Гуманитарий юга россии №4 (2013)

Федеральное государственное бюджетное учреждение науки

Институт социологии Российской академии наук

Федеральное государственное автономное образовательное

учреждение высшего профессионального образования

«Южный федеральный университет»

ГУМАНИТАРИЙ

ЮГА РОССИИ

Научно-образовательный журнал

№ 4

2013

ГУМАНИТАРИЙ ЮГА РОССИИ

2

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР

Волков Юрий Григорьевич – доктор философских наук, профессор,

заслуженный деятель науки РФ

РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ

Е.В. Багреева – к. псих. н. (Осло, Норвегия);

А.А. Баранец – д. филос. н., проф. (Астрахань);

Н.С. Бондарь – д. ю. н., проф. (Санкт-Петербург);

М.А. Боровская – д. э. н., проф. (Ростов-на-Дону);

М.К. Горшков – академик Российской академии наук (Москва); В.Н. Гурба – д. соц. н. (Ростов-на-Дону);

И.А. Гуськов – д. соц. н., проф. (Ростов-на-Дону);

А.Г. Дугин – д. полит. н., д. соц. н., проф. (Москва);

М.И. Заславская – д. соц. н., доцент (Ереван, Армения);

О.В. Иншаков – д. э. н., проф. (Волгоград);

Б.С. Карамурзов – д. тех. н., проф. (Нальчик);

В.В. Касьянов – д. соц. н., д. ист. н., проф. (Краснодар);

У. Китлер – проф. (Дортмунд, Германия);

В.И. Колесников – академик Российской академии наук (Ростов-на-Дону);

В.М. Кущев – к. филос. н., заслуженный деятель искусств РФ (Ростов-на-Дону);

Д.Ж. Маркович – академик Сербской академии образования (Белград, Сербия);

Г.Г. Матишов – академик Российской академии наук (Ростов-на-Дону);

Г.А. Менжерицкий – к. филос. н., проф. (Дортмунд, Германия); А.Е. Мкртчян – д. филос. н., проф. (Ереван, Армения)

А.В. Попов – д. соц. н., проф. (Ростов-на-Дону);

Г. Сросляк – д. э. н., проф., (Краков, Польша);

Н.Г. Скворцов – д. филос. н., проф. (Санкт-Петербург);

И.М. Узнародов – д. ист. н., проф. (Ростов-на-Дону);

Р.Д. Хунагов – д. соц. н., проф. (Майкоп).

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ

В.Х. Акаев – д. филос. н., проф.; Б.В. Аксюмов – д. филос. н., проф.; М.А. Аствацатурова – д. полит. н., проф.; А.Ю. Архипов, д. э. н., проф.;

В.Н. Бадмаев – д. филос. н., проф.; В.М. Белоусов – д. э. н., проф.;

М.И. Билалов – д. филос. н., проф.; А.В. Верещагина – д. соц. н., проф.;

К.В. Воденко – д. филос. н., доцент (перв. зам. гл. редактора);

Ш.А. Гапуров – д. ист. н., проф.; Г.И. Герасимов – д. филос. н., проф.;

Х.В. Дзуцев – д. соц. н., проф.; Г.В. Драч – д. филос. н., проф.;

А.Н. Дьяченко – к. филос. н. (ответственный секретарь);

А.М. Кумыков – д. соц. н., проф.; А.В. Лубский – д. филос. н., проф. (зам. гл. редакто-

ра); С.А. Ляушева – д. филос. н., доцент; М.В. Малащенко – д. филол. н., проф.;

В.В. Черноус – к. полит. н., проф. (зам. гл. редактора).

Адрес редакции: 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160.

Тел. (863) 264-34-66. E-mail: [email protected].

© «Гуманитарий Юга России», 2013


3

Institute of sociology of Russian Academy of Sciences

Southern Federal University

HUMANITIES

OF THE SOUTH OF RUSSIA

Scientific-educational journal

Issue № 4

2013


4

THE EDITOR IN CHIEF

Volkov Yury Grigor'evich – Doctor of Philosophical Sciences, Professor,

Honored worker of science of Russian Federation

EDITORIAL COUNCIL

E.V. Bagreeva – Cand. Sci. (Psych.) (Oslo, Norway); A.A. Baranets – Dr. Sci. (Philos.), Prof. (Astrakhan);

N.S. Bondar' – Dr. Sci. (Jur.), Prof. (Saint Petersburg);

M.A. Borovskaya – Dr. Sci. (Econ.), Prof. (Rostov-on-Don); M.K. Gorshkov – Academician, Russian Academy of Science (Moscow);

V.N. Gurba – Dr. Sci. (Soc.) (Rostov-on-Don); I.A. Gus'kov – Dr. Sci. (Soc.), Prof. (Rostov-on-Don);

A.G. Dugin – Dr. Sci. (Polit.), Dr. Sci. (Soc.), Prof. (Moscow);

M.I. Zaslavskaya – Dr. Sci. (Soc.), Associate Prof. (Yerevan, Armenia); O.V. Inshakov – Dr. Sci. (Econ.), Prof. (Volgograd);

B.S. Karamurzov – Dr. Sci. (Tech.), Prof. (Nalchik);

V.V. Kas'janov – Dr. Sci. (Soc.), Dr. Sci. (Hist.), Prof. (Krasnodar); U. Kitler – Prof. (Dortmund, Germany)

V.I. Kolesnikov – Academician, Russian Academy of Science (Rostov-on-Don); V.M. Kushchev – Cand. Sci. (Phil.), Honored worker of a arts of Russian Federation

(Rostov-on-Don);

D.Z. Markovich – Academician, Serbian Academy of Education (Belgrade, Serbia); G.G. Matishov – Academician, Russian Academy of Science (Rostov-on-Don);

G.A. Menzheritsky – Cand. Sci. (Philos.), Prof. (Dortmund, Germany); A.E. Mkrtchyan – Dr. Sci. (Philos.), Prof. (Yerevan, Armenia);

A.V. Popov – Dr. Sci. (Soc.), Prof. (Rostov-on-Don);

G. Sroslak – Dr. Sci. (Econ.), Prof. (Cracow, Poland); N.G. Scvorcov – Dr. Sci. (Philos.), Prof. (Saint Petersburg);

I.M. Uznarodov – Dr. Sci. (Hist.), Prof. (Rostov-on-Don);

R.D. Hunagov – Dr. Sci. (Soc.), Prof. (Maikop).

EDITORIAL BOARD

V.H. Akaev – Dr. Sci. (Philos.), Prof.; B.V. Aksjumov – Dr. Sci. (Philos.), Prof.;

M.A. Astvatsaturova – Dr. Sci. (Polit.), Prof.; A.Y. Arhipov – Dr. Sci. (Econ.), Prof.;

V.N. Badmaev – Dr. Sci. (Philos.), Prof.; V.M. Belousov – Dr. Sci. (Econ.), Prof.;

M.I. Bilalov – Dr. Sci. (Philos.), Prof.; A.V. Vereshchagina – Dr. Sci. (Soc.), Prof.;

K.V. Vodenko – Dr. Sci. (Philos.), Associate Prof., First Deputy of Editor-in-Chief;

Sh.A. Gapurov – Dr. Sci. (Hist.), Prof.; G.I. Gerasimov – Dr. Sci. (Philos.), Prof., Prof.; H.V. Dzutsev – Dr. Sci. (Soc.), Prof.; G.V. Drach – Dr. Sci. (Philos.), Prof.;

A.N. D'jachenko – Cand. Sci. (Philos.), Assistant Editor; A.M. Kumykov – Dr. Sci. (Soc.), Prof.; A.V. Lubsky – Dr. Sci. (Philos.), Prof., Deputy of Editor-in-Chief;

S.A. Ljausheva – Dr. Sci. (Philos.), Prof.; M.V. Malashchenko – Dr. Sci. (Philol.), Prof.;

V.V. Chernous – Cand. Sci. (Polit.), Prof., Deputy of Editor-in-Chief.

The address of edition: Pushkinskaya St., 160, Rostov-on-Don, 344006

Ph. (863) 264-34-66. E-mail: [email protected].

© «Humanities of the South of Russia», 2013


5

СОДЕРЖАНИЕ

К читателям ........................................................................................... 9

Современное российское общество

Волков Ю.Г., Барков Ф.А., Посухова О.Ю.,

Сериков А.В., Черноус В.В. Социальное самочувствие

и социальное неравенство в Ростовской области .............................. 12

Понеделков А.В., Старостин А.М., Швец Л.Г. Современная

элитология: когнитивный дискурс ...................................................... 33

Имгрунт И.И. Потенциал и практики политических элит

в социальном пространстве российского общества............................ 48

Философия и общество

Курбатов В.И. Виртуальная коммуникация, виртуальное

сетевое мышление и виртуальный язык ............................................. 56

Матяш Т.П. Вербальный нигилизм в современном обществе ......... 69

Культура и глобализация

Бранский В.П., Оганян К.М., Оганян К.К. Глобализация

и общечеловеческая ценность ............................................................... 78

Комиссаров С.Н. Социокультурные факторы идентификации ...... 89

Методологические проблемы социально-гуманитарного познания

Хунагов Р.Д. Социальные изменения и постмодерн:

к вопросу о переосмыслении области этнологических

исследований ........................................................................................ 106

Высшее образование: проблемы и перспективы

Герасимов Г.И. Познавательно-развивающая парадигма:

инновационное измерение трансформации образования.............. 117


6

Скорик А.П. Платовская казачья страничка в процессе поиска

модели научно-образовательного исторического портала ............. 135

История Евразийского региона

Магамадов С.С. Узловые вопросы истории народов

Северного Кавказа 20–30-х гг. ХХ в.:

достижения и спорные вопросы ......................................................... 145

Рецензии

Силантьева М.В. Воденко К.В. Религия и наука в европейской

культуре: динамика соотношения когнитивных практик:

монография / науч. ред. д.ф.н., проф. Т.П. Матяш.

Новочеркасск: ЛИК, 2012. 292 с. ........................................................ 156

Научная жизнь

Цивилизация знания и образование: вызовы ХХI века

(по материалам «круглого стола») ..................................................... 160

О некоторых итогах Международной научно-практической

конференции «Доверие в процессе конструирования

геополитической и национальной идентичностей в контексте

создания и развития евразийского союза», проведенной

в рамках VI школы молодого социолога

(Ереван, Армения, 14–20 октября 2013 г.) ......................................... 174

Книги, поступившие в редакцию...................................................... 178

Авторский коллектив ........................................................................ 187

Правила для авторов .......................................................................... 191

Указатель материалов, опубликованных в журнале

«Гуманитарий Юга России» в 2013 г. ............................................. 194


7

CONTENT

To readership ............................................................................................. 9

Modern Russian society

Volkov U.G., Barkov F.A., Posukhova O.U.,

Serikov A.V., Chernous V.V. Social well-being

and social inequality in the Rostov region ............................................ 12

Ponedelkov A.V., Starostin A.M., Shvets L.G. Modern Elitology:

the Cognitive Discourse .......................................................................... 33

Imgrunt I.I. The potential and the practice of political elites

in the social space of the Russian society ............................................... 48

Philosophy and society

Kurbatov V.I. Virtual communication, virtual network

thinking and virtual language .................................................................. 56

Matyash T.P. Verbal nihilism in modern society ................................... 69

Culture and Globalization

Branskij V.P., Oganyan K.M., Oganyan K.K. Globalization

and universal values ................................................................................ 78

Komissarov S.N. Sociocultural factors identification ............................ 89

Methodological problems of socio-humanitarian cognition

Hunagov R.D. Social changes and the postmodern:

the question of rethinking the field of Ethnological Studies ................ 106

Higher education: problems and prospects

Gerasimov G.I. Cognitive- developmental paradigm:

innovative measurement of transformation in education .................... 117


8

Skoryk A.P. Platov cossack’s page in the search model

of educational research and historic right reserved ............................... 135

History of Eurasia

Magamadov S.S. The key problems of the history

of the North Caucasus nation: 1920–1930's. 20 century:

achievements and controversial issues ................................................... 145

Reviews

Silantieva M.V. Vodenko K.V. Religion and science in European culture:

dynamic of the relationship of cognitive practices: monograph.

Novocherkassk: Publ. «Lick». 2012 ...................................................... 156

Scientific life

Civilization knowledge and education: challenges

of the XXI century (мaterials of roundtable) ......................................... 160

Some results of the International scientific-practical conference

"Trust in the process of constructing the geopolitical

and national identities in the context of the establishment

and development of the Eurasian Union" ............................................... 174

Books submitted to the Journal ............................................................ 178

The collective of authors ....................................................................... 189

Rules for authors ................................................................................... 191

Index of materials published in the journal

«Humanities of the South of Russia» in 2013 year ............................. 194


9

К ЧИТАТЕЛЯМ

Уважаемые читатели, коллеги!

Предлагаем вашему вниманию четвертый

номер журнала «Гуманитарий Юга России». Хо-

чу выразить искреннюю благодарность как авто-

рам, так и членам редакционного совета и редак-

ционной коллегии за плодотворный труд, резуль-

татом которого являются содержательные и про-

блемно ориентированные выпуски журнала на

протяжении уже двух лет.

Как и в большинстве вышедших номеров,

в настоящем журнале обязательно присутствуют

статьи, посвященные актуальным проблемам

современного общества. Так, в статье «Соци-

альное самочувствие и социальное неравенство

в Ростовской области» приводятся результаты социологического иссле-

дования, проведенного Южно-Российским филиалом Института социо-

логии РАН. Авторы подробно описывают проблемы социального нера-

венства на региональном уровне, выделяют и классифицируют причины

бедности как социального явления, дают оценку социального самочувст-

вия жителей Ростовской области в настоящее время. Несколько иные ас-

пекты современного общества рассматривают А.В. Понеделков,

А.М. Старостин, Л.Г. Швец, которые в своей статье описывают новое

междисциплинарное научное направление – элитологию, выделяют ос-

новные ее когнитивные уровни: философско-парадигмальный, доктри-

нальный, прикладной, освящают основные результаты исследований

ростовской элитологической научной школы. Перспективы российской

модернизации в контексте деятельности политико-управленческих элит

анализирует в своей статье И.И. Имгрунт. Автор делает вывод о том, что

политико-управленческая активность элит зачастую направлена на защи-

ту частногрупповых интересов.

Решение проблем современного общества возможно в тесном

взаимодействии философов, социологов, историков, экономистов и др.

Именно поэтому в номере опубликована статья, связанная с философским

осмыслением проблем виртуальной реальности профессора В.И. Курбато-

ва. Автор исследует коммуникативно-информационное взаимодействие,


10

которое в виртуальной реальности сформировало виртуальное сетевое

мышление и виртуальный язык. Проблеме языка посвящена и статья

Т.П. Матяш, где анализируется специфика современного вербального ни-

гилизма. Описывается история становления нигилизма в отношении языка

в западноевропейском обществе, делается вывод о том, что попытки либе-

рально ориентированных философов расширить пространство свободы

человека и общества путем избавления от власти Слова и слова являются

неприемлемыми.

Общей для большинства статей настоящего номера стала мысль о

том, что в современном полисемантичном мире многогранность социаль-

но-гуманитарных проблем, так или иначе, лежит в социально-культурной

плоскости. Фиксируемый факт падения нравственности и культуры, что

отражается во множестве связанных друг с другом факторов социального

бытия. В этом отношении важны идеи, выдвинутые такими авторами, как

В.П. Бранский, К.М. Оганян, К.К. Оганян, которые особое внимание уде-

ляют проблеме формирования общечеловеческой ценности в период гло-

бализации и кризиса в обществе. В статье С.Н. Комисарова рассматрива-

ются социокультурные аспекты идентичности, показаны основные про-

блемы и тенденции развития современной российской культуры, опреде-

ляющие процессы идентификации.

Интерес к модернизации, современному миру и эпохе модернити

приводит к появлению новых подходов и специфических проблематик.

Именно в этом контексте в статье Р.Д. Хунагова «Социальные изменения

и постмодерн: к вопросу о переосмыслении области этнологических ис-

следований» анализируется современное состояние этнологии как науч-

ной дисциплины, исследуется ее связь с различными социальными, поли-

тическими, культурными и научными контекстами.

В статье Г.И. Герасимова «Познавательно-развивающая парадигма:

инновационное измерение трансформации образования» основной являет-

ся идея о ключевой роли образования в формировании идентичности со-

временного человека. Автор формулирует основные положения познава-

тельно-развивающей парадигмы как инновационного вектора трансфор-

мации образования. Современные проблемы образования обсуждались на

прошедшем 7 ноября 2013 г. в ИППК ЮФУ круглом столе «Цивилизация

знания и образование: вызовы ХХI века». В качестве модератора дискус-

сии выступил доктор философских наук, профессор Г.И. Герасимов, об-

суждении поставленных проблем приняли участие ряд ведущих ученых

Юга России. Содержание докладов отражены в соответствующем мате-

риале, помещенном в рубрике «Научная жизнь».

Хотелось бы отметить, что окончился достаточно плодотворный в

научном отношении год, важные события которого мы отражали на стра-

ницах нашего журнала. Следующий год, как нам представляется, должен


11

быть не менее насыщен научными мероприятиями, посвященными в пер-

вую очередь, проблемам культуры, так как 2014 год в нашей стране объ-

явлен годом культуры. В связи с этим планируется проведение ряда меро-

приятий, которые должны привлечь внимание общества к вопросам разви-

тия культуры, сохранения культурно-исторического наследия и популяри-

зации русской культуры в современном мире.

Надеюсь, что чтение статей номера доставит читателям интеллек-

туальное и эстетическое наслаждение. Хотелось бы пожелать всем успе-

хов в научном творчестве в предстоящем году.

Главный редактор журнала «Гуманитарий Юга России»,

профессор Ю.Г. Волков


12

СОВРЕМЕННОЕ РОССИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО

УДК 316.342.2

Ю.Г. Волков, Ф.А. Барков, О.Ю. Посухова, А.В. Сериков, В.В. Черноус

СОЦИАЛЬНОЕ САМОЧУВСТВИЕ И СОЦИАЛЬНОЕ НЕРАВЕНСТВО В РОСТОВСКОЙ ОБЛАСТИ

Настоящая статья представляет собой

обобщенное представление результа-

тов социологического исследования,

проведенного Южнороссийским фи-

лиалом Института социологии РАН.

В статье описываются проблемы со-

циального самочувствия и социально-

го неравенства на региональном уров-

не. Авторы выделяют и классифици-

руют причины бедности как социаль-

ного явления и дают оценку социаль-

ному самочувствию жителей Ростов-

ской области в настоящее время.

Ключевые слова: социальное неравен-

ство, социальное самочувствие, бед-

ность, стратификация, региональное

развитие, современное российское

общество, Ростовская область.

U.G. Volkov, F.A. Barkov, O.U. Posukhova, A.V. Serikov,

V.V. Chernous

SOCIAL WELL-BEING AND SOCIAL INEQUALITY

IN THE ROSTOV REGION

The present article represents general

results of the sociological research con-

ducted by the South Russian branch of

Institute of sociology of the Russian

Academy of Sciences. In article the prob-

lems of the social health and the social

inequality in Rostov region are described.

Authors determine and classify the rea-

sons of poverty as social phenomenon

and give an assessment to social well-

being of inhabitants of the region now.

Keywords: social inequality, social well-

being, poverty, stratification, regional

development, modern Russian society,

Rostov region.


13

Ю.Г. Волков

доктор философских наук, профессор, ди-ректор ИППК ЮФУ (г. Ростов-на-Дону) E-mail: [email protected] Ф.А. Барков

кандидат социологических наук, заведую-щий сектором методологии эмпирических социологических и маркетинговых иссле-дований ЮРФИС РАН (г. Ростов-на-Дону) E-mail: [email protected] О.Ю. Посухова

кандидат социологических наук, доцент кафедры теоретической и прикладной ре-гионалистики ИППК ЮФУ (г. Ростов-на-Дону) E-mail: [email protected] А.В. Сериков

кандидат социологических наук, заведую-щий сектором социологии конфликта ЮРФИС РАН (г. Ростов-на-Дону) E-mail: [email protected] В.В. Черноус

кандидат политических наук, профессор, заведующий cектором политологии и поли-тической социологии ЮРФИС РАН (г. Рос-тов-на-Дону) E-mail: [email protected] © Волков Ю.Г., Барков Ф.А., Посухова О.Ю., Сериков А.В., Черноус В.В., 2013

U.G. Volkov

Doctor of Philosophical Sciences, Professor, Director of Institute of Professional Develop-ment in the Area of Social Sciences of South-ern Federal University (Rostov-on-Don) E-mail: [email protected] F.A. Barkov

Candidate of Sociological Sciences, Head of Sector of Methodology of Empirical Sociologi-cal and Marketing Researches of South Rus-sian Branch of Institute of sociology of Rus-sian Academy of Sciences (Rostov-on-Don) E-mail: [email protected] O.U. Posukhova

Candidate of Social Sciences, Associate Pro-fessor of Department of Theoretical and Ap-plied Regionalistik of Institute of Professional Development in the Area of Social Sciences of Southern Federal University (Rostov-on-Don) E-mail: [email protected] A.V. Serikov

Candidate of Sociological Sciences, Head of Sector of Sociology of Conflict of South Rus-sian Branch of Institute of sociology of Rus-sian Academy of Sciences (Rostov-on-Don) E-mail: [email protected] V.V. Chernous

Candidate of Political Sciences, Professor, Head of Sector of Political Science and Politi-cal Sociology of South Russian Branch of Institute of sociology of Russian Academy of Sciences (Rostov-on-Don) E-mail: [email protected] © Volkov U.G., Barkov F.A., Posukhova O.U., Serikov A.V., Chernous V.V., 2013

Современная эпоха, как и предыдущие, не внесла окончательной

ясности в вопрос о том, в какой степени следует бороться с такими явле-

ниями, как бедность и социальное неравенство. С моральной точки зрения

общество должно стремиться к минимизации этих явлений. С другой сто-

роны, «правильно функционирующее» неравенство является важным фак-

тором социального развития, поскольку активизирует мотивационные ме-

ханизмы – в предпринимательстве, творчестве, политике. С бедностью

дело обстоит несколько сложнее. Все мы понимаем, что общество должно

стремиться к искоренению этого явления, но сегодня этот вопрос из мо-

рального превратился в технологический – как обеспечить такой темп раз-


14

вития общества, производительность общественных сил, чтобы каждый

член социума мог реализовать свой человеческий и социальный капитал.

Именно в ограниченных возможностях реализации этих двух ресурсов,

как показывает исследование, кроются сегодня основные причины, вос-

производящие бедность в России.

Настоящая статья представляет собой обобщенное представление

результатов социологического исследования, проведенного Южнороссий-

ским филиалом Института социологии РАН летом–осенью 2013 г. Данное

исследование продолжило традицию, по которой вслед за крупным обще-

российским проектом, который реализует ИС РАН, Южнороссийский фи-

лиал проводит свое региональное исследование по репрезентативной для

данной территории выборке. В 2011 г. так было проведено вызвавшее

большой интерес у аудитории исследование «XX лет реформ глазами жи-

телей Ростовской области» [1], в 2012 г. был реализован проект «О чем

мечтают жители Ростовской области» [2]. В обоих случаях, как и в тепе-

решнем, региональные проекты основывались на теоретической модели,

разработанной учеными ИС РАН.

Цели региональных проектов не столь амбициозны, как у общена-

циональных исследований ИС РАН, они заключаются, прежде всего, в по-

иске отличительных, характерных для нашего региона тенденций, и одно-

временно дополнении тех данных, которые были получены при реализа-

ции проектов по другим темам. В совокупности все эти исследования соз-

дают фундамент для системного и всестороннего понимания повседнев-

ной социальности региона, тенденций его развития, особенностей мен-

тального строя жителей области. Таким образом, традиция ежегодных ре-

гиональных социологических исследований, заложенная в ЮРФИС РАН,

вносит большой вклад в развитие социологической науки в области, в ее

позиционированние, а также в утверждение понятия «Социологический

портрет Ростовской области».

Репрезентативность проводимых исследовательских процедур обес-

печивается за счет реализации многоступенчатой стратифицированной вы-

борки (тип поселения, территория поселения, пол респондента, возрастная

подгруппа, уровень образования). Опрашивалось население в возрасте от

18 лет, постоянно проживающее на территории Ростовской области.

Следует отметить, что если общероссийское исследование ИС РАН

прошло под знаком понятия «бедность», то мы сочли возможным гово-

рить о социальном самочувствии населения в целом. При этом само явле-

ние бедности осталось центральным, вокруг него строились рассуждения

и сопоставления. Но бедность рассматривается нами в комплексе с другой

социальной проблемой современной России – неравенством. Вообще же

крайне важной как в теоретическом, так и в практическом плане представ-

ляется определение того, в какой степени бедность в России определяется


15

социальным неравенством – в доступе к каналам социальной мобильно-

сти, ресурсам и т.п.

Историческая динамика социальной структуры в регионе

Ростовская область в социально-экономическом отношении со вто-

рой половины XIX в. развивается как своеобразный регион России, в ко-

тором переплетены модернизационные и консервативные черты. В Рос-

сийской империи это был один из молодых промышленных регионов,

возникших в период пореформенного промышленного подъема и практи-

чески до этого не имевший индустриальных традиций. Поэтому промыш-

ленность развивалась здесь, на новейших для того времени технологиях,

которые требовали нового типа не только управленцев, инженеров, но и

рабочих: грамотных, квалифицированных, а вскоре кадровых (имеющих

опыт работы) и потомственных. В результате к началу XX в. сформирова-

лась качественно новая для России социальная страта со своими осознан-

ными интересами и ментальностью.

В то же время, с включением в Область Войска Донского Ростова-

на-Дону и Таганрога, на данной территории возник достаточно мощный

торгово-финансовый сектор экономики, где значительную роль играл

иностранный капитал, активно инвестируемый в промышленность. Пред-

принимательский слой в этом секторе был носителем соответствующей

ментальности, но патриотической, так как прибыли большей частью не

уходили за границу, а шли на расширение производства в России.

Однако основу региональной экономики составлял аграрный сек-

тор (казачий и иногородний), в котором доминировали консервативно-

патриархальные отношения, что не мешало региону быть в среднем более

зажиточным, чем Центральная Россия. В результате на Дону сложились

противоречивые социальные отношения и представления о справедливо-

сти, равенстве и неравенстве и т. д. Дон одновременно был одним из цен-

тров российского рабочего движения социалистической ориентации (Рос-

тов, Таганрог, Шахты), базой умеренно либеральных настроений и верно-

подданнических монархических взглядов.

Потому, если в революциях 1905–1907 гг. и 1917 г. Ростов-на-Дону

был одним из ведущих революционных центров (наряду с Санкт-Петер-

бургом и Москвой), то Казачий Дон в большей степени считался частью

«российской Вандеи». В результате гражданской войны и в ходе гранди-

озного социального эксперимента – советской модернизации качественно

выросла мощная индустриальная база региона, произошло разказачивание

и создание крупного механизированного колхозного и совхозного аграр-

ного сектора, как и по всей стране, был ликвидирован крупный и средний

слой предпринимателей. В массовое сознание было внедрено представле-

ние о социальном равенстве как идеале и основе социальной справедливо-


16

сти. Тем не менее, сохранялись и прежние стереотипы, в которых право-

славные ценности соседствовали с представлениями буржуазной модер-

низации в конце XIX – начале XX вв. Распад СССР и радикальная соци-

альная трансформация хаотизировали данные представления об обществе,

так как оно резко расслоилось, а тотальное навязывание ценностей обще-

ства потребления натолкнулось не только на советское понимание спра-

ведливости, но и более ранние архетипы сознания.

Бедность как социальное явление

Как показано в докладе ИС РАН «Бедность и неравенства в совре-

менной России: 10 лет спустя», понятие бедности в России превращается

из «категориального» в «индивидуализирующее». Эта трансформация от-

ражает то, что бедность в России в меньшей степени начинает ассоцииро-

ваться со структурными проблемами, и в большей – с оценкой успешно-

сти индивидуальных жизненных стратегий и условий. При этом бедность

все в большей мере превращается в стигматизирующую категорию, отсю-

да двойственная, амбивалентная идентификация населения (это видно на

данных по Ростовской области) – с одной стороны, значительная часть на-

селения указывает, что среди их знакомых имеется много тех, кто живет

за чертой бедности, а с другой – сами себя признают бедными лишь не-

значительная часть опрошенных.

Для того чтобы в полной мере понять эти эффекты общественного

мнения, важно рассмотреть ценностный фон, сопутствующий оценкам то-

го, что такое бедность. На рис. 1 представлены данные о том, с каким из

известных пословиц и поговорок про бедность согласны респонденты.

Стоит отметить, что по нашим данным оценки жителей Ростовской облас-

ти несколько отличаются от оценок россиян. Общественное мнение Рос-

товской области, с одной стороны, выглядит более расколотым по этим

ценностным вопросам, а с другой стороны, эта расколотость ведет к

меньшей категоричности общественного мнения.

Лидирующей позицией – вызвавшей наибольшее одобрение по

российскому массиву – является утверждение «богатством ума не ку-

пишь». Эту позицию поддержали 82% небедных россиян и 80–81% бед-

ных («по доходам» и «по лишениям», соответственно) [3]. Эта же позиция

лидирует и в рейтинге по Ростовской области – 88%. А вот вторая по по-

пулярности позиция в Ростовской области – «не в деньгах счастье»

(77%) – в российском массиве набрала всего лишь 54% среди небедных и

59–61% среди бедных. Одним словом, жители Ростовской области отно-

сятся к богатству как социальной ценности более скептически. Возможно,

это свидетельствует о большей усредненности доходов в регионе и при-

ближенности этого среднего уровня к уровню достатка, обеспечивающего

достойную жизнь.


17

59

62

69

53

51

88

77

41

38

31

47

12

23

49

0 20 40 60 80 100

Трудом праведным не наживешь

палат каменных

Бедность – не порок, а несчастье

Богатство – вода, пришла и ушла

Чем беднее, тем щедрее, чем

богаче, тем скупее

Богачи едят калачи, да не спят ни

днем, ни в ночи

Богатством ума не купишь

Не в деньгах счастье

Согласен Не согласен

Рис. 1. Поддержка респондентами различных пословиц и поговорок

о богатстве и бедности (в % к числу опрошенных)

При этом в Ростовской области наблюдается в целом больший уро-

вень толерантности по отношению к богатым и меньший уровень толе-

рантности по отношению к бедным. Так, в группу лидирующих высказы-

ваний по России вошли «трудом праведным не наживешь палат камен-

ных» – 74% среди небедных, 85–86% среди бедных, а также высказывание

«бедность – не порок, а несчастье» (74% среди небедных, 81–82% среди

бедных). Как мы видим из данных рис. 1, позиция «трудом праведным не

наживешь палат каменных» получила в Ростовской области поддержку

всего 59%, а вторая позиция – «бедность не порок, а несчастье» – 62%.

Похожая тенденция имеет место и по другим ценностным позициям: в ре-

гионе отношение к категории бедных несколько менее положительно, а

отношение к богатым – наоборот, более терпимое.

Более детально отношение к бедным позволяет понять диаграмма,

изображенная на рис. 2. Как мы видим, жители Ростовской области на-

строены по отношению к бедным как социальной категории довольно

нейтрально, в том числе по сравнению с россиянами. С одной стороны,

это может показаться симптомом черствости, с другой – это можно рассу-

дить как то, что для жителей Дона не так важно, какой доход у человека. В

общем случае, на наш взгляд, это должно свидетельствовать, все-таки, о

меньшем социальном расслоении в регионе, и приближенности средних

доходов, наиболее распространенного образа жизни к приемлемым для

региона стандартам.


18

55

1

28

8

3

0

6

36

2

36

16

2

1

7

0 10 20 30 40 50 60

Не лучше и не хуже, чем ко всем остальным

С подозрением, неприязнью

С сочувствием

С чувством жалости

С уважением

С презрением

С чувством безразличия

Ростовская область Россия в целом

Рис. 2. Распределение ответов на вопрос:

«Как Вы относитесь к людям, которые обеднели за последние годы?»

(в % к числу опрошенных)

Что же касается численных значений, то мы видим, что если в Рос-

сии всего 36% указали, что они относятся к бедным, так же как и к другим

гражданам, то в Ростовской области этот показатель составил 55%. Обра-

тим при этом внимание, что тех, кто относится к бедным именно безраз-

лично, безучастно – и в регионе, и в России примерно одинаковое количе-

ство – 6–7%. Также наблюдается одинаковый уровень тех, кто относится к

бедным с презрением – по 1–2%. А вот тех, кто относится к бедным с со-

чувствием или даже чувством жалости в Ростовской области заметно

меньше по сравнению со страной в целом, причиной тому – как раз-таки

более нейтральное, терпимое отношение к бедным, без чванливости и

ханжества.

На рис. 3 приведены данные, которые дополняют мнение основно-

го массива о бедных, поскольку здесь содержится информация о том, как

часто бедные сами испытывают чувства стыда или неловкости из-за сво-

его положения. Видно, что в целом бедность в психологическом отноше-

нии оказывает довольно выраженное фрустрирующее воздействие. Лишь

30% тех, кто считает себя бедными, никогда не испытывали чувства стыда

за свое положение, в то время как 25% испытывают его довольно часто, а

оставшиеся 45% – редко.

В отличие от распределения по России, ответы жителей Ростовской

области не выделяют сильно какие-либо варианты ответов, все причины

расцениваются как более или менее одинаково значимые. Здесь имеется

целая группа ответов, получивших близкий рейтинг: 1) длительная безра-

ботица (29%), 2) недостаточность государственной помощи бедным

(26%), 3) семейные неурядицы (24%), 4) низкий уровень жизни родителей

(24%), 5) болезнь, инвалидность (23%) и 6) плохое образование (26%).


19

25

45

30

0 10 20 30 40 50

Да, часто

Да, редко

Никогда, хотя живу за чертой

бедности


«Если Вы считаете, что живете за чертой бедности или даже в нищете,

то приходилось ли Вам испытывать чувство неловкости, стыда, связанное с тем,

что Вы являетесь бедным?» (в % от категории)

Наконец, среди бедных жителей области лидирующей позицией,

прогнозируемо, является вариант ответа «недостаточность государствен-

ных пособий по социальному обеспечению» (39%). На втором месте –

«низкие зарплаты на предприятии, задержка пенсий» (34%). На третьем –

«проживание в бедном регионе» (32%). Близко к этой позиции еще две – у

которых по 31% – «болезнь и инвалидность» и «плохое образование, низ-

кая квалификация». Наконец, 27% винят в бедности низкий уровень жиз-

ни родителей.

Таким образом, мы видим, что во всех трех случаях тенденции раз-

ные. Среди общероссийских оценок имеется четко выраженная лидирую-

щая ответов, которые классифицируют бедность как явление, обусловлен-

ное социально-дезадаптивными качествами самих бедных. Здесь нет наме-

ков ни на структурные причины (длительная безработица в данном случае

не может рассматриваться в качестве таковой, поскольку уровень зарегист-

рированной и расчетной безработицы в России довольно низкий), ни на не-

достаточно активную социальную политику со стороны государства.

Среди жителей Ростовской области преобладает совсем иной под-

ход, который и объясняет различия в ценностном отношении к бедности.

В целом, жители региона объясняют бедность уже структурными и ин-

ституциональными противоречиями: безработица, социальная политика,

семейные сложности. Очевидно, что жители региона в меньшей степени

обвиняют самих бедных. Среди бедных же слоев Ростовской области эта

тенденция еще более усиливается. Основными причинами своего бедст-

венного положения эти люди видят плохую социальную политику, низкий

уровень развития экономики в регионе.

Иными словами мы имеем дело с тремя моделями формирования

оценок явления бедности. Первый тип, характерный для России в целом,

можно назвать стигматизирующим, второй, который в целом характерен

для Ростовской области как индустриально-аграрного южнороссийского

региона со средней степенью экономического развития, можно назвать


20

нейтрально-сочувствующий. Наконец, то, как структурируются оценки

среди самих бедных наводит на мысль о патерналистских и иждивенче-

ских их корнях, а также о том, что люди, попадающие в категорию бед-

ных, находятся действительно в депривированном состоянии, обладают

минимальным человеческим капиталом, который не позволяет им выйти

дальше, чем за границы рассуждений «во всем виновато государство, это

у нас экономика такая, регион слаборазвитый».

В развитие идеи о том, что понятие бедности в России все более

приобретает стигматизирующий характер, рассмотрим распределения от-

ветов на вопрос о том, есть ли такие качества и черты, которые для бед-

ных более характерны, чем для других слоев населения. Оценка распро-

страненности пьянства среди бедных в Ростовской области практически

совпадает с общероссийской оценкой. По общероссийскому массиву 78%

из категории небедных указали на то, что алкоголизм характерен для бед-

ных, среди же самих бедных с этим согласились 74–75%. По остальным

пунктам в силу различной методики (по которой задавался вопрос) полу-

чены сильно расходящиеся частоты. И тем не менее можно отметить, что

употребление наркотиков закрепляется в общественном мнении как ха-

рактерная черта людей с невысоким материальным положением. В обще-

российском массиве этот признак вообще стоит на первом месте. Еще од-

на позиция, которая ассоциируется с бедными, – это плохое отношение к

детям, еще одна – занятие проституцией. Следует отметить, что злоупот-

ребление абортами в общероссийском массиве заняло последнее место как

черта бедных, в ростовском регионе эта оценка находится на грани попу-

лярности с приписыванием проституции.

Динамика бедности и социального неравенства в регионе

Понятие бедности в обществе постоянно изменяется, поскольку

экономика так или иначе развивается, появляются новые товарные ниши,

которые раньше либо не существовали вообще, либо были недоступны,

новые виды услуг. Исключение из потребления данных видов товаров и

услуг сегодня воспринимается уже как проявление бедности, хотя раньше

не воспринималось в качестве такого критерия. Если обратиться к само-

оценке населения – к какой категории обеспеченности оно себя относит

(рис. 4), то становится очевидно, что бедным быть непопулярно и обидно.

В данном случае к бедным себя отнесли только 4% опрошенных, в

то время как 33% назвали себя низкообеспеченными материально. Это в

определенной степени деликатная трактовка социального неравенства.

Большая же часть опрошенных относят себя к среднеобеспеченным мате-

риально (61%). Необходимо отметить, что формулировка «низко обеспе-

ченные» – это фактически завуалирование бедности из-за нежелания ото-

ждествления с исключаемой категорией, поскольку при ответах на другие


21

2

61

33

3

1

0 10 20 30 40 50 60 70

К материально

высокообеспеченным


среднеобеспеченным


низкообеспеченным

К тем, кто живет за

чертой бедности

К тем, кто живет в

глубокой нищете


«К какой части населения страны по уровню материальной обеспеченности

Вы себя относите?» (в % к числу орошенных)

вопросы высвечивается другая доля бедных. Для Ростовской области она

сегодня составляет от 12 до 18%, что в целом является достаточно непло-

хим результатом (такой диапазон вытекает из соотнесения ответов на ряд

исключающих вопросов, где содержится пункт «к бедным себя не отно-

шу»). С другой стороны, вопрос на оценку распространенности бедных

среди друзей и знакомых респондентов дает больший показатель (рис. 5).

35

27

38

0 10 20 30 40 50

Есть, одна или две семьи

Есть, три или более семьи

Нет

Рис. 5. Распределение ответов на вопрос: «Есть ли среди людей

из Вашего ближайшего окружения (родственники, знакомые, соседи, друзья) те,

кого Вы могли бы назвать живущими в состоянии бедности?" (в % к числу орошенных)

Как видим, лишь 38% опрошенных указали на то, что среди их ок-

ружения нет бедных семей. Это не означает, разумеется то, что 60% явля-

ются бедными, а означает, что 60% опрошенных так или иначе сталкива-

лись с домохозяйствами, которые считают бедными. Даже при такой ин-

терпретации, очевидно, это расхождение с самооценкой очень большое,

что свидетельствует об амбивалентном характере восприятия бедности

как социального и личного явления.


22

Данные рис. 6 показывают, что те, кто считает себя бедными, по-

разному определяют период, в течение которого они находятся в этом со-

стоянии. Большинство бедных указывает, что их состояние носит затяж-

ной характер – 40% указали, что они находятся в состоянии бедности бо-

лее 5 лет. Еще около четверти бедных указали, что находятся в бедности

от 3 до 5 лет. По 1/5 опрошенных находятся в состоянии бедности до 1 го-

да и в течение 1–3 лет. Напомним, что в общероссийском исследовании

был сделан вывод о том, что критической чертой для консервации бедно-

сти является период 3 года.

19

19

26

40

0 10 20 30 40 50

Не более одного года

1–3 года

3–5 лет

Более пяти лет

Рис. 6. Распределение ответов на вопрос: «Если Вы считаете,

что живете за чертой бедности или даже в нищете, то в течение какого

периода времени Вы находитесь в этом состоянии?» (в % от категории)

В анкете был предусмотрен вопрос о том, какую часть дохода населе-

ние тратит на еду и жилищно-коммунальные услуги. Напомним, что это ба-

зовые статьи затрат, которые отсекают часть доходов домохозяйств от той

части, что может быть использована на накопление или престижное потреб-

ление. Из рис. 7 видно, что расходы на питание представляются для населе-

ния гораздо более серьезной статьей расходов. В целом почти для 60% оп-

рошенных расходы на питание составляют до половины их совокупных за-

трат. Для этой же части населения затраты на коммунальные услуги состав-

ляют до 30% затрат. Именно в этой пропорции лежит ответ на вопрос о том,

почему такое большое количество людей указало, что их знакомые или род-

ственники могут быть отнесены к бедным – потому что значительная часть

доходов таких домохозяйств уходит на оплату услуг ЖКХ и продуктов пита-

ния. Они себе могут обеспечить комфортное проживание и качественное пи-

тание, но свободных денежных средств практически не остается – или оста-

ется на уровне 10–25% от дохода. Но на эти средства еще нужно купить оде-

жду, оплатить расходы на транспорт, медицинскую помощь и т.п.

На наш взгляд, данная диаграмма хорошо иллюстрирует и обрат-

ную сторону бедности. Если описанный выше тип можно охарактеризо-

вать не как бедность в чистом виде, а как ситуацию социальной уязвимо-

сти, то те 10–15%, для которых затраты на еду и услуги ЖКХ составляют

в совокупности почти 100% (а то и больше, если домохозяйство вынужде-

но занимать) дохода, – и есть горизонт бедности в регионе.


23

11

30

42

15

2

29

43

23

5

1

0 10 20 30 40 50

До 15

От 15 до 25

От 25 до 50

От 50 до 75

Более 75

На продукты питания На коммунальные услуги

Рис. 7. Распределение ответов на вопрос: «Скажите, пожалуйста, какую,

примерно часть (в %) Вашего семейного дохода Вы тратите на продукты питания

и коммунальные услуги?" (в % к числу орошенных)

В этой связи показательны ответы на вопрос о различиях в жизни

богатых и бедных в современной России. Как для страны в целом, так и

для Ростовской области наиболее важным критерием, по которому разли-

чается жизнь богатых и бедных – это качество питания. Далее идет каче-

ство одежды, которую люди могут себе позволить, возможность не

брать кредиты на покупку нужных вещей, качество занимаемой жилой

площади и доступность качественной медицины (рис. 8).

Вопрос о том, почему качество питания играет столь важную роль

в сознании населения, является непростым, несмотря на кажущуюся про-

стоту. Дело в том, что еда и одежда – это не только самые важные статьи

расходов, но и самые важные статьи экономии: суммы денежных средств,

которые тратятся на питание и одежду, могут значительно варьироваться

в зависимости от того, что за продукты и одежду каких марок приобретает

человек.

Можно также обратить внимание на отличия распределений по Рос-

товской области и по России в целом. Для жителей региона достаточно важ-

ным критерием бедности является качество занимаемого жилья. Этот пара-

метр набрал ненамного меньшую долю, нежели качество питания – 60% и

63% соответственно. Еще одним заметным отличием является отношение

жителей Ростовской области к такой позиции, как возможность дать каче-

ственное образование своим детям. Если в целом по России этот пункт от-

метили только 35%, то в регионе – на 10 п.п. больше. А вот такой признак,

как качество одежды и обуви, хотя и рассматривается как важный, но все же

он несколько менее важен для дончан, чем для россиян (49% против 58%).


24

63

49

50

60

47

40

45

26

11

20

16

9

3

73

58

51

47

44

32

35

29

15

16

16

10

2

0 10 20 30 40 50 60 70 80

Характером питания

Доступностью приобретения или

качеством одежды и обуви

Возможностью удовлетворения

первоочередных нужд без долгов

Качеством занимаемого жилья

Доступностью и уровнем медицинского

обслуживания и необходимых лекарств

Возможностями проведения досуга,

отпуска

Возможностями получения хорошего

образования, включая дополнительные

Возможностью для детей добиться в

жизни того же, что и большинство их

Возможностью иметь интересную работу

Доступностью культурной жизни

(посещение театров, кино, клубов,

Отношением к ним окружающих

Большей незащищённостью от

физического насилия и посягательств на

Возможностью активно участвовать в

общественной и политической жизни

Ростовская область Россия в целом

Рис. 8. Распределение ответов на вопрос: «А чем главным, по Вашему мнению,

в настоящее время в России жизнь бедных семей отличается

от жизни всех остальных?» (в % к числу опрошенных)

На рис. 9 приведены распределения ответов на вопрос о том, как

респонденты оценивают качество и уровень своей жизни в различных ас-

пектах: питание, одежду, материальную обеспеченность и т.д. Вопрос о

степени материальной обеспеченности населения в целом, иллюстрирует

модель, предложенную выше, – основная часть населения имеет доста-

точно неплохой уровень потребления, удовлетворительный, но он являет-

ся достаточно нестабильным из-за низких возможностей к сбережению.

Такая модель для сохранения текущего уровня потребления или

для его хотя бы небольшого расширения заставляет людей довольно ин-

тенсивно работать. Как результат, одна из самых значимых для населения


25

29

55

44

42

44

40

38

44

50

39

47

56

43

51

50

43

48

43

39

43

57

48

16

2

5

8

13

12

19

17

7

4

5

0 10 20 30 40 50 60

Материально обеспечены

Питаетесь

Одеваетесь

Состояние здоровья

Жилищные условия

Возможности проведения досуга

Возможность отдыха в период

отпуска

Возможность получения образования

и знаний, которые Вам необходимы

Место, регион, в котором Вы живете

Ваше положение, статус в обществе

Жизнь в целом складывается

Хорошо Удовлетворительно Плохо


«Как Вы в целом оцениваете свое положение сегодня?» (в % к числу орошенных)

проблем – это возможность отдыха во время отпуска. Это одна из тех по-

зиций, где доля респондентов, поставивших отметку «хорошо» – ниже,

чем доля респондентов, поставивших «удовлетворительно». Уровень не-

удовлетворенности населения этим аспектом жизни достигает почти 20%.

Относительно высокий уровень неудовлетворенности также фиксируется

в отношении возможностей для получения образования и знаний, которые

бы обеспечили хорошее социальное положение и карьеру.

Таким образом, в целом мы имеем положительную динамику в

плане преодоления бедности, но в силу структурных особенностей эконо-

мики рост благосостояния граждан дается высокой ценой и является, по

ощущению граждан, неустойчивым.


26

С одной стороны, население отмечает, что страна добилась за по-

следние годы больших успехов в борьбе с невыплатами заработной платы,

а также в целом, с точки зрения повышения уровня жизни. С другой сто-

роны, население осознает необходимость модернизации экономики, уст-

ранения ее структурных противоречий, одним из которых является ла-

тентная безработица (включая занятие людьми низкоэффективных рабо-

чих мест, которые по сути не нужны стране и субсидируются государст-

вом). Самый же критический взгляд у респондентов наблюдается в отно-

шении борьбы с бедностью – лишь 19% опрошенных согласны с тем, что

за последние годы страна добилась успехов в борьбе с этим социальным

явлением. Более половины опрошенных указали, что ситуация с бедно-

стью никак не улучшилась за последние годы, но самое главное – почти

треть опрошенных полагают, что она даже ухудшилась. Таким образом,

можно констатировать, что бедность остается одним из главных струк-

турных противоречий российского общества. В этих условиях имеющий-

ся у большинства населения социальный и человеческий капитал не позво-

ляет перейти на модель устойчивого расширенного потребления.

Само явление бедности, хотя и сокращает свои масштабы, но вос-

принимается обществом достаточно остро. Снижение масштабов бедности

в абсолютном и относительном измерении сопровождается консервацией

рисковой модели потребления: с тяжелой долговой нагрузкой, режимом

труда и отдыха и т.п. То, что личные усилия приносят эффект и повышают

уровень жизни индивида, способствует изменению отношения к бедности

как к социальной проблеме: в целом в России она начинает воспринимать-

ся как следствие индивидуальной дезадаптированности, лени и других по-

роков, т.е. стигматизируется. Однако на региональном уровне отношение

общества к бедным не такое категоричное. Опасность кроется при перехо-

де на третий уровень интерпретации бедности – самими бедными. Данные

свидетельствуют, что в этой оценке превалируют патерналистские и иж-

дивенческие акценты: виновато государство, я живу в плохом регионе и

т.п. Однако это говорит не только о том, что бедные – иждивенцы, скорее

это говорит о том, что данная категория населения обладает минимальным

человеческим и социальным капиталом, который невозможно в условиях

текущей экономики конвертировать в приемлемый уровень жизни. В этих

условиях многолетнее воспроизводство бедности объективно вводит на-

селение в депривативное состояние.

Социальное неравенство и социальная мобильность

В Ростовской области в целом наблюдается тенденция восходящей

межгенерационной мобильности среди тех, кто идентифицирует себя с

бедными слоями населения. Что касается изменения своего социального

положения по сравнению с родительской семьей, то пусть незначительно,


27

но улучшение свое положения отметили 14% опрошенных, в то время как

ретроспективно свою семью поставили на нижние позиции социума 21%

респондентов. Также можно отметить тенденцию к нисходящей межгене-

рационной мобильности населения самопрезентирующих себя как бога-

тые: сейчас доля тех, кто воспринимает себя богатыми составляет 10%, в

то время как доля таких родительских семей, по мнению респондентов,

составляла 14%.

Отличие Ростовской области от России в целом заключается в том,

что если по России фиксируется массовое межгенерационное воспроиз-

водство бедности, то по Ростовской области оснований для такого выво-

да нет. Также нельзя сказать о том, что для ростовского региона, в отли-

чие от российского общества в целом, характерно формирование особого

типа идентичности – идентичности социальных низов. Бедность несо-

мненно воспроизводится, но данные распределения позволяют сделать

вывод о том, что социальные лифты на территории Ростовской области

функционируют в обоих направлениях, хотя защитных функций больше у

представителей высших слоев населения, что конечно же обусловлено на-

личием у них социальных ресурсов, позволяющих чувствовать себя более

уверенно.

Уверенность – это одна из субъективных характеристик, объекти-

вированная имеющимися социальными ресурсами, которая может спрог-

нозировать ожидаемую социальную мобильность. Так 45% респондентов

в течение года с долей социального оптимизма ожидают восходящую эко-

номическую мобильность, так как думают, что их материальное положе-

ние должно улучшиться. Социальный пессимизм в ожидании нисходящей

экономической мобильности характерен для 11% жителей области, так

как думают, что их материальное положение скорее ухудшится, чем

улучшится. А 42% опрошенных ростовского региона считают, что их ма-

териальное положение останется без изменений, что под собой может

иметь двоякую основу, как конструктивную стабильность, так и деструк-

тивную безвыходность.

Для улучшения своего материального положения 23% работают по

совместительству в нескольких местах на постоянной основе, 21% – ис-

пользует любую возможность разовых и временных приработков, 19% оп-

рошенных берут сверхурочную работу или совместительство по основно-

му месту работы. Можно сказать, что доминирует ориентация на само-

стоятельное решении материальных проблем и конструктивная практика

использования своих профессиональных ресурсов. Такие же деструктив-

ные социальные практики, как распродажа накопленного имущества, по-

мощь со стороны и заем денег характерен для 1% : 4% : 9% опрошенных

жителей области. Примечателен факт, что лидирующую позицию занима-

ет высказывание «ничего не предпринимаем, так как в этом нет необхо-


28

димости», такое отношение к улучшению своего материального положе-

ния характерно для 24% респондентов ростовского региона.

На сегодняшний день 4% опрошенных плохо оценивают свое по-

ложение и статус в обществе, 56% оценивают его удовлетворительно и

39% респондентов оценивают его хорошо. Разрыв достаточно большой,

что актуализирует необходимость выявления тех способов, которые могут

помочь изменить социальное положение в лучшую сторону. В выборе

способов достижения благополучного положения жители Ростовской об-

ласти поддерживают россиян: тройка лидеров (упорно трудится 91%, са-

мому иметь хорошее образование 90%, нужные знакомства 85%) в рос-

товском регионе соответствует общероссийским масштабам (88% : 90% :

88%). Второй блок включает в себя такие факторы, как честолюбие, поли-

тические связи, происходить из богатой семьи и иметь образованных ро-

дителей (37%, 18%, 18% и 16% соответственно). В отношении с фактора-

ми, которые не в состоянии помочь улучшению положения, также фикси-

руется единодушие между жителями области и россиянами: вероиспове-

дание человека 60% и 48%, пол 50% и 37%, место, откуда человек родом,

41% и 31% соответственно.

Еще несколько лет назад характер рыночных реформ способство-

вал распространению в общественном сознании мнения о том, что ни

труд, ни уровень образования, ни профессия, ни степень интеллекта не

являются источником жизненного успеха (социальное значение имеют

скорее родственные и дружественные связи, семейное богатство и опреде-

ленная степень цинизма), а бедность – это структурная болезнь демокра-

тического общества и рыночной экономики. Несмотря на то что связи как

разновидность социального капитала несколько ослабила свои позиции,

ресурс доверия к социальным сетям все же высок. Так, по мнению жите-

лей Ростовской области, знакомые, родственники и друзья могут помочь в

устройстве на хорошую работу, устройстве детей в хорошую школу, при

поступлении в хороший вуз и могут способствовать при продвижении по

карьерной лестнице.

Шансы социальной мобильности определяются возможностью дос-

тупа к тем или иным каналам мобильности. Поэтому население Ростов-

ской области болезненно воспринимает следующие существующие нера-

венства в обществе: 31% отметили неравенство в доступе к хорошим ра-

бочим местам, неравенство в доходах важно для 30%, неравенство в дос-

тупе к образованию – 25%, неравенство в возможностях для детей из раз-

ных слоев общества фиксирует 21% опрошенных. Одним из основных ка-

налов социальной мобильности является образование, это старт, который

определяет перспективы и траекторию будущей жизни. Поэтому 70% рес-

пондентов считают, что главным в воспитании детей в современных усло-

виях является хорошее образование. Именно поэтому 37% считают со-


29

вершенно несправедливым то, что люди с высокими доходами могут дать

своим детям лучшее образование, чем люди с низкими доходами. Аполо-

гетами дискриминации в получении лучшего образования выступают

только 8% опрошенных. Вопрос о доступности лучшего образования при-

обретает актуальность ввиду того, что речь идет о перспективах социаль-

ной мобильности не только нынешнего, но и последующего поколения.

Такая ситуация позволяет говорить о том, что образование как канал со-

циальной мобильности в будущем будет носить эксклюзивный характер, а

значит, возможности изменения аскриптивного статуса будут ограничен-

ными, недоступными для большинства. Несмотря на это, родители с оп-

тимизмом смотрят на жизненные перспективы своих детей: 57% считают,

что их дети добьются большего, 6% – добьются того же; по мнению 0%

опрошенных их дети добьются меньшего, а 31% затруднились сказать, что

ждет их детей.

Распределение ответов дает возможность предположить, что роди-

тели видят своих детей в тех профессиональных сферах, где в первую

очередь востребован человеческий капитал. Таким образом, несмотря на

то что в последнее время социологами фиксируется закрытие социальных

лифтов, в Ростовской области еще сохранилась возможность изменить

свое социальное положение. Исследование позволило зафиксировать на-

личие межгенерацинной восходящей мобильности и отсутствие характер-

ного для российского общества в целом особого типа идентичности –

идентичности социальных низов. Образование в массовом сознании до

сих пор остается одним из актуальных каналов социальной мобильности,

но начинает отмечаться неравный доступ к нему вообще и лучшему обра-

зованию, в частности, что позволяет предположить в будущем труднодос-

тупность его как массового канала мобильности. Жители области осозна-

ют, что добиться успеха может им помочь упорный труд, в результате че-

го они готовы постоянно расширять профессиональные знания и навыки

для увеличения потенциала человеческого капитала. Но, несмотря на та-

кую установку, социальный капитал в виде связей социальных сетей, сою

актуальность не потерял, и в случае необходимости, неформальные ресур-

сы могут быть востребованы для улучшения социального положения.

Особо следует заметить, что жители области с оптимизмом смотрят на

перспективы восходящей социальной мобильности своих детей, что опре-

деляет набор качеств, которые необходимо воспитывать у подрастающего

поколения.

Заключение

Вопрос о причинах бедности как социального явления позволяет

дифференцировать три модели оценок: а) стигматизирующая, б) ней-

трально-сочувствующая и в) патерналитсткая. Среди общероссийских


30

оценок имеется четко выраженная лидирующая группа, ответы которой

классифицируют бедность как явление, обусловленное социально-дез-

адаптивными качествами самих бедных. Среди жителей Ростовской об-

ласти преобладает совсем иной подход, который и объясняет различия в

ценностном отношении к бедности. В целом жители региона объясняют

бедность уже структурными и институциональными противоречиями:

безработица, социальная политика, семейные сложности. Среди бедных

же слоев Ростовской области эта тенденция еще более усиливается. Ос-

новными причинами своего бедственного положения эти люди видят

плохую социальную политику, низкий уровень развития экономики в ре-

гионе.

