Пути Господни (СИ) · Глава 4. часть 1. ... В этом, не в...

Пути Господни (СИ) 1 Бесплатная библиотека mir-knigi.org

"Пути Господни (СИ)"

Читайте больше БЕСПЛАТНОЙ литературыв онлайн-библиотеке

mir-knigi.org

https://mir-knigi.org/



Annotation

Они отправились к звездам на корабле, носящем символическое название: «Ковчег».Несколько тысяч добровольцев, идеалистов, в надежде там, в космосе, вдалеке от греховнойЗемли построить царство любви, гармонии, счастья. И они же, точнее – их потомки,превратились в межпланетных убийц, жестоких захватчиков, легко лишающих жизни, каксвоих братьев, так и тысячи рабов. Это история пути Ковчега, пути тех, кто летит на нем.

Руслан Шабельник

Пролог.

Глава 1 Заветы

«Гимн Ковчегу» Часть 1 «Век Золотой»

Глава 2. часть 1.


Глава 1. «Великий Сонаролла»

Заветы. Глава 5, стих 8.


Глава 5 «Энтони Левицкий»









Глава 1 «Великий Сонаролла»


Глава 3. часть 3



mir-kn

igi.or

g




Руслан Шабельник

Пути Господни

Пролог.

- Победа порождает ненависть, побежденный живет в печали. В счастье живет спокойный,отказавшийся от победы и поражения.

- Что это, Учитель? Буква речей твоих преисполнена непостижимой мудрости.

- Не называй меня учитель. Видишь стрелку, что указывает путь к секторам текстильщиков -она много мудрее меня, ибо знает свой Путь. Видишь табличку, предупреждающую обопасности на люке утилизатора - она много мудрее меня, ибо ведает, что за ней - опасность.Даже вы, называющие себя учениками, мудрее меня, ибо двигаетесь начертанным путем.

Кто укажет путь Учителю, кто предупредит об опасности, кто начертает линию, началокоторой есть начало пути, а конец - его завершение.

- Учитель, разве есть у Пути конец?

- Сказано мудрыми - есть у Пути начало - нет Конца. Но мудрые тоже Учителя.

- Чему учишь ты, Учитель?

- Что было, то и будет, и что творилось, то творится, и нет ничего нового под солнцем.

Ягве сказал нам:

- Не убий.

- Не прелюбодействуй.

- Не кради.

- Не лжесвидетельствуй.

- Не желай ничего, что у ближнего твоего.

Мы продолжали убивать, прелюбодействовать и завидовать, и поклоняться Ягве, произносяимя непроизносимого всуе.

Прошло время.

Будда сказал нам:

mir-kn

igi.or

g



- Не убивай.

- Не воруй.


- Не лги.

Мы продолжали убивать, лгать, воровать, прелюбодействовать и почитать его, как Бога.

Прошло время.

Аллах сказал нам:



- Не кради.

- Не свидетельствуй криво.

- Не желай того, чем Бог одарил других.

Мы продолжали прелюбодействовать, отбирать чужое, лжесвидетельствовать и убиватьименем его.

Бывает, скажут о чем-то: смотри, это новость! А уже было оно в веках, что прошли до нас.

Ученики учатся у учителя, учитель учится у учеников, у неученых и вновь проходит Путь,пройденный другими.

- Зачем же тогда учиться, Учитель?

- Зачем цветет цветок, ведь в положенный срок опадут лепестки? Зачем трава пробивается ксолнцу? Чтобы умереть с наступлением холодов? Зачем яблоки наливаются соком? Чтобызакончить свой путь в желудке вепря? Зачем учиться? Я учу, чтобы узнать ответ на этотвопрос. Зачем учитесь вы, пусть каждый решит для себя.

- Мы учимся, чтобы познать Истину.

- Истину невозможно познать, истина изменчивей языков пламени, морских волн, песка,носимого ветром. Вот единственная истина, вот в чем я уверен. И только этому могу научить.

***

Не убивай.

Не лги.

Не кради.

Не прелюбодействуй.

Миритесь и соглашайтесь.

mir-kn

igi.or

g



Почитай других, как себя.

Делись с нуждающимися, помогай страждущим.

Не делай другому ничего такого, чего не сделал бы себе.

Я не бог.

Глава 1 Заветы

- Вы проповедуете свое учение, новую религию, каково ваше место в ней? Воплощениебожества, сам бог, пророк, мессия?

Эммануил вздохнул. Кровавые глаза кинокамер, блеск вспышек фотоаппаратов - сияние славы;поросль микрофонов - иллюзия вечности. Широко распахнутые глаза, полуоткрытые вготовности рты и жала языков, предвкушая, увлажняют сохнущие губы.

Ждут.

Везде одно и то же. Похожие вопросы, словно списанные с единого шаблона. Хотя, так и есть.И этот шаблон - общество, система, породившая, питающая индивидуумов и питающаяся сама.Рождающая их, штампующая партиями на лишенном души и угрызений совести конвейере.Одинаковые мысли, одинаковые ценности, одинаковая мораль, одинаковые... вопросы.

Они не могут, не способны, да и не хотят понять чужие, отличные от общепринятыхустремления. Даже в них, они ищут подоплеку, основу, след собственных ценностей.

Подвох.

Выгоду.

Напрочь лишенные альтруизма, сострадания, жертвенности во имя близкого, сталкиваясь сэтими качествами, с упорством ребенка, сующего большую игрушку в меньшую коробку, онипытаются втиснуть новые, незнакомые понятия в коробки собственного мировоззрения,общепринятого, общеустраивающего уклада.

Общество, как и большинство, может ошибаться.

Общество видело Землю плоской, а она, словно насмехаясь, распухла до размеров шара.Общество видело ее центром вселенной, а она оказалась крошечной песчинкой в бескрайнихпросторах галактики. Общество видело солнце небольшим слепящим шаром, а оно сделалосьогромным раскаленным облаком.

Общество, как и большинство из которого состоит это общество, особенно большинство, какверхушка, которая руководит этим обществом, особенно верхушка, способны ошибаться.

Равно как и не ошибаться.

Эммануил вздохнул.

Общество ждало.

mir-kn

igi.or

g



- Боже упаси!

По залу прошел шепоток - бог просит сам себя.

- Чтобы мои слова не казались тавтологией, скажу сразу - я не пророк, не мессия и, ужконечно, не бог.

И снова шепот. Скажи он иное и общество поймет. Кто-то осудит, кто-то двинется следом, ноэто будет вписываться в общество, его ценности, устройство.


- И я не проповедую религию! В том-то и отличие моего... учения, да, можно сказать, учения -абсолютная, полная свобода вероисповедания. Любого. Обрядов, молитв, имени божества.Естественно, при условии, что это не ущемляет свободу и ценности других.

- О-о-о!

Такого общество еще не видывало. Но ничего, и радио некогда было редкостью. Обществопривыкло, общество переварило, общество поставило на службу себе. Поставит и это. Главное,разобраться, где подвох, как извлекается выгода.


- По сути, все религии, во всяком случае, доминирующие, проповедуют одно и то же.

В зале поднялся шум. В зале присутствовали приверженцы различных вероисповеданий. Взале знали о бушующих на востоке войнах, о террористических актах, в основе которых лежалиименно религиозные противоречия.

- Одно и то же! - повысил голос Эммануил, безуспешно пытаясь перекрыть возмущение зала. -Начиная от заповедей - универсальные: не убий, не укради, почитай бога, и заканчиваяритуалами: ежедневные молитвы, приношения... Ни одна религия, я повторюсь, ни одна, нетребует от исповедующих насилия и убийства себе подобных.

И снова в зале поднялся гул. Свежо было воспоминание о речи одного из религиозных лидеров,призывающего с оружием в руках бороться против иноверцев.

- Ни одна! - и снова голос разума поглотил гул опыта. - Религии погрязли в буквоедстве иформальности ритуалов. Когда за правильно расставленными свечами не видно бога, забуквами святых писаний теряется слово.

Христианство, при проповедовании любви к ближнему, породило инквизицию и крестовыепоходы. Буддизм, считая священной жизнь, любую жизнь породил самураев. Ислам - джихад, вданный момент это слово превратилось в почти синоним - война, а ведь означает всего-навсего“усилие”, усилие на пути Бога. И так далее. Примеров множество.

Руку подняла одна из репортерш в дальнем ряду зала.

- Все это не ново. Ваши идеи сродни направлению хиппи - было такое движение в серединедвадцатого века.

Эммануил кивнул.

mir-kn

igi.or

g



- Я читал о нем. Называйте, как хотите. Хиппи - пусть будут хиппи. Однако, насколько я помню,хиппи были противниками власти, любой власти, как средства подавления свободы человека.Власти страны, границ, семейных уз, обычаев и так называемых «общепринятых норм». Болеетого, активно выступали против нее. В моих же речах нет призывов ломать существующийстрой, лозунгов для активной борьбы. Власть, в разумных пределах, наверное, необходима.

- Только где они, эти разумные пределы! – хохотнули в зале.

Верно – где эти пределы.

- Мы говорим о моральных ценностях, мы воплощаем различные социальные программы, судяпо отчетам и вложенным средствам - весьма успешно, а между тем преступность достигланебывалых высот. Что самое страшное - именно подростковая, детская преступность. Постатистике - каждая пятая девушка становится проституткой, более того - и это самоестрашное - они сознательно идут, мечтают о подобной карьере, не видя ничего плохого впродаже тела за деньги. Юноши - так или иначе связывают свою деятельность с преступнойсредой - от уличных банд до наркосиндикатов. Средства массовой информации, кино,телевидение сделали преступников, гангстеров почти героями, эдакими Робин Гудами,полублагородными разбойниками. У каждого времени - свои герои. К сожалению, у нашего -такие. В этом, не в последнюю очередь, виноваты и вы - журналисты.

Надо же - он кинул им обвинение, а они сидят, улыбаются, словно услышав лестныйкомплимент.

- Включим телевизор, любой канал, в любое время, наугад - убийства, грабежи, разбой иразборки. Трупы, кровь. Откроем газету - то же самое. Мы смакуем насилие, а хорошиеновости помещаем на последней странице. Нет рейтинга - нет места на первой полосе,забывая, что сами создали полосу такой.

- Что же вы предлагаете? В разрез с реальностью печатать слюнявые рассказы?

Общий смех.

- Что я предлагаю...

Он прав, этот шутник из зала.

Заполни хоть все страницы рецептами с портретами пухлых домохозяек - убийства непрекратятся. Разве самую малость. Требовалось изменить общество, саму суть, сломать хребетмассовому сознанию.

Он не революционер. Все знают, чем кончались подобные ломки.

- Невозможно построить идеальное общество в отдельно взятой стране, как невозможнаабсолютно счастливая семья среди общего несчастья, даже если это семья правителей.Особенно правителей. История учит - ни один из тех, кто все имел, не был счастлив. Возможнопроклятия, которыми щедро осыпали их предков на пути к власти и богатству, достигаютпятых, десятых колен праправнуков... впрочем, все это метафизика и меня мало касается.

- Так что вы предлагаете?

Долго молчал, набираясь сил. Сколько он провел подобных выступлений. Десятки, сотни.Сколько видел глаз. Сотни, тысячи. Порою насмешливые - что возьмешь с полоумного. Порою

mir-kn

igi.or

g



подозрительные - к чему ведет? Где подвох? Порою равнодушные... Но, встречались глаза,редко - одни на сотню, на тысячу. Огонек заинтересованности, лучина, слабая лампада...понимания. Ради этого взгляда, ради этих глаз, он проводил сотни встреч, и проведет тысячи,дабы одни глаза, один человек...

- Что я предлагаю. Я предлагаю тем, кто слышит и понимает меня, тем, у кого мои слова нашлиотклик, кто думает так, или почти так. Тем, кому небезразлично собственное будущее, и самоеглавное - будущее детей. Кто хочет, чтобы его дочь выросла уважающей себя женщиной, а непреступницей, чтобы их сын не видел будущее в криминальной группировке, тем, у когособственные идеи, чаяния созвучны моим идеям... вступайте к нам в...

- Секту! - выкрикнул кто-то из зала, и общий гогот выразил мнение большинства.

- Не секту. Мы называем свое объединение - коммуна. Слово мне не очень нравится, за векаоно дискредитировало себя, хотя в любом случае остается всего лишь словом. Главное неназвание - суть. А суть в том, что я уже сказал - свобода личности, свобода действий,интересов, свобода вероисповедания, но несвобода причинять зло другим. Не делай другомуничего, чего не сделал бы себе - вот основной принцип, именно основываясь на нем, мы станемжить и строить новое общество.

- Где, на необитаемом острове?

И снова смех - мнение зала.

И снова он помолчал.

- Нет, - Эммануил знал, как прозвучат его слова. Он долго думал, вынашивал, искал,взвешивал, сегодня, он, наконец, произнесет их вслух. - Не на острове. Как я уже говорил -невозможна абсолютно счастливая семья среди всеобщей ненависти. Невозможно построитьабсолютно гармоничное общество, среди царства порока, пусть и на необитаемом острове.Нельзя оборвать связи - останутся экономические отношения, родственники, наконец,останется остальной мир.

- Так что же вы предлагаете?

Третий раз прозвучал один и тот же вопрос. На третий положено отказываться, или отвечать.

- Я объявляю об учреждении фонда по сбору средств для организации строительства...космического корабля. Первого и единственного в своем роде...

Дальнейшие слова потонули в общем гуле. И было непонятно чего в нем больше - недоумения,подозрительности, насмешки, презрения...

***

В прежнее время люди жили в Ковчеге,

Горестей тяжких не зная, не зная ни трудной работы,

Ни вредоносных болезней, погибель несущих.

Жили те люди с спокойной и ясной душою,

mir-kn

igi.or

g



Горя не зная, и темная ересь к ним приближаться не смела.

Всегда одинаково чисты - были их помыслы, чувства.

Большой урожай и обильный

Сами давали собой хлебодарные земли.

Они же, сколько хотели трудились, спокойно сбирая богатства.

Летопись Исхода. Приложения.

Гесиод Вересаев

«Гимн Ковчегу» Часть 1 «Век Золотой»

Олег Гайдуковский поднялся с теплого, как материнское молоко, ложа. Босые пятки коснулисьрваного, словно шкура убитого животного, ковра, втаптывая и без того лежалый ворс.

Тихо постанывала во сне жена – русоволосая красавица Збыжка. Збыжке наверняка снилисьнедавние роды. Акушер Шпильман – лысый, как бильярдный шар, у которого милостьюВсевышнего прорезались на редкость добрые и такие же уставшие глаза, принимал в своикостистые руки их первенца – краснощекого Гайдуковского младшего. Те же руки привычноперерезали пуповину и похлопали младенчика по морщинистой попке.

Олега не было при этом. Збышка рассказывала. Олег сидел под дверью и грыз разодранные докрови, словно раны Спасителя, ногти.

Олег бы так сидел и кусал, и крепкие белые зубы уже добирались до основания, но дверь,шепотом заветных желаний, отъехала в сторону, и на пороге появился доктор Шпильман.

- У вас есть сын, пан Гайдуковский, - шепот доктора вплетался в вечный, как чернота заиллюминаторами, гул Ковчега, - здоровый крепкий малыш, - устало продолжил Шпильман. –Пусть таким и остается.

Малыш спал здесь же. Как и желал доктор – сто лет ему процветания - здоровый, крепкийкарапуз месяца от роду.

Розовый, словно распустившийся бутон, ротик тоже издавал едва слышные стоны. Но от чегоможет стонать человек, слышавший всего тридцать утренних сирен в жизни, Олег сказать немог.

Тихо, чтобы не разбудить жену и сына, Олег прошлепал в туалетную комнату. Несколькокапель ледяной воды, словно преисполненная неизмеримой мудрости речь старшины,прояснили мысли, заодно заставив щели глаз смотреть на мир в полную силу.

Когда он натягивал штаны – серую униформу из грубой, как рука сталевара ткани – наБлагодарение не стоило наряжаться, - завыла сирена.

mir-kn

igi.or

g



Сегодня была суббота, а значит, сирена выла и выла, вытягивая пробирающим до костейвизгом снулых обывателей. Они покидали утробы теплых постель, мир встречал их холоднымибрызгами и грубой тканью, они натягивали пластиковые сандалии на толстой войлочнойподошве, только для того, чтобы, переговариваясь и молча, идти в коридор.

В коридор, где их ждал непреклонный, как укор совести, Гайдуковский.

Староста блока.

Гудящая толпа, зевая и заправляясь, послушными школярами, выстраивалась в колонну.

Рыжеволосый здоровяк Хейли, запустив руку под робу, остервенело чесал огромное, словнополное двойней, пузо. После чего, поднатужившись, пустил громкие ветры. Вокруг здоровяка,кругами на воде, образовалось расширяющееся фукающее кольцо.

Веснушчатая, бкдто усыпанная пшенкой, физиономия Хейли расплылась в довольной ухмылке.

Олег сдвинул русые кусты редких бровей и сурово посмотрел на пузатого ветрогона.

Довольный Хейли совсем не виновато пожал плечами. Мол, пан Гайдуковский, грешнообижаться на человека, когда у него всего-навсего нормально работает кишечник.

На прошлом Благодарении Вал Стеценко – товарищ Олега по детским шалостям, а ныне членпрестижного цеха медиков - читал лекцию о здоровом образе жизни. Все, что вынес Хэйли изполуторачасового выступления – ветры нельзя сдерживать.

Олег махнул рукой.

Последним, как всегда, вышел толстяк Лань У. Выражение заплывших жиром щелок глаз ЛаньУ не мог истолковать даже знаток человеческих душ и горячительных напитков – дед Панас.Старик еще помнил Землю и авторитетно утверждал, что лучшее место во всей вселенной –окрестности его хаты в селе Хухра, за городами, там, где несла мутные и быстрые, какостывший кисель воды река Ворскла.

Раздувшиеся шары румяных щек подпирали глаза Лунь У, отчего казалось, что он постояннощурится, взирая на мир знатоком тайн, открытых избранным.

Олег развернулся и, припадая на правую ногу, зашагал по коридору, - тесемка недавно взятыхсандалий растерла ее до кровавой мозоли.

Галдя и переругиваясь, курчатами за квочкой, блок захромал за старостой.

На Майдане – с некоторых пор, это огромное, как самомнение Хейли, помещение именовалиМайданом – на Майдане было людно и толкотно.

Переругивались женщины соседних секторов, выуживая измаранное белье, чинноприветствовали друг друга мужчины. Поцелуи перемежались с кривыми ухмылками ирукопожатиями.

- О-о-о, брат Харлампов, как ваши детки? Как старший Майка? На днях имел удовольствиевидеть его. Очень, очень бойкий мальчик.

- Благодарю, брат Бенаторе, - широкая, как лопата, рука Харлампова – члена цеха аграриев – снежностью огладила воздух на уровне пояса, взъерошила непокорные вихры отсутствующих

mir-kn

igi.or

g



кудрей.

Бенаторе – тоже аграрий, в отличие от Харлампова, занимающийся садами, улыбаясь, смотрелна воздух, ласкаемый отеческой дланью.

- Он с приятелями забрался в наш сад, в малинник, как вы знаете, доверенный мне нанедавнем собрании цеха.

Рука остановилась, пальцы слегка напряглись, словно сжимая непослушную головку.

- Сторож – Афанасий Щур, вы помните старика Щура, пан Харлампов? Вы не можете непомнить его, он отец нашего общего друга уважаемого пана Петро Щура. Так вот, пан Щурстарший – хвала Учителю – вовремя заметил их, как раз, когда сорванцы подбирались кселекционному участку с Magna Rosae – новым сортом малины с отменно большими исладкими, как сироп с сахарных плантаций брата Карлоса, ягодами. Заходите как-нибудь, панХарлампов и супругу свою – неувядающую Надежду захватите, я дам вам попробовать одну.

- Благодарю, брат Бенаторе, как-нибудь непременно, - пальцы сжались сильнее, если бы воздухимел плотность и форму – форму головы ребенка восьми лет, он непременно бы затрещал.

- Не обижайтесь, брат Харлампов, но если раз, один лишь раз, я еще поймаю вашегопрекрасного мальчика у себя в питомнике, при всем уважении, пан Харлампов, мы разводим нетолько малину, мы разводим крыжовник – сладкий с кислинкой крыжовник с пузатыми, какмаленькие арбузы, ягодами. Эти ягоды созревают на длинных побегах, усыпанных премилымизелеными листочками, между которыми, капризом мудрой природы, растут длинные, острые,как язык старой Яськи Щур шипы. До недавнего времени, я считал их помехой, рудиментом,ненужным придатком, мешающим в полной мере насладиться вкусом почти райских ягод. Но,клянусь, брат Харлампов, и звезды тому свидетели, если раз, еще раз – надежда родителей –Майкл Харлампов с приятелями или без попадется на моем участке, я таки найду применениеэтим побегам. Мы поняли друг друга, брат Харлампов?

- Мы поняли, брат Бенаторе.

Бенаторе услужливо поклонился.

- Привет Наде, - и важно удалился, сопровождаемый выводком таких же, как он – мордатых,круглотелых, приплюснутых тяжестью животов и ягодными заботами, отпрысков.

Дети шумно здоровались, лишь для того, чтобы тут же завести не менее шумные игры.

Старшины цехов – патриархи, на которых Учитель – вечная память ему – оставил Ковчег,сдержанно приветствовали друг друга.

- Мир вам, брат, - согнулся в поклоне длинный, словно палка с ушами Александр Сонаролла –глава цеха текстильщиков.

- Вам того же, - показал лысеющий затылок маленький и крепкий, как гном Ю-чу –руководитель химиков.

И разряд, словно полузабытая молния проскочил между парами глаз.

Олег вел свой выводок мимо столов аграриев с загрубевшими от ярких софитов лицами; миможивотноводов – неистребимый запах естественных удобрений витал над множественными

mir-kn

igi.or

g



головами; мимо сгорбленных представителей цеха гуманитариев, куда, помимо летописцев иархивариусов, входили также воспитатели и художники; мимо вечно шумных портных;химиков, коих также безошибочно определяли по запаху – помимо утилизации и переработкиотходов, они производили медикаменты, пищевые добавки и прочие вещи, точнее, соединениябез которых равномерное течение жизни Ковчега было бы безвозвратно нарушено.

За химиками сидели тесно связанные с ними полимерщики. Изделия из пластмасс – от мебелидо ремней на сандалиях – продукт труда их цеха.

И, наконец, за пластмасниками – родные металлурги, во главе с бессменным Арием Стаховым –широкоплечим, как борец, с выдубленным огнем печей, будто высеченным из камня лицом.Один глаз он потерял еще на Земле – то ли искра металла, то ли пьяная драка, впрочем, дракибывают и трезвые. Пустую глазницу закрывало полуопущенное веко, зато второй сиял, ярчеоткрытой топки.

Рокот приветствия, утренней сиреной, понесся навстречу. Десятки рук: похлопывающих,пожимающих, пощупывающих потянулось к новоприбывшим.

Каменное лицо треснуло щелью улыбки.

Арий указал на скамью, рядом с собой.

Не забывая приветствовать коллег, Олег протиснулся к начальству.

***

"Считаю своим долгом донести до сведения Высокого Трибунала, что мой сосед РустамКекуле – цех пластмасников – еретик, так как неоднократно мной замечен в хождении поночам и мешании процессу спания мне – истинному сыну Матери Церкви. На моиосторожные расспросы, Рустам Кекуле ответил, что у него болезнь – лунатизм, чем сголовой выдал себя. Как известно, Луны давно нет, следовательно – болезни такой быть неможет".

С уважением Леопольд Нульсен, преданный и верный сын Матери Церкви иВысокого Трибунала.

- Мужики, айда с нами!

Пунцовые барабаны ушей Нолана возвышались над стрижеными затылками сверстников.Мальчишескому «ребята» лопоухий Нолан предпочитал взрослое: «мужики».

- С чего бы это? – Тимур не прервал своего занятия и даже не обернулся, тем более чтоосталось ему совсем немного. На грязной стене уже красовалось: «Тиму». Кусок стальнойпроволоки, визжа от возмущения, отсекал лишнее.

Нолан почесал сбитую коленку. Старая зеленка, смешиваясь с новыми ссадинами, расползласьсырной плесенью.

- У Кэнона отец сегодня на ферме сторожует. Там кролята. Кэнон обещал провести, и дажедать подержать… одного.

- Кролята – это для девчонок… или для малолеток!

mir-kn

igi.or

g



Через месяц Тимуру должно было исполниться восемь. Он по праву считал себя взрослым.

- Подумаешь, а мой папка обещал меня в рубку взять! По настоящему!

Андрей Гопко натянул на грязное пузо линялые синие штаны – предмет тайной и явнойзависти. Андрей – единственный в их компании был сыном техника.

- А ты, Сашка?

Шурику Гайдуковскому очень хотелось со всеми. Кролята, они такие… теплые, пушистые…Больше, чем кролят, хотелось казаться взрослым. К тому же Тимур намекнул на одно дело…

Саша молча покачал головой.

- Ну как знаете, - шумная компания, возглавляемая Ноланом, с гигиканьем понеслась покоридору.

Шурик с завистью провожал стриженые затылки товарищей.

Сознавая свою власть, Тимур, пыхтя, карябал стену. Последнюю букву он выводил дольшеобычного.

Выудив все козы из носа, Саша нетерпеливо ерзал на полу.

Наконец «Р» была дописана, ценная проволока заботливо уложена в задний карман шорт.

- В западном секторе урожай поспевает! Яблоки – белый налив! Зеленые, кислые, м-м-м!

Черные глаза Тимура горели огнем предвкушения.

- Подумаешь новость, - Шурик пожалел, что не отправился к кролятам. – В западный сад непролезть. Его охраняют.

- Ха! – глаза прибавили яркости. – Я нашел лаз, через заброшенные сектора. Есть одно место –вентиляция, ведет прямо в сад!

- З-заброшенные сектора?

Шурик вспомнил, как Отец Щур – священник их блока – грозил тем, кто не слушается взрослыхи особенно тем, кто играет в заброшенных секторах топкой Утилизатора.

Пальцы Тимура больно впились в костяшки плеч.

- Ты со мной!

Шурик не без труда протолкнул комок тяжелой слюны в горло.

- С тобой…

***

Сколько техников-наблюдателей нужно, чтобы выкрутить болт?

Десять! Один отвертку держит, остальные агрегат крутят.

mir-kn

igi.or

g



Анекдот техников-практиков.

Сколько техников-практиков нужно, чтобы переключить тумблер?

Трое! Один за тумблер держится, двое его тянут.

Анекдот техников-наблюдателей.

Из сборника «Устное народное творчество»

- Я выпиваю день

До дна, до капли.

Я выпиваю день, как пьют вино.

Букет минут смакует сладким,

Осадок – неизменно терпкий

И вязкие часы скрывают дно.

Я выпиваю ночь,

Где звезды – жилы, вены,

И темноте потворствует душа.

Смакуя – трепетно и вдохновенно,

Иль залпом – походя, почти мгновенно

В покое нажитого шабаша.

Я пью, во рту теснятся сутки.

Глоток – и месяц,

Два глотка – и год.

И юность не застряла в глотке,

И зрелость походя идет.

Я выпиваю день,

Как кто-то хлещет вечность.

Я выпиваю ночь,

А Бог глотает век.

Я пью и я – живу,

А может лишь спиваюсь,

mir-kn

igi.or

g



Но гордо отзываюсь – человек.

- Браво!

- Молодец!

- Давай еще!

Плескаясь в криках, как в купели, Юрий Гопко неторопливо поклонился.

Синяя куртка едва не сползла с покатых плеч. Конечно, он еще не имел права носить ее, какпочти все из присутствующих, через одного щеголяющие индиговыми деталями туалета.

- Про жизнь, про жизнь читай!

- И про баб!

- Про жизнь и про баб? – Юра театрально закатил глаза, словно собираясь с мыслями. Может,так оно и было. Попроси кто объяснить… он сам не понимал, каким загадочным образом словаскладывались в фразы, а фразы в созвучные строчки. Иногда это происходило как наитие,причем в самом неподходящем месте: посреди коридора, в классе, на проповеди, иногда наподбирание верной рифмы, удачного образа уходили часы (с перерывами), а то и днинапряженного труда.

Вот и сейчас – навеянные словами эстета-слушателя - четыре незамысловатые строчкисплелись в голове.

- Я буду старым, иль не буду,

Я буду трезвым, или нет.

Все бабы однозначно – дуры!

Вот мой осмысленный куплет.

Рокот дружного гогота прокатился сине-серыми рядами.

- Ну дает!

- Все бабы – дуры! Точно, точно!

- Эй, Андрюха, у тебя когда практика? Просись в нашу смену – работы не много, будешь стихичитать!

Кричал один из состоявшихся техников.

- Кому, реактору? Давай лучше к нам. В рубке – чистота, лампочки сияют. Звезды, опять же…

- От звезд голова кружится!

- А от реактора мужская сила пропадает!

Гогот, ребенком на родительских руках, катался открытыми ртами.

- Да я тебя, рубочный белоручка!

mir-kn

igi.or

g



- Трюмная…

- Тихо! – разряжая обстановку, Андрей отвесил шутовской поклон. – Вы позволите закончитьпоэту?

Напряженные отношения между техниками-практиками, непосредственно копающимися вмеханизмах, обеспечивающих само существование Ковчега и техниками, наблюдающими умногочисленных табло за их работой, давно стали притчей во языцах, войдя в поговорки ианекдоты. Анекдоты, понятные только узкому кругу «синекожих», как за глаза называлитехников остальные обитатели корабля.

Технари считали наблюдателей белоручками и втайне, не то чтобы презирали, -недолюбливали их. Наблюдатели, в свою очередь, видели в технарях эдаких недалекихмужланов, кругозор и знания которых ограничивались оболочкой драгоценного агрегата.

Неправы были обе группы.

Наверное, обе понимали это.

Андрей - пока ученик, как все ученики маялся выбором с какой кастой связать дальнейшуюсудьбу.

- Давай, заканчивай!

Настроение у зрителей заметно ухудшилось. За спорами – не до стихов.

- На смену скоро!

Нет, все-таки эти технари, действительно, не видят дальше своих механизмов.

- Жизнь, как крепкое вино –

Ты ее берешь глотками,

После шевелишь мозгами,

А в финале – вечно дно.

Аплодисменты были менее продолжительные и более жидкие. Хотелось наоборот.

Ах, если бы он родился в обычной семье. Пошел бы в цех обслуги, на артиста, на худой конец –учителя словесности, обучал бы детей, кропал свои строки…

Он – техник. Семью, как и профессию не выбирают.

В дверях нарисовалась серая роба, натянутая на широкие плечи Брайана Гайдуковсткого. Воткому повезло родиться в обычной семье!

Молодой человек многозначительно указал на настенные часы.

- Мне пора! – Андрей слез с возвышения и начал протискиваться сквозь неплотное кольцослушателей.

Увлеченные спорами слушатели особо не протестовали.

mir-kn

igi.or

g



***

Планета – класс 2.Расстояние – 18.Уровень развития – 4.Перспективность – 3.

Они пришли с неба.

Великая Мать, защити и сбереги!

Да, с неба.

Огненные повозки в громе и молнии взрезали жирное покрывало серых облаков.

Великая Мать – то твои ладони!

За что, за что прогневалась ты на славящих тебя!

Повозки везли чудовищ.

Кантор – вечный противник, недостойный брат Великой, немалы силы твои! Выше облаковненависть твоя.

Сбываются пророчества.

Карантин Лантун – шаман племени Вакха, обпившись красного, как кровь, густого, как смоласока священных деревьев выкрикивал страшные слова. О безволосых, как ладони, демонах свзглядами, разящими насмерть, об огненных повозках и смерти многих охотников.

Все смеялись.

Даже старейшины.

Даже другие шаманы.

Смеялся и он – Рхат Лун – кто он такой, чтобы перечить Лицам Племени. Лицам многихплемен.

Громче других смеялся Сантон Лостон – вождь племени Рхата.

Он первым и упал, сраженный огненным взглядом.

Крики.

Смерть.

Женщины хватали самое дорогое – детей. Прижимая к теплой груди пушистые комочки,волоча за руку, они уводили их в лес. Под спасительную сень волос Великой Матери.

Пытались увести.

Рядом с Рхатом упал Тхут Лан. Драчун и задавака. Он часто задевал Рхата, один раз дажеподсунул ему в циновку иглокожую гуану. Смеялись едва ли не всем племенем.

Тогда, в тот момент, стоя перед хохочущей толпой, Рхат желал обидчику смерти.

mir-kn

igi.or

g



Молил Великую Мать.

Великая услышала молитвы.

Тхут Лан лежит у его ног, из прожженной дыры нестерпимо, до тошноты разит жареныммясом, пополам с паленым мехом.

Рхат любил жареное мясо. На празднике благоденствия, с трудом перенося бесконечные речии танцы, он всегда ждал одного момента… Вонзить острые зубы в обжигающую, сочащуюсяжиром плоть, бывшую некогда живым существом. Вдохнуть, замешанный на ветках дереванушну аромат жареных волокон…

Сбываются мечты.

Сегодня, сейчас этого аромата было вдосталь.

До тошноты.

До боли.

До отвращения.

Как и пророчествовал Карантин, слуги Кантора были безволосы. Но кожа их не была кожейладони.

Панцири, твердые, как камень, плотные, как кость, наподобие того, что таскает на своей спинесвященная паха, покрывали уродливые тела.

Рхат видел, как кинутое умелой рукой одного из охотников копье, отскочило от панциря, непричинив слуге Кантора вреда.

Великая Мать за что, за что караешь прославляющих тебя!

Охотник пал, сраженный огненным взглядом.

Из продырявленного черепа шел дым, и отвратительно пахло горелым.

Они сплотились, они вышли навстречу чужакам. В наспех одетых плетеных доспехах.Привычные к неожиданностям, равнодушные к смерти дети леса.

Костяные наконечники зловеще скалились в умелых руках.

Эти наконечники навылет пробивали толстую, как язык, шкуру гуара. Эти глаза не ведалипромаха. Руки не знали усталости. Сердца – страха.

И переставали биться не познав.

Одно за другим.

Сраженные огненными взглядами.

Великая Мать, за что? За что?!

Рхат не был охотником.

mir-kn

igi.or

g



Он мог бояться.

И боялся.

Крики, запах, мельканье тел.

И взгляды.

Тонкие, как шипы.

Длинные, как корни.

Неотвратимые, как смерть.

Они настигали везде.

Рхат видел, как с дырой в груди, из-за стены хижины, выпал спрятавшийся там охотник.

Другой пытался найти укрытие за необхватным стволом Великого Дерева, возвышающегося вцентре деревни.

Взгляды не щадили ни стариков, ни детей, ни женщин, ни деревьев.

Смерть – любовница Кантора плясала сегодня в деревне свой страшный танец.

Великая Мать, защити.

Великая Мать, за что.

***

"Когда необразованный, заурядный человек, который сам подвержен болезням, не преодолелболезней, видит другого человека, который болен, он испытывает страх, презрение иотвращение, забывая о том, что он сам подвержен болезням, не преодолел болезней".

Ангутара Никая

Сукхамала сутта

(Пер. с английского Д. Ивахненко по пер. с пали Т. Бхикху)

Перевитые венами руки покоились вдоль тела. Продолжением вен поднимались разновеликиетрубочки и разноцветные провода.

По ним что-то двигалось, подавалось, или, наоборот, извлекалось из организма.

Пуповины трубок соединяли тело с маткой нависающей над ним, окружающей его установки.На многочисленных экранах прыгали столбики, бегали неутомимые точки, мерно дышалиразноцветные графики, истерично чертилась изломанная кривая.

Попирая природу, пуповина выходила из тела старика.

Почти мумии.

Дряблая грудная клетка, выглядывающая из-под белоснежного одеяла, усеяна прыщами

mir-kn

igi.or

g



разноформенных датчиков. Над ней тонкая шея с торчащей горой кадыка и череп, именночереп по недосмотру, или капризом природы, обтянутый пленкой пергаментной кожи. Лишьглаза - большие, темные, словно бездонные колодцы, даже в таком состоянии владельца,сохранившие прежнюю красоту, силу, сияющими антрацитами горели среди царства общеготлена.

- Вы знаете, кто я?

Голос у мумии был тихий, но отнюдь не немощный. Глядя на обладателя, ожидалось иное.

Эммануил склонил голову.

- Знаю, мистер Гайдуковский.

Ни к месту вспомнилась затасканная киношная сцена: Герой сидит дома, на пороге появляетсянезнакомец в черном: “Вы знаете, кто я?”

Вопрос был неуместен, Эммануил не дома, его привезли, и он, конечно же, знал, куда ехал.

Брайен Гайдуковский - один из самых, если не самый, богатый человек в мире.

Запищал датчик. Тут же, словно из воздуха, соткалась сиделка. Статная женщинанеопределенного возраста в голубой с белым униформе. Опытные руки подкрутили краник, поодной из трубочек в тело полилась ядовито-желтая жидкость.

Мумия подождала, пока сиделка исчезнет.

Ждал и Эммануил.

- Я дам вам денег, - без предисловия произнес Гайдуковский, - много денег. Достаточно, чтобывы построили свой чертов Ковчег.

Эммануил поморщился. Ковчегом звездолет обозвали журналисты. Ему не очень нравилосьпретенциозное название.

- Первое условие - мой младший внук полетит с вами.

Неужели вот так просто - мечты, бессонные ночи, долго вынашиваемые планы, и “я дам вамденег”.

- Остальных внуков, да и сына я уже упустил.

Эммануил судорожно соображал, что сказать, как отблагодарить...

- Спасибо, мистер Гайдуковский.

- Мне понравилось ваше выступление, - старик словно не слышал его. - За свою жизнь явстречал немало пустозвонов, я научился разбираться в людях, при моем образе жизни этонеобходимо. То, что вы говорили, что делаете - мои люди навели справки - все правильно. Явам верю. Но не дай бог, - красивые глаза блеснули дьявольским блеском. Наверняка, в лучшиегоды этот взгляд останавливал стихийные бедствия, - не дай бог тебе разочаровать меня!

Глаза потухли, одна из трубок протолкнула в тело порцию бурой жижи.

mir-kn

igi.or

g



Деньги! Построить Ковчег! Решение всех проблем! Это было слишком хорошо, слишкомволшебно, чтобы быть правдой. Словно в сказках. В прямом смысле - Deus ex machina.

- Мистер Гайдуковский, - проклятая совесть не даст насладиться праздником сбывшегосяжелания, - дело в том... на Ковчеге могут лететь только добровольцы. Насколько я понимаю, увнука имеются родители - отец, мать, и они вряд ли согласятся...

