способствовать повышению творческого потенциала личности изобретателя и позволит конкретизировать способы обучения творчеству.

Общепризнанным является признание диалогической природы творчества. Диалог же включает в свою структуру согласие и несогласие. Личность изо-бретателя находится в диалогических отношениях с Другим как индивидуаль-ным, так и коллективным, а также с самим собой и с квазисубъектом, т.е. пер-сонифицированным объектом.

В процессе рождения технической новации для личности изобретателя ва-жен диалог с коллективным субъектом — инженерно-техническим сообщест-вом, носителем общепризнанных представлений о свойствах и возможностях технических систем. На этапе замысла, рождения идеи порой при решении какой-либо технической задачи изобретателю необходимо отказаться от об-щепризнанных взглядов, т.е. проявить несогласие с членами инженерно-технического сообщества. Сторонники и разработчики ТРИЗ (теории реше-ния изобретательских задач) фиксируют эту особенность технического твор-чества: «…человек находится в исходной точке «задача», ему нужно прийти в точку «решение», но он не знает, где эта точка; он выбирает произвольное на-правление, делает одну попытку, вторую, третью, убедившись, что решения нет, меняет «курс» и делает новые попытки. Большинство из них сосредоточе-но в одном приблизительно направлении, привычном для решающего (чаще всего общепринятом, общеизвестном), которое получило название «вектор психологической инерции». А изобретательская задача потому и трудна, что ее решение — в новом, неожиданном направлении» [1, с. 6–7].

Конечно, увлеченный решением технической задачи, изобретатель, как правило, не фиксирует в своем сознании все особенности творческого про-цесса. Только позже, после того как изобретение состоялось и признано науч-но-техническим сообществом, можно отметить проявление несогласия изо-бретателя с ним. Несогласие с коллективным Другим, с коллективным субъек-том, не обязательно выражается в проговаривании изобретателем того, с чем и по поводу чего он не согласен с членами научно-технического сообщества. Несогласие в данном случае может выступать в решении изобретательских задач, вопреки общепризнанным представлениям.

Проявить несогласие с общепризнанными представлениями довольно не-просто. В инженерно-техническом сообществе, как и в научном сообществе, и в обществе в целом, действуют социально-психологические факторы, препят-ствующие выходу за рамки общеизвестных, общепризнанных представлений. Для преодоления стереотипов, шаблонов мышления нужна определенная го-товность к этому изобретателя, уверенность в успехе на непроторенных путях исследования.

История развития научно-технической мысли свидетельствует о таких фак-тах.

Это, напр., изобретательская деятельность Джеймса Дайсона (р. в 1947 г.) — гениального английского изобретателя и индустриального дизайнера, ос-

281

нователя и главы компании Dyson. Он создал множество инновационных про-дуктов, в т.ч. гибрид автомобиля и лодки (Wheelboat), тачку, имеющую шар вместо колеса (Ballbarrow).

Но более всего Дайсон известен как создатель принципиально новой мо-дели пылесоса. Все пылесосы фирмы Dyson не имеют мешка для сбора пыли, а работают на основе уникальной системы микровихрей. Пылесос Д.Дайсона — это механизм, принцип действия которого даже современная аэродинамика описывает весьма приблизительно. Этот пылесос, в отличие от других марок, всегда всасывает воздух с постоянной силой и совершенно ничего не «выпле-вывает» обратно. Скорость воздуха во внешнем циклоне (циклоны — камеры, не нуждающиеся в отдельной матерчатой или бумажной емкости для сбора) достигает 320 км/ч, а во внутреннем она вообще сверхзвуковая.

Сегодня основными продуктам компании Dyson (изобретениями Дайсона) являются пылесос без мешка для сборки пыли G-Force (он и сделал компанию известной) и недавно вышедшая сушилка для рук Airblade, которая не только сушит быстрее текущих, но еще и оберегает руки от бактерий.

Дайсон в своей изобретательской деятельности сломал массу устоявшихся стереотипов: о математике как основе конструирования механизмов, пластике как хрупком материале, дизайне как красивой оболочке и открытии как уделе гениев.

Сам Дайсон по поводу изобретательства говорил так: «Нас научили дейст-вовать определённым образом. Но если вы хотите изобрести что-то, чего ни у кого ещё нет, вы должны начать думать иначе. Когда я создавал свой пылесос, я начал с традиционного пылеуловителя, такого, какой вы увидите в любом учебнике. Но такой пылеуловитель не отделяет ворс ковра, собачью шерсть и кусочки ваты. Я создал шар внутри пылесоса, перенёс вход, изменил мотор. Я испробовал все возможные виды традиционной формы. Ничто не помогало. Тогда я подумал о том, чтобы кардинально изменить форму. И это сработало».

Характерным стилем творчества Лео Сциларда (1898–1964) — выдающего-ся физика и изобретателя было то, что его привлекали только оригинальные идеи, нерутинные подходы, неожиданные решения. «Ему нравится, по крайней мере у меня создается такое впечатление, ошеломлять людей», говорил о нем Э.Ферми (цит. по: [2, с. 39]).

Л.Сцилард разработал несколько вариантов систем для ускорения заряжен-ных частиц, среди них установки, получившие впоследствии названия линей-ного резонансного ускорителя и циклотрона, выдвинул принцип автофази-ровки, лежащий в основе современных гигантских синхрофазатронов. Видный советский специалист по ускорителям А.П.Гринберг так характеризовал дос-тижения Сциларда в области ускорительной техники: «Многочисленные на-ходки Сциларда являют собой пример богатого творчества изобретателя, явно опередившего свое время на многие годы» [3, с. 346].

У Сциларда было много изобретательских идей. Это и микрофильмирова-ние печатных материалов, и фотоэлектрическая запись звука, и электронно-оптический усилитель изображения, и счетчик в виде карандаша для опреде-

282

ления суммарного числа калорий, содержащихся в пище, и мундштук для си-гарет, снижающий концентрацию канцерогенов в табачном дыме, и способ опреснения морской воды, и многоканальная запись звука на граммофонной пластинке. Сцилардом впервые высказана идея использования графита в каче-стве замедлителя нейтронов в ядерном реакторе. Он первым указал на возмож-ность создания ядерных реакторов-размножителей на быстрых нейтронах. Сцилард совместно с Ферми получил патент на уран-графитовый ядерный реактор на цепной реакции деления ядер урана.

Многие свои изобретения Сцилард смог сделать, благодаря тому, что смог выйти за предела, рамки общеизвестного, общепризнанного, т.е. работал в несогласии с научно-техническим сообществом.

Другим ярким фактом того, как несогласие с общеизвестными представле-ниями и стремление действовать вопреки им приводит к новому техническому достижению, являет собой история создания летающих аппаратов тяжелее воздуха.