Несмотря на такую градацию оценок, в Ростовской области наблю-

дается в целом больший уровень толерантности по отношению к богатым

и меньший уровень толерантности по отношению к бедным (или можно

сказать, что люди к ним относятся более индифферентно). В общем слу-

чае это должно свидетельствовать, все-таки, о меньшем социальном рас-

слоении в регионе и приближенности средних доходов, наиболее распро-

страненного образа жизни к приемлемым для региона стандартам.

Распространенность бедности как социального явления в регионе

можно оценить в долю от 12 до 18% населения, что в целом является дос-

таточно неплохим результатом. Большая же часть населения относит себя

к материально среднеобеспеченным (60%). С другой стороны, вопрос на

оценку распространенности бедных среди друзей и знакомых респонден-

тов дает еще больший показатель – лишь 38% опрошенных указали на то,

что среди их окружения нет бедных семей. Эта цифра говорит не о мас-

штабах явления, а об условной частоте контакта «бедных» и респонден-

тов. И тем не менее, она фиксирует амбивалентный характер восприятия

бедности как социального и личного явления.

Для увеличения семейного дохода жители Ростовской области

охотно используют дополнительные возможности заработка. В основном,

как и по России в целом, речь идет о работе по совместительству на по-

стоянной основе или сверхурочной работе. Сельское население в полной

мере использует стратегию самообеспечения продуктами питания. Доста-

точно распространенной является стратегия временных и разовых зара-

ботков. Опрос показывает, что население в целом не хотело бы использо-

вать заемные деньги; более предпочтительным вариантом считается найти

дополнительный доход, нежели занимать деньги или просить помощи.

В отличие от среднестатистических россиян, жители южного ре-

гиона в большей степени ориентированы на обретение интересной рабо-

ты, дающей человеку шанс реализоваться и применить на практике

имеющиеся способности. Как хорошую ситуацию на работе оценивают

38% жителей Ростовской области (33% россиян), удовлетворительную –


31

51%, плохую – 10% (57% и 9% соответственно). Большинство респонден-

тов работает стандартную рабочую неделю. Относительная устойчивость

рынка труда Ростовской области и в целом социальных условий для бед-

ных слоев населения подтверждается тем, что большинство респондентов

(81%) не оказывались в критической ситуации, когда бы они нигде не ра-

ботали и не учились больше трех месяцев подряд. Причина такого поло-

жения в основном в направленности политики властей, акцентированной

на сохранение рабочих мест любой ценой. Это создает давление на биз-

нес, но обеспечивает некоторую стабильность для самих работников, от-

носящихся к категории бедных.

Понимая, что причиной бедности в России выступает также плохое

образование, низкая квалификация, родители главным в воспитании детей

в современных условиях считают «дать хорошее образование» (70%), и

только потом, за необходимостью привить организованность, самодисци-

плину и трудолюбие (46%). С другой стороны, возможно именно поэтому

37% считают совершенно несправедливым то, что люди с высокими дохо-

дами могут дать своим детям лучшее образование, чем люди с низкими

доходами. С этими воспитательными установками коррелирует и мнение

опрошенных об условиях достижения жизненного успеха и благополучно-

го положения в обществе: умение трудиться и иметь хорошее образование

были названы важнейшими среди них. Высоко также оценены такие пози-

ции, как «иметь нужные связи» и «быть честолюбивым».

Наличие безработных и инвалидов в составе домохозяйств значи-

тельно повышает для россиян вероятность попадания в число бедных, так

как помимо фактора иждивенческой нагрузки дополнительной статьей

расхода для уровня жизни данных групп населения значимыми оказыва-

ются различные виды вынужденных расходов на медицинское обслужи-

вание и лекарства. И хотя эти дополнительные расходы не учитываются в

России при расчете прожиточного минимума, они существенно влияют на

реальный уровень жизни семьи и ее социальное и физическое самочувст-

вие, что немаловажно для благополучия семьи и общества.

По мнению респондентов, жизненные возможности богатых и бед-

ных существенно различаются. Даже не касаясь неизбежных разрывов в

потребительских стандартах и предпочтениях, респонденты обращают

внимание на доступ к системе образования, здравоохранения и судебной

системе. Как показало исследование, доступ к медицинским услугам в

России является серьезной проблемой для многих жителей Ростовской

области: на индивидуальном уровне неравенство доступа к медицинской

помощи оказалось самым болезненным типом из существующих в совре-

менной России типов неравенств, в то время как для общества в целом са-

мым болезненным типом неравенства был признан тип «неравенство до-

ходов».


32

Примечания

1. Волков Ю.Г., Черноус В.В., Се-

риков А.В., Барков Ф.А., Гвинтов-

кин А.Н., Барбашин М.Ю., Ростовская

область: двадцать лет реформ глазами

жителей // Гуманитарий Юга России.

2012. № 1.

2. Волков Ю.Г., Барбашин М.Ю.,

Барков Ф.А, Верещагина А.В., Посухо-

ва О.Ю., Сериков А.В., Черноус В.В.

О чем мечтают жители Ростовской

области. Краткие результаты социоло-

гического исследования // Гуманита-

рий Юга России. 2012. № 3.

3. Бедность и неравенства в со-

временной России: 10 лет спустя.

Аналитический доклад ИС РАН. М.,

2013.

Annotation

1. Volkov Y.G., Chernous V.V.,

Serikov A.V., Barkov F.A.,

Gvintovkin A.N., Barbashin M.Y. Rostov

region: twenty years of reform through

the eyes of residents // Humanities of the

South of Russia. 2012. № 1.

2. Volkov Y.G., Barbashin M.Y.,

Barkov F.A., Vereshchagina A.V.,

Posuhova O.Y., Serikov A.V., Chernous

V.V. What dream of residents of Rostov

region. Brief results of the survey // Hu-

manities of the South of Russia. 2012.

№ 3.

3. Poverty and inequality in modern

Russia: 10 years later. Analytical report

IS RAS. M., 2013.


33

УДК 323

А.В. Понеделков, А.М. Старостин, Л.Г. Швец

СОВРЕМЕННАЯ ЭЛИТОЛОГИЯ: КОГНИТИВНЫЙ ДИСКУРС

В статье проводится когнитивный

анализ такого нового междисципли-

нарного научного направления, как

элитология. Выделены основные ког-

нитивные ее уровни: философско-

парадигмальный, доктринальный,

прикладной. Обсуждается новый для

постнеклассической методологии ас-

пект – экспериенциальный. Освещены

основные результаты элитологических

исследований, полученные в рамках

ростовской научно-элитологической

школы в результате теоретических и

эмпирических исследований (включая

панельные замеры) в течение 20 по-

следних лет.

Ключевые слова: элитология, когни-

тивный подход, элитологическая па-

радигма, протоэлитное сообщество,

экспериенциальный подход, методоло-

гическая референтность.

A.V. Ponedelkov, A.M. Starostin, L.G. Shvets

MODERN ELITOLOGY: THE COGNITIVE

DISCOURSE

The article deals with the cognitive anal-

ysis of such a new disciplinary area as

elitology. The article reveals its main

cognitive levels: philosophical and para-

digmatic, doctrinal, applied. It discusses

a new aspect for post neoclassical meth-

odology – experiential one. The article

illustrates the main findings of

elitological studies, which were achieved

within Rostov scientific School of

elitology as a result of theoretical and

empirical studies (including panel meas-

urements) during the last twenty years.

Key words: elitology, cognitive ap-

proach, elitological paradigm, experien-

tial approach, methodological reference.

А.В. Понеделков

доктор политических наук, профессор, За-служенный деятель науки РФ, заместитель

A.V. Ponedelkov

Doctor of Political Sciences, Professor, Hon-ored Worker of Science, Deputy Director of


34

директора Южно-Российского институтa Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ (г. Ростов-на-Дону) E-mail: [email protected] А.М. Старостин

доктор политических наук, профессор, за-меститель директора Южно-Российского институтa Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации (г. Рос-тов-на-Дону) E-mail: [email protected] Л.Г. Швец

доктор политических наук, профессор ка-федры государственного и муниципально-го управления Южно-Российского институ-та Российской академии народного хозяй-ства и государственной службы при Пре-зиденте Российской Федерации (г. Ростов-на-Дону) E-mail:[email protected] © Понеделков А.В., Старостин А.М., Швец Л.Г., 2013

the South-Russian Institute of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (Rostov-on-Don) E-mail: [email protected] A.M. Starostin

Doctor of Political Sciences, Professor, Deputy Director of the South-Russian Institute of the Russian Presidential Academy of Na-tional Economy and Public Administration (Rostov-on-Don) E-mail: [email protected] L.G. Shvets

Doctor of Political Sciences, Professor of De-partment of State and Municipal Management of South-Russian Institute of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (Rostov-on-Don) E-mail:[email protected] © Ponedelkov A.V., Starostin A.M., Shvets L.G., 2013

В современном глобализирующемся мире и научном познании бы-

стро растет интерес к элитам. Прежде всего, к политическим, администра-

тивным, бизнес-элитам, интеллектуальным, военным, элитному слою

СМИ и элитам новых, нарождающихся креативно-инновационных облас-

тей деятельности.

Данный интерес, как и любое современное серьезное намерение и

предприятие выражается прежде всего в научном и, шире говоря, анали-

тическом дискурсе: появились и быстро развиваются элитологические ис-

следования в политологии, социологии, психологии и других отраслях

знания. Что позволяет также утверждать, что и сами элитологические ис-

следования не только включены в процесс научно-предметной дифферен-

циации, но в них наметились и интеграционные течения. Это позволило

нам прийти к утверждению, что «комплексной научной дисциплиной, все

более претендующей на самостоятельный статус, является элитология» [1,

c. 217–218].

В дальнейшем развитии элитологии важное место отводится когни-

тивному дискурсу – сборке целостной модели элитологии, включающей

основные ее когнитивные уровни и аспекты: парадигмально-

философский, доктринальный, прикладной, экспериенциальный. Проана-

лизируем их вкратце.


35

Философско-парадигмальный уровень. Философия элитологии,

определяя ее в первом приближении, это социально-когнитивная область,

основывающаяся на принципах приоритетного направляющего воздейст-

вия на процессы изменений социального бытия со стороны «продвину-

тых», выделяющихся интеллектуальными и волевыми качествами соци-

альных групп-элит (сильная формулировка). Либо – это принцип возмож-

ности влияния на усложняющееся социальное развитие, в перспективе все

усиливающееся, элитных групп, опирающихся на осознанно развиваемые

и культивируемые, усложняющиеся духовные практики (социальная де-

миургия при посредстве социальной цефализации).

Анализ данной социально-гуманитарной позиции, философской по

звучанию, опирается на предпосылки элитистской или элитологической

парадигмы, контуры которой уже просматриваются в ряде областей соци-

ально-гуманитарного знания (политологии [2, c. 258–266], социологии,

истории, психологии).

Методологическая база элитологической парадигмы связана с из-

вестной в политической и социальной философии оппозицией элитарного

и эгалитарного начал.

Дилемма «элитизм-эгалитаризм» является основополагающей для

философии и обществознания. Их противостояние прослеживается на

протяжении многих веков в истории философской мысли и общественно-

го сознания. Эгалитаризм исходит из идеи равенства имущественного по-

ложения, социальных возможностей или результатов деятельности. Эга-

литаризмом пронизано христианское вероучение. Светский эгалитаризм

получил широкое распространение, начиная с буржуазных революций

(Г. Бабеф, Ж.-Ж. Руссо и др.). Не случайно Ницше не видел большой раз-

ницы между идеологией французской революции и социализмом, с одной

стороны, и христианством – с другой, которые он считал тождественными

по духу и пронизанными «рабской моралью».

Эгалитаризм находит свое обоснование, выделяя антропологиче-

ские, ценностно-гуманистические, этические, экологические и иные осно-

вания. В них включены такие параметры человеческого (индивидуального

и социального) бытия, как альтруизм и забота о ближнем, идентификация

с другими, солидарность и склонность к общежитию в составе крупных

социальных организаций, неустойчивость конфликтующих крупных соци-

альных организаций и др. Влияние разных форм эгалитаризма приводило

к утверждению различных форм демократического устройства и системы

демократических ценностей. Отступления от этих форм, аристократиза-

ция, в особенности в условиях высокой общественной динамики и массо-

вой социальной стандартизации, приводили к «восстанию масс» и утвер-

ждению эгалитаризма в масштабе целых государств и сообществ госу-

дарств.


36

Элитистские идеи и установки, вплоть до конца XIX в., развива-

лись в рамках социально-философских концепций (Платон, Конфуций,

Т. Карлейль, Ф. Ницше). В конце XIX – начале XX в. начинает формиро-

ваться элитология как научное направление (Г. Моска, В. Парето, Р. Ми-

хельс, П. Сорокин, Н. Бердяев и др.). Элитизм основан на утверждении о

естественном антропологическом, интеллектуальном, социальном нера-

венстве людей и их неизбежном расслоении на группы, среди которых

доминирующая роль, несмотря на действие сдерживающих социальных

механизмов, так или иначе отходит немногочисленной (2–5%) аристокра-

тической (или меритократической) группе, определяющей путем властно-

го воздействия или иных форм воздействия, пути развития общества. На-

личие руководящего или «правящего класса» обусловлено прежде всего

все возрастающей ролью управленческой деятельности в обществе и не-

равными способностями и склонностями (желанием участвовать) различ-

ных людей в этой сфере.

Любая эгалитаристская вспышка в обществе заканчивается элитар-

ным переделом, а «восстание масс» сменяется «восстанием элит» или

«восстанием меньшинств».

Постоянная конкуренция и взаимная дополнительность элитизма и

эгалитаризма побуждают к более глубоким поискам оснований человече-

ской природы и изучению переходных состояний («мягкий элитизм», «ог-

раниченная демократия»). Российская социально-историческая практика

дает для этого обширный материал.

Следует подчеркнуть, что сам элитологический подход сформиро-

вался еще в конце XIX – начале XX в. в острой методологической поле-

мике и оппозиции к марксистской методологии. Да и в первой половине

XX в. он в социально-гуманитарном познании был недостаточно востре-

бован. Эгалитарские и массово-демократические ценности оказывали

мощное мировоззренческое воздействие как на формирование фундамен-

тально-теоретических подходов (конфликтологический, бихейвиорист-

ский, системный и структурно-функциональный), так и приложений к

системе социального управления.

Поворот во второй половине XX в. от «восстания масс» к «восста-

нию меньшинств» [3; 4] произвел методологическую ревизию и на пара-

дигмальном уровне социально-гуманитарного знания, что вновь востребо-

вало элитологический подход и заставило иначе взглянуть на движущие

механизмы всего общества.

Как подчеркивает один из ведущих современных элитологов Д.

Хигли: «Иными словами, можно ожидать, что в последующие годы элиты в

демократиях усвоят более осознанную элитистскую систему взглядов. Для

тех, кто придерживается возвышенного эгалитарного видения демократии,

это неутешительная картина, но я думаю, что она вероятна» [5, c. 31].


37

В этом ключе конечно важно осознание таких компонетов пара-

дигмы, как базовые принципы и регулятивы исследований, фундамен-

тальные концептуальные положения, выводы и следствия, интерпрети-

рующие все стороны политического процесса, а не только связанные не-

посредственно с предметом элитологического познания.

Прежде всего нужно указать на систему принципов элитологии

(социальной и антропологической детерминации элит; цивилизационного

своеобразия элит; циркуляции элит; олигархизации элит и др.), отметив,

что одна из первых попыток их систематизации и обоснования была пред-

принята нами еще в середине 90-х гг. ХХ в. и в последующем развита [6,

c. 17–21; 7, c. 42–46].

Доктринальный уровень элитологии требует отдельного обсужде-

ния, поскольку и достаточно концептуально разнообразен, и теоретически

многослоен. В цитировавшейся выше работе Дж. Хигли обсуждаются

концепты собственно теоретического слоя. Однако следует говорить, в

сопряжении с этим, и о контексте. Прежде всего философском контексте,

в котором содержатся важные, сопряженные с теоретической элитологией

предпосылки и который в последнее время стал быстро развиваться, о чем

речь уже шла выше.

Что касается конкретизации философско-элитологического контек-

ста и его воплощения в конкретный теоретико-элитологический дискурс,

то речь может идти о той или иной коллективной или авторской элитоло-

гической концепции. При обозрении тех из них, которые появились в на-

шей элитологической мысли и получили известность: концепция регио-

нальных элит Санкт-Петербургской и Ростовской научных элитологиче-

ских школ, концепция этнократических элит М.Х. Фарукшина, концепция

социально-управленческих типов взаимодействия элит А.Е. Чириковой и

Н.И. Лапиной, культурно-исторических типов элит О.В. Гаман-

Голутвиной или концепция ценностной обусловленности деятельности

элит А.К. Магомедова, – практически везде просматривается не только

выход в широкий социально-политический контекст, но и достаточно

конкретная характеристика российских политических процессов того или

иного исторического периода. Иными словами мы имеем дело и с кон-

кретно-теоретическими, и с парадигмальными элитологическими конст-

руктами, в совокупности создающими содержательный образ российской

политики, реконструированной с позиций элитологии.

Что касается мировой элитологии и, прежде всего, политической

элитологии, то здесь фигурируют две базовые элитологические доктрины:

иерархическая (Р. Миллс) и полиархическая (Р. Даль).

В российской элитологии присутствует свой вариант, фиксирую-

щий разнообразие моделей взаимодействия элит, который может быть

обозначен как полицентрическая.


38

Кроме того, следует говорить и о том, что в западной политологии и

политической социологии доминирует институциональная (неоинститу-

циональная) доктрина в элитологических исследованиях, в то время как в

российской элитологии, отталкиваясь от институтов, в итоге апеллируют к

лидерам и лидерским командам, отчетливо сознавая слабость российских

политических институтов и их достаточно формальную роль в элитогенезе.

Такого рода доктринальная амбивалентность порождает инстру-

ментальную и экспертную амбивалентность в процессе операционализа-

ции концептов. Часть российского элитологического научного и эксперт-

ного сообщества исходит из институциональной идентификации россий-

ских элит. Другая часть идентифицирует их в качестве неполноценных

элит и антиэлит.

С нашей точки зрения, более доктринально-репрезентативной вы-

глядит позиция о незавершенности процессов институционализации эли-

тогенеза, обозначая российские элиты в качестве протоэлитных сооб-

ществ. Более адекватной моделью в этом случае будет все же полицен-

тричная модель элит в многосоставном российском обществе.

В целом можно говорить о разработке и апробации элитологиче-

ской исследовательской парадигмы (т.е. объяснительной элитологической

схемы, востребующей все многообразие и динамику политических про-

цессов). В нашей авторской версии основные ее положения могут быть

изложены в следующем виде:

– в условиях российских трансформационных процессов место вла-

стного и управленческого воздействия, сфокусированного прежде в идео-

кратической номенклатурной системе, заняло элитное сообщество, глав-

ным центром влияния в котором заняла современная административно-

политическая элита;

– наблюдается элитократизация, обособление элит от общества и

максимальная концентрация в их руках средств влияния и материальных

ресурсов;

– сохраняются различные источники элитогенеза (бюрократиче-

ский, этнический, милитократический, экономический, интеллектуально-

информационный, криминальный);

– сохраняются попытки утверждения административно-полити-

ческой элиты в качестве доминирующего центра;

– сохраняется преобладание либо паритет интересов глобальных

центров влияния в организации деятельности отечественных элит;

– продолжается фактическая децентрализация социального управ-

ления на общегосударственном уровне; снижение возможностей самоор-

ганизации и самоуправления – на местном уровне; преобладание ситуа-

тивных подходов в политическом управлении;


39

– продолжает иметь место теневизация общественных и политиче-

ских отношений, формирование устойчивой публично-неформальной

структуры социальных отношений;

– современные элиты по сравнению с 90-ми гг. менее гетерогенны

по своим политико-идеологическим ориентациям, они более четко иден-

тифицируют свои интересы в системе государственных целей и приорите-

тов; более подготовлены к современному публичному политическому

дискурсу [8].

К прикладному аспекту следует отнести значительное число разра-

боток социологического и психологического характера, осуществляющих

замеры мотивации, уровня идентичности, сплоченности, ценностных ори-

ентаций, проблемно-поведенческих лакун в элитном слое. Прежде всего это

работы мониторингового и диагностического характера, исходящие из той

или иной общепринятой или авторской элитологической концепции. Осно-

вываясь на таких прикладных разработках, предлагаются рекомендации и

программы совершенствования управленческой деятельности руководяще-

го административно-политического слоя, бизнес-слоя и других элитных

групп. В нашей собственной исследовательской деятельности был реализо-

ван ряд социологических проектов в области элитологии [9; 10]. В частно-

сти, в 2007, 2009, 2013 гг. проведены опросы населения и разных категорий

экспертов панельно. Региональные элиты в зеркале экспертного и общест-

венного мнения в последние 5-6 лет выглядят достаточно стабильно. Тем не

менее обозначим выявленные позиции и тенденции.

Выявленные тенденции проявлены не только в данном, но и в бо-

лее ранних опросах населения и экспертов по аналогичной методике. Они

обозначились и устойчивы по меньшей мере последние пять-шесть лет,

что, скорее, свидетельствует об устойчивой диспозиции в системе «насе-

ление» – «элиты», «власть» – «население».

Анализ содержательных оценочных позиций, проявившихся в по-

следние годы, показывает заметное расхождение в оценках состава и дея-

тельности элит по оси «сущее – должное». Сущее – это достаточно низкая

оценка деловых и человеческих качеств элитного сообщества и очень низ-

кая – гражданских. Обозначился острый запрос на элиту гражданствен-

ную, профессиональную, сформированную по заслугам и достижениям,

чутко реагирующую на интересы и запросы общества. Наличие таких ус-

тойчивых «ножниц» в оценочном контексте свидетельствует о существен-

ных предпосылках делегитимизации власти, которая может проявиться в

острой форме.

Пути и механизмы коррекции состава и деятельности элит в целом

известны, но блокируются рядом влиятельных групп внутри самого элит-

ного сообщества. Надежды на разблокирование таких действий респон-


40

денты возлагают прежде всего на высших руководителей страны, которые

смогут реформировать и систему управления, и кадровую политику.

Значительный интерес представляет сопоставление полученных

данных с результатами, которые были получены нами почти 20 лет тому

назад [11]. Несмотря на существенное сходство использованного инстру-

ментария, полностью корректного сопоставления здесь добиться сложно,

но ряд тенденций общего плана высвечивается достаточно отчетливо.

Прежде всего, обращают на себя внимание изменения в источниках

формирования состава элит и их управленческом опыте. За прошедшие

20 лет произошло обновление региональных элит. От рычагов управления

постепенно ушла основная ее страта, получившая первичный управленче-

ский опыт в партийно-советской системе. Она замещена людьми, полу-

чившими первичный опыт, работая уже в структурах современной адми-

нистрации. По экспертным оценкам представителей самой региональной

элиты, удельный вес последней страты вырос почти вдвое, достигнув бо-

лее 35% от общего состава. Он почти уравновесил слой управленцев, по-

лучивших серьезную закалку на партийно-советской и комсомольской ра-

боте (в настоящее время их около 30%). В то же время слой, прошедший

управленческую социализацию в прежней социально-политической сис-

теме, за прошедшее десятилетие сократился почти в два раза.

Показательно и то, что серьезно ослаблены составляющие техно-

кратического влияния на региональное управление. Если в 1993 г. более

27% опрошенных указывали на производственный опыт как на серьезную

школу управления, то уже к 2009 г. таких осталось не более 16,5%. Это

подтверждается и данными об образовании. Впервые за 15 лет числен-

ность представителей элиты с базовым гуманитарным образованием пре-

высила число тех, кто имеет техническое и естественно-научное образова-

ние. Да и сведения о востребованности тех или иных блоков знаний сви-

детельствуют о том же. Если в 1993 г. около половины опрошенных ука-

зывали на недостаточную компетентность в сфере экономики и права, то в

настоящее время таковых насчитывается менее 25%. В то же время вы-

росла значимость таких блоков, как информационное обеспечение руко-

водства и искусство делового общения.

Существенно изменилась за 15 лет оценка представителями регио-

нальной элиты основных «центров власти» в регионе. Если ранее первая

тройка выглядела так («кому реально принадлежит власть в регионе?»):

«коррумпированная часть аппарата управления – мафия, криминальные

структуры – глава региональной администрации», то сейчас это: «глава

администрации – богатые люди, коммерсанты, банкиры – коррумпиро-

ванная часть аппарата управления». Причем оценка влияния такого «цен-

тра власти», как глава администрации, возросла за десятилетие в 2,5–

3 раза (превысив 50%). В то же время оценка влияния регионального за-


41

конодательного органа мало изменилась, сохранившись на уровне 9–10%.

При этом в последние 3–4 года еще более ослабла. Существенно (в 4–

5 раз) снизилась оценка влияния прежней партноменклатуры. Это вырази-

лось и в оценке источников формирования современной региональной

элиты, где бывшей партноменклатуре уделяют свое внимание менее чет-

верти опрошенных. Произошли и значительные подвижки в представле-

ниях о ценностно-идеологической направленности современного полити-

ческого руководителя.

Таким образом, за прошедшие 20 лет региональные элиты значи-

тельно обновились и в структурном, и в деятельностно-стилевом, и в цен-

ностном измерениях.

В то же время произошла апробация и оценка силовой составляю-

щей политических элит в роли политических лидеров и руководителей,

которая дала противоречивые результаты, но, скорее всего, носила такти-

ческий характер.

Вместе с тем региональной бюрократии так и не удалось создать

устойчивые механизмы рекрутирования административно-политической

элиты. Ими не стали ни новая партийная система, ни сама система адми-

нистративной карьеры, ни силовые структуры.

Сопоставляя представления экспертов и населения, следует отме-

тить, что ранжирование уровней знания о различных элитах у экспертов в

целом идентично представлениям населения; это же можно сказать и об

их оценках «центров власти и влияния» на региональном уровне. Единое

мнение населения и экспертов выражается формулой: власть принадлежит

«команде регионального главы и прикормленному бизнес-элитой чинов-

ничеству». Сама бизнес-элита региона занимает третье место и давно уже

поняла как степень своего реального влияния на власть, так и то, что выше

ей не подняться. Что касается демократического компонента властных

структур, которые избираются населением (региональные законодатель-

ные собрания, региональные отделения партий), то и население, и экспер-

ты отводят им еще более скромные позиции.

Несколько расходятся позиции населения и экспертов в оценках

ближайшей перспективы во взаимодействии элит между собой и с населе-

нием. Если у населения надежда на то, что к его запросам и пожеланиям

правящие элиты будут внимательно прислушиваться, еще не умерла (на

это надеется около 40% опрошенных – и это первая ранговая позиция), то

для экспертов более существенными проявлениями выступают «лояль-

ность режиму» (20%) и «профессионализм» (18%). При этом в опросах

2013 г. эти позиции значительно изменились: «лояльность» – пошла вверх,

а профессионализм – вниз. Что касается ориентации на интересы граждан,

то оценки экспертов очень близки к оценкам запросов на профессиона-

лизм.


42

Впрочем, внутри первой ранговой тройки и у населения, и у экс-

пертов различия незначительны.

Это подтверждается и в ответах на вопрос: «Каким основным требо-

ваниям должна удовлетворять элита?». Здесь и население, и эксперты еди-

нодушны и проранжированные оценки первого ряда выражаются тетрадой:

«Профессионализм – образованность – высокая нравственность – патрио-

тизм». Правда, население отводит профессионализму гораздо больший

удельный вес (около двух третей опрошенных), нежели эксперты (22%). Но

и та, и другая категории отводят данному качеству первое место.

Что же нужно сделать для улучшения качественного состава элит?

Респонденты указывают на механизмы кадровой политики и культурно-

образовательные факторы: а) конкурсный отбор на основе профессиона-

лизма и компетентности (55%); б) повышение образовательного уровня

(47%); в) продуманная кадровая политика под контролем центра и адми-

нистрации федерального округа (46%). Эксперты фактически разделяют

такой подход.

Однако граждане ясно понимают, что желаемые изменения про-

изойдут не сразу.

Отвечая на вопрос «Какие факторы в ближайшем будущем будут

определять прочность пребывания в высших эшелонах власти?», они де-

монстрируют вполне реалистический подход: а) умение защищать интере-

сы населения; б) лояльность политическому режиму; в) умение поддержи-

вать неформальные отношения с центром.

Наряду с этим направлением в области прикладных элитологиче-

ских исследований и разработок, в которых мы имеем неплохие заделы,

предметом изучения также выступают: административное реформирова-

ние; работа с резервом административно-управленческих кадров и элит-

ная кадровая политика, а также элитная образовательная политика.

Необходимость в разработке последней отчетливо проявилась в по-

следние годы, когда за более чем 20 лет постсоветских преобразований

доставшиеся от прежней системы ресурсы оказались практически исчер-

паны, а новые, основанные на человеческом капитале, не наработаны.

Более того, касательно элитной эволюции новое постсоветское об-

щество оказалось малоприспособленным для перехода к меритократиче-

ским подходам в формировании элит. И, как справедливо отмечает из-

вестный отечественный социолог О.И. Шкаратан: «Можно сказать, что

сложилось медитократическое общество, где власть принадлежит людям

со средними интеллектуальными возможностями, что не позволяет вести

общество за собой» [12, c. 434].

Останавливаясь на вопросах элитного образования применительно

к административно-политическим элитам как недостаточно изученной и

проработанной для современной России проблеме, обратим внимание на


43

две базовые тенденции: ориентация на более ранний элитный отбор и ор-

ганизацию элитной социализации и ориентация на непрерывное элитное

образовательно-консультативное сопровождение управленческой дея-

тельности на всем ее протяжении.

Решение указанных проблем позволило бы уже в краткосрочной

перспективе подготовить обоснованные предложения по глубокому ре-

формированию образовательной системы, работающей с элитным управ-

ленческим слоем, и повысить качество государственной управленческой

деятельности.

Применительно к исследованию элит очень важными, как говори-

лось уже выше, выступают методологические условия организации иссле-

довательского процесса. Прежде всего следует подчеркнуть, что философ-

ские и парадигмальные предпосылки в элитологии имеют здесь, как в от-

расли гуманитарного знания, существенно большее значение, нежели в

привычных для естествознания объектоцентрических методологических

подходах и схемах [13]. Здесь на выстраивание элитологического знания

оказывают воздействие субъекто-центрические концепты («смысл», «ин-

терпретация», «понимание», «контекст», «дискурс» и др.). Это тем более

понятно, что сама элитология выстраивается по-преимуществу в русле не

объективно-нормативного или объективированного знания о социально-

политических и экономических процессах, а субъективированных, про-

ектно-телеологических, диссизиональных представлений об истории,

структуре и современных изменениях социальной реальности. Подчерки-

вая влияние герменевтических подходов в политике, известный исследо-

ватель проф. И.А. Василенко вполне справедливо подчеркивает:

«…реальное бытие политических фактов не физическое, а символическое,

а следовательно, интерпретируемое. Категория значения здесь не сводит-

ся к категории бытия. Поэтому в политике интерпретация символов пред-

шествует собиранию фактов, и без такой интерпретации приблизиться к

картине политического мира нельзя. Факты политической истории непре-

рывно включены в герменевтическое поле» [14, c. 114].

Иными словами, выдвигая те или иные построения в качестве но-

вого знания, достоверного знания, мы обосновываем их, не руководству-

ясь привычными объектоцентристскими методологическими условиями

верифицируемости, фальсифицируемости, вписывания в схему коррес-

пондирования знания и объективной реальности, а обращаясь к схеме ко-

геренции нового знания устоявшейся парадигмальной модели, дискурсу,

что и обозначается понятием «релевантность». Это тем более актуально

при весьма различных парадигмальных подходах в элитологии: институ-

циональных и поведенческих, ценностных или ориентированных на пара-

дигму человеческого капитала [15; 16; 17]. Релевантным выступает зна-


44

ние, вписанное в разные парадигмальные системы. Однако сами эти сис-

темы должны быть достаточно структурированными изнутри.

Таким образом, не только от качества и объема эмпирической базы

зависит продуктивное продвижение элитологических исследований, но и

от ряда других составляющих и уровня их взаимосвязей, взаимодействий.

Важным, но недостаточно разработанным в элитологии выступает

экспериенциальный аспект. Он обозначен в современной эпистемологии

и философии науки в связи с изучением влияния рациональных, внерацио-

нальных и контекстуальных факторов, неотделимых от деятельности субъ-

екта: «Экспериенциальный подход учитывает опыт взаимодействия субъек-

та с объектом, особенности всех уровней познания – эмпирического, теоре-

тического и обыденного… Таким образом, наука получает новый аспект

видения субъекта со стороны анализа процессов восприятия и концептуали-

зации им мира и реализации этого опыта в языке» [18, c. 57–58].

Применительно к элитологическим исследованиям данный аспект

был обозначен нами еще в первых изданиях учебных курсов и научных

разработок, посвященных политической элитологии [19; 20], в качестве

принципа методологической референтности. Обсуждая сложности элито-

логических исследований, в особенности российских, где изучаемый объ-

ект погружен в существенной мере в паутину неформальных и теневых

связей, мы еще в конце 90-х гг. отметили, что все эти сложности подхода к

объекту компенсируются тем жизненным опытом, который имеет иссле-

дователь, погруженный в политико-административную среду: многолет-

нее «включенное наблюдение» за деятельностью элиты; биографический

метод, применяемый к субъектам региональной элиты, которых исследо-

ватель знает и чувствует в течение многих лет; герменевтические и семан-

тические расшифровки текстов и действий политических руководителей

Центра и различных регионов, выявляющие подлинные мотивы, а не при-

крываемые социальной мимикрией; понимание степени серьезности наме-

рений лидеров и умение отличать их от политической игры, рассчитанной

на восприятие дальнего окружения и масс населения, – без этого трудно

сейчас интерпретировать эмпирические данные, полученные в анкетных

опросах или контент-анализе.

Наиболее референтными для элитологов в этом плане источниками

являются: информированные и давно работающие с политиками журнали-

сты; эксперты – представители элиты, склонные к рефлексии и аналитиче-

ской деятельности; сами элитологи, последовательно (а не эпизодически) от-

слеживающие политические и административные элиты [21, c. 217–218; 22].

При построении источниковой и методической базы эмпирических

исследований в современной элитологии место репрезентативности зани-

мают методологические требования референтности и релевантности [23].


45

Несколько в другом ракурсе рассмотрел проблему экспериенци-

альности в элитологии Дж. Хигли. Он обратил внимание на значимость

опыта исследователя в процессе теоретических обобщений эмпирических

данных: «Очередные исследования общественного мнения, эксперименты

в области поведения, измерения, таблицы данных, математические урав-

нения и т.п. позволяют нам приблизиться к пониманию того, что является

возможным в политике, не больше, чем такой эмпиризм способствовал

первоначальному развитию биологии и физики. Прогресс в развитии со-

временной науки, так же как и в античной философии, зависит от творче-

ских и рациональных интеллектуальных усилий ее наиболее выдающихся

представителей» [5, c. 31].

Дальнейшая разработка обозначенных нами областей, касающихся

развития элитологического знания и познания как сложной многоуровне-

вой и разноплановой системы, позволяет сделать новые шаги к формиро-

ванию конструктивной и авторитетной отечественной элитологии.


1. Ашин Г.К., Понеделков А.В.,

Старостин А.М., Кислицын С.А. Ос-

новы политической элитологии. М.:

Книжный дом «Либроком», 2013.

2. Старостин А.М. Элитологиче-

ская парадигма в политической нау-

ке // Старостин А.М. Философские

инновации: концепция и основные

сферы проявлений. Ростов н/Д: Изд-во

СКАГС, 2009.

3. Московичи С. Век толп. М.,

1998.

4. Лэш К. Восстание элит и пре-

дательство демократии. М., 2002.

5. Хигли Дж. Элиты, внеэлитные

группы и пределы политики: теорети-

ческий ракурс // Элиты и общество

в сравнительном измерении. М.:

РОССПЭН, 2011.

6. Понеделков А.В., Старос-

тин А.М. Введение в политическую

элитологию. Ростов н/Д, 1998.

7. Старостин А.М. Эффектив-

ность деятельности государственной

власти и управления (элитологический

аспект). Ростов н/Д, 2005.

Annotation

1. Ashin G.K., Ponedelkov A.V.,

Starostin A.M., Kislitysn S.A. Founda-

tions of Political elitologii. M.: Book

House «Librokom», 2013 .

2. Starostin A.M. Elitologicheskaya

paradigm in political science //

Starostin A.M. Philosophical innovation:

the concept and the main areas of mani-

festations. Rostov-on-Don, 2009.

3. Moscovici S. Century crowds. M.,

1998.

4. Lash K. Rise elites and the be-

trayal of democracy. M., 2002.

5. Higley J. Elites vneelitnye groups

and policy limits: a theoretical perspec-

tive // Elites and society in comparative

terms. M., 2011.

6. Ponedelkov A.V., Starostin A.M.

Introduction to Political elitologii. Ros-

tov-on-Don, 1998.

7. Starostin A.M. Effectiveness of

state power and administration (elitolo-

gichesky aspect). Rostov-on-Don, 2005.


46

8. Элиты и будущее России:

взгляд из регионов (Вып. 1). Рос-

тов н/Д, 2007.


тин А.М., Лысенко В.Д. и др. Государ-

ственное и муниципальное управление

социальными и политическими про-

цессами в регионе: общественное

мнение и экспертные оценки. Рос-

тов н/Д: Изд-во СКАГС, 2010.


тин А.М., Лысенко В.Д. и др. Регио-

нальные административно-политичес-

кие элиты России: двадцать лет пост-

советской эволюции (социологиче-

ский анализ). Ростов н/Д: ЮРИФ

РАНХиГС, 2012.

11. Административно-политичес-

кая элита региона (социологический

анализ). Ростов н/Д, 1995.

12. Шкаратан О.И. Социология

неравенства: теория и реальность. М.:

Изд-во ВШЭ, 2012.

13. Старостин А.М. Философия

элитологии: статус научного направ-

ления и базовые проблемы // Филосо-

фия элитологии. Сб. науч. трудов.

Ростов н/Д: Дониздат, 2013.

14. Василенко И.А. Сравнительная

политология. М.: Изд-во Юрайт, 2009.

15. Властные структуры и группы

доминирования / под ред. А.В. Дуки.

СПб: Интерсоцис, 2012.

16. Элиты и общество в сравни-

тельном измерении / под ред. О.В. Га-

ман-Голутвиной. М.: РОССПЭН, 2011.

17. Человеческий капитал рос-

сийских политических элит. Полити-

ко-психологический анализ / под ред.

Е.Б. Шестопал. М.: РОССПЭН, 2012.

18. Масалова С.И. Когнитивный и

экспериенциальный подходы в совре-

менной парадигме философии науки //

Философия и наука: проблемы разви-

тия и преподавания. Ростов н/Д:

Изд-во СКАГС, 2009.

8. Elite and the future of Russia: a

view of the regions (First Issue). Rostov-

on-Don, 2007.

9. Ponedelkov A.V., Starostin A.M.,

Lysenko V.D. and other. State and munic-

ipal management of social and political

processes in the region: public opinion

and expertise. Rostov-on-Don, 2010 .

10. Ponedelkov A.V.,

Starostin A.M., Lysenko V.D. and other.

Regional administrative and political

elites in Russia twenty years of post-

Soviet evolution (sociological analysis).

Rostov-on-Don, 2012 .

11. Administrative and political

elite of the region (sociological analysis).


12. Shkaratan O.I. Social inequali-

ty: theory and reality. M., 2012.

13. Starostin A.M. Elitologii philos-

ophy: the status of scientific directions

and basic problems // Philosophy

elitologii. Sat scientific. Works. Rostov-

on-Don, 2013.

14. Vasilenko I.A. Comparative Pol-

itics. M., 2009.

15. Power structures and group

dominance / Ed. A.V. Duque. St. Peters-

burg, 2012.

16. Elites and society in compara-

tive measurement / Ed. O.V. Gaman-

Golutvina. Moscow, 2011.

17. Human capital of the Russian

political elite. Political and psychological

analysis / ed. E.B. Shestopal. M., 2012.

18. Masalova S.I. Cognitive and

eksperientsialny approaches in contem-

porary philosophy of science paradigm //

Philosophy and Science: Develop-

ment and teaching. Rostov-on-Don,

2009.


47


тин А.М. Введение в политическую

элитологию. Ростов н/Д.: Изд-во

СКАГС, 1998.


Старостин А.М. Основы политиче-

ской элитологии. М.: ПРИОР, 1999.


Старостин А.М., Кислицын С.А. Ос-

новы политической элитологии. Изд.

второе. М.: URSS, 2013.


тин А.М. Российские элитологи об

элитах. Ростов н/Д: Изд-во СКАГС,

2008.

23. Старостин А.М., Швец Л.Г.

Факторы релевантности в современ-

ных элитологических исследованиях //

Государственное и муниципальное

управление. Ученые записки СКАГС.

2012. № 1.

19. Ponedelkov A.V., Starostin A.M.

Introduction to Political elitologii. Ros-

tov-on-Don, 1998.


Starostin A.M. Foundations of Political

elitologii. M., 1999.


Starostin A.M., Kislitysn S.A., Founda-

tions of Political elitologii. Ed. second.

M., 2013.

22. Ponedelkov A.V. Starostin A.M.

Russian elitologii of elites. Rostov-on-

Don, 2008.

23. Starostin A.M., Shvets L.G. Rel-

evance factors in modern elitologicheskih

research // State and municipal manage-

ment. Memoirs of SKAGS. 2012. № 1.


48

УДК 323

И.И. Имгрунт

ПОТЕНЦИАЛ И ПРАКТИКИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ЭЛИТ В СОЦИАЛЬНОМ ПРОСТРАН-СТВЕ РОССИЙСКОГО ОБЩЕ-СТВА

В статье рассматриваются перспекти-

вы российской модернизации и преж-

де всего роль деятельности политико-

управленческих элит в ней. Автор

анализирует потенциал политических

элит в социальном пространстве Рос-

сии и делает вывод, что политико-

управленческая активность элит за-

частую направлена на защиту частно-

групповых интересов.

Ключевые слова: политические элиты,

социальное пространство, социальный

порядок, региональные элиты, граж-

данское общество, модернизация.

I.I. Imgrunt

THE POTENTIAL AND THE PRACTICE

OF POLITICAL ELITES IN THE SOCIAL SPACE

OF THE RUSSIAN SOCIETY

This article examines the prospects for

Russia's modernization and especially the

role of the political and administrative

elites in it. The author analyzes the po-

tential of political elites in the social

space of Russia and concludes that the

political and administrative elites activity

often is aimed at protecting the interests

of private interests.

Keywords: political elites, the social

space, the social order, the regional

elites, civil society, modernization.

И.И. Имгрунт

кандидат биологических наук, соискатель Южного федерального университета E-mail: [email protected] © Имгрунт И.И., 2013

I.I. Imgrunt

Candidate of Biological Sciences, Researcher of Southern Federal University E-mail: [email protected] © Imgrunt I.I., 2013


49

Современное российское общество уже более двадцати лет нахо-

дится в состоянии перехода от советской модели экономики и политиче-

ской системы к новому типу институциональной организации, призванной

обеспечить развитие свободных рыночных отношений в экономике и де-

мократии в политической жизни, однако, несмотря на длительный срок

осуществления преобразований, в настоящее время все еще трудно ска-

зать, что поставленные реформаторами цели близки к достижению [1].

Можно полагать, что формирующаяся в российском обществе модель со-

циального порядка и режима хозяйствования очень своеобразны и не

вполне вписываются в классические институциональные стандарты.

Этот факт, как бы его ни оценивать, достаточно зримо связан с

проблемой модернизации российского общества и экономики. Трудности

модернизации, о которых много написано в последние годы, интерпрети-

руются по-разному. Ряд авторитетных исследователей [2, с. 17] полагают,

что основной причиной трудностей нужно считать факторы культурного

характера: специфику национальной ментальности россиян, которая оста-

ется ориентированной на традиционные ценности и консерватизм. Тем

самым низкая эффективность модернизационных процессов находит объ-

яснение в слабости адаптационных ресурсов и традиционализме широких

масс населения, мешающих воспринимать инновационные культурные

образцы и следовать им в повседневных практиках. Таким образом, задача

повышения эффективности модернизации превращается в культурологи-

ческую по своей сути проблему, решение которой возможно лишь в эво-

люционной перспективе, поскольку процессы культурных изменений об-

ладают значительной инерцией и охватывают в своем течении много по-

колений.

Другая позиция, альтернативная только что приведенной, связыва-

ет проблему низкой эффективности российской модернизации на ее ны-

нешнем витке главным образом с социально-групповыми характеристи-

ками правящей элиты, ее мотивациями, управленческими качествами,

культурным потенциалом, особенностями самопозиционирования [3].

Масштаб и разнообразие ресурсов, которыми обладает правящая элита, –

экономических, административных, культурных, образовательных, ин-

формационных – обеспечивают ей возможность постоянного интенсивно-

го влияния на ценности и представления масс, благодаря чему происходит

дрейф массовых ориентаций и установок в сторону собственных ценно-

стей и представлений элиты. Аналогичной точки зрения придерживается

видный отечественный элитолог О. Гаман-Голутвина, полагающая, что в

основе неудач модернизационнных проектов на постсоветском простран-

стве выступает слабость модернизационных ценностей и установок в

структуре мотивационых характеристик элит [4, с. 79].


50

Разделяя вторую из обозначенных здесь позиций, мы связываем

социально-практическую и теоретическую актуальность заявленной нами

темы исследования в первую очередь с неотложностью задачи экономиче-

ской, технико-технологической и социокультурной модернизации россий-

ского общества. Мы полагаем, что социальное развитие определяется

прежде всего соответствующей направленностью действий элит, их ори-

ентацией преимущественно на ценности развития, а не на сохранение ста-

тус-кво. Эффективность модернизации зависит также от объема ресурс-

ных вложений в цели, связанные с развитием, причем речь идет не только

об экономической или технологической составляющих развития, но также

и о политической и гражданской составляющих, о стратегической роли

правящей элиты в определении приоритетов.

В такой постановке проблема эффективности российской модерни-

зации ориентирует прежде всего на исследование самих правящих элит

как их деятельности и выражаемых в ней групповых интересов, так и

структурных характеристик, состава, специфики элитогенеза и других

особенностей. Необходимо, в частности, выяснить, какие качества и пози-

ции политической элиты приводят ее к незаинтересованности в ценностях

развития, переориентируют ее на консервативные установки. Нужно ис-

следовать вопрос, какие факторы приводят к росту закрытости современ-

ных российских элит и их дистанцированию от массового слоя и что озна-

чает закрытость и дистанцированность от народа элит с точки зрения

стоящей перед страной задачи модернизации.

Особый интерес представляет изучение региональных властных

элит как социальных групп, задающих мотивации и поведенческие уста-

новки российской провинции. В отличие от столичных мегаполисов про-

винция обладает совершенно другими параметрами образованности и ин-

формированности населения, иной степенью его гражданского и полити-

ческого участия, характеризуется большей зависимостью поведения рядо-

вых граждан от позиций и поведения элиты.

В то же время необходимо отметить, что исследования элиты, в

особенности политической, обычно осуществляются в предметных рамках

политических наук, тогда как со стороны социологии исследование этого

предмета может дать не меньше значимой для общества информации. Бо-

лее того, эмпирическая база, которую, в отличие от политологии, может

обеспечить социология, позволили бы существенно обогатить имеющие

теоретические представления о роли политической элиты в модернизаци-

онном процессе в России. Недостаточная исследованность политической

элиты в социологическом ключе средствами соответствующей методоло-

гии является фактором, обусловливающим научно-теоретическую акту-

альность данной темы.


51

Социально-практическая актуальность темы нашего исследования

обусловлена фундаментальной ролью элит в процессе реализации стоя-

щих перед обществом модернизационных задач. Ее теоретическая акту-

альность определяется имеющейся диспропорцией в исследованности

проблематики политических элит между политологической наукой и со-

циологией.

В настоящее время объективно наиболее значимой для российского

общества и его элиты проблемой остается продолжение модернизации

экономики, социальных институтов и социокультурной среды. Современ-

ная действительность такова, что уже не допускает маятникообразных ко-

лебаний между попытками модернизации и традиционализацией. От эф-

фективности и бесповоротности модернизации зависит и сохранение эко-

номического суверенитета, и благосостояние населения, и имидж страны в

восприятии международного сообщества.

Однако очередная модернизационная попытка – реформы 90-х –

2000-х гг. – тоже, как и все предыдущие, оказалась малоэффективной.

Трансформация формальных институтов, на которую возлагали основные

надежды реформаторы, почти не принесла ожидаемого улучшения каче-

ства жизни основной массы населения, более того, создала многочислен-

ные трудности и тяготы, потребовав от большинства людей заново адап-

тироваться к изменившимся условиям. Массовая усталость и разочарова-

ние сказались в изменении отношения к самой реформаторской инициати-

ве: население, напуганное «шоковой терапией», метнулось в своих ценно-

стях и оценках в сторону традиционализма, что засвидетельствовали эм-

пирические исследования.

Но эти же исследования дали основание и повод заговорить о «со-

циокультурной уникальности» россиян, их непреодолимом традициона-

лизме и принципиальной немодернизируемости как решающем факторе

малоэффективности российской модернизации.

Нам представляется, что, хотя эти взгляды, разделяемые рядом

видных отечественных социологов, не лишены оснований – низкоресурс-

ность и социальная малоинициативность населения остается серьезной

проблемой для всего общества, – все же этот фактор не является опреде-

ляющей причиной малоэффективности модернизации. Не меньшее, а,

возможно, и большее значение имеет позиция и характер практик полити-

ко-управленческой элиты, во многом определяющие пробуксовку инсти-

туциональных новаций.

Мы поставили перед собой задачу дать анализ влияния деятельно-

сти политико-управленческих элит на эффективность модернизации. Ре-

шение этой задачи необходимо было начать с обоснования социологиче-

ской операционализации политической элиты как социального субъекта.

Мы полагаем, что социальная субъектность раскрывается как в объектив-


52

ных (функционально-ролевых), так и в субъективных (идентификацион-

ных и самоидентификационных) параметрах. Опираясь на структурно-

функциональную методологию, мы показали, что одной из основных

функций политико-управленческой элиты как института современного

российского общества является стратегическая функция, содержание ко-

торой в нынешних условиях измеряется приоритетным участием в выра-

ботке и осуществлении стратегии социально-экономической модерниза-

ции. Идентификационные параметры социальной субъектности можно

выявить на основе использования понимающей парадигмы – через рас-

смотрения целевого и ценностного измерений смыслообразования соци-

ального действия. В этом отношении современная ситуация в России тре-

бует от политической элиты идентификации с ценностями развития и со-

ответствующую этому ориентацию на цели развития. При этом условии

характер деятельности элиты как ключевого коллективного актора в про-

цессе модернизации мог бы быть социально-конструктивным.

Однако, как показывают современные исследования по теории мо-

дернизации, возможны различные модели этого процесса. Известно, что

российская модернизация является догоняющей, реактивной и рецидиви-

рующей. Осуществляясь рывками и являясь, по сути, ответом на прихо-

дящие извне вызовы, российская модернизация исторически не имела

иных источников внутри локального социокультурного контекста, кроме

стратегической инициативы элит, заинтересованных в сохранении и укре-

плении национального суверенитета. Поэтому важнейшим отличием рос-

сийской модели модернизации была также ее мобилизационность: элиты

предлагали массам тот или иной проект будущего, ради реализации кото-

рого население должно было прилагать максимальные усилия и нести

значительные и разнообразные издержки. Участие в модернизационных

проектах было для масс принудительным и безальтернативным, кроме то-

го, оно требовало больших жертв и усилий. Но, прилагая все эти усилия,

массы оставались социально и экономически депремированными, не имея

возможности воспроизводить свои истощающиеся ресурсы.

Что касается элиты, ее стратегическая деятельность в условиях не-

развитости гражданских институтов носила компенсаторный и ограни-

ченный характер. Будучи единственным инициатором модернизационных

изменений, элита всегда ограничивала их технико-технологической и эко-

номической сферой, не доводя этот процесс до полномасштабных либера-

лизирующих социальную жизнь преобразований. В то же время и для эли-

ты, инициирующей модернизацию, издержки и риски этого процесса были

велики, а бонусы и привилегии определялись служебным по отношению к

абстрактному идолу государственности, хотя и высоким, социальным ста-

тусом.


53

В настоящее время мобилизационная модель модернизации приме-

нительно к российскому обществу, по-видимому, себя исчерпала. После

вступления в очередной модернизационный виток население убедилось в

том, что быстрых позитивных результатов от него ожидать не приходится,

а адаптация к реалиям модернизирующегося общества требует больших

усилий. С другой стороны, элита тоже оказалась неготовой к вложению

новых усилий в развитие и фактически, как видно по характеру ее прак-

тик, перестала идентифицировать себя с ценностями и целями развития.

Как отмечала Гаман-Голутвина, возник «негативный консенсус элиты и

масс по отношению к ценностям развития».

Уход российской политико-управленческой элиты от стратегиче-

ской роли в процессе модернизации объясняется, как мы полагаем, целым

рядом причин.

Основная причина, на наш взгляд, связана с характером ее рекру-

тинга и уходит своими корнями в советское прошлое. Институциональная

трансформация 90-х гг. проходила, в отличие от аналогичных процессов в

других посткоммунистических обществах, без радикальной смены поли-

тико-управленческой элиты. Партийно-советская номенклатура, уже на

тот период значительно отчужденная от массового слоя, имела возмож-

ность не только, поступившись идеологическими ценностями, сохранить

прежние высокие статусные позиции, но и повысить их еще более, а кро-

ме того, конвертировать их в финансовые бонусы, пользуясь статусом и

возможностями высоких государственных чиновников как своего рода

монополией на бюрократические разрешительные правомочия. Выход

экс-номенклатуры на поле иллегальных обменных взаимодействий стал

предпосылкой для образования уже намечавшейся в советский период не-

формальной солидарности власть имущих.

В условиях неразвитого гражданского общества и социальной ин-

дифферентности масс эта неформальная солидарность превратилась в не-

иссякающий источник дисфункциональности официальных институтов и

сформировала иллегальные механизмы приватизации и закрепления элит-

ных статусов и связанных с ними привилегий.

Приватные групповые интересы федеральной и региональных по-

литико-управленческих элит, аффилированных между собой и с некото-

рыми бизнес-структурами, направлены в первую очередь на поддержание

собственных привилегий и, следовательно, на сохранение сложившегося

общественного статус-кво. Поэтому для элит принципиальным является

ограничивать рекрутинг и поддерживать его закрытый для общества ха-

рактер, что приводит ко все большей дистанцированности элит от массо-

вых слоев. Социокультурная модернизация по либеральной модели про-

буксовывает не столько в силу традиционализма массового слоя, сколько

из-за того, что она приведет к открытию вновь каналов элитообразования


54

и изменит взаимные диспозиции элиты и масс в социальном пространстве,

тем самым ликвидировав результаты неформальной приватизации приви-

легий.

В этой ситуации у элиты есть выбор: либо ориентировать свои дей-

ствия на смыслы и цели, связанные с частногрупповыми интересами, либо

же – на интересы общества в целом, и действовать в соответствии с ними.

В первом случае она вынуждена отказаться от выполнения стратегической

функции и усиленных вложений в развитие; во втором ориентация на раз-

витие является необходимой. Судя по характеру практик элиты, она вы-

бирает первый из вариантов.

Об этом свидетельствуют не только неизменное присутствие в рос-

сийском обществе неформальной солидарности власть имущих, но и объ-

ем иллегальных практик теневой политики, расцвет политической и

управленческой коррупции, большая заинтересованность элиты в силови-

ках, нежели в ученых и мыслителях, сохраняющийся несмотря на все дек-

ларативные меры дефицит вложений в массовое здравоохранение и обра-

зование. Сохранение статус-кво, включающего неформальные элитные

привилегии, заботит политико-управленческие элиты гораздо больше, чем

реальная результативность модернизации. Отсюда активные поиски ва-

лидной консервативной идеологии и использование потенциала тради-

ционализации общества, которым располагает РПЦ.

Следует подчеркнуть, что консервативную и традиционализирую-

щую окраску имеет и обладающий бесспорным позитивным значением

для общества процесс консолидации элит, поскольку сама консолидация

вовсе не ограничивает на уровне регионов феодальные тенденции в прак-

тиках этнократических элит. Региональные элиты по-прежнему содержат

мощный этнократический элемент, хотя, конечно, сейчас они гораздо

глубже интегрированы в федеральную государственность, чем в 90-е гг.

Однако их интеграция базируется скорее на неформальных патрон-

клиентельных связях и вассалитете почти феодального типа, что тоже не

способствует развитию модернизации в регионах.

Практика деятельности региональных элит показывает, что они

вполне вписаны в федеральную вертикаль власти. С одной стороны, вы-

страивание субординации разноуровневых элит после всплеска сепара-

тизма 90-х являлось необходимой мерой по сохранению государственно-

сти. С другой же стороны, укрепление вертикали отнюдь не подменяет

собой восстановления социальной горизонтали, которая, собственно, и

составляет подлинную базу демократии. В этом смысле региональные

элиты, вероятно, должны были бы более эффективно совмещать свою

управленческую деятельность в рамках соответствующего этажа вертика-

ли с принятием мер по укреплению горизонтальных связей и развитию

конструктивной гражданской инициативы. Но политико-управленческая


55

активность региональных элит направлена преимущественно на защиту

частногрупповых интересов, в которые входит и выгодное вложение сво-

их статусных позиций и неформального влияния в регионе в корпоратив-

ную общефедеральную солидарность элитного слоя с вытекающими от-

сюда бонусами и привилегиями.

Анализ факторов, влияющих на эффективность российской модер-

низации, и прежде всего роли в этом деятельности политико-управ-

ленческих элит, является одним из наиболее важных для общества и пер-

спективных направлений исследовательской деятельности в современной

отечественной социологии.


1. Двадцать лет реформ глазами

россиян (опыт многолетних социоло-

гических замеров). М.: ИС РАН, 2011.