Худая рука вяло махнула.

- Об этом не беспокойтесь. Пригрожу лишить наследства... деньги и все что дают деньги, онилюбят гораздо больше детей.

- А ваш внук, захочет ли он сам...

- Внук еще слишком мал и не способен самостоятельно принимать адекватные решения.Ребенку везде хорошо, когда имеются новые игрушки и есть с кем резвиться. В конце концов,найдете ему приемных родителей, думаю, на Ковчеге отыщется не одна дюжина добровольцев.В этом вопросе, я всецело полагаюсь на вас. Второе условие - я хочу, чтобы он носил моюфамилию, мальчик должен знать свои корни, откуда он.

- Сознаете ли вы, мистер Гайдуковский, что никогда более не увидите внука. Как я понял, онвам небезразличен, и...

Мумия затряслась, Эммануил не сразу сообразил, что старик смеется.

- А сознаете ли вы, мистер, что в скором, очень скором времени, я больше ничего и никогда неувижу. Именно потому, что не безразличен, я отдаю его вам.

- Не знаю что сказать, я постараюсь оправдать доверие.

- Ничего говорить, во всяком случае мне, не надо. Ступайте, я отдам необходимыераспоряжения.

- Хорошо, мы сможем приступить к возведению...

- Вы, как я вижу, человек хороший, совестливый, однако, не ошибусь, если предположу, вделовых вопросах вы не очень сведущи. Вы даже не успеете начать, как тут же набежит кучавсяких комиссий и проходимцев из различных ведомств. Я сам постою ваш корабль, неволнуйтесь, сможете вмешиваться и в проектирование, и в строительство. Не хочу, чтобы дажецент достался этим стервятникам.

И еще раз - не дай вам бог разочаровать меня.

***

Оставил он нас.

Вознесся к звездам.

И наполнились скорбью сердца.

И наполнились растерянностью умы,

И плач разнесся ярусами Ковчега.

mir-kn

igi.or

g



Плакали текстильщики и аграрии, плакали пластмасники и металлурги, пищевики и химики,гуманитарии и портные, обслуга и медики, техники и животноводы.

Плакали жены и суровые мужья, малые дети и убеленные сединами старики, главы цехов ирядовые члены.

Плач и скорбь.

Летопись Исхода


Холодные говяжьи языки томились в собственном соку в ожидании звездного, он же –последнего часа. Красная, как после бани, малина исходила сахарным соком. Густая наливкаисточала наинежнейший аромат забродивших слив.

Желудки, посредством носа и глаз, осягая объем работ, гудели разогреваемыми моторами, исок – тот самый вредный сок, если верить лекции брата Стеценко обильно кропил бурчащиеутробы.

Или старосты не слышали преисполненную вековой мудрости речь медика? Вредно, ой вредноглазеть на пищу, не вкушая ее.

Ягодицы нетерпеливо совались по истертым тысячами сований скамьям.

Последними, как всегда, явились техники.

И гул недовольства на краткий миг заглушил животную кантату.

Однако техникам на общее недовольство, как и на животы, было плевать. Сохраняя важностьмолчания, неся достоинство, словно девица невинность, они сосредоточенно рассаживались поскамьям.

Человек скроен по единой мерке. Выказывая родство душ, животы синекожих, призывнымиголосами вплелись в общий голодный вой.

Животам было невдомек, они видели пищу и хотели ее, как молодой бычок желает телку, каксорванцы-дети желают запретной, но такой сладкой малины с селекционного участка. Темболее – все в сборе.

Животам было невдомек, и они блеяли, просили, иногда требовали положенного.

Члены цеха обслуги не скоро понесут, сгибаясь под тяжестью, кастрюли с парующимсодержимым. Что припасли на сегодня? Каша? Картошка? И жирная, темная, словнорастопленный шоколад подливка не скоро окропит проваренные дары полей. И мясо,благоуханное, словно невеста мясо не покажет оголенные бока гурманам-женихам.

Да, пришли все, но в субботний день Благодарения общей трапезе предшествует речь.

На возвышение, в аккурат под люком утилизатора, неизменно прямой, что редкость при такомросте и худобе, и неизменно насупленный забрался текстильщик Сонаролла.

mir-kn

igi.or

g



Колючие глаза из-под сдвинутых бровей обвели толпу.

Многие животы, замолкнув на полуслове, подавили призывную песнь.

- Восславим его, того, кто вырвал нас – недостойных из мрака греха. Восславим того, ктоначертал путь и сделал первый шаг. Восславим того, кто взял нас в попутчики! – хриплый, нозычный голос проникал в уши и умы, понукал понимать и отвечать.

- Восславим! – затянул неровный хор голодной паствы.

- Восславим того, кто построил сей дом!

- Восславим!

- И отправил его к звездам!

- Восславим!

Сонаролла умел говорить, не кричать недорезанной скотиной, как это делал глава цехапищевиков Джованни Гварди и не мямлить себе под нос, скрипя челюстями, как архивариусЛинкольн, а говорить – размеренно, слаженно. Затрагивая что-то внутри, да так, что даженедовольные желудки заслушивались, на время забывая о насущном.

- … и оставил нам заповеди!

- Заповеди.

- По которым мы живем!

- Живем.

- Не убивай!


- Не лги.

- Не лги.

- Не кради.

- Не кради.

- Не прелюбодействуй…

Люди охотно повторяли, вслед за выступающим. Главным образом потому, что перечислениезаповедей означало конец речи.

- Я не бог! – прокричал Сонаролла последний завет.

- Не бог, - дружно согласилась с ним толпа.

- Ешьте, братья и сестры, вкушайте плоды труда вашего и радуйтесь. Радуйтесь, ибо Учитель,глядя на вас – детей со своего звездного жилища, радуется, вместе с вами.

mir-kn

igi.or

g



Сидящий рядом с Олегом старшина Стахов, с последними словами выступающего, громкоскрежетнул зубами.

***

"Я – Селим Щур – потомственный аграрий вступил в конфликт с Родионом Ю-чу – цеххимиков по причине, что брат Ю-чу называл нас – аграриев – землеройками. Так как навстречное обвинение, что все химики – пробирки он не обиделся, я дал ему в морду.

После падения брата Ю-чу на пол, ногами я его не бил, а лишь слегка пинал, изчеловеколюбия и желания убедиться, что с ним все в порядке".

Объяснительная.

Эхо подхватило их шаги, щедро засевая нежданными звуками металлические ярусы и фермы.Шепот отлетал с готовностью, возвращаясь многоголосым гулом.

- Г-где твой лаз?

Шурик вжал голову в худые плечи, ожидая ответного возмущения эха. Странно, на этот разнеугомонное молчало.

Тусклый свет синих ламп щедро награждал окружающие конструкции корявыми когтями,острозубыми челюстями и полными голода и ненависти глазами. Эхо помогало ему, рассыпаякрики и стоны, рожденные явно не их тихим перешептыванием.

- Скоро, еще два яруса.

Или Шурику показалось, или голос Тимура дрогнул.

Отец Щур на одной из проповедей рассказывал про ад, куда попадают души не верящих вУчителя грешников. Картины, описываемые святым отцом, на удивление совпадали спейзажем заброшенных секторов.

- Ты что, струсил?

- Н-нет, - стуча зубами, ответствовал Шурик. Или показалось, или в вопросе товарища звучаланадежда.

В свете синих ламп наливные бока яблок утратили значительную часть привлекательности,собственно, Шурик никогда не любил яблоки, особенно «Белый налив», особенно незрелый…то ли дело – груши…

- К-кажется сюда.

Зубы товарища отбили легкую дробь.

В начале пути приходилось прятаться от встречающихся групп техников и уборщиков.Забираясь в темные углы под лестницы, мальчишки хихикали над недогадливостью взрослых.

- Ув-верен?

Сейчас Шурик очень жалел, что ни одна из групп не обнаружила их. Ну влетело бы от матери,ну пожурил бы Отец Щур. В мертвом свете далекая взбучка сравнивалась с легким

mir-kn

igi.or

g



поглаживанием.

- Н-нет.

- В-вернемся?

Тимур сделал вид, что задумался, даже старательно сдвинул брови, как это делал СолХарлампов – староста их блока перед тем, как пройтись по матушке нарушителя спокойствия.Лишь зубы товарища продолжали выбивать предательскую дробь.

- П-пожалуй. И тут же, не дожидаясь ответа Саши, припустил в обратном направлении.

***

У пьяницы синяя рожа, а у техника – кожа.


Синие лампы отбрасывали синие тени. Точнее, тени отбрасывали предметы: столбы и опоры,растяжки и перила, фермы и лестницы, облагороженные сапфировым сиянием источниковскудного освещения. Под стать одеждам. Странно – в синем сиянии, синие одежды приобрелиземлистый цвет – цвет траура.

- Карен, пошли отсюда, - техник Иван Громов, большую часть сознательной жизни проведшийпод синим светом ламп, среди подобных механизмов, был напуган.

И плевать, что это заметнее дымной утечки охладителя, прыща на лбу красавицы, отлетевшейшестерни… Ивана не пугали даже грядущие угрызения самолюбия и более чем вероятныенасмешки товарищей. Он боялся.

Решетчатые конструкции наполнились зловещими тенями – отзвуком недоброжелательногоприщура синих пугателей.

- В штаны наложил, да?

Карену – ширококостному, низколобому напарнику Карену – неизменному победителюборцовских соревнований между цехами - хорошо. Из всего существующего в мире – на Ковчегеи за толстым бортом, Карен боялся двух вещей: собственной жены – худой, в два раза меньшеКарена остроносой Клавки, и… уколов. Именно уколов. При виде обнаженной иглы, надетой нашприц, а особенно струйки невысокого фонтанчика, вытесняющего остатки воздуха, Карен –борец, сваливший самого Ишвана Подгубного – легендарного короля помоста – бледнел ипадал в обморок. Имей кто другой подобную слабость – несчастного давно затравили бынасмешками. С Кареном подобные вольности были чреваты.

Так как в обозримом пространстве не наблюдалось ни Клавки, ни мед персонала, Карен, нагоре Ивана, был сама отвага.

- Не дрейфь, одним глазком взглянем и назад.

Успокоил, называется.

Иван сам не понимал, отчего ему так страшно.

mir-kn

igi.or

g



Ну – заброшенный сектор, куда, может, с самого возведения не ступала нога человека. Такмало ли их на Ковчеге? Ну шеренга массивных дверей с круглыми окошками, отражающимизловещую черноту. Так что он дверей не видел? Ну надписи: «Шлюз перехода. Проверьгерметичность». Так мало ли непонятных надписей на Ковчеге, взять хотя бы цитаты изЗаветов, густо усеивающие стены…

Карен нажал кнопку, и толстая, металлическая дверь отъехала в сторону.

Ледяная волна ужаса накатила на Ивана, накатила и ушла, ибо ничего ужасного непроизошло.

За дверью обнаружился узкий проход. Автоматически включившееся освещение проявилогладкие матовые стены и дверь, подобную первой, в конце.

Любой нормальный человек перед тем, как нажимать незнакомые кнопки сто раз подумает.Десять раз изучит стены на предмет скрытых инструкций. Пару раз поднимется наверх, вбиблиотеку. Один раз отыщет старые планы… любой, но не Карен. Дверь не была увешанашприцами, а значит – ничего страшного за ней быть не может.

- Постой, ты…

На этот раз холодная волна даже не успела накатить.

Карен ступил в проход.

***

"Жалуюсь руководству цеха на недостойное поведение Татьяны Шпильман – врачихи нашегоблока. На мою законную просьбу выдать полтора литра спиртовой настойки плодовбоярышника ответила отказом. Мало того, явно издеваясь, всунула мне пузырек стридцатью миллилитрами оной настойки и велела принимать по пятнадцать капель трираза в день.

Что мне пятнадцать капель! Я – больной человек, у меня сердце!

Прошу принять меры, и главное – выдать настойку в указанном количестве, так как скоро уменя день рождения, придут гости, все – больные, как и я".

С уважением Залман Никитов, аграрий.

Лампы светили уже не так страшно. Даже эхо, вместо привычного запугивания, подталкивалоих в спину.

«И-дем!»

«И-дем».

Звонкие шаги разбавляли окружающую тишину.

- Отец Щур говорил, в заброшенных секторах еретики прячутся.

И кто тянул Тимура за язык?

Синие тени мигом обросли щетиной колючек и клыков.

mir-kn

igi.or

g



Настороженное ухо вычленило сотни посторонних звуков, большей частью зловещих.

Помимо воли спины согнулись, глаза все чаще поворачивались за них, за спины.

- Ты видел когда-нибудь?

- Кого?

- Еретиков!

- Ков… ков… ков… - зловеще подхватило эхо.

С каждым звуком, голова Тимура плотнее входила в плечи.

- Говорят, они высокие, здоровые, а на голове – рога! И еще хвост, и… копыта…

Продолжить Шурик не смог. До колик в животе сделалось страшно.

- И пасть красная…

Зубы Тимура вовсю отбивали знакомую дробь.

- Радж, тот, что живет во второй комнате от лестницы, рассказывал… в прошлое воскресеньеродители его на казнь брали…

- Еще бы, Раджу скоро десять.

- Точно!

Невольно оба замечтались о том времени, когда станут совсем взрослыми – десятилетнимимужчинами… а там рукой подать до двадцати… старость.

- Еретичку казнили. Страшная! Перед тем, как в Утилизатор толкнули, она как зыркнет! Ипрямо на него, на Раджа!

- Страшно!

- Радж не испугался, он фигу скрутил.

- Да, фига – сильное средство!

- Считай – единственное.

- Можно еще за язык взяться и три раза через левое плечо сплюнуть. Вот так!

Схватив себя за язык и старательно выпучив глаза, Тимур попытался плюнуть.

Шурику сделалось смешно, однако дружеское хихиканье внезапно застряло в горлеигольчатым клубком.

Из-за спины, отводящего порчу Тимура, на него, на Шурика смотрело два светящихся глаза.

Зеленый и красный. Причем, крестный коварно подмигивал.

Шурик хотел закричать, но крик застрял там же, где смех.

mir-kn

igi.or

g



Дрожащая рука с трудом дотянулась до фыркающего друга и указала за спину.

Тимур обернулся, не выпуская языка, челюсти со стуком сомкнулись.

Тимур взвыл кастрируемым поросенком.

- Гад, ты что ж делаешь!

- Я-я-я…

То ли Тимур не осознал всего ужаса положения, то ли… Саша понял, что возмутило друга.Зловещие глаза оказались ни чем иным, как лампочками, маленькими светящимисялампочками на боку массивного металлического ящика.

- Никогда не видел!

Впрочем, Тимур уже успокоился. Обуреваемый любопытством, мальчишка подошел к ящику.

- Интересно, что внутри?

- Пойдем отсюда, а?

Колени трусились, сообщая дрожь голосу.

- А может там…

Договорить Тимур не успел. Красный глаз внезапно прекратил мигать, не менее внезапноизменив цвет на зеленый.

А в следующую секунду верх ящика треснул щелью крышки. Из узкой щели повалил холодныйбелый дым…

***

Истрачено топлива – 2 тонны.

Электроэнергии – 200 кВт (в т.ч. зарядка аккумуляторов оружия).

Потери людских ресурсов – 0.

Техники – 0.

- Иди, иди, длинноухий, пошевеливайся!

- Касьянов, где ты там! Тащи остальных!

Когда пал последний защитник деревни, когда отполированное множеством схваток копьевыпало из натруженной руки, Рхат Лун думал – все. Пришел их, его смертный час.

Великая Мать! Встречай!

Гул был подобен тьме громов. Словно все чудовища леса: пятнистые гуары, острозубые утыри,хитрые волды и многочисленные порождения Кантора, обитающие в непроходимых дебрях,словно все они, разом бросив дело, завыли, взревели, загавкали, и небо, само небо вплелось вмногоголосый крик громовыми раскатами.

mir-kn

igi.or

g



Сияние было подобно тьме солнц.

Рхат Лун, как и все выжившие, повалился на землю, в ужасе накрыв голову дрожащимируками.

Великая Мать, защити!

Любопытство, проклятое любопытство – бич Рхата пересилило страх. Не раз и не два за сейпорок ему доставалось, сперва от отца – охотника Мхата, потом от учителя – мастера Бгута.

- Если будешь совать свои уши, куда не след, не выйдет из тебя толка! – говаривал Бгут,охаживая Рхата гибкой хворостиной.

Перепуганный Рхат поднял дрожащую голову.

Великая Ма…

Повозки!

Огромные, много больше предыдущих, спускались с облачного неба.

Если первые принесли панцирных убийц, какие же чудовища водятся в подобных громадинах?

Не покажется ли участь забияки Тхута милее уготованного им?

Повозки опустились, из черного, как пасть утыря нутра вышли безволосые.

Твердых панцирей не было на уродливых телах. Вместо них – легкие, как вычиненная шкурапокрывала. Синие, словно глаза первой красавицы племени длинноухой Боэты.

Вышедшие закричали, отдавая приказы.

Панцирнотелые забегали по деревне, поднимая выживших.

Сгоняя их, словно скот, к развернутым зевам огромных повозок.

- Иди, иди, длинноухий, пошевеливайся!


***

Есть чистый – есть нечистый.

Добро и зло.

Свет и тьма.

Порядок – хаос.

Два начала извечно живут, заложены в мире.

От противоборства начал берет начало жизнь.

Вложение – есть зарождение жизни.

mir-kn

igi.or

g



Борьба – сама жизнь.

Смерть – победа.

Одного.

Освободившиеся начала рождают новую жизнь.

Для борьбы.

До победы.

Мы – поле боя.

Боритесь.

Помогайте.

Всю жизнь.

От победителя зависит существование после жизни.

В мире.

Войне.

Заветы. Приложение 1.1. «Нечистый, как он есть».

Искры сварки, гул тысяч инструментов, натужный стон лебедок.

Крики рабочих и инженеров, обильно сдобренные крепким словцом, гармонично вписывались вшум механизмов.

Кольцо огромных размеров. Задранная до шейной ломоты голова с трудом достреливалавзглядом до вершины сооружения.

Люди - рабочие, даже многотонные механизмы казались лилипутами на теле спящегоГулливера.

Руслан Шабровски - координатор проекта дотронулся до локтя Эммануила, кивком головыуказал на небольшое помещение в конце цеха, отделенное многослойнымзвуконепроницаемым стеклом.

Эммануилу не хотелось уходить. Даже сейчас, когда проект начался, а в многочисленныхангарах, подобных этому, полным ходом шли работы, ему все еще не верилось, чтопроисходящее... не сон. В глубине, темной сомневающейся глубине души, он боялся...проснуться. В один прекрасный или не очень день и узнать, что происходящее лишь плодизможденного рассудка.

- Эта секция почти закончена, проблемы только с наружными листами обшивки - поставщикизаартачились, но мистер Гайдуковский лично позвонил им, к концу недели обещали доставить,- стеклянная и от этого тяжелая дверь закрылась, изолировав комнату от шума цеха.

mir-kn

igi.or

g



Эммануил рассеянно кивнул.

- Слушай, я все равно не возьму в толк, дался тебе этот космос. Да с деньгами Гайдуковскоготы сможешь купить себе остров, группу островов, архипелаг, или участок в пустыне, обнестиколючей проволокой и стройте себе это ваше супер общество.

Шабровски отличный организатор, не плохой инженер, хороший человек - у Эммануила сразу сним установились почти дружеские отношения - но никудышний социолог.

Гармония и колючая проволока несовместимы.

- Руслан, ты плохо слушал мои выступления. Я уже объяснял - невозможно жить в мире и такили иначе не зависеть от него, отгородиться, не принимать участие в общечеловеческойжизни.

Вспомни опыт России, там тоже пытались возвести гармоничное общество в отдельно взятойстране. Все мы знаем, что из того вышло.

Я не говорю об оставшихся родных, близких, об экономических связях, пусть. Но войны, голод,катаклизмы, происходящие в том, остальном, оставленном мире. Мы захотим, более того,будем обязаны учувствовать, помогать. Однако, вернувшиеся, уже не будут гражданаминашего общества, они станут членами того, остального социума, пусть не самыми плохими,пусть наиболее совестливыми, но того, как и я, ты... Только уйдя, полностью отринув, оборваввсе связи в буквальном смысле слова с тем - этим миром, можно построить что-то новое.

- Как Моисей, который сорок лет водил евреев по пустыне.

- Как Моисей. Родившиеся на корабле, не ведающие, не знающие, что оставили, чеголишились, с пеленок воспитанные в новых ценностях, станут новыми гражданами новойформации.

- Не знаю... человек всегда человек, даже запертый в жестяной бляшанке среди открытогокосмоса. Отыщутся те, кто захочет большего, власти, найдутся, кто станет перед нимилебезить, ради крох с барского стола, будут и предатели, и герои, преступники и праведники,патриоты и равнодушные.

- Я не зря упомянул Россию. Почти сразу после переворота, там запретили религию. И что тыдумаешь? Буквально следующее поколение выросло убежденными атеистами, хотя до этого,Россия считалась глубоко религиозной страной. Если правильно воспитывать, если с молокомматери дети начнут впитывать наши принципы, мораль, систему ценностей, не представляя,даже не помышляя об ином... все получиться.

- Не знаю... возможно, ты прав.

***

Загадка:

Сидит прыщ у всех на виду,

Не трогаешь – холодный,

А только надавишь – сразу воспаляется.

mir-kn

igi.or

g



(Люк Утилизатора)


Кулак Брайена просвистел в воздухе. Юрий ловко перехватил его, отвел в сторону,разворачиваясь и подставляя сопернику бок. Если удастся перебросить через бедро… Брайенвовремя заметил подвох, вторая рука пришла в движение, нащупывая горло Юрия дляудушающего приема. Стремительно сориентировавшись, Юра отпустил руку соперника.

Молодые люди замерли друг против друга. Воздух со свистом покидал распахнутые рты.

- Сдавайся, проклятый техник!

- Грязный металлург!

Юноши снова кинулись друг на друга.

Рената Левицкая невольно задержала дыхание. Странная смесь драки и борьбы, при первом, даи при втором приближении, похожая на танец.

Однополый, парный танец соперничающих партнеров.

Юра сделал выпад, Брайен присел, пытаясь подсечь ноги соперника, тот прыгнул, подсечкаушла в пустоту.

Блестящие капли пота покрывали раскрасневшийся торс Брайена. Он имел красивое тело:смуглая гладкая кожа, изящные жгуты мускулов. И знал это. Возможно поэтому намереннооголял торс перед каждым поединком. Особенно – Рената давно заметила – когда в числезрителей присутствовала она.

- Давай, Брайен, покажи зазнайке-технику!

Немногочисленные зрители являлись представителями иных цехов. Техники вообще редкообщались с кем-либо вне узкого круга «синекожих». Эдакий мирок в мирке со своимизаконами, ценностями, юмором и строгим наследованием.

Юра являл редкое исключение.

Брайен произвел ложный выпад, настолько ложный, что даже Рената заметила это.Улыбнувшийся Юрий просто шагнул назад.

В отличие от соперника, он бы в футболке. Синей футболке – принадлежности цеха, по которойчерными кляксами расползались пятна пота.

Пришла пора Юрия атаковать. Молниеносный выпад, Брайен ловко уворачивается от него.

Танец, танец соперничающих партнеров.

Могут ли партнеры быть соперниками?

Снова удар, и снова блок с последующим захватом.

Рената, в отличие от зрителей, не могла сказать за кого из молодых людей «болела». Положаруку на сердце – за обоих.

mir-kn

igi.or

g



Можно ли «болеть» за обоих?

Брайен сделал подсечку и, к вящей радости зрителей, соперник упал на маты. Не долго думая,Гайдуковский прыгнул сверху, придавив Юрия мускулистой тушей. Некоторое время тотсопротивлялся. Руки скользили по потному телу в тщетной попытке провести захват, ноБрайен уже полностью владел ситуацией – болевой прием, вытянутая рука соперникаперегнута через бедро.

- Что, техник, сдаешься?

- Никогда!

Молодые люди, а следом и зрители заулыбались соперничеству друзей.

***

Родилось – 0.

Умерло – 18 (в т.ч. 17 рабов).

Рекомендуемая квота на детей – 4.

Гул.

Тихий, словно шепот.

Страшный, как затишье перед бурей.

В этот гул вплетались подвывающие ему голоса женщин, стиснутые зубами стоны подростков,кряхтенье самого Рхата.

Великая Мать – спаси и защити!

Внутри повозки было темно и душно.

Сперва их вжало в пол. Холодный, твердый пол, совсем не похожий на подстилку из сухойтравы хижины.

Рхат Лун думал – все. Пришел смертный час.

Самое необычное – груза никакого не было.

Отяжелел сам воздух, навалившись каменной ношей. А тело… из тела взрослого юношинеожиданно, на краткий миг превратилось в мощи дряхлого старика.

Даже женщины прекратили выть, придавленные тяжестью и страхом.

Великая Мать, не оставляй!

Боэта. Надменная красавица Боэта, всегда гордо выхаживающая по деревне, сидела недалекоот Рхата.

Длинные уши с кокетливо выкрашенными углем кончиками прижаты, из глаз льются слезы, арот рождает совсем не привлекательные звуки.

mir-kn

igi.or

g



Видели бы сейчас Боэту многочисленные воздыхатели. Особенно Тхут Лан, всякий разпускающий слюни при появлении девушки.

Тхут Лан. Влюбчивый забияка Лан уже ничего не видит.

Неделю назад парня посвятили в охотники, пробив ухо костяной иглой. Значит сейчас ТхутЛан охотится в обильных тучной живностью лесах Великой Матери.

Придет, будет время порадоваться за мертвых.

Оплакать мертвых.

Сейчас – время живых.

Что ждет?

Присоединяться ли они к охотникам небесного леса?

У Рхата Луна было ощущение, что они поднимались.

В небо?

В рай?

И страшные повозки пришли с неба.

Посланцы Богини?

Вестники добра?

Или их племя чем-то прогневило милостивую Мать?

Неожиданно тихий гул прекратился.

Вместе с ним, испуганно замолчали воющие женщины.

***

Неизмеримой мудростью, опытом, знанием жизни, ревностным служением идеямВсеслышащего выделялись они среди прочих.

Патриархи.

Избранные.

Но скверна, скверна овладевает ослабевшими умами.

Темная ждет.

Тот, чья вера пошатнулась, задающие вопросы, сомневающиеся, скверна опутываетмасляными сетями неокрепшие умы. Пускает отростки, как растение укореняется в почве,и разрастается, подобно тому же растению, обильно сдобренная вопросами и сомнениями.


mir-kn

igi.or

g




Они рассаживались за столом, круглым, как стол короля Артура, и их было тоже двенадцать.

Но не звенели шпоры, не терлись доспехи, и заклепки кожаных ножен не извлекали звонкуюмузыку поединка из кованых наголенников.

Тихое кряхтение, шелест одежд и колючие взгляды из-под посеребренных бровей.

Они не были рыцарями.

Но их было двенадцать.

Тихо поднялся Пол Никитчено – защитник угнетенных культур и легендарный истребительполчищ неверных сорняков. Рыцарь лопаты и мотыги, глава цеха аграриев.

- Урожай пшеницы оказался несколько меньше ожидаемого, однако рожь уродила – хлеб будеместь ржаной, - капли слов долбили камень отрешенности. – Согласно решениям предыдущихСоветов, посадку картофеля сократили вдвое, все равно большую часть выбрасываем.Освободившееся место планируем отвести под фруктовые деревья.

- Как силосные культуры? – понял голубые, не утратившие с годами неестественный блеск,глаза Владимир Морозов – старшина животноводов.

- Овес и кукуруза – нормально, а вот подсолнечник – нет, и вообще, он сильно истощает почву.Со следующего года, мы думаем сократить посевы семечек.

- А как же масло, подсолнечное масло! – вскочил Джованни Гварди. Некогда угольные усыглавного повара давно побелели, однако продолжали гордо торчать серебристыми стрелками.

- Будет оливковое! – подал голос Никитченко. – К вопросу о садах, я ходатайствую передСоветом о предоставлении цеху дополнительных площадей в западном секторе Ковчега – онвсе равно пустует.

- Зачем? – чернокожий Берт Кинг с горящими глазами и торчащими волосами походил навоплощение ночных кошмаров. Он и был таким для членов своего цеха, скромноименовавшегося – Цех Обслуги. На самом деле, помимо собственно обслуживания, как-то:парикмахерские, прачечные, цех занимался еще организацией массовых мероприятий – отпраздников до спортивных состязаний. И здесь Кинг чувствовал себя, как рыба в воде. Назападную площадку Кинг претендовал тоже, и претендовал давно. Новый стадион – голубаямечта стареющего старшины.

- Яблоки, - секатор слова навис над нежной порослью мечтаний Кинга, - как известно, рожаютчерез год. Если разбить новый сад, достаточно далеко от существующего, мы сможем добитьсяежегодного урожая. – Безразличные лезвия сошлись, искромсав изумрудное полевзлелеянного стадиона.

Они поднимались по очереди, все двенадцать, и как рыцари Камелота каждый имел правоголоса. И пользовался этим правом.

Слова выступающих липкой лентой ползли в уши слушателям.

mir-kn

igi.or

g



- Тарелок и чашек в этом месяце, мы выпустили почти вдвое больше. Склады заполненыпродукцией…

- Как я уже докладывала, нам катастрофически недостает антисептиков, говоря проще –спирта, - Людмила Мотренко – глава цеха медиков, единственная женщина-старшинапотревоженной Гвиневьервой нависала над присутствующими. – На мои неоднократныеходатайствования, уважаемый Ю-чу отвечает отговорками…

- Спирт получают из картофеля, - слова старосты цеха химиков устало капали перегоняемымректификатом. – Уважаемый коллега Никитченко сократил посевы, а зерновых, из которыхтакже возможно синтезировать этанол, насколько я понял, недостает на насущные нужды…

- Нужды здравоохранения вы не относите к насущным?

Патока слов загустевала, обрастая кристалликами игл.

- Системы жизнеобеспечения работают нормально. За последний месяц население Ковчегаувеличилось на сто человек, в любом случае – запас достаточный, - спокойный и надежный,как машины, которыми он управлял Мирза Ривз - глава Техников - слегка сгладил непокорныепряди игл.

- Некоторые братья, старшины, в последнее время позволяют себе… высказывания, -единственный глаз Ария Стахова разгорался огнем плавильной печи, - касательно… Учителя.Его якобы не совсем человеческой… сущности. Я бы просил уважаемый Совет пресечь…

Александр Сонаролла вскочил со своего места. Оттопыренные уши горели пунцовым знаменемреволюции.

- Вы сомневаетесь в Учителе!

- Не сомневаюсь! Как не сомневаюсь в словах его. «Я не бог», - так, кажется, звучит одна иззаповедей.

- Не бог, - неожиданно согласился глава текстильщиков, вопреки словам уши накалились докровавого пурпура, - однако, даже брат Стахов не осмелится утверждать, что Учитель былпростым человеком – как он, или я.

- Необычным, но человеком.

- Рожденным от земной женщины, - размеренно вставил Кекуле – старшина цехапластмасников – король тарелок и гроза порванных ремешков.

- И ушедшим в положенный срок, - устало согласился Ю-чу.

Лампы далекими солнцами освещали лицо Сонароллы. Прохлада вила гнезда под серымиодеждами рыцарей Ковчега.

- Учитель был рожден земной женщиной, - раскаленные слова капали в прохладный воздух,вопреки природе, воздух холодел, - и был человеком… пока на него не снизошло откровение!Свыше! Божественное откровение! – кровь густела в жилах от жара слов. – После этого онперестал быть простым человеком. Он стал богочеловеком!

- Нет! – теплое дыхание в ледяной пещере. – Он предупреждал, против подобного,

mir-kn

igi.or

g



обожествления!

- Мы не обожествляем. Он – не бог! Но он и не человек!

***

"За отчетный период мальчиков родилось – двадцать человек, девочек – восемнадцать, чтобольше, нежели в аналогичный период прошлого года – девятнадцать и пятнадцатьсоответственно. Вместе с тем, общая рождаемость в сравнении с предыдущимкварталом, снизилась на пять процентов. С главой акушерского отделения проведенапрофилактическая беседа, обещал исправиться и подтянуть показатели к следующемумесяцу".

Крышка поднялась, словно пасть мифического Крокодила – Шурик видел картинки в старыхкнигах. Из ящика продолжал валить дым.

Сделалось холодно, впрочем, и без того, зубы товарищей слаженно выбивали частую дробь.

- П-пошли, а? – чудом Александру удалось протиснуть слово сквозь непрерывно сжимающиесязубы.

- П-пошли.

Тимур почти развернулся с явным намерением не пойти – побежать. Почти…

Над исходящим дымом бортом ящика показалась рука.

Друзья-мальчишки дружно заорали.

Человек вывалился на пол. Струйки белого дыма стекали с подрагивающего обнаженного тела.

Они не сдвинулись. То ли страхом, то ли любопытством ноги намертво пригвоздило к полу.

Осмелев, Александр вытянул шею.

Рогов у незнакомца не наблюдалось, хвоста, насколько он мог видеть, тоже. Выходит – нееретик. К тому же Шурик не слышал, чтобы еретики появлялись из дымящихся ящиков. Хотя,кто их знает, еретиков…

Продолжая трястись, человек глянул на них с пола.

Внезапно страх ушел – глаза у незнакомца оказались добрые, совсем не страшные.

- К-который сейчас год?

И заикался он почти, как они, и зубы стучали так же.

Первым опомнился Тимур.

- Сто тринадцатый, от Исхода.

Трясясь, человек кивнул. Попытался подняться, упал, снова попытался… наконец, он дополз доящика, где с трудом сел, облокотившись голой спиной о холодный металл.

mir-kn

igi.or

g



- Дяденька, а вы кто? - окончательно осмелел Александр.

Незнакомец внимательно изучал его лицо.

- Твоя фамилия – Гайдуковский? – неожиданно произнес он.

Успокоившиеся было колени, вновь принялись за привычное дело – трястись.

Шурик кивнул, сказать хоть слово он был не в состоянии.

- У тебя глаза твоего деда… или прадеда… - загадочно произнес незнакомец.

Уперевшись руками в ящик, он вновь сделал попытку подняться. На этот раз ноги выдержалитело.

Запустив руку в дымящиеся недра, незнакомец вытащил стопку одежды. Обычной серойодежды. Аккуратно разложив тряпье, он принялся одеваться.

***

Загадка:

Берега пластмасовы, вода не вода, само, как бумага.

(Блины)


- Руку, руку давай!

Брайен Гайдуковский молча оттолкнул протянутую конечность и, впившись могучимипальцами в край платформы, легко подтянул мускулистое тело.

Рената, напротив, охотно приняла помощь, крепко ухватившись за теплую ладонь Юрия.

- Долго еще? – задрав голову, Брайен всматривался вверх. Из-за переплетения опор иконструкций с трудом пробивались отблески далекого сияния.

- Сюда, - Юрий указал на округлый лаз в метре от пола.

- Что-о-о, в эту дыру? Не полезу!

- Оставайся, - пожал плечами молодой техник.

Секунду Гайдуковский сверлил взглядом друга и ненавистное отверстие.

- Похоже на Утилизатор, - пробурчал Брайен, осторожно просовывая в него голову. – Надеюсь,обещанный сюрприз стоит того.

- Стоит, стоит, - Юрий галантно поклонился даме, приглашая следовать за крепышом.

Труба выходила на аналогичную площадку, в отличие от предыдущей, она не соединялась ни содной из конструкций – уступ неизвестно зачем прицепленный к стене. Но с этого уступа

mir-kn

igi.or

g



открывался вид…

- Как… необычно! – с непривычки Ренату качнуло, она отступила, ощутив спиной спасительнуютвердость стены.

Брайен просто опустился на четвереньки и усиленно мотал головой.

Лишь Юра, как самый опытный, гордо задрав подбородок, почти не качался.

Справедливости ради – когда он впервые попал на площадку, колени дрожали, как у ребенка,делающего первые шаги.

- Где мы?

- Что… что это?

- Звезды!

Площадка упиралась в прозрачное окно, а за ним… тысячи ярких точек в сводящей с ума,подгибающей колени бесконечности.

- Звезды?

- Звезды!

Рената сделала осторожный шаг к окну. Девушку шатало, словно в болезни.

- Но… я слышала, читала, они… огромны! Огромные горящие шары.

- Так и есть. Просто… они далеко, очень далеко от нас. Отец говорил – миллиарды миллиардовкилометров.

- Не могу представить такие расстояния, - Гайдуковский поднялся с колен и осторожновыглянул из-за непрозрачного края окна.

- Звезды, настоящие звезды! – заворожено шептала Рената. – А Солнце, где наше Солнце?

- Не знаю, - честно признался Юра.

- Тоже мне – звездочет! – Гайдуковский ворчал по привычке, было видно – он поражен неменьше девушки.

Юноша осмелел настолько, что даже вытянул шею, старательно вглядываясь в сияющуючерноту.

- Юр, что это за штука?

- Какая штука?

- Ну вон.

Толстый палец Гайдуковского тыкал в стекло, указывая на видимое, как чернильное пятно,крыло Ковчега. Грозя звездам, из пятна поднимался узловатый палец, навроде Брайеного,только в несколько раз больший.

mir-kn

igi.or

g



- Не знаю. Конструкция какая-нибудь, наверное.

- На-вер-ное! Ты же техник!

- Ученик, я еще только учусь.

- Мальчики, а давайте… поклянемся, - в темноте глаза Ренаты горели новооткрытыминебесными светилами. – Здесь, сейчас, перед лицом звезд, которые горят миллионы лет и будутгореть столько же… не расставаться никогда! Что бы ни случилось, что бы не ждало насвпереди, навсегда сохранить нашу тайну и нашу дружбу!

- Скажешь тоже – велика тайна…

- Клянусь! – торжественно пообещал Юрий, протягивая руку.

- Клянусь! – кивнул Брайен.

- Отныне и навеки! – девушка накрыла ладони парней.

Они еще некоторое время любовались вечными светилами, одухотворенные клятвой, тайной исветом звезд.

- Пошли что ли? – проворчал Брайен. – Эй, а куда лезть-то?

С этой стороны стены зияло два отверстия.

- Правое, - подсказал Юрий. – Второе ведет к блоку техников, через вентиляцию. Так яобнаружил эту площадку.

- Хотелось бы знать, каким ветром тебя занесло в вентиляцию?

***

Причина: прекращение подачи электроэнергии.

Результат: Остановка плавильной печи.

Меры: подача электроэнергии восстановлена.

