ВикторияХислоп

Нить

VictoriaHislopTHETHREADCopyright©2011byVictoriaHislopAllrightsreserved

©О.Полей,перевод,2015©Ю.Каташинская,карты,2015©Изданиенарусскомязыке,оформление.ООО«ИздательскаяГруппа

„Азбука-Аттикус“»,2015ИздательствоАЗБУКА®© Серийное оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-

Аттикус“»,2015ИздательствоАЗБУКА®

***

ТомасуВогиатзису,моемудругуиучителю

Хочувыразитьблагодарность:Яну,ЭмилииУиллуХислоп;моейтетеМаргаретТомас(1923–2011)заее

огромнуюлюбовьиподдержку;ДэвидуМиллеру,ФлореРиз,КонстантиносуПападопулосу,ЭврипидисуКонстантинидису,Миносу Матсасу за вдохновляющую музыку

изаразрешениепроцитироватьего«ToMinoretisAvgis»;исполнителям и команде «Острова» за все,

чемуонинаучилименя;фотоархивуМузеяБенакивАфинах;ГреческомуцентрувЛондоне;Лондонскойбиблиотекезасозданиеспокойной

обстановки,вкоторойяписалаэтукнигу,ивсеммоиммолчаливымсоседямтам.

Это история о Салониках, втором после столицы греческом городе.В 1917 году его население составляли в равных пропорциях христиане,мусульманеииудеи.Черезтридцатьлетосталисьоднихристиане.

«Нить любви» – это история о двух людях, переживших самыйнеспокойный период в истории города, когда он был разрушени изуродован почти до неузнаваемости целой чередой политическихигуманитарныхкатастроф.

Все персонажи, а также многие улицы и адреса, где они обитают, –исключительно вымышленные, однако все исторические событияпроисходиливреальности.ПоследствияихГрецияпереживаетдосихпор.

–Воточемятебяпопрошу,милаямоя:представь,чтотывернуласьв детство. Надеюсь, это будет нетрудно, тут главное – правильноуловить стиль. Вышей мне такую картинку, чтобы при взгляде на неесразу приходило на ум слово «утро» – ну, знаешь, что-нибудь в такомроде–восходящеесолнцеиптицу,или,там,бабочку,илиещечто-нибудькрылатоенафоненеба.Апотомещеодну–«ночь».

–Слунойизвездами?–Да! Вот именно. Только нетак, будто их какая-нибудь криворукая

девочка вышивала, – добавила она с улыбкой. – Мне же их как-никакнастенывешать!Катеринеужеслучалосьделатьпочтитакиежекартинкимноголет

назад,когдамамаучилаеевышиванию,иэтовремясразужевспомнилосьснеобычайнойживостью.Ее«утро»быловышитокрупнымипетельнымистежками,блестящей

желтойниткой,а«ночь»сталатемно-синей,какночноенебо.Катеринурадовала эта простая работа, и она с улыбкой глядела на то,что получилось. Никто ничего не заподозрит – такое можно увидетьна стене в любом греческом доме.Даже если выдерутткань из рамы –драгоценные страницы будут скрыты за ситцевой подкладкой. Многиетакделают,чтобыприкрытьпутаницунитоксизнаночнойстороны.В этом маленьком домике собралась целая дюжина людей, однако

в нем царила необычайная тишина. Все были предельно сосредоточены,тайнаяработанетерпелаотлагательства.Ониспасалисвоесокровище,то,чтосвязывалоихссобственнымпрошлым.

ПрологМай2007годаБылополовина восьмогоутра.Только в этотчас в городебывало так

тихо и спокойно. Над бухтой висел серебристый туман, а под ним вода,темная, как ртуть, неслышно накатывала на мол. Небо было совсембесцветное, воздух крепко просолен. Для кого-то еще тянулась ночь,а для кого-то уже начался новый день. Обтрепанные студенты допивалипоследний кофе с сигаретой рядом с аккуратно одетыми пожилымипарами,вышедшиминапривычныйутреннийпроменад.

Померетогокакподнималсятуман,Олимпвсеяснеепроступалвдали,зазаливомТермаикос,ибезмятежнаясиневаморяинебасбрасывалассебябелесый саван. Бездействующие танкеры стояли невдалеке от берега,словно греющиеся на солнце акулы, их темные силуэты четковырисовывались на фоне неба. Пара небольших суденышек уходилакгоризонту.

Намраморнойнабережной,идущейвдольвсейгигантскойдугизалива,никогда не иссякал поток дам с комнатными собачками, молодых людейс дворняжками, бегунов трусцой, роллеров, велосипедистов и молодыхмамсколясками.Междуморем,эспланадойивыстроившимисяврядкафечерепашьим шагом тащились автомобили, направляющиеся в город,и водители, невидимые за тонированными стеклами, беззвучно напевалисловапоследниххитов.

Неспешным,но твердым,легкимшагомпоследолгойночис танцамиивыпивкойусамойкромкиводышелтоненькийюношасшелковистымиволосами, в шикарно потрепанных джинсах. Его загорелое лицо зарослодвухдневной щетиной, но шоколадного цвета глаза были ясными,мальчишескими.Унегобыларасслабленнаяпоходкачеловека,довольногособойимиром,ионтихонькомурлыкалчто-тосебеподнос.

На другой стороне улицы, по узенькой полоске между маленькимстоликом и бордюром, медленно двигалась пожилая пара, направляяськ своему излюбленному кафе. Мужчина ступал осторожно, тяжелоопираясьнапалку.Летимбыло, вероятно, уже за девяносто, ростомобане выше пяти футов четырех дюймов, одеты аккуратно: он в тщательноотглаженной рубашке с коротким рукавом и светлых брюках, она –впростомситцевомплатьевцветочек,напуговицах,спояскомнаталии–

такойфасонбылвмоде,пожалуй,летпятьдесятназад.Все стулья в кафе, выстроившиеся вдоль пешеходной части на улице

Ники, стояли лицом к морю, чтобы посетители могли любоватьсяпостоянно сменяющимися картинами – людьми, автомобилямиикораблями,бесшумноскользящимитокверфи,тоотнее.

Владелец кафе «Ассос» радушно встретил Димитрия и КатеринуКомнинос,иониобменялисьпаройсловпоповодуобъявленнойвсеобщейзабастовки.Посколькууогромногопроцентарабочегонаселениясегодняфактическивыходной,вкафебудетбольшепосетителей,такчтовладельцуненачтобылопожаловаться.Какциямпротестаздесьвсеужепривыкли.

Делать заказ не было нужды. Кофе они всегда брали один и тот жеи потягивали подслащенный непрозрачный напиток с треугольнымикатаифи–сладкимибулочками.

Старикпогрузилсяв своюежедневнуюгазету,нотутженаторопливопохлопалаегопоруке:

–Гляди,гляди,любовьмоя!ЭтожеДимитрий!–Дагдеже,милая?–Митсос!Митсос!–закричаластарушка.Этимуменьшительнымименемонаназывала обоих: имужа, и внука.

Ноюношанеслышалеезагудкамииревущимимотораминетерпеливыхавтомобилей,рванувшихсяназеленыйсвет.

Тут Митсос поднял взгляд, вынырнув из задумчивости, и заметил,как бабушка отчаянно машет ему рукой с другой стороны улицы.Онпроскочилмеждудвижущимисямашинамииподбежалкней.

– Бабушка! – воскликнул юноша, обнимая бабушку, а потом взял еезарукуипоцеловалвлоб.–Какпоживаешь?Какойприятныйсюрприз…Аякакразсобиралсяквамсегоднязайти!

Лицо старушки расплылось в широкой улыбке. Они с мужем душинечаяливединственномвнуке,ионпростокупалсявихлюбви.

–Давайитебечто-нибудьзакажем!–оживленнопроговорилабабушка.–Нет,ненадо,правда.Ясыт.Мненичегоненужно.–Нухотьчто-нибудь–кофе,мороженое…–Катерина,мороженого-тоонужточнонехочет!Сновапоявилсяофициант.–Мнетолькостаканводы,пожалуйста.–Ивсе?Тыуверен?–суетиласьбабушка.–Апозавтракать?Официантужеотошел.Старикнаклонилсяитронулвнуказаруку.–Что,сегоднялекций,наверное,опятьнебудет?–спросилон.–Нет,ксожалению,–ответилМитсос.–Яужепривык.

МолодойчеловекэтотгодучилсявУниверситетеСалоников,готовилсяполучатьдипломмагистрагуманитарныхнаук,носегодняпреподавателибастовали,такжекакивсеостальныегосударственныеслужащиевстране,и уМитсоса получился вроде как выходной. Теперь, после долгой ночивбарахнаПроксенуКоромила,оннаправлялсядомой,спать.

Митсос выросвЛондоне,нокаждоелетоприезжалкродителямотцав Грецию и каждую субботу с пятилетнего возраста посещал греческуюшколу.Учебныйгодвуниверситетеужеподходилкконцу,ихотянемалолекций пришлось пропустить из-за забастовок, юноша уже совершенносвободноовладел,каконсамговорил,«наполовинуродным»языком.

Несмотря на все настойчивые приглашения бабушки с дедушкой,Митсос поселился в студенческом общежитии, однако в выходныерегулярноприходилвихдому самогоморя, гденанегоизливалипочтичрезмерные потоки горячей любви и нежности – неизменный долггреческихбабушекидедушек.

– В этом году акций протеста больше, чем когда-либо, – сказалдедушка. – Но что же делать,Митсос, приходится терпеть. И надеяться,чтовсеуладится.

Мусорщикитожебастоваливместесучителямииврачами,игородскойтранспорт, как обычно, тоже стоял. Ямы на дорогах и трещинынатротуарахужемногомесяцевнезаделывали.Жизньивлучшиевременане баловала стариков, и Митсос, глядя на бабушкину руку, покрытуюшрамами, и на дедушкины скрюченные артритом пальцы, вдруг увидел,какиеониобахрупкиеислабые.

Тут его внимание привлек человек, который приближался к нимпотротуару,постукиваяпередсобойбелойтростью.Егопутьпредставлялсобой настоящую полосу препятствий: машины, в нарушение правилприпаркованные на тротуаре, неровные края дороги, разбросанные тути там столбыи столики кафе, – и все это нужнобыло обходить.Митсосвскочил, увидев, что молодой человек остановился в нерешительности,растерявшись перед рекламнымщитом кафе, торчавшим в самом центретротуара.

–Позвольте,япомогу.Кудавамнужно?Онвзглянулвлицонезнакомца,юное,дажемоложе,чемунегосамого,

спочтипрозрачныминевидящимиглазами.Кожауюношибылабледная,ачерезодинглазшелзигзагообразный,неумелозашитыйшрам.

СлепойулыбнулсяМитсосу:–Ничегострашного.Яздеськаждыйденьхожу.Нокаждыйденьчто-

нибудьдаменяется…

Машины проносились мимо по короткому отрезку дорогикследующемусветофору,исловаМитсосапочтитонуливихшуме.

–Нупозвольте,яхотьчерездорогуваспереведу.Он взял слепого под руку, и они вместе перешлина другую сторону,

хотяМитсосчувствовал,какуверенноирешительнототдержится,ипочтистеснялся,чтовызвалсяпомочь.

Ониступилинатротуарнапротивоположнойсторонеулицы,иМитсосвыпустилрукумолодогочеловека.Теперь тот словносмотрел емупрямовглаза.

–Спасибо.Митсосувидел,чтонаэтойсторонедорогислепогоподстерегаетновая

опасность.Совсемрядомбылобрывпрямовморе.–Выведьзнаете,чтотутужеморе?–Конечнознаю.Яздесьгуляюкаждыйдень.Прохожие, кажется, были погружены в собственные миры

или поглощены музыкой, гремящей для них одних, и просто не видели,что с этим человеком что-то не так. Несколько раз его белую палкузамечалилишьзадолюсекундыдостолкновения.

–Можетбыть,безопаснеебылобыгулятьгде-нибудьеще,гденародупоменьше?–спросилМитсос.

– Безопаснее-то безопаснее, но там же не будет вот этого всего… –ответил молодой человек. Он махнул рукой, указывая в сторону моряи изогнутой бухты, протянувшейся перед ними довольно правильнымполукругом, а затем показал прямо перед собой, на горы в снежныхшапках, высившиеся в ста километрах от них, на той стороне. – Олимп.Море – все время разное. Танкеры. Рыболовецкие суда. Уверен,выдумаете,чтоявсеравноничегоэтогоневижу,новедькогда-товидел.Язнаю,чтоэтовсеесть,идосихпорвсевижуввоображении,ивсегдабудувидеть.И,крометого,начтовысмотрите,естьведьикое-чтоеще,неправдали?Вотзакройтеглаза.

МолодойчеловеквзялМитсосазаруку.Митсосудивился,какиеунегогладкие,прохладные,будтомрамор, тонкиепальцы,ипорадовался этомуободряющему прикосновению, напоминанию, что он не один. Он понял,каково было бы стоять здесь в темноте, одинокому и беззащитномуналюднойнабережной.

И в то же мгновение, когда его мир погрузился в черноту, Митсосощутил, как обострились все чувства. Громкие звуки превратилисьв настоящий рев, а от солнца, припекающего голову, стало так горячо,чтоонедванепотерялсознание.

–Постойте так, – предложил слепой, иМитсос почувствовал, как егоруканамигразжалась.–Ещехотьнесколькоминут.

– Конечно, – ответил Митсос, – это поразительно, как остро всеощущается. Я как раз пытаюсь к этому привыкнуть. В этой толпечувствуешьсебятакимбеззащитным.

ПотонуответаМитсосдогадался,чтомолодойчеловекулыбается.–Ещечуть-чуть.Тогдавыпочувствуетеещемногочего…Онбылправ.Крепкий запах моря, влажность воздуха на коже, ритмичные удары

волномол–всеощущалосьсильнее.– И вы же понимаете, что каждый день здесь все другое? Каждый…

новый… день. Летом воздух такой неподвижный, а вода такая гладкая,какмасло, и я знаю, что горы скрываются в тумане.От этих вот камнейподнимаетсяжар,ияегочувствуюсквозьподошвыботинок.

Ониобастоялилицомкморю.Этоутронельзябылоназватьтипичнымдля Салоников. Как и сказал молодой человек, ни один день тут не былпохож на другой, но одно оставалось неизменным в широкой панораме,открывавшейся перед ними: в ней ощущались одновременно и история,ивечность.

–Ячувствуюлюдейвокруг.Нетолькотех,ктосейчасрядом,каквы,но и других. У этого города богатейшее прошлое, он битком набитжителями,ионитакжереальны,какивы.Явижуихнеменееинеболееясно.Выменяпонимаете?

–Да,понимаю.Конечнопонимаю.Митсосунехотелосьуходить,нехотелосьповорачиватьсякмолодому

человекуспиной,пустьонэтогоинеувидит.Проведяснимпаруминут,он ощутил, как ожили в нем все чувства. На лекциях по философии онусвоил,чтовидимоенеобязательноболеереально,чемневидимое,однаконасобственномопытепрочувствовалвпервые.

–МенязовутПавлос,–представилсяслепой.–АменяДимитрий…илиМитсос.–Какжеялюблюэтотгород,–сказалПавлос.–Наверное,естьместа,

гдеслепомужилосьбылегче,ноябыникудаотсюданеуехал.– Нет, я вижу… то есть понимаю, что вы имеете в виду. Это очень

краси… то есть удивительный город. – Митсос поспешно поправлялся,злясь на себя за невольнуюбестактность. – Знаете…мне пора вернутьсякбабушкесдедушкой,нобылооченьприятносвамипознакомиться.

– Мне тоже очень приятно. И спасибо, что помогли перейти черездорогу.

Павлос повернулся и пошел дальше, быстро постукивая перед собойгибкойбелойтросточкой.Митсосещенемногопостоял, глядяемувслед.Он был практически уверен, что Павлос чувствует спиной тепло еговзгляда.Вовсякомслучае,надеялсянаэтоиподавлялжеланиеброситьсяза ним, пройтись вместе по берегу и продолжить разговор.Может быть,вследующийраз…

«Какжеялюблюэтотгород»,–словноэхомзвучаловокруг.Митсосвернулсязастолик,явноподвпечатлениемотэтойвстречи.–Тымолодец,чтопомогему,–сказалдедушка.–Мыегочастоздесь

видим, когда ходим гулять. Несколько раз его чуть не сбили – людиинесмотрятдаже.

– Все в порядке, Митсос? – спросила бабушка. – Ты что-то всемолчишь.

–Все нормально.Я просто думал о том, что он сказал…– отозвалсяМитсос. –Он так любит этот город, хотя ему здесь, должно быть, оченьнелегкоприходится.

– Это мы можем понять, правда, Катерина? – ответил дедушка. –Выбоины на тротуарах и для нас не подарок, и никто, по-моему,не собирается ничего с этим делать, несмотря на все предвыборныеобещания.

–Такпочему выне уедете? – спросилМитсос. –Выже знаете,мамас папой очень хотели бы, чтобы вы переехали в Лондон. Там бы вамгораздолегчежилось.

Стариков то и дело звали к себе и сын,живший в зеленомХайгейте,и дочь, которая жила в Штатах, в фешенебельном пригороде Бостона,но что-то мешало им выбрать более комфортную жизнь. Митсос частослышал,какродителиобсуждалиэтомеждусобой.

Катеринабросилабыстрыйвзгляднамужа:– Даже если бы нам дали столько бриллиантов, сколько капель

в океане, ничто не заставило бы нас уехать! – Она наклонилась ближеквнукуитвердовзялаегозаруку.–МыостанемсявСалоникахдосамойсмерти!

То, с какой страстностью были сказаны эти слова, совершеннопоразило юношу. На миг бабушкины глаза заблестели, а затемнаполнились слезами, но не теми старческими слезами, что частонаворачиваются на глаза без видимой причины. По ее щекам катилисьслезыгнева.

Некоторое время они сидели молча, а Митсос так просто замер,чувствуятолько,каккрепкосжатоегозапястье.Онлишьвзглянулбабушке

в глаза, надеясь услышать какое-то объяснение.Никогда бы не подумал,чтоонаспособнанаподобнуювспышку,всегдавиделвнейтолькодобруюстарушкусмягкимхарактером.Какибольшинствогречанокеевозраста,бабушкаобычнопредоставлялапервоесловомужу.

Наконецдедушканарушилмолчание:–Мысамипредложилинашимдетямпоехатьучитьсязаграницу.Вто

времяэтобылоразумнымрешением,номы-тодумали,чтоонивернутся.Аониосталисьтамнавсегда.

– Я не представлял… – начал Митсос, сжимая бабушкину руку, –непредставлялсебе,чтоэтозначитдлявас.Папатолькооднаждыговорило том, почему вы отправили его с тетей Ольгой за границу,новподробностиневдавался.Этокак-тосвязаносгражданскойвойной?

–Да,отчасти,–ответилдедушка.–Пожалуй,порарассказатьбольше.Еслиинтересно,самособой…

– Конечно интересно! – воскликнул Митсос. – Всю жизнь я почтиничегонезналопрошломотца,иниктомненерассказывал.Теперь-тояуже,наверное,достаточновзрослыйдляэтого?

Бабушкасдедушкойпереглянулись.–Какдумаешь,Катерина?–спросилдедушка.–Думаю,онмогбыпомочьнамдонестиовощидодома,чтобыямогла

приготовить на обед его любимую гемисту, – с улыбкой отозваласьбабушка.–Чтоскажешь,Митсос?

Они свернули на улицу, уходившую вверх от моря, и, срезав путь,покаким-тостариннымузкимулочкамвышликрынкуКапани.

– Осторожно, бабушка, – предостерег Митсос, когда они оказалисьу прилавков, где брусчатка была усыпана кусками гнилых фруктовираскатившимисяовощами.

Они купили блестящие темно-красные перцы, рубиновые помидоры,круглые, как теннисные мячики, твердые белые луковицы и лиловыебаклажаны.Поверх всего этого в сумку с продуктами продавец положилпучок кориандра, и его аромат, казалось, заполнил всю улицу.Продуктывыгляделивполнеаппетитно,иихможнобылобысъестьпрямосырыми,ноМитсосзнал,чтовбабушкиныхрукахонипревратятсявсочныеострыефаршированные овощи – это было его любимое блюдо всюжизнь, с техсамыхпор,каконсталпомнитьсвоиприездывГрецию.Вживотеунегозаурчало.

Втойчастирынка,гдеторговалимясом,полбылскользкимоткрови,капавшейсраспластанныхтуш.Знакомыймясниквстретилихкакродных,иКатеринавскореполучилаоднуизбараньих голов, смотревшихнаних

изведра.–Аэтотебезачем,яйя?–Набульон,–ответилабабушка.–Икилограммрубца,пожалуйста.Значит, потом приготовит пацас. Она умела накормить семью всего

нанесколькоевро,поэтомуничегонепокупалазря.–Верноесредствоотпохмелья,Митсос!–Дедушкаподмигнулвнуку.–

Видишь,какбабушкаотвоемблагепечется!Десять минут пешком по обшарпанным улочкам старыхСалоников –

и они оказались у дома, где жили бабушка с дедушкой. У самого входаостановилисьпоздороватьсяслучшимдругомДимитрия–егокумбарос[1]сиделвларькенауглу.Старикизналидругдругаужебольшесемидесятилет, и ни дня у них не проходило без горячих обсуждений последнихновостей. Лефтерис, проводивший дни в киоске, среди газет, разбиралсявгородскойполитике,какниктодругойвСалониках.

Многоквартирныйдомпредставлял собойневзрачное четырехэтажноездание,построенноев1950-е.Общийкоридорвыгляделповеселее:желтыестены, ряд из четырнадцати запертых почтовых ящиков – по одномунакаждуюквартиру.Светлыйкаменныйпол, рябой, как яйцокуропатки,недавновымылискаким-тоедкопахнущимдезинфицирующимсредством,иМитсосзадержалдыхание,покаонимедленноподнималисьполестнице,ведущейкбабушкинойидедушкинойдвери.

Площадка была довольно ярко освещена, тогда как в квартире царилполумрак. Когда старики уходили из дому, жалюзи всегда оставалисьопущенными, но, возвращаясь, Катерина поднимала их и впускалав комнаты свежий воздух. Сквозь тюлевые занавески света проникалонемного. В доме всегда стоял полумрак, но Катерине и Димитрию такнравилось. От прямых солнечных лучей выцветают ткани и портитсядеревянная мебель, так что они предпочитали жить при слабом свете,проходившемсквозьтюль,илиприсветелампочекнизкогонапряжения–лишьбывидеть,кудаидешь.

Митсос сложил покупки на кухонный стол, бабушка быстрораспаковала продукты и принялась крошить и резать. Внук наблюдалза ней, зачарованный тем, какие у нее выходят аккуратные кубики лукаи ровные ломтики баклажанов. Катерина проделывала эту работу ужедесятки тысяч раз, и теперь это выходило у нее с точностью автомата.Никусочкалуканесоскользнулосдоскинастол,наклеенкусцветочнымузором. Все, до последнего атома, без каких бы то ни было отходов,отправилось на сковороду, над которой поднялся пар, когда овощизашипели в масле. На кухне Катерина управлялась с такой ловкостью,

словнобылавдвоемоложе,идвигаласьлегкоипроворно,будтовтанце.Она, казалось, летала над полом, от старого-престарого холодильника,который без конца трясся и гремел, к электрической плите – ее дверцаприлегала неплотно, и приходилось хлопать изо всех сил, чтобы оназакрылась.

Митсос засмотрелся на бабушку, а когда поднял голову, то увидел,чтодедушкастоитвдверях.

–Скоробудетготово,милая?–спросилон.– Еще пять минут, и поставлю жарить, – ответила Катерина. –

Мальчикуженадопоесть!–Надо,конечно.Идем,Митсос,небудеммешатьбабушке.Молодой человек прошел за дедом в тускло освещенную гостиную

и сел напротив него в обитое тканью кресло с деревяннымиподлокотниками. На спинке каждого кресла лежала вышитая накидка,инавсеймебелибелыевязаныесалфетки.Передэлектрическимкаминомстоял небольшой экран, а на нем тонкой работы аппликация – вазасцветами.ВсюжизньМитсосвиделбабушкузашитьемизнал,чтовсеэтосделано ее искусными руками. Единственным звуком в комнате былоритмичноетиканьечасов.

Наполкезаспинойудедушкивыстроилисьврядфотографииврамках.Почти на всех были изображены или самМитсос, или его американскиекузены,нонаходилосьтутисвадебноефото–егородители,дядяитетя.Ав однойрамке–парадныйпортретбабушки с дедушкой.Труднобылодажесказать,сколькоимлетнаэтойфотографии.

–Надоподождатьбабушку,атогдаужначнем,–сказалДимитрий.–Да,конечно.Этоведьбабушкадажезамешокбриллиантовотсюдабы

неуехала,да?Отодноймыслиопереездетакрассердилась.Яженехотелееобидеть!

–Тыинеобиделее,–сказалдедушка.–Онапростооченьсильновсепереживает.

Вскоре Катерина вошла в комнату, а за ней потянулись запахижаренных на медленном огне овощей. Она сняла фартук, села на диваниулыбнуласьобоимсвоимДимитриям.

–Меняждали,да?–Нуконечно,–ласковоответилмуж.–Этожеитвояисториятоже.И вот в полумраке гостиной, напоминавшем не то рассветные, не то

закатныесумерки,началсярассказ.

Глава1Май1917годаСквозь бледный, легкий, словно газовая ткань, туман сверкало море.

Приморский город, самый энергичный и самый космополитичныйв Греции, жил своей жизнью. Это был город необычайного культурногомногообразия, где христиане, мусульмане и иудеи, составлявшие почтиравные доли населения, жили бок о бок и дополняли друг друга, словнопереплетенные между собой нити восточного ковра. Пять лет назадСалоники перестали быть частью Османской империи и вошли в составГреции,нотакиосталисьтерриториеймногообразияитолерантности.

Цвета и контрасты этой пестрой этнической смеси отражалисьвразнообразиинарядовнаулицах:тутбылимужчинывфесках,вшляпахи тюрбанах. Еврейки ходили в традиционных жакетах с меховойоторочкой, а мужчины-мусульмане – в длинных халатах. Состоятельныегречанкивпрекрасносшитыхнарядахснамекомнапарижскуювысокуюмоду представляли собой разительный контраст с крестьянками в богатоукрашенныхвышивкойпередникахивплатках,носившимиизближайшихдеревень продукты на продажу. В верхней части города преобладалимусульмане, в приморской – евреи, греки же в основном населялигородскиеокраины,однаконикакойсегрегациинебыло,ивовсехрайонахжиливперемешкулюдивсехтрехкультур.

Поднимавшиеся на холм за огромной полукруглой аркой береговойлинии, Салоники напоминали гигантский амфитеатр. На вершине холма,в самой высокой точке над уровнем моря, старинная стена обозначалаграницу города. Если посмотреть оттуда вниз, прежде всего в глазабросалисьприметытойилиинойрелигии.Словнобулавкиизигольницыторчали десятки минаретов; тут и там по всему городу, широкораскинувшемуся до самого залива, виднелись отделанные краснойчерепицей церковные купола и десятки светлых зданий синагог. Рядомс этими символами трех процветающих религий попадались и те,что остались с римских времен: триумфальные арки,фрагменты древнихстен и редкие открытые площадки, где все еще стояли, словно часовые,древниеколонны.

За последние несколько десятков лет город похорошел: кое-гдепротянулисьширокиебульвары,такнепохожиенасоседствующиесними

старинныезапутанныеулочки,чтоизвивались,какзмеинаголовегоргоныМедузы, взбегая на крутой холм, в верхнюю часть города. Появилосьнесколько больших магазинов, хотя по большей части торговля по-прежнему шла в маленьких, не больше киоска, лавочках – семейныхпредприятиях,которыхтутбылитысячи,ивсесоперничалимеждусобой,теснясь рядом на узких улочках. Помимо сотен традиционных кафенио,были здесь и кафе в европейском стиле, где подавали венское пиво,иклубы,гдеговорилиополитикеифилософии.

Город был плотно населен. При таком количестве жителей,сосредоточенном в пространстве, окруженном стенами и водой, здесьнеобычайно сгущались крепкие запахи, яркие цвета и неумолчный шум.Крики торговцев льдом, торговцев молоком, торговцев фруктами,торговцевйогуртом–всеониимелисвойособыйтон,авместесливалисьводинблагозвучныйаккорд.

Ни днем ни ночью не смолкала в этом городе все та же неизменнаямузыка. Здесь говорили на многих языках: не только на греческом,турецком, латынии на языке евреев-сефардов; на улицах нередкоможнобылоуслышатьифранцузский,иармянский,иболгарский.Звонтрамваев,крикиуличныхторговцев,регулярныепризывынамолитву,выкликаемыедесятками муэдзинов, лязг цепей на кораблях, входящих в док, грубыеголоса портовых грузчиков, выгружающих на берег продукты первойнеобходимости и предметы роскоши, чтобы утолить аппетиты и бедных,ибогатых,–всеэтовместесоставлялонескончаемуюмелодиюгорода.

Городские запахи бывали иной раз не такими сладкими, как звуки.От кожевенных заводов остро несломочой; в некоторых, самых бедных,районах канализационные воды и гниющие объедки до сих пор сливалив море. А когда женщины потрошили пойманную накануне рыбу,они бросали там же еще теплые, остро пахнущие обрезки, на которыежаднонабрасывалиськошки.

Вцентренаходилсяцветочныйрынок, гдеароматдержалсяввоздухеещемногочасовпослетого,какхозяевакиосковзакрывалиихиуходилидомой, а на длинных улицах цветущие апельсиновые деревья давалинетолькотень,ноииспускалисамыйпьянящийнасветезапах.Удвереймногих домов буйно разрасталсяжасмин, и его белые лепестки устилалидорогу, будто снег. Весь день в воздухе плыли ароматы кухни, вместесзапахомжареныхкофейныхзеренподнимавшиесяотмаленькихпечуроки разносящиеся по всей улице. На рынке продавцы раскладывалиразноцветные пряности – куркуму, паприку, корицу – маленькимиостроверхими горками, а над кальянами, которые курили возле кафе,

виселиклубысладкогодыма.В Салониках в это время расположилось временное правительство,

возглавляемое бывшим премьер-министром Элефтериосом Венизелосом.По всей стране прошел глубокий раскол (известный такжекак национальный раскол) между теми, кто стоял за прогерманскогомонарха, короля Константина I, и сторонниками либерала Венизелоса.В результате того, что последнему удалось взять под свой контрольСеверную Грецию, союзные войска сейчас подошли к самому городу,готовясь выступить против Болгарии. Несмотря на эти отдаленныегрозовые раскаты, жизнь большинства людей мировая война никакнезатронула.Кое-комудажепринеслаобогащениеиновыевозможности.

Одним из таких людей был Константинос Комнинос, и в этовеликолепноемайскоеутрооншествовалсвоейобычнойважнойпоходкойпомощенойверфи.Онприходилпроверить,неприбылалипартиятканей,иносильщики,нищиеимальчишкистележкамирасступилисьпередним,когда он направился прямо к выходу. Все знали, что Комниноснеотличаетсятерпением,когдакто-нибудьстановитсяунегонапути.

Туфли у Константиноса запылились, к тому же к подошве намертвоприлип кусок свежего мульего навоза, и когда Комнинос привычноостановился перед чистильщиком, одним из тех, что сидели в ряд передзданиемтаможни,томупришлосьпоработатьминутдесять,неменьше.

Этот чистильщик – ему было уже под восемьдесят, и его кожа былатакойжетемнойижесткой,какботинки,накоторыеоннаводилглянец,–чистил обувь Константиносу Комниносу уже тридцать лет. Они кивалидруг другу в знак приветствия, но никогда не разговаривали. Это былов обычае Комниноса: все его повседневные дела устраивалисьбез разговоров.Старик трудился, пока кожане заблестела – отполировалоба дорогих ботинка одновременно, нанес крем, а под конец прошелсяпо ним быстрымиширокимимазкамищетки, двумя руками сразу – рукиэти таки летали туда-сюда, вверх-вниз, из стороныв сторону, словноондирижировалоркестром.

Ещене закончив работу, он услышал, как звякнуламонетка, упавшаявеголоток.Всегдаодногодостоинства–нибольшенименьше.

Сегодня, как всегда, Комнинос был в темном костюме и, несмотряна нарастающую жару, не снимал пиджака. Такие привычки являлисьзнакомсоциальногоположения.Идтиподеламбезпиджакабыло такженемыслимо,какснятьдоспехипередбитвой.Языкофициальногокостюма,какмужского,такиженского,–этоязык,понятныйему,язык,сделавшийегобогатым.Мужчинекостюмпридаетстатусидостоинство, аженщине

хорошосшитаяодеждавевропейскомстиле–элегантностьишик.Торговец тканями краем глаза заметил свое отражение в сверкающей

витринеодногоизновыхуниверсальныхмагазинов,иэтогомимолетноговзглядабылодостаточно,чтобынапомнитьему:поразайтикпарикмахеру.Он сделал крюк, свернул в боковую улочку, идущую вверх от моря,ивскореужескомфортомрасположилсявкресле; тутжееголицобылонамылено и все, не считая усов, гладко выбрито. Затем волосы былитщательно подстрижены, так, чтобы расстояние от края воротникадо линии волос составляло ровно два миллиметра. Комниносс неудовольствием заметил, что в волосках, которые парикмахер сдулсножниц,поблескиваетсеребро.

Наконец, прежде чем отправиться в свой торговый зал, он приселзамаленькийкруглыйстолик,иофициантпринесемукофеиеголюбимуюгазету, правую «Македонию». Он просмотрел новости, ознакомилсяс последними политическими интригами в Греции, а потом быстропробежалглазамистатьюовоенныхсобытияхвоФранции.Взаключениеонпровелпальцемпострочкамскурсамиакций.

ВойнабылавыгоднадляКомниноса.Оноткрылбольшойторговыйзалнедалеко от порта, чтобы легче было вести новый бизнес – поставкиматерии для военной формы. Сейчас, когда в армию призывали десяткитысяч,этобылограндиозноепредприятие.Оннеуспевалнаниматьновыхлюдей и отдавать распоряжения. Каждый день требовалось все большеибольше.

Константинос выпил кофе одним глотком и поднялся, чтобы уйти.Каждый день он испытывал острое чувство удовлетворения, просыпаясьиначинаяработуссемиутра.Сегодняегорадоваламысль,чтоунегоестьеще восемь часов в конторе перед отъездом в Константинополь.Доотплытиянужнозанятьсяважнымибумагами.

В этот день его жена Ольга Комнинос выглянула из их особнякана улице Ники и стала смотреть на гору Олимп, едва проступающуюсквозь туман. Становилось все жарче, и она открыла одно из больших,от пола до потолка, окон, чтобы немного проветрить, но ни малейшегодуновениянеощущалось.Звукиразносилисьдалеко–слышалисьпризывына молитву вперемешку с цокотом копыт, стуком колес по мостовойигудкамипароходов,сигналящихотправление.

Ольга снова села и забралась с ногами на кушетку, придвинутуюк окну. Изящные туфельки на низком каблуке она носила только дома,так что их можно было не снимать. Шелковое платье, почти того же

оттенка,чтоибледно-зеленаяобивкакушетки,сливалосьсней,аиссиня-черныекосыподчеркивалибледностьОльгиноголица.ВэтотунылыйденьОльганенаходиласебеместаипилалимонадстаканзастаканом,наливаяегоизкувшина,которыйпреданнаяслужанканаполняласноваиснова.

– Принести вам еще что-нибудь, кирия Ольга? Может быть, чего-нибудьпоесть?Высегоднясовсемничегонеели,–сказалаонасласковымбеспокойством.

– Спасибо, Павлина.Мне что-то не хочется есть. Знаю, что надо бы,носегодняпросто…немогу.

–Авыточнонехотите,чтобыяпослалазадоктором?–Должнобыть,этопростожара.Ольга снова откинулась на подушки, на висках у нее выступили

капельки пота. Голова болела, и она приложила к ней ледяной стакан,чтобысталополегче.

– Ну, если вы так и не поедите, мне придется сказать кириосуКомниносу.

– Это совершенно ни к чему, Павлина. А кроме того, он вечеромуезжает.Янехочуеговолновать.

–Говорят,квечерупогодапеременится.Станетпрохладнее.Вамхотьнемногополегчает.

– Надеюсь, правду говорят, – ответила Ольга. – Такое чувство,чтоибуряможетналететь.

Тутобеимпослышалосьчто-топохожеенаударгрома,ноонисразужепоняли, что это хлопнула входная дверь. За этим звуком последовалиритмичные шаги по широкой деревянной лестнице. Ольга узналаделовитую поступь мужа и отсчитала стандартные двадцать петельвязания,преждечемдверьраспахнулась.

–Здравствуй,дорогая.Как тысебячувствуешьсегодня?–оживленноспросил Константинос, подходя к кушетке, на которой лежала жена,и обращаясь к ней, как врач к не слишком толковому пациенту. – Тебенежарко?–Комниносснялпиджакиаккуратноповесилнаспинкустула.Рубашкананембыламокройотпота.–Язашелтолькочемодануложить.Потом загляну еще в торговый зал на несколько часов перед отплытием.Еслитебенужендоктор,онпридет.Павлинатут за тобойприглядывает?Ты что-нибудь ела со вчерашнего вечера? – Объяснения и вопросыследовали друг за другом сплошным потоком, без пауз. – Смотри,позаботься о ней как следует, пока меня не будет, – сказал Комниноснапоследокслужанке.

Он улыбнулся лежащей жене, но она отвела глаза. Взгляд ее

остановилсянасверкающемморе,видневшемсявоткрытомокне.Ивода,и небо потемнели, рама открытого двустворчатого окна захлопала.Ветерпеременился,иОльгаоблегченновздохнула,когдавлицоейповеялбриз.

Она поставила стакан на столик и положила обе рукинаокруглившийсяживот.Платьебылопревосходноскроено–так,чтобыскрыть признаки беременности, однако в последние месяцышвы на немужетрещали.

–Явернусьчерездвенедели,–сказалКомнинос,легонькоцелуяженувмакушку.–Берегисебя,хорошо?Иребенка.

Они разом посмотрели в одну сторону – в окно с видом на море,в которое уже хлестал дождь сквозь занавеску. Небо прорезала вспышкамолнии.

– Пришли мне телеграмму, если будет срочная необходимость. Но яуверен,чтонебудет.

Ольганичегонесказала.Инеподнялась.– Я тебе привезу какие-нибудь хорошенькие вещицы, – закончил он,

словноговорилсребенком.Помимо целого корабля, груженного шелком, он собирался привезти

жене какие-нибудь украшения – что-нибудь получше, чем изумрудноеожерелье и такие же сережки, которые он подарил ей в прошлый раз.Волосыунеебыличерныекаксмоль,ионпредпочиталдлянеекрасныйцвет. Пожалуй, лучше купить рубины. Как и сшитые на заказ костюмы,драгоценные камни – тоже признак статуса, а его жена всегда былапревосходной моделью для демонстрации всего, что онжелал выставитьнапоказ.

Сеготочкизрения,жизньсейчасбылахороша,какникогда.Онвышелизкомнатылегкойпоходкой.

Ольга смотрела через окно на дождь. Наконец-то влажная жарасменилась бурей. Потемневшее небо раскалывалось от молний,а по аспидно-серомуморю бежали белые барашки – взлетали на волнах,падали и разбивались в пену. Улицу перед домом Комниносов вскоресовсемзатопило.Каждыенесколькоминутводапоогромнойдугезаливаланабережную. Буря была необычайно свирепой, и при виде лодок,подскакивающих на волнах в бухте, Ольга вновь ощутила ужаснуютошноту,котораямучилаеевпоследниемесяцы.

Она встала, чтобы закрыть окно, однако, почувствовав странный,но приятный запах мокрых от дождя камней, решила оставить егооткрытым. Воздух казался теперь почти свежим после дневной духоты,ионасновалеглаизакрылаглаза,наслаждаясьощущениемсоленоговетра

нащеках.Черезминутуонаужеспала.Теперь она была одиноким моряком на рыбацкой парусной лодке,

боровшейся со свирепыми волнами. Платье развевалось на ветру,распущенные волосы липли к щекам, от соленой воды щипало глаза;горизонтпуст,солнцананебенет,иневозможнопонять,кудаонаплывет.Парусанадувалмощныйюго-западныйветер,гнавшийлодкусострашнойскоростью, накреняя так, что вода переливалась через борт. Когда ветервнезапностих,парусаобвислиизахлопали.

Ольгадержалась,стояоднойногойнаскользкомпланшире,адругой–науключине,иотчаянностараласьнеобращатьвниманиянакачкуиревволн.Онане знала, гдебезопаснее–влодкеиливводе, ейведьниразуне приходилось бывать в плавании. Платье уже промокло, и от водянойпылиналицеивгорлеонаначиналазадыхаться.Водавсехлесталачерезборт, и, когда ветер задул снова и наполнил грот, шквал наконецопрокинуллодку.

Может быть, тонуть – это не больно, подумала Ольга,уже не сопротивляясь, когда отяжелевшая одежда потянула ее вниз.Неуклонно погружаясь вместе с лодкой, она увидела бледный силуэтмладенца,плывущегокней,ипротянулакнемуруки.

Тут раздался ужасающий грохот – лодку ударило о скалу. Голыймладенецпропал,иОльгинысудорожныевздохисменилисьвсхлипами.

–КирияОльга!КирияОльга!Ольгаслышалачей-тоотдаленныйголос,задыхающийся,отчаянный.–Вамплохо?Вамплохо?Ольгаузналаэтотголос.Значит,помощьпришла.– Я думала, вы в обморок упали! – воскликнула Павлина. – Думала,

запнулисьобочто-нибудь!МатерьБожья!Думала,вырасшиблись!Внизучто-тотакзагрохотало.

В смятении, все еще где-томежду сном и явью,Ольга открыла глазаиувиделапрямопередсобойлицослужанки.Павлинастояланаколеняхрядом и встревоженно смотрела ей в глаза. За ее спиной было видно,как вздуваетсяиопадает занавескаотполадопотолка, словноогромныйпарус,итутжеподсилойветратяжелаяатласнаяпортьеравзлетелавверхи развернулась горизонтально вдоль комнаты. Конец ткани задел краймаленькогокруглогостолика,азатемлизнулегоужепустуюповерхность.

Не осознавая еще, что происходит, почти как в тумане,Ольга началадогадываться, чем был вызван тот грохот, что разбудил ее и всполошилПавлину.Онаотвеларукойпрядьволос,упавшуюналицо,медленноселаи увидела осколки двух фарфоровых статуэток, разлетевшиеся по всей

комнате:отбитыеголовы,руки–произведенияискусстваценойвтысячидрахмбуквальноразлетелисьвпыль.Тяжестькамчатногополотнаисилаветраскинулиихбезжалостнонатвердыйпол.

Ольга вытерла мокрое лицо тыльной стороной ладони и поняла,чтослезынеушливместескошмарнымсном.Струдомпереводядыхание,онауслышаласобственныйкрик:

–Павлина!–Чтотакое,кирияОльга?–Мойребенок!Павлинапротянуларукиипощупалахозяйкинживот,затемлоб.– Никуда он не делся! Не сомневайтесь! – весело заключила она. –

Нолобуваснемногогорячий…ищекимокрые,по-моему!–Кажется,мнеприснилсядурнойсон…–прошепталаОльга.–Совсем

какнаяву.–Может,послатьзадоктором?..–Этоникчему.Яуверена,чтовсехорошо.Павлина уже стояла на коленях на полу, собирая осколки фарфора

вфартук.И одну-тофигурку в таком состоянии восстановить – нелегкаязадача даже для опытного мастера, а после того как части двухперемешалисьмеждусобой,этобылоивовсеневозможно.

–Это всего лишьфарфор, – успокоилаОльга, видя, как расстроиласьПавлина.

–Чтож…Пожалуй,моглобытьхуже.Яведьиправдадумала,этовыупали.

–Сомнойвсехорошо,Павлина,тыжевидишь.–А я-то должна была смотреть за вами, пока кириосаКонстантиноса

нет.– Ты и так смотришь. И отлично справляешься. И прошу тебя,

не волнуйся из-за этих статуэток. Я уверена, Константинос даженезаметит.

Павлина была членом семьи Комнинос намного дольше самойОльгиизнала,какуюценуимеюттакиеколлекционныефигурки.Онапоспешноподошла к окну и стала его закрывать.От дождя на ковер натекла лужа,и Павлина увидела, что край нарядного шелкового платья Ольги тоженамок.

– Ох ты, господи! – засуетилась она. – И что ж это я раньшенеприбежала.Тутужасныйбеспорядок,правда?

– Не закрывай, – попросила Ольга и встала рядом, чувствуя брызгина лице. – Так хорошо освежает. Ковер высохнет, как только дождь

перестанет.Всеравножаркотак.Павлина привыкла к тому, что у Ольги иной раз бывают странные

причуды.Этобылоейвновинкупослетойчопорности, скакойОльгинапокойная свекровь, старая кирия Комнинос, столько лет управляла этимдомом.

– Ну что ж, только смотрите не промокните, – сказала Павлина,снисходительно улыбаясь. – Вы же не хотите простудиться, в вашем-тоположении.

Ольга опустилась в кресло, стоявшее подальше от окна, и сталасмотреть, какПавлина тщательно собираетосколки.Даже еслибыОльгаибыласпособнанагнуться,Павлинавсеравнонепозволилабыейпомочь.

ЗатучнойфигуройползающейнаколеняхслужанкиОльгебыловиднобурное море. Несколько кораблей стояли в бухте, еле видные сквозьшторм,изредкаихосвещаливспышкимолний.

Богато украшенные часы на каминной полке пробили семь. Ольгавспомнила, что Константинос, должно быть, уже около часа как вышелвморе.Большиекораблиредкоостанавливалатакаяпогода.

– Если ветер будет попутный, так, пожалуй, кириос Константиностолькобыстреедоберетсядоместа,–словноуслышалаеемыслиПавлина.

–Вероятно,–рассеянноответилаОльга.Сейчас для нее существовало только одно: легкие толчки в животе.

Онаподумала,может,малышуслышалштормипочувствовал, будто егокидаетнаволнах.Оналюбиласвоегоещенерожденногоребенкабезмернои все представляла себе, как он безмятежно плавает в прозрачной водеунеевнутри.Слезывперемешкуссоленымиморскимибрызгамикатилисьпоеелицу.

Глава2Когда пришел лихорадочный август, жители Салоников начали

тосковать по теплому маю. Сейчас было сорок градусов в тени, и людизакрывалиокнаиставни,чтобыужасающаяжаранепроникалавдом.

Ветерок какой-никакой веял, но не приносил облегчения: западныйвардарисобдавалгородсвоимигорячимипорывами,покрываявсевдомеслоями тонкой темной пыли. В самое жаркое время дня улицы пустели,и приезжий путешественник мог вообразить, будто эти дома заброшены.Внихбылотихо:людилежаливтемноте,дышалинеглубокоинеслышно,стараясьменьшеобонятьзловоние.

И воздух, иморе были одинаково тяжелыми и неподвижными.Когдадети ныряли, волны зыби расходились на сто метров по бухте. А когдавылезали,тототчасжеобсыхали,инакожеоставалсятолькоедкийналетсоли. Ночью мало что менялось: воздух был по-прежнему неподвижен,какистрелкабарометра.

КонстантиносКомниносзадержалсясвозвращениемизТурции,однакокконцумесяцавсежеприбылдомой.КэтомувремениОльгеужеказалось,что ее беременность длится целую вечность. Ее тонкие лодыжки отекли,акогда-тоизящнаягрудьтакразбухла,чтонеумещаласьниводноплатье,даже сшитое специально с расчетом на беременность. Константиносотговорил жену шить что-то новое в ее положении, и она ходилавпросторнойбелойночнойсорочкеизхлопка,достаточносвободной,дажееслибызапоследниенеделибеременностиОльгаещераздалась.

Через несколько дней после возвращения Константинос перебралсявотдельнуюспальню.

–Тебеместа не хватает, – сказал онОльге. – Будет неудобно, если яполкроватизайму.

Ольга не возражала. Каждая ночь проходила все более беспокойно,и чаще всего ей удавалось поспать не больше часа. Она подолгу лежалана спине в темноте, смотрела в черную пустоту спальни с закрытымиставнями и чувствовала, как сильно толкается ребенок в животе. Толчкибылинастойчивымиирегулярными.Иногдаказалось,чторебенокдвигаетрукамииногамиразом,ивОльгиномвоображениирисоваласькартинка,какойонбудет– сильный,непоседливый, энергичный.Онанедопускаладажемыслиотом,чторебенокможетоказатьсядевочкой.Вэтомслучае

отКонстантиносаможнобылождатьпоменьшеймереразочарования,еслине хуже.Ольга и так уже знала, что не оправдала ожиданий, потому чтодолго не могла забеременеть, и муж не скрывал своего раздражения.Намоментзамужестваейбылодалекозадвадцать;дотогодня,какдокторобъявил,чтоминовалчетвертыймесяцибеременность,повсейвидимости,протекает благополучно, прошлоболее десяти лет. За эти годы ейне разслучалосьсзамираниемсердцаощущать,чтотеперь-томоментнаверняканастал, но раз за разом, к ее отчаянию, все заканчивалось предательскимкровотечениемчерезмесяц-другой.

Еерукалежалана выпирающемживоте,ипальцывздрагивалив такттолчкам– один толчок, другой…«Скорее быужеродить», – думала онаинапевала,словностараясьубаюкатьребенка,новтожевремяуспокаиваясамусебя.

Часы тикали на каминной полке в спальне, еще одни – в коридоре,и бой часов в гостиной каждые пятнадцать минут сообщал, сколькопрошловремени,помогаяотсчитыватьегодотогомомента,когдаможнобудетвстать.Ольгаснетерпениемждала,когдаэтапорапридет.

То,чтоОльгенехваталоместанакровати,былоправдой,однакоболеесущественным для Константиноса было легкое отвращение к ееизменившемуся телу. Он почти не узнавал эту женщину. Как могламанекенщица, на которой он женился, женщина со стройными бедрамии талией, которую он мог бы обхватить пальцами, превратиться в нечтотакое, к чему он почти брезговал прикоснуться? Его отталкивал этоткруглыйживотстугонатянутойкожейиогромныетемныесоски.

Вэтипоследниенедели,лежабезснаисчитаяударыбьющихневладчасов, Ольга часто слышала тихиешаги на лестнице и едва различимыйстукдверивконцекоридора.Онаподозревала,что,когдаложитсяспать,Константинос ускользает из дома и тайно посещает самые дорогиегородские бордели, но ни на минуту не чувствовала себя вправепротестовать. Может быть, когда-нибудь ей снова удастся вернуть егорасположение.

Ольга знала, что Константинос взял ее в жены за красоту.Онанепиталаиллюзий.Еевыбралитакже,каклучшиепортныевыбираютодну из множества манекенщиц. Будучи бесприданницей (ее родителиумерли, когда ей еще и десяти не было), она считала, что в каком-тосмысле ей посчастливилось. Многие манекенщицы, работавшиевСалониках,вконцеконцовоказывалисьвовсеразрастающемсякварталекрасныхфонарей.

Правда,онаиногдазадумываласьотом,чтобылобы,выйдионазамуж

по любви, и понимала, что красота стала для нее не только спасением,ноипроклятием.Ольгазнала,чтоэтотакое–бытьтоваром,вродерулонашелкаилипозолоченнойстатуэтки,купленнымивыставленнымнапоказ.

Став старше, она начала понимать, что физическое совершенствоможетбытьтяжкимбременем,ивтожевремя,стоилоОльгеутратитьего,как ее охватило беспокойство. В последние месяцы она с нарастающейтревогой наблюдала за тем, как увеличивается в размерах ее тело:проступившиевены,торчащийпупок,живот,выпятившийсятак,чтокожананемнатянуласьдопределаиверхнийееслойдаженачалрасходиться,оставляядесяткибледныхполосок,словнооткапельдождянастекле.

Хотя из-за постоянной тошноты она почти ничего не ела, телопродолжало раздаваться вширь. Каждое утро, когда Павлина заплеталачерные как смоль волосы хозяйки и укладывала вокруг головы,двеженщиныбеседовали,глядядругнадругавзеркале.

– Вы так же красивы, как и были, – уверяла Павлина. – Разве чтовталиинемножкопоправились.

–Ячувствую,чтоменяраздуло.Ничегокрасивоговэтомнет.Иязнаю,чтоКонстантиносменятеперьневыносит.

Павлина встретила Ольгин взгляд в зеркале и увидела в нем грусть.Такой, несчастной, она была еще красивее. Увлажняясь, ее черные,какпатока,глазастановилисьещеглубже.

– Он вернется к вам, – сказала служанка. – Как только ребеночекродится,таквсеиналадится.Вотувидите.

Павлина говорила со знанием дела. Она сама к двадцати двум годамродилачетверыхдетейипослепервыхтрехродовмогласлужитьживымпримеромтого,чтоженскоетело,какбычудовищнонираздалосьвовремябеременности, может вернуться в прежнюю форму. Однако послечетвертых родов оно в конце концов утратило эластичность. Ольгавзглянуланауютнуюфигуруслужанки–понейскореескажешь,чтоонавот-вотродит,чемпосамойОльге.

– Надеюсь, ты права, Павлина, – сказала она, откладывая в сторонускатерть,накотороймедленноинеловковышивалакайму.

–Икогдажевыдумаетезакончить?–поддразнилаееПавлина,подносякглазамкусочекткани,чтобыоценитьработухозяйки.–Ребеночек-тоужевэтоммесяцедолженродиться,так?Илинабудущийгодотложите?

ЗашестьмесяцевОльгиныхстаранийвышивкапочтинепродвинулась.Иглывыскальзывалииз вспотевшихпальцев, несколько раз ей случалосьуколоться,икапликровиоставлялипятнанакремовомполотне.

–Никуданегодится,да?

Павлина улыбнулась и взяла у нее скатерть. Возразить было нечего.Ольгинырукинебылисозданыдлявышивания.Пальцыунеебылитонкиеи изящные, но с иголкой управляться не умели. Для нее это был простоспособубитьвремя.

–Яеевыстираю,апотомзакончусама,хорошо?–Спасибо,Павлина.Тебенетрудно?Все последниемесяцыОльга ощущала беспокойство, но в это раннее

августовское утро просто не находила себе места. Ей ни минутыне лежалось спокойно. Когда она сидела, спина болела сильнее,чем в стоячем положении, и боли в животе, уже около недели слегкадававшие о себе знать, усилились. Каждые несколько минут она едванетеряласознаниеотболи.Наконец-тоеевремяпришло.

Была суббота, однако Константинос ушел в контору в половинеседьмого,какобычно.

–Досвидания,Ольга,–сказалон,входявкомнатувтуминуту,когдасхватки ненадолго прекратились. – Я буду в торговом зале. Павлинапошлетзамной,еслибудетнужно.

Ольга попыталась улыбнуться, когда он взял ее ладони в свои.Это должно было ее успокоить, но жест был мимолетным, как касаниептичьегопера, – простаяформальность, от которой она чувствовала себяне более, а менее любимой. Муж словно бы не заметил ее болиинеуслышалеетихихстонов,когдавходилвкомнату.

Вскореонаужевылавголос,потомучтонакатывающаяволнамибольстала нестерпимой, и цеплялась за Павлину так, что на руке служанкиостались следы от пальцев.Нет, такие чудовищныемукимогли означатьтолькоконецжизни,анеееначало.

Прохожиеизредкаслышаливопли,полныемучительнойболи,нотакиезвуки не были чем-то необычным в этом городе, к тому же они тонулив какофонии трамвайного звона, скрипа повозок и криков уличныхторговцев. В десять часов Павлина послала за доктором Пападакисом,который подтвердил, что ребенок вот-вот появится на свет. ПоложениеКонстантиноса Комниноса в обществе было таково, что доктор не могнеостатьсясегоженой,покародыблагополучнонезакончатся.

ВпоследниечасыродовыхмукОльгауженинаминутунеотпускалаПавлининуруку.Онабоялась,чтоиначееенеотвратимозатянетвтемныйтуннельболииунесетизжизни.

Свободной рукой Павлина обтирала лоб хозяйки прохладной водой,которуюейвсевремяносилиизкухни.

–Постарайтесь,чтобыонанемногорасслабилась,–посоветовалдоктор

Павлине.Служанка знала по собственному опыту, что, когда у тебя все тело

разрывает болью, такие рекомендации совершенно нелепы. Сказать быему все, что она об этом думает, но это не имело никакого смысла.Она закусила губу.Этому человеку уже за семьдесят.Пусть он за времясвоей работы принял хоть тысячи младенцев, но все равно дажеприблизительнонепредставляет,каковосейчасОльге.

Постельбыламокраотпота,водыитойжидкости,чтохлынулаизнеепотоком. Ольга чувствовала, что погружается почти в беспамятство,идумалаокошмарномсне,которыйприснилсяейнескольконедельназадикоторыйвтомилииномвидераззаразомвозвращалсякнейвпоследниедни.

Докторустроился в удобномкреслеичитал газету, времяот временипоглядываяначасы,а затембросаявзгляднаОльгу.Казалось,онследилзаней,аможет,простоприкидывал,долголиещедообеда.

Тяжелые шторы были почти закрыты, и в комнате царила полутьма.Доктор держал газету так, чтобына нее падал луч света, пробивавшийсявщель. Только когда отОльгиных криков, казалось, едва не разлетелосьвкускизеркало,оннаконецподнялся.Неподходяслишкомблизко,чтобыне подвергать опасности свой безупречно чистый, без единого пятнышкасветлыйкостюм,онсталвыдаватьновыеуказания:

–Головкаужепоказалась.Теперьнужнотужиться,кирияКомнинос.Для нее сейчас не было ничего естественнее. Всем существом она

желала этого, и в то же время это казалось невозможным, словно ейприходилосьвыворачиватьсянаизнанку.

Прошло около часа. Павлине этот час показался сутками, а Ольге –бесконечностью, в которой ее жизнь измерялась одними толькоприступами боли. Она впала в какое-то исступление. Она не знала,что сердце у нее едва не остановилось и что бедное сердечко младенцабылона волосок от гибели.Она чувствовала только одно – боль.Толькобольиказаласьреальнойвэтипоследниеминутыродовыхмук.

Ребенок выплыл из тьмы на слабый свет, заполнивший комнату.И закричал. Боли у Ольги прекратились, и она поняла, что этот тонкийвопльнеее.Этокакой-тоновыйзвук.

Сминутуоналежаламолча,нешевелясь.Невсилахвздохнуть.Слезысмертельной усталости и облегчения текли по ее лицу. Ольгапочувствовала, что внимание двух людей, до сих пор сосредоточенноена ней, переключилось на что-то другое, находящееся в комнате.Онистояликнейспиной,ионаинстинктивнопонимала,чтоихненужно

отвлекать.Она закрыла на минутку глаза и прислушалась к их тихому

воркованию. Ей не о чем беспокоиться. Ольга чувствовала присутствиечетвертогочеловекавэтойкомнате.Оназнала,чтоонздесь.

–КирияОльга…Ольгаувидела,чтоПавлинастоитуеекровати.Нафонебелойблузки

инеобъятнойгрудислужанкималенькийбелыйсвертокпочтитерялся.– Ваш… ребенок. – Она едва выговорила эти слова. – Вот он,

вашребенок.Вашсын.Вашмальчик,кирияОльга!Да, это был он. Павлина положила крохотное существо в Ольгины

протянутыеруки,иматьссыномвпервыевзглянулидругнадруга.Ольга не могла говорить. Любовь нахлынула на нее мощной волной.

Никогдаонанеиспытывалаболеесильногочувства,чемнерассуждающееобожаниеэтогомаленькогосозданияунеенаруках.Втотмиг,какихглазавстретились,возникланеразрывнаясвязь.

ККонстантиносуКомниносупослалигонцассообщением,и,когдаонпришелдомой,докторПападакисждалеговнизу.

–Увастеперьестьсынинаследник,–доложилонсгордостью,словновсетутзависелоименноотнего.

–Превосходнаяновость,–ответилКомниностакимтоном,словноемусообщилиоблагополучномприбытиипартиикитайскогошелка.

– Поздравляю! – прибавил Пападакис. –Мать и младенец чувствуютсебяхорошо,такчтоямогуоткланяться.

Было уже почти три часа, и доктору не терпелось уйти. Он всегданадеялся, что в субботу работыне будет, а главное, не хотелпропуститьконцерт, который давал сегодня приезжий французский пианист.Программа была полностью посвящена Шопену, и светское обществоСалониковужебурлиловпредвкушении.

– Я на той неделе зайду их посмотреть, а если понадоблюсь раньше,дайтемнезнать,кириосКомнинос,–произнесонсмеханическойулыбкой.

Мужчины пожали друг другу руки, и не успел еще доктор выйтизадверь,аКомниносужепрошагалдосерединыширокойлестницы.Пораувидетьсынасвоимиглазами.

Павлина помогла Ольге умыться и заново заплела ей косы. Кроватьзастелили свежими простынями, а младенец спал в колыбели рядом.Этобылакартинамираипорядка–именното,чтоилюбилКонстантинос.

Даженевзглянувнажену,онпрошелчерезвсюкомнатуидолгомолчасмотрелназапеленатогоноворожденного.

–Нуразвенекрасавец?–спросилаПавлина.

–Янемогуегокакследуетразглядеть,–ответилКомниноссноткойнеудовольствия.

– Вот проснется, еще насмотритесь, – заметила Павлина. Комниносбросил на нее неодобрительный взгляд. – Я только хотела сказать,что сейчас лучше дать ему поспать. А как только проснется, я его сразуквамипринесу.Лучшеужегонетревожить.

–Хорошо,Павлина,–ответилхозяин.–Немоглабытыоставитьнаснаминутку?

Кактолькослужанкавышлаизкомнаты,онвзглянулнаОльгу:–Аон?..–Да,Константинос.После стольких лет безуспешных попыток забеременеть Ольге был

хорошоизвестенглавныйстрахмужа:чтокогдаонанаконецсумеетродитьребенка, с ним окажется что-то не так. Теперь о ее тревоге – как жепоступитКонстантинос,еслитакоеслучится,–можнобылозабыть.

–Онсамосовершенство,–простосказалаона.Удовлетворенный,Комниносвышелизкомнаты.Егождалидела.

Глава3В тот же знойный субботний день, может быть даже в ту же самую

минуту, когда маленький Димитрий Комнинос появился на свет, однаженщинакакразначалаготовитьдлясвоейсемьискудныйужин.ЕедомбылсовсемнепохожнаособнякКомниносов.Какисотнидругих,онстоялвгустонаселенномквартале,устаройгородскойстены,всеверо-западнойчасти города. Там жили самые бедные люди в Салониках – христиане,мусульмане,евреиибеженцы,теснившиесядругудруганаголовах.Денегнаэтихулицахневодилось,затокипелажизнь.

Некоторыедоматутлепилисьпрямокгородскойстене,ипространствамежду ними едва хватало, чтобы повесить сушиться одну-единственнуюрубашку.Семьибылибольшие,денегмало,работуневсегдалегконайти.В этом доме было четверо почти взрослых, но еще не женатых детей –число, типичное для этих мест. Мать работала с утра до вечера, чтобынакормить и обстирать свое маленькое племя, и если горшок с едойне кипел на огне, значит на его месте стоял котел с горячей водой.Она нужна была постоянно – для стирки, для того, чтобы смыть грязьстелапослеежедневнойработывпорту.

Трое сыновей спали в большой комнате, а жена с мужем занималиединственную спальню, и там же спала шестнадцатилетняя дочь –надиваневногахихкровати.Ничегодругогопридуматьбылонельзя,покане выдашь ее замуж, что было крайне маловероятно для девушкибезприданого.

Хозяйкадомаделалапокупкисрасчетоминикогданеразбрасываласьденьгами–большуючастьпродуктовпокупалауторговцев,чтоприходилииз деревни с корзинами лука, картошки и бобов. Мясо было роскошью,его ели только по особым дням, но в супе часто плавали бараньивнутренности – их мясник отдавал даром, если к концу дня оставалисьнераспроданными. В этот день как раз такой суп и кипел на медленномогне–вечеромсъедятегосломтямихлебагрубогопомола,которыймужубыловеленокупитьподорогедомой.Потстекалпо голыммускулистымплечамженщины, когдаонаподбрасывала топлива в огоньподкипящимкотлом. Каждым субботним вечером мужчины собирались вместес двоюродными братьями и племянниками в продымленном кафенио –выпить,посудачитьособытияхпрошедшейнедели.Сейчас,когдакругом

гремелавойна–вЕвропеинетолько,–всегдабылочтообсудить.Вподваледомасемьядержаластарогомула,аснимикозу,чтобыбыл

свойсыримолоко,и,несчитаятысячмух,заселявшихсябезприглашения,в этомубогомпомещенииобитало ещеинесколько кур, строивших себегнезда в грязной соломе. Они были приучены держаться подальшеот задних ног мула, зато без страха собирали объедки возле самых ногкозы.Когдаизкухниненеслозапахамиеды,вдоместоялавоньотнавоза.

Вот в этот-то темный зловонный подвал и влетела в тот день искраиз огня. И раньше тысячу раз такие вот кусочки горячей золы отлеталиот трещавших в огне поленьев и медленно опускались на пол,где дотлевали еще пару секунд и гасли. Но эта пролетела с точностьюметконаведеннойстрелысквозьузкующельмеждуполовицамииналетутолькосильнееразгорелась,набираяскорость.

Она упала на круп мула, откуда ее тотчас смахнул безостановочнои ритмично мотающийся хвост. Отлети уголек налево, он упал бына мокрый, пропитанный мочой пол. Но он отправился направо, упална ворох соломы и, не задержавшись на поверхности, проскочил вглубь,рядомскурицей,сидевшейнаяйцах,–идеальныеусловиядлятого,чтобыжарещетлеющейискрынабралсилу.

Котел наверху все кипел. Усталая хозяйка ожидала своих мужчиндомой приблизительно через час, а пока пошла наверх прилечь. Ее дочьбылаужевспальне,лежалатамоднавтемноте.Кудалегчебылозаснутьсейчас, пока родителей нет в комнате. По ночам отец обычно шумноигруболапалмать,апотомобазасыпалиихрапелидоутра.

Между тем внизу огонь уже разгорелся под ворохом соломы, однакозапахпаленыхперьевиревперепуганныхживотныхнеуслышалинимать,нидочь–обедремалидвумяэтажамивыше.

Каких-нибудь несколько секунд – и языки огня поползлипо деревянным балкам, добрались до потолка. Вскоре весь подвал былохвачен пламенем, стены и потолок превратились в сплошной огонь,он распространялся быстро и неуклонно – вверх, на следующий этаж,азатемнаружу,ксоседнимдомам.

Дажеподнимающаясявдометемператураженщиннеразбудила.Летомв Салониках жара часто стояла невыносимая. Наконец звук, похожийнастрашныйвзрыв, заставилихвскочить.Этокухонныйполпровалилсявподвал.

Водинмигобеженщиныужебылинаногахи,забывосне,обливаясьпотомотжарыиужаса, схватилидругдруга заруки.Огоньужеохватиллестницу,ионипоняли,чтоэтотпутьотрезан,нотутуслышализнакомые

голосавнизу,наулице.Не было времени взвешивать риски. Сначала дочь, а за ней мать

вскарабкалисьнаподоконникибросилисьвниз,полагаясьнамилосердиестоявшихтаммужчин.Азатем,когдаихдомтутжеаккуратносложилсяирухнул,бросилисьбежатьсовсехног,подхваченныелюдскимпотоком,стремительно несущимся на восток. Вскоре они смешались с толпой,совершенно не подозревавшей о том, кто сыграл главную роль в этихстрашныхсобытиях.

Соседискорозаметиликлубыдымаипочувствовалиаппетитныйзапахжареной козлятины, и все успели выскочить на улицу, пока их домане загорелись. Некогда было гадать о причинах пожара, а глазеть –темболее.Огонь распространялся со всей огромной скоростьюнесущегоегосвирепогогорячеговетра.

Закакой-нибудьчасбылиуничтоженыдесяткидомов.Этипобольшейчасти деревянные постройки и летняя засуха превратили городв пороховую бочку. Дождей не было с самого июня, и остановить огоньбылонечему.Вгородеимелосьнесколькопожарныхнасосов,ноонивсебыли старые, и толку от них было мало, да и все равно большая частьзапасов воды шла в многочисленные лагеря союзной армии, стоявшиеподСалониками.

В центре города, где еще не было видно никаких признаков пожара,Константинос Комнинос как раз подходил к своему торговому залу.Шагунегобыллегкий,пружинистый.Наконец-тоунегоестьсын.

Поделиться новостью было не с кем, не считая одного человека.Сколько Комнинос помнил, в маленькой душной каморке у входав торговый зал всегда, день и ночь, сидел смотритель, он же ночнойсторож.Тасос служил здесь ужебольшеполувека. Разилидва в деньонобходилрядыткани,изредкавыходилнаулицу,чтобыотыскатьпродавцалимонадаили купить табаку, но большуючасть времени сиделна одномместе, посматривал по сторонам или спал. В высокое окно, выходящеенаулицу,былвиденкусочекнеба.Поночамэтотмаленькийтемноволосыйчеловек сворачивался клубком и засыпал на диване в той же теснойкаморке, у стены. Комнинос понятия не имел, когда он ест и гдеумывается.Емуплатилизато,чтобыоннаходилсяздесьдвадцатьчетыречаса в сутки, триста шестьдесят пять дней в году, и за все те годы,чтоКомниносзналего,онниразунепожаловался.

Услышав звук ключа в замке, Тасос вышел из своей норы, чтобывстретить хозяина.Он уже знал, что заКомниносом присылали из дому,иемунетерпелосьуслышатьновости.

–КакздоровьекирииКомнинос?–спросилон.– Она благополучно разрешилась от бремени, – ответил

Константинос.–Уменясын.–Поздравляю,кириосКомнинос.–Спасибо,Тасос.Имеетечто-нибудьсообщить?–Нет,всетихо,каквмогиле.Константинос отпер главную дверь в торговый зал и уже собирался

закрытьеезасобой,нотутТасосокликнулего:–КириосКомнинос,чутьнезабылвамсказать:вашбратзаходилминут

двадцатьназад.–Воткак?При мысли о том, что брату что-то понадобилось в торговом зале

в субботу, Комнинос недовольно поморщился. Субботние дни, когда залбыл закрыт для покупателей, он всегда проводил в одиночестве –высчитывал доходы и расходы, проверял денежные поступления,просматривал счета прибылей и убытков, писал письма и занималсядругими делами, несомненно подобающими исключительно главепредприятия.

– Он слышал, где-то на севере пожары начались, хотел узнать,не знаюлиячто-нибудь.Откудабымне знать,когдая тутсижуцелымиднями.

Комниноспожалплечами:– Это похоже на Леонидаса. Как в увольнении, так скорее сплетни

собирать!Славабогу,хотьодномуизнасибезэтогоестьчемзаняться.Комнинос любил прохаживаться в тишине по своему торговому залу,

проводя пальцами по рулонам шелка, бархата, тафты и шерсти. Он могнаощупьопределитьценуматерии.Этобылаегоглавнаярадостьвжизни.Длянеговэтихтканяхбылобольшечувственности,чемвженскойкоже.Рулоныгромоздилисьотполадопотолка,инаковровыхдорожкахвдольвсегопятидесятиметровогозаластоялилестницы,чтобыможнобылолегкодотянутьсядосамыхверхнихрядов.Отодногоконцазаладодругоговсеткани были разложены по цвету – малиновый шелк рядом с пурпурнойшерстью,зеленыйбархат–сизумруднойтафтой.Своимторговымагентамон поручал подбирать не столько конкретные виды тканей, сколькоопределенные оттенки, и с одного взгляда видел, кому из них удалосьрешить эту задачу, а кому нет. Симметрия и идеальный порядокв помещении, без суеты персонала, радовали его безмерно. ОтецКомниноса, от которого он и унаследовал этот бизнес, всегда брал егоссобойв торговыйзал,когдатамнебылонислужащих,нипосетителей

иможнобылонасладитьсятишинойипокоем.–Запомни,–говорилонпятилетнемуКонстантиносу,–вотэтоиесть

альфа и омега нашей жизни. – А затем показывал ему куски тканей,аккуратно разложенные в центре каждого полированного столадлярезки.–Вотэтоальфа,–говорилон,проводяпальцемпоножницам,напоминающимпоформебукву«а».–Авотэтоомега,–ионпоказывалнаторцырулонов,образующихидеальнокруглые«о».–Тому,ктородилсявнашейсемье,другиебуквызнатьинеобязательно.

КаждыйденьКомниносвспоминалсловаотца,атеперьснетерпениемждалтогочаса,когдасможетповторитьихсвоемусыну.

По субботам можно было посидеть здесь спокойно, не чувствуяустремленных на тебя взглядов персонала. Он догадывался, что егонедолюбливают. Не то чтобы его это волновало, и все же было как-тонепосебе.Константиносзамечал,каклюдиобрываютразговор,когдаонподходит, и чувствовал жжение между лопатками, когда они смотреливегоудаляющуюсяспину.

Кабинет у него был устроен наверху, с окнами на три стороны,и из него прекрасно просматривался весь огромный зал, и в длину,ивширину.Рабочимтруднобылоразглядетьегосквозьжалюзи,асамонсосвоегонаблюдательногопунктавиделвсе.Важныхклиентовонвсегдаприглашал в кабинет и приказывалпринести туда кофе.В таких случаяхКомнинос поднимал жалюзи, зная, что гигантская радуга тканейпроизведет впечатление на кого угодно. К нему приезжали покупателисо всей Греции, имало кто уходил, не закупив большуюпартию товара.Ни у кого из оптовых торговцев, даже в Афинах, не было такогоразнообразиявыбора,ионелеуспевалвыполнятьновыезаказы.

Помимо всего прочего, он был монопольным поставщиком шерстидлябольшинства военныхчастей,мобилизованныхвСевернойГреции, –сейчас, когда многотысячные союзные войска стояли у самого городаиценынавсетовары,отзернадошерсти,взлетели.Самоевремябогачамделатьденьги.Комниносвсегдаразбиралсявцифрахлучше,чемвбуквах,ичуял,кудавложитьсредства.

Бизнес достался ему по наследству на двоих с братом Леонидасом,который был моложе на восемь лет, однако молодому человеку вовсенеулыбалосьсидетьцелымиднямивэтомсарае,чтоименовалсяторговымзалом, а еще меньше – вникать в тонкости коммерческих операцийсшерстьюв зависимостиот ееценынарынке.Леонидасбылармейскимофицером,ижизньвоинабылаемуближе,чемжизнькоммерсанта.Междубратьями не было абсолютно ничего общего, если не считать родителей,

и теперь, когда их не стало, эти двое ощущали друг к другу не стольколюбовь,скольконеприязнь.Ещевдетстветруднобылоповерить,чтоониродные. Леонидас – высокий, светловолосый, голубоглазый –былАполлоном,абратрядомсним–Гефестом.

В то время какКонстантинос сидел в кабинете, изучая свой гроссбухи производя в уме вычисления прибылей за прошедшую неделю,процентныхставокирастущихиздержек,которыедолженкомпенсироватьновыйзаказнапятнадцатьтысячметровшерстидлясолдатскихшинелей(наэтоможнопуститьматерию,чтолежитунегонаскладеужедвагода,но продать по цене нынешнего), его брат бежал сломя головупопустыннойулице.

Тасос,прилегшийвздремнутьпослеобеда,проснулсяотгрохотадвери,которуюраспахнулворвавшийсявзалЛеонидас.

–Тасос…–елевыговорилтот,задыхаясь,–намнужнонайтиКосту!–Он здесь. У себя в кабинете, – ответил смотритель. – Да что такое

случилось?Никогданевиделвасвтакойспешке!Леонидаспробежалмимонегоивзлетелповинтовойлестнице,прыгая

черездвеступеньки.–Коста,вгородепожар!Нужновывезтихотьчастьтовара!– Тасос говорил мне, что ты бегал смотреть на какой-то пожар, –

отозвался старший брат, не поднимая глаз от столбиков цифр. Чувствособственнойважностиидостоинстванепозволялоемупоказывать,чтоэтоизвестиееговзволновало.–Непотушилиеще?

– Нет! Бушует вовсю, Коста! С ним не могут совладать! Сам выйдинаулицуипринюхайся!Онприближается!Богаради!Яневыдумываю!

Константиносуслышалвголосебратастрах.Этобылнетоттон,какимонговорил,когдапыталсякого-торазыграть.

Леонидасвзялбратаподрукуиповелвниз,азатемнаулицу.– Еще не видно, но запах чувствуешь? А посмотри-ка на небо!

Дозакатадалеко,аужетемнеет!Леонидасбылправ.Запахгариотчетливоощущалсяввоздухе,иясное

небозатянулосьдымкой.–Яхочупосмотреть,гдегорит,Леонидас.Нехотелосьбыпаниковать

понапрасну.–Ну, я знаю, где горело десятьминут назад, а сейчас ужеможет где

угодно…Ладно,идемпосмотрим,неначалилиогоньостанавливать.На ходу Константинос рассказал брату, что у того теперь есть

племянник. Момент для такой новости был не самый подходящий,но Константинос не мог отказать себе в удовольствии сообщить,

чтонасветпоявилсянаследникегодела.Леонидас очень любил невестку и, бывая в увольнении, непременно

старался наведаться на улицу Ники, чтобы навестить не столько брата,сколько Ольгу. Если ему когда-нибудь суждено жениться, думал он,то хотелось бы найти такую же красивую и спокойную жену, как она.Иногда он сомневался, достоин ли такой холодный человек,какКонстантинос,такойпрекраснойженщины,истаралсянедуматьотом,чтобылобы,еслибыонвстретилОльгупервым.

–Этозамечательно,–сказалон.–Атебенекажется,чтосейчастебелучшебыпобытьсней?

–Всемусвоевремя,–ответилКонстантинос.Леонидасвнедоумениипокачалголовой.ОндумалнетолькообОльге

ималыше,ноещеиославнойПавлине,ккоторойбылглубокопривязан.Померетогокакониторопливошагалинасевер,дымстановилсявсе

гуще, и Константинос остановился завязать лицо шелковым платкомдлязащитыотпепла,кружившегосяввоздухе.Онисвернулинаглавнуюулицуиувиделидвижущуюсянавстречутолпу.Константиносуслучалосьвидеть много сборищ во время политических беспорядков в последниегоды,ноэтилюдипроизводилисовершенноиноевпечатление.

Многиесгибалисьподтяжестьюсвоихпожитков–громоздкихвещей,которые удалось спасти из огня: шкафчиков, зеркал, даже матрасов.Слишком большая ценность, которую нельзя было бросить просто так.Все носильщики города слетелись сюда, учуяв возможность поживитьсяна несчастье, и теперь их ручные тележки, заваленные беспорядочнымикучамивсевозможныхчужихвещей,перегородиливсюулицу.

На горизонте, еще довольно далеко, Константинос со всейочевидностьюувиделяркоезаревоогня,поднимающегосяксамомунебу.

– Теперь веришь? – спросил Леонидас и остановился, закашлявшисьиструдомпереводядыхание.

– Нужно идти назад, в торговый зал, – произнес Константиносослабевшимотстрахаголосом.–Инайтикакможнобольшеносильщиков.

Эта мысль пришла слишком поздно. Всех мужчин, физическиспособных что-то перенести, уже перехватили другие наниматели. Глядяна образовавшуюся свалку, братья поняли, что им остается полагатьсятолько на себя. Вот разве что Тасос поможет. Они повернули назад,кторговомузалу,ипустилисьпочтибегом.

–Думаю,унасосталосьсамоебольшеепарачасов,еслитолькоогоньвскоростинеостановят,–бросилчерезплечоЛеонидас.

Константинос старался не отставать от брата, который был на голову

выше егои куда более атлетически сложен.В ответ он толькопромычалчто-то. Бегать ему не приходилось уже по меньшей мере лет двадцать,итеперьвгрудижгло.Мысльотом,чтоонможетпотерятьсвоитовары,подгоняла его, и через десять минут оба уже стояли в дверях торговогозалаиобъяснялиТасосу,чтонужноделать.

– Я выберу самые ценные ткани, – сказал старший брат, – и выс Леонидасом вытаскивайте их первыми! Складывайте у дверей, потомперевезем по очереди на тележке через улицу Эгнатия. По тридцатьрулоновнатележкудолжноуместиться.

Улица Эгнатия была широким бульваром, идущим через весь городсзападанавосток.

–Туда-тоужогоньникакнедойдет,все,чтомыперевеземнаюжнуюсторону,останетсявцелости,–сказалЛеонидас.

Онивтроемпринялисьзаработу.ВпервыезадесятьлетКонстантиносбегал вверх-вниз по лестницам, вытаскивал рулоны материи и швырялна пол. Там их подбирал Леонидас и вытаскивал из здания, а Тасосукладывал на тележку. Вскоре первая тележка была загружена, и Тасосс Леонидасом вместе покатили ее по улице. Через пять минут сложилирулоныудверейателье.

– Присмотрите за ними, хорошо? – попросил Леонидас портного. –Мысейчасвернемся.

Объяснений тут не требовалось. Десятки других коммерсантови торговцев стаскивали свои товары на эту сторону улицы. У всех былаоднаитажемысль:сюдаогоньнедоберется.

Улицы наполнились криками и удушающим запахом дыма, а в этотденьибезтогодышатьбылонечем.

Ктомувремени,какЛеонидассТасосомвернулиськторговомузалу,впроходеужележалооколосотнирулонов,предназначенныхдлявывоза.

– Берите сначала фиолетовый шелк, потом красный бархат. Шерстьпойдетвпоследнююочередь, а веськрепдешинвывозите следующимжерейсом–всецветаподряд–дапостарайтесь,чтобыкремовыйнеслишкомпачкался…

Стоило Константиносу взяться разбирать ткани, как страсть к нимохватила его с новой силой. Распоряжения, как их спасать и как беречь,так и сыпались одно за другим, непрерывно, как разматывающийсяизрулонашелк.

За последний час, с той минуты, как он сообщил брату о рождениисына,Константиносниразунеподумалнионоворожденном,ниожене,ниотом,вбезопасностилиони.Вконцеконцов,онинаходилисьпотуже

сторонуулицы,чтоиегобесценныеткани,азначит,имничтонеугрожало.Тасос с Леонидасом вернулись за четвертой партией. Перед тем

какначатьготовитькотправкепятую,обаснялирубашкиитеперьутиралипотсолба.

–Постарайтесьсветлыенепачкать,ладно?На светлых тканях оставались пятна от пота. Это распоряжение

наконецвывелоЛеонидасаизсебя.–Ну,знаешь,Константинос,из-закакого-томаленькогопятнышка…–Еслимыхотим сохранить ткань для свадебныхплатьев, так нужно,

чтобыонапослеэтогогодиласьвдело,аэтастоитнесколькотысячдрахмзаметр!

–Богаради,даневселиравносейчас?Яличновообщенепонимаю,почемутынеидешьдомой,кженеисыну!

– Потому что знаю, что они в безопасности. А этот торговый зал,возможно,нет.Ятутбольшуючастьжизниработалпосемьднейвнеделю.Если ты, Леонидас, не способен понять всю ценность того, что видишьпередсобой,тояэтопонимаю.Иотецпонимал.

– Все эти ткани не будут стоить ничего, если мы их отсюдане вывезем, – перебил его старик. Он только что выбегал на улицу,гдезапахдымаусилился,толпылюдейстали,кажется,ещебольше,и,еслитолькоэтобылнеобманвоображения,дажекакбудтожарчесделалось.–Мнекажется,времениунасмало.

Братьявзглянулидругнадруга,ещенеостывотзлости.Леонидас подхватил рулон темного бархата и вышел с нимна улицу.

Тасосправ.Нужноотсюдаубираться.Он бросил рулон на тележку, бегом вернулся в зал и схватил

Константиносазаруку.–Идем,быстро.Леонидасчувствовал,чтобратготоввырваться.Онпотащилегоквыходу,идажетутКонстантиноснепожалеллишних

секунд, чтобы запереть дверь на три замка. Тасос уже дошел, с трудомволоча тележку, до конца улицы и свернул направо, к улице Эгнатия.Воздух уже был так задымлен, что нечем стало дышать, слышался трескогня.

Через пару минут они догнали старика и увидели груду рулоновна тротуаре. Прохожие вежливо обходили препятствие, думая толькоотом,чтобыубратьсяподальшеотопасности.

–Нужнозатащитьвсевнутрь,–торопилКонстантинос.–Дактожестанеткрастьбархат?–сердитовозразилЛеонидас.

ПортнойужепомогалТасосузатаскиватьрулонытканейвсвоеателье,ивскоренаполупосредикомнатыобразовалсяплотныйштабельизпочтидвухсот рулонов. От вопроса брата Константинос упрямо отмахнулся.Теперь в его распоряжении сколько угодно людей, которые будутвыполнятьегоуказаниябезспоров.

Тут вдруг пол под ним качнулся, и все ателье заходило ходуном.Только что оно казалось надежным укрытием, а теперь все – и портной,ибратьяКомнинос,иТасос–выскочилиобратнонаулицу.Где-товгородепрогремелвзрыв,апотом,срединарастающегохаосаипаники,–ещеодиниеще.

Люди,убегавшиеотогня,казалось,ещеприбавилишагу.– Это иностранные военные, – сказал кто-то из проходящих. – Дома

взрыватьначали.Это было не безумие, а единственная надежда задержать огонь.

Поскольку воды в городе катастрофически не хватало, оставался лишьодин выход – противопожарное заграждение, и солдаты союзной армиипришлинапомощьгороду.

– Надеюсь, это поможет, – сказал Константинос. – А нам, пожалуй,порауходить.Уменяженанесколькочасовкакродила.

–Поздравляю, кириосКомнинос!Какойнезабываемыйдень! – сказалпортной.

– Да уж, такой день не забудешь! – ответил Комнинос, чутьулыбнувшись. – Бог даст, завтрамыпридеми заберем это все отсюда. –Наконецонповернулся кТасосу. –Немоглибывы сходитьпосмотреть,какделавторговомзале,исообщитьмне?

Тасоскивнул.– Думаю, нам пора идти, – напомнил Леонидас, озадаченный

уверенностью брата в благополучном исходе. – Не хочешь зайти Ольгууспокоить?

– Я уверен, что с ней ничего не случится. У нее там Павлина есть.Ановорожденныеведьпервоевремявсеравноспят?

–Не знаю, – ответилЛеонидас. –Я с нимиделанеимел.Но уверен,чтовсеужезнаютопожаре.

Вот уже целый час или около тогоЛеонидас все сильнее тревожилсяза Ольгу. Он с изумлением наблюдал за братом, которого не волновалоничего, кроме бизнеса. Как так можно – совсем не думать о женеи новорожденном сыне? Если бы Леонидас женился на такой женщине,какОльга,онабылабыцентромегожизни.

Они спустились к морю и двинулись вдоль берега. Здесь все было

как всегда: роскошные виллы на набережной, корабли в гавани, молчаглядящиедругнадруга.

Резкий запах висел в воздухе, но копоти теперь, когда солнце село,было уже не видно на фоне ночного неба. Удивительно, но в отелекакнивчемнебывалонакрывалиужиндляпостояльцев,азастоликамикафе люди потягивали напитки. Салоники словно раскололись на дваразныхмира.НаюжнойсторонеотулицыЭгнатияопожарезнали,однакобыли уверены в собственной безопасности. Помочь они ничем не моглиисчиталисвоимдолгомсохранятьспокойствие.

А в это время Тасос направлялся обратно на север. Почувствовавсильный запах жареной баранины, он догадался, что мясной рынок,должнобыть,тожегорит,аувидевобезумевшихотстрахаовец,бегающихпоулицам,уверилсявправильностисвоейдогадки.

Видеть бегающих без присмотра животных уже довольно странно,нотутонвпридачуковсемуувидел,чтокнемулетиткакая-тогигантскаяптица. Она упала на мостовую в каких-то нескольких сантиметрахот Тасоса, и только тут он понял, что это не птица, а стул. Три ножкиизчетырехотломилисьприударе.Всяулицабыла заваленаброшеннымивещами, и до сих пор, готовясь бежать, люди выбрасывали из окон всеподряд: швейные машинки, столы, шкафчики… Они уже поняли,чтоникогданевернутсявсвоидома,иотчаяниеовладелоими.

Со слепой покорностью человека, уже полвека служащего однойи той же семье, Тасос намеревался во что бы то ни стало выполнитьпоручение хозяина. Когда встречная толпа преграждала ему путь,он останавливался иждал, прижавшись к какой-нибудь двери, и в концеконцовдобралсядоконцаулицы,гденаходилсяторговыйзал.Онувиделязыки пламени в окне второго этажа, однако фасад здания был ещенетронут.

«Ничего, я быстро, – подумал он, – только забегу, книгу заказоввозьму».

Взалеогонь,словноголодноечудовище,жаднопожиралрулонытюляи тафты, прежде чем не спеша, с удовольствием приступить к главномублюду – шерсти и плотному льняному полотну. Рулоны вспыхивали,какспичкивкоробке,ивоспламенялисьдруготдруга.

Зеваки видели, как все окна вдруг вылетели под напором горячеговоздуха. Если бы в этом здании были сложены вместо тканей брускигелигнита,итогдавзрыв,пожалуй,невышелбысильнее.Осколкистекларазлетелисьввоздухеиосыпалисьсмертоноснымдождем.Издание,ивсе

вокругнегобылополностьюуничтожено.

В ту самую минуту, когда Тасоса поглотило пекло, братья ужеподходиликулицеНики.

Им оставалось пройти мимо нескольких соседних вилл, когдаКонстантиносбросил взглядналево, в темнуюбоковуюулочку, и увиделв конце ее зарево. К своему ужасу, он понял: свершилось то, что всесчиталиневозможным.ОгоньпересекулицуЭгнатия.Этоменяловсе.

Ветер изменил направление и стремительно нес огонь на юг, к тойбольшой части города, где были сосредоточены почти все коммерческиездания, а также самые роскошные дома Салоников. Остановить егоне могло ничто. Угроза нависла не только над домом Константиноса,но страшнее для него было то, что его склад, крупнейший склад тканейвовсейГреции,тожеоказалсянапутиогня.

Хотяужебылоясно,чтопожароборачиваетсяужасающимбедствиемдля города, он все еще надеялся, что катастрофа минует лично его,Константиноса Комниноса. Пусть дешевые деревянные дома во всемостальном городе сгорят дотла, но массивный склад из стали и кирпичадолженвыстоять.

Константинос схватил брата за руку. Нужно было бежать домой,и поскорее. Когда они прибежали, Ольга сидела в прихожей, бледная,с потемневшими глазами, и прижимала к груди младенца. Рядом стоялаПавлина, держа в каждой руке по узлу. Обе женщины были в слезах,однако при виде Константиноса и Леонидаса на их лицах отразилосьоблегчение.

– Нужно уходить, сейчас же! – резко сказал Константиносибезпромедлениявывелихнаулицу.

Они шли по набережной так быстро, как только могли, и толькодля младенца не существовало вокруг ничего, кроме тепла материнскихрукисильнобьющегосяматеринскогосердца.Море,чтоплескалосьвсеговнесколькихдюймахотних,немногоутешало.

Греческая армия пыталась кое-где с помощью немногих имеющихсянасосовпотушитьпожар,ноэтобылобезнадежно–всеравночтополиватьиз ведра горящий лес. Теперь главной задачей было благополучноэвакуироватьжителей.

Людисовсехконцовгородасобралисьводномместе,чутьвосточнееБелойбашни,аоттудаихвсевозможнымтранспортомвывозилиподальшеот огня, за пределы города. Кто-то спасался на лодках. С направлениемникто не пытался определиться, главное – бежать. Вся приморская часть

городаужебылаохваченаогнем,ирушащиесязданияпредставлялисобойещеоднуопасность:металлическиебалюстрадысталиплавитьсяи стеныс грохотом обваливались прямо на улицы. Во всей этой Вавилонскойбашне всевозможных наречий те, кого спасали, быстро находили общийязыксоспасателями.

Оранжевое зарево залило небо, словно за пару часов солнце успелозакатитьсяиподнятьсяснова.Весьгородбыляркоосвещен.

Леонидас помог Ольге с ребенком и Павлине сесть в армейскуюмашину. Ольга явно была очень слаба, но Леонидас заверилКонстантиноса, что она в надежных руках и что о ней позаботятся.Торговец сунул в руку офицеру несколько банкнот с обещанием вскоредатьбольше,есливсебудетхорошо,ивелелводителювезтиихвПерею,гдежилодинизегоглавныхклиентов.

Хотя братья и не питали друг к другу особенной любви, Леонидасчувствовал, что его долг – остаться с Константиносом. Они отошли ещенемного на восток, а затем просидели всю ночь и большую частьследующего дня на безопасном расстоянии, у моря, глядя, как гибнетвогнелюбимыйгород.

Вэтотденьмногиеповерили,чтотутнеобошлосьбезчуда.Огонь не разбирал религий.Перед ним устояло несколькоминаретов,

словно стволы деревьев в сгоревшем лесу, но синагоги были разрушеныпочти все. Десятки церквей тоже погибли, однако, дойдя до античнойбазиликиСвятойСофии,огоньвдругтаинственнымобразомостановился.Кто-тосчелэтоответомнасвоимолитвы.

ПоБожьейволеилисампосебе,новетер,порывамиперебрасывавшийогонь из одной части города в другую, стих. Без него пожарраспространяться не мог. Какое-то время город еще тлел, но пламя ужепогасло.

ВпонедельниксутраКонстантиносуне терпелосьвернутьсяв город.Оттуда, где они остановились, невозможно было оценить масштабразрушений,ионбылпо-прежнемууверен,чтоегоскладвпортудолженбылуцелеть.

–Нужновыяснить,насколькоонпострадал,–сказалКонстантинос.Со все нарастающим трепетом братья молча шли к разрушенному

городу. Чем ближе к центру, тем чудовищнее выглядели почерневшиесилуэтывыгоревшихзданий.Самыйвоздух,казалось,былисполненгоря.Город застыл в скорби, и его обгорелые останки словно надели вдовийтраур.