2. Лебедева Н.М., Ясин Е.Г. Куль-

тура и инновации // Форсайт. 2009.

№ 2(10). С.17.

3. Шляпентох В.Э. Элиты, а не

массы – главный хранитель консерва-

тизма и главный мотор социальных

изменений в России [Электронный

ресурс]. URL: http://www.isras.ru/files/

File/Blog/Blog_modern_Shlyapentoh.pdf.

4. Гаман-Голутвина О.В. Авто-

ритаризм развития или авторитаризм

без развития: судьбы модернизации на

постсоветском пространстве // Вест-

ник МГИМО(У). 2010. № 4.

Annotation

1. Twenty years of reform through

the eyes of Russians (the experience of

many years of sociological measure-

ments). M., 2011.

2. Lebedeva N.M., Yasin E.G. Cul-

ture and Innovation // Forsyth. 2009.

№ 2 (10).

3. Shliapentokh V.E. Elites, not the

masses – the chief curator of conserva-

tism and the main motor of social change

in Russia [Еlectronic resource]. URL:

http://www.isras.ru/files/File/Blog/Blog_

modern_Shlyapentoh.pdf

4. Gaman-Golutvina O.V. Au-

thoritarianism development or develop-

ment without authoritarianism: the fate of

modernization in the post // Vestnik

MGIMO(U). 2010. № 4.

http://www.isras.ru/files/File/Blog/Blog_modern_Shlyapentoh.pdf

http://www.isras.ru/files/File/Blog/Blog_modern_Shlyapentoh.pdf


56

ФИЛОСОФИЯ И ОБЩЕСТВО

УДК 316.772.5

В.И. Курбатов

ВИРТУАЛЬНАЯ КОММУНИКАЦИЯ, ВИРТУ-АЛЬНОЕ СЕТЕВОЕ МЫШЛЕНИЕ И ВИРТУАЛЬНЫЙ ЯЗЫК

В статье исследуется коммуникатив-

но-информационное взаимодействие,

которое в виртуальной реальности

сформировало особый вид мышле-

ния – виртуальное сетевое мышление,

являющеесчя знаково-символическим

с клишированными смысловыми об-

разами, конвенциональным, брико-

лажным с процессуальностью, опо-

средованной компьютерной коммуни-

кацией, визуально-монтажным по

форме и «месседжевым» по характеру.

Ключевые слова: мышление, вирту-

альная реальность, виртуальное сете-

вое мышление, знаково-символическое

мышление, мышление, опосредованное

компьютерной коммуникацией, аудио-

визуальное мышление, клиповое мыш-

ление.

V.I. Kurbatov

VIRTUAL COMMUNICATION,

VIRTUAL NETWORK THINKING AND

VIRTUAL LANGUAGE

Communicative and informative interac-

tion in virtual reality formed a special

kind of thinking – a virtual network

thinking, which is a symbolic and seman-

tic symbolic with clichéd images, con-

ventional, with type of bricolage

processuality, which is mediated with

computer communication, visual installa-

tion in form and type of message in its

nature.

Keywords: thinking, virtual reality, virtual

network thinking, symbolic and symbolic

thinking, thinking, computer-mediated

communication, audio-visual thinking,

video clip thinking.


57

В.И. Курбатов

доктор философских наук, профессор ка-федры гуманитарных дисциплин филиала Московского государственного университе-та технологий и управления им. К.Г. Разу-мовского в г. Ростове-на-Дону (г. Ростов-на-Дону) E-mail: [email protected] © Курбатов В.И., 2013

V.I. Kurbatov

Doctor of Philosophical Sciences, Professor of Department of Humanities Courses of Branch of Razumovsky Moscow State Uni-versity of Technology and Management in Rostov-on-Don (Rostov-on-Don) E-mail: [email protected] © Kurbatov V.I., 2013

Термин «виртуальная реальность» (от лат. virtus – мнимый, вооб-

ражаемый) был впервые введен исследователями в Массачусетском Тех-

нологическом институте в конце 70-х гг. XX в. для того, чтобы маркиро-

вать специфические трехмерные макромодели для анализа различных

форм информационного обмена и информационного взаимодействия [1].

Эти модели начали разрабатываться и использоваться как при по-

мощи персонального компьютера, так и для персонального компьютера.

Более точно следует сказать, что специфические трехмерные макромодели

стали разрабатываться для компьютерных сетей, прообразов единой ин-

формационной Сети. Виртуальная реальность, как подчеркивают совре-

менные исследователи, как специфическая реальность находится в форма-

те тесного взаимодействия с социумом, со всем его социокультурным

пространством [2; 3; 4; 5]. Это и есть взаимодействие виртуальной реаль-

ности с той реальностью, которую называют объективной.

Данное взаимодействие реализуется и осуществляется на различ-

ных уровнях: на индивидуальном уровне взаимодействия акторов, на

уровне взаимодействия актора с социальной группой пользователей, на

уровне взаимодействия групп пользователей, на социетальном и социаль-

ном уровнях. Это взаимодействие осуществляется в самых разных сферах:

в сфере повседневности, в сферах образования, самообразования и само-

совершенствования, в досуговой и игровой сферах, а также во всех сферах

социальной жизни: экономической, предпринимательской, политической,

культурной, экологической и т.д. Виртуальная реальность является не

только информационно-технологическим порождением объективной со-

циальной реальности, но она также активно взаимодействует с последней,

отражая ее запросы и потребности и активно влияя на нее.

Мы отнесем сюда социальные сети Интернета, профессиональные

сети Интернета, аудиторию Интернета и интернет-сообщества. Сюда же

мы включаем социальные составляющие информационных ресурсов Ин-

тернета: информационно-коммуникативные ресурсы; интеграционные ре-

сурсы; ресурсы социального сплачивания, образовательные; развивающие

ресурсы; досуговые ресурсы; развлекательные ресурсы; ресурсы индиви-

дуально-личностного общения; ресурсы группового общения; ресурсы

профессионального общения; ресурсы отдыха и путешествий.


58

Виртуальная коммуникация в Интернете имеет специфические осо-

бенности, а именно: 1) общение через посредство компьютерной сети, про-

исходит анонимно; 2) сообщение в Интернете (блоге, твиттере, фэйсбуке,

чате, форуме) доступно всем, соответственно все могут с ним познакомить-

ся и ответить на него; 3) обмен информацией осуществляется без ограниче-

ния в пространственно-временном отношении, т.е. происходит практически

мгновенно вне зависимости от границ и территорий; 4) информационный

обмен осуществляется на основе всех доступных информационных ресур-

сов; 5) пространством, в котором осуществляется информационный обмен

и информационное взаимодействие, является информационное пространст-

во; 6) информационный обмен является текстовым.

Виртуальный человек – это человек без границ, космополит, чело-

век виртуального мира. Соответственно этому, вслед за исследователями,

можно определить виртуального человека как сетевого человека, человека

глобальной информационной Сети. Информационный обмен, получение,

усвоение и переработка информации, суть виртуальное мышление посто-

янно пополняется новыми значениями, смыслами, чувствами, благодаря

соседству с визуальными кадрами. В соответствии с этим формируется

новый вид коммуникации (виртуальная коммуникация), новый тип чело-

века (виртуальная личность), обладающий специфическим способом

мышления (виртуальное мышление) и пользующийся для этого специфи-

ческими лексическими средствами (виртуальный язык).

Обратимся к виртуальному мышлению. Прежде всего отметим ос-

новные профили человеческого мышления, под которыми понимается ин-

тегральная психическая способность творчески-креативно, рационально-

доказательно и обоснованно-фактически судить об окружающем мире и о

себе в этом мире. Согласно многим наблюдениям и фактам, а также выво-

дам из них, мы живем в эпоху, когда формируется совершенно новый тип

мышления – символическое мышление. Этот профиль мышления многие

исследователи связывают с новыми социальными практиками коммуни-

кации, возникшими в связи с формированием глобального информацион-

ного пространства, с виртуальной реальностью, «населенной» виртуаль-

ными личностями, в целом в связи с Интернетом.

Возник и новый язык – язык интернет-коммуникации. Это язык

символов, знаков, коммуникативных формул, смайликов, специфических

обозначений, сокращений, имен-ников и прочего виртуального сленга. В

традиционном понимании мышление тесно связано с языком. Более того,

язык – это материальное бытие мышления. Вполне обоснованно можно

формулировать тезис о том, что изменение языка, как материального бы-

тия мышления, не могло не трансформировать и само человеческое мыш-

ление, профиль которого, напомним, ближе всего к символическому.


59

Итак, вопрос, а вернее, дилемма которую хотелось бы нам сформу-

лировать, звучит так: мы живем в эпоху формирования совершенного но-

вого типа (профиля) человеческого мышления – символического мышле-

ния, более высокого и развитого по отношению к предыдущим уровням,

указанным выше, либо это всего лишь трансформация мышления, его от-

дельной продуктивной способности, связанной с новым типом коммуни-

кации, с информационным взаимодействием нового типа, в котором глав-

ным является получение новой информации и техническими ресурсами,

Отличительными признаками языка интернет-общения являются

письменный характер и гиперинтертекстуальность. Его чертами являются

также спонтанность, письменный характер разговорности и знаково-

символические формы. По мнению исследователей в Интернете сложился

особый язык коммуникации, особый стиль общения. Возникает «новая»

орфография, отражающая варианты произношения и написания. Это каса-

ется использования некоторых буквосочетаний, редукции гласных в речи.

Язык Интернета формируется и за счет самоназваний. Они создаются в

соответствии с виртуальными нормами Сети.

Можно заметить, что речевые формулы интернет-общения во многом

обусловлены сложившимися нормами виртуальной культуры, но они также

имеют и индивидуальный характер. Это касается и общеупотребимых форм

коммуникации, и индивидуальных речевых, письменных и текстуальных

ошибок. Главным для большинства пользователей является не форма (куль-

турная норма, орфография, пунктуация ̧стилистика), а суть сообщения, его

содержание. Кое-кто это называет свободным языком (языком, свободным от

правил). Поскольку язык – это инобытие мысли, ее материальное воплоще-

ние, то можно ли говорить о свободном мышлении, т.е. мышлении, свобод-

ном от правил и законов логики, принципов аргументации и т.п.? Итак,

вполне обоснованно можно говорить о специфическом интернет-дискурсе.

Интернет-лексика при общении в том или ином лингвокультурном поле ха-

рактеризуется расширением или сужением объема значений того или иного

слова. Это явление исследователи называют семантическим сдвигом.

Многие исследователи характеризуют виртуальное сетевое мыш-

ление как мышление символическое. Отметим, прежде всего, что термин

«символическое мышление» достаточно неоднозначен и зачастую напол-

нен различными смыслами, не совпадающими друг с другом. Так, в пси-

хиатрии символическое мышление является индикатором расстройства

психики. Например, в книге В.М. Блейхера «Патологии мышления» гово-

рится о том, что символика присуща нормальному мышлению, исполь-

зующему для выражения объектов, мыслей, идей, чувств, специально раз-

работанные системы знаков. Но иногда в роли символа выступает тот или

иной объект, который приобрел в сознании людей большую аффективную

значимость, выражает эмоциональный подтекст [6].


60

Символическое мышление относится к типам шизофренического

мышления, когда утрированная склонность к использованию символов

присуща и лицам психопатического склада, согласно чему у них символи-

ческое мышление отличается неповторимым своеобразием и отражает

присущую им аутистическую личностную позицию и в известной мере

особенности течения заболевания [6].

Это происходит тогда, когда конкретно-наглядная символика при-

обретает крайне абстрактный вид, который психиатры называют псевдо-

абстрактным. В мире такой психики схематические построения чрезмерно

оторваны от реальности, а символы не служат экономности и упорядочен-

ности процессов мышления, а выполняют роль всеисчерпывающих и все-

охватывающих объяснений [6].

С другой стороны, в развитии науки и научного познания объек-

тивно реализуется процесс перехода объяснительных процедур с естест-

венного языка (языка живого человеческого общения) на язык искусст-

венный, язык символов, знаков, формул. Само теоретическое мышление

приобретает знаковый, символический характер. Собственно говоря, дан-

ный переход осуществляется в рамках реализации следующих общенауч-

ных целей: краткости описания объекта исследования, точности его опи-

сания и унифицированности его описания.

Вся современная наука базируется на искусственных символиче-

ских языках и уже трудно себе представить какую-либо отрасль научного

знания без формализации и математизации, также как трудно было бы

реализовать попытку переписать, например, школьный учебник тригоно-

метрии, не используя ни одной формулы и символа. Соответственно этому

сформировался и особый тип научного мышления – мышления строгого,

доказательного, символического. Так, известный математик Д. Пойа пря-

мо пишет о математическом мышлении и рассуждении. Аналогичные су-

ждения можно найти и у представителей и других «строгих» наук [7].

Итак, современное научное мышление, основанное на искусствен-

ных символических языках, дает совсем другую презентацию символиче-

ского мышления, нежели психиатрия и патопсихология. Возникает вопрос

о том, в какой же мере качество «быть символическим» относится к со-

временному виртуальному сетевому мышлению? Для этого нам нужно

рассмотреть атрибутивные признаки современного виртуального сетевого

мышления. Начнем с положения о том, что действительно это новая фор-

ма презентации человеческого мышления, которая связана с информаци-

онным взаимодействием в глобальной информационной Сети. Правда, от-

крытым вопросом остается вопрос о том, действительно ли это более вы-

сокая ступень развития человеческого мышления по сравнению со всеми

предыдущими ступенями?


61

Формирование нового типа мышления, мышления виртуального

или сетевого – есть процесс, переход. Это трансформационное состояние

сознания и мышления современного пользователя Интернет-ресурсов, что

однозначно отмечается исследователями. Они характеризуют трансфор-

мации стилевых характеристик индивидуального и группового мышления.

Данные трансформации и называют прообразом формирующегося вирту-

ального сетевого мышления. В целом новое мышление в Сети рассматри-

вается исследователями как специфический способ познания новой про-

странственно-временной информационно-цифровой реальности.

Какими внешними признаками характеризуется виртуальное мыш-

ление? Исследователи подчеркивают, что виртуальное мышление прово-

цирует самовыражение виртуальной личности. Оно гарантирует вирту-

альной личности свойственную ей публичность при соблюдении ее ано-

нимности в глобальной информационной Сети. Кроме того, Интернет

формирует новый стиль самопрезентации индивида: рассказывая о себе

человек приглашает к участию в реальном, жизненном эксперименте

взаимопознания и сотрудничества, сохраняя свое «истинное лицо». Ин-

тернет превращается также в универсальный способ самокоррекции лич-

ности и психологической адаптации к реальности путем публичной субъ-

ективности.

Net-мышление тесно связано с виртуальной коммуникацией и фор-

мами ее реализации. Одним их самых распространенных способов обще-

ния в Интернете стал чат (от англ. chat – дружеский разговор, болтовня).

Это происходит, видимо, потому, что главный его смысл – в возможно-

стях сохранения анонимности и бестелесности сетевого общения для са-

мопрезентации личности. Возникла новая «культура сетевого общения»,

соответственно чему возникла и «культура сетевого мышления».

Нам хотелось бы сформулировать следующий тезис: сетевое обще-

ние, а значит, и сетевое мышление имеет символический характер, но это

обмен символами и знаками, но не смыслами. Для осмысления последнего

тезиса рассмотрим суть символа. Понятие символа тесно соприкасается с

такими категориями, как образ, аллегория и сравнение. Первоначально

символ обозначал вещественный знак, имевший тайный смысл для группы

лиц, объединенных вокруг какого-нибудь культа. А.Ф. Лосев определял

символ как «субстанциальное тождество идеи и вещи» [8].

Всякий символ включает в себя вещь (образ), но не сводится к не-

му, поскольку подразумевает присутствие некоего смысла, нераздельно

слитого с образом, но ему не тождественного. Образ и смысл образуют

два элемента символа, немыслимые друг без друга. Посему символы су-

ществуют как символы (а не как вещи) только внутри интерпретаций.

В XX в. неокантианец Э. Кассирер обобщил понятие символа и отнес к

«символическим формам» широкий класс культурных явлений, таких как


62

язык, миф, религия, искусство и наука, посредством которых человек упо-

рядочивает окружающий его хаос [9].

Виртуальное мышление как символизм на уровне сленга является

знаком того, что объекты и процессы этого взаимодействия принадлежат

виртуальной реальности и не принадлежат объективной реальности. Этот

знак (символ) имеет только лишь указательный смысл: он указывает на

различие реальностей, но не эксплицирует их, поскольку сам по себе не

наполнен никаким содержанием (смыслом), кроме отрицательного свой-

ства типа «не принадлежит объективной реальности». Данный знак (сим-

вол) является «указателем» такой «вещи», которая не существует как объ-

ективная реальность. Потому она и есть виртуальная реальность. Такая

«указательность» дает указание на «вещь», но никак не характеризует са-

му эту «вещь», не эксплицирует ее смысл.

Следует разобраться со значением и смыслом данной указательной

процедуры. Значение термина, образа, слова или понятия – есть предмет

(вещь), на которую указывает данное слово или образ. А смыслом являет-

ся та информация, которую мы понимаем, используя данное слово или об-

раз. В этом плане символ (знак) как элемент Интернет-коммуникации

имеет значение не виде указания на предмет, а в виде конвенции (напри-

мер, принято в данном сообществе, что данный смайлик обозначает удив-

ление актора информационного взаимодействия), а смысл этого знака

лишь в его выделенных выше указательных характеристиках.

Соответственно этому, значение символа (знака) как элемента вир-

туального мышления состоит в указании на такой предмет, которого нет в

объективной реальности. Но это указание еще не наполнено никаким со-

держанием, т.е. не имеет содержательного смысла. Смысл (содержатель-

ный контент) появляется тогда, когда знак становится термином, т.е. эле-

ментом дискурса. В дискурсе термин согласовывается с другими терми-

нами, наполняется смыслом и содержанием. А для этого информационное

взаимодействие должно быть не просто обменом новой информацией, а

коммуникацией в полном смысле этого понятия.

Сетевое мышление тесно связано с такой характеристикой созна-

ния виртуальной личности, как полифоничность. Полифоничность – но-

вый феномен, отличающийся от монологичности текста (дискурса) и диа-

логичности «живых» обсуждений. Полифоничность как новый феномен

сознания виртуальной личности связана с множественностью интерпрета-

ций информационных контентов и с интерактивностью коммуникативного

процесса в информационном пространстве.

Другим основанием полифоничности является распределенность

сознания виртуальной личности в информационном пространстве. Вирту-

альная личность, благодаря анонимности, имеет возможность одновре-

менного занятия разных виртуально пространственных и личностных по-


63

зиций, т.е. может одновременно участвовать в разных ветвях форума (раз-

ных форумах), порой отстаивая разные, в том числе и противоположные

тезисы. Крайним выражением этого эффекта распределенности сознания

виртуальной личности является «расщепление» виртуальной личности,

«расщепление» ее сознания и мышления. Статистически наиболее распро-

страненным типом человеческого мышления является вербальное (сло-

весное, речевое) мышление. Спецификой виртуального мышления являет-

ся то, что оно имеет характер текстуальности. Информационное взаимо-

действие, как правило, осуществляется с помощью текстовых сообщений.

В соответствии с этим, интернет-тексты являются своеобразными

фреймами знания и сегментами осмысления. Но в этом отношении текст

интернет-сообщения – это не письмо, имея в виду различение М. Маклю-

эном устной и письменной речи и соответственно, устного и письменного

мышления [10]. Интернет-сообщение – это не речь и не письмо, соответ-

ственно чему, информационное взаимодействие в виде процесса вирту-

ального мышления – это не речевое и не письменное мышление, а именно,

текстуальное мышление, в котором текст выступает не письмом, а систе-

мой символов, знаков и образов с клишированными смыслами.

Понимание этого приводит к выводу о том, что интернет-тексты –

это не письмо в традиционном понимании. Это тексты в виде набора зна-

ков, и элементами текста являются не слова (опять же в традиционном их

понимании) с их смыслами и значениями, содержанием и формой. Это не-

кая сигнатура, общепринятая в данном формате информационного взаи-

модействия; это не мышление в традиционном его понимании, а скорее

какие-то черновики мысли с различными отсылками к текстам или гипер-

тексту.

Виртуальное мышление не только текстовое, оно также и гипертек-

стовое. Рассмотрим феномен гипертекста. Гипертекстуальность – эта осо-

бенность электронных текстов, которые являются формой информацион-

ного обмена в глобальном информационном пространстве. Суть гипертек-

ста (в отличие от обычного текста) в том, что он, прежде всего, содержит

систему ссылок на свои собственные и чужие тексты. Это означает, что

носитель информации – гипертекст является не «закрытым», а принципи-

ально «открытым» текстом.

Гипертекстуальность характеризуется как предельная искусствен-

ность, моделируемость «виртуального» пространства и как отсутствие те-

лесности. Все эти характеристики могут быть рассмотрены как возмож-

ность для построения такой социальности в пространстве компьютерно-

опосредованного взаимодействия, которую можно назвать «рафинирован-

ной». Виртуальная реальность сама, являясь результатом человеческой

деятельности и сознания, существенно влияет на процесс его формирова-

ния, по-новому расставляет акценты в его составляющих, приводя к суще-


64

ственным изменениям и деформациям. Под влиянием виртуальной реаль-

ности происходят структурные сдвиги в рамках сознания [11].

Гипертекст, по сути, – это новый способ мышления в языковом от-

ражении. Гипертекст способен к многочисленной трансформации, пере-

движке, к интерпретации его содержания многими способами. Гипер-

ссылки обеспечивают возможность структурировать информацию «лом-

тями», связанными и в то же время относительно независимыми друг от

друга. Феномен гипертекстуальности как параметр виртуального мышле-

ния связан с еще одной характеристикой «текстового» мышления. Это фе-

номен бриколажных текстов. Термин «бриколаж» (от фр. «bricoler» – иг-

рать отскоком, рикошетом или мастерить что-либо из подручных мате-

риалов) применяется в качестве специального термина при игре на биль-

ярде или в мяч и выражает представление о неожиданном движении.

В научный дискурс понятие «бриколаж» ввел К. Леви-Строс, с его помо-

щью он определял специфику мифологического мышления: «мифологиче-

ская рефлексия выступает в качестве интеллектуальной формы брикола-

жа» [12, с. 130].

Бриколажная логика, по мысли К. Леви-Строса, действует как ка-

лейдоскоп, составляя новое образное единство и целостность на основе

обломков прежнего опыта. В работе «Первобытное мышление» он пишет

о том, что бриколер – «это тот, кто творит сам, самостоятельно, используя

подручные средства», и что при создании нового он «должен вновь обра-

титься к уже образованной совокупности инструментов и материалов,

провести или переделать ее инвентаризацию» [12, с. 126, 128].

Таким образом, бриколаж представляет собой активность мифоло-

гического мышления в пределах уже имеющихся возможностей: мир ин-

струментов и материалов бриколера замкнут, создание нового происходит

на основе использования и структурирования подручных элементов.

Использование компьютерных технологий (а именно, перевод

обычных текстов в «электронные» путем сканирования и их доступность

через Интернет) порождает новый тип реферативно-компилятивных (ме-

та) текстов – своеобразную мифологию Интернета. Это информационное

пространство, структурированное средствами Сети, ее бриколаж. Соот-

ветственно этому, такой исследователь, как С.Л. Катречко, пишет, что

формируется бриколированный гипертекст, который 90–99% состоят из

цитат, парафразов и целых (больших) кусков текстов других авторов [13].

Бриколажная логика – характерная черта виртуального мышления.

Текстовое мышление виртуальной личности имеет еще одну харак-

терную черту. Она определяется феноменом человеко-машинных текстов

и (пост) текстов. Человеко-машинные тексты как фактор информационно-

го обмена в информационном пространстве могут быть представлены как

своеобразный «интеллектуальный робот». Он способен создавать челове-


65

ко-машинные тексты, формировать так называемые квазиосмысленные

тексты.

Язык виртуального общения отличает бессистемность использова-

ния лексических единиц, смысловая неопределенность, текстуальная не-

законченность, отсутствие общепринятых интерпретаций, недискурсив-

ный характер. Мышление такого типа отличат отрывочность, рваный

стиль, отсутствие аргументации. Такое мышление можно назвать логома-

хией (от греч. «логос» – слово, «махэ» – спор) – такое выражение мысли-

тельного процесса, в котором не определен его предмет, нет общих со-

глашений о том, что допустимо, а что – нет, выражение мысли о том, «в

чем нет существенно важного» [14].

Пользователи информационных ресурсов виртуальные личности в

Интернете анонимны. Сказывается ли это на характеристиках виртуально-

го мышления? Конечно, виртуальное мышление напрямую назвать ано-

нимным нельзя. Формат его анонимности несколько иной. Это связано с

тем, что в виртуальной реальности осуществлен переход от традиционно-

го индивидуального сознания к состоянию постсознания. Это характери-

зует новое состояние сознания, состояние постсознания в виде наделения

его надиндивидуальными качествами и свойствами.

Виртуальное сознание – трансперсонально, и именно в этом реали-

зуется его анонимность. Трансперсональность индивидуального вирту-

ального сознания – это его надиндивидуальность. Надиндивидуальность

индивидуального виртуального сознания выражается в феномене смысло-

вого информационного резонанса. Последний есть пространственное «ме-

сто» встречи виртуальных индивидуальностей в надиндивидуальном кон-

такте. Указанное «место» встречи есть виртуальное пересечение множест-

ва векторов, точка виртуального пространства, которое имеет бесчислен-

ное множество «входов» (подключений, контактов, новых смысловых ре-

зонансов). Смысловой резонанс – не просто информационный аналог век-

торов Сети. Это аккумулятор информационного взаимодействия, в про-

цессе которого появляются новые сообщения, новые тексты информаци-

онного обмена, новые мысли. Смысловой резонанс – это сетевая лабора-

тория виртуальной мысли.

Исследователи спорят, можно ли называть традиционно понимае-

мое мышление рациональным, соответственно и сознание рациональным,

а виртуальное мышление и сознание – постсознанием. Во всяком случае,

определенные черты перехода от классического рационального сознания к

пострациональному мышлению (постсознанию) можно наблюдать, оцени-

вая мониторинги интернет-коммуникации. Это связано и с символизмом

виртуального мышления, и с его текстуальным и гипертекстуальным бри-

колажным характером, и с его надиндивидуальностью и надперсонально-

стью, и с его человеко-машинными текстами как фреймами знания, и с его


66

полифоничностю, и с его распределенностью в информационных ресурсах

Интернета.

Итак, что является доминирующими характеристиками виртуаль-

ного мышления? Это прежде всего то, что виртуальное мышление являет-

ся процессом, опосредованным компьютерной коммуникацией. «Вирту-

альная личность» в виртуальной реальности (информационном простран-

стве) вступает в компьютерно-опосредованную коммуникацию и этим по-

рождает новый опыт получения, использования, переработки и примене-

ния информации. Этот процесс и есть виртуальное мышление и его про-

цессуальность.

Монтирование кадров виртуального сознания и мышления связано

с тем, что одной из характеристик такой процессуальности служит то, что

виртуальное мышление является монтажным и аудиовизуальным. Аудио-

визуальное мышление проявляется в образных обобщениях эмоциональ-

ных реакций, световых, колористических, композиционных, ритмических

и прочих решений на основе соотнесения звукозрительных образов, по-

рождающих многообразие ассоциативных связей.

К характерным чертам виртуального мышления следует также от-

нести его «месседжевый» характер, молекулярность, мозаичность и кли-

повую природу. Наиболее массовым средством передачи информации че-

рез информационный канал является коммуникационное сообщение

(message). Отсюда и то, что мы назвали бы «месседжевым» характером

виртуального мышления. Это отрывочный ситуационный процесс инфор-

мационного взаимодействия, соответственно чему и обработка этой ин-

формации, суть виртуальное мышление также является в какой-то мере

отрывочным, ситуационным, или «месседжевым».

Мозаичная картина мира – сегодня вообще доминирующая тенден-

ция в СМИ. А Интернет – самое из всех имеющихся массовое СМИ.

В этой клиповой мозаичной фактуальной картине хаос восприятий, сумя-

тица смыслов, мифологемы убеждений, иллюзии представлений, непред-

взятые заблуждения, преднамеренная дезинформация и манипуляция.

Клиповое мышление – это мышление потребителя, пользователя дозиро-

ванной информации, которая мозаично препарирована, молекулярно вы-

делена и доступной простой форме подана. Оно ориентировано на про-

стую насущную потребность, удовлетворение которой и есть то, на что

ориентировано мышление этого уровня – получение новой информации.

Это и есть характеристика «новостного» характера данного мышления.

Мы далеки от того, чтобы приписывать клиповому мышлению какие-то

предельно отрицательные характеристики. Но это упрощенное мышление,

которое не позволяет человеку быть целостным, глубоким, личностным.

Такое мышление вырабатывается в виде навыка к быстрому и по-

стоянному просматриванию сайтов, их перелистываю. Разработаны и эф-


67

фективно используются программы перелистывания сайтов. Сама цель

подобного информационного взаимодействия не осмысление информа-

ции, а получение новой информации. Такое потребление информации

имеет экспансионистский характер, т.е. выражается в стремлении к втор-

жению в новые информационные сегменты. Знаменитый принцип о том,

что тот, кто владеет информацией, тот владеет миром, здесь трансформи-

руется в принцип «Кто имеет больше новой информации, тот имеет пре-

имущество». Поэтому, освоение новой информации осуществляется, как

правило, не интенсивно, а экстенсивно, не вглубь, не по направлению к

смыслам, а вширь, т.е. поверхностно. Именно поэтому мы склонны назы-

вать формат такого мышления не новой эпохой, а эпохой новостей, вре-

менем погони за новой информацией и, соответственно, эпохой поверхно-

стной информированности.

Во всяком случае, специфика общения в чатах, информационный

обмен символами и знаками, а не смыслами, которые имеют лишь указа-

тельный, а не экспликативный характер, анонимность, трансперсональ-

ность и нецентрированность (распределенность) сознания виртуальной

личности в информационной среде, гипертекстуальный и месседжевый

характер информационного взаимодействия, бриколажность, бессистем-

ность и отрывочность языка виртуального общения, его компьютерная

опосредованность и роботизированная форма в виде автоматического пе-

релистывания сайтов, погоня за новой информацией дают возможность

оценить данный профиль мышления скорее, как выражение эпохи погони

за новостями (новостное мышление), нежели новой эпохой мышления.

Такой профиль мышления ведет к тому, что человеческий мозг в

известной степени теряет способность к системному и углубленному

мышлению и познанию. Кстати, физиологи подчеркивают, что при посто-

янной работе в Интернете в основном задействуются те области головного

мозга, которые отвечают за краткосрочную память, принятие быстрых

решений и эффективные оперативные действия, в то время как стратеги-

ческие ресурсы человеческого мозга находятся в угнетенном состоянии и

не востребованы, а значит, деградируют.


1. Глоссарий.ру [электронный ре-

сурс]. URL: http:// www.slovari.yandex.ru.

2. Бернерс-Ли Т., Хендлер Дж.,

Лассила О. Семантическая Сеть [элек-

тронный ресурс]. URL: http://ezolin.

pisem.net/logic/semantic_web_rus.html.

3. Емелин В.А. Виртуальная ре-

альность и симулякры [электронный

Annotation

1. Glossary.ru [electronic resource].

URL:http://www.slovari.yandex.ru.

2. Bernes-Ly T. Hender J. Lassila

O. Semantic Net [electronic resource].

URL: http://ezolin.pisem.net/logic/se-

mantic_web_rus.html.

3. Emelin V.A. The virtual reality

and cimuliacrs [electronic resource].


68

ресурс]. URL: http://emelme.narod.ru/

virtual.htm.

4. Емелин В.А. Глобальная сеть и

киберкультура. Ризома и Интернет

[электронный ресурс]. URL: http://

emeline.narod.ru/rhizome.htm.

5. Иванов Д.В. Виртуализация

общества [электронный ресурс].

URL:http://www.vbooks.ru/AUTHORS/I

VANOV-DV/019748.html.

6. Блейхер В.М. Патологии мыш-

ления. Киев: Здоровье, 1998. 231 с.

7. Пойа Д. Математическое от-

крытие. М.: Изд-во «Наука», 1978.

8. Лосев А.Ф. Миф. Число. Сущ-

ность. М.: Мысль, 1994.

9. Кассирер Э. Философия симво-

лических форм: в 3 т. / пер. с нем. С.А.

Ромашко. Т. 1. М.–СПб: Университет-

ская книга, 2002.

10. Маклюэн М. Понимание ме-

диа: внешние расширения человека /

пер. с англ. В. Николаева. М.: Жуков-

ский: КАНОН-пресс-Ц, 2003.

11. Поправко В.Н. Закрытое Ин-

тернет-сообщество как форма комму-

никации в виртуальном пространст-

ве // Вестник Томского государствен-

ного университета. 2010. № 336.

С. 52–54.

12. Леви-Стросс К. Структурная

антропология. М..,1985.

13. Катречко С.Л. Интернет и

сознание: к концепции виртуального

человека [электронный ресурс]. URL:

http://iph.ras.ru/page50056493.htm.

14. Кондаков Н.И. Логический

словарь справочник. М.: Наука, 1976.

URL: http://emelme.narod.ru/virtual.

htm.

4. Emelin V.A. Global Net and

cyber-cultural Rizoma and Internet [elec-

tronic resource]. URL: http://emeline.na-

rod.ru/rhizome.htm.

5. Ivanov D.V. The virtualization of

society [electronic resource]. URL:

http://www.vbooks.ru/AUTHORS/IVAN

OV-DV/019748.html.

6. Bleiher V.M. The pathology of

thinking. Kiev, 1998.

7. Poia D. The mathematical dis-

covery. M.: Science, 1978.

8. Losev A.F. Myth. Number. Es-

sence. M., 1994.

9. Cassirer E. Philosophy of sym-

bolic forms: In 3 vols. / Translated from

German by S.A. Romashko. Vol. 1. M.-

St.Petersburg: University Book, 2002.

10. McLuhan M. Understanding

Media: external expansion of human /

Translated from English by V. Nikolaev.

M., 2003.

11. Popravko V.N. Private Internet

community as a form of communication

in virtual space // Bulletin of the Tomsk

State University. 2010. № 336. P. 52–54

12. Levi-Strauss C. Structural An-

thropology. М., 1985.

13. Katrechko S.L. Internet and con-

sciousness: the concept of virtual human

[electronic resource]. URL: http://iph.ras.

ru/ page50056493.htm.

14. Kondakov N.I. Glossary of log-

ic. M., 1976.

http://www.vbooks.ru/AUTHORS/IVANOV-DV/019748.html.%206



http://www.vbooks.ru/AUTHORS/IVANOV-DV/019748.html.

http://www.vbooks.ru/AUTHORS/IVANOV-DV/019748.html.


69

УДК 101.8

Т.П. Матяш

ВЕРБАЛЬНЫЙ НИГИЛИЗМ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ

В статье анализируется специфика со-

временного вербального нигилизма.

Исследуется история становления ни-

гилизма в отношении языка в западно-

европейском обществе. Делается вы-

вод о том, что попытки либерально

ориентированных философов расши-

рить пространство свободы человека и

общества путем избавления от власти

Слова и слова являются неприемле-

мыми.

Ключевые слова: свобода, слово, вер-

бальный нигилизм, язык, общество

T.P. Matyash

VERBAL NIHILISM IN MODERN SOCIETY

The paper analyzes the specifics of con-

temporary verbal nihilism. We study the

history of the formation of nihilism in

regard to the language in the Western

European society. It is concluded that the

attempts of the liberal-oriented philoso-

phers expand the space of freedom and

human society by getting rid of the power

of the Word and words are unacceptable.

Key words: freedom, word, verbal nihil-

ism, language, society

Т.П. Матяш

доктор философских наук, профессор ка-федры философии религии и религиове-дения Южного федерального университета (г. Ростов-на-Дону). Е-mail: [email protected] © Матяш Т.П., 2013

T.P. Matyash

Doctor of Philosophical Sciences, Professor of Department of Philosophy of Religion and Religiousof Southern Federal University (Ros-tov-on-Don) Е-mail: [email protected] © Matyash T.P., 2013

Одним из первых философов, утверждавших, что борьба за осво-

бождение «от» внешнего насилия не делает людей свободными, был Ф.

Ницше [1, c. 390, 283]. Люди, как считал он, во все времена распадаются

на рабов и свободных. Раб – это тот, кто «не имеет двух третей своего дня

для себя», т.е. для работы подавления собственного эгоизма, для воспита-


70

ния в себе чувства ответственности. Поэтому рабами являются и государ-

ственные деятели, и чиновники, и ученые. Если признать правоту

Ф. Ницше, то проблематизируется свобода в её западноевропейском по-

нимании. Дело в том, что история новоевропейской культуры представля-

ет собой постоянную борьбу людей за освобождение «от»: от религии, от

Бога, от разума, от государства. Кстати, Г. Федотов отмечал, что вплоть до

новоевропейской культуры мы нигде не найдем свободы личности от го-

сударства как основы общественной жизни. Ф. Ницше называл состояние

постоянной борьбы за освобождение «от» тотальным нигилизмом, истоки

которого до сих пор не поняты, о чем и писал М. Хайдеггер [2].

Тотальный нигилизм породил у новоевропейских людей желание

жить свободно, т.е. никому и ничему не поклоняясь, ни на что не опира-

ясь. Правда, пришлось признать, что человечество не смогло получить

свободу «от» смерти. «Моя» смерть – это абсолютная моя несвобода. Аб-

солютной несвободой является и акт моего рождения.

Но в ХХ в. обнаружилось, что человек не освободился еще от од-

ной власти – власти слова, которая проявляется в том, что говорящий все-

гда в той или иной мере подчиняет себе слушающего, заставляя его или

принять информацию, или отбросить её, прибегая, например, к эхолалии.

Языковая деятельность похожа на законодательную. Язык принуждает

говорящего следовать грамматическим, стилистическим, логическим и

иным нормам словесного оформления мышления. Очевидно, что такого

рода принуждение не позволяло мысли свободно себя реализовывать без

оглядки на грамматические, логические и иные правила и нормы своего

словесного выражения. О том, что «говорить – это всегда подчинять себе

слушающего», «говорить – значит обладать властью говорить», неодно-

кратно писали М. Фуко, Р. Барт. Ослабление властной функции языка ста-

ло задачей, решение которой рассматривалось как необходимое условие

расширения социальной свободы.

Освобождение от власти слова предполагало разбожествление ми-

ра, или, другими словами, освобождение от Слова. И здесь возникли

трудности. Хотя европейская культура согласилась с ницшеанским приго-

вором «Бог мертв», полной амнезии памяти европейского человечества о

Слове не произошло. Не случайно, как писал М. Хайдеггер, судьба чело-

века называется fatum om, что имеет отношение к Слову, изреченному

Бытием. «Живучесть» Слова проявилась, прежде всего, в продолжающем-

ся его влиянии на слово человеческое, зафиксированным средневековыми

схоластами, утверждавшими, что между Словом Бога и человеческим сло-

вом существует соответствие. Так, с точки зрения Фомы Аквинского, сло-

во человеческое не просто причастно Божьему интеллекту, а «целиком и

полностью из него проистекает». Но между Словом и словом существует

принципиальное различие. Во-первых, божественное Слово абсолютно


71

совершенно по исходу, тогда как человеческое слово не сразу «наличест-

вует как полное совершенство мысли». Мышление стремится к совершен-

ству своего выражения в том или ином слове, завершая в нем мысленное

познание вещи. Во-вторых, Слово божественное является одним-единст-

венным, тогда как человеческий интеллект в силу своего несовершенства

нуждается во множественности слов для своего выражения. В-третьих,

человеческое мышление постоянно создает новые концепции и новые

формы словесного их выражения. Г. Гегель придал этой идее Фомы Ак-

винского позитивный смысл и стал трактовать незавершенность мышле-

ния как истинную бесконечность духа, который постоянно выходит за

свои собственные пределы, и в этом выхождении обретает свободу дви-

жения к новым концепциям и, тем самым приближается к истине [3,

с. 493–496].

Тот факт, что только человек обладает словом, отцы Церкви рас-

сматривали как свидетельство его богообразности и богоподобности. Бо-

гословское понимание Иисуса Христа как воплощенного Слова (Ин. 1, 14)

наполняло сакральным смыслом логико-вербальные способы постижения

реальности, а потому проблема слова в христианстве никогда не была ре-

лигиозно нейтральной. Считалось, что лукавить со словом греховно. Го-

ворящий человек «вслушивался» в Слово, и строил свою словесную речь,

соотнося грамматику с логикой мышления, которая, в свою очередь, соот-

носилась с Логосом. Известно, что связь грамматики, логики и онтологии

была одной из центральных идей в философии Г. Гегеля.

Постоянно помнили о Слове классики русской литературы, а пото-

му ответственно относились к использованию слова, не допускали произ-

вола в словотворчестве, считая, что холодные, бездушные, наскоро изо-

бретенные слова есть вид богоборчества: «Опасно шутить писателю со

словом». «Слово гнило да не исходит из уст ваших!» – писал Н.В. Гоголь

[4, с. 188]. Общеизвестно, что русская классическая литература заложила

традицию «высокого» словесного стиля. Ответственное отношение к язы-

ку получило метафизическое обоснование в русской религиозной фило-

софии. В.С. Соловьев, например, утверждал, что язык образовался «со-

вершенно независимо от сознательной воли отдельных лиц», он не произ-

веден, не выдуман «личною сознательною деятельностью». Конечно, игра

со словом часто увлекала даже самых выдающихся представителей «вы-

сокой» классики, например, А.С. Пушкина. Но в русской культуре эта иг-

ра расценивалась как выражение непочтительности к онтологическим

ценностям, и широкое распространение такого рода текстов в обществе,

как правило, блокировалось. Как ни парадоксально, но даже в атеистиче-

ской советской культуре была востребована «высокая» литература, что

свидетельствовало о сохранении традиции связи слова и Слова, хотя ни-

кто не решился бы сказать об этом открыто.


72

Отказ от признания онтологичности Слова начался с возрождения в

ХХ в. французским филологом Ф. де Соссюром средневековых номинали-

стических традиций. Утверждая, что не существует однозначного соотно-

шения между означающим и означаемым, он рассматривал язык только как

семиотическую систему, в которой языковые структуры не являются зара-

нее определенными, так как не существует никаких схем упорядочивания

этих структур. Наличие реально фиксируемой определенности в языковых

структурах стали объяснять вовлечением языка в коммуникативные про-

цессы, в которых только и выявляется смысл любого вербального знака.

Постмодернисты вслед за Ф. де Соссюром сочли бессмысленной постанов-

ку вопроса об онтологии языка, его нагруженности значимым содержанием.

Дискурс стал рассматриваться как самодостаточная процессуальность,

осуществляющаяся в анонимном (не зависимым от автора текста) режиме.

Отечественные мыслители, например Н.А. Бердяев, считали, что

возврат к средневековым идеям номинализма опасен для европейской

культуры, в силу того, что слова теряют свое реальное значение и смысл,

превращаются лишь в названия, пустые звуки, а «пустые, утерявшие ре-

альный смысл слова не подпускают людей друг к другу». Такую ситуацию

он называл болезнью общества. Люди, в целях общения, начинают дого-

вариваться о значении слов, непосредственный смысл которых стал неоп-

ределенным и не ясным. По мнению Н.А. Бердяева, для того чтобы изле-

чить общество от господства слов, не имеющих реальной связи с обозна-

чаемыми ими предметами, необходимо восстановить утерянную связь

слов со Словом-Логосом [5, с. 82].

К середине ХХ в. стало ясно, что секуляризированной западноев-

ропейской культуре удалось разорвать связь человеческого слова со Сло-

вом, что облегчало работу по освобождению от власти слова. Поэтому

многие философы-либералы определили для себя в качестве приоритет-

ной задачу освободить мышление от власти языка. Известно, что по сове-

ту М. Фуко, в 1977 г. в Коллеж де Франс была создана кафедра литератур-

ной социологии, главное условие работы которой состояло в деятельности

по нахождению средств снижения уровня власти, таящейся в языке. При-

глашенный по рекомендации М. Фуко на должность заведующего кафед-

рой Р. Барт, открыто заявлял, что «весь язык целиком есть общеобяза-

тельная форма принуждения», от которой следует избавиться. И, прежде

всего, следует освободиться от языкового принуждения следовать опреде-

ленным грамматическим, стилистическим и другим нормам. Необходи-

мость реализации этой цели обусловливалась, согласно Р. Барту, тем, что

власть языка ограничивает пространство свободы человека, которая есть

«не только способность ускользать из-под любой власти, но также и, пре-

жде всего, способность не подавлять кого бы то ни было». Поэтому «сво-

бода возможна только вне языка».


73

Освобождение от власти языка следует начинать, считал Р. Барт, с

литературы, которая должна подорвать язык изнутри, изобличить его пре-

тензии на принуждение. Литература для этого имеет все возможности, так

как после событий 1968 года (известных студенческих волнений) она «де-

сакрализована, социальные институты не в силах оказать ей поддержку и

утвердить как имплицитную модель человеческого поведения. Литература

осталась без надзора: этим-то и надо воспользоваться» [6, с. 565]. Речь

шла о том, что литераторы теперь могут изобретать язык, высвобождая

его от связи со Словом, от давления словесных и языковых стереотипов, и

превратить сам процесс этого изобретения в некую форму наслаждения [6,

с. 494–495]. Силы свободы, заключенные в литературе, можно актуализи-

ровать, если превратить текст в игру слов, в плутовство со словом. Сде-

лать язык безвластным можно, считал Р. Барт, если «насаждать – прямо в

сердце раболепного языка – самую настоящую гетерономию вещей».

С этой целью он предлагал использовать стратегию языкового «плутовст-

ва», состоящую в постоянном стремлении ослаблять связь слов с тем, что

они обозначают. Это, с его точки зрения, будет способствовать разруше-

нию знаковой функции языка, в которой и таится власть языка. Так можно

ослабить власть языка в литературном письменном тексте [6, c. 550].

Но как ослабить власть языка в устной речи? Как, например, «дер-

жать речь» перед студентами и вместе с тем ничего им не навязывать? Р.

Барт рекомендует разобщать знаки, используя для этого фрагментацию,

бесконечные отступления (экскурсы), сосредоточиваться в преподавании

не на знаниях, а на дискурсивных формах, посредством которых эти зна-

ния сообщаются, менять ежегодно интеллектуальные странствия, положив

в их основу языковую фантазию. Эта задача выполнима, так как дискур-

сивные практики дают возможность уйти в безбрежное и бесконечное

смыслотворчество и семантическую многозначность.

Обретение человеком окончательной и полной свободы предпола-

гает, как утверждал Р. Барт, необходимость избавиться от власти языка.

Для этого можно использовать очень простой способ – «плутовать» с ним,

«дурачить его и в блистательном обмане пытаться расслышать звучание

безвластного языка», «использовать игру слов», языковую «анархию» [6,

c. 548–550].

Американский литературный критик Ихаб Хассан, поддерживая

установку интеллектуалов на ослабление власти языка, считал, что в по-

стмодернистских текстах можно найти правила, этому способствующие. К

ним, в частности, он относил культ неясностей, пропусков и ошибок;

фрагментарность и принцип монтажа; «деканонизацию», борьбу с тради-

ционными ценностями; ризомность или отсутствие психологических и

символических глубин, тягу к поверхности; игру языка без Эго, отказ от


74

мимезиса; смешение высокого и низкого жанров, стилевой синкретизм;

срастание сознания со средствами коммуникации и т.д. [7, c. 174].

Борьбу с грамматически правильно построенной речью Р. Барт пе-

ревел в психологическую плоскость, утверждая, что порядок в языке

утомляет, раздражает, тогда как аномальное, несообразное порядку и нор-

ме, изломанное языковое высказывание восхищает. Там, где царит прави-

ло, там скучно, там нет наслаждения языком. «Эротика» языка, как считал

P. Барт, перестала быть свойством даже простонародного языка, так как в

нем «полностью затухла всякая магическая, поэтическая активность» и

наступило «царство сплошных стереотипов». А вот в пространстве моло-

дежных сленгов, меняющихся с потрясающей быстротой и разрушающих

дискурс как таковой, «эротика» языка проявляется с огромной силой [6,

c. 493]. И в этом он прав. Действительно, в рамках молодежной субкуль-

туры постоянно идет формирование «нового» языка и «нового» словаря, в

котором, слово «совесть» заменено словом «закомплексованность», слово

«бесстыжая» получило значение «сексуально раскрепощенная». Любовь

стала синонимом секса, т.е. биологически-животного совокупления. Из

словаря молодежного «новояза» полностью исчезли слова «разврат» и

«распутство», и вместо них появились слова «раскрепощенность» и «про-

двинутость». Убийцу стали называть иностранным словом «киллер», ко-

торое, будучи нейтральным для русского слуха, смягчает истинное свое

значение. Аналогичная инверсия произошла со словом «проститутка»,

вместо которого стали использовать очень благозвучное для уха, но скры-

вающее свое истинное значение слово «путана». Опасность «новояза» в

том, что обыденное мышление, ничего не зная об интеллектуальных иг-

рах, по-прежнему, воспринимает язык как средство репрезентации. По-

этому нарабатываются специальные практики формирования поведения,

соответствующего, например, таким словам, как «раскрепощенность» и

«продвинутость».

«Эротика» языка, утверждал Р. Барт, связана с освобождением от

языковых стереотипов. Процедура такого освобождения доставляет на-

слаждение и тому, кто свергает диктат стереотипов, и тому, кто пользует-

ся созданным новым языком. Существует, как считал он, два способа при-

дания языку эротической силы: во-первых, постоянно, периодически по-

вторять одни и те же слова (примером могут служить оккультные мело-

дии, навязчивые ритмы и т.д.); во-вторых, «взрывать слова», заставлять их

вспыхивать «внезапным нечаянным светом» [6, c. 496].

Как известно, эти способы придания языку эротической силы ис-

пользовали сюрреалисты, футуристы, имажисты, которые искали новизну

словесной ткани, рассматривали музыку слов только как акустическое яв-

ление, безотносительно к смыслу и сущности того, о чем были сказаны

слова. Например, русский поэт А. Белый стремился достичь благозвучно-


75

го сочетания гласных и согласных безотносительно к содержанию сказан-

ного. Благозвучие россыпи слов имеет смысл не для читающего глаза, а

для слушающего уха, а потому поэты сами читали публике свои произве-

дения, чтобы показать все изгибы и переливы словесных тональностей и

темпоральностей. Логически же выстроенный текст, базирующийся на ис-

пользовании языка в его номинативной функции, предназначен, прежде

всего, для глаза, а не для уха, что снижает уровень его эротичности. Так,

тексты Г. Гегеля трудно слушать, их надо читать, получая в ходе такого

действа не эротическое наслаждение, а «головную боль». Такие тексты

Ф. Ницше представлял в образе «медленно» вращающегося «болота зву-

ков без звучности, ритмов без танцев». Немцы, считал он, слишком увлек-

лись номинативно-репрезентативной функцией слова, дающей возмож-

ность логического изложения. Это, по мнению Ф. Ницше, вызвано тем,

что у них не сформировалось «третье ухо», которое чувствует «прелесть в

нарушении слишком строгой симметрии», улавливает «каждое staccato,

каждое rubato», угадывает «смысл в последовательности гласных и ди-

фтонгов» [8, с. 366].

Освобождение от власти слова способствует абсолютизации при-

ватного, эфемерного и преходящего, «растворению реального в игре ин-

терпретаций». И теперь уже ничто не мешает оформлению идеи культуры

как свободной игры слов. Л. Витгенштейн, например, изучая языковые

игры в сфере повседневности, отказал языку в репрезентативной функции.

Он утверждал, что философия призвана бороться против зачаровывания

нашего интеллекта средствами нашего языка. Признавая, что существует

множество «языковых игр» («речевых практик»), Л. Витгенштейн считал,

что «эта множественность не представляет собой чего-то устойчивого, раз

и навсегда данного, наоборот, возникают новые типы языка, или,… новые

языковые игры, а другие устаревают и забываются». Каждая игра принад-

лежит к определенной «форме жизни», откуда она извлекает свой смысл.

Этот смысл состоит не в объекте, к которому относит себя язык, а в упот-

реблении языка, которое проясняется в повседневном обиходе. Употреб-

ление детерминируется целью, которую ставит себе определенная лин-

гвистическая игра.

Языковая игра разрушает иерархию ценностей. Люди перестают

различать «святое» и «бесовское», и их мысль отваживается размышлять

об этой неразличенности, что и продемонстрировал Т. Манн [9, c. 248].

И в этом опасность языковых игр. Но либерально ориентированные фило-

софы и филологи выступают за «языковую анархию», рассматривая её как

необходимое условие свободы человека. С их точки зрения, общество,

чтобы увеличить степень свободы, должно допустить в коммуникативное

пространство столько языков, сколько существует различных желаний к

их употреблению. Условие возможности полной победы над принуждаю-


76

щей силой языка они видят в готовности общества к языковому анархиз-

му, когда будет разрешено употреблять язык, согласно желанию каждого.

По этому пути идут, кстати, и составители словарей мата в России.

Но общество не готово к тотальной анархии языка. Такого рода

«неготовность» обусловлена тем, что в современной социальной жизни

существует большое количество социальных институтов (от церкви до

университетов), в которых отдается предпочтение некоторым классам вы-

сказываний (а иногда и одному единственному), требующих говорить

только об определенных вещах и в определенной манере (например, ко-

манда в армии, молитва в церкви, стиль говорения в классической фило-

софии, язык в научном сообществе и т.д.). Языковая деятельность в этих

социальных институтах подобна законодательной деятельности, что по

убеждению постмодернистов, тормозит развитие форм социальных свя-

зей, уменьшает степень свободы. Расширению свободы в обществе спо-

собствует, с их точки зрения, открытая коммуникация, предполагающая

необходимость ослабить те барьеры, которые ставят языку различные со-

циальные институты. Но тогда надо изменить сами социальные институ-

ты. Например, для того, чтобы солдаты в казарме могли дискутировать со

старшими по чину, следует изменить жесткий воинский устав. Расшире-

ние набора языковых игр в армии, церкви, науке и т.д. ослабит власть этих

социальных институтов и расширит пространство свободы, от чего, как

утверждают поборники открытой коммуникации, выиграет все общество.

Рассмотрев попытки либерально ориентированных философов

расширить пространство свободы человека и общества путем избавления

от власти Слова и слова, мы обозначили суть проблемы вербального ни-

гилизма, которая еще нуждается в дальнейшем исследовании.


1. Ницше Ф. Человеческое, слиш-

ком человеческое // Ницше Ф. Соч.: в

2 т. Т. 1. М., 1990.

2. Хайдеггер М. Слова Ницше

«Бог мертв» // Вопросы философии.

1990. № 7.

3. Гегель Г. Работы разных лет в

двух томах: В 2 т. Т.2. М., 1971.

4. Гоголь Н.В. Собр. соч.: в 6 т.

Т. 6. М., 1986.

5. Бердяев Н.А. Философия сво-

боды. М., 1989.

6. Барт Р. Избранные работы. М.,

1994.

Annotation

1. Nietzsche F. Human, All Too

Human // Nietzsche F. Works: In 2 vol-

umes. Vol. 1. M., 1990.

2. Heidegger M. Nietzsche words

«God is dead» // Problems of Philosophy.

1990. № 7.

3. Hegel G. Works of different years

in 2 volumes. Vol. 2. M., 1971 .

4. Gogol N.V. Works: In 6 volumes.

Vol. 6. M., 1986 .

5. Berdyaev N.A. Philosophy of

freedom. M., 1989.

6. Bart R. Selected Works. M.,

1994.


77

7. Гройс Б. Да, апокалипсис, да,

сейчас! // Вопросы философии. 1993.

№ 3.

8. Ницше Ф. По ту сторону добра

и зла // Ницше Ф. Соч.: в 2 т. Т. 2. М.,

1990.

9. Якимович А. Культура и пре-

ступление // Иностранная литература.

1995. № 1.

10. Гадамер Х.-Г. Истина и метод.

Основы философской герменевтики.

М., 1988.

7. Groys B. Yes, the apocalypse,

yes, now! // Problems of Philosophy.

1993. № 3.

8. Nietzsche F. Beyond Good and

Evil // Nietzsche F. Works: In 2 vol.

Vol. 2. M., 1990.

9. Yakimovitch A. Culture and

crime // Foreign Literature. 1995. № 1.

10. Gadamer H.-G. Truth and

Method. Basics of philosophical herme-

neutics. M., 1988.


78

КУЛЬТУРА И ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

УДК 930.1

В.П. Бранский, К.М.Оганян, К.К.Оганян

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЦЕННОСТЬ

В статье рассматривается соотноше-

ние глобализации и общечеловеческой

ценности в контексте синергетической

философии истории. Анализируются

фундаментальные проблемы, постав-

ленные перед российским обществом:

существование стабильного и успешно

развивающегося общества без доми-

нирующей идеологии; возможность

нарушения равноправия разных идеа-

лов как ориентиров развития общест-

ва; значение социального идеала как

ведущей ценности в деятельности

большинства; пути угрозы возврата к

тоталитарному обществу; совмести-

мость доминирующего и тоталитарно-

го идеала.

Особое внимание уделяется проблеме

формирования общечеловеческой цен-

ности в период глобализации и кризи-

са в обществе и условиям проявления

закона дифференциации и интеграции

V.P. Branskij, K.M. Oganyan, K.K. Oganyan

GLOBALIZATION AND UNIVERSAL

VALUES

In article the ratio of globalization and a

universal value in the context of syner-

getic philosophy of history is considered.

The fundamental problems put before the

Russian society are analyzed: existence

of stable and successfully developing

society without dominating ideology;

possibility equality violation of different

ideals as reference points of society de-

velopment; value of a social ideal as

leading value in majority activity; ways

of threat return to totaling society; com-

patibility of a dominating and totalitarian

ideal.

