Николай Веревочкинzhurnal-prostor.kz/assets/files/2011/2011-7/2011-7-3.pdf ·...

П Р О З А

1. ПиСьмО От ханСа андерСена Повесть чингиза айтматова «После сказки (Белый пароход)» мы с хансом

андерсеном прочитали одновременно. я – метельным вечером в бревенчатой гостинице совхоза «тарангульский», он – в каюте теплохода, идущего из города нью-йорка в город Копенгаген.

Прошло тридцать лет, прежде чем цепь невероятных событий свела нас, и мы узнали об объединяющей мечте – побывать на иссык-Куле.

ханс откладывал поездку так долго, потому что был гражданином дании, работал в нью-йорке и исландии – местах далеких от высокогорного озера. я же жил по соседству с иссык-Кулем, в алма-ате, и думал: всегда успею. Каких-то восемь часов на автобусе. чего проще? Сел да поехал.

если сказать честно – боялся разочарования.начитаешься, навоображаешь невесть что, а приедешь – ничего осо-

бенного.не однажды испытывал я горечь неисполненного ожидания. Поэтому, когда

веду гостя, скажем, на Бутаковский водопад, говорю: а, ничего особенного, так себе водопадишко, видел ты водопады и получше. и, в общем-то, я прав. но после такого уничижения водопаду гарантировано восхищение. Особенно зимой.

Стоит гость на заснеженных валунах, под которыми грохочет подземкой ручей, смотрит, задрав голову на глыбу бирюзового льда, в полостях которого, как в хрустальном органе, гудит, звенит и брызжет божественная мелодия, стоит и восхищается. Губы гостя, как и внутренности, выкрашены терпким барбарисом, который можно собирать зимой. и этими синими губами он шепчет: ничего себе сосулька! а расскажи я о ледяном органе заранее, гость подойдет, скучая, и скажет: сосулька, только что большая.

К тому же близкая и доступная цель размагничивает. Скажем, алмаатинцы каждый день видят горы, но, думаю, многие из них никогда в горах не бывали. и, кстати, слава богу. чем меньше людей любят горы, тем горы чище.

но – отвлекся. Откладывал я, откладывал поездку на иссык-Куль, а между тем много чего

происходило на планете. распался Союз – и между алма-атой и иссык-Кулем появилась граница. на картах она была всегда, но кто ее принимал в расчет? новые друзья помогли быстро обустроить таможенные пункты. Спасибо, ко-нечно, им. но без границ было как-то уютнее. Как и большинство европейцев и

Николай Веревочкин

ВИКИнг В СтрАне рогАтой мАтерИ-оленИхИ

22 нИКОлАй веРевОчКИн

нынешних российских демократов, ханс слабо представлял Союз, уверенный, что это была тюрьма народов, и тридцать седьмой год длился до самой горба-чевской перестройки. Он, чистая душа, не был обучен искусству читать между строк. а европейские газеты врут, как и любые другие газеты.

Когда умер айтматов, ханс сбросил мне на электронную почту письмо, в котором рассказал о впечатлении, которое произвели на него книги писателя, особенно «Белый пароход», и о своей давней мечте – побывать на иссык-Куле и купить маленький – метр на метр – киргизский коврик из овечьей шерсти. ширдак.

меня растрогало письмо тезки великого сказочника. его искренне огорчила смерть писателя, который и на мою судьбу оказал влияние. я как-то лучше стал думать не только о датчанах, которых, наравне с норвежцами и финнами, не знаю почему, уважал всегда, но и о всех европейцах сразу.

Особенно растрогал меня этот маленький киргизский коврик.выражаясь цветистым языком востока, ожившая легенда о золотом руне

древним ветром странствий надула паруса моей души.в этом же письме ханс андерсен кратко коснулся глобального экономи-

ческого кризиса. Он сообщил, что, скорее всего, потеряет работу – и поэтому последний отпуск решил посвятить своей давней мечте – поездке на иссык-Куль.

Странная для европейца логика. Очень странная. так мог рассуждать только наш человек: «что? Конец света? Это надо отметить!»

я ответил: если он не против, я готов составить ему компанию.Откровенно говоря, я не представлял одинокого, наивного европейца, пу-

тешествующего по горам Киргизии сегодня. мои знакомые, выезжающие на иссык-Куль своим ходом по короткой дороге, рассказывали ужасы о чабанах, грабящих пеших туристов, о людях в гражданских одеждах с милицейскими жезлами, останавливающих на горных дорогах автомашины с чужими номе-рами. При встрече с ними можно было потерять деньги, мобильники, ценные вещи и даже при вредности характера и отсутствии грубой мужской силы получить увечья различной степени тяжести.

многое изменилось в наших сопредельных странах с тех пор, как был на-писан «Белый пароход».

ханс хорошо потоптался по земному шарику. Опытный турист, он нашел по интернету дешевый рейс в алма-ату через Стамбул и в деталях описал будущий маршрут.

Когда я рассказал о планах датчанина андрею м., ставшему журналистом ради путешествий, он удивился: почему Каракол? Старый купеческий город, еще недавно звавшийся Пржевальском, ничего особенного.

моя жена, знаток иссык-Куля, сказала определеннее:– Пусть не выдумывает. возьми путевку в чолпон-ату. Конец сезона. Са-

натории пусты. Он цивилизованный человек. если трижды в день не примет душ – умрет.

2. челОвеК из СамОй СчаСтливОй Страны на Планете

в мире нет ни одного человека, которому можно было бы завидовать.ни одного.разве что идиотам.но чтобы завидовать идиоту, нужно самому быть идиотом.Правильнее сказать так: в мире нет ни одного нормального человека, кото-

рому мог бы позавидовать человек здравомыслящий.Когда начинаешь это понимать, вступаешь в пору мудрости. мудрость, увы,

связана с возрастом. С печальным возрастом мудрости.я представлял ханса викингом в рогатом шлеме. Стоит он на носу стреми-

23вИКИнг в стРАне РОгАтОй мАтеРИОленИхИ

тельного драккара. чайки кричат, весла ритмично вспучивают воду. ветер, соленые брызги.

я увидел человека из самой счастливой страны на планете среди людей, высматривающих свои сумки и чемоданы на движущейся ленте. Озабоченное и сосредоточенное лицо такого рода, что, встреть я его в москве, обязательно бы спросил, как пройти на Поварскую к дому ростовых.

наше лицо.вот он приблизился к зеленой линии – и лицо это осветилось такой душев-

ной, такой родственной улыбкой, что толпа встречающих вспыхнула в ответ теплым светом домашних свечей.

я ожидал увидеть европейца. а увидел моего старого школьного друга Женьку, с которым не встречался тридцать лет. Были они похожи не только внешне, но и этим внутренним свечением души. и я подумал: в своем стрем-лении в европу мы умудрились растерять свои лучшие европейские качества: простоту, искренность, добродушие, наивность… не согласны? ну, и ладно. ханс напомнил мне беззаботных, улыбчивых парней из небольшого районного городка. мы так жили. мы были такими. Этот европеец всколыхнул во мне, казалось бы, угасшую ностальгию по загубленной стране и человеческим от-ношениям. Уже давно не веяло на меня от чужого человека таким родственным теплом.

Откуда я взял, что дания – самая счастливая страна? вычитал, разумеется, в интернете. Большинство журналистов-международников планеты сошлись во мнении. в этом редком случае им можно верить: голосование было аноним-ным и безгонорарным.

Когда ханс улыбался, а улыбался он практически всегда, то действительно выглядел очень счастливым человеком.

Счастливым и молодым.но в редкие минуты, когда гость погружался в свои мысли и забывал улы-

баться, он внезапно и резко старел.Это всякий раз меня пугало.и я думал, что у человека из самой счастливой страны ничуть не меньше

забот, чем у меня. Живет ли человек в самой или не самой счастливой стране, его личное счастье этим не определяется.

так что повторю: в мире нет ни одного человека, которому имело бы смысл завидовать.

долго объяснять. но, если вы как следует подумаете, то придете к такому же печальному выводу. нет ни одной причины, чтобы смертный завидовал смертному.

ни одной.наш разговор о счастье состоялся вскоре после приезда ханса.мы шли в никольскую церковь. ханс хотел поставить свечу в православном

храме. и я на своем искалеченном английском поинтересовался, как живется в самой счастливой стране? ханс переспросил: счастливой стране? Остановился, достал из кармана словарь, долго листал, а потом сказал:

– Счастливая страна – да. много суицид.я удивился. но, поразмыслив, пришел к выводу, что удивляться нечему – имен-

но в самой счастливой стране и должно быть самое большое число самоубийств. для человека, постоянно живущего в комфорте, любой пустяк – катастрофа.

в свою очередь он спросил: николай, ты думает жить на алма-ата, ты не думает ехать на Питер?

Почему Питер? не знаю. Скорее всего, ханс не знал других городов в россии, кроме москвы и Петербурга, но предпочтенье отдавал северной столице.

я похлопал себя по лбу ладонью: счастье, несчастье – здесь, и это счастье-несчастье не так уж сильно зависит от места, где человек живет. если, конечно, исключить злонамеренность.

вот, скажем, экономический кризис, не обошел ни мою, ни самую счастли-


вую страну в мире. но в отличие от ханса я этот кризис не заметил, поскольку давно живу в условиях перманентного кризиса и привык к нему.

я не могу представить свою жизнь без кризиса.я бы умер от скуки без кризиса.мы с ним прекрасно уживаемся. дополняем друг друга.несмотря на совершенно славянскую сердечность и открытость, ханс

все-таки был европейцем. десять дней своей детской мечты он расписал по минутам, рассчитав время на релаксацию, посещение православной церкви и мечети, поход в ресторан (…).

иностранцы от нас, рожденных в СССр, отличаются серьезным отношением к подробностям, к мелочам. мы живем, как бы нанося на полотно широкие мазки, выделяя важное, главное, а на пустяки не обращаем внимания. для них пустяков нет. и поэтому жизнь их выглядит насыщеннее, плотнее. и именно из-за этой любви к мелочам, подробностям до самой старости в них остается нечто милое, детское. может быть, поэтому они немного счастливее нас.

3. ПОчемУ в дании не ГОрят трамваи?

заскрежетало, грохнуло и отвалилось. трамвай наполнился дымом и остановился.

– выходим, – голосом диктора военной поры приказал водитель, – трамвай дальше не пойдет.

Оставаться в горящем трамвае никто и не собирался. но никто и не воз-мущался. только пенсионер крикнул сердито:

– заднюю дверь-то открой.на что невидимый из-за дыма водитель отвечал так же сердито:– задняя дверь не работает. выходите в среднюю.– что это было? – спросил ханс, отгоняя от носа запах жженой резины,

когда мы покинули задымленный трамвай. Глаза его были чуть больше и вы-разительнее, чем обычно.

– ничего особенного. трамвай загорелся, – успокоил я его. – Бывает.ханс доверительно склонился к моему уху и прошептал:– николай, дания – не бывает.– Экзотик, – объяснил я с гордостью.Приятно, что у нас бывает такое, чего не бывает даже в дании, самой счаст-

ливой стране в мире.трамвай задымился на улице, по которой не ходили автобусы. задымился

и перегородил путь другим трамваям.– что будем делать? – спросил ханс андерсен.ловить такси, вообще пользоваться такси я считаю пижонством.– Будем идти пешком.– я люблю ходить на пешком, – с готовностью откликнулся ханс, – по-

лезно здоровью.только не в нашем городе. в алма-ате практически не бывает ветров. иногда дунет, повалит вековые

карагачи на стоящие под ними машины. а так – тихо. Практически круглый год, исключая дождливые дни, можно прикурить сигарету, не прикрывая зажигалку рукой. но в нашем редко продуваемом ветрами городе машин значительно больше, чем пешеходов.

и я повел гостя самыми убогими улочками, захламленными дворами, мимо помоек, откуда не просматривались горы, лелея коварный замысел поразить его внезапно открывшимся великолепием. Этот прием еще ни разу не давал сбоев. Была у меня еще одна не менее коварная мысль. Одной пешеходной прогулкой я хотел закрыть половину плана ханса: заглянуть в церковь, пройти через зеленый базар, заглянуть в мечеть, а на обратном пути посетить знаменитые бани «арасан». Как бы экспромтом. а самое главное, между храмами, базарами и баней можно было


случайно наткнуться на художественные салоны. Увидит ханс изделия народного промысла, глаза у него загорятся, не устоит и купит коврик с национальным орна-ментом. Какая разница там, в дании, киргизский он или казахский?

все шло по моему плану. ханс поставил свечку в православном храме. насладился парной и холодным бассейном, так и не поняв, зачем бить себя березовыми ветками. мы пообедали мясом по-казахски. ханс был в восторге от церкви, русской бани и казахской кухни. но казахским ковриком из кошмы не соблазнился.

– хочу Каракол, – сказал он, с подозрением посмотрев на меня.– Почему Каракол? нахмурив брови, что он делал чрезвычайно редко, ханс повторил с чудным

европейским акцентом:– хочу Каракол.мои предложения о санатории на берегу иссык-Куля резко прервал:– Спасибо – нет. хочу Каракол.я развел руки и ответил с не менее чудным центральноазиатским акцентом:– ит из ё дрим.

4. вОлшеБСтвО еврОПейСКОГО аКЦента

надо ли регистрироваться в миграционной полиции? ханс сомневался.в дании сказали: нет, не надо. а в квиточке с двумя печатями, который

выдали на подлете к алма-ате, на английском, русском и казахском – надо, обязательно.

Прилетел он в два ночи, спать легли в четыре, проснулись в субботний полдень. ханс принял душ и запросился в полицию. Успеется, сказал я. но в словаре у ханса такого слова не было.

в эмиграционной полиции было пусто, тихо и солнечно. дежурный, к которому я обратился с просьбой разъяснить, надо ли регистрировать гостя, холодно спросил, умею ли я читать? Он дежурный, а не справочное бюро.

но в это время через мое плечо заглянул ханс и задал тот же вопрос.я не раз видел чудо, которое творит с нашими людьми европейский ак-

цент.дежурный сразу стал интеллигентным, милым человеком. Он улыбнулся,

взглянул на квиток и мягким голосом сказал: видите ли, у вас две печати, вам регистрироваться не нужно.

О, спасибо! Большой спасибо!но нас ждал очередной ребус: нужна ли гражданину дании с казахстанской

визой виза в Киргизии? Сказав беспечно: «Секундное дело», я обратился за по-мощью к интернету. но все, что я узнал, – это номер телефона киргизского консульства. я снова сказал: «Секундное дело», – и два часа подряд набирал этот номер.

ничего страшного, прогуляемся.

5. виза

Оказалось, что европейский акцент совершенно бесполезен в киргизском консульстве.

располагалось консульство в доме дачного типа на улице луганского, с которой начинался район, известный алмаатинцам как Компот.

Когда утром частный извозчик профессорского вида, создав четыре аварийных ситуации, чтобы изумить иностранца лихостью местных водителей, высадил нас у светофора, мы увидели ужасную картину. Проспект имени академика Сатпаева, спускаясь под уклон, упирался в тупик. точнее, в серый металлический забор консульства. четырехрядный поток машин входил в крутой вираж и каким-то чудом втискивался в узкую улочку луганского. Откажи тормоза, задумайся води-


тель – и машина размажет о металлические ворота прижавшуюся к ним нервную амебообразную толпу. Собственно толпиться было негде. в этом тупике отсутствовал тротуар. Очередь жалась к забору. Глаза у этих экстремалов были дикие, пугли-вые. а какие глаза могут быть у существ, на которых из облака гари накатывают автомобили, визжа тормозами и сворачивая за секунду до столкновения.

для меня, закаленного советским прошлым, где было «очень много хорошего, но к этому хорошему почти всегда надо было отстоять очередь», во всякой толпе перед закрытыми дверями есть нечто милое, ностальгическое. иногда, знаете, при-ятно отстоять небольшую очередь. Подчеркиваю, небольшую. Пообщаться. в на-чале я был настроен добродушно. но время в очереди тянется медленно-медленно и в конце концов останавливается. Это возбудило в нас нехорошее чувство. вместо того чтобы стоять, прижавшись к забору, мы могли бы уже ехать на иссык-Куль. и мы присоединились к старожилам, которые критиковали порядки и пререка-лись через забор с невидимыми стражами: неужели трудно вывесить на ворота листок с распорядком работы консульства, с ценами на услуги и адресом банка, где эти услуги можно было бы предварительно оплатить? некоторые заходили так далеко, что требовали открыть ворота и впустить всех во двор консульства. Стражи отвечали однообразно: а мы-то здесь при чем?

Потом мы приуныли. Это была не просто очередь. Это была самая медлен-ная очередь в мире. К тому же подходили свежие люди с гордой осанкой и снисходительными лицами, говорили в закрытую калитку слова, похожие на пароль, и калитка отворялась перед ними.

– Скажите, а вы не братья? – спросила нас бабушка-уйгурка.– а что, похожи? – удивился я.мы с хансом внимательно посмотрели друг на друга. не знаю, что он про-

чел в моих глазах, но в его ясно читалось: он не польщен, не хотел бы он быть похожим на меня. и его можно было понять.

– Похожи, похожи, – скорбно закивала головами женская половина оче-реди, состоящая в основном из киргизских девушек, – очень похожи.

а одна добавила печально:– Как две капли.я не стал отпираться и сознался: да, мы братья, более того, близнецы. вся

разница в том, что ханс родился в дании, а я в Казахстане. и тут все киргизские девушки и бабушка-уйгурка отвернулись от меня

и заговорили с хансом по-английски, делясь своими познаниями о стране ханса христиана андерсена. Одна из девушек даже спела приятным го-лосом: «Капли датского короля или королевы…» из оживленной беседы я улавливал только одно слово: Каракол.

– а что вы потеряли в Караколе? – спросила меня бабушка.и я рассказал историю о том, как тридцать лет тому назад мой датский брат

прочитал книгу чингиза айтматова. ханс тут же стал родным человеком. Когда же я упомянул о цели нашей поездки – маленьком войлочном коврике, который мы намерены купить на базаре в Караколе, девушки сильно удивились:

– Каракол? зачем вам Каракол, что вы там потеряли? Поезжайте сразу в Бозтери. там на субботнем базаре можно по дешевке купить форму амери-канского солдата.