Веками люди мечтали летать как птицы, но сталкивались с невозможно-стью осуществления этой мечты. Даже в конце XIX в. астрономы француз Ж.Лаланд, немецкий изобретатель Э.Сименс и некоторые другие знаменитые ученые считали невозможным создание летательных аппаратов тяжелее возду-ха. В 1903 г. проф. С.Ньюком строго, с применением математики, даже доказал невозможность полета человека на аппарате тяжелее воздуха. В 1903 г. кон-гресс США запретил финансирование создания таких летательных аппаратов, а патентное ведомство прекратило прием заявок на их патентование [4, с. 5].

В то же время находились изобретательные умы, которые не могли согла-ситься с таким «приговором». Еще до нашей эры китайские воздушные змеи поднимали в воздух китайских разведчиков. В Европе в основном не подни-мались вверх, а прыгали вниз, соорудив себе крылья. Идея самолета представ-лена в чертежах Леонардо до Винчи. Правда, у него эта идея осталась только на уровне задумки и чертежей. Позже эта идея разрабатывалась французом Климентом Адером, чей летательный аппарат в 1890 г. оторвался от земли на 20 см. Немецкий инженер Отто Лилиенталь совершил тысячи полетов на пла-нерах собственной конструкции. И, наконец в том же, упомянутом, 1903 г. по-летел моторный самолет братьев Райт. В первом полете самолет продержался в воздухе 12 секунд, преодолел 40 метров и упал на землю. Но этим была дока-зана возможность летать аппаратам тяжелее воздуха.

Несогласие отдельных отчаянных с тем, что «этого не может быть, потому что не может быть никогда» привело к выдающемуся техническому изобрете-нию.

Итак, в рождении ряда технических новаций важным фактором является готовность и умение изобретателя не согласиться с общеизвестным и обще-признанным, несмотря на неодобрение инженерно-технического сообщества, несмотря на непризнание новой идеи и технического решения. 1. Поиск новых идей: от озарения к технологии / Г.С.Альтшуллер и др. Кишинев: Кар-

тя Молдовеняска, 1989.

283

2. Лэпп Р. Атомы и люди. М.: Изд-во ин. лит., 1958. 3. Гринберг А.П. К истории изобретения и разработки ускорителей//УФН. 1975. Т. 117. Вып. 2. 4. Потоцкий В.В. О взаимосвязи научных открытий и изобретений, как объектов интел-

лектуальной собственности//Вестн. Рос. академии естественных наук. 2003. № 4.

О. Б. Шустова, Г. Н. Сидоров, Д. Г. Сидорова Роль философского знания в рамках междисциплинарных исследований в биологии

В статье представлена роль философии в междисциплинарном синтезе в биологических нау-ках. Показана идея системности в учении В.И.Вернадского о биосфере. Дана характеристика син-тетической теории эволюции как примера метатеоретического знания.

Ключевые слова: междисциплинарность, системность, метатеория, биосфера. Shustova O.B., Sidorov, G.N., Sidorova D.G. The role of philosophical knowledge within interdisciplinary

research in biology The article describes the role of philosophy in interdisciplinary synthesis in biological sciences. Illus-

trates the idea of systematic doctrine in V.I. Vernadsky's biosphere. The characteristics of the synthetic theory of evolution as an example of metatheoretical knowledge.

Keywords: interdisciplinary, systematic, meta-theory, the biosphere. Развитие науки, по представлениям академика В.С.Степина, характеризуется

диалектическим взаимодействием двух противоположных процессов — диф-ференциацией и интеграцией [12]. Примерами дифференциации в биологии можно считать выделение наук морфологии, гистологии, цитологии, эмбрио-логии и др. Эти дисциплины возникли как поиск истины с использованием более детального изучения структур и процессов внутри живого организма. Однако практически одновременно с внутридисциплинарной дифференциа-цией в биологии возникает и междисциплинарная интеграция. Ее примером могут служить интегративные науки — биофизика, биохимия, молекулярная биология. Экология была основана как синтез ряда биологических дисциплин: зоологии, ботаники, географии, геологии, гидробиологии и других. Сегодня на роль междисциплинарной науки претендует так называемая «синтетическая теория эволюции», в основе которой лежит гипотеза естественного отбора Ч.Дарвина. В большинстве философских и биологических монографий её определяют как «самое выдающееся достижение биологической науки, имею-щее не только основополагающее биологическое, но и огромное общекуль-турное, философское и мировоззренческое значение» [11]. С помощью этой гипотезы ученые-эволюционисты пытаются разъяснить различные крупные и независимые друг от друга группы фактов, таких как: геологическая последова-тельность органических существ, их распределение в прошлом и настоящем, их взаимное сходство и гомология, определенное сходство в эмбриональном развитии. Однако в современном аксиомально-гипотетическом варианте «син-тетической теории эволюции» не соблюдены такие принципы системного подхода, как целостность, иерархичность, множественность и системность. К весьма сомнительной дарвиновской гипотезе в настоящее время припряжена живая наука — генетика в совокупности с наиточнейшей наукой — математи-кой, дабы они сообща тащили, покуда возможно, гипотезу, названную «синте-

284

тической теорией эволюции» в рамках методически безупречного междисцип-линарного синтеза. Наиболее обоснованная критика этой гипотезы с позиций естественнонаучного системного подхода представлена в монографиях Лима-де-Фариа [3] и В.И.Назарова [4]. Наша критическая позиция относительно «убедительно доказанных» на уровне голословной семантики представлений сторонников Дарвина излагалась в цикле публикаций с 2001 по 2014 гг. [5–10; 13–16].

В противовес синтетической теории эволюции примером наиболее цело-стного междисциплинарного системного подхода представляется учение В.И.Вернадского о биосфере. Оно явилось демаркационной чертой в области биологического знания, поскольку именно в нем впервые была научно проде-монстрирована идея системности. Гениальность учения о биосфере состоит в том, что он охарактеризовал живое вещество как системообразующий фактор.

Вернадский вводит понятие живого вещества, подчеркивая свою позицию натуралиста, опирающегося на объективные факты науки. Кроме того Вернад-ский обосновал положение о том, что жизнь была всегда и никогда не проис-ходила из косной материи, всегда была диссимметричной и появилась на Зем-ле не единично, а сразу в массовом эффекте [13]. Вернадский в своих разра-ботках показал, что живые организмы ничуть не в меньшей степени влияют на окружающую среду, чем среда на них. Главным звеном в жизненном процессе Вернадский считал не борьбу за существование, а «цепи жизни» — «отноше-ния между организмами, которые связаны между собой тем, что один из них составляет пищу другого» [2].

Идею, близкую концепции В.И.Вернадского высказывал Л.С.Берг, который рассматривал ландшафт как живой организм, играющий ведущую роль в ви-дообразовании [1]. Вернадский дополнил идею Берга — он определил живое вещество как геологический фактор, который сам участвует в изменении и развитии ландшафта, который, в свою очередь, способствует вариативности видов (модификационная изменчивость). Поэтому гениальность учения Вер-надского заключается в раскрытии механизма взаимодействия живых организ-мов с окружающей средой на совершенно иной основе, нежели гипотеза Дар-вина.