The special attention is paid to a problem

of formation of universal value during

globalization and crisis in society and to

conditions of manifestation the law of

differentiation and integration of ideals.

The essence of original spirituality as

following to a social ideal is reasoned.


79

идеалов. Аргументируется сущность

подлинной духовности как следование

социальному идеалу.

Ключевые слова: постутилитарное

общество, диссипативная структура,

глобализация, синергетическая фило-

софия истории, общечеловеческая цен-

ность, либеральный идеал, идеология,

духовность, социальный идеал, идеоло-

гический хаос, идеологический порядок.

Key words: post-utilitarian society, dissi-

pative structure, globalization, synergetic

philosophy of history, universal value,

liberal ideal, ideology, spirituality, social

ideal, ideological chaos, ideological or-

der.

В.П. Бранский

доктор философских наук, профессор ка-федры философии науки СПбГУ, г. Санкт-Петербург E-mail: [email protected]

К.М. Оганян

доктор философских наук, профессор, за-ведующий кафедрой социологии СПбГЭУ, г. Санкт-Петербург E-mail: [email protected] К.К. Оганян

кандидат социологических наук, доцент кафедры социологии СПбГЭУ, г. Санкт-Петербург E-mail: [email protected]

© Бранский В.П., Оганян К.М., Оганян К.К., 2013

V.P. Branskij

The Doctor of Philosophy, the professor of department of philosophy science, of SPbGU, city Sankt-Petersburg E-mail: [email protected]

K.M. Oganyan

The Doctor of Philosophy, the professor, chair of department of sociology, of SPbGAU, city Sankt-Petersburg E-mail: [email protected] K.K. Oganyan

candidate of sociology, associate professor of department sociology, of SPbGAU, city Sankt-Petersburg E-mail: [email protected]

© Branskij V.P., Oganyan K.M., Oganyan K.K., 2013

Глобализация и синергетическая философия истории

В связи с интересом к теории глобализации (попытками раскрыть

сущность этого радикально нового явления, которая не сводится к таким

сходным с глобализацией процессам, как интеграция, модернизация, гло-

кализация и т.п.) значительный интерес представляет дискуссия, развер-

нувшаяся в западной печати по поводу связи теории глобализации с фило-

софией истории [1; 2].

Как известно, эту дискуссию начал американский политолог

Ф. Фукуяма в своей нашумевшей книге «Конец истории и последний че-

ловек» (1992). В этой книге ее автор пытается доказать, что с крушением

коммунистического идеала (и распадом СССР) на смену ему приходит за-

падный либеральный идеал с американской спецификой. Последний

предполагает приоритет прав человека над его обязанностями, а утили-

тарных ценностей перед духовными. По мнению Фукуямы, после распада

СССР в 1991 г. этот идеал получает всеобщее распространение и оказыва-


80

ется доминирующим в планетарном масштабе. Его победа в таком мас-

штабе равносильна «концу истории», ибо возникает общество, в котором

все утилитарные потребности рядового человека оказываются удовлетво-

ренными. В таком чисто потребительском обществе достигается предел

социального развития и можно, так сказать, «почивать на лаврах». Именно

по этой причине Фукуяма называет типичного представителя такого «без-

духовного» общества «последним» человеком. В качестве прообраза тако-

го человека можно рассматривать любого благополучного обывателя

стран так называемого Золотого миллиарда (развитых стран с высоким

уровнем доходов у подавляющего большинства населения).

Таким образом, глобализация в интерпретации Фукуямы, является

американизацией (распространением и реализацией в планетарном мас-

штабе американского идеала социального устройства). В более широком

смысле этот процесс, согласно концепции Фукуямы, можно называть вес-

тернизацией.

В противоположность такой (финалистской) философии истории

другой американский политолог С. Хантингтон в своей не менее нашу-

мевшей книге «Столкновение цивилизаций» (1996) пытается обосновать

противоположный подход к перспективам глобализации (инфинитная фи-

лософия истории). По его мнению, история никогда не закончится, ибо

разрешение одних социальных конфликтов (например, между странами

или государствами) порождает новые конфликты (например, между циви-

лизациями и культурами).

Для преодоления этих новых противоречий требуется новая борьба

(как в экономической, так и в политической сфере). А такая борьба пред-

полагает идеологическую борьбу, в основе которой лежит столкновение

между разными системами ценностей. Подобное столкновение обуслов-

лено разными ценностными ориентирами («идеалами»), т.е. разными (не-

редко альтернативными) критериями ценностей.

Концепция Хантингтона в отношении сущности глобализации яв-

ляется прямой противоположностью концепции Фукуямы: глобализация,

по Хантингтону, никак не может свестись к американизации (вестерниза-

ции) человечества, ибо она является результатом взаимодействия как за-

падных так и незападных культур (цивилизаций). Поэтому западная сис-

тема ценностей и лежащий в ее основании ценностный ориентир не может

претендовать на универсальное значение.

В ходе глобализации у разных участников этого процесса могут

возникать существенно различные представления о сущности глобализа-

ции (и о ее перспективах), а на этой почве могут зарождаться и развивать-

ся очень острые и опасные конфликты.

Нетрудно заметить, что с философской точки зрения описанная

дискуссия по поводу природы глобализации имеет следующий смысл.


81

Одни участники дискуссии (следуя Фукуяме) настаивают на том, что гло-

бализация выражает стремление человечества к единству, и это главное в

глобализации.

Другие (следуя Хантингтону) усматривают в ней стремление к не-

ограниченному разнообразию. Эта дискуссия в 90-х гг. ХХ в. имела серь-

езное эвристическое значение: анализ ее результатов помог в формирова-

нии на рубеже ХХ–ХХI вв. нового подхода к сущности глобализации с

позиции общей теории взаимоотношений социального порядка и социаль-

ного хаоса (концепция синергетического историзма). Оказалось, что

стремление человечества как к единству, так и к разнообразию позволяет

глубже разобраться как в законе самоорганизации (дифференциации и ин-

теграции) социальных институтов, так и в аналогичном законе, которому

подчиняются общезначимые (социальные) идеалы. Исследование закона

самоорганизации (дифференциации и интеграции) социальных идеалов

показало, что именно этот закон дает ключ для понимания закономер-

ностей взаимоотношения идеологического хаоса и идеологического

порядка [3]. Поэтому научно обоснованный ответ на поставленные выше

вопросы без учета закона самоорганизации социальных идеалов в настоя-

щее время вряд ли возможен.

Следует отметить, что в начале ХХI в. понятие глобализации под-

верглось очень глубокому и многостороннему исследованию. Оказалось,

что надо различать два типа глобализации: социально-ответственную («с

человеческим лицом») и социально-безответственную («со звериным ос-

калом»). Об этом, в частности, говорил В.В. Путин на совещании Глав

Восьмерки на о. Окинава в июле 2001 г.

Подобная двойственность объясняется тем, что проблема глобали-

зации социума неотделима от проблемы глобализации индивидуума. По-

следняя же связана с вопросом о природе человека и закономерностях

возможной модификации этой природы.

Говоря попросту, социально-ответственная глобализация предпо-

лагает улучшение человеческой личности, а социально-безответственная –

ухудшение («деградацию») этой личности. Причем как такое улучшение,

так и ухудшение могут протекать в массовом и планетарном масштабе.

Как известно, еще основатель Римского клуба А. Печчеи в своей

книге «Человеческие качества» (1977 г.) [4] обратил внимание на связь

глобальных проблем современности с вопросом о природе человека.

Он показал, что глобальные проблемы современности, в конечном

счете связаны с гипертрофированной потребительской установкой, кото-

рая стала доминировать в XX в. Очевидно, что идеология «общества все-

общего потребления» неизбежно должна рано или поздно войти в проти-

воречие с ограниченностью земной территории, земных ресурсов и т.п.

Основная идея Печчеи, проходящая красной нитью через его книгу, за-


82

ключается в том, что никакие технические меры по улучшению ситуации

при сохранении идеологии общества гипертрофированного потребления

не могут дать радикального решения проблемы. Такое решение возможно

лишь при переходе к человеку с иными «человеческими качествами». Это

значит, что ключ к решению глобальных проблем находится в природе

человека и необходимости изменить эту природу.

Общечеловеческая ценность

Принципиальное значение для духовности вообще имеет вера в аб-

солютную (общечеловеческую) ценность. Такая ценность (в отличие от

относительной и потому преходящей ценности) имеет непреходящее зна-

чение для всех поколений. Это как раз тот пункт, где нет различия между

светской и религиозной идеологией. Различие начинается тогда, когда

ставится вопрос об обосновании указанной веры. С точки зрения светской

философии абсолютная ценность может существовать в естественном

(«посюстороннем») мире. С точки же зрения религиозной философии

ввиду тотальной «бренности» материального бытия («призрачно всё в

этом мире бушующем...») абсолютная ценность в материальном мире в

принципе недостижима и ее бытие возможно только в сверхъестественном

(«потустороннем») мире [5]. Следовательно, вера в абсолютную ценность

может быть связана с верой в сверхъестественное существо, а может, и не

быть связана с такой верой. Именно вера в абсолютную ценность как бо-

лее общий вид веры, чем вера в сверхъестественное, объединяет религи-

озных и нерелигиозных людей и делает понятным, почему духовность в

общем случае не сводится к ее религиозной разновидности. Светское об-

щество может быть не менее «духовным», чем религиозное: все зависит от

того, каким идеалом оно руководствуется. Мнение, что кризисное состоя-

ние общества якобы всегда связано с утратой религиозной духовности, не

выдерживает критики: духовный экстремизм с религиозной окраской не

менее (а иногда даже более!) опасен, чем светский экстремизм. Достаточ-

но вспомнить многочисленные религиозные войны, которыми полна ис-

тория человечества, акты религиозного терроризма и вандализма. Дейст-

вительная причина кризисов связана с утратой доминирующей в обществе

положительной духовности [7].

Резюмируем сказанное выше. Последовательно демократическое

общество не может существовать без идеологического плюрализма (так же,

как оно не может существовать без рыночной экономики и многопартий-

ной системы). Но идеологический плюрализм бывает двух типов: 1) либе-

ральный и 2) анархический. Последний обычно сопутствует социальному

кризису и связан с расколом идеологии данного общества на множество

более или менее равноправных социальных идеалов, борьба которых

обычно мешает обществу сплотиться для движения в одном стратегически


83

важном направлении. Анархический идеологический плюрализм исклю-

чает существование доминирующего идеала, который пользуется под-

держкой большинства населения и который обеспечивает успех в прове-

дении крупномасштабных социальных реформ.

Напротив, либеральный идеологический плюрализм предполагает

наличие такого идеала, который формируется постепенно и притом сти-

хийно в рамках глобального идеологического хаоса и становится страте-

гическим ориентиром для выхода из этого хаоса. Доминирующий идеал в

условиях либеральной [8], а не анархической демократии отличается от

тоталитарного идеала в условиях тоталитарного общества тем, что он тер-

пим к инакомыслящим, допускает легальное существование других (в том

числе альтернативных ему) идеалов и рассматривает конструктивный

диалог с такими идеалами как одно из средств собственного духовного

роста и совершенствования. Как ясно из изложенного, специфика форми-

рующегося либерального идеала постсоветской России (в отличие от гос-

подствовавшего в СССР коммунистического идеала), вероятнее всего,

должна заключаться в следующих требованиях:

– гармония свободы и ответственности (прав и обязанностей). Это

исключает односторонний культ как ответственности (столь характерной

для тоталитарного общества), так и свободы (а, тем самым, столь харак-

терный для современного «потребительского общества» приоритет прав

перед обязанностями);

– приоритет духовных ценностей по отношению к утилитарным.

Такое требование отвергает характерный для «потребительского

общества» культ утилитарных ценностей и превращение последних в

главный ориентир мировой истории (возведение в культ неограниченного

роста материального благосостояния для всех жителей Земли) [6].

В то же время это требование отнюдь не означает игнорирование

или хотя бы принижение важной роли утилитарных ценностей в социаль-

ном развитии. Особенность этого требования состоит в том, что утилитар-

ные ценности рассматриваются не в качестве цели, а в качестве вспомо-

гательного средства для формирования новых духовных ценностей (а тем

самым, и прогресса мировой культуры).

Как известно, одним из самых популярных лозунгов, сопровож-

давших коммунистический идеал, был следующий призыв (украшавший

фасады многих зданий в советских городах в середине XX в.): «Вперед к

сияющим вершинам коммунизма!». В отличие от тоталитарного идеала

демократический идеал не нуждается в подобных лозунгах. Но если бы у

кого-то в условиях глобализации возникло желание изобрести особый

лозунг для демократического идеала, то на роль такого лозунга вероятно

лучше всего пригодилось бы следующее изречение: «Вперед к глобально-

му единству через потенциально бесконечное локальное разнообразие!»


84

Социальный идеал и выбор оптимального пути глобализации

Ведущаяся в настоящее время борьба между глобалистами и «анти-

глобалистами» – фактически борьба не за или против глобализации, а за

тот или иной ее сценарий; другими словами – за выбор оптимального пу-

ти глобализации. Каждый поддерживает глобализацию на основе своего

социального идеала и возражает против глобализации на основе чужого

идеала. Каждый хочет превратить глобализацию в свою глокализацию

(придать своим локальным ценностям универсальное значение, т.е. сде-

лать их глобальными) и не допустить превращения глобализации в чужую

глокализацию. Или, говоря повседневным языком, каждый обыватель

планеты Земля хочет учить всех остальных как надо жить и обычно не хо-

чет учиться тому же у других.

Из сказанного следует, что удовлетворительная теория глобализа-

ции невозможна без соответствующей теории идеологизации. Предметом

же последней должны быть закономерности формирования и развития

общезначимых (социальных) идеалов. Посмотрим, что говорит по этому

поводу современная теория социальной самоорганизации, одним из важ-

нейших результатов которой является закон дифференциации и интегра-

ции идеалов [9].

Смена идеалов с синергетической точки зрения принимает форму

вечного круговорота идеалов, абсолютирующих порядок (тоталитарные

идеалы), и идеалов, абсолютирующих хаос (анархистские идеалы). При

поверхностном (чисто феноменологическом) подходе создается впечатле-

ние, что история вращается в порочном круге между тоталитаризмом и

анархизмом, делая акцент то на одном, то на другом, и никак не может

выйти из этого круга. Указанный круг хорошо описан Бальзаком в «Чело-

веческой комедии»: «Свобода рождает анархию, анархия приводит к дес-

потизму, а деспотизм возвращает к свободе. Миллионы существ погибли,

так и не добившись торжества ни одной из этих систем. Разве это не по-

рочный круг, в котором вечно будет вращаться нравственный мир? Когда

человек думает, что он что-либо усовершенствовал, на самом деле он сде-

лал только перестановку» [10, 48]. Между тем, с точки зрения синергети-

ческого критерия прогресса подобный порочный круг является своеобраз-

ным проявлением в истории закона дифференциации и интеграции

идеалов, а именно: взаимоотношения между экстремистскими идеалами,

абсолютизирующими или порядок (тоталитарные идеалы) или свободу

(анархистские идеалы), и оптималистскими («центристскими») идеалами,

отмежевывающимися от этих крайностей и синтезирующих требование

порядка с требованием свободы (либеральные идеалы различного толка).

Под влиянием взаимодействия между собой и с окружающей соци-

альной средой либеральные идеалы подвергаются дифференциации (ди-

вергенции, эрозии). Эта дифференциация выражается в нарушении «рав-


85

новесия» (симметрии) между требованиями порядка и свободы; один ли-

беральный идеал делает акцент на порядок (ответственность), а другой на

свободу (хаос).

В результате «удельный вес» этих требований в разных идеалах

становится неодинаковым. В одних преобладает требование большего по-

рядка и дисциплины, в других же – большей раскованности и непредска-

зуемости. В результате усиления этих различий на крайних полюсах либе-

рального спектра идеалов возникают тоталитарные и анархистские идеа-

лы, которые взаимно «подогревают» друг друга.

Из сказанного ясно, что односторонний культ свободы не менее

опасен, чем односторонний культ порядка. Если сущность тоталитаризма

заключается именно в абсолютизации порядка и в тотальном подчинении

этому «порядку» всех сфер социальной жизни, то сущность анархизма – в

принципе «абсолютной свободы» как безответственного произвола и в от-

казе от любых регулятивов (юбые регулятивы отождествляются с патоло-

гическими «комплексами», от которых надо освободиться) в человеческой

жизни (принцип вседозволенности). Поэтому нельзя не согласиться с ост-

роумным предложением дополнить статую Свободы у восточного побе-

режья США статуей Ответственности, которую следовало бы поставить у

их западного побережья [11, с. 68]. История показывает, что смысл суще-

ствования экстремистских идеалов состоит как раз в том, что они оп-

ределяют направление либерального вектора, т.е. той формы синтеза по-

рядка и свободы, которая необходима в данных исторических условиях

для достижения социальной системой максимальной стабильности. Тота-

литарный и анархистский идеалы определяют направление либерального

вектора именно потому, что либеральный идеал обычно стремится в рав-

ной степени дистанцироваться от этих крайностей.

Таким образом, периодическая дифференциация либеральных

идеалов, их поляризация до уровня тоталитарного и анархического идеа-

лов, а затем новый либеральный синтез (на основе новой интеграции

идеалов) в форме нового либерального идеала, (приспособленного к но-

вым социальным условиям и обеспечивающего стабильность общества в

этих новых условиях), является конкретным проявлением закона диффе-

ренциации и интеграции идеалов (на пути к формированию и реализации

«абсолютного идеала», т.е. общечеловеческого идеала). Таким образом,

при более глубоком анализе выясняется, что описанный выше круг явля-

ется иллюзорным, будучи лишь приближенным фрагментом описанной

выше идеологической спирали.

Так как социальный идеал, в общем случае, представляет собой

единство экономического, политического, нравственного, эстетического и

мировоззренческого идеалов, то следует различать его утилитарную (эко-

номическую и политическую) и духовную (нравственную, эстетическую и


86

мировоззренческую) компоненты. Стало быть, целесообразно разграни-

чить утилитарные и духовные идеалы. В связи с этим возникает вопрос;

что такое духовность с научной точки зрения? [6].

Следует различать «духовность» в широком и в узком смысле.

В широком смысле духовность означает служение социальному идеалу,

вера в этот идеал, готовность пойти на жертвы во имя его реализации. Ду-

ховность в таком смысле противостоит бездуховности, т.е. чистому кон-

формизму – стремлению приспособиться к существующей реальности и

обеспечить себе в ней чисто биологическое существование, жить только

настоящим, не думая о будущем с тем, чтобы получать максимум наслаж-

дений при минимуме страданий. Именно в этом заключается исходная

идеологическая установка «потребительского общества» – основа фило-

софии международного мещанства.

С другой стороны, существуют и такие, которые руководствуются

в своем поведении не чисто биологическими, а социальными инстинкта-

ми, т.е. сложившимися в обществе устойчивыми стереотипами социально-

го поведения. Поскольку стереотипы социального поведения обязательно

содержат в себе и определенный стиль общения (манеры, нравы, привыч-

ки, обычаи и пр.), то они предполагают существование определенных мо-

ральных норм, следовательно, и наличие границы между добром и злом.

Наряду с общечеловеческими среди этих норм обычно находятся и такие,

которые уже не соответствуют новым социальным условиям. Поэтому

разграничение между добром и злом, осуществляемое подобными норма-

ми, является неадекватным новым социальным реалиям. Люди, следую-

щие такой ханжеской (конформистской) морали, являются уже не биоло-

гическими, а социальными конформистами. Они не только не отрицают

мораль, но даже восхваляют ее, но при этом являются апологетами уста-

ревших моральных норм. Последние становятся мощным средством защи-

ты отживших свой век социальных институтов и становятся главным пре-

пятствием на пути реформирования общества.

Таким образом, общее между биологическими и социальными

конформистами состоит в том, что как те, так и другие не признают соци-

альных идеалов. На известный вопрос: «Есть ли у вас идеалы?» они отве-

чают однозначно и единодушно: «А что такое идеалы? У нас их во всяком

случае нет, а если они есть у вас, то вам лечиться нужно!» (Ответ, полу-

ченный в результате опроса молодежи на московских улицах в конце

90-х гг. XX в.). Разница же между конформистами этих двух типов заклю-

чается в следующем: биологические конформисты отрицают мораль во-

обще (аморализм), а социальные поддерживают устаревшую мораль (хан-

жеское морализирование). Резко отрицательное отношение конформистов

обоих типов к идеалам объясняется тем, что нормы поведения биологиче-

ских конформистов определяются инстинктами, а социальных – социаль-


87

ными стереотипами (шаблонами). Поэтому они одинаково враждебно от-

носятся к носителям идеалов, которые мешают им «нормально жить», т.е.,

в конечном счете, спокойно удовлетворять свои естественные потребно-

сти. Итак, подлинная духовность заключается в следовании социальному

идеалу и тем моральным нормам, которые определяются этим идеалом.

Подчеркнем, что моральные нормы нельзя рассматривать как нечто неза-

висимое от стереотипов и идеалов. Более того, именно стереотипы и идеа-

лы определяют эти нормы, а не наоборот. Ставить мораль впереди стерео-

типов и идеалов – значит «ставить телегу впереди лошади».

Поскольку социальный идеал, как мы уже видели, многогранен, то

следует различать экономические, политические, нравственные, эстетиче-

ские и мировоззренческие идеалы. В связи с этим существуют разные сте-

пени духовности. Простейшей формой духовности является служение

утилитарным идеалам (экономическим и политическим). Это служение

предполагает борьбу за реализацию соответствующих идеалов. Более вы-

сокой формой духовности будет служение собственно духовным идеалам

(нравственными, эстетическим и мировоззренческим).


1. Бранский В.П., Пожар-

ский С.Д. Глобализация и синергети-

ческая философия истории // Общест-

венные науки и современность. 2006.

№ 1.

2. Синергетическая философия

истории / под ред В. П. Бранского. Ря-

зань: «Копи-Принт», 2009.

3. Оганян К.М., Бранский В.П.

Социальная синергетика. СПб:

СПбГИЭУ, 2010.

4. Печчеи А. Человеческие каче-

ства. М., 1980.

5. Белл Д. Социальные рамки ин-

формационного общества // Новая

технократическая волна на Западе. М.:

Прогресс, 1986.

6. Бранский В.П., Оганян К.М.

Глобализация и формирование нового

российского идеала // Социальная фи-

лософия: учебник для вузов / под ред.

К.М. Огагяна. СПб: Петрополис, 2009.

7. Оганян К.М. Философия чело-

века. СПб: СПбГИЭУ, 2011.

8. Оганян К.М. Методологические

Annotation

1. Bransky V.P., Pozharskii S.D.

Globalization and synergistic philosophy

of history // Social Sciences and Moder-

nity. 2006. № 1.

2. Synergetic philosophy of history /

ed V.P. Bransky. Ryazan «Copy-Print»,

2009.

3. Ohanian K.M., Bransky V.P. So-

cial Synergetics. St. Petersburg, 2010.

4. Peccei A. Human qualities. M.,

1980.

5. Bell D. The social frameworks of

the information society // New Wave in

the West technocratic. Moscow: Progress

Publishers, 1986.

6. Bransky V.P, Ohanian K.M.

Globalization and the formation of a new

Russian ideal // Social Philosophy. Text-

book for high school / Ed.

K.M. Ogagyana. St. Petersburg, 2009.

7. Ohanian K.M. Philosophy of

man. St. Petersburg, 2011.

8. Ohanian K.M. Methodological


88

проблемы теории глобализации // Об-

щественные науки и современность.

2007. № 2.

9. Бранский В.П., Пожар-

ский С.Д. Синергетический историзм и

глобализация. СПб: Политех, 2004.

10. Бальзак О. Соч. Т. 10. М.,

1987.

11. Франкл В. Человек в поисках

смысла. М., 1990.

problems in the theory of globalization //

Social Sciences and Modernity. 2007.

№ 2 .

9. Bransky V.P., Pozharskii S.D.

Synergetic historicism and globalization.

St. Petersburg, 2004.

10. Balzac O. Works. Vol. 10. M.,

1987.

11. Frankl V. Man's Search for

Meaning. M., 1990.

УДК 316.7


89

С.Н. Комиссаров

СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ФАКТОРЫ ИДЕНТИФИКАЦИИ

В статье рассматриваются социокуль-

турные аспекты идентичности. Пока-

заны основные проблемы и тенденции

развития современной российской

культуры, определяющие процессы

идентификации.

Ключевые слова: социокультурные

факторы идентичности и идентифи-

кации, социальное воспроизводство

культуры в условиях рынка и развития

новых информационных технологий.

S.N. Komissarov

SOCIOCULTURAL FACTORS IDENTIFICATION

The article analyzes social and cultural

aspects of identity. Shows the main prob-

lems and trends of development of con-

temporary culture in Russia, that deter-

minate the processes of identification.

Key words: social and cultural aspects of

identity and identification, social repro-

duction of culture in the terms of market

economy and modern IT.

С.Н. Комиссаров

доктор философских наук, профессор, ру-ководитель центра по связям с общест-венностью и средствами массовой инфор-мации Института социологии Российской академии наук (г. Москва) E-mail: [email protected] © Комиссаров С.Н., 2013

S.N. Komissarov

Doctor of Philosophical Sciences, Professor, Head of the Center of Public Relations and Media Institute of Sociology of e Russian Academy of Sciences (Moscow) E-mail: [email protected] © Komissarov S.N., 2013

Актуализация проблемы идентичности и процедуры идентифика-

ции – одно из наиболее общезначимых последствий глобализации. В ди-

намично изменяющемся контексте социокультурная турбулентность охва-

тывает внутренний мир человека и национальных сообществ, которые

оказываются не в состоянии адекватно и своевременно реагировать на не

известные ранее вызовы. «На пороге третьего тысячелетия, – писал в се-

редине 90-х гг. Томас Франк, – ощущается, что наступает глобальный


90

кризис идентичности. Наша психика и даже наша материальная оболочка,

кажется, все более и более опираются на расколотую и мозаичную само-

идентификацию. В нашей душе соперничают разные слои лояльности: к

семье, к этносу, к нации, к универсальной или партикулярной церкви, к

транснациональной корпорации или ремесленному цеху, возможно, даже

к институтам, основанным на общечеловеческих идеалах гуманности. Та-

ким образом, оказывается, что мы должны произвести инвентаризацию,

переидентифицировать самих себя [1, с. 151]. Однако радужные надежды

глобалистов на то, что в новом веке «национальные государства передают

наднациональным структурам функцию обеспечения социальной безопас-

ности своих граждан и, следовательно, не являются уже больше единица-

ми идентичности» [2, с. 20], оказались несостоятельными.

Последние десятилетия наглядно демонстрируют разногенность

цивилизаций и усиление защитной регенерации национальных культур,

генотип каждой из которых определяет соответствующую национальную

идентичность. Тем самым подтверждается известный тезис С. Хантингто-

на о том, что «наиболее значимые конфликты глобальной политики будут

в будущем разворачиваться между нациями и группами, принадлежащими

к различным цивилизациям». Понимая цивилизацию как «культурную

общность наивысшего ранга, как самый широкий уровень идентичности

людей», которая определяется «наличием общих черт объективного по-

рядка, таких как язык, нормы, история, религия, традиции, института, – а

также субъективной самоидентификацией людей», С. Хантингтон пишет:

«В прошлых классовых и идеологических конфликтах ключевым вопро-

сом был следующий: «на чьей ты стороне?» – и люди могли и выбирали

стороны, и переходили с одной стороны на другую. В конфликте цивили-

заций вопрос состоит в другом – «кто ты?» Это дано раз и навсегда и не

подлежит изменению» [3, с. 34, 27]. Таким образом, роль идентичности

как социально организующего принципа резко возрастает в условиях со-

временной глобализации. Она оказывается связующим началом микро- и

макро социокультурного пространства, смыслообразующим для отдель-

ной личности, социальной (национальной) общности и государственного

образования. Кроме того, идентичность определяет не только синхрониче-

скую, но и диахроническую целостность любой социальной общности, ее

связь не только с «пройденным» прошлым, но и с предстоящим будущим.

Многие ученые пытались дать определение этому сложному и едва

ли не самому «модному» ныне понятию. М. Кастельс обосновал систем-

ную, комплексную природу феномена идентичности, не укладывающегося

только в рамки психологии, социологии или культурологи [4]. Э. Эриксон

считал идентичностью внутреннюю непрерывность и тождественность

личности, структурными составляющими которых являются чувство лич-

ностного тождества и исторической непрерывности личности, осознания


91

этого тождества и того факта, что другие признают мое тождество, пере-

живание чувства идентичности, которое с возрастом и по мере развития

личности усиливается [5]. А. Ватерман связывал идентичность с самооп-

ределением индивида в выборе своих жизненных целей, ценностей и убе-

ждений [6]. По мнению Дж. Мида, идентичность – динамичная структура,

развивающаяся нелинейно и неравномерно в течение всей жизни человека

в результате его социального опыта и в соответствии с изменениями соци-

ального контекста [7]. Понятие «идентичность», в отличие от «националь-

ного самосознания», включает не только осознанное, но и неосознаваемое

(это отмечал еще Дж. Мид), не только рациональное, но и эмоциональное

отношение к действительности, и даже психосоматическую – реальную

или представляемую – связь с определенной национальной и социально-

исторической общностью и даже пространственно-временной средой ее

обитания. Очень важную роль для понимания идентичности как «внут-

реннего вектора» развития цивилизации играет понятие «историческая

система» (И. Валлерстай [8]), которая отражают пространственно-

временную целостность, раскрывающую динамику современной реально-

сти. И хотя сам Валлерстайн считал, что органичный характер функцио-

нированию «исторической системы» придают зафиксированные в системе

законов интегрированные процессы производства, первичные по отноше-

нию к обмену, политическим отношениям, культурному единству и т.д.,

все-таки правильнее было бы назвать его новую структурная единицу со-

циального анализа «историко-культурной системой».

В отечественной литературе анализ проблемы идентичности осу-

ществлялся в предметном поле разных наук – этносоциологии и этнопси-

хологии (Р.Г. Абдулатипов [9], Ю.В. Арутюнян [10], И.В. Антонова,

Л.М. Дробижева [11], А.Н. Сусоколов, Н.Е. Тихонова [12], В.А. Тишков

[13], В.А. Ядов [14] и др.), социальной философии [15], политологии и ис-

тории (А.С. Панарин [16], В.И. Пантин, М.А. Чешков, П.А. Цыганков,

А.И. Фурсов и др.).

Однако специфика этого сложного феномена вряд ли станет по-

нятна без социокультурного анализа. Его методологические основы зало-

жил наш соотечественник, великий социолог Питирин Сорокин [17], кото-

рый считал исторический процесс циклической флуктуацией типов куль-

тур. История в интерпретации П. Сорокина предстает как иерархия в раз-

личной степени интегрированных культурных систем, «суперсистем», ба-

зовым основанием которых является сверхорганическая система ценно-

стей. Материализации «чистых культурных систем» осуществляется в

деятельности носителей этих ценностей – индивидов и социальных инсти-

тутов. Значимость культурного единства этнической группы как смысла

ее существования показал Ф. Барт в концепции «культурных границ» и

«культурной дистанции» [18]. Серьезный вклад в развитие социокультур-


92

ного подхода внес Л.Г. Ионин [19], который одним из первых в отечест-

венной социологии дал на базе использования понятия идентичности тео-

ретическое объяснение усвоения новых культурных моделей. Л.Г. Ионин

выделял культурную идентичность, но он считал ее одной из форм нацио-

нальной идентичности, наряду с политической и мифологической [20].

Одни ученые считали культуру чуть ли не синонимом идентичности

(С. Бенхабиб [20], Дж. Де Вос [21]), другие – полем ее формирования.

Практически все исследователи не исключали культуру из факторов фор-

мирования идентичности, но в рамках «процессуального» (А. Ватерман)

подхода, трактующего культуру как неотъемлемую часть процесса иден-

тификации личности или социума. Социокультурный анализ выявляет

партикулярность таких трактовок, исходящих из признания культуры од-

ним из факторов идентификации. Однако вне культуры – ограничив сис-

тему детерминантов идентичности и ее качественные особенности только

социальным опытом или социальным измерением – нельзя понять не

только содержательные характеристики, но и самую природу идентично-

сти, которая носит социокультурный характер. Раскрытие смысла этого

термина в рамках социокультурного анализа потребует отметить, что это

не имеет ничего общего с пониманием культуры как набора развлекатель-

ных услуг и даже совокупности овеществленных художественных ценно-

стей. Здесь речь нужно вести о культуре как КАЧЕСТВЕННОМ ИЗМЕ-

РЕНИИ социума, обеспечивающем человеческое начало в каждом инди-

видууме и в обществе в целом, – начало, соотнесенное, как говорил Алек-

сандр Солженицын, с высшей силой. В таком понимании культура пред-

стает как главный общественно-исторический институт, определяющий не

только социально-культурную идентичность народа в ее синхронической

и диахронической целостности, но и как необходимый «способ производ-

ства» будущего страны. Национальная культура – генотип цивилизации,

его разрушение и насаждение чуждой по духу культуры – этакая духовная

вивисекция – подрубает корни культурной самобытности народа, разру-

шает основы его исторического бытия и его идентичности.

Однако споры о природе идентичности не столь важны, как выяв-

ление реальных механизмов идентификации, среди которых социокуль-

турным факторам должного значения не придается не только в науке, но

и, что печальнее, в политической практике... Так, например, А. Ватерман

выделяет четыре сферы жизни, наиболее значимые для формирования

идентичности: 1) выбор профессии и профессионального пути; 2) приня-

тие и переоценка религиозных и моральных убеждений; 3) выработка по-

литических взглядов; 4) принятие набора социальных ролей [22]. И дело

не в том, что религиозные убеждения и моральный ценности являются

важнейшими составляющими культуры, но ее не исчерпывают. Важнее

понять, что одним из главных факторов идентификации является не про-


93

сто национальная культура как некая качественная целостность, вклю-

чающая художественные достижения и нравственные ценности и нормы,

социальные институты культуры и ее накопленные материальные богат-

ства. Становление идентичности – процесс непрерывный, его определяет

нынешнее реальное социальное бытие культуры, в которое непосредст-

венно включен конкретный человек. То есть конкретная форма существо-

вания культуры в определенных пространственно-временных координа-

тах. А она в своих содержательных, ценностных и нормативных характе-

ристиках может существенно отличаться от сущностных определений на-

циональной культуры. Причем до такой степени, что может направить

процесс идентификации в любую сторону – и общегражданской идентич-

ности, и антигражданской, может войти в противоречие с национальной

или этнической идентичностью, может, наоборот, подтолкнуть человека и

общность к более жестким связям с национальными корнями и традиция-

ми. Поэтому для понимания направленности идентификационных измене-

ний важно знать не только специфику национальной культуры, но и со-

стояние ее нынешнего социального бытия. А это – в силу сложности, про-

тиворечивости и незавершенности социокультурных процессов – задача

достаточно не простая. Поэтому попытаемся сосредоточить внимание

только на важных тенденциях изменения нынешнего социального бытия

российской культуры, точнее – социокультурной ситуации в стране, кото-

рые отличаются крайней сложностью и противоречивостью.

Конечно же, отечественная культура претерпевает существенные

изменения под влиянием процессов глобализации и принципиальной сме-

ны политико-экономической парадигмы. На наших глазах меняется эсте-

тическая и ценностно-нормативная среда российского общества, его со-

циокультурные характеристики, критерии его самооценки и т.д. Реоргани-

зуется структура ценностного сознания, меняется иерархия базовых цен-

ностей, происходит их обновление. Такое обновление – процесс чрезвы-

чайно сложный. Анализируя его в философско-психологической плоско-

сти, М. Фергюсон приходит к выводу, что подлинная трансформация соз-

нания, значит, и идентичностей, представляет собой «парадигмальное из-

менение» [23]. Характер и интенсивность этого изменения может сущест-

венно отличаться в разных социальных, национально-культурных средах.

Однако механизм его достаточно прост и определенен: он не сводится к

механической замене старых ценностей на новые. Мнение о том, что «ста-

рые ценности» неизбежно «утрачивают свои функции», Т. Парсонс считал

не только «бездоказательными утверждениями», но и свидетельством сла-

бости, неэффективности новых ценностей. Эти новые ценности жизнеспо-

собны в той степени, в какой являются более обобщенными, т.е. новая

система ценностей не отбрасывает старую, а имманентно – в видоизме-

ненной или в превращенной форме – включает в себя замещаемые ценно-


94

сти. Поэтому новая система ценностей не альтернатива старой, а более

общая, подчеркивал Т. Парсонс [24]. Конечно же, новая идентичность –

это не ксерокопия прежней, иначе бы ни один народ не выжил в изме-

няющихся условиях. Однако новые ценности возникают не в вакууме, а в

разлаженной, но живой нормативно-ценностной среде, выживаемость ко-

торой обеспечена устойчивостью фундаментальных («высших») ценно-

стей национального самосознания. Эти ценности, связанные с религией и

глубокими культурными традициями, составляют генотип культуры, ко-

торый и определяет вектор идентификации все новых и новых поколений.

В 90-е гг. расчет на «спонтанную переориентацию участников ста-

рых структур на новые нормативные модели» [19, с. 204] не удался. По-

этому естественный и неизбежный в силу серьезности социальных изме-

нений процесс самопроизвольного обновления ценностно-культурного

континиума в 90-е годы был грубо нарушен попытками искусственно – с

помощью трансплантации ценностей, вкусов и норм извне – изменить на-

циональный культурный код России. Поэтому в 90-е гг. произошел глубо-

чайший культурный разрыв, большинство населения испытало шок,

«культурную травму». Известный поэт Тимур Зульфикаров выразил его

так: «Для большинства оказался утрачен смысл земной жизни». Для

«культурной инсценировки» [19, с. 6] новой идентичности нужно было

сначала разрушить прежнюю. Поэтому топтать советское прошлое стало

таким же обязательным ритуалом для новой интеллектуально-культурной

элиты, как чистить утром зубы. Некоторые и до сих пор увлеклись этим

так, что уже не чистят, а точат на этом зубы. Результаты стратегии либе-

рализации идентичности России примерно соответствуют результатам ли-

берализации ее экономики. Но нам важнее исследовать состояние тех со-

циокультурных факторов, которые участвуют сегодня в процессе иденти-

фикации, не прекращающемся до тех пор, пока человек живет. В каком

состоянии эти факторы, т.е. каково ныне реальное состояние социального

бытия культуры?

Оценки его достаточно противоречивы. Для одних происходящее –

трагедия, потому что литература и искусство «разбились вздребезги»,

столкнувшись с новой реальностью. Для других – «возрождение подлин-

ной культуры», освободившейся от тоталитарного гнета. Третьи сожалеют

о превращении искусства в fast-food. Четвертые констатируют «израсхо-

дованность» [25, с. 7] отечественной культуры… Нередко авторы столь

категорических суждений, по словам известного политолога, не только

договориться, но разговаривать друг с другом не могут. Пестрота общих

оценок российской культуры отражает духовный разрыв в российском

обществе, доходящий до степени «гражданской войны» в культуре. Разо-

рванность – главное определение не только общества, культуры, но и са-


95

мого человека – исключает самую возможность конструирования общей

идентичности.

Культура, особенно художественная в России была парадигмаль-

ным фактором идентификации, т.е. определяла ее духовно-нравственные

полюса и направляла ее главный вектор. Однако последние двадцать лет

отечественные литература и искусство не дали ничего достойного великих

потрясений в жизни народа… Никто из художников не смог помочь чело-

веку понять себя в потрясениях последних десятилетий. Многие деятели

искусства и литературы констатируют, что и искусства как такового и те-

кущей литературы просто нет (критик Ж. Голенко, поэт Ю. Кубланов-

ский), киноискусство доразвивалось до «саморазрушения» [26, с. 4], по-

ложение нынешней драматургии точнее всего определить как драматиче-

ское, происходящее на эстраде (как надо говорить теперь – в шоу-бизнесе)

известный певец Александр Градский охарактеризовал как «интеллекту-

альную и творческую катастрофу»…

Почему это произошло? Россия ведь никогда не оскудевала таланта-

ми, да и мастера прошлых лет продолжают жить и творить. Прежде всего

потому, что – как отмечалось выше – изменился сам способ производства

художественных ценностей, технология их создания. Благодаря двум глав-

ным факторам – рынку и новым информационным технологиям произошла

смена художественно-творческого процесса (по природе своей спонтанно-

го) массовым производством символической продукции [27] – культурной

индустрией. Раньше доминировало авторское предложение, ныне характер

творчества определяет спрос, направляемый, прежде всего, выгодой и ин-

тересом арт-продюсеров, приватизировавших различные сегменты системы

производства символической продукции. Их главный, определяющий инте-

рес состоит, во-первых, в увеличении доли прибыли – ничего общего с

культурой не имеющей. Ведь художественное творчество превратилось для

большинства коллег по творческому «цеху» в разновидность предпринима-

тельской деятельности. Художественное произведение стало товаром.

В литературе, в частности, изначальный акт творения как таинство между

писателем, пером и бумагой сменился индустриальным коллективным про-

изводством – например, детективного или женского романа – на так назы-

ваемой «конюшне», где на литературных галерах ХХI в. вкалывают (за от-

носительно приличное вознаграждение) одаренные литературные «рабы».

Изменился и социальный статус основных участников художественного

процесса, прежде всего художника: его творческое самовыражение как са-

моцель деятельности сменилось функциональным участием в производстве

символической продукции. Доминирующим звеном в системе производства

символической продукции стал рынок, определяющий и создание, и по-

требление этой продукции не только в организационно-экономических, но

и в содержательно-личностных параметрах.


96

Теперь выбор темы, жанра, художественного языка и все другие

компоненты «творческой кухни» рынок диктует не в меньшей степени,

чем идеологическое «прокрустово ложе». Вообще ведущим в художест-

венно-творческом процессе стало распространение продукции. Оно опре-

деляет коммерческий успех – а значит, целесообразность производства

того или иного «продукта», оно – с помощью рекламы – формирует спрос,

потому что производит потребности массового вкуса. Рынок – это тип

культуры, определяющий отношения между людьми, их духовно-

нравственные качества и эстетические вкусы, сам творческий процесс в

литературе и искусстве. Поставлено на поток производство псевдохудо-

жественных телесериалов, прежде всего, детективных, искусственно – как

в инкубаторе – фабрикуются «звезды» шоу-бизнеса, миллионными тира-

жами издаются книги, которые даже их авторы стесняются называть лите-

ратурой… Система прежнего государственного распространения книгоиз-

даний была намного демократичнее нынешней, по крайней мере, цена

книги для жителей центра и окраин была одинаковой.

В результате функция культуры как способа самосознания общест-

ва и человека сменилась функцией развлечения и отвлечения от действи-

тельности и от вызовов будущего, социального наркотика, средства усып-

ляющей анестезии общества, над которым производится очередной хи-

рургический эксперимент. Потребительство превратилось в негласную

идеологию, которая, несмотря на конституционный запрет, повсеместно

насаждается в массовом сознании. Однако потребление символической

продукции приводит к последствиям гораздо более глубоким и необрати-

мым, чем стремление к приобретению престижных вещей любой ценой.

Ведь «потребности производятся точно так же, как и продукты». Поэтому

импортированная модель потребительства воспроизводит не только эсте-

тические вкусы, но и смыслообразующие ценности, жизненные цели и

общественные идеалы человека, определяет способы их достижения и ха-

рактер идентичности человека. Социокультурный смысл происходящего

состоит в превращении человека как активного деятеля, созидающего

свою – и всю общественную – жизнь, в пассивного потребителя готовых –

преимущественно внеотечественных – форм социальной и культурной

жизни. Ты – это не то, что создаешь, а то, что ты потребляешь. Наступает

социальная атрофия личности: если что-то и стоит делать – так только

деньги, но это для избранных. А тебе лично хватит для счастья денег на

гамбургер. Но нашему строю души, нашей культуре больше соответствует

«общество творчества» (Н.Н. Моисеев). Только в нем можно обрести ду-

шевную гармонию и подлинную радость бытия. Потому не потребление, а

созидание является одним из краеугольных камней нынешнего процесса

идентификации представителей разных социальных и национальных

групп.


97

При этом потребительство порождает иллюзию равенства – при не-

оспоримом и все более необратимом – увеличении в последние годы глу-

бины социальной пропасти: бутики для избранных и «пятерочки» для ос-

тальных. Произошло раздвоение, вернее, «расщепление» искусства на эли-

тарное – для «избранных» и массовое – для «быдла», которое отражает

социальную пропасть в обществе, а также стимулирует расслоение созна-

ния по сословному признаку. В этом смысле рекламный призыв: «Все не

как у людей» на растяжке, призывающей купить эксклюзивный особняк в

элитарном подмосковном поселке, становится символом и особой культу-

ры, для которой вполне естественно за 1 млн $ пригласить на вечер в за-

крытый клуб певицу Мадонну… И ее отчужденности от культуры боль-

шинства, в рамках которой на одного жителя Дальневосточного феде-

рального округа выделяется в год 15 руб. 25 коп. Так становится «узако-

ненным» разделение отечественной культуры на «рублевую» и «рублев-

скую»… Как это отразится на идентификации субъектов этих двух куль-

тур? Когда разнонаправленность их идентичностей неминуемо столкнет

их носителей?

Масскульт как эрзац искусства становится чуть ли не основным

направлением развития художественной культуры. А подлинно художест-

венные творения находят все меньшее число почитателей. Механизм при-

влекательности низкопробной культуры объяснил еще Лев Николаевич

Толстой: «Различия между ядами вещественными и умственными в том,

что большинство ядов вещественных противны на вкус, яды же умствен-

ные в виде… дурных книг, к несчастью, часто привлекательны». На рынке

символической арт-продукции суррогатный масскульт порождает сурро-

гатные массовые вкусы. Искусство – по природе своей – всегда воспиты-

вало созидателя, а эрзац-культура может породить только потребителя,

интересы которого не поднимаются выше пояса… «Человеческая история

не имеет смысла, жизнь абсурдна, попытки изменить что бы то ни было в

этом мире бесплодны. Поэтому, – писал английский социолог искусства

Грэхем Смит о духовном кредо такого рода литературы, – надо смириться

с распадом, отчаянием, душевной сумятицей, всеобщим разложением…»

[28, с. 138, 148]. Результатом такой эрзац-культуры становится охлократи-

зация культуры и «поврежденный», как выразилась Татьяна Толстая, чи-

татель, зритель, не способный ориентироваться в культурно-нравственном

и историко-культурном пространстве… А главное неминуемо будет по-

врежден механизм отождествления себя с отечественной культурой, по-

скольку человек будет выбит из ее духовно-нравственной парадигмы. Ох-

лократизация культуры – самый действенный механизм разрушения со-

циокультурной идентичности. Она подменяется идентификацией с пре-

ступным сообществом, которое состоит, как показывают каждый вечер по


98

телевизору, из крутых парней на дорогих машинах, с футбольными фана-

тами и другими асоциальными сообществами и субкультурами…

То есть социокультурные факторы по-прежнему действуют как де-

терминанты процесса идентификации – прежде всего, молодежи. Однако

качественные характеристики этих «факторов» стали совсем иными. Сле-

довательно, будет и качественно иная идентичность. Еще в 90-х гг. в

творческой среде стал моден тезис о несочетаемости искусства и морали.

Появились «художественные» произведения, которые попирают нравст-

венные нормы, а иногда находятся за пределами добра и зла. Федор Абра-

мов говорил: «Писать – значит творить добро». Н.В. Гоголь считал, что

«искусство стремится непременно к добру». Предмет искусства – содер-

жание души человека, а не содержимое его желудка. И художник не пато-

логоанатом, а уж если продолжать медицинские сравнения – психотера-

певт, помогающий человеку обрести самого себя. Нет осознания, прочув-

ствования этого долга – нет художника, каким бы профессионалом он ни

был. Это внутренний стержень таланта. А сейчас очень часто нет ни этого

стержня, ни таланта. Все силы идут не на призвание, а на раскрутку име-

ни. Художнику не нужно уметь рисовать, певице можно не иметь голоса,

роль в кино может купить себе любая бездарь, – как заметил однажды

Сергей Шакуров. В этих условиях для многих талантливых людей «не

творчество, а хлеб насущный становится главной целью» (поэтесса Вален-

тина Коростылева). Функция искусства как нравственной самооценки и

как мощного способа самопознания общества угасает, теряя идентифика-

ционный потенциал для миллионов людей.

Еще оной чертой нашего времени стала дегуманизация искусства,

автоматически сбивающая гуманистический вектор идентификации. Из

современного искусства все в большей степени человек вытравливается. У

нынешнего художника нет никакого интереса к духовной жизни другого

человека. Но искусство без человека не способно ничего породить, кроме

пыли на полках библиотеки, где будут храниться невостребованные кни-

ги. Такой антигуманизм тем более поразителен, что именно в последнее

время жизнь оказалась развороченной, боль и страдания захлестывает об-

щество по горло, и человек как никогда нуждается в литературе и искус-

стве [29]. Ведь они в нашей культуре «спокон веку» держались на нравст-

венном стержне гуманизма, издавна будучи копилкой страданий «малень-

кого человека». Недаром Томас Манн называл русскую литературу «свя-

той». Сегодня даже в творчестве самых ярких представителей нынешнего

писательского поколения отражается «главный вектор» современной оте-

чественной литературы – дегуманизация, исчезновение сострадания, за-

мена его сарказмом и злой иронией. Вместо школы доброты и универси-

тета гуманизма литература превратилась в школу злословия и университе-

ты презрения к человеку. Но «сострадание, – писал Ф. Достоевский в


99

«Идиоте», – есть главнейший и, может быть, единственный закон бытия

всего человечества». Если и возможен «бессердечный ум» (об этом писал

Гегель), то бессердечного таланта быть не может: гений и злодейство не-

совместимы, а писатель – это совесть человечества. Подлинная литература

открывает человеческое в человеке и определяет гуманистический харак-

тер отечественной идентичности. Сегодня литература и искусство развер-

нулись на 180 градусов: от лучшего в человеке к самому худшему. И по-

ставили целью добраться до самого дна этого звериного начала. От такой

человеческой падали, как их герои, оторопь берет… Перефразируя из-

вестное выражение: все человеческое нынешнему искусству чуждо. Все

животное – близко-близко…

Нельзя не отметить, что гуманистического начала в искусстве ныне

объясняют поисками «экзистенциального измерения» человека. Но эти

поиски приводят лишь к его… инстинктам – т.е. в его биологическое из-

мерение. Это вполне естественно для масскульта, основной вектор разви-

тия которого, пишет крупнейший японский писатель, – это «возвращение»

«царя природы» в замкнутый круг рефлексов, которыми живут его «бра-

тья меньшие» [30, с. 6]. Высшим достижением считается художественное

изображение отправления естественных человеческих потребностей – в

этом, пожалуй, единственное приращение «художественного опыта», ко-

торым человечество обязано постмодернистам. Но искусство всегда инте-

ресовалось содержимым человеческой души, а не желудка. Оно – зеркало,

в котором человек узнает себя самого. А кого он в этом зеркале увидит –

полуобезьяну или полуапостола – это зависит уже от художника, в этом и

проявляется природа его художественного таланта, чему этот талант слу-

жит – животному или человеческому началу и как это влияет на идентич-

ность читателей, зрителей, слушателей...

Этот чрезвычайно важный с точки зрения влияния на идентифика-

ционные процессы момент объяснил еще Н.В. Гоголь, который считал,

что «если выставишь всю дрянь, какая ни есть в человеке, и выставишь ее

таким образом, что всякий из зрителей получит к ней полное отвраще-

ние», то это является не только допустимым, но и «похвалой хорошему»,

«похвалой добру»… Представители современной литературы всерьез го-

ворят о необходимости разделения художественности и нравственности,

несочетаемости искусства и морали. Искусство – как единственный непо-

средственный способ самопознания человека и мощнейший ресурс его

идентификации – невозможно лишить нравственного измерения, оно, ис-

кусство, в своих высших проявлениях и есть воплощенная нравствен-

ность, выражающая идеал Человека. Хочет этого писатель или категори-

чески не признает – его произведение окажет влияние на читателя – в сте-

пени, прямо пропорциональной его таланту и обратно пропорциональной

искусственно привнесенной назидательности. Природа художественного


100

творчества такова, что его результаты неизбежно определяют жизненные

ценности и характер поведения человека. Механизм этого влияния, рас-

крывающий самую суть процесса идентификации, прекрасно объяснил

писатель Владимир Максимов: «Просто он (человек – авт.) вдруг находит

текст, который помогает ему объяснить самого себя: ведь и я также ду-

маю, чувствую, понимаю» [31, с. 11]. Поэтому претензии нового направ-

ления в отечественной прозе, точную характеристику которой дал критик

М. Золотоносов: «Эта проза уже никуда не ведет и ничего не навязывает.

В определении она становится чистым самовыражением и интересна лишь

самому автору», – самообман или чистой воды надувательство. Если ли-

тература «никуда не ведет», она ведет в никуда – а это особый тип морали,

жизненных ценностей, разрушающих любую идентичность... [32, с. 63-64]

Сможет ли человек, воспитанный в традициях гуманизма русской культу-

ры, привыкший видеть в ней источник веры в себя и светлой надежды на

будущее, идентифицировать себя с такими ценностями?

Писатель Федор Абрамов предельно кратко и точно определил

связь искусства и нравственности: «Писать – значит творить добро». Зло

из поэзии – и искусства в целом – не рождается. А если такое «имеет ме-

сто быть», значит, это не поэзия. И не искусство. «Культура нужна для

того, чтобы спасти человека», – говорил писатель Анатолий Приставкин.

«Искусство стремится непременно к добру», – писал Н.В. Гоголь.

В фильме Александра Сокурова «Беседы с Александром Солженициным»

один из крупнейших писателей России ХХ в. произнес: «Высшая проба –

в рамках одного произведения одолеть хаос. Постмодернизм хаос не пре-

одолевает, а создает. Художник должен разрушать энтропию и создавать

разные потенциалы. Он должен бороться против энтропии, потерянности,

против отчаяния – это не приказ откуда-то извне, это его внутренний

долг…». Такой же диагноз ставит постмодернизму, этому «мейнстриму»

нынешней литературы и искусства другой великий русский писатель.

«Здоровая душа ищет здоровые, естественные формы выражения, – гово-

рил писатель Валентин Распутин, – нездоровая – больные, изломанные.

Постмодернизм, к примеру, в литературе переродился в сплошную клини-

ку. Чехов, утверждавший, что ново только то, что талантливо, сегодня

оказывается еще более прав, чем сто лет назад» [33].

Природа идентичности свидетельствует, что ей присуще эстетиче-

ское измерение, качественное своеобразие представлений о красоте, выте-

кающее из специфики национальной культуры. «Родник поэзии есть кра-

сота», – писал Гоголь, обозначая источник искусства как такового. Тому

же Федору Абрамову принадлежат замечательные слова: «Подлинная кра-

сота – сама по себе идея». Отсутствие такого животворящего родника

прекрасного и в произведениях новой литературы и искусства, и в откро-

вениях их сторонников и теоретиков – лучшее доказательство творческой


101

беспомощности и художественной убогости нынешней литературы и ис-

кусства. «Эстетика современной российской действительности – это эсте-

тика, прежде всего, «новых русских», – объявила газета «Экстра М», –

«сочетание тургеневской эстетики с помойкой – это очень красиво». На

основе такого рода «философско-художественной» концепции рождаются

рассказы и романы, цитировать которые неприлично, создаются фильмы и

спектакли, смотреть которые стыдно – и по эстетическим, и по моральным

соображениям. От русской литературы ХIХ и ХХ в. становилось стыдно

за жизнь, теперь стыдно за литературу. «Пристойное» и «непристой-

ное», – философски оправдывает это один из теоретиков «новой эстетики»

критик Олег Дарк, – уравниваются на пути к изначальному, не знающему

различения «доброго» и «злого», «хорошего» и «дурного [34, с. 4].

Нынешнее поколение «художников слова» вместо внутреннего ми-

ра погрузилась в ч ел ов еч ески е вн ут р енно сти , утонуло в процессах

пищеварения и удовлетворения физиологических потребностей. Дефека-

ция и мастурбация стали высшими проявлениями человеческого «я».

Применяются для этого адэкватные «художественные приемы». Так, на-

пример, произведение А. Никонова «Х…вая книга» написано сплошным

матом. Умиление собственными экскрементами, скрупулезное описание

дефлорации в «студенческих условиях» подается как образец современной

лирики… Вся эта «х…вая» литература проникнута претензиями на новую

эстетику, огораживаемыми частоколом критических восторгов в своем

кругу и философствования по поводу абсолютной творческой свободы

копаться в собственных испражнениях. Не только новую, но и «старую» –

великую русскую литературу сегодня нередко опускают до уровня «эсте-

тики помойки». Все это ведет к глубокой девальвации художественности

современного искусства и литературы, вымыванию в них эстетического

начала. Идентичность при этом разрушается, потому что имманентно

включает эстетическое отношение к тому началу или к той общности, с

которой человек себя идентифицирует. «Уж чего-чего, а культуры в на-

шем кино сегодня не хватает до такой степени, что трудно себе предста-

вить», – заметил Никита Михалков [35, с. 7]. По мнению главного редак-

тора журнала «Искусство кино», известного социолога Д. Дондурея, прак-

тически все телесериалы не выдерживают эстетических критериев оценки.

С точки зрения литературы тех книг, которые пользуются наибольшей по-

пулярностью, просто нет. В «творениях» нынешних поэтов нет поэзии –

есть тексты – свинченные из цитат и мата, потому что их авторам нечего

сказать и не о чем рассказать людям, а степень поэтической одаренности

выше мата подняться не позволяет.

