Научно-исследовательский кружок«Lingua-universum»

Lingua-universumМежвузовский научный журнал

основан в январе 2006 годаВыходит 6 раз в год

2март-апрель

«Пилигрим»Назрань – 2009

2

Содержание

Оздоева Ф.Г. Памяти выдающегося ученого-кавказоведа Анатолия Нестеровича Генко посвящается............3Евлоева З.И., Шевченко Л.Н. Эволюция словообразовательных возможностей русской терминологии..........7Алдиева М.Ш. Лексико-семантическая характеристика соматических единиц чеченского и английского языков..........................................................................................................................................................................9Курбанов Х.Т. Проблема влияния английского языка на французский язык канады.........................................12

РЕЦЕНЗИИ. ОТЗЫВЫ............................................................................................................................................16Шевченко Л.Н. Отзыв на автореферат диссертации Т.Т. Абдукадыровой «Когнитивно-коммуникативный подход к обучению учащихся старших классов иноязычной абстрактной лексике в условиях чеченско - русского билингвизма», представленной на соискание ученой степени кандидата педагогических наук по специальности 13.00.02 – Теория и методика обучения и воспитания...............................................................16Овхадов М.Р. Отзыв об автореферате диссертации Солтаханова Ибрагима Эльбековича «Становление и развитие общественно-политической лексики в нахских литературных языках», представленной на соискание ученой степени кандидата филологических наук по специальности 10.02.20 – Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание.......................................................................17

РАЗРАБОТКИ............................................................................................................................................................19Баширова Х.Б. Методическая типология фразеологии чеченского языка..........................................................19

ЗАМЕТКИ. РАЗМЫШЛЕНИЯ. ОЧЕРКИ..............................................................................................................22Гарсаев Л.М., Гарсаева М.М. Наименования тканей, использовавшихся для изготовления одежды чеченцев и ингушей..................................................................................................................................................................22Курбанов Х.Т. Язык как средство хранения культурно-исторической информации: кумулятивная функция языка..........................................................................................................................................................................23Баширова Х.Б. Приёмы активизации фразеологических единиц в родной речи учащихся чеченской школы26Хамдохов С.Ю. Роль фольклорных мотивов в прозе Алима Кешокова..............................................................32

НАШ СЕМИНАР (Программы. Доклады. Тезисы)..............................................................................................34Шамилёва Р.Д. Чеченские пословицы – односоставные предложения..............................................................34

КОЛЛОКВИУМ ДВА (Информация о выступлениях на конференциях, конкурсах, заседаниях кружка и т.п.)............................................................................................................................................................36

ПЛЮС-МИНУС БЕСКОНЕЧНОСТЬ (или вопросы лингвофилософии)..........................................................38Хадзиева А.В. Символы жизни и жизнь символов................................................................................................38

PRO ET CONTRA // ЗА И ПРОТИВ.......................................................................................................................41Курбанов Х.Т. Некоторые результаты лексических особенностей французского языка в Канаде...................41Алдиева М.Ш. Словообразовательные и семантические особенности соматической лексики чеченского и английского языков..................................................................................................................................................42

СОЦИОЛИНГВИСТИКА. ПСИХОЛИНГВИСТИКА. ГЕНДЕРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ...............................45Гарсаев Л.М., Гарсаева М.М. Наименования теплой женской одежды вайнахов...............................................45

СЛОВАРНЫЕ МАТЕРИАЛЫ.................................................................................................................................47Вагапов А. Этимологический словарь чеченского языка /продолжение/............................................................47

ПОЭТИЧЕСКИЙ КЛУБ..........................................................................................................................................73Жеребило Т.В. СТИХИ.............................................................................................................................................73

КОЛОНКА РЕДАКТОРА.........................................................................................................................................75

Редколлегия: д.п.н., проф. Т.В. Жеребило (главный редактор), д.ф.н., проф. М.Р. Овхадов, (зам. главного редактора),

Н.Н. Альбеков, к.ф.н., доцент Л.М. Дударова, З.И. Добриева, Т.М. Ажигова, Х.М. Долова

Адрес редакции: 386100, Республика Ингушетия,г. Назрань, Юго-Западный торговый центр, ул. Измайлова, д. 9;

364030, Чеченская Республика, г. Грозный, ул. Надкарьерная, д.33. Тел.: 8-(8732)-22-22-31, моб.: 8-928-343-27-51.

E-mail: angelina1950@mail.ru

ISSN 1819-3110 © Лингвистический кружок «Lingua-universum», 2009 г.

3

Lingua – universum

№ 2 2009

© 2008 г. Ф.Г. Оздоева

ПАМЯТИ ВЫДАЮЩЕГОСЯ УЧЕНОГО-КАВКАЗОВЕДААНАТОЛИЯ НЕСТЕРОВИЧА ГЕНКО

посвящается

В развитии и исследовании ингушского языка, культуры большую роль сыграли ученые-кавказоведы А.Н. Генко, Н.Ф. Яковлев, Л.П. Семенов, Г.П. Сердюченко, О.П. Егоров, М.Я. Немировский, З.К. Мальсагов, Д.Д. Мальсагов и некоторые другие.

Среди них особая роль отводится Анатолию Нестеровичу Генко (1896-1941). Родился А.Н. Генко в семье дворянина, известного ученого лесовода того времени. Один из братьев А.Н. Генко Нестор Несторович был этнографом–краеведом, состоял членом Череповецкого губернского бюро краеведения.

Закончив гимназию, Анатолий Нестерович в 1914 году поступил в Петроградский университет. Здесь он одновременно учился на факультете восточных языков (кафедра армяно-грузинской словесности) и историко-филологическом (кафедра грузинской словесности).

Это был сложный период, во многом трагический в истории России – первая мировая война, Октябрьская революция, Гражданская война.

Коренные изменения, во многом негативные, происходили в сознании людей, в социальной, экономической, духовной сферах – жизни людей того российского общества.

Изменения охватили науку, высшие учебные заведения. В то же время появилось много новых учебных заведений и научно-исследовательских институтов, создавались новые программы, интенсивно развивалась наука на периферии.

В Ленинградском университете усилиями Николая Яковлевича Марра значительно расширилась учебная программа по кавказоведению.

На кафедре армяно-грузинской филологии были введены новые курсы – горские языки Кавказа. Несомненно, это повлияло на научные интересы и ориентации А.Н. Генко, первоначально изучавшего армянский и грузинский языки, но все более втягивавшегося в горский мир Кавказа. Начало было положено изучению абхазского языка и фольклора.

Научная трудовая деятельность А.Н.Генко началась в студенческие годы. После окончания университета он служил переводчиком в Главном управлении кораблестроения и при политотделе 7-ой армии – помощником секретаря газеты «Северная Коммуна», преподавал в 29-ой Петроградской единой трудовой школе.

С 1921 года А.Н. Генко – научный сотрудник в НИИ сравнительного изучения языков и литератур Запада и Востока при Петроградском университете, где он работал в секции яфетического языкознания вместе с Н.Я. Марром, Н.С. Державиным и К.Д. Дондуа, В.И. Абаевым и др. В стенах этого института А.Н. Генко и В.И. Абаев трудились над составлением «Осетино-черкесского словаря». А.Н. Генко был также научным сотрудником РАИМК (Российская Академия истории и материальной культуры), Кавказского Института археологии и истории, Яфетического института РАН, который объединял учеников и последователей Н.Я. Марра – И.А. Орбели, В.В. Струве, А.Ф. Розенберга, Л.В. Щербы, И.И. Зарубина, А.А. Бокарева, А.Н. Генко, К.Д. Дондуа, В.И. Абаева, Н.Ф. Яковлева.

В 20-е годы А.Н.Генко многократно выступает на научных заседаниях Яфетидологического института с докладами. В течение 1922-1925 гг. им были представлены доклады по широкой тематике: «К фонетике южнодагестанских языков», «О соотношении яфетического языкознания», «Свидетельство Геродота о колхах», «О новых трудах по кавказским языкам» и др.

4

Однако основным местом работы А.Н.Генко стал Азиатский музей РАН – один из главных центров Востоковедения и кавказоведения. С 1924 года он начал работать в отделе Кавказа и Христианского Востока. С 1930 года на базе Азиатского музея был образован институт востоковедения АН СССР, в структуре которого имелся Кавказский кабинет, здесь осуществлялись основные кавказоведческие исследования.

А.Н. Генко отсюда выезжал в длительные экспедиции на Кавказ. Однако пребывание в кабинете Кавказа было недолгим. Приближался трагический для Генко 1938 год.

В 30-е годы политическая ситуация в стране все более осложнялась. Укреплялась тоталитарная система во всех сферах жизни.

Массовые репрессии, происходившие в СССР, в этот период затронули разные слои советского общества, в том числе интеллигенцию, что оказало отрицательное влияние на науку, искусство, литературу. Данный период отмечен разгромом целых школ в исторической науке, разгромом школ М.Н.Покровского, арестом и ссылкой С.В.Платонова, Д.С.Лихачева, известного кавказоведа Е.Н.Кушева.

Историков, этнографов заставляли «чистить» «буржуазную» науку, разоблачить «кулацкую» идеализацию страны.

В 1938 году с группой востоковедов был арестован А.Н.Генко. Через два года он был освобожден, т.к. ничего не подписал по предъявленному обвинению.

Многие годы спустя Л.И.Лавров постоянно отмечал силу духа Генко, его стойкость и принципиальность в науке, жизни, что проявлялось, в частности, в отношениях Генко с академиком Н.Я.Марром.

Изучая ингушский язык, Генко обратился к истории и этнографии этого народа. Результатом его исследования стала статья «Из культурного прошлого ингушей», в которой рассмотрена этническая, социальная и культурная история этого народа в контексте этнической истории других народов Кавказа, прежде всего, этнически родственных им чеченцев и бацбийцев, а также соседних кабардинцев и осетин.

Сам Генко говорит, что это была попытка широкого использования данных языка для реконструкции истории народа, о котором почти нет известий в письменных источниках.

Один из важнейших выводов работы Генко заключается в определении времени и исходной области миграций бацбийцев в Горную Грузию. Исходя из лингвистических и исторических данных, Генко убедительно доказывает, что это была Ингушетия. Другой важный, также новый вывод касался древнейшей этнической территории нахских народов, которая, по мнению Генко, включала часть современной Горной Тушетии. Отметим, что данная гипотеза в дальнейшем нашла подтверждение в трудах современных ученых, в том числе этнографов и лингвистов: Ф.Г. Утургаидзе, Т.А.Очиаури, Н.Г. Волковой.

Этнической историей бацбийцев (тушины) Генко занимался и в других работах (А.Н.Генко. Из области чеченской диалектологии. – Языки Северного Кавказа и Дагестана, 1 М.-Л., 1935).

Работа Генко «Из культурного прошлого ингушей» - первое специальное исследование, посвященное ингушской культуре, основанное на широкой языковой базе и материалах письменных и этнографических источников, часть которых впервые вводилась в научный оборот, например, дневник Штедера.

Одной из главных проблем кавказоведения Генко считал источниковедение. Широкое знание западноевропейской и восточной литературы, владение многими языками, постоянная работа в архивохранилищах послужили надежным основанием для глубоких изысканий в области исторической науки. Из наиболее ранних это работа «Оксфордский фрагмент древнегрузинской версии Иеремии, а также статья И.А. Джавахишивили, касающаяся грузинских палимпсестов с библейскими текстами».

А.Н.Генко был сторонником комплексного изучения исторических проблем и исследований культуры народов Кавказа. Его в равной мере интересовали и широкие основополагающие проблемы – фольклор, народные верования, роль мировых религий (ислама и христианства) в истории Кавказа и более узкие конкретные проблемы – природа, обычаи аталычества, названия плуга в кавказских языках, характер классовой борьбы в Дигории в 18 веке, инновации в общественном быту.

Большим вкладом в этнографическое кавказоведение являются полевые материалы, собиравшиеся в 20-30 гг. во многих районах Кавказа – Адыгее, Черкесии, Кабарде, Абхазии, Дагестане, Азербайджане, Грузии.

К этнической истории народов Восточного Кавказа А.Н.Генко вновь обратился позднее. 30 августа 1940г. на расширенном заседании Института истории Азербайджанского филиала АНСССР он выступил с докладом «О вновь открытой письменности средневекового Азербайджана». В нем А.Н.Генко анализирует факты этнической истории народов, населявших

5

в раннее средневековье территорию Кавказской Албании. Исследование распространенных на территории Кавказской Албании (в пределах Северного Азербайджана и Южного Дагестана) девяти горских языков: лезгинского, аварского, цахурского, рутульского, удинского, хиналугского, крызского, будухского, хапутлинского – дало ученому обосновать несколько интересных гипотез.

Одна из них – об этногенетической связи небольшого кавказоязычного народа, живущего в горном Азербайджане, хапутлинцев с древними албанами.

Поддерживая общепринятую точку зрения об этногенетическом родстве современных удин с древними албанами, Генко, однако, не считал, что удины – единственный этнос, близкий к албанам. Он считал, что удин надо изучать, но не забывать, что в том же районе в большем количестве, чем удинов, южнее и ближе к историческому центру древней Албании находится другой яфетический народ – хапутлинцы. При этом он высказал также гипотезу о связи хапутлинцев со средневековым народом хэрон (в грузинских источниках) и определил область расселения капутлинцев (См. А.Н.Генко. Сообщение о результатах поездки в Хиналуг).

Бюллетень кавказского историко-археологического института в Тифлисе (Тифлис,1928. №1-3).

Изучение этнической и социально-политической истории народов Дагестана и Чечни первой половины 19 века невозможно без таких работ А.Н. Генко, как «Арабская карта Чечни эпохи Шамиля» и «Арабские письма Шамиля в Северо-Осетию» (А.Н. Генко Арабская карта Чечни эпохи Шамиля // Записки Института Востоковедения АН СССР. Л.1931. 2 Крачковский И.Ю., Генко А.Н. Арабские письма Шамиля в Северо-Осетию // Советское востоковедение. М-Л.,1945).

Статья «Арабские письма Шамиля в Северо-Осетию» была написана А.Н.Генко в соавторстве с академиком И.Ю. Крачковским. Фотографические снимки пяти арабских писем Шамиля, хранившиеся в Северо-Осетинском музее г. Орджоникидзе (ныне г. Владикавказ), были присланы выпускником Ленинградского университета З.К. Мальсаговым – директором Чечено-Ингушского НИИ истории, языка и литературы в Грозном. (Скончался 21 мая 1935 г.)Свою публикацию авторы посвятили его памяти.

Одной из главных проблем кавказоведения, постоянно исследуемой А.Н. Генко, было источниковедение. Широкое знание западноевропейской и восточной литературы, владение многими языками, постоянная работа в архивохранилищах послужили надежным основанием для его глубинных изысканий в области исторической науки.

Из наиболее ранних это уже упоминавшаяся работа «Оксфордский фрагмент древнегрузинской версии Иеремии», а также статья по поводу работы профессора И.А.Джавахишивили, касающаяся грузинских палимпсестов с библейскими текстами.

Известен еще один источниковедческий труд Генко – это курс лекций по источниковедению Кавказа, который он читал в ряде университетов Союза в 20-30 годы. О масштабах этого труда можно судить по письму А.Н.Генко от (26.12.1934) к известному историку-кавказоведу М.А. Полиевктову. Письмо было написано в связи с рецензированием Анатолием Нестеровичем монографии М.А.Полиевктова (Тбилиси,1935). Монография «Европейские путешественники по Кавказу 13-18 вв.».

Генко дополняет список, представленный в монографии несколькими фамилиями, неизвестными в отечественной историографии. Сам Генко широко использовал «Дневник» Штедера в своей работе «Из культурного прошлого ингушей». В сущности это был первый перевод «Дневника» на русский язык.

А.Н. Генко был настоящим лингвистом. Его лингвистические познания были феноменальными. Он владел армянским, грузинским, азербайджанским, абхазским, адыгейским, кабардинским, чеченским, ингушским и бацбийским, арабским, западноевропейскими языками: немецким, английским, французским, латинским, древнегреческим. Он первый исследовал бесписьменные языки Дагестана: цахурский, арчинский, удинский, хиналугский.

Годы, проведенные в стенах Петроградского университета с выдающимися учеными: И.Ю. Крачковским, Бартольдом и многими другими, дали ему глубокую подготовку по востоковедению. Рукописи и труды его пропали в блокадном Ленинграде.

Примечание: При написании данной статьи автор использовала материалы Института этнологии и антропологии им. Миклухо-Маклая. Издательская фирма восточной литературы РАН; М. 2002 г.

Библиографический список

6

1. Генко А.Н. К вопросу о языковом скрещении // Яфетический сборник (ЯС) 2, 1923.2. Генко А.Н. Литературные языки Южного Дагестана // Революция и письменность. Сб.2

М, 1936.3. Генко А.Н. О названии плуга в северокавказских языках. ДАН, 1930, №7.4. Генко А.Н. Несколько образцов южно-дагестанского словесного творчества //

Восточные записки. т.1, л., 1927.5. Генко А.Н. О языке убыхов // Известия АН СССР. Сер.7. Л., 1928,№3.6. Генко А.Н. Абазинский язык // Грамматический очерк наречия тапанта. М 1955.7. Генко А.Н. Из культурного прошлого ингушей // Записки коллегии востоковедов. т.5,

Л.,1930.8. Генко А.Н. Сообщение о результатах поездки в Хиналуг // Бюллетень Кавказского

историко-археологического института в Тифлисе. Тифлис,1928. №№1-3.9. Генко А.Н. Из области чеченской диалектологии // Языки Северного Кавказа и

Дагестана. 1 М. - Л., 1935.10. Генко А.Н. Арабская карта Чечни эпохи Шамиля // Записки Института востоковедения

АНСССР, Л.1931.11. Крачковский И.Ю., Генко А.Н. Арабские письма Шамиля в Северо-Осетию //

Советское Востоковедение. М.-Л.,1945.12. Генко А.Н. Несколько образцов южно-дагестанского словесного творчества.13. Генко А.Н. Арабский язык и кавказоведение // Труды второй сессии ассоциации

арабистов. – М-Л., 1941.14. Генко А.Н. Материалы по лезгинской диалектологии. Кубинское наречие // Известия

АНСССР,1929, №4 (сер.7 отд.гуманитарных наук).15. Генко А.Н. Задача этнографического изучения Кавказа. Баку,1934.16. Генко А.Н. Чечено-ингушская лексика // Языки Северного Кавказа и Дагестана. т.1, М.

- Л., 1935.17. Генко А.Н. Об отношениях турецких языков к яфетическим языкам // Первый

Всесоюзный тюркологический съезд: 28 II – 5 III 1926.18. Примечание: Почти все фольклорные материалы, собранные А.Н.Генко в экспедициях,

до сего времени не опубликованы.

7

Lingua – universum

№ 2 2009

© 2009 г. З.И. Евлоева, Л.Н. Шевченко

ЭВОЛЮЦИЯ СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ РУССКОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ

Образование и обогащение лингвистической терминологии идет традиционными путями, как правило, свойственными терминологической системе в целом.

Многие термины были заимствованы из общеупотребительного языка либо путем расширения, либо путем сужения значения общеупотребительных слов и свидетельствуют о том, что лингвистическая терминосистема на начальном этапе своего развития, в первую очередь, пополнялась за счет терминологизации именно этого пласта: например, поле (в семантике), окружение (в риторике), гнездо (в словообразовании), древо (генеалогическое), обстоятельство (в грамматике) и т.д.

Исследователи такие термины называют консубстанциональными. Впервые этот термин ввел С.В. Гринев, хотя на особенность использования общеупотребительных слов в качестве терминов отмечали и другие исследователи, в частности В.П. Даниленко пишет, «что слова, взятые из общего языка и приспособленные для наименования специальных понятий, нередко могли одновременно использоваться в нескольких областях, разных сферах. Это были, как правило, многозначные по своей семантической природе слова. И в специальных областях они использовались для выражения одного из присущих им значений, которое выделялось контекстуально. При этом они не теряли связи с общим языком, оставались его принадлежностью». Особенностям функционирования консубстанциональных терминов посвящено исследование И.Ю. Бережанской. Она отмечает: «Граница между терминологической и общеупотребительной лексикой нестабильна, имеет не исторический, а функциональный характер; постоянно происходит процесс превращения терминов в общеупотребительные слова и процесс перехода бытовой лексики в специальную». По ее определению, «консубстанциональные термины – это лексемы (чаще всего однословные), пришедшие из общеупотребительного языка в профессиональную речь и получившие специализированное значение, или пришедшие из языка для специальных целей в результате детерминологизации».

Часть терминов лингвистики заимствована из других языков, например, из латинского языка вошли термины вокабулярий, вокализация, вокализм, вульгаризм, германистика, глоссариум, глоссаторы, деривация, десигнат, дефиниция, дефис, диссимиляция, дистрибуция, инвектива, интеграция, когезия, кодификация, коммуникация, компаративистика, коммутация, компетенция, компрессия, конвергенты, конкорданс, консонант, конструкция, контекст, континиуум, контрадикция, концепт, конъюнкция, лабиализация, локатив; из древнегреческого языка – герменевтика (в переводе искусство толкования), глосса (устаревшее или диалектное слово), глоссематика (направление структурализма), граммема (простейшее, элементарное), грамота (чтение и письмо), графема (начертание), дейксис (указание), идиолект, лексикон, метафора, морфема, морфология, омонимы, орфограмма; из греческого языка – гипотаксис (подчинительная связь), грамматика (раздел языкознания), диалект (наречие), идиома, лексема, лексика, лексикография; из французского языка – дискурс (речь, выступление), жаргон, калька, клише, консонанс, мажоритарный, модальность; из английского языка - линго, глайд и др.; из итальянского языка – макаронический и т.д.

В русском языке большинство лингвистических терминов заимствовано из латинского языка, в то время как в английском языке, по данным И.Ю. Бережанской, из французского языка, что объясняется тем, что после Нормандского завоевания Англии в 11- 13 вв. в стране говорили на французском языке, книги переписывались на французском языке, и за этот период английский язык обогатился огромным количеством французских слов. Многие термины обогащались новыми значениями по мере расширения диапазона лингвистических дисциплин, что свидетельствует как о потенциальных возможностях, так и об активном ее развитии.

Лингвистическая наука 20 века продемонстрировала динамичное развитие, многообразие современных методов и направлений, интегральный, комплексный подход к языковой сущности, выдвинула на первый план роль языка в конституировании широкой проблематики, введя при этом в исследовательскую практику новый интсрументарий. Широкое использование

8

получили новые термины: когнитивная грамматика, схемы информации, фрейм, ментальные модели, гендер, дискурс, межкультурная коммуникация, языковая политика, отражающие основные направления языкознания.

Литература1. Бережанская И.Ю. Консубстанциональные термины в лингвистической терминологии

английского и русского языков. М., 2005. - 305 с. 2. Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов. – М., 2001.-287 с.3. Гринев С.В. Введение в терминоведение. – М.: Московский лицей, 1993. – 309 с.4. Гумбольд В. Избранные труды по языкознанию.- М.: Московский лицей, 1993.- 309 с.5. Даниленко В.П. Русская терминология. – М.: Наука, 1977.- 245 с.6. Манерко Л.А. Наука о языке: парадигма лингвистического знания. – Рязань, 2006.- 216 с.7. Мельников Г.П. Основы терминоведения. – М.: Изд-во Ун-та дружбы народов, 2001.-

116с.

9

Lingua – universum

№ 2 2009

© 2009 г. М.Ш. Алдиева

ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СОМАТИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ ЧЕЧЕНСКОГО И АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКОВ

Являясь одним из древнейших пластов лексики, соматизмы составляют универсальный лексический фонд любого языка. Рука выступает в качестве первичного, но в то же время основного средства труда, глаза – идеальная система связи и передачи информации, ноги воплощают идею передвижения, голова является вместилищем, в котором происходят мыслительные процессы, и т. д. В истории науки сомонимы часто становились предметом изучения исследователей разных областей знания: лингвистики, культурологии, антропологии, этнографии, философии. Названия частей тела составляют одну из наиболее важных частей лексикона любого языка, так как они отражают представление человека о самом себе и, в частности, о материальном аспекте его существования, и поэтому данные термины представляют большой интерес с точки зрения изучения лексической системы языка.

Описание нескольких частей тела в языках выполняется с целью установления этимологических связей данных лексических единиц, выявления различий и общности номинаций той или иной части тела в различных языках, универсальных принципов категоризации в области тела, которые детерминируются особенностями мышления человека. Таким образом, анализ системы соматической лексики в отдельно взятом языке направлен, как правило, на изучение лексико-семантических особенностей данной части вокабуляра, которые отражаются во всей системе языка, тогда как описание соматизмов в нескольких различных языках, как правило, направлено на решение вопросов их происхождения, на выявление универсальных и типологических особенностей данных лексических единиц в различных языках.

Сопоставление систем соматической лексики различных языков в большинстве случаев представляет интерес в плане выявления универсальных и отличительных особенностей концептуального и языкового членения человеческого тела носителями различных языков. Преобладание семантических, универсальных и сопоставительных исследований соматической лексики очевидно.

Стоит отметить, что наиболее плодотворно исследователи рассматривают лексику с учетом полевой структуры лексической микросистемы. Типология лингвистических явлений, осуществляемая на основе применения сопоставительного метода, предполагает использование в качестве объектов сопоставления таких единиц, которые обладают определенной общеязыковой универсальной значимостью. Теория поля и полевой подход к анализу языкового материала как раз предполагают, выделение таких единиц и обеспечивают системный характер сопоставительно-типологических исследований. Совокупности лексических единиц, вплоть до словарного состава в целом, интерпретируются как единица ядра и периферии. В ядерной части прослеживаются более четкие структурные закономерности, периферия же в целом характеризуется отсутствием четких границ, широкой пересекаемостью и подвижностью. Ядро и периферия между собой связаны широкой сферой постепенных переходов применительно к общему составу в качестве его «структурной основы» [Виноградов 1977].

Обращение к творцу языка, т.е. к человеку, не может быть плодотворным без анализа и понимания той лексики, которая порождена познанием его самого и, прежде всего – без анализа соматической лексики, называющей и отражающей его строение, т. е. без группы названий его тела. Неслучайно соматическая лексика, принадлежащая к древнейшему пласту лексического состава в любом языке, издавна была объектом внимания лингвистов – широта связей соматизмов с реалиями окружающего мира объясняется онтогенетическими функциональными свойствами частей тела человека и их широкой символизацией [Алехина 1982:179].

Вместе с поступательным развитием языка и науки о языке интерес к соматической лексике как языковой универсалии углубляется и приобретает новые очертания, включаясь в орбиту все новых и новых научно-теоретических исследований.

В свете антропологической парадигмы соматическая лексика становится предметом пристального внимания лингвистов в конце ХХ – начале ХХI вв., когда проблемы глобализации, интеграции и обогащения культур потребовали поиска толерантности решения 10

вопросов межкультурной коммуникации, в том числе и вопросов повышения эффективности изучения лексического состава языка, способствующего обогащению страноведческими знаниями, что отвечает целям и задачам коммуникативной лингвистики и практическим целям и задачам активного овладения иностранным языком.

На современном этапе развития языкознания перспективным и плодотворным становится системный подход к изучению словарного состава языка[Бородянский, Степанова 1985:17-20].

В этом отношении является актуальным контрастивное последовательное системное изучение в контексте культуры отдельных, наиболее важных в культурно-национальном отношении лексико-тематических групп слов, функционирующих в разных языках в совокупности всех своих производных и в составе устойчивых выражений. Контрастивный подход позволяет выявить общие, универсальные для всех языков, и специфические, лингвокультурно-национальные особенности структурирования на их основе знаний и формирования языковых картин мира разных народов [Гак 1977:58].

В этом плане представленная работа, посвященная контрастивному анализу соматизмов в разносистемных языках, отвечает вызовам времени и потому является актуальной.

Соматическая лексика является особым классом слов в лексической системе языка и объектом лингвистических исследований. Соматическое пространство в лексической системе языка и его устройство, т.е. ядерно-переферийные отношения в нем сопоставляются с общей лексикой исследуемых языков.

В последнее время все возрастающее внимание к теме человеческого фактора в языке, переход от лингвистики «имманентной» к «лингвистике антропологической, предлагающей изучать язык в тесной связи человека с его сознанием, мышлением, духовно-практической деятельностью» [Добровольский 1997:37-48].

Соматическая лексика – одна из наиболее древних лексических групп и один из самых востребованных объектов исследования в сравнительно-исторических, структурно-сопоставительных и лингвокультурологических работах отечественных и зарубежных лингвистов, выделяющих этот пласт лексики обычно первым в лексико-тематической системе любого языка [В.Г. Гак, А.В. Кунин, Н.М. Шанский и др.]. Причиной постоянного внимания к соматизмам является тот факт, что процесс осознания себя среди окружающей действительности и определения себя как личности человек начал с ощущений, возникающих непосредственно через органы чувств и части собственного тела [Задорожный 1971; 1975].

С помощью этих «инструментов» познания человек стал ориентироваться и во времени, выражая свое отношение к миру. Эталоном пространственной ориентации человека является анатомическая ориентация его тела: передняя часть – та, где расположены его органы чувств органы зрения, задняя сторона – сторона спины, что отражает структурный асимметризм человеческого тела [Кунин 1964, 1967, 1986:122]. Поэтому пространственные отношения в языках «отсоматичны» по своему источнику и проявляются как правило в пространственных предлогах европейских или послеслогах кавказских языков, имеющих одно и то же предназначение.

Для соматизмов характерна сложная система переносных выражений и повышенная продуктивность в сфере фразообразования. Этому процессу чаще всего подвергаются соматизмы, представляющие собой названия наружных частей человеческого тела, т.е. наиболее активных и функционально очевидных для человека. [Ломтев 1976:37; Маковский 1978].

Из большого числа лексико-тематических группировок словарного состава современного чеченского языка наиболее полно описываются впервые в сопоставлении с английским языком группы соматической лексики, белш [белшан, белшана, белшо, белше; мн. белшаш] плечо (в знак недоумения); белшан, белшаниг прил. плечевой, белшкорта головка плечевой кости.

Соматическая лексика – один из самых излюбленных объектов в сопоставительных и внутриструктурных исследованиях как отечественных, так и зарубежных лексикологов, рассматривающих лексико-тематическую систему соответствующего языка (анализу подвергается лишь основная ее часть) биши [бишин, бишина, бишино, бишига; мн. бишеш] детская рука, ручонка. Биъ см. диъ, биъ-биъ см. диъ, биъб1е см. диъб1е, бог [боган, богана, бого, боге, й; мн. боьгнаш] шишка, нарост (на теле); болам [боламан, боламна, боламо, боламе; мн. боламаш] плечо (от шеи до руки); болам [боламан, боламна, боламо, боламе; мн. боламаш] движение; машаран г1оьнчийн болам движение сторонников мира.

Соматическая лексика, несомненно, представляет собой вполне определенную тематическую систему, и, тем не менее, она настолько достаточно обширна, что трудно вообще определить ее границы. Лишь малое число общеизвестных наименований функционирует в обычном общении людей. И это «малое число» интересует лингвистов с точки зрения генезиса.

11

Доля (процент) многозначности в соматической лексике чеченского языка значительно больше, чем в соматической лексике английского языка, вследствие исторически сложившихся письменных традиций языков.

В составе исследуемой лексики выделяются ряды, обладающие большим или меньшим структурным сходством. К рядам со сходными стилистическими парадигмами относятся, в частности, ряды с доминантами: «бедро», «глотка», «волдырь», «глаз», «горб», «сердце», «живот», «зад», «кровь», «желчь», «жир», «лицо», «макушка», «нос», «тело», «нога», «рука». Наличие в сопоставляемых языках развитой стилистической парадигмы у одних соматизмов, обладающих общечеловеческой значимостью, и её практическое отсутствие у других позволяет сделать предположение о воздействии на структуру и объем рядов стилистических синонимов соматической лексики, прежде всего фактора социальной значимости[Нестеренко 1979].

Проделанный нами анализ исследований соматической лексики показал, что в целом данная тематическая группа рассматривается лингвистами преимущественно в денотативном аспекте. Объектом проводимых исследований выступает преимущественно базовая лексика, периферийная же лексика остается, как правило, за пределами их научных интересов.

Литература1. Алехина1982 - А.И. Алехина. Идиоматика современного английского языка. - Минск:

Высшая школа, 1982.2. Бородянский 1985 - И.А. Бородянский. О символическом значении компонентов

фразеологических единиц // Романо-германская филология. Вып.19. Киев, 1985.3. Виноградов 1977 - В.В. Виноградов. Избранные труды. Лексикология и лексикография. -

М.: 1977.4. Гак 1977 - В.Г. Гак. Сопоставительная лексикология. - М., 1977.5. Добровольский 1997 - Д.О. Добровольский. Национально-культурная специфика во

фразеологии // Вопросы языкознания. 1997. № 6.6. Задорожный1971-М.И.Задорожный. О границах полисемии и омонимии. М., 1971.7. Кунин 1986 - А.В. Кунин. Курс фразеологии современного английского языка. - М.:

Просвещение, 1986.8. Ломтев 1976 - Т.П. Ломтев. Общее и русское языкознание. М.,1976.9. Нестеренко - О.Я. Нестеренко. К проблеме моносемии в современном английском

языке // Исследования по Романо-германскому языкознанию. Вып.9.

12

Lingua – universum

№ 2 2009

© 2009 г. Х.Т. Курбанов

ПРОБЛЕМА ВЛИЯНИЯ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА НА ФРАНЦУЗСКИЙ ЯЗЫК КАНАДЫ

Влияние английского языка сначала Англии, затем и Америки на французскую речь потомков французских переселенцев на американском материке огромно.

Несмотря на относительную изолированность франкоязычных канадцев, особенно жителей деревень, от англоканадского окружения, они все время сталкивались с английским языком. По мере индустриального развития Канады все большее число франкоканадцев переселялось в города или уходило в них на временные заработки. В условиях, когда промышленные и торговые предприятия принадлежали в основном англоканадцам, франкоканадцы были вынуждены к билингвизму.

В Канаде французский язык находится в самом тесном контакте с английским языком, испытывая на протяжении веков его сильное влияние в условиях политической, экономической и культурной зависимости франкоамериканцев от англоамериканцев. В обеих частях Америки английский и французский языки длительное время имели разный официальный статус, но и сегодня французский язык в Канаде, формально став равноправным с английским, фактически подчинен ему.

В Канаде, начиная с конца XVIII столетия, английский язык стал языком государственной политики, экономики, образования и культуры, а французский долгое время оставался исключительно языком сельского населения и городского быта. Лишь в 60 - 70-ые годы XX столетия французский язык в Канаде приобрел статус официального: вначале в 1969, а затем в 1974 году в этой стране были одобрены законы, утвердившие его официальный статус. В 1977 году была принята «Хартия французского языка», где подробно расписаны условия его использования в самых разных коммуникативных сферах. Между тем уже в 1961 году было создано «Управление по французскому языку», целью которого стала стандартизация французского языка Канады, приведение его в соответствие с требованиями современной жизни. «Управление» одной из главных задач ставило перед собой борьбу против англицизмов, ибо считалось, что английские заимствования разрушают единство французского языка Канады. Иначе говоря, в Канаде осознание угрозы со стороны английского языка в то время было реальным и понимание этого факта проявлялось не только в общественном сознании, но и на государственном уровне.

Данные различных словарей, созданных в XX веке, свидетельствуют о том, что в канадский вариант французского языка вошли многие тысячи английских заимствований (для сравнения - африканский вариант французского языка подобных заимствований насчитывает лишь несколько сотен).

Среди английских заимствований во французском языке Канады прежде всего находим такие слова и выражения, которые связаны с областью политической, экономической и производственной жизни, основные рычаги которой долгое время находились в руках англоязычного населения страны. Кроме того, на протяжении длительного периода французский язык в Канаде вбирал в себя многие английские слова бытового содержания. На основе той и другой разновидности английских заимствований во французском языке Канады развилась богатая фразеология эмоционально-экспрессивного содержания.

Тем не менее, несмотря на большое количество заимствованной лексики, процесс «британизации» французского языка Канады не отмечается ни на уровне языковой системы, ни и на уровне речевого узуса. Иначе говоря, под влиянием английского языка во французском языке Канады не наблюдаются существенные преобразования в области содержания и выражения грамматических категорий основных частей речи, синтаксис французского предложения на территории Канады не копирует сколько-нибудь регулярно модели построения предложения и расположения слов в синтаксических структурах. Речь франкоканадцев в основном ограничивается вкраплением отдельных, иноязычных слов и выражений, но почти никогда не наблюдается того, что называется переключением кодов в речи на двух языках.

Однако, некоторые элементы английского языка способны проникнуть на самый глубинный уровень французского языка Канады. Дело в том, что в локальный вариант французского языка то здесь, то там проникают базовые единицы из английской лексики. Они сталкиваются с эквивалентами собственно французского языка и создают условия для их замещения. Примечательно, что данная лексика заимствуется не в целях терминологической

13

недостаточности и не в силу отсутствия соответствующих понятий в заимствующей культуре, а главным образом в силу коммуникативных привычек билингвов, пользующихся в разных коммуникативных ситуациях то одним, то другим языком. Это особенно типично для франкоканадцев, живущих в провинциях с преимущественно англоязычным населением (например, в Онтарио) [Клоков, 2002, 12-13].

Все стороны языка подверглись воздействию английского: в фонетике – значительное ослабление напряженности произношения, столь свойственной французскому языку; в лексике – прямые заимствования слов прежде всего для обозначения новых понятий и предметов; изменение значений французских слов под влиянием значения сходных слов английского, некогда заимствованных им из французского, но прошедших иной путь семантического развития; новые суффиксальные образования от английских корней. Менее заметно влияние английского синтаксиса на построение французской фразы, хотя и оно имеет место. Имеются также и прямые лексико-грамматические кальки [Реферовская, 1972, 165].

Влияние английского языка на грамматическую структуру языка франкоканадцев не очень значительно.

Как известно, французский язык очень неохотно пользуется пассивными конструкциями, особенно аналитической пассивной формой глагола. В английском такой выраженной нелюбви к пассиву не наблюдается. Очевидно, не без влияния английского франкоканадцы употребляют пассивные конструкции там, где французы обошлись бы активными [там же, 204].

Наиболее своеобразным является употребление франкоканадцами предлогов или опущение их, не соответствующее традиционным нормам французского языка.

Очень распространена замена в словосочетании предлога, принятого во французском языке, предлогом соответствующего английского выражения: sur mes vacances – вместо en mes vacances `во время каникул`; sur le tableau – вместо au tableau `на доске`; sur le marché – вместо au marché `на рынке` [там же, 204].

Морфологическая структура английского и французского языков различна. Хотя оба они принадлежат к типу языков с преобладающими чертами аналитизма французский, как и другие романские языки, сохранил от латыни ряд синтетических черт, как например глагольные и некоторые именные суффиксы, отсутствующие в английском. Заимствованные франкоканадцами английские слова снабжаются этими суффиксами, приобретая, таким образом, вполне французский внешний вид. Это способствует тем более прочному внедрению их во французский язык [там же, 193]. Так, инфинитивная форма глаголов получает наиболее типичное для глагольных новообразований окончание –er: to darn – darner `штопать`, to act – acter `действовать`.

Лексические заимствованияВ силу того, что торговля и промышленность быль занятием англичан, в этих областях

естественным образом появились английские слова: job `работа`, stock `акция`, antifrise `незамерзающая жидкость`.

В язык франкоканадцев вошли английские слова для обозначения новых учреждений, имеющих отношение к политической и общественной жизни страны: service civil = fr. аdministration `управление`, bill = fr. projet de loi `законопроект`, politicien = homme politique `политик`.

Слова, связанные с развитием техники, промышленности и торговли, брались из английского языка: railroad `железная дорога`, boss `начальник`, factery `фабрика`.

Не только слова, обозначающие новые понятия и явления, приходят вместе с ними из английского во французский язык. Часто такими заимствованиями оказываются самые обыкновенные слова, обозначающие самые обыденные вещи. Причиной того, что они перенимаются франкоканадцами, является именно их обыденность, неизбежно связанная с частым употреблением. Общаясь со своими товарищами по работе, для которых английский язык – родной, постоянно слыша эти слова, франкоканадцы начинают постепенно вводить их в свою речь.

Заимствованные англицизмы могут характеризоваться территориально: одни известны всем носителям французского языка в Америке, некоторые употребляются только акадийцами или только жителями Квебека [там же, 170-175].

«Мнимые» англицизмыЕсть в языке франкоканадцев слова, сходство которых с английскими словами сразу

бросается в глаза. И с первого взгляда они часто оцениваются как английские заимствования. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что в самом английском языке это французские заимствования, не современные, а уходящие далеко в прошлые века.

Например: privement – слово, считающееся англицизмом (privately ‘частным образом, в семейном кругу’), но на самом деле, являющееся старофранцузским; bacon `бекон`; fleur `цветок` [там же, 180].

14

Семантическое влияниеНепосредственные заимствования – не единственная возможность осуществления влияния

одного языка на другой. При контакте английского и французского языков возникает другой скрытый тип заимствований, заключающийся в изменении значения коренных французских слов под влиянием внешне таких же слов английского языка. Попав некогда в английский язык из французского языка нормандцев, эти слова проделали свой особый путь семантического развития и за века, истекшие со времен нормандского завоевания (1066 год), существенно изменили свое значение.

В ряде случаев, употребляя исконные французские слова, говорящие придают им значения, свойственные соответствующим английским словам [там же, 195], например: departement `округ` – в значении rayon, comptoir `отдел` ; trouble `смущение` – в значении peine, ennui `огорчение`; affecter `притворяться` – в значении influencer `влиять`.

КалькиТак же, как заимствуются отдельные английские или американские слова, как заимствуются

значения слов, из английского языка во французский переносятся и целые выражения, фразеологические сочетания, осмысления этих сочетаний. Например, вместо французского tomber amoureux `влюбиться` в Канаде говорят tomber en amour (to fall in love); ouvrir la ligne (to open the line) – вместо décrocher `снять трубку`; demander une question (to ask a question) – вместо poser une question `задать вопрос` [там же, 201].

Подобная лексика была заимствована главным образом в XIX веке в тех городах, где в условиях билингвизма франкоканадцы были вынуждены постоянно общаться с англоканадцами на английском языке. Но наряду с этим типом заимствований исследователи отмечают вхождение во французский язык Канады английского наречия back ‘назад’ в провинции Онтарио, союзов but ‘но’ и so ‘таким образом’ в провинциях Новый Брунсвик и Онтарио, а также в Акадии. Соответственно, слово back во французском языке Канады используется со значением «возвращение» (Il s' en venait back de du Sault-Sainte-Marie ‘Он возвращался из Солт-Сен-Мари’), союз so - со значением «поэтому» (Il a dit j' étais trop tanné so у a pris l' auto … ‘Он сказал, что ему всё наскучило, поэтому он поймал машину…’), а союз but - со значением «но».

В современных условиях всеобщего обучения в школах, где франкоязычных детей с раннего возраста знакомят с литературным английским языком, процесс заимствования из английского языка во французском языке Канады не ослабевает. Более того, влияние английского языка на французский усиливается под действием как общеканадских тенденций, связанных с расширением сотрудничества с США, так и под действием тенденций образования всеобщего языка на базе английского.

В рамках стандартизации французского языка Канады «Управление по французскому языку» прежде всего приступило к его модернизации и для этого в качестве основного направления были разработаны мероприятия по совершенствованию терминологии. Дело в том, что к началу 60-х годов французский язык в Канаде мало соответствовал современным требованиям именно в тех областях, где имелась нужда в развитых терминологических системах. В отношении английских заимствований в качестве основополагающих были приняты следующие принципы: по возможности исключить из оборота существующие английские заимствования, отказаться от дальнейшего заимствования из английского языка как способа образования новых слов даже при необходимости начального обозначения современных североамериканских реалий, создавать новую лексику исключительно на основе исконно французского материала. Новые заимствования из английского языка допускались лишь в случае крайней профессиональной необходимости [Клоков, 2002, 14].

За три десятилетия «Управлением» были созданы и распространены среди населения многочисленные списки терминов, относящихся к самым разным областям общественной и трудовой деятельности: железнодорожный транспорт, морское дело, рыболовство, образование и т.п. В этих списках, наряду с упорядочением сложившихся на собственно французской основе локальных терминов, большое внимание обращается на выведение распространенных английских заимствований и создания вместо них собственно французских неологизмов.

К концу 90-х годов «Управление» стало осознавать, что в стране произошли существенные изменения в политической, экономической и культурной жизни. В частности, было установлено, что английские заимствования больше не угрожают чистоте и целостности локального варианта французского языка. С другой стороны, стало очевидным, что франкоязычная Канада выходит из-под безусловного влияния Франции, что франкоязычное сообщество Квебека обрело самостоятельность и независимость во франкоязычном мире, где оно может играть ключевую роль в области адаптации и интеграции английских заимствований, а также в сфере обозначения новых реалий на собственно французском языке. На научной конференции по вопросам языковых контактов и культурной идентификации, проходившей в Квебеке в 1998 году, представитель «Управления по французскому языку», в частности, отмечал: «Глобализация рынков повлекла за собой увеличение доли использования англо-

15

американского языка в качестве «лингва франка» или «языка мирового общения». Этот факт не является исключительно квебекским феноменом, а как раз наоборот, в контексте глобализации языковых контактов англо-американский язык стал затрагивать абсолютно все языки мира. Это влияние со стороны доминирующего языка выражается в повышении интереса к такому явлению, как заимствование не только во французском языке и не только в Квебеке, но и в самых разных языках и в самых разных странах. Что касается Квебека, то он оказался расположенным в самой близости от, если так можно сказать, источника влияния и поэтому имеет возможность играть более активную, чем другие страны, роль в отношении заимствований, в частности калек, и в отношении неологизмов» [Célestin, 2000, 56-57].