Меры (2): 5 особей утилизировано.


- Молчать!

- Становиться ровно, в шеренгу!

Бесконечные, уходящие вдаль стены, высокий потолок… таких хижин Рхат Лун не видел ниразу в жизни.

Самое большое в их деревне, поражающее размерами жилище вождя, уместилось бы все вэтой, огромной чужой хижине.

Но не размеры хижины поразили Рхат Луна, и даже не материал стен – ровный, без следовплетения, твердый, словно камень и такой же холодный. Свет… он лился не из дыры в потолке,

mir-kn

igi.or

g



и даже не от очага… палки, длинные и нестерпимо яркие, так что больно смотреть, давали его.

Воистину – жилище богов!


Ни в одном предании, ни в одной песне, распеваемой вечерами праздников, даже однимсловом не упоминалось о холодных стенах и светящихся палках.

Или сказители обманывали доверчивых охотников, или… они не в чертогах Великой Матери.

Если не в них, то где?

Может, заблуждались сами сказители, и рай это совсем не леса, полные тучной и доверчивойдичи. Может рай – это огромная хижина с холодными стенами?

И они – в раю.

- А ну быстрей!

- Пошевеливайся!

Если рай, то не их. Ибо населен он отвратительно гладкокожими существами с маленькимиушами, которые и ушами-то назвать стыдно.

Существа собрались в большом количестве, появляясь буквально отовсюду. Они громкогалдели, некоторые даже тыкали пальцами в пленников, то ли проверяя крепость мышц, то лимягкость плоти.

И вспомнились предания, истории, которые любят рассказывать у костра. О далеких землях,где текут огненные реки, об озерах, в недосягаемой глубине которых водятся отменнозубастые чудовища, и о диких племенах, питающихся себе подобными…

К Рхату прижалась Боэта.

Шелковистый мех девушки ласкал его ладони.

Что бы он отдал раньше за это? Да все, включая и прозрачный камень, найденный в горах задальними озерами – самую дорогую вещь Рхата.

И камень, и озера остались там…

Где там?

И где здесь?

Неожиданно чужаки прекратили галдеть, расступились.

К пленникам подошел высокий чужак в серой, украшенной сложной татуировкой вычиненнойшкуре.

- Этот! – палец, равнодушный палец указал на… Боэту.

Закричав, девушка впилась ногтями в Рхата.

mir-kn

igi.or

g



Он был готов защищать ее. До последнего вздоха, в конце-концов он – мужчина!.. Удар вголову. Темнота. Когда зрение вернулось, вопящая Боэта исчезла за дальней излучинойдивных внутренностей хижины.

И снова закричали притихшие было женщины. Запричитали мальчики…

После татуированного, чужаки начали подходить к пленникам. Каждый выбирал по одному, ато и нескольких. Крики усилились. Детей разлучали с матерями, мужей с женами…

Великая Мать, как ты можешь спокойно смотреть на такое!

Лучше бы я погиб в битве! Лучше бы мы все умерли!

На плечо Рхата легла рука.

Сильная, натруженная.

Рхат поднял глаза.

Чужак!

Уродливый, как все они. Большие глаза кровожадно изучают Рхата.

Юноша задрожал.

- Пойдем, парень. Пойдем со мной.

Великая Мать!

***

Страшитесь же дня, когда ни один человек не сможет помочь другому, когда ни от кого небудет принята замена, когда не принесет пользы чье-либо заступничество и когда не будетоказано никакой помощи грешникам.

Вспомни, как испытал Господь Ибрахима повелениями и как тот выполнил их. Тогда Господьсказал: "Воистину, я сделаю тебя предводителем". Ибрахим спросил: «А мое потомство?»Аллах ответил: «Мой завет не распространяется на нечестивцев».

Коран. Сура 2 (123,124).

(Пер. Крачковского)


И снова: кровавые глаза кинокамер, фальшивый блеск вспышек, сухой лес микрофонов.Прищуренные, словно перед выстрелом глаза, полуоткрытые в готовности рты и жала языков,предвкушая, увлажняют сохнущие губы.

Еще бы.

Постройка космического корабля.

Сенсация.

mir-kn

igi.or

g



Общество падко на сенсации. Оно их ест.


- На Ковчеге полетят только добровольцы. Уже сейчас у нас имеется более пяти тысячзаявлений. По расчетам, всего Ковчег сможет вместить и обслуживать порядка пятнадцатитысяч жителей.

- А как же дети - рожденные и не рожденные, ступив на Ковчег, родители лишают их выбора.

- А как же презервативы! - парировал Эммануил, - и иные противозачаточные средства. Этотоже дети, потенциальные, не рожденные, но возможные дети. Предохраняясь, родителилишают их выбора, лишают рождения. А как же миллионы голодающих детей слаборазвитыхстран. Наверняка, они тоже не прочь родиться в семье миллионера. Детей постоянно лишали илишают выбора. Так было и у меня, и у вас, когда мы были детьми. Отчего-то до сих пор этомало кого беспокоило.

- Как продвигается строительство Ковчега?

- Об этом лучше спросить у ваших коллег журналистов. Каждая строительная площадкаоблеплена буквально лесом звуко-видео записывающей аппаратуры. Плановое времязавершения строительства - полтора года.

- Если отбросить социальный и философский подтексты, по сути дела - это первая, помасштабам и по протяженности, единственная в своем роде экспедиция человечества кзвездам.

- Рад, что заметили.

- У каждой экспедиции - своя цель. Каковы ваши цели?

- Разве построение вымученного, выстраданного, взлелеянного поколениями гуманистов,ожидаемого общества не есть достойная цель? Сама по себе?

- Все это так, но невозможно же лететь до бесконечности.

- Если повезет - отыщем планету, необитаемую планету с пригодными условиями, создадимколонию, и уже под новым небом, новым солнцем попытаемся сделать то, что не удалось наЗемле!

***

Я Рубка Гуговиц – честная женщина, обращаюсь к Вам, Великий Пастырь, как к последнейнадежде.

Раньше цех пластмасников делал сандалии с широкими ремешками, в каких было удобноходить. Теперь же они делают с узкими, да еще и на размер меньше. Они мне давят инатирают.

В ответ на мои неоднократные жалобы, руководство цеха отвечает отписками.

Я – честная женщина и труженик Ковчега, и имею свои права. Прошу вас, ВеликийПастырь, разобраться лично, наказать виновных и произвести сандалии с широкимиремешками, хотя бы для меня.

mir-kn

igi.or

g



Рубка Гуговиц – честная женщина.

- Мам, мам, я такое видел!

Шурика распирало от желания рассказать о происшествии кому-либо.

Это притом, что во время расставания, они с Тимуром клятвенно пообещали хранить тайну.

- Ты где был?

Светлые, обычно поднятые брови матери сурово нависали над голубыми глазами.

- Ну… тут… в одном месте…

Признаться о вылазке в заброшенные сектора, означало получить взбучку. Хорошую взбучку.Не признаться – сохранить тайну. Последнее было выше человеческих сил. Особенно, есличеловек – семилетний мальчуган.

- В каком месте?

- Мам, мы человека нашли, - неловкая попытка увести разговор от чреватой темы. Чреватойшироким отцовским ремнем… с заклепками.

- Человека? – попытка удалась, во всяком случае – пока.

- Ну да, в ящике, совсем голого, но он меня знает, и деда знает… или прадеда…

- Ты где был?

Недолгий миг триумфа.

- Мы его в жилые сектора отвели, - Шурик почти физически почувствовал сладостный миг –сладостный для них, для взрослых – соприкосновения выделанной кожи ремня с собственной,нежной кожей…

- Голого?

- Нет, оделся он.

Что-то в голосе матери… Шурик осмелился взглянуть – узкие брови больше не нависалитенями заброшенных секторов.

- Выдумщик, - произнесла мать.

Призрак ремня таял праздничным мороженым, правда черные изюминки заклепок ещедержались.

- Иди в столовую, скажи тете Вознесене, пусть покормит.

- Мам, да я… счас… мигом!

Заклепки последовали, вслед за ремнем, лампы секторов вновь засияли светлым, ничем неомраченным днем.

***

mir-kn

igi.or

g



- Доктор, я умру?

- А как же!

- Доктор, а от чего?

- Вскрытие покажет.

- Сестра, может в реанимацию?

- Доктор сказал в Утилизатор, значит – в Утилизатор!


- … в очередной раз взят под стражу Карих Нульсен – горбун юродивый из секторовтекстильщиков. На этот раз при большом скоплении народа вещал о скором сошествииУчителя и конце света.

- Я же велел арестовывать не только горлопанов, но и слушателей! – Авраам Никитченко –Великий Пастырь скривился, правая рука дернулась, начав привычный путь к щеке.Обузданная волей, через силу опустилась на пластиковый подлокотник кресла.

Сказано в Заветах: «И великие имеют слабости малых». Великий Пастырь являл собой живоевоплощение священных слов. Второй день у Великого Пастыря болел зуб.

- Слова Пастыря, есть воля Учителя, - склонил голову докладчик. – Слушателей арестовали…сколько смогли.

- Ну и сколько же ваши торопыги-шпионы наловили в этот раз? – Авраам позволил себезаломить седую бровь, что не замедлило сказаться кинжальной болью во всей левой сторонелица. – Десять? Двадцать? – боль, давя и ввинчиваясь, казалось, дошла до самого мозга.

- Восемь, - потупил виноватый взор докладчик.

- Восемь! – взревел Пастырь, почувствовав ослабление воли, боль въелась с новой силой, иглава Ковчега без сил откинулся в кресле. – Восемь? Наверняка, включая стариков и детей.

Докладчик благоразумно хранил молчание.

- И что же вы сделали с арестованными?

Почему он мучится, почему терпит? Чего проще – подняться с кресла, спуститься на два яруса– блок медиков… или нет, вызвать сюда – стоматолога, вместе с его инструментами… Примыслях о стоматологе – страх, иррациональный ужас накатил удушливой, жаркой, как топкаУтилизатора волной. Даже боль, испуганным ребенком, забилась в уголок челюсти, вялонапоминая о себе слабым зудом.

- После профилактической беседы – отпустили.

- Отпустили, - кивнул Авраам отчасти довольный победой над болью. – Забылись, подобрели.«Отриньте, бросьте их в топку новой, взлелеянной жизни. Пусть огонь распаляет в вас желанияперемен! Если требуется – сожгите вещи. Напоминающие о зле, они – зло!» – вам знакомы этислова?

mir-kn

igi.or

g



- Да, Великий Пастырь.

- В огне, священном огне очищается общество. Удобренные золой, всходят новые, болеежизнеспособные побеги! Да, бывало – страдали невиновные, бурьян полют – капуста сечется,но это лучше, чем окончательно зарасти дикими растениями. Размягчились, слушателей мыуже не сжигаем – отпускаем, да что там слушателей – самого зачинщика, еретика!

- Он юродивый, безумец, не ведает что говорит.

- Топка Утилизатора одинаково плавит и гениальные и глупые умы. Пора возродить старыедобрые традиции – воскресные казни. Как это было в вашем, моем детстве. Когда состоялосьпоследнее аутодафе? Два, три года назад? Чем, скверна разъешь, занимается ваш проклятыйВысокий Трибунал?

- Ересь искоренена, вольнодумие отсутствует…

- Был бы Утилизатор – виноватый найдется. Если врага нет, его следует выдумать.

У докладчика, выражая некоторую степень удивления, округлились глаза.

- Да, да, выдумать. Власть держится на страхе и авторитете. Страх внушает сама, авторитет –враги, внешние враги, от которых эта власть ограждает. Всякой власти нужен… жизненнонеобходим враг – внешний, внутренний, хоть какой: голод, война, кризис, инакомыслие. Безних она теряет само свое предназначение, а значит – собственно власть!

Боль, забитым еретиком, сбежала в дальний угол памяти.

- Ладно, что там у вас дальше? – с исчезновением боли – вернулось хорошее расположениедуха.

- Выступление – завтра, перед новобранцами Армии Веры.

- Армия – опора власти, - кивнул Никитченко.

- Великий Пастырь, - ожил громкоговоритель, вмонтированный в подлокотник кресла –новомодная, но чертовски раздражающая штука. Трудно привыкнуть, когда ни с того, ни с сегопод тобой начинает говорить мебель, - к вам посетитель. Утверждает – срочно.

Боль, забытая боль, почувствовав слабину, показала из укрытия кончик носа.

- Кто?

- Этьен Донадье - старшина техников.

Счастливая боль выкатилась наружу, радостно барабаня по челюсти костлявыми пальцами.

***

Распределено:

Фабрики – 52 особи

Сады, огороды – 39 особей

mir-kn

igi.or

g



Домашние слуги – 11 особей.

Итого – 102 особи.

Естественная убыль при транспортировке – 3 особи.

Длинные, как река, как лесные тропинки, однако, в отличие от них, совсем не извилистые,ходы хижины.

Однажды, еще мальчиками, Рхат с ребятами отправились в путешествие по Большому Оврагу,что разделял землю недалеко от деревни соседнего племени.

Он на всю жизнь запомнил то путешествие.

Идешь, вокруг только рыжие, почти отвесные стены, и они сжимаются. Не выбраться, неувидеть конца.

В эти минуты, следуя за незнакомцем прямыми ходами неведомого оврага, Рхат Луниспытывал сходные ощущения.

Не выбраться, ни узнать, что в конце.

Но тогда, в овраге, было небо… затянутое вечными облаками родное небо…

Достигая конца хода, сворачивая за очередной поворот, Рхат Лун ждал, когда же они покинутдивную хижину. Выйдут под небо.

Интересно, какое оно здесь… в раю… в аду…

Небо не появлялось.

Вместо него появились другие гладкокожие.

По мере продвижения, их попадалось все больше и больше.

Некоторые приветствовали проводника Рхата.

- Привет, Брайен, где лопоухого раздобыл?

- Из новой партии.

- Ребята уже вернулись? Как улов?

- Не очень.

- А этого куда?

- Домой. Рената все уши прожужжала. Помощника ей подавай.

- Ну бывай, привет Ренате.

Великая Мать! Речи их еще чуднее запутанных жилищ.

Рхат Лун вырос в лесу. Завяжи ему глаза, засунь в корзину, отнеси на самую дальнюю опушку,выпусти, он без труда отыщет дорогу к дому. Мох на деревьях, пурпурное сияние облаков на

mir-kn

igi.or

g



восходе, вечный проводник – река.

Здесь глаз никто не завязывал, но оставь его проводник сейчас, в эту минуту, он ни за что неповторил бы пройденный путь.


К ним, по такому же ходу двигалось существо… Всякие сомнения отпали – он в аду! Ничеминым, кроме порождения черного Кантора, существо быть не могло. На голову выше Рхата ималоухого. Гладкая, как у проводника кожа утыкана длинными, в палец толщиной иглами. Ротвытянутый, как у хищника, без губ. Полный набор желтых покосившихся зубов скалится вкровожадной ухмылке.

Рхат задрожал. Захотелось бежать… но куда? Сильная, натруженная рука проводника сжаладрожащее плечо.

- Не бойся. Это валгалл с планеты Арг. Добрейшее существо и такой же раб, как и ты.

Этот ужас, это порождение ночных кошмаров, этот слуга Кантора – добрейшее существо! Нет,Рхат Лун не настолько глуп… порождение кошмаров спокойно прошло мимо, не удостоив Рхатаи пол взглядом.

- Привыкай, парень, - вывел из ступора голос проводника, - еще не то увидишь.

Великая Мать… где ты?

***

Растение гниет с корня.

Плодоносящее, с цветущей кроной, глубоко внутри, под землей, оно уже зараженоплевелами тлена.

Вот два внешне благополучных ростка. Они не отличаются. Но вытяни из земли, глянь вкорень и ты увидишь разницу. Рано или поздно болезнь перекинется на листья, ветки,ствол.

И если не выкорчевать, не уничтожить, спалить источник, нечистая поразит прочиепобеги.


«Деяния Пастырей»

Глава 1. «Великий Сонаролла»

Лампы зенитными солнцами орошали зеленые поля столов. Неутомимые кии-скарабеи пихалинавозные кругляши бильярдных шаров. Они сталкивались друг с другом, и тихий стук отмерялвремя не хуже тиканья корабельного хронометра.

- Пятерка, в левый угол, - торжественно, словно речь на Благодарении возвещает ДанканЛевицкий – улыбчивый пластмастник с широким лунообразным лицом.

mir-kn

igi.or

g



Соприкоснувшись с битком, оранжевая пятерка ошпаренной рукой отскакивает от борта илениво катится по зеленому полю стола в угол. Левый угол.

Десяток зевак следит за победным шествием неторопливого шара, и запах разгоряченныхмужских тел заполняет пространство под слепящим солнцем лампы.

Кусая губы, за пятеркой следит Рав Танг – текстильщик. Крепкие зубы нещадно терзаютневинную плоть губ.

Круглой пятерке все равно. Она катится. И падает в лузу.

Десяток глоток восторженно ревет. Зубы сжимаются, и обескровленная плоть рождаетрубиновую каплю.

Довольный Данкан принимает поздравления.

- Шестерка в середину! – слова вязнут в мужском напряжении, запахе пота, отчаянии Танга.

- Господи, Учитель, не дай, помоги… - шепчет Танг, и алая капелька смешно дергается на снегугуб.

- Молись, молись, последнее, что осталось, - Данкан аккуратно, как мать новорожденного,опускает объемное пузо на дерево бортов.

- Учителю нельзя молиться, - рождает толпа голосом остроносого Фридриха Знанского. – Он небог.

- Уж не человек ли? – накопившаяся злость выплескивается ведром кипятка. Засохшая капляпревратилась в бурую точку.

- Человек, - пожимает узкими плечами маленький Знанский.

- Это ты у нас человек, или хе, хе, подобие его, - Ал Уотерби покровительственно ложит пухлуюладонь на кость плеча, - а Учитель, он, он…

- Бог!

- Не бог!

- Нет Бог!

К месту спора подтягиваются обитатели соседних столов. Пот загустевает ядовитой желчью.

- Бог!

- Человек!

- Был человеком! – к столу переговоров протискивается менее худой, но не менее конопатыйЭнтони Левицкий – родной брал удачливого бильярдиста и косвенного виновника спора. – Нокогда на него снизошло откровение, - толстый палец с траурной каемкой ногтя важно тычет влампу, призывая светило в свидетели, - он стал БОГОЧЕЛОВЕКОМ – два в одном!

- А если по роже? – сосредоточенно интересуется Линкольн Черчь – сторонник человеческойфракции.

mir-kn

igi.or

g



- А если я тебе? – Данкан выдвигается на защиту брата.

Желчь каплет в раскаленный воздух едучими каплями.

Забытая шестерка одиноко скучает на зеленом сукне.

Олег Гайдуковский от стойки с пивом лениво прислушивается к спорщикам.

Бог? Человек? Какая разница. Олег не видел в рьяном выяснении сущности Учителя особогосмысла.

Олег почти не помнил Учителя – тот ушел, когда Олег был ребенком.

Но сколько себя помнил Олег – споры были всегда.

***

В ответ на ваше письмо от *** отвечаем: новый фасон обуви разработан и утвержден, всоответствии с последним постановлением Совета Церкви «Об экономии исходныхматериалов». В данное время производственные мощности цеха не позволяют производитьобувь по индивидуальным заказам (исключение составляет обувь, производимая для членовСовета Церкви и лично Великого Пастыря).

Алексей Мотренко

Заместитель старшины цеха пластмасников.

Отец Щур обвел слезящимися глазами притихшую паству.

Первый ряд, кряхтя и отдуваясь, ломился под тяжестью огромных задов, переходящих впотные ляжки великовозрастных прихожанок. Настоящих дочерей вознесшегося Учителя,неизменно нарядных и до отвращения преданных. Постоянных, как утренняя сирена и такихже назойливых.

Слева направо: рыжая Маланья Черчь – мать восьмерых детей и бабушка двух десятковсопливых внуков, Агафья Танг с неизменным тиком – результат необоснованных подозрениймужа, отчего казалось, что женщина постоянно подмигивает; Уна Персон с торчащими, как увампира клыками; Мамаша Гуговиц, расплывшаяся на три места; рядом с мамашей – ее тень –Ума Гольдеман, в отличие от наперсницы – худая и длинная. За глаза престарелых подругназывали: клубок и спица. Замыкала линейку почета – маленькая с хищно блестящимиглазками-буравчиками Серта Каплан.

Отец Щур вздохнул. Как человека, его тяготила, замешанная на фанатизме преданность,истовая, без малейшей примеси разума вера. Как священник, он понимал – на таких вот, какподмигивающая Танг, бездумно вторящая ему Уна, как Клубок и Спица, не терзающихсявопросами, сомнениями, бездумных почитательницах Истинного Учения, держится их вера.

- В те времена творились страшное зло и прелюбодеяния. Земля утопала в грехах, как в крови.И переполнилась чаша терпения!

За стеной фанатичек сидели остальные: неизменно важный Дундич в окружении обильногоподбородками семейства, ковыряющий в носу Зиди, притихшие Гайдуковские, сонная старухаИдергиль, - длинный нос почти касался обвислой груди.

mir-kn

igi.or

g



- И полилась через край!

Они внимали, сонно позевывая и автоматически кланяясь в нужных местах.

- Учитель один сохранил чистоту деяний и помыслов. При виде страданий человеческих,преисполнилось сердце его великой скорби!

Зиди, наконец, выудил искомое из носа и украдкой вытер палец о доску скамьи.

- И построил он Ковчег. И отсеивая зерна от плевел, выбрал достойных среди недостойных. Ивозвел их!

Глядя на Зиди, младший Гауйдуковский и себе воткнул палец в ноздрю. В чем тут же непреминул раскаяться, получив затрещину от отца.

- И дал им в руки светоч, нить путеводную – Истинное Учение!

В молодости Щура занимал вопрос: зачем Учению приставка «истинное». Если оноединственное, нерушимо и неделимо, значит просто – Учение. Возраст, вместе с сединой изаботами разогнал глупые мысли.

- Но Враг не дремлет! Только Учитель был безгрешен. Скверна пустила гниющие ростки внеокрепших умах!

Фанатичный партер затаил дыхание, даже Агафья Танг перестала подмигивать. На остальныхкульминация проповеди произвела меньшее впечатление. Зиди вновь пристроил палец, Дундичотвесил шумный подзатыльник не в меру расшалившемуся отпрыску.

- Любящее сердце Учителя не выдержало. Удрученный горем, оставил он нас. Оставил ивознесся!

Идергиль с присвистом всхрапнула, да так, что проснулась сама.

- Чтобы оттуда, со звездного жилища, божественных чертогов, смотреть на детей своих.

Идергиль часто моргала заспанными глазами

- Учитель все видит! И мы боремся, искореняем скверну, именем его!

- Слава! – вяло затянула паства.

- Укрепляйте веру, ежедневно, еженощно. Возносите молитвы. Помните – скверна, скверназаложена в нас изначально. Нечистая не дремлет! Она ждет, притаилась, своего часа, дабыпустить, разрастись буйной плесенью на благодатных хлебах неокрепших умов!

Шумно отодвигая стулья и скамьи, паства опустилась на колени.

Настало время совместной молитвы.

***

На весь мир и сам Учитель не угодит.


mir-kn

igi.or

g



Они были странной троицей: техник, металлург и девушка из привилегированного сословиясвященнослужителей, чей отец даже входил в Совет Церкви.

Странной, возможно поэтому, возможно вопреки, дружной.

На зависть доброжелателям и злопыхателям.

Техники должны общаться с техниками, металлурги – с металлургами, священники – сосвященниками. И их дети тоже. Особенно дети. Смена. Будущее. Надежда и опора.

Кто сказал?

Где, в какой части, на какой странице Заветов сказано подобное?

Наоборот – все равны!

Разве Учитель, Великий Учитель в неизмеримой мудрости взял бы на Ковчег недостойных?Изначально?

Путь к дому проходил мимо Майдана. Почти все пути на Ковчеге, так или иначе, касалисьглавной площади.

Решетки ограждений распахнуты. Под люком совсем не страшный, немного покосившийсяпомост.

Мурашки холодными лапками затопали по спине. Ноги, минуя волю, живя собственнойжизнью и собственным мозгом, ускорили шаг.

Всегда так.

Юра вспомнил свою первую казнь.

Отец привел его.

Они стояли в первом ряду.

Даже в давке люди старались держаться подальше – техники.

Казнили мужчину. Худого, с редкими всклокоченными волосами и лихорадочным блескомбезумных глаз.

Как он кричал. Ах, как он кричал. И сопротивлялся.

Руки клещами впились в металл, ногти, мягкие ногти, казалось, оставляют на блестящейповерхности рваные царапины. На шее, лбу вздулись крупные вены.

Четверым конвоирам – здоровенным ухарям Армии Веры едва удалось втолкнуть тщедушноетело в Утилизатор.

Крик оборвался.

А Юру вырвало.

Прямо на Майдан.

mir-kn

igi.or

g



Потом он болел. Долго. По нескольку раз на ночь, вскакивая в холодном поту от несмолкаемогокрика.

Врачи разводили руками.

Давали какие-то порошки.

От них он спал.

Но крик, вездесущий крик еще долго преследовал Юрия в ночных кошмарах.

Он и сейчас снится.

На противоположном конце, за дальней решеткой, мелькнула рыжая тень. Высунулась, чтобытут же вернуться за непроницаемый для взоров угол.

Собственно, Юра и заметил ее только потому, что тень пыталась быть незаметной. Слишкомразительно огненные движения отличались от мерной поступи обывателей.

За ним следят – интересно.

И, кажется, Юрий Гопко знал, кто.

***

Одна девушка из химиков нравилась двум парням сразу.

Один думал: «если я подойду к ней в проходе, она примет меня за наглеца и оттолкнет, еслиподойду к ней в столовой – примет за невежду и оттолкнет, если на работе – примет забездельника и оттолкнет. Подожду-ка я удобного случая. Оступится в коридоре –поддержу, поперхнется в столовой – подам воды, задумается на работе – помогу советом».И принялся ждать.

Второй же не стал ждать. Он просто подошел к девушке и предложил вместе пойти наБлагодарение, и она согласилась.

Учитель говорит: НЕ ЖДИ СЛУЧАЯ, СОЗДАВАЙ ЕГО САМ.


Ажурная стрела крана опустила почти невесомое тело механизма на станину, ощетинившуюсянаростами креплений и иглами направляющих. К месту стыковки тут же устремилось полдюжины рабочих. В пузатых скафандрах с объемными шлемами, они походила нановорожденных, едва выбравшихся из чрева в воду и ошалевших от нежданного простора.Пуповины страховочных тросов напоминали младенцам о матке корабля.

Напоминанием об отце, из середины закрепляемой конструкции фаллическим символомторчала труба.

- Я думал, в космосе не нужны подъемные устройства. Объекты здесь ничего не весят, разве нетак?

mir-kn

igi.or

g



Эммануил плавал у иллюминатора, наблюдая за ходом работ. Как всегда в невесомости,подкативший к горлу комок тошноты, плавал вместе с ним, в раздумьях о дальнейшемдвижении. Наружу? Обратно в желудок?

Как всегда, Эммануил успокаивал себя, но главным образом надоедливый комок, вовременности явления.

На готовом корабле невесомости не будет.

- Не совсем, - невдалеке плавал Шабровски, вот уж кто чувствовал себя в невесомости, какрыба в воде. – А многотонная конструкция Ковчега, обладающая, пусть и небольшой, силойпритяжения, а инерция. При таких-то массах, представляешь, чему она равна? Ведь здесь этимассы не лежат в покое, а двигаются.

- Ну да, - Эммануил безуспешно пытался восстановить школьные знания по физике. В головуупорно лезли портрет Ньютона и глазастый учитель физики, увлеченно вращающий ручкудинамо-машины.

- Это я думал – вы против насилия.

- А? – искры между электродами, или как там они назывались, с трудом отпустили Эммануила.

- Я говорю об этой красавице, - инженер кивнул на устанавливаемую пушку, - и о ее сестричкахна других концах звездолета.

- Гайдуковский уговорил, - вздохнул Эммануил. – Я тоже был против оружия, поначалу. Нопотом понял – мало ли. Метеориты расстреливать, в конце концов. Мы провозглашаем добро,однако это совсем не значит – рабскую покорность.

- Может ли быть добро с кулаками?

- Не перестанет ли при этом оно быть добром?

- Вечная проблема.

***

Умерло – 23 (в т.ч. 20 рабов).

Родилось – 1 (без разрешения).

Утилизировано – 26 (отцовство установлено).


Путаница ходов вела их все дальше и дальше.

Нет, это нельзя было сравнить с оврагом, это было, как… напрягая мозги, Рхат Лун тщетноискал нужное слово.

Неожиданно проводник остановился у одного из выдавленных прямоугольников, во множествеусеивающих странные стены странного жилища.

mir-kn

igi.or

g



Рхат Лун терялся в догадках, что это может быть.

С едва слышным шелестом прямоугольник отъехал в сторону.

Колдовство!


Вот он – вход в ад, где душу грешника, мучат вечно слуги черного Кантора…

С той стороны оказался такой же ход, впрочем, не такой… более широкий, с большими дырамив стенах и заставленный малопонятными, но – хвала Великой Матери – неживыми предметами.

Проводник сделал шаг, Рхат Лун за ним.

Со знакомым шелестом прямоугольник за спинами возвратился на место.

Ловушка!

Прижав уши, Рхат Лун рассматривал незнакомую хижину.

Надо было бежать, когда мог…

Но куда?..

Великая…

Из черного зева одной из дыр появилось другое существо. Тоже молоухое. Пучок волос наголове – единственная растительность на отвратительно безволосом теле - у существа былнесравненно длиннее, нежели у проводника и другого оттенка.

- Привел?

- Да, вот.

Длинноволосое уставилось на Рхата. Ему сделалось страшно.

- Но это же мальчик, а я просила – самку. Понимаешь, самку! Мне нужна помощница по дому!

Другой ход родил очередное существо. На этот раз – хвала Великой Матери – не большое.

- Пап, вернулся. Ой, какой хорошенький мохнатик!

Детеныш, детеныш безволосых. Большие, как у проводника глаза, длинные волосы того жецвета, что и у… матери.

Семья!

Семья проводника!

- Не злись, Рената, смотри, он Лизе понравился.

- Ага, живая игрушка. Небось блохастый, и шерсти от него будет в доме…

- Когда я стоял там, смотрел… он так трусился, и глаза… несчастные. Жаль стало парня, ведь

mir-kn

igi.or

g



заберут на фабрику, а там – сама знаешь. Думаю, он будет стараться работать, не хуже любойсамки. Ведь будешь?

Из всего сказанного Рхат понял только, что обращаются к нему. Обращаются с вопросом.

С трудом соображая, в согласном жесте, он поспешно завертел головой.

Великая Мать, куда он попал?..

***

На всякого еретика свой Люк найдется.


- Где был? – каркающий голос деда встретил Брайена на пороге.

Юноша огляделся – родители ушли, наверняка, на очередную проповедь секторногосвященника отца Ю-чу, лишь дед Саша, нахохлившимся стражником, караулил в своем кресле,неспособный куда-либо идти, и оттого вечно недовольный.

- Где был?

Клетчатый плед скрывал от глаз высохшие ноги. А ведь дед Александр не всегда был таким.Брайен помнил крепкого, неизменно жизнерадостного старика, что водил его в плавильныецеха и штамповочные мастерские. Огненные искры разлетались испуганной ребятней, чтобызастыть на полу радужными шариками, огромный пресс, натужно приседая, выдавливал изблестящего листа аккуратные миски…

- Оглох? Где был?

Брайен вздохнул.

- Гулял.

- Гулял! – фыркнул старик. – Интересно с кем? Опять с этим бездельником Гопко?

- Он не бездель…

- Все техники бездельники и дармоеды! – отрезал дед Александр. – И твой дружок неисключение! Знавал я его дедулю в младые годы – уже тогда задавака, каких свет не видывал.Только и умеют, что пялиться в свои экраны. Мы работаем с утра до ночи, здоровье теряем… -коснувшись больной темы, старческий голос дал слабину.

Брайену стало жаль деда – в сущности, тот неплохой человек…

- Чем занимались?

Слабость оказалась скоротечна.

- Да так, всяким…

- Всяким! Вот она – молодежь! Всяким! Работать никто не хочет, дай только послоняться…

mir-kn

igi.or

g



- В спорт зале были! – отыскал аргумент в защиту своего поколения Брайен.

- Морды друг другу бить! Мужское занятие. В мое время мужчинами становились иначе. Япомню тот день. Помню, как сейчас. Кода мой отец – твой прадед взял меня на мою первуюказнь. Мне было восемь. Детей обычно не водили так рано, а мой повел. Казнили еретика, онне плакал, но просил прощения, не знаю за что – наверняка грехи велики были. Потом его вУтилизатор. Это был урок – мне, мальчишке. Вот как я стал мужчиной! А ты – спорт зал. Эх,времена…

***

Они собрались.

Мужи, понукаемые ниспосланным свыше.

Вдохновением.

Божественным прозрением.

Никейский Сход.

И Учитель незримо сидел меж них.

Верных последователей.

Истинных детей.

Вдохновлял.

Наставлял.

И был установлен первый догмат.



Они засели в каюте Никия, худосочного, как его друг Сонаролла, от которого Никий Гвана – заглаза и в лицо называемый королем моды – имеет радующие глаз серые ткани, из которыхшьет, поражающие разнообразием, серые робы.

Никий Гвана – отнюдь не старый старшина портняжего цеха, получивший эту должность внаследство от отца и за красивые глазки.

Никий Гвана – худой рыцарь, юный патриарх, король штанов и кофточек, повелитель маек итрусов, законодатель мод отороченных рюшиками чепчиков и вечно мокрых пеленок.

Они собрались в каюте Никия, и было их число – тридцать. Плюс – минус. То один, то другой иззаседающих выходил глотнуть свежего воздуха и новых идей в шумный коридор.

Три десятка озабоченных проблемой мужей разной степени увядания. Женщинам нет места вмужских играх, у женщин свои игры – дети, семья. У мужчин – интересы общества, которые

mir-kn

igi.or

g



часто идут в разрез с интересами женщин, детей и семьи.

- Мы шобрались, шоб положить конец шпорам, - шамкал старик Линкольн, и жидкая седаяборода важно качалась в такт мудрым словам архивариуса. – Рашкол недопуштим. Волненияохватывают шектора.

Красные делегаты кивали, и пот капал с сосредоточенных лиц.

- Человек, или Человеко-Бог, - узкая ладонь рубанула густой воздух. Поликарп Миллгейтнезадолго до речи посещал коридор и выглядел менее раскаленным.

- Раз и навсегда, - горячая ладонь снова вошла в масло застоявшейся атмосферы.

- Бог!

- Человек!

- Человеко-Бог!

Лампы скромно блекнут в сиянии яростных глаз.

- Человек, только человек, он сам сказал, - срывается на визг Фридрих Знанский.

Писк цирюльника Знанского тонет в рокоте текстильщиков и портных.

- Человек, озаренный божественной мудростью, что уже не делает его человеком, - бас ЭнтониЛевицкого легко заглушает нестройное блеяние химиков и поваров.

- Моя миссия в этом мире закончена. В этом мире – его слова. Он перенесся в иной,божественный мир! – внес свою лепту хозяин помещения.

- Верно!

- Правду говорит!

Роскошные волосы Гваны – единственная свежая деталь в комнате – важно колышатся,принимая поздравления.

- Волнения, распри охватывают сектора. Не для себя, для дела, общего дела, мы положимконец распрям. Здесь и сейчас, не для себя, для них, голосуем!

Худая рука Александра Сонароллы первой тянется к благоразумно тусклым лампам. Могучейпорослью, густой воздух взъерошивает десяток рук, два десятка.

И робкий рокот сторонников Знанского вязнет в гуле обрядших идола богочеловеков.

***

Потреблено:

Вода – 180 л (норма 200)

Овощей – 100 кг (норма 90)

Фруктов – 10 шт. (норма 8)

mir-kn

igi.or

g



Круп – 800 кг (норма 800)

Мяса (в т.ч. птица) – 97 кг (норма 100).

Экономия составила: …

Хорунди хороший.

Очень хороший.

Пыль – плохая.

Хорунди вытирает ее каждый день. Она появляется.

Снова и снова.

Как в родном мире.

По берегам болот росли светящиеся сыроежки.

Вкусные.

Кислые, с горчинкой.

Если повезет, если знаешь места – найдешь.

Хорунди – знал.

Хорунди – везунчик.

Откусишь часть длинной ножки... Главное сдержаться, не сгрызть до основания, до толстогоначала грибницы.

За ночь, одну ночь, ножка – вкусная, терпкая, отрастала снова.

И так много дней.

Хорунди ходил к сыроежке и ел.

Пока… слезы подступили к глазам… в один из дней. Хорунди не сдержался. Съел всю, доземли, даже вырыл небольшую ямку. Было так вкусно. Хорунди был голоден…

Он потом приходил. Много дней. Сыроежка не отрастала.

Вот бы пыли так… отгрызть ногу.

- Из последнего рейда мы привезли восемьдесят семь рабов. Как обычно – молодняк и самки.

Хорунди вздрогнул. Как всегда, погружаясь в мечты, он уходил из мира. Как всегда, еговозвращали.

Отхлынувшие было слезы, снова навернулись на глаза.

Он не дома. В этом мире нет вкусных сыроежек. Единственное, что отрастает – пыль.

mir-kn

igi.or

g



Проклятая, всепроникающая пыль.

- После последней утечки из реактора, у нас умерло достаточно. Однако, все равно, рабовмного, чертовски много. Проведете рейд, по секторам рабов. И не затягивайте с этим. Вближайшие, слышите, Кинг, в ближайшие дни!

- Будет сделано, мистер Гопко.

Хорунди вздрогнул.

Рейд!

По секторам!

Страшные слова.

Однако, Хорунди молод, очень молод. И он старается. Хорунди не должны забрать! Да, здесь нетак, как в родном мире, но Хорунди нравится, очень нравится. Хорунди нравится пыль, инравится ее вытирать!

- Юра!

От крика Хорунди едва не выронил тряпку, а когда увидел, кто вошел, помимо воли, телозатряслось мелкой дрожью.

- Дорогой, мне нужна новая горничная. Эта сучка, что привезли из последнего рейда,совершенно не годится. Она же не имеет понятия о работе по дому. К тому же от нее воняет!