– зачем нам форма американского солдата? не нужна нам форма американского солдата. нам нужен киргизский коврик с национальным орнаментом, – отвечал я.

– напрасно, – удивлялись нашей непрактичности собеседники, – вы нигде так дешево не купите форму американского солдата.

– а где это, Бозтери?– да это в черте чолпон-аты. там и остановиться есть где. а то выдумали

– Каракол. что хорошего в этом Караколе?ханс напряженно вслушивался в разговор и, услышав знакомое слово,

закивал головой:


– хочу Каракол. да.интеллигентная бабушка-уйгурка возмутилась. Сначала по-русски, потом

по-английски. что это такое? человек приехал в гости. а вместо того чтобы любоваться алма-атой, стоит в очереди у закрытых ворот киргизского кон-сульства и дышит бензином. Сходите хотя бы в сквер у дворца пионеров, или как он теперь называется. Погуляйте. там воздух чище.

разумное предложение.

6. там, Где вОздУх чиЩе

в сквере мы обратили внимание на лампы с солнечными батареями.О, хайтек!Правда, некоторые из них были установлены в вечной тени вечнозеле-

ных елей.Увидев новое здание, ханс спрашивал: когда? Это означало – когда по-

строен объект? Поскольку точную дату строительства я не помнил, то отвечал приблизительно: до перестройки или – после перестройки. через некоторое время ханс спрашивал: до? или – после? и почти никогда не ошибался. я не придавал этим вопросам значения, пока однажды он не удивил меня обобще-нием: школа, институт, детсад, театр, баня, стадион, бассейн, каток – до. После – офисы, казино, супермаркеты, особняки и дома для богатых. Это казалось ему странным. задумавшись, он сказал загадочную фразу:

– Социализм – нет, капитализм – нет. надо для люди.мы вернулись к забору киргизского консульства и застали очередь неиз-

менной. только на лицах наших добрых знакомых добавилось уныния. все так же подходили гордые люди, говорили волшебные слова, и их пропускали.

– вы на Кок-тюбе не были? – спросила бабушка-уйгурка. – Сходите на Кок-тюбе.

ханс вошел в фуникулер и закрыл глаза. Открыл он их, только когда мы вышли из кабины. мы посидели на скамейке с битлами, которых изваял местный скульптор. ханс купил почтовую марку с Гагариным для друга. я сфотографировал ханса в каске советского солдата, за что хозяйка каски взяла с меня сто тенге. мы хотели пройти к юрте, но суровый человек преградил дорогу, сказав: «туда нельзя». а на мой вопрос – почему? – ответил значительно: «Ждем министра».

ханс, прищурившись, некоторое время смотрел со смотровой площадки на алма-ату. Потом сказал:

– лос-анжелос.– Красиво? – уточнил я, польщенный.ханс ответил в своей лаконичной манере:– Красиво – да. Жить – нет. три годы, и все. и тут до меня дошло, что имел в виду ханс. темная волна смога на-

катывает на город. вершины гор выглядывают из этой волны. Больше ничего уточнять я не стал.

мы снова вошли в фуникулер, и ханс закрыл глаза.

7. виза. ПрОдОлЖение

за наше длительное отсутствие очередь значительно продвинулась. через какие-то полчаса мы стояли первыми. мы возликовали. заветная дверь приоткрылась. в щель высунулась голова полицейского, весело посмотрела на нас и объявила:

– только граждане Киргизии.Увы, ханс не был гражданином Киргизии. а мои робкие попытки тронуть

суровое сердце стража рассказом о «Белом пароходе» не имели успеха. Поли-цейский был из поколения, которое, к сожалению, не читало айтматова.

– чего стоите? зря стоите. Прием граждан до обеда. После обеда выдача документов.


– Как же так? – расстроился я. – мы простояли полдня. вы слышали о хансе андерсене? Это известный в дании писатель. Он пишет книгу о нашем регионе. ему необходимо быть в Киргизии. вы представляете, что он напишет о нас с вами?

ханс андерсен не был писателем. но моя ложь, казалось, возымела действие.– хорошо, – сказал страж, посмотрев в бок и чуть-чуть вверх. – Приходите

после пяти. мы вас пропустим без очереди.в подсознании у меня шевельнулась скользкая мысль. надо было сказать

что-то вроде – мы вам будем очень благодарны в разумных пределах. но язык мой отказывался говорить такие вещи.

да, родившись и прожив в азии довольно долгое время, я ни разу никому не давал взятки.

Почему, почему. Совковое воспитание. Совок я. Самому стыдно.

8. Базар

до пяти было далеко. и я повез ханса на зеленый базар.Базар – его цивильная часть под четырьмя полыми пирамидами – хансу

понравился. Он спросил: до? я кивнул головой.мы обошли ряды с узбекскими орехами, выложенными в шахматном порядке,

цветочный ряд, прилавки с лекарственными травами, овощные ряды, корейские приправы, молочные, кумысные, мясные ряды. долго любовались топором устрашающих размеров. Он был воткнут в пропитанный кровью чурбан.

Соблазненный убийственной красотой расчлененных туш, ханс достал фотоаппарат.

не успел он навести объектив на гигантский топор, как за нашими спинами появился обильно бородатый человек, похожий на кинорежиссера тимура Бекмамбетова, и потребовал штраф в размере пяти тысяч тенге.

я сказал то, что на моем месте сказал бы каждый алмаатинец: гуляй, брат, бог подаст. а ханс, улыбаясь и показывая фотоаппарат, спросил: фото возможно?

возможно. только осторожно. я бы никому не советовал фотографировать мясника, в руках которого топор палача.

По крутой лестнице мы поднялись на галерею, балконом опоясывающую одну из четырех колонн, на которых держалась крыша из четырех полых пирамид. внутри этих колонн размещались служебные помещения и кухни. мы сели за угловой столик, откуда можно было украдкой фотографировать гудящий, переливающийся сарьяновскими красками рынок сверху, как бы зависнув над праздничной суетой на неподвижном облаке, и заказали мясо по-казахски и чай по-казахски.

– вкусно, – сказал ханс.– дешево, – отвечал я.ханс ест вдохновенно, по-детски. Он наслаждается пищей. вкушает. я пищу

принимаю. Остановился, заправился, погнал дальше. я созерцал ханса, вку-шающего мясо по-казахски, и думал с печалью, как много потерял в жизни, не разглядев в еде высокую поэзию. Полые пирамиды навевали настроение вечности. шумела внизу яркая, быстро проходящая жизнь. я чувствовал себя фараоном, очнувшимся от тысячелетнего сна.

9. мечеть до пяти часов была уйма времени. Отведав пищи телесной и подышав

ароматом кондитерской фабрики, мы решили вкусить пищи духовной.до мечети было всего несколько кварталов. но эти несколько кварталов мы

протискивались боком сквозь невероятно плотную толпу. Это был настоящий восточный базар – уличный, дешевый, шумный, азартный и бестолковый. и


когда наконец вошли в мечеть, невероятный для миллионного города покой и тишина заставили нас поверить в то, что время внезапно остановилось. мягкие ковры, высокие своды, белый мрамор и синяя каллиграфия изречений из сур Корана, ровный свет.

несомненно, один и тот же бог присутствует и в церкви и в мечети.несколько людей общались с богом.малыш-инвалид лежал на ковре лицом вниз. Кажется, он безмятежно

спал.

10. виза. ПрОдОлЖение

К консульскому забору мы пришли первыми. Подтянулись старые това-рищи по очереди. Почти родственники. мы едва не расцеловались.

вышел страж и сказал: он не принимает, его вызвало начальство.Как же так, возмутились мы, зачем нужно было назначать встречу на пять

часов? Какое начальство?Страж искренне обиделся и сказал странную, абсурдную фразу, смысл

которой до сих пор ускользает от меня. Он сказал:– я ведь разрешил вам приходить в пять часов.логика этой фразы была столь возмутительно непонятна, что я просто

онемел от ярости.– Приходите завтра в девять утра, вас примут без очереди, – сказал страж

и навсегда захлопнул калитку.– моя нога больше нет это консульство, – сказал ханс. – я теперь понимать,

почему русские пьют много водка.и я впервые увидел, каким может быть лицо викинга, когда на нем нет

улыбки.

11. БаБУшКа

Когда в доме есть бабушка, психотерапевт не нужен.Пока я безуспешно пытался найти в интернете ответ на вопрос, нужна ли

гражданину дании, прибывшему в Казахстан, виза для поездки в Киргизию, ханс сидел за кухонным столом со словарем и пытался рассказать бабушке о невероятных событиях, которые он пережил у ворот киргизского консуль-ства.

Бабушка, подперев рукой голову, с состраданием смотрела на него, время от времени говоря: «Бедный, как ему трудно говорить».

Бабушка была очарована гостем, но слегка шокирована и оскорблена его намерением устроить день датской кухни.

Когда-то ханс был женат на американке. Феминистке. вышла она за него по двум причинам: во-первых, он умел готовить, во-вторых, не любил футбол. разумеется, американский. а кто его любит, кроме американцев?

События у киргизского посольства так взволновали ханса, что успокоить его могла только плита. Он одолжил у бабушки фартук, и вскоре на огне уютно заскворчала сковорода. Бабушка с несколько удивленным и оскорбленным видом разжалованного в рядовые сидела на стуле и гладила кота Фильку. Филька настороженно и сердито следил за суетой у плиты. Он не отрывал подозревающих глаз от ханса и лишь иногда поворачивал уши в сторону гремящих за окном трамваев.

ассистировала хансу моя жена. Она одновременно резала крупными коль-цами лук, записывала последовательность операций, восхищалась в пику мне поварским талантом заграничного гостя и горько плакала.

я молча молол на мясорубке конину.ханс помял фарш, понюхал и сказал: вау!– лошадка, – сказал я.


– лошадка? – переспросил он и посмотрел на бабушку, на хозяйку.– Цок, цок, цок, – объяснила хозяйка.– Цок, цок, цок? – переспросил ханс. – хороши мясы.Услышав знакомое слово «мясо», Филька спрыгнул с бабушкиных колен,

подошел к хансу и стал требовательно орать.в кухне царила творческая атмосфера художественной мастерской.Это был долгий и сложный процесс, и я очень удивился, когда в результате

приготовления экзотического блюда получились знакомые мне котлеты.но, оказывается, весь секрет блюда заключался в подливе.вот чего я никогда не понимал и не любил.датское блюдо было сфотографировано, расхвалено и съедено с показным

усердием.Бабушка тоже хвалила блюдо, но, как мне показалось, сдержанно и снис-

ходительно.ревновала.

12. виза. завершение

Утром мы переглянулись, и ханс, смутившись, кивнул головой.да, вчера он действительно сгоряча сказал: «я не понимать. ты понимать?

Киргиз – бедный страна. надо много турист. Спасибо, нет. Почему? не пони-мать. моя нога больше нет это консульство!»

что не скажешь сгоряча.ради детской мечты можно перешагнуть через обиду.что касается меня, то в отличие от ханса я давно не обращаю внимания

на оскорбления официальных структур. Сначала я обижался даже на собак, злых гусаков и бодливых коров. но однажды бабушка сказала: «что на нее обижаться? Она корова». нет, я не обижаюсь даже на кондуктора в обществен-ном транспорте, считающего меня бараном.

но ханс был изнеженным демократией европейцем и переживал обиду, как зубную боль. Пока мы ехали по знакомой дороге на улицу луганского, он рассказал мне историю, к концу которой на его глазах выступили слезы.

– я быть на Петербург знакомиться девушка. Где Овир? девушка говорила: «не знаю. а, улетишь. Кто тебя держать?» идти аэропорт. «Где регистрация?» – «регистрация? нужно? я не знать».

ханс сделал страшное лицо, изображая женщину-чиновника: «ничего не знать! невозможно лететь!»

– и не выпустили? – спросил я.– нет, – горько подтвердил он. – Улететь после недели. девушка регистри-

ровать знакомый турфирма.– а билет?– Купить новый.Он вспоминал этот пограничный конфликт десятилетней давности, и в глазах

его, клянусь, стояли слезы свежей обиды. ханса оскорбил не столько отказ, а выражение лица, с которым ему отказали. Отказав, ему не улыбнулись, не выразили сожаления.

а, скорее всего, надули щеки и накричали.я испытывал шершавое чувство неловкости за россию, гражданином которой

я, увы, не был, и потому испытывать неловкость за эту давнюю историю не имел права. но я представлял невоспитанную, неудовлетворенную мужем бабу, которая сорвала зло на хансе, человеке с улыбкой ребенка, и конфузился. я размышлял о бабе, которая в силу своего служебного положения формирует мнение о всем народе. если за твоим, извини за выражение, лицом стоит весь народ, ты хотя бы научись этим лицом улыбаться, родная. научись отказывать, не оскорбляя и не унижая. трудно, да. легче корчить из себя высеченного в граните комиссара в пыльном шлеме, которого проклятые буржуины ведут на расстрел.


в девять часов нас ждала расплющенная о знакомый забор толпа. мы уви-дели знакомые лица и обрадовались им как братьям и сестрам. но за воротами стоял новый страж и никто не собирался пропускать нас без очереди.

– Погуляй, – сказал я хансу.ханс ушел. а новый страж в чине капитана запустил всю очередь во двор

консульства, приказав отключить мобильные телефоны.за попытку воспользоваться мобильником я был выдворен за ворота.Пришел ханс. звонок не работал. и я попытался интеллигентно постучаться

в ворота. Это очень трудно интеллигентно колотить в ворота. Как-нибудь попро-буйте. Капитан был суров и неразговорчив. Он не стал слушать историю о том, как тридцать лет тому назад ханс прочитал «Белый пароход» и с тех пор…

– человек выйдет – человек войдет, – лаконично сказал он и захлопнул металлическую дверь, едва не отрубив хансу нос.

Пробились мы к консулу только на третий день.я просто обязан описать заветный дворик.район, как вы уже знаете, алмаатинцы зовут Компотом: улицы и переулки,

прилегающие к Кок-тюбе, носят фруктово-ягодные названия, одноэтажные строения утопают в садах. за сеткой-рабицей уровнем ниже был виден со-седний участок. яблони, груши, абрикосы, урюк, вишня, черешня, дорожки, выложенные плиточным камнем, смородина, малина, ежевика. дача, если бы не поток машин за оградой. По дорожке без привязи бегала московская сто-рожевая. Опасаясь за сохранность вверенной ей территории, время от времени гулко облаивала иностранных граждан.

С робостью спустились мы в полуподвал консульства, еще недавно бывшего дачным домиком, и приблизились к перегородке, напоминающей билетную кассу. Как в пасть льва, ханс просунул голову в амбразуру, вырезанную в стекле, и спросил:

– вы говорить по-английску?молодого человека, сидящего за столом, любой житель Центральной азии

с одного взгляда определил бы: чей-то племянник.– я говорить по-русску, – хмуро ответил чей-то племянник.Киргизская девушка, стоящая за мной, шепнула мне на ухо:– Он и по-киргизски плохо говорит.истомленный долгой осадой консульства, ханс со словом «пожалэста» про-

тянул консулу паспорт и квиток. рука его слегка дрожала.Консул тут же вернул документы, сказавши:– виза не надо.ханс посмотрел на меня. Он ничего не понял. вид у него был столь забавен,

что я расхохотался.мне можно. я не дипломат.мы потратили три дня на то, что можно было узнать за несколько секунд по

телефону или на сайте консульства. если бы, конечно, такую услугу оказывали по телефону, а на сайте была размещена полезная информация. в конце концов, что-нибудь в таком роде можно было налепить на неприступных вратах.

мы вышли из полуподвала, издавая неприличные звуки удивления. Проще говоря, фыркали, как лошади, мотали головами и заводили глаза к небу. то-мящиеся в ожидании немцы, два итальянца, француз со спутницей, несколько американцев, один индус и множество бывших соотечественников подумали: случилось то, что рано или поздно должно было случиться – люди, изнуренные долгим ожиданием своей очереди, сошли с ума.

ханс объяснил ситуацию, и все, кто знал английский, а английский знали все, кроме меня и пса за сеткой-рабицей, стали издавать столь же неприличные для серьезного учреждения звуки удивления.

Как выяснилось впоследствии, получение визы, которую не надо получать, было самой трудной частью нашего путешествия в страну рогатой матери-оленихи.


13. реввОенСОвет

мы решили отметить завершение великого стояния и направились в «реввОенСОвет».

так назывался пивной бар, оформленный в стиле изящного стеба.ханс сел под портрет вождя мирового пролетариата товарища ленина, что-

бы любоваться отцом народов товарищем Сталиным, под которым сел я. нас осеняло переходящее Красное знамя времен подъема целинных и залежных земель. ханс пытался прочесть суровый приказ военной поры: ни шагу назад. я любовался советским солдатом, наматывающим на ногу портянку, чтобы удобнее было шагать к Берлину.

Стеб стебом, а приятно посидеть в суровом, но великом прошлом за кружкой холодного пива.

– хочу местный пиво, – улыбнулся ханс официантке в пионерской форме.его улыбка солнечным зайчиком отразилась от милого лица юной офици-

антки: местного пива нет.– Как то есть? – проснулся во мне патриот. – неужели нет «Карагандин-

ского», «чимкентского», «алма-атинского», «ирбиса», наконец?..Перечисление местных сортов было длиннее списка кораблей в «илиаде».