Принимая во внимание объективность влияния английского языка на французский язык, «Управление по французскому языку» решило пересмотреть свое отношение к английским заимствованиям, но в принципе не отказалось от поддержки собственно французских форм и замены ими английских заимствований. Во-первых, оно признало нецелесообразным автоматически исключать любое английское заимствование или кальку, как это было раньше. Во-вторых, оно усилило внимание к приемам адаптации новых английских заимствований к произносительным, графическим и морфологическим особенностям французского языка. В-третьих, особое внимание оно обратило на старые, давно существующие в канадском варианте французского языка английские заимствования. При этом было произведено их совершенствование с целью лучшей интеграции в лексико-семантическую систему французского языка (работа над формой, содержанием и правилами употребления соответствующей лексики).

В связи с вновь обозначенными целями «Управление» задумывается над вопросами следующего порядка: Нужно ли рекомендовать к употреблению такое слово, как snowboard – ‘серфинговая доска’, зафиксированное в Petit Robert (1997), или согласиться с формой surf des neiges, которая используется в международных организациях и зафиксирована в Petit Larousse (1998), или, наконец, нужно ли высказаться за словосочетание planche à neige, широко используемое в Квебеке и отмеченное в Dictionnaire québécois d'aujourd'hui (1993) и в Dictionnaire universel francophone (1997) [Там же, 60-61].

Таким образом, в Канаде процессы, связанные с английскими заимствованиями во французском языке, проявляют себя довольно специфично в условиях тесного контакта двух национальных вариантов языков. При этом существенным здесь является то, что долгое время английский язык оказывал сильнейшее давление на французский. Во французском языке Канады обнаруживается огромное количество английский заимствований, и их присутствие вызывает большую озабоченность со стороны общественности и государственных органов Квебека, но эта тревога касается главным образом не состояния местного варианта французского языка, а состояния, собственно говоря, местной культуры. В борьбе против англицизмов проявляется стремление к культурной идентификации франкоканадского населения, к самостоятельному существованию его в стране, где до сих пор многие приоритетные области политики и экономики находятся в руках англоязычного населения [Клоков, 2002, 15-16].

Подводя итог, можно сказать, что английский язык оказал огромное влияние на французский язык Канады. Так как языки находились в постоянном контакте, и как мы уже видели, английский занимал превалирующее положение, во французском языке появилось большое количество заимствований. Причем английский язык оказал влияние не только на лексику, как это было с индейскими языками, но также и на фонетику, и на грамматику, и на словообразование, т.е. затронул все уровни языка.

Литература1. Клоков В.Т. Английские заимствования в африканском и американском вариантах

французского языка // Романо-германская филология. – Саратов: Саратовский государственный университет, 2002.

2. Реферовская Е.А. Французский язык в Канаде. - Л.: Наука, 1972.3. Bélisle L.A. Dictionnaire général de la langue française au Canada.- Québec : Bélisle, 1974. –4. Beaumont J.Ch. Le québéquois de poche. – Cedex: Carlet, 2000.5. Castonguay Ch. L`avenir du français au Canada et au Québec. - Québec, 1975.6. Célestin T. L`emprunt et intervention linguistique officielle // Contacts de langues et identités

culturelles. Perspectives lexicographiques. – Québec: Naaman, 2000.7. Chantal R. Quelques archaismes dans le parler populaire des Canadiens francais // La vie et le

langage, 1956, № 68.8. Ouellon C. Le franais et la profession des maîtres // Российская франкофония. Revue de

l`Association des professeurs de franais en Russie. – М.: МГЛУ, 2001.

16

Lingua – universum

№ 2 2009

РЕЦЕНЗИИ. ОТЗЫВЫ

Отзыв на автореферат диссертации Т.Т. Абдукадыровой «Когнитивно-коммуникативный подход к обучению учащихся старших классов иноязычной абстрактной лексике

в условиях чеченско - русского билингвизма», представленной на соискание ученой степени кандидата педагогических наук по специальности 13.00.02 – Теория

и методика обучения и воспитания

Диссертационное исследование Абдукадыровой Т.Т. посвящается сравнительно-типологическому анализу абстрактных имен существительных в чеченском, русском и немецком языках и выработке адекватной методики обучения абстрактной лексике немецкого языка в условиях чеченско - русского билингвизма.

Актуальность избранной темы исследования несомненна, т.к. она вписывается в рамки общеевропейской гуманистической тенденции в изучении и преподавании не только иностранных, но и родных языков, основанных на когнитивном аспекте.

Очевидно, что сравнение абстрактных понятий в трех языках на формально-семантическом и функциональном уровнях, открывает широкие возможности в выявлении закономерностей и особенностей формирования картины мира у чеченцев, русских и немцев и ее отражение в языковой системе. Собственно, автором показан механизм когнитивного подхода к процессу обучения учащихся восьмых классов абстрактной лексике немецкого языка. Трудно не согласиться с автором в том, что обучение иностранному языку должно опираться на знания в родном языке. И здесь открывается интересная картина своеобразного билингвизма чеченцев, где опорой служат два языка (чеченский и русский) и одновременно идет процесс совершенствования знаний в этих языках. Как нам представляется, этот факт заслуживает особого внимания и говорит об авторе как о зрелом исследователе.

На основе данного тезиса автор делает дальнейшие прогнозы в решении поставленных задач, а именно: создание трехъязычного (чеченско-русско-немецкого) словаря лексических единиц с абстрактным значением, который должен послужить когнитивной базой в процессе овладения чеченцами иностранным языком.

Судя по описанию, представленному в автореферате, Т.Т. Абдукадырова умело пользуется современными лингвистическим понятиями и умело применяет их в разработке методического инструментария и технологии работы с ним.

Несомненным достоинством подобного словаря является рассмотрение случаев совпадения понятий, когда в двух или трех языках употребляется одно и то же слово в различных ситуациях и несовпадения лингвистического выражения одного и того же понятия в различных ситуациях общения. Данные примеры иллюстрируются контекстом предложения, что способствует осознанию учащимися специфики каждой лексической единицы и особенностей ее функционирования.

Нужно заметить, что идея создания трехъязычного немецко-русско-чеченского словаря в рамках учебно-методического комплекса является новой и обоснованной с точки зрения психологии восприятия, лингвистики и методики преподавания иностранного языка. Данная модель словаря, цели его применения и технология использования может служить основой для построения словарей в различных комбинациях языков и служить вкладом в теоретическую концепцию когнитивного подхода в обучении иностранным языкам и ее практического применения.

Особенно хотелось бы отметить широкое научное освещение результатов исследования в ряде опубликованных работ.

Практика обучения иностранным языкам давно показала, что формирование речевой компетенции у учащихся представляет собой сложный и многосторонний процесс, который обеспечивается комплексом средств и условий, которые выходят за рамки одного учебника, даже очень грамотно составленного. Подтверждением этому может служить рецензируемый реферат диссертации Т.Т. Абдукадыровой.

Выносимые на защиту положения, безусловно, представляют научную значимость, а результаты работы, несомненно, могут быть использованы как в практике преподавания иностранного языка в средней школе, так и в лексикографии.

Поставленные цель и задачи корректны, работа носит завершенный самостоятельный и логичный характер. Выводы, к которым приходит автор, не вызывают сомнений.

В свете сказанного, актуальность диссертации не вызывает возражения.Считаю, что работа Т.Т. Абдукадыровой отвечает всем требованиям, предъявляемым к

научным трудам и диссертант, несомненно, заслуживает присуждения ученой степени

17

кандидата педагогических наук по специальности 13.00.02 - Теория и методика обучения и воспитания.

Л.Н. Шевченко

Отзыв об автореферате диссертации Солтаханова Ибрагима Эльбековича «Становление и развитие общественно-политической лексики в нахских литературных языках», представленной на соискание ученой степени кандидата филологических наук

по специальности 10.02.20 – Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание

Радикальные перемены в государственном и общественном устройстве страны и Чеченской Республики в течение 20-го столетия и в самом начале 21-го отразились и на судьбе чеченского языка и прежде всего на его лексико-семантической системе. Создание письменности, системы образования и СМИ, использование младописьменного чеченского языка в письменной сфере, широкое вовлечение носителей чеченского языка в общественно-политическую жизнь региона и страны, широкие контакты с русским народом и другими народами через посредство русского языка способствовали ускоренному развитию младописьменного чеченского языка и прежде всего его лексической системы как наиболее подверженной внешнему воздействию. Экстралингвистические факторы самым непосредственным образом отразились на общественно-политической лексике чеченского и ингушского языков.

20-й век для страны и Чеченской Республики – век взлетов и падений в политической и социально-экономической сферах. В 20-30-е гг. прошлого столетия в развитии чеченского и ингушского языков сделано так много, что невозможно переоценить итоги этого периода: от создания письменности, ликвидации безграмотности, развития художественной литературы и культуры до создания системы образования на родном языке, коренизации управленческого аппарата и т.д.

Однако трагические годы депортации 1944-1957гг. перечеркнули все позитивные, демократические преобразования в социально-экономической, культурной сферах жизнедеятельности вайнахских народов.

Очередной этап в жизни страны и республики 1957-1990 гг. был также благоприятным для восстанавливающейся после депортации Чечено - Ингушетии, хотя не все последствия этой трагедии были преодолены.

Период распада СССР самым трагическим образом отразился на судьбе республики и чеченского народа: с 1991 года по 1999 год республика в водовороте военных событий с резкими колебаниями во внутри и внешнеполитической ориентации: от Запада до мусульманского Востока, а также на федеральный центр – Москву.

Наряду с этим наблюдается процесс ускоренного социально-экономического расслоения чеченского общества, массовая миграция в Россию и страны Запада. Внутри республики заметно возрастает ориентация на ислам, а тем самым и активизация религиозной восточной лексики в чеченском языке. Начало 21-го века знаменуется нормализацией общественно-политической ситуации и активным процессом возрождения Чеченской Республики как полноправного субъекта Российской Федерации.

Трудно привести пример еще одного народа, на долю которого пришлось столько трагедий и возрождений в относительно короткий исторический промежуток времени. Естественно, все эти зигзаги в своей истории чеченский народ отразил в своем языке. Именно поэтому тема исследования Ибрагима Эльбековича Солтаханова актуальна не только для вайнахского языкознания. Кроме того, весь этот сложный жизненный процесс вайнахских народов и их языков автором диссертации исследуется монографически впервые.

Автор исследования весьма справедлив, отмечая, что «общественно-политическая лексика всегда была хронологическим маркером перемен в истории чеченского и ингушского народов, оставаясь относительно устойчивой в стабильные периоды политической жизни и претерпевая значительные изменения в периоды социальных потрясений». Потрясений было много, в т.ч.и неоднократная смена основы чеченской письменности – от арабской, латинской, кириллической до попыток латинизации в 90-е гг. 20-го века и окончательный возврат к кириллице в начале 21-го века.

Все эти процессы, отразившиеся на судьбе чеченского языка, внимательно, используя все возможные источники, исследовал Ибрагим Эльбекович Солтаханов. На самом деле, в общественно-политической лексике чеченского и ингушского языков содержатся и тюркизмы, и иранизмы (отголоски нахско-тюркских, нахско-осетинских контактов прошлых веков), также имеет место значительный по количеству общественно-политический, религиозный пласты арабизмов, развивавшиеся с 16-го века в связи с принятием и распространением ислама. Но самое значительное место принадлежит общественно-политической лексике, заимствованной из русского языка и через русский язык из западных языков в советскую эпоху. Диссертант справедливо отмечает, что эта часть лексики не только активно пополняется в настоящее время, но и влияет на развитие общественно-политической лексики вайнахских языков и как модель – основа калькирования, и как часть составных терминов чеченского языка.18

Все основные пункты диссертации обозначены ясно: объект, предмет, методологическая база, научная новизна и практическая значимость и т.д.

Цели и задачи исследования сформулированы четко.В диссертационной работе, состоящей из Введения, трех глав, заключения, библиографии и

приложения, последовательно рассмотрены вопросы, раскрывающие тему исследования.Первая глава посвящена характеристике и составу общественно-политической лексики как

особой лексической подсистеме. В этой главе определены основные характеристики и критерии общественно-политической лексики чеченского и ингушского языков.

Во второй главе рассматриваются основные этапы развития общественно-политической лексики вайнахских литературных языков с учетом исторических, политических, социально-экономических факторов.

Периодизация развития вайнахских литературных языков и их общественно-политической лексики, представленная в работе, соответствует принятой в вайнаховедении и отражает реалии этого процесса.

Структурная классификация общественно-политической лексики, приведенная во второй главе (цельнооформленные существительные, составные термины и др.), свидетельствуют о глубине анализа материала.

Рассматривая периодизацию развития общественно- политической лексикичеченского и ингушского языков, автор диссертации постоянно держит в поле зрения

внешние, экстралингвистические факторы, которые непосредственно влияют на формирование исследуемой части лексики. Также учитывается и процесс развития вайнахско - русского двуязычия и специфика формирования ОПЛ в условиях массового билингвизма.

В третьей главе диссертации исследованы основные способы пополнения общественно-политической лексики вайнахских литературных языков: за счет внутренних ресурсов и за счет внешних источников.

К внутренним языковым ресурсам автор справедливо относит словосложение, аффиксацию и семантическое расширение и сужение значения слова.

К внешним способам пополнения ОПЛ отнесены собственно заимствования и различные формы калькирования (словообразовательные и семантические кальки и полукальки).

В этой главе также учтены и характер языковых контактов и их периодизация,и развитие двуязычия, а также ценностная ориентация носителей чеченского и ингушского

языков, влиявшая и влияющая на формирование общественно-политической лексики исследуемых языков.

В Заключении представлены основные результаты исследования.Таким образом, в диссертационной работе Ибрагима Эльбековича Солтаханова

последовательно решены следующие задачи:- установлены основные особенности становления общественно-политической лексики

чеченского и ингушского языков;- выделены главные исторические этапы и источники формирования общественно-

политической лексики и определены её лексико-словообразовательные и фонетико-морфологические особенности.

В целом исследование И.Э.Солтаханова восполняет существенный пробел в относительно малоисследованных чеченском и ингушском языках и имеет не только научно-теоретическое, но и большое практическое значение.

Однако с учетом необходимости преодоления последствий событий, имевших место в Чеченской Республике в 90 гг. 20-го столетия, диссертационное исследование Ибрагима Эльбековича Солтаханова, выполненное в одном из самых престижных учебно-научных центров Российской Федерации – Московском Ордена Дружбы Народов государственном лингвистическом университете – имеет не только научно-теоретическое и практическое, но и огромное общественно-политическое значение и символизирует возрождение Чеченской Республики в единой семье братских республик и неоценимую помощь российской научной элиты в этом процессе.

Исследование И.Э.Солтаханова отвечает требованиям ВАК, предъявляемым к диссертационным работам, а ее автор заслуживает присуждения ученой степени кандидата филологических наук по специальности 10.02.20 – Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание.

М.Р. Овхадов

19

Lingua – universum

№ 2 2009

РАЗРАБОТКИ

© 2009 г. Х.Б. Баширова

МЕТОДИЧЕСКАЯ ТИПОЛОГИЯ ФРАЗЕОЛОГИИ ЧЕЧЕНСКОГО ЯЗЫКА

Под методической типологией фразеологии "понимается классификация фразеологического материала в зависимости от трудностей его усвоения".1 Смысл создания такой типологии состоит в том, что при изучении фразеологических единиц с определённым типом трудности можно создать условия для их преодоления, что имеет существенное значение при построении методики обучения фразеологии. В определении методической типологии будем придерживаться подхода тех методистов, которые предлагают строить типологию на основе учёта трудностей, обусловленных спецификой фразеологических единиц языка.

Трудности фразеологии универсального характера получили достаточное освещение в лингводидактике.2 Они связаны прежде всего со сложностью усвоения семантики фразеологических единиц, их лексико-семантической и синтаксической сочетаемости.

В целях выявления трудностей усвоения фразеологического материала учащимися чеченской школы в 10-11 классах школ Грозненского и Шалинского районов было проведено экспериментальное исследование по определению уровня владения фразеологией чеченского языка. Эксперимент проводился в 8-ми школах, 16 классах, число учащихся было около 400.

Предварительные наблюдения в результате посещения уроков, знакомство с соответствующей литературой, прежде всего с программой и учебниками по чеченскому языку позволили предположить, что учащиеся 10-11 классов чеченской школы недостаточно владеют фразеологизмами родного языка, неверно употребляют их в речи.

В процессе проведения констатирующего эксперимента были поставлены следующие задачи:

выявить степень владения фразеологией родного языка учащимися 10-11 классов; на основе анализа допущенных ошибок выявить трудности, возникающие при усвоении

и включении в речь фразеологических единиц.Экспериментальный материал был взят из учебников чеченского языка, а также выписан из

произведений художественной литературы. При этом отбирались разнохарактерные по структуре и семантике фразеологизмы, с учётом их наличия в учебниках чеченского языка и литературы. Всего было отобрано около ста фразеологических единиц, включая пословицы и поговорки.

Подобранные констатирующие упражнения были направлены на выявление различных знаний и умений. Необходимо было определить:

находят ли учащиеся фразеологические единицы в тексте; умеют ли подобрать лексический синоним; могут ли подобрать фразеологический синоним или антоним; осознают ли принадлежность фразеологических единиц к определённой части речи; умеют ли употреблять фразеологические единицы в устной и письменной речи.Задачи эксперимента дифференцировались по классам. В 10 и 11 классах учащимся

предлагалось подчеркнуть в данных предложениях фразеологические единицы. Пример одного варианта заданий.

l. Ma эт1адекъ сан дог, жабала, д1ar1oxba. Дог эт1а – злиться, чувствовать досаду.2. Къаналла коша когаш а охкийна со цигашка воллу хьо? Коша когаш а охкийна –

доживает свою жизнь, близок к смерти.3. Машен эцча, мара ирах тоьхна, башха ирх тоха – зазнаться, важничать.Это упражнение было выполнено около 60 % учащихся, что позволяет сделать вывод, что

многие из них знают или интуитивно чувствуют фразеологизм в контексте. Далее задания усложнялись. Предлагалось заменить фразеологические единицы синонимичным словом. Характер экспериментального материала – фразеологические единицы эквивалентные слову: ирахь ву (й,д,б) – (бодрствующий); ирс долуш хуьлда! (добрые пожелания строителю); мазал [а] мерза (вкусный); таро йолу нах (богач); шайн куьйга (самостоятельно); шар-шарахь (ежегодно).

Это задание выполнили правильно 17 % учащихся.

1 Быстрова Е.А. Методическая типология фразеологического материала. В кн.: Русская фразеология в национальной школе. М. 1976, с. 41.2 См. работы Миргаязовой Э.М., Эсхаджиева Я.У., Чокаева К., Рогова Г. и др.

20

При подборе лексического материала обнаружилось неумение учащихся осознавать в ряде случаев связь фразеологических единиц с той или иной частью речи: учащиеся объясняли фразеологизм словом не той части речи. Например: йолу нах – богатый, шайн куьйга (самостоятельно); нана[а] дена[а] баха – брань, сай-бодий (ранний).

Далее учащимся этих же классов предлагалось составить предложение с данными фразеологическими единицами, Каждый ученик должен был составить 5 предложений и записать их. Цель этого занятия – выявить умения употреблять фразеологические единицы в письменной речи. Это задание обнаружили незнание значений фразеологизмов многими учащимися. Как правило, они употребили все слова данных фразеологических единиц в прямом значении.

Вследствие недостаточного знания семантики фразеологических единиц на уровне фразеологии проявляется внутриязыковая интерференция.

Это психолингвистическое явление, отмечаемое многими учёными.1 Внутриязыковая интерференция на уровне фразеологии – это трудности, обусловленные самой системой языка, собственно лингвистической сложностью фразеологической единицы и закономерностей восприятия и порождения её в речи. Например, учащиеся придумали предложение, употребив в них один фразеологизм вместо другого.

Ошибки такого рода необходимо учитывать, поскольку только тщательный учёт системы родного языка, прежде всего его грамматического строя и лексико-стилистических закономерностей, даёт возможность предвидеть и предупредить, а в случае возникновения устранить внутриязыковую интерференцию, т.е. смешение учащимися одних явлений родного языка с другими его явлениями. В названных случаях учащиеся, как правило, смешивают фразеологические единицы, близкие по смыслу и компонентному составу. Редко употребляются такие фразеологические единицы в повседневном общении, они не видят смысловых различий между этими фразеологизмами.

В одном из заданий учащимся 10-11 классов предлагалось перевести фразеологические единицы с русского языка на чеченский. Цель этого задания: выяснить, знают ли учащиеся фразеологические единицы второго изучаемого языка. Учащимся были предложены полные эквиваленты, знакомые по урокам русского языка, в контексте (в предложении). Например: Мы от всей души поздравили учителя с юбилеем. Со дня на день отец должен был вернуться из командировки. Его слова долго не выходили у меня из головы. Один за другим в класс вошли пионеры. В двух шагах от школы находится спортивная площадка.

Трудные русские слова, входящие в состав фразеологических единиц (например, душа) предварительно семантизировались. Выполнение этих заданий представим в таблице.

Таблица IФразеологические единицы

(в составе предложений)10 класс

кол-во уч./пр. перевели11 класс

кол-во уч./пр. пер.в конце концов 137 11 106 4держать свое слово – 1 – –слово в слово – 12 – 6водить за нос – 3 – 3

Как видно из приведённых данных, с этим заданием справились лишь немногие учащиеся. Большинство вообще не смогли перевести фразеологические единицы.

Чтобы проверить умение учащихся употреблять чеченские фразеологические единицы в связной речи в 10-11 классах, было предложено написать мини-сочинение на тему «Работа школьников на огороде», употребив 2-3 фразеологические единицы из приведённых ниже:2

давелла (очень много, в избытке); да воцуш (огромное количество); дуьйцу ма хаза <хьо дуьйцу> (выражение удивления, восхищения); когаш юел хьийза (мешать своим присутствием); когошкахь а, коьртехь а (со всех сторон, полностью, целиком); кхин ца хиллал (очень хорошо, прекрасно, отлично).лол бетта (тохадаса) (делать что-либо кое-как, небрежно); синбилгало яьржаш (рано утром).

Как и составление предложений с данными фразеологизмами, это задание было выполнено лишь небольшой группой учащихся (около 4%).

Вывод очевиден: анализ экспериментальных данных показал, что у учащихся практически отсутствует навык употребления фразеологических единиц в связной письменной речи.

Ошибки, допущенные при выполнении упражнений констатирующего эксперимента, представляют тот фактический, объективный, поддающийся точной количественной обработке материал, который очень много говорит о закономерностях в процессе усвоения учащимися отдельных правил, об их сравнительной трудности, о нарушении этих закономерностей.

1 См. работы Бакеевой Н.З., Ершовой Е.Н., Мучник А.Н., Дешириева Ю.Д.2 Минусом этого задания является чрезмерная концентрация фразеологизмов, что создает некоторую искусственность речи. Однако в данном случае это не противоречит целям эксперимента: проверить правильность употребления фразеологических единиц в речи.

21

Изучение ошибок помогает выяснению их причин, что создаёт возможность для построения реальной методики. Анализ допущенных учащимися ошибок позволил выявить трудности усвоения учащимися фразеологии родного языка в чеченской школе.

Проведённый анализ понимания фразеологических единиц, данных в контексте показал, что часто школьники сравнительно легко выделяют фразеологизмы при восприятии устной и, в большей степени, письменной речи. Во многом этому помогает осознание необычности лексической сочетаемости компонентов фразеологических единиц. В то же время в ряде случаев чеченские школьники обнаружили непонимание общего значения фразеологических единиц. При этом они чаще всего старались вывести его из значений отдельных компонентов. Необходимо отметить, что большинство ошибок такого рода можно было обнаружить только в контексте. Это показывает взаимосвязь понимания и функционирования в речи тех или иных единиц языка.

Анализ ошибок позволил выделить трудности усвоения фразеологии чеченскими учащимися по следующим параметрам:

1. Трудности семантического характераСемантические недочёты в употреблении фразеологических единиц связаны прежде всего с

незнанием учащимися фразеологического значения данных словосочетаний. Иначе говоря, как фразеологизмы эти сочетания им неизвестны. Отсюда тенденция многих учащихся употреблять эти сочетания как свободные в прямом значении составляющих их компонентов.

В исследованиях по методике изучения фразеологических единиц отмечалось, что те фразеологические единицы, в которых степень спаянности компонентов выше и значение фразеологической единицы не вытекает из сумм значений составляющих её компонентов, труднее всего усваиваются. Это группа фразеологических сращений. Абсолютное большинство учащихся чеченской школы не смогли объяснить значение и составить предложение с такими фразеологическими единицами: синтем байна<хьийза...> (потерять душевное равновесие); хир хаддалц (до изнеможения); хи санна (в изобилии) шайн куьйга (самостоятельно, без чьей-либо помощи); дош дош хила (об обязательности); баргал тоха (сковывать, притеснять).

Многие фразеологические единства толковались учащимися буквально, в прямом значении составляющих компонентов.

Значительное количество ошибок было вызвано нарушением лексической сочетаемости фразеологических единиц. Как только последние начинают функционировать в речи, она вступает во взаимодействие с другими компонентами предложения и на этом уровне проявляются многие её признаки. Поэтому при определении трудностей усвоения фразеологических единиц необходимо рассматривать их в динамике, отражающей употребление фразеологических единиц в контексте.

Одной из специфических особенностей фразеологических единиц является ограниченная лексическая сочетаемость. Это зачастую вызывает трудности при включении в речь фразеологических единиц.

2. Грамматические трудностиПонимание и значение тех или иных фразеологических единиц в контексте не может

служить гарантией правильного употребления их в речи. Для того, чтобы учащиеся могли включать фразеологические единицы в свою речь, они должны знать не только значение фразеологических единиц, но и владеть грамматическими нормами связи её с другими словами.

При выполнении упражнений учащиеся чеченской школы допустили большое количество ошибок, обусловленных грамматической спецификой употребления фразеологических единиц в речи.

Многие грамматические ошибки, выявленные в письменной речи учащихся чеченской школы, связаны с различными ограничениями в употребления в фразеологических единицах тех или иных грамматических форм. В отличие от глаголов свободного употребления глагольные фразеологические единицы часто обладают не всеми грамматическими формами. Ограничению подвергаются в различной степени все грамматические формы глагольных фразеологических единиц.

Констатирующие срезы выявили большое количество ошибок семантического и грамматического характера, анализ которых позволил установить трудности усвоения фразеологических единиц в чеченской школе.

Примеры:1. Хьуьнар сов, гай нийса. Сноровкой больше, желудком наравне, т.е. отличается в деле, а

не в еде.2. Ма тов ца хилча, ма торру. Если не получается как хочется, то, как можется.3. Цхьана буйна ши хорбаз ца тарло. В одной руке два арбуза не умещаются.4. Доллушехь ира долу к1охцал. С самого начала острой растёт колючка.5. Д1адийнарг т1едалаза дуьсур дац. Посеянное обязательно взойдет.6. Шена дина дика ца хиъначуна шена дина вон а хуур дац. Не оценивший сделанного ему

добра не оценит и причинённого ему зла.

22

Lingua – universum

№ 2 2009

ЗАМЕТКИ. РАЗМЫШЛЕНИЯ. ОЧЕРКИ

© 2009 г. Л.М. Гарсаев, М.М. Гарсаева

НАИМЕНОВАНИЯ ТКАНЕЙ, ИСПОЛЬЗОВАВШИХСЯ ДЛЯ ИЗГОТОВЛЕНИЯ ОДЕЖДЫ ЧЕЧЕНЦЕВ И ИНГУШЕЙ

Еще дореволюционные авторы сообщали, что, обладая огромным количеством скота, зажиточная часть чеченцев и ингушей, естественно, не скупилась на покупку привозных дорогих товаров. Вот что сообщает Е.Н. Студенецкая об источниках привозных тканей вообще для северокавказцев: «Источники получения привозных материалов были различными. Через Западный Кавказ издавна шли торговые пути, соединяющие страны Средней Азии с побережьем Черного моря и начинающиеся порой в Китае. Громадную роль в торговле с Северным Кавказом в течение ряда столетий играла Астрахань, в которой были постоянные колонии не только среднеазиатских и иранских купцов, но и индийских. Через Черное море и Крым имелась связь с генуэзскими колониями, а также с Турцией. Вплоть до начала XX в. продолжались торговые связи с Грузией, в особенности Западной. Наконец, источником получения тканей русского и иностранного происхождения была Россия, роль которой особенно возросла во 2-ой половине XIX века в связи с постепенным расширением внутреннего рынка для растущей отечественной промышленности» [1].

Прогрессивное значение для торговли товарами, привозимыми из России, сыграло в свое время строительство Грозненской и Владикавказской железной дороги, после чего на Кавказ буквально лавиной хлынул из Центральной России поток фабричных тканей, поступающих туда со всего мира, в том числе из Англии, Голландии, Италии, Франции, Китая, Ирана, Индии и т.д.. Конечно, все это попадало и в Чечню и Ингушетию, наряду с другими регионами Северного Кавказа. Вследствие чего процент использования привозных тканей для шитья традиционной одежды резко возрос. Однако следует напомнить, что привозные ткани не смогли полностью вытеснить материалы, изготовляемые самими вайнахами, в частности, из привозимых тканей невозможно было изготовить целый ряд элементов традиционного костюма чеченцев и ингушей. Поэтому для рассматриваемого нами периода практически невозможно даже приблизительно определить процентное отношение использования в традиционной одежде привозных и местных материалов. Ясно одно, что наряду с местными уже широко использовались для шитья и привозные ткани, о чем справедливо пишет Е.Н. Студенецкая в отношении карачаевцев, что в равной степени также относится и к чеченцам и ингушам: «Названия привозных тканей, известных еще в середине века, сочетаются с наименованиями конца XIX- начала XX в.в.. Наряду с названиями восточного происхождения бытуют термины французские, английские и пр., занесенные на Кавказ вместе с тканями через Россию и зачастую изменившиеся или осмысленные из карачаевского языка. Наличие названий той или иной ткани и ее разновидностей в языке является несомненным доказательством ее бытования» [2].

Собранные нами этнографические материалы свидетельствуют о том, что со временем в горах стали часто появляться армянские, чеченские или лезгинские торговцы, привозившие скупленные на равнине ситец, миткаль, сатин, кашемир и т. д., а также пуговицы, брошки, медальоны, браслеты, серьги, наперстки, мешочные иглы, ножницы, зеркала и т. д. «Эти товары купцы обменивали на продукты (сыр, творог, топленое и сливочное масло, мясо)», – отмечает информант [3].

В лавках, открытых в селах нашего края, наряду с шелковыми, хлопчатобумажными тканями торговали различными украшениями, фурнитурой, другой необходимой в хозяйстве мелочью. Но главное, что здесь следует, на наш взгляд, подчеркнуть – население получило возможность приобретать качественные, красивые ткани, что, в свою очередь, способствовало дальнейшему развитию форм и элементов одежды, в первую очередь – женской. Однако этот исторический процесс в силу ряда причин в Чечне и Ингушетии развивался довольно медленно.

Для четкого восприятия исследуемой проблемы представляется целесообразным привести полный перечень наименований основных тканей – местных и привозных, - использовавшихся для изготовления вайнахской одежды исследуемого периода (конца XIX- начала XX вв.)

Ткань, материя – кIади (чеч.), кIада (инг.), хъуыман, уаефта (осет.), къумач (карач.), къумач (балкар.), шэкIы (адыг.), шэкI (кабар., черк.).

Сукно домотканое – маша, шал (чеч.), маша (инг.), фаесмын (осет.),чепкен (карач.), чепкен (балкар.), цыяпхъ (адыг.), цей (кабард., черк.).

Сукно фабричное – исхар (чеч.), исхали (инг.), сгаеллад (осет.), схарла (карач., балкар.), щыухъэ (адыг.), щухъэ (кабард., черк.).

23

?

Ткань шерстяная – зип (чеч.), зип (инг.), фаесмын (осет.), джюн къумач (карач.), джюн хъумач (балкар), цы шэкIы (адыг.), цы шэкI (кабард., черк.).

Кашемир – кашемир (чеч., инг.), каессаемир (осет.), кашемер (карач.), кишмир (балкар.), кишмер (адыг.), кашемыр (кабард., черк.).

Диагональ – дигнал (чеч.), диагональ (инг.), дигинал (карач.).Шевиот, бостон – шевет (чеч.), шевиот (инг., карач., балкар.), къэруакъ (кабард., черк.).Драп – драп (инг., осет., адыг., кабард., черк.), драф (карач., балкар.).Холст – гата (чеч., инг.), четаен, гаераезе (осет.), кетен (карач., балкар.), чэтэн пхъаш

(адыг.), чэтэн пхъашэ (кабард., черк.).Полотно – киса, кеса (чеч.), шаьра гата, киси (инг.), каеттаг (осет.), кетен (карач.), гетен

(балкар.), чэтэны (адыг.), чэтэн (кабард., черк.).Бязь – боз (чеч., инг., кабард., черк.), цырыссаг хом, хом (осет.), маймез акъ кетен (карач.),

маймез акъ гетен (балкар.), амылкъан (адыг.).Кумач – цIарул цIен кIади (чеч.), сийрда цIе кIада (инг.), сырхлайын (осет.), ачы къызыл

къумач (балкар.), щэкI плъыжъ (адыг.), щэкI плъыжь наIпе (кабард., черк.).Ситец – басма (чеч., балкар.), басма, бастам (инг.), джиппаейфыст басма (осет.),

алакътай (карач.), басмэ (адыг.), чэсыргей (кабард., черк.).Сатин – сатин (чеч., осет., адыг., кабард., черк.), алтаз (инг.), атлес (карач.), маймез

къумач (балкар.).«Чертова кожа» – орус къауракъ (карач.), къауракъ (балкар.).Бумазея – бумзи (чеч.), бумази (инг.), бумазе (осет.), памезей (карач., балкар.), бумазей

(адыг., кабард., черк.).Батист – батист (чеч., инг., осет., адыг.), патис (карач., балкар.),батис (кабард., черк.).Плюш – пилош (чеч.), плюш (инг., адыг.), джибек къатапа (карач.), сидан къатапа

(балкар.).Вельвет – хут (чеч.), бархат (инг.), къурт къатапа (карач.), къурт къатапа, хырлы

къатапа (балкар.).Парча – махмар, ездари, йездари (чеч.), йездарие (инг.), хаердгаехуыд, хъуымац (осет.), сау

пай (карач.), герхана (балкар.), парча (адыг., кабард., черк.).Шелк – дари (чеч.), даьри (инг.), заелдаг (осет.), чилле, дарий джибек (карач., балкар.), дэнэ

(адыг.), данэ, щылэ, дарий (кабард., черк.).Шелк плотный узорный, жаккардного тканья – хари (чеч., инг.), лаудан, пермек (карач.),

лаудан (балкар.), даудан (адыг.), лэудан (кабард., черк.).Шелк сен-жен, двусторонний – мурса пай (карач.), пай дарий, фай дарий (балкар.).Атлас – атлас (чеч., осет.), даьри алтаз (инг.), атлес джибек (карач., балкар.), алтэс

(адыг.), альтес (кабард., черк.).Тафта – тапта (чеч), тафта (инг.), джарым пай (карач.), къанават (балкар.), тафт (адыг.),

дарий (кабард., черк.).Чесуча – чучанча (чеч.), чеченча, кучанч (инг.), чесуча (карач.), чесуча, чилле дари (балкар.),

чэсучэ (адыг.).Восточные кустарные шелковые и полушелковые ткани – шамеледжи, кутене, къанзар

(карач.), шамаладжи, къатыш, къумач, генджа къумач (балкар.) [4].Как свидетельствует приведенный выше ценный материал, в перечне присутствуют

наименования как местных, так и привозных тканей из ближнего и дальнего зарубежья.

Литература1 Студенецкая Е.Н. Одежда народов Северного Кавказа XVIII-XX вв. – М., Наука. 1989. С.

147.2 Студенецкая Е.Н. Указ. труд. С. 148.3 Полевой материал, собранный автором в Чечне и Ингушетии. 1987. Тетр. №2. С. 16.4 Полевые материалы автора. Данные Е.Н. Студенецкой, И.Ю. Алироева.

© 2009 г. Х.Т. Курбанов

ЯЗЫК КАК СРЕДСТВО ХРАНЕНИЯ КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКОЙ ИНФОРМАЦИИ: КУМУЛЯТИВНАЯ ФУНКЦИЯ ЯЗЫКА

Кумуляция и информативность являются теми существенными свойствами языкового знака, которые лежат в основе его важнейшей функции наряду с коммуникативной: функции кумулятивной. Язык в этой функции выступает связующим звеном между поколениями, служит “хранилищем” и средством передачи внеязыкового коллективного опыта.

Наиболее ярко кумулятивная функция проявляется в области лексики, так как именно она непосредственно связана с предметами и явлениями окружающей действительности. Лексическая система в большей мере обусловлена категориями материального мира, социальными факторами.

Слово - имя конкретной вещи, конкретного явления – однозначно, но оно не простой знак вещи или явления. Слово может рассказать и о времени, и о среде, в которой оно бытует.24

Прежде всего, в лексике отражаются фрагменты социального опыта, обусловленного основной деятельностью данного народа. Существование тех или иных лексических единиц объясняется как бы практическими потребностями.

Например, жители Чукотки имеют до десяти названий снега, соответствующих его различным состояниям, арабы пользуются многочисленными названиями различных пород лошадей, представители чернокожих племен Либерии различают разнообразные сорта риса, каждому из которых соответствует свое название.

Неодинаковы у разных народов и традиции обозначения цвета. Африканец шона различает всего лишь три цвета. Такое же количество названий цветов существует на языке навахо, при этом для обозначения черного цвета имеются два слова: черный цвет темноты и черный цвет угля. Своеобразно и символическое значение названий цветов в различных языках. Так, например, серый цвет ассоциируется в русском языке с заурядностью, будничностью. Мы говорим “серые будни” или “такая серость”, характеризуя ограниченных людей. В Англии же серый цвет – это цвет благородства, элегантности, то есть имеет совершенно другие коннотации. Даже одной и той же физической вещи могут соответствовать совершенно различные семантические описания в зависимости от того, в рамках какой цивилизации рассматривается эта вещь. Поэтому справедливо утверждение А.А.Леонтьева ( ) о существовании “национальных смыслов”. Нельзя отрицать, “что два слова в двух разных языках, обозначающих один и тот же предмет в культуре двух народов и являющихся переводными эквивалентами, неизбежно связываются с нетождественными содержаниями, и это позволяет говорить о “национальных смыслах” языковых знаков”.( )

Наглядным примером может служить осмысление такого, например, слова как “собака”.Собака 1 / упряжное животное/ у эскимосов2 / священное животное/ у персов3 / презирается как пария/ в индуистском языкеВ некоторых языках возникновение ряда слов, обозначающих те или иные понятия, было

продиктовано некоторыми социальными причинами. Например, в прошлом столетии в викторианской Англии было запрещено произносить такие слова, как “грудь”, “ножка”, даже говоря о курице, поэтому появились словосочетания “white meat” и “black meat’’, вместо “to go to bed” употреблялось “to retier to bed”. Существование каких-либо запретов в других языках отсутствовало, появление подобных сочетаний зафиксировано не было.

Определенную национальную коннотацию обретают в языке и имена собственные. Их конкретное содержание определяется лицами, носящими данные имена, однако они имеют свойство выполнять не только назывные функции, но и обозначать какое-нибудь качество, свойство, характерные черты личности вообще. Так, например, в книге, где затрагиваются вопросы социологии и детской психологии / M.James D.Jonderword “Born to win” 1981/ авторы, указывая на то, сколь разнообразными могут быть черты характера отдельной личности, приводят пример:

. . . A person can be

. . . Miserable like the little match girl

. . . Alike with women and fast with gun like James BondНе зная, что маленькая девочка, продающая спички на улице (образ, сложившийся в

английской литературе 19 в.), олицетворяет собой лишения и страдания, а с Джеймсом Бондом, суперагентом 007 , героем романа Флеминга, связано представление о супермене, любимце женщин, - трудно понять весь смысл, который пытались вложить авторы в эти строки. Требуется знание литературы, истории, традиций Англии.

Связь истории и культуры народа с языком особенно ярко проявляется на фразеологическом уровне. Большое число пословиц, поговорок отражают специфические национальные черты, обладают той языковой образностью, которая корнями уходит в историю народа, его быт, обычаи, традиции.

Сравним, например:. Cristmas comes but jnce a year - не все коту масленница. To have one`s cake and eat it - и волки сыты, и овцы целы. A cat may look at a king - не боги горшки обжигают

В английском языке имеется большое количество фразеологизмов имеющих литературное происхождение, многие из них широко применяются в каждодневной разговорной речи. Любому англичанину с детских лет известны такие фразеологические словосочетания из книг Л.Керрола “Алиса в стране чудес”, ”Алиса в зазеркалье”, как:

To smile like a Cheshire cat - улыбаться до ушейMad as a hatter - сойти с ума, помешаться

Конечно, трудно определить, в какой степени сохраняется при переводе на другой язык вся образность, национальный колорит данного фразеологического словосочетания.

Приведем еще один пример: “Don`t tell tales out of school” где “to tell tales” означает - “to speak, to try to keep on good terms with a teacher by betraying other kids” - “Плохо ябедничать, подводить своих товарищей” - эту простую истину каждый английский школьник усвоил еще из стишков Матушки Гусыни, которые и легли в основу данного фразеологизма:

Tell - tale - titYour tongue shall be slitAnd all the dogs in the town

25

Shall have a little bit.Характерным является то, что само появление фразеологизмов или устойчивых

словосочетаний порой обуславливается изменениями в общественной жизни народа, возникновением таких условий, в которых социальная значимость слов настолько велика, что она приобретает черты символичности.

Так, например, в Англии в 70-е годы решение о переходе к единому типу школ (comprehensive schools) реакционные круги правительства ответили рядом официальных документов, протестуя против данного решения и требуя его отмены.

Эти документы известны в системе британского образования как “Черные книги” (“black books”), а их автором называют авторами черных книг (“Authors of black books”).

Или другой пример, также из области просвещения: приход к власти в мае 1972г. Маргарет Тетчер с яркой реакционной политикой консервативного правительства в области образования. Правительство издало циркуляр об отмене обязательной бесплатной выдаче молока всем детям. Теперь его получают учащиеся лишь тех школ, которые субсидируются на эти цели отдельными местными органами народного образования. Различные организации британской системы просвещения пытаются всеми средствами отменить подобное решение, или изыскать иные средства на обеспечение детей молоком. Так, например, в газете “The teacher” в статье “Idea to re-introduce free milk” сообщалось: “The biggest educational authority in England and Wales announced this week, that it would take advantage of discretionary powers granted by the Gov-erment to supply FREE - MILK to all 7 to 11 year old from september”. Таким образом, сочетание “free milk” было социально переосмысленно, но стало фразеологическим и более того - приобретало символическое значение. Требование “free milk !” - это яркий народный протест против реакционной политики консервативного правительства в области образования.

Вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что одни слои лексики обусловленны социальными факторами более очевидно, другие - менее очевидно. Если национально-культурное содержание представляет собой ядро фразеологических единиц, то в именах собственных оно является своего рода коннотацией.

Е.Н. Верещагин и В.Г. Костомаров, разрабатывая как общетеоритические, так и методические аспекты проблемы “язык и культура”, классифицировали слова, имеющие культурный компонент, на 3 основные группы:

1) безэквивалентные2) коннотативные3) фоновые

Как отмечают авторы, наиболее сложную группу с точки зрения определения их национально-культурного содержания, образует фоновая лексика. Доказано, что если сравнивать понятийно-эквивалентные слова в разных языках, то они будут отличаться друг от друга в силу того, что каждое из них сопряжено с определенной совокупностью знаний. из области образования такими словами, к примеру, являются :

“ boarding - school” и “ школа - интернат”.Оба они включают понятие: “ школа, в которой учатся и живут”.Однако известно, что в нашей стране в школах-интернатах обучаются дети, родители

которых по ряду причин нуждаются в материальной помощи, поэтому дети в таких школах находятся на полном государственном обеспечении.

В Англии же, напротив, плата за обучение в “boarding school” чрезвычайно высока , так как они составляют в основном все наиболее известные и привилегированные частные школы, в которых обучаются дети только очень богатых родителей. (Westminster public school, Manchester grammar school, Winchester school).

“Вся совокупность свойственных обыденному языковому сознанию сведений, относящихся к слову, называется лексическим фоном ( ).

Понятие ф о н о в о й лексики является неразработанным. Исследование фоновых знаний имеет важное значение как для лингвострановедения (основной науки, в рамках которой это понятие изучается), так и для семиологии и лингвистики в целом. Работа в данном направлении, безусловно, внесет вклад в дальнейшую разработку проблемы “язык и культура”.

Литература1. Брагина А.А. Лексика языка и культура страны в лингвострановедческом аспекте - М. :

Рус. яз., 1981.2. Верещагин Е.М. Костомаров В.Г. Лингвострановедческая теория слова - М.: Рус. яз.,

1980.3. Лингвострановедческая проблематика страноведения в преподавании русского языка

иностранцам – М.: Изд-во МГУ, 1971.4. Великобритания. Лингвострановедческий словарь / А.Р.У. Рум., Г.А.Пасенчик, Л.В.

Колесников - 2 изд. стереотип - М.: Рус. яз., 1980.5. Комлев Н.Г. Компоненты содержательной структуры слова - М.: Наука, 19696. О культурном компоненте лексического значения слова - Вестник Московского

университета. Серия 10, филология. 1966, № 5.7. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов - М.: Советсткая энциклопедия, 1969.8. Томахин Г.Д. Фоновые знания как основной предмет лингвострановедения // Ин. яз. в

школе, 1980.

26

9. Дешериева Ю.Ю. Проблемы интерференции и языкового дефицита. Автореферат дис. кан. фил. наук - М., 1976.