Какой-то человек в лохмотьях стоял с Библией в руках и страстно

проповедовал перед воображаемой паствой. Он читал из ОткровенияИоаннаБогослова:

– Горе, горе тебе, великий город, одетый в виссон и порфируибагряницу,украшенныйзолотомикамнямидрагоценнымиижемчугом,ибоводинчаспогиблотакоебогатство!Ивсекормчие,ивсеплывущиенакораблях,ивсекорабельщики,ивсеторгующиенаморевсталивдалии,видя дым от пожара ее, возопили, говоря: какой город подобен городувеликому!Ипосыпалипепломголовысвои,ивопили,плачаирыдая:горе,горе тебе, город великий, драгоценностями которого обогатились все,имеющиекораблинаморе…

–Похоже…–сказалЛеонидас.– Не будь таким суеверным, – сердито отозвался старший брат. –

Какой-тоидиотустроилпожар.Вотивсе.У самого берега они заметили полузатонувшие остовы сгоревших

рыбацкихлодок.Почтиневероятно,нодонихдолетелиискрыотгорящихприбрежныхдомов.

Многие вышли в этот день в такойжемолчаливый путь – осмотретьразрушения,и зрелище, открывавшеесяим, было страшнее, чемкто-либоиз них мог себе вообразить. Отели, рестораны, магазины, театры, банки,мечети,церкви,синагоги,школы,библиотеки–всепогибло,ижилыедоматоже.Тысячиитысячиихбылиразрушены.

Тишина нависла над городом. Братья видели, как многие разбираютобгорелые развалины своих домов, не веря, что от их жизни ничегонеосталось,крометлеющейзолы,чтобылакогда-то,вероятно,мебелью,одеждой,иконамиикнигами.Теперьничегоуженельзябылоразличить.

НеподалекуотдомаКомниносовбратьямповстречалисьдвеженщины,шедшие рука об руку. Вид у них был такой неуместно элегантныйи безмятежный, головы прикрыты зонтиками от летящей золы – ни датьнивзятьледи,вышедшиенапослеобеденнуюпрогулку,однако,когдаониподошлиближе,братьязаметили,чтообеониплачут,нестыдясьслез.

Дойдядосвоегородногодома,онидоконцапонялигореэтихженщин.Несколько минут братья молча стояли и смотрели, не в силах поверить,что вот это огромное пространство тлеющей земли было когда-товеликолепнымдомом,которыйихотецстроилстакойгордостью.

Воспоминанияодетскойспальнесвидомнамореснеобычайнойсилойнахлынули на Леонидаса, и он вспомнил, как просыпался каждое утрои глядел на пляшущие солнечные зайчики на потолке – отражение волн.Онуехалотсюдамноголетназад,нокартиныпрошлогоярковспыхивалив памяти – одна за другой, стремительно, не по порядку, словно во сне.

Глазаунегодавнощипалоотедкогодыма,висевшеговвоздухе,атеперьизнихпокатилисьслезы.

Константиноссразувспомнилописьменномстолеизсвоегокабинета,о своих личных бумагах, о бесценной коллекции часов, о картинах,о великолепныхпортьерах, так элегантно свисавших от потолка до пола.Всепогибло,ничегонельзявосстановить.Гневвспыхнулвнем,какпламя.

–Идем,Леонидас, – резко сказал он и взял брата за руку. – Тут уженичегонеподелаешь.Нужновзглянутьнаторговыйзал,апотомнасклад.

– И там будет то же самое, – холодно отозвался Леонидас. –Тынепременнохочешьэтовидеть?

– Торговый зал мог уцелеть в огне, – оптимистично предположилКонстантинос.–Покатамнепобываем,неузнаем.

Они вместе деловым шагом зашагали по разрушенным улицам.Константинос упрямо не хотел терять надежду, но когда они дошлидо места, то убедились, что Леонидас был прав. Торгового зала большене было. Ничего не осталось от радуги, которой Константинос такгордился:никрасного,ниголубого,низеленого,нижелтого,–однилишьоттенки серого. Внутрь входить не рискнули. Металлические балкиугрожающенависали под потолком.Кто знает, удержат ли их обгорелыеостаткикирпичей?

– Конструкция склада гораздо более современна, – сказалКонстантинос.–Абольшаячастьзапасовхранитсятам,такчтонебудемздесьзрявремятерять.

Константинос Комнинос отвернулся. Смотреть на эти руины былоневыносимо,иемунехотелось,чтобыбратдогадался,кактяжеладлянегоэтапотеря.

Леонидасвсеещенемоготорватьглазотэтогозрелища,когдазаметил,чтобратужедошелдоконцаулицы.Онпоспешилследом.

Онипошликружнымпутем,таккакнапрямуюкое-гдебылонепройти.Одна опустевшая улица за другой оставались позади. Изредка то тут,то там попадались уцелевшие части зданий, словно они не пришлисьпо вкусу огню. На одном из больших универсальных магазиновсохранилась вывеска «Vêtements, Chaussures, Bonneterie»[2]. Она казаласьтакойяркойивеселой,нотакойнеуместной.Небылобольшениодежды,ни обуви, ни чулок. На той же улице, на столбе, все еще виселпокореженныйметаллическийуказатель«КинематографПатэ».Этисловаужеказалисьстранными,словноиздругогомира.

Наконецпереднимиоткрылосьзрелище,привидекоторогосжалосьбыи каменное сердце: сгоревшая церковь Святого Димитрия, покровителя

города. Пламя поглотило ее. Оба брата помнили, как здесь отпевали ихродителей, и здесь же венчались Константинос с Ольгой. Теперь от нееосталосьлишьпустоеместо–двор,пол,заваленныйкирпичами,расписнаяапсида,открытаявсемветрамисветувпервыезасотнилетсвоейистории.Она казалась постыдно обнаженной. Братья увидели, что среди развалинодиноко бродит священник. Он плакал. Еще один сумасшедшийвыкрикивал слова, сказанные апостолом Павлом об этом самом городе.Никогдаещеониневызываливдушетакогоотклика.

– …В явление Господа Иисуса с неба, с Ангелами силы Его,в пламенеющем огне совершающего отмщение не познавшим БогаинепокоряющимсяблаговествованиюГосподанашегоИисусаХриста!..–кричалон.

Помимоцерквей,Константинос сЛеонидасомувиделируинысинагогимечетей,и,казалось,людивсеженаходиликакое-тоутешениенаместесвоих святынь. Там, где стены устояли, люди собирались группами в ихтени.Междуколонннатягиваливеревкидлябелья,впроходахсинагогужеустроили кухни, а в обгорелых стенах мечетей аккуратно развешенныеодеялаобразовываличто-товродеразгороженныхспален.

При виде двух банков – Банка Салоников и Банка Афин, почтине пострадавших, Константинос ненадолго преисполнился оптимизма,и такое же чувство вызвал у него огромный универсальный магазинс мраморным фасадом, однако эти здания были счастливымиисключениями.

Отель«Сплендид»,гделюдиужиналивечеромвосемнадцатогоавгустав полной уверенности, что сюда огонь ни за что не дойдет, сгорелдо основания. Излюбленное местечко Леонидаса, кафе у моря на краюплощадиЭлефтерия,постиглатажеучасть.Наплощади,бывшейкогда-тоцентромсветскойжизнигорода,царилатишина.

Наконец братья дошли до того места, чуть севернее порта, где былрасположенглавныйскладКомниноса.

Оба стояли и смотрели на то, что осталось от огромного склада.Онсгорелдооснования.

–Мойпрекрасныйсклад, –прошепталКонстантиносчерезнесколькоминут.–Мойпрекрасный,прекрасныйсклад.

Младшийбратвзглянулнанегоиувидел,чтоонобливаетсяслезами.Словнопогибшуюлюбовьоплакивает,подумалЛеонидас,пораженный

тем, что брат не скрывает своих чувств. Когда умерла их мать, он и тостолькослезнепролил.

Покаонистоялиисмотрелинакартинуразрушения,наднимипролетел

немецкий аэроплан. Теперь пилот доложит командованию, чтоСалоникивесьма успешно справились с собственным уничтожением. Сами немцынесделалибыэтоголучше.

Тем временемместная газета на французском языке готовила первыйвыпусксодняпожара.Хлесткийзаголовокподводилитог:

LAMORTD’UNEVILLEГИБЕЛЬГОРОДА

Глава4Пять дней после этого Ольга ничего не слышала о Константиносе,

нобылатакпогруженавзаботыоребенке,чтоомужепочтиинедумала.Дни и ночи стали неотличимы друг от друга – беспокойные, бессонные.Иногда ей удавалось укачать маленького Димитрия, и он засыпал,нообычнонедольшечемнаполчаса.

Павлина жила с Ольгой в одной комнате в огромном доме в Перее,принадлежавшем старому другу Константиноса, богатому экспортерутканей,которыйотправлялзаграницунеоднупартиюеготовара.Изокнабыловидно,чтонадгородом,вдесятикилометрахотних,всеещевиситзавесадыма.

ГибельСалоников казаласьОльге чем-то далеким, но во вторник онаполучила вести от Константиноса, что практически все, чем он владел,уничтожено.

–Мнеоченьжаль,–сослезаминаглазахпроговорилахозяйкадома.–Этотакужаснодлявас…всепотерять!

Ольга была благодарна ей за сочувствие, но не могла найти в себедолжного эмоционального отклика. Да, потерять все было бы ужасно,новедьснейэтогонепроизошло.«Все»лежалоунеенаруках.Ребенокбылсейчасцентромеемира,ивсеостальноебылоневажно.

На следующий день Константинос, остановившийся в отелев уцелевшей части города, пришел навестить жену и ребенка. Он ужезанялсявосстановлениемтого,чтоосталосьотсклада.Товарсгорелвесь,нооснованиястеносталисьцелы,иКонстантиносначалотстраиватьскладзаново. Он разослал распоряжения, собираясь пополнить запасы товара,а как только прибудут новые партии тканей, их нужно будет где-тохранить. Уже через несколько дней, которые ушли на составление искаовыплатестраховки,Константиносотставилэмоциивсторону.

– Я выстрою свой бизнес заново, еще лучше и прочнее, чем был, –заверилонОльгу.

Работы по восстановлению дома пришлось отложить на многиемесяцы. Это не было для Константиноса главной задачей. ОднакоОльгапонимала, что гостеприимством, оказанным ей в Перее, нельзяпользоваться бесконечно. Первоначально речь шла всего о несколькихднях,аониживутздесьужедвенедели.

Прибрежные районы города и почти весь северо-запад былиразрушены,новерхняячасть,гдепрошлоОльгинодетство,непострадала.

Маленький домик на улице Ирини, номер три, доставшийся имс сестрой после смерти родителей, сейчас пустовал, и Ольга подумала,чтоэтобылобыидеальноеместонатовремя,покаидетремонт.СестраеедвагоданазадуехалавВолос,ксыну.

В следующий раз, когда Константинос пришел их навестить, Ольганеувереннопредложилапереехатьтуда,покаихвиллунеотстроятзаново.

– Домик, конечно, маленький, но мы поместимся… – Ольгин голособорвался. Она уже почувствовала, что Константиносу не по душе этазатея.

Весь этот домик мог бы поместиться в одну гостиную их прежнегоособняка. Человеку, всю жизнь прожившему в богатом прибрежномрайоне, даже думать о квартале, где придется толкаться локтями –в буквальном смысле – с мусульманской и еврейской беднотой, былодовольно противно. Удивительно, размышлял он, как только Ольгинастрогаякрасота,еебелаякожамоглирасцвестивнищетеигрязигородскойокраины.

ОднакоОльгабыланастроенарешительно.– Пожалуйста, Константинос… Павлина может спать в мансарде.

Онанепротив,–умолялаона.–Иэтожевременно.Похоже было, что лучшего решения все равно не найти. Все дома,

которые можно было бы снять в аренду, сгорели до основания.СнекоторойнеохотойимногочисленнымиоговоркамиКонстантиносдалсвоесогласие.

На неделеОльга с ребенком вернулись в город.Павлина отправиласьтуда несколькими днями раньше, чтобы убрать дом, а Константиносдолженбылприехатьквечеру.

Возница вез ее в город, объезжая сильнее всегопострадавшиеулицы,и всеже масштаб разрушений был очевиден. Через месяц после пожара,уничтожившего почти весь город, запах пепелища, который невозможнобылоспутатьнискакимдругим,по-прежнемувиселввоздухе.

Ольга успела мельком увидеть призрачные остовы величественныхгородских зданий, их пустые окна, слепо глядящие на море, а потомиостанкивиллыКомниносов.

Они с ребенком прибыли на улицу Ирини около полудня. Была ужесерединасентября,носолнцепалило,каквавгусте.

Выйдяиз экипажавконцеузкойулочки,Ольгаувидела,чтоПавлинаразговаривает с какой-тоженщиной, и узнала ее.ЭтобылаРозаМорено,

еесоседка.Роза была вне себя от радости, увидев Ольгу, и тут же наклонилась

поближе,чтобырассмотретьмладенца.– Милая моя, я так счастлива тебя видеть – и поздравляю! –

сказала она. – И выбралже твой малыш время, когда родиться! Но затокакаярадость,чтотыопятьбудешьжитьздесь.

–Спасибо,Роза.Ятожерада.Почтимеханически,взнакдоверияиприязни,онапротянуладитяРозе,

и та прижала его к себе, с наслаждением вдыхая сладкий младенческийзапах. У нее самой двое сыновей были еще маленькие, но ведь особыйзапахноворожденногодержитсянедолго.

Ониневиделисьбольшедвухлет,нобыстрообменялисьлюбезностямииновостямиоглавныхсобытияхвсвоейжизни.

– Улица наша мало изменилась, сама увидишь, – сказала Роза. –Нам повезло, что огонь сюда не дошел. Синагога наша сгорела, но,по правде говоря, уж лучше синагога, чем дом. Ты только не говориникому,чтоятаксказала.

–Амастерская?–спросилаОльга,когдаРозаотдалаеймладенца.–Сильнопострадала,ноэтоделопоправимое!Морено, еврейская семья, жившая в доме номер семь, владела одной

изсамыхпопулярныхшвейныхмастерскихвгородеитожепокупалатканиу Константиноса Комниноса. Муж Розы, Саул, унаследовал мастерскуюотсвоегоотцаисобиралсявбудущемпередатьеесвоимсыновьямЭлиасуиИсааку.Одномуизнихисполнилсятолькогод,адругомучетыре,однаковсеужебылорешено.

Через несколько часов после пожара Саул начал делать новыевыкройкивзаменсгоревшихисметалшвыунесколькихкостюмов.Многиелюди остались в чем были, так что Саул предвидел ажиотажный спроси был достаточно практичен, чтобы воспользоваться ситуацией. Одинкупец из Верии продал ему в кредит на полгода несколько рулоновнедорогой шерсти, и он тут же приступил к работе, обошел несколькихклиентов,чтобыснятьмерки.

–Думаю,мытутустроимсякак-нибудь,правда,кирияОльга?–сказалаПавлина,когдаонипереступилипорог.

–Да,пожалуй,устроимся,–ответилаОльга.–Я здесьчувствуюсебякакдома…

Те немногие пожитки, что остались у них, в основном одеяла,простыни, пеленки и другие детские вещи, внесли в дом. КирияМоренопринесла подходящий по размеру ящик дляфруктов, которыймог сойти

вместоколыбели.Онавыстлала егоизнутримягким,постелилавышитыепростынкииодеяльцесименемДимитрия.

В доме номер пять, между Ольгой и Морено, жила мусульманскаясемьяЭкремстремядочерьми.ГоспожаЭкремкак-тозашлапослеобедасподаркамидлямалышаисладостямидляОльги.Онабылаоченьдобраяженщина, правда, объяснялась с соседями по большей части улыбкамиижестами,потомучтогреческогопочтинезнала.

Ольга была рада вернуться в теплую, знакомую атмосферу дома,где она выросла, улицы, полной дорогих воспоминаний. Все, кого оназналасдетства,по-прежнемужиливтехжедомахибылирадысноваееувидеть.Онискоропростилиейто,чтопослезамужестваонабылаздесьтакойредкойгостьей.

Тепло и близость радовали в эти дни Ольгу, но не Константиноса.Столь тесное соседство с другими людьми, то, что их слышно за стенойи даже с улицы, казалось ему невыносимым. В большей части домовтеперь,послепожара,жилопонесколькосемей.Загородоморганизовалилагеря беженцев для тех, кто остался совсем без крова, но когда у братаиликузенаестькрышанадголовой,естественноожидать,чтоонразделитс тобой свою удачу. Вот так и вышло, что в некоторых домах по улицеИрини, с ветхими полами, с подвалами, отведенными для скотины,ютилось до пятнадцати человек сразу, со всеми вытекающимипоследствиямивродешумаибеспорядка.

Константинос открыто выказывал недовольство, и хотя Ольга всегдаисполняла свой, пожалуй, самый главный свадебный обет, а именно:никогдаинивчемнеперечитьмужу,наступилмомент,когдаунеевсежевырвалосьнеосторожноеслово.

– У меня здесь клаустрофобия начинается, – пожаловалсяКонстантиноспослебеспокойнойночи.

–Японимаю,этоневиллауморя,номненравится.– Ты выросла на этой улице, Ольга, – возразил муж. – Тебе это

привычно!–Даведьнамещегораздолегче,чемдругим,–тихосказалаона.Ольга слышала рассказы о лагерях беженцев, которые разбили

загородомдлядесятковтысячлюдей,оставшихсябезкровапослепожара.Хотяонибылипобольшейчастихорошоорганизованыдобросердечнымииностранцами, однако все необходимое выдавалось строго по норме,и с наступлением зимы их обитателям будет нелегко. Единственныйвыход, кроме этого, остававшийся семидесяти тысячам бездомных (еслиродственники не могли их принять), – бесплатный поезд до Ларисы

или корабль до Волоса, где строились новые дома. Большинствооставшихся на улице были евреями, и тысячи из них вынуждены былиуехать.

Но как ни велики были потери этих людей, Константинос считал,что он потерял больше. Относительные цифры его не интересовали.Он был одним из самых богатых людей в городе, значит и его личноеблагосостояние пошатнулось сильнее, чем у других.Страховая компанияприслала письмо с уведомлением, что при таком количестве прошенийо выплатах они не в состоянии предложить ему полную компенсацию,каконожидал.

–Мнебынехотелосьвыслушиватьпоученияотсобственнойжены,–отрезал Комнинос. – Ты ведь ничего дурного не видишь в такой жизни,какнаэтойулице,правда?

–А ты видишь одни недостатки. Так почему бы тебе тогда не найтикакое-нибудьдругоеместо?

Ольга не видела, как рука взлетела к ее щеке. Только почувствовалаодин-единственныйхлесткийудар.

Павлина вернулась с прогулки с малышом и обомлела, увидев,что Ольга рыдает на кровати. Когда хозяйка наконец подняла головуот подушки, чтобы объяснить, что случилось, Павлина с изумлениемиужасомувиделанаеещекекрасноепятно.

– Какой позор, – сказала Павлина. – Его отец никогда бы такогонесделал.Ибраттоже.

–Ияжеегонепоучала,Павлина.Простовысказаласвоемнение.–Аончто,ушел?–Да,исказал,чтобольшездесьжитьнебудет.Малышапорабылокормить,иразговорпрервался,ноОльгапонимала:

ихотношениясмужемуженикогданебудутпрежними.Оправившись от первоначального потрясения после пощечины,Ольга

призналасьсебеиПавлине,чтоотсутствиевихмаленькомдомегрозногомужа стало громадным облегчением. Он прислал записку, что вернулсявтотжеотель,гдежилпослепожара.Оттудабылоближекегостройкам,и это был достаточно благовидный предлог для тех обитателей улицыИрини, которые могли полюбопытствовать, почему ушел кириосКомнинос.

Все шло спокойно, пока через несколько дней Димитрий не сталплакать гораздо больше обычного, и даже Павлина, гордившаяся своимумением обращаться с младенцами, ничего не могла поделать.Для человека, появившегося на свет меньше месяца назад, этот малыш

отличалсянаредкостьгромкимипронзительнымголосом.ОльгасПавлинойпоочерединосилиегонаруках,часамиукачивали,

ноничтонепомогало,онвсеплакалиплакалинеуспокаивался,сколькониприкладывайегокгруди.

ОднаждыутромнеожиданноявилсяКонстантинос.–Ребенканаулицеслышно!–рявкнулон,отчастиот злости,отчасти

чтобы перекрыть рев младенца. – Он болен, должно быть! Почемузадокторомнепослали?

–Маленькиечасто так кричат, горлопробуют, – сталаоправдыватьсяПавлина,заметив,чтоОльгаслегкавздрогнулаотгневногоокрикамужа.

Константиносповернулсякней.– Скажу доктору Пападакису, чтобы зашел после обеда, – резко

сказал он. –Я знаю,Павлина, у тебя имеется некоторыйопыт, и всеже,думаю,стоитузнатьмнениеспециалиста.

После этого, не считая редких визитов, Константинос устранился.Денег давал достаточно, чтобы прокормиться, но обедать с нимине оставался. Ему было не по себе на этой улице, где скотины былобольше, чем людей, и где он сам чувствовал себя как свинья в тесномзагоне.

Вскоре на улицу Ирини наведался доктор Пападакис. До сих пор онв этой части города никогда не бывал и, как и Константинос Комнинос,даженепыталсяскрытьотвращение.Вовремясвоегократкоговизитаонсохранялналицетакоевыражение,словнозабрелсюдаслучайно,попути.

Доктор осмотрел мать и младенца и немедленно объявил, что бедав материнском молоке. Его не хватало. Димитрию придется найтикормилицу.

Ольга выслушала этот диагноз не без огорчения. Ее так радовалоощущение близости, когда она кормила ребенка.Но она сделает все так,каклучшедлянего.

Прелесть жизни на такой многолюдной улице в том, что всегданайдется кому прийти на помощь – подметку ли прибить, крысу липоймать, записку ли отнести на другой конец города. Решение задачи,ктожебудеткормитьДимитрия,оказалосьпрямоподрукой.

– Я Элиаса уже почти не кормлю, – сказала Роза, – а молока у менясколькоугодно.Хочешь,явозьмусь?

Этоказалосьсамыместественнымвыходом.И не прошло и дня, как Димитрий сосал уже другую грудь. Живот

унегоопятьбылполон,ионсновасталрастиикрепнутьподпостояннымулыбчивым, обожающим материнским взглядом. Мужу Ольга не стала

говорить,коговзялавкормилицы,–знала,чтооннеодобрит.Даже на этой улице, которая богачу показалась бы просто нищей,

существовало крепко сплоченное сообщество. Жизнь бок о бок сделалалюдейнеменее,адажеболеетерпимымидругкдругу.

Все дети играли вместе – христианские, мусульманские, еврейские,и когда они затевали салки возле местной церкви, или среди развалинсинагоги, или у одного из множества минаретов, которые все ещевозвышались над городом, никто и не вспоминал, что это святое место.Темболееневажнобылоим,ктоккакойрелигиипринадлежит.

Они понимали, что чем-то отличаются друг от друга. «А почему ты,Исаак, говоришь не так, как мы? – поддразнивал, бывало, кто-нибудьиз мальчиков-христиан. – И почему по субботам играть не выходишь?»Маленькихмусульмантожедразнили.«Аяслышал,какмойотецговорил,чтотвойдядявчеранапился!»–«Нуичто?Мамаговорит,еслионнесамракиюпокупал,такэтоничегонезначит!»ВоттакижилилюдинаулицеИрини:мирясьсособенностямидругдругаипривычнозакрываяначто-тоглаза.

Вноябревгородесостоялсясудебныйпроцесс,закоторымвсеследилис большим интересом. Супружескую пару, жителей той части города,гдепредположительновозникпожар,обвиниливподжоге.Константинос,который теперь заходил на улицу Ирини проведать жену реже чем разв неделю, появился там как раз в тот день, когда огласили вердикт,ияростнонастаивалнатом,чтоподжогбылпреднамеренным.

Подсудимых оправдали, но по складу своего характера Константиносбыл неспособен поверить, чтобы такая катастрофа могла бытьслучайностью,–нужножебылонакого-тоизлитьсвойгневпослетакихпотерь.

– Выходит, нас хотят убедить, что гибель нашего города – простонесчастныйслучай?!–воскликнулониударилкулакомпостолу.

Вопрос был риторическим. Ольга в эти дни не решалась ни в чемвозражать мужу, хотя про себя считала: уже то, что эта пара потерялавовремяпожаравсесвоеимущество,говоритвпользуихневиновности.

ВэтоутроКомниноседвазамечалженуиребенка.Сидел,уткнувшисьвгазету.Ольгастоялауплиты,помешиваякофедлямужа,идумалаотом,что его гнев доходит до кипения ровно за то же время, за какоеподнимается темная жидкость в маленькой турке. Она налила кофевчашечку,поставилапереднимнастолиотошла.

Оправдание несчастных беженцев было не единственным важным

событиемэтогодня.Вотужемесяцвыходилиежедневныесводкиновостей–свидетельство

острых противоречий внутри Греции. Как раз перед этимопустошительным пожаром король Константин покинул страну, и егосменил на престоле сын Александр, который, вопреки отцу, поддержалВенизелоса. Очистив армию от роялистов, Венизелос, снова ставшийпремьер-министром,втянулнеслишкомпрочнообъединившуюсяГрециюввойнунасторонеАнтанты.ВрезультатевсегоэтогоЛеонидасКомниносотправилсясражатьсянаМакедонскийфронт,насеверстраны.

Поставки сукна для армейских мундиров оказались прибыльнымбизнесом для Константиноса Комниноса. Каждый день войны приносилему огромные барыши. Если удастся снова поставить дело на широкуюногу, думал он, миллионы драхм будут у него в кармане. Пустьинфраструктура города разрушена, но он сумеет обернуть ситуациюсебенапользу.

Ольганаблюдала замужем– за тем, каконбыстролистает страницыгазеты, почти не обращая внимания на другие новости дня.Оннесобиралсядолгозадерживатьсянадвоеннымисводками,пустьдажеегороднойбратведетв атакусолдат где-тонапередовой.Единственное,чтозанималоегосейчас,–поскореебывернутьсянасклад,гдевэтотденьвозводилилеса.

Комнинос одним глотком выпил кофе, встал, чмокнулОльгу вщеку,потрепалпоголовкемалыша.Димитрийлежална грудиматериикрепкоспал,ничегонезнаяомировыхбедствиях.РозаМоренотолькочтоушла,теперь малыш несколько часов не шевельнется. Ничто не нарушало егопокойибезмятежность.

–Кактут,всехорошо?Какребенокспит?Вопросы вылетали один за другим, и ни один из них не требовал

ответа.Константиносторопился,иуОльгинебылонималейшегожеланияегоудерживать.

– Склад будет готов через несколько месяцев, – сказал он. – Потомнужно будет заняться торговым залом. А там посмотрим, как бытьсдомом.

Ионушел.Ольгастоялавдверяхисмотрела,какщеголеватаяфигурамужа быстро удаляется по мощеной улице. Темный, хорошо скроенныйкостюм и фетровая шляпа резко выделялись среди одежд здешнихобитателей.Асильнеевсегобросаласьвглазаегостремительнаяпоходка,почтисрывающаясянабег.Емунетерпелосьвырватьсяотсюда.

Месяц за месяцем счастливо текли на улице Ирини. Жара спала,итеперьвсечащесиделидома,аненаулице.РозаМореноприходилапятьраз в день, а после вечернего кормления засиживалась еще на часилидольшеиприводилассобойребятишек.

Бывало, что иОльга сПавлиной заходили в соседний дом кМорено,а к ним присоединялась кирияЭкрем с дочерьми.При светемерцающейсвечки начинались рассказы. К кофе всегда подавался щедрый кусоктопишти – медового пирога с грецкими орехами, который Роза пеклапо традиционному еврейскому рецепту. Держа на коленях Элиаса,она вспоминала истории о том, как ее предки попали в Грецию болеечетырехвековназад,ирассказывалатак,будтоонитолькосегоднясошлинаберег.

– Нас было двадцать тысяч – тех, кого вышвырнули из Испании, –говорила она со сдержанным негодованием, – зато когда мы прибылив Салоники, султан только обрадовался. «Вот глупцы эти католическиемонархи – изгоняют евреев. Турки стали богаче оттого, что они здесь,а испанцы – беднее!» – воскликнул он. – Иногда она вставляла фразына ладино[3] и тут же переводила. – И жили мы тут припеваючи, дажесоставлялибольшинствоздешнегонаселения!Тутстоялидесяткисинагог,иСалоникисталиназыватьlaMadredeIsrael[4].

Да,поговоритьоналюбила.–Мывоссоздализолотойвектут,вСалониках,каккогда-товИспании,

и встретили здесь все привычные религии вперемешку: ислам,христианство,иудаизм.Ижилисчастливовсевместе,каждыйвсвоейвере.Даже климат тут оказался такой же, и фрукты такие же – гранаты! –восклицалаонаулыбаясь.

МатьСаула,чтожилавместе с сыноминевесткой,не зналанисловапо-гречески, говорила только на ладино. Она все время сидела в углу,одетая в традиционную одежду сефардских евреев – белую блузку,расшитую жемчугом, длинную юбку, фартук, плотный атласный жакет,отделанный мехом, и шаль, тоже расшитую жемчугом. Иногда онарассказываласказки,аневесткапереводилаихнагреческий.

ДевочекЭкремзавораживалиеесказкиодалекомгородеподназваниемГранада, где было когда-то столько мечетей, и замков с башнями,инадписейарабскойвязьюнастенах.Онижеваликусочкисладкогопирогас орехамии воображали себе это сказочноеместо –невероятно красивоеи экзотическое, куда они, может быть, когда-нибудь поедут вместе.Госпожа Экрем часто читала что-нибудь из своей многотомной «Тысячи

и одной ночи», и в сонном полусвете мать рисовалась девочкамШахерезадой, рассказывающей свои чудесные сказки о судьбеи предначертанном ей жребии. Она читала по-турецки, а старшая дочьпереводилакаждуюфразунагреческий.

КогдаонисиделивсевместевмаленькойкомнаткеуМорено,ввоздухеощущалась причудливая смесь разнообразных ароматов трав и специй,которыми приправляли еду, церковного ладана, свечного воска, сладкихбулочек, дурманящего запаха кальяна, а еще грязных детских пеленокисрыгнутогомолока.КогдадомойприходилСаулМорено,отнегокислопахло потом.Он работал без устали, чтобы успеть выполнить все новыеиновыезаказынаармейскиемундиры.

Димитрийпривыкктому,чтоегопередаютсрукнарукиикачаюттонаодномколене, тонадругом,привыкслышатьсамыеразныевыговорыи видеть над собой разные лица. Он вдыхал десятки разных запахови любил, когда его тискали разные люди из разных семейств. В первыенесколькомесяцевсвоейжизнионвиделвокругодниулыбки.Ивсевремяулыбалсявответ.

–Митси,Митси,Митсимой!Митси,Митси,Митсимой,–распевалидети,играяснимвпрятки.

ВсеэтимесяцыКонстантиноспо-прежнемувелреконструкциюсвоегобольшого склада у дока, расширил его, прихватив территорию, которуюраньше занимало соседнее здание, сгоревшее дотла. Равнодушныеформальные визиты на улицу Ирини тоже продолжались, но он никакнемогскрытьсвоегоотвращенияксамимееобитателямиктому,вкакомколичествеониютилисьвдомишкахразмеромнебольшеегогардероба.

Леонидасже,приехаввроднойгороднапобывку,необнаружилвсебетакой неприязни к улице Ирини и, кажется, даже предпочитал еегородскому центру, где располагалась его собственная убогая квартирка.Павлина всегда встречала его горячей едой, Ольга – улыбкой,а Димитрий – неприкрытым восторгом. Мальчик обожал дядю, которыймог целыми часами петь ему песенки или показывать фокусы, доставаяневедомо откуда ириски и монетки. Стоило дяде Леонидасу появиться,тутжераздавалисьрадостныекрикиисмех.

План полной реконструкции города был составлен французскимархитектором Эрнестом Эбраром. Предполагалось, что на месте узкихулиц проложат бульвары и построят роскошные здания. Это гораздобольше соответствовало тем перспективам, к которым стремилиськоммерсанты вроде Константиноса Комниноса, и он тоже радовалсяпреображению города, однакоместныемусульмане и евреи не разделяли

еговосторгов.СемьяМореностревогойуслышала,чтоизвилистыеулочкик югу от улицы Эгнатия, где жили в основном евреи, в прежнем видевосстанавливатьнебудут,ибóльшуючастьобщинывытеснятнаокраины.То же касалось тех районов города, где обитали мусульмане. Их тожеизгонялиизцентра.

По счастливой случайности уцелевший во время пожара квартал,гденаходиласьулицаИрини,непопалвзонуперепланировки.Пускайтамбыло тесно, но гармоничный уклад жизни полюбился ее обитателям,иниктоизнихнехотелперемен.

Константинос закончил перестройку склада, и еще года не прошлопосле пожара, как склад заработал вновь, принося ту же ежемесячнуюприбыль, что и раньше, – и даже более того. Теперь можно былоприступатькстроительствуторговогозала.

В ноябре 1918 года война, в которую были втянуты народы со всехконцов земного шара, закончилась. Греческие войска, сражавшиесянаМакедонскомфронте,помоглисломитьсопротивлениенемцевиболгар,затем последовало полное поражение Германии. После того как былподписан мирный договор и победители начали кромсать поверженнуюОсманскую империю, Элефтериос Венизелос надеялся, что за грекамипризнают право на контрибуцию. Много лет он пестовал грандиознуюмечту: вернуть огромные территорииМалойАзии, захваченные турками,и восстановить Византийскую империю. В это время более миллионагреков жило в различных областях Малой Азии, многие из них –в Константинополе. Главной мечтой Венизелоса было отвоевать этотгород,отнятыйуГрециив1453году.

Согласно условиям договора Венизелос надеялся получить контрольнад Константинополем и Смирной, городом на западном побережьеполуострова. Для многих мусульман в Салониках это было неспокойноевремя.Союзникитолькочторазгромилиихбратьев-мусульманвТурции,ионивтайнежелалипобедыОсманскойимперии.

Однако ещедо того, какмирныйдоговор сГерманиейбылподписан,амбиции Венизелоса бросили греческую армию в новое опасноепредприятие. В мае 1919 года, пока старший брат подсчитывал барышиотпроданнойшерстиисукнадлявоеннойформы,амаленькийплемянникиграл в прятки с приятелями на улице Ирини, Леонидас Комниносотправился в Малую Азию. При поддержке французских, британскихи американских кораблей двадцатитысячное греческое войскооккупировалоСмирну,считавшуюсяоднимизлучшихпортоввЭгейскомморе.

Предлогом для вторжения была охрана города от итальянцев,высадившихся у самых его южных границ, но, кроме того, Венизелосзаявлял, что должен защитить сотни тысяч проживающих там грековот турок.Пять лет назад почтимиллион армян-христиан выселили из ихдомовипогналибосикомвпустынюнавернуюсмерть.Существовалриск,что греков, населявших эти земли из поколения в поколение, можетпостигнуть та же участь, и эта мысль укрепляла решимость ЛеонидасаКомниносаиегосолдат.

Оккупация обошлась относительно малой кровью (турецкомукомандующему приказано было не сопротивляться), однако избежатьзверствнеудалось,инесколькосотентурокбылиубиты.

ЛетомтогожегодаполкЛеонидасапредпринялуспешноенаступлениена востоке. Целью его был захват территорий, прилегающихк оккупированной Смирне. По мере того как турецкое национальноедвижениенабиралосилу,сопротивлениестановилосьвсеболееотчаянным,но, несмотря на это, греческие войска сумели захватить бóльшую частьзападнойтерриторииМалойАзии,методичноразрушаяпопутитурецкиедеревнииистребляяжителей.

ЗахватСмирнывызвалвТурциивсплескнационализма,имногиетуркимечтали о мщении. Они нанесли ответный удар, зверски убив тысячигреков,в томчислежившихуЧерногоморя.Чудовищныезверствабылинасовестиобеихсторон–деревниигородастиралисьслицаземли.

ЗавсеэтовремяЛеонидаслишьразприезжалдомойнапобывку.Зашелнаскладкбрату,нобольшуючастьнеделипровел,сидявмолчаниивдоменаулицеИрини.Ольгазаметила,чтоонизменился.Казалось,заодингодпостарелнадесять.

ТольководномЛеонидасосталсяпрежним.Привсейсвоейусталостион всегда находил время и силы для маленького Димитрия. Однажды,придя в гости, принес ему хулахупи часами забавлялплемянника, сноваисновапытаясьнаучитьегогонятьобручтак,чтобыоннепадал.

В начале 1921 года полк Леонидаса принял участие в новомнаступлении. На этот раз целью была Анкара. Хотя греки и потерпелипоражениевдвухкрупныхбитвах,имвсежеудалосьзахватитьнекоторыестратегические позиции в центральной части Малой Азии, и к летуказалось,чтодоокончательнойпобедынетакдалеко.Леонидасужетогдасчитал ошибкой не воспользоваться плодами победы и не продолжитьнаступление, однако полку был отдан приказ стоять на месте, и выборанебыло–пришлосьподчиниться.КакиопасалсяЛеонидас, туркизаэтовремя организовали новую линию обороны по ту сторону реки Сакарья,

встакилометрахотАнкары.Вконцеконцовгрекидвинулиськреке.Причисленномпревосходстве

можно было рассчитывать на легкую победу, однако последвадцатиоднодневного кровопролитного сражения с неприятелем,укрепившимсянавозвышенности,угрековподошликконцубоеприпасы,и им пришлось отступить, сдав позиции, отвоеванные двумя месяцамиранее.

Хотяэтоинебылоокончательнымпоражением,боевойдухввойскахбыл подорван, и среди высших чинов многие, включая Леонидаса,выступализаотходназапад,кСмирне.Другиеженехотелиотказыватьсяот мечты о Константинополе, и в результате грекам пришлосьостановиться и удерживать свои позиции. Такое патовое положениесохранялосьпочтицелыйгод.

Тем временем турки были заняты подготовкой своих войскк решающему сражению. Они ни в коей мере не были заинтересованыв примирении с греками. Руководил кампанией человек, родившийсяв Салониках, в каких-нибудь нескольких сотнях метров от Леонидаса.Сорокалетний, с голубыми, как лед, глазами, Кемаль Ататюрк возглавилнационалистическое движение в Малой Азии и, учредив своеправительство в Анкаре, поставил целью любой ценой разбить грековивытеснитьихобратновСредиземноморье.

В конце августа 1922 года Ататюрк напал на греческие укрепления,изанесколькоднейполовинасолдатоккупационныхвойскбылазахваченавпленилиубита.

Побежденным некогда было рыть могилы в прокаленной солнцемземле, и поля были покрыты незахороненными телами. С многих снялисапоги и оружие. Стаи иссиня-черных мух со зловещим жужжаниемкружилинадними,ожидая,когдастервятникиприлетятзасвоейдобычей.Не было ни цветов, ни поминальных обрядов – греческие герои лежалинеоплаканныеивскореуженеузнаваемые.

Оставшиесявживыхбежалиназапад,кСмирне,рассчитываяспастисьтам. Многие из них успевали совершить чудовищные зверства –насиловали, убивали, мародерствовали, пока не разоряли попавшеесяна пути поселение до основания. В одной мусульманской деревне всехжителей–мужчин,женщинидетей–заперливмечетииподожгли.

В первую неделю сентября тысячи греческих солдат, и в их числеЛеонидас,пришливСмирну,надеясьпокинутьТурциюморем.Попятамзанимишлатурецкаяармия,охваченнаяжаждоймести.Тригодапрошлос тех пор, как турки потеряли этот город, но они никогда не оставляли

намеренияеговернуть.

Глава5Леонидас лежал, привалившись к стене зернохранилища. Голова его

свесиласьнагрудь,изодранныймундирпокрывалипятназасохшейкрови.Износковсапогторчалигрязные,посиневшиепальцы.

В нескольких сотнях ярдов от него на улице показались женщинас девочкой, чистые, свежие, в светлых летних платьях. Девочка шлавприпрыжку и без умолку болтала, с живым любопытством оглядываясьвокруг,–нежная,каксладкийсиропизрозовыхлепестков.Онапонимала,чтовгородечто-топроисходит,нонепонимала,чтоименно.

К груди мать прижимала еще одно дитя, младенца в пеленкахизтакогожесветлогобатиста,расшитогорозовымимаргаритками.

Запоследниенесколькоднейвихпрекрасномгородепроизошлирезкиеперемены. Несмотря на то что творилось в остальной Турции, Смирнапосленесколькихнеспокойныхдней1919года,когдаеезанялигреческиевойска,жилаотносительнобеззаботно,и ееобитатели страннымобразомне ощущали на себе потрясений, прокатившихся по всей Малой Азии.Впоследние теплыелетниеднина улицахраспродавалиурожайинжира,абрикосов и гранатов, люди, одетые в самые разнообразные одежды –здесь можно было встретить все, от персидских тюрбанов до турецкихфесок,–торговалисьиз-заценнаопиум,атласиладаннадюжинеразныхязыков. В опере весь предыдущий месяц был ежевечерний аншлаг, кафена открытом воздухе были переполнены, и струнные квартеты игралисеренадыдляпосетителей.

Еще на прошлой неделе по этим улицам плыл аромат жасминаи свежевыпеченного хлеба из соседней булочной. Теперь тут стоялтяжелый запах немытых мужских тел. Несколько дней назад, послевнезапного появления тысяч греческих солдат, в город начали стекатьсяи мирные беженцы. Они тоже спасались от турецкой армии и оказалисьвтакомжеотчаянномположении.

Население Смирны охватил страх, особенно когда поползли слухи,чтотурецкаяконницауженаокраинахгорода.

–Идемже,любовьмоя,поторописьчуть-чуть,–проговориламолодаяматьсоскрытойтревогой.

Проходямимо,онабросилакосойвзгляднагреческихсолдат,лежащихв ряд, в одинаковых позах, склонив головы на одну сторону, раскинув

ноги. Казалось, их скосили выстрелы расстрельной команды.Это полубеспамятство одолело их после тысячекилометрового переходабезедыипитья,несчитаянаграбленногоподорогевгородахидеревнях.Ониуженемоглипошевелитьсяотизнеможения.

Итутженщиназаметила,чтовзглядысолдатнаправленынаних.– Идем домой. Скорее! – сказала она и чуть ли не бегом кинулась

прочь,тащаребенказаруку.Странная и жуткая тишина на улицах, мертвые тела, которые словно

вдругожили,затаившиесясобаки–всеэтобылонепривычнодляСмирныи взволновало женщину настолько, что она даже перестала чувствоватьстрах.Нервы у нее напряглись, как вот этишелудивые псы, прячущиесявтени.Какиони,онаощущаланеведомую,ноблизкуюугрозу.

В это время в темном сознании Леонидаса кружились в дьявольскомтанце воспоминания и видения. Он еще не знал, что все, чему он былсвидетелем и что совершил сам, уже никогда не сотрется из памяти.Сладким снам не будет возврата. С немногими уцелевшими своимилюдьмионвошелвСмирнунесколькоднейназад,надеясьуплытьотсюдав Салоники. Британские, французские, итальянские и американскиевоенныекораблиспокойностояливгавани,нониодногогреческогофлаганебыловидно.Ониопоздали.Греческиесудаужеушли,увозятысячиихтоварищейпооружию.

Измученные долгим переходом, они нашли на улице местечкодляотдыха.Потомотыщетсякакой-нибудьвыход,апокаонипогрузилисьвтревожныйсонпрямонатвердыхкамняхмостовой.

Через несколько часов Леонидаса накрыло серым одеялом. Нет,это было не томягкое стеганое покрывало, которое когда-то накидывалаему на плечи мать, чтобы теплее было зимой. Это была пелена темногодыма, вползавшего через ноздри в легкие. Ему снился пожар,уничтоживший их семейное предприятие. Тот жаркий деньиразрушительноебуйствоогняожиливпамятиснеобычайнойясностью.Азатемпослышалиськрики:

–Пожар!Пожар!Горим!Крик разбудил Леонидаса, и он понял, что едкий, горький запах ему

не приснился. В Смирне до сих пор сохранялся относительный порядок,учитываято,чтоеенаселениезапоследниедниувеличилосьнанесколькосотен тысяч, но теперь ею овладел хаос, и город ходил ходуном,как во время землетрясения.Людибегалипо улицам с крикомиплачем.Вглазахбогатыхибедныхзастылодинитотжеужас.НадСмирнойвсталозарево.

Солдаты разом вскочили на ноги. Страх прогнал усталость. Потокилюдей проносились мимо, к морю, кто-то прижимал к груди детей,нобольшинствобежалиспустымируками.Попадалисьстайкиребятишек,высыпавших из школ и приютов, мелькнула богато одетая женщина,успевшая схватить самую дорогую шубу и теперь резко выделявшаясяиз толпы в своих соболях. Беженцы, что стеклись в город за последниенесколькодней, судорожно сжималив рукахузлыспожитками, которыеуже протащили за собой сотни, если не тысячи километров. Все онибежаливодномнаправлении.Кпорту.

АрмянскийкварталСмирныподожглатурецкаяконница,чтоворваласьв город, сея гибель и разрушение. Греки, прятавшиеся в своих домах,на верхних этажах, с ужасом слышали, как внизу выбивают дверииобыскиваюткомнаты.Потомдонихдоносилсязапахбензина,которымполивали стены дома, прежде чем поджечь. Выбор был небольшой:обнаружитьсебя,итогдаихискромсаютнакуски,илижеумеретьвогне.

Слухираспространялисьбыстреепожара:обизнасилованияхиувечьях,оботрезанныхженскихголовахнакаждомстолбе,окрысах,пожирающихчеловеческиевнутренности.Какиебыпреступлениянисовершили греки,туркинамереныбылиотплатитьзанихсторицей.Единственнойнадеждойбылодобратьсядоморя.Смирнарушиласьнаглазах.

–Надокак-товыбираться,–сказалЛеонидассолдатам;ончувствовал,чтонеоправдалихнадежд,чтоэтоиз-занегоонизастряливэтомгороде.

– Да ведь в таком виде мы живые мишени, – сказал один из совсемюныхновобранцев,дергаясебязарукавформеннойрубашки.

– Турки никого не помилуют, – согласился капитан. – Но будет,пожалуй, безопаснее, если мы разделимся и станем пробиваться в портпорознь.Такменьшебудембросатьсявглаза.

–Агдесоберемся?– Надо попасть в любую лодку, в какую удастся. Встретимся

вСалониках.Для людей, которые два года провели вместе, прощание вышло

не слишком теплым, но теперь настало время каждому самому о себепозаботиться. Леонидас смотрел, как потрепанные остатки его полкасмешиваютсяслюдскимпотоком,несущимсякморю.Вскореихбылоуженеразличитьвтолпе.

Преждечембежатьследом,Леонидасоглянулся.Столбыогняидымавздымались высоко в небо. Земля у него под ногами вдруг качнуласьотвзрыва,а затемонуслышалгрохотрушащегосядома, звонбьющегосястекла, громыхание рассыпающихся кирпичей. Как и сотни тысяч людей

вокруг, он понял: времени на то, чтобы спастись из горящего города,остаетсясовсемнемного.

В порту местные жители и беженцы дрались за место хоть в какой-нибудь лодке. Первоначальный порядок, когда люди чинно становилисьвочередь,надеясь,чтоместахватит,сменилсяхаосом.Теперь,когдагородпылал и в каких-нибудь нескольких сотнях метров отсюда творилисьчудовищные зверства, всех охватила паника. Страх нарастал с каждымновымчеловеком,прибивающимсяктолпе,чтоужезаняласобойплощадьровно в километр шириной и несколько сотен метров длиной. Это былакатастрофа.

Леонидас, не обремененный ни спутниками, ни пожитками, сумелпробиться в центр толпы. Он видел, как уходят в море маленькиелодчонки, выше бортов набитые стульями, матрасами и чемоданами.В другие лодки, рассчитанные на одного человека с рыболовной сетью,набивалосьчеловекподвадцать.Слышалсяплеск:людибросалисьвводув надежде вплавь добраться до какого-нибудь итальянского суднаи попросить убежища. Иногда раздавался выстрел, и пловца снималтурецкийснайпер.

Леонидаса опалило стыдом. Каждый убитый грек – это возмездиеза мертвого турка. В какую же бессмысленную игру это превратилось!Смертьчеловека,которыйтолькочтонаегоглазахушелподводу,была,по крайней мере, быстрой, а он-то знал, сколько раз он сам и его людистарались,чтобыстраданияжертвы,преждечемонанаконециспуститдух,быликакможноболеедолгимиимучительными.

До сих пор видения позора и ужаса последнихмесяцев преследовалиего только по ночам, а теперь отравляли каждыймиг его существованияинаяву.Онотвелвзглядотводыисталпробиватьсяназад,противпотокалюдей.Глазаунегослезилисьотдыма,изгрудирвалисьрыдания.Нельзяему бежать. У него столько преступлений на совести, как же он можетлезть вперед, на место кого-то другого – мужчины, женщины, ребенка?Любой из них заслуживает жизни больше, чем он. В эти месяцы боевсолдатзахлестнулаволнаненависти,иимказалось,чтолюбоеихдействиеоправданно, а теперь все это сменилось выворачивающим душуотвращением к себе. Омерзительные картины зверских жестокостейвставалиунегопередглазами–одназадругой,ещеиеще…ПортСмирныисчез–вместонегопередЛеонидасомпроплывалимрачныевоспоминанияпоследнихнедель.

Тот, кто не был занят исключительно собственным спасением,непременно заметил бы худого, как скелет, обожженного солнцем

офицера,бредущего,словновзабытьи,прочьотморя.Еговсклокоченныеволосы были белыми от пыли, слезы текли по изрытому глубокимиморщинами,раньшесрокапостаревшемулицу.

Навстречу емушлаженщина с двумя девочками в вышитых платьях.«Афины?» – то и дело спрашивала она и направлялась туда, куда ейуказывали – в очередь к кораблю, плывущему в Пирей, ближайшийк Афинам порт. Ее вежливость и красота служили пропуском – толпараздвигалась, чтобы дать дорогу ей и детям. Жалобный плач малышкитронулбыикаменноесердце.

В это время совсем близко рухнул дом, разлетелись искры.Женщинастоялаужевнесколькихметрахотначалаочереди.

Тлеющийуголекпопалдевочкенарукав.Онтутжепрожегматерию,опалилкожу,девочкагромкозакричалаотболиивыпустиларукуматери,чтобы сбить пламя. Мать тем временем неуклонно пробивалась вперед,ивследующиймигееужеусадиливмаленькуюлодку.

Заметив,чтодочерирядомнет,женщиназакричала:–ГдемояКатерина?Гдемоядевочка?Катерина!Катерина!Катерина!

Малышкамоя!Онасталатребовать,чтобыеевыпустилиобратно,ноприееотчаянной

попыткевскочитьмаленькаялодканачалараскачиваться,исвоейпаникойонаявноподвергалаопасностиостальных.

– Люди бьются за то, чтобы попасть в лодку, а не на берег сойти! –проворчалкакой-тоздоровяк,хватаяеезарукуиусаживаянаместо.–Ну-ка, сядьте быстро, черт возьми, иначе нам отсюда не выбраться! Кто-нибудьдругойвашегоребенказахватит.

Междупятилетней девочкойиморемуже стояла стена людей, сквозькоторуюмалышкенебыловидноматери.

Девочкадержаласьнаудивление спокойно.Этобылееродной город,и она не сомневалась, что найдет кого-нибудь, кто ей поможет. Сквозьводоворот криков, ужаса и огня она побрела из порта.Обожженная руканестерпимоболела.

Тем временем Леонидас все так же, ничего не видя перед собой,неровным шагом шел прочь. Голову сверлила боль, крики отдавалисьв ней, словно звучали не вокруг, а прямо под черепом. Он опустилсяна землю у какой-то двери и зажал уши ладонями, чтобы не слышатьцарящеговокругхаоса.

Наконецонподнялглаза,словнопочувствовавнасебедетскийвзгляд.Девочка в белом платьице была похожа на ангела, только без крыльев,а пожар в отдалении, у нее за спиной, придавал ей какое-то

сверхъестественное свечение. Это была фея, небесный дух, и однако жеонаплакала.

ВидееслеззаставилЛеонидасавстряхнуться,ионподнялся.Рядом с этим маленьким ангелом он почувствовал себя храбрецом.

Онувидел,чтодевочкадержитсязаруку.–Больно,–сказалаонабезробости.–Дайяпосмотрю.Обожженное место нужно было чем-то перевязать, и Леонидас, чуть

поколебавшись,оторвалсвойрукав.–Надобытебяперебинтоватькакследует,нудаладно,покачтоитак

сойдет, – сказал он, обвязывая девочке руку; грубый хлопок цвета хакисмотрелся дико рядом с тонким белым муслином, украшенным,какзаметилЛеонидас,искусновышитымицветами.

–Нуикудажетыидешь?Почемубродишьздесьодна?–Мама с сестричкой уплыли… – Она повернулась и показала рукой

всторонуморя.–Налодке.Еенаивнаядоверчивостьбылапоразительна.–Нутак,значит,надоитебяпосадитьналодку,так?Девочкапротянуларуки,чтобыЛеонидасмогподнятьее,ионивместе

двинулисьобратно,кшумнойтолпе.–Кактебязовут?–спросилЛеонидас.–Иоткудаты?–МенязовутКатерина.Ияниоткуда.– Откуда-нибудь должна же ты была взяться, – шутливо проговорил

Леонидас,довольный,чтоудалосьотвлечьееразговором.–Мнененадобылониоткудабраться.Ясразутутбыла.–Значит,тыздесьживешь?ВСмирне?–Да.Как ни странно, Леонидас поймал себя на том, что улыбается.

Эта детская отстраненность от происходящего казалась почтимистической.Дажеотчаяниеегокак-топоубавилось.

Катерина была легче пушинки. Как фея, подумал он. До сих пор онносил на руках только одного ребенка – своего племянника Димитрия,даитобольшегоданазад.НоитогдаДимитрий,кажется,весилбольше,чем эта маленькая особа. Даже сквозь густой запах пота и дыма,окружавший Леонидаса, он чувствовал, что от девочки, так крепкообхватившей его руками за шею, пахнет чистым бельем и свежимицветами.

Плотная толпа, слыша его властный голос и заметив то, что осталосьотофицерскойформы,расступиласьидалаимдорогу.Леонидчувствовал,

как хрустит под ногами битое стекло, и старался не запнутьсяо валяющуюся под ногами брошенную домашнюю утварь. Ребенок,тем более босой, а таких тут было много, и минуты не продержался быодинвэтомхаосе.

Леонид обратился к женщине, которая, судя по всему, руководилапосадкой,иобъяснил,чтодевочкапострадалаприпожаре.Вскореейужепомогализабратьсявлодку.

– Смотри, рукав мой не потеряй! – весело прокричал Леонидас. –Вернешьпотом!

–Честноеслово!–крикнулавответдевочка.Ее улыбка была первой улыбкой, какую он видел за этот год. За все

времянафронтеемуредкослучалосьвстречатьтакойстоицизм.Леонидас махал вслед девочке, пока лодка не превратилась в точку

нагоризонте.Азатемповернулназад,кпылающимруинамгорода.

Глава6Скаждымгребкомвеслабольшойкорабль,стоявшийнаякоревгавани,

становился все ближе, и Катерина все сильнее радовалась при мысли,что сейчас увидит маму. Когда они подошли к борту, она ухватиласьза металлические перекладины трапа и начала карабкаться наверх. Ожогдавал о себе знать, и, когда чьи-то руки подхватили ее и поднялина палубу, она дернулась – одна из этих рук задела больное место.Женщина,искреннежелавшаяпомочь,погладиладевочкупоголове,далакусокхлебаикружкуводыиусадилаеенаскамейку.Корабльбылбиткомнабитженщинамии детьми.Мужья и отцы ушлинафронт, и тысячи ихполеглитолькозапоследниемесяцы.Почтивсездесьбыливдовами.

–Тычто,одна?–спросилаженщина,видимоответственнаязапорядок.–Уменямаматут,–ответилаКатерина.–Толькоянезнаю,гдеона.–Тогда,может,сходимпогуляем,глядишь,инайдемее?ОнавзялаКатерину заруку,ионивместепрошлиповсемукораблю,

вдольипоперек.Многиебыливнесебяотгоря.Кто-тополучилранение,кто-то сидел и раскачивался из стороны в сторону, подавленныйслучившимсязапоследниесутки.

Катеринакрепчеухватиласьзарукуженщины.–Тыможешьописать,каконавыглядит?–спросилата.–Вочтоодета?–Унеетакоежеплатье,какуменя,–уверенноответилаКатерина.–

Когдаонашьетплатьесебе,тоимневсегдашьеттакоеже.–Тогдананейоченькрасивоеплатье!–улыбнуласьженщина.Ихотя

платье девочки испачкалось, видно было, что оно красивое. Расшитомаргаритками,отделанокаймой,страннотолько,чтоодинрукавсловнобыиздругойматерии.–Чтоэтоутебясрукой?

–Обожглась,–ответилаКатерина.– Боже мой! Не беда, вот найдем твою маму и посмотрим, что там

у тебя, – проговорила женщина озабоченно. – Ну что, не видно еенапалубе?Еслинет,так,значит,онанавернякавнизу.

– У нее еще ребеночек, – словоохотливо прибавила Катерина, –дваилитримесяцавсего.

Женщина уже начинала понимать, что их поиски могут оказатьсятщетными, и пыталась отвлечь девочку разговором: расспросилаоребеночке–мальчикэтоилидевочка,какзовутитакдалее.Минутчерез

двадцатьсталоясно,чтомамуониненайдут.ЖенщинеоченьнехотелосьомрачатьбеззаботноенастроениеКатерины,нораноилипоздновсеравнопришлось бы сказать ей, что дальше искать бесполезно. Ее мамы нетнаэтомкорабле.

– Я уверена, мы ее найдем, а пока придется попросить кого-нибудьприсмотретьзатобой…

Подошла еще одна весельная лодка, чтобы выгрузить на борт новыхпассажиров. Места осталось совсем мало, и женщина, помогавшаяорганизовыватьэвакуацию,сбеспокойствомогляделась.

– Прошу прощения! – обратилась она к женщине, сидевшей междудвумя детьми на большущем узле, в котором теперь было все ихимущество.–Вынемоглибынемногоприсмотретьзаэтойкрошкой?

ЖенщинапротянулакКатеринеруки.–Нуконечно,идисюда, садисьснами,–ласковопроговорилаона.–

Подвинься,Мария.Малышка слышала, что женщина говорит с каким-то незнакомым

акцентом,нолегкопонималаее.Однаиздвухдевочек,сидевшихпобокам,придвинуласьпоближекматери,чтобыдатьместоКатерине.

– Устраивайся поудобнее, – сказала женщина. – Меня зовут кирияЕвгения,аэтомоидочериМарияиСофия.

Ужесмеркалось.Взревелидвигатели,итяжелыйлязгподнятогоякорявозвестил, что корабль отправляется.Катерина склонила головунаплечоМарии, и скоро все три девочки заснули, убаюканные легкой качкой.Они были в числе последних двухсот тысяч эвакуированных из Смирнывэтиужасныедни.

Нарассветекорабльостановилсяупристани.Вчера Катерина от усталости даже не заметила, что две девочки,

с которыми она вместе ехала, были совершенно одинаковыми.Она переводила взгляд с одной на другую и терла глаза, не понимая,чтоэтотакое–разыгрываютее,чтоли?Девочкиводинголосхихикали.Они уже привыкли к такой реакции и часто ради озорства пользовалисьсвоимнеобычайнымсходством.

–Ктоизнаскто?–спросилаСофия.–ТыМария!–ответилаКатерина.–Неугадала!–радостнозакричалаСофия.–Теперьзакройглаза!Катериназакрыла,акогдаСофиякрикнула:«Готово!»–открыласнова.–Какменязовут?–Мария!

–Опятьнеугадала!Никогда еще Катерина не видела такого поразительного сходства.

Волосы у девочек были одинаковой длины – до миллиметра, красныеплатья неотличимы друг от друга. Даже веснушки на носах былиодинаковые.Пароходпростоялоколочаса,покаимвсемпозволилисойти,и за это время девочки успели наиграться сКатериной во всевозможныеигры,которыебылиоснованынаихсходстве.Ктомувременикакнасталовремясходитьнаберег,ониужекрепкоподружились.ВтроемонипошлизаЕвгениейпотрапу,держасьзаруки,какбумажныекуклывгирлянде.

Какой-товоенныйбросилузелЕвгениивгрузовик,ивсевскарабкалисьследом.

–Кудамыедем?–спросилакирияЕвгения,ноответасолдатаКатеринанерасслышала.

Места вокруг были незнакомые, и в первый раз с момента разлукиуверенностьвтом,чтомамагде-торядом,оставилаее.Онаужетакдавноее не видела! Целый день? Или целую неделю? Или месяц?Она прислонилась к какому-то ящику, подтянула колени к груди и тихозаплакала,так,чтобыниктоневидел.Оназнала–такбудетлучше.

Как-то,совсемнедавно,мамаусадилаеерядомисказала:–Тыдолжнадержаться,малышка.Катерина помнила, как мама сама плакала тогда, и чувствовала,

чтохотябырадинеенужнопостаратьсянеплакать.–Твойпапаневернетсясвойны.Онбылоченьсмелымипогиб,спасая

товарища.Катерина гордилась отцоми в свои годыуже умела скрывать печаль,

чтобынепортитьнастроениядругим.Когдаонидобралисьдолагеря,гдеужерасположилисьдесяткитысяч

прибывшихранее,веравлучшеесновапроснуласьвКатерине,ионасталарасспрашиватькириюЕвгению:

–Кудаонинаспривезли?Почемусюда?Амоямаматут?–Видишьли,Катерина,–сказалакирияЕвгениятакмягко,кактолько

могла, – мы сейчас на острове, он называетсяМитилини.Но кто-нибудьнавернякапостараетсянайти…

– Но мама хотела в Афины! – встревоженно сказала девочка. –Этодалеко?

–Нетакуждалеко,–успокаивающеответилаЕвгения,сжимаяееруку.Ни к чему было говорить ребенку правду. Те, кто организовал

эвакуациюизСмирны,думалитолькоо том,каквывезтитакоеогромноеколичестволюдейв безопасноеместо.Главноебыло– спастиихот огня

и от разъяренных турок, где уж тут следить, кто куда уехал и с кем.Беженцев был миллион, если не больше, и надежды отыскать среди нихматьКатериныпочтинебыло.

–Яуверена,чтораноилипоздномыеенайдем,мояхорошая.–Яестьхочу,–захныкалаСофия,когдаонипроходилимимоочереди

засупом.–Можно,мычего-нибудьпоедим?– Сначала давайте найдем, где мы будем спать, а потом уж поедим

чего-нибудь,–ответиламать.Потому,скольконародуздесьсобралось,былопонятно,чтовэтуночь

местовпалаткахдостанетсялишьнемногим.Всехразместитьбылопростонегде.

Несколько часов они терпеливо ждали, когда их устроят, и все этовремя глаза Катерины так и стреляли во все стороны в поисках мамы.Никто не сказал ей, что Митилини почти в двухстах пятидесятикилометрахотАфин.

В палатке София продолжала хныкать. Катерина уже заметила, что,хотя близнецы с виду и одинаковые, в других отношениях очень дажеразличаются.

ЕщенакораблеСофияпохвасталась,чтоонапоявиласьнасветраньше.Мария заспорила: разница, мол, всего-то в несколькоминут, но, видимо,то,чтоонапервойпришлавэтотмир,придалоСофииуверенностивсебе,ионапривыклаверховодитьвовсем.СестраМариябылаееотражением.Словно эхо, она повторяла слова сестры, не имея своего мнения,иопределеннобыламягчепохарактеру.

Наконец усталые девочки улеглись на соломенный матрасипровалилисьвглубокийсон,забывоголоде.

Евгения стояла у входа и разглядывала ряды палаток. Большинствобеженцевпотеряливсе,чтоимели:иимущество,иродных.Многиеизнихбыли погружены в какое-то забытье, ходили словно во сне, без всякоговыражения на изрезанных морщинами лицах. Евгения заметила однуиз здешних обитательниц, выбравшуюся из соседней палатки,и поздоровалась. Теперь они живут меньше чем в метре друг от друга,ихразделяетлишьтонкийхолст–значитэтаженщинаеесоседка.Нота,еслиизаметилаЕвгению,ничемэтогонепоказала.

ИпочтисразужеЕвгенияпонялапочему.Вподоледлинногоширокогоплатья, из тех, какие носили обычно в деревнях понтийские греки,женщина держала больного ребенка. Евгения заметила, что женщинаплачет,носамребеноклежалбездвиженияинеиздавалнизвука.

Женщина прикрыла лицо платком и быстро зашагала прочь,

так и не взглянувЕвгении в глаза.Дизентерия.В очереди ходили слухи,чтоонауноситсотничеловекежедневно,ивгрудиуЕвгениипохолоделоотстраха.Хорошобыпоскорееубратьсяизэтогоместа.

Девочки проснулись и наконец поели хлеба и помидоров с молоком.Уже больше суток они сидели голодными. Близнецы быстро привыкликКатеринекаккоднойизмножестваперемен,произошедшихвихжизни.За последние месяцы все так резко перевернулось с ног на голову,чтолишнийчеловеквсемьенаэтомфонеказалсямелочью.

Как только все поели, Евгения отвела Катерину в пункт первойпомощи.Медсестраосторожноразмотала«бинт»наееруке.Поднимкожаслезлаотплечадолоктя.

–Надопоскорееобработатьисразужеперевязать,–сказаламедсестра,даже не пытаясь скрыть удивление при виде такого большого ожога. –Болит?

–Да,ноястараюсьобэтомнедумать,–ответиладевочка.Катерина морщилась и вздрагивала, пока медсестра смазывала рану

мазью, но вскоре болезненный ожог обмотали ослепительно-белымбинтом, и девочка с гордостью посмотрела на свою аккуратноперевязаннуюруку.

– Приведите ее ко мне снова через четыре дня, – сказала медсестраЕвгении.–Надобудетпосмотреть,невоспалиласьлирана.Тутбактерийхватает,неуспеешьоглянуться,какподхватишьзаразу…

Евгения взяла Катерину за руку и торопливо вывела из палатки.Онасердиласьнамедсестру:зачемжеприребенкеговоритьтакиевещи!

Они пошли по узким «улицам» лагеря к своему ряду палаток, где ихдожидалисьблизнецы.ИвдругКатериначто-товспомнила:

–КирияЕвгения!Намнужновернуться!Ятамкое-чтозабыла.Отчаяние в голосе ребенка не оставляло выбора. Через несколько

минут, нетерпеливо дергая Евгению за руку, Катерина притащила ееобратно в палатку медпункта. Девочка подошла прямо к медсестре,осматривавшейраненуюженщину:

–Мойстарыйбинтувасостался?Медсестрапрервалаработуибросиланадевочкугрозныйвзгляд.Катеринаогляделась.Полужеподмели,нооназаметилаувходакучу

мусора.–Вотон!–воскликнулаонасторжеством,подбежалаивытащиласвой

рукав.– Ну что ты, Катерина, он же грязный. Может, лучше бросить? –

уговаривала Евгения, помня, что говорила медсестра о смертоносныхбактериях,кишащихвлагере.

–Нояжеобещала…–Катеринанамертвовцепиласьврукав.Евгения знала, как девочки умеют упрямиться, и видела, какая

решимостьнаписананалицемалышки.– Ну, так и быть, только придется выстирать его хорошенько,

кактолькобудетвозможность.Выходя из палатки, Евгения заметила брезгливое выражение

медсестры. Не грех и порадовать ребенка хоть чем-то в такихобстоятельствах, сказала она себе. По довольному лицу Катерины былоясно,какважноейбылонайтиэтутряпку.

–Яобещалавернутьегосолдату,–пояснилаона.–Тутещедажеоднапуговичкаосталась.

Евгения присмотрелась повнимательнее. И правда, к рукаву былапришитапуговица.Онапотускнела,ноещедержаласьнаоднойнитке.

Катерина сунула рукав в карман, и они вернулись в палаткукблизнецам.

Мысль о том, как отыскать маму, по-прежнему занимала Катерину,ионисЕвгениейчасамибродилипорядамсамодельныхпалатоквнадеждееенайти.Имвстречалосьмногопонтийскихгреков,такихже,какЕвгенияиеедочери,жившихраньшеуЧерногоморя.Евгениядаженашлакое-когоиз своей деревни под Трабзоном. По пути от родного дома к Смирне,за тысячу километров, родные и друзья потеряли друг друга, и теперьженщинабылабезумнорадасновавстретитьзнакомых.

Катеринаже так и не увидела ни одного знакомого лица изСмирны,ируководстволагеряподтвердилоЕвгении,чтоженщинапоимениЗенияСарафоглувихспискахнезначится.

Евгения молча приняла то, что Катерине, видимо, придется остатьсясними.Здесьвсебыливсхожемположении:разбитыесемьисклеивалисьвновые, кого-то теряли, кого-топринималик себе.Мария сСофиейужепривыкали считать прибившуюся к ним малышку своей сестренкой.Как и у многих девочек в девять лет, у них был силен материнскийинстинкт.Досихпорунихбылатолькооднакукланадвоих,атеперьониполучили новую, да еще такую большую. Катерина с удовольствиемпринимала их заботу и даже позволяла им менять повязку, когдаприходиловремя.Ожогзаживал,нонарукеосталисьглубокиешрамы.

Теплая октябрьскаяпогода располагала к тому, чтобыбольшуючастьвремени играть на улице, а так как в лагере было много детей, девочкибыстро нашли себе новыхприятелей.Но недели складывались вмесяцы,

стало холодать, и все чаще они сидели в палатке. Среди пожитков,чтоЕвгения тащила с собойпо равнинамМалойАзии, нашлось немногошелкадлявышиванияишерсти,оставшейсяотвытканногоковра.Подееруководствомдевочкиначалипроводитьдни зашитьемлоскутныходеялизкусочковматерии,собранныхвлагере.Иногдасюдапривозилистарыевещи от американских благотворительных организаций, и им перепадалакое-какаяодежда,которую,еслииметьдостаточнофантазии,можнобылоукрасить разноцветной вышивкой или аппликацией. В один прекрасныйдень, когда Марию одолела скука, она воткнула иголку в полог,закрывающий вход, и вскоре их «дверь» уже вся была покрытавышивками: девочки «писали» на ней свои имена красными, зеленымииголубыминитками,апотомукрашалицветамиилистьями.

В качестве последнего штриха Евгения сама вышила надпись: «Дом,милыйдом».Этоозначалото,чемсталадлянихпалатка.

Во всяком случае, из памяти детей тяжелые воспоминания о разлукес домом начали уже изглаживаться, и их сны снова стали мирнымиисладкими.

Восновномстараниявзрослыххотьчем-нибудьпорадоватьребятишекприносили свои плоды, но сами они слишком хорошо понимали,что обстановка в лагере с каждым днем становится тяжелее, и начиналиизныватьототупляющегобездействия.

Евгения отдавала себе отчет, что к прежней жизни в Малой Азиивозврата нет и не будет, но никак немогла привыкнуть кмысли, что импридется навсегда остаться на неприветливом Митилини. Они сиделии выжидали.Многие в лагере уже умерли от болезней, и никогда нельзябыло быть уверенными, что следующими не станут они. «Что за ирониясудьбы, – думала Евгения, – пережить такие ужасы в Смирне и умеретьздесь!»

Еды хватало, но зима давала о себе знать.Становилось все холоднее,зарядилисплошныеливни.

Сталидоходитьслухи,чтодипломатыприлагаютусилиякразрешениюситуации. Хоть какое-то утешение. Для детей время не имело большогозначения, но взрослые в большинстве своем чувствовали неумолимоетечениеднейидумалиотом,какуючастьжизниимпридетсяпохоронитьздесь.

Новотводинпрекрасныйденьониуслышалирадостнуюновость:всехих повезут на материк. Несмотря на большое расхождение в цифрах,состоялся договор об официальном обмене гражданами между ГрециейиТурцией.

После опустошительных войн последних лет, посеявших ненавистьинасилие,политикиневиделидругоговыхода.МусульманеуженемогличувствоватьсебявбезопасностивГреции,агрекинемоглибольшемирноуживаться в Турции. Для Турции, с ее обширными территориямии огромным населением, этот обмен мог пройти относительнобезболезненно, а вот Греции он нес разительные перемены: количествожителей маленькой, бедной страны за несколько месяцев должно былоувеличиться с четырех с половиной до шести миллионов человек.Последствия внезапного прироста населения на двадцать пять процентовусугублялись тем, что бóльшая часть прибывающих приезжала почтинисчем,несчитаятого,чтобылонасебе.

Вянваре1923годавЛозаннебылоподписаносоглашение.Втечениегодабеспрецедентноепереселениеизоднойстранывдругуюдолжнобылозавершиться.

Глава7Всю весну, пока шли приготовления к отправке, в лагере царило

нетерпеливоеожидание.Катеринаслышалавсеновыеиновыеразговорыотом,кудаихмогутвывезти, ав головеунеекрутилосьодно:«Афины-Афины-Афины…» Это было последнее слово, которое она слышалаотмамы.Афины.

Когда появилась надежда снова увидеть маму и сестру, Катеринуохватило радостное волнение и она начала считать дни. Каждый деньмалышка вышивала маленький крестик на подоле своего платьяинадеялась,чтоонисмамойвстретятсяраньше,чемонавышьеткрестикиповсемуподолу.

Взрослые тоже, судя по всему, радовались предстоящему отъезду.Им обещали новые дома, и Катерина была уверена, что там-то онаивстретитсясосвоейсемьей.

НаконецкМитилинипристалогромныйкорабль,и всебеспокоились,внесенолиихимявсписокпассажиров.Получивподтверждение,Евгениясдевочкамитутжепринялисьукладыватьвещи.

За последние месяцы в лагерь прибыло еще много семей, и условиястановилисьвсехужеихуже.Ввесеннемтеплеболезнираспространялисьстремительно,ичастобезутешныеродителитерялиещенедавноздоровыхдетейзасчитаныечасы.

Собираясвоипожитки,Евгениясдевочкаминежалели,чтоприходитсяуезжать.Расшитыйпологувходавпалатку,сцветамиилистьямивокругслов«Дом,милыйдом»,уженерадовал.

У пристани царили шум и суматоха. Всех охватило приподнятоенастроение, словно в праздник «Похвалы Богородице», и впервые людиощутилиналицахтепловесеннихсолнечныхлучей.

Те, кто уже был на борту, кричали и махали оттуда друзьям.Им не терпелось отправиться в путь, радостное волнение и ожиданиепереполняли их. Наконец-то перед ними забрезжила надежда на новуюжизнь,совсемивозможностями,какимиманилиАфины.

КатеринастоялапередЕвгенией,арядомсней,побокам–близнецы.Их очередь уже подходила, и тяжелый запах дизельного топливаимашинногомаслаказалсясамымсладкимароматом.

Евгения подняла глаза. Ее соседка по палаточной «улице» махала ей

и что-то кричала с верхней палубы. Все новые и новые пассажирытолкалисьнаборту,ивскорезнакомоелицопропаловнахлынувшейтолпе.Корабльбылнабитбитком.

Чиновниквформеначалопускатьперегородку.–Прошупрощения.Всеместа заняты,кирия.Точнеесказать,корабль

уже переполнен. И так уже пропустили на сто человек больше, чем этостароекорытоспособноувезти.

–Нонеужелиещечетверонепоместятся?!Великалиразница?–Придетсяподождатьследующего.–Нокогдажеонпридет?–спросилаЕвгения,стараясьсдержатьслезы.–Ожидаем.Когда–сказатьнемогу.Новсехсэтогоостровавывезут

в должный срок, – ответил чиновник вежливым, бесстрастным тономчеловека,которыйночьюбудетспатьвсобственнойпостели.

Все эти события затронули его жизнь лишь в одном отношении:емуподнялижалованье.Запоследниенесколькоднейонсорвалнемалыйкуш:бралвзяткиутех,комубылочемзаплатить,чтобыпопастьвсамоеначалосписка.

Всмятениионисмотрели,каккорабльотходитотпристани,иЕвгениявидела, как лица друзей уплывают все дальше и дальше и становятсянеразличимыми.

Чиновник встал к ним спиной, словно хотел загородить от уходящейнадежды.

Евгения бросила узлы с пожитками на землю, чуть ли не к ногамчиновника.

– Ну так будем сидеть здесь, – сказала она. – Тогда первая очередьбудетнаша.

–Каквамугодно,–надменнопроронилтотиотошел.Меньше чем через час на горизонте показался второй корабль. Через

какое-то время, показавшееся мучительно долгим, он тоже присталкберегу,иснованачалсяутомительныйпроцессрегистрациипассажиров.Евгения отправила девочек посмотреть, не найдут ли они чего-нибудьпоесть,иназвалаимена–своеидетей–новомучиновнику.Прежнийкуда-тоушел,аэтот,новый,был,кажется,болеедоброжелательным.

–АсколькоплытьдоАфин?–спросилаЕвгения.–ВасповезутневАфины,–будничноответилтот,даженеподнимая

головыотбумаги,вкоторуюзаписывалимена,–авСалоники.– В Салоники! – Евгению охватила паника. – Но мы не хотим

вСалоники.ВСалоникахмыникогонезнаем.ИзмоейдеревнивсеуехаливАфины!

– Что ж, дело ваше. Вон сколько народу стоит за вами в очереди,онисрадостьюзаймутвашеместонакорабле.Иянемогуихзадерживать.

Евгенияприбеглакпоследнемусредству:– Но Катерина не моя дочь! Ее мать в Афинах!Мы должны ее туда

отвезти.На чиновника это не произвело впечатления. Такие недоразумения

вэтовремясталиделомобычным.– Как бы то ни было, корабля до Афин нет, есть только этот,

доСалоников.–Аещеодин,вАфины,будет?– Понятия не имею – и никто не знает. Послушайте, кирия,

этонеувеселительнаяпрогулка, такчтолучшерешайтепоскорее, хотитевы попасть в список пассажиров или нет. – Он пододвинул ей бумагинаподпись.–Еслинет,отойдите,пожалуйста,всторону…–прибавилоннетерпеливо. – За вами стоят сотни людей, которым, по всей видимости,ненастольковажно,кудаотправляться.

Евгения смотрела, как уголок листка приподняло ветром. Стоит емудунутьпосильнее–иееместонакораблеулетитвместесбумагой.

На решение оставались доли секунды. В Афины отправились все ееземляки, но зато Салоники ближе. А главное – не было никакойуверенности,чтопредставитсядругаявозможность.

–Мыедем!–сказалаонаиприхлопнулабумагуладонью.–Этиместанаши.

–Отлично,–одобрилчиновник.–Подпишите,пожалуйста,вотздесь,что вы мать этим двум девочкам, и… вот здесь – что берете на себяответственностьзатретью.

Евгения, большене колеблясь, поставила в двух строчках неуклюжиеподписи. У нее никогда не было сомнений, даже на минуту, что онадолжнапозаботиться оКатерине, поканенайдется еемать.Это казалосьсамо собой разумеющимся. За то время, как на пароходе из Смирны еепопросили приглядеть за очаровательной крошкой в рваном беломплатьице, Евгения полюбила девочку, как родную. Если бы злосчастнаявойна с турками не отняла у нее мужа (официально он числилсяпропавшим без вести), у нее, наверное, были бы еще дети.Может быть,поэтому она приняла «прибавление» в своем семействе с такойготовностью.

Онивчетверомпервымиподнялисьнаборт,ипрошло,казалось,многочасов, пока корабльнаконецне загрузилиинеподготовилик отплытию.Послышался лязг цепей, и дети, бегавшие взад-вперед по палубе

врадостноможиданииновогопутешествия,сноваподошликЕвгении.Она не сказала им, куда их везут. Ее дочери огорчились бы,

чтонеувидятстарыхдрузей,аКатеринапонялабы,чтомаманевстретитеевконцепути.Атакони,может,инезаметятразницымеждуАфинамииСалониками.

Корабльшелсквозьночь,водаблестелаподполнойлуной.Детикрепкоспали. Узлы с вещами служили им подушками, а одеяла, которые даливлагере,укрывалиотсоленогобриза.

Евгения всю ночь лежала без сна, слышала, как кого-то тошнило,инадеялась,чтоеедевочекболезньобойдетстороной.Несколькочеловеквзошли на борт уже больные дизентерией и теперь метались в жару.Разпятьилишестькто-топереступалчерезееноги,несянарукахбольногоили уже безжизненное тело. Больных старались держать отдельноот остальных – это был единственный способ снизить вероятностьэпидемии. Звуки далеко разносились в тишине, и Евгения слышалабеспрестанное бормотание двух находившихся на борту священников,когда они утешали умирающих или тихо, нараспев читали словапрощальной молитвы. Несколько раз до ее ушей долетал явственныйглухойвсплеск–этотеловыбрасывализаборт.

Онасмотреланатрехдевочек,напрядиихтемныхшелковистыхволос,безмятежно гладкие лбы, длинные ресницы, бросавшие тени на щеки.Этитриневинныхребенка,такмирноспавшиерядом,казалось,светилисьпод лунными лучами. Они были повинны в обрушившихся на нихнесчастьях не более, чем ангелы, на которых были так похожи.Ни одинмиггорянебылимизаслужен.

ЕвгениямолиласьПанагии,чтобытазащитилаихвсех,иуслышалаееПресвятая Дева или нет, но корабль все так же, не сбавляя хода,шелпотемномуморю.

Евгения смотрела на девочек, и веки у нее начали тяжелеть. К томувремени, когда вдали показались очертания греческого берега, она ужекрепкоспала.Когдаонапроснется,онибудутужевдругойстранеиунихначнетсяноваяжизнь.

Глава8ДляКонстантиносаКомниносаэтомайскоеутробылосамымобычным.

Он встал в шесть часов и приготовился к дневным трудам. Его склади торговый зал открылись еще два года назад, и он уже приступилк расширению – строительству еще одного дома. Многие предприятияпосле пожара так и не оправились, но Константинос воспользовалсягибелью зданий, построенных отцом, чтобы создать на их месте новые,еще больше, еще прочнее, и на этот раз в своем собственном вкусе.Он оспорил в суде отказ от выплаты страховки и выиграл дело, а послеэтогоужеоставалосьтольковозродиться,какфеникс,изпепласгоревшегогорода. К тому же и затянувшаяся мобилизация, и непрекращающаясявойна в Малой Азии предоставляли уникальные возможностидлякоммерции.

Войнаприносилаприбыль,нобылиипотери.ВконцеоктябряКонстантиносполучилизвещение,чтоегобратпропал

без вести. Леонидас дошел до окраин Смирны вместе со своим полкомпосле отступления через всю Малую Азию, и после этого о нем никтоничегонеслышал.Пословамнемногихвыживших,большуючастьсолдатизполкаЛеонидасаКомниносатуркинастиглиизверскиубили.

Заново отстроить торговые здания и наладить бизнес было важнее,чем восстановить виллу на берегу, и хотя Константинос уже приступилк этой задаче, ейонпосвящалнемноговремени.Перед темкак строить,нужно было снести сгоревший дом до основания. Для использованиявновомдомегодилсяразвечтофундамент.

ПокаОльга и маленькийДимитрийКомниносжили на улицеИрини,Константиносостановилсявотеле.Всеравнодомойизконторыонредкоприходилраньшеполуночи,иэтовполнегодилосьвкачествеоправдания–онпростонехочетбудитьдомочадцев.

Ольге по душе был старый город с его кипучей жизнью, и онане торопилась увозить отсюда своего счастливого и довольного сына,однакообменнаселениемсТурциейпринессерьезныеперемены,которыеуженачалименятьобликСалоников.ДажеулицеИринипредстояловот-вотощутитьэтонасебе.

Семья Экрем готовилась покинуть город. Несколько недель онисобирались, укладывали вещи, прощались с дорогими друзьями, дарили

маленькиеподаркилюдям,которыхуспелиполюбить.Имобещаликакую-то компенсацию за дом, который они оставляли, и новоежилье вМалойАзии, но эта страна была для них чужой и незнакомой, и им совсемнехотелосьрасставатьсясосчастливойжизньювСалониках.

Вечером перед самым отъездом семья Морено пригласила ихна прощальный ужин.Они принесли с собой подарок – свое сокровище,том стихов Ибн-Замрака, чьи строки были выбиты на стенах дворцаАльгамбры.

Обе семьи понимали, что у них очень много общего. ИзгнаниеизИспаниибылонеединственнымсовпадением.

–«Гранада!Вечныйдоммираисладостнойнадежды.Здесьнайдешьтыижажду,иееутоление»,–перевелаоднаиздевочекЭкрем.

– Никогда не знаешь, как жизнь обернется, верно? – сказала кирияЭкремнасвоемломаномгреческом.

– Когда это было написано, должно быть, никто и понятия не имел,чтовсехарабовоттудавыживут,–бросилСаул.

ВэтоутроОльгавсталарано,чтобыпопрощаться.ЕслибыКомниноспроходил мимо по пути к парикмахеру, он бы пришел в негодование,увидев, как его жена разводит сантименты из-за отъезда каких-томусульман.Онникогданепонимал,почемуона такприветлива с семьейЭкрем.

Ксемичасамонужепобывалупарикмахера,побрился,авсемьсорокпять мальчик, чистивший ему ботинки, уже получил свою ежедневнуюмонеткуначай.ВсемьпятьдесятКомниноссиделвкафенионеподалекуот новых торговых помещений возле доков, а к восьми допивал вторуючашку кофе, просматривая три из многочисленных местных газет.Пробежав глазами финансовый раздел, он прикинул приблизительнуюстоимостьсвоихакцийиоблигаций.

Предложение и спрос на шерсть зависели от множества факторов,на которые он не мог повлиять, но искусство заключалось в том, чтобыпредвидеть, где и когда лучше купить. То же самое касалось и другихтканей, и тут уж нужно было поспевать за требованиями, не толькосегодняшними, но и завтрашними, в отношении фасонов и интерьеров.Знали они об этом или нет, но бóльшая часть состоятельных жителейСалоников одевалась сама и «одевала» свои дома не без участияКонстантиносаКомниноса.

Политическая ситуация в стране, и особенно в городе, в эти месяцызанимала Константиноса как никогда. Миллион греков из Малой Азииприбыли на историческую родину еще до окончательного договора

стурками,которыйдолжныбылиподписатьтольковиюле,икаждыйденьприезжалиновые.

Цифры в воздухе носились разные, но все они вызывали тревогу.МногомесяцевподрядбеженцыстекалисьвСалоники,иглавнойзаботойбыло – как их всех накормить и устроить. Газеты радостно подогревалинедовольство. «Более миллиона!» – кричал заголовок одной. «Салоникисметет этим потоком», – пророчила другая. «Куда нам их девать?» –вопрошала третья, когда появились новости о сотнях тысяч беженцев,которыхсобиралисьразместитьздесь.

Как и многие из процветающих горожан, Константинос Комниноснаблюдал за этим наплывом нищих беженцев с сильным беспокойством.После пожара и так многие ютились в лачугах или по несколько семейводномдоме,дажеегосемьянеустроенакакследует.

Комниносбылнеединственнымкоммерсантом,начинавшимсвойденьв этом кафенио. То же обыкновение разделял с ним один из самыхуспешных в округе торговцев мужским платьем Григорис Гургурис.Оба сидели каждое утро за одними и теми же столиками, оба курилисигареты одной и той же марки и читали одни и те же правые газеты.Несмотря на то что они были знакомы уже тридцать лет, их отношенияпочти не выходили за рамки бесстрастного мира коммерции. Гургуриспочти все свои ткани покупал у Комниноса, однако, при всей обоюднойзависимости, оба относились друг к другу с некоторой долей недоверия,так как каждый полагал, что другой обычно извлекает больше выгодыизсделок.

– Что до меня, то я считаю, ни к чему впускать их сюда в такомколичестве. Нужно было отправить их прямиком в Пирей, – прогремелГургурис через весь зал, и его двойной подбородок заколыхался,каквсегда,когдаторговецвыходилизсебя.

– Скоро дышать станет немного полегче, – флегматично заметилКомнинос, не отрывая глаз от газеты, – когда все мусульмане уберутсяотсюда.

– Лично мне будет нисколько не жаль, что все эти фески исчезнутс наших улиц, – сказал Гургурис. – Но обмен-то все равно неравный?Кнамприедетбольшенароду,чемуедет.

–Новыподумайте,Григорис!Вгородхлынутновыехристиане,значитимпонадобятсяновыекостюмы!Нетакужвсеплохо…

Оба посмеялись, затем Комнинос бросил на столик несколько монетиподнялся,чтобыуйти.Былоужевосемьчасов,иегождаларабота.

Тронув пальцами край шляпы, Константинос коротко попрощался

сосвоимклиентомивышелнаутреннеесолнце.В этот день ожидалось прибытие партии товара, и он неторопливо

двинулся к докам, рассчитывая узнать, в какое время придет корабль.В порту всегда ошивались десятки бродяг – кто-то искал работу, кто-топросилмилостыню,кто-топростослонялсябезвсякогодела,невыпускаяизвидуузловспожитками,сваленныхгде-нибудьпоблизости.Комниносникогда не опускал руку в карман. Таковы были его правила. Одномуподашь – тут же все остальные накинутся. У него была своя тактика:смотретьсквозьних,делатьвид,чтоихнет.НачальникупортаКомниносбылхорошознаком.

–Доброеутро,сэр,–сказалон,подходя.–Какпоживаете?–Замечательно,благодарю.Естьвестиомоемкорабле?–Сейчасдругойзайдет,большой,–ответилначальник,–незнаюуж,

хватитлилюдейдляразгрузки,еслидажевашипридетсегодня.Комнинос бросил взгляд за спину портовика и понял, что тот имеет

в виду. В каких-нибудь нескольких сотнях метров от входа в гаваньвиднелся приближающийся корабль. Он был большой, и Комнинос ужеразглядел, что это не грузовое судно. На палубах было полным-полнолюдей.Комниносотвернулся,кипявозмущением.

Солнце припекало вовсю, и на борту все толкались, стараясьразглядеть,кудаихпривезли.Сквозьутреннююдымкувиднобылотольконесколько размытых силуэтов и очертаний: башня, склон холма, стена,чтословнобыперерезалагороддоморя,нескольковздымающихсявнебоминаретов,выстроившиесявряднавостокебольшиевиллы.

Для Катерины, в нетерпении стоявшей на носу корабля, город,что с каждой минутой делался больше и вырисовывался яснее, означалконец разлуки с матерью. Она столько недель вышивала крестикинаподолеплатья–теперьониужевыстроилисьвразноцветнуюцепочку,иместооставалосьлишьдляодного.

Когдатуманрассеялся,городоказалсявовсенетакимбольшим,каконавоображала.ОнавиделаАфинынакартинкахвкнижкеиожидаласовсемдругого. Для столицы Греции он выглядел как-то не слишкомвнушительно.ИгдежеАкрополь?

ЗатемКатериназаметилакое-чтоеще.Надморемподнималисьостовывыгоревших домов. На миг ей показалось, что они сделали полный кругивернулисьвразоренныйгород,вкоторомонавыросла.

– Кирия Евгения! Кирия Евгения! – сказала она, дергая Евгениюзарукав.–МыопятьприплыливСмирну!

Всетридевочкистоялирядом,прижавшиськпериламборта,итеперьони оторвали взгляды от города и повернули головки назад. Евгенияувиделапередсобойтривстревоженных,взволнованныхлица.

–Нет,мои хорошие, это неСмирна, – возразила она. –НаспривезливСалоники.

–ВСалоники?! – воскликнули они хором, как триптенца в гнезде. –ВСалоники?Амыдумали,чтоплывемвАфины!

Катерина уже глотала слезы. Это не тот город, куда уехала ее мама.Долгиемесяцынадеждыиожиданиясловноканулинадноморя.

Евгения наклонилась, обняла Катерину и прижала к себе, чувствуя,какдевочкарыдаетейвплечо.Близнецывзялись зарукииокружилиихкольцом.Всеонипопалинетуда,кудастремились.

Таконистояликакое-товремявчетвером,акорабльшелсвоимкурсом.Затем они почувствовали, что палуба под ногами как-то страннокачнулась–этодвигателиначалиостанавливаться.Суднозамедлилоход,и вскоре все услышали металлический лязг – они не вошли в гавань,бросилиякорьпоблизости.

Они видели, как капитан отправился на берег на маленьком буксире.Прошел час или два. Поползли слухи, что на берег их не выпустят.На корабле быстро распространялись болезни, немалую часть палубыпришлось отвести под временный карантин, и все понимали, что такихгостейврядлипримутсраспростертымиобъятиями.

Здоровым не терпелось сойти на твердую землю, и, когда капитаннаконец вернулся, многие стали требовать, чтобы их высадили. Капитанобъявил, что получил разрешение зайти в порт, но всем больнымдизентериейитуберкулезомпридетсяпокаостатьсянаборту.

Наконец, после многочасового ожидания, они вошли в гаваньипочувствовали,чтовокругкораблябудтостенысмыкаются.

–Мамочка,погляди,скольколюдей!–оживленновоскликнулаМарияпривидетолпы.–Погляди,какнасвстречают!

– Вот уж не думаю, детка, что это встречают нас… Но, кажется,онирадынасвидеть.

На самомделе все этилюдипришливпорт вовсенедля того, чтобывстретитьприбывшихизТурции.Этобылимусульмане,спешащиезанятьместа на обратный рейс. Они радовались не пассажирам корабля, а емусамому.

Посадка в Митилини казалась беспорядочной толкотней, однако онане шла ни в какое сравнение с тем почти полным отсутствием законаипорядка,котороеждалоихпривысадкевСалониках.Несмотрянаточто

наборту оставалосьмножествобольных, людиустроили свалку, пытаясьпробитьсянакорабль.Евгениявеладевочеквниз,итуткто-тооттолкнулихсдороги,датак,чтоженщиначутьбылонесвалиласьстрапавтемнуюводу.

– Извините! Вы что, минуту подождать не можете? – возмущеннокрикнулаона.

