378.россия революционная, красно белая, нэповская в...

1

Министерство образования и науки Российской Федерации Федеральное агентство по образованию

Ярославский государственный университет им. П.Г. Демидова

В.Т. АНИСКОВ

РОССИЯ РЕВОЛЮЦИОННАЯ ,

КРАСНО -БЕЛАЯ , НЭПОВСКАЯ

в контексте

ярославского краеведения

Учебно-методологическое пособие

Ярославль 2005

Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»

2

УДК 94(470):372.893 ББК Т3(2)6я73+Т3(2Рос-4Яр)я73 А 67

Рекомендовано Редакционно-издательским советом университета

в качестве учебного издания. План 2005 года

Рецензенты: доктор исторических наук, профессор М.В. Новиков;

кафедра гуманитарных и социально-экономических дисциплин Ярославского зенитно-ракетного института

противовоздушной обороны

А 67

Анисков, В.Т. Россия революционная, красно-белая, нэпов-ская в контексте ярославского краеведения: учебно-методологи-ческое пособие / В.Т. Анисков; Яросл. гос. ун-т. – Ярославль: ЯрГУ, 2005. – 131 с.

ISBN 5-8397-0369-9

Учебное предназначение книги не сокращает ее вероятных читателей – скорее, наоборот. Студент и аспирант в любом за-интересованном случае не обойдут издание. Начинающий пре-подаватель средней и высшей школы не минует в нарастающих запросах. Опытный коллега и творческий оппонент могут автор-ские приглашения найти даже излишними. Любящие по духу отечественную историю и не "согласовавшие" еще с ней свои представления, возможно, отзовутся и с признательностью...

Прочтите, поразмыслите вместе с нами, откликнитесь!

УДК 94(470):372.893 ББК Т3(2)6я73+Т3(2Рос-4Яр)я73

ISBN 5-8397-0369-9

© Ярославский государственный университет, 2005

© В.Т. Анисков, 2005


3

Обращение к читателям

орогие наши юные друзья и коллеги! Вам предлага-ется совсем небольшая книга сравнительной истории России в контексте ярославского краеведения трех

самых радикальных периодов – революций 1917 г., интервен-ции и Гражданской войны, а также нэповских лет 1920-х гг. – времени вхождения и исходного становления невиданной ра-нее человечеством цивилизации, во многом определившей ис-торические судьбы XX столетия.

Те 12 лет контрастных этапов в одном оказались предель-но схожими – в их беспримерности, в итоговой непредсказуе-мости, в различном и совершенно противоположном социаль-ном восприятии тогда, потом и теперь. И уже сам разброс мнений о мере закономерности (равно и субъективности) ныне минувшего, но не забытого, обрекает всю соответствующую историографию на пульсирующее непостоянство, а то и на не-примиримость во всей последующей социологии и политоло-гии.

Даже автор этой работы в своих оценках и сопоставлениях не покажется кому-то однозначно мыслящим. Да он и не стре-мился к этому, как и к вольным, отдающим симпатиями суж-дениям. В выступающих дилеммах в конечном итоге послед-ний вывод пусть останется за самим читателем. Иначе не должно и быть.

Д


4

ГЛАВА I. От либерально-демократической к народно-советской революции

(февраль – октябрь 1917)

1. В мирный Февраль и при двоевластии

риступая непосредственно к теме, желательно и даже необходимо хотя бы самым кратким образом в наших суждениях обратиться к их исходной части о той ре-

альности, с которой все и начиналось, – в центре и на местах. Или, как принято в научном обществоведении, соприкоснуться с базо-вой методологией предлагаемого анализа.

По большому счету главные вехи истории России к 1917 г. вырисовывались на протяжении всего 300-летия династии Романо-вых – от надрывных усилий Петра Великого, осознанной жертвен-ности дворян-декабристов, неполноценного 1961 г. к тупиковому правлению Николая II. Предшествовавшие ему императоры еще как-то пытались осмыслить неизбежность врастания страны в ми-ровой реконструктивный процесс, он же, наряду с А. Колчаком и иными, оказался, к несчастью всех остальных, тем "политически горбатым", который даже не осознал своей могильной обреченно-сти.

Облившийся народной кровью, которая переполнила «нерас-плесканную», по его выражению, переполненную чашу самодер-жавия для наследника, Николай сам в итоге стал всеобщим отпро-тивным воодушевителем собственного свержения. Его никто не душил и не предавал – терпели и надеялись до последнего. А. Гуч-ков, В. Шульгин, стоявший за ними П. Милюков, которого мы склонны считать самой большой умницей в либеральном окру-жении царя, казалось, убедили наконец-то последнего в брониро-ванном поезде подписать отречение. Но было совсем поздно: ва-гон не стоял в истории царской империи даже допустимо послед-ним.

П


5

Душил, расстреливал, вводил в заблуждения и предавал он сам, в том числе и тех, кто открывал для него спасительные двери. Того же С. Витте – автора Манифеста 17 октября 1905 г., прово-дившего политику достижения сотрудничества буржуазии с ца-ризмом, аплодировавшей вскоре «дарованному режиму свобод». Опять же и самого П. Столыпина, «последний земельный клапан» которого поддерживал тот же предшествовавший премьер-ми-нистр. Убитому в 1911 г. агентом охранки не помогли и «столы-пинские галстуки». Сдвиг вправо царской камарильи после рас-стрела рабочих на Ленских приисках стал настолько очевиден и нагл, что заставил изумленно отпрянуть не только кадетов, но и дальновидных октябристов.

Лидер крупной буржуазии А. Гучков на конференции своей партии в октябре 1913 г. говорил еще недавно немыслимые для не-го вещи: «Основная опасность, – уверял он, – состоит не в антимо-нархической проповеди.., не в пропаганде идей социализма и ан-тимилитаризма, не в агитации анархистов против государственной власти», а в том, что правительство подрывает государственные основы, «революционизирует общество и народ», «приближает тем самым страну ко второй революции». А встревоженный той же опасностью кадетский вождь либерализма П. Милюков призы-вал уже не только к изоляции правительства, но и к согласованно-сти в действиях самой многочисленной фракции в Думе с левыми депутатами.

К подобным мерам вне Думы склонялся и лидер третьей (крупнобуржуазной) партии прогрессистов, фабрикант (костром-ской и не только) А. Коновалов, предложивший создать небыва-лый координационный центр для объединения действий против правительства всех либеральных и революционных партий страны. К лету 1914 г. политический кризис достиг критической точки. Он обретал необратимый характер в условиях быстро набиравшего силу нового революционного подъема. Вступление России в миро-вую войну лишь на время приглушило и отодвинуло дальнейшие события, ставшие для монархии роковыми.

Царизм оказался не в состоянии не только управлять страной, контролировать события, но и понимать их. Прежняя политиче-ская инерция становилась провокацией, уже не сходившей с рук. В 1915 г. Николай II в очередной раз отклонил требование к нему о


6

создании доверенного правительства, т.е. избираемого Думой и отчетного перед ней. И это тогда, когда не только обычное боль-шинство, но и радикальные прогрессисты из IV Думы считали, что образование правительства общественного доверия лишь упущен-ный этап и действовать надо решительнее. Тот же лидер октябри-стов, крупный банкир и промышленник, а затем уже глава Госу-дарственного военно-промышленного комитета А. Гучков обсуж-дал вероятность апробированного в истории России дворцового переворота.

Даже он считал, что царское правительство, погрязшее в кор-рупции, тасуемое Распутиным, парализованное министерской че-хардой, пьянством и развратом, ведет страну «к полному внешне-му и внутреннему краху». Надо, в частности, воспользоваться опытом декабристов, учтя, разумеется, их промахи… в отношении царя. На самых разных уровнях велась речь о составе нового де-мократического правительства, об изменении отношения к терпя-щей поражения армии, переставшей быть даже нейтральной, о пе-ресмотре аграрной программы в пользу крестьян, о возраставшей «в высшую степень» революционной активности рабочих, о пере-распределении военных и социальных расходов. Все это выгляде-ло не только актуально – в высшей степени злободневно и неот-ложно.

Кульминацией либеральной оппозиции стала речь Милюкова в Думе 1 ноября 1916 г. Он обвинил царский двор в организации за-говора с целью заключения сепаратного мира с Германией, что почти преднамеренно подталкивало народ к антиправительствен-ным действиям. С подобными заявлениями в Думе выступили также депутаты Ефремов, Коновалов и даже Маклаков1

1 Из упомянутых имен в самых верхах весьма примечательным был

Н. Маклаков – недавний министр внутренних дел России, сторонник неог-раниченной монархии, до декабря 1916 г. еще призывавший царя к разгону самой Думы.

. Все они напрямую не помышляли еще больше подхлестывать революцию, но реально (особенно выступление Милюкова, официально запре-щенное для печати) сыграли роль мощного детонатора. Речь осно-вателя российского либерализма нелегально была издана милли-онными тиражами и имела сенсационное распространение не только в тылу, но и на фронте.


7

Политический кризис становился небывало всеобщим. Пре-дельно сгущалась классическая революционная ситуация, охва-тившая «низы и верхи», пока лидеры прогрессивного блока с дум-ской трибуны критиковали правительство и увещевали царя; пока заговорщики из другого буржуазно-помещичьего стана строили планы государственного переворота с убийством Распутина, а тот вместе с царицей и наложницей Вырубовой наращивали преда-тельские отношения с двором германского кайзера; пока либерал-кадеты, перепутавшие свое урезанное предназначение, дошли до того, что превратились в пропагандистов многомесячных забасто-вок на крупнейших питерских военных заводах, например на Пу-тиловском, когда армия задыхалась от недостатка вооружения…

Пока, наконец, лидеры большевизма вместе с Лениным еще купались в Женевском озере, а меньшевики и эсеры путались в но-гах у либералов, необъятная народно-революционная волна кон-кретно-исторически, практически без исключения для всех неожи-данно и стихийно смыла монарший престол. А главное, за мелки-ми исключениями, мирно: насилие и кровь и без того с избытком приносила пораженческая война, навязанная стране тем же нена-вистным царизмом. Да и чинить дальше вседозволенность над на-родом, за которым находилась единая с ним армия, стало невоз-можно и некому.

Даже при создании нового порядка на первых порах не было насилия. Возникшие повсеместно Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, обладавшие до поры реальной властью, по-началу доверчиво поделили ее с Временным правительством, его органами в столицах и в провинции. Зашедшая дальше стандарт-ных норм буржуазно-демократическая революция породила у на-рода чрезмерную наивность, а у стремившихся к безраздельному господству имущих слоев – временную социальную осторожность.

Удивительная схожесть февральско-мартовских событий 1917 г. проявилась в большинстве губерний страны, в том числе Ярославской. Социально-политический кризис, в течение несколь-ких месяцев достигший обвального девятого вала, всюду имел од-ни причины. Третий год с постоянными поражениями и оккупаци-онными потерями продолжалась война. Верхневолжье к тому же оказалось переполненным беженцами из западных губерний. В че-тыре раза подорожало продовольствие в Ярославле по сравнению


8

с довоенным, а по ряду товаров – в шесть – восемь раз. Не стало не только сахара – остро ощущался недостаток хлеба и других основ-ных продуктов. Крестьяне отказывались от реквизиций скота, ко-торые все чаще проводились силой.

Антивоенные и общие недовольства нарастающе охватывали рабочих, а вслед за тем и солдат. Пять раз в 1916 г. бастовали ра-бочие Ярославской Большой мануфактуры. В январе-феврале 1917 г. свои требования они дважды подкрепляли остановкой ма-шин. Тогда же бастовали текстильщики Романово-Борисоглебска. Выступления в Ярославских железнодорожных мастерских охва-тили в январе около 1 000 человек. Владельцы предприятий, под-крепляя в свою очередь локаутные меры, все чаще стали прибегать к широкому использованию дешевого труда беженцев и военно-пленных. Еще в декабре 1916 г. отказались ехать на фронт свои же солдаты 209-го запасного полка, расквартированного в Ярославле. Вызванные для подавления бунта солдаты 210-го полка отказались стрелять в своих товарищей. В конце того же месяца волнения ох-ватили 254-й полк, размещенный в районе Ярославской Большой мануфактуры. В конце февраля 1917 г. массовые антивоенные вы-ступления перекинулись уже на новобранцев.

Первыми в Ярославле о свержении царя узнали железнодорож-ники. Попытка губернатора Л. Оболенского скрыть поступившую официальную телеграмму из центра 28 февраля утратила смысл. 1 марта весть облетела весь город, а в считанные часы – и губер-нию. Несмотря на будний день, рабочие и солдаты, служащие и учащаяся молодежь вышли на улицы. Всюду возникали стихийные митинги и демонстрации. С правительственных учреждений и по-лицейских участков полетели вывески с царскими орлами. Вечером того же дня 59 представителей промышленных предприятий горо-да, земства, городской думы и кооперативов объявили себя Органи-зационной комиссией Ярославского Совета рабочих депутатов и избрали временный Комитет общественной безопасности. Всякого рода согласования завершились через три дня, когда на общем соб-рании Совета был избран первый постоянный его орган – Испол-ком, пополнявшийся в течение всего месяца.

А тем временем в первые же дни марта были арестованы яро-славский губернатор, начальник жандармского управления, по-лицмейстер, а из тюрем выпущены около 200 политзаключенных.


9

4 марта по призыву Совета в Ярославле состоялась грандиозная манифестация в честь победившей революции, в которой участво-вали десятки тысяч жителей города и военных. 10 марта столь же грандиозная и единая манифестация прошла в память всех борцов революции. Такие же демонстрации и митинги состоялись и в Ры-бинске, Гаврилов-Яме, Ростове, Романове-Борисоглебске, Данило-ве, Пошехонье, в селах Вятское, Бор, Середа, в других уездах и во-лостях губернии. Крестьяне сжигали царские портреты, арестовы-вали приставов и урядников: народ приветствовал победу революции.

В этой связи мы лишь относительно можем согласиться с вы-водом авторов недавней и самой тиражированной ныне книги по истории края. «Население Ярославской губернии, как и всей рос-сийской провинции, – считают они, – до той поры (т. е. до фев-ральско-мартовских событий. – В.А.) было слабо вовлечено в по-литику. Даже жители губернского центра, не говоря об уездах, оказались не подготовленными к тому потоку лозунгов и призы-вов, какой обрушился на их головы уже в первые месяцы револю-ции»2

А это означало, что подавляющее большинство населения, наученное на поражениях первого десятилетия XX в., потенциаль-но было готово к радикальным преобразованиям самым решитель-ным образом. Возникшее в центре и на местах известное нам двое-властие, в том числе в Ярославской губернии, наиболее обобщаю-ще свидетельствовало о сказанном, ибо от доверчивой поддержки Временного правительства до его массово-осознанного свержения осенью 1917 г. оказалось достаточно несколько месяцев, а то и не-дель, причем силы следующей революции также безраздельно

. Конечно, весь разворот обрушившихся задач, особенно в связи с дальнейшими событиями, представлял очень много не-обычного и неясного для широких масс. Но общедемократический этап революции пришелся не только на готовую, но и перезрев-шую почву. Иначе страна не поддержала бы ни первого этапа ре-волюционного натиска, триумфально шествовавшего по стране в феврале-марте, ни второго – в октябре того же года, причем с со-вершенно разными целями.

2 История Ярославского края с древнейших времен до конца 20-х гг.

XX века. Ярославль, 2000. С. 233.


10

превосходили противоборствовавшие. Для более осведомленных студентов и других читателей попутно заметим, что Л.Д. Троцкий (один из самых радикальных лидеров большевизма) не очень был далек от истины в его взглядах по поводу так называемой «перма-нентной» революции.

2. От июльского противостояния к корниловщине

Независимо от того, каких субъективных взглядов мы станем придерживаться на сложнейшие события периода от Февраля к Октябрю, нельзя не обратить внимание на их июльские проявле-ния, когда вся власть полностью сосредоточилась в руках Времен-ного правительства и уже никакие обстоятельства не смогли ре-шающим образом повлиять на его последующую политику. Даже Советы из-за преобладаний в них соглашательских настроений меньшевиков и эсеров превратились в их придаток. Именно с это-го времени наша история включила свои часы на прямое и осоз-нанное противоборство несовместимых начал крайнего буржуаз-ного курса, немыслимого сразу после народно-армейского сверже-ния царизма, и курса левых сил на скорую реализацию народно-социалистической власти из-за утраченной мирной инициативы.

Временное правительство форсировало свой сдвиг опрометчи-вым расстрелом мирных демонстраций в Петербурге 3 – 5 июля. Большевики в конце того же месяца поставили задачу неотложной подготовки вооруженного восстания по его свержению. Рост про-тивостояния в Ярославской губернии, как и всюду, проходил очень быстро. Вплоть до осени 1917 г. углубление социально-политического кризиса наблюдалось здесь в условиях нарастания антивоенных настроений, причем не только среди размещенных в Верхневолжье солдат, но и всего населения. В Ярославле о гото-вившейся в Петербурге манифестации против продолжения войны знали до начала июля. Фракция большевиков в местном Совете даже начала подготовку к вооруженной демонстрации рабочих и солдат. Последние буквально рвались из казарм в готовности под-держать питерцев: шили красные флаги, запасались патронами на случай провокаций.

Но до массовых уличных выступлений в губернии дело не дошло. Прежде всего потому, что здесь вовремя узнали о воору-


11

женном разгоне солдат и рабочих в столице, а также из-за проти-водействия меньшевиков и эсеров, возобладавших в исполкоме местного Совета. Они главенствовали своим численным превос-ходством на разных митингах и собраниях, в профсоюзных и даже в объединенных социал-демократических организациях. В Угличе власти запретили распространение революционных газет. В Ры-бинске доходило до избиения рабочих и солдат за их симпатии большевикам и левым эсерам и за антивоенные настроения. Уси-лилась и общая волна преследований противников властных структур Временного правительства. Но все это только подогрева-ло оппозиционные настроения.

В этом уже не таилась исходная стратегическая ошибка (узел ошибок) Временного буржуазно-демократического правительства. Становилось все яснее (и не только для политических партий) его нежелание учредительным путем легитимно (законно) определить и сформировать соответствующую власть, принять конституцию. Таким же образом вывести страну из чудовищно позорной войны, радикальным образом решить аграрный вопрос и другие социаль-но-политические и экономические проблемы, еще до первой рус-ской революции сформулированные в программах тех же кадетов и даже октябристов, не говоря уже об изначальных задачах так на-зываемых умеренных социалистов, которые не только перестали быть оппозицией, но и своим соглашательством все больше под-талкивали буржуазно-помещичьих и либеральных деятелей к клас-сово-инерционной безысходности. Все замыкалось на кратчайшее историческое время и его политико-тактическое преломление.

В таких условиях чуть ли не еженедельно трансформирова-лось соотношение, а главное – политический вес среди народа всех партий и других организационных структур с последовавшим на-раставшим сдвигом в их численном представительстве. Практиче-ски все время от весны до начала осени 1917 г. в губернии и Яро-славле происходил почти неуклонный, как и всюду, количествен-ный рост левых сил при одновременном падении престижа правых и смещении общих настроений в радикальную сторону. В этом собственно и проявлялись известные необратимость и закономер-ность свершившегося в Октябре того же года.

На протяжении первых месяцев после Февральской револю-ции лидирующее положение в местных думах, волостных и уезд-


12

ных земствах занимали выдвиженцы кадетской партии. В марте-апреле в Ярославле возникла самостоятельная кадетская организа-ция, которую возглавил директор Демидовского лицея В.Н. Ширя-ев, затем – в Рыбинске, Ростове, Угличе. Их формировали в основ-ном представители высшей интеллигенции: профессора, инжене-ры, адвокаты, блокировавшиеся с крупной буржуазно-помещичьей элитой – и не только губернии. Эсеровские организации состояли в основном из мелких служащих, рядовой интеллигенции, в том числе из сельского учительства. Многие из них сохраняли тради-ции народничества и потому пользовались значительным влияни-ем среди крестьян. Один из лидеров ярославских эсеров Я.Т. Богачев был председателем думы, эсеры Ф.П. Богданов и А.Ф. Попов – заместителями городского головы и т.д.

Ярославские меньшевики, как и во всей России, чаще всего действовали на соглашательском подхвате или оступничестве. До лета 1917 г., даже входя в единые с большевиками организации РСДРП, они больше координировались с правыми эсерами. Во время последнего коалиционного временного правления, особенно при крутых разворотах событий, шли вместе с контрреволюцион-ными силами. Признавая только на словах будущую вероятность социалистического выбора, эти «умеренные социалисты» вместе с подобными эсерами боялись его пуще кадетов. Такая политиче-ская безликость меньшевиков отразилась даже на их пофамильном перечислении в краевой историографии, в которой они, за редчай-шими исключениями, фигурируют без имен и отчеств. Да и ради-кальных постов они не обрели, за исключением Х.И. Иоффе, во-лею судьбы ставшего первым губернским председателем Совета профессиональных союзов. Но уже к лету 1917 г. его сменил большевик А.П. Работнов. Зато своим объединенным числом с эсерами меньшевики поначалу кратковременно занимали первые места, в том числе в Советах.

Персоналии большевистских лидеров, наоборот, по известным причинам нашли широкое отражение, причем не только в местной исторической литературе. И нарастающее внимание к ним мы, ра-зумеется, будем привлекать по мере подхода их к власти и ее реа-лизации. Сейчас же лишь отметим общее соотношение в числен-ности действовавших политических сил, а затем и проследим ее неуклонную динамику. К лету в самостоятельно действовавшей


13

Ярославской большевистской организации насчитывалось около 250 человек, в том числе 100 солдат. Бюро городской организации возглавлял А.М. Дадукин.

Кроме них, в Ярославле существовала латышская социал-демократическая группа в составе 42 рабочих с предприятий, эва-куированных из Прибалтики. Она признавала себя большевист-ской и работала в тесном контакте с местными большевиками го-рода. В Рыбинской организации значилось всего 14 большевиков, но в Романово-Борисоглебске – более 50. В Ростове вплоть до ок-тября действовала объединенная социал-демократическая органи-зация с общим числом до 50 большевиков и меньшевиков. В сель-ской местности губернии первичные группы исчислялись малыми единицами, и большевиков в основном здесь представляли вер-нувшиеся солдаты-фронтовики и крестьяне-отходники.

У меньшевиков июня 1917 г. в Ярославле числилось 400 чело-век, примерно столько же и у эсеров. Но значительная их часть приходилась на сельскую местность. В числе кадетов губернского центра не насчитывалось и 100 членов. Для многотысячного горо-да это было совсем немного. Поэтому особое значение ими прида-валось коалиции с меньшевиками и даже с эсерами. Активность, целеустремленность и результативность большевистской деятель-ности во многом достигались быстрым нарастанием революцион-ных настроений среди трудового населения, воинских подразделе-ний и постоянной координацией совместных действий в столицах и ближайшем Поволжье.

В целом события начала июля, зафиксировавшие окончание двоевластия и превращение большинства Советов в пробуржуаз-но-соглашательские, имели исключения, которые проявились и в Ярославле. Так, солдаты размещенного здесь 210-го полка, не со-гласные с эсеровским руководством Совета солдатских депутатов, настаивавшим на их отправке на фронт, добились у гарнизонного начальства проведения перевыборов самого Совета. Они состоя-лись 10 июля и уже тогда эсеры-военные в губернском центре по-терпели полный провал. В новый состав Совета солдатских депу-татов было избрано 75 большевиков и лишь 30 эсеров и беспар-тийных. Подобное явилось весьма характерным предзнаменова-нием дальнейшего развития событий в расстановке и самих противостоявших сил, а не только во взаимоотношениях с проме-


14

жуточными партиями. В результате на передний план все больше выдвигалось главное массовое отличие истинно революционных событий от их сопутствующих.

Но в течение всего лета уходившие еще пользовались преоб-ладавшим влиянием среди народа, особенно в тех случаях, когда меньшевики и эсеры выступали в едином блоке с большевиками и между собой. Так было, например, на выборах в городские думы, в уездные и волостные земства. В Рыбинскую городскую думу еди-ный социалистический блок провел 50 гласных (в том числе 6 большевиков), тогда как правившие в России и в губернии каде-ты получили всего 7 мест. Подобное наблюдалось почти повсеме-стно: кадеты оказались оттесненными от лидерства практически во всех муниципальных органах. В Ярославле в городской думе они получили всего лишь 11 мест из 91. Только в одном Угличе кадеты удержались у власти: провели в думу 17 гласных из 28. Сразу же после выборов, завершившихся к началу августа, губернский ко-миссар Временного правительства кадет генерал К.К. Черносвитов подал в отставку. Его место занял уже прапорщик меньшевик Б.В. Дюшен. Он, разумеется, не мог в своей деятельности не учи-тывать преобладающего влияния большевистских симпатий среди солдат гарнизона.

Имелись и другие симптоматические свидетельства дальней-шего сдвига влево. Так, в Рыбинском уездном земстве из 10 мест, предоставленных городу, теперь большевики получили 5, а мень-шевики и эсеры – только 4, хотя до того они вели за собой подав-ляющее большинство городских избирателей: в городской думе еще в июле имелось 44 меньшевика и лишь 6 большевиков. Что же касается общих итогов летних земских выборов (поименных поли-тических результатов по ним нет), то известно единодушное мне-ние избирательных комиссий о массовой «индифферентности» сельского населения, из которого только 33% приняли участие в выборах волостных и уездных земств. Но это была лишь времен-ная пассивность. И мы больше согласны с авторами упоминавшей-ся выше книги по истории края, где они свидетельствуют не о низ-кой сознательности населения губернии, а «грозной опасности» мирных настроений большинства «перерасти в более радикаль-ные» (с. 238).


15

«И причина этого состояла, – продолжают они, – не в боль-шевистской агитации (о ней мы скажем особо. – В.А.). Сама эко-номическая ситуация в губернии постоянно ухудшала положение в промышленности и сельском хозяйстве, толкала людей на край-ние меры». И в самом деле, летом 1917 г. продовольственное по-ложение превратилось в настоящий кризис. И без того наш по-требляющий регион в силу оккупации многих земледельческих районов России и прежних принудительных реквизиций на селе, особенно скота, оказался в ситуации неминуемого голода. По данным губернского продовольственного комитета, июльская по-требность в хлебе составляла 500 тыс. пудов по минимуму, тогда как поступлений не стало никаких. За август-сентябрь по нарядам в губернию предполагалось завести 600 тыс. пудов зерновых – прибыло лишь 30 тыс. К сентябрю хлебный паек в Ярославле и других городах был уменьшен до полфунта (200 граммов). Даже крестьяне повсюду довольствовались так называемым поднож-ным зеленым кормом.

Сообщения о критическом положении с хлебом поступали из всех уездов. В Пошехонском было съедено все зерно под озимый сев. В Угличском уезде голодало 26 тыс. человек. В Мологском и других уездах крестьяне с утра до вечера осаждали продовольст-венные комитеты и магазины. В Щетининской волости они орга-низованно изымали и делили зерно из имения помещика Черно-свитова. Голодные толпами шли в Ярославль и Рыбинск с требо-ваниями о продовольствии. К ним же присоединялись и горожане. Обыденными стали и сообщения о погромном движе-нии на Волге и Шексне по захвату и расхищению водного хлеб-ного транспорта, когда из задержанных судов изымались десятки тысяч пудов зерна. Причем такое вовсе не выглядело разбоем. Например, крестьяне 23 деревень Пошехонского и Мологского уездов остановили баржу с хлебом в местечке Вербна и развезли по дворам 12,5 тыс. пудов.

Взрывоопасность на селе накалялась небывалым прежде при-током демобилизованных фронтовиков по ранению и самовольно покинувших воинские части. Их почти массовая и открытая озлоб-ленность к властям создавала еле управляемую ситуацию. Вместе с возвратившимися из Москвы и Питера не более сытыми отход-никами вся деревня все больше приближалась к критической рево-


16

люционной массе. Даже эсеровская газета «Народное дело», со-чувствовавшая крестьянам, вынуждена была признать, что «яро-славская деревня начинает принимать большевистскую окраску». Но если бы только деревня. Продовольственный кризис на уровне бедствия все больше захватывал город. Теперь выступления рабо-чих на почве голода не замыкались уже на предупредительных и даже перманентных забастовках.

Та же официальная печать называла много примеров и такого небывалого явления, каким стало далеко не стихийное движение рабочих коллективов по созданию специальных отрядов, которые по настоянию и даже самовольно производили обыск помещений магазинов, складов, домов торговцев. Так, три дня рабочие обы-скивали лавки, склады и квартиры купцов. Как сообщала газета «Голос», на складах Вахрамеева было обнаружено 21 тыс. пудов соли, 145 мешков крупы, 44 мешка гороха, 32 пуда пшеничных сухарей, 47 мешков других продовольственных товаров. В торго-вом заведении Оловянишникова нашлись 400 пудов одной при-прятанной муки. И даже в кладовой церкви «Воскресения Хри-стова» оказалось 20 мешков пшеничной и 4 – ржаной муки, 3 мешка крупы, 2 бочки патоки. Значительные запасы выявились в Спасском монастыре, в женском духовном училище и в других местах.

Излишки реквизировали: в условиях голода они имели не столь уж малое значение, тем более что Ярославский Совет соз-дал специальную комиссию для распределения выявленного при совместном участии представителей фабрик и заводов. Но, пожа-луй, ещё большим следствием оказались слухи о спрятанных про-дуктах с их социальными наслоениями и ненавистью к властям. В неприглядной, к сожалению, ситуации оказалась даже церковь. Такие события вызывали опасения не только у местной, но и цен-тральной администрации. В сводках о важнейших происшествиях в стране Главное управление милиции Временного правительства пять раз сообщало о продовольственных обысках в Ярославле.

Тем самым положение всё более становилось неуправляемым. Попытаться овладеть им теперь можно было лишь безотложным решением всех тех социальных, экономических, земельно-продо-вольственных и иных задач, которые зависли с февраля 1917 г., и непременно на путях срочного выхода из войны и созыва Учреди-


17

тельного собрания. Но нового С.Ю. Витте3, тем более и с новыми соответствующими преобразованиями, в России тогда не нашлось. Да его и не искали. Власть на виду уходила из рук, а действовали так, как будто того и хотели. И не какой-то там аферист Парвус4 и тот же «запломбированный» вагон5

Историческую трагедию (и уже в который раз) сыграл из-вестный нам вековой силовой синдром царизма. 12 августа в Мо-скве было созвано Государственное совещание, о котором иные известного склада историки и политики предпочитают не вспо-минать. На нём бывшие члены Государственной Думы, деятели торгово-промышленных кругов, лидеры буржуазно-либеральных партий, генералитет, казачья верхушка и даже духовенство реши-лись на незамедлительное установление в стране жёсткой воен-ной диктатуры в лице генерала-монархиста Л. В. Корнилова. Уже 25 августа по сговору с Керенским мятежники направили подчи-нившиеся им войска на захват Петрограда. Но непредвиденные последствия заставили даже последнего обратиться за поддерж-кой к большевикам.

, который пропустила в Россию враждебная Германия с лидерами российской социал-демократии вместе с В.И. Лениным и Ю.И. Мартовым после свержения цариз-ма, оказались надуманными обстоятельствами, якобы поставив-шими Временное правительство с ног на голову.

Вы, конечно, помните, чем закончилась корниловская и пра-вящих верхов авантюра. Затеянная как кровавая, она обернулась явным бессилием, пленением и самоубийством её инициаторов,

3 Витте Сергей Юльевич (1848 – 1915) – граф, министр путей сообще-

ния, затем финансов и с 1903 г. председатель кабинета министров, а с 1905 г. Совета министров при Николае II. Инициатор винной монополии (1894), денежной реформы (1897), строительства Сибирской железной доро-ги. Подписал Портсмутский мир с Японией (1905). Основоположник столы-пинской аграрной реформы. Автор манифеста 17 октября 1905 г. – родона-чальник российского конституционализма, отринутого Временным прави-тельством.

4 Парвус (Гельфанд) А.Л. – участник российского и германского социал-демократического движения. С 1903 г. меньшевик, затем троцкист и социал-шовинист, сомнительного типа коммерсант. С его именем связаны незату-хающие фабрикации по поводу денежного финансирования большевиков.

5 Из тех же фабрикаций о влиянии Германии на свержение Временного правительства.


18

почти полным переходом на сторону оппозиции оставшейся ар-мии, неотвратимостью самого радикального исхода предстоявших событий. Так что, задаваясь риторическим вопросом об историче-ском месте керенщины в целом в тот переломный период в исто-рии страны, даже симпатизирующие ей не могут не увидеть всей отпротивности случившегося, а признающие закономерность Ок-тябрьской революции – отнести её, особенно корниловщину, больше к позитивно обернувшейся затее. После краха корнилов-щины у её зачинщиков совсем не стало сил для победы над Сове-тами. Открывался ещё один шанс не только мирного, но и открыто легитимного перехода от одного строя к другому.

Это, в сущности, и было достигнуто в конце октября 1917 г., но в основном под революционную диктовку самого народа. Таков урок, хотя подробнее о нём мы расскажем ниже и на примере Яро-славской губернии.

3. После сметённого путча к бескровному Октябрю

О выступлении Корнилова в Ярославле узнали 28 августа. То-гда же состоялось чрезвычайное заседание Ярославского Совета рабочих и солдатских депутатов, профсоюзов, фабзавкомов и пол-ковых комитетов. Присутствовали также представители Петро-градского Совета, 5-й армии и солдат Северного фронта. Меньше-вики и эсеры, ещё недавно твердившие об угрозе революции слева, со стороны большевиков, теперь вынуждены были признать контрреволюционность самого путча. Большевики же в очередной раз заявили о клевете в их адрес, так называемом пособничестве кайзеровской Германии. Они же призвали столь представительное собрание пойти на заводы и в казармы, чтобы сплотить массы на борьбу с корниловщиной, тогда как их оппоненты предлагали не более как передать диктаторские полномочия Керенскому, лично стремившемуся к этому.