Все вышесказанное убеждает, что учение Вернадского — более конкретно и обосновано в рамках междисциплинарного синтеза, нежели дарвиновская гипотеза или, сопутствующая ей, гипотеза А.И.Опарина. Теория Вернадского возникла органично, естественным путем, объединяя такие дисциплины как биохимия, биофизика, биогеография, геология и экология. Именно в ней со-блюдается никем не опровергнутый до настоящего времени принцип Реди—Пастера — «все живое из живого». В то время как теория Дарвина — это эклек-тика ряда дисциплин (эмбриология, палеонтология, морфология), выдаваемая за системность. Единственное, что объединяет теории Дарвина и Вернадского, это философские основания, которые лежат в основе обоих умопостроений. В обоих случаях мы имеем междисциплинарный синтез философии с естест-

285

веннонаучными дисциплинами, который служит основой натурфилософских разработок [15].

Как известно, в науке помимо эмпирического и теоретического исследова-ния существует метатеоретический уровень знания. Он входит в структуру на-учного знания, и состоит из общенаучного знания и философских оснований науки. Метатеория рассматривается как некая надстройка над предметной тео-рией, когда формализованная теория дополняется некоторым содержательным знанием. Опираясь в своей основе на теоретическое знание, а также на фило-софские методы исследования, на метатеоретическом уровне широко исполь-зуются идеализация, аксиоматизация, формализация, логическое доказательст-во. Все вышеперечисленные методы являются взаимодополняющими и по сути неотделимы друг от друга. Все вместе они структурируют рефлективное знание. Поскольку рефлексия является главным предметом философии, реф-лективное знание является закономерным итогом метатеоретического знания в науке, которое позволяет формулировать научные теории. Этот переход отра-зился и на естествознании, в частности биологии. Все вместе они осуществля-ют междисциплинарный синтез, выявляют и осмысляют исходные принципы научного познания и связывают их с философской проблематикой научного исследования. 1. Берг Л.С. Труды по теории эволюции, 1930. Л.; М.: Наука, 1977. 260 с. 2. Контримавичус В.Л. Истоки учения о ноосфере//Человек. 2002. № 5. С. 21–34. 3. Лима-де Фариа А. Эволюция без отбора: Антиэволюционная форма и функции. Пер.

с англ. М.: Мир, 1991. 455 с. 4. Назаров В.И. Эволюция не по Дарвину: смена эволюционной модели. Учебное посо-

бие. М.: Изд-во ЛКИ, 2007. 520 с. 5. Сидоров Г.Н., Шустова О.Б. Гносеологический анализ вопроса о происхождении жиз-

ни// Естественные науки и экология. Ежегодник. Вып. 6. Межвуз. сб. науч. тр. Омск: Изд-во ОмГПУ, 2001. С. 286–296.

6. Сидоров Г.Н., Шустова О.Б. Концепции о происхождении жизни в свете естественно-научной апологетики как урок ХХ и надежда XXI века//Человек и христианское ми-ровоззрение: Альманах. Вып. 9. Симферополь, 2004. С. 224–227.

7. Сидоров Г.Н., Шустова О.Б. Естественнонаучные возражения относительно дарвинов-ской и синтетической теорий эволюций//Омская биологическая школа: Межвуз. сб. науч. тр. / Под ред. Б.Ю.Кассала. Омск: Изд-во ОмГПУ, 2010. Вып. 6. С. 158–164. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.scienceandapologetics.org/text/422.htm

8. Сидоров Г.Н., Шустова О.Б. Семантические «доказательства» теории Дарвина как идео-логическая диверсия в умах людей//Идеология Дарвинизма и ее воздействие на нау-ку, образование и общество. Симферополь: ДИАЙПИ, 2010. С. 135–139. [Электрон-ный ресурс]. Режим доступа: http://www.scienceandapologetics.com/text/360.htm

9. Сидоров Г.Н., Шустова О.Б., Разумов В.И. Наука и философия о развитии жизни на Земле//Философия науки. 2003. № 4 (19). С. 36–63.

10. Сидоров Г.Н. Шустова О.Б. Законы природы и научные объяснения как объект гносео-логического анализа //Ом. науч. вестн. 2014. № 2 (126). С. 87–89.

286

11. Современные философские проблемы естественных, технических и социально-гуманитарных наук: учебник для аспирантов и соискателей ученой степени кандидата наук / Под ред. В.В.Миронова. М.: Гардарики, 2006. С. 273.

12. Степин В.С. Философия науки. М.: Гардарики, 2006. С. 285. 13. Шустова О.Б. Сравнительный анализ эволюционного и креационного подходов к

происхождению и развитию жизни: Автореф. дис. … канд. филос. н.: 09.00.08 /Институт философии и права ОИИФФ СО РАН. Новосибирск, 2006. 16 с.

14. Шустова О.Б., Сидоров Г.Н. Эволюционизм и креационизм — наука или философия? Моногр. Омск: Изд-во ОмГАУ, 2009. 201 с. [Электронный ресурс]. Режим доступа: www.scienceandapologetics.com/pdf/evoljucionizm_i_kreacionizm.pdf.

15. Шустова О.Б., Сидоров Г.Н. Натурфилософские подходы в биологии как проявление метатеоретического знания// Вестн. Ом. ун-та. 2011. № 3 (61). С. 71–75.

16. Шустова О.Б., Сидоров Г.Н. О критериях научности в эмпирическом и теоретическом знании//Современные проблемы науки и образования. 2013. № 2. С. 87–89. [Элек-тронный ресурс]. Режим доступа: URL: http://www.science-education.ru/108-8881.

Арам Энфи (А. С. Энфиаджян) Философские аспекты Теории сущностного кодирования: инновационные стратегии в контексте междисциплинарных исследований

Показан большой гносеологический потенциал Теории сущностного кодирования (ТСК). Отмечена перспективность междисциплинарных исследований, связанных с различными аспекта-ми ТСК и Арт-Гуманитарных Практик. Раскрыт инновационный характер разработок, основанных на реализации методологического концепта ТСК. Аргументируется стратегическое значение для России проведения многопрофильных научно-духовных изысканий.

Ключевые слова: теория сущностного кодирования, закон совести, арт-гуманитарные практики, психология сублимации, инновационные стратегии, междисциплинарные исследования.

Aram Enfi (creative pseudonym Enfiajyan A.S.). Philosophical aspects of the Essence coding theory: innovative Strategies in the context of interdisciplinary research

Shows the large epistemological potential of Essence Coding Theory (ECT). Marked the perspective of interdisciplinary research related to various aspects of the ECT and Art-humanitarian practice. Dis-closes the innovative character of development, based on the realization of the ECT methodological concept. Argues the strategic importance for Russia the multidisciplinary scientific-spiritual surveys.

