Под сенью Тихвинской иконы

Светлой памяти моей матушки Александры Гарклавс,

сохранительницы иконы Тихвинской,п о с в я щ а ю

МОСКВАПравославный Свято-Тихоновский

гуманитарный университет 2014

© С. Гарклавс и наследники, 2014© Л. Корзунова, подготовка текста, подбор

иллюстраций, 2014© Православный Свято-Тихоновский

гуманитарный университет, оформление, 2014.

Гарклавс Сергий, прот.Г 20 Под сенью Тихвинской иконы. – М. : Православный Свя то-

Ти хонов ский гуманитарный университет, 2014. – 320 с., илл. ISBN 978-5-7429-0442-7Книга «Под сенью Тихвинской иконы» написана прот. Сергием Гарк-лавсом – человеком, который вместе с епископом Рижским Иоанном (Гарклавсом) осуществил благородную миссию по спасению великой православной святыни – Тихвинской иконы Божией Матери – в труд-ные годы войны и испытаний, выпавших на нашу Родину. История 60-летних странствий иконы, закончившихся в 2004-м году возвраще-нием в Россию, в Тихвинский монастырь, представлена на широком фоне жизни русской эмиграции.

УДК 26 ББК 86.372

ISBN 978-5-7429-0442-7

УДК 26ББК 86.372 Г 20

Рекомендовано к публикации Издательским советом Русской Православной Церкви

ИС Р14-409-0895

3

Тихвинская икона Божией Матери, написанная, по преданию, евангелистом Лукой на доске от стола,

за которым трапезничало Святое семейство

4

Чудотворная Тихвинская икона Божией Матери в ризе, изготовленной в 1718 году

5

О Всепетая Мати, рождшая всех святых Святейшее Слово,

буди нам покров и защищение в жизни сей

от врагов видимых и невидимых, от бед и скорбей,

сохрани от искушений и грехопадений,

и в будущей жизни, на суде Сына Твоего и Бога нашего,

буди Заступница и Ходатаица,

избавляющи нас от вечнаго осуждения, да спасеннии Тобою,

с лики ангельскими вопием Богу:

Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа!

(Из Акафиста Божией Матери ради ее Тихвинской иконы)

6

Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский ВЛАДИМИР

7

Дорогие читатели! Братья и сестры!

Книга, которую вы держите в руках, написана клириком Православной Церкви в америке протоиереем сергием гарклавсом – человеком, кото-рый вместе с епископом рижским иоанном (гарклавсом) осу ще ствил бла городную миссию по спасению великой православной свя ты ни – тихвинской иконы Божией Матери – в трудные годы войны и испытаний, выпавших на нашу родину. Непосредственным участ ником возвращения чтимого образа из америки в россию в 2004 году довелось стать и мне, – вот почему мне особенно отрадно благословить издание этой книги. я хорошо помню тот восторг и те слезы радости, которые я не смог сдер-жать, увидев дивный образ в первый раз в доме отца сергия.

иконы исстари почитались русским человеком, сопровождая его жизнь от рождения до смерти, от крещенской купели до перехода в вечные оби-тели. тихвинский образ Богоматери относится к числу самых чтимых в россии. явленной называют эту икону, ибо по воле господа и Пресвя-той Богородицы чудесным образом, «по воздуху ангелами несомая» яви-лась она на североЗападе руси в 1383 году. Место пребывания ее среди тихвинских лесов было неслучайным, – здесь уже многие годы молился и подвизался преподобный антоний Дымский. с благоговением встре-тив здесь святой образ, православные местные жители возвели для него Успенскую церковь.

Церковь трижды горела и трижды восстанавливалась, а икона каж-дый раз оставалась невредимой. В 1507 году по указу царя Василия III для чудотворного образа построили пятиглавую каменную церковь, а в 1560 году царь иван грозный, особенно почитавший икону, повелел основать здесь Богородичный Успенский мужской монастырь, ставший вскоре местом царского богомолья. с молитвами об укреплении россий-ской державы и другими прошениями перед святым образом предстояли многие державные особы, императоры и императрицы: Петр I, елизавета и екатерина II, Павел I и весь дом романовых.

8

Множеством чудотворений прославился этот образ. списки его разо-шлись по всей Земле русской, и мало где найдется храм, в котором не было бы тихвинской иконы Пресвятой Богородицы. со всей руси палом-ники стремились в тихвинский монастырь к образу Небесной Заступни-цы в надежде получить утешение в невзгодах, исцеление от болезней. и получали их по молитвам, о чем имеются многочисленные свидетель-ства в летописи обители.

Во времена же, когда люди отступают от истины и от веры, творят зло и неправду, они лишаются попираемых святынь, храмов и икон.

так случилось и с тихвинским чудотворным образом. В 1941 году он оставил свою обитель и ушел в дальнее странствие – через Псков, ригу, Польшу, чехословакию и германию в далекую америку. В течение 60 лет его оберегал и хранил протоиерей сергий гарклавс, ожидая, когда он сможет выполнить наказ спасителя иконы владыки иоанна и вернуть ее в россию. Это время настало: в 2004 году икона вернулась в свою род-ную, восстановленную после разрухи обитель. Возвращение чудотвор-ного явленного образа Пресвятой Богородицы стало большим событием не только для тихвинской обители, но и для всей русской Православной Церкви, для всего нашего дорогого земного отечества. В возвращении на русь ее расточенных святынь усматриваем мы знамение милости и благо-словения Божия, прощение за неправды наши и ошибки.

Будем же надеяться, что уже никогда не вернутся к нам времена гонений на веру и поругания наших великих святынь. и никогда более ни одна из дорогих нам православных святынь не покинет пределов Земли русской! Будем отныне крепить великую страну нашу свои-ми чистыми помыслами, добрыми делами и стойкой верой в господа и его Пречистую Матерь!

тому же, кто сохранил и вернул в целости и невредимости чудотвор-ный образ – дорогому отцу сергию гарклавсу, – низкий поклон, сердечная благодарность от всех верных чад русской Церкви и пожелания многих лет жизни! Благодарим и за книгу эту, в которой отец сергий рассказыва-ет о тех шестидесяти годах его жизни, что прошли под сенью тихвинской иконы Пресвятой Богородицы.

Пусть эта книга станет достойным подарком к 85летию славного слу-жителя Церкви и душеполезным чтением для многочисленных боголю-бивых читателей.

Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский, 2012 г.

9

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА «Благо есть славить Господа» (Пс. 91:2)

В декабре 2012 года мне исполнится 85 лет. В веч-ности Божией это – всего лишь мгновение, но по че-ловеческим меркам – зна-чительный возраст. И я со смирением благодарю Го-спода за дарованную мне долгую и благословенную жизнь. Хотя не миновали меня мирские лишения и скорби, но радости было неизмеримо больше. Как

сказал отец Александр Шмеман, «нельзя знать, что Бог есть, и не радоваться».

Сызмальства узнал я от родителей о Господе, уверовал в Него и уже в тринадцать лет прислуживал будущему епископу Рижскому Иоанну (Гарклавсу) в Свято-Николаевском храме латвийского города Вентспилса. С тех пор мое служение Пра-вославной Церкви длится уже более семи десятков лет, а в сане священника – 55 лет.

Владыка Иоанн стал моим духовным наставником, а позже – и названным отцом. Благодаря ему я познал духовное богатство Православной Церкви, узнал о силе и красоте Божествен-ной литургии, о том, какое утешение и силу она способна дать верующим. Епис-коп Рижский (позже архиепископ Чикагский и Миннеаполисский) Иоанн был прирожденным пастырем, для которого весь смысл жизни заключался в служении Богу

10

и людям. Не случайно сама Пресвятая Богородица избрала его хранителем своего чудотворного Тихвинского образа. Явленная в Риге в марте 1944 года, в сентябре эта православная Святыня ушла с ним в изгнание сначала в Западную Европу, потом – в Америку. За владыкой последовали многие латвийские свя-щенники: протоиереи Николай Виеглайс, Николай Перехваль-ский, Иоанн Бауманис, Леонид Ладинский, Георгий Бенигсен и др. Они проявили лучшие качества православного духовенства, окормляя верующих в лагерях для беженцев в Германии, а позже служили верой и правдой Православной Церкви в разных стра-нах, укрепляя и умножая приходы, возводя новые храмы.

Я тоже ушел за владыкой Иоанном и смог стать ему преданным помощником – он доверял мне носить Тихвинскую икону в наших долгих странствиях; перед ней мы служили с ним в ла-герях для беженцев в Германии и в разных приходах Аме-рики и Канады, а в конце своего земного пути он назна-чил меня ее хранителем. Под покровом чудотворного об-раза прошло 60 лет моей жизни. Благодаря ему встретил я свою дорогую и незабвенную матушку Александру, с кото-рой мы прожили в любви и согласии 55 лет. Она была мне незаменимой и мудрой помощницей, а также сохранительни-цей Тихвинской иконы. Мы вырастили пятерых детей, ставших достойными и уважаемыми людьми. У меня сейчас 12 внуков, и я верю, что они тоже будут жить по заповедям Божьим.

Год 2004-й стал для меня особенным: я вернул Святыню на вечное хранение в возрожденный Тихвинский Богородичный Успенский монастырь, в точности исполнив волю владыки Ио-анна. Конечно, я не мог избежать грусти, когда прощался у себя дома в Чикаго с Путеводительницей и Заступницей моей жизни. Но все искупила та великая радость, которую я испытал, когда увидел, как ждали и как встречали чудотворный образ в Латвии и России. В Тихвинский монастырь за эти годы на поклонение ико-

11

не пришли миллионы паломников, прося утешения и исцеления от недугов телесных и душевных. И получают – каждый по вере своей и молитве. Многие говорили мне, что Тихвинский образ Пресвятой Богородицы стал символом духовного возрождения России. И я в это верю. Приезжая в монастырь почти каждый год 9 июля на праздник чудотворной иконы, а потом посещая многие святые места, я замечаю, как возрождаются порушен-ные в безбожные годы монастыри и храмы, как с каждым годом все больше народа приходит туда на богослужения. И сердце мое переполняется благодарностью Господу.

В том, что я оказался причастным к спасению и возвращению в родную обитель великой православной Святыни, я не усматри-ваю своей заслуги, а вижу только промысел Божий – как есть он о каждом пришедшем в этот мир человеке. И когда мы следуем ему, то жизнь раскрывается перед нами во всей ее радости и пол-ноте.

Хотелось бы, чтобы эта книга, посвященная светлой памяти моей матушки Александры и рассказывающая о 60-летних стран-ствиях Тихвинской иконы, оставила в душе прочитавших ее до-брый след.

Сердечно благодарю всех, кто помог мне в написании и из-дании моих воспоминаний, особенно Татьяну Питерс, Людми-лу Корзунову и своих детей – протоиерея Александра, Георгия, Марию, Ольгу и Павла. А также низко кланяюсь всем, написав-шим обо мне добрые слова в этой книге.