Толкнувшая ее мусульманка оглянулась. Она явно услышаланегодование в голосе Евгении, но только буркнула что-то по-турецкивзнактого,чтонепонимаетслов.

Они сошли в колышущуюся толпу, и Катерина так крепко вцепиласьв руку Евгении, что пальцы онемели. Мария с Софией держались другза друга и за мамину юбку, чтобы их не растащили в разные стороны.Все четверо помнили историю Катерины и не хотели, чтобы онаповторилась.Втакойдавкеэтолегкомоглослучиться.

Они пробились сквозь бурлящую людскую массу и тут жеостановились передохнуть. Евгения оттащила узлы с пожитками ещена несколькометров и велела девочкам сесть на них.Она была уверена,что где-то поблизости кто-то должен ждать их, чтобы объяснить,что делать дальше.Это ведь организованное переселение, и им обещали,чтодлянихужевсеприготовлено.

Катеринаиблизнецыпослушноуселисьи стали смотретьна текущиетуда и сюда потоки людей. Одно из самых заметных отличий междуприбывшимииотплывающимизаключалосьвтом,чтопоследниеувозилиссобоймногочисленноеимущество:ящики,коробки,чемоданыиматрасы.Дажемаленькиедетичто-тонеслинаголовахивобеихрукахвпридачу.Катерина изумленно смотрела на все это богатство. У нее самой ужедавным-давно не было почти ничего, не считая того, что на ней. Однойрукой она рассеянно теребила расшитый крестиками подол платья,а другой разглаживала кусок материи, который так и лежал у неевкармане.Этобыловсе,чемонавладела.

Сквозь гудящий вокруг шум до них донесся звук, напомнившийКатерине что-то далекое: голос муэдзина. Она уже много месяцев егонеслышала.

–АэтоточноСалоники?–спросилаонаМарию,ноталишьбезучастнопосмотрелананееипожалаплечами.

Среди всего этого хаоса мужчины расстелили свои коврикии опустились на колени для молитвы.Им пришлось повернуться спинойктомусамомуморю,ккоторомуонитакстремились.Теперьони,казалось,забыли о времени, кланяясь в сторону востока снова и снова, снова

иснова–этобылаихпоследняямолитванагреческойземле.К своемунемаломуизумлению, девочки замечалина глазах взрослых

мужчин слезы и слышали их рыдания. Видели они и покорные лицаженщин,изастывшие,отрешенныелицамаленькихдетей.

Евгения уже вернулась и тоже наблюдала за этим зрелищем. Когдамужчиныокончилимолитву,несколькочеловек,повидуявнохристиане,подошли к одной из семей попрощаться. Прощание было со слезами,объятиядолгие,отвсегосердца.

–Анасниктотакнепровожал,правда?–сказалаСофияматери.Вопрос был риторическим. В памяти детей впечатления уже начали

тускнеть,ноЕвгениянемоглазабыть,чтовтойдеревне,гдеонародилась,такой любви между христианами и мусульманами не было. Их разлукас домом была страшной и внезапной.Она едва успела схватить дочерей,когда бежала, спасая свою жизнь, от ворвавшихся в деревню турецкихсолдат.

Еще сколько-то времени они ждали. Евгения, как и многие вокруг,ощущала усталую покорность судьбе. Она понимала, что, пока толпав порту не рассосется, нечего и пытаться отыскать в ней кого-нибудь,ктодолженимпомочь.

Мимо прошел человек с тележкой, полной кунжута, но у Евгениине было денег. Голод начинал подтачивать ее терпение. Почему никтонеприходитимнапомощь?Почемуниктонеприноситеды?

–Простите,девочки,–сказалаона,невсилахбольшескрыватьголодиразочарование.–Пожалуй,лучшебылобынамостатьсянаМитилини.

Девочкибезучастносмотрелинанее.ОтозваласьтолькоКатерина:–Смотри,корабльуходит.Теперьлюдейстанетпоменьше.Она была права. Наступил вечер, и все изменилось. Корабль вышел

изгавани,ивпортуосталисьтольковновьприбывшие.Через несколько минут к ним подошла какая-то женщина, такая

высокая, какихЕвгения никогда вжизни не видела.На ней была свежаябелая блузка, чистая, без единого пятнышка, светло-бежевая юбка,коричневые кожаные туфли без каблука, светлые волосы уложенываккуратныйузел–яснобыло,чтоонанездешняяинеприезжаяизМалойАзии.Она большепоходила на какую-нибудьфранцузскуюмодницу, но,когда она наклонилась к девочками заговорила, в ее ломаном греческомпослышалсяамериканскийакцент.

– Не могли бы вы пройти со мной, заполнить кое-какие бумаги? –сказала женщина с извиняющейся ноткой в голосе. Это прозвучало так,словно она просит прощения за неудобство. –Нужно пройти вот туда, –

указалаонаназданиетаможни.Беженцы встали в очередь, что тянулась, извиваясь, в четыре ряда

к дверям, и опять стали терпеливо ждать. В очереди ходили разговоры,что расселять их будут не в самом городе, а в новой деревне на западеотСалоников,специальнопостроеннойдлябеженцевнапахотныхземлях.Кто-то сказал, что эту землю отвоевали у болот и что там будет работаижильедлявсех.Основнаякультура,табак,былавбольшойцене.

Звучало это привлекательно и было значительно лучше того, на чтоЕвгениямогланадеяться,месяцамиживянаподаяния, но она всюжизньткалаковры,анеработалавполе,инадеяласьостатьсявгороде,гдевсе-такимогли представиться соответствующие возможности.У нее не былони драхмы за душой, она была здесь чужая, беженка, без денеги без положения. Может быть, она и права не имела хвастаться своимиумениями и напоминать, кем была когда-то. Что бы ни обещала новаяжизнь,остаетсяэтопринять.

Перечисляя чиновнику имена детей, Евгения заметила еще однуочередь, в которой стоялилюди, одетые совсеминаче.Увидевнесколькомужчин в фесках, она догадалась, что это мусульмане, которым тожеприходитсячего-тождать.

Американка посмотрела на Евгению, и в голове у нее промелькнулакакая-томысль.

– Знаете что, – сказала она, – тут как раз только что однамусульманскаясемьязаполнялабумагинадом.Унихтридочери,совсемкакувас,адом,правда,встаромгороде–ноэтозначит,чтовыостанетесьвСалониках,анепоедетевновуюдеревню.

ОтветЕвгениинетруднобылопрочитатьнаеелице.–Значит,выхотелибыостатьсявСалониках?–Да,конечно!Оченьхотелабы!– Ну что ж, посмотрим, удастся ли мне закрепить этот дом за вами.

Несколькочеловекстоялодольшевас,новашасемьяидеальноподходит,вточноститакаяже,какта,чтоуезжает,–ивытампрекрасноустроитесь.

Американка говорила с искренним участием и явно стараласьподобратьнаилучшийвариантдлятех,комупомогала.

Евгения не стала возражать, когда женщина решила, что Катерина –еедочь.Онаопасаласьупуститьвозможностьостатьсявгороде.

Так выглядел обмен населением.Люди буквальноменялисьжизнями.Одна семья уезжала, другая приезжала. Если Евгении достанется доммусульман, она сможет наконец устроиться и начать новую жизнь.Этобылоединственное,чегоонахотела.Возможностьначатьвсесначала.

Кночиопечаленныехристиане,которыетолькочтообнималидрузей-мусульман, обретут новых соседей. Мусульмане, уплывшие на ихпароходе,былиуженапутивТурцию,аздесьосталасьихжизнь,которуюонилюбилииделилисовсеми,ктожилрядом.

Баланс населения в Салониках уже изменился. За несколько месяцевгородсталпреимущественногреческим,аевреиоказалисьвменьшинстве.

Закончив на сегодня бумажную работу, Константинос Комниносраздумывалнадэтимобстоятельствомиприкидывалвуме,какуюприбыльможноизнегоизвлечь.

ВэтовремяЕвгенияукрыласвоихдевочекодеяломустенынеподалекуот здания таможни. Сидела и смотрела на них. Ей мешала уснутьнебугристаякаменнаямостовая,апочтинеудержимаярадостьоттого,что,можетбыть,совсемскороунихбудеткрышанадголовой.

КатериналежаламеждуМариейиСофией–лежалатихо,нонеспала.Они проделали такой огромный путь, а она так и не нашла мамуи сестренку. Завтра придется начинать поиски снова. По крайней мере,теперьонинаматерике,вГреции.Афины,должнобыть,нетакуждалекоотсюда.

Глава9Наутро Евгения была первой в очереди на раздачу хлеба, а потом

вернулась на прежнее место, откуда была видна дверь таможни, –она намеревалась дождаться американку, что вчера обещала им жилье,и поговорить с ней.А то вдруг сегодняпридет еще один корабльи дом,вкоторомонаужемысленноначалаобустраиваться,отдадуткому-нибудьдругому.

Прошло несколько часов. Девочки бегали по всему порту, играли,дразнили бродячих кошек и перебрасывались ничего не значащимифразами с другими ребятишками, а Евгения все стояла как вкопаннаянаодномместе.Этувозможностьонанеупустит.

Около полудня она заметила монументальную фигуру американки,быстро шагающей по улице. Сегодня она была одета с совсем ужнемыслимойибезупречнойэлегантностью:белаямуслиноваяблузка,юбкав цветочек и голубые замшевые ботинки, уже посеревшие от пыли.Евгенияникогданевстречалатакихлюдей–сочетавшихвсебемужскуюуверенностьивластностьиженскоеизящество.

СердцеуЕвгениизаколотилось.Онатакбоялась,чтоамериканкаужезабылаоних,но,ксвоейогромнойрадости,увидела,чтотанаправляетсяпрямокней.

–Добрыйдень,кирияКараянидис,–сказалаона.Евгения улыбнулась. Американка даже имя ее запомнила. Учитывая,

чтоонаимеладелостысячамибеженцев,ужеодноэтоказалосьчудом.Держалась она энергично и деловито и совсем не производила

впечатлениячеловека,которыйпростонашелсеберазвлечениеотскуки.–Вотчто–помнитетусемью,окоторойявамвчераговорила?..Яуже

побывалавихдоме…Евгения с трудомпроглотила комок.Девочкиуже сгрудились вокруг.

ЧтобыниуслышалаЕвгения–отправятлиихводнуизновыхдеревеньнасевереотСалониковилидадутдомвгороде,–нужнобудетизобразитьрадость.Низачтонасветеонаневыдастдетямсвоегоразочарования.

– В общем, по-моему, для вас он в самый раз. Идеальный вариант.Хотитесходитьпосмотреть,преждечемприметерешение?

–Нет-нет,–почтинеслышноотозваласьЕвгения.–Яуверена,оннамотличноподойдет.

КатеринанедвинуласьсместавследзаЕвгенией.–Акакжемоямама?–спросилаона.Американка посмотрела на девочку, а потом снова на Евгению –

вопросительно.– Я не ее мать, – пояснила Евгения. – Я взяла ее к себе, когда мы

бежалиизСмирны,ещевсентябре…Катеринаперебила:–Потомучтомоямамаи сестричка уехали вАфины, а я потерялась,

апотомядумала,чтонастожеповезутвАфины,акорабльпришелсовсемнетуда,апотомядумала,чтонаспривезлиобратновСмирну,аоказалось,чтонет,простооченьпохоже,потомучто тут тожевсе сгорело, а теперьмненужновАфины,искатьих,онижетакинезнают, гдея,а…–ЭтотпотоксловвылетелизортаКатериныстакойскоростью,чтоамериканкапочтиничегонеразобрала.

–Повторивсесначала,пожалуйста,–попросилаона.Евгения слушала с тревогой. БезКатерины их останется только трое,

итогданеизвестно,удастсялизанятьдом.Ичтостоилодевочкепомолчатьещенесколькочасов?Женщинаструдомсдерживалараздражение.

– …Вы поможете мне ее найти? – на одном дыхании Катеринаповториласвойрассказ,наэтотразпомедленнее.

Американка обдумала услышанное, быстро взвесила все в умеивынесларешение:

– Лучше всего держитесь пока вместе, а мы попытаемся выяснить,где твоя мама. Какие-то записи велись все это время, но оченьбессистемно,имынеможемвоттаксразуотправитьмаленькуюдевочкуодну вАфины!Может быть, твоя мама там, может быть, здесь, а можетбыть, и еще где-нибудь.Номы сделаем все возможное, чтобывынашлидруг друга. – Она взяла Катерину за обе руки и заглянула в ясные,доверчивыедетскиеглаза–девочкавпитывалакаждоесловоипринималабезоговорочно.

–Ну,такпойдем?–живосказалаамериканка.–Идемснами.Помогимамевещинести.

Евгениячутьнерасплакаласьотоблегчения,чтодом,кажется,всежеостался за ними, и они вчетвером пошли за американкой. Малышкистарались не отставать. На каждый шаг высокой женщины их шаговприходилосьподва.

Они шли все в гору и в гору, по дороге, убегающей вверх от моря.Видели самые разные дома: старинные, современные, заброшенные,выгоревшие, окруженные лесами, одни огромные и роскошные, будто

дворцы, другие больше похожие на лачуги. Видели церкви, мечетии синагоги. Проходили мимо бань, базаров, универсальных магазинов,крытых и открытых рынков – и все общественные здания также сильноотличались друг от друга, как и частные дома. Разруха после пожара,теснота и бедность, реконструкции, за которые взялись люди богатыеи деятельные, – на этих улицах были заметны свидетельства всехпрошедшихсобытийивеяний.

Город был выстроен на холме, и им, по всей видимости, предстоялоподняться до самой его вершины. Улицы, большие и маленькие, былизабиты людьми, дорожными сундуками, тележками, мебелью и дажеживотными.Новыеиновыебеженцыприбывалинарегулярноприходящихкораблях, не кончался и поток отъезжающих. Вся эта беготня с вещамив руках казалась беспорядочной, как копошение муравьев вокругмуравейника, однако на самом деле имела четкую цель. Все куда-топереезжали. Они еще не знали точно, где закончится их путешествие,нооднобылоясно:христианеприходят,мусульманеуходят.

Разилидваамериканкепришлосьостановиться,чтобыдатьвстречнымпройти, иначе и ее, и маленькую группку ее спутниц толпа утащила бызасобойобратновпорт.

– Ну вот мы и пришли, – наконец сказала американка с улыбкой. –УлицаИрини.

Онистоялив концеузкойулочки, куда солнце заглядывалоразвечтов разгар лета. Немощеная дорога была пыльной, а зимой, как сразуподумалось Евгении, вероятно, грязной. Все это напоминало ее роднуюдеревню,гдеверхниеэтажидомовнависалинаддорогой,авокругбродиликурывпоискахкрошек.Оначувствоваласебяздесьпочтикакдома.

Катерине такая обстановка была не столь привычна. В Смирне онажила на улице, вымощенной мраморной плиткой, а единственнымиживотнымивозлеихдомабылилошади,запряженныевколяски.

Вотличиеотдругихулиц,чтопопадалисьимпопути,этабылатихой.Посредидорогилежаласобака,инесколькоцыплятбеспрестанноклеваличто-тосземли.Вчассиестыздесьнебыловиднонидуши.

– Уже совсем рядом, – подбодрила девочек американка. – Глядите,вотон,дом…авотиключ!

Она, словно фокусник, выудила ключ из кармана, а они все стоялииразглядывалидверь,темнаякрасканакоторойсовсемоблупилась–порабылоееобновить.

Пришлосьнесколькоминутпоковырятьсявзамке,преждечемязычокповернулсясгромкимлязгом.

Они по очереди переступили следом за американкой через порог –сначала Евгения, за ней Мария, София и, наконец, Катерина. Чиркнуласпичка, загореласьмасляная лампа, стоявшая в углу.Вжелтоватом светевокругзаплясалипричудливыетени.

–Давайте-кавпустимсюдасолнце,–веселосказалаЕвгения.–Надоженамосмотреться!

Онапрошлавдругойконецкомнатыиотворилатяжелыедеревянныеставни.Яркийсолнечныйсветворвалсявдом,осветивстол,которыйстоялвцентре,какглавныйпредметмебели.Комнатасловнозадышала.

Катерина стояла тихо-тихо. Вот уже больше полугода она не былавнутринормальныхпостроек,ивидетьвокругпрочныестеныбылокак-тостранно.ДевочкапривыклактонкимпалаткамлагерянаМитилини.Вэтомбылочто-топравильное–житьвовременномубежище,покакаждоеутропросыпаешьсяснадеждойнанеожиданнуювстречусмамойисестренкой.Здесьвсебылосовсемдругое–деревяннаямебель,каменныйпол,настолеваза с цветами. Когда-то, несколько дней назад, они были свежими,а теперь вокруг лежали осыпавшиеся сухие лепестки. Эти скелетикимаргариток чем-то напоминали статуэтки и отбрасывали на стол четкиетени.

– Ну что же, девочки, – сказала Евгения с наигранной веселостью, –вотмыипришли.Домой.Этонашдом.

Детимолчали.Ониещеникакнемоглиосмыслить,чтоэтотдомвдругсталихдомом–толькопотому,чтоеготакназвали,толькопотому,чтотутстоитнастолевазасзасохшимицветами.

–Апосмотрите-ка!–прибавилаЕвгения.–Тутиписьмодлянасесть!На полке лежал конверт, а рядом маленькая книжка. Евгения

осторожнооткрылаписьмо.Это был всего один листочек, сложенный вдвое. Поморгав, Евгения

разгляделапритускломсветебуквы.–Вынечитаетепо-турецки?–спросилаонаамериканку.–Простите,нет,–ответилаона.–Нислованезнаю.Евгения слышала турецкий язык всю жизнь, каждый день, и многое

понимала, но читать на нем не умела совсем. Разобрать, что в письме,онанемогла.

–Ну чтоже, девочки, – сказала она, снова спрятав письмо в конверти вложивмежду страниц книги, – давайте его сохраним, а потом, можетбыть,найдемкого-нибудь,ктонампрочитает.

Катеринасловноприрослакместу.Чужойдом,чужоеписьмо.Чужойгород.И (в первый раз замногомесяцев она ощутила это с неумолимой

ясностью) чужая семья. Может быть, если закрыть глаза, все вернетсяистанеткакбыло.

– Ну что ж, мне пора идти, – сказала американка, прервав неловкоемолчание.–Приходитепотомвтаможеннуюконтору,имыпоможемвамполучить небольшую ссуду, а я пока подберу какие-нибудь платьядля девочек. Мы получаем очень много пожертвований из Америки,ихнужнотолькоразобрать.

Этуженщинуждали важные дела, и ей не терпелось поскорее к нимвернуться. Сотни тысяч беженцев находились в точно таком жеположении, как и Евгения, и ни к чему было задерживать здесь новымивопросамиту,котораяможетимпомочь.

–Спасибовамзавсе,– сказалаЕвгения.–Мыоченьблагодарнывамзаэтотдом.Чтонужносказать,девочки?

–Спасибо!–хоромответилималышки.Американкаулыбнуласьиушла.Мария с Софией пришли в восторг, бегали вверх-вниз по лестнице,

гонялисьдругзадругом,хваталидругдругазаплатья,визжалиихохотали.Привыкнув к мысли, что этот дом теперь их, они бросились егоосматривать, открывали буфет, поднимали крышки кастрюль и громковозвещалиосвоихнаходках:

–Ониматрасоставили!–Атутбольшойсундук!–Авнемодеяло…–Иковрикнаполу!Катерина все это время тихонько сидела в углу, а Евгения осмотрела

всеящичкивкомодеибуфетвнизу,чтобыузнать,чтоосталосьотпрежниххозяев.Кое-чтонашлось:металлическиекубкииблюда,триодеяла.Самаона все свои вещи, и необходимые, и просто дорогие сердцу, бросила,убегая, в ужасе и спешке – кроме одной. Произнеся короткую молитву,она поставила на полку икону святого Андрея Первозванного,принадлежавшую когда-то еще ее бабушке с дедушкой. В ее деревнеговорили, что этот святой проповедовал где-то неподалеку, на берегахЧерногоморя,иЕвгениярослаподприсмотромегонедреманногоока.

В каждом ящике буфета что-нибудь красноречиво напоминалоо прежних владельцах. Помимо горшков и кастрюль, тарелок, ложеки вилок, здесь были мешочки с молотыми пряностями, банка масла,мед и травы. Был и сундук, в котором лежали одеяла, и украшеннаямозаикойшкатулкаскакими-тобумагами.

Разные запахи этих оставленных вещей (острый – от куркумы,

затхлый – от коврика) вызывали ощущение незримого присутствияпрежних хозяев, и Евгении сделалось не по себе. А вдруг они ещевернутся, кто знает? Вдруг раздастся внезапный стук в дверь? А может,у них остались ключи и они могут войти в любую минуту. Ее охватилатревога.

«Успокойся!» – велела она себе. Судя по всему, собирались ониневпопыхах,домнебылразорени,казалось,ещехранилтеплопрежниххозяев.Онисловнобыдоелисвойужиниушлипотихоньку,забравссобойвсе нужное, но оставив тщательно отобранные вещи для тех, кто придетнаихместо.Настолеещеосталиськрошки,ноЕвгениябыстросмахнулаихвместесувядшимилепестками.

ДавноужеЕвгениинеприходилосьнаводитьчистотувдоме,и внейнемедленно проснулась хозяйка. Она заметила прислоненную к стенестаруюметлуисжаромприняласьзаработу.Еюовладеложеланиестеретьотсюда все следы прежних жильцов. Может быть, когда-нибудь можнобудет даже купить в дом все свое взамен старого: стулья, буфет, чашкииподушки.Она даже напевала что-то себе под нос за работой, хотя ужепочтизабыла,какэтоделается.

Между тем девочки наверху обнаружили клад. Брошенная одеждаи феска, побитая молью, подсказали идею новой игры, и девочки,истерическихихикаяотвосторга, спустилисьвнизвнеобъятныххалатах.Они стали прохаживаться перед матерью туда-сюда, как султаны,с необычайной серьезностью, еле-еле сдерживая смех. На Марии былатурецкаяшляпа,аСофияобмоталаголовушелковымтюрбаном.

Катерина по-прежнему тихо сидела в тени. Люди в такой одежденеоставилиунееосебеприятныхвоспоминаний.

Рядом с ней пальцем по пыли была нарисована картинка. Катеринанарисовала лодку и отпечатком большого пальца изобразила капитанаи двух пассажиров. Мысль о матери и сестренке ни на минутунепокидалаее.

Глава10ВпервуюночьнаулицеИринионивсесвернулиськлубкомнаодном

матрасе, прижавшись друг к другу. Они так привыкли к этойуспокаивающей близости, к теплу и дыханию друг друга, что иначеинеуснулибы.

Наутро Катерина проснулась до света. Она увидела маячащийвполутьмесилуэтиселанакровати.

–КирияЕвгения!–прошепталаона.–Этовы?Теньподошлаккровати.–Пойдупоищу,гденамхлебавзять.– А можно, я с вами? – тихо попросила Катерина. – Я теперь уже

незасну.– Ладно, но только тихо, как мышка. Не хочу, чтобы близнецы

проснулись.Катерина соскользнула с кровати, надела ботинки и вышла вслед

заЕвгенией.Заблудиться в Салониках было почти невозможно, и женщина

направиласьпрямокпорту.Уподножияхолмабыломоре,на вершине–старыйгород,авсеостальное–посередине.

КогдаЕвгения добралась до своейцели – здания таможни, – тамужестоялаочередь,ноонатвердорешиладождатьсявозможностипоговоритьс кем-нибудь. Ей четыре рта кормить, должна же она выяснить, откудаждатьпомощи.

Все, кто занимался беженцами, делали это по доброте душевной,и мужчина, сидевший в конторе, был сочувственен и участлив.Он объяснил, что она может приходить каждый день со всей семьейзапожертвованиямииследитьзановостямиоработе.Поегословам,быломного возможностей устроиться на какую-нибудь фабрикуилинасортировкутабака.

Евгении хотелось сказать, что ни то ни другое ей не подходит.При мысли, что придется перебирать табак, сердце у нее упало.Она не знала, есть ли у нее право отказываться от такой работы, –не хотелось выглядеть неблагодарной.Но главное сейчас было – молокои овощи, которые раздавали здесь же, на улице, и они взяли немного,преждечемспешитьобратнонаулицуИрини.

Попутидомойонипроходилимимовыстроившихся в рядмаленькихмагазинчиков.Водномизнихпродавалиткани,вдругом–всевозможнуютесьму для мебельной обивки, а витрина третьего сверху донизу былазаставленанитками.Увидевмоткиразноцветнойшерсти,Евгениявпервыйраз за много месяцев вспомнила о брошенном дома ткацком станкеиощутилаприливнадежды.Когда-тоонабылаискуснойткачихой–теперьэто так далеко, что думать об этом почти нестерпимо, но, может быть,эту часть прежней жизни еще можно вернуть? На минутку Евгенияостановилась полюбоваться, помечтать, пофантазировать – какие цветаонабыкупила.Кромениток,онаувиделаввитринекое-чтоеще:женщину,вдвоестаршеее,худую,оборванную,спаутинойнечесаныхволос.Евгениясмотрелананеесгрустью,неверяглазам.

–КирияЕвгения!КирияЕвгения!Пойдемтепосмотрим!Катеринанетерпеливопотянулаеезаруку,иЕвгенияохотнопозволила

увестисебя,чтобыневидетьотражениятой,вкогоонапревратилась.– Смотрите, сколько всяких пуговичек! А ленточки! А давайте туда

зайдем,можно?Евгениязнала,чтоКатерининаматьбылашвеейичтоусамойдевочки

уже пробудилась страсть к шитью и вышиванию. Это роскошноепиршествоцветовзахватилоеепочтитакже,каксамуткачиху.

–Несейчас,Катерина.Как-нибудьпотомзайдем,посмотрим.Пока они ходили – час или около того, – и весь остальной город

проснулся. Еще несколько человек появилось на улице Ирини –ктоподметалкрыльцо,ктонаправлялсянарынок,ктонаработу.

Евгения понимала, что она здесь чужая, и без смущения встречалабеззастенчивые любопытные взгляды местных жителей. По своемуотражению в витрине магазина она увидела, какая стала худая и какойунееболезненныйвидпосленесколькихмесяцевнаМитилини,иейбылостыднозасвоюистрепаннуюодежду.

Вэтуминутуонадумала:может,все-такилучшебылоуехатьзагород–там,покрайнеймере,вокругбылибытакиежебеженцы,можетбыть,дажекто-нибудьизеежедеревни.Этобылобыбольшоеутешение–бытьсредилюдей, переживших тот же страх, ту же разлуку с домом. А тут оначувствоваласебяизгоем.

Неотэтихлинедоброжелательныхвзглядовунеепохолоделаспина–или это просто воображение? Она пыталась встретиться глазами с кем-нибудьизпроходящихмимо,нонаталкиваласьнаполнуюбезучастность.Даже вид идущей рядом маленькой Катерины не вызвал ни однойдружескойулыбки.

Тутсовсемрядомраздалсячей-тоголос,прервавшийееразмышления:–Доброеутро!Евгениявздрогнула.Женщина,которойпринадлежалголос,поравняласьсней.Онадержала

за рукумаленького мальчика, а тот, пока она говорила, стоял и ковырялкаблукомземлю.

–Доброеутро,–повторилаженщина.–Вы,должнобыть,нашановаясоседка?

– Доброе утро, – вежливо ответила Евгения, в первый раз смущеннозаметив, что выговор у нее совсем другой, не такой, как у жителейСалоников.–Мыживемвонвтомдоме,налево.

Евгения показала на дом, который был уже рядом, и теперь ей былонемногостыднозато,вкакомонсостоянии.

–ЯПавлина,мыживемвсоседнемдоме,так,может,еслисумеемчем-топомочь…

–Спасибовамбольшое,–сулыбкойсказалаЕвгения.–Мненавернякапредстоиточеньмноговсегоузнать.Мыстараемсяосвоиться,нодлянастутвсевнове.

–Адочкувашукакзовут?–спросилаПавлина,наклоняяськКатерине.–ЯКатерина,–ответилата,–ноэтонемоя…–НавернякавысДимитриембудетелучшимидрузьями,–перебилаее

Павлина.Дети смерили друг друга одинаково подозрительными взглядами.

Димитрий все так же возил по пыли каблуком, а Катерина спряталасьв складках юбки Евгении. Оба сомневались, что у них выйдет какая-тодружба.

Прошло несколько дней, а Евгения и девочки все еще не привыкликновойобстановке.Онивымылидомипереставилимебель,оставшуюсяот их турецких предшественников, но запах пыли и пряностей въелсяв половицы. Много месяцев пройдет, пока забудется, что этот стол,эти стулья, кастрюли и сковородки принадлежали кому-то другому.Хотела бы Евгения знать, когда она перестанет ощущать присутствиепостороннейженщинынакухне.

Любопытные взгляды соседей скоро сменились улыбками.На следующий день, по пути домой из порта, где ежедневно раздавалибесплатнуюеду,ЕвгениясновавстретилаПавлину,итаопятьзаговориласней.

Немногоосмелев,Евгенияспросила,ктораньшежилвихдоме.–Авамнесказали?–удивиласьПавлина.–Страннокак-то.Выходит,

выдаженезнаете,вчьемдомеживете.–Новедьэтобольшенеихдом?–Нуда,онисказали,чтоуженевернутся.Ноктознает,внаши-тодни?

Политики говорят одно, а через минуту уже совсем другое. Ну конечно,таксразувернутьсяунихтеперьнеполучится…

Она, казалось, рада была рассказать что знает, и Евгения решиласьспроситьеще:

–Акакихфамилия?–Экрем.Онаславнаябылаженщина.Онтоженичего,только,бывало,

как напьется в кафенио, так слышно, как он ее колотит.А выже знаете,мусульманам вообще пить нельзя! Но она-то была добрая душа. И тридевочкиунихбыли,всекрасавицы–глазачерныекакуголь.Изнаетечто,я думаю, будь они постарше, не уехали бы из города, сбежали быот родителей, но не уехали, так им тут хорошожилось. Тяжело это все.Они-то,поди,надеялись,никтоинезаметит,чтоонивсеещездесь.Уехаликуда-то в Центральную Турцию. Она так боялась, плакала в три ручьякаждый день, пока собирались. Не могла представить, как это она уедетвместе с семьей бог знает куда, в какой-то чужой город.Я не удивлюсь,еслионаголовойвводубросиласьгде-нибудьподороге.«Тытаксовсемв слезах утопишься», – помню, говорю ей. А она мне: «Да я все равноутоплюсь,какаяразница».Нуапотомдавайвещисобирать,аонговорит:«Ни к чему это, мол. В новом доме и так все будет». А она говорит,чтохочет,чтобыбылосвое,родное.Аонговорит–нет.Таквсеспорилииспорили.Окна-тооткрыты,всеслышно.Дажееслиихязыканезнаешь,всеравнопонятно.

Павлинанеотказаласьбыещепоговорить,ноЕвгениихватилоитого,что она услышала. Чем ярче вырисовывался облик ее турецкихпредшественников,темменьшеоначувствоваласебядома.

Через неделю после приезда в город Евгения немного заблудиласьпо пути из порта, и они все оказались у какой-то церквушки. Девочки,как утята, прошли следом за Евгенией в ворота, а затем по двору.Она толкнула дверь и постояла, пока глаза постепенно не привыклик темноте. В церкви мерцала масляная лампадка, слабо освещая лицосвятого – его темные, вытянутые к вискам глаза смотрелипрямона них.Через несколько минут они заметили, что старинные стены и потолокпокрыты красивыми фресками, написанными в густых приглушенныхтонах. Десятки лиц святых с тусклыми нимбами вокруг голов словнонависалинадЕвгениейидевочками.

Они по очереди зажгли по тонкой конической свечке и воткнули их

впесок.Евгениядогадывалась,чтоМариясСофиеймолятсязаотца.Самаона попросила Панагию и за ту семью, в чьем доме они сейчас живут.Она надеялась, что у них все будет хорошо, а еще – что они никогданевернутся.

Нетруднобылодогадаться,очеммолитсяКатерина.Еегубыбезконцаповторяли: «Мамочка», и это подтверждало то, что Евгения знала и так:мысльоматеридевочкупочтиникогданепокидает.

Отихсвечеквцерквисталосветлее,итеперьЕвгениязаметила,какаяона маленькая и красивая. Фрески изображали святого, совершающеговсевозможные чудесные подвиги, и здесь, в этом уединенном месте,у женщины возникло такое чувство, будто тысячи невидимых ушейслышатихмолитвы.Онапривезлассобойиконуизихдеревенскойцерквив надежде, что в честь их местного святого построят новую, но теперьподумала: а нужна ли эта новая церковь, если рядом уже есть такойпрекрасныйБожийхрам?

Все четверо стояли кружком и смотрели, как танцует пламя свечей.Тепло и атмосфера церкви в целом ощущались так сильно, что уходитьнехотелось.Женщинасдевочкамипростоялитак,вероятно,минутдесять-двадцать, пока не услышали, как заскрипели ржавые дверные петли,ивцерковьнехлынулвдругсолнечныйсвет.

Огромный человек в черной рясе и камилавке вошел и словно занялсобой всю церковь. Он поздоровался, и голос у него оказался слишкомгромкий для такого маленького помещения. Они вздрогнули, словно ихзастализачем-тонедозволенным.Этобылсвященник.

– Добро пожаловать, – пробасил он, – в церковь Святого НиколаяОрфаноса.

Евгенияперекрестиласьнесколькораз.Онанезаметилаименисвятогонадвходомвцерковь,нознала,чтоНиколайОрфанос–покровительвдови сирот.После столькихмесяцевнеизвестностиона вдруг ясноосознала:еемуж,отецдевочек,мертв–иначепочемубыГосподьпривелихименносюда?Навернякаэтознак.

За последние годы столько женщин осталось вдовами, столько детейосиротело. По всей Греции было множество одиноких матерей и детейбез отцов, и Евгения поняла, что в смерти ее мужа уже почти не можетбытьсомнений.

– Доброе утро, батюшка, – пробормотала Евгения и, обойдя его,поспешновышлаизцеркви.

Девочки без возражений двинулись за ней, чутко уловив переменувнастроенииматери.

Солнечный свет ослепил Катерину. Николай Орфанос. Покровительвдовисирот.Онабылаубеждена,чтомамагде-тождетее,имысльотом,чтоона,Катерина,–сирота,неукладываласьвголове.Ивсежепоспинепробежалхолодок.Онанепонимала,почемуполицуЕвгениитекутслезы,ирешила:должнобыть,отяркогосвета.

ВскореонисвернулинаулицуИриниипошлисхолмаксвоемудому,анавстречуимподнималасьПавлина.Наэтотразснейбылаещекакая-тоженщина,повышеростоминеобыкновеннокрасивая.

–Здравствуйте,–сказалаПавлина.–Какдела,кирияКараянидис?–Отлично,спасибо,–ответилаЕвгения.Катерина загляделась на эту красивую смуглуюженщину. Давно уже

она не видела таких дорогих платьев, и оно немного напомнило ей одноизмаминых–слегкимискладкамивнизу,развевающеесянаходу.

Ольгапредставиласьиспросилаудетей,какихзовут.ОнисЕвгениейобменялисьлюбезностями,авскорекнимподошлаещеоднасоседка.

–АэтокирияМорено,–сказалаПавлина.–Онассемьейживетвдоменомерсемь.

– А вон там мой сын Элиас, играет с Ольгиным Димитрием, –сгордостьюсказалаРозаМорено.

Евгения взглянула на двух темноволосых мальчиков, которыебеседовали о чем-то, почти касаясь друг друга головами. Если бы онине были одеты настолько по-разному, их можно было бы принятьзабратьев.

Завязалсяразговор.Женщинырассказывалидругдругуосебе,одетях,о том, чем зарабатывают на жизнь. Евгения поняла, что все они такили иначе связаны с шитьем и тканями, и, оживившись, сообщила,чтосамараньшеткалаковры.

– Может быть, мой муж знает кого-нибудь, кому нужны ткачихи! –радостновоскликнулакирияМорено.–Яеговечеромспрошу.Сейчасведьвсетуркиуехали,ивынеповерите,какпострадалииз-заэтогонекоторыеремесла. Никто, наверное, даже не подумал как следует, какая это будетпотерядлягорода,когдаподписывалиэтотдоговор.

–Этобылобольшоепотрясение,нокирияКараянидиснаверняказнаетобэтомбольше,чемкто-либо,–тихосказалаОльга.

Дети уже испарились – им наскучил взрослый разговор.Мария ушлав дом, а София, более храбрая, осталась на улице и, прислонившиськ стене, стала смотреть, как Димитрий с другим мальчиком катаютпо склону обруч.С каждой попыткой он не падал все дольше и дольше.Димитрий заметил, с каким восторгом девочка следит за его успехами,

и начал рисоваться. Через десять минут София уже разговориласьсмальчиками,ионисталиигратьвместе.

Катеринатемвременемдошлаужедоконцаулицы.Онаначнетискатьмаму прямо здесь и сейчас, и единственный способ – смотреть вокруги расспрашивать. Мама всегда говорила: «Не будешь искать,такиненайдешь».Значит,надоискать.

Она снова оказалась перед маленькой церковью и поняла: если идтипрямовнизсхолма,топопадешьвпорт.Можетбыть,тамукого-нибудьестьсписокприплывшихизСмирны.Откудазнать,чтоеемамавАфинах?Может быть, ее тоже привезли в Салоники. Пока не спросишь,такинеузнаешь.

Далеко она не ушла – оказалась перед знакомым рядом магазинов.Еепривлектот,сленточками.

В витрине владелец выставил яркую радугу из атласа, и Катеринаостановилась поглазеть. Магазин, заваленный пирожными от поладо потолка, и тот неманил бы ее к себе сильнее. Ей вспомнилось – так,будтоэтобылоужемноготысячлетназад,–какмамасмастерилаейюбкудлятанцевизленточеквнесколькорядов,сшитыхвместеспиралью,так,чтобы цвета постепенно переходили один в другой – от красногок оранжевому, потом, через несколько оттенков желтого и зеленого,кголубому…Хотьнаруках,хотьнасвоейнезаменимойшвейноймашинкеЗенияСарафоглувсегдашилаКатеринеплатьяслюбовьюифантазией.

«Этот магазин показался бы маме настоящим раем, – думалаКатерина. – Если она здесь, в этом городе, непременно сюда зайдет.Втакиемагазиныонакаждыйденьходила».

СнедетскойрешительностьюКатеринатолкнуладверьивошла.Когдастворкаоткрылась,наднейзвякнулколокольчик.Ондолженбыл

известить продавца, что появился покупатель, но никого не было видно.Внутримагазинанебылотогояркогосвета,чтоснаружи,–тамбылотемнои мрачно, но полоска света от двери выхватила из этой темноты тусклопоблескивающиебаночкисбусинами.Онистоялинаполке,какконфеты.

Катерина закрыла за собой дверь и провела пальцами по катушкамс лентами, стоявшим на полках. На ощупь атлас был восхитительноприятным,ионанеудержалась–взялаоднукатушкуипокрутила,чтобылента размоталась ей в ладонь. Тут она услышала, как кто-то кашлянул.Катушкасостукомупаланапол,тутжечиркнуласпичка,инадКатеринойнавислаогромнаятеньвеликана.

С колотящимся от ужаса сердцем девочка бросилась к двери, но,добежавдонее,увидела,чтозаприлавкомтеперькто-тоесть.Этооказался

никакой не великан, а обычный человек – в очках на кончике носа,сбелымиволосами.

Порыв убежать из магазина угас. Что он ей может сделать, из-заприлавка-то?Желаниенайтимамуоказалосьсильнееробости.

– Чем могу тебе помочь? – Голос у владельца магазина был добрый,мягкий.Дедушкин.–Ты,наверное,хотелалентувволосы?

Малышканесмоглаответить–страхещенепрошел.–Маленький кусочекможешь взять, а больше нельзя, не то придется

стебяденьгибрать.Катерина подняла руку к волосам.Они были лохматые и не очень-то

чистые.Можетбыть,сленточкойбудутлежатьлучше?– Какого тебе цвета? – спросил продавец и взял в руки огромные

ножницы.–Синего…– Синего? – Он хмыкнул. – У меня их несколько. Наверное, штук

триста разных оттенков синего. Светло-синий, темно-синий, индиго,кобальтовый, ультрамариновый, сапфировый, цвета морской волны…Какойтебебольшенравится?

Катерина видела, что он улыбается, гордясь тем, какое разнообразиецветовпомещаетсявегомаленькоммагазинчике.

–Янезнаю.Авамкакойбольшевсегонравится?–Знаешь,меняещеникогдаобэтомнеспрашивали,–ответилхозяин;

этадевочкаеговсебольшезабавляла.–Когдапокупателиприходятсюда,они,какправило,самизнают,чегохотят,имоемнениеихнеинтересует.

– Моя мама тоже такая, – сказала Катерина. – Когда она шьет мнеплатье,товсегдазнает,чегохочет.Мненикогданедаетвыбирать.Такчтоужлучшевыскажите,какуюмневзять.

– Ну что ж, в таком случае, раз уж ты спрашиваешь, я тебе подарюленточкумоеголюбимогоцвета.Уменяегонемногоосталось,ноэтоцветособенный – некоторые богатые дамы взяли моду отделывать такимилентамишляпки.

Онсунулножницывкарманфартука,приставилкполкамдеревяннуюлестницу, забрался наверх, дотянулся до самой верхней полки и снялоттудакатушку.

– Этот цвет называется сапфировым, – проговорил он с лестницы. –Нотутвсерединеестьзолотаяниточка.Ясампридумал.Имногимдамамэто,похоже,пришлосьподуше.

Все еще стоя на шатающейся лестнице, он отрезал два кусочкасантиметровпопятнадцатьдлинойивернулкатушкунаместо.

Спустившись,онпротянулленточкиКатерине,котораяуже,какумела,заплеласебекосички.

– Спасибо, – сказала она, завязывая ленточки. Проблески золотаказалисьсовершеннонеуместнойроскошьюрядомсеегрязнымплатьем.–Спасибобольшое!Оченькрасивые.

Она рассмотрела ленточки поближе, восхищенно погладила пальцемзолотуюполоску.

– Я ищу свою маму. Она шьет платья. Она не приходила сюдазаленточками?

Она спросила это так, что владелец магазина подумал, что девочкапришласмамойипростопотерялась,покаониходилизапокупками.

– Где ты ее видела в последний раз? – участливо спросил он. –Яуверен,когдатывернешьсядомой,тоувидишь,чтоонаужеждеттебятам.Беспокоится,должнобыть.

–Онанеждетменядома.Онанезнает,гдеяживу.Яужедавным-давноневиделаее.

Стариксмотрелнепонимающе.–МыжиливСмирне,–пояснилаКатерина.–Иятампотерялась.Дальшеможнобылонерассказывать.Всемумируужебылоизвестно

оразгромеСмирныиотом,чемэтообернулосьдляеежителей.–Чтобынислучилось,янеброшуееискать,–добавилаКатерина.От этой детской веры в лучшее у галантерейщика сжалось сердце.

Девочкаинезнает,какойбольшойисуматошныйэтотгород,непонимает,какая путаница началась, когда сюда хлынули новые люди. Он не знал,что сказать. Не хотелось разочаровывать малышку, но и ложных надеждподаватьтоженехотелось.

Словнодлятого,чтобыскрытьсвойстрахзанее,онбодропроговорил:–Ну,тогдарасскажимне,каконавыглядит,иеслипохожаяженщина

зайдеткомне,ядамейтвойадрес.Неторопливои скрупулезноКатеринапродиктовала имена и приметы

материссестренкойисмотрела,какстарикзаписывает:–ЗенияСарафоглу,волосытемные,глазакарие,смаленькойдевочкой

поимениАртемида.Рукав у Катерины чуть-чуть задрался, и владелец магазина заметил

шрам у нее на руке. Ему стало еще большежаль девочку.Имя уматерине такое уж редкое, и найти ее надежды мало. Остается хоть что-тохорошее сделать для малышки. То, как она обрадовалась этим куцымленточкам,глубокотронулоего.

–Ятебеобещаю,чтобудуследить,непридетлисюдатвоямама,аты

забегайзановымиленточкамикогдазахочешь.Идет?Катеринаразулыбаласьотухадоухаинаминуткуотвлекласьотсвоей

задачи–найтимаму.–Спасибо,–сказалаона.–Кстати,менязовутКатерина.–Аменя–кириосАлатзас.Катерина вернулась на улицу Ирини, Евгения даже не успела ее

хватиться. Софию Димитрий учил каким-то трюкам с обручем, Мариясиделадома,асамаЕвгениявсеещебылазанятаразговоромссоседками.Книмподошлиещекакие-тоженщины.

Следующие несколько дней Катерина, в сопровождении кого-нибудьиз близнецов или обеих сразу, посвятила еще более усердным поискам.Заглядывала в двери церквей, мечетей, синагог, многие из которыхвыгореливовремяпожара1917года.Виныхдосихпоржилибеженцы.

Улицы в Салониках были усажены деревьями, чтобы можно былоукрытьсявтениотпалящеголетнегосолнца.Теперьстволыпревратилисьвдоскиобъявленийдлябеженцев,отчаяннопытающихсяразыскатьсвоихродных. Сама Катерина не могла разобрать имена, их читали ей Марияи София. Имя у мамы было довольно распространенное, и Катерининосердце замирало по сто раз на дню, но, когда девочки дочитывалифамилию,падало,утративнадежду.

Три девочки все смелее исследовали город и стали уходитьс запутанных узких улочек старых кварталов к коммерческому центру.По пути им попадались то благоухающий цветочный рынок, то ручныетележки,которыекатилисюда замногокилометровспригородныхфермсами фермеры и их жены. Укрывшись от солнца в тени собственныхтележек, они поджидали тех, кто захочет купить их помидоры, дыни,картошкуибаклажаны.

Подходя к великолепному зданию в неоклассическом стиле,гдерасположилсякрупнейшийвСалоникахбанк,онизнали,чтодоморяужесовсемблизко.Катериналюбиласидетьнаберегу,свесивноги–так,чтобыонипочтикасалисьводы,любиласмотретьнанее–так,чтобыглазанаминутутерялифокусивиднобыло,толькокакпляшутнаповерхностисолнечные зайчики.Черезнесколькоминутблизнецыначиналитянутьееза руки – каждая со своей стороны, – чтобы поднять на ноги и утащитьдомой.

–Идем,Катерина!Нампора!Мамабудетбеспокоиться!НасамомжеделеЕвгениязнала,чтоонинезаблудятся,ибылатолько

рада немного от них отдохнуть. Близнецам просто хотелось пойтиполюбоваться своим любимым зрелищем – универсальным магазином.

Его витрины были словно бесплатный захватывающий кинофильм.Это был один из первых подобных магазинов в городе, и владелецнаходчиворазложилнапоказсразувсе–отплатьевитуфельдостекляннойпосудыифарфора.Девочкам этотмагазинказалсянастоящимдворцом–в такие, должно быть, ходят за покупками принцессы. Они смотрелинаженщинскрасивымиприческами,нанарядноодетыхдетей,входящихвдвери,имечтали.

Вскореониужепримелькалисьтам,новсеравновладельцымагазинакаждыйразулыбались,завидевих:необычайноесходствоблизнецовито,как они, словно в зеркале, повторяли каждый жест друг друга,зачаровываловсех.Сосвоимидлиннымикосичкамидевочкибылипохожина тряпичных кукол. Казалось, даже чулки у них морщатся одинаково –складкавскладку,иноскибашмаковоббитысовершенноидентично.

Почти каждый день, выходя на улицу, девочки встречали Димитрияи Элиаса. Иногда они пытались играть в тавли, иногда гоняли мяч.АоднаждыдевочкиувиделиДимитрияодного,схулахупом.

–Гдежетвойдруг?–спросилаКатерина.–Незнаю.–Абратьяисестрыутебяесть?–Нет.–Аотец?Уменявотнетотца.–Да,отецесть.Ноонработает,строитновыйскладдлятоваровиеще

новыйдомдлянас.Мальчикобъяснил,чтоегоотецзановоперестраиваетдомуморяичто

когда-нибудьонипереедуттуда.Катерина слушала с круглыми от удивления глазами.

Они с близнецами, бывало, засматривались на дома у моря и думали,ктожетамживет–ужнекоролевскаялисемья?ТаквотпочемуДимитрийтак непохож на всех остальных детей на улице! Три девочки частохихикали, когда видели его – в отглаженных брючках, в белоснежнойрубашке. Иногда только колени оказывались запачканными, но всеостальное так и сияло чистотой. Даже друг Элиас иной раз над нимподтрунивал.СаулМореностаралсяследитьзатем,чтобысыновьявсегдабыли аккуратно одеты– плохая реклама была бы егошвейномубизнесу,если бы его собственные дети не щеголяли в нарядных костюмах, –но даже если с утра они выходили при полном параде, то к обеду ужевыгляделиоборванцами.

–Мыиногдаходимпосмотретьнакорабли,–сказалаКатерина,–сами,одни.Хочешьснами?

Димитрий слышал, как его отец говорил об этих «новых» греках,и знал: он против того, чтобы сын с ними сближался. В разговорепроскальзывали слова «просфигес» (беженцы) и «малоазиаты» – людииз Малой Азии, и говорилось все это недобрым тоном. Хуже всего,помнениюДимитрия,былото,чтоони«крещенныевйогурте»,–этоемуказалось крайне негигиеничным обычаем. Только много лет спустя онузнает, что это просто уничижительное определение для христиан,прибывшихвГрециювпорядкеобменанаселением.Асейчас,стоясовсемрядомсдевочкой,онподумалтолько,чтоничемтакимотнеенепахнет.Должно быть, отец ошибся. Эти новенькие девочки, кажется, совсемтакиеже,какте,чтоходятснимводнушколу,толькооченьужгрязныеиоборванные.

Димитрий был не прочь побродить по городу вместе с Катериной,ноегоматьволновалидвасоображения.Впоследниемесяцыеюовладелсильный и необъяснимый страх перед городом. На улице Ирини оначувствовала себя в безопасности, но стоило только дойти до конца этоймощеной дороги, как ее охватывал ужас. Павлина убедила ее, что сынуэтихчувствлучшенепоказывать.

Другойпричиной,почемуОльгенехотелось,чтобыДимитрийуходилдалеко, было то, что к ним мог зайти его отец. Обычно он бывал домадважды в неделю, хотя никогда не гостил подолгу. Димитрий понимал:потому-тоемуиприходитсявсегдабытьтакимчистеньким,потомумамаи заставляет каждый день надевать свежую рубашку, и умыватьсяприходится каждое утро и каждый вечер, и ногти чистить. Все это было«навсякийслучай».

Когда Константинос Комнинос изредка появлялся на улице Ирини,у него всегда было тут два дела. По вечерам он заходил перекинутьсяпарой слов сСауломМорено – одним измножества еврейских портных,покупавшихеготкани.Ноглавнойцельюбылопроверить,какделаусына.Отец осматривал отпрыска с головы до ног, а раз даже за ухо потянул,чтобыпосмотреть,чистолионовымыто.

ОднаждыКонстантинос появился дома по другому поводу.Димитрияотправили наверх, и он сидел там на своей узкой кровати и слушал,чтопроисходитвнизу.Тишинувдругпрорезалкакой-тонезнакомыйзвук.Плач взрослой женщины. Димитрий выбрался на верхнюю площадкулестницыиприслушался.

Это было похоже на две мелодии фортепиано: правая рука – маминплач, левая– голосотца.Онипереплетались, нониоднанеперекрываладругую – обе слышались с одинаковой громкостью. Многих слов

Димитрий не понимал или не мог разобрать, но некоторые были емузнакомы.Срединих–«Смирна»и«МалаяАзия».

Плачматеризаставилегоспуститьсяполестнице.ОтецсиделнапротивОльгиичиталвслухчто-тоиз газеты.Увидевсына,появившегосявнизу,оностановился.

–Димитрий!–строгоприкрикнулон.– Димитрий, – эхом негромко повторила мать. – Иди наверх, милый,

давай-ка,быстренько.Мальчик прирос к полу. Он был словно заворожен. Никогда еще он

не видел мать такой. Ее обычно безупречно уложенные волосырастрепались.Глазапокраснели.

– Вообще-то, думаю, мальчику следует знать, – сказал отец, сложилгазетуиспряталвконверт.

Наступиломинутноемолчание.Димитрийстоялнаступеньке,незная,можно ли ему присутствовать при этой взрослой сцене со слезамиитаинственнымивестями.Емухотелосьподбежатькмаме,ноонбоялся–ктознает,чтонаэтоскажетотец.

– Твой дядя Леонидас некоторое время тому назад пропал без вестивТурции,атеперьнашлиеготело.

Эту официальную информацию Константинос изложил без всякихэмоций.Димитрийслушал.Онхорошопомнилдядю,иэтобылиприятныевоспоминания, но огорчило его не столько само известие, сколько то,какпотряслоуслышанноемаму,–этогоонуженикогданемогзабыть.

Потом,когдаотецушел,мамасновауложилаволосыикирияЕвгениязашла проведать соседку, Димитрий вышел на улицу и встретил тамКатеринуиблизнецов.

– В следующий раз, когда пойдете к морю, – сказал он, – я пойдусвами.

Глава11После долгих уговоров Павлины Ольга наконец разрешила сыну

бродитьпоулицам,накоторыхвыросла.–Есливысамибоитесь,–убеждалаеепреданнаяслужанка,–этоеще

неповодисынадомазапирать.Емуучитьсянужно.Сдавшись на уговоры, Ольга поставила только одно условие:

этипрогулкидолжныостатьсятайнойдляотца.Для Димитрия наступили беззаботные дни. Вместе с ним и тремя

девочкамиобычноходилигулятьиЭлиассИсааком.Поулицамстайкамиходило много ребят, так что на их маленькую компанию, шатающуюсяпо городу, оживленно болтающую и играющую в прятки, никтоне оборачивался. У Димитрия всегда было с собой несколько монеток,а на них у уличного торговца можно было купить кулиорий – круглыхбулочек с кунжутом. Этого им хватало, чтобы насытиться на весь день,довозвращениядомой.

РазадваониоказывалисьпоблизостиотодногоизскладовКомниносаи обходили его кружным путем. Часто на глаза им попадался большойособняк на берегу, который сейчас перестраивали. Леса еще не убрали,ностеклавокнабылиужевставлены.

–Тыскоробудешьздесьжить?–спросилакак-тоКатерина.Димитрий не ответил. Он безучастно смотрел на огромный дом

с рифлеными колоннами и роскошным парадным крыльцом. С этимзданием его ничто не связывало. Его дом был на улице Ирини, и онсо страхомждал тогодня, когдапридется оттуда уехатьижить с отцом,которогоонедвазнал.

–Анам-томожнобудетктебеприходить?Непрогонят?–насмешливоспросилаСофия.

ВнешнеСофиясМариейбылисовершенноодинаковые,новостальному них было мало общего. Мария заметила, что Димитрий покраснелотэтогоехидноговопроса.

–Перестань,София.–Может, твой отец нас и на порог не пустит – таких-то оборванцев

вдырявыхчулках?–София!Катеринавидела,чтоДимитриюнеловко,ирешила,чтопорасменить

темуразговора.–Идем,Димитрий,–сказалаонаипотянулаегозаруку.–Хватиттут

стоять.– А давайте поищем какой-нибудь новый путь домой, – предложила

Мария.Онисвернулинаузкуюулочку,ведущуюнасеверотморя,ишливсе

в гору и в гору, пока она не пересеклась с другой, большой улицей.Перешлиее,оглядываясьпосторонам,чтобынепопастьподкакой-нибудьиздребезжащихтрамваев,которыекакразкатилинавстречудругдругу.

–Гдеэтомы?–робкоспросилаКатеринаминутчерездвадцать.–Аязнаю!Аязнаю!–пропелаСофия.–Аязнаю,гдемы!–Ну,такгдеже?–спросилаМария.– Мы… возле кладбища, – ответила сестра, оглядевшись вокруг

изаметив,чтоонистоятнапротивворотбольшогогородскогонекротафио.–Идемте!Посмотрим…–Начтотамсмотреть?–возразилаМария.–Какначто?Посмотрим,чтотам!–воскликнулаСофия.–Тыхочешьсказать–кто?–вмешалсяДимитрий.–Нуда,наверное,–буркнулаМария:ее,каквсегда,сердило,чтотакой

маленькиймальчиквечноеепоправляетспочтивзрослойпедантичностью.Детирешительновошливжелезныеворота.Онибылинеоднивэтой

деревне мертвецов. Несколько женщин, убирающих могилы близких,подняли на ребят глаза и улыбнулись. Они работали так, словнозанимались какими-то привычными делами по хозяйству, – мылии чистили надгробия так же, как дома натирали ступеньки лестницыили отмывали до блеска окна, ставили цветы, словно на столик в кухне,сметали листья так же, как утром у себя на заднем дворе. Тут былонескольковнушительныхпамятников–изваянияушедшихвнатуральнуювеличину,ивсумеркахказалось,чтоонивот-вотоживут.

Катериначиталанадписиистихи,посвященныепокойным,изаметила,чтомногиемогилысовсемсвежие.ОнаоглянуласьнаМарию:

–Кактыдумаешь?..–Нет,–твердоответилаМария.–Ядумаю,твоеймамыздесьнет.София сидела на мраморной ступеньке в конце одной из «главных

улиц» кладбища, которых тут было не меньше десятка. Она обнаружиласемейство котят, живущих под плитой у входа в какой-то фамильныйсклеп, и один из них уже устроился у нее на коленях и мурлыкал.Матькотят, по всей видимости, куда-то исчезла. Димитрий с Элиасомнеподалеку соревновались в меткости, кидая камешки в начерченный

впыликруг.–Может,возьмемодногодомой?–Глупости,София,–сказалаМария.–Малонамкошекнаулице.Идем.

Домойпора.Катеринетут,похоже,ненравится.Хорошо, что можно было сослаться на Катерину. На самом деле им

всем было не по себе в быстро сгущающихся сумерках – среди тенейипризраков.

ЕвгенияещеразсходилавконторуКомиссиипорасселениюбеженцев.Та самая элегантная американка, что так помогла им несколько месяцевназад, была все еще здесь: распределяла пожертвования и давала советынуждающимся.

–Каквашидевочки?–спросилаона.–Неужеливынаспомните?Евгения даже не поверила. После них еще столько тысяч беженцев

приехаловСалоники,ипочтивсеонипрошличерезэтуконтору.–Конечно.Вы,девочки-двойняшкииещемалышка.Каждаясемьячем-

то запоминается, не тем, так другим. А у вас еще и близнецы, как тутнезапомнить.Амладшаяведьневашадочь,да?

– Не моя, – ответила Евгения. – Я, собственно, потому и пришла.Мывсеищемеематьисестру.

–Можнопонять,–улыбнуласьамериканка.–Кое-какиезаписивелись,да.Нолучшевсеговамначатьсближайшихлагерейбеженцев.

–НоонажеуехалавАфины!– Это малышка так считает, но на самом деле совершенно

не исключено, что ее корабль ушел в Салоники. Мне кажется, стоитдляначалапроверитьздесь.

Вокруггородабылонескольколагерейбеженцев,итамрасположилосьболее ста тысяч человек. Обещанные новые дома предстояло ещепостроить.Конечно,ехатьтуданужнобыловместесКатериной,чтобытамоглаопознатьмать,инаследующийжеденьониотправилисьнаавтобусезагородиприступиликпоискам.

Жилища в лагере представляли собой странное зрелище. Пустыерасплющенные жестяные канистры из-под керосина служили стенами,разломанные дорожные чемоданы пущены на рамы. Все это быливременные постройки, однако в них чувствовалось что-то постоянное.Это было видно хотя бы по горшкам с цветами, стоявшим у дверей.Просунув голову внутрь одной из времянок, Евгения увидела чистовыметенный земляной пол и обычную обстановку простого домаМалой

Азии–тяжелыеплетеныеодеялавместоматрасов,иконасвятогонастене.Многочасовподрядониходилипорядамэтихсеребристыхдомиков,

сноваисноваспрашиваяободномитомже.Случалосьизредка,чтокто-токакбудтодажеприпоминалэтоимя.Одинстарикдолгочесалв затылке,словно надеялся выскрести оттуда какие-то важные сведения. Однаженщина скрестила руки на груди и отшатнулась, словно вдруг что-товспомнила.ОбаразаКатеринавоодушевлялась–и тутжесникала, когдаоказывалось, что никто ничего не знает. Все остальные сразу же качалиголовами, или пожимали плечами, или вообще не слышали вопроса:они были слишком подавлены своими несчастьями, чтобызаинтересоватьсячьими-топропавшимиродственниками.

Евгения всегда начинала с того, что спрашивала людей, не знают лиони кого-нибудь из Смирны. Многие из тех, кого они встречали, былипохожинауроженцевЧерноморскогопобережья,Евгениядажевстретилакое-кого из Трабзона. Тут были и слезы, и улыбки, и короткий обменвоспоминаниями о Малой Азии, но фамилия Катерины не оказаласьзнакоманикому.Ниединомучеловеку.

Через несколько дней хождения по лагерю у Евгении не осталосьиллюзий по поводу того, не лучше ли им было бы здесь, среди другихбеженцев.Онапоняла,чтоимвыпаланевероятнаяудачавтотдень,когдаих поселили на улице Ирини. По сравнению с картинами нищетыи убожества, которые они видели в этом лагере, Митилини казалсяцивилизованным местом, и Евгения вернулась домой, в старый город,переполненнаянеожиданнойблагодарностьюсудьбезато,чтоунихестьсвоясобственнаядверь.

Все было за то, что Катерина, пожалуй, права, и ее мать с сестрой –в Афинах. Американка сказала Евгении, что там тоже сотни тысячбеженцев,иумногихещенетпостоянныхадресов,ноонапостараетсячем-нибудьпомочь.АпокаЕвгениязаверилаКатерину,чтоонинеотступятсяот поисков. На следующей неделе женщина с девочкой отправилисьвдругиелагеря,подальше.

В желающих присмотреть за Марией и Софией недостатка не было.ТоониходилиобедатькОльгесДимитрием,токирияМореноприглашалаихк себеиугощала совсемдругойедой.СаулМоренообычноприходилсработывпятьчасов,ионивсеусаживалисьплечомкплечувокругстолана кухне, а маленькая бабушка, иногда одетая в свой меховой жакет,тихонькожевалачто-товуглу.Беспорядоктутбылкакой-тоуютный,аедаещелучше.

Когда совершенно вымотанныеЕвгения сКатериной вернулисьпосле

своих безуспешных поисков, в доме не было никакой еды. И в течениенесколькихднейМоренозвалиихксебеобедать.ИЕвгении,идевочкамнравиласьатмосфераэтогодома,ибабушкавсвоемтрадиционномнаряде,иобрывкистиховналадино.

Саул Морено рад был публике и с удовольствием пересказывалисторииопереселенииевреевизИспании.Водинизвечеровонособеннопроникся грустью по тем временам, которых не застал, но наследиемкоторых не переставал восхищаться. Он потихоньку признался Евгении,чтодвадцатыйвекпоканесталдлянихзолотымичтодо1912года,покагород еще входил в Османскую империю, им жилось лучше.Мусульманские правители относились к евреям с большей терпимостью,чем православные греки, которые сделали официальным выходнымвоскресенье,пренебрегаяважностьюШаббата.

Детиужеболталиногами,покашливалииерзалинастульях, заскучавотэтихразглагольствований.

– Я не говорю, что сейчас плохо живется, – продолжал Саул,наклоняяськЕвгении.–Новсе-такинето,чтобылодопожара.Апотомеще всемусульмане уехали, как вамизвестно.Это тожебылнеподарок.После всех этих перемен мы остались в меньшинстве, а это, разумеется,породилоновыесложности.

– Ну, будет, дорогой, не расстраивайся. – Кирия Морено погладиламужапоплечу.–Исейчасвсенетакужплохо.НестоитдониматьбеднуюЕвгениютакимискучнымиразговорами.

Элиас подавил зевок и тут же получил тычок под ребра от старшегобрата.

–Мнесовсемнескучно,–возразилаЕвгения.–Когдазнаешь,чтомынепервыеприехалисюда,неимеякрышинадголовой,становитсялегче.

–Выопределеннонепервые.Можетбыть,иувасбудетсвойзолотойвек,какунасбыл.

– Сомневаюсь, – сказала Евгения. – Но и сейчас жить можно.Вотеслибыещехотьккому-нибудьвернулисьмужья…

Пока Евгении не было дома, там накопилось дел. Вымыв полы,она принялась за самую трудную работу – стирку постельного белья.Сообразив,чтоэтопрекрасныйслучайустроитьвознюипоколотитьдругдруга мокрыми тряпками, Мария с Софией охотно взялись выкручиватьогромные белые хлопковые простыни. Катерина же потом помогалаЕвгении их развешивать. Когда работа была закончена, они вернулисьвдом.

–Катерина, – сказала Евгения, – давай напишем письмо твоеймаме?Таамериканскаяледиобещалапомочьегодоставить.

Простыни,вывешенныенабалконе,сохлинасвежемвоздухе.

За много миль от них, в Афинах, мама Катерины тоже развешивалабелье.ВобитомизнутриплюшемзданииАфинскогооперноготеатраонапристраивалавлажнуюблузкунабарьербалкона.

Беженцев разбросали по всей столице: разместили вшколах, театрах,церквях – повсюду, где можно было найти место для детей и взрослых,пристроитькакие-никакиепожиткиипереночевать.

Оперный театр был последним зданием, чьи двери распахнулисьдля беженцев. По ночам люди спали рядами на твердой покатой сценеили поперек скрипучих бархатных кресел в партере. Большим семьямпредоставили в качестве временного жилья бельэтаж. Весь театр имзавидовал–тамбылобольшеуединения,даещеиковрынаполу.

Когда-то прекрасное здание теперь походило на мусорную свалку,и запах там стоял как из открытой канализации. Водопровода не было,а когда кто-нибудь пытался развести костер, чтобы приготовить поесть,котвратительнойсмесизапаховдобавляласьещеивоньтлеющегобархата.

Зении с малышкой отвели место в бельэтаже вместе с другимиматерями с младенцами. Там же оказалось несколько ее соседокиз Смирны. Они не разлучались с самого дня побега. Эти женщинырасспрашивали Зению о том, как она потеряла дочь, заверяли, что онинепременнонайдутдругдруга,обещалипомогатьейвсемисилами.Ноейбылотруднозабыть,чтоэтисамыелюдиневыпустилиееизлодки,когдаона поняла, что Катерины с ней нет.Женщина до сих пор недоумевала,зачем послушалась их тогда. Простить такое было трудно, и горечьнадушенепроходила.

За этимесяцы Зения поняла, почему все так беспокоились, что лодкаперевернется. Они боялись не за себя. Эти люди успели спасти мощиинесколькоиконизихцерквивСмирнеис техсамыхпорпланировалипостроить новую церковь и принести в нее частицу старой. Бесценныеосколки прежней жизни лежали тогда на дне лодки, и беглецы никакнемоглидопустить,чтобыкто-топомешалихспасти.ТолькопоэтомуониивсталимеждуЗениейиКатериной.

Зения старалась выкинуть эти мысли из головы. Она тосковалапоубитомумужуипропавшейдочериикаждыйденьуходилаизшумногои грязного Оперного театра в ближайшую церковь. Она целоваластеклянный экран, стоявший между ней и иконой Панагии, и думала,

сколькожеотпечатковгубнаэтомстекле–ее.Каждыйденьонапросилаободном:открытьейправду.Игоревала,даженезная,живаеелюбимаядочьилинет.

Удалось ли Катерине спастись от жестокой мести турецких солдат?Зении нужно было только одно: «да» или «нет». Слухи о массовыхизнасилованиях и отрезанных головах быстро расползлись за пределыСмирны. Она хотела только знать, жив ее ребенок или умер, каким быстрашнымнибылответ.

Поговаривали о новых домах для обитателей Оперного театра, и этивестивызвалирадостноеволнение.Зениямечтала,чтовновомдомебудеткамин,туалетнаулице,столистулья,кроваткадлямалышкиидиванчикдля Катерины. Словно для того, чтобы подстегнуть ее фантазии, однаизсоседокпобельэтажурассказала,чтоестьлюди,которыемогутпомочьейразыскатьдочь.

– Может быть, им удастся найти ее и передать письмо. Возьми данапиши,посмотрим,чтоизэтоговыйдет.Хужеведьнебудет,правда?

НаследующийденьЗенияотыскаладорогувКомиссиюпорасселениюбеженцев.

–Моядевочка ещемаленькаяи читать толкомне умеет, – объяснилаона женщине, сидевшей за столом, – но, может быть, кто-нибудь где-нибудьувидитееимяидогадается…

– Да, – сказала женщина и повторила слова Зении с сильнымфранцузским акцентом: – Может быть, кто-нибудь где-нибудьдогадается…

Онаравнодушновзглянуланаписьмоибросилаеговстопкунастоле.«КатеринеСарафоглу,–былонаписанонаконверте.–ИзСмирны».Зениямалонадеялась,чтописьмодойдетдоадресата,ночтоещеона

могласделать?Этобыловсеравночтовыпуститьнаугадстрелувтемноту.

Глава12НескольколетКатеринастарательнописалаписьма,однакоответавсе

не получала. Но это ее не останавливало. Заодно и хороший поводпоупражнятьсявписьме.Месяцзамесяцемеегорячеежеланиеразыскатьмамуслабело, затопочерк становился тверже.В этихписьмахбезответаона писала обо всем, что делала, о том, как проводила дни. Это былдневниксовершенносчастливогоребенка.

КаждоеписьмоЕвгенияотносилавконторуКомиссиипорасселениюбеженцев, а оттуда их, в свою очередь, передавали на почту. Евгениязаметила, что их знакомой американки там уже нет, и поняла,что служащих сокращают.Жизнь беженцев начала устраиваться.Правда,многие до сих пор еще жили в лагерях, но большинство благополучнопереселили в специально построенные деревни на севере. Кухни,гдераздавалибесплатныйсуп,ещеработали,нопочтивселюдиужесамизарабатывали себе на жизнь: перебирали табак или изюм, ткали, шили.Те,укогобылакакая-топрофессия,наконец-тосмоглиустроиться.

Ольга одолжила Евгении денег на покупку ткацкого станка,ималенькийдомикнаполнилсяритмичнымизвукамиснующеготуда-сюдачелнока.

– Деньгами отдавать не надо, – сказала Ольга, – но можете когда-нибудьпотом,когдамойдомбудетготов,соткатьмнетудачто-нибудь.

Евгения улыбнулась. Денег, которые она зарабатывала, едва хваталона еду и одежду, и она была очень благодарна Ольге за ее доброту.Особняк понемногу отстраивался, но времени до того дня, когда нужнобудетвыплатитьдолг,оставалосьещенемало.

Катериналюбиласмотреть,какунеенаглазахрастетковер.Близнецамэто было не так интересно. Ткацкий станок напоминал им о доме,опрежнихвременах,доприездавГрецию.Стукчелнокаивидшерстяныхмотков,сваленныхкучамиуматериподногами,переносилихвпочтиужезабытоепрошлое,ионисаминезнали,былилиэтисмутныевоспоминаниясладкими или горькими. Самые яркие впечатления оставил побег.Занесколькоминутдоэтогоматьсиделазастанкомиткала.

Евгения не поддавалась на Катеринины просьбы дать ей поигратьсостанком.Ковертребуеттвердойруки,чутьсобьешься–иценаемууженета.ПоэтомуКатеринасиделарядомидовольствоваласьсвоейработой–

вышивкой,которойзанималасьподруководствомнастоящеймастерицы–кирииМорено.

Кирия Морено не ходила каждый день в швейную мастерскую,аработаладома:вручнуюдоделываламелкиедеталинаодежде,которуюшилина предприятии еемужа.Унее было два сынаи ни одной дочери,и она с радостью согласилась научить Катерину кое-каким из своихизлюбленных швов и приохотила ее к вышиванию картин цветнымшелком – она сама этим увлекалась, когда ей было девять лет. Черезнесколько месяцев тоненькие пальцы и острые глаза Катерины ужесправлялисьстакимитонкимиузорами,чтоисамойкирииМоренобылинеподсилу.

СоседипоулицеИриниещебольшесблизились.Дверивдомахбыли,но их никто никогда не закрывал. Зимой вход завешивали плотнойзанавеской, чтобы тепло не выходило, а летом – другой, полегче, чтобыдом хоть немного продувало ветерком, веющим с моря. Занавескаозначала, что и дети, и взрослые могут входить друг к другубез приглашения. Ребятишки носились туда-сюда всей гурьбой,и получалось так, что в доме или всешестеро малышей, или ни одного.Ониросливместе,почтикакбратьяисестры,анепростодрузья.

На этой улице всегда кипела работа. Разве что Ольга иной разоставалась без дела. Она все-таки была дама и вот-вот должна былавернуться в свою обычную жизнь, в роскошный особняк, но ей вовсенехотелосьсэтимспешить.Развнеделюоназаходилавновыйдом,когданужно было решить, в какой цвет красить стены, и уже несколько летотдавала распоряжения по поводу обстановки комнат. Маляры,драпировщики, мебельщики, ткачи-ковровщики – кто только не побывалвдомеуморя.Когдадошлодоподписанияконтрактовнаработу,всемимпришлосьудивиться.

–Торопитьсянекуда,–говорилаОльгасмилойулыбкой.ВсевысшееобществоСалониковвсегдатребовало,чтобыработабыла

сделана вчера. Исключая кирию Комнинос. В этом городе, где богатыестановились все богаче, а бедные – все беднее, те, у кого были деньги,только и делали, что ужесточали требования.Все подрядчики обсуждалимеждусобойэтустранность.Онинемоглипонятьэтуженщину,чтовелелаимработатьпотихоньку,безспешки,инедоуменночесаливзатылках.

Торговые склады Комниноса процветали. Его бизнес росв геометрической прогрессии, и теперь Константиносу уже не терпелосьперебратьсявновыйдом.Послепожарапрошлоужепочтидесятьлет,и,хотя их с Ольгой и Димитрием жизнь вошла в рамки, которые ему

идеальноподходили,позволяявсецелососредоточитьсянабизнесе,теперьему хотелось утвердить свой статус роскошным домом, и семья должнабылапереселитьсятуда.

Димитрия тоже несколько раз брали в новый дом. Ему он казалсяпугающе огромным. Комнаты больше, чем его школьный класс,анеобычайновысокиепотолкинапоминалиоцеркви.Мальчикуказалось,чтотамвсевремяхолодноислишкоммногослепящегосвета,ипахлочем-тостранным–оннемогопределитьчем.

РассказываяобэтомПавлине,Димитрийсказалтолько:–Пахнетбелым.Павлина пыталась пробудить в нем энтузиазм, но он ничего не хотел

слушать.–Утебябудеттакаябольшаякомната,–говорилаона.–Аятебебуду

готовитьвсякиевкусныевещинановойкухне!Димитрийсталсострахомждатьтогодня,когдапридетсяпереезжать

в новый дом, – он понимал, что после этого в его жизни многое крутоизменится.Столько лет он каждый день виделЭлиаса,Исаака,Катеринуи близнецов. Он знал: теперь придет конец играм в чет-нечет или еголюбимымлос-паликос.

Кроме того, отец сказал Димитрию, что переведет его в новуюмеждународнуюшколу,гдеонбудетизучатьфранцузскийязыкиобщатьсяссовсемдругимидетьми.Обеэтиперспективыегонеособеннорадовали.Онлюбилсвоихстарыхдрузейинехотелучитьчужойязык.

Ольгу тоже не радоваламысль, что ей придется вернуться к прежнейодинокойжизниуморя:еепугалозатворничество,онапонимала,чтобудетскучать по этим удивительным людям, которые научили ее тому,что утраты, разлуки и предчувствие надвигающихся бед могут делатьлюдей не слабее, а сильнее. Павлина ощущала то же самое и думала,что больше всего будет скучать по безобидным сплетням, которымиобменивалисьмеждусобойженщинынаулице.

Настал день, когда они наконец начали укладывать вещи. До новогодома было меньше двадцати минут пешком, но в груди у них бурлилостолькоэмоций,словноониуезжализаграницу.Кдвериподкатиларучнаятележка, чтобы забрать коробки с вещами, накопившимися за эти годы,аблестящийчерныйавтомобильожидалихвконцедороги.УлицаИринибыласлишкомузкой,иавтомобильнемогподъехатьпрямокдвери,новсезнали, что он уже здесь – ждет, чтобы увезти Ольгу в прежнюю жизнь,а Димитрия – в новую. Димитрий торжественно попрощался с друзьямизаруку,аЭлиаса,своегомолочногобрата,крепкообнял.Женщины,когда

насталовремяпрощания,плакалибезвсякогостеснения.Наверное,впоследнийразмальчикпозволилматеривзятьегозаруку,

ионипошлипрочьотдома,гдебылитаксчастливы.

У Зении не было никакой уверенности, что Катерина жива, но онапродолжалаписатьей.Болеечетырехлетпрошлостехпор,какобебежалиизСмирны,иихписьмадругкдругутакилежаливсортировочномотделенаокраинеАфин.Десятки,аможет,исотнитысячнеотправленныхписембыли свалены там пачками – свидетельство того, какое огромноеколичестволюдейоказалосьвразлукесо своимиблизкимиилинеимелопостоянногоадреса.

Разбирал письма один педантичный, почти маниакально дотошныйпочтальон. Он делал все возможное, чтобы доставить корреспонденциюпо адресу. Этот пятидесятипятилетний холостяк жил с матерью-вдовойивсюсвоюжизньпосвятилизучениюиностранныхязыков.Ончиталпо-французски, по-итальянски, по-болгарски и по-английски и изучилалфавиты еще нескольких языков, чтобы разбирать адреса. Все это онвыучил сам, по книгам, при свете свечи, в той самой темной и мрачнойкомнатушке, в которой когда-то давным-давно появился на свет.Под густой гривой седых волос скрывались такие блестящиелингвистические способности, что иной раз к нему обращалисьза консультацией по переводам даже университетские профессораиполитики.Однакооннепретендовалнинакакиепостыихотелтолькоодного: выполнить официальнопорученную ему работу, добиться, чтобывсеписьмадошлидоадресатов.Притакомколичествеприезжихи такихперемещенияхлюдейэтообернулосьневероятнотруднойзадачей.

Когда письма уже некуда было складывать, пришлось прибегнутьк радикальным мерам. Что, по понятиям почтальона, означало вскрытьконверт и нарушить тайну переписки. Для такого педанта, как он,действительно крайнее средство. Если же и это не сработает, придетсяпойти еще дальше и уничтожить письма, а для него это было бы такоепозорноепоражение,чтооннесмогбыпотомзаснутьночью.

В огромном складе, заставленном коробками с письмами от поладо потолка (на каждой коробке –место назначения), почтальон трудилсядо глубокой ночи, начиная обычно с самых давних писем. Однаждывыдался день, когда голова у него работала особенно ясно – с такойотчетливостью вспоминались письма, которые, как он знал, хранилисьнаскладе,итакбыстровыстраивалисьсвязи.

Одниписьмабылипомеченывсоответствиисвидамипочтовыхмарок,

другие по месту назначения, третьи – по названию бывшего местажительства отправителя в Малой Азии. Временами почтальона осеняло,ионвспоминал, гдеименновиделписьмо,подходящеепотемилиинымприметам.

Катерина подписывала конверты: «Зении Сарафоглу, Афины».Почтальон заметил письма, адресованные «Катерине Сарафоглу,изСмирны».Несвязанылиэтидваадресатадругсдругом?Надеждыбыломало,ивсежеоносторожновскрылпописьмуизкаждойпачкииотметиладреса,скоторыхонибылиотправлены.

Он увидел, что письма Катерине отправлялись из той части Афин,где селили в основном беженцев из Смирны, уже известной как НоваяСмирна. Затем аккуратно надрезал конверт с почтовым штампомСалоников. На листке он увидел буквы, выписанные крупным,но разборчивымдетскимпочерком.Наверху стоял адрес: «УлицаИрини,5»,авнизуподпись:«Катерина».

Сердцеунегослегкадрогнуло.Небылоуверенности,чтоэтотасамаяКатерина,ноонпочувствовал,какунеговспотелиладони,словноонбылдетективомиинтуитивнонащупалключкразгадкепреступления.Попытканепытка!ОнотправилписьмадляКатеринысвоемуколлегевСалоникисприпиской:«Попробуйтепередатьпоэтомуадресу».

ЧерезнескольконедельЕвгенияуслышаластуквдверь.–Язнаю,этоневашафамилия,–сказалпочтальон,–но…–Онпоказал

ей пачку писем, не выпуская из рук. – Вы не знаете никого пофамилииСарафоглу?

Евгениявзглянуланаимяикивнула.– Тогда кому-то будет что почитать! – весело сказал почтальон,

повернулсяиушел.Писем, перевязанных веревочкой, было по меньшей мере тридцать

или сорок. Евгения вгляделась в тонкий изящный почерк. Вздохнула.Вот оно, то, чегоКатеринаждала все эти годы. Евгения сама делала вседлятого,чтобыКатеринанезабываласвоюнастоящуюсемью,нотеперь,державрукахто,чтодолжнобыловернутьейсемью,поняла,каксильнополюбила эту девочку. Она по целым неделям не вспоминала,чтоКатеринанеееплотьикровь.Письмаотправилисьнавысокуюполкувозлеиконы, где всегда светиласьмаленькаялампадка, инесколькоднейлежалинетронутые.

Однажды, через несколько дней, Евгения пошла в церковь СвятогоНиколаяОрфаноса,мучаясьчувствомвинызато,чтодосихпорнеотдалаписьма Катерине. Перед собой она оправдывалась тем, что не хочет

расстраивать девочку. Она помолилась Панагии, чтобы та наставила еенапутьистинный.

Дома Евгения начала готовить ужин, но письма никак не шли у нееизголовы.Онаподнялавзгляд,чтобыубедиться,чтоониникуданеделись,нотутзаметилакое-чтоеще.Впервыйразстехпор,какЕвгениязажгламасляную лампадку перед иконой – года четыре назад, – она погасла.Этознак.Должнобыть,Господьгневаетсянанеезато,чтоонанеотдаетписьма.

Девочки пришли домой примерно через час. Дорога из школы быладлинная, они проголодались. Сразу же после ужина Евгения услалаблизнецовнаверхи,стараясьскрытьволнение,сказалаКатерине,чтоунееестькое-чтодлянее.

–Тебе тутписьмапришли,– сказалаона.–Янеоткрывала,онитебеадресованы,нодумаю,ониоттвоеймамы.

–Отмамы!–воскликнулаКатерина.–Гдеони?Где?Евгения уже разрезала веревочку и разложила письма по датам

наштемпеле.–Вотони,–сказалаонаивыложилаихнастолдвумястопками.Катеринасмотреланаписьма,охваченнаявнезапнымстрахом.Письма

от женщины, которая уже стала незнакомой. Только сейчас девочкапоняла, что совсем забыла ее лицо. Если бы они встретились на улице,Катеринанеузналабыее.

Евгения начала читать письма вслух, иногда пропуская строчку-другую, когда ей казалось, что так будет лучше. Катерина уже довольнохорошо читала, но сотни страниц, исписанных наспех неровнымистрочками,ейбылонеосилить.

С десяток самых первых писем были написаны легко и весело,там упоминались всякие мелочи, случившиеся за время путешествияиз Смирны вАфины. Эти письма писались без надежды, что они когда-нибудь дойдут до адресата, но тон у них был такой, словномать и дочьотправились в увеселительную прогулку и скоро увидятся снова.На каждой странице встречались беззаботные мечтания о том, что онибудут делать, когда снова окажутся вместе, о том, какие платья Зениясошьет Катерине, какую отделку подберет на чепчики и слюнявчикидлямалышки,ионовыхтемахдлявышивок.

Матьписалаиотом,чтобылоснейиАртемидой,когдаониприплылив Афины. Это было совсем не похоже на то, что пережили Катеринас Евгенией, общее было только одно: руки помощи, протянутые имблаготворительнымиорганизациями.

«Безних,–писалаЗения,–намбылобыневыжить».Но ты и представить себе не можешь, где нас поселили!

Это не обычный дом, вовсе нет. Это Оперный театр – одно из самыхкрасивыхзданийвАфинах.Тутставятспектакли,толькоартистытамне говорят, а поют. Все певицы там в длинных платьях, и люди,что приходят смотреть, тоже всегда красиво одеты (только сейчас,пока мы все здесь живем, представлений не дают). Все тут красноеизолотое:коврыкрасные,креслакрасныеиогромныекрасныебархатныепортьеры,расшитыезолотом,стакимидлиннымикистями,какихнигдев мире больше нет. Ты только представь, как выглядел бы дворецвеликана,еслибыэтотвеликанбылкоролем,–вотвтакоммыиживемсейчас. Все такое огромное, и мы будемжить в этом сказочном доме,поканамненайдутпостоянноежилье!

Жизнь в Оперном театре, если верить этим письмам, была веселой,дружной и приятной. Совершенно очарованная, Катерина слушала,какмамаописываетэтотдворец,населенныйобычнымилюдьми,которыхпригласил туда милостивый, хотя и невероятно огромный монарх.Описаниегигантскихкотлов,изкоторыхимразливалисуп,дополнялоэтукартину жизни под дружеским покровительством невидимого великана.НиразуЗениянисловомнеобмолвиласьобубогойдействительности.Конечно же, мы не сидим весь день в Оперном театре. Иногда мы

выходимнаулицыиосматриваемАфины.Правдиво описывать улицы переполненной людьми столицы Зения

тоже избегала. Она старательно опускала такие детали,какпопрошайничествоипроституция–хотядляКатериныподобныебедыбыли не в диковинку, – все больше рассказывая о широких площадях,о памятниках, которые даже дети, выросшие в Смирне, виделинакартинкахвкнижках.На большой скале над городом стоит одно из самых древних

изнаменитыхзданийвовсеммире.ОноназываетсяПарфенон,тамкогда-тобылхрам.Оннарисованнаобложкекниги,котораябылаутебя,когдаты была маленькой. Когда солнце садится, он весь залит янтарнымсветом,икажется,будтоохваченогнем.

Катерина сидела за маленьким столиком, вокруг которого вращаласьвся жизнь в этом доме, и жадно впитывала каждое слово. Иногда голосделался таким близким, что казалось, это мама с ней говорит. А потомвдруг становился похожим на отдаленную мелодию, и приходилосьнапрягатьслух,чтобыуловитьноты.

ТутитамвписьмахбылирассыпаныименалюдейизСмирны,икое-

какиеизнихКатеринасмутноприпоминала.ВплетенныевисториюжизниЗении,онисновасталиблизкими.

После первых десяти-двенадцати неизменно веселых писем,написанных в первые месяцы после бегства из Смирны, потоккорреспонденциипрервался.

Затем пошли письма с описаниями новой деревни, куда онипереселились. Зения призналась, что с домом великана они рассталисьбезвсякогосожаления.Онзапустилтудастольконароду,чтонеповернуться,ановыедома

строили специально для нас, в них гораздо просторнее. Тут всекак в обычной деревне – улицы, маленькие домики. Нас поселили вместес одной женщиной и девочкой, но дети друг с другом уже неплохополадили.

Евгения отметила этот нюанс. Выходит, дети естественно и охотностали играть вместе, а вот матери еще не знают, уживутся ли другс другом. Такое вынужденное соседство посторонних людей обычноникогонерадует.

ОдинизоченьнемногихмужчинвэтомвдовьемцарствесделалЗениипредложение.АнгелосПантазоглужилпососедствувместестремядетьми(егоженаумерлародамимладшего).

Женщин среди беженцев было в два с лишним раза больше,чеммужчин,иЗенияпонимала,чтоейвыпаларедкаявозможностьнайтиотца для своей дочери. И вот в один прекрасный день, в пятницу,она во второй раз в жизни испила из общей чаши и ощутила на головелегкое касание свадебного венца. В письме к дочери она описывалатучногосвященника,которыйтакстрадалотодышки,чтоеле-елеобошелположенныетрикругавокругалтаря.

В письмах, написанных почти через год, сообщалась новость о сыне:«Теперь у тебя и у Артемиды есть братик, конечно, и у других твоихбратьевисестертоже».

Евгенияпрочиталавсюпачкупочтибезостановок.Ейказалось,чтоэтуповестьлучшечитатьподряд.Катеринаниразунеперебила,толькокогдаЕвгенияперечислялаименаеесводныхбратьевисестер,повторялазаней:Петрос,Фросо,Маргарита,атеперьещебрат,маленькийМанос.

Письмавсегдакончалисьоднимиитемижесловами:«Еслиэтописьмодойдетдотебя,Катерина,надеюсь,оновернеттебякнам.ЯрассказываюАртемиде про тебя, и она расспрашивает о тебе каждый день.Наверное,ейтруднопредставить,чтоунеегде-тодалекоестьсестра».

Когда Евгения дошла до конца последнего письма, время близилось

к полуночи.ОбычноКатерина в этот час уже спала, но сейчас сна у неенебылониводномглазу–девочкабылавнесебяотвосторга.

–Мынашлиее!–восклицалаона.–Ясноваувижумаму!Евгениязаставиласебяулыбнуться,новдушеонаплакала.ЧерезнесколькоднейпочтальонразыскалЗениювАфинахивручилей

пачку писем от Катерины, которые она писала несколько лет подряд.Их не нужно было даже сортировать по порядку написания: измененияпочерка, отпервыхкаракулейдопочтипо-взросломутвердойруки, самиподсказывали,какоеписьмобылонаписанопервым,акакое–последним.

Там были длинные и несвязные, но радостные рассказы о жизнивСалониках,и,читаяоженщине,чтозаботиласьоКатериневсеэтовремя,Зения ощутила внезапный острый приступ ревности. Это чувствовозникало каждый раз, когда она видела на странице имя Евгении.Онаничегонемоглассобойподелать.

Читая письма, Зения все больше узнавала о семьях Караянидис,Комнинос и Морено и о многих других, населявших живописнуюстариннуюулочку,гдежилаКатерина.Детскаягорячаялюбовькшумномуи живописному городу – Салоникам – струилась из каждого слова,скаждойстраницы.

К последнему письму Катерина даже приложила платок с аккуратновышитыммаминымименем.Зенияулыбнулась,радуясьтому,чтоеедочьунаследовала семейную традицию. Сама она свое швейное мастерствоупотребляла теперь разве что на пришивание пуговиц к дешевымрубашкам,которыезатемотправлялиськоптовомупоставщику,аотнего–вторговыепалатки.

– Давай писать, давай писать! – несколько дней подряд приставалаКатерина к Евгении. Так ей не терпелось наконец-то послать письмо,котороенавернякадойдет.

Письмо состояло из сплошных вопросов. Ей хотелось узнать большео братьях и сестрах, о том, как отыскать их дом и когда можно будетприехать.ЕвгенияприложилакКатерининомуещеоднописьмо,отсебя–вежливопредставиласьиспросила,какимтеперьследуетпоступить.

Теперь, с точным адресом, послание быстро дошло по назначению,ичерезпарунедельпочтальонужесновастучалсявдверьдоманаулицеИрини.

На конверте Зения указала имя Евгении, но в конверте оказалось дваписьма:однодляЕвгении,другоедляКатерины.

Покадевочканевернуласьизшколы,Евгенияпрочиталасвоеписьмо,

гдеЗенияобъясняла,какобстоятдела.Теперьунеенарукахпятеродетей.Четырехсвоихмужбалует,авотмаленькойАртемидедостаетсянетолькоот отчима, но и кое от кого из старших детей. Когда Зения пытаетсядоказывать,чтотакнесправедливо,онаполучаетхлесткийудар.Ужедажесиняки остаются, правда, под одеждой их не видно. Стены в ихшаткомдомике тонкие, но соседи в семейные дела не вмешиваются. Что тамудругихтворитсязазакрытойдверью–ихдело.Вы должны знать всю правду о том, в каком я сейчас положении,

кирия Караянидис. Для меня не было бы большего счастья, чем сноваувидеть Катерину, но мне кажется, что ее, возможно, ждет лучшеебудущее вСалониках, с вами, чем здесь, в Афинах.Я знаю, время сейчаструдное,нонемоглибывыпозаботитьсяонейещенемного?

КогдаКатеринапришладомой,письмождалоеенастоле,ионатутжерадостносхватилаего.

– Почитаешь мне? – воскликнула она. – У нее такой чудной почерк,ясаманеразберу.

– Ну конечно, моя хорошая, – сказала Евгения. – Давай сядем. –Онасделалаглубокийвдох.Милая моя доченька, я была так рада получить все твои письма.

По ним видно, что жизнь у тебя хорошая и счастливая, а Салоники,должно быть, чудесный город. В Афинахживетсятруднее. Дома у настесноипрокормитьвсехнелегко.

Евгениясделалапаузу.Онаужезнала,чтобудетдальше.Как ни мечтаю я тебя увидеть, я хочу, чтобы ты хорошенько

подумала,надолитебеехатькнам.Оценито,чтоимеешь,иеслитебесейчасхорошо,еслитысредихорошихлюдей,можетбыть,стоиттебеостаться там. Иногда то, что тебе уже знакомо, может оказатьсягораздолучшенеизвестного.

Евгения подняла взгляд и увидела, что глаза девочки полны слез.Еще она заметила, что Катерина, не осознавая этого, поглаживает своюпокрытую шрамами руку – этот жест повторялся у нее автоматически,когда она была чем-то взволнована или огорчена. Евгения чувствовала,скакойбольюписалось этописьмо,ипонимала,чтоматьхотеласказатьдочери. Ей было одинаково жаль обеих. Катерина еще слишком мала,чтобысделатьтакойвыбор,нодеватьсяотнегонекуда–вотон,чернымпобелому,вписьме,лежащемпередней.

НеуспелаещеЕвгениядочитать,какисамаКатеринакое-чтопоняла.Онауженезнала,какаяизэтихженщинеенастоящаямать:та,чточиталаей письмо, или та, что его написала. Она не высказала этого вслух,

ностремлениепоехатьвАфины,очемонамечталатакдавноистрастно,сталослабеть.

Глава13Долго еще грусть оставалась постоянной спутницей Катерины.

