Ошский государственный университет

На правах рукописи

Алиев Асилбек

ВОСТОЧНЫЙ РЕНЕССАНС И ЕГО РОЛЬ

В ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОМ РАЗВИТИИ

КЫРГЫЗСТАНА И СОПРЕДЕЛЬНЫХ ТЕРРИТОРИЙ

(X в. – первая треть XVI в.)

Специальность 07.00.02 – Отечественная история

Диссертация на соискание ученой степени

доктора исторических наук

Научный консультант:

доктор исторических наук,

профессор Каратаев О. К.

Бишкек – 2016

2

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ ................................................................................................................................... 3

Глава I. ИСТОРИОГРАФИЯ И ИСТОЧНИКИ ................................................................. 13

1.1. Обзор литературы по теме исследования .................................................................. 13

1.2. Источники и методы исследования ............................................................................. 36

Глава II ......................................................................................................................................... 47

ХАРАКТЕРИСТИКА и особенности Восточного Ренессанса .......................................... 47

2.1. Культура и научная мысль Халифата Аббасидов в эпоху расцвета Ренессанса .. 47

2.2. Эпоха Караханидов – период Ренессанса в истории Кыргызстана как предтеча

последующих его локальных вспышек в Средней Азии ........................................ 74

2.3. Временная стагнация Восточного Ренессанса в связи с монгольским

нашествием 98

Глава III ..................................................................................................................................... 118

Историко-культурное наследие эпохи Караханидов ......................................................... 118

3.1. Жусуп Баласагын – родоначальник классической тюркоязычной поэзии .......... 118

3.2. Махмуд Кашгари и его труд «Диван лугат ат-тюрки» .......................................... 149

3.3. Известные на Востоке ученые и богословы – уроженцы караханидских городов

Узгенд, Ош и др. ........................................................................................................ 167

Глава IV ..................................................................................................................................... 198

Султан Захиреддин Мухаммед Бабур и его эпоха (XIV–XV вв.) ................................... 198

4.1. Социально-политические, военные события в Средней Азии и их влияние

на судьбу Ренессанса ............................................................................................... 198

4.2. Захиреддин Мухаммед Бабур – последний представитель династии Тимуридов

и основатель династии Великих Моголов ............................................................... 221

4.3. Бабур как сын, муж и отец .......................................................................................... 247

Глава V ....................................................................................................................................... 271

Среднеазиатский Ренессанс на высшем уровне своего развития ................................. 271

5.1. «Бабур-наме» как источник сведений о крупных поэтах, ученых и правителях

эпохи Бабура .............................................................................................................. 271

5.2. Колорит эпохи: фавориты, пехлеваны, оглакчи, кушчи .......................................... 291

5.3. Ферганская долина и ее религиозные деятели в «Бабур-наме» и других

средневековых сочинениях Востока ...................................................................... 313

Заключение ............................................................................................................................... 343

Список использованных источников .................................................................................. 346

Глоссарий .................................................................................................................................. 378

3

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы исследования обусловливается рядом историко-

культурных факторов. Основными из них являются:

– необходимость пересмотра ряда устоявшихся взглядов на историю

кыргызов и Кыргызстана эпохи средневековья в свете вновь обнаруженных

фактов и сведений;

– недостаточная изученность данного периода истории и культуры

кыргызов в силу отсутствия или малочисленности, а также недоступности

источников;

– обоснованность ввода в научный оборот понятия «Восточный

Ренессанс», существенного для целостной характеристики военно-

политических, историко-культурных и торгово-экономических процессов

данного периода истории;

– важность для истории наиболее полного определения этнического

состава населения Караханидского государства, статуса и привилегий

доминирующего в нем этноса, уровня развития производительных сил,

аграрного производства, градостроительства, ирригации, торговли, горного

дела, ремѐсел и просвещения;

– малая известность данных как о крупных, так и менее изученных

представителях Восточного Ренессанса эпохи Караханидов (Ж. Баласагын,

М. Кашгари, Ибрахим ал-Фараби, имам Серахси, Бурхануддин Маргинани,

Сулайман аль-Оши, Осмон аль-Оши и др.) и сведений о поэтах, ученых,

музыкантах, правителях, живших в этот и последующий за ним период

истории региона, неизученность их трудов как в историко-

культуроведческом, философско-теологическом, филологическом, так и

психолого-педагогическом аспектах;

– малочисленность и недостаточность исследований, излагающих и

обобщающих роль и место Тимуридов в становлении и развитии Восточного

4

Ренессанса, их влияние на экономику, торговлю, социальную сферу и

культуру края;

– важность уточнения этимологии и содержания этнонимов «монгол»

«чигиль», «могол», «узбек», «уйгур» и других по отношению к выдающимся

представителям Ренессанса;

– недостаточная исследованность мотивов, условий и характера

возрастания в названную эпоху интереса к античной культуре, науке и

философии и обращения к светским наукам.

Всѐ это послужило основанием для выбора темы, объекта и предмета

нашего исследования. Считаем, что историко-культурное развитие

Кыргызстана и сопредельных ему территорий в эпоху средневековья еще не

было предметом углубленного изучения. А учитывая, что в этом процессе

важную роль играли определенные выдающиеся личности со своими

мотивами, идеалами, достоинствами и недостатками, их деятельность

нуждается в обстоятельном и объективном описании.

Тема диссертации является инициативной и связана с научной темой

кафедры религиоведения и гуманитарных предметов теологического

факультета Ошского государственного университета «Религия и культура

Средней Азии: вчера, сегодня, завтра» (госрегистр. № 0005745 от 20.01.09 г.).

Объектом исследования является историко-культурное развитие

Кыргызстана и сопредельных ему территорий в эпоху средневековья.

Предметом – выдающиеся личности периода Восточного Ренессанса (X в. –

первая треть XVI в.), повлиявшие на историко-культурное развитие данного

региона.

Цель и задачи исследования. Настоящая работа предпринята с целью

комплексного изучения и обобщения накопленных наукой сведений о

социально-экономическом, историко-культурном и духовном развитии

Кыргызстана и сопредельных территорий в период с X в. по первую четверть

XVI в., а также для определения места и роли Восточного Ренессанса в

данном процессе. Исследование основывается на широком круге источников,

5

часть которых вводится нами в научный оборот впервые. Все эти источники

в совокупности позволяют, на наш взгляд, составить целостное

представление об историко-культурном, духовном развитии кыргызского

народа, издревле составляющего основное население обозначенного

обширного региона.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие

задачи:

– выявить в первоисточниках и другой основополагающей литературе

наиболее полные сведения о социально-экономическом, историко-

культурном развитии Кыргызстана и сопредельных ему территорий в

исследуемый период, а также место и роль в данном процессе Восточного

Ренессанса;

– определить сходства и различия проявлений Восточного Ренессанса

в халифате Аббасидов и в период Караханидского каганата;

– обозначить основные причины стагнации Восточного Ренессанса в

связи с монгольским нашествием;

– на основе данных письменных источников, литературных

произведений, эпитафий, научных трактатов показать состояние культурной

и духовной жизни Караханидского государства и сопредельных ему

территорий в изучаемый период;

– восполнить новыми историческими данными, выявленными в

процессе исследования, пробелы в истории правления Тимуридов в Средней

Азии и заслуги Бабура во всестороннем освещении реалий того периода;

– основываясь на материалах «Бабур-наме» и других средневековых

сочинениях Востока, наиболее полно охарактеризовать уровень развития

Среднеазиатского Ренессанса.

Научная новизна полученных результатов состоит в следующем:

1) развита и дополнительно обоснована точка зрения о возможности

рассмотрения эпохи Караханидов как предтечи последующих локальных

6

вспышек и развития Ренессанса в среднеазиатском регионе на определенных

территориях;

2) аргументировано положение о необходимости пересмотра

устоявшихся взглядов и представлений об истории и культуре кыргызов

средневекового Кыргызстана и сопредельных территорий с учѐтом вновь

открытых сведений и источников; в традиционную модель истории региона

внесены новые факты и существенные уточнения;

3) введены в научный оборот персоналии и труды весьма сведущих и

почитаемых в свое время юристов-богословов, филологов и моралистов,

живших на территории Караханидского государства;

4) продемонстрирована возможность целостного описания военно-

политических, религиозно-идеологических, историко-культурных, торгово-

экономических, литературно-художественных, архитектурно-строительных и

других процессов в рамках понятия «Восточный Ренессанс»; приведены

дополнительные аргументы в пользу этой идеи;

5) относительно полно определѐн этнический состав населения

государства Караханидов; установлена иерархия этнических

взаимоотношений в нем по направлениям «господcтвующий этнос –

негосподствующий (подчинѐнный) этнос», «многочисленный этнос –

малочисленный этнос», «чистый этнос – смешанный этнос», «тюркоязычный

этнос – нетюркоязычный этнос», «автохтонный этнос – неавтохтонный

(неаборигенный) этнос» и т. д.

6) по-новому охарактеризованы труды и персоналии ряда известных

личностей эпохи Восточного Ренессанса (Ж. Баласагын, М. Кашгари,

А. Навои, М. Бабур и др.); впервые освещены творчество и деятельность

мало известных исторической науке деятелей богословия и филологии,

живших на территории Караханидского государства (имам Серахси,

Фахриддин Хасан аль-Узгенди, Бурхан ад-дин Клич Маргинани, Ахмет

Ясави, Сулайман аль-Оши, Осмон аль-Оши, Исхак ал-Фараби, Закариа ал-

Фараби и др.); подвергнуты анализу их сочинения в философском,

7

культуроведческом, филологическом, педагогическом и теологическом

аспектах;

7) осуществлена идентификация имен религиозных деятелей Средней

Азии Бурхан ад-дин Али Клич Маргинани (ум. в 1197 г.) и Бурхануддина

Маргинани ар-Риштани (ум. в 1197 г.), определяемых до настоящего

времени как разные лица;

8) предложена и обоснована гипотеза о том, что произведение «Тузуки

Темурий» было известно Мухаммеду Бабуру задолго до того, как оно попало

в руки современных исследователей; доказана необходимость пересмотра

употребляемых этнонимов «монгол», «чигиль», «узбек», «кашгарец» и

других по отношению к деятелям культуры эпохи Восточного Ренессанса;

9) доказана необходимость включения «Бабур-наме» в

источниковедение по истории кыргызов и Кыргызстана; продемонстрирована

важность отдельных фактов и сведений, содержащихся в произведении

Бабура, для истории и культуры как Кыргызстана, так и других стран

Центральной Азии.

Практическая значимость полученных результатов. Положения и

выводы, полученные в результате исследования исторических источников,

могут стать научной основой в процессе изучения в вузах Кыргызстана

истории и культуры периода господства Караханидов. Полученные

результаты могут быть использованы, прежде всего, при создании

обобщающих трудов по истории и культуре народов Центральной Азии,

а также при составлении пособий, разработке спецкурсов и чтении лекций по

отечественной истории на гуманитарных факультетах вузов.

Положения, выносимые на защиту, определены в процессе

разработки и обобщения проблематики исследования и сводятся к

следующим пунктам.

1. Представления об истории и культуре кыргызов и Кыргызстана в

эпоху средневековья базируются на ограниченном фактическом материале и

источниках в силу отсутствия у этноса своей собственной письменности и

8

летописей, расширяются и уточняются параллельно с обнаружением и

изучением ранее неизвестных источников.

2. Восточный Ренессанс, сформировавшийся в халифате Аббасидов,

распространяется в Центральной Азии не только во времена существования

государства Саманидов, но и в период правления Караханидов. Этот период

можно назвать предтечей последующих вспышек Ренессанса в отдельных

регионах Средней Азии и Хорасана.

3. Историко-культурное наследие эпохи Караханидов составляет

большой пласт, в котором значительное место занимает духовное наследие

не только широко известных сегодня Ж. Баласагына и М. Кашгари, но и

целой плеяды несправедливо забытых, а в последующем проигнорированных

советской историографией ученых-теологов, фактически внѐсших ощутимый

вклад в сокровищницу мусульманской цивилизации. Творчество этих

ученых-теологов заслуживает тщательного изучения в философско-

теологическом, правоведческом, культуроведческом, филологическом и

других аспектах, что позволит уточнить общие направления и отдельные

детали истории Кыргызстана и сопредельных с ним территорий, а также

изложить ее на более широком фоне и фактическом материале.

5. Антропонимы Бурхан ад-дин Али Клич Маргинани и Бурхануддин

Маргинани ар-Риштани не являются именами двух разных лиц, а только по-

разному номинируют одну и ту же персону. Есть основания

идентифицировать их.

6. Духовное наследие Мухаммеда Бабура имеет непосредственное

отношение к историко-культурному прошлому кыргызского народа. «Бабур-

наме» – важный историко-культурный, политико-идеологический и

этнографический документ по истории народов Средней Азии.

7. Мухаммед Бабур является одним из ярких представителей

Восточного Ренессанса в завершающий период его существования. Именно

ему удалось наиболее полно, ярко и достоверно отразить многогранные

реалии в различных областях жизни той эпохи.

9

8. «Бабур-наме» представляет собой также повествование о

становлении личности, характера автора. Бабур, тем самым, предвосхитил

мировую психологическую прозу, берущую начало в европейской литературе

лишь со второй половины XVI в.

Личный вклад соискателя заключается в выдвижении и обосновании

гипотез о том, что имена Бурхан ад-дин Али Клич Маргинани и Бурхануддин

Маргинани ар-Риштани принадлежат одному и тому же религиозному

деятелю Средней Азии и что задолго до того, как произведение «Тузуки

Темурий» попало в руки современных исследователей, оно было известно

еще Мухаммеду Бабуру. Наряду с этим диссертантом впервые в республике

широко используются материалы «Бабур-наме» как источник по истории и

культуре Кыргызстана. В переводе первоисточников с арабского и турецкого

языков на русский и в написании третьего параграфа третьей главы

принимали участие профессора Ахмед Недим Серинсу, Сонмез Кутлу,

магистр Сакин Пинарбаши (Турецкая Республика) и теолог Зайлабидин

Ажиматов.

Апробация результатов диссертации. Положения и выводы

диссертации отражены в 51 научной публикации, результаты отдельных

этапов исследования докладывались на научных форумах, совещаниях,

конференциях: I Региональная научная конференция «Проблемы алгебры,

геометрии и их приложения» (Ош, 1996); I Региональная научно-

практическая конференция по проблемам социально-экономического и

культурного развития, посвящ. 3000-летию Оша (Ош, 1997); Международная

конференция «Фeргaнa – долинa дружбы и взaимосоглaсия», посвящ. 3000-

летию Оша (Ош – Бишкек, 1997); Международная научно-практическая

конференция «Возрождение культуры Центральной Азии» (Оклахома, США,

1997); Международная научно-практическая конференция «Ош на пороге

XXI века: из глубин истории в цивилизованное будущее» (Ош, 1998);

Региональная научно-практическая конференция «Социально-экономические

проблемы Южного региона Кыргызстана в условиях перехода к рынку» (Ош,

10

1999); «Индия – Кыргызстан: взаимодействие цивилизаций (к 140-летию

Рабиндраната Тагора)» (Ош, 2001); «Кыргыз философиясынын актуалдуу

проблемалары» аттуу илимий теориялык конференциясы (Ош, 2001);

Международная научная конференция «Актуальные вопросы естественных и

гуманитарных наук» (Ош, 2001); Международная научная конференция

«Вклад ученых юга Кыргызстана в развитие современной науки» (Ош, 2001);

Международная конференция «Кыргызстан и Индия: взаимосвязь

цивилизаций» (к 10-летию установления дипломатических отношений и

Международному году гор) (Ош, 2002); Научный доклад на заседании

Ученого совета Ошского государственного университета (протокол № 33,

2002); Региональная научно-методическая конференция «Проблемы

преподавания языка и литературы в вузах и школах Кыргызстана» (Ош,

2002); XXI кылымда билим берүү таалим-тарбия системасындагы

гумандуулук багыттарды аттуу регионалдык илимий-практикалык

конференция (Ош, 2002); Международная научная конференция «Индия и

Кыргызстан: взаимодействие цивилизаций» (к 2200-летию кыргызской

государственности) (Ош, 2003); Международный симпозиум (Нара, Япония,

10–12 декабря 2003); Республиканская научно-теоретическая конференция

«Актуальные проблемы естественных, гуманитарных и технических наук»

(Кызыл-Кия, 2003); Научно-практическая конференция «Пути повышения

качества подготовки специалистов» (Бишкек, 2004); Международная научная

конференция «Индия и Кыргызстан: взаимодействие цивилизаций» (Ош,

2004); V Международный евразийский форум «Мир Евразии: история,

современность, перспективы» (Астана, 2006); Научно-практическая

конференция, посвящ. 524-летию Мухаммеда Бабура (Андижан, Узбекистан,

2007); Международный социально-научный конгресс (Джалал-Абад, 2008);

Международная конференция «Центральная Азия: основные направления и

перспективы развития в условиях глобализации» (Тегеран – Бишкек, 2008);

Международной симпозиум, посвящ. 30-летию Иранской революции

(Тегеран, 2008); «Кыргызстандын руханий-идеологиялык мейкиндигиндеги

11

жалпы идеянын калыптандруу маселелери» аттуу конференция (КР Улуттук

илимдер академиясынын түштүк бөлүмүнүн аймактык илимий билим берүү

бобору (КР УИА ТБ АИИББ), 2009); Конференция «Көчмөндөр

цивилизациясы (Түштүк Кыргызстандын материалдарында)» (КР УИА ТБ

АИИББ, 2009); Международная научная конференция, посвящ. 20-летию

независимости Республики Казахстан (Алма-Ата, 2011); Международный

симпозиум, посвящ. 570-летию со дня рождения Алишера Навои (Стамбул,

Турция, 2012); Международная научно-практическая конференция

представителей государств-участников СНГ (Москва, 2012);Международный

научный симпозиум «Сотрудничество в сферах воспитания» (Алматы, 2012);

Международная научно-практическая конференция, посвящ. 530-летию

Мухаммеда Бабура (Андижан, Узбекистан, 2013); Международная

конференция «Место Бабура в истории мировой культуры» (Ташкент, 2013).

Материалы диссертации в течение многих лет использовались

соискателем при чтении лекций по курсам по выбору студентам естественно-

географического, историко-юридического, теологического факультетов

Ошского государственного университета, а также аспирантам и соискателям

этого университета.

Опубликованность результатов. Итоги исследовательской работы

над диссертацией опубликованы соискателем на русском языке в

3 монографиях и одном учебном пособии, а также в 15 научных журналах

Оша, Кызыл-Кия, Джалал-Абада, Бишкека, Астаны, Алматы, Ташкента,

Тамбова, Москвы и др. В материалах международных научных конференций

и форумов опубликовано 26 статей, из них три опубликованы в материалах

конференций дальнего зарубежья на английском и турецком языках (Нара,

Тегеран, Стамбул). С 1993-го по 2013 г. результаты диссертационного

исследования публиковались также в виде научно-популярных статей в

средствах массовой информации: в газетах «Эхо Оша» «Уш садаси»,

«Акыйкат жарчысы» (г. Жалал-Абад), «Республика», «Ош жанырыгы»,

12

«Заман», «Кут билим», «Ош шамы» и др. – на кыргызском, русском,

узбекском языках, их количество составляет более семидесяти.

На изданные соискателем монографии и учебное пособие, а также на

ряд статей имеются отзывы, некоторые из них опубликованы на страницах

СМИ1.

Структура и объем диссертации. Диссертационная работа объемом

380 страниц состоит из введения, пяти глав, включающих 14 параграфов,

заключения, списка использованной литературы и источников,

насчитывающего 380 наименований, и приложения.

1 Жалилов А. С. Туркийларининг мафтункор алломаси [рец. на: «Мухаммед Бабур –

личность эпохи Среднеазиатского Ренессанса»] // Уш содаси. – 2001. – 14 апр.;

Мякинников В. И. Наследие Восточного Ренессанса [рец. на: «Феномен Восточного

Ренессанса» и «Мухаммед Бабур: личность, деяния, эпоха»] // Эхо Оша. – 2012. –18 апр.;

Токомбаев А. О Бабуре неизвестном и его эпохе [рец. на: «Феномен Восточного

Ренессанса» и «Мухаммед Бабур: личность, деяния, эпоха»] // Слово Кыргызстана. –

2012. –12 сент.

13

ГЛАВА I

ИСТОРИОГРАФИЯ И ИСТОЧНИКИ

1.1. Обзор литературы по теме исследования

Центральная Азия является древнейшим очагом цивилизации, где

определенное историческое место занимает один из древних этносов этого

региона – кыргызы. Историю Кыргызстана – с первобытных времен и до

настоящего времени – невозможно рассматривать вне историко-культурной

связи с Центральной Азией. На протяжении тысячелетий, вплоть до

национально-государственного размежевания республик Средней Азии –

бывшего Туркестана – в 1924–1925 гг. здесь не существовало закрепленных

политико-административных границ расселения этносов, территориальные

образования древних кочевых союзов и каганатов были весьма аморфны.

До того, как кыргызская народность сложилась на Тянь-Шане в конце

XI – начале XVI вв., это геополитическое пространство (включая Северное,

Южное и Восточное Притяньшанье, Фергану и Памиро-Алай) населяли

различные этносы и народы, большей частью исчезнувшие, но оставившие о

себе память в многообразных памятниках археологии, письменности,

архитектуры, искусства и в фольклоре, имевших к кыргызам порой лишь

косвенное отношение.

Древнейшие племенные и государственные образования не совпадали с

современными границами республик Средней Азии, Казахстана и

Восточного Туркестана, их ареалы зачастую также не совпадали и в

древности и средневековье. Так, территория современного Кыргызстана в

разное время входила в разные племенные или древние государственные

объединения, в связи с чем история этого региона на Тянь-Шане

рассматривается лишь как часть истории племен и народов Центральной

Азии в целом.

14

В раннее средневековье юго-западная часть Ферганской долины

входила в состав княжества Уструшана, а Чаткал – в область Чача и Илака

(Ташкентский оазис), куда в культурно-хозяйственном отношении тяготела и

Таласская долина. Северное Притяньшанье всегда было в составе историко-

культурной области Джетысу – Семиречья (от оз. Балхаш до Чу-Илийских

гор). В период массовой колонизации этой территории согдийцами Чу-

Таласское междуречье, по свидетельству китайских источников, было

северо-восточной периферией Страны Сули – Согда (по долинам рек

Зеравшан и Кашкадарья).

Таким образом, историю теперешней Кыргызской Республики, как и

отдельных ее регионов, невозможно рассматривать вне истории соседних

стран и народов. Но в то же время каждый из регионов Кыргызстана имеет

еще и свою историю, так как с древнейших времен наметился присущий

только ему локальный тип культуры, что нашло отражение в специфике

памятников материальной и духовной культуры.

С X–XII вв. отмечается выравнивание уровней культуры между

оседлыми и кочевыми племенами и народами Тянь-Шаня в рамках

феодального государства – Караханидского каганата, включавшего в свой

состав земли от Бухары до Кашгарии. Одни исследователи полагают, что

расцвету империи Караханидов, образовавшейся на востоке исламского мира

того времени, способствовало общее социально-экономическое развитие

феодализирующихся стран Востока, другие в качестве фактора прогресса

рассматривают принятие ислама как общегосударственной идеологии и

включение территории Средней Азии и Казахстана в мир ислама. Последнее,

безусловно, имело важное значение, однако, на наш взгляд, его можно

считать лишь культурно-историческим фактором, но не как стимулятором

развития экономики, внешнеполитической деятельности каганата, расцвета

городов, науки и культуры.

История Тянь-Шаня средневековой поры рассматривается уже в

рамках иных историко-культурных областей: Семиречья, Мавераннахра,

15

Восточного Туркестана, Монголии. Монгольские завоевания в корне

изменили государственно-политическую ситуацию в Центральной Азии и

направление этнических процессов на Тянь-Шане. В XIII–XIV вв. Тянь-Шань

входил в состав монгольских улусов, в начале XVI в. – в созданное в

Восточном Туркестане с центром в Яркенде Монгольское государство,

распространившее свою власть на Северную Индию, Афганистан и Иран.

В это время на Тянь-Шане кыргызы существовали уже как народность, и их

последующая история связана с постоянными войнами и борьбой за

выживание, сначала с ойрот-монголами (калмаками), джунгарами, затем с

Кокандским ханством, а с середины XIX в. началось завоевание края царской

Россией1.

Мусульманскую историческую литературу средневековой Средней

Азии по содержанию, месту происхождения и хронологии можно условно

разбить на три части. Одним из ранних произведений по истории тюркских и

монгольских племен, завоевания, а затем образования монгольской империи

и Чагатаидского улуса является труд персидского историка Рашид ад-Дина

«Джами ат-таварих» («Сборник летописей»), который стоит особняком среди

других источников. Другой круг исторической литературы представляют

произведения тимуридских придворных историков. И, наконец, третий круг

историографов представлен трудами собственно моголистанских и

центрально-азиатских авторов как светского, так и религиозного характера,

которые, в основном, относятся к поздней эпохе.

Среди персоязычных источников по истории тюрков и монголов

грандиозный труд Рашид ад-Дина «Джами ат-таварих» занимает особое

место. Именно этот автор сумел преодолеть косность мусульманской

историографии, ее ограниченность и традиционность. Он расширил границы

представления о всеобщей истории, показал, что история мусульманских

народов – арабов, персов и тюрков – лишь часть всемирной истории, что

1 История кыргызов и Кыргызстана / Отв. ред. Т. Койчуев; НАН КР. – Бишкек:

Илим, 1995. – С. 3–5.

16

всеобщая история должна быть всемирной, включая историю китайцев на

востоке и франков (т. е. западноевропейцев) на западе. Труд Рашид ад-Дина

оказал огромное влияние на персидскую историографию и в целом на

мусульманскую, более того, он служил одним из главных источников для

историков последующих поколений. К сожалению, новаторский подход

Рашид ад-Дина в описании истории не был продолжен последующими

историками.

Тимуридская историческая литература представлена, в основном,

трудами Низам ад-Дина Шами, Му„ин ад-Дина Натанзи, Шараф ад-Дина

Йезди и Абд ар-Раззака Самарканди. Все эти авторы, за исключением Му„ин

ад-Дина Натанзи, являлись придворными, официальными, историографами.

Все перечисленные авторы в своих трудах приводят ценнейшие

сведения по истории Центральной Азии, и в том числе по истории кыргызов,

этнической истории и топонимике; о дипломатических отношениях с

соседними странами, о походах Тимура и его эмиров на Моголистан,

вмешательстве во внутренние дела чужих государств, и, наконец, ими

приводятся имена эмиров, названия племен и их предводителей, даты битв и

сражений и т. д. – всѐ это представляет важное значение для заполнения

лакун, или «белых пятен», в истории Центральной Азии.

Отметим, что тимуридская историография, на наш взгляд, отличается

своей предвзятостью и неприкрытой тенденциозностью, особенно когда это

касается походов Тимура и его эмиров на Моголистан, их непобедимости.

Придворными историками враги изображались немощными, будто бы при

появлении войск Тимура они повсеместно обращались в бегство. На самом

же деле жители Моголистана оказывали упорное сопротивление тимуридам,

особенно в этом отличались эмиры Камар ад-Дин, Инга-тюре и Хызр-ходжа.

Иногда и сами могольские эмиры совершали походы на владения Тимура,

что красноречиво подтверждают те же придворные историографы.

В частности, они сообщают о походе на Андижан, Фергану и Узген Камар

ад-Дина и Инга-тюре. Более того, Тимуру не удалось покорить весь

17

Моголистан и закрепиться там; после ухода его войск жители возвращались в

свои родные кочевья.

По композиции и структуре произведения разных авторов этого

периода особенно не отличались друг от друга, поскольку создавались по

образцу сочинения Низам ад-Дина Шами – первого официального

придворного историка Тимура. Последующие историографы безоговорочно

придерживались композиции и плана Шами. В преподнесении материала

каждый из них стремился отличиться цветистостью и вычурностью языка,

частым употреблением эпитетов и метафор в описании походов, они

посвящали свой труд Тимуру и тимуридам, выполняя, тем самым, его волю и

волю его преемников. Поэтому ждать беспристрастности и полной

объективности изображения событий от них было нельзя. Следовательно,

задача источниковеда – произвести «расщепление» всей этой риторики до

объективного ядра.

Среди моголистанских авторов следует выделить, прежде всего, таких,

как Мухаммад Хайдар Дуглат, Шах Махмуд Чурас, анонимный автор

«Тарих-и Кашгар» и Мухаммед-Садык Кашгари, которые были не просто

авторами, но и непосредственными участниками и очевидцами событий той

эпохи. Поэтому в их трудах события освещаются более или менее

объективно.

Моголистанские авторы сообщают нам ценные сведения о кыргызах

как коренных жителях Моголистана, их племенной структуре и расселении,

их активном участии во внутриполитической и внешнеполитической жизни

государства, стремлении могульских правителей подчинить кыргызов. Они

рассказывают об усилении натиска кыргызов на города и земледельческие

районы Могульского государства и связанных с этим попытках могульских

правителей остановить их продвижение. Одновременно авторы упоминают о

том, что на Могольское государство стали совершать набеги калмаки (т. е.

джунгары), что под их ударами пала чагатаидская династия и в стране

18

установилась теократическая власть, и в этом также участвовали кыргызы и

ходжи.

Эти и другие сведения хорошо освещены в трудах Мухаммад Хайдара

Дуглата «Тарих-и Рашиди», Шах Махмуда Чураса «Хроника» и в сочинении

анонимного автора «Тарих-и Кашгар». В труде Мухаммед-Садыка Кашгари

«Тазкира-и ходжаган» даются подробные сведения о периоде управления

страной ходжами, их кровавых столкновениях и участии в них кыргызов и

калмаков. Кроме того, автор сообщает о неудачном набеге кыргызов на

Йаркенд, непосредственном участии кыргызских племен в борьбе

черногорских ходжей с калмаками, называет племена, их численность и

предводителей. Следует отметить тенденциозность этого автора, который,

выражая политические интересы ходжей, часто отрицательно и предвзято

трактует действия кыргызов в тех или иных событиях.

Таким образом, моголистанские авторы в своих трудах дают нам

сведения о кыргызах, описывая их активное участие в конкретных

политических событиях, происходивших в Моголистане, а затем Могульском

государстве в XVI–XVIII вв., называют кыргызские племена, их

предводителей, указывают территорию, где они проживали.

Среди сочинений других авторов этой группы – центрально-

азиатских – можно выделить труды Сайф-ад-Дина Ахсикенти «Маджму ат-

таварих», Махмуда ибн Вали «Бахр ал-асрар», Абу-л-гази Бахадур-хана

«Шаджара-йи тюрк» и анонимное сочинение «Зийа а-кулуб».

Наибольший интерес в этом ряду вызывает сочинение Ахсикенти

«Маджму ат-таварих», которое является первым письменным источником,

где впервые приводятся сведения об эпосе «Манас», пересказывается краткое

содержание эпоса. Более того, сочинение создано с целью прославления и

популяризации имен и деятельности ширкентских шейхов – суфийских

духовных наставников Курбана Вали, Сейид Мир Джалил Мухаммада Кази и

его сыновей Нур-ад-Дина и Сейид Хасана. Легендарная история тюрков и

монголов в источнике местами связана с исторической действительностью, а

19

в некоторых случаях исторические имена и события перемешаны с

мифическими и легендарными преданиями. Приводится перечень 92 племен,

в том числе названы тюркские, тюрко-монгольские и другие племена, в связи

с принятием ими ислама. Очень много эпических преданий,

преимущественно кыргызских, частично казахских, кыпчакских.

В сочинении Махмуда ибн Вали «Бахр ал-асрар» излагается история со

времен Чингиз-хана до правления аштарханидов в Центральной Азии. Автор

подробно описывает политическую жизнь, взаимоотношения правителей

Моголистана с соседними государствами, такими, в частности, как Дешт-и

Кыпчак, государство Шейбанидов, казахское ханство. Не менее интересны

географические сведения Махмуда ибн Вали о странах, городах и селениях,

местностях и реках Центральной Азии; о проживавших там народах и

племенах. Одним словом, его труд представляет значительную ценность при

изучении истории и исторической географии Центральной Азии.

Во второй половине средневековья в Средней Азии, Южном

Казахстане и прилегающих к ним восточных областях существовали

одновременно или одно за другим государства Караханидов, киданей, улус

Чагатая, Хайду и Моголистан. Центром их образования были территории

Кыргызстана и Семиречья.

Во второй половине X в. племена и народности Центрального Тянь-

Шаня и сопредельных с ним районов: карлуки, ягма, чигили, тюргеши,

кыргызы, согдийцы, аргу и др. – образовали Караханидский каганат,

просуществовавший до монгольского нашествия в Среднюю Азию.

После поражения от чжурчженей часть киданей во главе с Елюй-Даши

направилась на запад и в 30–40 гг. XII в. заняла владения Караханидов. Но

гурхан киданей непосредственно правил лишь в Чу-Таласской долине, во

всех остальных завоеванных киданями областях и городах у власти были

оставлены прежние или поставлены новые караханидские правители,

которые в экономическом отношении ограничивались уплатой дани по

динару с каждого двора.

20

Исследованию вышеперечисленных аспектов посвящены работы

российских, отечественных и зарубежных авторов, в которых специально или

попутно рассматриваются различные стороны жизни населения Кыргызстана

и Семиречья. Проведем историографический обзор ряда наиболее важных из

этих публикаций.

Научные изыскания Ч. Ч. Валиханова (1835–1865) в области истории,

географии и этнографии являются весьма ценным вкладом в изучение жизни

народов Средней Азии, Казахстана и Восточного Туркестана. Большой

интерес для исследования средневековой истории этих краев представляет

его работа «О западном крае Китайской империи»1, где изложены

политические события, происходившие на территории могульского

государственного объединения, а также его перевод отрывков из сочинения

«Тарих-и Рашиди» Мухаммад Хайдара Дуглата (XVI в.) с комментариями,

составленные им карта Могулистана и генеалогические таблицы эмиров

этого государства2.

В. В. Григорьев (1816–1881) в своих «Дополнениях» к переводу

«Землевладения Азии» К. Риттера проанализировал труды средневековых

авторов, в которых упоминается Восточный Туркестан, восточная часть

Средней Азии и Казахстан. Здесь для нас особое значение имеют добытые из

этих источников новые сведения о политической жизни государства

Караханидов, отдельных событиях из истории могулов и кыргызов.

В «Истории Бухары…» Г. Вамбери (1832–1913) имеется краткое

изложение завоевания Караханидами города Бухары и описание отдельных

моментов их взаимоотношений с Газневидами и Сельджукидами.

Некоторый интерес представляет также приведенный им ряд исторических

фактов по истории Чагатаидов. В своей книге Г. Вамбери использовал

сведения из произведений восточных авторов, таких как Нершахи (X в.),

1 Валиханов Ч. Ч. О Западном крае Китайской империи // Валиханов Ч. Ч. [Собр.

соч.]: В 5 т. – Т. 2 / АН Каз ССР. – Алма-Ата, 1985. – С. 272–303. 2 Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений: В 5 т. – Алма-Ата: Гл. ред. Каз. сов.

энцикл., 1985.

21

Бейхаки (XI в.), Джувейни (XIII в.), Мирхонда (XV в.), Йезди (ХV в.),

Бабур (XV–XVI вв.) и др.1.

Ведущее место в изучении истории государства Караханидов

принадлежит российскому востоковеду В. в. Бартольду (1869–1930).

Благодаря этому выдающемуся историку многие вопросы истории

кыргызов и Кыргызстана уже решены. в. в. Бартольд прекрасно владел

тюркским, персидским, арабским и многими европейскими языками, что

позволило ему открыть и подробно изучить новые для его времени данные

из письменных источников о Караханидах. В одной из своих ранних работ

«О христианстве в Туркестане в домонгольский период»2 В. В. Бартольд

изложил историю принятия караханидскими тюрками ислама и

соотношение последнего и буддизма при киданях. Кроме того, им

упомянуты отдельные моменты политической жизни Караханидов и

киданей, которые он почерпнул из трудов ряда восточных авторов –

Бейхаки, Гардизи (XI в.), ал-Утби (X–XI вв.), Джувейни, Рашид ад-Дина

(XIII в.), Рубрука (XIII в.), Аб-л-Фида (XIV в.), Джузджани (XIII в.).

В другой своей работе «Отчет о поездке в Среднюю Азию в

1893–1894 гг.»3 В. В. Бартольд систематизировал описания торговых

путей и городов Средней Азии и Южного Казахстана, существовавших

в IX–XII вв. При изучении или отождествлении их автор использовал

археологические данные и сообщения средневековых авторов.

В этой работе также комментируются отдельные исторические

события, происходившие на Центральном Тянь-Шане при могульских

ханах.

1 Вамбери Г. История Бухары или Трансоксании с древнейших времен до

настоящего. – Т. I. – СПб., 1873. 2 Бартольд В. В. О христианстве в Туркестане в домонгольский период // Записки

Восточного отдела Императорского Русского археологического общества». Т. VIII. –

СПб., 1893–1894. 3 Бартольд В. В. Отчет о поездке в Среднюю Азию в 1893–1894 гг. // Записки

Академии наук. Ист.-филол. отдел. – 8-я сер. – Т. I. – № 4. – СПб., 1897.

22

В монографии В. В. Бартольда «Очерк истории Семиречья»1 имеются

разделы «Караханиды» и «Кара-китаи». В них автор приводит все известные

ему сведения восточных авторов о Караханидах и кара-китаях и кратко

излагает их политическую историю.

Наиболее ценной для нас является работа В. В. Бартольда по истории

Кыргызстана «Туркестан в эпоху монгольского нашествия»2. Во второй

части, в довольно объемной главе «Средняя Азия до XII в.», впервые на

основе сведений восточных авторов им сравнительно подробно изложена

история Караханидов до нашествия киданей. Отдельные факты, касающиеся

истории Кыргызстана до XIV в., встречаются в III и IV главах этой работы.

В них автор излагает, в основном, политическую историю кыргызского

государства с X по XIII вв. и лишь иногда затрагивает отдельные социальные

и экономические вопросы. Основными источниками его исследования стали

труды средневековых восточных авторов, среди которых по объему

использованных сведений выделяются произведения Наршахи, Бейхаки,

Гардизи, ал-Утби, Карши, Ибн ал-Асира (XIII в.), Джувейни, Рашид ад-Дина,

Несеви (XIII в.), Джузджани (XIII в.).

Следует отметить, что В. В. Бартольд выявил большое количество

восточных авторов, которые писали о Караханидах и других народах, и

впервые ввел их в обиход науки. В работе В. В. Бартольда «Улугбек и его

время»3 содержится ряд интересных фактов из истории могулов и приводятся

события, происходившие на территории Кыргызстана во время походов

Тимура и тимуридов в Могулистан. В работах «История Туркестана» и

«История культурной жизни Туркестана»4. В. В. Бартольдом затронуты

отдельные вопросы внутренней жизни и истории культуры народов

1 Бартольд В. В. Очерк истории Семиречья (Памятная книжка Семиреченской

области) // Соч.: В 9 т. – Т. II. – Ч. 1. – М.: Изд-во вост. лит., 1963. 2 Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия // Соч.: В 9 т. – Т. I. –

М.: Изд-во вост. лит., 1963. 3 Бартольд В. В. Улугбек и его время // Соч. – Т. II. – Ч. 2. – М.: Наука; Гл. ред.

вост. лит., 1964. 4 Бартольд В. В. История Туркестана; История культурной жизни Туркестана //

Соч.: В 9 т. – Т. II. – Ч. 1. – М.: Изд-во вост. лит., 1963.

23

государства Караханидов, а также населения в районах Семиречья и

Центрального Тянь-Шаня в позднее средневековье.

В 1968 г. впервые был опубликован конспект лекций В. В. Бартольда,

прочитанных им в Стамбуле в 1926 г.1. В них имеется большое количество

фактических материалов о расположении ряда тюркских племен в X–XII вв.,

обитавших в пределах восточной части Средней Азии. Источниками автора

по данной теме в основном являлись Гардизи, Махмуд Кашгарский (XI в.) и

сочинение неизвестного автора X в. «Худуд ал-алам». Кроме того, в этой

работе изложен ряд вопросов политической и культурной жизни народов

улуса Чагатая, об их разделении на два государства, и история

взаимоотношений между ними.

В своей монографии, специально посвященной истории кыргызского

народа, В. В. Бартольд попутно затрагивает отдельные вопросы

политической жизни Караханидского каганата, а в некоторых ее частях

кратко изложена история Кыргызстана при правлении Чагатаидов и

могульских правителей. Здесь большую научную ценность представляет

рассказ о кыргызах в связи с историей Могулистана2.

Те или иные вопросы истории Центрального Тянь-Шаня и Семиречья

В. В. Бартольд рассматривал также в своих следующих работах и статьях:

«Народное движение в Самарканде в 1365 г.», «К вопросу об языках

согдийском и татарском», «Али-тегин», «Арслан-хан», «Мухаммед б.

Сулейман», «Богра-хан», «Бури-тегин», «Илек-хан», «Очерки истории

туркменского народа», «О христианстве в Туркестане в домонгольский

период», «Борак-хан», «Чагатай-хан», «Алты-Шехр», «Баласагун», «Балхаш»,

«Балык», «Бешбалык», «Или», «Иссык-Куль», «Кашгар», «Тараз», «Турфан»,

«Фергана», «Хо-тан», «Чу», «Богра-хан, упомянутый в “Кутадгу билиг”»,

«Современное состояние и ближайшие задачи изучения истории турецких

1 Бартольд В. В. Избранные произведения по истории кыргызов и Кыргызстана /

Сост., доп. коммент. и предисл. О. Караева. – Бишкек: Шам, 1996. 2 Бартольд В. В. Киргизы: Исторический очерк // Соч.: В 9 т. – Т. II. – Ч. 1. – М.:

Изд-во вост. лит., 1963.

24

народностей», «Кара-китай», «Карлуки», «К вопросу об археологических

исследованиях в Туркестане», «К вопросу о погребальных обрядах турков и

монголов», «Текст первой надписи в Варухском ущелье», «Тюрки»,

«Гурхан», «Дуглат», «Калмыки», «Отчет о командировке в Туркестан и

Хайдер Мирза»1.

Таким образом, вклад В. В. Бартольда в изучение истории Средней

Азии периода средневековья поистине неоценим.

В последующем исторической наукой достигнуты большие успехи в

изучении истории народов Средней Азии XI–XVI вв.: написано значительное

количество научных трудов, переведен ряд письменных источников,

выявлены и изучены новые ценные археологические, особенно

нумизматические, материалы. Они дополняют некоторые пробелы в трудах

В. В. Бартольда по средневековой истории Средней Азии.

Новый этап в развитии всех отраслей отечественного востоковедения

был связан со становлением исторической науки в СССР. Историк

А. Ю. Якубовский (1886–1953), ученик В. В. Бартольда и учитель

Л. Н. Гумилѐва, в работе о феодальном обществе Средней Азии впервые

достаточно подробно остановился на некоторых вопросах формирования

социально-экономического строя государства Караханидов. Помимо

политических причин автор указывает и на экономические причины

продвижения кочевников в сторону Мавераннахра и падения государства

Саманидов. Он раскрывает читателям такие важные вопросы, как переход

кочевников на оседлый образ жизни, образование феодального ремесленно-

торгового города, торговля Средней Азии и Восточной Европы в X–XV вв.

В последующих работах А. Ю. Якубовского дополняются или развиваются

1 Бартольд В. В. История Туркестана; История культурной жизни Туркестана…;

он же. Избранные произведения по истории кыргызов и Кыргызстана…; он же. Очерк

истории Семиречья (Памятная книжка Семиреченской области)…; он же. Туркестан в

эпоху монгольского нашествия…; он же. Статьи из «Энциклопедии ислама» // Соч.:

В 9 т. – Т. II, III, V–VIII. – М.: Наука; Гл. ред. вост. лит., 1963–1973; он же. Богра-хан,

упомянутый в «Кутадгу билик» // Статьи из «Энциклопедии ислама» // Соч.: В 9 т. –

Т. V. – М.: Наука; Гл. ред. вост. лит., 1968.

25

отдельные социально-экономические вопросы истории Средней Азии при

Караханидах. Кроме того, в них содержится ряд интересных заключений

автора о переменах в политико-экономической жизни народов Средней Азии

в XIII–XV вв.1.

Значителен вклад А. Н. Бернштама (1910–1956) в изучение истории

Средней Азии, особенно Кыргызстана2. Руководимые им археологические

экспедиции – Семиреченская, Тянь-Шаньская, Чуйская и Памиро-Алайская –

проводили научные исследования в основном в пределах Кыргызстана и

Южного Казахстана и изучили многочисленные, ранее известные и

неизвестные, памятники далекого прошлого. На основе собранных во время

этих экспедиций фактических археологических материалов, сведений

письменных источников и исследований своих предшественников

А. Н. Бернштам написал большое количество трудов. В ряде его

исследований освещаются, в частности, вопросы экономической истории

Кыргызстана IX–XII вв. В двух своих монографиях, вышедших в 1941 г.,

А. Н. Бернштам сделал археологическое описание изученных им памятников,

городищ и сельских поселений X–XII вв. Таласской долины и Северного

Кыргызстана3. При исследовании этих объектов он уточняет, пересматривает

или подтверждает мнения своих предшественников по тем или иным

археологическим вопросам (например, об отождествлении городищ,

поселений и установлении исторических рамок их существования и т. д.).

Работы А. Н. Бернштама не лишены недостатков, но большинство его

научных заключений объективны и имеют свое подтверждение в работах

других ученых.

1 Якубовский А. Ю. Феодальное общество Средней Азии и его торговля с

Восточной Европой в X–XIV вв. // Материалы по истории Узбекской, Таджикской и

Туркменской ССР. – Вып. 3. Ч. I. – Л., 1933. 2 Бернштам А. Н. Избранные труди по археологии и истории кыргызов и

Кыргызстана. – Т. I, II / Сост.: К. Ташбаева, Л. Ведутова. – Бишкек: Айбек, 1997, 1998. 3 Бернштам А. Н. Памятники старины Таласской долины: Историко-

археологический очерк. – Алма-Ата, 1941; он же. Археологический очерк Северной

Киргизии. – Фрунзе, 1941.

26

Большим вкладом в изучение истории Кыргызстана является

докторская диссертация А. Н. Бернштама1, посвященная истории

Кыргызстана с древнейших времен до монгольского нашествия. На основе

сведений письменных источников и археологических данных автором

определен район расселения тюркских племен Кыргызстана в IX–XII вв.

Весьма ценно и другое научно обоснованное утверждение автора, что при

Караханидах шло формирование типично феодального города с торгово-

промышленным предместьем – рабадом. Однако, на наш взгляд, с

некоторыми выводами автора – например, о том, что движение Караханидов

за Амударью приостановлено Сельджукидами и хорезмшахами или что

уйгурская культура имела значительное влияние в государстве

Караханидов – нельзя согласиться.

Одна из работ А. Н. Бернштама посвящена изучению памятников

архитектуры Кыргызстана2. В ней автор не только собрал и объединил

материалы из других известных публикаций, но и ввел в научный оборот

новые данные об архитектурных памятниках Кыргызстана, собранные им во

время археологических экспедиций. Большое значение для изучения истории

Кыргызстана имеют две крупные археологические работы А. Н. Бернштама,

в которых ученый подробно исследовал многочисленные городища,

поселения, крепости, торговые пути Кыргызстана в средневековье3.

Тем не менее, позднесредневековая история кыргызов и Кыргызстана

до сих пор недостаточно изучена. Отдельные проблемы изучения этой эпохи

продолжают рассматриваться рядом современных исследователей.

С начала образования государственного объединения могулов их ханы

стремились присоединить к своим владениям Мавераннахр и Фергану, в ряде

1 Бернштам А. Н. История киргиз и Киргизстана с древнейших времен до

монгольского завоевания: Дис. … д-ра ист. наук. – Ташкент, 1942. 2 Бернштам А. Н. Избранные труди по археологии и истории кыргызов и

Кыргызстана… 3 Бернштам А. Н. Историко-археологические очерки Центрального Тянь-Шаня и

Памиро-Алая. – М.; Л., 1952; он же. Советская археология Средней Азии // Краткие

сообщения Института археологии. – 1949. – Вып. 28.

27

случаев им сопутствовал успех и временами под их властью оказывались

восточные и северо-восточные районы этих краев. Особенно участились

нападения могульских правителей на владения тимуридов во второй

половине XV в. Советский узбекский исследователь С. А. Азимджанова

специально изучала этот вопрос и внесла много ясности в историю

вторжения могульского хана Эсен-Буки в восточные и северо-восточные

районы владений тимурида Абу Сайида. Любопытно, что ставка хана

могулов находилась на берегу озера Иссык-Куль и отсюда Эсен-Бука напал в

1451 г. на Сайрам, Туркестан и Ташкент. Когда Абу Сайид не смог отразить

нападения могулов, то он решил усилить разногласия между претендентами,

боровшимися за престол Могулистана. Тимуриды поддерживали группы

кочевой знати во главе со старшим братом Эсен-Буки Юнус-ханом, который

стремился поселиться в городе и побуждал к тому своих сторонников.

В работе С. А. Азимджановой подробно описаны ход и результаты борьбы

этих двух группировок кочевой знати Могулистана1.

Исследователь В. П. Юдин еще в середине 60-х гг. опубликовал

статью, посвященную этнической истории могулов Могулистана2 (с тех пор

существенных изменений в изучении этой важной проблемы не произошло).

В ней приводится около тридцати родоплеменных наименований

Могулистана с краткими историко-географическими справками

позднесредневековых авторов, главным образом Мухаммад Хайдара Дуглата,

Махмуда Чураса и из «Тарих-и Кашгара». Привлечены также ценные

исторические факты об участии могульских племен в политической жизни

страны. Например, о том, что после смерти Вейс-хана племена байринов и

чорасов отказались подчиниться Эсен-Буке и ушли к Амасанджи-тайши, или

что калучи и арлаты были замешаны в заговоре против Ахмед Алаша-хана,

вследствие чего вынуждены были бежать к ойратам, и т. д.

1 Азимджанова С. А. К истории Ферганы второй половины XV в. – Ташкент, 1957.

2 Юдин В. П. О родоплеменном составе могулов Моголистана и Могулии и их

этнических связях с казахскими и другими соседними народами // Известия АН Каз.

ССР. – 1965. – № 3.

28

В. П. Юдин перечисляет мнения исследователей об этническом

происхождении могулов и считает их тюрками, ассимилировавшимися с

пришедшими монголами. Автор внес существенный вклад в изучение

вопроса об этнических связях казахов и кыргызов с могульскими племенами.

Он обоснованно считает родоплеменные группы кыргызов: балыкчы, барак,

дуулат, керейит, кушчу, монголдор, нойгут и др. – могульскими или

имеющими общие с могулами элементы1.

Большой научный интерес представляет исследование

К. А. Пищулиной, посвященное позднесредневековой истории Юго-

Восточного Казахстана, где на основе большого фактического материала

рассматривается комплекс вопросов, касающихся не только этого региона, но

и всего государственного объединения Могулистан2. В данной работе

встречается описание исторических событий, происходивших на территории

современного Кыргызстана, и кыргызов при правлении могульских ханов и

походов Тимура против них. Автор приводит много интересных фактов по

этнической истории ряда тюркских племен и этнических групп Могулистана

и отмечает, какие из них впоследствии вошли в состав кыргызов и казахов.

Отметим, что в монографии К. А. Пищулиной впервые специально

рассматриваются различные вопросы социально-экономических отношений,

хозяйственной жизни и политического строя Могулистана. В этой части

работы проанализированы ценные сведения позднесредневековых авторов о

феодальной знати, о наименованиях различных должностей, социальных

групп, категорий земельной собственности, налогах и т. д. На наш взгляд,

автор права, когда пишет, что история кочевого и полукочевого населения

Могулистана является историей собственно кыргызского и казахского

народов3. Однако в данной работе имеются и недостатки. Например, неверно

указывается расположение основной части дуглатов в Семиречье и что, по

1 Юдин В. П. О родоплеменном составе могулов Моголистана и Могулии…

2 Пищулина К. А. Юго-Восточный Казахстан в середине XIV – начале XVI вв.

(Вопросы политической и социально-экономической истории). – Алма-Ата, 1977. 3 Там же.

29

мнению автора, этот регион находился под властью правителя Ак-Орды

Урус-хана.

В статье Б. А. Ахмедова, специально посвященной истории Кыргызстана

XV в., рассматриваются вопросы уточнения границ Могулистана, политические

события при его правителях – Вейс-хане, Эсен-Буке и Юнус-хане, их

взаимоотношения с ойратами и Мавераннахром, проблемы переселения казахов

и других тюрков во главе с Гиреем и Джаныбеком в долины рек Чу и Талас.

В исследовании этих событий автор использовал данные Мухаммада

Хайдара, Махмуда ибн Вали и «Тарих-и Абул-Хайр-хана»1.

Большую научную ценность представляет монография

С. М. Абрамзона, посвященная происхождению кыргызского народа и

связанным с ним историко-культурным вопросам2. Автор много лет работал

над этой проблемой, он собрал богатый этнографический материал на

территории Кыргызстана и на его основе написал большое количество работ

по различным вопросам культуры, общественно-политической жизни и

этногенеза кыргызов и подытожил их в указанной выше монографии. По

мнению С. М. Абрамзона, кыргызская народность сложилась между XIII и

XVIII вв. При этом им достаточно аргументированно выделены три

этнические группы, вошедшие в состав кыргызов в VI–XI, XII–XIV и XV–

XVIII вв. «В этническом составе кыргызской народности, – пишет автор, –

выявляются несколько слагаемых различного происхождения. Главными из

них можно признать центральноазиатские (в основном тюркоязычные,

отчасти и монголоязычные) и местные среднеазиатские (включая казахско-

ногайские) компоненты». По мнению С. М. Абрамзона, кыргызский народ

сформировался на территории от южных склонов Саяно-Алтая до

Восточного Туркестана включительно. Его точка зрения об образовании

1 Ахмедов Б. А. К изучению политической истории Киргизии XV в. //

Общественные науки в Узбекистане. – 1962. – № 5. 2 Абрамзон С. М. Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи /

Авт. вступ. ст. С. Т. Табышалиев. – Ф.: Кыргызстан, 1990; он же. Кыргыз жана

Кыргызстан тарыхы боюнча тандалма эмгектер / Котор.: С. Мамбеталиев,

Д. Сулайманкулов, С. Макенов. – Бишкек: «Кыргызстан–Сорос» фонду, 1999.

30

кыргызов как народности положена в основу первого тома «Истории

Кыргызской ССР» (1984 г.)1.

Ряд интересных заключений по истории народов Центрального Тянь-

Шаня и Семиречья содержится в статье М. Кутлукова о Восточном

Туркестане при владычестве монголов2. Автор приводит исторические факты

о разорении культурно-земледельческих районов Восточного Туркестана

войнами чагатаидских царевичей и могульских ханов. В статье говорится о

причинах разделения улуса Чагатая на две части, о границах владений

могульских правителей, насаждении ими исламской религии среди своих

подданных и т. д.

Однако с некоторыми утверждениями автора нельзя согласиться. Так,

по его мнению, монголы заняли Восточный Туркестан в 1218 г., хотя это

произошло на несколько лет раньше. М. Кутлуков также утверждает, что

основная часть уйгуров, во главе со своими идикутами, под натиском

могульских ханов переселилась в районы к востоку от Турфанского оазиса.

В другом месте, противореча самому себе, он пишет, что монголы

Восточного Туркестана и Тянь-Шаня смешивались с уйгурами, принимали

их обычаи и уже в XIV в. исповедовали ислам. Всѐ это не совсем верно. Во-

первых, монголы Восточного Туркестана и соседних с ним северных районов

смешались не только с уйгурами, но и с его другим тюркоязычным

населением. Во-вторых, если эти ассимилированные монголы приняли

ислам, то они не могли принять религии уйгуров – последователей буддизма.

Во втором томе истории Казахстана3 – в интересующих нас разделах о

государстве Караханидов, киданей и, найманов, улусов Джучи, Угедея,

Чагатая, о Могулистане, ханствах Джанибека и Гирея – приведены итоги

исследований главным образом последних лет. В целом, история этих

1 История Киргизской ССР (с древнейших времен до наших дней). – Т. I. – Фрунзе:

Кыргызстан, 1984. 2 Кутлуков М. Монгольское господство в Восточном Туркестане // Татаро-монголы

в Азии и Европе. – 2-е изд. – М., 1977. 3 История Казахской ССР. – Т. I–II. – Алма-Ата, 1984.

31

государств и народностей представлена достаточно содержательно и на

должном уровне, описаны различные политические события, происходившие

на территории Кыргызстана и Восточного Туркестана. Среди них следует

отметить образование и политический подъем государства Караханидов при

их первых каганах. Определенный интерес представляет характеристика

хозяйства тюркских племен Семиречья и долин рек Чу и Талас в X–XII вв.,

описание проникновения в эти края киданей и найманов, отдельные вопросы

их политической жизни, государственного устройства и т. д. В истории об

улусах Джучи, Угедея, Чагатая, о Могулистане и ханствах Джанибека и

Гирея изложен ряд политических событий, происходивших на территории

современного Кыргызстана, а также описаны племена кыргызов, обитавших

на Центральном Тянь-Шане и в Кашгарии. Большой интерес вызывает

разъяснение социально-экономических терминов «бек», «бий», «бай»,

«карачу», «аразил», «сойургал» и т. д. и их употребление в Могулистане.

В более раннем издании истории Кыргызстана1 такие вопросы, как

возникновение и становление государства Караханидов, социально-

экономические отношения, государственно-административное устройство и

культурно-хозяйственная жизнь его населения, были представлены

недостаточно полно или совсем не рассматривались. В последних изданиях

по истории кыргызов и Кыргызстана2 данные пробелы устранены. Важным

моментом в этих учебных пособиях является разработка истории

взаимоотношений кыргызов с казахами и узбеками в XVI–XVII вв.,

значительно дополнены и уточнены различные вопросы (походы Тимура на

восток, борьба кыргызов за независимость против могульских правителей и

ойратов и т. д.) по истории XIII–XV вв.

В конце 1970-х гг. известный кыргызский историк-востоковед

О. Караев приступил к изучению истории государства Караханидов,

1 История Киргизской ССР (с древнейших времен до наших дней)…

2 История кыргызов и Кыргызстана / Отв. ред. Т. Койчуев…; История Кыргызстана

с древнейших времен до конца XIX в. – Бишкек, 1995.

32

образовавшегося на территории средневекового Кыргызстана и Восточного

Туркестана. При написании работы он скрупулезно изучил множество

литературных источников средневековых авторов, собрал разнообразные

материалы, касающиеся истории Караханидского государства. В 1983 г.

О. Караев завершил фундаментальный труд «История Караханидского

каганата. Х – начало XIII вв.»1. Монография О. Караева стала первым

обобщающим трудом по истории Караханидов, ибо до этого аналогичной

работы в советском востоковедении и тюркологии еще не было.

Диапазон рассматриваемых О. Караевым вопросов достаточно широк.

Он подробно остановился на источниковедческой основе проблемы.

Хронология исследования государства Караханидов начинается примерно

в 30-х гг. XIX в., когда были найдены первые нумизматические материалы

периода Караханидов, но глубокое изучение истории Караханидов началось

только в ХХ в. О. Караев подчеркивает, что большой вклад в дело изучения

истории Средней Азии периода Караханидов и киданей внес именно

В. В. Бартольд. Но вместе с тем он отмечает, что труды Бартольда,

посвященные истории Караханидов, порой охватывают лишь отдельные

периоды, что в них излагается, в основном, политическая жизнь Караханидов

и мало уделяется внимания экономическим вопросам – скотоводству,

земледелию, ремеслу, развитию городов и т. д. В своей работе О. Караев

исследует, в основном, население Центрального Тянь-Шаня и Семиречья в

Х в., останавливается на вопросах происхождения Караханидов, титулов их

правителей, политического подъема каганата, разделения на восточный и

западный каганаты, борьбы против киданей и хорезмшахов, а также на

анализе политического строя.

Наиболее дискуссионным вопросом оставалось определение династии

основателей Караханидского каганата. По авторитетному мнению

В. В. Бартольда, династия Караханидов вышла из трех этносов, а именно:

1 Караев О. История Караханидского каганата (Х – начало XIII вв.). – Фрунзе:

Илим, 1983.

33

карлуков, ягма, чигилей. По его утверждению, в XI в. название «чигили»

применялось к большому числу турецких этносов, которые составляли

основную военную силу Караханидов во время похода на Мавераннахр, и

огузы называли чигилями всех тюрок, обитавших к востоку от Амударьи.

В. В. Бартольд, ссылаясь на генеалогическое сказание тюрков в

сельджукскую эпоху, писал, что чигиль, возможно, был предком всех

кочевых тюрков, кроме огузов1. Исходя из этого суждения, О. Караев считал,

что чигили попали в генеалогию тюрков в результате главенствующей роли в

государстве Караханидов. В пользу предположения В. В. Бартольда он

привел малоизвестные факты о происхождении Караханидов от чигилей. Так,

в поэме Фирдоуси, свидетеля возвышения и соперничества в Средней Азии

Караханидов и Газневидов, неоднократно упоминаются чигили как основное

ядро войска принца Карахана, а также описывается сражение войск

иранского и туранского правителей2. По уточнению О. Караева, в оригинале

данного стихотворения вместо слова «туранский» стоит «чигильский».

Приведен ряд и других стихотворных строк о той войне из сочинения

саманидского поэта Дакики, их Фирдоуси позже включил в «Шах-наме».

Свою точку зрения О. Караев подкрепил и другими данными из трудов

восточных авторов и сделал заключение, что чигили из Центрального Тянь-

Шаня, опираясь на союзные племена карлуков, ягма, тухси и других,

образовали государство Караханидов3.

Появление монографии О. Караева вызвало определенный резонанс в

научной среде Кыргызстана. Прежде не было таких работ, посвященных

средневековым государственным образованиям, когда-либо существовавшим

на территории современного Кыргызстана. Богатая источниковедческая база

и обзор обширной научной литературы, а также простота изложения

1 Бартольд В. В. Очерк истории Семиречья (Памятная книжка Семиреченской

области)… 2 Фирдоуси А. Шах-наме: В 2 т. – М., 1964.

3 Караев О. История Караханидского каганата (Х – начало XIII вв.)…

34

материалов принесли автору известность. Книга, изданная ограниченным

тиражом, сразу стала библиографической редкостью.

Заметный вклад в исследование средневековой истории Средней Азии

и Тянь-Шаня внес выдающийся археолог и нумизмат Б. Д. Кочнев1. Большую

часть своей научной деятельности он посвятил одному из самых сложных и

запутанных ответвлений восточной нумизматики – монетному производству,

денежному обращению и политической истории государства Караханидов.

Во многом благодаря многолетней кропотливой аналитической работе

Б. Д. Кочнева те довольно скудные знания об этой династии, от которой

почти не осталось традиционных письменных памятников, выстроились в

системный ряд, вполне сопоставимый с давно и хорошо разработанными

историческими исследованиями многих других азиатских государств

средневековья и нового времени. Именно его работы послужили

неопровержимым доказательством того, что применительно к домонгольской

Средней Азии нумизматический фонд должен считаться не просто

«вспомогательной исторической дисциплиной», как это настойчиво

предлагалось в советское время, а полноценным фундаментальным

историческим источником, по информативности не только сопоставимым с

традиционными письменными памятниками, но в данном случае далеко их

превосходящим2. Благодаря трудам Б. Д. Кочнева нам сегодня известны

имена и годы правления десятков правителей государства Караханидов.

Коренные изменения в экономической, социально-политической и

духовной жизни суверенных государств Центральной Азии, в т. ч.

1 Кочнев Б. Д. Ибрахим б. Наср – создатель Западного Караханидского каганата //

Древние цивилизации Евразии: история и культура. – М., 1998. – С. 50–51; он же.

Монетный чекан Куз Орду-Баласагуна (XI в.) // Красная Речка и Бурана. – Фрунзе, 1989. –

С. 144–158; он же. Монетный чекан Ферганы при Караханидах (конец Х – начало XII вв. ) //

Древний Ош в среднеазиатском контексте. – Ош, 1998. – С. 62–65; он же. Средневековый

Ош в свете нумизматики // Изучение древнего и средневекового Кыргызстана. – Бишкек:

Мурас, 1998; он же. Чеканка монет на территории Киргизии в конце X – начале XIII в. //

Культура и искусство Киргизии. – Вып. 2. – Л., 1983. – С. 18–20 и др. 2 Настич В. Н. Борис Дмитриевич Кочнев // Восток [журн. Ин-та востоковедения

РАН]. – 2003. – № 3. – С. 213–214.

35

Кыргызстана, рост национального самосознания, процесс демократизации

общества придает особую значимость обращению к достижениям

духовной культуры проживавших здесь народов. Этот процесс

сопровождается, как правило, глубоким мировоззренческим

переосмыслением прежней истории, переоценкой ценностей, при которой

пересматриваются и некоторые прежние нравственные критерии. Для

нового поколения суверенных государств важно определить свое место в

смене времен и культур, в диалоге эпох.

Приблизительно до 70-х гг. ХХ в. в бывшем СССР не уделялось

должного внимания изучению культуры в период Кыргызского

великодержавия (VI–XI вв.), историко-культурного наследия государства

Караханидов, а также духовного наследия основателя династии Великих

Моголов Захиреддина Мухаммеда Бабура. Одна из многих причин этого –

господствовавшая тогда однобокая идеологическая парадигма, которая

привела к избирательности в изучении наследия многих выдающихся

мыслителей прошлого. Облик и идейная позиция мыслителя буквально

подгонялись под какой-нибудь «-изм» в контексте конъюнктурных

идеологических запросов.

Существование подобной идеологической парадигмы, носящий

отпечаток европоцентризма, деформировало процесс и состояние

исследований духовного наследия средневековых мыслителей Кыргызстана,

что коснулось и вопросов так или иначе связанных с Восточным

Ренессансом. А вопросы эти весьма существенны, затронуты программами

целого ряда учебных дисциплин, изучаемых в вузах, таких как

культурология, история средних веков, история философии, история народов

Центральной Азии, история медицины, история естественных наук и т. д.

Вместе с тем большинство исследований, посвященных непосредственно

Восточному Ренессансу, всѐ еще не стали достоянием широкой студенческой

аудитории, не говоря уже о широких слоях общественности, что связано, в

первую очередь, с академическим характером исследований. В некоторых

36

трудах вопросы, касающиеся Восточного Ренессанса, излагаются попутно, по

ходу изложения других проблем, и в силу этого поверхностно, сжато,

схематично. Работ же, отражающих влияние Восточного Ренессанса на

историко-культурное развитие Кыргызстана и сопредельных территорий

эпохи средневековья, можно сказать, нет. Это и определило выбор автором

темы научного исследования. Этому способствовало также принятие

Президентом КР указа об углублении изучения исторического и культурного

наследия народа Кыргызстана, где, в частности, отмечается «недостаточное

внимание вопросам сохранения и популяризации историко-культурного

наследия народа Кыргызстана» и необходимость тщательного изучения

«периода расцвета кыргызской государственности в средние века»1.

1.2. Источники и методы исследования

Понятие «исторический источник» возникло в Западной Европе в XIV–

XV вв. С тех пор этим статусом стали наделяться письменные, вещественные

и любые иные первичные материалы, в которых заключается хронологически

изначальная информация о прошедшей действительности. В роли

исторических источников выступают орудия труда и ремесленные

мастерские, боевое снаряжение и военно-оборонительные сооружения,

монеты и печати, намогильные и посвятительные предметы с надписями на

них, генеалогические и биографические записи, публично-правовые и

частные акты, делопроизводственные документы, анналы, исторические

своды, философские и естественнонаучные трактаты, фольклорные творения,

публицистические и литературно-художественные произведения и т. д.

и т. п. – словом, все сохранившиеся до наших дней памятники прошлого.

1 Президент КР подписал Указ «О мерах по углублению изучения исторического и

культурного наследия народа Кыргызстана и формированию гражданского патриотизма»

(27 января 2012 г. УП № 18) // URL: http://www.kabar.kg/society/full/26459

37

В XIX в. в научный лексикон вошел термин «первоисточник».

Потребность в таком нововведении была вызвана тем, что с момента

появления дефиниции «исторический источник» ее стали применять также к

более поздним спискам, редакциям, переложениям, рукописным и иным

воспроизведениям первоначальных материалов. Правда, эти вторичные

источники должны удовлетворять непременному условию: быть самыми

ранними из дошедших до нас звеньев передачи соответствующей

информации, поскольку исходные звенья, которые могли бы служить

первоисточниками, утрачены.

В современном толковании «исторические источники» – дефиниция

весьма ѐмкая. В широком понимании она охватывает всякое явление, которое

содержит и способно источать информацию, необходимую и полезную для

воссоздания прошлого человеческого общества. Как след определенной

реальности, любое подобное явление существует независимо от историка и

может стать собственно историческим источником лишь тогда, когда

рассматривается в качестве объекта исторического изучения.

Каждой исторической эпохе – древней, средневековой, новому и

новейшему времени – присущ свой круг источников. Иными словами,

источники, сами будучи явлением историческим, несут на себе печать какой-

либо социально-исторической обстановки. Поэтому для изучения той или

иной эпохи историку необходимо выделить определенный круг источников.

Кроме того, в любом государстве или регионе в источникотворческом

процессе в целом, в содержании и формах каждой категории либо группы

источников и, наконец, какого-то конкретного источника так или иначе

проявлялись особенности, вытекающие из известного своеобразия

исторического развития соответствующей страны в рамках данной эпохи.

Вот почему для нас столь важно обоснованно вычленить из общей

совокупности источников источники по истории Центральной Азии.

Все источники можно разделить на большие категории – типы. Типы

исторических источников отличаются друг от друга основным принципом

38

кодирования и хранения информации. Эта информация может быть передана,

отображена знаками письменности, вещественными памятниками, словами

устной речи, звуками и танцами, обрядами, реалиями языка и т. п., которые с

разных сторон и различным образом отражают историческую реальность.

Соответственно, можно выделить следующие типы исторических

источников: 1) письменные источники, 2) вещественные памятники,

3) этнографические источники, 4) памятники устного народного творчества

(фольклор), 5) данные языка, 6) антропологические материалы, 7) изменения

географической среды под влиянием производственной деятельности

человека. Существуют и такие источники, которые могут совмещать

признаки разных типов. Например, эпиграфические источники являются и

письменными, и вместе с тем вещественными памятниками. Для извлечения

из них информации нужно знать и уметь использовать соответствующий

ключ (код), чем определяются задачи и конкретные методики изучения и

освоения каждого типа таких источников. Деление источников на разные

типы предполагает разработку специфических методик работы с каждым

типом, которые существенно отличаются друг от друга и требуют

специальной подготовки.

Письменные памятники обычно подразделяют на две разновидности:

повествовательные, или нарративные, и документальные, или

делопроизводственные. В основе такого деления лежат не формальные

критерии, а признаки отображения действительности как доминирующего

начала (нарративные источники) или ее воплощения (документальные

источники). Правда, и между этими разновидностями абсолютной разницы

нет. Например, в повествовательных памятниках могут встречаться

документальные материалы, а в делопроизводственных источниках не всегда

имеется нарративная часть.

Нами использованы, в основном, нарративные письменные, а также

эпиграфические источники. Наиболее известными из них являются труд

Ж. Баласагына «Кутадгу билиг» и «Словарь тюркских языков» М. Кашгари,

39

которые широко представлены в данной диссертации. В источниковедение

Кыргызстана работой вводятся труды: «Тузики Темурий» полководца и

государственного деятеля Тамерлана, «Бабур-наме» основателя империи

Великих Моголов Мухаммеда Бабура, «Аль-Мабсут» имама ал-Серахси, «Эл

Касыдатул Ламиѐ» Осмона аль-Оши и др.

Наиболее значимым и большим по объему трудом из числа названных

является «Бабур-наме». Остановимся на нем более подробно.

Автор данной работы Мухаммед Бабур (1483–1530) не дает сведений о

том, каким образом и при каких обстоятельствах у него возникла идея

создания специальной книги и как, на основании каких материалов он

приступил к ее написанию. Среди огромного количества лиц, окружавших

Бабура, специалистам не удалось обнаружить имя летописца, который бы вел

записи для будущей книги. Автор предисловия к изданию «Бабур-наме»

С. А. Азимджанова отмечает, что по свидетельству его современника,

известного историка Мухаммед Хайдара, во времена Бабура не было принято

иметь придворного летописца, следовательно, «Бабур-наме» – всецело

результат неутомимого труда самого автора1.

Вопрос о том, когда именно Бабур приступил к сбору материала для

книги, также остается открытым. Однако некоторые события, описания в

«Бабур-наме» указывают на вполне определенное время – 1494 год.

Следовательно, для написания книги Бабуру потребовалось почти 36 лет!

Бабур старался скрывать от посторонних процесс сбора материала для

книги, а тем более изложение его не бумаге. Даже люди из его ближайшего

окружения толком ничего об этом не знали.

Будучи в Индии, Бабур начал приводить свои записи в порядок и,

возможно, именно в этот период у него возникла мысль написать книгу.

Согласно сведениям дочери Бабура Гульбадан бегим, в городе Сикри

1 Бабур-наме [Записки Бабура] / Пер. М. Салье; Общ. ред. и дораб.

С. А. Азимджановой; Ин-т востоковедения АН РУзб. – Изд. 2-е, дораб. – Ташкент: Гл. ред.

энцикл., 1993. – С. 8.

40

(Индия) в саду Бабуром была устроена специальная площадка для игры в

конное поло. В ее верхней части стояла крытая беседка, в которой Бабур

имел обыкновение писать книгу.

Бабур никому не говорил, о чем книга, даже своим детям. Когда они

спрашивали об этом, он уклончиво отвечал: «Всѐ узнаете в свое время». Так

и получилось. Бабур скончался, не завершив работу. Его сыновья и внуки не

расставались с рукописью книги, они с трепетом, глубокой любовью и

уважением относились к ней. Это было для них самое дорогое, оставшееся в

память об отце.

При внуке Бабура Акбар-шахе (1556–1605) книга трижды переводилась

с тюркского на персидский язык. Тогда этот труд называли «Вакиат-и

Бабури» – «Записки Бабура». Лучшим считался перевод, выполненный

Абурахман-ханом. Он был сделан на высоком профессиональном уровне,

быстро приобрел определенную известность, не потеряв своего научного

значения и в наши дни.

Заметим, материалы, изложенные в «Бабур-наме», широко

использовались в качестве первоисточников многими историками Индии –

Абул Фазлом, Феришта, Низамутдином Херави, Бадауни, Хинди Мирхи и др.

Данные «Бабур-наме» вошли неотъемлемой частью в сводные тома по

истории народов Средней Азии, Афганистана, Индии.

Рукопись «Бабур-наме» обнаружена в 1714 г. в Средней Азии, в

городе Бухаре, затем передана в Санкт-Петербург, где была изучена Георгом

Джекат Кером. На основе этой рукописи в 1857 г. осуществлено первое

издание «Бабур-наме» в Казани Н. И. Ильминским. Другая рукопись,

переписанная Абу ал-Вахибом в 1809 г., попала в Петербург, и там в 1824 г. с

нее была сделана копия О. Сенковским1.

Большой вклад в изучение «Бабур-наме» внесла английский ученый

Аннет Сусанна Беверидж, которая перевела текст на английский язык и

1 Бабур-наме [Записки Бабура] / Пер. М. Салье; Общ. ред. и дораб.

С. А. Азимджановой…

41

издала факсимиле в Лондоне в 1905 г. Она ставила эту книгу в один ряд с

мемуарами Гибонна и Ньютона.

Первый полный перевод «Бабур-наме» на русский язык был

осуществлен востоковедом М. А. Салье и опубликован 1958 г. в Ташкенте.

Следующее его издание вышло в свет в 1982 г. с предисловием

С. Азимджановой под редакцией М. Хайруллаева. Затем этот перевод,

предварительно сличѐнный с Хайдарабадской рукописью в издании

А. Беверидж, а также с изданием Н. И. Ильминского, с учетом выявленных и

исправленных упущений и неточностей был переиздан в 1993 г. в Ташкенте

под редакцией С. А. Азимджановой1 (именно эта работа использована

автором диссертации). А в 2007 г. труд Бабура был еще раз переиздан в

Ташкенте, с учетом упущений предыдущих изданий.

«Бабур-наме» представляет собой ценный источник не только по

истории и культуре Средней Азии, Афганистана, Индии, но и Кыргызстана

конца XV в. и первой четверти XVI в. Так, в «Бабур-наме» содержатся

ценные сведения об исторических личностях, имеющих непосредственное

отношение к истории Кыргызстана (Юнус-хан, Мухаммед-хан, Ахмед-хан,

Шейбани-хан и др), а также интересные данные о многих городах, в т. ч. об

Оше, Узгенде, Мазу (совр. Мады). Есть сведения о селениях вокруг Оша, его

жителях, хорошо описан местный климат и природа. Не остались вне поля

зрения Бабура флора и фауна данного региона, имеются уникальные данные

о полезных ископаемых.

Однако следует заметить, что «Бабур-наме» не числится как источник в

«Хрестоматии по средневековой истории Кыргызстана (XIII–XVIII вв.)»2, нет

этого источника и в труде «Восточные авторы о кыргызах»3. «Бабур-наме»

1 Бабур-наме [Записки Бабура] / Пер. М. Салье; Общ. ред. и дораб.

С. А. Азимджановой… 2 Хрестоматия по средневековой истории Кыргызстана (XIII–XVIII вв.) / Сост.

Т. Д. Джуманалиев. – Бишкек: Кыргызстан, 1996. 3 Восточные авторы о кыргызах: Сб. ст. / Сост., введ. и коммент. О. Караева; –

Бишкек: Кыргызстан, 1994.

42

даже не упоминается в книге «Материалы по истории киргизов и Киргизии»1,

в которой часть 3 включает «Извлечения из ферганских и кашгарских

источников XVI–XIX вв.». «Бабур-наме» как источник не числится и в

солидном издании «Источниковедение Кыргызстана (с древности до

XIX в.)»2.

Между тем знаменитый востоковед В. В. Бартольд в своих трудах

неоднократно ссылается на Бабура как историка, называя его «двоюродным

братом» Мухаммед Хайдара (что на самом деле так и есть). Сравнивая

работы двух авторов одного и того же периода, В. В. Бартольд пишет: «Как и

Бабур, Мухаммед Хайдар не ограничивается сухим пересказом событий,

а подробно останавливается на характеристике действующих лиц и дает

множество ценных сведений географического и этнографического характера,

хотя его труд в этом отношении всѐ-таки не может сравниться с ”Записками

Бабура”». И далее добавляет: «Последние <…> представляют совершенно

исключительное явление в мусульманской литературе, как полная картина

нравов того времени»3. При этом Бартольд ссылается на издание «Бабур-

наме», сделанное Н. И. Ильминским (1857 г. на тюрк. яз.), и перевод

Д. Лейдена и У. Эрскина. Бабур и его труд неоднократно упоминаются

В. В. Бартольдом в его работе «Фергана». Более того, здесь приводятся

значительные выдержки из «Бабур-наме» (по всей видимости, В. В. Бартольд

пользовался книгой издания А. Беверидж).

Таким образом, можно сказать, что В. В. Бартольд очень хорошо знал

содержание «Бабур-наме». Хотя следует заметить, что в предисловии к

«Отчету о поездке в Среднюю Азию в 1893–1894 гг.»4, где он приводит

восемь, по его мнению, «важнейших источников», в т. ч. «Зафар-наме»,

1 Материалы по истории киргизов и Киргизии. Вып. 1 / Под ред. В. А. Ромодина. –

М.: Наука; Гл. ред. вост. лит., 1973. 2 Источниковедение Кыргызстана (с древности до XIX в.) / Отв. ред. В. М.

Плоских; Ин-т ист. НАН КР; БГУ. – Бишкек: Илим, 1996. 3 Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия… – С. 545.

4 Бартольд В. В. Отчет о поездке в Среднюю Азию в 1893–1894 гг. …

43

«Тарих-и Рашиди» и др., «Бабур-наме» там отсутствует. Возможно,

В. В. Бартольд тогда еще не знал о существовании этого труда.

Бабур как историческая личность неоднократно упоминается в работах

А. Н. Бернштама. В одной из них приводятся выдержки из «Бабур-наме» (но

без указания страниц)1.

На «Бабур-наме» ссылается С. М. Абрамзон в работе «Киргизы и их

этногенетические и историко-культурные связи»2.

«Бабур-наме» знал Н. А. Аристов. В разделе «литература и источники»

в его труде «Усуни и кыргызы или кара-кыргызы…»3 под номером 24

записано (приводим дословно, без поправок): «Бабур. Записки Бабура

(Бабур-наме. Ильминский. Казань, 1857) / Пер. с джагатайскаго (узбекского)

С. И. Полякова // Ежегод. Ферг. обл. Т. III – Нов. материалы, 1904 (Записки

Бабура на фр. яз. изданы в 1871 г. в Париже)4.

В определенной степени изучены и поэтические творения Бабура.

Английский востоковед и дипломат Эдвард Денисон Росс в 1910 г. издал

сборник стихотворений Бабура, на основе которого российский тюрколог

А. Н. Самойлович (1880–1938) переиздал и перевел на русский язык в 1915–

1917 гг. лирику Бабура5.

В изучение лирики Бабура большой вклад сделала И. В. Стеблева.

В монографии «Семантика газелей Бабура»6 она ставит и решает важные

теоретические вопросы структурно-смысловой парадигмы жанра и другие

проблемы.

1 Бернштам А. Н. Избранные труди по археологии и истории кыргызов и

Кыргызстана… – Т. II. – С. 275. 2 Абрамзон С. М. Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи…

3 Аристов Н. А. Усуни и кыргызы или кара-кыргызы: Очерки истории и быта

населения Западного Тянь-Шаня и исследования по его исторической географии. –

Бишкек: Илим, 2001. 4 Там же. – С. 556.

5 Халлиева Г. И. Российское бабуроведение XX века // Актуальные вопросы

филологических наук: Мат-лы междунар. науч. конф. (Чита, 2011 г.). – Чита: Молодой

ученый, 2011. – С. 29–31. 6 Стеблева И. В. Семантика газелей Бабура. – М.: Наука, 1982.

44

С филологической точки зрения «Бабур-наме» достаточно хорошо

изучен Г. Ф. Благовой (1927–2013). В 1954 г. она защитила кандидатскую

диссертацию по характеристике грамматического строя староузбекского

языка, главным источником для которой стал труд Бабура1. Через 40 лет,

опираясь на свои многочисленные разработки в этой области и используя

новейшие достижения современных отраслей языкознания, она выпустила

книгу, в которой анализирует язык и стиль «Бабур-наме»2 и которая широко

используется в преподавании историко-востоковедческих дисциплин в

высших учебных заведениях.

В настоящее время в Узбекистане функционирует Международный

фонд имени Бабура. В результате организованных фондом двадцати

экспедиций удалось собрать большое количество научных и художественных

трудов, созданных учеными-бабуроведами всего мира. Эти труды хранятся в

музее «Бабур и мировая культура» в г. Андижан. В частности, там имеется

копия оригинала «Бабур-наме», написанная на чигатайско-тюркском языке,

сам оригинал хранится в музее г. Хайдарабад. В музее Андижана хранятся

36 переводов «Бабур-наме». Посетители музея могут ознакомиться здесь

также с копией Корана, содержащейся в написанном Бабуром письме

«Хатти-Бобурий» Имеется и тегеранская копия произведения «Куллиети

Бобур». Всего в музее находится более 20 копий «Бабур-наме».

Сегодня фонд работает над созданием «Энциклопедии Бабура». В этом

направлении трудятся академик А. Каюмов, профессор А. Аъзам. Ее издание

и презентация планируется в обозримом будущем. Фонд пользуется услугами

постоянных партнеров и консультантов, при их участии за счет фонда

переведено на узбекский язык более 40 редких книг. Среди них ученые Азиз

Қаюмов, Саидбек Хасанов, переводчики Гофуржон Сатимов, Янглиш

Эгамова, Исмоил Бегжонов и мн. др. Благодаря их усилиям люди, изучающие

1 Благова Г. Ф. Характеристика грамматического строя (морфологии)

староузбекского литературного языка конца XV в. по «Бабур-наме». – М., 1954. 2 Благова Г. Ф. «Бабур-наме»: язык, прагматика текста, стиль. – М., 1994.

45

творчество Бабура, могут ознакомиться с такими книгами, как «Творчество

Бабура», «Захириддин Мухаммад Бабур», «Период бабуридов в истории

Центральной Азии и Индии», «Бабур и Юлий Цезарь», «Вечный Бабур»,

«Странствующая ”Бабур-наме”», «Краткий словарь по “Бабур-наме”»1.

Следует отметить важный вклад, внесенный в развитие бабуроведения

иностранными исследователями. Среди них выделяются труды английских

ученых и переводчиков Джона Лейдена, Уильяма Эрскина, Анетты

Беверидж, американского ученого Уилера Текстона, Фуода Купрулузаде,

Рашида Рахмати Арата, Билола Южела, Танжу Сейхана и др.2.

Фонд Бабура за последние годы провел несколько международных

конференций. Очередная конференция под названием «Роль Захириддина

Мухаммада Бабура в истории мировой культуры» прошла в Ташкенте в июне

2013 г., в ее работе приняли участие около сотни бабуроведов из ближнего и

дальнего зарубежья3.

Семинары и конференции, посвященные наследию Бабура, проводятся

и в государствах дальнего зарубежья. Так, в 2008 г. в Исламской Республике

Афганистан состоялся научно-практический семинар на тему: «Бесценное

наследие правителя и поэта», посвященный 525-летию со дня рождения

Бабура4.

Таким образом, международное бабуроведение развивается, мы вправе

внести в него и свой вклад.

Другой труд, не числящийся в источниковедении Кыргызстана, носит

название «Тузуки Темурий». («Уложение Тимура» или «Завещание

Тимура»). Этой работе нами уделено значительное внимание во втором

1 Бессмертное наследие странствовавшего правителя Мухаммада Бабура

// Наманганская правда. – 2013. – 14 февр. – URL: http://www.centrasia.ru/newsA.php?st=

1360852920 2 Там же.

3 В Ташкенте прошла конференция бабуроведов (12.06.2013) // URL: http://news.

mail.ru/inworld/uzbekistan/society/13472112/ 4 Творчество Бабура глазами афганских исследователей (08.07.2008) // URL:

http://www.jahonnews.uz/rus/rubriki/kultura/tvorchestvo_babura_glazami_afganskix_issledovat

eley.mgr

46

параграфе четвертой главы диссертации, а здесь мы лишь отметим, что в

«Тузуки Темурий» есть много сведений, имеющих непосредственное

отношение к истории средневекового Кыргызстана. Так, например, от

первого лица описаны походы Тимура во владения моголов, находившиеся

на территории современного Кыргызстана. Очень важно отметить, что

потомок Тимура Мухаммед Бабур был знаком с «Завещанием…» своего

великого предка, он довольно добросовестно и пунктуально следовал ему и

того же требовал от своих сыновей. В подтверждение этого нами приводится

целый ряд фактов.

Впервые в историографии Кыргызстана введены в научный оборот две

работы средневековых караханидских ученых-теологов. Это огромный труд

(30 томов) имама Серахси «Аль-Мабсут» и работа теолога и поэта Али бин

Осмона аль-Оши «Эл Касыдатул Ламиѐ». Сведения об этих работах

изложены в третьем параграфе третьей главы. Более глубокое изучение

творчества этих ученых-теологов еще впереди.

Таким образом, нами использованы практически мало известные и

даже неизвестные историографии Кыргызстана источники.

Методика диссертационного исследования основывается на принципах

историзма, объективности, последовательности, применяются также

традиционные научные методы – хронологический, синхронный,

эмпирический, теоретический и др. Современные способы сбора и хранения

информации позволили вовлечь в работу значительно больший материал,

чем это практиковалось исследователями ранее.

47

ГЛАВА II

ХАРАКТЕРИСТИКА И ОСОБЕННОСТИ

ВОСТОЧНОГО РЕНЕССАНСА

2.1. Культура и научная мысль Халифата Аббасидов

в эпоху расцвета Ренессанса

Второе десятилетие VIII в. было апогеем политического могущества

Халифата Аббасидов. Он достиг максимальных размеров, на его территории

насчитывалось около 80 млн жителей, гигантские суммы стекались в казну

халифов, позволяя не только содержать огромную армию и флот, но и вести

строительство. В городах возводятся монументальные мечети и дворцы

наместников, отделанные мрамором и мозаикой, появляются такие

замечательные архитектурные сооружения, как мечеть в Дамаске и «Купол

скалы» в Иерусалиме. Скромные мечети Мекки и Медины заменяются богато

оформленными зданиями, для строительства которых приглашали

византийских мастеров. Каждый из халифов старается обзавестись

собственным дворцом-поместьем на границе Сирийской пустыни и

культурных земель1.

Придя к власти, Аббасиды (потомки Аббаса, дяди Пророка

Мухаммеда) еще интенсивнее, чем прежняя династия, принялись за

строительство дворцов и огромных городов-резиденций. Самым гигантским

предприятием стало создание новой столицы – Багдада (762–763 гг.), в

котором приняло участие около ста тысяч строителей. Аббасиды завели

многочисленный двор, устраивали пышные дворцовые церемонии и приемы.

Важнейшим следствием аббасидского переворота стала утрата

арабами привилегированного положения и монополии на власть.

1 История Востока. – Т. 2. Восток в средние века / РАН. – М.: Вост. лит., 2000. –

С. 122–123.

48

Мусульмане – арабы и не арабы – реально сравнялись в правах, и это

способствовало быстрой исламизации восточной половины Халифата.

Халифат из арабской империи превратился в исламское государство. В этот

период вероисповедание стало важнее для определения статуса человека,

чем его этническая принадлежность. Наибольший выигрыш в новых

условиях получили иранские и среднеазиатские феодалы, ставшие опорой

новой власти1.

Консолидация ирано-среднеазиатской и арабской верхушки еще

больше усилилась после возвращения халифа аль-Мамуна в 819 г. из города

Мерв. Вместе с ним в его окружении прибыли многие знатные хорасанцы и

мавераннахрцы, занявшие потом командные посты в Халифате.

В ближайшем окружении халифов в качестве личной охраны

появляются воины-рабы – гулямы, в основном из числа тюрков Средней

Азии. Это были профессиональные воины, с раннего детства обученные

военному искусству того времени. Как правило, гулямами становились

круглые сироты, у которых не было ничего, кроме умения воевать.

Следует заметить, рабы в качестве личной охраны имелись уже при

первых халифах, но только в конце правления аль-Мамуна они стали

ядром халифского войска, когда наследник аль-Мамуна аль-Мутасим

закупил 3000 гулямов-тюрок. Став халифом, он еще больше увеличил

численность гулямской гвардии. Кстати, выходцы из гулямов

впоследствии стали постепенно вытеснять иранскую знать с высших

государственных постов2.

Еще в конце VII в. халиф Омар принял решение, что вся завоеванная

земля иноверцев становится коллективной собственностью мусульман (фай)

и налог с нее поступает в распоряжение халифа, а воины и все заслуженные

мусульмане получают твердое жалование и пайки. Разрыв в размерах

жалованья в Халифате был существенным: вдовы Мухаммеда получали 6–

1 История Востока. – Т. 2. Восток в средние века… – С. 125.

2 Там же. – С. 122–130.

49

12 тысяч дирхемов в год, а рядовые воины – от 300 до 500 дирхемов. Для

того чтобы показать покупательную способность денег того времени,

заметим, что баран тогда стоил 5–10 дирхемов, а корова 30–401.

Сотни тысяч килограммов серебра и десятки тысяч килограммов

золота, стекавшиеся ежегодно в столицу Халифата, создавали огромный

спрос на всевозможную ремесленную продукцию, что привлекало отовсюду

в столицу торговцев и ремесленников, строителей и подѐнщиков. Через

несколько десятилетий после основания Багдад превратился в один из

крупнейших городов мира с населением по крайней мере в четверть

миллиона2.

Концентрация средств способствовала развитию производства

предметов роскоши внутри Халифата, прогрессу строительной техники,

внедрению новых привозных культур, например, цитрусовых.

Вовлечение в единую политическую и экономическую систему ряда

стран вызвало рост городов в Хорасане, Средней Азии и Закавказье. Кроме

того, избыток средств стимулировал дальнюю торговлю – с Индией и

Дальним Востоком, Северной Европой и тропической Африкой. Баланс

внешней торговли был пассивным: правящая верхушка Халифата за всѐ

расплачивалась серебром и золотом. Поток серебра, шедший в Восточную

Европу в обмен на меха и рабов, до сих пор напоминает о себе находимыми

там большими кладами. До X в. включительно отток серебра из Халифата

компенсировался добычей на его многочисленных рудниках3.

Особо следует подчеркнуть роль городов в развитии культуры и науки

того времени. Видный ученый ибн Халдун (1332–1406), которого считают

основоположником социологии как науки, утверждал, что в его время

искусства процветали только в городах. Число и качество ремѐсел (букв.

«искусств», сана„и) зависело от степени цивилизованности городов и

1 История Востока. – Т. 2. Восток в средние века… – С. 116.

2 Там же. – С. 116–127.

3 Там же. – С. 127–128.

50

культуры оседлого населения, а также уровня роскоши, которым они

обладали, поскольку искусства являются дополнением к той деятельности,

которая просто обеспечивает существование1.

Выполняя политическую, экономическую и религиозную роль,

исламские города служили также некими «плавильными тиглями» для

интенсивной интеллектуальной деятельности и центрами, где в полном

масштабе развивалась исламская и арабская литературная культура. Эта

культура выкристаллизовалась в IX в., хотя некоторые ее жанры, такие как

поэзия, восходят к доисламской эпохе.

Исламский город, выполняя политическую функцию центра власти и

играя интеллектуальную роль в качестве центра творчества, сделал много для

дальнейшего развития культурной жизни страны. Пример, поданный

Багдадом, был подхвачен всеми столицами провинций – Дамаском,

Кордовой, Фесом, Каиром и др.

Покровительство, которое оказывали культуре правители и богатые

горожане, поощряло развитие городской литературы. В IX в. защитниками

письменности и искусств выступали визири Бармениды. В X в. крупным

покровителем литературы и философии был Сайф аль-Давля аль-Хамадани,

державший свой двор в Алеппо. Известные арабские поэты аль-Мутанабби и

Абу Фирас и не менее блестящий составитель фундаментальной антологии

арабской и арабоязычной поэзии VII–X вв. Абуль-Фарадис аль-Исфахани,

автор «Книги песен» («Китаб аль-Агани»), посвящали ему свои работы.

Считается, что X век явился высшей точкой развития исламской культуры2.

Об уровне развития культуры того или иного региона нагляднее всего

судить через конкретные детали и приметы времени и реалии науки, техники,

быта, особенности этики. И, конечно же, опираясь при этом на оригинальную

и исследовательско-комментаторскую литературу, среди которой особое

1 История человечества. – Т. IV. VII–XVI века / Под ред. М. А. Аль-Бахита,

Л. Базена и С. М. Сиссоко. – М.: ЮНЕСКО, Магистр-пресс, 2003. – С. 305. 2 Там же. – С. 305.

51

место занимает труд швейцарского ученого Адама Меца «Мусульманский

Ренессанс». Это исследование в течение многих лет служит настольной

книгой востоковеда.

В домах IX в., отмечает А. Мец, были бани, канализация и колодцы.