Милость Божия и Покров Пресвятой Богородицы да хранят вас всех!

12

СТРАНСТВИЯЕв р о п а

13

Свято-Николаевский храм в Виндаве (30-е годы ХХ века). Здесь начинал свое служение будущий протоиерей Автокефальной Православной Церкви в Америке Сергий Гарклавс.

ЛАТВИЯ, Виндава (Вентспилс)1939–1943 годы

14

Вентспилсский православный храм в честь Святителя Николая. Начало ХХ века

Латвия Виндава (Вентспилс) СТРАНСТВИЯ Е в р о п а

15

* * *

Впервые Тихвинскую икону Божьей Матери я увидел 4 марта 1944 года, когда она была принесена в рижский Христорож- дественский собор. Помню ту великую духовную радость священства и прихожан, с которой встретили они святой образ, и слова владыки Иоанна (Гарклавса), епископа Рижского, про-изнесенные им тогда:

– И откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне?Разве мог я тогда подумать, что эта встреча предопределит всю

мою дальнейшую жизнь, что без малого шестьдесят лет пройдут под покровом этой чудотворной иконы?!

Было мне тогда шестнадцать лет. Я жил в Риге, в доме еписко-па Иоанна, исполнял обязанности его секретаря и иподиакона, а также учился в Рижской русской гимназии. Моя встреча с вла-дыкой состоялась в 1941 году в Виндаве (так жители называли свой город, хотя официально с 1917 года он именовался Вентс-пилсом. – Здесь и далее прим. ред.).

Сюда, в этот латвийский приморский город, мои родители пе-ребрались из Воронежской губернии. Отец Георгий Семенович и мать Евдокия Семеновна Кожевниковы были потомственными крестьянами, оба родом из одной деревни Димитриевки. Люди глубоко и искренне верующие, они не смогли принять власти большевиков, которая рушила храмы, уничтожала духовенство и лишала крестьян их земли-кормилицы. Потому и покинули родные края.

До революции, когда Латвия входила в состав Российского государства, Виндава была значимым портом. Сюда из Сибири шли на экспорт зерно, масло, лес. Здесь были построены элевато-ры, говорят, тогда самые большие в мире. После получения Лат-вией независимости в 1918 году порт затих, элеваторы закрыли. Основным остался рыбный промысел. Чего-чего, а уж рыбы тог-да хватало – от трески и салаки до угря и лосося.


16

Мать покупала у рыбаков большущую треску всего за пять-десят сантимов. Она вела домашнее хозяйство, а отец работал столяром. У него были золотые руки: все мог сработать – от та-буретки до избы. Еще в России он построил три дома, дачу, а в Виндаве научился делать отличную мебель. Прежде чем присту-пить к работе, отец всегда испрашивал благословения у Господа. Делал все с душой, на совесть – иначе не умел.

Как-то он сработал очень красивое трюмо, которое купила одна учительница. Когда я пошел в школу, то оказалось, что по-пал в ее класс. После уроков перед всеми учениками она сказала, что я могу гордиться своим отцом – он замечательный мастер. Конечно, мне было приятно такое слышать. Когда дома расска-зал об этом родителям, они тоже порадовались: мать – за отца, а отец тому, что его труд так высоко оценили.

Вообще он гордился своей профессией. Если отца спрашива-ли, чем он занимается, то он отвечал, что тем же, чем Христос, который, живя в Назарете, помогал Иосифу Обручнику в плот-ницких делах. Большим тружеником был отец и настоящим хри-стианином: с любовью относился к матери, к нам, детям, и никог-да и никому в помощи не отказывал.

А мы с младшей сестрой Александрой жили как все ребятиш-ки – ходили в школу, по мере сил помогали матери и все свобод-ное время проводили на улице, играя со своими сверстниками. В Виндаве тогда мирно уживались люди разных национально-стей, в обиходе были латышский и русский языки.

Сначала мы жили в маленькой квартирке, но позже получи-ли четырехкомнатную – на улице Уденс, в доме номер восемь. Ее освободила семья, которая репатриировалась в Германию в 1939 году, когда Гитлер призвал немцев возвращаться на свою этническую родину. Моими лучшими друзьями стали два еврей-ских мальчика – Миша и Яша. У Миши был старший брат, страст-ный голубятник. Вместе с ними и я приобщился гонять голубей.


17

Тайком забирались мы на высоченные элеваторы (там висела грозная надпись «Вход воспрещен», но разве это могло остано-вить мальчишек) и оттуда запускали голубей в небо. Часами мо-гли наблюдать, как кружат в небесной синеве стаи сизокрылых птиц. Беззаботное было время! Но вскоре оно закончилось.

В июне 1940 года в Латвию вошли советские войска, в августе республику присоединили к Советскому Союзу. Новая власть начала действовать как после революции в России: аресты, расстрелы, депортации, гонения на веру (в описании историче-ских событий и судеб латвийского и американского духовен-ства использованы материалы книги латвийского историка А. Гаврилина «Под покровом Тихвинской иконы. Архипастыр-ский путь Иоанна (Гарклавса)». – Прим. ред.).

В планах атеистической советской власти было полное уничтожение латвийского духовенства: в 1941 году предпола-галось всех священнослужителей депортировать в сибирские лагеря. Не успели – 22 июня 1941 года началась Великая Оте-чественная война.

Накануне поздно вечером мы встречали на вокзале отца. Он вернулся из Воронежа, куда ездил проведать своих родите-лей: тогда сообщение между Латвией и Россией было свободным. Дома мы допоздна засиделись за столом, слушая рассказы отца о родственниках, как вдруг под утро раздался страшный грохот, затряслась земля.

Мы жили метрах в пятистах от порта. Выбежали на улицу и увидели, что немецкие самолеты бомбят военные и гражданские суда, стоявшие на причале, а за городом, в районе аэродрома, небо было объято пламенем – это горели взорванные самолеты и цистерны с горючим. Люди были в панике, никто ничего не знал, но поняли, что это началась война.

О том, что войне быть, в народе начали говорить после Мюнхенского соглашения в сентябре 1938 года, по которому


18

Чехословакию заставили передать свою Судетскую область Германии. Франция и Англия подписали это соглашение и тем самым развязали Гитлеру руки. Через год, 1 сентября 1939 года, нацистская Германия вторглась на территорию Польши. Эта дата считается началом Второй мировой войны. К маю 1941 года почти все страны Западной Европы были оккупированы фашистской Германией, союзниками которой выступали Италия и Румыния.

Было ясно, что следующим объектом захватчиков будет Советский Союз. В подписанный 23 августа 1939 года совет-ско-германский пакт о ненападении люди не верили, говорили, что это всего лишь бумага и война неизбежна, дело только во времени. Тем не менее всех она застала врасплох.

Никто уже не ложился спать, народ пытался получить хоть какую-то информацию. Только в 10 утра по радио объявили, что Германия вероломно напала на Советский Союз, но скоро фашистские войска будут разбиты. А пока вводится военное по-ложение и все должны подчиняться распоряжениям командова-ния. Но распоряжений никаких не поступало.

Под вечер я пошел к русским ребятам из семьи советского офицера, с которыми успел подружиться. Раз отец военный, то должен знать, что происходит. Там мне сказали, что им только дан приказ собраться и быть готовыми к эвакуации. Когда я сно-ва пришел к ним утром 23 июня, квартира была пуста и все вещи брошены. Очевидно, людям было уже не до них.

Я рассказал об этом отцу. И тот решил, что нам тоже надо уходить. Раз война с Россией, то для немцев мы, русские, будем врагами. Взяли каждый по небольшому чемоданчику и пошли на вокзал в надежде сесть на поезд в Ригу. Но тот уже отходил, заполненный только военными, никого из гражданских не взя-ли. Мы решили, что пойдем пешком до следующей станции, может, там сядем на поезд. День был очень жаркий. По дороге


19

мы оставили свои чемоданчики и так, с пустыми руками, шли пешком от станции к станции в многотысячной толпе беженцев до Риги – а это почти двести километров. Ночевали где придет-ся. Когда добрались до рижского вокзала, то увидели, как ушел в Россию последний поезд.

В городе стреляли, на улицах лежали убитые. Мы зашли в бли-жайший дом, попросились на ночлег. Еврейская семья пустила нас в подвал. Мы были так измучены, что замертво уснули на хо-лодном цементном полу.

Проснулись утром от резкого грохота, словно от раскатов грома. Это по улице мчались немецкие мотоциклисты в касках и с автоматами. Потом появились военные с зенитками, а через час-другой маршем под музыку пошли колонны солдат. Их встре-чали приветственными возгласами, кое-кто – цветами. А мы да еврейская семья выглядели потерянными и безрадостными.

Нам нужно было решать, что же делать дальше. Мы могли остаться в Риге и занять освободившуюся квартиру в доме, где переночевали, или поехать всей семьей в село на заработки – в разгар лета там были нужны рабочие руки. Но одна милая жен-щина, узнав, что мы из Виндавы и у нас там своя квартира, посо-ветовала вернуться домой. Отец решил, что для семьи так дейст-вительно будет лучше, и мы отправились на вокзал.

Поезда с центральной станции уже не ходили – железнодо-рожный мост был взорван. Через Даугаву перебирались в обход по понтонному мосту. На станции Торнякалнс до позднего вече-ра ждали поезд на Виндаву. Едва влезли в переполненный вагон, всю ночь ехали стоя.

В Виндаве было так тихо и спокойно, что можно было подумать, будто война нам только снилась. Пришли домой и уви-дели, что дверь квартиры запломбирована сургучом. Отец пошел в городскую управу, там убедились, что жилье зарегистрировано на его имя, и послали человека, который снял пломбу. Конечно,


20

в квартире за эти дни успели «похозяйничать», но мебель, кухон- ная утварь и постельное белье остались нетронутыми.

Уже на следующий день отец пошел устраиваться на работу. Ему предложили вставлять выбитые окна сначала в строениях на аэродроме, потом в казармах на другой стороне реки Венты, где еще недавно располагались советские воинские части. Я при-строился к отцу в помощники.

Печальное зрелище открылось нам в этих казармах. Видно, что солдаты в спешке их покидали. На полу валялись разбросан-ные вещи, фотографии дорогих для воинов людей – жен, детей, подруг. Много было теплой одежды, ватников, сапог, ботинок.

Но немцы решили, что все это негодное, вшивое. И, чтобы са-мим не касаться их, пригнали сюда группу еврейских женщин, которые складывали вещи в кучи, поливали бензином и сжигали.

Среди этих несчастных я увидел свою учительницу немецко-го языка. Нам удалось тайком от охраны немного поговорить. Я спросил о своих друзьях Мише и Яше. Она ответила, что они в другой группе. Попросил передать им от меня привет, сказал, что надеюсь их увидеть. Она только грустно улыбнулась.

А вскоре я узнал, что учительница, мои друзья, подружки моей сестры и еще многие тысячи людей, «виноватых» в том, что родились евреями, были расстреляны в лесу за аэродромом. Могилы себе они рыли сами...