Keywords: essence coding theory, the law of conscience, art-humanitarian practice, sublimation psy-chology, innovative strategies, interdisciplinary research.

Согласно В.Гумбольдту, всемирная история онтологически обусловлена управляющей деятельностью духовных сил (ДС), и как научная дисциплина схожа с эстетикой. А из этой предпосылки естественным образом следует ло-гический вывод о том, что состояние общества напрямую зависит от эстетико-духовно-нравственного осмысления людьми целей, форм и механизмов кури-ро-вания со стороны ДС процессов эволюционного развития нашей цивили-зации.

И вот, наблюдаемая сегодня в мире эскалация геополитической напряжён-ности, усугубляющаяся перманентными социоэкономическими кризисами, этнокультурными катаклизмами и межконфессиональными конфликтами, красноречиво свидетельствует о полной утрате современным постиндустри-альным обществом надлежащих аксиологических ориентиров высшего поряд-

287

ка. Таящиеся же в этих реалиях угрозы и риски, указывая на критическую бли-зость к точке бифуркации, инспирируют уже необходимость принятия людь-ми новой мировоззренческой парадигмы (НМП), в ноосферной концепции которой высшей целью человеческой жизни будет провозглашено подлинное духовное развитие в соответствии с фундаментальными законами мироздания [3]. Ну а ключевым агенсом и сердцевиной этического базиса НМП призвана стать категория «Совесть» в её сакрализованной трактовке, ибо своё эволюци-онное управление ДС осуществляют именно посредством чистых каналов Со-Вести посвящённых людей, которые способны эвиденциально распознавать в сфере эталонных архетипов, фреймоструктур и метаалгоритмов информаци-онного поля Универсума трансцендентируемые ДС знаковые предписания и директивы [4].

Чрезвычайную эпистемологическую значимость коренных актантов Ин-ститута Совести признавали уже философы Античности и Средневековья, а в Новое время к безусловному пониманию априорно объективного характера Совести как автономно бытующего «категорического императива» пришёл в своей «Этике долга» И. Кант. В русле же установок телеологического крити-цизма И. Фихте нравственность и духовное видение познающего субъекта приобрели статус обязательных атрибутов адекватной научной репрезентации мира.

Но исконное значение понятия «Совесть», которое в условиях господства вульгарно-материалистического детерминизма крайне исказилось, опрофани-лось и обесценилось, удалось раскрыть лишь прибегнув к радикальной инно-ватике междисциплинарных исследований, проводимых сегодня учёными-духо-видцами. Так, научные открытия последних десятилетий в области пси-хоэндокринологии и психогенетики позволили идентифицировать совокуп-ность нейропептидных гормонов и других нейромедиаторов в качестве ин-формационного субстрата, способного формировать ситуационные психоко-ды и транслировать их в геномный аппарат человека [1]. Системное же разви-тие гипотезы о том, что данные психокоды, обладая онтологическим статусом, выполняют роль оценочных маркеров этически обусловленных поведенческих паттернов человека привело к созданию Теории Сущностного Кодирования (ТСК).

ТСК представляет собой целостную метанаучно-эвристическую доктрину, согласно которой сущностные параметры каждого человека в течение его жиз-ни на физическом плане подвергаются процессу специфичного биоинфор-мационного кодирования, приводящего, кроме всего прочего, к формирова-нию матрицы кодов той потенциально вечной информационной субстанции, которая, в терминологии древних и новых антропокосмологических учений, узнаётся под названием «бессмертная душа человека». При этом, понятие «сущностные параметры» в контексте ТСК определяется как совокупность наи-более важных и значимых для прогресса человечества качеств этической и творческо-познавательной атрибутивности, которые в интенциональном клю-

288

че находятся «под юрисдикцией» одного из фундаментальных Законов Миро-здания [7].

В адаптационно-метафизическом концепте ТСК этот Управляющий При-нцип величается «Законом Совести» («The Law Of Conscience») и приобретает онтологический статус того Универсального Энергоинформационного Закона Бытия, который под тем или иным названием («Закон Неба», «Дхарма», «Дао», «Тора», «Ахкам»), всегда ассоциировался в сознании людей с конгруэнтным ядром этических доктрин всех мировых религий и традиционных вероучений.

Закон Совести инплицитно манифестирует на каждом из трёх уровней психосемантического пространства глобального континуума Поля Сознания в качестве его оператора смыслов и этических ценностей, базируясь на сложном алгоритме сущностного взаимодействия внутренней информационной струк-туры человека со внешними эволюционно направляющими влияниями. Разу-меется, в таком многофакторном коммуникативном процессе реперные сигна-лы передаются от высшей иерархической ступени лестницы номогенеза к её нижним ярусам и обратно, что как раз и находит своё адекватное отражение в точных математических экспликациях процесса сущностного кодирования.

Все эти диспозиции верифицируются в области этической семиотики, со-гласно которой Сущность человека есть вероятностно заданная проявленность актантов семиозисных процессов, в аттрактивной среде которых такие сущно-стные качества, как «честь», «достоинство», «справедливость» и т.д. актуализи-руются благодаря способности человека спонтанно генерировать в этически значимых ситуациях нетривиальные «семантические фильтры», позволяющие ему спасти от распада информационную основу своей индивидуальности.

Эссенциально интеллигибельные формации ТСК и модусы его категори-ального аппарата позволили адекватным образом сформулировать такие поня-тия как «этические уровни» и «пассионарно-эволюционная этика», которые легли в основу научно обоснованной этической гносеологии и аутентифици-ровали социопараметры государства победившей меритократии или «власти достойных» — политического строя, долженствующего прийти на смену обанкротившейся уже англо-саксонской модели нео-либеродемократии.

Кроме того, в междисциплинарный дискурс была гипостазирована кла-стерная система функциональных конструктов: «сущностной психоэндокрин-ный статус», «сущностной R-Е нейропроцессинг», «сущностная геномно-гор-мональная рецепция», «матрицы сущностных стандартов», «детектор сущност-ных ошибок», «индекс иммортализационности», «сублимационная эстетика», «эстетико-сублимационный инсайт», «ноэматическая теургичность» и т.д. Для целей же легитимации институтов подлинной (а не профанно-имитационно-технократической) меритократии, важнейшим из подобных конструктов явля-ется суперкатегориальный «Код Духовного Чина» (КДЧ), при объективном определении которого в качестве конститутивного атрибута каждого претен-дента на вхождение в концептуально-идеологический орган меритократиче-ской элиты, помимо факторов сугубо гормональных и нейрофизиологиче-

289

ских, учитывается также и геномный вибрационно-резонансный показатель соискателя.