Но под давлением реальных условий Совет полностью и едино-гласно поддержал резолюцию, объявлявшую Корнилова изменни-ком и требовавшую предания его военно-ре-волюционному суду. Он выступал также за немедленное введение контроля над произ-водством, заключение мира без аннексий и контрибуций, опубли-


19

кование тайных договоров, выборность командного состава, отмену смертной казни, введённой на фронте Керенским, освобождение политзаключённых… Выдвигалось даже требование созыва Все-российского съезда Советов и объявления (!) Российской демокра-тической республики. Вечером того же дня в театре им. Ф.Г. Вол-кова состоялся уже многолюдный митинг трудящихся. Все высту-павшие резко осуждали Корнилова и его сподвижников.

Массовые митинги прокатились по всем промышленным предприятиям, воинским частям, и всюду рабочие и солдаты еди-нодушно выступали против мятежа и призывали решительно бо-роться с партией кадетов как главным организатором корнилов-щины. Рабочие Большой мануфактуры, железнодорожники Яро-славского узла заявили о «готовности по первому зову Советов» «выступить как один» на защиту революции и призвали к этому все трудовые коллективы. В свою очередь собрание правлений всех профсоюзов предложило организовать охрану предприятий – создать из рабочих соответствующие вооружённые группы, кото-рые должны были возглавить фабзавкомы. Для пресечения воз-можных выступлений местных корниловцев исполком Совета соз-дал городской комитет по защите достижений.

На промышленных предприятиях начали действовать штаб-квартиры, где дежурили рабочие и о каждом подозрительном слу-чае сообщали в комитет. В Ярославле была организована рота спа-сения революции, вооружённая винтовками. Помимо этого каж-дый воинский батальон выделил по одной роте того же назначе-ния. Была усилена охрана предприятий, важных управленческих объектов, железной дороги, моста через Волгу. Вооружённые за-ставы и военные караулы действовали на всех важных переправах, станциях и разъездах. В те дни были распущены все контрреволю-ционные организации. В Ярославле и Рыбинске по решению Сове-тов прекратили существование союзы офицеров, возникшие во время подготовки корниловщины. Были расформированы так на-зываемые «ударные батальоны»: офицеров отчислили в резерв, сменили начальников гарнизона.

Подобные меры предпринимались в те дни в Ростове, Романо-во-Борисоглебске, в других городах. И в целом в губернии, отно-сившейся территориально к Московскому военному округу, было введено военное положение. В Ростове, например, 29 августа на


20

чрезвычайном заседании Совета рабочих, солдатских и крестьян-ских депутатов, а также представителей комитета общественной безопасности и городской думы соответственно сформировали комитет по борьбе с корниловщиной. В его подчинение перешли начальник гарнизона и уездный комиссар, была выделена ударная воинская часть. Как и всюду, здесь усилили охрану предприятий, артиллерийского склада. На шоссе Ярославль – Москва при выезде из города выставили заставы, на железнодорожную станцию на-правили военные караулы.

При столь массовом и хорошо организованном отпоре контр-революционный путч был обречён. 30 августа казаки Донской ди-визии отказались наступать на Петроград. Вскоре также поступили солдаты «дикой дивизии». Генерал Крымов, командовавший 3-м корпусом, застрелился. Корнилов и его ближайшие помощни-ки были арестованы. Полный крах авантюры стал неизбежным следствием общей, радикально менявшейся ситуации в стране, как мы это только что показали на примере нашей губернии. Утра-тившие ещё вчерашнее соглашательство, Советы вдруг как бы за-ново обрели своё второе «февральское» дыхание власти, причём более решительное и необратимое. Ещё не «октябрьское», но близкое к нему – переходное.

Сложилось не только осознанное большинством недоверие Временному правительству, но и понимание необходимости неот-ложной защиты непреходящих ценностей Февраля. Если Времен-ное правительство заметалось в неопределённости, топча ногами даже попутчиков в лице умеренных социалистов, окончательно утрачивая попавшую было в его руки историческую инициативу, то левая оппозиция и родоначальная демократия всё больше пово-рачивались вперёд. Кадеты, октябристы и более дальновидные прогрессисты в лице верхневолжского А. Коновалова ещё с тру-дом догадывались, что в созданной ими же ситуации уже не под-ходят не только диктаторские или промонархические устремления, но и «разгонные» акции типа июльских6

6 Мы умышленно столь подробно остановились здесь на характеристи-

ке той редкостной ситуации в результате корниловщины, которую В.И. Ле-нин благодарственно называл «свежим ветерком», принесшим «хорошую бурю, чтобы всё затхлое в Совете отлетело на время прочь». Остановились потому, чтобы не задерживаться затем на этом в связи с прямыми события-

.


21

Повсеместная организация Советов началась, разумеется, с их столичных структур. 31 августа 1917 г. Петроградский Совет при-нял большевистскую резолюцию по коренному вопросу – о власти: «Отныне должны быть решительно прекращены всякие колебания в деле организации власти, не только должны быть отстранены представители кадетской партии, открыто замешанные в мятеже, и представители цензовых элементов (т. е. привлечённых к власти лиц на основе их имущественного, образовательного и иных ценз-допусков. – В.А.), но должны быть в корне уничтожены все те по-литические соглашательства, которые создали возможность пре-вратить верховный командный состав и аппарат государственной власти (!) в очаг и орудие заговора против революции».

Единственным выходом из кризиса, указывалось далее в резо-люции, является создание правительства революционного проле-тариата, которое должно провести декретирование демократиче-ской республики, немедленную передачу помещичьих земель кре-стьянам, ввести рабочий контроль, национализировать важнейшие отрасли промышленности, опубликовать тайные договоры и пред-ложить всем народам демократический мир, отменить смертную казнь и прекратить все репрессии против рабочего класса и его ор-ганизаций, осуществить на деле право наций на самоопределение, уничтожить сословия, распустить Государственную думу и Госу-дарственный Совет, немедленно созвать Учредительное собрание.

5 сентября 1917 г. аналогичную резолюцию принял и Москов-ский Совет рабочих и солдатских депутатов. Вскоре состоялись и их перевыборы, которые дали победу большевикам. Большевиза-ция Советов затем распространилась по всей стране, и в числе первых она охватила и Ярославскую губернию. При этом следует обратить внимание на приводившуюся выше резолюцию Ярослав-ского Совета по поводу корниловщины от 28 августа, в главном перекликавшуюся с решением столичных Советов, но принятую несколькими днями раньше.

Одновременно с Московским (5 сентября) заседал Ростовский Совет в Ярославской губернии. Здесь большевики также выступи-

ми Октября, которые по форсированному счёту творились уже в августе. Потому, чтобы каждый из нас по социальной сослагательности мог сам счи-тать себя обиженным или обрадованным историей того времени.


22

ли с критикой Временного правительства и предложили, чтобы их Совет потребовал передачи власти в руки рабочих и крестьян, то есть Советам. Меньшевики и эсеры решительно возражали против этого из-за «несвоевременности». Но в итоге Ростовский Совет высказался за переход власти к представителям «революционной демократии» – таков был последний компромисс ростовских боль-шевиков с меньшевиками. Однако программа, которую определил для этой власти тот же Совет, полностью совпадала с решением Петроградского Совета от 31 августа. Уступка так называемым «мягким» социалистам в Ростове была окончательно снята 25 сен-тября.

Почти также происходило и в Ярославле, где окончательное решение о передаче власти Совету произошло при повторном го-лосовании 11 сентября. Требование разрыва с политикой Времен-ного правительства здесь тоже объединялось с решением о «созда-нии сильной и единой власти рабочих, солдат и крестьян». При этом уже вся программа этой власти полностью совпадала с плат-формой Петроградского Совета от того же 31 августа. Такая ре-шимость, разумеется, могла быть лишь при широком влиянии це-лых рабочих коллективов. 4 сентября, например, общее собрание всего ярославского чугунолитейного завода Смолякова потребова-ло полной передачи власти в руки пролетариата и беднейшего кре-стьянства. Подобные большевистские резолюции приняли также рабочие Главных железнодорожных мастерских, поддержанные практически всеми профсоюзами губернского центра.

Сходно развивались события в Рыбинске: меньшевики здесь опять же защищали коалицию с буржуазными либералами. Но по-сле долгих дебатов на заседании Совета большевики ради прими-рения даже опустили свою резолюцию. Тем не менее не прошло и предложение меньшевиков. В итоге 5 из них, членов исполкома, оказались вынужденными сложить свои полномочия. Затем ры-бинцы уже не ограничивались одними заявлениями о своей совет-ской властности: 20 сентября их городской Совет признал даже необходимым вооружить рабочих и солдат и поручил исполкому достать оружие для дружин. Такому развороту событий опять же предшествовала жёсткая позиция местных профсоюзов, например одного из ведущих в Рыбинске, каким стал здесь союз металли-стов. 17 сентября он высказался за «немедленное вооружение ра-


23

бочих», чтобы противостоять напору контрреволюции, и прямо поручил сделать это Совету.

Тем самым большевизация и радикализация Советов в губер-нии проходила не только при взаимовлиянии с местными проф-союзами, но и зачастую под прямым воздействием последних, ко-торые вместе с фабзавкомами были органично связаны с лавино-образным рабочим движением. Всего к осени 1917 г. в крае насчитывалось более 42 тысяч членов организованного профсоюз-ного движения, что фактически равнялось числу рабочих и слу-жащих, участвовавших в разного рода их выступлениях. Больше-вистское влияние преобладало на ведущих предприятиях, относив-шихся к союзам металлистов, текстильщиков, химического произ-водства, кожевников, табачников. Наибольшее влияние меньше-виков просматривалось среди союзов печатников, что зачастую обеспечивало их преобладание в пропагандистском воздействии, а также среди почтово-телеграфных служащих, фармацевтов, дере-вообделочников, части мукомолов.

В значительной мере профсоюзное движение в губернии опе-режало Советы и в организационном отношении. Уже с июня 1917 г. здесь действовало единое бюро Ярославских профсоюзов, переименованное вскоре в Совет профессиональных союзов. Его первым председателем был меньшевик Х.И. Иоффе, которого за-тем сменил большевик А.П. Работнов, в разное время занимавший передовые позиции в советской и партийной деятельности, будучи даже председателем губернской организации большевиков. В кон-це июля уже состоялась первая Губернская конференция фабзав-комов, которых к тому времени насчитывалось уже больше 60, и профсоюзов. Круг их действий и масштабы нарастающе расширя-лись, особенно после поражения корниловщины. Они отходили от ставших уже традиционными стачек и всё чаще вовлекали рабочих в контрольно-распределительные функции и даже в организацион-но-трудовые конфликты с хозяевами по вопросам их найма и увольнения. Экономические требования обычно перерастали в по-литические.

В краеведческой литературе в подтверждение массовости и характера организационного влияния на него к осени 1917 г. при-водится обычно ответ на вопрос анкеты делегата II Всероссийско-го съезда Советов: «Наблюдались ли стачки?» – «Стачки непре-


24

рывны. Руководил Совет, а в последнее время – Совет профессио-нальных союзов». Всего за 6 месяцев после Февральской револю-ции в стачечных выступлениях приняли участие 45 тысяч человек, из которых 32 тысячи в сентябре – октябре. У нас нет возможности даже самым беглым образом прокомментировать хотя бы самые крупные выступления в губернии, захлестнувшие, как и во всей стране, практически все значимые объекты, причём не только промышленные. Многие выступления переставали носить стихий-ный характер, обретая межотраслевую и межрегиональную соли-дарность. Хроникально лишь упомянем некоторые из них.

- В сентябре с новой силой разгорелся конфликт трёхтысячно-го коллектива Гаврилов-Ямской льняной мануфактуры Локалова, который 6 октября закончился удовлетворением экономических требований рабочих.

- Перманентными были выступления и забастовки на Ярослав-ской Большой мануфактуре, а также на ряде предприятий метал-листов, которые продолжались до самой Октябрьской революции при поддержке питерцев.

- С середины сентября до середины октября не затухала схват-ка автомобилистов завода Лебедева вместе с рабочими автозавода Щетинина против своих хозяев, которые угрожали локаутом. Од-нако он был сорван.

- С 23 сентября по 17 октября бастовали рыбинские рабочие заводов «Русский Рено», «Феникс» (вагоностроительный), «Рессо-ра» и других. Металлисты боролись за иной тарифный договор и добились своего.

- В конце сентября ярославские и рыбинские железнодорож-ники включились под руководством стачкома в свою всероссий-скую забастовку – за повышение зарплаты. Она прекратилась с удовлетворением требований.

- В сентябре забастовали 5 000 строителей железной дороги Данилов – Буй, из которых 750 человек составляли китайцы, полу-чавшие уменьшенную зарплату. После всеобщего возмущения их уравняли с русскими рабочими. И т.д. и т.п.

Тем самым забастовочное и иное массовое движение к октяб-рю 1917 г. в губернии и всюду достигло своего пика. В начале по-следнего месяца существования Временного правительства вместе со всеми забастовали пароходные команды т-ва «Север» и других


25

на Шексне. 13 октября в стачку включились и рабочие ярославско-го «Феникса» – табачники. В тот же день союз служащих торгово-промышленных предприятий Рыбинска объявил в газете, что с 16 октября начнут забастовку его служащие. Одного предупреж-дения хватило, чтобы все их требования были удовлетворены. 23 октября забастовали ярославские трамвайщики. Вновь прекра-тились работы на рыбинской «Рессоре»: требовали увольнения ди-ректора за непризнание им завкома…

«Поднялись на борьбу и рабочие мелких предприятий, мастер-ских и заведений, – писали известные историки-краеведы П. Коз-лов и Н. Резвый. – Прошли общие забастовки поваров в Ярославле и Рыбинске, портных, служащих аптек». В стачках стали участво-вать рабочие не только отдельных коллективов, но и целых отрас-лей производства. Нередко рабочие изгоняли директоров, управ-ляющих, ненавистных мастеров, требовали непременного участия фабрично-заводских комитетов в найме и увольнении. Всё настой-чивее раздавались требования передачи всей власти в руки Сове-тов. Они почти «не вбрасывались сверху», как всё чаще можно прочитать ныне, а находили основное встречное проявление – в том заключалась их народная сущность. Потому даже меньшевики и эсеры (особенно на местах), дабы не растерять окончательное влияние, зачастую прикрывались туманными заявлениями о Сове-тах и ещё претендовали на руководство ими.

Мы ещё не коснулись позиции крестьянства. Всё, о чём гово-рилось применительно к ярославской деревне весны и лета 1917 г., к осени также обострилось предельно. Скудный урожай, обобран-ный реквизиционными поборами, не обещал ничего лучшего. Кре-стьяне, и не только бедные, на деле убедились, что от Временного правительства и выгораживавших его эсеров земли не получить. Имея несколько министерских постов, в том числе министра зем-леделия, эта партия не провела ни одного закона в пользу кресть-ян. Более того, эсеры брали под защиту помещиков – исконных врагов всей трудовой деревни. 8 октября эсеровская газета «Кре-стьянское дело» на вопрос: «Получит ли мужик землю без выку-па?» – отвечала: «Отобрание земли без всякого вознаграждения от наших земельных собственников было бы чрезвычайной неспра-ведливостью. Никто на такое несправедливое дело и не собирается идти».


26

Потому-то надвигавшийся Октябрь в первую очередь должен был уже по пути разрешить наконец антифеодальную часть Фев-ральской революции. И потому же даже зажиточная часть кресть-янства, которая по ярославским меркам недотягивала, скажем, до обычного сибирского середняка, была благосклонна к аграрным намерениям большевиков. Во всяком случае, вплоть до конца 1917 г. в верхневолжской деревне не наблюдалась в очевидном проявлении так называемая вторая социальная война между бед-нотой и её условно-кулацкой частью, если её намеренно не разжи-гали со времён Столыпина. Мы могли бы привести не меньшее число общекрестьянских выступлений в предельно настойчивых и массовых формах на фоне нараставших бедствий, беспросветной нужды и голода.

Только за сентябрь – октябрь в губернии произошло 37 высту-плений. Крестьяне самовольно рубили помещичий лес, прогоняли лесовладельцев и представителей временных властей, когда те пы-тались им мешать. Участились случаи захвата и самих имений, барж с хлебом на Волге и Шексне. Произошло несколько воору-женных столкновений – имелись убитые и раненые. Но удержать деревню «от бесчинств» уже не могли ни местные органы, ни по-мещики. 19 октября министр внутренних дел Временного прави-тельства просил даже военное ведомство выслать в распоряжение Ярославского губернского комиссара отряд кавалерии для «пресе-чения творимого крестьянами». О своей беспомощности в губерн-ский земельный комитет писали, например, помещица Ростовского уезда Черткова, помещик Пошехонского уезда Черносвитов, по-мещик из Любима Крылов и другие.

Обращает на себя внимание и такое очевидное обстоятельство, как явочное осуществление важных политических свобод – осно-ванных и используемых как либерально-промежуточными струк-турами, так и левыми организациями, занимавшими не только оп-позиционные социальные ниши, но и, в сущности, открыто шед-шими к власти. Пропагандистско-издательскими возможностями несравненно больше располагали первые с их номинально-адми-нистративными ресурсами. Вторые же владели явно преобладаю-щей классовой базой и даже вооруженной силой. Имеются в виду не только красногвардейские рабочие отряды, но и воинские час-ти. Осенью 1917 г. в Ярославле было расквартировано 36 тыс. сол-


27

дат, в Рыбинске – 12 тыс., в Ростове – 5 тыс., а всего в губернии – 53 тыс. При этом абсолютное большинство личного состава под-держивало большевиков. Большевистскими оказались и все соста-вы солдатских Советов, которые сводили на нет влияние меньше-виков и эсеров.

Поэтому демократические завоевания, да уже и фактическая власть, оказались в Ярославской губернии (и не только) в руках народа опять же явочным порядком. Да и сама эта власть в лице большевистских Советов, профсоюзов и партийных организаций решала опять же открыто, принимать ли и для чего участие в офи-циально-демократическом совещании, проводившемся в Москве, подключаться ли к выборам в Учредительное собрание, загнанное в угол Временным правительством, кого посылать делегатами II Всероссийского съезда Советов, который должен был подвести ле-гитимность под завершавшуюся революцию.

В итоге и выезжавшая в Петроград губернская делегация раз-мещалась в поезде не только без особых приключений, но и при-ятно взволнованной. Представлять ярославских рабочих, солдат и крестьян направили на съезд большевиков А.М. Дудакина, Н.Ф. Доброхотова, Д.С. Закгейма, П. Сафронова (Ярославль), Н.П. Кустова (Рыбинск), А.И. Преда (Волжская мануфактура) и беспартийных – Румянцева (Мышкин) и И.К. Рюндина (Ростов). К ним подошел пожилой рабочий, пожал руки и сказал: «Ну, това-рищи, без власти Советов домой не возвращайтесь!». Таков был наказ большинства ярославцев.


28

ГЛАВА II. От Октября до интервенции и к Гражданской войне (1917 – 1921)

1. Установление и утверждение Советской власти

се мы со школьных лет знаем, что большевики по ини-циативе В.И. Ленина с осени 1917 г. все настойчивее внедряли в массы задачу необходимого и неизбежного

свержения Временного правительства Керенского. Этот курс и даже начало самого восстания ни для кого не являлись секретом, в том числе для последних, третьих по счету коалиционных минист-ров. О конкретных планах, казалось, скрытых намерениях более радикальных большевистских лидеров (мы тоже помним) созна-тельно "проболтались" через меньшевистскую печать их же руко-водящие деятели пасующего начала в лице Г. Зиновьева и Л. Каменева.

Но вряд ли стоит преувеличивать, как это делается по сей день, меру воздействия этого пусть антипартийного разглашения. Как подметил крупнейший английский советолог Эдвард Карр, «в том состоянии дезорганизации и бессилия, в каком находилось то-гда Временное правительство, весть о подготовке вооруженного выступления против него могла, пожалуй, как вызвать решитель-ные контрмеры, так и усилить (его же. – В.А.) панику». Уже вече-ром 24 октября, т. е. за сутки до открытия II Всероссийского съез-да Советов, Красная гвардия и несколько воинских частей, дейст-вуя от имени Совета и Петроградского ВРК во главе с Л. Троцким, не встречая сопротивления, взяли под контроль невские мосты и все стратегические центры – почты, телеграф, вокзалы.

Тем самым в распоряжение восставших весь город перешел в течение нескольких часов – практически мирно и бескровно. Как вспоминают многие современники, мало кто даже ощутил саму атмосферу вооруженного выступления. Никакая стрельба не по-тревожила тишину длинной осенней ночи. Вместе с городским

В


29

Военно-революционным комитетом заодно действовали войска петроградского гарнизона, перешедшие на его сторону еще 21 ок-тября. Некоторое время оставался не занятым Зимний дворец, в котором заседало Временное правительство. После ультиматума о сдаче в ночь на 25-е с упреждением несколькими холостыми вы-стрелами «Авроры» начался так называемый штурм с участием нескольких сот человек с обеих сторон. Все завершилось в два ча-са ночи арестом министров при минимальных потерях (6 убитых среди оборонявшихся и без них среди наступавших).

Бессилие Временного правительства в те дни и часы «было поразительным, – заключают известные российские историки в своем коллективном труде о политический ситуации в стране (С.В. Кулешов, О.В. Волобуев, Е.И. Пивовар и др.7

II Всероссийский съезд Советов открылся в 10 час. 40 мин. ве-чера в Смольном 25 октября. Поскольку большинство делегатов принадлежало большевикам и их сторонникам, президиум был сформирован на пропорциональной основе: 14 большевиков, 7 эсеров, 3 меньшевика и т.д. Хотя съезд открыл старейший социал-демократ меньшевик Ф. Дан, его единомышленники отказались войти в президиум – их места заняли большевистские и левоэсе-ровские лидеры под председательством так называемого «мягко-го» большевика Л. Каменева, стоявшего за встречное сближение с меньшевиками. Потому практически первым получил слово мень-шевик-интернационалист Ю. Мартов, весьма близкий в личных отношениях с Лениным. Его предложение о переговорах с други-ми социалистическими партиями на предмет их подключения к формированию новой власти тут же поддержал от левых эсеров С. Мстиславский.

). В решающей степени это явилось следствием потери им практически всякой поддержки». Даже меньшевики и эсеры, на которых оно надеялось до последних дней, больше рассчитывали на какой-либо компро-мисс с большевиками. Керенскому ничего не оставалось, как бе-жать к генералу Краснову в Псков, а после поражения последнего вообще скрыться в неизвестном направлении, позднее объявив-шись за рубежом.

7 К числу других относится и первой волны современный либеральный

демократ Ю. Афанасьев.


30

Наступил ответственный момент, причем не только в работе съезда: ответ оставался за левым большинством. На трибуну под-нялся А. Луначарский, как и Каменев, «миролюбивый» большевик, по характеристике Троцкого, самый «бархатный» из большевист-ских ораторов. Он полномочно заявил, что фракция большевиков решительно ничего не имеет против предложения Мартова. Пред-седатель тут же поставил предложение Мартова на голосование. Его приняли единогласно под бурные аплодисменты всего зала. Съезд на полшага оказался от создания многопартийного совет-ского правительства, от единого социалистического фронта Рос-сии.

Но, к стратегическому огорчению, последующая обстановка на съезде была буквально террористически взорвана делегатами-меньшевиками Я. Харашем, Г. Кучиным, Л. Хинчуком, правым эсером М. Гендельманом, членами «Бунда» Р. Абрамовичем, Г. Эрлихом. Это были, несомненно, предварительно и провокаци-онно согласованные с руководством меньшевистской и правоэсе-ровской фракций выступления, ибо заявления «о начале граждан-ской войны» и оставление ими съезда прозвучали от имени соот-ветствующих партий. Миролюбиво настроенные остальные деле-гаты были теперь возмущены не столько содержанием, сколько оскорбительным тоном перечисленных лиц. Не спасло и повторное выступление Мартова, призывавшего даже для преодоления разго-ревшегося конфликта приостановить работу съезда.

Теперь черед уже был не за теми «мягкими» большевиками, которые согласились было поддержать оппонентов. На трибуну вновь поднялся Л. Троцкий. Лучший оратор большевиков бук-вально гремел в защиту восстания народных масс. Он сказал: они шли под «нашим знаменем, и наше восстание победило. И теперь нам предлагают: откажитесь от своей победы, идите на уступки, заключите соглашение. С кем?… Вы банкроты, ваша роль сыгра-на, и отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть – в сор-ную корзину истории!…» И теперь уже столь бурно зал аплодиро-вал Троцкому, как вначале Мартову.

Левый эсер Б. Камков и депутат от крестьянского Совета Е. Гуревич еще пытались вернуть съезд к предложению Мартова, но бесполезно. Даже у «бархатного» Луначарского прорезался иной голос: «Мы все единогласно приняли предложение Марто-


31

ва… Против нас повели форменную атаку, говорили о гробах, в которые нужно вколачивать гвозди, стали нас называть преступ-никами, авантюристами… К тем, которые ушли, уже давно непри-менимо название революционеров – они прекращают даже свою соглашательскую работу и открыто переходят в лагерь корнилов-цев. С ними нам разговаривать не о чем».

«Оглушительными аплодисментами», как сказано в протоколе, встретили делегаты сообщение о взятии Зимнего, поступившее в четвертом часу ночи с 25-го на 26-е. Второе заседание съезда от-крылось в 9 часов вечера. С появлением В.И. Ленина началась кон-структивная работа по принятию различных документов: «Декрета о земле», «Декрета о мире», постановления «Об отмене смертной казни», резолюции против погромного движения, Декрета об обра-зовании советского правительства – Совета Народных Комиссаров. В Совнарком сначала вошли только большевики во главе с В.И. Лениным. Левые эсеры сперва воздержались от приглашения, реализовав его позднее (к концу года), составив потом и ненадолго двухпартийный блок (об этом особая речь). Его создание и приве-денные выше подтверждения во многом снимают одностороннюю, вину большевиков в зарождении в Советской России однопартий-ной системы. Хотя мы знаем и другие оценки многопартийного плюрализма, которые его отсутствие в той реальной исторической обстановке считают достоинством ленинизма.

В этой связи мы разделяем вывод Эдварда Карра об адекват-ности политики организаторов Октября реально стоявшим перед ними и страной проблемам. Вполне возможно, пишет он, что бы-строе поражение Февральской революции показало, что «буржуаз-ная демократия и буржуазный капитализм (!) по западному образ-цу, к которым стремились и на которые надеялись меньшевики, не могли укорениться на российской почве. Так что ленинская поли-тика была единственно приемлемой с точки зрения текущей поли-тики в России. Отрицать ее как преждевременную – значило по-вторять, как сказал однажды Ленин, "довод крепостников, гово-ривших о неподготовленности крестьян к свободе"8

8 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 163.

. Но задача, поставленная этой политикой перед теми, кто ее проводил, была не чем иным, как задачей непосредственного перехода от самых


32

отсталых к самым передовым формам политической и экономиче-ской организации».

Поэтому из четырех основных альтернатив после победы Фев-раля – буржуазно-демократической (Керенский), диктаторской (Корнилов), «однородносоциалистической» (Мартов) и большеви-стско-леворадикальной (Ленин) – осуществленной оказалась лишь последняя. Произошло это в результате всеобщего и перманентно-го кризиса Временного правительства, авантюризма правых сил и радикализма «низов», промежуточного соглашательства меньше-виков и эсеров, а главное – из-за политических целей, политиче-ской воли, политического искусства и большевистской энергии Ленина, Троцкого, Сталина и других левосоциалистических вож-дей.

Так что представлять масштабную и бескровную победу Ок-тябрьской революции «загадкой», как считают даже некоторые специалисты-историки, несерьезно. Да, во многом она проходила под демократическими лозунгами, но Советская власть не обходи-ла и социалистические, необычайно быстро вызревавшие в народе. Уже через несколько недель, тем более месяцев, развернулась «красногвардейская атака на капитал», которую приходилось не столько возглавлять, сколько сдерживать.

Сказанное повсеместно подтверждалось на региональном уровне. Весть о победе Советской власти пришла в Ярославль уже 26 октября, и вечером того же дня состоялась городская конферен-ция РСДРП(б). На ней присутствовало 38 делегатов от партийных организаций заводов, фабрик и воинских частей. «О текущем мо-менте» доложил представитель Московского областного бюро большевиков М.П. Янышев. Информация с мест о настроении масс позволила сразу же перейти к вопросу о передаче власти в руки Советов и обсуждении его на общем собрании рабочих и солдат-ских депутатов.

27 октября 1917 г. на Волжской набережной в бывшем губер-наторском особняке состоялось это историческое заседание Совета с участием представителей фабрично-заводских, полковых и рот-ных комитетов. Все произошло не только в контексте событий, но и в полном совпадении с тем, как развивалась ситуация днем раньше в Питере. На предложение большевистской фракции о не-медленной передаче власти Советам меньшевики и эсеры потребо-


33

вали отложить вопрос до созыва Учредительного собрания. Голо-сование после бурных дебатов дало следующий результат: за большевистское предложение – 88 человек, против – 46, воздержа-лись – 9. Потерпев поражение, утратившие вес социалисты заяви-ли о сложении своих депутатских полномочий и демонстративно покинули зал заседаний.

С уходом меньшевиков и эсеров с большим подъемом, как свидетельствуют документы, был избран временный исполком го-родского Совета, а 4 ноября после возвращения делегатов II Все-российского съезда Советов – постоянный состав исполкома. Его первым председателем стал Н.Ф. Доброхотов – в прошлом учи-тель, солдат, большевик с 1906 г. Товарищами председателя были назначены большевик Д.С. Закгейм и беспартийный Н.П. Ворохов. Членами исполкома стали также большевики-рабочие А.М. Даду-кин, В.Л. Попов, Г.Ф. Наговицин, большевики-солдаты Д.И. Гар-новский, П. Сафронов, служащий Г.И. Петровичев и еще 8 беспар-тийных рабочих и солдат.

Установление Советской власти в уездах губернии происходи-ло несколько разновременно, но в целом весьма быстро – с ноября 1917 по март 1918 г. В ноябре – в Ярославском, декабре – в Лю-бимском, Ростовском, Угличском, в январе 1918 г. – в Данилов-ском, Мологском, Мышкинском, Пошехонском, Романово-Бори-соглебском, в марте – в Рыбинском уездах. В краеведческой лите-ратуре имеются конкретные сведения о советизации не только по каждому из всех 10 уездов, но и большинству из 78 волостей гу-бернии. И практически нигде не пришлось применять оружие. Да-же в Рыбинске, где временно сложилось разделение властей, до насилия дело не дошло.

При этом все достойные уважения авторы как советского, так и постсоветского времени сочли необходимым показать и отме-тить, что всюду и без исключения наблюдался мирный характер смены власти, а точнее безвластия на власть. Всего лишь две цита-ты. Первая принадлежит Н.П. Рязанцеву и относиится к 2000 г.: «Смена власти в [губернии] прошла подчас и весьма драматично, но практически везде бескровно. Временное правительство и его органы власти на местах были настолько дискредитированы, что в губернии не было никакого массового движения в их поддержку». Нельзя с этим не согласиться.


34

Вторая цитата, высказанная еще в 1957 г., когда историки того поколения даже бравировали рассказами о так называемых «воо-руженных штурмах», не только подчеркивала бескровность рево-люции, но и подводила итоги этого столь важнейшего обстоятель-ства, причины на нашем региональном уровне. «Быстрая и бес-кровная победа Советской власти в Ярославской губернии, – писал П.И. Козлов, – не является случайностью. Она объясняется рядом причин». В кратком переложении (мы разделяем его) они заклю-чались в следующем:

- в близости к губернии всего промышленного центра России, располагавшего к 1917 г. 40-тысячной численностью революцион-ного пролетариата, активно влиявшего на установление новой вла-сти на местах;

- в давней и богатой собственной революционной традиции, бравшей свое начало со времен «Северного рабочего союза» (с 1901 г.) и нараставшей под руководством виднейших большевиков с участием В.И. Ленина;

- в прямой близости революционных центров, причем не столько Москвы, столько Петрограда с его организованным рабо-чим классом, моряками-балтийцами, напрямую помогавшими ра-дикальной оппозиции региона;

- в наличии в губернии около 200 тысяч так называемых от-ходников – до половины работавших здесь мужчин города и села, из которых, в свою очередь, до 60% выбывало в Питер и возвра-щало затем революционный настрой;

- в отсутствии (добавим и мы) товарного хлебно-зернового производства, которое в кризисные периоды войны и разрухи обычно выливалось в массовый голод и особое социально-политическое напряжение.

И все это, вместе взятое, почти неизбежно выдвигало губер-нию и окружающий регион не только на типично-закономерные, но и экстремально-контрастные конструкции переломных лет. В такую схему объяснимо укладывались, например, также выпукло очерченные события и давних общегосударственных смут, и всех трех революций, Гражданской войны, начального этапа нэпа (та же Ивановская стачка 1905 г., тот же Ярославский мятеж 1918 г., те же массовые разорения крестьянских хозяйств, дезертирство и бандитизм в конце Гражданской войны и интервенции). Дальней-


35

шая экстраполяция (распространение) подобных выводов может даже вывести и на современные поучительные размышления. Не забыть бы здесь (как чуть не случилось с вашим автором) о нацио-нально-однородном, преимущественно русско-славянском составе населения нашего исконного региона, общественное проявление которого также многозначимо.