Я каждый день молюсь за этих невинно убиенных и прошу Господа, чтобы никому и никогда больше не пришлось пережить столько горя, сколько принесла с собой та война.

Но не только мрачным запомнился мне 1941 год. Были в нем и светлые события, которые стали решающими в моей жиз-ни. Главные из них – это мое знакомство с владыкой Иоанном (Гарклавсом), тогда еще священником, и начало моего служения.

Надо сказать, что немецкая власть, в отличие от советской, верующих не притесняла. Более того, Церкви были возвраще-


21

ны национализированные земли и строения. В храмах стали регулярно проходить богослужения. Вряд ли это делалось из гуманных соображений – скорее для того, чтобы расположить к себе местное население. Как бы то ни было, но люди снова вспомнили о Боге.

Мы жили неподалеку от Свято-Николаевского храма, где слу-жил отец Иоанн. Родители постоянно ходили на все церковные службы и всегда брали меня с собой. Однажды, когда мы с ро-дителями подходили к кресту, отец Иоанн сказал, что хотел бы поговорить с ними.

После службы он подошел к нам, поприветствовал и спросил у родителей, не соблаговолят ли они, чтобы их сын стал ему по-мощником и начал прислуживать в храме. Родители ответили, что будут только рады, но нужно спросить у самого Сережи. Я тоже ответил, что готов и с радостью, да только не знаю как. Отец Иоанн сказал, чтобы я пришел на следующую службу в храм пораньше, и меня обучат тому, что надо делать.

Неделю я с нетерпением ожидал этого события. Отец Иоанн тогда один обслуживал семь храмов в разных приходах. За год советской власти Латвийская Православная Церковь понесла заметный урон – каждого восьмого священнослужителя сослали в сталинские лагеря, через годы вернулись единицы. Остальные погибли там как мученики.

Отец Иоанн Гарклавс тоже был в списках подлежащих арес-ту, но Бог его хранил. Священника предупредили об опасности, и в ночь, когда людей хватали, заталкивали в теплушки и вывози-ли в Сибирь, он ушел из дому на дальний хутор и таким образом избежал ареста и депортации.

Когда наступило назначенное воскресенье, я с трепетным чувством вошел впервые в святая святых – в алтарь. Отец Иоанн представил меня своему пономарю и попросил того выбрать мне стихарь (длинную одежду с широкими рукавами), а также


22

показать, что мне нужно делать во время службы. Пономарь поучил, как подавать кадило, как носить свечу, и сказал, чтобы я по ходу службы смотрел на него и делал то же самое.

Я много раз видел, как совершаются богослужения, но это было со стороны. А тут самому пришлось участвовать. Конечно, волновался я сильно, особенно из-за стихаря – мне, тринадцати-летнему парнишке, он был явно не по росту, и я опасался, что запутаюсь и упаду. Но все прошло благополучно. После службы отец Иоанн похвалил меня, сказал, что я замечательно все испол-нил, и пригласил приходить, когда он приедет в следующий раз.

Так началось мое служение в церкви. С каждым разом я чувствовал себя все свободнее и увереннее. Вскоре отец Иоанн обучил меня церковнославянскому языку, и я начал читать псал-мы. Пономарь в Свято-Николаевском храме был старенький, часто болел, и я стал его замещать. Родители за меня радовались, прихожане очень хорошо принимали.

Церковным старостой у нас был Александр Александрович Димитриев, человек очень верующий, интеллигентный, внешне похожий на писателя Чехова. Он сам, три его дочери и сын обла-дали хорошими голосами и постоянно пели в церковном хоре. Видя, какие я делаю успехи в служении, Александр Александро-вич мне однажды сказал:

– Запомни мои слова, Сережа. Закончится война, Россия освободится, и будешь ты для нее добрым священником.

И я действительно стал священником, но только для Америки. Правда, и для России послужил – спасли и сохранили мы с влады-кой Иоанном чудотворную Тихвинскую икону, Заступницу зем-ли Русской, и смог я вернуть ее в родную обитель – Тихвинский монастырь. Но это все впереди.

Что касается предсказаний, я потом еще не единожды был свидетелем того, как они сбываются. Видимо, дает Господь иным людям дар предвидения, позволяет прозреть будущее...


23

В тот суровый 41 год никто не брался предсказать, чем и когда закончится война. Немецкие войска успешно наступали, совет-ские – отходили с большими потерями все дальше на восток. Нам оставалось только молиться и просить Господа, чтобы Россия победила.

Мы, можно сказать, находились в тылу, только и здесь война давала о себе знать: ввели карточную систему, действовал комен-дантский час. Лагеря, оборудованные вблизи Виндавы, были пе-реполнены советскими военнопленными. Содержались они там в нечеловеческих условиях. Прихожане хотели хоть немного по-мочь этим измученным и голодным людям, но немцы не разреша-ли. Считали, что враг – он и в плену враг.

Однако отцу Иоанну удалось убедить германские власти в том, что военнопленные нуждаются в духовном окормлении. Общение с новой властью ему облегчало прекрасное знание немецкого языка. А когда разрешение на богослужение в лагере было получено, отец Иоанн попросил дочерей церковного ста-росты – Марию, Маргариту и Инну – иcпечь побольше просфор.

Эти три сестры, как евангельские жены-мироносицы, с ве-ликим почтением относились к отцу Иоанну. Они всегда пели в хоре Свято-Николаевской церкви, а также довольно часто следо-вали за ним на богослужения в те храмы, где своего хора не было. Сестры постарались от души и напекли пять больших корзин просфор.

Немцы не разрешали проносить продукты в лагеря, но отец Иоанн объяснил, что это – просфоры, без которых по православ-ному обряду нельзя проводить причастие. Тогда нас пропустили на охраняемую территорию.

До сих пор не могу вспоминать без волнения это богослу-жение. Тысячи две мужчин, совсем молодых и в годах, стояли на плацу, иные на коленях, и со слезами на глазах внимали сло-вам отца Иоанна. Священник говорил, что вера укрепляет дух


24

человека и помогает ему пережить самые тяжкие испытания. Что Господь и Матерь Божия готовы всех простить и принять, нужно только очиститься и открыть им свое сердце. А помога-ет этому покаяние и исповедь. И предложил совершить общее покаяние, ибо народу было очень много и выслушать каждого в отдельности времени не хватило бы.

Но некоторые все же подходили к отцу Иоанну лично. Мы раздали всем просфоры (а были они размером с хорошую булоч-ку), и надо было видеть, с каким чувством пленные ели их, словно был это не хлеб, а манна небесная, несущая им надежду и веру. Больше богослужений в лагерях нам не довелось совершать – немцы закрыли туда доступ даже священникам.

А мое служение продолжалось. Отец Иоанн постоянно при-глашал меня на службы в храмы, где у него не было псаломщиков. Я охотно сопровождал его в такие поездки. Время позволяло – этот учебный год я пропустил, потому что русскую школу, в которой я учился, закрыли.

Расстояния приходилось преодолевать немалые: между Вин-давой и Тукумсом, например, свыше ста километров. До Дунда-ги поближе – шестьдесят километров. С транспортом тогда было туго: время-то военное. Добирались где на попутных подводах, где пешком. Но время в дороге не проходило для меня даром. Отец Иоанн рассказывал мне о Боге, о смысле жизни, бывало, что и о себе.

Родился он в 1898 году, неподалеку от городка Лимбажи, который находится в девяноста километрах севернее Риги. Его родители, латышские крестьяне Екаб и Анна Гарклавсы, были прихожанами православной Александро-Невской церкви. Здесь они венчались, здесь крестили обоих своих сыновей – Яниса (мирское имя отца Иоанна) и Петериса.

Отец внезапно скончался, когда старшему, Янису, исполни-лось четыре года, младшему – несколько месяцев. Матери при-


25

шлось одной растить двоих детей. Анна Гарклавс батрачила у богатых хозяев и безропотно соглашалась на все условия, но с одной просьбой: воскресенье у нее должно быть свободным, чтобы она с детьми могла посещать церковь.

После богослужения дома мать рассказывала детям о Боге, читала Библию, учила молитвам и церковному пению. Всю свою жизнь Иоанн Гарклавс был благодарен матери за то, что она привила ему любовь к Господу и укрепила в вере.

Материнского жалованья им троим едва хватало на пропи-тание, и Янис вместо школы с семи лет пошел в пастухи. Четыре года пас он коров у хозяев, пока подросший брат не заменил его. И Янис смог наконец пойти учиться в православную церковно-приходскую школу в Лимбажи.

Годы учебы там он вспоминал как самое счастливое время своего детства. Каждый день мальчик проходил до школы и обратно по шесть километров, но это были такие пустяки по сравнению с возможностью получать знания!

Учился Янис хорошо, однако ему пришлось прервать обучение за полгода до окончания четвертого класса: матери трудно было одевать-кормить двоих детей и платить, хоть и совсем небольшие деньги, за школу. Она определила сына учеником в мастерскую по пошиву мужской одежды. Здесь паренька обучали портняж-ному ремеслу, кормили и даже платили маленькое жалованье.

Когда в августе 1914 года началась Первая мировая война, Янис Гарклавс решил, что должен «принести себя в жертву наро-ду и Отчизне». Однако шестнадцатилетнего паренька на войну не взяли. Но когда для защиты Риги от наступавших германских войск начали формировать латышские стрелковые батальоны, в августе 1916 года Янис вступил добровольцем в 8-й Вал-миерский стрелковый полк. Полк этот участвовал в тяжелых Рождественских боях под Ригой, понес большие потери и в со-ставе других латышских формирований был вытеснен в Россию.


26

Там Янис Гарклавс пережил революцию, Гражданскую войну, голод и разруху. Но об этом он не любил ни вспоминать, ни рас-сказывать. Только благодарил Господа, что не раз спасал его от гибели и что смог он в 1921 году вернуться домой, в Латвию, здо-ровым и невредимым.

Его желание стать православным священником только окреп-ло, хотя в ту пору в независимой Латвии начались притеснения и даже гонения на Православную Церковь. Русских верую-щих стали считать пятой колонной, а православных латышей – предателями государства.

У Церкви были отняты земли, десятки храмов (часть из них передали другим конфессиям), здания Рижской Духовной семи-нарии и Духовного училища. На привокзальной площади в Риге снесли красивейшую часовню Святого Александра Невского. Горячие головы призывали с трибуны сейма разрушить даже кафедральный Христорождественский собор, чтобы этот «реликт царской власти не стоял в центре столицы».

Трудно переоценить тот вклад, что внес в спасение Латвий-ской Православной Церкви архиепископ Рижский и всея Латвии Иоанн (Поммер). Он возглавил ЛПЦ в июле 1921 года по при-глашению Синода. Владыка Иоанн был ярким проповедником, человеком крепким духовно и физически. Он сумел объединить православных Латвии и заставил государственную машину счи-таться с их правами.