я список кораблей прочел до половины. впрочем, это сказал кто-то другой.– а что у вас есть?– «туборг», – отвечала официантка, поправляя красный галстук.надо было хансу прилететь из Копенгагена в алма-ату, чтобы выпить

кружку датского «туборга».я полагал, что в «реввоенсовете» правильнее пить что-нибудь проле-

тарское.но пришлось пить буржуинский «туборг», правда, с народным любимцем

– вяленым лещом.ни я, ни ханс не были любителями пива.зашли мы в «реввоенсовет» с единственной целью – обсудить поездку

на иссык-Куль. По-английски я знал только «йез» и «ноу», ханс по-русски произносил без акцента «да» и «нет», но это не помешало выявить наше основное разногласие. для меня подготовиться к путешествию означало собрать рюкзак. все. я привык путешествовать и жить наобум, по прин-ципу «вперед, а там разберемся». ханс готовился к путешествию за год до него. Как отличник к экзамену. для него это означало прочитать массу книг, просмотреть десятки сайтов, наметить маршрут и объекты, которые непременно надо посетить. Короче говоря, он преподал мне урок. и я по-думал: хорошо бы иметь путеводитель по жизни. Сколько бы можно было успеть, не утомляя себе ошибками. а кто тебе мешает составить для себя такой путеводитель? мысль была правильная. К сожалению, несколько запоздалая.

После первой кружки я подозвал пионерку и спросил, как пройти в туалет.

Она мило улыбнулась:– туалет на ремонте.Приятно, черт возьми, наши люди научились улыбаться совершенно по-

европейски. но зачем торговать пивом, если туалет на ремонте? и в это время ханс спросил:– туалет возможно?– идемте, – отвечала юная пионерка, без паузы и не смутившись, – я вас

провожу.Сложное, как коктейль, чувство испытал я. в состав этого чувства входило:

гордость патриота за наше гостеприимство, толика ревности, легкое томление от неисполненного желания и маленький кубик льда – как хорошо быть ино-странцем.


14. рюКзаК и БаУл

для поездки в Киргизию я предложил хансу один из своих рюкзаков и удобные, хорошо растоптанные горные ботинки.

– Спасибо, нет, – отвечал он с улыбкой, которую я бы определил как снис-ходительную.

ханс считал себя опытным путешественником. так оно и было.Он достал из дорожного чемодана на колесиках, огромного, как футляр

контрабаса, безразмерную дорожную сумку и стал заполнять ее всякими не-нужными вещами, среди которых меня особенно возмутил гель для волос.

мне часто приходилось, опустив очи долу, тащиться вверх по тягуну с тя-желым рюкзаком за плечами. я исповедовал мудрость туристов, которых в наших местах зовут ишаками. мудрость эта проста: взять все, не взяв ничего лишнего. вид баула рассердил меня. шерпы в наших горах не водятся.

в свою очередь я достал двухместную палатку, спальные мешки, карематы. вид их напугал ханса.

– Спасибо, нет! Отель, – решительно открестился он от моей затеи и, как бы отгоняя искусителя, выставил перед собой путеводитель по Киргизии.

никогда я не доверял путеводителям.не надеясь на свое красноречие, я решил сводить ханса в горы. ну, горы – громко сказано. чимбулак. Почти в черте города. до медео на

автобусе. От медео до чимбулака на такси. а там с кресельного подъемника на кресельный до высоты 2.800. и только последнюю часть пути до талгарского перевала прогулять гостя пешком, отказавшись от подъемника.

человек прогуляется и поймет, насколько удобнее рюкзак дорожной сумки.

15. яКи на чимБУлаКе

едва мы сели на кресельный подъемник, ханс побледнел и закрыл глаза.так он пытался преодолеть страх высоты.между тем под подошвами наших ботинок проплывали припорошенные

снегом вершины елей.мне так хотелось пихнуть гостя локтем в бок, чтобы похвастаться горами.но я терпел.до тех пор пока не увидел на месте горнолыжной трассы лежащих в первом

снегу яков. Они изнывали от жары. яки на чимбулаке и для меня были от-крытием.

я не выдержал и пихнул ханса.Сильнее косматых красавцев его поразил снег. внизу, в городе было 25

градусов тепла.мы пересели на второй подъемник, ханс снова закрыл глаза. и как я ни

пихал его, больше их не открывал.Пересесть на третий подъемник он отказался, и мы пошли пешком.Снегу на этой высоте было сантиметров двадцать. через каждые десять

шагов ханс говорил:– мое сердце совсем больной. Жарко. немножко отдыхать.Перевал встретил нас внезапным холодом и туманом, который ханс упорно

называл тюльпаном. Собственно, кроме снега, холода, тумана, горной вороны и нескольких иностранцев, на талгарском перевале мы ничего не увидели. иногда ветер продувал прорехи в молоке, и на секунду-другую открывался зловеще красивый пик чкалова.

на стене заброшенного сооружения мы прочитали удивившую ханса над-пись, полную страсти: «дания + роза=любовь».

я подумал, что дания – скорее всего производное от имени данияр, но не стал разочаровывать ханса андерсена. во мне проснулся дипломат, и я сказал: да, в Казахстане любят данию.


– Пешком? – спросил я, когда мы достаточно продрогли.– Пешком? Спасибо, нет, – отвечал ханс.и мы, стуча зубами, пересаживаясь с подъемника на подъемник, полетели вниз.туман был таким густым, что закрывать глаза не имело смысла.чем ниже опускались мы, тем теплее становилось. на высоте лыжных до-

миков – их правильнее было бы назвать лыжными дворцами – уже не вери-лось, что чуть выше на склонах лежит снег, по которому можно прокатиться на лыжах.

в кафе мы выпили по стакану чая по цене коньяка.Спускаясь к медео, наткнулись на дикорастущий малинник и лакомились,

как два медведя, улыбаясь и перепасовывая друг другу одно слово: вкусно.я полагал, что наша вылазка в горы убедит ханса взять в поездку в Каракол

рюкзак, а не баул. но я ошибся.

16. СКОльКО раз я челОвеК?

если верно, что человек столько раз человек, сколько языков он знает, то ханс четыре с половиной раза человек. Кроме датского, он в совершенстве говорит на английском, хорошо на французском, очень хорошо на немецком и может сносно объясниться по-русски.

О себе я этого сказать, увы, не могу. По этой шкале во мне едва ли наберет-ся на одного человека. Гете и абай правы: с каждым новым языком человек, оставаясь в границах своего тела, духовно размножается. делением.

мы стояли у таблички «чолпан-ата», ожидая автобус. Была ночь. Пах-ло морем. Это дышало искусственное озеро Сайран. выделив наметанным взглядом европейца, к нам подошел дородный немец. и вот датчанин и немец беседуют, изображают лицами удивление, хохочут, а я стою у столба и как этот столб ничего не воспринимаю, но вижу – ханс стал совершенно другим человеком.

Однако, странное дело, не вычленив из орлиного клекота немецкой речи ни одного знакомого слова, я в общем-то улавливаю смысл разговора. По интонациям, наверное, мимике. Этот немец когда-то жил на иссык-Куле и теперь без особого желания едет навестить пепелище молодости, потому что этого захотела его русская жена. иногда я верю в телепатию.

Подошел автобус.Пришла маленькая и злая контролерша и, страстно сверкая очами, стала

орать на команду лыжников сборной Казахстана. ребята без ее ведома рас-пихали лыжные палки и роллеры в багажное отделение.

– не соответствуй габарида! – кричала она. – выгружайт. выгружайт! автобус не пойдет!

Бывший наш немец смотрел на нее с умилением. ностальгировал.ханс же сильно испугался и перестал фотографировать автобус.– зачем кричит? – спросил он робким шепотом.я предположил: наверное, у этой несчастной женщины муж страдает по-

ловым бессилием и запасы нерастраченной любви она отдает пассажирам.– я не понимать, – не вник в слишком длинную фразу ханс и совсем оробел,

когда контролерша перешла на визг.– для порядка, – отвечал я коротко.– для порядка? – завис ханс.я сдался и честно ответил:– не знаю.

17. нОчнОй ПерехОд ГраниЦы

дорога до киргизской границы была довольно широкой, ровной, местами освещена фонарями, стоящими на разделительной линии между подстрижен-


ных кустов. Участок от развязки на ташкентской до раимбека в ночи выгля-дел настолько цивилизованно, что ханс, желая сказать приятное, нанес мне оскорбление.

– Очень похож на америк, – сказал он, – если не знать, что я Казахстан, я думать – америк.

Справа на несколько верст тянулась цепь супермаркетов.может быть, кому-то и польстило бы это сравнение, но я приуныл. не хочет-

ся быть похожим на кого-то. даже на америку. в этом есть что-то обидное. Описывая ночную дорогу, легко впасть в мистику. в ночной поездке есть

что-то от космического полета. ночь опускает космос на землю – и ты чув-ствуешь себя обитателем планеты. Планетянином.

– николай, я забыть свой ошейник багаж, – прервал мои размышления ханс.мне трудно заснуть в ночной поездке. я пялю глаза в темные окна, пыта-

ясь разглядеть нечто необычное. мне кажется, что я на другой планете. и я отдал хансу свою «подушку-подголовник для путешествий», действительно похожую на ошейник.

через двадцать секунд ханс, опытный путешественник, уже спал, при-жавшись виском к стеклу. Пышный воротник надувного ошейника делал его похожим на короля-Солнце. я же таращил глаза на мимолетные, фантасти-ческие пейзажи, вырываемые фарами из мрака, и думал… Стоп! Какое дело другим до того, о чем ты думал? Подумай лучше о границе. хансу, видимо, снился орнамент на маленьком киргизском коврике. лицо викинга было без-мятежно, сон крепок.

впрочем, маленький киргизский коврик снился не хансу, а мне.меня разбудил разговор. русская жена бывшего нашего немца спрашивала,

почему автобус не остановился у обменного пункта в Георгиевке. водитель от-вечал: он спрашивал у руководителя лыжников, надо ли сделать остановку, и тот сказал, что деньги они менять не будут.

– Как же так? Почему не спросили нас?– я думал, вы все в одной команде.– вы думали, что он лыжник? – спрашивала женщина, указывая на боч-

кообразный живот своего мужа.Сменный водитель с почтением посмотрел на живот и ответил:– я думал – он тренер.мы спешились.Казахстанские пограничники со строгими лицами людей, работающих в

ночную смену, быстро простучали на компьютере мое удостоверение личности и документы ханса, и мы пошли по нейтральной полосе в Киргизию.

Эта нейтральная полоса не принадлежала никому и была неухожена и ужасна. Она напоминала окаменевшее осеннее поле, вспаханное отвальным методом и схваченное первым морозцем.

мы снова вошли в автобус и заняли свои места.вошел киргизский пограничник.ни к кому из пассажиров, даже к бывшему нашему немцу, у него вопросов

не было. но, повертев в руках паспорт и визу ханса, он сказал:– Отдайте человеку с автоматом.Очень молодой человек с «Калашниковым» стоял, прислонившись к шлаг-

бауму, и перебирал пальцами по прикладу, словно играл на гитаре.автобусу давно пора было трогаться, но визу и паспорт ханса не возвращали.водитель сказал:– Сходите, узнайте, в чем дело.дело было вот в чем. два пограничника пристально смотрели на монитор

компьютера. Сидящий на стуле был мрачен и сосредоточен. Стоящий за его спиной весел и непоседлив.

У стоящего пограничника были такие задорные и хитрые глаза, будто про-шлой ночью мы вместе с ним лазали в окно женского общежития.


Как будто он был в сговоре с нами.– выйдите и подождите за дверью, – весело сказал он, – мы проверим до-

кументы по компьютеру.а чем же вы, пацаны, занимались до этого?мы вышли.Паренек с автоматом спросил:– мобильник есть?– есть.– Приколы есть? Покажи.Скучно человеку. мне очень хотелось развлечь его, но приколов на моем те-

лефоне не было. я использовал его исключительно по прямому назначению.водитель посигналил.мы снова вошли в будку. ханс спросил:– вы говорить по-английски?на хитром и обаятельном лице пограничника появилось выражение веселого

удивления. не отвечая на нелепый вопрос, он обратился ко мне.– У вашего товарища, – сказал он с чудными интонациями, полными скры-

тых смыслов и намеков, – небольшие проблемы с визой.– не может быть, – холодно ответил я, сделав вид, что не замечаю эти ин-

тонации. – ханс андерсен – известный в дании писатель. Он пишет книгу о Казахстане и Киргизии. его поездка согласована. С его визой не может быть ни больших, ни малых проблем.

я не стал уточнять, с кем согласована поездка. а то, что ханс андерсен – писатель, кто не знает.

не трудно было опознать в веселом пограничнике «калиточника». так я зову людей с хорошо упитанными лицами, стоящими в узких проходах, че-рез которые нужно протиснуться за пять минут до отхода поезда. Стоит этот человек у своей калитки, которую миновать никак нельзя, и обращает ваше внимание на то, что у вас нет оснований пройти к поезду, поскольку размеры вашего рюкзака превышают дозволенные габариты. «Пятьдесят тенге – до-статочные основания?» – спрашивает «калиточника» опаздывающий пассажир. «Сто тенге», – уточняет «калиточник».

– вы его сопровождаете? – спросил веселый, чуть ли не подмигивая мне.в общении с человеком у калитки ни в твоем голосе, ни в позе, ни в глазах

не должно проскользнуть даже намека на унизительное заискивание, а тем более – оскорбительная надменность. надо предстать перед ним наивным человеком, которому неизвестно, что такое «дать в лапу».

– мы коллеги, – тем же холодным тоном отвечал я. – Просто коллеги.Он посмотрел на меня с обидой. так мне показалось. такое выражение

бывает у рыбака, только что упустившего рыбу.Они, склонившись к монитору, поговорили на своем пограничном языке, и

мрачный человек за компьютером, так ни разу не посмотрев в нашу сторону, поставил печать на визе ханса – нет проблем.

лицо у веселого стало печальным. но и это лицо нужно было сохранить.– мы вас пропускаем, – сказал он с печальным снисхождением, – но на

обратном пути у вас могут быть проблемы.– Пять минут, – сказал водитель, когда автобус, наконец, оказался на тер-

ритории Киргизии, и махнул рукой в темноту.мы пошли по тропинке, и вскоре резкий запах хлорки ударил в нос. именно

ударил. Это не метафора. Когда-то я занимался боксом и знаю, о чем говорю. Как нужно не любить свою родину, чтобы предлагать гостям это. я высветил фонариком сооружение, похожее на брошенный дот. на стене его огромными буквами было написано: «Платный». войти в него никто не рискнул. на фоне ночного неба, покрытого крупными звездами, просматривался ряд пирами-дальных тополей. Было заметно, что тополя, растущие сразу за туалетом, были выше прочих.


18. ОзерО из Слез КраСавиЦы

медленно рассветало. Утомленный дорогой, ханс андерсен спал, голова его уютно покачивалась в мягком ошейнике. а между тем, справа появилось то, что он мечтал увидеть тридцать лет.

я сомневался: будить, не будить?решил не будить.что может почувствовать разбуженный человек? только досаду и же-

лание спать.зачем портить первое впечатление?я смотрел на иссык-Куль и думал: интересно, бывал ли здесь рерих? По-

чему я об этом подумал, не знаю. но подумал именно это.в час, когда сны покидают землю, автобус остановился в спящей чолпон-

ате. в салон вместе с прохладой раннего утра ворвались люди в интерна-циональных одеждах и стали громко рекламировать гостиницы, пансионаты, санатории и дома отдыха.

ханс встрепенулся и первые несколько секунд, слабо ориентируясь во вре-мени и пространстве, пытался понять, где он и что нужно этим террористам.

автобус ушел. две лавочки под навесами, голодные собаки и высохший тополь, облепленный воронами, как почерневшими листьями. холод меняет пейзаж. даже самые красивые горы, когда тебя сотрясает мелкая дрожь, неприятны.

я предложил хансу подождать, пока откроется субботний базар в Бозтери, и купить коврик, а пока спуститься к озеру.

– хочу Каракол, – отвечал ханс.едва мы поставили на холодную скамейку сумку и рюкзак, как завизжали

тормоза, залаяли собаки, слетели с высохшего тополя черные листья, и чело-век в черных очках и ковбойской шляпе, высунувшись из окна расхлябанного, потертого «Форда», весело крикнул:

– до Каракола по цене билета на маршрутку.Предложение мне понравилось. никакого смысла торговаться. я только

спросил:– в тенге возьмешь? не успели обменять на сомы.и таксист сказал:– Какая разница, брат. из алма-аты?Прекрасны пейзажи северного побережья иссык-Куля. наверное, они пре-

красны всегда, в любое время года. но особенно прекрасны ранним утром в сентябре. Красота просто насыщена возвышенной печалью. Слева мягкими складками драпированы предгорья, вершины присыпаны снегом, как куличи сахаром на яичном желтке. Справа озеро. вода перенимает цвет неба. вода и небо сливаются, и только призрачно белеющая цепь гор на южном берегу не дает им слиться полностью.

Озеро в круге гор.и я опять подумал о рерихе.но меня отвлек таксист.«Форд», уютно поскрипывая и постанывая, с невероятной для его лет и

состояния дорожного полотна скоростью летел по аллее циклопических тополей. Со стволами блекло-синего цвета. таксист, по обычаю всех такси-стов, имеющих дело с туристами, счел своим долгом рассказать легенду. два богатыря полюбили одну красавицу. Они встретились в районе нынешней чолпан-аты, схлестнулись и оба погибли в поединке, придурки. Красавица, оставшись без женихов, плакала, плакала и наплакала целое озеро. «Ученые сделали анализ, – добавил от себя таксист для убедительности, – по составу – чистая слеза». и под эту печальную легенду, очарованные сказочными пейзажами, мы проезжали мимо убогих человеческих жилищ. Стада тощих коров, баранов и коз то и дело перекрывали дорогу, давно не обновляемое полотно которой напоминало рашпиль.


Утренние лучи стелились параллельно земле, делали пейзаж невероятно умиротворенным, хрупким, сказочным. но прекраснее всего было лицо ханса андерсена, фотографирующего озеро, горы, стада и дорогу. лицо человека, въезжающего в свою детскую мечту.

19. инОСтранный аКЦент и таКСиСты

Каракол поразил не только ханса, но даже меня невзрачностью. в окру-жении великолепных гор выглядел он серым воробышком в золотой клетке. если бы не деревья, горы, невероятная прозрачность и чистота воздуха, было бы совсем тоскливо.

едва мы расплатились с чолпонатинским таксистом, как на нас напало самое ужасное, что есть в Караколе, – таксисты каракольские. в конце курортного сезона они напоминали стаи оголодавших хищных птиц, набрасывающихся всем скопом на редкую добычу. мифические орлы, вскормленные печенью Прометея, они рвали нас на части и предлагали за смешные цены себе в убыток довезти до гостиниц и частных домов.