Бескровное установление Советской власти в Ярославской гу-бернии предопределило и мирное, т. е. без фактического примене-ния оружия, формирование и укрепление ее государственно-демократической структуры управления. При этом вполне реаль-ная опасность нарушения такого примечательного явления неод-нократно исходила от явно антисоветских сил – контрреволюци-онного офицерства, лидеров правых социальных и политических сил, прежнего аппарата и чиновничества свергнутой власти. Быст-ро нарастал разного рода саботаж, организовывались вооруженные заговоры, усиливалась провокационно-подрывная деятельность. Соглашательские в отношении Временного правительства партии меньшевиков и эсеров все очевиднее вступали в прямую конфрон-тацию к большевикам в надежде на перехват власти под видом многопартийного «социалистического», а на деле антисоветского государства.

В Ярославской губернии, как и всюду, в первые дни и даже недели после революции продолжали существовать и старые орга-ны управления. Многие чиновники не пожелали подчиняться при-сланным на места советским комиссарам для установления над ними контроля. Даже чиновники прежних правительственных уч-реждений губернского центра постановили «не признавать захват-ной власти большевиков и оказывать ей посильное сопротивление, вплоть до прекращения работы». А 30 октября объединенное со-вещание руководства земской и губернской управ создало мест-ный контрреволюционный «Комитет спасения Родины и револю-ции».

Для энергичного преодоления саботажа и организованного за-говорщичества 28 октября 1917 г. исполком Ярославского Совета, который во многом олицетворял всю губернскую власть, создал Военно-революционный комитет (ВРК) с приданием ему красно-гвардейских отрядов. Первым делом ВРК во главе с солдатом-большевиком Д.И. Гарновским стало закрытие буржуазных и при-


36

мыкавших к ним газет, дабы пресечь антинародную пропаганду. Он же исполнил постановление исполкома Совета о прекращении деятельности штаба всех контрреволюционных сил, в который превратился так называемый «Комитет спасения Родины и рево-люции».

В декабре ВРК упразднил губернский комиссариат Временно-го правительства, хотя еще до конца января 1918 г. продолжали свою деятельность земская управа и городская дума, дела которых организованно приняла специальная комиссия Ярославского Сове-та. Для борьбы с саботажем чиновничества и пресечения беспо-рядков в городе в феврале был создан революционный трибунал, замененный в апреле народным судом. Это решение, как и извест-ная некоторая успокоенность чекистской группы, оказались вовсе не кстати в связи с уже проводившейся подготовкой белогвардей-цами мятежа, развернувшегося в июле того же года.

Одной из первых задач в центре и на местах становилось соз-дание вооруженных сил республики. 10 ноября 1917 г. Военно-революционный комитет по решению Ярославского Совета сме-стил с поста прежнего начальника гарнизона, заменив его времен-ным комиссаром большевиком Н.Ф. Доброхотовым. При выборно-сти командного состава с января 1918 г. в соответствии с декретом СНК в губернии началась организация воинских частей. К концу апреля в ряды Красной Армии уже записалось 5 330 добровольцев. Но этого слабо подготовленного резерва оказалось вовсе недоста-точно для формирования двух боеспособных полков. Накануне мятежа в Ярославле и Рыбинске общая численность их личного состава не превышала соответственно 1 400 и 700 человек.

Неотложное и принципиальное значение для новой власти имели не только ее дальнейшая легитимизация, но и фактическая политическая стабильность. Эта задача во многом оставалась не-преходящей со времени ноябрьских выборов в Учредительное со-брание страны. При этом мы не разделяем, полагаем, известные вам крайние лево-правые оценки, до сего времени преобладающие в общей и краеведческой литературе по поводу их результатов. Большевиков, особенно в Ярославской губернии, разумеется, по-радовал результат тайного выбора народа в отношении прямых и неизменных врагов Октября – буржуазной партии кадетов. За ее выдвиженцев в регионе в целом проголосовало только 12% изби-


37

рателей, а по России вместе с помещичьими кандидатами им было отдано 13%9

Тем самым буржуазно-либеральный Февраль бесповоротно остался позади. Партии «социалистического выбора», т. е. социа-листические по названию, по призывам, собрали в итоге по Яро-славской губернии 85% голосов при 87% по стране. При этом пер-вое место заняли эсеры – 43,2% голосов, второе место большеви-ки – 38,5% и 3,3% – меньшевики. Но если учесть, что вплоть до самых выборов формально и по избирательным спискам вместе со всей эсеровской партией голосовали и левые эсеры, уже находив-шиеся в общем правительственном блоке с большевиками и вместе с ними определявшие легитимное большинство на II Всероссий-ском съезде Советов, то о «поражении» большевиков на выборах в Учредительное собрание можно говорить лишь условно, как без-условно – о безвозвратном поражении вместе с кадетами и прочи-ми «мягкими» по отношению к ним социалистов-меньшевиков.

.

В связи с общей победой левых и правых эсеров (43,2%) сле-дует иметь в виду традиционность их социальной базы среди сель-ского населения (в 1917 г. в деревнях губернии проживало 934 862 человека), которая в 3,7 раза превосходила городскую ос-нову местных большевиков – тогда же здесь насчитывалось 248 847 жителей городов и рабочих поселков. Притом же следует помнить и не менее чем полувековую революционно-демокра-тическую пропаганду и агитацию на селе, которую мужественно проводили народники – прямые предшественники эсеров. Помимо общих народовольческих мотивов из их уст так, но чаще иначе звучал земельный вопрос. Поэтому крестьянин еще осмотрительно выжидал, но все больше склонялся в сторону большевистской Со-ветской власти, особенно после того, как 6 января 1918 г. декретом ЦИК было распущено Учредительное собрание, отказавшееся принять решения II Всероссийского съезда Советов, в том числе и Декрет о земле.

До середины февраля 1918 г. эсеры преобладали в руководстве губернского Совета крестьянских депутатов, которое отказывалось

9 Заметное исключение представляла центральная часть губернского

центра, где около 75% избирателей из числа торгово-буржуазных слоев про-голосовало за кадетов и торгово-промышленный союз. Именно эти социаль-ные слои составили вскоре основу летнего мятежа.


38

от проведения объединительного съезда с Советами рабочих и солдат. Тогда последние обратились непосредственно к крестьян-ским делегатам крестьянского съезда, проходившего в здании те-атра им. Волкова. В результате 20 – 23 февраля состоялся уже объ-единенный съезд рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. В избранный на нем губернский Совет вошли 52 человека – 33 большевика и 19 левых эсеров. Председателем исполкома вновь стал большевик Н.Ф. Доброхотов. Комиссариаты продовольствия, финансов, военный также возглавили большевики. Беспартийный бывший солдат и учитель Н.П. Ворохов был назначен комиссаром просвещения.

В результате перевыборов исполком Ярославского городского Совета возглавили 17 большевиков и 3 левых эсера. Его председа-телем был избран Д.С. Закгейм. В апреле-мае состоялись и пере-выборы уездных Советов, также обеспечившие решающую победу большевиков. Вместе с сочувствующими они получили 160 мест, левые эсеры – 73, меньшевики – 1, анархисты – 1, беспартийные – 62. При этом уместно заметить, что все выборы, в том числе пре-дыдущие в Учредительное собрание, проходили без каких-либо инцидентов и при повышенной демократичной щепетильности. Главным критерием избирательности, особенно из числа больше-виков и правых эсеров, служило отношение к Декретам о земле и скорейшем выходе из войны.

Еще в ноябре 1917 г. Ярославский Совет создал специальные инструкторские курсы преимущественно из рабочих и солдат-фронтовиков, связанных с деревней. Более 100 человек, окончив-ших эти курсы, были посланы на село для проведения в жизнь зе-мельного декрета вместе с уездными и волостными Советами. Все помещичьи земли в губернии брались на учет и передавались ме-стным земельным отделам. Уже весной 1918 г. в результате перво-го передела земли ярославские крестьяне получили 934 тыс. деся-тин пашни, сенокосов, выгонов и 348 тыс. десятин леса. А в фев-рале Ярославский Совет большинством в две трети голосов против меньшевиков и эсеров принял резолюцию о доверии позиции цен-тральной власти о немедленном подписании Брест-Литовского до-говора.

Если крестьян больше приходилось убеждать и призывать к неверию сдерживавшим обещаниям эсеров, то рабочих, наоборот,


39

даже приостанавливать в так называемой «красногвардейской ата-ке на капитал». Да и сами разгоряченные «неотложными» револю-ционно-коммунистическими идеями и действиями центральные и местные органы Советской власти не имели тогда должного сдер-живающего иммунитета. В январе-марте 1918 г. в Ярославской гу-бернии один за другим были национализированы автомобильный завод Лебедева, автозавод «Русский Рено» (Рыбинск), вагоно-строительный завод «Феникс», кожевенный завод Львиной, город-ской транспорт, кинематографы, два судостроительных завода в Рыбинском уезде – «Слип» Нобеля и завод Журавлева.

В июне того же года была национализирована Ярославская Большая мануфактура – крупнейшее предприятие Верхневолжья. По данным российской переписи, к концу августа 1918 г. оказались уже национализированными 67 предприятий губернии из 241, на которых было занято 70% из общего числа рабочих (25,3 тыс.) ре-гиона. Таким образом, «красногвардейская атака» в основном ве-лась на крупный капитал, и почти полной национализацией она за-вершилась уже к той же осени, будучи еще более «подстегнутой» социально-политическими последствиями июльского мятежа. На-ционализации промышленного капитала, разумеется, предшество-вало и соответствующее преобразование финансовых структур. Уже в январе в Ярославле было национализировано 8 частных бан-ков и 2 банковские конторы, а к апрелю все банки губернии пере-шли в руки Советов под прямой контроль комиссара Госбанка.

Передача предприятий в руки государства вызвала создание иного управления промышленностью. Еще весной 1918 г. в Ры-бинске, а в июне в Ярославле были образованы соответственно го-родской и губернский советы народного хозяйства (губнархоз). Под тем же названием они действовали и в уездах. На самих же предприятиях их непосредственным руководством занимались созданные заводоуправления – органы организации коллективных начал во всей деятельности фабрик, заводов и других крупных предприятий. Будучи избранными на рабочих собраниях и утвер-жденными в губСНХ или в ВСНХ, они могли включать в себя и прежних специалистов, коммерческих служащих и т.д.

Тем самым исторически логично начала действовать совер-шенно иная система производства в плане приступа к социалисти-ческому строительству. Но в условиях разгоравшейся Граждан-


40

ской войны, акцентированной, а то и порожденной интервенцией и последствиями белогвардейского мятежа, военно-мобилизаци-онные задачи по спасению революционных достижений быстро выдвигали на передний план жестко централизованные принципы единоначалия.

2. Ярославский мятеж в контексте контрреволюции

Прежде всего – о соотношении внешней и внутренней контр-революции и Гражданской войны в целом. И не только об их слит-ности, но и о том, что без интервенции, тем более блокадной, не-сомненно, не было бы и постреволюционного кровопролития, мас-сированного белого движения, во многом реанимированного после бескровного Октября и умноженного очевидными целями интер-вентов на всякого рода вооруженные социально-политические противостояния. Весь мир знал, а объективно мыслящие люди и ныне помнят, что за спиной Деникина и Колчака, Юденича и Врангеля, панской Польши и той же Германии, ни дня не соблю-давшей Брестского мира, стояли недавно союзные Англия и Фран-ция, казалось бы, совсем далекие США и Япония.

«В апреле [1918] немецкие и украинские войска захватили Крым, – пишет уже известный нам "небольшой" любитель совет-ского прошлого Н. Верт. – В мае немцы вступили в Грузию "по просьбе грузинских меньшевиков", которые провозгласили неза-висимость своей республики… В январе Румыния захватила и анексировала Бессарабию». Еще в марте вначале под видом приос-тановления наступления германских войск на Петроград в Мур-манске высадились английские солдаты, а вскоре французы после-довали в Архангельск, и вовсе не скрывая своих целей. 5 апреля во Владивостоке высадились первые японские соединения, за кото-рыми поспешили американские. Помимо прямой экспансии все интервенты имели указания поддерживать любые антибольшеви-стские движения и т.д., и т.п.

«Это обнадежило всех противников режима и послужило толчком к их объединению в самой России, – углубляет мысль блестящий советолог Карр. – Весной и летом 1918 г. Москва стала центром, вокруг которого агенты союзников (Англия и Франция. – В.Т.) и германские агенты, остатки правых и центристов и уцелев-


41

шие партии левых, каждые в отдельности, а иногда и совместно, стали плести заговоры и интриги против советского правительст-ва». И далее: «…Последовали попытка захватить власть в Москве и восстания в различных провинциальных центрах, из которых наиболее серьезное произошло в Ярославле». Главным организа-тором этих мятежей, как следует из приводимых признаний, был известный эсер-террорист Б. Савинков, действия которого финан-сировались французским военным атташе в Москве.

То же самое как доказанный факт отмечал и В.И. Ленин, назы-вая при этом французского посла Нуланса, «который подговорил Савинкова устроить этот заговор, гарантируя, что высаживавшие-ся в Архангельске французские войска придут на помощь в Яро-славль, что при самом трудном положении Ярославля его ожидает соединение с Архангельском, соединение с союзниками и, следо-вательно, ближайшее падение Москвы»10

Тем самым события июля 1918 г. в Верхнем Поволжье и пре-жде всего в Ярославле вовсе не в силу совпадений, а очень наме-ренно сочетались с происходившим на их московском (южном) и мурманско-архангельском (северном) флангах. 2 июля на северном участке началась массированная высадка интервентов (во главе с английским генералом Ф. Пулом) с последующей оккупацией Ар-хангельска, которых ожидали местные беломятежники. В общей сложности здесь насчитывалось около 35 тыс. английских и аме-риканских солдат, 17 военных кораблей, в том числе 4 крейсера. 4 июля в Москве в чрезвычайной обстановке начал работу V Все-российский съезд Советов, прерывавшийся из-за попытки эсеров 6-7 июля провести государственный переворот с одновременным покушением на германского посла. 4 июля было предпринято не-удачное, а 6 июля вполне успешное начало мятежа в Ярославле под руководством «Главнокомандующего Добровольческой арми-ей Северного фронта» полковника Перхурова.

. Не менее известно и то провокационное убийство немецкого посла Мирбаха, которое вме-сте с Савинковым было организовано одним из лидеров эсеров М. Спиридоновой, дабы осложнить отношения с Германией, вой-ска которой находились вблизи Питера.

10 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 31.


42

Комбинированный характер спланированного выступления охватывал города Верхнего Поволжья и Севера, в том числе Воло-гду и Рыбинск, и предусматривал его одновременность. Кроме Перхурова и Савинкова, это признавали позднее эсеровский эмиг-рант П. Сорокин, белый генерал Е. Миллер, полковник К. Гоппер. В этой связи удивляет, особенно за последнее время, возрастаю-щее число авторов, стремящихся представить события в Ярославле даже не белогвардейским мятежом и вне прямой связи с интервен-цией, а чуть ли не первым и потому локальным «народным восста-нием» против большевизма. Теперь-то хорошо известно, что даже из 11 тыс. бывших офицеров расформированных здесь прежних воинских частей на первые сборы перхуровцев для выступления с Леонтьевского кладбища явилось только 70 человек, а на вторые, вынужденно ставшие началом вооруженного мятежа, – лишь 106 офицеров. Причем, как показывал на суде Перхуров, половина из них прибыла из других городов11

Но и в разгар событий, по признанию самого Перхурова, у не-го на боевых позициях находилось менее 600 человек. И это после неоднократных добровольных и обязательных призывов да еже-дневных выплат каждому от 300 до 900 рублей

.

12

11 Весьма осторожно к мятежникам отнеслись и так называемые «пра-

вые социалисты». Особую позицию заняли даже местные бундовцы, кото-рые редко сотрудничали с большевиками. На своем заседании в первый же день мятежа они приняли постановление: «Определить движение как аван-тюру, начатую и проводимую группой совершенно неизвестных лиц и чуж-дую рабочим. Потребовать ухода из перхуровского штаба Дюшена и Сави-нова. Обратиться с воззванием к рабочим фабрик и заводов, торгово-промышленным служащим и профсоюзам…». Однако названные лидеры местного Бунда не подчинились, были исключены из Союза и продолжали активно сотрудничать с Перхуровым.

. В отдельные дни при усилении репрессий и расправ, по некоторым разрозненным сведениям, численность боевых отрядов якобы поднималась до 4 и более тысяч. Однако, как сетовал тот же «Главнокомандующий», «добровольцы», получив оружие, подчас исчезали вместе с ним. Столь мизерный резерв пополнения для так называемого народно-го восстания против Советской власти в городе с населением око-

12 Летом 1918 г. продовольственные заготовительные органы, офици-ально действовавшие в Нижнем Поволжье, платили за полученный пуд зер-на до 600 рублей. В этой связи весьма понятна осязаемость данной доплаты.


43

ло 120 тыс. человек при многотысячном числе отставных офице-ров выглядит совсем противоположным свидетельством. Да и ку-печеско-буржуазная центральная часть губернского центра, по-служившая быстрому его захвату и расправе над большевистским аппаратом управления, не стала и не могла быть даже восстанав-ливавшим источником нараставших потерь.

Особенно это проявилось, когда пропали недавние надежды на решающую помощь с Севера ввиду изначального разгрома мятеж-ников в Рыбинске, окончательно заблокировавшего даже пропа-гандистские усилия самих перхуровцев. Не меньшим провалом обернулись и надежды на переход на сторону мятежников одного из двух советских полков, расположенного в кадетских корпусах13

Не оправдались надежды перхуровцев на рабочих, которые в лучшем случае для мятежников занимали «нейтральную» пози-цию. Сам Перхуров рассчитывал по крайней мере на помощь двухсот рабочих, но на суде он заявил, что ошибся в расчетах, и масса его на поддержала. Не пошли с заговорщиками и крестья-не – даже те, которые оказались поблизости за Волгой, например, в крупном селе Диево-Городище Ярославского уезда. Лишь под прямыми угрозами расстрелом, лишением земли и имущества со стороны белогвардейских офицеров несколько десятков человек

. Его личного состава хватило для того, чтобы занять оборону по всей линии от Туговой горы до Большой мануфактуры, где пре-данные Советской власти рабочие отряды держали фронт до само-го Всполья и расположенных вблизи артиллерийских складов. Тем самым, особенно с прибытием рыбинского пополнения, мятежни-ки оказались в полукольце с юга и юго-запада. В распоряжении «красных» оказалась мощная артиллерия, которая сводила к ми-нимуму преимущество «белых» в пулеметном вооружении. По-этому уже через несколько дней после провала стратегических це-лей мятежа его разгром оставался лишь делом недалекого будуще-го.

13 Другой, 2-й советский полк, располагавшийся на пути мятежников от

Всполья к центру, был внезапно разоружен в первый же их ночной рейд, как и захвачен мост через Волгу. Сам же Перхуров первоначально разместился со своим штабом в бывшей Корсунской гимназии – в нынешнем здании почтамта на Богоявленской площади – с одновременным перезахватом мос-та и через р. Которосль.


44

вынуждены были направиться в сторону города. Но по дороге рас-сеялись, и на следующий день большинство уже вернулось в село.

В этой связи не столь уж роковой выглядит имевшая, к сожа-лению, место первичная недооценка событий в Ярославле высшим руководством в Москве. Хотя, конечно, при ином раскладе обстоя-тельств в Рыбинске и других северных городах она могла стать предельно опасной, а потому непростительной. Более того, пона-чалу даже такие лица, как член Реввоенсовета Республики Н. Под-войский, а вслед за ним и сам его председатель Л. Троцкий посчи-тали информацию из Ярославля провокацией, заслуживающей расстрела. Даже по прошествии трёх дней последний заявил деле-гатам V Всероссийского съезда Советов, что мятеж в Ярославле не представляет опасности, что город окружен и мятеж почти подав-лен. Это уже позднее сам Ленин квалифицировал события в Яро-славле как «громадный заговор», предусматривавший «ближайшее падение Москвы».

Мы не ставили перед собой задачу подробно даже комменти-ровать весь ход мятежа и последовавшей затем помощи в его лик-видации при всех развернутых возможностях: из Москвы и Воло-гды, Рыбинска и Костромы, Иванова и Владимира, Ростова и Нов-города, не говоря уже о многоадресном участии в разгроме мятежников со стороны местных уездов и волостей. Ещё будучи студентом, изучая первичные документы Ярославского областного архива, автор этих строк имел перед собой и те, которые свиде-тельствовали даже об отдельных крестьянских отрядах, торопив-шихся в сторону губернского центра, чтобы примкнуть к его осво-бодителям. Столь очевидный сдвиг в социальных настроениях со-всем недавно проэсеровской деревни послужил одним из главных аргументов последовавшего вскоре вывода В.И. Ленина о том, что после июльских событий 1918 г. даже левые эсеры «исчезли с по-литической арены, превратившись в пешку ярославских белогвар-дейцев».

Мы не имеем также возможности даже фрагментарно упомя-нуть о тяжелейших разрушительных последствиях мятежа, без-мерных по тому времени жестокостях белогвардейцев и массовых человеческих жертвах и страданиях. Тем более, что у нас есть ис-ториографическое пожелание отослать вас к самостоятельному восприятию весьма значительной и опять же совсем неоднознач-


45

ной литературы. В числе документальных работ нельзя, например, не назвать первую из двух «Красных книг ВЧК», опубликованную в 1989 г., а также в значительной мере базирующуюся на ней упо-минавшуюся «Историю Ярославского края», изданную коллекти-вом авторов в 2000 г. Полностью оказалась разрушенной и со-жженной треть города, а его центральная часть была приведена в ближайшую и дальнейшую непригодность. Не стало целых улиц, 20 промышленных предприятий, Демидовского лицея, Некрасов-ской библиотеки, многих храмов – всего не перечесть.

Численность населения Ярославля сократилась со 130 тыс. до 76 тыс., более трети жителей лишились крыши над головой. Голод, эпидемии вынуждали оставшихся в живых покидать разрытые окопами, заваленные остатками разрушений и трупами зловонные пустоши. По самым минимальным подсчетам и только по списоч-ным сведениям, в первые дни мятежа белогвардейцы и их пособ-ники в намеченных облавах арестовали и расстреляли не менее 200 руководителей и сотрудников советских учреждений. Более 100 активистов (по некоторым сведениям от 109 до 200 человек) мятежники поместили на «баржу смерти» вблизи от волжского бе-рега для умерщвления от голода и прицельного обстрела. На месте во время ареста были зверски убиты окружной военком С.М. На-химсон, председатель городского Совета Д.С. Закгейм, председа-тель губернского исполкома Н.Ф. Доброхотов и другие. Причем тело первого из них, со вспоротым животом брошенное на улицу, запрещалось к захоронению. Тело второго, разнесенное разрыв-ными пулями, несколько дней возили на телеге по улицам «для обозрения и наведения страха».

Садизм изуверски совмещался с призывами к еврейским по-громам, с издевательствами в связи с национальной принадлежно-стью и групповыми черносотенными осквернениями. И все это цинично прикрывалось и обставлялось неким единением с религи-ей. Так, по некоторым свидетельским показаниям, перед началом и в ходе решающих боев в городе проводились даже крестные ходы с молебствием «о даровании победы белой гвардии». При этом клятвы «о борьбе до конца» никоим образом не задевали офицер-скую честь перхуровцев. Еще шли тяжелые бои и до прекращения сопротивления оставалось 3 дня, когда Перхуров, по сути, первым бросил свой «тонущий корабль» и через Кострому и Казань напра-


46

вился к Колчаку. Адмирал не только не припомнил ему святое правило капитана терпящего бедствие судна, но, напротив, пред-ставил такого же, как и он сам, кровавого сторонника монархии к званию генерал-майора14

Но наши суждения по такому казусу (подобное в нынешнем политиканстве не столько случайность, сколько обыденность) во-все не к тому, чтобы не впасть в некую крайность, когда, скажем, зайдет речь о сооружении памятника Перхурову, а то и Савинкову в Ярославле. И даже не на Волжской Стрелке, а еще ближе – на-пример, на месте бывшего Демидовского лицея, где потом нахо-дился его штаб, и почти рядом с Памятником Победы 1941 – 1945 гг. Нарастают же призывы некоторых историков к полной реабилитации Колчака, к водружению ему памятника на Ангаре и написанию «хороших книг» о нем. Наша мысль о другом – теперь уже о том разительном контрасте, который встает перед нами при сопоставлении полной бескровности Октября в Питере, во всем Верхневолжье и того чудовищного насилия при первой же попыт-ке свержения Советской власти одновременно более чем в 20 го-родах, включая не только Ярославль, но и Москву.

.

В своем письменном показании на следствии ВЧК в июле 1920 г. Колчак особо заявил: «Глубоко убежден, что время воору-женных выступлений теперь прошло… При сложившейся обста-новке единственной властью, которая может вывести Россию из тяжелого положения в более короткий срок, является Совет-ская»15

14 А.П. Перхуров после разгрома Колчака сумел устроиться в штабе

Приуральского военного округа. В 1922 г. был разоблачен, тогда же осуж-ден и расстрелян по приговору военного трибунала в Ярославле. Б.В. Са-винков бежал в Польшу, развернул диверсионную деятельность в России из-за границы. Когда чекисты его умело выманили и арестовали, он признал свою вину. Суд приговорил Савинкова к расстрелу, ЦИК СССР заменил его 10 годами тюрьмы. В 1925 г. он покончил жизнь самоубийством.

. Но когда начинал Перхуров летом 1918 г., большая кровь с ее настоящим фашистским реализмом была еще впереди.

В марте 1998 г. Военная коллегия Верховного Суда РФ вынесла совре-менную оценку в отношении действий Перхурова в Ярославле. Приговор от 19 июля 1922 г. по его делу признан обоснованным и оставлен без измене-ния.

15 См.: Верой и правдой. ФСБ. Страницы истории. Ярославль, 2001. С. 171.


47

С этой принципиальной методологической посылкой мы и пе-рейдем к следующему параграфу нашего пособия16

3. В вооруженной борьбе с блокадными силами

.

Под блокадной контрреволюцией имеется в виду общий со-ветский кольцевой фронт той внутренней российской контррево-люции, которая была развернута при всесторонней иностранной инициативе и прямой интервенции. Да еще при сложившейся со-циально-политической неустойчивости самой республики, небы-валой активизации антибольшевистской оппозиции. В результате после триумфального шествия Советской власти ей была навязана тяжелейшая многослойная война, хотя и ее собственные военно-гражданские составляющие даже не во всем выглядели решающи-ми. Но при их слиянии с многосторонним иностранным вторжени-ем, как казалось его организаторам, уничтожение революционного режима в стране было совершенно неизбежным.

К лету 1918 г. под контролем Москвы, которая с 11 марта ста-ла столицей Советского государства, находились только террито-рии вокруг нее. Украину захватили немцы, Дон и Кубань – Крас-нов и Деникин. Дело дошло до того, что, когда Деникину остава-лось до столицы немногим более 150 километров (вдвое меньше, чем Савинкову), СНК вновь подготавливался к эвакуации. Это подсказывал и левоэсеровский мятеж в самой Москве, пленивший даже лидера ВЧК Ф. Дзержинского. 20 июля эсеры савинковского толка убили комиссара по пропаганде СНК В. Володарского, 30 августа – председателя петроградского ЧК М. Урицкого. И в тот же день эсерка Каплан тяжело ранила В.И. Ленина.

Мы не будем подробно останавливаться на готовившемся по-ходе на сам Питер под началом генерала Н. Юденича, ставшего главнокомандующим белогвардейской армии на Северо-Западе. Выше мы уже коснулись военного симбиоза интервентов с контр-

16 Но перед тем – следующее уточнение из только что упомянутой кни-

ги: за участие в мятеже было осуждено к высшей мере наказания 112 чело-век, к заключению приговорено 44 человека. Это в 3,1 раза меньше, чем считалось прежде, – 350 расстрелянных. Осужденным к заключению неод-нократно сокращались сроки по амнистии – до пяти лет, а затем и до одного года с учетом уже отбытого срока.


48

революцией на Севере. Центральное и Нижнее Поволжье вместе с Южным Уралом оказались блокированными Самарским Комите-том бывших членов Учредительного собрания – Комучем, со-бравшим под свои знамена самые разнородные социально-полити-ческие силы – от ярославского делегата А. Коновалова (крупней-шего промышленника) до мелких групп так называемой «социалистической ориентации» из числа разных эсеров и мень-шевиков, включая и В. Чернова. Но всех их объединяли разного рода антибольшевистские настроения.

Знали бы они тогда, что совсем скоро многие из числа фор-мально-красных будут расстреляны Колчаком за их политический цвет в Омске на берегу Иртыша и что сам знаменитый единоразо-вый председатель Учредительного собрания, упомянутый лидер эсеров только случайно избежит той же участи. Но о Комуче лишь постольку – дальше о другом. О давно наслышанном мятеже чехо-словацкого военного корпуса, о котором во времена Варшавского блока лишь вспоминали кратчайшим образом – совсем замолчать было невозможно. Но подробно о коллизиях между славянскими братьями не писали. Так вот этот самый чехословацкий мятеж, по оценкам более поздних историков, которые мы разделяем, стал не только сигналом, детонатором и исходным фактором для объеди-нения всех антисоветских сил на востоке страны. Он «положил на-чало регулярной гражданской войне с образованием фронтов и во-влечением в военные действия широких масс населения» – причем с разных сторон, добавим и мы.

Чехословацкий корпус был сформирован в России еще в пер-вой половине 1917 г. из военнопленных соответствующих нацио-нальностей, воевавших на стороне Германии. После Октябрьской революции первоначально придерживался нейтралитета и дисло-цировался на Левобережной Украине. После заключения Брест-ского мира под влиянием представителей Антанты и правых эсе-ров занял враждебные Советской власти позиции. Командование корпуса объявило чехословацкие войска частью французской ар-мии и потребовало от Советского правительства их отправки в За-падную Европу. В итоге было дано согласие на перемещение через Владивосток в качестве частных лиц при условии сдачи вооруже-ния местным Советам. Но агенты Антанты начали готовить корпус к мятежу с одновременной организацией белогвардейско-казачьих


49

и эсеро-меньшевистских мятежей в Поволжье, на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке.

Открытые выступления начались в конце мая 1918 г. захватом Мариинска и Челябинска. Затем чехословацкие войска численно-стью до 45 тыс. человек и эсеро-белогвардейские отряды преодо-лели сопротивление малых групп Красной Армии и Красной гвар-дии в Поволжье, на Урале и в Сибири и в мае-июне захватили Пензу, Сызрань, Самару, Новониколаевск, Омск, Томск, Красно-ярск, потом заняли Уфу, Симбирск, Екатеринбург, а 7 августа – Казань, где завладели золотым запасом страны, оказавшимся поз-же у Колчака. Все это сопровождалось массовыми арестами и каз-нями советско-партийных кадров, революционно настроенных ра-бочих и крестьян. Мятежники поддержали Комуч в Поволжье, в Екатеринбурге – кадетско-эсеровское Уральское правительство, в Омске – кадетско-белогвардейское Сибирское правительство…

Политическая разношерстность белочехов, белогвардейцев, комучевцев, эсеров и меньшевиков при огромных территориаль-ных разбросах Гражданской войны создавали, однако, необычай-ную беспорядочность в действиях антибольшевистской коалиции. Это пытался преодолеть Колчак, совершивший собственный пере-ворот в Омске в ноябре 1918 г. и начавший свой поход в сторону Волги и на Москву. При этом им был полностью изгнан, а то и ис-треблен весь прежний набор меньшевистско-эсеровского полусо-глашательства. Колчаковские карательные отряды при поддержке интервентов с исключительной жестокостью расправлялись даже за малейшее неповиновение или сочувствие большевикам. В Ом-ске при подавлении восстания было расстреляно более 20 тыс. че-ловек, в Екатеринбурге – около 20 тыс., в том числе десятки тысяч женщин, детей, стариков подвергнуты телесным наказаниям.

Создавший при помощи Антанты и США более чем 300-ты-сячную армию военный диктатор был признан Деникиным, Юде-ничем и другими лидерами белогвардейцев «верховным правите-лем всероссийского правительства». Но успехи Колчака оказались недолгими. Массовые зверства, отказ от ленинского Декрета о земле, безудержная спекуляция, массовый наплыв иностранных хозяев, возникшее недоверие остатков чехословацкого корпуса, широкое партизанское движение, составлявшее до 100 тыс. воо-руженных рабочих и крестьян Сибири и Дальнего Востока, мощ-


50

ные наступательные действия теперь уже регулярной Красной Ар-мии, насчитывавшей к маю 1919 г. 1,5 млн. человек против 360 тыс. в июле 1918 г., – все это привело сначала к необратимому отступлению колчаковцев, а затем и к массовому бегству. Весьма примечательно и то, что их последней надежде пробиться во Вла-дивосток не дали осуществиться те же чехословаки, которые вме-сте с меньшевиками Иркутска выдали Колчака местному больше-вистскому ревкому. 7 февраля он был приговорен к расстрелу. То была справедливая воля не только Советской власти, но и всей российской демократии.

А по большому счету всеобщий разгром ставленников интер-вентов и внутренней контрреволюции даже больше событий Ок-тября 1917 г. подтвердил правоту истории, когда ее не предают, не обманывают, а с пониманием защищают. Если Сталин еще наме-ревался в 1941 г. временно оставить Москву и отбыть в Куйбышев или Ярославль на Красный холм, то у Ленина и такой возможно-сти не было. Там и здесь, как и в самой столице, в особо критиче-ский момент судьбы обнадеживающе для себя действовали эсеры, меньшевики, комучевцы и чехословаки – до тех пор, пока их не «воспитал» сам же обреченный Сибирью адмирал. В этом смысле и сам политический поворот в Гражданской войне как таковой на-метился не в период решающих сражений на фронтах 1919 г., а к концу 1918 г. Уже к тому времени главные ее «идейные» вдохно-вители – меньшевики и эсеры – больше думали не о немедленном свержении большевиков, а о своей защите со стороны белогвар-дейцев. Как, кстати, те же крестьяне при мысли о возвращении помещиков и их земли.