Жизнь в православных общинах постепенно входила в спо-койное русло. В лимбажском храме Александра Невского, по-страдавшем во время войны, прихожане на свои средства сделали ремонт, вернули из России эвакуированные колокола. Начались регулярные богослужения.

Янис Гарклавс принимал самое активное участие в приход-ской жизни. Имея прекрасный голос, пел в церковном хоре, иг-рал на фисгармонии, при необходимости исполнял обязанности


27

регента, участвовал в ремонтных работах. Вскоре его избрали помощником старосты, а потом и псаломщиком. Жалованье ему выделили мизерное – пятьдесят латов в месяц, хватало только на еду. А на книги Янис зарабатывал шитьем и вязанием крючком – такое у него было необычное для мужчины увлечение.

Но особенно молодого псаломщика радовало, что он наконец-то получил свое жилье: ему выделили небольшой домик, где до этого жил сторож. Янис сразу забрал к себе мать и брата, кото-рые все еще скитались по чужим углам.

Янис Гарклавс отлично справлялся с обязанностями псалом-щика, а также занимался всем церковным делопроизводством: вел метрические книги, записи повенчанных браком, расходные ведомости и другие документы. Заполнял он бумаги каллиграфи-ческим почерком, без единой ошибки как на родном латышском, так и на русском языке. И это человек с незаконченным началь-ным образованием!

В 1930 году в Лимбажский приход был назначен молодой свя-щенник Иоанн Бауманис. Он подружился со своим псаломщи-ком, увидел в нем человека духовного, глубоко верующего, жи-вущего только церковными делами, и понял, что тот может стать прекрасным священником.

По совету и рекомендации о. Иоанна Бауманиса тридцатидвух-летний Янис Гарклавс подал документы в Рижскую Духовную се-минарию – архиепископу Иоанну (Поммеру) удалось добиться возобновления ее работы в 1926 году. Поскольку у лимбажского псаломщика не было среднего (гимназического) образования, он должен был сдавать комплексный вступительный экзамен, на котором проверялись знания катехизиса, Библии, истории Церкви, церковнославянского, латышского и русского языков, а также навыки письменной речи. Этот сложнейший экзамен Янис Гарклавс с честью выдержал и был принят в семинарию. В сентябре 1936 года после успешного окончания духовного


28

заведения он был рукоположен в диаконы в рижском Христо- рождественском соборе, а через неделю – в священники Дун-дагской церкви.

Иоанн Гарклавс выбрал путь целибатного священства, по-скольку считал, что он сам, его мысли и дела должны принадле-жать только Богу и пастве. Случай в истории Латвийской Право-славной Церкви довольно редкий – священники этой конфессии, в отличие от католической, обычно обзаводятся семьями. После рукоположения о. Иоанн Гарклавс уже никогда больше не наде-вал мирской одежды и всегда ходил только в рясе.

В Дундагском храме Св. Константина и Елены долгое вре-мя не было своего настоятеля, поэтому прихожане с радостью встретили назначенного сюда отца Иоанна. У ворот церкви они соорудили арку, украсили ее цветами и травами. Растроганный священник произнес душевную речь, которая понравилась всем собравшимся. Между настоятелем и прихожанами сразу устано-вились теплые отношения.

Отец Иоанн был доступен верующим в любое время суток, всегда выслушивал каждого, кто приходил к нему за советом, ни-когда не отказывал в помощи. К тому же он не чурался тяжелой физической работы, был дружелюбен, обладал хорошим чувст-вом юмора. За эти качества нового священника вскоре стали ува-жать не только прихожане, но и все местные жители.

Для проживания о. Иоанну выделили небольшой домик при храме, и он сразу перевез к себе свою любимую маму. Анна Гар-клавс вела хозяйство, чтобы поддержать семейный бюджет, вы-ращивала и продавала клубнику. Дундагский и перешедшие чуть позже в ведение отца Иоанна Кульциемский и Колкасрагский приходы были настолько бедны, что не могли обеспечить свя-щеннику достойного существования. Но отец Иоанн довольст-вовался малым и никогда ничего для себя не просил.

Особо тяжелые времена для латвийских священников


29

наступили с установлением советской власти. Их травили в газетах, называли саботажниками, паразитами, крепостника-ми в рясах. Молодежь срывала богослужения, оскверняла храмы. По рассказу отца Иоанна, «в результате физкультурных упраж-нений комсомольцев» были выбиты все окна в валдемарпилс-ском православном храме. Жаловаться властям не имело смыс- ла – Советы поддерживали такие выходки и обвиняли священ-ников в том, что они сами провоцируют население.

Духовенству запретили брать плату за исполнение треб и при-нимать даже добровольные пожертвования от прихожан. В то же время церкви и церковные земли облагались большими на-логами, за неуплату которых храмы закрывали и там устраивали клубы или склады.

Чтобы спасти свои приходы, отец Иоанн с октября 1940 года начал работать счетоводом при железнодорожной конторе в Вентспилсе (устроиться туда ему помогла одна из прихожанок). Зарплаты едва хватало на оплату налогов за три храма. Прихожа-не тайком поддерживали продуктами своего пастыря и его мать, чтобы те не голодали.

Тем не менее, как отмечал позже отец Иоанн, «гонения на Церковь сделали приходы в духовном отношении даже сильнее и еще больше сплотили народ вокруг храма и священника». Окреп- ли в духе и сами православные пастыри: они не испугались, не отвернулись от веры, а продолжали служить и достойно нести свой крест.

В мае 1941 года священнику Георгию Тайлову нужно было уехать в Латгалию, и он попросил о. Иоанна Гарклавса времен-но окормлять его приходы в Угале и Вентспилсе. Так к трем при-ходам отца Иоанна добавились еще два, и он стал приезжать из Дундаги на службы в вентспилсский Свято-Николаевский храм.

Возможно, моя встреча с ним произошла именно в этом хра-ме не случайно – ведь Святитель Николай является покровите-


30

лем всех путешествующих. А нам с отцом Иоанном предстоял совместный путь длиною в сорок лет через многие города, стра-ны и даже через океан...

Пока же мы мерили версты по латвийским дорогам, перехо-дя от храма к храму, где верующие неизменно, в любую погоду, ждали своего пастыря. Его слова и молитвы очищали души лю-дей, вселяли в них надежду и успокоение. А нас эти маленькие путешествия словно готовили к большим странствиям.

Так прошел почти год. В сентябре 1942 года я пошел учить-ся в латышскую школу – иного выбора не было. Не могу сказать, что ко мне отнеслись там дружелюбно. Я был единственным рус-ским мальчиком, и мне всячески давали понять, что я здесь чужак. Особенно преуспевал в этом мой одноклассник Янис, который не давал мне прохода, не упуская случая пнуть или ударить.

Я был воспитан на христианских заповедях и только терпеливо ждал, когда же он прекратит меня задирать. Но Янис не останав-ливался, очевидно, считая меня слабаком. Я рассказал родителям, как несладко мне приходится в школе. Мать посоветовала обра-титься к учительнице, а отец сказал, что надо дать сдачи: наглые признают только силу. Когда Янис в очередной раз вознамерил-ся меня ударить, я предупредил, что дам отпор. Он не поверил и полез на меня с кулаками. В ответ я ударил его и разбил ему нос. В это время в класс вошла учительница, увидела на лице Яниса кровь и спросила, в чем дело. Тот ответил, что это я ударил его. Учительница начала меня отчитывать, но тут за меня вступились девочки: они сказали, что Янис все время цеплялся к Сергею и драку начал первым. Учительница спросила, почему я не жаловался, драчуна наказали бы, вплоть до исключения из школы. Я промолчал, не стал объяснять, что по нашему маль-чишескому кодексу чести жалобщиков презирают. После этого случая Янис ко мне больше не цеплялся. Более того, мы с ним подружились, и он даже приглашал меня рыбачить на речку


31

Абаву. Янис знал там хорошие места, и мы возвращались оттуда с богатым уловом. Так я убедился, что выражение «добро долж-но быть с кулаками» справедливо: и таким способом, оказывает-ся, иногда можно обратить недруга в друга.

Психологически мне стало в классе полегче. Но все равно не оставляло желание продолжить дальнейшую учебу в русской школе. Такая была только в Риге, а это значило, что мне предсто-яло покинуть родительский дом. Отец с матерью согласились, что я уже достаточно взрослый (мне было пятнадцать с полови-ной лет), чтобы начать самостоятельную жизнь. После оконча-ния весной 1943 года шестого класса я написал владыке Иоанну, что хочу учиться в русской школе, и попросил помочь найти для меня жилье в Риге.

Священник Иоанн Гарклавс стал владыкой Иоанном (Гарклавсом), епископом Рижским, в феврале 1943 года. Отны-не его фамилия, как у всех монашествующих священнослужи- телей, стала писаться в скобках. Это знак того, что они отказы- ваются от своей личной мирской жизни и всецело посвящают себя служению Богу и пастве.

Не знаю, есть ли еще в истории латвийского православия при-меры столь стремительного возвышения рядового священника до епископского сана. Но все вершилось по промыслу Божьему...

В мае 1942 года митрополит Виленский и Литовский Сергий (Воскресенский), возглавлявший тогда Балтийский экзархат Московского Патриархата и Псковскую Православную Миссию, стал искать кандидата в епископы Риги. Экзарх считал, что лат-вийский архиерей должен быть латышом, помимо родного язы-ка свободно владеть русским и немецким языками, а также быть деятельным, энергичным человеком. Вдобавок ко всему требова-лось, чтобы он был монашествующим священником.

Три предложенные кандидатуры были почтенного возраста, что не устраивало митрополита Сергия. Тогда его секретарь


32

протоиерей Николай Виеглайс сказал, что знает целибатного священника в расцвете лет (о. Иоанну Гарклавсу было сорок четыре года), неподкупно честного и всецело преданного вере.Экзарх решил лично познакомиться с настоятелем дундагского храма Св. Константина и Елены, который в ту пору окормлял семь курземских приходов, а также исполнял обязанности бла-гочинного Елгавского округа. Отца Иоанна вызвали в Ригу, к митрополиту. Священник был встревожен – неужели он в чем-то провинился?

А незадолго до этого ему приснился необычный сон, такой яв-ственный, что отец Иоанн запомнил его до мельчайших деталей. Позже рассказ владыки Иоанна об этом сне дословно записала моя супруга, матушка Александра:

– Я увидел, что иду по одной из улиц Петрограда (где, кстати, никогда не был) и встречаю своего друга, соученика по Духовной семинарии. Тот предлагает мне пойти в Зимний дворец, чтобы осмотреть спальню наследника-цесаревича, в которой особен-но красочно расписан потолок. Я удивился, разве это возможно? Но друг заверил, что нас пустят.

Мы вошли в вестибюль Зимнего дворца и направились по ко-ридору к лестнице. Справа мы увидели комнату, где за письмен-ным столом сидел государь император Николай II в солдатской форме. Друг пошел дальше, а я решил испросить у царя разреше-ние:

– Ваше императорское величество, можно ли мне осмотреть комнату цесаревича?