Замечательная армянская пословица: «Сколько языков ты знаешь,

столько раз ты человек»… Но чтобы стать человеком, нужно знать хотя бы

свой родной язык – материальный носитель культуры твоего народа и глав-


102

ный «химический элемент» национальной идентичности. Сегодня самым

ярким подтверждением распада языка стал… мат, который объявляют не

только законной и органической, но даже «основополагающей частью рус-

ского языка»… Со страниц «литературы», с экрана кино и телевизора, с те-

атральной сцены безудержно несется Его Хамское Величество мат – как

единственное достижение «искусства слова» со времен перестройки… Бес-

цензурная культура стала культурой безцензурщины, мат или полумат –

единственным способом самовыражения для самых потаенных страстишек

авторов и для многих наших «звезд» типа Ксюши Собчак.

Известная с советских времен телеведущая народная артистка Рос-

сии Анна Шатилова на одной из передач отметила закономерность массо-

вой культуры: «Чем больше мата, тем выше оплата». И добавила в адрес

оппонентов из «Соmedy-club»: «Дебилизация населения с помощью вашей

передачи идет успешно». Но дело не только и не столько в дебилизации и

снижении уровня культуры читательской и зрительской аудитории.

МАТериализация высшей формы человеческой деятельности – искусст-

ва – превращает его в профанацию, а создателя книг, название которых

состоит из отточий, телешедевров, где половина диалога состоит из «пи-

каний», автоматически лишает сана служителя искусства, потому что это

всегда или священослужение или просто зарабатывание денег. Что и оп-

ределяет соответствующий тип идентификации тех, кто постигает жизнь с

помощью искусства.

Другой тенденцией развития отечественной культуры, непосредст-

венно влияющей на процесс идентификации, является коммерциализация

российского искусства. Произошло, как заметил Валентин Распутин, пе-

реподчинение искусства под власть шоу, где нет иного бога, кроме денег.

Свобода от любых идеологических и политических оков – неважно, под-

линная или мнимая – обернулась для отечественного искусства полной

зависимостью от доллара. С предельной точностью и внутренним сарказ-

мом в середине 1990-х гг. выразил это известнейший поэт Андрей Возне-

сенский: «Коммерция диктует композицию». Когда известный эстрадный

певец Валерий Леонтьев убеждает нас, повторяя, как заклинание:

Деньги, деньги, деньги

Деньги, не считая, отдай!

За деньги покупается рай… –

то общество должно бить в колокола, потому что в русской национальной

традиции, усвоенной нашим народом, рай НЕ закрыт для последнего, но

покаявшегося грешника – убийцы, блудницы, но НЕ для стяжателя и кро-

хобора, обирающего ближнего своего. Для нашего человека смысл жизни

в кошельке не умещается – это было основой системы ценностей в нашей

цивилизации. Поворот на 180 градусов в таком незначительном лишь на

первый взгляд вопросе – на самом деле речь идет о краеугольном камне


103

всего здания нравственности и социокультурной идентичности – разруша-

ет все несущие конструкции национального сознания, навязывает ему

ценности и критерии оценки добра и зла из другой культуры. Поразитель-

но, что около трети века тому назад общество, на которое равняются нео-

фиты западной культуры, устами «Биттлз» уже признало, что «money cant’

buy love». Знаменитая песня с этими строками облетела весь мир, стала

откровением для общества, где за деньги покупается все – «любовь»,

«счастье», «рай», явилась признанием несостоятельности подмены ценно-

сти человека суммой на его счете в банке. Отечественное же искусство

(вернее, достаточно ощутимая часть его) не только кинулось пропаганди-

ровать такого рода духовные ценности, но и оказалось насквозь проник-

нуто духом меркантилизма. Идентификация же себя не с ценностью тебя

как личности, а с суммой твоего счета в банке разрушительна не только и

не столько для тех, у кого она скромная – а таких большинство. Такое

ущемление бессчетного богатства человеческой природы и неизмеримого

таинства человеческой личности неминуемо скажется в деструктивных

формах идентификации таких людей, которых порождает наше время.


1. Frank T. Neither Nation-State

Nor Glоbalism // Environment and

Plannnig. November, 1996.

2. Elias N. La societe des individus.

Paris, 1991.

3. Huntington S. The Clash of Civi-

lizations? // Foreign Affairs. 1993. Sum-

mer.

4. Кастельс М. Информационная

эпоха. М., 2000.

5. Эриксон Э. Идентичность:

юность и кризис. М., 1996.

6. Антонова Н.В. Проблема лич-

ностной идентичности в интерпрета-

ции современного психоанализа, ин-

теракционизма и когнитивной психо-

логии // Вопросы психологии. 1996.

№ 1.

7. Mead G.H. Mind, Self and Socie-

ty. Chicago, 1946; Тэрнер Дж., Оукс П.,

Хэслем С., Дэвид В. Социальная иден-

тичность, самокатегоризация и груп-

па // Иностранная психология. 1994.

№ 2.

8. Wallerstain I. Culture as the Ideo-

Annotation

1. Frank T. Neither Nation-State

Nor Glоbalism // Environment and

Plannnig. November, 1996.

2. Elias N. La societe des individus.

Paris, 1991.

3. Huntington S. The Clash of Civi-

lizations? // Foreign Affairs. 1993. Sum-

mer.

4. Castells M. The Information Age.

M., 2000.

5. Erikson E. Identity: Youth and

Crisis. M., 1996.

6. Antonov N.V. The problem of

personal identity in the interpretation of

contemporary psychoanalysis, cognitive

psychology and interactionism // Ques-

tions of psychology. 1996. № 1.

7. Mead G.H. Mind, Self and Socie-

ty. Chicago, 1946; Turner J, Oakes P.,

Haslam S., David B. Social identity, self-

categorization and group // Foreign psy-

chology. 1994. № 2.

8. Wallerstain I. Culture as the Ideo-


104

logical Battleground of the Modern

World System // Theory, Culture and

Society. Vol. 7. № 2–3. 1990.

9. Абдулатипов Р.Г. Природа и

парадоксы национального «Я». М.,

1991.

10. Арутюнян Ю.В., Дробиже-

ва Л.М., Сусоколов А.А., Этносоциоло-

гия. М., 1999.

11. Гражданская, этническая и ре-

гиональная идентичность: вчера, сего-

дня, завтра / рук. проекта и отв. ред.

Л.М. Дробижева. М., 2013.

12. Тихонова Н.Е. Личность, общ-

ность, власть в российской социокуль-

турной модели // Общественные науки

и современность. 2001. № 3.

13. Тишков В.А. Идентичность и

культурные границы // Идентичность

и конфликт в постсоветских государ-

ствах. М., 1997.

14. Процессы идентификации

российских граждан в социальном

пространстве «своих» и «несвоих»

групп и сообществ. М., 2004.

15. Заковоротная М.В. Идентич-

ность человека: социально-философс-

кие аспекты. Ростов н/Д, 1999.

16. Панарин А.С. Православная

цивилизация в глобальном мире. М.,

2002.

17. Сорокин П. Социологические

теории современности. М., 1992; Че-

ловек. Цивилизация. Общество. М.,

1992.

18. Ethnic groups and Boundaries/

The social Organization of culture differ-

ences / ed. by F. Bart. Oslo-Bergen-

Tromso: Universitetforlaget, 1982.

19. Ионин С.Л. Социология куль-

туры. М.: Логос, 1998.

20. Бенхабиб С. Притязания куль-

туры. М., 2003.

21. Ethnic Identity / ed. by G.

DeVos, L. Romanucci-Ros. London,

1975.

logical Battleground of the Modern

World System // Theory, Culture and

Society. Vol. 7. № 2–3. 1990.

9. Abdulatipov R.G. Nature and par-

adoxes of national «self». M., 1991.

10. Harutyunyan Y.V.,

Drobizheva L.M., Susokolov A.A.

Ethnosociology. M., 1999.

11. Civil, ethnic and regional identi-

ty: yesterday, today and tomorrow. Pro-

ject leader L.M. Drobizheva. M., 2013.

12. Tikhonova N.E. Identity, com-

munity, power in the Russian socio-

cultural model // Social Sciences and

Modernity. 2001. № 3.

13. Tishkov V. Identity and cultural

boundaries // Identity and Conflict in

Post-Soviet States. M., 1997.

14. Identification processes of Rus-

sian citizens in the social space, «us» and

«nesvoih» groups and communities. M.,

2004.

15. Zakovorotnaya, M.V. A person's

identity: social and philosophical aspects.

Rostov-on-Don, 1999.

16. Panarin A. Orthodox civiliza-

tion in a global world. М., 2002.

17. Sorokin P. Sociological theories

of modernity. Moscow, 1992; Man. Civi-

lization. Society. M., 1992.

18. Ethnic groups and Boundaries/

The social Organization of culture differ-

ences / ed. by F. Bart. Oslo-Bergen-

Tromso: Universitetforlaget, 1982.

19. Ionin S.L. Sociology of culture.

M., 1998.

20. Benhabib S. Claims of Culture.

M., 2003.

21. Ethnic Identity / ed. by G.

DeVos, L. Romanucci-Ros. London,

1975.


105

22. Антонова Н.В. Проблема лич-

ностной идентичности в интерпрета-

ции современного психоанализа, ин-

теракционизма и когнитивной психо-

логии // Вопросы психологии. 1996.

№ 1. С. 132–134.

23. Ferguson M. The Aquarian con-

spiracy: personal and social transfor-

mation in the 1980 s. London. P. 72.

24. Парсонс Т. Функциональная

теория изменения // Cтруктурно-функ-

циональный анализ в современной со-

циологии. Вып. II. М.: ИСИ АН СССР,

1969. С. 158–160.

25. Гольдштейн А. Расставание с

Нарциссом. Опыты поминальной ри-

торики. М.: Новое литературное обо-

зрение, 1997.

26. Российские вести. № 8 (1418).

27. Бурдье П. Рынок символиче-

ской продукции // Вопросы социоло-

гии. 1993. № 1–2.

28. Smith G. The Novel and Society.

L., Batsford Acad., 1984.

29. Щеглова Е. Человек страдаю-

щий (Категория человечности в со-

временной прозе) // Вопросы литера-

туры. 2001. № 6.

30. Кобо Абэ. Все начинается с

простейшего... // Известия. 1989.

22 июля.

31. Максимов В. Мои предсказа-

ния, к сожалению, сбываются // Мос-

ковская правда. 1994. 3 февр.

32. Быков Д. Дом на пустыре //

Столица. 1993. № 40.

33. Элита России. 2004. № 3.

34. Дарк О. Страшный суд Егора

Радова // Радов Е. Змеесос. М., Таллин,

1992.

35. Шемякин А. Вспомнить и по-

мянуть. Послесловие // Независимая

газета. 1994. 10 февр.

22. Antonov N.V. The problem of

personal identity in the interpretation of

contemporary psychoanalysis, cognitive

psychology and interactionism // Ques-

tions of psychology. 1996. № 1. P. 132–

134.

24. Ferguson M. The Aquarian con-

spiracy: personal and social transfor-

mation in the 1980 s. London. P. 72.

25. Parsons T. Functional theory of

change // Structural and functional analy-

sis in modern sociology. Vol. II. M.,

1969. P. 158–160.

25. Goldstein, A. Parting with Narcis-

sus. Experiments memorial rhetoric. Mos-

cow: New Literary Review, 1997.

26. Russian News». № 8 (1418).

27. Bourdieu, P. Market symbolic

production // Questions of Sociology.

1993. № 1–2.

28. Smith G. The Novel and Society.

L., Batsford Acad., 1984.

35. Shcheglova E. Man suffers (Cat-

egory humanity in modern prose) // Prob-

lems of Literature. 2001. № 6.

30. Kobo Abe. It all starts with the

prostation ... // Izvestia. 1989. July 22.

31. Maksimov V. My prediction, un-

fortunately, true // Moskovskaya Pravda.

03.02.1994.

32. Bikovs D. House on a vacant

lot // Capital. 1993. № 40.

33. Elite of Russia. 2004. № 3.

34. Dark O. Judgment Yegor

Radova // Radov E. Zmeesos. M., Tal-

linn, 1992.

35. Shemyakin A. Recall and re-

member. Afterword // Nezavisimaya

Gazeta. 10.02.1994.


106

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ

СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОГО ПОЗНАНИЯ

УДК 316.3

Р.Д. Хунагов

СОЦИАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ И ПОСТМОДЕРН: К ВОПРОСУ О ПЕРЕОСМЫСЛЕНИИ ОБЛАСТИ ЭТНОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

В зависимости от географических и социальных особенностей изучаемых регионов, экзотических в третьем мире, «фольклорных» и современных на За-паде, интерес к модернизации, совре-менному миру и эпохе модернити при-водил к появлению новых подходов и специфических проблематик. В статье анализируется назначение этнологии. Прослеживается, в каких условиях эта дисциплина реагировала на различные социальные, политические, культурные и научные контексты. Ключевые слова: этнология, антро-пология, униформизация, постмодерн, модернити, третий мир, фольклор.

R.D. Hunagov

SOCIAL CHANGES AND THE POSTMODERN:

THE QUESTION OF RETHINKING THE FIELD

OF ETHNOLOGICAL STUDIES

Depending on the geographical and so-cial characteristics of the studied regions, exotic in the Third World, «folk» and the modern West, the interest in moderniza-tion, the modern world and the era of modernity led to the emergence of new approaches and specific issues. The arti-cle analyzes the purpose of Ethnology. Traced the circumstances in which this discipline to respond to various social, political, cultural and scientific contexts. Keywords: ethnology, anthropology, uniformization, postmodern, modernity, and the third world folklore.

Р.Д. Хунагов доктор социологических наук, профессор, ректор Адыгейского государственного уни-верситета E-mail: [email protected]

© Хунагов Р.Д., 2013

R.D. Hunagov Doctor of Sociological Sciences, Professor, Rector of Adyghe State University E-mail: [email protected]

© Hunagov R.D., 2013

mailto:[email protected]



107

Всемирное поле проводимых в этнологии исследований указывает

на то, что постоянно задавался вопрос об инаковости, различии идентич-

ностей и идентичностях различия. Остается понять, касается ли этот во-

прос только части этнологии или антропологии (объекта или теории или

методики), или он касается самой сути дисциплины, исторических зако-

номерностей ее развития, которые сформировали ее традицию и цели.

В 1950–1960-е гг. усиливается политическая и национальная борьба

за независимость колоний, все большее значение придается изучению мо-

дернизации как целенаправленного и управляемого феномена: изменению

больше не подвергаются, к нему стремятся. За одно или два поколения сфе-

ра интересов этнологии и антропологии значительно расширилась. В нее

вошло объяснение внутренних механизмов усиления факторов изменения, а

также контекстов или ситуаций – политических, экономических, админист-

ративных, – на которые влияют эти факторы, связывая их с другими груп-

пами и обществами, имеющими совершенно разные структуры.

Аккультурация, социальные изменения, ситуация колониальной за-

висимости, политическое и экономическое господство вносят в этнологию

и другие трансформации. От подхода, который релятивизирует культурную

аутентичность, который расчленяет единство ограничений, расширяет поле

функционирования примитивного, племенного или даже крестьянского

общества осуществляется переход к анализу, в котором фактор контакта

рассматривается как полностью антропологический объект исследования,

где приоритет отдается целому, а не одному из его частей. Существует об-

ширная литература по таким темам и объектам исследования, как рабочие

города и города мигрантов (горнопромышленные центры в Центральной

Африке), формы объединения (общины выходцев из одного и того же ре-

гиона или группы населения), формы политического и религиозного само-

выражения, образ жизни людей «продвинутых», новые формы семьи и вос-

питания. Детрайбализация, ретрайбализация, миграции, крестьянские вой-

ны, новые социальные и классовые стратификации открывают широкое по-

ле исследований в области национальной и даже международной политики.

В 1968 г. крупный специалист в области родства Кэтлин Гоу

(Kathleen Gough) начала исследовать империализм с марксистских пози-

ций. Она отмечала, что, «если антропологи и проводили множество иссле-

дований социальных изменений в доиндустриальных обществах и, глав-

ным образом, в деревенских общинах, чаще всего они оперировали очень

общими понятиями «культурных контактов», «аккультурации», «социаль-

ного изменения», «модернизации», «урбанизации», «вестернизации». На-

силие, страдания и эксплуатация постепенно исчезают из этого анализа

структурных процессов, а изучаемые объекты были слишком малы» [1].

В 1981 г. Джун Нэш даже написала работу под названием «Этнографиче-

ские аспекты мировой капиталистической системы» [2].


108

Кризис государства, этническое насилие, международный туризм,

права человека, беженцы, международные культуры – примеры тем, под-

тверждающих, что антропология политической модерности является пол-

ноправным разделом этнологии. Всемирный хаос в отношениях между

глобальным и локальным, в воспроизводстве культур и в искаженном оп-

ределении соотношения норм и практик, – это вещь в себе. Взятые априо-

ри, его масштаб и глобальность никак не связаны с этнологией. Но его на-

чало и конец безусловно с ней связаны. Американский антрополог Ард-

жун Аппадураи, упоминая транснациональную антропологию, которая

изучает глобальные этнопейзажи, таким образом, продолжает антрополо-

гию космополитических форм любой культуры [3].

В процессе глобализации западный образ жизни распространяется

на весь мир, однако это распространение не является полным преобразова-

нием. Социальные группы и культуры, даже если они не придерживаются

собственной идентичности, часто проявляют удивительную динамику.

Желание защитить то, что осталось от различий уникальных куль-

тур и традиций, – распространенная позиция: Леви-Стросс, понимая, что

«его» дикари не смогут оставаться таковыми долгое время, хотел бы «ог-

раничить контакты между культурами», чтобы приостановить унифор-

мизацию. Процессы изменений в культурах поздно заинтересовали этно-

логов, особенно во Франции, где под влиянием структурализма она обра-

щали свое внимание в основном на инварианты. Напротив, в США и Анг-

лии «процессы аккультурации» изучались, начиная с 1930-х гг.

В 1955 г. в работе «Социология черных Браззавилей»* (Sociologie

des Brazzavilles noirs) [4] Жорж Баландье с опасением относился к процес-

сам трансформации, причем, что интересно, он не называл свою работу

этнологической.

Каждая социальная группа интегрируется в рыночную экономику

особым и неоднозначным образом, и по-своему усваивает технические

новшества и технологии Запада. Отсутствие линейного развития и полно-

го перехода к современности – это предмет этнологических исследований.

Кроме того, для понимания целей вмешательства в жизнь бедных стран

большое значение имеет антропология развития и социальных перемен.

В том же ключе Пьер-Жозеф Лоран [5], применяя термин «небезо-

пасная модернити» (modernité insécurisée), напоминает, что этот самый

вклад Запада не обеспечивает ясного и легкого перехода к новым услови-

ям. Напротив, этот вклад приводит к кризису, поскольку необходимость

существования традиционного общества ставится под сомнение, но пол-

ностью порвать с ним оказывается невозможным. Если же и возникает

* Браззавиль – столица республики Конго.


109

желание с ним порвать, характерное для идеи модернити, переход к мо-

дернити оказывается неполным и приводит к первоначальной ситуации.

Со своей стороны, Арджун Аппадураи говорит о «локальной гло-

бализации». Он считает, что электронные масс-медиа и массовая мигра-

ция, рассматриваемые в их взаимодействии, характеризуют сегодняшний

мир не как новые технические силы, но как силы, которые реорганизуют

работу социального воображения. И зрители, и образы находятся син-

хронно в движении, и те, и другие утрачивают территориальную привязку

к локальным, национальным или региональным пространствам. Конечно,

сохраняется множество зрителей, которые не мигрируют, и множество об-

разов, циркулирующих совершенно локально (скажем, в сетях кабельного

телевидения). Но практически все популярные фильмы, новостные про-

граммы или телешоу касаются удаленных и отраженных электронными

посредниками событий; подавляющее большинство людей имеют знако-

мых (друзей, коллег, родственников), находящихся в движении (уехавших

или приехавших) и воплощающих в себе возможности, доступные и для

других. Именно изменчивое и непредсказуемое отношение между движу-

щимися медийными образами и мигрирующими аудиториями определяет

сегодня связь глобализации и «современности». Социальное воображение,

рассмотренное в этом контексте, является не просто силой освобождения

или силой дисциплины, но пространством борьбы, в котором индивидуу-

мы и группы пытаются включить глобальное измерение в собственный

опыт «современного»[6, c. 57].

Под воздействием средств массовой информации социальные

группы (которые Аппадураи называет «этнобеженцы» – «ethnoscapes»)

конструируют для себя некий воображаемый образ. Таким образом, куль-

тура оказывается в центре глобализации в качестве важного измерения

социальных феноменов, измерения конкретного и позиционированного:

именно там развиваются различия, определяющие идентичность группы.

Итак, глобализация и модернизация не являются линейными фено-

менами, неизбежно приводящими к всеобщей униформизации, – что

предполагалось в эволюционистской парадигме – а феноменами, порож-

дающими новые динамичные течения и новые отличия как в Европе, так и

в других регионах.

Пересмотр этнологии начался с периода деколонизации, но именно

в 1980-е гг., были поставлены острейшие вопросы. Этнология оказалась

погруженной в настоящий кризис, усугубленный поражением социализма

и триумфом рыночной экономики, а во многих странах Третьего мира

происходили беспорядки. Течения были настолько различны, что Э. Гид-

денс пришел к выводу, что антропология находится на пути к исчезнове-

нию [7, p. 97].


110

С приходом американского постмодернизма, испытавшего на себе

влияние Делеза, Дерриды и Фуко, монографии стали считаться чем-то со-

мнительным. Они уже рассматривались не как источник объективного

знания, а как результат выбора объектов наблюдений и определенного

оформления этих наблюдений. Этнология становилась, прежде всего, тек-

стовой конструкцией, ценность которой определялась уровнем образова-

ния автора.

«Авторитет западного антрополога зиждется на политическом и эко-

номическом превосходстве Запада, которое неотделимо от приоритета, при-

даваемого в эпистемологическом плане способам формирования знаний, раз-

работанным в рамках западной интеллектуальной традиции» [8, p. 400].

Таким образом, постмодернисты понимают, что если в антрополо-

гии и существует истина, она относится к западному обществу, которое ее

создает и к автору, который ее провозглашает; кроме того, эта истина ог-

раничена, поскольку не может быть полным отражением реальности. По

мнению Жоржа Маркуса, модернити не может больше рассматриваться в

единственном числе, и различие между «ими» и «нами» должно быть ко-

ренным образом пересмотрено.

Со своей стороны, Бруно Латур рассматривает постмодернизм ско-

рее как симптом этого пересмотра, чем его решение, и очень критически к

нему относится. Согласно Латуру, авторы постмодернизма не сумели из-

бавиться от образа современного мышления. Конечно, в работе

«Anthropology as Cultural Critique» Жорж Маркус и Майкл Фишер отдают

себе отчет в неопределенности как антропологии, так и наук в целом, но

не подвергают обсуждению существование объективной реальности, а,

напротив, пытаются еще больше укрепить антропологию в рационализме,

наделяя ее ролью критика западного общества [8]. Что касается Латура, то

он хочет более радикально рассматривать этот вопрос.

Согласно Латуру, сама идея распада постмодернизма все еще впи-

сывается в перспективу линейного, современного времени. Независимо от

того, направлен ли вектор развития в сторону прогресса или упадка, раз-

рыв с прошлым всегда означает продолжение линейного видения; по мне-

нию Латура, необходимо сформировать другое восприятие времени и по-

ложить конец понятию «опережения времени».

В своей работе «Nous n’avons jamais été modernes» («Мы никогда не

были современными») [9] Латур ставит под сомнение то, что он называет

«современной конституцией», а именно основы современного общества, в

которых Бог отвергается, а трансцендентная природа противопоставляется

имманентному обществу.

Так вот, именно эта конституция определила роль этнологии. Для

«несовременных обществ» она может применяться к совокупности кол-

лективного – конструкции природы и общества, – однако здесь она обрела


111

бы легитимность только если бы речь шла об обществе, культуре, то есть

о половине коллективного, поскольку наука считается чуждой этому кол-

лективному.

Таким образом, симметричная антропология означает для него ан-

тропологию, которая рассматривала бы на одинаковых условиях истину и

заблуждения и занимала бы промежуточное положение между здесь и

там, не признавая какого-либо превосходства Запада. Такая антропология

«уже не занимается тем, что сравнивает другие культуры, оставляя в сто-

роне свою собственную, которая якобы обладает универсальной природой

благодаря какой-то удивительной привилегии. Она сравнивает природы–

культуры» [9].

Чтобы понять западную конструкцию коллективного, нужно прекра-

тить считать, что природа и общество абсолютно отделены друг от друга и

что их взаимоотношение отмечено лишь минимальным взаимным влияни-

ем. Латур старается показать, что две формы управления (природа и обще-

ство) связаны и что их разделение (официальное) возможно только путем

распространения гибридов, квази-объектов, находящихся между этими

двумя формами, с которыми современные люди не знают что делать. Чтобы

понять конструкцию западного коллектива, их необходимо учитывать.

Принимая их во внимание, мы сводим то, что в модернизме представлялось

экстраординарным, к обычному, и наши отношения с другими становятся

равноправными: «Мы являемся не экзотичными, но самыми обычными.

Следовательно, и другие тоже не являются экзотичными. Они подобны нам,

они никогда не переставали быть нашими братьями. Не будем добавлять к

нашим уже совершенным преступлениям еще и веру в то, что мы радикаль-

но отличаемся от всех остальных» [9]. В конечном счете, когда мы занима-

емся изучением этих гибридов и сетей, связывающих природу и общество,

мы понимаем, что Великого Разлома никогда не было и что мы никогда не

были по-настоящему людьми современными.

Таким образом, цель симметричной антропологии в том, чтобы не

довольствоваться изучением других там и других здесь, а изучать одних и

тех же. Наука, учебное заведение становятся де факто возможными объек-

тами этнологического исследования, и разрыв между «ими» и «нами» не-

сомненно ставится под сомнение.

Эта «нормализация» или банализация этнологии ведет к несколь-

ким последствиям. Прежде всего, она мешает дисциплине пользоваться, в

плане методики и выбора объектов, своего рода привилегией «экстратер-

риториальности». Ее проект подчиняется тем же социальным требовани-

ям, тем же принципам внятности, тем же процедурам предоставления до-

казательств принятых в других науках. После подвигов основателей этно-

логии, продолжается обычная работа многих малоизвестных исследовате-

лей. Социология окружающей среды, ее научный подход, придает этноло-


112

гии более объективное измерение. Но при этом этнология становится та-

кой же наукой, как другие социальные науки, и больше нельзя делать вид,

будто этнология – не такая, как они, только потому, что она занимается

изучением слишком специфичных или необычных феноменов, таких как

происхождение человеческих культур, общества, мышление дикарей, ма-

гия и колдовство.

Этнологи и антропологи всегда понимали значимость социального

заказа. Политика, проводимая колониальными властями, резервации для

коренного населения, а позднее социальное и культурное развитие корен-

ных жителей и оказание им помощи в этом направлении – вот уже почти

столетие находятся в сфере внимания этнологии. Ее интересуют вопросы

применения и социальной полезности культуры «дикарей» и непокорных

коренных жителей. Некоторым образом, этнология глубоко интернализи-

ровала эту социализацию, поскольку этнологи сумели соединить свой

план наблюдений с желанием физического сохранения изучаемого объек-

та, чего социология, насколько нам известно, никогда не предлагала.

В 1970 гг. всемирное осуждение получают этноцид, геноцид наро-

дов и культур. Этнологи разделяются на тех, кто осуждает политику коло-

низации и тех, кто настаивает на взаимосвязанности культур и образов

жизни. Дикарь «входит в моду» и нельзя отрицать, что современная ан-

тропологическая идея несет в себе определенную долю руссоизма. Конеч-

но, этнолог может взять на себя функции социолога, этакого советника

правящей элиты, но его главным адресатом является, скорее, общество без

государственности, право на существование которого он хочет защитить.

Сегодня объектом этнологического исследования стали движения пред-

ставителей коренного населения за свои права, а приверженность этноло-

гов делу защиты исчезающих культур является более продуманной. Судя

по всему, эти движения подчиняются классической логике власти или ча-

стных интересов, поэтому было бы наивно полагать, что их лидеры защи-

щают свою традиционную культуру.

Но эта крайняя форма десакрализации (модернизированные прими-

тивные общества – это, в конечном счете, такие же общества, как и дру-

гие, где идет борьба за свои «национальные» или «многонационльные»

интересы) по мнению этнологов, изучающих культурное наследие, на-

блюдается и в странах Запада. Сохранение музеев, воссоздание празд-

неств, профессий или «древних» форм социальной коммуникации может,

если это уже не произошло, превратить этнологию в филантропическое

занятие с неоконсервативной идеологией. Активно способствовать сохра-

нению предметов, образа жизни, исчезнувшего или находящегося на пути

к исчезновению, – достойный проект.

Сегодня сама социальная востребованность входит в объект иссле-

дования, и не только потому, что она существует и уже на этом основании


113

является объектом изучения, но и потому, что она участвует в репрезента-

ции и воспроизводстве самой социальной и культурной реальности.

«Включенное наблюдение» лежит в основе социоантропологии социаль-

ного изменения и развития. Это развитие предполагает участие многочис-

ленных социальных акторов как со стороны «целевых групп», так и со

стороны институтов развития. Их профессиональные статусы, их правила

действия, их познавательные и символические ресурсы, их стратегии в

значительной мере разнятся. Именно из этих многочисленных взаимодей-

ствий слагается развитие «полевых исследований».

Постмодернистская антропология, занимающаяся культурной кри-

тикой и текстами, является утонченным способом конструирования и де-

конструирования культуры как текста. Клиффорд Гирц в 1970-е гг. разра-

ботал интерпретативную антропологию. Он определяет культуру как сти-

листическую и экспрессивную реальность, как символическую систему в

действии. Задача антрополога – писал Гирц – состоит в том, чтобы, на-

блюдая за поведением представителей какой-то другой культуры, обна-

ружить ту символическую систему, которой они пользовались, планируя

свои действия. То, что наблюдает этнограф среди аборигенов, или то, что

видит социолог среди членов собственного общества – этот текст, кото-

рый должен быть прочтен. Как литературный критик анализирует худо-

жественное произведение, представитель социальных наук стремится

увидеть за развертывающейся на его глазах общественной жизнью моти-

вы ее творцов и совокупность выразительных средств, которые и есть

«культура». «Задача уловить те понятия, которые для другого народа яв-

ляются близкими-к-опыту, и при всем том ухитриться связать эти понятия

с проясняющими их далекими-от-опыта понятиями, которыми предпочи-

тают пользоваться теоретики, чтобы зафиксировать общие черты соци-

альной жизни, вне всякого сомнения может быть названа задачей столь же

деликатной – пусть и требующей чуть меньших навыков волшебства, –

как влезание в чью-либо шкуру. Вся штука здесь не в том, чтобы достичь

какого-то внутреннего духовного соответствия с вашими информантами;

предпочитая, как и все мы прочие, считать свои души своими собствен-

ными, они в любом случае не станут приветствовать подобные усилия.

Штука в том, чтобы выяснить, что они, черт возьми, себе думают» [10].

Гирц объясняет, что следует играть на двух досках, чтобы не

впасть в диалект туземца или жаргон ученого. Необходимо понять «… как

в каждом случае давать интерпретацию образа жизни того или иного на-

рода, интерпретацию, которая не была бы заключена ни в рамки его кру-

гозора, ни являлась бы этнографией колдовства, написанной колдуном, ни

оставалось бы глуха к особенностям их существования, этнографией кол-

довства, которую мог бы написать топограф» [11, р. 74].


114

Параллельно с этой теоретической разработкой происходит крити-

ческий пересмотр этнологических текстов под влиянием так называемой

постмодерной философии и литературной критики во Франции (Р. Барт,

Ж.-Ф. Лиотар, Ж. Деррида). Признавая плюрализм мнений в этнологии (в

том числе мнений незападных антропологов), подвергая сомнению объек-

тивность всякого дискурса о Другом, эти исследователи предлагают, пре-

жде всего, деконструкцию классических способов репрезентации в этно-

логии, поскольку этнология имплицитно всегда была культурной крити-

кой общества самого антрополога. Этнология должна раскрывать истори-

ческие и политические последствия своего проекта. Она становится экс-

периментальным проектом. Опыт этой постмодерной критики достоин

изучения. Так, например, Джеймс Клиффорд предоставляет нам примеча-

тельный анализ работы Мориса Леенхардта и Марселя Гриоля. В своей

статье американский антрополог задает вопрос одновременно политиче-

ский, эпистемологический и практический: «Если этнограф производит

культурную интерпретацию, основанную на опыте интенсивных исследо-

ваний, как лишенный правил опыт трансформируется в авторитетный

текст? Точнее, как многословный диалог, встреча, окрашенная отноше-

ниями власти и пересекающимися интересами, будет передана и очерчена,

чтобы стать адекватной версией «другого мира», более или менее дис-

кретного, версией, представленной отдельным автором?» [12, р. 121].

Анализ текстовой стратегии, манеры записывать, прочитывать, передавать

то, что нам говорят другие, – это не только форма литературной критики,

и даже истории идей, но также социология власти в действии: как этнолог

навязывает другим свое присутствие и свои вопросы; как он понимает,

интерпретирует ответы и манипулирует ими в научных целях, целях, ко-

торые зачастую непонятны его собеседникам.

Между тем, отвергая стратагемы производства «формулировок» и

«дискурсов», эти критики в конечном счете отождествляют реальный мир

с миром текста. По их мнению, реален только мир текстов, поскольку

лишь он может свидетельствовать об этой встрече, об этих диалогах. Вот

почему Клиффорд выделяет различные типы авторитета, выступающие

как модусы практические, интерпретативные, диалогические, полифони-

ческие. Эти модусы универсальны и ни в коей мере не являются привиле-

гией только западных антропологов.

Этот постмодерный взгляд – скорее дело вкуса или стиля, а не

школы, и представляет собой лишь одну тенденцию американской антро-

пологии. Однако ее полезность не вызывает сомнения, если воспринимать

ее критически. Именно так поступают те, кто предлагает переосмыслить

антропологию, поместив ее в центр политической и культурной истории

мира [13]. Антропология не должна стать экзегезой и говорить только о

себе самой. Антропология и этнология – это части социальной ткани, под-


115

лежащей наблюдению и объяснению. Научный дискурс показывает по-

следнюю и высшую форму объективации социальных и культурных про-

тиворечий, которые обеспечивают существование этнологии.


1. Literacy in Traditional Societies.

Ed. Jack Goody. Cambridge: Cambridge

University Press, 1968.

2. Nash J. Ethnographic Aspects of

the World Capitalist System // Ann. Rev.

Anthropology. 1981. Vol. 10.

3. Modernity at Large: Cultural Di-

mensions of Globalization by Arjun

Appadurai. Public Worlds Volume 1.

Minneapolis: University of Minnesota

Press, 1996.

4. Balandier G. Sociologie des

Brazzavilles noirs. Paris, Colin, «Cahier

de la Fondation nationale des sciences

politiques», 1967.

5. Laurent P.-J. Les pentecôtistes du

Burkina Faso. Paris, Khartala, 2003.

6. Фурс В. Арджун Аппадураи.

«Современность» на просторе: куль-

турные измерения глобализации. (Ре-

ферат) Appadurai, Arjun. Modernity at

Large: Cultural Dimensions of Globaliza-

tion. Minneapolis; London: Univ. of

Minnesota Press, 1996 // Социологиче-

ское обозрение. Т. 3. № 4. 2003.

7. Reflexive Modernization: Poli-

tics, Tradition and Aesthetics in the

Modern Social Order. Cambridge, Poliy

Press, 1994.

8. Robotham D. «Postcolonialité: le

défi des nouvelles modernités» // Revue

internationale des sciences sociales.

1997. Р. 153.

9. Бруно Л. Нового Времени не

было. Эссе по симметричной антропо-

логии: пер. с франц. Д.Я. Калугина.

СПб: Изд-во Европейского ун-та в С.-

Петербурге, 2006.

10. Гирц К. С точки зрения тузем-

ца: о природе понимания в культурной

Annotation

1. Literacy in Traditional Societies.

Ed. Jack Goody. Cambridge: Cambridge

University Press, 1968.

2. Nash J. Ethnographic Aspects of

the World Capitalist System // Ann. Rev.

Anthropology. 1981. Vol. 10.

3. Modernity at Large: Cultural Di-

mensions of Globalization by Arjun

Appadurai. Public Worlds Volume 1.

Minneapolis: University of Minnesota

Press, 1996.

4. Balandier G. Sociologie des

Brazzavilles noirs. Paris, Colin, «Cahier

de la Fondation nationale des sciences

politiques», 1967.

5. Laurent P.-J. Les pentecôtistes du

Burkina Faso. Paris, Khartala, 2003.

6. Furs V. Arjun Appadurai. «Mo-

dernity» at large: cultural dimensions of

globalization. (Abstract) Appadurai,

Arjun. Modernity at Large: Cultural Di-

mensions of Globalization. Minneapolis;

London: Univ. of Minnesota Press,

1996 // Sociological Review. Vol. 3.

№ 4. 2003.

7. Reflexive Modernization: Poli-

tics, Tradition and Aesthetics in the

Modern Social Order. Cambridge, Poliy

Press, 1994.

8. Robotham D. «Postcolonialité: le

défi des nouvelles modernités» // Revue

internationale des sciences sociales.

1997. Р. 153.

9. Bruno L. New Times was not. Es-

say on symmetric anthropology. Pere.

from French. DY Kalugin. St. Petersburg.

Univ European Univ in St. Petersburg,

2006.

10. Geertz C. From the viewpoint of

the natives of the nature of understanding


116

антропологии // www.ecsocman.edu.ru/

data/658/676/1219/GEERTZ.pdf.

11. Geertz C. Savoir local, savoir

global – Les lieux du savoir, trad.

française. Paris, PUF, 1986.

12. Clifford J. Power in dialogue in

ethnography. In Observers Observed:

Essayson Ethnographic Fieldwork.

G.W. Stocking, Jr., ed. Madison: Univer-

sity of Wisconsin Press, 1983.

13. Recapturing Anthropology –

Working in the Present. Ed. R.G. Fox.

Santa Fe, School of American Research

Press, 1991.

in cultural anthropology // www.ecsoc-

man.edu.ru/data/658/676/1219/GEERTZ.

pdf.

11. Geertz C. Savoir local, savoir

global – Les lieux du savoir, trad.

française. Paris, PUF, 1986.

12. Clifford J. Power in dialogue in

ethnography. In Observers Observed:

Essayson Ethnographic Fieldwork.

G.W. Stocking, Jr., ed. Madison: Univer-

sity of Wisconsin Press, 1983.

13. Recapturing Anthropology –

Working in the Present. Ed. R.G. Fox.

Santa Fe, School of American Research

Press, 1991.


117

ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ:

ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ

УДК 37.01

Г.И. Герасимов

ПОЗНАВАТЕЛЬНО-РАЗВИВАЮЩАЯ ПАРАДИГМА: ИННОВАЦИОННОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ТРАНСФОРМАЦИИ ОБРАЗОВАНИЯ

В статье рассматривается состояние

российского образования в дискурсе

парадигмального подхода. Анализиру-

ется степень зрелости парадигмально-

го подхода в исследовании российской

образовательной действительности и

предлагается основание типологиза-

ции парадигм в образовательной сфе-

ре. Формулируются основные поло-

жения познавательно-развивающей

парадигмы как инновационного век-

тора трансформации образования.

Ключевые слова: парадигма, образо-

вательная система, образовательная

парадигма, педагогическая парадиг-

ма, познавательно-развивающая пара-

дигма.

G.I. Gerasimov

COGNITIVE- DEVELOPMENTAL

PARADIGM: INNOVATIVE

MEASUREMENT OF TRANSFORMATION

IN EDUCATION

The article considers the status of Rus-

sian education in a paradigmatic ap-

proach discourse. The maturity degree of

paradigm approach to the Russian educa-

tional reality research is analyzed in the

article and it offers criteria of typology of

paradigms in education. The fundamental

principles of cognitive-developmental

paradigm as an innovative vector of edu-

cational transformation are represented.

Keywords: paradigm, educational sys-

tem, educational paradigm, pedagogical

paradigm, cognitive-developmental par-

adigm.


118


доктор философских наук, профессор ка-федры социологии, политологии и права Института переподготовки и повышения квалификации преподавателей гуманитар-ных и социальных наук Южного федераль-ного университета (г. Ростов-на-Дону) E-mail: [email protected] © Герасимов Г.И., 2013

G.I. Gerasimov

Doctor of Philosophical Sciences, Professor of Social, Political and Law Sciences Depart-ment of Institute of Professional Development in the Area of Social Sciences of Southern Federal University (Rostov-on-Don) E-mail: [email protected] © Gerasimov G.I., 2013

Если учесть, что педагоги-

ка обязана не только фиксировать

сущее, но и формировать образ

должного образования, то неиз-

бежна смена парадигм [1, c. 120]

Нейматов Я.М.

…педагогика станет обла-

стью технологий только тогда,

когда она в своей основе освоит

методологию гуманитарного зна-

ния. Иного не дано [2].

Асмолов А.Г.

Сегодня, после двух десятилетий бесплодных усилий по реформи-

рованию российского образования, становится все более очевидным то,

что общецивилизационные вызовы ХХI в. и продиктованные ими обстоя-

тельства лежат в основе необходимости смены образовательной парадиг-

мы. Речь идет именно о парадигмальном подходе, поскольку особенность

такого подхода к анализу состояния образования требует целостного и ме-

тодологически выверенного его понимания, как в разной предметности

теоретической рефлексии явлений, так и на разном уровне их проявления.

Именно с этой точки зрения парадигмальный подход вполне соответству-

ет пониманию кризиса образования в его многосложной структуре, а сле-

довательно, позволяет проектировать возможные варианты его преодоле-

ния на разных его этапах и в разных компонентах системы, удерживая при

этом содержательную целостность всего явления.

* * *

В любой системе образования, даже жестко регламентированной,

наряду с господствующим типом практики всегда (может быть, в латент-

ной форме) сосуществует еще ряд образовательных практик. Одни из них

объединены вокруг господствующей образовательной парадигмы, другие

представляют содержательную ей альтернативу. Ситуация связанная с


119

расширением диапазона и глубины проблем в образовательной сфере об-

щества, при отсутствии их разрешения в рамках господствующей в обра-

зовательной практике парадигмы, позволяют говорить о необходимости

перехода к иной парадигме, так как дальнейшее динамичное развитие об-

щества не возможно без системы образования, адекватной к изменяю-

щимся запросам общества. Здесь следует согласиться с тем, что «…новая

парадигма образования при грамотном ее развитии и применении должна

приобрести статус фундаментальной основы дальнейшего качественного

развития российской образовательной системы в условиях информацион-

ного общества» [3].

С этой точки зрения прогностический выбор той или иной парадиг-

мы развития образования может послужить своеобразным социальным

измерителем степени последующих инновационных преобразований как об-

разовательной сферы жизнедеятельности, так и общества в целом.

Что касается характеристики сегодняшней ситуации с развитием

российского образования, то ее можно охарактеризовать как вялотекущий

перманентный кризис со спорадическими попытками изменить процесс

его протекания, избегая при этом сущностные преобразования дейст-

вующей системы, за счет варьирования частичной сменой форм ее орга-

низации. При этом значительная часть этих изменений вызвана не столько

взвешенным анализом состояния сложившейся системы образования,

сколько другими мотивами, которые приводят к попыткам изменить си-

туацию путем заимствования инокультурного опыта. Другими словами,

речь идет о социокультурной мимикрии, а не о накоплении критической

массы преобразовательной энергии в целях возможной смены господ-

ствующей парадигмы.

Между тем, парадигмальный подход к анализу образовательной

сферы и попыткам построить стратегию развития образования, являясь

все больше утверждающей себя потребностью, становится не столько

смысловым ключом исследовательского поиска, сколько своеобразной

педагогической модой. А мода (в том числе и в исследовательской прак-

тике), как известно, весьма быстро распространяется, принося в жертву

собственно сущность намечающегося инновационного подхода и порож-

дая своеобразный «терминологический шум», засоряя при этом понятий-

ное поле науки. Чем иначе можно объяснить нарастающую массу всевоз-

можных с позволения сказать «парадигм», отличающихся друг от друга

лишь желанием употребить само понятие «парадигма». Так, только в ра-

боте А.В. Вознюк перечисляется около шести десятков образовательных

парадигм, имеющих место в исследовательской практике: гуманистиче-

ская, личностно ориентированная, субъект-субъектная, компетентностная,

свободная, активизационная, педагогическая, андрагогическая, научно-

технократическая, гуманитарная, эзотерическая, авторитарная, манипуля-


120

тивная, этноцентрическая, поддерживающая, традиционно-формирующая,

рационалистическая, человекомерная, образованиеведческая, медиопеда-

гогическая и медиальная, когнитивная, полифоническая, инновационная,

гармонизационная, антропософская, тоталлогическая… и множество дру-

гих [4, c. 34]. Сам автор, кстати, предлагает холистическую парадигму об-

разования, которая «нацеливает образовательный процесс на формирова-

ние парадоксально-медитативного, творческого, диалектического мыш-

ления…», мышления нового типа, по определению автора фрактально-

голограммного трансформирующего мышления [4, с. 39–40].

Столь неблагодарная задача простого перечисления названий по-

требовалась нам только для того, чтобы убедиться в отсутствии какого-

либо основания, позволяющего осуществить типизацию парадигмальных

подходов и построение возможной методологической и предметно-

теоретической их иерархии. Именно этот факт заставляет, в первую оче-

редь, обратиться к выявлению наиболее общих методологических прин-

ципов применения парадигмального подхода в сфере образования.

Во-первых, обратимся к истокам системного подхода к определе-

нию парадигм. Впервые введенное в оборот Т. Куном понятие «парадиг-

ма» (от греч. paradeigma) означает наиболее общие принципы понимания

и интерпретации объекта исследования, принятые в определенном науч-

ном сообществе. «Под парадигмами подразумеваю признанные всеми на-

учные достижения, которые в течение определенного времени дают науч-

ному сообществу модель постановки проблем и их решений» [5, с. 31].

Необходимость появления этого универсального полипредметного

термина связана с тем, что в условиях кардинальных изменений возраста-

ет потребность в определении новых рамок пространственного измерения

условий деятельности, изменения образа мыслей и поведения людей. Па-

радигма, как утверждают некоторые исследователи, устанавливает прави-

ла (писаные и неписаные), определяет границы и подсказывает как вести

себя в пределах этих границ для достижения успеха [6, с. 32].

Смена парадигм – способов постановки проблем и методов иссле-

дования подразумевает, ни много ни мало, научную революцию. Следова-

тельно, характеристикой новой парадигмы будет не просто беспрецедент-

ность открытия, а новизна научного понимания, «взгляда» на решение ра-

нее не разрешимой проблемы. Отсюда вытекает свойство открытости для

нахождения новых не решенных ранее проблем. И с разрешением таковых

обогащается запас уже накопленного, хотя и пересмотренного в рамках

новой парадигмы знания.

Следует заметить, что парадигмы, по отношению друг к другу, яв-

ляются несочетаемыми явлениями, так как они раскрывают чаще всего

свойства одного и того же явления с различных, недоступных другой па-

радигме сторон. С этой точки зрения можно осмыслить возникновение


121

эффекта парадигмального плюрализма не только в теории, но и в реаль-

ной действительности, поскольку: во-первых, теория способна видоизме-

нять социальную действительность; во-вторых, состоятельность и эффек-

тивность теоретического подхода может подтверждаться только объек-

тивной реальностью. По отношению к образованию такой реальностью и

выступают различные социальные практики.

С изменением основополагающего знания утверждается в своем

новом состоянии и система взглядов исследователя и изменяется природа

исследуемых проблем. В итоге появляется «более четкое определение об-

ласти исследования», «все более тесное соответствие теории и природы

друг другу» [5, с. 167]

В сложившейся исследовательской практике существуют попытки

деления парадигм по степени значимости на:

– локальную – несущую на себе отпечаток специфического позна-

ния и применения общенаучных и частных парадигм той или иной ло-

кальной цивилизации или страны с учетом присущего ей менталитета;

– частную – образующую теоретическую основу различных отрас-

лей знаний и используемую в практической деятельности в той сфере, к

которой эти науки относятся;

– общенаучную – признаваемую всем научным сообществом и об-

щественным сознанием независимо от отрасли знаний, вида деятельности,

страны.

Кстати аналогичный подход достаточно интересно интерпретиро-

ван относительно социологической предметности исследования проблем

образования. Известный российский социолог, исследователь проблем об-

разования Г.Е. Зборовский предлагает в качестве принципа возможной

систематизации исследовательских подходов использовать понятия мета-

парадигм и парадигм, интегрирующих множество теорий, распределив их

по ступеням своеобразной методологической лестницы: «…в которой

нижние пролеты занимают социологические теории, над ними расположе-

ны объединяющие их парадигмы, над которыми, в свою очередь, возвы-

шаются метапарадигмы. Появление новых теорий меняет содержание па-

радигм, особенно, если эти теории возникают на стыке нескольких из них;

в этом случае меняется и содержание метапарадигм» [7].

При этом логику взаимодействия разных ступеней знания опреде-

ляют как минимум два основания: во-первых, классическая метапарадиг-

ма, которая избирается в качестве критерия отношения к ней каждой дру-

гой из семейства метапарадигм; во-вторых, как минимум двухуровневый

структурообразующий характер (по степени общности – «макро», «мик-

ро») социологических теорий. Следовательно, при определении методоло-

гических оснований различных теорий образования в социологической

предметности в первую очередь следует учитывать наиболее общие мето-


122

дологические линии развития социологии в целом: классическая, неоклас-

сическая, постклассическая, неклассическая, постнеклассическая. На этом

основании создается матрица (методологическая «клетка» – Г.Е. Зборов-

ский) социологических теорий, включающая все вышеуказанные метапа-

радигмы [7].

Что касается общенаучной парадигмы или метапарадигмы, то с по-

зиций философии и социологии образования данный термин может быть

эффективно использован для обозначения целостности культурно-

исторических типов теоретического мышления и образовательной практи-

ки. Таким образом, применительно к образованию выбор той или иной

общенаучной парадигмы связан с обозначением обобщенных ее моделей и

структур, опирающихся на принципы целостного миропонимания.

С учетом степени освоения общенаучной парадигмы, можно обо-

значить преобразования, оформившиеся в образовательной действитель-

ности в последние десятилетия, которые могут быть рассмотрены в каче-

стве выяснения степени распространенности частной (собственно обра-

зовательной) парадигмы, уже проявившей себя в процессе реформирова-

ния образования.

При этом следует исходить из того, что «современный этап общего

и профессионального образования характеризуется именно тем, что уста-

ревшей практике соответствует устаревшая педагогическая теория. Они,

выражаясь языком математики, конгруэнтны друг другу. Это соответствие

нарушается новациями со стороны ищущих педагогов, но господствую-

щую систему образования эти нововведения, так сказать эмпирический

поиск, сломать не могут, ибо свое слово должна сказать теория, предла-

гающая новую модель всей системы образования, а не какой-то одной

стороны. Это будет сменой парадигмы (т.е. совокупности теоретических

принципов, всей картины педагогической деятельности), как это имело

место, например, в физике при переходе от лапласовской, т.е. жестко де-

терминированной, к вероятностной концепции бытия» [8, с. 118].

Поскольку частная парадигма может зарождаться в виде оправдав-

ших себя в педагогической действительности новационных прорывов,

обеспечивающих размывание основ господствующей парадигмы, то

именно системные инновации, вольно или невольно, осознанно или не со-

всем осознанно, реализуемые в образовательной действительности, пре-

доставляют возможность теоретической рефлексии принципиально новых

тенденций трансформации всей системы образования в целом.

Именно на уровне собственно образовательной парадигмы наибо-

лее остро возникает проблема критериев определения и дифференциации

парадигм. Эта проблема, а точнее сказать, ее нерешенность, создает си-

туацию разноуровневой множественности парадигмальных оснований.

Отметим, что по нашему глубокому убеждению, такой порядок вещей


123

предопределен не совсем точной интерпретацией взаимодействия разных

предметностей (в соответствии с классически сложившейся дисциплинар-

ностью науки) относительно единого объекта – образования. Если на

уровне общенаучной парадигмы определена сущность этого родового по-

нятия, то в рамках частной следует уточнить своеобразие проявления най-

денной сущности. В первую очередь это касается непроясненности раз-

ведения сущности образовательной и педагогической парадигм.

Так, к примеру, один из известных исследователей образователь-

ной действительности, Г.Б. Корнетов, оговаривая, что «…под «педагоги-

ческой парадигмой» понимается совокупность устойчивых характеристик,

которые определяют содержательное единство схем теоретической и

практической деятельности независимо от степени их рефлексии» [9],

предлагает универсальное, по его мнению, основание выделения «базовых

моделей», которые, по сути, идентифицируются с педагогическими пара-

дигмами. В частности, он пишет: «…в качестве универсальной можно

рассматривать типологию базовых моделей, учитывающую источник и

способ постановки педагогических целей, позиции и взаимоотношения

сторон в процессе их достижения, получаемый результат.

В контексте указанного подхода все многообразие систем, техноло-

гий, методик может быть сведено к трем базовым моделям, которые пред-

ставлены парадигмами педагогики авторитарной, манипулятивной, педа-

гогики поддержки» [9].

С другой стороны, под педагогической парадигмой понимается не-

которое отражение «…освоенных человеческими сообществами различ-

ных способов взаимодействия с миром…и которая объединяет онтологи-

ческий и индивидуальный аспекты педагогического мышления и поведе-

ния» [10, с. 85]. На этом основании обозначены «по крайней мере, три ос-

новных способа бытия в реалиях обучения-воспитания»: научно-

технократическая парадигма, гуманитарная и эзотерическая.

В основе первой лежит представление об Истине, доказанной кон-

кретным, научно обоснованным знанием, проверенным опытом, «знание –

сила!» Для второй характерен процесс нахождения каждым человеком Ис-

тины, т.е. путь познания, «познание – сила!», при этом в процессе диалога

открывается индивидуализированное, субъективированное знание. Третья

педагогическая парадигма исходит из того, что Истина неизменна и вечна,

а учение – это путь, ведущий к Истине, которой нельзя научить, к ней

можно лишь приобщиться. «Отсюда, педагогический процесс – это не со-

общение, как в научно-технократической парадигме, не общение, как в

гуманитарной, но приобщение к Истине, в результате которого рождается

понимание того, что «осознание – сила» [10, с. 86–89].

Совершенно ясно, что если в первом случае (Г.Б. Корнетов) пара-

дигма определяется исходя из одного представления о предмете педагоги-


124

ки – «педагогическая система», то во втором (И.А. Колесникова), речь

идет о более широком видении этого предмета, поскольку в него включа-

ется «способ взаимодействия с миром», как всеобщий, т.е. присущий че-

ловечеству. При всем уважении к педагогике, которая, конечно же, исхо-

дит из определенного понимания мира и способа взаимодействия человека

с миром, эта область знания составляет предметность другой науки.

Подобная методологическая «размытость» позиций исследовате-

лей, к сожалению, становится своеобразными «правилами игры», что явно

не приносит пользы образовательной практике, поскольку вносит в педа-

гогическое сознание дополнительную теоретическую сумятицу. В силу

этого обстоятельства, характерного для нынешнего этапа степени зрело-

сти применения парадигмального подхода к образованию, следует уточ-

нить предметные границы собственно образования как сферы жизнедея-

тельности общества и педагогики как теории и практики реализации обра-

зовательных усилий.

Следовательно, что касается поиска методологических оснований,

то, во-вторых, в качестве предмета парадигмального подхода в образова-

нии (уровень частной парадигмы) могут выступать как образовательная,

так и педагогическая системы. По всей вероятности основанием наличия

этих двух взаимосвязанных систем может выступать сущностно разли-

чающаяся деятельность:

– собственно образовательная – связанная с оптимизацией вклю-

чения человеческого фактора в воспроизводство изменяющегося и произ-

водство изменяемого общества, основанная на развертывании сущност-

ных сил человека и принципах «самостроительства» личности;

– собственно педагогическая, как реализующая определенное целе-

полагание и систему ценностей в качестве основы решения противоречий

между субъектами, содержанием и технологиями образовательного (либо

учебного) процесса, осуществляемого в конкретной педагогической сис-

теме.

Собственно образовательная система содержательно опирается на

взаимосогласованное единое философское основание, включающее в себя:

представление о мире и его устройстве на уровне определенной научно

обоснованной и мировоззренчески обеспеченной картины мира; представ-

ление о человеке, его сущности и его месте в мире; представление о спо-

собе взаимодействия этих двух равнозначных целостных систем; пред-

ставление о сущности самого процесса, в результате которого человек

обретает «образ мира», творит свой собственный образ и овладевает

определенным способом своего взаимоотношения с миром природы, об-

ществом и себе подобными. Она является основанием для построения

различных вариантов ее педагогического обеспечения, т.е. тем самым

«исходным основанием», которое определяет ведущий вид деятельности –


125

образовательный или обучающий. Заметим, что в образовательном про-

цессе, в отличие от обучающего, человек всегда остается субъектом соб-

ственной деятельности во всех формах ее проявления.

В образовательной системе содержанием образования выступает

«мир человека», а логика ее функционирования и развития, всегда и без-

условно, обосновывается и воспроизводится как логика познания (диалек-

тичная, противоречивая по своей сущности), а не как логика научения,

обучения (которая всегда формализована и линейно выстроена). «Если по-

нимать образование как категорию Бытия, то задача человека и его на-

сущная потребность одновременно – это миростановление в себе и обре-

тение себя в мире. Это два процесса, которые протекают одновременно.

Человек познает мир и одновременно познает себя в этом мире. С другой

стороны, человек познает себя, лишь познавая мир путем действия и об-

щения, т.е. взращивая свою личность через расширение и усложнение

системы отношений с собой, с другими, с миром в целом» [11].