Ярославских крестьян и рабочих, в том числе самих эсеров, наглядно «просветил» тот же Перхуров, хотя всех и каждого по-своему, в том числе и местных чекистов. После белогвардейского мятежа и вследствие тяжких разрушений штаб Ярославского Во-енного округа временно до марта 1919 г. был переведен в Ивано-во-Вознесенск17

17 Ярославский военный округ со времени его первого комиссара

С.М. Нахимсона и военного командира Н.Д. Ливенцева включал целый ряд смежных губерний – Ярославскую, Петроградскую, Псковскую, Новгород-скую, Костромскую, Владимирскую и др.

, хотя его военный комиссар М.В. Фрунзе неодно-кратно прибывал в Ярославль для решения многих военно-


51

мобилизационных задач. Так, под его началом в округе были сформированы три стрелковые бригады и одна стрелковая диви-зия, а через систему Всевобуча прошли 77 тыс. человек. Длитель-ное время в Ярославле базировались штаб и реввоенсовет Север-ного фронта, которые формировали войска северо-западного, се-верного и северо-восточных направлений, простиравшихся от Пскова до Вятки, и управляли ими.

Непосредственно на северном направлении оборону, а затем и наступление вела 6-я армия, в составе которой сражались более 2 500 бойцов из Ярославской губернии. Они участвовали в осво-бождении Архангельска и Мурманска, а в составе вскоре образо-ванного на базе западного направления и Западного фронта – в обороне Петрограда от генерала Юденича. Одновременно части 6-й армии вплоть до формирования Восточного фронта выполняли и решали задачу предотвращения сил северной и восточной контр-революции. Северо-восточные уезды Ярославской губернии мно-гие месяцы составляли ближайший тыл правого крыла Северного фронта и левого участка 3-й армии Восточного фронта. Здесь по-мимо М. Фрунзе неоднократно бывал и Л. Троцкий. В эту армию из губернии также было направлено 2 500 бойцов, в том числе 61-й (156-й) Рыбинский полк, который в составе 51-й дивизии под ко-мандованием В.К. Блюхера18

В 1918 – 1919 гг. успешно действовал отдельный 17-й Яро-славский полк, сформированный из числа местных железнодорож-ников для боевой охраны железных дорог прифронтовых полос. В составе Западного фронта он выполнял свои задачи под Смолен-ском, Оршей, Могилевом, затем в боях против Деникина – в рай-онах Орла, Курска, Харькова. В сражениях против генерала Вран-геля и Польши самоотверженно участвовала сформированная на территории Ярославской губернии 7-я стрелковая дивизия. Здесь, как известно, весной 1920 г. сложилась тяжелейшая обстановка, когда нашим войскам пришлось отступать и нести большие поте-

участвовал в боях за Пермь, в осво-бождении Тюмени и окончательном разгроме Колчака.

18 Блюхер В.К. (1890 – 1938) – родом из крестьян села Барщинка близ

Рыбинска. В Первой мировой войне рядовой и унтер-офицер. Герой Граж-данской войны – кавалер пяти орденов Красного Знамени, причем первого под № 1. С 1935 г. – Маршал Советского Союза. В 1938 г. репрессирован, реабилитирован посмертно.


52

ри. 7-я дивизия, прикрывавшая другие, сама оказалась в окруже-нии. Во время прорыва ее бойцы 16 раз ходили в штыковую атаку и, опрокинув врага, соединились с остальными войсками Западно-го фронта. Реввоенсовет Республики наградил дивизию почетным Красным Знаменем.

И вновь теперь уже в боях с Врангелем воевала 51-я стрелко-вая дивизия В.К. Блюхера, а в ее составе тот же 156-й Рыбинский полк. Они долгое время удерживали Каховский плацдарм, а затем участвовали в штурме перекопских укреплений. За мужество и от-вагу в боях за Каховку и Перекоп многие ярославцы удостоились боевых наград. Орденом Красного Знамени были награждены крас-ноармейцы С.А. Крюков, И.В. Уткин, командир полка Н.В. Ка-линин и многие другие. Общую жертвенность проявили бойцы 6-й роты, которые, как писал позднее Блюхер, под смертельным огнем двенадцати пулеметов блокировали вражеский бронепоезд, уничтожили артиллеристов и захватили батарею, чем обеспечили 156-му полку возможность отбить общую атаку врага и прочно за-нять вторую линию окопов, определявшую исход всего сражения. Но и геройская рота понесла огромные потери: от ее личного со-става в живых остались только пять человек.

Военные призывы проходили в обязательной и в разных доб-ровольных формах. Но в литературе до сих пор нет ни точных обобщающих сведений о выбывших на фронт, ни об их основных градациях. Есть и путаница. Б.Д. Альтшуллер и Р.В. Балашов в свое время отмечали, что в Ярославской губернии «общее число мобилизованных и отправленных на фронт с 1918 по конец 1920 г. составило около 80 тыс. человек». Эту же цифру недавно повторил и Н.П. Рязанцев, однако суммарно вместе с призванными добро-вольно. Между тем добровольные пополнения также проходили при широкой массовости, особенно по профсоюзной линии. В кни-ге М.А. Рутковского названы четыре общегубернских призыва, проведенных в Гражданскую войну на основе рекомендательных профсоюзных представлений19

19 Рутковский М.А. Очерки истории ярославских профсоюзов. Яро-

славль, 2003. С. 26 – 27.

. И только по итогам первого такого призыва профсоюзы губернии намечали направить на фронт 3 750 своих членов, что составило примерно 5% общей их числен-


53

ности. На деле же только во время наступления Колчака число та-ких призывников превысило 10% общего состава членов проф-союзов региона.

Если эту долю умножить на четыре подобных призыва, то только профсоюзное пополнение Красной Армии в губернии в це-лом могло достичь не менее 30 тыс. человек. А ведь среди добро-вольцев были уже и первые комсомольцы только что возникшей в июне 1918 г. по инициативе рыбинцев губернской организации РКСМ20

Осмыслив сказанное выше (попутно заметим и то, что в числе всех призванных, в том числе на добровольной основе, было нема-ло представителей оппозиционных партий, особенно из числа ле-вых эсеров), мы приходим к выводу о том, что находящуюся в обороте цифру о числе всех влившихся в ряды созданной Красной Армии (80 тыс.) необходимо, как минимум, удвоить. Это, конечно, не означало отсутствия каких-либо колебаний среди фронтовиков по поводу их же даже добровольного выбора, тем более с лета и осени 1918 г., когда победа революционных сил казалась очень

. В Глебовской волости Рыбинского уезда, например, ушли на фронт все комсомольцы. Лучших активистов – Павла Москви-на, Ивана Крайнова, Василия Оладникова и других – направила на Восточный фронт комсомольская организация Ярославской Боль-шой мануфактуры. Но еще больше направлялось на фронт комму-нистов. Только в 1919 – 1920 гг. губернская парторганизация про-вела более десяти партийных мобилизаций по своим кадровым структурам. При этом происходило многократное восполнение партийных рядов: к маю 1920 г. они насчитывали более 17 тыс. членов против 1 199 на апрель 1918 г. Одна лишь Пошехоно-Володарская партийная организация (2 211 коммунистов) превы-сила недавнюю численность всей губернской.

20 Первый губернский комсомольский союз возник на вагоностроитель-

ном заводе «Феникс». Среди его членов были Александр Щербаков, впо-следствии секретарь ЦК ВКП (б), Федор Харитонов – видный военачальник 1941 – 1945 гг., командовавший армией, будучи генерал-лейтенантом. Со-вершенно добровольно из крестьянской семьи деревни Фелисово Рыбинско-го уезда ушел на фронт П.И. Батов, также будущий крупный военачальник Великой Отечественной войны, генерал армии. Будущий маршал Ф.И. Тол-бухин из деревни Андроники Ярославского уезда еще в 1918 г. стал волост-ным военным комиссаром.


54

сомнительной, а всякого рода (особенно продовольственные) трудности вылились в массовый голод и крайнюю нужду.

При таких обстоятельствах зачастую и даже в социальной мас-се определяюще действовал и сравнительный принцип «наимень-шего зла», наибольшим проявлением которого неизменно остава-лась широкая опасность возвращения того, чего не стало, – цариз-ма, помещиков, ненавистных заводчиков, унизительного беспра-вия и т.п., того, что нескрываемо несли на своих штыках белогвардейцы. Это же следует иметь в виду и при оценках терпе-ливого отношения народа к неизбежной реализации Советской властью продовольственной диктатуры и всей системы «военного коммунизма», к рассмотрению которых мы переходим. «»

4. «Военный коммунизм» в историческом восприятии

Прежде всего необходимо особо возразить вопреки заскоруз-лым и преднамеренным поныне суждениям о том, что понятие «военный коммунизм» и его реализация безраздельно принадле-жат только Ленину, большевикам. Наиболее последовательно и жестко политику государственной централизации и регулирования экономики во время войны и некоторое время после нее проводила Германия. Еще 25 января 1915 г. здесь был принят закон о хлебной монополии. А дальше «принудительное хозяйство» действовало почти всюду: контролировался обмен, устанавливались твердые цены, отбирался и весь продукт не только продовольственного, но и промышленно-сырьевого назначения; непосредственное потреб-ление людей осуществлялось путем карточек и пайков. Была от-менена свободная торговля на большинство изделий, даже введена трудовая повинность.

Тем самым государство основательно вторглось в сферу капи-талистических интересов, ограничило частную собственность и заменило рынок централизованным обменом между отраслями экономики. Марксисты разного толка были даже сконфужены: как же, буржуазно-юнкерское государство железной рукой приступило к реализации их стратегических планов по реорганизации частных отношений в экономике. Некоторые немецкие социал-демократы предложили столь необычное явление именовать «военным социа-лизмом». Ленин же, усиленно занимавшийся в то время изучением


55

империализма, еще в дискуссиях с лидерами немецкой социали-стической классики определил подобное экономическое явление как «военно-государственный монополистический капитализм», представляющий материальное преддверие социализма в целом.

Весной 1918 г., разрабатывая уже конкретный план приступа к социалистическому строительству, В.И. Ленин в полемике еще с «левыми коммунистами» призывал «учиться государственному капитализму немцев, всеми силами перенимать его, не жалеть дик-таторских приемов для того, чтобы ускорить это перенимание за-падного варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства». В этом отношении мы разделяем позиции тех (например, авторов второго тома книги «Наше Отечество»), кто отрицает преобладающие попытки прямо-го противопоставления нашего «военного коммунизма» и госкапи-тализма вообще. Во многом «военный коммунизм» был «западни-чеством», он аналогичен немецкому госкапитализму, хотя и с принципиальной разницей. Там военный социализм проводился не с предельной силой и ради сохранения самого капитализма. В Со-ветской России – «военный коммунизм» – с максимальными уси-лиями при «красногвардейской атаке на капитал» с выходом на социалистические задачи при отчаянном противодействии контр-революции.

Но общность парадигмы обозначений в России и Германии ярко оттеняется соответствующими событиями 1921 г. – почти синхронным отказом от «военного коммунизма» у нас на X съезде РКП(б) в марте и рассмотрении такого же вопроса германским рейхстагом в апреле. В России – отказ от продразверстки в пользу продналога, причем в обоих случаях имелась изначальная неиз-бежность перехода к «военному коммунизму». В Германии – же-сткая необходимость перестройки на военно-мобилизационный лад. В Советской России – то же самое, но при несравненно более тяжких материальных возможностях, при сложнейшей социально-политической обстановке, интервенции и Гражданской войне.

А как же оценить военную экономическую ситуацию в цар-ской России в связи с ее вступлением в мировую войну, да и эко-номическую политику Временного правительства после Февраля 1917 г.? После спада патриотического угара в феврале 1915 г. в той еще России лишь в военных округах был запрещен вольный вывоз


56

продовольственных продуктов, вводились обязательные цены и допускалась реквизиция. Но это лишь подстегнуло спекуляцию и рост дороговизны в целом. Осенью 1916 г. вводится обязательная поставка хлеба в казну уже согласно погубернской, поуездной и волостной разверстке. Но было уже поздно: зимние голодные оче-реди и демонстрации стали, как известно, одним из массовых про-явлений Февральской революции.

Временное правительство 25 марта 1917 г. приняло постанов-ление о государственной торговой монополии на хлеб, по которо-му все зерно, за вычетом оставленного для продовольственных и хозяйственных нужд владельца, должно было поступать в распо-ряжение государства. Но этот, казалось бы, соответствующий си-туации шаг также не дал нужных результатов. Оставшийся в прежнем виде, свободный рынок промышленных товаров вновь отвлекал значительную долю хлеба. Введение регулирования про-мышленного рынка буржуазные силы блокировали. И даже тогда, когда 16 мая меньшевистско-эсеровский исполком Петросовета принял наконец резолюцию о «регулирующем участии государст-ва» почти для всех отраслей промышленности в распределении сырья, готовой продукции, в фиксации цен и т.д., Временное пра-вительство не приняло ее из-за нажима промышленных кругов.

Иначе говоря, ни царское, ни Временное правительство не оказались в состоянии поднять общенациональный интерес выше интересов отдельных классов и собственников, развернуть, хотя бы как в Германии, военно-мобилизационную экономику под об-щим началом государства, не ограничиваясь половинчатыми ре-шениями по продовольственному вопросу. Поэтому в преодолении наступившего обвала большевикам была оставлена страна с раз-рушенной промышленностью, нищим сельским хозяйством и на-селением, разбросанной иностранной оккупацией и собственной контрреволюцией. Но им было ясно, что история не оставила Со-ветской власти особых альтернатив, кроме тех, которыми не смог-ли и не могли воспользоваться предшествовавшие правители. Ис-тория приготовила, однако, по выражению В.И. Ленина, такую но-вую политическую ситуацию, которая не была связана с «уваже-нием» к «священной частной собственности», но в кратчайший срок породила неодолимое стремление к народовластию и небыва-лую руководящую силу. Даже усвоившие свои вчерашние уроки


57

меньшевики и эсеры больше стали склоняться к серьезным ком-промиссам.

Большевистское руководство быстро, почти изначально при-шло к пониманию неизбежности и всей полноты «военного ком-мунизма», без которого невозможно было спасти страну. Эконо-мика находилась в руинах. Выпали из актива Украина, Поволжье, Урал, Западная Сибирь, Прибалтика. Оказались совершенно пре-рванными государственные, торгово-рыночные связи. Забастовки, саботаж и локауты прежних предпринимателей довершили разло-жение экономики, плохо завязанной на войну. Ситуативно опыт рабочего самоуправления вылился в анархию, доведенную до пре-дела почти стихийной кампанией национализации предприятий у непокорной буржуазии. Заводские корпуса и в самом деле бук-вально содрогались от пролетарского «ура!» нам уже известной «красногвардейской атаки на капитал».

И большевики не прерывали шедшую снизу стихию и даже поддерживали ее. В.И. Ленин впоследствии признавался: «Мы на-глупили достаточно в период Смольного и около Смольного». Производство оказалось совсем парализованным. Предприятия должны были перейти на государственные дотации, а само госу-дарство, лишившись доходов, задыхалось от эмиссии, от «рулоно-го» падения мифического курса рубля, от нарастающей безработи-цы. К тому, что мы уже говорили, добавим еще: к октябрю 1919 г. было национализировано 2 500 предприятий, а через год их чис-ленность вместе с мелкими достигла 37 тыс. В Ярославской губер-нии к концу 1920 г. государству принадлежало 920 предприятий, причем около 300 из них с механическими двигателями. На них значились более 90% всех рабочих губернии. А работали лишь от-дельные предприятия, в то время как большинство ярославских приходилось еще восстанавливать после мятежа.

Однако почти одновременно одни «ура!» сменились нарас-тавшим гулом и призывами не только рабочих, но и крестьян поч-ти такой же «красногвардейской атакой» теперь уже на советскую администрацию: «Хлеба и хлеба!». Причем зачастую организато-рами подобных неотложных требований выступали, по горькой иронии, те же вооруженные отряды Красной гвардии, которые стали представлять уже угрозу и новой власти, а потому вскоре были распущены. Но хронический голод распустить было нельзя.


58

Единственным спасением становилось жесткое внедрение продо-вольственной диктатуры, как и общее ужесточение самой власти в центре и на местах.

В этой связи надо окончательно отказаться от давнего стерео-типного восприятия сущности продовольственной диктатуры пе-риода «военного коммунизма», связанного, как правило, с пред-ставлением известной со школьных лет «продовольственной раз-верстки», введенной в январе 1919 г. Прежде всего надо иметь в виду декрет ВЦИК и СНК от 13 мая 1918 г. (как, кстати, и Декрет от 28 июня о национализации промышленности) о чрезвычайных полномочиях Народного комиссара по продовольствию. Формаль-но он дублировал известное уже по 1917 г. постановление Вре-менного правительства о государственной хлебной монополии и объявлял, что «ни один пуд хлеба не должен оставаться в руках держателей, за исключением количества, необходимого для обсе-менения их полей и на продовольствие их семей до нового уро-жая».

Более того, 27 мая 1918 г. декретом в развитие предшество-вавшего устанавливалось прямое подчинение всех губернских и уездных продорганов не местным Советам, а непосредственно Наркому продовольствия. Он получал также право в случае необ-ходимости отменять постановления совдепов и входить во ВЦИК с предложением о предании их суду. Вскоре по такому же пути дви-нулись ВСНХ, военное и другие ведомства исполнительной вла-сти, сводя к минимуму роль органов Советской власти на местах. И любопытно, что в защиту Советов как в центре, так и на пери-ферии сразу выступили и меньшевики, и эсеры всех мастей, и дру-гие «обмяклые» социалисты. Особенно это проявилось после соз-дания комитетов бедноты 11 июня 1918 г., которые в лучшем слу-чае поделили оставшуюся власть с первичными Советами на селе или полностью ее перехватили до декабря того же года21

21 Давным-давно, еще будучи студентом 3 – 4-го курсов истфака ЯГПИ

им. К.Д. Ушинского, автор этих строк в кружке профессора Л.Б. Генкина написал на основе архивных документов доклад о деятельности комбедов Ярославской губернии. И самым памятным из него был вывод о том, что они напрямую вписывались в практику «военного коммунизма» и не отве-чали перспективным задачам социалистического строительства, что проти-воречило прежней исторической схеме, что и подметил тогда профессор.

, тем бо-


59

лее после направления в деревню целой «продовольственной ар-мии» из рабочих вооруженных отрядов, насчитывавших до 80 тыс. человек.

Не всё в этих почти безальтернативных мерах было взвешено, продумано, тем более в связи с поддержанием гражданского мира на селе и союзнических отношений со средним крестьянством, не говоря уже о состоятельной части деревенского населения. Но всё сводилось к тому, что пожиравший уже массовый голод готов был заглотить не только Советы, но и всю цивилизованную Россию. Иными словами, майско-июньское законодательство в его особой чрезвычайности явилось логически жестким следствием всего предшествовавшего. Оно неизбежно перенесло центр тяжести со-циальной напряженности из города в деревню, замкнув всё на обеспечении хлебной монополии, дабы отвести всю Россию от во-енного геноцида, творимого прежними правителями, интервента-ми и белогвардейцами семь лет.

Поэтому большевики благодаря В.И. Ленину не «скатились на путь исключительно реквизиционной политики», – как можно сей-час прочитать в «современных» ученых трудах, – несущей полное разрушение экономики, а спасительно реализовали то, что лишь намеревались сделать царское и Временное правительства. Если для первой половины 1918 г., пожалуй, еще рано говорить о сло-жившейся как таковой системе «военного коммунизма», то безот-казность соответствующей политики на последующие годы войны и интервенции выглядела очевидной. С осени того же года и до 1921 г. она лишь совершенствовалась и доводилась до той осоз-нанной рубиконовой черты, которая не усугублялась дальше почти генетической ненависти всех крестьян к вновь нависшей поме-щичьей опасности.

И такой умнейший лидер разновидности меньшевизма, каким являлся Ф.И. Дан, после окончания Гражданской войны, отмечая голод и ненависть крестьянства к крайностям «военного комму-низма», заявил следующее: «В нашей (!? – В.А.) победе более всего сказалось то, что когда перед крестьянами встает призрак старого помещика, старого барина, чиновника, генерала, то русское кре-стьянство непобедимо… Крестьяне все силы отдают на то, чтобы отразить самую возможность возвращения старого помещика и старого царя». Тем более, что неотложно устранялись очевидные


60

перегибы в крайностях продовольственной диктатуры, а, напри-мер, неожиданное упразднение комбедов уже через полгода после их создания заметно способствовало налаживанию отношений с середняком и общему, хотя и временному, успокоению в деревне. Это стало прологом и всего курса на союз со средним крестьянст-вом, взятым вскоре в марте 1919 г. VIII съездом РКП(б), как даже всем памятный декрет от 11 января 1919 г. о разверстке зерновых хлебов и фуража, рассказом о котором в учебно-лекционной прак-тике обычно начинают изложение сущности продовольственной политики военно-гражданских лет, ее предельной разверсточной жесткости, да и как исходного комбинированного начала чуть ли не всего «военного коммунизма». В этой связи кого-то смущает и некая запоздалость того декрета.

В действительности же, вопреки сложившемуся мнению, он не стал дальнейшим ужесточением продовольственной диктатуры, а, наоборот, был ее существенным ослаблением в плане заданности и конкретности. В сущности, признавались крайность и безрезульта-тивность подворного учета и нормирования крестьянского потреб-ления. Впредь государство заранее объявляло о размерах предсто-явших изъятий с последующей разверстки по регионам, губерниям и уездам. А это уже представлялось прямой переходной ступенью к процентному натуральному налогу 1921 г.

5. «Военный коммунизм» в региональной реализации

В том реальном военно-гражданском контексте, когда все бу-дущие судьбы страны конкретно-исторически сплелись в одном – в национально-продовольственной выживаемости, мы продолжим и наше последующее повествование в рамках той же очерченной сюжетности, в свете той же продовольственной диктатуры, необ-ходимое исполнение которой всюду зависело от всего комплекса военно-коммунистических мер не только в центре, но и на местах.

Продовольственные отряды в Ярославской губернии начали создаваться в июне 1918 г., но июльский мятеж в основном их ор-ганизационный период сместил на август-сентябрь, как, кстати, и время массового создания комитетов бедноты, с которыми прод-отряды обязывались действовать сообща. Сформированный отряд, в соответствии с инструкцией губисполкома, должен был насчи-


61

тывать не менее 75 человек, вооруженных винтовками и двумя-тремя пулеметами. Все, разумеется, подчинялись военно-револю-ционной дисциплине, находились вне подозрений в воровстве, вымогательстве и пр., а также под строжайшей, вплоть до расстре-ла, личной ответственностью на месте совершенного преступле-ния.

Поэтому главным критерием для записи в продотряды, как и рекомендовалось губернским продовольственным комитетом, счи-талась принадлежность к РКП(б), фабрично-заводскому активу. Преимущество отдавалось известным честностью и хорошими достижениями добровольцам. Все должны были иметь рекоменда-ции фабзавкомов, Советов или быть избранными на рабочих соб-раниях. Всего только в августе-сентябре 1918 г. на предприятиях Ярославля и губернии уже насчитывалось 40 продотрядов. По дру-гим сведениям, такое же число значилось к январю 1919 г. – с об-щим их личным составом 1 300 человек, т. е. менее половины ре-комендованной численности одного отряда. Так что даже некая соблазнительность продовольственного дела в условиях голода не повлияла на высокий уровень отбора. О том же свидетельствуют и сохранившиеся данные губернской ЧК о привлечении ею к стро-жайшей ответственности, включая высшую меру наказания, за со-вершение таких преступлений, как взяточничество, спекуляция, хищение и т.п. Всего с сентября 1918 по декабрь 1919 г. ЧК возбу-дила по соответствующим статьям 1 064 дела на 1 318 человек, и среди них не оказалось ни одного продотрядовца. В то же время в этом перечне значились такие весьма «продовольственные» лица, как председатель и секретарь Спасского волисполкома Рыбинско-го уезда, председатель и заведующий отделом Даниловского уис-полкома и даже казначей губернского продкомитета.

Впоследствии происходили рост численности и укрупнение продотрядов, особенно в 1919 г. в связи с их преобразованием в продовольственные полки. Вначале почти половина продотрядов действовала на территории своей губернии, а к лету 1919 г. полк численностью около 500 человек выполнял свои задачи в Ярослав-ле и пригородах. А в итоге вся губерния была поделена на два продовольственных района со своими штабами – Ярославский и Рыбинский. Но из-за хлебопотребляющего характера всего Верх-неволжья и примыкающих регионов не менее половины продотря-


62

довцев действовали в отдаленных зерновых губерниях – в Воро-нежской, Оренбургской, Самарской, Саратовской, Тамбовской. Часто это происходило в прифронтовых условиях, во враждебной социальной среде, при наступавшем противнике, с которым при-ходилось вести боевые действия, нести потери, как это случилось с отрядом рыбинцев, который почти весь погиб в Воронежской гу-бернии.

На своей территории продотряды прежде всего опирались на местные комитеты бедноты, созданные из-за мятежа к началу осе-ни и упраздненные в конце декабря 1918 г. Даже при своей крат-ковременности, но при территориальной повсеместности комбеды оставили после себя значительную память, хотя и противоречи-вую. В краеведении до конца 1980-х гг. правильно отмечалось, что они (на финише их насчитывалось не менее 8 тыс.) выступали проводниками государственной хлебной монополии в деревне: брали на учет продовольственные запасы крестьянских хозяйств, «отбирали хлеб у кулаков», охраняли продовольствие и доставля-ли его на склады и ссыпные пункты. Не умалчивалось и то, что комбеды действовали «в ожесточенной борьбе с кулачеством». Они выявили значительное количество продовольственных из-лишков. Так, к середине декабря 1918 г. из Ярославской губернии даже в Москву и Петроград был вывезен 1 млн. 40 тыс. пудов кар-тофеля и 1 035 вагонов овощей (хорошо, что еще не хлеба).

Все это так! Но таким ли образом надо бы? Тем более к началу 1918 г., когда комбедовская практика при ожесточенной социаль-ной напряженности вокруг продовольственного спасения стала пе-рехлестывать желаемое и превращаться в свою противополож-ность. Не только Ленину становилось ясно, что борьба с зажиточ-ным крестьянством, так называемым кулаком, не на жизнь, а на смерть к добру не приведет. Вскоре VIII съезд РКП(б) в марте 1919 г. принял, что азбучно известно, решение о переходе Совет-ской власти от политики нейтрализации середняка к прочному союзу с ним. И это было безотлагательной встречной подвижкой – «всерьез и надолго», как тот же нэп, о котором мы упредительно заговорили даже в связи с декретом о продразверстке от 11 января того же года. Но чего же недоставало? По самой догматичной по-литической схеме – провозглашения нейтрализации кулака и со-существования с ним при освободившейся промежуточной нише.


63

Третьим звеном в организационной структуре продовольст-венной диктатуры стали заградительные отряды, как правило, то-же вооруженные, состоявшие из 10 – 20 человек и размещенные практически на всех железнодорожных станциях, перевалочных пристанях, крупнейших транзитных пунктах других дорог и путей. Заградотряды имели разрешение останавливать поезда, пароходы, баржи, производить любой досмотр пассажирских вещей на пред-мет изъятия «излишков» привозимого продовольствия так назы-ваемыми мешочниками. В имевшейся инструкции для заградотря-дов, действовавших, например, в Данилове, Итларе, Коромыслове, Петровске, Семибратове и на других станциях, одному пассажиру позволялось иметь при себе не более 10 фунтов хлеба, 5 фунтов мяса, 2 фунта жира и без ограничения картофель и овощи.

Но подобные распоряжения неоднократно менялись, причем больше в сторону увеличения норм провоза под влиянием озлоб-ленного отношения к беспредельным, а то и вовсе произвольным нарушениям и насилиям над населением. Причем это касалось как дальних транзитных, так и местных перевозок, связанных с пря-мым продуктовым и вещевым обменом. Хотя отобранные и сва-ленные на перроны рюкзаки и сумки строго учитывались и посту-пали на соответствующие склады, неизменно сопровождавшие всю такую процедуру психологические срывы печально прорыва-лись даже через хорошо поставленную устную и печатную пропа-ганду. Быстро доходили и слухи из Питера и Москвы, где начина-лись опасные для власти забастовки и другие выступления рабо-чих. В той же столице, где действовал «умеренный» большевизм Л. Каменева, возглавлявшего в то время Моссовет, 25 августа 1918 г. было принято решение о свободном провозе до полутора пудов хлеба на члена семьи.

Историки и политики, независимо от времени их высказыва-ний и пристрастий, всегда единодушно считали, что подобные, даже физически открытые действия были очевидным и целевым запрещением любой торговли, всякого рынка и даже «притолкуч-ных» сделок. Разница в оценках заключалась лишь в целесообраз-ности их меры, времени действия и положительности вообще. С учетом этого следует и оценивать решение Совнаркома от 10 де-кабря о предоставлении рабочим организациям и другим профес-сиональным объединениям права закупки и провоза ненормиро-


64

ванных продуктов. Наркомпроду предписывалось издать катего-рическое распоряжение всем губпродкомам и заградотрядам о за-прещении чинить препятствия такому провозу. И еще ближе к на-зревавшим под давлением обстоятельств к скорым нэповским тен-денциям был проект декрета коммунистической фракции во ВЦИК о фактическом восстановлении свободной торговли до 1 октября 1919 г.

В этой связи и вся заградительно-реквизиционная деятель-ность, в том числе в Ярославской губернии, явно пошла на спад. Общие ее результаты таковы: в 1919 – 1920 гг. здесь было заготов-лено 85 тыс. пудов мяса вместо разверстанных 129 тыс., из кото-рых более 30 тыс. сразу же пошли для армии. Внутренние заготов-ки ржи и пшеницы с 1 августа 1920 по 1 марта 1921 г. составили 3 588 тыс. пудов вместо 4 800 необходимых для внутреннего по-требления. При этом не менее трети полученного хлеба востребо-вал фронт. Приходилось уступать и Питеру. И все же достигнутое послужило основанием для признательности Яргубпрокому со стороны Ленина. Не хочется признавать преувеличением и ту оценку, которую дал на XII съезде РКП (б) (1923 г.) видный пар-тийно-государственный деятель Г.И. Петровский: «Когда мы были окружены со всех сторон нашими врагами, только великое трудо-любие, хлеб и картошка ярославского крестьянина спасали рево-люцию».

Защита революции не всегда и не всем даже трудовым кресть-янством воспринималась как ответ на прямой призыв коммунистов и Советской власти в целом. Во многом она преломлялась в ходе непосредственного стремления к оказанию помощи собственным фронтовикам-ярославцам, численность которых составляла не ме-нее 150 тыс. человек, в том числе примерно 60 тыс. из крестьян. Тем самым общий наличный состав в Красной Армии из числа ме-стного населения приближался к числу фронтовиков мировой вой-ны и напрямую социально был связан почти с половиной населе-ния губернии. А это все больше влекло ко всем вопросам налажи-вания должных взаимоотношений фронта и тыла, власти и народа, встречно определявших начал. Даже при широких колебаниях, от-ражением чего стало, например, то же активное и пассивное дезер-тирство, патриотический смысл воспринимавшихся событий


65

набирал все большие обороты. Этому, как ни странно, способство-вал и их интервенционалистский характер.

На первое место встала задача оказания разносторонней по-мощи семьям красноармейцев – регулярной, заботливой. На это нацеливали ЦК и губком РКП(б). Состоявшийся в мае 1919 г. VII Ярославский губернский съезд Советов постановил, чтобы все советские организации принимали самые энергичные меры для снабжения семей красноармейцев и добровольцев предметами первой необходимости, семенами, сельхозинвентарем, тяглом и т.п. «Надо помнить, что удовлетворение семей красноармейцев и добровольцев, – подчеркивалось в постановлении съезда, – вопрос государственной важности, и все организации должны отнестись к этому делу с должным вниманием…».

В августе 1919 г. губернская комиссия по оказанию такой по-мощи выделила ее 41 228 семьям на сумму около 5 млн. рублей. На места отправились 3 050 пудов семян, доставленных из других губерний. Кроме этого, на хозяйственные нужды семьи фронтови-ков получили 1 млн. 700 тыс. рублей деньгами. В том же особом ряду находилась забота о детстве, предотвращение беспризорно-сти, чем целенаправленно занималась комиссии губчека. Так, ле-том 1919 г. под ее началом в южные хлебородные районы страны были отправлены на теплоходе «Фултон» две тысячи беспризор-ников и детей из малообеспеченных семей. По рекомендации ЧК для стабильного обеспечения продовольствием детей перевели на положение беженцев. Их снабжением в пути занимался комитет по жилищному и трудовому устройству беженцев и пленных – был и такой.