Фундаментальные принципы ТСК также легли в основу этико- и эстетико-ориентированной Психологии сублимации, специфицировав инициализаци-онные методики Арт-Гуманитарных Практик (АГП), которые комплексно и многоаспектно используются в качестве психотрансформационного инстру-мента повышения КДЧ. Именно благодаря экзистенциальной актуализирован-ности АГП, философская доктрина ТСК оказалась сегодня методологически востребованной в инновационных направлениях медицины, психологии, со-циологии, искусствознания и т.д., что уже легитимировано признанием авто-ритетных экспертов научного сообщества и документально засвидетельствовано целым рядом публикаций в рецензируемых профильных изданиях [2, 6, 8–11].

Отдельно же следует сказать о стратегическом значении упомянутых инно-ваций именно в контексте сегодняшнего геополитического противостояния и связанных с ним пертурбаций. Дело в том, что глубинные причины и тектони-ческие последствия украинского кризиса, ясно показав кт.е. кто в современном мире, поставили Россию перед эпохальными цивилизационными вызовами, адекватное реагирование на которые возможно лишь только с позиции мас-штабных мировоззренческих обобщений и философских экстраполяций.

А поэтому, вместо деструктивно-алармического анализа виктимного пове-дения своих омайданенных соседей-охлократов, которые, примитивно пове-дясь на симулякрические посулы глобальной корпоратократии, вступили на редукционистский путь вероломного растворения своей руссийской идентич-ности в клишированном менталитете мельчающего и деградирующего Запада, России необходимо решительно фундировать свою духовную суверенность и своё культурное доминирование, показывая при этом заблудшему человечеству идеациональную альтернативу убогим социал-дарвинистским «идеалам» обы-вательского общества потребления. И подобная интенция представляется осо-бо значимой на резко контрастирующем фоне тотальной девальвации всех институционально легитимированных ценностей, культурных констант и ду-ховных ориентиров современного социума, функционирование которого во многом уже ущербно регулируется порочными механизмами отрицательной селекции.

Находясь в геокультурном измерении политландшафта нового многопо-лярного мира между «научно рефлексирующим Западом» и «духовно созер-цающим Востоком», наша страна призвана эффективно реализовывать Евра-зийский проект построения альтернативной «Цивилизации Совести», научно-духовная идеологема которой, интегрируя и систематизируя общечеловеческое духовное и культурное наследие, даёт беспрецедентно мощный импульс твор-ческому реконструированию и преобразованию теодицейной доктрины «Сре-динной Традиции». А к необходимым для осуществления столь масштабной и дерзновенной задачи геостратегическим и этноконфессиональным предпо-сылкам добавляются ещё и провиденциально-мессианские, ибо, как мы уже знаем, высочайшую пассионарность в сфере научно-духовного просветитель-

290

ства ярко и убедительно демонстрируют сегодня именно представители вели-кой русской метакультуры, имманентно мотивированные на подобную одухо-творённо-подвижническую деятельность теми высокими идеалами и ценно-стями, которые фундаментально впечатаны в их культурный код.

Да, парадоксальность и неисповедимость российской идеосферы проявля-ется ещё и в том, что, не преуспев даже в модернизации VI технологического уклада, но используя интеллектоёмкие продукты уникальных венчурных тех-нологий, наша страна, взяв курс на опережающее инновационное развитие, получила сегодня дивный шанс заявить о себе как о ведущей мировой державе, совершающей грандиозный футуристический прорыв в таких областях суве-ренного менеджмента как государственное строительство, социальная полити-ка, межнациональные отношения, религиозная конвергенция, пионерные от-рас-ли образования и здравоохранения, передовые направления науки и куль-туры...

И вот, реализация именно этой бескомпромиссно-реформаторской страте-гемы «Большого Первопроходческого Рывка» как раз и должна сегодня обо-значить для России ту её судьбоносную Национальную Идею, которая осенит Откровением Божественной Истины и чудотворно преобразит нашу великую Родину в Священную Империю Духа, призванную стать для всего человечест-ва флагманом социального прогресса, идеалом достославной праведности и оплотом высшей справедливости! 1. Белкин А., Ракитов А. Гормоны в информационной структуре человека: концепция и

гипотезы//Вопр. теоретич. и практич. психоэндокринологии: Сб. науч. тр. МНИИ Психиатрии. М., 1989. С. 5–21.

2. Гаряев П., Энфи А. Этика, Духовность… Онкология, Вич… (Новый взгляд на пробле-му онкологии и ВИЧ-инфекции в свете Лингвистико-Волновой Генетики и Теории Сущностного Кодирования на материале российских и других социо-культурных реалий)//Новые Медицинские Технологии. № 11. М: Медиздат, 2010. С. 51–72 .

3. Казначеев В.П., Трофимов А.В. Очерки о природе живого вещества и интеллекта на планете Земля: Проблемы космопланетарной антропоэкологии. Новосибирск: Наука, 2004.

4. Шеховцова Л.Ф. К вопросу об онтологии души как энергоинформационных взаимо-отношениях. Метапарадигма: богословие, философия, естествознание: Альманах. СПб.: НП-Принт, 2013. Вып. 1. C. 85–98.

5. Энфи А. Арт-гуманитарный центр как легитиматор институтов меритократии: Док-лад на XI Междун. конф. «Современные исследования социальных про-блем»//Современные исследования социальных проблем. Красноярск, 2014. № 2.

6. Энфиаджян А.С. (Арам Энфи). Семантика Психологии Сублимации: Арт-Гумани-тарный аспект//Материалы всерос. психологич. конф. с междун. участием «Катего-рии смысла в философии, психологии, психотерапии и в общественной жизни» (Ростов-на-Дону, 23–26 апреля 2014 г.). М.: КРЕДО, 2014. С. 160–163.

7. Энфи А. Теория сущностного кодирования как этический базис мировоззренческой парадигмы 3-го Тысячелетия//Сб. материалов междун. конф. «Валеология и эниоло-гия III тысячелетия». Ялта; Симферополь, 2007. С. 159–183.

291

8. Энфи А. Sublimation psychology: Essence Coding Theory and Sympho-electronic music as tools for deep psychotherapy in art-humanitarian practice//Психология и Психотехника. 2014. № 2. DOI: 10.7256/2070-8955.2014.2.10893. http://nbpublish.com/ptmag/rubrics_569.html

9. Энфи А. Как не стать врагами информационных технологий// http://muzsovet.com/articles_enfi_how_not_to_become_enemies_of_information_technology.html (Методологический концепт Теории Сущностного Кодирования как сис-темный аттрактор Теории Музыки. Доклад на Международном Конгрессе «Теория музыки — многоотраслевая современная наука: Инновации и дискуссионные про-блемы», СПб., 2013. http://otmroo.ru/node/59

10. Энфи А. Симфо-электронная музыка: Генезис//Проблемы музыкальной науки. 2013. № 1. С. 36–41.