Государь ответил, что можно. Я прошел дальше и попал в ком-нату, где ожидали священника, чтобы крестить ребенка. Не оста-навливаясь там, продолжил путь по коридору и опять увидел им-ператора, стоявшего у совершенно гладкой стены. Заметив меня, он нажал какую-то кнопку, в стене открылась дверь. Наверх шла лестница, по которой поднялось трое людей. Государь спросил,


33

который мой номер, я ответил: четвертый. Тогда он указал мне путь наверх, и я начал подниматься.

Тут я пробудился и ясно увидел в ногах моей кровати стоя-щего императора. Потом видение исчезло. Когда отец Иоанн поведал сновидение сестре своей матери, та сказала, что сон знаменательный и ему будет какое-то повышение.

Узнав от митрополита Сергия, с какой целью его вызвали, о. Иоанн Гарклавс ответил, что он всего лишь провинциальный священник, только недавно окончивший Духовную семинарию. И его вполне устраивает служение в курземских приходах, где у него установились добрые отношения с паствой. А на епископ-скую кафедру имеются служители, куда более достойные.

После длительной беседы, из которой экзарх многое про-яснил о делах, способностях и личных качествах курземского священника, митрополит Сергий сказал, что у него уже есть три кандидата, но именно его, о. Иоанна Гарклавса, он хочет видеть епископом Рижским.

В тот момент отец Иоанн вдруг вспомнил свой, как оказалось, вещий сон, когда император Николай разрешил ему, четвертому по счету, подниматься вверх. И ответил, что как солдат подчиня-ется приказу командира и готов служить там, где угодно Господу и иерарху.

В начале августа 1942 года о. Иоанн Гарклавс передал все дела по Елгавскому благочинию и отбыл в Виленский Свято-Духов монастырь. Так завершился его шестилетний срок служения в Курземе. За это время он и его паства прошли через разные политические системы и тоталитарные режимы, через гонения на религию и Церковь, через начало войны, через многие беды и страдания. Эти суровые годы испытаний закалили священни-ка, научили отметать лишнее, суетное и все подчинять только единой цели – служению Богу и людям. В сентябре того же года отец Иоанн был зачислен простым иноком в состав братии


34

Свято-Духова монастыря в Вильнюсе. Он был бесконечно счаст-лив: наконец-то можно было целиком посвятить себя молитве и любимейшему занятию – учению.

Отец Иоанн всю жизнь занимался самообразованием, много читал и буквально впитывал в себя знания. А здесь, в монастыре, под руководством самых опытных преподавателей Богословских курсов он проходил подготовку к возведению в сан епископа, а также обучался дисциплинам, связанным с административным управлением Церковью. Все предметы он освоил на «отлично».

В начале января 1943 года инок Иоанн был возведен в сан архимандрита, а через два месяца, в последний день февраля хиротонисан в епископа Рижского. В связи с этим протоиерей Иоанн Янсонс писал, что «Латвия получила своего родного епископа, настоящего сына своего народа».

Сразу после хиротонии епископ Иоанн погрузился в дела по управлению Латвийской епархией, а их накопилось великое множество. Стремительное возвышение по иерархической лестнице нисколько не повлияло на личные качества молодого епископа: он по-прежнему оставался сердечным, отзывчивым и глубоко порядочным человеком.

Я так подробно пишу о владыке Иоанне (Гарклавсе), потому что знаю его, как никто другой. И глубоко сожалею, что имя и деяния этого достойнейшего сына земли латвийской мало кому известны. А ведь он немало потрудился во славу трех Православ-ных Церквей – Латвийской, Русской и Американской.

Уже за один его духовный подвиг – спасение Тихвинской иконы Божией Матери – владыке Иоанну могут быть благодар-ны все православные христиане.

В Латвии имя Иоанна (Гарклавса), епископа Рижского, позднее также архиепископа Чикагского и Миннеаполисского, вспомнили в 2004 году в связи с возвращением в Россию этой великой Святыни.


35

В 2009 году латвийский историк Александр Гаврилин написал о владыке замечательную книгу – «Под покровом Тихвинской иконы. Архипастырский путь Иоанна (Гарклавса)». Напечата-на она в издательстве Тихвинского монастыря. Если эта книга встретится вам, рекомендую почитать. Все, кому близка исто-рия православия и Латвийской Православной Церкви, а также просто история, найдут здесь много интереснейшего и досто-верного материала.

Однако вернемся в лето 1943 года. Конечно, я чувствовал неловкость, что обременяю владыку Иоанна личной прось-бой помочь мне найти жилье в Риге. Но уж очень хотелось мне учиться в столице, а иных знакомых там у меня не было. Памятуя его доброе отношение ко мне, я надеялся, что владыка не отка-жет в помощи.

Действительно, вскоре мои родители получили письмо, в котором епископ писал, что приветствует мое желание учиться в Риге и что они смело могут отпускать меня – вопрос с жильем для меня он решил.

Меня в это время дома не было – на все лето нанялся в пасту-хи. Я хорошо помнил рассказы отца Иоанна, как он с малых лет трудился пастушком. Мой добрый наставник считал, что каждо-му городскому мальчику надо потрудиться на земле. Это богатый опыт и крепкая закалка на всю жизнь. Вот я и решил испробо-вать, что такое крестьянский труд. К тому же хотелось помочь родителям и заработать денег на учебу в Риге.

Мне повезло с хозяевами – они были добрыми и щедрыми. Их дом находился в Кулдигской волости, в очень красивом месте. Вокруг поля, луга, лес, речка. Мне дали светлую комнату с окнами в сад. Спал я на матрасе и подушках, набитых души-стым сеном и застеленных хрустящим льняным бельем. С утра просыпался от пения птиц и запаха цветов. Рай, да и толь-ко. Но работать нужно было от зари до зари. И сами хозяева


36

так трудились. Ели все вместе за одним столом обычную крестьянскую пищу. Я до сих пор помню вкус того хлеба, молока, картошки и скабпутры (это национальное латышское блюдо из перловки с простоквашей, которое хорошо утоляло жажду и голод).

За три месяца работы на селе я получил богатейший жизнен-ный опыт. Я узнал, сколь много усилий надо приложить к тому, чтобы на столе лежал каравай хлеба и стоял кувшин с молоком. Я видел божественную красоту пробуждающейся земли, ког-да лучи солнца отражаются в бесчисленных капельках росы и те играют на траве всеми цветами радуги, словно малень-кие бриллианты. А какие покой и благодать наполняли душу, когда я смотрел, как мирно пасутся на лугу коровы и овечки! Для полной идиллии не хватало только пастушьей свирели.

Зато при мне всегда была Библия. Ее подарил мне отец Иоанн, и я читал эту Святую Книгу каждую свободную минуту, как наставлял меня мой учитель.

– Помни, Сережа, – говорил отец Иоанн, – Библия – это особенная, Божественная Книга. Ее нельзя читать как роман или другую литературу, а только с молитвой, благоговением. Каждый раз следует просить Господа, чтобы вразумил и наста-вил, дал возможность познать правду и истину, заключенные в ней. Только такое отношение к Библии открывает человеку мудрость ее.

Удивительное открытие сделал я для себя, читая эту Книгу. Оказывается, все Богом избранные люди, такие, как Авраам, Иоанн, Исаак, а также царь Давид были пастухами.

И Спаситель наш, Иисус Христос, говорил о пастушестве:– Я пастырь добрый, и овцы знают меня. Наверное, и мое пастушество не было случайным: я получал

опыт к своему священству и пастырству. Я часто вспоминал, что моя хозяйка называла каждую из своих коров по имени.


37

Меня удивляло, зачем это нужно. Став священником, я понял, что мне, пастырю, тем более надлежит знать имена всех своих прихожан. С первого знакомства запоминал, как зовут каждо-го, и воочию убеждался, что люди это ценят.

Я хорошо потрудился тем летом – не только пас стадо, но по-могал доить коров, заготавливать сено, убирать рожь, пшеницу. Трудился я до последнего дня августа – хозяин попросил меня помочь еще и с уборкой картофеля. Я не смог ему отказать, хотя очень хотелось хоть пару дней отдохнуть дома перед отъездом в Ригу на учебу.

Зато потом услышал от хозяина много добрых слов. Он по-хвалил меня, сказал, что такого работящего пастуха у него еще не было, дал мне много больше обещанного и отвез домой с целым возом добра: мукой, картошкой, окороком, медом, яблоками. Целое богатство по тому времени, когда все продук-ты были по карточкам. Конечно, я очень порадовал родителей, а сам впервые почувствовал себя добытчиком и кормильцем – тем, кем и надлежит быть мужчине в семье.

Вечером того же дня мать с отцом проводили меня на поезд в Ригу. Я ехал навстречу другой, новой жизни...


38


39

Рижский собор Рождества Христова. Сюда Тихвинская икона была принесена впервые в марте 1944 года

ЛАТВИЯ, Рига Cентябрь 1943 года –

сентябрь 1944 года

40

Рижский Свято-Троице-Сергиев женский монастырь.Отсюда в сентябре 1944 года ушла в изгнание чудотворная Тихвинская икона Божией Матери

Латвия РигаСТРАНСТВИЯ Е в р о п а

41

* * *

Ранним утром 1 сентября 1943 года я сошел с поезда в Риге и пешком отправился на улицу Бисмарка (ныне Меркеля), где жил тогда владыка Иоанн. В одной руке я нес пакет с одеялом и своими нехитрыми пожитками, в другой – тяжелый чемодан с продуктами. Я был рад, что могу поделиться с владыкой зарабо-танными мною деревенскими дарами.

Дверь мне открыла милая женщина. Это была Варвара Кравче-нок, экономка владыки, которая каждый день убирала квартиру и готовила обеды. Она приветливо поздоровалась со мной и сообщила, что владыки дома нет – он на службе в Христорож-дественском соборе и ждет меня там. Но если я устал с дороги, то могу отдохнуть в квартире до его прихода.

Я был изрядно измучен и очень хотел спать. Но желание по-скорее увидеть владыку Иоанна и поблагодарить Господа за то, что сбылась моя мечта учиться в Риге, оказалось сильнее. Я пошел в собор, который находился всего в двух кварталах от дома владыки и оказался таким красивым и величественным, каких я еще не видел. В соборе было полно народу. Я пробрался поближе к алтарю и встал возле колонны, чтобы опереться на нее в случае, если вдруг нечаянно задремлю.

Епископ Иоанн служил с душою, прекрасно пел хор, но я с трудом отстоял час до конца службы, пока смог подойти к вла-дыке. Он сказал, что рад меня видеть, попросил подождать, пока он переоденется, и мы сможем вместе поехать к нему домой. У собора владыку ждал водитель с легковым автомобилем. Для меня это было очень кстати, потому что ноги мои уже подкаши-вались от усталости.