Люди того времени пользовались мебелью для одежды, на стенах и на полу

были ковры. Столы (тахта) делали из оникса или дерева, была широко

распространена китайская посуда. Состоятельные люди за тахтой пользовались

ложками, вилками, ножами, салфетками. Существовало твердое правило мыть

руки перед едой и после, причем богатые люди мыли руки в розовой воде,

обладающей, как было выявлено впоследствии, дезинфицирующим свойством1.

Со II в. до н. э. в Ферганской долине Средней Азии население

занималось виноградарством, умело приготавливать вино. Кстати, искусство

делать виноградное вино китайцы переняли именно у ферганских

виноградарей. Это подтверждают сохранившиеся китайские рукописи.

В одной из них отмечается, что в Давани (т. е. в Ферганской долине) вино

приготавливается из винограда и в большом количестве хранится на складах

в течение многих лет, не подвергаясь порче. Там виноградное вино является

столь же обычным напитком, как и люцерна кормом для лошадей2.

Легенда приписывает открытие винодельного процесса иранскому

принцу – астрологу Джамшиду, который привез домой в бочонках какой-то

из великолепных сортов ферганского винограда. Открыв бочонки, он

обнаружил, что виноград начал бродить, и приказал навесить на кислый

напиток ярлык «яд». Спустя несколько дней он поссорился со своей

любимой женой, которая в отчаянии выпила содержимое из одного из этих

сосудов. Когда она проснулась после тяжелого сна, то почувствовала, что все

ее переживания исчезли. Употребление этого, как она посчитала, лекарства

1 Мец А. Мусульманский Ренессанс. – М.: Наука, 1966. – С. 144–158.

2 Кары-Ниязов Г. Н. Астрономическая школа Улугбека. – М.; Л.: Изд-во АН СССР,

1950. – С. 10.

52

вошло у нее в привычку, пока Джамшид не обнаружил ее секрета. Но

Джамшид, говорят, впоследствии стал пьяницей и был свергнут с трона.

В священной книге зороастрийской религии «Авеста» отмечается, что

умеренное употребление вина способствует, прежде всего, укреплению

организма человека (лучшему перевариванию пищи, кровообращению, силе

и т. д.), плодотворной умственной деятельности, благоприятствует

установлению дружественных отношений между людьми, выявляет

добронравных людей и злонравных. Такое мнение отчасти поддерживает

древнегреческий историк Геродот, говоря о жителях Ферганы, что «…за

вином они обычно обсуждают самые важные дела. Решение, принятое на

таком совещании, на следующий день хозяин дома, где они находятся, еще

раз предлагает [на утверждение] гостям уже в трезвом виде. Если они в

трезвом состоянии одобряют это решение, то выполняют. И наоборот:

решение, принятое трезвыми, они еще раз обсуждают во хмелю»1.

По свидетельству А. Меца, в эпоху средневековья существовала

своеобразная этика употребления алкогольных напитков. Их обычно не

употребляли во время завтрака, обеда, ужина. Для этого необходимо было

выбрать другое время. Обычай пить вдвоем не имел распространения,

напротив, это пренебрежительно называлось «пила» (миншар), так как с

пилой управляются тоже два человека. Оптимальный «кворум» для

употребления алкогольных напитков 5-6 человек, с музыкой, танцами,

анекдотами, острословием. Застольные беседы знатных людей иногда даже

записывались и распространялись2.

Еще с V в., отмечает А. Мец, в восточных странах существовали

общественные бани (хамом). Персонал бани, как правило, состоял по

меньшей мере из пяти человек3. В Отраре (Южный Казахстан) были

раскопаны и исследованы две бани. В основе их планировки, по

1 Геродот. История: В девяти книгах. – Кн. 1. – Л., 1972. – С. 55.

2 Мец А. Мусульманский Ренессанс…

3 Там же.

53

свидетельству З. Ж. Шарденовой, лежал крест, центральный зал соединен с

расположенными на осях четырьмя помещениями. Бани обогревались

системой жаропроводящих каналов под полом. Снабжение водой

осуществлялось из колодцев, а сточные воды выводились при помощи

кубуров (керамических труб. – А. А.). В банях были горячие и холодные, а

также теплые моечные комнаты, массажный зал, раздевалка1.

Уже в период средневековья на Востоке строились многоэтажные дома

(в 5, 7, 8 этажей); первый этаж, как правило, был нежилым. Зачастую в одном

таком доме жили до 200 человек. Состоятельные люди строили за городом

имения. В домах имелась система вентиляции и отопления. При раскопках

городищ выявлены очаги, служившие для обогрева помещений,

приготовления пищи. Довольно широкое распространение получила такая

система отопления и обогрева помещений, как каны, когда горячий воздух из

топки проходил по специальным каналам, устроенным в стенах, суфах или

под полом.

Б. А. Литвинский подробно описывает водопровод Так-Языра, который

считается замечательным гидротехническим сооружением средневековой

Туркмении. Подобные сооружения в большинстве стран Европы появились

гораздо позже, через несколько столетий. Первый водопровод на Руси

(в Новгороде) появился приблизительно в XII в.2.

На отдельных территориях Средней Азии в эпоху средневековья были

проложены подземные водосборные каналы протяженностью до 50

километров. На Востоке повсюду использовались водоподъемные колеса

диаметром до 25 метров, а также ветряные и водяные мельницы. Доказано,

что ветряные мельницы существуют с 947 г.3.

1 Историко-культурный туризм [Лекции по истории Казахстана] / КазНУ им. аль-

Фараби // URL: http://www.google.ru/url?sa=t&rct=j&q=&esrc=s&source=web&cd... – С. 51. 2 Литвинский Б. А. Водопровод Так-Языра (из истории городского водоснабжения

в средневековой Средней Азии) // Культура и искусство народов Средней Азии в

древности и средневековье / Под ред. Б. Г. Литвинского. – М.: Наука, 1979. – С. 79–84. 3 Лей Г. Очерк истории средневекового материализма. – М., 1962. – С. 56.

54

В отдельных городах Востока и, в частности, Средней Азии уже в IX в.

были действующие обсерватории, в которых работали местные ученые. Так,

правители Мерва Амуля (Чарджоу) и Хорезма Мансур ибн Талха проводили

систематические астрономические наблюдения в Мерве. В конце того же

века в Балхе работал с довольно точными инструментами самаркандец

Сулейман ибн Исма. Для X–XI вв. таких сведений мы имеем еще больше:

наблюдения ибн Ирака и аль-Беруни в Кяте, ибн Сины и аль-Беруни в

Гургандже, ибн Сины в Исфахане и др.). Описывая события 1497–1498 гг.,

знаменитый полководец, государственный деятель, поэт Востока Мухаммед

Бабур (1483–1530) приводит данные о постройке обсерватории Улугбека,

перечисляет также и другие обсерватории, известные ему в различных

странах Востока (обсерватории халифа Мамуна, Битлимуса, Бикрамаджита

Хинду в Удджайне и Дхаре)1.

В Средние века на Востоке широко были распространены шахматы и

нарды, популярностью пользовались конные бега, гон голубей, бои петухов и

перепелов; существовали даже игорные дома. Многие увлекались такими

видами спорта, как борьба и плавание. Обо всем этом можно найти сведения

в «Бабур-наме». В больших городах имелись зверинцы, существовали

теневые театры с актерами-подражателями. Были и комические актеры. Роль

женщин, как правило, исполняли мужчины. Полицейские патрули в больших

городах следили за порядком до первой утренней молитвы. Здесь можно

было взять напрокат очень многое – от домашней утвари и украшений до

ослов и повозок2.

В XI–X вв. более или менее значительная мечеть имела библиотеку,

ибо существовал обычай завещать книги мечетям. Например, в городе Мерв

(на территории современной Туркмении) было основано 12 библиотек

общественного пользования, только в одной из которых насчитывалось около

1 Бабур-наме [Записки Бабура] / Пер. М. Салье; Общ. ред. и дораб.

С. А. Азимджановой… – С. 9. 2 Мец А. Мусульманский Ренессанс… – С. 144–158.

55

12 тысяч томов. Двери библиотек были открыты для всех, в их стенах

занимались ученые со всех концов мусульманского мира. Так, в библиотеке

Мерва в течение трех лет – с 1216 по 1219 гг. – работал знаменитый

путешественник и географ, автор труда «Словарь городов» Абу Абдиллах

Шихабиддин б. Абдаллах ал-Хамави по прозвищу Йакут (1179–1229)1.

Власть имущие, по сведениям А. Меца, считали для себя величайшей

гордостью собирать книги. В конце X в. большинство исламских правителей

Багдада, Каира, Кордовы, Дамаска были книголюбами. Так, халиф Кордовы

Ал-Хакам II имел на всѐм Востоке своих агентов, которые скупали для него

только что появившиеся книги; каталог его библиотеки состоял из 44

тетрадей по 20 листов каждая, в которые были занесены только заглавия

книг. Объем книжного фонда его библиотеки колеблется, по оценкам разных

исследователей, от 160 до 400 тысяч томов. Библиотека состояла из отделов,

разделенных на секции, причем каждая секция запиралась на замок2.

В Европе частные библиотеки для общественного пользования

появились при Людовике VII (XII в.). Позднее Людовик IX – первый

французский король, умевший быстро писать и читать, основал библиотеку,

книгами которой могли пользоваться другие, в т. ч. и ученые. Когда король

был на Востоке, он обратил внимание на то, что там многие ученые читали

книги в общественных библиотеках. Вернувшись во Францию, он

распорядился сделать при его личной церкви Сент-Шанель нечто подобное.

Расцвет этой библиотеки относится к середине XIV в., когда в 1368 г. по

распоряжению короля Карла V она была перенесена в одну из башен Лувра3.

Подобную библиотеку эмир Бухары Нух ибн Мансур имел еще в XI в.

В свое время ею пользовался знаменитый ученый-энциклопедист ибн Сина

(Авиценна), который писал: «Однажды я попросил эмира допустить меня в

1 Камалидинов И. С. Сведения «Китаб ал-ансаб» Самани о Фергане //

Общественные науки в Узбекистане. – 1985. – № 5. – С. 37–43. – С. 37–43. 2 Мец А. Мусульманский Ренессанс… – С. 144–158.

3 Парижская национальная библиотека // Энциклопедический словарь Брокгауза и

Ефрона // // URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%B0%D1%86%D0%B8%D0...

56

его библиотеку, чтобы изучить имеющиеся там книги по медицине. Он

разрешил мне, и я вошел в здание, где было множество комнат. В каждой

комнате были сундуки с книгами, поставленные один на другой. В одной

комнате были книги по арабской поэзии, а в другой – по физике, и так в

каждой комнате [находились] книги по какой-либо отрасли науки»1.

Уникальность библиотеки эмира Бухары не подлежит сомнению. Она

была одной из лучших в мире библиотек того периода. Саманиды собрали в

Бухаре редкие для того времени философские, естественнонаучные и другие

сочинения, переведенные с греческого, сирийского, индийского языков. При

этом следует иметь в виду, что тогдашняя Бухара была столицей огромной

империи Саманидов, охватывающей обширные территории Средней Азии,

Ирана и нынешнего Афганистана. Наряду с такими городами, как Багдад,

Рей, Хамадан, Гургандж, Бухара была известным культурным центром. Сюда

приезжали ученые, поэты, деятели культуры со всего Востока. Находясь на

перекрестке торговых путей, ведущих из Индии и Китая в Поволжье, Русь и

страны Ближнего и Среднего Востока, Бухара, соответственно, играла

важную роль и в экономической жизни данного региона.

По свидетельству аль-Фараби, огромная библиотека имелась в Отраре,

по числу и разнообразию книг она занимала второе место в мире, после

Александрийской2. По некоторым данным, Александрийская библиотека в

I в. до н. э. начитывала около 700 тысяч папирусных свитков. Имеются

сведения о том, что халиф Осман приказал сжечь Александрийскую

библиотеку, где была собрана вся мудрость Древнего мира, лишь на том

основании, что всѐ необходимое есть в одной-единственной книге – Коране,

что повторять его – излишне, а что ему противоречит – попросту вредно3.

1 Абу Али ибн Сина. Избранные произведения / Отв. ред. М. Диноршоев. – Т. 1. –

Душанбе: Ирфон, 1980. – С. 59. 2 Аль-Фараби. Историко-философские трактаты / Пер. с араб. – Алма-Ата: Наука,

1985. – С. XI–XII. 3 Абрамов Н. А., Дѐмин В. Н. 100 великих книг. – М.: Вече, 2000. – С. 15.

57

Для сравнения приведем данные о наличии книг в библиотеках стран

Запада в то же самое время. Соборная библиотека в Констанце, согласно

А. Мецу, имела в IX в. 356 томов, в Бенедиктбаурене (Верхняя Бавария) в

1032 г. – немногим больше 100. А соборная библиотека в Вамберге в

1130 г. – лишь 96 книг. Карл Мудрый в XV в. смог собрать лишь 900 книг.

В XIV в. Сорбонна (Париж) имела 2000 манускриптов, приблизительно

столько же, сколько и Ватиканская библиотека в Риме1. Эти данные

свидетельствуют о том, что в средневековой Европе не было таких больших

библиотек, как в древнем Египте или Риме, собрание в 500–1000 рукописей

представляло собой большую редкость.

В средневековых городах мусульманского Востока, превратившихся в

научные центры, создавались своего рода научные академии, которые

притягивали ученых из разных концов мусульманского мира2. Так, в

середине IX в. придворный бухарского правителя Али ибн Йаха ал-

Мунаджим выстроил у себя в имении прекрасное книгохранилище, которое

назвал «хизанат ал-хикма» – «сокровищница мудрости». Со всех сторон туда

стекались люди, чтобы позаниматься, причем содержалось оно за счет

хозяина3.

Заметим, книги тогда были очень дорогими, в среднем книга стоила

около одного динара. Для сравнения, в начале X в., по данным А. Меца, за

один динар можно было купить 7 овец, для скромного существования семьи

в год нужно было около 30 динаров, заработок ремесленника редко

превышал два динара в месяц4. Между тем, есть сведения о том, что годовой

заработок ученого из Академии Мамуна в Багдаде составлял 350 динаров.

Содержание свергнутого халифа в X в. обходилось в 2 тысячи динаров в год,

1 Скирбекк Г., Гилье Н. История философии / Пер. с англ. В. И. Кузнецова. – М.:

Владос, 2000. – С. 251. 2 Бартольд В. В. Культура мусульманства // Соч. – Т. 6. – М., 1966. – С. 165.

3 Мец А. Мусульманский Ренессанс… – С. 150.

4 Очерки истории арабской культуры (V–XVII вв.). – М.: Наука; Гл. ред. вост. лит.,

1982. – С. 197.

58

а на содержание двора халифа только на один день требовалось 7 тысяч

динаров1.

Широкое распространение библиотек стало возможным благодаря

развитию производства бумаги, что привело к возникновению новой

профессии – «варрак», т. е. тот, кто работает с бумагами и копирует

рукописи. Бумага получила широкое распространение во всех исламских

регионах.

Кстати, первая фабрика по производству бумаги в Багдаде была

построена в 794 г. ибн Фазлом, сыном визиря Харуна ар-Рашида. В 800 г.

подобная фабрика была открыта в Египте и в 950 г. – в Андалусии (юг

Испании). В Европе такие фабрики стали действовать значительно позже:

в Византии – с 1100 г., в Сицилии – на два года позже, в Германии – с 1228 г.,

а в Англии – только с 1303 г.2.

Появление печатного станка еще больше усилило процесс

производства бумаги и книг. А это, в свою очередь, подтолкнуло

строительство книгохранилищ и библиотек, учебных заведений.

Наряду с библиотеками в тот период существовали научные

учреждения, в которых хранение книг сочеталось с обучением. Поэт и

ученый ибн Хамдам учредил «дом науки» с библиотекой, где имелись книги

по многим отраслям знаний. Доступ к ним был открыт всякому, кто

стремился к образованию, а неимущим даже выдавалась бумага. Другой поэт,

ар-Ради, основал «дом науки» для учащихся, в котором обеспечил им и

содержание. Эта перемена нашла отражение в названиях учреждений:

прежние, бывшие только библиотеками, назывались «сокровищницами

1 Мокрынин В. П., Плоских В. М. Археология и история древнего и средневекового

Кыргызстана: Избранное / Сост. В. А. Воропаева. – Бишкек: Илим, 2010. – С. 224. 2 Криворучко А. П. Ислам: становление, содержание, география распространения. –

М.: ИПК МГЛУ «Рема», 2011. – С. 249–250.

59

мудрости», а новые – «домами науки», где библиотека являлась лишь особой

частью1.

Абу Имран ал-Худжанди (ум. ок. 970 г.), уроженец нынешнего

Ходжента (Таджикистан), был, по мнению И. С. Камалдинова, превосходным

филологом, знатоком мудрости и басен. Он жил в Самарканде, имел свой

«дом науки», где занималось много людей. Одним из руководителей другого

«дома науки» в Самарканде был выходец из Ферганской долины ал-

Йадухкати ас-Сакках (1042–1105)2.

К середине VIII в. на Востоке была принята система начального

школьного обучения; школы, или мактабы, были основаны практически в

каждом городе и деревне. Многие «дома науки» постепенно были

преобразованы в медресе – мусульманские высшие учебные заведения.

Принято считать, что первые медресе появились в городах Мавераннахра

(территория между реками Сырдарья и Амударья) и Хорасана. В ряде своих

работ В. В. Бартольд указывал, что образцом для медресе послужила

буддийская вихара. Самое раннее упоминание относится к медресе Фарджек

в Бухаре, здание которого сгорело во время пожара 937 года. Профессору

Наджи Ма„руфу удалось собрать из источников сведения о 33 медресе,

учрежденных главным образом в Бухаре, Нишапуре, Газне еще до первого

медресе в Багдаде3.

Щедрые пожертвования обеспечивали преподавателей хорошим

содержанием, а учащихся кровом, питанием и одеждой. Медресе получили

распространение во всех исламских регионах.

Некоторые медресе фактически являлись университетами, например

медресе Мустансырия в Багдаде (1234 г.). Многие независимые учителя

преподавали там философию, астрономию, астрологию, геометрию,

медицину, фармакологию, естественные науки и алхимию. Медицинские

1 Немцева Н. Б. Истоки медресе Средней Азии // Роль города Самарканда в истории

мирового культурного развития». – Ташкент: Фан, 2007. – С. 235–241. – С. 238. 2 Камалидинов И. С. Сведения «Китаб ал-ансаб» Самани о Фергане… – С. 39.

3 Очерки истории арабской культуры (V–XVII вв.)… – С. 199–201.

60

предметы часто изучались в специализированных школах при больницах,

а обучение точным наукам (математике, астрономии и физике) велось при

обсерваториях1.

Система исламского обучения распространилась во всех крупных и

средних городах востока и запада исламской империи. И это, в конечном

счете, привело к появлению выдающихся ученых2. Причем часть из них были

не только учеными, но учеными-энциклопедистами.

Подобно тому, как на Востоке «дома науки» при мечетях были

постепенно преобразованы в медресе, так и в Европе многочисленные школы

Италии, Франции, Англии дали начало европейским университетам.

Наиболее знаменитыми были Болонский (образован в 1150 г.), Парижский

(1200 г.) и Оксфордский (1220 г.) университеты. Особенно славился

Парижский, возникший на основе объединения нескольких колледжей,

развившихся ранее из частных школ. С XIII в. функционируют и другие

университеты Европы – Орлеанский, Монпельеский и др.3. Кстати, название

«университет» в современном смысле слова появилось позже, в 1262 г.

Первый же университет в мире был создан в Такшашире (Индия) в

700 г. до н. э. В этом университете десять с половиной тысяч студентов со

всего мира обучались по 60 дисциплинам. Университет Наланда,

построенный в IV в., был одним из достижений древней Индии в области

образования.

Таким образом, имеющиеся на сегодняшний день многочисленные

исследования различных авторов свидетельствуют о высоком уровне

культуры народов Востока и, в том числе, Центральной Азии эпохи

средневековья.

1 История человечества. – Т. IV. VII–XVI века / Под ред. М. А. Аль-Бахита,

Л. Базена и С. М. Сиссоко… – С. 101. 2 История человечества… / Под ред. М. А. Аль-Бахита… – С. 101.

3 Евреи и христиане: полемика и взаимовлияние культур. Ч. 7. Вера и разум / Колл.

авт.; Науч. рук. проф. Ора Лимор; Открытый университет Израиля (2013) // URL:

http://ocw.openu.ac.il/russian/jews-and-christians-in-western-europe/part7/chapter1.html

61

В истории арабских халифатов был блистательный и плодотворный для

интеллектуальной жизни период – 813–833 гг. – годы правления халифа аль-

Мамуна (786–833). Именно тогда в Багдаде был основан «Бейт аль-хикма»

(«Дом мудрости») – учреждение со штатом переводчиков, ученых, со своей

библиотекой и обсерваторией, специализировавшееся на переводе и

комментировании различных сочинений, в т. ч. и преимущественно

греческого происхождения. Именно тогда были заложены материальные

основы для культивирования знаний, сугубо практического и теоретического.

Подобный центр научных исследований был открыт в Каире халифом аль-

Хакимом в 1005 г.1.

Возможно, аль-Мамун, сын халифа Харун ар-Рашида, знал о

существовавшем в прошлом при дворе Птолемеев специальном учреждении,

объединявшем ученых, так называемом Мусейоне («Храме муз»). В нем

ученые проводили исследования; при Мусейоне находились ботанический и

зоологический садовы, обсерватория. Аль-Мамун был, несомненно, самым

просвещенным и, вероятно, одним из наиболее талантливых политиков среди

аббасидских халиф2.

Следует заметить, что халифы с первых же шагов новой религии –

Ислама – одним из требований сделали обретение светских знаний, развитие

науки, техники, искусства. В священных текстах (Коран и Сунна) вопросам

разума и знания, теологической и философской литературе уделяется

исключительное внимание. Так, например, в Коране имеется следующий аят:

«Разве сравняются те, которые знают, и те, которые не знают?»3.

В библиотеке «Дома мудрости» в Багдаде насчитывалось около

40 тысяч рукописей (по другим данным – около 100 тысяч) на арабском,

греческом, сирийском, персидском, индийском, китайском и других языках4.

1 История человечества… / Под ред. М. А. Аль-Бахита… – С. 101.

2 История Востока. – Т. 2. Восток в средние века… – С. 128–129.

3 Койчуев А. А-Дж. Педагогический потенциал Ислама в советском образовании:

теоретическая основа и практический опыт. – Н. Новгород: Медина, 2010. 4 Фильштинский И. М. История арабов и Халифата (750–1517 гг.). – М., 2001.

62

Это была очень большая библиотека даже по современным меркам. Она

постоянно пополнялась копиями вышедших научных сочинений по всем

отраслям знаний. Широту охвата книжного материала библиотекой

демонстрирует труд библиографа X в. Мухаммеда ибн Исхака, состоящий из

десяти книг, получивших название «Указатель наук».

Необходимо сказать о том, что в Багдаде при дворе аль-Мамуна жили и

творили не только ученые арабского происхождения, но и представители

народов Центральной Азии. Более того, они составляли костяк «Дома

мудрости». Имеются сведения о том, пишет М. М. Хайруллаев, что в начале

IX в. халиф аль-Мамун, собрав из всех регионов Центральной Азии в г. Мерв

около 500 ученых мужей, затем забрал их (а заодно и большую библиотеку)

в Багдад. В их числе были такие выдающиеся ученые, как Мухаммед

Хорезми, Ахмед Фергани, Сагани Астурлаби, Джаухари, Хасибал Мервази,

Абдималик ал-Мерверруди и др.1.

В среднеазиатском городе Мерв, отмечают исследователи, ал-Мамун

находился в 813–817 гг. В этот период Мерв был фактически столицей

Халифата. Возможно, именно тогда ал-Мамун собрал сюда ученых и книги

со всей Средней Азии. В Багдад ал-Мамун прибыл только в июле 819 г.,

вместе с ним в его окружении прибыли не только ученые, но и многие

знатные люди Мавераннахра и Хорасана, впоследствии занявшие командные

посты в Халифате2.

Само собой возникает вопрос: почему аль-Мамун в течение нескольких

лет находился вне столицы Халифата и большую часть этого времени провел

в г. Мерв? Мы попытались найти ответ на этот вопрос. Дело в том, что после

смерти Харуна ар-Рашида халифом, с резиденцией в Багдаде, стал его сын

ал-Амин, а соправителем в восточной части Халифата и преемником ал-

Амина – сын от другой жены (персиянки), аль-Мамун. Пока аль-Мамун

1 Из истории общественно-философской мысли и вольнодумия в Средней Азии. –

Ташкент: Фан, 1991. – С. 6. 2 История Востока. – Т. 2. Восток в средние века… – С. 128–129.

63

воевал в Средней Азии с врагами Халифата, его брат ал-Амин нарушил

завещание отца, объявив наследником своего малолетнего сына. Весной

810 г. возмущенный аль-Мамун объявил себя халифом и в течение двух лет

воевал со своим братом, который терял область за областью, и в конце 812 г.

войска аль-Мамуна окружили Багдад. После годичной осады ал-Амин,

оставленный большинством сторонников, был убит. Однако аль-Мамун сразу

не возвратился в Багдад, с 814 по 815 гг. он подавлял шиитские восстания в

Куфе, Басре, Медине, Мекке. А в Багдаде в это время дядя аль-Мамуна

Ибрахим ибн ал-Махди провозгласил себя халифом, и аль-Мамуну пришлось

вести борьбу и против него1.

Первым главой «Дома мудрости» в Багдаде был известный переводчик

Яхья ибн Масавейх, владевший сирийским, арабским, отчасти греческим

языками2. Это образовательное учреждение функционировало вплоть до

эпохи монгольских нашествий. Его расцвет пришелся на IX–X вв. и связан с

именами таких выдающихся переводчиков и комментаторов, как Хунайн

ибн-Исхак, ибн-Батрик, Рабн-аль Табари, Иса ибн Яхья и др. Среди

переводчиков было много греков, евреев, персов, знавших арабской язык.

Техника перевода в «Доме мудрости», отмечают современные

исследователи, была очень высокой. Важная часть работы по переводу

состояла в обогащении арабского словаря и в разработке философских и

научных терминов, соответствовавших греческим понятиям. Существенную

роль в этом процессе сыграл Хунайн ибн-Исхак (808–873 гг.), которому

халиф заплатил за его работу столько золота, сколько весили переведенные

им сочинения, а их было не так уж и мало. Всѐ медицинское наследие

Александрийской школы было полностью переведено Хунайн ибн-Исхаком и

его учениками. Они перевели труды Галена, Гиппократа и работы

1 Рыжов К. В. Монархи. Мусульманский Восток VII–XV вв. – М.: Вече, 2004.

2 Миргород Д. А. История арабской переводческой деятельности на раннем этапе //

URL: http://www.pglu.ru/lib/publications/University_Reading/2008/VI/uch_2008_VI_00013.pdf

64

Диоскорида о лечебных травах, а в области философии – все труды Платона

и Аристотеля1.

Вместе с тем следует отметить, что уже в VII в. в Сирии, Иране,

Персии и Египте имелись отдельные сочинения Аристотеля, существовала

своего рода традиция перевода и комментирования. Первые достоверно

известные переводы сочинений с греческого на сирийский относятся к V в.

Сирийцы к моменту включения их в состав Арабского халифата накопили

достаточный опыт в переводе работ греческих авторов по логике,

астрономии, медицине, философии на сирийский язык. Этому

способствовали, с одной стороны, предпосылки, возникшие в результате

раскола христианской церкви. Выделившись из официальной церкви

Византии, сирийские христиане образовали своеобразные религиозные

секты. Для защиты своего учения они стали создавать собственную

теологическую и научную литературу, обращаясь при этом к сочинениям

греческих авторов2. С другой стороны, в период распада Римской империи с

закрытием, по распоряжению императора Юстиниана (483–565), в Афинах и

других городах философских школ (академия Платона была закрыта в 529 г.)

ученые вынуждены были переместиться на восток3.

В Египте, Сирии, Ираке и Иране, которые ранее находились под

римским владычеством, а позднее попали под власть арабских династий, не

было такого внезапного перерыва в интеллектуальной жизни. Во многих

местах сохранилась эллинистическая философия и научная традиция. Здесь

рано были переведены с греческого на сирийский язык и труды менее

известных греческих философов. Так, например, при университете

персидского царя Хосрова I образовался своеобразный научный центр, где

1 Скирбекк Г., Гилье Н. История философии. Арабская философия и наука / Пер. с

англ. В. И. Кузнецова; Под ред. С. Б. Крымского. – М: ВЛАДОС, 2000. 2 Касымжанов А. Х. Абу-Наср аль-Фараби. – М.: Мысль, 1982. – С. 24–25.

3 Васильев А. А. История Византийской империи / Пер. с англ. А. Г. Грушевой. –

СПб.: Алетейя, 2000.

65

переводили на сирийский язык работы античных авторов. Впоследствии

труды греков были переведены на арабский язык.

Еще одна немаловажная деталь: в раннем Халифате долгое время

господствовали государственные и административные традиции

побежденных арабами обществ и вплоть до конца VII в. языками

государственного делопроизводства были греческий, сирийский,

среднеперсидский. Более или менее грамотный человек того времени владел,

как минимум, 3-4 языками. После реформ халифа Абд ал-Малика (685–

705 гг.) их заменил (хотя не сразу и не повсеместно) арабский язык1, который

до VIII в. был, в основном, языком устной богатой поэзии и священной книги

мусульман – Корана. В многоязычной Центральной Азии в раннем

средневековье считалось, что арабский язык – для ученых, персидский – для

поэтов, тюркский – для воинов2.

Следует заметить, что если знание греческого языка на Востоке было в

порядке вещей, то на Западе – наоборот. К XIII в., по мнению Г. Г. Майорова,

«…знание греческого на Западе стало явлением исключительным»3.

Настоящий прорыв в освоении греческой культуры начался с

воцарением в Багдаде, как мы уже отмечали, династии Аббасидов.

Правление Харуна ар-Рашида (годы правления 786–808) ознаменовало собой

начало первого всестороннего эллинистического Ренессанса в арабском

мире. Он начался с многочисленных переводов с греческого на сирийский

язык, большая часть которых на ранней стадии делалась христианами. Ар-

Рашид активно поддерживал ученых, которые изучали греческий язык и

переводили греческие философские и научные труды, а также посылал своих

людей на Запад для приобретения греческих манускриптов4. В конце IX в.

Багдад стал центром образованности арабского мира. Арабы не только

1 Очерки истории арабской культуры (V–XVII вв.)… – С. 53.

2 Кодар А. Степное знание: очерки по культурологии. – Астана, 2002.

3 Неру Дж. Открытие Индии. – Кн. 1. – М., 1989. – С. 346.

4 Скирбекк Г., Гилье Н. История философии… – С. 250.

66

усваивали эллинистическую науку, философию, культуру, они устанавливали

важные контакты с Ираном, Средней Азией, Индией и Китаем.

Как уже говорилось выше, дело своего отца Харуна ар-Рашида

продолжил его младший сын ал-Мамун. Но времена халифа аль-Мамуна, при

котором процветал «Бейт аль-Хикма» («Дом знаний»), к сожалению, прошли

быстро. В 873 г. за критику духовности был казнен основатель одного из

основных направлений суфизма Баязит Тейфур ал-Бистами, а в 922 г. –

популярный суфий Мансур ибн Халладж (род. ок. 852 г.). Тем не менее казнь

Мансура ибн Халладжа не повлияла на его популярность в народе на всем

Востоке и, в частности, в Средней Азии. В лирике знаменитого поэта XVIII в.

Машраба из Намангана (Узбекистан) можно прочесть прекрасные стихи,

прославляющие Мансура ибн Халладжа как дерзкого вольнодумца, борца

против ортодоксального мусульманского духовенства.

Во времена правления халифа Мансура за вольнодумство был казнен

ученый и переводчик аль-Мукаффа. Его сожгли в печи, где вместо дров

горели его же книги. Между тем, аль-Мукаффа был первым, кто перевел на

арабский язык отдельные труды Аристотеля. Мукаффа был не только

философом, но и приверженцем и активным популяризатором

древнеперсидской литературы. Так, он перевел с языка пехлеви на арабский

древнеиндийский цикл дидактических сказок «Панчатандра»; персонажи

этих сказок – животные, и по именам двух шакалов – героев первой сказки –

перевод получил название «Калила и Димна». В рукописном фонде

Института востоковедения АН Узбекистана хранится самый старый текст

«Калилы и Димны», переписанный прекрасным почерком сулс в начале

XIV в.1.

Интересно отметить, что во второй половине XI в. в Багдаде по

инициативе визиря Низама аль-Мулька было создано учебное заведение

наподобие «академии Мамуна», получившие название «Низамийе». Низам

1 Муниров К. Сокровищница восточных рукописей. – Ташкент: Узбекистан, 1988. –

С. 16.

67

аль-Мульк был тесно связан с деятелями наук, искусства, философии и

покровительствовал им. О Низаме аль-Мульке и его деятельности упоминает

К. Маркс в своих «Хронологических выписках»: «Он восстановил учебное

заведение в Багдаде, учредил там Низамскую коллегию (одну из)

замечательнейших академий, основал школы во всех главных городах

Западной Персии и дальше к Востоку в Герате. (При нем произошло)

исправление календаря (как в 1582 г. это сделал папа Григорий XIII); это

новое исчисление времени, начавшееся на основании астрономических

наблюдений с 15 марта 1079 г., получило название: джалаль-ад-динова эра,

потому что прозвище Мелик-Шаха было: Джаль-ад-дин-Абу-л-Фатх… Все

выдающиеся ученые в то время были призваны в Багдад»1. По некоторым

источникам, из Центральной Азии было отправлено в Багдад около

200 ученых, это была вторая крупная «утечка умов» из Центральной Азии.

Примечательно то, что исправление календаря осуществил, по

поручению Мелик-Шаха, знаменитый Омар Хайям (1040–1123). В 1074 г. он

заведовал обсерваторией в Мерве. В основу нового календаря им был

положен цикл в 33 года, из них 8 високосных. В этом календаре средняя

продолжительность года составляет 365,24242 дня. Степень точности

календаря можно видеть из того, что его ошибка в течение 4 500 лет

составляет лишь одни сутки.

В первой половине XI в. при дворе правителя Хорезма Али-ибн-

Мамуна в г. Гургандж (ныне г. Ургенч) функционировала хорезмская

(наряду с багдадской) «Академия Мамуна». Здесь в разное время работали

выдающиеся ученые того времени: Абу-Сахл аль-Масихи, Хаммар, аль-

Бируни, Абу Али ибн Сина (Авиценна) и др. В академии хранились

ценнейшие рукописи на многих языках, проводились исследования в

различных областях науки. Большинство ученых занимались математикой

и астрономией, составляли астрономические таблицы, календари с

1 Маркс К. Хронологические выписки // Архив К. Маркса и Ф. Энгельса. – М.,

1938. – С. 109–113.

68

указанием дней, месяцев, времен года, по которым определялось время

посева, вспашки и т. д.

Таким образом, в период правления Аббасидов культура и философия в

Халифате были значительно развиты и достигли больших успехов по

сравнению со средневековой Европой.

Исламская наука вначале развилась в Юго-Западной Азии и в Египте –

на территориях, которые еще за 4 тысячи лет до зарождения ислама были

сердцем Старого света. Период между 622 и 750 гг. стал периодом

формирования исламской науки. К середине IX в. бóльшая часть населения

была обращена в ислам. Арабский язык стал национальным языком

населения стран, составлявших сердцевину исламского мира. В то же время в

Сирии, Ираке и Египте, как и в Иране, он оставался только языком, на

котором получали образование1.

Династией арабских халифов Аббасидов, которая пришла к власти в

750 г., была подготовлена почва для научного возрождения и начала второй

фазы развития исламской культуры. Халиф аль-Мансур (754–775) заложил

первый камень при начале строительства столицы халифата Аббасидов

Багдада в 762 г. Спустя несколько лет город стал культурным центром

исламской империи. При аль-Мансуре и последующих халифах достигли

расцвета исламская наука и система обучения. В IX в. значительно возросло

число научных исследований на арабском языке. Пришло время, когда

начали осуществляться многочисленные переводы на арабский язык

различных трудов по естественным наукам, которые были написана на

греческом, сирийском и других языках. При аль-Мансуре началась массовая

переводческая деятельность, которая продолжалась около 150 лет.

Первыми трактатами по арифметике и алгебре были работы

Мухаммеда бен Мусы аль-Хорезми (787–850). Он был уроженцем Средней

Азии, попавшим в «Бейт аль-хикма» Багдада в начале IX в. в числе ученых,

прибывших из Мерва в окружении халифа аль-Мамуна. Исламская алгебра

1 История человечества... / Под ред. М. А. Аль-Бахита… – С. 101.

69

берет свое начало в знаниях Вавилона, Греции и Индии, но именно Хорезми

заложил основы алгебры как самостоятельной, независимой математической

дисциплины. Он дал решения квадратных уравнений шести типов.

В XII в. трактат аль-Хорезми по арифметике был переведен на

латинский язык и именно от латинского заглавия этой работы происходит

слово «алгоритм». Трактат аль-Хорезми по алгебре также был переведен на

латынь (слово «алгебра» происходит от араб. «аль-джебр», содержащегося в

названии труда Хорезми).

Около 1240 г. европейский математик Джон Холивуд создал труд

«Простые алгоритмы», основанный на работах Хорезми. Данный труд

служил классическим университетским пособием в течение нескольких

столетий. Впервые в Европе алгебра как учебная дисциплина была введена в

учебные программы Лейпцигского университета1.

С тригонометрией Европа впервые познакомилась в переводах работ

арабских ученых по астрономии. Основателем тригонометрии, как

независимой области математики, считается Насреддин Туси (1201–1274).

И только через двести лет после него тригонометрию как независимую

дисциплину рассматривали немецкий астроном и математик Региомантан

(настоящее имя – Иоганн Мюллер) (1436–1476), а также математик

Уалигфорд, живший за 100 лет до него.

Понятие о синусе также открыто мусульманами. Они называли синус

«сейб». На Западе это слово, подвергшись изменению, приняло звучание

«синус», его впервые использовал в 1249 г. Робер Честерский. Истории

также известно, что понятия «котангенс» и «косеканс» ввел в

тригонометрию Абул Вафа (940–998). В IX в. Хабам аль-Хасаб ввел

понятие «тени», или тангенса, и создал таблицу тангенсов, которая явилась

первой в своем роде. Мусульмане дали определение шести

1 История человечества. Т. IV. VII–XVI века / Под общ. ред. А. Н. Сахарова; ИРИ

РАН; ЮНЕСКО. – М.: Магистр-пресс, 2003. – С. 106.

70

тригонометрическим функциям и составили их таблицы с очень высокой

степенью точности1.

Известный всему миру поэт Омар Хайям (ок. 1048–998) внес в алгебру

формулу бинома, которая несправедливо приписывается И. Ньютону2.

Астрономия – еще одна из областей науки, которая интересовала

мусульманских ученых. Астрономия была тогда практической

дисциплиной: она давала возможность определить направление на Мекку

(кибла), в сторону которой мусульманам надлежало обращаться при

молитве.

Мусульманские ученые задолго до европейцев высказали мысль о

шарообразной форме Земли, а также о ее вращательном движении.

Среднеазиатский ученый аль-Бируни (973–1048) доказал, что Земля

вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца. В результате исследований,

проводимых в Индии, аль-Бируни смог вычислить площадь поверхности

Земли. Метод, который он при этом применил, в Европе называют «правилом

Бируни». Он также задолго до европейских ученых имел представление о

гелиоцентрической системе мира.

Таблицы по астрономии, созданные исламским ученым аль-Баттани

(858–929), настоящее имя которого Абу Абдаллах Мухаммед бен Джабир,

были признаны западными учеными лучшими из 20-ти всемирно известных

таблиц и в силу этого приняты в Европе за основу вплоть до эпохи

Коперника. Результаты его скрупулезных наблюдений затмений

использовались в сравнительных целях в 1749 г. Профессор Исламского

института в Париже Исак Рислер отметил: «Мусульманские астрономы

оказали на наше Возрождение такое же влияние, как и ученые-математики»3.

Добавим, что аль-Баттани также удалось вычислить солнечный год, причем

1 Там же. – С. 106, 383.

2 Криворучко А. П. Ислам и современность. – М.: ИПК МГЛУ «Рема», 2010. –

С. 254. 3 Криворучко А. П. Ислам и современность … – С. 256.

71

его данные почти полностью совпадают с современными (с погрешностью

всего в 24 секунды).

Помимо этого Европа была знакома с таблицами аль-Хорезми,

переведенными в 1126 г. Аделардом Батским, «Толедскими планетными

таблицами», составленными аль-Зеркали, нематематическим трактатом

«Начала астрономии» аль-Фергани.

Заслуживают внимания достижения мусульманских ученых в области

химии. Джабир ибн Хайян (721–805), именуемый «отцом химии», впервые

высказал мысль об огромной энергии, скрытой внутри атома, о возможности

его расщепления, о том, что при этом образуется сила, которой можно

разрушить Багдад. Об энергии внутри атома мы сегодня знаем из курса

ядерной физики, которая появилась лишь в XX веке!

Достижения Джабира ибн Хайяна в области химии превосходят

достижения французских ученых XVIII в. Пристли и Лавуазье. Его

причисляли к дюжине гениев мира1.

После первого периода переводов, когда основные работы Галена и

Гиппократа стали доступны арабам, некоторые мусульмане достигли такого

уровня в медицинской науке, что оказались много выше своих христианских

и греческих предшественников. Здесь достаточно назвать имена двух самых

знаменитых: Абу Бакр Мухаммед ибн Закария ар-Рази, или просто Разес

(864–925), и Абу Али Хусейн ибн Абдуллах ибн Сина, или Авиценна (980–

1037). С ними в один ряд можно поставить и третье имя: Али ибн Аббас аль-

Маджуси (ум. в 994 г.). Среди их многочисленных трудов, переведенных на

многие языки, наиболее известны: «Трактат о ветряной оспе, лихорадке и

кори», «Всеобъемлющая книга» Разеса; «Совершенное искусство медицины»

Аббаса; «Канон медицины» Авиценны (который в XII в. был переведен на

латынь и доминировал в преподавании медицины в Европе, по крайней мере,

до конца XVI в.; впоследствии переиздавался более сорока раз).

1 Криворучко А. П. Ислам и современность… – С. 257.

72

Значительны достижения мусульманских ученых и в других отраслях

науки. Тем не менее и этих примеров достаточно для вывода о том, что

ученые средневекового Востока достигли больших высот в развитии наук,

культуры. Недаром данный период в истории Халифата носит название

эпохи Восточного Ренессанса.

Надо заметить, что термины «Ренессанс» или «Возрождение» почему-

то отсутствуют в философских словарях, но зато они упоминаются в учебных

пособиях. В одном из учебных пособий по культурологии отмечается, что

термин «Возрождение» впервые употребил известный живописец,

архитектор и историк искусства эпохи Возрождения Джорджо Вазари (1512–

1574) в книге «Жизнеописание наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и

зодчих (XVI в)», он подразумевал под ним возрождение античности1.

В другом учебном пособии утверждается, что термин «Ренессанс»

принадлежит Якову Буркхарту, опубликовавшему в 1860 г. книгу о культуре

Италии2.

Известный философ-востоковед А. В. Сагадеев пишет, что обсуждение

того, что знаменитый ориенталист А. Мец назвал «Мусульманским

Ренессансом», началось вскоре после выхода в свет его одноимѐнной книги

(1922 г.) и концентрировалось вначале вокруг вопроса о том, что имел в виду

автор. Далее А. В. Сагадеев напоминает: «Реккендорф в предисловии к книге

швейцарского ученого отметил, что автор ее сам был не удовлетворен

заглавием работы, а слово ”Ренессанс“ использовал то для обозначения

перехода античной учености в мусульманский мир, то для передачи идеи

трансформации ислама в IX–X вв. Высказывались также мнения, что под

Ренессансом А. Мец имел в виду, прежде всего, возрождение классической

античной учености в том смысле, в каком говорили о каролингском,

византийском, германском Ренессансе». В свою очередь, А. В. Сагадеев

1 Культурология: Учеб. пос. для студ. вузов. – Ростов-на/Д.: Феникс, 1999. – С. 214.

2 Зарецкий Ю. П. История европейского индивида: От Мишле и Буркхардта до

Фуко и Гринблатта / Препринт WP6/2005/05. – М.: ГУ ВШЭ, 2005.

73

следующим образом характеризует Возрождение: «Наиболее адекватным же

образом это явление может быть охарактеризовано как гуманизм»1.

Известно, что выдающийся востоковед, академик Н. И. Конрад называл

эпоху расцвета исламской культуры «Восточным Ренессансом» –

предшественником западного Ренессанса2. Восточный Ренессанс характерен

для обширного индо-иранского и центрально-азиатского мира IX–XII вв.,

когда происходила революция умов, приведшая к расцвету философскую

мысль, литературу, гуманитарные и естественные науки, медицину.

Восточный Ренессанс как явление охватывает огромную территорию от

Пиренеев до Индии, от Египта и Аравийского полуострова до гор Тянь-Шаня

и прилегающих к нему степей.

Над проблемами Восточного Ренессанса продуктивно работали

Н. И. Конрад, В. М. Жирмунский, В. К. Чалоян, Ш. И. Нуцубидзе,

А. Ф. Лосев и др. Их исследованиями установлено, что Восточный Ренессанс,

исторически предшествовавший европейскому Возрождению, явился

началом мирового Возрождения вообще. Так, в концепции Н. И. Конрада

культура Возрождения понимается как всемирная эпоха гуманизма.

Начинает ее в VIII–XII вв. Китай, продолжают в IX–XV вв. Иран и Средняя

Азия с прилежащей частью Индии, заканчивает в XIV–XVI вв. Европа3.

Следует заметить, Среднюю Азию в указанный период представляло, в

основном, государство Караханидов, а прилежащая к Средней Азии часть

Индии связана с деятельностью Мухаммеда Бабура.

1 Сагадеев А. В. Человек как философская проблема: Восток – Запад / Отв. ред.

Н. С. Кирбаев. – М.: Изд-во УДН, 1991. – С. 45–49. 2 Конрад И. И. Запад и Восток: Статьи. – М., 1972.

3 Карпушин В. А. Абу Али ибн Сина и Восточный Ренессанс // Философия и

история культуры. – М., 1985. – С. 53.

74

2.2. Эпоха Караханидов – период Ренессанса

в истории Кыргызстана как предтеча последующих

его локальных вспышек в Средней Азии

Караханидское государство является объектом исследований целого

ряда ученых, среди которых особый интерес для нас представляют работы

отечественных авторов.

Кыргызские ученые едины во мнении, что создание Караханидского

каганата – важная веха в истории Кыргызстана, истории связей кыргызов с

народами западных регионов Средней Азии, Казахстана и Восточного

Туркестана. Значительные сдвиги и изменения, произошедшие в

политической, социально-экономической, культурной, этнической жизни

Караханидского государства, позволяют выделить время Караханидов (940–

1212 гг.) в особый исторический период в развитии государственности

кыргызов.

После разгрома Уйгурского каганата в 740 г. выходец из знатного рода

Эдгиш, который составлял часть племени чигилей, карлукский ябгу и

правитель Исфиджаба Бильге-Кюль, имевший прозвище Кара (Великий,

Могущественный. – А. А.), открыто заявил о своих правах на верховную

власть и принял титул кагана. Возможно, с этого момента берет свое начало

род Караханидов. Бильге-Кюль и в последующем его сыновья неоднократно

предпринимали попытки захватить Мавераннахр, но безрезультатно.

Окончательно же власть караханидских каганов утвердилась к 40-м гг. X в.

К 90-м гг. Х в. на территории Восточного Туркестана, Семиречья и

Южного Притяньшанья сложилось раннефеодальное государство

Караханидов. Образовано оно было рядом тюркских племен, среди которых

главную роль играли карлуки, чигили и ягма; из последних происходила

династия Караханидов. К середине Х в. среди этих племен распространилось

мусульманство.

75

Завоевательное движение тюрков в Мавераннахре привело к быстрому

падению государства Саманидов. В 992 г. Харун Богра-хан захватил Бухару,

в 996–999 гг. его преемник Наср I овладел всем Мавераннахром. Но попытки

Караханидов продвинуться в Хорасан были остановлены Махмудом

Газневи1.

Государство Караханидов делилось на уделы, в которых правили члены

караханидского рода – илек-ханы. С 60–70-х гг. XI в. начинаются

столкновения Караханидов с сельджуками, в результате которых

ослабленное децентрализацией и внутренними междоусобицами государство

оказалось в зависимости от сельджуков, особенно при султане Санджаре

(1118–1157). Вторжение каракитаев в 30-х – начале 40-х гг. XII в. поставило

Караханидов под их верховную власть. Караханиды оставались данниками

каракитайского гурхана до 1212 г., когда их остатки были ликвидированы

хорезмшахом2.

Столицами государства Караханидов в разные периоды были

Баласагун (840–1130 гг.), Кашгар (840–1042, 1130–1211 гг.), Самарканд

(1040–1212 гг.), Узгенд (1141–1212 гг.). Помимо них в составе государства

были города Отрар (Фараб), Тараз, Шаш, Туркестан, Бухара, Ош и др.

Процессы, приведшие к возникновению Караханидского каганата,

были, в свою очередь, сами в какой-то мере результатом традиционных и

сложившихся политических, экономических и культурных контактов

Семиречья и Восточного Туркестана с западными регионами Средней Азии

посредством Великого Шелкового пути.

Сегодня известно, что средневековый Кыргызстан и его сопредельные

территории пересекали три ветви Великого Шелкового пути. Если смотреть с

запада на восток, то эти три ветви в самом общем виде выглядели

следующим образом:

1 Рыжов К. В. Монархи. Мусульманский Восток VII–XV вв. …

2 История Казахстана: В 4 т. Т. 1. – Астана, 1996.

76

– Памиро-Алайская ветвь. От Средиземного моря, пересекая Иран,

караваны приходили в большой и цветущий во всех отношениях город Мерв.

Здесь путь раздваивался. Одни караваны шли в Термез, переправлялись через

Амударью, затем по берегу ее правого притока Кызыл-Суу поднимались на

Алайское нагорье. Здесь караваны через Иркештам, по теченью реки Кок-Суу

направлялись в пределы Восточного Туркестана;

– Ферганская ветвь. Другие караваны из Мерва направлялись через

Бухару и Самарканд к Ходженту и приходили в Ферганскую долину. Далее

на восток путь вел по предгорьям, где было много воды и травы. Купцы

заходили в старинные города Ош и Узгенд, затем вверх по реке Яссы шли к

городу Атбаши (Центральный Тянь-Шань). Отсюда одни шли на юг в

пределы Восточного Туркестана, другие – на озеро Иссык-Куль к городу

Барсхан;

– Чуйская ветвь. В раннем средневековье она была довольно

оживленной. Караваны из Самарканда шли в Ташкент, затем вдоль

предгорий Кыргызского хребта приходили в Чуйскую долину. Здесь с запада

на восток тянулась цепочка городов, через которые проходили караваны.

Самыми крупными из них были Невакент и Суяб. Из Суяба через ущелье

Боом купцы попадали на озеро Иссык-Куль. Вдоль его южного побережья,

минуя города, они приходили в город Барсхан и район Койсары. Отсюда

было две дороги: одна вела на север через перевал Сан-Таш в степи

Монголии и к кыргызам в Южную Сибирь, другая – через перевал Джуука в

Центральный Тянь-Шань и через перевал Бедель в Восточный Туркестан1.

А оттуда все пути вели в Китай.

Следует особо обратить внимание на то, что все три основные ветви

Великого Шелкового пути проходили через большие и малые города и

селения Караханидского государства, в том числе и столичные – Баласагын

(Суяб), Кашгар, Узгенд.

1 Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений: В 5 т. – Т. I… – С. 30.

77

Довольно подробное описание многих участков Великого Шелкового

пути можно найти в труде «Маршруты, собранные мной во время

путешествия в Кашгар» известного казахского исследователя

Ч. Ч. Валиханова1]. Например, им описаны маршруты из Семипалатинска в

Кашгар; из Кашгара в Ош; от Иссык-Куля до Кашгара; из Кашгара в

Ташкент; из Астрабада в Мешхед; от Мешхеда до Герата; от Кандагара до

Кабула. Он не ограничивается лишь перечислением названий населенных

пунктов, но и указывает расстояние между ними. Более того, он описывает

реки, горы, перевалы и даже родники в пути. В отдельных случаях описывает

флору и фауну местности, более или менее известные события, связанные с

данной местностью.

Интересно заметить, что Чокан Валиханов был знаком с работой

«Бабур-наме» видного государственного деятеля, поэта и полководца конца

XV – первой четверти XVI вв., основателя империи Великих Моголов

Мухаммеда Бабура (1483–1530). Об этом свидетельствуют следующие

строки: «Прямой путь из Герата в Кабул идет через Пароламиз, он

чрезвычайно труден. Султан Бабур проходил этой дорогой в 1506 году и

говорит много о ее трудности»2. Описывая расстояния между городами

Коканского ханства, Ч. Валиханов делает пометку: «То же самое по запискам

Бабура»3. В другом месте Ч. Валиханов пишет: «При Бабуре караваны

ходили еще через Узген…» – и далее делает ссылку: «См. “Бабур-наме”.

Казань, 1857, стр. 9»4. Из этого становится понятно, что Ч. Валиханов был

знаком с первым изданием «Бабур-наме» на языке оригинала (издатель –

1 Макогон Ю. В., Грузан А. В. Роль Великого Шелкового пути в развитии

цивилизации. Возрождение Большого пути через трансформацию Евразийских

транспортных коммуникаций: региональный аспект / Под ред. Ю. В. Макогона. –

Донецк: Изд-во ДонГУ, 2010. – Т. III. – С. 237–269. 2 Горячева В. Д. К исторической топографии Баласагуна // Раннесредневековый

город Семиречья и вопросы культурной интеграции // Культура и искусство Киргизии:

Тез. докл. Всесоюзн. науч. конф. (Ленинград, 1983 г.). – Вып. I. – Л., 1983. – С. 67–68. 3 Макогон Ю. В., Грузан А. В. Роль Великого Шелкового пути в развитии

цивилизации… – Т. III. – С. 249. 4 Макогон Ю. В., Грузан А. В. Роль Великого Шелкового пути в развитии

цивилизации…

78

Н. М. Ильминский) и, описывая ветви Великого Шелкового пути, постоянно

обращался к этому древнему источнику.

Общая протяженность Великого Шелкового пути составляла около

семи тысяч километров; пройти этот путь от Средиземного моря до Великой

Китайской стены с караваном купцов можно было за три года. Торговля

велась большим ассортиментом товаров, но главным из них был китайский

шелк, который очень ценился в странах Запада. Этот товар и дал название

трансконтинентальному торговому пути.

Шелк пользовался большим спросом почти на протяжении всего пути.

Известный историк Л. Н. Гумилѐв объясняет это тем, что в тот период на

земле был другой климат, в изобилии были комары, которые жалили людей

даже через обычную, распространенную в тот период, одежду. А вот через

шелк насекомые не могли ужалить жертву, и поэтому независимо от достатка

люди старались приобрести шелк и сшить из него одежду. К тому же он

очень красив и привлекателен на вид1.

Величина каравана зависела, прежде всего, от числа верблюдов, хотя

вместе с ними шли и другие вьючные животные – ослы, быки, также лошади.

Их совокупность называли караваном при наличии не менее семи верблюдов,

а в больших караванах насчитывались сотни и даже тысячи верблюдов. Если

принять во внимание, что один верблюд в состоянии перевозить груз от 250

до 350 кг, можно легко подсчитать вес товаров каравана в зависимости от

количества верблюдов.

Было бы неправильно предполагать, что в состав караванов входили

лишь торговцы, погонщики и охрана. Обычно с караваном шли также

люди, не имеющие непосредственного отношения к каравану, –

паломники, путешественники, ученые, артисты – словом, все желающие

попасть в тот или иной населенный пункт по своим нуждам. Перемещаться

в составе каравана было безопаснее, чем в одиночку или с немногими

спутниками.

1 Гумилѐв Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. – М., 1989.

79

В день караван проходил в среднем от 40 до 50 километров. Затем

останавливался на полноценный отдых и торговлю, пополнение товарами

местных производителей и т. д. Это осуществлялось в караван-сараях,

которые были на всѐм протяжении Великого Шелкового пути. Они

располагались в крупных и малых городах, поселках, а также на специальных

перевалочных пунктах в почти безлюдной местности, на горных перевалах,

в пустыне.

В караван-сараях, как правило, создавались определенные условия для

торговли, безопасности и отдыха не только людей, но и вьючных животных.

Кыргызский историк П. К. Абытов отмечает, что караван-сараи являлись

важными пунктами коммуникации, способствовали налаживанию контактов

между кочевниками и земледельцами, горожанами, между народами и

государствами. Наличие больших и малых караван-сараев было заметным

достижением для городских жителей и кочевников не только Центральной

Азии, но и всего Востока1.

Останавливаясь в караван-сараях для отдыха и торговли, владельцы

караванов приносили, тем самым, определенный доход в городскую казну в

виде оплаты услуг и различных пошлин. Торговцы интересовались также

местными достопримечательностями, старались узнать как можно больше о

населении, правителях, международных отношениях и многом другом.

Согласно сообщениям восточных авторов, нам удалось выявить, что

караван-сараи выполняли целый ряд социально-экономических, культурных

и даже военно-разведывательных функций, в частности:

– торговцы и их слуги обеспечивались в них едой и ночлегом;

– для вьючных животных торговых караванов были подготовлены

чистые, сухие помещения с кормом и питьевой водой;

1 Абытов Б. К. Караван-сараи – важное связующее звено кочевников и оседлых

народов // Мир Евразии: история, современность, перспективы: Труды V междунар.

евразийск. науч. форума. – Астана: Изд-во ЕНУ им. Л. Н. Гумилѐва, 2006. – С. 128–129.

80

– караван-сараи выступали местом скопления больших сумм наличных

денег, в первую очередь международной валюты в виде чистопробных

золотых и серебряных монет, одинаково котировавшихся в разных регионах,

государствах и в разные времена, а также использовавшихся в оптовой

торговле;

– караван-сараи выполняли функцию важных международных

информационных центров получения и распространения сведений военно-

стратегического, социально-экономического и культурного характера для

шпионов, путешественников и ученых. Здесь концентрировались сведения

как о своих, так и чужих правителях (уже тогда многие осознавали, что

ситуацией владеет тот, у кого достоверная информация);

– караван-сараи служили также местом скопления и распространения

сведений исторического характера. История знает многих авторов, чьи труды

стали впоследствии важными историческими источниками благодаря

рассказам, услышанным из уст путешественников, торговцев, купцов или

странствующих вместе с ними людей. Большинство из этих сведений

собиралось именно в караван-сараях;

– они выполняли функции центра скопления, обогащения и

распространения достижений различных цивилизаций, языков и образцов

материальной, духовной культуры, религий, науки, литературы и

образования. Лучшие достижения культуры всех народов распространялись

через торговцев, ученых в местах отдыха и торговли, благодаря чему мир

узнавал о величайших научных открытиях и великих мыслителях;

– именно караван-сараи были местом сбора различных налогов и

пошлин в пользу местной и государственной казны, они являлись немалым

подспорьем для бюджета тех населенных пунктов, городов и государств, на

территории которых располагались;

81

– караван-сараи выступали в качестве рекламных центров,

международных ярмарок, где каждый показывал и продавал свои новые

товары и изделия1.

Было бы ошибкой предполагать, что торговля осуществлялась лишь в

караван-сараях. На торговых трассах Великого Шелкового пути

существовали специализированные крупные торгово-ремесленные центры.

Из сочинений персо-арабоязычных историков и географов средневековья

(Хордадбек, Макдиси, Курдама, Гардези и др.) мы узнаем, что на территории,

например, Иссык-Кульской котловины было несколько таких центров. Среди

них выделялись Верхний Барсхан, Тон и Иссык-Куль. Находки в

Прииссыккулье монет из Рима, Согда, Ферганы, с Дальнего Востока

бесспорно свидетельствуют о широких торгово-экономических связях

торгово-ремесленных центров2.

Таким образом, если учесть, что три основные ветви Великого

Шелкового пути проходили через территорию Караханидского государства,

то влияние этой торговой трассы на подъем экономической, социальной и

культурной жизни региона трудно переоценить. Через Великий Шелковый

путь далекие друг от друга страны взаимно обогащались знаниями, идеями,

культурой, он являлся связующим мостом между странами и цивилизациями.

Известный кыргызский историк З. Эралиев отмечает, что в

исторической науке еще до недавнего времени существовали различные

точки зрения на происхождение династии Караханидов и народы,

населявшие их владения. К настоящему времени большинство ученых с

достаточным основанием считают караханидских правителей выходцами из

Центрального Хантенгри (Тянь-Шань), юга Кыргызстана, Чуйской долины.

В своем труде Э. Эралиев подробно пишет не только о правителях, но и

1 Абытов Б. К. Караван-сараи – важное связующее звено кочевников и оседлых

народов… – С. 128–129. 2 Мокрынин В. П., Плоских В. М. Археология и история древнего и средневекового

Кыргызстана… – С. 168.

82

основном населении Караханидского государства1, ссылаясь на труды

видных историков-востоковедов, таких как В. В. Бартольд, Н. А. Аристов,

Д. А. Кононов, В. В. Григорьев, С. Г. Кляшторный, Л. Н. Гумилѐв,

А. Бернштам, Э. Каримов, Т. Чороев и др.

Для освещения этого вопроса приведем некоторые факты из отдельных

средневековых письменных источников и результатов современных

исследований, свидетельствующих об основном населении Караханидского

каганата.

Тюрки и кыргызы упоминаются в труде арабского географа X в. ал-

Истахри «Китаб масалик ал-мамалик» («Книга путей государств»), в которой

он пишет: «Эти горы... стоят обособленно от Мавераннахра. растягиваясь до

глубинной территории тюрков вплоть до местностей Илак (нынешний

Ангрен. – А. А.) недалеко от кыргызов и Шаша (Ташкента. – А. А.). Эти горы

от начала до конца богаты полезными ископаемыми, золотыми и

серебряными месторождениями, самое крупное из них расположено возле

страны кыргызов». Здесь, по всей видимости, речь идет о Таласской и

Чаткалской горных системах, находящихся недалеко от Ангрена и Ташкента,

а возможно, и горных кряжах Тенир-Тоо. В географическом труде на

персидском языке «Худуд ал-аалам» («Границы Вселенной»; автор

неизвестен), датируемом 982 г., содержатся интересные данные о

кыргызских земельных владениях, находившихся, помимо Енисея, и на

других территориях. Например, описывая тогуз-огузцев, живших в Турпане,

автор отмечает, что не только с севера от них, но и на западной стороне

живут отдельные группы кыргызов. В этом же источнике указано, что

кыргызы правили городом Пепчул (нынешний Уч-Турпан либо Аксу в

Восточном Туркестане). В некоторых источниках кыргызы упоминаются как

соседи родов чигил и ягма, граничивших с ними в Кашгарском регионе,

а также об одной группе кыргызов, жившей западнее от кочевого рода тухсы

на Тенир-Тоо. В труде Мухаммед ибн Нажиб Бекрана «Жахан-наме» («Книга

1 Эралиев З. Жусуп Баласагын. – Бишкек: ИИМОП КГНУ, 2000. – С. 5–15.

83

о мире») на персидском языке (XIII в.) говорится о горном кряже,

протянувшемся от Ферганы на восток, и о степных просторах,

раскинувшихся до «кыргызской земли»1. Из этих примеров следует, что в

средневековье кыргызы обосновались на Тенир-Тоо.

Надо сказать, что рунические письмена, обнаруженные в Таласском

регионе, по своим типологическим особенностям близки не орхонским

надписям в Северной Монголии, а енисейским, которыми пользовались

кыргызы. В таласских надписях встречается название рода отузоглан,

которое можно сопоставить в этнонимом «отузуул». Некоторые

исследователи (И. В. Кормушин и др.) склоняются к предположению о

возникновении таласских надписей в связи с переселением енисейских

кыргызов на Тенир-Тоо (в т. ч. в Таласскую долину)2.

Посол Суньской династии Китая Ван Яндэ, побывавший в X в. на

Восточном Тенир-Тоо, в т. ч. и в Уйгурском государстве в Турпанской

долине, указывал о наличии там представителей тюркских родов, кыргызов и

ягма, проживающих в небольшом количестве на южной стороне Восточного

Тенир-Тоо. Арабский историк ибн ал-Асир (XIII в.) в своих трудах об

истории Газневийского государства середины XI в. писал о влиятельном

полководце-кыргызе, имевшем титул хаджи. Этого высокого звания он был

удостоен за свою смелость и мудрость во время восстания 1052–1053 гг.

Исторические легенды и истории родословий более позднего периода

повествуют о том, что кыргызы еще до монгольского нашествия проживали в

Средней Азии и принимали участие в разных политических событиях3.

С конца XIX в. стали обнаруживаться новые сведения об отдельных

группах кыргызов в эпоху Великой кыргызской империи, которые с

1 Проскурин В. «Масалик ал-мамалик» – мир заброшенный вдали…:

[Исторические очерки о Казахстане] (2010–2012) / Казахское Географическое Общество //

URL: http://kazgeo.kz/news/2013/02/359.html 2 Кормушин И. В. К основным понятиям тюркской рунической палеографии // Сов.

тюркология. – 1975. – № 2; Малов С. Е. Памятники древнетюркской письменности

Монголии и Киргизии. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1959. 3 Кыргызы Тенир-Тоо и Енисея // URL: http://www.welcome.kg/ru/history/en/kgz/

84

середины IX в. начали переселяться с Енесая (Енисея) на Восточный Тенир-

Тоо и в Кашкар.

Кыргызы тенир-тооского региона жили разрозненными группами в

мусульманском Караханидском каганате, граничившем с регионом на северо-

востоке. В IX–X вв. постепенно начали меняться их традиции и обряды. Это

было обусловлено тем, что, находясь под влиянием Караханидов и в

результате интеграции с ними у других народов зарождалась новая культура

и этнические традиции.

Персидский ученый Гардизи (XI в.) в работе «Зайн ал-ахбар»

(«Прекрасные сведения») приводит выдержки из труда о кыргызах ибн

Мукаффа, написанного в VIII в.: «...Кыргызы тоже сжигают тела своих

умерших людей, говоря: ”Огонь – самое чистое вещество. Всѐ, что горит, –

очищается. И покойника огонь избавляет от всего грязного и от его грехов“».

В 1120 г. Шараф аз-Заман Тахир Марвази в работе «Таба, „и„ал-хайаван»

(«Природные свойства зверей») пишет, что кыргызы являются одним из

тюркских родов. Здесь имеется в виду группа кыргызов, проживавших на

Тенир-Тоо: «Они расположились в юго-западных и южных сторонах

городов – Куча и Арк. Тахир Марвази также отмечает, что западнее от

группы туркестанских кыргызов жили племена ягма и карлуки1.

Именно эта тенир-тооская группа кыргызов с X в. попала под

влияние исламизации и даже изменила свои традиции, о чем утверждается

в упомянутом труде Марвази: «А после того, как стали жить в соседстве с

мусульманами, они (кыргызы) начали тела своих умерших хоронить в

могилах». Из этого следует, что кыргызы Тенир-Тоо еще до эпохи

монгольского нашествия приняли ислам и перестали сжигать тела

умерших.

Эти сведения подтверждаются археологическими раскопками,

проведенными в XX в. Во время раскопок могильника Ала-Мышык

археолог А. Н. Бернштам обнаружил в захоронениях общие черты с

1 Там же.

85

традициями сжигания тел умерших, присущими енисейским кыргызам1.

В конце 1980-х гг. археологи К. Табалдиев и новосибирский профессор

Ю. С. Худяков возобновили раскопки на могильнике Ала-Мышык и

пустили в научный оборот сведения о могилах Кочкорской долины,

напоминающих енисейские захоронения кыргызов2. По-видимому,

отдельные пережитки традиций енисейских кыргызов здесь сохранялись

вплоть до X в.

Напомним, что одной из народностей Центрального Хантенгри и

Чуйской долины в Х в. были чигили, весьма заметные в составе населения

государства Караханидов. Выдающийся востоковед академик В. В. Бартольд

приводит сведения из письменных источников о расселении племени

чигили на Центральном Хантенгри и в Чуйской долине3. Автор сочинения

«Худуд аль-аалам» («Границы мира») упоминает об их поселениях в

Иссык-кульской котловине. Персидский ученый эпохи средневековья

Гардизи считает, что чигили обитали на южном и восточном берегах

Иссык-Куля. О том, что чигили имеют прямое отношение к кыргызам,

свидетельствует следующий факт. Известный русский ученый-географ

П. Семенов-Тян-Шанский во время путешествия по северному

Кыргызстану в 1856 г. встречался и имел продолжительную беседу с

кыргызским манапом Боромбаем, который говорил, что его род

происходит из древнего рода чигилей4.

Это сообщение ученого-географа проливает свет также на этническую

связь кыргызов с племенными объединениями, составлявшими государство

Караханидов, но потом оказавшимися в числе племен, образовавших

кыргызскую народность. Такие племена, как мундуз, кыпчак, ай туу, кун туу,

1 Бернштам А. Н. Избранные труди по археологии и истории кыргызов и

Кыргызстана… 2 Табалдиев К. Ш., Худяков Ю. С. Опыт проведения охранных раскопок на

могильнике Ала-Мышык в 1989 году // Охрана и исследования археологических

памятников Алтая: Тез. докл. и сообщ. к конф. – Барнаул, 1991. – С. 168–170. 3 Бартольд В. В. Киргизы: Исторический очерк…

4 Эралиев З. Время расцвета (16.09.2003) // URL: http://www.centrasia.ru/newsA.

php?st=1063703160

86

упоминаемые в поэме «Благодатное знание» Жусупа Баласагына, по сей день

проживают на всей территории Кыргызстана и являются основными

племенами и родами кыргызов. К тому же само название «Караханиды» тоже

происходит от кыргызского слова «караханы» – «могущественные

правители».

Таким образом, основное население Караханидского государства

составляли чигили, тухсы, ягма, мундузы, кыпчаки, кыргызы и др.

Во главе Караханидского каганата стоял Абдыкерим Сатылган (Сатук),

выходец из племени чигиль, сын Базира Арслан-хана. У Сатука было два

сына: Байташ-Муса и Сулайман. Верховным правителем с титулом «Арслан-

хан» стал Муса, который в 940 г. обосновал свою столицу в городе

Баласагын. Он завершил дело, начатое его предками: в 960 г. ислам был

провозглашен государственной религией Караханидского каганата. Это

событие имело далеко идущие последствия для истории народов Средней

Азии и Восточного Туркестана. Караханидский каганат становится

неотъемлемой частью так называемого мира ислама в общности

мусульманских государств, простиравшихся от Испании и Северной Африки

до Индии (а теперь и Кашгара). Он был вовлечен в сложившуюся и

находившуюся на высоком уровне развития систему социальных отношений,

экономики, культуры, идеологии, приобщился к арабо-иранской культуре1.

В первые десятилетия существования Караханидского каганата в

миграционных связях между Кыргызстаном и западными регионами Средней

Азии преобладало восточное направление. Это была мирная культурно-

экономическая экспансия на восток: из густонаселенных оазисов

Мавераннахра и других западных областей Средней Азии уходили

земледельцы, купцы, ремесленники, ученые, перед которыми создание

мусульманского государства в Семиречье и Восточном Туркестане

открывало новые возможности и заманчивые перспективы. Среди мигрантов

1 Государство Караханидов (942–1210 гг.) // Загадки истории: Ист. журн. – URL:

http://historyjournal.narod.ru/Karahani.htm

87

были и кочевники. В это время правители Караханидского каганата были

заняты походами и расширением границ своего государства на север, юг и

восток и, соответственно, нуждались в дополнительных людских ресурсах.

Поэтому они выделяли пришедшим лучшие земли для пастбищ и

земледелия, выплачивали воинам жалованье или (гораздо чаще) наделяли их

икта (вид феодального жалования). Что характерно, обладатель икта получал

не саму землю, а право сбора с нее налогов, поэтому такая форма жалования

была наиболее удобна для кочевников.

Ведущий ученый-антрополог Средней Азии Т. К. Ходжайов,

используя метод известного советского антрополога М. М. Герасимова, на

основе исследований черепов, найденных в Тонском районе Иссык-Куля,

сделал вывод, что в целом горожане средневекового Кыргызстана по

своему расовому типу относились к европеоидам с примесью

монголоидности. По мнению Т. К. Ходжайова, европеоидный тип

иссыккульцев того времени восходил к древним сакским и усуньским

племенам1.

Средняя продолжительность жизни горожан Тона исчислялась

26,7 годами. Она была несколько выше, чем в целом на территории нашей

страны в средневековье, где средняя продолжительность жизни едва

превышала 20 лет. На кладбище средневекового Тона не было похоронено

ни одного человека старше 55 лет. Довольно высока была детская

смертность2.

При Караханидах была образована единая центральная власть со

всеми ее атрибутами. Границы государства постоянно охранялись

воинами. В этом смысле, с точки зрения среднеазиатской, да и всемирной

истории, караханидская история имеет особое значение, поскольку это

наиболее яркий образец государства, созданного тюркоязычными

1 Ходжайов Т. К. Некрополи средневекового Тона и Бейшеке // Археологические

памятники Прииссыккулья. – Фрунзе, 1975. – С. 120–134. 2 Мокрынин В. П., Плоских В. М. Археология и история древнего и средневекового

Кыргызстана… – С. 84.

88

племенами кочевников, дающий богатый материал к пониманию их идей и

отношений между степью и городом и т. д. В этой связи заслуживает

внимания книга турецкого исследователя Решарта Генча, посвященная

государственному устройству Караханидского каганата (книга переведена

на кыргызский язык и издана в Бишкеке)1.

Караханидский период в истории Кыргызстана характеризуется

подъемом производительных сил, связанных с дальнейшим развитием

феодального способа производства, расцветом градостроительства, горных

промыслов. Возрастают объемы торговли, совершенствуются

технологические процессы. Увеличивается спрос на ремесленную

продукцию. Нарушается замкнутость натурального хозяйства сельской

общины, которая вовлекается в сферу торговых отношений. Усиливаются

экономические связи оазисов с кочевой степью. Высокого уровня достигает

сельскохозяйственное производство.

В результате оседания кочевников (в первую очередь, в восточных

областях каганата, где еще были неиспользованные земельно-водные

ресурсы) осваиваются новые земли, возникают новые сельскохозяйственные

и ремесленные центры. Так, например, в Чуйской долине современными

археологами зафиксировано свыше 60 поселений караханидского времени, в

Иссык-Кульской котловине – около 70, в долине Таласа – свыше 50.

В караханидский период появляются поселения в долине Суусамыр,

Кочкорке, Джумгале, на Центральном Тянь-Шане. Помимо них возникают

города, письменные источники упоминают названия как минимум пяти

иссык-кульских городов2.

Тюркские народы издавна вели разработку полезных ископаемых.

В горах средневекового Кыргызстана добывали железо, медь, олово, ртуть,

сурьму, золото. На весь мир славились рудники серебра в области Шельджи

1 Генч Решарт. Карахандар мамлекетинин бийлик тузулушу / Котор.: М. Урекли,

З. Мусабаева. – Бишкек: Изд-во КТМУ, 2004. 2 Мокрынин В., Плоских В. Культура средневековых поселений Кыргызстана //

История Кыргызстана и кыргызов. – URL: http://www.centrasia.ru/newsA.php?st...

89

(верховье р. Талас). В местности Куру-Тегерек на Чаткале найдены

горнорудное поселение, четыре плавильные печи, горные выработки, где

добывали руду. Руду обогащали, используя водяные мельницы, здесь же

плавили металл. На территории между современным кишлаком Самаркандек

(Баткенская область) и г. Исфара (Таджикистан) добывали хорошего качества

бирюзу, в горах близ Узгена – нашатырь, в верховьях р. Касан-Сай – золото,

у Соха – ртуть.

Геолог В. Т. Сургай, ряд лет проработавший в управлении геологии

Киргизской ССР, исследовал горные выработки с целью возобновления

добычи руд на месторождениях, известных уже в историческом прошлом.

Он отмечает, что «на протяжении всей Туркестано-Алайской горной

системы, начиная от Оша на востоке и кончая западными отрогами

Туркестанского хребта, установлены многочисленные древние выработки

на различные полезные ископаемые. Основными объектами добычи

древних рудокопов, занимавшихся горным промыслом в указанных

пределах, были металлы и их руды, известные в древности: медь, железо,

ртуть, киноварь, свинец, олово, сурьмяный блеск и серебросвинцовые

руды. Значительные разработки (добычи и плавки) медных руд

(халькопирита) известны в селении Кан, в долине реки Сох. Обильное

количество металлургических шлаков наблюдается в селении Рават, в

долинах рек Ляйлек, Каравшин, Абшир, Кыргыз-Ата и в других районах

юга Киргизии»1. На основе археологических и нумизматических находок

эти выработки были датированы специалистами от раннекушанского

времени до эпохи Караханидов включительно.

В южных районах Кыргызстана в раннесредневековое время было

два крупных города – Ош и Узгенд, хорошо известных далеко за

пределами Ферганы. С VI в. города и поселения возникают и в северных

районах. Основали их выходцы из Согда вдоль трассы Великого

1 Сургай В. Т. Новые археологические данные о разработке рудных месторождений

Киргизии // Труды Ин-та геологии. – Вып. V. – Фрунзе: Изд-во Кирг. ФАН СССР, 1954.

90

Шелкового пути. В IX–X вв. появляются города, заложенные самими

тюрками, которые, как правило, называли этнонимами тюркских племен:

Карлук, Джитгиль, Ягма, Сарыг, что свидетельствует об оседании в них

крупных родственных групп тюрок.

В X–XII вв. были освоены практически все пригодные для земледелия

угодья в долинах Таласа, Чу и Иссык-Куля. Оседло-земледельческая

культура проникла и в высокогорные районы Центрального Тянь-Шаня, где

был построен город Атбаши (городище Кошой-Коргон).

Таким образом, процесс средневековой урбанизации затронул и

территорию Караханидского государства.

В VII–IX вв. в городах было развито ювелирное ремесло, из серебра

делались высокохудожественные сосуды. Кстати, несколько таких сосудов

хранятся в Эрмитаже. В Баласагуне нашли мастерскую ювелира, где

хранилось около 10 кг серебра. Печи, в которых выплавляли серебро и

отделяли его от свинца, найдены в городе Куль (развалины близ с. Орловка

Таласской области).

Большой ассортимент изделий из железа производили кузнецы: мечи,

стрелы, кольчуги, панцири, наконечники для сохи, казаны, кувшины, ножи,

ножницы, серпы, косы, молотки, топоры, клещи и мн. др. Особо славились

медники городов Ош и Узгенд. Они делали кувшины, чаши, светильники,

тазы, украшенные богатым чеканным орнаментом. В Узгене был найден

клад, содержащий около сотни различных бронзовых вещей.

Во многих раннесредневековых городищах найдены кварталы гончаров

с печами для обжига сосудов, гончарными кругами. Близ Сокулука раскопана

печь, заполненная посудой. В городах раннесредневекового Кыргызстана

трудилось немало стеклодувов, камнерезов, плотников, столяров,

кожевников, ткачей и мастеров других профессий, изделия которых

пользовались большим спросом не только внутри государства, но и далеко за

его пределами. В XI–XII вв. возникла целая отрасль производства

строительных материалов: кирпича, резных терракот, водопроводных труб.

91

О высоком уровне товарно-денежных отношений при Караханидах

красноречиво говорит количество монетных дворов, работавших в то время

(столько в Кыргызстане не было ни до, ни после). Всего их известно пять:

в Узгенде, Оше, Куз-Орду или Баласагыне, Шельджи, Барсхане. На

территории Кыргызстана найдено большое количество кладов караханидских

монет, насчитывающих от нескольких десятков до нескольких тысяч

экземпляров.

Монеты эпохи Караханидов чеканились чаще в монетных дворах

Узгенда и Баласагына (Куз-Орду). На них, как правило, наносились имена и

титулы караханидских правителей. Высокопробные караханидские дирхемы

выбивались из серебра, канонический вес такого дирхема составлял

2,9645 грамма. Пятнадцать таких дирхемов равнялись одному динару

(золотая монета).

Интересно отметить, что заработок простого ремесленника Чуйской

долины в Караханидском государстве XI в. составлял примерно 32,

а подмастерья – 15 дирхемов в месяц. На 15 дирхемов можно было купить у

кочевников на ярмарке 35,5 кг мяса (без костей). Прожиточный минимум

средней семьи в IX –XI вв. составлял примерно 25 дирхемов в месяц1.

При этом соотношение динара и дирхема, их покупательная

способность отличалась в разные периоды жизнедеятельности общества.

Например, в XV в. в Чуйской долине соотношение динара и дирхема было

1:6, т. е. стоимость шести дирхемов равнялись одному динару.

О покупательной способности денег того времени очень хорошо пишет

известный богослов и землепроходец ибн Батута. Он занимался бытовыми

торговыми операциями и поэтому в его повествовании о Средней Азии есть

упоминания о ценах того времени. Например, замученных длительным

переходом упряжных лошадей караванщики продавали по 4 динара за

голову, а хороший скакун в Хорезме стоил 35 динаров, комплект одежды –

1 Мокрынин В. П., Плоских В. М. Археология и история древнего и средневекового

Кыргызстана… – С. 207–208.

92

10 динаров1. Интересны данные о стоимости одежды, тканей, мехов и шкур,

продуктов питания, домашних животных, оружия, приведенные в работе

В. П. Мокрынина, посвященной истории торговых отношений Киргизстана и

сопредельных регионов в VII–XII вв.2.

Дирхемы из серебра высокой пробы тюркские правители выпускали в

X – начале XI в. Такие монеты были найдены в кладе на городище Шиш-

Тюбе (г. Кара-Балта). Однако Караханиды чеканили их недолго. В XI–

XIII вв. мусульманский Восток был охвачен серебряным кризисом. Особо

остро нехватка серебра для денег ощущалась в регионе на территории

современного Кыргызстана. Монетные дворы Семиречья и Ферганы во

второй половине XI в. стали чеканить монету из сплава меди со свинцом.

Несмотря на то, что в составе этих монет совсем не было серебра, в надписях

они назывались дирхемами, т. е. предназначались для сферы серебряного

обращения. Как отмечает В. Мокрынин, медно-свинцовые дирхемы, по сути,

были государственными фальсификатами с принудительным курсом

обращения. Население знало их истинную цену, но принимало, так как

нуждалось в средствах обращения3.

Крупные клады медно-свинцовых дирхемов известны исключительно в

северном Кыргызстане (с. Беловодское и Московский район, г. Кара-Балта,

с. Петровка). Маленькие клады медно-свинцовых дирхемов середины XI в.

найдены в Бишкеке, на древнем городище близ Оша, в г. Майли-Сай и

других местностях. Собрание медно-свинцовых дирхемов представляет

собой особенно важный источник по истории Кыргызстана во времена

Караханидов, так как только по выпускам монет и их чекану нам стали

известны имена ряда правителей.

В XII–XIII вв. в денежном хозяйстве Средней Азии возросла роль

золота. Золотые динары выпускали караханидские правители Мавераннахра,

1 Мокрынин В. П., Плоских В. М. Археология и история древнего и средневекового

Кыргызстана… – С. 214. 2 Там же. – С. 168–173.

3 Там же.

93

хорезмшахи, правители Хоросана. Этот очень серьезный экономический акт

нашел свое отражение и в кладах Кыргызстана, хотя на территории

республики найдено всего два клада золотых монет – на городище Бурана.

В период правления Караханидов высокого уровня достигло и развитие

культуры кыргызского народа. В восточной части Караханидского каганата

эти процессы имели свои особенности, здесь шло наиболее интенсивное

взаимовлияние и взаимообогащение тюркской и ирано-арабской культур.

Именно Восточный каганат, в силу своей специфики, стал родиной

средневековой тюркской науки и литературы, причем многие крупнейшие

тюркские ученые и писатели, деятели исламской религии по своему

происхождению связаны с Кыргызстаном.

В X–XI вв., с принятием Караханидами ислама, согдийскую и

древнетюркскую письменность вытеснила арабская. Памятники арабской

письменности того времени найдены во всех регионах Кыргызстана,

большинство из них содержат выдержки из Корана. Арабской графикой были

написаны первые тюркские поэмы и научные труды.

Вплоть до X в. в древнетюркских государствах не было официальной

государственной религии. Тюрки исповедовали древние языческие культы,

связанные с природой. Главным божеством древнетюркского пантеона был

богатырь Тенгри, который олицетворял Голубое небо. Жизнью на земле

распоряжалась его супруга Умай, она способствовала плодородию и

устойчивости семейной жизни, семейного очага. Богом подземного мира,

мира мертвых, был Эрклинг. Древние тюрки, кыргызы, уйгуры почитали

солнце, луну, землю и воду, приносили им жертвы. Особо почитались горы.

Священная гора, которая была покровителем страны, находилась в

окрестностях ставки каганов близ Суяба.

Переселенцы из Согда исповедовали древнюю религию иранских

народов – зороастризм. Воздух, воду, землю и огонь они считали

священными, а тело человека – грязным и грешным. Тело умершего

истлевало в особом помещении, затем кости собирали и помещали в

94

керамический гробик (ассуарий) или в глиняный сосуд. Такие погребения

найдены в Суябе, Навекате и других согдийских поселениях в Чуйской

долине. В VII–IX вв. согдийцы и тюрки были приверженцами и других

религий: часть из них исповедовала буддизм, часть – христианство

несторианского толка, во многих городах были манихейские общины1.

В VIII в. в южные районы Восточного каганата (территория

современного Кыргызстана) вместе с арабскими завоевателями проник

ислам. Тюрки и согдийцы северных районов долго боролись против

ислама, считая новую идеологию враждебной религией завоевателей.

Багдадский халиф направил к кагану тюргешей Сулуку Чабыш-Чору

посольство с предложением принять ислам, но каган отверг это

предложение. В IX в. Саманиды завоевали Таласскую долину и силой

стали насаждать ислам, даже христианскую церковь в г. Тараз они

переделали в мечеть.

Только в X в. тюркские феодалы осознали все преимущества, которые

нес ислам для объединения тюркских народов. Караханидские каганы сами

приняли ислам и сделали его государственной религией. В городах стали

сооружать величественные мусульманские культовые сооружения.

Некоторые из них сохранились до наших дней: минарет в Баласагуне (башня

Бурана), усыпальницы караханидской знати в Узгенде и Сафед-Булане

(Алабукинский район Джалал-Абадской области).

Кочевые тюрки почитали своих предков и старались увековечить их

облик. На месте поминовения знатного тюрка воздвигалось его изваяние.

Обычно это было грубо выбитое на камне лицо человека. Некоторым

изваяниям придавалось портретное сходство с оригиналом, подчеркивались

особенности одежды, украшений и вооружения.

В X–XII вв. Кыргызстан был северо-восточным форпостом

мусульманской культуры и науки. В учебных заведениях крупных городов

1 Хозяйство и культура древнетюркских государств // История кыргызов и

Кыргызстана / Отв. ред. В. В. Плоских. – Бишкек, 2003. – С. 90–102.

95

того времени Баласагуне, Узгенде, Оше и Кашгаре можно было получить

глубокие знания по математике, астрономии, медицине, литературе. Здесь

жили и творили выдающиеся ученые, поэты, которые оставили глубокий

след в науке1. Видное место среди них занимали выходцы из тюркской

среды. В свое время знаменитой историк средневековья, известный

государственной деятель, поэт Мирза Мухаммад Хайдар Дуглат (1499–

1551) с удивлением писал, что ученых, вышедших из Баласагуна, было

больше, чем из Самарканда. По современным данным, из Отрара их было

18, из Тараза – 31 ученый2.

В X–XI вв. раннесредневековая культура Кыргызстана достигла своего

высшего расцвета. В городах развивались ремѐсла, торговля, земледелие.

Здесь рождались и творили ученые, поэты, которые принадлежат всем

тюркским народам. Громадный мир тюркских народов от Байкала до

Босфора и сейчас помнит, что в долинах Тянь-Шаня возникли первые

тюркские города, были выпущены первые тюркские деньги (монеты),

написана первая поэма на звучном тюркском языке3.

Вышеизложенное свидетельствует о том, что эпоха древнетюркских

каганатов на Тянь-Шане – средневековый период в истории Кыргызстана –

знаменовала собой расцвет культуры местных народов.

Известный казахский философ и культуролог А. Х. Касымжанов еще

более 20 лет назад в работе, посвященной Жусупу Баласагыну, дал краткую,

но емкую характеристику Восточному Ренессансу и Караханидскому

каганату. В частности, он отмечает, что в период господства Караханидов

«был создан ряд замечательных памятников архитектуры весьма

своеобразного стиля, расширялось городское строительство, получило

1 Мокрынин В., Плоских В. Затонувшая столица на Великом Шелковом пути // URL:

http://www.ca-c.org/journal/cac-03-1999/st_04_mokrinin.shtml; Мокрынин В. П.,

Плоских В. М. Кыргызстан тарыхы (байыркы замандын тарыхы XIX к. аягына чейин). –

Бишкек, 1995. 2 Шейх Абсаттар хаджи Дербисали. Ислам − религия мира и созидания:

Теологическо-религиоведческие, историко-филологические исследования, статьи,

размышления, доклады и интервью. – Алматы: Дайк-Пресс, 2010. – С. 88. 3 История кыргызов и Кыргызстана / Отв. ред. Т. Койчуев… – С. 63–69.

96

развитие художественное производство, шел параллельный процесс

становления тюркской литературы и развития литературы на дари (фарси),

между которыми существовала тесная связь». Следующее высказывание

А. Х. Касымжанова имеет для нас особенное значение: «Всѐ это дает право

”примкнуть“ развивавшийся при Караханидах тип духовной культуры к

эпохе Возрождения, разумея под ним историческую полосу между ранним и

поздним средневековьем, связанную с определенным подъемом культуры».

Далее он уточняет: «По терминологии Н. И. Конрада, он (тип духовной

культуры. – А. А.) относится не к самостоятельному, а к ”отраженному“

Ренессансу, что не умаляет своеобразия ренессансных явлений в странах, на

которые распространился Ренессанс, начавшийся в другом месте: они

сочетают общие черты Ренессанса с чертами, глубоко обусловленными

собственной историей»1.

Таким образом, А. Х. Касымжанов если не первым, то, по крайней

мере, одним из первых использует термин «Ренессанс» по отношению к

периоду расцвета Караханидского государства и сопредельных территорий.

Автор говорит об исторических особенностях и традициях этого Ренессанса:

«Он имел связь с древнейшими очагами человеческой цивилизации. Именно

здесь в VII–VI тысячелетиях до нашей эры произошел переход к

производящему хозяйству – земледелию и скотоводству, появились

поселения, по своему типу и структуре близкие к городам. В начале первого

тысячелетия до нашей эры здесь формируется классовое общество,

возникают могущественные государства Хорезм, Бактрия, Парфия, Кушания.

Замечательного расцвета достигла материальная и духовная культура, в

городах создавались грандиозные архитектурные ансамбли»2.

Далее ученый отмечает, что «культура тюрков Караханидской эпохи

развивается в тесном контакте с культурой сопредельных стран и не

1 Касымжанов А. Х., Мажиденова Д. М. Очарование знания. – Фрунзе:

Кыргызстан, 1990. – С. 16. 2 Касымжанов А. Х., Мажиденова Д. М. Очарование знания … – С. 14.

97

выпадает из общего хода духовного развития Востока. Речь в данном случае

идет не о каком-то частном явлении, а об общественно значимом культурном

феномене, прочно вошедшем в историю культуры рассматриваемого

региона»1.

Данный подход А. Х. Касымжанова, по нашему мнению, был

подхвачен кыргызскими исследователями истории и культуры

Караханидского государства и сопредельных территорий В. П. Мокрыниным

и В. М. Плоских2. Более того, они предлагают Ренессанс Караханидского

периода рассматривать как предтечу последующих локальных вспышек

Ренессанса в отдельных городах Средней Азии и Хорасана3, имевших место

во время правления династии Тимуридов. Это был период, когда жили и

творили такие широко известные сегодня личности, как Улугбек, Али

Кушчи, Джами, Алишер Навои, Беннаи, Захиреддин Мухаммед Бабур и др.

Таким образом, во времена правления Караханидов в средневековом

государстве была создана единая центральная власть со всеми атрибутами.

Можно даже сказать, что Караханиды имели собственную модель

государства и социума. Этот период в истории Кыргызстана

характеризуется подъемом производительных сил, расцветом

градостроительства, горного промысла, увеличением объемов торговли,

вовлечением сельских общин в сферу торговых отношений. Высокого

уровня достигает сельскохозяйственное производство, усиливаются

экономические связи оазисов с кочевой степью, осваиваются новые земли,

возникают новые сельскохозяйственные и ремесленные центры.

Осуществляется разработка и добыча полезных ископаемых, в т. ч.

серебра, золота, железа, меди; активно развиваются ремѐсла и искусства.

Правители чеканят монеты, что свидетельствует о высоком уровне

1 Там же. – С. 26.

2 История кыргызов и Кыргызстана / Отв. ред. Т. Койчуев…; История Кыргызстана

с древнейших времен до конца XIX в. … 3 История кыргызов и Кыргызстана / Отв. ред. Т. Койчуев… – С. 69.

98

товарно-денежных отношений. Принятие Караханидами ислама

ознаменовало развитие мусульманской культуры и науки.

Все эти достижения Караханидского государства во многих отраслях

жизнедеятельности общества дают право отнести этот период истории

Кыргызстана к эпохе Ренессанса между ранним и поздним средневековьем.

2.3. Временная стагнация Восточного Ренессанса

в связи с монгольским нашествием

К сожалению, расцвет Восточного Ренессанса длился относительно

недолго. Главная причина – опустошающее нашествие монголов, которые

разрушили арабо-тюркскую цивилизацию и преобразовали ислам в

фанатическую религию, непримиримо враждебную философии. К. Маркс в

своих «Хронологических выписках» по этому поводу отмечал: «…орды

совершают варварства в Хорасане, Бухаре, Самарканде, Балхе и других

цветущих городах. Искусство, богатые библиотеки, превосходное сельское

хозяйство, дворцы и мечети – всѐ летит к черту»1. Арабский историк Ибн ал-

Асир (Атир) (1160–1233), бывший очевидцем жестокостей монгольских

завоевателей, так описывает их деяния: «…эти же [татары] ни над кем не

сжалились, а избивали женщин, мужчин, младенцев, распарывали утробы

беременных и умерщвляли зародыши… Они [татары] остаются в городе

лишь до тех пор, пока не разрушают всего, мимо чего пройдут, да не спалят и

не ограбят всего; что им не выгодно, то они сжигают. Собрав [например]

шелку [целую] гору, они поджигают его; [они уничтожали] и другие вещи».

Под «татарами» средневековый историк подразумевал монголов2.

1 Маркс К. Хронологические выписки…

2 Алиев А. Феномен Восточного Ренессанса. – Ош; Бишкек: Изд-во КРСУ, 2011. –

С. 61.

99

Заметим, что «монголами» вначале называли представителей одного

племени. Начиная с времен Чингисхана (1162–1227) этот этноним стал

общим для монголоязычных племен. Название «монголы» уже встречается в

древних источниках VII в. Так, в истории Танской династии (618–907 гг.)

записано, что по реке Онон кочевали племена шивей и что одно из них

называло себя «монгу» или «мэнгули»1.