11. Энфи А. Симфо-электронная музыка — приоритет России//Педагогика искусства. 2012. № 3. http://art-education.ru/AE-magazine/archive/nomer-3-2012/Enfi_21_10_2012.pdf

М. П. Яценко Глобальное мироустройство: аксиологические аспекты истории

В данной статье мы рассмотрим особенности исторического познания в условиях глобализа-ции, из которых одним из наиболее важных характеристик является насильственное толкование истории. Доказывается, что она осуществляется в интересах субъектов глобализации, то есть ве-дущих западных стран за счет стран «второго и третьего мира» и что именно идеологи глобализа-ции не заинтересованы в объективном исследовании исторического прошлого. Они используют историю в ее европоцентристском варианте, в основе которого лежат мондиалистские тенденции, оправдывающие агрессивные амбиции инициаторов глобализации, в результате чего обостряется угроза потери отдельными обществами своей социокультурной идентичности. В данной ситуации исследование аксиологических особенностей истории России приобретает особое значение, по-скольку помогает каждому обществу обосновать свое места в глобальном мире на основе собст-венных исторических традиций.

Ключевые слова: глобализация, национальные ценности, взаимодействие цивилизаций, истори-ческая преемственность, «страны второго и третьего мира», историческое познание, интеграцион-ные процессы, историческое познание, динамика исторического знания, исторические основания глобализации.

Yatsenko M.P. Global world: axiological aspects of history In the given article we consider peculiarities of historical cognition under the conditions of globaliza-

tion, of which one of the most important characteristics is a forceful interpretation of history. Here, we prove that it is performed in the interest of the subjects of globalization, i.e. leading western countries on the account of the countries of «the Second and the Third World», and that is why the ideologists of globalization are not interested in objective study of the historical Past. They use history in its euro-centric variant, in which basis there are mondialistic tendencies, justifying aggressive ambitions of globalization initiators, and the result of it becomes the menace that separate societies can loose their socio-cultural essences. In the given situation, consideration of axiological peculiarities of Russia becomes of special importance and substantiates its place in the globalized world society upon the basis of its own historical traditions.

Keywords: globalization, national values, the interaction of civilizations, historical continuity, the sec-ond and third world countries «, historical knowledge, integration, historical knowledge, the dynamics of historical knowledge, the historical bases of globalization.

В настоящее время глобализация идет за счет ухудшения природы челове-ка, поэтому ее необходимо развернуть в гуманистическое русло, сориентиро-вать на построение грядущего глобального общества с доминирующей сфе-рой социокультурных услуг. Как отмечает А.С.Панарин, «…перед нами две

292

альтернативные концепции философии истории: согласно одной, модерн — окончательный выбор человечества, которому предстоит продолжать эпопею прогресса, согласно другой, прогрессистская эпоха — это преходящая проме-жуточная форма между старым традиционным и новым, грядущим типом не-стабильности» [4, с. 84].

Современное состояние исторической гносеологии является результатом того, что постоянно происходил и происходит сложный процесс дифферен-циации исторического познания и возникновение исторической науки. Мож-но утверждать, что в философии истории выделяются два направления: один образует знания, обращенные к исторической реальности, другой — знания, выявляющие логическую структуру и методологические основания самого ис-торического познания. При рассмотрении базовых понятий, характеризующих вопросы организации жизни общества, первостепенное значение приобрета-ют вопросы устойчивости социальных структур, устойчивости социального развития. Опыт истории говорит, что эта устойчивость обусловливается рядом оснований — решением вопросов о социальной справедливости, целях и ценностях развития, что, как правило, зафиксировано в истории.

Исследование в данном направлении детерминировано также тем фактом, что историческая гносеология охватывает все формы познания, все познава-тельные структуры, присутствующие в обыденном знании, в художественном, философском, политическом и научном познании. Аксиологическое содер-жание истории в современных российских условиях актуализирует также на-циональные ценности, которые находят социально-политическое выражение в национальных интересах и конкретизируются в национальных целях, что оп-ределяет включенность исторического познания в сферу национальной безо-пасности России. Вот почему возникает необходимость не только по-новому взглянуть на природу рационального сознания и механизмы его воспроизвод-ства, но и осмыслить пути формирования новой духовности (новой рацио-нальности в т.ч.), которая может послужить отправной точкой в социокуль-турном развитии человечества в XXI в.

Особенности современного дискурса неолиберализма заключается в том, что он устанавливает новые правила, «политические игры», регламентирующие спо-собы интерпретации политического мира.

Во-первых, геополитический подход к истории, по логике, отрицает саму идею развития: если все определяют геополитические факторы, то история есть броуновское движение, непрерывная смена гегемонов, но никак не разви-тие в философском смысле этого понятия. Отсюда — впечатление некоего «пути» и неизбежно присущих ему закономерностей, а экстраполяция прой-денной его части в будущее создает картину «дороги» или даже «магистрали» с возможностью больших или меньших отклонений от нее. Но в момент собы-тия всегда есть альтернативность, а события социального, в жизни человека в обществе происходящего — еще и выбор.

Во-вторых, поскольку будущее неразрывно связано с прошедшим, то субъ-екты глобализации часто используют историю для формирования соответст-

293

вующей идеологии для оправдания глобализационное давление на базе вес-тернистских ценностей. К примеру, идеологи глобализации довольно часто используют постулаты марксизма. Как свидетельствует практика попытки уни-фикации мирового пространства довольно схожи, в частности: 1) единство ис-торического процесса и неизбежность прогресса; 2) объективность процесса, его независимость от воли и сознания людей; 3) стадиальность этого процесса, прохождение человечеством в целом ряда «научно» установленных стадий (формаций); 4) экономоцентризм, представление о производительных силах и производственных отношениях как о движущих силах прогресса и факторах, определяющих все остальные проявления нашей жизни; 5) классовый подход к анализу всех послепервобытных обществ, преимущественное внимание к проблемам эксплуатации и любым формам протеста; 6) насилие как основной метод решения социальных проблем и основной механизм прогрессивного развития

В-третьих, для идеологов глобализации социально-историческая действи-тельность есть результат символического конструирования. При этом симво-лическая (политико-историческая) определенность современности конституи-руется всегда «ретроактивно»: «первоначальное событие воспринимается как случайная травма, как вторжение некоего, не поддающегося символизации Реального. И только после того, как оно повторяется, оказывается возможным распознать его символическую необходимость — найти ему место в символи-ческой системе [2, с. 67]. Иными словами, исток глобального мира усмотрен в начале истории, что, по мнению субъектов глобализации, делает символиче-ски легитимным господствующий проект.