В четырехкомнатной квартире, которую занимал епископ Рижский, жили также его мать и пятнадцатилетняя племянница Анна Гарклава, дочь его безвременно усопшего брата Петериса. Она училась в Рижском коммерческом училище.


42

Владыка завел меня в свой кабинет и сказал, что если я не воз-ражаю, то могу поселиться у него в этой комнате. Какие у меня могли быть возражения?! Да я был просто счастлив, что буду жить в незнакомом городе не у чужих людей, а рядом с близким человеком, которого почитал как отца.

В тот же день владыка позвонил в Рижскую русскую гимна- зию, которая находилась рядом со Свято-Троице-Сергиевым женским монастырем, и попросил зачислить меня в седьмой класс. Учителя и ученики встретили меня так сердечно, как будто давно и хорошо меня знали. Учиться в такой дружелюбной атмо-сфере было просто в радость и удовольствие.

Преподаватели у нас были замечательные: образованные, глубоко верующие. К нам, ученикам, относились уважительно, с христианской любовью. Классный наставник Николай Василь- евич Харитонов никогда голоса не повышал. Если услышит шумок в классе, только посмотрит внимательно в ту сторону – и сразу наступает тишина. Директор Елена Адамовна Юшкевич умело управляла гимназией, а также, обладая прекрасным голо-сом, пела в монастырском хоре.

Почти все наши педагоги с приближением Красной Армии к Риге осенью 1944 года ушли в добровольное изгнание. Они хо-рошо помнили 1940 год, когда советская власть в Латвии начала свои репрессии именно с русской интеллигенции и духовенства.

Тогда еще находили какой-то повод для ареста и ссылки, а теперь уже за каждым была вина – проживание на оккупиро- ванной территории. Обвинение в этом «тяжком преступлении» позже предъявили тем, кто остался. А со многими из тех, кто по-кинул Латвию, нам с владыкой Иоанном довелось встречаться за границей – в Германии, США, Канаде.

Но до лета 1944 года жизнь шла своим чередом. Я учился, а после школьных занятий прислуживал в храмах. В кафедраль-ном Христорождественском соборе, где служили митрополит


43

Сергий (Воскресенский) и епископ Иоанн, иподиаконов хвата-ло. И владыка определил меня псаломщиком в Преображенскую церковь, что в районе Саркандаугавы.

Батюшка там был замечательный, Николай Македонский. Добрый такой, спокойный. Мягко поправлял меня, если я, читая на церковнославянском языке, делал неправильное ударение. Я, конечно, с благодарностью воспринимал его за-мечания, дома много практиковался и постепенно стал читать все псалмы без ошибок.

Несколько раз мне довелось прислуживать в кафедральном соборе самому экзарху Латвии и Эстонии Сергию (Воскресен-скому). Он носил также титул митрополита Виленского и Ли-товского. Экзарх принял управление Православными Церквами Прибалтики в апреле 1941 года.

Ситуация в Латвийской Православной Церкви в то время была очень сложной. После злодейского убийства в 1934 году архиепископа Рижского Иоанна (Поммера) ЛПЦ вновь подвер-глась притеснению со стороны Латвийского государства. Все самые важные церковные вопросы теперь следовало решать только с согласия правящей власти. В 1936 году была разорвана каноническая связь с Русской Православной Церковью и ЛПЦ перешла в юрисдикцию Константинопольского Патриархата.

Главой Церкви был назначен – избранием это было назвать трудно – митрополит Августин (Петерсонс). Он начал руко-водить ЛПЦ, стараясь учитывать интересы государственной политики. Митрополит потребовал проводить богослужения во всех православных храмах на латышском языке и решил перейти на новый календарный стиль, чтобы согласовать цер-ковный календарь с гражданским.

Духовенство в большинстве своем эти реформы не поддержа-ло. Верующие также не приняли нововведения и не стали посе-щать храмы в праздники по новому стилю. Митрополит Авгус-


44

тин не снискал авторитета ни у клириков, ни у мирян. Все это привело к тому, что «до приезда экзарха Сергия в приходской жизни была полная анархия и в храмах отсутствовала церков-ная дисциплина». Такую характеристику ЛПЦ того времени дал священник Иоанн Легкий.

В марте 1941 года митрополит Августин в московском Богоявленском соборе публично покаялся в грехе раскола и клятвенно пообещал впредь хранить верность РПЦ. Латвийская и Русская Православные Церкви вновь воссоединились. Сам митрополит, говоря светским языком, вышел «по состоянию здоровья» в отставку, передав все дела Экзаршему управлению, куда вошли Латвийская и Эстонская епархии. Управление эк-зархатом было поручено сорокачетырехлетнему митропо-литу Сергию (Воскресенскому), самому молодому иерарху Московского Патриархата. Это был архипастырь уже но-вой формации – его церковное служение после пострига в 1925 году целиком пришлось на годы атеистической советской власти.

В Риге «красного» митрополита поначалу приняли насто- роженно. Но постепенно молодой экзарх завоевал расположе-ние своей новой паствы. Он предпринял решительные меры по наведению порядка в ЛПЦ. Митрополит Сергий потребо-вал от священнослужителей неукоснительного соблюдения церковной дисциплины. Хорошо зная законодательство (он несколько лет проучился на юридическом факультете МГУ), экзарх смело отстаивал интересы Латвийской Церкви в раз-личных органах советской власти.

К тому же митрополит Сергий был блестящим проповедни-ком. Он никогда не писал свои проповеди, но мог долго, легко и вдохновенно говорить о самом важном на тот момент. Чего стоила иерарху такая легкость, можно было понять, когда он после проповеди мокрым входил в алтарь: столько энергии


45

вкладывал экзарх в каждое свое слово. Послушать митрополи-та Сергия приходили не только православные верующие – во время его проповедей кафедральный собор был переполнен.

С началом войны экзарх не эвакуировался в Москву, а на свой страх и риск остался в Риге. Духовенство и миряне оце-нили этот поступок как верность митрополита своей пастве, что еще больше укрепило его авторитет. В первый же день оккупации Риги гестапо арестовало митрополита Сергия, но после четырех дней допросов его выпустили на свободу. Вла-дыка сумел убедить гитлеровцев в том, что он не поддержи-вает большевистскую власть. Его оставили главой экзархата Латвии и Эстонии.

Позже он возглавил также Псковскую Православную Миссию, которая была создана в августе 1941 года с разреше-ния германских властей на оккупированной северо-западной территории России.

Эта миссия сыграла огромную роль в возрождении право-славной веры среди проживавших там русских людей. С 1941 по 1944 годы было открыто около четырехсот церквей, а ведь перед войной во всей России действовало не более ста приходов. Совершить столь многотрудные деяния мог толь-ко такой крепкий духом иерарх, как Сергий (Воскресенский). И, конечно, с помощью Божией – человеку одному такое не по силам.

С началом фашистской оккупации в Риге объявился ми-трополит Августин (Петерсонс), который решил напомнить, что все еще носит титул митрополита Рижского и готов при-ступить к исполнению своих обязанностей. Он обратился к германским властям с просьбой выслать из Латвии «кра-сного эмиссара» – митрополита Сергия, а также восста-новить Латвийскую Православную Церковь в юрисдикции Константинопольского Патриархата. Однако доводы митро-


46

полита Сергия о том, что Православные Церкви Прибалтики нужно сохранить в каноническом подчинении РПЦ, чтобы у советской пропаганды не было повода упрекать Германию в насильственном вмешательстве в церковные дела, оказа-лись сильнее. Германские власти склонились в пользу экзарха Сергия, который к тому же, в отличие от митрополита Августи-на, пользовался поддержкой подавляющего большинства пра-вославного духовенства и верующих.

В ответ на благосклонность властей митрополиту Сергию надлежало проявлять свою лояльность нацистскому режиму. Он должен был публично обвинять безбожников-коммуни-стов, проводить торжественные богослужения в честь «осво-бождения от ужасов большевистской тирании» и произно-сить слова благодарности «Великой Германии» и ее вождю. В своем воззвании к пастве, которое зачитали во всех право-славных храмах в начале 1942 года, экзарх писал, что «силой германского оружия большевики прогнаны и теперь в храмах беспрепятственно проповедуется слово Божие... Большевики объявили Церкви войну, германцы принесли ей мир».

По сути дела это соответствовало действительности. Митрополит Сергий имел веские основания так говорить. Но большевики для него никогда не значили то же, что Оте- чество и народ. Как человек русский, он не мог же-лать, чтобы его страна была порабощена захватчика-ми. Экзарху нелегко было скрывать, на чьей он сто-роне в этой войне. В его проповедях звучали слова о ниспослании мира и благоденствия православной Родине, о русском национальном достоинстве.

Об этом информировались германские власти, которые, естественно, не одобряли таких высказываний митропо-лита. Недовольны экзархом были и в Москве. Несмот- ря на то, что он стойко удерживал Прибалтийские Церк-


47

ви в юрисдикции Московского Патриархата, митро- полита Сергия обвиняли в пособничестве фашистам. В этой сложной обстановке ему приходилось жить в постоянном напряжении, лавировать меж двух огней.

Епископ Иоанн (Гарклавс) был, пожалуй, единственным человеком, с кем экзарх позволял себе быть откровенным. Митрополит не уставал благодарить Господа за то, что послал ему такого доброго помощника и преданного собрата, как владыка Иоанн, на которого во всем можно было положить-ся. Они довольно часто встречались, обсуждали церковные дела, трапезничали и вели за столом с глазу на глаз долгие раз-говоры.

Как-то после богослужения экзарх пригласил на трапезу вместе с владыкой и меня. Было это незадолго до апреля 1944 года. Митрополит Сергий был грустен, и на осто-рожный вопрос епископа Иоанна, почему экзарх так удру-чен, рассказал нам, что в свое время он побывал у бла-женной Матроны в Москве. Слепая провидица пред-сказала, что Господь его возвеличит, вознесет высоко, на большие пределы, но призовет к себе в таком-то году и таком-то месяце.

– А раз уж ты ко мне пришел, – добавила Матронушка, – то вот тебе икона Митрофана Воронежского. Но икона эта не тебе, она для другого Сергия. А ты иди по жизни так, как Мит-рофан Воронежский, подражай ему, и будет тебе это во благо.

– До сих пор все, что говорила мне Матронушка, сбывалось. И если верно ее последнее предсказание, то, видно, дни мои сочтены, – снова загрустил и даже всплакнул митрополит Сергий.

Владыка Иоанн стал его утешать: – Дорогой мой сопастырь, у нас столько дел впереди, нам еще

служить и служить во славу Господа. А когда и кого Он к себе


48

призовет, Ему одному ведомо. Я же надеюсь еще с вами в Москве побывать и там помолиться.

Однако, к великому сожалению, Матронушка не ошиблась...В православных приходах экзархата не хватало священно-

служителей. Митрополиту Сергию стоило больших трудов получить в конце 1942 года разрешение германских властей на открытие Богословских курсов. Они были созданы на базе Виленского Свято-Духова монастыря.