Хозяйка – жена Старшего Хозяина. Хорунди боялся ее. Он не боялся так ядовитой шеши вродном мире. Тихой, осторожной, смертельной шеши. Да что там! Он не так боялся своего отца– собирателя Ворунди, когда тот обпивался горькой настойки перебродивших лив. СтаршуюХозяйку боялись все. Хорунди видел, едва заметив ее рыжие волосы, трусились и иглокожиедиказы и огромные, с могучими клешнями кабы.

Когда Хорунди только попал на Ковчег. Мальчиком. Старшая Хозяйка забрала его к себе.Хорунди, хотя прошло время, до сих пор с дрожью вспоминал страшные дни.

«Идиот!»

«Кретин!»

«Инопланетная погань!»

«Не на что не годная подстилка!»

И плетка.

Она висит у Старшей Хозяйки за спиной. Так, чтобы она всегда могла дотянуться.

Шрамы остались.

Они уже не болели, как прежде. Не всегда. Только заслышав голос Старшей Хозяйки.

- Марта, мне некогда заниматься твоими слугами!

mir-kn

igi.or

g



- Нашими, нашими слугами, дорогой.

- Хорошо, нашими. Вот Кинг как раз собирается провести рейд по секторам. Иди с ним,подбери себе что-нибудь.

Старший Хозяин добрый.

Хороший.

Он любит рабов.

***

"Я Золман Никитов, цех аграриев – больной человек. Ибо, как сказано в медицинскомсправочнике, который от меня прятали, а я все равно нашел, алкоголизм – болезнь.Следовательно, требую отношения к себе, как к больному. Меня лечить надо, а ненасмехаться. Для поправки здоровья, исключительно в медицинских целях, прошу выдатьдва литра спирту чистого медицинского, и еще закуски, так как он у них картофельный ивоняет".

С уважением, Золман Никитов – больной человек.

- … состоялось заседание Трибунала. Восемь из десяти подследственных приговорены кутилизации, в том числе небеизвестный Реликт Уотерби.

- Это тот, который врачевал наложением рук?

- Да, колдун из пластмасников. Память Великого Пастыря достойна высочайших похвал.

Артур Гвана – Великий Пастырь сдержанно кивнул, принимая комплимент и разрешаяпродолжить.

Память достояна похвал, добродетель простирается, далеко за обшивку Ковчега, знания невмещает библиотека. Изысканная, как праздничные яства, грубая, как пища арестанта лесть,остается лестью. Ложь! Ложь бывает во имя. Спасения, обретения, защиты. Интересно, во имячего врут они – десятки допущенных к высокой особе приближенных с холодными, как чернотаза обшивкой глазами.

Во имя чего врал он – священник, рядовой член, а затем председатель Высокого Трибунала.Врал, льстил, желал здоровья, пророча болезни, счастья, предвкушая неудачу, долгих лет,надеясь на смерть. Врал, пока врать стало не кому. Врать стали ему.

Секретарь – верный Бенаторе, он поднял мальчишку из низов. Сейчас бы прозябал в каком-нибудь секторе рядовым священником, возвысил, приблизил… о чем думает он, восхваляяпамять благодетеля, заботливо справляясь о самочувствии…

- Медики докладывают, у них снова сиамские близнецы. Приняты обычные меры, однако однаиз акушерок проболталась. Поползли слухи. Некий Еван Кастров – второй ярус, секторхимиков, начал проповедовать о скором конце света.

- Надеюсь очаг… изолировали?

Бенаторе склонил голову. Лысый затылок секретаря заговорщицки подмигнул ВеликомуПастырю.

mir-kn

igi.or

g



- Арестована вся смена медицинского персонала, включая санитаров, взят под стражу Кастрови члены его семьи. Ведется следствие.

- Куда Ковчег катится!

Артур Гвана провел раскрытой ладонью по лицу, символически смывая скверну. Секретарьпоспешил повторить ритуальный жест.

И здесь лесть, угодничество. Надо же, когда-то ему нравилась эта лесть. Когда становишьсяВеликим Пастырем, когда вместо раздумывания над изысканным комплиментом егопреподносят тебе… голове впору пойти кругом.

Эйфория не продлилась долго.

Вершина потому и вершина, что мала. Двоим нет места. Одному, вроде не тесно, но… «Дальшеобшивки не выйдешь», - гласит народная пословица.

- Куда Ковчег катится… скоро век, как искоренили Арианскую ересь, Маховщину,Апполинарцев, Бадастов, Гаситов, выросло не одно поколение, а плевелы инакомыслияпродолжают давать ростки, всходы… куда Ковчег катится?..

- Насчет ростков, - секретарь фальшиво закашлялся. – В нижних ярусах объявился человек.Проповедник. Отвергает божественную сущность Учителя. Собирает большое числослушателей. Критикует существующее положение вещей, более того – институт Церкви,утверждает, Учитель учил совсем не этому, простите за тавтологию.

Вот-вот, откуда они только берутся эти странствующие проповедники, новоявленные мессии,лжепророки…

- Зачем вы мне это говорите? Не знает, что делать?

Секретарь опустил голову, розовая лысина снова подмигнула шаловливым озорником.

- К сожалению, мы не в состоянии принять… обычные меры, то бишь – арестовать. Он прячетсяв заброшенных секторах. Только чистильщики спускаются туда, да и им известны далеко невсе… проходы. К тому же, как вы знаете, Истинное Учение никогда не находило должногоотклика в среде ассенизаторов, а вера в божественность Учителя…

- Проще говоря, его покрывают. Почти заговор – это интересно, хотя и не очень. Арестуйте сдесяток этих ваших чистильщиков, наобум. Устроим показательную экзекуцию. Учитель самотделит грешников от праведников. Объявим награду за поимку. Заставим, так называемых,сторонников задуматься. Больше веры, друг мой, в человеческую сущность.

Затылок заговорщицки сощурил розовый глаз.

- Слушаюсь.

После осторожного стука, больше похожего на шкрябанье умирающего, на пороге каютывозник камердинер.

- Великий Пастырь, к вам Индиго Мендез – старшина Техников.

Артур Гвана скривился. Техники – неизбежное зло. Не раз и не два Гвана задумывался над тем,что его предшественник – Великий Сонаролла поторопился, даровав техникам более чем

mir-kn

igi.or

g



щедрые привилегии. Особенно, когда вздумается, без предварительного согласования,являться в покои Великого Пастыря.

***

Жить – Учителю служить.


- Да вы что! – Авраам Никитченко – Великий Пастырь, подчеркивая важность слов, дажеподнялся с кресла.

Невысокому Пастырю «импульсивный» поступок доставил удовольствие. Удовольствиесмотреть на собеседника сверху вниз. Особенно на Этьена Донадье – длинного, как жердь итакого же худого старшину Техников. На приемах и собраниях обычно происходило наоборот.Даже сидящий Донадье на голову возвышался над прочими членами Совета. – Нашей МатериЦеркви только-только удалось добиться относительной стабильности. Ересь искоренена,вольнодумие отсутствует… - Авраам невольно повторил слова своего секретаря, те самыеслова, за которые пол часа тому назад распекал помощника. Под руку с замешательствомвернулась зубная боль.

Последние пять минут инструменты стоматолога уже не казались столь страшными.Маленькие, миленькие штучки… блестят…

Сердобольная ладонь потянулась к щеке…

- Техники должны следить за работой механизмов, вот пусть и следят, а не лазят, куда непросят.

- Лазят дети, сорванцы по садам, мои же люди совершают плановые обходы! – Донадье являлсобой пример невозмутимости, лишь большие уши покраснели, выдавая истинные чувстватехника.

- Именно лазят, я не оговорился. Куда не просят и когда не просят. Вы сами сказали – находкасделана в так называемых заброшенных секторах. Секторах, где обретают убежища еретики.

- Это обвинение?

- Это факт!

- Ересь искоренена – ваши слова.

Проклятая зубная боль, проклятый техник, когда-нибудь это кончится!

- Как их вообще занесло туда!

- Не важно. Важно то, что уже сделано…

- Нет! Я запрещаю! Исследования свернуть, проход опечатать!

- Вы не можете! – багрянец ушей перекинулся на лицо, стремительно добираясь до шеи.

- Уже сделал! Или вы забыли, кто здесь хозяин?

mir-kn

igi.or

g



Вопрос должен был звучать вкрадчиво, с подоплекой, однако проклятая зубная боль мешалавоспользоваться обертонами голоса в полной мере.

- Открывающиеся перспективы…

- Какие именно? Я вижу только одну перспективу, и она мне не нравится.

- Но люди, они имеют право знать…

- Именно благом людей я руководствуюсь, а еще благом Матери Церкви, что одно и то же. Иливы думаете иначе?

- Нет! – видимая часть тела техника алела раскаленным металлом.

- Рад, что наши мнения совпадают. Знание – зло! Неведение – благо, за редким, очень редкимисключением.

***

Мы даровали Мусе Писание и вслед за Мусой направляли других посланников. Мы даровалиИсе, сыну Марьям, ясные знамения и укрепили его волю через Святого Духа. Но каждый раз,когда к вам приходил посланник с тем, что не по душе вам, вас обуяла гордыня и однихпосланников вы объявляли лжецами, а других убивали.

Коран. Сура 2 (87).

(Пер. Крачковского)

Сотни глаз, устремленных на него. Эммануил чувствовал себя уставшим, очень уставшим.Сколько их было: насмешливых и сочувствующих, недовольных и понимающих,подозрительных и восхищенных. Сколько еще будет… будет как раз немного. Уже немного.Там, над головами, в недосягаемой глазу вышине, еще не среди звезд, но уже ближе, нежеличто другое, плавал он – Ковчег. Завершение строительства, именно строительства - ведь это ихдом – дело нескольких недель.

Сегодня, на встрече, глаза были понимающие с небольшой примесью восхищенных. Этопонятно, на эти, последние перед полетом встречи, редко забредали праздные зеваки. Людиприходили, зная, ожидая, понимая, что хотят услышать.

И слышали это.

- Отриньте заблуждения, сомнения, страхи! – он начал тихо, но быстро возвысил голос додолжных высот. Многие из сидящих в зале подали заявку на участие в полете. Несмотря науже сделанный решительный шаг, их требовалось ободрить, кого-то успокоить, всех безисключения уверить в правильности решения.

Людям свойственно сомневаться.

Он – Эммануил – тоже человек.

Кто ободрит его, успокоит, утвердит в верности выбранного пути.

- Отриньте, они отравляют жизнь. Настоящую жизнь, ибо прошлое минуло, а будущееневедомо!

mir-kn

igi.or

g



Тоже мне – ободрил. Будущее – неведомо. Ведомо! Еще как ведомо! И оно прекрасно!

- Отриньте прошлую жизнь. Прошлые неблаговидные, или благовидные поступки, грехи идостоинства. Прошлое – удел памяти. Пусть в ней и остается. Не важно, кем вы были, чтоделали или, наоборот, не делали. Отныне, с этой минуты, вы – новые люди, а если нет, такстаньте ими! Хотели измениться – меняйтесь, хотели заняться новым делом – занимайтесь. Недержитесь за прошлое, оно лишь след, проблеск активности в коре головного мозга.

Получалось не совсем то, что задумывал. Всегда так – стоит начать говорить, и поток мыслейуже ничем не остановишь. Они цепляются, переходят, рождаются одна из другой.

Он говорит для них, а получается – для себя. Ободряет слушателей, самоутверждаясь вправильности собственного мнения.

- Отриньте прошлое, ибо оно – зло. Сомнения, страхи, воспоминания, которые заставляютстрашиться – зло. Отриньте, бросьте их в топку новой, взлелеянной жизни. Пусть огоньраспаляет в вас желания перемен! Если требуется – сожгите вещи. Напоминающие о зле, они –зло! Не раздавайте, раздав их – умножите зло. Сожгите! И обновленным, очищенным,свободным от прошлого и, так называемого, общественного мнения, начните новую жизнь.Голым и босым, без гроша в кармане, но жизнь, о которой вы так долго мечтали! Истинно вашужизнь. Живите и наслаждайтесь. Ибо она – жизнь – одна!

***

Цвет индикатора - оранжевый.

Объем – критический.

Рекомендуется уменьшение объема – 100 особей.

Статуэтка пришла в движение.

Пузатый божок грозил небесам пухлой рукой.

Словно легендарная танцовщица Хе, услаждающая воинов на полях Великой Матери, богпрогнулся в одну сторону… другую…

Сердце, несчастное сердце несчастного Рхат Луна сжалось до размеров песчинки.


Маленький кулачок смело грозил небесам.

Сердце не двигалось. Не двигался и Рхат Лун, словно посвящаемый перед лицом шамана, боясьмалейшим, пусть невольным движением нарушить сложность танца.

А фигурка танцевала, крутилась, разве что не подпрыгивала… как живая…


Странные боги Хозяев.

Непонятные боги.

mir-kn

igi.or

g



Совсем не страшные… только когда крутятся.

А всего-то и нужно. Шаг! Один маленький, малюсенький шаг.

Сделай.

Склонись.

Протяни руку.

Останови роковое качание маленького плясуна.

Нет.

Не мог.

Танец продолжался. С каждым движением, каждым качком приближаясь к заветному краю.

Толстяк-плясун словно искал смерти.

Своей и Рхата.

Странные боги Хозяев.

Непонятные боги.

Маленькие и большие. Уродливые и не очень. Они стояли по всему жилищу. Конечно, в самыхнеудобных местах.

Не так, чтобы их было очень много. Но достаточно.

Достаточно для него. Для Рхата.

И для его несчастного сердца.

Край тумбочки.

Страшный край.

Изваяния богов были понятны Рхату. У них в племени, резчик по дереву Род Нгут тоже вырезалбогов. Зубастого Зарт-Ура – повелителя ночных хищников, безрукого Вод-Ура – хозяина мутныхрек, птицеклювого Ор-Ура – господина пернатых, и, конечно же, - Великую Мать.

Маленькие статуи мужчины брали с собой на охоту – отпугивать хищников. Статуи побольшестояли в хижинах, занимая почетный угол, напротив входа. Большая, гигантская статуявысилась в центре деревни…

Им молились. Их умасливали. У них просили защиты.

Просто и понятно.

Здесь же…

Рхат Лун никогда не видел, чтобы Хозяева молились своим богам. Вместе с тем, они настолькотрепетно относились к их статуям…

mir-kn

igi.or

g



Толстяк вошел в раж, как ритуальные плясуны во время праздника летнего равноденствия.Кулак выписывал невероятные кривые, отвислые щеки дрожали от радости…

Рхат Лун уже разбил двух богов.

Две маленькие статуи.

Он не специально.

Просто…

Один раз нес корзину.

Тяжелую корзину с тяжелым бельем.

Хозяйка Рената окликнула.

Он вздрогнул.

Он боялся Хозяйку Ренату.

Корзина упала.

Белье высыпалось.

Он принялся собирать.

Одна вещь, кажется, это были штаны Хозяина. Не иначе Великая Мать на мгновениеотвернулась, и Кантор, никогда не спящий Кантор, только и ждущий, когда Великая смежитвеки, обмотал штанину вокруг тонкой, как рог гзали ножки прикроватного столика.

Столик дернулся.

Первая статуэтка упала на пол.

Вторым был бог Хозяина. Ужасный зверь, кровожадный зверь, в ночных кошмарах Рхатувиделся он. Четыре толстые ноги, большое туловище, голова с плоскими, как лепешка ушами,и самое страшное – еще одна, пятая нога, росшая прямо из головы. У статуи она была задрана,открывая алчущий добычи рот.

Рхат тогда вытирал пыль. Проклятую вездесущую пыль. Она была везде. И Хозяйка Рената,доставая пальцем самые труднодоступные места, часто тыкала им в Рхата.

Рхат Лун ненавидел пыль.

Страшась дотронуться до зверя, ну как это не просто хищник, а злобный дух, один из слугненавистного Кантора – неспящий имеет много личин, Рхат протирал пыль. Конец тряпкизацепился за зуб чудовища. Странный зуб, не помещающийся во рту. Испугавшись, Рхатпотянул. Чудовище сдвинулось, пошло, на него! Он потянул сильнее, оно ускорило бег. Тогдаон дернул.

Со страшным грохотом зверь полетел на пол, уродливая голова отвалилась и, подпрыгивая,покатилась к ногам Рхата.

mir-kn

igi.or

g



Сперва он даже обрадовался. А потом…

- Растяпа!

- Криворукий!

Тогда Хозяйка сказала, если он разобьет третьего бога, пойдет на фабрику.

Проклятый божок, кружась и подпрыгивая, продолжал свой танец.

Рхат Луну повезло. Очень повезло. Великая Мать благоволила верному сыну. У него добрыехозяева. Особенно Хозяин Брайен. Никогда не кричит. Сядет молча, книгу читает. Да имладшая хозяйка Лиза. Иногда она чесала Рхата за ухом. Рхату не очень нравилось. Щекотно.Но, если младшей хозяйке Лизе нравится, Рхат стерпит. Да и Хозяйка Рената. Крикливая,конечно, а так – ничего. Ни разу не била Рхата.

Рхат виделся с другими слугами – их называли: слуги, а иногда: рабы – оба слова ничего неговорили Рхату. Другие Хозяева частенько поколачивали своих слуг. Как например рабаХозяина Хейли - Дебоулта. Хозяин Хейли любил брать палку – тонкую, гибкую пластиковуюпалку, и бить Дебоулта. Он визжал и закрывался. Руками. Визг разносился длиннымикоридорами Ковчега, а руки были в шрамах.

Ковчег.

Странное место. Непонятное место.

Солнца нет. Неба тоже.

Длинные маленькие солнца горели и тухли, стоило дотронуться до коробки на стене.

Рхат Лун научился управлять ими. Он очень гордился собой.

И существа.

Разные, порою страшные.

Не без труда Рхат Лун научился не вздрагивать при каждой встрече с уродами.

Они тоже были рабами. Как Рхат.

Странное место. Непонятное место.

Если это ад – где Кантор с многочисленными клыкастыми слугами, мучающими грешника.

Если Рай – где Великая Мать, и танцовщицы Хе, и леса, полные тучной дичи?

Если он еще не умер, где он?

Ночами снилась родина. Деревня на поляне у Великого Дерева, излучина мутной реки,вкусные – сладкие с кислинкой – ягоды жовника, затянутое серыми облаками небо, и дажеБольшой Овраг. Если Рхат просыпался от этого сна, а просыпался он почти всегда, он плакал.И молился. Истово, сердцем, размазывая горячие слезы по дрожащим щекам.

То ли Великая Мать не слышала его здесь, то ли…

mir-kn

igi.or

g



Божок, внезапно прекратив танец, замер на краю тумбочки, целый и невредимый. Маленькийглаз хитро подмигивал Рхату.

Сердце снова пришло в движение.

Рхат Лун, который, как оказалось, не дышал, шумно выдохнул.

***

… а он отвечал им: «Не спорите же вы, что деревья цветут, а затем плодоносят, чтокаждое утро звучит сирена, что Земля – скопище скверны; отчего же обсуждаетеБожественность Учителя?»

Но охваченные скверной, оставались глухи к словам рассудка.

В ответ они насмехались над Энтони, отвергали догмат Никейского Схода, всяческипоносили отцов Церкви и искажали слова Заветов.

Тогда опустился Энтони Левицкий на колени и вознес молитву Весеслышащему:

«Учитель, отец наш, прости неразумных детей своих, ибо не ведают они, что творят».


«Деяния Отцов»

Глава 5 «Энтони Левицкий»

Крик стоял над жилыми секторами. Стоял прочно, как опорные стойки, как ребра жесткости –стальной скелет левиафана. И конец его терялся невообразимой высоте отсеков.

Начало было в узком коридоре-переходе между комнатами пластмасников и пропахшимиземлей каютами аграриев.

Первые - нестройной толпой возвращались из бани. Разогретые веселым паром и горькимпивом.

Вторые – направлялись туда, и цветные полотенца реяли боевыми штандартами.

- А-а-а, бгочеловеки, - взрезав животом часть льда, Данкан Левицкий замер посреди коридора.Усталые от пара глаза высматривали брата.

- Да, богочеловеки, ибо, как установлено, Учитель имел двойственную природу… - Петр Щурпопытался обойти необъятное, а именно – живот Левицкого.

- Это ж кем установлено, хотелось бы знать? – Берт Касьянов придвинулся к Данкану,сокращая пространство для маневра.

- Месяц назад, на сборе, в каюте Никия, проголосовали и решили, - рядом с Петром наконец-тонарисовался Энтони Левицкий – предмет зрительного напряжения Данкана.

- Из-за того, что горстка недоумков додумалась голосовать, мы должны отойти от заповедей!

mir-kn

igi.or

g



Смерч распри набирал обороты, кружил умы и волосы, поднимал руки, и штандарты полотенецначинали призывно хлопать истрепанными боками.

- Старшины, на сборе было пять старшин, они недоумки! – добрые глаза Энтони калилиськровью.

- А то, если решили, хе, хе, такое, - Касьянов обернулся к товарищам, и нестройный,размеренный гогот был ему поддержкой.

Одни помылись, другие хотели мыться, они не желали распрей и споров в этот ленивыйвоскресный день. Они желали горячего пару и горького пива банщика Чанга Знанского –сводного брата остроносого Фридриха.

- Как бы там ни было – уже решено, и вы ничего с этим не сделаете, - и шаг к примирению былсделан.

- Засуньте себе в задницу ваше решение!

Крик, крик стоял над секторами, шумными струйками он поднимался к сводчатому потолку,чтобы рассеяться… или сгуститься до непробиваемой плотной массы.

- Брат, брат, что же ты стоишь, слушаешь, присоединяйся к нам… истине…

Вычленилось из этого крика, вычленилось, чтобы через мгновение быть втянутымумножающейся массой.

- Нет, брат, это ты заблуждаешься… - как вентиляция пар, масса втянула в себя и эту фразу иокончание, как и ответ, погрязли в клубящемся сгустке.

***

А Еретик и говорит:

- Синяя Шапочка, куда путь держишь?

А Синяя Шапочка отвечает:

- В гости к Бабушке.

- А где живет твоя Бабушка?

- В дальних секторах.


Юра стоял за углом. Обычным углом рядового сектора. Напротив, в начищенной дозеркального блеска раме, пестрела цитата из Заветов.

Юрий ждал.

И дождался.

Огненные волосы, собранны в пучок. Узкая полоска синей ленты не могла укротитьнепокорные пряди. Живописно выбиваясь, строптивцы обрамляли сосредоточенное личико.

mir-kn

igi.or

g



Миг.

И тело, упругое девичье тело барахтается в руках юноши.

Девушка оказалась неожиданно сильной, и проворной. Острый локоть впился в солнечноесплетение, маленький кулачек ткнул в бок, даже колено поднялось, метя в пах, впрочем,безуспешно.

Годы тренировки, наконец, пригодились.

Некоторое время девушка еще барахталась. Волосы, почувствовав слабину, рассыпалисьржаным потоком. Слепя глаза, забираясь в рот, причиняя много больше неудобства, нежелислабые попытки сопротивления.

Наконец, пленница затихла.

- Пусти, - донеслось из-под огненной копны.

Юра покорно разжал руки.

Бывшая пленница поспешно отбежала к противоположной стене. Слова Учителя надрастрепанной головкой гласили: «Невзрачное зерно дает жизнь прекрасному цветку,скользкая гусеница превращается в бабочку. Настойчивый труд рождает творения,прославляемые в веках».

Как к месту. Воистину – прекрасный цветок.

Невысокая, но ладно скроенная, под синим хитоном угадывались широкие бедра и полнаягрудь. Лицо круглое с пухлыми щечками и большими глазами, обрамленными чернымиресницами. Уголь ресниц непривычно контрастировал с рыжими волосами. Чуть вздернутыйносик возбужденно, или возмущенно сопел.

- Я знаю тебя, - дыхание Юры было так же учащено, - ты – Марта, сестра Селига. Мывстречались у него на дне рождения. После, я часто видел тебя на проповедях.

Девушка тяжело дышала. Огромные глаза блестели из-под рыжих прядей.

- Почему ты за мной ходишь? Зачем следишь?

Свистящее дыхание было единственным ответом.

- Отвечай, не молчи!

Юра чувствовал себя ужасно глупо. Ну поймал, ну поговорил. Чего он надеялся добиться?

- Молчишь? Ну как знаешь!

Резко, даже чрезмерно резко развернувшись, он двинулся по коридору. Как тела еретиков жегжар Утилизатора, спину жег пристальный взгляд.

***

Утилизировано – 127 особей. Несмотря на принятые меры, Рубка докладывает –

mir-kn

igi.or

g



индикатор оранжевый.

Крики.

Стоны.

Проклятия.

Они пришли вечером. Хотя солнца не было, все называли это время – вечер.

Дневная смена вернулась в бараки, ночная сменила ее и до отбоя, когда яркое сияние лампсменится тусклым свечением, оставался почти час.

Час свободного времени.

Иллюзии свободы.

Свобода!

Не смолкает зов!

Свобода!

Разгоняет кровь по венам!

Свобода!

Поклянемся вновь…

Поклянемся вновь…

Ойтос покачал лысой головой.

Нет, не вспомнить.

Забытые строки торжественного гимна – ужас Декламаторов. Не раз и не два, Ойтос вскакивалсреди ночи от ужаса, приходи подобный сон.

Здесь – другие сны, другие ужасы.

- Меня, возьми меня! – истошно вопила обрюзгшая волосатая самка, в то время как солдат всиней форме отдирал от груди, вместе с мехом, вцепившегося в мать детеныша.

- Меня, возьми меня! – кричали жены Ойтоса, когда он осчастливливал собственнымприсутствием гарем.

И старались, как могли.

Одна играла на инструменте, вплетая в вибрацию струн чарующий голос, другая танцевалавозбуждающий танец живот, а любимая Айшун… гладкокожая, черноокая Айшун…

Красавица, ты звезд милее.

Ты украшенье дня –

mir-kn

igi.or

g



Укор для солнца,

Зависть небесам…

Ойтос был Декламатором при дворе Хайлафа Багтуда, сына Саймана Великого – ужасадикарей, повелителя половины мира.

Сказания о богах и демонах, великие подвиги Великих Героев, любовная лирика… сотни,тысячи стихов теснились в лысой голове Ойтоса.

На все случаи жизни, к любому поводу, настроению, прихоти Повелителя.

К обрезанию и свадьбе, рождению и поминкам, в минуты радости и отчаяния, веселья имеланхолии. Поучительные стихи, повествовательные стихи, восхваляющие стихи,высмеивающие стихи, смешные и грустные, сальные и добродетельные, стихи – укор и стихи –поддержка…

- Будьте вы прокляты! Прокляты!

Кричала очередная мать – многоногая сандонка, в то время как вояки деловито выуживали изгнезда, в которое сандонка превратила свою кровать, выводок похожих на паучат детенышей.Краснокожие, с большими головами, на которых большую часть занимал теменной рот-присоска.

- Прокляты…

Стихи на все случаи жизни… кроме того, рокового случая, когда над дворцом Хайлафапоявились летающие повозки Ковчега…

Летит Дракон

И распростерты крылья,

Открыта пасть,

Лишает силы крик…

Горий – герой прошлого, воспевали бы мы великие подвиги, придись тебе столкнуться не сбезмозглым драконом – могучей, но тварью, а с… людьми… так они себя называли. Разумными,думающими и оттого стократ более опасными.

- Великая Мать, прости и защити…

Некоторые молились. Богам. Своим богам, которых помнили, которых знали. Знание прошлого.

Слышали ли они здесь, отсюда своих адептов? Ойтос сильно сомневался. Сам он пересталмолиться. Давно, очень давно. Как и читать стихи.

На фабрике, за монотонным трудом конвейера, древнее искусство, искусство избранныхоказалось без надобности.

Хайлаф Багтуд, в отличие от своего отца-варвара, слыл просветителем, особенно в искусствеДекламаторов. Пол дюжины мумифицированных голов Старших Декламаторов –предшественников Ойтоса – украшали пики внутренних ворот дворца. Когда-то Ойтос боялся

mir-kn

igi.or

g



присоединиться к ним – два десятка пик оставалось незанято, коря небеса за несправедливостьотточенными зубьями.

Теперь боялся другого.

Страх – вечный спутник вечного разума.

Рождаясь, первое чувство, которое мы испытываем, есть чувство страха.

Покинув утробу, младенец боится неизвестного мира и оттого плачет. Потом он плачет, боясьнедополучить порцию молока, остаться мокрым.

Мы боимся родителей, боимся учителей, соседей и незнакомцев. Боимся подойти к девушке иполучить отказ, однако добившись согласия, тоже боимся – не справиться, ударить в грязь…Боимся не оправдать возложенных надежд отцов и боимся, что те же надежды не оправдаютнаши дети. Побаиваемся жен, слегка опасаемся слуг. Боимся молвы и сплетен, равно как ибезвестности. Боимся изменения и застоя. Боимся не преуспеть в жизни, а, преуспевая,боимся потерять. Боимся болезней. Заболев, боимся лекарей. Боимся не увидеть мир и вместес тем страшимся путешествий.

Со страха совершаются преступления и им же творятся великие деяния. От страха вторженияправитель идет войной на соседнюю державу. Со страха забвения поэт слагает немеркнущиестроки… со страху потерять работу, палач отсекает обоим головы… Страх преследует нас, всюжизнь, неотъемлемый, как сознание. Даже во сне, когда душа покидает тело, мы просыпаемсяот страха. Любовь, дружба, признательность, ненависть – проходящи. Страх – вечен. Животные,обделенные прочими чувствами, испытывают страх. Муравьи – тупые букашки – испытываютстрах. Мы рождаемся с ним, и с ним уходим, страшась неизвестности той стороны.

Первое, последнее и единственное чувство, сознательно, заботливо несомое через жизнь.

Так говорил Абигази – великий мыслитель прошлого. Он знал о чем говорил. Последние строкисвоего труда Абигази дописывал в темнице, в ожидании казни.

Крики.

Проклятия.

Стоны.

Молились не только матери. Молились старики.

Рейд! Одно из имен страха.

Ойтос давно минул весну жизни.

Первым его желанием, когда синие мундиры солдат показались на пороге, было залезть подкровать, спрятаться…

Страх сковывает члены, но иногда понуждает действовать.

Если бы это могло помочь…

Старик Айнут – сосед Ойтоса, они часто вели беседы о жизни… В той, другой жизнипотомственный Декламатор Ойтос и сын горшечника Айнут не имели шансов встретиться…

mir-kn

igi.or

g



даже на рынке – у Ойтоса были десятки слуг, выполняющих черновую работу; даже на улице –при виде плюмажа перьев птицы Пав, представителям низших каст предписывалось падать ници, не поднимая головы, ползком уступать дорогу Великорожденным.

Здесь, Айнут оказался неплохим стариканом и занимательным рассказчиком. Он зналмножество анекдотов из жизни черни. Знал и рассказывал Ойтосу. Надо же, какой пласткультуры, да, да, культуры был закрыт для него…

Следовало попасть сюда, чтобы…

Айнут забрался под кровать.

Благоразумно.

Неблагоразумно.

Двое рослых солдат, ухватив старика за голые пятки, тянули вопящего Айнута из ненадежногоубежища.

Айнут молился богам, взывал к милосердию и поносил мучителей последними словами.

Одновременно.

Кряхтя и отдуваясь, к месту схватки уже спешил Хозяин Тогава – смотритель их блока.

- Оставьте старика, он хороший работник.

Один из солдат – рослый парень с рваным шрамом на широком лице, обернулся к ХозяинуТогаве.

- Зачем? Он старый, не в этот, так в следующий рейд заберем.

- На будущей неделе планируется вылазка, - поддержал напарника сотоварищ, - тебе привезутдюжину работников. Моложе, лучше.

- Чего экономить?

- Он хороший работник, - гнул свое смотритель.

- Как знаешь.

Солдат нехотя отпустил ногу Айнута. Прекратив скулить, тот проворно заполз под кровать.

- Но, как я сказал, в следующий рейд старик пойдет в утиль, вместе с другими…

Солдат окинул взглядом барак. Голубые глаза дольше других задержались на Ойтосе.

Потомственный Декламатор понял – следующий рей станет последним и для него.

***

Возвращался с дежурства солдат Армии Веры, услышал крики. Заглянул в комнату и увиделЕретика. В тот же миг Солдат бросился на него и убил Еретика. И из живота его вышлиСиняя Шапочка и ее бабушка, живые и здоровые.

mir-kn

igi.or

g




Он удалялся, такой красивый, и такой недоступный.

Миг, и обтянутая синей тканью широкая спина, исчезла за поворотом.

Неожиданно Марта поняла, что не дышит.

Вожделенный воздух в шумом вошел в легкие.

Он разговаривал с ней!

Дотронулся до нее!

А она, она стояла, как дура, не в силах выдавить несколько слов.

Бесчисленное количество раз, в мечтах, Марта проживала их встречу, первую встречу,разговор.

- Кто ты, прекрасная незнакомка?

- О-о, вы меня помните…

Нет, лучше:

- Мы встречались, однажды, но с той поры, каждый день я искал встречи с тобой.

А еще лучше, чтобы он заболел.

А единственная, кто может помочь – она.

Редкая группа крови, или донор органов.

Он открывает глаза, и первого, кого видит – ее.

- Ты пожертвовала ради меня своей кровью!

- Да, теперь мы одно целое!

Как романтично!

Как красиво!

И как бесконечно далеко от сегодняшнего: «Почему ты за мной ходишь?»

И еще дальше от дальнейшего: «Ну как знаешь!»

Дура! Дура! Дура!

А все ее проклятая застенчивость!

Он тоже хорош – зачем так смотреть своими глазами! Зачем мужчине вообще такие красивыеглаза!

Кажется, она его ударила.

mir-kn

igi.or

g



«Учитель! Надеюсь, ничего серьезного!»

Что стоило разлепить губы, ответить.

В конце-концов, коридор общий, почему бы ей не идти по нему? С чего он вообще взял, что онаследит!

Тоже мне!

Дура! Дура!

Что Юра теперь подумает о ней?

Даже не взглянет в ее сторону.

Или того хуже – друзьям расскажет, а они будут смеяться… или этой губастой из святош.

Вот кого Марта ненавидела всеми фибрами души. Техники должны встречаться с техниками! Иэта худышка пусть найдет себе кого-то из священников, а от ее, ее и только ее Юры держитсяподальше!

Что-то мешало выпрямиться, упираясь в темя.

Марта подняла голову – святые письмена.

«Невзрачное зерно дает жизнь прекрасному цветку, скользкая гусеница превращается вбабочку. Настойчивый труд рождает творения, прославляемые в веках».

Спасибо, Учитель!

Она поняла!

Она будет настойчивой, очень настойчивой!

И Юра будет ее!

***

Урожай пшеницы в сравнении с прошлым годом увеличился на двадцать процентов,в основном благодаря новым методикам полива и удобрения, разработаннымаграрием Эммануилом Касьяновым. Предлагаю отметить брата Касьяноваоглашением благодарности на празднике Вознесения.

Они собрались – испуганные лица, затравленные взгляды с сумасшедшим налетом азарта.

Он собрал их.

Они приходили.

С каждым разом – больше.

Запретный плод сладок.

Совсем, как тогда… на Земле.

mir-kn

igi.or

g



История повторяется.

Серые в свете тусклых ламп лица повернуты к нему. Цвет кожи почти неотличим от безликихроб. Не люди – камни. Камни, которых нет и не может быть на Ковчеге. Не должно быть.

Он – высекатель воды, творец чуда. Чуда не будет. Будут слова. Многие уйдутразочарованными. Кто-то задумается. Еще меньше – останется.

История повторяется.

Неужели, неужели он собирал этих людей – люди всегда люди – какой-то месяц назад! Блесквзглядов, конфетти лиц! Для него – месяц, для них – сто лет.

Неужели могут произойти такие изменения за сто лет? Как, каким образом. Ужели эта сераямасса – потомки тех радикалов, отринувших Землю, восставших против родных, своейцивилизации ради призрачного, пусть и светлого будущего!

Как можно так измениться всего за сто лет!

Вот оно – светлое будущее. Затравленно косится на соседа. Не провокатор ли? ШпионТрибунала?

За что?

Почему?

Что, что он неправильно сделал!

Все же так! Все верно!

И слова, выкрикиваемые служителями истинного учения, звучат почти в унисон ссегодняшней проповедью. С прошлыми проповедями!

Почти.

Где ошибка, подвох?

Ложась в камеру, очнувшись, он рассчитывал застать царство всеобщей гармонии, а нашелчуть ли не ад.

Хуже чем ад. Ад, созданный собственными руками, фундаментом которого служат его идеи.

Страх иноверия. Топка утилизатора.

За что!

Боже!

Воззвание к Всевышнему потеряло смысл. Здесь всевышним был - он сам.

Они пришли, они приходят, как тогда. Людей притягивать он всегда умел. Раньше у них вглазах были неверие, недоверие, насмешка, наконец – надежда.

Теперь – страх.

mir-kn

igi.or

g



Лучше бы не верили. Презрительно морщили носы, насмехались, или тыкали пальцами, как вблаженного.

Что-нибудь, хоть какие-то эмоции, кроме всеохватывающего, обезличивающего самую суть,души – страха.

Разбить, разогнать, вытравить… А в замен? Что он может дать им в замен? Лучшая жизнь?Свержение строя? Он никогда не был революционером. Более того – не понимал подобныхлюдей, боялся фанатичного блеска глаз, готовности жертвования…

Только слова.

Слабое утешение, или великая сила.

Он говорил

- Не убий.

Не лги.

Не укради.

Не прелюбодействуй.

Делись с нуждающимися, помогай страждущим.

Не делай другому ничего, чего не сделал бы себе.

- …

- Я не бог…

***

Когда пришел к Нему Никитченко с подчиненными, спросил Он: «С чем пришел ты?»

«О, Учитель, - ответствовал старшина, - посевы сохнут, урожай скудеет, нужны советытвои».

Ответствовал Он: «Подите вон!»

Когда же пришел к Нему Гвана с подчиненными, спросил Он: «С чем пришел ты?»

«О, Учитель, - ответствовал старшина, - ткани кончились, станки ломаются».

Ответствовал Он: «Подите вон!»

И приходили еще восемь старшин, и всем говорил Он: «Подите вон!»

И последним был Сонаролла.

«С чем пришел ты?» - спросил Учитель.

«О, Всевидящий, я принес тебе свежего хлеба с последнего урожая и сладких лепешек, иновые ткани, рисунок которых радует глаз».

mir-kn

igi.or

g



«Любимый ученик мой, - ответствовал Учитель, - ты один понял истину – И ВЕЛИКИЕИМЕЮТ СЛАБОСТИ МАЛЫХ».