Подстерегалаеекаждоеутро,стоилотолькоейпроснуться,инеотставалавесьдень, покаКатеринабыла вшколеииграла с друзьями.Иногда онаприходила и в сны, и тогда девочка просыпалась вся в слезах. Но онасраннегодетстваумелабытьстойкойитвердорешилаотделатьсяотэтойнезванойгостьи.Евгенияозабоченноприглядываласькнейичерезмногонедельзаметила,чтодевочкапостепенноснованачинаетулыбаться.

Почтиодновременноспотереймечтыовстречесматерьюонапотерялаиодногоизсамыхблизкихдрузей.БезДимитрияулицаИринибылаужене та.Нион сам,ни егомама, хотяипоразнымпричинам,не сдержалисвоегообещанияприходитьвгости.

Димитрийтожескучалподрузьям.Новаяшколабыласовсемвдругойстороне,заБелойбашней,средиогромныхособняковнаулицеКоролевыОльги.Умногихизэтихдомовбылибашенкиикупола,аквходнойдверивелидвойныелестницы–скакойстороныхочешь,стакойиподнимайся.Тутжилибогатыекупцы,желающиепродемонстрироватьнестолькосвойвкус, сколько достаток, и в сравнении с этими домами даже особнякКомниносавыгляделскромно.

ПовоскресеньямКатерина,Элиас,Исаакиблизнецывсетакжеходилик морю, а Димитрий смотрел на них через огромные окна гостинойнапервомэтаже.

–Можно,япойдупогуляю?–спрашивалонмать.–Толькокужинубудьдома,–отвечалаона.–Отецпридетввосемь.Ее муж днем часто уходил на склад или в контору. Ольга понимала,

что Константинос этого не одобрил бы, но радовалась, что Димитрийнемногоотдохнетотзанятий.Впридачукдюжинедругихпредметовемуприходилось учить французский, немецкий и английский язык, и отецсчитал, что он непременно должен владеть ими свободно, если толькобудетстаратьсякакследует.

– Если мы хотим развивать свой бизнес, Димитрий, эти языки надознать.Мы теперь ориентируемся на Европу и Америку. Будем покупатьнаВостоке,апродаватьнаЗапад.Наэтомможносделатьсостояние.

Ольга иногда недоумевала: о чем это он? Какое еще состояние емунужно?

В первые же дни в заново отстроенном доме Ольга заметила,каксильноДимитрийскучаетпостарымдрузьям,исталауговариватьегосходитьповидатьсясними.ВсеусиливающиесястрахинедавалиейсамойдобратьсядоулицыИрини,ноейнехотелось,чтобыисынпотерялсвоихдавнихприятелей.

Однажды Димитрий увидел, что они идут мимо, и побежал к ним.Ольганаблюдалазаэтойкомпаниейсбалкона.

Глядя вниз на толпы людей, движущихся по набережной навстречудруг другу, она с особенной силой ощутила свое одиночество. Что-товдушетянулосьтуда,кним.Онавиделасынасдрузьямиитысячидругихлюдей, прогуливающихся на солнце в выходной, наслаждающихсяопьяняющейсмесьютепла,свежеговетеркаисвета,иэтобылапривычнаякартина. Чувство, что она заперта не только в стенах дома,но и в собственном теле, невидимым барьером стояло между нейидругими.

Теперь она совсем не могла заставить себя выйти из дома. Летом ееугнетала жара, а зимой от сырости ломило кости. Но это былинеединственныепричины.Четырестеныроскошногодомасталиклеткой,внутри которой она чувствовала себя в безопасности. Ей подавали еду,шилиодежду,парикмахерприходилнадомукладыватьейволосы,атеперьисынмогходитьпоулицамбезеесопровожденияиприсмотра.Стехпоркак они вернулись сюда с улицы Ирини, мир за окнами стал вызыватьуОльгинеобъяснимыйстрах,ипростоенежеланиевыходитьпревратилосьвнастоящуюпанику.

КонстантиносаКомниноса тайнаяфобияжены ничуть не беспокоила.Он часто приглашал важных клиентов в дом на ужин, и Ольга в этихслучаях была неизменно безупречна – это касалось как внешности,так и расположения духа. Зимой она надевала строгие платья,демонстрирующие качество тяжелых богатых тканей, на которыхспециализировалсяКомнинос,алетом–болеелегкие.Иногда,есликлиентбылизсамыхважных,нанималипортного,чтобысшилчто-тоспециальнодля такого случая.К примеру, когда у них гостилфранцузский кутюрье,Ольга встретила его в красно-бело-голубом наряде. В этот вечер дажеДимитрияпозвалипрочитатьстихипо-французски.

Ольга больше не смотрела на улицу – дети скрылись из виду.Она представила, как они прямо руками едят треугольные пирожные,потягиваютлимонад,купленныйууличноготорговца,совсемкаконасама,когда была маленькой. Женщина опустила жалюзи и вернуласьвполутемнуюкомнату, отдыхать.ВположенноевремяДимитрийпридет

домой,илицоунегобудетсиятьотсолнцаисмеха.Исаак всегда следил за тем, чтобы девочки тоже были дома вовремя.

Ончувствовалсебяответственнымзаних,иЕвгениябыларада,чторядомс ними такой крепкий и самостоятельный мальчик, который не даст импопастьвбеду.СофиисМариейисполнилосьпочетырнадцатьлет–почтитотвозраст,когданестоитходитьодним,безсопровождения.

Двойняшки заканчивали школу и уже заявили, что не хотят идтипо стопам матери и становиться ткачихами. Им хотелось работатьна свежемвоздухе.Кужасуматери, дочки сообщили ей, что собираютсяперебирать табачные листья. Какой-то фермер уже приходил в школу,искал среди учеников желающих поработать, и София с Марией тожезаписались.

–Нопочемубывамнезанятьсяремеслом?–взмолиласьмать.–Еслиначнете учиться чему-нибудь сейчас, к двадцати годам будетемастерицами.Неужелинехотите?

–Мы не хотим всю жизнь просидеть в темной комнате, – возразилаСофия.

–Ихотимработатьтам,гдемноголюдей,–сказалаМария.–Ичтобыплатилисдельно.–Носткачествомведьтожесамое.Мнеплатятзакаждыйсотканный

ковер.–Тольконаодинковерутебяуходитнесколькомесяцев!–Этоещенезначит,чтовмесяцязаработаюменьше,чемте,комураз

внеделюплатятзасортировкутабака!Но похоже было, что девочек кто-то уже хорошенько постарался

убедить, будто их будущее в табачном деле, процветавшем в СевернойГреции.

Катерина сидела, забившись в угол. Она была еще слишком мала,чтобы наниматься на работу к фермерам, приходившим в школу,и в любом случае она не поддалась бы на их пропаганду. Когда в домеразгоралисьспоры,онапотихонькувыскальзывалазадверь.

РозаМоренолюбила,когдаКатеринаприходилакней.Самаонавсегдабыла занята, в любое время дня, но за работой можно было славнопоболтать.Обычнорядомнавешалкеплотнымстроемвиселизаконченныеза сегодняшний день пиджаки с безукоризненно отделанными петлямии пришитыми пуговицами (а на двубортных пиджаках их целая дюжина,да еще маленькие пуговички на манжетах). В последнюю очередь Розапришивала к атласной подкладке этикетку «Морено и сыновья – лучшиепортныевСалониках».

–Каждыйраз,когдаязаканчиваювещьичитаюэтислова,–говорилаонаКатерине,–меняохватываетгордость.

Первым в династии Морено был прадед Саула, и теперь их ремеслопродолжалось уже в третьем поколении. А у них двое сыновей, значитбудетичетвертое.

Большую часть дня Роза Морено работала с костюмными тканями:зимойэтобылишерстьитвид,летоминогдадобавлялсялен.Ужебольшетысячи раз Катерина наблюдала, как она аккуратными, ритмичнымидвижениями обшивает петлю для пуговицы. Катерину завораживало этозрелище:человекработает,какмашина.Ноприходилаонанезаэтим.

Роза занималасьне толькоокончательнойотделкойкостюмов,ноещеи ажурным вязанием крючком и вышивкой, которую часто заказывалидля приданого. Этим своим мастерством она славилась среди богатыхевропейскихклиентокирадабылаобучитьемудевочкустакимиловкимипальцами, каких она еще никогда не видела. Она учила Катерину всему,от самыхоснов (кожанарукахвсегдадолжнабыть гладкая, чтобытканьне цеплялась) до тонкостей – как важно правильно продевать шелковуюнить, так, чтобы она ложилась вдоль утка ткани. Такие мелочи в этомремесле были необычайно важны и, раз заученные, уже никогданезабывались.

Оченьскоро,когдаКатеринаперенялаунеенекоторыешвы,Розаужене могла отличить работу девочки от собственной. Кирия Морено былавиртуозомсвоегодела, аКатерина, ееученица,–необычайноодареннымребенком.

Однажды вечером, когда ссора по поводу табачной фабрики былав полном разгаре, кирия Морено, как всегда, с радостью встретилаКатерину. Приход девочки означал, что можно отложить пиджакизанятьсятем,чтосоставлялоеенастоящуюстрасть.

–Здравствуй,Катерина!–сказалаона.–Какдела?–Хорошо,спасибо,кирияМорено.АукирииМоренокакдела?Девочка кивнула в сторону угла, где всегда сидела свекровь Розы.

Кирия Морено-старшая была в эти дни необычайно молчалива и почтине замечала ничего вокруг. Она походила на восковую фигуру,наряженную в традиционную одежду сефардов, чтобы зрители моглиполюбоватьсяэтимпроизведениемискусства.

–Унасвсехорошо,правда,кирияМорено?Роза Морено привыкла говорить со свекровью, и перед совершенно

безучастнойко всему старушкойчастопроизносились странныедлинныемонологи.

–Нучто,достаемшкатулку?Катерина подтащила стул к высокой полке, забралась на него

и дотянулась до деревянной шкатулки. Коробка была чуть ли не с самудевочкуразмером,нотавсежеподнялаее,сняласполкииподалакирииМорено,котораяпоставилашкатулкувцентрстола.

Катерина погладила ладонью крышку, наслаждаясь ее приятнойгладкостью,провелапальцемповрезанномувнееискусномуизображениюграната. Шкатулка была овальная, отделанная изнутри бледно-розовымшелком,исвнутреннейстороныкрышкитожебылашелковаяподушечка.Внутришкатулкабыларазделенанамаленькиеячейки,вкоторыхлежаликатушки белых хлопковых ниток для кружев, длинные полоски газовойткани для окантовки, мотки шелковых нитей в пастельных тонах,крохотные катушки, тоньше мизинца, а в подушечку на крышке быливоткнутыиголкиразныхразмеров,попорядку.

Издругойшкатулки,поменьше,РозаМоренодосталакусокшелковогополотна, бережно переложенного слоями ткани. Оно предназначалосьдля свадебного наряда дочери богатого клиента, который не поскупилсянинаплатье,чтошиливмастерской,нинабельеподнего.

Обе уселись рядом за стол, так, чтобы Катерина могла смотреть,какработаетРоза,иучиться.

–Передай-ка,пожалуйста.Катерина взяла в руки невесомыйшелк, и он заструился по пальцам,

какпрохладнаявода.– Вот, – хихикнула она, кладя материю на льняную скатерть. –

Еекакбудтоивовсенет!–Этосамаятонкаяткань,какуютольковообщеможносшить,–сказала

кирия Морено. – Еще тоньше – и для нее просто иголки подходящейненайдется.

У Катерины в работе тоже был кусок шелковой ткани – крепдешин.Она уже вышила кайму, а теперь приступила к надписи. Девочканамеревалась вышить целиком имя – такими же каллиграфическимибуквами, какие ее учительница вышивала на белье. Это требовалобольшогоискусстваисосредоточенности–нужнобыловкалыватькончикиголкиправильно,так,чтобынеповредитьткань,однакоудевочкибылатвердаярукаисловнобыврожденноемастерство.

–Вденешьмневиголкуномервосемь?«Номер восемь» – это была самая тонкая нитка, которая могла легко

проскользнуть сквозь ткань, не оставив следа. Кирия Морено разделялашелковую нитку на две, а потом каждую – еще на две, и тогда

длявышиванияоставалосьволокнотоньшечеловеческоговолоса.Тут-то,чтобы вдеть его в иголку, и нужны были острые, как у орла, глазаКатерины.Узелоконане завязывала–конецнитивплеталсяв ткань так,чтоегонебыловидно.

Обе принялись за вышивание. Искусство состояло в том, чтобы«выписать» имя стежками, да так, чтобы оно походило на настоящуюбыструюподпись–этоделаловещьнеповторимо-личной.

Так они работали еще час или дольше под приглушенные звукинепрекращающейся ссоры за стеной. Роза что-томурлыкала зашитьем –тихо-тихо, себе под нос, изредка бросая взгляд наКатерину, которая всетакжеаккуратновышивалаимя,скаждымстежкомприближаяськцветку,которымсобираласьзавершитьработу.

– Великолепно, дорогая, ни одного изъяна, – сказала Роза. –Нонепоралитебедомой?

–Яхочузакончить,–нисекундынеколеблясь,отозваласьКатерина.–Даведькогдабудетпора,кирияЕвгенияменяпозовет.

–Мне-тоужехватит,глазасовсемустали,нозакомпаниюещепосижу.ВотСаулпридет,тогдазакончу.

Кирия Морено уже вышила бледно-розовой ниткой имя на кюлотах,аккуратно сложила их и убрала в шкатулку, а затем перевязала ееленточкой.Теперьимтамлежатьдосамойсвадьбы.

После этого она взялась за работу, которой занималасьдля собственного удовольствия. Это была вышивка – готовая и в то жевремя незаконченная, бесконечная работа, которую можно былододелыватьвсюжизнь:вышитоеодеяло,чтодавноужележалонакровати,с аппликациями в виде птиц, фруктов, цветов и бабочек. Роза всегданаходила,кудаещеможновтиснутьмаленькуюгроздьвинограда,веточкужасминаили,каксегодня,апельсиновогоцвета.

–Этомоймаленькийрай,–говорилаона.ДляРозыМореноэтоодеяло,согревавшеепоночамихсмужем,имело

огромноесимволическоезначение.–Дажееслипроживуещетысячулет,–говорилаона,–всеравноего

незакончу.Уэтойработыестьтольконачало,аконцаейнебудет.Слова Розы отпечатались в памяти Катерины. С этих пор любовь

ишитьедлянееосталисьсвязанныминавсегда.За каких-нибудь несколько минут до того, как Саул пришел домой,

Катерина сделала последний стежок и с гордостью выложила готовуюработу на стол, а тоненькую иголку воткнула в мягкую внутреннююсторонукрышки.

– Прекрасно, Катерина, – проговорила Роза, откладывая своерукоделие, чтобы полюбоваться на Катеринину вышивку. Она уженескольконедельсмотрела,какдевочкаработает,–безсомнения,ничеголучше она еще не делала. – Давай поищем какую-нибудь салфетку,завернуть.

Когда вышивка была завернута, Катерине настало время идти домой.Запах фаршированных овощей, гемисты, которую готовила Евгения,доносилсясюдаизсоседнегодомаиговорилотом,чтоужинпочтиготов.

Спор по поводу будущего близнецов так и не утих и продолжалсязастолом.

–ВонИсаакужеушелизшколы,иничего!–нылаСофия.–Анампочемунельзя?–подхватилаМария.Евгения спокойно резала помидоры в салат. Ее близнецы никогда

не любили школу, и она знала, что они частенько прогуливают уроки.Двойняшкиявноневиделибольшогосмыславобразовании,имхотелосьпоскореевырватьсявбольшоймиринаслаждатьсясвободой.

– Исаак – другое дело. Он войдет в семейное предприятие. Будетподмастерьем,–спокойноответиламать.

Три девочки за столом ждали ужина. Мария в волнении крошилаломотьхлебанамаленькиекусочки.София,котораявсегдавысказываласьзаобеих,неотступала.

–Амыпочемунеможембытьподмастерьями?–Можете.Можнопопытатьсянайтиместаученицуткачих.Илиясама

васбудуучить.–Номынехотимделатьто,чтоделаешьты.Евгения знала не хуже самих близнецов, что у них слишком мало

терпения, чтобы быть ткачихами илишвеями. София раз сумела дошитьобразец, хотяиоченьнеуклюже, а уМарии гибкостипальцевнехваталодаже на самые простыешвы.И всежематери не хотелось, чтобы дочкишливтабачницы.Ктознает,кудатакаяжизньихзаведет.

Спорповторялсяпокругусноваиснова.Катеринасиделамолча.Съелато, что лежало перед ней на тарелке, и потихоньку отошла к кровати.Вынулаизкарманазавернутыйвсалфеткуподарокисунулаподподушку.

Наутро,передтемкакидтившколу,Катеринаположиласвойподарокна табуретку возле ткацкого станка. Сегодня у Евгении были именины,идевочказнала,что,управившисьсовсемиделамипохозяйству,онасядетткать.

КогдаЕвгенияразвернуласвертокиносовойплатокупалейвладонь,глаза у неешироко распахнулись от удивления.Что-то потрясло ее даже

сильнее,чемвышитыесбезукоризненнымискусствомеесобственноеимяилепесткирозы,накоторыхвиднабылатень.Надвеликолепновышитымцветкомлетелабабочка– скрыльями, сусиками.Точностьдеталейбылапоразительной.СплаткомврукеЕвгенияпоспешилавсоседнийдом.

–Роза,–сказалаона,приподнимаязанавескуивходявдомМорено,–тыэтовидела?

–Да,конечно.Онапримневышивала.–Незнаю,чтоисказать…–Уэтойдевочкиогромныйдар.Ятоже,какиты,глазамнеповерила.–Нокакможетдесятилетняядевочкатакоевышить?–Незнаю.ДажеСаулговорит,чтоникогданевиделничегоподобного.

Яейпоказалаазы,нотеперьонаужесамасебемастерица.– Так, значит, это правда ее работа? Я было подумала, что ты ей

помогала…–Даженеприкасалась!Всееерукдело,можешьмнеповерить.Рядом

сеевышивкамимоикажутсятопорными.–Вотбымоимблизнецамхотьнемногоееталанта…Женщиныпосмеялись,поболталиещенемного,иЕвгениязасобиралась

домой. Ей нужно было доткать ковер до конца месяца, а значит сегодняпридетсяпостаратьсякакможнобольшечасовпровестизастанком.

–Сднемангела,Евгения,–сказалакирияМорено.–Спасибо,–поблагодарилатаиулыбнулась.–Заходикнамвечером,

чем-нибудьсладкимугощу.Она вернулась домой и все утро ткала, мечтая об обеспеченном

будущем Катерины и одновременно тревожась о том, что это будущееуготовилоееупрямымдвойняшкам.

Еемечтыпрервалрезкийстуквдверь.Этобылпочтальон.Теперьонпоявлялся в доме номер пять на улице Ирини сравнительно нечасто,поскольку Зения стала писать реже, однако, поздоровавшись, Евгенияпротянуларуку,ожидаяполучитьпривычныймаленькийсветлыйконверт,подписанныйзнакомымтонкимпочерком.

Но на этот раз письмо оказалось отпечатано на пишущей машинкеинаконвертестоялоееимя.

Повидуписьмабылоясно,чтогосударстворассылаеттысячитаких–совершенно одинаковых, не считая собственно имени. В нем сухосообщалось, что муж ЕвгенииМикаэлис Караянидис (имя было вписаноотрукивспециальнооставленномпромежутке)пропалбезвестипятьлетназади,хотятвердыхдоказательствнет,можетсчитатьсяпогибшим.

ВотужемногомесяцевЕвгениядаженевспоминалаомуже,итеперь

ейтруднобылогоревать.Онасвоеотгореваладавным-давно.Когда девочки вернулись из школы, близнецы начали стряпать торт.

Это было кособокое непонятное сооружение из толченогоминдаля, медаи сахара, такое огромное, что всей улице хватило бы отпраздноватьмаминыименины.

Можно было сказать девочкам сейчас, но они так весело смеялисьи болтали, замешивая тесто, что минута показалась Евгениинеподходящей.

Потом,вечером,когдаМореноужеушлиибольшоеблюдо,накоторомлежалоугощение,быловыскобленодочиста,Евгениясообщиладевочкампечальную новость. Те встретили ее спокойно. Они совсем не помнилиотца.

–Язнала,чтоонпогиб,–сказалаСофия.–Откуда?–свызовомспросилаМария.–Простознала.Давным-давно.–Всегда-тотывсезнаешь,–сказалаМария;еераздражалипророчества

сестры.– Когда забываешь чье-то лицо и знаешь, что никогда больше его

неувидишь,значитчеловекумер,неужелинепонятно?Иливсеравночтоумер.

–Да,ноточнотынезнала.Неоткудатебебылознать.Иниктонезнает,дажесейчас.Такивписьменаписано.

Катеринаподумалаосвоейматери,отом,чтоужепочтинепомнитеелица.Чтоже,выходит,онатожеумерла?

Близнецы еще немного поспорили, умер их отец или нет. НаконецЕвгенияневыдержала:

–Перестаньте,пожалуйста,девочки.Сейчасже!Спатьпора.Двойняшки с топотом ушли по лестнице наверх, а Катерина

задержалась,чтобыпожелатьЕвгенииспокойнойночи.Катеринаобнялаееиувидела,чтоплаток,которыйонавышила,лежит

уЕвгениинаколенях.–Спасиботебе,Катерина,–сказалата,расправляяплаток,чтобыеще

разполюбоватьсярозойибабочкой.–Ты,должнобыть,оченьмноготрудавложилавсвойподарок,иполучилосьпростозамечательно.

Катеринавидела,чтовглазахЕвгениистоятслезы,иподумала,этоиз-замужа.Онанезнала,чтоделать.

– Времени ушло немало, – веселым голосом сказала она. – Тебенравитсякайма?Абабочка?

На самом деле комок застрял у Евгении в горле не из-за известия

о муже. Это было уже в прошлом. Ее тронула безупречная вышивкаи детская чистота исполнения. Где есть стремление к красоте и чутье,чтобы ее передать, там есть и надежда. За те пять лет, что прошлисо времени бегства из Малой Азии, они пережили немало черных дней,но вот такие минуты, такие поступки даже эти дни делали светлыми.Красотаисовершенство,созданныеэтимималенькимируками,растрогалиЕвгениюнастолько,чтоонаненаходиласлов.

–Да,–струдомвыговорилаонавполголоса.–Мнеоченьпонравиласьбабочка.

Глава14К тому времени как Катерине исполнилось тринадцать,

ее необычайный талант к швейному делу расцвел, и страсть к немузахватила ее целиком. Она все больше и больше времени проводилаукирииМорено.

Теперь она вышивала салфетки для мягкой мебели, скатертии наволочки с вставленными в них кружевами ручной работы. Каймувывязывала крючком не толще ткацкой иглы. Раз в неделю Евгенияскладывалавсеэтовсумку,шлаводинизсамыхбогатыхрайоновгородаи разносила по домам на продажу. Работа была наивысшего качестваистоилагораздобольшетого,чтозанееплатили,ивсежедомойЕвгениявсегда возвращалась с пустой сумкой и с полным кошельком. ТалантКатериныбылпорукойтому,чтоголоднымионинеостанутся.

В споре с близнецами Евгении пришлось уступить. Они уже началиработатьна табачнойфабрикенаокраине городаибылиоченьдовольнысвоимновымраспорядкомдня.Работабыланелегкая,затовсевремясредилюдей,изанималаонаихссемиутрадочетырехдня.Случалисьипремии,если управляющий был удовлетворен скоростью и качеством работы.София частенько получала в день выплаты жалованья лишнюю монету,хотя перебирала табак не лучше и не хуже других, и Мария заметила,как она кокетничает с мастером. Она решила, что оба эти явления,вероятно,связанымеждусобой,ноничегонесказала,посчитавзалучшеенесвязыватьсялишнийразсостройнаязыксестренкой.

БезблизнецоввдоменомерпятьнаулицеИринисталотихо.Евгениябеспокоилась:как-тоонитам,такдалекоотдома,иогорченновспоминала,чтоунихзаработа.Нучтож,покрайнеймере,оназнала,чтоКатерина-товряд липойдетпоих стопам.Ее выдающийся талант выведетна другуюдорогу.

– Евгения, – сказала однажды Роза, – Саул говорит, что, как толькоКатериназахочетуйтиизшколы,онготоввзятьеенаработуксебе.Элиасуженачал работать на прошлойнеделе, и было быхорошо, если бы ещекто-нибудьизмолодыхпришелвдело.

–Думаю,Роза,ждатьнедолго.Онаэтогохочет.– Он хотел бы взглянуть, как она проявит свое мастерство в шитье

дамского платья, – добавила кирия Морено. – Большие надежды на нее

возлагает.–Давайпоговоримснейобэтом?Вечером женщины поделились идеей с Катериной. Девочка пришла

в восторг при мысли, что можно будет уйти из школы. Математика,которой она там научилась, была полезна: то и дело приходилосьрассчитывать узоры, длину и количество стежков, но вот остальныепредметы,вродеестествознания,историиигеографии,всегдаказалисьейскучными.Онанепонимала,какоеотношениевсеэтоимееткеежизни.

На следующий день они втроем отправились в швейную мастерскуюМоренонаулицеФилиппу,впятнадцатиминутахходьбыотулицыИрини.КириосМореновстретилихвдверях.

–Добропожаловать,дамы!–сказалон,приветственновзмахнуврукой.Мастерская была похожа на школу: большие комнаты по краям

коридора.Вначалебылдемонстрационныйзал,гдевыставлялисьобразцытканей и манекены, облаченные в мужские костюмы различного стиля.В углу они увидели Исаака, увлеченного разговором с клиентом.Он показывал образцы тканей на просвет и помогал пожиломуджентльменувыбратьподходящую.

В следующей комнате сделанные пером рисунки – фасоны женскихплатьев – были развешены на стенах, как в картинной галерее. Катеринаходила, рассматривала ряды рисунков и улыбалась. Все платьяна иллюстрациях годились для примерки – так точно они повторялиочертанияфигуры.

– Сюда приходят дамы, наши клиентки, чтобы посмотреть на нашифасоны и снять мерки, но часто им хочется чего-то болееиндивидуального. Поэтому в каждую вещь мыможем добавить какой-тоуникальный штрих – вышивку бисером, кружева или особую формуворотника. Мы известны двумя особенностями, Катерина: качествомивниманиемкдеталям.Ониунасвсегдаидеальны.

Вэтойкомнатестоялодинокий,яркоосвещенныйманекен,иКатеринас Евгенией остановились возле него поглазеть. На нем было свадебноеплатье, такое ослепительное, что казалось почти неподобающимдляпростойсмертной.

Платьебылодлинное,прямое,помодетоговремени,изоченьсветлогокремового крепдешина. Лиф весь расшитмелкимжемчугом – не большедождевой капли, и такими же жемчужинами отделан край подола.На плечах слегка колыхалась газовая накидка, по которой тоже бежалитоненькиеручейкижемчуга–ещемельче.Всеэтопоходилонанарядфеи;если бы не жемчужины, придававшие платью хоть какой-то вес,

его унесло бы ветром. Невозможно было даже представить, какой жекрасотыдолжнабытьневеста,достойнаяегонадеть.

КириосМоренозаметил,скакимвосхищениемонисмотрят.–Нечтоисключительное,неправдали?Ответбылясенбезслов.–Тринеделиработыушлотольконато,чтобыпришитьжемчужины,–

сгордостьюсказалСаул.–Икаждаяизних–точнонасвоемместе.Вяркомсветеоттканиисходилоопаловоесияние.Простоволшебное

платье.–Невестапридетзанимсегодня,–сказалакирияМорено.–Нонаэтом

манекене часто выставляют свадебные платья, и иногда они бываютсделаны куда искуснее, чем это. Ты не поверишь, чего только богачивнашемгороденепридумываютдлясвоихдочек!

– А мы стараемся помочь им воплотить свои фантазии в жизнь! –прибавил ее муж. – Вот для этого нам и нужны такие умелые руки,какутебя.

–Номненикогданесшитьтакогоплатья!–воскликнулаКатерина.–Покачтонет.Ноятебегарантирую:черезнесколькомесяцевтыуже

с легкостью будешь пришивать такие жемчужины! Идем, покажуостальное.

В следующей комнате стояли огромные столы для раскройки,и мужчины и женщины сидели за ними с ножницами в руках. Катериназаметила Элиаса с мерной лентой на шее. Кто-то показывал ему,какскладыватьткань,преждечемотрезать.КакисамаКатерина,онбылздесьновичком-подмастерьем.

В другой комнате, рядом, люди сидели рядами на длинных скамьях,ипередкаждымстояласверкающаяшвейнаямашинказингер.Вгромкомстуке приводимых в движение педалью игл разговаривать сталоневозможно.Все казались совершеннопогруженными в работу, и тольконесколько человек подняли руку, приветствуя кириоса и кириюМорено.Здесь были люди всех возрастов – от девочек еще моложе Катериныдоженщинлет,наверное,восьмидесятислишком,–исредимужчинтожесамое.

Предпоследняякомнатаназываласьскладом:тамхранилисьпуговицы,нитки и тесьма для отделки – в сверкающих застекленных шкафчикахи деревянных сундуках, и на все были наклеены четко подписанныеярлыки, чтобы нужную вещь легко было найти. Катерина улыбнулась,вспомнив прекрасно организованный магазинчик лент кириоса Алатзаса,которыйонатаклюбила.

В последней комнате обстановка была более непринужденная.Несколько десятков женщин работали, держа шитье на коленях.Они занимались той же окончательной отделкой, какую кирия Мореновыполняла дома: пуговичные петли, вышивка бисером, окантовкаиразнообразныесложныевышивки.Передкаждойбылмаленькийстолик,арядом–деревянныйящичек,ивкомнатестоялгулвеселыхразговоров,которыепродолжалисьитогда,когдавошелкириосМорено.

– Доброе утро, дамы, – сказал кириос Морено, перекрывая шум. –Позвольте представить вам мою добрую соседку кирию КараянидисиКатеринуСарафоглу,однуизвосходящихзвездсредирукодельницэтогогорода.

Манеры у Саула Морено были безупречные, и после такогопредставленияКатеринепоказалось,чтоонасталавышеБелойбашни.

–Доброеутро,–хоромответилишвеи,непрерываяработы.Катерина стала присматриваться к тому, что делают женщины. Если

онаещенемногонаберетсяопытавобработкепуговичныхпетель,толегкосможетзанятьместосрединих.

Онивернулисьвдемонстрационныйзал,икириосМореноповернулсякКатерине:

– Ну так как, девушка, что скажешь? Хочешь поступить на работув«Мореноисыновья»?

Нисекундынераздумывая,Катеринакивнула.СшутливойтеплотойкириосМореновзялеерукуикрепкопожал.–Яоченьрад,–сказалон.–Когдасможешьприступить?–Сбудущейнеделиможно?–Тебябудетждатьместовотделочномцеху,–сказалонулыбаясь.Онповернулся,чтобыихпроводить,итутониувиделизнакомоелицо–

КонстантиносаКомниноса.Онпоздоровалсяофициальнымтоном.– Доброе утро, – тихо сказала Евгения. – Как поживает кирия

Комнинос?–Хорошо,спасибо.Яприходилподобратьдлянееновыеткани.Евгения уже хотела спросить, почему же она сама не пришла

посмотреть,ноудержалась.Пятьлетпрошлостехпор,какОльгапокинулаулицу Ирини, но Евгения еще помнила, как редко та отваживаласьвыходитьиздому.

–АэтоКатерина,помнитеее?– Нет, – резко сказал торговец. – Но ведь дети растут и меняются,

верно?–АкакпоживаетДимитрий?

Катерина уже много месяцев не видела Димитрия и очень по немускучала. Она вместе с другими детьми вечно поддразнивала его за то,чтоонтакойсерьезный,нозатоонбылумныйидобрый,итеперьвсемегонехватало.

– Он хорошо учится и много занимается, – важно ответилКонстантинос. – У него скоро серьезные экзамены, а потом он начнетизучатьправо.

– Пожалуйста, передайте вашим родным привет от нас, – попросилаЕвгения.

Комниноснаделшляпуикивнул.– Всего хорошего, – сказал он, повернулся и вышел через парадную

дверь.Евгения была уверена, что кириос Комнинос ничего передавать

не станет, и решила, что надо бынавеститьОльгу самой.Она понимала,чтобудетсебячувствоватьскованновособнякенаулицеНики,ноейбылонеловко,чтоонатакдолгонезаходила.

Катерина подумала: интересно, сам Димитрий захотел изучать правоили этожелание егоотца?Насколькоонапомнила, онвсегдахотелбытьдоктором. В любом случае ей было нетрудно представить своего умногодругаушедшимсголовойвкниги.

Они попрощались с кириосом Морено и втроем направилисьпо залитым солнцем улицам домой. В городе было полно народу.Они прошли мимо нескольких кафе, где сидели элегантные женщины,наслаждаяськофеисладкимибулочками.

– Видите вон тех дам, справа? – прошептала Роза. – Они все одетыот«Морено».

–Откудавызнаете?–спросилаКатерина.–Пофасонувидно.Тытоженаучишьсястильраспознавать–качество

ткани, детали. Я помню, как пришивала пуговицы к этому жакету цветамяты.

Евгениярассмеялась:–Неужелитывсезапоминаешь?– Не все. Я почти никого не помню по именам из тех, с кем хожу

всинагогу.Именауменяв головенедержатся.Авотшвыявсепомню,сколькоихниперешиланасвоемвеку.

Катерина подумала: наверное, и она когда-нибудь станет такой же.Идя рядом с Евгенией и кирией Морено, она чувствовала себя совсемвзрослой, настоящей женщиной. Времена кукол и детских игр прошли.Пораначинатьрабочуюжизнь.

Женщинысталисудачитьотомосем.–Какдумаешь,может,намзайтикОльге?–спросилаЕвгения,которая

непереставаладуматьокирииКомниноспослевстречисеемужем.– Я ей иногда относила кое-что из заказов, но обычно Павлина

приходити забирает.Похоже,онаневыходилаиздомустехсамыхпор,какпереехала,–сказалакирияМорено.

–Ужасно!Скемжеонавидится?–КириосКомниносприглашаетвдомклиентов,потому-тоиодеваетее

всевремятакхорошо.–Тоестьонвсеещеиспользуетеевместоманекенщицы?– Думаю, можно и так сказать. Для нее всегда что-нибудь шьется

вмастерской,новрядлионамногиеизэтихнарядовнадеваетбольшечемодин-двараза.

У Катерины широко распахнулись глаза. Она не могла представить,какэтоможнонадетьплатьетолькоодинраз.Унеесамойбольшуючастьжизни былопо два платья – одно на себе, второе сушится после стирки.Стогодня,какеевзялаксебеЕвгения,онадонашивалаодеждублизнецов.Белоехлопчатобумажноеплатьице,расшитоемаргаритками,вкоторомонабежала изСмирны, было последней новой вещью, какую она когда-либоносила.

–АчтоДимитрий?Онхотьразбылдома,когдатыприходила?– Нет. Он чаще всего в школе, – ответила Роза. – Элиас еще иногда

кнемузаходит.Помнишь,каконилюбилиигратьвтавли?–Помню,–ответилаЕвгения.– Ну, так они не изменились. Там такое соревнование разгорелось –

целый чемпионат, и ни один никак не выиграет, а когда в разгар игрыприходиткириосКомнинос,Элиасуприходитсятутжеуходить.Слишкомужмногоотецтребуетотбедногомальчика.Еслионненаучитсясвободноговоритьнапятиязыках,поканеокончитшколу,гореему.

–Вотбедняжка,–рассмеяласьЕвгения.Катерина прислушивалась к разговору. Яркая картина непонятной

жизниДимитриявегобогатомдомевсталапередней.Она задумалась о Морено. У них такой большой бизнес, столько

богатых клиентов, почему же они живут на улице Ирини, среди такихлюдей, как они с Евгенией? Она невольно удивлялась. Ведь они жемоглибыпостроитьсебеогромныйособняк,какКомниносы?

Онанабраласьхрабростииспросила:– А почему вы не живете так, как Димитрий? В таком же доме,

побольшеипороскошнее?

–Азачемэтонам?–ответилаРозаспритворнымудивлением.Катерина немного смутилась, но считала, что нужно договорить

доконца.–Ну…увасжетакаябольшаямастерская…итакоеизвестноевгороде

имя.Ивсеэтиважныедамыодеваютсяувас…иихмужьятоже.РозаМорено отлично понимала, о чем говорит девочка. Те немногие

изпосетителеймастерской,ктознал,гдеониживут,тожеудивлялись.Делау семьи Морено шли в гору, однако они так и не расстались со своимтеснымдомомнагрязнойулочкевстаромгороде.

–Ятебеобъясню,милая.Этооченьпросто,–сказалаРоза.–Моймужведет бизнес не только ради себя, но и ради тех людей, что у негоработают. Мы нанимаем только лучших портных и швей в Салониках,а потому и платим им больше обычного. – Катерина кивнула, и кирияМоренопродолжала: –Многиеизнихнаширодственники,иони также,какимы, стараютсяподдерживатьрепутациюкомпании, чтоноситнашеимя. Но, – тут она помолчала, – мы нанимаем не одних евреев,там и несколько греков есть! Мы всегда за этим следим. Раньше ещемусульманбыломного,мыдосихпоржалеем,чтоониуехали.

– Наверное, не во многих мастерских столько света и воздуха,какувас,–сказалаЕвгения.

– Обычно помещения гораздо меньше, – ответила Роза. – Саул всюприбыльзапоследниедесятьлетпотратилнато,чтобыулучшитьусловия,вот и получилось, что вместо большого дома у нас теперь большаямастерская!

–Даиновыешвейныемашинки,должнобыть,кучуденегстоят.–Да,–подтвердилаРоза.–Этокрупноевложение,затовсетамзаними

ухаживают, как за своими. –Она взялаКатерину за руку. –Вот видишь,намненужножитьтак,какживутнашиклиенты.Вконцеконцов,мыжеинеодеваемся,какони.–Онапоказаланасвоюодежду–широкуююбкуипростуюблузку,вкоторыхнебылоничегоотевропейскогостиля.

Они уже свернули на улицуИрини. Вот он, еще один ответ: на этойулице никто никогда не смотрел свысока на других, будь то «старые»греки, «новые» греки из Малой Азии, грекоязычные евреи или евреи,говорившиетольконаладино.

Увсехтроиходновременномелькнулаоднаитажемысль.Развекто-нибудь из них захотел бы поменяться своей жизнью или своим домомсОльгойКомнинос?Онипредставилисебеее–неулыбчивую,одинокую,вбольшомособнякенаберегу.

Через неделю Катерина пришла в школу в последний раз.

НаследующееутроЕвгенияразбудилаеевполовинеседьмого.Задесятьминутонаумылась,оделасьисобралась.

Сколотящимсяотволнениясердцемдевочкавышланаулицу.КириосМореноиегосыновьяждалиееврассветномполумраке.

–Вотиона!–радостновоскликнулЭлиас.–Готова?Идем?С сегодняшнего дня начиналась для Катерины рабочая жизнь,

ссегодняшнегодняонасталашвеей–модистрой.–Да,–ответилаонасгордостью.–Яготова!

Глава15Катерина начала свое обучение под крылышком тетушки Саула –

учительницы строгой, но знающей и опытной. Эстер Морено работалав этом бизнесе уже сорок лет – для нее в этом была вся жизнь, так жекак и для ее племянника.Она была незамужней и за четыре десятка летнепропустиланиодногорабочегодня.

Начальная стадия ученичества включала в себя изучение свойствтканей,ихпреимуществ,недостатковиспособовиспользования:оттвидаи твила длямужских костюмов дошелка и хлопка дляженских платьев.Катерине выдали больше сотни образцов, чтобы она моглапоэкспериментировать, попробовать иглыразныхразмеров, нитки разнойтолщиныиразобраться,какиеизнихлучшеподходят.

– Только когда почувствуешь ткань и иголку в пальцах да увидишьсвоимиглазами,чтополучилось,тогдаипоймешь,чтотутгодится,ачтонет.Когдасядешьшитьодежду,ошибатьсяуженельзя.Такчтоужлучшеошибайсясейчас.

За десятки лет непрерывной работы Эстер Морено хорошо изучилапредпочтения клиентов. Ей не хватало чувства юмора, зато она почтивсегдаоказываласьправа,икаждоееесловобылозакономдляновичков.

ТринеделиподрядКатеринапросиделамолча в углу за горой кусковматерии всевозможной толщины, от бархата до газа, и прикидывала,что можно сделать с каждой из них, какой толщины нитку, шелковуюилишерстяную,лучшебрать.Досихпорейнегдебылоподержатьврукахсразу столько тканей разной структуры, качества и плотности. Ничтонемоглоотвлечьееотэтойзадачи.

Потомееотправилинаблюдатьзаснятиеммерокиподгонкой(толькодамских нарядов, разумеется), а потом она два дня просидела в цехераскройки. Вот тут легко можно было разом потерять всю прибыльдо последней драхмы. Хорошая ткань стоила так дорого, что ни одинсантиметрнедолженбылпропастьзря.Стоилоошибиться,положитьтканьдля раскройки не тем концом, или по неосторожности не там щелкнутьножницами, или неэкономно разместить выкройки – и пропало целоеплатье.

–Однаошибканаэтомэтапе–иодежданамобойдетсядороже,чеммызанеевыручим,–безобиняковразъяснилаЭстер.

Катерина взяла со стола громоздкие, рассчитанные на мужские рукиножницы и подумала: хорошо бы ей никогда не пришлось заниматьсяраскройкой.

Затембылшвейныйцех, гдеКатеринувстретилоглушительный, хотяи ритмичный, стук машин. Они с Эстер сели рядом за одну машинку,иКатеринапровелапальцемпоеехолодному,изогнутомуметаллическомукорпусу.Онибылинастоящимипроизведениямиискусства,этизингеры,–изящная гравировка на серебряных пластинках, закрывавших механизм,тонко выписанные цветы и листья на корпусе. Эстер Морено показалаКатерине, как заправлять нитку и как нажимать ногой на педаль,ноКатеринупугалоощущение,чтоиглабежиткуда-товместесней,ионанадеялась, что свои дни в «Морено и сыновья» ей не придется провестисредиэтихмашин.

– Ну а теперь в отделочный цех, – сказала Эстер. – Тут можно датьволювоображению.

Катеринамечталаобэтомцехестехсамыхпор,какегоувидела.Когдаонивошли,всеженщиныподнялиголовыизаулыбались.

–Итак,когдаделокасаетсяшитьяиподгонки,всегданужнособлюдатьопределенные правила, – говорила Эстер. – Почти все тут определяетматематический расчет, законы пропорций и, до некоторой степени,уникальныеичастонеобычныеособенностичеловеческойфигуры,но…

Катерина старалась слушать внимательно, но такая наукообразнаяманера рассуждений о фигуре казалась ей странной.Наконец ей удалосьсосредоточиться.Эстерпродолжала:

–…чтожекасаетсяукрашенийдляплатья,тотутнетникакихправил,никаких ограничений. Кое-что приходится обговаривать с клиентомзаранее. Ты должна будешь определить, сколько времени тебепонадобится, во что обойдется материал, рассчитать цену и обсудитьсомной,чтобыямоглаоценитьвероятнуюприбыль.

Катеринапонятиянеимела,чтоподэтимподразумевается.Ейхотелосьтолько одного – шить, и она уже засмотрелась на банты, которые однаизженщинпришивалаврядповсейспинкедлинногобальногоплатья.

Катерина кивнула. Видимо, это был тот ответ, который от неетребовался.ЭстерМореноявнонеожидалаотнеемногословия.

– Насколько я знаю, кириос Морено определил тебя сюда, так чтооставляютебянапопечениекирииРафаэль.

–Спасибовам,кирияЭстер,–вежливопоблагодарилаКатерина.Эстер Морено уже открыла дверь, собираясь уходить. Она куда

свободнеечувствоваласебявсобственномкабинете,средисметисчетов,

даивсеостальныевздохнулисоблегчением,когдаонавышлаизкомнаты.Катерине сразу же поручили работу – расшивать платье бисером.

Только такие молодые глаза, такие тонкие пальцы и могли подобратькрошечныебусинкииудержатьиголкудевятогономера,которойихнужнобылопришивать.КконцудняКатеринаужеобшилакругомподолплатья,иженщинысобралисьвокруг,восхищаясьееработой.

–Какаккуратно!–Ировно!–Замечательно,Катерина!Девочкунемногосмутилитакиещедрыепохвалы,ноонибылиответом

наееневысказанныйвопрос:получаетсяунеехорошо.С этого дня Катерина блистала в мастерской, и ей всегда поручали

работу, требовавшую особой тонкости. Она умела вышивать, делатьаппликации, пришивала окантовку и рюши швом, который почтиневозможно было разглядеть невооруженным глазом, и даже самыедлинныешвывыходилиунееудивительноровными.Какимбыспособомона ни вышивала – гладью, елочкой, «козликом» или тамбурнойстрочкой, – ее игла сновала в том же механическом ритме, в какомработалимашинывшвейномцеху.

Иногда, стоило ей начать просто вдевать нитку в иголку, как ееохватывалатоскапопрошлому,–никогдаонастольконедумалаоматери,каквэтидолгиечасывмастерской.Ейвсегдавспоминалосьодноитоже–те минуты, когда, по ее детским понятиям, их жизнь была совершенносчастливой.Вэтотостановившийсямигмамасиделауокнавсвоемкреслес очень прямой спинкой, сама тоже вся выпрямившись. Она что-товышивалазолотойниткой,иниткаэтасверкаланасолнце,бьющемвокно.Маминаработа–церковнаяриза–лежалаунеенаколенях.

–Никогданегорбись,–всегдаповторяламамаКатерине,и,вспоминаяобэтом,онакаждыйразнепроизвольновыпрямлялась.

День за днем Катерина жила, не соприкасаясь с теми трудностями,чтоомрачалижизньбольшейчастиСалоников.Мощеныеулочки,ведущиекмастерскойМоренонаулицеФилиппу,лежаливсторонеотсамодельныхвремянок, в которых до сих поржилимногие из тех, кто лишился кровапри пожаре 1917 года. В стороне оставались и деревянные лачуги,втиснувшиеся между великолепными многоэтажными домами и вилламисреднегокласса,–тампосейденьобитали,какцыгане,беженцыизМалойАзии. Не бывала она и у железнодорожного вокзала – пожалуй, самогострашного места. По тесным проходам среди жестяных лачуг шныряликрысы,стекалинечистоты,икаждаявтораядверьтамвелаиливпритон,

гдеторговалигашишем,иливбордель.Хотя на улице Ирини дома были простые и тесные, словно их

на скорую руку выстроил из кубиков ребенок, однако по сравнениюсо многими другими районами Салоников она была благополучнойи процветающей. Сейчас, как никогда, Салоники стали городомнеобычайногобогатстваинеобычайнойбедности.Наодномконцешкалынаходилисьпреуспевающиебанкирыиторговцы,составлявшиеклиентурумастерской Морено и предприятия Комниноса, на другой – жалкиебедняки из трущоб, выживавшие только благодаря кухням с бесплатнымсупом.ЖителиулицыИрининаходилисьгде-топосередине.

Безработица была высокой, да и среди имеющих место то и деловспыхивалонедовольство.Большинствонанимателей,вотличиеотСаулаМорено, не очень-то заботились о благополучии своих работников,и двадцатые годы ознаменовались многочисленными протестами.Работники табачных фабрик были постоянным источником беспорядков:они требовали улучшения условий и повышения платы. И не они одни.Работники транспорта, наборщики, пекари, мясники – все устраивализабастовки. Эта тревожная атмосфера нищеты и эксплуатации быланаилучшейпитательнойсредойдлякоммунистическихидей.

Националисты свирепо враждовали с набирающими силу левыми,ноунихбылаидругаямишень–евреи,которыхобвиняливтом,чтоонинежелаютассимилироваться.

Все эти годы правая газета «Македония» неустанно подогреваланенавистьиподозрительностьпоотношениюкевреям,распускаласлухи,что они готовятся захватить власть в стране.Она напоминала читателям,что в 1912 году, когда город перестал быть частью Османской империии вошел в Грецию, евреи встретили греческую армию прохладно.Некоторые из них даже не знают греческого и по-прежнему говорятна ладино! Другими словами, они не патриоты и вообще не настоящиегреки.Списокеврейских«преступлений»,согласно«Македонии»,выходилдлинным.

Это было время назревающего возмущения, и бедность большинствапереселенцевизМалойАзииэтомутолькоспособствовала.ОднаждыСаулМоренопришелвмастерскуюзадолгодооткрытияиувидел,чтонадверикраснойкраскойнамалевано:«ЖИДЫ».Поканиктонепришелнаработу,он успел купить банку краски и замазать надпись, а заодно и выкраситьдверьцеликом.Всеудивлялись,чтоэтоемувдругвздумалосьменятьцвет,нооннехотелволноватьрабочихинесказалправды.

– Просто захотелось чего-то новенького, – сказал он, однако через

нескольконедельсноваперекрасилдверьвсвойлюбимыйзеленыйцвет.ЖенукириосМореностаралсящадить.Каждыйденьпопутинаработу

он покупал какую-нибудь из множества газет, которыми был заваленкиоск, но если там было что-то об антисемитских акциях – поскореевыбрасывал. Помалкивал он и о недоброжелательных взглядах, которыеиногда замечал, и о том, что пара его клиентов перевела свой бизнесвдругоеместо,тожеРозенерассказывал.

Вконцеиюнянекоторыеважныеновостидошлидонегоещераньше,чемонуспелоткрытьгазету.

Двое из его портных жили в квартале под названием Кэмпбелл,населенномпреимущественноевреями.Ночьюихдомаподожгли.Обаониеще не отошли от потрясения, но хотели рассказать обо всем. Двадцатьчеловексобралисьвкругвраскройномцехуислушалисужасомивтожевремя с жадностью – не каждый день услышишь такое из первых уст.Виновникамипроисшествиябыли,судяповсему,беженцыизМалойАзии.

–Сначаламызабаррикадировались.Думали,этосамыйверныйспособидомзащитить,исамимуцелеть.

–Аоказалось,наоборот…–сказалвторойсосед.–Ониобезумели.–Простосумасшедшие!– Как только они подожгли первый дом, мы поняли, что надо

выбираться.Ибыстро.Вотвсеипобежали.Буквальноспасалисьбегством,схватилитолькото,чтосмоглиунести.

–Некоторыепотеряливсе!Склады,дома–все!–Намещеповезло,чтоживыостались!–Изнаете,ониведьещевдвухкварталахтакоеустроили!Этот случай одинаково потряс и евреев, и греков. Кое-кто

из виновников попал под суд, в том числе и редактор «Македонии»,возбуждавший ненависть к евреям. Многие евреи собиралисьэмигрировать, даже один из портных, работавших у Морено. Сказал,что если нельзя больше спокойно спать в своей постели, значит надоуезжать. Через месяц вместе с десятками других еврейских семей онотправилсявПалестину.

Саул Морено твердо решил: он не допустит, чтобы эти событияотразилисьнаегобизнесе.Портнойразместилрекламунацелуюстраницув самых правых газетах и, заручившись их согласием, привелрекомендациинекоторыхизсамыхбогатыхиуважаемыхклиентов.

Всеэтирекламныеобъявлениягласили:«Оденемвассголовыдоног».В качестве иллюстрации изображалась элегантная пара – мужчина

во фраке и женщина в длинном, расшитом бисером вечернем платье.ЖенщинанакартинкеудивительнонапоминалаОльгуКомнинос.

Внизу страницы крупные буквы гласили: «МОРЕНО И СЫНОВЬЯ –ЛУЧШИЕПОРТНЫЕВСАЛОНИКАХ».

Это была демонстрация уверенности в своих силах, вызов тем,ктожелалевреямзла.

Нашлись у Саула Морено и другие способы поднять моральный духсвоихрабочих.Онкупилграммофон.Теперьграммофонигралцелыйчасвконцекаждогорабочегодня,иженщинысвосторгомвстречалихозяина,когдатотприходилегозаводить.Стойсекунды,когдаиголкасгромкимстуком опускалась на пластинку и потрескивающий звук заполнялкомнату,внейсловностановилосьлегчедышать.

Наборпластинокбылнебольшой,иобычноониначиналиссефардскойпесниХаимаЭффендиизТурции, а заканчиваливсегдапеснейвсеобщейлюбимицыРозыАшкенази.Рукизаработойдвигалисьвтактмузыке.

В соседнем цехе люди улыбались, слыша сквозь стрекот швейныхмашинженскийголос,поющийнаполнойгромкости.

Эстер Морено не одобряла музыку и атмосферу праздника, которуюона создавала. Женщина была уверена, что, когда играет граммофон,производительность падает. Но она ошибалась. Во всяком случае,работниц теперь уже не так тянуло поскорее собраться и уйти домой.Катеринабылавчислетех,ктоособеннополюбилмузыку,ивыучилавсепеснинаизустьотсловадослова.Домаграммофонанебыло.

Тонкие пальцы девочки обрели сверхъестественную ловкость, и онауже виртуозно владела самыми сложными приемами. Иногда швына тонких тканях невозможно было качественно сделать на машинке,и Катерина сшивала их вручную. Ее платья ручной работы теперьценилисьвгородевышевсехпрочих.

–Ихможнонаизнанкуносить,–похвалялисьбогатыезаказчицы.Это была правда.Катерининышвыбыли безупречны, и даже стежки,

которымионапришивалабисерины,образовывалинаизнаночнойсторонетакойузор,чтоониногдаоказывалсякрасивеесамойвышивки.

Однажды ей поручили отделку светло-желтого крепового платья.Оно было сшито на фигуру с необычайно тонкой талией, и Катеринупопросили пришить по переду штук двадцать пять обтянутых тканьюпуговиц и сделать для них навесные петли. Работа была бы не такой ужсложной,еслибыпуговицынебылимелкими,какперчаточные.

–ЭтодлякирииКомнинос,–сказалСаулМорено.Катерина знала,чтопозволять себе замечанияоклиентахиихвкусах

не полагается. Эта работа требовала выдержанности и такта, и все жеКатеринанеудержалась:

–Какаяжеонахудая!Ещехудее,чембыла!Катерине страшно было представить, какой сталаОльга. Ей казалось,

чтотакоеистощениебываеттолькоотболезниилиотголода,авданномслучае последняя причина исключалась. Тысячи людей в городе не елидосыта, однако бизнес Комниносов, как всем было известно, толькоукреплялсвоипозиции.

–Аона…–Что?–Оназдорова?–Нашазакройщицаходилакнейсниматьмеркииниокакойболезни

неупоминала.Кстати,когдатызакончишь,неотнесешьлиейплатье?– Конечно, – согласилась Катерина, стараясь не слишком показывать

своюрадость.–КириосКомниносхочет,чтобыонобылоготовоксубботе.Это означало, что у Катерины осталось меньше двух дней, чтобы

закончитьработу.Онаприступилакнейнемедленно,ивпятницу,втричаса,подмузыку

МаркосаВамвакариса,последняяпуговицабылапришита.Платьепрошлоконтрольную проверку кириоса Морено, а затем было завернутов несколько слоев ткани и осторожно уложено в большую плоскуюкоробкуикрепкоперевязаножелтойлентой.

Катерина надела шляпку и пальто и с коробкой под мышкойнебезробостиотправиласьвдомКомниносов,которыйстолькоразвиделаиокоторомстолькораздумала,хотяниразунепереступалаегопорога.

Когда она вышла из мастерской, накрапывал дождь, а когда дошладо моря, волны захлестывали набережную. Мимо проехал трамвай,Катерина почувствовала, как водой плеснуло на ноги, залив ихпощиколотку, и ускорилашаг.Дождь усиливался, иКатерина, понимая,что платье стоит, пожалуй, больше, чем ее жалованье за полгода,тревожилась, как бы оно не промокло в этой громоздкой коробке.Онаухватилаеедвумяруками.

Улицы в этот день были тихими. Люди в большинстве своемпережидали где-нибудь дождь, однако сквозь струи Катерина разгляделаодинокую фигуру человека, идущего ей навстречу. В руке у него былкожаный портфель, как у какого-нибудь дельца, и Катерина не знала,кто из них должен уступить дорогу, чтобы второй смог обойти лужунатротуаре.

ИтутКатеринапоняла,чтоонсворачиваетктомужедому,чтоиона.УжеокологодаонавиделаДимитриятолькоиздалека,ибылостранно

столкнуться с ним так близко. Он был одет по-взрослому, в модныйкостюм,новыгляделещепочтимальчиком.«Рановатовшестнадцатьлетстановиться копией отца» – это была первая мысль, мелькнувшая у неевголове.

ДимитрийнесразуузналКатерину.Онсмотрелвниз,надорогу,иполяшляпынемногозагораживалиобзор,но,кактолькооназаговорила,юношатутжеоживился.

–Димитрий…здравствуй.Какдела?–произнеслаонасколотящимсясердцем.

–Катерина!Вотэтосюрприз!Чтотыздесьделаешь?Онанеуспелаответить–Павлинаужеоткрыладверь.–Входите,–сказалаона.–Дапоскорее.Ужас,чтонаулицетворится!– Я принесла платье для кирии Комнинос, – пояснила Катерина,

протягиваякоробкуПавлине.– Ты непременно должна отдать его сама! – воскликнула Павлина. –

Снимайвсемокроеиидинаверх.Онавгостиной.Димитрий с Катериной сняли промокшие пальто и поднялись вслед

за служанкой по широкой лестнице. Катерина старалась не глазетьс открытым ртом на всю эту роскошь – огромные комнаты, богатыепортьеры. Никогда она не видела ничего подобного. На стенах виселибольшие картины маслом в позолоченных рамах, и почти вся тщательноотполированнаяевропейскаямебельтожесверкалапозолотой.

Димитрий постучал в двустворчатую дверь наверху. Послышалосьтихое:«Войдите».

Ольга сидела у камина в большом кресле, положив ноги на другое,и что-то читала. Подняв глаза, она с удивлением и некоторымлюбопытствомувиделарядомссыномнезнакомуюдевушку.

–Мама,этоКатерина!ОнапринеслазаказотМорено.–Катерина!Ятебянеузнала.У Катерины было все то же круглое лицо, те же глаза, и открытый

взгляд, иширокаяулыбка, только волосы, которыеонараньше заплеталавдвекосыдопояса,теперьбыликороткоострижены.

Ольгапочтинеизменилась,развечтопохуделанемного.Болела,должнобыть,подумалаКатерина.Этообъяснялоито,почему

онасаманикогданеприходилав«Мореноисыновья».КатеринапоставилакоробкунакреслорядомсОльгинымиудивилась,

чтоонанелюбопытствуетинеторопитсяснятькрышку.

–Хотите,яегодостану?Наверное,надокуда-нибудьповесить.– Не беспокойся, Павлина сейчас все сделает. Я хочу узнать, как ты

поживаешь.КакЕвгения?Аблизнецы?Несмотрянавсюеесдержанностьитихийголос,быловидно,чтоОльге

по-настоящемунетерпитсяузнатьновости.Катеринаначаларассказыватьо тех вечерах, что она провела с Розой Морено, о том, как ее позвалиработатьвмастерскую.

–Каждыйдень,когдаяпросыпаюсь,мнекажется,чтосолнцевосходитпрямоуменявгруди,–восторженноговорилаона.–ИкаждоеутрояидувмастерскуювместесИсаакомиЭлиасом.Ихотецобычноуходитгораздораньше…

Минут десять-пятнадцать она говорила без умолку: описывала своюповседневную жизнь, людей, с которыми работала, песни, которые оникрутятнаграммофоне,итакдалее.Такомурадостномуоживлению,такойлюбви к жизни и к работе можно было только позавидовать. Дажео мрачной Эстер Морено, носившей свою язвительность не снимая,как старое застиранное платье, она рассказывала так, что слушателипроникалисьсочувствием.

Когда она закончила, Ольга уже живо представляла себе ее работу,как и Димитрий, который все это время стоял в дверях и завороженноловил каждое слово. Он невольно сравнивал колоритных товарищейКатериныпоработеспреподавателямисвоегочастногоколледжа.Обычноюноша кое-как вставал с постели, надевал свой деловой костюм, бралсумкускнижкамиишелналекции.Онпросыпалсяужеусталым,потомучто вечером занимался допоздна, и та радость, с какой Катеринавскакивалапозвонкубудильника,былаемусовершенноневедома.

Тут за спиной Димитрия возникла Павлина с кофе на подносе, и онпонял,чтоторчатьвдверяхбольшенельзя.

Когдаонвошел,Катериназамолчала,внезапнозастеснявшись.–Похоже,тебенравитсятвояработа,–сказалДимитрий.–Да,нравится,–отозваласьона.Обаструдомборолисьсосмущением.–Кофе,Катерина?–спросилаПавлина.– Нет, спасибо, – ответила девочка. – Только воды, пожалуйста.

Апотоммнепораидти.–Какаяжалость,Катерина,–сказалаОльга.–Мнетакинтереснобыло

послушать о тебе. А ты ведь еще не рассказала мне про улицу Ирини.Посидиещенемножко,пожалуйста.

На какое-то время Ольга почувствовала, что ожила, словно кто-то

раздулогоньвтлеющихугольях.Мирзаокномбылпугающим,примыслио том, чтобы выйти туда, ее почти парализовало, и все же ей ужаснохотелось влиться в обычную повседневную жизнь, текущую на улицах,вкафе,нафабрикахивмастерских.Мужнепробуждалвнейтакихчувств,непробуждалиителюди,которыхонприглашалвдом,–ихцеремоннаявежливостьтолькоусиливалаощущениеодиночестваизатворничества.

С приходом Катерины комната стала другой. Если бы кто-нибудьвытащилизвазычопорныебукетырозихризантемипоставилвместонихохапку только что срезанных полевых цветов, над которыми ещежужжалибыпчелы,этобылобыпочтитакоежепреображение.

Димитрий прошел через всю комнату и сел рядом с Ольгой. Матьс сыном снова зачарованно слушали рассказы и шутки девушкиинаслаждалисьмягкимюмором,скоторымонаописывалажизньилюдей.

Когда Константинос Комнинос пришел домой, его встретилнепривычный для этого дома звук: взрывы смеха со второго этажа.Егопокашливаниеиприближающиесяшагизаставиливсехумолкнуть,и,когдаонвошелвгостиную,Катеринаужеподнялась,готовясьуходить.

–ЭтоКатерина,из«Мореноисыновья»,–поспешносказалДимитрий,словноизвиняясьзаееприсутствие.–Онапринеслазаказ.

– Я знаю, кто она, – грубо сказал Константинос. – И где же заказ?Гдеплатье?

Онувиделкоробку,всеещележавшуюнакресле.Павлинанепришла,чтобы повесить платье в шкаф, и, когда Комнинос сам достал егоиразвернул,всеувиделискладкунаподоле.

– Ты же должна была надеть его сегодня! – воскликнул делец,непытаясьскрытьраздражение.

Держаплатьевруке,онподошелкстоликурядомсОльгинымкреслом,взял звонок и сердито затряс им. Через несколько секунд Павлина былаужевкомнате.

Ей не пришлось ничего объяснять – служанка взяла платье из рукКомниносаивеселосказала:

–Квечерувсебудетвлучшемвиде.Отпаритьтольконадо.Катеринавсясжаласьотстыда.Онадолжнабылапозаботитьсяотом,

чтобыплатьевынулиизкоробкисразуже.ТаковыбылиточныеуказаниякириосаМорено,итеперьонузнает,чтоонаихневыполнила.

Атмосферавкомнатерезкоизменилась.Катеринавыглянулавбольшоефранцузское окно и увидела, что и море, и небо все еще грозно-серые.Но даже эта атмосфера сейчас казалась приятнее той, что воцариласьвкомнате.

– Димитрий, – с деланой веселостью проговорила Ольга, – проводиКатерину,хорошо?

–Конечно,–отозвалсясын.–Ибольшоетебеспасибо,Катерина,зато,чтопринеслаплатье.Очень

милоствоейстороны,чтотыегодошилакакразвовремя.–Досвидания,кирияКомнинос.Катерина пошла за Димитрием вниз. Юноше было стыдно за то,

что отец дал волю своему раздражениюперед девушкой.Они с матерьюоченьрадыбылиееповидать,сказалон,инадеются,чтоонаещезайдет.Катерина улыбнулась и ответила, что тоже очень на это надеется.ДимитрийоткрылКатеринедверь,азатемсразужеушелвсвоюкомнатунатретьемэтаже.

Черезнесколькочасовонуслышал,чтоначинаютсходитьсягостиотца.Он представил себе мать: бледное лицо искусно оживлено румянами,темныеволосыуложеныв элегантнуювысокуюприческу, открывающуюдлинную тонкую шею, светло-желтый шелковый креп платья спадаетволнами и красиво развевается на ходу. Она затмит всех прочих жен,и вскоремногочисленные гости, приехавшие для такого случаяизАфин,решат,чтоотнынебудутпокупатьтканитолькоуКомниноса.ИхособенновпечатлитОльгиннаряд.ПятьлетназадКомниноскупилдвадцатьтысячакров земли на севере, в земледельческой местности, и засадил еешелковицей.Шелкопрядыделалисвоедело,итеперьуторговцатканямибылшелксобственногопроизводства.Егокачестводолжнобыловывестибизнеснановыйуровень.

Весь вечер Димитрий просидел, склонившись над книгами. Если онвыдержит предстоящий школьный экзамен, ему обеспечено местов медицинскойшколе, и хотя отец был против, Димитрий твердо решилнастоятьнасвоем.

Димитрияотвлекалнетольконесмолкающийгулголосовизвонвилокотарелки.Глядянастрочкивучебнике,онвспоминалрассказыКатериныиееполудетскийголос,звеневшийвкомнате,какколокольчик.Какдавноон не слышал, чтобы мама так беззаботно смеялась. Юноша оченьнадеялся, что Катерина будет еще приходить и приносить платья, дажееслимамеонииненужны.

Онстарательнозубрилпериодическуютаблицу,новпамятинехотелодержатьсяничего,кромеулыбкиКатерины.

Глава16В тот год Димитрий сдал экзамены и поступил на медицинский

факультет университета.Отец был в ярости. Бизнес требовал все большеработы с контрактами и документацией, и если бы сын получилюридическое образование, это еще более укрепило бы их позиции.Изучениемедициныничеговэтомсмысленедавало.

КонстантиносрешилнеприниматьвовниманиебунтДимитрия,каконпоступал с большинством преград, встававших на его пути. Самымбольшим удовольствием в жизни для него было одолеть препятствие,вчембыононизаключалось:конкуренты,поставщики,атеперьвотещеирабочиенафабриках.

Комнинос благополучно пережил финансовый спад тридцатых годов,когда многих его конкурентов погребли под собой долги, и был теперьсилен, как никогда. Если он сумел достичь такого финансового успехаво время политической и экономической нестабильности в городе,топочтиневозможнопредставить,чегоондобьетсявбудущем.

Каждоеутроонвстречалсоптимизмомиуверенностью.Все,казалось,шлопоплану.Ончувствовал себя великаном– в своих сшитыхна заказтуфляхразмерапятьсполовиной.

Димитрию тем временем открывался новый мир, где идеи и мнениябазировались не на экономической целесообразности, а на совершенноиныхпринципах.Вотличиеотшкольныхучителей,которымплатилизато,чтобы они внушали своим ученикам строго определенные убежденияи взгляды, университетские профессора, у которых занималсяДимитрий,были более независимы в суждениях. Помимо лекций по анатомиии фармакологии, он стал посещать занятия по философии и вскоревтянулся в дискуссии о природе добра и зла, о противостоянии верыи знания, мудрости и истины и так далее. Вскоре к этому добавилисьлекциипополитическойтеории,иуДимитриясталибыстроскладыватьсясобственныевзглядынаобщественноеустройство.

Онникогданезакрывалглазанато,чтопроисходиловокруг,идетскиегодынаулицеИринидалиемубольшезнанияжизнивбедныхкварталахСалоников, чембылоу его товарищейпоуниверситету.И всежедо сихпоронневиделсвоимиглазамивсейпропастинищетывродномгороде.Юношадумал,чтоуличныеторговцы,продававшиесигаретыигребенки,

живут, вероятно, в каких-нибудь лачугах у железнодорожного вокзалаиливрайонеТумба,атеперьузнал,чтобываютместазначительнохуже.Емуволей-неволейпришлосьосознатьтотфакт,чтоеговырастиливсреде,изолированнойотжизнибольшинства.

Было,пожалуй,хорошо,чтовэтиднионредковиделотца.Иначебыу них дошло до драки. Димитрий впитывал в себя всевозможныеполитические идеи и вскоре понял, что отец не придерживается никакойопределенной идеологии, ни в политическом, ни в духовном отношении.Настоящим богом для Константиноса были деньги. Он принадлежалкГреческойправославнойцерквикакрелигиозномуинституту,полагаяеекраеугольнымкамнемнации,ноходилнаслужбытолькотогда,когдаэтобыло ему удобно. У него не было никакой истинной веры, он простособлюдал ритуалы, считая, что это делает его греком.По-настоящему онверил только в одно: в свою способность наращивать прибыли своейфинансовойимперии.

Не принадлежал Константинос Комнинос и ни к какой политическойпартии. По природной склонности он был консерватором. Его тревожилпоток беженцев, хлынувший в город в двадцатые годы, и возмущало то,во что это обошлось городу и что сделало с его улицами. У него почтине было друзей среди депортированных мусульман, так что он толькопорадовался, когда их не стало. С одной стороны, он одобрял опытногополитикаЭлефтериосаВенизелоса–принемГрециясталавсе-такибольшепохожа на Грецию.С другой стороны, стоял за монархию. Голосовал онисходя из прагматических соображений, но всегда оставалсяконсерватором с маленькой «к» и роялистом с маленькой «р» и никогданевешалусебядомапортретовникороля,ниВенизелоса.Закон,порядоки подавление недовольства среди рабочих были выгодны для бизнеса,и Константинос полностью поддерживал чистки, проведенные в армиии в университете после недавней провалившейся попытки военногопереворота.

Димитрий ощущал все нарастающее беспокойство. Он жилв роскошном особняке, а сам инстинктивно сочувствовал большинству,которое составляли бедняки. Это противоречие было трудно разрешить,но он надеялся, что медицинское образование даст ему возможностьхотябыпомочькому-тоизтехгорожан,которымвжизнипосчастливилосьменьше,чемему.

–Главное, постарайсяпрожитьжизнь какможнодостойнее, – простосказала Ольга Димитрию; она слушала рассказы о метаниях сынаипонимала,чтосмужемобэтомговоритьнестоит.

Димитрий старательно избегал отца. Это было нетрудно.Константиносапочтиникогданебылодома.

Однажды ранним утром, когда шел уже второй семеструниверситетскихзанятий,ДимитрийвстретилнаулицеКатеринуиЭлиаса,идущихнаработу.Юношаувидел,чтоониидутемунавстречуи,казалось,целикомпогруженывсобственныймир–мирсмехаирадости.Онидажене замечали его, пока между ними не осталось каких-нибудь несколькофутов.

–Димитрий!–воскликнулаКатерина.–Какпоживаешь?За пару минут они обменялись десятками новостей, перебивая друг

другавопросами,ответамиивосклицаниями.–АЕвгениякакпоживает?–Онатеперьткетковрывмастерской.Работатяжелая,затовсевремя

средилюдей.–Аблизнецы?–МариявышлазамужиуехалавТрикалусмужемиребенком.–Сребенком!Онажеещетакаямолодая!–ИСофиятожевсезамужсобирается…–Собирается?–Ну…Ониужедвагодакакпомолвлены.По-моему,этоунихкак-то

затянулось…АкаккирияКомнинос?Катерина как раз заканчивала вышивку бисером на новом платье

дляОльгиивспоминалаоней.– У нее все хорошо, – отвечал Димитрий, зная, что именно такого

ответаотнегождут.–Можетбыть,тебяопятьпопросятотнестиейплатье?– Я бы с радостью. Но помнишь, что получилось в прошлый раз?

Столько неприятностей у меня вышло из-за того желтого платья.Да и вообще, у нас сейчас слишком много работы, заказы специальныелюдидоставляют.УкириосаМоренодажесвойфургонтеперьесть!

Вотэтожаль,подумалДимитрий.Оннезабылтотдень,двагоданазад,когдаКатеринапришлапередатьжелтоеплатье,ипомнил,скольковесельяона принесла с собой в дом. Мама, кажется, с тех пор больше ни разунеулыбалась.Онвиделеекаждыйдень–бледнуюипрекрасную,–изнал,что она никогда не покидает особняк на улицеНики. Ее единственнымисобеседниками былиПавлина и самДимитрий, и он замечал, что междусобойродителипочтинеразговаривают.Отецприходилдомой,когдамамаужеспала,ауходил,когдаонаещенеподнималась,иединственнаясвязьсвнешниммиром,котораяосталасьуОльги,–наблюдениесбезопасногорасстояния, через окно гостиной, за происходящим на набережной.

Она всегда с удовольствием выслушивала университетские новости,с жадностью выпытывая у Димитрия все до мелочей: до чего онидоспорилисьнасвоихдиспутах,скемондружит.Онажилаегожизнью–своейунеенебыло.

– Давайте как-нибудь сходим кофе попьем! – предложил Элиас. –Унасжестобойещеодноделонезакончено,помнишь?

Димитрий рассмеялся. Элиас вспомнил про их чемпионат по тавли,начавшийся больше чем полжизни назад. Они сыграли бесчисленноеколичество партий, и никогда ни один не обгонял другого больше чемнаодинвыигрыш.Этопревратилосьунихвманию.Стехпоробамногомунаучилисьивключиливсвойрепертуарновыевариантыигры.

Передавнаилучшиепожеланиявсемродственникам,онидоговорилисьвстретитьсявближайшиевыходные.

Димитрийнеудержалсяиоглянулся.Онпочувствовалуколревности,когдазаметил,чтоКатеринанаклонилаголовукЭлиасу.Такблизко,почтивплотную.

ВажнойчастьюуниверситетскойжизниДимитриябылиновыедрузья.Покончив с занятиями, они часто встречались по вечерам. У них всегдабыло о чем поспорить, и кафенио казались более подходящим местом,чембиблиотека.

ГлавнымвихкружкебылВасилий,инетолькопотому,чтобыллучшевсехразвитфизически (онигралвфутбол заоднуиз городскихкоманд),ноещеиблагодарягромовомуголосуипривычкеникогданесомневатьсяв себе. Биография и воспитание у него были совсем иными, нежелиу Димитрия. Его отец, беженец из Малой Азии, был работникомпрофсоюза,исоциалистическиевоззрениябылиунеговкрови.Несколькомесяцев назад он познакомился с харизматичным лидером коммунистовНикосомЗахариадисом,тожеприехавшимизМалойАзии,какиродителиВасилия.Василийбылимпростоочарован.

На стороне коммунистов была сложившаяся система взглядов, четкоопределенные цели, и юнцов-идеалистов вроде Василия притягиваланевероятно мощная и яркая личность человека, распространявшего этиидеи в городе. В прошлом они, может быть, и стояли бы за Венизелоса,но теперь у него давно борода поседела и силы уже не осталось. НовоеделозахватилоВасилияболеевластно,чемновыйроман,иподействовалонанегосильнее,чемпереходвдругуюрелигию.

Единственным,чтомоглоотвлечьегоотполитики,быламузыка.Как-то в пятницу, поздно вечером или, скорее, уже рано утром, когда онивпятером – Димитрий, Василий, Лефтерис, Маноли и Александрос –

осушили бутылку цикудьи и темы для идеологических дискуссий былипочти исчерпаны, Василий заявил друзьям, что поведет их слушатьмузыку. В деловом центре города выступает популярный певецребетики[5],иимвсемнужнопойтинаегоконцерт.

ОтецДимитрияпочтилюбуюмузыкупрезирал,ивдомеуКомниносовникогда не было граммофона. Несмотря на это, Димитрий за последниемесяцычего тольконе слушал.Музыка вжадномдо развлечений городебыла на каждом углу, толпы собирались хоть в солнечный день, хотьв снегопад, чтобы послушать горцев-кларинистов, мандолинный оркестрилицыганскихбарабанщиков.

Почти в любом кафе было радио, и из хрипящих приемников, чащевсего прикрученных к стене, Димитрий услышал, хоть и с опозданием,популярную «музыку трущоб», музыку горя. Ему нравилисьностальгические восточные мотивы, в которых слышалась тоскапопотеряннойродине,нонинаодномконцертеребетикионещенебыл.Каждыйразнужнобылотоработузакончить,токнигудочитать.

–Брось,Димитрий,подождуттвоиопыты.Аэтотпевецждатьнебудет.Они двинулись к вокзалу и вышли на улицу, забитую притонами,

клубами ребетики, барами, где курили гашиш, и борделями. Димитрийподумал, как разгневался бы отец, если бы ему стало известно, где онбывает. Но как же узнать жизнь, если ни на шаг не отходить от чистовымытых каменных мостовых буржуазных кварталов? Василий увереннопровел его через узкую арку в грязную комнату, тускло освещеннуюинасквозьпродымленную.Тутбылатолпа,иониструдомпротолкалисьсквозь нее к свободному столику. Через несколько секунд на столиксостукомпоставилибутылкуспрозрачнойжидкостьюишестьрюмок.

Три музыканта уже играли – один на бузуки, двое на ее сестрах,отличавшихся более высоким голосом, – багламах. Музыка быларитмичная, напористая, с повторяющейся мелодией, и в воздухечувствовалосьнетерпеливоеожидание.

Наконецпредметвсеобщеговниманияпоказалсяизсмежнойкомнатыипробралсясквозьтолпу.Наэтоушлонемаловремени.Попутиксцене,слегка приподнятой над полом части зала, он раз десять останавливался,чтобы пожать кому-то руку. У каждого столика угощался цикудьей,чокаясьсовсеми,ктобылрядом,идвигалсядальше.Онбылхорошоодет–в костюме, в ослепительно-белой рубашке, – красивый, обаятельный,улыбчивый.

–СтелиосКеромитис!–прокричалВасилий,перекрываяшум.Это был знаменитый певец из Пирея, он приехал в Салоники

нанесколькодней.Керомитис наконец пробрался к своим музыкантам, взял ожидавшую

его бузуки и сел. Покрутил колки, настраивая инструмент, аккуратновставил сигарету между мизинцем и безымянным пальцем левой руки,кивнул остальным и начал играть. После нескольких вступительныхаккордовон запел.Этобылкакой-то львиныйрык, низкий, полныйболии страдания, всецело соответствующий словам песни, в которойговорилось о смерти, болезнях и разлуке. Такие темы были частьюповседневнойжизнивгрязныхпереулках,которымиДимитрийсдрузьямишлисюда.

Немалую часть людей в этом зале, включая Василия, составлялибеженцыизМалойАзии,итоскапороднойземленикогдаихнепокидала.Наполовинувосточные,наполовинузападныемотивыребетикивоплощаливсебечувствооторванностиипечали,ионивдыхалиэтумузыкутакжеглубоко,каквтягивалигашишвлегкие.

Кночизрителиначалиподпевать,иинойразголоссамогоКеромитисабыл уже почти не слышен. Теперь он курил кальян и запевал тольковпромежуткахмеждузатяжками.Ввоздухеплотнойзавесойвиселидымишум,аалкогольобострялощущения.

Часавтриночикакой-точеловек,сидевшийусамойсцены,поднялся,и ближайшие столики отодвинули назад. Он стал медленно кружитьсяна месте, вытянув руки, с сигаретой в пальцах, склонив голову набок.Димитриювспомнилисьдервиши,которыхегооднаждыводилисмотреть.Этот человек был словно в каком-то трансе и этим действительнонапоминалдервишей,толькосмотрелневнебо,авземлю.

Танцор был худой, жилистый, расстегнутая рубашка открываламускулистыйторс.Егодрузьяначалиритмичнохлопатьвладоши,аонвсекружился, приседая все ниже и выпрямляясь снова, ни на миг не теряяравновесия.Казалось,онсовершеннопогруженвсебяивзлетаетввоздух,когдаегоподхватываетвытянутаяизземлиэнергия.

Димитрий заметил, что несколько женщин, стоявших в самом конце,у бара – скорее всего, проституток, – вытянулишеи, стараясь разглядетьполучше.Однадажевскочиланастул,чтобывидетьчерезголовытолпы.

Женщины, что привыкли получать почасовую плату за секс, этомуудивительно раскованному человеку с радостью предоставили бы своиуслуги бесплатно. Их очаровывало его гибкое тело и то, что он словнонезамечалихвосхищенныхвзглядов.

Еговыступлениевозбудиловсехразом,имужчин,иженщин,изаэтишестьсполовинойминутнаКеромитисаниктониразуневзглянул.Магия

зейбекикопокорилавсех.Наконец,послетогокакуногпевцаразлетелосьнаосколкинесколькобокалов–знакодобренияипоощрения,–странная,парадоксальная музыка в ритме 9 на 8 сменилась другой, и танцорвернулсянасвоеместо,сновасмешавшисьстолпой.

Часов в пять утра, когда Керомитис устал, Димитрий с друзьямипокинулибар.Улицыбылизалитыбледныморанжевымсветомтолькочтоподнявшегосясолнца.Молодыелюдизашливближайшеекафе.

–Давайтепоедим,–сказалВасилий,бывшийсрединихвожаком.В сочетании с гашишем ребетика, хоть и была исполнена тоски,

оставила у них чувство радостного возбуждения. Впервые в жизниДимитрий провел целую ночь без сна и был удивлен тем, с какойобостренной чуткостью стал реагировать на все. Ошеломляющаяатмосфера теке, пронзительность и искренностьмузыки, крепкое чувствостуденческого товарищества дали ему новое ощущение жизни. Ароматгородской субкультуры показался ему неожиданно заманчивым, и оннедоумевал, как могут буржуа довольствоваться ужинами в богатыхевропейскихресторанахилизванымивечерамивроскошныхдомах,когдарядомснимисуществуеткультура,полнаятакихобнаженныхэмоций.

Потом, в свободную минуту и в трезвом состоянии, болееспособствующем размышлению, он нашел ответ на этот вопрос. Но в тораннееутро,сидянадсвоеймагритцей,ложкузаложкойотправляявроттеплый и сытный суп с овечьими потрохами, он просто по-детскиудивлялся:какможнонехотетьбытьздесь,сейчас,сним?

–Пойдувздремнунемногопередзанятиями,–объявилВасилий.Ответомемубылнегромкийодобрительный гул,и компания, оставив

настоликенесколькодрахм,разошласьразныестороны.Димитрийприблизительнопредставлял,какойдорогойегоотецходит

на работу, и в таком виде, с мутными глазами, старался на этих улицахнепоказываться.Черезпятнадцатьминутонпришелдомой,открылдверьипроскользнулвсвоюкомнату.Отецсвечерабылуверен,чтосынсидиттам,запершись,иприлежноготовитсякпредстоящимэкзаменам.

После этой ночи посещения баров ребетики стали чаще,и непричесанная городская субкультура приблизила Димитрия к самомусердцу Салоников. Легко отпечатывающиеся в памяти стихи о разбитыхсердцах и жизнях, пусть и не отражавшие его собственного опыта,помогалидуматьимечтать.

Сутенеры, певцы ребетики и торговцы гашишем казались такой женеобходимойсоставляющейгорода,какибанкирыивладельцымагазинов,ибылочто-топритягательноевбезыскусностиэтойизнанкижизни,такой

далекой от безупречного порядка дома, под крышей которого Димитрийпроводил ночи. Лет десять, если не больше, Константинос Комниноствердилсыну,чтовнекоторыерайоныСалониковходитьслишкомопасно.«Тамодниголодранцыдапроститутки,–говорилонДимитрию.–Держисьотнихподальше».

ЭлиасМоренотоженачалходитьснимиповечерам.ЗаэтимобычноследовалоожесточенноеишумноесражениевтавлисДимитрием.Околочаса они перебирали все известные им варианты игры: портес, плакото,февга, – играли быстро, напористо, никогда не выбиваясь из ритма.Секунда не успевала пройти от броска до следующего хода, и каждомудвижениюсопутствовалсвойзвук.Сначаластуккостей,когдаихбросаюто край доски, затем рокот, когда они крутятся, как волчки, наконецбыстрый шорох и стук передвигаемых фишек – и тут же снова гремяткости. Фишки стучали, не умолкая, но сами игроки с начала игрыи до финального, победного удара по фишке противника в центре доскинепроизносилинислова.

Изредка над костями бормотали заговоры, чтобы не выпало двойноечисло.Покашлаигра,ониоставалисьвоюющимисторонамииоколочасане отрывали глаз от доски, даже мельком не смотрели друг на друга.Димитрий вытирал лоб платком, Элиас – рукавом. Только после тогокак игра прекращалась, разговор возобновлялся. Тут-то ДимитрийирасспрашивалЭлиасаоегородителях,азаодноиоКатерине.

Теперь, когда близнецы покинули дом на улице Ирини, а Евгенияцелыми днями работала на ткацкой фабрике, Катерина стала, можносказать,членомсемьиМорено.Оначастоприходилакужинуизанималато место за столом, на котором сидела когда-то мать Саула, умершаянесколько месяцев тому назад. Без ее молчаливого присутствия домсловнобынемногоопустел.

Чаще всего Катерина и после ужина засиживалась на пару часов –заканчивала какую-нибудь вышивку и беседовала с Розой Морено.Дляобеихэтобыланеработа,авсетожелюбимоезанятие,которымимпосчастливилосьнаслаждатьсяиднем,ивечером.

Элиас говорил о Катерине с неизменным восхищением и нежностью,иДимитрий,хотьипонимал,чтонегодитсяревноватькмолочномубрату,каждыйразчувствоваллегкийуколдосады.

Элиас выучился играть на уде и иногда выступал в одном из баров.Димитрий,Василийидругиевсегдаприходилипослушать.Элиасаохотноприняливкомпанию.Он,вотличиеотостальных,былрабочим,человекомиз мира коммерции, такого далекого от академической среды, библиотек

иаудиторий,однаковсехихобъединяластрастькребетике.Музыкаилюди,которыеееиграли,сталифономдлямногихвечеров,

проведенныхвместе,апредметомдискуссиизачастуюбылаполитика.Встранепо-прежнемуцарилабедность,политическаяиэкономическая

нестабильность. Беспокойство нарастало. За десять с небольшим летвГрециипроизошлацелая дюжина военныхпереворотов, а правительствсменилосьпочтивдвоебольше,имаятниквсетакжераскачивалсямеждутеми, кто желал возвращения монархии, и ее противниками. Местомонархии в Греции по-прежнему оставалось предметом ожесточенныхспорови дискуссий.В 1920 году, когда корольАлександр умер от укусаобезьяны, его отец вернулся из изгнания, однако уже через два годавынужден был снова покинуть страну. Его сменил старший сын Георг,которому,всвоюочередь,тожепришлосьуехать,непрошлоигода.ПочтидвенадцатьлеткорольГеоргпровелвизгнании,нонаконецвернулсяпослевсенародногоголосования.

Выборы в 1936 году прошли почти с равными результатами, и, хотяроялисты заняли большую часть мест в парламенте, коммунистысохранилиполитическоеравновесие.Вотсутствиеведущейполитическойсилыобстановкасложиласьтревожная.

Полиция получила больше полномочий – теперь можно былоарестоватькогоугоднозапростоевыражениенесогласиясправительствомилипротест.

Василий чувствовал, что пришло время действовать. Он пыталсяподстегнутьиостальных.

– Эти люди, которых арестовали, не совершили ничего дурного! –возмущалсяюноша.–Почтивсеонипростоговорилиправду:чтоиммалоплатятиэксплуатируют.Аэтонепреложныйфакт.

–Этонелогично,несправедливо…–Недопустимо!–громыхалВасилий.–Надожечто-тоделать!Димитрийпонимал,что,есливвяжетсявдискуссиюсотцомпоповоду

того, справедливо ли обходятся с левыми, у них дойдет до драки. Чащевсего он прикрывался неотложными занятиями, опытами в лаборатории,важнымивстречамиспрофессорамиитакдалее,норазвнеделю,главнымобразом ради матери, ужинал с родителями. Чтобы поберечь Ольгу,которой определенно ни к чему была грандиозная ссора между отцоми сыном, Димитрий держался подальше от спорных предметов,поддерживал легкую беседу, рассказывал о занятиях по анатомии,расспрашивал о бизнесе и в целом сохранял у родителей иллюзию,чтокогда-нибудьвойдетвделоКомниносов.

Былсубботнийвечер,вскорепослеПасхи,иназавтраДимитриювновьпредстояло это еженедельное испытание. Сегодня они с Элиасом игралив тавли, а потомотправилисьна встречу сВасилием в их любимое теке.Вышли они из кафенио уже после одиннадцати, но музыканты, которыхонинадеялисьпослушать,всеравноредконачиналиигратьдополуночи.

Димитрийвыпилтолькокружкупива–наследующийденьпредстояломногозаниматься,готовитьсякэкзаменам.Еслибыголоваунегонебылатакая ясная, он, может быть, и не поверил бы своим глазам, когда онисЭлиасомшлипоубогимулочкам.Впереди,метрах впятидесяти, долгомаячила темная, с трудом различимая в тени фигура человека. Вот оностановился, огляделся и вошел в дверь, которую перед ним отворили.Онне заметилниДимитрия,ниЭлиаса–ихскрывала тень, затоониегоясноразглядели.

–Этоже?..–Элиасвсмущенииумолк,жалея,чтовообщезаговорил.–Мойотец.Да.Яуверен.Не говоря больше ни слова, они пошли дальше. Димитрий был

потрясен. Это был публичный дом – относительно пристойный, да,новсежебордель.Егоотецходиткпроституткам.

ПервоймысльюДимитриябылодождатьсяотцаипотребоватьответапрямоздесь,наместе.

Словно прочитав его мысли, Элиас взял Димитрия под руку.Ончувствовал,чтодругзолирастерян.

– Пожалуй, ни к чему устраивать сцену, Димитрий, – сказал он. –Даивовсеничегонестоитговорить.

Димитрий понимал: ему нужно время, чтобы переварить увиденное.Сейчас он мог думать только об одном – все принципы его отцаосновывались на лжи. Он связан с темной изнанкой Салоников дажетеснее,чемсамДимитрий.Онлицемериханжа.

Домой юноша пришел ночью, пьяный почти до бесчувствия.Споткнулся, врезался в дверь и с грохотом сшиб на пол какую-тостатуэтку.Отецвозникнаверхнейплощадкелестницытакстремительно,чтоДимитрийподумал,ужнедожидалсялионего.

–Ты знаешь, которыйчас? –Отец говорилшепотоми в тоже времяпочтикричал,быстросбегаяполестницексыну.–Гдетышатался?

Димитрий думал, что Константинос его ударит – иначе к чему такаяторопливость? Он стоял неподвижно, а отец летел к нему, похожийнаворонавсвоемчерномшелковомхалате.Оноперсярукойнастолик–дляустойчивости.

– Ты что, не слышишь? Где ты был? – Теперь голос Константиноса

звучалуженаполнуюгромкость.–Отвечай!Павлина, потревоженная шумом, стояла в дверях своей спальни

в цокольном этаже, и на ее круглом сонном лице читались недоумениеитревога.

Нетеряясамообладания,Димитрийнаклонилсякотцу,так,чтоихлицабыливдюймедруготдруга,итихо,чтобынеслышалаПавлина,ответилнаеговопрос:

–ЯбылнаулицеДиониса.Комнинос побледнел. В голосе сына явственно слышалась

торжествующаянотка.Павлина исчезла, тут же появилась снова, с метлой, и стала сметать

осколки статуэтки. Она собрала их в аккуратную кучку, и глаза ееостановилисьналицахдвухмужчин.

Константинос быстро овладел собой. Ольга уже стояла на верхнейплощадкелестницы.

–Чтослучилось?–спросилаона.–Димитрий,стобойвсехорошо?Прежде всего она подумала о том, о чем только и могла подумать

как мать. Она знала, что Димитрий часто бывает в самых неспокойныхместахгорода,ичитала,чтовтекетоиделослучаютсяпоножовщины.

–Всевпорядке,мама,–ответилон.– Всем пора в постель! – рявкнул Константинос. – Павлина, отложи

уборкудоутра,будьлюбезна.Ольгаисчезла,иПавлинамолчапопятиласьксебевкомнату,оставив

метлуустены.КонстантиносповернулсякДимитриюспинойиспокойноушелнаверх.

Димитрий подождал, пока закроется дверь родительской спальни,апотом,крепкодержасьзаперила,поднялсяксебе.

Назавтра за обедом Димитрий, Ольга и Константинос уселисьза большой круглый стол, тарелки на котором были расставлены,каквсегда,«черездвадцатьминут».Букетсухихцветоввцентреотражалобщее настроение. Павлина появлялась и исчезала, подав новые блюда.Беседашлапринужденно.Каждыйраз, унося тарелки,Павлина замечала,чтоОльгапочтинепритронуласькеде.Димитрийелнемногимлучше.

Ольга понимала, что между мужем и сыном что-то произошло,и старалась поддерживать легкую беседу. Димитрий избегал смотретьнаотца.

Всего неделю назад, на Пасху, они все вместе ходили в церковь.Из памятиюноши еще не выветрились картинки, как отец целует икону,крестится и подобострастно преклоняет колени, касаясь губами кольца

на протянутой руке священника. Его передернуло при мысли об отце,сидящем в первом ряду. Это почетное место, как он теперь понимал,отражало его финансовый вклад в церковь, а вовсе не близость к Богу.Онсмотрелнасвоюмилуюматьиразмышлял,догадываетсялионахотьочем-нибудь.

КонстантиносКомнинос,кажется,ещеявственнееобычногоиспытывалмазохистское удовольствие, обнажая глубину политических разногласиймежду собой и сыном, и, как всегда, предполагал, что Димитрий раноилипоздносклонитсякеготочкезрения.Сыновьянатоисыновья,чтобынаследовать семейный бизнес. По-другому просто не бывает. Он до сихпорнесмирилсястем,чтоегоотпрысквыбралдругуюдорогу.

Константиносзнал,чтоДимитрийневыдастегоматери,ипользовалсяэтим, играя с сыном в еще более жестокую игру, чем обычно, заставляятогокорчитьсяотневысказанногогневапоповодуположенияделвстране.Король только что назначил генерала Иоанниса Метаксаса первымминистром, аМетаксас отдал приказ полициижестко подавить протестырабочих, которые представляли собой нарастающую угрозу законуипорядкувстране.Несколькихпрофсоюзныхактивистовикоммунистовуже отправили в ссылку, и Комнинос, как владелец фабрики, радовался,чтоестькомудержатьпролетариеввузде.