В то далекое время другие монголоязычные народы, кроме шивэйских

монгу, разрозненно обитали в разных частях Центральной Азии: в районе

Куку-нора кочевали тогоны; на востоке современной Внутренней Монголии

и отрогах горы Хинган обитали монголоязычные кидане; по рекам Онон и

Кэрулен кочевали татары и монголы. Татары были одним из самых

многочисленных монгольских племен, и их было много в войсках

Чингисхана. По этой причине, считает монгольский ученый Ц. Дамдинсурэн,

монголов в Европе стали называть татарами2. Там это слово, по всей

видимости, ассоциировалось с греческим «тартар», что означает «ад».

В XVI в. западные историки начали именовать татарами все восточные

народы, населявшие территорию от Волги до Китая и от Тибета до

Ледовитого океана, соответственно, называя и тюркский язык, а также

другие языки этого региона татарскими. Причем с татарами отождествляли и

русских, а Московское княжество называли «Татарией», поскольку в свое

время русские были подданными Золотой Орды. Средневековая Европа

считала себя центром земли и культуры, а все другие народы – татарами, т. е.

варварами3.

К татарам стали относить не только представителей различных

тюркских народов, но и всех мусульман. Так произошло с булгарами,

1 Источниковедение и текстология памятников средневековых наук в странах

Центральной Азии: Сб. науч. тр. / Под ред. Р. Е. Пубаева; Бурятский ин-т общест. наук. –

М.: Наука, 1989. – С. 35. 2 Источниковедение и текстология памятников средневековых наук в странах

Центральной Азии… – С. 36. 3 Hookham H., tov G. A. Vlastitelʹ semi sozvezdiĭ (Властитель семи

созвездий). – Ташкент: Adolat, 1995. – С. 6.

100

древними жителями Среднего Поволжья, которые были превращены в

совершенно новый этнос – в татар, и название это сохранилось до сих пор,

несмотря на его историческую нелепость.

Этноним «монгол» как название народа вошел в историю в эпоху

Чингисхана, как собирательное название многочисленных, в т. ч. тюркских,

племен и народов. По современным данным, первоначально в состав

монголов входило 44 тюркских племени. Интересно заметить, что, по

данным некоторых современных исследователей, численность населения в

империи Чингисхана составляла около 500 тыс. человек, тогда как, например,

численность восточных славян и контактировавших с ними балтов и финнов

в XIII в. была ориентировочно равна 12 млн человек. В этой связи Чингисхан

в лучшем случае мог иметь не больше чем от 50 до 100 тыс. воинов, причем

первая цифра кажется более близкой к действительности, чем вторая. Между

тем средневековые летописи Древней Руси говорят о бесчисленном

количестве воинов татаро-монголов1.

Таким образом, людские ресурсы империи Чингисхана были крайне

ограничены, они не идут ни в какое сравнение с многомиллионным

населением завоеванных им и его потомками территорий. Но численность

войска Чингисхана – лишь одна из серии причин, с помощью которых можно

было бы объяснить его беспрерывные победы. Следует принимать во

внимание то, что воин Чингисхана был неприхотлив и вынослив – это

бытовое и отмеченное многими письменными источниками определение

находит подтверждение в результатах современных антропологических

исследований. К тому же войско Чингисхана представляло собой конницу,

что обеспечивало его боеспособность и мобильность. Жѐсткий отбор в

суровых условиях существования способствовал формированию лошадиной

породы, одинаково пригодной под верх и в упряжку, достаточно резвой на

галопе, вѐрткой и имеющей ценные особенности характера и темперамента –

отсутствие пугливости, спокойствие, привязанность. И еще один

1 Алиев А. Феномен Восточного Ренессанса… – С. 62–63.

101

немаловажный фактор: в войске Чингисхана существовала железная

дисциплина, поддерживаемая не только жестокостью и страхом наказания,

но и обожествлением личности Чингисхана.

Следует также сказать, что Чингисхан имел личную охрану

численностью до 10 тысяч человек. Причем даже рядовой из этой охраны по

положению стоял выше любого армейского начальника, десятитысячника-

тумена, а его стремянный (верховный конюх) – выше войскового сотника.

Интересно заметить, что живший за тысячу лет до монголов предводитель

гуннов Аттила также охранял свой двор специальным отрядом вооруженных

людей.

Одной из важнейших мер, осуществленных Чингисханом в сфере

управления обществом, было принятие законодательного кодекса под

названием «Ехе яса» («Великий закон»). И хотя полный текст до сих пор не

найден, данные из нескольких источников подтверждают, вне всякого

сомнения, факт существования древнего текста.

«Великий закон», авторство которого приписывается самому

Чингисхану, являлся сводом законодательных норм, установленных для

регулирования различных сторон общественной жизни, и стал

законодательной базой молодого Монгольского государства. Затем, после

образования Монгольской империи, этот свод законов в конечном итоге стал

самым авторитетным документом в монгольском правоведении и его

положения в течение десятилетий были строго обязательны к соблюдению на

всех вновь завоеванных территориях стремительно расширявшейся

империи1.

Надо заметить, что «Великий закон» почитали и руководствовались им

Тамерлан и его потомок Мухаммед Бабур – об этом есть сведения в «Бабур-

наме».

В отношении татаро-монгольского нашествия определенный интерес

представляет высказывание выдающегося индийского государственного

1 История человечества… / Под ред. М. А. Аль-Бахита… – С. 483.

102

деятеля, мыслителя, первого премьер-министра независимой Индии

Джавахарлала Неру (1889–1964): «В 1258 году Хулагу (преемник

Чингисхана. – А. А.) занял Багдад и уничтожил этот прекрасный центр науки

и искусства, где свыше пятисот лет собирались и накапливались сокровища

всех частей света. Это нанесло сильный удар тогдашней арабо-персидской

цивилизации в Азии, хотя она продолжала еще существовать и при монголах.

Эта цивилизация сохранилась в отдельных районах Северной Африки и

особенно в Испании. Множество ученых со своими книгами бежало из

Багдада в Каир и в Испанию, и там началось возрождение искусства и науки.

Но сама Испания уже ускользала из рук арабов»1.

По мнению некоторых современных исследователей, не совсем

правильно считать воинов Чингисхана варварами. По этому поводу

крупнейший специалист по истории и нумизматике Золотой Орды академик

Г. А. Фѐдоров-Давыдов пишет: «Не дикими варварами-кочевниками были

воины Чингисхана. За ними, в их тылу, была могучая городская база, они

управлялись сильным аппаратом принуждения и учета, сотни чиновников

ведали поступающими богатствами и приводимыми рабами-ремесленниками.

Организованное государство, жестокое своей дисциплиной и поставленными

перед ними целями, – вот в чем была сила монгольского движения, перед

которым всѐ отступало»2.

По мнению Дж. Неру, жестокостью Чингисхан не слишком отличался

от многих правителей того времени, в т. ч. и афганских, по отношению к

своим собратьям-мусульманам. Но, тем не менее, именно татаро-

монгольское нашествие, по мнению многих исследователей, опустошило

огромный регион и уничтожило не только проживавшие там народы, но

целую цивилизацию. «Одна опустошающая война, – писал, в частности, по

1 Неру Дж. Взгляд на всемирную историю. – Т. 1. – М., 1989. – С. 361.

2 Фѐдоров-Давыдов Г. А. Общественный строй Золотой Орды. – М.: Изд-во МГУ,

1973. – С. 163.

103

этому поводу К. Маркс, – оказалась способной обезлюдить страну на целые

столетия и лишить всей ее цивилизации»1.

Что интересно, по отношению к государствам Европы этого не

скажешь, хотя и там в эпоху средневековья было немало подобных войн и

нашествий. Объяснение данному явлению дает Ф. Энгельс. Он отмечает, что

земля Востока, в частности Центральной Азии (Татарии, по терминологии

Энгельса), не представляет собой ценности без воды. Поэтому главное

условие земледелия здесь – это искусственное орошение, которым

достигалось плодородие почвы. И оно немедленно исчезало, как только

оросительная система приходила в упадок2. А татаро-монголы снесли с лица

земли не только мечети, библиотеки, но и оросительную систему, созданную

многовековым трудом целых поколений. Современные таджикские ученые

Мухаммед С. Асимов и Нуман Нематов в работе «Центральная Азия»

приводят данные об оросительных системах в те времена. Ссылаясь на

Геродота, они пишут, что р. Окс (Амударья) была разделена на 360 каналов и

впадала в Аральское море по 40 рукавам. Оросительные системы строились и

перестраивались беспрерывно, основные каналы достигали 60–70 км в длину

и 20–40 м в ширину. Их рыли с учетом определенного перепада высот в

начальной и конечной точках канала, с тем чтобы скорость течения в нем

позволяла воде самотѐком поступать на поля3.

Угасание древней цивилизации на территории центрально-азиатского

региона связано также и с экономическими факторами, потерей в результате

нашествия Чингисхана Центральной Азией роли связующего звена между

Западом и Востоком, разрушением древнего караванного пути. Ф. Энгельс

отмечал, что «каждый раз, когда завоевателем является менее культурный

1 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. – Изд. 2-е. – М.: Изд-во полит. лит., 1962. –

Т. 9. – С. 132. 2 Лялина Г.С., Персиц М.М., Пищик Ю.Б. К. Маркс и Ф. Энгельс об атеизме,

религии и церкви. – М., 1986. – С. 551. 3 История человечества… / Под ред. М. А. Аль-Бахита… – С. 387–388.

104

народ, нарушается… ход экономического развития и подвергается

уничтожению масса производительных сил»1.

Нашествие Чингисхана стало трагедией для многих народов Азии и

Восточной Европы, в т. ч. для народов Средней Азии. Об этом убедительно

свидетельствуют многие исторические документы и описания арабских,

персидских, русских и других путешественников. «В Мавераннахре

(нынешняя Бухара, Хива и Коканд), – отмечает казахский ученый

Ч. Валиханов, – в самой просвещенной и богатой стране древнего Востока

(XIV и XV вв.), господствует невежество и бедность более чем где-нибудь».

Библиотеки Самарканда, Ташкента, Ферганы (в Кокандском ханстве), Хивы,

Бухары, обсерватория в Самарканде безвозвратно погибли под беспощадной

рукой татарского вандализма и бухарской инквизиции, которая предала

проклятию всякое знание, кроме религиозного. Даже монументальные

памятники прошедшей культуры подвергались гонению мулл, как

подражание нимвродовскому столпотворению, как «греховная борьба

человека с творчеством Аллаха…»2.

Известная отрарская катастрофа разразилась из-за того, что в Отраре

наместник хорезмшаха Инальчик перебил торговый караван, состоявший из

500 верблюдов, нагруженных золотом, серебром, китайским шелком, мехами

и другими товарами, и 450 человек. Якобы караван принадлежал Чингисхану.

Воспользовавшись этим как предлогом, Чингисхан со своим войском вторгся

в Среднюю Азию и в 1218 г. осадил Отрар, затем взял его и до основания

разрушил. Эта же участь постигла Бухару, Самарканд, Ургенч и другие

города. С этого началось жестокое завоевание всей Средней и Передней

Азии, Кавказа и значительной части Восточной Европы, описанное во

многих исторических документах.

Лишь древняя, раздробленная еще Русь, приняв на себя самые мощные

удары монгольских полчищ, ценой огромных потерь и страданий остановила

1 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. – Изд. 2-е… – Т. 20. – С. 188.

2 Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений: В 5 т. – Т. I. … – С. 393.

105

эту страшную лавину, ослабила ее силы и тем самым спасла Западную

Европу от неминуемой катастрофы.

Культура монголов в период правления Чингисхана была не такой

развитой, как у народов Средней Азии и Западной Сибири. Но между ними

было много общего, в частности: кочевая жизнь, которая мешала строить

школы и культурные объекты, межродовая борьба и племенные распри.

Вместе с тем имелись и существенные различия. Так, кочевники Западной

Сибири и Средней Азии находились в более тесных экономических и

культурных связях с оседлыми народами, чем монголы. Наряду с этим

кочевники Западной Сибири и территорий, прилегавших к Сырдарье,

говорили с оседлыми народами Средней Азии на одном и том же языке,

свободно изъяснялись между собой, понимали друг друга. Монголы же по

отношению к соседним с ними народам не имели такой возможности, и это

обстоятельство в значительной степени задерживало развитие их культуры.

К тому же кочевники древнего Казахстана, Средней Азии обитали на

перекрестках многочисленных межконтинентальных торговых путей,

связующих восток с западом и юг с севером. Здесь располагалось много

городов, достаточно влиятельных культурных центров. А монголы до начала

своего нашествия на Среднюю Азию стояли в стороне от торговых путей,

соответственно, не имели предпосылок, необходимых для культурного

развития. Первыми представителями культуры при дворе Чингисхана до

1203 г. были мусульманские купцы из Средней Азии1.

Понимая важность наук и образования, Чингисхан после разгрома

государств найманов и кереитов решил заимствовать их культурные

достижения. Так, письменное делопроизводство Чингисхан заимствовал у

найманов, печати Чингисхана известны под тюркскими названиями «ал

тамга» (алая печать) и «кок тамга» (синяя печать), а первыми учителями

монголов и первыми их чиновниками были уйгуры, у которых они

1 Бартольд В. В. Очерк истории Семиречья… – С. 452.

106

заимствовали алфавит1. Но отдельные такие заимствования не меняли

тенденции: длительные захватнические войны мешали не только развитию

культуры монголов, но даже их физическому росту.

Куда бы ни вступали войска Чингисхана, они приносили с собой лишь

разрушение городов и культурных центров, разорение хозяйств, полей и

посевов, гибель людей, страдание, голод, нищету. Библиотеки, мечети,

медресе, все памятники материальной культуры сжигались и уничтожались,

сады и оазисы превращались в пустыню. Монголы устраивали облавы и

массовую резню мужчин, женщин и детей или же угоняли их в рабство. Это

была огромная историческая трагедия.

Говоря о тяжелых последствиях монгольского нашествия в

подавлении народного духа, К. Маркс писал, что оно «не только давило,

оно оскорбляло и иссушало душу народа, ставшего его жертвой. Татары

установили режим систематического террора, разорения, и массовые

убийства стали обычным явлением. Эти вандалы обращали людей в скот, а

плодородные земли и многолюдные населенные пункты в пастбища»2.

Знаменитый город Самарканд был так разрушен, что от миллиона его

жителей осталось только 50 тысяч3.

В истории было немало фактов, когда в результате нашествия

неприятеля тот или иной город разрушался до основания, но снова оживал и

восстанавливался. Так, за тысячу лет до монгольского нашествия в тех

местах, где стояли войска Чингисхана, прошли гунны, сметая на своем пути

все очаги культуры, но спустя некоторое время кочевники и оседлое

население Средней Азии воспряли и достигли определенного уровня

развития. Однако после татаро-монгольского нашествия такого быстрого

возврата к прошлому не было. Отрар, к примеру, так и не оправился от

следов жестоких разрушений, экономика и культура не восстановились.

1 Там же. – С. 452–453.

2 Маркс К. Хронологические выписки…

3 Неру Дж. Взгляд на всемирную историю… – Т. 1. – С. 316.

107

Одной из причин того, что после монгольского нашествия

разрушенные города, процветавшие когда-то на Великом Шелковом пути, не

возродились, является, на наш взгляд, падение торгового значения Средней

Азии, открытие новых морских путей с Западом через Атлантический и

Индийский океаны, а значительно раньше – через Средиземное и Красное

моря к странам Востока: Индии, Китаю. Захват монголами Дашт-и Кыпчака

(территория Средней Азии и близлежащих земель, на которой кочевали

кыпчаки, или половцы) привел к тому, что длинный и трудный, не всегда

безопасный и крайне дорогой караванный путь стал изживать себя и хиреть.

Нашествие монголо-татар, их бесчинства на торговых путях,

разграбление караванов вынудили западные страны искать новые торговые

трассы к Востоку, и они были найдены. А города, стоявшие на развилке

прежних трансконтинентальных торговых путей, потеряли источник

доходов. Население в них стало уменьшаться, начали уезжать мастеровые,

ученые, поэты, мыслители, простые горожане. И постепенно города

опустели.

Население региона всѐ больше стало замыкаться в узком кругу своих

интересов, ведя экстенсивное хозяйство. Средняя Азия не стала больше

поставлять в Китай и другие страны лучше породы своих коней, а купцам –

верблюдов для транспортировки груза и погонщиков к ним. В свою очередь,

она лишилась шелка Востока, драгоценных камней и ряда других товаров.

Население Средней Азии потеряло естественную связь, экономический и

культурный контакт с другими странами.

Монгольское нашествие оказало свое отрицательное влияние не только

на Среднюю Азию, но и на Русь, что обусловило ее отставание от ряда

западноевропейских стран, развивавшихся в более благоприятных условиях1.

К. Маркс и Ф. Энгельс указывали: «Достаточно простых случайностей, войн,

1 Татаро-монголы в Азии и Европе. – М., 1970. – С. 200.

108

чтобы довести какую-нибудь страну с развитыми производительными

силами и потребностями до необходимости начинать всѐ сначала»1.

Кыпчаки даже до разгрома их монголами Чингисхана были рассеяны

на огромной части Европы и Азии и политически раздроблены, у них не

было даже единого хана. Например, восточно-европейские кыпчаки кочевали

несколькими ордами. Некоторая часть кочевала на Северном Кавказе, в

соседстве с аланами, и именно их жестоко разбили монголы. Другая часть

кочевала на Дону. После разгрома их монголами на Калке уцелевшие

половцы кочевали между Днепром и Днестром, а по мере приближения

монголов уходили за Дунай.

Вильгельм Рубрук, проезжавший по Половецкой степи летом 1258 г.,

писал, что на бескрайнем пространстве он не видел «никакого селения и даже

следа какого-нибудь строения, где бы было селение, кроме огромного

количества могил команов». А между тем, чуть раньше этого Плано Карпини

следующим образом характеризовал хозяйство кочевников кыпчакской

степи: «Они очень богаты скотом: верблюдами, быками, овцами, козами и

лошадьми. Вьючного скота у них такое огромное количество, какого, по

нашему мнению, нет и в целом мире»2.

Некоторая часть половцев перекочевала за Кавказ и дальше на юг. Из

источников известно, что у грузинского царя Давида в наемных войсках

служили 40 тыс. кыпчаков, участвовавших в его многочисленных военных

кампаниях3. А та часть, которая кочевала между Яиком и Едилом (Волгой),

после поражения смешалась с татаро-монголами, ассимилировав последних.

Только Куликовская битва в 1380 г. положила конец владычеству

монголов, а еще через 100 лет, т. е. в 1480 г., Русь окончательно сбросила с

себя золотоордынское ярмо4. Здесь необходимы уточнения. Не следует

1 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. – Изд. 2-е… – Т. 3. – С. 54.

2 Кшибеков Д. Кочевое общество: генезис, развитие, упадок. – Алма-Ата: Наука,

1984. – С. 204–205. 3 Кшибеков Д. Кочевое общество: генезис, развитие, упадок… – С. 205.

4 Татаро-монголы в Азии и Европе… – С. 200.

109

преувеличивать роль победы на Куликовом поле. Если она и была победой, то

пирровой. Битву начинали 400 тысяч русских воинов, а в живых осталось

всего 40 тысяч, погибли также четверо князей и тринадцать бояр. В летописях

говорится, что «была на Руси радость великая, но и печаль была большая по

убитым от Мамая на Дону; оскудела совершенно вся земля Русская

воеводами, и слугами, и всяким воинством, и от этого был страх большой по

всей земле Русской». И это оскудение, отмечает С. М. Соловьев, дало татарам

еще кратковременное торжество над куликовскими победителями1.

Поражение Мамая привело к власти в Орде нового хана – Тохтамыша.

Золотая Орда вновь вернула свое былое могущество и господство над Русью.

Новый хан привел с собой из степей 400 тысяч лихих кыпчаков, степных

викингов, которые стали главной вооруженной силой Орды. Тохтамыш

решил показать Руси свое могущество и в 1382 г. пошел на Москву и перебил

ее защитников. У недавнего победителя на Куликовом поле Дмитрия

Донского не было необходимого для защиты Москвы войска, и он ушел на

север и укрылся в Костроме. Татарские войска рассыпались по Московской

земле, разоряя города. Ими было убито, по одним данным, 24 тысячи

жителей, по другим – 12 тысяч. Урок был убедительным, и Москва вновь

стала платить ежегодную дань Орде2. Всѐ вернулось на круги своя: Россия

по-прежнему находилась в вассальной зависимости от Золотой Орды,

Хозяйственная жизнь русских городов, подвергавшихся разрушительному

действию со стороны монголов, была серьезно подорвана. Особенно это

сказалось на ремесленном деле, основанном на ручном труде и

совершенствовавшемся на личном опыте мастеров. Многие секреты

ремесленного искусства исчезли, такие, например, как изготовление

перегородчатой эмали, черни, зерни полихромной, оригинальной

1 Соловьев С. М. История России с древнейших времен: В 29 т. – Т. 3. – М.: Голос,

1993. – С. 278. 2 Хидоятов Г. Темур. Его роль в судьбах России и Европы // Xalqaro munosabatlar. –

Ташкент, 2002. – № 3.

110

строительной керамики и др. Запустело сельское хозяйство. На длительное

время прервалась торговля Руси с Прикаспием и Средней Азией.

Однако в отличие от Средней Азии Русь нашла выход к Западу. Во

второй половине XIII в. возрастает значение внешнеторгового пути через

Балтийское и Чѐрное моря, по землям Польши, через Вислу – Западный Буг –

Днестр. На новых торговых путях появились и новые города – Великий

Устюг, Вологда, Кострома, Москва, Тверь, Нижний Новгород и др. Средняя

Азия не имела такого выхода, она оказалась оторванной от стран Запада и

Востока, т. е. от всего цивилизованного мира.

Укрепившись на троне, Тохтамыш начал вторгаться во владения

Тимура. В 1388 г., когда Тимур находился в Иране, войска Тохтамыша

совершили набег на Бухару и сожгли несколько селений вокруг города.

Тимур решил раз и навсегда покончить с Золотой Ордой и в 1391 г. выступил

в поход. В битве при Кундурча (между Самарой и Чистополем) 18 июня

1391 г. войска Тохтамыша были разгромлены, в сам «великий хан» бежал,

бросив войско1.

Об этой битве, вошедшей в историю как Кондурчинская битва,

вспоминали участники международной конференции, состоявшейся 11–

12 июня 2013 г. в Ташкенте. Кондурчинская битва, отметил исследователь из

Самары А. Опарин, известна не только тем, что победу в ней одержал Тимур,

но и своей уникальностью в исполнении стратегических и тактических задач,

разрешить которые блестяще удалось великому Тимуру2.

В апреле 1395 г. Тимур и Тохтамыш вновь сражались. Теперь уже на

Кавказе, на берегу реки Терек, севернее Дербента. Тохтамыш был

разгромлен, и теперь уже окончательно. Золотая Орда перестала

существовать, главное препятствие для формирования российской

государственности было уничтожено. Таким образом, XV в. стал периодом

1 Хидоятов Г. Темур. Его роль в судьбах России и Европы…

2 Опарин А. Новые данные о военной ставке Амира Темура в Поволжье // Роль

Захириддина Мухаммада Бабура в истории мировой культуры: Мат-лы междунар. конф.

Ташкент, 11–12 июня 2013 г. – Ташкент, 2013. – С. 20–23.

111

становления российского государства, единения русских земель. И в этом

немалая заслуга Тимура, недооценная российской историографией. Но

самарский краевед восполняет этот пробел, указывая, что «именно Амир

Тимур, в своем стремлении обезопасить свою империю от угрозы с севера,

окончательно похоронил возможность объединения золотоордынского

государства, определив дальнейших ход истории на этой части континента,

оказав непосредственное влияние на историю, в т. ч. и народов Российской

Федерации»1.

На протяжении более шести веков народы Востока, как это следует из

различных источников, в техническом и научном отношении превосходили

Запад. Эта точка зрения сегодня почти никем не оспаривается. Логично

возникают вопросы: почему же арабская наука не стала источником

современной науки? почему научная революция произошла в XVI–XVII вв.

в Европе, а не в арабо-исламском мире? как можно объяснить упадок

арабской науки после XV века? почему остановилось развитие арабской

философии и науки?

Такие вопросы ставят, в частности, норвежские философы Г. Скирбекк

и Н. Гилье и сами же пытаются на них ответить. Восточные философы,

отмечают они, зарабатывали себе на жизнь как врачи, правоведы и

государственные служащие (здесь следует заметить, что подавляющее

большинство видных восточных ученых всѐ же жили, в основном, за счет

меценатов). Хотя все они были мусульманами, но свою деятельность

основывали на греческой философии и науке, не пытаясь «исламизировать»

ее проблемы и результаты. Все с этим мирились, но в то же время эти ученые

всѐ больше становились объектами критики со стороны религиозных кругов.

В XII–XIII вв. возросло давление со стороны специфически исламских наук.

Так называемые «иностранные» науки могли рассчитывать на поддержку

только тогда, когда они были обоснованы религиозно или, скажем,

выполняли какую-либо необходимую функцию (астрономия, геометрия и

1 Опарин А. Новые данные о военной ставке Амира Темура в Поволжье… – С. 23.

112

арифметика были среди этих наук, поскольку для совершения молитвы

мусульмане должны были знать точное время и направление на Мекку).

Однако многие другие научные области критиковались с религиозной точки

зрения как «бесполезные» или подрывающие картину мира, изложенную в

Коране. Таким образом, отмечают норвежские ученые, возрастающая

исламизация «иностранных» наук вела, по всей видимости, к ограничению

того, что законно могло трактоваться в качестве актуальных

исследовательских задач1.

Возможно, другой большой проблемой, отмечают ученые, было и

отсутствие в арабской культуре институциональных оснований науки.

Главными арабскими центрами образования были медресе. Начавшие

расцветать в XI в., они были исламскими культурными учреждениями. Медресе

преимущественно предназначались для изучения Корана, жизни Пророка и его

последователей, а также мусульманского учения о праве (шариате).

Философия и естественные науки сколько-нибудь глубоко не изучались,

хотя основные связанные с ними тексты копировались в медресе и

передавались в библиотеки. Многие философы и ученые были преподавателями

в медресе, но они не читали там лекций по «иностранным» наукам2.

Здесь мы позволим себе возразить норвежским философам. Дело в том,

что все науки в раннесредневековой культуре мусульманского Востока

традиционно подразделялись на два вида: «улум ас ислом» (или «улум ал

кадмия») – арабские, традиционные «шариатские» науки, к которым

относились гуманитарные знания, связанные с изучением и интерпретацией

истории и правовых норм ислама, стиля и языка Корана, – корановедения, и

«улум ал табийя» – неазиатские, естественные, к которым относились

математика (ризайиат), алгебра (ал-джабр), геометрия (хандиа), астрономия

(илм-ан-нуджум), география (джуграфия), история (тарих), литература,

логика, метафизика, арабский язык и др. Именно второй вид наук арабского

1 Скирбекк Г., Гилье Н. История философии…

2 Там же.

113

Востока норвежские ученые называют «иностранными». Однако заметим,

что если бы эти науки не изучались в медресе, то невозможно было бы

появление не только выдающихся ученых, поэтов, мыслителей-

энциклопедистов, но и грамотных людей вообще.

Таким образом, вопреки мнению норвежских ученых, в медресе

изучались и те и другие науки. Но предпочтение всѐ же отдавалось

корановедению, его изучение считалось общепризнанным и широко

пропагандировалось, хотя оно и не могло удовлетворить интерес к изучению

природы и культурных ценностей1.

В возрастающей степени, продолжают норвежские ученые, занятие

«иностранными» науками становилось личным делом или ассоциировалось с

мечетью (астрономия) и двором халифа (медицина). Независимая арабская

наука никогда не была официально институционализирована и

санкционирована арабо-исламской религиозной и политической элитой.

Средневековый ислам не признавал гильдий и корпораций.

Профессиональные группы студентов и преподавателей не могли быть

юридически оформлены, что препятствовало их самостоятельному развитию.

Соответственно, было почти невозможным создание автономных

академических институтов с внутренним самоуправлением, как это было в

европейских университетах позднего средневековья. Поэтому, очевидно,

наиболее важной причиной стагнации арабской науки в XIV в. является то,

что арабский мир так и не смог создать независимые университеты,

к которым относились бы с терпимостью и которые могли бы рассчитывать

на поддержку как светской, так и религиозной власти2.

Существует и другое, более распространенное мнение по поводу

затронутых вопросов. Академик В. В. Бартольд пишет: «В настоящее

время можно считать доказанным, что главный фактор прогресса –

1 Логико-гносеологические идеи мыслителей Средней Азии. – Ташкент: Фан,

1981. – С. 7–8. 2 Скирбекк Г., Гилье Н. История философии… – С. 254–255.

114

общение между народами, что прогресс и упадок отдельных народов

объясняется не столько их расовыми свойствами и религиозными

верованиями, не столько даже окружающей их природой, сколько тем

местом, которое они в разные периоды своей исторической жизни

занимали в этом общении»1. Под «общением между народами» здесь

следует понимать чрезвычайно развитые связи кочевых и оседлых

цивилизаций, интенсивную торговлю, распространение одного

конкретного языка как общего языка науки (арабский или латынь),

переплетение политических интересов и мн. др.

Конечно же, всѐ это было в Центральной Азии XIV–XV вв. Но татаро-

монгольское нашествие не только опустошило и обезлюдило огромный

регион, но и лишило его население «общения между народами», которое

практически невозможно восстановить за сравнительно короткий

исторический срок. Вот почему восточная цивилизация угасла на несколько

столетий.

Необходимо обратить внимание на то, что существующие изложения

фактов и точки зрения в отношении татаро-монгольского нашествия, еще

недавно общепринятые в историографии, теперь порой подвергаются

ревизии. В последнее время, отмечает Т. Ботиров, наблюдается

возрастающий интерес к личности Чингисхана и истории Монголии как в

самой этой стране, так и за ее пределами, что свидетельствует о начавшемся

пересмотре политической роли полководца в мировой истории. Это

обусловлено некоторым стремлением Улан-Батора сформировать некую

национальную идеологию, системообразующей основой которой будет

личность Чингисхана.

Монголы рассматривают Чингисхана в качестве основателя

монгольского государства, символа национальной идентичности, гордятся

человеком, создавшим в начале XIII в. империю, которая начиналась на

территории Азии и простиралась до Центральной Европы. В 2003 г. по

1 Бартольд В. В. Культура мусульманства… – С. 5.

115

случаю 840-летия со дня рождения Чингисхана в Монголии ему был

воздвигнут памятник, изображен он сидящим на троне в момент

провозглашения его ханом единого монгольского государства.

В отличие от советской традиции, культивировавшей негативный образ

Чингисхана, ряд современных ученых предлагает признать немаловажную

роль монгольского правителя в истории развития мировой цивилизации.

В 2006 г. в соответствии с резолюцией Генеральной ассамблеи ООН было

отпраздновано 800-летие провозглашения Великого монгольского

государства1.

Повышению интереса к личности Чингисхана способствовало

появление в последние годы ряда научных работ. В «Вашингтон пост», в

частности, отмечалось, что американский ученый Дж. Уэверфорд «сделал

многое для улучшения репутации Чингисхана на Западе, издав в 2004 г. свой

бестселлер “Чингисхан и создание современного мира”». По его мнению,

«возможно, Чингисхан является одним из величайших лидеров в мировой

истории. На протяжении веков в западном мире его имя было синонимом

кровавого воина, жестокого завоевателя, варвара и кочевника. Но Чингисхан

рассматривается монгольским народом в качестве отца нации, как

Дж. Вашингтон в США»2.

В 2006 г. в связи с 800-летием образования Монгольской империи был

проведен международный симпозиум, в котором участвовало более

50 экспертов и исследователей из КНР, Монголии, России, Японии и США.

В ходе работы симпозиума высказывались различные мнения и оценки, но

главное – впервые были озвучены положительные аспекты исторической

миссии Чингисхана, связанные с реформами и прогрессивными действиями.

Отмечено, что Чингисхан был одним из первых правителей той эпохи,

проявившим религиозную терпимость, уважение к правам женщин, позволив

1 Резолюция Генеральной ассамблеи ООН от 14 ноября 2005 г. № A/RES/60/16.

Восемьсот лет монгольской государственности // URL: http://daccess-dds-

ny.un.org/doc/UNDOC/GEN/N05/488/52/PDF/N0548852.pdf?OpenElement 2 Ботиров Т. Еще раз о Чингиз-хане // URL: http://www.ia-centr.ru/expert/198/

116

им открыто выражать свое мнение. Он стал также одним из инициаторов в

дипломатии по предоставлению защиты посланникам других стран.

В октябре 2006 г. по инициативе президента Монголии Н. Энхбаяра

монгольский парламент начал обсуждение закона о регулировании

использования имени Чингисхана, который преследует три цели: во-первых,

это запрет на использование имени или портрета Чингисхана,

дискредитирующее или оскорбляющее его личность; во-вторых,

недопущение использования имени Чингисхана в интересах политических

партий или неправительственных организаций; в-третьих, защита

исторического наследия монгольского народа. По словам одного из

депутатов монгольского парламента, отдельные страны «искажают…

историю, говоря, что Чингисхан родился в Казахстане, Сибири или во

Внутренней Монголии Китая»1.

Наметившаяся тенденция пересмотра жизни и деятельности

Чингисхана практически сводит на нет советскую историографию, ряд

современных историков считает, что та фальсифицировала историю

монгольского государства и заодно историю центрально-азиатских народов.

По свидетельству китайских источников, Чингисхан (он известен и как

Темучин) происходил из рода киен, его отец Есугей был очень

состоятельным человеком2.

Попутно заметим, что в солидном издании «История Востока» авторы

пишут: «Прародительница Чингисхана, Алан-Гоа, родила пятерых сыновей.

Двое из них родились от ее супруга Добун-Мергена, а трое после его смерти».

Объясняя их появление на свет, Алан-Гоа утверждала, что родила их от светло-

русого человека, который проникал к ней ночами через дымник юрты. Эти три

сына, таким образом, были «отмечены печатью небесного происхождения».

Род Чингисхана происходил от младшего сына Алан-Гоа, Бодончара,

1 Ботиров Т. Еще раз о Чингиз-хане…

2 Там же.

117

истинным отцом которого был, видимо, Ма-алих Баяудец, тюрк (кыргыз),

единственный мужчина, кроме сыновей Алан-Гоа, который был в ее доме1.

В 13 лет Темучин был принят на службу и воспитание в племя кераит,

которое говорило на тюркском языке. На формирование его мировоззрения

оказали влияние тюркская культура и традиции. Благодаря этому он смог

объединить вокруг себя тюркские племена, проживавшие на огромной

территории, простиравшейся от Корейского полуострова до берегов Черного

и Средиземного морей, от Амударьи и Южной Сибири до Тибетского и

Иранского высокогорий. Чингисхан был женат на представительнице

караханидского рода кунград, относящегося к тюркским племенам. Почти на

всей территории Узбекистана, юга Казахстана, в Ферганской и Зарафшанской

долинах, в том числе в Согдийской области Таджикистана, Ошской и

Джалал-Абадской областях Кыргызстана, проживают потомки этого

легендарного племени. В Узбекистане именем этого племени назван город

Кунград, находящийся в дельте реки Амударьи Каракалпакской автономной

республики2. С нашей точки зрения, Чингисхан по своему происхождению

наиболее близок к современным кыргызам, чем к другим представителям

тюркского мира.

Истина конкретна, и ученым предстоит внимательно изучить и дать

объективную оценку источникам, касающимся личности Чингисхана,

вводимым в научный оборот монгольскими исследователями.

1 История Востока. – Т. 2. Восток в средние века… – С. 365.

2 Ботиров Т. Еще раз о Чингиз-хане…

118

ГЛАВА III

ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ

ЭПОХИ КАРАХАНИДОВ

3.1. Жусуп Баласагын – родоначальник классической

тюркоязычной поэзии

Ренессансные процессы в Караханидском каганате и сопредельных

регионах не могли не способствовать появлению ученых-энциклопедистов,

ибо это закономерный показатель не только Восточного Ренессанса, но и

Ренессанса вообще. Одним из таких ученых общепринято считать Жусупа

Баласагына (1017–1089). Его труд «Кутадгу билиг», по единодушному

признанию исследователей, не только политический трактат, он является

суммой знаний по различным областям науки и культуры своей эпохи. В нем

собран и обобщен большой материал с философским осмыслением

жизненных позиций самого автора, в частности, рассмотрены

мировоззренческие проблемы смысла жизни, предназначения человека, его

места и роли в общественном и природном универсуме. Как отмечает

А. Х. Касымжанов, «стремление к энциклопедичности, универсальности,

охвату общемировых проблем было присуще самому характеру

философствования в культурном регионе, к которому принадлежал Жусуп»1.

Начнем с того, что приведем имеющиеся на сегодня данные о Жусупе

Баласагыне. Родился он в тюркском городе Баласагын (Баласагун), сведения

о котором можно найти в исторических трудах многих современных авторов,

хотя они приводятся ими зачастую попутно, в ходе решения специальных

научно-исследовательских и других задач. Основная масса этих сведений

почерпнута из средневековых источников. Скудные и отрывочные сведения

о городе Баласагыне рассеяны в различных по характеру и языку сочинениях

1 Касымжанов А. Х., Мажиденова Д. М. Очарование знания… – С. 29–30.

119

историков и географов Востока Х–XV вв. Впервые этот город упоминается в

сочинении Х в. ал-Мукаддаси «Ахсан ат-тахасим фимарифат ал-акалим» –

«Лучшее разделение для познания климатов», где под «климатами» автор

понимал определенные географические области.

Слово «Баласагын», по данным академика В. В. Бартольда, не

засвидетельствовано ни в одном тюркском диалекте, но по-монгольски оно

означает «укрепление, город». По мнению других исследователей (Э. Кылыч,

З. Эралиев), это название городу было дано местными племенами, у которых

в обиходе было слово «сагун» – «главный, правитель». Стольный город

Чуйской долины они стали называть Балык (город) сагун. Эти два слова и

образовали название «Баласагын», т. е. «главный город», «город правителя».

В связи с этим заметим, что в период татаро-монгольского нашествия

город Баласагын именовался Куз-Балык, но, судя по именам с нисбой «ал-

Баласагыни», упомянутым на датированных кайраках с городища Бурана,

коренные жители еще в первые десятилетия XIV в. называли его по-

прежнему, т. е. Баласагын1.

Современник Жусупа Махмуд Кашгари в своих произведениях этот

город называет «Куз-Улуш» или «Куз-Орду»2. Это название в переводе с

тюркского языка означает «осеннее стойбище» (куз – осень, орду – место,

стойбище). Возможно, что одно время территория, занимаемая городом,

служила осенним стойбищем для кочевников. В определенной степени это

подтверждает ал-Асир в сочинении «Китаб ал-Камир фи-т-Та„рих», где он

пишет, что в XI в. в Баласагыне проживали тюрки, которые в 1043 г.

приняли ислам, принеся в жертву 20 тыс. овец. Они «проводили лето в

краях Булгара, а зимовье – в краях Баласагына, но когда приняли ислам, то

расселились по стране»3.

1 История Киргизской ССР (с древнейших времен до наших дней)… – С. 591.

2 Там же. – С. 311.

3 Там же. – С. 50.

120

Помимо тюрков в Баласагыне проживали и хитаи. Так, в «Джахан-

наме» Мухаммада ибн Наджиб Бекрана отмечается, что один из последних

эмиров, Кита, падишах Чина, «дошел до пределов Баласагына, там им

(хитаям) никто не оказал сопротивления, и они там поселились»1.

По свидетельству Махмуда Кашгари, несмотря на то, что в Баласагыне

и его окрестностях жили различные этносы: согдаки, кенжеки, хотанцы,

тибетцы, тангуты и др., большинство его населения говорило по-тюркски2.

Это подтверждают и другие источники. В частности, из сочинения ибн

Наджиб Бекрана следует, что правители Баласагына были тюрки, мусульмане

из потомства Афрасияба Тюрка3.

По свидетельству Махмуда ибн Вали (XVIII в.), город Баласагын, в

котором преобладало мусульманское население, был одним из лучших в

Чуйской долине, благоустроенным и цветущим4.

Другие исследователи отмечают, что до нашествия войск Чингисхана в

Чуйской и Таласской долинах насчитывалось около 200 населенных пунктов,

а в XIII–XIV вв. их осталось не более двух десятков, и жизнь в них едва

теплилась5. По свидетельствам Мирзы Мухаммед Хайдара, ал-Омари (1301–

1349), Махмуда ибн Вали, в XV в. здесь не уцелело ни одного сколько-

нибудь значительного населенного пункта: «В Туркестане теперь можно

найти только развалины, более или менее сохранившиеся. Издали видишь

хорошо построенное селение, окрестности которого покрыты цветущей

зеленью. Приближаешься к нему в надежде встретить жителей, но

находишь… дома совершенно пустыми…», – писал со слов очевидца ал-

Омари в первой половине XIV в. Почти в то же время историк Мирза

Мухаммед Хайдар в сочинении «Тарих-и Рашиди» с горечью отмечал: «Уму

1 История Киргизской ССР (с древнейших времен до наших дней)… – С. 50.

2 Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Казахстан: Летопись трех тысячелетий. –

Алма-Ата: Рауан, 1992. 3 Мокрынин В. П., Плоских В. М. Археология и история древнего и средневекового

Кыргызстана… 4 Байпаков К. М.. Средневековые города Казахстана на Великом Шѐлковом пути. –

Алма-Ата, 1988. 5 Никулин С. В. История Казахстана. – Алматы, 2009. – С. 9.

121

не постижимо, что в одном городе одновременно жило столько выдающихся

людей, а теперь нет даже места, к которому можно было бы отнести название

Баласагун»1.

Имеются сведения о том, что в 1210 г. Баласагын был сильно разрушен

киданьскими войсками. Осада города длилась шестнадцать дней, а затем

город подвергся трехдневному грабежу. Историк того времени ал-ад-дин-

Джувейни констатировал, что общее число убитых достигло 47 тыс. человек,

среди них число богатых горожан (дихканов) составило около семи тысяч2.

Исходя из данного факта, можно предположить, что население

Баласагына составляло около 100 тыс. человек. В пользу этого

предположения говорит и то, что ал-Мукаддаси считал этот город «большим

и многолюдным», а ибн Вали отмечал наличие в нем большого количества

культовых построек: 40 соборных и 200 будничных мечетей, 20 ханака и

10 медресе. Возможно, он несколько преувеличил их число, но, тем не менее,

по меркам той эпохи это был очень большой город. Для сравнения:

население Рима в XIII в. составляло 35 тыс. жителей, Парижа в XIV в. –

58 тысяч3. Вместе с тем следует сказать, что некоторые исследователи

склонны считать Баласагын небольшим по численности (чуть более 10 тыс.)

населения городом4.

В сочинении ан-Нисави «Сират ас-Султан» есть сведения о гибели в

1215/16 г. Кушлу-хана – правителя города Баласагын от руки Джучи-хана –

сына Чингисхана. Ан-Нисави пишет: «Он (т. е. Джучи-хан. – А. А.) победил

Кушлу-хана, вырвал его с корнем и возвращался с его головой. Когда он

напал на него (Кушлу-хана) и на бывших с ним хитаев, то покинул их (не

прежде, чем они стали) убоиной рубящим мечам и пищей для

1 История Киргизской ССР (с древнейших времен до наших дней)… – С. 591.

2 Там же. – С. 301–308.

3 Фахрутдинов Р. Золотая Орда и татары: Что в душе у народа. – Набережные

челны: Камаз, 1993. – С. 17. 4 Петров К. И. Очерки социально-экономической истории Киргизии VI – начала

XIII вв. – Фрунзе, 1981. – С. 162.

122

покачивающихся (в полете) коршунов. С ним было столько овечьих стад, что

из-за их многочисленности земля почернела»1.

Известный востоковед В. В. Бартольд считает, что город Баласагын

пришел в упадок во время бесконечных распрей между Чингизидами в

XIV в.2. Возможно, так оно и было. В пользу такого предположения

свидетельствует следующий факт. В ряде арабских, персидских, тюркских

источников XIV–XV вв., в т. ч. дневниках Тимура, а также в «Бабур-наме»

его потомка Захиреддина Мухаммеда Бабура, город Баласагын не

упоминается. В более поздних сочинениях из населенных пунктов Чуйской

долины, в частности, упоминается Токмакский улус, г. Токмак. Так, в

сочинении «Аноним Искандера» Натанзи говорится о Токмакском улусе,

который хотел захватить Токтамыш-хан3. Абд ар-Раззак Самарканди (XV в.)

в одном из сочинений сообщает, что «Улугбек задумал произвести нападение

на Токмак»4.

В запустении городов Чуйской долины, возможно, сыграла свою роль и

эпидемия чумы, свирепствовавшая в этом регионе, как это следует из текстов

несторианских надгробий с городища Бурана, в 1338–1339 гг.5. Известно, что

почти в этот же период эпидемия чумы унесла жизнь многих тысяч

европейцев, опустошив целые города.

Не следует упускать из виду и то, что Чуйская долина с незапамятных

времен считается сейсмической зоной, где часто происходят землетрясения

различной силы. Возможно, что в XIV в. здесь произошло сильное

землетрясение, которое почти полностью разрушило город.

По поводу местонахождения города Баласагын до сих пор нет

достаточно достоверных сведений. Согласно распространенной точке зрения,

он находился в окрестностях ныне сохранившейся башни Бурана, близ

1 Материалы по истории киргизов и Киргизии... / Под ред. В. А. Ромодина… – С. 83.

2 Бартольд В. В. История Туркестана… – Т. 6. – С. 357.

3 Материалы по истории киргизов и Киргизии... / Под ред. В. А. Ромодина… – С. 127.

4 Там же. – С. 62.

5 История Киргизской ССР (с древнейших времен до наших дней)… – С. 591–592.

123

современного кыргызского города Токмак в Чуйской долине. Вместе с тем

некоторые исследователи (например, У. Х. Шалекенов) склонны считать, что

остатки Баласагына следует искать в другом месте, в частности, на

территории Джамбульской области Казахстана, на возвышенности Ак-Тобе1.

Исследователи, полагающие, что Баласагын находился в окрестностях

башни Бурана, опираются, однако, на ряд исторических и других фактов.

Они, в частности, утверждают, что город находился у входа в Шамшинское

ущелье, расположенное в 5–6 км от городища Ак-Бешим близ Токмака, и в

разные времена назывался по-разному.

Так, изыскания ряда ученых за последние два десятилетия позволяют с

достаточной убедительностью локализовать город Суяб, упоминаемый в

древних рукописях, на месте развалин Ак-Бешима. Есть сведения о том, что

Суяб был разрушен в 748 г. После этого новая часть города была пристроена

с юго-востока, и по площади она вдвое превышает старую часть и составляет

почти 60 гектаров. Таким образом, общая площадь городища Ак-Бешим

составляет около 100 гектаров. В результате раскопок было установлено, что

окружавшие город земли с замками феодалов, постройками некрополя,

усадьбами земледельцев и ремесленников, пашнями и садами были обведены

кольцом стен. Раскопки на городище, по свидетельству М. А. Бубновой,

дают, в основном, материал V–X вв. и частично XI в. Это говорит о том, что

начиная с Х в. жизнь в древнем городе постепенно замирает, но город

разрастается на новом месте, в сторону ущелья. В пользу этого

свидетельствует и тот факт, что в источниках X–XII вв. название «Суяб» уже

не встречается, но зато упоминаются города Ордукент (Куз-Орду). По

мнению некоторых исследователей, они представляют собой варианты

названий одного города – Баласагына, столицы Караханидов2. Существует

также предположение о том, что упоминаемый Рашид ад-Дином город

1 Шалекенов У. Х. Месторасположение города Баласагун [на каз. яз.] // Зерде. –

1991. – № 7. – С. 34–35. 2 История Киргизской ССР (с древнейших времен до наших дней)… – С. 270.

124

Караялык в Чуйской долине находился на месте запустевшего Баласагуна

или вблизи него. Период его расцвета, судя по датируемым надгробным

надписям, относится к концу XIII – первой трети XIV в.1.

Таким образом, месторасположение средневековых городов Суяб,

Ордукент (Куз-Орду), Караялык, Баласагун почти совпадает. Они находились

в пределах городища Ак-Бешим, что расположено близ современного

кыргызского города Токмак в Чуйской долине.

Жусуп (Юсуф) был родом из тюркского племени чигили – одной из

карлукских ветвей, относительно которых мы располагаем определенными

сведениями. Так, в анонимном сочинении «Худуд ал-Алам» (Х в.)

отмечается: «Предметов дохода у них много, живут они в шатрах и в

палатках, а городов и деревень у них мало, и (основные статьи) их

благосостояния и дохода – это коровы, овцы и лошади. Некоторые из них

поклоняются солнцу и звездам; люди они добрые, общительные и приятные;

правитель – из них же»2. В определенной степени данные сведения

дополняют строки из сочинения XV в. «Аджа„иб ал-булдан» («Диковинки

стран») Низам ад-Дина ал-Бирджанди: «Чигили – один народ [из] тюрков.

Они поклоняются тому месту, где женятся падишахи, [а также] звезде

Канопус, созвездиям Близнецов и Большой и Малой Медведицы, а Сириус в

созвездии Большого Пса называют богом всех богов»3. Известно также, что

столицей чигилей был город Яр, который находился на южном берегу озера

Иссык-Куль.

К сожалению, биографические данные об авторе «Кутадгу билиг»

довольно скудны, до нас не дошли сведения, касающиеся становления

Жусупа как личности, круга его учителей, соратников и т. д. Как это ни

странно, но о нем нет никаких сведений в труде «Китаб ал-ансаб» («Книга

1 История Киргизской ССР (с древнейших времен до наших дней)… – С. 591.

2 Материалы по истории киргизов и Киргизии... / Под ред. В. А. Ромодина… – С. 43.

3 Бирджанди Низам ад-Дин. Диковинки стран (Перевод извлечений) // Восточная

литература // URL: http://www.vostlit.info/Texts/rus4/Birdjandi/text.phtml

125

генеалогии») биографа XII в. Самани Абу Саида (1113–1167)1, где на двух

страницах перечисляются малоизвестные писатели, и даже писатели XI в. из

Кашгара. Более того, Жусуп не упоминается даже среди других, еще менее

известных писателей Средней Азии, которым Абу Саид посвящает сотни

страниц. Данный факт является пока необъяснимой загадкой в культурной

истории народов Средней Азии, хотя по этому поводу существует множество

различного рода предположений и догад ок.

Заметим, в труде «Китаб ал-ансаб» приведены не только данные о

писателях средневекового Востока. Он содержит также ценные сведения по

всеобщей истории, истории культуры и исторической географии Средней

Азии. В частности, там приводятся сведения о таких городах Ферганской

долины, как Ош, Узген, Кува, Иски-Наукат, Касан-Сай2.

«Кутадгу билиг» является пока единственным дошедшим до нас

произведением Жусупа Баласагына. Следует ли из этого, что «Кутадгу

билиг» – первая и последняя работа мыслителя? Вероятнее всего, нет, ибо

без большого предварительного писательского опыта создать такое

произведение, а тем более за такой короткий срок и в таком солидном по тем

временам возрасте, практически невозможно. Это относится и к филологу

Махмуду Кашгари, современнику Жусупа, автору также единственного

дошедшего до нас труда «Диван лугат ат-турки» (Словарь тюркских

наречий). Существуют предположения, что Махмуд Кашгари был автором

еще одного труда, посвященного синтаксису тюркских языков, к сожалению,

не дошедшего до нас.

Отдельные факты биографии автора «Кутадгу билиг» можно

почерпнуть из намеков, имеющихся в самой поэме, и весьма кратких

сведений, содержащихся в двух предисловиях к сочинению, одно из

которых в прозе, а другое в стихах. Более подробные сведения о себе

1 Абу-Саид ас-Самани. Книга генеалогических имен (Перевод извлечений) //

Восточная литература // URL: http://www.vostlit.info/Texts/rus15/Samani/otryv1.phtml?id=1524 2 Камалидинов И. С. Сведения «Китаб ал-ансаб» Самани о Фергане… – С. 37–43.

126

Жусуп сообщает в заключительных главах своей поэмы, например:

«Строен, краше берез, как стрела был я прям, теперь согнут я, словно

лук, – сломлен стан пополам»1.

Большой знаток данного труда академик А. Н. Кононов отмечает, что

Жусуп, как это с полной очевидностью устанавливается из его произведения,

был выдающимся поэтом, высокообразованным человеком, прекрасно

владевшим, помимо родного, арабским, персидским языками, многомудрым

знатоком человеческой души, философом, ученым-энциклопедистом,

стихотворцем, освоившим все тонкости арабской и персидской поэзии,

тюркского фольклора. Был сведущ в астрономии и математике, в медицине и

ораторском искусстве, в игре в шахматы и народных спортивных играх, в

охоте и птицеводстве и во многом, многом другом.

Жусуп, несомненно, был знаком с философскими трудами и научными

сочинениями по самым различным отраслям знаний ученых-

энциклопедистов древности и своей эпохи. Не случайно немецкий

исследователь Отто Альбертс считает, что Жусуп Баласагын является

последователем учений Авиценны и аль-Фараби. Такого же мнения

придерживается и казахский исследователь А. Х. Касымжанов2.

Об огромной работоспособности Жусупа Баласагына свидетельствует

тот факт, что в 52-летнем возрасте он написал свою поэму за 18 месяцев.

Результат напряженного труда – это 13 290 стихотворных строк, разделенных

на 85 глав; три приложения, содержащих 124 бейта (двустишия), разбитых на

три главы. Современное издание поэмы на русском языке занимает объем

около 20 условных печатных листов3.

По обычаю того времени книга была преподнесена автором тамошнему

правителю – одному из представителей династии Караханидов. В знак

1 Баласагуни Ю. Благодатное знание. – Сер.: Библиотека поэта. – Изд. 3-е / Пер.

С. Н. Иванова; Вступ. ст. М. С. Фомкина; Прим. А. Н. Малеховой. – Л.: Сов. писатель,

1990. 2 Касымжанов А. Х., Мажиденова Д. М. Очарование знания… – С. 33.

3 Баласагуни Ю. Благодатное знание… / Пер. С. Н. Иванова…

127

благодарности поэту было пожаловано звание «улуг хасс-хаджиб» – министр

двора, главный камергер. Кстати, некоторые исследователи истолковывают

это звание как «специальный советник великого хана»1.

Однако с этим трудно согласиться хотя бы потому, что обязанности

улуг хасс-хаджиба, описанные в поэме, не соответствуют функциям

советника. Так, улуг хасс-хаджиб наблюдает за исполнением законов и

обычаев, входит в сношения с казначеем, писцами, ремесленниками,

принимает и провожает послов, наблюдает за правильной организацией

официальных церемоний, выслушивает просьбы и жалобы бедняков, вдов и

сирот, докладывает о них элик-беку – правителю. Достоинства, какими

должен обладать носитель этого звания, обстоятельно описаны в поэме.

«Среди должностей – самая тонкая – должность хаджиба. Для хаджиба

нужны десять качеств: острый глаз, чуткое ухо, щедрое сердце, приятное

лицо, хорошая одежда, высокий стан, приятная речь, разум, ум, знание»2.

Видимо, именно такими качествами и обладал Жусуп Баласагын.

Необходимо обратить внимание на следующий факт. Узбекские

исследователи духовного наследия Ж. Баласагына предпочитают называть

его «Юсуп улуг хасс-хаджиб», акцентируя, тем самым, внимание на его

имени и занимаемой должности. В результате этого вуалируется место его

рождения – город Баласагын. Такой подход противоречит древней восточной

традиции, в которой принято присоединять к имени мыслителя название

места его жительства или откуда он родом.

Поэма Жусупа Баласагына «Кутадгу билиг» дошла до нас в трех

рукописях: Венская (Гератская), Каирская и Наманганская (Ферганская).

Последняя рукопись – самая совершенная, написана арабским письмом. Ее

обнаружил А. З. Валидов (1891–1970) в 1913 г. в г. Наманган, в частной

1 Джумабаев Ю. Д. Из истории этической мысли в Средней Азии (с древнейших

времен до XIV в.). – Ташкент: Фан, 1975. – С. 72. 2 Баласагуни Ю. Благодатное знание… / Пер. С. Н. Иванова…

128

библиотеке. В настоящее время эта рукопись хранится в Институте

востоковедения АН Узбекистана1.

География мест нахождения рукописей поэмы «Кутадгу билиг»

свидетельствует, на наш взгляд, о ее популярности и распространенности.

Это подтверждает и факт нахождения кувшина, датируемого XIII в.,

содержащего бумагу с записью отдельных строк поэмы «Кутадгу билиг»,

близ волжского города Сарайчук. Данная находка вполне объяснима. Дело в

том, что в XIII в. г. Сарайчук (Малый Дворец) был одним из 150 городов

Золотой Орды, официальным литературным языком которой был тюркский,

т. е. язык, на котором написана «Кутадгу билиг»2.

Современная наука располагает определенным объемом исследований

по творчеству Жусупа а. Большая их часть выполнена на академическом

уровне. В учебных программах по кыргызской литературе, истории

Кыргызстана и других гуманитарных предметов предусмотрено изучение

духовного наследия Баласагына. Но, к сожалению, качественных учебных

пособий в этом направлении почти нет.

Приоритет первого исследователя «Кутадгу билиг» принадлежит

французскому тюркологу, профессору ближневосточных языков

А. П. Жоберу (1779–1847). Первая полная публикация Венской рукописи

поэмы Ж. Баласагына была осуществлена выдающимся венгерским

тюркологом и путешественником А. Вамбери (1831–1913). Важный этап в

истории изучения «Кутадгу билиг» связан с именем академика В. В. Радлова

(1837–1918), отдавшего двадцать лет жизни изучению и изданию этой поэмы.

Именно ему принадлежит заслуга перевода поэмы на немецкий язык и

полное ее издание в 1910 г. (Между прочим, В. В. Радлов внес значительный

вклад в изучение кыргызского эпоса «Манас».) Дело в. В. Радлова по

изучению «Кутадгу билиг» продолжил его ученик С. Е. Малов (1880–1957).

Он впервые перевел на русский язык и издал отрывки из «Кутадгу билиг»,

1 Муниров К. Сокровищница восточных рукописей… – С. 10.

2 Фахрутдинов Р. Золотая Орда и татары: Что в душе у народа… – С. 9.

129

снабдил публикацию обстоятельной библиографией1. (Кстати, в конце 40-х –

начале 50-х гг. прошлого столетия С. Е. Малов принимал непосредственное

участие в работе Киргизского филиала АН СССР.)

Новый этап в изучении «Кутадгу билиг» связан с именем турецкого

ученого Решида Рахмети Арата, который провел большую работу по

критическому осмыслению текстов всех трех известных рукописей и

представил в 1947 г. научно достоверный свод поэмы. (Заметим, что Рахмети

Арат внес свой вклад и в дело изучения «Бабур-наме».) На русский язык

перевод поэмы осуществлен С. И. Ивановым по тексту Рахмети Арата и

издан в 1983 и в 1990 гг., в 1986 г. поэма переведена на узбекский язык

К. Керимовым, на казахский – А. Егеубаевым2, на кыргызский язык «Кутадгу

билиг» перевел Турганбай Кылычбек в 1988 г.3, большая часть поэмы

переведена на азербайджанский язык.

Одна из первых попыток рассмотреть творчество Баласагына в

контексте обширного культурного региона, связанного первоначально с

образованием халифата, принадлежит Отто Альбертсу. Он выдвинул

концепцию о наличии преемственной связи между учением Ибн Сины, в

частности его этикой, и аналогичными взглядами Баласагына. Более того,

Альбертс предпринял попытку сопоставить этические взгляды Аристотеля и

Баласагына.

Определенный вклад в изучение наследия Жусупа Баласагына внесли

также известные ученые И. В. Стеблева, А. А. Валитова, А. Х. Касымжанов,

Д. М. Мажиденова, Ю. Д. Джумабаев, А. И. Нарынбаев, А. А. Бекбоев,

А. А. Алтымышбаев, А. Эркебаев, З. Эралиев, С. М. Мукасов и др.

Произведение Ж. Баласагына не могло не оказать влияние на

последующие памятники литературы. Так, Ш. Ш. Абилов отмечает влияние

1 Наука и техника СССР. 1917–1987 гг.: Хроника. – М.: Наука, 1988. – С. 596.

2 Юсуф Баласагуни: Биография // URL: http://www.peoples.ru/art/literature/poetry/

oldage/balasaguny/ 3 Сабирова В. К. Литература кыргызского зарубежья в переводах на русский и

кыргызский языки // URL: http://www.rus.ocabookforum.com/sabirova-v/

130

«Кутадгу билиг» на произведения булгаро-татарской литературы Поволжья,

такие как «Насахат-ассалкын» (XIV–XV вв.), «Мунаббихат» (1629 г.), «Нур-

и-судур» (1542 г.)1. О влиянии поэмы на развитие раннесредневековой

азербайджанской литературы пишет А. Рустамов, отмечая общую идейную

направленность и ряд сходных черт между поэмой «Кутадгу билиг» и

«Пятерицей» Низами, а также поэмой «Джами-Джам» азербайджанского

поэта XIII–XIV вв. Авхади Марагаи. Объяснение этому А. Рустамов видит в

том, что все эти произведения восходят к единому источнику – народному

творчеству2.

По мнению некоторых исследователей, второе место в дидактическом

жанре после Баласагына занимает поэт XII в., автор книги «Дары истин»,

слепой от рождения самаркандец Ахмад Югнаки. В центре внимания поэмы

Югнаки, как и его предшественника Баласагына, просвещение. Ахмад

Югнаки, как и Жусуп Баласагын, считает полноценным лишь обладающего

знаниями человека.

Сфера влияния поэмы Жусупа Баласагына не исчерпывается лишь

древнетюркскими памятниками литературы. Интересно заметить, что

А. Х. Касымжанов видит определенную связь «Кутадгу билиг» с

кыргызским эпосом «Манас». Он, в частности, отмечает, что оба этих

культурных памятника близки по времени создания и по

территориальному признаку. Одно из благодатных мест, описываемое как

отчий край, – долина Таласа – находит выражение в образах, близких по

своей красочности и эмоциональной насыщенности в обоих

произведениях. В них пересекаются историко-этнические реалии.

В идеологической основе «Манаса» и «Кутадгу билиг» видны общие

пласты, отражающие процессы традиций и духовных перемен,

произошедших много веков назад и связанных с принятием ислама.

1 Абилов Ш. «Кутадгу билик» в булгаро-татарской литературе // Сов. тюркология. –

1970. – № 6. 2 См.: Советская тюркология. – 1970. – № 4.

131

Доисламские шаманистические, зороастрийско-тенгрианские верования

присутствуют в текстах наряду с сугубо мусульманской идеологией1.

Выдвижение Жусупом на передний план таких положений, как

отсутствие врожденного знания, безграничные познавательные способности

человеческого разума, роль труда и просвещения в деятельности человека и

многие другие, ставят его в один ряд с передовыми мыслителями

арабоязычного перипатетизма.

Название «Кутадгу билиг» исследователи переводят примерно

одинаково: «Знание, приносящее счастье», «Знание, дарующее счастье»,

«Знание, делающее человека счастливым», «Наука быть счастливым»,

«Искусство сделаться счастливым». С. Н. Иванов перевел как «Благодатное

знание». На украинском языке в переводе А. Е. Крымского – «Блаженне

знання». С. Е. Малов предложил два варианта перевода заглавия этой поэмы:

«Книга счастья» и «Осчастливливающее управление». А. А. Валитова также

предложила два варианта перевода: «Знание, дающее счастье» и «Наука об

управлении».

В переводе на кыргызский язык книга названа «Кут алчу билим» –

«Знание, дарующее счастье», а в предисловии академика Т. Сыдыкбекова она

называется «Куттуу билик» – «Счастливое знание». В «Киргизско-русском

словаре» К. К. Юдахина слово «кут» переводится как «счастье, удача,

благодать». В этой связи обратим внимание лишь, на первый взгляд,

незначительный и малоприметный исторический факт. По свидетельству

средневекового летописца ибн Наджиба Бекрана, выходцы из г. Кита

(Китай), поселившись в г. Баласагун, называли здесь себя куту вместо кита

или хита2.

Перевод названия данной поэмы, связанный с понятием «счастье», в

значительной степени отражает ее содержание. Ибо основная мысль

произведения сосредоточена на том, как «научить» счастью, какими

1 Касымжанов А. Х., Мажиденова Д. М. Очарование знания… – С. 57–58.

2 История Киргизской ССР (с древнейших времен до наших дней)… – С. 50.

132

духовными, интеллектуальными, нравственными добродетелями должен

обладать человек, чтобы сделать себя и мир в целом красивее, совершеннее,

счастливее. Жусуп убежден: человек, желающий быть счастливым, должен

всемерно проявлять неподдельный интерес к знанию, с помощью которого

он может использовать и подчинить себе силы природы.

Что говорить о нынешнем понимании названия поэмы Ж. Баласагына,

когда даже его современники интерпретировали ее по-разному. По

свидетельству самого автора, «премудрые и ученые мужи» его эпохи давали

этому произведению различные названия: «Свод благочиний», «Радетель

держав», «Украшение властителей», «Книга шахов», «Книга наставлений

властителям». И это не случайно, ибо автор поэмы поставил перед собой

задачу обобщить все нововведения, пути правления государством,

определить обязанности, нормы поведения каждой прослойки общества от

простого люда до верховного правителя, их роль и место в жизни общества,

дать необходимые советы по вопросам общественно-политической,

экономической, культурно-бытовой жизни, развития науки и просвещения,

соблюдения этики, морали, гражданского долга. И надо признать,

выполнение данной задачи автору во многом удалось. Поэтому «Кутадгу

билиг» можно рассматривать как своеобразный устав, наставление,

воплотившее в себе принципы правления государством, законы и правила

общественного уклада, обычаи, мораль, нормы поведения членов общества,

их обязанности1.

В силу этого поэма адресована, прежде всего, правителям,

государственным мужам, ученым и вообще очень грамотным людям. Говоря

иначе, высшим слоям общества. Этим самым в определенной степени

объясняется неизвестность данной поэмы широким слоям общественности

современников Жусупа.

1 Каримов К. Юсуф Баласагунский и его «Кутадгу билиг» // Общественные науки в

Узбекистане. – 1989. – № 5. – С. 29–31.

133

Следует отметить, приход к власти на смену саманидам

караханидской династии, при правлении которой жил Жусуп,

сопровождался коренными изменениями в общественно-политической,

культурно-бытовой и социально-экономической жизни страны.

Многочисленные социальные противоречия препятствовали созданию

подчиненного единому правлению централизованного государства, к чему

стремились верховные правители. Разумеется, что поэма Ж. Баласагына

как нельзя лучше способствовала совершенствованию властного

управления и укреплению государства.

Почему же Жусуп обратился именно к жанру поэмы? Жанр поэмы

уходит в глубочайшую древность. Он был известен древним египтянам,

индийцам, арабам, персам, а позднее и европейцам в эпоху Ренессанса, т. е.

пять веков спустя после «Кутадгу билиг». К произведениям такого жанра у

арабских народов относятся «Китаб-ал-адоб ал-Кабир» аль-Мукаффы, «Уюн

ал-Ахбар» ибн Кутейбы, «Китаб ат-Тадж» ал-Джахида, а у ираноязычных –

«Сиасат-намэ» Низама аль-Мулька; «Кабус-намэ» Кайкобуса и др. У славян,

напротив, в эту пору были откровенно нравоучительные книги:

старославянский «Златостой», русский «Златоуст», «Домострой» и др.,

скорее серьезные, чем занимательные.

Свои поучения Жусуп Баласагын сопровождает сведениями из самых

разнообразных областей науки: математики, астрономии, медицины,

географии, этнографии. В качестве иллюстраций к поучениям он приводит

эпизоды из жизни легендарных иранских царей, что, соответственно,

свидетельствует об энциклопедических знаниях автора.

Поэма «Кутадгу билиг» открывает историю классической

тюркоязычной поэзии, созданной на основе подробно разработанных и

сформулированных к тому времени арабо-персидских литературных

традиций и теории метра, рифмы и поэтических фигур1.

1 Исаков К. А. «Кутадгу билиг» – духовное наследие тюркских народов // Тюркский

мир: история и современность: Тез. междунар. тюрколог. симпозиума. – Астана, 2011.

134

Будучи по замыслу еще и этико-дидактическим трактатом,

напоминающим в определенной степени труды китайского мудреца

Конфуция, поэма Ж. Баласагына является незаурядным произведением

художественной литературы. Она насыщена разнообразными элементами

художественного изображения – сравнениями, эпитетами, аллегориями,

метафорами. Построенная главным образом на диалогах и монологах

действующих лиц, «Кутадгу билиг» отличается широким использованием

поэтического синтаксиса: риторических вопросов, обращений к учителю и

восклицаний, что напоминает эмоционально-патетический стиль орхонских

текстов. В поэме использовано большое количество существовавших в то

время народных поговорок и пословиц1. Вместе с тем многие высказывания

Жусупа Баласагына впоследствии сами превратились в поговорки и

пословицы.

Что касается языка, на котором написана поэма, и ее достоинств, то в

предисловии, написанном в прозе, указывается: «Ученые и мудрецы Чина и

Мачина, все согласны [в том], что в странах Востока, у народов всего

Туркестана на бограхановском языке, тюркскими словами лучше книги кто

бы то ни было не сочинял»2. Поясним, Чин и Мачин – Северный (Чин) и

Южный (Мачин) Китай. С чувством высокой гордости автор поэмы пишет:

«Я к знаньям стремился с желаньем упорным, / Низал слово к слову я слогом

узорным. / Паслось слово тюрков оленем нагорным, / А я приручил его,

сделал покорным»3.

Бограхановский язык – письменно-литературный язык,

распространенный в Караханидской державе (940–1212 гг.), на территории

которой, как мы уже отмечали, обитали разные тюркские и восточно-

иранские этносы – чигили, ягма, карлуки, тухси, аргу, кенжеки, халаджи,

а также некоторые группы кыргызов, кыпчаков, огузов, уйгуров.

1 История всемирной литературы: В 9 т. / Под ред. Г. П. Бердникова. – М.: Наука,

1984. – С. 203. 2 Баласагуни Ю. Благодатное знание… / Пер. С. Н. Иванова…

3 Там же.

135

Главенствующим этносом в Караханидском государстве в Х–XI в. были

чигили, и язык данного этноса, по всей вероятности, сыграл наибольшую

роль в формировании бограхановского языка.

Этот язык Махмуд Кашгари называл «хаканским», т. е. высшим,

отличающимся изящным литературным стилем. Он считал его «самым

чистым и самым приятным на слух». В тот период бограхановский язык имел

большую популярность. Поэма Ахмада ибн Махмуда Югнаки (XII в.) «Дары

истин», «Хикметы» Х. А. Ясави, по мнению Э. Н. Наджипа, написаны на

этом языке. На нем же создан ряд произведений тюрок, известных татарам и

башкирам, например: «Хосров и Ширин» Котби (1342 г.), «Махабат-наме»

(«Книга любви») Хорезми (1354 г.), «Джумджума-султан» Хисама Катиба

(1369 г.), «Гульстан» Скифа ас-Сараи (1391 г.), а также знаменитый словарь

«Кодекс куманикус»1. На этом же языке написаны «Тузуки Темурий»

(«Уложение Тимура») и «Бабур-наме».

Таким образом, язык поэмы «Кутадгу билиг» представляет образец

литературного языка высокого стиля, весьма популярного в свое время,

однако давно оторвавшегося от народной (караханидской) основы, которая

сама впоследствии бесследно исчезла, растворившись в других языках. Этот

литературный памятник принадлежит не одному, а всем тюркоязычным

народам и является их общим достоянием, общим культурным богатством2.

Данный вывод подтверждают и исследования ряда других ученых. Так,

например, М. Н. Хыдыров и А. Матгазиев отмечают лексические,

грамматические и другие особенности, роднящие современный туркменский

и староузбекский языки с языком поэмы Ж. Баласагына3. О фонетическом и

лексическом сходстве «Кутадгу билиг» и «Ровнак ал-Ислам» говорит

1 Наджип Э. Н. О средневековых литературных традициях и смешанных тюркских

письменных языках // Сов. тюркология. – 1970. – № 1. – С. 89–91. 2 Стеблева И. В. Поэтика «Кутадгу билиг» // Сов. тюркология. – 1970. – № 4. –

С. 31. 3 Матгазиев А. К истории согласования сказуемого с подлежащим в узбекском

языке // Сов. тюркология. – 1982. – № 4. – С. 91.

136

туркменский ученый З. Б. Мухамедова1. В. И. Асланов прослеживает

лексические параллели между «Кутадгу билиг» и диалектами

азербайджанского языка. Он даже уверен, что без учета материала «Кутадгу

билиг» изучение исторической лексикологии азербайджанского языка не

может быть полным2. К. Аширалиев приводит ряд доводов, что Юсуф

Баласагуни пользовался родственным диалектом, более близким

кыргызскому языку, нежели другим тюркским языкам3.

Таким образом, работа Жусупа Баласагына «Кутадгу билиг» является

первым энциклопедическим произведением не на официальном

литературном языке, каким в то время являлся арабский язык, а на родном

языке тюрков, на своеобразном праязыке современных кыргызов, казахов,

узбеков, уйгуров и др.

Древние тюрки, как известно, представляли собой различные племена,

обитавшие на обширном пространстве между Алтаем и Туркестаном. Они то

складывались в крупные племенные объединения, принимавшие название

сильнейших племен, то вновь разбредались. На основании сохранившихся до

наших дней древнетюркских письменных памятников, отмечает Х. Короглы,

можно предполагать о сложении единого тюркского литературного языка

Центральной Азии в VIII–XIV вв. – в эпоху, когда было написано

большинство тюркских письменных памятников. Истоки этого языка уходят

в глубокую древность. Например, в древнекитайских источниках

обнаружены тюркские стихи, переведенные на китайский язык еще

во II в. до н. э.4.

Как показывают исторические данные, кочевники Орхоно-Енисея

говорили на тюркском языке, на этом же языке до гуннов говорила

1 Мухамедова З. Б. Читая «Ровнак-ал-Ислам» // Изв. АН Туркм. ССР. Сер. обществ.

наук. – 1977. – № 6. – С. 51–59. 2 Асланов В. И. О лексических параллелях в «Кутадгу Билик» и в азербайджанском

языке // Сов. тюркология. – 1970. – № 4. – С. 43–47. 3 Аширалиев К., Асаналиев У. «Кутадгу билиг» эстелигинин тилдик

өзгөчөлүктөрү. – Фрунзе: Илим, 1965. 4 Короглы Х. Древнетюркская литература // Сов. тюркология. – Баку, 1988. – № 5. –

С. 16–21.

137

значительная часть населения Средней Азии и Казахстана. Н. К. Антонов

считает, что тюркский язык мог выделиться из алтайской группы языков

во II тыс. до н. э.1. Об этом свидетельствуют, как замечает Д. Кшибеков, и

названия местностей (топонимы), рек, озер и т. д., а также этимология слов.

Такие слова, как «апа» (мать, сестра), «ага» (брат), «куда» (сват) и т. д.,

существовали на языке орхоно-енисейских тюрков еще в I тыс. до н.э. Эти же

слова издревле существовали в языке населения приаральских и

прикаспийских степей. Многие географические названия на Алтае, как и в

Западной Сибири и Восточной Европе, имеют тюркское происхождение. Так,

название реки Енисей происходит от древнетюркского «ене-сай», что

означает «матушка река»; название озера Байкал – от древнетюркского «бай

көл» – «богатое озеро»; Саратов – от «сары-тау» – «желтая гора» и т. д.2.

Ученые отмечают, что по-тюркски говорили не только кипчаки

(половцы). Так, В. П. Алексеев считает, что хазары и караимы, которые

изначально исповедовали иудаизм, тоже говорили на тюркском языке, что

тюркский был государственным языком хуннской орды, во главе которой

стоял Аттила3.

Распространение ислама среди тюрков в IX–XI вв. открыло новую эру

в истории древнетюркской литературы. Приобщение к мусульманской

культуре и тесный контакт с ираноязычным населением Средней Азии дали

толчок к развитию совершенно новых общественных отношений между

тюркоязычными народами.

Тюркские народы еще до принятия ислама имели богатую литературу,

о чем свидетельствуют тюркские древние эпосы и первые письменные

памятники литературы. Именно она донесла до наших дней такие духовные

ценности тюркской народности, как привязанность к своим корням,

уважение к старшим, святость семейных отношений, почтительные

1 Антонов Н. К. Лекции по тюркологии. – Якутск, 1976. – С. 16.

2 Кшибеков Д. Кочевое общество: генезис, развитие, упадок… – С. 72.

3 Алексеев В. П. В поисках предков: Антропология и история. – М., 1972. – С. 272.

138

взаимоотношения между членами семьи и многие нравственно-этические

ценности. Достаточно упомянуть всемирно известные «Орхоно-Енисейские

надписи» и «Книгу моего деда Коркута», чтобы дать представление

о внутреннем мире, образе жизни, обрядах и обычаях древних тюрков, об их

высокой духовной культуре до принятия ислама.

Менее чем через 100 лет после смерти пророка Мухаммеда арабский

язык стал официальным, доминирующим, если не единственным языком

государственности и литературы на огромной территории Арабского

халифата. Под натиском арабского языка латинский, греческий, коптский,

сирийский, арамейский и пехлевийский исчезли как живые языки. Великая

аббасидская культура Ирака на протяжении IX–X вв. явилась одновременно

и сердцевиной, и местом выплавки арабской классической литературы. В эти

два столетия были созданы все художественные формы арабской

литературы, теоретически проанализированы насущные для нее проблемы,

воспринято влияние предшествующих культур, начиная с греческой1.

Это явление не могло не отразиться на тюркских произведениях

литературы исламского периода. Первым тюркским поэтом, обогатившим

свое поэтическое творчество иноязычной (персидской) лексикой и был

Жусуп Баласагын.

Значительная часть имеющихся на сегодня исследований «Кутадгу

билиг» Ж. Баласагына, надо признать, носит историко-филологический

характер. Между тем, большой знаток данного труда А. Н. Кононов считает

его «философским произведением», а С. И. Иванов уверен, что «требует

изучения и точного истолкования философская основа поэмы»2.

Из имеющегося в настоящее время небольшого количества работ в

этом направлении заслуживает внимания книга А. Х. Касымжанова и

Д. М. Мажиденовой «Очарование знания»3. Она рассчитана на широкий круг

1 Арабская средневековая культура и литература: Сб. ст. зарубеж. ученых. – М.,

1978. – С. 76. 2 Баласагунский Ю. Благодатное знание. – М.: Наука, 1993. – С. 507, 536.

3 Касымжанов А. Х., Мажиденова Д. М. Очарование знания…

139

читателей и посвящена не только анализу философских, но и других взглядов

Жусупа Баласагына. В ней, по существу, в сжатой форме отражено почти всѐ

то, что имеется на сегодняшний день по исследованию «Кутадгу билиг».

Здесь же уделено большое внимание характеристике и особенностям

Восточного Ренессанса как философскому источнику творчества Жусупа.

Произведение Ж. Баласагына начинается с описания строения Мира,

Вселенной. Его космология в целом не выходит за рамки господствовавшей в

тот период птолемеевской картины мира. Но, вместе с тем, есть нечто такое,

что отличает его в этом вопросе от других мыслителей. Так, например,

Баласагын употребляет тюркские названия планет: Сатурн – Секантир,

Юпитер – Онай, Марс – Коруд, Солнце – Нашик, Венера – Сэвит,

Меркурий – Арзу, Луна – Йалчик1.

Следует отметить, что космологические проблемы у Баласагына

разработаны не так подробно, как у его предшественников – аль-Фараби и

аль-Бируни. В основном, его интересуют вопросы происхождения мира и

человека, строение космоса в контексте проблем человеческого бытия. Он

признает материальность и объективные закономерности внешнего мира,

хотя как мусульманин связывает сотворение мира с внешней,

сверхъестественной силой.

В основе философской концепции Ж. Баласагына лежит учение

древних мыслителей о четырех состояниях (земля, вода, воздух, огонь),

которые определяют правильное соотношение и гармонию мира. В сфере

же социальных отношений, по его мнению, гармония достигается

сочетанием также четырех качеств-первоначал: справедливости, разума,

счастья, довольства.

Таким образом, в описании картины возникновения мира автор

«Кутадгу билиг» следует за греческими мыслителями, в частности,

Эмпедоклом, а также за своими соотечественниками аль-Фараби, аль-

1 Касымжанов А. Х., Мажиденова Д. М. Очарование знания… – С. 74.

140

Бируни, Ибн Синой, Омаром Хайямом, которые при объяснении состава и

строения космоса исходили из четырех стихий1.

Жусуп Баласагын выдвигает ряд четко поставленных плодотворных

теоретико-познавательных идей, предлагает целую концепцию, касающуюся

генезиса и сущности познания. В своей теории он наметил основные

подходы к решению таких проблем, как примат разума в познании

окружающей действительности, активная роль субъекта в возникновении

знаний. В исследовании этих проблем Баласагын примыкает к прогрессивной

линии развития в истории восточной философии. Подобно представителям

восточного перипатетизма, Баласагын отводит разуму значительную роль в

познании действительности. Он выходит за рамки простой констатации

разума как естественного свойства, ставит философски конкретный вопрос:

имеет ли разум предел и в чем его отличие от знания. Баласагын не

сомневается в том, что разум, интеллект есть акт телесного органа человека.

Провозглашая разум функцией мозга, естественным свойством человека, он

отмечает, что эта способность присуща только человеку и дана ему в виде

потенциальной возможности. Кроме разума, всем остальным достоинствам,

уверен он, человек учится.

Таким образом, в творчестве Ж. Баласагына заметно влияние

рационалистических идей, разуму он приписывает правильное представление

о мире, не отвергая полностью роль чувственного восприятия, но оно, по его

мнению, не может претендовать на истину. Разум правдив и прав, и нет у

него никакого обмана, отмечает мыслитель, апеллируя к авторитету ума.

Разум выступает у Ж. Баласагына мощным фактором познания

объективной реальности и как бы раздваивается на два уровня:

теоретический (билиг) и практический (укуш). В отличие от аль-Фараби, Ибн

Сины, у которых ступени и формы познания представляют собой довольно

сложную систему, Жусуп сводит их к двум основным формам, имеющим

качественные особенности. Теоретический разум участвует в познавательной

1 Касымжанов А. Х., Мажиденова Д. М. Очарование знания… – С. 75.

141

деятельности человека, а практический разум происходит из подражания

поступкам людей. Поэтому Жусуп советует сделать практический разум

своим «спутником». С другой стороны, теоретический разум, по его мнению,

представляет способность человека, а практический – исследует, что надо

делать, отличает хорошее от дурного и выбирает достойное.

Жусуп Баласагын является сторонником возможности и

необходимости познания реального мира во всѐм его многообразии.

Познание законов бытия, по его мнению, должно сопровождать деятельную

жизнь человека. Мир познаваем, и потому естественно стремление человека

«познать загадки семиярусного неба так же, как и малой былинки, растущей

на земле». В этом утверждении поэт близок к воззрениям представителей

школы Ибн Сины1.

Рационалистические тенденции в творчестве Баласагына показывают,

что для него всѐ умопостигаемо, и разум дан человеку для постижения

законов общества и природы – точка зрения, противоречащая

ортодоксальному исламу. Философское осмысление мира, в отличие от

религиозной схоластики, предусматривает, как известно, установку на

человеческий разум, признание за человеком права на инициативу, веру и

доверие к разуму, ориентацию на ряд причин всего происходящего в самом

мире, а не вне его. Однако обладания разумом для человека недостаточно,

необходимо овладеть знаниями, наукой, утверждает мыслитель.

Жусупа Баласагына интересует проблема возникновения самого

гносеологического феномена знания. Надо отметить, что дефиниция знания в

средневековом мусульманском мире подверглась всестороннему анализу со

стороны различных школ, и этим термином обозначали порой не только

разные, но и исключающие друг друга понятия.

Продолжая линию восточной, перипатетической школы, Жусуп

ориентируется на светские науки, достоверные знания. Свет как носитель

знания был распространенным символом в древности. Древние эллины в

1 Касымжанов А. Х., Мажиденова Д. М. Очарование знания… – С. 86–87.

142

поисках ясности выражения широко использовали образ света. Ф. Роузентал

свидетельствует, что начиная с Гераклита и кончая неоплатониками световая

символика для греков несла в себе магию знания1. Традиционная символика

света в ее многообразных проявлениях широко использована автором

«Кутадгу билиг», например: знание – душа, знание – мудрость, знание –

здоровье, знание – счастье, знание – свет2.

Жусуп Баласагын обосновывает важнейший гносеологический

принцип об отсутствии врожденного знания. Он считает, что знание не

присутствует в душе с рождения, а приобретается с опытом. Человек не

рождается мудрым, а становится. При этом мыслитель не сомневается в

возможности познания мира силами самого человека. Признание

Баласагыном в его время активной роли человека в процессе познания

отчетливо свидетельствует о материалистической тенденции в решении этого

важного вопроса в теории познания.

Баласагын уделил немало внимания теоретико-познавательным

вопросам процесса возникновения знания. С его точки зрения, знание

возникает благодаря разуму, а также присутствию в индивиде души, которой

в средневековье предназначалась особая роль в процессе познания. Если

разум выступает как мыслительная способность, то душа участвует в

активизации полученных знаний. Если человек при рождении наделен

разумом и душой, то у него в потенции заложена способность овладеть

знаниями, постигнуть сущность вещей; отсутствие же души не дает этой

возможности, считает мыслитель.

Душа возникает вместе с телом, говорит Жусуп Баласагын, выступая

подобно аль-Фараби против тезиса о переселении душ. Но в то же время

фиксирует, что души добродетельных и знающих людей бессмертны, хотя

здесь им подразумевается не столько душа, сколько духовные ценности,

1 Роузентал Ф. Торжество знания. Концепция знания в средневековом исламе /

Пер. с англ. – М.: Наука, 1978. 2 Касымжанов А. Х., Мажиденова Д. М. Очарование знания… – С. 88.

143

культура, наука, оставляемые человеком в наследство будущим поколениям.

По его мнению, истинное богатство – это богатство души. Только духовное

богатство облагораживает человека. И наоборот, материальные блага,

роскошь, в конечном счете, ведут к нравственному разложению личности.

Познание, полагает Ж. Баласагын, представляет собой приобретение

нового знания. Оно и приобретается, и умножается в процессе познания,

в ходе всей жизни индивида. Баласагын приближается к пониманию

познания как к процессу бесконечного углубления человеческих знаний о

мире. Признавая трудности на пути к познанию истины, неисчерпаемость

предмета познания и его относительность, он отмечает, что знание – это море

без границ, без дна. Знание им образно сравнивается с жемчугом, который

лежит на дне моря, и назначение человека состоит в вынесении «знания-

жемчуга» со дна моря, сопряженное, естественно, с большими трудностями1.

Задачей индивида, считает Ж. Баласагын, является тщательное

овладение знаниями, опытом, культурой, историей предшествующих

поколений. Он призывает к овладению различными областями знаний, видя в

них силу, приводящую общество к прогрессу и процветанию, и утверждает,

что с помощью науки и образования можно оздоровить нравственный климат

своей эпохи. Мыслитель сравнивает человека с домом, погруженным во

мрак, а знание – с маяком, освещающим этот дом: «Знание есть маяк, оно для

слепого – глаза, для мертвого тела – душа, для глухого – язык»2. Жусуп

советует овладевать знаниями, так как от этого человек становится добрее, с

их помощью возвеличивается и облагораживается.

Большой интерес представляют собой педагогические мысли

Ж. Баласагына. Важным этапом в процессе развития интеллекта человека

является обучение с раннего детства, ибо именно в этот период индивид

обладает потенциальным запасом духовных и жизненных сил, поэтому успех

обучения, образования зависит от возрастных особенностей. «Ребенок

1 Касымжанов А. Х., Мажиденова Д. М. Очарование знания… – С. 90.

2 Баласагуни Ю. Благодатное знание… / Пер. С. Н. Иванова…

144

смолоду должен стремиться к знаниям», – считает мыслитель. В процессе

овладения знаниями, в ходе практического освоения мира человек

развивается, «что бы он не предпринимал, он всѐ познает»1. Воспитание, как

и обучение, продуктивнее осуществляется в детском возрасте, отмечает

мыслитель и советует: «Внушай сыну с детства благие науки», «Кто с

детства учѐн, всѐ дано ему в руки», «Ведь то, что в младенчестве познано,

дети не смогут забыть, пока живы на свете»2.

Функция родителей заключается в правильном и гармоничном

воспитании детей, которое возможно лишь при условии, что родители

добродетельны, ибо дети не обладают врожденными нравственными

качествами. Велика воспитывающая роль примера, подражания для

подрастающего поколения, поэтому Баласагын обращает особое внимание на

принципы домашнего воспитания: в воспитатели следует брать людей

хорошего и правдивого нрава, чтобы прививать детям добрые привычки3.

Жусуп Баласагын отмечает, что «забота о детях – бездонное море».

Поэтому если родители и воспитатели желают вырастить ребенка

добродетельным и разумным, то они должны систематически заниматься

воспитанием: «Возьми воспитателя добродетельного нрава, тогда твои

дети вырастут честными и добродетельными»; «Если воспитатель хочет

воспитать ребенка мудрым и разумным, он должен заниматься

воспитанием». Очень важно, по мнению Баласагына, воспитывать ребенка

дома, под наблюдением родителей, а не на стороне, чтобы «нрав ребенка

был приятным». «Если у тебя родятся дети, воспитывай их у себя в доме, а

не на стороне», – советует Жусуп.

У Ж. Баласагына отчетливо выражена мысль о подчинении знания

практическим интересам общества, практической деятельности. «Знания во

всяком деле с самого начала приносят пользу», – пишет Жусуп. В целом

1 Касымжанов А. Х., Мажиденова Д. М. Очарование знания… – С. 91.

2 Баласагуни Ю. Благодатное знание… / Пер. С. Н. Иванова…

3 Касымжанов А. Х. и др. Очарование знания… – С. 103.

145

верна мысль о том, что к знаниям люди стремятся не ради знаний как

таковых, не для развлечения души, а ценность их измеряется в применении

на практике, в развитии науки на благо общества. Знания, науки осознаются

как необходимое средство для нормального функционирования человека и

общества в целом. Таким образом, Жусуп отмечает социальную функцию

науки.

Познавательный интерес требует от человека напряжения всех

жизненных сил, «строгого отношения к себе». Знание в жизни необходимо

для устранения зла, морального уродства, ибо бедствия рода человеческого

происходят по незнанию. Жусуп считает, что любого человека можно

научить добродетели с помощью знаний, науки. Он подчеркивает, что «если

обладать знаниями, то устраняются все беды и несчастья», «у человека,

обученного знаниям, дни жизни протекают счастливо»1.

В творчестве Жусупа Баласагына центральное место занимает

проблема человека. По его мнению, человек – самое сложное и самое

великое творение, хотя он и создан богом. Но, тем не менее, дальнейшую

судьбу человека, его отношение к реальной жизни, формирование у него ума,

знаний, умений и навыков, черт характера Жусуп разрешает с деистической

точки зрения.

Примечательно то, что через всю поэму красной нитью проходит

мысль об общественных критериях нравственности. Основной критерий

сущности человека, по мнению автора, является общественно-полезный труд,

взаимопомощь. Идея о большой роли труда и знаний в жизнедеятельности

человека, общественных критериев нравственности – лейтмотив многих

произведений аль-Фараби, аль-Бируни, Ибн Сины, Омара Хайяма.

Подобно своим предшественникам (аль-Бируни, Ибн Сине),

Ж. Баласагын выдвигает тезис о том, что человек приобретает настоящее

совершенство лишь в обществе, при общении и во взаимоотношениях с

1 Баласагуни Ю. Благодатное знание… / Пер. С. Н. Иванова…

146

другими людьми. «Человек, не приносящий человеку пользу, – подчеркивал

он, – мертвый».

Жусуп делит всех членов общества на группы по двум

принципиальным признакам: 1) по принципу распределения материальных

ценностей: богатые, середняки, бедняки и 2) по принципу распределения

общественного труда: правители, сановники различного ранга, служители

ханского двора, простолюдины, ученые, лекари, купцы, земледельцы,

скотоводы и пр.1. При этом он отмечает решающую роль трудового народа

(землевладельцев, скотоводов, ремесленников) в обществе и советует

правителю быть справедливым, не допускать произвола и беззакония, ибо

это с нравственной точки зрения является абсолютным злом. Кроме того,

чрезмерная эксплуатация может переполнить чашу народного терпения и

привести к восстанию (аналогичные мысли есть и у Ибн Сины).

Отметим сходство взглядов Жусупа и Платона по вопросу роли и

функции лица или группы лиц, находящихся во главе идеального

государства. Так же, как и Платон в своем «Государстве» придерживался

мнения, что государственная власть должна принадлежать избранным

философам-аристократам, так и Жусуп Баласагын видит в правителе прежде

всего мудреца, просвещенного человека. В «Кутадгу билиг» решающее

значение придается «разуму правителя», его «государственной мудрости»,

а также законодательной деятельности, знакомству с историей и «наукой

правления», знанию светских наук и придворного этикета. По мысли

Ж. Баласагына, именно «с помощью науки правления улучшается нрав

простого народа». В этом смысле он отходит от традиции, характерной для

других древнетюркских мыслителей, которые под мудростью хана

подразумевали его личную храбрость, воинские доблести, талант военного

вождя, полководца.

1 Каримов К. Юсуф Баласагунский и его «Кутадгу билиг» // Общественные науки в

Узбекистане. – 1989. – № 5. – С. 29–31.

147

Заслуживают внимания и этические взгляды Баласагына. Он вычленяет

важнейшие этические категории, делает попытку систематизировать

кардинальные добродетели, соотнося их с остальными этическими

понятиями. Подобно четырем элементам Вселенной, как мы уже отмечали,

Ж. Баласагын в «социальном космосе» также выделяет четыре

«первоначала», т. е. человеческие ценности, которые организуют и

цементируют человеческое общежитие. Они выступают в виде

аллегорических образов Разума, Справедливости, Счастья и Довольства1.

Ж. Баласагын признает существование в природе, обществе некоего

«низама», т. е. гармонии, порядка и стремится показать соответствие каждого

явления этому «низаму». Как аль-Фараби, он находит в человеке те же

пропорции, гармонию и соразмерность, что и в природе.

Он пытается найти земную основу поведения человека, осмыслить

нравственные, социальные нормы и ценности современного ему общества.

Значительное место уделяет напряженным поискам в области таких

извечных понятий, как добро и зло, справедливость и несправедливость,

воспитание, проблемы брака и семьи. Добро, по мнению Жусупа,

предполагает гармонию, под которой он разумеет соразмерность, меру,

пропорцию. Зло же признается как противное добру, т. е. как дисгармония.

Баласагын различает врожденные и благоприобретенные качества.

В мире существуют два вида добра и зла: врожденные и приобретенные.

Соответственно, существуют и два типа людей: добрые и злые по своей

биологической природе, в зависимости от задатков, предрасположений, и

добрые и злые, становящиеся таковыми в результате влияния условий их

жизни, воспитания. Люди с врожденными порочными качествами, по

мнению Баласагына, не поддаются воспитанию и для них «нет никакого

лекарства», поэтому «порочные люди как для народа, так и для всего мира –

большое бедствие». Он советует правителям держаться в стороне от

1 Касымжанов А. Х., Мажиденова Д. М. Очарование знания… – С. 97.

148

порочных людей, ибо и добродетельный, общаясь с ними, может стать

порочным1.