Сюда, в самое нутро одного из блоков Ковчега не долетали крики рабочих, звуки механизмов,лишь общий шум грандиозного строительства тревожил уши слушателей далекимнерасчленяемым гулом.

Секции, возведенные в сотнях ангарах по всему миру, соединяли в блоки. Потом их поднимутна орбиту, где специально обученные рабочие сыграют завершающий аккорд в грандиознойкосмической симфонии.

- Вот, - Руслан Шабровски провел загорелой рукой по матовой крышке двухметровогоконтейнера. - То, что заказывал - криогенная камера.

Эхо подхватило слова координатора и, играясь, разнесло их бесконечными ярусамисооружения.

Эммануил поежился. Не то, чтобы он опасался непрошенных слушателей, но все же...

- Опытный образец, - Шабровски нажал пару кнопок, едва заметная лампочка засверкаланеограненным изумрудом. - В течение долей секунды замораживает тело до ледяной статуи.Все предыдущие образцы, мягко говоря, не оправдали надежд. Жидкость, из которой насемьдесят процентов состоит наше тело, при низких температурах элементарнокристаллизовалась. Стенки клеток лопались - эффект бутылки с водой, выставленной на мороз.

Эммануил кивнул, отметив про себя - Шабровски заметно осунулся с начала проекта. Тогда -два года назад, это был брызжущий энергией, уверенный в себе холеный функционер. Сейчасперед ним стоял ссутулившийся мужчина с усталыми глазами и заметно посеребреннойнеухоженной шевелюрой.

- Эта, в теории, я повторюсь - в теории, решает данную проблему. Лабораторные животныевыживали. Человек... тоже выживет - в теории, однако, останется ли он тем самыминдивидуумом, личностью, которая легла в камеру - вопрос.

- Хорошо, - кивнул Эммануил.

- Хорошо! - вспылил Шабровски. - Ты называешь это хорошо! Ответь, скажи мне, сейчас, на койчерт тебе все это понадобилось!

- Ты один посвящен в секрет камеры, а так как не летишь с нами - он останется секретом.

- Решил завести новую моду - уходить от вопросов?

Эммануил подошел к камере, осторожно потрогал серую, холодную поверхность. Как жеобъяснить, воплотить в сухие слова, фразы, то, о чем он мечтал, что представлял, чувствовал...

- Понимаешь, я хочу, очень хочу увидеть идеальное общество. Дело всей моей жизни.Возможно, не знаю, в этом нечто от гордыни, тщеславия, но... я уже представляю его. Люди,освободившись от гнета зависти, оков борьбы за существование, страха перед будущим, да что

mir-kn

igi.or

g



там будущим - настоящим, когда отпадет надобность ежедневного, в прямом смысле,добывания пищи, канет в Лету опасение, что сосед, или друг, едва отвернешься, зазеваешься,воткнет нож в спину, когда родители не станут - не будет причины, смысла, изводить себя поповоду детей-подростков, задерживающихся на вечеринке... Ах, как я хочу его увидеть. Люди,свободные люди всецело посвятят себя самосовершенствованию, они отыщут, должны найти,истинное место человека, как вида, в этом мире. Не хищника, разрушителя, так называемого -венца эволюции, на самом деле венчающего лишь пищевую цепочку, а полноценного звена,проводника между материальным и духовным, сакральным и обыденным. Как представлю это -мороз по коже. А как представлю, что не увижу, свершится без меня, так и вовсе худо.

- Многим же ты налюбуешься, очнувшись после многолетнего сна полным идиотом... иличастичным...

- Именно поэтому, камера останется секретом. Я лягу в нее сам. Подвергать чью-либо жизньопасности, пусть и добровольца, я не вправе. А таких волонтеров-жертвователей, толькокликни, набежит не один десяток. Они уже считают меня кем-то, вроде мессии, - как всегда,коснувшись больной темы, голос допустил нотки раздражения.

- Картина, нарисованная тобой, радует и впечатляет. Как картина - предмет, которымлюбуются на расстоянии. Не думаю, что взлелеянное в мечтах общество возможно. Люди –всегда люди, мы уже говорили об этом. Тысячелетия истории, человеческой истории учат нас –идеального общества не было, нет, нет и, почти наверняка, не будет.

- Историю делают люди! Именно по этой причине, мы отринули общество.

- Ты – идеалист.

- Нет – реалист.

- Идеалист, и не спорь – время рассудит. Но ты мне нравишься. Твои слова, главным образомоттого, что ты веришь в них сам, они… не знаю, затягивают что ли. Но не легче ли было дляпостроения этого самого идеального общества организовать религию. Знаю, что ты о нейдумаешь, - возбужденный Шабровски начал широко шагать перед камерой, - однако, рассудисам – объявляешь себя богом, оставляешь заповеди, какие надо, и чтобы в сторону – ни ногой,ни пол взглядом, и бац – лет через сто, получаешь свое гармоничное общество.

- Религия – оковы ритуалов, тирания священников. В том-то отличие, я не хочу втискивать моислова в жесткие рамки догм. Я лишь даю направление, толчок, дальше – сами.

- Без догм нельзя, иначе их придумают.

- Согласен. Иисуса, Будду тоже поначалу почитали как учителей, теперь преклоняются передбогами. Все дело в двусмысленности их высказываний. Я такую ошибку не допущу. Законыбудут, куда ж без них, но четкие, ясные, вроде заповедей, ведь «не убий» не истолкуешь иначе.Хотя и с заповедями не все чисто, в том же христианстве из десяти только шестьустанавливают моральные нормы, остальные направлены на почитание бога.

- Предмет для подражания.

- Хоть ты не сыпь соль на рану.

Эммануил твердо знал – один из законов будет касаться его, так называемой, божественности.

mir-kn

igi.or

g



***

Но не все одинаково приняли ниспосланное свыше.

Были и те, чья воля пошатнулась, и заблудшие.

Ибо сказано в Заветах: «И на старуху бывает проруха».



Они сидели в комнате Тира Ю-чу, и терпкий мужеский пот переплетался с тяжкими, какатлетические гири мыслями заседающих.

Никто не выходил. Историчность момента читалась на трех десятках сосредоточенных,раскрасневшихся от значимости и жары лиц.

- Эти богочеловеки осмелились принять, так называемую, резолюцию, - радушный хозяин ТирЮ-чу подчеркивая важность слов, упер пятнистые от химикалий руки в заплывшие жиромбока.

- Отступники!

- Иноверцы!

- Они не имели права!

- Точно, точно, сбор был неполным!

Ни один, в слепоте собственного мнения, не вспомнил о приглашении на собрание к Никию,приглашении, которое они в той же слепоте проигнорировали.

- Мы собрались здесь, шоб отменить решения преступного сбора!

- Да!

- Так!

- Только так!

И единственный глаз Стахова горел горнилом печи.

- Восстановить истину!

- Истину!

Обычно безмятежное лицо Данкана Левицкого треснуло сетью задумчивых морщин.

- А истина в словах самого Учителя!

- Учителя!

mir-kn

igi.or

g



Линкольн Черчь удрученно чесал огромные кулаки, тщетно выискивая несогласных.

- Он не бог!

- Не бог!

- А значит – человек!

- Человек!

- Голосуем!

И шерсть рук, взъерошенным котенком, щетинится могучими пальцами.

***

Утилизировано еще 52 особи.

Индикатор – зеленый.

Грохот, словно тьма громов слились в один. Гром – так кричит Великая Мать перед тем, какпролиться слезами на земли племен.

Шелест, словно тьма утырей покинула уютные норы, дабы огласить лес многоголосым,внушающим ужам, пением.

Вой… другие звуки Рхат Лун не мог определить. Рык гарда, стрекот волда, брачная песньсамца гзали.

Все вместе.

И еще тьма иных.

Хозяин Брайен уверенно двигался между рождающими шум… машинами… незнакомое словоплохо ложилось на язык, обходил невольно оказавшихся на пути рабов, и… не боялся.

Чего нельзя сказать о Рхате. Каждый звук, удар, крик, грохот приводили его в трусливоедрожание.

Великая Мать, чудны деяния твои!

Он не в первый раз был с Хозяином на фабрике, но каждый раз проклятое место вводило Рхатав трепет, во всем схожий, но весьма далекий от священного.

Трепет страха.

Наперерез Хозяину Брайену двигалось существо, сплошь заросшее бурым свалявшимся мехом.Четыре могучие лапы прижимали к широкой груди несколько ящиков. Судя по вздувшимся,хорошо заметным даже под мехом, мышцам, не из легких.

Увидев человека, существо замерло. Хозяин Брайен, остановившись, сделал жест, пропускаяраба.

Удивление, отчетливо читаемое даже на этом, чуждом лице, на миг проступило сквозь маску

mir-kn

igi.or

g



страха.

Хозяин Брайен добрый.

Он любит рабов.

Кого здесь только не было. Огромные, похожие на клыкастых гардов, вставших на задние лапы,Хедонцы, смешно двигающиеся на тонких паучьих ножках Сураамы, потливые и вонючиеДиасы, большеглазые, словно дети, Статы, гибкие Шамамы, и еще тьма других существ одинвид которых повергал Рхата в ужас, а имена заставляли язык извиваться, почище ядовитойгуаны, насаженной на горячий вертел.

Фабрика.

Если есть ад, где-нибудь – на земле, небесах, под землей, он выглядит так, только так.

«Великая Мать, спасибо, спасибо, благодарю! Оказала милость…»

Каждый раз, попадая на фабрику, Рхат Лун не забывал вознести благодарственную молитву.

«Уберегла, не допустила, обратила всевидящие очи на недостойного сына своего…» Всравнении с адом фабрики, служба у Хозяина казалась райскими лесами, даже Хозяйка Ренататеряла часть стервозности, превращаясь в немного ворчливую женщину. В эти минуты Рхатзадумывался – чем заслужил расположение Всевидящей?

***

Не бойся никого, только Учителя одного.


Тесное помещение было заполнено приборами и людьми.

Приборы, против обыкновения, ничего не показывали. Не светились шкалы, не подмигивалидатчики, многочисленные табло зияли космической чернотой.

Люди, против обыкновения, вели бурную деятельность. Откручивали панели, замеряли,измеряли, экспериментировали с тумблерами и переключателями, оживляли экраны, чтобычерез мгновение погрузить их в привычную черноту.

Непривычно бурная деятельность.

Непривычная для техников, большую часть жизни проводящих в уютных креслах рубки.

Согнув худое тело, в помещение вошел Этьен Донадье – старшина техников. Появлениеначальства сопровождалось равнодушными, приветливыми, недовольными, но в любом случаедалекими от подобострастия взглядами.

Кастор Шейко – один из заместителей Донадье – лысеющий коротышка в вечно не сходящейсяна выпирающем пузце куртке, нарисовался перед шефом.

- Ну как? – Донадье смотрел поверх головы зама, на работающих.

mir-kn

igi.or

g



- Как и говорил – приборы похожи на наши, некоторые просто идентичны, словно рубкаКовчега в миниатюре. Хотя и достает малопонятного, - Шейко кашлянул, - покамалопонятного.

Донадье кивнул.

- Назначение?

Шейко пожал плечами, натянутая на животе куртка задралась, обнажив серую тканьисподнего.

- Первоначальное предположение – данный э-э-э, агрегат предназначен для покиданияКовчега, пока подтверждается. Хотя, не совсем понятно, зачем…

Старшина снова кивнул, на этот раз, отпуская докладчика.

Переминаясь с ноги на ногу и показно кряхтя, Шейко остался на месте.

- Вас что-то беспокоит? – водянистые глаза начальства оторвались от галереи приборов ивпервые взглянули на собеседника.

- Э-э-э, что Великий Пастырь? На наше открытие?..

Глаза вернулись к приборам.

- Продолжайте исследования.

От приборов глаза переместились к отверстию иллюминатора – небольшому окошку, чудомвтиснутому в усеянную агрегатами стену.

Желтая звезда, размером с горошину, лимонным мазком выделялась на точечной панораме.

***

Я обозвала свою соседку Клавдию Лейб шлюхой, так как она является шлюхой. Всему блокуизвестно, что к ней захаживает Никитов из аграриев, а также Отец Гварди – нашсвященник. И извиняться не буду, а свои обвинения сестра Лейб пусть засунет себе взадницу, или какое иное, более приспособленное для них место.

С уважением Вознесена Стахова – цех обслуги.

- Учитель, я хочу служить тебе!

Неофит был молод, очень молод. Рыжая борода пробивалась на румяных щеках редкойпорослью. Голубые глаза под пшеничными бровями смотрели осмысленно, разве с небольшойпримесью восхищения.

Он боялся его, их – фанатичного блеска, обожания, готовности возложить на алтарь новогоучения жизни. Свою и чужие.

- Учитель, я…

Поморщился. Вроде обычное, более того – привычное слово. Отчего же словно корявый бурвходит в тело, наматывая на кромки слогов нервы и сухожилия.

mir-kn

igi.or

g



Поначалу боролся, даже злился, кричал.

- Не называйте Учителем!

- Как называть? – вопрос оставался без ответа.

В конце-концов «учитель» - всего лишь слово. Не хуже прочих.

Смирился.

- Я не учу борьбе, или как изменить мир. Если желаете свержения власти, существующегостроя – нам не по пути. Ненависти – не по пути. Ищите выгоду – не по пути. Мое учение –учение человеколюбия, учение покорности. Желаешь изменений в мире – изменись сам!

- Ненавижу церковников, поубивал бы их всех! Гады!

На миг, короткий миг восхищение неба глаз затянуло тучами ненависти.

Учу человеколюбию – а вот. Скудная влага слов уходит в песок. Песок, которого не может быть,не должно быть на Ковчеге.

Не допускаю ли ошибку? Не даст ли нива человеколюбия всходы новой, более жестокойвласти?..

***

Идет священник по коридору, кричит, в ладоши хлопает.

Навстречу техник.

- Святой отец, что вы делаете?

- Еретиков отгоняю.

- Так ведь нет же их.

- Потому и нет, что отгоняю.


Их было двенадцать.

Было, есть и будет.

Двенадцать месяцев в году.

Двенадцать цехов.

Двенадцать членов Совета Церкви.

Поначалу – по количеству цехов – по представителю от каждого.

Теперь – в силу традиции от времени ставшей незыблемей закона, важней устава, строжестатьи.

mir-kn

igi.or

g



Авраам Никитченко обвел взглядом присутствующих: улыбчатого Левицкого, вечно хмурогоБенаторе, круглолицего с маленькими колючими глазками Миллгейта, нервного Лейба…ближайшие соратники, главные враги.

Каждый, даже страшащийся собственной тени Лейб, метил на его место. Не раз и не два, вмечтах или радужных снах видя себя здесь, на возвышении, в кресле Великого Пастыря.

Провозглашая здравицы, они молили Учителя о болезни, желая долгих лет, высчитывали датуухода. И он, будучи на их месте, молил, считал…

Власть – это плащ, который мы находим слишком широким на чужих плечах и слишком теснымна наших. *(П.Декурсель)

За все надо платить.

Осознаешь правоту мудрецов, только испытав на себе.

Пожив достаточно, или в случайном озарении, изрекаешь мудрости сам.

Ничто так не объединяет, как общие враги.

Перед лицом общего недруга недоброжелателя объединяются в союзы. Союзники становятсядрузьями.

Если опасности нет, ее следует выдумать, тем более что поводов в избытке.

Великий Пастырь смотрел на присутствующих. Недоброжелателей. Потенциальных друзей.

- Техники в последнее время позволяют себе чрезмерно много вольностей.

Зерно упало в благодатную почву.

Власть априори не терпит ограничений.

- Ведут себя, будто особенные!

- Опаздывают на проповеди!

- Требуют привилегий!

- Не выказывают должного почтения!

- Открыто насмехаются над служителями Матери Церкви.

Ничто так не объединяет, как общие враги.

- Этому следует положить конец! – Левицкий, верный Левицкий фразы научился повторятьдословно. К памяти бы еще чутье произносить вовремя…

- Терпеть больше нельзя! Их место и назначение – обслуга, и на это место следует указать…или возвратить, - вторым голосом вступил Стеценко. Вот у кого чутье, но хромает память.

Увы – совершенен только Учитель.

- Но-о-о… давно не было процессов…

mir-kn

igi.or

g



Все понимали, куда клонил Никитченко.

- Тем более – паства расслабилась, почувствовала свободу. Верных последователей – укрепим,колеблющимся – укажем путь истинный!

- Техников не так просто… зацепить. Необходим повод.

- Сказано в Заветах: «Не жди случая, создавай его сам».

- А если что, устроим провокацию! – Левицкий, прямой, как коридор.

Присутствующие, в том числе и Великий Пастырь, позволили себе нахмуриться. Некоторыевещи, даже если они очевидны, не стоит произносить вслух.

- Техники, они… они могут… обидеться… - голос разума – голос труса. Голос Лейба.

- Прощать, карать и обижаться, особенно обижаться – наша, исключительно наша привилегия.Я имею в виду служителей Матери Церкви. Привилегия, она же обязанность прочих – служитьМатери Церкви, в нашем лице. Кого-то еще интересуют чувства слуг?

Редкое, почти невозможное единодушие – головы качались почти в унисон.

- Таким образом, по данному вопросу, насколько я могу судить, мы достигли взаимопонимания.

- Осталось воплотить в жизнь.

- И да поможет нам Учитель!

***

Выход из строя основного реактора.

Переход на вспомогательный.

До устранения неисправности рекомендуется сократить численность человеко-особейдо первой минимальной массы.

Да уверенности в себе – побольше.

Да кошель и суму – потолще.

Может жить хоть на малость дольше.

Да фигуру еще стройней.

Старший Хозяин растянул губы.

- М-м-да.

Хорунди нравился Старший Хозяин. Он добрый. Он никогда не бил Хорунди. Только кричал. НоХорунди сам виноват. Не стоило вытирать пыль с бумаг на столе Хозяина, не стоило их брать вруки и перекладывать. Но пыль, проклятая пыль. Хорунди хотел, как лучше.

Да желудок и нервы крепче,

mir-kn

igi.or

g



А загривок и шкуру – толще.

Нрав, характер немного круче.

Чтоб кулак мог войти сильней.

А еще красок жизни – ярче.

Да неведомых чувств пожарче.

Да язык поострей в отдаче,

Чтобы жалить в ответ больней.

Хлопнула дверь, в кабинет влетела Старшая Хозяйка. Рыжие волосы, сложно сплетенные,колыхались над маленькой головой. Старшая Хозяйка всегда поднимала их, и они не падали.Несколько рабынь-ткачих, многоруких уродливых ткачих, каждое утро плели сложную паутинуиз волос Хозяйки. Модницы, давно, далеко, дома у Хорунди тоже поднимали волосы. НоХорунди их не боялся. Хорунди нравилось.

Как всегда, когда мысли возвращались к дому, Хорунди заплакал. Раствориться в сладостномсаможалении мешал голос Старшей Хозяйки. Противный, очень похожий на визг.

- Фловиус Балхи должен прийти, не отпирайся, я слышала!

Старший Хозяин скривился. Губы Хозяина Гопко больше не растягивались. Они сжались.Стали тонкими, как ниточка.

- Да, Балхи сейчас будет. Он – старшина медиков, я – главный техник, рядовая встреча…

- Я же просила, просила предупредить меня, когда явится этот бездельник!

Хорунди поморщился. Голос Старшей Хозяйки поднялся до визга. Поморщился и СтаршийХозяин.

- Если так нужно, ты могла бы сама спуститься…

- Вот еще! – дернула головой Хозяйка. Плетение из волос сильно закачалось. Хорундииспугался – вдруг оно упадет. Хозяйка начнет искать виноватого. В комнате, кроме него –Хорунди, рабов больше нет…

- Я – жена старшины техников, а не какая-нибудь… плебейка, вроде этой твоей…

- Ну хватит! – старший Хозяин крикнул так, что вздрогнул не только Хорунди, даже СтаршаяХо… - Чего ты хочешь?

- Напомни своему любимчику Фловиусу, он еще в прошлом месяце обещал сделать крем, отморщин, и чтобы помогал, а не это дерьмо, которое его цех подсунул мне на ПраздникОсвобождения.

На пороге кабинета возник рослый Мендез – секретарь Хозяина.

- Старшина медиков к вам, дожидается…

mir-kn

igi.or

g



Даже Хозяин Мендез - большой, сильный, свободный Мендез боялся Старшую Хозяйку. Ее всебоялись, кроме Старшего Хозяина. Старший Хозяин смелый. Старший Хозяин отважный…

- Пусть войдет! Дорогая, у нас с Фловиусом дела. Дела Ковчега. Если у тебя все…

- Подумаешь!

Старшая Хозяйка фыркнула. Рыжая копна, гордо колыхаясь, удалилась из комнаты.

Или Хорунди показалось, или облегченно выдохнул не только он.

Почти в тот же миг, на пороге возник Хозяин Балхи - маленький, толстый, горбоносый.Хорунди давно научился отличать Хозяев. Поначалу, они казались одинаковыми. Он ихсравнивал с животными. Животными родины. Хозяин Гопко представлялся гуаром. Опасным,кровожадным, острозубым, но неизменно прекрасным гуаром. Символом силы имужественности. Хозяйка Марта… во всем животном мире Хорунди не находилось подобийХозяйки Марты… Хорунди ее просто боялся.

Если Старший Хозяин виделся Хорунди гуаром, то Хозяин Балхи был ланицем. Таким жемаленьким, пухлым, с большими глазами на круглой щекастой мордочке ланицем – грозымолодых побегов бука и крупных насекомых.

- Мы уже близки, почти нашли способ, конечно, требуются кое-какие исследования, все-такислишком разные виды. Обмен веществ, физиология, анатомия…

Хозяин Балхи имел привычку говорить с порога и, не останавливаясь. Впрочем, слова ХозяинаБалхи мало волновали Хорунди. Он больше беспокоился о… сандалиях.

- Ты о чем? – задал вопрос Хозяин Гопко.

- Как это, о чем? О стерилизации, конечно! Говорю же, почти нащупали…

- Сначала ты носился с идеей хирургического вмешательства. Я еле переубедил тебя – самаоперация, реабилитационный период – дорого, неэкономично, теперь…

- Хирургия пройденный этап, - Хозяин Балхи помахал в воздухе пухлой ручкой. – Химия!Медикаментозная коррекция, вот – будущее! Подумай сам – какие перспективы. Привозятпартию рабов, мы им по пилюле, или, скажем, уколу, и – все - никаких проблем с незаконнойрождаемостью, незапланированным ростом…

- Говорил раньше, говорю сейчас – зачем? Проще в Утилизатор – и готово. Рабы они и естьрабы. В любой момент доставим новых. Молодых, здоровых…

- И опять их всему обучай. Заново. Нет, Юра, ты не прав…

Сандалии Хозяина Балхи. Хорунди не знал, где ходил Хозяин Балхи до этого. Но всегда, всегда,когда он посещал Хозяина Гопко, сандалии Хозяина Балхи были грязные. В пыли, и еще в чем-то темном, липком. Там, где прошелся Хозяин Балхи, оставались трудно вытираемые следы. Ахозяин Балхи любил ходить, он почти никогда не садился. Иногда Хорунди подозревал, ХозяинБалхи нарочно пачкает обувь и ходит. Чтобы помучить его – Хорунди.

Хозяева говорили, спорили, махали руками, а следы – к ужасу Хорунди – множились.

- К вам начальник Внутренней Службы.

mir-kn

igi.or

g



Вздрогнул не только Хорунди, как по команде замолчали оба хозяина. Каплан - ХозяинВнутренней Службы напоминал Хорунди ядовитую шешу. Тихую, неприметную, маленькуюшешу.

Она пряталась в кустах, у обочины, могла сидеть день, два, не двигаясь. Стоило появитьсяжертве, шеша выпрыгивала – стремительная, гибкая – чтобы впиться в несчастную зубами.Укус шеши обездвиживал жертву. Потом она ее съедала. Еще живую.

- Только что доложили, - было в появлении Хозяина Внутренней Службы и хорошее – следы немножились, - некая Гольдеман из аграриев, родила ребенка.

Внешне Хозяин Каплан совсем не походил на шешу. Маленький, с бегающими глазками. Онскорее походил на колика. Вечно испуганного, вечно настороже колика.

- Разрешение есть?

Хозяин Гопко говорил так, что даже Хорунди сделалось страшно, хоть и обращался Хозяинсовсем не к Хорунди.

- Нет, естественно, иначе я бы не докладывал.

- Вы знаете, что делать.

Или Хорунди показалось, или Хозяин Каплан потер маленькие ручки.

***

Жило еще на Земле два крестьянина. И бил на меже их полей родник, с которого они браливоду.

А в дальнем конце полей текла река.

Второй крестьянин день и ночь трудился, прорывая каналы от реки к своим угодьям. Апервый насмехался над ним.

«Зачем надрываешь себя, - говорил он, - ведь есть родник, воды хватит всем».

Однажды утром пришел первый в поле и увидел, что родник высох.

Вскоре у него погиб весь урожай.

Учитель говорит: МИР НЕ СТОИТ НА МЕСТЕ.


- Вот, - Руслан Шабровски стоял посреди обширного помещения. Ультрамодным барельефомстены усеивали всевозможные экраны, шкалы, переключатели и датчики. – Сердце Ковчега –центр технического управления, говоря проще, хоть и не совсем верно - рубка.

Руслана, как инженера, как создателя распирало от гордости. Эммануил понимал его,понимал, но не разделял чувств. Вид механизмов, пусть и сверхсовременных, навевал на негоскуку. Сколько себя помнил, его занимали люди, их мысли, мотивы, чувства, устремления.

mir-kn

igi.or

g



- Подойди сюда, - Шабровски поманил его к одному из подмигивающих блоков в дальнем концекомнаты. – Ну подойди, подойди, он не кусается.

Эммануил послушно двинулся к Руслану.

- Гляди, - палец инженера указывал на тройку расположенных вряд лампочек. Первая из нихвесело подмигивала зеленым глазом. – Знаешь, что это?

Эммануил промолчал, так как вопрос относился к разряду риторических.

- Система жизнеобеспечения! – словно величайшую тайну, поведал инженер. – Ковчеграссчитан на пятнадцать тысяч пассажиров.

Эммануил поморщился – он предпочитал наименование – обитателей.

- С Земли на нем вылет пять тысяч человек. То есть, запас есть и запас достаточный. Какговорится – плодитесь и размножайтесь. Но с оглядкой. При достижении первой критическойвеличины, человек за пятьсот до пятнадцати тысяч – назвать точную цифру не могу – дети,старики – различие обменных процессов – загорится оранжевый сигнализатор. – Палецпереместился к соседней лампочке. Это сигнал – будьте на чеку. Но это еще не самоестрашное. Вот когда засветится красный…

- Что будет?

- Я ж говорю – система рассчитана на пятнадцать тысяч человек, понятно – плюс-минус. Подостижении критической массы… она начнет отказывать. Трудно сказать, что выйдет из строяв первую очередь: подача и регенирирование кислорода, перерабатывающие станции,батареи… одним словом, следите.

- Зачем ты мне это рассказываешь? Техникам говори.

- Им тоже, а как же. Однако я хочу, чтобы и ты знал.

***

И поднялся Лейб – муж известный умом и рассудительностью своею. И сказал: «Доколебудем препираться и спорить? Доколе будем бродить, как овцы по лугу, лишенные пастыря?Доколе Мать Церковь останется без главы, как сирота без родителей! Хватит, братья! Мысделаем то, зачем пришли! И пусть Учитель наставит верных сынов своих!»



Сердик Лейб был обычным текстильщиком. Нити белых, как материнское молоко, чистых, какмысли младенца, длинных, как время ожидания бинтов составляли смысл жизни уважаемогоСердика. Ибо, как нетрудно догадаться, Лейб работал в цеху производящем бинты.

Был обычным текстильщиком. Был не потому что, упаси Учитель, Сердика не стало, он неушел в лучший мир через люк утилизатора, в компании не подлежащих переработке отходов. Сэтого дня Сердик стал необычным… текстильщиком.

mir-kn

igi.or

g



Нет, он так же продолжал трудиться на благородной ниве наматывания бинтов на бобины. Илечебная ткань отнюдь не стала белее, или гуще…

В комнате Сердика собрался… сбор. Потому и сбор, что собрался.

- Они посмели сойтись, - густым, как звук тромбона из оркестра Кинга, и таким же зычнымбасом вещал глава аграриев Пол Никитченко, - сойтись и принять свое решение.

- Отвратное решение!

- Преступное решение!

- Оно противоречит словам Учителя, самой сути!

Увитые лысинами головы качались в след мудрым словам.

- Не имели права!

- Не правомочны!

- Да как они вообще могли! – преисполненный праведного гнева взвизгнул Никий Гвана, икружевные манжеты, притороченные к серой робе, колыхались белыми флагами победы.

Сердик Лейб тихо, как корабельная мышь – безбилетный пассажир Ковчега – сидел в своемуглу и качал курчавой головой.

Какие важные люди.

Какие речи.

- Их, так называемый, сбор, а я назову – сборище не имеет законной силы!

Сердик продолжал кивать.

- Нет ему!

- Нет!

Лишь сделав несколько кивков, Сердик заметил, что большинство мотает головами из стороныв сторону, словно отгоняя утренний кошмар.

- Я на прошлой неделе столкнулась с Кекуле, - и без того пунцовое лицо Мотренко пошлобагровыми пятнами, - нос к носу. Так он даже не поздоровался!

- Стыд!

- Стыд!

Теперь Сердик внимательно следил за происходящим. Лишь после того, как большинствопроизводило головодвижения, он повторял.

- Друзья мои, братья! – к трибуне, образованной из двух поставленных рядом табуретов,подошел Александр Сонаролла. – Волнения, нездоровые споры охватывают сектора. Осущности Учителя уже дискутируют на кухнях и в игральных комнатах. А сущность одна –

mir-kn

igi.or

g



человеко-бог! Надеюсь, здесь нет отступников, думающих иначе?

- Нет!

- Нет!

Сердик начал кивать, но вовремя спохватился и замотал.

- На нас – нас с вами, братья, возложена великая миссия, огромная ответственность.Возложена самим Учителем, который со своего звездного дома смотрит на происходящее, исердце, не ведающее зла, обливается кровью в горести и обиде за поступки неразумных детейего!

- Обливается!

- Обливается!

Сердик был весьма доволен, кивок неожиданно совпал с общим настроениями. Кажется, онначинал разбираться.

- Огромная ответственность – раз и навсегда, положить конец распрям!

- Конец!

- Конец!

И снова Сердик угадал с кивком.

Ему начинало нравиться.

- Мы изберем главу, человека, на которого будет возложена непосильная ноша. Да, да, я неоговорился – непосильная ноша. Решать споры, сглаживать разногласия, в полном смысле, нежалея себя, служить обществу, делу Учителя!

Кивая, Сердик чувствовал себя частью чего-то рождающегося, чего-то большего.

- Это большое доверие, но и огромная ответственность. Ответственность брать на себярешения. Решения, возможно, непопулярные; решения, которые могут встречать некоторыйотпор, но – решения которые будут обязательны и необсуждаемы для всех членов общины!

- Пастырь!

- Пастырь!

- Мы назовем его Пастырь, как Учитель был духовным пастырем для нас.

- На мой взгляд, и взгляд моих коллег – это единственный выход, способ разрядитьнакаляющуюся обстановку. Однако к выбору необходимо отнестись со всей тщательностью,сознавая важность и самое главное – ответственность такого решения. Избираемый долженбыть индивидуумов высоких моральных качеств, с опытом руководства, стоять на позициях…

- Сонароллу в Пастыри!

Крикнул кто-то с галерки.

mir-kn

igi.or

g



- Александра! – поддержали с другого конца комнаты.

Как эпидемия охватывает сектора – в прошлом месяце на каюты химиков напала дизентерия –имя главы цеха текстильщиков разнеслось по каюте.

Вскоре почти все, разве за исключением Мотренко, которая возможно видела на этом местекого-то иного, скандировали:

- Со-на-рол-ла!

- Со-на-рол-ла!

- Па-стырь!

- Па-стырь!

Сердик кричал, вместе со всеми и был весьма доволен этим.

- Братья, друзья, не ожидал, спасибо, - Александр промокнул рукавом блестящие глаза.

- Голосуем!

Сердику показалось, кричал тот же голос, что предложил текстильщика в Пастыри.

Когда поднялся лес рук, он спешно вытянул свою, мало что понимая, но весьма довольный, чтои на этот раз со всеми.

***

Уважаемый Высокий Трибунал, в восьмой раз довожу до вашего сведения о ереси моегососеда – пластмасника Рустама Кекуле. На все предыдущие письма не получено ответа, имой сосед по прежнему не арестован. Мало того, он продолжает ходить по ночам. Анедавно, когда все спали, у него в комнате слышались голоса. Я более двух часов простоялухом к стене, раскрывая заговор. А ведь у меня радикулит и утром на работу. То, что это –заговор, я убедился из того, что не расслышал ни одного слова. Честные люди говорили быгромко, так, чтобы соседи не мучались и все слышали.

С уважением Леопольд Нульсен – преданный, верный сын Матери Церкви и ВысокогоТрибунала.

- Ступай, мальчик, неси влагу истины страждущим, утоляй жажду нуждающихся.

- Благодарю, Учитель.

- Не взращивай греховное и не осуждай заблудших. Мир в тебе самом важнее учения.

- Понимаю, Учитель.

- Ступай, сын мой.

- Иду, Учитель.

И пошел.

mir-kn

igi.or

g



Они приходят, он учит. Уходят. Приходят снова. Приходят новые.

Этого назвал – мальчик, хотя сам немногим старше его.

Еще – сын мой. Дети. Для него – дети. Молодые и старые, мужчины и женщины. Его дети.

Устал. Он слишком устал.

Груз прожитых лет давит свинцовой ношей.

Он слишком много прожил.

Когда-то наивно полагал – жизни не бывает слишком.

Пусть в креокамере, но клетки, суть, возможно – душа, помнят. Годы, столетия прижимают кземле, заставляют горбиться спину и самое главное – путают мысли, перекраивают взгляды,заставляя его – сорокалетнего мужчину стариковски морщить почти безморщинистое чело.

И снова возвращаются изгои-сомнения.

Может, оставить – как есть? Не делает ли он хуже? Не растит ли здесь, в проповедяхчеловеколюбия жестоких борцов.

За человеколюбие.

Такое уже было.

Оставить.

История, эволюция, изменчивая, как увлечения юности и постоянная, как поздняя любовьсама расставит на положенные места.

Вынесет на новый виток…

***

Учитель один, да молельщики не одинаковы.


Ой кричит святой отец:

Бой распутству, наконец!

Приходи, милок-дружок,

Отпусти скорей грешок.

Дружный гогот уплотнил воздух до осязаемой массы.

Двум десяткам потных тел сделалось тесно в небольшой комнатке жилого сектора.

Но они не уходили, и не жаловались, более того – были довольны и требовали продолжения.

- Сказанул, так сказанул – «отпусти грешок»!

mir-kn

igi.or

g



- Представляю, что он там наотпускает.

- И как!

О да, мужская компания – дружеские похлопывания, однозначные недосказывания, сальныешутки.

- Юр, давай дальше, чего там припас!

- Да, Гопко, не молчи!

Юрий Гопко вдохнул воздух – застоявшийся, плотный воздух мужского собрания. Он тожемужчина – ему нравилось.

Я сидела на диете,

Ела фрукты те и эти.

Ой живот ты мой изменник,

Помоги скорей, священник!

- Вот, вот, эти церковники!..

Соседи тут же зацыкали на неосмотрительного смутьяна, им оказался хозяин комнаты –рыжеволосый Селиг.

- А чего, а чего, неправда, что ль? – парень часто моргал, разрежая воздух пшеничнымиресницами. – Все ж свои кругом!

Синие одежды - штаны, куртки, рубахи засевали стулья, кровать, тумбочки и даже полкомнаты. Естественно, в одеждах пребывали их обладатели.

Я упал, а мне – не больно!

Церковь Мать была б довольна!

- Ха, ха, ха, ну молодец!

- Вот, а я че говорю, ему можно, а мне… - между хохотом протиснулся обиженный голосСелига.

- Можно! Юрка – поэт! А ты…

- Шестеренка рыжая!

- Ха, ха, ха!

- Ой, не могу, шестеренка…

- Сказанул, так сказанул!

- Да пошли вы!..

Хозяин комнаты возмущенно встал и начал пробиваться к выходу.

mir-kn

igi.or

g



С десяток рук тут же потянулось к товарищу.

- Ты чего, Сел?

- Обиделся?

- Пошли вы!..

- Юр, читай еще, видишь, хозяин скучают!

В пальчике сидит заноза,

Нет печальнее прогноза.

Ой, душе бы не пропасти,

Помоги скорее, Пастырь!

Гогот снова уплотнил воздух.

- Видишь, у человека горе – заноза.

- А тут ты со своей обидчивостью.

Юрий Гопко стоял у стены, лицом к остальным, и видел то, чего не могли видеть другие.

В противоположном конце комнаты, в едва досягаемой взору глубине, за полуотсунутойзанавеской, блестели глаза. Большие, в окружении угольных ресниц, непривычноконтрастирующих с пышной копной рыжих волос.

Глаза, не моргая, смотрели на него, на Юрия.

Ох уж эти женщины…

***

Рекомендуемое количество к утилизации – 150 особей.

Выявлено:

Детенышей – 27 шт.

Стариков, неработоспособных – 58 особей.

Разница – 65.

Вывод: в соответствии с ст. 1.7. – повторный рейд.

Руки, плечи, туловища, головы.

Тьма плеч.

Лес туловищ.

mir-kn

igi.or

g



Поляна голов.

Они стояли друг возле друга. Рядом, совсем рядом, не толкаясь. Почти не двигаясь. Легкиеколыхания, перенесение веса тела с одной уставшей ноги на другую – не в счет.

«Великая Мать…»

Рхат Лун тоже старался стоять, не двигаться, подстраиваясь под общий каменный строй…работа, хуже фабричной. Отчаянно хотелось пройтись, присесть, размять затекшиеконечности. Ко всему, тело начало зудеть, причем одновременно, сразу в нескольких, большейчастью труднодоступных местах.

«Великая Мать, помоги… вынести… вытерпеть… сдержаться…»

Проклятая голова вертелась волчком – есть такая игрушка у маленькой Хозяйки Лизы, -хозяева, хозяева, хозяева. В зарослях голов редко, как ягоды улины в зарослях колючегожовника проскакивали ушастые (лысые, волосатые, плоские, вытянутые, заостренные,вогнутые) головы рабов. Очень редко.

Место называлось: Майда. Рхат Лун впервые здесь.