все шло хорошо, пока ханс не вступил в переговоры. – Спасибо, нет. вы знать хотел «Эмир»?– Это дорогая гостиница, – сказал таксист с бандитской рожей, плотоядно

посмотрев на иностранца.акцент клиента разбудил в нем алчность. и хотя до отеля было всего ничего,

взял он с нас вдвое больше, чем просил.ханс верил своему путеводителю. По обычаю всех европейцев он ко всему

добавлял местоимение обладания – мой, моя, мое. моя газета, моя книга, мой бутерброд.

что такое для европейца приличный отель? Это гостиница, персонал кото-рой говорит по-английски и умеет улыбаться. Самый дешевый номер в лучшем отеле Каракола стоил семьдесят долларов. мы разделили сумму поровну и вошли. а когда вошли, то очень удивились. в номере с двумя кроватями, двумя тумбочками и войлочным ковром на стене не было ни телефона, ни холодильника, ни телевизора. может быть, он и стоил так дорого, потому что в нем не было телевизора? других причин я не видел. дизайн гостиницы был выполнен в стиле шведского минимализма. меня устраивало все, кроме цены. ханс тоже был доволен. Он говорил: «хороший цена», правда, до тех пор, пока не узнал, что интернет и стоящая во дворе на английской лужайке среди голландских цветов русская баня в эту цену не входят.

Особенно ханса возмутило отчего-то, что в оплату номера не входит интернет. в нем проснулся викинг, и в гневе произнес он страшные слова: «турак, большой турак! я не платить! моя нога нет хотел «Эмир» больше!» я сделал рукой между-народный знак сопротивления: рот фронт, они не пройдут! – и пошел решать проблему. Сумма, на которую ханс наобщался с друзьями, была мизерная. дело было в принципе. а поскольку я человек непринципиальный, мне удалось решить эту проблему в несколько секунд, предупредив принципиальную девушку, чтобы она не говорила хансу, каким образом проблема была решена.

но в номере было самое главное – душ.

20. СУББОтниК

думаю, что прогулка по городу произвела на меня и ханса разное впе-чатление.

я погрузился в ностальгию. Каракол напомнил мне районный центр времен Союза. Крепкие деревенские дома, деревья. тишина. мало машин. в основном «Жигули» и «москвичи», сошедшие с конвейера до перестройки. Особенно растрогали и умилили меня школьники, подметающие тротуары. я вспомнил забытое слово субботник. вспомнил разговор с одноклассником Женькой. «вот


я думаю, – говорил я, – а что будут делать дворники?» – «а ты не думай, – отвечал Женька, – ты мети».

для ханса дети, подметающие тротуар, были экзотикой.– Фото возможно? – спрашивал он у школьниц с белыми бантами.европеец. меня, однако, удивило, что, фотографируя козу, жующую лопух

на лужайке у забора, он не спросил у нее разрешения. но я исправил промах и спросил козу: «Фото возможно?» Коза перестала жевать лопух и долго смо-трела на меня с интересом.

ханс фотографировал школьников, подметающих тротуары, я фотогра-фировал ханса.

в ветвях орехового дерева циклопических размеров, уклоняясь от общественно-полезного труда, прятался целый класс. веселой трескотней они были похожи на сорок, одетых в школьную форму. мальчишки и девчонки щебетали в ветвях, болтали свешанными ногами, толкались. в кроне орехового дерева могла спрятаться вся школа.

именно в этом месте, у орехового дерева с мощным, оплывшим от капа стволом, с торчащей параллельно земле веткой, на которой мог разместиться целый класс, с козой, задумчиво жующей лопух, я снова подумал о рерихе. но на это раз додумал мысль до конца – о рерихе и его поисках шамбалы. Куда бы я ни посмотрел, я видел белый венец гор, висящий в небе. Этот бе-лый нимб вершин окружал Каракол и иссык-Куль. я вспомнил – шамбала в двойном кольце гор. есть ли второе кольцо вокруг озера, я не знал. но этот сияющий первый круг я видел.

Щебетали школьники в ветвях орехового дерева. я почувствовал себя ты-сячелетним старцем. древнее сердце мое взволнованно стучало в ушах.

несомненно, где-то здесь и была шамбала.за этими размышлениями я потерял ханса. нашел я его на центральной

площади. то, что площадь была главной, сомнений у меня не было.– николай! ленина, ленина! – издали радостно махал мне рукой ханс.не уступая соснам за его спиной в росте, на высоком постаменте стоял влади-

мир ильич. на вытянутой в светлую даль правой руке сидел сизый голубь. левую руку вождь держал на отвороте пиджака. видимо, за пазухой он приютил целую стаю и время от времени выпускал птиц на волю, в светлое будущее. Большая деревянная лестница была приставлена к постаменту. на лестнице стоял паренек в полиэтиленовом плаще и обмахивал веником ботинки статуи.

честно сказать, встреча была неожиданной и приятной. Конечно, носталь-гия. но главным образом, мне понравилось, что каракольцы не относились к памятнику как к исторической улике, которую нужно спрятать, как пыль под ковер.

в этом было невероятное для азии достоинство.По левую руку от развенчанного владимира ильича стояло здание уни-

верситета. По правую – небольшой парк. Прямо – музыкальный театр и администрация.

Под молодыми елями в парке, словно грибы, вкривь и вкось торчали камен-ные изваяния. Студентки, которых мы спросили, настоящие ли, посмотрели на статуи каменного века так, словно впервые их увидели.

Пожалуй, слишком белы, слишком густо и стильно расставлены для на-стоящих. да и ели недавно посажены.

изваяния напомнили нам о главной цели путешествия – коврике из войлока.молодая мама с коляской, в которой сидел юный чингисхан, приняла

живейшее участие в поисках золотого руна. Она тут же достала из сумочки телефон и стала обзванивать подружек, работающих в туристических фирмах. малыш же забавлялся мной. С невозмутимым видом сбрасывал он с головы бейсболку. я ее поднимал, а он снова бросал ее на землю. вырабатывал у меня условный рефлекс.

записав явки и пароли, мы двинулись в сторону базара.


21. Старая ЦерКОвь

но наше внимание привлекли голубые купола церкви. Церкви в горах по особому трогают душу. местный храм к тому же был хорошо тронут вре-менем. Казалось, столетия был он схоронен под холмами, поросшими елями и соснами, и только недавно его откопали. Почтенной древностью тянуло от темного дерева, но при этом ничего в строении не покривилось. храм светился домашним уютом и светлой печалью.

У входа висела табличка с просьбой отключить мобильные телефоны и не пользоваться фотоаппаратами. мы выполнили просьбу и вошли, чувствуя себя праздными туристами и слегка стесняясь этой праздности.

изнутри церковь была заполнена спокойным умиротворяющим светом вечности. Каким-то чудом в ней сохранились запахи, краски, дух купече-ского города.

деревянные доски пола были так широки и по-домашнему приятны, что хотелось разуться и пройти по ним босиком.

Готовили купель.Прихожан было мало. до грустного мало оставалось белобрысых и сине-

глазых в старинном купеческом городе. Казалось, в этой церкви был законсервирован воздух столетней давности.Приятно было дышать этим воздухом. я дышал, а между тем предавался

крамольным мыслям. Богу, думал я, в конечном счете, наплевать, верю я в него или не верю. Богу важно, что я за человек (…).

22. зОлОтОе рУнО на Базаре не КУПишь

возможно, для ханса андерсена каракольский базар был экзотикой, но для меня он был просто базаром. вытоптанная, истолченная в пыль земля. ма-шины, лошади, люди и все то же китайское барахло. Кажется, в этой толчее мы с хансом были единственными европеоидами. но все, к кому мы обращались, прекрасно говорили по-русски, и я не чувствовал себя иностранцем.

ханс сфотографировал слепого гармониста в колпаке, разумеется, предва-рительно попросив у него разрешение. Это очень по-европейски, но из снимков пропадает жизнь, неожиданность (…).

между тем я, не отвлекаясь на экзотику, помнил, для чего мы пришли на базар.

– Ковры? – переспросил аксакал и показал глазами на ханса. – немец? Узнав, что мой спутник датчанин, дед выложил все, что знал о родине ан-

дерсена: денмарк, Копенгаген, кроны, «дюймовочка» – и, выбросив руку в ленинском жесте, сказал громко, как все мы, когда говорим с иностранцами:

– Ковры. там. много ковров.мы пошли в указанном направлении и наткнулись на ангар. Ковры

свисали со стен и потолка, стояли колоннами, свернутые в рулоны, стоп-ками лежали на полу.

но это были большие, очень большие ковры, и среди них не было ни одного киргизского.

мы подошли к ковру, лежащему наверху стопки. Композиция представляла то ли изображение двух полушарий земли, то ли отпечаток громадного седа-лища, на котором были вытатуированы драконы. тату было свежим, и узоры слегка расплывались. я представил картину копирования этих ковров – гиганта, садящегося на влажную заготовку и испытывающего при этом облегчение.

– нравится? – отреагировал на мою улыбку продавец и улыбнулся, как улыбаются все продавцы на свете. – всем нравится. Последний.

я отвернул угол ковра. Под ним были те же узоры.– нравится. Большой. надо маленький, – отвечал ханс, показывая размеры

руками. – но киргиз. Понимать? Киргиз раг.


мы с осуждением посмотрели на задницу, вытеснившую с рынка вековой промысел.

– Киргиз раг, киргиз орнамент, – настаивал ханс, – красный, синий, чер-ный, белый. знаете где?

– Это вам надо в Бозтери на субботний базар или в Бишкек, – отвечал продавец, теряя к нам интерес и перестав улыбаться. – здесь вы не найдете. У местных местные ковры спросом не пользуются. может быть, где-нибудь в деревне.

Этот парень явно гордился, что у его земляков не в чести родные ремесла. Он подумал, посмотрел на часы и добавил:

– Поезжайте в Бозтери, может быть, до двенадцати успеете. там можно купить по дешевке американскую форму.

По соседству из открытой двери мастерской раздавался агрессивный стре-кот швейных машинок. Это были не уютные по дизайну и звуку домашние машинки. Это были обнаженные, хищные орудия профессионалов. наш визит отвлек мастериц от работы, и они в наступившей тишине приняли живейшее участие в поисках национального коврика.

– Ковры мы раньше делали, – сказала одна из мастериц, – сейчас ковры спросом не пользуются. Сейчас спросом пользуются шторы. мы сейчас шторы шьем. Подождите, я зауре позвоню. Она ковры на дому шила.

но зауре не отвечала. тогда мастерица позвонила Гуле. но и Гуля не от-вечала. Ответила майра. но майра давно не делала коврики.

мы поблагодарили мастериц за участие, уточнили, как нам найти туристи-ческую фирму, в которую нам посоветовала обратиться молодая мама, и под стрекот четырех машинок вышли на шумную базарную площадь.

в турфирме студентки-волонтеры предложили нам коврики размером с салфетку. Коврики ханс с презрением отверг, но при этом сделал девушкам галантный комплимент. Он сказал: «Казахский девушки очень красивый. Киргизский больше красивый». я, как и положено патриоту, так посмотрел на ханса, что студентки захихикали, а ханс перешел на английский. тот же самый комплимент, перевернув его с ног на голову, он говорил потом казахским девушкам, но я уже не делал страшных глаз.

23. затОнУвшая шамБала

Коврик из овечьей шерсти, как золотое руно, не давался в руки.нужны были подвиги.да и что это за мечта, если ее можно купить, как сувенирный колпак в

ЦУме.ширдак нужно было добыть.– хочу иссык-Куль, – сказал ханс, уставший от базара.Он хотел совершить омовение в холодных и чистых водах горного озера.

человек тридцать лет мечтал об этом.частные извозчики в Караколе обладают телепатическими способностями.

Стоило хансу лишь подумать об озере, тотчас же появились таксисты и стали рвать его на части, как в национальной забаве – козлодрании. ханс выбрал седого киргиза, манерами и внешностью похожего на пожилого английского лорда.

в старом «москвиче» сидели две дамы с пустыми корзинами.ханса уже не удивили их обширные знания о дании. его изумил «москвич».чтобы передние кресла не падали на сидящих сзади, их спинки были под-

вязаны альпинистским веревками.– Калитку закрой, – попросил меня водитель.дверца с моей стороны закрывалась на обыкновенный накидной крючок.водитель тяжело вздохнул и попытался реанимировать двигатель. много-


голосье скрипов, стонов, визгов, скрежетов, тарахтенья, завываний наполнило наши души высоким состраданием. мы ждали чуда. и оно свершилось. «мо-сквич» покатился под горку.

мы катились по извилистым улочкам, которые бы очень понравились александру Грину. Справа над нами нависали домики и сады, слева далеко внизу мы видели вершины яблонь и крыши домов, а о том, что появится за поворотом, можно было только гадать.

Появился ослик, запряженный в тележку, но без седока. и «москвич», видимо, удивившись, заглох сам собой. Пассажирка на переднем сиденье ска-зала: «Почти приехала», – и направилась к домику, стоящему на бугре.

заглохнув, «москвич», отказался ехать в гору. Седоусый извозчик страш-ными словами ругал его, попутно раскрывая факты биографии. выяснилось из его страстного монолога, что на днях машине исполнилось сорок пять лет, но, несмотря на столь почтенный возраст, нрав у ветерана как был, так и остался ослиным. в конце концов, кончилось тем, чем и должно было кончиться: во-дитель попросил нас подтолкнуть упрямца. толкать пришлось в гору. Этот странный сервис озадачил ханса. Склонившись к моему уху, чтобы его не услышал почтенный водитель, он сказал:

– николай, в дании невозможно.нам предстояло совершить еще один подвиг: запрыгнуть на ходу в такси.

мало ли что невозможно в дании.– а зачем вам в порт? – сказал водитель. – там сейчас смотреть нечего. не

работает порт. если хотите искупаться, я вас на пляж отвезу. мне все равно женщину на дачу вести.

таксист остановил «москвич» у ржавого вагончика c вывеской «SHOP», на лужайке до того вытоптанной и скучной, что приходилось только удивляться, как можно было так обезобразить одно из красивейших мест на земле.

мы спустились к озеру. точнее, к узкому заливу с мутной водой. Берег был окаймлен пластмассовыми бутылками.

но, если поднять голову, можно было увидеть снежные вершины, висящие в голубом небе.

Куда ни посмотри – горы.Прохладные горы. Круг свежести.мы сели на земляную скамью, созданную прибоем, и предались со-

зерцанию.не знаю, о чем думал ханс. я снова думал о рерихе и его поисках шамбалы.шамбала – вот что тревожило и волновало меня с тех пор, как я впервые

увидел горное озеро и вдохнул этот воздух.шамбала – в двойном круге гор.иссык-Куль в круге гор. несомненно.я встал и обернулся вокруг собственной оси. Круг гор. и сердце кувыркну-

лось в груди корпусным голубем. я не знал, есть ли за этим кругом второй, но первый – вот он. Куда ни посмотри – горы.

и тут я вспомнил статью в «науке и жизни» о древнем поселении, обнару-женном на дне иссык-Куля.

мое состояние поймет только тот, кто хотя бы раз в жизни испытывал озарение.неужели мне первому пришла в голову эта очевидная мысль – сопоставить

видимый круг гор с невидимым градом на дне озера.затопленное поселение и было шамбалой, по какой-то причине погрузив-

шейся на дно озера! Она там – в его глубине. Отсюда его чистота, его тайны и святость, которую не опошлят ни толпы отдыхающих, ни этот пластмассовый мусор на берегу мутного заливчика.

Конечно, подобные открытия совершаются большей частью от большого невежества. но дело было вовсе не в самом открытии, а в тех чувствах, которые я испытал при этом.


в любой легенде, в любом мифе заключена правда. шамбала – мечты че-ловека о высоком духовном рае, неприступном для низких людей.

и сказка о рогатой матери-оленихе, выкормившей своим молоком маль-чика и девочку истребленного племени, – тоже правда. Это наша кровная, неразрывная связь с природой. неразрывная? Это я погорячился. Связь эту преступно, коварно разорвали мы, коварные, глупые, самоуверенные люди. Убили и сожрали свою мать, чавкая, сопя, разгрызая кости. «я мать им. разве станут они убивать своих братьев и сестер?» хорошо ты думала о нас, рогатая мать-олениха.

мои размышления прервал ханс. Он протянул мне фотоаппарат, сказав:– Пожалуйста, фото. я буду купаться иссык-Куль.я пытался уговорить его отложить подвиг до прозрачных пляжей чолпон-

аты. я говорил, что этот грязный заливчик не иссык-Куль. я стращал его возможной заразой, обитающей в мутных водах. но ханс был тверд в решении совершить обряд омовения.

– Ждать белый пароход, да? – высказал он пожелание.вряд ли дождемся. Где он, белый пароход? Сбылись, видимо, проклятья ста-

рухи. ржавое железо и запустенье причала не обещали эффектного снимка.в поисках лучшего берега мы пошли по колее сквозь облепиховые заросли.Облепиха хансу не понравилась. Пластмассовые бутылки не кончались.

видимо, ветрами их сносило сюда, как в мотню бредня, со всего озера.– николай, – говорил ханс андерсен, – нехорошо. Очень нехорошо.дорогу преградила зловонная зеленая лужа, преодолеть которую не под

силу было даже викингу, и мы вернулись.ханс разделся, вошел по пояс в мутные и холодные воды и погрузился.

Услышав щелчок фотоаппарата, он тут же выскочил на берег и, одевшись, медитировал. я же смотрел на кряжи, пытаясь угадать среди них Карауль-ную гору, с которой мальчик в бинокль смотрел на озеро, на школу, на белый пароход, на всю эту одинокую прекрасную планету.

если исключить бытовой пластик и ржавый вагончик вдали, место было умиротворяюще красиво.