В образовательной системе опредмечивается и распредмечивается

определенный тип социального кодирования образовательных текстов, а не

механизм трансляции и ретрансляции учебного материала. По всей вероят-

ности, отсюда берут начало любые попытки реанимировать информацион-

но-рецептурные педагогические системы путем привнесения в содержание

концептуальной целостности, проблематизации и т.д., другими словами,

сблизить сущностные черты естественно складывающегося образователь-

ного процесса как процесса удовлетворения познавательной потребности с

искусственно заданными параметрами педагогической системы.

В образовательной системе возможными дидактическими едини-

цами содержания образовательного процесса выступают явления и собы-

тия, сами по себе не расчлененные на предметные знания, в то время как

основной дидактической единицей учебного содержания педагогической

системы выступает «знание – результат» как фиксированная истина, в

лучшем случае «знание – процесс». Структура последней в определенном

смысле сближает логику педагогического и образовательного процессов,

поскольку создает ситуацию возможного открытия способа получения

знания.

Таким образом, можно выявить некую разделительную полосу ме-

жду возможными парадигмальными типами образовательной действи-

тельности. Разделительную, но не разделяющую, поскольку «даже самые

частные и конкретные вопросы педагогики возводятся в последних своих

основаниях к чисто философским проблемам», в то же время «самые от-

влеченные философские вопросы имеют практическое жизненное значе-

ние» [12, с. 20].

Учитывая такую постановку вопроса, следует еще раз привлечь

внимание к тому, что понятие «образовательная парадигма» служит для


126

выражения целостной, объективной картины культурного мира человека,

изображающей его через призму приобщения к традиционным ценностям.

С функциональной точки зрения образовательная парадигма пред-

ставляет собой совокупность:

а) научно-мировоззренческих и ценностных принципов, влияющих

на выбор исследовательских и образовательных программ;

б) онтологических и антропологических идей, задающих способ

постижения мира;

в) соответствующих им методов познания;

г) способов накопления, переработки и передачи знания, а также

вытекающих из них определенных педагогических методик воспитания и

обучения» [13, с. 7–8].

По сути дела, образовательная парадигма связует в единое целое

возможность ответа на вопросы философского самоопределения: «что

есть мир», «что есть человек», «что есть способ взаимоотношения мира и

человека» относительно решения еще одного вопроса – «что есть способ

овладения знанием о мире, человеке и способе их взаимодействия». В со-

ответствующих границах образовательных парадигм рождаются и реа-

лизуются педагогические парадигмы, основным вопросом которых, ко-

нечно же, выступает вопрос о том, как оестествить искусственно созда-

ваемую систему вхождения человека в то или иное состояние культуры,

ибо культура выступает средой, абсолютно опосредующей все взаимоот-

ношения человека с миром.

Педагогическая парадигма находит свою реализацию посредством

легимитизации подходов, концепций, принципов формирования содержа-

ния и способов организации образовательного процесса, представлений о

желательных результатах и т.д., в конкретных педагогических системах,

моделях, связующих воедино теорию и практику образовательной дея-

тельности и обеспечивающих ту или иную степень соответствия обще-

научной, образовательной и педагогической парадигм.

В-третьих, следующий методологический принцип заключается в

том, что парадигмальный подход – это целостное отражение явления во

всем многообразии его сущности. Если говорить об образовании как «тво-

рении образа человеческого», то речь может идти только о социокультур-

ной сущности образования. В таком случае можно согласиться с некото-

рой идеальной моделью этого типа образования, которая характеризуется:

– образовательным идеалом, воплощающим представления о жиз-

неспособной, социально ответственной личности, решающей индивиду-

альные и социальные проблемы на основе оптимальной интеллектуальной

стратегии;


127

– содержанием, связывающим знания с социокультурным контек-

стом его порождения и применения и обеспечивающим актуализацию по-

нимания в системе учебной деятельности индивида;

– типом коммуникации, основанным на саморганизующей актив-

ности учащегося при посредничестве учителя в освоении знаний, навыков,

интеллектуальных стратегий, способов поведения, оптимальных для ре-

шения проблем любой сложности;

– параметрами образования как социального института, которые в

состоянии обеспечить динамичное воспроизведение базовой ценности

культуры в индивидах и способах реализации ими социальных связей

[14, с. 28].

Такой системно организованный подход в условиях парадигмаль-

ного плюрализма как характерной черты современного кризиса образова-

ния в своем типологическом и модельном представлении дает возмож-

ность классифицировать по единому основанию четыре парадигмальных

типа образования [15, с. 304]:

– Репродуктивный, «информационно-предметно-знаниевый», – об-

разовательный идеал – «человек знающий», владеющий совокупностью

знания (энциклопедист);

содержание – формируется посредством выделения «основ наук»,

воплощается в системе знаний;

тип коммуникации – «субъект-объектный», использующий техно-

логии трансляции «знания – абсолюта» («ставшего», «мертвого») учебно-

предметного характера, его запоминания и воспроизводства.

– Репродуктивный, «информационно-методологически-

знаниевый», – образовательный идеал – «человек – знающий, умеющий»

(функционалист);

содержание – формируется посредством накопленного человечест-

вом опыта, воплощается в социальных функциях личности, опирающихся

на знание–умение–навыки;

тип коммуникации – «субъект-объектный», использующий техно-

логии демонстрации алгоритмов познавательной деятельности, их усвое-

ния и применения при решении учебных задач;

– Продуктивный, «исследовательски-предметно-развивающий», –

образовательный идеал – «человек – знающий, умеющий, адаптирующий-

ся» (деятель);

содержание – формируется на основе выделения видов (умствен-

ная, нравственная, духовная, физическая и т.п.) культуры, воплощается в

культуре личности («человек культуры»);

тип коммуникации – «субъект-объект-субъектный», использующий

технологии, направленные на активизацию познавательной самостоятель-


128

ности и соучастие в производстве новых учебных знаний предметного со-

держания.

– Продуктивный, «познавательно-методологически-развиваю-

щий» – образовательный идеал – «человек знающий, способный, деятель-

ный, культуротворящий» (преобразователь);

содержание – формируется на основе учета специфики развертыва-

ния сущностных сил человека, воплощается в виде самоорганизующейся

(самопознающей, самоопределяющейся и самореализующейся) личности;

тип коммуникации – «субъект-субъектный», использующий техно-

логии, направленные на совместное создание организационных и интел-

лектуальных условий для развития творческих способностей и эвристиче-

ской деятельности, связанной с самостоятельным поиском способов ре-

шения познавательных задач.

Как видим, предложенная типизация дает возможность обозначить

не только противостоящие дихотомические пары парадигм, как это бывает

даже в весьма «продвинутых» теоретических работах при характеристике

образовательной действительности. Появление «пограничных» типов, ко-

торые в реалиях социально-педагогических отношений достаточно размы-

ты, соприкасаясь в живой образовательной практике своими периферий-

ными компонентами, дают возможность находить соответствующие «мос-

тики-переходы», способствующие создавать условия управляемой транс-

формации образования.

Совершенно очевидна векторная направленность предлагаемой ти-

пологии, обозначающая возможную трансформацию от наиболее распро-

страненного в нынешней педагогической реальности типа образования, в

котором в качестве образовательного идеала выступает «человек знаю-

щий», к социокультурному по своей сущности, познавательно-

развивающему типу, восходящему к идеалу в виде человека «знающего,

способного, деятельного, культуротворящего».

Сам же процесс трансформации образования, учитывая то, что «об-

разование … есть незавершающийся процесс культурного самопроизвод-

ства человеком своей сущности и целостности» [16, с. 182], представляет

собой процесс преодоления доминирующего в ныне действующих систе-

мах образования социально-функционального подхода с его основным

критерием – полезностью, и технологической разобщенность двух образо-

вательных начал – учения и воспитания. Происходит действительная

интеграция в едином образовательном процессе возможностей разума в

познании сущего, веры в предвосхищении должного и деятельностного их

синтеза в личностном опыте человека, на основе нравственно-

конструктивного слияния ума и чувств.

Если говорить об основаниях познавательно-развивающей пара-

дигмы, то, в первую очередь следует подчеркнуть ее методологическую


129

преемственность принципам теории развивающего образования. Цен-

тральным моментом, в данном случае, выступает понимание одного из

основных противоречий традиционного процесса «передачи знания», при

котором очевиден разрыв между «транслируемым» знанием (содержание

традиционного обучения «ставшее знание») и особенностями формирова-

ния мыслительных действий человека, собственно порождающих эти са-

мые знания. Была сделана попытка преодоления этого разрыва.

Учебная деятельность в предлагаемой системе направлена на от-

крытие способа обретения знания и полностью выстраивается как процесс

теоретического мышления, т.е. «…усвоение двух основных компонентов

теоретических знаний – содержательных мыслительных действий (абстра-

гирование, обобщение, рефлексия и т.п.) и их результатов (понятия, цен-

ности и т.п.). Усвоение мыслительных действий способствует развитию

теоретического способа решения практических задач, усвоение их резуль-

тативной стороны расширяет умственный кругозор школьников, который

служит основой их культуросообразного практического поведения» [17,

с. 228–229].

Другими словами, если для усвоения знания или, даже, образца

действия необходима рецептурно отработанная информация, то сам акт

рождения знания требует открытия. В первом случае информация вос-

принимается как некоторая данность, под которую, поскольку она автори-

тетна, подстраивается система знаний, и на ней нарабатываются умения и

навыки. Во втором личность вооружается не информацией как таковой, а

способом получения необходимого знания, с помощью которого она сама

востребует информацию, познавая явление в его связях и отношениях, а,

следовательно, имея возможность проникновения в сущность данного

явления в сравнении с другими сущностями.

Такой подход актуализировал для развивающего образования не-

обходимость понимания знания как «живого знания». «Главным в пер-

спективе развития образования должно стать живое знание, которое не

является оппозицией научному, ядерному, программному знанию. Оно

опирается на эти виды знания, служит их предпосылкой и итогом. Живое

знание отличается от мертвого или ставшего знания тем, что оно не может

быть усвоено, оно должно быть построено» [18, с. 12].

Здесь актуализируется принцип познавательного движения как ос-

нования движения образовательного, поскольку речь идет об освоении

познавательной способности. В этом случае принципиально меняется роль

незнания – «…когда речь идет о знании как об испытании или пути, то

незнание есть особого рода реальность, а не отсутствие знания. Это какая-

то сила. Наше познание происходит не так, что мы что-то как бы заглаты-

ваем или заполняем какую-то пустоту... в которой познаются какие-то


130

сущности. В этом случае незнание не может быть позитивной, реальной,

фактической силой» [19, с. 449].

Возникает феномен образовательного знания, которое позволяет:

– во-первых, всегда понимать знание как процесс (открывая не-

знаемое и соединяя знак со значением, оформляемым в понятие). «Живое

знание при всей своей неизмеримости и концептуальной неопределенно-

сти есть «жизнь, истина и путь»« [20, с. 13];

– во-вторых, всегда личностно окрашено исканием смысла.

«Смысл, разумеется, содержится в любом знании. Однако его эксплика-

ция, понимание, вычерпывание требуют специальной и нелегкой работы»

[20, с. 13];

– в-третьих, именно оно, в результате личностного осмысления,

ложится в основу целостного видения мира, т.е. и выступает фундаментом

в отношениях с миром в процессе его познания и преобразования. Но оно

выступает таким же фундаментом для процесса самостроительства, каж-

дый раз заставляя проверять на целостность собственное личностное на-

чало. «Главные достоинства живого знания состоят в том, что человек уз-

нает себя в нем, оно не выступает в качестве чуждой (отчужденной) для

него реальности или силы» [20, с. 13].

С другой стороны, «познающее действие» открывает возможность

выращивания целеполагания как исходного момента вызревания субъект-

ности личности. Оставаясь в рамках пусть мотивированного, но лишь це-

леустремленного поведения, личность всегда выступает в качестве объек-

та или предмета чьей-то целеполагающей деятельности. У нее просто-

напросто атрофируется способность к обретению качества субъекта, что

вполне позволяет использовать ее в качестве средства для достижения

целей, задаваемых извне, т.е. другим субъектом.

Понимая субъектность личности как некоторую интегративную

личностную характеристику, впитывающую в себя способность осозна-

ния, становления и реализации собственной сущности, необходимо осоз-

нать и еще один факт – сущностные силы (способности, потребности и

т.п.) и составляют в таком случае содержание таким образом простроен-

ного образования, что делает рождение субъектности системным призна-

ком.

В то же время необходимым атрибутивным признаком таким обра-

зом простроенного образования выступает осознанная целенаправленная

деятельность по самоизменению, самостановлению, саморазвитию в про-

цессе практического овладения социальными формами и системой культу-

ры как посредниками связи со всем многообразием окружающего мира.

На наш взгляд, так понимаемое образование вполне естественно

решает задачу его сближения с культурой, поскольку здесь обеспечивает-

ся подлинная гуманизация и гуманитаризация не в качестве прилагатель-


131

ного, а как определяющее весь смысл преобразований существительное,

ибо подлинная «…задача культурного взаимодействия и образования – не

в том, чтобы найти готовый ответ, но суметь увидеть проблему, поставить

вопрос и самостоятельно, с учетом обстоятельств, решить его» [21, с. 16].

Целеполагание не только «субъективирует» деятельность, но и за-

дает ее целостность как диалектическое единство цели и результата.

При этом возникает такое органическое единство продуктивного и репро-

дуктивного начала; творческого и исполнительского момента, момента

производства и воспроизводства, которое позволяет преодолевать ограни-

ченность уже выявленных, устойчивых закономерностей взаимодействия

субъекта и объекта. Оно достигается на основе выработки «...способов ис-

пользования предшествующего опыта для освоения неизвестных ранее

свойств, качеств, сторон и т.п. объективного мира, включая их в мир чело-

веческий (в культуру)», тогда «... результат деятельности не угасает в по-

требности, а служит моментом дальнейшего развертывания содержания

цели, т.е. целеполаганием» [22, с. 122]. Таким образом, обеспечивается

социальный механизм самовоспроизводства образовательной деятельно-

сти. Она становится непрерывной как по характеру, так и по форме. Более

того, здесь осуществляется образовательный процесс как процесс развер-

тывания сущностных сил, что делает такую деятельность непрерывной и

по содержанию. Это и есть то самое развивающее и развивающееся об-

разование познавательного характера.

Однако поскольку субъект характеризуется совершенно опреде-

ленной автономностью, направленной активностью жизнедеятельности на

основе понимания социальной действительности, способностью к поста-

новке перед собой определенных целей и организацией предметной дея-

тельности для достижения этих целей, то образовательное действие долж-

но выстраиваться таким образом, чтобы удовлетворять самоосуществле-

ние этих характеристик.

Другими словами, для образовательного действия необходимо об-

разовательное пространство как специально организованная форма раз-

решения противоречия социализации и индивидуализации личности (об-

щения и обособления), предоставляющая возможность опосредованного

управления механизмами этих взаимодействующих процессов.

Ключевым моментом взаимосвязи социализации и индивидуализа-

ции, на наш взгляд, выступает процесс самоопределения как необходимый

конструктивный шаг к самоосуществлению, этой качественной характе-

ристике субъектности личности. Об этом можно судить хотя бы по тому

определению, которое дает личности С.Л. Рубинштейн. «Человек есть

личность в силу того, что он сознательно определяет свое отношение к

окружающему… Поэтому для человека как личности такое фундамен-

тальное значение имеет сознание, не только как знание, но и как отноше-


132

ние» [23, с. 312]. Итак, личность потому и личность – поскольку « созна-

тельно определяет», но определяет не на основе знания (не знанием еди-

ным), а при помощи знания на основе отношения. Вот здесь-то и проявля-

ется роль самоопределения, как синтезирующего начала процессов социа-

лизации и индивидуализации.

В этом процессе, по сути дела, оформляется одна из наиболее важ-

ных особенностей организации образовательной деятельности, с учетом

того, что современные образовательные концепции выстраиваются на по-

нимании образовательного процесса как субъект – субъектного взаимо-

действия. В таком случае образовательный процесс становится: гумани-

стическим – по основанию, поскольку человек не выступает в качестве

средства достижения цели, не используется как предмет или орудие труда

и не делает таковым другого; гуманитарным – по характеру, поскольку

преодолевается отчуждение человека от знания и процесса его получения,

ибо знание обретается в поисках собственного жизненного смысла и при-

сваивается как имманентная составляющая процесса развертывания сущ-

ностных сил человека, тем самым становится гуманитарным знанием.

Следует обозначить и еще одну характерную черту такого рода об-

разовательного движения. Она заключается в том, что личность, способ-

ная к самовоспроизводству собственной сущности, всегда выступает в ка-

честве носителя такого признака, как способность к инновации. Другими

словами, инновационность является качественной стороной личностной

культуры, т.е. образом жизни.

Инновационность как образ жизни характеризуется особым родом

деятельности – это мета-деятельность, направленная на преобразование

всего комплекса личностных средств субъекта, которые обеспечивают не

только адаптацию к быстро меняющейся социальной и профессиональной

реальности, но и возможность воздействия на нее. Инновационная дея-

тельность связана с реализацией креативного потенциала ее субъектов, но

она же и развивает творческие способности личности, рождает инициати-

ву и не только образовательного, но и гражданского характера. Инноваци-

онность как качество образа жизни начинает воспроизводить особый тип

личности, которая способна к самоизменению и культуротворящему ха-

рактеру взаимоотношения с окружающим миром.

Как бы это пародоксальным не показалось, но предлагаемая обра-

зовательная парадигма как некоторая целостность «теории и природы»

(Т. Кун) (читай – теории и естественной образовательной практики) в сня-

том виде несет в себе свойства гуманистической, гуманитарной, культуро-

творящей, субъект-субъектной, свободной, мыследеятельностной (когни-

тивно-активной), смыслопорождающей, диалоговой, инновационной па-

радигм, воплощенных в системно организованном порядке по единому

основанию.


133

Если ограничиться таким эскизом предлагаемой парадигмы, то в

завершение можно сказать, что по своей сущности и характеру ее прояв-

ления она может быть названа познавательно-развивающей парадигмой

образования.


1. Нейматов Я.М. Образование в

ХХI веке: тенденции и прогнозы. М.,

2002.

2. Асмолов А.Г. Кризис современ-

ной педагогики // По материалам

VI семинара профессорско-преподава-

тельского состава и сотрудников РГГУ

«Экстенсивная и интенсивная вузов-

ская педагогика в информационном

обществе». 2009 [Электронный ре-

сурс]. URL:http://www. eduhmao.ru.

3. Эмих Н.А. Специфика приме-

нения новой парадигмы в современ-

ном высшем российском образовании

// Современные проблемы науки и об-

разования. 2013. № 1

4. Вознюк А.В. К вопросу об

обосновании холлистической пара-

дигмы образования // Вектор науки

ТГУ. № 3 (3). 2010.

5. Кун Т. Структура научных ре-

волюций. М., 1975.

6. Уое1 A. Barker. Future Edge,

Morrow. New York, 1992.

7. Зборовский Г.Е. Метапарадиг-

мальная модель теоретической социо-

логии // Социс. 2008. № 4.

8. Нейматов Я.М. Образование в

ХХI веке: тенденции и прогнозы. М.,

2002.

9. Корнетов Г.Б. Парадигмы ба-

зовых моделей образовательного про-

цесса // Педагогика. 1999. № 3.

10. Колесникова И.А. Педагогиче-

ские цивилизации и их парадигмы //

Педагогика. 1995. № 6.

11. Даутова О.Б. Идеал и цели

образования: образованность как

культура ответственности // Известия

Annotation

1. Neymatov, Y.M. Education in the

XXI Century: Trends and Forecasts.

Moscow, 2002. S. 120.

2. Asmolov A.G. The crisis of mod-

ern pedagogy // VI Workshop on materi-

als faculty and staff RSUH «Extensive

and intensive college and university ped-

agogy in the information society». 2009.

[Electronic resource]. URL:

http://www.eduhmao.ru.

3. Emikh L.A. Specificity of the ap-

plication of a new paradigm in modern

Russian higher education // Modern prob-

lems of science and education. 2013.

№ 1.

4. Voznyuk A.V. On the foundations

of the holistic paradigm of education //

Vector science TSU. № 3 (3). 2010.

5. Kuhn T. The Structure of Scien-

tific Revolutions. Moscow, 1975.

6. Уое1 A. Barker. Future Edge,

Morrow. New York, 1992.

7. Zborowski G.E.

Metaparadigmalnaya model theoretical

sociology // Sotsis. 2008. Number 4.

8. Neymatov Y.M. Education in the

XXI Century: Trends and Forecasts. M.,

2002. P.118.

9. Cornets G.B. Paradigm of basic

models of the educational process // Ped-

agogy. 1999. Number 3.

10. Kolesnikova I.A. Civilizations

and their pedagogical paradigm // Peda-

gogy. 1995. № 6.

11. Dautova O.B. Ideal and goal of

education: education as a culture of re-

sponsibility // Proceedings of the Russian


134

Российского государственного педаго-

гического университета им. А.И. Гер-

цена. 2009. № 83.

12. Гессен С.И. Основы педагоги-

ки. Введение в прикладную филосо-

фию. М., 1995.

13. Романенко И.Б. Образова-

тельные парадигмы в истории фило-

софии: автореф. дис. … д-ра филос.

наук. СПб., 2003.

14. Смирнова Н.В. Общее (сред-

нее) образование как процесс социо-

культурного воспроизводства: авто-

реф. дис. … д-ра социол. наук. М.,

2001.

15. Герасимов Г.И., Лубский А.В.

Лекция в высшей школе // Гуманитар-

ный ежегодник. 2004. № 3.

16. Бережнова Л.Н. Образование

как многоаспектный социокультурный

феномен // Человек и образование в

современной России. СПб, 1998.

17. Давыдов В.В. Теория разви-

вающего обучения...

18. Зинченко В.П. О целях и цен-

ностях образования // Педагогика.

1997. № 5.

19. Мамардашвили М.К. Лекции о

Прусте. М., 1995.

20. Зинченко В.П. О целях и цен-

ностях образования.

21. Буева Л. Человек, культура и

образование в кризисном социуме //

Alma mater. 1997. № 4.

22. Злобин Н.С. Деятельность –

труд – культура // Деятельность: тео-

рии, методологии, проблемы / сост.

И.Т. Касавин. М.: Политиздат, 1990.

23. Рубинштейн С.Л. Бытие и

сознание. М., 1957.

State Pedagogical University. AI Herzen.

№ 83. 2009.

12. Hesse S.I. Basics of pedagogy.

Introduction to applied philosophy. Mos-

cow, 1995.

13. Romanenko, I.B. Educational

paradigm in the history of philosophy:

Author. dis. ... Doctor. Philosophy. Sci-

ences. St. Petersburg. 2003.

14. Smirnova N.V. Total (average)

education as a process of socio-cultural

reproduction: Author. dis. … Doctor.

sotciol. Sciences. Moscow, 2001.

15. Gerasimov G.I., Lubskiy A.V.

Lecture in Higher Education // Humani-

tarian yearbook. 2004. № 3.

16. Berezhnova L.N. Education as a

multifaceted social and cultural phenom-

enon // Man and education in contempo-

rary Russia. St. Petersburg, 1998.

17. Davydov V.V. Theory of devel-

opmental education...

18. Zinchenko V.P. On the purposes

and values of education // Pedagogy.

1997. № 5.

19. Mamardashvili M.K. Lectures

on Proust. M., 1995.

20. Zinchenko V.P. On the purposes

and values of education.

21. Bueva L. Man, culture and edu-

cation in crisis society // Alma mater.

1997. № 4.

22. Zlobin N.S. Activities – work –

the result // Activity: theory, methodolo-

gy, challenges.

23. Rubinstein S.L. Being and con-

sciousness. Moscow, 1957.


135

УДК 94(470.6)

А.П. Скорик

ПЛАТОВСКАЯ КАЗАЧЬЯ СТРАНИЧКА В ПРОЦЕССЕ ПОИСКА МОДЕЛИ НАУЧНО-ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО ИСТОРИЧЕСКОГО ПОРТАЛА

В статье рассматривается процесс созда-

ния качественного контента на примере

формирования Платовской казачьей

странички на официальном сайте вуза,

раскрываются при этом возможности

совмещения научных и образовательных

задач, предлагаются авторские варианты

популяризации казачьей истории.

Ключевые слова: иллюстрация, исто-

рическая наука, интеллектуальный

продукт, Интернет-портал, казаче-

ство, монография, подраздел, полеми-

ческий дискурс, раздел, текст.

A.P. Skoryk

PLATOV COSSACK’S PAGE IN THE SEARCH MODEL OF EDUCATIONAL RESEARCH

AND HISTORIC RIGHT RESERVED

This article discusses the process of cre-

ating high quality content using the ex-

ample of Platovskaya Cossack page on

the official website of the university, dis-

closed to the possibility of combining

scientific and educational purposes, of-

fered options copyrights popularization

of Cossack’s history.

Key words: illustration, the historical

science, intellectual product, Internet

portal, the Cossacks, the monograph,

subsection, polemical discourse, section,

text.

А.П. Скорик

доктор философских наук, доктор истори-ческих наук, заведующий кафедрой теории государства и права и отечественной исто-рии, директор НИИ истории казачества и развития казачьих регионов Южно-Россий-ского государственного политехнического университета (НПИ) имени М.И. Платова (г. Новочеркасск) E-mail: [email protected] © Скорик А.П., 2013

A.P. Skoryk

Doctor of Philosophy Sciences, Doctor of His-torical Sciences, Рrofessor, Head of Departament of Theory of State and Law and National History, Director of Institute of Histo-ry of Cossacks and Cossack Regions of Platov South-Russian State Polytechnical University (NPI) (Novocherkassk) E-mail: [email protected] © Skoryk A.P., 2013


136

Платовская казачья страничка размещена на официальном сайте

Южно-Российского государственного политехнического университета

имени М.И. Платова (http://www.npi-tu.ru/index.php?id=1837). Ее создание

и последующее администрирование принадлежит сотрудникам научно-

исследовательского института истории казачества и развития казачьих ре-

гионов, действующего в ЮРГПУ (НПИ) с 28 марта 2012 г.

Концептуальная идея Платовской казачьей странички заключается в

сочетании нескольких компонентов. Во-первых, речь идет о размещении в

открытом доступе полнотекстовых исследовательских работ, как уже вы-

державших проверку временем, так и недавно опубликованных в разных

изданиях, найти которые не всегда представляется возможным широкому

кругу читающей и пользующейся Интернетом публики. При этом научные

и учебные тексты «вывешиваются» на сайт исключительно с личного со-

гласия авторов. Естественно, преимущественно размещаются работы со-

трудников НИИ ИКиРКР, поскольку это вузовский сайт и должны популя-

ризироваться, прежде всего, научные достижения ЮРГПУ (НПИ).

Во-вторых, Платовская казачья страничка реализует предложения

участников IV Всемирного конгресса казаков (Новочеркасск, 2012 г.) об

оказании всесторонней учебно-методической помощи казачьим образова-

тельным учреждениям и казачьим обществам, расположенным в различ-

ных регионах России и других странах мира. Для них очень важны полно-

текстовые учебные материалы с иллюстрациями, чтобы учить казачью

молодежь, а чтобы современные казаки могли лучше знать казачью исто-

рию, необходимо знакомить их с новейшими научными разработками.

В-третьих, Платовская казачья страничка максимально дистанци-

руется от политической конъюнктуры и некорректного отношения к тру-

дам ученых, чем переполнены различные казачьи форумы. Все публикуе-

мые авторские материалы снабжаются научно-справочным аппаратом, что

позволяет познакомиться с точками зрения без всяких купюр. Помещае-

мые комментарии служат лишь дополнением к исходным текстам, а при-

водимая справочная информация носит исключительно учебный характер.

Платовская казачья страничка включает в себя девять основных раз-

делов: 1) Матвей Иванович Платов: биография и историческое наследие;

2) нормативные акты по казачьим вопросам; 3) учебно-методические мате-

риалы по казачьей истории; 4) НИИ истории казачества и развития казачь-

их регионов; 5) казачьи новости: мероприятия, события, контакты; 6) связи

университета с казачьими структурами; 7) реализация образовательных

программ для казачества; 8) педагогическая практика: опыт и коллизии;

9) фото- и видеоархив. Каждый раздел из навигации интернет-портала не-

сет свою смысловую нагрузку, но общая цель заключается в популяризации

казачьей истории и современности, а также в отражении места и роли

ЮРГПУ (НПИ) им. М.И. Платова в жизнедеятельности казачества.


137

Естественно, первый раздел посвящен самому Матвею Ивановичу

Платову, имя которого носит наш университет. Основная идея продол-

жающегося формирования этого раздела заключается в сборе и обобще-

нии материалов, непосредственно связанных с М.И. Платовым. Собран-

ные материалы переводятся в электронную форму и размещаются по сле-

дующим подразделам: а) биография Матвея Ивановича Платова; б) кла-

дезь казачьего фольклора; в) литература о легендарном М.И. Платове;

г) изображения атамана М.И. Платова.

С учетом широкого круга интернет-пользователей предлагаются

три варианта биографии атамана: краткий (буквально на одну страницу),

чтобы человек, впервые знакомящийся с личностью Матвея Ивановича,

мог усвоить самые общие о нем сведения; популярный (пять страниц),

чтобы при наличии времени можно было узнать некоторые исторические

детали о Платове; официальный (37 страниц), когда вниманию публики

представлен текст из книги «Донцы XIX века», изданной в Области Вой-

ска Донского в 1907 г., где помещены биографии известных донских дея-

телей, годы жизни которых приходятся преимущественно на XIX в. Также

предлагаются учебно-справочные материалы: «Заслуги М.И. Платова пе-

ред Отечеством и их оценка», «Спутницы атамана М.И. Платова», «Благо-

творительность атамана Матвея Ивановича Платова», «Родословная родов

Платовых: генеалогическое древо великого донского атамана».

В подразделе о казачьем фольклоре помещены тексты казачьих

сказок о Платове, а также другие интересные материалы по устному на-

родному творчеству донского казачества. В частности, весьма примеча-

тельна сказка «Как вихрь-атаман Платов военной хитрости казаков учил»,

в которой повествуется о помощи казакам-разведчикам во время Сталин-

градской битвы в годы Великой Отечественной войны, когда якобы под

видом простого казачка «в новом нагольном полушубке овчинном, поясом

ременным туго подтянутый, росточком казачок этот так себе, небольшого

дюжа, среднего будет» явился на огонек Платов и научил нужного «язы-

ка» в плен брать [1, с. 50–53]. В другом подразделе помещены сведения о

литературе, причем названия книг дополняются краткими аннотациями по

содержанию указываемых изданий.

Отдельно в разделе Платовской странички «Матвей Иванович Пла-

тов: биография и историческое наследие» приводится ряд изображений

Матвея Ивановича, чтобы любой желающий мог при необходимости ско-

пировать и получить визуальное представление о донском герое. Генера-

лизующая идея визуализации в подаче привлекаемых материалов заложе-

на и в последующих разделах и подразделах созданного нами интернет-

ресурса.

Раздел «Нормативные акты по казачьим вопросам» рассчитан,

прежде всего, на обнародование юридических документов, связанных с


138

правовым регулированием казачьего статуса университета и отражающих

казачью проблематику в деятельности ЮРГПУ (НПИ) имени М.И. Плато-

ва. В частности, здесь размещено Распоряжение Правительства Ростов-

ской области от 25.10.2012 г. № 463 о присвоении университету имени

основателя г. Новочеркасска М.И. Платова, подписанное губернатором

В.Ю. Голубевым.

Раздел «Учебно-методические материалы по казачьей истории»

стал прямым результатом выполнения решения IV-го Всемирного кон-

гресса казаков. К настоящему времени в данном разделе Платовской ка-

зачьей странички помещено 18 учебно-методических материалов, в том

числе четыре полнотекстовых учебных пособия с иллюстрациями, рассчи-

танных на разные категории обучающихся: от старшеклассников средних

школ и кадетов казачьих кадетских корпусов до студентов российских ву-

зов. Материалы раздела «Учебно-методические материалы по казачьей

истории» вполне могут представлять определенный интерес для профес-

сиональных историков, активно занимающихся теоретическими и при-

кладными проблемами истории казачества, а также всех, не равнодушных

к вопросу о путях и способах преобразований в казачьих регионах, по-

скольку это в той же мере и вопрос о будущем России. Среди учебных по-

собий особо следует выделить прошедшее проверку временем и педагоги-

ческой практикой целенаправленного преподавания учебное пособие «Ка-

зачий Дон: очерки истории и культуры».

В разделе учебно-методических материалов имеется заниматель-

ный и поучительный текст о пребывании великого русского поэта

А.С. Пушкина в Новочеркасске, при этом такой научно-популярный мате-

риал соседствует с рабочей (учебной) программой по истории и культуре

донского казачества, которая будет полезна любому педагогу, который

преподает подобный учебный курс. В качестве примера создания совре-

менных мультимедийных материалов приводится учебная презентация

«Культура и быт казачества Дона в XVII – начале ХХ вв.». В результате

созданный интернет-ресурс выполняет не только важнейшую образова-

тельную задачу, но и рассказывает, как именно, с помощью каких методи-

ческих приемов научить тех, кто едва приступил к знакомству с казачьей

историей и культурой.

Самым большим разделом Платовской казачьей странички являет-

ся раздел «НИИ истории казачества и развития казачьих регионов», при-

чем не только потому что сотрудники НИИ являются модераторами ин-

тернет-портала, но и в силу того обстоятельства, что здесь размещаются

созданные ими научные и научно-популярные работы по истории казаче-

ства и казачьих регионов, которые рассматриваются как продукты дея-

тельности НИИ ИКиРКР и как результат личных исследовательских дос-

тижений, причем тексты работ можно свободно скачивать и пользоваться


139

в научных и учебных целях. Размещаем мы также наиболее актуальные

работы наших коллег, с которыми активно сотрудничаем. В целом, раздел

включает в себя следующие подразделы: а) публикации и информация о

деятельности НИИ ИКиРКР; б) расказачивание; в) актуальные труды со-

трудников НИИ ИКиРКР; г) сотрудники НИИ ИКиРКР; д) научно-

полемический дискурс; е) история казачества в изысканиях историков;

ж) история развития казачьих регионов. Открывается раздел обзорной

статьей о деятельности НИИ ИКиРКР, чтобы любой пользователь смог

составить общее представление о нашей научно-исследовательской орга-

низации.

С самого начала работы над созданием Платовской казачьей стра-

нички в декабре 2012 г. мы ставили перед собой цель достижения макси-

мально возможной публичности деятельности НИИ ИКиРКР, поэтому от-

крывает раздел интернет-ресурса подраздел «Публикации и информация о

деятельности НИИ ИКиРКР». В нем помещены не только рекламно-

имиджевые материалы о нашей научно-исследовательской организации,

но и два документальных текста: «Итоги деятельности НИИ ИКиРКР за

первый год своего существования» и «Публикационная активность со-

трудников НИИ ИКиРКР: перечень изданных материалов на 1 июня

2013 года», в которых перечисляются и отчасти аннотируются завершен-

ные и опубликованные исследования сотрудников НИИ ИКиРКР. Всего

указывается 111 публикаций, в том числе 8 монографий (3 монографии

изданы в Германии); 4 статьи индексированы в базе данных Scopus.

Степень актуализации остальных подразделов Платовской казачьей

странички, раскрывающих деятельность НИИ ИКиРКР не только различ-

на в силу привлекаемых материалов, но и тех системно-целевых устано-

вок, что изначально закладывались нами при формировании подразделов.

Если, скажем, подраздел «Сотрудники НИИ ИКиРКР» знакомит с долж-

ностным положением и фотографиями отдельных сотрудников, равно как

и с фотофрагментами их повседневной деятельности, то целеполагание

здесь вполне очевидно: представить тех, кто сейчас работает в НИИ

ИКиРКР. Подраздел «Актуальные труды сотрудников НИИ ИКиРКР»

раскрывает широту научного кругозора сотрудников НИИ, показывает

вполне естественное различие демонстрируемых научно-исследовательс-

ких подходов: от персонализированных материалов до раскрытия слож-

ных сюжетов отечественной и региональной истории, когда дается анализ

научного творчества известных ученых (А.И. Козлов, А.А. Кудрявцев и

др.) и приводятся обобщающие итоги авторского исторического изучения

событий в Новочеркасске 1962 г. (А.П. Скорик, В.А. Бондарев) [2], от-

правки «философского парохода» в 1922 г. (Л.Г. Берлявский) [3], возник-

новения Донской организации кадетской партии в 1905–1907 гг.

(Т.В. Панкова) [4]. Подраздел «Научно-полемический дискурс» был нами


140

задуман как научная трибуна для современных исследователей, которых

волнует довольно широкий круг дискуссионных вопросов, прежде всего,

научно-методологического характера, решение которых во многом опре-

деляет и исследование казачьей проблематики. Поэтому в данном подраз-

деле излагаются постулаты теории фрагментарной модернизации, раскры-

ваются архетипы и ориентиры российской ментальности, приводятся дис-

куссионные суждения донского историка Р.Г. Тикиджьяна об историче-

ском регионе, анализируется историко-теоретический концепт квазигосу-

дарственности, интерпретируется понятие мобильной истории и др.

В подразделе «Научно-полемический дискурс» также размещаются

итоговые документы научных форумов, которые зачастую, кроме самих

участников, получает весьма ограниченное число лиц. В частности, при-

водятся резолюция, принятая по итогам Всероссийской научно-

практической конференции «Источниковедческие проблемы в исследова-

ниях по истории казачества XX века» (Волгоград, 17–18 октября 2013 г.),

пресс-релиз и хартия Международного форума историков-кавказоведов

(14–15 октября 2013 г., Ростов н/Д).

Три остальных подраздела о НИИ ИКиРКР посвящены в основном

казачьей проблематике, и это естественно, ибо она является базовым на-

правлением деятельности, при этом мы отнюдь не забываем и об истории

казачьих регионов, которая выступает вторым важным направлением на-

ших исследовательских изысканий. Отдельно мы посчитали возможным

выделить проблему расказачивания как наиболее эмоционально болезнен-

ную, политически конъюнктурную и недостаточно изученную одновре-

менно. В подраздел о расказачивании мы включили тексты трех моногра-

фий и одной ВАКовской статьи, где обстоятельно затрагивается этот круг

вопросов, что позволяет представить позицию нашей научной школы по

историческому сюжету о расказачивании. При размещении работ отдель-

ных авторов по мере возможности в подразделах одновременно приводят-

ся изображения обложек монографий и статей, чтобы пользователь имел

визуальное представление об открытом им тексте. Более того, делается

один клик мышкой, направленной на обложку, и перед вами возникает

иконка с альтернативой или открыть текст, или сразу сохранить материал

на избранный носитель информации. Принцип двойной возможности для

пользователя обратиться к тому или иному материалу соблюдается на на-

шем Интернет-ресурсе и по всем остальным разделам и подразделам.

Подраздел «История казачества в изысканиях историков» включает

полноценные тексты авторских работ по истории казачества, причем не

только донского. Естественно, наиболее детально освещен исторический

период 1920-х – 1930-х гг., по которому мы специализировались примерно

последние десять лет. Долгое время среди специалистов-казаковедов гос-

подствовала точка зрения о том, что казачество практически сразу исчеза-


141

ет после Гражданской войны, и затем почти через семьдесят лет оно начи-

нает возрождаться. Лишь неким героическим эпизодом при таком подходе

выглядит появление казачьих кавалерийских частей уже в годы Великой

Отечественной войны. Нам целенаправленно удалось доказать, в том чис-

ле размещенными на интернет-ресурсе своими работами, что в предвоен-

ное двадцатилетие казачество Юга России по-прежнему продолжило свой

социальный путь (несмотря на некоторые исторические коллизии), а упо-

минавшиеся ранее фрагментарные сведения мы раскрыли достаточно

полно в целом ряде авторских работ. Более того, исключительно на основе

впервые вводимых в научный оборот архивных материалов нам удалось

подготовить и опубликовать в журнале «Вопросы истории» статью «Дон-

ское казачество в начале 1950-х гг.» [5]. Полный текст этой работы раз-

мещен на Платовской казачьей страннике (http://www.npi-tu.ru/assets/files/

kazaki/2013/20130411/skorik_dontcy_nach_1950kh_sait.doc).

В подразделе «История казачества в изысканиях историков» раз-

мещены пока 22 публикации, в том числе тексты 3 монографий. Здесь же

помещены некоторые труды наших коллег. Обращают на себя внимание

работы армавирских историков: монография А.А. Цыбульниковой «Ка-

зачки Кубани в конце XVIII – середине ХIХ века: специфика повседнев-

ной жизни в условиях военного времени» [6] и обстоятельное интервью

польскому историческому журналу «Uwazam Rze Historia» доктора исто-

рических наук, профессора Натальи Николаевны Великой [7, с. 10–13].

Подраздел «История развития казачьих регионов» в настоящее

время охватывает в территориальном плане казачьи регионы Дона, Куба-

ни, Ставрополья и Терека, и в нем помещены тексты сразу шести моно-

графий, среди которых особо следует выделить работу главного научного

сотрудника НИИ ИКиРКР, доктора исторических наук В.А. Бондарева

«Крестьянство и коллективизация: многоукладность социально-

экономических отношений деревни в районах Дона, Кубани и Ставропо-

лья в конце 20-х – 30-х годах ХХ века» [8].

В рассматриваемом подразделе Платовской казачьей странички

также помещен ряд работ, которые по содержанию выходят за хронологи-

ческие пределы характерной для сотрудников НИИ специализации. В ча-

стности, описывается исторический портрет донских региональных деяте-

лей кадетской партии в начале ХХ в. (Т.В. Панкова) и раскрываются рос-

сийское влияние и «революция потребностей» у северокавказских народов

в XIX в. (А.П. Скорик, А.А. Цыбульникова).

Раздел «Казачьи новости: мероприятия, события, контакты» сосре-

дотачивает в себе новостные блоки с фотоиллюстрациями о тех, или иных

событиях, к которым имеют отношение университет, сотрудники НИИ

ИКиРКР и которые затрагивают казачью тематику. Раздел «Связи универ-

ситета с казачьими структурами» раскрывает участие вуза в мероприятиях


142

IV Всемирного конгресса казаков (сентябрь 2012 г.) и сосредотачивает ма-

териалы о казачьих кадетских корпусах, с которыми у ЮРГПУ (НПИ)

сложились тесные деловые контакты.

Подраздел «Связи с кадетскими корпусами» включает материалы о

казачьих кадетских корпусах, систематизированные нами по следующим

принципам: во-первых, обязательный биографический рассказ о почетном

шефе кадетского корпуса, чье имя он носит; во-вторых, занимательные

исторические материалы по истории донского казачества; в-третьих, при-

влечение, прежде всего, иллюстрированных сюжетов о непосредственном

взаимодействии ЮРГПУ (НПИ) им. М.И. Платова с данным кадетским

корпусом. Например, в директории «Аксайский Данилы Ефремова каза-

чий кадетский корпус» приводятся сразу четыре видеоряда: «Презентация

факультетов университета в Аксайском кадетском корпусе», «Фрагменты

оформления инженерного класса», «Фоторепортаж об Аксайском кадет-

ском корпусе», «Фотосюжеты об открытии инженерного класса». Из за-

нимательных исторических материалов по истории донского казачества

можно посмотреть в отдельной директории «Белокалитвенский Матвея

Платова казачий кадетский корпус» исторический текст «Донские казаки-

профессора (по данным на 1 января 1916 г.)», т.е. так называемый список

М.Б. Краснянского [9], а в директории «Шахтинский Я.П. Бакланова каза-

чий кадетский корпус» пользователь может полистать интересную под-

борку исторических иллюстраций по баклановской тематике.

Раздел Платовской казачьей странички «Реализация образователь-

ных программ для казачества» включает целый ряд материалов об участии

ЮРГПУ (НПИ) им. М.И. Платова в становлении и развитии системы ка-

зачьего образования, в частности, речь идет о создании Донского казачье-

го университетского комплекса на базе ФГБОУ ВПО «Южно-Российский

государственный политехнический университет (НПИ) имени М.И. Пла-

това». В этом разделе будет рассказываться о подготовке и переподготов-

ке кадров для войсковых казачьих обществ.

Завершающим разделом Платовской казачьей странички стал раз-

дел «Фото- и видеоархив». Основной перспективной целью для него явля-

ется сосредоточение исторических и современных иллюстративных мате-

риалов об истории и культуре, о жизнедеятельности современного казаче-

ства. В частности, уже размещен социальный видеоролик «Мы вместе жи-

вем на Дону», где кратко подводятся научные и общественно значимые

итоги двухлетнего осуществления в 2011–2012 гг. социального проекта

«Межнациональное согласие и взаимодействие: региональный контекст»,

в котором принимали участие сотрудники НИИ ИКиРКР. В разделе по-

мещен обстоятельный фоторепортаж о музейно-мемориальном простран-

стве Московского казачьего кадетского корпуса имени М.А. Шолохова,

где в июне 2013 г. побывала делегация нашего университета.


143

В целом, Платовская казачья страничка – это сегодня динамично

развивающийся научно-образовательный, научно-популярный интернет-

проект научно-исследовательского института истории казачества и разви-

тия казачьих регионов. Будучи интеллектуальным продуктом, прежде все-

го, сотрудников НИИ, Платовская казачья страничка выполняет, наряду с

этим, важнейшую социальную функцию по бережному сохранению и не-

пременному углублению позитивной исторической памяти об истории и

культуре казачества и соседствующих с ним социальных общностей, по

воспитанию общероссийской гражданственности и патриотизма, этниче-

ской толерантности и конструктивного межнационального взаимодейст-

вия в молодежной среде, для которой пользование интернет-ресурсом

значительно облегчает полноценное восприятие сюжетов общенациональ-

ной и региональной истории. Вместе с тем, это гуманитарный сциентист-

ский проект, когда в основу положены достижения исторической науки,

когда даже при использовании различных популяризаторских приемов в

основе остается авторский концепт казачьей истории и культуры.


1. Донские казачьи сказки. Рос-

тов н/Д: ООО «КСС», 2004.

2. Скорик А.П., Бондарев В.А. Но-

вочеркасск, 1962 г. // Вопросы исто-

рии. 2012. № 7.

3. Берлявский Л.Г. «Философский

пароход»: 90 лет спустя // Академия.

Еженедельник науки и образования

Юга России. 2012. № 29 (545),

30 (546).

4. Панкова-Козочкина Т.В., Ско-

рик А.П. Первые шаги Донской орга-

низации кадетской партии // Вопросы

истории. 2004. № 12.

5. Скорик А.П. Донское казачест-

во в начале 1950-х гг. // Вопросы ис-

тории. 2013. № 1.

6. Цыбульникова А.А. Казачки

Кубани в конце XVIII – середине

ХIХ века: специфика повседневной

жизни в условиях военного времени.

Армавир, 2012.

7. Natalia Wielikaja. Uciekamy od

Moskwy // Uwazam Rze Historia.

Warshava, 2013. № 2.

Annotation

1. Don Cossack tales. Rostov-on-

Don, 2004.

2. Skoryk A.P., Bondarev V.A. No-

vocherkassk, 1962 // Questions of histo-

ry. 2012. № 7.

3. Berlyavsky L.G. "Philosophic

steamer": 90 years later // Academy.

Weekly science and education in south-

ern Russia. 2012. № 29(545), 30(546) .

4. Pankovа-Kozochkina T.V.,

Skorick A.P. First Steps Don organiza-

tion Cadet Party // Questions of history.

2004. № 12.

5. Skoryk A.P. Don Cossacks in the

early 1950’s years // Questions of history.

2013. № 1.

6. Tsybulnikova A.A. Kuban Cos-

sack in the late XVIII - mid-nineteenth

century : the specificity of everyday life

in wartime . Armavir, 2012 .

7. Natalia Wielikaja. Uciekamy od

Moskwy // Uwazam Rze Historia.

Warshava, 2013. № 2.


144

8. Бондарев В.А. Крестьянство и

коллективизация: многоукладность

социально-экономических отношений

деревни в районах Дона, Кубани и

Ставрополья в конце 20-х – 30-х годах

ХХ века. Ростов н/Д.: Изд-во СКНЦ

ВШ, 2006.

9. Краснянский М.Б. Записки дон-

ского штейгера: юбилейный сборник

за 20 лет корреспонденций, заметок,

исследований и т. п. по вопросам гор-

ного дела и горного образования на

Юге России, 1893–1913. Т. 1. Рос-

тов н/Д.: Типография т-ва «ВОС-

ХОДЪ», 1916.

8. Bondarev V.A. Peasantry and

collectivization: multistructural socio-

economic relations in areas of the village

of Don, Kuban and Stavropol in the late

20 's - 30 years of the twentieth century.


9. Krasnyanskiy M.B. Don Foreman

notes: anniversary collection for 20 years

of correspondence , notes, research , etc.

on mining and mining education in South

Russia , 1893-1913 . Vol. 1. Rostov-on-

Don, 1916 .


145

ИСТОРИЯ ЕВРАЗИЙСКОГО РЕГИОНА

УДК 94 (470.06)

С.С. Магамадов

УЗЛОВЫЕ ВОПРОСЫ ИСТОРИИ НАРОДОВ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА 20–30-Х ГГ. ХХ В.: ДОСТИЖЕНИЯ И СПОРНЫЕ ВОПРОСЫ

В статье рассмотрены этапы становле-ния российской историографии исто-рии народов Северного Кавказа 20– 30-х гг. ХХ в. На основе объективного анализа исторической литературы и источников обозначены достижения и спорные вопросы, которые нуждаются в дальнейшем исследовании. Ключевые слова: политическая власть, советская власть, гражданская война, повстанческое движение, национально-государственное строительство, ре-прессивная политика, земельный вопрос, формы и методы коллективизации.

S.S. Magamadov

THE KEY PROBLEMS OF THE HISTORY

OF THE NORTH CAUCASUS NATION: 1920–1930'S.

20 CENTURY: ACHIEVEMENTS AND CONTROVERSIAL ISSUES

The article describes the stages of estab-lishing the Russian historiography of the history of North Caucasian people 20–30-ies. On the basis of an objective anal-ysis of historical literature and sources there are indicated the achievements and issues that need further study. Keywords: political power, the Soviet power, civil war, rebel movement, na-tion-building, the repressive policy, land issue, forms and methods of collectiviza-tion.

С.С. Магамадов кандидат исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории мировой культуры и музееведения Чеченского госу-дарственного университета, директор Ин-ститута гуманитарных исследований Ака-демии наук Чеченской Республики Е-mail: [email protected]

© Магамадов С.С., 2013

S.S. Magamadov Candidate of Historical Science, Professor, Chief of Department of World`s Culture Histo-ry and Museology of Chechen State Universi-ty Е-mail: [email protected]

© Magamadov S.S., 2013


146

Сегодня открылись реальные возможности подлинно научного,

объективного и всестороннего исследования исторических событий пе-

риода 20–30 гг. ХХ в. Задача состоит в том, чтобы не только восстановить

историческую истину, но и показать взаимосвязь происходивших в то

время социально-экономических и политических процессов, а также пока-

зать общую обусловленность историческим выбором пути развития, навя-

занного большинству народа в то сложное и противоречивое время.

Исторические события на Северном Кавказе изучают, разделяя их

на временные отрезки, но понимать историю отдельными отрезками бес-

смысленно.

Так или иначе, в значительной степени помимо воли, но в настоящий

период отечественная историография устанавливает органическую связь,

идентичность советской истории со всей историей России в целом. Это ста-

вит новые задачи перед исторической наукой, которой уже невозможно ис-

пользовать понятийный аппарат, оставленный советской коммунистической

идеологией. Советская коммунистическая доктрина – это феномен конкрет-

ной мобилизационной идеологии, и сегодня исследовать советское общество

в категориях «социализм – коммунизм» невозможно. Современная филосо-

фия истории пока еще не готова предложить исторической науке что-либо

равноценное взамен устаревшей классической формационной теории.

Историография Октябрьской революции и Гражданской войны на

Северном Кавказе очень богата, но львиная доля ее сегодня, разделив

участь всей исторической науки, ждет своей переоценки с новых методо-

логических позиций. В 1988 г. вышла коллективная монография, обоб-

щившая всю историческую литературу по указанной проблеме [1]. Важ-

ное значение имела статья М.А. Магомедова, в которой автор пришел вы-

воду о том, что «по вполне понятным причинам вне поля зрения наших

историков находилось взаимодействие двух крайне несхожих цивилиза-

ций – русско-православной и горско-мусульманской в условиях жесто-

чайшего кризиса, охватившего Россию в ХХ в.» [2, с. 81].

Широкое поле деятельности для ученых-исследователей представ-

ляет история Союза объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана

(1917–1918 гг.) и Горской Республики (1918–1920 гг.). Это тем более важ-

но, что до сих пор сложнейшие общественно-политические и межнацио-

нальные процессы, происходившие в 1917–1920 гг. на Северном Кавказе,

сводились к противостоянию двух политических сил – «революционеров»

и «контрреволюционеров», «большевиков» и «меньшевиков», «красных»

и «белых», и не учитывался тот факт, что существовала еще одна, третья

политическая сила, одинаково отвергаемая и «красными» и «белыми». Это

организаторы и руководители Союза объединенных горцев Северного

Кавказа и Дагестана и Горской Республики, к изучению истории которых

только начали приступать [3].


147

В последнее десятилетие появилось большое количество изданий

по истории региона. Тем не менее, исследователи едины во мнении, что

история народов Северного Кавказа 20–30 гг. ХХ в. изучена все еще край-

не слабо. Эта оценка относится к 1917–1920 гг., и к периоду повстанче-

ского движения с марта 1920 г. до конца 1922 г. Все это время Северный

Кавказ оставался ареной ожесточенной борьбы Красной армии с движени-

ем, которое в отечественной историографии определялось как «повстан-

чество», «политический бандитизм», «бело-зеленое движение», «кресть-

янские и кулацко-крестьянские восстания», «контрреволюционные мяте-

жи», «мелкобуржуазная контрреволюция». Наиболее широкое распро-

странение у участников событий и у советских историков получил термин

«бандитизм», что можно объяснить не только негативным отношением

большевиков ко всем антисоветским силам, но и тем, что тогда в это по-

нятие вкладывали иной, нежели сегодня, смысл. Сейчас же некоторые ис-

следователи пытаются отказаться от этого понятия, предпочитая пользо-

ваться тоже не безупречным, но более нейтральным определением – «пов-

станчество» (по В.И. Далю: повстать или повставать – встать поголовно)

[4, с. 147].

В задачу историков входит периодизация движения, определение

военных планов повстанцев, системы формирования их вооруженных сил

и т.д. Внимательного изучения требуют также позиция Советской власти

на Северном Кавказе в решении аграрного и казачьего вопросов, органи-

зация местных органов власти, вопросы национально-государственного и

культурного строительства, религиозные и бытовые особенности горского

населения.

Документальная база, дающая современному читателю возмож-

ность ознакомиться с экономическим, общественно-политическим поло-

жением Чечни в 20-х гг., сравнительно невелика. Прежде всего, это сбор-

ники документов и материалов по восстановительному периоду и куль-

турному строительству в Чечне в 1920–1930-х гг. [5]. Однако сегодня она

едва ли может удовлетворить растущий интерес общественности, особен-

но если учесть, что упомянутые сборники, к сожалению, обходили молча-

нием проблему общественно-политической ситуации середины 20-х гг.

Богатый, многоплановый и комплексный массив документов и ма-

териалов опубликован в 2000–2004 гг. в многотомном фундаментальном

сборнике документов из центрального архива Федеральной службы безо-

пасности [6]. Данная публикация информационных обзоров и сводок

ОГПУ уникальна по своей научной значимости, ценности, содержанию и

масштабам. В этом историческом источнике представлена широкая пано-

рама социальной, политической и экономической жизни страны, в том

числе и Чечни, во всем ее многообразии.


148

В фондах Российского государственного архива социально-поли-

тической истории (РГАСПИ) [7] и Российского государственного военно-

го архива (РГВА) [8] нами обнаружено и выявлено значительное количе-

ство документальных материалов, открытых для исследования, дающих

представление о событиях 20–30-х гг.

Особый интерес представляют протокольные записи стенограммы

заседаний Юго-Восточного бюро ЦК РКП (б), в которых имеются мате-

риалы касающиеся Чечни, они насыщены обобщениями фактов и дают их

всесторонний анализ.

Среди документов распорядительного характера следует выделить

инструкции «О взаимоотношениях командного состава с представителями

ОГПУ и Чеченского ЦИКа», «О порядке производства массовых обысков

по изъятию оружия и изъятию контрреволюционного и бандитского эле-

мента при операции в ЧАО», «Основные задачи особых оперативных

групп ОГПУ при операции в Чеченской Автономной Области» и другие.

В них излагаются правила, регулирующие специальные стороны деятель-

ности войсковых частей и отрядов ОГПУ при проведении операции по ра-

зоружению Чечни в августе-сентябре 1925 г.

Среди документов значительное место занимают обобщающие ма-

териалы. К ним следует отнести докладные записки, сводки и обзоры, со-

ставленные на основании анализа и обобщения. Большую ценность пред-

ставляют докладные записки «ПП ОГПУ Юго-Востока России о полити-

ческом и экономическом состоянии Чечни и о деятельности Чеченского

Ревкома», составленные в марте-мае 1924 г., и заключение по обвинению

в «контрреволюционной деятельности» Али-Бамат-Гирей Хаджиевича

Митаева, которые проливают свет и дают возможность по-новому взгля-

нуть на исторические лица и события и дать им объективную оценку.

Важную группу документов составляет переписка, ее можно под-

разделить на три основные категории: письма-запросы, в которых содер-

жится просьба о предоставлении необходимых сведений; письма-ответы,

в которых приведены запрашиваемые сведения; сопроводительные пись-

ма. Большой интерес представляют письма Т.Э. Эльдарханова, Г.К. Орд-

жоникидзе и А.И. Микояна о социально-экономическом и общественно-

политическом состоянии Чеченской Автономной Области в 1922–1925 гг.

Специально следует выделить военно-оперативные документы и

судебно-следственные материалы, имеющие свою специфику и несущие

совершенно определенное содержание.