Последние сюжеты из военно-мобилизационной практики пе-риода Гражданской войны по своей сущности относились уже скорее к будущей социалистической строительной практике, не-жели к задачам неповторимого «военного коммунизма» без кавы-чек и ссылок на чрезвычайность военного времени. К таким еще более целевым задачам особенно принадлежали первые коопера-тивно-коллективистские начинания в селе, если, конечно, не про-тивопоставлять их схожему, что оказалось связанным с национа-лизацией в промышленности. Создание коллективных хозяйств поощрялось повсеместно. В Ярославской губернии веховую в этом роль сыграли решения того же VII съезда Советов, обратившего


66

внимание на оказание помощи сельскохозяйственным коллекти-вам, совхозам и бедняцко-середняцким хозяйствам. Открывались соответствующие школы, курсы, проводились тематические лек-ции и беседы.

Примечательное по тому времени место в подготовке специа-листов сельского производства, а также в той же просветительной работе занимал Борисоглебский сельскохозяйственный техникум, созданный в 1918 г. на базе бывшего имения графа Мусина-Пушкина. На следующий год для крестьян, представителей арте-лей и коммун при нем были организованы курсы, имевшие целью подготовку специалистов по организации хозяйств на коллектив-ных началах. В феврале 1920 г. в губернии проходила даже «неде-ля совхозов и коллективов» – с призывом всюду следовать приме-ру ярославцев выступила тогда газета «Беднота». Только в одном Ярославском уезде во время «недели» поступило 95 заявлений от крестьян, пожелавших перейти к общественной обработке земли.

А общая динамика такова. В конце 1918 г. в губернии было за-регистрировано 24 коммуны. В 1919 г. уже насчитывалось 40 ком-мун, а также 143 артели и 34 товарищества по совместной обра-ботке земли. В конце 1920 г. – 42 коммуны, 162 артели и 4 това-рищества. Известны и данные о социальном составе коллективных хозяйств: в 1920 г. в коммунах и колхозах состояло 72% бедняков, 21% середняков, 2% рабочих и 5% из других социальных слоев. Коллективным хозяйствам вопреки всему было предоставлено да-же право продажи государству своих излишков. Но они были так слабы и мизерны (в среднем на одно хозяйство приходилось 75 де-сятин пашни), что подобные новации имели скорее симптоматиче-ское значение на скорое будущее. Да и в целом по стране в октябре 1920 г. имелось 15 тыс. таких коллективов, которые объединяли 800 тыс. крестьян.

Проблески новых социальных отношений (их обычно называ-ли классовыми) проявились и в прямой организованной помощи горожан деревне в проведении наиболее сложных, а то и вовсе не-подъемных тогда для крестьян работ. В последующие годы Граж-данской войны запестрели призывами «недели фронта», «недели раненого красноармейца», «недели крестьянина» и т.п. Трудовому крестьянству помогали в уборке урожая, в ремонте инвентаря, до-рог, в заготовке кормов. Только заводы Ярославского уезда посла-


67

ли в одну из таких недель 40 слесарей и 60 кузнецов, а Большая Ярославская, Норская мануфактуры и табачная фабрика – десятки плотников и шорников. Отличились в «неделю крестьянина» в Мологском уезде рабочие отряды, оказавшие помощь 972 хозяйст-вам: скосили 174, 5 дес. лугов, собрали 1 777 пудов сена, сжали 411 дес. зерновых, засеяли 317 дес. В Марьинской волости возвели общественную мельницу.

Без преувеличения следует признать, о чем свидетельствуют разного рода документы, что проблема налаживания и укрепления пошатнувшихся было терпимых взаимоотношений между городом и деревней вполне адекватно воспринималась губернским (и не только) руководством. В те годы здесь неоднократно бывал член ВРК, с 1921 г. секретарь ЦК РКП(б) Е.М. Ярославский, нарком просвещения, виднейший оратор и теоретик Коммунистической партии А.В. Луначарский. Не обходил вниманием и сам Л.Д. Троц-кий, не говоря уже о других зачастую приезжавших в Ярославль видных работниках центрального аппарата. Да и само губернское руководство, пользуясь близостью столицы, почти обыденно мог-ло оперативно получать необходимую информацию и директивы из первых рук.

В связи с усилением внимания к деревне, особенно к середня-ку, примечательно, например, выступление самого «умеренного» большевика из числа упомянутых. 11 мая 1919 г. В «Известиях Ярославского губисполкома» Луначарский писал: «…Нам не всю-ду удается наладить благоприятные отношения с крестьянством, и надо в этом отношении не только быть бдительным и уметь сурово восстанавливать нарушенный революционный порядок, но и зару-читься симпатией крестьян, всемерно приходя им на помощь, ос-лабляя всякие меры, которые могут ударить по среднему крестьян-ству, пресекая даже тень злоупотребления властью по отношению к населению деревень… Ярославль, который блестяще провел по-следнюю мобилизацию, по всем моим впечатлениям выдержит это испытание и сумеет быть до конца опорой российской и всемир-ной революции».

Как нарком просвещения, А. Луначарский тогда и позже ока-зывал губернии реальную помощь и по линии своего ведомства. До революции, что следует вспомнить, на Ярославщине имелось 79 библиотек-читален, 21 народный дом и 14 культурно-просвети-


68

тельных кружков. Уже в ноябре 1919 г. стало 442 библиотеки, 470 клубов и культурно-просветительных кружков, 701 изба-чи-тальня, 117 народных домов, 44 школы для взрослых, 7 народных университетов, в конце 1920 г. – 1 312 изб-читален, 2 091 библио-тека, 504 культурно-просветительских кружка, 532 школы грамоты и 125 народных домов.

Еще разительнее примеры из Пошехонья – классического по прежней забитости уезда. К маю 1919 г. здесь насчитывалось 16 народных домов, 35 библиотек, 135 изб-читален, 4 народных клуба, 30 культурно-просветительских кружков. Здесь были орга-низованы народные университеты, школы ликбеза, различные кур-сы и выставки. Сохранилось, и не как частность, интереснейшее обращение Пошехонского отдела народного образования с ярким призывом вступать в Народный университет, открытый еще в 1918 г. «Не теряйте дорогих минут, – обращался отдел к своим гражданам. – Есть у нас страшный внутренний враг – невежест-во… И неужели теперь этот черный дракон своей темной грязью заменит радостно открывающиеся нам пути свободной жизни и поистине свободного народного образования? Наше невежество нашими же усилиями должно быть уничтожено навсегда… Скорее в бой с народной тьмой, довольно потемок, просыпайтесь и будите спящих». Как поучительно и нарастающе непреходяще!

А вот как о том же, но с иной интонацией пишет небезызвест-ный французский историк Н. Верт – сын еще более известного от-ца А. Верта: «Во главе Белой армии стояли профессиональные во-енные, но никудышные политики. Разобщенные личными амби-циями, они ограничивались единственной непопулярной про-граммой – реставрацией старых порядков. Большевики, напротив, с необычайной ловкостью овладели искусством пропаганды в са-мых разнообразных формах. Открывались курсы политграмоты, – там, где это было возможно, использовалось кино, по стране кур-сировали агитпоезда, миллионными тиражами выпускались рево-люционные плакаты, листовки, брошюры, газеты, распространяв-шие ленинские идеи. Иностранная интервенция в поддержку бе-лых позволила большевикам представить себя защитниками Родины-матери: они охраняли землю России от иностранных за-хватчиков, пособники которых внутри страны могли считаться только «врагами народа» (курсив наш. – В.А.).


69

Нет места подробнее сказать о выделенных нами словах, кото-рые весьма типично выявляют слабо заштрихованное огорчение Верта о том, что случилось, а по сути, и не могло случиться иначе. Его антипатии к тому, о чем он пишет, обнажаются уже тем, что не интервенты и их пособники были врагами народа в Гражданской войне, а большевики с Лениным. Но для нас важнее огорчение по-другому – о ловкости и распространении соответствующих идей. Да, и «ловкость» была, и идеи были, и народ в итоге пошел за ни-ми, так как защищать то, что было до 1917 г. никто не хотел: ни меньшевики, ни эсеры, ни энесы, ни анархисты, ни даже кадеты с националистами и учредиловцами разных мастей. Хотя, повторим-ся, сама бывшая власть, свергнутая народом, свалилась к ногам многих из них, в том числе всяких либералов. Но она быстро ис-чезла от ее всеобщей беспомощности и отдалась в руки созданных им же, народом, Советов.

А многомиллионная масса, прежде всего крестьянская, отдала большевикам и победу в Гражданской войне. И этот вывод менее всего оспаривался современниками и менее всего вызывал сомне-ний у историков. А если вспоминать в этой связи такие обычные в те годы явления, как дезертирство или «бело-зелёное» движение, то применительно к Верхневолжью они обычно не сопоставля-лись, например, с ситуацией на Урале, в Сибири, на Дальнем Вос-токе, на Украине. Тот же Н. Верт очень кратко, но всё-таки пишет: «Колчак, разбитый войсками С. Каменева (не путайте Сергея Сер-геевича с Л.Б. Каменевым. – В.А.), вынужден был отступать в тя-желейших условиях, поскольку сибирские крестьяне восстали про-тив (его) правительства, которое подписало приказ о возвращении земли бывшим владельцам. Преследуемый партизанами, Колчак был взят в плен и расстрелян в Иркутске в феврале 1920 г.».

Особо подчеркнём: преследуемый и взятый в плен сибирскими крестьянами-партизанами и не пропущенный на Дальний Восток уже изменившими недавние антисоветские позиции остатками бе-лочехов. А ещё в сентябре 1919 г. в том же контексте особый от-дел 3-й армии Восточного фронта информировал ВЧК: «Крестьяне Тюменского уезда, дождавшись прихода Советской власти, опла-кивают свои нужды и горе, причиненные колчаковской властью, главным образом указывают на творимые ими грабежи и насилие, варварские расправы и мародерство, применяемое к беднейшему


70

классу. Главным врагом крестьяне называют самого Колчака и его душепродавцев, которые всё жгли, грабили и разоряли крестьянст-во»22

6. Вооруженная борьба "красных" и "белых" в крае

. Разумеется, ничего близкого в книге Н. Верта нет, тем более об упомянутых выше 15 – 30-тысячных антиколчаковских парти-занских армиях.

Что же до ярославской краеведческой литературы, то за по-следние годы в нашем распоряжении появилось много ценной на-учной и документальной информации в публикациях Н.П. Рязан-цева, А.Р. Хаирова и др. – о тех же дезертирах в Гражданскую войну, о бело-зелёном движении в губернии и различных кресть-янских выступлениях. Включенные в оборот ранее засекреченные источники позволяют отобразить эти сложнейшие социальные яв-ления даже в цифровых и поименных данных. Например, число задержанных только за одну неделю марта 1919 г. в Ярославской губернии составило 893 дезертира, в Костромской губернии вдвое больше – 1 852. В числе организаторов прямых и весьма крупных вооруженных действий против местных органов Советской власти с вовлечением многих крестьян раскрывается ряд имён со стороны явно белого противостояния. Как, впрочем, и из числа виднейших военных и чекистских лидеров губернии, сумевших возглавить разгром местной контрреволюции.

Однако просматривается и явное преувеличение как общей численности вовлечённых в вооруженную борьбу против новой власти, которую «приблизительно» доводят до 20, а то и 30 тыс. человек, так и числа погибших с обеих сторон в ходе боевых дей-ствий или расстрелянных по результатам следствий. На основе тщательных сопоставлений различной информации последнюю из упомянутых цифр следует сократить не менее чем вдвое. А пер-вую – 20 тыс. – на одну треть, как минимум. И вот почему. Во-пер-вых, нельзя суммировать и тоже преувеличенные сведения от-дельных, даже самых крупных выступлений до 3 – 5 тыс. участни-

22 Советская деревня глазами ВЧК – ОГПУ – НКВД. Материалы и до-

кументы. Т. 1: 1918 – 1922. М., 1998. С. 202.


71

ков, прошедших в ряде уездов и в разное время того же 1919 г. при приближении к губернии Колчака.

Во-вторых, нельзя включать в число прямых и организован-ных антисоветских действий под началом белогвардейских офице-ров всех так называемых сезонных и вовсе краткосрочных «зеле-ных» дезертиров, о которых в деревнях хорошо знали и относи-лись к ним по-разному. Многие, по признанию самих чекистов, даже добровольно вступившие в вооруженные отряды, избегали прямых столкновений, каких-либо разрушительных и насильст-венных действий. Не имея за собой кровавых дел, такие бело-зеленые легко сдавались в плен, а после некоего разбирательства сотнями «за отсутствием состава преступления» отпускались по домам или призывались в армию. И все же, как подметил А. Хаи-ров, приписки убитых и расстрелянных выглядели очевидными: со стороны, скажем, «красных» – дабы доблестно преподнести руко-водству, со стороны «белых» – ради слухов о жестокости первых.

Важно знать и помнить следующее. При всех многочисленных зверствах в захваченных волостях, убийствах многих сельских ак-тивистов и уездных работников (большинство которых составляли коммунисты) разного рода погромы, захваты вооружения и продо-вольствия, разрушения мостов и дорог, увод заложников и т.п. также имели очень тяжелые последствия. Но все это изначально и в целом было делом обреченных, бескомпромиссно уходивших в минувшее, хотя и надеявшихся на поворот судьбы. При всей внешней многочисленности озиравшихся бело-зеленый конгломе-рат на территории Ярославской и соседних губерний не сумел и не мог создать нечто подобное фронтальному явлению, тем более со-циально монолитное хотя бы на отдельном боевом направлении, протяжённостью 50 – 100 и даже меньше километров с элементар-ной эшелонированностью и тактической согласованностью с дру-гими повстанческими очагами.

Совершались отдельные, пусть даже крупные, чаще внезапные вторжения, налёты, вылазки. Конечный способ выживания – отхо-ды в глубинные лесные и болотистые массивы, заземлённые зим-ние укрытия, отдалённые хутора и деревушки. Почти полное от-сутствие постоянной телефонной связи сводило на нет военно-полевой опыт вчерашних офицеров германского фронта. Обычный крестьянский проводник чаще стоил больше, если не становился


72

очередным сусанинцем. Наоборот, красные чекистские отряды, усиленные небольшими войсковыми подразделениями, тем более в Ярославле, Рыбинске, соседствующих с севера и с юга Вологде и Костроме, прикрытые значительными боевыми группами на узло-вых станциях пермского и московского направлений, практически обладали явным преимуществом по всем признакам, особенно свя-занным с густой сетью железных дорог, быстрой маневренностью и, конечно, с революционной настроенностью.

Все размещенные в губернии вооруженные подразделения, личный состав которых несколько пополнялся в ходе выполнения боевых операций против соответствующих повстанческих и явно белогвардейско-мятежных групп в уездных регионах, в общем ко-личестве вряд ли превышал численность одной укомплектованной воинской дивизии. Этого оказалось вполне достаточно для прове-дения не только особых заданий, но и повсеместных по поддержа-нию военно-революционного режима. Тем более в 1918 г., когда основная масса местных крестьян была вовсе не против Советской власти, а выступала прежде всего против перегибов в её политике, особенно по мере нарастания продовольственной диктатуры. При-зывы к расстрелу советских работников и комбедовцев, к взрыву моста или к погрому склада тогда ещё выглядели провокационны-ми и обычно не поддерживались на селе.

Основные и более грозные события развернулись к лету 1919 г. Но и при их губернской массовости самые сильные оказа-лись локализованы по трем районам. В докладе губернской ЧК го-ворилось: «первый район – Мологский, Мышкинский и Угличский уезды, второй – север губернии – Пошехонский уезд, третий район самый серьезный – это Любимский, Даниловский с прилегающими уездами Костромской губернии и Ярославский». Территориальная разобщенность мятежных выступлений диктовалась прежде всего традиционной привязанностью сельского населения к местам про-живания, которую стремились, но не могли преодолеть опытные белогвардейские офицеры. Это же понимали и с противоположной стороны и поэтому неизменно и с успехом использовали мобиль-ную тактику совсем небольших и варьируемых революционных сил.

В ГубЧК был создан отряд сначала под командованием Н.Н. Губского, которого затем сменил А.В. Френкель, возглавив-


73

ший потом 35-й отдельный пехотный батальон войск ВЧК. В этот отряд входили кавалерийский эскадрон (150 сабель) и отряд кон-ной милиции (65 сабель). В Рыбинский отряд вошли караульная рота (125 штыков) и 2 взвода матросов Рыбинской морской базы. Аналогичные подразделения были созданы в других городах и уездах, которые также подчинялись местным ЧК. В них включа-лись чекисты, милиционеры, мобилизованные коммунисты, члены караульных отделений, недавние военные, вставшие на позиции Советской власти. В случае необходимости особым отрядам при-давались небольшие подразделения ближайших воинских частей. Вместе с ними нередко действовали такие же группы из соседних губерний.

При характеристике боевых действий в первом из названных районов весьма типичную картину воссоздают два эпизода, изло-женные в официальной информации ГубЧК. Её агентам стало из-вестно, что большая группа белогвардейцев и дезертиров во главе с князем Гагариным и примерно такая же под командованием офицера и тоже князя Голицына готовятся захватить: первая – Уг-лич, вторая – Мологу. При этом начало первого выступления про-ходило 1-2 июля 1919 г., второго – 4 июля. Но согласованности в действиях не было, ибо движение на Мологу началось двумя дня-ми позже того, как отряд Гагарина оказался уже разбитым чеки-стами. А вслед за этим последовал и разгром Голицына, причем той же чекистской группой А.В. Френкеля из Ярославля.

Сделаем скидку на преувеличения, но, по отчётным данным, в обеих «княжеских» группировках насчитывалось до 1 500 человек, из которых будто бы до 400 было уничтожено в боях. Но еще больше – взято в плен из числа крестьян окрестных деревень, по-ставленных под ружье насильно. Следующий курьез заключался в том, что тот же Френкель, «не имея силы их окарауливать, распус-тил всех по домам, за исключением 8 бывших офицеров». Послед-них вместе с Голицыным отправили в Углич вместе с захваченным оружием обеих группировок. Что до князя Гагарина и двух его офицеров-помощников, то они были «убиты при попытке к бегст-ву». Менее, видимо, преувеличивались трофеи – их сдавали по учету: примерно 1,5 тыс. винтовок, около 20 пулеметов, 2 орудия, 6 бомбометов, 200 ручных гранат, более 20 револьверов, столько же офицерских шашек, свыше сотни конных лошадей.


74

Труднее складывалась ситуация во втором регионе – Поше-хонском, Рыбинском и Тутаевском уездах. Здесь ещё в марте на-чались первые крестьянские волнения, которые к июню 1919 г. вылились в крупное восстание. Начавшись в Ермаковской волости, оно вскоре перекинулось на половину пошехонских волостей. Оказались захваченными 15 волостных комитетов и 29 их работ-ников были взяты в заложники. Не обошлось и без расправ со сто-роны дезертиров. Предпринимались и попытки организовать их собственную власть, как и захвата уездного центра. В начале июля вооруженные дезертиры вошли в село Кукобой, арестовали весь партийно-советский актив и посадили под стражу в подвал. Учи-нили расправу над работником уездного продовольственного ко-митета.

В ответ 3 июля по решению губернского руководства в Поше-хонье был образован уездный военно-революционный комитет с передачей ему всей военной и гражданской власти. Объявлялось осадное положение в уезде, запрещались все собрания, митинги, сборы. Срочно из Рыбинска были выдвинуты резервный отряд 46-го полка и караульного батальона с двумя орудиями, а также две роты пехоты губчека и оставшейся пешей милиции. В итоге сводная группа насчитывала 315 штыков с шестью пулемётами и двумя орудиями. Численность наступавших повстанцев превыша-ла этот отряд не менее чем в два раза. Заранее занявшие оборону красноармейцы и чекисты выдержали семь атак. Подоспевшее к ним подкрепление ударило с тыла и повергло «бело-зеленых» в бегство с большими потерями.

Для окончательного устранения выступлений Ярославский губчека направил свой резервный отряд под командованием члена коллегии Панина. А её председатель М.И. Лебедев так описывал развернувшиеся события: «Бандиты (обычно подобным образом именовали «бело-зеленых» «красные») хотели прорваться через железную дорогу Ярославль – Архангельск около станции Пре-чистое, имея намерение соединиться с восточным отрядом «бе-лых» (атаман этой банды бывший генерал-майор помещик Майер позднее был расстрелян губчека). В это время с востока на запад, т.е. навстречу «белым» двигался отряд, выделенный 6-й армией под командованием А.М. Орехова, который и принял бой около станции Пречистое. К 13 часам 4 июля подоспел к месту боя со


75

своим отрядом Н.Н. Губский. Противник, зажатый в тиски, бро-сился на север – туда, откуда пришёл». А там уже действовали части Северного фронта и Вологодской ЧК…

Потери дезертиров под Пречистым, по тем же донесениям, снова огромны и преувеличенны, но, видимо, не настолько, чтобы на них не следовало обращать внимания. «На одном только поле, где был бой с ореховским отрядом, – более 500 – 600 трупов. У красных убито 15 человек, ранено около 30, пропали без вести 6 человек. Убиты три лошади. На всех полях и под Давыдковом, и под Пречистым поднято 1 885 винтовок, 15 карабинов, 5 тяжелых пулеметов и 8 ручных, свыше 2 000 обычных и иных гранат». Вся эта печальная агитация, конечно, имела своё действие. Но была усилена и иная в виде «недель дезертиров», гарантий от всяких преследований. Даже в тех редких случаях, когда дело доходило до трибунала, мало повинные крестьяне-дезертиры обычно не подвергались репрессиям, а высшая мера применялась в единич-ных случаях. 11 июля во втором районе был распущен ревком и создан комитет по делам дезертиров.

И наконец, несколько о третьей межрайонной зоне – Любим-ского, Даниловского и Ярославского уездов, которая частично за-хватывала и Костромскую губернию. С весны 1919 г. на этом пе-ресечении действовали настоящие бандитские группы братьев Озеровых численностью 50 – 60 штыков, 15 – 20 сабель. Но к лету 1919 г. в их составе, густо разбавленном дезертирами, в них насчи-тывалось, по информационному минимуму, более 800 человек при наличии винтовок, до 10 пулеметов и 2 полевых орудия. Кроме них, в лесах и болотах по обе стороны реки Костромки занимались разбоем отряд под началом бывшего эсера Г. Пашкова и отряд бывшего прапорщика И. Успенского. Они нападали на поезда, пе-ревозившие оружие и боеприпасы, на пароходы с продовольстви-ем, нарушали связь, разрушали мосты.

К июлю центр восстания сместился в Любимский и Данилов-ский уезды с численностью несколько тысяч человек (не 8 тыс., как записано в отчете). Поименно известны расстрелянные и звер-ски уничтоженные ими председатели и работники волиспокомов, волостные военкомы, милиционеры, коммунисты. В отличие от других мест здешние белопартизаны и «бело-зеленые» успешнее пользовались быстрыми перемещениями, расформированиями на


76

небольшие мобильные подразделения, устойчивой связью между собой, несогласованностью между ярославскими и костромскими отрядами. Они предприняли несколько неудачных попыток захва-тить Данилов, где действовал армейский военревком. Но и не по-несли разгромных потерь.

Из немногих крупных и предрешавших исход борьбы можно назвать бои в районе с. Красное на Волге и местности под назва-нием Озера в Любимском уезде, тоже на стыке с Костромской гу-бернией. В первом случае и «бело-зеленых» насчитывалось «не более 1 000 человек, вооруженных винтовками и пулеметами», во втором – «около 2 000». Причем с ними было и местное население с дробовиками, вилами, топорами и кольями. Но и против них дей-ствовали «три отряда в количестве 800 штыков и 50 всадников при двух трехдюймовых орудиях под общим командованием уполно-моченного штаба войск внутренней охраны Егорова». Даже вне-запность нападения не помешала дезертирам оказать упорное со-противление. Снова их урон документы исчисляют сотнями, но и потери «красных» были весьма значительны.

В целом к началу 1920 г. на территории Ярославской (да и со-седних) губернии практически те формы и масштабы (скажем тра-диционно, по-учебному) Гражданской войны уходили в прошлое. И наши чекисты отмечали: «В настоящее время бело-дезертирских банд на территории губернии не наблюдается, имеются в разных участках отдельные кучки так называемых "налетчиков", которые в ущерб себе терроризируют население. Но их песня спета. Населе-ние, ранее относившееся доброжелательно к дезертирам, в настоя-щее время против всех дезертиров настроено враждебно. Были слу-чаи, когда являвшиеся дезертиры в деревнях избивались». Такая оценка была близка к истине. Оставшиеся банды выродились в уго-ловные, какой, например, стала в Ростовском уезде разбойная груп-па Юшко (Скородумова), которая более четырех лет терроризиро-вала народ. Но и ей в 1923 г. был вынесен приговор – расстрел.

А завершим наш рассказ по основным проблемам второй гла-вы следующим. Еще предстоял очень тяжелый 1920 г. и зима за-вершающего периода интервенции и Гражданской войны. Интер-венты начали заполнять трюмы пароходов и надевать чехлы на орудия. Это даже не согласовывалось с неожиданным, а по сути обоснованным, ошибочно-тяжким поражением наших войск под


77

командованием молодого и честолюбивого Тухачевского от поль-ских войск Пилсудского под Варшавой и на Украине. В 1937 г. расстрелянный Сталиным, в 1920 г. будущий Маршал Советского Союза сумел убедить наше высшее руководство в возможности победоносного рейда через Польшу до самой враждебной Герма-нии. Забыл или не хотел понимать главные причины своих побед над тем же Колчаком.

Потому и оккупационные войска раньше врангелевцев стали покидать Россию. Они поняли: война на чужой территории без очевидных освободительных целей проигрышна, тем более, если она несет необычные жертвы народу. «Я не ошибусь, – писал оче-видец событий и командующий американским корпусом в Сибири генерал Гревс, – если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто человек, уби-тых антибольшевистскими элементами». Это сказалось и в том, что количество большевиков после зверств Колчака неизмеримо возросло. Бросок на Запад Тухачевского даже без целевых жертв подавления принес по тыловым польским меркам особые потери, а главное – помог Пилсудскому возбудить в поляках неподдельный патриотизм. И все покатилось назад.

Да, В.И. Ленин сильно ошибся, на короткий срок поддавшись сибирскому триумфаторству Тухачевского. Но роковую роль в том сыграл и Троцкий, выдвинувший 25-летнего (конечно, не бесталан-ного) юношу на ведущие позиции в руководстве Красной Армии. Он не настоял на мире с поляками, когда те были согласны на ли-нию Керзона. Будучи последним «визирующим» военные распоря-жения Ленина и главным носителем перманентной мировой рево-люции, Троцкий не пытался повлиять на его позицию. И только по-сле краха польского броска в проведенной инспекции оставшихся войск предреввоенсовета вынужден был доложить высшему руко-водству, что Западный фронт развален и дорога Пилсудскому на Смоленск и Москву открыта, что новое предложение Тухачевского о реванше – дорога в катастрофу. Здесь мы полностью согласны с той позицией, которую недавно убедительно высказал Г. Элевтеров в «Советской России»23

23 Элевтеров Г. Советская Россия. 2005. 10 марта.

, как, кстати, и со многими другими.


78

И в этой связи, заканчивая главу, хотел бы перейти к другому, заключительному аспекту социально-политических сторон завер-шающего этапа гражданской ситуации последних месяцев «воен-ного коммунизма», – того его финиша, когда Ленин, как всегда, оставался Лениным. Казалось, что с окончанием главных фронто-вых и боевых событий основные трудности для Советской власти уходят в прошлое. На самом деле это было не так. Терпимый тру-довым людом продовольственно-разверсточный диктат на фоне реальной опасности реставрации всего свергнутого в 1917 г. в те-чение решающих военных событий выступал в качестве надежно-го гаранта победы большевиков. Теперь же все нарастающе сме-щалось в иную плоскость – в сферу реального осуществления на-дежд, причем безотлагательных и повсеместных.

Крестьянство не могло дальше сокращать посевы и поголовье скота до так называемой «едоцкой» нормы, не имея возможности выйти на рынок. Деклассирование рабочего класса при затухаю-щей и разрушенной промышленности дополнилось массовыми протестами и выступлениями при безмерном голоде. На обочине народных бедствий уже не сводила свои представления уходившая из социальной жизни интеллигенция. Небывалый минимум продо-вольствия и полнейший крах остатков денежной системы вынуди-ли государство пойти на бесплатную натурализацию многих жи-лищно-коммунальных услуг: пользование занятым жильем, цен-трализованной энергией (где она оставалась), городским транс-портом, мизерным пайковым распределением и т.п. Причем важно подметить, что подобные бесплатно-коммунистические формы для крайне обедневшего народа и бестоварной власти в центре и на местах больше стали применяться в последние месяцы Граждан-ской войны и уже при переходе к миру24

24 4 декабря 1920 г. был принят декрет СНК о бесплатном отпуске насе-

лению прод. продуктов; 17 декабря – о бесплатном отпуске населению предметов широкого потребления; 23 декабря – об отмене платы за всякого вида топливо для рабочих и служащих; 27 января 1921 г. – об отмене взима-ния платы за жилые помещения с рабочих и служащих, за пользование во-допроводом, канализацией, электричеством, газом с рабочих и служащих, инвалидов труда, войны и лиц, находившихся на их обеспечении. О подоб-ном надо бы вспоминать и сегодня.

.


79

«Мы рассчитывали, – писал В.И. Ленин потом, – или, может быть, вернее будет сказать: мы предполагали без достаточного расчета – непосредственными велениями пролетарского государ-ства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьян-ской стране. Жизнь показала нашу ошибку». В принципе это дей-ствительно так. Но позволим себе не согласиться с такой оценкой применительно к безысходно-тяжкой, по сути неуправляемой си-туации. А ведь еще предстоял мартовский мятеж в Кронштадте, развертывалось широкое крестьянское движение (антоновщина) на Тамбовщине, не закончилась ликвидация махновщины на Украи-не.

Поэтому, когда внутрихозяйственная жизнь оказалась в на-стоящем параличе, который мог обернуться социально-полити-ческим развалом страны, надо было полагать, что иного выхода не стало, даже кратковременного. И опять все замыкалось на дерев-ню, на землю, на крестьянство, на соотношение города и села, на характер всей государственной политики при переходе от чрезвы-чайщины к мирным условиям деятельности.


80

ГЛАВА III. Со всей страной в условиях нэпа (1921 – 1929)

1. При выборе и формировании основ новой политики

ы уже заметили, что вынужденность «военного ком-мунизма» в том виде, в каком он состоялся, была не-избежна на фоне соответствующих казусов в Герма-

нии и России после Февраля. Подметили также безысходность и кратковременного распределения помимо денег большинства бы-товых товаров и услуг со стороны не менее нищего государства. Отметим при этом, что признание подобного со стороны В.И. Ле-нина ошибкой скорее всего имело последующие задачи в связи с незамедлительным отходом от так называемых коммунистических проявлений в мелкобуржуазной стране с разрушенным хозяйст-вом, а точнее – при отсутствии такового. Тем более, что среди весьма значительной части управленческого аппарата, даже навер-ху, дальнейшее представлялось не столько в отходе от утопиче-ских начал, сколько в их неотложном форсировании, в незамедли-тельном освобождении от денег вообще.

Эта чреватость в начале 1921 г. наложилась на широкое недо-вольство практически всех слоёв населения и снова крестьянства. Внешне сперва удар пришелся по железнодорожному транспорту: из-за недостатка топлива он катастрофически стал снижать объем перевозок. Составы стояли в пути, а крестьяне, недовольные по-винностями, почти не заготавливали для них дрова. А шахтеры, которые видели только хвосты хлебных маршрутов с Кубани, на-пример, и мимо Донбасса в центр, в свою очередь растаскивали остатки угля для обмена на продовольствие. Крестьянскими вы-ступлениями, как и в 1918 г., были охвачены Сибирь, Поволжье, а также области Центрального Черноземья. Отсюда через крестьян-ских новобранцев острейшее недовольство перекинулось в Крон-штадт и в некоторые экипажи кораблей Балтийского флота.

М


81

Одновременно и следом бастовали рабочие многих предпри-ятий Петрограда и Москвы. Поддерживали их из-за невыплаты зарплаты и скудости пайка заводы и фабрики Ярославской и Ры-бинской губерний25

Считалось, что сами по себе плохо вооруженные крестьянские отряды при отсутствии уже минувшей белогвардейской поддерж-ки не представляют особой угрозы для Красной Армии. Но после Врангеля деревня вдруг нашла себе небывалого союзника в лице тех же фронтовиков, на 90% состоявших из вчерашних крестьян. Демобилизованные красноармейцы находили свои деревни в пол-ной нищете и безысходности. Они теперь не только пополняли ан-тоновские соединения, но и возглавляли их в то время, когда по-давлением антоновщины жестоко занимался М. Тухачевский – урожденный дворянин, столь же успешно (не как поляков под Варшавой) громивший восстание кронштадтских моряков в канун Х съезда РКП(б). Недавняя недооценка почти перманентных вы-ступлений крестьян и моряков, превратившихся в небывалый де-тонатор, теперь перепугала всех.

. В феврале 1921 г. забастовали текстильщики Ярославской Большой мануфактуры: требовали улучшения продо-вольственного снабжения и увеличения продпайка. Конфликт «разрешили» просто и уже привычно. Часть рабочих была уволе-на, а требования остальных так и не были удовлетворены. Про-сматривалось в целом и следующее: в реализации продовольст-венной разверстки – предельное ускорение, в предотвращении на-зревавших срывов – неразворотливость и даже беспечность, порожденная минувшими победами. Так, например, вопрос о там-бовском восстании крестьян, информации о стремительном его распространении на 5-6 губерний пронизывали донесения ЧК. Но впервые они были рассмотрены ЦК РКП(б) только в начале 1921 г. – почти через полгода после его возникновения.

Информационная сводка ВЧК за март-апрель 1921 г., основан-ная на данных Ярославской ГубЧК, констатировала: «Общее по-

25 Рыбинская губерния существовала с февраля 1921 по февраль 1923 г.