из зарослей облепихи показались два мальчика, ехавших на одном ослике. Ослик не хотел везти двоих. Он семенил по кромке берега и изредка взбры-кивал. затем, сделав вид, будто оступился, резко занес круп – и мальчишка, сидящий сзади, слетел с него к кромке воды. Он тут же вскочил и попытался снова запрыгнуть на спину ослику, но тот побежал прочь, бросаясь из стороны в сторону и брыкаясь, как футболист, прорывающийся по краю. мудрый и сво-бодолюбивый народ эти ослы. тихое дыхание иссык-Куля, зеленая лужайка, по которой бежал ослик с мальчиком на спине, а другой мальчик преследовал его, сердито крича, крутой берег, из сплошной зелени которого проглядывали крыши Караколя, круг гор, врезанный в небо. если прищуриться и не видеть мусор на берегу, мир был невероятно прекрасен.

По дороге к вагончику шел американский солдат с рюкзаком и автоматом за плечами.

24. Пять СОмОв за мальКа

на остановке у ржавого вагончика сидел на раскладном стульчике старый рыбак в форме американского солдата. Он вытирал выцветшей панамой потное лицо и с наслаждением ел сливочное мороженое. между ног его лежали мокрый рюкзак и связка из трех спиннингов, которую мы издали приняли за оружие. тощий щенок стоял на крыльце вагончика и лизал дверь. дверь была облита чем-то вкусным, и голодный песик, недоверчиво косясь на нас, иногда грыз ее.

– Как улов? – спросил я.рыбак оказался веселым и общительным человеком.– Э, какой улов, – сказал он, слизывая с седых усов белое мороженое, – две с


половиной штуки. чебачки. Принесу, старуха ругаться будет: зачем не отпустил маленьких? ей рыбу жалко. а меня не жалко. ага, отпустил. Как же. весь день по жаре в резине мотался, а теперь отпусти? нет рыбы. а вот раньше…

я спросил его всего лишь об улове, а он рассказал всю свою жизнь (…).– товарищ из Германии? – отвлекся он наконец от автобиографии.я вкратце в который уже раз рассказал о причине появления ханса в

здешних местах.– Кто не знает айтматова. весь мир знает айтматова, – не без гордости

сказал старый рыбак, утирая ладонью сладкие усы.Было бы хамством спрашивать в лоб, читал ли он айтматова. Каждый ли

из живущих сейчас на иссык-Куле знает легенду о рогатой матери-оленихе? и я спросил в обход, отвлеченно: не доводилось ли ему в здешних водах ловить мальчика-рыбу, доплыл ли он до озера и встретил ли белый пароход?

– мальчик-рыба? – усмехнулся старый рыбак. – я тебе о другом мальчике расскажу. в прошлом году рыбачил я возле пристани. на червя. Смотрю: в лыве пацан мальков ловит. наделал из пластмассовых бутылок морды и ловит. играет, думаю. на вид лет шесть-семь. не больше. Подходит: «ата, мальков надо?» «надо, говорю, спасибо, сынок». а он: «Пять сомов за малька». ах ты, стручок! «дай-ка, говорю, уши. я их сейчас оборву, на крючок насажу и в озеро заброшу. ишь ты, бизнесмен сопливый!» «не хочешь, ата, не надо». дал я ему на мороженое. а ты говоришь, белый пароход. ржавеет белый пароход. Сбылись проклятья старухи. всех только деньги интересуют.

тут старый рыбак не утерпел и по славной рыбацкой привычке стал рас-сказывать, каких невероятно больших рыб вытянул он на тех мальков.

Пока я кивал головой, слушая старого рыбака, ханс общался со щенком. Он купил ему три пирожка. а когда тот проглотил их, не жуя, угостил сливочным мороженым. Щенок подумал, что жизнь его устроена. но в это время около нас остановилось такси. в Караколе все машины такси.

25. яБлОКи, ПОБитые ГрадОм

возвращались мы к гостинице тоже на «москвиче». но не таком старом. По виду ему можно было дать лет тридцать. ну, тридцать пять, не больше.

на заднем сиденье сидела старушка-дачница с корзиной яблок, побитых градом.

я спросил ее, что за сорт? Она посмотрела на них, будто увидела впервые, и ответила:

– да кто их знает, местные.– Похожи на пеструшку, – сказал я.– Угощайтесь, – неправильно истолковала мой интерес интеллигентная

старушка.и тут нас остановил гаишник, притаившийся за поворотом.водитель чертыхнулся и вышел навстречу, улыбаясь и распростерши руки,

словно встретил старого друга. Они весело поговорили.на востоке люди обладают тонким искусством незаметно передавать деньги

из рук в руки. трудно уловить этот момент даже опытному глазу. Поздорова-лись – и бумажка перетекла к другому хозяину.

водитель вернулся, помахал гаишнику и, не переставая улыбаться, сказал:– вышел серый на охоту. туристов им мало. на своих охотятся.– теперь до самого лыжного сезона туристов не будет, – посочувствовала

гаишнику старушка.– Скотский базар, – кивнул водитель в сторону невзрачного забора, – ино-

странцы аж дрожат. Как мухи на навоз летят. что они видят?– Экзотика, – предположила старушка с корзиной яблок, побитых градом.– Санди энимал маркет? Санди энимал маркет? – в волнении подпрыгнул

на переднем сиденье ханс, обнаружив в себе иностранца.


Глаза его сияли.– а я что говорил? – сказал мне водитель. – аж дрожит. С двенадцати ночи

до двух дня каждое воскресенье. их сюда автобусами возят.– Кого? – спросил я.– иностранцев. навоз нюхать.Старушка-дачница внезапно заговорила с хансом по-английски. Обыкновенная

киргизская бабушка, одетая как и подобает женщине ее возраста, довольно бойко общалась с хансом на языке шекспира. Они живо беседовали. ханса давно не удив-ляло многоязычие местных людей. Кто и удивился, так это мы с водителем.

дачница угостила нас безымянными яблоками, выбрав из корзины менее пострадавшие от града.

я, конечно, патриот, но должен признать – терпкий вкус иссык-кульских яблок удивил меня. Жаль, что невозможно передать его словами, чтобы и вы насладились им.

26. вОСКреСный Базар

но в этот раз на воскресном скотном базаре в Караколе присутствовало всего два иностранца – ханс и я.

я, конечно, не хотел быть иностранцем. мне было обидно быть иностранцем. но кто меня спрашивал?

редко мне доводилось видеть столько без причины суровых людей сразу. ни объявления войны, ни общенационального траура не было, но на всем базаре улыбался только один человек. звали этого человека ханс андерсен.

на десятилетиями унавоженной поляне мОлча стояли плотной толпой коровы и телята, овцы, козы, лошади. Стояли с обреченным достоинством рабов на невольничьем рынке. две белых козы, привязанные за рога друг к другу, напоминали сиамских близнецов. Козлята жались к общей мамке. между жи-вотных хороводились люди со смуглыми и невозмутимыми лицами тибетских монахов. люди гор. От них пахло горным сеном, поношенными одеждами, по-том, овцами, коровами, лошадьми. древний запах, приятный запах естества, по которому истосковались наши городские носы. из багажников подержанных иномарок выглядывали коричневые тонкорунные овцы.

Белая корова смотрела на нас печальными и ясными глазами рогатой матери-оленихи. а вы разве не знали, что коровы – тоже олени?

машины со скирдами сена на фоне гор. Это была реальная жизнь. Жизнь без всякой экзотики. в этом-то и заключа-

лась экзотика воскресного базара животных. люди присматривались к товару, беседовали, заключали сделки, записывали адреса. ни люди, ни животные не обращали внимания на двух придурков с фотоаппаратами, как не обращают внимания лошади на порхающих вокруг бабочек. иногда лишь одна из них покосится и дрогнет ухом. и только дети застенчиво пялили на нас раскосые глаза. всякий раз, увидев сопливое чудо с бантиком, ханс забывал о коровах и спрашивал: «Фото возможно?»

меня не покидало ощущение, что здесь, в этом симбиозе людей и животных, ходит, прислушивается к разговорам рерих. иногда боковым зрением я ловил его внимательный взгляд художника и ученого. и опять этот высокий венец гор. дух шамбалы веял над скотским базаром.

я думаю, этот дух шамбалы и чувствуют европейцы, это их и привлекает сюда на унавоженную поляну.

– ширдак, ширдак, – говорил ханс. – ширдак на санди энимал маркет.но мы спотыкались о подковы, хомуты, сбруи, связки веревок, а коврик с нацио-

нальным орнаментом, о котором писалось в путеводителе, нам не встречался.и внезапно – вот оно! две женщины сидели у бетонного забора на рулонах

кошмы. на них были ватные стеганые безрукавки, пуховые шали и валенки с калошами. а на заборе висели два ковра. ханс был похож на ивана, ухва-


тившего за хвост Жар-птицу. Ковры горели на фоне прохладных вершин красными, синими, черными красками, придавая горам особый смысл. в на-родном творчестве есть нечто большее, чем просто искусство. именно смысл. дух. Письмена утонувшей шамбалы.

но, увы, ковры были слишком большие.и женщины сказали, что это последнее. никто не покупает больше их ковры.

и они давно их не делают.

27. дОрОГа К «Семи БыКам»

в разгар карнавала ханс перестал улыбаться.– николай. Живот. Большой проблем. Очень нехорошо.Конечно, проблему очень просто можно было решить на месте. но я не

рискнул предложить хансу базарный туалет. Это могло убить его.и мы поспешили в гостиницу. не вовремя случился недуг. После утреннего посещения базара мы на-

меревались отправиться в ущелье Семи Быков. а вместо этого бледный ханс андерсен лежал на застеленной кровати, положив руку на живот. над ним висел большой войлочный ковер авторской работы, на котором стилизован-ные верблюды с тремя горбами везли куда-то стилизованных людей без голов. Глаза ханса были закрыты. время от времени он вскакивал с кровати и бежал в туалет, а вернувшись, говорил:

– николай, не ходить. Очень нехорошо.я подумал, что на этой тоскливой ноте наши поиски золотого руна и за-

кончатся. но ханс принял таблетку. а таблетка была изготовлена в дании для датчан. и через два часа лицо его приобрело естественный цвет.

– ехать Сэвэн Булз, – бодро вскочил он с кровати и принялся складывать свой баул.

я решительно воспротивился и предложил оставить чемодан в гостинице, а все необходимые вещи сложить в мой рюкзак. ханс не понимал, почему.

– ты хочешь нанять шерпов? – спросил я.– не понимать, – отвечал он.– так будет лучше. Клянусь рогатой матерью-оленихой, – заверил его я. авторитет рогатой матери был непререкаем. Подумав, он решил пойти на

компромисс: – ты лучше знать. я тебе верить.Увидев среди самых необходимых вещей гель для волос, я возмутился. ханс

был непреклонен. настала моя очередь идти на компромисс.– По тысяче сомов с каждого, и сразу поедем, – бодро сказал водитель

микроавтобуса.– мы за триста от чолпон-аты до Караколя доехали, – фыркнул я, – две-

сти.– По двести? – не поверил своим ушам водитель. – два человека в марш-

рутке?Он посмотрел так, что мне стало стыдно. но я выдержал этот пронзительный

взгляд, полный изумления и обиды, и ответил бессовестно:– нам-то какая разница – в маршрутке, не в маршрутке. триста.тут, подкравшись сзади, меня ухватил за локоть человек с большим животом

и хитрыми глазами, оттащил в сторону, сказал задушевно:– Поехали, брат, за триста пятьдесят.водитель микроавтобуса посмотрел на него так, что даже мне стало страш-

но.я думал, что толстый человек был водителем. но он был пассажиром, же-

лающим уберечь свой карман от излишних расходов. Он занял сиденье рядом с водителем. Сзади уже сидели две женщины и девчушка. рядом с ними и одному было трудно втиснуться. но одна из женщин ослепила нас сиянием золотых


зубов и сказала то, что до сих пор говорят на обширном пространстве бывшего Союза: в тесноте, да не в обиде. мы втиснулись. на колени ханса к его вос-торгу посадили девчушку с огромным белым бантом и бирюзовой соплей, то застенчиво выглядывающей из носа, то снова в нем прячущейся. всю дорогу ханс пытался заговорить со спутницей, называя ее «свити» и «слядка». на мои колени положили пузатую китайскую сумку, набитую, так мне показалось, кирпичами. разговаривать с ней я не стал.

– Как твой имя, слядка? – спрашивал ханс девчушку.Она, плотно сжав губы, сердито смотрела в окно.– Гуленька, – ответила за нее мама сладким голосом, и блики от золотых

зубов веселыми бабочками запорхали по тесному салону.– Сколько тебе лет, свити? – спрашивал ханс андерсен.– четыре годика, – отвечала мама.– ты маму любить, слядка?и мама, сделав губы трубочкой, отвечала:– люблю.ханс андерсен очень хотел иметь детей. из него, несомненно, вышел бы

очень хороший отец. но по какому-то подлому закону именно таким людям природа зачастую отказывает в отцовстве.

на ушах девочки висели клипсы-колокольчики и тихо, но задорно позвяки-вали. я закрыл глаза. Приятен был этот новогодний звон. «то бежала по горам мать-олениха и несла на рогах своих детскую колыбель – березовый бешик с колокольцем». Печально и пусто стало на душе: этого никогда не случится. настало время после сказки. чтобы отвлечься от грустных мыслей, я стал думать о постороннем. Почему столицу Киргизии переименовали в Бишкек? Кажется, это переводится как поварешка? назвали бы Бешик. Колыбель. Сколько смысла и надежды…

Пейзаж за окнами был настолько нереальным, что я даже не пытаюсь вос-произвести его в словах. я просто наслаждался им, как музыкой таривердие-ва. и с каждым километром наплывающие виды становились все нереальнее и музыкальней. и, наконец, мы увидели красные скалы в мягких складках, изваянных водными и ветровыми эрозиями. У меня перехватило дух, а ханс отвлекся от разговора со спутницей. в тени красных утесов стояли убогие человеческие жилища, но они лишь оттеняли их дикую красоту и казались случайными и временными. рядом с такой вечной красотой и сам чувствуешь себя случайным и временным.

28. леГенда О СедОм медведе

мы направились к зданию санатория, которое, видимо, с советских времен не знало ремонта. У проходной перед мостом стояла будка с потрескавшимися и скрепленными скотчем стеклами. в будке сидели три бабушки и пили чай. чайник стоял на электроплитке. Электроплитка стояла на двух кирпичах. мы спросили, как пройти к главному корпусу? Бабушки отвернули платки и подставили к ушам ладони, но, не расслышав нас из-за сердитого шума горной реки, одновременно показали руками три направления.

мы перешли мост. шлагбаум был отвернут на сторону, и конец его погрузился в воду. шлагбаум скрипел и шевелился под напором хрустального потока.

Санаторий был пуст. Пуст безнадежно, страшно. Стреноженный пожилой конь в одиночестве бродил по клумбам, заросшим полынью, и интеллигентно ел высохшие цветы. Увидев нас, он в изумлении поднял голову и сказал: п-р-р! такой звук удивления могло издать только животное, впервые увидевшее людей.

в гулком от безлюдья и отсутствия мягкой мебели бетонном здании мы с большим трудом докликались печальную старушку в относительно белом ха-лате. Старушка оказалась директором санатория. Увидев нас, она удивилась сильнее, чем стреноженный конь.


– душ? – с долей сомнения переспросила она и повела к корпусу, в котором, по ее предположениям, должны были быть номера с душем.

мы прошли мимо корпуса, у которого сгнило крыльцо. две верхние ступени непостижимым образом висели над пустотой.

в корпусе с душем душ не работал.зайти внутрь мы не рискнули.– Спасибо, нет, – сказал ханс, – хочу юрта. выяснилось, что юрты есть. но не в санатории. до юрт нужно идти в горы.местный житель, подъехавший к магазину на лошади и пытавшийся купить

пряники, не спешившись, на вопрос, как нам дойти до юрт, спросил:– ружье есть?– зачем нам ружье?– неделю назад белого медведя видели, – сказал всадник.– Белого? – переспросил я. – может быть, седого?– Какой разница, какой медведь тебя кушать будет – белый, седой, – не-

возмутимо отвечал смуглолицый всадник. – иди по дороге – придешь. здесь один дорога.

– медвед? – спросил меня ханс, когда мы, миновав общественный туалет, вышли на дорогу, ведущую в ущелье вдоль грохочущей реки.

– местная легенда, – успокоил его я, – скрытая реклама.мимо нас, раскачиваясь, как баркас на волнах, пронеслась маршрутка, до

отказа набитая благополучными лицами европейцев.если бы вы знали, как трудно сдержать раздражение, встречая машины в

райских местах. все равно, что увидеть Бога, разговаривающего по телефону с туроператором. лучше уж встретить седого медведя, питающегося иностран-ными туристами.

Как это ни странно, но ханс был солидарен со мной.– на пешком хорошо, – сказал он, помахав у носа рукой, – на машина плохо.Когда-то давно я написал: рай – это место, где нет человека. Критик х. на-

звал меня мизантропом. Привет, х., я снова и снова повторяю: рай – место для души, а не для машин. в заповедных местах современному человеку делать нечего. Пусть по грехам своим живет в созданной им среде.

едва ли мы прошли полкилометра, как ущелье сомкнулось в теснину, а прибрежные тугаи сменились сумрачными тянь-шаньскими елями. По дну прохладной теснины бурлила чистая вода ледников, рокочущая и величествен-ная, как слово Бога при сотворении мира. мосты из циклопических стволов тянь-шаньской сосны, скрепленных скобами, нависали над потоком. все они были без перил. в небо под углом в сорок пять градусов из недр планеты выпирали слоеные скалы, напоминая о времени создания мира. Сумрачные конусы елей в безмолвии стояли над несмолкающим грохотом реки.

на поваленном стволе было начертано: «Живой аш два О». из обрушивше-гося склона била струя воды. мы подошли и пили. Очень странное ощущение пить из родника, из земли.

навстречу нам с двумя рюкзаками – на спине и на груди – широко шагал парень. У него было счастливое лицо человека, спускающегося с горы. Пар-нишка был из Белоруссии и путешествовал по бывшим республикам Союза автостопом. его путь лежал в таджикистан.