10. Советский энциклопедический словарь - М. : Сов. энциклопедия, 1981.11. Oxford advanced learner`s dictionary of current English / Ex. A.S. Hornby with assistance of

A.P. Cowic J., Windsor L. - Oxford : Oxford univ. press, 1977.12. Longman dictionary of contemporary English - London : Longman, 1978.13. Mackenzie D.C. The Oxford School dictionary - Oxford : clarendom press, 1975.14. Virtue`s English dictionary : Encyclopedic edition (Ed. R. Ferrar - London : Virtue, 1966).15. Швейцер А.Д. Современная социолингвистика. Теория, проблемы, методы - М. : Наука,

1977.16. Барбарига А.А. Schooling in GB - М.: Высшая школа , 1988.17. Поуви Д. Уолли И. Пособие по педагогической терминологии - 2-ое изд., испр. и доп. -

М.: высш. школа , 1982.18. Михайлов Н.Н. Лексика с культурным компонентом значения // Сборник научных

трудов МОПИ им. Н.К.Крупской. – М., 1983.

© 2009 г. Х.Б. Баширова

ПРИЁМЫ АКТИВИЗАЦИИ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ В РОДНОЙ РЕЧИ УЧАЩИХСЯ ЧЕЧЕНСКОЙ ШКОЛЫ

Осмысление фразеологических единиц и активизация их в речи учащихся происходит в процессе выполнения соответствующих упражнений. Поэтому для разработки научно обоснованной методики работы над данным аспектом языка необходимо обратиться к типологии упражнений, лингвометодической характеристике их и описанию условий рационального применения их на уроках.

В современной методической литературе термин «упражнение» неоднозначен. Психологи связывают понятие упражнение с самостоятельной активностью субъекта, которая может выражаться в «многократном выполнении действий или видов деятельности, имеющих целью их освоение, опирающееся на понимание и сопровождающееся сознательным контролем и корректировкой».1 Что касается методистов, то их, всегда интересовал вопрос о группировке упражнений в соответствии с целями и задачами обучения. В настоящее время имеется множество разных типологий, которые группируются по разным признакам и основаниям (См. Работы Е.И.Пассова, В.Д.Скалкина, И.В. Рахманова, Э.Ю. Сосенко, Е.А. Быстровой, Э.М- Миргаязовой, М.Тагиева). Здесь необходимо отметить, что чеченские методисты практически не описывают теорию упражнений по родному языку, поэтому анализируются работы известных методистов в области методики преподавания языка (как родного, так и неродного).

Е.И.Пассов, например, классифицирует упражнения по составу; по способу выполнения; по установкам (по формулировке заданий).Он выделяет языковые упражнения, упражнения в переводе, трансформационные

упражнения, подстановочные, речевые и вопросно-ответные упражнения.2

В.Л. Скалкин классифицирует упражнения в зависимости от вида речевой деятельности (говорение, слушание); этапа становления сложного речевого умения говорить и слушать.3 Он выделяет

упражнения рецептивные (обучающие аудированию), продуктивно-рецептивные (обучающие говорению), тренировочные и коммуникативные.

Наибольшую известность в обучении языку получило деление упражнений на рецептивные, репродуктивные и продуктивные, а также на языковые и речевые.

В первом случае подход к типологии упражнения производится с психологических позиций вида речевой деятельности, на формирование которой направлены упражнения, т.е. основанием для деления является характер речевой деятельности учащихся.

Каждый из трёх видов включает в себя разновидности упражнений по частным признакам: по характеру учебных действий – рецептивные с заданиями: выделить, сгруппировать, указать, подчеркнуть, переписать, воспроизвести; репродуктивные с заданиями: дописать, вставить , составить по образцу, преобразовать, дополнить; продуктивные предусматривают действия по комбинированию, применению различного языкового материала в коммуникативных целях по осуществлению целостного речевого акта в соответствии с заданными ситуациями.

В последние годы не раз отмечалось отсутствие чётких критериев разграничения упражнений всех трёх типов. Так называемые рецептивные упражнения на восприятие и осмысление единиц языка почти никогда не являются чисто рецептивными, поскольку восприятие и понимание контролируется через говорение (учащийся объясняет, как он

1 Петровский А.В. Общая психология. М.: 1976, с.38.2 Пассов Е.И. основы методики обучения иностранным языкам. М.: Русский язык. 1977, с. 58-67.3 Скалкин В.Л. Основы обучения устной иноязычной речи. М.: Русский язык, 1981, с. 183.

27

понимает данное слово, конструкцию и т.д.). В то же время другие исследователи отмечают, что формальное отнесение так называемых «воспроизводящих» действий к репродуктивным упражнениям фактически имеет в виду различные типы деятельности учащихся (например, имитация речи и пересказ текста).

Гораздо большее распространение в методике получило деление упражнений на языковые и речевые, хотя эта типология неоднократно подвергалась критике (см. Е.И. Пассова и М.С. Ильина). В то же время в ней принципиально разграничиваются языковые упражнения, связанные с операциями над осознанием и употреблением определённых единиц языка, и коммуникативные, где учащиеся «конструируют» содержание высказывания, подбирая для этого (стихийно) нужную языковую форму.

В связи с этим следует отметить, что поскольку операции над отдельными единицами языка всё-таки происходят в процессе речи, такие упражнения лучше называть оперативными, а не языковыми.1 В рамках деления упражнений на оперативные и коммуникативные по существу находятся многие из оригинальных классификаций и типологий.

В исследованиях по обучению фразеологии в школе классификации упражнений строятся, как правило, на основе учёта лингвистических свойств фразеологических единиц.2

Типология упражнений по фразеологии должна учитывать как психологические, так и лингвистические особенности процесса усвоения фразеологических единиц, предлагающего два этапа:

1) усвоение фразеологических единиц в процессе семантизации;2) усвоение фразеологических единиц в процессе конструирования родной речи.Первый этап предлагает осмысление фразеологических единиц и умение осознавать их в

контексте. На этом этапе фразеологические единицы семантизируются и закрепляются в памяти учащихся.

Второй этап предполагает включение изученных фразеологических единиц в речевую практику учащихся. Система упражнений по фразеологии должна строиться с учётом усвоения фразеологического материала в школе, а именно: раскрытие значения, формы и употребления фразеологических единиц в речи; подключения как аналитических, так и синтетико-коммуникативных видов работы.

Прежде всего актуальным для фразеологии является деление упражнений в зависимости от сферы использования. Здесь выделяются упражнения по формированию навыков устной и письменной речи.

Видимо, большинство фразеологических единиц с ярко выраженной экспрессией употребляются преимущественно в устной речи (такие, как сукурсет (нукурсет, заббари) яла – (чересчур крикливо одеваться); жашт-аьлла – (моментально, мигом); ког тоха (шаршо) – (доел, плясать); пхьуьшан чохь – (тайно от других вести переговоры). В то же время нейтральные в экспрессивном отношении фразеологизмы с равной вероятностью употребляются в той или другой формах речи: туьканара ма-эццара (совершенно новый, только что сделанный); туьйра дийца (говорить красиво); хи санна (очень много, в изобилии); чакххе йоцуш (очень много, очень долго).

Применительно к изучению фразеологии в чеченской школе наибольшее внимание, на наш взгляд, заслуживает типология, которая строится на лингвистической основе и опирается на типологию упражнений И.В. Рахманова. Исходя из характера фразеологических умений и навыков, нами выделяется 4 комплекса упражнений по фразеологии.

1-ый комплекс призван формировать навыки аудирования и употребления в речи фразеологических единиц как единого целого. Назначение второго комплекса – усвоение морфологической формы и синтаксической структуры фразеологизмов. 3-й комплекс направлен на формирование навыков употребления в речи фразеологических единиц на основе усвоения их семантики – синтаксической и лексической сочетаемости. 4-ый комплекс предусматривает формирование навыка ситуативно-направленного употребления фразеологизмов.

Как видим, первые три комплекса находятся в рамках оперативных упражнений, а 4-ый соответствует речевым. С некоторой корректировкой эту классификацию можно принять за основу в данном исследовании.

Упражнения 1-го комплекса, призванные формировать навыки аудирования и употребления в речи фразеологических единиц как единого целого, имеют две функции:

1. Обеспечить восприятие и осмысление фразеологических единиц;2. Ввести фразеологические единицы в речь учащихся.Как известно, работа по введению в речь каких-либо явлений, как правило, начинается с

заданий по их осмыслению, распознаванию и выделению в речи.Нами предлагается система упражнений по взаимосвязанному усвоению морфологии и

фразеологии. Именно в этом плане предлагаемые упражнения можно считать комбинированными. Упражнения по взаимосвязанному обучению фразеологическому и грамматическому материалу помогают осознанию учащимися грамматической специфики фразеологических единиц, что, в свою очередь, способствует активизации фразеологизмов в речи учащихся.

1 Успенский М.Б. Совершенствование методов и приемов обучения русскомц языку в национальной школе. – М.: Педагогика, 1979, с. 50.2 См. работы Быстровой Е.А., Валидовой Е.А., Эсхаджиева Я.

28

Упражнения этой группы носят в основном характер, связанный с употреблением различных грамматических форм компонентов фразеологических единиц и в чистом виде предполагают работу над отдельными фразеологизмами (изменение форм отдельных слов, построение фразеологических парадигм и т.д.). Однако такое оперирование вырванными из контекста фразеологизмами противоречит принципу коммуникативности обучения. Поэтому по мере возможности такие упражнения следует давать контекстно. Желательно, чтобы учащиеся оперировали при этом по меньшей мере предложением.

Такие задания (изучение грамматических форм или конструкций в контексте в сочетании с другими единицами) требуют, чтобы по возможности действия производились над всем фразеологизмом. Хорошие возможности имеются для этого при изучении глагольных, адъективных и именных фразеологизмов, чего нельзя сказать о неизменяемых наречных фразеологических единицах.

В отдельных случаях может возникнуть необходимость отработки употребления отдельных компонентов фразеологических единиц. Например, глаголов в связи с изучением их грамматических свойств или существительных в связи с такими же задачами. Но и в этом случае нужно стремиться соблюдать принцип контекстности, употребляя данные слова-компоненты фразеологических единиц в словосочетаниях и предложениях.

Для прилагательных, числительных и местоимений минимальным контекстом является употребление с существительным; для глаголов – с существительным или местоимением в роли подлежащего; для наречий – в сочетании со словом-определителем и т.д.

Например, можно предложить изменить по лицам предложение: куьйге бахийта (в,д,й) – заключил сделку. Задания могут отчасти носить ситуативный характер:

1. Представь себе, что это произошло с твоим товарищем и ты ему говоришь об этом;

2. Что это произошло с твоим товарищем и ты с кем-то другим говоришь об этом;

3. Что это случились с тобой и с твоим товарищем.Упражнения второго комплекса предполагают взаимосвязанное изучение

фразеологического и грамматического материала. Выполнение упражнений этого комплекса соотносится с изучением грамматического материала и во всех случаях одновременно решаются две задачи:

• активизация в речи фразеологизмов;• усвоение изучаемой грамматической темы.Предлагаются задания типа: замените фразеологические единицы лексическим синонимом:

чуть свет – сатоссуш цатта; слово в слово – ма-дарра къамел дар; в двух шагах – юххехь латта; сай бодай а къастале (рано); лергана уллохь (близко); шен ког маболлу (быстро); доцца дийцича (в двух словах, коротко); шен да вала а велла (очень много); ша вада маллу (сломя голову); деш а, дуьтуш а доцуш (бездельничать).

При изучении морфологии учащимся могут быть предложены такие упражнения:• раскройте скобки, поставив фразеологические единицы в нужной форме: дагахь собар

<хила> (быть хладнокровным); хьамзат <дагахь доккха собар> долуш, нехан диканна а, вонна а виллина дi а вара. Дика (быстро, легко усваивать); – Идрис дика кхеташ ву. Шега аьлларг <дика д1аэца> цо (дика д1аоыгу). Мотт шарбелла (о болтливом человеке). Стаг, ахь ишта бахахь а, шен <мотт Шарбелла> хаар хьекъале ду, – аьлла марнанас юха а. (мотт шегахь). Корта баккха (влачить существование); Делахь а, юкъахь йоккха башхалла яра; цхьа эла Политаевн гаант вара, важа цунна чухюытина лелаш цара лучу сискалех шен <корта баккха> перташ йолу миска Гiарбаш яра.

Подобрать антоним и синоним к фразеологизму с отрицанием или без него: копека мах ца хеташ (не думая о последствиях); корта айина (слушать с вниманием, интересом); мера кIелхьара (с близкого расстояния); туьха тесна пхьидаш санна (неспокойно); хи санна (очень много).

п1елг бетташ хержа (очень много). Составить предложение с этими фразеологическими единицами. Какими частями речи являются эти фразеологизмы? Каким членом предложения они являются?

При изучении глагольных фразеологических единиц необходимо особое внимание обратить на «ущербность парадигмы», т.к. это может вызвать внутриязыковую интерференцию и в результате большое количество ошибок в речи учащихся. Необходимо указывать на ограничение реализации тех или иных форм глагольных фразеологических единиц. Например, можно предложить учащимся составить предложение с глагольными фразеологизмами: дуьнена рарицкъа дар (потерять счастье); кара дерзо (й, в, б) – (научиться чему-либо); куьг куьйгах тоьхна (ничего не делать); лакхе яккха (занять главенствующее положение).

При составлении предложений с этими фразеологизмами учащиеся смогут осознать ограничения в реализации глагольных форм, т.е. специфику функционирования глагола в составе фразеологизма. Обучение наречной фразеологии должно осуществляться на основе систематизации наречных фразеологических единиц с имеющимися разрядами наречий по значению. Этому соответствуют следующие типы заданий:

1. Объясните значение выделенных фразеологизмов: бад ян (легко) И ша сийна бад-м йийра ю, сайца ловза хиинчунах-м! Борз газий санна (недружно, как кошка с собакой); - Борз газий санна, тхо вовшашка хьоьжура. ГIарт-аьлла (как следует) – ГIарт-аьлла тIедирзина тхо девлира и гIуллах дина, жим-жимма дуьллуш оцу стеган сурт дуьллура цо. Нохчийн маттахь

29

ала (просто, понятно говорить) – Ас хьоьга нохчийн маттахь элира – кха, хьо собране ван везахьуна, аьлла.

Укажите, на какой вопрос они отвечают.2. Объясните значение фразеологизмов орамаш хеца (таса) – прочно, пхьйшан чохь

(скрыто, тайно). Составьте с ними предложения, подчеркните глаголы с которыми употребляются эти фразеологизмы.

3. Вспомните фразеологизм со значением «небрежно» (бахьанаш лело). Составьте с ним 2 предложения. На какой вопрос отвечает этот фразеологизм? С какими глаголами его можно употреблять в речи?

4. Подчеркните фразеологические единицы. На какой вопрос они отвечают? С какими разрядами наречий их можно соотнести по значению? Ураман некъ а битий, чехкка xIoкxy сан кIажига хьажахьа. XIapa кхозлаца буьйса ю аса набарх суй банза. Набарх суй банза – совсем не засыпать, даже на самое короткое время.

5. Укажите, какие из данных фразеологических единиц можно заменить наречием, к каким разрядам можно отнести эти наречия. Хьайн паччахьан хьал, XIapa лекха маьмнаш, цIен деши дина ахь суна дитарх, доттау цкъа а хир вац хьуна, ахь сайниг схьаваллалц. Ц1ен деши дина – дорого стоит, очень высоко цениться.

6. Прочитайте, найдите фразеологические обороты, объясните их значение: Атта дара хьуна, хьайн бага хьайгахь а кхобуш, со санна Iадда Iийча; бага хьайгахь кхобуш – умение сдерживаться в разговоре. Кхунах а апайде накъост, я вайн везачунна ма гарг хила тарло; вайн везачунна ма гарг – неприятный, несимпатичный. Дакъаза ма вала, жерочун жимакIант, га доцу ва сара хадо аттаду хьуна; га доцу сара – об одиноком человеке.

7. Прочитайте текст. Подчеркните наречия и наречные фразеологизмы. Определите к каким разрядам они относятся. Дуьххьарлечу декъана вай билгалдан дезаш дерг цхьаъ ду: вешан Даймохк ларбар, Даймахкана тешаме хилар. Дуьххьарлечу декъана – сначала, прежде всего в первую очередь. Ас хьалха ма-аллара, пайда боцучу xIyманна тIехула доладела xIyмa ду xIapa, xIинцa дуьжур а дац йомала къемата де даллалц; йомала къемата де даллалц - до неопределённо отдалённого времени

Третий комплекс упражнений связан с усвоением сочетаемости фразеологических единиц. Задания этого комплекса предполагают выработку умения связывать знаменательные слова с данными фразеологическими единицами.

Наиболее типичными заданиями такого типа являются:• составить сочетание слов с данной фразеологической единицей.• выбрать из данного ряда слов те, которые могут сочетаться с данными

фразеологическими единицами.• исключить те слова, которые не могут сочетаться с данными фразеологизмами.Например, подчеркните фразеологические единицы, укажите в них существительные:

дуьхьала бевллачу баккхийчара а, кегийчара а кар-кара эцна. Ког лаьтта ца кхоьтуьй тум, бовдийна чубаьхьира хьомсара хьеший.

Ког лаьттах ца кхоьтуьйтуш – в радостном, приподнятом настроении.Олуш ма-хиллара, ахчанан дуьхьа нана TIepa марчо а доккхур долуш, пис вара. Нана тIepa марчо а доккхур долуш – о жадном, алчном человеке.ВаллахIи-биллахIи, яра ас иза шен лаамехь хьоьга ца еача, докъан-полла бина ядор!Докъан полла бина – о похищении невесты.Для данных целей могут использоваться и задания, которые относятся к предшествующим

комплексам упражнений. Например, требующие вставить фразеологизм в предложение, образовать предложение с данными фразеологизмами и словами и др.

Усвоение сочетаемости фразеологических единиц вызывает много трудностей у учащихся, поэтому необходимо указывать те фразеологические единицы, которые имеют ограниченную лексическую сочетаемость. Примеры:

1) – Хьо имам ваьлла ца боху– ХIунда боху ахь?– Хьо дешар а, зуда а, доьзала дIакхоьссина волавелла лелаш ву боху.Имам ваьлла – заниматься не тем, чем надо.2) И1и куьг ваьшта ца дуьллуш, дийнахь саррац бинчу балхо кIаддинчу дегIана садада

лаьара. Ши куьг ваьшта ца дуьллуш – Беспрерывно делать что-либо, о физическом труде.3) И-м цавеха вара – он цавеха есть; где цавеха – существительное, образовавшееся из

сочетания существительного стаг (мужчина) с причастием веха воцу (который не будет жить в достатке).

4) Наха, соьга Бусана йоцур яц, цо со лево, бохуш, иза а дуьйцу хир ду. Сох нах а буьйлу хир бу, со лакха кхоссавелла бохуш. Лакха кхоссавелла – занять высокий пост, положение в обществе.

4-й комплекс – это упражнения, формирующие навыки ситуативно-направленного употребления фразеологизмов. Это речевые упражнения коммуникативного типа, которые в методике, однако, классифицируются по-разному. По мнению Рахманова И.В. речевыми являются такие упражнения, в которых «всё внимание сосредоточено на содержании высказывания»29. В то же время известно и другое понимание речевых упражнений. Часто их приравнивают к коммуникативным, порождающим связную речь, осуществляющим акт 29 Рахманов И.В. Обучение устной речи на иностранном языке. М.: Высшая школа, 1980, с. 78.

30

коммуникации. Простейшим из таких упражнений является образование отдельных предложений. Если учесть эту традицию, речевые упражнения коммуникативного типа можно разделить на 3 группы:

1. формально-речевые;2. ситуативные;3. тематические.В первом случае учащимся даётся задание образовать коммуникативные единицы,

содержащие определённые слова, грамматические формы или конструкции. По существу такие упражнения являются псевдоречевыми, ибо здесь отсутствует речевая мотивация, стремление к коммуникации. Поэтому подобные задания не должны часто даваться на уроках. Однако, учитывая трудности восприятия и употребления фразеологизмов, в отдельных случаях полезно предложить учащимся составить предложения с фразеологическими единицами или задания такого типа: ответьте на вопросы употребляя данные фразеологические единицы. Это даст возможность проверить и понимание фразеологических единиц, и некоторые возможности правильно употребить их в речи.

Наиболее ценным для овладения учащимися русским языком являются ситуативные и тематические упражнения. Особенно широкой популярностью пользуются упражнения ситуативного типа. Соотношение между формой и содержанием в них совершенно иное. Если в формально-речевых упражнениях речевая деятельность направлена от формы к содержанию, то в ситуативных, наоборот, учащимся так прогнозируется содержание высказываний, что, выражая свои мысли по ситуации, ученик должен употребить те или иные формы и конструкции. Ситуативные упражнения широко пропагандируются прежде всего потому, что они в значительной мере воспроизводят процесс естественной речи человека.

Чтобы по-настоящему научить школьников в естественных условиях правильно оперировать фразеологическими единицами, необходимо широко применять упражнения ситуативного характера. По мнению Леонтьева А.А., «упражнение должно создавать для учащихся проблемную ситуацию, не превращаясь в механическую операцию, чтобы в результате её решения достигались автоматизация и закрепление требуемого умения и навыка»10.

Учёные-методисты и психологи неоднократно обращались к характеристике ситуации и ситуативных упражнений (см. работы Жинкина Н.Й., Верещагина Е.М., Леонтьева А.А. Пассова Е.И., Скалкина В.Л. и др.).

Так, Пассов Е.И. считает, что «ситуация есть динамическая система двух и более субъектов, отражённая в их сознании, порождающая потребность к целенаправленной деятельности в решении речемыслительных задач и питающая эту деятельность»31.

Скалкин В.Л. определяет коммуникативную ситуацию «как динамическую систему взаимодействующих конкретных факторов объективного и субъективного плана (включая речь), вовлекающую человека в языковую коммуникацию и определяющую его речевое поведение в пределах одного акта общения как в роли говорящего, так и в роли слушающего»32.

Скалкин В.Л. приводит 4 фактора-компонента, являющихся необходимыми и достаточными для коммуникативной ситуации:

Это:1) обстоятельства действительности (обстановка) в которой осуществляется коммуникация;2) отношения между коммуникантами;3) речевое побуждение;4) реализация данного коммуникативного акта33.В этой характеристике компоненты описания ситуации представлены наиболее чётко.

Покажем это на примере. Описывается ситуация: Две подруги поссорились После ссоры одна из них пришла к другой (обстоятельство). Раньше девочки дружили (жили душа в душу), а теперь из-за пустяка поссорились (отношения между коммуникантами). Разыграйте по ролям диалог между девочками. Постарайтесь употребить известный вам фразеологизм (реализация данного коммуникативного акта).

Однако не для всякой ситуации все 4 названных компонента обязательны. Например, отношения между коммуникантами не требуются при активизации фразеологической единицы «со всех ног» – (ког ма-боллу): Мальчики пошли за ягодами, в пути их застал дождь.

Один из друзей решил добраться до деревни. Разыграйте диалог между друзьями, употребив фразеологическую единицу со всех ног (ког ма-боллу). Бераш хьуьнах дахара щазамаш лахьо. ЦIеххьана догIа туьйхири. Цхьана кIанта шен болар сихдира.

– Ахьа xIyн до? – хаьттира бераша.– Сайн ког ма – боллу цIехьа воьду-кх, элира кIанта.–Тхо а-м ца дуьсу хьуна хьол тIаьхьа, – жоп делира бераша.Выполнение заданий такого типа осложняется спецификой функционирования

фразеологических единиц в речи. Здесь важно так дать задание, чтобы вызвать употребление фразеологизма. Поскольку искомая единица не всегда известна учащимся, они могут

10 Леонтьев А.А. Язык, речь, речевая деятельность. М.: Просвещение, 1969, с. 158.31 Пассов Е.И. Основы методики обучения иностранным языкам. – М.: 1977, с. 23.32 Скалкин В.Л. Основы обучения русской иноязычной речи. М.: Русский Язык, 1981, с. 46.33 Там же, с. 46-47.

31

произвольно заменить её лексическим синонимом, приходится в ряде случаев сочетать подсказку языковой формы с относительной естественностью речевой ситуации. Эта подсказка носит различный характер:

• называется нужный фразеологизм;• учащиеся выбирают ситуативно-обусловленный фразеологизм из ряда других;• делается ссылка на употребление фразеологических единиц в предшествующих

ситуациях.Упражнения с указанием на фразеологизм, который надо употребить в речи, обусловленной

ситуацией, является переходным к работам тематического типа. Упражнениями их можно назвать только условно. Скорее всего это учебно-творческие работы, выполняемые по определённой теме.

В наибольшей мере в таких случаях обуславливается употребление нужного фразеологизма, если он будет в названии темы. Учащиеся должны придумать какие-то ситуации или случаи из жизни, которые раскрывали содержание фразеологизма. Например, даётся задание составить небольшой рассказ (из нескольких предложений) или мини-сочинение на тему: «Газ тIетаIийна (таIийна)» – бежал во весь дух; «Гай тIepa лаьцна» – смеяться до упаду.

В этих случаях по заданной теме учащиеся как бы составляют описание конкретной ситуации. Чтобы активизировать такое творчество, учитель проверяет а) понимание учащимися значения фразеологизма, б) подсказывает начало рассказа, в) перечисляет возможные варианты (так, например, бежал во весь дух – почему? –1) опаздывал куда-то, 2) узнал о приезде друга и торопился на встречу с ним, 3) что-то случилось и надо было быстро сообщить кому-то об этом.

Можно предложить учащимся написать сочинение на тему «Мой товарищ» по предложенному плану:

1. Давнее знакомство2. Он честен и отважен3. Готов помочь в трудную минуту4. Справедлив, не обижает слабых5. Умён, любит посещать театры, музеи, кино 6. Его рассказы занимательны7. Наши интересы близкиЗдесь можно было бы заменить некоторые пункты плана фразеологизмами. Можно

предложить и такое упражнение:Определите, какую окраску (одобрения, удивления, и т.п.) вносят в предложение

фразеологические единицы:Да ват1а цуьнан дела1! Ой да вaт1a шун, ц1ен бос болу горга хохаш, чам кIон белахь а,

сискал дуьмел a ч1oг1a йоьзуьйтур йолуш хиллера аш – выражение негодования, проклинания.XIaxьo ийса хьайн да велла, йнетта а эккха боллучу кху сан коьрта тIe ца йоьжча, кхин йожа

меттиг ца хилла-кх хьуна а. Да вуьсийла кху дуъненан, Ахьмад, майралла а, оьздангалла а хьашт ма-дду ю вайнахехь.

Ситуативные и тематические упражнения необходимо использовать и для реализации воспитательных задач учебного предмета. Воспитательная ценность фразеологических оборотов в том, что они содержат эмоциональную оценку того или иного явления и действительности. Фразеологизмы обладают большой воспитательной ценностью ещё и потому, что отражают национальный колорит языка, выражают народную мудрость, раскрывают многие обычаи, существующие с древних времён.

Ситуативные и тематические упражнения носят подлинно коммуникативный характер. Это неоднократно подчёркивалось в трудах по методике формирования речевых умений и навыков.

Ситуативные и тематические упражнения ценны ещё тем, что в них работа над единицами языка происходит в контекстном окружении, причём нередко в относительно широком. Это особенно значимо для усваиваемых фразеологических единиц.

Известно, что значение фразеологических единиц бывает трудно выяснить без контекста, поэтому исследуемый материал должен предъявляться либо в контексте, либо в потоке речи в диалогической и монологической форме. Работа должна проводиться в основном только над предложениями, частями текста, имеющими в своём составе фразеологизмы. Это обуславливается:

1. Этимологией и функциональной направленностью.Если слова во многих случаях (можно сказать даже в большинстве) образовались вне

речевого общения для наименования тех или иных предметов, явлений действительности или понятий, то фразеологизмы сначала, как правило, появились в результате многократного употребления в речи в коммуникативных единицах каких-либо словосочетаний и оборотов в переносном значении. И лишь на определённом этапе устойчивость употребления этих «речевых штампов» обеспечила переход их из речи а потенциальный фонд языка.

Примеры:1) Кога xIoттa – оправляться от болезни.2) Корта бетта – умалять кого-то.3) MIapa бoгIa – разумно расходовать.4) Хецна вор да яддал – о внешне некрасивом человеке.5) Пхьош хьакха – потерпеть неудачу.2. Соответствием целям и задачам обучения.

32

Поскольку цель курса чеченского языка научить учащихся родной речи, упражнения по возможности должны быть коммуникативными. Упражнения коммуникативного характера способствуют активизации умственной деятельности и развитию речи учащихся. В упражнениях этого типа обработка нового грамматического материала идёт в акте речи, что позволяет увязать целенаправленную тренировку нового грамматического материала с языковой практикой.

© 2009 г. С.Ю. Хамдохов

РОЛЬ ФОЛЬКЛОРНЫХ МОТИВОВ В ПРОЗЕ АЛИМА КЕШОКОВА

Вопросы взаимосвязи фольклора и национальной литературы, роли и места фольклорных мотивов или фольклорной символики в художественной литературе являются постоянным объектом литературоведения. Проблемы фольклоризма и мифопоэтического сознания анализируются как в теоретическом аспекте, так и в историко-литературном ракурсе: Л.Бекизова, Г.Гамзатов, У.Далгат, А.Караева, А.Мусукаева, З.Толгуров, Ю.Тхагазитов, К.Шаззо и другие.

В литературах Северного Кавказа, как известно, связь национальной прозы с фольклором пережила сложную эволюцию и болезни роста: от прямого заимствования сюжетов и тем до глубокого переосмысления фольклора, обогащающего литературу духовно, художественно. При этом, влияние фольклорных традиций наиболее заметно в период 20-30-х годов, в литературе же второй половины ХХ века они также продолжают играть немалую роль, хотя влияние их становится более глубинным, значительным, а поэтому менее заметным, выпуклым. Как справедливо отмечал известный исследователь Г.Ломидзе, в сложном процессе создания характера национальный фольклор оказывался слабым «подспорьем»: «В народном творчестве – этом арсенале мудрости и житейской философии нации герой выступал как устойчивый социальный тип – носитель определенных этнических качеств: положительных или отрицательных» [Ломидзе, 1963:63]. Национальные писатели нередко следовали этому «клише».

Но следует подчеркнуть, что литературы Северного Кавказа уже на первых этапах взяли на вооружение художественное своеобразие и богатство фольклора, как эпических, так и малых его жанров. К примеру, в адыгском нартском эпосе масштабность изображения, восходящая к космическим, вселенским масштабам, богатырским (нартским) подвигам героев тесно сочетается с бытописанием, обращенным к современности, и этот принцип в дальнейшем был положен в основу романного изображения.

Фольклорно-натуралистический метод изображения, давая готовые ответы на проблемы, исследуя не развитие коллизии, а априорно предопределенный результат событий, лишал произведение жизненной достоверности, художественности. Подход писателей 20-30-х годов к национальному фольклору можно назвать «тенденциозным», так как он имел больше практическое значение, чем художественное.

В то же время, было бы неправомерно утверждать, что сами традиции устного народного творчества несут в себе отрицательное начало. Лишь неумелое, нетворческое, а порой и механическое использование его служило источником вялых, инертных произведений.

Известный исследователь проблем взаимовлияния фольклора и литературы У.Далгат отмечает: «Фольклор объемлет богатейший комплекс идейно-эстетических представлений народа» [Далгат, 1981:211].

Исследуя жанр романа в литературах Северного Кавказа, можно прийти к выводу, что в творчестве каждого писателя в той или иной степени остаются результаты воздействия фольклора. Рассматривая произведения романистики 60-х годов ХХ века, следует говорить о широком влиянии фольклора, о типологической трансформации традиций, наконец, о творческом, умелом использовании их в произведениях многих писателей.

Как отмечает Р.Фидарова, нартский эпос – первая стадия художественного освоения действительности: «для древних людей он был синтезом всех ранних форм общественного сознания. В нем воплотились этнические, эстетические, религиозные, философские представления, семейно-нравственные и общественные идеалы многих поколений, их мечты и надежды» [Фидарова, 1984:74].

Проза известного кабардинского писателя А.Кешокова позволяет говорить и фольклоре как об источнике лиризма, романтической настроенности писателя. Но главное – конструктивная роль фольклора в прозе А.Кешокова сказывается не только в обильном и целенаправленном легенд, притч, сказаний, в обращении к традициям и обычаям кабардинцев, но и в сюжетно-композиционном построении произведения. К примеру, роман «Вершины не спят» состоит из отдельных небольших частей, которые связываются как бы невидимыми сюжетными нитями, то есть писатель использует принцип хабара (устного сказа), который в адыгском фольклоре является одним из самых распространенных повествовательных жанров. Л.Бекизова обращает внимание на такой композиционный прием в прозе А.Кешокова, как единоборство, столкновение героев в каждой главе – новелле, которое становится одним из важных принципов создания характеров и развития конфликта: «Отсюда необычное обогащение и обновление традиционного приема, его новая функциональная нагрузка, способствующая взаимосвязи героя и среды» [Бекизова, 1974:260].

Значительный интерес представляет изучение функций фольклорных мотивов и фольклорной образности, в частности, фольклорной символики в романах А.Кешокова. Наряду

33

с широким использованием мифов, преданий, легенд, песен, проклятий, пословиц и поговорок писатель использует также фольклорные символы. Остановимся на некоторых: снежные горы – символ вечности, чистоты; туман – зло, угроза; грушевый цвет – благополучие; кукуруза – достаток в доме (нартух – зерно нартов); подкова – символ удачи; ворон – враг, несущий смерть; орел – воин, богатырь; голубь – любовь, верность; лиса – хитрость, лицемерие и так далее.

Нередко фольклорный символ указан в романе «прямо», в названиях глав, самого произведения. Романы – «Сломанная подкова», «Грушевый цвет», названия глав – «Утро вечера мудренее», «Один в поле не воин…», «Черное утро», «Перейти бурный поток…» и другие. Уже в названии романа «Грушевый цвет» указана типизирующая функция цветовой символики: война не окончена, но Кабарда освобождена от фашистов, пришло трудное время восстановления. Доти Кошроков – главный герой романа – знает: «для кабардинцев грушевый цвет – символ зрелости плодов, благополучия, радостного, мирного труда». Особое место в романе занимает символика света и тьмы, солнечная символика. Цветовая символика играет значительную роль в романе «Сломанная подкова»: зеленый – надежда, коричневый, желтый – благополучие, черный – несчастье и так далее.

А. Мусукаева подчеркивает, что в романе «Сломанная подкова» А.Кешокова «все символично и символизировано: название романа, название глав, бытовая обстановка и жизненные обстоятельства, образы героев, их поступки, помыслы. Образуется достаточно прочный синтез реализма и символики, который достигается при помощи реалистических средств, хотя, впрочем, можно наблюдать несколько различных стилевых пластов, которые вместе создают неповторимый художественный контекст» [Мусукаева, 1993:31].

Всадник – постоянный герой нартского эпоса – является символом красоты и национального достоинства. На протяжении всего повествования романа «Сломанная подкова» писатель как бы намеренно избегает применительно к Бекану, одному из главных героев, каких-либо возвышенных определений: он, как правило, «старик», «старый седельщик», «временный председатель колхоза» и так далее. Бекан – не герой, он труженик, крестьянин, любящий свою землю, уходящий в нее корнями, мечтающий видеть ее свободной. В то же время, глава, посвященная гибели Бекана и его коня Шоулоха, названа «Прыжок в легенду», она как бы проецирует названием вхождение («прыжок») героя в легенду. Как известно, Бекан гибнет, не имея возможности спасти элитного коня и не желая отдавать его врагу. Отрывок главы, посвященный гибели Бекана, свидетельствует о специфике творчества писателя, в которое так органично вошло поэтическое наследие народа, о параметрах символического, народно-поэтического мышления писателя.

Таким образом, ставший традиционным в кабардинской литературе героический образ всадника А.Кешоков обогащает глубоким нравственным содержанием.

Фольклорные мотивы, символы в прозе А.Кешокова – это и широта эпического охвата, отличающая его повествовательные жанры, и вместе с тем лиризм в воссоздании событий, в определении национального характера. Обращение к фольклору всегда индивидуально, связано с поэтическим мышлением писателя, особенностями его стиля. А.Кешоков в изображении национальной самобытности народа, его исторических завоеваний, в художественном решении проблемы характера многим обязан глубинным связям с фольклором.

Литература1. Бекизова Л. От богатырского эпоса к роману. – Черкесск, 1974.2. Далгат У. Литература и фольклор. – М., 1981.3. Ломидзе Г. Сила реализма. // Вопросы литературы, 1963, №5.4. Мусукаева А. Северокавказский роман. Художественная и этнокультурная типология. –

Нальчик, 1993.5. Фидарова Р. Развитие художественного сознания народов Северного Кавказа и

проблема характера. // Вопросы осетинской литературы и фольклора. – Орджоникидзе, 1984.

34

Lingua – universum

№ 2 2009

НАШ СЕМИНАР (Программы. Доклады. Тезисы)

© 2009 г. Р.Д. Шамилёва

ЧЕЧЕНСКИЕ ПОСЛОВИЦЫ – ОДНОСОСТАВНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

В чеченском языке есть пословицы со структурой простого предложения. Простое предложение – это минимальная единица речи и языка с одной грамматической основой, оформляющая законченную мысль [Антонова Е.С., Воителева Т.М., с.230]. В чеченском языке, как и во множестве других, простые предложения делятся на двусоставные и односоставные. Односоставным называется предложение, грамматическая основа которого состоит из одного главного члена – либо подлежащего, либо сказуемого.

Классифицируя чеченские пословицы, мы выделили незначительное количество тех, которые являются определенно-личными и обобщенно-личными предложениями.

Определенно-личные предложения – это один из видов односоставных глагольных предложений, в которых действие производится определенным деятелем – говорящим или собеседником, хотя в предложении он не назван [Антонова Е.С., Воителева Т.М., с.248].

По мнению Х.Б. Навразовой, определенно-личные предложения в чеченском языке возможны в невопросительных конструкциях, так как вопрос неизбежно предполагает обозначение субъекта, к которому этот вопрос обращен [Навразова Х.Б., с. 86]. В качестве главного члена используется спрягаемый глагол в индикативе и императиве, в связи с чем чеченские определенно-личные предложения делятся на 2 типа: 1)индикативные; 2) побудительные.

С точки зрения А.И. Халидова, первый тип появился в чеченском языке сравнительно недавно и связан с влиянием русской художественной литературы. В таких предложениях субъект, который может быть восстановлен по контексту, сопоставим с номинативом (со) или с эргативом (ас). Конкретное личное значение в подобных предложениях нетрудно установить, поскольку индикативные определенно-личные предложения обычно принадлежат речи говорящего лица и их субъектом является это лицо. Например:

Буьйда а йиъна, яьгна а йиъна (ас).И сырое ел, и подгоревшее ел.рус. Пройти сквозь огонь, воду и медные трубы.Ахь сискал йиъначул туьха диъна (ас).Сколько ты съел хлеба (из кукурузной муки), столько соли съел.рус. Пуд соли съесть.Базарахь мехала ер йоцуш ю ( и, хьо).На базаре не будет пользоваться спросом.Вала а ца 1емина, хала велира.Не привыкнув умирать, умер с трудом.

В побудительных определенно- личных предложениях главный член – спрягаемый глагол в одной из форм повелительного наклонения.

К побудительным определенно-личным предложениям в чеченском языке относятся конструкции, являющиеся одновременно аналогами русских односоставных инфинитивных и определенно-личных предложений с побудительной семантикой. Такие конструкции указывают на субъект, известный говорящему и являющийся его собеседником, называть его нет необходимости [Халидов А.И., 2003, с.190]. Например:

Айхьа ловр доцург нахе ма ала.Не говори людям того, чего не вынесешь сам.Айхьа динчу диканна дохко ма вала.Не жалей о совершенном добром поступке

Неопределенно-личные предложения – один из видов односоставных глагольных предложений, в которых действие производится неопределенным лицом, т.е деятель не назван.

«Это кто-то из тех, кто находится в пределах досягаемости, кто-то, кто может иметь отношение к данному действию. Неопределенный субъект таких предложений идентифицируется с неопределенным местоимением в эргативе – цхьамма «кто-то», «некто»,

35

которое не выражено в предложении, не может быть введено в состав неопределенно-личного предложения» [Навразова Х.Б., с. 87].

По З.Д. Джамалханову, неопределенно-личное предложение (билгалза- юьхьан предложени) – это предложение, в котором нет подлежащего и не выражается лицо, совершившее действие. «В неопределенно- личном предложении главным является не субъект действия (не субъект, который совершил действие), а само действие. Поэтому в таком предложении не бывает подлежащего. Лицо остается неопределенным» [Джамалханов З.Д., с.61].

Обобщенно-личное предложение – это предложение, в котором нет подлежащего, но его можно добавить по общему смыслу. Главным образом такие предложения могут использоваться в пословицах и поговорках. [Джамалханов З.Д., с.62].

По мнению З.Д Джамалханова, неопределенно-личные и обобщенно-личные предложения очень похожи друг на друга, но их можно различить по одному признаку [Джамалханов З.Д., с.62]. В неопределенно-личном предложении не указывают лицо, потому что в нем главное не лицо, а действие. Считается, что тот, кто должен (обязан) совершить действие, делает это по умению или способности.

В обобщенно-личных предложениях нет подлежащего, но его можно добавить по общему смыслу. И в этом случае неважно, кем конкретно совершено действие.

В качестве подлежащего могут использоваться следующие формы неопределенных местоимений: хьанна а, цхьамма а, милла а, цхьаьнгга а [Джамалханов З.Д., с.63].

Вслед за З.Д. Джамалхановым мы выделили следующие пословицы, которые являются обобщенно-личными предложениями:

Аьлча дохковер волу дош ма ала (цхьаммо а).Не надо говорить то, о чем придеться сожалеть.рус. Слово вылетит – не поймаешь.aнгл. First think, then speak.(Сначала подумай, а потом говори).Ага эрна ца техкийна ( цхьаннан // цхьаммо).Люльку(колыбель) не зря качали.Багахь дина х1оаш кхерзина дац (цхьаммо а).Из яиц, о которых рассказываешь, яичницу не сделать (перевод И. А. Алироева).Ваха цкъа а т1аьхьа дац ( цхьанна а).Начать жить никогда не поздно.Везачуьнца(езачуьнца) эрна арахь а вахало (милла а).рус. С милым и в шалаше рай.Ватт1алц вузочу хударо валлал мацво( милла а).И после сытной каши можно проголадаться до смерти.Валарал хьалха ца кхелха (цхьа а).Раньше смерти не умирают.

Х.Б. Навразова отмечает, что обобщенно-личные предложения в чеченском языке не получили широкого распространения даже в пословицах и поговорках, хотя отдельные примеры фиксируются. Причем, как правило, это глаголы и предложения в побудительном значении.

Ала – йо1е, хаза – несе.Скажи – дочери, услышь – невестке.1аьнна салаз аьхка кечйе.К зиме сани летом готовь [Навразова Х.Б., с. 88].

Таким образом, рассмотрев односоставные предложения, мы можем сказать, что среди чеченских пословиц встречаются те, которые являются определенно-личными и обобщенно-личными предложениями.

Литература1. Алироев И.Ю. Кувшин мудростей: Чеченские пословицы и поговорки. – Грозный:

«Книга», 1990.2. Алироев И.Ю. Чеченский язык. – М.: Academia, 2001.3. Антонова Е.С., Воителева Т.М. Русский язык и культура речи. – М., 2006.4. Джамалханов З.Д., Вагапова Т.М., Эсхаджиев Я.У. Нохчийн мотт. Синтаксис. – Грозный:

ГУ «Книжное издательство», 2002.5. Навразова Х.Б. Чеченский язык: описательный и сравнительно-типологический анализ

простого предложения. – Назрань: «Пилигрим», 2005.6. Халидов А.И. Сопоставительно-типологический анализ односоставных конструкций

русского и чеченского языков.// Cинтаксис вайнахских языков. – Грозный, 1986. с. 68-80.7. Халидов А.И. Нахские языки в типологическом освещении. – Нальчик, 2003.

36

8. Ямадаев Р., Исаев Л. Чеченские пословицы. – Грозный: ГУ «Книжное издательство», 2003.

37

Lingua – universum

№ 2 2009

КОЛЛОКВИУМ ДВА (Информация о выступлениях на конференциях,

конкурсах, заседаниях кружка и т.п.)

Уважаемые коллеги!

С 15 по 18 сентября 2009 года Уральский государственный педагогический университет при финансовом содействии РГНФ проводит научную конференцию «Современная политическая коммуникация».

Проблематика конференции

1. Общие вопросы политической лингвистики, предмет, методы и приемы, функции политической коммуникации, аспекты изучения политической речи и др. Политическая коммуникация и СМИ.

2. Когнитивно-дискурсивные исследования политической коммуникации. Метафора в политической речи. Категоризация и концептуализация мира в политической коммуникации.

3. Лингвокультурологический анализ политического текста и дискурса. Образ России и русского народа в национальной ментальности.

4. Лингвистический анализ политической речи. Языковая игра и интертекстуальность в политической коммуникации.

5. Стилистический анализ политического текста. Стили и жанры политической речи. Образ автора и идиостили политиков. Коммуникативные стратегии и тактики в политической речи.

6. Риторический анализ политической коммуникации. Современный риторический канон в политической коммуникации. Риторические фигуры и тропы в политической речи.

7. Нормативный и описательный аспекты исследования политической речи. Политическая лексика и фразеология. Морфология и синтаксис политической речи. Теория и практика анализа политического текста.

8. Сопоставительные исследования и межкультурная коммуникация в политической сфере. Проблемы перевода политической речи.