В ее составе были пять уездов из Ярославской губернии (Рыбинский, Поше-хоно-Володарский, Мологский, Мышкинский, Угличский) и два из Твер-ской (Весьегонский и Краснохолмский). Ярославская в тот период состояла из пяти уездов: Ярославского, Ростовского, Тутаевского, Даниловского и Любимского.


82

ложение в городе и губернии наружно спокойное». Спокойствие и в самом деле было наружным. В той же информации сообщалось о недавней забастовке на ярославских предприятиях, «тяжелом и тревожащем власти» положении воинских частей и демобилизо-ванных красноармейцев, волнениях заключенных ярославского концлагеря и т.п. «Ухудшение продовольственного положения в губернии может повлечь дальнейшие беспорядки… Голод влечет за собой усиление контрреволюционной агитации…». В этой связи весьма осознанное участие в работе Х съезда компартии приняли 15 делегатов Ярославской и Рыбинской губернских организаций, а некоторые из них – тоже вчерашние фронтовики – с болью в серд-це оказались в числе штурмовавших Кронштадт.

И вот в связи со сказанным логически напрашивается вопрос. Почему же столь неотложное, судьбоносное, должно бы еще вче-рашнее решение не стало таковым? Тем более, что самый ретивый сторонник завинчивания гаек «военного коммунизма» и перевода боевой армии на военно-трудовое положение Л.Д. Троцкий одним из первых понял необходимость отказа от продовольственной дик-татуры и взрывоопасность крестьянского тыла самой армии. Еще в феврале 1920 г. он внес предложение в ЦК РКП(б) заменить «изъ-ятие излишков известным процентом отчисления (своего рода по-доходно-прогрессивный натуральный налог) с таким расчетом, чтобы крестьянская запашка или лучшая обработка земли пред-ставляли выгоду». Но, не получив поддержки, Троцкий пуще прежнего стал нажимать на милитаризацию труда и заготовок – в его стиле логично.

Понадобились небывалый после Октября 1917 г. общественно-политический кризис начала 1921 г., прямая угроза потери власти, чтобы большевистское руководство в главном осознало неизбеж-ность поворота в политике. Впервые вопрос о замене продразвер-стки натуральным налогом на Политбюро ЦК был рассмотрен 8 февраля 1921 г. По принятому решению центральная газета пар-тии «Правда» открыла дискуссию, которая в целом высказалась «за налог». Созданная комиссия 24 февраля представила уже Пле-нуму «Проект постановления ЦК о замене разверстки натураль-ным налогом». После обсуждения и доработки он был предложен Х съезду РКП(б). В это время В.И. Ленин уже выступал не только


83

открытым сторонником неотложных решений, но и главным их обоснователем.

В этой связи важно избежать упрощенного представления о некоей его инертности при переходе к нэпу. При этом надо иметь в виду, что на Ленине лежала главная ответственность за столь кру-той поворот, не имевший аналогов ни в политике, ни в теории. Ведь дело не замыкалось одним налогом, о котором речь шла еще в первые месяцы после революции в его работе 1918 г. «Очеред-ные задачи Советской власти», в массе бесед с партийно-хозяйственным активом разного уровня, с ходоками и пр. Поэтому в отмене продразверстки уже не требовалось особой мудрости. Для лидера куда важнее было определиться – и прежде всего – с дальнейшей стратегией вообще, со стратегией социалистического строительства в особенности, убедить в том руководящее боль-шинство.

Продналог в конце концов можно было ввести и на год-два, успокоить крестьянство, миновать кризис, а затем вновь эластич-но, как теперь говорят, постепенно продолжить прежнее, вернуть-ся к строго регулирующей роли государства, его монополии. Так, кстати, многие поначалу и поняли переход к нэпу. Ленин же дает иные выводы: 1) «только соглашение с крестьянством может спа-сти революцию» и что оно «дальше так существовать не будет», 2) «социалистическую революцию в стране, где громадное боль-шинство населения принадлежит мелким землевладельцам-производителям, возможно осуществить лишь путем целого ряда особых переходных мер, которые были бы совершенно не нужны в странах развитого капитализма».

Таким образом, уже просматривался курс на особое социали-стическое строительство в одной стране, что без крестьянства ни-чего не получится и что потребуется ряд «особых переходных мер». Если эти выводы в целом ложились на более или менее под-готовленную почву, то отказ от незамедлительного введения или прямого строительства социализма вызывал неудовольствие «на-гульновых» и «щукарей». Больше всего сомнений было насчет восстановления и оживления капитализма, рынка и товарно-денежных отношений. И здесь Ленин не уходил в сторону, а прямо задавался вопросом: «Может ли коммунистическая партия при-


84

знать свободу торговли, к ней перейти? Нет ли тут непримиримых противоречий?».

Ответ представлял еще один принципиальный шаг в теории. – Может! Он пояснял, что «партия проигнорировала очевидный факт», что лишило мелкого собственника экономического стиму-ла, что «мы слишком далеко зашли по пути национализации тор-говли и промышленности, по пути закрытия мелкого оборота». Надо отступать, но до каких пределов? Ленин считал: до извест-ных пределов, пока оживший капитализм не будет в состоянии ли-квидировать советский строй вообще. Эта мысль – до известных пределов и под контролем органов государственной власти – крас-ной нитью проходит через все ленинские выступления после Х съезда РКП(б).

Но тот же вывод с призывом «Научиться торговать!» по сей день не освободил нас от вопроса, как понимать «до известных пределов». Не будем считать это игрой слов, но заметим, что озву-ченный предел оказался как раз самым неизвестным рубежом. То ли за этой формулой скрывалась попытка внести успокоение в умы «левых», многие из которых стали выходить из партии и даже сво-дили счеты с жизнью. Или же внести благие надежды буржуазным либералам на вероятность соответствующего перерождения боль-шевистской политики в лице сменовеховцев, устряловцев26

Мы не имели возможности подробно переложить ход и реше-ния Х съезда РКП(б), Х партконференции, как и XI съезда той же партии. Да и не ставили такую задачу, которая может быть реали-зована на семинарских и иных занятиях, в реферативных работах. Нам хотелось прежде всего акцентировать внимание на диалектике мысли и задач их решений, выводов основоположника нэпа, кото-рые по сей день в центре внимания обществоведов и политиков. Продолжая предложенный анализ, несколько прервемся на его ха-рактеристике, чтобы лишь в виде кратких штрихов соотнести на-

и т.п. Или изначально В.И. Ленин имел в виду не только первый, но и второй шаг. Только в какую сторону?!

26 Сменовеховство – общественно-политическое течение русской бур-

жуазной интеллигенции (главным образом эмигрантской) в 20-е гг. Часть его склонялась от борьбы с Советской властью к ее признанию в надежде на перерождение (Н.В. Устрялов и др.) на путях нэпа. Имело журнал «Смена вех».


85

ши оценки с практической организационной деятельностью (пока в центре).

Уникальную деятельность по обобщению первого практиче-ского опыта, формированию хозяйственного механизма нэпа осу-ществила специальная комиссия ЦК и СНК по продналогу под председательством Л. Каменева, в которую входили А. Цурюпа, А. Лежева, В. Милютин, В. Осинский, Н. Рыков, А. Андреев, А. Богданов и др. Еще Х съезд создал финансовую комиссию во главе с Е. Преображенским (входили Н. Крестинский, Ю. Ларин, А. Краснощеков и др.). Если комиссия Каменева занималась отра-боткой и введением организационных начал перехода к проднало-гу, то группа Преображенского разрабатывала финансовые сторо-ны проблемы – кредит, денежное обращение, бюджет, налоги, при-влечение иностранного капитала.

Но в условиях разрухи и блокады последний канал получения средств ожидаемых результатов не дал. Да и в целом весной 1921 г. очевидных сдвигов не произошло. Основные земледельче-ские районы поразили тяжелая засуха, а затем и голод. Тем не ме-нее главная причина стагнации заключалась в другом – в недоста-точности принятых мер в других сферах экономики. Их устране-ние теперь уже было связано с принятием 9 августа 1921 г. Наказа СНК «О проведении в жизнь начал новой экономической полити-ки». Была осуществлена дальнейшая децентрализация народного хозяйства. Государственные предприятия переводились на «точ-ный хозяйственный расчет», им предоставлялось право ограни-ченного сбыта своей продукции. Вводилось материальное стиму-лирование рабочих. Многие предприятия сдавались в аренду коо-ператорам, товариществам, другим объединениям или частным лицам. Остальные (неарендованные и не оказавшиеся под влияни-ем государства) подлежали закрытию.

При недоборе сельскохозяйственной продукции по продналогу и товарообмену правительство впервые рекомендовало не ограни-чиваться рамками местного оборота («баш на баш»), а «переходить, где это возможно и выгодно, к денежной форме обмена». В августе-сентябре широкие полномочия получила кооперация, в том числе осуществлять как натуральный, так и денежный обмен. Коопера-тивные цены устанавливались в зависимости от конъюнктуры. К организации товарооборота могли привлекаться и частные лица.


86

Так что в «перестройке» 90-х гг. ее вершителям, как видим, не нужно было изобретать велосипед, а следовало лишь использовать опыт 1921 г. с соответствующей коррекцией. И коррекция, как мы также знаем, была проведена, но в худшую сторону – во времени и в сущности. Сперва болтались лет 6, затем все пустили на самотек («шоковая терапия»).

Лишь поначалу была в ходе формулировка «регулируемый рынок». Но вскоре его сторонников объявили консерваторами и приступили к обвальной ликвидации Центра. К чему все это при-вело – современники помнят. Разница в восприятии может быть только одна: что это было – ошибка или цель. Между тем в 1921 г. и позднее переход к товарно-денежным отношениям понимался и осуществлялся в рамках единого общехозяйственного плана под руководством созданного в феврале 1921 г. Госплана. И еще такая фундаментальная «деталь»! Переход к регулируемому рынку не помешал, а, наоборот, способствовал созданию в 1922 г. Союза ССР. Естественно и разумно. Хотя в Беловежской Пуще тогда же имелись западные концессии, редкие в других регионах страны.

В октябре 1921 г. В.И. Ленин дает следующий фундаменталь-ный вывод: «Надо учиться государственному регулированию ком-мерческих отношений – задача трудная, но невозможного в ней ничего нет». И потом: «Нам нужно встать на почву наличных ка-питалистических отношений». Он представлял это так: «С одной стороны, легализуются рыночные отношения вне государственно-го сектора, с другой – государственные предприятия переводятся на так называемый хозяйственный расчет». Вывод о широком ис-пользовании рыночных отношений между различными укладами бывшей тогда экономики (а Ленин, как известно, называл пять та-ких укладов в России) – это то новое, что отличало ленинские оценки по этому вопросу осени 1921 г. от представлений 1918 и весны 1920 г.

Ленин не уводил в сторону, а еще больше акцентировал вни-мание на том, что хозяйственный расчет «означает в обстановке допущенной и развивающейся свободы торговли перевод пред-приятий в значительной степени на коммерческие капиталистиче-ские основания». Он прекрасно понимал, что при вступлении в действие широких рыночных отношений, когда всякий продукт неизбежно становится товаром, когда на базе этого в экономике


87

действуют капиталистические начала, неизбежно дальнейшее со-циальное расслоение на полярные классовые группы, усиление классовой борьбы в обществе.

Он также хорошо знал, что переход к товарному хозяйству ка-тегорически противоречит ортодоксальному марксизму, что смена базиса в экономике (смена вех) есть не что иное, как претворение новой политической надстройки. Капиталистический базис дол-жен быть увенчан и капиталистической властью. Но как совмес-тить это с перспективой социалистического строительства? Как разрешить, казалось, неразрешимое противоречие – строить со-циализм, народное государство на капиталистическом базисе? И Ленин дает ответы на эти вопросы в 1922 – 1923 гг. Мы же ныне со времен М. Горбачева и Б. Ельцина все еще не можем (точнее – не хотели) назвать собственным именем тот базис и его надстрой-ку, которые созданы в стране к началу XXI в.

И любой современный профессионал, историк или политолог на наш вопрос о том, как он назовет нынешний этап развития, скажем историографии, скорее всего, недоуменно ответит: «пост-советский». А Ленин не темнил и не стеснялся напоминать, что сам по себе нэп неизбежно приведет к капитализму и в лучшем случае – к государственному капитализму. Этот последний термин при характеристике того экономического состояния, в которое во-шла наша страна с переходом к нэпу, он все чаще стал применять в 1922 – 1923 гг., причем в широком смысле этого понятия, а не в частном – по отношению к тем же концессиям. В итоге и суммар-но такой госкапитализм складывался из следующих составных: концессии и иностранные фирмы + частнохозяйственный капита-лизм (мелкие и средние частные предприятия) + частная торговля в городе и деревне + море мелкотоварного производства кустаря, лавочника, ремесленника, а главное крестьянина.

За пределами всего этого находились государственные пред-приятия и кооперативные коллективные хозяйства. После дена-ционализации социалистический сектор, которому с победой но-вого строя должно было принадлежать главное будущее, пока что составлял несравненно меньшее, хотя и под руководством госу-дарства. При хозяйственном оживлении госкапитализма можно было проиграть, потерпеть поражение. А победить государствен-но-социалистический сектор мог только в настоящем, как считал


88

В.И. Ленин, соревновании с частным хозяйством. Теснить его, но не административными мерами, не организацией искусственного банкротства и разорения: «Либо мы этот экзамен выдержим, либо это будет полный провал».

Нэп – это экономическое возрождение страны с помощью гос-капитализма. А потому всерьез и надолго. Это не тактика, а поле экономического соревнования. Это целый переходный период с госкапитализмом при наличии командных высот (прежде всего власти) в руках пролетарского государства, которое должно было реорганизовать государственную промышленность, государствен-ную и кооперативную торговлю. Но, очень ратуя за госкапита-лизм, т.е. за буржуазные отношения под государственным контро-лем, очень желая расширения разного рода вложений иностранно-го капитала в нашу экономику, В.И. Ленин одновременно был бескомпромиссным сторонником государственной монополии на внешнюю торговлю.

Можно, конечно, спорить, не одобрять, отклонять его взгляды на этот счет. Но нельзя игнорировать его следующие и подобные многочисленные высказывания (и мы солидаризируемся здесь и по ряду позиций, выраженных выше, и с М. Горюновым и С. Цакуно-вым), схожие с приведенными ниже: «Иностранцы иначе скупят и вывезут все ценное». Или: «Иностранцы уже теперь взятками ску-пают наших чиновников и вывозят остатки России». И вывезут. Поэтому: 1) «ни в коем случае не подрывать монополии внешней торговли… 2) опубликовать тотчас же… от имени Президиума ВЦИКа твердое, холодное, свирепое заявление, что мы дальше не отступим в экономике и что покушающиеся нас надуть (или обой-ти монополию и т.п.) встретят террор; этого слова не употреблять, но тонко и вежливо намекнуть на сие»27

Столь категорично В.И. Ленин не принимал никаких условий иностранного капитала по поводу займов или списания каких-либо долгов за восстановление «частной собственности заграничных капиталистов» и пр. Может даже возникнуть вопрос о причинах такой неуступчивости, когда одновременно в самой стране и по отношению к собственным капиталистам в связи с переходом к нэпу уступчивость могла показаться даже сверхобнадеживающей?

.

27 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 427 – 428.


89

Те же наши единомышленники М. Горюнов и С. Цакунов полага-ют лишь одно: в силу своей чрезвычайной прагматичности глава СНК считал тогда (и правильно считал), что для нас в первую оче-редь важно было запустить стоявшую промышленность, которая после бурного обновления постоянного капитала в начале века больше нуждалась в запуске оборотного и в доступном объеме.

Но, видимо, не только поэтому. Учитывались, конечно, и го-раздо меньшие возможности государства в использовании его ко-мандных высот по отношению к иностранному капиталу, который даже впоследствии стало бы крайне сложно потеснить. А внача-ле – не принять собственных обязательств на дальнюю перспекти-ву. А потому сперва лучше и быстрее оживить то, что уже есть и в быстром обороте дает прибыль, а затем при ощутимых накоплени-ях думать о серьезной модернизации и капитальном строительст-ве, т. е. примерно наоборот тому, что и как осуществлялось в СССР при И.В. Сталине в годы первых пятилеток, когда перехо-дили к военно-мобилизационной экономике. Но об этом ниже.

Очень важное, наконец, значение в итоговой разработке ле-нинской концепции нэпа и его взглядов на стратегические пер-спективы всего социалистического строительства имели послед-ние работы В.И. Ленина января 1923 г., вошедшие в историю как политическое завещание основоположника большевизма. Мы их даже и напоминать не будем, дабы не помешать самому читателю по-настоящему еще раз, а может быть, и в первый раз, погрузиться в их смысл, чтобы именно самостоятельно прийти к восприятию предсмертных ленинских идей, или же, наоборот, отнестись к ним как к суждениям «нездорового человека», т. е. разделить тот нега-тивизм, который заведомо навязывается по сей день, причем на-растающе, с умышленным старанием.

Фрагментарность этих статей-конспектов-диктовок очевидна, как и то, что их автору было ясно, что иной возможности выска-зать даже затаенное у него не будет: смерть наседала даже с циа-нистым калием. И мы соприкоснемся здесь лишь с одним-двумя фрагментами, замыкающими наши суждения, отраженные в назва-нии параграфа и невольно подталкивающие любого к аналогии с современностью – чем выше, тем больше. Вовсе не касаясь целого веера политических, идеологических, структурных, организацион-ных, кадровых, партийных и иных проблем, ограничимся лишь


90

одним вроде бы частным аспектом, связанным с известной статьей В.И. Ленина «О кооперации», которую сама история вынесла на перманентный девятый вал современности.

Так вот вспомним: «Строй цивилизованных кооператоров… есть строй социализма». Это со ссылкой на Ленина из названной статьи пропагандировалось со всех трибун и печатных изданий. Больше других старался еще президентом СССР М. Горбачев, что-бы «процесс пошел», как хотел-де настоящий Ильич. А чтобы пу-ще поверили, опускали из цитаты в том месте, где стоит многото-чие, слова: « …при общественной собственности на средства про-изводства». После этого можно усомниться, кто в самом деле был болен. Но дело здесь, как видим, не в болезни. Прикрываясь тогда великим именем, хотелось противопоставить так называемый «кооперативный социализм» государственной собственности.

Затем еще «небольшой» шажок: раз Ленин за «кооперативный социализм», значит, он за разгосударствление, за передачу госу-дарственной собственности кооператорам. Значит, он за безогляд-ное товарное общество, ибо не велось бы речи о рынке, товарно-денежных отношениях при нэпе. Говорить здесь иное бесполезно. Хотелось бы только предупредить кого-то от излишнего сожале-ния, а кого-то от излишнего восхищения в адрес тактико-теорети-ческих потенций второго Ильича. Надо же, до чего умен, до чего додумался: срубить дерево и им прикрыться! А потом даже благо-склонно отмечать, как он считал, 20-летие своего «продолжения Октября» и даже поливать кое-кого из тех, кто преподнес генсеку такую мудрость.

Что же до Ленина, то он, как мы уже сказали, выступал за ры-нок, но в условиях многоукладности, госкапитализма, в условиях переходного периода к социализму. Отметим при этом и то, что у самих основоположников марксизма вообще еще не было в оборо-те «государственного капитализма» как понятия. Все это так. Тем не менее Ленин не стал безграничным рыночником в отношении самого социализма. Эту последнюю черту он так и не переступил. Нужно (и будет правильно) сказать так: «Ленин пришел к призна-нию рынка (причем регулируемого) только на переходный период от госкапитализма к социализму. Но под социализмом он понимал бестоварное общество».


91

Пришел бы Ленин к признанию рынка и в условиях социали-стического общества? Не претендуя на оригинальность, зададимся таким же вопросом и мы. Наверняка! Ибо к этому его вели не только диалектическая логика суждений, но и логика историче-ской практики. Однако очень короткой оказалась для него нэпов-ская практика – примерно два года. Хотя бы еще столько…! И тем не менее теоретический и практический задел оказался весьма достаточным на несколько лет творческой деятельности по реали-зации восстановительных работ.

2. Региональное возрождение на путях нэпа

Переход к миру, нэпу и подступам строительства социализма на ярославской земле, как и всюду, был предельно осложнен хо-зяйственной разрухой, усугубленной последствиями белогвардей-ского мятежа в самом губернском центре. Общее число оставших-ся в губернии предприятий по сравнению с 1913 г. сократилось со 168 до 152 в 1920 г. Численность занятых рабочих упала с 36,7 тыс. до 25,8. Выпуск промышленной продукции составлял лишь 16,2% довоенного уровня. В четыре раза сократилась произ-водительность труда. Происходили распыление и деклассирование рабочих, кадров технических специалистов.

Тяжелым и сложным выглядело положение в сельском хозяй-стве. В том же 1920 г. посевные площади в губернии сократились более чем на 30% от 1913 г. В условиях выживания и продразвер-стки произошли заметные изменения в структуре посевов: доля ржи из-за резкого уменьшения внешнего завоза хлеба поднялась с 38,8 до 47,5%, а пшеницы – с 1,4 до 3,2%. Зато посевы основной технической культуры – льна – упали против довоенного уровня до 27,9%, составив лишь 5,5% всей пашни. Прекращение поступ-ления туркестанского хлопка, небывалый спад льноводства приве-ли к приостановке текстильной промышленности, которая ранее была ведущей в крае.

Общим бичом всей экономики губернии стала топливная про-блема. Почти перестал поступать донецкий уголь, на который прежде была сориентирована местная промышленность. Торфяные запасы в лучшем случае и лишь частично могли использоваться в отопительных, а не в энергетических целях. Строительство Ляпин-


92

ской электростанции оставалась еще в намерениях. Почти всё движущееся и отапливаемое замкнулось на дровах. Поезда пере-мещались от одних лесных массивов к другим, а те все дальше удалялись от дорог, фабрик, заводов, селений. Остатки выбрако-ванного гужевого транспорта завязали всё это в общий энергети-ческий кризис на уровне катастрофы.

Пожалуй, единственное, что спасало губернию в начале нэпа, так это вполне благоприятный в погодном отношении и по уро-жайности 1921 г. Если в Поволжье, на Украине и в других сель-скохозяйственных районах из-за жестокой засухи начался всеоб-щий голод и повальный мор, то Верхневолжье, как говорится, в главном пронесло. Крестьяне Ярославской и Рыбинской губерний собрали более высокий, чем в 1920 г., урожай. Удовлетворенно ими был воспринят и переход в заготовках от продразверстки к продналогу. Но небывалые эпидемии и безысходная нужда, при-носившие миллионы крестьянских жертв, немногим уступавших потерям на фронтах Гражданской войны, не могли просто пройти стороной. Заметно сказывалась общероссийская крестьянская со-причастность к одолению случившегося, тем более в тех областях, откуда многократно приходила взаимная поддержка. На это пола-галось и Советское правительство, которое вынуждено было чрез-вычайно разверстать самый первый продналог таким образом, что он намного превысил саму продразверстку минувшего года.

Критическая ситуация в целом в стране привела к тому, что налог на хлеб в Ярославской и Рыбинской губерниях в 1921 г. воз-рос соответственно с 200 до 800 тыс. пудов и с 400 до 970 тыс. пу-дов. Хотя же общая сумма продналога по всем сельхозпродуктам и в пересчете на рожь не превышала общей продразверстки 1920 г. Имеющаяся информация свидетельствует о повсеместном хоро-шем настроении крестьян обеих губерний, о положительном от-ношении к продналогу, о начавшемся восстановлении посевов, о понимании необходимости помощи голодающим районам Повол-жья, о приеме и размещении прибывавших из них детей и даже об отсутствии насильственных конфликтов в связи с частичным изъя-тием церковных ценностей для дополнительного получения про-довольствия с той же целью.

Приведем лишь краткие фрагменты из тех же донесений ГубЧК, поступавших в ВЧК в 1921 – начале 1922 г. «Настроение


93

крестьян хорошее. Посевкампания проходит хорошо. Отношение к коммунистам удовлетворительное. Все силы брошены на проведе-ние "Месяца красного пахаря"» – 11 мая 1921 г.; «Отношение к Советской власти и компартии в массах сочувственное. Посевкам-пания в среднем выполнена на 50% и больше» – 14 мая 1921 г.; «Общее политсостояние в губернии удовлетворительное. Настрое-ние рабочих и крестьян хорошее, за исключением некоторого не-довольства недостатком продовольствия. Отношение к продналогу и товарообмену по-прежнему хорошее. Прошли обильные дожди – улучшилось состояние всходов» – 10 июня 1921 г.; «Настроение крестьян удовлетворительное. Цены на продукты поднимаются, за исключением картофеля – цена одного мешка в Ростовском уезде упала со 150 тыс. до 90 тыс. руб.28

И далее: «В уездах созданы комиссии по оказанию помощи голодающим Поволжья

Холерных заболеваний незна-чительно» – 15 июля 1921 г.

29, отношение крестьян сочувственное, изъявляют желание помочь» – от 1-2 августа 1921 г.; «В связи со снятием хорошего урожая хлебов, картофеля и овощей настроение населения улучшается. Продналог поступает удовлетворительно, некоторые продукты выполнены до 90%» – 10 октября 1921 г.; «Сбор (повышенного. – В.А.) продналога заканчивается. Поступ-ления увеличились. Происходит срочная отправка посевных семян в голодающие губернии» – 17 января 1922 г.; «В Ярославской гу-бернии по приютам распределены 1 500 детей голодающих губер-ний. Ожидается еще прибытие 856 человек30

28 Мы не опустили эту деталь о розничных ценах, дабы иметь о них ре-

альное представление: к началу лета 1 кг картошки стоил 3 тыс. руб.

. Хорошо». – 27 янва-ря 1921 г.; «Всего по Ярославской губернии изъято 300 пудов се-ребра, 37 фунтов золота» (для сравнения заметим, что в

29 Специальные комиссии помощи голодающим были созданы повсеме-стно: в центре и на местах. Ярославскую губернскую комиссию в августе 1921 г. возглавлял Н.А. Морозов – бывший революционный народник, уче-ный, почетный член АН СССР.

30 Всего за 1921 – 1922 гг. самую различную поддержку и помощь по со-держанию в верхневолжских губерниях получили не менее 10 тыс. детей По-волжья. Самым сложным для разрешения был стихийный наплыв беспризор-ных – снизу вверх по Волге. В Рыбинске, например, в 1922 г. таковых при всех имевшихся насчитывалось более 270. Не успевшие стать размещенными и прикрепленными, однако, временно находились под учетным досмотром.


94

Костромской губернии к тому времени было изъято 287 пудов се-ребра и 94 фунта золота. – В.А.) – 19 мая 1922 г.

Если вычленить из приведенной и опущенной информации сведения о наиболее примечательном, то к ним на фоне тех бедст-вий несомненно следует отнести помощь самих же полуголодных земляков погибавшим от голода и эпидемии жителям среднего и нижнего Поволжья. Только рыбинцы с начала этой жертвенной кампании и по март 1922 г. собрали (переведем на современные измерения) 451 тонну картофеля, 1 246 тонн зерновых и муки, а также 3 379 аршин ткани и 639 651 524 руб. Что же до явлений иного рода, то еще раз заметим, что все собственные беды замкну-лись тогда на тяжелейшей ситуации, связанной с дровяной и гуже-вой проблемой – в равной мере обогревательной и энергетической. И близких дров не стало, и гужевая повинность превратилась в не-посильную. А в марте 1922 г. ГПУ из Рыбинска сообщало в центр: на станции Санково 500 местных крестьян «объявили о восста-нии», отказавшись от срочного задания по заготовке топлива для транспорта. Станционному отряду особого назначения пришлось затребовать помощь из губернского центра.

Таковы, казалось бы, разные приметы одного времени. Но вы-рисовывалось и скорое будущее. 5 февраля 1922 г. состоялось за-седание Ярославского губернского экономического совещания, которое не только признало состояние местного электроснабжения «катастрофическим», но и приняло решение о немедленной подго-товке к строительству электростанции на Ляпинском торфяном болоте. Возведение этой станции предусматривалось и планом ГОЭЛРО, однако государство еще не имело необходимых средств. Для разрешения финансовой проблемы губком РКП(б) и губис-полком создали акционерное общество. Его пайщиками стали те предприятия и учреждения губернии, которые выделяли средства на строительство. Новая экономическая политика, энергетика как главное звено, акционерный принцип подхода – в этом проявился, пожалуй, самый сущностный смысл последовавшего.

Для деревни исходным признаком сдвига к лучшему стал на-чавшийся процесс восстановления посевных площадей. За 1922 г. в Ярославской губернии они увеличились до 187 тыс. десятин – около 84% довоенных. В 3 раза расширились площади посевных трав, что закладывало основы восстановления пока еще медленно


95

поднимавшегося животноводства. Поголовье крупного рогатого скота к тому времени возросло до 530 тыс. голов по сравнению с 414 тыс. в 1920 и 469 тыс. в 1921 гг. А против 1917 г. прирост со-ставил целую треть. Заметно уменьшилось число беспосевных, безлошадных и бескоровных крестьянских хозяйств. Примеча-тельна и такая деталь: многие селяне при переходе к самому про-стейшему рынку уже успели позаботиться, как сказано в тех же донесениях местных чекистов, о значительных сокрытиях увели-ченных посевов. В первом же году действия продналога такие пер-воначально не учтенные площади в Ярославской области состави-ли 85 тыс. десятин – примерно 40% общей пашни.

Положительные сдвиги в сельском хозяйстве позволили ак-тивнее заняться практическими вопросами возрождения промыш-ленности и всей экономики на путях нэпа. В первую очередь сле-довало неотложно определиться с основными формами промыш-ленной собственности и перестройкой хозяйственно-управлен-ческого аппарата при переходе к хозяйственному расчету; перейти от натуральной к денежной оплате труда в условиях реформирова-ния финансовой системы, добиться роста производительности труда на государственных предприятиях в обстановке конкурент-ных отношений между различными многоукладными секторами, и, разумеется, обеспечить ведущее начало в экономике социалисти-ческого уклада, повышение роли коллективно-кооперативных от-ношений как в городе, так и на селе.

Прежде всего надо было срочно восстановить важнейшие пред-приятия, которые отходили под прямой контроль государства через ВСНХ. В Ярославской губернии осенью 1921 г. в ведении губсов-нархоза находилось 171 предприятие с 18,9 тыс. рабочих, причем к числу действовавших, да и то с большими перерывами, могло быть отнесено только 121 из них. К ним относились и такие особо значи-мые заводы, как «Вестингаус», авторемонтный, нефтеперерабаты-вающий. Не стало не только сырья, но и самого оборудования. Так, на Ярославской Большой мануфактуре к концу 1921 г. действовало лишь 900 станков из 1 776 прежних. При этом заметим, что только 12 небольших предприятий было сдано в аренду кооперативным объединениям и некоторым частным владельцам. Так что «красно-гвардейской» контратаки на национализированный в губернии ка-питал не получилось. В этом – одна из особенностей нэпа в регионе.


96

Переход к нэпу в промышленности характеризовался и таким новым явлением, как трестирование основных отраслей государст-венной промышленности. Тресты, в отличие от частных буржуаз-но-монополистических, создавались как хозрасчетные объедине-ния предприятий одной отрасли при общественной собственности на средства производства под единым управлением. Находясь в промежуточном положении в направлении к ВСНХ, тресты зани-мали доминирующую роль в структуре хозяйственного аппарата. Всего к середине 1921 г. в стране насчитывалось 477 трестов31

Всеобщий переход предприятий на хозяйственный расчет стал осуществляться с августа 1921 г. Повышалась их экономическая и финансовая самостоятельность при одновременном возрастании требований к экономии денежных и материальных средств, к сни-жению себестоимости продукции. Существенно повышалась роль трудовой инициативы, заинтересованности каждого в результатах своего труда. Нетерпимой становилась массовая уравниловка вре-мен «военного коммунизма», всемерно поддерживались количест-во и качество произведенного. В качестве переходной меры к обычной форме денежной оплаты по мере стабилизации денежной массы и цен заметную роль стали играть фонды натурального премирования отдельных рабочих, а чаще целых коллективов.

. В Ярославской губернии фабрично-заводские тресты действовали в кожевенной, хлопчатобумажной, льняной, лакокрасочной, крахма-лопаточной, водно-лесной промышленности.

В соответствии с системой коллективного снабжения государ-ство закрепляло за предприятием определенный фонд зарплаты, зависимый от результатов работы фабрики или завода, а ниже – от производительности, качества и профессиональной квалификации рабочего. В июне 1921 г. на коллективное снабжение в Ярославле, например, перешли заводы «Вестингауз» и авторемонтный. Ре-зультаты, как пишет А.М. Селиванов, были впечатляющими. На первом из них еще в мае производительная программа выполня-лась только на 52%, тогда как уже в июне этот показатель возрос до 84%, а в августе – до 265%. При этом некоторое время сохраня-

31 Тресты относительно стабильно существовали до 1929 г., затем, уре-

занные в прежних правах, были упразднены в середине первой пятилетки. Не смешивать с монополистическим западным трестированием и с органи-зационной структурой в строительстве в СССР.


97

лись и натуральные формы оплаты труда, что также было разумно при еще не стабильной денежной системе.