–Чтодоменя,ясчитаю,чемсуровеемеры,темлучше!Это было адресовано напрямую Димитрию, и Константинос

несомневался,чтонаэтотраздобьетсякакой-тореакции.РадиОльгиДимитрийнеподдалсянапровокацию.Онбоялся,какбы

не сказать что-нибудь такое, о чем потом придется пожалеть, чегонехотелосьбыговоритьприматери,нопонимал,чтоотециспытываетего,доводитдокрайнейточки.КонстантиносКомниносзнал:покаОльгаздесь,емуничтонеугрожает.

Димитрийрезалмясо,воображая,чтосверкающийножвонзаетсявтелоотца.Ещенепрожевав,онподнялся.

–Мнепора.–Кудаэтотысобралсяввоскресеньевечером?–резкоспросилотец.–

Библиотекижезакрыты.–Уменявстречасдрузьями.– Вот жаль, дорогой, – сказала Ольга. – Павлина приготовила твое

любимоеглико.–Оставишьмненемножко,мамуля?–попросилон,наклоняясь,чтобы

поцеловатьеевлоб.–Прости,номненадоидти.В одну секунду он оказался на улице и вскоре уже торопливошагал

к кафенио, где они договорились встретиться с Элиасом и Василием.Проходямимоокна,онзаметилснимикое-когоеще.Катерину.

Димитрийшелбыстро,носердцеунегоколотилосьсильнееобычного,когдаоноткрылдверь,неотскоройходьбы.

Нетакчастовэтомкафениоможнобылоувидетьдевушку,иКатеринапоспешнообъяснила:

–Яходиланадомкзаказчицесниматьмерку.Этонасоседнейулице,иЭлиасуговорилменяпослезайтивыпитьснимкофе.

–Ввоскресенье?Воскресеньежевыходной.–Когдакак,еслиработаешьукириосаМорено,–сосмехомответила

Катерина и взяла свою сумку. – Ну, надеюсь, до скорой встречи,Димитрий.

–Хочешь,япровожутебядомой?Эти слова вырвались сами собой, и Димитрий тут же смутился.

Ясноже,чтопровожатьеебудетЭлиас.Ониведьживутнаоднойулице.–Ненадо,новсеравноспасибо,–сновазасмеяласьона.–Ещесветло.

Ясамадойду.–Уверена?–уточнилон.Кнемаломуудивлениююноши,Катеринавдругпередумала.–Азнаешь,вообще-то,былобынеплохо.Тыведьнеидешьещедомой,

Элиас?Тотпокачалголовой.До улицы Ирини было недалеко, и Димитрий поймал себя на том,

чтостараетсяидтипомедленнее.По пути Катерина рассказывала о семье Морено. Кирия Морено

научила ее почти всему, что она теперь умела, и каждый день ейпредставлялисьновыевозможностиотточитьмастерство.Освоемремеслеонаговориласжаром.

–Якакподумаюпроэтихдевушекстабачнойфабрики–каждыйденьодно и то же, день за днем, – и понимаю: я бы умерла, если бы мнепришлось так работать. У меня на работе каждый час что-то новое.Там десятки разных швов, и каждый раз я их шью разными цветами,наразныхтканях,вразныхсочетаниях.Ирезультаткаждыйразразный.

–Немногопохоженамузыку,да?–отозвалсяДимитрий.–Да!Мнекажется,оченьпохоже,–засмеяласьдевушка.–Нотвсегосемь,ноизнихможносоставитьтысячиразныхмелодий!

Так, значит, ты совсем как Моцарт, только вместо нот у тебя нитки? –Димитрий сам улыбнулся такому сравнению. – Элиас говорит, ты ещеивундеркинд,какМоцарт.

Катеринапокраснела.Можетбыть,потому,чтоонупомянулобЭлиасе.Димитрийнемогэтогосказатьточноистаралсянедуматьотом,скольковременионипроводятвместе.

–ЯнетакужмногознаюоМоцарте,нодумаю,Элиаспреувеличивает.Дорога домой кончилась что-то уж очень быстро. Катеринина

оживленная,раскованнаяречьзавораживала.Димитриюказалось,чтоонався как-то светится изнутри. Девушка улыбалась не только губами,ноиглазами,идажевеепоходкечувствоваласьрадость.

Прошло несколько дней, и Димитрий понял, что все время думаетоКатеринеимечтаетувидеть.Ееобразотпечаталсявпамяти,имолодойчеловек никак немог прогнать его.Катерина на своем примере показалаему то, что он, пожалуй, уже и сам понимал: счастье не обязательносвязаносбогатством.То,чтоемусамомувечнобылонепосебепримыслиобожидавшемегоогромномсостоянии,тожеэтодоказывало.

А вот голод и недовольство были определенно связаны.ВСалоникахмногие жили у самой черты бедности, и уже назревали неизбежныеволнения.

Василийкаждыйденьприносилновостиототца.Наулицахсприходоммая стало жарче, нежное тепло весны сменилось иссушающим летнимзноем,иодновременносэтимлюдипотерялитерпениеисталивыдвигатьтребования.Поговаривалиовсеобщейзабастовке.

– Салоники на грани революции, – докладывал Василий товарищам,горявозбуждением.–Рабочиена табачныхфабриках готовят забастовку!Завтра!Мыдолжныихподдержать.

Выбора не было. Не могли же они не поддержать эксплуатируемых,обездоленных, тех, кому за неделю работы платят меньше, чем богачитратятнаодинобедвдорогомресторане.ВасилийнеразводилДимитрияв кварталы, где они жили, и теперь настало время хоть как-то проявитьсолидарность.

На следующий день молодые люди встретились в университетеи направились к зданию муниципалитета. Через несколько минут ихподхватила целая река людей. Чувствовалось приподнятое настроение:вэтотсолнечныйденьвстранерождаласьдемократия,открытыйуличныйпротест.Эторадовало.

–Воттакмыидадимпонять,чточувствуем!–восклицалВасилий.–Правительство не может просто отмахнуться от нас, верно? –Емуприходилоськричать,чтобыперекрытьшумтолпы.

Пролетел слух, что к ним присоединяются рабочие из трамвайногоижелезнодорожногодепоиэлектрики.Жаждапротестараспространялась,

какэпидемия,инаулицахсобралосьбольшедвадцатитысяччеловек.Василийбылвнесебяотвосторга.– Может, и добьемся чего-то, смотри-ка, – сказал он. – Это и есть

властьнарода!Наконецдемонстрантыразошлись.Нечаянно столкнувшись в этот вечер с отцом, Димитрий услышал

неприятнуюновость.–Нучтож,– сказалКонстантинос, отдаваяшляпуПавлине,но глядя

при этом прямо на сына, – ты будешь рад услышать, что Метаксас далполицииполнуюсвободудействий!

Димитрийстаралсяневыдатьсебя.Емунехотелось,чтобыотецузнал,чтоонтожебылсегоднянаулице.

–Этокак-тослишком,–отозвалсяон.–Мнетакнекажется,Димитрий,нет,некажется.–(Молодойчеловек

промолчал.)–Иещелучше:онвводитвоенноеположение.Сэтимнародомтолькотакинужно.

Уже от того, как отец произнес «с этим народом», Димитриюзахотелось сплюнуть, но умение сдерживаться всегда было его сильнойстороной. Каждый раз он оставлял за отцом последнее слово и почтизабавлялсяэтим.

–Несуйсязавтранаулицу,хорошо?Выходит, Константинос знал, что Димитрий ходил сегодня

надемонстрацию.Значит,кто-нибудьиззевакувиделегоидоложил.Следующийденьначалсятакже,какпредыдущий.Группастудентов,

и Димитрий в их числе, собралась вместе и направилась к центруСалоников,чтобыприсоединитьсякнароду.

Атмосферабылаужесовсемдругая.Вцентрепротестующиекричали:«Даздравствуетзабастовка!»–анапротивстоялиполицейскиеивоенные.Какое-то время они просто смотрели друг на друга. Это было похоженазатишьепередбурей.

Василий, которому непременно хотелось быть в центре событий,пробился ближе. Димитрий пытался последовать его примеру, но егоостановила внезапно уплотнившаяся толпа. Раздался многоголосый рев,ивсеразом,дружнодвинулисьвперед.

Итут,словнопоняв,чтотеряютконтрольнадситуацией,полицейскиеоткрылиогонь.

Димитрийстоялсзадииничегоневидел,толькопочувствовалобратноедвижение –народпопятился, кто-топовернул, пытаясь убежать.Началсяхаос, паника, всеобщее смятение. Никто не верил в то, что происходит.

Полицияоткрылаогоньпобезоружным.Люди бежали во все стороны, крича, пробивая себе дорогу кулаками,

исрединихбылистуденты,друзьяДимитрия.Носейчасбылонедотого,чтобывысматриватьвтолпедругдруга.

Никто не понимал, что происходит, никто не знал, что будет дальше,всех подгонял животный инстинкт самосохранения, и кого-то уже сбилисногвдавке.Димитрийсамнезаметил,какоказалсявкаком-топереулке.Всесоседниемагазиныикафебылизакрыты,спрятатьсянегде.Онбежалвслепую, не останавливаясь. Сейчас демонстрантов схватят, а Димитрийзнал,какжестоковполицииобходятсясзадержанными.

Когда ноги уже подкашивались от изнеможения и страха, он увидел,чтодобежалпочтидосамойулицыИрини.ТамонпостучалвдверькирииМорено.

У нее он и просидел несколько часов, чувствуя себя в безопасности,но тревожась за друзей, которые были с ним. Наконец юноша подумал,чтополиция,наверное,ужепрекратиларазыскиватьнарушителейпорядка,и собрался уходить. Кинул взгляд вдоль улицы, туда и обратно, чтобыубедиться, что путь свободен, и еще, как он признался себе, чтобыпосмотреть, нет ли где поблизости Катерины, а потом быстрым шагомнаправилсякулицеНики.

Матьбылавнесебяотрадости,увидевего.– Димитрий! – воскликнула она, обнимая сына, и он почувствовал,

какеетеплыеслезыкапаютемунарубашку.–Тыбылтам,правда?–Прости,мама,мнеоченьжаль.Ты,должнобыть,такволновалась.–Я знаю только, что людипогибли, – сказала она. –Павлина только

чтопришла,принеслановости…Яподумала,вдругитытожесрединих.– О господи! – воскликнул Димитрий, отстраняясь. – Мы все были

безоружия.–Амногихстрашнопокалечило,–прибавиламать.–Ятакрада,чтоты

дома.–Василийбылвпереди.Ядолженузнать,гдеон.Димитрий выскочил из дому и побежал по улицам к больнице.

Повсюду валялись какие-то обломки, брошенные вещи – свидетельствапаники,охватившейдемонстрантов,когдаполицейскиеповернулипротивнихоружие.

Поискповсемпалатамничегонедал–значитегодруганебылосредираненых,иДимитрийсзамираниемсердцаотправилсявстоявшийрядомморг.Врачвбольницесказал,чтоубитыхсвозилитуда.

Подходя к зданию, он увидел знакомое изможденное лицо. Это был

отецВасилия.– Здесь его нет! – крикнул тот и обнял Димитрия со слезами

облегчения.–Здесьегонет!–Ивбольницетоженет!–сказалДимитрий.–Нет?Якакразтудасобирался.–Уженезачем.Идомойоннеприходил?–Нет,–ответилотецВасилия.–Остаетсятолькоодно.Онипонимали,чтомолодойчеловек,скореевсего,арестован.– Пойду в тюрьму, – сказал отец Василия. – А вы лучше не ходите.

Лишнийриск.Следующийденьсталднемтраура.Проводитьпогибшихвпоследний

путь пришли тысячи. Двенадцать усыпанных цветами тел пронеслипоулицамвоткрытыхгробах,илюдискорбелипоубитымиподесяткамраненых, что лежали в больнице. Те, кто шел в траурной процессии,оплакивали не только погибших друзей, но и свою свободу. Лепесткицветовустилалиместо,гдепулинастиглидемонстрантов.

Когда были объявлены новые забастовки, Метаксас воспользовалсяповодом,которогодавнождал.Ондоложилкоролю,чтовстранеготовитсякоммунистический переворот. Четвертого августа генерал получилразрешение на введение военного положения. В Греции установиласьдиктатура.

Жара в тот день стояла невыносимая, и вечером температуранеопустиласьнижетридцатипятиградусов.Ольгараноушласпать.

Димитрийувидел,чтоегоместозастоломизменилось.Теперьонсиделнапротивотца.Павлинаещенепринеслапервоеблюдо,однаковиноужебылоналито.

КонстантиносКомниносподнялбокал:–Яхочупроизнеститост.Димитрий,противобыкновения,взглянулнаотца.Он упрямо не прикасался к своему бокалу, но все смотрел и смотрел

вэтихолодные,неподвижныеглаза.–Зазаконипорядок,–сказалКомнинос.–Задиктатуру.Оннеулыбался,новесьеговидвыражалторжество.Что это – самообладание или трусость? – думал Димитрий.

Что удерживает меня от того, чтобы запустить отцу графином прямовлицо?

–Нуже!Выпей!–Тот,кажется,насмехался.Молча,осторожноДимитрийподнялсяивышелизкомнаты.Всердце

у него пылала ненависть, но он не мог доставить отцу удовольствие

полюбоватьсянаегореакцию.Константинос Комнинос услышал, как внизу хлопнула дверь,

и продолжил свой ужин в одиночестве. На улице Димитрия вырваловканаву.

Глава17В точности как боялся Димитрий и как надеялся его отец, Метаксас

принялновыемерыктому,чтобыподавитьпрофсоюзноедвижение,идалполиции новые полномочия. На коммунистов и левых активистовустраивалиоблавыиотправляливлагеря.Ихпытали,выбиваяпризнанияилизаставляяназыватьименадругихкоммунистов.

Василия больше месяца не выпускали из тюрьмы. Свиданий с нимникомунеразрешали,иДимитрийсдрузьямимногоразприходиликегоотцу,чтобыобсудить,чтоделать.Тоткаждыйразотвечалсурово:

–Язнаю,чтовынесостоитевпартии,ноеслибудетекнемуходить,вас все равно могут взять на заметку как коммунистов. Держитесьвстороне–этолучшее,чтовыможетесделать.

Один из профессоров права организовал кампанию за освобождениеВасилия, даже дал показания, что его студент шел к нему на лекциюи на демонстрации оказался случайно. Через шесть недель после арестаотец Василия получил письмо. Он торопливо распечатал его, ожидаяизвестияобосвобождениисына,ипрочитал.

УважаемыйкириосФилипидис,считаемсвоимдолгомсообщитьВам,что Ваш сын скончался 14 июня.Причина смерти:туберкулез. Если Выжелаетезабратьеголичныевещи,этоможносделатьдо18числасегомесяца.

Письмопришлокакразвосемнадцатого.ОтецВасилиябылсовсемраздавленгореминенашелвсебесилидти

в тюрьму, вместо него отправились Димитрий с другом Лефтерисом.Димитрий понимал, что подпись под казенной бумагой компрометируетеговглазахполиции,ногордилсясвоейдружбойсмученикомзасвободу.

На похоронах по щекам у него текли слезы печали, а в груди кипелгнев. Вне всяких сомнений, смерть Василия была на совести властей,и Димитрий поклялся себе, что никогда не встанет на сторонуправительства, допустившего такое. Греция, безусловно, заслуживаетлучшего.

Внешне жизнь в городе шла по-прежнему. Димитрий снова ходилна лекции в университет, предприятия вроде мастерской Моренопродолжалиработать,какраньше.Катеринаиногдазаходилавыпитькофе

вместе с Элиасом и Димитрием, только тон их разговоров изменился.Они горевали по Василию и все трое понимали, что под внешнимблагополучиемвгороденазреваеттревожнаяобстановка.

В эти дни Димитрий всеми силами старался не встречаться с отцом.Дажередкиесовместныеужиныбылиемувтягость.Приотцеонпребывалв постоянном страхе, и не потому, что боялся самого КонстантиносаКомниноса, он боялся того, что может сказать этому человеку, котороготеперьпрезирал.

Мать, кажется,понялавсебез слов.Онаниразуне задалаДимитриюни одного вопроса, когда он исчезал из дома за несколько секунддовозвращенияотцаилиобедалвнеурочноевремя.

Ольгапонималатечувства,которыеДимитрийиспытывалкотцу,ите,что Константинос питал к сыну. С того дня, как Димитрий появилсяна свет, любви тут не было и следа. Она помнила, как ее муж гляделнаспящегоребенка,словноэтонеегособственнаяплотьикровь,акакое-то диковинное животное. А потом случился пожар, и обстоятельства ихжизни резко переменились. Тот миг, когда отец впервые берет сынанаруки,смотритемувглазаивидитвнихсвоеотражение,былупущен.

В эти первые двадцать лет жизни Димитрия Ольга часто заводилаобэтомразговорсПавлиной.

– Это я что-то не так сделала? – спрашивала она, заламывая тонкиеруки.

УПавлиныбылосвоемнениепоповодуКомниноса,ноинстинктивноонастараласьщадитьОльгу.

– По-моему, так бывает иногда, – говорила она. – Многие мужчинынеинтересуютсясвоимидетьми.Считают,чтоэтоженскоедело.

–Можетбыть,тыиправа,Павлина…–Авотпотом,когдасынподрастет,отецпоймет,чтоэтоужемужчина,

ипойдутунихсвоиразговоры.Вотувидите.В каком-то смысле на эту теорию Павлину натолкнуло поведение

самого Константиноса. Он, казалось, ждал одного: когда сын начнетвносить вклад в растущую бизнес-империю. Он все еще рассчитывалзаставитьДимитрияпоступатьпо-своему,однакототужезнал,чтоникогданеподчинитсяволеотца.

Он презирал самую роскошь этого дома и поднимался на крыльцоодним прыжком, как вор, потому что не хотел, чтобы его увидели,носнетерпениемждалмомента,когдавойдетиматьпокажетсянаверхнейплощадке лестницы. Димитрий никогда не задумывался над тем, почемуона всегда там, всегда ждет его. Так было с тех самых пор, как они

переехали на улицу Ники, и ему хотелось, чтобы так было всегда.Ее красота, ее молчаливое присутствие были неизменны в доме.Диктатурали,республика–никакойполитическийрежимнемогизменитьодного:улыбкииобъятия,которымиОльгавстречаласына.

На улице Ирини такой же теплый прием часто ждал и Катерину.Евгения,проработавцелыйденьнафабрике,возвращаласьдомойксвоемустанкуибраласьзачелнок.КогдаКатеринапоявляласьвдверях,Евгениявсегда встречала ее. Тут же загорался язычок газа под туркой, и домнаполнялся ароматом кофе. Ужин готовили позже. Пока еще оставалсяцелый час дневного света, им обеим не хотелось его упускать –при масляной лампе глаза устают. Каждая секунда, пока солнце ещенесело,быладорога.

Иногда, пока пили кофе, Катерина становилась у Евгении за спиной,массировала ее затекшие плечи, и они рассказывали друг другу о том,чтоунихслучилосьзадень.

Однажды Евгения получила письмо от Марии. Та спрашивала,нехочетлимамапереехатьжитькним,вТрикалу.Софияжилавкаком-нибудькилометреотних,вближайшейдеревне.

– Я уже один раз в своей жизни переезжала, – сказала Евгения. –Хватитсменя…Хотяя,конечно,оченьскучаюпоблизнецам.

–Конечноскучаешь!–поддержалаКатерина.–Тяжело,когдалюдейвоттакразбрасываетвразныестороны,правда?–Да-да!Конечно,разлука–этотяжело.Грустная ирония, скрывавшаяся в этих словах, дошла до них обеих

одновременно.ЕвгенияобернуласькКатеринеипосмотрелаейвлицо:–Прости.Янеподумала…–ВмолчанииЕвгениясновавзяласьзасвой

ковер,аКатеринараскрылашкатулкудлярукоделияидосталакофточку,накоторойкакразвышивалакайму.–Нет,правда,янехотела…

– Да ничего, Евгения, – сказала Катерина. – Иногда целые месяцыпроходят, пока я вспомню, что совсем не думаю о маме. – Катеринаотложила свое шитье и наклонилась вперед. Евгения увидела, что глазаунееблестят.–Этостранноечувство.Вдушеяпонимаю,чтоуменячто-то отняли.Но уженемогу толкомпонять, что именно.Что-то?Кого-то?Даже не знаю, как сказать… – Она пыталась выразить словами то,чтовыразитьбылопочтиневозможно,иполицуеетеклислезы.–Авотздесь…–ЕвгенияпротянулаКатеринеплаток,идевушкавытерлаглаза.–Здесь…Евгения,тыведьпонимаешь,очемя?

–Да,конечнопонимаю,любовьмоя.Этонашдом,правда?Ячувствую

тожесамое.Катерина боролась с собой. Она ощущала себя и верной,

ипредательницейодновременно.–Салоникитеперьмояродина,–сказалаона.– Я чувствую то же, что и ты, – согласилась Евгения, – и никуда

уезжатьнесобираюсь.Письма Зении к дочери стали приходить не так регулярно. Она уже

не скрывала отКатерины, как тяжело ейживется смужем, и откровеннописала, что самой Катерине лучше остаться в Салониках. В последнемписьмеонаописываласложныйсоставсемьи,обитавшейвихдоме.Теперьтампоселилисьещеимужьядвухеепадчерициихвдовыематери.Однауборнаянадвенадцатьчеловек.Живутониубого.РаботаетоднаЗения.

В конце концовКатерина перестала бороться с угрызениями совести,иразлукаощущаласьтеперьпо-другому.Вместесновымчувствомпотерипоявилось и новое чувство дома. По устоявшейся привычке Катеринанезаметнодлясебяпоглаживалалевуюруку.Шрамзаэтигодынеисчез.

Несколько минут они сидели в тишине, потом Евгения прерваламолчание:

– Уже трудно становится вспомнить те места, где мы когда-то жили.Люди до сих пор о них говорят, но для нас это уже прошлое, верно?АСалоникитакхорошонасприняли.

–Хорошо, – эхомотозваласьКатерина. –Яужемалочтопомню,но,кажется,настутвстретилисрадостью?

Евгения запрокинула голову и рассмеялась. Катерина никогдане видела ее такой.Женщина раскачивалась от смеха взад-вперед, почтиневсилахговорить.

–Да,мояхорошая,срадостью.Ноневсе,незабывайобэтом.Амногиеи вовсе совсем с другим столкнулись. Но вот тут, на улице Ирини…Тутнасвстретилихорошо!–Евгенияулыбнуласьприэтомвоспоминании.

– Я помню, как мы первый раз пришли в этот дом, – сказалаКатерина.–Нанасвсетаращилисьнаулице.

– Да, но все они были такие добрые. Морено приносили нам едуи одежду. Я все не могла сообразить, откуда у них взялись платьядля девочек, если у самих только сыновья. Теперь-то я думаю, должнобыть,кирияМореносшилаихспециальнодлявас.Раньшемнеивголовуне приходило… А Павлина приносила мед и овощи. Ты же помнишь,какОльгасДимитриемжилиздесь,покаихдомперестраивали?

–Да,конечно.– И я готова поспорить, Ольге Комнинос здесь гораздо счастливее

жилось,чемтамсейчас.– Я слышала, кирияМорено говорила, что она не выходила из дома

стехпор,какуехаласулицыИрини.Но,наверное,онапреувеличивает?–Ктознает?–пожалаплечамиЕвгения.–Нозачем-тожеейшьютвсе

эти модные платья у вас в мастерской? Не для того же, чтобы в шкафувисели?

– Элиас говорит, кирия Комнинос их только дома и надевает. Когдакнимвсякиеважныелюдиприходятнаобед.

–Никтонезнает,чтотворитсязазакрытымидверямивэтихогромныхдомах,имыникогданеузнаем.

Катерина улыбнулась на это. На тех улицах, где дома былималенькими, двери почти никогда не закрывались, а если и закрывались,ихлегкобылооткрытьоднимтолчком.ВособнякенаулицеНикимоглопроисходить что угодно. Об этом знали только сами хозяева. Катеринане забыла тот день, когда пришла туда, и представляла себе, как Ольгасидит одна в своей гостиной с высоким потолком, с искусной работыналичниками и карнизами. Весь их дом на улице Ирини свободнопоместилсябывприхожейКомниносов.

Две женщины продолжали беседу в темноте. Катеринина вышивкаосталасьнеоконченной,челнокстанканедвигался.

Теперьониеслииронялислезы,тактолькоотсмеха.

НесколькораззапоследниемесяцыКатеринанатыкаласьнаДимитрия,и у них вошло в привычку каждый раз заходить в один и тот жекондитерскиймагазинчик.Онбылрядомсвосхитительнымгалантерейныммагазином, куда Катерина забегала каждую неделю с тех самых пор,как приехала в этот город. Они с кириосом Алатзасом, владельцем,остались крепкими друзьями, хотя ему уже не нужно было дарить ейленточкидляволос.

Пока стояла жара, Димитрий с Катериной пили лимонад прямона улице, а когда дни стали короче, начали заходить внутрь, иКатеринавыбиралапирожноевстекляннойвитрине.Димитрийвсегдазаказывалейещеодно,чтобыотнесладомой,иподшучивалнадеелюбовьюксладкому.Разговорыунихбылистранные.

– Не надо бы мне тебе об этом рассказывать, но… – так обычноначиналисьеезабавныеистории.

ВСалоникахбыломногобогатыхженщин«ввозрасте»,каквыразиласьКатерина, которые приходили на примерку, чтобы сшить себе платьепо последней моде. Приносили рисунки и фотографии, вырезанные

изжурналов,ибылиуверены,чтовтакомнарядебудутвыглядетьточнотакже,какдамынакартинках.

– Это забота кириоса Морено – объяснить так, чтобы не обидетьклиентку, что такой фасон может ей и не подойти. Это всегда бываетодинаково.Нужнонайтиегоисказать:«КириосМорено,немоглибывыпоговоритьсклиенткойпоповодуШанель?»Этоунасвродешифра.Ивотонидет,итутужемунуженисключительнейшийтакт,чтобыпримиритьто, чего заказчица желает, с тем, что ей подходит. Говорит что-нибудьтакое, с чем они не могут не согласиться, сочиняет, будто сейчас у наскакразшьютужештукдвадцатьпохожихплатьевиличто такойпокройбудет их старить – это обычно действует. А еще цвета. Скажем, в модувходит канареечно-желтый оттенок, а желтое ведь не всем идет.Многиевнемвыглядяткакходячиемертвецы.Мнеещеповезло,–вздохнулаона,–редкоприходитсяиметьдело сбогатымикапризнымидамами,ноиногданужносниматьмерки,ивоттут-тоявижу,чегоотнихможнождать.

Димитрийпонимающеулыбнулся.Многиеизэтихбогатыхкапризныхдам были, по всей вероятности, частыми гостьями за обеденным столому его родителей. Он зачарованно слушал, как мягко, но в то же времянасмешливоописываетихКатерина.

Катерина и не догадывалась, чтоДимитрий специально ходит другойдорогой, чтобы встретиться с ней. Эти встречи никогда не былислучайными. Раз или два, видя, что она идет домой с Элиасом,он не показывался им на глаза и сворачивал на другую улицу,оправдываясь перед собой, что не хочет мешать их, очевидно, личномуразговору.

Катеринанеменьшеинтересоваласьновостямиизтогомира,вкоторомжил Димитрий. Она всегда жадно слушала его рассказы о музыкантах,игравших ребетику, и иногда какие-то имена оказывались ей знакомы.Димитрий стал реже ходить на такие концерты после гибели Василияи установления диктатуры, за которым последовали новые цензурныеправила.Ребетикуобъявиликрамольной,иполициярегулярноустраиваларейдывтехместах,гдеееиграли.

Димитрийрассказывало своих занятиях,опрофессорах,которыеимируководили.Пытался ввернуть что-нибудь забавное, но это было трудно.Медицинаоказаласьнесамымподходящимпредметомдляюмора.

Разумеется,КатеринаспрашивалаобОльге.–Жаль,чтоонаникуданевыходит,–говорилДимитрий.–Янеочень

понимаю,чтосней,но,можетбыть,когда-нибудьпойму,есликакследуетизучумедицину.

– Может быть, мне скоро придется зайти к вам домой, – сказалаоднаждыКатерина.

УДимитриязагорелисьглаза.–Зачем?КириосМоренонадняхсказалКатерине,чтоскоропоручитейотделку

новогоплатьядлякирииКомнинос.Ихстарейшаяшвеянаконецуволиласьпосле шестидесяти лет работы, и кириос Морено видел в Катерине еепреемницу.МартаПерес была знаменита в городе.Швыу нее выходилисовершенно невидимые, а вытачки и складки она на руках прошивалалучше, чем любая современная машинка. Ее одежда прилегала к телу,как вторая кожа. Она была лучшей модистрой в мастерской,иКонстантиносстехпор,какженилсянаОльге,всегданастаивалнатом,чтобыееплатьяшилаМарта.Ноксемидесятипятигодамусталостьвзяласвое.

Димитрий иногда видел кирию Перес, когда она приходила к ним,но его привела в восторг мысль, что теперь вместо нее будет приходитьКатерина.

–Яуверен,мамабудетрадатебявидеть,–сказалонсулыбкой.Мир Катерины был царством шелка и атласа, пуговиц и бантов,

вышивкииукрашений–целаяфабрикакрасоты.Этобылмирцвета,амирДимитрия был черно-белым. Обстановка в университете всегда быластрогой,авовременадиктатурысталаещемрачнее.Ввоздухеощущаласьсмесь страха и протеста с нотками горечи: студенты, принадлежавшиек разнымпартиям, учились вместе, что создавало атмосферу напряженияи соперничества. Левых активистов и коммунистов загнали в подполье,ноэто,кажется,толькопридалоимсил.

В одном отношении жизнь семьи Морено на какое-то время сталалучше: диктатура подавила организации, подогревавшие антисемитскиевыходкивначалетридцатыхгодов,иевреивгородевздохнулисвободнее.

–Вот уже полгода, – сказалСаулМорено сыновьям, – как на стенахнамничегонепишут.Ниединогослова.

Онишливмастерскую,иКатерина,какобычно,сними.– Это хорошо, – откликнулся Элиас, – иначе рано или поздно

пришлосьбысказатьмаме,зачеммыбезконцапокупаемкраску.Исаак, который всегда смотрел на мир менее оптимистично,

чеммладший брат, и своими глазами видел погром в кварталеКэмпбеллкаких-нибудьпятьлетназад,неудержалсяотзамечания:

– Можно посадить одного, другого, но если есть люди, которые насненавидят,поверьмне,онинайдутспособпроявитьсвоеотношение.

–Даладнотебе,Исаак,небудьтакимпессимистом!–сказалотец.– Я сам хотел бы ошибаться, но это ведь идет не только от левых.

Тыневиделвчерашнююгазету?–Нет,невидел.– В Германии были еврейские погромы. Страшные. И сделали это

нелевые.– Да где она, та Германия? – фыркнул отец. – А? Мы-то с вами

вГреции!– Отец прав, Исаак! Что нам до Германии? Давай уж остановимся

наСалониках!–Можешь останавливаться на чем хочешь, – сказал Исаак, – но, по-

моему,этооченьнаивноствоейстороны.– Ну, не будем спорить из-за пустяков, – попытался унять сыновей

СаулМорено.–Особенноприматери.Выжезнаете,онатерпетьнеможет,когдавыссоритесь.

– Неужели ты думаешь, что люди стали бы заказывать у нас все этироскошныенаряды,еслибыонинастакненавидели?–неотступалЭлиас–емухотелосьпосрамитьтеориюбрата.

Пока сыновья спорили, Саул Морено открыл дверь в мастерскую.Да, нескольких клиентов он потерял, но все равно книги заказов у негоисписаны сверху донизу. Людям в небывалом количестве требовалисьнаряды для крещения и бар-мицвы, бальные платья, свадебные платьяи костюмы – все новые и новые костюмы. Стоило моде изменитьсяна сантиметр, касалось ли это ширины, длины отворотов или клешана брюках, как в городе находилось множество мужчин, немедленноприходившихсниматьновыемерки.

Жизнь в Салониках текла практически по-прежнему, богатыеоставалисьбогатыми, а бедные–бедными, развечтоупоследних теперьбыло меньше возможностей выразить недовольство. Люди почтине заметили, что в других странах Европы произошли резкие перемены.Апотом,всентябре1939года,ГерманиявторгласьвПольшу,иначаласьноваямироваявойна.

В последующие месяцы Салоники не испытывали недостаткав новостях. Некоторые левые издания при диктатуре закрылись, но всеравно оставались еще сотни газет, придерживавшихся самых разныхвзглядов на войну. Позиция диктатуры была двойственной.ОнаподдерживалаполитическийсоюзсФранцией,экономическизависелаот Германии и находилась в дружеских отношениях с Муссолини,

чтовцеломсоставлялошаткийнейтралитет,которыйнемогсохранятьсядолго. Хорошие отношения между Грецией и Италией, которыеподдерживал Метаксас, начали портиться, когда итальянские самолетысталилетатьнадгреческойтерриторией.

Димитрийиегодрузьябезконцаспорилипоэтомуповоду.– Чего он ждет, этот Метаксас? Он что, не видит, что мы вот-вот

окажемсятамже,гдеостальнаяЕвропа?Чтозапассивность!–Ачтоонможетсделать?–Готовитьстрануквойне!–Возможно,онзнает,чтоделает,–предположилДимитрий.–Может

быть, это какая-то сложная дипломатическая игра, которой мы простонепонимаем.

–Явэтоневерю.По-моему,онпростобоитсявоевать.– Генерал – и боится воевать!При любых политических убеждениях,

еслитынеготоввоеватьзасвоюстрану,тыпростотрус.Студентам до сих пор приходилось напрягаться только умственно,

но не физически, и теперь они рвались в бой.Молодые люди понимали,чтоГрецияпредставляетсобойлегкуюдобычу.

Раноутром28октября1940годаитальянскийпосолпередалпосланиеМетаксасу в его резиденции в Афинах. Муссолини намеревалсяоккупироватьнекоторыестратегическиепозициивСевернойГреции.

Греческийпремьер-министрответилрешительным«нет!».ЧерезнесколькочасовитальянцывторглисьвАлбанию.«Этовойна!»–кричализаголовкигазет,цитируяМетаксаса.Всембыло

известно,чтогреческаяармиянеподготовленаиплоховооружена.– Я ухожу на фронт, – сказал Лефтерис, университетский товарищ

Димитрия. – Учеба подождет. Если мы сейчас не вытурим итальянцевснашейземли,можетбыть,скороиуниверситетовникакихнебудет.

– Что? Ты, заклятый враг генерала, идешь на войну? – недоверчивопереспросилДимитрий.

– У нас ведь теперь общий враг, верно? Как еще мы можем егопобедить?Дождаться,покаМуссолинипоявитсянапороге,иприхлопнутьегокнижкойпоголове?

Всезасмеялись,хотявремядляшутокбылонесамоеподходящее.–Вотчто– еслимысейчас запишемсядобровольцами, тосегодняже

вечером сядем на поезд в Иоаннию и через сорок восемь часов вступимвбой.Хотьчто-тосделаем,чертвозьми.

Каковыбынибылиполитическиесимпатиистудентов,всеонивдушебыли патриотами, готовы были защищать свою родину, хотя ни один

никогда не держал в руках винтовки, и на фронт рвались, подчиняясьнездравомусмыслу,адушевномупорыву.

– Я с тобой, – сказал Димитрий. Все, сидевшие за столом,присоединилиськнему.–ИЭлиасускажу,чтомырешили.

После этого разговора события развивались очень быстро. По путидомой, где он собирался взять кое-какие вещи, Димитрий зашелв мастерскую Морено. Он никогда там не бывал, и кириос Мореноудивился,увидевего.

–Можно мне поговорить с Элиасом? – решительным тоном спросилДимитрий, понимая, что его появление здесь посреди рабочего днявыглядитстранно.

–Япозовуего,подождиминутку,–сказалСаулМорено.–Онсейчасс клиентом. Казалось бы, людям должно быть не до новых костюмов,но дела идут по-прежнему. Может, все думают, что из-за войны ценыподнимутся.

Хозяин вышел за дверь, что вела из приемной в цеха, и оставил ееприоткрытой.АзанейДимитрийувиделтакое,чтозастылкаквкопанный.Девушкавдлинномкремовомплатье,покрытомблестками,сверкавшими,будто рыбья чешуя, стояла на стуле, пока другая девушка подкалывалаподол. Она стояла, вытянув руки вперед и в стороны, разведя широкиерукава,ипоходиланетонаангела,нетонадервиша,акогдаповернулась,чтобыдругойдевушкебылоудобнееработать,Димитрийувидел,чтоэтоКатерина. Пряди волос спадали ей на лицо. Казалось, ее мысли где-тозатысячимильотсюда.

Вдругдверьраспахнулась,иКатериназаметилаего.– Димитрий! – воскликнула она с удивлением и неприкрытой

радостью.–Чтотыздесьделаешь?Оннеуспелответить–вошелСаулМорено.–Элиассейчаспридет,–сказалон.АКатеринаужестоялапередДимитрием.Онаказаласьемумаленькой

богиней.–Тебеклицу,–толькоинашелсяон,чтосказать.– У меня точь-в-точь такой размер, как у заказчицы, – сказала

Катерина.–Такчтоейдажененужноприходитьнапримерку.Димитрийненаходилслов.ОнвсегдавиделКатеринутольковпростой

повседневнойодежде,иэтопреображениебылопоразительным.ТутпоявилсяЭлиас:– Димитрий! Что ты здесь делаешь? Отец сказал, что ты хотел меня

видеть.Чтослучилось?

Димитрийбыстроовладелсобой:–Вторжение…–Да,знаю.Мыжеговорили,чтотакибудет,помнишь?–Нутаквот–некоторыеизнасидутнафронт.ПослесекундногоколебанияЭлиасответил:–Ятоже.– Я знал, что ты так скажешь. Но уезжать надо прямо сейчас. Поезд

уходитвИоанниюсегоднявсемь.– Так скоро! Ну ладно. Скажу отцу, зайду домой за вещами,

ивстретимсянастанции.В голосе Элиаса звучала решимость. Димитрий знал, что к отходу

поездаонбудетвусловленномместе.Элиас пошел к отцу, а Димитрий отправился домой, чтобы сообщить

эту новость матери. Константинос Комнинос узнает обо всем, когда сынбудетужедалеко.

Ольгасловнождалаэтого.КогдаДимитрийпостучалвдверьгостиной,онастоялауфранцузскогоокна,выходившегонанеспокойноевэтотденьморе.

–Тыведьпришелпопрощаться,правда?–Откудатызнаешь?–Я знаю своего сына, – ответилаОльга таким голосом, словно у нее

сдавилогорло.–Апотомузнаю,каконпоступит.Димитрийобнялмать:–Надеюсь,тысогласна,чтояпоступаюправильно.– Ты идешь защищать Грецию, Димитрий. Конечно, это правильно.

Тымолодой,сильный.Комужееще,еслинетебе?– Со мной идут друзья, мне не придется сражаться в одиночку, –

шутливосказалон.Ольгапопыталасьулыбнуться,ноунееничегоневышло,итогдаона

отвернулась и подошла к позолоченному бюро, стоявшему у стены.Открылаодинизмногочисленныхящичковидосталакоричневыйконверт.

–Тебепонадобится,–сказалаона.Димитрийбезсмущениявзялконверт.Поеготолщинебылопонятно,

что там несколько миллионов драхм. Ему и его друзьям деньги моглипригодиться,ионпринялихбезколебаний.

–Спасибо,мама.Ни к чему было затягивать прощание, мучительное для обоих. Ольга

стоялапрямо,крепкосжаврукинагруди.Она стиснула их так, что почти не могла ни говорить, ни дышать.

Только так и можно было удержаться и не потерять самообладания.Ниприкакихобстоятельствахонанемоглапозволитьсебезаплакать.

Мать устремила на сына умоляющие глаза и кивком дала понять,чтоотпускаетего.

Онпоцеловалеевлобишагнулзадверь.Павлинасунулаемуврукикакую-тоеду,и,захвативкое-чтоизодеждыинесколькокниг,онвыбежализдома.

На следующий день вся мастерская Морено гудела, обсуждая отъездЭлиаса. Кириос Морено восхищался храбростью сына и объявил всеммолодымрабочим,чтоподдержитих,еслионипримуттакоежерешение.На следующее утро двое из них не вышли на работу. Они последовалипримеру Элиаса и ушли на фронт. Все гордились ими, зная, что вместеснимиуходятвоеватьтысячиеврейскихмужчин.

Вскоре начали поступать вести с фронта. Армия страдалаот чудовищной нехватки оружия и продовольствия, и погодные условиястали суровыми – глубокий снег и температура в горах ниже нуля.Большинствусолдатнехваталоопыта,ноониегобыстроприобретали.

Катерина думала о том, как кирия Комнинос приняла отъезд сына,и представляла, что она волнуется так же, как кирия Морено. По путидомойвэтотвечердевушказашлавмаленькуюцерковьСвятогоНиколаяОрфаноса и поставила две свечки. Она смотрела на пламя и молиласьодинаково долго и истово за здравие Димитрия и Элиаса. ЭлиасаиДимитрия.Труднобылорешить,вкакомпорядкеназыватьихимена.

Днишлизаднями,всеждаливестей.ВмастерскойМореновсетакжешили.Женщины всегда старались отвлечься шитьем, когда их мужчиныуходилинавойну,иникогдаэтонебылотакверно,каксейчас.

Катерина только чтоначалапришивать окантовку к одномуиз самыхроскошных платьев за все время ее работы – свадебному, для девушкиизбогатойеврейскойсемьи,жившейводномизсамыхбольшихособняковв Салониках, который затмевал своим великолепием даже домКомниносов.

Белыескладки,лежавшиеунеенаколенях,вызваливвоображениивидсуровыхгор,гдесейчасвелисьбои.Вгородеходилислухиотом,вкакихусловиях солдатам приходится воевать, и все боялись за своих близких,которым морозы угрожали не меньше, чем итальянские пули. Катеринамысленно перенеслась за сотни километров от Салоников и виделазастывшим взором одни лишь белые вихри снежной бури. Она поняла,чтоглазаейзастилаютнепролитыеслезы.

Вдругдевушкапочувствоваларезкуюболь.Задумавшись,онауколола

палец, глубоко воткнув в него иглу, и не успела понять, что случилось,как капля крови упала на ткань.На чистой, девственной белизне платья,лежащего у нее на коленях и волнами спадающего на пол, появилоськрасноепятнышко.Катеринапришла в ужас.Онабыстро замоталапалецненужнымлоскутом,икровьостановилась,носпятномуженичегонельзябыло поделать. Кирия Морено давно говорила ей, когда еще тольконачиналаееучить,–пятнокровиникакимисиламинеототрешь.Развечтоприкрыть чем-нибудь. Вот поэтому-то все модистры приучались никогдане колоть пальцы. Теперь оставалось это пятно как-то искусно спрятать,иКатеринаначалавышиватьжемчужнымбисеромпервыйизсотницветов,надеясь, что невеста останется довольна этим дополнительнымукрашением.

Продолжая работу, она вспоминала об этом «несчастье» и поняланаконец,почемунемогласосредоточитьсянашитье.ОналюбилаЭлиасакак брата, но слезы навернулись ей на глаза от страха за Димитрия.ЭтоДимитрияонавиделавтехгорах.

Потом с фронта стали приходить хорошие новости. Несмотрянаплачевноесостояние греческойармии,онаначалатеснитьитальянцев.Черезмесяцвзялиалбанский городКорчу.Затемотогналиврагакморю,получив тем самым доступ к морским поставкам продовольствия,ипродолжалипродвигатьсявглубьАлбании.

Это была первая победа в борьбе против гитлеровской коалиции.Итальянцев выгнали с греческой земли. Солдаты стали героями, и то,каконивыстояливтакихсуровыхусловиях,вошловлегенды.

ВособнякенаулицеНикидавализваныйобед,азаобедомпрозвучалтост.Наконец-тоКонстантиносКомниносчувствовал,чтоунегоестьсын,которымможногордиться.

–Занашуармию!ЗаМетаксаса!–провозгласилон.–Изамоегосына!Ольгаподнялабокал,нопитьнестала.–Замоегосына,–тихоповторилаона.ВмастерскойМоренотожецарилорадостноеоживление.–Каквыдумаете,когдаонивернутсядомой?–спрашивалаКатерина

укириосаМорено.–Думаю,черезнесколькодней.Можетбыть,черезнескольконедель.

Мыженезнаемточно,гдеони.Морено получали письма от Элиаса и знали, что они с Димитрием

сражаютсяводнойчасти.Было, конечно, наивно думать, что они вернутся так скоро. Теперь

солдаты должны были охранять границы, и Элиас сообщил в письме

родителям, что остается в армии. Катерина постаралась скрыть своеразочарование.

Если бы основные силы не были сосредоточены в Албании, можетбыть, и удалось бы сдержать новую атаку на греческую территорию.ОнаобрушиласьнаГрециюсужасающей,непреодолимоймощьювначалеапреля.

Прорвав границу со стороны Югославии, немецкие части ворвалисьвстранустакойскоростью,чтогреческиеибританскиевойсканесмоглиихостановить.

Жители Салоников затаили дыхание. Даже весенняя листва словнозамерла.Наулицахбылотихо–всеждали.Ихгородбылпервымкрупнымгородомнапутинемецкихзахватчиков.

–Можетбыть,надочто-тоделать?–спрашиваламужакирияМорено,вслезахзаламываяруки,–такстраннобылознать,чтоприходнемцевужетольковопросвремени.

–Вотужнедумаю,милая,–спокойноответилСаулМорено.–Видимо,остаетсяждать,чтобудетдальше.Унасведьувсехполноработы,верно?

–Да,пожалуй,заработойможноотвлечьсяотвсегоэтого.КириосМоренобылправ.Ничегосделатьбылонельзя.После смерти Метаксаса три месяца назад, как ни ненавидели его

многие, страна осталась без сильного лидера, способного приниматьрешения, хотя бы в армии. Сил на то, чтобы противостоять немецкомувторжению,нехватило.

9апреля1941годавгородвошлитанки.

Глава18В Салониках люди привыкли к звукам разных языков: греческий,

арабский, ладино, французский, английский, болгарский, русскийи сербский различали даже те, кто на них не говорил. Эти звуки лилисьпо улицам, как музыка. Их необязательно было даже понимать –перемешанные между собой ноты вплетались в ткань города и, словноструны,создавалимузыку,приятнуюдляслуха.

Теперьжекнимдобавилсяязык,длябольшинствапочтинезнакомый:немецкий. Как только вСалоники вошли оккупационные войска, жителиуслышали,какнемцыотдаютлающиеприказыдругдругу,апотомиим.Этоусиливалотревожноеощущение.

– Думаю, нам нужно продолжать жить своей обычной жизнью,насколько это возможно, – сказала Катерине кирия Морено черезнесколькоднейпосленачалаоккупации.

Особоговыбораинебыло,аработывмастерскойнавалилосьстолько,что тревожиться о происходящем за окнами, на улице, временине оставалось.Морено, как и все их соплеменники вСалониках, кое-чтослышалиотом,какимгонениямнацистыподвергаютеврейскоенаселениевГермании.Этобеспокоило,ноонинехотелипугатьсяраньшевремени.До некоторой степени успокаивало то, что в городе их много. Почтипятьдесяттысяч,как-никак.МастерскаяМоренобылазащитнымкоконом,внутри которого можно было спокойно жить дальше, будто ничегонеизменилось,икактольколюдисклонялисьнадсвоейобычнойработойисосредотачивалисьнаней,онисловноотгораживалисьотвнешнегомира.

–Может,иЭлиасскоровернется?–решиласьспроситьКатерина.Она знала, что хозяевамастерской не спят ночами, думая омладшем

сыне, и надеялась, что теперь, когда немцы вошли в Грецию,они с Димитрием вернутся домой. Что им еще остается делать? Немцыпродвигаются к Афинам, война уже, можно сказать, проиграна, хотямногиеинежелалиэтогопризнавать.

–Надеюсь,Катерина,–сказалаРозасослабойулыбкой.–Надеюсь.А пока главным было не падать духом, и с этой недели, невзирая

на явное неодобрение Эстер Морено, граммофон стали заводить,не дожидаясь конца рабочего дня. Красивый, мелодичный голос СофииВембо день за днем звучал в отделочном цеху. Всем делалось веселее,

когдаиголкиработаливритмепесни.Впервуюнеделюоккупациижизнь теклакакобычно,не считая того,

чтопочтисразужеисчезлиоливковоемаслоисыр.– Ничего, скоро снова появятся на полках, – оптимистично говорила

Евгения,кнехваткепродуктовейбылонепривыкать.Для Катерины первым грозным знаком перемен стал тот день, когда

она пришла вмастерскуюи увидела, что волшебного свадебного платья,котороеонаужепочтидошила,нетнаманекене.Егокто-тоснял.

–А гдеже?.. –началабылодевушка сноткойнедовольства в голосе,подходякобнаженномуманекену.

ТутонаповернуласьккирииМореноиувидела,чтотаплачет.– Я пока убрала его, – ответила хозяйка, вытирая лицо платком. –

Свадьбуотложили.Катеринаонемела.Онатрудиласьнадэтимплатьемужечетыремесяца

изнала,чтоегонужнозакончитькконцумая.–Нопочему?Чтослучилось?У Катерины пересохло во рту. Должно быть, с бедной невестой

произошлочто-тоужасное.КирияМорено заломила руки. Еще несколько работниц вошли в цех,

ивсеспрашивалиободномитомже:–Агдежеплатье?Свадебное платье стало центром внимания для всех. Даже

для мастерской Морено оно превосходило все мыслимые пределымастерстваироскоши.Невеста,АллеграЛеви,неделюназадприходившаянапримерку,хотелапоходитьнаевропейскуюпринцессу,ишвеисумеливыполнитьеежелание.

Кирия Морено начала рассказывать. Она говорила тихо, словнонехотела,чтобыееуслышаливсоседнейкомнате:

–КириосаЛевиарестовали.Нанееобрушилсяшквалвопросов:–Когда?–Зачто?–Инеегоодного.Арестовалимногихчленовсоветаируководителей

общины.Безвсякихпричин.ВкомнатувошелИсаак.–Причинаесть,мама,имывсееезнаем,–прямосказалон.–Вседело

втом,чтоониевреи.Вкомнатенаступилатишина.Призракантисемитизмавернулся,ивсе

надежды на то, что можно будет жить обычной жизнью, рухнули.

Непрошлоимесяца,какбылипредпринятыидругиеантиеврейскиешаги.Евреев обязали сдать радиоприемники. Кириос Морено малоинтересовался музыкой, которую играли по радио, но новости слушалвсегда.

– А давайте возьмем да и не отдадим, – сказал Исаак. – Откуда ониузнают?

–Слишкомрискованно,–возразилотец.– Ну, про граммофоны-то они ничего не сказали? – заметила кирия

Морено.–Такяегоспрячу.Ужмузыку-тоониунаснеотнимут.Через три дня им нанесли первый визит немецкие офицеры.

Ихсопровождалмолодойгрек,служившийпереводчиком.Мореносдалирадиоприемник,какибылоприказано,итеперьнезнали,

чтоещенемцамотнихнужно.–Онихотятобследоватьпомещение,–пояснилпереводчик.–Иимейте

ввиду,умногихевреевпредприятияужеотобрали.Молодойчеловекзнал,чтонемцынепонимаютнисловапо-гречески,

имогговоритьскириосомМореносвободно,ничегонеопасаясь.– Не думаю, что они пришли за этим. Будьте осторожны, и все

обойдется,–прибавилон.Офицеры захотели осмотреть все цеха.Портные ишвеимеханически

прекращалиработуивставали,когдаонивходили.Неизпочтения–простотакказалосьбезопаснее.

Младший из двух офицеров провел рукой по рулонам шерстина складе. Кажется, его особенно заинтересовала тонкая шерсть, и онзадержался,рассматриваяее.Наконецвытащилрулони тяжелошвырнулнастолдлярезки.

–Dieser!–рявкнулон.–Вотэту!–Имнужныкостюмы,–сказалпереводчикСаулуМорено.–Свашим

ремеслом вам нечего опасаться. Им самим невыгодно вышвыривать васотсюда.Делонетольковтканях,ихивдругомместеможнодостать,деловмастерстве.Донихужедошлавашарепутация.Повезловам!

–Нучтож,тогданужноснятьмерки.СаулМоренопозвалсвоеголучшегомужскогопортногоитщательно,

почтиподобострастноначализмерять.Переводчиксвободнопереходилснемецкогонагреческий,сочевидной

почтительностьюиофициальностьюобращаяськофицерам.Таким образом, между кириосом Морено и старшим из офицеров

состоялосьнечтовродебеседы.– Я вам расскажу, откуда мы про вас узнали… – начал офицер.

Онсявнымзлорадствомначалописыватьреквизированныйдом,вкоторомони поселились. –Это где-то неподалеку от Белой башни.Превосходноеместечко,илюдикультурные,самыйрадушныйприемнамоказали.Унихдведочери,великолепный«Стейнвей»,иповарвдомезамечательный.

В Салониках было не так много людей, у которых имелось пианинофирмы«Стейнвей».Исаак,неотходившийототца,переглянулсясним.

Тутжеофицерподтвердилто,очемониисамиужедогадались.– Я сразу отметил платье кирии Леви. С виду прямо как от лучших

портныхБерлина,атоиПарижа!Онаустроиланаммаленькуюэкскурсиюпо своему гардеробу – и надо же! Рядами висят платья одно лучшедругого–инавсехвашиярлыки!Янадеюсьчерезпарумесяцевпривезтижену и знаю, что сюда она нанесет визит в первую очередь. Вас можнопоздравить!

Младшийофицерподхватил:–АпотоммыувиделикостюмыкириосаЛеви.Жальтолько,всебрюки

оказалисьнамдосерединыикры.Небылбыонтакимкоротышкой,можнобылобысюдаинеходить!

Он добавил еще что-то, что молодой грек не стал переводить, и обаофицерарасхохотались.

Примыслиотом,какэтидвоероютсявшкафахигардеробнойодногоиз его лучших клиентов, пока он сидит в тюрьме, портному сталожуткоипротивно.

ПотомпереводчикобратилсяккириосуМорено:– Насколько я понял, они собираются рекомендовать эту мастерскую

всем своим сослуживцам.Апока вына них работаете, имни к чему васзакрывать. Настоящую цену они не заплатят, но опасаться вам, думаю,особенно нечего. Они все щеголи, эти офицеры, так что оденьте ихкакможношикарнее.

Как только они ушли, кириосМорено собрал всех своих работников.Немецкихофицероввсевидели.

– У нас появились новые клиенты, – сказал он, – и мы должныпостаратьсядлянихнаилучшимобразом.

Всеразошлисьпосвоимрабочимместам,однаковвоздухеощущалосьнапряжение. В мастерской работали только евреи, за исключениемКатерины.Вотделочномцехукто-топоставилпластинкуребетики,убавивзвук.

Поночамвгородестоялатеперьнепривычнаятишина,однакоднемтутитамкипелажизнь.ДесяткитысячбеженцевсталистекатьсяизБолгарии,ещеувеличивибезтогоогромныеочередизабесплатнойедой.Пшеницу,

сыр, орехи, масло, оливки, фрукты вывозили из страны немцы, так чтонехватка продуктов ощущалась все сильнее, и очереди к бесплатнымкухням все росли. Товары, пропавшие с магазинных полок,такиневернулись,идажесамоенеобходимоеможнобылодостатьтольконачерномрынке.

ВечеромпослевизитавмастерскуюнемецкихофицеровКатеринашладомой вместе с кириейМорено.ПроходямимокондитерскойнеподалекуотулицыИрини,оназаметиланавитриненовоеобъявление.Можетбыть,оно висело там уже не первый день, кто знает, может быть, девушкаобратила внимание просто потому, что больше в витрине смотреть былопочтиненачто.Теперь,когдадоставатьингредиентыскаждымднембыловсетруднее,наприлавкахуженебылотакогоразнообразиясластей.

«ЕВРЕЯМВХОДЗАПРЕЩЕН».Такибылонаписано–чернымпобелому,жирными,беззастенчивыми

буквами, с возмутительной холодной бесцеремонностью. Катерина едваудержалась,чтобыневорватьсятудаинеустроитьскандал.

Кирия Морено смотрела в другую сторону и ничего не заметила.Девушкавзялаееподруку,ионивдвоемпошлидальше,кстаромугороду.Обсуждали новость о том, что Афины пали и флаг со свастикой ужеразвеваетсянадАкрополем.Этобылзнакокончательногопоражения.

Наулицахбылотихо.Людитеперьстаралиськакможнорежевыходитьиз дома, даже пока не стемнело, и звуки шагов по мостовой на пустойулицеказалисьпугающегулкими.

– Что бы ни случилось с нашей страной, дорогая, – сказала кирияМорено,подходякулицеИрини,–мы-товсегдабудемдержатьсявместе.

Дваофицеравскоресновапришливмастерскуюнапримерку.Осталисьочень довольны результатом и заказали еще по четыре костюма. Послеэтого потянулся нескончаемый поток немецких клиентов. На каждыйотмененныйзаказотгрековприходилсяодинновыйотнемцев.Офицерытоиделолисталимодныежурналыирассматриваликартинкина стенах.Как только жены и подруги прислали им свои мерки, у закройщиковприбавилось работы. В Германии тканей такого качества было не найти,и офицеры посылали платья домой, как туристы посылают открытки.ОсобенносильноевпечатлениенанихпроизвелшелкотКомниноса,ихотяони платили меньше обычной цены, расценки так или иначе оставалисьприемлемыми. Во всяком случае, голодать никому в этой мастерскойнеприходилось.

Модистры не вкладывали в эту работу ни страсти, ни воображения.Не старались изобрести что-нибудь новенькое, поинтереснее, просто

вышивали что-нибудь самыми простыми швами, делали стандартныерюши – никакой там прихотливой вышивки бисером или плетеныхукрашений. Тем не менее результаты неизменно приводили немцевввосторг,аженщинырадовалисьтому,чтоутаилиотнихсвоенастоящеемастерство. Трудиться вполсилы было непривычно. От такой работыоставалосьощущениепустоты,затоонадавалакусокхлеба.

Теперьонисадилисьпоближекграммофонуиделализвуктише,чтобызадверьюбылонеслышно.Есливмастерскуювходилнемец,кто-нибудьгромко стучал в дверь, и граммофон тут же закатывали в кладовкуиприкрывалиодеялом.

В городе, где люди уже начали продавать все подряд, чтобы купитьеды, работники «Морено и сыновья» оказались в привилегированномменьшинстве. Если за картину маслом или ковер можно было выручитьцену буханки хлеба, с ними расставались без сожаления. Все это теперьничегонестоило.

ИвсежебыливСалоникахвещи,которыеосталисьбесценными.После1917 года, когда почти весь город выгорел до основания, из реликвийв синагогах уцелело совсемнемногое.Все библиотекии архивыпогиблив огне; и древние Торы, и сочинения раввинов, которые, как говорили,привезли из Испании в пятнадцатом веке, тоже были, за редкимиисключениями,утрачены.

В конце июня, приблизительно через месяц после ареста главногогородскогораввина,вСалоникахобъявилисьдвоехорошоодетыхлюдей,которые нанесли визит двум старейшинам еврейской общины. Одиниз этих людей умел кое-как объясняться по-гречески, и можно былодогадаться, что он изучал древнегреческий в университете. Оба вежливопредставилисьуполномоченнымиКомиссиипоеврейскимделам,которую,поихсловам,учредилидляизученияеврейства.ГлавакомиссииАльфредРозенберг, человек весьма культурный и образованный, поручил имсобрать все важные документы и рукописи и передать в главноеуправлениекомиссиивоФранкфурт.

Все это звучало правдоподобно и наукообразно, и даже фамилияу человека, учредившего комиссию, была еврейская. Раввины покивали,поулыбались,изобразилиживойинтересиполноеодобрениетакогоплана.В изложении людей из Франкфурта эта идея определенно выгляделаубедительно.

– И когда же вы приступите? – заинтересованно спросил одинизстарейшин.

– Завтра, на рассвете, – ответил один из мужчин, с прилизанными

волосами. Его тонкие губы изогнулись в улыбке, однако глаза осталисьхолодными. – На следующей неделе мы планируем закончить опись,ипослеэтоговседолжнобытьготовокотправке.Это,разумеется,требуетбезусловногосодействияеврейскойобщины.Имыполагаемсянавас.

–Разумеется,–хоромсказалиобаруководителя.–Выбудетездесьзавтраутром?Оба кивнули. Они стояли в синагоге, где нашли приют некоторые

из тех немногочисленных реликвий, что сохранились во время пожарадвадцатьслишнимлетназад.Говорилпобольшейчастиодинизнемцев,его коллега в это времяходилпо синагогеи внимательно ее осматривал.Он остановился возле Ковчега Святыни – высокого шкафчика,гдехранилисьсвиткиСвященногоПисания.

–СвиткиТоры, полагаю, находятся здесь, – сказал он. –Анельзя ливзглянуть? – Он почти чувственным алчным жестом провел пальцамипозанавесу,висевшемупередКовчегом.

– Ключ не здесь, – объяснил один из раввинов. – Но завтра я егопринесу.

Как только немцы ушли, раввины заговорили торопливымиприглушенными голосами. Вскоре они вышли из синагоги и черезпятнадцатьминутбылиуженаулицеИрини.Былосемьчасоввечера.

Едва завидев в дверях бородатые лица, искаженные тревогой, СаулМорено ощутил прилив ужаса, который не покидал его с того дня,каквСалоникивошлитанки.

–Намнужнокое-чтоспрятать.Невсе.Нохотябыкое-что,–задыхаясь,объяснилодинизраввинов.

–Иначеэто,разумеется,вызоветподозрения,–добавилвторой.Обасели,аСаулМоренозашагалпокомнатевзад-вперед.– Но что я могу сделать? Вы же не хотите, чтобы я прятал это

вмастерской?..–Несовсем…–Тудаведьнемцыходятчутьлинекаждыйдень.Янемогуподвергать

опасностисвоихработников.–Нет,обэтоммываснепросим.Намбыэтоивголовунепришло.– И разумеется, мы не можем спрятать все свитки. Это немыслимо.

Но нам нужна ваша помощь, чтобы спрятать одну рукопись и фрагментодного из свитков. И занавес. Нужно попытаться, – взмолился младшийизраввинов.–Итольковыможетенампомочь.

СаулМорено слушал. Ему очень хотелось помочь. Долг перед своейсинагогой он считал самым священным, но очень страшно было

подставить под удар жену, сыновей и всех хороших людей, что у негоработали.

Врукахураввинабылпотрепанныйкожаныйчемоданчик.–Давайтеявампокажу,чтомыпринесли.Апотомскажете,такаяли

ужэтобезумнаяидея.КирияМореноужестоялазаспиноймужа,ивдрожащемсветесвечи

они оба смотрели, как раввин открывает чемодан и начинает доставатьоттуда вещи. Он выложил их на стол по одной, а муж и жена Мореностояли,раскрыврты.

– Вот это – фрагмент свитка Торы, который считается древнейшимизсохранившихсявСалониках.

Затемонразвернулзнакомыйогромныйрулонбархата.Это был парохет – занавес, который, как говорили, висел перед

Ковчегом сотни лет и, возможно, не был новым уже тогда, когда егопривезли из Испании. Вышивка на нем потускнела, но нить былаизчистогозолота.

–Сколькораз я сидел в синагогеи разглядывал его, – сказалСаул. –Такстранновидетьегоусебядома.

– Взгляните на вышивку, Саул. Так теперь никто не вышьет.Этомастерствоиздругойэпохи.

Роза благоговейно и восхищенно провела пальцами по рельефномуузору.

–Аэтораввинскоеучение,рукопись,привезеннаяизИспании.Теперьее трудно расшифровать. Сохранилась всего одна страница. Ладино –ипосмотрите,скакойлюбовьювыписано.

Наконецонвынулизчемодана талит.Этобыла тонкаяинеобычайнохрупкая вещь – полосатый шелк, насчитывавший, вероятно, уже летпятьсот,снепременнымикистями.

–Мыдумаем, что онмог принадлежать кому-то из тех, кто приплылсюданапервомкораблеизИспании,–сказалраввин.

Все молчали. Саул Морено разглядывал сокровища и раздумывал,кудажеихможноспрятать.НаконецкирияМоренонарушиламолчание:

–Саул,мыдолжныпомочь.Думаю,мысможем.–Как?–Будемвсюночьшить.Саулвзглянулнанееснекоторымудивлением.Розасразудогадалась,

чтоделать,авотеемужсоображалнетакбыстро.–Язнаюверныйспособ,–сказалаона.–Набумаге,правда,останутся

следыотиглы,нотутужничегонеподелаешь.

– Ваша жена права. Придется смириться с незначительнымиповреждениями.Иначепотеряемвсе.

–Поэтомумыквамипришли.–Да,ивотещечто.Яизабыл.Старший из раввинов развернул указку – яд, которой водили

по страницам Торы, чтобы не пачкать пальцами священные письмена.На конце серебряной указки была крошечная, искусно сделанная рукасвытянутымуказательнымпальцем.

– Она не такая древняя, как остальные вещи. Но нельзя допустить,чтобыонаимдосталась.

– Тут мы вряд ли можем что-то сделать, – сказала кирия Морено. –Думаю,лучшееместодлянее–увасподполом…

Против обыкновения, кириос Морено на этот раз уступил женеглавенство.Унееявнобылкакой-топлан.

– И чемодан можете забрать, – сказала она. – Когда мы закончим,прятать будет нечего. Все будет на виду. – Она повернулась к мужу. –ПозовиИсаака,пожалуйста.

Старшийсынбылнаверху,нотутжевышел.–Исаак, я хочу, чтобы ты сбегал к соседям.Приведи сюдаКатерину

и Евгению. А потом быстренько пробежишься по городу. Мне нужныАллегра, Марта, Меркада, Сара, Ханна, Белла и Эстер. Скажи им всем,чтобы шли сюда. Скажи, срочное дело. Саул, сходишь в мастерскую?Намкое-чтопонадобится.

Быстрее, чем говорила, Роза нацарапала список необходимых вещей:столько-тоярдовшелкаинабивки,двадесяткаоттенковшерстяныхниток,столько-тотесьмы.

Старейшины уже торопливо шли прочь по улице, когда на порогепоявилисьКатеринасЕвгенией.

– Что случилось? – встревоженно спросила Катерина, разглядываястранныепредметы.–Чтоэтозалюдиприходили?

Роза все объяснила. Через пятнадцать минут пришли и остальныеженщины,ивскоревсеужезнали,чтоделать.Розараспределилазаданияи сделала наброски. Она уже лет пятьдесят своей жизни провелаза вышиванием разных вещей для синагоги, и теперь у нее не былонедостаткавидеяхдляузоровиукрашений.

Восемьженщинпринялисьшитьодеяло,вкотороепредстоялоспрятатьпарохет. За одну ночь им нужно было сшить вещь, на какую обычноуходит несколько месяцев. В центре был расположен сложный узоризгранатов,апокраямузора–кайма,вдолькоторойкаждаядолжнабыла

вышить свое имя на ладино. Гранат был не только популярным узоромдлявышивки,символизировавшимплодородиеиизобилие,–этобылещеитайный знак.Наладиноонназывался«гранада»,иРоза такимобразомхотела дать понять всем посвященным, что то, что находится под этимтемно-красным атласом, привезли когда-то из Испании, и не откуда-нибудь,аизГранады.

Потом одеяло положат на кровать Морено, и там оно будет лежать,поверхтого,котороекирияМореновышивалавсюжизньссамойсвадьбы,и можно будет украшать его дальше. Четыре женщины вышивалицентральныйузор,идеякоторогобыланавеянасловамиизКнигиИсхода:«поподолуеесделайяблокиизнитейголубого,яхонтового,пурпуровогоичервленогоцвета…позвонкизолотыемеждунимикругом».Ещечетверовышивали кайму, каждая по своей стороне. Срочность этой работы,казалось,вдохновлялаих,ипальцытрудилисьбыстроиаккуратно.

ВнизуЭстертщательноготовиламаскировкудляветхоготалита.Шелкунегобылтакойтонкий,чтотыкатьвнегоиголкойбылоникакнельзя–расползется. Эстер спрятала его между двумя кусками стеганой ткании осторожно сшила их по периметру. По краям вышила будто быабстрактныйузор,который,еслиприсмотреться,складывалсявнесколькоизвестных ей слов на иврите, намекавших на то, что спрятано внутри.Завитки и кольца узора служили защитой – кому же придет в головураспарыватьтакуюискуснуювышивку.

–Авотс этиммысделаемкое-чтодругое,Катерина,– сказалакирияМорено.–Такоепростое,чтониктоивниманиянеобратит.

Онистоялиустолаисмотрелинапотрепанныеклочкипергамента.–Вот о чем я тебя попрошу,милаямоя: представь, что ты вернулась

вдетство.Надеюсь,этобудетнетрудно,тутглавное–правильноуловитьстиль. Вышей мне такую картинку, чтобы при взгляде на нее сразуприходило на ум слово «утро» – ну, знаешь, что-нибудь в таком роде –восходящее солнце и птицу, или, там, бабочку, или еще что-нибудькрылатоенафоненеба.Апотомещеодну–«ночь».

–Слунойизвездами?– Да! Вот именно. Только не так, будто их какая-нибудь криворукая

девочка вышивала, – добавила она с улыбкой. – Мне же их как-никакнастенывешать!

Катерине уже случалось делать почти такие же картинки много летназад,когдамамаучилаеевышиванию,иэтовремясразужевспомнилосьснеобычайнойживостью.

Ее «утро» было вышито крупными петельными стежками, блестящей

желтой ниткой, а «ночь» стала темно-синей, как ночное небо. Катеринурадовала эта простая работа, и она с улыбкой глядела на то,что получилось. Никто ничего не заподозрит – такое можно увидетьна стене в любом греческом доме. Даже если выдерут ткань из рамы –драгоценныестраницыбудутскрытызаситцевойподкладкой.Многиетакделают,чтобыприкрытьпутаницунитоксизнаночнойстороны.

В этом маленьком домике собралась целая дюжина людей, однаков нем царила необычайная тишина. Все были предельно сосредоточены,тайнаяработанетерпелаотлагательства.Ониспасалисвоесокровище,то,чтосвязывалоихссобственнымпрошлым.

ВремяотвремениКатеринабросалавзгляднаЭстерМорено.Впервыйраз за все то время, что Катерина знала ее, у пожилой женщины былдовольныйвид.

Всюночьонишилибезотдыха.Кутрунужнобыловсезакончить.Кактребовалатрадиция,вуголкахКатеринавышиладаты.Напервой

картинке–«1942».Анавторойперепуталацифры.«1492»–выписалаонастежками. Это был год изгнания сефардов из Испании. Любой, кто зналисторию салоникских евреев, сразу обратил бы внимание на этунамереннуюошибку.

Неподалекудвоееврейскихстарейшинждаливсинагоге.Ровновсемьтридцать вошли два представителя комиссии. За дверью стояли дваносильщика; облокотившись на свои тележки, они курили и болтали.Их наняли, чтобы отвезти имущество синагоги на железнодорожныйвокзал.

Люди из комиссии быстро тараторили по-немецки, но смысл словодного из них понять было нетрудно. Он заметил, что занавес передКовчегом Святыни исчез, и стал кричать и размахивать руками. Одиниз старейшин поскорее принес огромный ключ, отпер тонкую дверцу,инемец,увидев,чтотам,тутжезабылозанавесе.Чутьлинеслюнупустилот предвкушения. Протянул руку, вытащил один из свитков, завернутыйв маппу – старинную бархатную накидку, и прижал его к себе нежно,как младенца. Затем положил на стол рядом и осторожно развернул.Поводил кончиками пальцев по строчкам, словно они были написанышрифтом Брайля, и снова завернул свиток в маппу. Второй немец сталвыноситьвещизадверь,гдеждалиносильщики.

Старейшины, которые всю ночь молились, готовясь к этому тихому,но от того не менее чудовищному грабежу, молча стояли рядом.Они не проявляли никаких эмоций. Казалось, в них втыкают нож раз

заразом,тысячуразподряд,аониневсостояниизащититься.ОчистивКовчег,немцызабралиещенесколькодесятковкниг.Наконец

завернули менору в прихотливо расшитую скатерть, снятую со стола,и потащили на улицу, где уложили поверх прочих вещей в однуиз тележек. Все было сделано на удивление аккуратно. Один из немцевметодично и демонстративно вносил в список все, что они забрали.Вероятно,этоделалось,чтобысоздатьвпечатление,чтовещикогда-нибудьвернут.Толькоэтотфарсипомогстарейшинамудержатьсяотмалодушныхслез.

Немцысделалисвоедело.Синагогабылаограбленадонитки.Затем наступил неловкий момент: главный из двух немцев протянул

евреямруку,словнодляпожатия.Обаинстинктивноотшатнулись.–DankeschönundgutenMorgen[6],–сказалон.С этими словами немцы двинулись по улице, и тележки с грохотом

покатилизанимиследом.К этому времени к синагоге подошли еще несколько десятков

прихожан и встали рядом с двумя старейшинами, глядя в спиныудаляющимся.Кактольконемцыскрылисьизвида,онивошливсинагогуиначалимолиться.

После того как комиссия закончила свою работу, отняв у евреев ихсвятыни и архивы, оккупанты оставили их более или менее в покое.Они уже прибрали к рукам самые богатые еврейские дома и закрылимногиепредприятия.

Антисемитизм,уженескольколеттаившийсявподполье,сталнормой.

Одно в Салониках было общим для евреев и христиан: недоедание.Сприходомхолодовнехваткапродуктовсталаощущатьсясильнее.Немцывывозили из страны все, что могли, чтобы накормить своихсоотечественников,аввозитьничегобылонельзя.

Вэтузимулюдидралисьнаулицахиз-заобъедковиперерываликучимусора в надежде, что кто-нибудь выбросил корку хлеба. Босые детис изможденными родителями стояли в очередях за бесплатным супом,вкоторомнебылопрактическиничегопитательного.КрасныйКрестделалчтомог,ноегоусилияпочтиникчемунеприводили.ЛюдивСалоникахначалиумирать.

Каждый день Катерина видела какие-нибудь новые ужасы. Однажды,проходя по улице Эгнатия, главному городскому бульвару, она заметиладвесогбенныефигурысраздутымиживотамииторчащимиребрами.Одноэто уже было необычным зрелищем, а тут еще ввалившиеся глаза

исловнобынепоростубольшиеголовы–труднобылосказать,детиэтоили старики. Кажется, что-то среднее: страшная смесь младенцаивосьмидесятилетнегостарца.

Уже на следующий день Катерина увидела, что кто-то лежитна тротуаре. Она почти не обратила на это внимания: многие беженцыспали прямо на улицах, им ведь больше некуда было идти. Выйдя черезнесколько часов из мастерской, она поняла, что ошиблась. Тело грузилинатележку.Короткийразговорсостоявшейрядомженщинойподтвердилто, чего она боялась. Человека, которого она приняла за спящего, везлихоронить. Он умер от голода. Катерина несколько раз перекрестилась,сгораяотстыда.

Все знали, что в Афинах дела обстоят еще в сто раз хуже. Катеринанадеялась,чтоеематериудастсявыжить.Отнееужедавнонебыловестей.

Все, кто работал в «Морено и сыновья», отдавали себе отчет в том,что им невероятно повезло. Немцы по-прежнему весьма регулярнопосещали мастерскую, и полученная прибыль давала ее работникамвозможность покупать продукты на черном рынке. Это былоединственнымспособомвыжитьиозначало,чтосытыбудутнетолькоони,ноиихсоседи.

ТканиуСаулаМоренопочтизакончились,иегоклиенты-немцыстализаходить в торговый зал Комниноса и выбирать из его широкогоассортимента. Дефицит, от которого страдали почти все предприятияв городе, казалось, никак не отразился на поставках КонстантиносаКомниноса. Его шелковое производство работало по-прежнему,а ассортимент шерсти и льна лишь немного сократился. После тогокаквмастерскойМореноснималимерки,кКомниносупосылаликурьера,чтобытотвыбралтканьнужногокачества.

–Нучтож,шитьехотябыотвлекаетнасоттревогизанашихмужчин,–сказалакак-тооднаизшвей,никкомувотдельностинеобращаясь.

– Говори за себя, – отозвалась другая. – Я как втыкаю иголку в этоплатье, так каждый раз представляю, что тычу ножом в того немца,которыйегозаказал.

–Или в его толстуху-женушку, которая будет это носить, – добавилавторая.

Катерина не участвовала в разговоре. Она целые часы проводилавзадумчивости,гадая,гдесейчасДимитрий.Оназнала,чтокирияМореновэтидолгиечасызаработойдумаетомладшемсыне.Обеженщинычастообсуждалимеждусобой,гдеЭлиассДимитриемсейчасмогутнаходиться,и надеялись, что они все еще воюют вместе. Вестей от них не было.

Катерину несколько раз посылали к Ольге с платьями для примерки,ноита,судяповсему,ужемного-многомесяцевнеполучалаписем.

Времявмастерскойтеперьтянулосьмедленно.Однаждынемец-клиентпришелизасталихподпевающимребетике.

–Крамола!–заоралон.Переводтутнетребовался.Однузадругойонсхватилвсеихлюбимые

пластинки, разломал о колено и с презрениемшвырнул на пол. ОсколкиБезоса, Эшкенази, Папазогло, Вамваракиса и многих других валялисьна полу – потомперепуганныеженщиныподобралиих.В одиниз своихследующихприходовтотженемецпринесимпластинкуВагнера«Lieder».Этот «подарок», который он вручил со всеми церемониями, убралиподальшевшкаф.Всебылисогласны,чтотишинаневпримерлучше.

Помимошитья костюмов для немецких офицеров и вечерних платьевдляихжен,имнашласьидругаяработа.Дажетеперь,когдаввелиталонына продовольствие, мало кто мог позволить себе купить ткань на новуюодежду, и подгонка или перелицовка того, что давно висело в шкафах,превратилась в целую индустрию.Из одеждыматерей выходили детскиеплатьица,акрометого,имужчинам,иженщинам,которыетеряливвесепо десять-пятнадцать килограммов, приходилось ушивать в поясеили переделывать вытачки.Многие дети ходили в лохмотьях, и каждыйвечер для них подбирали и перешивали одежду, пожертвованнуюсостоятельнымигреками.

Пока пальцы Катерины снова и снова втыкали иголку в ткань,то в старую, то в новую, зима сменилась весной. Цвели апельсиновыедеревья,наполняяулицыгустымароматом,незамечаянигрязи,нисмертипод своими кронами. Катерина смотрела на белые цветы и думала,что Димитрию теперь, по крайней мере, хоть в снегу замерзатьнеприходится.

ОнисРозойкаждыйденьгадали,где-тосейчасонисЭлиасом,акогдаза весной пришло лето и многие солдаты вернулись домой, решили,что Элиас и Димитрий, должно быть, присоединились к движениюСопротивления. Хотя греческая армия уже не сражалась против немцев,нашлось немало храбрецов, которые продолжали устраивать диверсииисаботаж.

Глава19КатеринасРозойоказалисьправы.ДимитрийиЭлиасбылисредитех

тысяч солдат, что присоединились к Сопротивлению сразу послеоккупации,итеперьнаходилисьвгорахвЦентральнойГреции,безкроваи почти без еды. Они сумели выстоять в борьбе с самым беспощаднымврагом – холодом, но после месяцев, проведенных практически без сна,обаотчаянномечталихотябынаоднуночьоказатьсявсвоихпостелях.

Когда немцы вошли в Грецию, офицерам был отдан приказ сдаться,но многие не потеряли решимости бороться с врагом и вступиливоснованныйприподдержкекоммунистовНационально-освободительныйфронт(ЭАМ).Этобылединственныйвыходдлятех,ктохотелсражатьсясоккупантами.

Король Георг со своим правительством и частью армии перебралсяна Ближний Восток, с немцами был подписан договор о прекращениивоенных действий, а в Афинах учреждено коллаборационистскоеправительство. Крупнейшие политические партии отказались поддержатьСопротивление, что, по мнению Элиаса, Димитрия и их товарищей-партизан,былоравносильносогласиюотдатьстрануГермании.

Сперва ЭАМ занимался главным образом помощью пострадавшим –добываледудляголодающегонаселениягородовидеревень,иДимитрийсЭлиасомвсамомначалеоккупацииучаствоваливнападенияхнаскладыпродовольствия,которыенемцызахватили,чтобыкормитьсвоихсолдат.

Этирейдыбывалииногдакровавыми,нопосколькупроводилисьрадитого, чтобы спасти соотечественников от голода, партизаны считали этужестокостьоправданной.

– По крайней мере, мы хоть что-то делаем, – говорил Димитрий. –Пустьнесражаемсяврукопашную,ноэтоведьтожевойна,верно?

– Лично я предпочел бы воевать с винтовкой в руках, – возражалЭлиас. – По-моему, мы должны делать все, чтобы прогнать этих гадовснашейземли.Вороватьунихеду–мало.Этовсеравночтоничего.

– Ты прав, – неохотно признавал Димитрий. – Если так пойдет,мыраньшеотголодазагнемся,чемотпули.

–Такпочемунесражаемся?–Затолюдямпомогаем.Хватитпокаиэтого.Димитрийбылрассудительнееисдержаннеедруга.

–ЭАМктомужеделаетвсевозможное,чтобынезакрылисьбольницыиаптеки.Тыжесамзнаешь.

– Да, слышал, – отвечал Элиас. – Ты-то, с твоим медицинскимобразованием, можешь сделать хоть что-то полезное. А мне мало того,чтояделаю.

– Невозможно воевать, когда люди так голодают. Представляешь,чтоэтобудетзасражение,еслиуполовинысолдатдажеружьеподнятьсилнехватает?Самподумай.

–Ходятслухи,чтоскороначнетсянастоящаяпартизанскаявойна.Еслитак, япойду туда.Активное сопротивление!Только так.ИВасилий тожепошелбы!Дратьсянадо!

Эти разговоры часто повторялись. Димитрий, как член ЭАМ,придерживался тех же коммунистических взглядов, что и его друг,но в нынешнем положении не видел способа освободить Грециюот немцев. Ситуация в остальной Европе тоже складывалась не в пользусоюзников. Франция и Бельгия были оккупированы, и ходили слухи,чтоследующейбудетБритания.

Новости об организованной партизанской войне, которые услышалЭлиас,оказалисьправдивыми.Вфевраленачалодействоватьвооруженноедвижение Сопротивления, входившее в ЭАМ, – Национальная народнаяосвободительнаяармия.ЕеещеназывалиЭЛАС.

–Вступаем,–сказалЭлиас.Димитриймолчал.– Димитрий! Что с тобой?! – воскликнул Элиас. – Ты что, забыл

греческихгероев?Развеонинетвоипредки?Димитрий поднял взгляд на друга и устыдился. Многие до сих пор

не считали евреев-сефардов истинными греками, но вот вам Элиас,готовый без колебаний рисковать жизнью за свою родину. Как же он,Димитрий,можетотстать?Ондолженсражаться.Емуказалось,чтотолькотак можно остаться настоящим греком. Элиас прав. Бросить оружие,сдатьсянамилостьоккупантов–гордомународуэтонеклицу.

–Ястобой,Элиас,–сказалоннаконецсполнойубежденностью.Поначалу им сопутствовала удача – они нападали на жандармерии

и итальянские посты в неприступных горах. Им казалось, что они идутк цели и медленно, но верно снова становятся хозяевами в собственнойстране. Пускай правительство бездействует, зато ЭЛАС показала, на чтоонаспособна.

Большеполуторалетпрошлостехпор,какдрузьяпокинулиСалоники,и теперь получили отпуск на несколько дней. Им не терпелось увидеть

близких. При них были поддельные документы, которые теперь достатьбыло нетрудно, и все же приходилось быть осторожными, обходитьблокпосты, а иногда и жандармов, у которых они легко могли вызватьподозрения.Передвигаясь в основномпоночам,подсаживаясь вмашинык фермерам, у которых еще осталось горючее, бойцы добралисьдоСалониковнапятыйдень.

Стоял июнь, и молодые люди старались держаться в густой тенидеревьев, растущих на главных улицах. До домов, где жили их родные,былоужерукойподать.

Радость возвращения в родной город омрачалась тем, что Салоникиизменились. Над ними повисла атмосфера скорби. Не слышно былошумнойсуеты,которойкогда-тоотличаласьулицаЭгнатияиприлегающиек ней улочки. Многие магазины стояли заколоченными, у тех, что ещеработали,витриныпустовали.

Уличные торговцы, что когда-то добавляли городу оживленияи музыкальности своими зазывными криками, пропали, а у вокзала,где раньше сиделонеменьшедюжинычистильщиковобуви, ихосталосьвсего два. На улицах попалось несколько немецких солдат, но онинеобратилинаДимитрияиЭлиасанималейшеговнимания.

Димитрийвидел,какватагаребятишекпереворачиваетмусорныйящик.Тотголод,чтоемупришлосьпережитьвгорахивдеревнях,всеженебылтаким страшным, как здесь. За городом, по крайней мере, всегда можнобылодостатьхотькаких-нибудьовощейнасуп,аиногдаифруктов,ореховили кореньев. С помощью местных жителей, которым можно былодоверять и которыемогли показать, что съедобно, а что нет, даже ягодыстановились существенной частью рациона. Природа выручала почтивсегда, а на городских мостовых не было ничего, кроме грязи зимой,а теперь, с наступлением тепла, – поднимающейся в воздух удушливойпыли.

Они вышли на широкую площадь Аристотелус. В кафе царилиоживление и шум, как в прежние времена. Посетители наслаждалисьдневнымсолнцем,видомсверкающегозаливаигорыОлимп–онитеперьсовершенно не изменился. Многие столики были заняты немецкимисолдатами, а с ними даже сидели, непринужденно болтая, несколькодевушек-гречанок. Тут же были и сытые, лощеные греки. Димитрийпонимал–срединихлегкоможетоказатьсякто-нибудьизбогатыхдрузейиклиентовотца.

–Теперьнамлучшеразделиться,–сказалДимитрий,понимая,чтоемуникчемупопадатьсянаглазаэтимлюдям;обачувствовали,чтовыглядят

подозрительно–втяжелыхсапогах,небритые.– Как, по-твоему, похожи мы на партизан? – спросил Элиас почти

шутливо.–Ксожалению,похожи,по-моему.Поодномубылолегчезатерятьсявтолпе,скрытьсявдверяхмагазина

или нырнуть в людное кафе. Димитрия с Элиасом предупреждали,что доверять никому нельзя. В городах немцы вербовали официантов,консьержейи всехпрочих, ктомог указатьнаподпольщиковиличленовСопротивления. У всех, кто шпионил за согражданами, были семьи,которыенадокормить, а сотрудничество с врагомозначало,что тянущиеболи в пустом желудке, может быть, отступят на день-другой и детине будут хныкать без конца, прося еды. Голод превратил Салоникивопасноеместо.

Жандармов,военнуюполицию,которыхираньшебоялисьипрезирали,сталиненавидетьещебольше–теперьонислужилинемцам.Выборунихбылневеселый.Еслибыониотказалисьсотрудничатьсоккупационнымивойсками,ихждалибыпыткииказнь.Некоторыеосталисьнасвоихместахи, рискуя жизнью, помогали Сопротивлению, но попробуй отличи«хорошего» жандарма от «плохого». Лучше уж держаться от нихподальше–навсякийслучай.

– Встретимся ровно через сутки, – сказал Димитрий. – Я придунаулицуИринившестьчасов.

ОннадеялсятамхотькраемглазаувидетьКатерину.Димитрий посмотрел на часы. Просто чудо, что они еще идут после

многих месяцев под дождем и снегом, в грязи и сырости. Часы былидорогие,швейцарские – подарок отца на двадцать один год, иДимитрийпоначалунадевалихкрайненеохотно.Онисимволизировалистрастьотцакденьгамистатусу,иДимитриюбылонеловконоситьихвуниверситете,чтобыневыделяться.Втуночь,когдаюношауходилиздома,онсхватилих в последний момент, понимая, что они могут оказаться полезными –на худой конец, можно будет продать. Теперь же, когда стекло былоисцарапаноизолотойкорпуспотускнел,Димитрийполюбилчасыидажесталимдоверять.Многоразихточныймеханизмоказывалсябесценным,когдаемуидругимпартизанамприходилосьориентироватьсявгорах.

–Тогдадо завтра, – сказалЭлиас. –Передавайотменяпривет своимродителям.

–Итысвоимотменя,–отозвалсяДимитрий.Элиас свернул на север, к старому городу, и затерялся в путанице

улочек,ведущихкИрини.

Димитрийдвинулсядальшепотихойулицевдольморя.Вокруг никого не было видно. Город словно вымер. За десять минут

быстрым шагом Димитрий добрался до улицы Ники. Дом оказался ещебольшеивнушительнее,чемемупомнилось.Димитрийпозвонилвзвонок,и сердце у него бешено заколотилось. Во многих подобных домахрасположилисьнемецкиеофицеры,иДимитрийвдругпонял,чтоеговот-вот могут арестовать. Такого страха он не испытывал за все месяцыв горах. Он ведь уже давным-давно не имел связи с родителямиисовершеннонепредставлял,ктосейчасстоитзадверью.

Не успел молодой человек решить, бежать или нет, как услышал,что отодвигается тяжелый засов – медленно, словно кому-то там,за дверью, так же страшно. Когда Павлина увидела, кто на пороге,онаотнеожиданностизажаларотруками.

– Матерь Божья! Димитрий! – задохнулась она от удивления. –Входиже!Входи!

Служанка втащила его в прихожую, отстранилась и оглядела –радостноивтожевремяозабоченно.

– Погляди-ка на себя! – сказала она и перекрестилась несколько разподряд.–Чтоонистобойсделали?

Этотвопроснетребовалответа.Димитрийисамзнал,чтовидунегоусталый и изможденный. Он увидел свое отражение в зеркалев прихожей – в первый раз за много месяцев. Непонятно только, когоПавлина имела в виду под «ними». Каких-то врагов, наверное. Немцев?Илидругихгреков?

–Вотмаматвояобрадуется,когдатебяувидит!Онанаверху.–Аотец?–Должнобыть,усебявторговомзале.Димитрий взлетел по лестнице через три ступеньки, помедлил одно

мгновение и робко постучал в дверь гостиной. Не дожидаясь ответа,вошел.Ольганеподнялаглазотчтения,думая,чтоэтоПавлинапринеслачай.

–Мама.Этоя.Уронивкнигу,Ольгавскочилаитутжеоказаласьвкрепкихсыновних

объятиях.–Димитрий…Словне было, только слезы– обаплакали, не стыдясь.Наконецмать

отстранилась,чтобыполучшеразглядетьсына.– Глазам не верю – неужели это ты? Я так волновалась. Думала,

никогдатебябольшенеувижу!Оттебяженебылонисловечка!Больше

года…–Слезытакибежалипоеещекам.–Янемогпослатьписьмо.Неоткудабыло.Прости,мама,мнеправда

оченьжаль.–Ятакрадатебявидеть…Они еще несколько минут постояли, обнявшись. Наконец Ольга

немногоуспокоиласьивытерлалицо.Ейхотелоськакследуетнасладитьсярадостьюотвозвращениясына.

–Сядь, – сказалаона. –Рассказывайобовсем.Обовсем,что с тобойбыло.Рассказывай,гдетыбыл!

Ониселирядомнакушетку.– Видишь ли, я должен тебе кое-что объяснить, – серьезно сказал

Димитрий.–Кое-чтооченьважное.–Аподождатьсэтимнельзя,любовьмоя?Скороотецпридет.Тыже

доматеперь,времениещебудетсколькоугодно,–улыбнуласьона.–Втом-тоидело,мама,небудетуменясколькоугодновремени.–Чтоэтозначит,милый?–спросиламатьсглубокимразочарованием

вголосе.–Тыжетолькочтопришел.Ивойнаужезакончилась.– Ну, мама, ты же сама понимаешь, что это не так, – мягко ответил

Димитрий.–Войнадалекоещенекончена.–Твойотецсчитаетиначе.–Чтож,тутмы,вероятно,несойдемся.Борьбапродолжается.Тысячи

людейнесдались.Немцыиитальянцы–нашивраги,ипокаонинанашейземле,мыбудемснимидраться.

Ольгасмотреланасынасосмешаннымвыражениемлюбвиисмятения.Он вернулся к ней, но она чувствовала, что кто-то вот-вот снова егоотнимет.

–Актотакие«мы»?–спросилаОльга.–ЭЛАС.–ЭЛАС?–шепотомпереспросилаона.–Тызаписалсявкоммунисты?– Я записался в организацию, которая сражается против немцев, –

свызовомответилсын.–Воткак,–протянуламать,явственнопобледнев.–Мысражаемся за тех,ктонеможетсражатьсясам,мама,–добавил

Димитрий.Тут Ольга краем глаза заметила какое-то движение. Никто из них

необращалвниманиянасквознякиз-заприоткрытойдвери.–Константинос! – воскликнулаОльга, удивленная, чтомуж вернулся

такрано.–Смотри!Смотри,ктопришел!Димитрий встал, и отец с сыном оказались лицом к лицу. Димитрий

заговорилпервым.–Явернулся.–Оннезнал,чтоещесказать.Константинос откашлялся. Напряжение висело в воздухе. Димитрий

уже чувствовал, что отец весь кипит гневом. Похоже, за время егоотсутствия ничего не изменилось – он понимал, что сейчас начнетсявежливыйразговор,которыйзакончитсянеизбежнымвзрывом.

–Да,вижу.Игдежетыбыл?Тон у Комниноса был такой, словно речь шла о недельной поездке.

Димитрия не было дома ровно восемьдесят четыре недели и четыре дня.Ольгасчитала.