Формирующим началом нравственных качеств Жусуп Баласагын

признает окружающую среду. Единственным средством избавления

общества от людей, не поддающихся воспитанию, считает он (как, кстати, и

аль-Фараби), удаление их «из городов», из «среды своего народа». Наряду с

этим Жусуп признает, что люди при рождении не обладают никакими

нравственными качествами, а детерминированы окружающей средой,

воспитанием, обстановкой, в которой растут и действуют. Это частичное

признание, что человек – продукт своего времени, воспитания. Нравственные

качества не заложены от рождения (не в генетическом коде, если сказать по-

современному), а формируются прижизненно, зависят от условий воспитания

и культивируемых действий. Значит, в этом случае от самого человека, его

характера, знаний, зависят его нравственные качества2.

Таким образом, в творчестве Ж. Баласагына значительную часть

занимает философский пласт. Причем по своей сути его философские мысли

очень близки воззрениям представителей восточного перипатетизма,

в частности аль-Фараби и Ибн Сины.

Нравственная дидактика поэмы Баласагына имела не только широкое

распространение, но и оказала значительное влияние на мировоззрение

последующих прогрессивных мыслителей Востока. Его гуманистические

назидания в определенной степени отразились как в фольклоре, так и в

письменной литературе народов Центральной Азии.

На родине Жусупа Баласагына в Кыргызской Республике делают

многое для того, чтобы его образ, мысли и деяния навсегда остались в памяти

его нынешних и последующих земляков. Так, его именем назван главный

университет страны – Кыргызский национальный университет. Учреждена

премия его имени, которая вручается ежегодно ученым разных

1 Касымжанов А. Х., Мажиденова Д. М. Очарование знания… – С. 99.

2 Там же.

149

специальностей за достижения в исследованиях. Герой социалистического

труда академик Тургунбай Садыков запечатлел образ Жусупа Баласагына в

камне. Его именем названы улицы и школы, а поэма «Кутадгу билиг»

изучается во всех учебных заведениях республики1.

Таким образом, Жусуп Баласагын является выдающимся ученым-

энциклопедистом эпохи средневековья. Он достоин места в ряду

знаменитых личностей своей эпохи и своих земляков, таких как аль-

Фараби, аль-Бируни, Ибн Сина, а его труд «Кутадгу билиг» считается

шедевром мировой литературы, как и «Тысяча и одна ночь», «Шахнаме»,

«Витязь в тигровой шкуре».

3.2. Махмуд Кашгари и его труд «Диван лугат ат-тюрки»

Махмуд ибн аль-Хусейн ибн Мухаммед ал-Кашгари (ал-Барскани)

(ок. 1029–1101) является современником Ж. Баласагына. Он чуть младше

Жусупа, но многое их объединяет. К примеру, они земляки, представляют

элиту своего времени, являются авторами единственных дошедших до нас

трудов. Обоих отличает энциклопедичность знаний. Их труды найдены

случайно в частных библиотеках и введены в научный оборот почти в одно и

то же время.

Основной труд Махмуда Кашгари – «Диван лугат ат-турки» («Словарь

тюркских языков»). Многие исследователи говорят еще об одном его труде,

по синтаксису тюркского языка, но мало кто уточняет, что лишь сам Кашгари

мельком упоминает об этой работе в своем «Диване». Сегодня нет никаких

данных об этой книге, но надежда найти ее сохраняется.

Знаменитый востоковед В. В. Бартольд пишет, что труд Махмуда

Кашгари был куплен на книжном рынке Стамбула турецким библиофилом

1 Эралиев З. Жусуп Баласагын... – С. 126–127.

150

Али Эмире1, который впоследствии сдал рукопись в Национальную

библиотеку Стамбула, где она хранится по сегодняшний день.

Труд Махмуда Кашгари стал объектом исследования как зарубежных,

так и отечественных ученых. Кыргызский востоковед Т. Чоротегин является

одним из авторитетных знатоков «Дивана» М. Кашгари. Его докторская

диссертация «Труд Махмуда ибн Хусейн ал-Кашгари ”Дивану лугати-т-

тюрк“ (1072–1077 гг.) как источник по истории тюркских народов Тенгри-

Тоо и Внутренней Азии»2, посвященная изучению эпохи, жизни и

деятельности этого выдающегося ученого-тюрколога, лингвиста-

компаративиста, диалектолога, этнолога, географа-картографа, а также

текстологическому и историко-сопоставительному изучению сведений его

«Дивана» в разных аспектах, в т. ч. относительно истории тюркских

народов обширного региона Внутренний Азии и Тенгри-Тоо

(Притяньшанья) X–XI вв., – первое специальное основательное

исследование наследия Махмуда Кашгари в историографии Кыргызстана и

сопредельных стран Центральной Азии.

Диссертация написана на кыргызском языке. Принимая во внимание

незначительное число работ по духовному наследию М. Кашгари на русском

языке, будет не лишним привести здесь наиболее интересные сведения из

этой работы.

По сведениям Т. Чоротегина, переписчиком рукописи труда Махмуда

Кашгари, датируемой 1 августа 1266 г., является Мухаммед ибн Абу Бакр

ибн Абу-л-Фатх ас-Сави ад-Димаш. Это единственная копия «Дивана»,

которая дошла до нас, хранится она в Национальной библиотеке Стамбула3.

1 Бартольд В. В. Сочинения: В 9 т. – Т. 9. – М.: Наука; Гл. ред. вост. лит., 1963–

1973. – С. 566. 2 Чоротегин Т. Махмуд Кашгари (Барскани) жана анын «Дивану лугати-т-турк»

сөз жыйнагы: (1072–1077) / Жооптуу ред. Ө. Караев. – Бишкек: Кыргызстан, 1997. 3 Чоротегин Т. Труд Махмуда ибн Хусейн ал-Кашгари «Дивану лугатиат-тюрк»

(1072–1077 гг.) как источник по истории тюркских народов Тенгри-Тоо и Внутренней

Азии: Автореф. дис. … д-ра ист. наук. – Бишкек, 1998. – С. 35.

151

Рукопись размером 239 х 165 мм состоит из 638 страниц. Как

утверждает исследователь, рукопись «Дивана» попала в типографию

Стамбула не позже 1914 г. Первые два тома были изданы в 1915 г., третий –

в 1917 г.1. С 1915 г. начались исследования «Дивана» отдельными учеными

Европы и Турции. Первым из тюркских ученых, обратившим внимание на

данный источник, был Килисли Му„аллим Риф„ат. После выхода в свет

первого тома «Дивана» появилась статья немецкого ученого Мартина

Хартманна, после издания второго тома «Дивана» – рецензия известного

тюркского ученого Фуата Кѐпрюлю. Затем в Турции был опубликован еще

ряд статей по творчеству Махмуда Кашгари.

Не остались в стороне и другие европейские востоковеды. Немецкий

арабист К. Броккельман в период с 1919 по 1920 гг. опубликовал две статьи,

посвященные «Дивану». Другой немецкий ученый Г. Бергштрассер в 1921 г.

опубликовал небольшую статью по изучению духовного наследия Кашгари,

которая содержала своего рода открытие. Исследователь предположил, что

название произведения М. Кашгари во многом напоминает название другого

труда, автором которого является тюркский ученый X в. Исхак аль-Фараби, и

труд этот называется «Диван ал-адабфи-л-луга». Более того, ученый

предположил, что М. Кашгари использовал эту работу в качестве образца.

Следует сказать, что в работах многих исследователей «Дивана»

Махмуда Кашгари упоминается это предположение Г. Бергштрассера, но ни

слова больше об Исхаке аль-Фараби. Этот пробел восполнил казахский

востоковед шейх Абсаттар хаджи Дербисали, он приводит полное имя этого

ученого – Абу Ибрахим Исхак ибн Ибрахим ал-Фараби и некоторые факты

его биографии. Абу Ибрахим родился на родине знаменитого Абу Насра ал-

Фараби (870–950) во второй половине IX в., а умер в 961 г. После получения

первоначального образования на родине он уезжает в Дамаск, а затем в

Багдад. Здесь Абу Ибрахим посвящает себя изучению арабского языка и

1 Чоротегин Т. Труд Махмуда ибн Хусейн ал-Кашгари «Дивану лугатиат-тюрк»

(1072–1077 гг.) как источник… – С. 36.

152

пишет научный труд по проблемам лингвистики. Это сочинение, скорее

всего, знал М. Кашгари, который много лет проработал в Багдаде, а немецкий

ученый Г. Бергштрассер, по всей видимости, имел возможность

ознакомиться с рукописью этой работы. Как бы там ни было, сочинение Абу

Ибрахима была издано в 1970-х гг. в Каире под названием «Диван ал-адабфи-

л-луга» («Сборник адаба в лексикографии»).

В годы второй мировой войны египетские ученые Ахмад Мухтар Умар

и Ибрахим Анис случайно обнаружили рукопись тюркского ученого в

Александрийской библиотеке. Для изучения ее потребовалось много лет, и

только в 1974–1984 гг. появилось ее издание в четырех томах под названием

«Диван ал-адаб».

Таким образом, труд Абу Ибрахима ал-Фараби в XX в. был издан

дважды. Кстати, шейх Абсаттар хаджи Дербисали заявляет, что в

библиотеках комплекса Сулеймание и Стамбульского университета (Турция)

имеются еще не привлеченные к изданию отдельные листы рукописи «Диван

ал-адабфи-л-луга». Более того, отмечает казахский ученый, до сих пор

считалось, что из трудов Абу Ибрахима до нас дошло лишь это

произведение, но им установлено, что имеется еще одно неизвестное нам

сочинение Абу Ибрахима «ар-Рихла ал-хиджазийа» («Хиджазское

путешествие»), объем которого составляет 395 рукописных листов. Это

уникальное сочинение хранится в библиотеке богословия Харранского

университета. Ученый предполагает, что в этом произведении речь идет о

путешествии Абу Ибрахима в Мекку и Медину1.

Итак, труд Абу Ибрахима Исхака ал-Фараби оказал определенное

влияние на составление М. Кашгари своего «Дивана». В этом смысле мы

можем назвать его учеником Абу Ибрахима. Между тем казахский

востоковед Абсаттар хаджи Дербисали утверждает, что Абу Ибрахим имел

непосредственного ученика, приходившегося ему даже племянником.

1 Шейх Абсаттар хаджи Дербисали. Ислам − религия мира и созидания… –

С. 56–57.

153

Данная личность нас заинтересовала, поскольку он родился и жил в

эпоху расцвета Караханидского государства. Зовут его Абу Наср Исма„ил

ибн Хаммад ал-Джаухари ал-Фараби. Он родился во второй половине X в.,

а умер в 1002 г., уроженец Отрара. Первоначальное образование получил у

себя на родине, а затем по приглашению дяди со стороны матери Абу

Ибрахима Исхака он едет в Багдад и Дамаск. Именно в этих городах он

сформировался как ученый-лингвист.

Научные труды Абу Насра Исма„ила ал-Джаухари посвящены

проблемам арабского языка. Его основное сочинение называется «Тадж луга

ва-сихах ал-арабийа» («Венец речи и правильные (слова) арабского языка»).

В библиотеках Турции хранятся рукописи его трудов, некоторые из них

переведены на турецкий и персидский языки. В последний раз его

шеститомный «Толковый словарь арабского языка» был переиздан в Каире в

1956–1958 гг. Этот факт, бесспорно, свидетельствует о качестве и

добротности этого труда. В настоящее время по жизни и творчеству Абу

Насра Исма„ила ал-Джаухари защищена кандидатская диссертация (Ташкент,

2002 г.) и издана книга (2006 г.)1.

Заметим, сегодня духовное наследие средневековых ученых-

энциклопедистов, поданных Караханидского государства, Жусупа

Баласагына и Махмуда Кашгари знает весь цивилизованный мир. Однако в

известной средневековой книге «Китаб ал-ансаб» («Книга генеалогий»)

знаменитого историка, филолога и знатока хадисов среднеазиатского

мыслителя Абу Саида Абу ал-Карима ибн Мухаммада ас-Самани (1113–1167)

их имена не встречаются и о них нет никакой информации. Между тем ас-

Самани в своем сочинении пишет следующее: «Ал-Фараби – имя, говорящее

о происхождении из города Фараб, расположенного выше Шаша (Ташкента)

вблизи Баласагуна. Жители этого города придерживаются мазхаба имама аш-

Шафи„и. Под этим именем известен автор книги ”Диван ал-адаб“

1 Шейх Абсаттар хаджи Дербисали. Ислам − религия мира и созидания.. – С. 57,

58, 319.

154

(«Литературный сборник») Абу Ибрахим Исхак ибн Ибрахим ал-Фараби. Он

был знатоком арабской лексики, его труды знакомы во всех странах»1.

Следовательно, в XII в. его труд был весьма распространен, и поэтому

М. Кашгари не составляло никакого труда воспользоваться им.

В более поздней работе «Муджам ал-булдан» («Географический

словарь») Йакута ал-Хамави ар-Руми содержатся следующие сведения: «Эту

местность называют также Фараб. Из этого города вышли двое лингвистов –

автор “ас-Сихах фи-л-луга” («Правильность в языке») Абу Наср Исма„ил ибн

Хаммад ал-Джаухари и его дядя, автор “Диван ал-адаб” («Литературный

сборник») Исхак ибн Ибрахим (ал-Фараби)…»2.

У лингвиста Абу Ибрахима Исхака ал-Фараби были и более молодые,

чем М. Кашгари, последователи. Причем один из них был их земляком из

города Фараб. Его полное имя – Абу Закарийа Йахи„а ибн Ахмад Аби

Закириа ал-Фараби («ал-Бараби»). Сведения о нем есть и в сочинении

Исма„ил-паши ал-Багдади «Хадийат ал-арифин» («Дар сведующих людей»).

Автор пишет: «Бараб – название крупного региона на берегу Джейхуна. Он

называется также Фараб». Абу Закрийа был видным лингвистом,

литератором. Умер в 425/1033 г. Является автором труда «Китаб ал-масадир

фи-л-луга» («Книга об источниках языкознания»). Данного ученого

упоминает и ас-Сам„ани в свой книге «Китаб ал-ансаб». Там Абу Закарийа

назван знатоком арабской лексики, учителем многих ученых из Фараба и

Мавераннахра. Отмечается, что он является автором книги «Ал-Масадир фи-

л-луга» («Источники в лексикографии»)3.

Но вернемся к М. Кашгари. О жизни и творчестве Махмуда Кашгари

известно очень мало. Только исходя из некоторых сведений, почерпнутых из

его основного труда «Диван лугат ат-турки» («Словарь тюркских языков»),

можно составить определенное представление о жизни и творчестве великого

1 Шейх Абсаттар хаджи Дербисали. Ислам − религия мира и созидания… – С. 124.

2 Там же. – С. 122.

3 Там же. – С. 123–124.

155

ученого. Между тем один из старейших философов нашей республики

профессор А. Нарынбаев внес большой вклад в освещение его жизненного

пути. В своем исследовании ученый отмечает, что во введении к «Словарю»

Махмуд Кашгари, говоря о себе, пишет, что принадлежит к основному

племени тюрков1. Уйгуровед Имин Турсун предполагает, что Махмуд

Кашгари происходит из уйгурского племени яглагар, которое в течение

нескольких веков находилось у власти, и является одним из потомков

Караханидов2. По сведениям арабского историка Ибн ал-Асира, Махмуд

Кашгари являлся внуком Мухаммада Бограхана, правнуком Юсуфа

Надырхана и праправнуком Абул Хасана Харуна. Отец Махмуда – Хусейн

ибн Мухаммад был просвещенным для своего времени человеком, умным и

находчивым. Будучи эмиром Барсхана, что на Иссык-Куле, в 1056–1057 гг.

Хусейн принимал меры по установлению мира и спокойствия среди местных

жителей. Мать Махмуда – Бюби Рабия ханум была одной из

образованнейших женщин своего времени. Умная, принципиальная,

высоконравственная, она уделяла особое внимание воспитанию Махмуда с

малых лет, стремилась сделать всѐ от нее зависящее, чтобы вырастить его

всесторонне развитым, физически здоровым, умным, образованным и

культурным человеком.

По свидетельству некоторых исследователей, М. Кашгари родился в

г. Барсхан на берегу Иссык-Куля. Но профессор А. Нарынбаев, учитывая

данные, содержащиеся в «Словаре тюркских языков» великого ученого,

предполагает, что Кашгари родился и вырос в селе Азиг Опальского района3.

Так, сам Махмуд пишет, что «Азиг и Опал – это названия нашей деревни,

родины»4. Опал расположен в 45 км в юго-западном направлении от

1 См. более подробно: Нарынбаев А. А. Избранные произведения. – Бишкек, 2004. –

С. 143–174. 2 Турсун Имин. Таримидин тамча (на уйгур. яз.). – Пекин, 1990.

3 Нарынбаев А. А. Избранные произведения…

4 Кашгари М. Диван лугат-ат-тюрк (на уйгур. яз.): В 3 т. – Т. 1. – Урумчи, 1981.

156

Кашгара, являющегося одним из древнейших городов Центральной Азии и

одно время бывшего столицей Караханидского государства.

Начальное образование Махмуд Кашгари получил в семье, что вполне

естественно для того времени. Сегодня известно, что знаменитые ученые-

энциклопедисты эпохи Восточного Ренессанса, уроженцы Центральной

Азии, такие как аль-Фараби, Ибн Сина, аль-Бируни, начальное образование

получили также в семье. Потом Махмуд учился в религиозной школе в

региональном центре – Опале. Выражаясь по-современному, среднее и

высшее образование юноша получил в Кашгаре в известных тогда во всѐм

Восточном Туркестане и Средней Азии медресе – «Медресе хамидия» и

«Медресе сажия». В этих учебных заведениях Махмуд изучал такие

предметы, как философия, логика, грамматика тюркских языков, литература,

история, правоведение, богословие, математика, астрономия, медицина,

география и др., хорошо освоил арабский и персидский языки. Столица

Караханидов г. Кашгар в тот период являлась центром образования и

культуры тюркоязычных народов. Здесь в медресе преподавали знаменитые

ученые того времени, например учитель Махмуда Кашгари – Хусейн ибн

Халап. Там получили качественное образование известный историк

Абдужапар Кашгари, знаменитый поэт и мыслитель Жусуп Баласагын и

другие ученые и поэты.

Махмуд воспитывался сильным, физически выносливым,

мужественным воином. В условиях раннего средневековья у тюркских

народов было традицией упражняться в верховой езде, стрельбе из лука,

обращаться с мечом, заниматься другими видами военной подготовки. Как

всякий юноша из семьи высокопоставленных особ ханзада (царевич) Махмуд

также владел этими видами военного искусства. Об этом он писал в своем

«Словаре…»: «Я принадлежу к основному племени этих тюрков и в

воинском деле являюсь искусным бойцом, владеющим мечом»1.

1 Кашгари М. Диван лугат-ат-тюрк… – С. 3.

157

Существует предположение, что М. Кашгари родился в 1029 или

1030 г. и умер в возрасте 98 лет в 1126/27 г. Это более чем почтенный возраст

для того времени, когда средняя продолжительность жизни мужчин в

Караханидском государстве составляла 35–40 лет.

В 29-летнем возрасте Махмуд вынужден был покинуть Кашгар и долго

скитался на чужбине. Это связано с кровавыми событиями, борьбой за власть

в столице Караханидов. Молодой ученый долго жил в Багдаде, где работал

мударрисом (доцентом) в медресе и воспитал многих талантливых талипов

(студентов). На родину Махмуд возвратился более чем через 60 лет, создал в

Опале медресе и трудился там мударрисом еще в течение 8 лет.

Следует обратить внимание на то, что в IX–XI вв. в научных центрах

Арабского Халифата, в частности, в таких крупных городах, как Багдад и

Дамаск, жило и работало немало ученых – выходцев из Центральной Азии.

Причины их нахождения за пределами родины самые разные. Было время,

когда ученых, наших земляков, вывезли вполне организованно и

официально. Напомним, первая «утечка умов» на государственном уровне

была в начале IX в. Тогда только что назначенный халиф Момун вывез из

Средней Азии около 500 ученых и большое количество книг. Второй раз это

произошло в середине XI в., когда визирь Багдада Низам аль-Мульк вывез из

Средней Азии около 200 ученых.

Таким образом, за полтора века из регионов средневековой

Центральной Азии было официально вывезено около 700 ученых. Возможно

даже, что выехавших по своей воле или по другим причинам ученых было

еще больше. Не все они, конечно же, оставили заметный след в мировой

науке и культуре, но среди них были и выдающиеся личности мирового

масштаба, как, например, известные сегодня аль-Хорезми, аль-Фергани и др.

В средневековых источниках об этих ученых неарабского происхождения

можно найти определенные сведения разнообразного характера, но почти нет

информации о возвращении их на родину, т. е. в Центральную Азию. Тем не

менее, М. Кашгари был не первым ученым, возвратившимся на родину. До

158

него возвратился в Отрар уже упомянутый нами Абу Наср Исма„ил ибн

Хаммад ал-Джаухари ал-Фараби, на родине он продолжил свою научную

деятельность1.

Большинство ученых из числа наших земляков навсегда остались за

пределами родины. Так, прах знаменитого аль-Фараби покоится в Дамаске,

Авиценны – в Исфахане, аль-Бируни – в Газни, Мухаммада Хайдара – в

Кашмире. Этот список можно продолжать. Махмуду Кашгари повезло

больше, он умер на своей малой родине – в Опале. Мавзолей, где покоится

прах ученого, местные жители называют «Музеем уважаемого мыслителя».

Между тем Т. Чоротегин категорически против такого утверждения.

Мавзолей в Опале, по его мнению, был построен сравнительно недавно.

Соответствующих документов, подтверждающих, что именно этот мавзолей

принадлежит М. Кашгари, просто нет. Никакой информации о дате и месте

смерти М. Кашгари на сегодняшний день также нет2.

Над «Диван лугат ат-турки» Махмуд Кашгари работал длительное

время. Материал для него он собирал в течение более пятнадцати лет. Для

этого ему пришлось обойти обширную территорию, где жили племена,

говорящие на тюркском языке. Он изучал работы по языку, истории,

литературе на тюркском, арабском, персидском языках. Особое внимание

ученый уделял исследованию истории арабов, их духовной культуры,

учению ислама, в частности, Корану и шариату. Это видно по тому, как в

«Диване» он многие тюркские фразы старался объяснить в доступной форме

соответствующими в арабском литературным языке словами, фразами и

оборотами речи. Только после такой огромной подготовительной работы

Кашгари приступил к написанию своего замечательного трехтомного

сочинения. Работу над «Диваном» автор закончил 10 февраля 1074 г. Ученый

подверг свой труд четырехкратному редактированию (1072, 1076–1077 и

1 Шейх Абсаттар хаджи Дербисали. Ислам − религия мира и созидания… – С. 319.

2 Чоротегин Т. Труд Махмуда ибн Хусейн ал-Кашгари «Дивану лугатиат-тюрк»

(1072–1077 гг.) как источник… – С. 32.

159

1083 гг.), что свидетельствует о его феноменальной работоспособности и

ответственности. Тогда ему было около 45 лет.

Можно предположить, что до «Диван лугат ат-турки» Махмуд Кашгари

написал ряд книг по языкознанию, ибо без определенного

исследовательского и писательского опыта создать такой фундаментальный

труд, как «Диван», просто невозможно. Некоторые ученые считают, что

Махмуд вначале написал труд «Китаб джавахир ан-нахв фи лугат ат-турк»

(«Книга драгоценностей синтаксиса тюркских языков»), который, к

сожалению, был бесследно утерян, и только потом им был создан «Диван»1.

По мнению В. В. Бартольда, Махмуд Кашгари написал свой труд в

Багдаде2. Завершив свой «Диван», ученый преподнес его халифу Аббасидов

Абуль-Касим Абдуллаху аль-Муктади, который поручил работникам

знаменитой Багдадской библиотеки переписать сочинение М. Кашгари в

нескольких экземплярах. Это способствовало быстрому распространению

имени Кашгари среди ученых, повышению его авторитета. Но есть

исследователи, отмечает А. Нарынбаев, которые полагают, что написать

«Диван» Кашгари мог и в городах, где он бывал, например, в Бухаре,

Кашгаре, Самарканде, Нишапуре и других городах Среднего Востока и

Центральной Азии3.

Следует особо подчеркнуть, что сочинение Махмуда Кашгари не

является обыкновенным словарем в общепринятом смысле, предназначеным

только для изучения арабами тюркского языка. В своей книге ученый

поставил более широкую задачу, он стремился познакомить читателей с

историей и образом жизни древнейших в Центральной Азии тюркских

народов, их вкладом в развитие мировой культуры. Он поставил перед собой

цель – опираясь на богатый языковой материал, показать экономику,

1 Махмуд ибн ал-Хусейн ибн Мухаммед Кашгари // Историческое наследие

ученых и мыслителей средневекового Востока, его роль и значение для современной

цивилизации: Мат-лы Междунар. конф. (Самарканд, 15–16 мая 2014 г.). –

Самарканд, 2014. 2 Бартольд В. В. Сочинения: В 9 т. …

3 Нарынбаев А. А. Избранные произведения…

160

политику, специфическую духовную культуру тюркских народов, в

частности, их достижения в области развития научного знания и техники,

искусства и литературы, их народное философско-этическое и эстетическое

миропонимание, традиции, обычаи, обряды, религиозные верования и др.

Академик А. А. Кононов отмечает, что «Диван» Махмуда Кашгари

содержит многочисленные фонетические, морфологические, синтаксические

наблюдения, преподносимые, как правило, в сравнительном плане1. Другой

востоковед, С. Е. Малов, считает, что в сочинении Кашгари мы находим

подробную грамматику кашгарских тюрков – уйгуров2. В «Диване» много

диалектологических замечаний по языкам других народов, есть у него и

исторические, этнографические, географические сведения о расселении

тюркских народов того времени3.

Многих современных ученых-филологов поражает то, что Кашгари

еще в XI в. условно выделял в тюркских словах составляющие части, ввел в

изучение языков сравнительный метод и исторический подход, заложив

основы того, что ныне мы называем тюркологией. Махмуд Кашгари был

универсальным ученым своего времени. Он занимался не только

актуальными проблемами языкознания, но и исследовал важные вопросы

фольклористики, истории, этнографии, географии, астрономии, медицины,

философии. В области общественно-философской мысли в центре внимания

мыслителя находились философские проблемы своего времени: философия

природы, проблемы социального развития, этические и эстетические

воззрения тюркских народов, вопросы гуманизма, патриотического

воспитания подрастающего поколения. Говоря иначе, Махмуд Кашгари был

ученым-энциклопедистом эпохи Восточного Ренессанса.

«Диван лугат ат-турки» Кашгари содержит более 240 литературных

отрывков, куплетов обрядовых и лирических песен и около 290 пословиц,

1 Кононов А. Н. Махмуд Кашгарский и его «Дивану люгат ит-Тÿрк» // Сов.

тюркология. – 1972. – № 1. 2 Малов С. Е. Памятники древнетюркской письменности. – М.–Л., 1951.

3 Нарынбаев А. А. Избранные произведения…

161

поговорок, мудрых изречений и крылатых слов. В них ярко отражены

гуманистические идеи великого ученого эпохи Караханидов. Опираясь на

богатый материал устного народного творчества, мыслитель размышляет о

смысле жизни, о человеке и его предназначении. Он славит человека труда,

осуждает тунеядство, праздный образ жизни и пренебрежение к труду и

людям труда. Отстаивает идеи мира, добра, милосердия, справедливости,

гостеприимства, равенства, дружбы, уважения к старшим, к родителям.

Итак, сочинение Махмуда Кашгари «Словарь тюркских языков» –

важнейший источник изучения мировоззрения мыслителя, в т. ч. его

гуманистических идей, идей добра, милосердия, социальной справедливости,

счастья, преданности своему народу, любви к родине, уважения к родителям

и заботы о них. Это говорит о том, что проблема человека является для

ученого центральной.

Кыргызский ученый Т. К. Чоротегин приводит сведения об этнониме

«кыргыз» по данным Махмуда Кашгари. Так, наиболее известными

тюркскими этносами в Центральной Азии в эпоху Махмуда Кашгари

оставались кыргызы и уйгуры, этническое ядро которых в IX в. было

раздроблено на части, что требует, по убеждению Т. Чоротегина, более

пристального внимания к историческим известиям о них1.

О кыргызах Махмуд Кашгари упоминает в пяти местах своего

«Дивана», в частности, среди тех тюркских народов, которые он лично

посетил (здесь, очевидно, имеются в виду караханидские кыргызы), и даже

среди тех, языки которых отмечены автором как «чисто тюркские».

В словарной статье «Тэмур» («Железо») им указан ценный факт об одном из

общих обычаев «кыргызов, йабаку, кыфчаков и других» близких друг другу

народов. В другом месте «Дивана» кыргызы (имеются в виду центрально-

азиатские, в т. ч. енисейские кыргызы) были локализованы по соседству с aç-

1 Чоротегин Т. Этнические ситуации в тюркских регионах Центральной Азии

домонгольского времени: По мусульманским источникам IX–XIII вв. / Науч. ред.

Б. А. Ахмедов. – Бишкек: Фонд «Сорос–Кыргызстан», 1995.

162

Сином, географическим районом, где в XI в. господствовали хитай (кидане) и

отчасти тюрко-монгольские племена под главенством татар.

Представляет интерес вопрос графической передачи Махмудом

Кашгари этнонима «кыргыз». Этот частный вопрос имеет важную

методологическую сторону, ибо нередко в этнографической литературе

делается упрек в адрес некоторых кыргызоведов в том, что при изучении

этногенеза современных кыргызов они якобы неправомерно следуют за

этнонимом. Тем не менее «кыргыз» является эндоэтнонимом, т. е.

самоназванием, которое совершенно отличается от экзоэтнонима –

наименования, данного этносу со стороны и не всегда адекватно

отражающего реальные этнические границы как у современных кыргызов,

так и у одного из его главных раннесредневековых компонентов. Тем самым

комплексное исследование средневековой истории кыргызов требует, как

верно заметил М. В. Крюков в аналогичном случае, «всестороннего учета

ведущего этнического признака – самосознания этноса, проявляющегося в

его самоназвании»1.

Самоназвание кыргызов первоначально у мусульманских авторов

передавалось в форме «хирхиз». Из дошедших до нас источников эту форму

мы встречаем начиная с ибн Хордадбеха, использовавшего в своем

сочинении оригинальные сведения мусульманских путешественников,

посетивших места обитания центрально-азиатских тюрков.

Форма «кыркыз», убедительно относимая к раннесредневековым и

домонгольским кыргызам, впервые отмечается в «Диване» Махмуда

Кашгари. Важно подчеркнуть, что эта форма идентична с передачей данного

этнонима в раннесредневековых орхоно-енисейских эпиграфических

памятниках.

Как верно отмечает Л. Лигети, форма «кыркыз» позднее также была

зафиксирована в персидских источниках послемонгольского времени – у

1 Крюков М. В. Эволюция этнического самосознания и проблема этногенеза // Расы

и народы. – М., 1976. – Вып. 6.

163

Джувейни (1226–1283) и Рашид ад-Дина (1243–1318)1. Как теперь стало

известно, форма была зафиксирована еще в домонгольских источниках,

таких как «Муджмалат-таварйхва-л-кыеас» неизвестного автора и

генеалогический труд Мубарак-шаха Мерверруди. Многие этнонимы,

отмеченные у последнего автора, имеют параллели со сведениями Махмуда

Кашгари, поэтому можно считать, что Мерверруди мог пользоваться списком

тюркских народов и племен, восходящим к этнографическим традициям

эпохи Махмуда Кашгари. Тем самым становится очевидной роль М. Кашгари

в фиксации и развитии данной традиции в восточномусульманской местной

историографии.

В VIII–IX вв. огузы и близкие к ним среднеазиатские тюрки (халаджи,

тюргеши и др.) имели с арабами более тесные отношения, чем кыргызы.

Политическое влияние огузов на Среднем Востоке возросло и в

последующие века. В эпоху Махмуда Кашгари они стали общепризнанным

фактором в политической системе халифата. Примечательно, что Махмуд

Кашгари перечисляет все основные подразделения огузов, считая это

необходимым в политической практике, и отказывается от такого подхода по

отношению к родоплеменным подразделениям других тюркских народов.

Западные тюрки, описанные и названные Махмудом Кашгари проогузскими,

часто являлись проводниками путешественников, торговцев, послов и

выступали в качестве первых и основных информаторов о восточных тюрках.

Тем самым не без их влияния, считает Т. К. Чоротегин, в арабо-графической

историографии IX–XIII вв. возникла традиционная форма «хирхиз»2.

Появление другой формы передачи самоназвания кыргызов впервые

именно в работе Махмуда Кашгари отнюдь не случайно. Академик

В. В. Бартольд высоко отозвался об этом труде как о сочинении по

этнографии Средней и Центральной Азии, написанном не по книгам, а «на

1 Ligeti L. Die Herkunft der Volksnamens kirgis // Koeroesi Csoma Archivum 1. –

Leiden, 1967. 2 Чоротегин Т. Этнические ситуации в тюркских регионах Центральной Азии

домонгольского времени…

164

основании личного знакомства автора со страной и ее населением»1.

В позднесредневековый период в литературе параллельно существовали как

компилятивные варианты написания этнонима (в т. ч. и иранизированные),

так и формы, графически адекватно передающие самоназвание кыргызов и

их предков.

Отметим, что поздние среднеазиатские ученые-энциклопедисты

недоумевали, почему данный этноним имеет различные варианты написания.

В частности, Махмуд ибн Вали (XVII в.) своеобразно толковал это явление:

«Хирхиз – из области тюрков... По-видимому, хирхиз от частого

употребления стал киргизом». Как видно, Махмуд ибн Вали не учитывает,

что традиционная с IX в. письменная передача этнонима у мусульманских

авторов в форме «хирхиз» постепенно была изменена в пользу формы

«кыргыз» только благодаря все более близкому их знакомству с

притяньшаньскими носителями данного самоназвания, потому и связывает

графическую трансформацию этнонима лишь с книжной традицией2.

В современной историографии на правах одной из старых концепций

существует мнение о том, что енисейские кыргызы непосредственно

участвовали в этногенезе современных кыргызов. Учитывая фрагментарные

сведения некоторых весьма авторитетных восточных авторов, в т. ч.

Махмуда Кашгари, мы склонны поддержать тех исследователей, которые

первые компактные (не спорадические) появления кыргызов в Притяньшанье

относят к периоду домонгольских нашествий, главным образом к IX–XII вв.

По мнению кыргызского историка из КНР Анвара Байтура, отдельные

группы кыргызов в Притяньшанье появились еще в конце I в. н. э., а более

крупные – во второй половине IX в.3. Но не все концепции автора корректны.

В частности, кыпчаков в «Диване» Махмуда Кашгари он недвусмысленно

1 Бартольд В. В. Работы по истории и филологии тюркских и монгольских народов

// Соч.: В 9 т. – Т. 5. – М.: Наука, 1968. 2 Чоротегин Т. Этнические ситуации в тюркских регионах Центральной Азии

домонгольского времени… 3 Байтур А. Кыргыз тарыхы лексийалары / Жооптуу ред. Ошур Мамбет. – Артыш:

Кызыл-Суу Кыргыз басмасы, 1986.

165

относит к кыргызам, а самостоятельных йагма – к уйгурам. Анвар Байтур

также отмечает, что Танский император имел намерение использовать

усилившихся кыргызов против самостоятельных владений Восточного Тянь-

Шаня и других центрально-азиатских регионов, однако, как нам известно,

кыргызы проводили суверенную, независимую политику.

Как было указано выше, Махмуд Кашгари лично посетил западных

кыргызов. Политическая изоляция Караханидского каганата в XI в.,

сложившаяся в условиях «священной войны» его как против уйгуров, так и

против северо-восточных тюрков, выступавших под главенством йабаку,

очевидно, не могла дать М. Кашгари возможность лично посетить

Кыргызский каганат (на Енисее и в соприкасающихся с ним районах)1.

Согласно Т. Чоротегину, Махмуд Кашгари в «Диване» пять раз

использует термин «кыргыз». Он также отмечает, что наряду с другими

народами (тюрки, туркмен-огузы, чигил, ягма) Кашгари «исследовал города

и долины кыргызов». Язык кыргызов, пишет М. Кашгари, мало чем

отличается от литературного языка его времени (языка чигилей, т. е.

основного населения Караханидского каганата). В результате, он делает

вывод, что «кыргызы – один из родов тюрков»2.

Т. Чоротегин категорически утверждает, что М. Кашгари нигде и

никогда не называл себя уйгуром. По убеждению средневекового мыслителя,

уйгуры – это оседлый народ, говорящий на тюркском языке и проживающий

на востоке мусульманского мира, и даже на своей карте Уйгурское

государство он располагает на востоке Караханидского каганата3.

Таким образом, Махмуд Кашгари является одним из ярких

представителей периода Ренессанса в Караханидском государстве. Исходя из

изучения разнообразнейшего материала, имеющегося в его «Диване»,

1 Чоротегин Т. Этнические ситуации в тюркских регионах Центральной Азии

домонгольского времени… – С. 75–81. 2 Чоротегин Т. Труд Махмуда ибн Хусейн ал-Кашгари «Дивану лугатиат-тюрк»

(1072–1077 гг.) как источник… – С. 37. 3 Там же. – С. 38.

166

большинство исследователей считают его крупнейшим тюркологом,

внесшим неоценимый вклад в развитие лингвистики, этнологии, географии,

картографии и других отраслей науки. Другими словами, Кашгари – ученый-

энциклопедист, закономерный интеллектуальный продукт эпохи Ренессанса.

Он поднял на более высокий уровень гуманитарный цикл знаний

Средневекового Востока. Его предшественники были озабочены решением

проблем арабского языка, который в тот период считался языком Корана и

науки, а М. Кашгари был если не первым, то одним из первых, избравшим

тюркский язык как объект научного исследования, хотя в тот период

тюркский язык считался лишь языком обыденной жизни тюркских народов.

Остается только жалеть, что ученого постигла несправедливая участь.

О его труде и о нѐм самом нет информации в очень известных

биографических сводках эпохи Средневекового Востока. Хотя там есть

сведения о других ученых, которых знают сегодня лишь специалисты,

а М. Кашгари и его «Диван» знает весь мир.

В настоящее время труд Махмуда Кашгари «Диван лугат ат-турки»

переведен на многие языки – турецкий, уйгурский, узбекский и др. В 2006 г.

вышел в свет его перевод на русский язык1. В 2011–2013 гг. переведен на

кыргызский язык и издан в трех томах2.

На родство с Махмудом Кашгари, кроме уйгуров, претендуют и

туркмены. В феврале 2008 г. в Ашхабаде прошла международная научная

конференция «Махмыт Кашкарлы – основоположник тюркологии». Это

свидетельствует о том, какое значение придается сегодня в Туркменистане

историко-культурному и духовному наследию предков.

Интерес к эпохе Караханидов в истории Кыргызстана повышается в

силу различных причин. Этот период характеризуется расцветом экономико-

1 Диван лугат ат-тюрк (Словарь тюркских наречий) / Пер. на рус. яз. Зифа-Алуа

Ауэзова-Эрмерс. – Алматы, Дайк-Пресс, 2006. 2 Кашгари М. Түрк тилдеринин сөздүгү – Дивану Лугати „т-түрк: I том / Котор.:

Т. Токоев, К. Кошмоков; баш сөздү жазган А. Акматалиев. – Бишкек: Avrasyapress, 2011;

Кашгари М. Дивану лугати-т-турк (Түркий тилдер сөз жыйнагы) / Котор.: И. Абдувалиев,

А. Оморов, И. Султаналиев, М. Толубаев. 2-т. – Бишкек: Байтик, 2013.

167

торговых отношений, культуры и науки. Можно сказать, это эпоха

Ренессанса Кыргызстана на определенной территории того времени,

блистательная и полная конфликтов и противоречий. В этот период

появились целые когорты ученых, поэтов, литераторов, языковедов,

религиозных деятелей, среди которых особое место занимает Махмуд

Кашгари.

Изучение их духовного наследия – занятие сложное, но

захватывающее и увлекательное. Оно приоткрывает завесу в ту далѐкую

эпоху, позволяет узнать, чем жили и о чем думали их современники. Такие

открытия, которые мы делаем для себя, «путешествуя» в далекое прошлое,

обогащают наш сегодняшний мир, позволяют почувствовать себя

преемниками тех чистых, незамутненных истин, на поиски которых

отправлялись великие ученые, философы и просветители минувших веков,

оставившие нам труды мирового значения.

3.3. Известные на Востоке ученые и богословы –

уроженцы караханидских городов Узгенд, Ош и др.

Средневековое общество представляло собой довольно сложное

социальное образование. Слой улама, или образованных людей, включал в

себя как религиозных деятелей, так и деятелей науки; они находились в

прямом контакте с правителями и подданными, привязанные, как и все

остальные классы, к культуре мечети. Ученые пользовались уважением

современников, а исламские города гордились своими учеными земляками и

их числом. Такие люди много путешествовали в поисках знаний и собирали

вокруг себя множество учеников. Они создавали определенные условия для

научной деятельности, находили благодарных слушателей и последователей,

их охотно принимали и опекали правители.

168

Среди ученых, перечисленных и описанных в биографических трудах и

словарях, известных как «табакати тараджим», много религиозных деятелей,

специалистов в различных областях светских наук, литераторов, которые

группировались вокруг правителя и его двора. Среди них кроме этнических

арабов было много новообращенных с персидскими, тюркскими или

византийскими корнями.

Ученый Л. Гарде выделял три основные группы ученых: писцы; люди

высокой разносторонней учености (ученые-энциклопедисты) и люди,

пишущие на темы морали («моралисты»); философы и прочие ученые-

гуманитарии. Первая категория – писцы-секретари (куттабы) – развилась в

отдельную влиятельную касту, из которой вышли многие высшие чиновники.

Для их подготовки были написаны специальные трактаты. От писцов

требовалось умение справляться с большими объемами информации в самых

разнообразных областях научных знаний и обладать своего рода

гуманизмом, известным как адаб. Вторая категория – ученые-

энциклопедисты – тяготела, в основном, к популяризации философии и

научных знаний; наиболее широкую известность среди них получили

писатели и ученые аль-Джахиз (Абу Усман Амр ибн Бахр Джахиз), аль-

Тавхиди и Мискавейх. Представители третьей категории – философы и

ученые-гуманитарии – составили настоящую славу этой классической эпохи.

Сюда относятся астролог аль-Кинди (Абу Юсуф Якуб бен Исхак аль-Кинди)

при халифе аль-Мамуне, философ аль-Фараби при дворе Сайфа аль-Давла,

Ибн Сина при дворе шиитских эмиров Хамадана и Исфахана, а также такие

личности, как Джабир Ибн Хайян, Мухаммед бен Муса аль-Хорезми, аль-

Бируни (Абу Рейхан Мухаммед ибн Ахмед аль-Бируни) и Ибн аль-Хайсам

(лат. Альгазен)1.

Данная градация ученых при дворах правителей, на наш взгляд,

требует определенной корректировки. Называть чиновников-писцов при

правителях учеными было бы не совсем правильно. Действительно, они были

1 История человечества… / Под ред. М. А. Аль-Бахита… – С. 306.

169

весьма грамотными, разносторонними людьми, сведущими в различных

отраслях знаний того времени, но, тем не менее, они не были учеными в

современном смысле этого слова, ибо не занимались собственно научной

работой. По своему долгу они выполняли лишь административно-

чиновничью работу, им не была присуща творческая свобода.

И напротив, даже поверхностное изучение духовного наследия аль-

Фараби, Ибн Сины, аль-Бируни убедительно доказывает, что они были

людьми, обладавшими самыми широкими знаниями в различных отраслях

науки того времени. Так, например, Ибн Сина оставил глубокий след в

двенадцати науках, им было написано более 500 научных трудов1. Эти

выдающиеся личности были в определенной степени независимыми, а в

научно-творческом плане – совершенно свободными.

Вместе с тем из данной классификации выпали специалисты по

традиционным высказываниям Пророка (хадисы), толкователи сур Корана

(корановеды), специалисты по исламскому праву (фикх) и др.

Из всей этой когорты наиболее изученным на сегодняшний день

считается духовное наследие ученых-энциклопедистов. Большинство их

трудов издано на многих современных языках, что свидетельствует о

неугасающем интересе в ним даже спустя много веков.

Несколько иначе обстоит дело с духовным наследием религиозных

деятелей и ученых-теологов того времени. Оно исследовано гораздо меньше,

чем наследие ученых-энциклопедистов. Исключение составляют лишь труды

самых выдающихся деятелей религии, таких как, например, А„зам Абу

Ханифа, аль-Бухари и др.

Менее всего изучено духовное наследие ученых-теологов – выходцев

из небольших городов того периода. В свое время труды многих из них были

известны во всѐм мусульманском мире, но по прошествии сотен лет имена их

авторов – в силу различных причин – попали в список неизвестных или

малоизвестных религиозных ученых средневековья.

1 Абу Али ибн Сина. Избранные произведения / Отв. ред. М. Диноршоев… – С. 66.

170

В постсоветское время в республиках Центральной Азии появились

определенные подвижки по выявлению их имен и духовного наследия.

Осуществляется это, в основном, двумя путями. Одни исследователи ставят

целью найти в рукописных фондах библиотек мусульманского мира труды

выходцев из конкретных городов конкретного региона эпохи средневековья.

Их главный ориентир – нисба в имени ученого, которая, как правило,

указывает на место его рождения (город) или название его племени.

Другие исследователи ориентируются, прежде всего, на богатую

историческую информацию, которую несут сохранившееся намогильные

кайраки средневековых кладбищ. Надписи на кайраках сообщают не только

имена, титулы покойных, но и их происхождение, социальное положение

и т. д. Более того, эпитафии отражают общий уровень развития языка и

письменности в данном регионе. Имея информацию с намогильных

кайраков, можно более целенаправленно вести дальнейшее исследование, но

уже в библиотеках. Надо признать, имеющаяся первичная информация на

кайраках буквально заряжает исследователя на последующие шаги в

исследовании.

Благодаря современным разысканиям на территории Кыргызстана

обнаружены, зарегистрированы и прочитаны несколько десятков

намогильных кайраков. Но, к сожалению, исследовательская работа на этом

этапе зачастую заканчивается, а выявленные памятники не становятся

объектом серьезного и разностороннего научного анализа.

Считаем, пришло время хоть как-то восполнить этот пробел, и

некоторые шаги в этом направлении предприняты нами в данной работе.

Далеко за пределами Кыргызстана известно культурно-историческое

наследие средневекового Узгенда, одного из старейших городов

Центральной Азии. Изучению исторического прошлого этого древнего

города посвящено множество научных трудов. Первое археологическое

исследование Узгена предпринял в 1885 г. петербургский археолог и

171

востоковед Н. И. Веселовский (1848–1918)1, который, кстати, был

наставником студента В. В. Бартольда. В своих воспоминаниях

В. В. Бартольд отмечал, что он с Н. И. Веселовским непрерывно сотрудничал

на научном поприще много лет, работал вместе в университете, других

научных учреждениях и организациях и всегда был с ним в добрых и

уважительных отношениях. Менее чем за год до своей кончины (31 октября

1917 г.) Н. И. Веселовский, обращаясь к молодому ученому В. В. Бартольду,

пишет: «Сердечно поздравляю Вас с первым двадцатилетием служения

нашей русской науке и востоковедению. От души желаю столь же

блестящего продолжения этой деятельности в будущем на посту

просвещения и на поучение грядущим поколениям ориенталистов»2. Таким

образом, становится понятным, почему в трудах В. В. Бартольда изредка

проскальзывают отдельные исторические сведения об Узгенде. Впоследствии

изучением истории и культуры Узгена занимались О. Г. Большаков,

А. Н. Бернштам, В. Д. Горячева, Ю. А. Заднепровский, В. В. Курбатов и

Е. Г. Писарской, В. Е. Нусов3.

Именно в этом городе обнаружена наиболее ранняя группа кайраков с

арабо-персидскими эпитафиями. Они относятся к XI – началу XII вв., когда

Узгенд был столицей ферганских Караханидов. Сюда приезжали, здесь жили

1 Мадалиев Н. А. История археологического изучения Южного Кыргызстана

(региональный источниковедческий анализ): Дис. ... канд. ист. наук . – СПб., 2003. 2 Воропаева В. А. В поисках единого культурного пространства (Ю. Н. Рерих и

российские исследователи истории Востока) / Под ред. А. Ч. Какеева. – Изд. 2-е, доп. –

Бишкек: Изд-во КРСУ, 2012. – С. 54–55. 3 Бернштам А. Н. Историко-археологические очерки Центрального Тянь-Шаня и

Памиро-Алая // Материалы и исследования по археологии СССР. – М.-Л., 1952. – № 26. –

С. 253; Большаков О. Г. Средневековый город Ближнего Востока VII – середина XIII в.:

социально-экономические отношения. – М., 2001; Горячева В. Д. Средневековые

городские центры и архитектурные ансамбли Киргизии (Бурана, Узген, Сафид-Булан). –

Фрунзе: Илим, 1983; она же. Археологическое изучение Узгенских мавзолеев // Страницы

истории и материальной культуры Киргизстана. – Фрунзе: Илим, 1975; она же.

Культурно-историческое наследие Узгена // Древний Ош в среднеазиатском контексте:

Тез. междунар. конф. – Ош: Мурас, 1998. – С. 49–50; Заднепровский Ю. А.

Археологические работы в Южной Киргизии в 1954 г. // Труды Киргизской археолого-

этнографической экспедиции. – Т. 4. – М., 1960; Курбатов В. В., Писарской Е. Г.

Архитектура Советской Киргизии. – М.: Стройиздат, 1986; Нусов В. Е. Архитектура

Киргизии с древнейших времен до наших дней. – Фрунзе, 1971.

172

и работали шейхи, ученые, наставники ислама из Самарканда и Шаша,

Нишапура и Бейхака, потомки арабов и многие знатные для того времени

люди1. Впоследствии некоторые из них были возведены единоверцами в ранг

святых, о них слагались легенды, передающиеся из поколения в поколение, а

их могилы стали местом поклонения и паломничества мусульман. Вероятно,

этим и объясняется уникальный факт их сохранности до наших дней.

В современном Узгене, по нашим сведениям, хорошо сохранились три

средневековых захоронения – имама Серахси, шейха Бурхан ад-дин Клича,

Шамси Катал Вали Нишапури. Причем могилы Серахси и Нишапури

сохранились среди жилых домов узгенцев, а могила Бурхан ад-дин Клича

находится на возвышенности, слева у въезда в город со стороны Оша.

Одному из названных здесь уделили определенное внимание

выдающееся ученые-востоковеды В. В. Бартольд и А. Н. Бернштам. Так,

В. В. Бартольд пишет о мавзолеях Узгена: «О погребальных сооружениях у

нынешнего населения сохранились лишь легендарные представления;

согласно одним, здесь был похоронен святой Бурхан ад-дин Кылыч

(упоминаемый также Джемалом Каши) со своими родителями»2. Эти же

данные приводит и А. Н. Бернштам и добавляет, что по преданию Бурхан ад-

дин Кылыч, «узгенский Геракл, избавил жителей от дракона, пожиравшего

население местности»3. Вместе с тем по вопросу захоронений в мавзолеях

Узгена у А. Н. Бернштама имеется и своя точка зрения, в частности, он

пишет: «Первый, северный, был поставлен над прахом караханида Али

Кылыч Тогрул Карахакана Хусейн ибн Али (чтение А. Ю. Якубовского),

имевшего значение местного ферганского владетеля. К этой же династии

ферганских владетелей относился, видимо, и другой караханид, возможно,

Кылыч Тамгач-хан, погребенный в южном мавзолее. Монеты его чеканились

1 История и культура Оша и Ошской области в домонгольскую эпоху: Тезисы докл.

междунар. конф. Ош, 28–30 октября 1998 г. – Ош, 1998. – С. 50–51. 2 Валитова А. А. К вопросу о мировоззрении Юсуфа Баласагунского / КСИНА. –

Вып. 71. – М., 1964. – С. 149. 3 Бернштам А. Н. Избранные труди по археологии и истории кыргызов и

Кыргызстана… – С. 314.

173

в Узгенде с 1165 г. и в Самарканде известны до 1199 г. В титуле упомянутого

первого правителя характерно сохранение тюркского имени-титула,

сочетающегося с арабским»1.

По данному поводу заметим, что в традиции средневековых тюрков

существовал обычай брать себе второе имя в иноязычной (согдийской) среде,

и напротив, согдийцы имели второе – тюркское имя. Эта же традиция

касалась и названий городов. Так, двойные названия носили города северной

части Кыргызстана, что зафиксировано источниками уже для VII–VIII в.

Столичный город тюркских каганов именовался Ордукентом, второе его

название – Суяб; Баласагын назывался еще Куз-Орду и Куз-Улуш

(в монгольское время Куз-балык, Каралык)2.

Кыргызский востоковед З. Эралиев приводит интересный факт,

побуждающий к размышлению. Он пишет, что в селе Ийри-Суу Узгенского

района Ошской области в настоящее время проживают люди, которые

относят себя к племени кылыч тамга. Это же племя кыргызов упоминается в

эпосе «Манас»3. Здесь требуется пояснение: слово «тамга» буквально

переводится как «буква». Тамгой кыргызы называют и клеймо, которое

ставится на лошадях, чтобы пометить, что животное принадлежит

определенному племени, например, племени «кылыч», что в переводе

означает «сабля». Именно клеймо в виде сабли ставили в прошлом на своих

лошадях кыргызы из племени кылыч тамга.

По поводу захоронений в мавзолее Узгена В. В. Бартольд приводит и

другие сведения: «Согласно другим – это гробница “двух братьев”, князей

Илек-и Мази и Санджар-и Мази; в действительности, могила последнего (ум.

в 1157 г.) находится в Мерве; Илек-и Мази – завоеватель Мавераннахра Наср

б-Али (1012–1013 г.), который, по историческим сведениям, похоронен в

1 Бернштам А. Н. Избранные труди по археологии и истории кыргызов и

Кыргызстана… – С. 270. 2 Горячева В. Д. Сафед-Булон: историко-археологический и архитектурный

заповедник Кыргызстана / Вступ. ст. Т. Баялиева. – Бишкек: Изд-во КРСУ, 2002. – С. 37–38. 3 Эралиев З. Жусуп Баласагын... – С. 14.

174

Узгенде, однако его могила не сохранилась1. Заметим, что одного из «двух

братьев» упоминает и Мухаммед Бабур в своих «Записках», вернее, своего

духовного наставника, трагически погибшего в Андижане ходжу Маулана-и

Кази, который ведет свое родословие со стороны матери от султана Илек-и

Мази2. Далее мы еще вернемся к захоронениям в мавзолее.

Сведения об имаме Серахси можно найти в известных сочинениях

египетского историка Касим ибн Кутлубога (1399–1474), а также летописца

Кураши. Из этих источников следует, что полное имя Серахси звучит

следующим образом: Абу Бакир Мухаммад ибн Абу Салх Амад Шамсул

Аимма ал-Серахси3. Он был известен в ученом мире под титулом «шамс ал-

А„имма», что в переводе на русский язык означает «Светило (солнце)

имамов, глава имамов». Такого титула удостаивались лишь избранные

имамы. Сегодня известно, что в Бухаре времен Караханидов (X–XIII вв.) им

обладали всего лишь пять главных факихов Ислама4. Возможно, Серахси был

единственным имамом Узгенда, удостоившимся такого титула. При этом

следует отметить, что в эпоху средневековья на Востоке не принято было

присваивать ученые степени и звания (они появились в XII в. в Европе в

связи с открытием и функционированием там университетов) – за большие

заслуги в области наук присваивались почетные титулы. Так, например,

ученый Ибн Сина (Авиценна) был удостоен титула «Глава мудрецов»,

философ аль-Фараби – «Второй Учитель», или «Аристотель Востока», а

ученый-естествоиспытатель aль-Бируни – «Безбрежный океан знаний».

Как констатируют некоторые исследователи, по количеству и объему

созданных трудов правовед Серахси занимает почетное третье место после

1 Бартольд В. В. Избранные произведения по истории кыргызов и Кыргызстана… –

С. 360. 2 Бабур-наме [Записки Бабура] / Пер. М. Салье; Общ. ред. и дораб.

С. А. Азимджановой… – С. 40, 77. 3 Кураши. Шавахирул Мазия фи Табалкатип Ханафия. – Т. 3. – Рияд, 1993. – С. 78;

Касымжанов А. Х. Портреты: штрихи к истории Степи. – Вып. 1. – Алматы: Изд-во ун-та

«Кайнар», 1995. – С. 182. 4 Шейх Абсаттар хаджи Дербисали. Ислам − религия мира и созидания… – С. 69.

175

всемирно известных ученых Востока, живших и творивших в VIII–IX вв. –

имама Азама и его соратника Мухаммеда Шайбани.

Достоверные сведения о дате рождения Серахси отсутствуют. Принято

считать, что он родился в 1011 г. Место его рождения, как это следует из его

полного имени, город Серахс, что находится в приграничной зоне

современного Ирана и Туркменистана, если более конкретно – между

древними городами Мешхед и Мерв. На сегодняшний день Серахс – поселок

городского типа в Ашгабатской области Туркменистана, в долине реки

Теджен. В начале 1990-х гг. здесь проживало 10,2 тыс. жителей. Основание

города восходит к I тысячелетию до н. э. Здесь находится мавзолей Абу-ль-

Фазла (ок. 1024 г.) и мавзолей Ярты-гумбез (1098 г.). В настоящее время в

Серахсе развито производство ручных ковров.

Известно также, что Серахси обучался в Бухаре и в зрелые годы у него

там были ученики. Вполне вероятно, что он бывал в Мерве и, возможно,

даже обучался там. Дело в том, что в первой половине XI в. город Мерв

входил в число крупных центров науки и культуры Арабского Халифата, и

достоверно известно, что в нем было 12 библиотек общественного

пользования, где в разное время трудились многие известные летописцы

средневековья1.

Имеются сведения о том, что в эпоху правления Караханидов, а именно

в 1091 г., Серахси был освобожден из тюрьмы (зиндана). В некоторых

источниках отмечается, что в неволе Серахси провел около 15 лет2. Если это

так, то Серахси был заключен в тюрьму в 1076 г., когда ему было почти

65 лет. По некоторым сведениям, конец своего заточения он провел

закованным в цепи в одном из помещений минарета Узгенда.

Об истинных причинах заточения в тюрьму Серахси источники

умалчивают. Тем не менее некоторые исследователи склонны считать, что он

1 Камалидинов И. С. Сведения «Китаб ал-ансаб» Самани о Фергане… – С. 37–43.

2 Кураши. Шавахирул Мазия фи Табалкатип Ханафия… – С. 78; Мокрынин В. П.,

Плоских В. М. Археология и история древнего и средневекового Кыргызстана… – С. 262;

Хамидуллах Мухаммед. Serahsi: Исламская энциклопедия. – Эскишехир, 1997. – С. 502.

176

был заключен в тюрьму по политическим мотивам, скорее всего за критику

существующего строя и его правителей1. (Как здесь не вспомнить судьбу

древнегреческого философа Сократа, который был обвинен в разного рода

грехах, приговорен к смерти и казнен. На самом деле, Сократ поплатился за

свой дар, мудрость, превосходство над сильными мира сего.) После 15 лет

зиндана Серахси прожил еще несколько лет.

По другой версии, Серахси был признанным знатоком священного

религиозного закона, т. е. факихом. Это давало ему право публично

высказываться о действиях властей, судить о соответствии местных обычаев

и традиций идеалам и нормам ислама, выносить решения по тому или иному

вопросу, которые им оформлялись в виде фетвы. Факихи были формально

независимы от официальных властей, но нередко вынесенная фетва

приводила к преследованию факиха со стороны последних. Возможно,

Серахси издал фетву, противоречащую интересам людей, облеченных

властью, и за это поплатился своей свободой.

Считается, что большинство своих трудов Серахси написал, а точнее

продиктовал, находясь в зиндане. По свидетельству некоторых источников,

Серахси днем держал уразу, т. е. не ел и не пил, а по ночам читал напиле –

намазы (ночные молитвы). Именно за это его глубоко уважали стражники

зиндана и старались по мере сил и возможностей облегчить пребывание

Серахси в заключении. Они, в частности, позволяли ученикам Серахси

приходить (обычно поздно ночью) и слушать его размышления, находясь

поверх зиндана2.

Самым известным и значительным трудом Серахси является его книга

«Аль-Мабсут», состоящая из 30-ти томов. Современное издание этой книги

на арабском языке издано в 15 томах, в каждом из которых более

500 страниц. Этот огромный труд общим объемом около 9000 страниц

1 Зирикли Хайраддин аль-Аъламвал Асма. – Т. 6. – Каир, 1954–1959; Лакнави. Аль-

Фаваидул Бахия фи Таражими Ханафия. – Бейрут, 1998. 2 Лакнави. Аль-Фаваидул Бахия фи Таражими Ханафия…

177

представляет собой комментарий работы Хакима аль-Шахидинна (ум.

в 945 г.) «Аль-Кафи». Он имеется в библиотеке теологического факультета

Ошского государственного университета.

Обратимся к содержанию этого фундаментального труда Серахси.

Первые семь томов посвящены, в основном, правилам омовения, намаза,

брачно-семейных отношений. Семнадцатый том посвящен проблемам

развода и свидетелей. В тридцатом томе содержатся сведения о

недопустимости брака между молочными братьями и сестрами. Тома с

восьмого по шестнадцатый включают вопросы, связанные с финансами и их

оборотом, торговлей, арендой, имущественными правоотношениями. В этих

же томах можно встретить вопросы, так или иначе имеющие отношение к

преступлениям и наказаниям, военному праву, сотрудничеству людей,

морали и т. д. В остальных томах трактуются вопросы, связанные с

посольствами, миром, сотрудничеством, советами, долгами, духовным

наследием, запретами и разрешениями повседневной жизни и т. д.

Если сравнить основную тематику книги Серахси «Аль-Мабсут» с

аналогичной по темам книгой Бурхануддина Маргинани (ум. 1197 г.) «Китаб

ал-Хидоя» («Руководство к частностям»), или просто «Хидоя», то можно

заметить, что обе книги освещают почти одни и те же вопросы шариата, хотя

их разделяет временной интервал приблизительно в сто лет1.

Об уровне и значимости труда Серахси «Аль-Мабсут» свидетельствует,

кстати, и то, что Бурхануддин Маргинани в разделе «Указатель сборников»

первого тома «Хидоя» больше всего ссылок делает на сборники «Джами-ус-

Сагир», «Захири-Ривоят», а также «Мабсут». Это свидетельствует, в

частности, о том, что он хорошо знал эти работы, хотя по непонятным

причинам ни разу не упоминает авторов этих трудов2. Возможно, авторы

1 Хидоя: Комментарии мусульманского права / Вступ. ст. А. Х. Саидова. –

Ташкент: Узбекистан, 1994. 2 Там же. – С. 475–479.

178

этих сборников в тот период были настолько известны, что достаточно было

называть только их работы.

Если судить по той части наследия Серахси, которая дошла до нас, то

он является автором всего 13 произведений (в частности, «Усулуль фикх»,

«Шарху зиядату зиядат», «Шарху сиярил кибир», «Шарху джамиил кабир»

и др.), шесть из которых он продиктовал своим ученикам, находясь в

зиндане. Практически все они написаны на арабском языке. Отдельные

труды в разное время были переведены на другие языки. На некоторые

написаны комментарии более поздними исламскими учеными.

Известный современный турецкий ученый профессор Мустафа Жеват

Акшит, автор многочисленных книг по исламскому праву, более 20 лет

занимается исследованием духовного наследия Серахси. В настоящее время

он руководит научно-исследовательским центром в Стамбуле, который

занимается изучением и переводом рукописей произведений Серахси на

турецкий язык. По признанию Акшита, он располагает двадцатью двумя

рукописями труда Серахси «Аль-Мабсут», переписанными в разное время

разными людьми. Знание арабского языка в совершенстве позволило ему при

их сопоставлении выявить разного рода ошибки, противоречия и т. д.

Мустафа Жеват Акшит провел большую работу по их исправлению,

переводу труда Серахси на турецкий язык и изданию его в 31 томе. В мае

2008 г. ученый побывал на могиле Серахси в Узгене. Историческому музею

города Узген и теологическому факультету Ошского госуниверситета он

подарил по комплекту книг своего перевода «Аль-Мабсут». В 2012 г.

Мустафа Жеват Акшит посетил Узген в составе турецкой делегации,

прибывшей на церемонию открытия мавзолея Серахси.

Неизвестно, сколько человек систематически слушали размышления

Серахси из зиндана, а тем более кто из них записывал, – сведениями об

учениках Серахси мы почти не располагаем. Но мы знаем, кто был его

учителями – это его земляки Бурхануддин Абдулазиз бин Умарбии Маза,

Рухнуддин Масуд бин Хасан аль-Касани, Махмуд бин Абдулазиз аль-

179

Узгенди1, последний из которых приходится дедом известному в исламском

мире ученому из Узгена – Фахриддину Кадыхан аль-Узгенди, автору широко

известной «Аль-Мухит ва аль-Захира».

Несколько слов о Махмуде бин Абдулазизе. Об этой личности мало

сведений, неизвестны даже годы его жизни. Тем не менее мы знаем, что он

был обладателем почетных титулов «Шейхул-Ислам» и «аль-Кады». Это

значит, что он был крупным ученым и занимал высокую должность. Будучи

современником Серахси, Махмуд бин Абдулазиз, вполне возможно,

сотрудничал с ним. Хадисы он изучал с помощью известного исламского

ученого Масуда аль-Касани2.

Внук Махмуда бин Абдулазиза – Фахриддин Кадыхан (полное имя

Фахриддин Кадыхан бин Мансул бин Махмуд аль-Узгенди) был крупным

ученым, имевшим право издавать фетву, поэтому был удостоен, как и его

дед, почетного титула «Кадыхан». В исламском мире он известен именно под

этим титулом. Дата рождения Фахриддина Кадыхана неизвестна, но умер он,

как свидетельствуют источники, в 1196 г., т. е. в период правления

Караханидов. Фахриддин Кадыхан – автор нескольких научных трудов,

среди которых наиболее известен «Фетава Кадыхан», состоящий из четырех

томов.

Нет достоверных сведений и о дате смерти Серахси. По этому поводу

существуют лишь различные версии. Так, по мнению некоторых ученых-

востоковедов, Серахси вышел из заключения в 1091 г. (480 год хиджры) и

остаток жизни провел в городе Маргилан (ныне город в Узбекистане),

соответственно, умер он примерно в 1094 г. (483 год хиджры)3.

Другую версию о дате смерти Серахси находим в средневековом

источнике «Фасих хивали». Автор – Фасих Ахмад ибн Джанал ад-Дин

1 Ибн Кутлубога. Таажут Таражим фи Табалкатип. – Ханафия, 1998. – С. 183;

Лакнави. Аль-Фаваидул Бахия фи Таражими Ханафия… – С. 261. 2 Кураши. Шавахирул Мазия фи Табалкатип Ханафия… – С. 446.

3 Ибн Кутлубога. Таажут Таражим фи Табалкатип...; Лакнави. Аль-Фаваидул Бахия

фи Таражими Ханафия…

180

Мухаммад ал-Хиваси. Он утверждает: «Смерть светоча имамов Абу Бакр

Мухаммад ибн Абу Салх ал-Серахси произошла в воскресенье двадцатого

раджаба (27 января 1372 г.)»1. Но это почти на 200 лет позже предполагаемой

даты смерти Серахси по большинству источников. Как же это можно

объяснить?

Профессор Мустафа Жеват Акшит в общих чертах поясняет такое

расхождение следующим образом. Общеизвестно и достоверно, что в XI в.

Узгенд считался одним из крупных культурных, научных, торговых городов

средневековой Средней Азии. Здесь жили и творили, а затем нашли свой

вечный покой многие выдающиеся исторические личности, поэтому быть

похороненным здесь в то время считалось почетным. Возможно, Серахси

после долгих лет тюремного заключения часто приезжал в Узгенд, и в одной

из последних поездок сюда он завершил свой жизненный путь. Вероятно и

то, что он скончался в Маргилане, но позже его как крупного ученого

Востока перезахоронили в Узгенде, воздав ему соответствующие почести.

По нашему мнению, имам Серахси занимает достойное место в ряду

выдающихся ученых Востока, живших и творивших в эпоху Караханидов на

территории современного Кыргызстана.

В мае 2004 г. на Международной конференции «Ислам в

Центральной Азии», которая проходила в Ошском государственном

университете, было принято решение о возведении в Узгене мавзолея

Серахси. Большую помощь в подготовке проекта и строительстве мавзолея

оказали представители научного сообщества Турции и фонд «Туркия

Дианет Вакфы», созданный при Управлении по делам религии при

правительстве Турции. В апреле 2006 г. на встрече в Турции, в которой

принимали участие руководители ОшГУ, муфтий Кыргызстана, мэр

г. Узген и директор Узгенского музея, было решено построить целый

комплекс – мавзолей, медресе, библиотеку и мечеть.

1 Фасих Ахмад ибн Джанал ад-Дин Мухаммад ал-Хиваси. Фасихов свод. – Ташкент:

Фан, 1980.

181

Строительство мавзолея Серахси продолжалось в течение четырех лет

и было завершено в ноябре 2012 г. Мавзолей возведен на месте могилы

Серахси. Ввиду недостаточности свободного места (по финансовым

причинам были снесены только два дома, находившиеся в непосредственной

близости к могиле) остальные здания комплекса было решено строить в

некотором отдалении.

К работе по возведению мавзолея были привлечены как местные

специалисты, так и мастера подобных сооружений из Хорезма (Узбекистан).

Основной строительный материал – жженый кирпич специального формата,

который доставлялся из Узбекистана (Хорезм, Коканд). Общая площадь

мавзолея составляет 0,85 га, высота – 14 м, диаметр шарообразного купола –

3,5 м. Мавзолей построен в средневековом стиле.

По окончании строительства мавзолей Серахси стал местом

паломничества мусульман не только Кыргызстана, но и других государств.

Следующий шаг – возведение мечети, библиотеки и медресе недалеко от

мавзолея, в настоящее время составляются расчеты и сметы по их

строительству. Таким образом, создается архитектурный ансамбль, имеющий

историко-культурное значение.

Теологическим факультетом Ошского госуниверситета при помощи

профессора Анкарского университета Ахмеда Недим Серинса выпущены

буклеты с описанием жизни и творчества этого выдающегося ученого.

И если раньше даже те жители, дома которых находятся рядом с

захоронением, ничего о нем не знали, то теперь любой местный школьник

может подсказать, где находится могила Серахси, и рассказать о нем.

Ученые ОшГУ посвятили имаму Серахси один из номеров научного

журнала теологического факультета. Статьи о нем опубликованы на

турецком, кыргызском, русском языках1. Преподаватели теологического

факультета прочитали ряд лекций студентам и преподавателям вузов г. Ош

в рамках мероприятия «Куттуу жумалык». По телевидению

1 См.: Научный журнал теологического факультета ОшГУ. – 2007. – № 12.

182

транслировались передачи, посвященные этому выдающемуся ученому

средневековья.

Вторая могила среди домов Узгена, по некоторым сведениям,

принадлежит Шамси Катал Вали Нишапури. Других данных о нем пока, к

сожалению, нет.

Третье узгенское захоронение – шейха Бурхан ад-дин Клыча. Как уже

говорилось, оно находится не среди домов, как первые два, а в стороне, на

возвышенности. Как следует из имеющейся надписи, в нем покоится шейх

Бурхан ад-дин Клич… Эта скудная информация почти ничего не говорит

подавляющему большинству посетителей этой могилы, для них это просто

святое место, которое следует почитать. Единственное, что может их

удивить, так это сохранность захоронения – ведь ему более 800 лет!

Местные жители считают, что здесь покоится их предок, незаурядная

личность, имеющая непосредственное отношение к исламу, к тому же его

имя упоминается в «Бабур-наме»1.

Бабур упоминает Бурхан ад-дин Клича дважды при описании

родословной своего духовного наставника и воспитателя Маулана-и Кази,

называя и настоящее, полное имя последнего – ходжа Маулан-и Кази-Абд

Аллах, но тут же делает оговорку, что он более известен под первым именем.

Говоря о своем покойном духовном наставнике, Бабур подчеркивает высокий

статус его родословной. Как известно, Бабур хорошо знал историю религии

и, по всей вероятности, высоко чтил Маулана-и Кази. Далее он категорически

заявляет, что «нет никакого сомнения, что ходжа Маулан-и Кази был

святой», и в подтверждение этого указывает на отсутствие у наставника

чувства страха, волнения или опасения.

Бабур отмечает, что с отцовской стороны родословие Бурхан ад-дин

Клича восходит к шейху Бурхан ад-дин Кличу, а со стороны матери –

к султану Илек-и Мази. В Ферганской долине члены этого рода,

1 Бабур-наме [Записки Бабура] / Пер. М. Салье; Общ. ред. и дораб.

С. А. Азимджановой…

183

подчеркивает он, были духовными наставниками, шейхами ал-ислам и

казиями1. Заметим, в эпоху Караханидов ислам был государственной

религией и должность «шейх ал-ислам» была в тот период высшей в

иерархии религиозных должностей. Вместе с тем в «Бабур-наме» в разделе

«Указатели» редакцией книги приводится более или менее полное имя этого

человека: «шах Бурхан ад-дин Али Клич Маргинани»2.

Среди местных любителей истории распространено мнение, что Бурхан

ад-дин Клич упоминается в средневековом сочинении летописца Йезди

«Зафар-наме», из которого якобы можно узнать, что великий полководец

Тамерлан (1336–1405) посещал эту могилу. Здесь он принес в жертву

40 баранов и их мясом угощал местных жителей. И это вполне возможно, ибо

во многих средневековых источниках описаны эпизоды походов Тамерлана,

где неоднократно упоминается город Узгенд. К тому же Тамерлан высоко

чтил каноны ислама и уважительно относился к его представителям. И если

он действительно посещал эту могилу, то там наверняка покоится довольно

известная в истории ислама личность.

Между тем Бабур еще в начале своего повествования, описывая

г. Маргинан, вскользь отмечает: «Автор Хидои – уроженец селения

Маргинанской области, называемого Риштан»3. В разделе «Примечания»

редакцией разъясняется, что «“Хидоя” (букв. руководство – классический

сборник по мусульманскому законоведению ханифитского толка) составил

ферганский уроженец Бурхан ад-дин Али б. Абу Бекр ал-Фергани ал-

Маргинани ар-Риштани (ум. в 593/1197 г.), он был из села Риштан в районе

Маргинана»4. Обратим внимание, как в «Бабур-наме» пишутся слова «Бурхан

ад-дин» и «Клич».

О жизни и деятельности данной личности можно также узнать из

вступительной статьи к первому тому «Хидоя» доктора юридических наук,

1 Бабур-наме [Записки Бабура] / Пер. М. Салье… – С. 41–42, 77–78.

2 Там же. – С. 416.

3 Там же. – С. 30.

4 Там же. – С. 374.

184

профессора А. Х. Саидова1 (к сожалению, автор не указывает, из каких

источников он почерпнул эти сведения). Ученый приводит полное имя

автора «Хидоя» – Абу-л-Хасан Али ибн Абу Бакр ибн Абду-л-Жалил ал-

Фергани ар-Риштани ал-Маргинани (ум. в 593/1197 г.), а также сокращенное

– Бурхануддин Маргинани. Заметим, титул «Бурхануддин» (Великое

доказательство ислама и шариата) присваивался ученым-правоведам за

выдающийся вклад в разработку шариата. Обладателей таких титулов были

единицы.

Бурхануддин Маргинани был «имамом, законоведом, занимался

хадисами, был комментатором Корана, знал его наизусть, был собирателем

знаний и приводил в систему науки, был внимательным, прозорливым

исследователем, набожным, благочестивым человеком, превосходным

юристом, литератором, поэтом, подобного которому нет в науке и

литературе»2. Можно сказать, он был всесторонне развитой личностью

своего времени.

Как свидетельствуют средневековые письменные источники, отмечает

А. Х. Саидов, предки Бурхануддина Маргинани происходили из знатного

рода мусульманских законодателей Ферганской долины. Большие заслуги

Бурхануддина Маргинани в развитии шариата в Мавераннахре признавали

его современники, такие как автор «Аль-мухит ва аль-захира» уроженец

Узгенда Фахриддин Кадыхан, Мухаммад ибн Ахмад ибн Абдель Азиз, шейх

Зайнуддин Абу Наср Ахмад ибн Мухаммад ибн Умар аль-Итаби, автор

захиритских фетв Захриддин Мухаммад ибн Ахмад аль-Бухари и др.

Маргинани создал свой труд применительно к условиям Мавераннахра.

«Хидоя» была известна не только в Мавераннахре, но и на всем

мусульманском Востоке. Вплоть до упразднения мусульманских (казийских)

судов «Хидоя» была настольной книгой для всех факихов, широко

использовалась в обучении и судебной практике. Исторические источники

1 Хидоя: Комментарии мусульманского права… – С. 40–42.

2 Там же. – С. 40.

185

свидетельствуют, что Бурхануддин Маргинани умер в 1197 г. До сих пор не

известно, где он похоронен, достоверные источники об этом умалчивают.

Вместе с тем некоторые ученые утверждают, что автор «Хидоя» родился

23 сентября 1123 г., а умер в 1197 г. в Самарканде, при этом, однако, не

обосновывая эти данные сведениями о первоисточнике1.

Исследователи эпохи средневековья заметили следующую

закономерность в среде ученых (мы уже упоминали о ней): в традиции

тюрков существовал обычай присваивать себе второе имя (прозвище, лакаб),

находясь в ираноязычной (согдийской) среде и, напротив, согдийцы,

находясь в тюркоязычной среде, брали себе второе – тюркское имя2. Шейх

Бурхан ад-дин Клич был родом из области Маргинани (нынешний

г. Маргилан в Узбекистане), большинство жителей которой, по

свидетельству Бабура, были сарты, говорящие на персидском языке.

А население Узгенда того периода составляли, в основном, тюркоязычные

народы. Поэтому вполне возможно, что приставка «Клич» к имени шейха

Бурхан ад-дина Маргинани является его дополнительным, тюркским,

именем. В сочетании с остальными составляющими его полного имени это

слово, скорее всего, имеет значение «острый на язык человек, острослов».

Итак, Мухаммед Бабур упоминает Бурхан ад-дина Клича как предка

своего духовного наставника, а Бурхануддина Маргинани – как уроженца

села Риштан Маргинанской области, автора широко известного труда

«Хидоя». Отсюда само собой выходит, что это два разных человека,

которых объединяет то, что они оба имеют высокое звание «шейх

Бурхануддин», являются уроженцами одного и того же региона, а также

то, что ушли в мир иной в один и тот же год – в 1197 г., или в 593 год

хиджры.

1 Раджапова М. З. Жизнь и научная деятельность имама Бухари Бурханиддина

Маргинания // Ислам в Центральной Азии: Мат-лы науч. конф. ОшГУ, 2004 г. – Ош,

2004. – С. 260–261. 2 Горячева В. Д. Сафед-Булон: историко-археологический и архитектурный

заповедник Кыргызстана… – С. 37–38.

186

Все эти данные можно найти в разделах «Примечания», «Указатель

собственных имен» книги «Бабур-наме», изданной на русском языке Главной

редакцией энциклопедий Ташкента в 1993 г. Данное издание «Бабур-наме»

представляет собой полный вариант перевода М. А. Салье.

Следует отметить, что отдельные тексты названного перевода были

сличены с Хайдарабадской рукописью в издании А. Беверидж, а также с

изданием Н. И. Ильминского. Хайдарабадский текст «Бабур-наме»

представляет собой старейший из дошедших до нас текстов, написанный на

древнетюркском языке. Он был издан факсимиле в Лондоне в 1905 г. Именно

с этого издания востоковедом М. А. Салье и был осуществлен перевод на

русский язык, а затем опубликован издательством Академии наук

Узбекистана в 1958 г. с предисловием и под редакцией С. Азимжановой.

В настоящее время известны переводы «Бабур-наме» на многие языки

народов мира, в т. ч. на турецкий. Внимательно просматривая издание

«Бабур-наме» на турецком языке1 и сопоставляя его с русским изданием, мы

пришли к неожиданному результату. Дело в том, что в данном турецком

издании «Бабур-наме» указывается, что автором книги «Хидоя» является не

кто иной, как Бурхан ад-дин Клич!

На основании изложенного можно сделать вывод, что в могиле у

въезда в г. Узген покоится автор знаменитой книги по шариату «Хидоя»,

а имена: шейх Бурхан ад-дин Али Клич и шейх Бурхануддин Маргинани ар-

Риштани – принадлежат одному и тому же человеку.

Действительно, между ними очень много общего. Еще раз обратим

внимание на сходства. Их предки, как свидетельствуют источники, были

духовными наставниками, шейхами ал-ислам в Ферганской долине. Они

родились в одном и том же регионе – Маргинане. Оба имеют титул

Бурхануддин, который присваивался исламским ученым, внесшим особый

вклад в развитие исламского права. Таких ученых в истории мусульманской

юриспруденции сравнительно немного. Даже в «Исламской энциклопедии»,

1 Неру Дж. Открытие Индии… – С. 873.

187

состоящей из тридцати томов, приводятся имена лишь шести человек,

имеющих звание «Бурхануддин», в их числе шейх Бурхануддин Маргинани.

Поэтому неслучайно могиле этой выдающейся личности приходил

поклоняться человек такого уровня, как Тамерлан, а его потомок в седьмом

поколении Мухаммед Бабур дважды упоминал это имя в своем основном

произведении «Бабур-наме». И, наконец, они оба покинули этот мир в один и

тоже год. В тексте намогильного кайрака Бурхан ад-дин Клича имеются

следующие титулы: «Великий имам», «Великий знаток Шариата» «Шейх»,

«Султан великих ученых», «Доказательство справедливости и религии».

Итак, сопоставительный анализ приводит нас к версии, на которую,

думаем, имеет право каждый добросовестный исследователь.

Обратим внимание еще на одного известного мыслителя эпохи

Караханидов – Ахмета Ясави. Существует предположение, что известный

тюркский суфий, мыслитель и поэт Ахмет Ясави является уроженцем

узгенской земли, якобы родился он в местности Салам-алик на берегу реки

Ясы Узгенского района. Сторонники данной точки зрения обосновывают это

тем, что Ахмет именно на берегу р. Ясы получил аманат (символ миссии) от

своего учителя Арыстанбаба (Арсланбаба) и поэтому удостоился нисбы

«Ясави». Кстати, недалеко от этой местности, в другом районе Ошской

области, находится целый регион (преимущественно ореховые леса),

называемый Арсланбаб, в центре которого имеется одноимѐнный мавзолей,

почитаемый мусульманами. Однако в г. Туркестан (Казахстан) тоже имеется

мавзолей Арсланбаба, соответственно, одно из этих захоронений либо

принадлежит другому человеку, либо является кенотафом.

Ахмет Ясави внес определенный вклад в историко-культурное

наследие той эпохи. Сохранилось его произведение – «Диван-и-хикмет»

(«Книга мудрости», часто сокращенно называют «Хикметы»). Однако

биографические данные о ее авторе, увы, отрывочны. Известна точно дата

смерти – 1166 г. Отец Ахмета Ибрагим был известным шейхом в Сайраме

(современный город находится на юге Казахстана).

188

Ахмет рано лишился матери, а в семь лет и отца; воспитывался у

родной сестры Гаухар-эне, которая была старше него лет на десять. С нею он

переселился в г. Ясы (одно из прежних названий г. Туркестан с VI по XV вв.,

по В. Бартольду). Ахмет учился в Бухаре в медресе Хамадани, после смерти

которого несколько лет возглавлял медресе. Там же удостоился сана «знаток

суфизма».

Существуют различные версии относительно духовного становления

Ахмета Ясави как личности. В 11 лет он в г. Ясы получил от Арыстанбаба

аманат, т. е. символ миссии, и начал изучать учение Пророка. В одном

из народных преданий отмечается, что некий ученый из Ирана взял

его с собой на свою родину и там Ахмет пополнил свои знания.

Его первым учеником и последователем был сын Арыстанбаба –

Мансур. Заметим, Арыстанбаб, живший в конце XI – первой половине

XII вв., слывет одним из основоположников суфизма, заложившим

его краеугольные камни.

Об образе жизни Ахмета Ясави известно мало. Имеются сведения о

том, что он изготавливал ложки и черпаки, жил на вырученные от их

продажи деньги. Согласно другой версии, он имел собственную школу, где

обучал детей тюркскому языку. Ахмет Ясави был патриотом своего языка и

убеждал людей, что и на тюркском языке можно довести до сознания людей

содержание Корана и хадисов не хуже, чем на арабском. Он обращал

внимание на то, что люди лучше слушают проповеди на тюркском языке,

нежели на персидском или арабском. Сам он помимо тюркского свободно

владел персидским и арабским. Именно при нем тюркский язык стал

превращаться в литературный.

«Хикметы» Ясави написаны на тюркском языке, потому это

произведение Ясави является общим духовным достоянием всех

современных тюркских народов. До сих пор тюрки могут читать текст

«Хикметов» без перевода, несмотря на (это мнение специалистов)

189

кыпчакский диалект автора1. Действительно, в лексике и образах Ясави

отразились реалии кочевой жизни.

Известный венгерский востоковед и путешественник Арминий

Вамбери (1832–1913) в своих путевых заметках по Туркестану отмечает

популярность произведения Ахмета Ясави среди тюрков. Его «хикметы»,

пишет он, даже заучиваются наизусть2.

Последние годы жизни Ясави провел в подземелье (ныне оно найдено и

реставрировано). О мотивации такого образа жизни Ясави говорит

следующее: «Достиг я возраста пророка, шестидесяти трех лет, с меня этого

достаточно, нет необходимости жить сверх срока, отведенного пророку».

По некоторым данным, он прожил 73 года, по другим – 85 лет. Казахский

исследователь Жусупбек Аймауытов, опираясь на текст «Хикметов»,

считает, что он прожил 125 лет. В таком (весьма сомнительном) случае

дата его рождения – 1041 г.3.

Мавзолей «Хазрет султан», где покоится Ахмет Ясави, построен по

личному указанию известного полководца, государственного деятеля Тимура

(1336–1405). Сегодня это шедевр средневековой архитектуры Казахстана.

Поражают даже сами параметры этого великолепного сооружения. Дворец

имеет длину 65,5 м при ширине 45,5 м и при высоте арочных порталов в

37,5 м. Во дворце-мавзолее свыше тридцати помещений: церемониальный

зал, мечеть, библиотека, мавзолей и т. д. Купола церемониального зала,

мечети и мавзолея украшены глазурованными бирюзовыми кирпичами,

а фасады расписаны куфическими надписями из синих, голубых и белых

глазурованных кирпичей, соцветия которых гармонируют с фоном природы

и спецификой климата солнечной страны. Облицовка дворца-мавзолея

выполнена полихромными глазурованными плитками. В XV–XVIII вв.

1 Средневековый Казахстан (VII–XVIII вв.) // Тарих – История Казахстана. – URL:

www.tarih-begalinka.kz 2 Вамбери А. Путешествие по Средней Азии (1864) // URL:

http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/m.asien.htm 3 Исторические личности: Национальная энциклопедия (Казахстан). – Т. 5 // URL:

http://inform.kz/rus/article/2182931

190

дворец использовался как ханская резиденция, а мавзолей – как

национальный пантеон, где наряду с многочисленными ханами похоронен

Великий Казыбек1.

Таким образом, в Узгенде периода Караханидов жили и работали

многие известные в свое время ученые. Они отдавали дань религии и свои

научные труды посвящали, в основном, исламскому праву, проблемам

теологии. Но среди них были и адепты светских наук. Известный востоковед

А. Н. Бернштам, внесший неоценимый вклад в изучение Узгенда, пишет:

«Период IX–X вв. для Ферганы связан с расцветом ее экономики и культуры.

Ярким показателем последней являлись вышедшие отсюда ученые. Среди

них наибольшей известностью пользуется астроном IX в. Абуль Аббас

Ахмед бин Мухаммед бин Кадыр аль-Фергани и два астронома, тюрки по

происхождению – аль-Тюрки и его сын Абуль Хасан, жившие и работавшие

в конце IX и начале X вв.»2. В данном случае под «Ферганой» ученый имеет

в виду Ферганскую долину, куда входил и город Узгенд. В тот период

выходцы из Узгенда и Оша могли по собственному желанию избрать нисбу

«аль-Фергани» вместо «аль-Узгенди» или «аль-Оши». Личности астрономов

из Узгенда требуют дополнительных исследований.

Помимо Узгенда, значительное количество намогильных кайраков

найдено и изучено в историко-культурном и архитектурном памятнике

Кыргызстана Сафед-Булоне, который находится в Ала-Букинском районе

Джалал-Абадской области, в 50 км к северу от узбекского г. Наманган.

Одним из первых исследователей намогильных кайраков Сафед-Булона был

начальник Чустского уезда Ферганской области Н. А. Арванитаки. В 80-е

годы XIX в. он скопировал надписи на кайраках и по текстам эпитафий

датировал кладбище XIII–XIV вв. Снятые им копии изучал востоковед

1 Касымжанов А. Х. Портреты: штрихи к истории Степи… – С. 37–36; Более

подробно о Ясави см.: Алиев А., Пинарбаши С. Прародитель тюркских суфиев, мыслитель

и поэт (Жизнь и деятельность Ахмета Ясави) // Науч. журн. теофака ОшГУ. – 2005. –

№ 8. − С. 6–7. 2 Бернштам А. Н. Избранные труди по археологии и истории кыргызов и

Кыргызстана… – С. 268.

191

Н. И. Веселовский, первый исследователь Узгена. Он выборочно

опубликовал о них информацию, отметив, в частности, «массу надгробных

камней с именами шейхов». Древнейшие из кайраков отнесены им к

середине II в. н. э. а наиболее поздние – к IX–XV вв, т. е. большая их часть

относится к эпохе Караханидов.

Разрозненные сведения о кайраках с городища Сафед-Булон,

отмечает В. Д. Горячева, приводятся в трудах известных востоковедов

В. В. Бартольда, А. Н. Бернштама, М. М. Дьяконова. В 70–80-е гг. XX в.,

спустя почти 100 лет, эта категория памятников становится объектом

изучения кыргызских ученых (В. Д. Горячева, Ч. Джумагулов);

привлекают они внимание и специалистов из других республиканских

академий наук (А. Мухтаров, Л. Додхудоева, В. Н. Настич). Все

эпиграфические памятники, находящиеся на территории городища, а также

утраченные в подлиннике, но сохранившиеся в архивах, взяты на учет,

эстампированы, прочтены, переведены и опубликованы. Ученые

располагают сведениями о 16 кайраках1.

Приведем наиболее интересные надписи на кайраках Сафед-Булона,

которые в определенной степени ориентируют на дальнейшее их

исследование:

– Масуд ибн Махмуд ибн (ум. в 1241 г.) – «Светило общины и веры,

муфтий ислама и мусульман, украшение имамов в обоих мирах… солнце

ученых» (на наш взгляд, он, скорее всего, был автором научных трудов);

– Насир ибн Мухаммад ибн Ахмад ал-Усмани (ум. в 1252 г.) – «Шейх

ислама и мусульман, наставник имамов, лучший из людей… сын шейха,

имама достойнейшего, звезды истины и веры, муфтий обеих сторон

горизонта, который воспринял знание и видение от садра садров (всех) миров

Бурхан ал-миллава-д-дина, автора ”Ал-Мухита”» (по всему видно, что

человек был очень знатным и известным, к тому же ученым, изучившим

1 Горячева В. Д. Сафед-Булон: историко-археологический и архитектурный

заповедник Кыргызстана… – С. 39.

192

труды уже упомянутого нами известнейшего в тот период исламского

правоведа Бурхануддина Маргилани);

– Мухаммад ибн Дауд ал-Исбидбулани (ум. в 1266 г.) – «Ученый,

советник мусульман, гордость ученых, собрание совершенств, канон

правоведения» (он наверняка имел научные труды);

– Мухаммад ибн Амин ибн Мухаммад ибн Гарибал-Хасан (сына)

Усман ал-Исбидбулана (ум. приб. в 1266 г.) – «Слава проповедников, сын

шейха… подавителя ереси» и т. д.

Заметим, последние двое ученых имеют нисбу «ал-Исбидбулани». Так

в средневековье называлась местность, где ныне находится историко-

археологический и архитектурный заповедник Кыргызстана Сафед-Булон1.

В. Д. Горячева, ссылаясь на словарь тюркских слов Махмуда

Кашгари, наименование местности «Сафед-Булон» переводит следующим

образом: «Сафед» («испид» или «эспид») – белый; «Булон» – название

мифического единорога в тюркских сказаниях, в тюрко-монгольском

лексиконе означает «лось». Таким образом, отмечает исследователь,

название местности Сафед-Булон может быть связано с тем, что в

древности здесь водились белые лоси2.

Иногда намогильные кайраки встречаются в местах далеко за

пределами старых кладбищ или историко-культурных комплексов. Так,

сотрудник Южного отделения АН К. Жолдошев в одном из сел Сузакского

района Джалал-Абадской области совершенно случайно обнаружил

намогильный кайрак, предназначенный хозяином дома для закладки в

фундамент строения. Вразумительного ответа на вопрос, откуда этот кайрак,

мужчина не дал. К. Жолдошев сфотографировал текст эпитафии,

специалисты из Стамбула перевели его сначала на турецкий язык, затем на

кыргызский. В русском переводе эпитафия звучит следующим образом:

1 Горячева В. Д. Сафед-Булон: историко-археологический и архитектурный

заповедник Кыргызстана… – С. 57–59. 2 Там же. – С. 59.

193

«Это могила правоведа, имама, шейха Ахмеда сына Абдушшафи сына

Мухаммеда сына Захита. / Пусть Аллах простит ему и его родителям их

прегрешения. / Эй, Аллах! Сделай им землю пухом, избавь их от страхов.

Будь благодарен тем, кто следует за тобой. Омин». Дата смерти не указана.

Возможно, тот, кого почтили кайраком, был ученым и имел труды по

мусульманскому праву.

Таким образом, мы располагаем еще рядом имен выдающихся

личностей, которые жили и творили в XII–XIII вв. Есть основания

предполагать, что они были авторами трудов, посвященных вопросам

теологии и, возможно, различных отраслей науки. Эти находки дают шанс

найти дополнительные сведения в средневековых биографических

источниках Востока о людях, которые своей ученостью вызывали уважение

современников.

Много намогильных кайраков имеется в местности Сахаб, что в

Ноокатском районе Ошской области. Здесь нами сфотографированы

эпитафии с 51 намогильного кайрака. Все они нуждаются с тщательном

исследовании специалистами, владеющими арабским и персидским языками.

Помимо Узгенда, в составе Караханидского государства был и город

Ош, один из древнейших в Центральной Азии. По мнению археолога

Ю. А. Заднепровского, этот средневековый город изучен слабо и даже

неизвестны его границы. Между тем в те времена по размерам Ош

был третьим городом в Фергане. По сведениям автора ал-Истахри (X в.),

Узген по величине равен 2/3 Оша. Если признать размеры четырех

шахристанов Узгена равными 60 га, то и в таком случае площадь Оша

была не менее 90 га1.

Если кратко обобщить имеющийся материал об Оше в

средневековых арабо-персидских сочинениях, вырисовывается следующая

картина: Ош – цветущий город, окруженный со всех сторон стенами, с

наблюдательной башней на вершине Сулайман-Тоо. С трех сторон –

1 История и культура Оша и Ошской области в домонгольскую эпоху… – С. 12.