Для участия в конференции необходимо до 30 августа 2009 года прислать по электронному адресу (ap_chudinov@mail.ru) или по почтовому адресу (620017, Екатеринбург, Космонавтов 26, УрГПУ, кафедра риторики и межкультурной коммуникации):

- заявку (по форме, данной в приложении № 1);- тезисы выступления в электронном варианте (Word 0.7) объемом 2 страницы

(требования к оформлению представлены в приложении № 2)Конференцию планируется провести на базе отдыха в живописных окрестностях

Екатеринбург, материалы будут опубликованы.

Оргвзнос при личном участии. Все участники конференции, внесшие оргвзнос, без дополнительной оплаты обеспечиваются проживанием в скромных двух-трехместных номерах.

За дополнительную оплату возможно проживание в более комфортабельных номерах.Тезисы выступлений на конференции будут опубликованы до начала конференции.Материалы выступлений будут опубликованы в журнале «Политическая лингвистика»,

который представлен УрГПУ на включение в список рекомендованных ВАК.

Оргвзнос при очном участии – 200 рублей (стоимость публикации тезисов и одного экземпляра сборника). При заочном участии – 250 рублей (стоимость публикации тезисов и пересылки автору одного экземпляра сборника).

38

Приложение 1. Форма заявки на участие в конференции

1. Фамилия, имя, отчество (полностью)2. Ученая степень, ученое звание3. Место работы и должность4. Почтовый адрес и электронный адрес, контактный телефон5. Тема выступления6. Форма участия: личное участие или стендовый доклад в заочной форме

Приложение 2. Требования к оформлению тезисов

1. Объем – не более двух печатных страниц, 12 кегль, полуторный интервал (по 40 строк на странице), поля – 2 см сверху, снизу, справа, слева.

2. Электронный вариант в формате Word или в формате RTF.3. Нежелательны сложные для воспроизведения таблицы, схемы, рисунки и т.п.4. Перед названием указывается фамилия, имя отчество автора и (в скобках) название

вуза или иного учреждения.5. Оформление списка литературы и сносок (если они требуются) по правилам, принятым

в журнале «Политическая лингвистика» (см. сайт cognitiv.narod.ru).

39

Lingua – universum

№ 2 2009

ПЛЮС-МИНУС БЕСКОНЕЧНОСТЬ(или вопросы лингвофилософии)

© 2009 г. А.В. Хадзиева

СИМВОЛЫ ЖИЗНИ И ЖИЗНЬ СИМВОЛОВ

Язык и слово – апофеоз человеческой культуры – издревле привлекали к себе пристальное внимание людей: они пытались разобраться в его сущности, понять те скрытые механизмы, которые регулируют жизнь и смерть языка и отдельных слов, определённый выбор и распределение его элементов и особенно – разгадать основную «загадку» языка: на основании каких закономерностей данное слово, состоящее из определенного набора определенных звуков, расположенных в определенном соотношении друг с другом, «пропускает» только определенный участок семантического спектра, т. е. именно данные, а не другие значения; с другой стороны, почему те или иные значения могут «одухотворять» только данное, а не другое слово. На этот вопрос нет ответа и поныне. Чем больше мы узнаем о языке, чем больше замечательных открытий делают лингвисты, социологи, антропологи, этнографы, тем больше «путаются карты», тем больше, как это не парадоксально, возникает много новых сложнейших вопросов, а иногда и ставится под сомнение то, что до определенного времени считалось бесспорным.

В языке нет ничего прямолинейного, одномерного, раз и навсегда данного: язык- это и система и антисистема, это саморегулирующее, самопорождающее и самодостаточное явление, напоминающее генетический механизм в живой природе, но вместе с тем и социальное образование, отражающее быт и нравы его носителей на том или ином историческом отрезке их существования.

Наряду с «видимой» структурой слова (корень, суффикс, окончание) существует и «невидимая» его структура, в большей мере определяющая механизм языка: в пределах слова можно различить элементы, не допускающие появления каких-либо значений, кроме тех, которые оправданы его качественной и количественной структурой, тотемные элементы, не несущие какой-либо особой функции, но необходимые для существования слова, как целостного единства. Табуирующие элементы, меняющие значение данного слова на противоположное, но не являющиеся этимологическими элементами слова (наряду с отрицанием ne-, se-, ve- в индоевропейском используются и табуирующие звуковые элементы внутри слова: ср.: l-ub-«любовь», но –ubbi «ненависть»). В слове существуют и элементы – катализаторы, которые способствуют увеличению жизненных сил слова и времени его существования в языке.

Ещё древние отмечали, что гласные – это женское начало, а согласные - мужское начало, сочетания которых и образуют мельчайшую клеточку языка - значение, воплощенное в форме.

Гласные являются своеобразным «переключателем» слов на различные измерения. Закономерная вариация вокалического ряда в слове может выступать как в роли кодона, так и в роли антикодона, влияющего на значение, форму (порядок, количество и качество фонетических элементов в слове), продолжительность «жизни» слова и его энергетическую потенцию. Поскольку лингвистический код – двухмерен (кодон-антикодон), один и тот же элемент слова, как и ген в живой природе, может одновременно порождать и омонимы и синонимы.

Необходимо иметь в виду, что в целом ряде случаев в одном слове может быть скрыта тайна другого слова или целой семьи слов, а в этих словах может быть скрыта тайна человеческого мышления или даже тайна человеческого бытия. Буквенные формулы – слова, имевшие изначально сугубо сакральный характер и отражающие в своем строении все категории магической ментальности, хранят в себе тайну человеческой духовности, сущность различных ступеней и форм духовной энергии, глубоко скрытой от взгляда поверхностного наблюдателя. Очевидно, следует говорить о ритуальном происхождении языка, имея при этом в виду, что именно ритуал был тем исходным локусом, где происходило становление языка как знаковой системы, в которой предполагается связь означаемого с означающим, выраженная в

40

звуках. Ритуал – древнее языка, предшествует ему и во многих важных чертах предопределяет его. Ритуальная деятельность явилась основой появления наглядно-образного мышления. В рамках магического мышления язычников ассоциации образуются не на основе сравнения некоторых признаков или их пространственного соположения, а на основе принадлежности к тому или иному полюсу бинарной оппозиции (свой - чужой, вверх-вниз, левый-правый, внутренний - внешний, жизнь-смерть и др.) Из всего многообразия знаковых систем наилучшим образом соответствует этой потребности звуковой язык как адаптивная ассиметричная система, не требующая однозначного соотношения, которое в принципе является всё, что может быть предметом возможного человеческого опыта, что содержится в структурах и является почвой как для мыслительных и эмоциональных обобщений, так и для практической деятельности.1 С точки зрения своего генезиса, появление ритуального типа деятельности связано с сакрализацией, т. е. с безусловной обязательностью выполнения тех или иных действий, как непременным условием передачи коллективного опыта. Как отмечает В. Н. Топоров2, с точки зрения мифопоэтического мировоззрения, существенно лишь то, что сакрализовано, а сакрализовано лишь то, что составляет часть космоса, выводимо из него, причастного к нему. Только в сакрализованном мире известны правила его сакрализации, относящиеся к структуре пространства и времени. Вне его – Хаос, царство случайностей.

Поэтому ограничения на язык накладываются не законом, но посредством необходимости. По-видимому, лишь в ходе постепенного развития в недрах ритуала формировался язык, перенимая функции, принадлежащие ранее иным системам. Однако для ритуальной деятельности характерен один весьма существенный признак: ритуальная деятельность обусловливается на уровне действий субъективным смыслом. Именно в этом заложен тот потенциал, который дает импульс развитию высокоорганизованных знаковых систем для хранения и передачи информации – языка в первую очередь. Дело в том, что сообщением в ритуале является сам ритуал и уже, поэтому его можно считать коммуникативным актом. Тем самым можно утверждать, что ритуал являлся и каналом трансляции культуры, и деятельностью, порождающей ментально - парадигматические связи.

Специфичность и количество значений, проявляющихся в форме, зависит от качественных и количественных особенностей формы, а специфичность и колличественность форм, способных «воспринять» те или иные метафорические варианты первозначений, зависят от особенностей определенных отрезков метафорической цепи. В дальнейшем, уже внутри слова, могут произойти различного рода реактивные процессы: наложение нескольких значений друг на друга и становление нового значения (подобно тому, как наложение друг на друга нескольких различных цветов приводит к возникновению нового цвета), «растворение» значения в форме или формы в значении – изменения значения под влиянием формы или изменения формы под влиянием значения.

В настоящей статье делается попытка рассмотреть некоторые слова современного английского языка (особенно таких, которые не имеют никакой этимологии или этимология, которых спорна) сквозь призму человеческой культуры. Попытаемся вскрыть символические связи рассматриваемых понятий и «скрытые» механизмы их взаимодействия, проследить историю соответствующих понятий сквозь призму судеб, интересов, нравов, обычаев, верований и способов мышления людей на протяжении веков и тем самым по возможности глубже проникнуть в «изнанку» семантической канвы слова. Вместе с тем мы пытались понять особенности развития лингвокультурных символов и их преломление в отдельных словах английского языка. BE- «быть», «существовать».

Понятие бытия, согласно языческим представлениям, связано с тем, что Божество рассекло (ср. и.-е. bhei- «бить», «рассекать») Хаос (ср.: и.-е.bhe-« внешний, находящийся на переферии»). Понятия бытия соотносятся с первотворениями Божества - огонь, вода, гора, камень, ветер - фактически означают «сущий», т. е. обозначаются как и Божество.

BEE-«пчела» Пчела отождествлялась в древности со словом. В связи с этим др.- англ. Beo- «пчела» можно соотнести с и.- е. bha - «говорить; слово», а с другой стороны с и.- е. bhe- «гореть, огонь». Пчела также символизировала Бездну, которая соответствует диаде начала и конца, жизни и смерти. Пчела- символ Божественного Разума, а также др.-сакс.sebo- «разум».

1 Интересно, что именно в лоне магического мышления развились так называемые первозначения , облаченные в определенную форму «согласный + гласный» или «неслоговый гласный + гласный», которые фактически явились предшественниками разветвленной лексико-семантической системы индоевропейских языков на более поздних этапах эволюции. Речь идет о первозначениях «разрывать, гнуть» (они легли в основу большинства метафоризированных значений в индоевроевропейском языке), которые в свою очередь неразрывно связаны с древним мифом о сотворении Вселенной (Божество разорвало Хаос).2 Топоров В. Н. 1988 – О ритуале. Введение в проблематику.// Архаичный ритуал в фольклорных и ранне литературных памятниках. М., 1988.

41

Названия насекомых (символы жизни и постоянного перевоплощения душ) нередко соотносятся со словами, имеющими значение «женщина»: др. -англ. wibbel – «жук», но др.-англ. Wip- «женщина». В этой связи становится понятным соотношение русских слов «бабочка» и «баба»- женщина. BOY- мальчик.

В древности мальчик-первенец нередко приносился в жертву богам: его обычно сжигали на костре. В связи с этим становится понятным и.-е. bhoi- «гореть», поскольку мальчика, приносимого в жертву, предварительно связывали, целесообразно принять во внимание и лат. boia- «оковы». BUG- жук, насекомое.

Насекомые считались вместилищем души, ср.: англ. spook- «дух», убийство насекомого приносило проклятие; ср.: англ. bug- «жук, насекомое», но нем. диал. buggeren- «проклинать». С другой стороны, насекомые отождествлялись с божеством с божеством: ср.: англ. bug-«жук», но русск. бог; типологически ср. перс. divak-«жук», но лат. Deus- «бог».

В древности покойников сжигали, а прах рассеивали по воздуху: считалось, что таким образом умерший как бы сливался с Божеством (с божественными первоэлементами - огнем, водой и воздухом). В связи с этим следует принять во внимание др.-инд. bukka – «прах, порошок».

Можно полагать, что англ. bug-«жук, насекомое» соотносится с индо.- европ. bhu- «быть, существовать» (жук как Божество: «сущий» - наиболее распространенный эпитет Божества).

WEATHER-«погода»Английское слово weather- «погода» относится к лат. quartus- «четыре» и и.-е.uet- «время,

погода», число «четыре» в древности символизировало силу, мужество, духовное совершенство, целостность мироздания. Погода (засуха, дождь) считалось у язычников тотемом: в честь нее устраивались ритуальные действа с принесением жертвы: так например др. - англ. weather- «баран» (предмет жертвоприношения). Погода могла принести людям как зло ср.: англ. wither – «вянуть», так и добро. Язычники представляли погоду как великана, обладавшего сверхъестественной силой, вместе с тем сверхъестественная сила нередко сравнивалась со старостью: ср.: англ. weather- «погода» и лат. Vetus_- «старый». Погода воспринималась как результат действия внешних сил, исходящих из Хаоса. Язычники представляли себе погоду в виде реального существа – духа и колдуна, ср.: в связи с этим англ. weather – «погода», но англ. wraith – «дух», и англ. wreath- «венок» (узел- символ чуда и волшебства). Погода - символ предсказания будущего, она как бы пишет, рисует, в связи с этим англ. weather- «погода» следует сопоставить с англ. write- «писать» (сам по себе рисунок считался магической сущностью).

WATER- «вода».Вода, как и огонь, является первоэлементом вселенной.Вода и огонь могут быть «внутренними» животворящими и «внешними», относящимися к

Хаосу. В связи этим необходимо принять во внимание понятие живой и мёртвой воды: живая вода – это вода на из высшего мира вниз на землю, в земной мир; а мёртвая вода та же живая вода, но уже отслужившая, отдавшая свою живительную силу земле.

Понятие воды, жидкости нередко выступает как материнское начало: ср. лат. madeo –«быть мокрым» и лат. mater – «мать». Вода также имела фаллическое значение (дождь- семя богов).

Литература1. Воронин С. В. 1990 – Фоносемантические идеи в зарубежном языкознании. Л., 1990.2. Маковский М. М. 1992 – Лингвистическая генетика. М., 1990.3.Топоров В. Н. 1988 – О ритуале. Введение в проблематику. //Архаичный ритуал в

фольклорных и раннелитературных памятниках. М., 1996.

42

Lingua – universum

№ 2 2009

PRO ET CONTRA // ЗА И ПРОТИВ

© 2009 г. Х.Т. Курбанов

НЕКОТОРЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ ЛЕКСИЧЕСКИХ ОСОБЕННОСТЕЙ ФРАНЦУЗСКОГО ЯЗЫКА В КАНАДЕ

Отличительными чертами канадской разновидности французского являются консерватизм и архаичность по сравнению с языком Франции, а также наличие черт, являющихся результатом взаимодействия с английским языком. До конца XVIII в. французский в Канаде не отличался от языка Франции: высшие чиновники и дворянско-буржуазные слои говорили на литературном французском языке, крестьяне, ремесленники и солдаты пользовались своими родными территориальными диалектами. Литературное произношение в значительной степени исчезло на территории Канады вместе с отъездом части населения во Францию во время перехода страны под власть Англии (1763 г). Крестьянство, ремесленники, частично и духовенство, которые остались в Канаде, сохранили свою религию, свои семейные и бытовые традиции, но не литературный язык. Образование было сосредоточено в руках духовенства. Оно в большинстве своем вышло из крестьян и привносило в преподавание языка черты народной речи. Постепенно французский вырабатывает свой путь развития. В нем появляются или углубляются черты, не свойственные языку Франции. В то же время формируются особенности, развившиеся на канадской почве (сохраняются архаичные и диалектные черты, появляются особенности, являющиеся результатом контакта с английским языком) [Веденина, 1988, 179].

Если посмотреть на словообразование канадского французского языка, то можно заметить ряд особенностей, которые не свойственны французскому языку Франции. Целый ряд слов снабжается франкоканадцами иными суффиксами, чем те, которые свойственны им в современном языке Франции. От одного и того же корня при помощи различных суффиксов могут образовываться различного вида существительные с одинаковым значением. Словом, положение со словообразованием очень напоминает то, что имело место в языке среднефранцузского периода.

В ряде случаев франкоканадцы сохраняют суффиксальные образования этой эпохи, в ряде случаев заново образуют слова от имеющихся корней, используя те или иные из находящихся в их распоряжении словообразовательных средств.

Нередко франкоканадская форма представляет собой сохранение одного из старых словообразовательных вариантов слова. Такими сохранившимися от старых времен являются, например, doutance вместо doute `сомнение`, demeurance вместо demeure `жилище`, а также coutance, coutage и coutement , употребляемые наряду с coût `цена, стоимость, издержка`.

Всем памятно чрезвычайное пристрастие языка среднефранцузского периода XV-XVI веков к суффиксальному образованию существительных, особенно выражающих абстрактные понятия. Оно приводило к тому, что выстраивались целые ряды слов, образованных от одного и того же корня, с разными суффиксами, но без каких-либо различий в значениях.

Литературный язык XVII-XVIII веков устранил эти «излишества». Однако они еще частично сохраняются в диалектах, а также на американском материке [Реферовская, 1972, 118-119].

Суффикс –ure – один из очень распространенных в канадском французском языке суффиксов существительного. Вместо tissu `ткань` говорят tissure, froid `холод` – froidure, épaisseur `толщина` – épaissure [Chantal, 1956, №68].

Такое пристрастие к суффиксу –ure не есть черта, специфическая только для французского языка в Канаде, оно было характерно для старого времени.

Распространен в речи франкоканадцев суффикс –age. В некоторых случаях это сохранение старофранцузской формы слова, в некоторых – новообразования: amarinage - marinade `маринад`, bénissage - action de bénir `благословение`.

Пожалуй, наибольшую по численности группу образуют такие словообразовательные неологизмы, которые, будучи произведены от соответствующих основ, дублируют формы французского языка, образованные от тех же основ, но с помощью других суффиксов. Например: doutable вместо douteux `сомнительный`, meublerie вместо ameubleument `мебель`, francheté и franchitude вместо franchise `откровенность`.

Весьма замечательна подмена в целом ряде существительных суффиксов –eur суффиксом –eux. Это смешение суффиксов покоилось в XVI веке на особенности их произношения. Ввиду того, что конечное r не звучало в это время, оба суффикса произносились одинаково. В

43

результате целый ряд существительных заменил –eur на –eux. Так, существительные типа vendeur `продавец` стали звучать так же, как прилагательные heureux, joyeux `счастливый, радостный`.

Не только сохраняются некоторые суффиксальные формы существительных, давно уже несвойственных литературному французскому языку, или появились новые, но можно наблюдать и обратное явление. Вместо суффиксальных форм употребляются слова, не осложненные суффиксами: sifflement – siffle `свист`, respiration – respir `дыхание` [Carbonneau, 1948].

В прилагательных очень распространен суффикс –able (regardable `смотрящий`, vivable `живущий`, disable `говорящий`).

Очень распространена в речи франкоканадцев форма наречия на –ment (mauvaisement `плохо`, raidement `несгибаемо`, presquement `почти`).

Таким образом, можно сделать вывод, что на развитие французского языка в Канаде оказало влияние большое количество внешних и внутренних факторов. Язык Канады развивался иначе, нежели французский Франции. Он сохранил в себе черты старофранцузского языка, архаизмы, диалектизмы, а также обогатился заимствованиями из языков индейцев и неологизмами, появившимися в результате столкновения с новыми природными и культурными явлениями.

Литература1. Веденина Л.Г. Особенности французского языка. – М.: Просвещение, 19882. Гак В.Г., Ганшина К.А. Новый франко-русский словарь. - М.: Русский язык,

19973. Голубева-Монаткина Н.И. Билингвизм в Канаде // Речевое общение в условиях

языковой неоднородности. - М.: Эдиториал УРСС, 20004. Клоков В.Т. Английские заимствования в африканском и американском

вариантах французского языка // Романо-германская филология. – Саратов: Саратовский государственный университет, 2002

5. Реферовская Е.А. Французский язык в Канаде. - Л.: Наука, 19726. Bélisle L.A. Dictionnaire général de la langue française au Canada.- Québec :

Bélisle, 19747. Beaumont J.Ch. Le québéquois de poche. – Cedex: Carlet, 2000.8. Chantal R. Quelques archaismes dans le parler populaire des Canadiens francais //

La vie et le langage, 1956, № 68.9. Ouellon C. Le franais et la profession des maîtres // Российская франкофония. Re-

vue de l`Association des professeurs de franais en Russie. – М.: МГЛУ, 200110. Petit Larousse illustré. – Paris : Larousse,1975

© 2009 г. М.Ш. Алдиева

СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНЫЕ И СЕМАНТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ СОМАТИЧЕСКОЙ ЛЕКСИКИ ЧЕЧЕНСКОГО И АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКОВ

Вместе с поступательным развитием языка и науки о языке интерес к соматической лексике как языковой универсалии углубляется и приобретает новые очертания, включаясь в орбиту все новых и новых научно-теоретических исследований.

Контрастивное и последовательное системное изучение в контексте культуры отдельных, наиболее важных в культурно-национальном отношении лексико-тематических групп слов, функционирующих в разных языках в совокупности всех своих производных и в составе устойчивых выражений является актуальным для современной чеченской лексикологии и фразеологии [В.В.Петров1988:165-169].

Контрастивный подход позволяет выявить общие, универсальные для языков, и специфические, лингвокультурно-национальные особенности структурирования на их основе знаний и формирования языковых картин мира чеченского и английского народов, ср. one's hair stood on end «волосы дыбом встают»; to tear one's hear out «рвать на себе волосы». Здесь отдельной семантикой обладает один волос, или волосок: он имеет значение чего-то малого, иногда неважного: to split hairs « придираться к мелочам»; by a hair «на волосок».

Соматическая лексика в семантико-словообразовательном и лингвокультурологическом аспектах, представленная в двух разносистемных языках – чеченском и английском , знание которых на территории нашей страны с позиций межкультурной коммуникации занимает важное место, ср. йо1зар [йо1заран, йо1зарна, йо1заро; мн. йо1зарш] 1) анат. “вращательный шейный позвонок”; 2) тех. «вращательная ось»; to wash one's head « намылить голову/ шею кому-либо».

44

Соматическая лексика рассматривается нами как особый класс слов в лексической системе языка и как объект лингвистического исследования, определяется соматическое пространство в лексической системе языка и его устройство, т.е. ядерно-периферийные отношения в нем, сопоставляются соматическая лексика и соматический язык, ср. to rack one's brains over something «ломать над чем-нибудь голову»; crook one's (little) finger “шевельнуть пальцем, поманить кого-л”.

В последнее время отмечается все возрастающее внимание к теме человеческого фактора в языке, переход от лингвистики «имманентной» к «лингвистике антропологической, предлагающей изучать язык в тесной связи с человеком, его сознанием, мышлением, духовно-практической деятельностью», ср. to lose one's head « повесить голову / понурить голову»; to keep one's head «не терять головы»; to bury one's head in the sand «зарыть голову в песок».

Известно, что соматическая лексика - одна из наиболее древних универсальных лексических групп и один из самых востребованных объектов исследования в сравнительно-исторических, структурно-сопоставительных и лингвокультурологических работах отечественных и зарубежных лингвистов, выделяющих этот пласт лексики обычно первым в лексико-тематической системе любого языка [А.Р.Рамалданова 1984: 128-133].

Причиной постоянного внимания к соматизмам является тот факт, что процесс осознания себя среди окружающей действительности и определения себя как личности человек начал с ощущений, возникающих непосредственно через органы чувств и части собственного тела. С помощью этих «инструментов» познания человек стал ориентироваться в пространстве и во времени, выражая свое отношение к миру [ Ж.П.Соколовская 1981: 12].

Английские фразеологизмы разделяются на так называемые set-expressions, semi-fixed combinations-free phrases, что в целом соответствует общей классификации на фразеологические сращения (to be neck and neck), единства (in the twinkling of an eye, get the upper hand) и сочетания (one's own flesh and blood), соответственно. Большинство в английском языке составляют фразеологические единства.

Наиболее частым по употреблению английским соматизмом является hand. Далее по частотности следуют head, eye, face, arse (ass, butt), foot, nose, finger, heart.

Остальные соматизмы (leg, arm, back, bone, brain, ear, tooth, skin, shoulder, neck, tongue) менее частотны.

В чеченском языке к частотным соматонимам относится лексема корта [коьртан, коьртана, коьрто, коьрте; мн. кортош] 1) «голова»; корта ласто а) «кивнуть головой; б) покачать головой»; корта баша побрить голову; корта ларга «остричь голову»; коьрта туьллург «головной убор»; корта берзина или коьрта 1уьйра «без головного убора, собнажённой головой»; 2) «голова (сахара)»;3) «вершина»; ламанан корта «вершина горы; 4) исток»; хин корта исток реки; корта лаца «опознать кого-что-л.»; коьрте дала возглавить»; коьрте даккха «поставить во главе»; коьртах дала «принести дурную славу»; коьртах даккха «объявить розыск».

Ученые отмечают, что в разных формах народной культуры - в верованиях, фольклорных текстах, в обрядах, в заговорах, в народной медицине - нашли отражения соматические представления о строении и функционировании человеческого организма. В основе многих, если не всех мифопоэтических и религиозно-философских традиций лежит антропоморфизированная модель мира, отражающая параллелизм между макрокосмосом (вселенной) и микрокосмосом (человеком), их изоморфизм, однородность [В.Н.Телия 1983: 173-204], ср. to have a good head on one's shoulders «иметь ясную голову».

Эта системность восходит к мифологической картине мира и всему, что из нее вытекает. Структурные элементы в модели человеческого тела имеют соответствия в макрокосме и тождественны им: плоть - земля, кровь- вода, глаза - светила, голова - небо и т.д.

Именно этот второй аспект представленности соматической лексики в разных языках интересует лингвистов как возможность установить сходства и различия в культурно-национальной специфике языка с помощью соматической лексики, ее ядерной части, участвующей в создании определенного фрагмента языковой картины мира [А.А. Уфимцева 1968: 48].

Нашей задачей в данной работе является контрастивный анализ соматической лексики как яркой лексической универсалии, представленной в двух разносистемных языках и создающей в совокупности всех своих дериватов и устойчивых сочетаний особое лексико-семантическое-соматическое-пространство в двух аспектах: семантико-словообразовательном и лингвокультурологическом [А.И.Федоров 1969: 57]:

1. глагольные устойчивые сочетания: to come to a head, to pull somebody's leg, to put one's foot down и др.

2. устойчивые сочетания с прилагательными: a good heart, a naked eye, a green eye, a cool head и др.

3. устойчивые сочетания с существительными: in the neck of time, at the heart of something, to lose one's legs, all legs и др.

4. устойчивые выражения с предлогами: at first hand, to be sick at heart, to look over one's shoulder at и др.

45

Для соматизмов характерна сложная система переносных значений и повышенная продуктивность в сфере словообразования и фразеобразования. Этому процессу чаще всего подвергаются соматизмы, представляющие собой названия наружных частей человеческого тела, т.е. наиболее активных и функционально очевидных для человека.

Они распадаются на два класса в свою очередь: это голова, лицо (и его составные части - глаза, нос, рот, уши) - с одной стороны, и конечности - руки, ноги - с другой стороны. Ядерным так же, на наш взгляд, следует признать название такого внутреннего органа человеческого организма как сердце в силу его функционального назначения. Например, слово голова в двух языках ассоциируется: а) с передней частью, началом чего-то, с верхом; изголовье, заголовок, головашки «(передки у саней)»; заголовок, верхушка, вершина холма»;

англ.: headspring «источник», head-sails «передние паруса», headboard «передняя стенка кровати»; б) с круглой, утолщенной или выступающей частью, концом чего-то : «боеголовка», «головчатый (в виде головы)»; англ.: nail-head « шляпка гвоздя»,

war-head «боеголовка», bolt-head «головка болта»; в) с деятельностью мозга и, соответственно, с уровнем умственных способностей: «тупоголовый,непутевый,

ветреник, легкомысленный, тупица»; cabbage-head (досл. «капуста +голова») разг. «тупица»; pumpkinhead (досл. «тыква +голова»), разг. «олух, дурак»; ср.чеч. дог айа «подбодрить, поднять дух кого-л.»; дог айаделла лела « с бодрым настроением (делать что-л.)»; дог дккха 1. «разочаровать», 2. «вызвать отвращение»; дог вон хила 1. «о плохом человеке»; 2. «впасть в обморочное состояние»; дог гайта 1. «демонстрировать, делать что-л. перед кем-л. с целью показать себя (свою силу, мощь и т. п.)»; 2. «раскрыть свои сокровенные мысли, чувства»; дог г1елделла «кто-л. сильно устал (от переживаний, волнений, страданий и т. п.)».

Вокруг центра группируются названия других конкретных частей тела, имеющих общую сему со словом соматизм, часто производные от первых. В околоядерном пространстве представлена разветвлённая система их словообразовательных дериватов этих языков, а только обороты лексико-семантического поля «частей тела». К ним относятся так называемые соматические фразеологические единицы. Это такие обороты, которые содержат в своем составе компонент со значением «части тела». Например: to be glad to see the back of someone, to be all ears, to knock one's head against a break wall «сидеть на шее, намять холку, золотое сердце» и т.д.

Следует отметить, что ядерность именно этих соматизмов подтверждается и большей по сравнению с другими соматизмами наполняемостью их словообразовательных гнезд.

Отношения, например, в микрополе корта «голова» - сложные, меняющиеся, разные значения одного и того же слова могут быть в разном удалении от ядра; кроме того, прямые значения могут пересекаться в производных с переносными:

голова «верхняя часть тела человека и животных»; глава «руководитель»; head «голова» - head «глава, руководитель», ср. также куьйга нареч. «рукой»; куьйга яздан «написать от руки (не на пишущей машинке)»; куьйгалла «руководство»;

куьйгалла дан «руководить».Далее, по сравнению с прямым значением слов в семантике фразеологизмов заметно

усиление оценочности выражаемых наименований, признаков, действий и т.д. Например: to blow out somebody's brains «убить - сломать хребет, перегрызть горло» .

Не останавливаясь подробно на проблемах многозначности соматизмов, являвшихся объектом исследования многих общих и специальных работ, отметим, что основой переноса значений служит известное сопоставление признаков, ср. ког [коган, когана, кого, коге ; мн. когаш] 1) «нога»; коган к1ажа «пятка»; коган к1ело «ступня»; ког баккха «шагнуть»; когаш баха «шагать»; когаш бетта «идти топая ногами»; когаш берзина или когаш 1уьйра «босиком»; когаш берзина лела «ходить босиком»; коган буьхьиг «носок (ноги)»; кога буьхьар «на цыпочках, на носках»; кога буьхьар х1отта «стать на цыпочки, на носки».

Как показывает анализ соматизмов, не всегда слова, обозначающие части тела человека в одном языке, находят эквиваленты в других языках.

Литература1. Петров 1988 - В.В.Петров. Понимание метафор: на пути к общей модели // Метафора в

языке и тексте. - М., 1988.2. Рамалданова 1984 - А.Р.Рамалданова. Структурные типы субстантивных

фразеологических единиц лезгинского языка // Вопросы общей и дагестанской фразеологии. - Махачкала, 1984.

3.Соколовская 1981 - Ж.П. Соколовская. Опыт системного описания семантических отношений в лексике. Автореф. дис…. д-ра филол. наук . Киев, 1981.

4. Телия 1983 - В.Н.Телия. Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. - М., 1983.

5. Уфимцева 1968 – А.А.Уфимцева. Слово в лексико-семантической системе языка. М., 1968.

6. Федоров 1969 – А.И.Федоров. Семантическая основа образных средств языка. - Новосибирск, 1969.

46

Lingua – universum

№ 2 2009

СОЦИОЛИНГВИСТИКА. ПСИХОЛИНГВИСТИКА. ГЕНДЕРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

© 2008 г. Л.М. Гарсаев, М.М. Гарсаева

НАИМЕНОВАНИЯ ТЕПЛОЙ ЖЕНСКОЙ ОДЕЖДЫ ВАЙНАХОВ

Шубы. Согласно данным Н.Грабовского, ингушские женщины зимой носили нагольную шубу из овчины, однако это не было принято у девушек, считалось, что молодых должна согревать кровь [1].

Это подтверждается и полевыми этнографическими материалами.Однако в быту вайнахов все-таки прижилась, кроме архалука и «жилета», теплая одежда,

называемая кетар. Этот элемент берет свое начало с древнейших времен, когда люди в качестве одежды использовали шкуры животных. Она встречается повсеместно среди горских народов, особенно там, где занимались овцеводством.

Е.Студенецкая по поводу этого элемента говорит следующее: «Бедные женщины зимой надевали нагольную шубу из овчины покроя черкески – кетар. Шерсть подстригали, чтобы шуба была более легкой и тонкой. Носили ее только в период чилла (40 дней) – самое холодное время» [2].

По нашим этнографическим материалам, кетар является женской и мужской зимней одеждой, которая использовалась во время выполнения домашних нужд. Ею пользовались и как одеялом, и как подушкой под голову. Наша информант Х. Ибрагимова (Итум - Кали, 86 лет) была мастером по шитью этой одежды: «Среди родственников я шила эту одежду для взрослых и малых». Она передает, что кетар шили шерстью вовнутрь двух видов: длинный, до лодыжек (накидной), и короткий (надеваемый в рукава, покрывающий колени). Качество этой одежды зависело от состояния и размера шкуры, овчины. Если овчина не была хорошо выделанной (выделкой чаще всего занимались мужчины), она рвалась во время шитья, а сшитая из нее шуба быстро изнашивалась.

На один кетар первого вида требовалось 7-8 овчин, а то и более – в зависимости от желаемого размера. Она достигала длиной лодыжек, раскрытая спереди, рукава ее, иногда узкие, были почти такой же длины, что и сама шуба. Воротник, манжеты, передняя пола и подол бывали оторочены мехом. Сшита была из кусков целой овчины. Шубу, надеваемую в рукава, шили по двум разным выкройкам – из цельных частей и отрезную по талии, а иногда цельную спереди и слегка присборенную в области поясницы. Выбор фасона зависел от качества овчины.

Шуба второго вида надевалась на архалук или рубаху. Две ее передние полы были цельными, а задняя присборена в области талии, приталена, и застегивалась на два-три крючка с петлями. Рукава были узкими, в подмышках раскрытые, чтобы облегчить движения при работе. Эта одежда описана Л. Маргошвили, которая отмечает, что она была широко распространена в горах Центрального Кавказа и почти повсеместно шилась по одному покрою[3].

Вопрос о ношении женщинами Северного Кавказа теплой зимней одежды весьма запутанный, что можно объяснить недостаточным вниманием к нему дореволюционных авторов. На самом деле наличие или отсутствие теплой одежды у горянок определялось географическими и климатическими условиями, возрастом и семейным положением, материальным благосостоянием.

Следует подчеркнуть, что нагольные или крытые шубы из овчины во второй половине ХIХ – начале ХХ вв. носили женщины замужние, чаще всего пожилые, в Чечне, Ингушетии, в горных районах Осетии, в Карачаево и Балкарии. Шубы делали отрезными, прилегающими к верхней части тела и расширяющимися от талии к подолу. Воротника не было, застежка выполнялась от ворота до талии – встык. Шубу делали из шкуры молодого барашка (курпей, эльтер).

47

Чтобы она была легче и тоньше, мех аккуратно подстригали. Качество меха определялось зажиточностью и платежеспособностью хозяйки шубы. Богатые женщины покрывали шубы плотной тканью - сатином, «чертовой кожей», шелком, иногда парчой.

В плоскостных, более теплых районах, т.е. у адыгейцев, черкесов, кабардинцев, части осетин, ингушей и чеченцев шубы, как постоянной зимней одежды замужних и даже пожилых женщин, почти не существовало. Но в редких случаях в богатых семьях можно было видеть шубы, подбитые беличьими шкурками, отделанные по борту или воротнику мехом белки, выдры, куницы, часто украшенные галуном. Шили их приталенными, распашными, с открытой грудью и рукавами до локтя. Основной материал – бархат.

В начале ХХ века осетинки из семей национальной интеллигенции и офицеров, особенно во Владикавказе и прилегающих к нему районах, надевали пальто и шубы европейского покроя [4].

Использование вышеперечисленных элементов в повседневной жизни, в праздники и на свадьбах происходило следующим образом: повседневной женской одеждой была нижняя – хеча и длинная рубаха, однако с течением времени длина её укорачивается и появляется другая, также длинная рубаха, которая становится повседневной одеждой пожилых женщин. В ней старая женщина могла пойти и в гости. Зимой добавлялись архалук и нагольная шуба, которые одевались поверх нее.

Одеждой молодых замужних женщин были коч-хеча, платье, чоха или архалук, а зимой – и нагольная шуба. Здесь же следует отметить, что вместо платья пользовались верхней рубахой и нижней юбкой, поверх этого наряда надевали чоху или архалук.

А в костюм невесты входили: нательное белье – коч-хеча, платье, украшенный нагрудник, поверх них – чоха-гIабали с серебряным поясом. Ингушские женщины надевали под чоху кушак, который красиво сочетался и с платьем, и с чохой.

Литература1. Грабовский Н.Ф. Экономический и домашний быт жителей Горского участка

Ингушского округа.//ССКГ. - Тифлис, 1876. Вып. III, С. 14.2. Студенецкая Е.Н. Одежда чеченцев и ингушей в XIX-XX вв.//Новое и традиционное в

культуре и быту народов Чечено-Ингушетии. - Грозный. 1985. С.172.3. Маргошвили Л.Ю. Одежда горянки Центрального Кавказа. - Тбилиси, 1980. С.55. (на

груз. яз.).4. Студенецкая Е.Н. Одежда народов Северного Кавказа XVIII-XX вв. – М. 1985. С.170-172.

48

Lingua – universum

№ 2 2009

СЛОВАРНЫЕ МАТЕРИАЛЫ

© 2009 г. А. Вагапов

ЭТИМОЛОГИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ЧЕЧЕНСКОГО ЯЗЫКА/продолжение/

ТIТIa ‘конечность; нога; рука, лапа; лепесток’. Общенах.: инг. тIа, ц.-туш. тIа. Имеет

соответствия в кавказских(груз. t’ua ‘вымя’; мегр. t’u-, t’э-; чан. t’u- ‘вымя’, адыг. тхьа ‘рука’, хварш. тIу, табас. тIуб, тIув, агул. тIуб, цахур. тIуб ‘палец’; арч. тIе, авар. тIегь, лак. тIутIи ‘лепесток, цветок’, дарг. тIе ‘сосок’, утIи, таб. тIтIа ‘вымя’, хин. тIтIа ‘сосок’) и индоевр. языках: др.-сев. ta ‘палец на ноге’, др.-англ. tah ‘палец ноги’, англ. toe ‘палец ноги; носок (сапога, чулка)’, и.-е. *dhe- ‘кормить грудью; сосок; отросток, палец’. См. тIуод.

ТIадам ‘капля; точка’. Вайнах.: инг. тIада. Суф. производное (суф. -ам, ср. гIодам ‘кукурузный стебель’, ладам ‘значение’) от основы тIад-а ‘пятнышко, капь; намочить, капнуть’, тIадуо ‘намочить’, тIеда ‘родинка, веснушка’ (см.).

ТIāдуо ‘намочить’. Суф. производное (суф. -уо) от основы тIада (см. тIадам). Сближают с абх. а-тIатIа, адыг., каб. тIатIэ ‘мягкий, слабый’, тIкъуын ‘таять, плавиться’, убых. тIы ‘жидкий, текучий’, лак. тIитIин ‘растворить’ и далее с и.-е. *ta- ‘растопить, растаять’: кимр. tawdd ‘мочить’, toddi ‘таять’.

ТIай ‘мост’. Общенах.: инг. тIий, ц.-туш. тIив ‘мост; ключица’. Родственно чеч. тIе ‘поверхность; передник обуви’, бежт. тIийо, чамал. тI`е, авар. тIтIо ‘мост’, груз. тIиви, сван. тIив ‘плот’. Из индоевр. материала для сравнения можно привлечь др.-инд. sthag-, греч. stego, лат. tego ‘покрывать’. Чередование g:w:j в исходе слов – типичное явление, см. тай, туй, нуой, нуй, дуй.

ТIāккха ‘в таком случае, если так, тогда; затем, потом’. Вайнах.: инг. тIаккха. Cближаем с прасл. *tako ‘так’, др.-рус. такъ ‘такой’, такы ‘также, все-таки’, лит. toks, tokia ‘такой’. К семантике ср. чеч. тIаккха-ткъа ‘так-то, вот так вот, а как же, конечно!’ Нельзя не отметить также и сходство с тюрк. *taqy // *daghy ‘еще, опять, снова, повторно’, против. союз ‘однако, все-таки, тем не менее’, ср. чеч. тIаккха а ‘опять же, как бы там ни было’, юха а, тIаккха а ‘тем не менее, и все-таки’.

ТIāккхахула ‘в следующий раз, в последующем; как-нибудь в другой раз’. Собственно чеч. Сложение тIаккха (cм.) и послелога хула ‘через’ (cм.).

ТIāлам ‘забота, рачительность’. Общенах.: инг. ?, ц.-туш. тIалам. Заимствовано из араб. языка, где тIалаб ‘искание, требование, просьба’, откуда и лак. тIалав дан ‘требовать’ (ср. чеч. тIаламбан ‘относиться бережно, рачительно’). В чеченском переоформлено по образцу слов с финальным -м (чидам ‘рачительность’, кхоам ‘экономия’, ладам ‘значение’).

ТIалб ‘ком; нарост; утолщение; трамбовка, колотушка’. Вайнах.: чеч. диал. тIалп, инг. тIолб. Неясно. Возможно, связано по корню с рус. столб, долбить, долбать, болг. стълб ‘столб’, стълба ‘лестница’, словен. stolba ‘ступень’, лтш. stulbs ‘голень, икра; голенище’, др.-исл. stolpi ‘столб, колонна’.

ТIалкъавала ‘разлечься, развалиться (на верхней полке, на печи и т.д.)’. Собственно чеч. Не документировано. Сложение основ *тIалкъ ‘верх, потолок’, вероятно, родственной диелкъие ‘полдень, зенит, кульминация дня’ (см.) и вспомогат. гл. вала (влезть, забраться).

ТIāм ‘1. крыло; рука; 2. рукоятка, руль; 3. пола, фалда (одежды)’. Вайнах.: инг. тIкъам. Суф. производное (суф. -м, ср. гам, чам) от основы тIа ‘конечность’, родственной чеч. тIамар ‘лепесток’ (см.), лак. тIиму ‘крыло’, тIутIи ‘цветок’, авар. тIе, арчин. тIе ‘цветок’ (< ‘лепесток’), лезг. тум ‘рукоять’. Сближают c каб. дамэ, адыг. тамэ ‘крыло’. Далее относим сюда картв. *tama ‘волос, перо’ (груз. tma, мегр.-чан. toma), и.-е. *t’аm- // *dаm- ‘укрощение, приручение’: др.-инд. damayati ‘приручать’, перс. dam ‘домашнее животное’, осет. domyn ‘укрощать’, гот. ga-tamjan ‘укрощать, одомашнивать’, др.-англ. tam ‘ручной’, норв. udam ‘необъезженный олень’ (от u ‘не’ и tam ‘ручной’), лат. domo ‘укрощение’, хет. damaš ‘подавлять, насиловать’, греч. гом. damnemi ‘делаю женой, насилую’, admes ‘неукрощенный, незамужняя девушка’. Семантически ср. синоним наложниц в Коране – ‘те, кем овладели ваши десницы’, а также чеч. кара Iамуо ‘приручить’ от ка, кар- ‘рука’, тIома кIелахь хила ‘быть под властью, под покровительством’, буквально ‘быть под крылом’. Из чеч. идут, вероятно, крыз. тIам, буд. тIам ‘лук, радуга’ < ‘рукоятка (ведра, котла)’ < ‘рука’.

49

ТIāмар ‘лепесток; узор; отросток’. Собственно чеч. Суф. расширение от основы тIам ‘конечность’ (см.), ср. ламар-, чIамар-, набар-. Соотносительно с тюрк. дамар ‘жила’. Ср. семантически пха ‘жила’ при пхьа ‘отросток, рука’.

ТIанк-аьлла ‘под завязку, туго набитый, заполненный до верху, переполненный до краев’. Собственно чеч., возможно, соответствующее авар. тIанкIи, бежт. тIанкI ‘капля’, груз. t’en- ‘набивать туго’, сван. t’t’en- ‘наполнять до краев’, и.-е. *t(h)eng(h)- ‘натягивать’: тох. В tanki ‘густо, полно, очень’, иран. tang, осет. radang (*fra-tanga) ‘налитый кровью, полный, упитанный’.

ТIāра1 ‘ладонь с растопыренными пальцами’. Общенахское (инг. тIоара, ц.-туш. тIаро), имеющее соответствия в кавказ. языках: авар. тIор, ахвах., карат. тIара ‘колос’, груз. t’arо, мегр. t’ara ‘початок кукурузы’. Образовано от тIа ‘отросток, конечность’ (cм.) с помощью расширителя -р(a). Вне кавказских языков сближаем с греч. doron ‘ладонь’, алб. dorё ‘рука’. Семантика картвельских основ закономерна, ср. чеч. ка ‘рука, кисть’ – кан ‘початок кукурузы, горсточка’, тIaм ‘рука, крыло’ – нах. *там > чеч. тум // тхьум ‘кочерыжка кукурузного початка’; чеч. дуол ‘рука, локоть’ (< *дал), рус. долонь // ладонь ‘длань, рука, ладонь’ – чеч. луод ‘обертка кукурузного початка’ (< *лад), слав. *lad ‘стройный ряд, семейство, початок’.

ТIāра2 ‘сосок, вымя’. Общенах. (инг. тIар, ц.-туш. тIар ‘грудь, соски, вымя’, тIарен корто ‘сосок груди’), имеющее соответствия в картв. (груз. t’ua ‘вымя’; мегр. t’u-, t’э-; чан. t’u-) и даг. языках (дарг. тIе ‘сосок’, утIи, таб. тIтIа ‘вымя’, хин. тIтIа ‘сосок’). От тIара1. Родственно ц.-туш. тIаркI ‘палец’.