– да вы почти пришли, – сказал он, радуясь за нас, и предупредил: – Уви-дите юрты слева по склону – не ходите. Это чабанские юрты.

Он излил на нас восторг, накопленный за два дня жизни в юрте, и мы, по-желав друг другу счастливого пути, расстались.

Повизгивая лыжными палками и насвистывая, веселый белорус скрылся за поворотом, а его настроение вприпрыжку побежало впереди нас, торопя и подбадривая.

«Почти пришли» заняло у нас больше часа. У людей, спускающихся и под-нимающихся, по долгому тягуну разные представления о расстоянии.


мы поднялись выше, и узкое ущелье раздалось, наполнилось светом и ту-манной далью. Открылись альпийские луга, пространство, на котором могла разместиться значительная часть дании. Горы обрамляли эту зеленую, перехо-дящую по окоему в голубое, чашу. чаша до краев была наполнена прозрачным умиротворением, безмятежностью, высотой. Горы непостижимым образом сочетались с простором. Прохлада снежных вершин с теплой зеленью лугов. Кони паслись вдалеке. Красные кони и один белый.

и такое чувство от внезапно открывшегося простора, словно плывешь под парусом.

Сентябрь в горах делает живописцами всех.– николай, хорошо! – сказал ханс.я был с ним согласен.хорошо. лучше не скажешь.но небо над горами мне не нравилось.я давно хожу в горы и не верю в хорошую погоду. хотя, с другой стороны,

плохой погоды в горах не бывает. Это не противоречие. таковы горы. даже плохая погода в горах восхищает.

29. юрта С дУшем и тУалетОм

– душ! душ! душ! – сказал ханс, потирая руки.рядом с нашей юртой стоял туалет с самым настоящим унитазом, а чуть

поодаль – душ с теплой водой.юрта с душем и туалетом – что может быть приятнее для европейца, меч-

тающего погрузиться в восточную экзотику?Пока девушка в джинсах, которую ханс удивительно точно назвал «вкус-

ний», готовила нам ночлег, мы пошли поискать грибы в ельнике, круто под-нимающемся по склону сразу за юртой. за нами увязался рыжий пес. всех людей с рюкзаками он считал своими друзьями.

– Гансик, на место! – крикнула девушка.Она имела в виду пса. Оказалось, что ханс и наш новый друг тезки.Гансик помахал девушке хвостом. Своего места у него не было. рядом с

кухней стояла конура. но в ней жил кролик. Он был на цепи. Кролика завезли сделать из него жаркое, а чтобы он не сбежал до вечера, посадили на цепь. С того дня прошло три месяца. туристы фотографировали цепного кролика, а Гансик перешел на беспривязное содержание и постепенно из серьезного сторожевого пса превратился в попрошайку.

Обнюхав несколько сыроежек, Гансик потерял интерес к тихой охоте и по-кинул нас. Пахло мохом, грибами. Пошел дождь. в горах дождинки не падают, а как бы образуются из тумана. я протянул хансу полиэтиленовый плащ.

– Спасибо, нет, – отказался он.Сказать по совести, грибы в горах невзрачны. из всех этих сыроежек, похо-

жих на поганки, предпочитаю рыжики. ханс впервые в жизни собирал грибы. Каждую находку он согласовывал со мной. но не срывал напрасно гриб, чтобы показать его мне, а приглашал к грибу меня.

– николай? – раздавалось из сумрака шуршащего под дождем леса, и я спешил на зов.

ханс стоял, склонившись над очередным грибом, и спрашивал:– Это возможно?для него невозможно было вот так зря срезать поганку. ханса можно без

опасений пускать в заповедные места. я бы его пустил даже в заповедник для хороших душ – рай. Представляю его сидящим на облаке и спраши-вающим пролетающих ангелов: «Фото возможно?»

мы набрали полиэтиленовый пакет рыжиков. Пошел град. я снова про-тянул хансу плащ, и он сказал:

– Спасибо, да.


на обратном пути мы заблудились и укрылись от града под одинокой елью. Под елью обнаружилась землячка из Семипалатинска. Она сидела на спле-тении корней и улыбалась своим мыслям. Опознав в хансе иностранца, она заговорила с ним по-английски. Беседа была долгой и веселой, однако град не прекращался. Отдав плащ женщине, мы с хансом укрылись одним плащом и побежали к юртам. По пути заскочили к поварихе отдать пакет с рыжиками. Повариха подарку не обрадовалась.

юрта, милая юрта!Правда, кошма ее была старой, дырявой. изнутри для подстраховки она

была укрыта целлофаном. но я не стал обращать внимание ханса на такие пустяки.

мы бросились на двойные матрацы, лежащие прямо на кошме, смотрели на круг шанырака, слушали шорох градин и испытывали одно из самых приятных чувств на свете: чувство привала, когда уставшие ноги и спина блаженствуют в истоме и растягиваются спрессованные позвонки скелета. в открытую дверь было видно, как скачут по траве белыми кузнечиками градины. Подошел рыжий Гансик. мы бросили ему пряник, а из рюкзака достали алма-атинские яблоки, раскрыли швейцарские перочинные ножи и приступили к трапезе.

в языковом барьере есть одно, но, несомненно, большое преимущество: ни-кто никому не надоедает пустыми разговорами. за последние несколько лет ни с кем я так хорошо не общался, как с хансом.

некоторое время спустя я вдруг обнаружил, что градины больше не стучат по кошме, а лежу я в юрте один. встал и пошел искать ханса. Потому что безопасных гор не бывает.

ханс андерсен сидел на камне посредине ревущей реки, как на спине каменного дельфина. Обхватив колени руками, он смотрел на выпуклые во-дяные ухабы, гладко обтекающие подводные камни, на хрустальную пену, и стекла его очков горели тревожным вечерним светом. О чем он думал? О мальчике, мечтавшем стать рыбой и поплыть с открытыми глазами вниз по порогам в иссык-Куль, чтобы встретить белый пароход? О глобальном кризисе и работе, которую потерял из-за кризиса? во всяком случае я не стал ему мешать. Скорее всего, человек просто растворился душой в красках, звуках и запахах гор. наслаждался одиночеством. я сел поодаль. на случай, если ханс, возвращаясь на берег, поскользнется и поплывет в иссык-Куль.

30. Смех из СОСедней ГалаКтиКи

в юрте-столовой, поджав под себя ноги, сидели наши соседи: итальянец, француз, два немца, девять англичан с сопровождающей их киргизкой-переводчицей.

вошел ханс, представился, перезнакомил всех, и вскоре дружная европей-ская семья весело беседовала, время от времени сотрясая древний купол юрты взрывоподобным смехом.

Пожалуй, я погорячился с преимуществами языкового барьера.надо было бы сказать, что мы ели. но я не европеец и редко обращаю вни-

мание на еду. что дают, то и ем.я как-то выпал из поля внимания девушки в джинсах, обслуживающей

иностранных гостей. но не обижался. чему обижаться, если тебя прини-мают за своего?

вскоре юрта-столовая превратилась в кают-юрту.некоторое время я пытался уловить нить разговора. нить ускользала. По-

английски я мог сделать лишь одно – уйти.Семь юрт светились дырами в ветхих кошмах, как семь маленьких галактик.

шумела в космической пустоте река. и каждый вздох горного воздуха был, как глоток французского вина.


Среди семи галактик я нашел свою. ночь была прохладной. даже на двух матрацах под двумя одеялами я не сразу согрелся. Голова мерзла. я надел лыжную шапочку и стал слушать далекий смех из соседней галактики…

…и проснулся от бодрого слова:– душ! душ! душ!Конечно, лучше было бы проснуться под трубный крик марала: «Ба-о! Ба-о!»

еще лучше под счастливый крик ребенка: «ата! маралы пришли! маралы здесь!» но тихо было в сверкающем от инея и росы распадке. туман сползал по седлу между двух вершин, одевших ночью снежные киргизские колпаки. не было в окрестных горах рогатой матери-оленихи. ржавеет где-то белый пароход, а маральи рога украшают стены офисов местных олигархов. нет че-ловека в Киргизии, кто бы не знал великого айтматова, но многие ли помнят легенду о рогатой матери?

Привязанный к камню излохмаченной веревкой теленок смотрел на ханса андерсена большими, ясными, но глупыми глазами.

31. метОд чтения ПО ханСУ андерСенУ

ханс человек спортивный и довольно выносливый. Пожалуй, он мог бы взойти и на Эверест. но при одном условии: в каждом промежуточном лагере на пути подъема должен быть душ. Он не мог представить себе жизнь без душа, туалета и интернета. варварство, если разобраться, это и есть отсутствие этих вещей у людей, не говорящих по-английски.

наши пути разошлись. ханс андерсен пошел совершать омовение в душ, а я с той же целью направился к горной реке. Б-р-р-р… а куда денешься, надо держать марку природного человека, аборигена.

возвращаясь с реки, я совершил экологическое преступление – вырезал для ханса посох из кустарника, который в народе зовут волчьей ягодой, и мы пошли вверх по ущелью к леднику. мы отошли от юрты не более ста метров, когда ханс спросил, остановившись:

– Плащ да?Горы быстро учат разумных людей.мы прошли ельник, перешли мост из бревен, поднялись по истерзанной

ручьями дороге вверх, и природа, климат, настроение разительно изменились. а вместе с ними изменились и мы. для того чтобы так изменился мир, по равнине нужно было бы пройти не менее ста километров. в горах достаточно подняться по высоте не более чем на сто метров. мир стал тревожно серьезным и величественно угрюмым. Справа склон порос сумрачными елями, слева был гол, истоптан овечьими копытами.

– николай? рогатый мать-олениха? – ткнул ханс палкой в овечьи орешки.

– Баран, – отвечал я и показал на пегий склон в белых валунах и зеленых пятнах арчи, делающих его похожим на камуфляжную форму. По склону бродили тонкорунные овцы. Снизу склон казался почти вертикальным. между крошечными овцами и нами проплывало одинокое облако.

– дикий? – спросил ханс, поправляя круглые очки.мне жаль было его разочаровывать окончательно:– Почти.дорога шла над обрывом. далеко внизу ревела и клокотала река. еще не-

давно она была прозрачным льдом. От нее несло холодом прошлых тысячеле-тий. две ели, упавшие с противоположных берегов, скрестились над потоком. из воды выглядывала влажная спина огромного валуна. на нем сидела синяя птица. в отличие от ханса у меня дальнозоркость, а не близорукость.

– ханс! – позвал я его, присев на корточки. – Синяя птица!ханс боялся высоты и шел на почтительном расстоянии от края обрыва.– что? что такой?


– Блу бёд, – пытался я перекричать рев реки и указывал пальцем вниз.ханс андерсен крутил головой, не понимая, что мне от него нужно. Он,

видимо, полагал, что я увидел оленя с ветвистыми рогами, пьющего воду из горной реки. его глаза не были рассчитаны на небольшую птицу. мне очень хотелось, чтобы датчанин увидел синюю птицу, приносящую удачу. Он этого заслуживал. но человек в упор не видел своего счастья – птицу, сидящую на влажном, обтекаемом прохладным хрусталем камне, в ста метрах внизу.

Птица не стала ждать.давно я не испытывал такую досаду и разочарование. мне очень, очень

хотелось, чтобы ханс андерсен увидел синюю птицу.дорога ушла влево от реки – и вскоре можно было разговаривать, не крича.

за поворотом открылась поляна коричневого навоза, огороженного сухими ветками, похожими издали на рога и кости доисторических животных. загон для коров. От хижины, укутанной в полиэтилен, хлопая голенищами резино-вых сапог, к нам бежал мальчик в расписанной латиницей одежде из вторых рук. вот так же, наверное, заметив автолавку, бежал с Караульной горы глав-ный герой «Белого парохода». Бежал и кричал: «Приехала! машина-магазин приехала!» но этот малыш, не знающий, что такое автолавка, бежал молча, со-средоточенно. за ним спотыкались две девочки. У малыша, который торопился к нам, была круглая голова на тонкой шее и оттопыренные уши, как и у внука мамуна. но не было восторга в его взрослых глазах предпринимателя.

– хэлоу! Бом-бом дай!что такое «бом-бом» я не знал и протянул яблоко. У подбежавшей малышки

под носом висела прекрасная изумрудная сопля. Следом подоспела сестренка. девочки смотрели на нас глазами молодых телят, впервые увидевших трактор. там, где появляются туристы, непременно возникает и попрошайничество. я раздал все яблоки, а ханс, предварительно согласовав со мной сумму, сомы. Сом – это не рыба. Сом – денежная единица.

– Фото возможно? – спросил он детишек и защелкал фотоаппаратом.распрощавшись с детьми гор, мы пошли дальше, любуясь переплетением кор-

ней тянь-шаньских елей, и внезапно увидели черную просеку, уходящую вверх, в облака. Почва была стерта, словно гиганты катались на чугунных задницах. мы проследили просеку до облаков и увидели причину чудовищной прорехи – застряв-шие между камней и стволов бревна. ели вырубали, а бревна просто скатывали вниз. и они летели, срывая убогий покров земли со склона, на дорогу и дальше вниз. Это были лесозаготовки. Судя по размаху варварства, незаконные. дорога, через которую перелетали бревна, была туристической тропой. Где-то в облаках раздавался прекрасный и отвратительный звук, с каким топор вонзается в плоть живого дерева, – сочный, тревожный. наверное, так же сочно кровавое лезвие топора вырубало рога из отсеченной, мертвой головы матери-оленихи, врубаясь в череп возле открытого глаза. разницы нет: убийство человека, убийство живот-ного, убийство реликтового дерева – все убийство. древние это понимали. Они приносили жертву, обставляя умерщвление животного, дерева ритуалами, поэзией поклонения богам. мы же просто убиваем, превращая живое в трупы и бревна.

а вела дорога к дому лесника.дело старшего объездчика заповедного леса Орозкула по превращению

сосен и елей в бревна жило и процветало. домик под односкатной шиферной крышей прилепился к скале ласточки-

ным гнездом таким образом, что если бы сверху сорвался камень, он непременно перелетел бы через него, не причинив вреда. домик был узким и длинным, как вагон. К нему вела крутая тропинка с перилами из ошкуренных жердей. Ограда предохраняла от возможных падений. топор воткнут в чурбан. Под скамейкой дремал добродушный лохматый пес свирепого вида. ни коровы, ни туристы его не интересовали.

две яростные реки сливались в одну, удваивая ярость.мы перешли последний из циклопических мостов над хрустальным


водопадом, ревущим свирепую песнь тающих ледников, и вдруг, в доли секунды наступила умиротворяющая тишина. Поменялись звуки, запахи и тени. Совершенно равнинная река огибала только что подстриженную английскую лужайку. Покой. вечный покой. место, где сосредоточилась мудрость всего мира. По инерции проскочили мы эту зону тишины и счастья. Счастье, кто не знает,– это равнинный участок в горах. и снова вернулись в яростный и сумрачный мир. между двух склонов, поросших елью и разделенных вновь забурлившим потоком, ударил слепящий и свежий ветер с ледников. мелкие листья поскакали на нас лягушками. шорох хвои был похож на океанский шум.

мы оставили тропу и спустились вниз на влажную, но ровную почву долины.

– николай, нехорошо.чего же хорошего. Какой-то идиот на вездеходе оставил две глубокие колеи

в болотистой почве, вывернув пласты голубой грязи. нельзя продавать такие мощные машины (…) лентяям. Прости господи. не зря же ты изгнал человека из рая. дело не в яблоке. Просто не место нам в раю. для чего было осквер-нять эту божественную красоту? что испытывало, еще раз, прости господи, существо на вездеходе, увеча девственный пейзаж? нет ответа. что испытывает сумасшедший, полосуя ножом полотно великого мастера?

неизвестный мерзавец, испоганивший нашу общую планету, испортил на-строение.

мы остановились у камня, покрытого пятнами мха, напоминающими кон-тиненты. Он был похож на земной шар, вросший в почву.

ханс, подстелив куртку, сел на вершину, скрестил руки на груди и стал смо-треть на мерцающие ледники, то исчезающие за облаками, то появляющиеся вновь. и ледники, и облака были слепяще снежными, призрачными. Суров был пейзаж. холодные растрескавшиеся глыбы дыбились, топорщились, вспучи-вались, торчали, нависая над нами в зыбком равновесии. Казалось, щелкни пальцами – и покатится сверху, дробясь и грохоча, тяжелое вещество гор.

ханс закрыл глаза и медитировал. я оставил его наедине с ледником и, прихватив фотоаппарат, пошел по

пружинящей под ногами болотистой почве к шумящей реке, загроможденной свалившимися сверху глыбами и стволами елей. Поток обтекал большой ка-мень. на плоскую вершину его нанесло земли. из нее, как бы против течения и ветра, дующего по ущелью с ледников, росла молодая елочка.

Когда я вернулся, ханс все так же сидел на камне-планете и читал книгу. Это была повесть «После сказки (Белый пароход)». Прочитает страничку и долго смотрит на ледник.

я вздрогнул от птичьего крика. Он был как крик безымянного мальчика, жившего в этом земном раю: «нет, я лучше буду рыбой. я уплыву отсюда. лучше я буду рыбой». да, рай – это место, где нет человека.

но почему у мальчика нет имени?все, что мы знаем о нем, – внук расторопного момуна, доброго старика, не

способного постоять за себя. Сирота при живых родителях.У него нет имени, потому что он – это я, это ханс. Каждый из нас. У него

мое имя, твое имя. Это повесть о каждом, живущем на планете. наша планета – рай. но мы не достойны его.

Это повесть о том, как однажды нас принуждают убить свое детство, наши сказки, которым мы верили, а вместе с ними убить совесть и свою душу.

и мы убиваем. и думаем, что становимся взрослыми.Печальная кульминация нашего путешествия. человек тридцать лет мечтал

увидеть места, о которых была написана книга, потрясшая его в детстве. и вот он на родине рогатой матери-оленихи сверяет текст с натурой.