194

прочные, сильно укрепленные ворота. В центре города – цитадель

(резиденция правителя), шахристан, рабад, зиндан и монетный двор. За

стенами цитадели – кварталы внутреннего двора, а в его разных частях,

особенно вокруг горы Сулайман-Тоо, многочисленные мечети и медресе.

В таком большом, цветущем городе жили люди, приумножавшие его

известность и славу на всѐм средневековом Востоке.

Благодаря научным изысканиям сегодня нам известны имена еще

некоторых исламских ученых средневекового Оша. К примеру, Али бин

Осмон Мухаммед бин Сулейман эт Тейлий аль-Оши аль-Фергани, или

сокращенно – Али Бин Осмон аль-Оши. В ученом мире той поры он был

больше известен под именем Сиражиддин, что в переводе означает «Светило

религии». В источниках отмечается, что он родился в известнейшем в VI–

XII вв. городе Ферганской долины, центре культурной жизни – Оше.

О точной дате его рождения достоверных сведений нет, но известно, что

умер он в 1174 г. На всем средневековом Востоке он был известен как

теоретик ислама, поэт, знаток трудов известнейшего теолога средневековья

Матрудина ибн Мансура (X в.)1.

Сиражиддин является также автором ряда религиозных трудов,

написанных на арабском языке. До наших дней дошли и известны лишь

пять его произведений. Наиболее значительным из них считается

«Эл Касыдатул Ламиѐ» (часто его называют просто «Ламиѐ»), который

до недавнего времени изучался почти во всех медресе мусульманского

мира и считался одним из главных источников теории ислама2.

Популярность «Ламиѐ» объясняется тем, что, во-первых, он охватывает

главные принципы и основы ислама, а во-вторых, написан в стихотворной

форме, что позволяет легко его заучивать.

1 Алиев А. Сонмез Кутлу об Али Бин Осмоне эл-Оши // Эхо Оша. – 1998. – 17 нояб.

2 Шимбалѐв А. Углубление духовного образования молодежи как важный

приоритет воспитательной работы в вузах // Перспективы развития духовного

образования – взгляд в будущее: Мат-лы Междунар. семинара-совещания представителей

государств-участников СНГ 18–19 июня 2013 г. – М., 2013. – С. 10.

195

Этот труд Али Бин Осмона аль-Оши выдержал много изданий,

переведен с арабского на турецкий и немецкий языки. Существует

множество комментариев к нему, написанных в разное время, разными

авторами и на различных языках. Например, работа турецкого ученого-

теолога Бекир Топал Оглы «Эмали тержимеси»1, что означает «Комментарий

Эмали» (на турецком арабское слово «ламиѐ» звучит как «эмали»). Ее

перевод на кыргызский язык осуществлен З. Ажимаматовым, который также

является автором научной работы, посвященной теологическим взглядам

этого выдающегося ученого средневековья2.

Рукопись другой работы Сиражиддина «Фетава Сиражите» хранится в

настоящее время в Багдаде. Впервые она была напечатана в 1827 г. в

Калькутте, а переиздана спустя почти 90 лет в Англии (1915 г.)3.

Современником и земляком Сиражиддина был имам, ученый-юрист

Шайхул-Ислам Насурдин Абу Абдилла Мухаммад бин Сулейман аль-Оши.

Дата его рождения неизвестна. Он занимал должность муфтия всей

Ферганской долины. Известны также имена его учителей: имам Захириддин

аль-Маргилани, Ибрагим бин Исмаил аль-Саффаридин. В свою очередь,

Сулейман аль-Оши входил в число учителей уже упомянутого нами

знаменитого Бурхануддина Маргинани, автора труда «Хидоя».

По свидетельству некоторых источников, Сулейман аль-Оши являлся

автором четырех трудов, в числе которых четырехтомник «Ал-Фетава»,

«Ширх Адаб ал Казий», «Ширхал Шами ал Кабир», «Ширх ал Зиядет».

К сожалению, ни один из них не сохранился до наших дней. Умер Сулейман

аль-Оши в 1194 г.4.

Через год после него, т. е. в 1195 г., скончался его земляк, ученый-

юрист Ма„суд бин Мансур аль-Оши. Он обучался в Багдаде, где

1 Топал Оглы Бекир. Эмали тержимеси [на турец. яз.]. – Стамбул, 2007.

2 Ажимаматов З. К. Теологические взгляды выдающегося исламского ученого Али

Бин Осмон аль-Оши // Наука. Образование. Техника / ОшКУУ. – 2007. – № 4. 3 Шимбалѐв А. Углубление духовного образования молодежи как важный

приоритет воспитательной работы в вузах… – С. 10. 4 Алиев А. Сонмез Кутлу об Али Бин Осмоне эл-Оши…

196

впоследствии остался, возвращаясь из хаджа в Мекку. Его учителем был

известный в тот период ученый Умар бин Мухаммад ал-Заранждари. Мансур

аль-Оши был автором многих трудов, но они до нас не дошли. Других

сведений о Мансуре аль-Оши пока нет.

Такое же положение (в плане информации) пока и с некоторыми

другими учеными – выходцами из Оша, такими как: Умар бин Мусса аль-

Оши, Мухаммед бин Ахмад бин Али бин Халид Аби Абдиллах аль-Оши,

Мухаммед бин Алим аль-Амин аль-Мукаммил Мавлана Хафизуддин аль-

Захирий аль-Хадий аль-Оши и др.1. Однако мы не оставляем надежду узнать

о них больше.

Таким образом, в эпоху Караханидов в городах Ош и Узгенд жили и

творили известные на всѐм Востоке ученые, которые внесли свою лепту в

становление и развитие мусульманской культуры. Сведения о них порой

находим в арабских, персидских и других источниках. К сожалению, их

имена и деяния мало известны современным читателям, их землякам,

и восполнить данный пробел – задача историков, теологов, востоковедов,

философов.

1 Ажимаматов З. К. Теологические взгляды выдающегося исламского ученого Али

Бин Осмон аль-Оши… – С. 44–45.

197

ГЛАВА IV

СУЛТАН ЗАХИРЕДДИН МУХАММЕД БАБУР

И ЕГО ЭПОХА (XIV–XV ВВ.)

4.1. Социально-политические, военные события

в Средней Азии и их влияние на судьбу Ренессанса

По мнению академика М. М. Хайруллаева, в XIV–XV вв. в результате

освобождения от монгольского завоевания и создания самостоятельной

государственности в период правления Тимура и Тимуридов наблюдается

подъем и развитие науки и культуры Средней Азии. В это время появляются

такие выдающиеся личности, как Улугбек, ал-Кушчи, ал-Каши, Джами,

Навои и др. Однако этот период нельзя рассматривать изолированно от всего

предыдущего исторического развития, он базируется на достижениях

светской культуры домонгольского времени (культура эпохи Саманидов и

Караханидов), является этапом ее возрождения и дальнейшего развития1.

Правитель Тимур (1336–1405) был продолжателем культурных

традиций, коренившихся в истории Средней Азии. Он происходил из

региона, где в десятом и одиннадцатом столетии были созданы

блистательные работы по философии, медицине, математике, астрономии,

географии, истории, литературе на арабском и персидском языках, позже

стимулировавшие европейское Возрождение и обеспечившие базу

европейской науки на многие столетия вперед.

Мнение академика М. М. Хайруллаева разделял и Дж. Неру, который

писал, что через сто лет после монгольского нашествия «Средняя Азия снова

пробудилась: Самарканд и Герат стали центрами живописи и архитектуры, в

какой-то мере возродив старые традиции арабо-персидской культуры. Но

арабский рационализм и интерес к науке уже не возродились. Ислам стал

1 Хайруллаев М. М. О логическом наследии аль-Фараби // Аль-Фараби в истории

науки и культуры народов Востока: Мат-лы науч.-теорет. конф. – Алматы: Кайнар, 1994. –

С. 184–186.

198

косной верой, приспособленной больше для военных завоеваний, чем для

завоевания умов. Его главными представителями в Азии были теперь уже не

арабы, а тюрки и монголы (позднее именуемые в Индии моголами) и в

некоторой степени афганцы. Эти монголы в Западной Азии приняли

мусульманство»1.

Дж. Неру высоко ценил вклад представителей науки и культуры

Средней Азии в мировую цивилизацию, особо отмечая их влияние на

развитие индийского духовного и интеллектуального потенциала.

«На протяжении всего этого периода, – подчеркивал он, – даже когда

Арабская империя клонилась к упадку, арабская цивилизация продолжала

сохраняться в Западной и частично в Средней Азии»2.

Мысли Дж. Неру в определенной степени предвосхищал Мухаммед

Бабур: «Время Султана Хусейн мирзы – удивительное время. Хорасан и, в

особенности, город Герат были при нем полны ученых и бесподобных

людей. Каждый, кто занимался каким-нибудь делом, имел цель и желание

довести это дело до совершенства. <…> Во времена Султана Хусейн мирзы,

вследствие его умелого управления и стараний, Герат стал еще в десять и

даже в двадцать раз красивей и прекрасней, чем прежде»3. В подтверждение

этого Бабур приводит много разнообразных сведений.

Захиреддин Мухаммед Бабур – представитель рода Тимуридов в

седьмом колене. Он приходится правнуком третьему сыну Тимура – Миран-

шах-мирзе.

Бабур занимает видное место среди выдающихся деятелей науки и

культуры средневекового Востока. Талантливый писатель, ценитель

искусства, литературы и науки, оригинальный мемуарист, Бабур, обладая

широким кругозором и пытливым умом, сделал значительный вклад во

многих областях жизни народов Средней Азии, Афганистана и Индии. Его по

1 Неру Дж. Открытие Индии… – C. 67–68.

2 Там же. – C. 268.

3 Бабур-наме [Записки Бабура] / Пер. М. Салье… – С. 196.

199

праву можно причислить к ярким личностям эпохи Среднеазиатского

Ренессанса.

Благодаря своим выдающимся способностям Бабур вошел в историю

не только как полководец и правитель – основатель династии Бабуридов в

Индии, но также как ученый, поэт, мыслитель, оставивший богатое

творческое литературное и научное наследие в области мусульманской

юриспруденции. Центральное место в творчестве Бабура занимает

бесценный литературный памятник прозы на древнетюркском языке – его

исторической труд «Бабур-наме».

Духовное наследие Бабура значительно. Помимо основного труда

«Бабур-наме», он написал сборник стихов «Туркин диван», работу

«Мубаин», в свое время пользовавшиеся огромным успехом на всѐм Востоке.

Создал труды по музыке, превосходившие по своему уровню все подобные

труды того времени. Был прекрасным переводчиком: перевел с персидского

на тюркский язык стихами работу Хозрата Эшона «Рисолия волидия».

По плодовитости творчества и умению слагать стихи и музыку, считают

многие исследователи, Бабур уступал лишь Алишеру Навои, такого же

мнения были и его современники.

С конца XIV в. и до начала XVI в. в Самарканде и Герате творили

широко известные сегодня поэты Джами и Навои, астрономы и математики

Кази-заде Руми, Гаясиддин Джамшид Каши, Улугбек; философы Тафтазани,

Мир Саид Джурджани, которые придавали большое значение разработке

проблем гносеологии, логики и продолжению перипатетического

направления, разработанного в трудах аль-Кинди, аль-Фараби, Ибн Сины,

Жусупа Баласагына, ат-Туси и др. Между прочим, философ Савуддин

Тафтазини (1322–1392) долгое время жил и работал в различных городах

Мавераннахра, т. е. на территории современной Ферганской долины.

Таким образом, в средневековой истории Средней Азии XIV–XV века

занимают особое место. Этот период характеризуется заметными сдвигами

во всех областях экономической и культурной жизни, возрастанием интереса

200

к античной культуре, раннесредневековому философскому наследию народов

Средней Азии, Индии, Китая, арабских стран. Для передовых представителей

творческой мысли того времени характерны обращение к светским наукам,

стремление к изучению тайн природы, возвышение человеческого разума и

его способностей, высоких нравственных качеств человека, проповедь

гуманистических и общечеловеческих идей1.

Многие ученые именно этот период (XIV–XV вв.) в истории Средней

Азии считают периодом Ренессанса. В настоящее время изучены идейно-

теоретические основы, философская база этой «вспышки» культуры, так как

без солидной идейной базы не могло быть такого интенсивного, хотя и

весьма кратковременного культурного подъема.

Во второй половине XIV в., когда жили и творили названные ученые,

в огромном централизованном государстве (в его состав входили 27 стран)

Тимур проводил большую и многогранную работу, направленную на

повышение экономического и культурного уровня жизни населения. Данная

точка зрения в настоящее время общепризнанна среди исследователей-

востоковедов, хотя на ней, к сожалению, не акцентируется внимание.

Из всего огромного комплекса мероприятий Тимур особое внимание

уделял быстрому и эффективному развитию местной и, в особенности,

международной торговли. Он прекрасно осознавал, что торговля является

не только одним из основных источников поступлений в его казну, но и

главным фактором культурного и научного прогресса общества того

времени. Сегодня принято считать, что среди основных причин стагнации

цивилизации Центральной Азии в период татаро-монгольского нашествия,

как мы уже отмечали, было прекращение интенсивной международной

торговли в связи с небезопасностью продвижения по древнему

караванному пути.

1 Из истории общественно-философской мысли и вольнодумия в Средней Азии… –

С. 70.

201

После освобождения страны от монгольских завоевателей Тимуром

принят иной курс: на Великом Шелковом пути повсюду воздвигались

караван-сараи на расстоянии одного дня пути, т. е. каждые 50–60 км. В целях

предупреждения разбоя, краж на караванных дорогах приказом Тимура была

создана специальная дорожная стража (своеобразный прообраз современной

транспортной милиции), которая отвечала за безопасность жизни купцов,

сохранность их товаров на протяжении всего пути – как во время следования,

так и на остановках в караван-сараях, торговых центрах – на территориях,

принадлежавших Тимуру. Если случалось так, что какой-либо купец по той

или иной причине лишался своих товаров, то он, согласно «Уложению»

Тимура, «получал такую сумму, которая доставляла ему возможность

восстановить потерянный капитал»1. Таким образом, купцам были созданы

благоприятные условия для безопасного продвижения и торговли.

Через купцов Тимур получал обширную и разнообразную информацию

о других государствах. Эта одна из причин, почему Тимур «протягивал руку

помощи путешественникам (купцам) всех областей и всех государств»,

«посылал во все страны света купцов и начальников караванов» [Т., с. 19]2.

Через специальных тайных осведомителей Тимур регулярно получал точные

сведения о «вывозе и ввозе товаров», «о прибытии и отъезде иностранцев и

караванов всех стран» [Т., с. 51]. Таким образом, Тимур был всегда в курсе

всех дел и событий, связанных с торговлей, купцами, путешественниками,

особенно иностранного происхождения.

В период своего правления Тимур уделял большое внимание

благоустройству населенных пунктов: расчищались засоренные арыки,

каналы, ремонтировались и строились мосты, мечети, общественные школы,

больницы, бани, богадельни. По распоряжению Тимура в каждом городе, как

правило, были городская дума и судебная палата. Он даже учредил особую

1 Уложение Тимура: Исторические записки. – Ташкент: Чулпан, 1992. – С. 19.

2 При цитировании «Уложения Тимура» здесь и далее во внутритекстовых ссылках

указываются номера страниц (с использованием сокращения: «Уложение Тимура» – «Т.»)

в издании: Уложение Тимура: Исторические записки. – Ташкент: Чулпан, 1992.

202

стражу, которая следила за безопасностью граждан, а также за сохранностью

засеянных полей [Т., с. 56]. Именно при Тимуре в таких городах, как

Самарканд, Бухара, Туркестан, Шахрисябз, Герат, Ургенч, Ташкент, Ходжент

были возведены прекрасные сооружения, которые впоследствии стали

архитектурными памятниками.

Не меньше внимания, чем торговле и строительству, Тимур уделял и

системе сбора податей. Существовало даже специальное положение, где

были четко оговорены все нюансы. Размеры податей, например,

определялись с учетом многих показателей: урожайность, плодородность и

орошаемость земли и т. п. Обращает на себя внимание следующее правило:

«Строго воспрещалось собирать подати раньше уборки хлеба, <…> вообще

он (т. е. сборщик податей. – А. А.) не имел права прибегать к жестоким

мерам против личности должника» [Т., с. 55]. Представляет особый интерес

следующее положение: «Что касается земель заброшенных и никому

не принадлежащих, то я предложил серьезно заботиться о том, чтобы их

возделывали. Если же земля оставалась без обработки по причине бедности

ее владельца, то ему давались необходимые земледельческие

орудия» [Т., с. 55–56].

Тимуру удался подъем уровня жизни населения государства. Поэтому

неслучайна точка зрения о том, что во время правления Тимура и его

потомков в отдельных городах Центральной Азии имели место «вспышки»

такого явления, как Восточный Ренессанс, но локального характера. В этой

связи было бы уместным обратиться к личности Тимура. Предположительно,

Тимур не получил образования, но его нельзя назвать невежественным,

поскольку он был довольно грамотным для своего времени человеком,

несколько лет обучался у шейхов Мавераннахра и Хорасана, одинаково

хорошо владел, по данным Л. Н. Гумилѐва, тюркским и персидским языками.

Тимур был физически крепок и духовно богат. Его постоянно

окружали ученые, богословы, он многому у них учился. Благодаря общению

с ними, он хорошо знал, например, историю и особенно жизнь полководцев,

203

государственных деятелей Востока. О познаниях Тимура в этой области

можно судить хотя бы по тому, что в приписываемом ему труде «Тюзики

Темурий» («Уложение Тимура») он упоминает четырех правителей

Арабского халифата, основателя династии Газневидов султана Махмуда

Газневи (XI в.), а также визиря правителя Багдада – Низама аль-

Мулька (XI в.).

В перерывах между государственными делами и в моменты отдыха

Тимур дискутировал с сановниками двора и с удовольствием слушал легенды

своего народа, мог достойно спорить с ведущими исламскими учеными по

вопросам истории религиозных учений и научным проблемам. Он, например,

неоднократно встречался и вѐл беседы с великим арабским ученым

Ибн Халдуном.

Жизнь и деятельность Тимура в той или иной степени описана его

современниками, такими как Гияз ад-дин Али, Низам ад-дин, Мусави,

Шариф ад-нин, Хафиз Абру, Абдул Раззак, Мирхонд, ибн Арабшах,

исламский посол Клавихо, баварский дворянин Шильтбергер, католический

посол архиепископ Джон и др. Из нынешних исследователей деятельности

Тимура можно отметить кыргызского ученого Р. Рахманалиева1.

Из трудов этих авторов можно узнать, что Тимур в период с 1370 по

1404 гг. организовал в Самарканде библиотеку, в которую свозились

рукописи из многих покоренных им стран. Впоследствии этой библиотекой

пользовался, вероятно, его внук, выдающийся ученый-астроном Улугбек.

Несколько позже, в XV в., другой внук Тимура – Байсункара (ум.

в 1433 г.) составил придворную библиотеку. Известный востоковед

А. Ю. Якубовский (1886–1953), исследовавший рукописные источники XV в.

в Герате, пишет, что благодаря его (т. е. Байсункары) знанию и вкусу при

дворе в Герате была устроена прекрасная китаб-хана (библиотека), в которой

работали собранные отовсюду лучшие каллиграфы, миниатюристы,

позолотчики, переплетчики, филологи. В китаб-хане не только переписывали

1 Рахманалиев Р. Амир Темур Великий. – М., 1999.

204

и украшали рукописи, но и занимались настоящей филологической и

текстологической работой1. По свидетельству В. В. Бартольда,

среднеазиатские художники XV в. пользовались успехом и за пределами

родины. Так, к примеру, при дворе турецкого султана Баязида I (1481–1512)

творил художник Баба-Наккам, узбек по происхождению2.

Еще более определенно мы знаем о рукописном собрании жившего

тогда же в Герате поэта Алишера Навои (1441–1501). Он не только сам

пользовался рукописями, но и широко раскрывал двери своей библиотеки

другим ученым, например, известным историкам Мирхонду (ум. в 1498 г.)

и его внуку Хондамиру (ум. в 1535 г.).

Библиотеки в тот период существовали не только в Самарканде и

Герате, но и в других городах Средней Азии. «В Бухаре, например, –

отмечает А. А. Семѐнов, – с начала XVв. существовала большая

библиотека общественного пользования, основанная известным шейхом

Мухаммедом Парса (ум. в 1419 г.). Она включала в себя множество

рукописей разнообразного содержания, среди них было немало

драгоценных по своей древности и редкости. Судя по сохранившимся

остаткам этой библиотеки в Институте востоковедения АН Узбекистана,

Мухаммед Парса, по-видимому, привез много рукописей из Мекки и

Медины во время своих поездок туда»3.

Таким образом, во времена правления Тимура и его потомков имели

место благотворные сдвиги во всех областях экономической и культурной

жизни, повышение интереса к античной культуре, науке, философии,

обращение к светским наукам, стремление к изучению тайн природы, разума

человека и т. д. Именно в этот период создаются произведения литературы и

искусства, труды по ряду естественных и гуманитарных наук, которые

1 Тревер К. В., Якубовский А. Ю., Воронец М. Э. История народов Узбекистана:

В 2 т. – Т. 1. С древнейших времен до начала XVI века. – Ташкент: Изд-во АН УзССР,

1950. – С. 395. 2 Бартольд В. В. Статьи из «Энциклопедии ислама»…

3 Востоковедные фонды крупнейших библиотек Советского Союза: Статьи и

сообщения. – М.: Изд-во вост. лит., 1963. – С. 111–112.

205

впоследствии вошли в сокровищницу восточной и мировой цивилизации.

В силу этого данный период характеризуют локальными «вспышками»

Восточного Ренессанса.

После смерти Тимура (1405 г.) в борьбе за престол победу одержал его

младший сын Шахрух. При нем империя распалась на два государства –

Хорасан со столицей в Герате и Мавераннахр со столицей в Самарканде.

Хорасаном управлял сам Шахрух, который являлся одновременно и

верховным правителем империи, а Мавераннахром – его сын Улугбек.

В период правления Шахруха государство укрепилось, были достигнуты

большие успехи в культуре и, в частности, в архитектуре. После его смерти в

1447 г. усиливается междоусобная борьба. За два года своего пребывания в

качестве верховного правителя Улугбеку не удалось справиться с ней, и в

результате империя распалась на одиннадцать самостоятельных владений.

Впоследствии лишь Султану Абу Саиду (1424–1469) на некоторое время

удалось вновь объединить ее. После смерти Улугбека в Хорасане утвердился

внук Омар-шейха (сына Тимура) Султан Хусейн Байкара (1469–1506),

а Мавераннахром управляли потомки Абу Са„ида и другие Тимуриды.

При Султане Хусейне Байкара политическая и экономическая жизнь в

Хорасане стабилизировалась. Благодаря его другу Алишеру Навои

развивались наука, искусство. Однако в последние годы его правления

наблюдается ослабление центральной власти и обособление суюргальных

владений. После смерти Султана Хусейна Байкара в стране установилось

двоевластие. Оба его сына (Бадиаззаман и Музаффар Хусейн-мирза)

одновременно были объявлены правителями Хорасана. Это обстоятельство

усугубило положение и без того измученного междоусобицами населения.

Поэтому с началом нашествия Шейбани-хана государство Тимуридов в

Хорасане легко распалось, на престол вступил Абдуллатиф. Он управлял

страной чуть больше шести лет. В 1450 г. два царевича – внук Шахруха

Абдулла-мирза и внук Миран-шаха Султан Абу Са„ид были объявлены

правителями государства. В борьбе за трон победил Султан Абу Са„ид.

206

После его гибели в войне с туркменами Мавераннахром управляли его

сыновья Султан Ахмад (1451–1494) и Султан Махмуд (1453–1495), его внуки

Байсункар-мирза (1496–1497) и Султан Али (1497–1500). В результате

борьбы за трон государство Тимуридов распалось. В начале XVI в. в борьбу

за власть вступил молодой Мухаммед Бабур. В стране усиливается разруха

и складываются условия для начала захватнических походов предводителя

кочевников Дашти-Кипчак Шейбани-хана.

В основном труде Бабура «Бабур-наме», который считается

заслуживающим доверия средневековым литературным источником,

имеются интересные сведения о правителях Мавераннахра и Хорасана

второй половины XV в. – начала XVI в.1. И это вполне объяснимо, так как

тогда у власти находились Тимуриды, а Бабур, являясь представителем этой

династии, знал своих родственников достаточно хорошо.

Более подробно о самом Бабуре речь пойдет в следующем параграфе,

здесь же обратим внимание на ряд исторических персон, которые

упоминаются в его произведении, такие как, в частности, Султан Абу Са„ид и

его сыновья Султан Амад и Султан Махмуд, а также злейший враг Бабура

Шейбани-хан. Это необходимо для того, чтобы наглядно, ярче представить

реалии жизни в Средней Азии в этот период.

Мать Бабура Кутлуг Нигар-ханум была родом из Чингизидов, она

представляет их в 13-м колене. Ее отец – Юнус-хан, потомок Джагатай-хана.

Дед Бабура по линии матери Юнус-хан почти восемнадцать лет

находился вдали от родины – в городах Тебриз и Шираз. Бабур объясняет это

следующим образом. У Юнус-хана был брат Исанбуга. После смерти их отца

Ваис-хана могольский улус разделился на две части: одна часть стала

принадлежать Юнус-хану, а другая, большая часть – Исанбуга-хану. Старшая

сестра Юнус-хана была замужем за сыном Улугбека (знаменитого ученого-

астронома. – А. А.) Абд аль-Азиз-мирзой.

1 См.: Бабур-наме [Записки Бабура] / Пер. М. Салье…

207

Возлагая надежду на родственные чувства, два бека из окружения

Юнус-хана подговорили его явиться с тремя–четырьмя тысячами семейств

моголов к Улугбек-мирзе, а затем, попросив у него помощи, захватить

вторую половину могольского улуса. Юнус-хан последовал этому совету.

О том, что, в результате, получилось, Бабур свидетельствует: «Улугбек-мирза

не проявил благородства: некоторых моголов он взял в плен, а остальных

рассеял по разным областям» [Б., с. 36]1 (в улусе моголов это стало памятным

событием).

Юнус-хан был отправлен в сторону Ирака. Пробыв больше года в

Тебризе, он перебрался в Шираз, где служил нукером в войске Абу Аллах-

мирзы, сына Тимурида Султана Ибрагим-мирзы.

Спустя много лет после этого, в период раздоров между Улугбеком и

его сыновьями, Исан Буга-хан, воспользовавшись ситуацией, совершил набег

на Ферганскую долину и захватил города Канд-и бадам и Андиджан. Против

Исан Буга-хана выступил дед Бабура по линии отца Абу Са„ид-мирза. Бабур

пишет: «За Янги, у Ашпары, в Моголистане, он как следует разбил Исан

Буга-хана» [Б., с. 36]. К этому времени Абу Са„ид-мирза был женат на

старшей сестре Юнус-хана Ханум, которая до него была замужем за Абд аль-

Азиз-мирзой, сыном Улугбека. Для того чтобы прекратить смуту в

могольском улусе, Абу Са„ид-мирза вызвал Юнус-хана, своего шурина, из

Ирака и назначил его правителем, по этому поводу «он устроил пиршество и

они стали друзьями» [Б., с. 36].

В этот период из окрестностей Самарканда в Моголистан, «обидевшись

на Исан Буга-хана», прибыли с семьями «все беки тумана Сагаричи». Юнус-

хан встретился с ними. Самым высокопоставленным беком тумана Сагаричи

был Шир Хаджи-бек. У него была дочь Исан Даулат-биким. Ее-то и взял в

1 При цитировании «Бабур-наме» здесь и далее во внутритекстовых ссылках

указываются номера страниц (с использованием сокращения: «Бабур-наме» – «Б.»)

в издании: Бабур-наме [Записки Бабура] / Пер. М. Салье; Общ. ред. и дораб.

С. А. Азимджановой; Ин-т востоковедения АН РУзб. – Изд. 2-е, дораб. – Ташкент: Гл. ред.

энцикл., 1993.

208

жены Юнус-хан. «По обычаю моголов, – пишет Бабур, – [Юнус]-хана и Исан

Даулат-биким посадили на белый войлок и [подняв, тем самым,] возвели в

ханское достоинство»1. (Кстати, такой же обычай существовал и у кыргызов.)

Бабур не указывает границ владений своего деда Юнус-хана, но, тем не

менее, согласно современным данным, он занимал земли от Ат-Баши на

Тянь-Шане до Восточного Памира, Куэнь-Луня и Лобнора. Сведений о

смерти деда Бабур не приводит. В настоящее время известно, что гробница

Юнус-хана находится в Шайхантаурском районе Ташкента.

От Исан Даулат-биким у Юнус-хана было три дочери: старшая – Михр

Нигар-ханум была женой Султана Ахмед-мирзы, дяди Бабура по линии отца;

вторая – Кутлуг Нигар-ханум – мать Бабура; третья – Хуб Нигар-ханум [Б.,

с. 36, 37].

Таким образом, два деда Бабура: Юнус-хан и Абу Саид-мирза – не

только сами, но и их родные были не то что связаны, а буквально

переплетены родственными узами. И распутывать эти родственные узлы

сегодня – увлекательная задача исследователей.

Вместе с тем в этот период считалось в порядке вещей заключать браки

с представителями или представительницами других, более далеких в

географическом плане племен и народов. Так, например, одной из жен Юнус-

хана была Шах-биким – дочь бадахшанского шаха Султана Мухаммеда.

Бабур отмечает: «Говорят, эти бадахшанские шахи возводят свой род к

Искандеру, сыну Файлакуса» [Б., с. 37] (имеется в виду Александр

Македонский, сын Филиппа). Старшую сестру Шах-биким взял в жены Абу

Саид-мирза, дед Бабура по линии отца, она родила ему сына Абу Бекр-мирзу.

Шах-биким родила Юнус-хану двух дочерей и двоих сыновей.

Старшим из сыновей, но младше дочерей, был Султан Махмуд-хан,

«которого в Самарканде и окрестных местах некоторые называли Ханике-

хан». Младшим был Султан Ахмед-хан, известный под именем Алача-хан,

1 Бутанаев В. Я., Худяков Ю. С. История енисейских кыргызов. – Абакан: Изд-во

Хакасск. ГУ им. Н. Ф. Катанова, 2000. – С. 36.

209

т. е. кровожадный хан. Такое имя он получил, по свидетельству Бабура,

после нескольких побед над калмаками (более подробно о них в следующих

параграфах).

Дочь Юнус-хана Султан Нигар-ханум была замужем за Султаном

Махмуд-мирзой, дядей Бабура по линии отца. После его смерти ее выдали

замуж за казахского султана Адика, потомка Джучи – старшего сына Чингиз-

хана. От Адик-султана у нее было две дочери. После Адик-султана ее взял в

жены хан казахского улуса Касим-хан. Бабур пишет: «Говорят, что среди

казахских ханов и султанов ни один не держал этот народ в таком

[повиновении], как Касим-хан. В его войске насчитывали около трехсот

тысяч человек» [Б., с. 38] (по меркам того времени, это очень большая

армия). Таким образом, Юнус-хан был связан родственными узами и с

представителями казахской знати.

Юнус-хан был в очень хороших отношениях со своим зятем Омар-

шейхом, отцом Бабура. Последний, отмечает Бабур, призывал к себе Юнус-

хана и давал ему во владение целые области. Например, «когда Омар-шейх-

мирза призвал Юнус-хана в последний раз, он отдал ему область Ташкента,

которая в то время была во власти Омар-шейх-мирзы…» [Б., с. 32].

Подобные отношения, однако, иногда прерывались самыми настоящими

сражениями. И это было, как ни странно, делом обычным. «Первый бой был

у него (т. е. Омар-шейха. – А. А.) с Юнус-ханом к северу от Андиджана, на

берегу реки Сейхун, при местечке Теке-Сакраган, – пишет Бабур. – Будучи

побежден, Омар-шейх-мирза попал в руки врага, однако Юнус-хан, оказав

благодеяние, отпустил его в его страну» [Б., с. 34]. Омар-шейх сражался и со

своим братом Султаном Ахмед-мирзой у селения Хавас, между Шахрухией и

Ура-Тепе, и был побежден.

Итак, дед Бабура по линии матери Юнус-хан, в силу различных

причин, почти 18 лет находился за пределами Мавераннахра. Вернуться на

родину ему помог Султан Абу Саид-мирза – дед Бабура по линии отца. Оба

210

они находились в тесных родственных отношениях. В свое время помощь

Юнус-хану оказывал и отец Бабура – Омар-шейх.

Султан Абу Саид-мирза, по свидетельству Бабура, в разное время

владел Самаркандом, Гератом, Астрабатом и некоторыми областями в Ираке.

Его дочь Шахр Бану-биким была замужем за правителем Хорасана Султаном

Хусейн-мирзой [Б., с. 177]. Одно время при его дворе в Герате находился

знаменитый Алишер-бек. Бабур пишет: «Не знаю за какую провинность

Султан Абу Саид-мирза удалил Алишер-бека из Герата. Он направился в

Самарканд» [Б., с. 179].

Султан Ахмед-мирза был старшим братом Омар-шейха. Он родился в

1451 г. Это был год, когда его отец Султан Абу Саид овладел престолом. Его

мать была дочерью Урда Буга-тархана, старшей сестрой Дервиш Мухаммед-

тархана (тархан – от тюрк. тар – подарок; тархан – лицо, за особые заслуги

освобожденное от повинностей и имеющее ряд других льгот).

Султан Ахмед-мирза, по описанию Бабура, был «человеком высокого

роста, с темно-русой бородой, краснолицый и тучный. Борода у него была на

подбородке, на обеих щеках бороды не было. Он был очень хороший

собеседник…» [Б., с. 44]. Султан Ахмед-мирза был «ханифит по

исповеданию и человек чистой веры, неизменно совершал пятикратную

молитву и даже во время винопития не пренебрегал молитвой» [Б., с. 45]. Он

отличался справедливостью, большинство важных дел решал согласно

законам, никогда не нарушал свои обещания. Отличался храбростью,

«в некоторых битвах проявлял признаки смелости», стрелял из лука очень

хорошо, был большим любителем соколиной охоты.

По свидетельству Бабура, Султан Ахмед-мирза сражался в четырех

битвах. Первую битву он выиграл в окрестностях Замина, против Ни„мат

Аргуна. Вторая битва его против своего брата Омар-шейха также

завершилась победой. А вот битва под Ташкентом, против Султана Махмуд-

хана, не состоялась, но, тем не менее, в результате паники и бегства многие

211

его воины утонули в реке Чир. В четвертой своей битве Султан Ахмед-мирза

победил Хайдара Кукельташа [Б., с. 45].

Заметим, когда Бабур пишет о правителях, то он в обязательном

порядке перечисляет битвы, в которых они принимали участие.

Следовательно, проведение битв в разных масштабах в тот период было в

порядке вещей (можно себе представить, каково было простым людям,

составлявшим большинство войска того или иного правителя).

Помимо достоинств у Султана Ахмед-мирзы, свидетельствует Бабур,

было много недостатков. Он был совершенно «безграмотен», «неотесан»,

«скуп», «не обладал никакими дарованиями», «был очень стыдлив», «мягок».

«Иногда, начав пить, он пил двадцать-тридцать дней подряд; иногда,

воздерживаясь от чаши, не пил тоже по двадцать-тридцать дней… Усевшись

пировать, он проводил иногда в компании целые сутки. Пил он хорошо, а в

те дни, когда не пил чашу, ел много возбуждающих средств» [Б., с. 45].

Между тем, как это ни странно, в его окружении были поэты, которым он

оказывал поддержку.

У Султана Ахмед-мирзы было двое сыновей, которые умерли в

младенчестве, и пять дочерей. Третья его дочь – Айша Султан-биким была

первой женой Бабура. Когда она ушла от него, то Бабур женился на ее

родной младшей сестре – Ма„сума Султан-биким. Таким образом, Бабур

приходился своему дяде «двойным» зятем (более подробно об этом в

следующем параграфе).

Старшей дочерью Султана Ахмед-мирзы была Рабиа Султан-биким. Ее

также называли Кара Куз-биким. Она была женой Султана Махмуд-хана,

дяди Бабура по линии матери. После смерти хана она вышла замуж за

Джанибек-султана. Второй дочерью Султана Ахмед-мирзы была Салиха

Султан-биким, ее также называли Ак-биким. Она была женой старшего сына

Султана Махмуд-мирзы – Султана Ма„суд-мирзы. Четвертая дочь Султана

Ахмед-мирзы Султаним-биким трижды была замужем [Б., с. 46].

212

У Султана Ахмед-мирзы всего было шесть жен. Первой из них была

Михр Нигар-ханум, старшая дочь Юнус-хана, единоутробная сестра матери

Бабура. На одной из своих жен, Катак-биким, он женился по любви.

Постоянными владениями Султана Ахмед-мирзы были Самарканд и

Бухара. В одно время он владел Ташкентом, Шахрухией и Сайрамом, но

затем отдал их своему младшему брату Омар-шейху. Султан Ахмед-мирза

правил Самаркандом почти 25 лет, и жители города, по свидетельству

Бабура, «жили в довольстве и покое, так как обращение с ними, благодаря

досточтимому ходже, в большинстве случаев соответствовало

справедливости и закону…» [Б., с. 49].

Султан Ахмед-мирза был человеком немногословным и мягким, «воля

его была в руках беков», «никакое его слово, соглашение или дело не имело

силы без беков» [Б., с. 45].

Таким образом, Султан Ахмед-мирза, будучи человеком мягким,

стыдливым, безграмотным, скупым, тем не менее, отличался

справедливостью, никогда не нарушал своих обещаний, оказывал поддержку

поэтам. Умер Султан Ахмед-мирза от лихорадки, близ города Ура-Тепа

19 июля 1494 г., в возрасте сорока четырех лет, не оставив прямых

наследников (как уже говорилось, оба его сына умерли в младенческом

возрасте).

Вторым по возрасту сыном Абу Саид-мирзы был Султан Мухаммед-

мирза. О нем в «Бабур-наме» сведений практически нет.

После смерти Султана Ахмед-мирзы престол Самарканда «без труда и

усилий» занял его родной брат Султан Махмуд-мирза, который родился в

1453 г. Он был третьим сыном Султана Абу Саид-мирзы, деда Бабура по

отцовской линии, единоутробным братом Султана Ахмед-мирзы [Б., с. 51].

По свидетельству Бабура, Султан Махмуд-мирза был человеком

небольшого роста, с длинной редкой бородой, тучный, довольно

молчаливый. Он не пропускал молитв, порядок и управление при нем

были превосходны. «Он прекрасно знал науку счисления; ни одного дирхема

213

или динара не расходовали без его ведома. Жалованье нукерам никогда

не задерживали». Из этого следует, его армия его была профессиональной.

«Его собрания, подарки, угощения и приемы были превосходны, и всѐ

шло по правилам и по чину. Ни воины, ни крестьяне никогда не преступали

какого-либо распоряжения и установления, которые ввел Султан Махмуд-

мирза» [Б., с. 51].

Султан Махмуд-мирза в молодости увлекался птичьей охотой, а затем

увлекся охотой на крупную дичь, имел склонность к стихосложению, был

автором дивана стихов. Но его стихи, по мнению Бабура, были «очень слабы

и безвкусны». Султан Махмуд-мирза был склонен, по свидетельству Бабура,

к жестокости и разврату, постоянно пил вино и содержал множество бачей.

Так, «если где-нибудь в его владениях появлялся миловидный безбородый

юноша, мирза любым способом заставлял привести его и брал в бачи»

[Б., с. 51]. Для такого занятия Султан Махмуд-мирза не пренебрегал

сыновьями своих беков, беками своих сыновей и даже сыновьями «своих

молочных братьев». Он и его окружение дошли до того, что «безбородые

юноши – дети горожан и торговцев, и даже тюрков и военных, не выходили

из дому» [Б., с. 49]. И далее, как бы в оправдание своего дяди, Бабур пишет:

«Эти скверные дела были в его время столь распространены, что не было ни

одного [богатого] человека без бачи. Содержать бачей считалось

достоинством, не содержать их – недостатком» [Б., с. 51]. Да что там

говорить, если даже первый воспитатель Бабура шейх Мазид-бек был

«человек развратный и держал бачей» [Б., с. 39]. Жестокость и разврат

Султана Махмуд-мирзы, утверждает Бабур, принесли ему проклятия горожан

и пожелания зла.

Бабур также отмечает, что «Султан Махмуд-мирза был человек дурной

веры… Он был трусом и стыда в нем было немного, его окружали шуты и

бесстыдники, в диване и на глазах людей они совершали всякие безобразия и

глупости», он плохо говорил и «его слов сразу нельзя было понять»

[Б., с. 51], (т. е. у него был дефект речи). Окружение Султана Махмуд-мирзы

214

было таким же, как он сам: жестоким и развратным. Проявления этих качеств

по отношению к жителям Самарканда стали одной из причин, по которой

он вынужден был оставить престол Самарканда буквально через

полгода [Б., с. 49].

Султан Махмуд-мирза имел пятерых сыновей и одиннадцать дочерей.

Матерью одного из сыновей была дочь Юнус-хана – Султан Нигар-ханум,

младшая сестра матери Бабура. Третья его дочь, Ак-биким, была женой

младшего брата Бабура – Джахангира. А пятая его дочь – Султан Зейнаб-

биким, стала женой Бабура, когда он захватил Кабул. Таким образом, Султан

Махмуд-мирза был связан тесными родственными узами с Омар-шейхом.

Старшую его жену звали Ханзада-биким, она была дочерью Мир

Бузурга Термези. Султан Махмуд-мирза очень ее любил и после ее смерти

горько оплакивал, а затем… женился на ее племяннице, внучке Мир Бузурга

Термези, которая стала матерью его пяти дочерей и сына.

Всего у Султана Махмуд-мирзы было четыре жены, а также много

наложниц и любовниц. По мнению Бабура, «наложницей, пользовавшейся

почетом, была Зухра Бики Ага, из узбечек. Он взял ее в жены в молодости…

Она была матерью одного его сына и одной дочери» [Б., с. 53].

Султан Махмуд-мирза владел областью «к югу от Кахка и гор Кухтан-

Термез, Чаганион, Хисар, Хутталан, Кундуз и Бадахшан – до гор

Хиндукуша…». Умер он в январе 1495 г. от болезни, прожив сорок три года.

(Получается, что за какие-то полгода – с июля 1494 г. по январь 1495 г. –

Бабур потерял своего отца и двух его братьев – своих дядьѐв.)

Итак, Султан Махмуд-мирза был человеком довольно молчаливым,

грамотным, любил порядок в управлении, пытался даже сочинять стихи,

увлекался охотой, вместе с тем был склонен к жестокости и разврату. Он

имел пятерых наследников, но все они умерли молодыми. Выходит, Бабур

был самым старшим в своем поколении Тимуридом, а впоследствии, после

смерти двоих своих братьев, единственным и последним представителем

этой династии (более подробно об этом – в следующем параграфе).

215

Своему отцу и двум его братьям Бабур посвятил в своем труде по

целому разделу. Такой чести не были удостоены братья его матери – Султан

Махмуд-хан и Султан Ахмед-хан. Тем не менее, Бабур предупреждает:

«В нашей летописи упоминание об этих ханах должно при случае

встретиться неоднократно, события и обстоятельства их жизни будут в ней

изложены» [Б., с. 37].

Впоследствии владения Тимуридов были завоеваны Шейбанидами,

которые заняли почти всю Среднюю Азию и буквально выдавили оттуда

Бабура.

Дашти-Кипчак – родина кочевых племен кипчаков. О них имеются

упоминания в письменных памятниках, начиная с XI в. Это обширная

географическая территория от нижнего течения Сырдарьи и озера Балхаш до

низовьев Днепра. Вместе с тем ее границы временами изменялись, доходя до

Кавказских гор, Черного и Каспийского морей. Дашти-Кипчак делилась на

Восточную и Западную. Восточная часть занимала территорию от Урала до

низовьев Сырдарьи и озера Балхаш, западная – от Урала и Волги до Днепра.

В русских летописях кипчаков называют половцами, а в византийских

источниках – куманами. В исторических источниках конца XIII и XIV–

XVI вв. племена, населявшие восточную часть Дашти-Кипчака, имели общее

название «узбеки», а места их обитания – «узбекские улусы». Большая часть

племен Дашти-Кипчака при хане Золотой Орды Узбек-хане (1312–1341)

приняла ислам. Население Дашти-Кипчака занималось, в основном,

скотоводством, а в оазисах – частично земледелием, в городах было развито

ремесло: из кожи и шерсти изготавливались паласы, хурджуны (переметные

сумы), войлок. Дашти-Кипчак был благоприятным регионом в социально-

политическом и экономическом отношении: через его территорию пролегали

торговые пути, соединявшие Среднюю Азию с Восточной Европой, в первую

очередь, с Русью, Поволжьем, Казанским, Астраханским и Крымским

ханствами, а также Великий Шелковый путь, связывавший Средиземное

море с Китаем. Со времен правления Батухана термин «Золотая Орда»

216

применялся в отношении всего улуса Джучи, а начиная с XIV в. – Белой

Орды. В начале XIV в., когда улус Джучи распался на две части, в его

восточной части образовалось государство Белой Орды. Тогда Белая Орда

состояла из улусов Батухана (Поволжье), младшего брата Джучи – Беркехана

(Северо-Восточный Кавказ), улусов Шейбани (Западный Казахстан и

Западная Сибирь) и Новала (земли Причерноморья)1.

Улус Шейбани занимал территорию от южных предгорий Урала до

реки Тобол, низовий Сырдарьи, северного побережья Аральского моря, а на

севере – до Тюмени. Начиная с 20-х гг. XV в. улус Шейбани усиливается:

потомок Шейбани Абулхайр-хан (1412–1468), завоевав восточную часть

Дашти-Кипчака, основал свое государство. Он приходился дедом Мухаммеду

Шейбани-хану.

В 1446 г. Абулхайр-хан присоединил к своим владениям города

среднего течения Сырдарьи – Сыгнак, Аккурган, Аркук, Узген и Сузак.

Столицу своего государства из Туры он перенес в Сыгнак. В 1447 г., узнав о

смерти Шахруха и воспользовавшись отсутствием Улугбека в Мавераннахре,

Абулхайр-хан совершил набег на окрестности Самарканда. После гибели

Улугбека в 1449 г. усиливается борьба тимуридских царевичей за

самаркандский трон. Используя ситуацию, Абулхайр-хан в 1451 г.

организовал поход на Самарканд и помог своему стороннику, Тимуриду

Султану Абу Саиду занять самаркандский престол. Абулхайр-хан вернулся к

себе на родину с богатыми трофеями. В благодарность за оказанную помощь

Султан Абу Саид отдал ему в жены Робию Султан-бегим – дочь Улугбека.

Абулхайр-хан и впоследствии не раз вмешивался в дела Мавераннахра и

оказывал помощь тому или иному тимуридскому царевичу, благодаря чему

усиливалось его влияние в Мавераннахре. В конечном счете, его внук

Мухаммед Шейбани покорил весь Мавераннахр и даже больше.

1 История Узбекистана: от первобытных времен до обретения независимости //

URL: http://uzbhistory.ru/uzbekistan-pozdnee-srednevekove/paragraph3

217

О том, что представлял собой Мухаммед Шейбани как личность, есть

сведения, хотя довольно скудные, в «Бабур-наме». Бабур довольно часто

именует Шейбани-хана просто «узбек», а его воинов – «узбеками». В отличие

от других правителей, родословные которых он подробно описывает, Бабур ни

слова не говорит о родословной Шейбани-хана. Более того, он пишет: «Почти

сорок лет столичный город Самарканд принадлежал нашему дому. Неизвестно

откуда взявшийся узбек, чужак и враг пришел и захватил его» [Б., с. 103].

Причиной столь большого возвышения Шейбани-хана, считает Бабур, был

Абд ал-Али Тархан – один из эмиров его дяди Султана Ахмед-мирзы. Абд ал-

Али Тархан несколько лет управлял Бухарой, и хотя Шейбани-хан «не был его

нукером, однако несколько раз состоял при нем, а многие султаны-

Шейбаниды, малые и великие, были у него нукерами» [Б., с. 47–48].

По свидетельству Бабура, Шейбани-хан был намного старше его,

соответственно, имел большой военный опыт. Еще его отец Омар-шейх

сражался с Шейбани. Бабур пишет об этом эпизоде: «В другой раз

в Туркестане, на берегу реки Арыс, он сражался с узбеками, которые

возвращались после набега на окрестности Самарканда. Перейдя Арыс

по льду, Омар-шейх-мирза здорово разбил узбеков, отобрал у них пленных и

скот и вернул их [прежним] владельцам, не позарившись ни на что» [Б., с. 34].

Несмотря на то, что Шейбани-хан был заклятым врагом Бабура, они

находились в родственных отношениях. Как уже говорилось, старшая

единоутробная сестра Бабура Ханзада-биким стала, правда, не по своей

воле, женой Шейбани-хана, это произошло как раз в тот период, когда

Бабур во второй раз вынужден был оставить Самарканд. В числе жен

Шейбани-хана была и старшая сестра его матери, т. е. его тетя по имени

Михр Нигар-ханум. Она тоже стала женой Шейбани поневоле. До этого

она была супругой дяди Бабура по линии отца – Султана Ахмед-мирзы и

не имела от него детей [Б., с. 36].

Бабур весьма красноречиво описывает отрицательные черты характера

Шейбани-хана и его непристойные действия, в частности, по отношению к

218

членам семьи правителей захваченного Герата, да и ко всему народу

(напомним, что Гератом в тот период правили одновременно два человека –

сыновья Султана Хусейн-мирзы). По мнению Бабура, Шейбани-хан «ради

грязных мирских расчетов… отдал Хадичу-биким развратнику шаху

Мансуру Бахши на пытки и истязания». Заметим, Хадича-биким была женой

Султана Хусейн-мирзы, матерью горячо любимого им сына Музаффар-

мирзы, а также шаха Гариб-мирзы и дочери Ак-биким [Б., с. 75]. Помимо

этого, Шейбани-хан взял в жены одну из супруг Музаффара-мирзы,

поверженного правителя Герата, Ханзаду-ханум, «не выждав даже срока

очищения» (по шариату этот срок составляет 4 месяца).

Несмотря на свою «безграмотность», Шейбани-хан пытался поучать

знаменитых и даровитых гератских ученых толковать Коран. Взяв в руки

перо, свидетельствует Бабур, он исправлял писания и Султана Али-и

Мешхеди, и художника Бекзада (при том что Мешхеди был знаменитым на

весь Восток каллиграфом, а Бекзад – основателем так называемой «гератской

школы миниатюрной живописи», замечательным портретистом и

иллюстратором восточных рукописей).

Шейбани-хан, продолжает Бабур, сочинив несколько «безвкусных

стихов, приказывал читать их с минбара», а потом давал распоряжения

вывешивать эти стихи на базарной площади для всеобщего обозрения.

Можно сказать, что Шейбани-хан был одержим манией величия.

Наряду с этим Бабур отмечает и положительные стороны характера

Шейбани-хана: «Вставал с зарей, не пропускал пятикратных молитв, хорошо

знал науку чтения Корана», а также подчеркивает: «…единственно хорошее

дело, которое сделал Шейбани-хан, так это то, что он приказал надавать по

шее не в меру зазнавшемуся музыканту Хусейн-и Уди, которой мог играть на

одной струне музыкального инструмента» [Б., с. 190]. Таким образом, Бабур

объективен в характеристике даже своего заклятого врага.

Бабур не только характеризует Шейбани-хана, но и приводит факты,

свидетельствующие о его коварстве. В частности: «Так как Шейбани-хан

219

опасался ходжи Яхьи, то он отпустил ходжу и двух его сыновей… в Хорасан,

следом за ними он послал нескольких узбеков, которые убили досточтимого

ходжу и двух его молодцов-сыновей…» [Б., с. 99]. Заметим, подобным

коварным путем был в свое время убит и знаменитый ученый-астроном

Улугбек, много лет правивший Самаркандом.

Известны обстоятельства гибели Шейбани-хана. В декабре 1510 г. под

Мервом 24-летний правитель Ирана Исмаил-шах заманил войско Шейбани-

хана в количестве около 25 тыс. всадников в ловушку и наголову разбил его.

Найденный на поле боя труп Шейбани-хана Исмаил-шах приказал

расчленить и отдельные части доставить для устрашения в государства,

которые были ему подвластны. Скальп Шейбани-хана был направлен

в Турцию – Султану Баязиду (1446–1512). А из черепной коробки была

изготовлена чаша, обшитая золотом, предназначенная для питья вина. Ею

пользовался сам Исмаил-шах. Так завершилась жизнь человека, который

доставил столько лишений и невзгод Бабуру, вынудил его покинуть землю

своих предков и жить вдали от родины1.

Заметим, турецкий Султан Баязид II вступил на престол в 1481 г. Он

вел ряд войн с Персией, Польшей, Венецией, Египтом и Венгрией. В 1503 г.

им была окончена война с Венецией, продолжавшаяся с 1498 г., и с этого

времени началась эпоха мирного развития. Баязид покровительствовал

наукам и искусствам. В 1512 г. он был свергнут с престола и отравлен,

и сделал это его сын Салим2.

Шах Исмаил – основатель персидской династии Сефеидов. С ним

Бабур нашел общий язык и заключил договор о совместном походе на

Мавераннахр. И, надо признать, им это удалось. Объединенные войска,

захватив по пути Бухару, дошли до Самарканда. В октябре 1511 г. Бабур (уже

в третий раз. – А. А.) был провозглашен правителем Самарканда. Затем его

1 Алиев А. Мухаммед Бабур: личность, деяния, эпоха. – Ош; Бишкек: Изд-во КРСУ,

2012. – С. 74–91; Эрскин У. Бабур Хиндостанда. – Ташкент: Чулпан, 1995. – С. 62, 67. 2 Анатомия истории. – Т. 1 / Под. ред. В. В. Бейнера. – М., 1999. – С. 111–112.

220

признали правителем и жители других городов. Спустя три года Бабур под

давлением поднявших голову потомков Шейбани-хана был вынужден уйти

обратно в Кабул, через горы Хиндигуша. А еще раньше покинули Среднюю

Азию войска Исмаил-шаха1.

Таким образом, в «Бабур-наме» имеются сведения о правителях

Мавераннахра и Хорасана второй половины XV в. – начала XVI в.,

родственниках Бабура, которые играли немаловажную роль в государстве,

а также о заклятом враге Бабура – Шейбани-хане. Бабур дает всем вполне

объективную характеристику, в т. ч. и Шейбани-хану, описывая как

отрицательные, так и положительные его качества, что, бесспорно,

свидетельствует о великодушии автора. О такой черте характера Бабура

говорит и английский ученый-востоковед Э. Гольден, который отмечает, что

с учетом отличия эпох и условий «характер Бабура более достоин любви и

уважения, чем характер Цезаря»2. Тем не менее, именно с подачи Бабура

Шейбани-хан вошел и остался в истории средневековой Средней Азии как

его заклятый враг3.

4.2. Захиреддин Мухаммед Бабур –

последний представитель династии Тимуридов

и основатель династии Великих Моголов

В большинстве трудов о Бабуре, особенно на узбекском языке, его

называют узбекским поэтом, предком узбеков и т. п. И в «Большой советской

энциклопедии» Бабур представлен как узбек. Однако академик Р. Масов

пишет: «Общеизвестно, что нынешние узбеки как народ и как

1 Эрскин У. Бабур Хиндостанда… – С. 62–67.

2 Сулейман Х. Миниатюры к «Бабур-наме» / Коммент. на венг., узб., рус. яз. –

Ташкент: Фан, 1969. – С. 30. 3 Более подробно о Шейбани-хане см.: Алиев А. Мухаммед Бабур: личность, деяния,

эпоха… – С. 74–91.

221

государственное образование появились только благодаря советской власти.

Исторически и этнически – по сравнению с другими тюрко-монгольскими

родами и племенами – узбеки никогда прежде не существовали. Получив

свое наименование от имени чингизида Озбакхана – предводителя Золотой

Орды, они стали называть себя “озбаковцами”, то есть подданными хана

Озбака. Позже они получили известность как “озбаки“, или в русском

правописании – “узбеки”. <…> До своего подданства Озбакхану озбаковцы

(озбаки) являлись обычным степным населением общего дашти-кыпчакского

сообщества племен, из которого впоследствии выделились казахские джузы.

А самими озбаками во главе с другим чингизидом – Шибанидом в конце

XV в. была завоевана Средняя Азия. <…> Озбакхан стал популярным среди

остальных чингизидов тем, что был правоверным мусульманином и первым

из потомков Чингисхана ввел для жителей своего улуса ислам. Этим самым

он оказался известным не только среди своих подданных, но и в

мусульманских странах, в которых ислам был господствующей религией. Его

авторитет и харизматические качества импонировали соплеменникам, и они

стали называть себя “озбаковцами”. Таким образом, термин “озбак” (“узбек”)

вошел в оборот именно при Озбакхане и, следовательно, его происхождение

связано с личностью этого правителя»1.

Такого же мнения придерживаются академик А. А. Семѐнов, известные

востоковеды Н. А. Аристов, А. Вамбери, П. П. Иванов, Х. Хуукам,

М. А. Чапличек2.

1 Масов Р. О термине «узбек» («озбак») встречается множество противоречивых

суждений: К вопросу образования Узбекской ССР // URL: www.centrasia.ru/newsA.php?

st=1265962380 2 Аристов Н. А. Труды по истории и этническому составу тюркских племен. –

Бишкек: Илим, 2003; Вамбери А. Путешествие по Средней Азии (1864) …; Иванов П. П.

Очерки по истории Средней Азии (XVI – середина XIX вв.). – М.: Изд-во вост- лит-ры,

1958; Сабитов Ж. О происхождении этнонима «узбек» и «кочевых узбеков» //

Золотоордынская цивилизация: Сб. ст. – Вып. 4. – Казань: Фолиант, 2011. – С. 166–173;

Семѐнов А. А. К вопросу о происхождении и составе узбеков Шейбани-хана //

Семѐнов А. А., Давидович Е. А. Материалы по истории узбеков и таджиков Средней

Азии. – Вып. I. – Труды, т. XII. – Сталинабад: Изд-во АН Тадж. ССР, 1954.

222

В современном «Этническом атласе Узбекистана» отмечается, что

после Озбакхана этноним «озбак» («узбек») стал ассоциироваться с

представителями новой плеяды тюрко-монгольских династических лидеров,

которые по своему происхождению восходили не к Озбакхану, а к

монгольскому князю Шибаниду (Шейбани-хану), младшему сыну Джучи1.

Как отмечают некоторые ученые, общее число ушедших из степи

тогда, в начале XVI столетия, в Среднею Азию кочевников Дашти-Кыпчака

достигало 360 тыс. человек2. Уход Шибанидов со значительной частью

кочевых племен узбекского улуса с территории, занимаемой современными

Казахскими степями, послужил причиной переноса термина «узбек» в

покоренные ими области Средней Азии. Однако еще долгое время в Средней

Азии название «узбек» оставалось только за теми родами и племенами

узбекского улуса, которые вместе с Шибанидами пришли в Мавераннахр.

Поэтому неслучайно Мухаммед Бабур называет Шейбани-хана просто Узбек,

а его нукеров – узбеками.

Для того чтобы узнать действительную этническую принадлежность

Бабура, следует, на наш взгляд, обратиться к первоисточникам. И таким

источником может стать труд «Тузуки Темурий» («Уложение Тимура» или

«Завещание Тимура»). В нем содержатся сведения о самом авторе и его

родословной, а учитывая, что Тимур является предком Бабура, можно,

соответственно, по данному источнику проследить и родословную Бабура.

Оригинал «Тузуки Темурий» был создан Тимуром на тюркском языке.

К сожалению, он до сих пор не найден, но его перевод на язык фарси, по

мнению известных востоковедов Н. Д. Миклухо-Маклая, Ч. Рьѐ, Г. Этэ,

Ч. А. Стори, был обнаружен в библиотеке правителя Йемена3. В 1637 г. автор

перевода Мир Абу Талиб ал-Хусайни ат-Турбати подарил его могольскому

1 Этнический атлас Узбекистана / Отв. ред. А. Ильхамов. – Ташкент, 2002. –

С. 271–272. 2 Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Казахстан: летопись трех тысячелетий. –

Алма-Ата, 1992. – С. 256. 3 Уложение Тимура: Исторические записки… – С. 3.

223

императору Шаху Джахану. Тот, в свою очередь, поручил придворному

ученому Мухаммеду Афзал Бухари (ум. в 1651/52 гг.) сопоставить данную

работу с другими историческими рукописями и в соответствии с этим

переработать ее. Бухари выполнил поручение императора.

Таким образом, благодаря Миру Абу Талиб ал-Хусайни и Мухаммеду

Афзал Бухари «Тузуки Темурий» на персидском языке стал достоянием

наших современников. Копии этой рукописи находятся в библиотеках

России, стран Средней Азии, Индии, Ирана, Турции, Англии, Греции,

Албании, Дании1.

Труд «Тузуки Темурий» переведен и на некоторые европейские языки.

Его перевод на русский язык был осуществлен с французского в 1894 г.

в Ташкенте и впервые опубликован в журнале «Православный собеседник».

В настоящее время «Уложение Тимура: исторические записки» издано так же

в Ташкенте2.

Данному источнику, по нашему мнению, не уделяется должного

внимания в силу следующих причин: одни исследователи оценивают эту

работу как подделку, по своему содержанию напоминающую исторический

раздел «Зафар-наме» Шариф-эт-дина Язди. В качестве главных аргументов

сторонники данной точки зрения выдвигают следующее: такие записи были

совершенно неизвестны Низами Шарифу и кому-либо из непосредственных

наследников Тимура. Тимур якобы был неграмотным, и в высшей степени

невероятно, чтобы такая работа автобиографического характера,

продиктованная другим, учитывая природу жизни кочевого двора, оставалась

неведомой его ближайшему придворному окружению. Более того, «Тузуки

Темурий», продолжают они, дает дополнительные подробности о молодости

Тимура, которые, несомненно, при их достоверности, должны были

появиться и в других работах придворных историков.

1 Ахмедов Б. Тарихдан сабаклар. – Ташкент: Укитувчи, 1994. – С. 299–300.

2 Уложение Тимура: Исторические записки…

224

Попробуем возразить изложенной точке зрения. Дело в том, что

«Уложение Тимура» по своему содержанию представляет собой, прежде

всего, не автобиографию, а своеобразное политическое завещание. В этой

работе Тимур прямо и непосредственно обращается сугубо к своим

потомкам, которые наследуют его трон. «Моим детям – счастливым

завоевателям государств, моим потомкам – великим повелителям мира», –

пишет он. Опираясь на свои обширные знания, огромный жизненный и

военный опыт, Тимур дает советы потомкам, как сохранить, укрепить

завоеванные им владения. Здесь же приводит самые важные, на его взгляд,

принятые им в свое время постановления и правила (инструкции).

Таким образом, данная работа адресована Тимуром очень узкому кругу

лиц из числа его потомков, к тому же только тем из них, которые наследуют

его трон. Для того чтобы скрыть содержание своего завещания (что вполне

естественно для того времени) от ближайшего окружения, Тимур, вероятнее

всего, написал его сам, собственноручно, от первого лица, не ставя об этом в

известность никого из своего окружения. Мнение некоторых исследователей

о безграмотности Тимура основывается лишь на том, что Тимур, по

свидетельству его историков и секретарей, практически всегда диктовал свои

распоряжения и любил слушать, когда ему читали вслух.

Возникает вопрос, как такой совершенно безграмотный человек мог

вступать в дискуссии, беседовать часами с виднейшими учеными и поэтами

своей эпохи? Как ему удалось завоевать 27 государств и продержаться у

власти почти 30 лет, к тому же установить дипломатические отношения с

некоторыми европейскими государствами, создать предпосылки и основы

Среднеазиатского Ренессанса? Ответом на эти вопросы могут служить

работы известного ученого Р. Рахманалиева, в которых автор убедительно

свидетельствует, что Тимур был грамотным человеком, в совершенстве

владел персидским, тюркским и монгольским языками1.

1 Рахманалиев Р. Амир Темур Великий… – С. 142.

225

В силу вышеназванных причин «Тузуки Темурий» было, на наш взгляд,

неизвестно даже его ближайшему окружению. Подобные факты имели место

в истории. Например, о произведении Жусупа Баласагына «Кутадгу билиг»

(XI в.), как мы уже отмечали, не знало большинство его современников. Ни о

самом авторе, ни о его работе нет никаких сведений в труде «Китаб ал-

инсаб» («Книга генеалогий») биографа XII в. Абу Саида ас-Самани, где

приводятся даже малоизвестные писатели. Но следует принимать во

внимание, что работа Ж. Баласагына была адресована очень узкому кругу

лиц, прежде всего правителям, и поэтому не была широко известна. Стала

она таковой лишь через много лет после издания. Такой же участи подвергся

и труд «Тузуки Темурий», по своему жанру отдаленно напоминающий

«Кутадгу билиг».

Наряду с этим весьма серьезным аргументом в пользу того, что

оригинал работы Тимура, написанный им самим, действительно

существовал задолго до того, как стал известен исследователям (XVII в.),

является то, что один из его потомков, Захиреддин Мухаммед Бабур, был

знаком с завещанием своего великого предка и, более того, довольно

добросовестно и пунктуально следовал ему. И свое знание он даже передал

своим потомкам, в подтверждение чего можно привести ряд фактов (об

этом речь пойдет далее).

«Уложение…» Тимура появилось на свет, на наш взгляд, не без

влияния его первого духовного наставника (пира). Им был Кутбула Актаб-

шейх Зейнеудин Абубекр Тайабади, по характеристике Тимура, «личность

благочестивая, потомок Мухаммеда». Он предсказал Тимуру его будущее

величие, и с того времени Тимур всегда оказывал ему почет, обращаясь к

нему за советами «в делах затруднительных, касавшихся государства и

управления им». Тимур очень уважительно относился к нему и

руководствовался его советами.

Когда Тимур стал правителем Мавераннахра, он получил письмо от

своего пира, где тот дает ему практические советы по управлению

226

государством: «Следи беспрестанно за своими… подчиненными, чтоб

каждый, не выходя из границ своей власти, был всегда готов к повиновению.

Назначай для каждой группы народа справедливые границы, чтоб правота и

разум господствовали в твоем государстве. Если ты пренебрег порядком в

своих делах и между твоими подданными, то возмущение и крамола не

замедлят появиться. Ты должен каждому лицу и каждой вещи указать

границы и место, какие они должны занять» [Т., с. 15–16]. Сразу же после

получения письма Тимур «поспешил исполнить всѐ, что оно содержало». Так

появились его постановления и правила, которые впоследствии вошли в его

книгу, регулирующие, по существу, все отношения в его государстве.

В своем политическом завещании Тимур перечисляет 12 правил,

которыми он руководствовался в своей жизни и деятельности и которые

помогли ему «достигнуть власти», «завоевывать государства», «упрочить эти

завоевания».

Сравнивая тексты «Тузуки Темурий» и «Бабур-наме»1, можно отметить

целый ряд совпадений и соответствий. Так, в седьмом правиле Тимур пишет,

что он «оказывал почтение потомкам пророка, ученым, богословам,

философам и историкам. Я уважал их и почитал»[Т., с. 8]. Из этого следует,

что Тимур встречался и беседовал со многими знаменитостями того времени

и, вполне вероятно, с выдающимся поэтом Востока Хафизом из Шираза (от

его стихов, кстати, были в восторге К. Маркс и Ф. Энгельс). Так же поступал

и Бабур. Для этого достаточно отметить, что в городе Агра Бабур собрал

вокруг себя немало выдающихся людей того времени: писателей, поэтов,

художников, музыкантов, ученых, богословов – и всячески их поддерживал.

А те, в свою очередь, оказывали Бабуру помощь в управлении государством.

1 При сравнении исторических источников здесь и далее во внутритекстовых

ссылках указываются номера страниц (с использованием сокращений: «Уложение

Тимура» – «Т.», «Бабур-наме» – «Б.») в изданиях: Уложение Тимура: Исторические

записки. – Ташкент: Чулпан, 1992, и Бабур-наме [Записки Бабура] / Пер. М. Салье; Общ.

ред. и дораб. С. А. Азимджановой; Ин-т востоковедения АН РУзб. – Изд. 2-е, дораб. –

Ташкент: Гл. ред. энцикл., 1993.

227

В пятом правиле «Уложения Тимура» записано: «Чтобы воодушевить

офицеров и солдат, я (т. е. Тимур. – А. А.) не щадил ни золота, ни

драгоценных камней…» [Т., с. 7]. То же самое делал и Бабур: «В субботу,

двадцать девятого числа месяца раджаба, мы начали осматривать и делить

казнохранилища… Всем воинам вообще были пожалованы деньги из казны,

каждому по его положению; всякий купец или ищущий знаний и, вообще, все

люди, которые сопровождали мое войско, унесли обильные и достаточные

награды и дары. Тем, кто не был в войске, тоже пошли большие награды и

подарки от казны» [Б., с. 230].

В шестом правиле Тимур пишет: «Всякий подымавший против меня

оружие для разрушения моих намерений, как только умолял меня о помощи,

был принимаем мною благосклонно. Я возвышал его в чинах и прощал его

вину…» [Т., с. 8]. Примерно так же поступал и Бабур: «Утром на следующий

день явились старшины афганцев племени Хирилги и Самму-хайл. Вожди

Дилазаков убедительно просили у меня прощения за их провинности; мы

простили им грехи и освободили их пленных. Определив размеры их дани в

четыре тысячи овец, я облачил этих вельмож в почетные халаты и послал к

ним назначенных мною сборщиков» [Б., с. 247]. «В воскресенье,

семнадцатого числа, неблагодарный Баба-шейх, который долгое время

пребывал в оковах, [был освобожден]. Я простил ему его проступок, велел

его расковать и наградил почетной одеждой» [Б., с. 238]. «Всем пленным,

которые остались в живых, мы по ходатайству Ходжи-и-Калана простили их

прегрешения и разрешили вернуться к своим женам и семьям …» [Б., с. 224].

В шестом правиле Тимура есть и такие строки: «Я имел сострадание к

низшим и к самым несчастным классам государства» [Т., с. 8].

В одиннадцатом правиле Тимур утверждает: «Милосердие также имело

место в моем сердце» [Т., с. 10]. Такое чувство не было чуждо и Бабуру:

«Когда мы были напротив Нургала, к нам подошел какой-то старик и начал

просить милостыню. Каждый из сидевших на плоту дал ему халат, тюрбан,

полотенце или что-нибудь подобное; старик получил много вещей» [Б.,

228

с. 254]. «В области Кабула и в округе Варсах всякому живому человеку:

мужчине, рабу, свободному, взрослому и малолетнему – было пожаловано по

одному золотому шахруху» [Б., с. 292].

Тимур признается: «Как только я узнавал о каком-нибудь случае

притеснения или жестокости правителя, солдат или народа, то я давал

виновным почувствовать всю строгость правосудия» (из девятого правила)

[Т., с. 9]. Так поступал и Бабур: «На следующее утро я отдал Хамза-хана,

правителя Алишенга, который совершил дурные дела и несправедливо

проливал кровь, его кровным врагам и те подвергли его казни» [Б., с. 254].

В седьмом правиле Тимур пишет: «Храбрые люди были моими

друзьями, потому что Всевышний любит храбрых» [Т., с. 8]. Такого же

принципа придерживался и Бабур. Его постоянно окружали добрые и

мужественные люди (более подробно об этом – в следующих параграфах).

Тимуром была разработана довольно гибкая для того времени

система взимания податей (налогов) [Т., с. 34–56]. Данной проблеме

уделял большое внимание и Бабур. Как известно, на рубеже XV–XVI вв.,

особенно в первой четверти XVI в., в Северной Индии полностью

дестабилизировалась государственная налоговая система, в результате

чего резко ухудшилось положение народных масс. Отсутствие земельно-

налогового законодательства и некоторые другие социально-

экономические факторы натолкнули Бабура на идею написать сочинение,

где были бы изложены основные нормы мусульманского закона. Так

появился его труд под названием «Мубайин» (1521 г.), написанный в

стихах на тюркском языке. Третья глава этой книги, озаглавленная

«Китабат-закат», полностью посвящена налоговым системам Средней

Азии, Афганистана и Индии. Бабур рассматривал сочинение «Мубайин»

как руководство для управления государством, положения которого

должны были способствовать не только значительной стабилизации

государственной системы, но и, как результат, улучшить положение

народных масс и оградить их от бесчинств феодалов [Б., с. 18–19]. Это

229

сочинение Бабур посвятил сыну Хумаюну – своему наследнику, будущему

второму правителю Индии в 1530–1556 гг.

Особенно Тимур ненавидел изменников и трусов и поэтому строго

выбирал людей своего ближайшего окружения. В своем «Уложении» он

пишет: «В моем обществе были приняты знатные потомки пророка, ученые

и богословы, но злых изменников и трусов я исключал из своего

сообщества». «Я удерживал людей трусливых и низких в положении,

которое им соответствовало, не допуская их возвышения за известные

границы» [Т., с. 45–50]. Бабур также ненавидел изменников и трусов, об

этом свидетельствуют строки из «Бабур-наме»: «Когда я ехал по дороге, ко

мне присоединились беки, которые были вместе с Хусейн [Хасаном].

Я с гневом и грозно сказал: “Вас было столько людей и вы спокойно

стояли и смотрели, а потом отдали такого молодца на ровном месте

нескольким пешим афганцам. Следует лишить вас почетных званий,

отнять у вас ваши земли и владения, обстричь вам бороды и с позором

провести вас по улицам наших городов. Таково будет наказание всякому,

кто отдает такого молодца подобному врагу, стоит на ровном месте и

смотрит, не пошевельнув рукой”» [Б., с. 242].

А произошло следующее: «Не успел я еще приблизиться,

повествует Бабур, – как Хусейн Хасан, без всякого основания и расчета,

один пустил своего коня во весь опор, ворвался в гущу афганцев и начал

действовать саблей. [Враги] тотчас же поразили его коня стрелой и

сбросили [Хусейн Хасана] на землю. Не успел он подняться, как его

ударили саблей по голове и снова повалили: на него набросились со всех

сторон и изрубили его на куски ножами и мечами. Остальные беки стояли

и смотрели, не оказывая Хусейн Хасану никакой помощи» [Б., с. 241].

Бабур всѐ-таки наказал людей, из-за трусости которых погиб Хусейн

Хасан. «Во вторник, пятого числа, – пишет он, – я призвал нукеров

Дервиш Мухаммеда Фазли и Хусрау и допросил их об упущении,

230

вызвавшем захват Хусейна [Хасана]. После этого мы лишили [Дервиш

Мухаммеда и Хусрау] их чинов и званий» [Б., с. 242].

Известно, что Тимур всегда придерживался принципа: «Не обещай

заведомо того, чего не можешь выполнить». Так же поступал и Бабур. Он

пишет: «На следующий день ему (Абд Аллаху. – А. А.) сделали внушение за

вчерашнюю неумеренность, и он приходил, чтобы дать зарок [не пить].

Я сказал: “Так сразу? Возможно, ли выполнить такой зарок? Обещай пока,

что будешь пить только у меня на пирушках и нигде больше”. Абд Аллах

согласился и несколько месяцев соблюдал это условие, но потом не смог

выдержать» [Б., с. 238].

Как и его великий предок Тимур, Бабур в своей деятельности

постоянно преследовал цель благоустройства подвластных ему крупных

городов. В период правления Бабура в Северной Индии планировка и

архитектура общественных и частных построек, их внешнее оформление и

интерьер, имея очень много общего со среднеазиатским стилем, органически

сочетались в то же время с индийской формой и стилем. Процесс этот

получил свое дальнейшее развитие при преемниках Бабура, что особенно

заметно в стиле крупных зданий, сооруженных в северной Индии его

потомками. Джавахарлал Неру в своем труде «Открытие Индии» отмечал,

что «после прихода Бабура в Индию произошли большие сдвиги и новые

стимулы, которые вдохнули свежесть в жизнь, в искусство, архитектуру,

а другие отрасли культуры пришли в соприкосновение»1. Этот вывод

полностью подтверждается данными исторических источников, написанных

в Средней Азии и Индии в Средние века.

«Уложение Тимура» ценно еще и тем, что в нем имеются сведения

о родословной Тимура.

По поводу отношения Тимура к Чингизидам среди исследователей

единого мнения нет. Одна группа ученых категорически утверждает, что

Тимур по своему происхождению не имеет ни прямого, ни даже косвенного

1 Неру Дж. Открытие Индии… – С. 212.

231

отношения к Чингизидам1. Их основной аргумент состоит в том, что личные

летописцы Тимура, современные ему историки, географы не оставили

письменных свидетельств его связи с генеалогией Чингизидов. Другая

группа ученых не утверждает, но предполагает, что Чингисхан и Тимур,

возможно, происходили от одного общего предка2. А. А. Семѐнов, в

частности, ссылается на обследованную им надпись на нефритовом

надгробном камне, находящемся в мавзолее «Гур-и Эмир» в Самарканде, где

покоится сам Тимур и его несколько потомков. Надпись эта свидетельствует

о том, что Чингисхан и Тимур имеют общего предка – Туменех-хана,

который имел сыновей-близнецов – Кабула и Каджули3.

Эту же точку зрения поддерживают и некоторые санжырачи

(исследователи родословных), хотя они исходят из еще более древних

предков Тимура. Например, известный санжырачи Кудайберды-улы

Шакарим утверждает, что Чингисхан и Тимур имеют одного общего

предка – Боѐн-хана (Бодон-хана). Он был, по мнению ученого, прадедом

уже упомянутого нами Туменех-хана. У последнего было девять сыновей,

двое из которых были близнецами – Кабул и Кажул (Каджули). Чингисхан

является потомком Кабула, а Тимур – Кажула. Более того, санжырачи

считает, что Боѐн-хан является также предком кыргызов и именно в этом

качестве он упоминается в эпосе «Манас». Таким образом, он делает

вывод, что Чингисхан и Тимур не только имеют общего прародителя, но и

являются предками современных кыргызов4. Следует заметить, что

Кудайберды-улы Шакарим не одинок в своих выводах, такого же мнения

1 Бэмбер Г. Великие Моголы: Потомки Чингисхана и Тамерлана / Пер. с англ.

Л. И. Лебедевой. – М.: Центрполиграф, 2003. 2 Султанов Т. И. Поднятые на белой кошме: Потомки Чингиз-хана. – Алматы:

Дайк-пресс, 2001. – С. 97; Корниенко А. Тамерлан (Сер. Знаменитые люди планеты). –

Харьков: Фолио, 2011. – С. 4. 3 Семѐнов А. А. Надписи на надгробии Тимура и его потомков в «Гур-и Эмири» //

Эпиграфика Востока. – М.; Л., 1952. – С. 52. 4 Кудайберды-улы Шакарим. Родословие тюрков, киргизов, казахов и ханских

династий / Под ред. Б. Каирбекова. – Алма-Ата: Шазушы, 1990. – С. 32.

232

придерживаются и другие исследователи, в частности монголовед

П. Рачневский1.

Интересно то, что к этой точке зрения тяготеет и сам Тимур, хотя на

данном факте вторая группа ученых не акцентирует внимания. Об этом

убедительно свидетельствуют, как нам кажется, написанные самим Тимуром

строки: «Когда Тоглук-Тимур (Чингизид. – А. А.), вопреки своим

обязательствам, снова привел армию в Трансоксанию (т. е. Мавераннахр. –

А. А.), он отнял у меня управление этим царством, чтобы отдать его в руки

своего сына Элиас-Ходжи, а меня поставил главнокомандующим и

советником молодого князя, указывая мне на договор, состоявшийся между

Каджули и Кабул-ханом, его и моими предками. Из уважения к этому

договору я снял с себя управление и принял командование армией» [Т.,

с. 73]. Здесь же, в примечании редакции издания поясняется, что Кабул-хан и

Каджули-Бегадер – два сына Туменех-хана. Кабул был прадедом Чингисхана,

а Каджули – восьмой предок Тимура и прадед Карегара-Нувиана.

Оказывается, что Чингисхан и Тимур оба происходили от одного предка, т. е.

от Туменех-хана, четвертого предка Чингисхана и девятого – Тимура.

Туменех-хан имел преемником на царство моголов своего сына Кабула,

Кабулу же наследовал Бартан-хан. Можно предположить, что в договоре,

заключенном между двумя братьями (чтобы угодить, без сомнения, их отцу

Туменех-хану), было означено, что ханское достоинство переходит в

наследство в семью старшего Кабула, между тем как младший, Каджули, как

и его потомство, должен исполнять должность первого министра и

главнокомандующего у хана и что между потомками обоих братьев должно

существовать прочное согласие. Тимур из племени Каджули счел себя

обязанным уступить предписанию этого договора, на который указал ему

Тоглук-Тимур, по прямой линии потомок Кабула через Чингисхана.

Вот что говорит Тимур в одном из фрагментов сочинения Абулгази:

«В начале 762 г. кеджеры Тоглук-Тимур привел во второй раз войско в

1 Рачневский П. Чингисхан: жизнь и наследие. – Улан-Батор, 2006.

233

Трансоксанию, приказывая мне явиться к нему; я повиновался. Он, нарушив

свои обязанности, отдал царство своему сыну Элиас-ходже, а мне дал титул

главнокомандующего. Чтобы предупредить мои возражения, он показал мне

договор, заключенный нашими предками Каджули и Кабул-ханом. Увидев

пункты в договоре, вырезанные из стали, и предписание, чтобы ханское

достоинство принадлежало потомкам Кабул-хана, а потомки Каджули-

Бегадера довольствовались начальствованием над войсками, но чтобы ни те

ни другие не питали друг к другу никакой вражды, я не затруднялся более

тотчас принять командование» [Т., с. 74].

Таким образом, имеются определенные факты, свидетельствующие о

наличии точек соприкосновения генеалогических линий предков Чингисхана

и Тимура. А то, что они оба происходят из монголов, не вызывает абсолютно

никакого сомнения. В подтверждение этого можно привести также

следующие их высказывания. Тимур пишет: «Я приказывал наказывать по

закону “Яса” или “Йасак” (сборник установлений Чингисхана, отражающих

монгольское родовое право. – А. А.) разбойников и грабителей больших

дорог и прогонять из моих владений бунтовщиков и изменников, остальных

обеспечить делом» [Т., с. 51]. Потомок Тимура Бабур очень подробно

описывает могольский обычай смотра войск, устроенного его дядьями по

линии матери, и делает заключение: «Среди моголов установления

Чингисхана до сих пор таковы, как их учредил Чингисхан» [Б., с. 116].

Свидетельством того, что предки Бабура, в т. ч. Тимур, имели

отношение, скорее всего, просто к монголам, а не к Чингизидам, являются

следующие слова Бабура: «Прежде наши отцы и родичи тщательно

соблюдали устав Чингиза. В собрании, в диване, на свадьбе, за едой, сидя и

вставая, они ничего не делали вопреки уставу. Устав Чингиза не есть

непреложное предписание [бога], которому человек обязательно должен был

бы следовать…» [Б., с. 195].

По мнению известного исследователя Л. Н. Гумилѐва, Тимур

«принадлежал уже к исламскому суперэтносу и развивал традиции

234

мусульманской культуры, а не “Ясы” Чингисхана»1. Вместе с тем Тимур, как

это следует из его «Уложения…», в определенных случаях руководствовался

законами Чингисхана. Он пишет: «Я советую, однако, что всякий,

признанный виновным, должен подвергнуться или ударам кнута, или

штрафу: два наказания за раз не должны быть допускаемы. Каждый вор, кто

бы его ни задержал, должен подвергнуться наказанию по закону Чингисхана,

который носит название “Яса”. Захваченные богатства будут отняты и

возвращены их настоящему владельцу» [Т., с. 29].

Таким образом, оригинал работы «Тузуки Тимурий», написанный

Тимуром, действительно существовал. Его прекрасно знал прямой потомок

Тимура – Мухаммед Бабур, более того, он всю сознательную жизнь

руководствовался изложенными там советами и свои знания передал

сыновьям.

Также можно констатировать, что Тимур не является прямым

потомком Чингисхана, но их генеалогические линии имеют точки

соприкосновения. Они оба происходят от Туменех-хана, который является

четвертым предком Чингисхана и девятым – Тимура. Вот почему Тимур

никогда не удостаивался титула хана, а только эмира и курагана (зять

Чингизидов). По мнению Л. Н. Гумилѐва, Тимур является «отуреченным

монголом из рода Барлас»2. К Озбакхану он не имеет никакого отношения,

хотя и является его современником; легенды гласят, что Тимур даже

приходил в ярость, когда его спрашивали, имеет ли он отношение к узбекам.

(Кстати, президент Узбекистана Ислам Каримов, выступая на торжественной

церемонии, посвященной 2750-летию города Самарканда (26.08.2007), ни

разу не употребил слово «узбек» или производные от него.)

Бабур весьма подробно описывает генеалогическое древо своего рода,

из которого следует, что он представляет Тимуридов в седьмом колене.

1 Гумилѐв Л. Н. От Руси до России: поиски вымышленного царства. – М.: Вече,

2009. – С. 94. 2 Там же. – С. 179.

235

Иначе говоря, отец Бабура Омар-шейх приходился правнуком, а сам Бабур

праправнуком третьему сыну Тимур-бека Миран-шах-мирзе [Б., с. 33].

Бабур также подробно описывает родословную своей матери – Кутлук

Нигар-ханум. Она была дочерью Юнус-хана, потомка второго сына

Чингисхана – Джагатай-хана. Таким образом, мать Бабура представляет

Чингизидов в 13-м колене.

Отца Бабура звали Омар-Шейх. Он родился в 1455 г. в Самарканде. Он

был самым младшим, четвертым сыном Абу Саид-мирзы, который

представлял род Тимуридов в пятом колене. Говоря иначе, дед Бабура был

потомком Миран-шаха, третьего сына Тимура. Бабур так описывает внешний

облик своего отца: он «был небольшого роста, тучный, с круглой бородой,

белолицый»; «халат он носил очень узкий и, стягивая пояс, убирал живот

внутрь; если же, стянув пояс, он давал себе волю, то завязки часто лопались»

[Б., с. 33] (что свидетельствует, на наш взгляд, о его большой физической

силе); «в одежде и пище он был неприхотлив»; «летом везде, кроме дивана,

он большей частью ходил в могольской шапке» [Б., с. 33] (возможно, этот

головной убор устраивал его больше, чем другие).

Бабур отмечает отношение своего отца к религии: «Омар-Шейх-мирза

был ханифит по исповеданию и человек чистой веры; он не пренебрегал

молитвой, всю жизнь полностью возмещал пропущенные обряды и часто

читал Коран» [Б., с. 33].

Омар-шейх был довольно грамотным для своего времени человеком.

По свидетельству Бабура, он читал обе «Пятерицы» («Хамса») поэта Низами

(XIII в.), а также Хосрова Дехлеви (XIV в.). Очень часто читал и «Шах-

наме» – героический эпос Ирана и Таджикистана, объединенный в XI в.

в поэму под этим названием великим поэтом Фирдоуси. У Омар-Шейха были

даже способности к стихосложению, но он, как отмечает его сын, «не уделял

внимания поэзии», хотя при случае прекрасно читал стихи.

По характеристике Бабура, его отец был очень справедливым и

честным человеком. В подтверждение этого Бабур описывает следующий

236

случай: «Однажды, когда из Китая шел караван, то у подошвы гор к Востоку

от Андижана караван из тысячи людей так занесло снегом, что спаслись

только два человека. Получив об этом известие, Омар-Шейх-мирза послал

сборщиков и задержал все товары каравана. Хотя наследников налицо не

было, Омар-Шейх-мирза сберѐг товары, несмотря на то, что сам нуждался.

Год или два спустя он вызвал наследников из Самарканда и Хорасана и

вручил им их товары в целости» [Б., с. 34]. Бабур характеризует отца и как

хорошего собеседника, отличавшегося большой щедростью, добродушием.

Это был «речистый, сладкоустый человек; смелый и отважный муж», и хотя

«стрелял он из лука посредственно», но зато «здорово бился на кулаках; ни

один йигит не мог устоять под ударом его кулака» [Б., с. 34].

Бабур не считает нужным скрывать отрицательные черты характера и

образа жизни своего отца. Тот был несколько болтлив и в молодости очень

много пил, «но позже устраивал попойки раз или два в неделю».

«В последнее время он, – продолжает Бабур, – сильно пристрастился к

возбуждающим средствам и, будучи возбужден, приходил в неистовство».

К тому же «он был человек влюбчивый и много страдал от мук любви,

а также постоянно играл в нарды, а иногда и в кости» [Б., с. 34].

Омар-шейх владел областью Ферганы, городами Ходженд и Ура-Тепа.

Непродолжительное время он был властелином городов Ташкент и Сайрам,

а также области Шахрухия, но в силу различных причин лишился их.

Омар-шейх был многодетным отцом, у него было трое сыновей и пять

дочерей, самым старшим из сыновей был Мухаммед Бабур, а из дочерей –

Ханзада-биким. Она была родной сестрой Бабура, старше него на пять лет.

Заметим, Бабур очень заботливо относился к своим родным и всегда в меру

своих сил и возможностей помогал им.

Бабур перечисляет жен и наложниц своего отца. Матерью Бабура, как

мы уже отмечали, была Кутлуг Нигар-ханум. Всего же у Омар-шейха было

четыре жены, а также «много любовниц и наложниц». Первой женой Омар-

шейха была Фатима Султан-ага, «происходившая от могольских

237

туманбеков». Она была матерью Джехангир-мирзы, который был на два года

младше Бабура. Матерью другого его брата Насир-мирзы и его сестры Шахр

Бану-биким была наложница из Андиджана – Умид [Б., с. 35].

Наложницами Омар-шейха из моголок были Тун Султан и Ага Султан.

Матерью Ядгар Султан-биким была Ага Султан. Любимой женой Омар-

шейха была Махум Султан-биким, которую также иногда называли Кара

Куз-биким, возможно, за ее черные глаза. Омар-шейх женился на ней

незадолго до своей смерти, она родила девочку, но уже после смерти мужа.

Омар-шейх ушел из жизни совершенно случайно. Бабур пишет: «В том

году (8 июня 1494 г. – А. А.) <…> Омар-шейх-мирза вместе с голубями и

голубятней улетел в овраг и умер». Трагический случай требует пояснения.

Отец Бабура увлекался голубями и даже среди государственных забот

находил время на разведение этих птиц и забавы с ними. Прожил он

тридцать девять лет. После его смерти Бабур, которому тогда шел лишь

двенадцатый год, стал «государем области Ферганы» [Б., с. 29].

Таким образом, отец Бабура Омар-шейх представлял Тимуридов в

шестом колене. Он был грамотным, религиозным человеком, хорошим

собеседником, отличался честностью, справедливостью, большой

физической силой, принимал участие в кулачных боях. Был неравнодушен к

спиртному, возбуждающим средствам и азартным играм, увлекался голубями

и игрой в нарды.

Своему отцу и двум его братьям (о них шла речь в предыдущем

параграфе) Бабур посвятил в своем труде по отдельному разделу. Такой

чести не были удостоены братья его матери – Султан Махмуд-хан и Султан

Ахмед-хан. Тем не менее Бабур предупреждает: «В нашей летописи

упоминание об этих ханах должно при случае встретиться неоднократно,

события и обстоятельства их жизни будут в ней изложены» [Б., с. 37].

Но несмотря на то, что в своей огромной работе Бабур не посвятил

специальных глав своим дядьям по линии матери, он довольно подробно

описал их достоинства и недостатки. Это объясняется тем, что он

238

неоднократно участвовал вместе с ними в боевых действиях, а перед походом

в Афганистан «провел с ханами четыре месяца в Андиджане» [Б., с. 133].

Впервые Бабур упоминает имя Султана , младшего брата своей матери,

когда пишет о городе Ош и имеющейся там горе: «К юго-востоку от

крепости стоит красивая гора, называемая Бара-Кух. На вершине этой горы

Султан Махмуд-хан построил худжру» [Б., с. 30]. Матерью Махмуд-хана

была Шах-биким, дочь бадахшанского шаха. Султан Махмуд-хан имел

прозвище Ханике-хан. Он был правителем Ташкента и женат на старшей

дочери дяди Бабура по линии отца Султана Ахмед-мирзы – Кара Куз-биким,

которая родила ему сына Баба-хана. Как отмечает Бабур, это был «очень

хороший мальчик» [Б., с. 46].

Бабур дает следующую характеристику своему дяде: «Хан (Махмуд-

хан. – А. А.) был одаренный человек и сочинял стихи, хотя законченных

газелей у него было немного» [Б., с. 115]. Он уделял немного внимания

правилам стихотворства, и на эту тему с ним беседовал Бабур.

Бабур весьма нелестно отзывается об его полководческих

способностях: «Султан Махмуд-хан был не боевой человек, он был

совершенно лишен дара к воеводству…» [Б., с. 100], «хотя прочие качества и

повадки хана были хороши» [Б., с. 78].

Бабур отмечает, что сразу же, как Султан Махмуд-хан стал правителем,

по наущению и подстрекательству некоторых людей из своего окружения он

повел войско на Самарканд – и потерпел сокрушительное поражение от

Байсункар-мирзы, второго сына Султана Махмуд-мирзы, дяди Бабура по

линии отца.

В то время часто происходили захватнические войны между

различными правителями, имевшими даже тесные родственные связи.

В подтверждение этого приведем следующий наглядный факт. Султан

Махмуд-хан, заключив военный союз с Султаном Ахмед-мирзой, братом

отца Бабура, предпринял военный поход на владения Омар-шейха – отца

Бабура. По дороге в город Ахси они овладели городом Касан и осадили

239

Ахси, где находился Омар-шейх. Бабур пишет, что беки и воины,

находившиеся в Ахси, хорошо сопротивлялись. Но Махмуд-хан здесь

внезапно заболел; к тому же, начав войну, он ею тяготился, поэтому вскоре

он вернулся в свою область [Б., с. 44]. Бабур свидетельствует также и о

войнах между отцами и детьми [Б., с. 66, 74].

В дни тяжелых испытаний Бабур неоднократно обращался за помощью

к Султану Махмуд-хану. И это вполне объяснимо. В тот период Бабур был

совершенно одинок, он потерял отца, родных братьев отца, свои владения.

И надо сказать, Султан Махмуд-хан никогда не отказывал Бабуру в помощи.

Когда Бабур, оставив Самарканд, находился в Ходженде по дороге в

Андиджан, захваченный врагами, он попросил Султана Махмуд-хана

выступить с войском и помочь ему освободить Андиджан. Султан Махмуд-

хан немедленно выступил, и Бабур встретился с ним у перевала Кендарлик,

недалеко от Ходженда [Б., с. 78]. Когда Бабур шел на Самарканд, он вновь

попросил помощи у Султана Махмуд-хана. Он пишет: «Хан назначил в поход

на Самарканд своего сына, Султана Мухаммеда Ханике, а также Ахмед-бека

с четырьмя или пятью тысячами войск, и сам тоже выступил и дошел до Ура-

Тепе. Повидавшись там с ханом, я направился к Самарканду через Яр-Яйлак»

[Б., с. 79]. Однако до Самарканда Бабур не дошел, так как основные силы,

предоставленные ему в помощь, узнав о появлении войск Шейбани-хана,

повернули назад. Бабур пишет: «Мне тоже поневоле пришлось воротиться,

и я пришел в Ходженд». Но на этом успокаиваться Бабур не собирался.