ТIара ‘наперсток’. Вайнах.: инг. тIора. Восходит к тIара1, развитие значения ‘палец’ – ‘(надеваемый) на палец, напальник’.

ТIаргIа ‘шерсть’. Собственно чеч., имеющее соответствия в индоевр. языках: рус. дёргать ‘тянуть, тащить, рвать отрывистыми и резкими движениями’, диал. даргáть ‘терзать, раздёргивать’, укр. диал. дéр’гати ‘чесать волокно’, чеш. drhati ‘трепать лен’, словен. dŕzati ‘чесать; щипать’, dŕgniti ‘тереть, чесать’, лтш. derglit ‘рвать, расщеплять’, англосакс. tergan ‘дергать’, лат. trahere ‘тащить, тянуть’, и.-е. *dergh- ‘рвать, дергать, тащить’, *dreigh- // *dhrigh- ‘волосы, щетина’, греч. tragos ‘козёл’, tragi ‘козлик, козлёнок’, trageia ‘козлиная шкура’, trixа ‘волос’, кельт. drigu ‘волосы’, рус. стригу Внутренняя форма слова тIаргIа – ‘то, что выдергивается, выщипывается, стрижется’.

ТIармаIа ‘детский рожок’. Вайнах.: инг. тIармуалг. Композит, образованный на базе тIара ‘cосцы’ и маIа ‘рожок, рог’, буквально – ‘рожок соска, сосок’.

ТIаус ‘павлин’. Вайнах.: инг. тIаус. Заимствовано из араб. языка, где тIаус id.ТIах-аьлла ‘энергичный, ловкий, проворный’. Вайнах.: инг. тIах-аьнна. В первой части,

вероятно, звукосимволическое слово ассоциируемое с взрывным резким движением (ср. синонимичное чIарх-аьлла). Во второй – чеч. аьлла ‘сказанный’ наподобие рус. несказанно, несказанный. Не исключена также и вероятность контаминации с груз. тIахи ‘кабан’ (> ц.-туш. тIах), осет. tax ‘стремительный, быстрый’.

ТIаьрзие ‘конечность, рука, нога’. Вайнах.: инг. тIарие. Суф. производное (суф. -ие, ср. чаккхие ‘конец, окончание’) от основы тIарз, сохранившей в выражении беран тIуорз ‘ребенок’. См. тIуорз.

ТIаьрсиг ‘сафьян’. Общенах.: инг. тIоарска, ц.-туш. тIарискон. Считается Заимствовано из груз., где тIарискони ‘сафьян’. Однако в свете азер. дэри, дэрис ‘кожа’, перс. taras`idan ‘резать’, авест. twarэs ‘резать’ (< и.-е. *tuerk'-) чеч. слово можно членить на *тIарс- (< дарс < дара ‘резать, драть’) и суф. -иг.

ТIаьхьа ‘позже, после; поздно’. Общенах.: инг. тIехьагIа, ц.-туш. тIкъуйхье. Лексикализация формы направ. п. (формант -хьа) от тIие с последующим переходом дифтонга ие в аь.

ТIаьхьие ‘продолжение, последствие; потомство’. Общенах.: инг. тIиехьа, ц.-туш. тIкъуйхье. Суф. производное (суф. -ие, ср. хьалхие ‘перед’, диехьие ‘противоположная сторона’, сиехьие ‘ближняя сторона’) от основы тIаьхьа ‘позже, после’.

ТIаьхьлуо ‘продолжение, последствие, следствие; прок, польза, будущее’. Общенах.: ц.-туш. тIкъоъло ‘будущее’. Суф. производное (суф. -луо, ср. юкъарлуо ‘посредничество’, гиергарлуо ‘родство’) от основы тIаьхьа ‘позже, после’.

ТIаьхьуо ‘попозже, как-нибудь потом’. Собственно чеч. Суф. производное (суф. -уо, ср. хьалхуо ‘несколько раньше’, кхануо ‘позже, потом’) от основы тIаьхьа ‘позже, после’.

ТIēгIa ‘ступень, ступенька’. Вайнах.: чеч. диал. тегIа, инг. тIегIа. Восходит к нах. базе *тIагIи, соответствующей и.-е. *(s)teigh- ‘ступень продвижения, восхождения’, рус. стега, серб. стаза, полаб. stadza ‘тропа, стезя’, гот. staiga – то же, steigan ‘восходить’, др.-англ. stāger ‘лестница’ (англ. stair), греч. steixo ‘поднимаюсь’, stoixeion ‘поверхность; основание, опора’, иран. *(s)taiga, др.-инд. stighnoti ‘поднимается’, осет. tigh // tegha ‘гребень горы, выступ, угол; край, грань’, шугн. tedz ‘горный карниз’, ‘трудный участок тропы через горный отрог’, арм. tek’n ‘плечо’. Фонетически тIегIа из тагIи, как мела из мали, нека из наки, вета из вати (см.).

ТIēда1 ‘мокрый’. Общенахское (инг. тIаьда, ц.-туш. тIатIен ‘мокрый, сырой’), имеющее соответствия в индоевр. языках: др.-сев. thidr, thidenn ‘растаявший’, thida ‘таять’ от и.-е. *ta-, *tu- ‘плавиться, течь’. Исходная форма – тIаден.

50

ТIēда2 ‘родинка, веснушка, крапинка’. Cобственно чеч., имеющее соответствия в северокавказ. языках: авар. тIонтIро, гунз. тадору (ср. чеч. мн. тIедарчий), лак. тIантIа, лезг. тIетIвал ‘веснушки’, абх. а-тIатIа, адыг., каб. тIатIэ ‘мягкий, слабый’ (ср. чеч. кIеда ‘1. мягкий; 2. родинка’). Родственно тIеда1. Исходная форма – тIади // тIаде ‘капелька’.

ТIēкха ‘кадка для сырного рассола’. Вайнах.: инг. тIаькха. Восходит к форме тIакхи, вероятно, связаной с груз. (ингил.) t’aq’aj ‘род сосуда’, удин. t’aqqa ‘мера, вместилище’.

ТIемалуо ‘воин, бoец’. Вайнах.: инг. тIемхуо. Суф. производное (суф. -луо, ср. дошлуо ‘конник’, белхалуо ‘рабочий’) от основы род. п. сущ. тIом ‘война’.

ТIемиг ‘маленькая ручка; крылышко, уголок (платка)’. Cобственно чеч. Суф. производное (суф. -иг, ср. тIуоьрмиг ‘сумка’, бIелиг ‘кусочек (сахара, творога)’, хелиг ‘стебелек’) от основы сущ. тIам ‘крыло; рукоять’.

ТIие ‘на, на поверхность, в направлении на (к, до)’. Общенах. (диал. да, инг. тIие, ц.-туш. тIеа ‘продолговатая гора’), имеющее соответствия в кавказских (адыгск. преверб т- ‘на, на поверхность’, суф. -та ‘место’, абаз. д(ы) ‘вплотную к ч.-либо’, авар. тIад ‘вверху’) и индоевр. языках: лит. da, лтш. da ‘до’, авест. -da (в vaesmen-da ‘домой’), греч. de (в oikonde ‘домой’, герм. *to-, др.-сакс. to ‘к’, и.-е. *de- // *do-. Нах. *да // *тIа выступает одновременно как преверб (тIие-кхиа ‘на-стичь, до-гнать’), суффикс (ламтIе, диал. ламда ‘в горы’, цIентIа, диал. цIенда ‘домой, до дому’, хит1а ‘по воду’) и послелог (тхов тIе ‘на крышу’).

ТIиелг ‘палец’. Общенах.: инг. тIиелг, ц.-туш. тIеркI. Cуф. образование (суф. -иг, ср. пIиелг ‘палец’, бIаьлг // бIиелиг ‘кусочек’, тIилдиг ‘мочка уха’) от основы тIaл ‘конечность, отросток’, имеющей соответствия в даг. (годоб. итIил, дарг. тIул, рутул., цахур. тIили, хинал. стIал, будух. тIил ‘палец’) и индоевр. языках: греч. thele ‘материнская грудь’, ср.-ирл. del, др.-в.-нем. tila ‘женская грудь’, др.-англ. delu ‘сосок’. Форма тIал, в свою очередь, членится на корень тIа- ‘отросток, конечность’ (см.) и расширитель -л-. См. мизан-пIелг, тIара.

ТIиелхиг ‘рвань, лохмотья’. Вайнах.: инг. тIалх. Суф. произв. (суф. -иг, ср. хелиг ‘стебелек’, бIелиг ‘кусочек’, биехчалг ‘тряпица’) от основы тIиелх-, возможно, родственного талх ‘кусок, шмоток’.

ТIиера1 ‘прил. верхний; нареч. сверху (вниз)’. Вайнах.: инг. тIиера. Образовано с помощью форманта исходн. п. -ра ‘с, из’ (ср. тIуоьхлара ‘верхний, поверхностный, с поверхности’, чуьра ‘изнутри, внутренний’), от тIие ‘верх, поверхность; послелог на, наверх’. См. тIиех, тIиехьа.

ТIиера2 ‘прилежный, старательный, охочий’. Вайнах.: инг. тIиера. Соврем. языковое сознание связывает это слово с тIиера1 в смысле ‘налегающий, напирающий (на работу)’, но ср. тюрк. тири, дири ‘живой, подвижный, резвый’, рус. стырить ‘стащить; шнырять; спорить, упрямиться’, на-стырный.

ТIиех ‘пере-, через, чересчур, сверх’. Общенах.: инг. тIиех, ц.-туш. тIех. Суф. производное (формант вещ. п. -х, ср. хих вала, ломах вала) от основы тIие (см). Родственно тIиера, тIиехьа, тIиех, тIиехула.

ТIиехьа ‘позади, за, сзади’. Общенах.: инг. тIиехьа, ц.-туш. тIкъуйхье. Лексикализация формы направ. п. (формант -хьа, ср. диехьа, сиехьа) от тIие ‘на, верх’. Первонач., возможно, в словосочетании букъ тIиехьа ‘за спиной’.

ТIийраг ‘веревка, шнур’. Общенах. (чеч. мн. тIиергаш, инг. тIехкар, ц.-туш. тIеркI), имеющее соответствия в индоевр. языках: афган. терга ‘веревка сбруи’, праслав. *torkъ ‘ремешок, веревка, завязка’, польск. dziergac` ‘завязывать, затягивать узел’, др.-прус. tarkue ‘ремень в сбруе’, лтш. terka ‘веревка для прикрепления буйков к рыбачьей сети’ (< и.-е. * terk-). Родственно чеч. диал. дерку ‘пояс, ремень’, чеч. дуоьхка (см.).

ТIилд ‘гребень петуха’. Собственно чеч., возможно, связанное с чеч. дилха ‘мякоть мяса’ (см.). Чередование тI // д в нахских языках встречается довольно часто. Дальнейшие связи обнаруживаются в тюркских (тур. диал. делде ‘задняя часть (головы, какого-л. предмета’, ‘задняя сторона’, азерб. далда ‘позади, с оборотной стороны’, диал. далдей) и индоевр. языках: слав. *tyl- ‘тыл, затылок’, греч. tylos ‘мозоль; шишка’, tyle ‘мозоль, подушка’. Интересно созвучие с исп. tilda ‘тильда’. См. тIилдиг.

ТIилдиг ‘мочка уха; увула’. Собственно чеч. Суф. производное (суф. -иг, ср. муорд – муоьрдиг ‘кусок грубого мяса’) от основы тIилд ‘гребень петуха’.

ТIингар ‘пузо, брюхо’. Общенах.: инг. тIангар, ц.-туш. тангир ‘медный котел, кострюля’ (< груз. tangira – id.). Образовано с помощью расширителя -(а)р // -(и)р (см. гIум, тIум) от основы тIанг- ‘выпуклость, полусфера, свод, купол’, сохранившейся также в чеч. тIанк-аьлла йуотта ‘наполнить, нагрузить доверху, под завязку’. Сюда же относятся, вероятно, и лит. dang-us ‘небо’, шумeр. dingir ‘бог’, др.-тюрк. тенгир ‘небо; бог’. Исходное значение – ‘округлое возвышение, пучность, выпуклость’. К связи значений ‘небо’ – ‘живот’ cр. еще чеч. наб ‘1. жировой слой на животе; 2. сон’, каб. ныбэ ‘живот’, лтш. naba ‘пупок’ при и.-е. *nebh- ‘небо, облако’; чеч. ана ‘живот, пуп, середина’ – шумер. Anu ‘божество неба’.

ТIкъа1 ‘двадцать’. Общенах. (инг. ткъуо, ц.-туш. тIкъа), имеющее соответствия в кавказ. (кабар. тIуу, адыг. тIуы, диал. тIкъIуы ‘два’, даг. *къа ‘два; двадцать’, картв. *тIу- // *тIкъу- ‘два, двойня’) и индоевр. языках: лат. duo, др.-инд. duva, dva, ирл. dau, da, укр. два, и.-е. *duo ‘два’. Исходная пранах. форма – *da // *тIа ‘ответвление, раздвоение, две конечности’ ‘два

51

десятка’. Типологически ср. сем.-хам. *gawt ‘пара, два’ – егип. *gwt ‘двадцать’ (Долгопольский, Этимология-1967, с.298).

ТIкъа2 ‘1. союз а; но (ведь); 2. частица же’. Общенахское (инг. тIкъа, ц.-туш. тIкъоъ ‘еще, опять’), имеющее соответствия в индоевр. языках: и.-е. *de- ‘а, но’: греч. de ‘и; но’, др.-ирл. в fer na-d-beir ‘the man who does not carry’ < *ne de bereti * ‘and // but he does not carry’. Исходная форма – *da // *тIа ‘а, но, вдобавок’. См. тIкъа1 .

ТIкъаьрши ‘грязь, распутица, слякоть’. Собственно чеч. Происхождение не ясно. Возможно, звукоподражание. Ср. сюда агул. къариш ‘грязь’.

ТIкъиес ‘молния’. Трудное слово. Диалектные ткъевседа, тIкъоьсоьг указывают как будто бы на членимость этого слова на тIкъие-с. В этом случае в первой части следует видеть основу, родственную чеч. тIкъе ‘очаговая цепь’, инг. тIоа // доI, ц.-туш. докх (?) ‘молния’, а также нах. тIyо ‘камень, щебень; град’. Во второй части элемент -с допустимо толковать как деформированный остаток слова ca ‘свет’ или сиега ‘сиять, сверкать’, ср. инг. тIоа сиег ‘молния сверкает’. Однако не исключено, что перед нами слово Заимствовано из картв. языков: груз. тIкIец- ‘бить’, мегр. тIкъвац- ‘ударять (о молнии)’, тIкъваци ‘гром, молния’, чан. тI(кI)вац ‘ударить (с треском); стрелять’.

ТIкъов ‘дождь, смешанный с мокрым снегом’. Собственно чеч., сопоставимое с груз. t’ow, сван. št'uw ‘идти (о снеге)’.

ТIкъуоьссана ‘девятнадцать’. Общенах.: чеч. диал. ткъиесса, ткъиесна, ткъайесна, инг. тIкъеста, ц.-туш. тIкъехцI (Кадагидзе), тхехца (Гюльденштедт), ткээхц (Старчевский). Этимологически наиболее темное слово из всех нахских числительных. Диалектные варианты тIкъесса, тIкъессана, тIкъаессана позволяют предположить, что мы имеем дело со сложением ткъа эсна ‘двадцать взятое, то есть распечатанное двадцать, неполное двадцать’. В пользу этого говорит и туш. тIкъехцI, тхехца – буквально ‘от двадцати один, двадцать без одного’.

ТIулг ‘камень’. Вайнах.: инг. тIулг, ц.-туш. тIулг. Суф. производное (суф. уменьш. -лг, ср. цIаьлг ‘домик’) от основы тIуо ‘щебень; камень, булыжник’ (см.).

ТIум ‘ядро, костный мозг, спинной мозг; корень (ногтей)’. Общенах. (инг. тIум, ц.-туш. тIум), имеющее соответствия в кавказских (дарг. тум ‘жила’) и индоевр. языках: др.-инд. dama- ‘дом, жилище’, авест. dam, греч. гом. domos ‘дом, жилище, обитель’, лат. domus ‘дом, жилище, семья’, ст.-слав. domu ‘дом’, и.-е. *dom- // *t’om- ‘дом, семейство, семья’. Родственно чеч. тум // тхьум ‘кукурузный початок; спинной хребет’. Исходная форма слова – *тIам- (< *dam), ср. основу косв. п. тIамар-ан (род.п.), тIамар-на (дат.п.). Первоначально этот корень означал ‘семя, семена’, откуда в нахских языках развилось значение ‘семечко, ядро, кочан, початок (с семенами)’, а в и.-е. языках – ‘семейство, семья, домочадцы, дом, жилище’. В плане дальней этимологии сюда же относим семит. (араб.) dam- ‘кровь’.

ТIунуо ‘сырость, влага, жидкость’. Собственно чеч. Образовано с помощью суф. -уо от основы тIун- ‘низ, дно, течь, жидкий’ (*тIан-), представленной как принято считать, не только в индоиранских (*dan-u ‘сочащаяся жидкость’), но и во многих других языках мира: авар. тIину ‘дно’, груз. t’eni ‘влага’, и.-е. *dhen- // *dhon- ‘низина, углубление’, герм. *danja- // *danjo ‘долина, углубление, низ, низина’, слав. *dъno, *donja, др.-греч. Данай ‘бог водоемов’, араб. dunja ‘низ, низина, низовье’ (< d-n-w). Cм. тIуьна.

ТIуо1 ‘щебень; камень, булыжник; град, гром, молния’. Вайнах.: инг. тIуо. Учитывая форму род. п. тIон сближаем это слово с арм. t'in ‘виноградное зернышкo’, гот. steins, англ. stone ‘камень’, греч. stia, stion ‘кремень’, праслав. *stena ‘скала, камень; стена’.

ТIуо2 ‘гром, молния’. Вайнах. (инг. тIоа), вероятно, связанное с и.-е. *(s)ten- ‘гром, молния’: др.-англ. thunor, thunder ‘гром’, Thor ‘бог грома’, др.-сев. Thunarr ‘бог грома’, лат. tonare ‘гром’. Сюда же тIуо1 (см.).

ТIуō ‘сметана’. Общенах.: инг. тIоа, ц.-туш. тIе ‘молозиво’. Восходит к праформе *тIау, родственной чеч. тIе ‘верх’, тIие ‘поверхностный слой’, тIай ‘мост’ (ср. чеч. мн. тIай-ш ‘сорта сметаны’), ц.-туш. тIив ‘мост; ключица’, и.-е. *stau- // *stai- ‘делаться жестким; загустевать’ (др.-инд. -stava, осет. stawyn ‘становиться густым’, язгул. stuvd ‘густой, нежидкий’). Семантически ср. нем. диал. Obers ‘сливки’ при ober ‘верх’, чеч. дукъ ‘хребет, перевал’ при *дукъа ‘густой’. К соответствию нах. тI – и.-е. st смотрите еще тIуо1, тIапа, тIуод.

ТIуод1 ‘рука, нога, лапа’. Общенахское (инг. тIуод, ц.-туш. тIотI ‘рука, лапа, нога животного’), имеющее соответствия в картв. (груз. t’ot’- ‘ветвь, рука’; мегр. t’ot’-, t’wat’w-; чан. t’ot’-; сван. t’ot’-, t’(w)et’-) и индоевр. языках: и.-е. *stat- ‘стойка, стояк, стан, стать (сущ.)’: др.-исл. stod ‘место, стан’, др.-сканд. stodh ‘столб, колонна’, нов.-в.-нем. Stadt ‘город’, лат. statio ‘стоянка’. Пранах. *тIад (ср. луод ‘обертка кукурузы’ из лад, буод ‘тесто’ из бад), образовано сращением основы тIа- ‘отросток, конечность, рука, нога’ (cм.) с классн. экспонентом -д. Теоретически восстановленная форма тIад находит подтверждение в чеч. выражении тIеда пIиелг ма тохалахь ‘не прикасайся даже пальцем (руки)’, где тIеда (род. п.) от тIад-ин. Интересно созвучие с др.-англ. tad ‘жаба, лягушка’ (Маковский, 2004: 494), образующее известный параллелизм с парой нах. phad ‘нога; лягушка’ – др.-англ. pad ‘лягушка’.

ТIуод2 ‘овод’. Общенахское (инг. тIуод, ц.-туш. тIутI ‘муха’), имеющее соответствия в даг. (авар. t’ot’-, бежт. t’ot’-, дарг. t’ent’, рут. дед, цахур. t’ot’, лезг. тет, удин. тат ‘муха’) и

52

индоевр. языках: др.-инд. toda-s ‘тот, кто жалит’, toda ‘укол, укус; жгучая боль’, tudati, tundate ‘толкает, жалит, колет’, шугн. тивд ‘комар’.

ТIуом ‘война’. Вайнах.: инг. тIуом. От тIам в результате лабиализации корневой гласной, ср. основы эрг. п. тIамо, дат.п. тIамна, местн.п. тIаме В свою очередь, тIам представляется суф. образованием от *тIа- ‘бить, ломать, крушить’, родственным чеч. тIуо ‘битый камень, бой’. Семантически ср. бить – битва, бой – бойня, сечь – сеча.

ТIуомбан ‘воевать, вести войну’. Вайнах.: инг. тIуом бие. Образовано по древней модели сложением основ тIуом (война) и бан (делать), подобно осет. тох канын ‘воевать’ (= ‘делать войну’), др.-перс. hamaranam kar- ‘сражаться’ = (‘делать сражение’), авест. skэndэm kar- ‘разрушать’ (= ‘делать разрушение’), англ. to make war ‘воевать’ (= ‘делать войну’). См. тIуом.

ТIуорд ‘оправа’. Общенах.: чеч. тIарда ‘перстень’ (Услар), диал. тIордбIаьрг, тIардалбIаьрг ‘оправа на перстне или оружии’ (Алироев), инг. ?, ц.-туш. тIард ‘перстень’ (Кадагидзе 557). Происхождение не ясно. Возможно, связано с др.-рус. твьрдь ‘небосвод, небесная твердь, укрепление, темница’, рус. твёрдый, польск. tvаrdу, словен. trd, лит. tvirtas ‘твердый, прочный’, tverti ‘охватывать, огораживать’, лтш. tvert ‘хватать, держать’ (Ф IY 32-34). Ср. также араб. it’ar-un ‘оправа’.

ТIуорз ‘ребенок, дитя’. Вайнах. инг. тIоарз. Восходит к форме тIарз (ср. буорз ‘волк’ от барз, буорц ‘просо’ от барц), являющейся суф. производным с суф. -з от основы тIар ‘ветвь, побег’, имеющей соответствия в индоевр. языках: греч. torsos ‘побег, ветка’; арм. tore, torn ‘внук’, taruyn // tarna ‘мальчик, отрок’, перс. tar ‘свежий’, tola ‘щенок, молодое дерево’, пехл. tarok ‘юный’, др.-инд. taruna ‘юный, отрок’, tarna, tarnaka ‘детеныш, теленок’, хинди tarun ‘юноша’. Родственно чеч. тIаьрзие ‘конечность, рука, нога’ (см.).

ТIуорпаз уст.‘проход, проезд; подъезд’. Собственно чеч. Заимствовано из иран. языков, ср. перс. дарваза ‘ворота города, крепости’, откуда и лак., лезг. дарваза ‘ворота’, азер. дарваза ‘ворота’. Основа представлена также в старом названии Ставрополя ТIуорпаз-гIала.

ТIуорц ‘каменная плитка размером с ладонь, использовавшаяся при строительстве башен’ (А. Сулейманов). Сохранилось только в чеч. диалектах (итум. тIуорцу, тIуоцур ‘плоская каменная плитка’). Аффриката ц в чеченском восходит обычно к сибилянту с (ср. арц ‘предгорье’ от арс, дарц ‘вьюга’ от дарс, харц ‘ложный’ от харс), корневая гласная уо – к краткому а (ср. буорц ‘просо’ от буорс < *барс), отсюда цепочка фонетических изменений восстанавливается в виде: тIуорц > *тIуорс > *тIарс. Последнее, на наш взгляд, является суф. производным (суф. -с, ср. пхьарс) от основы сущ. тIара ‘ладонь’. Немаловажным фактом культурно-исторического плана является сходство рассматриваемого слова с рус. торц, торец ‘шестиугольная плитка деревянной уличной мостовой’, которое выводят из итал. torso (< греч. torsos ‘побег, ветка’). См. тIуорз.

ТIус ‘пробка, затычка; башка’. Вайнах.: инг. тIус. Широко представлено в иран. (авест. tus, перс. tuhi ‘пустой’, курд. tas ‘гладкий, лысый’, дари тас, вах. t'az ‘лысый’) и тюрк. языках: азер. даз ‘лысина, лысый’, тув. тас ‘лысый, голый, со скудной растительностью’, в топонимии ‘безлесная возвышенность, невысокая гора’. Первонач. значение нах. *тIас – ‘гладкий, лысый, пустой’. См. тIуьска.

ТIуоьрмаг ‘кулек; котомка, сумка; портфель’. Вайнах.: инг. тIорми. Суф. производное (суф. -иг > аг) от основы тIуорм-, напоминающей тюрк. торба. Однако предположению о заимствовании из последнего мешает тот факт, что в чеченском звукокомплекс -рм- дает -рб-, а не наоборот, ср. пурма // пурба ‘разрешение’, дарма // дарба ‘лечение’, бусурма // бусулба ‘мусульманин’. Не в пользу заимствования из тюрк. свидетельствуют и диал. тIуорам, тIуорамиг. Может быть, источник вайнах. тIуорм- следует искать в герм. языках (ср. др.-англ. dhearm, нем. Darm ‘кишка’) или в греч. (ср. tormos ‘дыра’)? По крайней мере нет никаких препятствий для возведения др.-чеч. тIуорм ‘мешочек, мех’ к герм. *darm ‘кишка, чрево, бурдюк’, ср. к фонетике буорз ‘волк’ из барз, хьуормак ‘шиповник’ из хьарм(ак).

ТIуьна ‘сырой, влажный’. Общенах.: инг. тIуна, ц.-туш. тIвин ‘роса, влага’. Закономерно из тIун-ин, являющейся формой род. п. cущ. тIун ‘влага’, ср. тур. Tun ‘Дон’, рус. Don, Dunai, нем. Dunav ‘Дунай’. Исходное пранах. диал. тIвин- // *двин- ‘влага, жижа’ точно соответствует груз. t’win ‘мозг’, праслав. *dwin- в названии реки Двина. См. тIунуо.

ТIуьска ‘лысая или бритая башка’. Собственно чеч.: диал. тIусиг. Суф. производное (суф. уменьшит. -иг, ср. хуоьска) от основы тIус (см.), имеющей соответствия в индоевр. языках: и.-е. *teus- // *tous- // *tus- ‘быть пустым, пустой’, иран. *taus- // *tus- ‘пустой’. Фонетические изменения объясняются следующим образом: тIусиг > тIуьсиг > тIуьсга > тIуьска. Ср. сюда индоевр. формы с вторичным формантом. -ak // -ik: парф. tusik ‘пустой’ < tusya-ka < *taus, пехл. tuhik ‘пустой’, орм. tusk ‘пустой’, бел. tusag ‘быть оставленным (опустеть’), осет. tyssag // *tussag ‘тощий’, лат. tesqua ‘пустынные места’, рус. тощий < *тошчий < *тоский.

ТIуьхк ‘огрызок плода (яблока, груши и т.д.)’. Вайнах.: инг. тIухк. Не документировано. Суф. производное (уменьш. суф. -иг, ср. йуьхьиг ‘кончик’, буьхьиг ‘козлик’) от основы дух ‘низ, корешок’, родственной с иными классн. показателями чеч. бух ‘основа, дно’, йух ‘низ, подол’ (см.). В результате оглущения звонких согласных и палатализации гласной исходное дух-иг изменилось в тIуьхик // тIуьхк точно так же, как йухиг – йуьхк ‘пень’, тIусиг – тIуьск ‘лысая башка’.

53

УУ ‘доска’. Вайнах.: инг. улг, мн. уй. Форма мн. ч. от у – аннаш ‘доски’ – указывает на

вероятное родство этой лексемы с др.-чеч. а ‘равнина, плоскость’, сохранившимся в живой речи только в пословице я лам вац хьо, я а вац хьо ‘не гора ты и не равнина’. Буквальное знач. у (< *ун < *ан) – ‘плоско вытесанная часть дерева’. Сюда же (или к хьун ‘лес’?!), вероятно, относится гунз. гьан ‘лес; доска’.

Уггар ‘самый, наиболее’. Вайнах.: диал. иггур, инг. эггара. Сближают с осет. агар ‘чрезмерный’, не имеющим иранских соответствий. На наш взгляд, эти слова соотносятся с хетт. hekur ‘вершина скалы, горы’, др.-инд. agra- ‘вершина, верх, верхний край’, авест. aghra ‘вершина, верхний, начало’, лтш. agrs ‘ранний’. Исходная форма – *аггур ‘самый верх, пик’. Удвоение г в результате экспрессии.

УгIа ‘выть, скалить’. Общенах.: инг. угIа, ц.-туш. д-угIа ‘кричать, орать, блеять, мычать’. Скорее всего, звукоподражание, ср. авар. угьизе ‘стонать’, лезг. угь ‘стон’, рус. ухать.

Удди ‘представитель одного из дагестанских народов, удин’. Собственно чеч. Самоназвание ути, уди. Возможно, объясняется через хинал. уд ‘порог’, дагест. *анд // *унд ‘дверь’, чеч. уьйтIа ‘за порог, за дверь, во двор’ < *уди, уьйтIие ‘двор’, монг. ууд ‘порог, дверь’, узб. утиш ‘переход’, утмок ‘переходить’, рус. утин ‘рубеж, граница’. Видимо, название жителей знаменитого в истории края Дербентского прохода перешло на название его жителей. Типологически такую же внутреннюю форму имеет и общее название дагестанцев в чеченском языке суьйли (см.) от араб. Сул ‘Дербентский проход’.

Уза ‘1. жидкость, выделяемая грудными железами женщин и самок млекопитающих перед родами и в первое время после них; 2. молозиво’. На первый взгляд кажется Заимствовано из тюрк. яз. (карач.-б. уууз, кум. увуз ‘молозиво’). Но с другой стороны трудно пройти и мимо данных слав. языков: укр. уза ‘жирный налет на воде’, бел. диал. вуза ‘пчелиные соты’, рус. диал. уза ‘вощинка; восковой клей из почек березы’, болг. воже ‘плацента’ (< слав. *wozъ ‘вязкие выделения’). Если к тому же учесть взаимосвязь знач. ‘молозиво’ – ‘молоко’, ‘доить’, можно прийти к заключению о происхождении чеч. уза ‘молозиво’ от гл. уоза ‘тянуть, вытягивать, доить’. Семантически ср. также чеч. никх, мн. накх-арш ‘улей’ – накха ‘женская грудь’.

Узам ‘напев, мелодия’. Вайнах.: инг. узам ‘вопль, стон’. Вероятно, суф. образование (суф. -м) от основы гл. уоза ‘тянуть’. Семантически ср. выражения затянуть песню, тянуть мелодию и т.д.

Узар ‘стон’. Собственно чеч. Как и предыдущее слово, возможно, образовано от основы гл. уоза, уза с помощью суф. -р. Неясно отношение сюда ц.-туш. зур ‘тихий печальный напев’ (от *узур?). Основу уз- ‘нудно тянуть, скулить, стонать’ интересно сопоставить с каб. уз ‘боль’.

-узза ‘суф. кратных числительных и наречий меры, -жды’. Общенахское (инг. -за, ц.-туш. -цI), имеющее соответствия в дагестанских (авар. цIул, анд., чам. -цIу-, багв., ботл., годоб., карат., чам. -цIи ‘-жды’) и памирских языках: шугн. -уза в аруза ‘ежедневно, повседневно’ от ар // хар ‘каждый’ (ср. чеч. хIоразза ‘каждый раз’ от хIар-узза < хIару ‘каждый’).

Ула ‘послепослезавтра, на третий день вперед’. Общенах.: чеч. диал. илла, улла, инг. цIулла (?), ц.-туш. уло ‘на четвертый день с этого дня’. Дальнейшие связи неясны.

Уллие ‘рядом, близко’. Вайнах.: чеч. диал. уллуо, инг. улув. Суф. производное (суф. -ие, ср. хIокхкхие ‘сюда’, йуххие ‘рядом’) от основы ул(л)-, вероятно, связанной с дарг. алав ‘вокруг’, лак. лу ‘под’, греч. aule ‘двор, пространство, примыкающее к дому’ (дорич. aula), лат. ala ‘крыло, фланг’, др.-рус. *ула ‘улица’, рус. улица, переулок, закоулок, диал. улка, улок ‘улочка’. С редупликацией корня, возможно, сюда же относится и наречие лула- ‘по соседству’ и, возможно, чеч. луол ‘намётка, пристёжка, обшивка’ (см.), мн. лаларш.

Улх1 ‘соты’. Вайнах.: инг. улх. Суф. производное (суф. -х, ср. дилха ‘плоть’, молха ‘лекарство’, чалх ‘хлам’) от основы ул- (< *ал-), соответствующей, на наш взгляд, слав. *ulъ ‘улей’ (рус. улей, чеш. ul, польск. ul), лит. aulis, др.-прус. aulinis – то же. Вероятно, родственно чеч. улх2 (cм.) через значение ‘множество (ячеек, волокон)’.

Улх2 ‘шерсть, приготовленная для пряжи; клин (в платье, в папахе)’. Восходит к форме алх, родственной гл. алха ‘чеcать шерсть’ (см.), арчин. олъх ‘шерсть’, дигор. алхий ‘узел’ (чеч. субстр.?).

Ун ‘зараза, болезнь, эпидемия’. Вайнахское (инг. у), имеющее, на наш взгляд, соответствия в дагестанских (авар. унти, бежт., гунз. унти ‘боль’, гинух. унти ‘болезнь’) и герман. языках: c протезой w- относится англ. wound, др.-англ. wund, др.-в.-нем. wunta, др.-сев. und ‘рана’. Зубной т // д в этих основах, вероятно, является окаменелым классн. показателем да (ср. чеч. ун ду, диал. ун да ‘болезнь, недуг суть’), который в чеч. языке, в отличие от таких лексем, как гIад, пхьид (см.), до сих пор не слился с основой. Если принять точку зрения, по которой болезнь из табуистических соображений получает свое название через антонимы, можно попытаться привлечь к сравнению чеч. анд-уо ‘сила, крепость’, онда ‘сильный’ (см.), карат. гьанду, ботл. гьанда, дарг. анда, таб. унтI ‘лоб’ (< ‘череп; крепк-ий’), возможно, соотносительные с и.-е. *an-, *in-, *on- ‘гнуть, причинять боль’ (лат. onus ‘груз’, др.-в.-нем. anda ‘гнев, злоба, страсть’, др.-сев. onn ‘усилие’, ср.-ирл. ond, onn ‘камень’). См. ан.

54

Уммат ‘род, община, последователи’. Вайнах.: инг. умут ‘народ, партия’. Из араб. уммат-ун ‘нация’.

-уо ‘суф., образует сущ. от имен со знач. лица’. Общенах.: инг. -уо, ц.-туш. -ов. Восходит к форме -ав, cоответствующей, на наш взгляд, парф. -av, согд. -au ‘суф. лица’, а также адыг. -wa ‘человек’. Ср. к типологии чеч. -луо – ‘суффикс лица’ от -лав ‘раб (божий), человек’ при арч. ло ‘мальчик’, слав. *slav- // *slov- ‘мужчина, человек, славянин’, лат. sclav ‘раб’ (< *slav ‘мужчина’, ‘мужик’, ‘раб’); чеч. -чи ‘суф. лица’ при авар. чи ‘мужчина, человек’.

Уоза ‘потянуть; взвесить; покурить; подоить’. Общенах. гл. (инг. уоза, ц.-туш. оцIан) однократн. вида к ийза (см.), имеющий соответствия в дагестанских языках (авар. цIазе ‘тянуть, весить’, лак. ицциз ‘доить’, дарг. идзис, лезг. адзун, агул. узас ‘доить’). Вероятно, родственно чеч. уза (см.). Относится ли сюда рус. уда, удить?

Уозабиезам ‘предвзятость, необъективное отношение, импонирование, поблажка, снисходительность’. Собственно чеч. Сложение основ уоза (тянуть) и биезам (симпатия, приязнь). К типологии ср. рус. натяжка, тянуть в чью-либо сторону.

Уозам ‘грам. наклонение’. Собственно чеченский неологизм. Семантическая калька с рус. наклонение, более предпочтительная, на наш взгляд, в сравнении с параллельным саттам (см.).

Уозар ‘потягивание; взвешивание; курение; доение, дойка’. Общенах.: инг. уозар, ц.-туш. оцIар. Суф. производное (суф. масдара -р, ср. уохьар ‘внушение’, туохар ‘ударение’, дуозар ‘сопряжение’) от основы гл. уоза. Интересно отметить сходство с и.-е. *udher ‘вымя’: др.-инд. udhar, др.-англ. uder, греч. uthar, лат. uber ‘вымя’, продолжающееся и на уровне корневого чередования, ср. др.-сакс. ieder, др.-ср.-нем. jeder, др.-сев. ju(g)r // euder при нах. *иедзар ‘доение, выдаивание’ – форма многократн. вида к нах. *уодзар.

Уойла ‘мысль’. Вайнах.: инг. уйла. Считается заимствованным из тюрк. языков, ср. кум. ой ‘мысль’, ойламакъ ‘мыслить’.

Уокхие ‘сапог из валяной шерсти’. Собственно чеч. Вероятно, имеет отношение к карач.-б. уюкъла ‘валяные сапоги’, кабар. вакъIэ, адыг. цуаккъэ ‘обувь’.

Уонг ‘ощупывание скотины для определения её упитанности’. Собственно чеч. Эта операция производилась путем ущипывания, стискивания между большим и согнутым указательным пальцем плоти скотины, поэтому поиск этимологии чеч. уонг, на наш взгляд, надо искать среди лексики, обозначающей тискать, теснить, сдавливать, щемить. Мы склонны видеть связь этой основы с и.-е. *ang- ‘узкий’ (< ‘тесный, стиснутый’), гот. angwus, англ. anguish ‘мука, боль, тоска’, лат. angustus ‘узкий, тесный’, anguis ‘змея’, др.-в.-нем. anс, лит. angis ‘уж, змея’, рус. уж (< *анги), угорь (змеевидная рыба), угорь (извивающийся при выдавливании).

Уор ‘ров, яма’. Вайнахское (инг. уор), имеющее соответствия в дагестанских (авар. ор ‘ров’, рут. хьвар, цахур. хьор ‘яма’), индоевропейских (арм. hor ‘яма’, греч. oyros ‘ров, канава’, рус. ров, и.-е. *rou- // *ru-) и тюрк. языках: казах., татар. or ‘ров, яма’. Прямая связь чеч. уор с осет. warm ‘яма, погреб’, груз. ормо по фонетическим причинам исключается.

Уорца ‘стража, караул; ополчение’. Общенах.: инг. оарц, ц.-туш. Iарцо ‘набег’. Вероятно, от арц // арс ‘нож, копье; оружие’ через значение ‘вооруженный отряд (копьеносцы, меченосцы)’. Выражение уорца дала ‘караул! на помощь!’ этимологически означает ‘стража, на помощь!’, ‘стража, ко мне!’, а не ‘спасайтесь на гору’, как объясняют некоторые. Ср. еще уорца тIаьхьаделара царна ‘за ними погналась стража’, где значение ‘стража’, а не ‘гора’, распознается у уорца невооруженным взглядом. Сюда же относится, вероятно, урарт. urušhi ‘оружие’.

Уорцха ‘брус’. Вайнах.: инг. оарц. Суффиксальное образование (суф. -ха) от основы арц, представленной также в чеч. арц ‘гора, лес’ (см.), дукъ-арц ‘заноза ярма’, инг. салазан арц ‘оглобля саней’, годоб. роша ‘дерево, брус’.

Уосал ‘трусливый, боязливый; плохой, презренный, жалкий’. Вайнах.: инг. оасал. Заимствовано из тюрк. языков: карач.-б. осал ‘дрянной’. Сюда же лезг. усал ‘дрянной, негодный’, табас. усал ‘жалкий’.

Уостадāла ‘вырваться, прорваться, извергнуть; выкинуть (о плоде)’. Собственно чеч. Встречается в устаревших выражениях 1а уостадаьлла ‘зиму прорвало’, так говорят, когда зимой неожиданно идет дождь; зуда уостаяьлла говорят о женщине, у которой случился выкидыш. Сложение основы уоста, вероятно, родственной чеч. хьуоста ‘источник’, йист ‘край’, и вспомогательного глагола дāла (случиться, произойти).

УосталгIатаса ‘выкинуть (ребенка)’. Собственно чеч. Сложение основ уосталгIа (предположительно означающего на сторону, за борт, через край) и таса (бросить, кинуть).

Уоти ‘комната отдыха, гостиная’. Собственно чеч.: диал. уотуо. Сопоставляем с карач.-б. отоу ‘терем’, курд ode ‘комната, помещение для гостей’, лат. otium ‘досуг, отдых; праздность’. Несколько дальше кум. отов ‘каморка’.

Уохьа ‘продемонстрировать, показать, выставить напоказ, на обозрение’. Общенах. (инг. увхьа, ц.-туш. ахьдан ‘тайком вводить, подсовывать’) классн. гл. однократн. вида к иэхьа (см.), имеющий соответствия в араб. авхьа ‘вдохновлять, внушать; сообщать, открывать’ и и.-е. *ouk- // *uk- ‘учить, приучать,’ (др.-инд. ucyate ‘быть привычным’, гот. bi-uhts ‘привычный’, лит.

55

jaukinti ‘приручать’, jaukas ‘приманка’, рус. учить, приучать, наука, навык, привыкать, обычай).

Уоччам ‘укроп’. Собственно чеч. Сопоставляют с кум. ханцоччам ‘укроп’, где ханц ‘уксус’, дёгерек оччам ‘петрушка’.

Уоччавала ‘взбелениться, расходиться, выйти из себя’. Собственно чеч. Сложение основы уочча, соответствующей цах. очв, удин. очвух ‘зло’, груз. очIва ‘горевать, беспокоиться’, и гл. вала ‘стать, сделаться’. Ср. также чеч. ача ‘накипь (на стенках сосуда)’, хьач ‘слива’ < *ач ‘кислый (фрукт)’, ачуо ‘злоба, неприязнь; раздражение, реакция’, авар. ачу, кум. ачу , карач.-б. ачыу ‘злоба, гнев’.

УоьгIазваха ‘разгневаться, разозлиться’. Сложение основ уоьгIаз ‘раздражение, гнев’ и ваха ‘пойти’, ср. семантически рус. выражение войти в раж. См. уоьгIазие.

УоьгIазие ‘сердито, злобно; злой, сердитый’. Суф. производное (суф. -ие) от основы уоьгIаз-, вероятно, идущей от араб. aghaza ‘раздражать, сердить’. Исходная чеч. форма – *иегIуз.

УоьгIазлуо ‘злоба, гнев, раздражение’. Суф. производное (суф. -луо, ср. дегазлуо ‘антипатия’) от основы уоьгIаз-, представленной также в чеч. уоьгIазваха ‘разозлиться’ (см.).

Уоьзаг ‘сухожилие; сердцевина, стержень (плетки, нарыва)'. Вайнах.: инг. эзиг. Вероятнее всего, Заимствовано из тюрк. языков, ср. др.-тюрк. öz ‘сердцевина, внутренность’, özak ‘кровеносный сосуд, шейная артерия’, карач.-б. ёзек, кум. оьзек, азерб. özek ‘ядро’, ‘сердцевина, стержень’. Не сюда ли и рус. вязига ‘сухожилия из спины осетровой рыбы’ (Фасмер). Исходная форма – оьзиг // оьзег.

Уоьзда ‘благородный, воспитанный’. Вайнах.: инг. эзди. Вероятнее всего Заимствовано из иран. языков через тюрк. посредство, ср. карач.-б. özden ‘уздень’, ‘вежливый, воспитанный’. Первоисточник слова, видимо, следует искать среди лексем, родственных иран. azad ‘свободный, вольный’. Сюда же осет. wazdan // wezdon ‘уздень; благородный’, лак. уздан- ‘чистый’.

Уоьмар ‘век, жизненный срок’. Собственно чеч. Из араб. Iумр-ун ‘возраст, жизнь, лета’.Уоьпа ‘суслик; хомяк; крот’. Общенах.: инг. иэп, ц.-туш. ъйеп. Исходная форма иепу

родственна диал. иеп // ип ‘канал’, чеч. апари ‘желоб’, ‘водосток’, ‘канал’ (см.), иран. ap- ‘вода’, отсюда первонач. знач. – ‘землеройка, грызун, роющий разветвленные норы’. С другой стороны, не исключен также этимон ‘выныривающая из воды, выуживаемая водой (из норы)’. Дело в том, что одной из характернейших особенностей, связанных с хомяком, является процесс многочасового заливание водой ее норы. Эта особенность отложилась также в чеченской пословице оьпа яккха санна, хи мийла «пить так, будто хочет вытравить суслика (из себя)». Так говорят человеку, который выпивает за один раз несколько кружек воды.

Уоьрси ‘руский’. Вайнах.: инг. эрсие. Заимствовано из тюркских языков: кум. урус, карач.-б. урус.

УппагI ‘доска или плита, закрывающая могильную нишу с покойником’. Вайнах.: инг. ийпха. Восходит к упха. Фонетически ср. напгIа ‘пропитание’ > наппагIа, гIамгIа ‘персик’ > гIаммагIа, чаьмза ‘безвкусный’ > чаьммаза.