–Большейчастьювгорах,–честноответилсын.–Мыждалитебядомойнесколькомесяцевназад…Войназакончилась

ещевапрелепрошлогогода,–резкосказалотец.–Могбыхотьдатьнамзнать.

–Яужеобъяснилмаме:неоткудабылоотправитьписьмо,–попыталсяоправдатьсяДимитрий.

–Такчтожетыделалвгорах?Тонуотцабылнастойчивый,новнемслышаласьфальшь.Ольгауже

поняла, что муж довольно долго пробыл в комнате, прежде чем егозаметили.

Димитрий смотрел в пол. Видел свои сапоги, побелевшие от пыли, –сквозь растрескавшуюся кожу едва не выпирали пальцы; сколькокилометров они прошагали – и не сосчитать. И видел отцовскиебезупречно чистые ботинки, сверкавшие так, что в них отражался узорковра.

Димитрий гордился тем, как он провел эти несколько месяцев послевступлениявЭЛАС.

–Ольга,выйди,пожалуйста,изкомнаты.Много ночей Димитрий до полусмерти замерзал в горных пещерах,

видя, как над головой образуются сосульки, но такого холода, какойсквозилвголосеотца,неиспытывал.

У Ольги тоже заледенело сердце. Она вышла и закрылась в спальне,мучаясьстрахомзасына.

Димитрий остался стоять. Он был одного роста с отцом, миллиметрвмиллиметр,исегодняемухотелосьсмотретьемувглаза.Мысленноонвыругал себя за то, что ему так страшно. После того что пришлосьпережить за время войны, смешно дрожать сейчас. И все равно ончувствовал,чтосердцевот-вотвырветсяизгруди.

КактолькоОльгавышлаизкомнаты,Константиносзаговорилснова.

– Ты опозорил семью, – ровным голосом произнес он. – Я слышал,что ты говорил матери. После того как я выскажу тебе все, что считаюнужным, ты оставишь этот дом. И не вернешься, пока сражаешьсяна сторонеЭЛАС.Человек с такими убеждениями недостоин называтьсямоим сыном. Человек с такими убеждениями не имеет права появлятьсянапорогеэтогодома.Тысейчасвыйдешьизэтойкомнатыиотправишьсяпрямо за дверь.Мне все равно, куда ты пойдешь, но в этом городе тебенеместо.

Константинос повысил голос. Димитрий без выражения смотрелна него. Ему нечего было сказать человеку, с которым его не связывалоничего,кромефамилии.

– Если бы я не боялся покрыть позором свое имя, я бы сию минутузаявилнатебявластям.

Комниносхотелдождатьсяответаисделалкороткуюпаузу.Молчаниесынапривелоеговярость.

– Как ты не можешь образумиться, Димитрий, как ты не можешьпонять,чтовойнаневыходдлястраны?!

–Ачтовыход?–отозвалсянаконецДимитрий.–Коллаборационизм?Разговор между отцом и сыном шел уже не на повышенных тонах,

но сдерживаемый гнев все равно ощущался. Последнее слово осталосьзаКонстантиносомКомниносом.

–Прочьсмоихглаз,Димитрий,–сказалон.Проходя мимо закрытой двери маминой комнаты, Димитрий

чувствовал страшную горечь.Какмогла егомать, которуюон так любили по которой каждый день скучал, связать свою жизнь с такимчудовищнымэгоистом,сфашистом?Мучаясьэтимвопросомистрашнымчувством вины за то горе, которое ей причинил, он медленно спустилсяполестнице.Павлинастоялавприхожей.

–Прощай,–сказалон,целуяее.–Попросизаменяпрощенияумамы…Павлина не успела сказать, что ужин вот-вот будет готов, – он уже

вышел.Онапотрогалащекуипочувствовала,чтоонамокраотслез–неееслез.

На улице Димитрий сразу понял, что делать. Они с Элиасомдоговорились встретиться только завтра, но теперь осталось лишь одноместо,гдеможночувствоватьсебявбезопасности.УлицаИрини.

Он добрался туда за двадцать минут, опасливо прячась в дверныхпроемах, стараясь не привлекать внимания жандармов. На улице Иринибыло тихо, только две женщины в самом конце ее сидели у дверей.Отодвинувзанавеску,прикрывавшуювход,Димитрийпроскользнулвдом

Морено.Ужесмеркалось,авдомебылоещетемнее,чемнаулице.–Димитрий!Голосбылзнакомый.Черезминутуегоглазапривыкликтемноте,ион

разглядел силуэтычетырех человек, сидевших за столом.Все они всталисместиподошликнему.

–Димитрий!Чтотыздесьделаешь?–спросилЭлиас.–Какойприятныйсюрприз,–сказалСаулМорено.–Мывсесчастливы

тебявидеть!–Проходи!Проходиисадись.Тебенадопоесть!Надопоесть!РозаМореноподтолкнулаегокстолу,аИсаакужепридвинулкнему

ещеодинстул.Димитрий принялся за еду. В первый раз за много-много месяцев

можнобылокак следуетнаесться.Это возвращениекнормальнойжизнирадовало.

–Нутакдавайнетяни.Виделотца?–спросилЭлиас.–Да,–сполнымртомответилДимитрий.–Ядолженбылдогадаться,

каконсебяповедет.Всебездальнейшихобъясненийпоняли,чтоэтозначит.Помолчали.– Ну, рассказывайте. Все рассказывайте, – сказал Саул Морено. –

Мыхотимзнатьвсе.Кирия Морено без устали сновала туда-сюда, подкладывала им

на тарелки еду и засыпала вопросами. До самого утра они, усталые,рассказывали о том, где были, о войне, о боях, о том, как Димитрийзашивал раны, накладывал жгут и учился извлекать из ран шрапнель.Кирия Морено хотела знать во всех подробностях, чем они питались,иужасаласьответам.

Димитрий с Элиасом не только говорили, но и слушали,ирасспрашивали.ВжизниМоренотожемногоеизменилосьзаэтиполторагода.Каковоэто–житьвоккупированномгороде?Какведутсебянемцы?Какобращаютсясевреями?

КирияМорено расписывала все розовыми красками, а вотИсаак былболееоткровенен.

– Нам приходится шить костюмы для немцев, – хмуро сказал он. –Зашитьбыимвшвыбритвы,дадляделаневыгодно.

–Ивсеженамоченьповезло,–сказалСаул.–Умногихевреевотнялиихпредприятия.Мысвое,покрайнеймере,сохранили.Иповерьте,работыунасмного,какникогда.

–Ноэтонетаработа,какуюбынамхотелось…– Исаак! – перебил отец. – Перестань, пожалуйста. Всю зиму люди

в этом городе умирали от голода. А мы разве когда-нибудь сиделиголодными?

–Небудемспорить,–сказалакирияМорено,котораябыладобезумиясчастлива видеть своего младшего сына и не хотела омрачать короткуювстречусердитымисловами.

–Мамаправа,Исаак,–сказалЭлиас.–Намтакмалоосталосьпобытьвместе.

КирияМореноотошлакраковинеиприняласьмытьгорутарелок.СаулМорено ушел наверх и лег спать под драгоценным одеялом. Пока матьгремелатарелкамивраковине,Элиасулучилмоментитихонькоспросилстаршегобрата:

– Знаешь, мы завтра уходим. Может, и ты с нами? Мы недавнопотерялинесколькихчеловек,пополнениенепомешает.

–Иникакихбольшекостюмовдлягансов,–ободрительнопрошепталДимитрий.

Исаакпереводилвзглядсодногонадругого.–Дайтеподуматьдоутра,–ответилон.Кирия Морено оглянулась через плечо. Она видела, как ее сыновья

и Димитрий склонились друг к другу, так, что почти соприкасалисьголовами.Былопохоже,чтооничто-тозамышляют.

–Мальчики,–сулыбкойсказалаона,–вамнекажется,чтопораспать?–Да,–хоромотозвалисьсыновьяирассмеялись.– Элиас, может, побудешь еще немного? – спросила Роза. –

Такчудесно,когдатыдома.ИДимитрийможетоставатьсясколькохочет.–Мыбырады,мама.Ноунасотпусквсегосемьдней,ичетыреизних

ушлинато,чтобысюдадобраться…В эту ночь Димитрий крепко спал на каменном диване в гостиной.

Ниоднапостельещенеказаласьемутакоймягкой,скороонужесмотрелкакие-токрасочныесныипроснулсятолькопослеполудня.Онтщательноумылся во дворе, соскреб с шеи въевшуюся грязь и промыл язвочки,образовавшиесяотукусоввшей.КирияМоренодалаемусвежую,чистуюодежду (у них с Элиасом был один и тот же размер), слегкаподкрахмаленный хлопок шуршал, приятно холодя. Надев этувыглаженнуюодежду,Димитрийпочувствовал,будтозановородился.

Элиас оставил Димитрию записку на столе. Он писал, что вернетсяквечеру,чтобыимвовремяотправитьсявобратныйпуть,апокапобудетвмастерской,попытаетсяуговоритьИсаакауйтисними.

Молодойчеловекпочувствовалуколревности.Оннемогобманыватьсебя,будтонепонимает,вчемтутдело.ЭлиасувидитКатерину.

ВсеэтимесяцыДимитрийстаралсянедуматьоней.Всеравносмыслав этомнебыло.В горах, вдалиот всегоцивилизованногоичеловечного,мысли о девушке казались неуместными, но теперь, когда он знал, кудаотправилсяЭлиас,готовбылсампобежатьвмастерскую.

Так нельзя. Молодой человек это понимал. Он вышел на улицу –внезапно отчаянно захотелось глотнуть свежего воздуха – и пошелпонаправлениюкморю.Почувствовавсебясмелеевчистойодежде,зашелв кафенио, где никогда раньше не бывал, и сделал заказ. Тут он ощутилнасебечей-товзглядиувиделпередсобойлицожандарма, смотревшегонанегослюбопытством.

–СынКонстантиноса?–спросилтот.Димитрий не знал, что ответить. Сказать «нет» – глупо, если этот

человекзнаетегоотца.Признаться–неизвестно,чтозаэтимпоследует.– Точно, сын! Ведь правда же? – не отставал жандарм, который был

здесьнеодин,асполудюжинойсослуживцев.Димитрий почувствовал, что краснеет. Может быть, отец и в самом

делезаявилнанегокакнакоммуниста.Онобмеротстраха.Там,вгорах,всегда было куда бежать, если окажешься лицом к лицу с врагом.Димитрийбросилвзгляднадверьзаспинойжандармаипонял,чтовыходанет.

– Вы, должно быть, Димитрий. Так похожи. Передавайте от меняприветотцу!

Димитрию всегда была неприятна мысль, что он похож на отца,носейчасониспыталгромадноеоблегчение.

–Да…конечно,–ответилонизаставилсебяулыбнуться.Он поднял чашку, проглотил немного горькой кофейной гущи,

поднялся и вышел. До чего же отвратительно думать, что отец водитдружбусжандармом,ноэтогоследовалоожидать.

Димитрий поспешил обратно на улицу Ирини. Элиас должен скоровернуться.ПридетлиснимИсаак?

Долгождатьнепришлось.Черездесятьминутонполучилответнасвойвопрос.Элиаспришелодин.

– Не хочет, – сказал он с ноткой разочарования. – Говорит, кто-тодолженостатьсясродителями.Вообще-то,он,пожалуй,прав.

–Жаль,–отозвалсяДимитрий.–Онбынампригодился.Элиас сбегал наверх, захватил рубашку на смену, и они оба взяли

пакетысхлебомисыром,которыекирияМоренооставилаимвдорогу.–Ятолькочтопрощалсясматерью–онабы,наверное,непережила,

еслибымысИсаакомушлиоба.Эторазбилобыейсердце.

–Нучтож,делоего,–сказалДимитрий.–Идем.ОннемогзаставитьсебяспроситьЭлиаса,виделлитотКатерину.К ночи Салоники уже скрылись за горизонтом, и через двое

споловинойсутокДимитрийсЭлиасомужесновабыливгорахсосвоимотрядом.

ВэтуночьвСалоникахдвеженщинызаснуливслезах.Послекороткихсвиданийссыновьямипереноситьразлукубылоедвалинетяжелее.Ольгадаже не могла поговорить о сыне с Константиносом. Имя Димитриязапрещенобылоупоминать.РозаМорено–тахотьуспелапоцеловатьсынанапрощание.

В течение четырнадцати месяцев с начала оккупации немцы, хотьи присвоили ценности синагог, дома и предприятия, самих евреев почтинетрогали.Всерединеиюлявсеизменилось.Внезапнообъявили,чтовсееврейскиемужчиныввозрастеотвосемнадцатидосорокапятилетдолжныявитьсянарегистрацию.Ихсобиралисьиспользоватьнаработахвпользуармии–строительстведорогиполевыхаэродромов.

КириосМореностаралсяподбодритьИсаака.– Нужен же им кто-то, кто будет делать за них тяжелую работу, –

говорил он. – И это не одних евреев касается. Греки тоже на стройкахработают.

–Апочемубынемцамсамимнепотрудиться?–возмущалсяИсаак.–Япортной,анестроитель.

–Тут уж ничего не поделаешь, – сказаламать. –Дорогой, я уверена,этоненадолго.

Жара на этой неделе стояла такая, какой не случалось за весь год.СубботнимутромдевятьтысяччеловеквыстроилинаплощадиЭлефтерия.Этоназваниесегоднязвучалонасмешкой:площадьСвободы.Полуденноесолнце припекало головы, и с моря не долетало ни дуновенияосвежающеговетерка.

– Я думал, мы будем дороги строить, – сказал Исааку одинизпортных.–Зачемнамтут-тостоять?

–Должнобыть,сейчасузнаем,–ответилИсаак.Отданные лающим голосом приказы разлетались по всей площади.

Если евреи не сразу понимали, что от них требуется, немецкие солдатыпомогалиимдубинками.Оказалось,чтоимвеленоделатьгимнастическиеупражнения.

Исаак и еще восемь человек из мастерской старались держатьсяпоближе друг к другу. Еще пара месяцев, и Иакову, самому старшему

изних,сорокачетырехлетнему,непришлосьбыявлятьсянарегистрацию.Он был маленького роста, тучный, и упражнения давались ему тяжелее,чемИсааку и другоймолодежи.Немцы заметили это, вывели его впереди заставили сделать кульбит, да не один, а пять раз подряд, чтобысфотографироватьэтозрелище.

Одна из городских газет уже несколько недель подогревалаантисемитские настроения, и поглазеть на то, как молодых евреевзаставляют делать дурацкие упражнения на полуденном солнцепеке,собралась целая толпа, включая самых респектабельных горожан.Раздавались подбадривающие хлопки и издевательский свист, словно имещемалоунижения.

Несколькочасовпришлосьдаватьэтопредставлениедлясобравшейсятолпы–безводы,безотдыха,нажаркомсолнце.ЧерезчетыречасалысуюголовуИакованапекло,еговырвало,ионпотерялсознание.Спустячасонтак и не пришел в себя, однако никому из друзей не позволили прийтина помощь. В конце концов двое солдат бесцеремонно оттащили еговсторонузаноги,акогдаИсаакпопыталсяпротестовать,нанегоспустилисобак. Толпе это, очевидно, понравилось. Чем больше жестокостейи унижений творилось у них на глазах, тем громче они свистелии улюлюкали. Когда христиан живьем скармливали львам, это, должнобыть,итотакнеуслаждалоревущийсброд.Наконецзрелищеприскучилодажесамиммучителям,иевреев,большинствоизкоторыхеледержалисьнаногах,собраливкучуизагналивгрузовики.

На следующее утроИсаак и его товарищи, которымудалось остатьсявместе, оказались под Ларисой, на юго-западе от Салоников. Иаковасниминебыло.Онумер,неприходявсознание.

Вот тут-то и началась настоящая пытка. С этого дня по десять часовежедневно они трудились без отдыха, под безжалостным солнцеминеустаннымиатакамикомаров.Поночам,когдаонизасыпали,свирепыенасекомыепродолжалисвоедело,ичерездвенеделиумногихпоявилисьсимптомы малярии. Но и тогда им не дали передышки: надзирателиподнимали их с постелей каждое утро и гнали на работу. Раз или дваместные крестьяне отваживались принести немного еды или одеждуна смену, но это были единственные проблески человечности. Многиепадалиуногнадзирателей,итетолкалибесчувственныетелаприкладами,чтобы проверить, не удастся ли выжать из них еще час работы. Толькосмертьдавалаправоеепрекратить.

Когда уже четверо из их маленькой сплоченной группы умерли,невынесязверствнемцев,двоеначалипоговариватьопобеге.

–Всеравнонамздесьгибель,такужлучшепопытатьсчастья!– Вы же не знаете, вдруг нас отпустят домой, когда работа будет

сделана,–сказалИсаак.–Даипристрелятвас,еслипопытаетесьбежать.–Такониженеувидят…–Этоещенеизвестно!Тольковсемнамхужесделаете.Возле их самодельной палатки постоянно дежурил охранник, но они

всегда чувствовали, что их язык – это убежище, где их не достать.Длянемцевладинобылпростопотокомбессмысленныхзвуков.

ВСалоникахтемвременембушевалиспоры.ПокаИсааккаждыйденьсмотрел,какпадаютиумираютегосоотечественники-евреи,вдалекевдругзабрезжиланадежданаосвобождение.

Еврейской общине предложили выкупить рабочих и назначили ценувтримиллионадрахм.Вотчаяниилюдипринялисьсобиратьденьги.

Тогда было сделано еще одно предложение. Вместо того чтобыпытаться собрать эту неподъемную сумму, еврейская община могларасплатиться,отдавсвоекладбище.Муниципальныевластидавномечталиприбрать к рукам этот большой и ценный кусок земли в самом центрегорода, и теперь у них появилась такая возможность – за кладбищеназначилировнотужецену,чтоизавыкуп.

Еврейская община пришла в волнение. В мастерской Морено,гдеубольшинстварабочихнаэтомдревнемисторическомкладбищебылипохороненыродственники,кипелислезыгневаиобиды.

–Нопамятьнашихпредковдорожелюбыхденег,– возмущалсяодинизпожилыхпортных.–Этогонельзядопустить!

–Тамнекоторыммогиламужебольшепятисотлет!–Ну, знаете, те, кто там похоронен, уже умерли, а мои сыновья еще

живы, – возражал другой, у которого сразу троих сыновей забраливтрудовыелагеря.–Окакомвыбореможноговорить?

Укаждогобыласвояточказрения,ивсебылипо-своемуправы.Катерина заметила, что кирия Морено каждый раз находит предлог,

чтобы выйти из комнаты, когда там заходят эти разговоры. Раз или дваКатеринавыходиласледомивидела,чтохозяйкатихоплачетвкладовой.

–Каждыйраз,какподумаюобИсааке,уменятакоеужасноечувство,что я его больше никогда не увижу, – говорила она. – И тут нам даливозможностьвернутьсына,алюдипротив!

КатеринаобнялакириюМореноиприжалаксебе.– Не могу их слушать, – пожаловалась Роза. – Элиасу я ничем

невсостояниипомочь,такхотьИсаакабыувидела.–АотЭлиасаникакихвестей?–спросилаКатерина,надеясьхотьчто-

нибудьузнать.–Никаких,–ответилаРоза.–Ноговорят,почтивсепартизанывгорах,

должно быть, и он там. И Димитрий с ним, наверное. А погода опятьменяется,да?

–Снег.Да.Яслышала,тамужеснегопадбыл.Пожилаяженщинакивнула,икакое-товремяонисиделимолча.Кирии

Морено хотелось собраться с духом, прежде чем возвращатьсякостальным.КатеринадумалаоДимитрии.Онасодрогнулась,представив,каконтам,зимой,безеды,безтеплойодежды.

Спорыпоповодукладбищанеутихали,новдействительностивыборау евреев не было.Муниципалитет уже набрал рабочих, чтобы срыть его,и в декабре более трехсот тысяч могил, в том числе и тех, где лежаливеликие раввины и учителя, были уничтожены. Родственники бросилисьтуда, надеясь вывезти останки своих близких, но почти все опоздали –кости уже раздробили, золотые зубы вырвали. Повезло лишь немногим,они успели спасти своих покойных родных и позже перезахоронитьнановыхкладбищах,ввосточнойизападнойчастяхгорода.

Мраморныепамятники вывезли на продажу – потом они оказывалисьна фасаде какого-нибудь здания, а то и под ногами вместо тротуарнойплитки.Морено,какибольшинстводругихевреев,быливнесебяотгоря,когда увидели, как надругались над историческим и священным для нихместом. Окажись оно в эпицентре землетрясения, и то пострадало быменьше.Этобылакатастрофа.

Однако через несколько дней слезы горя сменились для Моренослезамирадости.Тощий,какскелет,человекпоявилсянапорогеихдома.ЭтобылИсаак.Костисотентысячмертвецовобменялинанесколькотысячедваживых.

Глава20Начался1943год,иголодвстранеещеусилился.ЭтосталоглавнойзаботойдлявсехжителейСалоников.Мастерская Морено сумела сохранить всех оставшихся работников

(помимо Иакова, еще трое умерли в трудовом лагере), но работы сталомало. Немцы больше не приходили заказывать костюмы, и дажесостоятельные горожане («Наверняка сплошь коллаборационисты», –прибавляла кирия Морено) не могли достать тканей на новую одежду.Константинос Комнинос так взвинтил цены, что они были по карманутолькосамымбогатым.

Одной из очень немногих женщин, кому по-прежнему шили новыеплатья, была Ольга. Не столько от недостатка еды, сколько от тревогизасынаонаещесильнее,доболезненностиисхудала.Кто-то,можетбыть,и принимал эту худобу за элегантную стройность, но под дорогимкрепдешином торчали кости – в точности так же, как и у самыхобездоленных бедняков. Теперь ее муж приглашал в гости немецкихофицеров, и когда они сидели за столом, аппетит у Ольги пропадалокончательно.

Какивсеостальныемодистрыипортные,Катеринабылапо-прежнемузанята переделкой вещей. Манжеты истирались, ткань лосниласьот старости, но люди стремились сохранить хоть какое-то чувствособственного достоинства, поддерживая приличный внешний вид.ВмастерскойМоренобрализатакуюуслугусовсемнедорого,адлядрузейэтоделалосьивовсебесплатно.

Ходилислухи,чтоевреевдепортируютизстранихпроживанияповсейЕвропе,но,посколькувГрецииничегоподобногодосихпорнеслучалось,уМоренонебылопричиндумать,чтоэтоможеткоснутьсяиих.Однаковнезапно, словно именно в Новый год кого-то осенила новая мысль,в январе 1943-го все изменилось. В Салоники прислали одногоиз заместителей Адольфа Эйхмана с целью «окончательного решениявопроса»относительнопятидесятитысячевреевэтогогорода.Черезмесяцприбыласотнянемецкихполицейских,которыеидолжныбылипретворятьвжизньновыемеры.

– Что они там еще выдумали с этой звездой? – спросил Исаак;онприходилвмастерскуюкаждыйдень,хотяибылещеоченьслаб,аего

когда-толовкиеиумелыепальцысталинепослушнымипосленесколькихмесяцевчернойработы.

– Звезда должна быть желтая – это все, что я знаю, – сказала кирияМорено.–Некоторыеклиентыужепопросилинаспришить.

– И еще она должна быть десять сантиметров в диаметре,шестиконечная, – добавила Катерина, которая уже нашивала звездынапальтоипиджаки.

Исаакстоялисмотрелнанее.Звезды, пришитые Катериниными красивыми, ровными стежками,

имели вид искуснейшей аппликации. Она уже видела на улицах паручеловексозвездаминарукавах,кое-какприметаннымигрубымистежками.Если уж ее друзьям-евреям приходится носить такое, так пусть это хотьвыглядитаккуратно.

–Не понимаю, с какой статимы вообще должныих носить, – сказалИсаак. – Я уже отработал свое на немцев. По мне, так этого вполнедостаточно.

–Исаак,–прервалегоотец,–унаснетвыбора.–Актоприказалнамихносить?Икаконинасзаставят?–РаббиКорецвелел,–тихосказаламать.–Рабби!–Неонпридумалтакоеправило,Исаак,–заступилсяотец.–Онтолько

передалприказ.–Ачтоещеемувелелинампередать?Ненависть к немцам у Исаака была гораздо сильнее, чем у его

родителей. Он несколько месяцев подряд испытывал зверствана собственнойшкуре и знал, на что они способны.От родителейже онбольшуючастьподробностейутаил.

Онвидел,каконипереглянулись.–Повсейвидимости,–сказалотец,–нампридетсяпереехать.–СулицыИрини?–вужасепереспросилаКатерина.–Видимо,так,–ответилавслезахкирияМорено.–Точноещеничего

неизвестно.– Но почему немцы хотят, чтобы вы переехали? Вы точно знаете,

чтоэтонесплетни?Исаак вышел из комнаты, не в силах сдерживать гнев, а Катерина

сРозойпродолжалимолчанашиватьзвезды.Через несколько дней новость подтвердилась. Семью Морено,

какивсехихработников,заисключениемКатерины,переселяливдругойрайон,кжелезнодорожномувокзалу.

–Чтож,яуверен,унихнаэтоестьпричины,–сказалСаулМорено.–Идумаю,всвойсрокнамихразъяснят.

Слепую веру кириоса Морено в тех, кто распоряжался его жизнью,особенно в главного раввина, поколебать не могло ничто. Он верилв здравый смысл и не сомневался, что этому очередному приказу тожедолжнобытькакое-тообъяснение.

Евреям было велено составить списки их имущества, и почти всепослушнопринялисьисполнятьэтоуказание.

– Это, должно быть, для какого-нибудь налога, которым нассобираютсяобложить,–ворчалкириосМорено;унегоужезашевелилиськое-какиеподозрения,ноотженыонихпокаскрывал.

На следующий день ни один из его работников не пришелв мастерскую. Все сидели дома, укладывали пожитки, отбирали самоеценноеирешали,чтовзятьссобойвновоежилье.Ихужепредупредили,чтотамбудет,скореевсего,потеснее,чемвихнынешнихдомах.

В эту ночь к Катерине с Евгенией наведалось несколько рабочихизмастерской.

–Вынепротиввзятьэтонахранение?–Может,подержитеэтоусебя,покамыневернемся?–Вынемоглибыкое-чтоспрятать?Ненадолго,надеюсь!В этих просьбах слышалась напускная бодрость и беспечность.

Катерина с Евгенией принимали на хранение броши, кольца и подвески.Им самим негде было надежно укрыть все эти ценности, и тогда онизашилиихвподушки–тамужточнониктоненайдет.Накаждойподушкебыл вышит сложный узор, а в него незаметно вплетены инициалывладельца.

Наследующийденьв гостиксоседямпришлиСаулиРоза.Катеринаждала их. На руках, словно младенца, кириос Морено нес что-то –она не сразу поняла что. Это оказалось одеяло, в которое был зашитдревнийпарохет.Катеринамолчавзялаегоиушланаверх,чтобызастелитьповерхкровати.КирияМореноотдалаЕвгениидвевышитыекартинки.

–Повесишьихнастену?–спросилаона.–Конечноповешу,–ответилаЕвгения.Ещеонипринеслидорожныйчемодан.ДажееслибызаулицейИрини

наблюдали, то не заметили бы ничего подозрительного. Моренопереезжаютинемогутвсезабратьссобой.Конечно,импришлосьмногоебросить.Несколькоковров,кровать,стульяицелыйсундукспостельнымбельемосталисьвдоменомерсемь.

–ОставимэтоЭлиасу,–сказалаРозамужу.–Он-то,наверное,раньше

насвернется.Несколько дней вся улица была забита тележками. Домашняя утварь

громоздилась горами: сундуки, стулья, кастрюли и сковородки, а частои стол торчал поверх всего этого, похожий на окоченевший трупневедомогоживотного.

На улицах царили грусть и отчаяние. Добавлял тоски и проливнойдождь. Люди низко склонялись над своими пожитками, и даже молодыепоходили на стариков, а одинаковые желтые звезды превращали всехвкакую-тооднороднуюмассу.

Матери крепко держали за руки малышей. На улице, где толпилисьдесятки тысяч людей, легко было потеряться, а шаткие нагромождениявещейсвободномоглирухнутьнакогоугодно.

ПоследепортациимусульманнаулицеИринижиливместехристианеи евреи, и теперь христиане изо всех сил старались чем-то помочьуезжающим друзьям – в точности так же, как помогали мусульманамдвадцатьлетназад.Тутбылииобъятия,иискренниеобещанияприходитьвгости.

–Я-товсеравновасзавтраувижу,–сказалаКатеринаплачущейкирииМорено.–Мастерскаяведьбудетработать,каквсегда?

– Да, милая, наверное, так, – устало отозвалась Роза; она, казалось,постарелазаэтуночьнадесятьлет.

Катерина смотрела на удаляющиесяфигурыМорено и вдруг задаласьвопросом,акакжеЭлиасузнает,гдеискатьсвоихродных,когдавернется.Хорошо, если она будет дома и расскажет ему. Ни дня не проходило,чтобыеемыслинеуносилисьтуда,вгоры.

На следующий день в мастерской Морено было, на первый взгляд,странно спокойно. Все явились к обычному часу. Работы было немного,и кириос Морено дал поручение – составить опись всего, что у нихосталось,допоследнейбулавки,пуговицыиклочкатесьмы.Всезанялисьделом, и в результате в мастерской воцарилась идеальная чистотаипорядок.Нескольколетонибыли так заняты, чтодо этойработырукинедоходили.КириосМореносчиталэтопочтироскошью.

Назавтра Катерина пришла на работу, как всегда, минута в минуту.Такстраннобылоидтитудаодной.

Она свернула за угол и тут же поняла, что что-то случилось.Все работники мастерской стояли на улице. Они столпились вокругпришпиленногокдверибольшогообъявлениянанемецком,котороениктоизнихнемогперевести.Вдверьбылгрубоврезантяжелыйзамок.

Катерина тоже стояла в испуге. Мастерскую отняли немцы. Даже

незнаянисловапо-немецки,нетруднобылопонять,вчемдело.Некоторых охватило бурное негодование, даже ярость. Исаак рванул

замок.–Каконисмеют?!–вскричалон.–Давайтесобьемего,даивсе!– Успокойся, Исаак, – сказал отец, ласково тронув его за плечо. –

Думаю,надоидтидомой.–Домой!–закричалИсаак.Этословоотозвалосьповсейулице.Внембылостолькотоскиигоря.

Впервые в жизни Катерина увидела, как взрослый мужчина обливаетсянеудержимымислезами.Этобылоужасно.

Начали расходиться – пора было возвращаться туда, куда отправилижитьевреев,вновоегетто.

– Ты заходи к нам как-нибудь на днях, Катерина, – сказала кирияМорено, стараясь говорить как ни в чем не бывало. – А сейчас, думаю,намвсемлучшеуйти.

Катеринамолча кивнула.Она должна была держатьсямужественно –радидрузей.

Сначала, когда их только переселили в гетто, евреев обязаливозвращатьсяподомамдозаходасолнца.Новскореправилаизменились.Всю территорию обнесли деревянным забором и поставили охрануу выходов. Теперь евреев вовсе никуда не выпускали. Для надежностиповерхзаборанатянуликолючуюпроволоку.

ПоследствияэтогоСалоникиощутилинемедленно.Теперь,когдасразупятьдесят тысяч жителей пропало с улиц, целые кварталы словнопревратилисьвобиталищапризраков.Катеринуохватилатоска.

Как-то вечером в начале марта, часов в девять, Евгения с Катеринойсидели у камина и ужинали – и тут услышали тихий стук в дверь.Длягостейбылопоздновато,иженщинывстревоженнопереглянулись.

По улицам в это время ходили уже только солдаты и жандармы.Евгенияпокачалаголовойиприложилапалецкгубам.

Стуксталнастойчивее.Теперькто-токолотилвдверькулаком.Тишинавдоменеобманулапозднегопосетителя.

–КирияЕвгения!Голосбылзнакомый.–ЭтоИсаак! – прошепталаКатерина и вскочила. –Скорее!Надо его

впустить.Онаподбежалакдверииотворила.Исаакпроскользнулвкомнату.–Исаак!Видунегобылужасный.Онбылхудойужетогда,когдаегоотправили

вгетто,атеперькоститорчалитак,что,казалось,вот-вотпрорвуткожу.–Входи,входи,–сказалаЕвгения.Еготрясло.–Естьхочешь?Онкивнул,иЕвгенияположилаемучашкуваренойчечевицы.Несколько минут Исаак молчал. Поднес чашку к губам и вылил

содержимое прямо в рот, как суп. Он несколько дней не ел и такизголодался,чтоемуужебылонедохорошихманер.

– Налей ему еще, – сказала Евгения Катерине. – А ты расскажи,чтослучилось…

Исаакрассказал,чтоихраввин,раббиКорец,пришелвгеттоиобъявил,чтоихвсехувозятвновуюжизнь.Поездаужеотходят.

–Нокудаже?!–воскликнулаКатерина,нежелаяверитьуслышанному.–ВПольшу.ВКраков.–Нопочемутуда?Тамтакхолодно!–удивиласьКатерина.– Он говорит, там для нас будет работа. Родителям даже разрешили

зайтивбанк.Велелиобменятьдрахмыназлотые.Ирассказали,чтобратьссобой.

Евгения с Катериной сидели молча, задумчиво и тревожно сдвинувброви.

–Корецговорит–этобудеттожесамое,чтобыловпрошлыйраз.–Чтозначит–впрошлыйраз?–переспросилаКатерина.–Онхотелсказать,чтомыведьужепереселялиськогда-товсеразом,

когда наши предки приплыли сюда из Испании. А теперь пришла порапереселятьсяснова.Всущности,этоодноитоже.

–Должнобыть,вчем-тоонправ,–протянулаЕвгения,вспомнивсвоевынужденноебегство; она-товедьвконцеконцовив самомделеначалановуюжизнь.

– Ну вот, а некоторые из нас решились бежать, – с упрямой ноткойпроговорил Исаак. – Несколько человек хотят присоединитьсякСопротивлению.

–Аеслипоймают?–заволноваласьЕвгения.–Васжеакцентвыдаст.– А жандармы? Они все время всех останавливают и требуют

документы,–добавилаКатерина.–Естьлюди,укоторыхможнокупитьфальшивыепаспорта,–ответил

Исаак.Евгения поняла, зачем он пришел. Фальшивые бумаги стоят дорого,

ему нужны Розины драгоценности, чтобы расплатиться. Они былиспрятанывподушке,чтолежаланакроватинаверху.

–Значит,тебенужныденьги?–Нет,янезаэтимпришел.ОбеженщинысиделиигляделинаИсаака.Такойонбылхудой,такой

слабый. Невозможно было представить, что он перелез через забор,ограждавшийгетто.Должнобыть,отчаяниепридалоемусил.

– Я решил вернуться. Как только очутился на улице, по ту сторонузабора,такипонял,чтонельзямнеуходить.НемогуотпуститьродителейвПольшуодних.Надожекому-тоонихзаботиться.

Катерина хорошо знала кирию Морено и понимала, что сейчас онаместасебененаходит.

– Представляю, как твоя мама беспокоится, – сказала она. –Вотобрадуется,когдатывернешься.

– Надеюсь, они к тому времени еще не уедут. Люди уже в поездсадились.

– Раз уж вы едете в такие холода, может, захватишь с собой одеялаилиодежду?Твоиродителимноговсегодомаоставили.

–Я,собственно,заэтимипришел,–сказалИсаак.ЕвгениясКатеринойпошливместеснимвсоседнийдом.Всегодесять

днейпрошло,абылотакоечувство,будтоонстоитброшеннымужедесятьлет. На потолке висела паутина, которую кирия Морено немедленносмелабы,иявственноощущалсязапахсырости.

Исаак сразу же подошел к деревянному сундуку – он знал, что тамродителидержатбелье.

–Переночуюздесь,–сказалон.–Яужепонял:втемнотепробратьсяназадбудетгораздотруднее.Одинзвук–итебеконец.Аднемохранниковвсе время что-нибудь отвлекает, люди ходят туда-сюда, очереди стоят –ктозаедой,ктонапоезд.

–Какжездесьспать?–озабоченносказалаЕвгения.–Может,пойдем,лучшеунаспереночуешь?

Исаакнесталспорить,ичерезминутуонибылиужедома.Евгениязаметила,какИсааксмотритнакастрюлю.–Пожалуйста,–сказалаона,–ешь.Доедайвсе.Апотомпоспи.Словно по привычке повиноваться приказам, Исаак сделал, как было

велено,апотомусталоподнялсянаверхпоузкойлестнице.Еще когда Катерина смотрела, как Исаак достает одеяла из сундука,

воображение у нее заработало, и, услышав, что дверьнаверху закрылась,она сразу же принялась кроить. Из мягкогошерстяного ковра получитсяотличное пальто – она даже уже придумала, чем его отделать и какиепуговицы пришить. У нее осталось двенадцать часов – даже с помощью

Евгениинетаклегкоуправиться.Когда Исаак проснулся, в ногах кровати уже лежало пальто для его

матери, жакет для Эстер и теплый жилет для отца. Все это было ещеикрасивое.Пальтоижилет–натолстойстеганойподкладке,саккуратнопрошитой каймой. Впервые за несколько месяцев Исаак приободрился.Представил, какие радостные лица будут у родителей, когда они увидятсвои имена, вышитые на подкладке, и узоры из гранатов на воротниках.Главное, что тревожило их в последние дни, – холодный климат в техкраях,гдебудетихновыйдом,атеперьиэтонебеда.

– Пожалуй, я из Польши буду вам заказы присылать! – с улыбкойсказалИсаак.–Спасибовам,спасибо…

Евгениязавернуласложенныевещивплотнуюбумагу,иИсаак,зажавпакетподмышкой,зашагалпоулице–назадкгетто.

Две женщины смотрели ему вслед. Их утомила долгая ночь,проведеннаязашитьем.Катерина-томоглаипоспать,ейужененадобылоходить на работу, а вот Евгения должна была отправляться на ткацкуюфабрику.

Вечеромоберешилисходитькжелезнодорожномувокзалу.Оставаласьеще надежда, что удастся проститься с друзьями. Но когда они пришли,то сразу же увидели, что ничего не выйдет. Немцы никого близконе подпускали. Из-за забора слышался плач, лязг подцепляемых вагоновипыхтениепара.

Они немного постояли, а потом развернулись и пошли обратно.Евгениянесколькоразперекрестилась,апопутионизашливмаленькуюцерковьСвятогоНиколаяОрфаноса.

– Счастливого пути, – тихо проговорила Катерина, глядя на пламячетырехсвечей,которыеонапоставилапередиконой.

Подходя к дому, Евгения вспомнила, как они в первый раз пришлина улицу Ирини, когда у них не было ничего, кроме того, что на нихнадето.

– Эта семья нам столько хорошего сделала, – тихо сказала она. –Надеюсь, там, на новом месте, и к ним кто-то проявит хоть немножкотакойжедоброты.

Глава21Морено уехали с одной из первых партий, и после этого поезда

отправлялисьнасевер,вПольшу,вселето.В июне Евгения и Катерина получили открытку. На ней был вид

Кракова,инаписанотолько,чтодрузьяужеприбылинаместоискучаютпо Салоникам. Когда в августе наконец ушел последний поезд, геттоопустело,игородлишилсяпятойчастисвоегонаселения.

Улица Ирини словно вымерла, и дома, что принадлежали Моренои другим еврейским семьям, долго пустовали.Но в один страшный деньтишинаи покой былинарушены.Катерина сЕвгениейпроснулись срединочи от грохота и криков. Они доносились не с улицы, а из-за стены,из соседнего дома. Было четыре часа ночи. Они выглянули в окноиувидели,чтоцелаятолпанагловытаскиваетвещииздомаМорено.Средидругих знакомых вещей они увидели и сундук, в котором кирияМоренодержалабелье.Онстоялнатележке,насамомверху.

Оничиталивгазетахоподобныхграбежахвтехкварталах,гдекогда-тожилиевреи,ноникакнеожидали,чтотакоеслучитсянаихулице.

–Мыдолжныихостановить!–сказалаКатерина.– Не уверена, что это удачная мысль… – ответила Евгения, глядя,

скакойзлобойдвоемужчинвнизувспарываютперинумачете.Они кромсали ткань с садистским удовольствием, и белый пух

поднималсявнебо,словноснег,летящийвверх.Ходилислухи,чтоевреипрятализолотовматрасах,иэтимлюдямнепременнохотелосьегонайти.

Две женщины могли только беспомощно смотреть, как методичнограбятсоседскийдом.Катеринапонимала,чтоЕвгенияправа:ониничегоне могли сделать, слишком опасно. Единственным утешением было то,чтонекоторые вещииз тех, которымиМоренопо-настоящемудорожили,былиспрятанывдругомместе.Вихдоме.

Через несколько недель на улицу Ирини явился посыльныйотКонстантиносаКомниносаипередалКатеринеегопредложение:сновавзяться зашитье одежды для тех состоятельных клиентов, кому все ещебыли доступны его дорогие ткани. Им по-прежнему требовалась тольколучшаямодистра в городе, а дажев то время, когда еврейскиешвеи ещенеуехали,этоттитулпоправуоставалсязаКатериной.

Наследующийденьнаеепорогевозникносильщик.Онструдомтащил

какую-тобольшуюкоробку.–КирияСарафоглу?–Да,этоя,–ответилаона.–Явамкое-чтопринес.Катеринапригласилаеговдом,ионпристроилкоробкунастол.–Хотитеоткрыть?–спросилпосыльный.–ЭтооткириосаКомниноса.Катеринаудивленноахнула.У нее были смешанные чувства к отцу Димитрия. Она знала,

что Димитрий с ним не ладит, и часто думала, не связаны ли Ольгиныстрахи с тем, как муж с ней обращается. Каждый раз, когда онивстречались,Комнинос былхолоденинедружелюбен, и теперьКатеринебыло любопытно, с чего это он вдруг прислал ей подарок. Она открылакрышку коробки. В темноте блеснул черный металл, а когда Катеринасняла тонкуюоберточнуюбумагу, то увидела знакомыйвитиеватыйузоризцветовилистьев.Этобылашвейнаямашиназингер.

–Веленопередатьвамещевотэто,–сказалносильщик.Катеринаразвернулазапискуитутжепрочитала:

ПосколькуВыработаетедома,Вамэтопонадобится.

Вдвоемонивынулизингеризкоробкиипоставилинастол.Машинкабыла очень красивая – ее собственная машинка, и Катерина видела своеотражениевсверкающемновенькомизогнутомкорпусе.Онанесталадажегадать,гдекириосКомниносмогдостатьтакуювещьвовремявойны.

Ее так и подмывало спросить о Димитрии. Если этот посыльныйработаетуКомниноса, вдругончто-нибудь слышал?Ноонаудержалась,понимая,чтоэтопокажетсянеуместным.

Через несколько дней тот же человек от Комниноса снова появилсянаулицеИрини.Онпринесещеоднузапискуипакетстканью.

ДорогаяКатерина,мнебыхотелось,чтобыВысшилиизприлагаемогоматериала что-нибудь для кирии Комнинос. Надеюсь, Вы сможетеприйтикакможноскорееиснятьмерки.

Катеринапочувствоваласебяпольщенной,ноинемногозанервничала.Она отправила с тем же посыльным ответную записку, в которойсообщила,чтопридетзавтравполдень.

Онапришламинутавминуту,снетерпениеможидаявстречискириейКомнинос. Павлина открыла ей дверь и проводила наверх.

Они поздоровались, Катерина выразила должную благодарностьзашвейнуюмашинкуиприняласьзаработу–сталасниматьмерки.

ОльгапочтисразужеспросилаоМореноипожалела,чтоимпришлосьуехатьизгорода.

–Надеюсь,онисумеютприжитьсявтакиххолодныхкраях.–Нучтож, вСалониках тожеиногдаочень зябкобывает, – ответила

Катерина.–Иснегнамтутневдиковинку,правда?–Думаю,таммногохолоднее,чемвСалониках,–возразилаОльга.Катеринарассказала,чтосшиладляМоренотеплуюодежду,икакое-то

время обе молчали. После отъезда еврейской семьи в жизни Катериныобразовалась огромная пустота, и Ольга хорошо понимала, что девушкапотеряла соседей, работодателей и друзей. Те годы, что Ольга провеланаулицеИрини,былисчастливейшимивеежизни,ионазнала,чтосейчастам,должнобыть,оченьпусто.

– Что-нибудь слышно от Димитрия? – улучив подходящий момент,спросилаКатерина.

–Былооднописьмо,–ответилаОльга.–Месяцназад.–АЭлиасещесним?–Былсним,когдаДимитрийписал.–Аоткудапришлописьмо?–Вотужнезнаю.Маркинебыло.По тону Ольгиного ответа Катерина поняла, что она не желает

продолжать разговор на эту тему. Может быть, у нее и правда не былоникаких сведений, а может быть, просто не хотела говорить.Такилииначе,темабылазакрыта.

Мерки снимали вОльгиной гардеробной. Двери огромного гардеробастояли открытыми, и девушка видела, что на вешалке висит целая сотняплатьев.Ихтутбылокакстраницвкниге.Катериназаметиласрединихтосамое первое платье, которое она отделывала, и вспомнила, как целуюнеделюпришивалакрохотныеянтарныебусинки.

Новоеплатьеейпредстоялошитьизфиолетовогопереливчатогошелка.Ткань была с собственной комниносовской шелкопрядильной фабрики,и Катерина подозревала, что Ольга ее даже и не видела. Аккуратнозаписывая размеры клиентки в маленький блокнотик, девушка подумала,что глубокий сине-лиловыйцветнафонебледнойкожикирииКомниносбудетнапоминатьсиняк.

Напротивколонкицифронанабросалафасонплатья:– По-моему, получится очень элегантно. Рукава три четверти.Может

быть,кружевныеманжеты?Аюбкарасклешенная.

– Уверена, будет очень красиво, – сказала Ольга, едва взглянувна рисунок, и улыбнуласьКатерине. – Зайди на кухню кПавлине, когдабудешьуходить,онатебячем-нибудьпрохладительнымнапоит.

–Спасибо,кирияКомнинос,–вежливоответиладевушка.Деньбылжаркий.На кухне Павлина что-то рубила на кусочки. Лицо у нее было

свекольно-красное.– По мне, так не в такую бы жару это устраивать, но у кириоса

Комниносазавтраопятьназначензваныйобед.Ионхочет,чтобывсебыловточностикаквсегда.Четыреблюда,четыремаркивина,восемьчеловек,ввосемьчасов.

–БеднаяПавлина,–сказалаКатерина.–Помочьчем-нибудь?–Нувотеще,–отозваласьслужанка,улыбаясь.–Налей-касебелучше

лимонадувонизтогокувшина,даимнезаодно,ладно?Катерина сидела за большим столом в кухне и потягивала лимонад.

Еезавораживалото,какловкоПавлинауправляетсясножом,какнарезаетовощиитравытоломтиками,тополосками,токубиками–будтомашина.По мнению Катерины, этой еды хватило бы, чтобы накормить всехжителейгорода,которыепобольшейчастивсеещеголодали.

–Даже не спрашивай, где мы все это достаем, – сказала служанка. –Немоеэтодело.

Она продолжала говорить за работой – болтать Павлина моглабезумолку,когдаигдеугодно.

–Нутакчто,теперьнаулицеИрини,должнобыть,тихо,каквмогиле?Катеринакивнула.– Пусто стало, – сказала она. – Там, конечно, еще много людей

осталось,нобезМоренокак-товсенетак.–АпроЭлиасачтослышно?–Наверное,всетакжевоюетвместесДимитрием.Егородители,пока

былиздесь,ничегоотнегонеполучали.Ядумала,может,кирияКомниносзнает, где они, но, кажется, нет. Это, должно быть, ужасно – не знать,гдетвойсын…

Павлина стала чистить картошку. Нож двигался по кругу, кожурасползалаоднойсплошнойлентой,апотом,очистивтакимжеобразомвсюдюжину, Павлина стала ритмично нарезать картофелины ломтиками,совершенноровнымипотолщине.

– Отец Димитрия не очень-то обрадовался, когда узнал, что его сынвступил в ЭЛАС, – сказала она; слова трудно было разобрать за стукомножа.

– Ну, меня это, в общем, не удивляет, – отозвалась Катерина. –Но, может быть, теперь он будет доволен, ведь они побеждают, скоросовсемосвободятстрануотнемцев.

–Эх,Катерина,еслибы.– Вы хотите сказать, отец им не гордится? – недоверчиво уточнила

Катерина.Павлинапокачалаголовой:– Я бы сказала, как раз наоборот. Он в бешенстве. ЭЛАС же

коммунисты,понимаешь?– Да не все ли равно, в какой они партии, если они воюют за нашу

страну?–Тсс!–прошепталаПавлинаиприжалапалецкгубам.–Какбыкириос

Комниносневернулся.Онсовсеминаченаэтосмотрит.Павлина,котораяумеладвигатьсяподому,кактень,заэтигодытысячу

раз слышала разговоры между Ольгой и Константиносом. Она всегдадержалаэтоприсебе,ноеевозмущалото,какхозяинотноситсяксвоемусыну.Иногдаслова,чтоонбросалОльге,былипростоядовито-злобными.

–КириосКомниноссчитает,чтоегосынживетвгорах,каккрестьянинкакой-нибудь,–сказалаПавлина.

Катерина еще не совсем отошла от удивления. Она-то считала,чтоДимитрийсЭлиасомделаютгероическоедело.

– Для него это классовая борьба, – объяснила Павлина. – И его сыннастороневрага.

Катериназадумалась,глядя,какслужанкапомешиваетвкастрюле.– Я же слышу, что они говорят, – продолжала та, – когда приходят

обедать.Еле сдерживаюсь, чтобыневылитьимсуп зашиворот.ИкирияКомнинос то же самое чувствует, я-то знаю. Сидит вся… застывшая. –Павлинаизобразилапрямуюнеподвижнуюфигурухозяйки.–Яжевижу,онаэтихгостейненавидит.Ну,бывает,скем-топриходятжены,которым,кажется, точно так же не по себе. Но чаще всего она сидит там всянесчастнаяиодинокая.

–Акогоониприглашают?– Фабрикантов – они еще жалуются, что их склады грабят бойцы

Сопротивления, – да банкиров – те все ноют об инфляции. В общем-то,они все только и делают, что ругают ЭЛАС. На прошлой неделе одинговорил,будтоонитребовалиснегоденег«зазащиту».

– Выходит, эти люди рады, что нас оккупировали?Им и при немцахнеплохо?

–Одномогу сказать: хоть они ижалуются без конца, некоторые еще

никогда так сладко не жили. Чего-чего, а денег у них хватает. А когдаприходят немецкие офицеры, заметно, что и в друзьях на самом верхуунихнедостатканет.

–Немецкиеофицеры!Неможетбыть!– Говори потише, Катерина, – прошептала Павлина. – А бывает,

ивысшиечиныизжандармов.Девушкабылапотрясена.–Нокаквыможетедлянихготовить?–Мневыбиратьособеннонеприходится,–ответилаПавлина.–Яэто

делаюрадиОльги.Правда,онавсеравнопочтиничегонеест,ноязнаю,чтонужнаей.

–Теперьяначинаюпонимать,почемукириосуКомниносуненравитсято,чтоделаетДимитрий.

До Павлины даже дошел слух, будто ее хозяин финансирует войскаколлаборационистов,ноэтимонанесталаделитьсясКатериной.Несталаи рассказывать модистре, с каким презрением говорят жены некоторыхгостей о женщинах из ЭЛАС, которые сражаются вместе с мужчинами,какравные.

–Каквыдумаете,тамопасно,гдеонисейчас?–спросилаКатерина.–ДимитрийиЭлиас.

– Ох, голубушка, не знаю я, – пессимистично вздохнула Павлина. –Письматакдолгоидут–дажееслиДимитрийинапишет,чтожив-здоров,такпокавесточкадойдет–ктоегознает,чтоуспеетслучиться.

Катерина допила лимонад и встала. Ольгино платье нужно былодошить к концу недели, значит пора приниматься за работу.По крайнеймере,теперьунееестьотличныйповодбыватьнаулицеНики.Павлинаейперваяскажет,еслибудуткакие-нибудьновостиоДимитрии.

Черезнесколькоднейоназашласнова.Новоеплатьебылоужесметано,ипришлапорапервойпримерки.

Павлина,казалось,какникогдабыларадапосудачить.–Ужас какой-то – все эти, что собрались в субботу, – сказала она. –

Неудивительно,чтовнашейстранеженщинамнедаютголосовать.Такиедурищииимя-тосвоенаписатьбынесумели.

Катеринарассмеялась.Платьемможнобылопока занятьсяпрямо тут,такчтосегодняонадомойнеторопилась.

Павлинавдругпосерьезнела.–Рассказатьтебе,очемонитутговорили?–спросилаона.Наэтотвопросможнобылоинеотвечать.– Ну, в общем, было много разговоров про то, что творят

коммунисты,–началаслужанка,–особеннотам,вгорах.Мол,еслиихтамне привечают, так они захватывают деревню, отбирают всю едуиустраиваютсамосуды.Покрайнеймере,такэтигостиговорили.

–НоонижеосвобождаютГрецию?Развенеэтогомывсехотим?–Ну,мы-тостобой–пожалуй,авотгостиздешниепобольшейчасти

другогомнения,–объяснилаПавлина.Ольга вошла в кухню, где за большим столом сидели две женщины.

Павлина чистила столовое серебро, а Катерина старательно заканчивалафранцузскийшов.УвидевОльгу,обемеханическивскочили.

Дверьвсе этовремябылаприоткрыта,иОльгинысловаподтвердили,чтоонаслышалаконецихразговора.

– Не все считают ЭЛАС спасителями Греции, – сказала она. –Некоторые так настроены против коммунистов, что готовы встатьнасторонунемцев.

Катерина с Павлиной переглянулись, а затем перевели взглядынаОльгу.

–Немоглабытыпринестинаверхчаясмятой,Павлина?– Конечно, – откликнулась Павлина. – Чайник как раз только что

закипел.Катеринаподождала,поканепослышалисьОльгинышагиналестнице,

изаговориласнова.– Так странно, должно быть, слушать все эти истории

прокоммунистов, –проговорилаона, – когда знаешь, что твой сын тожесними.

–По-моему,кириосКомниносдажесамомусебенехочетпризнаваться,чтоегосынвоюетвЭЛАС,–сказалаПавлина,–такчтоему-тоничуточкине странно. А Ольга все время молчит. Никто и не замечает, что ейнепосебе.

–Снимиведьчтоугодноможетслучитьсятам,вгорах.– Одному Богу известно. Я только молюсь, чтобы он сохранил

Димитрия.Этовсе,чтомыможемсделать.–АвынепомолитесьещеизаЭлиаса?

Шлимесяцы,КонстантиносКомниносвсетакжерегулярноприглашалдругихбизнесменовнаобеды.Имсейчаснужнабылавзаимнаяподдержка.Те, кто преуспевал во время оккупации, были целиком обязаны этимсвоему содействию захватчикам, и теперь они начали финансироватьгреческие охранные батальоны, которые помогали защищать городаототрядовСопротивления.

Случалось, что в Салониках убивали жандармов и полицейских,и на коммунистов началась настоящая охота. Объединенные усилияоккупационных войск, охранных батальонов и жандармов обычноприводиликуспеху.

Все это время Константинос продолжал регулярно заказывать новыеплатьядляжены,аэтоозначало,чтоКатеринаоставаласьчастойгостьейв доме, и Ольга нередко приглашала швею посидеть с ней в гостиной.Ей нравилось смотреть, как модистра работает, а та иногда спрашивала,каклучшеукраситьплатье.Ольгатакпривыкласоглашатьсянавсе,чтоейпредлагали,чтоинойраззатрудняласьсответом.

– По-моему, ты сама лучше выберешь, – говорила она, улыбаясьКатерине.

Иногда женщина тоже пыталась что-то вышивать, но лишь для того,чтобы убить время. У нее не было способностей к этому делу. Однакокаждый стежок означал одну секунду, еще на миг приближающуювозвращениесына.Вовсякомслучае,таконанадеялась.

Собираясь уходить, Катерина каждый раз заглядывала на кухнюкПавлине.

–Яуже,кажется,иправданемогубольшедляэтихлюдейготовить,–сказала однажды пожилая служанка. – Когда подаю, слушаю, что ониговорят,–итакпротивноделается.Им,похоже,нравится,чтогрекитеперьвоюютпротивгреков.

–Вы,наверно,все-такипреувеличиваете?–спросилаКатерина.– Ничего я не преувеличиваю. Такие и на медвежьи бои пошли бы

посмотреть.– По-моему, у нас все равно нет выбора, Павлина. Чем бы мы

низарабатывалинажизнь–скореевсего,этогрязныеденьги.Яполучаюплату от богачей. А сейчас, кажется, нельзя быть богатым и честнымодновременно.Остаетсятолькосголодуумирать.

Павлинахлопоталанакухне,всякраснаяотжарыизлости.–Мнепорадомой,–сказалаКатерина.–Кое-чтотутнадонамашинке

прошить.КирияКомниносещепохуделаихочет,чтобыяейдовыходныхдваплатьяушила.

СитуациявЕвропеначиналаменяться.Вэтолетонемцысталитерятьконтроль над оккупированными территориями, и в июне союзникивысадилисьвНормандии.ВавгустеосвободилиПариж,инемцыоставилиФранцию. Теперь, когда Красная армия наступала и приближалась ужек Болгарии, немцы понимали, что есть риск оказаться в Греции

отрезаннымиотсвоих,ичерезнесколькоднейпринялирешениеотходить.То, что казалось невозможным, свершилось. Нацистов победили,

идоосвобождениябылорукойподать.Однажды,передсамымуходомнемцевизСалоников,Катеринасидела

в Ольгиной гардеробной, аккуратно подкалывая подол. За время войнымода изменилась, а значит, большая часть Ольгиных нарядов нуждаласьв переделке. Потом Ольга сняла платье, которое Катерина подкалывала,наделаповседневноеиушлаксебевспальню.Катеринаосталась–нужнобылосложитьплатьеинестиегодомойнапеределку.

ПочтисразужеонауслышалаОльгинкрик.Катерина вбежала в спальню и с изумлением увидела, что Ольгу

обнимает какой-то мужчина. Если бы это был ее муж, и то было быудивительно.Ноэтобылнеон.

Катерина не знала, что делать, и замерла в нерешительности,широкораспахнувглазаиоткрыврот.

Ольгауткнуласьлицомвплечомужчины,аон–вее,итаконистояли,отгородившись объятиями от всего мира, неподвижностью сплетенныхфигур напоминая Катерине классические скульптуры, что украшалиприхожую.

Самымразумнымбылобыубежатьобратновгардеробную,идевушкаужехотелаповернутьсяиуйти,нотутонинаконецвыпустилидругдругаизобъятий.Катеринасмутиласьещебольше.

В следующие полторы секунды она заметила разительный контрастмеждуОльгинойаристократическойбледностьюидикимвидоммужчины.Даженарасстояниивнесколькометровчувствовалсянепривычныйзапах,которыйонпринесссобойвкомнату.Какой-тозвериный.

Ольга вдруг вспомнила, что Катерина здесь, и повернулась к ней.На Ольгином лице была такая улыбка, какой модистра у нее никогданевидела,и,освещенноерадостью,этолицосталопочтинеузнаваемым.

– Видишь! – сказала она, крепко держа мужчину за руку, словноневсостоянииеевыпустить.–Онвернулся!

Катерина почувствовала, что густо краснеет. Волей-неволей ейпришлось взглянуть на незнакомца, которого она только что засталав объятиях замужней женщины. Он был бородатый, загорелый дочерна,скороткоостриженнымиволосамиигораздомоложекирииКомнинос.

Катеринавдругпоняла,чтосмотритвзнакомыекариеглаза.–Катерина!–сказалмужчина.Оназналаэтотголос.ГолосДимитрия.Катеринаедванезадохнулась:

–МатерьБожья!Димитрий!ПочтибессознательноКатеринапротянуларукуикоснуласьеголица.

Ейхотелосьубедиться,чтоэтоневидение.Он в ответ взял ее ладонь в свою, и с минуту все трое так и стояли,

держасьзаруки.УлыбкауКатеринысталаещешире,чемуматериДимитрия.–Глазамневерю,чтотыздесь,–сказалаона.–Ятакрадатебявидеть.Онулыбнулсяейизаглянулвеесияющиеглаза.–Ятожерадтебявидеть,Катерина.Яоченьпотебескучал.Оннеотрывалвзглядаотееглаз.– Димитрий, – сказала Ольга, – ты же знаешь, мы должны быть

осторожными.Твойотецможетприйти…–Ипонятно,чтоонмненеобрадуется,–сказалДимитрий.–Сколько

уменявремени?Успеючего-нибудьпоестьпередуходом?–Идемнакухню,– сказалаОльга такимэнергичнымголосом,какого

Катеринаунееникогданеслышала.–Твойотецобычноприходитпоздно,нолучшедержатьуховостро.АПавлиназнает,чтотыздесь?

–Да, онамне дверь открыла. Ты бы видела ее лицо, мама.Она дажесильнееоторопела,чемты!

Смеясь, они все пошли вниз, на кухню. Димитрий шел в центре и,кудивлениюКатерины,такиневыпустилееруку.

Девушка попыталась выдумать какой-нибудь предлог, чтобы уйти,но Ольга настойчиво попросила ее остаться. Долго уговариватьнепришлось.

Пока Димитрий, тарелка за тарелкой, уничтожал тефтели, перцы,вареные баклажаны, фаршированные виноградные листья, картошку и,наконец,целоеблюдосладкихбулочек, триженщинысиделиисмотрелинанегособожанием.

Потомначалисьрасспросы.ГдеЭлиас,всеещесним?Гдеонибыли?Вкакихоперацияхучаствовали?Чегождатьтеперь?

–МысЭлиасомтеперьвразныхчастях,–отвечалДимитрий.–Яегоужедавноневидел.Честноговоря,дажепонятиянеимею,гдеонсейчас.

–Атызнаешь,чтовсеевреиуехали?– Слышал, – сказал Димитрий с сожалением. – Если он вернется

иузнаетобэтом,то,наверное,поедеткним.–Мычастобываемунихвдоме,–сказалаКатерина.–Всетамубрали,

после того как его ограбили, и стараемся содержать в порядке.МысЕвгениейоставилитамзапискудлянегонаслучай,еслионвернется,анаснебудетдома.Этобудетдлянегобольшаянеожиданность.

–Акакдумаешь,онинесобираютсявозвращаться?– Трудно сказать, – ответила Катерина. – Все их предприятия так

истоятзакрытые.Ноэто,скореевсего,ненадолго.–Вкакомсмысле?–Одинизделовыхпартнеровтвоегоотцаужеположилнанихглаз,–

пояснилаОльга.–Одинизтех,чтоприходиликнамобедатьнедавно.– А если Морено все-таки вернутся? – спросила Катерина с ноткой

возмущения.–Должнобыть,компенсациюполучат,–вклиниласьПавлина.–В общем, у этого человека уже естьшвейные предприятия и здесь,

и в Верии, и в Ларисе, – продолжала Ольга. – А после войны он хочетрасширитьсвойбизнесвСалониках.Нолучшерасскажи,чтотыделалвсеэтовремя,Димитрий…

–Однояужезнаюотвоейжизнивгорах,–веселоперебилаПавлина.–Поестьтамтолкомбылонечего!

Она была вне себя от радости, видя, что Димитрий сидит за столомиестто,чтоонанаготовила.

Димитрийулыбнулся,чтобыдоставитьейудовольствие,ноэтаулыбкатутжепропала.

– Правду сказать, там было просто ужасно, – сказал он. – Словаминепередатьнасколько.

Все три женщины умолкли. Даже Павлина перестала суетитьсяисиделанепривычнотихо.

–Сначаламыраздавалипродуктытем,укогоничегонебыло,грабилинемцев, отнимали у них еду, которую они украли у нас же, и отдавалинуждающимся. Тогда мы еще работали все вместе. Сообща. У нас былобщийвраг.Те,ктоговоритпо-немецки.Всебылопросто.

Женщинымолчали,покаДимитрийсобиралсясмыслями.–Так страннобыло,чтонасненавидят, когдамысчитали, чтовоюем

за правое дело, – сказал наконец он. –А некоторые нас ненавидели ещебольше,чемнемцев,потомучтонемцыссылалисьнанас,какнапредлог,чтобы измываться над людьми. Уничтожали целые деревни, еслиподозревали, что тамкто-тодавал едуиликровпартизанам.Встречалисьвгорахдажелюдиснемецкиморужием–ионинападалинанас!

–Мирсошелсума!–сказалаПавлина,качаяголовой.–Яизовсехсилпыталсяне запачкатьрук,–продолжалон.–Ноэто

былоневсегдавозможно.Тамкровь.Рекикрови.– Постарайся пока не думать об этом, – сказала Ольга, ласково

поглаживаяегопоплечу.

– Люди вроде моего отца считают ЭЛАС бандитами, но я надеюсь,когда-нибудьонипоймут,закакиеидеалымысражаемся.

–Ятоженадеюсь,–поддержаламать.Димитрий совсем обессилел. Это было видно по его ввалившимся

щекам, слышалось в усталом голосе. Иногда в глазах у него блестелислезы,когдаонвспоминал,чемубылсвидетелем.

–ПоступилприказехатьвАфины,такчтоясейчаснаправляюсьтуда,–сказалон.

–Что?!–воскликнуламать.–Нельзяжетакскоро!–Тебенужнохорошенькоотдохнуть,–добавилаПавлина.Катеринамолчала.Павлинабылаправа.–Ноунасестьещедела.Неменееважные,–возразилДимитрий.Три женщины выслушали его объяснения. Главная цель ЭЛАС –

освободить страну от войск гитлеровцев – была практически достигнута.Теперьпереднимистоялановаязадача:добитьсятого,чтобылевыепартиибылидостойнопредставленывпарламенте.

–Скакойстатите,ктосотрудничалснемцами,будуттеперьуправлятьстраной?–возмущалсяДимитрий.

Ольгапокачалаголовой:–Такнедолжнобыть,японимаю.– Вот поэтому мне и надо ехать. Доведу дело до конца – и сразу

обратно,обещаю.Говоряэто,онсмотрелнаКатерину.Димитрийушелзадолгодовозвращенияотца.Всембылогрустносним

расставаться,ноутешаламысль,чтоон,возможно,скоровернется.Может быть, это и было всего лишь проявление братской любви,

ивсежеКатеринабезконцапрокручивалавголовевоспоминаниеотом,как Димитрий держал ее за руку. Ощущение его загрубевших пальцев,гладящих ее ладонь, длилось не больше минуты, но она никак не моглазабыть об этой ласке. Никогда раньше девушка такого не испытывала.Она чувствовала, что от его прикосновения делается слабой и в то жевремясильной,иникакнемоглавэтомразобраться,нооднозналаточно:еесердцепелоотрадости,чтоонжив.

Глава22Долгожданный уход немцев из Салоников стал реальностью в конце

октября. И левые, и правые были рады от них избавиться, однакопраздновать победу было трудно. Уходя из Греции, немцы разоряли всена своем пути, и когда они наконец пересекли границу, очень немногиешоссе,мостыижелезныедорогиосталисьврабочемсостоянии.

За три года оккупации из страны вывезли топливо, продукты, скот,медикаменты, строительные материалы. Греция скатилась в полнуюнищету, ее инфраструктура были разрушена. Только те, кто скрупулезнозаботилсяособственныхинтересахиливыискивалвозможностьнажитьсяначужойбедности,моглиснадеждойсмотретьвбудущее,остальнымжебыло недоступно даже самое необходимое. Осенью разразиласьгиперинфляция, хлеб, который перед войной стоил десять драхмза килограмм, теперь продавали за тридцать четыре миллиона. Немцыпроиграливойну,грекипроиграливсеостальное.

В один из холодных осенних дней, вскоре после того как последнийнемец оставил Салоники, Евгения с Катериной вышли пройтисьпоокрестнымулицам.

– Надо же отметить первые дни свободы, – сказала Евгения. –Давненькомынегуляли.

Онипошликморю.Носыполузатонувшихкораблейторчалиизводы,какплавникиакул.Многиенаходилисьздесьужепочтидвагодаибыстроржавели – жалкие останки когда-то могучего торгового флота. Портопустел,инаогромнойверфи,преждетакойшумнойиоживленной,былопугающетихо.

–Тыуже,наверное,непомнишь…Онистояливозлезданиятаможни,ионопробудилоуКатериныкакое-

то смутное воспоминание. Дом уже лет двадцать не белили, и все те жеогромныечасынафасаде,какнистранно,досихпоршли.

–Кажется,кое-чтопомню.Мытутстоялицелуювечность…вкакой-тоочереди,чтоли?

–Да,верно,–улыбнуласьЕвгения.– А людей было много-много. Вот это мне хорошо запомнилось.

Иженщинавбелом.Нынешняя пустота так резко контрастировала с тем, что им

вспомнилось, что обе женщины отвернулись. Евгения вздрогнула. Ветерс моря насквозь продувал пустую вымощенную площадку. В воздухекружилосьнесколькоклочковмусора.

–ЭтотывспомнилаженщинуизКомиссиипорасселениюбеженцев,–сказалаЕвгения.–Этоонанашланамдом.

–Мывсебылитакиегрязные,аонатакаячистая!Яснопомню.Яещеподумала–должнобыть,онафея.

Онидвинулисьдальше,иимбылонемногонепосебе– труднобылозабытьпостоянныйстрах,чтотебявот-вотхлопнутпоплечуипотребуютпаспорт.Хотянемцевуженебыло,тревогаискованностьостались.

Они пошли кружным путем на восток, к Белой башне. Виднеющиесявдалеке арка Галерия и древняя Ротонда напомнили о том,что исторические памятники города сохранились в неприкосновенности,словно в знак особого уважения к ним немцев. А вот обычные жилыерайоны сильно пострадали от оккупации. Маленькие улочкис заколоченными витринами магазинов, разрушенными домамииоскверненнымисинагогамисталиеежертвами.Пожар1917годаоставилпосле себяшрамы, которые сохранились кое-где до сих пор, но в целомгород еще никогда не выглядел таким запущенным, как сейчас.В некоторых кварталах царило ощущение мертвой пустоты, и шагизвучалипугающегулко.

Даже в населенных районах люди уже привыкли сидеть по домам,и осенняя прохлада не вернула к жизни старую привычку выставлятькресланакрыльцо.

Они шли и разговаривали, иногда замечая по пути кафенио,где мужчины пили и играли в тавли, совсем как до войны, и такиепризнакинормальнойжизникак-тоуспокаивали.

Наконецонидошлидоулицы,котораябылаКатеринетакжезнакома,как и улица Ирини, – улица Филиппу, где стояла мастерская «Мореноисыновья».

Евгения почувствовала, как Катерина стиснула ее руку. Доски,которыми были заколочены окна и двери, сняли, все надписи и корявонамалеванныезвездыДавида,осквернявшиестены,оттерли.Людивносилиивыносиликакие-токоробки,внутрислышалсяшумработ.

Катерина заметила кое-что еще. На здании уже не было вывески.И дверь перекрасили. Изумрудно-зеленый, который всегда предпочиталкириос Морено (ему хотелось, чтобы дверь сочеталась по цветус фургоном для доставки, которым он так гордился), сменился кроваво-красным.

Несколькоминутонистоялиисмотрели.– Скоро снова откроют, – сказала Катерина с ноткой растерянности

вголосе.Смотреть на это было невыносимо, и они молча поспешили к себе,

наулицуИрини.На следующий день все население города собралось на площади

Аристотелус, чтобы официально отпраздновать освобождение от немцев.Кафе, в которых четыре лета подряд нежились на солнце вражескиесолдаты,сновабылизаполненыгреками.

Только одного жители города не утратили за время оккупации –стойкости. Их чудесный город, такой многообразный, с такой богатойисторией, пережил за последние десятилетия много бедствий, и сновапереднимистоялазадача–сделатьегоещелучше,чембыл.

За месяц до ухода немцев было подписано соглашение междуразличными фракциями и противоборствующими кругами, как правыми,такилевыми.Вдоговоре,известномкакКазертскоесоглашение,лидерыСопротивленияобязались, как тольконемцыуйдут сих земли, запретитьсвоим бойцам самосуд. Было учреждено Правительство национальногоединства,и,вполномсоответствиисусловиямисоглашения,коммунистынеделалипопытокзахватитьвласть.

Глава правого крыла армии даже побывал в Лондоне, где заверилбританцев, что будет работать совместно с коммунистами, чтобыобеспечитьдемократическоеразвитие страны.Мирныйпереходвыгляделобнадеживающе.

Как-топодвечерКатериназашлакКомниносам,чтобыотдатьпальто,котороечиниладляПавлины.ВприхожейонаувиделакириюКомнинос.

– Увы, никаких вестей, – сказала Ольга, не дожидаясь вопроса. –Емутруднопослатьписьмо.

Всего несколько недель прошло с тех пор, как они сидели, окруживДимитрия, на кухне, но Катерина уже обнаружила, что мысли о немневыходятунееизголовы.

– Он скоро вернется, я уверена, – сказала она, стараясь не показать,чтотожетревожится.

–Мнекажется, онисотцоммоглибыкак-топомириться, еслибыонвернулся,когданемцыушли,–ссожалениемсказалаОльга,–нотеперь-тоотец,наверное,понимает,чтоДимитрийтвердостоитзасвоиубеждения.

–Этоправда,мыжесвамизнаем?–Да,Катерина.Номнетакстрашно,–призналасьОльга.–Мыдумали,

чтовойнаокончена,атеперьходятслухи,чтоготовятсяновыебои.Кириос

Комниносговорит,чтолевыевыдвигаютсвоитребования,иправительствонедолжноидтинауступки.

ВголосеОльгислышалосьразочарование,котороеразделяливэтиднимногие. Стремительно надвигалась зима, и теперь, когда ночи сталидлиннее,всехнакрылопеленойпессимизма.

Ольгаскрыласьнаверху,аКатеринапошланакухню.–Вот,Павлина,–сказалаона.–Надеюсь,вампонравится.Она протянула ей зеленое пальто. На вид оно было почти как новое.

Взяв лоскуты из шкатулки, все еще стоявшей в доме Морено, девушкаобтянуластарыепуговицыярко-краснымбархатом,аворотникиманжетыотделала каймой из того же материала. В довершение пришила новуюподкладкуизстарогоплатьявцветочек.

Павлина,котораямылапосуду,поспешновытерларукиивзялапальтоуКатерины.Наделаимедленнопокружиласьнаместе, чтобыпоказатьсясовсехсторон.ПосколькууПавлинынебылонедостаткавхорошейеде,онаоставаласьдовольнополнойдажевтяжелыевремена.

– Как новенькое! – воскликнула она. – Даже лучше! Какая же тыумничка!Спасиботебебольшое.Теперьбудуждатьзимысрадостью!

ТутКатеринакое-чтовспомнила.ЕйнуженбылПавлининсовет.–Ясегодняписьмополучила.Может,скажете,чтообэтомдумаете?ОнадосталаконвертизкарманаипротянулаПавлине.Павлинасталачитатьвслух:–«УважаемаякирияСарафоглу,яслышализдостоверныхисточников,

что Вы превосходная модистра. У меня имеется несколько вакансийна новом предприятии в Салониках, и я хотел бы, чтобы Вы пришлинасобеседованиевпятницуутром,вдесятьчасов».

– Что ж, хорошо. Тебе уже пора вернуться на работу. – Служанкавернулаписьмоилукаводобавила:–Будешьдомаработать,такнискеминепознакомишься…

В эти годы столько молодых мужчин ушло на войну, что в городеостались тысячи девушек, которые при других обстоятельствах ужевышлибызамуж.Теперьже,когдамужчинысталивозвращаться,Павлинасчитала, что Катерине самое время найти, как она выражалась,подходящегомолодогочеловека.

– Но разве вы не узнаете адрес? – сказала Катерина с ноткойраздражения.–ЭтожемастерскаяМорено!–ОнасновапротянулаписьмоПавлине,итавгляделась.–Якак-топроходиламимосЕвгенией.Тамбылополнонароду,ееперекрашивалииделалиремонт.

–Даифамилия…Тожезнакомая.ГригорисГургурисмногоразздесь

бывал за последние годы. У них с кириосом Комниносом явно многообщихдел.

–НоМореножевернутся,и…– Им выплатят компенсацию, Катерина, – сказала Павлина. –

Не волнуйся. Не могут же власти допустить, чтобы все эти предприятияпростаивали!Нужноподниматьгород!

Катериназадумчиворазглядывалаписьмо.– А если они вернутся и получат свою мастерскую назад, то только

радыбудут,когдаувидят,чтотытамужеработаешь!–прибавиластараяслужанка.

КатеринанемогланеоценитьздравуюичеткуюлогикуПавлины.–Чтож, нажизньчем-тонадо зарабатывать, – сказала она. –Кириос

Моренонавернякабыэтопонял.Через несколько дней Катерина пришла на собеседование. В комнате

сидели еще полсотниженщин иждали, когда их позовут, а пока каждойвыдаликусокполотна,накоторомонидолжныбылипродемонстрироватьпять вышивальных швов, пять способов обработки кромки и петлюстолбиком.

Всех по одной вызывали в кабинет для собеседования. Катеринапрождаласвоейочередидвачаса.

Человек, сидевший за столом, был в три раза больше прежнегоминиатюрногохозяина.Катеринаподалаемусвойобразециотметилаегобольшиерукиспухлымипальцами.

– Хм, отлично, отлично, – сказал хозяин, пристально рассмотреввышивку.–Явижу,вашарепутациявполнезаслуженна,кирияСарафоглу.

Катеринапромолчала.–Явиделвашуработу,–продолжилон, толькотеперьподнявнанее

глаза. – Это же вы шьете платья для жены Константиноса Комниноса,верно?Онапревосходнаяманекенщица!

Катерина заметила под его седыми усами желтые зубы, а глазана круглом, как луна, лице почти пропадали, когда он улыбался,каксейчас.

– Дети и то, бывает, лучшешьют, чем некоторые из этихженщин, –усталосказалон.–Авотэтохорошо.Вотэтояинадеялсяувидеть.

Катерина попыталась улыбнуться. Ей казалось, именно этого от нееждутвответнато,чтоследовалопринятькаккомплимент.

–Уменястрогиетребованиякмодистрам,такчтонеждите,чтоможнобудет весь день сидеть и болтать.Вмоеймастерской двенадцатичасовойрабочий день, на обед отводится полчаса. В субботу сокращенный день.

Воскресенье–выходной.Иеслизаказчиктребуетчто-тозакончить,значитэто должно быть закончено. Именно так я заработал свою репутациюв Верии и Ларисе, и здесь скоро будет то же самое. Поэтому-то яи считаюсь лучшим портным в городе. Сами увидите, что написанонамоихфургонах:«Доставимзаказвназначенныйчас!»

Хозяинкашлянул,словнодлятого,чтобыпоставитьточкувсвоейречи.Он повторял ее уже в тысячный раз, и все эти трюизмы и лозунги одинза другим отскакивали у него от зубов и не требовали ответа. Катеринапоняла,чтоонапринятанаработу.

–Впонедельник.Ввосемьчасов.Всегохорошего,кирияСарафоглу.–Онулыбнулся,иКатеринадогадалась:этознак,чтоейпорауходить.

За дверью она увидела очередь претенденток, которая тянуласьдосамогоконцаулицы.Ещенеменьшедвухсотенженщинждали,когдаихпригласят,иКатеринапоняла,чтоейповезло.

При виде светящейся вывески над дверью «Григорис Гургурис» ейсделалось не по себе, но сейчас, когда от голода сосало под ложечкой,выбиратьнеприходилось.

Компанияофициальнооткрыласьнаследующейнеделе.Швейнабралиместных, за исключением одной, которую Григорис Гургурис привезизАфин. Ее он поставил главной в отделочномцеху, и она поглядываланадругихженщинсявнымснисходительнымпревосходством.

Гургурис привез и нескольких портных из Верии и Ларисы,но большинству новеньких недоставало, по его мнению, опытаи мастерства. Среди лучших портных многие были евреями, и с ихотъездом в городе образовалась огромная нехватка квалифицированныхработников. Много времени должно было пройти, прежде чем маркаГригориса Гургуриса станет таким же знаком качества, каким было имяМорено.

ГригорисГургуриссамзаходилвцехапонесколькуразвдень,чтобыпроверить, какженщины работают, хотя им такое пристальное вниманиеказалось излишним. Насколько они успели заметить, сам хозяин и двакускатканинесумелбыровносшить.Кактолькоонвыходилизкомнаты,девушки принимались сплетничать, строя предположения, почему он такдолго стоит за спиной у какой-нибудь швеи. Через несколько недельглавноймишеньюдляшутоксталаКатерина.

– Только и слышно: Катерина то, Катерина се, – нараспев говорилишвеи. – Посмотрите на ее челночный стежок! Посмотрите на ее рюши!Посмотритенаеекайму!

Они были правы. Теперь уже было очевидно, что самый большой

интересГургуриспитаетименнокКатерине.Онасталаузнаватькрепкийзапах чеснока, который обычно служил предупреждением, что хозяинприближается, неторопливо вышагивая вдоль ряда швей, глядя на ихработу, прежде чем остановиться, склониться над ней несколько ближе,чемнеобходимо,иначатьрасспрашивать,надчемонасейчасработает.

Катеринавсегдаотвечаланаеговопросыточноивежливо,задерживаядыхание, чтобы не так сильно ощущать запах из его рта. Он искреннеи многословно расхваливал ее работу, и когда ее отправили к ОльгеКомнинос, которой нужно было что-то ушить, оказалось, что он успелвысказатьсвоемнениеонейитам,заобеденнымстолом.

– Ты на него произвела большое впечатление, – говорила ОльгаКатерининому отражению, пока та застегивала на ней платье передбольшимзеркалом.–Онбылздесьвсубботуивсерассказывал,вкакомонвосторгеоттвоейработы.Очевидно,онтебяотличаетсредидругих.

Катеринаничегонесказала.Ейбылонеудобно,чтохозяинпостояннообращаетнанеевнимание,неловко,чтоонтаквыделяетее,идевушкатои дело трогала мати, висевший на цепочке, – оберег «дурной глаз»,который,каксчиталось,предохранялотчужойзависти.

Пока Салоники понемногу возвращались к нормальной жизни,вАфинахстремительноразворачивалисьгрозныесобытия.Жителигородачитали газеты и знали: что бы ни произошло в столице, последствияскажутсяинанихсамымсерьезнымобразом.

Премьер-министр Георгиос Папандреу не особенно стремилсяразыскиватьинаказыватьтех,ктосотрудничалснемцами,зато,казалось,был крайне заинтересован в окончательной демобилизации войск,принадлежавших к левому крылу. У левых это вызывало недовольствоиподозрения,итретьегооктябряониорганизовалидемонстрацию.ТысячилюдейсобралисьнаплощадиСинтагмавцентреАфин,иполицияоткрылапо толпе ничем не спровоцированный огонь. В последовавшей за этимдавке погибло шестнадцать демонстрантов, и на улицах вспыхнулиоткрытые столкновения между полицией, британскими войскамии бойцамиЭЛАС. Через несколько дней левые начали преследовать тех,очьемколлаборационистскомпрошломбылохорошоизвестно.

ЭЛАС захватила отделения полиции и тюрьму, однако недооцениласилу противников, которые чаще всего были хорошо организованыи вооружены. Примерно через неделю прибыло массированноеподкрепление,ЭЛАСпришлосьсражатьсясбританцамииотступать.

КначалуянваряЭЛАСвбеспорядкепокинуластолицу,потерявдотрех

тысяч бойцов. Еще семь с половиной тысяч были взяты в плен. Правыесилы тоже потеряли больше трех тысяч, не считая множества пленных.ВэтинеделиАфинысталиполемсражения.

– Так вот чего хотел твой сын! – кричал жене Константинос. –Ичегожеондобился?

–Тамбылнетолькоон,–резонноотвечалаОльга.–Почемутывсегдатак говоришь, как будто это он во всем виноват?Он ведь там, наверное,неодин.

–Ну,кроменего,ядругихкоммунистовнезнаю!Как обычно, Ольге оставалось только закусить губу. Она не хотела

думатьосынекакокоммунистеисчитала,чтоонборетсязадемократиюи справедливость. Но с мужем никогда не спорила. Хватит и однойгражданскойвойны.

МеждутемивСалоникахужестановилосьвсеголоднее.Опятьсталипропадать обувь, одежда и медикаменты. Многие приписывали этодействиямЭЛАСиополчалисьнанихкаждыйраз,когдаголодусиливался.Комниносбылоднимизтысяч,выступавшихпротивЭЛАС.Теперь,когдаправые газеты изо дня в день публиковали фотографии ее жертв, когдаходили слухи о массовых захоронениях и зверских убийствах, многиене считали для себя возможным поддерживать людей, казнивших враговизсоображенийличноймести.

Наконец ЭЛАС взяла в заложники тысячи мирных людей в Афинахи Салониках. Большинство из них принадлежали к буржуазии –государственные служащие, армейские чиновники и полицейские.Им пришлось делать долгие переходы в суровые холода, без теплойодежды и обуви. Многие замерзли насмерть. Зверскую жестокость этойакцииживописаливсегазеты.

– Он, по-видимому, ничуть не сомневается, что его сын способенна такое, –жаловаласьПавлинеОльга. –Какможет родной отец думатьо сыне самое худшее? Он считает, если ты коммунист, значит ужеавтоматическиубийца.

–Иможноподумать,надругойстороневсесплошьангелынебесные!–отвечала Павлина. – Я уже наслушалась рассказов о том, что онитворили,–тамтожехорошегомало.

Служанка была права. Крайнюю жестокость проявили обе стороны,и все же левые потеряли поддержку даже в тех областях, которые ониосвободили от немцев. Люди в большинстве своем были сыты войнойпо горло, они жаждали мира и считали, что именно левые мешают егоустановлению.

Вфеврале1945годаужеказалось,чтоихжеланиевот-вотисполнится.В Варкизском соглашении ЭЛАС обязалась сдать оружие в обменна амнистию политическим преступникам и референдум по поводуКонституции. Какое-то время Ольга и Катерина наивно воображали,чтоДимитрийвот-вотвернетсяипомиритсясотцом.

Однаковскореоказалось,чтоэтосоглашениеничегонестоило.Правыебатальоны смерти и вооруженные формирования открыли беспощаднуюохоту на коммунистов, и начался настоящий террор против тех,ктосражалсянасторонелевых.

Эти события были, разумеется, главной темой бесед за обеденнымстоломКомниносовнаочередномзваномвечере.ТорговцыибизнесменыСалониковхотелиодного:чтобыможнобылоснованормальновестиделаичтобыполитическиедрязгинеснижалиимприбыли.

Павлина хлопотала на кухне, ожидая, когда можно будет зайтив столовую и убрать со стола после главного блюда. Как только беседастановилась громче, чем стук ножей и вилок, она понимала, что все ужедоелиипораподаватьследующееблюдо.

За работой онамурлыкала что-то себе под нос и то и дело отступаланашаг,чтобыполюбоватьсярезультатомсвоихусилий.

Ее гордостью были неповторимые земляничные пироги: сочныеконсервированные ягоды под слоем патоки, а в самом низу – скрытыйотглазшоколадныйкрем.Оназнала,какойэтобудетсюрприздлягостей,когдаонипроткнутпирогвилкамииобнаружатподкрасноймякотьючто-то еще. Служанка посыпала пироги сахарной пудрой и поставиланасервировочныйстолик,ужесобираясьподавать.

И в этот самый миг раздался звонок в дверь. Опоздавших гостейсегодня не было, и вообще странно звонить дверь в половинеодиннадцатого вечера. Павлина положила ситечко и подошла к двери.Она знала: если Ольга услышит звонок, то подумает о том же самом.Димитрий? Каждую минуту они ждали его возвращения, но к этомуожиданиювсевремяпримешивалсястрахпередтем,чтобудетдальше.

Она осторожно открыла дверь и выглянула на слабо освещеннуюулицу.

–Павлина!–прошепталчей-тоголосизтени.–Этоя.

Глава23Павлинавышланакрыльцоитихоспросила:–Кто–я?–Онаужепоняла,чтоэтонеДимитрий,–вголосеслышался

акцент.–Я,Элиас.Секунду поколебавшись, Павлина нащупала его руку в темноте

илегонькопотянулаксебе,насвет.–Заходивдом!–прошепталаона.–Заходиже!Худая фигура, еле волоча ноги, прошла за ней в дверь, а затем

накухню.– Посиди минутку, – сказала Павлина, глядя на него, бледного

иизможденного.–Божемой,нуивидутебя.Хуже,чемуДимитрия,когдамыеговиделивпоследнийраз.

ЭлиасподнялнаПавлинутемныеввалившиесяглаза.Всечертырезкообострилисьнаегопохудевшемлице.Быловнемчто-тонечеловеческое.

–Вижууже,чтотебянадонакормить,–проговориластараяслужанка,не прекращая суетиться и хлопотать. – Погоди только минутку, я схожусостолауберуидесертподам.

Не прошло и нескольких минут, как Павлина вернулась на кухню.Бледнаябесплотнаятеньмолчавошлазанейиосторожнозакрыладверь.

–Здравствуйте,кирияКомнинос,–вежливосказалЭлиасиподнялся.–Элиас!Прошлостольковремени…Она подошла и хотела взять его за руки, но он инстинктивно

отпрянул–слишкомхорошопомнил,какдавноихнемыл.Ониуселисьвокругстола.Грязная,пропитаннаяпотомрубашкаЭлиаса

и Ольгино безупречное кремовое платье могли служить безошибочнымзнакомихпринадлежностикразныммирам.

Женщинам хотелось задать сразу тысячу вопросов, но они понимали,чтоЭлиасутожеестьочемспросить.Заэтимон,должнобыть,ипришел.Аонимогутиподождать.

– Я заходил на улицу Ирини и на улицу Филиппу, – начал Элиас. –Наш дом заперт, и в нашей мастерской распоряжается кто-то другой.Гдеже?..

Не было смысла его обманывать. Так или иначе, он скоро узнаетправду.

–ТвоиродныеуехаливПольшу,–сказалаПавлина.–Ужепочтидвагодакак.КатеринасЕвгениейполучилиотнихоткрытку,давненькоуже,астехпор–ничего.

Опереселенияхонужеслышал.–Амастерская?–Властирешили,чтолюди,видимо,уженевернутся,ивыставиливсе

напродажу.–Ноонанаша!–Нетакгромко,–предупредилаПавлинаиприложилапалецкгубам.– Вероятно, они хотели, чтобы предприятия снова заработали, –

объяснила Ольга. – Но если твои родители вернутся, им навернякавыплатяткомпенсацию.

Элиаспроглотилзлыеслезы:–Нопочемубыимневернуться?Грецияжебольшеневоюет?Ольга с Павлиной неловко переглянулись. По городу ходили слухи

о том, какая участь постигла некоторых евреев, но пока у них не былоникакойинформацииизпервыхрук.

–Ачтоснашимдомом?За полгода партизанской войны Элиас огрубел почти

добесчувственности,носейчасонелеудерживалсяотслез.Тарелкаседой,которую поставила перед нимПавлина, стояла нетронутая. Трудно былоузнатьвнемпрежнегомягкогоюношу,лучшегодругаДимитрия.

– Что случилось с нашим домом? – повторил он настойчиво, почтивраждебно,словноэтиженщиныбыливчем-товиноваты.–Почемуокназаколочены?

–Незнаю,Элиас,–сказалаПавлина.–Должнобыть,длясохранности.Онаговориласнимпротяжно,ласково,словносмаленькимребенком,

ионответилтакжепо-детскикапризно:–Яхочудомой!–КлючиуЕвгении.Еечто,небылодома,когдатызаходил?–Нет.Унихбылотемно.–Спала, наверное, –мягко сказалаПавлина. –Они сКатеринойрано

ложатся.Завтрапрямосутравместесходим.–Ядолжнавернутьсявстоловую,–сказалаОльга,–носначалахочу

утебякое-чтоспросить.ТывиделДимитрия?–Ужегодадваневидел.Егоперевеливдругуючасть.Ядумал,может,

онздесь,свами.Ольга смотрела на Элиаса. Теперь он торопливо, давясь, глотал

стоявшую перед ним еду, и Ольга вспомнила, как Димитрий в их

последнюю встречу сидел на том же стуле и ел так же жадно.Онасмотрела,какдвигаетсячелюстьЭлиаса–коститакобтянутыкожей,что видно каждый мускул, видно, как они ходят вверх-вниз, из сторонывсторону.

С набитым ртом Элиас рассказывал им новые подробности о том,какобстоятделаулевых.

–Послевсего,чтобыло,многиеопятьушливгоры.Вполневозможно,чтоионтам.

Женщины смотрели, как он подчищает куском хлеба соус с тарелкидо последней капли.Павлина уже положила ему добавки, но он все ещене наелся. Наконец, словно нарочно, чтобы напугать их, поднял глазаичиркнулладоньюпогорлу.

–Нанасохотятся,кирияКомнинос,–сказалон.–Какназверей.Все эмоции, что видны были на его лице несколько минут назад,

пропали. Их сменила какая-то стальная твердость. Он отложил вилкуивзглянулОльгепрямовглаза.

– Я слышал разное, кирия Комнинос. Слышал, русские нашлидоказательства,чтонемцыубилитысячиевреев.Выобэтомслышали?

Ольгаопустилавзглядвполиответила:– Да, Элиас, но мы не знаем, правда это или нет. Надеемся, что нет.

Послушай, ты должен остаться здесь на ночь. Только осторожно. ЕсликириосКомниносузнает,будутнеприятности.

Элиаскивнул,иОльгавышлаизкомнаты.–Можешьлечьуменянадиване.Онтебепуховойперинойпокажется

после того, где тебе приходилось спать, – сказала Павлина. – КириосКомниносуходиточеньрано,апотомимыуйдемспокойно.

–Комнедомой?–Да,–подтвердиласлужанка.–Яжеобещала–прямосутра.Элиас спал беспокойно, несмотря на то чтоПавлинин диван оказался

довольноудобным.Онпроваливалсявнеглубокуюдрему,мозгвсюночьработалбезотдыха–всознаниипроносилиськакие-токартинкииобразыбезвидимойсвязиилогики.Яркимивспышкамивставалипереднимлицародителей и брата, искаженные не то смехом, не то криком – он не могтолком разобрать, но тяжесть на душе, с которой он проснулся утром,заставляласклонитьсякпоследнему.