Используя весь корпус выявленных документальных материалов,

необходимо дать правдивое, без конъюктурной оглядки объяснение про-

исходившего, основанного на объективном осмыслении событий.

За последние годы источниковая база, на которую опираются ис-

следователи, несколько расширилась. Как положительное явление следует


149

отметить подготовленную Н.Ф. Бугаем публикацию документов из цен-

тральных и региональных архивов, отражающих политику большевиков в

отношении казачества (1918–1992 гг.). 28 из них раскрывают одну из са-

мых драматических страниц истории терских казаков – их выселение за

пределы области в 1918–1921 гг., вызвавшее резкое усиление повстанче-

ства. К этой публикации в 2003 г. добавилась книга Н.Ф. Бугая и A.M. Го-

нова [9].

В 1997 г. журнал «Военно-исторический архив» напечатал доку-

менты под рубрикой «Чечня: вооруженная борьба в 20–30-е гг.» [10].

К периоду до 1926 г. относятся, однако, всего пять из них. Они затрагива-

ют, в частности, проблему организации местных органов Советской вла-

сти в Чечне в 1923 г., содержат характеристику населения чеченского аула

Ачхой-Мартан в августе 1925 г. (численность, партийно-комсомольская

прослойка, состав духовенства, родовое устройство аула, количество ору-

жия в селе, сведения о повстанческих отрядах и т.д.). Приходится сожа-

леть, однако, что эта ценная публикация осуществлена крайне небрежно.

Нельзя согласиться с автором предисловия и в том, что Февральская рево-

люция почти не коснулась Северного Кавказа и привела только к частич-

ной смене администрации края. Между тем в период между февралем и

октябрем 1917 г. на Северном Кавказе произошли важные события. В мае

на I съезде горских народов во Владикавказе была провозглашен – Союз

объединенных горцев Кавказа, избрано его правительство, создан Духов-

ный совет во главе с получившим звание муфтия Нажмутдином Гоцин-

ским. До октября прошли еще два съезда горцев, на одном из которых (ав-

густ–сентябрь 1917 г., с. Анди) H. Гоцинский был провозглашен имамом

[11, с. 3, 14, 25–31, 158, 161]. В марте-июне 1917 г. были созданы войско-

вые правительства Терской, Кубанской, Донской казачьих областей, а 20

октября образовался Юго-Восточный союз казачьих войск, горцев Кавказа

и вольных народов степей [12, с. 26, 32, 33, 113, 114].

Важнейшие источники по истории «повстанческого» движения еще

не введены в научный оборот, а среди опубликованных преобладают до-

кументы на чеченскую тему и притом с «военным уклоном».

В последние годы появилось ряд работ, в которых предпринята по-

пытка рассматривать антисоветские выступления в пределах территории,

отличавшейся социально-экономическим и политическим положением [13].

Заметим, что И.В. Яблочкина начинает изучение повстанческого движения

почему-то с 1921 г., хотя упоминает о событиях более раннего времени. Это

вызывает сожаление, поскольку июль-октябрь 1920 г. были временем наи-

высшего подъема антисоветского движения на Северном Кавказе. Исследуя

повстанческое движение на Северном Кавказе, она считает, что в работах

1950–1980-х гг. не рассмотрены его «внутриполитические и экономические

причины» [14, с. 39]. Однако столь категоричный вывод не очень справед-


150

лив. Причины повстанчества в той или иной мере отражены в работах

И.К. Лосева, 3.А.-Г. Гойговой, И.Р. Лоова, Ф.И. Врублевского, П.И. Юсу-

пова, В.И. Филькина, Д.З. Коренева, М.А. Абазатова, М.Т. Узнародова,

А.Ф. Носова, Н.Ф. Бугая, М.И. Гиоева, А.К.-М. Исрапилова, Г.А. Аликбе-

рова, К.Т. Лайпанова, Г.Т. Мелия, A.M. Эльчибекяна, А.Г. Попова и многих

других. Сведения о помощи повстанцам извне как одной из причин их дви-

жения приводятся в работах А.Н. Хейфеца, С.И. Кузнецовой, С.Э. Эбзее-

вой, Ю.В. Мухачева, в коллективной монографии [15]. В 1980-е гг.

Е.Ф. Жупикова опубликовала специальную статью по этому вопросу [16,

с. 40–54]. Серьезное значение для исследования рассматриваемой пробле-

мы имеет обобщающая статья Е.Ф. Жупиковой, которая дала яркую карти-

ну состояния и изученности проблемы повстанческого движения в истори-

ческой литературе последних десятилетий [17, с. 159–169]. Заслуживает

внимания исследование М.Д. Заурбекова, который с привлечением нового

архивного материала рассматривает место и роль шейха Али Митаева в со-

бытиях 1917–1924 гг. [18].

В последнее время появился ряд исследований, в которых процесс

противостояния раскрывается с позиций интересов российской и совет-

ской государственности как закономерного явления. Среди них выделя-

ются монография и статьи Г.В. Марченко [19], исследования А.Ю. Без-

угольного [20] и др. Они рассматривают повстанческое движение в основ-

ном через призму понятия «политический бандитизм».

В 2011 г. вышла монография – сборник документов «Вайнахи и

имперская власть: проблема Чечни и Ингушетии во внутренней политике

России и СССР (начало XIX – середина XX в.) [21, с. 539], которая содер-

жит ряд документов, важных для нашей темы. Однако публикация ранее

недоступных документов не сопровождается их концептуальным объяс-

нением. К сожалению, тезис «конфликтный потенциал этносов», запу-

щенный в этом издании, не соответствует исторической истине и является

антинаучным.

Определенный вклад в разработку повстанческого движения на Се-

верном Кавказе внесли исследования Н.В. Кратовой, которая с привлече-

нием нового документального материала рассмотрела причины повстан-

ческого движения на Северо-Западном Кавказе и Предкавказье в начале

1920-х гг., социальный состав участников, идеологию и военную органи-

зацию формирований, реконструкцию наиболее масштабных военных

операций повстанцев [22].

Новые подходы в изучении повстанческого движения наметились в

начале 2000-х гг. Глубокий анализ проблем данного явления исследует в

своих работах Т.П. Хлынина [23].

Таким образом, советскими и российскими историками проделана

значительная работа по изучению такого сложного, противоречивого и


151

неоднозначного явления, как повстанческое движение. Анализируя собы-

тия революции, гражданской войны и упрочения власти Советов в 1920–

1925 гг., историкам пришлось столкнуться с огромным своеобразием, свя-

занным с этнической пестротой, влиянием ислама и исторических тради-

ций в регионе. В полной мере испытав воздействие политической конъюк-

туры, исследователям, тем не менее, удалось в значительной мере соблю-

сти принципы исторического исследования: научности, объективности и

историзма. В научный оборот введен огромный пласт документов, прове-

дена серьезная исследовательская работа. Вместе с тем, проблема пов-

станческого движения на Северном Кавказе в 1920–1930-х гг. еще нужда-

ется в дальнейшем изучении.

Одной из наиболее слабо разработанных проблем истории чечен-

ского народа является история становления и развития его национальной

государственности [24]. Значительный вклад в рассмотрение вопросов на-

ционально-государственного строительства чеченского и ингушского на-

рода внесли исследования А.М. Бугаева, который выдвинул тезис об от-

дельных этапах становления национальной государственности [25].

Среди многочисленных проблем, привлекающих в настоящее вре-

мя внимание ученых и публицистов, одна из самых актуальных – аграрная

политика в национальных районах Юго-Востока России. Это и понятно,

ведь речь идет о политике, затрагивающей интересы крестьянства, состав-

лявшего к началу ХХ в. подавляющее большинство населения страны, в

частности в Чечне. С этой политикой связаны как несомненные достиже-

ния, так и немало ошибок, просчетов, пережитков, имевших порой траги-

ческие результаты и продолжающих поныне влиять на положение дел в

жизненно важной отрасли экономики страны.

К сожалению, по вопросам аграрных преобразований не опублико-

ваны новые документы и материалы, но вместе с тем, вышло некоторое

количество публикаций, защищены диссертации. Процесс переосмысле-

ния истории этого трагического переворота в жизни горского аула идет

нелегко, высказываются разноречивые и порой взаимоисключающие мне-

ния. Вышло немало публикаций, посвященных коллективизации, отли-

чающихся от прежних упрощенных оценок и стереотипов, уходящих

своими корнями в годы культа личности, несших в себе налет догматизма,

схематических представлений о колхозно-кооперативном движении в 20–

30-е гг.

К сожалению, публицисты завершили свой суд над коллективиза-

цией, не вникая глубоко в итоги социально-экономических преобразова-

ний, происшедших в стране, в особенности в национальных районах. Уче-

ные же, историки ведут научный поиск, отличающийся широтой и глуби-

ной подходов к оценке таких противоречивых явлений, которые в конеч-

ном итоге станут основой для воссоздания полной и правдивой картины.


152

Думается, что современному прочтению истории периода 20–

30-х гг. ХХ в. будет способствовать изучение даже отдельных националь-

ных проблем и аспектов. Прежде всего тех, которые в прошлом не изуча-

лись или были сфальсифицированы. Очень важно, в частности, выяснить,

насколько широко было сопротивление крестьянских масс в таких нацио-

нальных районах России.

Проведение массовой коллективизации не могло не вызвать недо-

вольства и сопротивления горского крестьянства. Все, что написано об

этом за последние годы, и представляет новую концепцию истории кре-

стьянства и сельского хозяйства. Слабым звеном в историографии этой

сложной проблемы остается освещение форм и методов борьбы горского

крестьянства, начиная от скрытых форм неповиновения и кончая откры-

тыми протестами, вплоть до вооруженного сопротивления.

Сегодня нельзя не признать, что принципы подхода к проблеме

коллективизации, выводы и научные прогнозы, содержавшиеся в работах

многих историков и экономистов, касающиеся социально-экономических

укладов аула 20–30-х гг., мягко говоря, не всегда были верными. Методи-

ки же определения численности, удельного веса, экономического потен-

циала крестьян разного достатка, изучение динамики их развития, методов

и форм осуществления землеустройства, особенно земельно-водной ре-

формы, под давлением официальных концепций, складывающихся в нау-

ке, были вовсе излишни.

В начале 20-х гг. середняк представлял большинство крестьянских

хозяйств Чечни. Более сложным и противоречивым было отношение

среднего крестьянства к новым социально-экономическим преобразовани-

ям в ауле. Главное заключалось в том, что именно середняк являлся носи-

телем традиционных хозяйственных и социальных навыков организации и

ведения крестьянского хозяйства, он мог быть сторонником новых мето-

дов хозяйствования. Вместе с тем переход к колхозно-кооперативным

формам хозяйствования означал для них коренную ломку привычного ук-

лада жизни.

Активно участвуя в производственной и общественно-политичес-

кой жизни аула, большинство середняков в конце 20-х гг. ещё сомнева-

лось и колебалось в принятии решения. Средние слои населения были за-

интересованы – хозяйственно, политически и социально – в стабильной

ситуации.

Однако в создавшихся сложных условиях 1928–1929 гг. чрезвы-

чайные меры, применявшиеся органами власти при хлебозаготовках, не-

редко сопровождались проведением обысков крестьянских дворов, при-

влечением к судебной ответственности не только кулаков, но также и се-

редняцких хозяйств с конфискацией наряду с товарными излишками и не-

которых запасов хлеба. Хлебозаготовки стали основным направлением


153

аграрной государственной политики накануне коллективизации. Чрезвы-

чайные меры приобрели в те годы систематический характер и означали

возврат к продразверстке, что, конечно же, усугубляло напряженную си-

туацию в горском ауле.

Накопленные материалы по 20–30 гг. ХХ в. ставят перед исследо-

вателями задачу комплексной разработки указанных проблем.


1. Гугов Р.Х., Козлов А.И., Этен-

ко Л.А. Вопросы историографии Вели-

кого Октября на Дону и Северном

Кавказе. Нальчик, 1988.

2. Магомедов М.А. О некоторых

особенностях октябрьской революции

и гражданской войны на Северном

Кавказе // Отечественная история.

1997. № 6.

3. Союз объединенных горцев

Северного Кавказа и Дагестана (1917–

1918 гг.), Горская Республика (1918–

1920 гг.). Документы и материалы.

Махачкала, 1994.

4. Даль В.И. Толковый словарь

живого великорусского языка: в 4 т.

М.: Русский язык, 1998. Т. 3. 1998.

5. Борьба за советскую власть в

Чечено-Ингушетии (1917–1920). Гроз-

ный: Чечено-Ингушское кн. изд-во,

1958.

6. «Совершенно секретно»: Лу-

бянка – Сталину о положении в стране

(1922–1934 гг.). Т. 1–7. М., 2000–2004.

7. РГАСПИ. Ф. 17, 65.

8. РГВА. Ф. 109, 276, 286, 25896.

9. «По решению правительства

Союза ССР...» // Составители, авторы

введения комментариев: Н.Ф. Бугай,

A.M. Гонов. Нальчик, 2003.

10. Чечня: вооруженная борьба в

20–30-е годы // Военно-исторический

архив. Вып. 2. М., 1997. № 2.

11. Тахо-Годи А. Революция и

контрреволюция в Дагестане. Махач-

кала, 1927.

Annotation

1. Gugov R. H., Kozlov A.I.,

Etenko L.A. Issues of historiography of

the great October on Don and Northern

Caucasus. Nalchik, 1988.

2. Magomedov M.A. Features of the

October revolution and the civil war in

the North Caucasus // Native history.

1997. № 6.

3. The Union of the Northern Cau-

casus and Dagestan mountaineers (1917–

1918), Gorskaya Republic (1918–1920).

Materials and documents. Makhachkala,

1994.

4. Dahl V.I. Explanatory dictionary

of the great Russian language. Moscow:

Russian language, 1998.

5. The struggle for Soviet power in

the Chechen-Ingush Republic (1917–

1920). Grozny: Chechen-Ingush Publish-

ing House, 1958.

6. Top secret: Lubyanka to Stalin

about the situation in the country (1922–

1934). Vol. 1–7. Moscow, 2000–2004.

7. RGASPI, FF. 17, 65.

8. RSMA, FF. 109, 276, 286,

25896.

9. «By the decision of the Govern-

ment of the USSR ...»/ authors, compilers

of introduction and comments: N.F.

Buhay, A.M. Gonov. Nalchik, 2003.

10. Chechnya: fighting in the 20–

30-ies // Мilitary-historical archive. Iss.

2. Moscow, 1997. N 2.

11. Taho-Godi A. Revolution and

counter-revolution in Dagestan. Ma-

khachkala, 1927.


154

12. Кириенко Ю.К. Крах кале-

динщины. М., 1986.

13. Яблочкина И.В. Антигосудар-

ственные вооруженные выступления и

повстанческое движение в Советской

России. 1921–1925: дис. … д-ра ист.

наук. М., 2000.

14. Яблочкина И.В. Рецидивы

Гражданской войны: Антигосударст-

венные вооруженные выступления и

повстанческое движение в Советской

России. 1921–1925 гг. / отв. ред. Усти-

нов В.М.; Рос. экон. акад. им.

Г.В. Плеханова. Кафедра истории. М.:

Фирма «Хельга», 2000.

15. Империалистическая интер-

венция на Дону и Северном Кавказе.

М., 1988.

16. Жупикова Е.Ф. Причины по-

литического бандитизма на Северном

Кавказе в конце гражданской войны //

Дон и Северный Кавказ в период

строительства социализма. Ростов н/Д,

1988. С. 40–54.

17. Жупикова Е.Ф. Повстанческое

движение на Северном Кавказе в

1920–1925 гг. (документальные пуб-

ликации и новейшая отечественная

историография) // Отечественная ис-

тория. 2004. № 3. С. 159–169.

18. Заурбеков М.Д. Шейх Али

Митаев: патриот, политик, гений –

эталон справедливости и чести / сост.

А.Т. Тимирханов, В.Х. Акаев. М.,

2005.

19. Марченко Г.В. Антисоветское

движение на Северном Кавказе в

1920–1930-е гг. // Вопросы истории.

2003. № 1.

20. Безугольный А.Ю. Народы

Кавказа и Красная армия. 1918–

1945 гг. М.: Вече, 2007.

21. Вайнахи и имперская власть:

проблема Чечни и Ингушетии во

внутренней политике России и СССР

12. Kiriyenko Y.K. Kaledinshina

collapse. Moscow, 1986.

13. Jablochkina I.V. Anti-

governmental armed intervention and the

rebel movement in Soviet Russia. 1921–

1925. Thesis of doctor of the historical

science. M., 2000.

14. Jablochkina I.V. Relapses of the

Civil war: Anti-governmental armed in-

tervention and the rebel movement in

Soviet Russia. 1921–1925 /

I.V. Jablochkina; Responsible Ed. Usti-

nov V.M.: Rus. Econ. akad. them. G.V.

Plehanova. Department of history. Mos-

cow: «Helga», 2000.

15. The Imperialist intervention in

the Don and Northern Caucasus. Mos-

cow, 1988.

16. Zhupikava E.F. Causes of the

political banditry in the North Caucasus

at the end of the civil war: in the book:

Don and Northern Caucasus in the period

of socialism building. Rostov-on-don,

1988.

17. Zhupikava E.F. Rebel move-

ment in the North Caucasus in 1920–

1925 (documentary publications and the

latest native historiography) // Native

history. 2004. № 3.

18. Zaurbekov M. Sheikh Ali

Mitayev: Patriot, the politician, the geni-

us-standard of Justice and honor / In:

Timirhanov A.T., Akayev V. Kh. Mos-

cow, 2005.

19. Marchenko H.V. Anti-Soviet

movement in the Northern Caucasus in

1920–1930-ies. // Issues of history. 2003.

№ 1.

20. Bezugolnyj A.Yu. The Caucasian

nation and the Red Army. 1918–1945.

Moscow: Veche, 2007.

21. The Vainakhs and imperial

power: the problem of Chechnya and In-

gushetia in the domestic politics of Rus-


155

(начало XIX – середина XX в.). М.:

РОССПЕН; Фонд «Президентский

центр Б.Н. Ельцина», 2011.

22. Кратова Н.В. Повстанческое

движение в Северо-Западной части

Кавказа и Предкавказья (1920–

1922 гг.): автореф. дисс. … канд. ист.

наук. Ростов н/Д, 2004.

23. Кринко Е.Ф., Хлынина Т.П.

История Северного Кавказа в 1920–

1940-е гг.: современная российская

историография. Ростов н/Д: Изд-во

ЮНЦ РАН, 2009.

24. Гойгова З.А.-Г., Бугаев А.М.

Создание национальной государст-

венности Чечено-Ингушской АССР.

Грозный, 1985.

25. Бугаев А.М. Советская авто-

номия Чечни – Чечено-Ингушетии:

очерки истории становления и разви-

тия. Назрань: ООО «КЕП», 2012.

sia and the USSR (the beginning of the

19th century and mid-20th century). M.

Glantz (ROSSPEN); Presidential Center

Foundation, Mr. Boris N. Yeltsin, 2011.

22. Kratova N.V. Rebel movement

in the north-western part of the Caucasus

(1920–1922): Synopsis. Dis. сand. of

hist. Science. Rostov-on-Don, 2004.

23. Krinko E.F., Khlynina T.P. His-

tory of the Northern Caucasus in 1920–

1940-ies: modern Russian historiog-

raphy. Rostov-on -Don, 2009.

24. Goygova Z.A., Bugaev A.M. Es-

tablishment of national statehood Che-

chen-Ingush Autonomous Soviet Social-

ist Republic. Grozny, 1985.

25. Bugaev A.M. Soviet autonomy

of Chechnya, Chechen-Ingushetia: Es-

says on the history of formation and de-

velopment. Nazran, 2012.


156

РЕЦЕНЗИИ

Воденко К.В. Религия и наука в европейской культуре:

динамика соотношения когнитивных практик: монография /

науч. ред. д.ф.н., проф. Т.П. Матяш. Новочеркасск: ЛИК, 2012. 292 с.

Актуальность темы монографии определяется обращением автора к

проблематике, составляющей одно из поистине эпохальных противоре-

чий, чье влияние на современное общество трудно переоценить. Речь идет

об отношениях науки и других форм знания; и прежде всего – религии во

всей полноте данного явления. Говоря о сложившемся в ХХ в. положении

дел, К.В. Воденко находит удачный термин для его обозначения – «мето-

дологический изоляционизм». Действительно, методологический изоля-

ционизм науки и религии сегодня вносит свою лепту в поддержание сци-

ентистских настроений и их «массовых» следствий (например, бездумной

веры в науку). С другой стороны, религия, отстранившись от научного ра-

ционализма, нередко тяготеет к тому, превратиться в одну из форм идео-

логии (а то и фанатизма).

Вместе с тем, площадка, освободившаяся после битвы между «фи-

зиками» и «лириками», сегодня, как и во времена «Вех», все еще допуска-

ет превращение в полигон для отработки моделей взаимной дополнитель-

ности науки и вненаучных форм знания. Этого требуют, в том числе, и

«глобальные тупики» современной цивилизации, обрекающие человече-

ство на сизифов труд соединения наукоемкого производства и экологиче-

ского сознания. Подобное соединение необходимо, прежде всего, в сфере

экологии самого человека и созданной им культуры едва ли не в большей

степени, чем в области взаимодействия человека с живой и неживой при-

родой, – и этой же культурой до предела затруднено. Развитие дигиталь-

ных и биотехнологий (как и науки в целом, включая науку гуманитар-

ную), происходящее автономно от развития такой антропологической ха-

рактеристики, как воля (и, соответственно, этического измерения культу-

ры), подводит общество к опасной черте, за которой, как полагают веду-

щие аналитики современности, изменение антропологических параметров

ставит вопрос о сохранении самого вида homo sapiens. Отсюда понятно

значение, которое имеют исследования в области поиска компромиссов

между «Афинами» и «Иерусалимом»: их союз сегодня актуален, как, мо-

жет быть, никогда.

Методологическую основу исследования составили диалектический

и системно-структурный методы, опирающиеся на принципы историзма и

объективизма. Автор рассматривает изучаемые процессы сквозь призму


157

религиозной феноменологии, в определенных случаях привлекает методы

когнитивной и психологической реконструкции (с учетом тех дополни-

тельных требований, которые предъявляет к использованию данной мето-

дологии современное позитивистски ориентированное религиоведение).

Теоретическая значимость и новизна исследования состоит в ос-

мыслении крупной проблемы современного религиоведения и философии

религии, состоящей в противоречии между познавательным потенциалом

двух несоизмеримых сфер общественного сознания – науки и религии; в

диспропорции между институциональными формами данных типов обще-

ственной деятельности, а также в очевидном запросе общественного соз-

нания на изменение существующего соотношения упомянутых сфер и ин-

ститутов через разработку приемлемых образцов их перспективного со-

трудничества в современном мире.

Нельзя не отметить высокую степень теоретической востребован-

ности исследований, проведенных как сопоставление динамики различ-

ных «моделей» соотношения науки и религии в европейской философии и

культуре (С. 69–127, 128–194). В самом деле, систематизация знаний о та-

ких модулях давно напрашивалась в религиоведческой науке, поскольку

именно наличие систематизированных версий в данном вопросе позволяет

строить внятные прогнозы по поводу возможных сценариев их дальней-

шего взаимодействия.

Константин Викторович Воденко проявил завидную теоретическую

выносливость и фундаментальную научную добросовестность, бережно

обращаясь с весьма разнородным материалом и, вместе с тем, не попадая

в зависимость от его «лоскутного» характера. Автору удалось справиться

и с другой важной задачей – выявить основные структурные особенности

дивергентных (С. 86–88, 97–98, 108–109, 113–114) и конвергентных

(С. 128–132, 139, 146–148, 161–169, 181–186) моделей соотношения «веры

и знания», существовавших не только в области «чистого умозрения», но

в реальной практике западноевропейских национально-конфессиональных

культурных локусов.

Несомненной новизной отличается разработанная ученым страте-

гия возможного развития системного взаимодействия между наукой и ре-

лигией (преимущественно в их познавательном аспекте), адаптирующая

современную культуру к изменению «баланса сил» между наукой и рели-

гией в пользу последней (С. 205–265). Особо стоит подчеркнуть обосно-

вание тезиса о наличии мощного пласта интеллектуального движения са-

мой современной науки навстречу религии (С. 205–219), а также разра-

ботку «философского проекта» нового «образа науки» в современной вос-

точно-христианской традиции (С. 247–265). Внимание автора сосредото-

чено на систематизации взглядов выдающихся представителей данной

традиции, чьи религиозные и этические идеи повлияли на развитие совре-


158

менной культуры не меньше, чем саморазвитие ее материально-техни-

ческой базы и информационного обеспечения. Систематизация таких

взглядов в их «перспективной проекции», на мой взгляд, – значительное

достижение для современной философии религии.

Практическая значимость исследования состоит в формировании

концептуальной базы, способной стать основанием разработки условий

экспертной оценки тех проектов в области образования и культуры, кото-

рые призваны сочетать науку и религию в культурном и образовательном

пространстве нашей страны и которые в изобилии (и не всегда – с долж-

ным обоснованием) появляются в наши дни.

Наряду с этим, работа, выполненная К.В. Воденко, с успехом мо-

жет служить для создания на ее основе фундаментального учебного курса

«Вера и знание в современном мире», а также быть источником для уточ-

нения некоторых разделов базового курса истории и теории религии.

При всех положительных качествах, монографическое исследова-

ние не свободно от некоторых недостатков. Во-первых, в работе недоста-

точно четко разведены понятия, обозначающие различные подходы к зна-

нию и его месту в современной культуре: «эпистеме», «гносис», «когито»

иногда выступают как синонимы, иногда – противопоставляются друг

другу. Во-вторых, говоря о «когнитивных практиках», следовало бы уточ-

нить, что имеется в виду, особенно – в контексте религиоведения. (Так,

понятие «гносеологическая практика» выглядело бы оксюмороном). Для

этого уместно было бы привлечь работы психологов-когнитивистов, а

также специалистов-религиоведов, работающих по данной проблемати-

ке, – например, М.Н. Ересько.

В-третьих, говоря о «гносеологической функции религиозной веры»,

автор стремится создать свою версию холизма, построенную на основе

принципа дополнительности, способного, с его точки зрения, объединить

конвергировавшие (и значительно!) науку и религию. Вместе с тем, в рабо-

те отсутствуют указания на какие-либо признаки готовности «сообществ»

(научного и религиозного соответственно) к реализации подобного сцена-

рия как реально выполнимой задачи. Скорее, данные исследования показы-

вают наличие прямо противоположных тенденций в современной культуре.

Конечно, «заготовление впрок» теоретических моделей – дело нужное. Од-

нако не мешало бы все-таки «проложить мостик» между сегодняшним днем

и благими пожеланиями его совершенствования.

В-четвертых, не совсем понятно, какое место в предложенной мо-

дели отводится такому феномену, как «философская вера». Здесь неплохо

было бы уточнить, чем аристотелевское thigein (касание) «беспредпосы-

лочного начала» умом философа отличается от «веры философов» Б. Пас-

каля и К. Ясперса. Сравнение данных подходов позволило бы, помимо

прочего, уяснить место фидеистической веры, полученной в наследство от


159

– в терминах соискателя – «слабого» холизма патристики (блж. Августин),

в собственной модели «нового холизма», предложенной К.В. Воденко.

Тем более, что фидеистический контекст в монографии проработан доста-

точно подробно для того, чтобы такое сравнение не было голословным.

В целом, однако, монография представляется написанной внятным

и четким научным языком. Она снабжена солидной и хорошо структури-

рованной библиографией, включающей «свежие» зарубежные издания; ее

логическая структура последовательно и внимательно продумана. Иссле-

дование К.В. Воденко – «Религия и наука в европейской культуре: дина-

мика соотношения когнитивных практик» – является самостоятельным и

завершенным теоретическим рассмотрением крупной проблемы истории

философии, имеющей большое научное и практическое значение.

М.В. Силантьева,

доктор философских наук,

профессор МГИМО (У) МИД России


160

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ

Цивилизация знания и образование: вызовы ХХI века

(по материалам «круглого стола»)

7 ноября 2013 г. в рамках научной школы заслуженного деятеля

науки РФ, доктора философских наук, профессора, директора ИППК

ЮФУ, Ю.Г. Волкова состоялся «круглый стол» на тему «Цивилизация

знания и образование: вызовы ХХI века». В качестве модератора дискус-

сии выступил доктор философских наук, профессор Г.И. Герасимов. В об-

суждении поставленных проблем приняли участие: д. эконом. наук, про-

фессор Белоусов В.М., д. соц. наук, профессор Денисова Г.С.; д. филос. на-

ук, профессор Зинченко Г.П.; д. соц. наук, доцент Илюхина Л.В.; д. эко-

ном. наук, профессор Колесников Ю.С.; д. филос. наук, профессор Лубский

А.В.; д. филос. наук, профессор Речкин Н.С.; д. филос. наук, профессор

Скуднова Т.Д.; д. соц. наук, профессор Степанов О.В.; к. эконом. наук, до-

цент Шевелева О.М..

Открыл работу «круглого стола» доктор философских наук, про-

фессор Ю.Г. Волков, который напомнил, что проведение «круглых сто-

лов» в ИППК ЮФУ стало доброй традицией, поскольку выпуск буквально

каждого набора слушателей завершается проведением «круглого стола»,

позволяющего в ходе свободной дискуссии обсудить наиболее острые

проблемы, стоящие перед социально-гуманитарными науками. Что каса-

ется темы сегодняшней встречи, то ни для кого не секрет, что в современ-

ную эпоху становления информационно-интеллектуальной цивилизации

проблемы образования, его настоящего и будущего стали весьма актуаль-

ными во всем цивилизованном мире. Тем более актуальны они для Рос-

сии, сделавшей за предыдущее столетие невиданный скачок в преодоле-

нии неграмотности, создавшей систему общеобязательного обучения, но

столкнувшейся на границе веков с угрозой разрушения сложившейся сис-

темы образования и резкого падения уровня как общей, так и профессио-

нальной образованности своих граждан. Многие исследователи образова-

тельной проблематики прямо характеризуют нынешнее состояние россий-

ской системы образования как кризисное, что предопределяет обострение

потребности в принципиально новом подходе к осмыслению самого фе-

номена современного образования.

Гуманитарное знание во все времена стремилось не только осмыс-

лить существующие системы образования, но и сформулировать новые

ценности и идеалы образования. Сегодня эта задача актуализируется тем,

что, по словам нашего коллеги, известного российского философа

М.С. Кагана «…человечество переживает очередной – и, может быть, са-


161

мый ответственный в его истории – переходный период от одной системы

ценностей к другой: от той системы, которая сложилась в европейской

культуре Нового времени в условиях победного шествия научно-

технической цивилизации и безжалостно отодвинула само ценностное

сознание на обочину культуры, вознеся на ее вершину научное знание и

основанный на нем технико-технологический прогресс, к той новой ие-

рархии ценностей, которая восстанавливает былое значение ценностей, но

уже не религиозно-мистического характера, а десакрализованного граж-

данственно-этико-эстетически-экзистенциального…». В этой новой соци-

альной и культурной ситуации, в которой мы ныне живем, возникает ряд

вопросов, касающихся сферы образования, которых не существовало до

недавнего времени или они были не так остры как ныне. Именно эти во-

просы и стоит рассмотреть на нашей встрече за «круглым столом», моде-

ратором которого выступит хорошо известный своими работами по обра-

зовательной проблематике профессор Г.И. Герасимов.

В своем сообщении модератор «круглого стола» профессор

Г.И. Герасимов обозначил возможные направления дискуссии, обратив

внимание на некоторые принципы, положенные в основание предлагаемо-

го проблемно-постановочного сообщения.

Во-первых, поскольку в центре дискуссии проблемы образования,

охватывающие всю образовательную сферу жизнедеятельности общества

и совокупность общественных отношений в целом, то следует четко обо-

значить предметное поле обсуждения и его культурные рамки. С этой

точки зрения было отмечено то, что реальная судьба образования в поис-

ках стратегии развития определяется как раз степенью соотношения тео-

ретического концепта с его очевидной духовной приподнятостью над так

называемым «здравым смыслом» и социальной ограниченностью образо-

вательной действительности. Именно здесь возникает потребность в точ-

ном понимании диалектики «должного» и «сущего», которая позволяет

сущности преобразовательного движения придавать векторную направ-

ленность к достижению образовательного идеала.

Во-вторых, поскольку день сегодняшний демонстрирует нам уди-

вительно широкий диапазон подходов к пониманию самого процесса

стратегиетворчества, то весьма важным моментом является поиск ответа

на вопросы: чем определяется стратегия; на какой вопрос она призвана

ответить в первую очередь; в чем принципиальное отличие стратегий раз-

вития социокультурных, по своему характеру, образований; и, пожалуй,

самое основное, а есть ли вообще действующая стратегия, определяющая

развитие российского образования?

В этой связи было высказано предположение о том, что при выра-

ботке стратегии необходимо, в первую очередь, учитывать факторы об-

щецивилизационного характера, в частности, обозначившуюся потреб-


162

ность в принципиальной смене типа мышления – от сложившегося в рам-

ках индустриального типа цивилизации – технократического, к столь не-

обходимому в условиях становления ноосферы и коэволюционного харак-

тера развития человечества – гуманитарному.

В-третьих, становится все более очевидным то, что бесчисленные

попытки реформирования образования путем поиска ответа на вопрос

«как?» без соответствующего определения «что?» «как» и «ради чего?»

порождают высшую форму бюрократизации образования и имитации его

преобразования – формотворчество. Сложности добавляет и многознач-

ность трактовки самого понятия «образование». С одной стороны, оно

трактуется по сциентически распределенной предметности с приписанной

каждой из них своей спецификой (техническое, естественно-научное, гума-

нитарное и т.д.), с другой, – смысловая многоаспектность (ценность, соци-

альный институт, система, процесс, результат), с третьей, – многоконтекст-

ность (педагогический, дидактический, социологический, культурологиче-

ский и т.д.) К этому следует добавить и укоренившуюся практику замеще-

ния этого понятия, происхождением своим обязанное коренному понятию –

«образ», такими, как «обучение», «научение», что и этимологически, и по

существу слишком далеко отстоит от дела творения образа. Между тем

именно в этом «различии по существу» кроется ответ на вопрос «Что»? То

есть, с чего нужно начинать преобразование образования.

Исходя из этого ряда предположений модератор предложил сосре-

доточиться в процессе дискуссии на поисках решения, по крайней мере

трех вопросов:

– что есть образование как потребность нарождающейся цивилиза-

ции знания;

– как можно решить проблему перехода к новому типу образования

в ее процессуальной и институциональной размерности;

– каков социокультурный механизм, способный обеспечить этот

переход.

Пользуясь своим правом модератора, профессор Г.И. Герасимов

предложил свое видение решения проблем, чем и положил начало дискус-

сии. По сложившейся научной традиции отправным моментом послужило

определение базового понятия «образование», которое, по мнению моде-

ратора, можно охарактеризовать в качестве естественного, природно

предзаданного процесса реализации усилия человека стать собственно

человеком (М. Мамардашвили). С этих позиций образование можно рас-

сматривать как социокультурный феномен, определяя его в качестве про-

цесса и результата такого вхождения личности в определённое состоя-

ние культуры, которое позволяет установить ее оптимальные взаимоот-

ношения с познаваемым и преобразуемым миром на основе самопознания,

самоопределения и самореализации. Вектор образовательной деятельности


163

человека направлен на творение образа мира и своего образа в этом мире.

Социокультурным механизмом такого образования выступает такое по-

знание познанного, которое позволяет познавать непознанное.

Что касается проблемы перехода к новому типу образования, то

речь идет о смене господствующей образовательной парадигмы, посколь-

ку нарастающий вал проблем и отсутствие возможности их решения в

рамках действующей парадигмы позволяют говорить о необходимости

перехода к иной парадигме, так как дальнейшее динамичное развитие об-

щества не возможно без системы образования, адекватной к изменяю-

щимся запросам общества. С этой точки зрения прогностический выбор

той или иной парадигмы развития образования может послужить своеоб-

разным социальным измерителем степени последующих инновационных

преобразований образовательной сферы жизнедеятельности общества в

целом.

Характер предпочтительной парадигмы развития образования дол-

жен позволить преодолевать доминирующий в ныне действующих систе-

мах образования социально-функциональный подход с его основным кри-

терием – полезностью, и технологической разобщенность двух образова-

тельных начал – учения и воспитания. Появляется возможность действи-

тельной интеграции в едином образовательном процессе возможностей

разума в познании сущего, веры в предвосхищении должного и деятельно-

стного их синтеза в личностном опыте человека, на основе нравственно-

конструктивного слияния ума и чувств. В основе же образовательного

движения человека лежит и реализуется в образовательном процессе об-

разовательная потребность как потребность открывать мир для себя и себя

в этом мире. При этом «познающее действие» открывает возможность вы-

ращивать целеполагание как исходный момент вызревания субъектности

личности.

И наконец, если говорить о социокультурном механизме, который

способен обеспечить парадигмальный переход, то таковым, в силу своей

сущности, может стать инновация как образ жизни преобразующего мир

человека. Образование и инновации... С одной стороны, сфера человече-

ской жизнедеятельности, которая все более влияет на определение буду-

щего, с другой – специфический способ развития, наиболее полно вопло-

щающий возможности движения к этому будущему. Инновация как сис-

тема обладает качественной определенностью, выраженной в целостно-

сти, обозначаемой как инновационная организация деятельности. Имен-

но качественная определенность инновации способна изменить (как по

содержанию, так и по форме) состояние инновируемой социальной систе-

мы и последняя приобретает возможность оформления инновационности в

качестве собственного системного признака.


164

Наконец инновационность выступает как важнейшее качество лич-

ностной культуры, воспроизводимой всеми субъектами образовательного

процесса (учащийся – культура учения, учитель – профессионально-

педагогическая культура и т.д.). Так создается основа инновационного по-

тенциала образования и образования, как инновационного потенциала

развития общества.

Профессор Ю.С. Колесников, включившись в дискуссию с пози-

ции анализа макроэкономических факторов, определяющих современное

состояние образовательной системы России, привлек внимание к тому,

что стратегия развития, если она есть, этой системы находится под сило-

вым давлением тотального вторжения логики рынка в социальную орга-

низацию образовательного процесса. Именно логика рынка порождает

торжество «услуговой» парадигмы, ничего общего не имеющей с сущно-

стной природой образовательного процесса его внутренних источников

развития, целевых функций, особенностей внутреннего взаимодействия

его субъектов, мотивации и стимула к творчеству.

Ограниченность концепта рыночной услуги в образовании прояв-

ляется в том, что стоимость «образовательной услуги» выступает на по-

верхности рынка в форме цены, которая имеет сугубо иррациональную

форму, ибо она ровным счетом ничего в реальности не отражает, а лишь

является специфической формой выражения воображаемой ценности

профессии или специальности, «бренда» вуза, ценности ожидаемого в бу-

дущем социального статуса и тех преимуществ на рынке труда, которые

может дать «потребление» данной услуги. А в этой сфере – полная неоп-

ределенность, произвол случая, игра социальных сил…

Этой же прямолинейной логикой рынка, кстати, можно объяснить

и появление в перечне образовательных услуг по европейской классифи-

кации и «образовательного туризма» (не познавательного, просветитель-

ного, а именно образовательного).

В логике рынка осуществляется и нынешняя стратегия управления

образованием на основе мониторинга и оценки «эффективности» образо-

вательных учреждений. Если «эффективность» в экономическом смысле

есть соотношение затрат и результатов, то применительно к образователь-

ной сфере «эффективность» – абсолютно неисчислимая величина. Как это

ни парадоксально, следование логике рынка в образовательной сфере по-

рождает, в частности, иллюзию возможности «управления» (по результа-

там), создает симулякры управленческих технологий, которые тяжким ту-

маном ложатся на живой образовательный процесс, сковывая инициативу,

энтузиазм, творческие интенции, мотивацию свободного творчества.

Философия абсолютного доминирования бухгалтерской логики в

организации образовательного процесса оказалась чисто технически воз-

можной благодаря тому, что к этому времени «подоспели» новые инфор-


165

мационные технологии и стало возможным все квантифицировать, каль-

кулировать, разложить по цифровым клеточкам все внешние проявления

образовательной деятельности.

Соблазн был столь велик, а возможности столь ошеломляющими,

что управляющая элита превратила эту технологию управления в ключе-

вой административный ресурс, причем, не только в образовательной сфе-

ре, но и в науке, а также и в здравоохранении и т.д. и т.п. И вот уже в те-

чение 3-5 лет ее величество Цифра стала доминировать в организации и

управлении национальной образовательной системой.

Адаптация системы к Цифре потребовала как всегда (новое дело)

концентрации и мотивации всех ресурсов и человеческих потенций (пре-

подавателей, научных работников, студентов, учащихся, менеджеров) на

этом направлении деятельности, отодвинув на второстепенные роли

предметно-содержательную составляющую образовательного процесса,

его духовную, человекообразовательную миссию.

Эта отчетно-информационно-«показательная» лавина обрушила

целевые установки образовательной деятельности таким образом, что за-

боты, связанные с манипулированием Цифрой и отчетной информацией,

вытеснили по своей значимости и последствиям саму натуральную твор-

ческую образовательную и научную деятельность из системы мотивации и

приоритетов повседневности образовательной рутины. … На всех уровнях

и этапах организации образовательной деятельности – на первый план

выдвинута Цифра, а не Смысл.

Сегодняшнее состояние образовательной системы характеризуется

таким уникальным феноменом, который можно назвать дефолтом симво-

лического капитала образования.

Все дело в том, что образование как вид интеллектуальной дея-

тельности, как среда интеллектуального творчества покоится на социаль-

ном фундаменте духовных референтных ценностей, идеалах познания,

бескорыстного служения истине и просвещенности, высоком обществен-

ном авторитете, доверии со стороны всех социальных групп общества к

образованию как к социальному благу.

На этом тотальном доверии общества к образованию, которое

обеспечило высокую востребованность образования, держалась система

образования и в последние 20–25 лет рыночных трансформаций, демонст-

рируя поразительную динамику роста.

Однако тотальная оценка значительной части системы образова-

ния как неэффективной, избыточной, некачественной, архаичной, нрав-

ственно сомнительной (высокая доля коррупционной составляющей), не

заслуживающей доверия – в общественном сознании и привело к дефолту

символического капитала образования, последствия которого сложно

сейчас прогнозировать.


166

Наконец, логика рынка подсказывает: капитал идет туда, где воз-

можен рост стоимости, где более высокий уровень капитализации ресур-

сов. Из теории следует, что самую высокую цену имеют дефицитные ре-

сурсы, те из них, к которым ограничен доступ высокими трансакционны-

ми издержками. Стало быть, самый простой рыночный способ повысить

капитализацию образования в реальных условиях российской экономиче-

ской системы – превратить образование в редкий ресурс. Ни эта ли логика

начертана на знамени нынешних реформ образования?

На этом фоне, как представляется, дискуссия о роли гуманитарного

знания, гуманитаризации и гуманизации образовательного процесса, о по-

иске новой парадигмы его представляется весьма интересными и актуаль-

ными в теоретическом смысле, но никак не вписываются в практические

реалии нынешнего жизненного цикла нашей образовательной системы.

Профессор Т.Д. Скуднова обратила внимание на то, что все-таки

дискуссия о роли гуманитарного знания имеет не только теоретический

интерес, поскольку главной чертой современной социокультурной ситуа-

ции является нарастающее до глобального уровня противостояние между

культурой и цивилизацией, диктующее необходимость трансформации

гуманитарного образования как части культуры и приоритетной сферы

развития общества.

Образование и культура как социальные институты, есть также ме-

ханизмы воспроизводства и обновления социальных структур, обеспечи-

вающие стабильность общества, возможности его функционирования и

развития. Одной из главных причин кризиса постиндустриальной культуры

является глубокое несоответствие между темпами развития цивилизацион-

ных процессов и устаревшими представлениями человека о мире, о себе,

своей роли и предназначении в нем. Современная ситуация в мире характе-

ризуется кризисом идентичности и смысла, что обостряет значимость соци-

ально гуманитарного знания, а значит и соответствующего образования.

Огромное значение приобретают сегодня задачи развития и расширения

границ социально-гуманитарного знания (социально-философской антро-

пологии, философии образования, философии человека). Такое расширение

заключается, в первую очередь, в обретении нового миропонимания и ми-

роустройства на основе реализации антропного принципа, рассмотрения

человека в качестве субъективной реальности, социально-антропологичес-

кой целостности, благодаря которой мир приобретает антропные свойства.

В контексте постнеклассической научной рациональности базовы-

ми понятиями становятся сегодня «человекоразмерные саморазвивающие-

ся системы». Осознание актуальности философско-антропологического и

синергетического осмысления проблем современного образования приве-

ли ученых к выводу о том, что в основу его развития должна быть заложе-

на новая целостная парадигма, центрированная на человеке. Возникает


167

проблема разработки опережающей методологии социально-гумани-

тарного образования для планомерного развития методологического са-

мосознания. На наш взгляд, социально-философская рефлексия по поводу

трансформации концептуальных оснований социально-гуманитарного об-

разования представляется своевременной и актуальной.

Констатируя смену образовательных парадигм, переход от класси-

ческого к постнеклассическому дискурсу, отечественные исследователи

подчеркивают, что современное образование находится в точке бифурка-

ции так долго потому, что оно в своей основе остается в рамках «Разума,

Просвещения, Позитивистской науки», в то время как мир уже век назад

вступил в новую эпоху культуро-антропоцентризма. В рамках антропного

(синергетического) подхода психолог А.Г. Асмолов сформулировал три

базовых основания современной образовательной парадигмы: коммуника-

ционно-герменевтическое, герменевтико-деятельностное, синергетиче-

ское. Автор подчеркивает необходимость отказа от идеи формирования

человека с «заданными свойствами» и переноса «центра внимания» на

развитие человека с «открытой траекторией», способного к рефлексии,

аутопоэзису, ориентированному на постижение своей самости, проекти-

ровании стратегии своей жизни. Результатами такого образования будут

выступать способы понимания текстов культуры (содержания образова-

ния), формы их интерпретации, профессиональные инварианты, рефлек-

сия и аутопоэзис (самосозидание и самопостроение), то есть различные

культурные компетентности.

Именно с этих позиций профессор Т.Д. Скуднова проанализирова-

ла ключевые проблемы психолого-педагогического образования, в центре

которых, по ее мнению, поиск ответа на вопрос: каким потенциалом

должно обладать образование, чтобы обеспечить гармонию социализации,

персонализации человека и гуманизации общественных отношений?

С этой точки зрения к числу наиболее острых противоречий, актуализи-

рующих обсуждаемую проблематику, относится неадекватность традици-

онных моделей профессиональной подготовки специалистов требованиям

времени. Недооценка в целом психолого-педагогического образования как

главного потенциала устойчивого развития общества ведет к неизбежному

кризису социокультурной идентичности специалистов и социума. Между

тем идеальным результатом обновленного педагогического образования

должна стать внутренняя и внешняя гармония, а реальным – постоянное

профессионально-личностное развитие, антрополого-акмеологическая

культура, стремление к самосовершенствованию, достижению САЦ (со-

циально-антропологической целостности).

Профессор А.В. Лубский включился в полемику, предлагая осоз-

нать неизбежность перехода высшей школы от обучения к образованию,

от традиционной профессиональной культуры преподавателей высшей


168

школы – к профессиональной культуре инновационно-проектного содер-

жания, что можно сделать на основаниях идей познавательно-развиваю-

щей парадигмы образования.

Традиционная профессиональная культура преподавателей высшей

школы ориентирована на формирование технократического стиля мышления

у ее выпускников, не способствуя развитию у них способностей к самостоя-

тельному приобретению знаний и овладению компетенциями, необходимы-

ми для эффективной адаптации к быстро меняющимся условиям социальной

и профессиональной деятельности. Поэтому в работе с преподавателями

высшей школы познавательно-развивающая парадигма образования для нас

выступает средством формирования у них новой профессиональной культу-

ры, соответствующей «вызовам» инновационного общества и цивилизации

знаний. Той культуры, основой которой выступает гуманитарный стиль

мышления и которая связана с гуманизацией высшего образования.

Гуманитарный стиль мышления ориентирует преподавателя на

продуктивные, творческие способы профессиональной деятельности, на

самореализацию его в образовательном пространстве, в котором студенты

являются активными участниками производства нового учебного знания,

его инструментализации и дальнейшего использования в учебной и про-

фессиональной деятельности. В связи с этим гуманизация высшего обра-

зования направлена на преодоление технократических тенденций и созда-

ние организационных и интеллектуальных условий для придания ему «че-

ловеческого измерения», связанного с личностным развитием студентов,

формированием их творческого потенциала и способностей к самореали-

зации в профессиональной деятельности.

В этом плане одним из «ответов» на «вызовы» инновационного

общества и цивилизации знаний может быть формирование у преподава-

телей высшей школы новой профессиональной культуры, структурными

компонентами которой выступают профессиональное мышление, профес-

сиональная компетентность и профессиональное мастерство, и переход на

этой основе от технократически ориентированной информационно-

знаниевой парадигмы обучения к познавательно-развивающей парадигме

образования.

Познавательно-развивающая парадигма образования – это способ

организации такого образовательного пространства в высшей школе,

центральным моментом которого является развитие познавательной са-

мостоятельности студентов и через это – их когнитивных способностей.

Познавательная самостоятельность студентов и их когнитивные способно-

сти могут развиваться только через деятельность, поэтому в схематичном

виде познавательно-развивающая парадигма образования – это способ ор-

ганизации познавательной деятельности студентов, направленной на полу-

чение нового учебного знания, его инструментализацию и использование в


169

дальнейшей образовательной и профессиональной деятельности. В рамках

познавательно-развивающей парадигмы образования студент из «машины

для упаковки знаниями» превращается в субъекта по их производству.

Познавательно-развивающая парадигма образования предполагает

такое педагогическое взаимодействие, в котором преподаватели и студен-

ты в процессе коммуникации выступают соавторами рождения нового

предметного и методологического учебного знания. Студенты в таком об-

разовательном пространстве являются уже не объектами «научения» и

«когнитивными иждивенцами», а субъектами учебно-познавательной дея-

тельности, участниками производства нового учебного знания, его инст-

рументализации и использования в познавательной и профессиональной

деятельности.

Идеалом познавательно-развивающей парадигмы образования высту-

пает «человек знающий, умеющий, деятельный, способный, творческий»

(деятель-преобразователь, способный к инновационной деятельности, приня-

тию самостоятельных решений и ответственному их исполнению).

Следовательно, в таком случае качественно изменяется роль препо-

давателя высшей школы: он становится, с одной стороны, сценаристом и

режиссером образовательного процесса, а с другой – одним из его акторов,

участвующим в рождении и инструментализации нового учебного знания.

Деятельность такого преподавателя, которого можно назвать «эффектив-

ным преподавателем-конструктивистом», направлена на создание в обра-

зовательном пространстве необходимых организационных и интеллекту-

альных условий, порождающих ситуацию «познающего действия». Такой

преподаватель-конструктивист, естественно, должен сам демонстрировать

образцы гуманитарного мышления, а также креативности как способности

к разработке новых способов профессиональной деятельности.

Профессор О.В. Степанов подхватил идею подготовки педагоги-

ческих кадров, поскольку именно учитель, педагогический работник –

чернорабочий системы образования был и остается основной ее движу-

щей силой. В тоже время сегодня можно констатировать наличие весьма

специфических тенденций, сопровождающих проблему понимания поло-

жения этой центральной фигуры любой системы образования. С одной

стороны кадры учителей и воспитателей требуют обновления, омоложе-

ния и пополнения, поскольку налицо процесс их старения, с другой – мо-

лодой по возрасту и новый по содержанию учитель приходит (если при-

ходит) в школу медленно. Новый ученик, новые родители, новые условия

образования требует нового учителя! Отсюда и актуализация проблемы

новой парадигмы образования. Но сегодня школа, детский сад, да и другие

образовательные учреждения уже давно согласны на любого – лишь бы

пришел! Поэтому вопрос, кто и как готовит и будет готовить смену поста-


170

ревшему (в прямом и переносном смысле) учительскому сословию Рос-

сии, один из самых тревожных.

В особенной степени это касается системы среднего педагогическо-

го образования (СПО). Почти столетие педагогические училища, (коллед-

жи) обучают педагогическому мастерству учителей и воспитателей для

системы образования России. Если говорить конкретно по проблеме страте-

гии развития образования, то ответственно заявляю, что в настоящее время

внятной концепции развития педобразования в России попросту нет. От-

сюда неопределенность места СПО педпрофиля в системе подготовки учи-

теля при всеобщем понимании, что СПО педагогического профиля обрече-

но на существование. Оно будет и должно жить, но также должно быть пе-

реформатировано, изменено название, модернизировано и многое другое,

при условии сохранения основной социально-профессиональной функции.

При этом главное, что должно быть сохранено – связь учебного процесса с

практикой работы в учебном заведении. ФГОС подготовки бакалавра обра-

зования в системе ВПО предполагает в три раза меньше времени на прак-

тику в школе, чем ФГОС СПО. Система подготовки учителя в современном

педколледже сохраняет это преимущество.

Сложившаяся неопределенность может быть преодолена только с

появлением внятной политики и идеологии подготовки педагогов в стране

со стороны исполнительной и законодательной власти. От политики созда-

ния системы подготовки педагогических кадров для школы и ДОУ в струк-

туре классических вузов вряд ли можно ждать положительных результатов.

Подготовка учителя не входит в цели и задачи современного классического

университета. Еще менее эффективно, более того – губительно – разруше-

ние классических педвузов. Педобразование должно быть частью феде-

ральной системы. Только Минобрнауки России отказывается иметь такую

систему, разрушает ее и переносит на уровень субъекта федерации.

Следует заметить, что большинство федеральных новообразований

имеет корни в Высшей школе экономики (ВШЭ) – весьма своеобразном

центре образовательных реформ. Сегодня предложения ученых ВШЭ как

всегда ориентированы на суперактивное внедрение европейского опыта,

пропаганду успехов Финской, Французской, Немецкой, Английской и т.д.

систем подготовки кадров, в том числе и учителей. Опыт своего отечества

и реалии своей школы им менее интересны. Естественно при обожествле-

нии «финского» опыта, не замечается тот факт, что подготовка учителя в

Европе, по сравнению с затратами субъектов федерации на обучение учи-

теля, как и заработная плата педагогического работника, несопоставимы.

Поэтому ответ на вопрос: «Какие инновации необходимы для подготовки

учителя в России по «финским» лекалам, затрачивая при этом во много

раз меньше финансовых ресурсов?», остается без ответа. Не могут спе-

циалисты ВШЭ ответить и на вопрос, когда выпускники европейских пе-


171

дагогических колледжей (как выпускники футбольных академий Европы)

приедут работать в сельские школы России.

Приходится говорить о несуразности ситуации, в которой оказалась

подготовка кадров для системы образования страны, особенно структура

администрирования и управления системой педагогического образования.

Минобрнауки – единственное федеральное министерство, не имеющее в

своей структуре подразделения, ответственного за подготовку кадров для

своей системы. В министерстве нет департамента (отдела, управления и

даже хотя бы одного специалиста), координирующего деятельность учеб-

ных заведений педагогического профиля в стране.

Вряд ли уход от подготовки педагогов в педагогических колледжах

позволит создать эффективную и сопоставимую по затратам систему под-

готовки педагогических кадров для современной России. Опыт и опора на

практикоориентированную систему подготовки кадров ничем незаменимы

в настоящее время. При всех трудностях, встречающихся на пути форми-

рования современного учителя в педагогических учебных заведениях

СПО, колледжи способны, благодаря внутренней мотивации опытных

сложившихся педколлективов и опоре на приктико-ориентированность,

связь с реальной жизнью российской школы подготовить современного

педагога. Дальнейшее обучение, повышение квалификации на протяже-

нии всей профессиональной жизни педагога может и должно проходить в

высшей педагогической школе и системе повышения квалификации.

Профессор Г.С. Денисова увидела прямую связь между качеством

подготовки учителя, именно школьного учителя, и многих проблем сис-

темы российского общего образования. В частности, речь зашла о неверо-

ятно важной сфере образовательной деятельности школы, связанной с

процессом становления активной гражданской позиции российских

школьников – гражданском образовании, нацеленном на формирование

гражданской культуры личности. Острота проблемы заключается в нали-

чии существенного разрыва форм отчетности школ по «линии» деятель-

ности в сфере гражданского образования, и реальных поведенческих

практик учащихся. Так, практически подавляющее большинство школ

участвуют в конкурсе «Я – гражданин России», имея при этом хорошие

показатели, одновременно, по данным социологических исследований –

до 80% опрошенных учащихся выпускных классов склонны к аберантно-

сти. Такое явление в последнее десятилетие стало определяться в публич-

ном дискурсе как «имитация».

Гражданское образование в настоящее время в нашей школе тоже

большей частью имеет вид имитации, так как на уровне учительских кол-

лективов не осмыслена цель гражданского активизма, который требуется

формировать. А на уровне повседневной жизни общества этот смысл не

очевиден. Если апеллировать к опыту европейских стран, которые в на-


172

стоящее время озабочены проблемой формирования гражданственности в

странах, входящих в Совет Европы (а Россия юридически тоже входит в

это сообщество с начала 90-х гг. ХХ в.), то главная цель обучения и вос-

питания гражданина – в формировании ценности личной свободы и личной

ответственности за собственное поведение и за общество, в котором он

живет. В России иной культурный контекст введения гражданского обра-

зования. Акцент перенесен на формирование универсалистской граждан-

ской (в коннотации государственной) идентичности в противовес парти-

кулярно-этнической идентичности, которая особенно активно стала

оформляться в 90-е гг. При этом гражданская идентичность на уровне

восприятия учительского корпуса, не зависимо от предмета преподавания,

отождествляется с патриотизмом.