Ур ‘междометие, которым погоняют телят’. Собственно чеч. Возможно, связано с др.-в.-нем. hurrа ‘быстро вперед’, ср.-в.-нем. hurra ‘межд. ура!’, англ. hurrah, швед. hurrah, датск. hurrah, франц. hurrah, итал. hurrah, испан. hurrah ‘межд. ура!’, рус. ура от герман. hurren ‘быстро двигаться’, hurrа ‘быстро вперед’. Ср. типологически чеч. в-алуо, й-алуо ‘иди! идем! двигайся! вперед!’ (см.), диал. в-але, й-але при лит. valio ‘ура!’, фран. alle- ‘двигайся, вперед!’, нем. eilen ‘спешить’. Менее вероятно по соображениям семантики Заимствовано из тюрк. ур ‘бей!’. С культурно-исторической точки зрения см. под була, буож, буорш, вир, кхуо, мар, нал, стаг, старгIа, сту.

Урам ‘улица’. Cобственно чеч. Заимствовано из тюрк. языков: тат. урам ‘улица’, карач.-б., ног., кум. орам. Сюда же адыг. уырам, каб. уэрам, абаз. урам ‘улица’.

Ур-аттала ‘даже’. Собственно чеч. Стяжение более пространной формы уггар аттала. Сравнимо по второй части с лак. хIатта, пушту hатта, шугн. атто ‘даже’.

Урд ‘надел, участок земли’. Вайнах. (инг. урд), имеющее соответствия в индоевр. языках: др.-в.-нем. art, др.-англ. earth ‘вспаханная земля’, др.-исл. ardhr ‘плуг’, лат. aratrum, праслав. *ordlo ‘плуг’, лит. arti, лтш. art ‘пахать’. Пранах. *ард ‘пахотный участок’ (ср. чеч. мн. ард-аш) образовано при помощи расширителя -д от основы *ара ‘резать, пахать, драть’ так же, как и.-е. *erd- ‘надел, пахотная земля’ от и.-е. *er- ‘резать; отрез; земля’. Далее сближают с хурр. arde ‘город’, ardine ‘Город (Муцацир)’, что не исключено, учитывая связь арм. kert ‘город, град’ с чеч. киерт ‘ограда, ограждение; огород, двор’.

Урдуо ‘приданое, выкуп’. Вайнах.: инг. урдув. Общепринятой этимологии не имеет. Несмотря на значительные фонетические трудности, сопоставляют с дигор. arwad ‘калым’, груз. urwati. В этом смысле более предпочтительна связь с урарт. арди ‘калым’, имея в виду, что чередование а // у в корне и колебание суф. -уо // -ув // -ив в нахских языках типичное явление (см. аьрзу, ирзу). Перебой а : у, в частности, имеет место и в чеч. урд ‘надел, участок земли’ (< *ард), материальное сходство которого с рассматриваемым урдуо, видимо, не случайно. Вероятно, оно основано на общности происхождение этих слов. Действительно, семантический

56

мостик между урд ‘надел, участок земли’ и урдуо ‘приданое, калым’ позволяет перебросить греч. nomos – ‘административное деление; округ; закон’. Этим связующим элементом, на наш взгляд, является значение ‘полагающаяся по закону доля, установленная законом часть’. Восстанавливаемое таким образом нах. *ард-уо очень напоминает и.-е. *ard-u // *art-u ‘закон, порядок, установление, слаженность, согласованность, соединение’ (арм. ard, ген. ardu ‘порядок’, др.-инд. rta ‘священный закон, установление’, авест. areta, др.-перс. arta ‘закон, священное право’, тох. А ortune ‘дружба, дружеский’, лат. artus ‘сустав, сочленение’, ritus ‘ритуал, правило, обычай’). С культурно-исторической точки зрения ср. чеч. там ‘дар, калым, условленное по обычаю’ при и.-е. *dhem- ‘yстановление, обычай, дар’, др.-инд. dhaman ‘священный закон, обычай’, греч. гом. ana-thema ‘ритуал, священный дар’.

Урс ‘нож’. Вайнах.: инг. урс. Закономерно восходит к основе *арс, родственной чеч. арс ‘царапина, порез’ (ср. омонимичные формы мн. ч. обоих слов арсаш1 ‘ножи’, арсаш2

‘царапины’) и, возможно, и.-е. *reis- ‘резать, рвать’, авест. raeša ‘щель в земле’, aršti ‘меч’. Хевсур. ursa, пшав. lursa ‘нож’ выводят из нахских языков, то же самое, возможно, относится и к осет. урц ‘копье’.

Урх ‘вожжа, вожжи’. Вайнах.: инг. урх. Исходная форма *арх (ср. чеч. мн. архаш), сопоставима, на наш взгляд, с греч. ‘начало; власть’, и.-е. *reg ‘рог; корона; коронованный, король; власть, управление’. Семантически ср. англ. rein ‘вожжа; править лошадьми’ – reign ‘власть, царствование; царствовать’. Осет. рох ‘вожжа’, скорее всего, идет из нах. субстрата.

Урхалла ‘управление’. Суф. производное (суф. -алла, ср. куьйгалла ‘руководство’, коьрталла ‘главенство’) от основы урх ‘вожжа, бразды’. Семантически ср. рус. бразды правления.

Урчакх ‘веретено’. Cобственно чеч. Заимствовано из тюрк. языков: кум. урчакъ – то же. Интересно созвучие с ц.-туш. артIах ‘свивальник’.

Устаз ‘духовный учитель, наставник’. Вайнах.: инг. устаз. В конечном счете, восходит к араб. устаз-ун ‘учитель, профессор’.

Утарма ‘верея (столб ворот или сарая)’. Собственно чеч. Происхождение не ясно. Интересно сравнить с чеш. odr ‘столб, остов’, англос. eodor ‘изгородь’, др.-исл. jadarr ‘край, верхняя жердь в заборе’, д.-в.-нем. etar, ср.-в.-нем. etter ‘забор, край’.

Учие ‘веранда’. Общенах.: инг. уйчие, ц.-туш. учин ‘темнота’. Суф. производное (суф. -ие) от основы уча ‘в сени’, вероятно, связанной с чам. ача ‘балкон, веранда’, тинд. ачу, ботл. анччу, год. гьанччу ‘тень’. К семантике ср. еще рус. сень ‘тень’ и сени.

УьУьзаш устар. ‘они’. Собственно чеч. Вероятно, образовано в результате ассим. от *изуш,

являющейся формой мн.ч. указательно-личн. местоим. из // иза ‘он, тот’. См. уьш.Уьйр ‘связь; дружба; мн. единомышленники, друзья’. Собственно чеч. Возможно,

заимствовано из тюрк. языков, ср. казах. уьир, карач.-б. джюрюу ‘связь’. Несколько осложняет картину чеч. уьйриг ‘клубок ниток, моток’ (см.), которое может быть связано с чеч. иэр ‘переплетение, смешивание, слияние, интеграция’ от основы гл. иэн. Ср. сюда также рус. юра ‘рой, стадо, вереница’, юро ‘стая рыб’.

Уьйриг // уьйраг ‘клубок ниток, моток’. Общенах.: инг. эрг, ц.-туш. оркIул. Суф. производное (суф. -иг, ср. гуьйриг ‘пенёк’, чкъуьйриг ‘корка’) от основы уор, ср. диал. уориг ‘клубок’. Из чеченского идут, вероятно, русcкие вьюр ‘моток ниток’ (< уьйр ‘связь связка’) и вьюрок ‘моток ниток’ (от уьйрак < уьйраг < уьйриг).

Уьйрхуо ‘единомышленник, приятель’. Собственно чеч. Суф. производное (суф. -хуо) от основы уьйр ‘связь, сношение’.

УьйтIие ‘двор, фасад’. Вайнах.: инг. уйтIие. Суф. производное (суф. -ие, ср. учие ‘веранда, сени’) от основы уьйтIа ‘во двор, на улицу’, родственной даг. *und // *unt’ ‘порог, дверь’: дарг. унза, унцца ‘дверь’, хинал. уд ‘порог’, хвар. ац ‘дверь’, лак. *унз, авар. унцIцIа ‘дверь’. Семантически ср. двор – дверь.

Уьние ‘заразный’. Вайнах.: инг. уние. Суф. производное (суф. -ие, ср. айпие, сакхтие ‘дефективный, порочный’) от основы ун ‘зараза, болезнь’.

УьнтIапхьид ‘черепаха’. Собственно чеч. Восходит к форме унтIепхьид, сохранившейся в диалектах. Последняя представляет из себя сложное слово, состоящее из ныне забытого унтI ‘лоб, черепок; крепкий’ (ср. чеч. онда ‘крепкий, твердый’, табас. унтI, дарг. анда, карат. гьанду ‘лоб’) и пхьид ‘лягушка’. Откуда просматривается мотивирующее значение слова – ‘лобастая, череповидная, крепкая лягушка’, поддерживаемое рус. череп – черепаха.

Уьралла // иралла ‘острота’. Общенах.: инг. ирал, ц.-туш. ирол. Суф. производное (суф. -улла // -алла, ср. аьрталла ‘тупость’, шуоралла ‘ширина, широта’) от основы ира ‘острый’.

Уьсанг ‘комнатка, каморка’. Собственно чеч. Встречается также в дарг. усанг ‘шалаш’, осет. усонг // осонгае ‘шалаш, шатер, хижина’. Дальнейшее не ясно.

УьстагI ‘овца; баран’. Общенах.: инг. устагI, ц.-туш. уйстхи. Суф. производное (суф. -агI, ср. муостагI ‘враг’) от основы сущ-го уст // сту ‘крупнорогатое животное, бык’ (см.).

Уьш ‘они’. Вайнах.: инг. уж. Возможно, восходит к основе *иуш, являющейся формой мн. ч. указ.-личн. местоим. и ‘он, тот’. Такое объяснение поддерживается диал. оуш ‘они’ из ауш от

57

а ‘он; тот’ и -уш – окончание мн.ч., а также типологически сходными чеч. муьлш ‘кто’ (< милуш), хIорш ‘эти’ (< хIаруш), ц.-туш. э-би ‘эти’, о-би ‘они’ (-би – окончание мн.ч.), рус. он-и. Менее вероятно объяснение уьш от *и-шу, где и ‘он, тот’ + шу ‘вы’. См. уьзаш.

Уьшал ‘болото, топь’. Вайнах.: инг. ушал. Вероятно, восходит к форме *ишул, отраженной в диал. варианте ишал. Дальнейшее не ясно.

58

Х-х усил. частица ‘-то’, ‘же’, ‘ведь’. Отмечается в авар. -хха (> ? ботл. -хха), агул. -хи // -ху,

лак. -хха ‘ведь’, ‘же’. -х // -ах ‘формант веществ. падежа, выступающий в роли предлогов о // об; через’.

Общенах.: инг. -х, ц.-туш. -х. Сближаем с лакским предлогом -йх, -вух ‘о’, ‘через’, ср. чеч. хи-х вала ‘пройти реку’ при лак. нехха-йх лахъан ‘перейти через реку’.

Ха1 ‘бок, бедро’. Общенах.: инг. ха // гIа, ц.-туш. ха ‘бедро, ляжка; ножка (птицы)’. Пранах. *гIа // *ха. Сближаем с чеч. ах ‘половина’, агIо ‘сторона, бок’, гIо ‘полоз’ (см.), мегр., лаз. xe, xeli ‘рука (кисть)’, если последние от ‘рука, бок’.

Ха2 ‘cтража, охрана’. Вайнах.: инг. ха. От ха1 ‘сторона, бок’ с развитием значения в направлении ‘бок’ – ‘тот, кто сбоку; приставленный к боку (для охраны объекта)’, ср., например, рус. сторона – принять сторону, сторонник. Сюда же, возможно, следует отнести и лезг. хуьн ‘охранять’.

Хаба ‘съёжиться, сморщиться’. Общенах.: инг. хоба, ц.-туш. хабардар ‘сделать скупым’. Форма однократн. вида к хиеба (см.). Сближаем с рус.-цслав. хабити, рус. хабить ‘портить’, ухаб ‘неровность на дороге’ < ухабить ‘делать дорогу неровной, изъездить, исполосовать’, хабень ‘жалкий’, укр. охабити ‘погубить, испортить’, болг. хабя ‘порчу’. Нахский материал говорит в пользу отклонявшейся связи рус. хабить с хибать, ср. чеч. хаба и хиеба.

Хабар ‘речь, разговор; весть, молва’. Вайнах.: инг. хабар. Из араб. хабар-ун ‘весть, молва’. Отсюда авар., дарг., лак., лезг. хабар ‘весть, слух, молва’, кум., карач.-б. хапар ‘весть, молва’, татск. хавар и, в конечном счете, слав. *govor, govoriti (рус. говор, говорить).

Хадан ‘охранять, сторожить’. Вайнах.: инг. ха дие. Лексикализация словосочетания ха2 дан ‘охрану делать’, ср. типологически рус. производить охрану, нести охрану, нести караульную службу и т.д.

Хада ‘порваться, разорваться’. Общенах. гл. (инг. хада, ц.-туш. хитIан), имеющий соответствия в индоевр. языках: иран. *xad- ‘ранить’, авест. xada, др.-инд. khad-, хетт. h`att ‘резать’, арм. hat- ‘отрезать’, и.-е. *xed- // *xod- ‘рвать’ (Merlingen). Сюда же, возможно, курд. xetene ‘обряд обрезания’, урарт. h`atu-bi ‘я отделил’. См. хиеда.

Хаддаза ‘непрерывно, бесперебойно, постоянно’. Общенах.: инг. хаддаза, ц.-туш. xit’c’in

‘беспрерывно’ (Кадагидзе 1984: 813). Суф. производное (суф. отриц. -за, ср. саццаза ‘беспрестанно, безостановочно’) от основы гл. хада ‘прерываться, прекращаться’ (см.) с одновременным удвоением корневой согласной для усиления категоричности.

Хадуо ‘поранить, порезать, отрезать’. Общенах.: инг. хададе, ц.-туш. хитIдан. Каузатив, образованный с помощью суф. -уо от основы неперех. гл. хада (cм.).

Хаза1 ‘слышать, услышать’. Общенах.: инг. хаза, ц.-туш. хацIан ‘слышать, понимать’. Сопоставляют с хурр. xaz, урарт. xas ‘слышать’. Возможно, также связано с гот. hausjan ‘слышать’, герм. *xauzjan и др.-инд. ghosa ‘звук, шум’, авест. gaoša ‘ухо, слышать’, др.-перс. gauša ‘ухо’, и.-е. *ghaus- ‘слышать, ухо’. Исходная форма – *ghasan ‘слышать’.

Хаза2 ‘красивый; красиво’. Общенах.: инг. хоза, ц.-туш. гIазен ‘хороший, *красивый’. Сближают с хуррито-урарт. *gaz-: урарт. gazuli ‘красивый’. Однако простой констатацией факта сходства лексем здесь обойтись трудно, ведь существуют еще араб. ghazal ‘антилопа; газель’, тюрк. qyzyl ‘красный’, qyz ‘красная девица’, чеш. hezky ‘красивый’, диал. hezy ‘красивый’, cлав. *gyzdati ‘украшать, наряжать’, отношения между которыми требуют изучения. Уже сейчас ясно, что формы с чистой основой (чеч. хаза, чеш. hezy, тюрк. qyz) следует отделять от форм, осложненных суф. (урарт. gaz-uli, араб. ghazal, тюрк. qyzyl = чеч. хаз-улла ‘красота’; слав. *gyz-da-ti = чеч. хаз-дан ‘украшать, делать красивым’). Наиболее вероятная пранах. форма – *ghaz-an.

Хазахиета ‘(по)нравиться, (о)радоваться’. Общенах.: инг. хозахиета, ц.-туш. гIосхета ‘радоваться’. Сложение основ хаза (красивый) и хиета (казаться, чувствовать).

Хазна ‘сокровище, клад’. Общенах.: инг. хазне, ц.-туш. хазин. Из араб. хазинат-ун ‘сокровище’, хазана, хазн-ун ‘копить, хранить’. Сюда же груз. хазина ‘казна’, лак. ххазина ‘сокровище’, кум. хазна ‘казна’.

Хайра ‘благо, прок’. Вайнах.: хайра ‘благо, добро’. Из араб. хайр-ун ‘благо’. Cюда же греч. хайра ‘красота’.

Хал ‘былинка, травинка, стебель; отрезок (нити)’. Cобственно чеченское, имеющее соответствия в индоевр. языках: греч. xloe ‘трава’, xloros ‘зеленовато-желтый’, лат. helvus ‘желтоватый’, др.-рус. зель ‘молодая озимь, зелень, трава’, cловен. zel ‘растение’, герм. *gelwa ‘желтый’, и.-е. *ghel- ‘зелень, трава; желтый, зеленый’. К соответствию нах. *x // *gh – и.-е. *gh- см. вагIа, гIум, даха // дагIа, ниех. Лак. ххал, лезг. гIал, дарг. хала ‘нитка’, возможно, идут из нах. языков. Осет. хал ‘травинка, былинка; нитка’, балк. халэ ‘нитка’, груз. хала ‘отрезанная ветвь, палка’ из нах. субстрата. См. хала, хола.

Хала ‘лишиться (сил), потерять (голос), неметь; чахнуть, гаснуть’. Общенах. (ц.-туш. халан ‘погаснуть’, хелан ‘гаснуть, угасать’), имеющее соответствия в индоевр. языках: рус. халеть ‘умирать, засыхать’, блр. холець ‘умирать’, польск. sxalec` ‘умереть’, греч. xalo ‘гибну, пропадаю’, осет. xalyn // xalun ‘портить, разрушать’.

59

Хала ‘трудный, тяжкий; несговорчивый (о характере)’. Общенах. (инг. хала, ц.-туш. халан

‘прискорбный, печальный’), имеющее соответствия в индоевр. языках: греч. xolos, xole ‘желчь’. Cм. хал, хелиг. Исходное значение – ‘желчный, холерический’.

Халк ‘двойной подбородок’. Вайнах.: инг. кхалкхкIелхие. Редко употребительное и фоносемантически неустойчивое слово, ср. диал. халкъ, кхалкх, кхалкъ, кист. кхалкIелуа. Ингушско-кистинская форма содержит во второй части основу кIел- ‘под, низ’, ср. чеч. меракIиелуо ‘подносье’, куогакIиелуо ‘подножие’, которая указывает на иное, чем ‘двойной подбородок’, значение у кхалкх // халк. Действительно привлечение с сравнению рус. холка и // или рус. терск. калкан ‘жировой нарост на затылке у животного’, польск. kalkan ‘щит с умбоном’ (от тур. kalkan – то же) позволяет восстановить для чеч. халк // халкх этимологическое значении ‘(двойной) жировой слой вокруг шеи’. Отсюда, вероятно, рус. холка, наел холку. Фонетически чеч. халк могло подвергнуться контаминации с халкъ ‘народ’.

Халкъ ‘народ’. Общенах.: инг. халкъ, ц.-туш. халх (< груз. халхи). Из араб. халкъ-ун ‘народ’. Сюда же, вероятно, относится, в конечном счете, и лат. vulg-ar, герм. folk ‘народ’, рус. полк.

Халсту ‘водоспуск’. Собственно чеч. Происхождение не ясно. Возможно, связано с рус. холостить, холостой, неимеющими удовлетворительной этимологии, ср. семантически выхолостить содержание. Последние через еврейско-хазарский язык, вероятно, восходят к корню близкому араб. xalasа ‘очищать(ся), освобождать(ся); быть свободным’.

Халуо ‘затруднение, трудность’. Вайнах.: инг. халуо. Суф. производное (суф. -уо, ср. малуо ‘лень, ленность’) от основы хала (cм.).

Халхавала ‘станцевать, сплясать’. Вайнах.: инг. халхавала. Образовано при помощи вспомагательного гл. вала от несохранившейся в самостоятельном виде основы *халха ‘прыгать, подскакивать’, возможно, как-то связанной с курд. heleke ‘танец’, hel-xile ‘плясать’, азерб. галх-маг ‘вставать, подниматься’, ‘возвышаться’. Первонач. значение глагола халхавала – ‘подпрыгивать’.

Халхавийла ‘танцевать, плясать’. Вайнах.: инг. халхавийла. Итератив к гл. халхавала (см.), образованный чередованием гласных а // ий во второй основе.

Халхар ‘танец’. Вайнах.: инг. халхар. Mасдар от несохранившегося гл. халха ‘прыгать, подскакивать’. См. халхавала.

Хама ‘бережное отношение, уважение, почитание, пиетет’. Собственно чеч. Происхождение не ясно. Возможно, связано с каб. хъума ‘сбереженный, защищенный’, хъумэн ‘беречь, сохранять’. Менее вероятно отношение к др.-инд. am- ‘почитать, чтить’ или kam ‘любить, хотеть, желать’.

Хан ‘хан, правитель’. Вайнах.: инг. хан. Встречается как компонент имени Собственно муж. Наряду с лак., авар. дарг., лезг. хан заимствовано из тюрк. языков, ср. кум. хан, карач.-б. хан, тур., узб., уйг. хан ‘правитель, император’. Первоисточник ищут в кит. ке куан ‘великий хан’, а также в хазар. хаган ‘владетель, государь’ (Штегман). Скорее всего, верно последнее.

Хан ‘время, срок, пора’. Общенах.: инг. ха, ц.-туш. хан. Соотносится с чеч. хиен, мн. ханнаш ‘ствол дерева, кряж’, так как время первоначально определяли по годичным кольцам дерева, ср. чеч. шуо ‘год’ при шуо ‘годичное кольцо дерева’; греч. xronos ‘время’, но др.-англ. hrun ‘ствол дерева’. Родственно груз. хани ‘время’, хе ‘дерево’, убых. ghia ‘время’, адыг. лъэхъэнэ ‘эпоха, период, время’.

Ханакъуост ‘телохранитель’. Собственно чеч. неологизм. Сложение основ сущ. ха ‘охрана, стража’ и накъуост ‘товарищ’.

Ханийса ‘равнобедренный’. Собственно чеченский неологизм. Сложение основ сущ. ха ‘бедро, бок’ и прил. нийса ‘прямой’. См. гIонийса.

Хара ‘полость, пустота; дупло; кадка для зерна (из выдолбленного дерева)’. Вайнах.: инг. хархие ‘дупло’, хара ‘полый, выдолбленный’. Cчитается грузинизмом, ср. груз. хари ‘дупло, кадка’. Однако с этим мнением не вяжется отсутствие данной лексемы в цова-тушинском языке, а также ингушская форма хархие. Более того, это слово входит еще в состав чеченского топонима Хара-чуоь ‘Харачой’ – название местности в Веденском районе Чечении, откуда был родом знаменитый абрек Зелимхан Гушмазукаев-Харачоевский. Все это позволяет усомниться в заимствовании чеч. хара из грузинского. Наоборот, более вероятным представляется, что грузинское слово идет из чеченского языка или, в лучшем случае, является нахским субстратом в картвельских языках. И, наконец, отметим сходство рассматриваемого слова с афган. (дари) г`aр ‘дупло’, арм. xor ‘пропасть, ров’, др.-инд. akharas ‘нора зверя’ (Ф IY 265) и этимологически темным рус. харя ‘морда, пасть’, харий ‘урод’. Последнее, судя по семантике, также восходит к чеченскому диал. харие с развитием значения: ‘полость, отверстие’ > ‘полость рта’ > ‘пасть’ > ‘морда, харя’. С культурно-исторической точки зрения сравните аналогичные семантические отношения в паре: слав. *борть ‘дупло’ – нах. барт ‘рот, отверстие’ (см.). Ингушское хархие ‘дупло’ в структурном отношении является промежуточным звеном между чеч. хара ‘полость, пустота, дупло’ и вайнахским хиерх ‘пила’ (см.), до сих пор считавшимся грузинизмом.

Харданг ‘зоб птицы; горло’. Собственно чеч. Cопоставляют с кум. хырдан ‘горло’, однако фонетически (в чеч. слове первое а долгое) не менее вероятно непосредственное заимствование из иранских языков: перс. хардан ‘есть, пить’, парф. vxarendag ‘поглощающий’ от иран. xvarant-ka < иран. *xvar- ‘поглощать, есть, пить’, cp. авест. xvar – то же (ОИЯ 190).

60

Харж ‘расход, затрата’. Общенах.: инг. харж, ц.-туш. хардж ‘расход, налог; поминки’. В чеченский слово проникло из араб., в ц.-туш. – из груз. (ср. семантически груз. харджи ‘расход, налог; поминки’). Сюда же табас. харжи, харж ‘затрата, расход’.

Харжа ‘выбирать’. Вайнах.: инг. харжа. Mожет быть, восходит к *пхаржа < *пхарга, сопоставимой с арм. e-harc` ‘он спросил’, др.-в.-нем. frahen, др.-сев. fregna, тох. А prak- ‘спрашивать’, лат. prekari ‘просить’. К фонетике анлаута см. хиен, херсиг.

Харжам ‘выбор, отбор; выборы’. Вайнах.: инг. харжа. Суф. производное (суф. -м, ср. биекхам ‘возмездие’, бустам ‘мерка’) от основы харжа (см.).

Хари ‘узорчатая шелковая ткань’. Собственно чеч. Заимствовано из тюрк. языков: кум. хара, азерб. хара ‘шелковая материя, камка’. Отсюда же авар. ххара ‘муар, шелк, шелковая материя’, лак. хара ‘шелковая материя, разновидность парчи’, дарг. хара, зилхара ‘парча’, лезг. хара ‘парча, муар’.

Хархар ‘старая, невзрачная шубенка; поношенная одежда’. Собственно чеч. Cближаем с рус. хорхоры ‘тряпье, лохмотья’, хорхора ‘взъерошенная курица’, диал. хорохориться ‘хохлиться, надуваться’, сербохорв. на хохоро ‘приподнято, в сборку’. Семантич. ср. лит. skrandas ‘старая, потертая шуба’ при лтш. skrandas ‘лохмотья, рвань’. Относится ли сюда хуррито-урарт. *xar-xar: урарт. xar-xar-s` ‘разрушать’; по корню осет. хarragh ‘лохмотья, рвань’, авар. хохораб ‘рваный’?

Харц ‘ложный; несправедливый’. Общенах.: инг. харц, ц.-туш. харц. Нахское [ц] во многих случаях восходит к [с], восстанавливаемое таким образом *харс находит подтверждение в даг. языках: авар., ахвах., цез. гьереси, цахур. гьор ‘вранье, ложь’. Первонач. значение *харс – ‘противоположный, оборотный, изнаночный’.

Харца ‘перевернуться, опрокинуться’. Общенах.: инг. харца, ц.-туш. харцан ‘обменять, променять’. Вероятно, образовано от основы харц (см.) при помощи суф. инфинитива -ан. Исходная форма – *харцан // *харсан.

Харцие ‘оборотная, нелицевая сторона, изнанка’. Вайнах.: инг. харцахьие. Суф. производное (суф. -ие, ср. бакъие ‘лицевая сторона’, хьалхие ‘перед’, тIиехьие ‘зад’) от основы харц ‘неправильный, ложный’.

Харцтаьллинг ‘ползучее растение, лоза дикого винограда, хмеля’. Вайнах.: диал. харцталинг, инг. харцмушкарт (Алироев). Сложение основ харц (ложный) и таллинг (лоза). См. таьлланг.

Харцуо1 ‘перевернуть, опрокинуть’. Общенах.: инг. харцаде, ц.-туш. харцдан. Суф. производное (суф. перех. гл. -уо, ср. дагуо ‘сжечь’, дуожуо ‘уронить’, дуохуо ‘разбить’) от основы харца ‘перевернуться’.

Харцуо2 ‘несправедливость’. Вайнах.: инг. хоарцуо. Суф. производное (суф. cущ. -уо, ср. нийсуо ‘справедливость’, гамуо ‘вражда’) от основы харц ‘ложный, неправильный’.

Харцхьаралла ‘отрицательность (характера), невоспитанность, избалованность, шаловливость’. Вайнах.: инг. харцахьарал. Суф. производное (суф. -алла, ср. бакъхьаралла ‘положительность’, вуолла ‘отрицательность’, челакхалла ‘строптивость’) от основы прил. харцхьара ‘непослушный, избалованный’.

Харш ‘борозда, канавка’. Вайнах.: инг. харш. Отмечается в разных языках: кум. харш ‘борозда’, лак. ххарци ‘царапина’, араб. хараша ‘царапаться’, осет. харса ‘участок обрабатываемой земли’, авест. karš ‘борозда’, иран. *karš ‘тащить’.

Хас1 ‘грядка; огород’. Вайнах.: инг. хаьс. Сопоставляем с кум. хаси ‘грядка’, каб. хьэсэ ‘гряда, грядка; участок’. Первоисточник, вероятно, араб. хassa ‘выделять, приходиться на долю’ (> *‘делить на грядки’).

Хас2 в составе и.с.м. Хас-Мохьмад, Хас-Буолат. Вайнах.: инг. хас-. От араб. xass- ‘особый, особенный, специальный’. Отсюда Хас-Мохьмад – это ‘особенный Магомед’, а Хас-Буoлат – ‘особенный булат, особенная сталь’. Сюда же перс. и.с.м. Xas ‘особенный, лучший’, лак. хас- ‘специальный’, хасну ‘специально’. Родственно хас1 (см.).

Хасбиеш ‘огород’. Вайнах.: инг. хаьсий биеш. Прозрачное сложение из хас ‘грядка’ и биеш ‘сад’, буквально ‘сад с грядками’.

Хастам ‘восхваление, слава, хвала’. Собственно чеч. Суф. производное (суф. отвлеч. сущ. -м, ср. къастам ‘определение’, гIаттам ‘восстание’, айъам ‘подъем’) от несохранившейся в самостоятельном виде основы *хаста ‘вознести, похвалить’.

Хастуо ‘вознести, похвалить’. Вайнах.: инг. хоастаде. Суф. производное (суф. -уо, ср. диестуо ‘раздуть’, ластуо ‘встряхнуть’) от старой основы *хаста ‘хвастать’, представленной также в хастам. Форма однократн. вида к хиестуо (см.).

Хасстуом ‘овощ’. Собственно чеч. Сложение основ хас ‘грядка’ и стуом ‘фрукт, плод’, буквально ‘плод с грядки’ или ‘огородный фрукт’.

Хатар ‘оплошность, проступок; несуразность, ляпсус’. Вайнах.: инг. хатар. Вероятно, заимствовано из арабского языка через иранское посредство, ср. дари хатар ‘опасность, тревога’, тадж. хато ‘ошибка, погрешность; оплошность; проступок’, курд. xeta ‘вина, проступок’, араб. xat’ar- ‘опасность, риск, угроза’. В плане дальней этимологии сюда могут относиться ст.-слав. котора ‘ссора, распря’, др.-рус. котера, ср.-в.-нем. hader ‘ссора, раздор’, др.-в.-нем. hadu, галльск catu- ‘борьба, бой’, греч. kotos ‘злоба, гнев’.

61

Хатт1 ‘грязь, слякоть’. Вайнах.: инг. хотта. Неясно. Ср. гинух. хото-кьец ‘слякоть’, хотому ‘слякоть’ (ГРС), авар. хIатI ‘глина’, пушту хат`а ‘глина; грязь’, слав. *gatь ‘настил через топкое место’ (?).

Хатт2 ‘талия, линия талии; сборка одежды’. Вайнах.: инг. хатт ‘сборка черкески у талии’. Несмотря на ряд созвучий, происхождение не установлено, ср. в частности, араб. хатI ‘линия, полоса, борозда, ряд’ (откуда несомненно чеч. хатI ‘почерк’), др.-инд. kat`i ‘талия, стан; поясница’ (и.-е. *khet-). Можно предположить, что оба чеченских слова хатт2 и хатI пришли из арабского в разное время и разными путями. С другой стороны, нельзя исключить совсем и связь рассматриваемой основы с чеч. хуотта ‘соединить, состыковать, склеить’ (см.), рус. хват, прихватить.

Хатта ‘1. спросить; 2. потребовать (ответа, отчета, объяснений)’. Общенах.: инг. хатта, ц.-туш. хатIтIан ‘1. спросить; 2. прочесть’. Форма однократн. вида к хиетта (см.). Сближают с урарт. хутади ‘обратился’, ср. чеч. хаттарди ‘задал вопрос, спросил’. Mожет быть, связано также с анд. ходи, чамал. хад, ботл. хаду, годоб. хади ‘попросил’, каб. хэт, адыг. хэта ‘кто’, сван. xeda ‘который’.

Хаттам ‘допрос; религ. cпрос’. Собственно чеч. Суф. производное (суф. отвлеч. сущ. -м, ср. латтам ‘обстоятельство’, саттам ‘наклонение’, гIаттам ‘восстание’) от основы хатта ‘спросить, потребовать’.

Хаттар ‘1. вопрос; 2. спрос’. Вайнах.: инг. хаттар. Суф. производное (суф. масдара -р, ср. латтар ‘стойка’, Iyоттар ‘подкол’, муоттар ‘предположение’) от основы хатта ‘спросить’. См. хиеттар.

Хаттарие ‘нареч. вопросительно, выжидающе; прил. вопросительный (о взгляде, интонации)’. Вайнах.: инг. хаттарие. Суф. производное (суф. прил. -ие, ср. забарие ‘забавный’, хабарие ‘разговорчивый’, хьатIарие ‘взбалмошный’) от основы сущ. хаттар ‘спрос, вопрос’ (см.).

ХатI ‘склад, образ, стиль, почерк’. Собственно чеч. Заимствовано из араб. языка, в котором хатI ‘линия, полоса, борозда, ряд, почерк, письмо’. Представлено во всех кавказ. языках: каб., лак., лезг. хатI, авар. хат, осет. хатт, груз. xat’i, арм. hat’. Отсюда чеч. хатI доцуш ‘нескладный, бесформенный, безобразный’.

Хахка ‘прокатиться, проехаться’. Общенах.: инг. хахка, ц.-туш. хахкIан. Происхождение не ясно. Возможно, образовано с помощью суф. интенсивности-множественности -хк- (ср. дахка, ‘приходить’, лахка ‘гнать’, Iахка ‘лежать’) от основы ха ‘нога; двигаться’ (см. йаха, иэха ‘ехать’). См. хиехка.

Хаъа1 ‘знать’. Общенах. гл. (инг. ха, ц.-туш. хаъан ‘узнать, понять’, хеъан ‘узнавать, понимать’), имеющий соответствия в индоевр. языках: греч. koeo ‘замечаю, чую, внимаю’ < *koueo, лат. caveo, cavere ‘остерегаться, оберегаться’, англос. hawian ‘смотреть’, др.-в.-нем. scouwon ‘смотреть, глядеть’, ст.-слав. чоути ‘чувствовать, замечать, узнавать’, полаб. caja ‘чувствую’, слав. *chujo, *chuti ‘чуять, чувствовать, ощущать, знать, узнавать, слышать’, др.-инд. kavi- ‘ясновидец, мудрец, поэт’, авест. čэviši ‘знаю’, и.-е. *kou- ‘чуять, чувствовать, ощущать’. К семантике см. хаъадала.

Хаъа2 ‘сесть’. Общенах.: инг. Iоха, ц.-туш. хаъан ‘сесть’, хеъан ‘садиться’. Возводим к нах. ха ‘нога, бедро, бок’ и восстанавливаем внутр. форму как ‘(сесть) на ноги, на бедра’. Сюда же относятся и формы мн. ч. ховша – хийша, ц.-туш. хабжан – хебжан.

Хаъадала ‘почуять, ощутить, почувствовать’. Общенах. гл. (инг. хадала, ц.-туш. хаъадала, хеъадала), образованный сложением основ хаъа (знать) и дала (делаться).

Хаьштиг ‘головня (обгорелое полено); факел; молния’. Вайнах.: инг. хаьшк. Суф. производное (суф. -иг, ср. хелиг ‘стебелек’, бIелиг ‘кусок’, койстиг ‘корка’) от основы *хашт. Интересно сходство с осет. фастаг ‘половина расколотого полена; дрань’, являющегося суф. производным от фаст – прош. прич. от фадын ‘раскалываться’, особенно в связи с чеч. хадан

‘разорваться, расколоться’.Хела ‘разгуливающая, шляющаяся, шатающаяся где попало’: в диал. хела йуоI (Апти

Бисултанов). Собственно чеч. Вероятно, связано с др.-инд. khelati ‘двигается туда-сюда, шатается’, осет. xilyn // xelun ‘ползти, лазать, еле двигаться’, ‘идти (на языке охотников)’, рус. жарг. хилять ‘идти не спеша, топать, брести’, груз. xinxili ‘брести’. В.И. Абаев отклоняет связь рус. хилять с хилить ‘нагибать’ ввиду различия их залога. С последним мы сближаем чеч. хила ‘отодвинуться’ (см.).

Хелиг ‘травинка, былинка, стебелек; ниточка’. Cобственно чеч. Уменьш. образование с помощью суф. -иг (ср. херсиг ‘поросенок’, бIелиг ‘кусочек’, тIелхиг ‘тряпица’) от основы хал ‘стебель’ (cм).

Херсиг ‘поросенок’. Вайнах.: чеч. диал. херси, хуьрсиг, хуьрциг, инг. хурск. Образовано при помощи уменьш. суф. -иг от основы *харс, имевшей также вариант *хурс (ср. хуьрс-иг из хурс-иг). Возводя *харс // *хурс к *пхарс // *пхурс, сближаем последние с и.-е. *pork'o ‘свинья’: лат. роrcus, лит. pars`as ‘боров’, слав. *porsen ‘поросенок’. К соответствию и.-е. *р- – нах. пхь // пх // х ср. еще слав. *penь, pečь ‘печь’ – нах. *хен ‘ствол’, *(п)хьек ‘пещера’.

Хесара ‘худощавый, тощий’. Собственно чеч. Неясно. Возможно, связано с осет. k'asxyr ‘худощавый’, k'ares ‘худой’ (< k'aser?), согд. *kas- ‘тонкий, худой’.

62

Хехуо ‘сторож’. Вайнах.: инг. хаьхуо. Суф. производное (суф. лица -хуо, ср. хуьйсахуо ‘сторож на бахче’) от основы род. п. сущ. ха ‘охрана, караул’.

Хеча ‘штаны, брюки’. Вайнах.: инг. хачи. Исходная форма *хачаг (> хачай > хачие > хачи > хеча). Сопоставляем с табас. хуччаг ‘штаны’, лак. xIaжaк ‘брюки’, лезг. вахчег ‘женские брюки’, праслав. *gači ‘штаны’, шугн. гуч, мн. гачен ‘портянка, онуча’. См. куоч, верта, хулчи.

Хи ‘вода, река; слюна’. Общенах.: инг. хий, ц.-туш. хи. Возможно, связано с удин. хе ‘вода; слюна’, авар. их, гинух. иху, бежт. эхе ‘река’, адыг. хы ‘море’. Сходные основы представлены также в индоевропейских языках: греч. xeo ‘лью’, др.-инд. kha, авест. ха ‘вода, источник’, хотаносак. khyeha < khaha ‘источник’, язгул. xex` ‘вода, река’ (ОИЯ, 241, 396). Ямпольский (1980, с.62) сближает нахское хи с удин. хэ ‘вода, река’, китайск. хэ ‘река’, камчадал. хиг, япон. ка ‘река’, которые можно продолжить селькупским кы ‘река’. См. иэха, йух.

ХибиргIа ‘водопроводная труба’. Собственно чеч. неологизм. Сложение основ сущ. хи ‘вода’ и биргIа ‘труба’. См. газбиргIа.

Хиеба ‘морщиться, сжиматься, ежиться’. Общенах. итератив к хаба (см.), имеющий, на наш взгляд, соответствия в слав. языках: рус. хибать ‘качать, колебать’, хибина ‘складка, морщина’, yкр. хибати, чеш. chybati ‘сомневаться, колебаться’, слвц. chybit’ ‘заблуждаться, совершать ошибку’, польск. chybac ‘качать(ся)’. Семантические различия – в пределах объяснимого: ‘искривляться, отклоняться (от нормы)’ > 1. ‘искривление, складка, морщина’, 2. ‘отступление, ошибка’, 3. ‘колебание, сомнение’.

Хиеда ‘рваться’. Общенах.: инг. хиеда, ц.-туш. хетIан ‘рваться; изнемогать’. Итератив к хада (см.), образованный характерной меной гласных а - ие.

Хиедуо ‘резать, рвать’. Общенах.: инг. хиедаде, ц.-туш. хетIдан. Суф. производное (суф. перех. гл. -уо, ср. иэтIуо ‘рвать’, идуо ‘утаскивать’, лиетуо ‘клеить’) от основы хиеда ‘рваться’.

Хиен ‘кряж, ствол’. Общенах.: инг. хи, ц.-туш. хен ‘дерево’. Закономерно из *пхиен < *пхан (см. херсиг), родственного хварш. гъван ‘дерево’, кабар., адыг. пхъэ ‘дерево, древесина, дрова’, сербохорв. пань ‘ствол дерева’, польск. pien`, рус. пень, др.-инд. pinakam ‘посох, палка, дубина’, греч. pinaks ‘доска’. Груз. хе ‘дерево’, вероятно, идет из нах. субстрата. Отмечено также сходство нахской лексемы с дарг. хъяни ‘дуб’, бежт. хоьхоь ‘дерево’ (см.).

ХиенакIур ‘дятел’. Cобственно чеч. Лексикализация словосочетания хиенан *кIур ‘дерева (хиенан) птица (кIур)’. Основа *кIур, вероятно, связана с чеч. кIуорни, инг. кIуориг ‘птенец’, далее с и.-е. *kur ‘птица’, слав. *kur ‘петух; птица’, *kura ‘курица’, др.-инд. cakora ‘вид куропатки’, язгул. xorn ‘ворон(а)’, шугн. xurn ‘ворона’ < *kurna. Осет. *k’yr // *k’waer в qaedk’yr // ghaedk’waer ‘дятел’ примыкает к чеченскому слову, так же, как осет. qaed // ghaed ‘дерево’ к чеч. гIад ‘ствол дерева’ (см.). Типологически ср. рутул. хука-дарадал ‘дятел’ от хука (дерева) + дарадал (петух).

Хиерх ‘пила’. Общенах.: инг. хиерх, ц.-туш. херх. Считается заимствованным из груз. херхи ‘пила’. Однако не исключено, что здесь более сложные отношения. Дело в том, что ни в одном из языков, куда эта лексема якобы проникла (ср. абх. a-xwarxj, a-xjarxj, осет. хырх, цез. хирих, хварш. херех, бежт. хорхо, гунз. hэru), нет никаких следов грузинской морфемы -и, что довольно странно. А огласовка бежт. хорхо вообще не может быть объяснена на картвельском материале. Поэтому мы склонны рассматривать эту лексему в одном ряду с инг. хархие ‘дупло’, чеч. хара ‘полость, пустота, дупло’, хир ‘резьба’, хиеруо ‘зазор, щель’ (см.), хиердан ‘делать зазор, разделять’, лезг. хер, крыз. хыр, табас. хырхын ‘рана’, рутул. г`ирхыр ‘гной’ < ‘нарыв, рана’, цахур. хырхын ‘нарыв’ < ‘рана’. Это позволяет распознать в чеч. хиерх суффиксальное образование с суф. -х (ср. чалх ‘хлам’, малх ‘солнце’, молха ‘лекарство’, дилха ‘мякоть мяса’) от основы хиер- ‘резать, царапать, скрести’ с вероятным этимоном ‘режущий инструмент с зазубринами’. Думаем, что сюда же имеет самое прямое отношение и и.-е. *kherph // *serph ‘резьба, срезание, орудие жатвы, серп’: греч. kropion ‘серп’, ср.-ирл. corran ‘серп’, др.-англ. harfest ‘осень’ (< ‘жатва’), др.-исл. harfr ‘борона’, лит. kerpu ‘срезаю’, лтш. cirpe ‘серп’ (Гамкрелидзе 1984: 692), осет. aexsyrf // aexsirf ‘серп’, балто-слав. *sirp, *serp ‘серп’. Ср. к фонетике тат. сыр ‘резьба, насечка, надрез’ при карач.-б. хыр ‘нарезка’.

Хиестуо ‘возносить, хвалить, восхвалять’. Вайнах.: инг. хиестаде. Суф. производное (суф. каузатива -уо, ср. диестуо ‘преувеличивать’, лиестуо ‘сотрясать’) от старой основы *хиеста ‘хвастать’. Форма многократн. вида к хастуо (см.).

Хиета ‘казаться, чувствовать, думать, полагать, считать’. Общенах.: инг. хиета, ц.-туш. хетан. Сближаем с лат. sentio, sentire ‘чувствовать’, cлав. *xъteti, рус. хотеть, хотя. Осет. хаtyn ‘чувствовать, понимать’, вероятно, заимствовано из древнечеченского, ср. чеч. диал. хата ‘чувствовать’.

Хиетам ‘мнение’. Собственно чеч. неологизм. Суф. производное (суф. -м, ср. кхиетам ‘понимание’, биекхам ‘мщение’, хийцам ‘изменение’) от основы гл. хиета ‘считать, полагать’.

Хиетарг ‘мнение’. Собственно чеч. Субстантивированное прич., образованное с помощью суф. -рг от основы гл. хиета ‘считать, полагать, чувствовать’.

Хиетта ‘спрашивать, распрашивать’. Общенах.: инг. хиетта, ц.-туш. хетIтIан. Итератив к хатта (см.). Отношения в паре хатта – хиетта такие же, как в сатта – сиетта ‘согнуться – гнуться’, татта – тиетта ‘толкнуть – толкать’.

63

Хиехка ‘кататься, ездить, скакать’. Общенах.: инг. хиехка, ц.-туш. хехкIан. Итератив к хахка (см.), образованный меной гласных а : ие в корне, аналогично лахка – лиехка ‘гнать, гонять’, тахка – тиехка ‘качаться’, Iахка – Iиехка ‘лежать’.