В апреле 1944 года экзарх Сергий (Воскресенский) и епи-скоп Рижский Иоанн (Гарклавс) поехали в Вильнюс поздра-вить первых выпусников этих курсов. На обратном пути 29 апреля митрополит Сергий и его спутники в машине были в упор расстреляны неизвестными (германские власти при-писали это злодеяние советским партизанам, переодетым в немецкую военную форму).

В машине с экзархом должен был ехать и епископ Иоанн, но Господь уберег его – в последний момент владыка уступил свое место знакомым супругам, которым нужно было поскорее добраться до Риги.

Убийство митрополита Сергия так и осталось нераскры-тым. Но в версию партизан мало кто верил. В народе и среди духовенства считали, что эту акцию спланировали германские спецслужбы, чтобы расправиться с непокорным экзархом, а заодно настроить население против наступающей Красной Армии.

Предчувствуя свою кончину, митрополит Сергий оставил завещание, в котором своим преемником оставлял архи- епископа Ковенского Даниила (Юзвьюка), а первым его заме-стителем – епископа Рижского Иоанна (Гарклавса).

Приняв на себя обязанности заместителя экзарха, архие-пископ Даниил назначил епископа Иоанна заведующим все-ми хозяйственными делами экзархата, а также издал указ,


49

по которому во время отсутствия его в Риге владыке Иоанну поручалось вести и все остальные дела. Поскольку архиепископ Даниил постоянно находился в Вильнюсе, то этим своим указом он практически передавал управление экзархатом в руки епископа Иоанна.

Организация похорон митрополита Сергия также целиком легла на плечи владыки Иоанна. В течение трех дней экзарха отпевали в рижском Христорождественском соборе, и все это время люди непрерывно шли проститься с ним. А в день погребения 4 мая 1944 года в траурной процессии, которая протянулась от кафедрального собора до Покровского клад-бища (это свыше двух километров), шли более ста священ-ников. Замечательные слова сказал о митрополите Сергии (Воскресенском) протопресвитер Иоанн Янсонс:

– Он явился перед нами и среди нас прекрасным, сильным и мудрым человеком. В нем сосредотачивался громадный за-пас духовных и светских сил... Он часто осуществлял то, что мы считали невозможным и неосуществимым. Несмотря на свою светскость, он был всецело церковный человек. Прежде всего он любил Церковь, церковную жизнь, жил для Церкви и работал для нее. Он не только любил торжественность бо-гослужения, но и умел созидать ее... Мы, служившие с ним, видели его духовное горение и невольно заряжались тем же духовным пламенем.

Какое-то время спустя после упокоения экзарха владыка Иоанн открыл его портфель, который германские спецслуж-бы нашли невредимым в расстрелянной машине и передали владыке как преемнику митрополита Сергия. Среди бумаг и документов там была икона Митрофана Воронежского.

– Я думаю, Сережа, – сказал владыка, – что должен передать этот образ тебе. Видно, промысел в том Божий, что он к нам явился. Не зря экзарх при тебе сказал, что Матронушка ико-


50

ну не ему, а другому Сергию предназначала. И предки у тебя из Воронежа, и сам ты воронежский. Так что храни эту икону и живи по примеру Митрофана Воронежского, а также доро-гого экзарха нашего, через которого образ к тебе пришел.

Митрофан, епископ Воронежский, при жизни был чтимым святителем. Все силы свои и доходы употреблял он на нужды своей епархии. Сам жил исключительно скромно, питался и одевался очень просто. Епископ был духовником Петра I, поддерживал добрые начинания царя, помогал посильно в по-стройке флота. Когда святитель скончался, Петр I присутст-вовал на его отпеваниии и сам нес гроб усопшего.

В XIX веке Митрофана Воронежского причислили к лику святых. Незадолго до своей кончины святитель составил ду-ховное завещание, в котором были такие наставления:

– Трудись, храни меру – богат будешь. Воздержно пей, мало ешь – здоров будешь. Твори благо, избегай зла – спасен бу-дешь.

В жизни своей я старался и стараюсь следовать этим заве-там. И вот, почитай семьдесят лет как не расстаюсь с иконой Митрофана Воронежского. Каждое утро я молюсь перед ней, вспоминаю и благодарю тех, через чьи руки пришла икона ко мне – блаженную Матронушку, митрополита Сергия и владыку Иоанна. Многие годы образ святителя стоял у меня в доме рядом с дорогой моему сердцу Тихвинской иконой Божией Матери – Господь даровал мне счастье шестьдесят лет находиться под Ее покровом.

Тихвинская икона была перевезена из Пскова в Ригу в феврале 1944 года. В ту пору Красная Армия решительно вытесняла гитлеровские войска с оккупированных территорий. Отступая, гитлеровцы увозили с собой различные ценности, в том числе церковные. В Риге Тихвинскую икону поместили сначала в Художественный музей, где сделали фотографии


51

и подробную опись всех камней ризы. Только после личной просьбы митрополита Сергия, тогда еще здравствующего, святой образ перенесли в кафедральный Христорождест- венский собор. Там 4 марта в честь принесения Святыни при огромном стечении верующих состоялось торжественное богослужение, которое владыка Иоанн начал словами:

– И откуда это мне, что пришла Матерь Господа Моего ко мне?

Богослужения перед чудотворной иконой совершались ежедневно в переполненном молящимися соборе до 31 июля. Поскольку на Ригу участились налеты советской авиации, владыка Иоанн решил перенести Святыню из центра города в более безопасное место – в рижский Свято-Троице-Сергиев женский монастырь.

Там во время богослужений икону помещали в центр Свято-Троицкого собора, а на ночь уносили в подвальное помещение Свято-Успенского храма, который сестры обите-ли использовали как бомбоубежище.

После трагической гибели митрополита Сергия владыке Иоанну пришлось взять на себя заботы по управлению не только Рижской епархией, но всем экзархатом Латвии, Лит-вы и Эстонии. Дел было великое множество. В Ригу непре-рывным потоком прибывали беженцы из России, большинст-во были православными. Их нужно было как-то разместить, обеспечить духовное окормление, помочь с трудоустройст-вом, питанием и одеждой.

Требовалось изыскивать средства на срочный ремонт хра-мов, пострадавших от бомбежек, чтобы поскорее возобновить там богослужения. Надо было заботиться о том, как уберечь церковные архивы и ценности от изъятия как отступающими германскими войсками, так и наступающими советскими.

Постановление о том, что священное достояние Церкви


52

следует спасать от поругания и уничтожения, было принято Архиерейским собором в начале апреля 1944 года, когда слу-чаи эвакуации православных святынь в Ригу стали массовыми. Предписывалось хранить их в помещениях, защищенных от авианалетов. Особо отмечалось, что все церковные ценности являются собственностью тех приходов, из которых они вы-везены. И по мере минования опасности святыни следовало вернуть в те храмы, откуда их изъяли.

Владыка был занят почти все двадцать четыре часа в сутки. Мы его практически не видели. С началом налетов авиации на Ригу владыка переселил свою мать и меня на архиерейскую дачу в Озолкалнсе, которая находилась на берегу Киш-озера в большом парке.

После мученической кончины там в 1934 году архиепископа Рижского Иоанна (Поммера) дача сильно обгорела, и восста-новить ее было невозможно. А вот домик, где когда-то жили мо-нахини, ухаживавшие за территорией, мы своими силами при- вели в порядок, и там смогли разместиться несколько человек.

Но беженцев прибывало все больше и больше, они уже се-лились просто в парке. Здесь же паслись их коровы, лошади и бегали наши кролики, расплодившиеся от той пары, которую владыке кто-то подарил весной.

Раненого отца Феодора Михайлова с семьей владыка посе-лил у себя в рижской квартире. Священник с матушкой и тремя детьми целый месяц жили там, а когда рана у отца Феодора за-жила и он смог ходить, епископ определил его на служение в Свято-Иоанновский храм. Отец Феодор был потрясен тем, как архиерей к нему, простому священнику, отнесся и, конечно, был очень благодарен ему. А владыке даже в голову не прихо-дило, будто он что-то особенное сделал. Помочь ближнему для него было делом естественным. Архиерей считал, что заповеди для того и написаны, чтобы следовать им на деле, а не на словах.


53

Лето 1944 года я прожил в Озолкалнсе. Ездил в Преобра-женский храм на трамвае, от конечной остановки которого нужно было больше километра идти пешком через лес мимо еврейского кладбища. Владыка обычно приезжал на машине поздно вечером, а уезжал рано утром. В сентябре он все еще продолжал принимать беженцев, но было видно, что скоро и рижане вольются в их ряды.

Как-то владыка приехал в Озолкалнс неожиданно рано.– Сережа, – сказал он, – у меня неприятная новость. Я полу-

чил предписание покинуть Ригу. Нас повезут на автобусе в Либаву. Поскольку я наотрез отказался ехать без матери, мне разрешили взять ее с собой. А что с тобой делать? Пристроить в Риге в какую-нибудь семью или попытаться взять с собой?

Я решил, что поеду с владыкой в Либаву. Оттуда уже легче будет добраться до родителей. Последний раз я видел их весной 1944 года, когда ездил в Вентспилс на Престольный праздник с епископом Иоанном. Его впервые встречали там как архи-ерея. Из Риги с владыкой приехали также священники Иоанн Бауманис, Иоанн Легкий и четыре иподиакона.

Торжественная и красивая служба была в Свято-Никола-евском храме при большом стечении народа. Много верую-щих приехало из приходов, которые владыка окормлял много лет. После богослужения мои родители пригласили рижских гостей на обед к себе домой. Мы пробыли в Вентспилсе два дня, а потом поехали в Дундагу, первый приход владыки. Оттуда прихожане специально прибыли с просьбой посетить их храм. Я попрощался с родителями. Думал, на время – оказалось, что с отцом навсегда (он скончался в 1975 году). А с матерью и сестрой я встретился спустя пятьдесят лет в Воронеже...

В Дундаге иерарха встречали как самого дорогого чело-века. На службу столько людей пришло, что небольшая цер-ковь во имя Св. Константина и Елены едва вместила всех


54

желающих послушать своего любимого пастыря. На ночлег владыке и священникам отвели лучшие комнаты в доме. А ипо-диаконов и меня разместили на сеновале.

Как там было замечательно! Вспомнилось лето 1943 года, когда я работал у хозяина и спал на матрасе с душистым сеном. И хоть год тот был военным, и работать приходилось много, но то время запомнилось мне как самое доброе и светлое.

На следующий день мы отбыли в Ригу. Прихожане очень просили владыку остаться еще на несколько дней, но он счел, что и так отдыхал слишком долго. Хотя, сколько я помню, это было единственное время, когда епископ Иоанн позволил себе немного передохнуть. Все остальные дни и годы он был занят с утра до вечера. Даже перед поспешным отъездом из Риги он успел дать распоряжение игуменье Свято-Троице-Сергиева монастыря матушке Евгении (Постовской), чтобы та надежно спрятала Тихвинскую икону Пресвятой Богородицы, берегла ее, а в мирное время возвратила бы в Тихвинский монастырь.