Константинос Комнинос, как обычно, ушел из дома в половинеседьмого. Элиас услышал, как хлопнула дверь, и вскочил с постели.Онужедвачасанеспал.ОнрастолкалПавлину,ичерезпятнадцатьминутониужешликулицеИрини.

Деньбылхолодный,ипередуходомПавлинасбегаланаверх,вкомнатуДимитрия,иотыскаладляЭлиасапальто.

– В него, конечно, двое таких, как ты, поместятся, – сказала она, –нохотьнезамерзнешь.

ВидуЭлиаса в тяжеломкашемировомпальто с пышнымворотникомбыл нелепый. Константинос Комнинос заказал его для Димитрияв мастерскойМорено, когда сын поступил в университет. Димитрий егопочти не носил, и теперь было видно, какое оно жесткое – как любаядорогаяненошенаявещь.

Катерина вышла из дома, рассчитывая за пятнадцать минут быстрымшагом дойти до работы, и тут увидела, что навстречу идет Павлинаскаким-томужчиной.Видунего,утонувшеговогромномтемномпальто,былстранный,ноужечерезсекундуонаузналаэтолицо.

–Элиас!Этоя,Катерина.–Здравствуй,Катерина.Странная это была встреча. Вспомнив о том, куда направляется,

Катеринапокраснелаотстыда.–Павлинаговорит,укирииКараянидисдолженбытьключотнашего

дома.Катерина, которая обычно очень беспокоилась, как бы не опоздать,

вернуласьвдомипозвалаЕвгению.Та была вне себя от радости, увидевЭлиаса.Слухи уже заставили ее

смиритьсясмысльюотом,чтоникогоизМореноонабольшенеувидит.Элиасчувствовал,чтоснимразговариваюттак,будтоонстогосвета

вернулся,ноегоэтоневолновало.Емунетерпелосьпопастьвдом.– Я тут старалась наводить чистоту по возможности, – пояснила

Евгения. Она держала в руках масляную лампу, освещая почти пустуюкомнату.Электричествавдомеуженебыло.

Элиасраспахнул ставни,но слабыйутренний светпочтинепроникалвокна.

–Но гдеже все?Вот тут, кажется, стояло большое кресло?Амаминсундукгде?

Евгения молчала. Да Элиас, кажется, и не ждал ответа. Он поднялсянаверх, а Евгения осталась внизу, прислушиваясь к звуку резких,взволнованныхшаговизкомнатывкомнату.Голыедоскиполаусиливализвуки.

Вскоре Элиас снова сбежал вниз. В холодной комнате дыханиевырывалосьунегоизортаоблакамипара.ДажевпальтоДимитрияонвесьдрожал.

–Онивсезабрали!–возмущенносказалон.–Дажемоюкровать!Дажемоюкартинусостены!

Евгениинехотелосьразбиватьегоиллюзии.Пустьлучшевоображает,какегородителиаккуратноукладываютвещи,чтобыувезтиихвдругуюстрану, чем узнает правду: что их дом разгромилимародеры, после тогокакМореноуехаливПольшуспочтипустымируками.

Ионакивнула.Катеринастояларядом,боясьдышать.Раноилипоздно,думалаона,Элиасспроситпромастерскую.

– Может, пойдем к нам, я кофе сварю? – дружелюбно проговорилаЕвгения.

– Ну что ж, здесь-то, я вижу, кофе пить не из чего, – язвительноотозвалсяЭлиас.

Евгенииврезалосьвпамять,каконавыметалаосколкиразбитыхчашекнаутро после ограбления. Из всех фарфоровых сервизов кирии Моренонеуцелелоничего.

Они вышли и вернулись в соседний дом. На них повеяло тепломотплиты,ивскореводаужезакипела.

–Кактысобираешьсяпоступатьдальше,Элиас?–Наверно,поедуна север, к родителям, – ответилон. –Чтомне еще

делать? Войны с меня хватит. Более чем. Люди, за которых я сражался,помне,ничутьнелучшетех,противкогоясражался.

Поеготонубылоясно,чтоникакихиллюзийунегоуженеосталось.– Переночуешь сегодня у нас? – спросила Евгения, наливая кофе. –

МысКатеринойинаоднойкроватипоместимся.Элиас смотрел в свою чашку, на кофейную гущу. Он почти и забыл,

чтоКатеринатожездесь.–Мнепораидти,–сказалата;оначутьбылонесозналась,кудаидет,

нотакинерешиласьивыскользнулаиздома,мучасьстыдом.Элиас пробыл у них несколько дней и ночей, ел, спал и молча сидел

уогня.Унегонебылоникакогожеланиявыходитьнаулицу,отрыватьсяот тепла и уюта очага. За эти долгие часы он принял окончательноерешение ехать вПольшу.Необходимо разыскать родных.Нужны толькоздоровье и деньги, а Евгения поможет восстановить здоровье и дастденьги.Онакормилаегопонесколькуразвдень,какмладенца,иотдаладве золотыеброши,которыеРозаоставилаейнахранение.Можнобудетпродатьихпередотъездом.

ВпервыйраззапятьднейЭлиасвышелиздомаисволнениемвдушенаправился к центру города, избегая опустевших еврейских кварталовисделавкруг,чтобынеходитьмимомастерской.

Катерина уже призналась ему, что работает у нового владельца, и онсказал, что все понимает – жить-то надо. Элиас убеждал себя, что еслискажет эти слова вслух, то, может, и сам хоть немного в них поверит.Он старался не злиться из-за всего того, что его родителям пришлосьброситьздесь.Озлобленностьникогданебыласвойственнаниегоматери,ни отцу, и он словно видел воочию, как они сидят сейчас в своей новойшвейноймастерскойвПольшеидуматьужезабылиотом,чтоунихтакнесправедливоотняли.Онилюдислишкомнеугомонные,врядлинапокойушли.

Павлина тайком притащила с улицы Ники кое-что из старых вещейДимитрия,аКатериназапарувечеровподогналаихпоразмеру.Когдаоназакончила,видуЭлиасасталвполнереспектабельный.

Он шел по улицам и чувствовал какую-то странную беспечность –словно он невидимый. Он был почти уверен, что не встретит никогоиззнакомых,иемубылоужасноприятнозатерятьсявтолпе.Давноужеоннеходил,зная,чтоможнонеозираться.

В одном из процветающих городских ломбардов Элиас терпеливоотстоялочередьиполучил за своиброшкижалкуюсумму– вдесятьразменьше их настоящей цены. Спорить было бесполезно. Ростовщик чуял,какотчаянноемунужныденьги,имогещеснизитьцену,еслибыклиентзаупрямился.Сейчас стольколюдейприходиловломбарды,чтобысбытькраденое, что владельцам обычно удавалось заполучить любую вещьподешевке.

Элиассходилнавокзалиузналрасписаниепоездов,апотом,неспешашагая обратно к улице Ирини, сообразил, что тут ведь совсем рядомкафенио, где они когда-то часто бывали с Димитрием. Приятноепозвякивание мелочи в кармане брюк вызвало желание зайти и заказатьчто-нибудьвыпить.

Наминутуонпозволилсебевновьощутитьэтисамыеобычные,когда-тосовершеннонезамечаемыеприметынормальнойжизни:шипениепара,запах сигарет, скрип и хлопок пробки, вытащенной из бутылки коньяка,скрежет стульев по плиточному полу. Почти забытые звуки и запахисливались в одно целое. Элиас закрыл глаза: это краткое возвращениевпрошлоедавалонадеждунабудущее.

Может быть, это его последний день в Салониках, а завтра онотправится в новую жизнь. Он сидел и потягивал пиво. Никогда такоговкусногонепробовал.

Элиас не заметил, как к нему подсел какой-то человек. Народувкафениобыломного.

–Еврей?–осведомилсянезнакомецвмундире.Воспоминанияобантисемитизме,омрачавшемегодетскиегоды,итон

этого человека сразу вернули Элиаса к реальности, к той ненависти,которая,каконзнал,всеещескрываласьподвнешнейцивилизованностьюгорода. Родители изо всех сил старались оградить и его, и Исаака,но по пути из школы он частенько ощущал на себе злобные взгляды,аиногдаижгучуюбольотметкоброшенногокамня.

Но сейчас Элиас и не подумал отрекаться от своей национальности.Завтра он уедет из Салоников и будет надеяться, что никогда большенестолкнетсястакойоткровеннойнеприязнью.

–Да,еврей,–свызовомответилон.–Такты,поди,знаешьуже?Элиас понял, что ошибся, когда услышал в голосе незнакомого

человекавраждебность.Атеперьэтотголосещесмягчился.–Чтознаю?Жандармпочесалвзатылке.Видунегобылуженестольуверенный.–Выходит,незнаешь.Элиаспожалплечами,недоуменно,нонебезлюбопытства.– Ну, ты все равно узнаешь, так что лучше уж я тебе скажу. –

Он наклонился к Элиасу с заговорщическим видом. – Не пойму, как тытольковыжил.Тысячамдругихэтонеудалось.

–Очемвы?Элиас почувствовал, как внутри поднимается волна ужаса. Сначала

похолодело в животе, а потом лед затопил грудь, сдавив ее так,чтодыханиеперехватило.

Незнакомец глядел на него встревоженно, уже понимая, что должендоговоритьдоконца,какбыэтонибылоужасно.

– Даже не верится, что ты не знаешь, – начал он. – Тут один малыйвчеразаходил…даивгазетахдажебылосегодня.

Элиассиделнеподвижно,несводяглазснезнакомца,атототхлебнулпиваипродолжал:

–Ихгазомотравили.Согналивпоезда,акогдапривезлинаместо,всехотравилигазом.

Это не умещалось у Элиаса в голове. Слова звучали какой-тобессмыслицей.Емухотелосьуслышать,чтооннеправильнопонялиличтоониозначаютчто-тодругое.

–Очемвы?Очемвыговорите?–Таконсказал.Тотмалый,которомуудалосьсбежать.Говорит,всех

газомотравили,апотомсожгли.ВПольше.

Жандармвидел,какмолодойчеловек,этотболезненноговидамолодойеврей,началраскачиватьсявзад-вперед,взад-вперед,взад-вперед–молча,обхвативголовуруками.

Казалось, целая вечность прошла, пока он перестал качаться, и тогдажандарм приобнял незнакомца одной рукой. Тот был весь застывший,как мертвец, а под ладонью чувствовались острые лопатки. Так онипросидели с полчаса. Люди входили и выходили, глазели на нихслюбопытством,ноониничегонезамечали.Жандармвсегдазаходилсюдавыпить кофепосле смены, и теперьпосетители слегка любопытствовали,чтоэтозановыйдругунегообъявился.

Наконецонпочувствовал,чтоЭлиасшевельнулся.–Ятебядомойотведу,–сказалжандарм.Слово «домой» обрело какое-то новое значение. В этот миг Элиас

незнал,ктоон,гдеон,иещеменьше–гдеегодом.Ничегоон,казалось,не знал. Раскачиваясь, он впал в какой-то транс, в нем онемела каждаяклеточка,каждыймускул.

–Пойдем,отведутебядомой,–настойчивоповторилжандарм.Опятьэтослово.Домой.Чтоонозначит?Кактеперьнайтидом?Элиаснемогвспомнитьназваниеулицы,накоторойродился–когда,

где?Помнил комнату, где спал вместе с братом, а больше ничего. Годы,когда он спал под открытым небом, почти всегда в горах, почти всегдадрожа от холода, были свежи в памяти, а все остальное провалилосьвчернуюдыруамнезии.

Онпопыталсявстать,нодаженоги,казалось,забыли,какдвигаться.– Слушай-ка, – сказал жандарм, – давай помогу тебе выйти. Может,

легчестанетнасвежемвоздухе.На улице у Элиаса в голове немного прояснилось. Он увидел море

ивспомнил,чтоживетдалекоотнего,нахолме.–Туда,кажется,–сказалон,тяжелоопираясьнаплечожандарма.На ходу он читал на табличках названия улиц, надеясь, что какое-

нибудьизнихотзоветсявпамяти.УлицаЭгнатия,улицаСофоклус,улицаЮлиана…–Ирини,–пробормоталон, словново сне. –Воткаконаназывается.

УлицаИрини.УлицаМира.– Я знаю, где это, – сказал жандарм. – Я тебя доведу. А то еще

заблудишься,чегодоброго.НаулицеИринионспросилуЭлиасаномердома.–Вотон,–пробормоталЭлиас,показываянадомномерсемь.–Номне

надосюда,всоседний.

Чувствуя, что его дело еще не закончено, неожиданный спутникподождал,покаЭлиаспостучитвдверьЕвгении.

Через секунду и Евгения, и Катерина ужа стояли на пороге. До нихтожедошлоизвестиеотом,какаяучастьпостиглаевреев,ионистревогойждаливозвращенияЭлиаса.Новостираспространялисьбыстро,ихотяониосновывались на рассказах одного-единственного очевидца, ни у когонебылосомненийвихправдивости.

Элиаса встретили мертвенно-бледные лица, на которых застыловыражениежалости.Этобылоневыносимо,ионпрошелмимонихвдомрезко,почтигрубо.

Евгенияхотелапоблагодаритьчеловека,которыйегопривел,но,покасобраласьокликнутьего,онужеушел.Онапогляделаемувследизаметилажандармский мундир. Странные времена настали, подумала женщина.Каких-нибудь несколько месяцев назад тот же самый человек мог быарестовать Элиаса, но теперь, хотя она едва успела разглядеть его лицо,Евгениязаметила,чтожандарматронулогоренесчастного.

Через несколько недель стали доходить новые вести из Польши,подтверждавшиемассовоеуничтожениеевреев.

Немногиевыжившие,вернувшиесясосвидетельствамиизпервыхуст,сговорящимизасебяномераминарукахистрашнымирассказамиосудьбеостальных евреев, скоро пришли к одному и тому же заключению: этотгород им не рад. Как и Элиас, они увидели, что их дома и предприятиябольше им не принадлежат, и были ли они, опять же как Элиас,в партизанах во время оккупации или чудом спаслись из концлагерей, –вСалоникахим,казалось,небыломеста.

КатеринасЕвгениейуходилинаработуутромивозвращалисьвечером.Каждый раз они входили в дом тихонько, крадучись, словно хотелисделатьвид,чтоихнет.Элиаскэтомувременивсегдаспал,еда,которуюони оставляли для него утром, исчезала, посуда была вымыта и убрананаместо.

Целыенеделионневыражалжеланияразговариватьсними.Онзнал,что некоторых евреев прятали во время оккупации христианские семьи.Элиасуказалось,чтовесьмирегопредал,апреждевсего–соседи,которыедолжныбылиспастиегородных.

Евгения с Катериной догадывались о его чувствах и надеялись,что когда-нибудьимудастся объясниться.Случайпредставился однаждывечером,когдаонипришлидомой.

Элиас сидел за столом и, очевидно, ждал их. Он был чисто выбрит,ауегостуластоялмешок.

–Хотелпопрощаться,–сказалон.–Сегодняуезжаю.–Жальрасставаться,Элиас,–сказалаЕвгения.– Ты же знаешь, что можешь жить у нас, – поддержала Катерина, –

сколькозахочешь.– Меня здесь больше ничто не держит, Катерина. Одни

воспоминания, – возразил Элиас, – а теперь даже самые сладкиевоспоминаниясделалисьгорькими.–Тонунегобылобвиняющий.

–Янезнаю,чтотыдумаешь,–умоляющесказалаКатерина,–нотвоиродные сами захотели уехать. Если бы они попросили нас о помощи,мыбыпомогли.Клянусь.

– Это раввин их уговорил, Элиас. Никто из нас и представить себенемог,чтоизэтоговыйдет.–Евгенияроняласлезы.

–Таккудажетыедешь?–тихоспросилаКатерина.– Мы вместе едем, несколько человек. Уже давно сговорились.

ВПалестину.–Думаететамостаться?–спросилаЕвгения.– Да, – ответил он. – Возвращаться не собираемся. – В голосе его

явственнослышаласьгоречь.–Послушай,–сказалаЕвгения,–разужтыуезжаешь,тебенужнокое-

чтозабрать.Твоиродителиоставилинамкое-какиеценностинахранение.Это из синагоги. – Она встала. – Катерина, сбегай, пожалуйста, принесиодеяло.

Катерина скрыласьнаверху, аЕвгенияподошлак стенеи сняла снеекартинки в рамках. Стала разрезать ножом подкладку, чтобы достатьвышивки.Элиассклонилсянадними–емусталолюбопытно.

–ЗдесьфрагментсвиткаТоры,авдругойкакая-торукопись,–сказалаЕвгения.

– А вот и одеяло, – сказала Катерина, протягивая ему этот шедеврвышивальногомастерства.

Элиас только ахнул, такое оно было красивое. Евгения досталаножницыихотелаужераспарыватьшвы.

–Ненадо!–воскликнулЭлиас.–Этожепроизведениеискусства!–Новнемпарохетзашит…– А можно, я его так заберу, как есть? – спросил он. – Так еще

сохраннеебудет!– Элиас прав, Евгения. Давай свернем. Можешь даже спать на нем

вдороге,какнаподушке!–Авотещеталит.–Думаю,вамлучшеегопоказдесьсохранить.Может,якогда-нибудь

ещеприедуизаберу.Атеперьмнепораидти,–сказалЭлиас.–Корабльотходит в десять вечера, а мы все договорились встретиться в девять.Нехочу,чтобыониуехалибезменя.–Оншагнулназад,словнодлятого,чтобы уклониться от объятий, взял свой узел и свернутое одеяло. –Спасибо,–сказалЭлиас,–завсе.–Ивышел.

Женщиныкрепкообнялись.Толькотеперь,когдаЭлиасауженебыловдоме,ихгорепрорвалосьнаружу.Каждыйденьоткрывалисьвсеновыесвидетельства преступлений против евреев. Они уже видели варварскиразрушенныесинагоги,виделиразрытыедревниекладбища,нофизическоеуничтожение миллионов мужчин, женщин и детей – было слишкомдлялюбого,ктопыталсяэтоосознать.Свидетельстватого,чтоименноэтои случилось с их друзьями, были уже неопровержимыми, и все равноповеритьбылоневозможно.

Где-товСевернойЕвропебылиуничтоженыфизическиеостанкиРозы,Саула, Исаака и Эстер – от них остались только миллионы частичекразвеянногоповетрупепла,ноКатеринаиЕвгенияпомнилионихвсегда.В пламени каждой свечки, зажженной в маленькой церкви СвятогоНиколаяОрфаноса,этивоспоминания,правдивыеияркие,оживали,чтобыгоретьвечно.

Глава24К апрелю большая часть страны снова погрузилась в кризис.

Константиносу Комниносу пришлось закрыть один из складов, и он былв ярости – созданная им империя рушилась из-за гражданской войны.При оккупации его доходы оставались более чем удовлетворительными.Онвсегдаумудрялсяорганизоватьимпортиудовлетворитьспрос,всеещеимевшийся среди богатых клиентов и немцев, а теперь, как емупредставлялось, меньшинство греков вставляло палки в колеса тем,ктопыталсявосстановитьихсобственнуюстрану.

В свои семьдесят три года Комнинос не менял привычек, вставалнарассветеизасиживалсявконторедопозднеговечера,делаяисключениелишь для суббот, когда давал званые обеды. Он стремился произвестивпечатление успешногопредпринимателяи по-прежнему старался, чтобыего ассортимент был шире, чем у любого другого торговца тканямив городе. Ольга по-прежнему должна была одеваться для этих случаевв специально заказанные платья от кутюр, и Катерина по нескольку разв месяц приходила на примерки или для того, чтобы передать что-тоготовое.

ВовремяодногоизэтихпосещенийонаирассказалаОльгеоботъездеЭлиаса.Павлинатожебылавгостиной–протиралакакие-тоантикварныевещицы, которые там стояли, казалось, единственно для того, чтобысобиратьпыль.

– Ну что ж, по крайней мере, ему было что надеть в дорогуприличное, – сказала служанка. – Все равно столько одежды даромпропадалоуДимитриявшкафу,носить-тотеперьнекому.

Катерина вздрогнула. Бестактность Павлины ранила ее так же,какиОльгу.

– Бедный Элиас. Бедный… – поспешно сказала Ольга. – Что же онпережил?

Этотвопроснетребовалответа.Несколькоминутвсемолчали,покаКатеринаподкалывалабулавками

Ольгинподол.– Ты ведь мне скажешь, если будут какие-нибудь вести от него? –

спросилаОльгачерезнекотороевремя.–Конечноскажу,–заверилаКатерина.

–АотДимитрия,ксожалению,такинетничего.– Я думала, может, та амнистия, о которой все говорили, как-то

повлияет.– Положим, если на что-то и повлияла, так ненадолго… – грустно

произнесла Ольга. – Теперь-то он вряд ли приедет, когда дело такобернулось.

– Не очень-то безопасно ему здесь появляться, правда? – вставилаПавлина, застывшая с тряпкой в руке. После секундной паузы онадобавила:–Пожалуй,нескороещемненакрыватьстолнатроих.

Ольгины надежды на то, что Димитрий вот-вот появится на пороге,растаяли, когда крайне правые начали преследовать левыхза преступления, совершенные во время оккупации. Борьба шла междуЭЛАСи антикоммунистами, коллаборационистами, которые были заоднос немцами. Тысячи левых были схвачены и брошены в тюрьмы. ПослекороткойпередышкиСалоникисноважиливстрахе.Камерыбылизабитылюдьми, чье единственное преступление состояло в несогласиисправительством.

Как бы то ни было, Ольга всегда надеялась, что ее муж сумеетпереступить через свое недовольство поведением Димитрия во времявойны,однакоКонстантинос,казалось,упоеннолелеялсвойгневнасына.

Чтобы развернуть «белый террор» против левых, существенноувеличили численность полиции и жандармерии. Их целью былоуничтожение коммунистических организаций любой ценой. Изучалисьбиографические данные подозреваемых, чтобы собрать свидетельствапротивних.Оказатьподдержкулюбому,ктосражалсяврядахЭЛАС,былодостаточнодляареста.

Какниудивительноэтобылоейсамой,Ольгатеперьмолилась,чтобыДимитрий не показывался в городе. Она знала, каково будет ему здесь,и боялась за него. Салоники и сами по себе были достаточно опаснымместом, а когда в собственном доме кто-то мог предать, риск возрасталмногократно.

Ольга страшилась напрасно. Димитрий был за четыреста километровотнее.Егочасть,вместесмногимидругими,находиласьвгорныхрайонахЦентральной Греции, где сама неприступность скал служила защитойот немцев. Похожие на лабиринты тропы, укрытые от глаз долиныи деревни, куда можно было добраться только пешком, даваливозможность во время оккупации оставаться почти независимымгосударством.ЭтобылоидеальноеубежищедлячленовЭЛАС.

Когда люди в деревнях услышали, что среди солдат есть медик,они стали приходить за помощью. Не имея почти ничего, кроменескольких рваных тряпок да бутылки ракии вместо антисептика,Димитрий перевязывал язвы, помогал женщинам во время родов, рвалгнилые зубы и диагностировал болезни, которые не мог вылечить.Онникогданеинтересовалсяполитическимивзглядамипациента,преждечем оказывать ему помощь, но иной раз приходилось отводить глазаот большого портрета короля Георга, который все еще вынужденнооставался в изгнании, хотя оккупация завершилась и правительствовернулось в Грецию. В одном он был уверен: эти люди в огромномбольшинстве не поддерживали коммунистов. У селян, среди которых имприходилосьжить,силойотнималипродукты,которыхунихитакпочтинебыло,ионисамииихдетисиделиголодными.

Димитрий не мог обманывать себя, делая вид, будто та сторона,накоторойонсражался,непогрешима.Какибольшинствоеготоварищейисоотечественников,онприсоединилсякСопротивлению,чтобыборотьсяпротивнемцев,акогдаониушли,оказалсявтянутымвбеспощаднуювойнумежду коммунистами и правительством. Как и многие, он не былубежденным коммунистом, но верил в одно: они все-таки ближекдемократии,чемправительство.

За эти годы Димитрий понял, что пройти войну с чистыми рукамине удалось никому. У него самого руки были в крови: в кровикоммунистов,фашистов,немцев,греков.Иногдаэтобыланевиннаякровь,иногда кровь того, чья смерть только радовала. Кровь была у всеходинаковая:густая,красная,иеебылочудовищномного.

Чащевсегоонвсе-такистаралсяспасатьжизни,анеобрыватьих,но,вылечив кого-то из товарищей, партизан-коммунистов, понимал, что онисновабудутубивать.Казалось,невидноконцажестокости,затопившейэтустрану, и все политические зигзаги становились все более и болеесмертоносными.

Димитрию еще не исполнилось и тридцати, но иногда он замечал,чтопальцыунегоскрюченные,акожананихпотрескалась,какдревеснаякора.Этобылирукистарика.

Какни тянулоего, временаминестерпимо, вродной город,Димитрияудерживал не только страх ареста. Он готов был скорее умереть,чемвернутьсядомой.Этоозначалобыпризнатьпоражение.Такунизитьсяпередотцом,которогоонпрезиралвсейдушой,былонемыслимо.

Ольге удавалось избегать ссор с мужем, но ей волей-неволей

приходилось слушать дискуссии за обеденным столом. Все, когоприглашал в гости Константинос, разделяли его политические взгляды,ивсеонибылизавойнупротивтех,ктоборолсяснемцами.

–Какможетправительствооправдыватьпроисходящее?–спрашивалахозяйка Павлину. – Позволяют головорезам преследовать ни в чемнеповинныхлюдей.

–Ониихнесчитаютнеповинными.Вотивсе.НасветскихмероприятияхКонстантиносКомниноскаждыйразловко

уходил от расспросов о сыне. Гости считали, что он воюетвправительственнойармии.

Разговоршелглавнымобразомоподъемекоммунизмавокружающихбалканскихстранах,ивсепаническибоялись,чтовГрецииначнетсятожесамое. Гости старались не упоминать о злодеяниях, творившихсяв настоящее время руками правительственной армии, зато с теплотойговорили о британцах, которые помогли задержать наступлениекоммунистов. В их терминологии то, против чего они боролись,называлосьандартико–войнасбандитизмом.Ольгажесчиталаэтувойнубратоубийственной.

Наступилолето,становиласьвсежарче,аупоминаниеокраснойугрозенакаляло атмосферу еще сильнее.Женщины, слыша эти слова, начиналинервно обмахиваться веерами. В текущем сезоне и еще несколькихпоследующих красный – и даже любые оттенки розового –былопределенноневмоде.

Жизнь повсюду, кроме роскошных особняков, становилась все хуже.Объемсельскохозяйственнойипромышленнойпродукцииупалболеечемвдвоепосравнениюсдовоеннымуровнем,кораблейнеосталось,неначембыло ввозить или вывозить товары. Шоссе, железные дороги, гаваниимостыоставалисьпослеоккупациивсевтомжеплачевномсостоянии.

Словно мало было остальных бед, суровая засуха уничтожила в этолетовесьурожай.Людивраждовалиссобственнымиродными,иприрода,казалось, тоже обратилась против самой себя. Вид ребятишек, просящихмилостыню и роющихся в мусорных ящиках, снова стал привычным.Иностранцы присылали помощь, но все равно половине населенияне хватало даже самого необходимого – виной тому сталакоррумпированность некоторых правительственных чиновников,ответственныхзараспределение.

Где-товгорахДимитрий,ужемногонедельневидевшийгазет,узнало том, что в Греции готовятся выборы и референдум о возвращениикороля.

– Как же они смогут обеспечить справедливые выборы при такихбеспорядках?

Это было общее мнение. Массовые волнения в стране, как всемказалось,неспособствовалидемократическомупроцессу.

Выборы состоялись, но левые бойкотировали их, выражая тем самымсвоенеодобрение.Международныенаблюдателиподтвердили,чтовыборыбыли свободными и справедливыми, однако победа правых былапредрешеназаранее.Всентябрепрошелреферендумпоповодумонархии,имонархистывыигралиегосозначительнымпреимуществом–шестьдесятвосемьпроцентовголосов.

КонстантиносКомниносторжествовалвдвойне.–Вот,народдалпонять,чегоонхочет.Дважды.Теперьмыточнознаем

одно: народ считает, что лучше пусть страной управляет король,чемкоммунисты!–говорилон,едвасдерживаяликование.–Можетбыть,теперьнамудастсясноваподнятьстранунаноги.

–Народсделалсвойвыбор!–вторилнапыщенныйГригорисГургурис.ВтотвечеронтожебылназваномобеденаулицеНики.

Мужчины сделали свой выбор, мысленно возражала Ольгаиразмышлялао том, какимоказалсябырезультат, еслибыправо голосаимелиженщины.

Она всматривалась в лица женщин за столом и спрашивала себя:а вдруг и они думают о том же самом?Почти на всех этих лицах былистандартные маски умеренной заинтересованности. Женщины словнозаранее знали, когда кивнуть, когда каким-нибудь подходящим звукомвыразить понимание и согласие. Они вели свою партию в унисон, будтовторые скрипки в оркестре. И у нее самой, и у всех остальныхприсутствующих дам было только три роли: жены, матери и красивойтени.

Беседапродолжалась.–Итак,теперьмывсостояниидобитьсянекоторогопрогресса,–сказал

Гургурис. – Я считаю, что войн в стране было уже достаточно. А вотмоднойодеждыпоканехватает!

По комнате прокатился смешок, но только один человек хохоталдо слез, которые так и катились по жирным складкам на лице, –самГригорис.

Результаты выборов и референдума наконец подтолкнуликоммунистическую партию к решению, что единственный путь к властидля них – это организованное вооруженное восстание, и в октябре1946годаониобъявилиосозданииДемократическойармии.

– Видишь? – гневно бросил Комнинос Ольге. – Эти коммунистынипередчемнеостановятся,поканезахватятвластьвстране.Тыхочешь,чтобынамиправилиизМосквы?Ачтотогда,по-твоему,будетсбизнесом,в частности с моим? Он перейдет под контроль государства.Мыпотеряемвсе.Все,чтоимеем.

– Может быть, просто не все хотят возвращения короля, –пробормоталаОльга,зная,чтомужвсеравнонеприслушаетсякней.

– Теперь уже не осталось сомнений в том, что это за люди! –кричал он. – Ты уже не можешь делать вид, что они просто либералы!Они коммунисты, и за ними стоит Советский Союз! Ты что, слепаяиневидишь?

ОнкричалнаОльгу,новегоглазахонаневиделаничего,кроместраха.Жена так привыкла выслушивать брань и обвинения в глупости,чтооскорблениямужаееуженезадевали.

Неофициальные новости на этой неделе вызвали новые волнения.Говорили, что руководство Демократической армии собираетсякоординировать действия всех партизанских отрядов и провести общуюмобилизацию,чтобыувеличитьсвоючисленность.

В одном для Комниноса теперь не было сомнений.По его понятиям,все, кто сражался против правительства, сражались под краснымфлагом.Егосынисполняетприказыгенерала-коммуниста!

Куда бы он ни шел, ему казалось, что в спину летят все те женасмешливые слова: «Комнинос… Комнинист… Ком-му-нист…» Сноваи снова в голове звучал этот издевательский шепот: «Комминос…Коммунос…Коммунист…»

Люди стали смотреть на него как-то по-другому, судачили о немзаспиной,авозвращаясьдомойпоздноночью,онслышал,какпроституткишепчутсявдверях:«Вононопятьпошел…КонстантиносКоммунистос!»

Этигаллюцинациинеоставлялиегоивпостели,являлисьвкошмарах.Каждуюночьонпросыпалсявесьвпоту, тяжелодыша,будто загнанныйзверь.

Раз или два Ольга слышала из смежной комнаты, как муж кричитвосне.Смешанноечувствозлобыистрахапередсыномпреследовалоего,словнодемон.

Заказчикинесмотрелиемувглаза(покрайнеймере,такемуказалось),и он готов был поклясться, что ловит на себе жалостливые взглядысобственных служащих. Слышал в воображении их разговоры:«Ты подумай только – коммунист!» Он чувствовал себя опозоренным,объектомпрезренияинасмешек.

Нужнобыло что-то делать, иначе он так и не сможет спокойно спатьпоночам.

В последние годы у Константиноса не было ни возможностей,ни желания разыскивать Димитрия. Теперь же появилось и то и другое.Организационные изменения, которые коммунисты предприняли в своейармии,оказалисьемунаруку–теперьустановитьместонахождениесынаможнобылобезособоготруда.Усебявкабинетевцентрегородаотецселзастолинаписалдваписьма.Однобылоадресованосыну.

Первые строки были сдержанно-печальными, и в них то и делоповторялосьслово«разочарование».

ДорогойДимитрий,кактебе известно,те решения, чтоты принял за свою короткую

жизнь, стали для меня чередой разочарований. Я был горькоразочарован твоим выбором профессии и твоими политическиминаклонностями в университетские годы. Самым большимразочарованием для меня стало твое решение примкнутькСопротивлениювовремяоккупации.За последние десять лет каждый твой шаг был для меня

источникомглубокойтревогиистыда.Все эти ошибки можно было бы предать забвению, если бы ты

проявилхотьнемногоздравомыслия,когдавстранувернулосьзаконноеправительство, а теперь и король. Но я знаю, что ты сейчассражаешься за коммунистов. Ты на стороне тех, кто стремитсяполностью уничтожить свободу личности, за которую всегда стояливсеКомниносы.Далеетонписьмаменялся,становилсяязвительнымигрубым.Этобыл

полубезумный бред человека, слышавшего голоса в собственной голове,итемнеменее,покаКонстантиносписалвсеэто,сердцеегобылохолоднокак лед, а все действия тщательно продуманны, как и подобало тому,кто нажил состояние на умении высчитать прибыль с куска шелкасточностьюдомиллиметра.

Стыд и позор, которыми ты готов покрыть наше имя, терпетьболее невозможно. Каждый день я надеюсь услышать весть о твоейсмерти и каждый день разочаровываюсь.Итуттыменя подводишь.Видимо,тыпростотрусинехочешьдажерисковатьжизньюзасвоиубеждения. Я сделал все возможное, чтобы скрытьтвои преступныеполитические пристрастия от всех знакомых, но теперь ситуация

выходитиз-подмоегоконтроля.С моей точки зрения, ты умер для нашей семьи. Через несколько

днейтвояматьполучитуведомлениеотом,чтотыубит.Впередивасждет окончательный разгром, я в этом совершенно уверен, а покасоветуютебеуехатькуда-нибудьвАлбаниюиливЮгославию,гдетебяс радостью примут твои друзья-коммунисты. Это лучшее, что тыможешьсделатьрадичестифамилии.Никогда–повторяю,никогда–невозвращатьсявСалоники.Теперь осталось заплатить кому-нибудь, кто сумеет навести справки,

разыскать сына и передать письмо. По соображениям Комниноса,это должно было занять не более двух недель. Едва дождавшись, покавысохнут чернила, он разыскал нужного человека, и письмо отправилосьвпуть.

Второеписьмобылотолькочерновиком.Потомемупонадобитсякто-то,ктосможетизготовитьизвещение,точнуюкопиюнастоящеговкаждойдетали, от адреса до марки. В людях, способных помочь в таком деле,недостатка не было.Изготовителифальшивок наладили неплохой бизнесв начале сороковых, когда брали астрономические суммы за поддельныеудостоверения личности. Искусные фальсификаторы принимали платуисключительно золотом, и когда вся страна обанкротилась в результатегиперинфляции,многиеизнихкупалисьвденьгах.

Теперь, когда остальные лишились всех своих сбережений,фальшивомонетчики ухватились за новую возможность. Банкноты такчастосменялисьновыми,всебольшегодостоинства,чтониктонеуспевалтолкомпривыкнутькихвиду,азначитнетруднобыловсучитьфальшивку.Эти люди были артистами своего дела, и некоторые уже превзошлибогатствомсамогоКомниноса.Онобратилсяклучшимизних.

Константинос подождал несколько дней, прежде чем передать второеписьмо.Ушелиздомаутром,зная,чтовечером,когдаонвернется,Ольгаужебудетвтрауре.

Ольгасиделавгостиной,когдаПавлинапринеслаписьмонамаленькомсеребряномподносе.Былоодиннадцатьчасов.«Вотужверно:вовторникничего хорошего не жди», – плакала она потом. Вторник считалинесчастливым днем с тех пор, как почти пятьсот лет назад в этот деньтуркизахватилиКонстантинополь.

Ольга взяла письмо с подноса и долго смотрела на него. Это былоофициальноеизвещениеспечатьюнаобратнойсторонеконверта.Такогорода письма никогда не приносили добрых вестей. На мгновение она

задумалась,неподождатьли,когдавернетсямуж,носразужеотбросилаэтумысль.Письмобылооеесыне.Еесыне.ЕелюбимомДимитрии.

Павлина с тревогой смотрела на хозяйку.Она уже успела посмотретьконвертнасветвприхожей,ноонбылплотныйинадежнохранилтайнусвоегосодержимого.Служанка затаиладыхание, глядя, какОльгаломаетпальцем печать, вынимает из конверта единственный листок и читаетнанемнесколькострочек.

ОльгаподнялавзгляднаПавлину.Ееглазабылиполныневыразимогогоря.

–Онубит,–сказалаона.Иеетелозатряслосьотрыданий.Павлинасиделарядомиоплакиваламальчика,которогозналаспервой

минуты его появления на свет. Они всегда понимали, что такое можетслучиться, и все же это стало для них неожиданным и чудовищнымударом. Никогда Павлина не думала, что на все ее молитвы о спасенииДимитрияниктонеоткликнется.

ТемвременемДимитрийвгорахждалприказакнаступлению.Онсразуузналпочеркотцаипочувствовал,каквновьвспыхнуладавняяненависть.От содержания письма его пробрала дрожь. Взглянув на дату, он понял,что матери уже известно о его «гибели», и мысль о том, что отец могсделатьснейтакое,вызвалаунегонепередаваемоеотвращение.

Ольга закрылась в своей темной комнате, а Павлина понесла письмов торговый зал. Оставила хозяина одного, пока он читал, а затем онивместе пошли домой. Комнинос спросил, как его жена приняла этуновость. Он постарался изобразить горе, понимая, насколько важнопроизвестиправильноевпечатление.Ижена,ислужанкапрекраснознали,какгневалсяоннасына,поэтомугореегобылосдержаннымиманерапо-прежнемуполнойдостоинства.

КонстантиносКомниносвошелвкомнатуженыивсталудвери.–Ольга…–произнесон.Женалежаланакроватиодетая,бездвижения.–Ольга…–сновасказалон,подходяккровати.Приблизившись,онувидел,чтоглазаунееоткрыты.–Уйди,–сказалаонаспокойно.–Прошутебя,уйди.Ей невыносимо было его присутствие, и он не заставил себя

упрашивать.Много дней подряд Павлина приносила и уносила полные подносы

еды, но никак не могла заставить Ольгу поесть. Она и сама горевала,

нонеобходимостьзаботитьсяохозяйкенедавалаейсидетьсложаруки.Заденьдотого,каксообщитьэтуновостьостальным,Комниноспослал

запискуГургурису.Катерина работала сутками напролет, отделывая свадебное платье.

Подол уже был украшен вышивкой, а шлейф расшит бисером, и все жеплатьетребовалоещецелойнеделиусерднойработы.ИвдругхозяинвелелотложитьвсеиидтиккирииКомнинос.Катерининыпротестыникчемунепривели.

– Отправляйтесь немедленно! – рявкнул Гургурис. – Свадебнымнарядом может пока заняться кто-нибудь другой. Если такому важномуклиенту, как кириос Комнинос, нужно новое платье для его жены,мынеможемзаставлятьегождать.

Катерина была не в том положении, чтобы возражать, но она знала,какбудетволноватьсяневестаиз-затого,чтоплатьедосихпорнеготово,ипонимала,чтониоднадругаяшвеянесможетпродолжитьначатыйеюсложныйузор.Симметриинеполучится.Обычноейдавализакончитьоднуработу, прежде чем приниматься за другую, но сейчас Катерина видела,чтовыборанет.Онарешила,что,еслипонадобится,вернетсявмастерскуюпослезакрытияибудетшитьвсюночь,чтобызакончитьсвадебныйнаряд.

Швеяещенемногопостояла,незная,поралиуходить.Оначувствоваласебя неловко под пристальным взглядом глаз-бусинок, но понимала,чтоГургурисещеневсесказал.

–Вотобразцы.Можетбыть,выпопроситееевыбратьизних.Он протянул шесть лоскутов ткани. Все они были черные, разной

плотности,отшерстиибархатадокрепаитонкогошелка.Гургурисзаметил,какизмениласьвлицеКатерина.–А-а.Вижу,этоновостьдлявас.Онипотерялисына.Катерина закусила губу, чтобы не дрожала, и взяла протянутые ей

кусочкиматерии.–Ясхожусейчасже,–прошепталаонаелеслышно.Ногиунееподкашивались,ивсежеонауспелавыйтивулицу,прежде

чем содрогнуться от разрывающих грудь рыданий. Прижавшись к стене,она плакала, не стыдясь, и люди проходили мимо, словно она быланевидимой.

Димитрий умер. Катерина судорожно хватала ртом воздух, пытаясьотдышаться перед новым приступом. Минут через десять-двадцать онакое-каквзяласебявруки.Ееждаларабота.Нужнобылоидтиктемдвумединственным в мире людям, для кого эта потеря – такое же страшноегоре,какдлянее,ионамедленнодвинуласькморю.

Павлинасразужеоткрыладверь.Видуслужанкибылтакой,словноейподбилиобаглаза.Онитакопухлиотслез,чтопочтиничегоневидели.

Катеринавошла:–КаккирияКомнинос?Павлинапокачалаголовой:–Ужасно.Простоужасно.Женщины прошли на кухню и поговорили немного. Сначала

расплакалась одна, затем другая – их горе было все еще свежо и остро.Невыносимаятоскаобрушиваласьвсейтяжестьютонаодну,тонадругую,безпредупреждения.

–КирияКомниносдвадняничегонеела,–сказалаПавлина,вставая,чтобысоставитьблюдадляхозяйкинаподнос.–Может,пойдешьсомной?Вдругдатебеудастсяееуговорить.

Они вместе поднялись по лестнице, и огромные позолоченные часыритмичнотикаливтактихшагам.

–Подождиминуткуздесь,–велелаПавлина.В спальне она раздвинула шторы на несколько миллиметров, чтобы

впустить немного дневного света. Ольга лежала на кровати, полностьюодетая,неподвижнаяиспокойная,словномертвоетеловгробу.

– Катерина пришла, впустить ее? – спросила Павлина, ставя подноснастол.–КириосКомниноспросилееприйти.

Ольгасела.–Зачем?–спросилаона.–Поповодутраурныхплатьев.–Ахда,–сказалаОльга,словнозабылаособытияхпоследнихдней.–

Траур.Катеринавошла.Онакое-какпробормоталаодно-единственное слово:

«Соболезную», – и потом целый час молча снимала мерки и рисовалафасоныусебявблокноте,чтобыОльгапосмотрелаиодобрила.Разговорыбылисейчаснеуместны.

Скоро всем уже было известно, что сын Комниноса погиб в горах,сражаясь против коммунистов. Некоторые знакомые коммерсанта тожепотерялисыновейпритакихжеобстоятельствах,имногиеприсылалисвоиискренние соболезнования, не подозревая, что богатый бизнесмен вовсене убит горем, а испытывает лишь облегчение. Вскоре он уже вел делакак обычно, благодаря чему приобрел репутацию мужественногоистойкогочеловека.

Катерина приходила еще несколько раз за последующие нескольконедель–приносиланапримеркуновыеплатья.ЧерноеприбавлялоОльге

по меньшей мере лет десять, и теперь, когда она подходила к зеркалу,оттудананеесмотрелагрустнаястараяженщина.

Однажды, когда Катерина пришла снова, Павлина сунула что-то ейвруку.Этобыламаленькаяфотография.

– Они и не заметят, что она пропала, – сказала служанка. – Я еевкоробкенашла,тамещенесколькоточь-в-точьтакихже.

КатеринасмотреланафотографиюДимитрия.Онабыласделанавегопервый день в университете. Катерине стало и радостно, и грустноодновременно.

–Спасибо,Павлина,–поблагодарилаона.–Большоеспасибо.Ябудуееоченьберечь.

Вынырнувизтемнойпучиныгоря,Ольгасталазамечать,чтоКатеринабольше не улыбается той солнечной улыбкой, что отличала когда-томолодую швею. Это улыбка была словно свет, который никогда не гас.Теперь же под глазами Катерины лежали темные тени. Ольга началапонимать,чтоудевушкинадушесвоетяжкоегоре.

Глава25Несколько месяцев после этого Катерина ходила как во сне. Делала

обычные дела – все то же, все так же, день за днем – и была целикомпогруженавсвоегоре.

Евгения изо всех сил старалась помочь ей пережить эти тяжелыемесяцы,нознала:тольковремясможеткогда-нибудьрассеятьэтотмрак.

Другие девушки в мастерской заметили, что Катерина совсем ушлав себя, и оставили попытки вывести ее из этого странного состояния.Молодая швея почти все время молчала – любые разговоры ей казалисьпустыми. Только одно осталось прежним – блистательное качество ееработы.Катеринаделалаеетакжебыстроибезупречно,каквсегда,иэтобыло единственным, что отвлекало от бесконечного переживания своейпотери.

Гургурис по-прежнему выделял ее среди других. То она слишкоммедленно работает. То ей следовало быть пооригинальнее. То ее шитьеслишкомпохоженамашинное.

Всеегопридиркибылиабсолютновздорнымиикакими-тонелепыми,но другие женщины были не прочь послушать, как хозяин критикуетработуКатерины.Обычно-токритикадоставаласьим.

Жизнь продолжалась, продолжались для Катерины и регулярныевызовы в кабинет Гургуриса. Как ни велико было иногда искушение,онапонимала,чтоогрызатьсянельзя.Затакоеувольнялинемедленно.

–Япостараюсьсделатьлучше,кириосГургурис,–говорилаона.Или:–Япосмотрю,какэтоможноисправить.

ОднаждыподвечерсекретарьГургурисасновавызвалКатеринукнемув кабинет. Хозяин сидел за столом, окутанный клубами дыма, но, когдашвеявошла,потушилсигарету.

– Садитесь, – сказал он улыбаясь, и его глаза, похожие на ягодысмородины,исчезливжирныхскладках.

Одной из девушек на прошлой неделе вручили уведомлениеоб увольнении, и, так как финансовый климат опять был далеконестабилен,можнобылоожидать,чтокто-тоещепотеряетработу.

–Ядолгодумал,–началГургурис.Катерина приготовилась к тому, что последует за этим.

Онанесомневалась,чторечьпойдетобувольнении,иужеприкидывала,

гдеискатьновуюработу.–Яхочу,чтобывысталимоейженой.Рот у Катерины открывался и закрывался несколько раз подряд,

ноизнегоневылетелонизвука–отизумления,котороеГургуриспринялзарадость.

– Кажется, я уже знаю ответ, – сказал он и ухмыльнулся, показываяжелтыезубы.

На миг Катерину парализовало, а потом ей захотелось убежать.Безобъяснений,безизвиненийонаподняласьсостула.

– До завтра, дорогая, – произнес хозяин с самодовольной улыбкой. –Ктомувременитыуженемногопридешьвсебя.

ЭтисловазвучаливушахуКатерины,когдаона,выскочивизкабинета,бежаладомой.

Евгения отреагировала неожиданно. Она сама много лет прожилабезмужаисчитала,чтоКатериневыпалаогромнаяудача.

– Ты уже не девочка! Нельзя отвергать такое предложение. Если тысейчас не выйдешь замуж, можешь и в старых девах остаться, –взмолиласьона.–Аонбогатый!

Евгения знала, что будет ужасно скучать по Катерине, но считала,что отказывать такому жениху нельзя. Соотношение мужчин и женщинв Салониках по-прежнему было неравным. Вдов и незамужних быломного, как никогда, и Евгения чуть ли не из себя выходила при мысли,что Катерина может упустить такую возможность устроить жизнь.Ее дочерям, несмотря на наличие мужей и детей, пришлось вернутьсянатабачнуюфабрику,чтобыхотькак-тосвестиконцысконцами.Этобылатяжелаяинеблагодарнаяработа,авотеслибыимвыпалотакоежесчастье,какКатерине,ихжизньбылабысовсеминой.

– Ты же до самой смерти ни в чем нужды знать не будешь! –воскликнулаЕвгения.

Катеринасиделамолчаиждала,когдаонауспокоится.–Нояисейчаснивчемнуждынезнаю,–сказаладевушка.– Ну так если ему откажешь, то останешься без работы, – отрезала

Евгения.–Оннеобрадуется,еслиуслышит«нет»,помянимоеслово.– Но я его не люблю, – сказала Катерина и, помолчав, прибавила: –

Я любила Димитрия. – После этого неожиданного признания онарасплакалась. – Ничего не помогает. Я не могу перестать думать о нем.Чтожемнеделать?

Евгения не знала, что на это ответить, но позже, вечером,онипоговорилиещераз.

– Вот раньше часто шли за того, за кого родители скажут, –рассказывала Евгения. – И у нас в деревне тоже такое было, сколькоугодно,–однасемьяхочетпороднитьсясдругой.Аможет,современемтыиполюбишькириосаГургуриса.

–Аеслинет?ПомнениюЕвгении,иэтобылонетакужстрашно.Вдеревняхбыло

сколькоугодносемей,гдебезлюбвипрекраснообходились.Онипроговорилитакдосамойночи,ноивполночь,ложасьвпостель,

Катеринапонимала,чтоневсостояниидатьответсвоемуработодателю.Прямо с утра девушка храбро постучалась в дверь его кабинета.

Кэтомувременионаужепридумала,чтосказать.–Большоевамспасибозавашепредложение,кириосГургурис.Яочень

польщена, но мне нужно еще немного подумать. Я должна решить,гожусь ли вам в жены. Надеюсь, вы дадите мне еще неделюнаразмышления.

Онадажечутьнеприселавреверансе,преждечемвыйти,иГургурисулыбнулся,словноочарованныйеекороткойречью.

Войдя в цех, Катерина заметила, что женщины перешептываются.Видимо,слухиотом,чтохозяинсделалейпредложение,каким-тообразомуже просочились в мастерскую.Никто ее ни о чем не спрашивал прямо,но девушка понимала по их взглядам, что сплетничают о ней,ичувствовала,чтокраснеетотсмущения.

НаследующийденьГургуриспредпринялновыешаги,чтобызавоеватьсердце Катерины. Каждый вечер она находила в сумочке или в карманемаленький подарок: лоскутокшелка, какую-нибудь ленту, один раз дажеготовое белье. Часто к подарку прилагалась записка: «К твоемуприданому».Как ему казалось, ни однаженщинанемогла устоятьпередтакимиприемамисоблазнения.

Мягкостьшелка, прохлада крепа, пышность лент, думал он, украдкойподбрасываяпакетикКатериневсумочкуиливкарманпальто,висевшеговгардеробе.Надобыиспользоватьэтустрочкувновойрекламе.

ВызовыКатеринывкабинетиразносыееработытутжепрекратились,что было для нее облегчением, но от подарков ее слегка мутило. Времяшло, оставалось всего пять дней до того срока, когда она обещала датьответ. Мнение Евгении она уже знала, оно оказалось не тем, какое онахотелауслышать.

НаследующийденьКатеринадолжнабылапередатькирииКомниноспоследнийтраурныйнаряд.Пришлолето,иподходящеепосезонуплатьеизтонкогохлопкабылоужеготово.

Открыв дверь, Павлина сразу увидела, что у Катерины что-тослучилось. А она-то надеялась, что девушка понемногу отходит от горяпослесмертиДимитрия…

–Что с тобой?! – воскликнула она. –У тебя такие тенипод глазами!Ещехуже,чембыли!

Катеринанеспаладвеночиподряд,итениунееиправдабылисловносиняки.

–Входи!Входи!–поторопилаееПавлина.–Давай-кавыкладывайвсе.Сидя за кухонным столом, Катерина рассказала Павлине

опредложении.–Ичтожемнеделать?–спросилаона.–Ну,тутянесоветчица,–сказаласлужанканапрямую.–Я-товышла

замуж за того, когополюбила с первого взгляда.И любила до самой егосмерти.Авернеесказать,ипослесмертиещелюблю.

–Таккакжеямогудуматьосвадьбе,еслилюблюдругого?–вопросилаКатерина, и глаза ее наполнились слезами. – Даже если это толькопамять…

– Это другое дело, – возразила Павлина. – Мне было уже за сорок,когдаГиоргосумер.Мыпознакомились,когдамнебылопятнадцать,аемудвадцатьпять.Мне-топосчастливилось,атебенадообудущемдумать.

Она хотела сказать это по-доброму, но слова прозвучали резко.Обудущем.Обудущембезлюбви.

–Иведьтебеужескоротридцать…– Наверное, я знаю, что нужно сделать, – сказала Катерина после

минутногораздумья,–новопросвтом,смогулисебязаставить.Как же нелепо, что ее ситцевый платок весь вымок от горьких,

а не от радостных слез. Предложение руки и сердца – считается ведь,чтоэтомечталюбойженщины.

Павлина проводила Катерину наверх, к Ольге, и они вместе пошливгардеробную,чтобыхозяйкапримерилаплатье.Обычновэтовремяониобсуждали детали украшений, которые сделала Катерина, а еще ОльгавсегдаспрашивалаоЕвгении,носегодняеевопросоказалсядлядевушкиполнойнеожиданностью.

–Катерина,можнотебякоеочемспросить?–сказалаона.Швея подняла голову. Она стояла на коленях на полу, подкалывая

подол.–Конечно.– Мой муж кое-что сказал сегодня утром. Что ты выходишь замуж

закириосаГургуриса.Этоправда?

Катерина обмерла. Это прозвучало так же неожиданно и дико,какисамопредложениеГургуриса.

–Я…Я…Это…– Прости, пожалуйста, – торопливо проговорила Ольга. – Я, должно

быть, поспешила с выводами. Просто кириос Комнинос сказал,что Григорис Гургурис женится на своей лучшей швее. Так он слышал,вовсякомслучае.Вотяирешила,чторечьотебе.

Катеринаизовсехсилстараласьдуматьтолькооработе,которойбылазанята. Во рту у нее была булавка – вот и предлог, чтобы не отвечать.Девушка уже столько раз хотела признатьсяОльге в своих чувствах к еесыну, но каждый раз казалось, что сейчас не время. А теперь моментивовсенеподходящий.

Павлина принесла им обеим чай. Катерина всегда подшивала подолнаместе,апередуходомразглаживалаплатье,ивсеэтозанималоунеечасилидва.

– Мне так неловко, – сказала Ольга Павлине. – Я услышала,чтоГригорисГургурисженитсянасвоейлучшейшвее,ирешила,чтоэтоКатерина! – Непривычный Ольгин смех зазвенел в комнате,какколокольчик.

ПавлинасКатеринойпереглянулись,идевушкаразразиласьслезами.Ольга смутилась.Павлина объяснила ей, чтоКатерина действительно

получилапредложение,ноещенепринялаего.– А собираешься? – прямо спросила Ольга. – Кажется, это тебя

неособеннорадует,милая.–Яегонелюблю,–сказалаКатерина.–Аяейговорю:пускайдажепоканелюбит,акакпоженятся,может,

все станет по-другому. Мало ли людей сначала сомневаются передсвадьбой.

–Можетбыть,онаиправа,–сказалаОльга,ласковоглядянаКатерину.Катериназнала,чтоОльганелюбитсвоегомужа.Пожалуй,еебракбыл

противоположностью Павлининому. Катерина думала: может быть,она и любила Константиноса Комниноса сначала, а потом разлюбила.Можетбыть,третьего,идеальноговарианта (полюбитьсразужеинавсюжизнь) вовсе не бывает. Как ей сказать Ольге, что она все еще любитумершего?Ичтоэтотумерший–еесын?

– Но что же мне, по-вашему, делать? – в отчаянии взмолиласьКатерина;пустьОльгинословостанетрешающим.

–Можноподождать,когдапридетлюбовь,–грустноответилаОльга,–новедьможетслучитьсяитак,чтоонанепридетникогда.

Мнения трех женщин, которые желали ей добра, как никто другой,подтолкнулиеенавстречунеизбежному.

Черезмесяцсостояласьскромнаясвадьба.Оказалось,чтоуГригорисаГургуриса нет родственников, не считая единственного племянника,и других гостей тоже было немного: Евгения, София, Мария, Павлина,дведевушкиизотделочногоцеха,управляющийизВериииКонстантиносКомнинос.Катеринанаписалаиматери, пригласила ее на свадьбу. Зенияприслалапоздравление,ноответила,чтобольнаиприехатьнесможет.

Все восхищались простым отрезным платьем невесты, но сама оназнала, что вложила в него меньше любви и труда, чем в любое из сотендругих,сшитыхею.Современнаямоданапрямыесилуэтыпомогласкрытьнедостаточную пышность фигуры, и в венке из свежих розовых бутоновна темных, коротко остриженных волосах Катерина могла бы сойтизапятнадцатилетнюю.

После церемонии состоялся обед в отдельном зале отеля «Эрмес-Палас».ЖенихикириосКомниносбылитамкакдома,аостальныегостичувствовали себя не в своей тарелке. Дом Комниноса был самымроскошнымместомизвсех,вкакихКатеринакогда-либобывала,ноэтототель побил все рекорды по количеству мрамора, позолоты и лепнины.Все тут было чрезмерно – от множества серебряных ножей и вилокнастоледобукетов,такихогромных,чтоиз-занихКатеринебылопочтине видно гостей. Ветки жасмина и глицинии не помещались в огромнойвазевцентрестола,которойхватилобынавесьзаднийдвореедома.

Напротив каждого гостя был целый строй бокалов, стоявших в ряд,кактрубыоргана,ипочтивсеполныдокраев.Катеринатолькопригубилаизкаждого,новсеравноейудариловголову,и,попрощавшисьсгостями,она поднялась по широкой лестнице не слишком твердой походкой.Этуночьимсееновоиспеченныммужемпредстоялопровестиздесь.

После первого поцелуя в брачную ночь она едва не упала в обморокот омерзения. Изо рта у Григориса крепко пахло застоялым табаком,апочувствовавнагубахгорько-кислыйвкусегопрокуренногоязыкаона,никогданекурившая,почувствовала,чтоеевот-вотвырвет.Послепоцелуяпредстояло выдержать еще одно испытание. Катерина как-то уже виделаногиГургуриса,когдаонвызывалеексебевкабинет,чтобыподшитьемуновые брюки, и теперь волосатость его тела ее не удивила, но егонеобъятная толщина без одежды выглядела настолько отвратительно,чтоонаивообразитьсебенемогла.

Он расстегнул рубашку, и его жировые складки вывалились наружу.Стеклик бедрамиповисли, колыхаясь, словнокакое-тоживое существо.

Весь его огромный живот был изборожден варикозными венами, будтореками, и Катерина увидела, что его свисающая грудь вдвое больше еесобственной.

Катерина тем временем тоже разделась и почувствовала,что новоиспеченный муж внимательно разглядывает ее. Он коснулся еешрамаитутжеотдернулрукусявнымотвращением.Онапривыкланоситьодеждусдлиннымрукавомзимойилетом,итеперьееизуродованнаярукаоказаласьдляГургурисаполнойнеожиданностью.

Алкоголь несколько притупил ее страх перед тем, что должно былопроизойтидальше,ивсеравноонаподумала,чтосейчасзадохнется,когдаего огромная туша взгромоздилась на нее сверху. Он быстро достигжелаемого, и вскоре, без дальнейших разговоров, они уже оказалисьв разных концах огромной кровати. Катерина полежала немного,разглядывая непривычной формы лампы и мебель, а затем провалиласьв глубокий сон. Кровать с пологом, с гладкими льняными простынямиипухлымиперьевымиподушкамиоказаласьисключительноудобной.

На следующий день Катерина уже по-настоящему вошла в новуюжизнь.ОнаещераньшесобралавсесвоивещинаулицеИрини,итеперьзанимипослалифургон,чтобыотвезтивдомГургурисавзападнойчастигорода. Это был новый и довольно безликий дом на улице Сократус,купленный два года назад, в то самое время, когда Гургурис прибралк рукаммастерскуюМорено. Дом располагался фасадом на север, в нембыли маленькие окна и тяжелые портьеры, но не это было главнойпричиной полумрака, стоявшего в комнатах почти весь день. Катеринаобнаружила,чтоеемужманиакальнобережетмебельотсвета.

–Таккудаполезнеедляобивки,–хвалилсяон.–Пустьсолнцевокназря не жжет – Гургурис мебель бережет! – Это была одна из егобесконечныхпоговорок,ккоторымКатеринепредстоялопривыкнуть.

Ужепотомоназаметила,чтобольшевсегонасветеонобожаеттакиевот бойкие стишки. Если ему случалось сложить две строчки в рифму,он повторял их без конца, обычно с радостной улыбкой, ожидая похвал.Развнеделюонпубликовалрекламныеобъявлениянапервойполосегазетипочтивсевечерапроводил,сочиняякнимтексты.

«Васждетуспех!Внашихплатьяхзатмитевсех!»ВпервыйжеденьКатеринапоняла:Гургурисхочет,чтобыонасидела

дома.– Думаю, для начала тебе нужно несколько дней, чтобы здесь

освоиться,–сказалон.–Атамподумаем,стоитливозвращатьсянаработувмастерскую.Скажем,наполдня?

Ей никогда не приходило в голову, что придется бросить работу.Она растерялась. Правда, в мастерской стали относиться к ней совсеминаче,кактолькоузнали,чтоонавыходитзамужзаГургуриса,ивсежееенеудержимотянулообратновотделочныйцех,насвоерабочееместо.

УтромКатеринаприступилакизучениюновойобстановки.Напервомэтаже было две больших комнаты, не считая кухни и столовой. Однаслужила гостиной, вторая – кабинетом. Последний почти целикомзанимали письменный стол и книжный шкаф, где стояли в алфавитномпорядке труды древних философов. Катерина осторожно сняла с полкиодин из томов и, открыв, по тому, как туго сгибался переплет, поняла,что его никто никогда не читал.Одна книга стояла отдельно, и названиена ее обложке было, как догадалась Катерина, немецкое: «Also SprachZarathustra»[7].

Онанеудержаласьираскрылаее.Ейбылоизвестно,чтомужнемногознает немецкий, но вряд ли настолько, чтобы свободно читать.На титульном листе стояло посвящение: «FürGrigorisGourgouris. VielenDank,HansSchmidt.14/6/43»[8].

Катериназахлопнулакнигу.Онаужепоняладостаточно:Гургурисбылв дружбе с каким-то немцем.Она с отвращениемпоставила том обратнонаполку,решивпоскореезабытьотом,чтовидела.

Во всех комнатах былодинаковый темно-бежевыйлинолеумнаполу,на стенах кремовые обои с тиснением, а двери, плинтусы, рейки,на которых висели картины, оконные рамы и ставни (всегда закрытые)быливыкрашенывстандартный,практичныйкоричневыйцвет.

Наполубылонесколькоковровиодин-двапейзажанастенахвкаждойкомнате.Мебельвосновномновая,некоторыекреслаидиванывыгляделитак, будтонанихниктоникогдане сидел.На длинномобеденном столе,вокруг которого стояло восемь стульев, а в центре – канделябр, не былониоднойцарапинки,застекленныйбуфетвтомжестилебылсовершеннопуст.Набуфетестоялаогромнаяхрустальнаявазабезцветов.

Катерина начала распаковывать свои немногочисленные пожитки.Икону, которую подарила ей на свадьбу Евгения, поставила на пустуюполкувгостиной.Вэтомбезликомдомеонаказаласьодинокойикакой-тонеуместной.ФотографиюЕвгенииКатеринарешилане ставитьнабуфет.Пусть лежит вместе с заветной фотографией Димитрия в коробке,спрятаннойвшкафупододеждой.

Кухня оказалась хорошо оборудованной, с современной плитой,а заглянув вшкафчики, Катерина увидела целые ряды вставленных друг

вдругаалюминиевыхкастрюльисковородок.Совсемнето,чтонаулицеИрини.

Идеальноподогнанныеставнинетолькозадерживалисвет,новдобавокеще не пропускали воздух, и во всех этихмрачных комнатах стоял одинитотжеудушливыйзапахпылииплесени.

Катеринехотелосьраспахнутьвсеокнаидвери,поставитьвовсевазысвежие цветы, но она полагала, что мужу этот дом нравится таким,какесть,азначиттакимонидолженоставаться.

Дом был просторный, и это могло бы показаться роскошью,ноКатеринасчитала,чтоместатутслишкомужмногодлядвоих.Всеэтонагромождениеразноцветныхковров,одеяливышитыхподушекбылотакне похоже на ее прежнее обиталище, что возникало чувство, будто онапопалавдругоймир.

Наверху,вспальне,стоялогромныйпустойшкаф,иКатеринаповесилатуда несколько платьев. Дляженщины ее профессии одежды у нее былонемного, и муж уже выразил желание, чтобы ближайшие месяцы онапосвятилашитьюновыхнарядовдлясебя.

– Моя малышка должна выглядеть красоткой! – сказал он утром,похлопывая ее пониже спины. – Так что берись за дело, сшей себе что-нибудь.Утебяжеестьшвейнаямашинка?

Зингер,подаренныйКонстантиносомКомниносомнескольколетназад,ещевчерапривезлисулицыИрини,итеперьонстоялнаполувстоловой.

Вечером Гургурис принес домой несколько отрезов материи: бледно-розовойвклетку,желтойскраснымирозочками,мятно-зеленойвполоску.Все они были не в ее вкусе, но она решила, что теперь это входитвтребованияееновой«работы»:одеватьсятак,какхочетмуж.

Домработнице, очевидно, было сказано, что кухарка в доме большене требуется. Она по-прежнему приходила раз в день – подмести полыи отполировать и без того сверкающую мебель, – но готовку Гургурисжелал препоручить жене. С трепетом Катерина раскрыла повареннуюкнигу – свадебный подарок Евгении. Раньше она готовила толькопоустнымрецептам,приспосабливаяихксвоемувкусу,подбираянужноеколичество трав и специй, и следовать печатным инструкциям былонепривычно.

Каждый день молодая супруга отправлялась гулять, часто заходилакЕвгении,котораяещесконцавойныработаладома.ИзредкаиЕвгениябывала на улице Сократус, хотя как-то раз неосторожно проговорилась,чтовэтомогромноммрачномдомеейделаетсяжутковато.

–Мнетоже,–вздохнулаКатерина,–амнездесьжить…

Они сидели на кухне за эмалированным столом, на одном концекоторогоужебылисложеныпродуктыдляужина.

– Но он, по крайней мере, красивый и просторный, – поспешнодобавилаЕвгения.

Катеринаначаламытьчашки.Мужлюбилкаждыйвечерсъедатьужинизтрехблюд,ипорабылоприниматьсязаготовку.

–Каксемейнаяжизнь?–шутливоспросилаЕвгения.–Ясправляюсь.Ответ был, пожалуй, слишком поспешным, зато правдивым.

Она справлялась с этой новой жизнью, как с необходимой работой.Каждыйденьейнужнобыловыполнятьопределенныеобязанности,чтобысоответствоватьролижены,кухаркииэкономки.

Гургурисрешил,чтоонадолжнасидетьдома.Еслипопадетсякакая-тоособоважнаяилисложнаяработа,онпринесетдомой,ипустьсебешьет,авмастерскойейделатьнечего.

Месяцы проходили спокойно. Катерина взялась за шитье одеялдляспаленисталапонемногудобавлятьдомутечистоженскиечерточки,которых ему, как ей казалось, не хватало. Она научилась отключатьсяотмыслейопрошломиобудущем,ишитье,каквсегда,помогаловэтом.Каждыйстежокделалсявнастоящем,здесьисейчас–иначебылонельзя.В прошлом остался Димитрий, а в будущем ее ждал только ежедневныйстрахпередвозвращениеммужа.

Дел Катерине хватало – нужно было ходить на рынок Модиано,готовить,шитьииногданавещатьЕвгению,–авскореейпришлосьвзятьна себя еще одну обязанность. Через полгода, недовольная тем, что ейпришлосьуступитьролькухарки,домработницаобъявила,чтоуходит.

–Завтрапомещуобъявлениевгазете,–сказалГургурис,накаждом«т»,«б» и «п» обдавая Катерину брызгами супа, который она приготовиланаэтотраз.Этобылсупизлобстера,икрасновато-коричневыепятнасразупроступилинабледно-розовомплатье.

Катерина кивнула. При таком огромном количестве безработныхврядлипридетсядолгождать,покакто-нибудьоткликнется,хотямногиеженщины готовы были скорее просить милостыню, чем убирать чужиедома.

На следующий день, обходя дом с тряпкой в руках, Катеринаобнаружила, что все эти месяцы уборщица делала свою работу спустярукава.Все, чтона виду, блестело, а вотподшкафыи за спинкимебелионаникогданезаглядывала.Катеринасудовольствиемраспахнуластавнии стала наводить чистоту. Это была довольно приятная работа, и дом

показалсяуженетакиммрачным,когдавокнахлынулсвет.Онаначала с прихожейи гостиной, а затемнастала очередь кабинета

Гургуриса. Там было несколько десятков книг, но корешки у всехнеобмятые.Всеонистоялиздесьпростодлявидимости.

Никакого толку от них, подумала она, обметая книги, только пыльсобирают.

ТомНицшетрогатьнестала.Она переложила со стола какие-то бумаги, чтобы отполировать его

до блеска, а затем занялась потускневшими латунными ручкамина выдвижных ящиках.Одиниз ящиков былприоткрыт, и кое-что в немпривлекло ее внимание. Там лежала какая-то папка, и на обложкебольшимиаккуратнымибуквамистоялодваимени:«Морено–Гургурис».

Увидев свою новую фамилию рядом с фамилией давних друзей,Катерина вздрогнула. Она часто думала о Морено, и каждый раз, когдабывала у Евгении, о них вспоминали с печалью и гневом. Они такинеузнали,что случилось сЭлиасом,не слышалидаже,добралсялиондоПалестины.

Катеринана секундупочувствовала себявиноватой:нехорошорытьсяв бумагах мужа, но все же открыла ящик и вынула папку. С минутупосиделазастолом,глядянанее.Ещенепозднобыловернутьеенаместо,но демон любопытства уже овладел молодой супругой, и, еще секундупоколебавшись,онараскрылаее.

Сверху лежал лист бумаги с какими-то цифрами, похожийна приходный счет, потом документ с печатями муниципалитетаСалоников, а дальше, на плотной пергаментной бумаге «Свидетельствооправесобственности»намастерскуюнаулицеФилиппу.Насколькоонапоняла, предприятие обошлось ее мужу в очень небольшую сумму,внесколькоразменьшетой,закоторуюможнобылокупитьхотябыдомнаулицеИрини,и выплатилон ее сразуже, единовременно.Фактическипредприятиедосталосьемударом.

Дальше шла переписка, предшествующая продаже, и Катерина сталажадночитатьписьма,неверясвоимглазам.

Онасразужеузналаподписьподпервымписьмом.Этобылотожеимя,чтоинакнигеНицше.Загодыоккупации,когдаофицерыбыличастымигостямивмастерской,оназапомниланескольконемецкихслов.Срединихбыли«guten Tag», «bitte» и «danke schön». Вот эти слова она и увиделавконцеписьма:«Dankeschön»–«спасибо».

Следом шло несколько писем от мужа в Службу по утилизацииеврейской собственности и ответов на них. Катерина разложила их

в хронологическом порядке и начала читать. Руки у нее неудержимодрожали.

Первое письмо от Гургуриса было датировано 21 февраля 1943 годаиотправленоизЛарисы.Катеринаподсчитала,чтоэтобылоещедотого,какМореноуехалиизСалоников.Вписьмемужизлагалпросьбупередатьему «прибыльный и процветающий бизнес „Морено и сыновья“».Писал,чтоегопредприятиявВериииЛарисеужехорошозарекомендовалисебя,и теперь он хочет расширить бизнес в Салониках. В ответ на это егопросили представить доказательства лояльности правительству. За этимследовало еще несколько писем, и, читая их, Катерина почувствовалаподнимающуюся тошноту. Там упоминалось о нескольких денежныхпожертвованияхнаправительственныенужды,авпоследнем,написанномвиюле1943года,былсписокимен.Онасаманезаметила,каксталачитатьвслух.

МатеосКеропулос,партизан;ГианнисАлахузос,партизан;АнастасиосМакракис,партизан;ГабриэльПерес,скрываетсяподчужимименем;ДаниэльПерес,скрываетсяподчужимименем;Иаков Шустель, скрывается в христианской семье под чужим

именем;Соломон Мизрахи, скрывается в христианской семье под чужим

именем.Былоочевидно,чтопонаводкеГургурисавсехэтихлюдейарестовали.

Еще первые трое, возможно, просто попали в тюрьму, но остальные –Катеринаточнознала–былиотправленывПольшуилидажеубитыпрямонаместе.

Теперьейвсеясно.Благодарностьнемецкихофицеровеемужзаслужилпредательствомиколлаборационизмом.

Она закрыла папку и с полчаса, если не больше, сидела за столом,уронив голову на руки, парализованная ужасом и нерешительностью.Нельзя показывать виду, что она открыла секретмужа, но какже теперьжитьсэтимзнанием?Какдальшежитьсэтимчеловеком?

Положивпапкуобратновящик,женщинавсталаивышлаизкомнаты.Чудовищная ошибка, которую она совершила, лежала на душе тяжкимгрузом.Никто ее силой не гнал замуж за Григориса Гургуриса, и теперьона должна расплачиваться за собственную глупость. Никто тутневиноват,кроменеесамой.

Катерина вышла на кухню, закрыла все окна и ставни и включилатусклуюнастольнуюлампу.Машинальноначалаготовитьужин,нослезыгнева и отчаяния градом катились по лицу, и она почти не видела,чтоделает.

Тук-тук-тук-тук…Ножраззаразомопускалсянаразделочнуюдоску.Тук-тук-тук-тук…Сквозь туман слез она видела лишь металлический блеск ножа.

Надолюсекундыейпредставилось,каконавонзаетостроелезвиевгрудь.Это казалось мгновенным избавлением от переполнявшей ее ненавистик себе. Никогда еще Катерина не чувствовала такого странного желаниянаказатьсебя.Этодлилосьвсегонесколькосекунд,ноеепоразило,чтооначуть было не поддалась искушению. Ну нет, сказала она себе, извольотвечатьзасвоипоступки.

Она продолжала нарезать овощи кубиками, но, как и следовалоожидать, злость, рассеянность и острый нож в руках оказались опаснымсочетанием.Конечноже,онапорезалапалец.

Катерина бросила нож и крепко сжала руку, надеясь остановитьобильное кровотечение. Она и не думала, что в пальце столько крови.Чисто-белаягорканарезанноголукапокрыласьбагровымипятнами.

От боли и неожиданности у нее вырвались неудержимые рыдания,и она не услышала, как открылась и закрылась входная дверь. КогдаГургурис вошел, она безуспешно пыталась перевязать палец каким-толоскутком.

– Ох, милая моя. Что случилось? – спросил он, подходя, и раскинулруки,чтобыобнятьее.

Катеринавывернулась.Егоогромнаятушавызывалаунеетеперьещебольшее отвращение. Слезы высохли. Меньше всего ей хотелось ронятьсвоедостоинствопередэтимчеловеком.

– Порезалась, – сказала она, пряча пораненный палец. – Вот и все.Ничегострашного.

–Нучтож,каквижу,ужинтыготовитьтеперьнеможешь,–сказалонслегкимоттенкомбрезгливости,видя,чтокровьужепросочиласьсквозьткань. – Не возражаешь, если я схожу куда-нибудь поесть? Григорисумираетотголода.

С этими словами он потер живот. Это была одна из множества егодосадныхпривычек–говоритьосебевтретьемлице.Этакийгигантскийребенок-шалун,ноподэтоймаской,какзналатеперьКатерина,скрывалосьнечтосовсеминое.

– Не возражаю, – сказала она. – Мне что-то нехорошо. Я, пожалуй,пойдунаверх.

Она не могла даже смотреть на Гургуриса и обрадовалась, когда онсноваушел.Безнегоунеебудетвремяподумать.

Когда он вернулся поздно ночью, Катерина лежала неподвижноипритворяласьспящей,поканеуслышалахрап.Полныйжелудокжирнойпищиибренди–достаточнаягарантия,чтооннепроснетсядоутра.

Ужасное открытие этого дня снова и снова крутилось у нее в головевместесмысльюотом,чтожеейтеперьделать.Знаютливмастерской,что это его «приобретение» – награда за сотрудничество с нацистами?Комуобэтомрассказатьистоитливообщевыдаватьсвоюпосвященность?Катерина вспомнила, что некоторых коллаборационистов уже судилии почти сразу же помиловали или вынесли крайне мягкие приговоры.Принадлежность к коммунистам до сих пор считалась гораздо болеесерьезнымпреступлением,чемколлаборационизм.

Наутро она лежала с закрытыми глазами, пока Гургурис не ушел,азатембыстрооделасьиотправиласьнаулицуИрини.Былодинчеловек,скоторымонадолжнабыларазделитьэтострашноебремя.

Евгениявыслушалаеевсмятении.–Прости меня. Прости меня, прости, – повторяла она снова и снова,

качаяголовой,охваченнаяжалостьюкКатерине.–Еслибыязнала,ябынедалатебевыйтизанегозамуж.

– Ты не виновата, – возражала Катерина. – Никто не виноват, кромеменя.Яприняларешение,имнеснимжить.

– Должен же быть какой-то выход. Ты можешь уйти и пожить покауменя.

–Онменяразыщет.Итогдапридетсяобъясняться.Ненадобыломнеоткрыватьэтотящик.

–Сделанногоневоротишь,–сказалаЕвгения.–Знаю…– Ты увидела то, чего видеть не хотела, – продолжала Евгения. –

Новедьэтоправда.Так,может,иклучшему,чтотызнаешь?–Онмнеираньше-тобыломерзителен.Атеперь…–Катеринасидела,

уперевлоктивстол,уронивголовунаруки,иплакала.Праваярукавсеещебылакое-какзабинтована.–Теперьязнаю,чтоонубийца.

–Постарайсянедуматьобэтом.Малоливгородеколлаборационистов.–Ноэтот-то–моймуж!– Знаешь, пожалуй, не стоит ничего решать сгоряча, – посоветовала

Евгения. – Если только не собираешься от него уходить, а ты ведь

несобираешься.Катеринатеперьточнозналаодно:все,ктоговорил,чтоонаещеможет

полюбить Гургуриса, были не правы. Не любовь, а ненависть родиласьвней.

–Дай-кавзглянунатвойпалец.Давай-давай,снимайбинт.Ранка была еще болезненной и кровоточила. Катерина вздрагивала,

когдаЕвгенияпромывалаее.–Может,все-такипоказатьсяврачу?–спросилаЕвгения.– Нет, ничего, заживет. А как только заживет, я скажу Гургурису,

что хочу вернуться в мастерскую. Хотя бы на пару часов, после обеда.Я с ума сойду, если буду целыми днями сидеть в этом доме. Взаперти,совсемиэтимимыслями…

КатеринаушласулицыИрини,полнаярешимостивечеромпоговоритьсмужемовозвращениинаработу.

–Нучтож,можешьходитьнапаручасоввдень, еслидомзапускатьне будешь, – неохотно сказал тот. – Это твоя главная задача – и ещеухаживатьзакириосомГургурисом.

–Да,–ответилаона.–Наместодомработницымногопретенденток,такчтооднойзаботой

скоробудетменьше.–Хорошо,–сказалаКатерина.Она стараласьотвечать этомунегодяюкакможнокороче, а когда тот

спросил,чтосней,сказала,чторукаещепобаливает.–Ахда,–сказалГургурис.–Тыужлучшенеходивмастерскую,пока

незаживет.Сейчаснетовремя,чтобывводитьвмодукрасныесвадебныеплатья.

Он осклабился, довольный своей остротой, и, кажется, не заметил,чтоонанеулыбнуласьвответ.

Глава26За много километров от Салоников, в горах близ Янины, Димитрий

теперь руководил медицинской службой, и работы там всегда былопогорло.Онслышал,чтоДемократическаяармияобстреливаетСалоники,и, как ни тосковал по ним, радовался, что он сейчас далеко. Ему тяжелобылобыстрелятьпородномугороду,гдеживутлюди,которыхонлюбитбольшевсегонасвете.

Самжегород,несмотрянаобстрелы,жилобычнойжизнью,ишвейнаямастерская работала, как всегда. Катерина стала выходить в утренниесмены, и женщины в отделочном цеху, кажется, обрадовались, что онавернулась.Несколькоднейонараздумываланадтем,знаетликто-нибудьиз них, при каких обстоятельствах Гургурис приобрел эту мастерскую,носпрашиватьнестала.

Каждый день она начинала работу ровно в восемь, а уходилав двенадцать, чтобы успеть приготовить ужин. Любовь Гургуриса к едеграничила с одержимостью, и готовку он считал главной обязанностьюжены.

Через несколько недель после возвращения Катерины на работу еепопросили зайти к кирии Комнинос. Ольга все еще ходила в черном,нонемногопоправиласьстехпор,какКатеринавиделаеевпоследнийраз,итеперьейнужныбылиновыеплатья.

Они не виделись с момента Катерининого замужества, и у Ольгинакопилосьмножествовопросов.

–Павлинаговорила,утебябылочудноеплатье.Понравиласьтебетвоясвадьба?

Катерина старалась не вспоминать о свадебной церемонии и о том,какпокляласьпередБогомпринадлежатьГургурисудоконцажизни.

–Красивобыло,–безучастносказалаона.–Расскажижемнепросвойдом.Павлинаговорит,этовилланаулице

Сократус.Аготовитьтынаучилась?– Научилась. Кухня там со всеми современными удобствами, даже

новаяэлектрическаяплитаесть.– Но все-таки, не сама же она готовит? Тебе, наверное, все равно

приходитсяделатьвсюосновнуюработу.

–Да,приходится.АкириосГургурисоченьлюбитпоесть.– Могу себе представить, – сказала Ольга и улыбнулась Катерине,

нозаметила,чтонаеелиценепромелькнулонитениответнойулыбки.ВечеромОльгарассказалаосвоихнаблюденияхПавлине.–Нетакойяожидалаувидетьмолодуюжену,–заметилаона.–Да, правда.Она какая-то хмурая, – согласилась служанка. –Но она

ведьиссамогоначалакнемуособойлюбовьюнепылала.–Да,ноя-тонадеялась, современемонакак-топривыкнетккириосу

Гургурису,–возразилаОльга.–Ну,ещенетакмноговременипрошло,–сказалаПавлина.–Мне показалось, она как будто не совсем здорова, – нерешительно

сказалаОльга.–Тоестьребенкаждет?Быстрожеона!–Такоеведьможетбыть,правда?– Может, но, думаю, мне-то уж она бы рассказала! – воскликнула

Павлинаслегкаревниво.–Чтож,яеепросилазайтиещенабудущейнеделе–будемнадеяться,

ктомувремениейстанетлучше.Когда Катерина пришла снова, Павлина заметила, что вид у нее еще

более поникший, чем в прошлый раз. Старая служанка пыталась найтиочевидныепризнакибеременности,ноихнебыло.Простопропалкакой-тоогонек.Павлинаяснопомнила,какувиделаКатеринувпервые.Этобылтотдень, когда Евгения с детьми пришли на улицуИрини, и даже тогда этапятилетняядевчушкасоткрытымпростодушнымлицомсловносветиласьизнутри. Все мучились страхами и подозрениями, а девчушка в светломплатьице с оборками так и сияла. А теперь, через годы, этот свет погас.Девочка, которая, казалось, и ходить-то умела только вприпрыжку,превратиласьвженщину,елеволочащуюноги.Небылобольшениблескавглазах,нияснойулыбки–изнеесловновытянуливсежизненныесилы.

Была середина августа, самыйжаркий день за все лето. В спокойномсеребристоммореотражалосьбесцветное,затянутоедымкойнебо.ВпустивКатеринувдом,Павлинаналилаейнакухнепрохладительного.

–Тыхорошосебячувствуешь?Что-тотыкакая-томолчаливая.–Всехорошо,Павлина.Простооченьуждушносегодня.– И больше ничего, правда? Я уж думала, с тобой что-то случилось.

УкириосаГургурисавсевпорядке?–Да,–неловкоответилаКатерина.Онанехотеланарушатьданноесебе

обещание:терпетьинежаловаться.–Всехорошо.Молодаяженщинавстала,ейхотелосьпоскореесбежатьотрасспросов

Павлины.–Можно,япойдуккирииКомнинос?Онапошланаверхсдвумяплатьямиврукахиувидела,чтоОльгастоит

наверхнейплощадке.– Здравствуйте, кирия Комнинос, – сказала Катерина, стараясь

изобразитьвеселость.–Доброеутро.Пойдемвгардеробную?Катерина пошла за ней и вскоре уже намечала булавками швы

изамеряладлинурукавовиподола.Обычноонинепринужденноболталивовремяэтихпримерок,но,видя,какнахмуреныуКатериныброви,Ольганерешаласьначатьразговор.

Ейнехотелосьсоватьносвчужиеличныедела,однакобезсловяснобыло:что-тоне так,Катеринанесчастлива.ИнстинктподсказывалОльге,что это как-то связано с Григорисом Гургурисом. Этот надменный,самоуверенный человек, который не раз сидел за ее обеденным столомихохоталнадсвоимижеглупейшимишутками,навернякаповиненвтом,что грусть заволокла Катеринино лицо, словно облако. Ольга знала,что такое несчастливый брак, и ей было знакомо это выражениемолчаливого отчаяния. Втайне она чувствовала, что у нее много общегос этой молодой женщиной. Обе совершили одну и ту же ошибку,идляобеихонаобернуласьпожизненнымприговором.

Катерина подняла глаза от своей работы и заметила на тумбочкефотографиюДимитрияврамке.Вточноститакаяже,какта,чтоПавлинадалаей,–единственнаяегофотографиявовсемдоменаулицеНики.

Ольгазаметила,кудасмотритКатерина.–Онбылоченькрасивый,правда?–Да,–нерешительноответилаКатерина.–Очень.Ихрабрый.В глазахунееблестелислезы.Сейчасона смотритналицочеловека,

который отважно сражался против немцев, а ночью будет спать в однойпостели с тем, кто охотно жил бы при немцах и дальше.Сколлаборационистом.Еедушилстыд.

В следующие недели Катерина еще несколько раз приходилакКомниносам.Павлинакаждыйразпыталасьдобитьсяотнее,отчегоонатакнесчастна,номодистраотмалчивалась.

Прошло уже больше двух лет со дня гибели Димитрия, и Ольгаперестала носить траур. Однажды Катерина была у нее и разглаживалановуююбку,светло-голубуювгорошек.

–Правда,приятнонадетьчто-нибудьцветное?–спросилаКатерина.–Незнаюдаже,–ответилаОльга.–Непривычнокак-то.

Тут в дверях спальни возникла Павлина, вся красная. Она бежалаполестницебегомитеперьзадыхаласьотбыстрогоподъемаиотизбыткачувств.

– Кирия Комнинос… Мне нужно вам что-то сказать. Кое-чтослучилось.

–Павлина!Чтотакое?Вчемдело?–Ничегострашного.Ноэтоневероятно.Простоневероятно.– Павлина, да говори же! – В голосе хозяйки звучало нарастающее

недовольство.Катериназастыла,слегкасмущенная,сюбкойвруках.Служанкастояла

вдверях,такчтонезаметновыйтибылонельзя.–Незнаю,каквамисказать…н-ноэто…–Павлина,вчемдело?!–Ольганачалаужевыходитьизсебя.Служанка и в самом деле вела себя чрезвычайно странно, а теперь

залилась неудержимыми слезами. Трудно было понять, от радостиилиотгоря.

–Язнаю,чтоонумер.Но…Катеринаувидела,чтозаспинойПавлиныстоиткто-тоеще.Какой-то

мужчина.Ольгалишиласьчувств.Катеринапервойвыговорилаэтоимя.–Димитрий?–произнеслаона,чувствуя,какслезытекутполицу.–Да,этоя.Когдаматьпришлавсебя,сынсиделрядомснейнакровати.–Прости,чтоятакнеожиданно,–сказалон.–Хотелсначаланаписать,

норешил,чтоэтослишкомопасно.Вотипришелтак…Матьисындолгонеразжималиобъятий.ПотомДимитрийповернулся

кКатерине,поднесеерукикгубамипоцеловал.–МояКатерина,–сказалон.–Ну и напугалже ты нас, – откликнулась она. –Но я так рада тебя

видеть.Павлина пошла вниз, чтобы принести Ольге воды, и вернулась

счетырьмястаканами.Кирия Комнинос полулежала, откинувшись на подушки, а остальные

расселисьвокругкроватинанизенькихстульяхсмягкойобивкой.–Номыжеполучилиписьмо…откоммунистическогоруководства,–

сказалаОльга.–Каконимоглитакошибиться?–Может,этоинеони,мама,–осторожнопроизнесДимитрий.После

секундногомолчанияонспросил,когдапридетотец.–Он в отъезде. Собирается покупатьшелковуюфабрику в Турции, –

ответилаОльга.Несколько часов Димитрий рассказывал матери о последних

событиях–так,каконихвидел.Какнихрупкобылоеездоровье,оннемогскрыватьотнееправду.

Онрассказал,гдебылстехпор,каксформироваласьДемократическаяармия,итом,очемнеупоминалигазетыврепортажаховсенестихающейгражданской войне. Многое он все же опускал, однако признался,чтовиделдостаточноненужнойжестокостиичтоемучастоприходилосьлечитьжертвсобеихсторон.Когдаречьшлаобольныхилиумирающих,он старался не делать различия. Боль есть боль, от нее все страдаютодинаково.

–Не знаю, что будет дальше, – говорилон. –Сейчас-то длянас деласкладываются неплохо. Я стараюсь делать все, что в моих силах. Людигибнут, это отвратительно и бессмысленно – но я не могу сейчас всебросить. Я все-таки считаю, что правые должны уступить часть властилевым.

– А что там с этими детьми? – спросила Павлина. – Мы читали,будто бы их отобрали у родителей и отправили в коммунистическиестраны.Этоправда?

–Восновномпропаганда,ночастичноправда,–ответилДимитрий.–Однакоэтоделалось,чтобыспастидетямжизнь,аненавязатьимкакие-товзгляды.

– Твой отец был уверен, что ты коммунист, – сказала Ольга. –А для него коммунисты – это самое страшное зло, которое пытаетсязахватитьстрану.

– Там много убежденных коммунистов, мама, но я к нимне принадлежу, – мягко сказал Димитрий. – И я не собираюсь уезжатьни в какую коммунистическую страну. Греция – моя родина, я за неесражалсявсеэтовремя.

День клонился к вечеру, а они вчетвером так и сидели в спальне.Павлинаисчезалаипоявляласьсполнымитарелкамиеды,ивсемказалосьсовершенно естественным, что Катерина тоже здесь, с ними. Ольганевольно заметила, что кмодистре вернулась забытая улыбка.Когда онасмотреланаДимитрия,ееглазасияли.

Боячасовбылонеслышнозаразговором,новотПавлинаопятьпошлавнизиоставиладверьоткрытой.Катеринасосчиталаудары.

–Мненадоидти,–охнулаона.–Зачемжетаксразу?–спросилДимитрий.–Ятожескоропойду.–Нужноуспетьприготовитьужин,–сказаламолодаяженщина.–Ая

ещеимясанекупила.–Евгенияведь,ядумаю,нерассердится?–ЯнепроЕвгению,–елеслышнопроговорилаКатерина.–Ятеперь

замужем.–Замужем!–воскликнулДимитрий,иэтословонамигсловноповисло

ввоздухе;вголосемужчиныявнопослышаласьноткарастерянности.Катерина заметила, как он бросил быстрый взгляд на ее руки

(направой,набезымянномпальце,блестелообручальноекольцо),словнохотелубедиться,чтоонаговоритправду.Еслибыможнобылосорватьэтокольцо и выбросить в открытое окно, она бы так и сделала. Но теперьпоздно.

–Ну,вобщем,–неловкопробормоталаона,–мненадоидти.Надеюсь,тывскореприедешьеще.

Женщина тихо вышла и почти побежала домой, задержавшисьна минуту только в лавке мясника. В душе ее боролись противоречивыечувства.

Гургурисбылужедома.– Вижу, милая моя, – проговорил он с тихим сарказмом в голосе, –

кирияКомниноспопросилатебязаодноишторысшить?– Извини, – сказала Катерина. – Мы заговорились. Время как-то

незаметнопролетело.– А ужин?! Об ужине ты подумала?! – закричал он. – Я прихожу

сработыусталый,адомапусто!Иужинанет!–Яжесказала,извини,–кроткоповторилаКатерина.– Надеюсь, ваш разговор того стоил, – прошипел он, – потому что

Григориснеочень-толюбитчиститькартошкуирезатьсалаты.Гургурисчастохваталртомвоздух–гневдавалсяемунелегко.Легкие

у него были не те, чтобына одном дыхании осилить такие тирады, и онзапыхался.

– Мне нехорошо, – бросила через плечо Катерина, положила пакетсмясомнаприставнойстолик,выбежалаизкомнатыибросиласьнаверх,вванную.Оназнала,чтогнатьсязанейполестницеоннестанет.Такомужирномуэтонеподсилу.

Вскореонауслышала,каксердитохлопнулавходнаядверь–мужушелиз дому. Пойдет в какой-нибудь городской ресторан, напихает в себястолько еды, что хватило бы на целую семью, и вернется. Но к томувременионаужебудетспать.

Она вдруг осознала весь ужас своего положения. Она замужемза человеком, которого ненавидит, а тот, кого она любит, воскрес

измертвых.Ноэтидвекатастрофы–толькополбеды.Главнаяпытка–делатьвид,

будтоничегонеслучилось.Однакоиначеейневыжить.

–Такэтоправда?–спросилаОльгаПавлинувечером.–Онправдабылздесь?