Возраставшая и особая роль ложилась на профсоюзы. Начало перехода к нэпу совпало с разгромом известной профсоюзной оп-позиции, которую в канун Х съезда РКП(б) создали Л. Троцкий, а также так называемая «рабочая оппозиция» во главе с А. Шляпни-ковым, «демократические централисты» под началом Т. Сапроно-ва и «буферная» группа во главе с Н. Бухариным. Формально с че-тырех разных сторон была осуществлена опаснейшая попытка противопоставить партию и профсоюзы в руководстве экономи-кой, а в итоге и всей страной, надломить реально сложившуюся однопартийную систему, извратить врожденную роль профсоюзов с их демократическими принципами и защитными для трудящихся функциями. Но убедительно победила та партийно-профсоюзная платформа, которая тогда и надолго потом обоснованно квалифи-цировалась как ленинская.

Мы согласны с М.А. Рутковским, который пишет о том, что «сегодня можно лишь гадать, какой была бы судьба профсоюзного движения в нашей стране, если бы профсоюзы пошли по троцки-стскому, шляпниковскому, сапроновскому или бухаринскому пу-ти». А тогда реальность была такова, что победу одержала именно ленинская точка зрения на профсоюзы, в том числе в Ярославской и Рыбинской губерниях. В самой отдаленной Пошехоно-Воло-дарской партийной организации за нее проголосовали единоглас-но. На общегородском собрании в Тутаеве за тезисы Троцкого бы-ло подано лишь 13 голосов. За ленинскую платформу высказались коммунисты Ярославского, Мышкинского, Угличского и других уездов обеих губерний. Тогда же газета «Правда» информировала, что из 700 участников партийно-городского собрания в Ярославле только два десятка поддержали позицию Троцкого.

3 мая 1921 г. Рыбинский губком РКП(б) принял специальный циркуляр о работе коммунистов в профсоюзах. В нем подчеркива-лось, что уездные комитеты должны «влить лучших коммунистов в правления профсоюзов» и тем самым поднять на должную высо-ту работу среди массы их членов. Во всех профсоюзах вскоре бы-ли созданы коммунистические фракции. Правда, они оставались еще очень малочисленными. К октябрю 1922 г. только 4, 6% всей Ярославской губернской парторганизации находилось на профсо-


98

юзной работе. Но оживление профсоюзной деятельности было на-лицо. Проводились «Недели» профсоюзов, митинги и собрания с докладами ведущих работников об их очередных задачах. Типич-ными стали субботники и воскресники, в которых участвовали де-сятки тысяч человек.

Нельзя сказать, что тем самым вся деятельность профсоюзов с начала восстановительного периода обрела совсем бесконфликт-ный, взаимолояльный характер отношений между производствен-ными коллективами и хозяйственным руководством. Прежде всего по вопросу о забастовочном движении, коллективных договорах, тарифных разногласиях и т.п. Мы уже говорили, что и в условиях перехода к миру в стране и в наших губерниях не столь уж редким явлением оставались забастовки – в основном продовольственного характера. Часто их инициировали профсоюзы. Но в целом в об-становке острого, в том числе социально-политического, кризиса профсоюзное руководство в отношении стачек на госпредприятиях занимало сдержанную позицию, а то и выступало на стороне ад-министрации.

И дело здесь, видимо, не столько в ситуации «между молотом и наковальней», в которой не хотели оказываться профсоюзы, об-виненные, скажем, по инерции «военного коммунизма» в «органи-зованном саботажничестве», а в более разумном понимании про-исходившего и его последствий. В этой связи весьма характерно, например, было постановление губпрофсовета, приводимое тем же М. Рутковским, касавшееся сентябрьской 1923 г. забастовки рабо-чих ляпинских торфоразработок – в связи с невыплатой зарплаты: «Считать окончание работы без санкции Губотдела и Губсовета профсоюзов ненормальным… Но в случае невыплаты Гидротор-фом в указанный срок (3 дня) зарплаты стачка будет санкциониро-вана». Всем должно быть понятно, что крайние меры с обеих сто-рон, когда только что начало действовать Ляпинское акционерное общество по сооружению чрезвычайной энергетической стройки, оказались совсем неуместными32

32 В апреле 1923 г. СНК утвердил устав и состав акционерного общест-

ва по возведению Ляпинской станции. В 1925 г. государство выделило на стройку 140 тыс. руб. Энергетики Шатурской ГЭС передали турбогенератор мощностью 5 000 кВт. Первая очередь станции дала ток 26 ноября 1926 г.

.


99

В сентябре 1922 г. 5-й Всероссийский съезд профсоюзов при-нял рекомендации о заключении коллективных договоров и та-рифных соглашений между производственными коллективами и руководством предприятий. Ярославский и Рыбинский губпрофсо-веты предложили эти определяющие всю производственную жизнь документы заинтересованно обсуждать на собраниях рабо-чих и служащих, в том числе и на частнособственнических пред-приятиях. В договоры включались также условия о равной оплате труда женщин и мужчин за равный труд, о нормах охраны женско-го труда, о гарантиях неувольнения при сокращении штатов жен-щин-одиночек и имевших большие семьи. Ничего подобного в прежних, тем более дореволюционных, подобиях трудовых «зако-нодательств» не могло быть.

Переход к системе коллективных договоров стал качествен-ным скачком в подъеме зарплаты и в сущностном восприятии производственных отношений. К 1926 г. в уже единой Ярослав-ской области такими договорами было охвачено абсолютное большинство работавших членов профорганизаций. Развернулось и государственное нормирование зарплаты – сначала в госбюд-жетных, а затем в хозрасчетных учреждениях. Тем самым назрела и общая потребность в создании нового законодательства о труде. Его проект подготовил ВЦСПС, а обсуждение на местах состоя-лось не только на губернском уровне, но и на заседаниях профко-мов предприятий, межпрофсоюзных объединений. Новый КЗоТ реально вступил в силу с начала 1923 г.

Он вводил свободный наем рабочих; финансирование соци-ального страхования лиц наемного труда передавал непосредст-венно тем предприятиям, на которых они работали. По инициативе профсоюзов в новый Кодекс был включен также ряд статей в за-щиту интересов рабочих частных предприятий. В сентябре 1924 г. ВЦСПС утвердил Положение о производственных совещаниях, в состав которых рекомендовалось включать передовых рабочих и представителей административно-технического персонала фабрик и заводов. Руководили работой совещаний производственные ко-миссии комитета профсоюзов. В опытном варианте такие структу-ры были организованы еще в начале 1924 г. на Махорочной фаб-рике, Константиновском заводе и некоторых других предприятиях, а в 1925 г. производственные совещания действовали повсюду.


100

Кстати, это было время, когда, с одной стороны, в стране уже сложилась однопартийная система при руководящей роли ВКП(б) при отсутствии внешней политической оппозиции, с другой – при очевидном стремлении самого руководства к поискам более широ-кой связи и единения партийно-государственных структур с тру-дящимися массами. Отражением этого и явилось повышенное внимание к деятельности профсоюзов, укреплению в них партий-ной прослойки, созданию под союзным началом тех же производ-ственных совещаний. В ту же схему весьма удачно вписывались и известные, но ныне вовсе забытые «Беспартийные конференции» рабочих и крестьян. Они возникли по инициативе Ярославского губкома РКП(б) в октябре 1919 г. – первоначально как крестьян-ские, а затем и как рабочие с представительством всех социальных слоев. Поддержанные на самом высоком уровне, распространив-шиеся повсеместно, беспартийные конференции самое большое влияние получили именно в годы введения и становления нэпа33

На первых крестьянских конференциях в Ярославской губер-нии участвовали по одному избранному делегату от 50 крестьян-ских дворов. Были представлены самые разные категории сельско-го населения: бедняки, середняки, сельские учителя и «даже, как рассказывал секретарь губкома Н.П. Растопчин, кулаки и бывшие офицеры». На обсуждения выносились самые злободневные во-просы: земельная и продовольственная политика, повинности и за-готовка топлива, помощь семьям погибших красноармейцев и на-селению голодающего Поволжья и др. Характер, порядок и регла-мент выступлений не предопределялись: все зависело от конкрет-ной инициативы, убедительности выступавших, а то и внешне привнесенных и совсем не одинаковых позиций. А мы согласны с той оценкой, что «нередко конференции становились ареной самой ожесточенной борьбы, самой острой критики действий властей». Как и с тем, что губком и уездные комитеты партии направляли на беспартийные конференции своих работников, использовали их и для разъяснения крестьянам основных направлений своей полити-ки, справедливо полагая, что лучше иметь дело с недовольством

.

33 Развернутую характеристику деятельности беспартийных конферен-

ций можно найти в монографии Л.В. Кабановой «Общественно-политиче-ская жизнь России в 1917 – 1929 гг.» (Ярославль, 2004). В целом эта дея-тельность продолжалась до 1928 г., но в затухающих проявлениях.


101

крестьян на конференциях, чем загонять это недовольство вглубь, толкая крестьян на вооруженную борьбу. «Беспартийные кресть-янские конференции стали очень распространенной формой нала-живания контактов между городом и деревней. Они способствова-ли росту взаимопонимания между властью и народом, тем более в условиях разворота нэпа, когда беспартийные конференции все чаще стали проводиться на уездном уровне и с участием рабочих, служащих, интеллигенции. На деле они все больше выполняли ту роль, которая была определена и профсоюзам – служить еще од-ним из приводных ремней от партии к массам».

«Конференции стали одной из популярных форм связи с бес-партийными. В них принимали участие сотни тысяч (!) рабочих и крестьян, – итогово заключает Л.В. Кабанова. – Они явились тем резервуаром, из которых Советы и партия черпали свежие силы, получали новые кадры для работы как в центре, так и на местах. Беспартийные конференции стали несомненной составной частью общего механизма "пролетарской государственной власти" наряду с Советами и профсоюзами. Они успешно способствовали расши-рению социальной базы новой власти, вовлекли в общественно-политическую жизнь самые широкие слои населения, наименее за-тронутые агитацией»34

Хотя наша тема с акцентом на экономические аспекты нэпа, но она все-таки вовсе не исключает ее политико-правовых сторон. Если экономика всегда главное в политике, то последняя также не может быть в ней крайней. Возрождаемые товарно-рыночные от-ношения потребовали соответствующего правового обеспечения – Ленин-юрист понимал это не хуже других. В 1921 – 1922 гг. по-следовал ряд декретов и нормативных уголовно-правовых актов. Первым нэповским маем был принят Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР. Второго ноября ВЦИК утвердил Положение о су-допроизводстве. Упразднялись территориальные революционные

. И в этой связи хотелось бы предположить, кто же из тех, кто пытается жить по современной Конституции России, провозглашающей народ главным носителем власти, ка-ким-либо образом вспомнит о возрождении беспартийных конфе-ренций.

34 Кабанова Л.В. Общественно-политическая жизнь России в 1917 –

1929 гг. Ярославль, 2004. С. 75.


102

трибуналы. Усиливалась независимость судов от местных властей. Органам управления запрещалось вмешиваться в судебные дела. Учреждались адвокатура и прокуратура.

Новым экономическим отношениям должно было служить за-конодательство в других областях. В 1922 г. последовали кодексы законов о труде, земельный, гражданский, а также законы о трудо-вом землепользовании, об основных частных имущественных пра-вах и др. В нормах Гражданского кодекса провозглашалось, на-пример, господствующее положение государственной социалисти-ческой собственности на орудия и средства производства (власть не скрывала того, что строила). Одновременно допускалась в огра-ниченных рамках частнособственническая деятельность при усло-вии регулирующей роли государства, усиливалась защита имуще-ственных прав граждан. Трактовка «революционной законности» связывалась с вводимым государственным капитализмом, «веду-щим к социализму», т. е. речь шла не о каком-то «поддельном ка-питализме», а о лучшем, хотя и преходящем. Как, например, в 30-х гг. следовало бы говорить о «государственном социализме».

Ныне бесконечно можно заявлять, писать и спорить о сущно-сти, времени и методах реализации нэпа, его общем и региональ-ном преломлении – это с необычным усердием и делается. Самым тривиальным выражением, особенно у «непокладистых» социоло-гов, стали слова о «непригодности для истории так называемого сослагательного наклонения». При этом более негодным обычно считается извлечение положительного исторического опыта, а его назидательная критика – признаком господствующего вкуса. Сколько современных «однако» можно встретить ныне в отноше-нии нэпа с перечнем поучающих политизированных пожеланий в его адрес, в адрес его носителей и исполнителей! (В отношении к современным «преломителям» – несравненно меньше).

При этом виновников «чего-либо» обычно выискивают из числа тех, кто уже не в первый раз на пределе возможного спасал страну. А те, кто уходил от этого и в лучшем случае суетливо вы-двигал не более чем частные разновидности отхода от политики «военного коммунизма», по сей день преподносятся в виде твор-цов иных, якобы загубленных альтернатив. Пусть читатель про-стит нас за некий отход от краеведческой канвы раздела. Сама ло-гика увлекла, но, надеюсь, совсем ненадолго. Лишь один весьма


103

редко употребляемый ныне пример о том, как те же «злополуч-ные» большевики искали возможности коалиции с «параллельно» шедшими к социализму меньшевиками и эсерами. Те, кстати, не стеснялись называть себя даже сторонниками социализма, как, на-оборот, сегодняшние демократы вообще до последнего избегали современных капиталистических понятийных определений, тем более соотносимых с перефразируемым звучанием о «капитализме с человеческим лицом».

Уже в 1926 г. в берлинском «Социалистическом вестнике» меньшевиков-мартовцев вполне достоверно и не менее достовер-ный П. Милюков сообщал, что в феврале 1921 г. в России состоя-лись переговоры между уполномоченными меньшевиками и большевиками. Первых представлял А.А. Трояновский35

И. Сталин спрашивал также А. Трояновского, что, по его мне-нию, должно быть предпринято в первую очередь. Тот набросал проект декрета о продналоге, получивший вскоре осуществление, и наметил другие меры, составившие частично содержание нэпа. В. Ленин, как говорилось, «горячо стоял за соглашение», но на-толкнулся на оппозицию с обеих сторон, с которой не мог совла-дать. ЦК меньшевиков в лице находившегося в тюрьме, а затем выпущенного из нее Ф. Дана, отошедшего от компромисса с Со-ветской властью (после разгрома реакции и интервенции), предъя-вил «наращенные» политические требования под видом «демокра-

, вторых – И. Сталин. Персонально такой контакт, писал Милюков, был не случаен, так как оба до Октября 1917 г. являлись большевиками. После революции Трояновский перешел к меньшевикам, стал чле-ном их ЦК. Теперь Сталин снова предложил последним войти в правительство. Получив доказательство его полномочий, Троянов-ский заявил: меньшевики не войдут в правительство, пока не будет ликвидирован "социалистический эксперимент" (т. е. «военный коммунизм». – В.А.). Сталин отвечал, что необходимость такой ликвидации не вызывает сомнений и что сам Ленин был совер-шенно убежден в этом, весь вопрос – в методах и в темпе ликвида-ции, поскольку спуск невозможен без тормозов.

35 Трояновский Александр Антонович (1882 – 1955), советский дипло-

мат, член РСДРП с 1904 г., до 1923 г. меньшевик, затем член РКП(б) – ВКП(б). С 1924 г. пред. Госторга РСФСР. В 1927 – 1933 гг. полпред в Япо-нии и США. С 1939 г. на преподавательской работе.


104

тии» с целью уже известного перехвата победившей власти на се-бя. Переговоры вновь оборвались.

В итоге обе партии, так близкие в программах, не смогли сблизиться даже в нормальном диалоге. В выступлении в мае 1921 г. на Х Всероссийской партконференции В.И. Ленин сле-дующим образом выразил свое отношение к вопросу об уступках и возможности соглашения: «Одно из двух: или война с нами до конца, или соглашение на тех условиях, которые мы предлагаем. Совершенно правильная и абсолютно точная постановка вопроса, в которой, если есть элемент хитрости, то здесь даже смешно сло-во "хитрость" употреблять». Создается впечатление, что разногла-сия о нэпе между большевиками и меньшевиками оказывались меньшими и более тактическими, чем внутри самой большевист-ской партии. Они скорее оставались порождением честолюбивых политических амбиций. Уступите, на худой конец, разделите власть, а потом посмотрим.

Смотрели, конечно, по-разному. А. Трояновский уже в 1923 г. вновь стал большевиком, а в начале 30-х гг. – полпредом в США во время их великой «депрессии», когда Ф. Рузвельт своим «но-вым курсом» перепроверял сталинскую плановую экономику. Тот же лидер кадетов П. Милюков, который нам поведал о секретных переговорах Трояновского со Сталиным, дожил во французской эмиграции до 1943 г., в итоге рукоплескал нашим победам над фашистской Германией и отдавал должное достижениям Совет-ской власти. Даже монархист В.В. Шульгин, лидер правых в 4-й Государственной Думе, но принимавший с нажимом отречение Николая II, затем действовавший белоэмигрант, осужденный за это Советской властью и освобожденный ею, дотянувший до 1976 г. (род. в 1878), за 10 лет до конца своей отменной биографии официально призвал всю русскую эмиграцию отказаться от враж-дебного отношения к СССР. Он был гостем XXII съезда КПСС, принявшего ее новую программу и констатировавшего выполне-ние программы 1919 г. О Сталине в связи с дальнейшей судьбой нэпа мы еще скажем дальше.

Дискуссии о нэпе не умолкали (двери не закрывались), но он сделал особенное – при болезни и после смерти В.И. Ленина. При-ведем лишь беглую хронику по Ярославской губернии, притом за-метим предварительно, что Верхневолжью после мятежного


105

1918 г. удалось избежать катастрофических последствий безуро-жайных 1922 и 1932 гг., постигших основные земледельческие районы страны, удачнее миновать хозяйственно-экономический кризис 1926/27 г., а потому избежать резких, массово-выливавшихся социально-политических конфликтов. Здесь, разу-меется, не обошлось без соответствующих дискуссий вокруг про-блем, которые почти перманентно сотрясали центр в борьбе с так называемыми «левыми» и «правыми», которые персонально даже менялись местами и сторонниками. Однако губернская партийно-советская власть обычно или в итоге не позволяла себе занимать какие-либо односторонние позиции.

Она целеустремленно занималась хозяйственными задачами и прежде всего обеспечением роста производительности труда. Только с сентября 1924 г. по август 1925 г. Ярославский губком РКП(б) вопросы о подъеме производительности 8 раз выносил на свои пленумы и 9 раз – на заседания президиума. Более 600 заме-ток и статей на ту же тему опубликовал за год «Северный рабо-чий» – ведущая губернская газета Еще более по ходу реализации инициативно внедряли в жизнь весь набор нэповских дел город-ские, уездные, фабрично-заводские управленческие структуры, специальные комиссии, профсоюзные организации. В итоге за 1924/25 хозяйственный год производительность промышленного рабочего в среднем повысилась на 22%. По трестированным видам производств этот показатель был еще выше: в хлопчатобумажной отрасли – 33%, льняной – 40%, лакокрасочной – 43%.

Начавшийся подъем промышленности, восстановление чис-ленности рабочих (безработица еще не опускалась ниже 19-20%), стабилизация положения с топливом и сырьем дали возможность пустить заново ряд бездействовавших фабрик и заводов губернии. В 1923 г. вступил в строй завод «Красный профинтерн», а в ноябре 1924 г., после шестилетнего перерыва, стала вновь выпускать про-дукцию Норская мануфактура, переименованная затем в фабрику «Красный перевал». Отчитываясь за 1925/26 хозяйственный год, Ярославский губисполком отмечал: «Промышленность губернии по выпуску изделий увеличилась за год на 48,5% и, составляя 95,9% уровня 1913 г., достигла некоторых успехов в области под-нятия производительности труда, увеличения зарплаты, улучше-ния качества продукции и, использовав почти полностью сущест-


106

вующую мощность предприятий, переходит к дальнейшему разви-тию уже на новой технической базе».

Последний вывод, пожалуй, был еще преждевременен, так как к 1926 г. лишь закончился восстановительный период, причем не только в экономике губернии, а техническая реконструкция могла основываться лишь на той индустриальной основе, которую еще предстояло создать. Другое дело, что уже к тому времени опреде-ляющее место в структуре губернской промышленности занял го-сударственный сектор, который вне сомнений считался социали-стическим. Из 191 действовавшего предприятия на его долю при-ходилось 124. В государственной промышленности насчитывалось 94,1% всех рабочих губернии. Она имела 94,2% двигателей и вы-пускала 87,4% валовой продукции. К концу 1925/26 хозяйственно-го года на всех предприятиях было занято 45 тыс. рабочих, из ко-торых всего лишь 2 655 человек приходилось на частный и сме-шанный сектор.

Быстро и нарастающе развёртывался процесс кооперирования кустарей – весьма многочисленной в регионе категории индивиду-альных производителей и недавних отходников. За 1920 – 1926 гг. в Верхнем Поволжье было создано 123 промысловых артели, вме-сто 11 имевшихся здесь с 1915 г. Не касаясь больше этого вопроса, напомним, что за 1926 – 1930 гг. их число возросло до 422, а к ию-ню 1931 г. – до 618, объединивших 129 тыс. кустарей разных про-филей. Тем самым и в те же годы, совпавшие с массовой коллек-тивизацией крестьянства, была, как и всюду, создана целая эконо-мическая подструктура кооперативных промысловых артелей, в которой, в пересчете на соответствующие округа, на территории Ярославской губернии к началу 30-х гг. трудилось около 40 тыс. человек – немногим меньше, чем на госпредприятиях.

В итоге к 1926 г. общая численность рабочих государственных предприятий и профессиональных работников кооперативных промартелей социалистической ориентации превысила 82 тыс. че-ловек и составила 96,9% общей численности рабочих губернии, т. е. уже в ходе восстановительного периода была в сущности ре-шена основная социально-экономическая проблема переходного периода, связанная с характером индустриально-профессиональ-ной собственности. Никакого даже видимого ее перерождения в капиталистическую или смешанную не произошло. Напрашивают-


107

ся и антиномичные сравнения: для становления государственно-социалистических отношений в советском городе потребовалось в основном 5 лет – в последующие собственно реконструктивные годы все капитальные промышленные объекты неизменно посту-пали в общенародную государственную собственность. Примерно столько же лет хватило для упразднения этой собственности в 90-е гг. минувшего века, но в форме приватизации и извращенно-капиталистической деградации.

Заметные улучшения восстановительного порядка произошли в сельском хозяйстве губернии. Мы не станем здесь вносить какие-либо частные уточнения фактического порядка – воспользуемся историографическим временем краеведческих изданий минувших лет, в формировании и апробировании которых принимал участие и ваш автор36

В лучшую сторону заметно сдвинулась и социально-хозяй-ственная сторона нэповской деревни. За 1920 – 1926 гг. доля бес-посевных крестьянских хозяйств сократилась с 7,3 до 2,6%, без-лошадных – с 39,8 до 35,4%, бескоровных – с 14 до 10,5%. Могли ли эти сдвиги быть значительнее? Возможно, но гадать не станем. Отразили ли они некие ограничительные факторы, проистекавшие из самой сути мелкокрестьянского производства того времени? Уверен, что да! Можно ли считать, что последующее перепутье на селе на первых его порах характеризовалось одновременной соци-альной успокоенностью деревни? Видимо, да. В отчете Ярослав-

. Уже к концу 1925 г. посевные площади составили 461 817 десятин, что на 8,3% превысило уровень 1913 г. Даже по-севы льна, которые в условиях предельного продовольственного кризиса сокращались безгранично, достигли довоенного уровня, а картофеля – превысили его на 15%. Площади под сеяными трава-ми увеличились почти в 3 раза – до 280%. Последнее оказало ре-шающее влияние на восстановление и развитие ведущей в губер-нии животноводческой отрасли. В том же 1925 г. здесь насчитыва-лось 199160 лошадей – на 26% больше предвоенного, 560 237 го-лов крупного рогатого скота – превышение на 25%, 725 320 овец – прирост 28%, а свиней – почти 7-кратное увеличение (689%).

36 В числе более известных авторов по нэповской проблематике следует

назвать А.М. Селиванова и его базовую монографию «Социально-полити-ческое развитие советской деревни в первые годы нэпа» (Саратов, 1987).


108

ского губкома РКП(б) в конце 1925 г. было сказано более катего-рично: «Крестьянство всецело доверяет нам». Поэтому прежним и современным нашим оппонентам, иначе воспринимающим итого-вый положительно-риторический вопрос – имел ли ленинский этап нэпа благоприятный результат? – целесообразнее для них же огра-ничиться пожатием плеч…

Деревня, конечно, оставалась еще предельно осторожной в от-ношении кооперативных производственно-собственностных пре-образований, хотя и при известной апробированности ею многих общинных начал со времен народничества. В 1925 г. в Ярослав-ской губернии насчитывалось всего лишь 74 мелких колхоза, в том числе 4 коммуны, 50 артелей и 18 товариществ по совместной об-работке земли. Да и социальный состав коллективных хозяйств был на 70% бедняцким, на 23% середняцким и, видимо, на 5 – 7% пока приемлемых более состоятельных крестьян (малочисленный, но добротный прецедент). Но этот, в сущности, аномальный при-мер, к большому сожалению, вскоре был не только забыт, но и осужден. Кооперирование крестьян без так называемого кулака вновь обрекало нашу деревню на большие беды, предвестником которых стал заготовительно-сырьевой и товарный кризис конца 20-х гг.

Свидетельством и отображением его стали и застывшие коо-перативные тенденции на селе, равно как и печально известные «ножницы» между государственно-советским городом и индиви-дуально-частной деревней. Дабы не прервать логику предыдущего абзаца и придать ей соответствующую завершенность, напомним, что вплоть до конца 20-х гг. коллективистские проявления на селе так и не вылились в новое качество – скорее наоборот, если при-нять во внимание уходившие годы. Крестьянство охотно и даже упредительно вступало в простейшие объединения, не затраги-вавшие собственность и обобществление продукции. К концу 1929 г. в Ивановской промышленной области, в которую тогда входили Ярославский и Рыбинский округа, во всех простейших видах производственной кооперации состояло 45 – 46% крестьян-ских хозяйств при 55% по стране. Внешне быстро развивались не только ТОЗы, но и кредитная, молочная, картофельная и потреби-тельская кооперации. Пусть не удивит Вас и 93-процентное вхож-дение крестьянских дворов во все виды подобных формирований,


109

хотя оно отражало и завершающий, но все еще внутренний про-цесс массового социально-психологического дозревания деревни.

Дело, конечно, в другом – в сельскохозяйственных артелях. Тогда же число входивших в них крестьянских хозяйств не пре-вышало в Верхневолжье 1,5% их общего количества. А собственно в ярославских деревнях к середине 1929 г. в типичных колхозах их значилось еще меньше – 0,5%. Несколько выше, но в тех же прин-ципиальных значениях выглядел процент основной коллективиза-ции в целом по стране. На то же время в колхозах СССР числился примерно 1 млн. (3,9%) крестьянских дворов. Словом, нигде не наблюдалось кооперативного «великого перелома»: ни в настрое-ниях, ни в характере коллективизации, хотя его очень желали ви-деть сверху, особенно Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) И.В. Сталин, да и подавляющее большинство руководства. Но в масштабах и темпах его достижения виделись и принципиально различные позиции.

Иным он представлялся многим и в отношении дальнейшего индустриального развития страны.

3. Судьбы нэпа при новом курсе

Новый курс был не только при Рузвельте в США, но и в Со-ветском Союзе при Сталине, однако при колоссальной разнице в их сущности и спасительной направленности того и другого. При небольшом отличии во временном начале там и у нас, но при стра-тегических расхождениях целей империалистического капитала в США и задач государственно-мобилизационного социализма в СССР. Напрямую их роднили два обстоятельства: спасение, как мы уже заметили, своих стран и систем, а также первое в их той недалекой противоположной сущности вольное и невольное ис-пользование опыта друг друга при советско-плановой приоритет-ности.

Скажем проще. Форсированный отход Сталина от условных конкурентных начал нэпа его первых лет был продиктован еще дореволюционными намерениями лучших умов и политиков, уже начавших было преодолевать вековую отсталость России от капи-талистического запада. Лишь перманентная монархическая «гор-батость» и такая же несостоятельность либералов сорвали все это.


110

За несчастные 13 лет начала ХХ в. – с 1905 по 1918 гг. – были пе-режиты три войны и три революции. Не у дел оказался растороп-ный Витте, убитым – внесистемный патриот Столыпин. Главными отрезвлявшими лицами и факторами, как обычно бывало в смут-ные времена России, выступали наиболее аномальные, безысход-ные и провокационные – типа гапоновщины, корниловщины и ин-тервенции. Они безальтернативно-риторически ставили перед все-ми вопрос: куда же мы наконец идем, что же станет со страной?

Поздно и ни к чему ныне критиковать Сталина (а тем более Ленина) в связи с нэпом. Они не позволили СССР откатиться на-зад – отступление и не входило в их стратегические задачи. Но ведь и запад вместе с востоком не приняли никакого компромис-са – даже формирования у нас нечто вроде интеграционной систе-мы, тем более в виде великой империи. Сталин первым вовремя понял, что нельзя дальше полагаться на судьбу, которая на Руси чаще бывает горькой, а то и неодолимой; что надо напрямую идти к государственно-монопольному социализму, повернуть лицевую сторону былого империализма вовнутрь и немедля встать на путь планово-регулируемой экономики; что только так можно возвра-тить стране растерянные или отнятые 100 – 150 лет, дабы не стать стертой с лица земли. Да и сам восстановительный период подвел к тому.

Но у Сталина еще были, как показала история, тоже 13 на тот раз уже спасительных лет, если отсчитывать от 1928 г. У Рузвельта их оказалось почти втрое меньше, когда разразилась великая, но старомодная капиталистическая «депрессия», когда плановый опыт дольше всех не признаваемого Штатами Советского Союза бесплатно возник перед их замершей экономикой. Политическим проигрышем Америки при ее обвальной лавине тогда пришлось пренебречь. И Рузвельт, тем более на фоне военно-промышленно-го бума милитаристского треугольника Германии, Италии и Япо-нии, оказался не менее дальновиден, чем его скорый, а главное ос-новной партнер по антигитлеровской коалиции, спасшей в итоге и все человечество. Тем, собственно, оказалось оно и счастливым, что на перекрестке его несовместной судьбы находились, хотя и с разных сторон, два выдающихся земных лидера.

Что же до уникальной раскладки внутренних партийно-госу-дарственных сил в СССР, то не следует все заслуги и ошибки при-


111

писывать одному И.В. Сталину, как то нередко мы видим в совре-менных описаниях. Хотя бы потому, что на самой поверхности нашей памяти находится постановление XIV съезда ВКП(б). А в нем еще в декабре 1925 г. было сказано: «Во главу угла поставить задачу всемерного обеспечения победы социалистических хозяй-ственных форм над частным капиталом, укрепление монополии внешней торговли, рост социалистической госпромышленности и вовлечение под ее руководством и при помощи кооперации все большей массы крестьянских хозяйств в русло социалистического строительства… Обеспечить за СССР экономическую самостоя-тельность, оберегающую от превращения его в придаток капита-листического мирового хозяйства, для чего держать курс на инду-стриализацию страны, развитие производства средств производст-ва и образования резервов для экономического маневрирования». При этом подчеркивалось и другое: «Развертывать нашу социали-стическую промышленность… в строгом соответствии как с емко-стью рынка, так и с финансовыми возможностями государства».

В докладе главы правительства А.И. Рыкова о первой пятилет-ке в апреле 1929 г. мы уже читаем: «При обсуждении пятилетнего плана в СНК и ЦК партии мы единодушно пришли к тому выводу, что необходимо утвердить не два, а один вариант, при этом вари-ант оптимальный, т. е. тот, который проектирует большие дости-жения… Годовой темп роста продукции планируемой промыш-ленности колеблется на уровне около 20%. Темп роста капиталь-ных вложений в планируемую промышленность пятилетним планом намечается по годам следующим образом: плюс 26%, плюс 25%, плюс15%, плюс 12%, плюс 9%; эти вложения в 1932/33 г. бу-дут превышать вложения 1927/28 г. в два с лишним раза. Я думаю, что такой темп мы в состоянии выдержать». Да, не только выдер-жали, но и превысили.

А теперь из статьи В.В. Куйбышева «Год величайших задач», которая не только по сути, но и по названию очень схожа с извест-ной сталинской статьей о «годе великого перелома». Председатель ВСНХ жестко писал: «Не веря в реальность высоких темпов раз-вития, идеологи правого уклона (цитируемый выше Рыков был их лидером. – В.А.) упорно не понимали… необходимости и обуслов-ленности всем ходом нашего развития и всей международной об-становкой этих темпов промышленного развития… Какая же кар-


112

тина рисуется для второго года пятилетки – 1929/30 г.? Контроль-ные цифры промышленности предполагают значительное превы-шение проектировок пятилетнего плана по всем основным показа-телям… Иначе говоря, контрольные цифры промышленности не только подтверждают полную осуществимость пятилетних проек-тировок, но и их недостаточность. 31,2% прироста промышленной продукции! Таких темпов не знала ни одна капиталистическая страна ни в одном периоде своего развития».

Еще пару лет назад подобное говорил и лидер собственной оппозиции к Сталину Л. Троцкий, высланный в 1929 г. в Алма-Ату за очевидные претензии на личное властное лидерство. Теперь же, когда его не стало в СССР, тот же И. Сталин «присвоил» себе троцкистские проценты индустриализации и назвал даже еще бо-лее высокие темпы ее прироста. Он признавался в этом: «С точки зрения темпов (троцкисты. – В.А.) являются самыми крайними ми-нималистами и самыми поганенькими капитулянтами». Они, мол, заявлял Сталин на XVI съезде ВКП(б) в 1930 г., предлагали всего 18% годового прироста, а он … А он вскоре 25%, а потом и 32% уже ежегодного прироста тяжелой промышленности. Поэтому, ес-ли отвлечься от бескомпромиссной политической борьбы, которая даже еще больше выносила на поверхность вопрос «быть или не быть?», то у нас, например, нет особых сомнений на счет того, что по главным проблемам индустриализации в ее темпах не было не-совместимых разногласий.