замечательный метод чтения, замечательный. Книгу обязательно надо пере-читывать в местах, где она была написана, или в местах, о которых она была


написана. Помню, как двадцатилетним я прошел через тенистое кладбище тарусы, постоял у зеленой от лишайника могилы Борисова-мусатова. а потом, не спрашивая ни у кого дороги, долго искал могилу Паустовского. и нашел ее. вдали от кладбища. холмик под дубом на высоком берегу таруски. С него открывался удивительно простой, милый и величественный вид на россию. на холмике в пол-литровой стеклянной банке стояли полевые цветы. Кажется, васильки. Кора дуба до высоты, на которую мог дотянуться человек, вставший на цыпочки, была ободрана на сувениры. Это сделали люди, уверенные в том, что любят Паустовского. Отчаявшийся краевед вывесил табличку с просьбой не губить дерево, которое любил писатель и под которым завещал похоронить себя без надгробного памятника. а они читали и продолжали сдирать кору. я долго сидел у могилы и, прислонившись спиной к изувеченному дубу, читал рассказ о предчувствии первого снега. человек, написавший его, лежал под холмиком. и я чувствовал его по умиротворению и спокойствию этого места. никогда у меня не было такого полного слияния с книгой, такого полного погружения в нее. но как же больно было за искалеченный дуб, который так любил Паустовский. в эти несколько часов я узнал о жизни то, чего не мог узнать в предыдущие двадцать лет.

я не отвлекал ханса и терпеливо ждал, когда он насладится встречей, ко-торую ждал тридцать лет. в наши годы, конечно, трудно что-то новое узнать о жизни. и все же мне казалось, что он не зря сюда приехал. и даже эта колея идиота, оставившая шрам в его душе, как-то дополняла книгу.

я сидел и размышлял о путешествиях на родину книг с потрепанными томиками. найти бы баньку, в которой писал все тот же Паустовский, или лес, по которому с ружьем и записной книжкой вместе с собакой бродил При-швин. и читать, читать, читать. Оторвешь глаза от страниц, а ты все равно в книге. ты как бы растворился в ней и в природе, стал их частью. Потрясающее впечатление. Конечно, это очень дорогой метод чтения. но момент, когда мир твоего воображения сливается со звуками, запахами, шорохами и красками реального места, а книжная крапива жжет ладонь, стоит того.

я смотрел на ханса и думал – это тот самый мальчик из книги айтма-това, но мальчик, выживший в жестоком и лживом мире взрослых. вы-рос, так и не став вполне взрослым, то есть жестоким и лживым. а чем он защищен от этого мира, кроме детской улыбки и этой потрепанной книги тридцатилетней давности?

32. два шаГа

в мире немного вещей приятнее, чем долгий пологий спуск вниз по ущелью.мы возвращались в слепой дождь.ханс шел в прозрачном плаще, постукивая белым посохом по каменистой почве.– николай? – окликал меня время от времени очарованный странник. –

хорошо?и улыбался.в круглых очках и прозрачном плаще он сам был похож на слепой

дождь.По склонам скользили тени туч и пятна света, перемешиваясь и меняясь

местами. Под редким дождем паслись по склонам кони. Смешанный лес уходил к горам и растворялся в синеве. Желтели березы. на фоне снежников выделя-лась лохматая, заросшая по самую вершину, пирамидальная гора в охровых, багряных, зеленых пятнах.

идешь по земле, а кажется, летишь. даже если за плечами рюкзак.но особенно летать времени не было. мы торопились: истекал срок визы.

чтобы успеть на алма-атинский автобус, мы должны быть в чолпан-ате не позднее десяти вечера.

Круг гор сузился. мы вошли в теснину. Слепой дождь кончился.


я оглянулся. ханса не было. вернувшись, я увидел всадника, разговари-вающего с датчанином.

– я не понимать. что? – переспрашивал ханс, улыбаясь и морща нос.– Он просит продать плащ, – сказал я.– Будет дождь? – спросил ханс.– думаю, нет.ханс снял плащ и отдал его чабану, и, конечно же, правильно сделал, по-

тому что мы уходили вниз, а чабан оставался в горах.– деньги нет. Подарок, – сказал он, и чабан, зажав плащ под мышкой, про-

тянул две ладони для рукопожатия. через некоторое время мы увидели величественные красные скалы, и зло-

воние общественного туалета возвестило о присутствии человека.возле магазина стояла машина марки «запорожец». мы очень торопились,

и привередничать не стали. что хорошо в Киргизии – любое средство передвижения легко превраща-

ется в такси. У гостиницы водитель «запорожца» спросил, ждать ли нас? ханс вежливо

ответил: «Спасибо, нет». всю дорогу, заслышав скрежет переключающихся скоростей, он толкал меня локтем в бок и делал счастливые глаза: еще никогда ему не доводилось видеть такую смешную машину.

времени оставалось в обрез. мы заскочили в гостиницу, схватили сумку и выбежали ловить машину, уверенные в том, что основную часть населения Каракола составляют таксисты.

никого, кроме велосипедиста.местная жительница на вопрос, далеко ли до автостанции, сказала: два шага,

свернете на третьей улице налево и идите все прямо и прямо, пока не уткнетесь.на третьей улице мы свернули налево и шли все прямо и прямо полчаса.

встречные каракольцы уверяли, что до автостанции два шага и вот-вот мы в нее уткнемся.

наконец, нам повезло: мы поймали машину. заплатили, не торгуясь, сто сомов. через пятьдесят метров «такси» остановилось. Приехали.

Последняя маршрутка ушла. мы могли еще различить ее номер. Повесе-левшие извозчики накинулись на нас, как волки на отбившихся от стада телят. торговаться было бесполезно. мы выбрали из алчной стаи самого добродушного владельца иномарки.

– за полтора часа доедем? – спросил я.– долетим, – ответил он.Отлетев от Караколя километров двадцать, иномарка стала чихать и при

этом странно дергаться, как бы спотыкаясь. Прочихавшись, она лихо скатилась с горки и на подъеме, захлебнувшись от кашля, остановилась. водитель вышел, дважды обошел ее, попинал все четыре колеса. но это не помогло. ханс уже не говорил, что в дании это невозможно. Он спросил: «толькать?»

я очень волновался: до отхода автобуса оставалось все меньше времени. но вскоре причин для волнения не стало. мы опоздали.

33. чаСтная ГОСтиниЦа

через четыре часа темной сентябрьской ночью, надрываясь от кашля и споты-каясь, наша иномарка подкатила к продуктовому магазину в Бозтери, и водитель сказал:

– что вам ночью-то ехать? Отдохнете, выспитесь, а по холодку и поедете. Посидите, я вам гостиницу найду.

нет ничего легче, чем в конце курортного сезона найти ночлег на берегах иссык-Куля. Каждый второй дом – частная гостиница. впрочем, может быть, что и каждый. Первая женщина, вышедшая из магазина, была готова пред-ложить нам кров.


для человека, занимающегося гостиничным бизнесом, у нее был суще-ственный недостаток: она не улыбалась. У нее даже носо-губных складок не было. но цена за номер была такой смешной, что лично мне мрачноватое лицо худющей, как топ-модель, хозяйки показалось довольно милым.

Следом за ней мы свернули в неосвещенный переулок. Сразу за мостом смутно угадывалось бетонированное русло реки. Пахло прохладной глиной и дохлой кошкой. все поглотил мрак. мы шли, ориентируясь на легкий шорох шагов молчаливой женщины. Скрипнул засов металлической двери, запахло осенним садом. Свет окна вырвал из тьмы ветку с яблоками и кусты роз.

– Подождите, – сказала женщина и поднялась на крыльцо.тотчас же из дома вышел мужчина с внешностью героя эпоса «манас».

шея конусом от ушей до плеч. Плечи метра полтора, коромыслом. и хотя он был в спортивном трико и домашних тапочках, казалось, что на нем латы, а к животу привязан круглый щит.

хозяин тоже не улыбался.– идемте, – сказал он хмуро, не представившись. Похоже было – мы оторвали его от просмотра футбольного матча.Щелкнул включатель – и мы увидели земной рай: дом хозяев, двор, усажен-

ный розами в рост человека, три сказочных терема в два уровня с балконами и длинный корпус с мансардой. Обрамляли все это яблони, ветви которых гнулись под тяжестью плодов. накрыт был рай черным и дырявым колпаком ночного неба.

человек героических пропорций отвел нас в средний терем, снаружи и из-нутри приятно пахнущий свежей сосной. на первом этаже был душ, шкаф под крутой лестницей. туалет был изящно совмещен с крыльцом.

Увидев душ, ханс спросил:– теплый вода?хозяин, обидевшись, фыркнул.– немец? – спросил он меня, имея в виду ханса.– датчанин, – ответил я, не знаю отчего, гордясь этим.хозяин включил нагревательный прибор и, не пожелав спокойной ночи,

ушел. Последними его словами были:– через пятнадцать минут нагреется. закрывайтесь.– добрий ночь, – сказал ханс закрывшейся двери.Бросив баул и рюкзак в шкаф, мы поднялись наверх, где в комнатке со

скошенными стенами увидели три кровати. вышли на балкон полюбоваться ночным садом, но тотчас же фонари погасли.

– душ? – спросил я.– Спасибо, нет, – ответил ханс. – маленько очень устал. душ завтра.Когда я вернулся из душа, тезка великого сказочника уже похрапывал.

Прилично. достойно. Это был благородный, я бы даже сказал, изящный храп европейца. но наслаждался я этими звуками недолго.

Утром нас разбудил вдохновенный дуэт петуха и ослика.из открытого окна щедро несло свежестью гор, запахи роз и яблок сме-

шивались с ароматом сосны. чувствовалось также присутствие безмятеж-ных водных масс. мы вышли на балкон и насладились видом замощенного розовой плиткой двора. Пять рядов роз, покрытых каплями росы, делили двор на четыре аллеи. Крайние ряды – белые, затем – красные, а в середине желтые с вкраплением белых и красных. за домом хозяев и грецким орехом в полнеба мы разглядели еще один коттедж для гостей, в немецком стиле. Повсюду соблазнительно свисали яблоки. но с веток над нашим балконом урожай был уже собран. Это был замкнутый мир, огороженный от улицы и соседей железным забором такой высоты, что через него могли заглянуть лишь снежные вершины гор.

– душ! душ! душ! – веселой трубой пропел ханс.


34. ПОиСКи дУнГанСКОй лаПши и шамБалы

в воздухе было растворено печальное освобождение, горьковатая пустота конца курортного сезона. Праздный, беззаботный люд схлынул, и в курортном городке царил грустный покой.

Кафе, в котором мы поздним вечером ели дунганскую лапшу и вкус которой всю ночь снился хансу, отчего-то было закрыто. Соблазненные вывеской, перешли улицу-дорогу, но и «магазин-столовая» не работала. Прошли мимо навесов суб-ботнего базара, также закрытого по случаю буднего дня, к заправке. но и кафе у заправки было закрыто. в отдалении заметили пиццерию. «нет, нет!» – в ужасе замахал руками ханс. напрасные волнения. Пиццерия была тоже закрыта.

настроение конца сезона накрыло курортный городок сонной, ленивой скукой.

По грунтовой дороге мы спустились к прибрежной полосе санаториев, пансионатов и домов отдыха, ворота которых тоже были закрыты изнутри на засовы и висячие замки.

По протоптанной тропинке между двумя бетонными заборами спустились к озеру.

в тени деревянных зонтиков дремали две беспородных собачки. Они считали пустой пляж своей территорией и с изумлением уставились на нас. Когда же я попытался подойти поближе и сфотографировать пляжных собачек, они, все так же изумленно оглядываясь, отошли и вновь легли в тени дальнего зонтика. Они не считали нас за собак и поэтому ссориться с нами не стали.

Конечно, следовало бы описать этот полудикий пляж, берег, состоящий из сигаретных фильтров и пивных пробок, слегка притрушенных серым от сигаретного пепла песком.

но на такие пустяки как-то сразу не обращаешь внимания.нет, не зря местные зовут иссык-Куль морем.за голубой сферой земного шара, как бы заполненной сгущенным возду-

хом, синели горы. Без перехода, без линии, разделяющей землю, воду и небо. Просто голубое постепенно, плавно перетекало в синее и снова в голубое. и в этой синеве едва-едва процарапана цепь гор. Казалось, прозрачные воды иссык-Куля растеклись по небу.

андрей михайлов был прав, советуя приехать сюда в мертвый сезон, когда на пляжах не будет отдыхающих с облезлой кожей, напоминающей бересту на березах. не будет фотографов с верблюдами и дедов морозов в шлепанцах и красных шубах, надетых на голое тело.

вода была прохладной. но это была особая прохлада. Полное ощущение сгущенного воздуха. чистота озера, с берегов которого только что схлынули орды отдыхающих, была невероятна, необъяснима.

ханс вошел в воду и, скрестив на груди руки, подставив лицо солнцу, ме-дитировал. Глаза его были закрыты, но, судя по выражению благодати, был широко раскрыт третий глаз. Солнечные круги опускались по его золотому, полноватому телу и растекались по песку и камням на дне. возможно, до самого противоположного берега, сливающегося с синевой гор. Счастливы люди, у которых есть третий глаз. Глаз души. впрочем, он есть у всех, у кого есть душа.

Стараясь не встревожить плеском медитирующего ханса, я оставил его наедине с прозрачными водами иссык-Куля.

Под деревянным зонтиком сидел полковник. Голова его была похожа на слегка облетевший, коротко подстриженный одуванчик. У ног стоял не-большой чемоданчик, а чуть поодаль две пляжные собачки. Собачки весело смотрели на полковника и синхронно помахивали хвостами. Как и ханс, полковник подставлял лицо азиатского божества сентябрьскому солнцу. Он тоже созерцал мир третьим глазом. Стараясь не скрипеть песком, я по-пытался пройти мимо.


– немец? – спросил полковник, не открывая глаз и кивая в сторону ханса.– датчанин.– Где были?– в Караколе.Как говорил дед момун, из семи встречных людей один может оказаться

пророком. Кажется, это был именно тот случай. хотя пророком мог быть и сухопарый таксист, похожий на английского лорда, и старый рыбак, с наслаж-дением поедающий мороженое. я рассказал ясновидящему в чине полковника об ущелье Семи Быков и с сожалением узнал от него, что в момент, когда, фотографируя красные скалы, поднимались на противоположный склон, мы были в нескольких шагах от каньона. Стоило нам подняться чуть вверх, и он нам открылся бы.

– только что прибыл, – сказал полковник, вставая, – пришел представиться морю. Каждый год приезжаю в это время. вода теплая, а народа нет. хорошо.

для военного он был мал ростом. а когда снял китель, под ним обнаружилось спортивное тело подростка.

Приятно видеть человека его возраста без живота.Повесив китель и аккуратно сложив брюки, полковник раскрыл чемодан и

угостил пляжных собак бутербродом, разломив его надвое.– Помнят, – сказал он с суровой доброжелательностью, – год прошел, а

помнят, – и приструнил песика, покусившегося на чужую долю бутерброда. – Отставить, Олигарх. Кушай, Пенелопа, кушай. Как наступает сентябрь, так меня сюда и тянет. что-то есть в этом месте.

– шамбала, – выпалил я.Сложное, космическое чувство распирало меня восторгом. я смотрел на

прозрачные воды, на белый круг снежных вершин, повисший в небе нимбом. Конечно, Бозтери, дикий пляж, усеянный окурками, трудно было назвать шамбалой. но сам воздух, умиротворение и покой не оставляли сомнений – она здесь. и этот маленький седой полковник был человеком шамбалы.

– шамбала? – переспросил он, посмотрев на меня глазами из далекой древ-ности. – и где же она?

я показал пальцем через голову медитирующего ханса на середину озера:– здесь. на дне иссык-Куля. здесь была шамбала, пока воды не затопили ее.– здесь?– именно здесь, – яростно ткнул я пальцем в прозрачные воды. – там она

и была. а потом что-то случилось. С природой или людьми. и она ушла под воду. Спряталась. ее так и так бы уничтожили.

– Кижи? – спросил полковник и уточнил: – легенда о Кижах?– Похоже, – старался не замечать я иронии в его голосе, – по смыслу похоже.

вот вы приезжаете сюда каждый год после окончания курортного сезона. что-то вас сюда тянет. Озеро притягивает к себе. Особая аура, особый дух. что-то при-тянуло сюда датчанина ханса. что? Озеро притягивает к себе хороших людей.

– да, – согласился полковник, – я приезжаю сюда уже скоро пятьдесят лет.– и что тут такого, чтобы приезжать сюда пятьдесят лет?– Климат, – отвечал полковник. – Озеро притягивает не только хороших

людей.Полковник отрицал очевидные вещи, и это вызывало у меня подозрение.

его поведение напоминало мне притворство птицы, уводящей хищника от гнезда.

– Скажите, о чем вы думаете, когда смотрите на озеро? – спросил я его в лоб.

– О разном, – отвечал полковник, – а чаще всего ни о чем. Просто смотрю. местные называют его морем. человеку свойственно смотреть на огонь и боль-шие водные массы. в этом заключен лечебный эффект.

– Объясните, отчего это – столько рек, речек, ручьев впадают в него, ни одного ручейка не вытекает, а уровень не меняется?


– Это просто, – отвечал полковник, – подземное русло. Где-то, значит, вы-текает. Протекает родничками. Сообщающиеся сосуды. чудес не бывает. а было время, когда уровень падал. на метр, кажется. Это очень много. хотели спасать, меры принимать, реки вспять поворачивать. Потом все восстановилось само собой. тектоника.

древние и хитрые глаза были у полковника.внезапно иссык-Куль изменился. Посинел. Это был удивительно чистый,

бездонный, насыщенный цвет. Без малейшего ветра свежесть далеких снежни-ков южного берега докатилась до берега северного. Странное это было чувство. ветра не было. Была лишь свежесть. волна свежести.

ханс собирал цветные камушки на отмели и время от времени смотрел в нашу сторону, пытаясь понять, о чем так яростно ругаются два незнакомых друг с другом человека у этой синей чаши, до краев наполненной прозрачным покоем.

– николай? – окликнул он меня. – идти вокзал? Покупить билет и вер-нуться?