«Когда есть стремление к власти, желание завоевать земли, – рассуждал он, –

то, если дело раз или два не выйдет, нельзя стоять на месте и смотреть». И он

вновь обращается за помощью в Ташкент. Он пишет: «Мечтая о походе на

Андиджан, я направился в Ташкент к хану, чтобы просить его о помощи» [Б.,

с. 79]. Хан дал ему несколько эмиров и войско численностью около

800 человек. С этим войском Бабуру удалось захватить крепость Насух,

около Канд-и Бадама. Потом некоторые обстоятельства заставили его вновь

вернуться в Ходженд.

240

Таким образом, Султан Махмуд-хан всегда оказывал военную помощь

своему племяннику Бабуру, когда тот просил, а вот мысль отдать Бабуру

какую-либо область из своих владений ему не приходила. А Бабур, тем не

менее, на это надеялся. Он пишет: «Я надеялся, что хан, мой дядя, проявив

милость и внимание, пожалует мне какую-нибудь область или округ. Мне

обещали дать Ура-Тепе, но Мухамед Хусейн-мирза не дал. Не знаю, по своей

ли воле он не дал или было такое указание сверху» [Б., с. 112, 113].

Итак, Султан Махмуд-хан был человеком одаренным, с хорошими

качествами и повадками, но был совершенно лишен дара к воеводству. Он не

отказывал Бабуру в военной помощи, но вот предоставить ему одну область

из своих владений и не думал. У него также не осталось наследников.

Султан Ахмед-хан был младше своего брата Султана Махмуд-хана,

и поэтому его иногда называли Младшим ханом. Помимо этого, Султан

Ахмед-хан имел прозвище – Алача-хан. Бабур поясняет, что слово «алачи» в

переводе с языка моголов и калмаков означает «убийца». Султана Ахмед-

хана называли так за то, что он «несколько раз побеждал калмаков и

истребил много их людей». От частого употребления слово «алачи»

превратилось в «алача» [Б., с. 37].

Ахмед-хан был, по имеющимся сведениям, выдающимся военным и

политическим деятелем своего времени, который перед лицом калмакской

агрессии сумел сплотить могольские, казахские и кыргызские племена. На их

объединение ему понадобилось 20 лет1.

В отличие от своего брата, Султан Ахмед-хан обладал незаурядной

физической силой и храбростью, был настоящим воином и полководцем.

Бабур пишет: «Младший хан, мой дядя, был чудный человек, крепко

разивший клинком, самовластный и смелый. Из оружия он больше всего

полагался на саблю и поговаривал: “Шестопер, палица, кистень, секира,

топор, раз ударив, поражают в одно место, а сабля как ударит – рассечет с

1 Койчуев Т. К., Мокрынин В. П., Плоских В. М. Кыргызы и их предки:

нетрадиционный взгляд на историю и современность. – Бишкек: Гл. ред. КЭ, 1994. – С. 32, 33.

241

головы до ног”. Он никогда не расставался со своим острым клинком; клинок

либо висел у него на поясе, либо находился в руках» [Б., с. 44].

Ахмед-хан «славился своей справедливостью и честностью» [Б.,

с. 125], хотя был «несколько неотесан и грубоват в речах», так как вырос «на

далекой окраине» [Б., с. 119]. Известно, что он занимал земли на территории

современной Северной Киргизии, Чаткала и Турфана. Основу

государственно-политического объединения Ахмед-хана составляли племена

кыргызов. Из-за отдаленности своих владений Ахмед-хан очень редко

появлялся в Ферганской долине. Это подтверждает и Бабур: «С младшим

ханом, моим дядей, мои родичи не встречались двадцать четыре года или

двадцать пять лет; я же его вообще не видел» [Б., с. 117].

И может быть поэтому Бабур так подробно и обстоятельно описывает

свою и своих родичей встречу с Младшим ханом. Это произошло в 1502 г.,

Ахмед-хан приехал со своими двумя сыновьями, которым было по 13–14 лет.

Они прибыли в сопровождении войска в количестве около двух тысяч

человек. Впоследствии один из его сыновей по имени Султан Халиль-султан

стал наследником владений Ахмед-хана; источники того времени именуют

его признанным «падишахом кыргызов» [Б., с. 32, 33]. В знак уважения к

своему племяннику Младший хан сделал Бабуру подарок – «пожаловал ему

платье могольского образца, кушак и оседланного коня из своей личной

конюшни. А также могольскую шапку, вышитую кручѐными нитками, халат

из китайского атласа, расшитый блѐстками, и китайский пояс со старинного

образца мешочком для кремня» [Б., с. 118]. В таком могольском наряде Бабур

с Младшим ханом направился к Старшему хану. Находившийся рядом со

Старшим ханом Ходжа Абу-л-Макарим, сразу не узнав Бабура, спросил:

«Они какой султан будут?». Когда только Бабур заговорил, он узнал его.

Бабур подробно описывает внешний вид нукеров Султана Ахмед-хана:

«Люди Младшего хана были все наряжены по-могольски: в могольских

шапках и халатах из китайского шелка, расшитого золотыми блѐстками.

242

У них были могольские колчаны, сѐдла из зеленой шагрени и могольские

кони <…> Всѐ это было под стать их необычному наряду» [Б., с. 119].

Объединившись, оба брата решили помочь своему племяннику

освободить его владения от врагов, в частности от Султана Ахмед Танбала.

Посоветовавшись между собой, они выделили Бабуру отряд и поставили ему

задачу подойти к Танбалу с тыла, через Ош и Узгенд. Общая численность

войск ханов составляла около 30 тысяч человек.

Бабур со своим отрядом захватил Кубу, Ош. Он пишет: «Как только мы

пришли и вступили в Ош, оседлые и кочевые племена, живущие в горах и

степях к востоку и югу от Андиджана, все пристали к нам» [Б., с. 119]. Чуть

позже жители Узгенда, а затем и Маргинана (современный г. Маргилан. –

А. А.) признали власть Бабура. Он пишет: «Все крепости на Андиджанской

стороне реки Ходжент, кроме Андиджана, признали мою власть» [Б., с. 119].

Однако все земли, которые перешли к Бабуру в результате похода, без

его ведома и согласия были переданы по распоряжению Старшего хана

Младшему хану. Бабур был поставлен перед фактом. Оправдываясь перед

Бабуром, Старший хан говорил: «Враг, подобный Шейбани-хану, захватил

такой город, как Самарканд, и могущество его всѐ растет. Ради этого дела

Младшего хана привели бог весть откуда. Здесь у него земли нет, те его

владения – далеко. Следует отдать Младшему хану области к югу от реки

Ходженда, начиная с Андиджана, чтобы он там водворился» [Б., с. 123].

Области к северу от реки Ходженда, начиная от Ахси, хан обещал Бабуру и

говорил, что, утвердившись здесь, ханы направятся в область Самарканда,

захватят ее и отдадут Бабуру, а после этого всю Фергану передадут Младшему

хану. Бабур чувствовал, что хан хитрит, попросту обманывает его, обещает то,

чего еще нет, но реально оценив свое положение, Бабур заявляет: «Делать

было нечего, хочешь не хочешь, пришлось согласиться» [Б., с. 123].

Некоторые люди из окружения Бабура такое решение Старшего хана

считали несправедливым (на самом деле так оно и было). Один из них,

Камбар Али, заявил Бабуру: «Видели? Они сейчас отобрали у вас все ваши

243

земли! У вас с ними ничего не выйдет; теперь же, пока Ош, Маргинан,

Узгенд и послушные вам области, племена и народы в ваших руках, ступайте

в Ош, укрепите крепости, пошлите к Султану Ахмед Танбалу человека и

помиритесь с ним, потом побейте и прогоните могола и разделите по-братски

ваши владения [с Танбалом]». Таким советом Камбар Али толкал Бабура на

предательство своих родных, сговор с врагом, и всѐ это ради владений,

власти и богатства. Подобные поступки в то время случались сплошь и

рядом, были делом обыкновенным – в «Бабур-наме» можно найти немало

примеров. Но поступить так Бабур счел для себя недостойным. Он ответил:

«Пристойно ли это будет? Ханы мои родичи; быть им слугой лучше, чем

царствовать над Танбалом» [Б., с. 123]. Услышав такой ответ, Камбар Али

пожалел о сказанном и, испугавшись последствий, через несколько дней

сбежал в Андиджан [Б., с. 124].

Несмотря ни на что Бабур испытывал определенные симпатии к

Младшему хану, и они были взаимны. Когда последний находился под

Андиджаном, Бабур решил навестить его. Младший хан с радостью принял

его в своем шатре, который Бабур оценил как «скромный», «казакский»,

«маленький». Это говорит о том, что Младший хан, привыкший к кочевому

образу жизни, был непритязателен в быту. Поскольку Бабур был ранен

стрелой в ногу и хромал, его дядя распорядился направить к нему своего

могольского костоправа по имени Агичи Бахчи для лечения. Тот быстро

вылечил Бабура, который остался им очень доволен. Бабур даже признал:

«В нашей земле костоправы не способны так лечить» [Б., с. 124].

Султан Ахмед-хан (Алача-хан) – младший сын Юнус-хана, дядя

Бабура, умер в 1505 г. в возрасте 39 лет.

Итак, Султан Ахмед-хан был человеком незаурядной физической силы

и храбрости, честным и справедливым, настоящим воином и полководцем,

внесшим большой вклад в объединение разрозненных племен кыргызов для

борьбы против калмаков. За заслуги в деле защиты своей родной земли от

захватчиков он был удостоен почетного прозвища – Алача-хан. Султан

244

Ахмед-хан, конечно же, не обладал изысканными манерами, так как был

кочевником. Он заботливо относился к своему племяннику, а Бабур, в свою

очередь, испытывал к нему определенные симпатии.

Таким образом, родословная Бабура по линии отца и матери не имеет

никакого отношения ни к Узбекхану, ни к Шейбани-хану. Из «Бабур-наме»

следует, что он лишь однажды, будучи уже в Индии, назвал себя тюрком.

В силу сложившихся объективных обстоятельств он оказался последним

представителем династии Тимуридов.

Неизвестно, как бы повернулось колесо истории Средней Азии, если

бы Бабуру удалось претворить в жизнь свою главную мечту – создать единое,

мощное централизованное государство в Мавераннахре. Об этом

американский исследователь Гарольд Лэмб писал: «…Бабур, как Улугбек в

Самарканде, считал себя не просто правящим монархом, а человеком,

призванным быть ответственным за управление»1. Заметим, что и великий

предок Бабура был одержим такой же целью: Тимур как государственный

деятель «отражал в известной мере <…> потребность создать

централизованное, независимое государство в Мавераннахре»2.

Бабур всѐ-таки добился цели создания мощного государства, но,

к сожалению, за пределами своей родины – в Северной Индии. Недаром он

писал в одном из своих рубаи:

Желанной цели должен ты добиться, человек,

Иль ничего пускай тебе не снится, человек.

А если этих двух задач не сможешь ты решить,

Уйди куда-нибудь, живи, как птица, человек!3

1 Lamb Harold. An aspect of the character of Zahirad-din Muhammad surnamed Babur

bounder of the dynasty known great Mughuls of India // Тр. XXV Междунар. конгресса

востоковедов. – Т. 3. – М.: ИВЛ, 1963. – С. 221. 2 Муминов И. М. Роль и место Амира Тимура в истории Средней Азии. – Ташкент:

Фан, 1968. – С. 49–50. 3 Бабур Захириддин Мухаммад. Избранная лирика / Пер. с узб.; Ред. колл.:

Ф. А. Абдурахманов и др. – Ташкент: Изд. ЦК КП Узб., 1982. – С. 69.

245

Империя Бабуридов просуществовала, как известно, больше трех

веков. Всѐ сказанное здесь свидетельствует о том, что Бабур был

выдающейся личностью, талантливейшим государственным деятелем и

великодушным человеком.

Некоторые современные ученые выступают категорически против

выражения «Империя Великих моголов», и лишь на том основании, что

Бабур неоднократно отмечал негативные черты в характере своих нукеров-

моголов. Следовательно, резюмируют они, он не причислял себя к моголам,

и считают, что «Империю Великих моголов» надо переименовать в

«Империю Бабуридов». Такое предложение прозвучало с трибуны

Международной научной конференции «Место Захиреддина Мухаммеда

Бабура в истории мировой культуры», которая прошла в Ташкенте 10–

11 июня 2013 г. Правда, данный призыв не получил поддержки среди

участников конференции, а вызвал лишь недоумение.

Между тем, в девятом томе сочинений В. В. Бартольда отмечается:

«Великими Моголами европейцы называли мусульманскую династию

тюркского происхождения, господствовавшую в Индии в первой половине

XVI в. Потомок от Тимура Бабур, изгнанный из Средней Азии новыми

завоевателями – узбеками, с горстью приверженцев удалился в Индию, где

ему удалось основать новое государство; его преемники распространили

свою власть на большую часть полуострова. Европейцы, приписывая Тимуру

и его потомкам монгольское происхождение, придумали для этой династии

название Великих Моголов, подобно тому как “Великими турками” называли

османских султанов». Далее он добавляет: «Держава Великих Моголов

представляет едва ли не единственный пример мусульманского государства,

в котором без давления извне иноверцы были уравнены в правах с

мусульманами. Бабур и его преемники относились к религии индийцев с

полной веротерпимостью; внук Бабура Акбар допускал при своем дворе

диспуты между брахманами и мусульманскими учеными и надеялся из

246

элементов различных религий создать новую веру, которая могла бы быть

принята всеми его подданными»1.

4.3. Бабур как сын, муж и отец

В контексте сложнейших социально-экономических перемен,

характерных для рубежа XX и XXI вв., объяснима переоценка традиционных

постулатов. Новую трактовку получила и категория воспитания, в которой в

прежней, еще советской, интерпретации виделся идеологический придаток

ушедшей политической системы. Не столь надежной, как прежде,

представлялась панацея целенаправленного воздействия со стороны

государства, его общественных институтов (семья, образовательная система)

на молодое поколение. Старшие по возрасту склонны были именно

молодежи предъявлять счет за правонарушения, алкоголизм, наркоманию,

сексуальную распущенность, отсутствие духовности. Очевидна стала

дисгармония отношений между поколениями. Вечная проблема

взаимоотношения поколений, прежде всего родителей и детей, подчас

приводящая к трагедиям, в очередной раз предстала в общественном

сознании как трудно разрешимая.

В этой связи представляет интерес, как наши предки решали эту

внутрисемейную, но очень важную в целом для общества проблему

взаимоотношения родителей и детей.

Независимо от того, считает французский ученый Р. Фоссье, сколько в

семье, двое или больше, она всегда останется «делом секретным», т. е. семья

возводит преграду между замкнутым пространством, в котором существует,

и всеми остальными людьми, которым она отказывает в праве вмешиваться в

сугубо внутренние свои дела. И нет такого общества, которое стремилось бы

выставлять на всеобщее обозрение специфику этих своих несколько

1 Бартольд В. В. Сочинения: В 9 т. … – Т. IX. – С. 287–288.

247

интимных, частных особенностей. Поэтому очевидно, что получение

подробного, достаточно четкого представления о семейной группе в составе

определенного этноса, тем более в исторической ретроспективе, дело не из

легких1. Особенно если это касается истинно мусульманской семьи, которая

живет, руководствуясь правилами, изложенными в священной для мусульман

книге – Коране, а также установлениями в хадисах, на которых держится

мусульманский шариат, да еще и в рамках обычного права – адата,

вносящего в эту несколько общую картину свои особые штрихи.

Порой частную жизнь семьи раскрывают документы, относящиеся к

повседневной юридической практике, например, брачные контракты.

Полезные сведения дают литературные произведения, артефакты

изобразительного искусства, археологические находки.

Исламский мир, отмечают исследователи, почти не оставил

документальных свидетельств средневековья относительно повседневной

жизни людей, а тем более внутрисемейных отношений. В этом плане

исключение составляет, на наш взгляд, во многом автобиографическое

произведение «Бабур-наме». По мнению большинства известных

востоковедов и историков, этот труд является одним из основных и

достоверных первоисточников эпохи позднего средневековья (XV–XVI вв.).

Анализ содержания «Бабур-наме» позволяет извлечь из него

множество сведений, отражающих отношение Мухаммеда Бабура к

родителям, женам и своим детям, особенно к сыновьям, а также отношение

последних к своему отцу. В результате, мы имеем возможность взглянуть на

проблему взаимоотношения поколений – родителей и детей – в эпоху

средневекового Востока.

В «Бабур-наме» представлено большое количество лиц, окружавших

автора в разные периоды его жизни. Среди них немало женщин, так или

иначе связанных с Бабуром, некоторые из которых сыграли в его судьбе

определенную роль, до сих пор, на наш взгляд, не оцененную должным

1 История человечества… / Под ред. М. А. Аль-Бахита… – С. 23.

248

образом. Это, прежде всего, близкие ему родственницы – бабушки, мать,

сестры, жены, дочери.

Однако сведения о них Бабур дает довольно скупые, и это можно

понять, принимая во внимание специфику той эпохи. Он упоминает женщин

своей семьи, как правило, в связи с более важными, на его взгляд,

событиями, хотя есть и некоторые исключения, когда, например, это касается

бабушки по линии матери и некоторых его жен.

По скудной информации не всегда можно представить себе цельные

образы окружавших Бабура женщин, но даже отдельные штрихи к ним

представляют интерес и помогают дополнить образ Бабура как сына,

мужа, отца.

Бабушку по линии отца Бабура звали Шах Султан-биким. Как ни

странно, но о ней очень мало сведений в «Бабур-наме». Она не упоминается

даже в главе, посвященной ее сыну, отцу Бабура Омар-шейху, где есть раздел

«Рождение и происхождение» Омар-шейха. В своей огромной книге Бабур

упоминает ее лишь дважды. Известно только то, что о смерти своей бабушки

Бабур узнал, находясь в Ура-Тепе, и эту весть он встретил довольно

равнодушно. Умерла она в Андиджане в начале XVI в. [Б., с. 112].

Сведений о бабушке Бабура по линии матери в «Бабур-наме»

значительно больше. Ее звали Исан Даулат-биким, и была она из ханского

рода. Ее отца, т. е. прадеда Бабура, звали Шир Хаджи-бек, он был беком

тумана сагарачи, что под Самаркандом. Деда Бабура по линии матери, как

мы уже отмечали, звали Юнус-хан. Его матерью была, упоминает Бабур, то

ли дочь, то ли внучка «кипчакского бека из Туркестана по имени шейх

Нураддин-бек, к которому благоволил Тимур-бек»1. Напомним, что от Исан

Даулат-биким у Юнус-хана было три дочери. Старшая Михр Нигар-ханум

была женой Султана Ахмед-мирзы, старшего сына деда Бабура Султана Абу

1 Бутанаев В. Я., Худяков Ю. С. История енисейских кыргызов… – С. 36.

249

Саид-мирзы. Вторая – Кутлуг Нигар-ханум, мать Бабура. Третья – Хуб

Нигар-ханум.

Бабур очень уважительно говорит об Исан Даулат-биким: «Среди

женщин по уму и рассудительности мало найдется таких, как моя бабка,

Исан Даулат-биким. Она была очень умная и рассудительная женщина;

большинство дел решали по ее совету»1. К сожалению, Бабур не говорит,

какие конкретно это были дела, но, тем не менее, данное утверждение

находится в полной противоположности с весьма распространенным и

бытующим в сознании большинства людей нашего времени стереотипом:

якобы восточная женщина, и особенно в эпоху средневековья, не имела

абсолютно никаких прав, была почти на положении рабыни, с нею никто не

считался.

О том, что Исан Даулат-биким имела большое влияние на Бабура и его

окружение, свидетельствуют следующие факты. «Ряд доброжелателей, –

пишет Бабур, – собравшись у моей бабки Исан Даулат-биким, сговорились о

том, чтобы низложить Хасан Якуба и успокоить смуту». Дело в том, что

Хасан Якуб был одним из врагов Бабура, ставивших своей целью с помощью

смуты отстранить его от власти. Бабур, захватив Самарканд в первый раз, не

оставлял его, несмотря на неоднократные просьбы своей матери, а также

учителя и наставника ходжи Маулан-и Кази. Но когда к их просьбам

присоединилась бабушка Исан Даулат-биким, он оставил Самарканд и

направился в Андиджан.

В силу того, что Бабур был старшим внуком не только деда по линии

отца Султана Абу Саид-мирзы, но и деда по линии материи Юнус-хана, ему

уделялось особое внимание как наследнику трона. Может быть, поэтому

Исан Даулат-биким всегда находилась при Бабуре в Андиджане.

О своей матери Кутлуг Нигар-ханум Бабур пишет очень мало. Он лишь

отмечает, что во времена его «казачества и безвластия» она большей частью

находилась рядом с ним, испытывая вместе с ним все тяготы и лишения

1 Бутанаев В. Я., Худяков Ю. С. История енисейских кыргызов… – С. 50.

250

кочевой жизни. И это не могло не отразиться на ее здоровье. Впервые она

тяжело заболела в Ташкенте, куда приехала навестить своих родных: мать,

брата, сестер, с которыми не виделась почти 14 лет. Возвратившись в

Самарканд, она вновь заболела (диагноз – корь), лечение не помогло, и она

скончалась в июне 1505 г. Кутлуг Нигар-ханум была похоронена, с

разрешения наследников Улугбека, в его саду Баг-и-Наурузи у подножья

горы Памган (в настоящее время ее прах находится в усыпальнице Бабура в

Кабуле). Во время похорон матери Бабуру пришлось испытать горечь утраты

еще двоих близких ему людей: «Во время обряда оплакивания мне сообщили

[о смерти] Младшего хана, моего дяди Алача-хана, и моей бабки Исан

Даулат-биким».

На сороковины матери Бабура из Хорасана прибыл ряд родственников

по линии матери: Шах-биким с невесткой Михр Нигар-ханум и др. По

свидетельству Бабура, «оплакивание началось снова, огонь разлуки

разгорелся без меры. Исполнив обряд оплакивания, мы раздали нищим и

беднякам кушанье и пищу и устроили моление и чтение Корана за упокой

души отошедших» [Б., с. 166].

Как утверждает сам Бабур, у него было пять сестер и двое братьев.

Единоутробной сестрой была Ханзада-биким, старше его на пять лет. По

свидетельству Бабура, «во время безвластья Ханзада-биким досталась

Мухаммед Шейбани-хану», от него она родила сына Хуррам-шаха, который

впоследствии стал правителем Балха и вскоре умер [Б., с. 35]. После его

смерти Ханзада-биким постоянно находилась при Бабуре, успела понянчить

внука Бабура – Акбар-шаха. Скончалась она вблизи Кабула почти в

семидесятилетнем возрасте и похоронена в усыпальнице Бабура.

Сѐстры Бабура: Михр Бану-биким и Шахр Бану-биким – родились от

наложницы отца Бабура, которую звали Умид Агача. Михр Бану-биким была

старше Бабура на два года, а Шахр Бану-биким – младше на восемь лет.

От младшей жены Омар-шейха была дочь Рукайя Султан-биким, а от

его наложницы Ага Оуктан – дочь Ядгар Султан-биким. Обе девочки

251

родились уже после смерти их отца. Ядгар Султан-биким воспитала бабка

Бабура – Исан Даулат-биким.

Когда Бабуру было всего лишь 5 лет отроду, его родители

договорились с семьей Султана Ахмед-мирзы о том, что их сын Бабур,

достигнув брачного возраста, женится на их третьей дочери – Айше Султан-

биким (подобные договоренности между семьями встречаются и сегодня).

Будущий тесть Бабура Султан Ахмед-мирза, как мы уже отмечали,

приходился старшим братом его отцу, т. е. был дядей Бабура. Он приходился

Бабуру родственником и по линии его матери, так как был женат на старшей

сестре матери Бабура – Михр Нигар-ханум. Султан Ахмед-мирза владел в тот

период Самаркандом и Бухарой.

Не противясь воле и договоренности своих родителей, весной 1500 г.

Бабур женился на Айше Султан-биким. Это произошло в Ходженде, ему

тогда было около 18 лет (по меркам того времени довольно поздно). По

признанию самого Бабура, он испытывал к жене «определенные чувства», но

любви к ней, вероятнее всего, не было. Об этом можно судить по его

признанию: «От стыда и смущения я ходил к ней один раз в десять, в

пятнадцать или в двадцать дней, но потом не осталось и такой любви, а стыд

стал еще больше». А следующее его признание не оставляет никаких

сомнений о его отношении к жене: «Раз в месяц или в сорок дней моя мать,

ханум, с трудом насильно провожала меня к ней» [Б., с. 95].

Бабур стал отцом, когда во второй раз захватил Самарканд. Айша

Султан-биким родила дочь, которую назвали Фахр Ан-Ниса. Но спустя месяц

малышка скончалась [Б., с. 104]. После этого, как свидетельствует сам Бабур,

«еще до неурядиц в Ташкенте Айша Султан-биким по наущению своей

старшей сестры ушла от меня» [Б., с. 46]. Данный факт, на наш взгляд,

уникален для мужей такого уровня, как Бабур.

Попробуем проанализировать его с правовой точки зрения того

времени. Согласно мусульманскому праву (шариату), жена не имела права

уходить от мужа без его согласия. Она обязана была уйти от мужа только

252

после того, как муж произнесет одну из установленных фраз (талак):

«Ты отпущена» или «Соединись с родом». С другой стороны, жена могла

требовать развода только через суд, ссылаясь лишь на строго очерченные

основания: муж имел физические недостатки, не выполнял супружеских

обязанностей, жестоко обращался с женой или не выделял средств на ее

содержание. То, что уход своей жены Бабур оставил без внимания,

свидетельствует о его равнодушии к ней.

Очень интересна характеристика, которую Бабур дает своей теще

Катак-биким – матери незаконно ушедшей от него жены. «Султан Ахмед-

мирза, – пишет Бабур, – взял ее по любви и был сильно в нее влюблен. Она

имела очень большую власть, пила вино. При ее жизни Султан Ахмед-мирза

не ходил к другим женам. В конце концов, он убил ее и избавился от срама»

[Б., с. 46]. О правовых последствиях данного убийства Бабур не пишет,

а может быть, их и не было вовсе.

Второй брак Бабура был заключен с другой дочерью Султана Ахмед-

мирзы – Ма„сумой Султан-биким. Ее матерью была Хабиба Султан-биким из

рода Аргун, которую Бабур называл Йанга [Б., с. 199]. Если первую жену

Бабуру рекомендовали его родители, то вторую жену он выбрал сам, о чем и

пишет в своей книге: «Придя в Хорасан, я увидел ее, она мне понравилась.

Я посватался, привез ее в Кабул и взял ее в жены». Ма„сума Султан-биким

привлекла Бабура, по всей вероятности, своей внешностью. Однако заметим,

что если Бабур довольно подробно описывает характер, внешний облик, даже

одежду многих своих родственников-мужчин, то ничего подобного нет по

отношению ни к одной из окружавших его женщин.

Вторая жена родила ему дочь, но от трудных родов Ма„сума Султан-

биким скончалась. Девочку назвали именем ее матери, что свидетельствует

о любви Бабура к ней.

Третий по счету брак Бабура был заключен по настоянию его матери

(следовательно, Бабур прислушивался к мнению своей родительницы). Его

женой стала Зейнаб Султан-биким, пятая дочь Султана Махмуд-мирзы. Но и

253

этот брак был непродолжительным. По свидетельству самого Бабура, «спустя

два-три года, заболев оспой, она ушла из мира» [Б., с. 53].

Султан Махмуд-мирза, как мы уже отмечали, был одним из старших

братьев отца Бабура, соответственно, он приходился дядей и Бабуру, и обеим

его бывшим женам, а все три жены, в свою очередь, доводились Бабуру

двоюродными сестрами. Из этого следует, что в тот период браки внутри

клана были делом обыкновенным.

Таким образом, из «Бабур-наме» мы почерпнули некоторые сведения

о трех женах Бабура, которые были связаны между собой родственными

узами и сменяли друг друга не по его воле. О последующих женах Бабура

сведений почти нет, но, судя по всему, он имел сразу несколько жен

одновременно. Об этом свидетельствуют следующие факты:

«Притворившись ничего не знающим, – повествует Бабур, – я через

некоторое время отправился в гарем. В то время мои женщины находились в

саду Баг-и Хилват и в саду Баг-и Юрунчка. Когда я подошел к женщинам,

телохранители и стражники удалились» [Б., с. 221] и, находясь в Индии, он

пишет: «…я вызвал мою сестру и жен в Хиндустан» [Б., с. 349].

Бабур также говорит о своем намерении жениться на дочери Малик-

шах Мансура из рода Юсуфзаев (имени ее он не называет), но женился ли он

на ней – неизвестно. «Ради добрых отношений с Юсуфзаями, – отмечает

Бабур, – я просил в жены дочь Малик-шах Мансура. Именно на этой стоянке

было получено известие, что дочь [Малик]-шах Мансура едет ко мне с данью

Юсуфзаев». Она прибыла в сопровождении своего брата Таус-хана [Б.,

с. 225], затем Бабур ее «оставил в Баджауре до возвращения туда…» своего

войска [Б., с. 226]. Больше в книге о ней ничего не говорится.

В «Бабур-наме» несколько раз упоминается женщина по имени Махим-

биким как одна из жен Бабура. Судя по всему, это была властная и

самостоятельная женщина, в полной мере использовавшая положение своего

мужа. По свидетельству Бабура, она отправила грамоту хиндустанскому хану

Карача, где буквально требовала на время своей поездки к Бабуру «назначить

254

ей конвой из жителей Лахора, Бхиры и близлежащих мест» [Б., с. 351]. Что

интересно, грамота эта была составлена по образцу собственноручно

написанных Бабуром указов. Это с удивлением признает и сам Бабур.

Из других источников («Акбар-наме») известно, что Махим была

матерью одного сына и трех дочерей (Гульранг-бегим, Гульчехры-бегим

и Гульбадан-бегим) Бабура. Гульбадан-бегим отличалась широким

кругозором и большим талантом, именно она является автором сочинения

«Хумаюн-наме».

Пятой женой Бабура была Дилдор Агача-бегим. Она родила ему сына.

Шестой женой была Ранка-бегим, а седьмая – Юсуф-Зай1.

Современники Бабура, правители его уровня, помимо законных жен,

как правило, имели и наложниц. Однако если они у Бабура и были, он о них

не упоминает, нет также и эпизодов, где бы он близко общался со

свободными женщинами. По крайней мере, в «Бабур-наме» подобных

сведений нами обнаружено не было. Исключение составляет следующий

случай, описанный Бабуром.

Как-то Бабур гостил у одного бека. Через какое-то время хозяин

неожиданно заявил, обращаясь к Бабуру: «Бул-бул Анике хочется выпить с

вами вина». «Я никогда не видел, как пьют женщины, – ответил Бабур, –

позови ее на пирушку». Женщина пришла не сразу, так как в компании были

и другие мужчины, один из которых играл на рубабе. После наступления

темноты мужчины зашли в дом (до этого сидели на свежем воздухе. – А. А.)

и при свете свечи пили вино до ночной молитвы. «Я прилег, – пишет Бабур, –

а остальные участники пирушки пошли в другой дом, и пили, пока не

пробили зарю. Бул-бул Анике пришла и вела себя со мной очень вольно;

в конце концов, я притворился мертвецки пьяным и избавился от нее»

[Б., с. 249]. Тем не менее он остался доволен отдыхом: «Хороша была та

пирушка! Без подвоха и обмана».

1 Эрскин У. Бабур Хиндостанда… – С. 108, 109.

255

В женщинах Бабур больше всего не любил сварливость. Описывая жен

и наложниц Султана Хусейн-мирзы, он замечает по поводу его первой жены

Бике Султан-биким: «Она была очень сварлива; ее строптивость надоела

Мирзе и он, в конце концов, ее оставил и избавился от нее. Что поделаешь!

Право было на стороне Мирзы». Далее Бабур приводит двустишие:

Если дурная жена в доме хорошего мужа,

Даже в этом мире создан для него ад.

В заключение Бабур выражает пожелание: «Да не пошлет бог никому

из мусульман подобного бедствия, да не оставит господь на земле жены с

дурным нравом и сварливой!» [Б., с. 177].

Итак, в ближайшем окружении Бабура было довольно много женщин.

Он очень уважительно относился к ним, что особенно заметно в его

отношении к бабушке и матери. Но у него нет и намека на любовные чувства,

страсть и т. п., когда он пишет о своих женах. Если исходить только из

«Бабур-наме», можно сделать вывод, что Бабур был довольно строг не только

к своим женам, но и к женщинам вообще. Хотя судя по его стихам, этого не

скажешь. Например:

Я без тебя весь пожелтел, словно осенний листок поблек.

Щеки твои – алый тюльпан, строен и тонок стан – стебелек.

Как ты горда, роза моя, как равнодушна к боли моей!

В прах я упал к милым ногам, словно осенний желтый листок.

Следует заметить, большинство лирических стихов Бабура посвящено

любви, женщинам, их красоте, верности, измене и т. д.

В «Бабур-наме» имеются также сведения, отражающие отношение

Бабура к своим детям, особенно к сыновьям, а также отношение последних к

256

своему отцу. Благодаря этому мы имеем возможность взглянуть на Бабура

как на отца и наставника.

Захиреддин Мухаммед Бабур был отцом пятерых сыновей и шести

дочерей. Информации о его дочерях в «Бабур-наме» очень мало,

а о взаимоотношениях с ними Бабур практически ничего не говорит.

Несравненно больше разнообразных сведений о его сыновьях. На их

основе мы имеем возможность, во-первых, с расстояния в полтысячелетия

взглянуть на Бабура, с одной стороны, как на любящего отца, проявлявшего

отцовскую заботу и внимание к своим сыновьям, с другой – как на

наставника своих детей – будущих наследников. Во-вторых, получить

определенные сведения об отношении сыновей к своему отцу, а через это –

представление о взаимоотношении поколений – отцов и детей – в эпоху

средневековья.

Сыновей Бабура звали Ад-дин Мухаммед Хумаюн-мирза, Камран-

мирза, Абу-и-Насир Мухаммед Хиндал, Мухаммед Аскари и Фарух.

Старший Хумаюн родился 6 марта 1508 г. в Кабуле. По случаю его

рождения Бабур на радостях устроил большой той. Его приближенные

дарили ему подарки в виде серебряных монет. По признанию самого Бабура,

«серебра оказалась большая куча» и «никогда раньше не было видно такого

множества серебряных денег в одном месте». Довольный Бабур заключает:

«Очень хороший вышел той» [Б., с. 220].

Воспитателем Хумаюна был один из бывших эмиров отца Бабура

(Омар-шейха) – Касим-бек. Это был, по характеристике Бабура,

мужественный человек, из племени каучин. Он прекрасно рубился на саблях,

был примерным мусульманином, воздерживавшимся от сомнительной пищи.

«Он часто шутил, – отмечает Бабур, – и хотя был неграмотным, отпускал

удачные остроты» [Б., с. 39].

Бабур наделяет Хумаюна разнообразными эпитетами:

«драгоценнейший сын наш», «друг счастья», «обласканный взорами милости

великого творца» и т. д., что, бесспорно, свидетельствует о его особом

257

отношении к старшему сыну. Довольно любопытен следующий факт,

описываемый Бабуром: «В Хиндустане эмирам, находящимся в милости,

присваиваются различные титулы: один из них – а‟замхумаюн, другой – хан-

и-джихан или хан-и-ханон. – Далее он заявляет: – При жизни моего Хумаюна

величать кого-нибудь таким титулом не подобает; я отменил это

обращение…» [Б., с. 300]. Это становится понятным, если учесть, что слово

«хумаюн» означает «птица счастья».

Наряду с этим в книге «Хумаюн-наме» дочь Бабура Гульбадан-бегим

отмечает, что Бабур, спасая тяжело заболевшего сына Хумаюна, согласно

обряду три раза обошел вокруг ложа больного, говоря при этом, что берет на

себя его болезнь. Вскоре Хумаюн стал поправляться, а Бабур, наоборот,

заболел, слег и через три месяца скончался [Б., с. 21]. Всѐ это

свидетельствует о большой отцовской любви к сыну.

Самым младшим из сыновей был Фарух. В «Бабур-наме» он

упоминается лишь один раз. Бабур указывает дату его рождения – 2 августа

1526 г., причем сообщает об этом событии сухо, без особой радости. Больше

о нем никаких сведений нет – по всей вероятности, Фарух умер в

младенчестве. Это подтверждает следующее признание Бабура: «После

Хумаюна у меня было несколько сыновей, его родных братьев, но они не

жили» [Б., с. 225]. Выражение «не жили» Бабуром употребляется, вероятнее

всего, в смысле «умерли в младенчестве».

Определенные сведения имеются о среднем сыне Бабура – Мухаммед

Хиндале. Когда он был еще во чреве матери, Бабур согласился отдать его на

воспитание одной из своих жен по имени Махим. Бабур цитирует ее письмо,

полученное им до рождения Хиндала: «Будь то хоть сын, хоть дочь, отдай

мне ребенка на счастье и на радость – я его усыновлю и воспитаю» [Б.,

с. 225]. Отсюда невольно напрашивается вывод, что Махим уже не способна

была вновь стать матерью. Как мы уже отмечали, в «Бабур-наме» о ней

сказано мало, но согласно сведениям, содержащимся в «Акбар-наме», Махим

258

была матерью четверых детей Бабура – сына Хумаюна и трех дочерей. Здесь

же отмечается, что матерью Хиндала была Дилдар Агача-бегим1.

Вместе с тем Бабур поясняет, почему он назвал сына именно

Хиндалом. Весть о его рождении пришла в пору покорения Бабуром Хинда, и

поэтому он «счел это за хороший знак и назвал новорожденного Хиндалом»

[Б., с. 231].

Воспитателем Хиндала был назначен Мир-и Хуру, который в

благодарность за это вручил Бабуру 1000 шахрухи [Б., с. 244]. Из этого

следует, что быть воспитателем сына своего правителя считалось за большую

честь и доверие. У Хиндала был не только воспитатель, но и телохранитель.

Впрочем, они были у всех сыновей и дочерей Бабура. У Хумаюна был даже

личный чтец [Б., с. 262].

Видимо, Бабур по-своему был привязан к Хиндалу, так как будучи в

Индии, незадолго до своей смерти, он вызвал его к себе из Кабула. Хиндалу

тогда было около десяти лет [Б., с. 349].

Чуть больше сведений Бабур дает о сыне Мухаммеде Аскари, который

родился в 1516 г. По имеющимся в «Бабур-наме» материалам, Аскари был,

на наш взгляд, наиболее близок к отцу. Когда Аскари шел всего тринадцатый

год, Бабур специально вызвал его для участия в обсуждении положения дел в

Мультане, перед походом на Чиндири. Причем этот период Аскари жил в

личных покоях своего отца, что свидетельствует об их близости [Б., с. 333].

Несмотря на свой возраст, Аскари был подающим надежды

военачальником, пользовавшимся доверием Бабура. Это видно из того, что

Бабур, будучи в Индии, принял решение отправить Аскари с большим

войском на восток. Бабур отмечает, что «султаны и эмиры, находящиеся по

ту сторону реки Ганг, явятся к Аскари со своими войсками и, примкнув к

нему, двинутся туда, куда потребует польза государства» [Б., с. 342].

Учитывая возраст сына, Бабур наказывает эмирам «хорошо принять

Аскари». Чтобы показать всем свое особое отношение к нему, он устраивает

1 Эрскин У. Бабур Хиндостанда… – С. 108.

259

пир, где Аскари «были пожалованы украшенный драгоценными камнями

кинжал и пояс, царственная одежда, стяг, знамя, барабан, конюшня

породистых лошадей, десять слонов, цепь верблюдов и цепь мулов, а также

подобающие царю припасы и снаряжения». Вдобавок ко всему этому

«Аскари получил приказ сидеть на почетном месте в диване» [Б., с. 343].

Не остались без подарков и приближенные Аскари: «Его мулле и двум

дядьям были пожалованы чекмени с драгоценными пуговицами, а другим

нукерам – трижды по девять халатов» [Б., с. 342].

О близких отношениях Аскари с отцом свидетельствует и следующий

факт: «В понедельник Аскари, который, выступая в поход, вышел из города,

простился со мной в бане и отправился на восток» [Б., с. 345].

Аскари был, по существу, первым заместителем Бабура, он заменял его

на мероприятиях, где присутствие Бабура было не обязательно.

Бабур радовался, когда получал известия о рождении сыновей.

И человека, который первым сообщал ему такую весть, он одаривал. Этот

обычай, надо заметить, до сих пор существует у народов Центральной Азии.

Сыновей своих Бабур ни в чем не ущемлял и даже разрешал им

присутствовать во время пирушек, которые устраивал приближенным. Так,

он пишет: «В пятницу семнадцатого числа, в саду Баг-и Бинафша, мы поели

мад„жуна и сели в лодку с несколькими избранными приближенными.

Хумаюн и Камран позднее пришли к нам. Хумаюн ловко подстрелил утку»

[Б., с. 249]. Хумаюну тогда было 11 лет; позже, повзрослев, он принимал

участие в пирушках уже на равных. Бабур отмечает: «В ту пору часто шел

дождь; мы постоянно устраивали пирушки. Хумаюн тоже присутствовал на

этих пирушках. Хотя он избегал пить вино, но в эти несколько дней

употреблял его» [Б., с. 304].

Бабур всегда старался ни в чем не обделять сыновей, но и уравниловки

среди них не допускал. Он всегда относился с почтением к старшинству по

возрасту и требовал этого от своих детей. В письме к Хумаюну он

напоминает сыну: «Тебе известно, что всегда соблюдалось такое правило:

260

если тебе доставалось шесть частей, то Камран получал пять. Постоянно

держись этого правила и не отступай от него…» [Б., с. 306].

Бабур всегда и во всем старался укреплять дружбу и близкие

взаимоотношения между сыновьями, воспитывал у них терпеливое

отношение к недостаткам друг друга. Так, он советовал Хумаюну: «Живи с

Камраном в ладах – великие люди должны быть терпеливы. Имею надежду,

что ты будешь обращаться с ним хорошо». Здесь следует заметить, что Бабур

наверняка был хорошо знаком с сокровищницами восточной мудрости; одна

из них гласит, что самое главное качество правителя – это терпение. Далее

Бабур следующим образом характеризует Камрана: «Он тоже благочестивый,

хороший юноша и не будет неисправен в служении и послушании»

[Б., с. 341]. Камран, как и его отец, владел двумя языками – тюркским и дари

(персидским), писал стихи на этих языках. Свои произведения он

подписывал псевдонимом «Гази» [Б., с. 19]. Кстати, диван Камрана дошел до

наших дней.

Бабур проявлял большую заботу и внимание к своим сыновьям. Когда

он находился вдали от них, то писал им письма, поражающие нас и сегодня

своими размерами и разнообразием содержания. Чего только в них нет:

указания, советы, укоры, увещевания, замечания и т. п. Надо сказать, Бабур

очень серьезно относился к письмам, до отправки он их многократно

переписывал, черновики сохранял. Некоторые его письма, как он сам

отмечает, воспроизведены им в «Бабур-наме» именно по сохранившимся

черновикам.

В свою очередь, сыновья тоже писали отцу. Так, например, Хумаюн

направлял отцу довольно откровенные письма, судя по следующим строкам

из письма Бабура к сыну: «В своих письмах ты постоянно говоришь об

одиночестве. Одиночество для государя зазорно» [Б., с. 341]. Далее Бабур

высказывается по поводу почерка Хумаюна: «Если бы ты вздумал прочитать

[написанные тобой самим письма], то не смог бы этого сделать, а не сумев их

прочитать, ты бы наверное изменил свой почерк. – И продолжает: – Почерк

261

твой, правда, можно прочесть, если потрудиться, но он очень неясен <…>

Правописание у тебя неплохое, но и не очень правильное: ты пишешь

“иптифат” через “та”, а “куландж” через “я”. Почерк твой, хоть и с трудом,

все-таки читается, но смысл не вполне можно понять из-за неясных слов.

И ленишься буквы выводить, ты, наверное, думаешь: “Напишу

поизысканней!” – и поэтому получается непонятно. Впредь пиши проще,

ясным и чистым слогом: и тебе меньше будет труда и тому, кто

читает!» [Б., с. 341].

Бабур не оставлял без внимания ни одно более или менее значительное

событие в жизни своих сыновей. Так, находясь в Индии, Бабур получил

известие, что у Хумаюна родился сын, а Камран в Кабуле женился. Бабур

пишет: «В понедельник девятого числа (т. е. 23 октября 1528. – А. А.) <…>

один из нукеров Хумаюна <…> явился с радостной вестью, что у Хумаюна

родился сын. Мальчику дали имя Ал-Аман». Получив это известие, Бабур

написал письмо Хумаюну, где искренне выразил свою радость и

благословение. Там есть строки и в форме стихов:

Благодарение богу, который дал тебе сына.

Тебе он дал сына, а мне – любимого внука.

В этом же послании Бабур, как настоящий филолог, дает анализ имени

внука. Он отмечает, что «вследствие частого употребления слова “Ал-Аман”

простой народ говорит “аламан” или “иламан”. К тому же такое [сочетание]

“алифа” с “лямом” редко встречается в именах» [Б., с. 340].

Бабур не ограничивается лишь письмами, он посылает специальных

людей к своим сыновьям с поздравлениями и подарками от своего имени.

Бабур был очень щедр, особенно по отношению к своим сыновьям, он

всегда находил повод, чтобы что-то им подарить. При дележе

казнохранилища его сыновьям доставалось, как правило, больше, чем самым

приближенным бекам. К тому же Бабур всегда принимал во внимание

262

разницу в возрасте: старшим сыновьям доставалось больше, чем младшим.

Так, «в субботу, двадцать девятого числа месяца раджаба, (т. е. 11 мая

1526 г. – А. А.) мы начали осматривать и делить содержимое

казнохранилища. Хумаюну было дано из казны семьдесят лаков; я также

пожаловал Хумаюну содержимое еще одной незаписанной и непроверенной

сокровищницы». Для сравнения: младший брат Хумаюна Камран получил из

этого же казнохранилища сокровищ на семнадцать лаков, а некоторые беки –

по 10 лаков. Поясним, лак – это 100 000 единиц, а 17 лаков денег (по всей

вероятности, динаров) – это приблизительно годовой доход с одной средней

по величине области Индии того времени. Младшим своим сыновьям

Аскари и Хиндалу Бабур денег не дал, но выдал им «много золото, серебра,

платья, драгоценных камней и рабов» [Б., с. 290]. Впрочем, то же самое,

как добавку к полученным деньгам, получили и старшие его сыновья –

Хумаюн и Камран.

Бабур всегда отмечал должным образом военные победы своих

сыновей, особенно первую. Когда, например, Хумаюн победил в бою Хамид-

хана, сразу же последовал подарок от Бабура: «Я тотчас же пожаловал

Хумаюну платье со своего плеча и коня из своей личной конюшни: обещаны

были также [и другие] награды» [Б., с. 264]. В честь победы в Индии в г. Агра

Бабур устроил большой пир, где были розданы подарки: «Хумаюну было

пожаловано расшитое платье, сабля на поясе и конь с золотым седлом», а

также ему были подарены области Хисар-Фируза и Самхан [Б., с. 294].

Иногда Бабур дарил сыновьям крепости-города, вместе с их обитателями и

сокровищницами: «Сокровищницу Анвира и [власть над] всеми обитателями

крепости я дал Хумаюну» [Б., с. 321].

Бабур дарил своим сыновьям не только материальные ценности, но и

книги. Он пишет: «Я зашел в книгохранилище Гази-хана. Там оказалось

несколько ценных книг; некоторые из них я отдал Хумаюну, другие отослал

Камрану» [Б., с. 362]. «Через Муллу Бихшити, – пишет Бабур,– я послал

Хиндалу пояс с кинжалом, украшенный драгоценными камнями, такую же

263

чернильницу, скамеечку, выложенную перламутром, полукафтан со своего

плеча, пояс с пряжкой и азбуку, написанную почерком “бабури”» [Б., с. 348].

Помимо книг Бабур дарил своим сыновьям и стихи.

Бабур не оставлял без внимания и рождение внуков, и, тем более,

женитьбу сыновей, если даже он находился вдали от них. «Для поздравления

Хумаюну с рождением сына и Камрана – с женитьбой, – пишет он, –

я отправил мирзу Табризи и мирзу бека Тагая с десятью тысячами шахрухи

на подарки. Кроме того, обоим мирзам были посланы халаты с моего плеча и

пояса, которыми я сам подпоясывался» [Б., с. 348]. Заметим, что такого рода

подарки особо ценятся на Востоке и по сей день.

Щедрость Бабура поражает. Вероятнее всего, он был равнодушен к

богатству. Об этом свидетельствуют следующие строки из его рубаи:

Не жертва скопидомства я, не пленник серебра,

В добре домашнем для себя не вижу я добра.

Не говорите, что Бабур не завершил пути, –

На месте долго не стою. Мне снова в путь пора1.

Восточная мудрость гласит: не бойся спросить совета, достоинства

твоего это не унизит, и для ума не зазорно – именно умение выслушать совет

говорит об уме. Бабур рекомендует своим сыновьям выслушивать советы и

во всем советоваться между собой и с людьми сведущими и только потом

принимать решения. В одном из своих писем Бабур, обращаясь к Хумаюну,

поучает: собираясь на большое дело, «советуйся с опытными,

рассудительными беками и поступай так, как они тебе скажут». Более того,

он называет тех, с кем следует советоваться, и даже поясняет, как вести себя

с ними: «Ходжа-и Калан привык общаться со мною не стесняясь; ты [тоже]

держи себя с Ходжа-и Каланом так же, как я держал себя [с ним]». Далее он

констатирует: «Ты хорошо держал себя и пленил сердце Султана Ваиса… –

1 Бабур Захириддин Мухаммад. Избранная лирика… – С. 69.

264

и дает сыну указание: – Скажи ему (т. е. Султану Ваису. – А. А.) прибыть к

тебе и руководствуйся его мнением, ибо это человек опытный в делах». Он

также советует Хумаюну: «Брось чуждаться людей <…> дважды в день

призывай к себе своего брата и беков, не предоставляя им в этом свободы. По

всякому делу советуйся с ними и действуй всегда в согласии с мнением этих

доброжелателей» [Б., с. 342]. Так Бабур учил своих сыновей одной из самых

сложных наук на земле – умению прислушиваться к советам и управлять

людьми и государством.

В одном из своих писем Бабур дает указание Хумаюну объединиться со

своим братом Камраном и направиться в Хисар и Самарканд. Он пишет:

«Пришло для вас время, не щадя жизни, рубиться мечами. Не упускай же

того, что идет в руки, – леность и нерадение не приличествует царскому

сану». И далее приводит стихи Низами:

Завоевание мира не допускает медлительности,

Мир принадлежит тому, кто более проворен.

В жизни всѐ может быть в состоянии покоя,

Но только не управление государством.

Таким образом, Бабур призывает своих сыновей не останавливаться на

достигнутом, а предпринимать энергичные меры к увеличению своих

владений, укреплению власти, так как медлительность и застой для

правителя – неприемлемы. Для того чтобы расширять государство,

необходимо было иметь в тот период хорошую и сильную армию, вот почему

Бабур советует Хумаюну: «Пусть твои войска всегда будут в сборе и в

хорошем порядке» [Б., с. 342].

Заботливое и трогательное отношение к сыновьям у Бабура сочеталось

с требованием соблюдения ими дисциплины и исполнительности. Он не

разрешал никому, в т. ч. сыновьям, без его ведома и соответствующего

оформления вскрывать казнохранилища захваченных даже ими самими

265

городов. Он пишет: «Между тем пришли сведения, что Хумаюн, прибыв в

Дихли, отпер некоторые казнохранилища и незаконно завладел ими». Эти

самовольные действия Хумаюна вызвали недовольство и возмущение

Бабура. «Я никогда не ожидал этого от Хумаюна, – пишет он, – и у меня

стало крайне тяжело на душе. Я написал Хумаюну письмо с очень суровыми

увещеваниями» [Б., с. 323].

Кстати, такой же поступок, и не только, Бабур простил своему брату

Насир-мирзе. Несколько таких случаев Бабур описывает в своей книге.

Однажды, когда Бабур находился в Кабуле, Насир-мирза, объединив кочевые

племена, восстал против Бабура и ушел в Бадахшан. Укрепившись там, он

строил различные замыслы против Бабура. Спустя некоторое время

бадахшанцы, разбив и ограбив Насир-мирзу, выгнали его оттуда, и ему

пришлось искать убежища у Бабура. «[А теперь] он пришел, – пишет

Бабур, – повесив голову, стыдясь своих прежних дел, и был смущен и

сконфужен из-за своей измены. – И продолжает: – Я не сказал ему ничего в

лицо, ласково спросил его о здоровье и рассеял его смущение» [Б., с. 208].

В другой раз Насир-мирза самовольно взял из казны верблюжий караван

серебряных денег. Заметим, такие поступки Бабур не прощал даже своим

сыновьям, а в данном случае Бабур отмечает: «Я не требовал этих денег

обратно и пожаловал их Насир-мирзе» [Б., с. 217]. Таким образом, своему

брату Бабур прощал всѐ, даже измену. Более того, впоследствии Бабур отдал

ему область Кандахара. Эти примеры, безусловно, свидетельствуют о

большом великодушии Бабура.

Следующий факт очень наглядно свидетельствует о требовании

Бабуром соблюдения сыновьями дисциплины: «Так как Хумаюн очень

опаздывал к назначенному сроку, я послал ему строгие письма с суровыми

словами. В воскресенье семнадцатого сафара (3 декабря 1525 г. – А. А.),

когда мы совершали утреннюю выпивку, явился Хумаюн, за поздний приезд

я высказал ему несколько резких слов» [Б., с. 255].

266

Для сравнения заметим, что в отношении дисциплины среди рядовых

воинов Бабур был даже жесток. Об этом свидетельствуют следующие факты:

«Бесчинствующих усмирили, – отмечает Бабур,– и я велел разрубить двоих

или троих из них на куски» [Б., с. 259]; «Я сам с несколькими

приближенными въехал в ворота, налетел на бесчинствовавших воинов и

велел для острастки убить одного или двух [из них]» [Б., с. 216].

Сыновья Бабура неукоснительно выполняли распоряжения отца.

В одном из писем, посланном нарочным Хумаюну, Бабур пишет:

«Благодарение богу, враг на востоке бежал; по прибытии этого человека

оставь в Джунпуре несколько подходящих беков, а сам веди свое войско и

иди поскорее к нам» [Б., с. 300]. Исполнение этого распоряжения Бабур

описывает так: «Согласно моему решению, Хумаюн оставил в Джунпуре

Шаха Мир Хусейна и Султана Джунаида с отрядом добрых йигитов и

назначил туда же с этими людьми Кази Джиа, а в Уд поставил шейха

Баязида. Устроив и упорядочив эти дела, он перешел Ганг у Карла-

Маникпура и направился через Калпи [ко мне]». «В воскресенье, третьего

числа месяца раби аль-авваль (7 января 1527 г. – А. А.), Хумаюн явился

[ко мне] в сад Хашт-Бихишт и засвидетельствовал свое почтение»

[Б., с. 303–304].

Хумаюн в точности выполнял советы отца, в частности, приблизил

к себе Султана Ваиса и руководствовался его мнением. «В ту же субботу

из Кабула пришло письмо и вести, – отмечает Бабур, – что Хумаюн, собрав

находившиеся в тех краях войска, взял с собой Султана Ваиса и двинулся

в поход на Самарканд во главе сорока или пятидесяти тысяч

человек» [Б., с. 347].

Сыновья Бабура старались не давать отцу повода выражать свое

недовольство, Бабур также избегал, по мере возможности, такой формы

отношений с ними. Но если он и был в чем-то недоволен сыновьями, то

старался выразить это в мягкой, доброжелательной форме. Об этом

красноречиво свидетельствуют заключительные строки его письма к

267

Хумаюну: «У меня есть на тебя маленькая жалоба: за последние два-три года

от тебя не приходило ни одного человека; тот, кого я к тебе послал, вернулся

ко мне ровно через год. Разве так можно?» [Б., с. 341]. Несмотря на свой

высокий социальный статус и положение, Бабур всегда оставался любящим и

внимательным отцом.

Сыновья Бабура тоже любили и уважали отца. Они старались быть с

ним рядом, что не всегда удавалось, ибо Бабур был в постоянном движении,

в чем сам и признавался: «С одиннадцатого года жизни я не проводил двух

праздников рамазана в одном месте» [Б., с. 323].

Об отношении сыновей к отцу красноречиво говорит следующий

трогательный случай. Однажды, не предупредив заранее никого, Бабур с

войском входил в Кабул. Почти у входа их одними из первых заметили его

сыновья Хумаюн и Камран, тогда еще подростки. Они так спешили

поприветствовать своего отца, что даже не стали ждать, когда им подведут

коней. Вместо коней они «велели оруженосцам нести их на руках» и в таком

положении выразили почтение отцу «между городскими воротами и

воротами арка» [Б., с. 237].

Повзрослев, сыновья Бабура тоже старались одаривать отца. Хумаюн,

например, после захвата г. Агра подарил отцу самый большой в мире и уже

тогда знаменитый алмаз, оцененный специалистами того времени

стоимостью в денежном выражении «в два с половиной дневных расхода

всего мира», весом в восемь мискалей [Б., с. 269].

Следует заметить, этот алмаз не был военным трофеем. Хумаюн

получил его в качестве подарка от семьи родственников Бикрамажита

Ибрагима-раджи за то, что он сохранил им жизнь и, более того, оказал им

почет, уважение в соответствии с их высоким титулом. Они были потомками

древнего именитого и известного индийского рода. Получив алмаз в качестве

подарка от сына, Бабур вернул его обратно Хумаюну [Б., с. 270]. Причину

этого Бабур не указывает.

268

В примечаниях к современному изданию «Бабур-наме» имеется

следующее предположение об алмазе: «Очевидно, имеется в виду

знаменитый алмаз “Великий могол”, в необработанном виде весивший

785 каратов, а обработанном – 280 каратов» [Б., с. 396]. Однако данное

предположение не соответствует действительности, алмаз «Великий могол»,

впоследствии получивший название «Шах», не имеет непосредственного

отношения ни к Бабуру, ни к Хумаюну. Его история связана с их

потомками – Акбар-шахом, Джахангиром, Шах-Джаханом, Аурангзебом.

В 1829 г. этот алмаз был привезен в Петербург иранским принцем в качестве

цены за кровь А. С. Грибоедова. В настоящее время он украшает Алмазный

фонд России1.

Алмаз, в силу обстоятельств оказавшийся в руках Хумаюна,

впоследствии получил название «Кох-и-нор», что в переводе с персидского

означает «сияющая гора». Первоначальный вес алмаза составлял 186 каратов,

а после обработки он стал весить 106 каратов или 22 грамма. В настоящее

время данный алмаз хранится в качестве редкого экспоната в музее Тауэра

(Лондон).

Хумаюн дарил отцу и менее значительные подарки. Так, через свою

мать он передал отцу подарки, которые вручили тому прилюдно. По этому

поводу Бабур пишет: «…когда диван заседал в помещении Большого дивана,

мне принесли подношения от Хумаюна и Махим» [Б., с. 370].

Сыновья Бабура в меру своих сил и возможностей старались оберегать

отца от разного рода нагрузок. Так, например, Хумаюн, когда надо было

выступить против врагов в окрестностях г. Агра, прилюдно заявил:

«Государю выезжать нет надобности, я сослужу ему эту службу». Бабур,

довольный этим заявлением, пишет: «Слова его всем понравились, и

тюркские, и хиндустанские эмиры одобрили такое решение» [Б., с. 296].

1 Дорогами тысячелетий / Сост. Л. В. Поспелов. – Кн. 3. – М.: Мол. гвардия, 1989. –

С. 185–192.

269

Таким образом, Бабур, помимо всего прочего, был прекрасным отцом,

проявлявшим большую заботу и внимание к своим детям. О Бабуре как о

заботливом отце очень тепло отзывается известный средневековый историк

Мухаммад Хайдар Дуглат, который находился рядом с ним почти три года1.

Вместе с тем Бабур был очень требователен к сыновьям. Когда это

было необходимо, он делал им довольно суровые замечания. Он был не

только ласковым отцом, но и главным их наставником.

Сведения об отношении Бабура к своим бабушкам, матери, к женам,

сестрам, о взаимоотношениях Бабура с сыновьями, не исключающих,

а предполагающих дисциплину и ответственность за свои поступки, которые

имели место в первой половине XVI в., и сегодня, в период смены

ценностных ориентиров, помогают нам обретать в своей семье атмосферу

взаимного доверия и заботы.

1 Эрскин У. Бабур Хиндостанда… – С. 53–54.

270

ГЛАВА V

СРЕДНЕАЗИАТСКИЙ РЕНЕССАНС

НА ВЫСШЕМ УРОВНЕ СВОЕГО РАЗВИТИЯ

5.1. «Бабур-наме» как источник сведений о крупных поэтах,

ученых и правителях эпохи Бабура

В «Бабур-наме» много ярких, с большим остроумием набросанных

словесных портретов целого ряда современников Бабура – поэтов, ученых,

художников, музыкантов, правителей и пр. При этом Бабур от начала до

конца остается оригинальным повествователем, описывая всѐ исходя из

своих наблюдений, не повторяя компилятивно сведения более ранних

историков. Язык его прост и лаконичен, можно сказать, народен, в нем

отсутствуют риторические ухищрения, свойственные его современникам.

Бабур в своем творчестве правдив и искренен. Неслучайно он клятвенно

заверял: «…всѐ, что здесь написано, истина, и цель этих слов не в том,

чтобы похвалить себя, – всѐ действительно было так, как я написал.

В этой летописи я вменил себе в обязанность, чтобы каждое написанное

мною слово было правдой и всякое дело излагалось так, как оно

происходило» [Б., с. 206].

Одной из ярких колоритных фигур эпохи Среднеазиатского

Ренессанса, представленных в «Бабур-наме», является поэт, философ,

государственный деятель Алишер Навои (1441–1501). Бабур характеризует

А. Навои прежде всего как поэта и писателя. Он подчеркивает, что А. Навои

был «человеком бесподобным», т. е. незаурядным, не таким, как многие

другие. В подтверждение этого он заявляет: «С тех пор как на тюркском

языке слагают стихи, никто другой не слагал их так много и так хорошо».

Эти строки свидетельствуют и о том, что к творчеству А. Навои Бабур

относился чрезвычайно уважительно, преклоняясь перед его гением.

271

Действительно, духовное наследие Алишера Навои огромно. Его

собрание сочинений в переводе на русский язык составляет десять томов.

Следует заметить, что личность А. Навои как представителя Восточного и

мирового Возрождения достаточно освещена в научной литературе, большое

количество источников о нем приводит, в частности, востоковед

В. М. Жирмунский1.

Бабур особо выделяет то, что А. Навои свои стихи и другие

произведения создавал на тюркском языке, «хотя он вырос и воспитывался в

Герате» [Б., с. 30]. Добавим, что А. Навои писал и на персидском языке, да

и сам Бабур, кстати, тоже писал на этих двух языках, а иногда и на урду.

Бабур, перечисляя произведения А. Навои, дает им краткие отзывы.

В частности, он пишет: «Он сложил шесть книг месневи: пять – в ответ на

“Пятерицу” и еще одну в ответ “Языку птиц”, тоже под названием “Язык

птиц”». В данном случае имеется в виду «Пятерица» известного и

популярного поэта средневекового Востока Низами Гянджеви (1141–1209),

«Язык птиц» – тоже произведение Низами.

По свидетельству Бабура, А. Навои также составил четыре дивана

газелей под названиями: «Диковины детства», «Редкости юного возраста»,

«Чудеса средней поры жизни» и «Полезные поучения старости». Здесь, на

наш взгляд, Бабур имеет в виду, скорее всего, произведение А. Навои под

общим названием «Хазойинул-маоний» («Сокровищница знаний»),

которое иногда называют «Чар-диван» («Четыре сборника»). В этом

сборнике А. Навои жизнь человека уподобляет годовому циклу в природе,

а ее ступени четырем временам года. Первая ступень – «Весна времен

жизни», вторая – «Лето, поток животворных родников молодежи», третье –

«Осень, пора опадания листьев в саду жизни», четвертая – старость, «Зима

времени жизни».

1 Жирмунский В. М. Алишер Навои и проблема Ренессанса в литературах Востока //

Литература эпохи Возрождения и проблемы всемирной литературы: Сб. ст. / Ред.

Н. И. Балашов. – М.: Наука, 1967.

272

Бабур положительно оценивает рубаи (четверостишия) А. Навои,

считая их «хорошими». Но вместе с тем отмечает, что некоторые его

сочинения по своим качествам уступают уже упомянутым. К таким Бабур

причисляет, в частности, «Сборник писем», который А. Навои составил,

«следуя примеру Маулана Абд ар-Рахман Джами».

Анализируя труды А. Навои, Бабур пишет: «Персидский диван он тоже

составил: в персидских стихах он употребил тахаллус (псевдоним. – А. А.)

Фани. Некоторые стихи там недурны, но в большинстве они слабы и стоят

низко» в смысле качества.

Бабур критично оценивает книгу А. Навои о стихосложении под

названием «Весы стихотворных размеров». Он делает замечание по поводу

того, что, определяя «размер двадцати четырех рубаи», А. Навои «сделал

ошибку в четырех размерах». А. Навои также допустил ошибки, по мнению

Бабура, и «в некоторых других метрах». Эти недостатки, убежден Бабур,

явно видны людям, «внимательным к стихосложению» [Б., с. 179].

Бабур позволяет себе давать далеко не лестные отзывы произведениям

не только А. Навои, но и других авторов своего времени. Это

свидетельствует о том, что, с одной стороны, Бабур, возможно, считал себя

знатоком в теории стихосложения, а с другой, он был человеком

объективным, ему была чужда лесть, даже по отношению к А. Навои, хотя

последний обладал огромным авторитетом и влиянием среди поэтов и

литераторов, а также правителей, эмиров, беков своего времени как в Герате,

так и в Самарканде. Вместе с тем следует иметь в виду признание Бабура:

«…я записал о родичах и братьях то хорошее и плохое, что хорошо известно,

и рассказал о недостатках и достоинствах близких и чужих мне людей, что

действительно было» [Б., с. 206].

Бабур представляет нам образ А. Навои не только как поэта, но и как

многогранную личность, со всеми присущими ему положительными и

отрицательными чертами характера. Причем старается это делать вполне

непринужденно и объективно. По мнению Бабура, А. Навои отличался

273

«щекотливостью нрава», т. е. щепетильностью, и это качество «было у него

природным», а не «от обольщения властью, как думали другие» [Б., с. 179].

По этой причине А. Навои, считает он, очень болезненно воспринимал

«шутки в свой адрес», «не терпел возражений». В подтверждение этого Бабур

приводит следующий пример. В Герате в окружении А. Навои был поэт

Беннаи (1453–1512), склонный к «шуткам и насмешкам». Он «часто возражал

Алишер-беку и по этой причине терпел много притеснений», и «в конце

концов, он не мог больше оставаться в Герате». Беннаи был вынужден уйти

сначала в Ирак и оттуда в Азербайджан к Якуб-беку. Там он жил неплохо,

был участником всех его собраний, но после смерти последнего вернулся в

Герат и спустя определенное время – опять-таки из-за своих шуток в адрес

А. Навои – вынужден был снова покинуть Герат. В качестве примера Бабур

приводит одну из шуток между ними: «Как-то раз, за игрой в шахматы,

Алишер-бек вытянул ногу и коснулся зада Беннаи. Алишер-бек шутливо

сказал: “Вот беда! В Герате если вытянешь ногу, непременно коснешься зада

поэта”. Беннаи отвечал: “А если подогнешь ногу, то тоже коснешься зада

поэта”» [Б., с. 187].

Личность Беннаи требует к себе более пристального внимания, ибо он,

как нам кажется, сыграл не последнюю роль в создании Бабуром образа

А. Навои. Дело в том, что Бабур не встречался с А. Навои непосредственно,

по крайней мере, сведений об этом в «Бабур-наме» мы не обнаружили.

Беннаи же, в отличие от Бабура, продолжительное время общался с А. Навои,

что довольно подробно отражено в «Бабур-наме».

После того как Бабур встретил Беннаи в окрестностях Самарканда, тот

стал его приближенным. Бабур пишет: «Мулла Беннаи впоследствии долго

состоял у меня на службе» [Б., с. 63]. Он дает следующие сведения о Беннаи:

«Он из Герата. Так как его отцом был Устод Мухаммед Сабз, строитель,

Беннаи употребил такой тахаллус» («бенна» в переводе с араб. – строитель).

«В его газелях, – продолжает Бабур, – есть краски и вдохновение, он

составил диван. Месневи у него тоже есть» [Б., с. 187]. По мнению Бабура,

274

это «был способный человек», он «постоянно сочинял касиды и газели;

сложив один амаль в ладу нава, он посвятил его мне (т. е. Бабуру. – А. А.) и

исполнил передо мною». Возможно, подобными действиями Беннаи

добивался благосклонного к себе отношения со стороны Бабура, впрочем, не

остался он без покровительства и заклятого его врага – Шейбани-хана.

«После того, как Шейбани-хан взял Герат, – пишет Бабур, – <…> всех поэтов

и даровитых людей Шейбани-хан отдал во власть Мулле Беннаи» [Б., с. 212].

Беннаи является автором сочинения «Шейбани-наме».

Алишер Навои, по свидетельству Бабура, оказал положительное

влияние на Беннаи: «Сначала Беннаи был несведущ в музыке, – пишет

Бабур, – и по этой причине Алишер-бек, говорят, укорял его». Но в одну из

зим, когда А. Навои был в отъезде, «он упражнялся в музыке и к весне так

навострился, что мог сочинять целые произведения». К весне Беннаи

«исполнял уже свои сауты и накши, и Алишер-бек удивлялся и одобрял

его» [Б., с. 187].

Бабур отмечает «чувствительность сердца» – сентиментальность

А. Навои, который в определенных обстоятельствах мог даже прослезиться.

Такое позволял себе, между прочим, и сам Бабур. Сентиментальность

А. Навои подтверждает следующий случай: «Однажды между Алишер-беком

и Мирзой произошел разговор, – пишет Бабур, – который указывает на

остроту ума Мирзы и чувствительность сердца Алишер-бека. Алишер-бек

сказал Мирзе на ухо много тайных слов и добавил: “Забудьте эти слова”.

Мирза тотчас же спросил: “Какие слова?” Алишер-бек, сильно этим

тронутый, долго плакал» [Б., с. 66]. Данный эпизод свидетельствует, с другой

стороны, и о том, что А. Навои был одним из самых доверенных людей

Султана Хусейн-мирзы.

Бабур приводит также ряд сведений, характеризующих А. Навои не

только как шутника и острослова, любителя игры в шахматы, но и как

человека творческого склада ума, склонного к изобретательству: «Алишер-

бек придумывал много разных вещей, – пишет Бабур, – и хорошие вещи

275

придумывал. Всякий, кто изобретал что-нибудь новое в своем деле, чтобы

обеспечить успех этой вещи, называл ее “алишери”» [Б., с. 187–188].

Бабур приводит случай, характеризующий А. Навои как человека,

умеющего всяческим путем избавляться от неугодных ему и его кругу

людей. Так, при дворе Султана Хусейн-мирзы был некий Мадждад-дин

Мухаммед, который за короткое время своим рвением и усердием завоевал к

себе благосклонное отношение Султана Хусейн-мирзы. Однако почувствовав

это, он зазнался, стал проявлять высокомерие и, возможно, в силу этого

«враждовал с беками и должностными лицами, во главе которых стоял

Алишер-бек. По этой причине все его невзлюбили. Доносами и происками

они заставили схватить Мадждад-дина Мухаммеда и отстранить его

от должности» [Б., с. 185].

Алишер Навои обладал при дворе, как мы уже отмечали, значительной

властью и огромным влиянием. Об этом свидетельствует, в частности,

следующий факт, о котором рассказывает Бабур: «Еще был Баба Али Ишик-

ага. Сначала ему оказал внимание Алишер-бек и возвысил его до степени

бека» [Б., с. 182]. Заметим, его сын Юнус Али стал впоследствии также

беком и приближенным к Бабуру человеком. Кстати, из «Бабур-наме» можно

почерпнуть много сведений об окружении А. Навои. Этот круг людей был

самым разнообразным – начиная от эмиров, султанов, визирей, беков и

кончая, по выражению Бабура, «мнимыми суфиями», т. е. людьми,

выдававшими себя за суфиев.

Благодаря Бабуру мы знаем, что А. Навои, будучи еще юношей,

прибыв из Герата в Самарканд, для совершенствования своих знаний

несколько лет «находился при Ахмед Хаджи-беке». По свидетельству

Бабура, «это был человек веселый и смелый. Он принял тахаллус Вафаи и

был автором дивана стихов». По мнению современных исследователей,

Ахмед Хаджи-бек был большим другом А. Навои. До возвращения в Герат

А. Навои жил в доме Ахмед Хаджи-бека и проводил время в его обществе.

После того, как Султан Хусейн-мирза стал государем Хорасана, А. Навои

276

немедля выехал к нему и встретил там «весьма великое благоволение» [Б.,

с. 46]. И на это были веские основания, ибо А. Навои был Султану Хусейн-

мирзе, по свидетельству Бабура, «не беком», а «его товарищем». Более того,

«в детстве они учились в одной школе, между ними была большая

близость»1. Это свидетельствует, на наш взгляд, о том, что Алишер Навои

происходил из довольно высокого и знатного рода. По современным данным,

отца Навои звали Гиясиддином, он занимал высокое положение на службе у

хорасанских правителей. Гиясиддин сам любил литературу, часто устраивал

поэтические беседы. Дядья Алишера по линии матери Мирсаид Кабули и

Мухаммед Али Гариби были известными поэтами своего времени.

Султан Хусейн-мирза, впервые заняв престол, «сначала имел мысль

помянуть в хутбе двенадцать имамов; Алишер-бек и еще кое-кто его

отговорили» [Б., с. 173]. Если принять во внимание, что Султан Хусейн-

мирза, по свидетельству Бабура, был государем Хорасана почти сорок лет, то

выходит, что он вступил на эту должность в 1466 г. Присутствовавшему при

этом Алишер-беку было тогда двадцать пять лет.

Бабур приводит подробные и разнообразные данные о Султане Хусейн-

мирзе. В частности, он отмечает, что Султан родился в Герате в 842 г.

хиджры, т. е. в 1437 г. (выходит, он старше своего друга Алишера на 4 года).

Мать Султана была внучкой знаменитого Тимура. Бабур характеризует

Султана как смелого и мужественного человека, прекрасно владевшего

саблей, как поэта, писавшего стихи на тюркском языке под псевдонимом

Хусейни [Б., с. 173]. Писали стихи также его сыновья и внуки –

современники Бабура (у Султана было 14 сыновей, но до совершеннолетия

дожили лишь трое). В тот период, когда Султан Хусейн-мирза правил в

Хорасане, в него входили такие города, как Герат, Балх, Газна, Бистам,

Ламган, Хорезм, Кандагар, Систан и др. [Б., с. 124].

Несмотря на то, что Султан Хусейн-мирза был правителем, он, как мы

уже отмечали, «водил боевых баранов, гонял голубей и даже стравливал

1 Бутанаев В. Я., Худяков Ю. С. История енисейских кыргызов… – С. 172, 179.

277

петухов» [Б., с. 173]. Умер он в 1506 г. По свидетельству Бабура, «его тело

доставили в Герат, вынесли по царскому обряду и обычаю и предали

погребению в его медресе» [Б., с. 190]. Бабур, будучи в Герате, первым делом

посетил могилу Султана Хусейн-мирзы, вместе с его родными и прочитал

там суру из Корана.

Бабур был непосредственно знаком с Султаном Хусейн-мирзой. Они

часто общались и переписывались. Возможно, Султан Хусейн-мирза в

определенной степени повлиял на формирование у Бабура образа А. Навои.

Бабур уважительно относился к Султану, называя его «Хусейн-мирза,

сидящий на престоле Тимур-бека».

В основном же Алишера Навои окружали люди творческие – поэты,

писатели, музыканты, художники, каллиграфы и др. Примечательно то, что

нуждающимся из них А. Навои всегда оказывал помощь и поддержку,

выступая в качестве спонсора. Такая возможность у него была, так как он

стоял во главе «беков и должностных лиц». Бабур дает прекрасную

характеристику А. Навои как меценату: «Неизвестно, существовал ли когда-

нибудь другой такой пособник и покровитель людей науки и искусства, как

Алишер-бек». Для меценатства, как известно, требуются большие суммы

денег, и они, по свидетельству Бабура, у Навои были. Он пишет: «От мирзы

он (т. е. А. Навои. – А. А.) ничего не брал, а наоборот, каждый год подносил

ему в подарок большие деньги» [Б., с. 179]. Следовательно, у Алишера Навои

был какой-то источник дохода, о котором Бабур либо не знает, либо

умалчивает1.

Бабур перечисляет имена лиц, снискавших «столь большую славу и

успех благодаря помощи и поддержке бека», т. е. А. Навои. Среди из них

«великие мастера в играх на музыкальных инструментах» Устад Кул

Мухаммед, шейх Найи и Хусейн Уди, Устад Бекзад и шах Музаффар.

1 Более подробно о А. Навои см.: Алиев А. Образ Алишера Навои в представлении

Бабура (по мат-лам «Бабур-наме») // Вопросы теории и практики. Сер. Ист., филос., полит.

и юр. науки... – Ч. I. – Тамбов, 2012. – № 9 (23). – С. 22–25.

278

Камалад-дин Бекзад (ум. в 1537 г.) – основатель так называемой

«гератской школы миниатюрной живописи», замечательный портретист и

иллюстратор восточных рукописей. Вот как характеризует его Бабур:

«Он обладал тонкостями художественного мастера, но лица безбородых

изображает плохо – слишком вытягивает подбородок. Лица бородатых

мужчин он рисует очень хорошо» [Б., с. 189]. Шах Музаффар также был

художником. По мнению Бабура, «он рисовал очень тонко, волосы у него

тоже получались весьма изящно». Но, к сожалению, отмечает Бабур, он

«ушел из мира в самую пору расцвета» [Б., с. 189].

Кул Мухаммед Уди был хорошим музыкантом, хорошо играл на

трехструнном гиджаке – музыкальном смычковом инструменте наподобие

скрипки. По свидетельству Бабура, «из музыкантов и исполнителей никто не

сочинял так много хороших мелодий», как он.

Шейх Найи прекрасно играл на уде и гиджаке с двенадцати лет. По

мнению Бабура, «в отношении мелодий он был так сведущ, что, услышав

какую-нибудь мелодию, говорил: такой-то напев, сочиненный таким-то,

созвучен с этим». Однако он сам сочинил немного произведений, ему

приписывают лишь один или два накша [Б., с. 189].

Хусейн Уди был также непревзойденным исполнителем мелодий на

уде. Он мог играть на уде даже с одной струной.

Находясь в окружении таких музыкантов, А. Навои не мог, конечно, не

увлекаться музыкой. По свидетельству Бабура, в «музыке он сочинял

хорошие вещи, у него есть прекрасные накши и пишравы» [Б., с. 180].

При дворе Султана Хусейн-мирзы было много каллиграфов, но

«главою из всех их в писании насталиком был Султан Али Мешхеди. Он

много писал для Мирзы и Алишер-бека – каждый день по тридцать стихов

для Мирзы, и по двадцать стихов для Алишер-бека» [Б., с. 189]. Из этого

можно предположить, что при дворе Султана Хусейн-мирзы была большая

библиотека, где хранились книги, переписанные каллиграфами.

279

При дворе Султана Хусейн-мирзы были и философы. Одного из них

упоминает Бабур – это Маулана Шейх Хусейн. Бабур пишет о нем:

«Философские и положительные науки, а также богословие он знал хорошо.

Умение с тонкостью вести разговор, выражая в немногих словах много

мыслей, – его отличительная способность» [Б., с. 185].

Бабур отмечает, что Алишер Навои был излишне доверчив и в силу

этого приближал к себе людей, выдававших себя за суфиев. И даже вместе с

ними А. Навои иногда устраивал «радения, впадая в исступление» [Б., с. 184].

Заметим, образ жизни суфиев в свое время привлекал таких ученых-

энциклопедистов, как аль-Фараби, аль-Бируни, Ибн Сина. Известно, что они

вели скромный и даже аскетический образ жизни (особенно аль-Фараби) и,

возможно, следуя суфизму, они не имели семьи, не оставили после себя

детей. То же самое можно сказать и по отношению к А. Навои. Бабур пишет:

«Без сына, без дочери, без жены и без семьи прошел он прекрасно [свой путь]

в мире, одиноко и налегке».

Из «Бабур-наме» нам становится известно, что у А. Навои был родной

брат Дербиш Али-бек. Он, по свидетельству Бабура, «некоторое время

управлял Балхом» и там вначале «проявил себя хорошим беком», хотя был

«скудоумным», «ни к чему не способным человеком». Из-за этих качеств он

был отстранен «от должности правителя Балха». По мнению Бабура, Дербиш

Али-бек «пользовался почетом» «только благодаря влиянию Алишер-бека»

[Б., с. 181]. Бабур даже встречался с ним лично. Это произошло в г. Кундуз

в 1512 г. Заметим, это первое и единственное упоминание им родного брата

А. Навои.

Благодаря Бабуру мы знаем, какие должности занимал А. Навои в

течение своей жизни. Сначала он был «хранителем печати», или «тамги»,

т. е. сборщиком пошлин за товары, к «середине жизни» (где-то к тридцати

годам, так как прожил он всего 60 лет) А. Навои «стал беком и некоторое

время правил в Астрабаде», а «в конце своих дней оставил военное дело».

Возможно, это означает, что А. Навои перестал принимать участие в военных

280

походах, а возможно, и другое – занимал какую-то тайную должность,

и именно она была источником его материального благополучия.

В «Бабур-наме» есть свидетельство того, как А. Навои иногда

выполнял функции дипломата. Так, Бабур описывает случай, когда Алишер-

бек выступал в качестве посла Султана Хусейн-мирзы к его сыну Бад„аз-

Заман-мирзе в тот период, когда отец и сын враждовали [Б., с. 66].

По свидетельству Бабура, А. Навои неоднократно выступал

инициатором ряда строительств и часто руководил ими. По этому поводу

Бабур отмечает: «Мало кому удавалось построить столько полезных зданий,

сколько построил он» [Б., с. 179].

В «Бабур-наме», как уже говорилось, мы не смогли найти свидетельств

непосредственного общения Бабура и Алишера Навои. Имеется лишь

упоминание о переписке между ними: «Когда я в этот раз вторично взял

Самарканд, Алишер-бек был еще жив». «Ко мне однажды даже,

продолжает Бабур, пришло от него письмо. Я тоже послал ему письмо и

написал на обороте сочиненный мною тюркский стих; раньше, чем успел

прийти ответ, начались неурядицы и смуты» [Б., с. 104–105]. Скорее всего,

ответа на свое письмо и отзыва на стих от А. Навои Бабур не дождался.

К сожалению, о содержании своего письма он ничего не говорит. По мнению

С. А. Азимджановой, первое датированное стихотворение Бабура относится к

905 году хиджры, т. е. 1499/1500 гг., оно было написано на персидском

языке. А стих, посланный Бабуром Алишеру Навои, был первым

произведением, написанным им на тюркском языке1. Возможно, Бабур хотел

узнать мнение А. Навои о своем стихотворении.

Несмотря на отдельные критические замечания в адрес А. Навои, Бабур

относился к нему чрезвычайно уважительно. Об этом свидетельствует хотя

бы то, что Бабур бережно собирал его произведения: «В пятницу 23 числа

(т. е. 16 декабря 1510 г. – А. А.), – пишет он, – я закончил отбор стихов и

1 Азимджанова С. А. Индийский диван Бабура. – Ташкент: Фан, 1966. – С. 24–25.

281

газелей из четырех диванов Алишер-бека, распределив их по размерам» [Б.,

с. 250]. О почтительном отношении Бабура к поэту свидетельствует и то, что,

приехав в Герат, он посетил его могилу, а затем в течение почти двадцати

дней, вплоть до отъезда, жил в доме, где когда-то жил А. Навои. Бабур

отмечает, что «сначала мне отвели помещение в Бог-и Нау». Проведя там

одну ночь, «я не нашел это место подходящим, и мне отвели дом Алишер-

бека; до ухода из Герата я жил в доме Алишер-бека». Заметим, если жилище

А. Навои устроило правителя такого уровня, как Бабур, то, надо полагать,

жил он довольно прилично.

О последних часах жизни Алишера Навои Бабур рассказывает

следующее: «Когда Султан Хусейн-мирза возвращался из похода на

Астрабад, Алишер-бек выехал ему навстречу. Поздоровавшись с Мирзой, он

хотел подняться [с колен], но с ним что-то случилось и он не смог встать; его

подняли и унесли. Врачи никак не могли распознать [его болезнь]. На

следующее утро он преставился к милости Аллаха» [Б., с. 179–180]. Затем

Бабур приводит двустишие А. Навои, которое свидетельствует о

прозорливости поэта:

Я умираю от недуга, но так как болезнь не явна,

Чем могут помочь мне лекари в этой беде?

Таким образом, Бабур дал наиболее полную для своего времени и, на

наш взгляд, вполне объективную характеристику Алишера Навои как

многогранной, богатой и незаурядной личности. Параллельно с этим он

сообщил много интересного об окружавших его лицах, особенностях жизни

того периода. Благодаря этому А. Навои предстает перед нами, по

выражению Бабура, как «бесподобная» личность, сформировавшаяся в конце

эпохи Восточного Ренессанса, которая базируется на достижениях светской

культуры домонгольского периода, является ее возрождением, дальнейшим

развитием.

282

По мнению Дж. Неру, через сто лет после монгольского нашествия

«Средняя Азия снова пробудилась: Самарканд и Герат стали центрами

живописи и архитектуры, в какой-то мере возродив старые традиции арабо-

персидской культуры. Но арабский рационализм и интерес к науке уже не

возродились <…> Его главными представителями в Азии были теперь уже не

арабы, а тюрки и монголы…»1.

С мыслями Дж. Неру в определенной степени перекликаются

следующие строки из «Бабур-наме»: «Время Султана Хусейн-мирзы –

удивительное время. Хорасан и, в особенности, город Герат были при нем

полны ученых и бесподобных людей. Каждый, кто занимался каким-нибудь

делом, имел цель и желание довести это дело до совершенства <…> Во

времена Султана Хусейн-мирзы, вследствие его умелого управления и

стараний, Герат стал еще в десять и даже в двадцать раз красивей и

прекрасней, [чем прежде]» [Б., с. 196].

Бабур приводит также довольно интересные данные о Джами. Прежде

чем изложить их, приведем краткие сведения о данной личности.

Абдуррахман Нураддин ибн Ахмад Джами – великий средневековый

поэт и ученый, крупный деятель суфизма, знаток мусульманского права –

родился в 1414 г. в местечке Джам в Хорасане. Получив блестящее

образование в Герате и Самарканде, где он слушал лекции ближайшего

ученика Улугбека – Кази-заде Руми, Джами отказался от придворной

карьеры, хотя такая возможность открывалась перед ним неоднократно. Он

примкнул к суфиийскому ордену «накшбандийе», который привлек его

призывом к деятельному добру2.

Начав рано писать, Джами с юношества получил и широкую известность.

Его сочинения имели огромный успех как при дворах правителей, так и среди

простого люда. Объясняется это тем, что Джами был личностью

разносторонней: поэт и философ, он мог писать о высоких материях,

1 Неру Дж. Открытие Индии… – С. 367, 368.

2 Бертельс Е. Э. Навои и Джами. – М., 1965.

283

посвящать свои произведения носителям власти, наставлять и учить их.

В то же время он ощущал свою неразрывную связь с народом и неоднократно

повторял: «Мы по самой природе своей люди степные, деревенские». Джами –

деятельный гуманист. Благосклонность гератского двора и многолетняя дружба

с визирем Алишером Навои не сделали его зависимым.

Достоинством произведений Джами являются ясность и простота в

сравнении с напыщенным и вычурным слогом литературы XV в. Вершина

его идейного творчества «Книга мудрости Искандера» – социальная утопия,

легенда о счастливом царстве на земле. Понятны его призывы в век

жесточайшего восточного деспотического правления:

Не верой, не обрядами страна –

Законом справедливости сильна.

За сорок лет активной творческий жизни Джами оставил огромное

литературное наследие. Рукописей его произведений сохранилось довольно

много, гораздо больше, чем творений его предшественников. Они более

точно датируются, и принадлежность большинства из них Джами не

вызывает сомнений (чего нельзя сказать о многих сочинениях других поэтов

средневекового Востока). Немало списков рукописей восходит к XV в., еще

более – к началу XVI в. Списки его произведений распространялись и позже,

а в конце XIX – начале XX вв. появляются литографии и печатные издания.

Сохранились и автографы поэта. Есть они и в рукописном собрании

Института востоковедения АН Узбекистана. Как отмечает Е. Э Бертельс,

автографы Джами отличить нетрудно – поэт обладал характерным почерком.

С точки зрения каллиграфического искусства он не может быть назван

красивым, о чем упоминает и сам Джами, но узнать его можно сразу1.

Джами известен на Востоке не только как выдающийся поэт, но и как

музыковед, теоретик музыки, воспринявший и развивший основные идеи

1 Бертельс Е. Э. Навои и Джами…

284

знаменитого «Аристотеля Востока» Абу Насра аль-Фараби (870–950) в

области музыки. Джами, как и Навои, тоже находился в окружении Султана

Хусейн-мирзы в Герате, он был, по свидетельству Бабура, «вождем и главой

поэтов при дворе мирзы» [Б., с. 187].

Бабур очень уважительно отзывается о Джами: «В его время не было

другого человека, столь сведущего в науках явных и сокровенных. Стихи его

хорошо известны и достоинства Маулана Джами выше того, чтобы была

нужда их восхвалять» [Б., с. 185].

Джами является автором обширного цикла поэм «Семь престолов», в

которых рассказывает о своих идеалах справедливого устройства

человеческой жизни, о вечных поисках счастья и гармонии в этом мире. Он

написал немало замечательных лирических стихотворений – газелей и рубаи,

многие из которых стали народными песнями.

Бабур упоминает и учеников Джами: «Еще был Мулла Мас„уд

Ширвани и еще Мулла Абд ал-Гафуриз Лара. Он был и муридом, и учеником

Маулана Абд ар-Рахман Джами. Большинство сочинений Маулана Джами

Абд ал-Гафур читал вместе с ним» [Б., с. 186]. Бабур дает следующую

характеристику ученику Джами: «Он написал нечто вроде толкования к

“Веяниям”. В области явных наук он был очень хорошо подготовлен; при

наличии сведений в явных науках он обладал большой долей знаний и в

науках сокровенных. Это был удивительно незаметный и простой человек»

[Б., с. 186]. Будучи в Герате, Бабур посетил могилу и медресе Джами, здесь

он встретился и с учеником Джами – Муллой Абд ал-Гафуром.

Бабур пишет и о племяннике Джами – Абд Аллахе, сочинителе месневи

(двустиший): «Он родом из Джами, сын сестры Муллы Джами, тахаллус его

Хатифи. В подражание “Пятерице” [Низами] он написал месневи. Свое

произведение в двустишьях, сложенное в подражание “Семи красавицам”, он

назвал “Семь ликов”, по образцу “Искандер-наме” он написал “Тимур-наме”.

Из этих его месневи наиболее известна поэма “Лейли и Маджнун”, хотя

красота ее не соответствует ее славе» [Б., с. 188].

285

Джами создал большое количество произведений самых различных

направлений. Свое последнее сочинение он написал за четыре месяца до

своей кончины. Труд называется «Фава, ид вафийа бы-халл мушкилат ал-

Кафийа» – «Полезные замечания, достаточные для разрешения трудностей

ал-Кафи». Предназначенное в качестве толкования к известному

грамматическому компендиуму «ал-Кифийа фи-н-нахв» ибн ал-Хаджиба

(1175–1249), сочинение Джами, в сущности, представляет собой

самостоятельный трактат, в котором разъясняются основные положения и

трудности арабской грамматики. Судя по всему, первоначальное назначение

трактата – пособие для успешного овладения всеми сложностями основного

языка науки и поэзии мусульманского мира средневекового периода.

Поэтому неслучайно данный труд использовался в качестве учебного

пособия для учащихся медресе.

Данный трактат был известен в Средней Азии под краткими

названиями – «Шарххазрат Мулла Абд ар-Рахман ал-Джами», «Шарх-и

мулла Джами» или просто «Шарх-и Мулла». Такое разнообразие названий,

приписываемых одному сочинению, должно указывать на достаточно

большое число и разновременность сделанных копий трактата,

существовавших в различных странах Востока. Каждым из переписанных

заново экземпляров наверняка пользовался не один десяток учащихся1.

Судьба одной копии данного трактата связана с Кыргызстаном. Дело в

том, что в сезон 1976 г. экспедиция археографов собрала несколько десятков

книг на восточных языках, среди них и оказалось произведение Джами

«Полезные сведения, достаточные для разрешения трудностей ал-Кафи».

В настоящее время оно украшает собрание Института истории

АН Республики Кыргызстан.

О популярности сочинений Джами среди населения южных районов

Кыргызстана, граничащих с Таджикистаном и Узбекистаном, говорит и факт

1 Мокрынин В. П., Плоских В. М. Археология и история древнего и средневекового

Кыргызстана… – С. 248–249.

286

приобретения там учеными В. П. Мокрыниным и В. М. Плоских других его

книг. В Баткенской области КР ученым удалось пробрести еще одну работу

Джами – «Комментарий к грамматическому трактату ал-Джами».

Комментарий к тому самому грамматическому трактату, рукопись которого

была найдена учеными ранее. И этот труд пополнил коллекцию Института

истории АН республики1.

Умер Джами на руках своего ученика, друга и покровителя Алишера

Навои 9 ноября 1492 г. а произведениям Джами суждено было пережить

века. Имя Джами стоит в одном ряду с именами таких прославленных поэтов

Востока, как Рудаки, Фирдоуси, Хайям, Саади, Хафиз.

В «Бабур-наме» также уделено довольно большое внимание ученому и

правителю Улугбеку. По свидетельству самого Бабура, он сам был связан с

Улугбеком родственными узами как по линии отца, так и матери. Их общим

предком был Тимур. Родословная Бабура ведет начало от третьего сына

Тимура – Миран-шаха, а Улугбека от самого младшего сына Тимура –

Шахруха. Дедом Бабура по линии матери, как мы уже отмечали, был Юнус-

хан. Его старшая сестра была замужем за сыном Улугбека Абд аль-Азиз-

мирзой. Спустя какое-то время эта самая женщина стала женой прадеда

Бабура по линии отца – Султана Абу Саид-мирзы [Б., с. 36].

Известно, что в детские годы Улугбек был отдан своим великим дедом

Тимуром на воспитание его главной и любимой жене Сарай-мульк-ханум. Она

не имела собственных детей, но зато была грамотна, умна, рассудительна. С ее

мнением по тому или иному вопросу считался сам Тимур. Маленький Улугбек

сопровождал своего великого деда в его походах. Он побывал в Армении,

Афганистане, Индии. Улугбек находился при войске своего деда в его

последнем походе на Китай и был свидетелем смерти Тимура 18 февраля

1405 г. в г. Отраре. Ему тогда было всего 9 лет.

1 Более подробно см.: Мокрынин В. П., Плоских В. М. Археология и история

древнего и средневекового Кыргызстана… – С. 247–251.