Хиеца ‘отпустить, отпускать’. Общенах.: инг. хиеца, ц.-туш. хецан. Происхождение не ясно. Фонетически наиболее близкая форма хийца ‘изменить’ очень отличается семантически. Неясно также относится ли сюда гинух. хецо ‘оставь’.

Хиешт ‘выдра’. Вайнах.: инг. хиешт. Сопоставляем с чеч. хиештиг ‘головня, факел; молния’ (см.), нем. Hast ‘спешка, торопливость’, hastig ‘торопливый, быстрый’, рус. хист ‘ловкость, сноровка’, укр. хисткий ‘ловкий’, блр. хiстаць ‘шевелить, трясти’. Выдра получила название по своим юрким, стремительным движениям.

Хиештиг ‘головня, факел; молния’. Вайнах.: инг. хиештиг. Уменьшительное производное при помощи суф. -иг (ср. койстиг ‘кора’, киртиг ‘зарубка’, меттиг ‘место’, пистиг ‘трамбовочный молоток’) от основы хиешт, вероятно, связанной с чеч. хиешт ‘выдра’ (см.), нем. Hast ‘спешка, торопливость’, hastig ‘торопливый, быстрый’, рус. хист ‘ловкость, сноровка’. Первонач. значение хиешт, видимо, было метеор, метеорит.

Хийла ‘нередко, часто’. Вайнах.: инг. хийла. Вероятно, заимствовано из иран. языков (возможно, через тюрк. посредство), ср. перс. хэйли ‘очень, много’, азер. хеjли. В конечном счете, сюда же относится и греч. xili ‘тысяча; множество, масса, тьма’.

Хийра ‘посторонний, чужой’. Вайнах.: инг. хийра ‘далекий’. Сюда же по корню рут. хырыда ‘далеко’, ср. чеч. хиерие ‘даль, чужбина’. Исходная форма – *хиери.

Хийца ‘изменить, поменять, обменять’. Вайнах.: инг. хувца. Надежное соответствие имеем в авар. хисизе ‘переменить’, указывающее на первонач. *хийсан, ср. фонетически авар. гьереси ‘вранье, ложь’ при чеч. харц ‘ложный’.

Хийцам ‘перемена, изменение’. Вайнах.: инг. хувцам. Суф. производное (суф. -м, ср. хилам ‘событие’, харцам ‘перевертывание’, хастам ‘хвала’) от основы хийца. Ср. авар. хиси ‘смена, перемена’.

Хийцамие ‘переменный’. Вайнах.: инг. хувцамие. Суф. производное (суф. -ие, ср. тиешамие ‘верный’) от основы сущ. хийцам ‘мена, перемена’. Ср. авар. хисарулеб ‘переменный’.

Хийша ‘садиться, присаживаться’. Общенах.: инг. Iохийша, ц.-туш. хебжан. Форма мн. ч. многократн. вида к ховша (см.), вероятно, восходящая к пранах. *хеуса. Путь фонетических изменений можно примерно восстановить как: хеуса > хейса > хиеса > хийса > хийша. Неясно, правда, на каком этапе произошел переход сибилянта в шипящий.

Хила ‘быть; случаться; получаться; становиться, созревать’. Общенах.: инг. хила, ц.-туш. хил’ан. Этимологическое знач. слова ‘отрастать, ответвляться, отклоняться’ еще ощущается в приставочных образованиях типа дIахила ‘отодвинуться’, дIахилуо ‘отодвинуть’. Это позволяет рассматривать данную лексему в одном ряду с рус. похилый ‘наклонный, согнутый’, хилить ‘нагибать, гнуть’, польск. pochyly ‘косой, покатый’, chylic` ‘наклонять’ и т.д.

Хилам ‘событие; явление, происшествие’. Собственно чеч. Суф. производное (суф. -м, ср. хийцам ‘изменение’, хиетам ‘ощущение’) от основы гл. хила ‘быть, случаться, происходить’.

Хиларма ‘водохранилище’. Собственно чеч. неологизм. Сложение основ сущ. хи ‘вода’ и ларма ‘хранилище’. См. газларма.

Хилдиехьаруо ‘чеченский субэтноним, представитель общества Хилдехьара в горной Чечне’. Собственно чеч. Суф. производное (суф. -уо, ср. хьачаруо ‘хачароевец’, Iаларуо ‘алероевец’, ламаруо ‘горец’) от основы лексикализованного словосочетания хил диехьа(ра) ‘за речкой, по ту сторону реки’. Ср. к типологии рус. Тамбов от морд. томбаль ‘по ту сторону’ (Ф III 417). Внутренняя форма хилдиехьаруо – ‘заречный, зареченский, зареченец’ – считается общепринятой.

Хинжа ‘гнида’. Общенахское (инг. хиенжа, ц.-туш. хинчI), возможно, связанное с соответствующими дагестанскими (лезг. диал. нетI, табас. нитI, агул., рутул. нетI , арчин., цахур. натI, удин. тте, карат. тIане ‘гнида’) и индоевр. формами (праслав. *gnida, швед. gnet, др.-в.-нем. (h)nidz, греч. konis, род.п. konidos, арм. *anid, ирл. sned, кимр. nedd, и.-е. *ghneida ‘гнида’). К фонетике (хинджа // хиндза < *хинда) ср. чеч. (хь)ожа ‘запах’ при и.-е. *od- ‘запах, аромат’ (лит. uodžiu, греч. ozo ‘пахну’).

ХинкI ‘икота’. Вайнах.: инг. хьаIинг. Звукоподражание. Аналогичного происхождения авар. хIинкъи ‘боязнь’, гIанкI ‘заяц’. Понятия ‘икать, заикаться’, и ‘испугаться, бояться, трусить; (трусливый) заяц’ во многих языках взаимосвязаны, ср. к примеру, рус. зайка – заика, лезг. qquir ‘заяц’ – чеч. qiera ‘бояться’.

ХинтI ‘звукоподражание сморканию’. Общенах. (инг. хинтI, ц.-туш. къитI), соответствующее авар. хъунчIрул, ахв. хентIе, багв. хъитIв, тинд. ххинтI, лезг. хъунтI, табас. хъунтI, агул. хъунтI, хин. хинтI ‘сопли’. Отсюда чеч. хинтI аьлла, мара цIанбан ‘прочистить нос посредством хинтI’, буквально – сказав хинтI.

Хир ‘резьба, винтовая нарезка’. Вайнах.: инг. хир. Вероятно, связано с основой хиер-, представленной в чеч. хиерх ‘пила’ (см.), хиеруо ‘щель, прорезь, просвет’, лезг. хер, крыз. хыр, табас. хырхын ‘рана’, рутул. г`ирхыр ‘гной’ < ‘нарыв, рана’. В основе хир произошло сужение гласной: *хиер > хир, аналогично чеч. хиервала ‘отдалиться, стать чуждым’ – хийра

64

‘отдаленный, чуждый’. Далее родственно чеч. хара ‘дупло, полость, пустота’. Сюда же относятся карач.-б. хыр ‘нарезка (винтовая)’, тат. сыр.

Хитта ‘соединять, сцеплять, склеивать’. Общенах.: инг. хитта, ц.-туш. хетIтIан. Итератив к хуотта ‘соединить, состыковать’ (см.), соответствующий, на наш взгляд, рус. хитить.

Хишие ‘хищный, угрожающий, опасный’. Собственно чеч. Общепринятой этимологии не имеет. По одной из версий не что иное, как адаптация рус. хищный. По другой – восходит к чеч. хичие ‘шипящий, оскаливающийся, рычащий’, буквально ‘гримасничающий’ от хича ‘гримаса, ужимки, рожи’. Однако, скорее всего, связано с курд. xese ‘смотреть угрожающе’ и // или xişe ‘шуршание, шелест, шорох’, xişinde ‘пресмыкающиеся’, xişim ‘гнев, ярость’.

Ховха ‘нежный, молодой, юный, свежий’. Общенах.: инг. ховха, ц.-туш. хапхар ‘нежный, молодой, слабый, молочный (о ягненке, теленке’. Возможно, переосмысление араб. хавхун ‘персики’. Ср. также по корню тюрк. хав ‘ворс на материи; пух’, убых. хав, осет. хав ‘бахрома’, груз. хао, арм. хав ‘ворс, пух’, курд. xaw ‘1. ворс, пух; 2. пушок (на плодах)’. Возможно, к нахским формам примыкают укр. хоха ‘кокетка’, др.-чеш. chochanie ‘любовь’, chochatise ‘находить удовольствие’, польск. kochati ‘любить’ (Ф 227).

Ховша ‘сесть, присесть’. Общенах.: инг. Iоховша, ц.-туш. хабжан. Форма мн. ч. однократн. вида к хийша (см.). Вероятная пранах. основа – *хауса.

Хōла ‘стог’. Вайнах.: инг. хол. Восходит к форме *халу, возможно связанной с хал ‘былинка, травинка, стебель’ (см.). Типологически ср. чеч. уоьла ‘ворох, куча’ при йуол ‘сено’, род. п. алан. Далее, вероятно, связано с лак. ххулав ‘сено’, ххала-бакIу ‘стог сена’, дарг. хала- ‘большой’. Не ясно, в каких отношениях состоят эти слова с кум. хола ‘ком’.

Хоъа ‘вместиться, вмещаться, поместиться, помещаться’. Собственно чеч. Возможно, связано с рус. ховать‘прятать, хранить’, укр. ховати, чеш. ‘таить, хранить, выхаживать’, польск. chowac’ ‘скрывать, хранить, кормить’. Фонетически ср. чеч. гаъ ‘бедро, круп’ при груз. гава.

Хý ‘каприз’, ‘гнев’. Вайнах.: инг. хув. Происхождение не ясно. С одной стороны, может быть связано с чеч. хуо // хуойахар ‘хмель’. C другой, допустима связь с чеч. хьу ‘воспаление раны; гангрена’ (< *пхьу) и далее с осет. faw ‘хула, порицание; порок’, авест. pu-, paw- ‘гнить’, др.-инд. pu, и.-е. *pu- // *paw ‘гнить; гноить’. Ср. фонетически чеч. хиен – слав. *penь, чеч. хьена – и.-е. *pena, чеч. херсиг – и.-е. *pors // *pork`. Семантически ср. рус. гнить и гнев.

Хýда ‘всасывать, впитывать, поглощать, втягивать, абсорбировать’. Общенах. гл. (инг. хувда, ц.-туш. хопIтIан, итер. хепIтIан), имеющий соответствия в слав. языках: рус. худеть, прохудиться, исхудать, и.-е. *kseud- ‘протекать’. На основе цова-тушинских данных надежно восстанавливается пранах. корень *хеуда // *хоуда // *худа, позволяющий, в свою очередь, уверенно реконструировать и.-е. *kseud- // *ksoud- // *ksud- ‘пропускать, впитывать влагу’. Ботл. ххуди, год. Ххуди, чам. ххудила ‘пить’, возможно, идут из чеченского языка.

Хýда-в-ала ‘похудеть, осунуться’. Общенах. (инг. хувдавала, ц.-туш. хопIтIавала, итер. хепIтавала). Сложение основы худа (впитывать влагу) и вспомогательного гл. вала (становиться).

Хýда-в-елла ‘похудевший, осунувшийся’. Общенах.: инг. хувдавенна, ц.-туш. хопIтIавалино. Прош. прич. от основы гл. худавала, имеющее соответствия в славянских языках, ср. др.-рус. худъ ‘плохой, непрочный, слабый, скудный’, рус. худой, захудалый, исхудавший, похудевший, укр. худий ‘худой, тощий’, слвц. chudy ‘тощий, убогий’, польск. chudy ‘тощий, скудный’.

Худар ‘каша, мамалыга; кисель’. Вайнах.: инг. худар. Сближают с каб. хъудыр ‘баланда, похлебка их кукурузной муки’, балк. хъудур ‘баланда’. Интересно также созвучие с тувин. хоюдар ‘делать густым; месить, смешивать’. См. хьавла, хьолтIам.

Хýдар ‘впитывание, втягивание; адсорбция’. Общенахский масдар (ср. инг. хувдар, ц.-туш. хопIтIар) от глагола худа ‘впитывать’ (см.).

-Хула (послелог) ‘через, сквозь’. Вайнахское (чеч. диал. холо, инг. гIола), имеющее соответствия в кавказ. языках: груз. хл, мегр. хол ‘быть среди’, лак. ххуллу ‘дорога’; лезг. Xwal ‘борозда’, агул. xul ‘канава, борозда’, таб. Xul ‘канава’, крыз. xil ‘борозда’ (СКЯ 141-142). Семантически ср. канава и канва.

Хулчи ‘горная обувь из ремней’. Вайнах.: инг. хулчи. Видимо, одного ряда с лат. calceus ‘обувь’, итал. calza ‘чулок’, сербохорв. хлача ‘чулок’, хлаче ‘штаны’, словен. hlac`a, hlac`e, укр. холошi ‘штаны’, осет. k'alca ‘штаны’. С культурно-исторической точки зрения см. хеча, куоч, верта. Чам. гиг. ххулчи ‘чарлыги (чабанская обувь)’, возможно, идет из чеченского. Из чеченского выводят также груз. диал. (хевс., пшав.) qulča, мн. qulčebi ‘горная обувь’.

Хумпар // хумпIар ‘кобура’. Вайнах.: инг. хумпIар. Заимствовано из какого-то тюрк. языка, ср. турец., тат. kubur ‘футляр, колчан’. Сюда же рус. кобура, кубура.

-хуо ‘суффикс лица’. Вайнах.: инг. хуо. Возможно, связано с абх. Iуы, абаз. гIуы ‘человек’ (Шагиров III 130). Типологически ср. чеч. -чи ‘суффикс лица’ при авар. чи ‘человек’, чеч. -луо ‘суффикс лица’ при арч. ло ‘мальчик’, шумер. лу ‘человек’; англ. -man ‘суффикс лица’ от man ‘человек’. Дальнейшее не ясно.

Хуōйāхар ‘хмель’. Вайнах.: инг. хуо. Сложное слово. В первой части основа хуо (ср. инг. хуо ‘хмель’), имеющая соответствия в авест. hu, др.-инд. su- ‘хороший’, греч. eu-, кимр. hy, др.-

65

ирл. fo ‘хороший’ и родственная в-аха ‘опьянеть, захмелеть’ (см.), авест. vanhu, vohu, др.-инд. vasu- ‘хороший’, галльск. vesu-, лат. vescor ‘наслаждаться едой’, рус. веселый, и.-е. *ues- ‘радоваться, быть навеселе, веселеть, веселиться’. Во второй части причастие йахар (вызывающее), ср. лергйахар ‘заяц’, кIуозйахар ‘сухожилие’, кIуозйохург (см). Буквальное значение – ‘(растение), вызывающее хмель, хорошее настроение’. В структурном плане ср. сложения: авест. hu-manah ‘в хорошем настроении’, vohu-manah ‘хорошее настроение’. Относится ли сюда лак. xxuj ‘хороший’, каб. хуы- ‘белый, светлый’?

Хуолмач ‘колдовство, заклинание’. Собственно чеч. Заимствовано из тюрк. языков, ср. кум. халмаж ‘чары, колдовство, магия’, карач.-б. халмаж ‘колдовство, заговор’.

Хуолхаз ‘каракуль’. Собственно чеч. В первой части – хуол, возможно, связанное с даг. *ххол- ‘серый’ (чам. ххолу-), *хъал- ‘кожа’, осет. *хал- ‘тонкая кожа’. Во второй части – основа -хаз, соответствующая лезг. хаз ‘мех’, таб., цах. хаз, удин. хез ‘мех’, лак. хаз ‘хорьковый мех’. Эти формы Г. Климов выводит из азербайджанского, в котором хäз также означает мех (СКЯ 149). Однако последнее само идет из иранских языков, ср., в частности, перс. хаз ‘хорек, мех хорька’, курд. xez ‘мех, шкура’. Далее география распространения этой основы расширяется за счет др.-рус. хъзъ ‘мех, кожа’, хозь ‘сафьян’, рус. хоз ‘дубленая козья кожа’.

Хуонкар уст. ‘турецкий султан; Турция’. Собственно чеч. Вероятно, Заимствовано из картв. языков, ср. груз. хонткар ‘султан’. Последнее, в свою очередь, идет из перс. языка, где хун(д)кар ‘суверен, султанский титул’ от худаванд-кар. Отсюда осет. хантгар // хундагер ‘турецкий султан’, лак. хункIар ‘царь’.

Хуорам ‘удушье; стяжка, завязка, узел’. Собственно чеч. Происхождение не ясно. Возможно, суф. производное (суф. -ам, ср. куоржам ‘кусок’, бIуоржам ‘род обуви из войлока’) от несохранившейся основы хуор- ‘сморщивать, съеживать, сжимать’, ср. сербохорв. на хохоро ‘приподнято, в сборку’ < ? хор-хоро.

Хуорбаз ‘арбуз’. Вайнах.: инг. хорбаз. Первоисточником слова считают перс. xaрбузa, объясняемое как ‘осёл (хар)-огурец (буза)’, то есть ‘большой огурец’. Дело в том, что в иранских языках слово хар ‘осёл’, присоединяясь к существительным, может придавать им увеличительное значение, так, хармуш ‘крыса’, буквально ‘осел-мышь’, харсанг ‘каменная глыба’, буквально ‘осёл-камень’ (Успенский 1967: 56). Лексема проникла во многие языки: кум. харбуз, дарг. харбуз, авар. харпуз, лак. кьалпуз, каб. харбэз, дигор. харбуз ‘арбуз’.

Хуорсам ‘редька; редиска’. Вайнах.: инг. хуорсам. Вероятно, суф. производное (суф. -ам, ср. хьуоршам ‘чих’, куорсам ‘мох’, буоршам ‘жидкий раствор для штукатурки’) от основы хуорс, предположительно связанной с чеч. херсиг, хурсиг ‘поросенок’, рус. хорош-ий, др.-рус. Хърс ‘бог солнца’. Исходная форма – (п)харс ‘светлый, белый, розовый’. Редька получила название по белому цвету. Типологически ср. чеч. балг ‘земляная груша’ (см.) при слав. *balgy ‘белый гриб’, *bоlgъ ‘благой, хороший’.

Хуорха ‘гроздь’. Собственно чеч. Вероятно, связано с рус. хорохориться, хороший (< *хорохий ‘с кудряшками, буклями, нахорохоренный, чепурной’). На иной ступени чередования согласных возможно сближение с чеч. гIуоргIа ‘крупнозернистый, грубомолотый, шероховатый’, гIаргIа // гIиергIа ‘грохотать, рокотать’, рус. гроздь, гроза. Исходная форма – хархa // гIаргIа ‘связка зерен, ягод и т.д.’.

Хуорша ‘лихорадка, малярия’. Общенах.: инг. хорша, ц.-туш. хоршаъо ‘лихорадка’. Сопоставляем с груз. хуруш ‘чувство, сильная страсть’, азерб. хуруш ‘экстаз’. Ввиду наличия ц.-туш. хуруш ‘сильное желание, сильная страсть’ (определенно из груз.) наряду с хоршаъо ‘лихорадка’ прямое Заимствовано нах. хуорша из грузинского или азербайджанского, на наш взгляд, исключено.

Хуоти ‘поляна; опушка’. Собственно чеч., восходящее к диал. форме хуотай, которая, на наш взгляд, наиболее близка к арм. xot (-ay, -ov) ‘трава, пастбище, луг’. Дифтонг -ай в исходе регулярно дает в чеч. ие > и. Другие авторы сопоставляют с калм. Xotn, Xoto ‘ограда’, тюрк. kotan ‘загон, хлев’, рус. хотон ‘калмыцкое селение’, хотя по семантическим соображениям сюда больше подходит чеч. гIуота ‘кутан, загон для овец’ (см.). Ср. еще чам. хъутан ‘загон’.

Хуотта ‘соединить, склеить’. Общенах.: инг. хуотта, ц.-туш. хотIтIан. Сопоставимо с рус. хват, хватить, хватать, ср. к значению рус. захват ‘место соединения’; ср. также рус. перехватить ‘сделать на одном месте поуже, сжать, сдавить’, перехват ‘суженное место вещи; талия, часть тела в пояснице, где стан суживается’ и чеч. хатт ‘талия; сборка в талии’, хуоттарш ‘суставы’. См. хитта.

Хуох ‘лук’. Вайнах.: инг. хуох. Заимствовано из картв. языков: груз. хахви ‘лук’.Хуоьска ‘походная кожаная сумка у горцев’. Собственно чеч.: диал. хаск, хуосиг. Суф.

производное (суф. -иг) от основы хуос-: хуосиг > хуоьсиг > хуоьсга > хуоьска. На основании диал. хаск восстанавливается более древняя форма этой основы – хас-, сопоставимая с ц.-туш. хакI ‘сумочка’, франц. sac, итал. sacco, лат. saccus ‘сумка, мешок’, греч. sakkos, предполагая в последних метатезу (хаs > kas > sak). Из чеченского идет груз. диал. (хевс.) хасука ‘кожаная сумка’ (А.Чинчараули).

Хурма ‘финик’. Вайнах.: инг. хурма. Заимствовано из перс. хурма ‘финик’. Ср. каб. хъурмэ ‘хурма’, лак. хурма, хурми ‘род хурмы’.

66

Хут ‘бархат, вельвет’. Собственно чеч. Происхождение неясно. Может быть, заимствовано из германских языков, ср. нем. Heut ‘кожа’, прусск. keuto, др.-англ. hýd, др.-сев. huð ‘кожа’ < ‘то, что покрывает’, и.-е. *kheud- ‘прятать, покрывать’ (Маковский 2005: 257-258). Менее вероятна связь этого слова с чув. хут ‘раз, слой’ от тюрк. *qat ‘раз, ряд, слой’, так как последнее проникло в чеченский язык c минимальными изменениями в фонетике и семантике: гIат ‘слой, ярус’ (см.). Кстати сказать, к тому же источнику, вопреки прочим неубедительным объяснениям, относится и слав. *gatь ‘настил через топкое место, гать’. Из чеченского, скорее всего, идет чам. ххут ‘бархат, плюш; вельвет’.

Хутал ‘стебель ползучего растения’. Вайнах.: диал. хотал, инг. хетолг. Сопоставляют с не ясными по происхождению осет. хатал ‘стебель; трубка’, хиталаг ‘стебелек, былинка’.

Хуьйсахуо ‘сторож бахчевых культур’. Вайнах.: инг. хаьсхуо. Суф. производное (суф. лица -хуо, ср. хехуо ‘сторож’) от незасвидетельствованной базы *хус ‘балаган, сторожка в поле’, возможно, восходящей к араб. хус- ‘хижина, лачуга; шалаш’. Родственно чеч. хас ‘грядка’ (см.), на что недвусмысленно указывает инг. форма этого слова хаьсхуо (< хесахуо < хас). Отсюда буквальное знач. чеч. хуьйсахуо – ‘балаганщик, будочник’.

Хуьнжар ‘учкур, гашник (веревка для завязывания шаровар, трико, спортивных трусов и т.д.)’. Собственно чеч. Восходит к форме *хинжур, сохранившейся в диалектах, ср. итум., чеб. хинджур. Форма акк. хинжаргIа напоминает другое чеч. слово чимчаргIа ‘шнурок’, диал. форма которого чимчургIа // чинчургIа вплотную приближается к вышеприведенному хинжур. Отсюда можно попытаться восстановить общую первооснову *кинчар // *кинчур для хуьнжар и чимчаргIа (см.). Как относится сюда груз. хонджари?

Xь-хьа ‘формант направления’: диехьа ‘туда’, сиехьа ‘сюда’, кхузахьа ‘в эту сторону, сюда’,

цига-хьа ‘в ту сторону, туда’. Общенах. (инг. -хьа, ц.-туш. -хьа), имеющее соответствия в адыг. языках: каб. хуэ-, адыгейск. фэ-, убых. фа- ‘преверб направления’ (Шагиров 8, 11). Родственно дуьхьа (см.).

Хьавла ‘1. халва, 2. блюдо в форме овального комка из муки, масла и сахара’. Вайнах.: инг. хьовла. Из араб. хьалваъун ‘халва’. Сюда же каб. хьэлыуэ ‘блюдо из муки, масла и сахара’.

Хьага ‘захотеть, возжаждать; позавидовать’. Вайнах.: инг. хьага. Cближаем с праслав. *gaga в jiz-gaga ‘изжога’, аналогично чеч. хьара ‘сыпь, покраснение’ и слав. *gara в jiz-gara. К соответствию нах. *хь – и.-е. *g и в некоторых других случаях см. вахьа, хьера, хьавда, хьун.

Хьагдала ‘хотеть пить, жаждать’. Общенах.: инг. хьогдала, ц.-туш. хагдалан. Сложение основ хьаг- ‘жаждущим’ и дала ‘стать’.

ХьагI ‘зависть; неприязнь’. Общенах.: инг. хьагI, ц.-туш. хьагI. В некоторых случаях чеч. гI может восходить к г, ср. легIана ‘покатый, наклонный’ при лиега ‘сконяться, падать’. Поэтому привязываем данное слово к чеч. хьага ‘позавидовать’, хьиега ‘завидовать’, в свою очередь, восходящего к нах. *хьага // *хьиега ‘смотреть, сгорать от желания’. Типологически ср. дигор. sodzaeg ’зависть’ при sodzyn ‘жечь; *гореть’. Интересно сходство рассматриваемого хьагI с дигор. гега ‘неприязнь, вражда’, которое принято сближать с тюрк. (уйгур., куман.) каьк, кек ‘вражда, ненависть, злоба, недоброжелательство’.

Хьада ‘побежать, ринуться, устремиться, хлынуть’. Общенах.: ц.-туш. хьедан), имеющее соответствия в индоевр. языках: авест. adu- ‘поток воды’, хетт. h`uda ‘спешка’. Как относится сюда араб. Iада ‘бежать’?

Хьадалча ‘вестовой, курьер, рассыльный’. Собственно чеч. Суф. производное (суф. -ча) от основы хьадал, ср. хьадал-вадал /ву/ ‘шестерка, тот, кто на побегушках’.

Хьадис ‘рассказ, легенда, предание’. Вайнах. инг. хьадис. Из араб. хьадис-ун ‘рассказ’.Хьаж ‘лоб, чело’. Общенах.: инг. хьажа, ц.-туш. хьакI. Общепринятой этимологии не

имеет. Фонетически возводится к форме *(хь)аг, еще представленной в диалектах, ср. кист. хьаг, итум. хьага. Значение ‘лоб’ обычно развивается на базе значения ‘крепкий, черепок’, поэтому допустима связь с абх. а-джь ‘дуб’, мегр. dža ‘дерево’, сван. džih ‘желудь’, džira ‘дуб’, иран. *aujah ‘сила, мощь’, авест. аogah-, aojah-, др.-инд. ojas ‘сила, мощь’, герм. *aik- (< *aig < *agi ‘дуб’), др.-англ. ac, англ. оak, др.-норв. еik. С другой стороны, это слово может соотноситься с пранах. *хьага ‘сиять, светиться; глаз’, чеч. хьажа ‘посмотреть’ с вероятной внутр. формой ‘надглазие, надбровие’. Первая версия более правдоподобна. Чам. гьакьа ‘лоб’ идет из чеч. (итум.) языка.

Хьажа ‘посмотреть, глянуть’. Общенах. гл. (инг. хьажа, ц.-туш. хьачIан) однократн. вида к хьиежа (см.). Наряду с чеч. хьага ‘позавидовать’ (см.) восходит к нах. *хьага < *ага ‘гореть, светиться, видеть’ родственному даг. *гьага // *ага ‘смотреть, видеть’ (чамал. гьачIа ‘глаз’, гинух. гичIе ‘смотри’, лезг. аккун, рут. гьагун, табас. агуз ‘видеть’, цахур. гьагвас ‘показать’). Неотделимо от и.-е. *ag- // *eg- // *оg- ‘огонь, гореть’, ‘глаз’ (Маковский, 1996: 24; 2002: 62; 2004: 42): др.-англ. eage, др.-сакс. oga, др.-фриз. age ‘глаз’ (E.Etym.D).

Хьажа // хьаьжа // хьаьжуо ‘хаджи, паломник в Мекку’. Вайнах.: инг. хьажо. Из араб. хьаджж-ун ‘паломник, пилигрим’.

Хьайба1 ‘животное, скотина’. Вайнах.: инг. хьайба. Из араб. хьайаван-ун ‘животное, живность’. Ср. каб. хьэйуан, адыг. хьайуан, годоб. хIайпан, осет. хайуан.

67

Хьайба2 ‘айва’. Вайнах.: инг. хьайба. Заимствовано из тюркских языков: кум. гьайва. Сюда же авар. хIава-гIечI.

Хьакха1 ‘свинья’. Общенахское (инг. хьакха, ц.-туш. кха), имеющее соответствия в кавказских (кабар. кхъуэ, осет. хуы – то же.) и индревр. языках: памир. сарык. хавг, дари хок, пушту хуг, англ. hog ‘свинья’. На основании семантической модели рыть – свиное рыло, увязываем с омонимичным хьакха2 ‘срезать, скосить, слизать, стереть’ и восстанавливаем внутреннюю форму – ‘землеройка; животное, роющее мордой землю’. Общеизвестно, что кабаны и свиньи очень часто атакуют огороды, уничтожая посевы картофеля, кукурузы и т.д. Дальнейшие поиски ведут к чеч. хьуокха ‘кол, клин’, чам. хIохъв // хIахъу, рутул. хак ‘кол’, хук ‘дерево’, лезг. хаkh ‘кол’, арчин. хвак ‘лес’, которые находят семантическое подтверждение в военном термине свинья – роде построения клином перед атакой. Тушинская форма кха (кабар. кхъуэ, осет. хуы ‘свинья’), скорее всего, связана с чеч. кха ‘огород, пашня’, лак. къу, дарг. къу ’пашня’ по вышеуказанным семантическим причинам.

Хьакха2 ‘потереть, помазать; срезать, содрать, скосить, сжать (урожай)’. Общенах.: инг. хьакха, ц.-туш. хьакха. Форма однократн. вида к хьиекха ‘чертить, тереть; красить, мазать, штукатурить’, возможно, связанная с глагольной парой хьаха // хьиеха ‘чертить, тереть; красить, мазать, штукатурить’ (см.). Интересно сходство с и.-е. *pheikh- / *phikh- ‘писать красками, раскрашивать’, *phikh- ‘смола сосны’ (Гамкрелидзе 1984: 631-632), а также араб. хьакка ‘тереть, скоблить, чесать, царапать’, тинд. хъвахъва, чамал., багул. хъохъа ‘струп’. Фонетически ср. еще и.-е. *phe(u)kh- ‘сосна, пихта’ (нем. Fichte) – нах. *хьиех да ‘липа’.

Хьакхуолг ‘лодыжка, щиколотка’. Вайнах.: диал. хьакхалаг, инг. хьакхинг. Вероятно, суф. произв. (суф. -уол-г) от основы хьакх- ‘круглый, округлый, выпуклый’, представленной также в чеч. хьокхам ‘коленная чашка; круглая лепешка’ (см.). Интересно отметить созвучие с и.-е. *(h)ang- ‘лодыжка’: герман. *ankulan ‘щиколотка’. Cм. хьуорка.

Хьакъ ‘заслуга, соответствие’. Вайнах.: инг. хьакъ. От араб. хьакъкъ-ун ‘истина, правда’. Палеоэтимологически последнее родственно чеч. экъа ‘плита, плоский ровный камень’ < акъи, йиекъа ‘делить пополам, поровну’ < *й-акъи, лат. equi ‘равный, адекватный’.

Хьал ‘богатство, состояние, положение; устар. корова’. Вайнах.: инг. хьал. Считается заимствованием араб. хьал-ун ‘состояние’. Однако старое знач. хьал ‘корова’ (ср. мн. хьелий ‘коровы’, хьелийн даьтта ‘сливочное масло’), соответствующее гунз. алъе ‘тур’, лак. оьл, дарг. кьэл ‘корова’, ставит эту точку зрения под сомнение. По-видимому, здесь произошла контаминация исконного хьал ‘крупнорогатое животное; богатство’ с широко распространенным араб. хьал ‘положение, состояние’. Ср. также осет. гал ‘бык, вол’.

Хьала ‘вверх’. Общенах. (инг. хьал, ц.-туш. хьало), имеющее соответствия в кавказ. языках: хинал. хъал- ‘вверх’, дарг. гьала ‘впереди’. Возможно, образовано при помощи суф. напр. п. -ла, от основы *хьа- ‘верх’, ср. чеч. хьие ‘темя’, каб. шъхьэ ‘голова, верх’, будух., крыз. хъ- ‘преверб направления вверх’.

Хьалкха ‘cерьга’. Вайнах.: инг. гIалкх. Из араб. хьалакъа ‘серьги, кольца’, возможно, через тюркское посредство, ср. кум. гьалкъа. Сюда же перс. halqe ‘кольцо, перстень’.

Хьалха ‘вперед; впереди’. Вайнах.: инг. хьалха. Вероятно, производное от хьалха1 с помощью форманта направ. п. -хьа, финальное -ахьа редуцировалось в долгое -а через промежуточное -ахь.

Хьāлха1 ‘прежде, раньше’. Общенах.: инг. хьалха, ц.-туш. хьатха. Суф. производное (суф. -ха) от основы хьал- ‘перед; восход, верх’. Последнее знач. зримо сохранилось в топониме Хьалха-Mарта ‘Урус-Mартан’, букв. ‘Передний, Восточный Mартан’ в отличие от TIиехьа-Mарта ‘Задний, Западный Мартан’. Основа имеет соответствия в ностратических языках: дарг. гьала ‘впереди’, табас. ulhan ‘передний’, тюрк. al ‘передний’, algha ‘вперед’, фин. alku- ‘начало; (перво)начальный’.

Хьāлха2 ‘ринуться, устремиться, хлынуть’. Общенах.: инг. хьалха, хьелха, ц.-туш. хьетхан. Вероятно, связано с предыдущим словом через значение ‘(устремиться) вперед’, в пользу чего говорит, в частности, чеч. юьхь, имеющее не только общеизвестное значение ‘лицо, перед’, но и узкоспециальное – ‘начало наводнения, фронт паводка’. За пределами нахских языков сближаем с рус. хлынуть, герм. *flojan, др.-сканд. floa ‘струиться, течь’.

Хьāлхара ‘первый, авангардный, передовой’. Общенах.: инг. хьалхара, ц.-туш. хьатхрен. Суф. произв. (суф. -ра, ср. тIаьхьара ‘последний’) от основы наречия хьалха1 ‘прежде’.

Хьāлхалера ‘прежний, первоначальный’. Общенах.: инг. хьалхара (?), ц.-туш. хьатхелун. Суф. произв. (суф. -лера, ср. мацахлера ‘давнишний’, тIаьххьарлера ‘самый последний’) от основы наречия хьалха1 ‘прежде’.

Хьāлхуо см. хьолахуо.Хьāлххие ‘заранее, заблаговременно’. Вайнах.: инг. хьалххие. Наречие, образованое при

помощи форманта направ. п. -ие от основы хьалха1 ‘раньше, прежде’ (см.) с удвоением корневой согласной, аналогично тIаьххьие ‘вслед за, следом’.

Хьама ‘почёт, уважение, приязнь’. Общенах.: инг. хьама, ц.-туш. хьам- в хьамбалайни ‘приятный’. Неотделимо от чеч. хьомие ‘дорогой, любимый, родной’ (cм.).

Хьāнал ‘религиозно дозволенный, законный; благочестивый, честный’. Вайнах.: инг. хьанал. От араб. хьалал ‘позволитель-ный, дозволенный’ в результате диссимиляции плавных.

68

Ср. лак. хIалал- ‘честный, законный’, каб. хьэлэл, адыгейск. хьалэл, абх. а-хьалал ‘добрый, добросердечный’.

Хьандан ‘делать жирным, добавить жиру, удобрить, удобрять’. Вайнах.: инг. хьаьнде. Сложение основ хьан- ‘жирный’ и дан ‘делать’. См. хьена.

Хьапар-чупар ‘тяп-ляп, нечто, сделанное на скорую руку, кое-как’. Собственно чеч. Соответствует лак. аьпур-чупур ‘хлам, утиль’, дарг. хIапур-чупур – то же, авар. хIапучупур ‘свалка’, кум. гьапур-чупур ‘хлам’, азер. häпур-чупур ‘хлам, барахло’, карач.-б. хабур-чубур ‘хлам’.

Хьāра ‘сыпь; крапивная лихорадка’. Вайнах.: инг. хьер. Cопоставляем с пушту г`эрэй ‘сыпь’, рус. гара в изгара ‘окалина, горелые чешуйки от ковки железа’, диал. изгарь ‘пригарина’, ‘болезнь растений, головня’, ‘мелкий дождь, изморось’, блр. згара ‘зарево от пожара’. Фонетически ср. еще cлав. *gaga в jizgagа ‘изжога’ при чеч. хьага ‘возжаждать, возгореть желанием’.

Хьāрам ‘нечестный; незаконный, запретный’. Общенах.: инг. хьарам, ц.-туш. хIарам. Заимствовано из араб. языка, в котором хьарам-ун ‘недозволенный, запрещенный’.

Хьāрамлуо ‘нечестность; незаконность, греховность’. Вайнах.: инг. хьарам. Суф. производное (суф. -луо, ср. къорамлуо ‘мухлевка’, инкарлуо ‘отрицание’, новкъарлуо ‘помеха’) от основы прил. хьарам (см.).

ХьāргIа ‘ворон’. Вайнах.: инг. хьаргIа. Фонетически не сводимо к тюрк. qargha ‘ворона, карга’. Анлаутное хь в чеченском может быть как протетическим (ср. нах. * ’arg- // * ’arž ‘черный’ = и.-е. *arg), так и отражением х или g в заимствованиях. Следовательно, первоисточник надо искать в языке, где представлена форма харга. Может быть сюда следует привлекать дарг. хъирхъка ‘галка’ (буквально черная), сближаемое с чеч. гIиргIа ‘род ястреба’.

Хьард ‘кормовой отход, сенная труха’. Собственно чеч. Слижаем с и.-е. *eоrd- ‘возросший, размножившийся’, арм. ordi ‘сын’, хетт. hard ‘правнук’, рус. род, народ. К семантической типологии ср. чеч. ниех ‘сор, мусор’ при нах ‘народ, люди’, чеч. луод ‘шелуха, отходы’ при и.-е. *leud // *loud- ‘народ, люди’, чеч. дуда // дуода ‘рассыпáть, разбрасывать, сорить’ при и.-е. *teud- ‘народ’. Cравните к анлауту нах. хьаст ‘источник’ (см.) при и.-е. *ast ‘устье; уста’; нах. хьоджа ‘запах’ при и.-е. *od // *odz ‘запах’. С другой стороны интересно сходство с перс. хурда ‘мелочь, крошки, хлам’, кум. хырда ‘сечка, крупа; мелочь, мелкие вещи’, азер. хырда ‘мелкий, дробленый’.

Хьарма ‘область, пространство’. Собственно чеч. Неясно. Возможно, связано с курд. herim ‘район, область’. Менее вероятна связь с рус. рамень, рама ‘окраинная область’, гот. rum ‘пространство’, англ. room ‘комната, помещение; место, пространство’ с началом слова как в рус. руда при чеч. хьард-аш ‘рудименты; пожелтевшие отходы растительности’. Также нельзя сбрасывать со счетов, что это слово могло быть переосмыслением араб. хьарам ‘заповедный запретный’.

Хьāрмак ‘шиповник’. Собственно чеч.: диал. хьоармак, хьорам, пхьерам. Суф. производное (суф. -аг // -ак) от основы *пхьарм, родственной пхьар, пхьа ‘острие, шип, стрела, жила; перст, рука’ (см.). Древнейшее слово с широкими культурно-историческими связями. Значение ‘шип, острие, перст’ восстанавливается, на наш взгляд, в тюрк. barmaq ‘палец’, а терминологическое значение ‘шиповник’ – в греч. pharmakon ‘зелье, лекарство’, поскольку шиповник обладает исключительными целебными свойствами.

Хьарса ‘посыпать; окропить, обрызгать’. Вайнах. (инг. хьарца), имеющее соответствия в индоевр. языках: швед. frusa, др.-сев. fors ‘водопад’, лтш. prauslat ‘брызгать, фыркать’, польск. pryskac` ‘брызгать; разлетаться (с треском)’, др.-инд. prusyati ‘брызгает’, тох. А pars- ‘опрыскивать; пестрый’, тох. В praççiye ‘ливень’, хетт. papparš ‘мочить; опрыскивать’.

Хьāрхуо ‘мельник’. Общенах.: инг. хьаьрхуо, ц.-туш. хьейрхов, хьархов. Суф. производное (суф. -хуо) от основы хьар ‘мельница’, представленной также в кохьар (см.). Сходная форма отмечается и в лак. гьарайзу ‘мельник’.

Хьāрча ‘свернуться; спутаться; обвиться, намотаться’. Общенах. неперех. гл. однокр. вида (инг. хьарча, ц.-туш. хьарчIан), соотносительный с хьиерча (см.). Этимология затемнена.

Хьāрчуо ‘укутать, завернуть’. Общенах.: инг. хьоарчаде, ц.-туш. хьарчдан. Суф. производное (суф. переходности -уо, ср. карчуо ‘сдвинуть, вращая’, лийчуо ‘выкупать’, хабуо ‘сморщить’) от основы неперех. гл. хьарча.

Хьāса ‘волокно’. Вайнах.: инг. хьоаса. Закономерно восходит к форме *пхьāса, соответствующей нем. Faser ‘волокно’, др.-в.-нем. fasa ‘нить, бахрома, кайма’, fahs ‘волосы’, др.-англ. fas, faes (Маковский 2004: 127), иран. раs, осет. fasm ‘шерсть осенней стрижки’. Родственно чеч. хьаста // хьиеста ‘ласкать, приласкать’ (< ‘гладить по голове, шерсти’), хьиех ‘горный тур’ (см.), соотносительному с осет. fys ‘овца’, fasyn // fast ‘причесывать, расчесывать’, греч. pekos ‘стриженая шерсть; руно’, peko ‘причeсываю, стригу’, лат. pecto ‘чешу, причесываю’, pecten ‘гребень’, и.-е. *phek'- ‘чесать, расчесывать’ (Абаев I 424). См. алха, улх.

Хьасение ‘приветливый, приятный, любезный’. Вайнах.: инг. хьислахьа. Скорее всего, перед нами переоформление по типу прил. на -ие, ср. чеч. биезамие, экамие, гIиллакхие, заимствованной из персидского языка основы hasane ‘добрый’ от араб. хьасан-ун ‘хороший, милый’.

69

Хьаста ‘приласкать’. Вайнах.: инг. хьоаста. Закономерно востанавливается форма *пхьаста, соответствующая и.-е. *phek't-: греч. peko ‘чешу, стригу’, лат. pecto ‘чесать (шерсть), расчесывать (волосы)’, лит. pašiti ‘щипать (шерсть)’, осет. fasyn : fast ‘причесывать, расчесывать (волосы)’. Исходное знач. – ‘погладить, провести рукой (по шерсти)’. См. хьаса, хьиеста.

ХьастагIа ‘раньше, прежде, давно’. Собственно чеч. По всей видимости, суф. образование (суф. -ах- // -агIа) от основы хьаст- ‘рот, уста; перед, начало’ (см. хьуоста). Небезынтересно также сравнение с парф. has ‘начало; начальный, древний’.

Хьастамие ‘нареч. нежно, ласково’. Собственно чеч. Суф. производное (суф. -ие, ср. биеламие ‘смешно’, хастамие ‘славно’, кхардамие ‘злорадно’) от основы сущ. хьастам ‘ласка’ (см.).

ХьатIарие ‘взбалмошный, безалаберный’. Собственно чеч. Суф. производное (суф. -ие, ср. забарие ‘юмористичный’, собарие ‘хладнокровный’, хабарие ‘разговорчивый’) от основы хьатIара, заимствованной из араб. хIатара ‘помутить разум, вести себя безрассудно’. Сгущение араб. хI (> хь) и т (> тI) – в результате экпрессии.

ХьатIкъа // хьатI ‘моча’. Общенах.: инг. хьатI, ц.-туш. хьайтIкъ(и). Вероятно, от хьада ‘потечь, побежать’, так же, как IатIкъа от Iад, нуотIкъа от нуод (cм.). Сюда же, возможно, и будух., крыз. хьад, агул., рут. хьед ‘вода’.

Хьаха ‘мазать, штукатурить’. Вайнах.: инг. хьаха. Форма однократн. вида к хьиеха. Возможно, что перед нами фонетический вариант глагола хьакха, хьиекха ‘чертить, тереть; красить, мазать, штукатурить’ (см.).

Хьацар ‘пот’. Вайнах.: инг. хьоцар. Трудное слово. Возможно, старое заимствование из араб. asar ‘след, влияние’, откуда и соврем. чеч. асар ‘воодушевление, энтузиазм’, а также авар., дарг. асар ‘влияние’, азер. эсэр ‘след; действие, влияние’.

Хьāч ‘слива’. Вайнах.: диал. хьак, инг. хьач. По всей видимости, хь – протеза (см. хьожа, хьуоста), а этимологический корень ак. Последний сближается с и.-е. *ak- ‘острый’ (лат. acer ‘кислый, острый’), тюрк. ач- ‘кислый’. Фрукт получил свое название по острому, кислому вкусу. Не сюда ли рутул. хьач ‘черника’?

Хьāша ‘гость; приятель’. Общенах.: инг. хьаша, ц.-туш. хьаш(е). Вместе с черк. хьэшIэ ‘гость’, абадз. хьашIьэ, хьэсIьэ, кабар. хьэшъIэ, адыг. хьачIэ ‘гость’ сближают с иран. haxay, авест. haxa, дат. п. hašye ‘друг, приятель’ (Шагиров II: 122-123). Мы отнесли бы сюда и абх. а-сас, абаз. сасы ‘гость’ .