Всегда жидко плетеные ворота были закрыты. Всегда их охраняли воины.

- Куда? Рабам нельзя!

- Этот со мной, - вступился Хозяин Брайен.

- С тобой?.. Ладно, проходите.

Рхат Лун чувствовал: что-то происходит… должно произойти. Каждой волосинкой, кончикамиусов, ногтями на пальцах ног… Живя на родине, он научился чувствовать опасность, когдашерсть, помимо воли, поднимается, превращая податливый мех в некое подобие игл. Оннаучился чувствовать взгляды, особенно в спину, будто горячую головню вытянули из костра иприложили между лопаток… Здесь тоже что-то происходило, но что… опасность, веселье…ожидание, как листья гудки впитывают влагу, меняя цвет, набухая, так ожидание пропиталоэтих Хозяев, эти стены, потолок с далекими солнцами.

«Великая Мать, что-то будет, что-то случиться, скоро… Защити, Великая Мать!»

Небольшой жизненный опыт учил – изменения не всегда к лучшему.

Неожиданно, возбуждение пробежало далекими рядами. Нет, внешне Хозяева не изменились,и даже не стали больше двигаться. Их взоры, их мысли, интерес из рассеянных потянулись кодной точке. К концу, или началу – как посмотреть – Майда.

Там, над помостом из тонких, как лианы, но твердых, как камень бревен чернел наростУтилиза.

«Великая Мать, защити!»

Рабы других Хозяев, в разговоре, случайно упоминая Утилиза, в ужасе закрывали ротладонями. Рхат Лун сам видел – Буртос, громила Буртос – раб Хозяина Лань У побелел и едване свалился, когда коротышка Ганки завел разговор о Майда и его украшении.

mir-kn

igi.or

g



Рхат Лун боялся Утилиза. До колик, до дрожи в коленках, до беспамятства… Почему? Не зналсам.

Все боялись.

Шеи зрителей вытянулись.

Повинуясь стадному чувству, вытянулся и даже встал на цыпочки Рхат.

На помост, прямо к Утилиза поднимались люди, Хозяева.

Впереди два техника в синих одеждах.

За ними – солдаты.

Солдаты окружали женщину, молодую. Видимо, Хозяйка была сильно слаба, после болезни –двое солдат поддерживали ее под руки, ноги она переставляла с трудом. К груди женщина что-то прижимала.

Рхат стоял едва не на кончиках пальцев – ему было любопытно – что?

Развернулись техники.

Развернулись солдаты.

Женщина.

Сверток в худых руках зашевелился.

Ребенок!

Человеческий, хозяйский ребенок!

Получается, он – Рхат Лун – присутствует на чем-то вроде праздника Рождения, илиОбрезания.

У них в деревне тоже, когда рождался ребенок, устраивали праздник. Особенно, еслиноворожденный – мальчик – будущий охотник, кормилец племени.

«Великая Мать, спасибо!»

Рхат Лун почувствовал гордость. Хозяин Брайен оказал ему честь. Ему – никому другому! Взялс собой на хозяйский праздник. То-то здесь так мало рабов.

Когда вернется, расскажет, прочие – обзавидуются. Особенно зазнайка Ганки. Раздуваясь отважности, он всем заливал, что три раза ел с Хозяевами. За одним столом! Есть он может хотьпять раз, а вот на празднике ни разу не был. Иначе бы давно лопнул от самодовольства.

Заговорил один из техников. Громко, читая с крупного листка.

Рхат Лун не очень понимал – слишком много слов. Часто повторялось два: «Закон онаселении».

Женщина окончательно повисла на руках солдат.

mir-kn

igi.or

g



Солдаты, не моргая, пристально вглядывались в толпу.

- Сандра Гольдеман не замужем, - процедил один из Хозяев сбоку Рхата.

- Отца высматривают. Отца ребенка.

- Чтоб, значит, обоих…

Странно, ни в одном из голосов не было ни на волосок радости.

Хозяева – странные боги, странные обычаи.

Отец ребенка, вместо того, чтобы радоваться наверху, со всеми, прячется в толпе…

Техник прекратил читать.

Рхат Лун впервые увидел, как толпа заволновалась. Вроде, никто не сдвинулся с места, нословно ветер невидимый, небывалый здесь ветер прошелестел задранными головами.

Те же солдаты, подхватив женщину под руки, потянули ее к Утилиза.

Рхат Лун не заметил, когда черная крышка успела отойти, обнажив угольную нору.

Женщина, внезапно обретя силы, начала кричать, биться в сильных руках.

Во время праздника Рождения, в деревне Рхата, матери не бились, даже не плясали в общемкругу. Они лежали, на почетном месте, рядом с ребенком, в беседке из пальмовых листьев…

Хозяева – непонятные боги, чудные обычаи.

Женщина продолжала биться, словно ей грозила опасность. Даже больше – о ужас – онавыпустила ребенка. Сердце Рхата сжалось. К счастью, один из солдат ловко поймал маленькийсверток.

Чудные обычаи.

Женщину нести туда, к норе.

Отчего-то Рхату сделалось страшно. Рождение – праздник, но ни на одном, включая зрителей,солдат, техников и мать лице, даже тени веселья.

Солдаты, наконец, дотянули несчастную.

Оторвав от помоста, они ловко втолкнули ее в Утилиза.

Крик прекратился.

Следом полетел ребенок.

Крышка начала медленно закрываться.

Люди, Хозяева, зрители, наконец, зашевелились.

Молча, потупив взгляды, они начали расходиться.

mir-kn

igi.or

g



А где же веселье? Пляски? Угощения?

И куда отправилась мать?

Рхат Лун взглянул на Хозяина.

Таким Хозяина Брайена он еще никогда не видел. Лицо, обычно румяное лицо сделалосьсерым. Словно под кожу натолкали камней, стали четко видны кости и вены.

- Рхат Лун, - произнес Хозяин Брайен, произнес с трудом ворочая камни челюстей. – Тыпойдешь со мной!

***

Я – Вознесена Стахова, находясь в трезвом уме и твердой памяти, огрела своего мужаВениамина Стахова табуретом, так как видела, как он перемигивался в столовой с этойсучкой Клавкой Лейб. Ей я обещала, что повыдергиваю все ее жиденькие волосенки, и нетолько на голове. Что и могу сделать.

С уважением Вознесена Стахова – цех обслуги.

- Мам, я боюсь!

- Кого, сынок?

- Учителя!

- Почему ты его боишься?

- Я взял без просу зверюшек Кэнона, проиграться. Я очень, очень аккуратно, а у коровкиотбилась нога. Я поставил на место и никому ничего не сказал. Я плохой мальчик?

- Верно, так поступать нехорошо.

- Теперь Учитель придет и заберет меня!

- С чего ты взял?

- Как же, Отец Щур говорил: непослушных детей Учитель забирает и наказывает!

- Не стоит бояться Учителя.

- Но Отец Щур …

- Учитель учил совсем не этому. Он любил детей.

- Отец Щур заставляет нас зубрить Заветы, у Нолана плохо получается, Отец Щур говорит, чтотого ждет люк Утилизатора. А потом – Учитель так завещал. Учитель не очень добрый.

- Нет, Учитель добрый, он делал людям добро, и завещал делать только добро.

- Тогда, Отец Щур обманывает?

- … нет, Отец Щур не обманывает.

mir-kn

igi.or

g



- Если Отец Щур не обманывает, значит – Учитель злой.

- Не злой.

- А Люк? Я не хочу в Люк, и Нолан не хочет в Люк. Люк для нас зло.

- Спи! Разошелся под вечер! Вставать рано!

- Завтра договорим, да?

- … нет, завтра не договорим.

- А когда?..

***

Тогда увидел богатырь Еретика.

Надо сказать, вид он имел ужасный: кожа желтая, вся покрыта волдырями, глаза горят, аиз красного рта валит зловонный дым.

Но не испугался Александр, только крепче сжал палицу.

- Что привело тебя? – спросил Еретик громовым голосом. – Разве не знаешь, все, ктоприходят в мои сектора, умирают в мучениях страшных.

- Отпусти девушку, чудище поганое! – ответил богатырь.

- Ха, ха, ха, - засмеялся Еретик, да так, что затряслись стены. – Букашка, ты смеешь мнеуказывать. Знай же, сейчас ты умрешь.

Взмахнул Александр палицей и обрушил ее на голову поганого. Брызнули во все сторонывнутренности нечистые, и в тот же миг испустил он дух.


На широком столе Совета лежал план. Стол видел и более судьбоносные документы:протоколы заседаний Трибунала, отчеты глав цехов, планы производства, списки казнимых ипомилованных, статистические данные, объедки и пустые кувшины, оставшиеся после осободлительных заседаний.

Видел он и сегодняшний план. Не часто, но видел, ибо это был план Ковчега.

- Подойдите ближе, - Авраам Никитченко – Великий Пастырь, рассовал листки, отыскиваянужный.

Этьен Донадье – старшина техников покорно подступил к столу.

- Вот! – из-под груды собратьев Пастырь выудил ничем не привлекательный лист.Переплетение линий и условных обозначений образовывало сложный, понятный лишьпосвященному узор.

- Как вы знаете, на следующей неделе у нас праздник. Праздник Вознесения. Угощения,

mir-kn

igi.or

g



конкурсы, представления… все, как обычно.

Техник сдержанно кивнул.

- Все вышеперечисленное при большом скоплении народа. Исходя из опыта предыдущихпраздников, особенная давка ожидается в центральных секторах – примыкающих к Майдану ина самой площади.

Дабы разложить чертежи, Авраам Никитченко – неизбежное зло – был вынужден сойти спостамента. Проклятый техник мало того, что соблюдал возмутительное немногословие, такеще и имел наглость смотреть на него – Великого Пастыря – сверху вниз. Ничего, скоро, оченьскоро все переменится.

А вообще, следует издать указ – старшины цехов не должны быть выше Великого Пастыря!

- Для, э-э-э, разрежения обстановки, если помните, случались и обмороки, и травмы, Советпостановил прорезать дополнительные ходы. Вот здесь, здесь и здесь, на примыкающих кМайдану участках, а заодно и в этих секторах, - красный карандаш, зажатый в узловатыхпальцах, ловко помечал необходимые точки. – А так же тут и тут, - тот же карандаш сделалпометки еще на двух листах.

Впервые с начала разговора, старшина техников проявил интерес. Худое тело переломилось впояснице. Водянистые глаза изучали план.

- Это…

- Это возможно? – перебил техника Пастырь.

- Да… теоретически. Однако даже если сделать, получатся просто ходы – без дверей, в случаечего – авария, утечка, все обитаемые сектора остаются полностью открытыми, мы не сможемизолировать…

- Ну, не стоит преувеличивать, не так уж часто случаются аварии, несомненно, благодарярезультативной работе вашего цеха. К тому же – ходы только на время праздника. Затемзаделаете, либо поставите ваши любимые запорные устройства.

- Не знаю, - Донадье заскреб редкую шевелюру. – Объем работ… их целесообразность…

- Таково решение Совета, следовательно – воля Учителя! – следовало показать кто здесьхозяин. – У вас – неделя! Ступайте! Мои люди проследят за исполнением!

***

Учитель предупреждал об этом.

Защищал детей.

Нет секретов для того, кто выше времени.

Искушаемые нечистым.

Неокрепшие верой.

Темные разумом.

mir-kn

igi.or

g



Бывшие братья и сестры сошли с начертанного пути.

И сердце, любящее сердце Всезнающего, глядящего со звездного жилища на неразумных чад,истекало кровью страдания.



Хейли, рыжеволосый здоровяк Хейли забрался на перила ограждения. Веснушчатая рукасжимала стойку, как флагоносец сжимает штандарт. Выглядывающий из-под майки пуптретьим глазом подмигивал в такт пламенным речам металлурга.

- Они попрали слова Учителя! Оставленные им заветы! Святое!

Толпа утробно гудела двигателем, набирающим обороты.

Спихнув Хейли, который явно намеревался добавить что-то от себя, на парапет, как царь натрон, вылез Данкан Левицкий.

- Они попрали слова Учителя! Оставленные им заветы! Святое!

Ни Хейли, ни Левицкий, умудренные жизненным опытом игровой комнаты и годами работы вцехах, не могли родить столь складные, обильно пересыпанные мудрыми словами, фразы. Онилишь повторяли, минуту назад произнесенное Арием Стаховым. Что и сколько запомнили.

- Они попали слова Учителя! – промучившись тщетными попытками стянуть Левицкого, орализ первых рядов Хрущ Никитов. – Завещание!

- Святое!

- Ишь че удумали!

- Пастырь!

-Мы им покажем!

Лысый Никитов уже самозабвенно колотил рваной сандалией по перилам.

- Кузькину мать!

Из-за поворота показалась группа, в составе которой угадывались представителибогочеловеческих цехов текстильщиков и аграриев.

- Приказываю сейчас же прекратить несанкционированный митинг и разойтись, - подприветливыми взглядами собратьев, группа спрессовалась в клин, на острие которого оказалсябледный Поликарп Миллгейт.

Оппоненты перестроились в таран, ударную часть которого составляли Арий Стахов и двапузача: Хейли и Левицкий.

- Это кто ж тебе дал право приказывать?

mir-kn

igi.or

g



- Александр Сонаролла, избранный Пастырем на последнем сборе.

- А не пошли бы вы с вашим пастырем…

- К Кузькиной матери!

Молодецкий гогот сотряс стены сектора.

От этого гогота, заботливые и не очень мамаши забрали играющихся чад и заперли дверикомнат, для верности подперев их табуретами.

- Слово Пастыря – закон!

Храбро взвизгнул Миллгейт.

- Вот вы и выполняйте. А ну пошли отсюда!

- К Кузькиной матери!

Поликарп Миллгейт засобирался протиснуться за спины товарищей. Произнестиобличительную, пламенную, как топка утилизатора речь, ему внезапно показалось сподручнеес задних рядов.

Так же внезапно он обнаружил, что протискиваться не за что, ввиду отсутствия спин и иныхчастей тел пресловутых товарищей.

Из-за поворота, того самого из-за которого они вышли минуту назад, долетелопротиворечивое?

- Сами идите!

Поликарп развернулся и ринулся навстречу звуку. Не то, чтобы он знал в каком из секторовнеобъятного Ковчега, обитает загадочная Кузьмина мать, однако отыскать ее, внезапносделалось весьма важным.

***

И вошел Ной и сыновья его, и жена его, и жены сынов его с ним в Ковчег(…).

Они и все звери по роду их, и всякий скот по роду его, и все гады, пресмыкающиеся по земле,по роду их, и все летающие по роду их, все птицы, все крылатые.(…)

И вошедшие мужеский и женский пол всякой плоти вошли (…). И затворил Господь за ним(Ковчег).

Бытие.1.

Они сидели перед ним - все, или почти, за исключением стоящих на вахте. Обитатели Ковчега,граждане нового мира.

Он лично отбирал, беседовал с каждым. Эммануил никогда не предполагал, что выборнастолько тяжелая штука. «И соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, какпастырь отделяет овец от козлов. И поставит овец по правую свою сторону, а козлов – полевую». *(Матвей гл.25 (32,33))

mir-kn

igi.or

g



Он не бог, он не способен отделить праведников от грешников. Богу не позавидуешь. Он -Эммануил - не позавидует - он познал тяжесть выбора.

Сотни пар глаз смотрели на него.

Совсем рядом, за толстой обшивкой Ковчега, с каждой минутой, секундой от них отдаляласьневидимая отсюда Земля. Или они от нее.

Войны, насилие, ненависть, голод, неуверенность в будущем. Друзья, родственники, первыесветлые воспоминания, первая любовь.

Неуверенность в будущем.

Они оставляли ее, и она же ждала их впереди.

Тысячи пар глаз. Они поверили ему, они отринули прошлое, они пришли сюда, выбравнеопределенное будущее. Будущее, как они надеялись, лишенное пороков прошлого. Он тоженадеялся на это. Надеялся и молил, всех богов, которых знал.

- Мы пришли... - они ждали от него речи, первой речи, напутствия, и он готовил ее, дажеспециально - чего ранее никогда не делал - написал, выучил... слова, заученные, вымученныеслова застыли в горле удушливым комом.

Требовалось ободрить, поддержать, это была речь, преисполненная оптимизма, щедросдобренная высокопарными фразами. Речь, как нельзя лучше, соответствующая обстановке,моменту.

- ... собрались здесь, чтобы...

Куда подевалось его хваленое красноречие, его кружевные обороты, которыми восхищалисьдаже оппоненты. Где они, когда нужны более обычного! Где уверенность в себе, собственныхсилах, собственной правоте, подкрепленная созвучием мыслей, чаяний сотен последователей!

Невдалеке, на специально отведенной площадке, играли дети. Качались качели, кружиласькарусель. Жалобно трещала под напором детских ножек шведская лестница. Гайдуковский былправ. Детям везде хорошо, когда имеются игрушки и есть с кем порезвиться. И нет им дела доудаляющейся Земли, до проблем взрослых, и до его личной проблемы - невозможностипроизнести речь.

- ... мы оставили... отринули...

Из кучи, образованной мешаниной детских тел, вырвался смуглолицый мальчуган.Взъерошенные волосы, раскрасневшиеся щеки, глаза горят азартом игры. Большие, темные,словно бездонные колодцы глаза, на редкость красивые - наследие деда. Внук Гайдуковского -Брайен Гайдуковский. Засучив рукава, мальчишка с разбегу влетел в кучу малу, затерявшисьсреди подобных себе копошащихся детских телец.

- Мы - здесь присутствующие - вы, я, еще порождение, продукт того мира. В нас еще живут,возможно тлеют, возможно горят его ценности, его мировоззрение, взгляд на вещи. Но мысделали первый шаг, самый сложный шаг - ушли, отринули. Я преклоняюсь перед вами, вашиммужеством, вашей решительностью и вашим благородством. Да, да, благородством. Толькоблагородный человек способен пожертвовать собой, собственной жизнью, часто обеспеченной,с налаженными связями, ради туманного будущего. Будущего, в котором не ему - детям,

mir-kn

igi.or

g



внукам его будет жить лучше.

И мы построим это будущее!

Мы - помнящие Землю.

Не ради себя, ради них!

Они, родившиеся на корабле, не знающие иной жизни, станут истинно новыми иполноценными гражданами взлелеянного общества. Общества, свободного от насилия,ненависти, принуждения, рабства себе подобных. Общества, которое тщетно силилисьпостроить поколения идеалистов на Земле. Общества, которое безуспешно пыталисьвообразить тысячи утопистов.

На вас, мне, лежит огромная ответственность. Мы - строители, фундамент. Воспитывайте,воспитывайте детей. Они - наше - ваше будущее, граждане того, взлелеянного, гармоничногомира!

***

Непослушание, либо невыявление должного почтения – 8 особей (утилизированы).

Они шли.

Далекими землями.

Незнакомыми тропами.

Мимо чужих жилищ. Во всем похожих на их собственное.

На Ковчеге все было похоже.

Но запах – нос, чутье не обманешь.

«Великая Мать!»

Рхат Луну сделалось страшно. Он никогда не заходил в такие дебри. Конечно, хозяин Брайендобрый, но ведь Рхат Лун разбил пятиногого зверя, и божка…

«Великая Мать, милостью твоей, если только я вернусь, мы вернемся домой, я стану самымлучшим слугой. Хозяин Брайен, Хозяйка Рената, преданнее, расторопнее, аккуратнее слуги, ненайдется на всем Ковчеге! А пыль! Я люблю, обожаю, жить не могу без пыли!»

Хозяин Брайен остановился у одной из дверей. Зачем-то огляделся, дождался пока дальнийпрохожий скроется за углом коридора, после чего постучал.

Необычно.

Два быстрых, потом один… потом снова два быстрых… Рхат Лун не запомнил, да и как былозапомнить, когда он молился Великой Матери.

Щелкнул замок. Дверь открылась.

- Брайен! Проходите, только что началось.

mir-kn

igi.or

g



«Что началось? Праздник Рождения? Великая Мать!»

Что сразу навалилось на Рхата, так это – запах. Запах дыхания. Давно не мытых исвежеискупанных тел, разгоряченных и холодных. Запах любопытства. Запах страха. Запахнадежды, и запах обреченности.

Жилище, немногим больше хозяйского, было сплошь, что называется, забито народом.

«Великая Мать!»

Рхат Лун никогда еще не видел такого.

Хозяева и рабы, сидели, стояли, бок о бок, как равные. Все взоры были обращены к дальнейстене, где на возвышении говорил один из Хозяев. Худой старик, нижняя часть лица которогозаросла жидким седым мехом.

- Братья, сестры. Повинуясь зову сердца, естеству, кто пришел сюда впервые, и постоянныеслушатели. Именно: братья и сестры. Ибо, как завещал Учитель нет низших и высших, рабов игоспод. Перед лицом Всезнающего – все равны. Паукообразный гандапод с Аграрии иластоногий тун с Ваниба, член Совета Техников и чистильщик заброшенных секторов. Такговорил Учитель. Воодушевленные этими словами, наши предки построили Ковчег. Нестислово Божественного меж звезд…

Учитель – бог Хозяев, Рхат Лун и раньше слышал это имя. Странный бог, как все у Хозяев. Имяне было запретно, однако его старались пореже произносить вслух. Боги Рхат Луна карали,разве за исключением Великой Матери, а Учитель…

- Забыты пророчества, попраны заповеди - законы, по которым жили поколения нашихпредков! Глядя из звездного жилища на деяния детей своих, сердце Всепрощающегообливается кровью…

Хозяин Брайен слушал внимательно. Понемногу, с речью выступающего, лицо вновь обреталопривычные черты. Камни скул разглаживались, возвращался румянец.

Рхат Луну же сделалось… скучно.

- Не убивай! - кричал старик.

- Не убивай, - повторяла за ним толпа.

- Не лги!

- Не лги.

- Не прелюбодействуй!


Теснота, вонь, малопонятные речи…

Рхат Лун начал оглядываться, сначала осторожно, ежесекундно ожидая усмиряющего окрика,затем смелее.

mir-kn

igi.or

g



Над узкими плечами одной из Хозяек возвышались длинные уши. Широкие, с кисточкойчерных волос на концах. Что-то знакомое…

Любопытство двинуло Рхата вперед. Хозяин Брайен, занятый слушаньем речи, не обращалвнимания на Рхата, да и остальные Хозяева… вот и узкие плечи, Рхат Лун привстал, заглянулза них…

- Боэта! – возглас был едва слышен, однако рядом сидящие оглянулись на Рхата. Оглянулась ита, которую он заметил.

- Рхат?

- Боэта!

Протиснувшись между худой Хозяйкой и ее соседом – мускулистым вологонанином, Рхат Луноказался рядом с девушкой.

- Рхат! Но как ты?..

- Мой хозяин привел меня. А ты?

- Тоже. Рхат.

- Боэта…

Эти длинные ушки, эти большие глаза, чуть вздернутый носик… как же она была прекрасна.Что-то шевельнулось в душе Рхата. Нет, девушка всегда нравилась ему, но кто он был раньшедля первой красавицы племени.

- Ты видел кого-нибудь из наших?

- Нет, а ты?

- Нет, - уши девушки поникли. – Моя сестра, помнишь Роэту? Я просила Хозяев разыскать… Ее,наверное, забрали на фабрику, здесь много фабрик, или того хуже – в лабораторию…

- Учитель жив. Многие, многие забыли Великого, живут не по заповедям. Но, скоро, истинноговорю вам, близится тот час, переполнится чаша терпения, явится он, в гневе и моще,спросить с недостойных детей своих. И предстанут отступники пред грозные очи, и будутдержать ответ…

- Боэта…

- Рхат…

- Слушай, ты где живешь, у кого?

- Мои Хозяева: господин и госпожа Кекуле, третий ярус сектор пластмасников.

- А я у Хозяина Брайена и Хозяйки Ренаты, сектор, кажется… металлургов.

По глазам Боэты, Рхат понял – ей так же мало говорят малознакомые названия.

То ли дело на родине – Большой Овраг, Великое Дерево, Река.

mir-kn

igi.or

g



- Мы можем видеться здесь, - нашлась Боэта, - Хозяйка часто берет меня с собой.

- Я… я не знаю, я впервые…

- А ты попроси Хозяев. Они добрые. Учитель – их бог, учит - все равны. Хозяева и рабы. Их богтоже добрый, совсем, как Великая Мать.

Рхат Луна покоробили эти слова.

Как может быть кто-то равен Великой Матери. Как Боэта может даже подумать о таком!

- Нет, ты послушай, - распалялась девушка. – Они учат прощать обиды, не делать зла, любитьближнего…

- И накажет недостойных! – как раз вещал седой. – Не дрогнет длань карающая! Устыдятсяотступники деяний своих! И раскаются. Но поздно, будет поздно!

- Обязательно приходи, послушай, ты сам все поймешь!

***

В такой день у Бога все равны.


Некоторое время аппарат держался у пузатого бока Ковчега. Затем развернулся, рывками,словно незрячий, с осторожностью ощупывая окружающее пространство. На миг сверкнуликруги сопл в ореоле голубой дымки.

Так же неловко двигаясь, аппарат исчез.

Этьен Донадье отвернулся от иллюминатора. За спиной начальства, едва дыша, замерлиподчиненные во главе с Кастором Шейко.

Старший Техник склонил тяжелую голову, разрешая продолжать.

Кастор затараторил, словно опасаясь не дождаться очередного кивка.

- Мы оказались правы – непонятные приборы для управления. Только что вы наблюдалипробный полет детеныша, то бишь э-э-э агрегата.

- Детеныша? – изогнул худую бровь Донадье.

- Ну да, - смешался Шейко, - Ребята так назвали, по аналогии с новорожденными,покидающими… тело матери…

- Любопытно.

Расценив реплику начальства, как разрешение продолжить, Шейко снова затараторил:

- Фронт работ поистине необъятен. В данной области, мы… дети. По-прежнему остаетсянеизвестно назначение ряда приборов, как правильно управлять, возможно что-то делаем нетак… наконец, главный вопрос – зачем все это?

mir-kn

igi.or

g



- Зачем, разберемся позже. Ваша задача – иная.

- Не хватает людей, я бы сказал – катастрофически. Специалисты, задействованные в проекте,и так, отстояв основную смену, бегут сюда. Однако у меня забирают и их, якобы ваш приказ,какие-то проходы…

- Приказ Совета Церкви, - кивнул старший техник. – Пока вам придется довольствоватьсяимеющимся. Сколько всего обнаружено подобных… детенышей?

- Два десятка по этой стороне. Однако многие считают, и я разделяю их мнение – это непредел. Возможно, в иных секторах… если провести широкомасштабные исследования…теперь мы знаем, что искать, на какие вещи обращать внимание. Вопрос нехватки кадров –более чем острый.

- До праздника ничем помочь не могу! – отрезал Донадье. – Вы упоминали о еще однойнаходке?

Шейко оживился.

- Да, ребята здесь, в конце коридора обнаружили запертую дверь. Попытались… словом, она неподдавалась, ну мы и…

- Вскрыли, - подсказал старший техник.

- Ну да, вскрыли.

- Что же вы обнаружили такого необычного?

Шейко нервно заскреб затылок.

- Пойдемте… лучше покажу.

***

Нижайше прошу Высокий Трибунал принять моего сына Алексея девяти лет от роду наслужение Матери Церкви с тем, чтобы он стал священником и членом Совета. По причинеимеющихся явных способностей. На прошлой неделе сынишка отобрал тряпичную куклу усоседской девчонки и спалил на собственноручно сооруженном костре.

С превеликим уважением, Марк Шагалов – отец будущего члена Совета Церкви.

Тишину нарушал шорох одежд.

Когда они приходили – тихие голоса, щелчки переругиваний, сдавленный смех, былиосновными звуками.

В конце проповеди – шорох одежд. Только.

Эммануил обругал себя.

Пусть и мысленно, он назвал свое выступление – проповедью.

Не первый раз.

mir-kn

igi.or

g



Что случилось?

Или уверовал в собственное божественное естество?

Вода, изменчивая, податливая, безвольная вода точит мерило твердости – камень.

Когда, гуляя секторами, на каждом шагу натыкаешься на собственные изречения, возведенныев канон. Когда именем твоим проклинают оступившихся и им же восхваляют праведников.Когда новообращенные смотрят на тебя с затаенным благоговением.

Поневоле задумаешься.

Оговоришься. Душа не камень.

- Учитель, благослови моего сына.

Женщина была неимоверно худа – тонкие кисти, обтянутые серой кожей, торчащие скулы,глубоко запавшие глаза; жидкая челка выбивается из-под серого платка. Малыш – ребеноквосьми лет, напротив, являл типичный пример, что называется, - пышущего здоровьем.Округлившейся животик, румяные, лоснящиеся щеки, горящие глаза, на губах – немногоязвительная ухмылка. Создавалось устойчивое впечатление – дитя высасывает жизненные сокииз матери.

Ладонь касается пушистого ежика волос.

- Благословляю тебя.

Когда-то он помнил их всех. Мог назвать по имени. Сколько пар образовалось, смешалосьфамилий, дав ростки новой жизни.

- Учитель, спасибо, спасибо!

Малыш, в отличие от матери, нехотя склонил голову и удалился, важно неся мячик пуза.

Он мечтал о счастье, хотел царства гармонии. Шабровски – забытый друг, ты оказался прав.Люди – всегда люди.

Кто-то обязательно узрит, что кусок (жена, комната, одежда) соседа лучше. Кто-то захочетотобрать его. Силой. Кто-то захочет власти и двинется к ней, уничтожая и кроша все на пути. Идостигнет. Пьедестал – гора трупов, или судеб. Пока только горка. Чтобы удержаться наверху,гора должна быть больше, шире. Чтоб никто не добрался. По трупам трудно карабкаться.

Выбирай, отделяй, изолируй лучших среди лучших.

Люди – всегда люди.

И какая разница – планета, страна или корабль – количество. Единство, суть – неизменна.

- Благослови и меня, Учитель!

- Благословляю.

Дурак, наивный глупец. Сто лет понадобилось, чтобы прозреть. Меряя историей – капля,

mir-kn

igi.or

g



чертовски мало. Меряя искалеченными судьбами…

Виноват, как же он виноват перед ними. Предками, поверившими ему, закончившимижизненный путь в топке утилизатора со сладкой надеждой на будущее. Живущими сейчас –просящим благословение, смотрящим с надеждой – мальчиком и его матерью. И самое главное– перед многими поколениями их потомков.

Знали бы они.

Впору проклинать.

- Учитель, благослови.


Упасть на колени, сейчас, перед всеми, просить, вымолить прощение… нет ему прощения.

А может… открыться, выйти к церковникам, сказать, кто он на самом деле, пожуритьнерадивых детей, подкорректировать, исправить, и с начала, ведь не все потеряно!..

Не поверят. Или того хуже – обожествят.

Но вероятнее – первое.

Появись Иисус на Земле в век инквизиции, странствуй, проповедуй, твори чудеса, наводипорядок в храмах – его первого сожгли бы на костре. Может и сожгли, за тысячами жертв незаметив смерти Спасителя.

- Благослови, Учитель.


Родители строго настрого запретили спускаться в заброшенные сектора, но запретный плод,как известно, сладок.

Мальчишки натолкнулись на человека.

Мальчишки – это Тимур, Саша Гайдуковский, Андрей Гопко, Нолан и еще пара примкнувших ккомпании ребят из сектора химиков.

Поначалу они испугались. Но, увидев, чем занят незнакомец, осмелели.

Тимур и Саша, как самые смелые подошли ближе.

Человек плакал.

Тихо, без вздрагиваний.

Блестящие слезы стекали по худым щекам.

- Простите, простите…

Шептали искусанные в кровь губы.

Человек взглянул на детей.

mir-kn

igi.or

g



- Простите меня!

***

Место аварии: реакторный отсек.

Причина: износ оборудования (трещина во втором экранирующем кожухе).

Потери людских ресурсов – 0.

Прекратили функционировать, либо получили повреждения, несовместимые сдальнейшей трудовой деятельностью – 23 раба. Отработанный материалутилизирован.


Боэта!

Боэта!

Рхат Лун пребывал, словно во сне.

«Великая Мать, спасибо!»

Крамольная мысль иногда закрадывалась в его голову: «Ради встречи с Боэтой, стоилооказаться на Ковчеге».

Хозяин Брайен уже несколько раз брал Рхата на собрания. Каждый раз в разное место. Икаждый раз он встречал там Боэту. Забившись в самый дальний угол, они разговаривали сдевушкой. Долго, пока шло собрание. В последнюю встречу, Рхат осмелел, тихонько, в темноте,он накрыл волосатую руку девушки своей ладонью. И она не отдернула.

Рхат был счастлив.

После этого он не спал всю ночь, молился, мечтал, считал дни до следующего собрания.

Никогда работа по дому не была настолько в радость. Никогда хозяева не были такимидобрыми. Никогда дни не тянулись так мучительно долго…

- Ты уверенна, ты точно уверенна?

- Да, не забывай, это не впервые. Все симптомы!

Громкие голоса Хозяев вывели из полусонного состояния.

- Не очень хорошо.

- Думаешь, я не понимаю!

Ругаются?

Как они могут ругаться, когда вокруг все так хорошо! Как кто-то вообще может бытьнедоволен!

mir-kn

igi.or

g



- Не кричи, Лизу разбудишь.

- Извини.

- Ничего, ты меня извини.

- Я люблю тебя.

- Я тоже тебя люблю.

Любовь – другое дело. Конечно, любовь Хозяев совсем не такая, как у Рхата. У него онанамного сильнее, чище…

- Еще раз спрошу – уверенна?

- Да, я беременна.

Беременна!

Какое счастье!

Хозяйка беременна!

Какая радостная новость!

Осмелевший Рхат, едва не ворвался к ним в спальню.

Поздравить! Все равны – сами говорили.

- Что будем делать?

- Не знаю, пока не знаю…

Непонятно.

Почему в голосах людей нет радости?

Рхат представил, как бы он радовался, узнай, что жена ждет ребенка… особенно, если жена –Боэта…

- Я… все будет хорошо, я люблю тебя.

- Я тоже тебя люблю.

Чужие обычаи. Непонятные разговоры.

***

И настали смутные времена.

Но истинные сыны и дочери сохранили верность Заветам Учителя и Матери Церкви, ибознали – любящий Отец испытывает их. И чем суровее испытание, тем щедрее грядущаянаграда.


mir-kn

igi.or

g




Александр Сонаролла восседал за рабочим столом в кабинете главы текстильщиков. Стопкалистов серой бумаги, да механические часы на бронзовой подставке, ничто более не нарушалодевственную серость стола.

Брови пастыря сошлись к переносице, да так, что образовали почти сплошную линию.

Перед Пастырем стоял докладчик, и монотонная дробь тихого голоса вплеталась в неизменныйгул Ковчега.

- Катали и Протесты снова подрались, прямо на Майдане. Наши соглядатаи поначалу невмешивались в потасовку, однако потом не удержались. Результат – два человека в больнице.

Вечные лампы с высоты потолка глядели на докладчика безразличными глазами.

- Бывший учитель младших классов Несторий собирает сторонников. Выступает публично. Напоследнем собрании присутствовали наши люди, насчитали более ста человек. Несторийутверждает, что Учитель не человек, и не богочеловек, а сын бога.

Переминающаяся у стен дюжина подвижников, в среде которых угадывались и старшиныцехов, издала дружное, неопределенное:

- О-о-о.

- Небезызвестный Апполинарий снова без разрешения выступал в ткацких цехах, в рабочеевремя, - голос продолжал отбивать заведенную дробь.

Брови сошлись сильнее, внутренние концы их опустились, отчего вся конструкция началанапоминать воронку, особенно в сочетании с длинным тонким носом Сонароллы.

- Говорил то же, что и обычно. Учитель – бог, спустившейся на землю в человеческом обличии.Ткачихи слушали с превеликим вниманием.

Пол года, коротких, как время счастья, каких-то шесть месяцев назад, когда его толькоизбрали Пастырем, Сонаролла накинулся бы на докладчика:

- Как же вы допустили!

- Запретить! Разогнать!

Время не только лечит, но и вносит свои коррективы. А перемены не всегда к лучшему.

Костер, распаленный им и Стаховым, распался множественными искрами, каждая из которыхгрозила разродиться полноценным пламенем.

Течения и взгляды на сущность Учителя, а с ними и на уклад жизни, множились синяками нателе незадачливого ребенка. Только, так называемых, «Человеческих», «Арианских» теченийнасчитывалось около полудюжины. А были еще Бадасты, утверждающие, что Учитель всеголишь пророк, ниспосланный Высшим Разумом; Гаситы, ополчившиеся на ежесубботниеБлагодарения; Махонцы, призывающие вообще отказаться от любого управления, а всевопросы решать общим собранием.

mir-kn

igi.or

g



- Отец-Учитель, куда мир катится…

Кажется, это произнес Никий Гвана, тот самый Никий Гвана в каюте которого они собиралисьнеполный год назад, и который так рьяно обличал Арианцев на сборе Сердика. Длинныеволосы висели жирными неухоженными прядями. Даже кружевные манжеты – предметнасмешки мужчин и тайной зависти женщин - свесили дырявые уши.

Сонаролла поднялся, тяжело, седую голову одолевали тяжкие думы, проступая морщинами насером лице.

Поднялся, чтобы тут же опуститься на колени.

Под шелест одежд за Пастырем последовали остальные.

Сонаролла сплел длинные пальцы тонких рук.

- Учитель, Отец наш небесный, зглянься на неразумных детей твоих. Наставь на путьистинный, не дай сойти с пути праведного. Прости детям своим грехи совершенные не позлому умыслу, не в черноте душевной, а лишь по невежеству. Избави неразумных от новыхпрегрешений. Вразуми заблудших, возврати сошедших.

- Вразуми заблудших, возврати сошедших, - нестройным хором повторили сотоварищи.

И лампы, вечные лампы, убавили неизменное свечение, тускло мерцая душами заблудшихгрешников.

- Слава, - родил Сонаролла.

- Слава! – подхватили присутствующие.

***

Сидят две старушки под Люком.

- Ой, Никитична, чего расскажу – соседи позавчерась собрались в своей каюте и пьють, ипьють, и пьють. Вчера собрались – и пьють, и пьють, и пьють. Сегодня собрались – и пьють,и пьють, и пьють…

- Поликарповна, а где ж суть?

- Так там же и ссуть!


Бесшумная дверь тихо возвратилась на место, прервав предательский поток света из коридора.

На цыпочках Рената двинулась через холл, к своей комнате.

Не то чтобы ее особо бранили за поздние прогулки, и не то чтобы сейчас было так уж поздно…

- Вернулась?