287

Бабур характеризует Улугбека прежде всего как правителя-созидателя,

построившего в Самарканде и его пригородах много строений, заложившего

много садов. «В Самарканде и его пригородах, – пишет он, – много строений

и садов [времен] Тимур-бека и Улугбек-мирзы» [Б., с. 71]. Во времена Бабура

из построек Улугбека внутри крепости сохранились медресе и ханака, он

констатирует: «Купол ханаки – очень высокий купол; во всем мире не много

таких высоких куполов» [Б., с. 71]. Недалеко от медресе и ханаки Улугбек,

продолжает Бабур, построил хорошую баню, которую называют «Баней

мирзы». Полы в ней были выстланы из разноцветных камней. Бабур считает,

что другой такой бани во всем Хорасане и Самарканде нет. Он пишет также о

мечети, построенной Улугбеком, которая называлась «Резной мечетью».

Он поясняет, почему именно так называлась мечеть: «Резною она

называется потому, что ее украсили узорами ислими и китайскими из

вырезанных и обтесанных кусочков дерева. Все ее стены и потолок

[выложены] таким образом» [Б., с. 71].

Далее Бабур характеризует Улугбека уже как ученого и описывает его

обсерваторию у подножья горы Кухак, состоявшую из трех ярусов. В ней, по

свидетельству Бабура, находился инструмент для составления звездных

таблиц, и именно там Улугбек написал свой труд «Гургановы таблицы»,

которыми пользуются во всем мире. Другие же таблицы, по мнению Бабура,

употребляют редко. Он не забывает отметить и авторов других подобных

таблиц. «Раньше пользовались “Ильхановыми таблицами”, – пишет Бабур, –

которые составил Ходжа Насир-и Туси во времена Хулагу-хана в Мараге.

Хулагу-хан – это тот, которого называют также Ильханом» [Б., с. 71].

Инструмент, который упоминает Бабур, назывался Фахриев секстант.

Он был изобретен ал-Ходженди (X в.), уроженцем города Ходжента. Бируни

посвятил Фахриеву секстанту целый трактат, рукописи которого хранятся

в Бейруте.

«Гургановы таблицы», а точнее «Новые гургановские астрономические

таблицы», содержащие координаты 1019 звезд, завершенные в 1444 г., были

288

составлены Улугбеком совместно с выдающимися учеными того времени:

Кази-заде Руми, Гиясад-дин Джемшидом, Али Кушчи. Название эти таблицы

получили по титулу Улугбека – «гурган», т. е. ханский зять. Этот титул

присваивался лицам, женившимся на царевнах из рода Чингисхана.

Марага – город в Иране, в 35 км на восток от озера Урмия – прославился

постройкой там по распоряжению Хулагу-хана (XIII в.) обсерватории. Здесь

Насирад-дин Туси вел наблюдения и составил таблицы «Зидж-и Ильхани»,

посвященные Ильхану Хулагу (1165 г.) – внуку Чингисхана, основателю

династии персидских монголов, получивших название Хулагуидов.

Насирад-дин Туси (1201–1274) – один из выдающихся ученых,

оставивший заметный след не только в астрономии, но и в математике,

особенно в тригонометрии.

Али Кушчи – ученик Улугбека. Он ввел десятичные дроби в

практическое употребление, описал все действия над ними; дал прием

извлечения корней любой степени. Его называли «Птолемеем своей эпохи». Он,

возможно, состоял в штате придворной охоты, почему и носил титул «кушчи»

(«сокольничий», по В. В. Бартольду). По утверждению Бабура, Улугбек был,

как мы уже отмечали, заядлым любителем соколов и соколиной охоты.

Следует сказать, что существует и другая трактовка нисбы «кушчи».

Она может, по мнению кыргызских ученых В. П. Мокрынина и

В. М. Плоских, означать и наименование племени. Возможно, Али

принадлежал к кыргызскому племени кушчи. Дело в том, что племя кушчи

(кушчу, кутчу) являлось одним из самых крупных составных частей

средневековой кыргызской народности. Наряду с племенами саруу, мундуз,

кытай, жетиген, басыз, тебей оно входило в левое крыло (сол канат)

кыргызов. Основная масса кушчи проживала в Таласской долине. Небольшие

части этого племени оказались в составе кыргызских племен бугу, монголдор

и др. Тамга кушчу представляла собой круг; боевой клич (уран) – «Каратал!».

Кушчи являлись одним из древнетюркских племен и издавна обитали на

Тянь-Шане и в Казахстане.

289

В качестве примера того, что нисба может обозначать племенную

принадлежность, В. П. Мокрынин и В. М. Плоских приводят имя известной

личности – шах Мухаммед Чурас1. Мы бы сюда добавили еще одно имя –

мирза Хайдар Дулат.

Характеризуя Улугбека как выдающегося астронома, Бабур не

забывает параллельно продемонстрировать и свои познания в астрономии.

Он рассуждает: «По-видимому, во всем мире было построено не больше семи

или восьми обсерваторий. Из них одну обсерваторию построил халиф

Ма„мун, в ней написаны “Ма„муновы таблицы”. Битлимус тоже когда-то

построил обсерваторию; другую обсерваторию построили в Хиндустане <…>

в государстве Мальва, которое ныне называется Манду. Этими таблицами

пользуются теперь индийцы в Хиндустане. Со времени постройки этой

обсерватории прошло тысяча пятьсот восемьдесят четыре года. В сравнении

с вышеупомянутыми таблицами, таблицы [Бикрамаджита] менее

современны» [Б., с. 72].

Бабур отмечает также сады, заложенные Улугбеком у подножья холма

Кухак, под названием Баг-и Майдан. «Посреди этого сада, – отмечает он, –

имеется высокое здание, называемое Чил-Сутун, в два яруса. Все его

колонны каменные». Возле этой постройки Улугбек разбил еще один садик,

где он построил большой айван и огромный каменный престол. В этом

садике также имеется беседка, вся нижняя часть стен которой

инкрустирована фарфором. Ее называют «Чинни-хана». «Фарфор привезли

специально из Китая» [Б., с. 72].

Бабур упоминает в своей работе и сыновей Улугбека. Он отмечает,

что в результате распрей власть у Улугбека отнял его сын Абу ал-Латиф-

мирза. Бабур с горечью пишет: «Ради благ сей скоротечной и преходящей

жизни он сделал мучеником такого ученого и старого человека, как

его отец».

1 Мокрынин В. П., Плоских В. М. Археология и история древнего и средневекового

Кыргызстана… – С. 250.

290

Он перечисляет поименно 12 правителей Самарканда, начиная с

Тимура и завершая собой. Абу ал-Латиф вошел в историю Самарканда как

его шестой правитель, но правил он им, по свидетельству Бабура, не более

пяти-шести месяцев:

Отцеубийце не приличествует царская власть.

Если станет он государем, то не более, как на шесть месяцев.

Далеко не лестным образом Бабур отзывается и о другом сыне

Улугбека – Миран-шах-мирзе. Восстав против своего отца, этот

«неблагодарный, ничтожный человек», по свидетельству Бабура, «ради благ

быстротечной жизни, которая ни ему и никому другому не была и не будет

верна, схватил Султана Мас„уд-мирзу, которого он с детства воспитывал и

растил, будучи дядькой, и, воткнув ему в глаз иглу, ослепил его» [Б., с. 81].

Мас„уд-мирза был старшим сыном Султана Махмуд-мирзы.

Итак, в «Бабур-наме» содержатся значительные сведения об Улугбеке,

которые помогают дополнить точными штрихами портрет великого

правителя и ученого.

5.2. Колорит эпохи: фавориты, пехлеваны, оглакчи, кушчи

В «Бабур-наме» упоминается немало имен лиц, имевших близкое и

непосредственное отношение к Бабуру. В их числе и имя одного человека,

который не был его родственником или соплеменником, но, тем не менее,

был Бабуру очень близким по духу и преданным человеком. Он входил в его

ближайшее окружение. Таких людей принято называть фаворитами

(в переводе с франц. – любимый, преданный). Именно таким человеком для

Бабура, на наш взгляд, был Мир Ходжа-и-Калан. Это подтверждает и мнение

известного узбекского бабуроведа С. А. Азимджановой, которая пишет, что

291

Ходжа-и-Калан был «любимцем Бабура, его видным военачальником и

сторонником индийского похода»1.

Тем не менее в перечне имен близких друзей Бабура, приведенном

английским ученым Уильямом Эрскином, имя этого человека отсутствует2.

Но здесь надо иметь в виду, что У. Эрскин перечисляет имена только тех

друзей, которые находились рядом с Бабуром незадолго до его смерти, среди

них упоминаются и люди из других регионов, прибывшие проведать

больного. Возможно, Ходжа-и-Калана в этот период уже не было в живых

(дата его смерти неизвестна) или же он по какой-либо причине не смог

приехать к смертельно больному Бабуру.

Обратим внимание и на человека по имени Камбар Али-бек из перечня

У. Эрскина. Можно ли причислить этого человека к близким друзьям

Бабура? Характеристика, данная ему в «Бабур-наме», говорит скорее об

обратном: «Собираясь на дела, он (т. е. Камбар Али-бек. – А. А) проявлял

великое рвение, но, дойдя до дела, был трусоват. Он был болтун и говорил

без толку; установлено, что тот, кто говорит много, говорит без толку.

Нетерпеливый и скудоумный он был человек» [Б., с. 40]. Следующие слова

Бабура также относятся к Камбар Али-беку: «Удивительно легкомысленный

и неустойчивый был человечишко!» [Б., с. 92]. Заметим для сравнения:

в «Бабур-наме» нет ни одного слова, которое бы отрицательно

характеризовало Ходжа-и Калана.

Камбар Али лишь однажды, по свидетельству Бабура, совершил

поступок, достойный звания преданного друга. Это произошло тогда, когда

они с Бабуром и несколькими другими соратниками пытались оторваться от

преследовавших их врагов. Бабур пишет: «Конь, что был подо мной, также

начал слабеть. Камбар Али спешился и отдал мне своего коня и отстал» [Б.,

с. 128]. Это действительно мужественный поступок, ведь остаться без коня,

когда тебя преследуют враги, означало в то время верную смерть. Видимо, в

1 Азимджанова С. А. Индийский диван Бабура… – С. 50, 51.

2 Эрскин У. Бабур Хиндостанда… – С. 100.

292

глазах Бабура благородный поступок Камбар Али перевешивал все его

недостатки, и как былой спаситель суверена Камбар Али оставался в числе

приближенных.

Таким образом, перечисленных У. Эрскином людей вполне можно

назвать друзьями Бабура. Их у него было немало, так как он руководствовался

известной восточной поговоркой: «Десять друзей лучше, чем девять». Но всѐ

же особое место среди друзей Бабура занимал Ходжа-и-Калан.

Биографических данных о Ходжа-и-Калане в «Бабур-наме» нет.

Отсутствуют также сведения о его родословной. Лишь в современном

издании книги в разделе «Указатели» отмечается, что он был сыном Маулана

Мухаммед Садр ад-дина [Б., с. 459]. Исходя из этого, можно предположить,

что он имеет отношение к потомкам пророка Мухаммеда, тем более что его

имя начинается со слова «Ходжа».

Уильям Эрскин отмечает, что отец Ходжа-и-Калана бы советником и

советчиком отца Бабура – Омар-шейха. Ходжа-и-Калан имел огромный

авторитет во всей Ферганской долине и дружил с Бабуром с самого детства.

Его шестеро родных братьев погибли в боях, сражаясь в войсках Бабура1.

В «Бабур-наме» имеются сведения о старшем брате Ходжа-и-Калана –

Кичик-беке. Бабур дает ему следующую характеристику: «Брат Ходжа-и-

Калана Кичик-бек был очень смелый йигит, <…> он несколько раз рубился

перед мной на мечах». Бабур также описывает обстоятельства его гибели:

«Кичик-бек подобрался к башне на юго-западной стороне Калата и уже

поднялся на нее, но тут ему воткнули в глаз копье; через день или два после

взятия Калата он умер от этой раны» [Б., с. 167].

Есть сведения еще об одном брате Ходжа-и-Калана – Ходжаги Мулла

Садре. Бабур так говорит о нем: «Это был очень хороший человек. Мой отец

тоже оказывал ему покровительство и сделал его хранителем печати. У него

было стремление к науке, он превосходно знал [арабский] язык, слог у него

был тоже хороший. Воспитывать ловчих птиц и вызывать дождь он также

1 Эрскин У. Бабур Хиндостанда… – С. 80.

293

умел». Ходжаги Мулла Садр погиб в одном из боев с нукерами Байсункар-

мирзы [Б., с. 65]. Это случилось в окрестностях Самарканда, когда Бабур

впервые шел завоевать этот город.

Имя Ходжа-и-Калан в переводе с языка фарси означает «именитый,

почитаемый ходжа». Заметим, в Кара-Суйском районе Ошской области, в

верховьях реки Ак-Бууры, есть селение, название которого на кыргызском

языке звучит как «Кожо-Келен».

Свидетельством того, что для Бабура Ходжа-и-Калан был очень

близким человеком, служат, в частности, следующие строки из его письма к

сыну Хумаюну: «Ходжа-и-Калан привык общаться со мною не стесняясь…»

[Б., с. 342]. Выражение «не стесняясь» на Востоке имеет более глубокий

смысл, чем в русском языке. Помимо прочего оно означает, что Ходжа-и-

Калан держался в общении с Бабуром на равных. Он мог говорить Бабуру то,

что не могли позволить себе другие, открыто и откровенно, не боясь

последствий. Об основных причинах этого остается лишь догадываться.

Ходжа-и-Калан, по всей вероятности, обладал и рядом ценных человеческих

качеств, которые почитал Бабур.

Бабур был очень дружен с Ходжа-и-Каланом. Когда они захватили

город Баджаур, то его жители были подвергнуты «всеобщему избиению,

а женщины их и домочадцы все были взяты в плен». Чтобы удержать

жителей в повиновении, необходимо было назначить правителем города

дипломатичного, надежного и умного человека. Вероятно, именно такими

качествами и обладал Ходжа-и-Калан. Поэтому Бабур принял решение

пожаловать этот город ему. На следующий день после назначения

правителем Ходжа-и-Калан, учитывая обстановку в городе, ходатайствовал

перед Бабуром простить прегрешения остававшимся в живых пленным и

разрешить им «вернуться к своим женам и семьям». Бабур без промедления

удовлетворил просьбу друга.

Находясь в крепости Баджаур, Бабур ночевал в доме Ходжа-и Калана,

где была устроена попойка. По свидетельству Бабура, «кяфиры, обитающие

294

вокруг Баджаура, принесли несколько бурдюков вина; все вина и плоды

доставляются в Баджаур из окрестностей, населенных кяфирами» [Б., с. 224].

16 января 1519 г. Ходжа-и Калан получил знамя – своеобразный мандат

на право управления городом и был послан в крепость Баджаур. Бабур

вспоминал: «…через день или два после отъезда Ходжа-и-Калана мне

пришло на ум следующее небольшое стихотворение, которое я написал и

послал Ходжа-и-Калану:

Не таково было условие и договор с другом;

Уязвило меня жало разлуки и лишило покоя.

Что может сделать человек против козней судьбы,

Которая силой разлучает друзей?

Из этих строк явно видно, что они были очень близкими,

неразлучными друзьями, и Бабур был просто вынужден поставить Ходжа-и-

Калана правителем области Баджаур, жители которого не признавали

исламскую веру; обстановка в городе и его окрестностях была очень

напряженной.

6 февраля 1519 г., т. е. буквально через двадцать дней после очередной

встречи с Ходжа-и-Каланом, Бабур, соскучившись, отправился в Баджаур к

своему другу и устроил там попойку [Б., с. 225].

Бабур располагал сведениями, что Ходжа-и-Калан вполне справляется

с управлением областью Баджаур и дела там идут хорошо. Но, несмотря на

это, он «призвал его к себе», не скрывая истинную причину: «…так как он

был мой собутыльник». Конечно, такое определение следует понимать не

только в бытовом смысле, но и как характеристику человека, с которым

государь мог быть откровенным в любой обстановке. Баджаур же он

пожаловал Мир Шах Хусайну, предварительно дав ему несколько указаний,

а также подарив ему личный пояс [Б., с. 254].

295

Надо отметить, именно в этот период Бабур очень много пил и хотел,

чтобы его близкий друг составлял ему компанию. Бабур признается: «…так

как я имел намерение, начиная с сорока лет отказаться от вина, и до сорока

лет оставалось меньше года, то я пил неумеренно» [Б., с. 252]. Причины

этого в определенной степени видны из следующих строк его рубаи:

Когда беда пришла, с бедой смириться трудно.

Когда грохочет бой, вина напиться трудно.

Когда не пьешь вина, увы, забыться трудно,

От любящих уйти иль отстраниться трудно1.

Надо сказать, что пирушки устраивал не только Бабур, иногда проявлял

инициативу и Ходжа-и-Калан. Бабур пишет: «Ходжа-и-Калан нагрузил

несколько верблюдов газнийским вином. Стоянка Ходжа-и-Калана

находилась на холме, господствующем над лагерем и крепостью. Там он

устроил пирушку. Некоторые пили вино, другие пили арак; хорошая была

пирушка» [Б., с. 262].

Когда друзья находились вдали друг от друга, они обменивались

внушительными по размеру письмами. Послания носили порой откровенный

и сокровенный характер, по крайней мере, со стороны Бабура. Так могут

писать друг другу только очень близкие друзья. Бабур признается своему

другу: «За минувшие два года мое стремление и влечение к пирушкам было

беспредельно и безгранично; иной раз тоска по вину доводила меня чуть ли

не до слез» [Б., с. 350]. Далее он продолжает: «В нынешнем году (т. е. в

1529 г. – А. А.) это беспокойство духа, слава Аллаху, совершенно

улеглось…». После этих строк Бабур предлагает своему другу: «Откажитесь

и вы тоже от вина. Пировать хорошо с милыми сердцу собутыльниками и

собеседниками, но с кем устроите вы теперь пирушку, с кем станете пить

вино? Если ваши собутыльники Шир Ахмед и Хайдар Кули, то воздержаться

1 Бабур Захириддин Мухаммад. Избранная лирика… – С. 8.

296

от вина не так уже трудно» [Б., с. 350]. Судя по этому письму, Ходжа-и-

Калан был хорошим собеседником и собутыльником, таких людей издавна на

Востоке называли надимами.

Незадолго до своей смерти Бабур делится своими сокровенными

желаниями именно с Ходжа-и-Каланом. Он пишет ему, что стремление

направиться на свою родину «беспредельно и безгранично» и он собирается

сделать это «без промедления», как только уладит все дела в Индии.

Бабур испытывал ностальгию по родным местам: «Как может человек

забыть приятности тех мест, особенно человек, раскаявшийся и бросивший

[пить вино]: как может он изгнать из сердца память о законном наслаждении

дынями и виноградом?» Он признается другу: «Недавно мне принесли дыню.

Когда я резал и ел ее, это произвело на меня диковинное действие и я всѐ

время плакал» [Б., с. 349]. Тоска по родине наиболее ярко прослеживается

в строках его рубаи:

Ты на чужбине – и забыт, конечно, человек!

Жалеет только сам себя сердечно человек.

В своих скитаньях ни на час я радости не знал!

По милой родине скорбит извечно человек.

Ты, ветер, за день облетишь весь свет,

Лети в ту землю, где я не был много лет.

Кто позабыл меня, тех не тревожь напрасно.

Кто помнит обо мне, тем передай привет.

В индийской военной кампании Ходжа-и-Калан постоянно находился

при старшем сыне Бабура – Хумаюне, как в боях, так и при официальных

церемониях [Б., с. 267, 269]. Он был его советником и наставником.

Ходжа-и-Калан всегда и во всем поддерживал Бабура, помогал своему

другу. И будучи в Индии, он, как отмечает Бабур, «до победы над

Ибрахимом и взятия Агры держал себя хорошо, говорил мужественные слова

297

и высказывал мнения, свидетельствующие о высоких помыслах». Через

несколько дней после взятия Агры, продолжает он, «все его намерения

изменились: именно Ходжа-и-Калан твердо решил уходить» [Б., с. 292].

Бабур не называет конкретных причин его желания покинуть Индию, но, по

всей вероятности, Ходжа-и-Калана, да и не только его, не устраивал климат

Индии, он плохо там себя чувствовал. Однако скрывал это до полной победы

над Ибрахимом. Бабур пишет: «Когда мы пришли в Агру, стояло жаркое

время; весь народ от страха бежал. Для нас и для коней нельзя был найти

пищу и корма». Вследствие этого «…люди во множестве рядом падали и

умирали от действия губительных ветров» [Б., с. 192]. «В Хиндустане, –

констатирует Бабур, – мы страдали от трех вещей: во-первых, от жары, во-

вторых, от сильного ветра и, в-третьих, от пыли» [Б., с. 296].

Бабур вполне осознавал, что уход друга в значительной мере, и

причем отрицательно, может повлиять на дисциплину всей армии,

большинство нукеров которой были выходцами из Средней Азии и также

испытывали дискомфорт из-за климата Индии. За Ходжа-и-Каланом могли

последовать другие эмиры и нукеры. Поэтому Бабур, с целью

предотвращения возвращенческих настроений, в экстренном порядке

созвал совещание беков, где выступил со следующей речью: «Власти и

миродержавия не достигнешь без доспехов и снаряжения; быть государем

и эмиром без нукеров и владений – невозможно. Сколько лет мы

прилагали старания и терпели тяготы, ходили в далекие страны и водили

войска, подвергая себя и людей опасности боев и войны. По милости

божьей, мы разбили столь многочисленных врагов и захватили столь

обширные земли. Какая же сила и какая необходимость заставляют нас

теперь без причины бросить владения, завоеванные после стольких трудов,

и снова вернуться в Кабул, чтобы подвергнуть себя испытаниям бедности

и слабости? Пусть же всякий, кто хочет нам добра, впредь не говорит

таких слов, и тот, кто не может больше терпеть, если хочет уходить –

пусть уходит…» Далее Бабур заключает: «Внушив им столь правильные и

298

разумные мысли, мы отвратили от подобных тревог и тех, кто хотел уйти,

и тех, кто не хотел этого» [Б., с. 293].

Бабур понимал желание своего друга возвратиться на родину и не

смотрел на его уход из Индии как на предательство. Он сделал всѐ

возможное, чтобы поступок Ходжа-и-Калана выглядел правомерным и

достойным, обосновав свое разрешение на уход ему следующим образом:

«В Кабуле и Газни людей мало, пусть он (т. е. Ходжа-и-Калан. – А. А.)

установит там твердую власть и порядок». Более того, Бабур подарил

покидающему его другу города в Афганистане – Газни и Гардиз, а также

«местности, населенные хазарейцами Султана Мас„уди», в Индии же Бабур

пожаловал ему область Гхурама, «дающую доход в три-четыре лака»

[Б., с. 293].

Уходя, Ходжа-и-Калан написал на стене своего дома в шутливой форме

такой стих:

Если я перейду Синд целый и невредимый,

Пусть почернеет мое лицо раньше,

Чем я вновь захочу увидеть Хинд.

По признанию Бабура, он и так был расстроен уходом Ходжа-и-Калана,

а стих друга усилил его огорчение. Поэтому Бабур «немедленно сочинил,

написал и послал» Ходжа-и-Калану такое рубаи:

Сто раз будь благодарен, Бабур, ибо

господь всепрощающий

Дал тебе Синд, Хинд и большое царство.

Если нет у тебя сил выносить жару

И если захочешь увидеть лицо холода,

то отправляйся в Газни.

299

Бабур дал Ходжа-и-Калану разрешение покинуть Индию и отправиться

в Кабул 28 августа 1526 г. [Б., с. 296]. Почетно и торжественно были

организованы его проводы. После этого они общались только через письма.

Ходжа-и-Калан, получив рубаи Бабура, написал ответное письмо в

стихах:

Тонким остроумием полно Ваше письмо,

Глубиною мысли отличается оно.

Если индийские дела так хороши, почему

Из жаркой страны такое холодное оно?

Бабур не ответил другу. Возможно, что-то в этих стихах-письме ему не

понравилось. После долгих ожиданий Ходжа-и-Калан отправил Бабуру

двустишие на персидском языке:

Доколе государь будет пренебрегать добрыми людьми?

Ты не вспоминаешь так любящего [тебя] в Кабуле.

Получил ли ответ Ходжа-и-Калан на свое двустишие – неизвестно, по

крайней мере, в Индийском диване Бабура его нет1.

Таким образом, Ходжа-и-Калан был фаворитом Бабура. Стал он им,

прежде всего, в силу своих личностных качеств. Известно, что Ходжа-и-

Калан был неплохим поэтом [Б., с. 19], по словам одного из

современников, «был человеком весьма приятным, сведущим и смелым

духом»2. Только лишь то, что он вел себя с Бабуром очень свободно, а

письма между ними носили сокровенный характер, говорит о многом.

Надо отдать должное и Бабуру, который не был эгоистом и умел ценить

настоящую мужскую дружбу. Несомненно, у Бабура было много

1 Азимджанова С. А. Индийский диван Бабура… – С. 52, 53.

2 Там же. – С. 67.

300

преданных друзей, но все-таки, на наш взгляд, у него был только один

близкий друг – Ходжа-и-Калан1.

В «Бабур-наме» много ярких, с большим остроумием набросанных

словесных портретов не только государственных деятелей, поэтов,

художников, музыкантов, ученых того периода, но и соратников Бабура –

пехлеванов, оглакчи, кушчи. Пехлеванами называли в ту пору людей,

которые хорошо владели приемами и навыками борьбы, распространенной

во всѐм мусульманском мире. Сегодня ее, чтобы отличать от других

классических видов борьбы, называют национальной борьбой куреш или

алыш. В те времена к именам людей, занимавшихся курешом, добавляли

слово «пехлеван». В настоящее время такая традиция сохранилась, только

слово «пехлеван», в частности, в среднеазиатском регионе произносится

несколько иначе – «палван». Палваны, как правило, высоко почитались

в народе.

Упоминания о борьбе куреш имеются в китайской рукописи «Тан-Шу»

(X в.) и в трудах ученого-энциклопедиста Ибн Сины (980–1037), но они

носят скудный, отрывочный и несистемный характер. Исключение в этом

плане, на наш взгляд, составляет материал, изложенный в «Бабур-наме».

Оглакчи – так называли людей, своим умением отличавшихся в

распространенной среди кочевников спортивной игре верхом на коне –

козлодрании. Эта спортивная игра распространена в Центральной Азии,

особенно в Кыргызстане и Казахстане, под названием «улак» или «кок бору».

Соответственно, ее участника называют «улакчи». Кстати, традиция

добавлять к их именам слово «улакчи» сохранилась до сих пор.

«Кушчи», как уже отмечалось выше, обычно переводится как

«сокольничий». Так называли людей, увлекающихся охотой с помощью

соколов или беркутов. До сих пор этот вид охоты распространен в

1 Более подробно о Ходжа-и-Калане см.: Алиев А. Мухаммед Бабур: личность,

деяния, эпоха…; он же. Ахмед-хан как прототип образа Курманбек-баатыра (по мат-лам

«Бабур-наме») // Индия и Кыргызстан: взаимодействие цивилизаций: Мат-лы Междунар.

науч. конф. (К 2200-летию Кыргызской государственности). – Ош, 2003. − С. 89–91.

301

государствах Востока и, в том числе, Центральной Азии. Произнося имя

любителя такой охоты, прибавляют к нему слово «кушчи». Эта традиция

также сохранилась до наших дней.

На наш взгляд, будет не лишним проследить судьбу данного слова в

кыргызском и узбекском языках. Дело в том, что из узбекского языка оно

исчезло, но есть слово «кушпоз – человек, занимающийся кормлением

охотничьих птиц или певчих птиц; любитель птиц»1. А в Киргизско-русском

словаре К. К. Юдахина встречаем и слово «кушпоз – любитель соколиной

охоты», и слово «кушчу – соколятник, охотник с ловчей птицей»2.

Из «Бабур-наме» следует, что воины мерялись силой, в основном,

в единоборстве, как правило, на привалах, в период отдыха, обычно по

инициативе самих воинов. Бабур отмечает: «В час по полуденной молитве

борцы устроили борьбу». Иногда борьба устраивалась и по инициативе

командования: «На месте стоянки мы заставили бороться борцов», – пишет

он. Или: «Мы причалили лодки к одному острову, выше лагеря, и заставили

пехлеванов бороться» [Б., с. 357]. На таких своего рода спортивных

состязаниях присутствовала масса людей и, в т. ч., высокопоставленные

особы – правители, беки, визири и др. Бабур, к примеру, часто организовывал

такие состязания и лично присутствовал на них.

Участвовали в борьбе, как правило, все желающие, но далеко не все

удостаивались почетного прозвища «пехлеван». Бабур пишет: «Некоторые

ийгиты начали забавляться, другие боролись. Кравчий (одна из должностей

при дворе. – А. А.) Мухсин объявил, что поборется с четырьмя или с пятью

борцами. Схватившись с первым, он едва не был брошен (побежден. – А. А.),

а второй, Шадман, повалил Мухсина; тот был очень пристыжен и смущен.

[Настоящие] борцы тоже боролись тогда перед нами» [Б., с. 357]. Под

«настоящими борцами» в данном случае Бабур имеет в виду именно

пехлеванов. По существовавшим тогда правилам борьбу начинали

1 Узбек тилининг изохли лугати: В 2 т. – М., 1981. – С. 629.

2 Юдахин К. К. Киргизско-русский словарь. – М., 1965. – С. 457.

302

сильнейшие пехлеваны. Один и тот же пехлеван после каждой победной

схватки мог проводить и следующие, вплоть до того, пока не будет побежден

или не окажется больше желающих с ним бороться. Заметим, многое из этого

дошло до наших дней, с той лишь разницей, что состязания начинают более

слабые и менее опытные борцы .

Самым знаменитым и сильным борцом в войсках Бабура считался

Пехлеван Садык. Ему не было равных не только среди своих, но и среди

борцов Афганистана и Индии. «В этот день, – пишет Бабур, – Пехлеван

Садык и знаменитый борец из Ауда (Индия) боролись. Садык лишь с трудом

повалил противника, ему пришлось здорово с ним повозиться» [Б., с. 371].

«Посидев некоторое время, мы переправились на лодке на ту сторону и

заставили борцов бороться. Мы приказали Дуст Ясин Хайру бороться с

другими борцами, не схватываясь с Садыком. Это было против правил, так

как сначала следовало схватиться с сильнейшим. Ясин Хайр хорошо

поборолся с семью противниками» [Б., с. 352].

Борец, поборовший даже одного соперника, удостаивался, как правило,

приза от высокопоставленных особ, присутствовавших на состязании. Но

часто бывало и так, что удостаивались призов оба борца, если они были

почти равны и боролись до конца. Кстати, обычай награждать борцов-

курешистов за каждую победную схватку сохранился и по сей день. В этом,

наверное, выражается одно из отличий куреша от других классических

видов борьбы.

Бабур пишет: «Пехлеван Лахури, лодочник, схватился с борцом Дуст

Ясин Хайром; они долго боролись. Дуст с трудом повалил [противника].

Обоим была пожалована полная перемена платья» [Б., с. 353]. Заметим,

пожаловать «полную перемену платья» означает подарить полный комплект

верхней одежды, начиная с обуви и завершая головным убором. Такая

награда – одна из высших форм признания на Востоке определенных заслуг

человека, проявления к нему благосклонности, уважения и т. д. Не менее

почетным в тот период считалось и получение в качестве вознаграждения

303

оружия. По свидетельству Бабура, такого поощрения удостаивались и

пехлеваны: «Пехлеван Ходжи Мухаммеду, Пехлеван Бахпулу и Вали Парсчи

было пожаловано по кинжалу» [Б.. с. 344]. Но наивысшим проявлением

внимания, почета и уважения на Востоке до сих пор считается вручение

человеку полного комплекта верхней одежды, денег, оседланного коня и

сокола или беркута. Такой награды, за исключением только сокола, был, по

свидетельству Бабура, удостоен один из знаменитых борцов: «Садык боролся

хорошо и очень легко повалил Кулала. Я пожаловал Садыку десять тысяч

тенег, оседланного коня, перемену платья и чекмень с пуговицами. Хотя

Кулала и повалили, ему тоже, чтобы он не унывал, была пожалована

перемена платья и три тысячи тенег» [Б., с. 351].

Подобных наград удостаивались не только знаменитые пехлеваны, но и

пловцы. Бабур пишет: «В тот же день Юсуф Али Рикабдар сто раз проплыл

вокруг пруда, находящегося в саду Баг-и Чинар; ему были пожалованы

полная перемена платья, оседланный конь и деньги» [Б., с. 240]. Такая

высокая оценка объясняется, скорее всего, тем, что в те времена большинство

воинов не умели плавать (в «Бабур-наме» встречается описание случаев

массовой гибели воинов на водных переправах). Между прочим, сам Бабур

прекрасно плавал. Он пишет: «В этот день я переплыл реку Ганг саженками и

сосчитал саженки; [оказалось], что я переплыл тридцатью саженками. Тотчас

же, не отдыхая, я снова переплыл реку по ту сторону. Я переплывал все реки,

оставался один Ганг» [Б., с. 353]. Возможно, Гангом здесь Бабур называет не

саму реку Ганг, а один из его притоков или истоков.

Помимо материального награждения отдельные пехлеваны

удостаивались почетных званий. Так, по свидетельству Бабура, Ходжа Камал

ад-дин Пехлеван Бадахши носил звание «опора визирей среди людей»1.

Боролись не только простые воины, выходцы из народа, но и даже

люди, занимавшие очень высокие посты, – правители, эмиры, визири и т. д.

Об одном из таких правителей Бабур рассказывает: «Джанибек Дулдай был

1 Бутанаев В. Я., Худяков Ю. С. История енисейских кыргызов… – С. 315.

304

человек диковинного нрава и поведения; о нем рассказывали много

удивительных вещей, вот одна из них. Когда он был правителем Самарканда,

от узбеков прибыл посол; в землях узбеков этот посол славился своей силой.

Узбеки, говорят, называют сильного человека “бука” (по-русски – бык. –

А. А.). Джанибек спросил: “Ты – бука? Если ты бука, то иди, поборемся”.

Как посол ни отговаривался, тот не отстает. Они борются, и Джанибек его

валит. Мужественный был человек» [Б., с. 47]. Боролся ли сам Бабур –

неизвестно.

Пехлеваны отличались, прежде всего, большой физической силой, но

среди них было немало и таких, которые сочетали в себе, помимо этого,

достоинства, казавшиеся, на первый взгляд, совершенно не совместимыми,

по выражению Бабура, «с ремеслом борца». Бабур по этому поводу пишет:

«Еще одним из бесподобных людей того времени был Пехлеван Мухамед Бу

Са„ид. Он был выдающимся борцом, а также слагал стихи и сочинял сауты и

накшы; у него есть хороший накш в ладу чар-тах. Пехлеван Мухамед был

человек приятный в беседе; сочетание с ремеслом борца таких свойств

весьма удивительно» [Б., с. 190]. Заметим, «бесподобными людьми» Бабур

называл очень узкий круг людей. К ним он, в первую очередь, причислял

Навои, Джами, а теперь вот и пехлевана Мухамеда Бу Са‟ида. Об одном из

эмиров правителя Хорасана Бабур пишет: «Еще был Сейид Бадр. Это был

страшно сильный человек, но движения его были очень изящны, он

удивительно чувствовал ритм, замечательно хорошо плясал и исполнял

какой-то необыкновенный танец. По-видимому, он сам его выдумал». Из-за

этих качеств он «постоянно находился при Мирзе (т. е. правителе. – А. А.) и

неизменно был ему собутыльником и собеседником» [Б., с. 181]. Бабур,

будучи в гостях у правителя Герата, был свидетелем того, как танцевал этот

человек [Б., с. 195]1.

1 Более подробно о пехлеванах см.: Алиев А. Мухаммед Бабур о национальной

борьбе народов Центральной Азии (по мат-лам «Бабур-наме») // Вопросы гуманитарных

наук. – М., 2005. – № 5 (20). – С. 47–49.

305

Несколько человек из окружения Бабура носили прозвище «оглакчи».

Самым близким ему среди них был, пожалуй, Сейид Юсуф Оглакчи. Он, по

свидетельству Бабура, одно время был эмиром правителя Мавераннахра

Султана Ахмед-мирзы. Про родословную Юсуфа Оглакчи Бабур пишет

следующее: «Его дед, говорят, пришел от монголов, к его отцу благоволил

мирза Улугбек (знаменитый астроном. – А. А.), мнения и распоряжения

Сейид Юсуфа были очень хорошими, мужество у него тоже было». После

смерти Султана Ахмед-мирзы Сейид Ахмед Юсуф Оглакчи стал служить

Бабуру. «Когда я в первый раз прибыл в Кабул, – пишет Бабур, – Сейид

Юсуф был при мне. Я оказывал ему большое внимание и, действительно, он

стоил внимания» [Б., с. 48]. Ахмед Юсуф Оглакчи носил почетное звание

«опора избранных» [Б., с. 315].

Таким образом, Бабур относился с большим уважением к Сейид

Юсуфу Оглакчи, который почти всегда был при нем. Последний отвечал ему

взаимностью, даже проявлял о нем отеческую заботу. «Мы шли быстро, –

пишет Бабур, – у большинства из нас не было кольчуг. Над нами пролетело

несколько стрел; Ахмед Юсуф-бек волновался и всѐ время говорил: “Вы

идете совсем голый (т. е. без воинских доспехов. – А. А.). Я видел, как две

или три стрелы пролетели у вас над головой”. Я ответил: “Будь смелее!

Немало таких стрел летало у меня над головой”» [Б., с. 169]. При Бабуре

находился и племянник Сейид Юсуфа – Сеид Хасан Оглакчи, о котором он

пишет: «В девятьсот семнадцатом году (хиджры, т. е. в 1511 г. – А. А.), когда

я взял Самарканд, Сеид Хасан пришел ко мне; хотя он сочинял мало стихов,

но сочинял хорошо. Он прекрасно знал астролябию и звезды, беседа и

общение с ним тоже были приятны» [Б., с. 183]. Из этого следует, что

некоторые оглакчи были всесторонне развитыми людьми.

Бабур относился с большим уважением к Сейид Ахмед Юсуфу

Оглакчи и его родственникам еще, наверное, и потому, что тот «хорошо

играл на кобузе» [Б., с. 48] (вполне возможно, что здесь подразумевается

музыкальный инструмент, называемый в настоящее время комуз – главный

306

национальный музыкальный инструмент кыргызского народа). Бабур очень

любил слушать песни и мелодии, исполняемые на кобузе. Об этом

свидетельствует хотя бы то, что, находясь в Индии, за год до смерти, будучи

больным, Бабур специальным приказом вызвал к себе кобузиста, хотя его

окружали многие другие музыканты: «Ахмед Афшару тоже был послан указ:

на полях указа я собственной рукой написал несколько слов, призывая к себе

[музыканта] Феридуна, играющего на кобузе. В этот день в час полуденной

молитвы я начал принимать ртуть» [Б., с. 338].

Нами уже отмечалось, что Бабур имел труды по музыке,

превосходившие по своему уровню подобные труды того времени. Он был

автором многих песен и мелодий к ним. Их пели в народе и после его смерти.

Бабур к тому же был прекрасным исполнителем песен. Поэтому он мог по

достоинству оценить мелодии и наигрыши, исполняемые на кобузе.

Большой интерес представляет собой описание Бабуром людей,

увлекающихся соколиной охотой, т. е. кушчи. Он сам вначале был

равнодушен к соколиной охоте, но после одного случая стал сокольничим.

«В тот день у меня [пропал] хороший сокол, – пишет Бабур, – которого

воспитывал Шейхим Мир-и шикар. Он прекрасно ловил журавлей и аистов, и

два-три раза слинял. Этот сокол так ловко ловил птиц, что даже такого

равнодушного [к соколиной охоте] человека, как я, превратил в

сокольничего» [Б., 236].

У Бабура было много увлечений. Среди них соколиной охоте

отводилось особое место. Может быть, и потому, что ею увлекался в свое

время глубоко почитавшийся Бабуром Улугбек. По данному поводу Бабур

пишет: «После мирзы Улуг-бека не было второго государя-сокольничего»

[Б., с. 45].

Из современников Бабура самым фанатичным сокольничим был,

пожалуй, Мухаммед Бурундук. «Он очень любил соколов, – пишет Бабур, –

так что, если какой-нибудь сокол подыхал или пропадал, Мухаммед

Бурундук Барлас упоминал своих сыновей и говорил: “Отчего такой-то не

307

умер или отчего такой-то не сломал себе шею раньше, чем околел или пропал

тот сокол”» [Б., с. 178]. Конечно, в том, что соколы для него были ближе и

дороже, чем собственные дети, есть, безусловно, доля мрачного юмора. Всѐ

это не мешало ему, однако, быть даже «очень знающим и великим

начальником» [Б., с. 178].

О том, как высоко почиталась соколиная охота во времена Бабура,

свидетельствует, в частности, наличие при дворе правителя должности

«кушбеги». Это слово буквально переводится «главный сокольничий» и

обозначает одну из высших придворных должностей.

Любовь к соколам и соколиной охоте не мешала, однако, многим

кушчи, по свидетельству Бабура, быть одновременно хорошими поэтами,

учеными, служителями религии, стрелками из лука, прекрасно владеть

саблей. «Хасан Али Джапар, – пишет он – состоял при Султане Хусейн-

мирзе в качестве кушбеги; он был поэтом и употреблял тахаллус Туфейли.

Касиды он сочинял хорошо и в свое время был вождем по отношению к

касидам» [Б., с. 183]. «Другой эмир был Дервиш Мухаммед Тархан. <…> Это

был хороший мусульманин, мягкий человек, [настоящий] дервиш. Он

постоянно переписывал Коран, много играл в шахматы и хорошо играл,

отлично знал повадки охотничьих птиц и прекрасно запускал соколов» [Б.,

с. 47]. «Еще был, – продолжает Бабур, – Ислим Барлас. Это был простой

человек, он хорошо знал дело сокольничего. Некоторые вещи он делал

хорошо; выпуская стрелы из самострела с силой в тридцать-сорок батманов,

он насквозь пробивал доску. На стрельбище он скакал с одного конца

стрельбища до другого, снимал лук, целился на всем скаку, стрелял и

попадал в цель. Еще он привязывал кольцо к веревке длиной в кари или

полтора кари, а другой конец веревки укреплял к дереву [и сильно

закручивал веревку]. Пока веревка раскручивалась, он пускал стрелу,

а стрела пролетала через кольцо. Таких диковинных вещей он делал немало»

[Б., с. 181]. Этот человек, кстати, был постоянным собутыльником правителя

Хорасана Султана Хусейн-мирзы [Б., с. 182].

308

Что представляет собой упоминаемая здесь единица силы «батман»,

нам установить не удалось, хотя Бабур данный термин употребляет

неоднократно. Например: «Еще был Ферудин Хусейн-мирза. Он силой

натягивал лук и хорошо пускал стрелы. Чтобы натянуть его лук, требовалась,

говорят, [сила] в сорок батманов».

Следует иметь в виду, что во времена Бабура умение стрелять из лука

было необходимостью, а не видом спорта, как сейчас. Поэтому каждый воин

и правитель умел делать это. Но и среди них выделялись наиболее сильные,

они пользовались огромным уважением. Иногда даже один искусный лучник

в то время значил очень многое. «У Ибрахима Сару был один превосходный

лучник, – пишет Бабур, – который очень хорошо стрелял; другого такого

стрелка не было видано. Именно он ранил большинство врагов. После

занятия крепости он находился при мне» [Б., с. 56].

О пробивной силе стрелы, пущенной умелой и мощной рукой,

свидетельствуют следующие строки: «Хорезмийские йигиты <…> так

хорошо метали стрелы, что не раз простреливали насквозь щит и кольчугу,

а иногда даже две кольчуги» [Б., с. 171].

Хорошо стреляли из лука не только воины – выходцы из

простонародья, но и отдельные правители, беки, визири и др. «В то время

было [немало] молодцов, хороших стрелков, – отмечает Бабур, – один из

таких мастеров – Мухаммед Сейид Урус. Лук у него был крепкий, стрела –

длинная; могучий стрелок, хороший стрелок был. Некоторое время он был

правителем Андхуда» [Б., с. 183]. Правитель Мавераннахра Султан Ахмед-

мирза, по свидетельству Бабура, «стрелял из лука очень хорошо и большей

частью попадал пернатой и бесперой стрелой в утку. Проносясь из одного

конца ристалища до другого, он в большинстве случаев сбивал тыкву

[служившую мишенью]. В конце концов, когда он обленился, то бил фазанов

и перепелов палицей и редко промахивался» [Б., с. 45]. Бабур тоже неплохо

стрелял из лука. В одной из стычек с врагами своему противнику он «стрелой

пригвоздил его щит к бляхам кольчуги» [Б., с. 237]). Как хорошего стрелка из

309

лука его характеризует и следующий случай: «В это время [другой] пеший

воин бежал по валу; я выстрелил, целясь пригвоздить его шапку к зубцу

стены. Шапка повисла, прибитая к зубцу; тюрбан обвился вокруг его руки, он

побежал дальше» [Б., с. 127].

По свидетельству современников, Бабур был человеком могучего

телосложения, выше среднего роста. Иногда, взяв в охапку сразу двоих

мужчин, он делал пробежку по верхней части стены крепости, преодолевая в

таком положении встречающиеся на пути препятствия1. Сделать подобное

сегодня может далеко не каждый спортсмен-тяжеловес, занимающийся

каким-либо силовым видом спорта. О физической силе Бабура

свидетельствует и следующий случай: «При выезде Бабаджан Атачи подвел

мне коня не так, как следовало. Рассердившиеся, я так ударил его кулаком по

лицу, что сломал у основания безымянный палец» [Б., с. 244]. Из-за этого он

долгое время даже писать не мог, не говоря уже о чем-либо другом. «С тех

пор как я повредил себе руку, – отмечает Бабур, – я не выпустил ни одной

стрелы. На этот раз я выстрелил из гибкого лука и попал оленю в лопатку,

стрела вонзилась до половины оперения» [Б., с. 251].

Один из эмиров Омар-шейх-мирзы (отца Бабура. – А. А.) Хасан Якуб-

бек «был смелым, метко пускал стрелы, прекрасно играл чавганом и хорошо

прыгал при игре в чехарду. После гибели Омар-шейх-мирзы полновластным

вельможей при моем (т. е. Бабура. – А. А.) дворе был [именно] этот [бек]»

[Б., с. 39]. Поясним, чавган – деревянная клюшка на очень длинной рукоятке,

употребляемая для игры в мяч верхом на коне, т. е. в поло. Слово «поло»

происходит от тибетского «пулу», что означает «мяч». Эта игра, называемая

теперь «конное поло», была распространена в эпоху средневековья на всѐм

Востоке. Этим видом спорта увлекался, по всей видимости, и Бабур.

Неслучайно в г. Сикри в Индии им в саду была устроена площадка для игры

в конное поле [Б., с. 8].

1 Эрскин У. Бабур Хиндостанда.ю.. – С. 107.

310

Были также игры, в которых участники состязались в прыжках в

высоту, а некоторые обладали в этом очень большими способностями: «Еще

был Бадр ад-дин-бек <…> он был человек очень ловкий и проворный и,

говорят, перепрыгивал через семь лошадей» [Б., с. 182].

Свидетельством того, что в эпоху Бабура были распространены такие

виды увлечений, как конные игры, соколиная охота, стрельба из лука, может

служить наличие у правителей специального поля для скачек (Кахидстан),

площадки для стрельбы из лука (Суффа-и Тир андазан), соколиной поляны

(Чанг-Уланг) [Б., с. 198].

Не меньшей известностью, чем пехлеваны, оглакчи, кушчи,

пользовались и мужественные воины, искусно владевшие саблей. Бабур

пишет: «Еще был Тенгри Берди Саманчи. Простой, смелый был бек,

хороший рубака. У ворот Балха он здорово порубил знатного нукера Хусрау-

шаха по имени Назар Бахадур и захватил его…» [Б., с. 183]. Воины, хорошо

владевшие саблей, были известны не только среди своих, но и в кругу врагов.

«В тот день, – пишет Бабур, – Сейид Касым ишик-ага (ишик-ага – одна из

высших должностей при дворе. – А. А.) держал себя лучше всех и,

вырвавшись вперед, рубил саблей. Султан Ахмед Танбал тоже рубил

клинком. Мухаммед Дуст Тагай тоже орудовал клинком, но “долю богатыря”

получил Сейид Касым». Далее Бабур поясняет, что вручение «богатырской

доли – древний обычай у моголов». На каждом пиршестве или трапезе

всякий, кто в бою «вырывался вперед из рядов и [лихо] бился клинком,

получает эту долю» [Б., с. 55]. Доля богатыря представляет собой, по всей

вероятности, большой отваренный кусок мяса из определенной части туши

животного. Какого именно животного – Бабур не уточняет, возможно,

любого, мясо которого едят в тот момент воины.

Из числа правителей – потомков Тимура непревзойденным рубакой

Бабур считал все-таки правителя Хорасана Султана Хусейн-мирзу: «Среди

потомков Тимур-бека не знают никого, кто бы так рубил клинком, как

Султан Хусейн-мирза». «Хотя и по летам и по могуществу, – добавляет

311

Бабур, – это был великий государь, но он, словно мальчик, водил боевых

баранов, гонял голубей и даже стравливал петухов» [Б., с. 173]. Вместе с тем

Султан Хусейн-мирза, как уже отмечалось, даже сочинял стихи под

псевдонимом Хусейни.

Напомним, гонял голубей и отец Бабура – Омар-шейх. Он даже

погиб, упав вместе со своей голубятней в обрыв. Кроме того, он «здорово

бился на кулаках; ни один йигит не мог устоять под ударом его кулака»

[Б., с. 34]. В тот период, как отмечает Бабур, проводились кулачные бои.

Так, эмир Мухаммед Илгич Буга из племени каучин «у ворот Балха во

время битвы <…> дрался на кулаках об заклад перед Султаном Абу Са„ид-

мирзой. Это был храбрый человек» [Б., с. 54]. По свидетельству Бабура,

«обычай драться на кулаках» был распространен в Мавераннахре, и

большинство знаменитых кулачных бойцов были из города Маргинан

(современный Маргилан. – А. А.) [Б., с. 30]. Состязание борцов, бои

баранов, петухов, кулачные бои проходили, как правило, при большом

скоплении людей. Это были настоящие зрелища. Еще об одном, на наш

взгляд, наиболее экзотичном, Бабур свидетельствует: «До угощения, во

время подношения подарков на острове перед сидящими устраивали бои

пьяных верблюдов и слонов…» [Б., с. 343].

В средневековье на Востоке широкую распространенность получили

шахматы. Были и настоящие фанатики этой интеллектуальной игры. «Зун-н-

Нун был человек чистой веры, – пишет Бабур, – никогда не пропускал

молитв и часто совершал добавочные молитвы. Он очень увлекался

шахматами; если люди играют одной рукой, то Зун-н-Нун играл [можно

сказать] двумя руками. Он играл сколько душе угодно» [Б., с. 181]. Один из

визирей Султана Хусейн-мирзы Мир-и Муртаз увлекался шахматами до

такой степени, что если ему случалось встретить двух игроков, он с одним

играл в шахматы, а другого держал за полу, «чтобы не ушел» [Б., с. 186].

Таким образом, Бабура окружали разнообразные люди. Среди них не

последнее место занимали его соратники – пехлеваны, оглакчи, кушчи. Они

312

не были людьми ограниченными, наоборот, выделялись не только большой

физической силой, но и умением слагать стихи и музыку, играть в шахматы и

нарды, хорошо танцевать, прекрасно стрелять из лука, виртуозно владеть

саблей. Эти же качества были присущи и Бабуру.

5.3. Ферганская долина и ее религиозные деятели

в «Бабур-наме» и других средневековых

сочинениях Востока

Начиная с древнейших времен о Ферганской долине написано

множество различных трудов. Среди них особое место занимают арабские,

персидские, тюркские сочинения эпохи средневековья, в числе которых и

труд Мухаммеда Бабура1.

В процессе работы мы опирались, прежде всего, на материалы

«Бабур-наме», а также на извлечения из средневековых исторических и

географических сочинений. В сочинении «Китаб масалик ал-мамалик»

(«Книга путей государств», Х в.) ал-Истахри следующим образом

описывает Ферганскую долину: «Что касается их плодов, то когда входишь

в Согд, Усрушану, Фергану и Шаш, ты видишь их в таком изобилии, что

они [в этом отношении] превосходят остальные страны настолько, что

благодаря этому изобилию скот питается ими (плодами). Что касается

рабов, то туда попадают из тюрков, окружающих их, столь много, что

[число рабов] превышает потребность их (жителей Мавераннахра). И их

(рабов) вывозят во все страны, а это лучшие из рабов всех земель,

обступающих весь Восток. В нем (в Мавераннахре) имеется мускус,

1 Алиев А. Ферганская долина в средневековых сочинениях Востока. Фергана –

долина дружбы и взаимосогласия // Сб. мат-лов Междунар. конф., посвящ. 3000-летию

г. Ош. Ош, 29–30 августа 1997 г. – Бишкек: Учкун, 1998. − С. 80–84.

313

который доставляется им (жителям Мавераннахра) из Туббета и от

хырхызов. И оттуда доставляют [мускус] в остальные страны»1.

О том, какой мускус лучший, как и где он образуется, свидетельствует

«Джахан-наме» Бекрана (XIII в.): «Самый наилучший мускус вывозят из

Хотана, а после него наилучший тот, который вывозят из Тибета, затем

татарский, а затем – киргизский <…> Мускус образуется в пупке больших

газелей, которых называют Дебет ал-Мушк, у них на лбу есть рога. Мускус

образуется из крови, которая собирается в пупке этого животного, пупок

начинает чесаться, и (животное) трется пупком о камни, деревья и палки до

тех пор, пока мускусный мешочек не отделяется от него и не падает, и тогда

(пупок) перестает чесаться»2.

А вот что сообщается о Фергане в анонимном сочинении «Худуд ал-

алам», найденном в 1532 г. в Бухаре: «Фергана – область цветущая,

большая, изобилующая благами. В ней много гор, степей, городов и

проточных вод. Она является воротами Туркестана. В горах много золотых

и серебряных рудников, а [также] залежей меди, свинца, нашатыря и

ртути, горящего камня и безоарового камня, магнитного камня и

множество лечебных средств»3.

По свидетельству некоторых средневековых географов и историков,

самыми крупными городами Ферганской долины того времени были Ош,

Куба, Ахсикет, Узгенд, Касан. Из сочинения ал-Истахри мы узнаем, что Ош –

«оживленный город, окруженный стенами», равный по величине городу Куба

(ныне г. Кува в Узбекистане. – А. А.). «В городе трое ворот, каждые из

которых имеют свое название». «Город примыкает к горе, на которой

находится сторожевой пункт для наблюдения за тюрками» (здесь, вероятнее

всего, имеется в виду гора Сулайман-тоо, которая в то время, возможно, не

имела еще названия). В центре города имеется «дворец эмира и тюрьма»,

1 Восточная литература: Средневековые исторические источники Востока и Запада

// URL: http://www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/A.phtml?id=2041 2 Там же.

3 Там же.

314

«шахристан и кухендиз там благоустроенные»1. Благоустроенность

средневекового Оша, да и не только этого города, подтверждают и

современные археологические раскопки, в результате которых у подножья

Сулайман-тоо были обнаружены останки бани и водопроводной сети2.

Сулайман-гора, по мнению З. Эралиева, неоднократно упоминается и в

известной поэме «Шах-наме» средневекового поэта А. Фирдоуси.

Река Ак-Буура, протекающая через весь Ош, упоминается в сочинении

«Худуд ал-алам…»3 под названием Урест – по мнению известного

востоковеда В. В. Бартольда, именно так называлась тогда река Ак-Буура.

В некоторых других сочинениях Ак-Бууру называют Ошской рекой и даже

Андижанской, и в настоящее время она имеет два названия – в истоках Ак-

Бууру называют Кичик-Алай. Она берет начало с северных склонов

Алайского хребта и впадает в Карадарью4.

С большой любовью и теплотой о городе Ош отзывается Бабур:

«В Оше есть проточная вода, очень хороша бывает весна: расцветает много

тюльпанов и роз»; «О достоинстве Оша дошло много преданий…»;

«В области Ферганы нет города, равного Ошу по приятности и чистоте

воздуха». Пишет он и о горе Сулайман-тоо, которая в те времена имела

другое название: «К югу от крепости стоит гора, называемая Бара-Кух. На

вершине этой горы Султан Махмуд-хан построил худжру. Ниже ее, на

выступе горы, я тоже построил в девятьсот втором году хиджры (т. е. в

1497 г. – А. А.), худжру с айваном. Хотя его худжра стоит выше моей, но моя

расположена много лучше: весь город и предместья расстилаются под нею»

[Б., с. 30]. Худжра Махмуд-хана до наших дней не сохранилась. Интересно

отметить: когда Бабур проявил инициативу построить на горе Бара-Кух

худжру, тогда ему было 14 лет и шел третий год с того момента, когда его

объявили государем Ферганы.

1 Восточная литература: Средневековые исторические источники…

2 История Киргизской ССР (с древнейших времен до наших дней)… – С. 596.

3 Восточная литература: Средневековые исторические источники…

4 Алиев А. Ферганская долина в средневековых сочинениях Востока… – С. 80–84.

315

Истинные причины, побудившие Бабура и его дядю по линии матери

Махмуд-хана построить худжры на вершине горы, установить сегодня не

представляется возможным. Но, тем не менее, отметим, что в античном мире

обычным явлением было сооружение храмов, святилищ, жертвенников на

возвышенных местах. Наиболее известные примеры: Парфенон в афинском

Акрополе, храм богини-покровительницы города и рядом храмы других

божеств; храмы Аполлона и Диониса у подножья Парнаса; храм Юпитера на

Капитолийском холме в Риме и мн. др.

«Почитание высот» многократно упоминается в книгах Ветхого

завета. Для евреев и их соседей это была, видимо, заурядная и привычная

форма культа. Из многочисленных текстов Библии, особенно в

«исторических» ее книгах, видно, что «высоты» были чаще связаны с

местными божествами Астартой, Ваалом и др. Некоторые из еврейских

царей, ревнители почитания Яхве, запрещали совершать обряды на

высотах, «отменяли» их; другие их, напротив, восстанавливали. В этом

проявлялась борьба соперничавших культов1.

Интересно отметить, что название горы в центре г. Ош – Барака

(XIII в.) или Бара-кух времен Бабура – имеет также библейские корни.

По мнению ошских историков, Асаф ибн Буркия, мавзолей которого

находится у подножья горы, а также его отец и братья являются

библейскими персонажами. Имя отца Асафа в библейском тексте звучит как

Берехия или Верехия, которое со временем было искажено и в

мусульманских текстах зазвучало уже как «Баракия» или «Буркия». Именно

с этим именем и связано название горы времен Бабура – Бара-кух, что в

переводе означает «Благословенная (богом) гора»2.

1 Токарев С. А. О культе гор и его месте в истории религии // Советская

этнография. – 1982. – № 3. 2 Малтаев К. Ж., Сулайманов Э. Ж. Фергана и Ошский оазис: международные и

торговые связи: Новое о древнем и средневековом Кыргызстане. – Вып. 2. – Бишкек:

Мурас, 1999. – С. 75–86.

316

В своем труде Бабур отмечает, что «по склону горы течет большой

ручей», который «протекает рядом с мечетью». Возможно, он имел в виду

сохранившийся арык, называемый «Жаннат арык», огибающий Сулайман-

тоо. А вот что пишет Бабур о мечети: «У подножья горы Бара-Кух, между

горой и городом стоит мечеть, называемая мечетью Джауза» [Б., с. 30].

Возможно, Бабур имеет в виду мечеть Рабат Абдулла-хана, которая сейчас

считается памятником средневековой архитектуры. Бабур отмечает наличие

прекрасных садов на берегу реки Ак-Бууры, камня с красными прожилками

на горе Бара-Кух, из которого делают ручки ножей, пряжки для поясов и

другие вещи. «Это очень хороший камень», – заключает Бабур [Б., с. 30].

В средневековых сочинениях имеются сведения не только об Оше, но и

о его окрестностях. Так, ал-Истахри констатирует: «От Оша до Медва – два

фарсаха»1. Он называет город Медв – это, во всей видимости, современное

село Мады, расположенное недалеко от Оша, если ехать в сторону Гульчи,

районного центра Ошской области Кыргызской Республики.

Бабур также упоминает Мазу и подробно его описывает. По его

свидетельству, Мазу «одно из укреплений Оша, которое славится в тех

местах своей неприступностью» [Б., с. 88]. Бабур подробно описывает, как он

со своим войском несколько дней осаждал данную крепость. Важно

отметить, редакция книги «Бабур-наме» делает оговорку по поводу Мазу:

«В издании Н. Ильминского – Маду» [Б., с. 88].

Обращает на себя внимание частое упоминание в средневековых

сочинениях города Узгенд. Именно так назывался в ту эпоху нынешний

Узген. Ал-Истахри в своем сочинении свидетельствует: «Узгенд – последний

из городов Ферганы (если идти) в сторону области войны

(с немусульманами). У него есть стена, рабат, цитадель, проточные воды и

сады». Из этого же сочинения мы узнаем также, что Узгенд – местность с

наиболее теплым климатом в районе Ферганы, равная по величине двум

1 Восточная литература: Средневековые исторические источники…

317

третям Оша1. Археологические материалы свидетельствуют о том, что

Узгенд, в отличие от других городов Средней Азии того времени, имел три

обособленных шахристана. По сведениям ал-Мукаддаси (X в.), в Узгенде

«вода подходит ко всем частям города»2.

Вот что пишется об Узгенде в сочинении «Худуд ал-алам»: «Узгенд –

город на границе между Ферганой и тюрками. По его краю проходят две

реки, одну называют река Табагар, (она) течет с (гор) Тибета, а другую

называют Барскан, и она течет из области харлуков». По всей видимости,

упоминаемая здесь р. Табагар есть нынешняя р. Карадарья, берущая истоки с

юго-западных склонов Ферганского и северных склонов Алайского хребтов.

В «Анониме Искандера» Муин ад-Дин Натанзи употребляется название реки

Карасу-Аб (ему созвучен современный топоним Куршаб. – А. А.).

Востоковед Л. А. Зимин утверждает, что здесь опять-таки имеется в виду

р. Карадарья3. Таким образом, современная р. Карадарья имеет два

исторических названия – Табагар и Карасу-Аб.

Река Барскан – есть, вероятнее всего, нынешняя река Ясы, или

Джазы, которая берет начало в юго-восточной части Ферганского хребта.

Она имеет и другое название. Так, в сочинении «Худуд ал-алам»

отмечается: «И еще река Узгенд, (она) берет начало позади гор харлуков и

идет мимо Узгенда, городов Баба, Аксикета, Ходженда и Бенакета, вплоть

до пределов Чача. Затем проходит возле Сюткенда, Параба и

многочисленных городов, доходит до границы Дженда и Джовара и

впадает в Хорезмийское море»4.

По современным данным, средневековая р. Барскан (Узгенд), или

современная Джазы, впадает в р. Карадарья, а та, в свою очередь, в

р. Нарын – исток Сырдарьи. Именно Сырдарья протекает возле городов

1 Восточная литература: Средневековые исторические источники…

2 Там же.

3 Там же.

4 Там же.

318

Ахсикет, Ходженд, Чач (Ташкент), Параб и других и в конце впадает в

Аральское море1.

В средневековом Узгенде бывали многие знаменитости, оставившие

значительный след в истории Центральной Азии, а отдельные из них –

и в мировой истории. Так, в 1001 г. в этом городе побывал известный тиран

Султан Махмуд Газневи, который заключил здесь договор с караханидским

ханом Насром о разделе сфер влияния по реке Амударья. Земли всего

правобережья были признаны сферой интересов Караханидов,

а левобережья – Газневидов2.

В Узгенде неоднократно бывал Тимур, известный в Европе как

Тамерлан. В средневековой рукописи «Зафар-наме» Али Йезди отмечается:

«А сам (т. е. Тимур. – А. А.), благополучно возвратившись через Уйнагау,

остановился в Узгенде. Выступив оттуда, Тимур счастливо прибыл в

Самарканд…»3. О подобном историческом факте пишет и Низам ад-дин

Шами: «Они (т. е. Тимур и его воины. – А. А.), откочевав оттуда, спустились

в Ат-Баши и остановились в местности Арпа-Йазы, откочевав оттуда и

пройдя вилайет (т. е. область. – А. А.) Йасы, [Тимур] пришел в Узгенд»4.

В. В. Бартольд полагает, что упоминаемое здесь селение Ат-Баши

находилось на берегу одноименной реки, на месте теперешних развалин

Кошой-Кургана.

Узгенд известен еще и тем, что там нашли вечный покой многие

титулованные исторические личности. Мы не будем перечислять имена тех,

кому принадлежат сохранившиеся ныне известные мавзолеи Узгена, обратим

внимание лишь на тех, чьи имена мало о чем говорят нашим современникам.

Так, в «Анониме Искандера» отмечается, что в Узгенде находится могила

Барака, который умер примерно в 1267 г. Он был одним из правителей

1 Алиев А. Ферганская долина в средневековых сочинениях Востока… – С. 80–84.

2 Бартольд В. В. Очерк истории Семиречья (Памятная книжка Семиреченской

области)… – С. 306. 3 Шараф ад-Дин Али Йазди. Зафар-наме / Предисл., пер. с староузб., комм., указ. и

карта А. Ахмедова. – Ташкент, 2008. 4 Восточная литература: Средневековые исторические источники…

319

Моголистана, потомком Чингисхана. Он всегда домогался трона и стремился

завладеть китайским престолом. Йезди дает Бараку следующую

характеристику: «Он был крайне искушенный в делах, лукавый и

влиятельный государь, так что монгольские летописцы приравнивают его

закон к “Ясе” Чингизхана». В Узгенской земле покоится и преемник

престола – его сын Бука-Тимур, который умер через двадцать лет

после отца1.

Там же нашел свой вечный покой и Дува-хан – основатель г. Андуган

(современный Андижан. – А. А.). Шараф ад-Дин Йезди следующим образом

характеризует Дува-хана: «Был очень умным, добродетельным, прозорливым

и обладающим достоинствами государем <…> Он обладал столь большим

могуществом, что ни в одном сражении не показал спины. Он завладел

улусами отцов и дедов, захватил множество селений из китайских владений, а

из иранской земли также включил в свои владения большую часть Хорасана.

В Туркестане и в Фахр-хане (т. е. в Ферганской области. – А. А.) он построил

несколько больших городов, в том числе область купола Ислама – Андуган

<…> В продолжение 16 лет он самостоятельно управлял и в 705 г. хиджры

(1300/1301 г.) скончался естественной смертью (от болезни)». Между прочим,

Барака и Дува-хана упоминает и Бабур, как предков своей матери [Б., с. 36].

История сохранила нам имена некоторых властелинов г. Узгенда.

Из сочинения Абд ар-Раззака Самарканди следует, что в 1409–1410 гг.

четвертый сын Тимура – Шахрух подарил земли Узгенда мирзе Мирак-

Ахмеду, сыну своего родного брата Омар-шейха, т. е. племяннику.

Мы также знаем имя военачальника, возглавлявшего штурм и разгром

г. Узгенда в начале XII в. Возможно, это было одно из самых сильных

разрушений, изменившее внешний облик Узгена. В сочинении «Маджму ат-

Таварик» Сайф-ад-Дина Ахсикетди отмечается: «Выступив из Артыша

(Гурхан) направился в Узгенд. Через несколько дней он достиг Узгенда.

Камар-бек, который был в Узгенде правителем, вышел, построил боевые

1 Алиев А. Ферганская долина в средневековых сочинениях Востока… – С. 80–84.

320

ряды и вступил в битву. (Но) сил не хватило; ушел Камар-бек в Минг-Джубу.

Гурхан, учинив в Узгенде поголовное убиение и разрушив его, двинулся

в Минг-Джубу…»1.

Следует иметь в виду, что «Маджму ат-Таварик» – сочинение

полуисторическое-полулегендарное, в котором исторические факты и даты

переплетены с легендами и вымыслом, поэтому в нем много анахронизмов.

Но в этом сочинении, пусть даже в форме полулегенд, в общих чертах верно

отражены некоторые стороны исторического прошлого народов Ферганской

долины, начиная с древнейших времен.

Разрушитель города Узгенда Гурхан, как это следует из «Маджму ат-

Таварик», был полководцем кара-китаев из Мачина (область Китая).

У Гурхана было около 400 тыс. воинов. После Узгенда он завоевал

Андуган, Касан, а затем города Джитгиля (т. е. Чаткала. – А. А.) – Мургап,

Фургап, Дунгал. Гурхан, и его войска были разбиты армией имама

Ибрахима Малик Зарандиша. Войска Ибрахима освободили гг. Ахси,

Касан, а затем Мургап, Фургап, Дунгал. Гурхан же с остатками своих

войск был вынужден уйти в Китай2.

Сайф-ад-Дин Ахсикетди приводит некоторые сведения о победителе

Гурхана имаме Ибрахиме. Он прибыл в Среднюю Азию из Багдада в качестве

посланника халифа, после просьбы хорезмшаха Мухаммеда у халифа прислать

в качестве имама человека из потомства пророка – посланника божьего.

С помощью правителей Хорезма, Самарканда, Ташкента и других регионов

Ибрахим собрал около 100 тыс. человек воинов и вступил в битву с войском

Гурхана. Одержав победу над Гурханом, имам Ибрахим остался жить в

г. Касан. Он был инициатором и руководителем строительства нового города –

Ширкента, что недалеко от г. Касан. Прожив 95 лет, имам, по свидетельству

Ахсикетди, умер 29 июня 1136 г. Похоронен он в Касане3.

1 Восточная литература: Средневековые исторические источники…

2 Там же.

3 Алиев А. Ферганская долина в средневековых сочинениях Востока… – С. 80–84.

321

Значительные сведения о Гурхане имеются в «Китаб ал-Камил фи-т-

Га‟рих» Ибн ал-Асира: «Он был красив, хорош собой, не носил ничего кроме

китайского шелка, внушал трепет своим приближенным…». Гурхан был

манихеем. Асир описывает битву войск Гурхана с войсками Хакана Махмуд

ибн Мухаммеда, а также с войском Санджара, недалеко от Самарканда.

В обеих битвах победу одержал Гурхан. По свидетельству Асира, Гурхан

скончался в 1143 г., а «Мавераннарх оставался в руках хитаев, пока не отнял

у них хорезмшах Ала ад Дин Мухаммед в 612 г. (1215/16 г.)…»1.

Сведения о городе Касан имеются и в «Бабур-наме». Бабур, перечисляя

города Ферганской долины, пишет: «Еще один [город] – Касан, он находится

к северу от Ахси. Это местность с прекрасным воздухом. Так как ее красивые

сады находятся на берегу реки, то их назвали “шубой из мерлушек”. Жители

Оша и Касана похваляются приятностью и чистотой воздуха [своих

городов]» [Б., с. 32].

Касан – древний город. До нашей эры он назывался, по одной из

гипотез, Гуйшуань. Он находился севернее современного г. Касансай, на

границе Узбекистана и Кыргызстана. На основании произведенных

археологических раскопок, по мнению некоторых исследователей, можно

выделить следующие этапы истории города. Во II–III вв. до н. э. он был

летней резиденцией властелина государства Давань. Столицей этого

государства был г. Эрши – ныне городище Мархамат, возле районного

центра Араван Ошской области. Одним из крупных населенных пунктов

этого государства был город Ю – ныне это Шоро-Башатское городище в

Узгенском районе Ошской области Кыргызстана. Государство Давань

просуществовало около 600 лет. В VI–VIII вв. в г. Касан были ставки

тюркских правителей севера Ферганы. В XI–XII вв. здесь функционировал

монетный двор2.

1 Восточная литература: Средневековые исторические источники…

2 Ташкулов У. Б. Исторические корни архитектуры Кыргызстана: Дис. … канд.

архитект. – Бишкек, 2014; Заднепровский Ю. А., Матбабаев Б. Х. Городище Мархамат:

Некоторые итоги изучения // ИМКУз. – 1991. – Вып. 25.

322

В средневековых сочинениях наряду с городами Ош, Узгенд, Касан

довольно часто упоминаются и города Ахсикет, Керван, Андуган.

В сочинении «Китаб масалик ал-мамалик» Истахри отмечается: «Фергана –

название области, просторной и богатой, с многочисленным населением.

Столицу ее называют Ахсикет. Она расположена в степи, налево от реки.

В ней есть кухендиз, шахристан, рабат. Дворец эмиров и тюрьма (находятся)

в кухендизе, а пятничная мечеть – в шахристане, и праздничный намазгах –

на берегу реки Чач (Сырдарьи. – А. А.). Протяженность города – три

фарсаха. Городской рабат обнесен стеной. У внутреннего шахристана пять

ворот. <…> В шахристане и рабаде – проточные воды и хаузы (водоемы. –

А. А.). У всех ворот сады и бустаны. И реки текут на протяжении двух

фарсахов»1. Из этого же сочинения Истахри следует, что города Ферганской

долины: Куба, Ахсикет, Ош – равны по своей величине и являются самыми

крупными городами этого региона.

В сочинении «Худуд ал-алам» отмечается: «Ахсикет – главный город

Ферганы, место постоянного пребывания эмиров и амилей (т. е. правителей

области. – А. А.). Это большой город, расположенный на берегу реки Хашарт

и у подножья горы. И в этой горе много золотых и серебряных рудников.

Жители – большие любители набида»2 (набид – опьяняющий напиток из

фиников, изюма и инжира).

Много сведений об Ахсикете приводится в «Бабур-наме»: «Один из

городов на северном берегу реки Сейхун – Ахси; в книгах это название

пишут: Ахсикет, также как поэта Асир ад-дина называют Асирад-дин

Ахсикети. В Фергане после Андиджана нет города больше, Омар-шейх-мирза

(отец Бабура. – А. А.) сделал его своей столицей. От Андиджана к западу [до

Ахси] девять йигачей пути. Река Сейхун течет под крепостью. Крепость

стоит на высоком яру. Вместо рва там служат глубокие овраги. <…>

В Фергане нет [другой] такой неприступной крепости» [Б., с. 32]. Это

1 Восточная литература: Средневековые исторические источники…

2 Там же.

323

подтверждает и Самарканди в своем сочинении «Матла а-с-са дайн

вамаджма»: «Мирза Улугбек осадил крепость Ахси, самую большую <…>

крепость. А она такова, что с ее стенных зубцов можно срывать цветы небес,

а с ее башен внимать напевам ангелов»1 (мирза Улугбек – астроном,

оставивший большой след в истории научной мысли).

Не забывает Бабур и перечислять дичь, которая водится в окрестностях

Ахси. «Дичь в Ахси очень хороша. Сторона реки Сейхун, где стоит Ахси,

степная; там много белых кийиков. Андиджанская сторона – (сплошь) густой

кустарник: там попадается много бугу-маралов и зайцев, они очень

жирные»2. В городе Ахси Бабур отмечает, прежде всего, наличие хороших

дынь и особо выделяет один их сорт, называемый «мир-итимури». По его

мнению, таких дынь нет нигде в мире. Бабур пишет: «Бухарские дыни [тоже]

знамениты. [Но], когда я взял Самарканд и приказал привезти дыни из Ахси

и из Бухары, и велел их разрезать на одном собрании, [то] ахсийские дыни

оказались лучше вне всякого сомнения» [Б., с. 32].

В средневековых сочинениях можно встретить сведения о местораспо-

ложении Ахсикета. Например, от Хоканда (т. е. Коканда. – А. А.) до Ахсикета

один переход. От Баба до Ахсикета – два фарсаха. От Ахсикета до Касана на

север – пять фарсахов. От Ахсикета до Кервана около девяти фарсахов3.

Современные исследователи считают, что Ахсикет располагался на

краю правого берега р. Сырдарьи, к юго-западу от села Тура-Коргон. Остатки

города состоят из нескольких частей общей площадью более 30 гектаров.

Начало жизни в Ахсикете относится к I–II веку до н. э. В результате

археологических раскопок здесь обнаружены остатки бани и водопровода

XI в., а также остатки военных казарм XII–XIII вв., что явно свидетельствует

о благоустроенности и значительной роли этого города в жизни государства4.

1 Восточная литература: Средневековые исторические источники…

2 Бутанаев В. Я., Худяков Ю. С. История енисейских кыргызов… – С. 32.

3 Восточная литература: Средневековые исторические источники…

4 Ахраров И. Новые археологические материалы с городища Ахсикет XIV–XVI

веков: Общественные науки в Узбекистане. – Ташкент, 1969. – Вып. 8–9.

324

В сочинении «Китаб масалик ал-мамалик» Истахри отмечается:

«Керван – название города, вокруг которого (расположено) много деревень».

Этот город упоминает в своем сочинении и аль-Мукаддаси (X в.). Керван

(ныне Караван – центр Аксыйского района Джалал-Абадской области) был

расположен на древнем караванном пути из Центральной Ферганы в Чаткал и

Тянь-Шань. Развалины Кервана сохранились до сих пор в виде отдельных

дөбө (возвышенностей, курганов), расположенных вокруг современного

Каравана в северо-западном направлении. Эти дөбө впервые были

обследованы известным востоковедом А. Н. Бернштамом в 1948 г. Тогда

насчитывалось 24 отдельно стоящих дөбө в радиусе 3–4 км1.

Мы уже отмечали, что город Андуган был основан Дува-ханом,

который в эту область, по свидетельству Натанзи, «привел достаточно народа

из всех своих владений, и поныне каждый квартал в этом городе

принадлежит какому-нибудь определенному племени». В сочинении «Зафар-

наме» Йезди отмечает, что Андуган – личный удел Омар-шейха, который

«возвел стену вокруг Андугана и привел вилайет в цветущее состояние»2.

Известно, что знаменитый Улугбек неоднократно бывал в Андугане

и даже своим приказом назначал управляющих этим городом. Андуган

является родиной Бабура, здесь он родился. Правда, этот город он

называет Андиджаном. В то время город считался столицей Ферганского

удела. Бабур отмечал, что там много хлеба, плоды изобильны, дыни и

виноград хороши; груш, лучше андиджанских, не бывает. Из-за изобилия

дынь, отмечает Бабур, там существует обычай прямо с бахчи их не

продавать, а просто угощать. Далее он продолжает: «Дичи там много,

фазаны неимоверно жирны». Из-за этого даже четыре человека, по словам

Бабура, не могут управиться до конца с приготовленным фазаном

с соответствующей приправой [Б., с. 30].

1 Алиев А. Ферганская долина в средневековых сочинениях Востока… – С. 80–84.

2 Восточная литература: Средневековые исторические источники…

325

В анонимном сочинении «Тарих-и Кашгар», написанном в

XVIIXVIII вв., сообщается о событиях XVI в. Здесь говорится уже не

о Андугане или Андиджане, а уже об Андижане.

В «Бабур-наме» имеются сведения и о городах Ходженд, Маргинан,

Канд-и-Бадам, Исфара, Самарканд, Бухара, а также об их окрестностях.

По описанию Бабура, разные дикие животные водятся в большом количестве

и в окрестностях Ходженда. А город славится своими гранатами, которые

отличаются прекрасным качеством и известны далеко за пределами города

как «ходженские гранаты». Но, тем не менее, Бабур считает, что

маргинанские гранаты много лучше [Б., с. 31]. Среди них он выделяет один

сорт, называемый «донакалан», который имеет, по его мнению, кислый

привкус абрикоса.

Маргинан славился не только гранатами, но и урюком. Бабур пишет:

«Имеется там еще сорт урюка, из которого вынимают косточки, а вместо

них кладут внутрь плода ядрышки и сушат; называют его субхани, они

очень вкусны». Бабур отмечает и разнообразную дичь Маргинана: «Белые

кийики попадаются близко» [Б., с. 30], т. е. недалеко от города.

Бабур описывает и город Исфара, где много плодовых деревьев, среди

которых преобладают миндальные. Но все-таки родиной миндаля он считает

«хорошенький городок Канд-и-Бадам» (г. Канибадам. А. А.). Бабур

пишет: «Миндаль в нем превосходен: по этой причине Канд-и Бадам и

назван таким именем» [Б., с. 31]. Он также отмечает, что миндаль

экспортируется в Хурмуз (остров в Иране. А. А.) и Хиндустан.

В крепости Насух, что недалеко от Канд-и Бадама, пишет Бабур, «есть

один сорт дынь, который называется “исмаил-шейхи”, кожура у них нежная,

похожая на шагрень, это очень нежные дыни. Семечки у них как яблочные,

мякоть толщиной в четыре пальца; удивительно сладкие эти дыни, подобных

им в тех местах нет» [Б., с. 79].

326

По свидетельству Бабура, и в Самарканде выращивается очень много

разнообразных плодов, но он славится своими яблоками и виноградом сорта

«Сахиби». Бабур больше всего любил дыни и виноград. И даже находясь в

Индии, он там впервые применил опыт по выращиванию среднеазиатских

дынь и винограда. Это не прошло бесследно – до сих пор там, по

утверждению очевидцев, выращивается виноград под названием «ангури

самарканди», т. е. самаркандский виноград [Б., с. 16].

Бабур уделяет большое внимание описанию туманов (районов)

Самаркандской области. Описывая Бухару, он отмечает, что это прекрасный

город. «Плоды там изобильные и превосходны, очень хорошие дыни. Нигде в

Мавераннахре не бывает так много дынь и таких отличных, как в Бухаре,

хотя в области Ферганы, в Ахси, есть сорт дыни, называемый “мир-

итимури”, которые слаще и нежнее бухарских, то в Бухаре много дынь

всяких сортов, и они хороши. Бухарские сливы также знамениты: таких слив

как бухарских, нет нигде. Их очищают от кожицы, сушат и вывозят в

качестве подарка из одной области в другую». Эти сливы «прекрасное

расслабляющее лекарство». Далее Бабур пишет: «В Бухаре много кур и

гусей. В Мавераннахре нет вин крепче, чем бухарские вина. Когда я в

Самарканде в первый раз пил вино, то пил бухарское вино» [Б., с. 73–74].

Он описывает и округ Карши, который в тот период называли еще

Несеф и Нехшеб. По мнению Бабура, слово «Карши» имеет монгольское

происхождение, означающие «кладбище». Это название, предполагает Бабур,

появилось после завоевание Чингисханом Мавераннахра. И далее он

заключает: «Здесь воды мало, но хлеба и дыни хороши». Не оставляет он без

внимания и пернатых этого края. «Там водится птичка вроде багри-кара,

которую называет “кил-куйрук”. Так как в округе Каршы ее бесчисленное

множество, то ее в тех местах называют “каршинской птичкой”» [Б., с. 74].

Бабур описывает горные районы Ферганской долины. «В горах,

окружающих область Ферганы, пишет он, есть хорошие летовки; в этих

горах растет дерево табулгу больше его нигде нет». И далее он описывает,

327

что оно собою представляет: «Табулгу дерево с красной корой; из этого

дерева вырезают посохи, выделывают ручки плеток, изготавливают клетки

для птиц. Обстругав дерево, из него делают бесперые стрелы. Это очень

хорошее дерево. Его вывозят как подарок в далекие края» [Б., с. 32].

Определенный интерес представляет собой следующее описание

Бабура: «В некоторых книгах пишут, что “ябрухас-санам” растет в этих

горах; но теперь об этом ничего не слышно. Слышал я про одну траву,

которая растет в Йетти-кентских горах. Народ тамошний называет эту траву

“аик-ути”, и она имеет свойство травы “михр-гиях”. Наверное, это и есть

“михр-гиях”, а те люди называют ее именем аик-ути». И тут же добавляет

несколько слов о полезных ископаемых: «В этих горах есть бирюзовые

россыпи и железные рудники» [Б., с. 32].

В сочинениях, использованных нами в процессе работы, очень мало

конкретных сведений непосредственно о жителях Ферганской долины.

Однако в текстах часто встречаются этнонимы «тюрки», «тюркские

племена», реже – «кыргыз», «киргиз», еще реже – «узбек», «узбекские

племена», «таджик», «харлух», «кипчак», «хитай». Встречается также и

масса других этнических названий, разобраться в которых весьма сложно.

Средневековых сочинений, где более или менее подробно даются

сведения о том или ином этносе, мало. Вот некоторые выдержки из них.

В сочинении «Китаб ал-Камил Фи-т-та‟рих» ал-Асир пишет: «В этом году

(т. е. в 1207 г. – А. А.) Ала-ад-дин Мухаммед, сын хорезмшаха переправился

через реку Джейхун для войны с хитаями. Причина этому в том, что хитаи

уже давно жили в стране Туркестан и в Мавераннахре и тяжело попирали

народы. У них в каждом городе [есть] наместник, который доставляет им

деньги, а они проживают в кибитках по своему обычаю, [существующему]

прежде, чем они воцарились. Они обитали в Узгенде, Баласагуне, Кашгаре и

их окрестностях»1.

1 Алиев А. Ферганская долина в средневековых сочинениях Востока… – С. 80–84.

328

О том, кто они «хитаи», откуда родом и как они попали в Среднюю

Азию, имеются сведения в сочинении XIII в. «Джахан-наме» Мухаммеда ибн

Наджиб Бекрана: «Хита – племена хитаев, которые по происхождению

относятся к области Чин. Слово “хита”, применяемое к ним, ошибочно, [его]

следует читать как “кита”. А Кита – это название большого города из [числа]

городов Чина <…> Говорят, что многие из великих эмиров были из эмиров

Кита. И говорят, что последний эмир был из падишахов Чина, оттуда

выступил <…> двигался и вел по дороге войны и таким образом дошел до

пределов Баласагуна; там им [хитаям] никто не оказал сопротивления, и они

там поселились. И затем они изменили слово “кита” и назвали себя здесь

“хита”, произнося это по ошибке»1.

Таким образом, из сочинений Истахри и Бекрана следует, что хитаи

проживали в городах Узгенде, Баласагуне, Кашгаре и их окрестностях.

Из сочинения «Маджму ат-Таварих» Сайф-ад-Дина Ахсикетди следует, что

хитаи обитали также и в г. Касане и его окрестностях, т. е. в нынешнем

Аксыйском, Алабукинском и Чаткальском районах Джалал-Абадской

области Кыргызстана.

Из «Зафар-наме» Йезди можно узнать, что в Андугане проживали

джалаиры и кипчаки. К эмир-заде Омар-шейху, властелину Андугана,

отмечает Йезди, «прибыла тысяча [племени] кадак от монгольских

племен». А в конце XIV в. Омар-шейх «жителей Кашгара переселил

в Андуган»2.

Таким образом, из ряда средневековых сочинений Востока следует,

что Ферганская долина – один из древнейших районов оседло-

земледельческой культуры с прекрасным климатом, плодородной почвой,

богатой флорой и фауной, с многочисленными реками, густонаселенными

городами. Может быть, отчасти в силу этого она в прошлом была

предметом притязаний захватчиков, междоусобных войн собственных

1 Восточная литература: Средневековые исторические источники…

2 Там же.

329

правителей, в результате чего здесь в разные эпохи возникали и

распадались государства: Давань, Саманидов, Караханидов, Шейбанидов,

Тимуридов, Аштарханидов и др.

История Ферганской долины эпохи средневековья насыщена

множеством событий, некоторые из которых оказали существенное влияние

на судьбы народов Средней Азии. Средневековые города Ферганской долины

играли значительную роль в жизни Центральной Азии. Некоторые из них

являются родиной целой плеяды ученых, полководцев, оставивших

значительный след в истории научной и военной мысли. Ряд интересных

сведений обо всем этом можно, как мы убедились, почерпнуть и из «Бабур-

наме» – источника, исследованного многими и всѐ еще представляющего

собой неистощимый кладезь всевозможных сведений о жизни Центральной

Азии на рубеже XV–XVI вв.

Мухаммед Бабур в своей работе описывает не только города, климат,

но и многое другое в Ферганской долине, и это дает нам возможность

лучше, конкретней представлять ее как сцену множества исторических

событий и, одновременно, как социальную среду, давшую немало

своеобразных личностей. В их числе и известные религиозные деятели,

выходцы из Ферганской долины. Ряду из них Бабур дает примечательные

характеристики, не забывая и живших задолго до него. Некоторых

видных религиозных деятелей он знал лично. Надо признать, найти

подобный материал в других средневековых литературных источниках

маловероятно.

Энциклопедический ум Мухаммеда Бабура, его способности

государственного деятеля, полководца, талантливого ученого, прекрасного

поэта гармонично сочетались с глубокой набожностью. Он отвечал всем

положениям о мусульманине и требованиям, содержащимся в Коране.

Неслучайно Бабур является автором труда «Мубайни», где изложены его

религиозные воззрения. В «Бабур-наме» описано большое количество

330

эпизодов, характеризующих его как примерного мусульманина, знающего

наизусть множество молитв (дуа), суры и аяты Корана1.

Он также был неплохим знатоком истории ислама, его крупных

представителей. Среди огромного и разнообразнейшего материала в «Бабур-

наме» можно встретить отрывочные и краткие сведения о средневековых

мусульманских деятелях Востока. Среди них фигурируют как широко

известные, так и почти не известные нам сегодня имена. В большинстве

своем они являются уроженцами Ферганской долины.

Описывая города Мавераннахра, Бабур отмечает: «Самарканд стал

мусульманским во времена достойнейшего повелителя правоверных Османа,

из сподвижников пророка там умер Кусам ибн Аббас. Его могила находится

за воротами Аханин, теперь она известна под названием Мазар Шаха»2.

По легенде, Кусам ибн Аббас – двоюродный брат Мухаммеда, убит якобы

вскоре после прибытия в 676 г. в Самарканд. Его гробница в настоящее

время носит название «Шах-и Зинда» («Живой царь»)3.

Бабур приводит незначительные сведения о Нуман б. Сабит Абу-

Ханифа (693–767), основоположнике системы права исламской религии.

Он считает его уроженцем г. Маргинан, но в других современных источниках

местом его рождения называется г. Куфа4.

Бабур, по-видимому, неплохо знал содержание трудов Абу-Ханифы.

Так, например, описывая пернатых Хиндустана, он отмечает: «По учению

имама Абу-Ханифы, павлины – дозволенная птица; мясо их нельзя назвать

невкусным; оно походит на мясо куропатки, но его едят с некоторым

отвращением, как верблюжатину» [Б., с. 278]. Вкус куропатки и

верблюжатины, надо полагать, Бабур знал хорошо. В «Бабур-наме» описаны

эпизоды, свидетельствующие о том, как он и его люди употребляли в пищу

куропаток и верблюжатину. Вот один из них: «Нашли жирного верблюда, –

1 Алиев А. Мухаммед Бабур: личность, деяния, эпоха… – С. 105.

2 Бутанаев В. Я., Худяков Ю. С. История енисейских кыргызов… – С . 70.

3 Восточная литература: Средневековые исторические источники…

4 Батров Р. Г. Абу-Ханифа: жизнь и наследие. – Н. Новгород, 2007.

331

пишет Бабур, – принадлежавшего хазарейцам, и привели его; этого верблюда

зарезали, и мы сделали из части его мяса шашлык, а остальное сварили в

котле и съели. Никогда не ели мы такого вкусного верблюжьего мяса,

некоторые не могли отличить его от баранины» [Б., с. 169].

Учение Абу-Ханифы в эпоху Тимуридов было одним из

распространенных религиозных течений в Мавераннахре. По свидетельству

Бабура, его отец Омар-шейх, а также его дядя по линии отца Султан Ахмед-

хан были «ханифиты по исповеданию» [Б., с. 33, 44]. И среди их эмиров было

немало ханифитов. По мнению востоковеда А. Шмелья, «Бабур

интересовался мусульманским правом и был искренним ханифитом»1.

Упоминает Бабур известного на Востоке средневекового теолога,

автора таких трудов, как «Китабут-Тевхид», «Тевалатул-Куран» и др., Шейха

Абу Мансур Матурида (862–944): «Шейх Абу Мансур, один из учителей

богословия, родом из пригорода Матурид в Самарканде. <…> Учителя

богословия делятся на два толка: одних называют матурдия, других –

аш„ария; матурдия возводят свое название к этому Шейху Абу Мансуру»

[Б., с. 70].

Далее Бабур отмечает, что автор «Сахиха Бухари» Ходжа Исмаил-и

Хартанг – тоже из Мавераннахра» [Б., с. 70]. Заметим, что «Сахиха Бухари» –

авторитетный на Востоке «Истинный сборник», составленный теологом Абд

Алла Мухаммед б. Исмаил ал-Бухари (род. 860 г.). Он содержит 7250 хадисов

(преданий) о словах и поступках, приписываемых Мухаммеду. Сам же Бабур

изучил не менее 600 тысяч хадисов. В целях сбора хадисов он долго

путешествовал по мусульманскому Востоку, некоторое время жил в Аравии

и, по его словам, имел встречи с более чем тысячей мухадисов – знатоков

Сунны, тщательно отбирая заслуживающие внимания хадисы.

В «Бабур-наме» есть сведения и об известном теоретике суфизма эпохи

средневековья Мир Сейид Али Хамадани (ум. в 1384 г.). Бабур указывает

место его смерти, на котором впоследствии был построен мазар. Он пишет:

1 Азимджанова С. А. Индийский диван Бабура… – С . 31.

332

«Мир Сейид Али Хамадани – помилуй его Аллах – странствуя по этим

местам, перешел в другой мир в одном шери выше Кунара. Ученики

перенесли его прах оттуда в Хуттолан. На месте, где он умер, теперь стоит

мазар. В девятьсот двадцать пятом году, когда я пришел и взял Чаган-Сарай,

я совершил поклонение этому мазару» [Б., с. 147].

Мы знаем сегодня, что Мир Сейид Али Хамадани сыграл

значительную роль в распространении и укреплении ислама среди

жителей Кашмира. Родился он в 1314 г. в городе Хамадан. Его родословная

берет начало от четвертого сына пророка Хусейна имама Зайнабидина. Он

автор трудов «Захиретул-Мунук», «Рисали Футуветиййе», «Рисали

Телкиниййе» и др.

Бабур упоминает также имя его современника Али Хамадани Са„ад ад-

дин Мас„уд б. Тафтазани (1322–1381) – авторитетного средневекового

ученого, философа и теолога. Перечисляя ученых Герата, он пишет: «Еще

был шейх ал-ислам Сайф ад-дин Ахмед. Он из потомков Маулана Са„ад ад-

дина Тафтазани, которые издавна были шейх ал-ислами в государствах

Хорасана»1. По современным данным, он родился в одном из пригородов

Хорасана, является автором ряда трудов по исламским наукам.

В «Бабур-наме» есть сведения о шейхе Яхья – отце шейха Шариф ад-

дина Мунири (ум. в 1381 г.), руководителе суфийского ордена чиштия.

Бабур пишет: «На левом берегу Сона виднелось множество деревьев;

говорили, что это – местность Мунар, где находится могила шейха Яхьи,

отца шейха Шариф ад-дина Мунири <…> Мы проехали через сады и

совершили обход вокруг мазара; потом я отправился на берег реки Сон и

омылся в реке» [Б., с. 360–361].

В связи с тем, что многие перечисленные Бабуром религиозные

деятели – выходцы из Мавераннахра, он с гордостью заявляет: «Со времени

святейшего посланника (Мухаммеда) ни из какой другой страны не вышло

столько имамов ислама, сколько их вышло из Мавераннахра» [Б., с. 70].

1 Бутанаев В. Я., Худяков Ю. С. История енисейских кыргызов… – С. 185.

333

Бабур упоминает религиозных деятелей не только из Мавераннахра.

Так, например, он приводит сведения о современнике Улугбека – Муллазаде,

сыне муллы Османа, уроженце селения Чарх Лахугарского тумана Кабула.