Даже многие, если не все современные авторы (в том числе те, которые ни под каким углом не воспринимают положительно ста-линский курс на свертывание нэпа), не считают сам первый пяти-летний план поверхностным, антинаучным, непрофессиональным. Напротив, нельзя не признать, что в отличие от последующих он скрупулезно основывался на принципах нэпа. Планировалось дальнейшее развертывание хозрасчета, доведение его до каждого предприятия, а не треста, как намечалось по закону 1927 г. Соста-вители сумели сбалансировать важнейшие задания между собой и даже обеспечить согласованность в развитии индустрии и сельско-го хозяйства; опираясь на ускоренную индустриализацию, увели-чить поставки тракторов, удобрений и другой продукции для де-ревни. Тем самым впервые не только в истории страны напрямую


113

подступиться к становлению и развитию небывалого комбиниро-ванного общества.

Предполагалось поначалу объединить в колхозах менее пятой части всех сельских дворов, значительно расширить посевы, под-нять урожайность. При этом вставшая на путь стабильного подъе-ма деревня рассматривалась как равноправный партнер пролетар-ского города в строительстве новой жизни. Совместными усилия-ми при общем росте благосостояния рабочих и крестьян нужно было решить проблему накоплений для крупного строительства передовой индустрии. Да и само обсуждение плана прошло весьма спокойно, хотя и заинтересованно. «Правые», потерпевшие перед тем поражение, временно смирились. Сталин, Молотов довольст-вовались тогда временным успокоением, которое следовало бы превратить в постоянное. Но форсированное нетерпение уже успе-ло перекинуться и на места. Призывы и готовность к досрочному выполнению заданий буквально захлестнули печать.

И вот тут-то произошел непростительный сбой, причем в са-мом сложном и ответственном месте – опять в той же деревне, а точнее, в отношении к деревне. Сама по себе сверхиндустриализа-ция даже при всех ее нагнетаниях и перенапряжениях, тем более воспринятых нетерпением общества быстрейшего шага к социа-лизму, была простительна и даже во многом поправима впоследст-вии; крестьянство же, напротив, совсем еще не разделяло никакой суперколлективизации, особенно при возрождении неравноправ-ного, подчиненного к себе отношения, при стремительном обост-рении социальной напряженности, одностороннем наращивании налогово-разверсточного бремени.

В 1929 г. вновь появились самые жесткие суждения о возме-щении перерасходов на индустриализацию за счет деревни и даже о «дани» и «сверхналоге» с крестьян, о повсеместном раскулачи-вании и т.п. В прежних наших оценках подобных сталинских сдви-гов не было даже минимума исторической снисходительности. Не возникла она и ныне – досада даже укрепилась! Не выручали здесь главного коммунистического лидера никакие ссылки на опасные хлебозаготовительные трудности последних 20-х гг. Не подхле-стывали и внешние, даже очень стратегические обострения воен-но-оборонного характера, как это имело несомненное место в тер-пимости сверхиндустриализации.


114

Игнорирование опасности народного недовольства (а Россия все еще оставалась мелкокрестьянской страной), тем более на ве-ликой переправе, по сей день выглядит необъяснимым. Полней-шей социальной, политической и теоретической нелепостью вы-глядела «революция сверху» усилиями «низов». Вроде бы куда как просто: следуй предписаниям пятилетнего плана, в составлении которого сам же принимал не последнее участие. Притормози эту самую массовую коллективизацию на 3-4 года, не забывая о трак-торизации. Да укороти, наконец, «нагульновых»: не пускай в кол-хоз и всех пожелавших… Но получилось так, что после незабвен-ного «головокружения от успехов» 1930 г. на устранение только грубых перегибов потребовалось не менее тех самых 3-4 дефицит-ных лет.

В контексте верхневолжского краеведения коллективизация «через колено» в изначальном варианте выглядела еще печальнее. В Ивановской промышленной области, в которую входили Рыбин-ский и Ярославский округа, только в январе-феврале 1930 г. она подскочила с 5,3 до 34%. Но с той же стремительностью произо-шел и распад искусственно созданных колхозов. Уже к лету того же года доля оставшихся в них крестьянских дворов упала до 5,6%, т. е фактически вернулась к начальному уровню при 20,3% по РСФСР. Тем самым регион опустился на самое последнее место среди всех областей России. Реальность преподнесла неотложный урок. В последующие годы поутихли социальные страсти, прекра-тились выселения зажиточных крестьян. После двух застойных лет уже на добровольной основе возобновился нормальный объедини-тельный процесс. К концу первой пятилетки в крае было коллек-тивизировано 42,6% крестьянских хозяйств при 62% в целом по Союзу и 77,6% в Среднем и Нижнем Поволжье. Таким образом, завершающий этап колхозного строительства разумно отодвигался на более поздний срок. Новый прилив добровольцев начался с осени 1934 г. и к январю позволил уже иметь в Верхневолжье до 80% коллективизированных хозяйств, а к октябрю 1935 г. – почти 92%.

Так что учились все: низы и верхи, включая Сталина. Даже на примере коллективизации в этом ему нельзя отказать. Он, конечно, хорошо понимал, что кооперирование деревни неотъемлемо от по-строения нового строя. Знал и, разумеется, все больше органично


115

осмысливал ту часть скрытого Верой Засулич письма Карла Мар-кса, которое стало известно высшему руководству после смерти В.И. Ленина. Основоположник научного коммунизма, размыш-лявший о социалистических судьбах общинно-крестьянской Рос-сии и соответствующих воззрениях народнических классиков, в итоге приходил к весьма необычному для его учения рекоменда-тельному выводу. В силу отмеченного именно таковым, а не в ви-де одной классической пролетарской схемы, общинно-сельская страна в рамках общенародной диктатуры может встать на путь двуединого социалистического переустройства общества. В ко-нечном счете стать действительно страной равных именно серпа и молота. Казалось бы, весьма сопутствующая мысль таила в себе по меньшей мере великий вывод – не теряющий, а обретающий еще большее значение для настоящего и будущего многих народов. Не касаясь его деталей, все же подметим, что уже судьбы «красных» и «белых» в Гражданской войне, а еще больше главная социальная сущность ленинского нэпа «самостийно» предрешались подобным выводом. И.В. Сталин, понятно, также не мог пренебрегать сове-тами, изложенными в статье К. Маркса, оказавшейся неизвестной Ленину. Но в небывалой политической горячке на стыке 1920 – 1930-х гг. стратегические задачи нередко захлестывались тактиче-скими. И у нас очень мало аргументов в его защиту, тем более, ко-гда речь заходит о тяжелейших ошибках и перегибах начальной стадии коллективизации. Но мы не можем упрекнуть по большому счету Сталина за его несомненные и плодотворные усилия в защи-ту колхозного строя как сложной реальности и как неизбежной бу-дущности в многократных вариантах ее развития.

Еще более, когда мы замкнем подобные суждения на оценках сталинской роли в его индустриальной политике, того нового кур-са, с оценки которого мы начали этот параграф. Прежде чем вер-нуться к данному сюжету, сразу скажем о том, что нами вовсе и принудительно отбрасываются предельно политизированные, за-ведомо извращенные, одиозно-оскорбительные изречения в адрес несомненно великой личности. Заметим также, что и предлагае-мые суждения мы не склонны считать однозначными, тем более из числа давно сформулированных. Под влиянием происходившего за последние годы в стране и в мире пришлось отойти и от некото-рых недавних собственных представлений и сместить их в сторону


116

более высоких оценок выдающейся роли И.В. Сталина, особенно в свете 60-летия нашей Победы.

Теперь мы вовсе не склонны считать его курс на создание мо-билизационной, директивно-плановой экономики государственно-го социализма, на который он перевел страну с начала 1930-х гг., насильственным переворотом и изменой нэпу. В разумном случае речь следует вести об отходе от узких, промежуточных и несбыв-шихся надежд. Выше уже говорилось, что за 6 лет восстанови-тельного периода было сделано очень многое. Прежде всего уда-лось спасти страну от возвращения в старорежимный монархо-капитализм и создать стартовую площадку для нового обществен-ного строя с гарантией от реставрации в условиях враждебного ок-ружения. При этом достигнутый и даже превзойденный уровень 1913 г. представлял отсталую отраслевую структуру с превалиро-ванием легкой, пищевой, текстильной промышленности. Полу-чивший свободу частный и концессионный капитал не пошел на новые, тем более капитальные стройки, которые лишь частично пришлось начинать самому безденежному государству.

Пяти-, а то и десятикратное отставание от передовых стран, не преодоленное прежним 60-летним полукапиталистическим рын-ком царской России, теперь предстояло неотложно ликвидировать всего за 10 – 15 лет. Требовались не единичные, а коренные про-рывы, масштабные преобразования. Поэтому, чтобы не стать от-брошенным и раздавленным, Советский Союз обязан был сойти с нэпа на путь директивной плановой экономики при жесткой цен-трализации и мобилизации всех трудовых, материальных, сырье-вых, финансовых и организационных ресурсов. Главным средст-вом обеспечения такого начала стали пятилетние и текущие на-роднохозяйственные планы, удачно позволившие с учетом реальных задач своевременно производить их тактическую и стра-тегическую разверстку. Более того, при крайних осложнениях ид-ти на временные и даже жертвенные допуски.

Общие и мировые итоги известны. Еще до начала Второй ми-ровой войны СССР вышел на второе после США место по про-мышленному развитию. В стране возникли десятки новых веду-щих отраслей, которые почти не знала или вовсе не имела прежняя Россия. Называйте кряду и почти не ошибетесь. Сформировались огромное, целостное экономическое пространство и небывалая со-


117

ветская цивилизация. Мощный военно-промышленный комплекс при беспримерном социально-политическом единении народа стал неодолимым на пути любого агрессора, надежным гарантом всего прогрессивного человечества. Без Советского Союза, каким он встретил Великую Отечественную войну, никакая победа над фа-шизмом была бы немыслима.

И СССР не стал бы таковым, если столь разительные переме-ны не произошли буквально всюду и во всем. Отослав нашего чи-тателя к известной уже ему книге по истории Ярославского края 1928 – 1998 гг., все же напомним. К концу второй пятилетки об-ласть располагала целым рядом мощных промышленных предпри-ятий, которые к тому же в случае необходимости вскоре составили разветвленный ВПК, охватывавший производство практически всей основной и сопутствующей для тыла и фронта продукции. В несколько раз возросли выпуски Ярославского автозавода и со-вершенно нового Рыбинского авиамоторного. К числу мощнейших и уникальных строек первой и второй пятилеток относились Яро-славские резиновый комбинат и шинный завод, впервые в мировой практике освоившие применение искусственной резины. Вошли в строй полностью реконструированные и переоборудованные де-сятки машиностроительных, металлообрабатывающих, судострои-тельных, химических, лакокрасочных и иных предприятий.

Тем не менее объем новых капитальных вложений в Ярослав-ской области, включавшей тогда в себя и Костромскую, на третью пятилетку (1938 – 1942 гг.) возрастал до 2 млрд. 716 млн. рублей, или в 2,4 раза по сравнению с обеими предшествовавшими пяти-летками, вместе взятыми. Развернулось строительство 58 новых крупных объектов, в том числе строек прямого военного назначе-ния. Повторно расширялись и реконструировались 29 прежних предприятий, в том числе автозавод, резиноасбестовый комбинат, Рыбинская и Ярославская судоверфи, Костромской завод автомо-бильных кранов и др. Стратегическую развязку получало энерге-тическое хозяйство. В декабре 1940 г. дал ток первый агрегат Уг-личской гидростанции. Осенью 1941 г. началась эксплуатация Ры-бинского гидроузла-гиганта. К началу войны годовая выработка электроэнергии в регионе возросла в 6 раз, а против начала 20-х гг. – в десятки раз. Электрический ток пошел не только во все районы Верхневолжья, но и в Москву. Это имело большое военно-


118

оборонное значение для нашей столицы, особенно в обеспечении перелома на фронтах войны.

Комментарии вроде бы излишни, а сравнения неизбежно воз-никнут сами, возможно, и по производственно-бытовой цене рас-ходования электроэнергии. Надеемся, что в свете сказанного по-высится и ответственность многих из нас при явно хулительных оценках роли И.В. Сталина в переводе страны на планово-мобили-зационные пути развития к началу 1930 гг., о которых мы подроб-нее говорили выше. При этом напомним и о том, что тот же вождь-стратег оказался в числе первых лидеров советского государства, заявивших о созревавшем решении по поводу коренной модерни-зации экономики социализма на путях активизации товарно-денежных, рыночных отношений в плановой экономике. В этой связи вполне уместно было бы вспомнить о последней, ныне забы-той крупной работе И.В. Сталина «Экономические проблемы со-циализма». Да и пожалеть (тоже к месту) о не доведенных до за-вершения «косыгинской» и «рыжковской» реформах.

А тем временем в цитадели современного капитализма – США масштабы централизованного планирования, включая даже дирек-тивное (например, в мощнейших корпорациях, по своей централи-зованной мощи не уступающих нашим бывшим министерствам), уже превысили их уровень в СССР. Взять хотя бы научно-технический аппарат программирования экономических процессов и его реальное использование. Не забудем и Китай, опытом кото-рого мы, к печали, демонстративно пренебрегаем. Он, по мнению ряда наших видных экономистов (Л. Орленко, В. Кистанов и др.), до сих пор удачно сочетает директивное планирование с индика-тивным37

Мы не станем сравнивать отношения к памяти И.В. Сталина и Мао Дзэдуна в современных России и Китае – соответственно и перекрестно. Оставим это Вам самим. Не будем повторять много-кратные публикации о месте и роли Сталина в российской исто-

, а вместе с этим – и с рыночными отношениями. Недавно умерший Ден Сяопин был куда внимательнее к наследию его старшего предшественника, оставившего нам Великий Советский Союз более 50 драматических лет назад.

37 Индикативное управление основывается на обобщенных показаниях

всевозможного спектра приборных данных.


119

рии, высказанные на финише своей биографии У. Черчиллем – инициатором "холодной" войны против СССР, а потому редчайше примечательные. Что же касается современных разнофланговых оценок, то они всем хорошо известны – выбирайте…

Но мы позволим себе напомнить лишь высказывание одного из давних основоположников российской либерал-демократии ми-нувшего века. Ныне одними оно «забывается» из-за его неприем-лемой сущности, другими – по причине авторской принадлежно-сти. Так вот: «Сталин поднял Россию из пепла. Сделал великой державой. Разгромил Гитлера. Спас Россию и человечество». И это сказал тот самый Александр Федорович Керенский, правительство которого было низложено в Октябре 1917 г. Умершему в эмигра-ции в 1970 г. в канун своего 90-летия, ему было достаточно време-ни, чтобы взвешенно взглянуть на того, кто его свергал, но которо-го он пережил на 17 символических для страны лет.


120

ПОСЛЕСЛОВИЕ

нем хотелось высказать сперва лишь одно, но двуеди-ное пожелание. Наши и другие разделяемые в книге суждения – крайние мы стремились избегать – не мог-

ли, разумеется, быть жестко-категоричными и исключающими всякое конкретно-историческое сосуществование. Иначе все ми-нувшее и предстоящее неизбежно предстало бы перед нами и по-томками как перманентный катаклизм, несовместимый с логикой высшего человеческого разума.

А потому и сама обозримая история России в любом ее типич-ном контексте, даже в самых, казалось бы, катастрофических про-явлениях, гражданских противостояниях и переходных сомнениях, находила достойный своему спасению выход. Во всяком случае, как в «помазанное», так и вроде бы в противоположное ему время судьба выводила нас к тому, что Отечество наше не убывало. В любом случае худо и бедно, а то и почти невообразимо прираста-ло – от княжеских вотчин до несравнимых имперских границ. Не подминало, а спасало соседствующих малых.

И не стремитесь в сказанном узреть некое противоречие с из-ложенным. Диалектическая суть истории в том и кроется. Не надо замазывать ее щели, как равно и раздвигать. В итоге она сама рас-порядится как ей нужно. Не надо хулить ради собственного спасе-ния и несостоявшегося желания. Проблема «отцов и детей» на родной земле куда более ответственна, чем в ее семейно-бытовом восприятии. Нам уже не раз приходилось говорить, что историче-ская память – повивальная бабка современности.

А подчеркнутая двуединость представляется нам в следую-щем. Не упрощать минувшее, не избегать противоборствующего, не закрывать на потребу дня общее, закономерное, тем более еди-ное. Без этого любые «патриотические потуги» в самом лучшем их виде лишь внешне заметные, а на деле – показушные и политикан-ствующие.

Пожелание опять же одно – не ограничиться только пробным изданием. С учетом предложений продолжить его на примере по-следующих и еще более приближенных к современности россий-

В


121

ско-краеведческих этапов. С этим, собственно, связана и пролого-вая часть нашего этюда.

После окончания последней главы подумалось: не слишком ли однозначно оказалось завершить ее весьма высокой оценкой ито-говой деятельности Сталина, принадлежащей Керенскому. При современном раскладе подогреваемых мнений это может оказаться даже неосмотрительным. Не несущий дополнительной аргумента-ции, подобного рода постулат скорее послужит лишь новым пово-дом для очередной порции очернительства, тем более, если и сам автор иногда позволял себе некую восприимчивость к официаль-но-размашистым «доказательствам».

Но ныне уже совсем иное время и совсем другой обмер былых 1930-х сквозь призму современной олигархо-бюрократической ре-альности, взывающей к неотложным изменениям. В этой связи действительно «поражает мистическое предчувствие Иосифа Ста-лина будущей истории России» (В. Бондаренко). Да не забывал он и ленинское завещание о непреходящем характере борьбы с бюро-кратизмом при усилении государственных начал власти. Но «себе дороже» обернулась для него и страны высылка в 1929 г. за рубеж Льва Троцкого…

Теперь мало кто вспоминает изначальное сомнение в адрес сталинского тезиса об обострении политической и иной борьбы в виде сопротивления по мере роста успехов в строительстве нового общества и нарастания перерожденческих устремлений. Нынеш-няя реальность опять и с лихвой это доказала. В 100-летие со дня рождения великого Михаила Шолохова (май 2005) опять же лишь единицы из писательской среды напомнили еще раз о том, что именно Сталин «спас не только “Тихий Дон”, но и самого автора от ареста и гибели».

Люди постарше из нас, конечно, читали и помнят, каким чу-дом Михаил Александрович сумел тайно выехать из Вешенской в Москву без уведомления и прямо к Сталину. Только это уберегло его от ареста и одновременного уничтожения. Как был расстрелян без всякого суда и следствия даже прототип Григория Мелехова, Георгиевский кавалер Харлампий Ермаков. И только потому, что Шолохов еще раньше смело рассказал Генеральному секретарю о голоде на Дону, об извращениях политики Советской власти да еще столь ярко раскрутил «колесо» белого движения, гордым зна-


122

ком которого долгое время оставался главный герой шолоховской эпопеи…

Лишь потому, как тогда бывало совсем нередко, вроде бы «пе-реставший» крутить «Красное колесо» «Поднятой целины» под-лежал ликвидации. Причем таким оборотом политических дел сплошь и рядом занимались совсем не чистокровные «красные», а истые раздувалы гражданских страстей белой масти, замазанные на ней со времен интервенции. Те же, например, троцкисты, осо-бенно военные, которые изначально под руководством своего ли-дера доводили казацкие массы до настоящего геноцида. И писа-тель Владимир Бондаренко уверен: не сбеги в 1937 г. Шолохов в Москву, он мгновенно был бы арестован и уничтожен: «И, увы, ни о каком сталинском всесилии говорить нельзя. Расстреляли бы, и Сталин, возможно, даже не знал бы… На местах творилось немало беззаконий, с вождем никак не связанных».

И вряд ли теперь под влиянием иных обстоятельств следует ставить под сомнение признание самого Сталина о смещении ос-новной вины за репрессии из центра на места. Хотя, конечно, ни-кто не реабилитировал ни Ягоду, ни Ежова, ни потом Берию, того же Хрущева, все свалившего на вождя, а затем признавшего свои «окровавленные по локоть руки» (хорош же разоблачитель куль-та!). В этой связи также пора прекратить ставить в одну плоскость репрессивные 1937 и 1938 гг. Они оказались «близнецами» только в одном – в их почти равных масштабах. Следуя нашему област-ному контексту, напомним, что в целом на Ярославщине за то время число приведенных в исполнение смертных приговоров со-ставило 1584: в первом из названных лет – 805, во втором – 779.

Но пора бы, наконец, уточнить, сколько же из 805 в 1937 г. было действительно повинных и сколько в самом деле оклеветан-ных от начала и до конца. А потом назвать и ту долю среди осуж-денных в 1938-м, но изобличенных как клеветников и получивших высшую тогда меру по заслугам. Мы не говорим уже о той части, имевшей какой-то избирательный состав преступления, однако в силу политической ужесточенности оказавшейся в числе 1584-х погибших. Все подобные «детали» умышленно нивелируются, а «обобщенные» сведения, тем более по стране, чаще приумножа-ются в несколько раз и доводятся до десятков миллионов. Горько начинает удовлетворять лишь одно: этим «исчислениям» теперь


123

совсем мало кто верит. Как, кстати, не менее произвольным из-мышлениям о наших потерях в Великой Отечественной войне.

В этой связи назовем только один весьма примечательный пример. В 2003 г. в Италии, но не на русском языке последним из-данием вышла прекрасно оформленная и под эгидой крупных профессоров истории авторитетнейших университетов Англии книга-бестселлер – «Атлас всемирной истории». Не станем касать-ся того, что даже в столь выразительно претендующем труде со-ветской и современной России вновь явно не повезло. Откладывая привычные натяжки до последующего (надеемся) разговора, при-менительно к нашему сюжету вычленим: «Широко известны ре-прессии 1937-38 гг., когда было вынесено 681 692 смертных при-говора (или 0,4 % всего населения). Машина террора… начала пе-ремалывать и тех, кто этот террор организовал».

Не споря с так называемой «машинной» терминологией авто-ров из Кембриджа, Лондона и Оксфорда, все-таки заметим, что применительно к пропорциональной численности населения РСФСР число приговоренных здесь к высшей мере наказания со-ставило не более 375 тыс. человек. Разумеется, и за вычетом упо-мянутых выше условно виновных и самих организаторов «Красно-го колеса», цифра, конечно, весьма печальная. Но она примерно втрое уступает лишь одногодичной обвальной убыли населения России за каждый из 15 современных лет. Не говоря уже о массо-вости возвратившихся и невиданных даже во время войны заболе-ваний, миллионах детской и подростковой безнадзорности, утрате моральных и национальных ценностей в масштабах целых поколе-ний, т. е. о том, к чему призывали американские братья Даллесы применительно к недавнему Советскому Союзу.

И вот здесь-то в той реальности применительно к прологу на-шего эпилога вновь допустимо сопоставительно обратиться к Ми-хаилу Шолохову, а точнее к его литературно-политическому анти-поду – Александру Солженицыну, тоже Нобелевскому лауреату, тоже сражавшемуся на фронтах Великой Отечественной, но затем сменившему свое «красное» на совсем противоположное – на ан-тисоциалистическое, антисоветское. По возвращении из эмигра-ции Александр Исаевич не встретил, однако, в посткоммунистиче-ской стране ничего даже относительно близкого к тому, что хоте-лось увидеть в сломанном с его первейшим участием былом


124

государстве. Повезло лишь в одном: осталось еще кое-какое время, чтобы успеть хоть как-то встряхнуть самого себя, спастись от не-приличного забвения со всех сторон.

Вскоре после шолоховского юбилея последовало и его, Сол-женицына, почти безоглядное признание: «С огромной скоростью раздали наши благословенные недра, нефть, цветные металлы, уголь, производство. Ограбили Россию до нитки. Что это – демо-кратия? Что, был референдум по этому поводу? Что, кого-нибудь спросили? Это вот народ осуществлял свою власть и свое буду-щее?! И нарастили из мусора, из ничего каких-то миллиардеров, которые вообще ничего для своей России не сделали». И далее по поводу дальнейшей угрозы так называемой современной демокра-тии: «Какой демократии у нас угроза? Какой? Власти народа? Так ее нету! Не было ни один раз, ни одной минуты… Отнять можно только то, что у нас есть. Но если у нас ничего нет, отнять ничего нельзя. Мы уже отняли все у народа. Начиная с первого дня гор-бачевской эры и дальше – демократии у нас не было… Нет у нас ничего похожего на демократию».

Чем не речь в Верховной Раде Украины 1 июня 2005 г. Леони-да Кравчука – одного из трех подписантов Беловежского сговора о ликвидации СССР: «Если бы я знал в 91-м году, что будет так, как сейчас, что вместо демократии будет беспредел, я бы не подписал Беловежский договор. Я бы скорее себе руку отрезал!» Но никто сам себе не режет ни рук, ни головы – возможно, не исключают, что рано или поздно снесут другие. Тем не менее и на том спасибо, как той же «Комсомольской правде», которая, уверен, впрок своим же схожим признаниям опубликовала оба цитируемых документа (см. газету за 7 июня).

Очень хотелось бы (и без иного умысла), чтобы еще более значимая, особо влиятельная и самая искренняя в признаниях сво-их ошибочных надежд, тем более заблуждений, хорошо известная часть творческой и иной интеллигенции пусть с опозданием, но признала подобное. Хотя бы частично к тому, как поступили, на-пример, уже более десяти лет назад, в прошлом во многом не со-гласные с былой конъюнктурой в советской стране виднейшие по-литологи мирового уровня В. Максимов и А. Зиновьев. Вернув-шись из эмиграции, глубоко поразившись разрушением СССР, они, еще недавние диссиденты по внешней форме, неоднократно


125

заявляли об отречении от тех своих книг, которые, полагали пат-риоты, способствовали случившемуся. Более того, несмотря на преклонный возраст, они успели еще очень многое сделать во имя спасения лучшего из истории Советского Союза, относимого ими к высшему достижению человечества.

Мы, разумеется, не можем ожидать подобного от А.И. Сол-женицина – столь масштабной писательской личности. Да теперь в том нет и особой неотложности, которая отпала после мучительно-вынужденного почти трехлетнего молчания патриота-демократа. Упомянутое интервью всё и всех расставило по своим местам, в том числе необратимых политологов типа М. Восленского – авто-ра многих переизданий крикливой книги о советской номенклату-ре, содержащей профанацию литературного героя нашего писателя об «одном дне Ивана Денисовича». Но эта рассчитанная вольность на последующую безмерность той же номенклатуры, с выходом на современность под именем переименованного Ивана в Дениса Ивановича, на деле обернулась тем нынешним кошмаром, который итогово вместился всего в три последних солженицинских слова: «Ничего похожего на демократию».

Таким образом, отпротивно замкнулось и наше послесловие, соприкоснувшееся с жизненной судьбой Михаила Шолохова, ко-торого напрямую сохранил И. Сталин, и со спасенной честью Александра Солженицына, мужественно обрисовавшего свое про-зрение, побужденное обманутыми надеждами его же до поры тво-римой власти. Да простит нам столь курьезные сопоставления здравствующий Александр Исаевич!

Но пощадит ли нас история?

Июнь 2005


126

Приложение

О предлагаемой книге

на необычайно актуальна во всех историографических аспектах: научно-мировоззренческом, методологиче-ском, методико-педагогическом, историко-краеведче-

ском, учебном. Собственно ее основу составляют те фундамен-тальные и масштабные явления в России, которые своими послед-ствиями решающим образом предопределяли общественно-политический облик страны, ее окружения, всего внутреннего со-стояния до конца XX столетия. А если говорить о разного рода от-катных и иных противоположных явлениях, то уже понятно, что на их «успокоение» история отвела никому не известное число по-следующих десятилетий, а то и целых веков.

Да вроде бы, как кому-то покажется, и прикладной характер исследования нисколько не облегчал авторских задач их комплекс-ного освещения. Только редкий научный опыт В. Анискова дозво-лил не отступить по допустимой в данном случае логике о «себе дороже» к так называемой политической осмотрительности. Книга свободна от навязывания схем, от однозначных позиций, от выво-дов, прикрытых камуфляжем. Автор не штрихует и собственных убеждений, а в особых случаях даже обращает внимание на после-довавшие изменения его прежних оценок, от которых пришлось от-казаться (или уточнить) под влиянием углубленного изучения. Дис-куссионным взглядам присущи новационные аргументы.

Отдельно хотелось обратить внимание на нередкие инвари-антные случаи, которые предоставлялись объективному и субъек-тивному развитию событий, даже круто выходивших на будущее. В качестве примера может служить та же сложившаяся в полити-ческой жизни страны однопартийная система. В пособии убеди-тельно и на разных исторических поворотах показывается нежела-тельность, вынужденность и даже трагичность этого обстоятельст-ва, которое стало реальностью не столько по вине большевист-ского, сколько амбициозного меньшевистско-эсеровского руковод-

О


127

ства, одновременно шедшего и на куда большие соглашательства справа.

Работа заслуживает не только скорейшего, но и большетираж-ного ее издания с последующим переизданием. Ее следует рас-сматривать как первый удачный опыт в подготовке аналогичных трудов, посвященных узловым периодам истории России и крае-ведения ХХ в.

Книге присуща яркая и образная авторская стилистика, хоро-шо известная коллегам и многим читателям.

Доктор исторических наук,

профессор М.В. Новиков


128

ригинален и интересен общий замысел. Прежде всего методологической насыщенностью и вытекающей из него учебно-методической производной, то есть тем,

чем всегда, а ныне особенно, не выделялась отечественная исто-риография. Для сегодняшнего практического преподавания свой-ственна субъективная замкнутость, а то и двойственность в миро-восприятии и его учебно-научном приложении. В устной учебной деятельности часто проявляется беспредельная произвольность, а то и заданность, в официальном обмене опытом совсем наоборот – усредненность и обкатанность, не выходящие за расхожие декла-рации.

Автор взял на себя редкостный ныне почин: во-первых, попы-таться представить наиболее приемлемый аспект в раскрытии под-нимаемых проблем, во-вторых, предложить близкий к оптимально-сти вариант соотношения общих и историко-краеведческих задач, исключающий обычную притчу во языцех, и, в-третьих, ни в коей мере не обременить своего младшего читателя и начинающих кол-лег зауженностью анализа. При этом он не скрывает собственных научных предпочтений, их доказывающих аргументов, как, кстати, и вероятных и уже имевших место иных оценочных взглядов.

Сказанное вдвойне существенно, если иметь в виду конкрет-ную, предметно-исходную проблематику книги. Она посвящена самым что ни на есть роковым событиям ХХ века – тем, которые вовсе не замкнулись минувшим столетием и, естественно, нашей исторической судьбой. Они, с одной стороны, не столько нацио-нальны, сколько глобальны. С другой, даже менее значимы в цен-трально-государственном исполнении, нежели в своем народно-массовом проявлении, базирующемся на всем прошлом российско-типичном и уникальном и, разумеется, на новых, небывалых про-явлениях мессианских чувств.

О


129

Это вовсе не означает, что автор этих строк – безоговорочный единомышленник В.Т. Анискова. Да и сам он не искал заведомо таковых. На первой же открытой странице мы читаем: «В высту-пающих дилеммах в конечном итоге последний вывод пусть оста-нется за самим читателем. Иначе не должно и быть».

Рекомендуя труд к неотложному изданию, считаю необходи-мым обратить внимание на оригинальную манеру авторского по-вествования.

Доктор исторических наук,

профессор С.Г. Осьмачко


130

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА I. От либерально-демократической к народно-советской революции (февраль – октябрь 1917) .......... 4

1. В мирный Февраль и при двоевластии ................................. 4 2. От июльского противостояния к корниловщине ............. 10 3. После сметённого путча к бескровному Октябрю ........ 18

ГЛАВА II. От Октября до интервенции и к Гражданской войне (1917 – 1921) ............................ 28

1. Установление и утверждение Советской власти .......... 28 2. Ярославский мятеж в контексте контрреволюции ....... 40 3. В вооруженной борьбе с блокадными силами .................. 47 4. «Военный коммунизм» в историческом восприятии ....... 54 5. «Военный коммунизм» в региональной реализации .......... 60 6. Вооруженная борьба «красных» и «белых» в крае .......... 70

ГЛАВА III. Со всей страной в условиях нэпа (1921 – 1929) ..... 80

1. При выборе и формировании основ новой политики ...... 80 2. Региональное возрождение на путях нэпа ........................ 91 3. Судьбы нэпа при новом курсе ........................................... 109

ПОСЛЕСЛОВИЕ ............................................................................. 120

ПРИЛОЖЕНИЕ ............................................................................... 126


131

Учебное издание

Анисков Виктор Тихонович

РОССИЯ, РЕВОЛЮЦИОННАЯ, КРАСНО–БЕЛАЯ, НЭПОВСКАЯ

в контексте ярославского краеведения

Учебно-методологическое пособие

Редактор, корректор В.Н. Чулкова Компьютерный набор С.В. Заец

Компьютерная верстка И.Н. Ивановой

Подписано в печать 27.07.2005 г. Формат 80×64/16. Бумага тип. Усл. печ. л. 7,67. Уч.-изд. л. 6,7. Тираж 150 экз. Заказ .

Оригинал-макет подготовлен редакционно-издательским отделом ЯрГУ.

Ярославский государственный университет.

150 000 Ярославль, ул. Советская, 14.

Отпечатано ООО «Ремдер» ЛР ИД № 06151 от 26.10.2001.

г. Ярославль, пр. Октября, 94, оф. 37 тел. (0852) 73-35-03.


132


378.россия революционная, красно белая, нэповская в...

Documents