Вопрос, заданный тихим голосом, произвел эффект удара. Тело непроизвольно вздрогнуло,

mir-kn

igi.or

g



чтобы в следующую секунду так же непроизвольно сжаться. Сердце, подскочив к горлу,осталось там, затрудняя дыхание.

Свет включился – тусклый ночник у изголовья пластикового кресла-качалки – его любимого,изготовленного специально для него, на заказ. Отец сидел в кресле в сером домашнем халате.Пестрая ряса, украшенная затейливой вышивкой, сложными аппликациями – плод трудадесятков часов десятков ткачих, была красива. Без сомнения. Однако Рената… не любила ее. Аотца, когда он облачался в «рабочий» наряд… побаивалась. Что-то менялось в привычных,знакомых с детства, родных чертах. Отсветы вышивки наползали на глаза, делая их холоднеевечной ночи за обшивкой, тени сложных кружев ложились на лицо, заостряя черты, делая ихболее… неподвижными, опуская уголки рта, выделяя скулы, укрупняя подбородок…

- Гуляла?

По счастью, сейчас перед ней сидел ее отец. Не первосвященник, член Совета Церкви - АаронЛевицкий, а просто слегка располневший, усталый человек в сером халате.

- Ты напугал меня.

Сердце, оставив в покое горло, безуспешно пыталось вернуться к нормальному ритму.

- Извини.

- Не спишь?

Отец взъерошил редкую поросль на светящейся голове. Рената помнила этот жест. Помнила илюбила, с детства. Тогда, на месте жидких волос буйствовала густая пшеничная шевелюра.Она запускала в нее пальчики…

- Так… как-то в последнее время не спиться…

Сердце окончательно успокоилось. Подойдя к отцу, девушка села на подлокотник, осторожнозапустив руку в редкие заросли.

Один из двенадцати самых высокопоставленных людей, решающих судьбу Ковчега, блаженнопотянулся, обнял дочь.

- Ты выросла, я и не заметил…

- Что ты, я всегда останусь твоей маленькой девочкой.

Отец улыбнулся, лица она не видела, но почувствовала.

- Для меня – да.

- Проблемы на службе?

- Да так…

- Что-то не то с управлением Ковчегом? Мы не туда летим? Не тем курсом движемся? –неловкой шуткой, Рената пыталась развеселить отца.

Против ожидания, улыбка исчезла.

mir-kn

igi.or

g



- Не тем, вот именно – не тем. Скажи, ты все еще дружишь с тем пареньком… из техников, какже его…

- Юра! Юра Гопко.

- Вот-вот – Гопко.

- Да, а что?

- Э-э-э, - волосы под пальцами девушки неожиданно превратились в грубую щетину. - Мало липарней кругом, дался тебе этот Гопко.

- Папа?

- Что, Ренатушка?

- Папа!

- Лично против него я ничего не имею, возможно, он неплохой парень… просто сейчас такоевремя… дружба вообще непозволительная роскошь… а с техниками… особенно…

- Юра отличный парень! Он хороший, добрый, отзывчивый… стихи пишет.

- Стихи? Интересно, интересно, и о чем же?

- Разные. Есть о любви, о дружбе, есть и смешные.

- Надо же, смешные, когда-то и я… не важно… Подумай над моими словами, не общайся, радименя, хотя бы временно. Ты пойми, я желаю тебе добра, только добра.

***

Утилизировано – 5 (в т.ч. 4 раба).

Родилось 2.

Квота на детей – 0.

Роскошь обстановки.

Бархат драпировок.

Переливающийся мех инопланетных животных.

Бедным родственником, проглядывающий сквозь бархат пластик стен.

Вычурные светильники, обрамляли стандартные лампы.

Двое молодых, или не молодых людей.

Молодость характеризуется блеском глаз, бурлением чувств, гибкостью тела, категоричностьюсуждений и скороспелостью выводов… дружбой до гроба.

И все это – все! Уходит, вместе с молодостью.

mir-kn

igi.or

g



В разной очередности.

Слабое утешение.

Какое есть.

Двое молодых, или не молодых людей стояли друг против друга.

- Ты как?

- Нормально.

- А ты?

- Тоже.

Ладно гибкость тела, блеск глаз и даже суждения ладно, но дружба, дружба – она не зависитот возраста, опыта или прибавления седины в усах.

- Давно не виделись.

- Ага.

Ведь когда-то ты мог разговаривать с этим человеком часами, напролет. Едва поднявшись, тыбежал к нему, или он к тебе, и вы говорили – обо всем. Девчонках и урожае, родителях иучителях, проблемах и радостях. При ежедневных свиданиях темы не иссякали. А если одинзаболел… день, два не выходил из дома… о-о-о, переговорить события не хватало и суток.

- Работа?

- Нормально. А у тебя?

Один из собеседников – высокий мужчина в синем, расшитом золотом мундире, развелукрашенные накладными манжетами руки.

- Тружусь, помаленьку.

- Слышал, слышал.

Высокий сказать то же не мог. О бывшем друге он не слышал, да и не должен был слышать.Мыслимое ли дело, когда у тебя на плечах тысячи…

- Как Марта?

- Спасибо, хорошо.

- А… твои?

Легкая, едва заметная запинка перед последним словом. Второй собеседник – среднего роста,широкоплечий крепыш истолковал ее по-своему.

- Рената беременна.

- Что?

mir-kn

igi.or

g



Разговор сходил с накатанной, рутинной, ничего не значащей колеи. Да и не мог онзадержаться на ней долго. Ну не приходят к Старшему Технику просто поболтать, пусть идрузья, пусть и бывшие. Особенно бывшие друзья.

- Рената беременна, - терпеливо повторил крепыш.

- Та-а-ак, - голос, интонации, даже манера держаться высокого сразу изменились. Те, ктоспускались на планету, сравнили бы его с хищником. Нет, не готовящимся к атаке, скорее,подобравшемся для обороны, защиты своей территории.

- Я… мы подумали…

- Ты знаешь закон!

- Знаю, но Рената…

- У вас уже есть дочь. Многие ждут своей очереди годами, заслуживают право на второгоребенка!

Глаза широкоплечего сверкнули.

- А мы, значит, не заслужили!

- Не перекручивай мои слова. Подайте заявку, Совет рассмотрит ее, вынесет решение, в случаеположительного, внесет в реестр…

- А Рената пока родит!

- Таков закон. Я не могу делать исключения даже для… знакомых.

- Законы придумываются людьми! А потом они из кожи вон лезут, дабы соблюсти букву,запятую ими же придуманного параграфа. Втискивают жизненные ситуации в жесткие рамкистатей и очень огорчаются, что там, из себя выходят, когда те вылазят за обрамление!

- Законы диктуются жизнью, объективной реальностью. Для приемлемого сосуществованиясреднестатистического большинства этой реальности они создаются. И соблюдаются. Единицызачастую страдают. Такова жизнь. Всем угодить нельзя. Пишись законы для каждогоконкретно, да еще и индивидуально соблюдайся, наступит хаос.

- А так у нас на Ковчеге полная идиллия!

- Нет, но большинству живется…

- Короче! Я пришел за разрешением на второго ребенка! Дашь?

- Не могу, - покачал головой высокий. – Просто не имею права…

- Значит, не дашь.

- Пойми, это моя работа. Кстати, потяжелее твоей. Я должен, обязан быть жестким,жестоким…

- Прощай!

mir-kn

igi.or

g



Широкоплечий развернулся и твердой походкой направился к выходу.

- Передай привет… Ренате, - на имени женщины голос дрогнул. Отступили интонациихищника, - скажи… мне жаль…

- Она будет рада твоему привету. И твоим соболезнованиям.

***

Во имя Учителя, Милостивого, Всезнающего

Хвала Учителю – Господину умов,

Милостивому, всезнающему,

Властителю звезд!

Тебе мы поклоняемся и к Тебе взываем о помощи:

Веди нас прямым путем,

Путем тех, которых Ты облагодетельствовал, не тех, что попали под Твой гнев, и не путемзаблудших.


Это уже стало традицией. Корнями дерна переплелось с распорядком дня, размереннымобразом жизни.

Надо же, они в пути чуть меньше месяца, а уже обзавелись собственными традициями.

Раз в неделю, само собой получилось – в субботу, они собирались в главном зале – огромномпомещении в центре Ковчега, высотой в несколько ярусов, способном вместить почти всехобитателей звездного дома. С точки зрения инженерной мысли, функциональности, наличиеподобного помещения на корабле, где каждый квадратный метр на счету, мягко говоря,вызывало некоторые сомнения. Однако Эммануил настоял на своем. Он знал, чувствовал,должно, обязано быть место, где они бы могли собраться, поговорить, послушать друг друга.

Эммануил поднялся на возвышение – небольшую площадку как раз под уродливым наростомлюка утилизатора. Несмотря на его возражения, люку не нашлось иного места. Обвел взглядомприсутсвующих, откашлялся, собирая рассеянные мысли.

Смолкли разговоры, едва слышный шепоток затлел в задних рядах, но быстро потух,сметенный водопадом всеобщего негодования.

- Кто я?

Толпа молчала, то ли не желая отвечать на вопрос, а, скорее всего, ожидая ответавопрошавшего.

- Кто вы?

mir-kn

igi.or

g



Я не всевидящее око, не всеведущий разум и даже не свет в конце тоннеля.

Толпа внимала молча, сухой губкой впитывая влагу драгоценных слов. Крамольная мысльвременами посещала Эммануила: начни он нести околесицу – отсюда, со святого места подутилизатором – как символично – будут ли они так же внимать, выискивая в навозесловословия редкие частицы непереваренной мудрости?

- Я указатель, знак на обочине. Один, пройдя мимо него, не заметит. Другой – скользнетравнодушным взглядом. Третий – прочтет без особого интереса. Четвертый – вчитается, ноотбросит за ненадобностью. И лишь пятый последует в указанном направлении. Вы –оказавшиеся здесь – пятые. Но я лишь знак, стрелка с буквами. Минув ее, дальше вы идетесами. Вы можете пройти пять шагов и сделать привал, а можете идти до вечера не жалея сил ирастертых мозолей.

Сами.

Ваш выбор.

В сторону, указанную знаком, но каждый, слышите, каждый, своим путем.

По своему.

Я не бог. Я – знак. Учитель.

Верите в богов, дьявола, научно-технический прогресс или потусторонний мир – верьте.Желаете положить жизнь на благо других, или посвятить себя самопознанию - посвящайте.

Ваш выбор.

Ваш путь.

На одной дороге.

Мы проповедуем не религию, но учение, не мысли, но мышление, не законы, но образ жизни!

Ни к месту вспомнилось – Мухаммед тоже проповедовал образ жизни, а что из этого вышло…

Слушатели внимали молча.

«Понимают ли они, о чем я сейчас говорю?» Всего месяц в пути, а подобные мысли посещаютвсе чаще.

На Земле было проще. Брошенное в, на первый взгляд, сухую землю зерно мысли, неожиданнооборачивалось множественными всходами.

Здесь его мысли, даже его сомнения, не успев сорваться с уст, становились непреложнойистинной.

- Ваш выбор.

Ваш путь.

Сами.

mir-kn

igi.or

g



***

Нижайше прошу руководство цеха и лично старшину Мендеса взять моего сына Алексеядевяти лет от роду на обучение во вверенный вам цех. По причине имеющихся явныхспособностей. Не далее, как вчера, сынишка разобрал у меня на работе сортировочнуюмашину, да так, что ее потом не смогли собрать два техника.

С превеликим уважением, Марк Шагалов – отец будущей гордости техников.

- Так называемая Ересь Заброшенный Секторов набирает обороты. Наши источники сообщают– к Проповеднику ежедневно приходят десятки людей…

Бенаторе читал по бумажке, немигающий глаз розовой лысины смело глядел на ВеликогоПастыря.

Артур Гвана скривился – боль в правом колене – продукт полузабытой юношеской травмы – впоследнее время все чаще давала о себе знать. Против ноющей занозы слабо помогали дажеежедневные инъекции, проводимые лично Кайлом Мотренко – старшиной цеха медиков.

- Чем они занимаются?

Сойдя с накатанной колеи речи, секретарь смешался.

- Он… он рассказывает.

- И все?

- Ну… да. В принципе, если верить шпионам, Проповедник не учит дурному.

Великий Пастырь изогнул седую бровь.

- И что же, по мнению шпионов – дурно?

- Ну… свержение существующего строя.

Артур кивнул – верно, свержение существующего строя – нехорошо. Даже если учесть, чтострой изменяют, а не свергают.

- Скорее, наоборот, Пастырь проповедует терпение, всепрощение, призывает соблюдатьзаповеди, что не так уж и плохо…

- Не так плохо! – Артур Гвана сверкнул глазами. В лучшие времена этот взгляд заставлялкаменеть собеседников, впрочем и сегодняшний день не из худших. – Я не говорю о том, чтоочеловечивание Учителя – ересь само по себе, ересь с которой боролись наши предки. Этотваш Пророк заброшенных секторов, он хуже любого отступника, хуже бунтовщика,призывающего громить каюты-молельни. Наша Церковь – вы, я, держимся на божественностиУчителя. Мы – проводники его воли к людям. Новоявленный пророк призывает жить позаповедям. Следующий, вполне логический шаг, пусть он этому и не учит, пусть никогда небудет учить – отыщутся последователи, так вот, следующий шаг – зачем мы. Я, вы – Церковь.Если достаточно просто соблюдать заповеди, делать, как завещал Учитель.

Допускаю, Пророк – добропорядочный член общества и хороший человек. Допускаю – егопроповеди, его слова не расходятся с Заветами ни одной строчкой. Да будь он хоть самУчитель, его учение – ересь и самая страшная ересь за последние годы! Страшная именно

mir-kn

igi.or

g



потому, что не идет в разрез с Заветами. Она подрывает саму суть, устои – Церковь! Нас!

Бенаторе виновато моргал маленькими глазами.

Проповедника необходимо уничтожить – именно его, меня не интересуют мелкие сошки!

Гонимая праведным гневом сбежала ноющая боль.

- Более того, люди, те самые люди, за спасение которых он так ратует должны возжелать,потребовать его смерти. Сами!

Секретарь осторожно кивнул.

- Займитесь этим. Лично! И чтобы я больше не слышал, что все не так плохо в новом учении.Не разочаровывайте меня!

Поблескивая лысиной, секретарь заморгал смело и часто.

***

- А вот мы узнаем, кто ты есть на самом деле!

Поднатужился Александр, поднял клеветника, да и бросил его в Утилизатор.

В тот же миг он и сгорел.

- Видите, люди добрые, - сказал богатырь. – Будь он честным человеком, не страшны ему нижар топки, ни ледяная купель охладителя, а так – поделом еретику!

Возликовал народ. Славить принялся богатыря могучего. Сильного не только удалью, но иумом.


Этьен Донадье стоял на пороге комнаты. Не маленького помещения, из-за обилия стеллажейпревращенного в крохотную комнатушку.

На свободном от стоек и полок пространстве виновато топтался Кастор Шейко.

- Вот, - пухлые руки зама вытянули из открытого шкафа один из предметов, неотличимый вряду близнецов – собратьев. Предмет был темный, вытянутый, с рукояткой на одном конце итрубкой на другом.

- Или вот, - с одного из многочисленных ящиков была сдвинута крышка, темно-зеленаяболванка с мертвым табло и обилием кнопок под ним хранила загадочное молчание. – Судя повиду – механизмы, устройства… сложные устройства…

- Идеи? – старшина техников рассматривал находки. Было в них что-то… притягательное, ивместе с тем – ему, человеку всю жизнь проведшему среди механизмов, они внушалисовершенно иррациональный страх.

Кастор аккуратно возвратил болванку на место. Донадье отметил – руки у заместителядрожали.

mir-kn

igi.or

g



- Если с мини-ковчегом у нас были хоть какие-то зацепки… аналогии, схожие устройства,механизмы… то здесь…

- Изучайте, узнайте назначение этих… устройств… и… поаккуратнее, - Донадье хотел сказать:«осторожнее» и устыдился собственной боязливости.

- Люди… нехватка… я говорил…

- Людей не получите!

- Возможно, стоит доложить Великому Пастырю, важность находки… проходы могут прорубатьи представитель иных цехов, хотя бы помогать…

- Великому Пастырю ничего докладывать не будем… пока.

***

И брат шел на брата, отец на сына, мать на дитя.

Учитель предупреждал об этом!

И Заповеди, нерушимые Заповеди сделались пустым звуком…



Субботние Благодарения давно ушли в небытие. Скоро месяц. Для некоторых событий месяц –седая давнина. Побитой скотиной жались к стенам серые столы, сиротливо взирая из-подхудых столешниц. Мемориалом прошлому в углу высилась груда поломанных скамей. Даже отвечно теплого люка утилизатора, казалось, несло космическим холодом.

На одной из стен, взятые в рамку, за толстым, чудом уцелевшим стеклом, клумбой напепелище, пестрели строки девяти заповедей.

Было время – месяц назад – их читали, громко, нараспев, и смиренные братья и сестры вторилисловам выступающего.

Для некоторых событий месяц – седая давнина.

С противоположных концов Майдана сближались две группы.

От секторов аграриев двигались Махонцы во главе с неизменным лидером – кривоногимНестором Махо, выделявшимся в среде рослых последователей, как осел в стаде слонов.Плечом к плечу, на некотором расстоянии выступали Апполинарцы, те самые, которыеискренне почитали Учителя, как Бога, на время оставившего божественные дела, принявшегооблик человека по имени Эммануил и в этом обличии нарисовавшемся на Ковчеге, дабыисключительно им – Апполинарцам – доставить удовольствие.

Какое-то время назад, лидеры обеих течений собрались и не обнаружили в собственныхмировоззрениях заметных противоречий.

mir-kn

igi.or

g



От жилищ металлургов плотным строем вышагивали Арианцы – приверженцы человеческойсущности Учителя – правда, без Ария Стахова, но возглавляемые не менее идейным ДанканомЛевицким.

Группы сошлись как раз под плакатом с заповедями. Не дойдя нескольких шагов, ониостановились и принялись сверлить оппонентов взглядами, как борцы сумо перед поединком.

- Пройти дай! - сквозь стену стиснутых зубов протолкнул Левицкий, и заскрежетал этимисамыми зубами, будто отведал недозрелого лимона.

- Проходи, - голодным зверем оскалился Махо.

Вопреки словам, никто и не думал отступать.

От Апполинарцев отделился пухлый Бенаторе.

- Примите истинное Учение! Отриньте заблуждения! Познайте божественную сущностьУчителя!..

- Заткнись!

И было непонятно, то ли слово прилетело из противоположных рядов, то ли родилось в толпеединодумцев.

Взгляды, соприкасаясь, высекали искры. Рассыпаясь, падая, эти искры продолжали гореть.

- На последнем Сборе принято решение – тем, кто не принял Истинное Учение продуктов неотпускать! – аграрий Петр Щур был весьма доволен собой.

- Ха! Много вы наработаете без орудий труда!

- Побольше вашего! На пустой желудок, поди, не шибко трудится!

- Лучше сдохнуть, чем жрать вонючие харчи. От них смердит.

- Вашими идеями!

Искры уже не тлели, они горели.

- Это от ваших идей смердит!

- У нас идеи верные, как завещал Учитель!

- У нас вернее!

Узколобый махонец, скаля рот в щербатой ухмылке, сделал шаг и без замаха ткнул одного изоппонентов кулаком, прямо в открытый для ответной реплики рот.

Искры разгорелись в пламя, чтобы тут же быть затоптанными безудержным буйством драки.

Хрипы, замешанные на крови, протискивались сквозь щербины выбитых зубов. Алая, как губымладенца слюна стекала по свернутым подбородкам. Глаза метали молнии, пока чья-то сжатаяпятерня не вталкивала эти молнии обратно в череп.

mir-kn

igi.or

g



- За Учителя! – истово работая кулаками, орала одна сторона, и хруст ломаемых носов служилдоказательством праведности дела.

- За Учителя! – срывала глотки другая, и глухие удары аргументировали верность взглядов.

- За правое дело! – орали обе, и этот, как и другие кличи сливались, окончательно путаянемногочисленных соглядатаев.

Сжимая голову окровавленными руками, по стене сполз Петро Щур. Баюкая вывихнутую руку,из задних рядов громко матерился Нестор Махо. Безостановочно работая пудовыми кулаками,прорежал толпу Данкан Левицкий. Тихо подвывая, катался по полу отец семейства и радетельмалины Бенаторе.

- Стойте! Стойте! Да остановитесь же вы!

Над Майданом кружилось множество криков. Непостижимым образом, этот заглушил все. Ещеболее непостижимо – кричавшего послушались.

Кровавая слюна с хрипами брызжела из покореженных ртов, однако кулаки разжались, рукиопустились.

- Чанг…

Фридрих Знанский склонился над телом брата.

- Ты меня слышишь?

Брат не отвечал.

- Чанг, ты что?..

Фридрих опустился на колени, осторожно оторвал голову от лужи густеющей крови.

- Брат, братишка…

Глаза того были открыты. Подтверждая страшную правду, они не моргали.

- Ча-а-анг!!!

Один человек взревел тысячей глоток.

Прямо над скорбящим, оправленные в редкостную деревянную раму, пестрели заповедиУчителя. Того самого, за которого так истово сражались минуту назад.

И первая была: «Не…»

***

Прошение на ребенка Ли Виталия – техник, член Совета – удовлетворить.

Рекомендуемое сокращение численности особей – 5.

Великая Мать! Великая Мать! Ты воистину… велика.

На последнем собрании, Рхат-могучий, смелый Рхат тернулся своим носом о щеку.

mir-kn

igi.or

g



Ее щеку!

Ноздри опалил запах девушки. А мех! Какой у нее мягкий, податливый, шелковистый мех!

И Боэта не отпрянула.

Не одернула наглеца.

Великая Мать, кто бы мог подумать, тогда, там, в племени, что он будет тереться онеприступную Боэту.

Если Ковчег не рай, то где-то близко.

Очень близко.


- Я узнавала у доктора – срок приемлемый. Все нормально. Я сделаю это.

- Нет, не позволю!

Хозяева.

Опять Хозяева.

Странные создания.

Опять ругаются.

Хозяйка беременна, а вместо того, чтобы радоваться – плачет.

И Хозяин день ото дня мрачнее.

Рхат не выдержал, раскрыл, что знает их тайну, поздравил… так Хозяин строго-настрого велелникому не говорить. И вид у него был, как, как… страшный, словом.

Хотя, не говорить – это понятно. Ребенок еще не родился – сглазить могут. Да и когда родитсядевять дней и девять ночей, пока душа не укрепилась в теле, не положено показыватьмладенца никому, кроме матери и шамана.

- У нас нет выбора, сейчас нет. Может… потом…

- Потом! Я не хочу потом, не желаю! Техники! Чем они лучше священников! Те прикрывалисьсловами Заветов, эти – благом Ковчега. А суть, смысл, жизнь – страхи, Утилизатор, боязньинакомыслия – не изменились. Так в чем, я вас спрашиваю, разница?

- Успокойся и говори тише.

- Вот именно – тише. Мы всего боимся, даже слов. Особенно слов.

- Нам и так повезло с… Лизой. Могли не разрешить. Все-таки я – дочь священника, бывшегочлена Трибунала…

- Вспомни – тогда не было запретов. И раньше никогда не было!

mir-kn

igi.or

g



Нет, все-таки Хозяева очень странные. Хотя, какие ни есть – они его, и других Рхат Луну ненадо!

- Аборт не такая уж страшная операция. Особенно на ранних сроках.

- А я слышал, одна из десяти не выживает, и глубоко сомневаюсь, что это – случайность. Адаже если все пройдет удачно. Возможно, ты больше никогда не сможешь иметь детей.

- У нас есть Лиза.

- Есть. И будет еще. Обещаю. Я знаю, что делать.

Непонятное слово.

Чудные обычаи.

Рхат Луну даже стало жаль Хозяев.

Почему?

Он сам не понимал.

***

Не суйся воскресенье поперед Вознесения.


Столы ломились от яств.

Стены от портретов Учителя.

Воздух густел многотысячным гомоном, оседая в: многочисленных кувшинах тягучим киселем,запотевших стаканах цветным желе, глубоких тарелках жирным студнем.

Яркие отсветы цветных лент усеивали стены, пол и даже потолок Майдана. Притягиваливзгляд крутобокие горы ягод и фруктов в низких вазах, румяные щеки расписных пряников сначинкой, ступенчатые, любовно вылепленные торты – предмет явной гордости кондитеров.

Праздник.

Шумными стайками гоняла ребятня, каждый обладатель не менее дюжины леденцов, чудомудерживаемых маленькими ручками.

Малочисленными группами двигались дети постарше, придирчиво вглядываясь в аналогичныеколлективы противоположного пола.

Скромно держась за руку, шествовали молодые парочки. Некоторые – с детьми.

Отдельно гуляли пары со стажем. Мужчины – у стоек с горячительным. Женщины – уприлавков с едой.

Подслеповато щурились, сентиментально закатывая глаза и шевеля бесцветными губами,старики.

mir-kn

igi.or

g



- Разве это праздник!

- Вот в наше время были праздники!

- Одних фруктов уходило полторы тонны!

- А птицы!

- А выпивки!

- А девушки тогда были… закачаешься!

- Главное – молодые.

Важно несли тучные тела, облаченные в праздничные, обильные украшениями одеяниявысокопоставленные священники.

Не менее важно вышагивали солдаты Армии Веры, единственным, но весомым украшениемкоторых служили пластиковые дубинки.

Праздник.

У помоста борцов было особенно людно. Только что закончились соревнования между цехами.Лично Великий Пастырь награждал победителей, вешая на потные шеи сияющие, отлитыеспециально к празднику медали.

В числе победителей находился и Юрий Гопко.

Марта, стоя внизу, в толпе, не сводила глаз с юноши.

Даже сейчас, усталый, с всклокоченными волосами, он был прекрасен! Особенно сейчас.

От ревнивых глаз девушки не укрылось, какие взгляды Юра кидал на девку из священников,как же ее… Рената.

Ложу священнослужителей оборудовали на возвышении. Единственным возвышением наМайдане была площадка под люком Утилизатора.

«Вот бы ее туда!.. вместе с остальными святошами!»

***

Виновный найден. Им оказался Залман Никитов. Вместо положенных двенадцати часов,Никитов держал картофель под облучающими лампами только восемь. После чего засыпалкартофель в клубнехранилище. В результате сгнило порядка двух тонн клубней, не считаячастично подпорченных, отданных в качестве корма животноводам.

Из докладной записки.

- А на собраниях своих под маской благочестия предаются разврату!

- О-о-о!

Серая толпа обступила серого, почти неотличимого от остальных, остроносого субъекта.

mir-kn

igi.or

g



Субъект вещал, бурно жестикулируя.

- Остерегайтесь, остерегайтесь!

- Ужас!

Горящие, навыкате глаза субъекта бешено вращались в круглых глазницах.

- Привечают сладкими речами, особенно детские, неокрепшие умы!

- Детей-то за что?

Сердобольная старушка из первых рядов, остроносая, как рассказчик, показно схватилась засердце.

- А я слышал, ничего этого нет, просто рассказывает, - бородатый мужчина поскреб затянутыйкурчавой растительностью подбородок.

- И я, - поддержала его женщина средних лет. Рядом с женщиной, явно скучая, топталасьдевушка – молодая копия матери.

- Девиц, девиц затягивают в нечестивое кубло, заставляют жить со стариками, как муж сженой, побуждают к противоестественному совокуплению!

- Ах! – мать в ужасе прикрыла рот руками.

Дочь же, наоборот, заинтересовалась.

Заметив молодую пару, причем под серым балахоном женщины четко обозначивался животик,оратор набросился на них.

- Мужчин склоняют к прелюбодеянию. Они бросают семьи!

- Ой! – беременная схватилась за живот.

Перед следующей фразой, оратор минуты две держал драматическую паузу.

- А под покровом ночи похищают младенцев. Кровь невинного дитяти! На разнузданных оргияхих приносят в жертву!

***

Невыполнение дневной нормы – 8.

Намеренная, либо случайная порча оборудования – 3.

Итого утилизировано – 11.


Великая Мать. Мех! Какой у нее чудный, мягкий, пахучий мех! Так бы зарылся…

Рхат Лун, чувствуя себя опытным обольстителем, терся о щеку Боэты.

- Они убийцы! Они хуже Трибунала! За что мы боролись? Чтобы в Утилизаторе не сжигали

mir-kn

igi.or

g



живых людей. Никогда! А имеем?

Собрание.

Он любил, обожал собрания.

Какие здесь милые, добрые люди.

Единственный недостаток – говорят. Много и громко.

Вот если бы молчали. Да еще свет выключили…

- Утилизатор снова работает в полную силу. И кого сжигаем? Детей! Их родителей!

- Дырку протрешь, - произнесла Боэта, однако не отвернулась, больше того – подставиладругую щеку.


Каждое собрание Рхат Лун мнил счастливейшим днем своей жизни.

- Почему так происходит? Почему, я вас спрашиваю?

Хозяин Брайен хороший. Очень хороший – берет Рхата на собрания. Но очень, оченькрикливый.

- Техники говорят, Ковчег… система жизнеобеспечения не выдерживает… ограничениерождаемости жесткая, но вынужденная мера…

- А раньше, помниться, выдерживала.

- Но рабы, количество живых особей увеличилось…

- Что нам известно о системе жизнеобеспечения? О численности людей, способной проживатьна Ковчеге? Все наши знания, все, собранные от каждого в единое целое – крупица, жалкиекрохи, бросаемые с барского стола Великими Техниками!

От меха в носу зачесалось, Рхат поспешно отодвинулся от девушки, сдавливая чих.

К счастью, занятая речью Хозяина Брайена, Боэта не заметила конфуза Рхата.

- Наши, так называемые, знания исходят от техников. То есть, от людей, которые, прикрываясьэтими самыми знаниями, жгут наших детей! Они врут! Обманывают нас! Говорят, что имвыгодно! А мы верим! Слепой верой животных на мясной ферме в доброго хозяина! Еще бы,ведь он приходит каждый день. Кормит. Гладит. Дает ласковые имена.

Рхат снова придвинулся к девушке. Вспотевшие ладони нещадно зазудели, так что пришлосьтереть их о собственное пузо. Он давно собирался сказать… он решался… решился…

- Верно, верно говорит!

- Верно-то оно верно. А как проверишь? В устройстве-то Ковчега ни один из нас…

- Боэта, я…

mir-kn

igi.or

g



- Техники не всегда были у власти.

- Гайдуковский, ты что-то хочешь предложить?

- Сидя по каютам, уповая на приход Учителя и бормоча молитвы ничего не добьешься!

- Боэта, я…

- А что мы еще можем?

- Я уже говорил – техники не всегда были у власти.

- Но…

- Нас больше, нас много. Мы такие же, равноправные граждане Ковчега, как и они. Нашипредки вместе отправились к звездам, вместе создавали этот мир. Ковчег для людей, а не людидля Ковчега! Техники формировались для обслуживания корабля, вот пусть и обслуживают.

- Боэта, я… люблю тебя…

Великая Мать, отчего такая тишина? Неужели все слышали? И сердце, вот-вот выпрыгнет изгруди.

- Ты мне тоже нравишься Рхат.

***

(… Повивальные бабки) родиться ему помогли,

И богини Судьбы, и богини-защитницы взяли,

Малыша, на колени Кумарби его положили.

Тут начни Кумарби ему радоваться,

Тут начни Кумарби его покачивать,

Ему имя придумать поласковее.

Песнь об Улликумми

Первая таблица.

(Пер. с хеттского В. Иванова)

Волнение расползалось отсеками вязкой патокой. Волновались, стоящие на вахте техники исгорбленные у грядок аграрии, волновались текстильщики и литейщики, швеи и прачки,пекари и ассенизаторы. Дрожжевым тестом волнение поднималось выше, выше, заполняястуднем беспокойства недосягаемые ярусы, вездесущей пылью, набиваясь в щели, проникаядаже в законопаченные отсеки, чтобы там, на воле разрастить, заполнить густеющейсубстанцией еще свободное от волнения пространство.

Эммануилу, как большинству на корабле, казалось, он волнуется больше всех.

mir-kn

igi.or

g



Волнение и ожидание. О-о-о, вечные сестры, безжалостные мучительницы, чьи пытки,начинаясь с минут, могут растягиваться в года и даже десятилетия.

Что может быть хуже ожидания, щедро сдобренного волнением. Только волнение, растянутоебесконечным ожиданием.

Крик, женский крик прокатился отсеками Ковчега.

Эммануил, сидевший под дверью, услышал его раньше других.

Женский вопль многовольтным разрядом сотряс и без того трясущееся тело.

Рядом, в метре от Эммануила – протяни руку – дотронешься, с противоположной стороныдвери, сидел Ганнибал Пушкин. Широкая спина сгорблена. Темные мускулистые руки,перевитые жилами вен, обхватили голову, то ли в покаянной молитве, то ли в тщетной попыткене пустить внутрь всепроникающий вездесущий крик.

Женщина закричала снова, и Эммануил, и Ганнибал одновременно вздрогнули.

За последний час, или два, крики раздавались все чаще.

Ганнибал повернул к нему лицо. Точки зрачков разрослись до размеров радужки, превративглаза в бездонные, как бездна за окном, провалы.

Молодой человек отчаянно искал… утешения, ободрения, защиты?.. Эммануил протянул руку ипохлопал его по плечу. Все, что мог, все, на что был способен.

Женский крик раздался снова и снова оба мужчины вздрогнули.

Эммануил подумал: если он, по сути – чужой человек – так волнуется, каково же ему –Ганнибалу – мужу кричащей женщины, отцу пока не рожденного ребенка.

Смутно вспоминались слова врача, о недостаточно изученном влиянии космическогоизлучения на плод, об отсутствии опыта межзвездных родов… все меркло перед лицомнастоящего, звуками голоса рожающей, испытывающей боль женщины.

Эммануил волновался и переживал, словно там, за дверью… выходил в свет его ребенок.

Может, оно так и было.

Если… что-то пойдет не так, если женщины не смогут рожать на корабле, или зачатые на немдети… даже мысленно не хотелось представлять подобное. Его, их затея, их авантюрноепутешествие, пусть и подкрепленное небезынтересными идеями… ради чего, зачем, если черезпятьдесят лет идеальное общество превратится в кучку трясущихся стариков.

Вот почему этот ребенок так важен. Первенец. Первый полноценный гражданин нового мира.

Эммануил уже и имена придумал. Если мальчик – Адам, девочка, соответственно – Ева. Да,символично, возможно немного банально, но что такое этот ребенок, как не символ!

К крикам роженицы прислушивались все обитатели корабля.

Особенно внимательно – беременные женщины, а после девяти месяцев путешествия счеттаким шел уже на сотни. Через месяц, два, пять им самим испытывать схватки родов. Что там

mir-kn

igi.or

g



зреет в растущем чреве? У многих уже толкается. Можно ли будет назвать это человеком в…человеческом понимании слова.

Неожиданно крики прекратились. Нет, они не замеряли время, но организм, недремлющиймозг сам определял промежутки между схватками, и Эммануил с Ганнибалом, одновременно ибезошибочно сжимались за мгновение до следующего вопля.

Отец отнял ладони от ушей.

- Что… что это?..

Эммануил потянулся, чтобы снова похлопать его – все что мог… рука замерла в несколькихмиллиметрах от тела мужчины.

Женщина закричала, и как – громче переднего. Затем крик оборвался. Ганнибал вскочил сосвоего места… звенящая тишина давила многосильной массой. Сколько так продолжалось…минуту, две, секунду… тишину нарушил, размел, как ветер пух, разорвал, заставил съежиться,как огонь паутину… детский крик.

Ганнибал упал на колени, из угольных глаз потекли крупные, словно градины, слезы.

Эммануил чувствовал – он сам вот-вот заплачет. Хотелось молиться, вознестиблагодарственные речи всем, каких знал, богам…

Дверь отъехала в сторону, на пороге возник акушер.

Оба мужчины – молодой и не очень повернули к медику полные слез, надежд и вопросовглаза…

- Мальчик, - устало произнес доктор. Взглянув на Ганнибала, добавил, - мать и ребенокздоровы.

Воздух, словно это была нестерпимая ноша, с шумом вырвался из широкой груди отца.

Эммануил, размазывая слезы, просто улыбался.

- Мальчик, - шептали искусанные губы. – Адам – первый, новый человек.

***

«Александр! Я есмь «А» и «Я», начало и конец, первый и последний, тот кто был и тот, ктобудет!»

Упал на колени Пастырь.

«Учитель, недостойный сын твой служит тебе!»

«Смирением, благочестием заслужил ты расположение мое. Слушай же и в точностивыполняй волю мою!»


«Деяния Пастырей»

mir-kn

igi.or

g



Глава 1 «Великий Сонаролла»

Седой вечер. Тягучая нега растягивает уставшее тело по отсекам и каютам, коридорам ипереходам, опустевшим темным цехам и садам. Простирает маслянистые крылья над местомвстреч и прощаний, споров и стычек, местом страсти и безразличия, с недавнего времени –местом смерти – Майданом.

Они давно в космосе. Достаточно, чтобы братья, ступившие на ковчег детьми, пересталисчитать Землю домом.

Но вечер, седой вечер, наступает и здесь, в царстве негаснущих ламп.

В каюте – типовой комнате с типовой мебелью, которой даже не пытались придать отблескиндивидуальности, сидели двое.

Мужчины. Седые. Яблоки глаз вращались каменными глыбами.

- Ты знаешь, что творится – лазареты переполнены, мало того – каждый день доставляютновых, потому что стычки…- Говорил высокий, и большие уши, словно нарочно приклеенные кхудому черепу, алели революционными знаменами. - Уровень жизни стремительно падает.Работать мало кто желает. Митинг – вот их работа. Чесать с утра до вечера языки, в перерывахколошматя оппонентов – трудовые будни.

Собеседник, или слушатель восседал напротив. Камень недвижимых рук сросся с серойповерхностью стола. Серые кустистые брови были сдвинуты. То ли силою привычки, то лисловами собеседника.

- Некоторые, как например, Махо, или Несторий захватили целые сектора. Именно захватили.Выселили инакомыслящих, установили что-то вроде контрольных пунктов, никого не пускают…Как ты думаешь, чем они там занимаются?

Единственным ярким пятном в комнате, была синяя куртка, небрежно брошенная на кровать,позади бровастого.

- Пол года назад бастовали химики, потом эти – металлурги, - слово было выдавлено не безтруда, - я не говорю за себя – без новой одежды так сяк можно перекантоваться, но чтослучиться, если забастуют аграрии…

Кусты бровей неожиданно разошлись.