Совершенно очевидно, что гражданственность как качественная

характеристика личности не формируется стихийно, фактом рождения че-

ловека в стране с демократическим политическим режимом, является не

аскрептивной, а прескриптивной характеристикой, т.е. является результа-

том специального целенаправленного воспитательного воздействия. Зна-

чимой целью такого воздействия является формирование ценностей чело-

веческого достоинства, свободы, ответственности гражданина, толерант-

ности (не как терпимости, а как принятия права другого на непохожесть и

различия), интереса к проблемам местного сообщества и готовности уча-

ствовать в социальной деятельности.

С этой точки зрения представляют интерес оценки школьников

старших классов возможностей, которые дает им школа для формирова-

ния представлений о собственной свободе и ответственности непосредст-

венно в образовательном процессе. Так о степени самостоятельной вклю-

ченности учащихся в образовательную деятельность можно судить по то-

му, что устойчивое большинство (около 60%) школьников обращают вни-

мание на то, что они не могут выбирать предметов и программ для обуче-

ния; правда почти 21% считают, что их интересы учитываются при разра-

ботки программ обучения и они могут самостоятельно выбирать порядок

выполнения упражнений и задач. Но только 9% школьников считают, что

могут самостоятельно оценить свою собственную работу и работу учите-

ля. Они по прежнему не выступают партнерами в образовательном про-

цессе с учителями. Только 6% учащихся считают, что учителя их школы

поощряют использование школьниками собственных методов обучения,

еще около 9% отметили, что учителя используют и их навыки, т.е. готовы

учиться и у школьников. Иными словами, реального перехода к субъект-

субъектному взаимодействию в обучении, что так требуется для формиро-

вания активистской позиции личности, тоже пока в школе не произошло.

Не произошел в школе пока поворот к формированию толерантно-

го отношения к многообразию. По оценкам четверти учащихся различные


173

культурные потребности воспринимаются учителями как препятствие в

обучении, еще 35% указывают на терпимое отношение к такого рода раз-

личиям, которые возникают в школе (т.е. оно воспринимается как норма,

но в школе не предпринимаются усилия для интеграции таких учеников).

Критически оценивают школьники и усилия учительских коллек-

тивов в сфере их вовлечения в различного рода общественные мероприя-

тия и социальные проекты. Большая часть респондентов (59%) считают,

что главной целью школы при этом является достижение более высокого

рейтинга, поэтому школьники часто принуждаются к социальной актив-

ности. Но отметим: треть учеников (32,4%) указали, что усилия школы

направлены на достижение учениками более высоких результатов, для их

развития, а «не для денег или статуса». Даже эти точечные результаты оп-

роса свидетельствуют об ограниченных возможностях проявления само-

стоятельности школьников в пространстве школы и в основной своей

сфере деятельности – в обучении.

Зафиксированный разрыв знаний и ценностей лежит в отрыве обра-

зовательной деятельности школы от организации социокультурного про-

странства самой школы, которое определяется сохраняющимся иерархи-

ческим типом взаимодействия администрации, учителей и учащихся; а

также достаточной закрытостью школы по отношению к внешней среде. В

этих условиях знания в образовательных курсах отрываются от повсе-

дневной жизни учащихся, они – «про другую жизнь» и не для того, чтобы

ими руководствоваться для решения практических вопросов. То есть это

знание не несет в себе ценностной нагрузки. А потому гражданское обра-

зование сегодня приобретает имитативный характер.

Преодоление сложившегося положения требует также и выстраи-

вание взаимосвязи гуманитарных предметов в школе на единой основе –

ценности права и личности. Идея права как ценности, а также граждан-

ских прав, свобод и ответственности личности должна реализовываться не

отдельным курсом (или факультативными курсами), а должна пронизы-

вать весь комплекс гуманитарного знания – историю, литературу, общест-

воведение.

Продолжение публикации в следующем номере журнала.

Обзор по материалам работы кругло-

го стола по поручению редакции

журнала подготовил доктор фило-

софских наук, профессор



174

Елена Андреевна Овечко, аспирантка

Института переподготовки и повышения

квалификации преподавателей

гуманитарных и социальных наук

Южного федерального университета,

E-mail: [email protected]

О некоторых итогах Международной научно-практической

конференции «Доверие в процессе конструирования

геополитической и национальной идентичностей в контексте

создания и развития евразийского союза», проведенной в рамках

VI школы молодого социолога

(Ереван, Армения, 14–20 октября 2013 г.)

Значимость и актуальность проведения Международной научно-практической конференции «Доверие в процессе конструирования геопо-литической и национальной идентичностей в контексте создания и разви-тия евразийского союза» не вызывает сомнения. Настоящая геополитиче-ская ситуация характеризуется консолидацией ресурсов России и Арме-нии, сплочением государств для решения проблем макрорегиона. Волна оживления взаимодействия между государствами пришла на смену неко-торому затишью, хотя исторически страны всегда очень тесно сотрудни-чали друг с другом. Среди договоров и соглашений, определяющих меж-государственные отношения, актуальных на сегодняшний день, следует отметить договор «О дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи» от 29 августа 1997 г. и ряд документов, регламентирующих пребывание рос-сийских воинских частей и соединений на территории Армении.

Российско-армянское взаимодействие в военной области направлено на обеспечение безопасности обоих государств, южного фланга Содруже-ства независимых государств и стабильности в Закавказье. Экономические связи последовательно приближаются по своему уровню к взаимодействию в политической и военной сферах. Активное наращивание объёмов товаро-оборота и инвестиционного взаимодействия с Арменией укрепляет позиции России как её ключевого внешнеэкономического контрагента. Активизи-руются двусторонние межрегиональные связи. В настоящее время в них вовлечено около 70 субъектов федерации, 15 из которых заключили с рес-публикой соглашения о торгово-экономическом, научно-техническом и культурном взаимодействии. Динамично прогрессирует российско-армянское гуманитарное сотрудничество. Армения участвует в реализации российского предложения о развитии многостороннего гуманитарного


175

взаимодействия в формате СНГ. Все принятые меры говорят о серьезных намерениях глав государств и долгосрочной перспективе сотрудничества.

Однако сплочение государств связано не только с внутренними, но и с внешними факторами воздействия. В ноябре этого года Армения готовилась подписать соглашение о вступлении в ЕС, после переговоров, продлившихся более двух лет. Однако президент Армении принял решение о вступлении в таможенный союз с Россией, что исключает возможность соглашения об ас-социации с ЕС, так как невозможно присоединяяся к одному Таможенному союзу, иметь соглашение о свободной торговле с другой юрисдикцией. Вступление в Таможенный союз может увеличить изоляцию Армении от Ев-ропейского союза, в то же время, укрепляя отношения с Россией.

Таможенный союз на сегодняшний день включает лишь Россию, Белоруссию и Казахстан, но в планах глав государств трансформировать его в Евразийский союз – экономический блок, объединяющий бывшие советские республики. Страны давно находятся в одной системе военной безопасности, и поэтому им невозможно и неэффективно изолироваться от соответствующего геоэкономического пространства. Создание Евра-зийского союза предполагает более интенсивную коммуникацию между странами, общение на более глубоком уровне, а значит, и формирование геополитической идентичности. А формирование геополитической иден-тичности может основываться только на таком феномене, как «доверие». Доверие – состояние внутреннего мира субъекта, обусловленное желани-ем взаимоотношения, характеризующееся готовностью передачи опреде-ленных прав, информации и объектов иным вольным субъектам. В данном контексте хотелось бы сделать особый акцент на доверии к социальным институтам и проблемах социальной интеграции. Доверие как социальный ресурс обеспечения поддержки проводимых властью реформ имеет двой-ственную природу. С одной стороны, доверие, складывающееся внутри социальной группы, со временем неминуемо институциализируется, вследствие чего усиливаются трансляционные процессы принятых в груп-пе ценностей вовне (общество в целом), с другой стороны, эффективность социально-экономических реформ, генерирует чувство гордости молодых людей за свою страну, вследствие чего наблюдается общий рост доверия в обществе. От наличия и укорененности в сообществе отношений доверия зависит его способность к самоорганизации на решение коллективных дел, возможность мобилизации и преодоления социальных рисков. Недос-таточность социального доверия в обществе как в его межличностном, так и институциональном измерении препятствует формированию устойчи-вых долговременных связей за пределами узких групп. Вот почему так актуально звучала тема прошедшей международной конференции.

В конференции приняли участие армянские и российские ученые. Организаторами конференции являются Институт социологии Российской академии наук, Национальная академия наук Армении, представительство


176

«Россотрудничества» в Армении, Южный федеральный университет, Ере-ванский государственный университет. В качестве сопредседателей кон-ференции выступили директор ИППК Южного федерального университе-та, директор Южнороссийского филиала Института социологии РАН, за-служенный деятель науки Российской Федерации Юрий Григорьевич Волков; директор Института социологии РАН, академик РАН Михаил Константинович Горшков; советник Посольства Российской Федерации, руководитель Представительства Россотрудничества в Армении Виктор Владимирович Кривопусков; директор Института философии, социологии и права НАН, президент Армянской ассоциации социологов Геворк Ара-мович Погосян; ректор Ереванского государственного университета Арам Грачикович Симонян; декан отделения «Регионоведение» Южного феде-рального университета Антон Владимирович Сериков.

В ходе проведения пленарного заседания с докладами выступили ве-дущие ученые-социологи: академик РАН М.К. Горшков; декан факультета социологии Ереванского государственного университета А.Е. Мкртычян; за-ведующая отделом социологии молодежи ИСПИ РАН Ю.А. Зубок; директор ИППК ЮФУ Ю.Г. Волков; руководитель социологического центра Дор-тмундского университета прикладных наук и искусств Г.А. Менджерицкий; заведующий отделением «Регионоведение» ЮФУ А.В. Сериков.

На пленарном заседании название конференции руководитель Представительства Россотрудничества в Армении В.В. Кривопусков про-комментировал следующим образом: «Для русского и армянского народов эта тема всегда была свежа, тем более сейчас, когда определяются векто-ры развития наших стран и народов на большую перспективу». Подчерк-нув стратегическую важность решения Армении о вхождении в Таможен-ный союз, В.В. Кривопусков отметил, что подобные решения должны быть тщательно изучены с социологической точки зрения. Поэтому про-водимая конференция носит знаковое значение.

Академик М.К. Горшков также подчеркнул, что проведение этой конференции своевременно и символично, поскольку она проводится в дни, когда в Армении празднуется 70-летие создания Национальной Ака-демии наук. М.К. Горшков отметил, что при организации конференции во главу угла ставилось два ключевых понятия – идентичность и доверие, имеющие важное значение в отношениях между народами.

Директор ИППК ЮФУ, член общественной палаты Ростовской об-ласти Ю.Г. Волков сообщил, что в рамках конференции была презентова-на книга «Доверие и креативный класс: факторы консолидации россий-ского общества», подготовленная им в соавторстве с В.В. Кривопусковым.

В рамках конференции работали четыре секции, посвященные ак-туальным проблемам. Первая секция называлась «Доверие в интеграцион-ных процессах в условиях создания и развития Евразийского союза». В работе данной секции были представлены доклады по следующим про-


177

блемам: интеграция народов Кавказа и России, социальное партнерство, концепция евразизма, межкультурная коммуникация, социальные ресурсы доверия, геополитические ориентации в странах Закавказья и т.д.

Вторая секция была названа «Идентичность в контексте современ-ных процессов на Кавказе». В ходе проведения данной секции обсужда-лись такие проблемы, как гражданская идентичность, формирование сте-реотипов, формирование профессиональной идентичности, религиозная идентичность, идентичность тюркофонов Восточного Закавказья и Атур-патакана, исламская идентичность, самоидентификация донских казаков, культурноличностная идентичность, идентичность и виртуальное про-странство, идентичность в условиях социальной неопределенности, георе-лигиозная идентичность, социокультурная травма и т.д.

В рамках третьей секции – «Проблемы современной молодежи России и Армении: общее и особенное» – ученые, студенты, аспиранты двух стран дискутировали по следующим вопросам: гендерные риски, со-циальная стигматизация в молодежной среде, идентичность молодежи и виртуальное пространство, гендерные отношения в Армении, молодеж-ный патриотизм, политико-правовоые ценности молодежи, развитие фи-лософии техники, профилактика молодежного экстримизма, молодежная преступность, межэтническая напряженность и т.д.

В четвертой секции – «Современные вопросы экономической со-циологии» – был рассмотрен широкий круг вопросов, а именно: мульти-культурный менеджмент на предприятии, бренд территории, сотрудниче-ство городов-побратимов в сфере туризма, элитный туризм, социология труда, региональное экономическое развитие, современный капитализм, социально-трудовые конфликты, трансформации управления в бизнесе, развитие туризма на Северном Кавказе и т.д.

По завершении работы секций были проведены «круглые столы» для студентов и аспирантов, где они смогли более глубоко проникнуть в вопросы методологии и подискутировать на заданные темы. Один из «круглых столов» назывался «Проблемы современного брендинга, или как продвигать свою территорию». В результате, были собраны интересные данные о том, какой видят Армению местные жители и какой видят Ар-мению российские студенты. Эти данные были систематизированы и было предложено несколько опорных точек для создания бренда Армении: при-рода, искусство, талант, гостеприимство, Арарат.

В рамках визита участники посетили также культурно-истори-ческие места Армении: Институт-Музей памяти жертв геноцида армян в Османской империи «Цицернакаберд», памятник генералу И.Ф. Паскеви-чу, под руководством которого воины Русской императорской армии 14 октября 1827 г. взяли крепость-город Эривань, памятник А.С. Грибое-дову и казакам в Канакере и т.д.


178

КНИГИ, ПОСТУПИВШИЕ В РЕДАКЦИЮ

Добреньков В.И., Елишев С.О. Основы по-

литологии. Консервативный взгляд: учебное посо-

бие для вузов. М.: Академический Проект; Альма

Матер, 2013. 311 с.

Учебное пособие «Основы политологии. Кон-

сервативный взгляд» посвящено анализу базовых ка-

тегорий, устранению терминологической путаницы и

подмены смыслов восприятия целого ряда базовых

понятий, утративших свой изначальный смысл в ре-

зультате использования и привнесения в науку раз-

личных политтехнологий и методов манипулирова-

ния общественным сознанием, а также раскрытию сущности основных

методологических подходов политической науки.

Анализ большого пласта политологической литературы и учебных

материалов наглядно показал, что в системе политических наук и россий-

ском образовании в целом до сих пор господствуют различные западниче-

ские концепции и формационный подход к трактовке процессов историче-

ского развития и типологии обществ и государств.

Чрезмерное увлечение теориями и концепциями западноевропей-

ских политологических школ идет явно в ущерб изучению и дальнейшей

разработке незаслуженно и сознательно забытого чрезвычайно богатого

наследия русской политологической школы. В результате чего проигры-

вается все продолжающаяся «война смыслов» – информационная война

Западу и окопавшейся в российской системе науки, образования и средств

массовой информации «пятой колонны» против России, русской истории,

традиционного пути развития российского общества и государства.

Чтобы переломить эту ситуацию, необходимо приложить множест-

во усилий к восстановлению исторической справедливости и возрожде-

нию в системе общественно-политических и гуманитарных наук традици-

онного вектора его развития, обратившись к обширному наследию рус-

ской политологической мысли. В настоящее время жизненно необходимы

альтернативные западническим, соответствующие учебники и методиче-

ские пособия, раскрывающие изначальный смысл многих опошленных и

опороченных понятий.

Достижению этой цели и выполнению соответствующих ей задач и

посвящена книга.


179

Добреньков В.И., Исправникова Н.Р. Пи-

рамиды упущенных возможностей, Российская

версия «капитализма для своих». М.: Универси-

тетская книга, 2013. 178 с.

Главный вопрос настоящего исследования:

существует ли в России проблема легитимности ин-

ститута частной собственности и каковы реальные

пути ее решения?

Авторы исходят из того, что фактором, ока-

завшим решающее влияние на становление полити-

ко-экономической модели развития России первого

десятилетия XXI в., стала неспособность властной элиты, с одной сторо-

ны, решить проблему легитимности частной собственности, незаконно

присвоенной в 90-е гг., с другой – решить проблему надежных гарантий

прав института частной собственности. Возник и закрепился режим «ка-

питализма для своих».

Сконцентрировав значительные капитальные ресурсы, политиче-

ское руководство сделало выбор в пользу различных вариантов прямого

административного контроля над важнейшими экономическими активами,

делегировав избранному кругу лиц права на управление этими активами и

получение значительных частных или групповых выгод.

Ерохин Н.Е. В окрестностях последнего

одиночества. Книга писем. Ростов-на-Дону:

Foundation, 2013. 424 с.

Книга «В окрестностях последнего одиноче-

ства» – умная и полезная книга, в которой представ-

лен поток жизни во всей его полноте и непрерывно-

сти, предложен вечный диалог души со временем и

человека с самим собой.

Написанный текст открывает возможность

находиться одновременно в прошлом, настоящем и

будущем вместе со всеми кто был, кто есть и будет.

Если писатель – гонец, приносящий вести о времени, если хорошая

книга утоляет горечь жизни, то это, как раз, тот самый случай. Автор вы-

носит на суд свои поздние догадки и прозрения, процесс перемены убеж-

дений, мысли освобождающегося человека, которые читатель может при-

мерить на себя.


180

Гражданская, этническая и региональная

идентичность: вчера, сегодня, завтра / рук. проекта

и отв. ред. Л.М. Дробижева. М.: Российская полити-

ческая энциклопедия, 2013. 485 с.

В книге показано, как изменились за 20 лет граж-

данская, этническая и региональная идентичности по

масштабам распространенности, актуализации, степени

консолидированности и содержанию, как они соотносятся

с культурными ориентациями, религиозностью, экономи-

ческой активностью, социальным самочувствием населе-

ния и межэтническим согласием. Особенность исследова-

ния в том, что идентичности и межэтнические отношения рассматриваются в

сравнительной перспективе – 1993, 1999 и 2011–2012 гг. – на основе репрезен-

тативных социологических исследований и анализируются как в общероссий-

ском масштабе, так и на уровне республик Российской Федерации.

Логика изложения в книге выстроена в соответствии с целями ис-

следования. В первой части показано, как менялась государственно-

гражданская, российская идентичность от последнего десятилетия XX в. к

началу второго десятилетия XXI в., как она сочеталась с конкурирующими

идентичностями – этнической и региональной и соотносилась с религиоз-

ной идентичностью и этнокультурными, этноязыковыми ориентациями.

Вторая часть книги посвящена проблемам идеологической ориен-

тации и социального самочувствия граждан в регионах, социальным фак-

торам, влияющим и на российскую и этнорегиональную идентичность и

межэтническое согласие. Особое внимание уделяется анализу стимули-

рующей идеологии – дискурсу в выступлениях первых лиц в государстве.

Третья часть книги посвящена потенциалу согласия и балансу не-

терпимости в разных этнокультурных средах.

Кузьминов П.А. Жизнь – во имя науки.

К 85-летию заслуженного деятеля науки РФ, про-

фессора Т.X. Кумыкова. Творческая лаборатория

ученого в интерьере семьи, друзей и коллег.

Нальчик: ООО «Печатный двор», 2013. 440 с.

Книга памяти посвящена творческой жизни и

деятельности выдающегося кавказоведа XX в. Тугана

Хабасовича Кумыкова, доктора исторических наук,

профессора, заслуженного деятеля науки КБАССР и

РФ. В ней собраны документы, материалы, воспоми-

нания, аналитические статьи о становлении и развитии

науки в Кабардино-Балкарии и соседних республиках, жизненном пути и


181

творческих удачах исследователя, колоссальной работе по подготовке книг,

очерков, статей, отражающих напряженные поиски и находки ученого.

Открывают книгу своеобразные заставки к основному тексту сбор-

ника, посвященного анализу творческой лаборатории ученого – Тугану

Хабасовичу Кумыкову.

В предисловии сделана попытка раскрыть методологические слож-

ности познания истории Тутаном Хабасовичем и показать вклад ученого в

современное кавказоведение.

В восьми разделах сборника (I–VI и IX, X) размещены документы,

письма, открытки, отзывы, рецензии, заключения, малоизвестные статьи,

отражающие творческий путь ученого и основные факты его биографии,

список аспирантов и докторантов, ставших учениками его школы, перечень

его научных и публицистических статей. Особого внимания заслуживают

публицистические работы Тутана Хабасовича (более 70), опубликованные в

республиканской газете «Кабардино-Балкарская правда». Доступные десят-

кам тысяч читателей, они формировали исторические представления раз-

личных социальных групп общества, став серьезной научной основой по-

знания прошлого. В двух разделах (VII, VIII) – статьи, в которых анализи-

руются авторизованные тезисы, концепции и парадигмы, разработанные и

введенные в научный оборот профессором Т. X. Кумыковым.

Объемная книга, посвященная великому труженику, подвижнику и

исследователю истории народов Северного Кавказа, отражает далеко не

все страницы его биографии. Это первый опыт освоения научных дости-

жений мэтра истории. Его вклад в кавказоведение, кабардиноведение и

балкароведение достоин монографического исследования на уровне кан-

дидатских и докторских диссертаций.

Публикация книги – это огромный, коллективный, бескорыстный

труд единомышленников. Представленная работа – это первый обобщаю-

щий труд осмысления вклада в историческую науку Северного Кавказа

профессора Т. X. Кумыкова.

Кумыков А.М. Социальная амнезия в рос-

сийском обществе: природа и траектории рецеп-

ции прошлого в социокультурных практиках.

Нальчик: Каб-Балк. ун-т, 2013. 232 с.

В данной монографии раскрыта средствами со-

циально-философского анализа конфигурация прояв-

ления социальной памяти в характеристиках отечест-

венного исторического процесса, охарактеризованы

деформации социальной амнезии в траекториях кон-

струирования исторической реальности.


182

Проблематика социальной памяти и социальной амнезии, возник-

шая в глубинах реального социокультурного опыта, требует серьезных

когнитивных усилий. В общегуманитарном пространстве сформировались

исследовательские дискурсы, которые, наполняясь воспоминаниями и ак-

туальными оценками прошлого, настоящего и будущего, порождают не-

обходимость новых концептуальных подходов и стимулирует разработку

новых методологических оснований для анализа социальной памяти и со-

циальной амнезии, включая политическое использование памяти.

Социальные потрясения в российской истории – важная составная

часть коллективной исторической памяти. Социальные потрясения в кон-

тексте коллективной памяти и исторического опыта обычно сводятся к

совокупности значений и смыслов, которые содержат в себе эти события,

к представлению «прошлого» в категориях и обобщенных символах, важ-

ных и понятных для массового сознания.

Проявление социальной амнезии в практиках научного сообщества

тесно связано с кризисом социально-гуманитарных наук на фоне общего

социокультурного кризиса. В условиях глобализации существенно транс-

формировалась и усложнилась сама социальная реальность, изменились

модели, ее отображающие, соответственно, произошли серьезные измене-

ния в стратегиях исследования этой реальности.

В итоге взаимовлияние социальной амнезии и практик научного (и

псевдонаучного) сообщества обусловлено существующим разрывом меж-

ду публичными притязаниями исторической науки и реальными социаль-

ными и политическим обстоятельствами российской действительности.

Страны СНГ и Балтии в глобальной поли-

тике Китая / под ред. д-ра ист. наук Т.С. Гузенко-

вой, канд. ист. наук М.В. Карпова. М.: РИСИ,

2013. 166 с.

После распада СССР Китай наряду с ведущи-

ми мировыми державами начал выстраивать отноше-

ния с государствами постсоветского пространства и

осуществлять масштабное проникновение в их эко-

номику и политику. Приоритеты и методы реализа-

ции внешнеполитической стратегии КНР в начале

XX в. заметно отличаются от подходов США и ЕС.

Издание дает представление о том, как сказывается китайское присутст-

вие на развитии региона и интересах России.

Для абсолютного большинства обществ и государств постсоветского

региона Китай – до сих пор экзотическая субстанция. Понятие «экзотиче-

ский» вполне научное и подразумевает непонимание наблюдающим истин-


183

ного характера и мотивов поведения (действий) наблюдаемого. Следствием

такого непонимания является склонность наблюдающего трактовать дейст-

вия наблюдаемого, исходя из собственной «системы координат». Однако

такая трактовка, как правило, оказывается в значительной мере ложной.

Так называемая «китайская модель» воспринимается в государст-

вах СНГ, как правило, в позитивном ключе. «Апологию иллюзии» «утра-

ченного шанса» в виде «китайской модели» в постсоветских странах не-

возможно понять вне контекста драмы распада СССР. Эта драма была пе-

режита обществами и элитами государств постсоветского пространства

исключительно остро и эмоционально болезненно, независимо от того, с

каким знаком – плюсом или минусом – оценивались её социально-

политические, экономические, культурные и иные последствия.

Оценивая динамику позиционирования современного Китая на

постсоветском пространстве, следует уходить от разного рода «экзотиче-

ских» и умозрительных конструкций. Необходимо стремиться увидеть и

понять Китай и его политику в отношении СНГ как чрезвычайно слож-

ную, многоуровневую и подчас хаотическую жизненную реальность.

Марков Александр. Эво-

люция человека: в 2 т. Москва:

ACT: CORPUS, 2013. Т. 1. 464 с.;

Т. 2. 512 с.

Новая книга Александра

Маркова – это увлекательный рас-

сказ о происхождении и устройстве

человека, основанный на последних

исследованиях в антропологии, гене-

тике и эволюционной психологии.

Двухтомник «Эволюция человека»

отвечает на многие вопросы, давно интересующие человека разумного. Что

значит – быть человеком? Когда и почему мы стали людьми? В чем мы пре-

восходим наших соседей по планете, а в чем – уступаем им? И как нам луч-

ше использовать главное свое отличие и достоинство – огромный, сложно

устроенный мозг? Один из способов – вдумчиво прочесть эту книгу.

Эта книга – не учебник, не справочник и не энциклопедия. Речь в

ней пойдет в основном о недавних открытиях в области биологии и новых

вопросах, возникших в связи с ними.

Александр Марков – доктор биологических наук, ведущий научный

сотрудник Палеонтологического института РАН. Его книга об эволюции

живых существ «Рождение сложности» (2010) стала событием в научно-

популярной литературе и получила широкое признание читателей.


184

Материалы Международного форума исто-

риков-кавказоведов (14 – 15 октября 2013г., г. Рос-

тов-на-Дону) / отв. ред. В.В. Черноус. Ростов-на-

Дону: МАРТ, 2013. 244 с.

В сборнике помещены доклады, сообщения и

документы Международного форума историков-

кавказоведов. Форум был посвящен проблемам депо-

литизации исторического кавказоведения, началу

диалога по спорным проблемам истории Кавказа и

Юга России между различными научными школами и

направлениями, сложившимися в постсоветский пе-

риод. Материалы сборника свидетельствуют о заинтересованности веду-

щих ученых Кавказа в консолидации на основе научных принципов и от-

каза от языка вражды в научных дискуссиях. Авторы докладов и выступ-

лений, участники дискуссий обосновали свои подходы к истории Кавказа,

но проявили понимание и желание перейти от непримиримой полемики к

научному диалогу, отказу от односторонних политизированных оценок

событий прошлого и деятелей истории, поиску на основе комплексного

исследования источников и современных методологических подходов но-

вой концепции истории региона как органической части России. Участни-

ки форума подчеркнули системообразующую роль исторического знания,

исторической памяти в формировании общероссийской идентичности.

Сборник включает принятую на форуме Хартию историков-кавказоведов.

Была также поддержана идея разработки этического кодекса кавказоведа.

Стратегическое планирование в полиэт-

ничном макрорегионе в условиях неравномерного

развития и роста напряженности: материалы Все-

российской научной конференции (Ростов-на-Дону,

3–4 октября 2013 г.) / отв. ред. акад. Г.Г. Матишов.

Ростов-на-Дону: Изд-во ЮНЦ РАН, 2013. 320 с.

Материалы сборника посвящены актуальным

проблемам развития полиэтничного макрорегиона.

Особое внимание уделяется рассмотрению историче-

ского опыта и современных геополитических рисков

управления на Юге России; выявлению причин роста

социально-политической напряженности, протестной активности и воз-

можностям антикризисного менеджмента; формированию гражданской

идентичности, состоянию традиционной культуры и этнодемографиче-

ских процессов в условиях модернизации; социально-экономическим и

миграционным рискам развития полиэтничного макрорегиона.


185

Саморегуляция и прогнозирование социаль-

ного поведения личности: Диспозиционная концеп-

ция. 2-е расширенное изд. М.: ЦСПиМ, 2013. 376 с.

Первая часть книги содержит полный текст кол-

лективной монографии «Диспозиционная концепция

саморегуляции и прогнозирования социального поведе-

ния личности» (Л.: Наука, 1979) с комментариями

В.А. Ядова, вторая часть – новые главы, написанные

автором на основе последующих коллективных иссле-

дований и других материалов, опирающихся на различ-

ные эмпирические и экспериментальные данные.

Предлагаемая работа первоначально была задумана как комплексное

социологическое и социально-психологическое исследование регулятивных

функций ценностных ориентаций личности. Ценностные ориентации пред-

ставляют компонент более сложной, иерархически организованной струк-

туры отношений личности к условиям ее существования и активности.

Диспозиции личности не хаотичны, но образуют систему. Именно эта

идея была положена в основание исследования. Изучение особенностей дис-

позиционной структуры и ее свойств, объективных и субъективных условий ее

формирования и, наконец, ее соотношений с реальным социальным поведени-

ем личности составляет основное содержание книги в теоретическом плане.

С точки зрения практических возможностей предсказания социаль-

ного поведения личности авторы ставили перед собой задачу выявить

«прогностическую ценность» информации о различных состояниях пред-

расположенности субъекта к определенному поведению в заданных усло-

виях. Последнее весьма существенно еще и потому, что данные субъек-

тивных оценок широко используются для получения информации о ре-

альном поведении людей в обозримом будущем. Между тем до сих пор

неясно, насколько основательны такие прогнозы, не говоря уже о том, ка-

кова сравнительная ценность разнообразных способов получения подоб-

ной информации.

Социологическая мозаика: серьезная, забав-

ная, поэтическая. К 45-летию Института социоло-

гии РАН. М.: Альфа-М, 2013. 208 с.

В книге известных российских социологов

А.В. Дмитриева, В.Н. Иванова, Ж.Т. Тощенко – членов-

корреспондентов РАН, лауреатов премии РАН им.

М.М. Ковалевского (за выдающиеся работы в области

социологической науки) – в полной мере демонстриру-

ются новые проблемы:


186

– социальной жизни (где отчетливо и наглядно проявило себя про-

тиворечие между традиционным течением жизни и новыми тенденциями,

которые стремительно врывались в жизнь общества и человека. В этих

условиях не мог не сложиться такой феномен, как парадоксальное воспри-

ятие и отношение к происходящим в государстве и обществе процессам.

Парадоксальный человек стал не исключением, а широко распространен-

ной, а нередко и господствующей формой сознания и поведения людей);

– нюансы межличностных отношений (созрел и мощно заявил о се-

бе кентавризм, проявивший себя в таких явлениях и процессах, как со-

вмещение несовместимого, сочетание несочетаемого. Это не прежние ми-

фологические сказания и образы. Это реально существующие феномены,

которые получили значительное распространение в кардинально меняю-

щейся общественной жизни. Начали множиться и расти в своем объеме

уникальные явления – прокурор или милиционер (полицейский) и одно-

временно организатор банды насильников и убийц, информационные кил-

леры, воры-генералы, врачи, наживающиеся на горе и болезнях пациен-

тов, и т.д. и т.п.);

– лирический взгляд на окружающее, что открывает читателям

много нового и необычного (в общественную жизнь ворвались мистиче-

ские, фантомные личности – от мага и целителя Кашпировского и Чумака

с «заряженной водой» до свалившегося «беса» в виде Березовского, «фо-

кусника» Мавроди, мутанта – вроде бывшего секретаря и члена Политбю-

ро ЦК КПСС А.Н. Яковлева, прорицательницы Джуны и еще массы по-

добных персонажей).

Распространение имитации в виде появления «мыльных пузырей»,

в виде изменения часовых поясов и отмены зимнего времени, колоссаль-

ной коррупции под маской заботы о деле. Появились и реализовались та-

кие процессы, как приватизация, обогатившие небольшую группу людей,

стоящих у власти или прислонившихся к ней, или залоговые аукционы,

приведшие к разграблению государственной собственности и формирова-

нию семибанкирщины.

Такая ситуация породила явления, которые оказали исключитель-

нейшее воздействие на общественную жизнь России, – явления парадок-

сальности, кентавризма, фантомности и манкуртизма.

Авторы посвятили книгу юбилею Института социологии РАН, и

уместно напомнить, что ими сделано немало для становления и развития

отечественной социологии и Института социологии.


187

АВТОРСКИЙ КОЛЛЕКТИВ

Барков Федор Александрович – кандидат социологических наук,

старший преподаватель кафедры социологии, политологии и права ИППК

ЮФУ, заведующий сектором методологии эмпирических социологиче-

ских и маркетинговых исследований ЮРФИС РАН.

Бранский Владимир Павлович – доктор философских наук, про-

фессор кафедры философии науки Санкт-Петербургского государственно-

го университета.

Волков Юрий Григорьевич – доктор философских наук, профессор,

заслуженный деятель науки РФ, директор ИППК ЮФУ, заведующий ка-

федрой социологии, политологии и права ИППК ЮФУ.

Герасимов Георгий Иванович – доктор философских наук, профес-

сор кафедры социологии, политологии и права ИППК ЮФУ.

Имгрунт Иван Иванович – кандидат биологических наук, соиска-

тель ЮФУ.

Комиссаров Сергей Николаевич – доктор философских наук, про-

фессор, руководитель центра по связям с общественностью и средствами

массовой информации Института социологии РАН.

Курбатов Владимир Иванович – доктор философских наук, про-

фессор кафедры гуманитарных дисциплин филиала Московского государ-

ственного университета технологий и управления им. К.Г. Разумовского в

г. Ростове-на-Дону.

Магамадов Супьян Султанович – кандидат исторических наук,

профессор, заведующий кафедрой истории мировой культуры и музееве-

дения Чеченского государственного университета, директор Института

гуманитарных исследований Академии наук Чеченской Республики.

Матяш Тамара Петровна – доктор философских наук, профессор

кафедры философии религии и религиоведения ЮФУ.

Овечко Елена Андреевна – аспирантка ИППК ЮФУ.

Оганян Карина Каджиковна – кандидат социологических наук,

доцент кафедры социологии Санкт-Петербургского государственного

экономического университета.

Оганян Каджик Мартиросович – доктор философских наук, про-

фессор, заведующий кафедрой социологии Санкт-Петербургского госу-

дарственного экономического университета.

Понеделков Александр Васильевич – доктор политических наук,

профессор, заслуженный деятель науки РФ, заместитель директора Юж-

но-Российского института Российской академии народного хозяйства и

государственной службы при Президенте Российской Федерации.

Посухова Оксана Юрьевна – кандидат социологических наук, до-

цент кафедры теоретической и прикладной регионалистики ИППК ЮФУ.


188

Скорик Александр Павлович – доктор философских наук, доктор

исторических наук, заведующий кафедрой теории государства и права и

отечественной истории, директор НИИ истории казачества и развития ка-

зачьих регионов Южно-Российского государственного политехнического

университета (НПИ) имени М.И. Платова.

Сериков Антон Владимирович – кандидат социологических наук,

доцент, заведующий отделением «Регионоведение» ИППК ЮФУ, заве-

дующий сектором социологии конфликта ЮРФИС РАН.

Силантьева Маргарита Вениаминовна – доктор философских

наук, профессор кафедры философии Московского государственного ин-

ститута международных отношений (университета) Министерства ино-

странных дел РФ.

Старостин Александр Михайлович – доктор политических наук,

профессор, заместитель директора Южно-Российского института Россий-

ской академии народного хозяйства и государственной службы при Пре-

зиденте Российской Федерации.

Хунагов Рашид Думаличевич – доктор социологических наук,

профессор, ректор Адыгейского государственного университета.

Черноус Виктор Владимирович – кандидат политических наук,

профессор кафедры теоретической и прикладной регионалистики ИППК

ЮФУ, заместитель директора по науке ИППК ЮФУ, заведующий

cектором политологии и политической социологии ЮРФИС РАН.

Швец Лариса Георгиевна – доктор политических наук, профессор

кафедры государственного и муниципального управления Южно-

Российского института Российской академии народного хозяйства и госу-

дарственной службы при Президенте Российской Федерации.


189

THE COLLECTIVE OF AUTHORS

Barkov Feodor A. – Candidate of Sociological Sciences, Senior Lecture

of Social, Political and Law Sciences Department of Institute of Professional

Development in the Area of Social Sciences of Southern Federal University,

Head of Sector of Methodology of Empirical Sociological and Marketing

Researches of South Russian Branch of Institute of sociology of Russian

Academy of Sciences.

Branskij Vladimir P. – Doctor of Philosophical Sciences, Professor of

Department of Philosophy of Science of Sankt-Petersburg State University.

Volkov Jury G. – Doctor of Philosophical Sciences, Professor, Honored

Worker of Science of Russian Federation, Director and Head of Social, Political

and Law Sciences Department of Institute of Professional Development in the

Area of Social Sciences of Southern Federal University.

Gerasimov Georgiy I. – Doctor of Philosophical Sciences, Professor of

Social, Political and Law Sciences Department of Institute of Professional

Development in the Area of Social Sciences of Southern Federal University.

Imgrunt Ivan I. – Candidate of Biological Sciences, Researcher of

Southern Federal University.

Komissarov Sergei N. – Doctor of Philosophical Sciences, Professor,

Head of Center of Public Relations and Media Institute of Sociology of Russian


Kurbatov Vladimir I. – Doctor of Philosophical Sciences, Professor of

Humanities Science Department of Branch of Razumovsky Moscow State

University of Technology and Management in Rostov-on-Don.

Magamadov Supyan S. – Candidate of Historical Sciences, Professor,

Head of Department of World`s Culture History and Museology of Chechen

State University, Director of Institute for Human Studies of the Academy of

Science of the Chechen Republic.

Matyash Tamara P. – Doctor of Philosophical Sciences, Professor of

Department of Philosophy of Religion and Religious of Southern Federal

University.

Ovechko Elena A. – Post-graduate Student of Institute of Professional

Development in the Area of Social Sciences of Southern Federal University.

Oganyan Karina K. – Сandidate of Sociological Sciences, Associate

Professor of Department of Sociology of Sankt-Petersburg State Economic

University.

Oganyan Kadzhik M. – Doctor of Philosophical Sciences, Professor,

Head of Department of Sociology of Sankt-Petersburg State Economic

University.

Ponedelkov Alexander V. – Doctor of Political Sciences, Professor,

Honored Worker of Science of Russian Federation, Deputy Director of the


190

South-Russian Institute of the Russian Presidential Academy of National

Economy and Public Administration.

Posuhova Okana Y. – Candidate of Social Sociological Sciences,

Associate Professor of Department of Theoretical and Applied Regionalistik of

Institute of Professional Development in the Area of Social Sciences of

Southern Federal University.

Skoryk Alexander P. – Doctor of Philosophy Sciences, Doctor of

Historical Sciences, Рrofessor, Head of Departament of Theory of State and

Law and National History, Director of Institute of History of Cossacks and

Cossack Regions of Platov South-Russian State Polytechnical University (NPI).

Serikov Anton V. – Candidate of Sociological Sciences, Associate

Professor, Managing of branch of Regionalistik of Institute of Professional

Development in the Area of Social Sciences of Southern Federal University,

Head of Sector of Sociology of Conflict of South Russian Branch of Institute of

sociology of Russian Academy of Sciences.

Silantieva Margarita V. – Doctor of Philosophical Sciences, Professor

of Department of Philosophy of Moscow State Institute of International

Relations (University) of the Ministry of Foreign Affairs.

Starostin Alexander M. – Doctor of Political Sciences, Professor,

Deputy Director of the South-Russian Institute of the Russian Presidential

Academy of National Economy and Public Administration.

Hunagov Rashid D. – Doctor of Sociological Sciences, Professor,

Rector of Adyghe State University.

Chernous Victor V. – Candidate of Political Sciences, Professor of

Department of Theoretical and Applied Regionalistik and Deputy Director of

Institute of Professional Development in the Area of Social Sciences of

Southern Federal University, Head of Sector of Political Science and Political

Sociology of South Russian Branch of Institute of sociology of Russian


Shvets Larissa G. – Doctor of Political Sciences, Professor of

Department of State and Municipal Management of South-Russian Institute of

the Russian Presidential Academy of National Economy and Public

Administration.


191

ПРАВИЛА ДЛЯ АВТОРОВ

1. Содержание рукописи должно соответствовать тематике журнала. К публикации

принимаются работы, ранее нигде не опубликованные. Представляя в редакцию руко-

пись своей статьи, автор берет на себя обязательство не публиковать ее ни полностью, ни

частично в ином издании без согласия на это редакции.

2. Текст статьи должны быть набран в формате Word 1997–2003, шрифт Times New

Roman, размер шрифта – 14, межстрочный интервал – 1,5, абзацный отступ – 1,25, поля

сверху, снизу, слева, справа – 2 см, нумерация страниц сплошная, начиная с первой. Зна-

ки принудительного переноса, а также дополнительные пробелы в тексте статьи не до-

пускаются.

3. Графики, диаграммы, схемы и рисунки представляются в формате Word 1997–

2003 на отдельной странице. Таблицы в тексте должны нумероваться и иметь заголовки,

размещенные над полем таблицы.

4. Объем авторского материала 8–15 страниц, для аспирантов – 5–8 страниц с уче-

том авторских данных, аннотации, ключевых слов, примечаний, таблиц, схем, рисунков,

графиков, диаграмм и списка используемых источников.

5. В каждой статье должны быть указаны код УДК, а также должны быть приведе-

ны следующие данные на русском и английском языках:

– фамилия, имя, отчество автора (полностью);

– ученая степень, ученое звание;

– место работы, учебы (если таковое имеется), должность (указать полностью);

– название статьи;

– краткая аннотация (10–15 строк) об актуальности и новизне темы и главных со-

держательных аспектах;

– ключевые слова и словосочетания по содержанию статьи (7–12 слов или слово-

сочетаний). Каждое ключевое слово или словосочетание отделяется от другого запятой;

– список литературы, содержащий не более 15 наименований (список литературы

должен быть переведен на английский язык либо переводом, либо транслитерацией).

В статье должна быть приведена контактная информация автора (e-mail, почтовый

адрес, телефон). Вместе со статьей должна быть представлена фотография автора в

электронном формате JPG.

6. Ссылки на используемые источники приводятся после цитаты в квадратных

скобках с указанием порядкового номера источника цитирования и страницы. Например

[1, с. 27]. Пристатейный библиографический список помещается после текста статьи,

нумеруется (начиная с первого номера), предваряется заголовком «Литература» и

оформляется в порядке упоминания или цитирования в тексте статьи (не в алфавит-

ном порядке) в соответствие с действующим ГОСТ. Под одним номером допускается

указывать только один источник. При ссылке на интернет-ресурсы указывается элек-

тронный адрес первичного источника информации и приводится дата обращения в круг-

лых скобках, например, (дата обращения: 17.01.2012).

7. Предоставляемый в редакцию материал подписывается автором в формате «Со-

гласен на публикацию статьи в свободном электронном доступе». Далее автором ставит-

ся дата и подпись.

8. Авторы опубликованных статей несут ответственность за точность и достовер-

ность приведенных в статье фактов, цитат, имен собственных, статистических и социоло-

гических данных, географических названий и прочих сведений, а также за содержание

материалов, не подлежащих открытой публикации.

9. Материалы, представленные авторами в редакцию журнала, публикуются после

положительного отзыва рецензентов. Оригинал рецензии хранится в редакции три года


192

после выхода журнала. Копия рецензии может направляться по адресу автора по его за-

просу.

10. Порядок и очередность публикации статьи определяется в зависимости от объ-

ема публикуемых материалов в каждом конкретном выпуске.

11. Редакция оставляет за собой право не публиковать статью. В случае отклонения

статьи аргументированный отказ направляется автору в письменной форме. Авторы

имеют право на доработку статьи или замену ее на другую. Материалы, переданные в

редакцию, не возвращаются.

12. Для публикации статей аспирантов и соискателей необходима рецензия науч-

ного руководителя, заверенная его подписью и печатью организации.

13. Статьи аспирантов публикуются бесплатно. Статус аспиранта должен быть

подтвержден справкой об учебе в аспирантуре, заверенной подписью руководителя и

печатью организации. Статьей аспиранта считается статья, в которой аспирант выступает

в качестве единственного автора.

14. Материалы предоставляются в редакцию по электронной почте, либо автор от-

правляется один экземпляр принтерной распечатки статьи и дискету с идентичным тек-

стом в адрес редакции.

344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160. Редакция журнала «Гуманитарии Юга

России». Тел. (863) 264-34-66. E-mail: [email protected].

Пример оформления статьи

УДК

Иванов Иван Иванович

Аспирант института по переподготовке и повышению квалификации преподавате-

лей гуманитарных и социальных наук Южного федерального университета

Внедрение управленческой инновации: роль лидера и мотивация персонала

Аннотация:

В работе анализируется «внедрение управленческой инновации». Даны оценки текущему

уровню образования с позиции внутренней востребованности и мирового уровня. Разра-

ботаны методы снижения уровня сопротивления организационным изменениям.

Ключевые слова:

управленческая инновация, проблемы внедрения инноваций, организационные измене-

ния, методы преодоления сопротивления изменению, образование, трудовые ресурсы.

Ivanov Ivan Ivanovitch

Institute of Professional Development in the Area of Social Sciences of Southern Federal

University

Introducing of Administrative Innovations: Functions of a Leader and Motivation of the

Staff.

Summary:

The concept analysis of «administrative innovations» is given. Current educational level

appraisal is given from the position of internal demand and on the world level. Methods of

decreasing the level of organizational changes resistance are developed.

Key-words:

administrative innovations, problems of introducing innovations, organizational changes, meth-

ods of change overcoming resistance, education, human resources.

Почтовый адрес: г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160.

Е-mail: [email protected]. Тел. (863) 264-34-66.



193

Литература

1. Маршак А.Л. Социология культурно-духовной сферы. М.: Изд-во гуманитарной

литературы, 2007. 424 с.

2. Баталов Э.Л. Новый мировой порядок: к методологии анализа // Полис. 2003.

№ 5. С. 25–38.

3. Широпаев А. Россия и модернизация [электронный ресурс]. URL:

http://nazdem.info/texts/78 (дата обращения: 11.01.2011).

4. Сологуб В.А. Политические и управленческие процессы: проблема соответствия:

автореф. дис. … канд. социол. наук. Ростов н/Д, 1997. 32 с.

5. Burke P.J. The Self: Measurement Requirements from an Interactionist Perspective //

Social Psychology Quarterly. 1980. № 43.

6. Указ Президента Российской Федерации «О Комиссии при Президенте Россий-

ской Федерации по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб инте-

ресам России» от 15.05.2009 г. № 549 // Российская газета. 2009. 20 мая.

7. Скорынин С.Л. К проблеме маргинальности и культуры в современной России //

Социологический диагноз культуры российского общества второй половины XIX – нача-

ла XXI вв.: материалы Всероссийской научной конференции / под ред. В.В. Козловского.

СПб.: Интерсоцис, 2008. 224 с.

Literature

1. Marshak A.L. Sociology of cultural and spiritual spheres. Moscow: Publishing

humanities, 2007. 424 р.

2. Batalov E.L. New World Order: a methodology for analyzing // Polis. 2003. № 5.

P. 25–38.

3. Shiropaev A. Russia and modernization [electronic resource]. URL: http://nazdem.info/

texts/78 (date of access: 11.01.2011).

4. Sologub V.A. Political and administrative processes: the problem of compliance: author.

dis. ... сand. sociol. sciences. Rostov-on-Don, 1997. 32 p.

5. Burke P.J. The Self: Measurement Requirements From an Interactionist Perspective //

Social Psychology Quarterly. 1980. № 43.

6. Presidential Decree «On the Presidential Commission of the Russian Federation to

counter attempts to falsify history to the detriment of Russia's interests» from May 15, 2009 N

549 // Rossiyskaya Gazeta. 2009. May 20.

7. Skorynin S.L. On the problem of marginality and culture in modern Russia //

Sociological diagnosis culture of the Russian society of the second half of XIX – beginning of

XXI century: All-Russian Scientific Conference / ed. V.V. Kozlowski. St. Petersburg:

Intersotsis 2008. 224 р.

Редакция имеет право отклонить публикацию статьи, если автор не соблюдает пра-

вила оформления рукописей!

http://nazdem.info/texts/78


194

УКАЗАТЕЛЬ МАТЕРИАЛОВ,

опубликованных в журнале

«ГУМАНИТАРИЙ ЮГА РОССИИ» В 2013 г.

К ЧИТАТЕЛЯМ

Волков Ю.Г. Обращение главного редактора 1, 2, 3, 4

СОВРЕМЕННОЕ РОССИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО

Баранов П.П.

Пути и перспективы модернизации конституци-

онного законодательства России.

2

Волков Ю.Г.,

Барков Ф.А.,

Посухова О.Ю.,

Сериков А.В.,

Черноус В.В.

Социальное самочувствие и социальное неравен-

ство в Ростовской области.

4

Горшков М.К. Гражданское общество и гражданское сознание в

современной России.

1

Гринберг Р.С. Основные проблемы современного турбулентно-

го мира.

2

Добаев И.П.,

Анисимова Н.А.

Причины и основные направления политизации и

радикализации ислама в Российской Федерации.

3

Имгрунт И.И.

Потенциал и практики политических элит в соци-

альном пространстве российского общества

4

Кумыков А.М. Проблема социальной амнезии в предметном

пространстве социально-философской рефлек-

сии.

1

Курбатов В.И.. Символическое виртуальное сетевое мышление:

новая эпоха или эпоха новостей

1

Погосян Л.А. Влияние процессов социализации, адаптации и

идентификации на формирование политической

культуры молодежи.

3

Понеделков А.В.,

Старостин А.М.,

Швец Л.Г.

Современная элитология: когнитивный дискурс.

4

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛЬНО-

ГУМАНИТАРНОГО ПОЗНАНИЯ

Лубский А.В. Интеллектуальная ситуация в российской исто-

рической науке на рубеже веков.

1

Тощенко Ж.Т. Новые тенденции в развитии российской социо-

логии.

1

4


195

Хунагов Р.Д. Социальные изменения и постмодерн: к вопросу

о переосмыслении области этнологических ис-

следований.

ФИЛОСОФИЯ И ОБЩЕСТВО

Авдулов Н.С. Приглашение к гуманизму (философское эссе). 2

Воденко К.В. Социокультурная легитимация научного знания в

религиозно-философской мысли ренессанса и

реформации.

3

Воронцов Д.В.

Репрезентации фемининности в творчестве А.П.

Чехова: гендерные проблемы чеховской души.

2

Зарубин А.Г. Проблема времени в философской концепции

В.И. Вернадского.

3

Курбатов В.И.

Виртуальная коммуникация, виртуальное сетевое

мышление и виртуальный язык.

4

Матяш Т.П.

Вербальный нигилизм в современном обществе. 4

Мирская Л.А.

Постмодерн: дискурс избыточной чувственности. 2

КУЛЬТУРА И ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

Билалов М.И. Гносеологический анализ исламской культуры

Юга России

1

Бранский В.П.,

Оганян К.М.,

Оганян К.К.

Глобализация и общечеловеческая ценность. 4

Васьков М.А. Значение западных и восточных управленческих

инвариантов для трансформации управленческой

культуры российской деловой среды

2

Дятлов А.В. Фирменная культура 3

Комисаров С.Н. Социокультурные факторы идентификации. 4

Лубский А.В.

Лубский Р.А.

Этатизм и патернализм как культурные маркеры

цивилизационной идентичности в России.

3

Миронов В.В. Трансформация культуры в пространстве гло-

бальной коммуникации

1

ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ: ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ

Аствацатурова М.А.,

Чекменев Д.С.

Политико-управленческий и организационно-

управленческий сегмент образовательного дис-

курса: (мотивационно-ценностные установки в

локальном контексте).

1

Бондарь Н.С.

Юридическое образование как конституционная

ценность: сочетание публичных и личностных

начал.

3


196

Герасимов Г.И. Гуманитарность и гуманитаризация образования. 1

Герасимов Г.И.

Познавательно-развивающая парадигма: иннова-

ционное измерение трансформации образования.

4

Дугин А. Г. Евразийский образовательный канон как средст-

во преодоления кризиса в сфере образования.

2

Карамурзов Б.С. Миссия университета и проблемы формирования

российской социально-культурной идентичности.

2

Ключарев Г.А.

Непрерывное образование: в контексте глобали-

зации и поисков идентичностей.

3

Пусько В.С. Научно-технический потенциал государства:

проблемы формирования и развития.

1

Скорик А. П.

Платовская казачья страничка в процессе поиска

модели научно-образовательного исторического

портала.

4

Тхагапсоев Х.Г. К стратегиям развития образования в современ-

ной России.

1

СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ЭТНИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

НА ЮГЕ РОССИИ

Акаев В.Х. О необходимости разработки новой концепции

национальной политики.

1

Бадмаев Н.В.

Калмыцкий этнос в транскультурном простран-

стве Юга России.

1




Патриотическая идентичность молодежи Ростов-

ской области: самооценка патриотичности, объе-

диняющие символы и образы.

2

Волков Ю.Г.,

Черноус В.В.,



Барбашин М.Ю.,

Гвинтовкин А.Н.,

Садко Д.О.

Ростовская область: двадцать лет реформ глазами

жителей.

1

Озеров А.А.

Социально-культурное и этнополитическое раз-

вития Юга России: технологии проектирования.

2

Тетуев А.И.

Карачаево-Балкарская диаспора в странах Цен-

тральной Азии: демографические и миграцион-

ные процессы.

2

Цогоева Ф.Б. «Религия как фактор влияния на процессы адап-

тации, интеграции (дезинтеграции) граждан-

переселенцев в условиях модернизирующегося

общества».

1


197

ИСТОРИЯ ЕВРАЗИЙСКОГО РЕГИОНА

Магомадов С.С. Узловые проблемы истории народов Северного Кавказа 20–30-х г. XX в.: достижения и спорные вопросы.

4

СЛОВО ОБ УЧЕНОМ

Акаев В.Х.

Ахмед Ибрагимович Османов – личность нравст-венная и интеллектуальная.

2


Философские искания Мустафы Исаевича Билла-лова (к 65-летию со дня рождения).

2

НА ПУТИ К ДОКТОРСКОЙ ДИССЕРТАЦИИ

Жапуев З.А.

Реинституционализация социальной памяти как фактор консолидации и восстановления социаль-ного иммунитета российского общества в усло-виях модернизации.

1

Кривопусков В.В.

Доверие в российском обществе в постсоветский период: динамическая характеристика.

1

Страдзе А.Э.

Парадоксальность социальной активности в рос-сийском обществе.

1

РЕЦЕНЗИИ

Билалов М.И.

Келигов М.Ю. «HOMO SAPIENS: Преходящий феномен»

2

Верещагина А.В.,

Дюжиков С.А.,

Лубский А.В.,

Попов А.В.

Новые идеи в социологии: монография / отв. ред. Ж.Т. Тощенко.

2

Дмитриев А.В. Волков Ю.Г. «Креативность: творчество против имитации». Монография.

1

Енин М.Н. «Двадцать лет реформ в России глазами жителей Ростовской области». Коллективная монография.

1

Силантьева М.В. Воденко К.В. Религия и наука в европейской культуре: динамика соотношения когнитивных практик.

4

Юсупова Г.И.

Барбашин М.Ю. «Институты и этногенез: инсти-туциональное воспроизводство этнической иден-тичности в локальных сообществах».

3

ВУЗЫ И НАУЧНЫЕ ЦЕНТРЫ ЮГА РОССИИ

Атаев А.В.

Об информационно-аналитическом центре РИСИ в городе Ростове-на-Дону.

1


198

Дударев С.Л.

Кавказоведческая научно-педагогическая Школа

профессора В.Б. Виноградова.

3

Старостин А.М.,

Понеделков А.В.,

Пустовалова Н.Н.

Институт научной школы в современной полити-

ческой науке и образовании (на примере ростов-

ской научной школы региональной политической

элитологии).

2

Юсупова Г.И.

Региональный центр этнополитических исследо-

ваний ДНЦ РАН: становление и научно-

исследовательская деятельность.

2

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ

Агеева Е.А. Об итогах III Международной научно-практи-

ческой конференции «Кавказ: история и совре-

менность».

3

Верещагина А.В. Диссертационный совет Д. 212.208.01 в 2012 го-

ду: научные инновации и практика применения.

3

Волков Ю.Г. Креативный класс: логика социального становле-

ния.

3

Герасимов Г.И. Цивилизация знания и образования: вызовы

XXI века: материалы круглого стола.

4

Горшков М.К.

Роль государства в сохранении и развитии на-

циональной и гражданской идентичности и укре-

плении доверия в контексте глобальных процес-

сов.

3

Дегтярев А.К.

Социокультурная травма в формировании рос-

сийской идентичности.

3

Касьянов В.В. Взаимовлияние культур в условиях глобализа-

ции.

2

Кравченко С.А. Становление сложного социума: за гуманистиче-

ский поворот.

3

Курбатов В.И.,

Крупеникова Л.Ш.

Евразийский диалог: концептуальный анализ. 3

Лубский А.В. Геоидеологическая парадигма и геоидеологиче-

ские ракурсы евразийских исследований.

2

Немчина В.И. Национально-культурные коллективные иден-

тичности в глобализирующемся мире.

3

Овечко Е.А. О некоторых итогах Международной научно-

практической конференции «Доверие в процессе

конструирования геополитической и националь-

ной идентичностей в контексте создания и разви-

тия евразийского союза».

4

Чернобровкина Н.И.,

Овсянникова А.А.

Трансграничная регионализация в евразийском

регионе.

2

КНИГИ, ПРИСЛАННЫЕ В РЕДАКЦИЮ 1, 2, 3, 4