вернувшись на конечную остановку, мы надеялись увидеть кафе открытым. но, увы, мертвый сезон вступил в свои права. Курортное местечко впадало в анабиоз. на остановке стояла девушка такой естественной, такой сочетающейся с горным озером красоты, что лично у меня перехватило дыхание. Самое пораз-ительное в ее красоте было то, что девушка о ней, казалось, не подозревала.

мы ждали маршрутку. но внезапно появилась машина сопровождения с включенной мигалкой, а следом, наполнив улицу-дорогу суровым рокотом, покатила колонна бронетранспортеров и военных грузовиков с зенитными установками в кузовах. техника и одежда суровых воинов были в пыли.

– война? – спросил я девушку.Она улыбнулась, правильно расценив мой вопрос, как повод заговорить с ней.– возможно фото? – спросил ханс, имея в виду не девушку, а воинскую

колонну.– Почему нет? – отвечал я.– нет, – сказал ханс с пониманием и спрятал фотоаппарат за спину.европеец. Он даже у козы в Караколе спрашивал: фото возможно? Он не

спрашивал разрешение на съемку только у каменного ленина.мне все-таки хотелось услышать голос девушки, и я вспомнил о цели нашего

путешествия – золотом руне, маленьком коврике из овечьей шерсти.Подошла маршрутка. мы сели. Женщина зрелых форм, услышав нашу

беседу, сказала:– я знаю мастерицу, которая делает очень хорошие коврики. ее ширдак

возили даже на выставку в Бишкек.я тут же забыл о девушке и спросил, как нам найти эту мастерицу.– а что ее искать? вот она, – указала собеседница на сидящую рядом с

видом отличницы подругу.– метр на метр? – спросил я ее.Она с достоинством кивнула.– Цвета орнамента должны быть синими, красными, черными и белыми.Женщина еще раз кивнула и сказала удивительно приятным голосом:– только у меня не квадратные, а круглые. Осталось как раз два коврика.я записал номер телефона, и две подруги сошли на следующей остановке,

которая называлась золотые пески.

35. Отмененный автОБУС

вопрос, когда отходит автобус на алма-ату, отчего-то рассердил кас-сиршу.

– вы не умеете читать? – спросила она.я отступил на шаг от окошка кассы и осмотрел стену. Обнаружил листок


формата а-4, но без очков ничего не разобрал. Призвав на помощь ханса, выяснил – в 7.30.

– Пожалуйста, два билета на алма-ату.– Билетов нет, – ответила сердитая кассирша с некоторым злорадством.– а на завтра?– что вы суете мне свои деньги? я же сказала – билетов нет. вообще нет.

автобус отменили.– Как отменили? – испугался я.– вчера ушел последний. нет пассажиров.Кассирша имела право быть сердитой в конце сезона.– а маршрутки? маршрутки ходят?– ходят, – ответила она, – в Бишкек.– нам в Бишкек не надо. нам надо в алма-ату.– вот и поезжайте в свою алма-ату через Бишкек.– Бишкек? хорошо – Бишкек, – кивнул головой ханс.Судьба устроила так, что сбывалось все, что планировал он.– два билета в Бишкек.– деньги водителю, – сказала кассирша и посмотрела так, будто моя собака

передушила всех ее кур.я хотел спросить, что же в таком случае делает она? в чем смысл ее су-

ществования? но она, возмущенная моей тупостью, захлопнула окошечко кассы.

и тут мы вспомнили, что с утра не ели. человек, которого мы спросили, где можно перекусить, махнул нам рукой, приглашая следовать за собой. дойдя до угла, он выглянул из-за него. мы подошли. Он показал пальцем на кафе и быстрым шагом пошел прочь.

выбор был небольшим. я заказал себе и хансу дунганскую лапшу.лапша привела моего спутника в экстаз, знакомый лишь истинным цени-

телям симфонической музыки. Он страстно закрыл глаза и, нарисовав рукой спираль, поднимающуюся от души к небу, сказал:

– м-м-м-м!европейцы умеют радоваться мелочам жизни.ему захотелось узнать рецепт божественного блюда. я подозвал официантку,

и ханс, достав словарь, долго беседовал с ней. ничего не узнал и сказал:– Спасибо. Большой спасибо.

36. зОлОтОе рУнО

мы возвратились в нашу уютную двухэтажную хижину, вкусно пахну-щую свежей сосной. Под влиянием ханса незаметно для себя я стал называть моим все, за что заплачено. человек быстро привыкает к месту. впрочем, не только этот курортный терем, дырявую юрту, в которую заглядывал тезка ханса рыжий пес Гансик, но и замшелый камень, с которого мы любовались ледником, и дикий пляж, и горный ручей хотелось назвать домом. милым до-мом. впрочем, как и всю эту маленькую, уютную планету. двойную планету земля-луна, освещаемую желтым карликом, «звездой по имени Солнце».

мы распрощались с хозяйкой частной гостиницы, которая так ни разу и не улыбнулась. даже, когда пересчитывала деньги.

до золотых песков была всего одна остановка. я решил прогуляться пеш-ком. на беду наша прогулка совпала со школьной пересменкой. то и дело встре-чались стайки девчушек с огромными белыми бантами. Пройти мимо них было выше сил ханса андерсена. «Свити, – говорил он, улыбаясь, – фото возможно?» Сфотографировав, горячо благодарил и с видом живописца демонстрировал очередной портрет счастливой модели. Кроме школьниц, по пути встречались всадники на пестрых, как жирафы, лошадках, ослики, впряженные в тележки, кладбище, а в просветах домов открывались виды на озеро и горы.


чтобы освободить спутника для занятий искусством, я нес свой рюкзак и его дорожную сумку, давно смирившись с участью шерпа.

наше короткое путешествие заняло какое-то время еще и потому, что рас-стояние до ближайшей остановки было не меньше километра. Обеспокоенные мастерицы двинулись нам навстречу и ждали на остановке. Старшая тут же стала сватать хансу мастерицу. я как житель ближнего зарубежья, понятно, не котировался.

дом мастерицы стоял в тупичке и был окружен неухоженным садом. ма-ленький лес без тропинок. во дворе рядом с открытой летней печью стояла металлическая кровать, похожая на скелет доисторического животного, а на сетке ее сушилась немытая овечья шерсть.

нас пригласили в дом. мы увидели комнату, в которой не было ничего, кроме тюлевой занавески на окне и большого ковра на полу.

Ковер был фабричный, с индийскими узорами. Он нас напугал. ширдак снова уплывал из наших рук, недостижимый, как золотое руно. невидимая хозяйка спросила из смежной комнаты, где мы остановились и не нужно ли нам квартиры. ее игривая подруга дополнила: хозяйка живет одна, без мужа. я отвечал в том смысле, что если мы остановимся, то, боюсь, навсегда. ханс с большим подозрением смотрел на индийский ковер.

но подтвердилось лишь правило о сапожнике без сапог. мастерицы, как и положено профессионалам, делали ковры на продажу, а не для себя. Они появились с торжественным и значительным видом. Каждая из них держала в руках круглый коврик из овечьей шерсти. Пестрый индийский ковер с их появлением стушевался и поблек.

Это было то, о чем мечтал ханс андерсен.От ковриков ли с национальным орнаментом или от детской улыбки ханса,

которая дается только очень хорошим людям, сохранившим детскую душу, но бедный дом киргизской мастерицы вдруг наполнился светом. золотая бабочка влетела в открытую дверь и порхала ожившим солнечным бликом. и мы фото-графировали коврики и мастериц, коврики и себя, коврики себя и мастериц и просто коврики, брошенные на пол.

– Кто люче? – спрашивал в волнении ханс. и переводил глаза с одного коврика на другой.

я знал, как опасно советовать, и отвечал уклончиво:– ит из ё дрим, май диа френд.– Какой люче? – в отчаянии спрашивал ханс мастериц.и они, сделав невозмутимые лица, отвечали коварно:– Оба хороши. Покупайте оба.на ханса тяжело было смотреть. его душа разрывалась между двумя

коврами, как если бы это были два сына-близнеца, из которых нужно было выбрать одного. наконец, выбор был сделан.

– Сколько? – спросил я.– две тысячи сомов, – отвечали мастерицы, потупившись и застесняв-

шись.можно было, нужно было торговаться. но ханс, видимо, не знал, что это

такое. я знал, но не умел. К тому же, идя на встречу с мастерицами, мы решили, что именно две тысячи и отдадим. ни сомом больше.

мы купили коврик, не торгуясь. и пили чай с молоком по-киргизски. впрочем, если бы пили этот чай в Казахстане, он бы звался «по-казахски», а в англии – «по-английски».

– ширдак – хороший бизнес для турист, – говорил ханс, – очень хорошо.выяснилось, что сын хозяйки учится в Бишкеке в институте, представьте

себе, иностранного туризма и свободно говорит на английском языке. ханс, вдохновившись этим фактом, набросал небольшой бизнес-план в школьной тетрадке. лицо хозяйки покрылось легким румянцем удачи – и она записала наши адреса в ту же тетрадь.


37. на лыСых шинах ПО ГОрнОй дОрОГе

Главная цель поездки была достигнута: мы добыли золотое руно. Провожаемые мастерицами до остановки, мы испытывали чувство, зна-комое лишь альпинистам, спускающимся в базовый лагерь с покоренной вершины.

до автостанции мы ехали в такси, оклеенном изнутри скотчем. По до-роге таксист развлекал нас рассказом о мертвом озере на южном берегу иссык-Куля, воды которого излечивают от всех болезней, сколько их ни есть. даже от таких, которые еще неизвестны. хорошо бы как-то объехать вокруг всего иссык-Куля на перекладных, пересаживаясь с машины на машину, и записать легенды местных извозчиков. таксисты – Гомеры наших дней.

ханс смотрел в окно. в просветах домов и деревьев то и дело открывалась дев-ственно чистая выпуклость горного моря. мы так и не увидели белый пароход.

мертвый сезон, мертвый сезон…на вокзале нас окружили водители маршруток и легковых машин и за-

нялись любимой национальной забавой – козлодранием. Они разрывали нас на части. водители маршруток соблазняли крайне низкой ценой – двести пятьдесят сомов. таксисты просили триста, но при этом подмигивали, намекая на возможность поторговаться с глазу на глаз. нужно быть идиотом, чтобы не выбрать такси.

Отъехав не далее пяти километров от чолпон-аты, наша «тойота» проко-лола шину. запаски не было.

мимо нас пронеслась маршрутка.Потом вторая.и еще одна.я поднял руку, но водитель, ослепив золотом зубов, пробежал двумя пальца-

ми по баранке. добрый человек советовал добираться до Бишкека пешком.ханс андерсен, воспользовавшись вынужденной остановкой, неутомимо

фотографировал окрестности. водитель звонил по сотовому телефону и оста-навливал все попутные и встречные машины, забитые товарами и пассажира-ми. Остановив, спрашивал запаску. не доверяя словам, открывал багажник. если багажник был забит покупками, выгружал вещи на дорогу. ни у кого из обысканных запаски не было.

– николай, – сказал ханс андерсен, указывая носком ботинка на лысую резину спущенного колеса, – в дании невозможно.

все четыре колеса были стерты на горных дорогах до такой степени, что нельзя было угадать рисунок протекторов.

водитель не был смущен задержкой.– не волнуйся, брат, нагоним, – говорил он мне, не чувствуя за собой вины,

и кивал в сторону ханса. – Он кто? немец? – датчанин. Пишет книгу о Киргизии и Казахстане, – отвечал я, пытаясь

возбудить в водителе ревнивый дух соперничества, – он очень высокого мнения о казахских таксистах.

– хороший человек, – оценил намерения ханса водитель. – Он не хочет жениться на киргизке и остаться в Киргизии?

– Кто же этого не хочет? – отвечал я неопределенно. – Однако, любовь, анау-манау.

– Предрассудки, – утешил водитель, – заплати калым, и вся любовь.на этих словах и подвезли запаску из чолпон-аты. тоже лысую.Эти лысые шины стояли перед глазами ханса андерсена, с детства ис-

пытывающего страх высоты, когда равнинная дорога постепенно перешла в горную.

Горы, лишенные леса, лысые, как шины нашего такси, многопланово множились и по мере удаления истончались в дымку, голубели, превра-


щаясь в призрачный мираж. Круто уходили в небеса осыпи. дорогу от камнепадов в особо зыбких местах защищали стены-надолбы советского образца. Грубоватые, но прочные. хотя, что прочно в горах? внизу, то по-являясь, то исчезая за крутизной, ревела река. в глазах ханса андерсена, как лед на озерах, застыл ужас.

между тем наш водитель мчался по извилистой горной дороге на лысых шинах, не снижая скорости на поворотах. Он совершал обгон на виражах, не гадая, есть ли за выступом скалы встречная машина.

встречные машины тоже не пешком тащились, но наш водила был чемпио-ном здешней трассы. Жизнерадостный самоубийца, он то и дело, отвернувшись от дороги, беседовал с пассажиром, сидящим на переднем сиденье. из-под рубахи его по шее и рукам ползли вьющимися растениями синие наколки. Он рассказывал нечто веселое, потому что водитель беспрерывно хохотал, порой откидывая голову назад и хлопая в восхищении ладонями по коленям. чтобы дать отдохнуть рукам, он время от времени не держал руль, а облокачивался на него. его сильно поношенная, но еще резвая японка, визжа лысыми шинами, обрисовывала зигзаг за зигзагом, рискуя вылететь за пределы узкого полотна и свалиться в шумящую внизу реку или столкнуться лоб в лоб со встречным джигитом.

Когда на поворотах, закрытых скалой, он обгонял машины, ханс бледнел и пытался закрыть глаза, но они лишь становились больше. русская рулетка – забава для девочек в сравнении с этой ездой в незнаемое. ханс андерсен, законопослушный и уравновешенный датчанин, постепенно превращался в ледяную скульптуру.

– николай, мое сердце вот так, – и он быстро-быстро постучал ладонью по груди, – мое сердце, я думаю, не здоров.

– чуть помедленнее, кони, – попросил я водилу.– Брат, мы и так еле тащимся, – удивился он и помчался еще сильнее.Горный слалом кончился. но не кончились страхи. езда в горах была лишь

легкой разминкой перед безумием городской гонки. на подъезде к Бишкеку, где количество транспорта многократно увеличилось, я насчитал не менее пятнадцати аварийных ситуаций, которые мы избежали чудом. если бы нас дважды не останавливали полицейские с радарами, их было бы значительно больше. наш водитель торговался с гаишниками азартно, словно покупал дыню на базаре. но, отъехав от штрафа на сотню метров, снова предавался греху быстрой езды.

водитель и пассажир на переднем сиденье набрасывали на себя ремни безопасности, лишь завидев полицейских. миновав их, они тотчас же из-бавлялись от пут. Это отнимало массу времени и внимания, но, видимо, приковывать себя ремнем безопасности у местных джигитов считалось дурным вкусом.

в городе, когда мы в третий раз едва не столкнулись лоб в лоб с очередным джипом, ханс андерсен не выдержал.

– Пожалуйста, спокойно, – сказал он дрожащим от негодования голосом, придвинувшись к креслу водителя. – У меня один жизнь.

– У всех одна жизнь, – обиделся водитель и так резко сбавил скорость, что я едва не катапультировался через лобовое стекло.

теперь он тащился со скоростью ослика, впряженного в арбу, груженную пирамидой переспевших арбузов.

– Брат, – сказал он мне, поглядев на часы, – последняя маршрутка на алма-ату уже ушла.

в его глазах, глядящих на меня из зеркала, да и в голосе не было со-жаления.

настроение его испортилось. и лишь красивые девушки на обочине вызы-вали у него интерес. Каждой из них он настойчиво сигналил.

– знакомая? – спрашивал я.


Он кивал ведрообразной головой батыра, враставшей в плечи, минуя стадию шеи, и отвечал важно:

– Сестра.все красивые девушки в Бишкеке были его сестрами. выгрузил он нас, как выяснилось минутой позже, на Старом вокзале. а

нам нужен был вокзал новый.

38. вСе мы внУКи рОГатОй матери-Оленихи

Был час пик. С невероятным трудом втиснули мы сумку для путешествий ханса андерсена в маршрутку и уставились в окно, надеясь по пути от Старого к новому вокзалу полюбоваться архитектурными достопримечательностями Бишкека, залитого печальным светом сентябрьского солнца. но ничего из-за буйной зелени не разглядели. такова уж особенность всех южных городов. Улицы были просеками в густом лесу, между просветами которого на редких полянах мелькали фрагменты зданий.

мы сошли и внезапно увидели алма-атинский автовокзал «Сайран». мне даже показалось, что мы в алма-ате. но не было рядом озера. да и атмосфера была другая. Более азиатская. Копия.

– Бистро домой на алмати! – решительно сказал ханс.– три места на алма-ату. Осталось три места на алма-ату, – донесся до

нас охрипший голос ангела-хранителя, и мы бросились на его зов.Сумку с ширдаком мы засунули под кресло ханса. Было бы жалко

потерять с таким трудом добытое золотое руно. Сели в кресло. и с облег-чением выдохнули. От этого выдоха у сидящего впереди нас пассажира слетела шляпа.

– знаешь, ханс, внуку деда момуна было бы сейчас столько лет, сколько и нам с тобой.

– интересно, – ответил ханс, – очень интересно. мы есть тоже внуки ро-гатой мать-олениха.

на душе стало легко и печально. в нашем коротком путешествии был смысл. мы приехали в страну рогатой матери, чтобы ненадолго вернуть пер-вые впечатления детства. Стряхнуть с себя отупляющие заботы взрослости. избавиться от ожирения души. забытые впечатления детства – прекрасное и единственное лекарство от этого недуга. Как всякие лекарства, они горьки. но что поделаешь.

через «Белый пароход», как через тайный лаз, контрабандной тропой мы проникли на запретную территорию детства. но не в то счастливое детство, каким оно представляется нам, дядям и тетям, страдающим выпадением памя-ти, а в детство, полное потрясений, обид и страданий, каким оно есть на самом деле. и все равно прекрасным. Потому что детство – это всегда открытия.

сентябрь-декабрь, 2009 год

Николай Веревочкинzhurnal-prostor.kz/assets/files/2011/2011-7/2011-7-3.pdf ·...

Documents