В глобальном мироустройстве мировая историческая наука переживает смену парадигм, методологических установок, сближаясь с психологией, дви-гаясь к истории социальных представлений и ментальностей. Наши ученые, творчески используя идеи мирового обществознания, вновь, но теперь уже более взвешенно, с учетом реальных (а не умозрительных) потребностей Рос-сии и возможностей их реализации возвращаются к проблеме альтернативно-сти российского исторического процесса на различных его этапах. Кроме того, своеобразие российского исторического пути часто, с точки зрения Запада, рассматривалось как выпадение нашей страны из общемирового контекста, хотя, на самом деле, стремление аккумулировать положительный опыт Европы и Азии означал перспективность российского исторического пути. С точки зрения ведущих отечественных ученых, история — фундаментальный процесс развития человечества, критериями которого выступают: совершенствование качества жизни людей, их образа жизни, развитие личности, прогресс, озна-чающий движение людей «к благоденствию, удобствам, комфорту, к твердому и надежному жизнеобеспечению, к материальному достатку, к культурному и ду-ховному развитию, к совершенствованию личности и в целом к повышению качества жизни во всех ее материальных и духовных проявлениях» [3, с. 2]. Ис-пользование данных базовых параметров позволяет рассматривать историю стран и народов в качестве органических составляющих глобального развития

294

человечества. При этом указанные параметры выступают индикаторами степе-ни интеграции отдельных потоков истории в общечеловеческий процесс ци-вилизации, что принципиально противоречит современному этапу глобализа-ции, который основывается исключительно на системе «западных ценностей».

Исследование аксиологических аспектов исторического прошлого предпо-лагает «осознание важности устойчивых социальных взаимосвязей и взаимо-действий как фактора, детерминирующего, обуславливающего и вместе с тем ограничивающего деятельность человека, возникло не сразу. Оно составляет содержание многих легенд и мифов и является важным элементом любой культуры, особенно в начальных фазах ее развития» [5, с. 81]. Определенный оптимизм в решение задач, связанных с историческим выбором пути России и всего мира, многие ученые видят в том, что отечественная историческая наука переживает новый плодотворный период, когда в работах ее лучших предста-вителей происходит не переписывание, а переосмысление истории России. «Трансформации исторического прошлого, выступающая как оправдание гло-бализации, предшествовала фальсификация истории в условиях европоцен-тризма, который предполагает, что быть прогрессивным — значит, вписать себя в исторический процесс» [6, c. 102]. Именно духовный мир России под-вергался наиболее глубинным ценностным трансформациям, что особенно проявилось в эпоху глобализации.

Современный историк, особенно работающий в отдаленных от столицы регионах, часто выступает авторитетом, хранителем российской государствен-ности в этнической системе воспитания. Именно историки, преподаватели исторических дисциплин, всегда имели свой взгляд на следующие проблемы: «народ и власть», «монархия, автократия, демократия, диктатура в российской истории», «демократический опыт России», идеи соборности и т. п. Они всегда пытаются донести свою шкалу ценностей до учащихся, преподнося победы предков и не пытаясь утаить горечь поражений.

Многополярный мир отрицает неконструктивное, насильственное навязы-вание одной системы ценностей всему мировому сообществу, вплоть до поте-ри отдельными народами своей социокультурной идентичности. В условиях глобализации перед историками стоят, как минимум, две проблемы, касаю-щиеся структуры и элементов исторического действия, а именно: 1) необходимость нового рассмотрения проблемы субъекта исторического действия, формирующего современные процессы развития на фоне кризиса модели национального государства. Требуется установить степень и значение деятельности организованных элит, их противостояния и результативность воздействия на политику; 2) оценку жизнеспособности концепции суверенно-го государства в условиях глобализации и развития информационных техно-логий, а также установление связи деятельности элит с «духом народа», esprit genera [1, с. 147–148]. Оптимальное решение указанных проблем возможно на базе диалектического подхода, реализующего отечественные аксиологические установки.

295

Т.о., реально противодействовать давлению глобализма возможно только на базе объективных исторических исследований, основанных на традициях конкретного этноса.

1. Дудник С.И. История и историческое сознание//Я (А. Слинин) и МЫ. СПб.: СПб. филос. об-во, 2002. Вып. X. С. 147–148.

2. Жижек С. Возвышенный объект идеологии. М., 1999. С. 67. 3. История человечества: В 8 т. Т. VIII. Россия / общ. ред. чл.-корр. РАН А.Н.Сахаров.

М.: Издат. Дом «МАГИСТР-ПРЕСС», 2003. С. 2. 4. Панарин А.С. Философия истории. М.: Гардарики, 1999. С. 84. 5. Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. М., 1991. С. 81. 6. Яценко М.П. Исторические аспекты глобализации как управляемого процесса//Изв.

Рос. гос. пед. ун-та им. А.И.Герцена. 2009. № 110. С. 102.

296

Содержание В. И. Разумов. Предисловие.............................................................................................................................3

Доклады пленарного заседания

Л. В. Анжиганова Этнический неотрадиционализм как социокультурная медиация ...................................................6

П. Б. Гринберг, К. Н. Полещенко, П. В. Орлов, Е. Е. Тарасов, Л. В. Татаурова, Ф. С. Татауров ................ Структурно-технологическая инноватика: методологические основы и приложения для на-

ноинженерии поверхности..................................................................................................................................... 9 Андреа Дези

Рациональное определение конечных сущих относительно их существования в прост-ранстве. Философская мысль и натуралистический подход.....................................................................12

В. С. Диев Рациональность и междисциплинарные проблемы в «обществе знаний»: задачи и воз-

можности философии ...........................................................................................................................................15 П. Л. Зайцев

Университет с приставкой «классический»: цена статуса и привлекательность бренда .........19 А. В. Иванов

Место Сибири в глобальных евразийских мегапроектах...................................................................22 А. А. Кротов

К вопросу о теоретических источниках бергсонизма ........................................................................26 В. И. Кудашов

Возможности развития философии в современной России ...........................................................30 А. Ю. Нестеров

Утопия и антиутопия в проектировании будущего.............................................................................33 П. А. Ореховский

Специфика экономической рациональности и границы доминирования рыночных и со-циальных норм..........................................................................................................................................................37

В. И. Разумов Философия в тотальном пересмотре интеллектуальных ценностей.............................................41

Л. И. Рыженко Сибирский тракт как смысловая рамка развития прилегающей территориальной зоны.......47

Н. С. Розов Факторы хрупкости и устойчивости политических режимов..........................................................52

В. Н. Сыров Что может и что не может философия: к вопросу о роли философии о стратегиях буду-

щего России и Сибири ..........................................................................................................................................57

Доклады на секциях 1

И. В. Берестов Аргументы Зенона Элейского и проблема причастности в «Пармениде»...................................63

В. В. Бровкин Социально-исторический фактор развития античной философии в эпоху эллинизма .......68

М. Н. Вольф Аргументы по аналогии в доктрине огня Гераклита ...........................................................................72

В. П. Горан Эвристический потенциал фактической непоследовательности Парменида............................77

С. С. Калинин Эпистемологический статус наблюдателя в биологии познания и философии языка

У. Матураны ...............................................................................................................................................................81 А. В. Колесникова

Обретение бытия (на рассвете пост-постмодерна) ..............................................................................85

297

Б. М. Машевский Творчество Н. Ф. Фёдорова и принцип историзма ............................................................................ 89