Хьаша ‘раздавить, растоптать’. Собственно чеч. Происхождение не ясно. Возможно, связано с нах. *ача – то же. Или с чеч. хьие-н ‘мять, разминать, молотить, топтать’, ср. особенно форму многократн. вида хьиеша ‘топтать, попирать’. Далее, нельзя не отметить также сходства с авест. xah-, xan`haya- ‘давить, напирать, теснить’, ирон. xost, дигор. хwast ‘битый, толченый’, перс. хwast ‘истоптанный’.

ХьāшлагIа ‘пари’. Собственно чеч. Происхождение не ясно. Созвучно с хьаша ‘гость’, может быть, от хьаша-лагIа в значении ‘пари, состязание’ в честь гостя?

Хьāшт ‘нужда, потребность’. Вайнах.: инг. хьашт. Из араб. хьаджат-ун ‘нужда’.ХьāштагIа ‘туалет’. Вайнах.: инг. хьаштагIа. Скорее всего восходит к форме хьаштагIна <

*хьаштгIана от араб., перс. хьажат-хана ‘нужник’, ср. авар. хьажатхана, дигор. азатхана ‘нужник’, кум. гъажатхана, карач.-б. джатхана.

Хьаьана ‘светлая, прозрачная, отстоявшаяся (о жидкости)’. Лексикализованное причастие прош. вр. от гл. хьаъа ‘отстояться, стать прозрачным’.

Хьаьвхие ‘теневой склон горы’. Собственно чеч.: акк., чеб. хьавхие, итум. хьовхие, кист. хьевхь ‘теневой склон’ (СС, 26). По мнению известного чеченского краеведа и поэта А. Сулейманова (1976: 22) этот апеллятив отражен в топониме Хьайхьа. Последний, по его мнению, является формой направительного падежа от основы хьай ‘северный склон’, которая в древности имела значение ‘север’. Восстанавливаемая с учетом известного в чеченском языке чередования в // й исходная форма *хьав // хьай ‘северный, теневой, холодный склон’ может быть увязана с праслав. *gajь ‘лес’, осет. gоj ‘опушка леса’. К звуковому перебою хь : г можно указать еще на соответствия чеч. хьун ‘лес’ – рус. гунья ‘шерсть’, чеч. вахьо ‘(за)мерзнуть’ – рус. свежеть (*вег-), чеч. вахьа ‘сметь’ – нем. vagen ‘сметь’, рус. отвага, отважиться. А также – на многочисленные имена собственные Хьасан – Гасан, Хьусейн – Гусейн, Хьамзат – Гамзат и т.д.

ХьаьжкIа ‘кукуруза’. Вайнах.: инг. хьажкIа. Сложение хьаьжа ‘хаджа’ (> крупная фигура) и кIа ‘пшеница’, буквально ‘пшеница-хаджа, крупная пшеница’ (не ‘пшеница хаджи’!). Значение ‘крупный, большой, великий’ у хьажа распознается также и в чеч. хьаьжа-гIапакх ‘род крупной тыквы’. Сходное семантическое развитие имеет место и в чеч. молла ‘1. мулла; 2. крупная бусина в четках’. Не исключено, что именно это значение ‘великий’ является ключом к разгадке старого и нового названия Астрахани 1. Гаджи-тархан < ‘гаджи (великий) + тархан (разлив)’, 2. Ас-тархан < ‘ас (великий) + тархан (разлив)’. Типологически ср. осет. нарт-хор ‘кукуруза’ буквально ‘нартовское (богатырское) просо’. Андийское hezik’a, hec’ink’a, годоб. хIежин кI`а ‘кукуруза’, лак. hazik’a, дарг. hazlank’i, лезг. hazik’a ‘кукуруза’ (Климов, 2003, с. 216) идет из чеч. языка.

Хьаькам ‘начальник’. Вайнах.: инг. хьаким. Из араб. хьаким ‘cудья, правитель, начальник’.

70

Хьаькмалла ‘начальственность; должность’. Вайнах.: инг. хьакамал. Суф. произодное (суф. -алл-а, ср. дола ‘покровительство’, олалла ‘господство’, луоьралла ‘врачевание’) от основы сущ. хьаькам ‘начальник’.

Хьаькназ диал. ‘металлический совок’. Заимствовано из какого-то дагестанского языка, ср. кум. гьакендез ‘совок’, лак. ххаканназ ‘совок для собирания мусора’, лезг. хекендаз. Лакское слово объясняют через перс. хак андаз (Хайдаков). Сюда же и груз. акандаз ‘совок’ (> ц.-туш. акандаз).

Хьаьмц ‘мушмула’. Вайнах.: инг. хьамиск. Видимо, связано с араб. хьамидз ‘кислый; кислота; лимон’, ассир. хамуса ‘кислый’: плод мушмулы имеет кислый вкус. Исходная форма – *хьамис. Чам. хIанциш ‘мушмула’ отражает чеч. диал. форму мн.ч хьанц-иш, ср. кист. хьанц-иш, чеб. хьанц-иеш, акк. хьанц-аш. Относится ли сюда табас. хамсар ‘ежевика’?

Хьаьрк ‘письменный знак (пунктуационный или диакритический)’. Из араб. хьарак-ат ‘огласовка диакритическим знаком’. Сюда же греч. хaraki ‘черта, линия; надрез, насечка’, xarakter-as ‘характер, характерная черта; литера’.

Хьаьрса ‘белобрысый, русый; каштановый’, ‘шатен’. Собственно чеч., имеющее соответствия в индоевр. языках: др.-инд. prsni ‘пестрый, пятнистый’, перс. pars, fars ‘пантера’, тох. А pars- ‘опрыскивать; пестрый’, хетт. papparš ‘мочить; опрыскивать’, parš-ana ‘пестрый’, ‘барс’, и.-е. *pherk`- ‘пестрый, пятнистый’. Родственно хьарса (см.). Исходная форма – *пхьарсин . Относится ли сюда лезг. расу ‘порыжелый’?

Хьаьтт ‘молотильный ток, гумно; лишай; лава, лавина’. Вайнахское (чеч. род. п. хьаьттар-ан, инг. хьиетт ‘гумно; родимое пятно’, мн. хьаттар-аш), имеющее соответствия в даг. (ср. авар. гьацIцIо, анд. гьинцIцIу, лез. рат, агул. ратт, табас. рацц, хин. роцI, цахур. атта ‘гумно’; чам. гьатI ‘мука; тесто’), индоевр. (ср. лат. ador ‘вид зерна подсушенного и размолотого для обрядового использования’, хетт. h`at ‘подсушивать зерно’) и семит. языках: араб. хьатта ‘стирать, скоблить, счищать’. Правосточнокавказ. *(хь)атт на почве нахских языков допускает двоякое объяснение: 1. как сложение основ хьа- // хьие- ‘двигать(ся), мять(ся), топтать(ся), молотить’ и дан ‘делать’; 2. как безаффиксное производное от основы ата ‘крошить, молотить’ с протезой хь.

Хье ‘мозг’. Общенах.: чеч. диал. хьода, инг. хьоа, ц.-туш. хьад. Сближаем с авар. гIадал, бежт. гIада, ъода, рутул. хIаьдаьх, ахвах. гьанде ‘мозг’, кабар. шъхьэ ‘голова’ < хьэ ‘верх, начало’. Ср. также курд. geje ‘макушка, темя’.

Хьекъал ‘ум, рассудок’. Вайнах.: инг. хьаькъал. Из араб. Iакъил, Iакъл-ун ‘ум’. Фонетические изменения прозрачны: Iакъил > хьакъил > хьекъил > хьекъал.

Хьена ‘жирный, сальный, маслянистый’. Вайнахское (инг. хьаьна), имеющее параллели в дагестанских (тинд. гьани, ахвах. гьане ‘сало’, чам. гьан ‘мозг; ядро ореха’) и индоевр. языках: арийск. *sphana ‘жирный, сытный, обильный’, др.-инд. -sphana- ‘дающий обилие’, шугн. фана ‘жирный’. Сюда же относятся, на наш взгляд, осет. fynk, др.-инд. phenas ‘пена, накипь’, балт. *paina, слав. *pena ‘пена’; греч. phaino ‘светить, сиять’, phanos ‘факел’, а также с звонким анлаутом др.-инд. bhanu-, авест. banu ‘луч, свет’, осет. bon ‘день’, ирл. ban ‘белый’, лат. bonus ‘добротный, благой, хороший’, bonum ‘добро, имущество, состояние’. Исходная нахская форма – *хьани (< *пхьани), ср. хьандан ‘делать жирным, удобрить’. См. хьаса.

Хьēниех ‘некто, кто-то’. Вайнах.: инг. хьаниехк. Восходит к пранах. *хьан-иех, образованному с помощью суф. неопределенного количества -иех (ср. масиех ‘несколько’, иттиех ‘с десяток’, ткъиех ‘около двадцати’) от основы косв. падежей хьан- вопросит. местоимения мила ‘кто’ (см.). Сближаем с урарт. a(i)ni ‘кто-нибудь’, inuki ‘этот самый’, хетт. eni ‘только что упомянутый’, лат. oinos, unus ‘один; кто-то’, гот. ains ‘один’, ainaha ‘единственный’, и.-е. *eno // *ono ‘этот, тот’. Интересно отметить идентичность основ прямых и косвенных падежей рассматриваемых неопред. местоимений в нахских и германских языках: им. п. нах. *ман-и // *мал-и ‘некто, кто-то’ – герм. man ‘некто, один, человек’; косв. п. нах. *(хь)ан-и – герм. *ain-. См. миниех.

Хьēра1 ‘мельница, жернов; желудок’. Общенахское (инг. хьайра, ц.-туш. хьайри ‘мельница’, ‘мука’), имеющее соответствия в дагестанских (рут. х`уIр, агул. хьур ‘мука’, рахь ‘мельница’ < *хьар, таб. рагI < *гIар ‘мельница’) и индоевр. языках (др.-сев. grjon ‘крупа, мука’, курд. geroze ‘ручная мельница’, herdi – id, и.-е. *ger- ‘тереть, натирать; жернов’). Если восточнокавказское хь считать протезой, отражившейся в индоевропейских языках как гуттуральный g, то сюда можно привлечь индоир. *ar- ‘молоть’ (заза araya, are, кафрони er ‘мельница’).

Хьēра2 ‘с ума’: хьеравала ‘взбеситься, сойти с ума’. Вайнах.: диал. хьаьрра-вала, инг. хьаьр-вала. Образовано с помощью исходн. форманта -ра ‘с, из’ от сущ. хье ‘мозг, ум’, ср. типологически рус. (сойти) с ума. Осет. aerra ‘сумасшедший, безумный’, курд. her ‘ненормальный, безумный’, дари har ‘бешеный’ восходят, вероятно, к пранах. *хьар- *хьер-.

Хьиедала ‘задержаться, замешкаться, опоздать’. Общенах.: инг. хьиедала, ц.-туш. хьед-дала. Сложение хьиен (мять-ся, топтать-ся) + дала (стать). Первонач. значение – ‘протоптаться (на месте), промешкать’.

Хьиедан1 ‘задержать, задерживать, затягивать’. Общенах.: инг. хьиедан, ц.-туш. хьед-дан. Сложение хьиен (мять, топтать) + дан (делать), откуда этимологическое значение ‘заставить мяться, топтаться (на месте)’.

71

Хьиедан2 ‘тревожить, трогать, шевелить, ворошить’. Общенах.: инг. хьиедан, ц.-туш. хьед-дан. Сложение хьие(н) ‘шевелиться, трогаться’ + дан (делать).

Хьиежа ‘смотреть, разглядывать; присматривать; ждать’. Общенах.: инг. хьиежа, ц.-туш. хьечIа. Итератив к хьажа (см.), восходящий к форме *хьиеган ‘смотреть, сгорать от зависти, завидовать’. Осет. хизын // хезун ‘пасти(сь); оберегать’, возможно, идет из нахского субстрата.

Хьиекха ‘тереть, мазать; гладить; срезать, состругивать; дуть (о ветре)’. Общенах. (инг. хьиекха, ц.-туш. хьекхан) итератив к хьакха (см.).

Хьиекъа ‘расти, уродиться’. Вайнах.: инг. хьувкъа. Форма многокр. вида от несохранившегося гл. *хьакъа, возможно, связаного с и.-е. корнем *aug- ‘расти’ (< *ag-). Ср. к фонетике чеч. хьуоста ‘родник, источник’ от пранах. *хьаст < *аст // *ас ‘край, губа, уста; устье, исток, родник’ при и.-е. *as- // *aus- // *os- // *ost- ‘рот, уста; устье, исток’.

Хьием ‘задержка’. Вайнах.: инг. хьием. Суф. производное (суф. -м, ср. тием ‘покой’, синтием ‘успокоение’) от основы хьиен (см.).

Хьиен1 ‘мять, разминать, месить’. Общенахское (инг. хьие, ц.-туш. хьеван), возможно, связанное с лак. гьаян ‘перемолоть’, а также с и.-е. *xwei-: авест. xan`- ‘давить’, пехл. xwah- ‘топтать, молотить’, дигор. xwajun ‘колотить; толочь’, язгул. xwayn ‘молотьба’, мундж. xa-, шугн. xay-, ягноб. xay- ‘молотить’. См. хьаьтт ‘гумно’.

Хьиен2 ‘мяться, трогаться, шевелиться, ерзать’. Общенах. (инг. хьие, ц.-туш. хьеван), образованное от хьиен1 в результате расщепления семантики. Соотносится с рус. хвеяться ‘колебаться’, чеш. chveji, chviti, польск. chviac` ‘шатать’, ‘трясти’.

Хьиер ‘разминание, придавливание, трамбовка’. Общенах.: инг. хьиер, ц.-туш. хьевар. Mасдар от хьиен ‘мять, месить’. Возможно, сюда же в результате ‘cгущения’ хь > g` и.-е. *g`er- ‘тереть, натирать; жернов’, др.-сев. grjon ‘крупа, мука’, курд. geroze ‘ручная мельница’, herdi id., курд. geran ‘вращать, вертеть; утрамбовывать’.

Хьиесап ‘расчет, вычисление’. Вайнах.: инг. хьисап. Из араб. хьисаб-ун ‘расчет’. Дифтонгизация и, возможно, под влиянием хье ‘ум, мозг’.

Хьиеста ‘ласкать’. Вайнах.: инг. хьиеста. Итератив к хьаста (см.). От *пхьиеста ‘гладить рукой, поглаживать, причесывать’.

Хьиех1 ‘липа’. Вайнах.: диал. хьах, инг. хьиех. С одной стороны, может быть увязано с омонимичным хьиех2 ‘пещера’ (см.) в значении ‘дерево с пористой, неплотной древесиной’, ср. осет. susqaed ‘липа’ от sus ‘пустой’ + qad ‘дерево’, рус. (арго) липовый ‘не настоящий, некачественный’ (ИЭС 3 175). С другой стороны, исследователи не исключают связь этой основы с чеч. хьаха, хьиеха ‘мазать’, полагая, что дерево могло получить название по его липкому соку, ср. рус. липа – липкий. В таком случае исходная форма *пхьиех // *пхьиек может быть увязана с голл. pek ‘смола’, лат. pix ‘смола, дёготь’.

Хьиех2 ‘пещера’. Общенах.: диал. хьиек, инг. хьахар, ц.-туш. хьех ‘пещера’, хьехарен ‘пещеристый’. Восходит к форме *пхьех < *пхьек, мн. *пхьекар-ш, неотделимой от каб. хьэку, адыг. хьакуы ‘печь’, рус. пеку, печь, печора, др.-рус. печера ‘пещера’ (< *пекера), шугн. pox, афган. pox ‘печеный; зрелый’, алб. pjek ‘пеку’, осет. fycyn:fyx(t) // ficun:funx(t) ‘вариться, кипятить; печь(ся), иран. *pak, и.-е. *peku- ‘печь, варить’. Родство этих слов с лат. specus ‘пещера’ некоторыми учеными отрицается (Ф III 256).

Хьиех3 ‘горный тур’. Общенах.: диал. хьиек, инг. хьагI, ц.-туш. хьах ‘тур’, мн. хьахар. Диалектные данные (кист. хьах, мн. хьохарий, чеб. хьиех, мн. хьахниш, итум. хьах, мн. хьахарий) указывают на исходную форму *хьах (< *хьак // *пхьак), неотделимую, на наш взгляд, от и.-е. *pheku- ‘скот’, иран. *pak ‘мелкий скот; овца, баран’ (авест. pasu- ‘скот’, хотан-сак. pasa ‘овца, мелкий скот’, пехл. pah, курд. pas, pes, афган. psэ ‘овца; мелкий скот’, осет. fys ‘овца’). В индоевропеистике считается твердо установленной этимологическая связь между и.-е. *pheku- ‘скот’ и *pheku- // *phek` ‘чесать шерсть; волос; овца’ (греч. pekos ‘стриженная шерсть; руно’, др.-в.-нем. fahs ‘волосы’, иран. раs, осет. fasm ‘шерсть осенней стрижки’, fasyn ‘расчесывать’), что позволяет нам привлечь сюда же нах *phas- ‘волокно, шерстинка, волос’ (> *пхьāса > чеч. хьāса).

Хьиеха ‘налет на поверхности чего-либо’. Собственно чеч. Происхождение не ясно. Возможно, связано с чам. ххеххин ‘зеленая слизь (на камнях), ряска, водоросли, тина’, ахвах. хвахва, диал. хьанхьу ‘мох’, лезг. хьахь ‘плесень’.

Хьиеша ‘давить, топтать, попирать’. Итератив к гл. хьаша (cм.).Хьийза ‘крутиться, вращаться’. Общенах.: инг. хьийза, ц.-туш. хьерцIан ‘вращаться’.

Итератив к хьовза (cм.). Пранах. *хьейза, возможно, связано с кабар. гъэза ‘повернуться’.Хьийзуо ‘крутить, вращать; разыгрывать, подтрунивать; измываться, издеваться, мучить’.

Вайнах.: диал. хьийзадан ‘мучить, задергать’, инг. хьийзаде. Суф. производное (суф. переходности -уо) от основы хьийза. Сближаем с кабар. гъэзэн ‘повернуть, поворачивать’, ирон. гъиз дарын ‘мешать, беспокоить’, дигор. гезун ‘трогать’, ма геза ‘не трогай’. Ср. чеч. ма хьийзадие ‘не мучай, не донимай'.

Хьийса ‘мн. ч. смотреть, рассматривать, глядеть, разглядывать’. Общенахcкий гл. (ц.-туш. хьепсан), имеющий коррелят однократного вида хьовса (см.). Видовые пары образуются в чеченском языке в результате флексии корневой гласной: хьажа – хьиежа (а : ие), мала – мийла (а : ий), ловза – лийза (ов : ий), къовкъа – къиекъа ‘загреметь – греметь’ (ов : ие). Самый редкий

72

случай – последний, отсюда мы делаем вывод, что чередование ов – ие, вероятно, является исходным вариантом ов – ий. В пользу этого говорят, например, такие факты: гIатта – гIитта, диал. гIиетта ‘встать – вставать’; татта – титта, диал. тиетта ‘толкнуть – толкать’; ахча тиела – ахча тийла ‘давать деньги (постоянно)’. Отсюда хьийса мы возводим к первоначальной форме *хьиеса. См. хьовса.

Хьовза ‘крутануться, повернуться; засуетиться, завертеться, захлопотать’. Вайнах.: инг. хьовза. Сопоставляем с абх. разг. а-хьуазара ‘ползать’, а-хьуаза ‘змея’ < ‘ползуая’ (Шагиров1: 20), лак. хIавза ‘джигитовка’, ‘скачки’ при чеч. говр хьовзуо ‘джигитовать (коня)’. Лакское слово считается заимствованным из арабского, тогда как чеч. хьовза, несомненно, является формой однократн. вида к итеративу хьийза (см.). См. также хьовзуо, хьийзуо.

Хьовса ‘мн. ч. посмотреть, глянуть’. Общенах. гл. (инг. хьувса, ц.-туш. хьапсан), имеющий, на наш взгляд, соответствия в индоевр. языках: и.-е. *aus- ‘светить, сиять’: хетт. auš- ‘видеть’, лит. aušti ‘светать’; герм. *aust- ‘восток’ (др.-фриз. ast, др.-англ. east, др.-в.-нем. ost), др.-инд. ausa- ‘утро, рассвет’, лат. *ausosa ‘утренняя заря, Аврора’, греч. auos, лит. aušra. В пользу такого сближения говорит и то обстоятельство, что пранах. *h’аusan может быть закономерно возведено к первичному *h’аsan (ср. чеч. ловса – ласа, довла – дала, довда – дада) как и соответствующее и.-е. *aus- ‘светить, сиять’ – к и.-е. *as- ‘жечь, гореть, сиять, светить’. К проблеме начала слова см. хьажа, хьожа, хьомие, хьонка. Интересно также отметить сходство рассматриваемых слов с араб. хьаваса ‘смотреть косо’, хаваса ‘смотреть прищурившись’. См. хьийса.

Хьовха ‘то есть, или же; (интересно)... ли’. Вайнах.: инг. хьогI. Сопоставляем с чам. хохъ ‘ввод. слово говорят, оказывается’, курд. yaxo, yaxod ‘или, или же; то есть’.

Хьогалла ‘жажда’. Вайнах.: инг. хьогал. Суф. производное (суф. -алла, ср. мацалла ‘голод’, бIаьрмецигалла ‘жадность’, тезалла ‘пресность’) от основы прил. хьога ‘жаждущий, испытывающий жажду’.

Хьогам ‘жажда’. Собственно чеч. Суф. производное (суф. -м, ср. биезам ‘симпатия’, хьиежам ‘взгляд’, сатийсам ‘мечта’) от основы гл. хьага ‘восжаждать, захотеть пить’.

Хьогамие ‘жадно, с завистью, с большим желанием’. Собственно чеч. Суф. производное (суф. -ие, ср. биезамие ‘приятный’, сингаттамие ‘скучный’, сатийсамие ‘мечтательный’) от основы сущ. хьогам ‘жажда’.

Хьожа ‘вонь, запах, аромат’. Общенах.: инг. хьадж, ц.-туш. хьайчIи. Восходит к пранах. *ад- (> *адж-у > хьаджу) ‘дыхание; запах’, которое, на наш взгляд, неотделимо от и.-е. *od- ‘нюхать, запах’: лит. uodžiu ‘вонять’, uosti, лтш. uost ‘нюхать’, греч. ozo ‘пахну’, арм. hot, лат. odor ‘запах’, осет. od ‘душа’.

Хьоза ‘певчая птица; воробей’. Общенах.: инг. хьазилг, ц.-туш. хьацIукI. Mожет быть, связано с аз ‘голос, звук’. Тогда хь- – протеза: хь-азу > хьоза. Внутр. форма – ‘певчая, поющая (птица)’, ср. рус. петух от петь. Относится ли сюда авар. хIинчIчI ‘птица’, мн. хIанчIчIи (< *хIанцIцI-)?

Хьойда ‘ясли; кормушка’. Общенах.: диал. хьавда, инг. хьай, ц.-туш. хьадб ‘ясли’ (< *хьабд). Сопоставляем с карач. гаптеш, балк. гыбыдыш ‘ясли’, осет. кавдас. Не сюда ли относится и слав. *govedo ‘крупнорогатый откормленный скот’?

Хьōкха ‘показать, продемонстрировать’. Общенах. гл. (инг. хьокха, ц.-туш. хьокхан), имеющий, на наш взгляд, соответствия в индоевр. языках: и.-е. *auq- // *oq- ‘глаз; смотреть; видеть’: герм. *augan ‘глаз’ (др.-фриз. age, др.-англ. eage, др.-в.-нем. ouga), др.-инд. aksi-, лат. oculus ‘глаз’, греч. osse ‘глаза’, oksomai ‘увижу’, арм. akn (< *hak-), лит. akis ‘глаз’, ст.-слав. око.

Хьōкхам ‘1. лепешка, лаваш; 2. коленная чашка’. Собственно чеч.: диал. хьакхум. Суф. производное (суф. -м, ср. гулам ‘собрание’, куоржам ‘кусок’, т1адам ‘капля’) от основы хьокха ‘круг’, родственной нах. *хьокха ‘глаз, шар, кругляш’ (см.), и.-е. *auq- ‘гладкий кругляш, выпуклость, око’ (герм. *augan ‘глаз’, др.-инд. aksi-, лат. oculus ‘глаз’, арм. *hak-, лит. akis, ст.-слав. око). К значению ср. др.-чеш. oko ‘1. глаз; 2. почка’, oko kolena ‘коленная чашка, oculus genu’. Наиболее древняя форма корня, вне всякого сомнения, - *хьакх- // *акх- (> арм. *hak-, лит. akis, др.-инд. aksi- > герм. *augan ‘глаз’ > ст.-слав. око, лат. oculus ‘глаз’). См. хьакхуолг.

Хьōкъала ‘соответствующий, заслуживающий’. Собственно чеч. Образовано от основы хьакъ (заслуга) при помощи суф. -ала // -ула, ср. декъала ‘счастливый’, мехала ‘ценный’.

Хьōлахуо ‘богач, богатей’. Собственно чеченский советизм, образованный при помощи суф. -хуо (ср. къиехуо ‘бедняк’, йуккъиерхуо ‘середняк’) от основы род. п. хьал ‘богатство’. Вариантом этого слова, образованным в нарушение правил чеченского словообразования, является форма хьалхуо, так как здесь суф. -хуо присоединен непосредственно к основе им. п., а не родительного.

Хьōмие ‘родной, любимый, дорогой’. Собственно чеч. Суф. производное (суф. -ие, ср. биезамие ‘симпатичный’, биеламе ‘смешной’, тиешамие ‘надежный’) от основы *хьома, представленной также в чеч. хьама ‘приязнь, симпатия’, хьомара ‘из уважения, из любви’, диал. хьаму ‘дорогой, уважаемый’, ц.-туш. хьам-балайни ‘приятный’. Дальнейшие связи ведут, вероятно, к хуррито-урартскому периоду, ср. др.-евр. хьамад ‘жаждать, возлюбить, пылко желать’, араб. хьамида ‘хвалить; благодарить’, хьамид ‘похвальный; желаемый’, лат. amo

73

‘любить’, amor ‘любовь’, amandus ‘милый, приятный’, amata ‘любимая’, франц. ami ‘друг, подруга’.

Хьомсара ‘уважаемый, дорогой’. Вайнах.: инг. хьамсара. Слово иранского происхождения, ср. перс. hamsar ‘равный’, тадж. hamsar ‘ровесник’, ирон. aмcар ‘равный по достоинству’.

Хьōналла ‘жир, жирность’. Суф. производное (суф. -улла, ср. озалла ‘худоба’, стоммалла ‘толщина’, дуькъалла ‘густота’) от основы прил. хьан- (жирный).

Хьōшалла ‘гостеприимство’. Суф. производное (суф. -улла, ср. вошаалла ‘братство’, дуоттагIалла ‘дружба’, муостагIалла ‘вражда’) от основы прил. хьаша (гость).

Хьý ‘воспаление раны (от холода, сырости)’. Вайнах.: инг. хьу. Возможно двоякое объяснение. Скорее всего, восходит к основе *хьав // *хьау ‘простуда’, родственной чеч. й-ахьуо ‘студить, морозить’ (см.), иран. *aixa, авест. aexa ‘лед, стужа’, перс. yax, шугн. yax, дигор. ex, и.-е. *aig- // *aik- // *ais- ‘снег, иней, заморозки, лед’. Менее вероятна, на наш взгляд, праформа *пхьау (> пхьу > хьу), соответствующая, возможно, абх., абаз. шу-, адыг. шъуы-, каб. фы- ‘гнить, гноиться’, арийск. *pu ‘гнить’, осет. faw ‘хула; порок’ < ‘гниль, порча’, и.-е. *pu ‘гнить’. См. ху.

Хьукам ‘приговор; решение’. Вайнах.: инг. хьукам. Употребляется главным образом в выражении Дала хьукам дойла шуна ‘чтоб АллахI наказал вас (по заслугам)!’. Заимствовано из араб. хьукмун ‘приговор’. Ср перс. hokm ‘распоряжение, приговор, решение’.

Хьулам ‘укрытие; убежище’. Вайнах.: инг. хьулам. Суф. производное (суф. -ам, ср. гулам ‘собрание’, лалам ‘лямка’, хьуоршам ‘чихание’, куоржам ‘кусок’) от основы хьул- ‘скрытость’. См. хьулдан.

Хьулдан ‘скрыть, утаить; погрузить во что-л.’. Вайнах.: инг. хьулде. В первой части – связанная основа хьул- (< *пхьул-), сближаемая нами с мегр. pul ‘прятаться’, чан. mpul- прятать(ся), скрываться’, груз. pal ‘погребать, увязать’, и.-е. *plnos: гот. fulls, слав. *polnъ ‘полный’. Во второй – вспомогательный гл. дан ‘производить, делать’.

Хьун ‘лес’. Общенах.: инг. хьу, ц.-туш. хьун. Пранах. *пхьан, имеет параллели во многих языках: в кавказских (адыг. панэ, каб. банэ ‘колючий кустарник’, абх.-абаз. бна ‘лес’; хварш. гьун, цез. хьон ‘гора’, бежт., чам. гьун, цахур. хьа, таб. хьай, агул. хьейны, удин. хха ‘шерсть’), хуррито-урартских (*fan- ‘гора’), венг. faanyag, fa ‘лес, дерево’ и индоевр. языках (греч. Phan- ‘божество лесов и полей’, лат. Favn ‘Фавн’, Fauna ‘Фауна’).

Хьунбуц-арие ‘лесостепь’. Собственно чеч. Словообр. калька ХХ в. рус. лесостепь, буквально лесо (хьун) + траво (буц) + степь (арие). См. буц-арие ‘степь’.

Хьуо ‘ты’. Общенах. (инг. хьуо, ц.-туш. хьо), имеющее параллели в кавказских (дарг. хIу, рутул., цахур. гъу, удин. hun, даг. *гъван ‘ты’) и индоевр. языках: хотаносак. thu ‘ты’, ишкашим. toh, афган. tэ, авест. tu, tvam, рус. ты, гот. thu ‘ты’. Соврем. форма – из *тхьуо < *тхьау < *тхьа. Ср. фонетически тхуо ‘мы’ – эрг. п. оха < *отха.

Хьуокха ‘кол’. Вайнах. (инг. хьуокха), имеющее соответствия в кавказских (чам. хIохъв // хIахъу, рутул. хак ‘кол’, хук ‘дерево’, лезг. хаkh ‘деревянный гвоздь; кол’, арчин. хвак ‘лес’) и индоевр. языках (др.-инд. aksa, греч. akson ‘ось’, лат. axis ‘ось повозки’, др.-англ. eax, др.-в.-нем. ahsa ‘ось’, др.-рус. ось ‘ось’, и.-е. *Hakhs- ‘ось, кол, заостренная палка’ [Гамкр. 1984, с.721]). Исходная форма – хьакху. Вероятно, кол получил свое название по заостренному виду, отсюда его связь с глаголом хьакха ‘срезать, выстругать’. C культурно-исторической и типологической точек зрения ср. чеч. сема2 ‘ось; стержень’ (см.) при др.-инд. samya- ‘палка, стержень’, авест. sэmi- ‘колышек, заноза’, праслав. *somъ ‘главная часть ярма; бревно, жердь’.

ХьуолтIам ‘большая кукурузная галушка’. Вайнах.: инг. хьалтIам. Лексема идет из тюрк. языков: чуваш. хутлами, тат. катлама ‘слойка, слоеная лепешка’, ног. катлама ‘пышка’. Сюда же абх.-абаз. а-хьампIал // хьампIал, каб. хьэлIамэ, адыг. хьалыпIамэ, осет. халтIама ‘вареная лепешка из кукурузной муки’.

Хьуонка ‘черемша’. Вайнах.: чеч. диал. хьанку, инг. хьонк / хьонхал. Первоначальное вайнах. (хь)анк-у ‘крючковатое, закручивающееся, червеобразное растение’, неотделимо от памир. вах. 'ыng // hыng ‘дикий чеснок, черемша’ < и.-е. *ank- // *ang- ‘сгибать, изгибаться’. Анд. хIанку, чам. хIанкв // хIанку, авар. хIанку, кум. hонк ‘черемша’ заимствовано из чеченского языка.

Хьуонхал ‘лемех’. Вайнах.: диал. хьанхул, инг. хьонагIал. Суф. производное (суф. -ул), от основы хьанх-, возможно, связанной с и.-е. *ensi ‘меч, тесак’, авест. anhu, лат. ensis ‘меч’. Исходная форма – *(хь)анхул ‘лезвие, резец, нож плуга’, ср. типологически чеч. мекха ‘борона’ при мокха ‘нож’ (см.), лат. gladius ‘1. меч; 2. сошник, лемех’. Сюда же относится, вероятно, годоб. ХанХал ‘борозда’, типологически поддержанное парой чеч. мекха ‘борона’ – ботл. микхи ‘борозда’.

Хьуорзам ‘жила, сухожилие’. Собственно чеч. Образовано посредством суф. -ам (ср. куоржам ‘большой кусок’, хьуоршам ‘чихание’, хьуостам ‘гвоздь’) от основы сущ. хьуорз ‘сухожилие’, в самостоятельном виде не сохранившейся.

Хьуорзамиен ‘жилистый; упругий’. Собственно чеч. Образовано посредством суф. -ие от основы сущ. хьуорзам ‘сухожилие’ (см.).

Хьуорка ‘лодыжка, щиколотка’. Собственно чеч.: диал. хьарк, хьарик. Как и во многих других случаях (см. хьарса, хьаса, хьиех, хьу, хьулам, хьуоршам) фарингальный хь возводим к глухому придыхательному пхь-. Восстанавливаемая таким образом форма *ph’ar-ku

74

закономерно соответствует и.-е. *(s)per- ‘лодыжка; шпора’: др.-в.-нем. sporo, др.-англ. spora. С культурно-исторической точки зрения отметим, что в нахских и индоевропейских языках совпадает и ряд других названий частей ноги, в том числе и параллельное название щиколотки. Cм. хьакхуолг, варие, гIуогI, гуола, пхьид.

Хьуормат ‘вид крупной сладкой груши’. Собственно чеч. Видимо, заимствовано из тюркских языков: кум. гьармут, азер. армуд, крым.-тат., тур. армут ‘груша’.

Хьуоршам ‘чих’. Общенах.: чеч. диал. хьарсам, инг. Iиршинг, ц.-туш. хьарчом. Суф. образование (суф. -ам, ср. буоршам ‘строительный раствор’, хуорсам ‘редиска’, хьуостам ‘гвоздь’) от звукоподражательной основы хьарш < *пхьарш // *пхьарс, несомненно связанной с хьарса ‘брызгать, окропить’ (cм.), др.-исл. frysa ‘фыркать’, швед. frusa ‘брызгать’, лтш. prušluot ‘фыркать, сопеть’, рус. прыскать. Лабиализация корневой гласной а закономерна.

Хьуоста ‘родник, источник’. Вайнах.: инг. хьаст. Закономерно восстанавливаемое пранах. *хьаст < *аст // *ас ‘край, губа, уста; устье, исток, родник’, имеет надежные соответствия в кавказских (багв. инсс, исс ‘колодец, источник’, будух. ис ‘источник’, авар. ицц < *исс, ахвах. инцци < *исси) и индоевр. языках: и.-е. *as- // *aus- // *os- // *ost- ‘рот, уста; устье, исток’: лат. os ‘рот’, ausculum ‘ротик’, ostium ‘устье реки’, др.-исл. oss – то же, др.-инд. as ‘рот’, osthas ‘губа’, авест. aosta ‘губа’, рус. устье, уста, н.-луж. husta, лит. uosta ‘устье, гавань’, др.-прус. austo ‘рот’ (Фасмер IV 172). Родственно чеч. хьастагIа ‘прежде’, йист ‘край’, йист-хила ‘заговорить, молвить’ (см.).

Хьуостам ‘гвоздь’. Вайнах.: инг. хьастам. Суффиксальное производное (суф. -ам, ср. гулам ‘собрание’, хьулам ‘укрытие’, хьуоршам ‘чих, чихание’) от основы хьуост- (< хьаст-), вероятно, связанной с чеч. аьста ‘инструмент для скобления дерева, тесло; скребок’. Фонетически безупречно сближание с др.-инд. asthi ‘гвоздь’, греч. osteon, лат. oss, хетт. haštai, и.-е. *Hosth ‘кость’ (Гамкрелидзе 1984: 55). Семантические трудности при этом устраняются промежуточным значением ‘рыбья кость’, ‘колючка, шип’. Следует отметить также сходство с слав. *gvozdь ‘лес, гвоздь, торчащий камень’, сближаемым с лат. hasta ‘копье’, гот. gazdz ‘колючка’. Груз. ast’ami ‘скребок’, скорее всего, восходит к туш. *астIам.

Хьуоькх ‘пятно’. Собственно чеч. По всей видимости, образовано безаффиксным способом от основы гл. хьиекха ‘мазать’. Относится ли сюда рут. укI ‘пятно’?

Хьурмат ‘почет, уважение’. Вайнах.: инг. хьурмат. Из араб. хьурмат ‘почтение, уважение’. Ср. также авар. хIурмат.

Хьуьжар ‘мусульманская школа, медресе’. Вайнах.: инг. хьужарие. Из араб. хьуджар-ун ‘комнаты’. Ср. типологически рус. хедер ‘еврейская начальная школа’ (Даль) из др.-евр. hader ‘комната’ > евр.-нем. keder (Фасмер). В конечном счете, сюда же мы относим и этимологически темное осет. хадзар ‘дом’ (< ‘комнаты, апартаменты’), вероятно, являющееся хазаро-еврейским адстратом в осетинском. Из арабского заимствовано также курд. hucre ‘келья; классная комната; комната’.

Хьуьнар ‘способность, мастерство; энергия’. Вайнах.: чеч. диал. хIунар [hunar], инг. хьинар. Восходит к иран. hunara: парф. hunar ‘мастерство, умение’, авест. hunara ‘способность, дар’. Сюда же и авар. гьунар ‘мастерство’, балк. хунер ‘дарование’, хунерлик ‘призвание’. Интересно отметить, что это иранское слово, встречающееся практически во всех северокавказских языках, в осетинском отсутствует.

Хьуьнхуо ‘лесник’. Вайнах.: инг. хьунхуо. Суф. производное (суф. -хуо, ср. биешахуо ‘садовник’) от основы род. п. хьун ‘лес’ (см.).

Хьуьхьвуола ‘запыхаться’. Собственно чеч. Сложение основы звукоподражательного происхождение хьухь ‘хрипение, сипение, одышка’ (ср. авар. хIухь ‘вздох’, лезг. хух ‘храп’, хухун ‘храпеть’, рус. хухать 'дышать, дуть’, ср.-в.-нем. huchen ‘дышать’) и вспомагат. гл. вуола (войти в состояние).

75

Lingua – universum

№ 2 2009

ПОЭТИЧЕСКИЙ КЛУБ

© 2009 г. Т.В. Жеребило

СТИХИ

* * *Несутся тучи, небо опрокинув,Снежинки запоздалые летят,Но вдруг прольется животворный ливень,И влагою наполнится земля.

В который раз деревья расцветают,Уносит лепестки со снегом вдаль...Как быстро снег весенний тает!Как холодно! И вновь чего-то жаль.

Как жаль утраченных желаний...Замерзшие цветы во мгле кружат...И только персик запоздалый расцветает,И зеленеет снова сад.

И льется с неба животворный ливень,И заполняет солнце синеву,И вновь жара, и снова иней...Что происходит в мире – не пойму.

4.05.2009 г.

* * *Вслед за погодою стремимся И постоянно ждем весны,И если что не получилось,Кипим в отчаянии мы.

А снег летел и снова таял,Метель мела, мела, мела,..Синел подснежник, расцветая,А впереди была зима.

4.03.2009 г.

* * *Забыть о родине, не помнить о себеВ чужом краю в беспамятстве метаться,И каждый раз, вздыхая о весне,Мечтой о родине, как в детстве, упиваться.

Рвануться ввысь в смертельном невезеньеИ, ощутив земли прощальный крик,Вновь позабыть о жутком сновиденьеИ ощутить полвека, словно миг.

10.03.2009 г.

* * *Белый сад опять в цвету:Персики раскрылись...Может, просто на бедуВсе это приснилось?

76

Может, дождь косой попутный,Что всю ночь здесь ночевал,Не хотел уйти под утро:Он деревья поливал.

И ему на смену снегомЗамело газоны утром.Снегом сыпало, и ветерУносил тепло как будто.

Белый сад опять в цвету,Но весна все медлит...– Может, просто на бедуВсе цветет?

– Не верьте:

Закружится снег, растаяв,Вздрогнут лепестки,И апрель, сменившись маем,Растворяясь, улетит.

9.04.2009 г.

* * *Кому – хула, кому – хвала,Кому – предательство друзей,И от врагов вновь похвала,..– Так что ж теперь тебе важней?

– Мне б только совесть сохранить,Под Богом век свой проходить,Чтоб, чистотой своей дыша,Скользнула в небеса душа.

– Опять – хвала, Опять – хула,Опять – предательство друзей,Врагов заклятых похвала,И голос клеветы сильней.

– А мне бы совесть сохранить,Спокойно на Земле дожить,Чтоб утром, свежестью дыша,Сияла в небесах душа.

11.04.2009 г.

77

Lingua – universum

№ 2 2009

КОЛОНКА РЕДАКТОРА

Уважаемые коллеги!

Мы публикуем правила оформления статей и просим вас придерживаться требований, изложенных в памятке «К сведению авторов».

Мы благодарим вас за плодотворное сотрудничество и желаем всем нашим авторам успехов в научно-исследовательской работе.

К СВЕДЕНИЮ АВТОРОВ1. Рукописи представляются в двух экземплярах: текст и подстрочные примечания должны

быть набраны через полуторный интервал в электронном виде. После подписи указываются сведения об авторе: фамилия, имя, отчество, место работы, занимаемая должность, ученая степень, домашний адрес, телефон, E-mail адрес.

1.1. В состав электронной версии статьи должны входить: файл, содержащий текст статьи, и файл(ы), содержащий(е) иллюстрации. Если текст статьи вместе с иллюстрациями выполнен в виде одного файла, то необходимо дополнительно представить файлы с иллюстрациями. На дискете желательно продублировать материалы в разных каталогах (на случай брака дискеты). Во избежание технических неполадок запись на дискете рекомендуется тестировать и проверять на вирусы. В названии файлов использовать свою фамилию.

1.2. Подготовка электронной версии основного текста.Желательно представление основного текста статьи в формате Microsoft Word for Windows.

При наборе используйте стандартные Windows True Type шрифты (например, Times New Roman, Courier New, Arial и т.п.). Все использованные в статье шрифты с нестандартными знаками желательно сохранить как отдельные файлы на дискете. Размер шрифта 14 пунктов. Переносы просим не ставить.

Обращаем Ваше внимание на то, что строки текста в пределах абзаца не должны разделяться символом возврата каретки (обычно клавиша Enter). Тексты с разделением строк в пределах абзаца символом возврата каретки не могут быть использованы.

2. Примеры в журнале принято давать курсивом, а значения их в кавычках.3. Библиография в журнале оформляется следующим образом:3.1. Список использованной литературы дается в конце статьи по алфавиту фамилий

авторов и оформляется так:– «Код работы» (фамилия, год выхода цитируемой работы), тире, инициалы и фамилия

автора, название работы. В случае, если авторов больше двух, допустимо указывать только одного автора плюс выражение типа «и др.» или «et al.».

– Если это монография, то после точки указываются место и год издания, например: Успенский 1994 – Б.А. Успенский. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI-XIX вв.). М., 1994.

– Если это статья, то после двойного слэша (//) указывается журнал (допустимы при этом стандартные сокращения) или выходные данные сборника, например: Трубецкой 1990 – Н.С. Трубецкой. Общеславянский элемент в русской культуре // ВЯ. 1990. № 2, 3.

– Если это сборник или иное аналогичное издание, то «кодом» является одно из двух:а) фамилия редактора (или редакторов: допустимы сокращения как и в ссылке на авторскую

работу, см. выше) и год, тире, инициалы и фамилия редактора с указанием «ред.» (для других языков – ed., hrsg. и т.п.);

б) сокращенное название и год. Greenberg 1978 – J. Greenberg (ed.). Universals of human language. V. I. Method and theory.

Stanford (California), 1978.Universals 1978 – Universals of human language. V. I. Method and theory. Stanford (California),

1978.3.2. В тексте ссылки на литературу даются в квадратных скобках: фамилия (и инициалы

автора, если это необходимо во избежание недоразумений), год публикации работы с указанием цитируемых страниц (если это существенно). Например [В.В. Иванов 1992: 34], [W. Jones 1890]. Если в библиографии упоминаются несколько работ одного и того же автора и года, используются уточнения типа: [W. Jones 1890а].

4. Подстрочные примечания имеют сквозную нумерацию.5. Статьи, оформленные не в соответствии с указанными выше правилами, к рассмотрению

в журнал «Lingua-universum» не принимаются. Не принимаются также тексты статей, в которых допущено более трех ошибок.

Т.В. Жеребило

78

Сдано в набор 14.05.2009. Подписано к печати 27.05.2009.Формат бумаги 420х297½. Печать ризографическая.

Физ. печ. л. 38. Усл.-печ. л. 7,67. Уч.-изд. л. 9,5Тираж 500 экз. Зак. № 50.

Адрес издательства: ООО «Пилигрим», 386120, Республика Ингушетия, с. Кантышево,

ул. Джабагиева, 97.

Отпечатано в типографии ООО «Пилигрим»,386102, Республика Ингушетия,

г. Назрань, ул. Чеченская, 5. E-mail: piligrim-K@list.ru

79