ДовозвращенияКонстантиносаКомниносаизпоездкиоставалосьещедвадня,иможнобылоспокойнопоговоритьоДимитрии,небоясь,чтоихподслушают.

–Да,этоточнобылон.Какмытольконепомерлинаместе.Иочемондумал–появитьсявоттак,когдамыуверены,чтоегоужеивживыхнет?

–Кажется,яиправдаумерланаместе,насекунду,вовсякомслучае,–улыбнуласьОльга.–Уменяопределенносердцеостановилось.

–Ну, так выже большепятнадцатиминут без чувств пробыли.Я бызадокторомпобежала,данезнала,какемувсеэтообъяснить.

–Атызаметила,какаяКатеринабыласчастливая?–спросилаОльга.–Простовнесебяотрадости.

– Так они же на одной улице росли, – сказала Павлина. – Он ейвсеравночтобрат.

–ОналюбитДимитрия,Павлина,–возразилаОльга.–Ятолькосегодняэтопоняла.

Павлина, против обыкновения, ничего не сказала. Слова тут былиникчему.

СточкизренияГургуриса,опозданиеКатеринывтотденьдоказывало,что она неспособна совмещать работу в мастерской с домашнимхозяйством.

– Это вообще была глупая мысль – снова идти шить, – заявил оннаследующийвечер.–Темболеевмастерской,анедома.Тутибезэтогоделхватает.

Катерина кивнула. Спорить было бесполезно. Она налила мужу супиразмешалавнемложкусметаны.Занятыйедой,онне замечал,чтоонапочтинеразговариваетсним,авпромежуткахмеждублюдамистараетсяподольшезадержатьсянакухне.

Каждый день, когда не ходила за покупками и не была занятаприготовлением гигантских порций еды по требованию мужа, Катеринастараласьзабытьсязавышиванием.

Изредка она бывала в гостях у Евгении, но всегда возвращаласьвовремя, чтобы успеть приготовить очередной ужин. По пути домой

заходилавцерковьСвятогоНиколаяОрфаносаиставиласвечкизасемьюМорено.

Молиться Катерина не могла. Каждый раз, когда просила Богаобизбавлении,онапредставляласебемертвогоГургуриса.Картинытого,что открылось в польских лагерях смерти, вставали перед ней, стоилотолькозакрытьглаза,и,зная,чтонекоторыеизэтихсмертей–насовестиеемужа,онаощущаланепреодолимуюжаждумести.

Желать кому-то смерти казалось ей равнозначным убийству, и,понимая, что снова пожелает этого в следующий раз, когда будет стоятьна коленях в одиночестве, Катерина чувствовала себя преступницей.Просить у Бога прощения в тот самый миг, когда совершалось этопрегрешение,былобессмысленно.

Понять, о чем следует молиться, а о чем нет, было так же трудно,как решить, кто прав, а кто виноват в этой непрекращающейся войне.Ходилирассказы–иногдапростослухи,иногдасвидетельстваочевидцев–о том, какие зверства творятся с обеих сторон. Катерина думалаоДимитрии.

Онанеоченьверила,чтоБогприслушаетсякеемолитвамтеперь,когдав сердце у нее кипит такая ненависть, и все же молилась за тех, комугрозилаопасность.Азатемспешиладомойистарательноготовилаужин.С каждым днем ее блюда становились все изысканнее – всю своюартистическую натуру, которую когда-то проявляла в работе, она теперьвкладывалавготовкуиделаласвоеделобезукоризненно.

Глава27Не одной Катерине приходилось притворяться, чтобы защитить себя.

ОльгаКомниносвынужденабыладелатьтожесамое.Запоследниедесятьлет у нее не было недостатка в практике. С самых первых дней работыманекенщицей,когдаееучилиприниматьвидтоскромный,тонадменный,то робкий, то царственный в зависимости от представляемого стиляодежды,онапривыклаизображатьизсебякого-то.КогдажеонипереехалинаулицуНикииуОльгиначаласьагорафобия,ейпришлосьигратьновуюроль–идеальнойхозяйкидома.

Еслибыеемужузнал,чтоДимитрийвернулсяирассказалматериоегописьме, гнев Комниноса был страшен для обоих. С Константиносасталосьбывыследитьсына,иОльганепозволяласебедажедумать,какаяярость обрушилась бы на нее за то, что она впустила его в дом.Все этобыло для женщины достаточным стимулом, чтобы стараться вести себя,какбудтоничегонеслучилось.

Временисодня«смерти»сынаповсемканонамприличияпрошлоужедостаточно, чтобы перестать горевать, и Комнинос решил, что пора ужеснова давать званые обеды. Помимо всего прочего, ему хотелосьпродемонстрировать, что его дела идут благополучно, несмотря на всебеспорядкивстране.Запоследниенесколькомесяцевправительственныевойскасталивсеувереннееодерживатьпобедынадкоммунистами,иужеодноэто,помнениюКонстантиноса,былоповодомдляпраздника.

–ЯпригласилкириосаикириюГургурис,–сказалонОльге.Бедная Катерина, подумала Ольга. Она, должно быть, ждет этого

сужасом.Пожалуй, Катерине может показаться странной роль гостьи в этом

доме, куда она всегда приходила как модистра. Ольга вспомнила,как не по себе было ей самой, когда она превратилась из манекенщицывхозяйку.Сдругойстороны,вспискегостейсамоуверенныхлюдейбылостолько,чтосмущениеКатеринымоглопройтиинезамеченным.

Вечером в субботу, когда за столом снова собралось десять человек,придерживавшихся в целом одних и тех же политических взглядов,разговор вращался в основном вокруг новостей о гражданской войне.Она сейчас входила в новую стадию – бои шли в горах Граммос,отделявших Эпир от Македонии. Весь прошлый год коммунистам

удавалось удерживать за собой эту территорию, но теперьправительственные войска перешли в наступление. Бои гремели уженесколько дней, и гости, читавшие правые городские газеты, оживленнообсуждалиежедневныесводкиновостей.Толькоободномвэтихсводкахговорилось непредвзято – о массированной поддержке американцев,которойпользовалосьтеперьправительствоикотораядавалаемуогромноепреимущество над коммунистами – и в артиллерии, и в бронетехнике,ивавиации.

Пока Комнинос, Гургурис и прочие гости желали победыПравительственной армии и поражения Демократической, Катеринас Ольгой представляли себе Димитрия, рискующего жизньюподперекрестнымогнем.

Катерина была в новом оранжевом вечернем платье из блестящейткани. Этот цвет ей совсем не шел, но таково было распоряжениеГургуриса. Она ковыряла вилкой еду, скрывая отсутствие аппетита,ииногдамеханическиподносилакгубамбокал.Горлоунеетаксжималосьот волнения, что она не могла ни говорить, ни глотать. Ольга сиделанапротив, разделяла все ее страхи и сомнения, и это было большимутешением, а Павлина, приносившая новые блюда, старалась положитьКатеринепоменьше.Онапонимала,чтоейнехочетсяесть.

Подконецвсегостиподнялисьнаверх,вгостинуюинабалкон.Облакадымаплыливночномвоздухе,звенелибокалысбрендивчестьгрядущейпобедыправительственныхсилнадкоммунистами.

Ольга с Катериной наконец решились посмотреть друг другу в глаза.Никто из гостей не заметил этого молчаливого знака пониманияисочувствия.Имбылонедотого–онипроизносилитосты,сноваиснованаполнялибокалыиприкуривалидругудругасигареты.

Внизу люди гуляли по набережной, многие – под руку. Поднималиголовы, слыша наверху шум и восклицания, и разглядывали их –состоятельныхгражданСалоников.

Над головами висела тоненькая дужка серебристого света. На такомнепроглядно-черном небе, при молодом месяце, без облаков, звездыказались огромными. Ольга с Катериной стояли рядом, и можно былопотихоньку переброситься несколькими словами, пока их никтонеслышит.

– Видишь Орион? – спросила Ольга, глядя вверх. – Ты же знаешь,чтоонрядомссозвездиемГончихПсов?Димитрийлюбилегопоказывать.

Она ободряюще сжала руку Катерины и отошла, чтобы поговоритьсдругойженщиной,одинокостоявшейпоодаль.

Занесколькосотенкилометровотних,вгорахГраммос,такаятемная,почтибезлуннаяночьбыланарукуДимитрию.Вместесосвоейбригадойон решился сделать невозможное: незаметно уйти, пока их не окружили.В полной темноте трудно было разглядеть дорогу в этой непроходимойместности,ноонажепомогалаимсамимостатьсянезамеченными.

Димитрийусталдосмерти.Пятьсутоконработалденьиночь,безсна,помогая раненым. Любой, кто не в силах был уйти с ними, оказался быв ловушке. Это было рискованное путешествие, но оставаться былонеменееопасно–ихбысхватилиипристрелилинаместе.

До конца августа и Ольга, и Катерина жили в постоянной тревоге,читалиновости,слушалирадиоснадеждойистрахом.ГоворилиокрупномсражениивгорахГраммос,гдевсеещескрывалосьдвадцатьтысячбойцовДемократической армии.Правительственная армия поставила себе цельюполное уничтожение оппозиции, и, когда стало ясно, что поражениенеизбежно, руководствокоммунистическойпартииотдалоприказбойцамотходитьвАлбаниюпоединственнойещенеперекрытойдороге.

Черезчетыредняпосленачаларешающегосражениягазетысообщили,что Правительственная армия полностью контролирует Грецию.Гражданская войнапришла к концу, имногие, включаяиКонстантиносаКомниноса,ликовали.Воктябребылоподписаноофициальноесоглашениеопрекращениивоенныхдействий.

Три женщины, которые любили Димитрия, вскоре после этоговстретилисьнакухневдоменаулицеНики.

–Может,хотьтеперьузнаем,чтосним,–сказалаПавлина.– Но мы всегда будем знать, что он сражался за свои убеждения, –

отозваласьКатерина.Если Димитрий в Албании, возможно, в один прекрасный день они

получатотнеговесточку.Еслинет, то, возможно,онврозыске.Еслионпогиб,придетсясэтимсмириться.Узнатьчто-либобылонеоткуда.

Онивидели,какгородпостепенновозвращаетсякнормальнойжизни,исамитожепродолжалижитьпо-прежнему–вовсякомслучае,внешне.

Катерина почти не выходила из дома и изобретала при помощикулинарной книги все более жирные и все более роскошные блюдадля своего мужа. Ингредиенты теперь стало легче доставать, мясоимолочныепродуктыкаждыйденьпоявлялисьнарынке.

Всвободноевремяонавышивалаодеялодляоднойизгостевыхкомнат.

Гости у них останавливались редко, и было вероятнее всего, что этоодеяло, кроме нее, ни одна живая душа не увидит, но ей хваталоудовольствияотсамойработы.

ИнициалыСаула, Исаака, Элиаса, Розы и ЭстерМорено, а также двебуквыП(ПольшаиПалестина)образовываликруг,авцентребылвышитголубь.Катеринасудовлетворениемперечитывалаединственноевышитоееюслово:«Siempre».

Она почти не знала ладино, но помнила, что это слово означает«всегда»или«навеки»,итеперь,вышитое,онохранилопамятьоМорено.

В узор из чередующихся гранатов и виноградных кистей Катеринавплеланесколькосамыхважныхиудейскихсимволов–этобылееличныйпамятникдрузьям.Каждыйденьпослеполудняонапосвящалаэтойработеоколочасаибыланельзясказатьчтобысчастлива,новсежевнейоживаланадежда. Включенное радио спасало от одиночества, и когда женщиненравиласькакая-нибудьпесня,онастараласьзапомнитьслова.Еелюбимойбыла«Печальнаямелодиярассвета».Чистотаищемящаягрустьэтойпесниглубокотрогалиее.

Проснись,малыш,ужепоетрассветПечальнуюмелодиювтиши…

Однажды декабрьским утром Катерина, как это часто бывало, зашлав гости к Евгении на улицу Ирини. За день до этого у нее побывалпочтальон.

– Тебе письмо, – сказала Евгения, улыбаясь. – От кого-то, кто ещене знает, что ты вышла замуж. И фамилию твою правильно писатьнеумеет!

– Тут ничего необычного нет, – сказала Катерина и взяла конверт. –Сарафоглуещениктоправильноненаписал!–Онапосмотреланаконверт:«КирииК.Сарафольгау».Явнонеотматери,котораяужедавнопересталаписать.Что-топоказалосьКатериненеобычнымвэтойошибкевфамилии.Она распечатала письмо, дрожа от волнения и нетерпения. – Я такидумала!–торжествующевскричалаона,доставаялистокизконверта.–ЭтоотДимитрия!ОнвставилОльгиноимявмоюфамилию!

Катеринатутжесунулаписьмообратновконверт,почтиприплясываяотрадости,ирасцеловалаЕвгению.

–Надобежать,–сказалона.–Ольгадолжнаполучитьегонемедленно.Катерина распахнула дверь и бегом пустилась по улице. За месяцы,

когдараскармливаламужа,онаисамаприбавилапарусантиметроввталиии,покадобежала,всяраскраснелась.

МолодаяженщинаобнялаизумленнуюПавлинуиповедалаейновостьхриплымшепотом.Былавероятность,хотьинебольшая,чтоКонстантиносдома.

–Павлина!Онжив.Димитрийжив.ГдеОльга?Вотписьмо!Павлинавслезахпоказаларукойнаверх.Ольгабылавспальне,когда

тудаворваласьКатерина.–Смотрите!–крикнулаона.–Откройтеконверт!Две женщины сели рядом на кровать, и Ольга открыла письмо. Руки

унеетакдрожали,чтолистбумагивнихходилходуном.

Дорогаямама,вотличиеотмногихмоихтоварищей,янесталпереходитьграницу

Албании. Не для того я сражался все это время, чтобы статьизгнанником. Я сражался, потому что люблю свою страну. Сейчас японятиянеимею,чтоменяждетвбудущем,нохочусообщитьтебе,чтояжив.Сотнимоиххрабрыхтоварищейпализдесь,вгорах.Какия,они верили, что воюют за правое дело. Я оказался среди тех, комуповезло.Теперьяврозыске,такчтомнепридетсябытьоченьосторожным,

когда приеду повидаться. Это опасно как для меня, так и для тебя.В любом случае дам тебе знать заранее. Не хочу рисковать твоимсердцем,каквпрошлыйраз!–Засердцемоебоится!–воскликнулаОльга.–Даоносейчасвот-вот

разорветсяотрадости!–Этотожеопасно!–улыбаясь,сказалаКатерина.Письмо заканчивалось словами: «Пожалуйста, передай привет нашей

служанкеимодистре.Вывсеоченьдорогимне».Подписинебыло.Толькослова«вашдруг»ипоцелуи.То,чтописьмо

отнего,яснобылотолькопопочерку.Ниодногоимениненазвано,чтобыниктонемогпопастьподподозрение.

Димитрий сдержал слово.Черезпарунедельна улицуИринипришлоеще одно письмо. На конверте стоял обратный адрес больницы,аадресованоонобылоопять«кирииК.Сарафольгау».

Следующийврачебныйприем–всреду,25января,в10часов.

В назначенный день Ольга, Павлина и Катерина сидели,взволнованные, на кухне, когда раздался звонок. Часы на лестничнойплощадке как раз отбивали время, когда Павлина открывала дверь.

Димитрийбылсовсемнепохожнатого,какимониеговиделивпрошлыйраз. Правда, он был все такой же худой, но на этот раз чисто выбрит,впальтоитемнойшляпе.

Димитрий обнял сначала мать, затем Павлину. Катерина стояла чутьпозади,исердцеунееколотилось.

– Катерина, – произнес Димитрий, беря обе ее ладони в свои. –Яскучалпотебе.

Ееширокаяулыбкасказалаемувсе,чтоонхотелзнать.Они прошли следом за Ольгой наверх, в гостиную, расселись

исразуженачалиразговор,понимая,чтоДимитрий,должнобыть,пришелненадолго. Павлина вышла и принесла кофе и только что испеченноепеченьекурабье.ЭтобылолюбимоепеченьеДимитрия.

–Тытакойнарядный!–сказалаОльга.– Это просто маскировка, – откликнулся Димитрий. – У меня

фальшивые документы, в них сказано, что я адвокат. Должен же яивыглядетьсоответственно!

–Твоемуотцупонравилосьбы!–пошутилаПавлина.–Да уж, навернякапонравилось бы!Ну, это самое большее, на что я

способенвэтомсмысле.Какон?Упоминание о Константиносе Комниносе сразу изменило настроение

вкомнате,напомниввсем,чтоДимитрийофициальномертв.–Каквсегда,–короткоответиламать.Повислонеловкоемолчание.–Да,Катерина, скажимне,–началДимитрий,желаясменитьтему,–

тывсетакжеделаешьбогиньизженщинСалоников?– Увы, нет, – ответила Катерина, стараясь, чтобы это прозвучало

весело.–Мужхочет,чтобыясиделадома.–Воткак,–отозвалсяДимитрий.–Этобольшаяпотеря.Мамаговорит,

тыбылалучшейвгороде!–Да,– сказалаОльга.–Оченьжаль.ВсеКатерининыталантытеперь

пропадаютдаром.– А там, в горах, женщины сражались вместе с мужчинами!

Как равные! Уж они-то наверняка не станут после этого слушатьсямужей…

КатеринаулыбнуласьДимитрию:– Ну, по-моему, большинство мужей и сейчас считают, что жены

должныделать,какимвелят.Димитрийповернулсякматери:–Тысамапонимаешь,чтоянемогуостатьсявСалониках.Сейчасэто

опасно,и,думаю,будетлучше,еслиятебенескажу,кудаеду,–сказалон.–Тебелучшезнать,Димитрий,–согласиласьОльга.–Толькоприсылай

весточкииногда.Ядолжназнать,чтостобойничегонеслучилось.–Яхотелбывзятькое-какиевещи,–добавилДимитрий.–Несколько

книг по медицине. Хочу снова учиться. Там, в горах, мне многоепригодилось бы из того, что я не успел узнать. Когда-нибудь и дипломполучу.–Онвстал.–Катерина,пойдемсомной,поговорим,покаябудусобираться.

Онапошлазаним.Комната Димитрия осталась совершенно такой же, какой была почти

десятьлетназад.Всекнигитакилежалитам,гдеонихбросил:какие-тосваленывбеспорядке,какие-толежатоткрытыминастолеиихподпираютстопкидругих.ОльгавелелаПавлиненичегонетрогать.Пыльвездебылавытерта,нооченьосторожно,чтобывсеосталосьнасвоихместах.Тутбылмедицинский словарь, человеческий череп, которым Димитрий когда-тотак гордился, на стенах висели техничные, но странно красивые рисункипо анатомии, а на листке, вырванном из блокнота, лежал карандаш.Как ни странно, сохранились тут и детские вещи – на соседней полкележалималенькиесчетыирогатка,аустеныстоялстарыйобруч.

Димитрий подошел к столу и начал рыться в нем, а Катерина стояларядом,чувствуясебянемногонеловко.

Димитрийвдругобернулся,державрукекакую-тоигрушку:–Апомнишь, какмыигралина улицемного летназад?Мыс тобой,

Элиас,Исаакиблизнецы?Онсмотрелейпрямовглаза–взглядом,полнымстрастиигнева.–Конечнопомню,–ответилаКатерина.–Чтожеизменилось,Катерина?Гдеэтигоды?Гдеэтилюди?Жестокое время – вот что все изменило, могла бы сказать она,

нопонимала,чтоодноосталосьнеизменным.ОналюбилаДимитриятогдаилюбитегосейчас.

Ласкововзявеезаплечи,онтожеэтопонял.Димитрийвиделстолькоразбитыхжизней,столькожестокости,страха

инасилия.Ониспыталнасебененавистьотцаивидел,какбратвосстаетпротив брата. Он видел, как страна ведет войну сама с собой, и все этобылобессмысленновсравнениисэтимиобъятиями.

Катеринатожепережиласвоювнутреннююгражданскуювойну.Стойминуты, как на глаза ей попался список невинных людей, преданныхГургурисом, она жила в постоянном смятении. Почувствовав, как нежнокоснулся Димитрий ее изуродованной руки, она отчетливо поняла,

чтолюбима.Еепереполнилоневедомоедоселеощущениепокоя.ТожебылоисДимитрием.Онпочувствовалкасаниеееласковыхгуб,

ивсягоречьпрошедшихлетсловнорастаяла.Оба они так долго ждали этой минуты и теперь без слов решили,

чтонемогутееупустить.Даизачембылопротивитьсятакомужеланию?

Через час двумя этажами ниже, на кухне, Павлина укладывалаДимитриюедувдорогу.

ОльгазналаочувствахКатериныкеесынуитеперь,увидевихвместе,уверилась,чтоДимитрийотвечаетмолодойженщинеполнойвзаимностью.Понимая, что в ближайшем будущем сын вряд ли здесь появится,онахотеладатьимсКатеринойпобытьнаедине.

– Худой он какой, – сказала Павлина. – Надеюсь, там, куда он едет,егохотькормитьнормальнобудут!

– Не думаю, Павлина, что он хорошо питался эти годы, – сказалаОльга.–НотакможносказатьополовинеГреции,правда?

Она смотрела, как Павлина доверху набивает коробку сверткамис сыром, долмадакией (фаршированными виноградными листьями),тиропитами(сырнымипирогами)исушенымифруктами.

–Атыуверена,чтоонвсеэтодонесет?–рассмеяласьОльга.НаконецДимитрийсошелвниз,занимследовалаКатерина.Стройный,

легкий, со старой школьной сумкой через плечо, Димитрий казалсяпоменьшеймерелетнадесятьмоложесвоихтридцатидвухлет.Словноназанятиявуниверситетсобрался.

–Димитрий,–началаОльга,чувствуя,каксжимаетсягорло,–тыужеуходишь?

Сколькоунихнибылопрощаний,легчеониотэтогонестановились.–Да,мнепора.Всем, кто сражался вДемократической армии, сейчас

опасно ходить по улицам, но я обещаю, что буду писать. Я так хочувернутьсявэтотгород,чтосильнееихотетьневозможно…

–Незнаю,чтоделатьствоимотцом,–сказалаОльга.–Иянезнаю,–поддержалДимитрий.–Ия.Обапонимали,чтоглавныйврагДимитрия–здесь,вегособственном

доме.Павлина с Катериной отошли в сторону, пока мать с сыном

обнимались.ПотомДимитрийвзялкоробку,которуюПавлинастарательноперевязала веревочкой, по очереди поцеловал всех трех женщин в лобивышелвприхожую.Тянутьсуходомбылобольшенельзя.

Павлинаоткрыладверьиогляделасьпосторонам.

–Всевпорядке,–доложилаона.–Никогонет.Димитрий ушел, не оглянувшись. Через две минуты Катерина

направиласьвдругуюсторону.Порабылоидтизапродуктамидляужина.Сегодняонасобираласьприготовитьяичныйсупслимоном,жареные

баклажаны с брынзой, бараньи ноги с белой фасолью и ореховый тортс патокой. А за этим последует лукум, греческое лакомство,приготовленноеещевчера.

Онаужемногомесяцевнаблюдалазатем,какмужвсераздаетсявширь.Несчитаявышивания,которымоназанималасьтайком,покаегонебылодома,единственнойработойдлянеекакдляшвеи,былорасставлятьпоясанаегобрюках.

Она готовила с радостью в сердце. Мясо уже мариновалосьвсобственномсоку,вточностикаклюбилГургурис,ионасудовольствиемприняласьзаостальныеблюда.Яйцассыром,сахар,маслоисвинойжирв малых количествах были довольно безобидны, но в таких дозахнеминуемо вели к острой сердечной недостаточности. Пока чтоединственнымзаметнымследствиемэтойжирнойпищибылото,чтопосленее Гургурис почти сразу засыпал, но понемногу, закупоривая сосуды,онадостигалаидругойцели.Катеринажеговориласебе,чтовсеголишьисполняетжеланиямужа.

– Мне надо прилечь перед ужином, – отрывисто сказал Гургурис. –Тольконакрывайпоскорее,ладно,милая?

Он медленно втащил свою тушу по темной лестнице, останавливаясьна каждой ступеньке. Через час ужин был готов, и он спустился.ЖевалГургурис тоже медленно, с перерывами – даже поднести вилку ко рту,кажется,уженемогбезодышки.

Тайное ощущение счастья не покидало Катерину. Даже если оназаходилакЕвгении,аписьмаотДимитриянебыло,неогорчалась.Можноипотерпетькакое-товремя,еслизнаешь,чтокогда-нибудьонвернется–аонвернется,вневсякихсомнений.

Месяца через полтора после приезда Димитрия Катерина заметила,что и сама тоже, как и муж, пугающе раздалась в талии. И грудь тожеувеличиласьвразмере.

–Тынавернякабеременна,–сказалаЕвгения.–Ядаженесомневаюсь.–Но Григорис же догадается, что это не его ребенок! – воскликнула

Катерина. – У нас уже столько месяцев ничего не было! Он всегда ужеспит,когдаяложусьвпостель…

– Что-нибудь придумаем, – успокоила Евгения улыбаясь. – Но я бына твоем месте не говорила об этом ни одной живой душе. По крайней

мере,пока.Через несколько дней Катеринин желудок стал все хуже реагировать

наеесобственныеблюда,ионанемоглабезтошнотысъестьничего,кромехлебасоливковыммаслом.Несмотрянаэто,онапродолжалаготовитьещестарательнее. Пирог со шпинатом из слоеного теста, говядина с сыромхалуми, бугаца (пирожные с жирным заварным кремом) – все это былилюбимыеблюдаеемужа,ионахотелаудовлетворитьегоаппетиты.

Однажды Катерина приготовила ужин полегче обычного. В качествеосновногоблюдаподаларыбубезкартофельногогарнира.Дажедесертбыллегкий:клубника,чутьприсыпаннаясахаром,итонкиевафли.

– Ты что, на диету Григориса посадила? – спросил муж, помахиваявафлейввоздухе.–Считаешь,кириосГургуриснемногораздобрел?

Сэтимисловамионпотерсвойнеобъятныйживот.НоКатеринатолькомилоулыбнуласьисказала:

–Яподумала,пустьбудетчто-тоновенькоедляразнообразия.В эту ночь, когда они легли в постель, Гургурис не заснул сразу же

по своей привычке, и Катерина, раздеваясь в гардеробной, не услышалахрапа. Она надела ночную рубашку, которую вышивала когда-тоспециальнодлябрачнойночи,вошлавспальнюи,невыключаяночника,чтобы муж разглядел в темноте белую ткань, улеглась в кровать рядомсним.

Онапочувствовала,какегорукизадираютнанейшелковуюрубашку,и тут же, без разговоров, он взгромоздился на нее. Почти задыхаясь,онанесмогладажевскрикнуть–воздуханехватало.Итутже,всамыймигкоитуса,тяжеленнаятушаобмякла.

Поняв,чтоеепридавилоогромноемертвоетело,котороепослесмертистало еще тяжелее, Катерина пришла в ужас. Но властное чувство,говорившее, что ей теперь есть для чего жить, придало ей почтисверхъестественнуюсилу,ионасумеластолкнутьссебяГургурисаоднимотчаяннымрывком.Кое-каквыбраласьиз-поднего.

Первоймысльюбыло: не пострадал ли ребенок?Второй – как теперьскрытьрадостьоттого,чтомужнаконецмертв?

Одевшись и взяв себя в руки, она пошла в соседний дом зватьнапомощь.ЧерезчасприбылврачизасвидетельствовалсмертьГригорисаГургуриса.Причинойбылаострая сердечнаянедостаточность – довольнораспространенныйслучай,учитываяеговозрастилишнийвес.Егосердцедавноужебылобомбойсчасовыммеханизмом.

Остаток ночи Катерина проспала в гостевой комнате, под красивымодеялом, которое вышивала в память друзей, а утром тело ее покойного

мужаувезли.Катерина сделала все, чтоотнее требовалось.Ходила в черномсног

доголовыиотвечаланаписьмассоболезнованиями.Напохороныпришлидесятки работников мастерской и многие клиенты КонстантиносаКомниноса. Все восхищались ее стойкостью. Чем же еще можно былообъяснитьто,чтовдованеплачет?

Через несколько дней зачитали завещание. Катерина узнала,что предприятия в Салониках отходят племяннику Гургуриса, которыйуправлялмастерскойвЛарисе.ЕмужедосталсяидомнаулицеСократус.

Адвокат посмотрел на Катерину поверх очков, ожидая реакции.Так нередко случалось, что человек завещал всю собственностьродственнику-мужчине, если у него не было сына или другого прямогонаследника, но адвокату казалось, что это довольно жестоко – выгонятьмолодуюженщинуиздома.

Онадержаласьссовершеннымспокойствием,чтоадвокатсчелвесьмадостойным.

–Ахда,–сказалон.–Тутещекое-что.Онулыбнулсяей,стараясьподбодритьее,какмаленькую.– Он отдельно указал, что его племянник должен выплачивать вам

ежегодноесодержаниевсуммеполовинногожалованьямодистры.Катеринапочувствоваланеодолимоежеланиерасхохотатьсянадтакой

мелочной гадостью, но нельзя было показывать этого важному адвокату,глядящемунанееиз-застола.

–Спасибо, – сказала она. –Но я без этого обойдусь.Когда я должнаосвободитьдом?

–Черезмесяцпослесмертивашегомужа,–ответиладвокат,заглянуввдокумент.

–Отлично,–сказалаКатерина.–Ясъедукконцунедели.Адвокатадажезаинтриговалаэтаженщина–снейведьобошлисьтак

низко,аей,судяповсему,игорямало.–Видимо,ябылаоченьплохойженой,–сказалаона,почувствовавего

удивление.–Ноионбылоченьплохиммужем.С этими словами Катерина встала и вышла из комнаты. К вечеру ее

чемоданы были собраны и дом на улице Сократус заперт. Вместеснесколькимиплатьямионавзялассобойтольковышитоеодеялоисвоюмашинкузингер.Большеейничегобылоненужно.ЛегкойпоходкойонавышланаглавнуюулицуивзялатаксидоулицыИрини.Евгенияждалаее.

Беременность была уже заметна, но тошнота прошла, и Катериначувствоваласебясчастливойиполнойжизни,какникогда.

–Жаль, что нельзя надеть что-нибудь поярче, – сказала она Евгении;вдовьинарядыказалисьейгрубымиибезжизненными.

– Думаю, лучше еще немного в черном походить, – посоветовалаЕвгения.–Иначевыйдетлегкомысленно.

Совет был здравым. В таком консервативном городе Катерине былонеобходимо,чтобывнейсразуопознаваливдову.Тогданебудетвопросовотом,чейребенок.

Последние месяцы перед рождением малыша Катерина посвятилашитью для него разных одежек: чепчиков, слюнявчиков, распашонок,платьиц,курточек,одеял.

Оставаясь одна, Катерина напевала своему еще не рожденномуребенку.Наверное,тысячуразстрокиеелюбимойпеснизвучалиизокна,придаваяновыйсмыслееположению.

Проснись,малыш,ужепоетрассветПечальнуюмелодиювтиши,ЛишьдлятебярождаетсяонаИзчьих-тослезиизтепладуши…

Как только люди стали замечать изменения в ее фигуре, сочувствияиучастиякнейсталоещебольше.

–Какаятрагедия,–говорилиони,–остатьсябеременнойвдовой.ВпоследниенеделипередродамиКатериначасамисиделасЕвгенией

накрыльце,наслаждаясьласковымтепломраннейосенинатихоймощенойулице. У ног их стояла корзинка с разноцветными лоскутками хлопка,иголками, ленточками и тесьмой. Обеим хотелось успеть закончить всексроку.

Евгения соткалаодеяльцеиз светлыхнитоки теперьобвязывала краякрючком.

–Вотиготово,–сказалаона.–Теперьемутеплобудет.Тыжезнаешь,какаясыростьбываетунасзимой.

Молодая женщина отложила свое вышивание, закрыла глазаиповернулалицоксолнцу.

При гладкой, без единой морщинки, коже у Катерины были тениподглазами,черные,каквдовийтраур,покрывавшийеесголовыдоног.Она снова взяла маленькое платьице, лежавшее у нее на коленях,и принялась за работу. Голубой ниткой вышила еще одно украшениеу ворота. Это была маленькая бабочка, которой оставалось толькоприделатьусики.Итогдавсебудетпревосходно.

– Ну вот, – сказала Катерина, словно подводя итог. – Теперь пойду

вдомотдохну.Она улыбнулась Евгении понимающей улыбкой, полной радостного

ожидания.–Что-томнеподсказывает,чтоуженедолго,–прибавилаона.На следующий день, 5 сентября 1950 года, у Катерины родился сын.

ОнаназвалаегоТеодорис–Божийдар.

Глава28Катеринарадовалась,зная,чтоэтотчудесныймальчиксшелковистыми

волосами – сын человека, которого она любит. Павлина так и ахнула,увидевеговпервыйраз.

–Вылитыйотец,– сказалаона. –ВточноститакимДимитрийибыл,когдародился!

В установленные традицией сорок дней, что она провела домас младенцем, некоторые модистры из мастерской Гургуриса заходилина улицу Ирини, чтобы полюбоваться на малыша и принестисобственноручносшитыеподарки.

–Какжаль,–говорилиони,–чтоотецегоневидит.–Да,–отвечалаКатеринасулыбкой,загадочной,какуМоныЛизы.ПавлинатожеприходилаиприносилаподаркиотОльги.–Неужелиирождениевнуканезаставитеевыйтииздома?–спросила

Евгения.–Жаль,нонезаставит,–суровоотвечалаПавлина.–Ятакдумаю,этот

дом она покинет только в собственном гробу. Но хозяйка передалаприветывместесподарками.Иязнаю,онанадеется,чтовысамизайдетекней,кактолькосможете.

Катерина наслаждалась каждой минутой этих дней, почти целикомзанятыхуходомзановорожденным.Онаничегонеделала,толькокормилаи качала его, а пока он спал, шила ему одежду и вышивала на каждойвещичке его имя. Евгения, которая все еще ткала дома на своем станке,всегдабыларядом,готоваяпомочьиподдержать.

Они обе были дома, на улице Ирини, когда пришло письмоотДимитрия.Онобылонаписаноужедавнои, какипрежде, адресованоКатерине,нонаэтотразеефамилиябыланаписанаправильно.Когдаонаувиделаадреснаконверте,сердцеунееупало.Макронисос.

Это был пустынный остров неподалеку от берегов Аттики,где правительство устроило гигантский лагерь для заключенных-коммунистов.Онбылпечальноизвестентворящимисятамжестокостями,и давно уже ходили слухи о том, какому зверскому обращениюподвергаютсятамлюди.

ДорогаяКатерина!Прости,чтоненаписалтебераньшеинерассказал,гдея.Какты

уже поняла по адресу на конверте, месяц назад меня арестовали.Мне больше нечего сказать, кроме того, что я люблю тебя, скучаюпотебе,твойобразживетвмоейпамяти,итолькоэтопридаетмнесил.Пожалуйста,сообщиэтуновостьмоеймамекак-нибудьделикатно

ипоцелуйотменяПавлину.Димитрий

В тоне письма ощущалась грусть и надломленность. Все знали,что такое Макронисос и в каких условиях там содержат заключенных.Правительство не делало секрета из того, что происходит на острове:оно хотело, чтобы участь «предателей», отправленных туда, послужилапредупреждением остальным. Однако никто не распространялся о том,ккакиммерамтамприбегали,чтобывырватьиззаключенныхпризнания.Такие подробности можно было услышать только от тех, кто согласилсяотречьсяотсвоихкоммунистическихубежденийибылотпущен.

Когда парочки ходили любоваться закатом на мыс Сунион, к самомуживописному и величественному храму в этих краях, они невольносмотрели на серый скалистый остров за полоской воды, где все казалосьбезжизненныминеподвижным.ЭтоибылостровМакронисос.

Одногоеговидабылодостаточно,чтобысломитьлюбогоизтех,когоприсылали сюда. Среди них было много учителей, адвокатови журналистов, непривычных к таким условиям. Власти утверждали,чтоэтоисправительныйлагерьдлятех,когонужновернутьнаистинныйпуть, но он стал символом насилия и пыток. Помимо тяжелой работы(арестованных заставляли заниматься бессмысленным и изнурительнымтрудом,напримерстроитьдороги,которыминиктонепользовался),здесьприменялись постоянные физические и психологические пытки –от избиений металлическими прутьями и лишения сна до одиночногозаключения.

Целью всего этого было заставить их подписать отречение от своихубеждений, и, чтобы добиться желаемого, власти прибегалик всевозможным методам идеологической обработки и пыток. Не былосекретом, что остров превратили в огромный «центр социальнойреабилитации», где содержалось до десяти тысяч бывших бойцовСопротивления.

Случалось,чтолюдиумирали,неуспев«раскаяться».Тысячиихжилив самодельных палатках, голодали до помутнения рассудка,априотсутствиичистойводыихнередкоубивалиболезни.

По осторожному тону письма Димитрия можно было догадаться,чтооноподверглосьцензуре,ноКатеринаитакпоняладостаточно.

–ЯдолжнасходитькОльге,–сказалаона.ПорабылоТеодорисувыйтив свет, а к комуже первому зайти в гости, как не к бабушке. – Пойдемсо мной, Евгения? Мне будет легче рассказать эту новость, если кто-тобудетрядом.

–Конечно,дорогая.Пойдемпослеобеда?ВтричасаониотправилисьнаулицуНики.Павлина ужасно обрадовалась им и ворковала и суетилась

надмладенцем,словновиделаеговпервые.Неуклюжуюколяскуоставилив прихожей и понесли Теодориса наверх, для торжественной церемониизнакомствасбабушкой.

Ольга всплеснула руками от радости и целый час носила спящегомалышанаруках,вглядываясьвеголицоиоживленнымивосклицаниямиотмечаячертыфамильногосходства.

–Павлина,принесисюдадетскиефотографииДимитрия!Хотя это были сделанные в ателье портреты, где Димитрию было

не меньше года и он был снят сидя, все равно можно было разглядеть,каконипохожисмалышом,спящимуОльгинаруках.

– Какой красавчик, – сказала Ольга, улыбаясь Катерине. – Если бызнать, где сейчас Димитрий. Вот было бы замечательно, если бы можнобылоемурассказать.

Катерина переглянулась с Евгенией, которая, чувствуя себя немногоскованно, сидела напротив, на стуле с высокой спинкой. Дальше тянутьбылонельзя.

– Я получила письмо, – сказала молодая мать, доставая из карманаконверт.–Кнесчастью,онарестован.

–Арестован!–воскликнулаОльга.–Икудажеегоотправили?Катеринапротянулаейписьмо.– Ты ведь знаешь, что там творится? – проговорила Ольга слабым

голосом.–Ихстараютсясломитьизаставитьотречьсяотсвоихубеждений.–Знаю.Нотеперьнам,покрайнеймере,известно,чтоонжив.–Имни зачтоне заставитьДимитрияподписатьотречение,– твердо

сказала Ольга. – Даже если его там продержат до конца жизни,он не согласится. Он самый упрямый человек на свете. И для него этобудетозначать,чтоегоотецпобедил.

– Он должен поступить так, как считает правильным, – сказалаКатерина.

Павлина вошла в комнату, принесла им чая с мятой и стала в ужасе

прислушиватьсякразговору.– Но есть кое-что, что могло бы заставить его передумать, –

вставилаона.Триженщиныпосмотрелинанее,асамаПавлина–намладенца.–Нет,–сказалаКатерина.–Янехочу,чтобыонзналпроТеодориса.– Я согласна, – сказала Ольга. – Представь, какая перед ним встанет

дилемма.Сердценадвоеразорвется.–Всеэтилюди,которыеотреклисьоттого,вочтоверили,ивернулись

домой, – они опустошены. Муж одной женщины, с которой я когда-тоработала вместе на фабрике, подписал, и его отпустили, – сказалаЕвгения. – Но его жена говорит, он стал другим человеком. Ни работынайти не может, ничего – сидит дома и злится на то, что его вынудилисделать.

– Я даже думать не хочу, что такое может быть и с Димитрием, –отрезалаКатерина.

–КемстанетДимитрий, еслиотнятьунегоегоубеждения?Пожалуй,онижить-топослетакогонесможет,–задумчивопроговорилаПавлина.

–Тыдолжнанаписатьему,чтоГургурисумер,–сказалаОльга.–Это,покрайнеймере,дастемукакую-тонадеждунабудущее.

–Да,ясейчасженапишу,–согласиласьКатерина.Через месяц Димитрий получил Катеринино письмо и написал ответ,

гдеоткрытопризналсявлюбвикней.Цензорыпропускалитакиеписьма–имказалось,что,есличеловекакто-тождетзастенамитюрьмы,онскорееподпишетотречение.

Димитрий описывал также свою работу над уменьшенной копиейПарфенона на Макронисосе. «Это символ радости и любви к родине,которуюмывсездесьощущаемстакойсилой»,–писалон.

Катерина всегда показывала письма Евгении, и они обе вздрогнули,прочитав эти саркастические строчки. Они знали, что заключеннымна острове приходится строить такие макеты классических памятников –это считалось частью социальной реабилитации. Обе понимали,чтоДимитрияэтоможетзаставитьтолькопрезиратьвластиещебольше.

Переписка шла медленно, но, так как оба не могли сказать правду,писать все равно было почти не о чем. Через несколько месяцев письмаотДимитриясталиприходитьуженесМакронисоса.

Нас перевели на Йиарос, остров поменьше, в нескольких километрахотМакронисоса.Большеникакихновостейнет.Условияздесьтакиеже.Заключенныеиохранники–единственныеегообитатели.

КогдаТеодорисубылоужепочтидвагода,Катеринаснованачалашитьисталаходитькзаказчикамповечерам,покаЕвгениясиделасмалышом.Одного короткого рекламного объявления оказалось достаточно, чтобывернутьпрежних клиентов, и о ней вновь разнеслась слава как о лучшейшвеевгороде.

– А почему бы тебе не занять мой старый дом под мастерскую? –предложила Ольга – ее дом на улице Ирини уже много лет пустовал. –Утебяведьтамикроить-тонегде.

Ольга была права. В маленьком домике, где теперь бегал Теодориси стоял ткацкий станок, стало очень тесно. Даже Катеринина швейнаямашинказингереле-елепомещаласьнастоле.

В теплый летний вечер 1952 года Павлина пришла на улицу Ириниипринеслаключотдоманомертри.Вместеонитамвсевымыли,вытерлипыльисдвинулимебель,чтобыорганизоватьдляКатеринырабочееместо.

–КакпоживаеткирияКомнинос?–спросилаКатериназаработой.–Хорошо, спасибо, – ответилаПавлина. –А вот кириосуКомниносу

нездоровится.Катеринанесмоглаизобразитьогорчение.Ейнехотелосьлицемерить.– Кирия Комнинос говорит: немыслимо в его возрасте столько

работать. Я слышала, как она выговаривала ему на прошлой неделе.Емужевосемьдесятлет,авыглядитнасто!«Ну,неяжевиноват,чтоменянекомузаменить,правда?»–этокириосКомниностакговорит.Менятакиподмывалосказать:«Вы,конечно,ктожееще!Этоиз-завастаквышлосДимитрием».Нонет.Несказала.Промолчала.Однакочтониговори,этотчеловекчересчурмногоработает,надсадится так.Ивидунегоужасный.Бледный-бледный,тощийкакщепка.Тыбыегоинеузналатеперь.

Катеринаничегонесказала.

Глава29Через две недели Константиноса Комниноса, работавшего за столом,

разбилпаралич,ионскоропостижноскончался.Похороны были пышные, в соответствии с оставленным завещанием.

Пятьдесят гигантских венков из белых гвоздик с выражениямисоболезнованияотмэра,отвысшихчленовгородскогосовета,крупнейшихсалоникских бизнесменов и других важных людей стояло вокруг церквиСвятого Димитрия. После отпевания, проведенного со всей пышностьюи церемониями, Комниноса похоронили на городском кладбище, междуотцомибратом.

–Я-тодумала,кирияКомниноспокинетэтотдом,толькокогдаеесамухоронитьбудут,агляди-ка!Пришланапохоронымужа.Тутстольковсегопроизошло,чтоядумала,онараньшеегоумрет,–трещалаПавлина,–но,видно,что-топридаетейсилдержаться.Изнаешьчто,по-моему?

Катерина кивнула.Она отлично знала, как сильноОльга любит сына,атеперьивнука.

На Йиаросе Димитрий получил письмо от матери, в которомговорилось,чтоотецумер.Какое-товремямужчинамолчасиделисмотрелна лист бумаги.Покинуть этотБогом забытыйостров было бы, конечно,освобождением, но сейчас он почувствовал, что освободился от чего-токуда более тяжкого. Ненависть к отцу была страшным бременем, и воттеперьоноснято.

Решение подписать отречение далось Димитрию нелегко. Он знал,что всегда будет верить в правое дело, за которое сражаласьДемократическаяармия,ногорячеежеланиеувидетьсвоихлюбимыхбылосейчассильнеевсегоостального.

Тысячи людей уже подписали эту бумагу, и все же охранникиудивились, когдаДимитрийвыразил такоенамерение.Отнегоотречениянеждали,темболеедобровольного.

Он смотрел на собственную руку, берущую ручку, чтобы подписатьдокумент,так,словноонабылачужой,иэточувствоотстраненностиещеусилилось,когдаперокоснулосьбумаги.

Ябыл введен в заблуждение коммунистами и обманут.Я отрекаюсьот этой организации, потому что к ней принадлежат враги родины,

азначитимои.

Он боялся одного: что это отречение опубликуют в салоникскихгазетах.Этобылаобычнаяпрактика:отреченияпубликоваливпрессетогогорода, где жил подписавший. Димитрия уже считали умершим, и онтревожился о том, как такое его возвращение отразится на материинаженщине,скоторойонбылнамеренпрожитьостатоксвоихлет.Покачернила сохли, он поднял глаза и встретился взглядом с офицером.Димитрий помнил, как этот человек заболел во время эпидемии тифанаМакронисосе,аонтогдапредложилсвоимедицинскиеуслуги.

Хотя офицер много дней провел в бреду, он все же запомнил лицоДимитрияинезабылего,когдасновапришелвсебя.

–Нучтож,теперьвасскоровыпустят,–проворчалон.–Поравамужеупотребитьсвоимедицинскиепознаниястолком.

–Нояведьнесмогуработать,есливыопубликуетемоезаявление?– Не сможете, это верно. Тут уж любой карьере конец, ничего

нескажешь.Длякоммуниста-то.–Идажедлябывшегокоммуниста,–поправилДимитрий.Онвидел,чтоофицерсмягчился.–Такоткудавы,говорите?Адреснуженбылдлятого,чтобызаявлениепопаловместныегазеты.–ИзКаламаты.УлицаАдриану,восемьдесятдва.Этобылопервое,чтопришлоемувголову.–Атутнетакнаписано,–сказалофицер.–Моясемьяпереехала,–твердоответилДимитрий.Офицерподнялнанегоглазаиподмигнул.Зачеркнуладресвегоделе,

нацарапал сверху «новый» и подписал бумагу, которую протянулДимитрию.

Едва оказавшись на материке, Димитрий отправил письма материиКатерине.Емухотелосьзаранеепредупредитьихосвоемвозвращении.

Через несколько дней он уже снова шел по улицам родного города.Стехпоркаконбылздесьвпоследнийраз,вСалоникахпоявилосьновоеощущение благополучия. Кондитерские были завалены треугольнымипирожными – тригонами, в уличных кафе было полно людей,потягивавшихчайсмятойикофе.Запахстрахасменилсязапахамисвежегохлебаизбулочныхицветовсрынка.

Димитрий направился прямиком на улицу Ники и громко позвонил.Теперь ему нечего было опасаться. Ольга была вне себя от радости.Онипроговорилицелыйчас,сидярядомнадиване.

– А не будет сложностей из-за того, что отец всем рассказал, будтоменяубили?–спросилДимитрий.

– Так ведь свидетельства о смерти не было. А если нужно будет,мывсегдадокажем,чтотоизвещениебылоподдельным.

–Янехочу,чтобынаменядоконцаднейсмотреликакнапривидение!–Мыобъясним,чтоэтобылаошибка,–успокоилаОльга.–Атеперь,

думаю,тебяждетКатерина.Тебенадоидти.ВсеещеслабыйпосленедоеданиянаЙиаросе,Димитрийнемогбежать

на улицу Ирини, как ему хотелось. Самое большее, на что он былспособен,–этобыстрыйшаг.

Стояла весна, месяц, когда цветет миндаль, и, подходя к дому,онотломалнескольковеточек.Дверьбылаоткрыта,иоттудадоносилисьголоса.

Войдя,онувиделнечтонеожиданное:Катеринасиделазастоломрядомсмаленькимтемноволосыммальчиком,которогособираласькормить.

ЕдваувидевДимитрия,онабросилавилкуивстала.Мальчикобернулсяпосмотреть,кудаэтоона.

–Здравствуй,Катерина,–сказалДимитрий,протягиваяейцветы.–Димитрий…Они говорили так, словно мужчина вернулся после пары дней

отсутствия, а когда обнялись, мальчик вылез из-за стола и стал дергатьКатеринузаюбку.

–Мама!–Тымненеписала,чтоутебямалыш…–сказалДимитрий.–ЭтоТеодорис,–сказалаКатеринаулыбаясь.–Поздоровайся,любовь

моя.Димитрий привыкал к виду Катерины в роли матери. Так странно,

чтоонаниразунеупомянулаобэтомвписьмах.–Он,должнобыть,былсовсеммаленьким,когдаумертвоймуж.–Онтогдаещеинеродился.Катерина помолчала немного и взяла ребенка на руки.

Они с Димитрием заглянули друг другу в глаза, а потом малыш вдругзастеснялсяиуткнулсялицомвмаминоплечо.

–Теодориствойсын,Димитрий.–Мой?–ошеломленнопереспросилон.–Да,–подтвердилаКатерина.–Этотвойребенок.–Но?..–Никакихсомнений.Ничьимбольшеонбытьнеможет.Наконец Димитрий до конца осознал эту новость, и его изумление

сменилосьрадостью.Накухне,когдаТеодорисужесиделуКатеринынаколенях,Димитрий

взялеезаруку,иониначалиразговор.–Нотыничегомнепроэтонеписала.Нислова!–Ябоялась.Думала,вдругэтозаставиттебявернутьсядомой,когдаты

будешь ещене готов.Воти решила, чтолучшепромолчать, – объяснилаКатерина.

–МояКатерина.Спасиботебе.Мнепришлосьждать,когдаумретотец,но если бы я знал о Теодорисе, мне было бы гораздо труднее.Тыправильнопоступила.

Его переполняла любовь к этой женщине, и это чувство стало ещеглубже,когдаонподумал,чегоейстоилатакаясдержанность.

Димитрий держал Катерину за руки, но не мог отвести глаз от сына,беззаботно игравшего рядом на полу. Сходство между ними было такое,чтонезаметитьневозможно.

– Именем отца я его назвать не могла. А Теодорис ему подходит, –сказалаКатерина,улыбаясьДимитрию,аонвэтовремяулыбалсямалышу.

–Божийдар,–сказалДимитрий.–Самоелучшееимя.Потомониещечассиделииговорилиобудущем.Димитрий знал, что не скоро удастся смыть с себя клеймо соратника

коммунистов,иемунехотелось,чтобытожесамоекоснулосьиКатерины,иихсына.

– Что бы ты ни говорил, это меня не остановит. Я выйду за тебязамуж,–заверилаегоКатерина.

–Мненедадутсертификатаблагонадежности,тыжепонимаешь?Сертификаты благонадежности были обязательными

длягосударственныхслужащих,безнегоДимитрийнемогнипродолжатьучебу, ни работать в больнице. Правительство, состоящее из правых,не хотело облегчать возвращение к мирной жизни тем, кто сражалсязакоммунистов.

–Справимся,–сказалаКатерина.–Даитвояматьпоможет,язнаю.– Я не могу взять ничего из состояния отца, – сказал Димитрий. –

Нидрахмы.– Ну, тогда я на всех заработаю, – успокоила Катерина. – У меня

работыстолько,чтомыотличнопроживем.Через два месяца, когда документы Димитрия снова были в порядке

(единственный случай, когда ему пришлось все-таки принять помощьматери,настольконепомернуюсуммузанихзапросили),онипоженились.

Второй раз Евгения с Павлиной были гостьями на Катерининой

свадьбе, но на этот раз и Ольга пришла. Шафером был Лефтерис,университетскийдругДимитрия.ПосылалиприглашенияСофиисМарией,ноонитолькочтородилиинесмоглиприехать.НаписалаОльгаиЗениивАфины,спрашивала,неприедетлиона,ноответанеполучила.

Катерина сшила себе великолепное платье из крепдешина и вуаль,отделанную жемчугом, а Теодорису – белый костюмчик с матросскимворотником.Димитриюбылвсеещевпорукостюм,которыйсшили,когдаемубыловосемнадцатьлет,хотяКатеринеипришлосьподогнатьнемного,чтобы лучше сидел.Маленькая семья пешком дошла до церкви СвятогоНиколаяОрфаноса,гдеКатеринастолькоразмолилась.НенавсемолитвыГосподь откликнулся, но, стоя в церкви в этот день, она чувствовала,чтосвершилосьчудо.

Священник в камилавке удивился, что все семеро пришли разом,итерпеливосмотрел,каккаждыйберетпосвечкеизажигает.

Имена Морено – Саула, Розы, Исаака и Эстер – повторяли шепотомсноваиснова,ивсемолилисьзаЭлиаса,надеясь,что, гдебыоннибыл,он,покрайнеймере,живиродМоренонепрервался.

Катеринапомолилась еще за здоровьематерии сестры.Когда-нибудьонапостараетсясъездитьвАфиныповидатьих.

Пятьминутпрошливмолчании.Имнеобходимобылоэтовремя,чтобывспомнить все, что они пережили. Когда все были готовы, священникначалчитатьмолитву:

–БлагословенБогнашвсегда,нынеиприсноивовекивеков…Впервыезадесятьлетвстранеформальноустановилсямир.Наверное,

не меньше миллиона человек погибли за эти годы, во время оккупациии гражданской войны. Сотни деревень были сожжены, тысячи людейостались без крова, но для Катерины и Димитрия началась в этот деньноваяжизнь.

Глава30Антикоммунистические настроения в правительстве не слабели, но,

покрайнеймере,Катерина,ДимитрийималенькийТеодорисмоглижитьотносительно нормальнойжизнью.Все популярнее становиласьмассоваяодежда фабричного производства, и Катерина, хотя еще шила иногдасвадебные платья, без сожаления рассталась с миром моды и решилапопробовать что-то новое. Они с Димитрием открыли новый бизнеси назвали его «Обивочные материалы и мебель нового века». Нанялистоляра и стали делать кресла и кушетки, которые Катерина обтягивалановымимоющимисясинтетическимитканями.

В следующем году Катерина опять забеременела, и, когда у нееродилась девочка, ее назвали в честь матери Димитрия. Через полгодаобоих детей крестили.Им предстояло расти среди людей, которые душивнихнечаяли.

Смерть мужа стала для Ольги освобождением. Много лет послерождения Димитрия врач ставил ей диагноз «послеродовая депрессия»,и хотя полностью излечиться от агорафобии не удалось, теперь она,покрайнеймере,моглаизредказаглядыватьнаулицуИрини.Надетейонаизливала даже больше заботы, чем другие бабушки. Теодорис с ОльгойзабегалинаулицуНикикаждыйденьпопутиизшколы,итамихвсегдабаловалиПавлиниными свежеиспеченными тортами и печеньями. Стараяслужанка была уже слаба и не могла приходить на улицу Ирини,но стряпала для детей угощения до последнего дня, пока не умерлаввозрастедевяностапятилет.НаеепохоронахТеодорисиОльгавпервыйразувидели,каквзрослыеплачут.Павлинадлявсехбылабольшойчастьюжизни.

Дети были близки и с другой бабушкой, Евгенией, и все как-тоне представлялся подходящий случай рассказать, что она им не родная.Так как родители их целыми днями работали, старушка вела хозяйствои следила за порядком. Иногда она уезжала на недельку к СофииилиМарии(утехбылоужедевятьдетейнадвоих),новсегдасрадостьювозвращалась в дом на улицу Ирини, который после этого казалсяотносительноспокойным.

Иногда по воскресеньям вся семья, включая обеих бабушек, ходила

вихлюбимоекафе«Ассос»уморя.Детилакомилисьмороженым,котороеим позволялось только раз в неделю, а женщины съедали по маленькойбугаце.

БизнесДимитрияиКатериныначалпроцветать.Повсемугородурослимногоэтажные дома, тысячи семей переезжали в лучшие квартиры.У многих впервые появились ванные с водопроводом и кухнис современным оборудованием. Новый стиль жизни требовал новогоинтерьераидизайна,иДимитрийсКатеринойедвапоспевализаспросом.

В1962году,передсамойПасхой,КатеринаполучилаписьмоизАфин.Почеркбылнезнакомый.ОнооказалосьотАртемиды,ивнемсообщалосьосмертиихматери.ЧутьлинесамымстрашнымдляКатериныбылото,чтоонанемоглаплакать.ОЗенииунееосталисьсмутные,едвауловимыевоспоминания, а сестра была и вовсе чужим человеком. Разумеется,она выразила соболезнования и написала, что приедет на поминальнуюслужбу, которая должна была состояться через сорок дней после смертиЗении.

К сожалению, она не смогла выполнить свое обещание. Через двенедели у Евгении началась инфекция дыхательных путей, и еще черезнеделю пневмония свела ее в могилу. Вся семья никак не моглапримириться с этой неожиданной утратой, а Катерина и вовсе горевалабезмерно. Это был куда более страшный удар, чем смерть ее роднойматери.

– Но ей же было всего шестьдесят девять, – безутешно плакаламаленькаяОльга.

Это была средняя продолжительностьжизни дляженщин в то время,но дети считали, что Евгения должна была прожить так же долго,как Павлина. Маленький домик без нее опустел, и ткацкий станокснеоконченнымковромсиротливостоялвуглу.МногомесяцевКатеринас Димитрием не могли заставить себя от него избавиться, хоть онизанималполовинукомнаты.

Еслибыониждалиподходящегомоментадляпереезда,томожнобылосчитать,чтооннаступил.ДетидавномечталиперебратьсясулицыИринив какой-нибудь более современный дом, попросторнее. И их родителямжилосьбыгораздолегчевновоммногоквартирномдоме,рядомсработой.Ноихсентиментальнаяпривязанностькэтойстароймощенойулочкебыласлишкомсильна.ИдляКатерины,идляДимитриясулицейИринибылосвязаностолько,чтоихдетиипредставитьсебенемогли.

Теперь они арендовали поблизости магазин, где выставляли готовыйтовар, но жили по-прежнему в доме номер пять, а соседний дом

использовали в качестве мастерской. Им нравилось, что детям можноспокойно играть на улице, как играли они сами несколько десятков летназад,неопасаясьпопастьподмашину.Автомобиливгородесталиделомобычным, но Димитрий с Катериной выходили из себя уже оттого,чтокакой-томолодойчеловексихулицывзялмодуноситьсяпонейвзад-впереднамотоцикле.

В стране начался экономический бум. Греция стала наконецвосстанавливаться, и такимпредприятиям, как уКатерины сДимитрием,это пошло на пользу. «Обивочные материалы и мебель нового века»процветали.

Однако политическая ситуация оставалась неустойчивой.Правоориентированное правительство все еще придерживалось мнения,что коммунисты представляют серьезную угрозу, и в начале 1967 годанесколько лидеров социалистов было арестовано по обвинениюв антиправительственном заговоре. Никаких доказательств их винынебыло.Димитрийкаждыйденьчиталобэтихсобытияхснарастающимбеспокойством, и его снова начали мучить кошмары о Макронисосе.Иногда Катерина просыпалась ночью и видела, что он сидит на кроватиидрожитотстраха.

–Ониговорят,чтомынапорогеновойгражданскойвойны,–сказалакак-тоКатерина,котораянаработевесьденьслушаларадио.

–Ложь,–презрительноотозвалсяДимитрий.–Пустыевыдумки.ВечеромвдомворвалсяТеодорис.Вэтомгодуондолженбылсдавать

выпускнойэкзаменвшколеизадержалсянадополнительномуроке.– Папа! Мама! – Голос у него был встревоженный. – Вы видели,

сколькотамсолдат?Целыесотни,наулицеЭгнатия.Чтослучилось?Под предлогом спасения страны от коммунистов армия устроила

государственныйпереворот.Теперьстранойправилиполковники.Это был не первый военный переворот, который видели в жизни

КатеринасДимитрием,ионипонимали,какужасноэтоможетотразитьсянажизниобычныхлюдей.

Их дети любили учиться и всегда получали хорошие отметки.Вдохновившись советами учителей, которым редко встречались такиеодаренные ученики, Теодорис мечтал изучать право. Тут было бы кудаприложитьеголитературныеспособности,атакжеумениеотстаиватьсвоюточкузренияидержатьвпамятибольшиеобъемыинформации.Димитрийсвоемнениепоповодувыборасынадержалприсебе.Должнобыть,думал,чтовсыне-подросткевсе-такинеизбежнодолжныбылипроявитьсякакие-точерточкидеда.

В июле, когда в школе объявляли результаты экзаменов, Теодорисапостигло величайшее вжизниразочарование.Его оценкиоказались дажехуже, чем в среднем по классу. Он прибежал домой и сразу же заперсявсвоейкомнате.

С заднего двора, куда родители вышли подышать воздухом,ониуслышалирыдания.Исразудогадались,вчемдело.

– Он же такой умный мальчик и так старательно занимался, –потрясенносказалаКатерина.–Каконимоглиснимтакпоступить?

–Боюсь,теперьонимогутделатьвсе,чтозахотят,–ответилДимитрий;онбылбледеноттоскиигнева.

Оба понимали, что результаты экзаменов Теодориса подделали и чтопричина тому – прошлое его отца. Это было обычным делом. Пятно,оставшееся на имени Димитрия после лагеря, теперь лежало и на детях.Димитрий понимал, что связь с левыми ему не забудут, и послевозвращениясЙиаросасмирилсястем,чтодокторомемууженебывать.Долгоевремяемуказалось,чтонаэтомегонаказаниеизакончится.

–Думаешь,исОльгойбудеттоже?–испуганноспросилаКатерина.Димитрий не знал, что ответить. Он чувствовал, как в груди

поднимаетсянегодованиенатех,ктоправитегостраной.Все знали, что при новом режиме полиция часто подправляет

результаты экзаменов перед оглашением: детям «смутьянов» снижаютбаллы,атем,укогородители«благонамеренные»,–завышают.Димитрийстаралсядержатьсяповозможностивтенииссамогосвоеговозвращенияс острова не бывал ни на одном политическом собрании, но понимал,чтоегопрошлоесчитаетсяпреступнымичтоэтовсегдабудетотражатьсянадетях.Такойжедискриминацииподвергалисьисамиуниверситетскиепрофессора–тех,ктобылизвестенсвоимилевымивзглядами,увольняли.Посты на кафедрах занимали те, кто готов был читать лекцииопатриотизмеиНациональнойРеволюции.

–Еслидажеегоипримут,–говорилаКатерина,–какоеонтамполучитобразование? Всех толковых профессоров права уже уволили за ихвзгляды.

Они оба знали, что выход есть.Ольга предлагала оплатить его детямобучение в университете и легко могла себе позволить отправить ихзаграницу.Этобылопредметомбесконечныхдискуссий,инеразуматериссыномедванедоходилодоссоры.

– Я понимаю, почему ты не хочешь брать отцовские деньги,Димитрий,–говорилаОльга.–Нотвоимдетямнетникакогорезонаотнихотказываться.

Ольга-младшая тем временем принесла из школы новые учебники,одобренныехунтой.

– Смотри, папа, – сказала она, показывая ему страничку введения. –«21 апреля офицеры перехватили инициативу и спасли странуоткоммунистов,вновьпытавшихсяеепогубить».

–Чепуха,–сказалДимитрий.–Полнаячепуха.Вечером, когда Димитрий с Катериной остались одни, Катерина

поставилавопроспрямо:– Какой смысл в таком образовании, когда им вдалбливают в голову

всюэтуложь?Димитрийпонимал,кчемуонаведет,ислушалеевсмущении.– Ты сам не смог доучиться, но почему же не дать нашим детям

лучшее,чтовнашихсилах…Онвсемолчал.–Азнаешь,чтослучилосьуОльгивклассенапрошлойнеделе?Одна из Ольгиных подруг, Антула, рассказала в школе анекдот

о полковниках. Другая девочка пересказала его своему отцу, как на грехгосударственномучиновнику,инаследующийжеденьАнтулуисключилиизшколы.

–Да,знаю,–сказалДимитрий.–Возмутительно.–Мыдолжныдатьимшанс,дажееслинампридетсятяжело…Катерина заметила грусть в глазах мужа. Как и она сама, Димитрий

любил детей всем сердцем, но это только укрепляло Катерининуубежденность,чтоимнужноуехатьизСалоников.

–Язнаю,чтотыправа,–сказалДимитрий,глядянажену,–новсебынасветеотдал,чтобыониосталисьздесь.

Черезнесколькоднейпремьер-министрГеоргиосПападопулосприехалв их город и произнес речь в университете. У Димитрия с Катеринойвмагазинебылорадио,ионивключилиего,чтобыпослушатьновости.

«Университет должен стать церковью, направляющей духовный ростнации. Преподаватели обязаны вести нацию за собой, и моральноесостояние снова должно стать главной заботой, основой человеческойжизни. Нам необходимо вернуться к менталитету, не допускающемунарушенияморальныхисоциальныхнорм».

– Не могу слушать! – крикнул Димитрий. – Невыносимаяпропагандистскаячушь!

–Тсс,Димитрий!Катерина покрутила ручку настройки радиоприемника, чтобы

переключиться на другую частоту. Кто знает, каких взглядов

придерживаются посетители, – высказываться против режима простоопасно.

Теперьиздинамиковгремелибесконечныевоенныемарши.–Может,совсемвыключить,Катерина?Помне,тишинаитолучше.Иногда Димитрий вспоминал их вечера с Элиасом, когда они вместе

слушалиребетику,иегоохватываланостальгия.Егоогорчало,чтостолькопесен теперь запрещено.Егодетинемогут слушатьпевцов, какиххотят,читать новости, какие им следовало бы читать. Пьесы, стихи, проза –все это подвергалось цензуре, а теперь, по словам Пападопулоса,ещеимыслибудутконтролировать.Деспотическийрежим.

В половине десятого, закрыв магазин, они молча вернулись на улицуИрини. Теодорис с Ольгой сидели у себя в комнатах, а Катерина пошлав кухню готовить ужин для всех.Димитрий вошел следоми сел за стол.Сталсмотреть,каконавглубокойзадумчивостирежетхлеб.

–Катерина, – сказалоннаконец. –Я знаю, тыправа.Мыещеможемвытерпеть такое ограничение свободы, но для детей здесь нет будущего.Мыдолжныихотпустить.

–Тысерьезно,Димитрий?– Да. Это было эгоистично с моей стороны. У мамы много денег,

такпочемубыдетяминепоехатьвуниверситетызаграницу.Ионаправа:мояненавистькотцунедолжнаихкасаться.

Он поднял голову, и Катерина увидела, что в глазах у него блестятслезы.

В тот же год Теодорис уехал учиться в Лондон, а вскоре и ОльгавыдержалаэкзаменвБостонскийуниверситет.

Ни разу Димитрий и Катерина не пожалели о своем решении.Атмосферарепрессийсгущалась,хунтассылалатысячиинакомыслящих.

– Я слышал, они снова отправляют людей наМакронисос, – сказалаоднаждыКатерина.–Ноэтогоженеможетбыть,правда?

–Увы,боюсь,чтоможет,–ответилДимитрий.Жесточайшие физические и психологические пытки снова стали

нормой,исэтимничегонельзябылоподелать.Свободнойпрессынебыло,демонстрациизапретили,неосталосьникакихспособоввыразитьпротест.

Каждое воскресенье по вечерамДимитрий сКатериной писали детямписьма. Иногда мать шила или вышивала что-нибудь для них – блузкуилиплатокдляОльги,рубашкуилинаволочкудляТеодориса.Писатьонистарались весело, легко, боясь, что если будут упоминать о политикеиликритиковатьрежим,тописьмонедойдет.

Катерина с радостью послала бы детям и чего-нибудь съестного,

ноДимитрийуверялее,чтовАмерикеиБританииониитакнеголодают,дактомужесоусдолмадикинавернякапротечетсквозькоробку.

В ноябре 1973 года, когда уже три дня продолжалась студенческаязабастовка, студентыАфин подняли восстание.По любительскому радиоони передали обращение к народу Греции, призывая сражатьсязадемократию.СтудентывышлинадемонстрациюивСалониках,чтобывыразитьподдержку,новскореонабылаподавленаполициейиармией.

–Кактыдумаешь,Теодористожебылбытам?–задумчивоспросилаКатерина.

–Скореевсего,–ответилДимитрий.ВАфинахмассовыедемонстрациипротиврежимавылилисьнаулицы,

ичерез тридняпосленачаластуденческой забастовкиворотаАфинскогополитехнического университета, где забаррикадировались студенты,пробил танк. В завязавшейся схватке погибло двенадцать человек, сотнибылиранены.

Этобылоначалоконца.ВрезультатеПападопулосасвергли,ачерезгоддиктатуре пришел конец и в страну вернулось демократическоеправительство. Коммунистическая партия стала легальной впервыес1947годаипринялаучастиеввыборах,состоявшихсявсерединеноября.Димитрийликовал,когдаоназаняланесколькомествпарламенте.

ЛетомТеодориссОльгойприехалинаканикулы.Ониучилисьхорошоиобаужестроилипланы,чтобудутделатьпослеуниверситета.Оденьгахонимоглинебеспокоиться.ТеодорисперевелсявОксфординачалписатьдокторскуюдиссертациюпофилософии,аОльгаосталасьвБостоне.

В Салониках жизнь, судя по всему, налаживалась, и ДимитрийсКатериной, хотя и очень гордились тем, что их дети добились успеховза границей, втайне надеялись, что, завершив образование, они вернутсяв Грецию. Когда дети приезжали домой, родители то показывали имстроящееся новое здание, которое должно было изменить облик города,товодилипосмотретьнаулучшениявгородскойинфраструктуре.

ВскореТеодорисупредложилиместовкрупнойюридическойконторевЛондоне,аОльгасталаврачомвбольницевбогатомпригородеБостона,и каждый шаг их блестящей карьеры уводил их все дальше от родногодома.Летом1978годавпервыениодинизнихнесмогприехатьвгости.Можетбыть,этовышлослучайно.

Вечером 20 июня, во вторник, на небо взошла полная луна, и закатнадОлимпом обещал быть очень красивым.Над заливом встало золотоезарево, которое скоро потемнело и стало огненно-красным. Морепереливалось сразу и серебристым светом луны, и огненным светом

солнца.В эту чудесную ночь люди прогуливались рука об руку вдоль

набережной или сидели за столиками в кафе и смотрели на море,опьяненныевеликолепнымсветовымшоу,котороеустроиласамаприрода.Не нужно было нимузыки, ни разговоров: зрелища солнца и луны былоболеечемдостаточно.

В десять часов земля задрожала. Салоники давно привыкли к такимнапоминаниямотом,чтоземляподниминетакужустойчива,нонаэтотраздрожьнепрекращалась.

ДимитрийсКатеринойдопозднаработаливсвоеймастерскойнаулицеИрини, когда все вокруг загрохотало. Ножницы скатились со столаи с громким стуком упали на пол, Катеринина швейная машинказатряслась на подставке. Ставни захлопали, стулья попадали, рулоныткани, сложенные у стены, раскатились, как кегли. Казалось, земляподнимивот-вотпровалится.

–Любовьмоя,–сказалДимитрий,хватаяКатеринузаруку,–мнеэтоненравится.Давай-кавыбиратьсяотсюда.

Они выскочили из дома и выбежали на широкую улицу, идущуюсвостоканазапад.Подоткрытымнебомоничувствовалисебяувереннее,но тут подстерегали новые опасности: они с ужасом увидели, как домпереднимизашаталсяирухнул.Вглазаивлегкиенабиласьпыль.

Толчки длились недолго, однако разрушения произвеликатастрофические.Несколькоминутфундаментыкаждогозданиявгородеяростнотрясло,амногиеизнихпростонебылинаэторассчитаны.Вскоренаступилатишина,азатем–несмолкающийвойсирен.

Переступая через обломки рухнувшей каменной кладки, Катеринас Димитрием поспешили вниз, к площади Аристотелус. Открытоепространство казалось относительно безопасным, и там собрались сотнилюдей. Так они и стояли – некоторые плакали, а многие от потрясениядаже плакать не могли. Вчера уже были предварительные толчки,ноземлетрясениятакойсилынеожидалникто.

Димитрий сКатериной не остались на площади.Кое-что заботило ихбольше,чемсобственнаябезопасность.

НанабережнойонисвернулиналевоипобежаливдольулицыНики.–Ей,наверное,такстрашновдомеодной,–тревожиласьКатерина.–Надобыловсеженастоять,чтобыонавзялановуюдомработницу,–

сказалДимитрий,покаонибежалипоцентрудороги,чтобыихнезаделокаким-нибудькамнемотрушащихсязданий.–Ноонаислышатьобэтомнехотела.Тыжезнаешь,сколькоразяейпредлагал…

После смерти Павлины пятнадцать лет назад Ольга жила в домена улицеНики одна.Она ни за что не хотела расставаться с привычнымвидом на залив, которым могла любоваться часами. Зрелище постоянноменяющейся воды и таинственного Олимпа никогда не переставало еезавораживать. Внуки, пока не уехали, забегали к ней каждый день,иуобоихбылопоотдельнойкомнате,гдеонииногдаучилиуроки.ВдоменаулицеИринибылослишкомтеснодлядвухвзрослеющихдетей.

ДимитрийсКатеринойторопливошлипонабережной,иполнаялунаозаряла картину разрушения. Какие-то дома пострадали сильно, какие-тоостались почти невредимыми. Димитрий с Катериной взялись за рукииускорилишаг.

Убегая с улицыИрини,Катеринауспела схватить ключотОльгиногодомаитеперьнервносжималаеговкармане.Когдадомпоказалсявпереди,метрахвпятидесяти,онисоблегчениемувидели,чтоон,кажется,цел.

Только подойдя ближе, они поняли, что от постройки остался толькофасад.Всеостальноележаловруинах.Крыша,потолкииоставшиесятристенырухнули.

–Огосподи!–прошепталДимитрий.–Беднаямама.Небылонималейшейнадежды,чтокто-томогуцелетьподэтойгрудой

камня,кирпича,бетонаиметаллическихбалок.Катеринастояларядом,онемевотпотрясения.Онасхватиласьзаруку

Димитрия,чтобынеупасть,ибесполезныйключвыпализеерукивпыль.– Может, все-таки есть надежда? – выговорила она наконец, когда

рыданиястихли.–Пойдупоищукого-нибудь,нокнемудажеподходитьопасно.Дом был огромный, и искать под его развалинами выживших было

почти невыполнимой задачей, но Димитрий все же сумел найти людейизслужбыспасения,иемупообещали,чтоспасательныеработыначнутся,кактолькорассветет.

Катерина с Димитрием не спали всю ночь. Они не могли броситьОльгу, живую или мертвую. На рассвете явилась команда мужчинслопатамиипиламииподступилакразвалинам.Димитрийпошелсними.

Катерине показалось, что прошла целая вечность, пока мужне вернулся. На самом деле он пробыл там меньше получаса. Когда онпоявился,волосыунегобылибелыеотпыли,лицобледноеигрустное.

–Мынашлиее…–сказалон.Катерина обняла Димитрия, и он заплакал. Все его тело содрогалось

отгорестныхрыданий.БалкаупаланаОльгу,придавивеенаискосок,отгрудидобедра.Теперь

ждалитехнику,чтобыподнятьбалкуиосвободитьее.– Она, видимо, лежала на кушетке, – сказал Димитрий. –

Мне показалось, я видел кусок обивки. Я понимаю, это звучит странно,да и лица толком было не разглядеть, но по-моему, оно было оченьспокойное,почтибезмятежное.

Катериназаставиласебяулыбнуться.Она была рада, что в памяти Димитрия лицо матери останется

прекрасным.Ониувидели,какосторожновыносятОльгинотело,ипостоялирядом

несколько минут. Катерина молилась. Димитрию сказали, что в течениедня ему нужно будет прийти в городской морг, чтобы произвестиофициальноеопознание,апотом,какониобапонимали,раноилипозднопридетсявернутьсянаулицуИрини.

Когдаониужесобиралисьуходить,книмподошелодинизспасателей.Протянулчто-тоДимитрию.

–Вотчтомынашли,–сказалон.–Они,должнобыть,лежалиувашейматери на груди, когда балка рухнула, вот и оказались прямо под ней.Мы подумали, может, вы захотите забрать. Вряд ли что-то еще удастсяспасти.Тамвсевкашу.

БестактностьэтогочеловеканикакнезаделаДимитрия.Онвзялпачкуписем, кивнул в знак благодарности и, бегло глянув на них, сунулв карман. Бесполезно было объяснять, как мало его волнует гибельотцовской бесценной коллекции objets d’art, часов, картин и статуэток,превратившихсявтруху.

Когда они с Катериной шли прочь, Димитрий в последний разоглянулся на одиноко стоящий фасад особняка. Вот и все, что осталосьотбогатстваКонстантиносаКомниноса.

Путькдомупреграждалиобломкирухнувшихзданий,ичастопройтипо улице оказывалось невозможно. Наконец они добрались до старогогородаикружнымпутемвышликулицеИрини.

Когдаонисвернулизаугол,имоткрылосьзрелищеполнойкатастрофы.Ниодиндомнеуцелел.Отвсехосталисьтолькокамнидакускидерева

иштукатурки.УлицаИрини убереглась от пожарашестьдесят лет назад,нопередсейсмическойсилойприродыустоятьнесмогла.

Онимолчасмотрелинаэто.Димитрийбылпочтиготовкподобному.Потому,чтоосталосьотсоседнихулиц,можнобылопонять,чегождать,да и вчера, когда они выбегали из мастерской, он успел увидеть,как трещина прошла по стене от пола до потолка. Но говорить об этомКатерине тогда было ни к чему. Дом был словно раздавлен в лепешку –

будтонанегонечаяннонаступилвеликан.Какое-то время оба молчали. Смерть Ольги тяжело подействовала

на них, и они еще не отошли от этого потрясения. Где-то вдалекепослышался вой сирены«скоройпомощи», вызвав у обоих однуи тужемысль:«Славабогу,нашидетидалеко».

Утро только что сменилось днем, становилось жарко. Легкий бризразвеивалогромнуюгорупыли,вкоторуюпревратилсяихдом.

Другиежителиулицыраскапывалируины.–Бесполезно,–сказалодинизсоседей.–Уменяточноспасатьнечего.

Ниножанеосталось,нивилки.Люди стояли вокруг. Многие, кажется, тоже думали, что не стоит

рисковать подступаться к тому, что было когда-то их домами. Жизньдорожевещей.

Катерина была взволнована. Она не разделяла общего безнадежногонастроения.

–Димитрий,–сказалаона,–мыдолжнывойти.Кое-чтонужноспасти.–Аэтостоиттого,чтобырисковатьжизнью?–спросилмуж.–Можетбыть,–ответилажена.Еще не дождавшись ответа, Димитрий уже открывал дверь.

Она с грохотом рухнула внутрь вместе с дверной коробкой. Катеринаохнулаибросиласькдому.

Онауслышалаголосмужа:–Неволнуйся.Всевпорядке.Янашелего,любимая.Через несколько секунд он появился, с трудом перебравшись через

порогснебольшимдорожнымсундукомвруках.–Давай,язаоднуручкупонесу,–соблегчениемсказалаКатерина.Отойдя от дома на несколько ярдов, они поставили сундук

намостовую.Металлическийкаркасвыдержалвесрухнувшегопотолка,и,поднявкрышку,Катеринаувидела,чтовнутривсецело.

Вопрос, где теперь ночевать, решился быстро. Старые друзьяуговорили их занять свободную комнату у них в квартире, и там импришлось остаться на много недель. В комнате не было ничего, кромеодолженнойнавремяодежды,висевшейнадвери,дасундукавуглу.

ПреждевсегонужнобылоорганизоватьОльгиныпохороны.Еесмертьбыла страшным ударом для всей семьи, но Димитрий чувствовал утратуособенно остро.Никогда еще он не испытывал такого горя. ТихаяОльгабыладлянегонерушимойскалой:дажевтегоды,когдабылвдалиотдома,он знал, что она его любит и понимает, за что он сражается, и этопридавалоемусил.

ВовремяпохоронДимитрийневиделничеговокруг,кромедлинного,узкого гроба, опускающегося в темноту. За пеленой слез мир казалсясплошнымтуманом,сквозькоторыйженатерпеливовелаего.

Священник прочитал «Господи, помилуй», и каждый из четверыхблизких уронил в гроб по цветку, прежде чем на него легла мраморнаякрышка.Резчикипокамнюужесделалисвоедело.

ОльгаКомнинос,любимаяматьДимитрия,дорогаяподругаКатерины,обожаемаябабушкаТеодорисаиОльги.Мыбудемвечнопомнитьтебя.

На кладбище были сотни склепов, по большей части ухоженных,из такого же светлого мрамора с прожилками. Величина склепа должнабыла отражать семейный статус, и Комниносы занимали огромныйучасток,гдепокоилосьужепятьпоколений.Подсводвелалестница.

В этот день Катерина заметила кое-что. На могиле ЛеонидасаКомниноса стояла его фотография в офицерском мундире, увешанноммедалями.Этобылпарадныйпортрет,и емуполагалосьбыть серьезным,однако глаза Леонидаса улыбались. Но внимание Катерины привлеклоне фото, а букет увядших роз рядом с ним. Это было странно. Рядом,намогилеотцаДимитрия,никакихрознебыло.

Через неделю, когда зачитали Ольгино завещание, кое-чторазъяснилось.

Внукам досталось щедрое наследство, а Катерине – несколькодрагоценностей, которые уже много лет лежали в банке. Ольге-младшейбабушка оставила ожерелье из таких крупных рубинов, что никтоизОльгиныхподруг вАмерикене верил, чтоонинастоящие.НежеланиеДимитриябратьнидрахмыизотцовскихденегбылоучтено.Предприятияпродали, а деньги пошли на строительство корпуса новой больницы –впамятьоегонесостоявшейсямечтестатьврачом.

К завещанию прилагалось дополнительное распоряжение: каждуюпятницу, по утрам, приносить свежие цветы на могилу ЛеонидасаКомниноса.Объясненийникакихнебыло.Димитрийзнал,чтоматьвсегдавосхищалась мужеством своего деверя, и сам Димитрий с детства знал,чтоонбылчестнымихрабрымчеловеком–полнойпротивоположностьюбратавовсехотношениях.

Завещаниезачитывалвсетотжеадвокат,ккоторомуКатеринаходила

после смерти Гургуриса, и миг, когда они узнали друг друга,был единственным забавным моментом в этой церемонии. Его умениевыживать и извлекать выгоду из несчастий показалось Катерине почтиневероятным.

Первыедесятьднейпослеземлетрясениясупругибылисовсембезсил.Они уже ходили по городу, присматривая новое жилье и помещениедлямагазина,автотвечер,когдазачитывализавещание,вернулисьдомойраньшеобычного.Женасиделанаихвременнойкровативкримпленовойночнойрубашке,одолженнойуподруги.Мужчиталгазету.

–Димитрий, амногие зналио том,какиечувствабылиу твоеймамыктвоемудяде?–спросилаКатерина.

– Вряд ли, – ответил муж. – Но мне кажется, им все восхищались.Кромеотца,пожалуй.

–Атыегопомнишь?–Уменяосталиськое-какиесмутныевоспоминания,яведьбылтогда

еще совсеммаленьким, – сказалДимитрий. –Помнютолько, что он былоченьвысокийичто,когдаонбылрядом,всевсегдасмеялись.

Онвдругвспомнилопачкеписем,которуюемуотдали,когдавынеслителоматерииз развалин.Он тогда сунулих в сундук.Катерина увидела,чтоонподнимаеткрышку.

–Помнишьписьма,чтомамачиталапередземлетрясением?Онибылиотдяди.Явиделимянаконверте.–Онпротянулпачкужене.

–Как-тонеудобно,–неувереннопротянулата.– По-моему, теперь уже можно, когда и автор, и адресат умерли, –

успокоилееДимитрий.Стакимчувством,будтоподглядываетвзамочнуюскважину,Катерина

вытащилапервоеписьмоизпачки,перевязаннойлентой,иначалачитать.Ихтамбылоещеоколодюжины,всесразнымимарками,написаныс1915по 1922 год. В них не было и тени чего-то непристойного, но все онихранилиотпечатокявнойтеплотыиблизости.Многиекончалисьсловами:«Передай,пожалуйста,поклонмоемубрату».

Катерина читала около часа, пока наконец не открыла последнееписьмо.ОнобылоизСмирныидатировалосьсентябрем1922года.

ДорогаяОльга!Вэтуминутумнестыднозато,чтоягрек.Многиеизмоихлюдей

вели себя не лучше, чемтурки, и я насмотрелсятакого, чегомне уженикогданестеретьизпамяти.Завсепоследниемесяцывмоейжизнибыл лишь один осмысленный момент. Только благодаря ему я знаю,

чтовомнеещеосталосьчто-точеловеческое.Яспасребенка,девочку.Еечутьбылонезатоптали,ноявзялеенарукииподнялнадтолпой.Рукаунеебылатаксильнообожжена,чтокожаслезалаклочьями,нояоторвал свой рукав, перевязал рану и посадил ее в лодку. Кажется,этоединственноедоброедело,какоемнеудалосьсовершить.При мысли о других моих поступках я чувствую отвращение.

Бог свидетель, я раскаялся, но, сколько бы ни благословлял менясвященник,памятьостаетсясомной.Ячастодумаюобэтойдевочкеиотом,живалиона.Какзнать?Ноясделалвсе,чтомог.Пожалуйста, поцелуй за меня маленького Димитрия. Надеюсь,

он никогда не увидит того, что видел я. Скажи, что дядя скучаетпо нему и что, когда я вернусь, отдам ему свои пуговицы. Они всевкрови,Ольга,ихпридетсячистить.Ты,какипрежде,всегдасомнойвмоихмыслях.Ссамымитеплымипожеланиями,

Леонидас.Димитрий уже раздевался и, ничего не замечая, продолжал разговор

сженой.– Жаль, что его уже нет, – сказал он. – Жаль, что ты его никогда

невидела.Катеринаперечиталаписьмоещеразиподнялаглазанамужа.–Мнекажется,явиделаего,Димитрий,–прошепталаона.–Видела.

ЭпилогМногочасовпрошлостехпор,какМитсосвошелвквартирубабушки

сдедушкой.Катеринавзялавнуказарукуиласковоеепогладила.–Каждыйденьяпросыпаюсьичувствуюсебясчастливой,потомучто

приехала в этот город, Митсос. Жизнь могла сложиться совсем иначе –я легко могла погибнуть в Смирне, или на Митилини, или попастьв Афины и умереть там от голода. Но вышло по-другому. Назови этокакхочешь,нояскажутак:этосудьбапривеламенясюда.

–Теперьяпонимаю,почемутынастолькопривязанакэтомугороду,–отозвалсяюноша.–Яправданезнал…

– Если бы дядя Леонидас не спас меня, я бы никогда не попалавСалоники,такведь?–улыбнуласьемубабушка.

– Единственные по-настоящему несчастливые годы в моей жизни, –сказалДимитрий,–те,когдаябылдалекоотсюда.Всеэтовремяянемогдождаться, когда этот кошмар закончится и я вернусь в этот городиженюсьнатвоейбабушке.

Митсос сидел молча и слушал внимательно и восхищенно, с какойлюбовьюистрастьюобаговорятосвоемдоме.

– В общем, как видишь, Митсос, вся наша жизнь связана с этимгородом. Мы могли бы уехать куда угодно, и все воспоминанияосталисьбыснами,ноонигораздоярчездесь,гдевсеэтопроисходило.

– Мы могли бы зажигать свечки в память тех, кого любили, хотьв Лондоне, хоть в Бостоне, – прибавил дедушка, – но это было бы уженето.

Каждыйраз,когдаМитсосприезжалкбабушкесдедушкой,ониводилиего на кладбище, и он смотрел, как бабушка убирает семейный склеп.Он знал, что она каждую неделю приходит подметать вокруг могил,следит, чтобы горелимасляныелампы,иприносит свежиецветы.Навсеэто смотрела сверху статуя Ольги. Через год после ее смерти бабушкасдедушкойзаказалипамятниклучшемускульпторувгороде,ионпридалсидящей фигуре изумительное сходство с покойной – длинные изящныерукииноги,терпеливоевыражениелица.

Митсоссидел,задумавшись,вспоминаятеслова,чтосказалемуслепойутром. Он вдруг с удивительной ясностью ощутил, что все эти люди,

жившие когда-то в Салониках, действительно оставили здесь частичкусебя.

–Естьиещекое-что,помимопамяти,чтомыхранимдлянашихдрузей.Ониоставилиздесьсвоисокровища.

В углу гостиной, под белой накидкой с кружевной каймой, стоялдеревянный сундук. Катерина осторожно убрала с него вазусискусственнымицветамиифотографиидетейивнуков,снялаисложиланакидку.Азатемподнялакрышку.

–Вотиещеоднапричина,почемумынеможемуехать,–сказалаона.–Эти вещи нам не принадлежат, и хотя их владельцы, может быть,уженикогданевернутся,всеравнобылобынехорошокуда-тоэтоувозить.Намихдоверилилишьнахранение.

Онавытащилабогатоукрашенноевышивкойкрасноешелковоеодеяло,вкотороебылзашитдревнийталит,несколькомаленькихподушечекидвекниги.ТамжебылаииконаАндреяПервозванного, которуювезли сюдас Черного моря. После смерти Евгении Катерина завернула иконувшелковуюматериюиубралавсундук,чтобылучшесохранилась.

–ОдеяломыотдадимвЕврейскиймузейнаулицеСвятогоМинаса,–сказал Димитрий. – Там, кажется, очень обрадовались, когда мы к нимпришлиирассказали,чтоунасесть.

–А вот подушки я хочу сохранить, – сказалаКатерина. –Вдруг кто-нибудьизтойсемьиещевернется.Можетбыть,дажеЭлиасприедеткогда-нибудь.А вот письмо, которое оставила наммусульманская семья, и двекниги.

– Тут, внизу, еще что-то есть, – сказалМитсос, сунул руку в сундуки достал какой-то рваный клочок сукна, весь в пятнах. – Это как-тонепохоженасокровище…развечтопуговицасеребряная?

–Чтож,можетбыть,исеребряная,–кивнулаКатерина.–Нодляменяценность не в этом. Этот оторванный рукав когда-то спас меня, и оннапоминаетмнеотом,ктосделалмнедобро,можетбытьсамоебольшоевжизни.

Почти бессознательно она тронула свою руку.Митсос часто забывало том, что бабушкина рука вся в шрамах, – она обычно носила кофтысдлиннымрукавом,чтобыскрытьих,носейчас,вжаркойкомнате,рубцыбылинемноговидныиз-подплатья.

– А главное, я обещала его не терять и при случае вернуть томусолдату,чтоменяспас.

Всеулыбнулись.Было примерно половина двенадцатого ночи, но в квартире по-

прежнемустоялажара.МилаябабушканалилаМитсосустаканводы,аонсмотрелнанееипредставлялмаленькойдевочкой,какойонабыла,когдаотправиласьвдолгийпутьизСмирны.Теперьегожеланиеузнать,почемуони с дедушкой не захотели уезжать из этого города, было полностьюудовлетворено. Но остался еще один вопрос. Митсос посмотрелна коллекцию сокровищ на столе, а затем – на дряхлых стариков.Кто позаботится об этих ценностях, когда обоих не станет? Что, есливернутсявладельцы?

–Пойдемпройдемся,Митсос,–предложилдедушка.Больше всего на свете он любил вечером сходить с внуком в какой-

нибудьбарнаберегу,выпитькружкупива–надеялся,чтотамихувидяткакие-нибудьегодрузьяиможнобудетпохвастатьсяпотомком.

Сам юноша тоже любил ходить куда-нибудь в это время. На улицахеще людно. Воздух теплый. Он вспомнил те места, где он вырос,в Хайгейте дома жмутся друг другу, как спички в коробке, вокругаккуратно подстриженные живые изгороди и на всю округу один-единственныйпаб,откудавсехвыставляютводиннадцатьчасов.

Они нашли столик у самого моря, официант поприветствовал ихи принес холодное пиво. Прогулочные суда увозили туристов в ночныекруизы,иихбелыеогнискользилипочернойводе.Этачернотаказаласьбездонной,азвезды–громадными.Каждыенесколькоминуткакая-нибудьпадала.

В этой неподвижной черноте была красота, какой Митсос никогдараньшеневидел,ионапотряслаегосвоимвеличием.Впервыевжизнионначал понимать, что скрывается под этой мостовой и за фасадами этихдомов.

Он поднял глаза на дедушку, которого так любил, и с болезненнойясностьюосознал,чтоонневечнобудетрядом.

Что, если Салоники станут для него настоящим домом? Этот город,где люди толпятся на улицах от зари до зари, где каждый каменьвмостовой–древнийли,новыйли,отполированныйилирасколовшийсянадвое – дышит историей, где люди приветствуют друг друга с такойтеплотой. Он догадывался, что этому городу будут вечно грозить какие-нибудь несчастья, но был уверен и в другом: тут никогда не иссякнутнимузыка,ниистории.

Ивдругпонял,чтоостанетсяздесь.Чтобыслушатьичувствовать.

Сноски

1Шафернасвадьбе(греч.).–Здесьидалееприм.перев.

2Одежда,обувь,чулки(фр.).

3Ладино–языксефардскихевреев.

4МатьИзраиля(исп.).

5Ребетика – стиль городской авторской песни, популярный в Греции

в1920–1930-егоды.

6Благодарюивсегохорошего(нем.).

7«ТакговорилЗаратустра»(нем.).

8«Григорису Гургурису. С огромной благодарностью, Ганс Шмидт.

14.06.1943»(нем.).