Е. В. Орлов Проблема универсалий у Аристотеля ...................................................................................................... 92

К. А. Родин Этика Людвига Витгенштейна в контексте «решительной» интерпретации «Логико-

философского трактата» ....................................................................................................................................... 96 А. А. Слесарев

Иррациональные способы познания мира (на примере философии А. Шопенгауэра) ..... 100 А. М. Старостин

Summa Philosophiae в прикладном контексте ......................................................................................104

2

А. М. Аблажей Интеграция науки и высшего образования в современных условиях ......................................... 109

М. А. Абрамова Исследовательский университет как способ преодоления трансакционных издержек

в системе высшего образования........................................................................................................................113 Г. А. Антипов

От сверхъестественного — к естественному (от христианской теологии — к науке) .......... 117 Г. С. Бакулин

Понятие исследовательского университета..........................................................................................121 Е. В. Глебов

Парадокс Кантора в аспекте преодоления гносеологического барьера средствами нейро-философии..............................................................................................................................................................124

А. А. Гордиенко Почему надо финансировать новосибирский Академгородок, а не Сколково.......................127

А. В. Дмитриев Роль метафизики для диалога науки и религии в контексте эволюционной биологии:

междисциплинарный подход ............................................................................................................................133 Л. П. Завьялова

Развитие технических наук как инновационный потенциал современного общества ......... 136 И. С. Кудряшов

Сциентизм как новая этика государственного регулирования в сфере науки и образования.140

3

А. М. Адаменко Роль философских школ Сибири в формировании инновационного мышления студентов

университета............................................................................................................................................................144 А. С. Бондаревский

Философские тупики (инженер о междисциплинарных разработках, философии и фи-лософах).................................................................................................................................................................... 148

П. Бутаков Классическая, неоклассическая и сотериологическая концепции Бога в философской

теологии.................................................................................................................................................................... 155 Е. Н. Викторук

Лаборатория прикладной и практической этики — пространство образовательных ин-новаций ..................................................................................................................................................................... 158

А. В. Власкин Проблема утраты смысла и её влияние на современные информационные коммуникации..162

А. В. Гидлевский Междисциплинарный характер проблем философии медицины...............................................165

М. С. Глатко Мифология «Крылатого Волка»: семантический ресурс в актуальной топографии ............. 170

298

Н. В. Головко Институциональные, политические и внутрисоциальные факторы развития университета:

опыт формализации .............................................................................................................................................174 В. Грехнёв

Философия университета и философия в университете ................................................................177 В. В. Дегтярева

Проблема капитализации знания в теории тройной спирали ......................................................181 С. С. Калинин

Образ мирового древа в культуре древних германцев и его лингвофилософский анализ .185 И. С. Качай

Экзистенциально-онтологические основания взаимосвязи категорий «творчество» и «патриотизм»............................................................................................................................................................189

И. А. Кребель Политика актуальной мысли в образовательном процессе современной культуры ..............193

В. О. Лобовиков Логический квадрат и гексагон метатеоретических высказываний (Стратегический ресурс

архаических принципов мысли) .......................................................................................................................200 С. А. Мадюкова

«Третья миссия» современного университета ......................................................................................203 А. К. Макарова

Междисциплинарные исследования прикладной этики профессиональной архивной деятельности ............................................................................................................................................................208

В. Ф. Медведовская Шестиричная структура в метафизических схемах и категориях семьи.....................................212

В. И. Мироненко Отречение от разума в эпоху господства рациональности.............................................................215

Ю. Н. Москвич Стратегии для России в меняющемся мире: трудные поиски в глобальном океане пес-

симизма......................................................................................................................................................................222 М. В. Мусийчук, С. В. Мусийчук

Креативный механизм комического как эффективное средство мотивации к иннова-ционной деятельности .........................................................................................................................................228

М. Б. Мусохранова Социальная матрица терминогенеза медицины..................................................................................231

С. Н. Оводова Понятие «антропокультурная реальность» в междисциплинарном дискурсе...........................234

П. В. Ополев Проблемы трансдисциплианарной аргументации: в поисках философии сложности .......238

Ю. В. Малахова Любовь как фундаментальное основание гармонии.........................................................................242

Г. В. Паршикова Язык как ментальная информационная среда моделирования искусственного интеллекта....244

В. В. Петров Организационные принципы эффективного университета..........................................................247

М. С. Рыжкова Любовь как условие становления соборности ....................................................................................251

В. П. Сизиков Об авторитарном правлении с позиций ДИС-технологии ............................................................254

Н. Д. Скосырева Проблема формирования общекультурных компетенций в курсе философии.....................258

Л. Сон, Н. П. Костина О технологии межкультурного взаимодействия .................................................................................261

М. С. Уланов, Г. В. Уланова Логика Успеха в бизнесе: стратегический ресурс буддийской философии .............................264

299

В. И. Филатов Толерантность: ценность или отчуждение?.........................................................................................267

Е. Б. Черезова Университет как объект корпоративного менеджмента .................................................................. 270

Н. А. Черняк К вопросу об автономности философии.............................................................................................274

В. М. Шкарупа Может ли философия быть веселой наукой?......................................................................................277

О. Б. Шулепова Феномен несогласия в рождении новации в научно-техническом творчестве .......................279

О. Б. Шустова, Г. Н. Сидоров, Д. Г. Сидорова Роль философского знания в рамках междисциплинарных исследований в биологии...... 283

Арам Энфи (А. С. Энфиаджян) Философские аспекты Теории сущностного кодирования: инновационные стратегии в

контексте междисциплинарных исследований ...........................................................................................286 М. П. Яценко

Глобальное мироустройство: аксиологические аспекты истории ...............................................291

300

Научное издание

IV CИБИРСКИЙ ФИЛОСОФСКИЙ СЕМИНАР

«СОВРЕМЕННАЯ ФИЛОСОФИЯ В РОССИИ: МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ В КОНТЕКСТЕ ТРАДИЦИЙ И ИННОВАЦИЙ»

В авторской редакции Технический редактор В. М. Шкарупа

Корректор В. М. Шкарупа

Сдано в печать 13.10.14 Бумага офсетная. Формат А4½. Г ар н ит у р а гарамонд. Печать оперативная. Усл. печ. л. 20,85

Уч.-изд. л. 18,75 Тир аж 100 экз. Заказ № 51 Отпечатано в типографии ИП Шелудивченко А. В.

644070, г. Омск, ул. Дальняя, 1

Компьютерная верстка и оригинал-макет — В. М. Шкарупа

Электронная версия доступна на сайте: shkarupa.nm.ru

Заказ бумажной версии возможен по адресу e-mail: [email protected]

или по тел.: (381 2) 66-28-44; 962 043 59 75

iv cИБИРСКИЙ ФИЛОСОФСКИЙ СЕМИНАР · МИНИСТЕРСТВО...

Documents