Когда Муллазаде было всего лишь четырнадцать лет, отмечает Бабур, он уже

«преподавал науки» в Самарканде. За это он удостоился почетного звания

«Мулла-и Мадар-зад». Заметим, что, оставив Самарканд, он «совершил

обход вокруг Ка„бы», после этого он жил в Герате. «Это был ученый

человек, – пишет Бабур, – другого такого ученого человека в то время не

было. Говорят, что Муллазаде достиг сана муджтахида, однако он не

выступал как муджтахид. Передают, что он будто говорил: “Если человек

что-нибудь услышал, как может он об этом забыть?” У него была сильная

память» [Б., с. 186].

В «Бабур-наме» гораздо больше сведений о религиозных исламских

деятелях – современниках Бабура. Наиболее значительный из них – Ходжа

Убайд Аллах Ахрар (1403–1491), с ним тесно общался отец Бабура – Омар-

шейх. Он был его «муридом… и часто удостаивался беседы с ним». Они

были очень близки и Ходжа Убайд Аллах Ахрар иногда «даже называл его

сыном» [Б., с. 33–44].

Муридом Ходжи Убайд Аллах Ахрара был также старший брат Омар-

шейха – Султан Ахмед-мирза, правитель Самарканда и Бухары. Ходжа

«оказывал ему почтение и поддержку». Султан Ахмед-мирза, по

свидетельству Бабура, был очень вежливым, особенно «в обществе Ходжи;

говорят, что на собраниях у Ходжи он никогда не сдвигал колен». В связи с

этим он описывает следующий случай: «Однажды в обществе досточтимого

Ходжи он, вопреки обыкновению, сидел, сдвинув ноги. Когда [Ахмед-]мирза

встал, досточтимый Ходжа приказал осмотреть то место, на котором сидел

мирза. Оказалось, что там лежала кость» [Б., с. 45].

По свидетельству Бабура, Султан Ахмед-мирза был человеком

неграмотным, простым, справедливым и не обладал никакими дарованиями.

Знаменитый востоковед В. В. Бартольд называл его «простодушным

334

тюрком». Может быть, в силу этого Ходжа Убайд Аллах Ахрар имел на него

большое влияние, более того, он «всегда наблюдал за ним» [Б., с. 45].

Ходжа имел муридов и среди эмиров Султана Ахмед-мирзы. Бабур

отмечает: «Другой эмир был Дервиш-бек, один из потомков Айгу Тимур-

бека, которому оказывал покровительство Тимур-бек. Он состоял муридом

досточтимого Ходжи Убайд Аллаха…» [Б., с. 48].

В свое время Ходжа Ахрар сам был учеником и муридом Якуб б.

Османа аль-Газнави ал-Чархи (ум. в 1447 г.). Бабур, описывая области

Афганистана, отмечает: «Досточтимый мулла Якуб родом из этого Чарха»

[Б., с. 150].

Таким образом, Ходжа Убайд Аллах Ахрар имел большое влияние на

отца и дядю Бабура и пользовался большим почтением и уважением.

Противоположное этому отношение к нему, как это ни странно, было

со стороны другого дяди Бабура – Султана Махмуд-мирзы. Он, по

свидетельству Бабура, «не уважал досточтимого Ходжу Убайд Аллаха» [Б.,

с. 51]. Причину этого Бабур не указывает. Когда Султан Махмуд-мирза стал

правителем Самарканда, он открыто начал притеснять самого Ходжу, его

подопечных и даже его потомков. Бабур по этому поводу пишет: «Людям,

связанным с досточтимым Ходжой Убайд Аллахом, из коих многие, бедные

и нищие, благодаря его покровительству были раньше избавлены от обид и

злоупотреблений в отношении повинностей и налогов, начали чинить всякие

притеснения и строгости. Эти притеснения и строгости распространились

даже на потомков самого Ходжи» [Б., с. 49].

В «Бабур-наме» есть сведения о двух сыновьях Ходжи – Хаджаги

Ходже и Ходже Яхье. Они, как и их отец, имели большое влияние на

современных им правителей Самарканда и Бухары. Об этом свидетельствуют

следующие эпизоды, описанные Бабуром. В период, когда Бабур находился в

окрестностях Самарканда, намереваясь захватить его, к нему явились

«самаркандские беки во главе с Мухаммед Мазид-тарханом» и выразили

Бабуру почтение. Он отмечает: «Я посоветовался с ними о том, каким

335

образом овладеть Самаркандом. Они сказали: “Ходжа Яхья тоже

благожелатель государя; если Ходжа будет за это, Самарканд окажется вам

легко доступен без боя и сражения”» [Б., с. 97]. После этого Бабур несколько

раз посылал людей к Ходже Яхье для переговоров. Они состоялись, но

Ходжа Яхья, отмечает Бабур, «не говорил определенно, что впустит нас в

Самарканд, но и не сказал слов, лишающих надежды». Сменив место

дислокации своего войска, Бабур послал к Ходже Яхье своего человека –

Ходжу Мухаммеда Али Китабдара: «Он доставил, – отмечает Бабур, – такое

сообщение: “Пусть идут, мы сдадим город”». Бабур со своим войском

направился к Самарканду. Но один человек, сбежав из ставки Бабура,

«осведомил врагов о состоявшемся сговоре», поэтому «задуманный план

оказался неосуществимым». Бабур был вынужден отступить от Самарканда и

стать «лагерем на берегах Даргамы» [Б., с. 98].

Бабур описывает мятеж тарханов в Самарканде, произошедший летом

1496 г. К этому событию сыновья Убайд Аллах Ахрара имели

непосредственное отношение. Старший его сын Ходжаги Ходжа

поддерживал правителя Самарканда того периода – Байсункар-мирзу,

Который во время мятежа прятался в доме Ходжаги Ходжи. Бабур

свидетельствует: «На следующий день тарханы, собравшись, идут к дверям

Ходжаги Ходжи. Ходжа говорит: “Его нет” и не выдает царевича. Тарханы,

со своей стороны, не могут взять его силой – достоинство Ходжи слишком

высоко, чтобы можно было применять силу» [Б., с. 62].

Сторонники Байсункар-мирзы всѐ-таки одолели мятежников. Сам он,

выйдя из дома Ходжи, вновь завладел престолом. А ставленника мятежников

Султана Али-мирзу, попавшего в плен, велел отвести в Кок-сарай и провести

«по его глазам иглой», т. е. ослепить. Бабур отмечает: «По воле палача или

помимо его желания глаза Султана Али-мирзы не потерпели от иглы вреда.

Не показав этого, он тотчас ушел в дом Ходжи Яхьи, через два-три дня бежал

в Бухару к тарханам».

336

Таким образом, Ходжа Яхья поддерживал претендента на престол

Самарканда – Султана Али-мирзу. Бабур замечает: «По этой причине между

сыновьями досточтимого Ходжи Убайд Аллаха возникло соперничество:

старший стал покровительствовать старшему [царевичу], младший

поддерживал младшего» [Б., с. 62].

Через некоторое время Ходжа Яхья, вслед за Султаном Али-мирзой

ушел в Бухару. В тот период, когда Бабур осаждал Самарканд, «Ходжа Яхья,

прибыв от Султана Али-мирзы, завел речь о союзе и согласии». «В момент

переговоров, – отмечает Бабур, – я видел муллу Беннаи и Мухаммеда Салиха,

которые состояли на службе у Ходжи Яхьи» [Б., с. 63]. И в другой раз Ходжа

Яхья выступал в качестве дипломата: «По весне для заключения мира

прислали Ходжу Яхью…» [Б., с. 83] от Султана Али-мирзы.

Ходжа Яхья встречался со злейшим врагом Бабура – Шейбани-ханом.

Бабур по этому поводу пишет: «Ходжа Яхья, узнав о выходе мирзы

(т. е. Султана Али-мирзы из города. – А. А.), взволновался. Не сумев найти

никакого другого средства, он тоже вышел из города; Шейбани-хан

поздоровался с ним, даже не вставая, и сказал несколько слов, полных

укоризны. Когда Ходжа Яхья поднимался с места, Шейбани-хан встал и

поклонился ему» [Б., с. 99].

Бабур с большим почтением относился к Ходже Убайд Аллаху. Этот

человек иногда снился ему. Причем сны с его участием всегда приносили

Бабуру удачу. Он пишет: «В это время я увидел удивительный сон: мне

приснилось, будто ко мне пришел досточтимый Ходжа Убайд Аллах <…>

Посидев за дастарханом и затем уходя, он в сенях дома приподнял Бабура и

сказал по-тюркски: “Шейх дал благой совет”». Бабур абсолютно уверен, что

именно благодаря этому сну ему удалось через несколько дней после этого

захватить Самарканд [Б., с. 101–102].

Однажды Бабур оказался совершенно один в окружении врагов. Не

видя иного выхода, он решил покончить с собой. Он пишет: «Я обрек себя на

смерть. В этом саду протекал ручей. Я совершил омовение, прочитал

337

молитву в два рак„ата, потом опустил голову для немой молитвы и стал

молиться». И тут сон смежил его глаза. Он увидел во сне Ходжу Якуба, сына

Ходжи Яхьи и внука досточтимого Ходжи Убайд Аллаха. Ходжа Якуб якобы

сказал Бабуру: «Не горюйте! Ходжа Ахрар послал меня к вам» и передал

Бабуру следующие слова Ходжи Убайд Аллаха: «Мы просили у Аллаха для

него помощи и возвели его на престол царствования. Если ему где-нибудь

выпадет трудное дело, пусть [мысленно] проведет нас перед своим взором и

помянет нас, и мы явимся туда». А потом Ходжа Якуб заявил: «Теперь, в этот

час, победа и одоление на вашей стороне. Поднимите же голову,

пробудитесь!». Пробудившись, Бабур услышал голоса своих врагов, которые

обсуждали, как схватить и связать его. Но в этот момент раздался конский

топот и через обветшалую стену сада к Бабуру прямо на конях ввалились

несколько преданных ему нукеров. Спешившись, они бросились к его ногам,

проявляя почтение. Он признается: «Тут меня охватило такое ощущение,

словно господь снова дал мне жизнь» [Б., с. 132].

Бабур был потрясен тем, как нукеры сумели найти его, и так кстати.

Поэтому он спросил одного из них об этом. Тот ответил: «Я увидел во сне,

будто Ходжа Убайд Аллах говорит мне: “Бабур-падишах находится в

деревне Карнан. Пойдите туда, возьмите его и приведите, так как ему

принадлежит престол царства”» [Б., с. 132]. После такого сна нукер

обратился к дядям Бабура по линии матери – братьям-ханам, и те дали ему

разрешение на поиски Бабура.

Таким образом, благодаря этим вещим снам Бабур был спасен от

верной гибели.

Дух (арвак) Ходжи Убайд Аллаха благотворно влиял на Бабура, по его

признанию, и в других отношениях. В письме к своему другу Ходжа-и

Калану Бабур пишет, что его стремление к пирушкам и влечениям, тоска по

вину «совершенно улеглись» в результате того, что он переложил на стихи

послание Ходжи Ахрара [Б., с. 350]. Здесь имеется в виду этико-

дидактический, с суфийской окраской, трактат Ходжи Ахрара под названием

338

«Родительское послание». По мнению бабуроведа С. А. Азимджановой,

данное произведение Ходжи Ахрара до нас не дошло и поэтому трудно

судить, насколько умело и точно передал Бабур содержание этого сочинения

[Б., с. 46].

Мысль переложить произведение Ходжи Ахрара в стихах пришла

Бабуру в ноябре 1528 г. Будучи в тот период больным, он надеялся, что

выполнение данного намерения, при условии, если оно будет угодно

досточтимому Ходже Ахрару, поможет избавиться от припадков болезни.

Бабур знал, что поэт Ка„бб. Зухейр, современник пророка Мухаммеда,

написав хвалебную оду «Касида о плаще» (Касида в честь Мухаммеда-ал-

Бурда), «избавился от паралича, когда его касида была принята»

[Б., с. 339].

Надо отдать должное творческой плодовитости и настойчивости

Бабура. Несмотря на свою болезнь, он заставил себя «писать каждый день не

меньше десяти двустиший». Он так и поступал, пропустив, быть может, лишь

один день. Бабур скромно признается, что был день, когда «написал

пятьдесят два двустишья». После завершения работы Бабур почувствовал

облегчение: «…по милости бога и благосклонности досточтимого Ходжи я, в

общем, избавился от болезни» [Б., с. 330].

Бабур общался с религиозными деятелями не только во сне. Его

учителем и духовным наставником, как мы уж отмечали, был Ходжа

Маулана-и Кази. Он, как и отец Бабура, был «муридом досточтимого Убайд

Аллаха и пользовался его покровительством». Бабур уверенно заявляет:

«У меня нет никакого сомнения, что Ходжа-и Кази был святой». Лучшее

тому доказательство, пытается убедить читателей Бабур, то, что от тех, кто

делал ему зло, в скором времени «не оставалось ни следа, ни признака» [Б.,

с. 78] (однако конкретных примеров он не приводит).

Бабур дает своему духовному наставнику следующую характеристику:

«Ходжа Маулана-и Кази удивительный человек: страха в нем совершенно не

было; другого столь смелого человека и не видывали. Это качество тоже

339

доказывает святость. Всякий человек, какой бы он ни был богатырь, всѐ же

испытывает небольшое волнение и опасение, а Ходжа никогда не чувствовал

волнения или опасения» [Б., с. 78].

По всей вероятности, Ходжа Маулана-и Кази пользовался

безграничным доверием Бабура и часто выступал в роли его посла и

дипломата, улаживая дела, требующие большой выдержки, спокойствия,

а также гибкости. Бабур отмечает: «В конце концов, Ибрагим Сару,

оказавшись бессильным, прибег к посредничеству Ходжи Маулана-и Кази и

выразил покорность» [Б., с. 56]. Подобных эпизодов Бабуром приведено

множество. Приведем один из них. После захвата Бабуром Самарканда в

первый раз, как известно, многие его беки и воины сбежали. К ним был

послан Ходжа Маулана-и Кази. Бабур пишет: «Чтобы успокоить эту смуту,

мы послали Ходжу Кази [к Узун Хасану], так как Узун Хасан держал себя по

отношению к Ходже с большой преданностью и уважением. Ходжа по

соглашению с Узун Хасаном должен был подвергнуть некоторых беглецов

наказанию, а некоторых отослать к нам» [Б., с. 76].

Ходжа Маулана-и Кази, в свою очередь, был очень предан Бабуру.

В тот период, когда больной Бабур находился в Самарканде, Ходжа был

среди его родных в осажденном Андиджане. И он сделал всѐ от него

зависящее, чтобы не отдать родной город своего воспитанника врагам. Бабур

отмечает: «Ходжа-и Кази при защите крепости из приязни ко мне раздал

находившимся там воинам и семьями тех, которые [еще] были с нами,

восемьдесят тысяч овец» [Б., с. 77].

Однако Андиджан всѐ же был захвачен врагами. Бабур пишет: «После

взятия Андиджана враги, услышав о моем прибытии в Ходженд, сделали

мучеником Ходжу Маулана-и Кази, с позором повесив его на воротах арки»

[Б., с. 77]. Враги не ограничились этим. Бабур отмечает: «После гибели

Ходжи всех связанных с ним людей, то есть его нукеров, учеников, родичей

и челядь, схватили и ограбили» [Б., с. 78]. Захват Андиджана врагами и

смерть духовного наставника очень сильно подействовали на Бабура.

340

Он признается: «Сколько себя помню, я не знал такого горя и страдания» [Б.,

с. 78]. Но это было только начало, впереди Бабура ждало еще много

испытаний. Недаром он впоследствии писал:

Каких страданий не терпел и тяжких бед Бабур?

Каких не знал измен, обид, каких клевет Бабур?

Но кто прочтет «Бабур-наме», увидит, сколько мук

И сколько горя перенес царь и поэт Бабур! [Б., с. 71].

Таким образом, Бабур был глубоко набожным человеком, но всѐ-таки

не фанатиком ислама. Он выполнял все положенные мусульманину

требования, обряды и ритуалы. Наряду с этим наличие кратких и

отрывочных сведений в «Бабур-наме» об известных сегодня средневековых

мусульманских деятелях Востока свидетельствует, прежде всего, о познаниях

Бабура в истории религии. Правда, он почти ничего не говорит о сущности и

об особенностях учений этих деятелей, а просто перечисляет их имена,

а также некоторых их последователей, акцентируя при этом внимание на

месте их рождения и известных произведениях.

Описывая религиозных деятелей своего времени, с которыми Бабур

общался или о которых располагал сведениями, полученными от других лиц,

он пытается давать им характеристики, перечисляет некоторые обстоятельства

их жизни, свидетельствующие об их святости, отношении к тем или иным

правителям. Через всѐ это просматриваются их роль и функции, которые они

выполняли при правителях, и отношения последних к ним1.

1 Более подробно об этом см.: Алиев А. Мухаммед Бабур – личность эпохи

Среднеазиатского Ренессанса. – Бишкек, 2000; он же. Мухаммед Бабур: личность, деяния,

эпоха…; он же. Ферганская долина в средневековых сочинениях Востока. Фергана –

долина дружбы и взаимосогласия…; Алиев А., Жоробеков Т. Средневековые завоеватели и

правители Северной Индии (по мат-лам «Бабур-наме») // Индия – Кыргызстан:

взаимодействие цивилизаций (к 140-летию Рабиндраната Тагора): Мат-лы междунар.

науч. конф. Ч. II. – Ош, 2001. − С. 3–7.

341

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Краткое обобщение результатов диссертационного исследования

сводится к следующему.

• Многочисленные и разнообразные исследования ученых Востока и

Запада и, в том числе, Центральной Азии убедительно показывают, что

философия, естественные и гуманитарные науки, медицина народов Востока

и Средней Азии эпохи средневековья пережили свой Ренессанс.

• Восточный Ренессанс, сформировавшийся в халифате Аббасидов,

распространяется в Центральной Азии не только в период существования

государства Саманидов, но и Караханидов. Этот период можно назвать

предтечей последующих вспышек Ренессанса в отдельных регионах Средней

Азии и Хорасана.

• Историко-культурное наследие эпохи Караханидов составляет

большой пласт, в котором значительное место занимает духовное наследие

не только широко известных сегодня Ж. Баласагына и М. Кашгари, но и

целой плеяды несправедливо забытых, а в последующем проигнорированных

советской историографией ученых-теологов, фактически внесших ощутимый

вклад в сокровищницу мусульманской цивилизации.

• Творчество этих ученых-теологов заслуживает тщательного

изучения в философско-теологическом, правоведческом, культуроведческом,

филологическом и других аспектах, что позволит уточнить общие

направления и отдельные детали истории Кыргызстана и сопредельных с ним

территорий, а также изложить ее на более широком фоне и фактическом

материале.

• Ведущие ученые мировой школы востоковедения единодушны в

мнении, что уже в древности тюркская литература являла собой

интеллектуальную художественную поэзию. Тем не менее известные

средневековые памятники тюркской литературы, как, например, «Кутадгу

342

билиг», «Диван лугат ат-тюрки», продолжают оставаться предметом

изучения лишь специалистов, хотя они достойны войти в круг таких мировых

шедевров, как знаменитые «Илиада», «Слово о полку Игореве» и др.

Необходимо раздвинуть рамки взглядов на само наследие тюркских народов,

представляющее огромную значимость для мировой культуры.

• Тюрки, расселявшиеся на огромных территориях Азии и Европы,

имеют сложный этнический состав, что нередко до сих пор вызывает споры о

происхождении той или иной народности. Наиболее верной классификацией

тюркских народностей считается лингвистическая. И здесь труд М. Кашгари,

не утративший своего значения для исторической науки, и даже наоборот,

представляет исключительную ценность для языковедов, фольклористов,

литературоведов, этнографов и др. Особая заслуга Кашгари в том, что он

ввел в изучение языков сравнительный метод и исторический подход,

основал то, что ныне мы называем тюркологией.

• Антропонимы Бурхан ад-дин Али Клич Маргинани и Бурхануддин

Маргинани ар-Риштани не являются именами двух разных лиц, а только по-

разному номинируют одну и ту же персону; есть основания

идентифицировать их.

• Духовное наследие Мухаммеда Бабура имеет непосредственное

отношение к историко-культурному прошлому кыргызского народа. «Бабур-

наме» – важный историко-культурный, политико-идеологический и

этнографический документ по истории народов Средней Азии.

• Мухаммед Бабур является одним из ярких представителей

Восточного Ренессанса в завершающий период его существования. Именно

ему удалось наиболее полно, ярко и достоверно отразить его многогранные

реалии в различных областях жизни той эпохи.

• В мировой истории мало найдется таких личностей, как Бабур,

столько сделавших ради развития наук, литературы, градостроительства и,

главное, установления мира и благополучия своих подданных.

343

• Бабур сыграл выдающуюся роль в развитии культуры и искусства,

оказал большое влияние на историю Афганистана, Индии, других

сопредельных государств континента. Империя, основанная им, на

протяжении более 300 лет обеспечивала мир и развитие целого региона.

Именно поэтому Бабура помнят и ценят в вышеупомянутых странах.

• Бабур является исторической личностью мирового масштаба. Вся его

жизнь – образец высокого гуманизма, служения идеалам добра и

справедливости, умения править государством, устанавливать в нем порядок

и обеспечивать развитие.

• Сегодня в мире о Бабуре известно значительно больше, чем при его

жизни. «Бабур-наме» – это поучение узкому кругу потомков, но по воле

судьбы и благодаря гению автора оно имеет все шансы на всемирную

известность. «Бабур-наме» – это и повествование о становлении, воспитании

воли, чувств, что совершенно необычно для времени его создания – конца

XV и первой трети XVI вв. Рассказ о жизни и размышления о себе сольются

у Монтеня, но Мишель Монтень жил и творил позднее, родился через три

года после того, как не стало Бабура. Можно сказать, что стиль «Бабур-наме»

предвосхитил развитие целого направления в литературе.

• Мухаммед Бабур был не только государственным деятелем,

полководцем, писателем, поэтом, музыкантом, но и математиком и

астрономом. Об этом свидетельствуют рукописи, хранящиеся в Тегеране.

Это работы «О науке астрономии», «Измерение Земли», «Правила

арифметики», имя автора в них записано в виде «Захир ад-Дин Мухаммад

ибн Тимур Гурган». По мнению Г. П. Матвиевской и Б. А. Розенфельда эти

рукописи были написаны Бабуром для своего сына Хумаюна1.

1 Матвиевская Г. П., Розенфольд Б. А. Математики и астрономы мусульманского

средневековья и их труды (VIII–XVII вв.). – Кн. 2. – М.: Наука; Гл. ред. вост. лит-ры,

1983. – С. 546.

344

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

Специальная литература

(на рус. и кырг. яз.)

1. Абрамзон С. М. Киргизы и их этногенетические и историко-культурные

связи / Авт. вступ. ст. С. Т. Табышалиев. – Ф.: Кыргызстан, 1990.

2. Абрамзон С. М. Кыргыз жана Кыргызстан тарыхы боюнча тандалма

эмгектер / Котор.: С. Мамбеталиев, Д. Сулайманкулов, С. Макенов. –

Бишкек: «Кыргызстан–Сорос» фонду, 1999.

3. Абрамов Н. А., Дѐмин В. Н. 100 великих книг. – М.: Вече, 2000.

4. Абу Али ибн Сина. Избранные произведения / Отв. ред.

М. Диноршоев. – Т. 1. – Душанбе: Ирфон, 1980.

5. Абу-Райхан Бируни. Избранные сочинения. – Ташкент: Фан, 1967.

6. Абытов Б. К. Караван-сараи – важное связующее звено кочевников и

оседлых народов // Мир Евразии: история, современность,

перспективы: Труды V междунар. евразийск. науч. форума. – Астана:

Изд-во ЕНУ им. Л. Н. Гумилѐва, 2006.

7. Ажимаматов З. К. Теологические взгляды выдающегося исламского

ученого Али Бин Осмон аль-Оши // Наука. Образование. Техника /

ОшКУУ. – 2007. – № 4.

8. Азимджанова С. А. Индийский диван Бабура. – Ташкент: Фан, 1966.

9. Азимджанова С. А. К истории Ферганы второй половины XV в. –

Ташкент, 1957.

10. Алексеев В. П. В поисках предков: Антропология и история. – М., 1972.

11. Алиев А. Ахмед-хан как прототип образа Курманбек-баатыра (по мат-

лам «Бабур-наме») // Индия и Кыргызстан: взаимодействие

цивилизаций: Мат-лы Междунар. науч. конф. (К 2200-летию

Кыргызской государственности). – Ош, 2003. − С. 89–91.

345

12. Алиев А. Выдающиеся исламские ученые Узгена и Оша. // Мат-лы

междунар. конф. – Тегеран; Бишкек, 2008. − С. 297–304.

13. Алиев А. Город Ахсикет и сопредельные регионы в конце XV и начале

XVI веков (по мат-лам «Бабур-наме» и других средневековых

источников) // Мат-лы междунар. науч. конф., посвящ. 20-летию

независимости Республики Казахстан. – Алматы, 2011. − С. 75–80.

14. Алиев А. Город Ош и Бабур // Вестник ОшГУ. – 2005. − № 4. −

С. 108–111.

15. Алиев А. Досуг Бабура // Всѐ про Ош. – Вып. 2 // Ош на пороге

XXI века: из глубин истории в цивилизованное будущее: Мат-лы

междунар. конф. Ош, 9–12 октября 1997 г. – Ош, 1998.

16. Алиев А. Духовное наследие средневековых ученых Центральной Азии

и система учебников Кыргызстана // Мектеп – школа: Науч.-практ.

журн. по пробл. образования. – Бишкек, 2001. – № 1. − С. 22–23.

17. Алиев А. Духовное наследие средневековых ученых-энциклопедистов

Центральной Азии. – Ош, 2002.

18. Алиев А. Духовное наследие средневековых ученых-энциклопедистов

Центральной Азии. – Ош, 2002.

19. Алиев А. Естественно-научные воззрения ученых-энциклопедистов

Центральной Азии (Фараби, Беруни, Ибн-Сина) // Вестник ОшГУ. –

2005. − № 4. − С. 108–111.

20. Алиев А. Завещание Тимура // Ош на пороге XXI века: Из глубин

истории в цивилизованное будущее: Мат-лы междунар. науч.-практ.

конф. Ош, 9–12 октября 1997 г. // Всѐ про Ош. – Вып. I. – Ош, 1998. –

С. 47–49.

21. Алиев А. Из опыта подготовки теологов в вузах Кыргызстана (на

примере ОшГУ) // Мат-лы Междунар. науч.-практ. конф.

представителей государств-участников СНГ. Москва, 5–6 декабря

2012 г. – М.: ФГБОУ ВПО МГПУ, 2012, − С. 85–87.

346

22. Алиев А. Изучение наследия средневековых теологов Узгенда и Оша в

курсе истории ислама // Перспективы развития духовного

образования – взгляд в будущее: Мат-лы Междунар. семинара-

совещания представителей государств-участников СНГ. Москва,

18–19 июня 2013 г. – М., 2013. – С. 44–47.

23. Алиев А. Кипчаки и русы (взаимоотношения, брачные союзы) // Сб.

науч. статей, посвящ. 10-летию филиала РГСУ в г. Ош // Вестник

ОшГУ. – 2005. – № 3. − С. 32–35.

24. Алиев А. Мухаммед Бабур – выдающаяся личность, государственный

деятель, поэт и мыслитель тюркских народов [на кырг. яз.] // Мат-лы

междунар. соц.-науч. конгресса. Джалал-Абад, 25–26 май, 2008 г. −

Джалал-Абад, 2008. – С. 13–18.

25. Алиев А. Мухаммед Бабур – личность эпохи Среднеазиатского

Ренессанса. – Бишкек, 2000.

26. Алиев А. Мухаммед Бабур и его лучший друг Ходжа и Калан // Индия и

Кыргызстан: Взаимодействие цивилизаций: Мат-лы Междунар. науч.

конф. // Вестник ОшГУ. – Ош, 2004. − С. 17–19.

27. Алиев А. Мухаммед Бабур о национальной борьбе народов

Центральной Азии (по мат-лам «Бабур-наме») // Вопросы

гуманитарных наук. – М., 2005. – № 5 (20). – С. 47–49.

28. Алиев А. Мухаммед Бабур: личность, деяния, эпоха. – Ош; Бишкек:

Изд-во КРСУ, 2012.

29. Алиев А. Номады и русы: историко-культурное взаимодействие (на мат-

лах древнерусских и средневековых восточных рукописей) // Мир

Евразии: история, современность, перспективы: Тр. V Междунар.

евразийск. форума. Астана, 12–13 октября 2006 г. – Астана, 2006. −

С. 107–110.

30. Алиев А. Образ Алишера Навои в представлении Бабура (по мат-лам

«Бабур-наме») // Вопросы теории и практики. Сер. Ист., филос., полит.

и юр. науки... – Ч. I. – Тамбов, 2012. – № 9 (23). – С. 22–25.

347

31. Алиев А. Отношение к женщинам основателя династии Великих

Моголов (по мат-лам «Бабур-наме») // Вопросы теории и практики.

Сер. Ист., филос., полит. и юр. науки... – Ч. II. – Тамбов, 2012. –

№ 9 (23). – С. 15–18.

32. Алиев А. Сонмез Кутлу об Али Бин Осмоне эл-Оши // Эхо Оша. –

1998. – 17 нояб.

33. Алиев А. Средневековые научные и культурные связи исламского мира

и Европы // Вестник КРСУ. – 2014. – Т. XIV. – № 1. – С. 48–51.

34. Алиев А. Условия торговли и элементы налоговой системы в империи

Тамерлана (по мат-лам «Уложение Тимура») // Социально-

экономические проблемы Южного региона Кыргызстана в условиях

перехода к рынку: Мат-лы Регион. науч.-практ. конф., посвящ.

70-летию профессора М. С.Осипова. – Ош, 1999. − С. 43–45.

35. Алиев А. Феномен Восточного Ренессанса. – Ош; Бишкек: Изд-во

КРСУ, 2011.

36. Алиев А. Ферганская долина в средневековых сочинениях Востока.

Фергана – долина дружбы и взаимосогласия // Сб. мат-лов Междунар.

конф., посвящ. 3000-летию г. Ош. Ош, 29–30 августа 1997 г. – Бишкек:

Учкун, 1998. − С. 80–84.

37. Алиев А. Философская и музыкальная лексика аль-Фараби // Вестник

КРСУ. – 2009. − Т. 9. – № 3. − С. 64–65.

38. Алиев А. Философская мысль Центральной Азии в эпоху Средневековья

// Вклад ученых Юга Кыргызстана в развитие современной науки: Мат-

лы Междунар. науч. конф. – Ош, 2001. − С. 203–206.

39. Алиев А. Философско-педагогическая мысль средневековой

Центральной Азии и специфика ее изучения в вузе в курсе «Философия

и история образования» // Пути повышения качества подготовки

специалистов: Мат-лы науч.-практ. конф. Бишкек, 25–26 ноября 2004 г.

// Вестник КРСУ. – 2004. − С. 160–166.

348

40. Алиев А., Абдылдаева Г. Философские, социально-этнические взгляды

Ю. Баласагуни // Кыргыз философиясынын актуалдуу проблемалары

илимий-практикалык конференциянын материалдарынын жыйнагы.

II-китеп. – Ош, 2001. − С. 20–27.

41. Алиев А., Ажимаматов З. Исламские ученые средневекового Узгенда

(на мат-лах «Бабур-наме») // Мат-лы Междунар. науч.-практ. конф.,

посвящ. 70-летию проф. К. Матикеева. – Ош, 2012 – С. 126–129.

42. Алиев А., Арапова Э. Знаменитый потомок о своем великом предке

(«Записки Бабура» о Тимуре) // Мат-лы I регион. науч.-практ. конф. по

проблемам соц.-экономич. и культ. развития, посвящ. 3000-летию

г. Ош. – Ош, 1997.− С. 73–79.

43. Алиев А., Боронбаев А. Мухаммед Бабур как отец и наставник //

Кыргызстан и Индия: взаимосвязь цивилизаций: Мат-лы междунар.

конф. (К 10-летию установления дипломатических отношений и

Международному Году гор). – Ош, 2002. − С. 5–8.

44. Алиев А., Булекбаев С. К вопросу о вкладе тюркских народов в

мировую цивилизацию / Ин-т философии и политико-правовых

исследований // Вестник. − 2011. − № 2. − С. 68–73.

45. Алиев А., Булекбаев С. О месте тюркской цивилизации в мировой

истории / Науч. журн. теофака ОшГУ. − 2011. − № 14–15. − С. 5–11.

46. Алиев А., Дуйшеналиева К. Философско-педагогическая мысль

средневековой Центральной Азии // XXI кылымда билим берүү таалим-

тарбия системасындагы гумандуулук багыттарды аттуу регионалдык

илимий-практикалык конференциянын материалдары өнүктуруу. Ош,

18-декабрь 2002-ж. – Ош, 2003. − С. 119–125.

47. Алиев А., Жоробеков Т. Захир ад-дин Мухаммед Бабур и Шейбани хан

(по мат-лам «Бабур-наме») // Вестник ЖАГУ. Сер. гуманит. и общест.

наук. – Джалал-Абад, 2001. – № 2. − С. 89–93.

48. Алиев А., Жоробеков Т. Отношение выдающихся личностей Европы к

творчеству восточных мыслителей // ОшМУнун 50-жылдыгына жана

349

Женижоктун 140 жылдык маарекесине арналган «Кыргыз

философиясынын актуалдуу проблемалары» аттуу илимий теориялык

конференциясынын. – Ош, 2001. − С. 25–39.

49. Алиев А., Жоробеков Т. Средневековые завоеватели и правители

Северной Индии (по мат-лам «Бабур-наме») // Индия – Кыргызстан:

взаимодействие цивилизаций (к 140-летию Рабиндраната Тагора): Мат-

лы междунар. науч. конф. Ч. II. – Ош, 2001. − С. 3–7.

50. Алиев А., Зикирова Г. Вклад средневековых ученых Центральной Азии

в развитие науки // Проблемы преподавания языка и литературы в

вузах и школах Кыргызстана: Мат-лы регион. науч.-метод. конф.,

посвящ. памяти А. П. Селиверстовой и 70-летию Учителя, известного

методиста, кавалера ордена «Данакер» КР. Ош, 22 октября 2002 г. −

Ош, 2002. – С. 143–148.

51. Алиев А., Орозалиева И. Средневековые научные и культурные связи

арабо-язычного мира и Европы // Труды Междунар. науч. конф. Ош,

4–5 января 2001 г. // Вестник ОшГУ. Сер. гуманит. наук. – 2001. – № 3.

52. Алиев А., Пинарбаши С. Прародитель тюркских суфиев, мыслитель и

поэт (Жизнь и деятельность Ахмета Ясави) // Науч. журн. теофака

ОшГУ. – 2005. – № 8. − С. 6–7.

53. Алиев А., Садырбаева Ж. Вклад ученых Центральной Азии в

математику // Проблемы алгебры, геометрии и их приложений:

Сб. мат-лов I регион. науч. конф. Ош, 21–22 ноября 1996 г. – Ош,

1997. – С. 87–88.

54. Алиев А., Серинсу А. Н., Ажимаматов З. Великий правовед эпохи

Караханидов (Жизнь и творчество ал-Серахси) // Науч. журн. теофака

ОшГУ. – 2007. – № 12. − С. 34–39.

55. Алиев А., Субанов К. Влияние восточной цивилизации на Европу в

области изобретений и научных открытий // ОшМУнун 50-жылдыгына

карата Женижоктун 140 жылдык маарекесине арналган «Кыргыз

350

философиясынын актуалдуу проблемалары» аттуу илимий теориялык

конференциясынын. – Ош, 2001. − С. 20–25.

56. Алиев А., Субанов К. Средневековая культура народов Центральной

Азии // Вклад ученых Юга Кыргызстана в развитие современной науки:

Мат-лы Междунар. науч. конф. – Ош, 2001. − С. 198–203.

57. Алиев А., Шерматов А. О болезнях Бабура и способах их лечения (по

мат-лам «Бабур-наме») // Актуальные проблемы естественных,

гуманитарных и технических наук: Мат-лы Респ. науч.-теорет. конф. –

Кызыл-Кия, 2003. − С. 145–147.

58. Аль-Фараби. Историко-философские трактаты / Пер. с араб. – Алма-

Ата: Наука, 1985.

59. Аман Газиев. Великие предки из Средневековья: Исторические

новеллы / Ред.-сост. В. Воропаева. – Бишкек. 2010.

60. Анатомия истории. – Т. 1 / Под. ред. В. В. Бейнера. – М., 1999.

61. Антонов Н. К. Лекции по тюркологии. – Якутск, 1976.

62. Арабская средневековая культура и литература: Сб. ст. зарубеж.

ученых. – М., 1978.

63. Аристов Н. А. Труды по истории и этническому составу тюркских

племен. – Бишкек: Илим, 2003.

64. Аристов Н. А. Усуни и кыргызы или кара-кыргызы: Очерки истории и

быта населения Западного Тянь-Шаня и исследования по его

исторической географии. – Бишкек: Илим, 2001.

65. Асланов В. И. О лексических параллелях в «Кутадгу Билик» и в

азербайджанском языке // Сов. тюркология. – 1970. – № 4. – С. 43–47.

66. Аттокуров С. Кыргыз этнографиясынын тарыхнаамасы / Илимий ред.

К. Молдокасымов. – Бишкек, 1996.

67. Ахмедов Б. А. К изучению политической истории Киргизии XV в. //

Общественные науки в Узбекистане. – 1962. – № 5.

351

68. Ахраров И. Новые археологические материалы с городища Ахсикет

XIV–XVI веков: Общественные науки в Узбекистане. – Ташкент,

1969. – Вып. 8–9.

69. Аширалиев К., Асаналиев У. «Кутадгу билиг» эстелигинин тилдик

өзгөчөлүктөрү. – Фрунзе: Илим, 1965.

70. Бабур Захириддин Мухаммад. Избранная лирика / Пер. с узб.; Ред.

колл.: Ф. А. Абдурахманов и др. – Ташкент: Изд. ЦК КП Узб., 1982.

71. Бабур-наме [Записки Бабура] / Пер. М. Салье; Общ. ред. и дораб.

С. А. Азимджановой; Ин-т востоковедения АН РУзб. – Изд. 2-е,

дораб. – Ташкент: Гл. ред. энцикл., 1993.

72. Байпаков К. М.. Средневековые города Казахстана на Великом

Шѐлковом пути. – Алма-Ата, 1988.

73. Байтур А. Кыргыз тарыхы лексийалары / Жооптуу ред. Ошур

Мамбет. – Артыш: Кызыл-Суу Кыргыз басмасы, 1986.

74. Баласагуни Ю. Благодатное знание. – Сер.: Библиотека поэта. – Изд. 3-е

/ Пер. С. Н. Иванова; Вступ. ст. М. С. Фомкина; Прим.

А. Н. Малеховой. – Л.: Сов. писатель, 1990.

75. Баласагунский Ю. Благодатное знание. – М.: Наука, 1993.

76. Бартольд В. В. Избранные произведения по истории кыргызов и

Кыргызстана / Сост., доп. коммент. и предисл. О. Караева. – Бишкек:

Шам, 1996.

77. Бартольд В. В. История Туркестана; История культурной жизни

Туркестана // Соч.: В 9 т. – Т. II. – Ч. 1. – М.: Изд-во вост. лит., 1963.

78. Бартольд В. В. Киргизы: Исторический очерк // Соч.: В 9 т. – Т. II. –

Ч. 1. – М.: Изд-во вост. лит., 1963.

79. Бартольд В. В. Культура мусульманства // Соч. – Т. 6. – М., 1966.

80. Бартольд В. В. О христианстве в Туркестане в домонгольский период //

Записки Восточного отдела Императорского Русского

археологического общества». Т. VIII. – СПб., 1893–1894.

352

81. Бартольд В. В. Отчет о поездке в Среднюю Азию в 1893–1894 гг. //

Записки Академии наук. Ист.-филол. отдел. – 8-я сер. – Т. I. – № 4. –

СПб., 1897.

82. Бартольд В. В. Очерк истории Семиречья (Памятная книжка

Семиреченской области) // Соч.: В 9 т. – Т. II. – Ч. 1. – М.: Изд-во вост.

лит., 1963.

83. Бартольд В. В. Работы по истории и филологии тюркских и

монгольских народов // Соч.: В 9 т. – Т. 5. – М.: Наука, 1968.

84. Бартольд В. В. Сочинения: В 9 т. – М.: Наука; Гл. ред. вост. лит., 1963–

1973.

85. Бартольд В. В. Статьи из «Энциклопедии ислама» // Соч.: В 9 т. – Т. II,

III, V–VIII. – М.: Наука; Гл. ред. вост. лит., 1963–1973.

86. Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия // Соч.:

В 9 т. – Т. I. – М.: Изд-во вост. лит., 1963.

87. Бартольд В. В. Улугбек и его время // Соч. – Т. II. – Ч. 2. – М.: Наука;

Гл. ред. вост. лит., 1964.

88. Бартольд В. В. Богра-хан, упомянутый в «Кутадгу билик» // Статьи из

«Энциклопедии ислама» // Соч.: В 9 т. – Т. V. – М.: Наука; Гл. ред.

вост. лит., 1968.

89. Батров Р. Г. Абу-Ханифа: жизнь и наследие. – Н. Новгород, 2007.

90. Бегим Г. Хумаюннома. – Ташкент, 1959.

91. Бернштам А. Н. Археологический очерк Северной Киргизии. – Фрунзе,

1941.

92. Бернштам А. Н. Избранные труди по археологии и истории кыргызов и

Кыргызстана. – Т. I, II / Сост.: К. Ташбаева, Л. Ведутова. – Бишкек:

Айбек, 1997, 1998.

93. Бернштам А. Н. Историко-археологические очерки Центрального

Тянь-Шаня и Памиро-Алая. – М.; Л., 1952.

353

94. Бернштам А. Н. Историко-археологические очерки Центрального

Тянь-Шаня и Памиро-Алая // Мат-лы и исследования по археологии

СССР. – М.-Л., 1952. – № 26.

95. Бернштам А. Н. История киргиз и Киргизстана с древнейших времен

до монгольского завоевания: Дис. … д-ра ист. наук. – Ташкент, 1942.

96. Бернштам А. Н. Памятники старины Таласской долины: Историко-

археологический очерк. – Алма-Ата, 1941.

97. Бернштам А. Н. Советская археология Средней Азии // Краткие

сообщения Института археологии. – 1949. – Вып. 28.

98. Бертельс Е. Э. Навои и Джами. – М., 1965.

99. Благова Г. Ф. «Бабур-наме»: язык, прагматика текста, стиль. – М., 1994.

100. Благова Г. Ф. Характеристика грамматического строя (морфологии)

староузбекского литературного языка конца XV в. по «Бабур-наме». –

М., 1954.

101. Болтаев М. Н. Абу Али Ибн Сина – великий мыслитель, ученый-

энциклопедист средневекового Востока. – Ташкент: Фан, 1980.

102. Большаков О. Г. Средневековый город Ближнего Востока VII –

середина XIII в.: социально-экономические отношения. – М., 2001.

103. Бутанаев В. Я., Бутанаева И. И. Эне-Сайкыргыздары: фольклор

жанатарых // Котор. О. Каратаев; Сүрөт. Э. Тилеков. – Бишкек:

«Кыргызстан–Сорос» фонду, 2002.

104. Бутанаев В. Я., Худяков Ю. С. История енисейских кыргызов. –

Абакан: Изд-во Хакасск. ГУ им. Н. Ф. Катанова, 2000.

105. Бэмбер Г. Великие Моголы: Потомки Чингисхана и Тамерлана / Пер. с

англ. Л. И. Лебедевой. – М.: Центрполиграф, 2003.

106. Валитова А. А. К вопросу о мировоззрении Юсуфа Баласагунского /

КСИНА. – Вып. 71. – М., 1964.

107. Валитова А. А. К вопросу о фольклорных мотивах в поэме «Кутадгу

билиг» // Сов. востоковедение. – М., 1958. – № 5.

354

108. Валиханов Ч. Ч. О Западном крае Китайской империи // Валиханов Ч. Ч.

[Собр. соч.]: В 5 т. – Т. 2 / АН Каз ССР. – Алма-Ата, 1985. – С. 272–303.

109. Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений: В 5 т. – Т. I. – Алма-Ата: Гл. ред.

Каз. сов. энцикл., 1985.

110. Вамбери А. Путешествие по Средней Азии (1864) // URL:

http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/m.asien.htm

111. Вамбери Г. История Бухары или Трансоксании с древнейших времен до

настоящего. – Т. I. – СПб., 1873.

112. Васильев А. А. История Византийской империи / Пер. с англ.

А. Г. Грушевой. – СПб.: Алетейя, 2000.

113. Веймарн Б., Каптерова Т., Подольский А. Искусство арабских народов

(средневековый период). – М.: Изд-во искусств Вост. Азии, 1987.

114. Винник Д. Ф., Фѐдоров М. Н. Два клада караханидских дирхемов с

городища Шиш-Тюбе // Киргизия при Караханидах. – Фрунзе, 1983.

115. Владимир, митрополит Бишкекский и Среднеазиатский. Земля

потомков патриарха Тюрка. – М.: Изд-во Моск. патриархии, 2002.

116. Воропаева В. А. В поисках единого культурного пространства

(Ю. Н. Рерих и российские исследователи истории Востока) / Под ред.

А. Ч. Какеева. – Изд. 2-е, доп. – Бишкек: Изд-во КРСУ, 2012.

117. Востоковедные фонды крупнейших библиотек Советского Союза:

Статьи и сообщения. – М.: Изд-во вост. лит., 1963.

118. Восточная литература: Средневековые исторические источники

Востока и Запада. – URL: http://www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-

Dateien/A.phtml?id=2041

119. Восточные авторы о кыргызах: Сб. ст. / Сост., введ. и коммент.

О. Караева; – Бишкек: Кыргызстан, 1994.

120. Галибин В. А., Заднепровский Ю. А. Стекло средневековых городов

Оша и Узгена: Новое о древнем и средневековом Кыргызстане. –

Вып. 2. – Бишкек: Мурас, 1999.

355

121. Генон Р. Влияние исламской цивилизации на Европу // Вопросы

философии. – 1991. – № 4.

122. Генч Р. Карахандар мамлекетинин бийлик тузулушу / Котор.:

М. Урекли, З. Мусабаева. – Бишкек: Изд-во КТМУ, 2004.

123. Геродот. История: В девяти книгах. – Л., 1972.

124. Город Ош в эпоху позднего средневековья // Новое о древнем и

средневековом Кыргызстане. – Вып. 2. – Бишкек: Мурас, 1999.

125. Горячева В. Д. Городская культура на Тянь-Шане в эпоху тюркских

каганатов. VI – нач. XIII вв. – Бишкек: Илим, 2010.

126. Горячева В. Д. Краснореченский археологический комплекс как

отражение многообразных историко-культурных связей Притяньшанья

в средние века // Источники по средневековой истории Кыргызстана и

сопредельных областей Средней и Центральной Азии: Тез. докл. и

сообщ. Межреспубл. науч. конф., посвящ. памяти В. А. Ромодина. –

Бишкек; 1991. – C. 32–34.

127. Горячева В. Д. Культурно-историческое наследие Узгена // Древний Ош

в среднеазиатском контексте: Тез. междунар. конф. – Ош: Мурас, 1998.

– С. 49–50.

128. Горячева В. Д. Культурологические аспекты изучения древнего и

средневекового Кыргызстана // Ош и Фергана: археология, новое

время, культурогенез, этногенез: Сер. «Ош–3000 и культурное наследие

народов Кыргызстана». – Вып. 4. – Бишкек: Мурас, 2000. – С. 30–35.

129. Горячева В. Д. Пути формирования и облик городских центров на

территории Киргизии // Мерв в древней и средневековой истории

Востока: Тез. докл. науч. симпоз. – Ашгабад: Ылым, 1990. – С. 56–58.

130. Горячева В. Д. Средневековые городские центры и архитектурные

ансамбли Киргизии (Бурана, Узген, Сафид-Булан). – Фрунзе: Илим,

1983.

131. Горячева В. Д., Воропаева В. А. Великий Шелковый путь и культурные

взаимосвязи Тянь-Шаня и Ферганы // Изучение древнего и

356

средневекового Кыргызстана: Сер. «Ош–3000 и культурное наследие

народов Кыргызстана» / Под ред. В. М. Массона. – Вып. 1. – Бишкек:

Мурас, 1998. – С. 34–39.

132. Горячева В. Д., Настич В. Н. Эпиграфические памятники Сафид-

Булана ХII–ХIV вв. // Эпиграфика Востока. – Вып. ХХII. – Л.: Наука,

1984. – С. 61–72.

133. Горячева В. Д. Археологическое изучение Узгенских мавзолеев //

Страницы истории и материальной культуры Киргизстана. – Фрунзе:

Илим, 1975.

134. Горячева В. Д. К исторической топографии Баласагуна //

Раннесредневековый город Семиречья и вопросы культурной

интеграции // Культура и искусство Киргизии: Тез. докл. Всесоюзн.

науч. конф. (Ленинград, июнь 1983 г.). – Вып. I. – Л., 1983. – С. 67–68.

135. Горячева В. Д. Культурные взаимосвязи городов Притяньшанья в

раннем средневековье // Ахеология Средней Азии: Тез. научн. конф. –

Ташкент: ФАН, 1990. – С. 44–45.

136. Горячева В. Д. О локализации города Баласагун // Страницы истории и

материальной культуры Киргизстана. – Фрунзе: Илим, 1975. – С. 130–142.

137. Горячева В. Д. Сафед-Булон: историко-археологический и

архитектурный заповедник Кыргызстана / Вступ. ст. Т. Баялиева. –

Бишкек: Изд.во КРСУ, 2002.

138. Государство Караханидов (942–1210 гг.) // Загадки истории: Ист.

журн. – URL: http://historyjournal.narod.ru/Karahani.htm

139. Грюньбаум Г. Е. Основные черты арабо-мусульманской культуры //

Статьи разных лет. – М., 1981.

140. Гумилѐв Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. – М., 1989.

141. Гумилѐв Л. Н. От Руси до России: поиски вымышленного царства. – М.:

Вече, 2009.

357

142. Давидович Е. А. Вопросы хронологии и генеалогии Караханидов второй

половины XII в. // Средняя Азия в древности и средневековье. – М.,

1977. – С. 182–185.

143. Джумабаев Ю. Д. Из истории этической мысли в Средней Азии (с

древнейших времен до XIV в.). – Ташкент: Фан, 1975.

144. Джумагулов Ч. Эпиграфика Киргизии. – Вып. 3. – Фрунзе, 1987.

145. Джуманалиев Т. Д. Политическая история Кыргызстана. – Бишкек,

2001.

146. Диван лугат ат-тюрк (Словарь тюркских наречий) / Пер. на рус. яз.

Зифа-Алуа Ауэзова-Эрмерс. – Алматы, Дайк-Пресс, 2006.

147. Дорогами тысячелетий / Сост. Л. В. Поспелов. – Кн. 3. – М.: Мол.

гвардия, 1989.

148. Евреи и христиане: полемика и взаимовлияние культур. Ч. 7. Вера и

разум / Колл. авт.; Науч. рук. проф. Ора Лимор; Открытый университет

Израиля (2013) // URL: http://ocw.openu.ac.il/russian/jews-and-christians-

in-western-europe/part7/chapter1.html

149. Жирмунский В. М. Алишер Навои и проблема Ренессанса в литературах

Востока // Литература эпохи Возрождения и проблемы всемирной

литературы: Сб. ст. / Ред. Н. И. Балашов. – М.: Наука, 1967.

150. Жусупов К. Байыркынын издери. – Бишкек: «Кыргызстан–Сорос»

фонду, 2001.

151. Заднепровский Ю. А. Археологические работы в Южной Киргизии в

1954 г. // Труды Киргизской археолого-этнографической экспедиции. –

Т. 4. – М., 1960.

152. Заднепровский Ю. А., Матбабаев Б. Х. Городище Мархамат:

Некоторые итоги изучения // ИМКУз. – 1991. – Вып. 25.

153. Зарецкий Ю. П. История европейского индивида: От Мишле и

Буркхардта до Фуко и Гринблатта / Препринт WP6/2005/05. – М.: ГУ

ВШЭ, 2005.

358

154. Захарова А. Б. Памятники жилой и культовой архитектуры старинного

Оша // Новое о среднем и средневековом Кыргызстане. Вып. 2. –

Бишкек: Мурас, 1999.

155. Иванов П. П. Очерки по истории Средней Азии (XVI – середина

XIX вв.). – М.: Изд-во вост- лит-ры, 1958.

156. Иванов В. Н., Николаева М. В. История арабской литературы:

Хрестоматия. – М.: ГК ИТЛ, 2007.

157. Из истории общественно-философской мысли и вольнодумия в

Средней Азии. – Ташкент: Фан, 1991.

158. Избранные произведения мыслителей стран Ближнего и Среднего

Востока. IX–XIV вв. – М., 1961.

159. Исаков К. А. «Кутадгу билиг» – духовное наследие тюркских народов //

Тюркский мир: история и современность: Тез. междунар. тюрколог.

симпозиума. – Астана, 2011.

160. Историко-культурный туризм [Лекции по истории Казахстана] /

КазНУ им. аль-Фараби // URL: http://www.google.ru/url?sa=t&rct=j&q=&

esrc=s&source=web&cd=2&ved=0CCcQFjAB&url=http%3A%2F%2Fpps.

kaznu.kz%2F2%2FMain%2FFileShow%2F87184%2F41%2F108%...

161. Исторические личности: Национальная энциклопедия (Казахстан). –

Т. 5 // URL: http://inform.kz/rus/article/2182931

162. История Востока. – Т. 2. Восток в средние века / РАН. – М.: Вост. лит.,

2000.

163. История всемирной литературы: В 9 т. / Под ред. Г. П. Бердникова. –

М.: Наука, 1984.

164. История и культура Оша и Ошской области в домонгольскую эпоху:

Тезисы докл. междунар. конф. Ош, 28–30 октября 1998 г. – Ош, 1998.

165. История Казахской ССР. – Т. I–II. – Алма-Ата, 1984.

166. История Казахстана: В 4 т. Т. 1. – Астана, 1996.

167. История Киргизской ССР (с древнейших времен до наших дней). –

Т. I. – Фрунзе: Кыргызстан, 1984.

359

168. История кыргызов и Кыргызстана / Отв. ред. Т. Койчуев; НАН КР. –

Бишкек: Илим, 1995.

169. История Кыргызстана с древнейших времен до конца XIX в. – Бишкек,

1995.

170. История человечества. – Т. IV. VII–XVI века / Под ред. М. А. Аль-

Бахита, Л. Базена и С. М. Сиссоко. – М.: ЮНЕСКО, Магистр-пресс,

2003.

171. История человечества. Т. IV. VII–XVI века / Под общ. ред.

А. Н. Сахарова; Ин-т российской истории РАН; ЮНЕСКО. – М.:

Магистр-пресс, 2003.

172. Источниковедение и текстология памятников средневековых наук в

странах Центральной Азии: Сб. науч. тр. / Под ред. Р. Е. Пубаева;

Бурятский ин-т общест. наук. – М.: Наука, 1989.

173. Источниковедение и текстология памятников средневековых наук в

странах Центральной Азии. – Новосибирск: Наука, СПб. отд-ние, 1989.

174. Источниковедение Кыргызстана (с древности до XIX в.) / Отв. ред.

В. М. Плоских; Ин-т ист. НАН КР; БГУ. – Бишкек: Илим, 1996.

175. Кадыров П. К. Бабур; Алмазное поле: Романы (пер. с узб.

Ю. Суровцева). – М.: Худож. лит., 1988.

176. Камалидинов И. С. Сведения «Китаб ал-ансаб» Самани о Фергане //

Общественные науки в Узбекистане. – 1985. – № 5. – С. 37–43.

177. Караев О. Арабские и персидские источники IX–XII вв. о киргизах и

Киргизии. – Фрунзе, 1968.

178. Караев О. История Караханидского каганата (Х – начало XIII вв.). –

Фрунзе: Илим, 1983.

179. Караев О. О терминах и названиях в поэме «Кутадгу билиг» // Сов.

тюркология. – 1981. – № 3.

180. Караев О. Чагатаевский улус. Государство Хайду. Моголстан. –

Бишкек, 1995.

360

181. Каримов К. Юсуф Баласагунский и его «Кутадгу билиг» //

Общественные науки в Узбекистане. – 1989. – № 5.

182. Карпушин В. А. Абу Али ибн Сина и Восточный Ренессанс //

Философия и история культуры. – М., 1985.

183. Кары-Ниязов Г. Н. Астрономическая школа Улугбека. – М.; Л.: Изд-во

АН СССР, 1950.

184. Касымжанов А. Х. Абу-Наср аль-Фараби. – М.: Мысль, 1982.

185. Касымжанов А. Х. Портреты: штрихи к истории Степи. – Вып. 1. –

Алматы: Изд-во ун-та «Кайнар», 1995.

186. Касымжанов А. Х., Мажиденова Д. М. Очарование знания. – Фрунзе:

Кыргызстан, 1990.

187. Кашгари М. Түрк тилдеринин сөздүгү – Дивану Лугати „т-түрк: I том /

Котор.: Т. Токоев, К. Кошмоков; баш сөздү жазган А. Акматалиев. –

Бишкек: Avrasyapress, 2011.

188. Киргизия при Караханидах. – Фрунзе, 1983.

189. Киселева Л. И. О чем рассказывают средневековые рукописи /

Рукописная книга в Западной Европе. – Л.: Наука, 1978.

190. Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Казахстан: Летопись трех

тысячелетий. – Алма-Ата: Рауан, 1992.

191. Кодар А. Степное знание: очерки по культурологии. – Астана, 2002.

192. Кожемяко П. Н. Раннесредневековые города-поселения Чуйской

долины. – Фрунзе, 1959.

Койчуев А. А.-Дж. Педагогический потенциал Ислама в советском

образовании: теоретическая основа и практический опыт. – Н. Новгород:

Медина, 2010.

193. Койчуев Т. К., Мокрынин В. П., Плоских В. М. Кыргызы и их предки:

нетрадиционный взгляд на историю и современность. – Бишкек: Гл.

ред. КЭ, 1994.

194. Комалов Х. Ш. История вторжения племѐн Дашт-и Кипчака в Среднюю

Азию (XVI в.): Автореф. дис. … д-ра ист. наук. – Душанбе, 2007.

361

195. Кононов А. Н. Махмуд Кашгарский и его «Дивану люгат ит-Тÿрк» //

Сов. тюркология. – 1972. – № 1.

196. Конрад И. И. Запад и Восток: Статьи. – М., 1972.

197. Кормушин И. В. К основным понятиям тюркской рунической

палеографии // Сов. тюркология. – 1975. – № 2.

198. Корниенко А. Тамерлан (Сер. Знаменитые люди планеты). – Харьков:

Фолио, 2011.

199. Короглы Х. Древнетюркская литература // Сов. тюркология. – Баку,

1988. – № 5.

200. Кочнев Б. Д. Ибрахим б. Наср – создатель Западного Караханидского

каганата // Древние цивилизации Евразии: история и культура. – М.,

1998. – С. 50–51.

201. Кочнев Б. Д. Караханидский каганат // Очерки по истории

государственности Узбекистана. – Ташкент, 2001. – С. 65–84.

202. Кочнев Б. Д. Караханиды – вассалы киданей: Первые нумизматические

свидетельства // Средняя Азия и мировая цивилизация. – Ташкент,

1991. – С. 69–70.

203. Кочнев Б. Д. Монетный чекан Куз Орду-Баласагуна (XI в.) // Красная

Речка и Бурана. – Фрунзе, 1989. – С. 144–158.

204. Кочнев Б. Д. Монетный чекан Ферганы при Караханидах (конец Х –

начало XII вв. ) // Древний Ош в среднеазиатском контексте. – Ош,

1998. – С. 62–65.

205. Кочнев Б. Д. Новые нумизматические данные по истории Караханидов

второй половины ХII – начала XIII в. // Киргизия при Караханидах. –

Фрунзе, 1983. – С. 75–103.

206. Кочнев Б. Д. Нумизматическая история Караханидского каганата (991–

1209 гг.). Ч. 1. Источниковедческое исследование. – София, 2006.

207. Кочнев Б. Д. Средневековый Ахсикет на торговых путях //

Формирование и развитие трасс Великого Шелкового пути в

362

Центральной Азии в древности и средневековье. – Ташкент, 1990. –

С. 102–103.

208. Кочнев Б. Д. Средневековый Ош в свете нумизматики // Изучение

древнего и средневекового Кыргызстана. – Бишкек: Мурас, 1998.

209. Кочнев Б. Д. Чеканка монет на территории Киргизии в кон. X – нач.

XIII в. // Культура и искусство Киргизии. – Вып. 2. – Л., 1983. – С. 18–20.

210. Кочнев Б. Д. Шаш (Чач) и Илак при Караханидах (по нумизматическим

данным) // Древняя и средневековая культура Чача. – Ташкент, 1979. –

С. 110–16.

211. Криворучко А. П. Ислам и современность. – М.: ИПК МГЛУ «Рема»,

2010.

212. Криворучко А. П. Ислам: становление, содержание, география

распространения. – М.: ИПК МГЛУ «Рема», 2011.

213. Крюков М. В. Эволюция этнического самосознания и проблема

этногенеза // Расы и народы. – М., 1976. – Вып. 6.

214. Кудайберды-улы Шакарим. Родословие тюрков, киргизов, казахов и

ханских династий / Под ред. Б. Каирбекова. – Алма-Ата: Шазушы,

1990.

215. Культура и искусство народов Средней Азии в древности и

средневековье / Под ред. Б. Г. Гафурова и Б. А. Литвинского. – М.:

Наука, 1979.

216. Культурология: Учеб. пос. для студ. вузов. – Ростов-на/Д.: Феникс,

1999.

217. Курбатов В. В., Писарской Е. Г. Архитектура Советской Киргизии. –

М.: Стройиздат, 1986.

218. Кутлуков М. Монгольское господство в Восточном Туркестане //

Татаро-монголы в Азии и Европе. – 2-е изд. – М., 1977.

219. Кшибеков Д. Кочевое общество: генезис, развитие, упадок. – Алма-Ата:

Наука, 1984.

363

220. Кыргызы: источники, история, энтография / Сост.: О. Караев,

К. Жусупов. – Бишкек, 1996.

221. Кыргызы: родословная, история, наследие, обычаи. – Т. 1, 2 / Сост.

К. Жусупов. – Бишкек: Кыргызстан, 1992.

222. Лей Г. Очерк истории средневекового материализма. – М., 1962.

223. Литвинский Б. А. Водопровод Так-Языра (из истории городского

водоснабжения в средневековой Средней Азии) // Культура и искусство

народов Средней Азии в древности и средневековье / Под ред.

Б. Г. Литвинского. – М.: Наука, 1979. – С. 79–84.

224. Логико-гносеологические идеи мыслителей Средней Азии. – Ташкент:

Фан, 1981.

225. Лялина Г.С., Персиц М.М., Пищик Ю.Б. К. Маркс и Ф. Энгельс об

атеизме, религии и церкви. – М., 1986.

226. Мадалиев Н. А. История археологического изучения Южного

Кыргызстана (региональный источниковедческий анализ): Дис. ... канд.

ист. наук . – СПб., 2003.

227. Макогон Ю. В., Грузан А. В. Роль Великого Шелкового пути в развитии

цивилизации. Возрождение Большого пути через трансформацию

Евразийских транспортных коммуникаций: региональный аспект / Под

ред. Ю. В. Макогона. – Донецк: Изд-во ДонГУ, 2010.

228. Малов С. Е. Памятники древнетюркской письменности Монголии и

Киргизии. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1959.

229. Малов С. Е. Памятники древнетюркской письменности. – М.–Л., 1951.

230. Малтаев К. Ж., Жолдошев А. И. Открытие тайны культа Асаф ибн

Буркия в г. Ош. – Ош, 2001.

231. Малтаев К. Ж., Сулайманов Э. Ж. Фергана и Ошский оазис:

международные и торговые связи: Новое о древнем и средневековом

Кыргызстане. – Вып. 2. – Бишкек: Мурас, 1999.

232. Маркс К. Хронологические выписки // Архив К. Маркса и

Ф. Энгельса. – М., 1938.

364

233. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. – Изд. 2-е. – М.: Изд-во полит. лит.,

1962.

234. Масов Р. О термине «узбек» («озбак») встречается множество

противоречивых суждений: К вопросу образования Узбекской ССР //

URL: www.centrasia.ru/newsA.php?st=1265962380

235. Матвиевская Г. П., Розенфольд Б. А. Математики и астрономы

мусульманского средневековья и их труды (VIII–XVII вв.). – Кн. 2. –

М.: Наука; Гл. ред. вост. лит-ры, 1983.

236. Матгазиев А. К истории согласования сказуемого с подлежащим в

узбекском языке // Сов. тюркология. – 1982. – № 4.

237. Материалы по истории киргизов и Киргизии. Вып. 1 / Под ред.

В. А. Ромодина. – М.: Наука; Гл. ред. вост. лит., 1973.

238. Махмуд ибн ал-Хусейн ибн Мухаммед Кашгари // Историческое

наследие ученых и мыслителей средневекового Востока, его роль и

значение для современной цивилизации: Мат-лы Междунар. конф.

(Самарканд, 15–16 мая 2014 г.). – Самарканд, 2014.

239. Махпиров В. У. Антропонимы к «Дивану лугат-ат-тюрк» и «Кутадгу

билиг» // Cов. тюркология. – 1973. – № 4.

240. Мец А. Мусульманский Ренессанс. – М.: Наука, 1966.

241. Миргород Д. А. История арабской переводческой деятельности на

раннем этапе // URL: http://www.pglu.ru/lib/publications/University_

Reading/2008/VI/uch_2008_VI_00013.pdf

242. Мокрынин В. П. Сведения о тюркских народах в минералогическом

трактате ал-Бируни // Киргизия при Караханидах. – Фрунзе, 1983.

243. Мокрынин В. П., Плоских В. М. Археология и история древнего и

средневекового Кыргызстана: Избранное / Сост. В. А. Воропаева. –

Бишкек: Илим, 2010.

244. Мокрынин В. П., Плоских В. М. Кыргызстан тарыхы (байыркы

замандын тарыхы XIX к. аягына чейин). – Бишкек, 1995.

365

245. Мокрынин В. П., Фѐдоров М. Н. Из истории торговых отношений

Киргизстана и сопредельных регионов в VII–XII вв.: К вопросу о ценах

// Археологические памятники Прииссыккулья. – Фрунзе, 1975.

246. Мокрынин В., Плоских В. Затонувшая столица на Великом Шелковом

пути // URL: http://www.ca-c.org/journal/cac-03-1999/st_04_mokrinin. shtml

247. Мокрынин В., Плоских В. Культура средневековых поселений

Кыргызстана // История Кыргызстана и кыргызов. – URL:

http://www.cen trasia.ru/newsA.php?st=1372767180

248. Молдобаев К., Джусаев К. Материалы по истории кыргызов и

Кыргызстана (Извлечения из китайских источников II в. до н. э. –

XVIII в.). – Бишкек: Изд-во КТУ «Манас», 2003.

249. Муминов И. М. Роль и место Амира Тимура в истории Средней Азии. –

Ташкент: Фан, 1968.

250. Муниров К. Сокровищница восточных рукописей. – Ташкент:

Узбекистан, 1988.

251. Мухамедова З. Б. Читая «Ровнак-ал-Ислам» // Изв. АН Туркм. ССР.

Сер. обществ. наук. – 1977. – № 6. – С. 51–59.

252. Навои А. Избранное: [В 2 кн.]. – Ташкент: Изд-во ЦК КП Узб., 1983.

253. Наджип Э. Н. О средневековых литературных традициях и смешанных

тюркских письменных языках // Сов. тюркология. – 1970. – № 1.

254. Нарынбаев А. А. Избранные произведения. – Бишкек, 2004.

255. Настич В. Н. Борис Дмитриевич Кочнев // Восток [журн. Ин-та

востоковедения РАН]. – 2003. – № 3. – С. 213–214.

256. Настич В. Н. Погребальная эпиграфика арабского письма как источник

средневековой истории Киргизии и Южного Казахстана //

Источниковедение и текстология средневекового Ближнего и Среднего

Востока. – М., 1984. – С. 161–177.

257. Наука и техника СССР. 1917–1987 гг.: Хроника. – М.: Наука, 1988.

258. Научный журнал теологического факультета ОшГУ. – 2007. – № 12.

366

259. Немцева Н. Б. Истоки медресе Средней Азии // Роль города

Самарканда в истории мирового культурного развития». – Ташкент:

Фан, 2007. – С. 235–241.

260. Неру Дж. Взгляд на всемирную историю. – Т. 1. – М., 1989.

261. Неру Дж. Открытие Индии. – Кн. 1. – М., 1989.

262. Никулин С. В. История Казахстана. – Алматы, 2009.

263. Нусов В. Е. Архитектура Киргизии с древнейших времен до наших

дней. – Фрунзе, 1971.

264. Опарин А. Новые данные о военной ставке Амира Темура в Поволжье //

Роль Захириддина Мухаммада Бабура в истории мировой культуры:

Мат-лы междунар. конф. Ташкент, 11–12 июня 2013 г. – Ташкент, 2013.

265. Осмонов О. Дж. История Кыргызстана (с древнейших времен до наших

дней): Учеб. для вузов. – Бишкек, 2005.

266. Очерки истории арабской культуры (V–XVII вв.). – М.: Наука; Гл. ред.

вост. лит., 1982.

267. Петров К. И. Очерки социально-экономической истории Киргизии VI –

начала XIII вв. – Фрунзе, 1981.

268. Пищулина К. А. Юго-Восточный Казахстан в середине XIV – начале

XVI вв. (Вопросы политической и социально-экономической

истории). – Алма-Ата, 1977.

269. Плоских В. М. История Кыргызстана (с древнейших времен до начала

IX в.) / Под ред. Д. Джунушалиева. – Бишкек: Раритет Инфо, 2006.

270. Плоских В. М. Наш Кыргызстан: Популярная историческая

энциклопедия. – Бишкек: Илим, 2004.

271. Предарабский Ош в свете раскопок 1998 года: Новое о древнем и

средневековом Кыргызстане. – Вып. 2. – Бишкек, Мурас, 1999.

272. Раджапова М. З. Жизнь и научная деятельность имама Бухари

Бурханиддина Маргинания // Ислам в Центральной Азии: Мат-лы науч.

конф. ОшГУ, 2004 г. – Ош, 2004.

273. Рахманалиев Р. Амир Темур Великий. – М., 1999.

367

274. Рачневский П. Чингисхан: жизнь и наследие. – Улан-Батор, 2006.

275. Роузентал Ф. Торжество знания. Концепция знания в средневековом

исламе / Пер. с англ. – М.: Наука, 1978.

276. Рыжов К. В. Монархи. Мусульманский Восток VII–XV вв. – М.: Вече,

2004.

277. Сабитов Ж. О происхождении этнонима «узбек» и «кочевых узбеков» //

Золотоордынская цивилизация: Сб. ст. – Вып. 4. – Казань: Фолиант, 2011.

278. Сагадеев А. В. Человек как философская проблема: Восток – Запад /

Отв. ред. Н. С. Кирбаев. – М.: Изд-во УДН, 1991.

279. Сахих Аль-Бухари. – Бишкек: Аль-Худо, 2003.

280. Семѐнов А. А. Надписи на надгробии Тимура и его потомков в «Гур-и

Эмири» // Эпиграфика Востока. – М.; Л., 1952.

281. Семѐнов А. А. К вопросу о происхождении и составе узбеков Шейбани-

хана // Семѐнов А. А., Давидович Е. А. Материалы по истории узбеков

и таджиков Средней Азии. – Вып. I. – Труды, т. XII. – Сталинабад: Изд-

во АН Тадж. ССР, 1954.

282. Скирбекк Г., Гилье Н. История философии / Пер. с англ.

В. И. Кузнецова. – М.: Владос, 2000.

283. Скирбекк Г., Гилье Н. История философии. Арабская философия и

наука / Пер. с англ. В. И. Кузнецова; Под ред. С. Б. Крымского. – М:

ВЛАДОС, 2000.

284. Советская тюркология. – 1970. – № 4.

285. Соловьев С. М. История России с древнейших времен: В 29 т. – Т. 3. –

М.: Голос, 1993.

286. Средневековый Восток: история, культура, источниковедение. – М.,

1980.

287. Средневековый Казахстан (VII–XVIII вв.) // Тарих – История

Казахстана. – URL: www.tarih-begalinka.kz

288. Стеблева И. В. Поэтика «Кутадгу билиг» // Сов. тюркология. – 1970. –

№ 4.

368

289. Стеблева И. В. Семантика газелей Бабура. – М.: Наука, 1982.

290. Сулейман Х. Миниатюры к «Бабур-наме» / Коммент. на венг., узб., рус.

яз. – Ташкент: Фан, 1969.

291. Султанов Т. И. Поднятые на белой кошме: Потомки Чингиз-хана. –

Алматы: Дайк-пресс, 2001.

292. Сургай В. Т. Новые археологические данные о разработке рудных

месторождений Киргизии // Труды Ин-та геологии. – Вып. V. – Фрунзе:

Изд-во Кирг. ФАН СССР, 1954.

293. Табалдиев К. Ш,, Худяков Ю. С. Опыт проведения охранных раскопок

на могильнике Ала-Мышык в 1989 году // Охрана и исследования

археологических памятников Алтая: Тез. докл. и сообщ. к конф. –

Барнаул, 1991. – С. 168–170.

294. Табалдиев К. Ш. Кайрат Белек: Памятники письменности на камне

Кыргызстана (свод памятников письменности на камне). – Бишкек:

Учкун, 2008.

295. Татаро-монголы в Азии и Европе. – М., 1970.

296. Ташкулов У. Б. Исторические корни архитектуры Кыргызстана: Дис. …

канд. архитект. – Бишкек, 2014.

297. Творчество Бабура глазами афганских исследователей (08.07.2008) //

URL: http://www.jahonnews.uz/rus/rubriki/kultura/tvorchestvo_babura_

glazami_afganskix_issledovateley.mgr

298. Тенишев Э. С. «Кутадгу билиг» и «Алтун Ярук» // Сов. тюркология. –

1970. – № 4.

299. Токарев С. А. О культе гор и его месте в истории религии // Сов.

этнография. – 1982. – № 3.

300. Тревер К. В., Якубовский А. Ю., Воронец М. Э. История народов

Узбекистана: В 2 т. – Т. 1. С древнейших времен до начала XVI века. –

Ташкент: Изд-во АН УзССР, 1950.

301. Турсун Имин. Таримидин тамча (на уйгур. яз.). – Пекин, 1990.

302. Уложение Тимура: Исторические записки. – Ташкент: Чулпан, 1992.

369

303. Үчүнчү миң жылдыктын босогосунда Түрк цивилизациясы (өтмүшү-

учуру-келечеги). – Бишкек, 2003.

304. Фасих Ахмад ибн Джанал ад-Дин Мухаммад ал-Хиваси. Фасихов

свод. – Ташкент: Фан, 1980.

305. Фахрутдинов Р. Золотая Орда и татары: Что в душе у народа. –

Набережные челны: Камаз, 1993.

306. Фѐдоров М. Н. Караханидская нумизматика как источник по истории

Средней Азии конца X – нач. XIII вв.: Автореф. дис. … д-ра ист. наук. –

Новосибирск, 1990.

307. Фѐдоров-Давыдов Г. А. Общественный строй Золотой Орды. – М.: Изд-

во МГУ, 1973.

308. Фильштинский И. М. История арабов и Халифата (750–1517 гг.). – М.:

Формика-С, 2001.

309. Фирдоуси А. Шах-наме: В 2 т. – М., 1964.

310. Фомкин М. С. Благодатное знание // Сов. тюркология. – 1984. – № 6.

311. Хайруллаев М. М. О логическом наследии аль-Фараби // Аль-Фараби в

истории науки и культуры народов Востока: Мат-лы науч.-теорет.

конф. – Алматы: Кайнар, 1994.

312. Халлиева Г. И. Российское бабуроведение XX века // Актуальные

вопросы филологических наук: Мат-лы междунар. науч. конф. (Чита,

2011 г.). – Чита: Молодой ученый, 2011. – С. 29–31.

313. Хамраев М. 900 лет поэме «Кутадгу билиг» // Вопросы литературы. –

1970. – № 10.

314. Хидоя: Комментарии мусульманского права / Вступ. ст.

А. Х. Саидова. – Ташкент: Узбекистан, 1994.

315. Хидоятов Г. Темур. Его роль в судьбах России и Европы // Xalqaro

munosabatlar. – Ташкент, 2002. – № 3.]

316. Ходжайов Т. К. Некрополи средневекового Тона и Бейшеке //

Археологические памятники Прииссыккулья. – Фрунзе, 1975. –

С. 120–134

370

317. Хозяйство и культура древнетюркских государств // История кыргызов

и Кыргызстана / Отв. ред. В. В. Плоских. – Бишкек, 2003. – С. 90–102.

318. Хрестоматия по средневековой истории Кыргызстана (XIII–XVIII вв.) /

Сост. Т. Д. Джуманалиев. – Бишкек: Кыргызстан, 1996.

319. Хусейнова А. А. Общечеловеческие ценности в мировоззрении

Абдурахмана Джами: Автореф. дис. … канд. филос. наук. –

Ташкент, 1994.

320. Чоротегин Т. Труд Махмуда ибн Хусейн ал-Кашгари «Дивану

лугатиат-тюрк» (1072–1077 гг.) как источник по истории тюркских

народов Тенгри-Тоо и Внутренней Азии: Автореф. дис. … д-ра ист.

наук. – Бишкек, 1998.

321. Чоротегин Т. Этнические ситуации в тюркских регионах Центральной

Азии домонгольского времени: По мусульманским источникам

IX–XIII вв. / Науч. ред. Б. А. Ахмедов. – Бишкек: Фонд «Сорос–

Кыргызстан», 1995.

322. Чоротегин Т. Махмуд Кашгари (Барскани) жана анын «Дивану лугати-

т-турк» сөз жыйнагы: (1072–1077) / Жооптуу ред. Ө. Караев. – Бишкек:

Кыргызстан, 1997.

323. Чоротегин Т. К., Молдокасымов К. С. Кыргыздардын жана

Кыргызстандын кыска чатарыхы (Байыркы замандан тартып бүгүнкү

күнгө чейин): Тарыхты окуп үйрөнүүчүлөр үчүн. – Бишкек:

Мектеп, 2000.

324. Шараф ад-Дин Али Йазди. Зафар-наме / Предисл., пер. с староузб.,

комм., указ. и карта А. Ахмедова. – Ташкент, 2008.

325. Шейх Абсаттар хаджи Дербисали. Ислам − религия мира и созидания:

Теологическо-религиоведческие, историко-филологические

исследования, статьи, размышления, доклады и интервью. – Алматы:

Дайк-Пресс, 2010.

326. Шимбалѐв А. Углубление духовного образования молодежи как

важный приоритет воспитательной работы в вузах // Перспективы

371

развития духовного образования – взгляд в будущее: Мат-лы

Междунар. семинара-совещания представителей государств-

участников СНГ 18–19 июня 2013 г. – М., 2013.

327. Ысманов М. Н. Бабур жана кыргыздар. – Ош, 1997.

328. Эпос «Манас» и эпическое наследие народов мира: Тез. Междунар.

науч. симпозиума, посвящ. 1000-летию эпоса «Манас». Бишкек, 27–

28 августа, 1995 г. – Бишкек, 1995.

329. Эралиев З. Жусуп Баласагын. – Бишкек: ИИМОП КГНУ, 2000.

330. Этнический атлас Узбекистана / Отв. ред. А. Ильхамов. – Ташкент,

2002.

331. Юдахин К. К. Киргизско-русский словарь. – М., 1965.

332. Юдин В. П. О родоплеменном составе могулов Моголистана и Могулии

и их этнических связях с казахскими и другими соседними народами //

Известия АН Каз. ССР. – 1965. – № 3.

333. Якубовский А. Ю. Феодальное общество Средней Азии и его торговля

с Восточной Европой в X–XIV вв. // Материалы по истории Узбекской,

Таджикской и Туркменской ССР. – Вып. 3. Ч. I. – Л., 1933.

Периодические издания и интернет-ресурсы

334. Абилов Ш. «Кутадгу билик» в булгаро-татарской литературе // Сов.

тюркология. – 1970. – № 6.

335. Абу-Саид ас-Самани. Книга генеалогических имен (Перевод

извлечений) // Восточная литература // URL: http://www.vostlit.info/

Texts/rus15/Samani/otryv1.phtml?id=1524

336. Бессмертное наследие странствовавшего правителя Мухаммада Бабура

// Наманганская правда. – 2013. – 14 февр. – URL: http://www.centr

asia.ru/newsA.php?st=1360852920

372

337. Бирджанди Низам ад-Дин. Диковинки стран (Перевод извлечений) //

Восточная литература // URL: http://www.vostlit.info/Texts/rus4/

Birdjandi/ text.phtml

338. Ботиров Т. Еще раз о Чингиз-хане // URL: http://www.ia-centr.ru/

expert/198/

339. В Ташкенте прошла конференция бабуроведов (12.06.2013) // URL:

http://news.mail.ru/inworld/uzbekistan/society/13472112/

340. История Узбекистана: от первобытных времен до обретения

независимости // URL: http://uzbhistory.ru/uzbekistan-pozdnee-sredneveko

ve/paragraph3

341. Какеев А. Бабур и мы // Слово Кыргызстана. – 1997. – 9, 10 дек.

342. Кыргызы Тенир-Тоо и Енисея // URL: http://www.welcome.kg/ru/history/

en/kgz/

343. Парижская национальная библиотека // Энциклопедический словарь

Брокгауза и Ефрона // URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%...

344. Президент КР подписал Указ «О мерах по углублению изучения

исторического и культурного наследия народа Кыргызстана и

формированию гражданского патриотизма» (27 января 2012 г. УП

№ 18) // URL: http://www.kabar.kg/society/full/26459

345. Проскурин В. «Масалик ал-мамалик» – мир заброшенный вдали…:

[Исторические очерки о Казахстане] (2010–2012) / Казахское

Географическое Общество // URL: http://kazgeo.kz/news/2013/02/359.html

346. Резолюция Генеральной ассамблеи ООН от 14 ноября 2005 г.

№ A/RES/60/16. Восемьсот лет монгольской государственности // URL:

http://daccess-dds-ny.un.org/doc/UNDOC/GEN/N05/488/52/PDF/N0548

852.pdf?OpenElement

347. Сабирова В. К. Литература кыргызского зарубежья в переводах на

русский и кыргызский языки // URL: http://www.rus.ocabookforum.com/

sabirova-v/

373

348. Список киргизских племен (Кыргыз санжырасы). – Бишкек, 1991 //

URL: http://www.kyrgyz.ru/?page=143

349. Шалекенов У. Х. Месторасположение города Баласагун [на каз. яз.] //

Зерде. – 1991. – № 7.

350. Эралиев З. Время расцвета (16.09.2003) // URL: http://www.centrasia.ru/

newsA.php?st=1063703160

351. Юсуф Баласагуни: Биография // URL: http://www.peoples.ru/art/literature/

poetry/oldage/balasaguny/

Литература на иностранных языках

(англ., араб., тур., узб., фр.)

352. Hookham H., tov G. A. Vlastitelʹ semi sozvezdiĭ (Властитель семи

созвездий). – Ташкент: Adolat, 1995.

353. Ligeti L. Die Herkunft der Volksnamens kirgis // Koeroesi Csoma

Archivum 1. – Leiden, 1967.

354. Aliev A. «Babur Name'de» A. Navoi‟nin Harosi: Doguminun 570 senesinde

Alisher Navoi symposium. – Istanbul, 2012.

355. Aliev А. Relations of Muhammad Babur: Zahiriddin Muhammad Babur in

the history of world culture // Materials of the International conference. –

Tashkent, 2013. – Р. 83–85.

356. Aliev А. Seyitbekova A. Greation of digital analogue of historic and

architectural monuments of Silk Road located on the territory of Kyrgyzstan

(Central Asia) // The Second NII International Symposium Nara Symposium

for Digital Silk Road Abstracts. December 10–12, 2003 / Nara-ken New

Public Hall. – Nara, Japan, 2003. – Р. 287–291.

357. Arab Intellectuals and the West. Baltimore. – London, 1970.

358. Gazi Zahir ed-din Muhammed Bâbür, Baburnâme, çev., Reşit Rahmeti

Arat. – İstanbul, 2006.

374

359. Lamb Harold. An aspect of the character of Zahirad-din Muhammad

surnamed Babur bounder of the dynasty known great Mughuls of India // Тр.

XXV Междунар. конгресса востоковедов. – Т. 3. – М.: ИВЛ, 1963.

360. Lelivzede Babyr. Tradnit du turetchtaypaz loan / Louis Bacque Grammunt-

Puzic UNESCO, 1980. Intraduction Louis Basane.

361. Ахмедов Б. Тарихдан сабаклар. – Ташкент: Укитувчи, 1994.

362. Бабур Захреддин Мухаммад. Махрами асрортопмадим. – Париж

девонинусхаси: Узувки, 1993.

363. Жалилов С. Бобур хакида уйлар: Бобур номидаги Андижон Дивлет

университетинин 75 йиллчика богишланди. – Ташкент: Шарк, 2006.

364. Зирикли Хайраддин аль-Аъламвал Асма. – Т. 6. – Каир, 1954–1959.

365. Ибн Кутлубога. Таажут Таражим фи Табалкатип. – Ханафия, 1998.

366. Кашгари М. Диван лугат-ат-тюрк (на уйгур. яз.): В 3 т. – Т. 1. –

Урумчи, 1981.

367. Кашгари М. Дивану лугати-т-турк (Түркий тилдер сөз жыйнагы) /

Котор.: И. Абдувалиев, А. Оморов, И. Султаналиев, М. Толубаев. 2-т. –

Бишкек: Байтик, 2013.

368. Кураши. Шавахирул Мазия фи Табалкатип Ханафия. – Т. 3. – Рияд,

1993.

369. Лакнави. Аль-Фаваидул Бахия фи Таражими Ханафия. – Бейрут, 1998.

370. Мирзаев И. Бабур маърифати. – Ташкент: Укитувчи, 1996.

371. Топал Оглы Бекир. Эмали тержимеси [на турец. яз.]. – Стамбул, 2007.

372. Узбек тилининг изохли лугати: В 2 т. – М., 1981.

373. Файзиев Т. Мирзо Улугбек авлодлари. – Ташкент: Ёзувчинашриѐти,

1994.

374. Хайруллаев М. М. Уйгонишдаврива Шарк мутафакири. – Тошкент:

Узбекистон нашриети, 1971.

375. Хамидуллах Мухаммед. Serahsi: Исламская энциклопедия. –

Эскишехир, 1997.

376. Эрскин У. Бабур Хиндостанда. – Ташкент: Чулпан, 1995.

375

Рецензии на статьи и работы диссертанта

377. Жалилов А. С. Туркийларининг мафтункор алломаси [рец. на работу

«Мухаммед Бабур – личность эпохи Среднеазиатского Ренессанса»] //

Уш содаси. – 2001. – 14 апр.

378. Мякинников В. И. Наследие Восточного Ренессанса [рец. на работы

«Феномен Восточного Ренессанса» и «Мухаммед Бабур: личность,

деяния, эпоха»] // Эхо Оша. – 2012. –18 апр.

379. Токомбаев А. О Бабуре неизвестном и его эпохе [рец. на работы

«Феномен Восточного Ренессанса» и «Мухаммед Бабур: личность,

деяния, эпоха»] // Слово Кыргызстана. – 2012. –12 сент.

376

Приложение

ГЛОССАРИЙ

Айван веранда, терраса, навес

Амал в ладу нова разновидность музыкального произведения

Амиль правитель области

Андиджан (Андукан), совр. Андижан – областной город Узбекистана

Аргун тюркское племя

Астролябия угломерный инструмент

Бара-Кух средневековое название Сулайман-горы в центре г. Ош

Барлас тюркский род, из которого происходит Тимур

Бограхановский (хаканский) – письменно-литературный язык,

распространенный в Караханидском государстве

Буга (бука) марал, самец марала

Визирь – министр, сановник, ближайший советник правителя

Газель стихотворная форма в восточной поэзии, лирическое произведение

Гиджак музыкальный смычковый инструмент наподобие скрипки

Даруга (могольск. термин) правитель, градоначальник

Дербиш – 1) странствующий суфий, подавивший в себе страсть (нафс);

2) бедняк, скитающийся горемыка

Дехкан – представитель родовой знати, землевладелец; позже – крестьянин

Диван 1) государственная канцелярия; 2) официальный прием;

3) сборник поэзии

Динар – золотая монета

Дирхем денежная единица многих восточных стран

Захид – отшельник

Зидж собрание таблиц, атлас

377

Зиндан – темница, тюрьма. Обычно зиндан представлял собой глубокую яму

Имам – букв.: стоящий впереди; священнослужитель, под руководством

которого совершается богослужение в мечети; видный богослов или

религиозно-политический глава мусульман

Ишик-ага господин (дворцовых) дверей, камергер; одна из высших

должностей при дворе Тимуридов

Кази (казий) судья

Кандахар город и область в Афганистане; первая столица Афганского

государства (1747 г.), ныне главный город одноимѐнной провинции

Кари мера длины, около 70 см (1 аршин)

Касида классическая форма восточной поэзии одического характера

Каучин (кодогочун) тюркский род

Киик дикий козел

Кравчий лицо, отвечающее за спиртные напитки и разливающее их

за столом

Курух мера расстояния, приблизительно около 2 км

Кут – счастье, удача, благодать

Кухак старинное название реки Зеравшан

Кяфир немусульманин

Лак 100 000

Лакаб – почетное прозвище

Ма‘джун укрепляющая и возбуждающая лекарственная смесь;

конфортатив

Мавераннахр (арабск.) букв.: то, что за рекой (Джейхун), т. е. области,

расположенные в междуречье Амударьи и Сырдарьи

Мазар гробница, святое место

Мактаб (мектеб) – начальная школа в мусульманских странах

Марал подвид благородного оленя

Мауляна высшее звание, титул мусульманина и богослова

378

Мачин – южный Китай

Месненви двустишие, собирательно-поэтическое произведение,

написанное двустишиями

Мимбар кафедра в мечети, с которой произносится проповедь и хутба

Миср Египет

Моголистан средневековое государство, прилегавшее к северо-восточной

части Туркестана, населенное по преимуществу монголами

Муджавир дервиш, живущий при мазаре

Муджтахид знаток мусульманского законоведения, имеющий право

толковать его сложные вопросы

Мурид последователь, ученик духовного пира

Набид опьяняющий напиток из фиников, изюма и инжира

Надим – собутыльник, тамада

Накш вид музыкального произведения

Намазгах место для молитвы, большая загородная площадь

Насталик род почерка

Нисба – прозвище, добавляемое к имени, образованное от названия

местности и указывающее на происхождение человека

Нукер термин, близкий по значению к русскому «дружинник»

Пишрав прелюдия

Рак‘ат часть мусульманского молитвенного обряда, состоящая из стояния

(киям), полного поклона (фук‟ат), и двух земных поклонов (суджуд).

Пять дневных обязательных молитв мусульманина состоят каждая из

определенного числа рак‟атов

Рамазан название 9-го месяца мусульманского лунного календаря,

месяц поста

Рикабдар стремянный

Рубаб щипковый струнный инструмент

Рубаи четверостишие, точнее, строфа, состоящая из четырех полустиший

379

Сагаричи (сагардж) при Тимуридах и несколько позже центр

одноимѐнного тумана; ныне руины на северо-западе от Самарканда,

ниже по течению р. Зеравшан, в 4 км от Янги-Кургана

Сайрам позднейшее название селения в бассейне р. Арысь, правого

притока р. Сырдарьи, в окрестностях которого находится древний

Исфиджаби (Испиджаба) – центр одноимѐнной области

Сана‘и – искусства

Сауты и накши разновидности музыкальных произведений

Сейиды потомки Фатимы, дочери пророка Мухаммеда

либо причисляющие себя к ним

Секстант угломерный инструмент

Суфий приверженец мистического учения в исламе

Табиб врач

Табулгу дикорастущий кустарник с весьма твердой и тяжелой древесиной,

в сыром виде тонущий в воде

Тамга сбор или пошлина за товары (так называлась деревянная печать,

которой отмечали оплаченные пошлиной товары)

Тамгачи хранитель тамги

Танап мерная веревка землемера, около 24 м

Танк династия царей в Гуджерате

Тархан (от тюркс. тар – подарок и хан – властелин) лицо, за особые

заслуги освобожденное от повинностей и имеющее ряд других льгот

Тасвир – комментарий, толкование

Тахаллус литературный псевдоним

Тебриз (Тавриз) главный город третьей по значению области

средневекового Ирана, центр Иранского Азербайджана

Той свадьба, праздник, пир

380

Тулгама тюркский военный термин, обозначающий нападение во фланг

или тыл неприятеля (фланкирование), сочетающееся со стремительной

атакой в лоб

Туман крупная воинская часть, которая подразделяется на тысячи (хазира),

сотни, десятки (доха). Позднее на этой основе возникло

административное деление территории на туманы – округа

Уд музыкальный инструмент

Улус термин, обозначающий как народ, так и населяемую им территорию;

употребляется в смысле «удел», «владение»

Фай – коллективная собственность мусульман

Фарсах путевая мера, равная приблизительно 6–7 км

Фатва (фетва)– официальное суждение о правовом или культовом вопросе,

выносимое религиозным авторитетом; решение, основанное на

шариате

Хадж паломничество в Мекку и Медину к мусульманским святыням

Хадис – предание о пророке Мухаммеде и его сподвижниках

Халиф – (букв.: преемник) титул главы мусульманской общины после смерти

пророка Мухаммеда. Впоследствии титул халифа носили правители

мусульманского государства, именовавшегося Халифат

Ханифит последователь одной из четырех канонических школ

мусульманского законоведения – ханифитской, основанной имамом

Абу Ханифа (ум. в 761 г. хиджры)

Хатти Бабури алфавит, созданный Бабуром, основой которого служили

28 букв арабского алфавита

Хиабан место общественных прогулок, бульвар с аллеями вдоль арыков

Хидая (руководство) классический сборник по мусульманскому

законоведению ханифитского толка

381

Хиджра (араб., букв.: переселение) Мусульманский календарь, ведущий

свой отсчет со дня бегства пророка Мухаммеда из Мекки в Медину

(16 июня 622 г.)

Хиндустан (Индостан) персидско-таджикский географический термин

«страна индийцев», Индия

Ходжа потомок одного из четырех мусульманских «праведных халифов»;

прибавляется к мужским именам для придачи оттенка уважения

Ходжи человек, совершивший паломничество – хадж

Худжра ниша, келья, комната, беседка

Хумаюн птица счастья

Хутба молитва, содержащая прославление государя, которую читает в

соборной мечети хатив (чтец, имам); также называются молитвы при

вступлении нового государя

Чагван деревянный молоток на очень длинной рукоятке, употребляемый

для игры в поло (поло – от тибетс. пулу – мяч)

Чекмень верхняя одежда типа халата из сукна верблюжьей шерсти

Чин – северный Китай

Шам Сирия

Шариат – свод мусульманских религиозно-правовых норм, включающий

гражданские отношения и обрядовые предписания

Шахристан центральная часть средневекового города

Шейх духовный наставник

Шейх-уль-ислам глава духовенства в государствах Средней Азии

Шери мера расстояния, около 2 км

Шестопѐр булава с набалдашником в форме пучка перьев

Ябрус ас-Санам или аик ути, михргиах мандрагора, южное ядовитое

травянистое растение из семейства пасленовых