Написал владыка и последнее обращение к верующим:– Моя возлюбленная паства! Из-за военных обстоятельств

я вынужден на время оставить свою епископскую кафедру в Риге. Духовно я буду с вами. Бодрствуйте и молитесь, что-бы не впасть в искушение. Я верую, что после нынешней ночи Голгофы опять воссияет светлое утро Воскресения...

Управление Латвийской епархией владыка Иоанн поручил протоиерею Николаю Македонскому.

Рано утром 22 сентября за нами заехали на машине и довез-ли до автобуса. Поскольку брать с собой много вещей не раз-решалось, владыка уложил в чемоданчик только документы, облачение и утварь для богослужения. Его мать, Анна Гарклава, взяла самое дорогое ее сердцу: Библию и свадебный пода- рок – настольные часы. Я ушел из дому с иконой Митрофана Воронежского и с легкой курткой в руках.


55

Автобус был полон. Там уже находились главы других латвийских религиозных конфессий – архиепископ Еванге-лическо-Лютеранской церкви Теодор Гринбергс, епископ Римско-Католической церкви Езуп Ранцанс, другие священ- ники, а также известные в Латвии деятели науки и культуры. Для владыки с матерью место все-таки нашлось, а я вместе с теми, кто помоложе, пошел за автобусом пешком. Нас сопро-вождали немецкие солдаты.

Двигались мы медленно – вся дорога от Риги до Лиепаи (а это свыше двухсот километров) сплошь была забита отсту-пающими немецкими солдатами, военной техникой, крестьян-скими подводами, домашней скотиной и тысячами беженцев. Помню, что, несмотря на осенний день, было жарко и очень хотелось пить.

В середине дня на нас налетели советские бомбардиров-щики. Люди залегли вдоль дороги, но без жертв не обошлось. После налета убрали тела убитых, столкнули в кювет повре-жденную технику, и колонна продолжила свой нескорый путь, не отдыхая даже ночью.


56


57

Лиепайский храм Св. Александра Невского

ЛАТВИЯ, Либава (Лиепая)Сентябрь – октябрь 1944 года

58

Свято-Николаевский морской собор в Лиепае

СТРАНСТВИЯ Е в р о п а

59

* * *На третьи сутки, усталые и голодные, мы пришли в Лиепаю.

Понятно, что никто нас там не ждал. Нужно было где-то оста-новиться, и владыка Иоанн обратился к благочинному о. Павлу Янковичу. Нельзя сказать, чтобы того просьба архиерея обрадо-вала, но в приюте не отказал – предоставил нам пристроенную к его дому веранду.

Мать владыки устроилась на диванчике; для владыки постави-ли раскладушку, а я спал на полу на коврике. Кормили нас овся-ной кашей; не голодали – и на том спасибо.

Владыка сказал тогда: – Видишь, Сережа, как переменчива жизнь. Совсем недавно

я принимал беженцев в своей квартире, а теперь мы уже сами бе-женцы. И нам не роптать надобно, а смириться пред Господом.

Уже на следующий день после приезда владыка Иоанн отслу-жил в Свято-Алексеевской церкви молебен. И потом почти ежед-невно служил то в Свято-Троицком соборе, то в Свято-Алексан-дро-Невской церкви.

На пятый день пребывания в Лиепае владыке Иоанну сооб-щили, что в порт прибыло рыбацкое суденышко с рижскими свя-щенниками и Тихвинской иконой Божией Матери. Владыка раз-добыл лошадь с телегой и поспешил на пристань. Там с великой Святыней его ждали о. Николай Виеглайс и еще два священника со своими семьями.

Немецкие солдаты, сопровождавшие икону из Риги, сочли свою миссию законченной и ушли. А отец Николай передал икону епископу Иоанну со словами:

– Видать, сама Божия Матерь вас, владыко, избрала ее святой образ сохранять.

Так следом за владыкой Иоанном явилась в Лиепаю Тихвин-ская икона. Этому предшествовали следующие события. Нем-цы, понимая, что вскоре будут вынуждены оставить латвийскую

Латвия Либава (Лиепая)

60

столицу, начали вывозить из Риги всевозможные ценности. Вспомнили они и о Тихвинской иконе, за которой послали сол-дат в женский монастырь.

Но игуменья Евгения (Постовская) сказала, что этот свя-той образ она может отдать в руки только священникам. Тогда в военную комендатуру вызвали настоятеля монастырских цер-квей отца Николая Виеглайса и приказали ему быстро собрать-ся в дорогу, чтобы выехать в Лиепаю с Тихвинской иконой. Священник попытался сказать, что он не может оставить храмы без настоятеля, но его резко оборвали:

– Никаких возражений. Вам приказано быть готовым к отъезду завтра, в 10 часов утра.

На следующий день, 27 сентября (день Воздвижения Честно-го и Животворящего Креста Господня), после ранней службы сестры-монахини простились со Святыней. Икону упаковали в ящик и уложили на подводу с вещами о. Николая Виеглайса и его семьи. В сопровождении двух немецких солдат путники покинули монастырь.

Сухопутная дорога в Лиепаю уже была отрезана советскими войсками, и им пришлось плыть морем на рыбацком суденыш-ке. Икону поместили в рубку, люди разместились на куче угля. Лодка была основательно нагружена (в порту к ним присое-динились о. Иоанн Легкий и о. Иоанн Бауманис с семьями). И, будь ветер сильнее, их запросто могло бы захлестнуть волной. Но, видно, сама Богородица простерла над ними свой Покров, и путешественники благополучно прибыли по назначению со своим бесценным грузом.

В Лиепае Тихвинскую икону внесли в Свято-Алексеевскую церковь, где при большом стечении верующих каждодневно со-вершались богослужения вплоть до 8 октября, когда нам дали команду эвакуироваться на грузовом судне. За это время к вла-дыке Иоанну примкнула большая группа православного духовен-


61

ства: семь иподиаконов, священники Николай Перехвальский, Петр Кудринский, Петр Михайлов и другие, а также их семьи. Всего насчитывалось около тридцати человек.

Настроение у людей было подавленным: все понимали, что со дня на день придется покинуть родную землю. Немецкие вой-ска отступали, Лиепаю все чаще бомбили советские самолеты. И, как ни горек был путь на чужбину, там по крайней мере предо-ставлялось больше шансов на жизнь. Остаться – значило попасть в безжалостные руки НКВД и обречь себя если не на верную гибель, то на ссылку в сибирские лагеря.

Так случилось с о. Николаем Трубецким, который решил не покидать Латвию. Ему удалось бежать из порта при погрузке на судно буквально в последнюю минуту – немцы не очень стро-го контролировали эвакуацию духовенства. Священник вернул-ся в Ригу. Но уже 20 октября (всего через неделю после взятия города советскими войсками) он был арестован и приговорен к десяти годам лагерей. Это был не единичный случай: в послево-енные годы органы НКВД репрессировали каждого четвертого православного священника Латвии.

Эвакуация на Запад не радовала епископа Иоанна. Он говорил:

– Зачем я поеду туда, где и кем я там буду? Владыка вел с разными людьми переписку и переговоры

о возможности остаться в Латвии. Особенно его заботила судь-ба вверенной ему свыше Тихвинской иконы. Как сохранить великую Святыню в это военное лихолетье? В чьи руки она может попасть?

Достанься Тихвинская икона германской стороне, с нее, скорее всего, сняли бы драгоценную ризу и неизвестно что сделали бы со святым ликом Богоматери и Ее Младенца. Лучшее, что могла сделать советская сторона, – сдать икону


62

в какой-либо музей в качестве экспоната. Кто думал тогда о духовных ценностях, когда ничего не стоила человеческая жизнь?!

Осознавая великую значимость святого образа для Право-славия и чувствуя собственную ответственность за его судьбу, епископ Иоанн (Гарклавс) принял решение взять Тихвинскую икону с собой в эмиграцию, чтобы сберечь ее и в мирное время вернуть в Тихвинский монастырь.

С того времени почти шестьдесят лет при чудотворной иконе неотлучно находились либо сам владыка Иоанн, либо я, либо члены моей семьи. Мы берегли и хранили Путеводитель- ницу, а она вела и хранила нас...

Утром 8 октября мы получили команду собрать вещи и явить-ся в порт. За время, что мы были в Лиепае, я не смог связаться с родителями и принял самостоятельное решение последовать дальше с владыкой Иоанном. Он вел свою мать; у священни-ков на руках были малые дети. А мне, как самому свободному и крепкому, вверили Тихвинскую икону. Так я и носил ее все пять лет наших скитаний по странам Западной Европы, чаще всего на спине, прикрывая одеждой. Икона не маленькая: шестьдесят на на девяносто сантиметров, и весила она с окладом свыше двадцати килограммов – на руках удержать не так легко.

Посадка на пароход началась днем и продолжалась всю ночь, потому что беженцев было около двух тысяч. На рассвете 9 октября судно в сопровождении нескольких немецких мино-носцев вышло в море. Мне очень хотелось посмотреть, как мы отплываем от берега, и послать последний привет земле, на ко-торой вырос. Никто не знал, вернется ли он когда-нибудь в свою страну. Почти всем, в том числе владыке Иоанну, так и не дове-лось больше увидеть Латвию.

Я поднялся на верхнюю палубу, хоть это не разрешалось. Но разве парня в семнадцать лет остановишь? Утро было


63

прекрасным! Море спокойное, гладкое, как зеркало. Из-за го-ризонта небольшим красным шаром вставало солнце. Этот шар рос, увеличивался буквально на глазах. И такая тишина стояла, будто нет и не было никакой войны.

Я любовался этой красотой, как вдруг на нас налетели совет-ские самолеты, завыла сирена, вокруг все загрохотало, задрожа-ло. Признаться, я испугался, упал на палубу и подумал, что все, нам конец. Я видел, как падали бомбы – вертикально, словно в кино. Они взрывались с обеих сторон в десяти-пятнадцати метрах от бортов, вздымая огромные пенные шары.

Но ни одна бомба не попала в судно, как будто кто-то на-крыл его защитным куполом! Тут вспомнил я о чудотворной Тихвинской иконе, что плыла с нами на пароходе, и возбла- годарил Матерь Божию, спасшую от погибели нас и свой святой образ. Позже я читал в Čikāgas ziņas, латышской эмигрантской газете, рассказ одной женщины, покидавшей Латвию на этом же судне, как она чудом осталась жива после страшной бомбеж-ки советскими самолетами. Я подумал тогда, знала бы она, кто был нашей Заступницей и кому она обязана своей жизнью.

Сбросив все бомбы, самолеты улетели. Мы продолжили свой путь и уже без происшествий к вечеру прибыли в Польшу, в город Данциг (Гданьск).

Так началась наша эмиграция.


Под сенью Тихвинской иконы

Documents