- Подумай об этом, - кивнул ушастый. – Теперь еще недавний смертельный случай. Пока толькоодин, пока…

Лампы отбрасывали маслянистые тени и брови начали медленно сходиться.

- Скажи, брат, - ушастый старательно отводил взгляд, - мы знаем, или можем узнать, гдесобираются, э-э-э, зачинщики волнений, существует ли способ как-то… отделить данныесектора, или скорее комнаты, ведь все управляется электроникой, а всем известно, ктоповелевает электроникой. Если мы возьмем лидеров, так, чтобы не пострадали остальные…наши сторонники в химическом цехе уже работают над неким соединением… подачей воздуха,ведь тоже управляют техники…

mir-kn

igi.or

g



Брови разошлись, даже поднялись, слушатель впервые взглянул на говорящего. Прямо, в упор,зрачки глаз завертелись острыми буравчиками.

- Не ради меня, даже не ради взглядов – моих и сторонников. Ради общего блага! ИдеиУчителя, сам Ковчег не должен погибнуть, погрязнув в междоусобных сварах! Радичеловеколюбия, наконец!

Брови опустились, вновь заняв привычное место у переносицы.

***

Всяк про себя, а Учитель про всех.


- Осторожнее голову, здесь балка.

- Думаешь, я не вижу?

- Не знаю… темно.

По мере удаления, гул праздника затухал догорающей свечой, сменяясь звенящей тишиной.

Тишиной заброшенных секторов.

В сочетании с синюшными потемками – холодящее сердце зрелище.

- Смотри под ноги.

- Сам смотри!

Молодые люди пробирались лестницами, переходами и площадками заброшенных секторов.

Парень и девушка.

- Кажется, сюда, - невысокий, крепкий парень почесал ежик остриженных волос.

- Не полезем, не узнаем, - девичье тело перегнулось и первым юркнуло в округлый лаз,темнеющий в метре от пола.

Вздохнув, парень последовал за спутницей.

Они не ошиблись, это было именно то отверстие.

С небольшой площадки, сквозь широкое окно, открывался величественный вид на… звезды.

- Как красиво!

Словно в первый раз, Рената отступила, нащупав спиной спасительную твердь стены.

- Очень, - Брайен Гайдуковский снова взлохматил ежик волос. Звезды удостоились лишьмимолетного взгляда юноши.

- Брайен…

mir-kn

igi.or

g



- Да, Рената.

- Тебе никогда не говорили – у тебя очень красивые глаза.

- Говорили, это от деда…

- И ты ими бессовестно пялишься!

- На кого?

Девушка оторвалась от звезд, посмотрела на юношу. Взгляды встретились…

Волны – жара и холода окатили юношу. Одновременно. Он словно был здесь, и вместе с тем,воспарив, душа сторонним зрителем наблюдала картину.

Вот он стоит.

А вот делает шаг.

Малюсенький шаг.

Вперед.

Как зеркальное отражение, девушка повторяет его движения.

Еще шаг.

Еще.

Душа вернулась в тело, как раз перед тем, как губы молодых людей слились в самом первом,самом жарком, самом запоминающимся и самом долгожданном поцелуе.

- Я люблю тебя, - когда губы вновь обрели возможность говорить, произнесла девушка.

- Я люблю тебя, - эхом заброшенных секторов повторил парень.

Звезды за стеклом – невольные свидетели, равнодушно взирали на зародившееся перед ихглазами чувство.

***

Я – инвалид второй группы, потерял здоровье и палец на фабрике, в связи с этим не могурезво бегать, как молодые. Отсюда, на казни вынужден находиться в задних рядах, откуданичего не видно и не слышно. Прошу Совет Церкви с оглядкой на подорванное здоровье изаслуги перед Ковчегом, выделить мне персональное место у огорожи, дабы, как всякийистинный сын Матери Церкви, я мог во всех подробностях лицезреть мучения проклятыхеретиков.

С уважением Аристарх Громов – труженик и инвалид.

Толпа напирала. Особенно старались позадистоящие, мужественно отвоевывая пяди Майдана.Как раз этих, нескольких сантиметров им катастрофически не хватало до лучшего обзора.

Давление увеличивалось в геометрической прогрессии. Первый ряд, вжатый в решетку

mir-kn

igi.or

g



ограждения, с трудом проталкивал воздух в стиснутые легкие.

Но они не жаловались. Более того, они специально пришли. Сюда, за несколько часов доэкзекуции, ради общепринятого удовольствия с трудом дышать, распластанным на прутьях.

За решеткой мужественно переминалась с ноги на ногу Армия Веры. Юношей отбирали сшестнадцатилетнего возраста, отдавая предпочтение физически крепким, высоким парням.Служба была почетна, единственным на Ковчеге, им разрешалось носить оружие – упругиедубинки с рукояткой на боку. Не удивительно, что носы молодых людей задирались многовыше их немаленького роста.

Потные руки мяли мокрые рукоятки. Сегодня молодым людям – единственный раз в неделю –было страшно. Воскресенье – время аутодафе.

А ну как ограждение не выдержит?

За решеткой не люди – толпа.

Организм, да, состоящий из клеточек-человеков, но в единении, как вещество из молекул,обретший новые свойства.

Тысяча глоток взвыла – одновременно, связанная невидимыми нитями, - на возвышение началивыходить члены Трибунала. Важные, в цветастых праздничных сутанах. Холодные глазавпились в толпу, и Зверь распался на составляющие. Глаза хирурга, отсекающего опухоль,глаза мясника, привычно выбирающего с какой стороны срезать лучший кусок.

Священники выстраивались довольно медленно, словно в первый раз, занимая положенные,отмерянные рангом места.

Толпа молчала, смиренно ожидая окончания «парада».

Наконец – о чудо! Трибунал занял вожделенные позиции, на площадке, сопровождаемоеофицерами Армии Веры, появилось новое действующее лицо.

Расписной колпак, видимый даже с дальних рядов, не оставлял сомнений.

Толпа взвыла, и глас тысяч глоток слился в единый голодный вой. Толпа снова была одниморганизмом.

Горластый Ритор, кряхтя и отдуваясь, поднялся на шаткий помост перед люком Утилизатора.

Под позволительно нетерпеливый гул толпы пухлые пальцы непозволительно долго возились скраями свитка.

- Каторжина Курникова! – высокий писклявый голос взлетел под потолок. – Пользуяськолдовскими чарами и собственным телом, завлекала молодых людей в секту, такназываемого, Проповедника, где заставляла сквернословить в адрес Церкви и плевать напортрет Учителя!

- О-о-о, - кто б мог подумать, что скверна пустила столь глубокие корни.

- Высоким Трибуналом признана виновной в ереси и ведьмовстве!

- А-а-а, - рев одобрения. Зверь был единодушен.

mir-kn

igi.or

g



Офицер сбил колпак, и впередистоящие узрели ведьму во всей красе. Бледное лицо, разбитые,или искусанные до кровавой корки губы, испуганные глаза молоденькой девочки.

- Нет, нет, не виновата…

- А-а-а! – рев толпы заглушал прочие звуки.

Она не желала оправданий, она желала зрелищ.

- О-о-о! – на площадку вывели новое действующее лицо, тоже в колпаке.

- Войцек Дундич! – пискнул Ритор. – Околдованный чарами Каторжины, вступил в секту!

- А-а-а! – в гласе Зверя преобладали женские нотки. Еще бы – ведьма совратила невинногомальчика! У многих женщин были сыновья.

Колпак полетел на пол, обнажив холеное, даже в маске испуга сохранившее надменность лицомолодого человека.

- Высоким Трибуналом признан виновным в ереси!

- А-а-а!

- Однако… - Ритор позволил себе бесцеремонно прервать толпу, и она это ему простила.Любимчиков прощают. С бывшими любимчиками расправляются. Жестоко. Толпа не прощаетсобственных слабостей. – Однако… - всего этого Ритор не знал, или не хотел знать, - ВойцекДундич искренне раскаялся и покаялся в грехах! Кроме того, назвал имена соучастников!

- О-о-о, - предателей не любили во все времена, возможно из-за опаски в аналогичной ситуациипредать самому.

- Высоким Трибуналом Каторжина Курникова приговаривается к… Утилизатору!

- А-а-а! – как никогда толпа была единым целым. Не только внешне – блеском глаз, созвучнымикриками, даже мысли клеточек зверя походили одна на другую.

- Высоким Трибуналом Войцек Дундич приговаривается к… исправительным работам на благоЦеркви Матери.

- А-а-а! – и здесь мысли не поражали разнообразием.

Девушка, конечно же, догадывалась, более того – знала об уготованной ей участи. Но пока жив– человек надеется.

Худые ноги подкосились, недремлющий конвой привычно подхватил еретичку под мышки.

Привычно потянул к помосту с пока одиноким Ритором.

Юноша, хотя конвой был готов и здесь не ударить в пыль лицом, против обыкновения, осталсястоять.

Старый прием – кнут и пряник. Церковь жестоко карает еретиков, но милостиво прощаетраскаявшихся, то бишь – предателей. Спешите предавать, закладывать соратников по вере. И,если вы не будете последним, есть шанс избежать помоста с его люком, а возможно и –

mir-kn

igi.or

g



расписного колпака. Церковь заботится о верных осведомителях.

Ноги девушки громко ударялись о ступени помоста.

- О-о-о, - толпа выказывала разочарование.

Вдруг казнимая потеряет сознание?

Такое случалось.

Какой толк кидать в топку бесчувственную куклу.

Далекий Учитель услышал молитвы тысяч верноподданных.

У люка девушка неожиданно выпрямилась, отбросила руки армейцев.

-А-а-а, - вот это уже кое что.

Ритор нажал заветную кнопку, люк начал медленно открываться.

Всякий раз, когда это происходило, воображение услужливо рисовало языки пламени и волныжара, исходящие из развернутого зева.

Отверстие оставалось холодным, огонь тысяч глаз пылал ярче любого пламени.

Девушка шагнула к Утилизатору.

Зверь замер, словно перед прыжком. Намечена жертва, и почти ничего в мире не способноостановить полет смерти.

Заботливые охранники приготовились. Поддержать… подтолкнуть.

Кто из них был убийцей? Ритор, нажимающий кнопку? Так нет в этом ничего смертельного. Вутилизаторе сжигались не только еретики, но и отходы, мусор, трупы умерших. Конвоиры,«помогающие» жертве оступиться. Так и здесь нет криминала. Мало ли кто можетспоткнуться. Кто ж виноват, что произошло это, рядом с открытым люком Утилизатора.

Немного неловко Церковь уходила от обязанностей палача.

Раскаявшаяся жертва якобы сама шла в топку.

Девушка поставила ногу на край отверстия.

Толпа напряглась.

Конвоиры тоже.

Подняла вторую, и… шагнула.

- Слава! – Ритор приложил руку к сердцу в ритуальном жесте.

- О-о-о, - зверь был разочарован.

Намного интереснее, когда казнимый кричит, сопротивляется…

mir-kn

igi.or

g



Впрочем, не все потеряно.

Пара охранников выводила новую жертву.

Учителю?

Церкви?

Толпе?

Судя по выпуклостям балахона – женщина, не молодая.

- Уна Персон, - Ритор привычно закрыл люк и открыл рот, перейдя к другому, привычномуделу. - Повитуха! Лгала роженицам, поставляя младенцев для кровавых месс!

- А-а-а, - зверь был еще голоден, он готовился к очередному прыжку.

- Ну, чего там, чего там?

Лопоухий Нолан стоял на кряхтящем Тимуре, старательно отдавливая ему плечи.

Внизу пританцовывали от нетерпения Гайдуковский со товарищи.

- Видишь?

- Не-а, - Нолан высунул от усердия язык. Помогло слабо.

Толпа за ограждением вздыхала, охала и ревела. По привычным звукам мальчики давнонаучились определять, что происходит.

Гневное улюлюканье – вывели казнимого.

Разноголосый гул – читают приговор.

Гробовая тишина – ведут к люку.

Довольный рык – жертва принята.

Высокий голос Ритора с трудом долетал задних рядов.

- Дай я! – Андрей Гопко потянул Нолана за босую пятку.

- Пусти! – тот начал сопротивляться, пытаясь одновременно устоять на худых плечах Тимура,вырвать ногу и лягнуть свободной нарушителя.

- Нет я! – Гайдуковскому тоже хотелось увидеть еретика.

- И я!

- И я!

Назревала небольшая, или большая потасовка.

- А ну хва…

mir-kn

igi.or

g



Тимур не успел договорить – Андрей наконец-то поймал неуловимую конечность Нолана,недолго думая, потянул ее на себя, и… свалился. Сверху его придавили обидчик Нолан и неудержавший равновесия Тимур.

- Я папке расскажу, он вас… - храбро пищал Гопко из-под кучи-малы.

- Ты и ты, - поднявшийся Тимур указал на Сашу и Кэнона, - ставайте к забору. Я полезу.

- Почему ты, я тоже хочу наверх! – надул губы Кэнон. – Я хочу казнь!

- Посмотрю я, потом – вы.

Кэнон подумал, для лучшего обдумывания почесал затылок, затем под носом, потом живот, исогласился.

Секунда, приятели стояли у забора, Тимур, больно ступая костлявыми пятками, карабкался поним.

- Чего там? – Андрей забыл об угрозе отцом, вместе с остальными, заняв позицию внизу.

- Еретика видишь?

- Вижу! – важно кивнул Тимур.

- О-о-о!!

- А-а-а, какой он? – пискнул самый младший – четырехлетний Чип, и тут же спрятался заширокие спины товарищей.

- Рога, рога видишь?

- Вижу!

- А-а-а, хвост?

- И хвост.

- А-а-а, - испуганный Чип припустил по коридору.

Остальные остались стоять, пораженные мужеством находящегося вверху товарища.

***

Не хвались завтрашним днем, потому что не знаешь, что родит тот день.

Пусть хвалит тебя другой, а не уста твои, - чужой, а не язык твой.

Тяжел камень, весок и песок; но гнев глупца тяжелее их обоих.

Жесток гнев, неукротима ярость; но кто устоит против ревности?

Лучше открытое обличение, нежели скрытая любовь.

«Притчи Соломона» гл.27

mir-kn

igi.or

g



Мерное мерцание экранов. Успокаивающая зелень шкал. Тихое, по-деловому лаконичноеперешептывание. Сосредоточенные лица. Едва слышный шелест синих одежд, гармоничновплетающийся в пчелиный гул механизмов.

На еженедельных беседах синева одежд слабо разбавляла общее одноцветье. Техникам некогдаотвлекаться, у них своя работа, своя – особая миссия.

Да, важны аграрии, важны ткачи, важны текстильщики и куда уж важны – повара. Но техники– люди, поддерживающие жизнь, самое существование их мира. Отбирал их Эммануил с особойтщательностью, подолгу размышляя над каждой кандидатурой. Когда в твоих руках власть,любая власть, трудно оставаться тем же человеком. Власть – соблазн вседозволенности,безнаказанности, соблазн лишний раз дернуть, или напротив, отпустить нить судьбы.Особенно, если это судьба не твоя. Особенно, если тебе за это ничего не будет.

У техников – власть огромная.

Вот они – продукт его терзаний выбором – сосредоточенные, но без отрешения, сознающиесобственную важность, но без надменности.

На шум открываемой двери, в сторону Эммануила, повернулось несколько лиц. Небрежныйкивок, и они снова в работе.

Эммануил любил приходить сюда. Хотя бы потому, что на серьезных лицах не читалось почтипривычного и такого нелюбимого благоговения, приторного до горечи обожания.

Не раз и не два, среди смутного шепотка за спиной отчетливо выделялось: «Учитель». Ониназывали его так, он сам называл себя так. Однако, каким тоном, с какими интонациями этоговорилось… О-о, интонации, оскорбление – они превращают в шутку, а невинный упрек всмертельную рану.

Учитель все чаще говорилось таким тоном, как говорят: Бог.

Что ж, раньше, чем хотелось, но, видимо, пришло время уйти. Лучше раньше, чем позже.

Заразу обожествления следует пресечь. На корню. Тем более, этот корень – он сам.

***

Повышение нормы потребления кислорода связано с последней партией рабов,обусловлено особенностями их метаболизма.

Рекомендации: утилизировать всю партию (48 особей).

В тени деревьев

Сенью ободрен,

Могучий Горий

Расправляет члены…

- Погоди ты со своими стишками!

- А? – у него почти получилось, он почти вспомнил. Каприз старого, бывшего Декламатора.

mir-kn

igi.or

g



Сотни, тысячи стихов стерты из памяти без малейшего сожаления, а эти несколько строчексказания о Горие не дают покоя, возвращаясь по нескольку раз в день, заставляя вскакиватьночами…

- Слыхал, что рыжий Туни говорит, - обломанный ноготь Айнута указал на двухъярусные нары,верхнюю половину которых оккупировал огненный Туни.

Инопланетянин всегда напоминал Ойтосу мукак – подвижных, крикливых попрошаек визобилии водившихся в садах Хайлафа Багтуда.

Такой же непоседливый, громкий и… вороватый.

Свесившись с койки, удерживая равновесие коротким, толстым хвостом, бешено вращаякруглыми глазами, Туни что-то горячо втолковывал прибывающим рабам.

- Хозяева не все одинаковые. Есть, которые хотят… помочь, - изо рта Айнута воняло, да и самстарик в последнее время все больше раздражал Ойтоса. Чернь она и есть чернь.

- Интересно как? Станут вместо нас к конвейерам? Или пойдут в Утиль?

Впрочем, разговоры о, так называемых, «добрых Хозяевах» уже с месяц ходили бараками.

Вроде бы где-то проводятся какие-то собрания, на которых Хозяева общаются с рабами, как сравными. Более того, обещают изменить существующее положение…

Ойтос не очень верил в подобные россказни. Жизненный опыт соглашался с хозяином. Комукак не ему, некогда владевшему сотнями невольников, знать отношение господ к слугам. Да,ты можешь выделять кого-то среди других. Ты можешь даже время от времени общаться с ним,вести философские беседы, почти как с равным… почти… стоит слуге оступиться, словом,делом, пол взглядом разгневать господина и бывший приятный собеседник превращается вгрозного рабовладельца. Полновластного хозяина. Раб – вещь, как шкаф, халат илипоношенный пояс. Не как драгоценная брошь – она стоит во сто крат дороже. У вещи нетчувств, эмоций, не может быть личности.

И с ней следует обращаться, как с вещью.

Таков закон.

Закон жизни.

А жизненные законы незыблемы. Что во дворце Хайлафа, что в бараках Ковчега.

- Ты не понимаешь! – обильно распространяя зловоние, шептал Айнут. – Надо только помочьим, потрудиться, совсем немного. И тогда – рожай, сколько вздумается, без утайки, без страха.Работать не надо. Старикам – почет…

Работать не надо… извечная мечтая черни. А того не понимают, что работать-то все равнопридется. Не им, так кому-то. Иначе нельзя. Иначе не выживешь. И тогда, бывшие угнетаемыестановятся ничем не лучше свергнутых угнетателей. А то и хуже.

Самые жестокие хозяева – бывшие рабы.

- Ты веришь в добрых Хозяев?

mir-kn

igi.or

g



- Конечно, они есть, вон и Туни слышал…

Хозяева не могут быть добрыми – по определению. Сам статус хозяина мешает этому, как хвостТуни мешает ему носить штаны. То есть, оно, конечно, можно, но с нар уже не свесишься,удерживая равновесие. Да и в радости не особо помахаешь.

Так и хозяева. Возможно, они преследуют самые благородные цели, лелеют гуманные планы.Но… положение, пост Хозяина, начальника, руководителя – называй как хочешь, существа,которое заставляет других существ подчиняться, выполнять определенную работу… оказыватьуслуги… туманит цели, развеивает планы…

- Если Хозяева хотят что-то сделать для рабов, значит они хотят что-то сделать для себя,просто без рабов это сделать не могут.

Айнут, намереваясь выдать очередную фразу, замер с открытым ртом.

Низкий лоб пошел крупными складками, существенно помогая переваривать услышанное.

- Да ну тебя!.. – наконец нашелся сын горшечника.

***

От молитвы язык не заболит, поклоном поясницы не переломишь.


Завершал праздник относительно новый конкурс поэтов.

Помост, куда раньше поднимались выявлять физическое превосходство, заняли люди иногосклада.

И здесь, Юрий Гопко был в числе первых.

Марта, стоя внизу, в толпе, не сводила с юноши глаз.

Как же он умен, высок, красив, талантлив… неужели другие не замечают этого… хорошо, чтоне замечают.

В финал вышло трое претендентов: бородатый дядька из цеха обслуги, тучная женщина изткачих и Юра. Ее Юра!

Марта в пол уха слушала, о чем выкрикивали свои строки конкуренты.

Кажется, бородатый воздавал хвалу Матери Церкви, на все лады неплохо подвешенного языкапревознося ее первых лиц, под руководством которых Ковчег движется к светлому будущему.

Хлопки зрителей были жидки, но улыбки судей, в числе которых преобладалипервосвященники, благосклонны.

Женщина читала о любви, к сожалению, к детям, точнее, к одному ребенку – дочке. Кажется,стихи были неплохие, во всяком случае, зрители рукоплескали долго и от души. Наверное,если бы не Юра, они понравились бы Марте. Но Юрий – о, это все меняло.

Он – лучший. Он должен победить!

mir-kn

igi.or

g



Под замирающий шепот юноша выдвинулся на авансцену.

Поклонился зрителям, жюри.

Громкий юношеский голос в окружающей тишине продекламировал:

В тени веков,

В потоке лет,

Пою, о чем мечтает лира.

И кто-то крикнет вслед: «Проныра!»

А кто-то скажет – Человек!

Зрители молчали, не сразу сообразив, что это все, а когда сообразили… Марте казалось, онаоглохнет от аплодисментов. Возможно, ей это только казалось. Женщине хлопали – больше идольше. Девушку подобные тонкости мало волновали. Она кричала, топала и улюлюкала,пытаясь переорать окружающий вой.

Юра, ее Юра! Какой талант! Какие стихи!.. лира, человек…

Он первый!

Он, безусловно, первый!

Еще одно радовало девушку – мымра из святош куда-то запропастилась.

Хорошо бы – навечно.

Как она могла пропустить такое! Его триумф! Как после этого он может не толькоразговаривать, думать о ней!

То ли дело она – Марта!

Девушка продолжала кричать даже, когда поднялся Великий Пастырь для объявленияпобедителя.

Она продолжала орать, пока не поняла, что кричит… в тишине.

В тот же миг, Марта заткнулась.

- Единогласно, победителем конкурса поэтов, признан…

Что же он тянет, ну же! Марта чувствовала – еще чуть-чуть и бешенное от волнения сердцевырвется из груди.

- … участник под номером… один! Член цеха обслуги Виктор…

- У-у-у! – дружный недовольный гул, выразил общее мнение.

- Опять жополиза выбрали! – сплюнул под ноги один из соседей девушки.

Марта на некоторое время потеряла связь с окружающим.

mir-kn

igi.or

g



Нет, этого не может быть! Ошибка! Они ошиблись. Юра! Ее Юра! Он лучший!

- Следовало ожидать.

Общее недовольство не укрылось и от Великого Пастыря. Маленькая рука поднялась.

- Специальные поощрительные призы, вручаются двум остальным финалистам…

- Засунь себе эти призы!

Сказали не громко, но отчетливо.

Великий Пастырь побелел.

Не дожидаясь приказа, к предполагаемому местоположению смутьяна потянулись воиныАрмии Веры.

Тихо, но этот тихий голос внезапно заглушил прочие звуки, с помоста зазвучали стихи.

Говорил Юрий Гопко. Ее Юра!

Ты невинна,

А я грешен.

Ты – серьезна,

Я – потешен.

Я хочу,

Ты – пресекаешь.

Больно мне,

Ты – понукаешь.

Ты – всезнайка,

Я глупец.

Ты – скромняга,

Я – гордец.

Голос твой,

То голос мира!

Речи клира,

Как секира.

Называюсь я –

mir-kn

igi.or

g



Народ.

Ты же окликаешь –

Сброд!

Открывайся Люк

Бегом.

Поиграем в бой

С врагом.

Пусть схоронятся

Напасти.

Жизнь и смерть,

В твоей лишь власти.

На любой вопрос

Ответ –

Люк!

И спроса больше нет!

Великий Пастырь побелел, словно его вываляли в муке.

После непродолжительной тишины, зрители взорвались аплодисментами.

***

Свершилось обещанное.

Сбылось пророчество.

Пришло время разделения.

Опустилась длань карающая.

Как и было речено: «Богохульники, святотатцы, отступники падут, сраженные гневомМоим! Истинно же верующих, не трону!»



Линкольн Черчь лез на трибуну - несколько скрученных меж собой пластмассовых табуретов.Кряхтя и отдуваясь, словно после пьянки.

mir-kn

igi.or

g



Взгромоздившись и широко расставив крепкие свои ноги, обутые в пластиковые сандалии, онначал речь.

- Братья и сестры! Единодумцы! Проклятые Александрийцы, Махонцы и прочие богочеловекине позволяют нам вдохнуть ни вдоха! Они притесняют идеи, оставленные Учителем и дают нампо роже!

Взнузданные сандалиями толстые пальцы Черча с желтыми пластинами ногтей дергалисьноровистыми жеребцами. Данкан Левицкий еще помнил, кто такие жеребцы. Его дед служилна конюшне…

- Они убивают наших братьев. После этого досадного случая, они нам не братья!

- Точно!

- Точно!

Толпа гудела, а Данкан Левицкий, стоящий в первых рядах, никак не мог сосредоточиться наречи. Внимание отвлекали проклятые пальцы. Левицкий даже умудрился рассмотреть мозоль.На левом мизинце, почти у самого основания.

- Что за мода убивать живых людей, я вас спрашиваю?

- Точно!

- Ежели так пойдет дальше, никого не останется совсем. Тогда будем иметь полное безлюдье.То есть не с кем даже пива попить!

- О-о-о! – упоминание пива задело толпу за живое.

- А ежели мы кого убьем? Интересно, кому это понравиться?

Данкан как мог пытался сосредоточиться на речи. Хмурил лоб, вытягивал губы в трубочку…усилия привели к обнаружению второго мозоля, на этот раз на лодыжке, в аккурат под кривосидящей пряжкой.

- Поэтому будем бить морды проклятым ап… аппанентам. То есть, доводить до их сведениясвою точку зрения.

- Доводить!

- Во имя заповедей Учителя и человеколюбия!

Шум за спиной слегка отвлек Левицкого, а ведь он почти разглядел третий мозоль. Так какЛинкольн стоял лицом к шуму, он первым отреагировал на происходящее.

- Что за хрень?

Вслед за всеми, обернулся и Левицкий, широкий проход, ведущий в отсек, перегораживаларебристая металлическая стена. Откуда она взялась?

Данкан и не подозревал, что проход имеет дверь.

mir-kn

igi.or

g



Не давая опомниться, раздался шипящий звук. Запахло чесноком и чем-то еще, чем-тоцветочным.

- Что за хрень? – Линкольн не растерялся и в этот раз.

Левицкий сделал вдох, словно шило пронзило мозг. В голове помутилось, перед глазамипоплыли разноцветные, на редкость красивые круги.

- Что за…

Родив неимоверный грохот, Черчь свалился с табуретов.

***

Списано:

Круп 1 т

Вода – 200 л

Мясо (в т.ч. птицы) – 100 кг

Естественная убыль 0,2% (в пределах нормы).

Хорунди было страшно.

Хорунди дрожал.

Еще и эта пыль.

Проклятая, всепроникающая пыль.

Вот где она пряталась.

За портьерой!

Когда Хорунди выберется, он даст ей бой!

Если выберется…

- Соглядатаи докладывают, последние месяцы в среде рабов ходят разговоры… волнения…

- Я помню, ты уже говорил.

- Причем это касается не только бараков, но и домашних слуг… особенно домашних. Япредупреждал – эти их, так называемые, собрания давно следовало разогнать. Тоже мне – всесущества братья. Спалим парочку недовольных, и братские чувства мигом улетучатся.

Хорунди не было видно, но, кажется, Хозяин Гопко пожал плечами. Он всегда пожималплечами. Хорунди нравилось.

Хорунди долго тренировался, пока не научился повторять жест Хозяина.

Хорунди гордился этим.

mir-kn

igi.or

g



- Люди должны во что-то верить.

- Эта вера бессмысленна, глупа… нерациональна…

Собеседником Хозяина Гопко, был Хозяин Внутренней Службы. Маленький, с бегающимиглазками, страшный Хозяин Каплан.

Дыхание, собственное дыхание Хорунди показалось слишком громким.

Еще и пыль…

В ужасе он зажал рот руками.

Сердце, проклятое, обычно неслышное сердце застучало, едва не заглушая голоса Хозяев. Еслибы Хорунди мог зажать и его.

- Этой вере сотни лет. Эта вера наших предков. Слишком мало прошло времени. Дай срок и онавыветрится из умов людей.

- Как бы не стало поздно.

- Ты не хуже меня понимаешь, если запретим – они уйдут в подполье, заброшенные сектора.Попробуй, выуди их оттуда. Так можем хоть как-то контролировать.

- Контролировать! Они разработали систему паролей, каждый раз меняют место собрания.Допускают только проверенных людей. Чует мой нос – что-то затевается.

- Твой нос должен не чувствовать, а – знать. Для этого ты сидишь на своем месте.

- Узнаю, узнаю, обязательно узнаю… как бы поздно не было.

Нет, Хорунди не подслушивал… то есть… подслушивал, но не собирался подслушивать.

Он вытирал пыль в кабинете Хозяина.

О-о-о, проклятую, вездесущую, ненавистную пыль!

Он как раз забрался за портьеру.

Нашел рассадник!

О-о-о, как он радовался.

В кабинет вошли Хозяин Гопко и Хозяин Каплан.

Хорунди не прятался.

Он сразу не вылез.

А потом… потом сделалось страшно.

Если бы не Хозяин Каплан.

Хорунди боялся Хозяина Каплана, почти, как… Хозяйку Марту… нет, Хозяйку Марту Хорундибоялся больше.

mir-kn

igi.or

g



- Даже, если они что-то и замышляют. У нас – оружие, управление системамижизнеобеспечения – сила.

- На стороне церковников тоже была сила, и армия, и столетний опыт.

Хозяин Юрий замолчал.

Сердце, проклятое сердце колотилось в грудной клетке.

Только бы не услышали, не заглянули…

- Из рубки докладывают прямо по курсу – планета. Судя по всему – обитаемая. Что ж, давайпроведем рейд, по баракам и по каютам – большой рейд. Бери всех, кого посчитаешь нужным.Недовольных, инакомыслящих, просто подозрительных.

А я велю приготовиться десантной команде. После рейда пополним запасы рабов.

***

Учитель не дремлет – все видит.


Триумф!

Какой триумф!

Он не только молод, красив, силен, умен, но еще и талантлив.

И все это – Юра, ее Юра!

Вокруг хлопали и что-то кричали люди, а Марта стояла, словно оглушенная. Пленницасобственных чувств. Парализованная счастьем, переполнявшим ее, радостью, за предметобожания. Гордостью за собственный выбор.

Она стояла и улыбалась даже когда служители Армии Веры, немилосердно потчуя толпудубинками, наконец-то пробились к помосту.

Она радовалась, когда рослые парни полезли на него, окружая выступающих.

Она улыбалась, когда, сбитая сильным ударом, упала женщина-поэт.

Испытывала чувство гордости, когда от следующего удара отлетел бородатый победитель.

Третий удар был нацелен на Юру.

Ее Юру!

- Не-е-ет!!

Мир снова наполнился звуками. Среди звуков преобладали крики. Крик возмущения Марты,каплей в стакане, потонул в них.

Мир наполнился движением. Толчками, давкой. Слабое трепыхание девушки не моглоизменить мир.

mir-kn

igi.or

g



Что должно – случиться.

Что случиться – должно.

Слово произнесено. Рука занесена. Жребий брошен.

Первый удар Юра отбил. Привычным, отработанным во многих схватках движением.

Второй…

Подоспела пара армейцев с тыла.

Марта кричала, срывая девичье горло.

Сама тыкала кулаками, отчаянно пытаясь предупредить… протиснуться… защитить…

Две дубинки были одновременно занесены.

И так же, словно единое целое, опустились на затылок юноши.

Юра упал.

Тело поэта скрыла груда широких спин солдат.

- Нет! Нет! Нет! Юра!!

Равнодушная к чувствам, глухая к призывам, чувствительная к страху толпа несла ее прочь.

Творя добро.

Спасая.

Помимо собственной воли.

- Пустите, пустите, вы, трусы!

И воли спасаемого.

- Они же…

Взгляд девушки, один из последних взглядов, ибо ее часть толпы добралась почти до выхода сМайдана, упал на возвышение, под люком, туда, где умостились безжалостные вершители.

Великий Пастырь.

После стихов Юрия, он был белый, как мел.

Краски жизни вернулись на маленькое лицо.

Более того.

Великий Пастырь, он… улыбался!

***

mir-kn

igi.or

g



- Я, когда вырасту, тоже героем стану! Навроде Александра!

- Ты сначала вырасти.

- Еретиков бить буду. Р-раз, и в Утилизатор! Всех победю!

- Коз в носу победи.

Отзвуки утренней сирены еще бродили извилистыми переходами Ковчега, а они уже сидели назаборе.

Заборе, ограждающем Майдан.

Святая стража праздника Вознесения.

Ровно в этот день, сто с чем-то лет назад, Учитель покинул Ковчег и вознесся к звездам.

Впрочем им, натирающим до зеркального блеска прутья решетки, было плевать на далекоевознесение и мифического Учителя.

На что не было плевать, так это на широкие столы Пищевиков, на цветастые палатки цехаОбслуги, и, уж конечно, на замысловатые, пока малопонятные конструкции, сложенные удальней стены Майдана.

- В прошлом году пряники были, с начинкой! – закатил мечтательные глаза к потолку СашкаГайдуковский.

- Ага, малиновой.

- И вишневой.

- Объедение!

Компания принялась дружно и шумно сглатывать выступившую слюну.

- Подумаешь, а мой папка на прошлой неделе приносил пряники, тоже с начинкой. Он у меня –техник, - сглатывая, как все, Андрей Гопко умудрялся еще и говорить.

- А мне больше леденцы на палочке нравятся, - вздохнул Кэнон.

- И мне!

- И мне!

- А еще сладкая вата.

- И эти, как их – пончики.

- И слойки.

- И пирожные.

- С кремом!

- Со взбитыми сливками!

mir-kn

igi.or

g



- Сгущенкой!

- А сверху, чтоб глазурь!

- И все это – сахарной пудрой!

- Объедение!

Слюна едва не капала из детских ртов.

- А мой папка на прошлой неделе леденец приносил! Я когда вырасту, техником стану, каждыйдень буду по леденцу. Вместо завтрака, обеда и ужина!

От будущих изысков пищевого цеха, взоры переместились к палаткам обслуги.

- Представления будут, - слово вновь взял Гайдуковский.

- Кукольные.

- Про еретиков!

- А потом Учитель приходит и в Утилизатор всех, р-раз!

- А мой папка говорит – куклы для малолеток.

Малопонятные конструкции притягивали взор больше остального.

Малопонятные, ибо было мало понятно, каким образом из, на вид страшных, груд железарождаются такие завлекательные, такие необходимые, такие важные… карусели.

- А мой папка…

- Заткнись ты со своим папкой!

Праздник Вознесения.

Хороший праздник.

Жаль – раз в году.

***

Планета – класс 1.

Расстояние – 10.

Уровень развития – 8.

Перспективность – 0 (высока вероятность повреждения технических средств).

Великая Мать, это рай, да, рай, он в раю!

Боэта рядом.

mir-kn

igi.or

g



И теплая рука в его руке.

И запах девушки щекочет нос, заставляя и без того трепыхающее сердце бешено ускорятьсумасшедший бег.

Великая Мать, он в раю.

- Сейчас или никогда! Уже отдан приказ о внеочередном рейде. Они сожгут рабов, всех, когопосчитают нужным, а заодно и ненужным. Новичков придется снова готовить к восстанию. Сначала, с самого начала.

Если бы не Хозяин Брайен. Как он громко разговаривает. И не остальные Хозяева… Странно,на этом собрании, кроме него с Боэтой больше не было рабов. Ни одного. Да и то, девушкаговорила, стоило большого труда уговорить хозяйку взять ее с собой.

- Нам известна ваша позиция, относительно рабов. Однако разумно ли привлекать их к гм,выступлению.

- Вдохнув воздух своды, как их потом заставить работать?

- Сами станем. Труд еще никого не сделал хуже. Наши предки сами выращивали свой хлеб,сами делали вещи, да и мы… на заре Эры Техников. Не забыли еще?

Шепоток, большей частью недовольный, прошел комнатой.

Он сжимал руку девушки, он гладил податливое плечо, он терся носом, и горячая кровьстучала в висках.

Великая Мать, вот бы собрание не кончалось. Шло и шло, а хозяева говорили и говорили.Вечно.

- На стороне техников – сила.

Хозяин Брайен покачал головой.

- Ошибаетесь, сила на нашей стороне. Сколько техников, сколько всего техников, вместе сармией и десантной командой? Кучка. И пять сотен не наберется. Нас – тысячи.

- Вместе с рабами.

- Вместе с рабами. Именно поэтому, обозленные, отчаявшиеся, бывшие воины и охотники, онинужны нам.

- У техников – оружие. Их сектор всегда под охраной. Узкий, хорошо простреливаемыйкоридор.

- Я уже говорил на предыдущих собраниях – об этом не беспокойтесь. Я проведу вас. Мыокажемся в самом центре сектора техников. В его сердце. Рядом с арсеналом.

- Даже если это удастся, даже если мы захватим арсенал. Ни один из нас не умеетпользоваться оружием. Мы даже не знаем, как брать… на что нажимать…

- Нам и не нужно. Главное – не подпустить к арсеналу их. Именно поэтому необходимы рабы –живая, многочисленная, способная сражаться сила. Сила, которой нечего терять, кроме своих

mir-kn

igi.or

g



оков.

Он был счастлив.

Великая Мать, как он был счастлив.

И слова… девушка произносила их, всякий раз, как он признавался в любви.

«Ты мне тоже нравишься, Рхат!»

Эти снова звучали у него в ушах, будили ночью и… пропускали мимо ушей другие. В основном– слова Хозяев.

Хозяйка Рената в последнее время стала нервной… кричала на Рхата, на Лизу, даже наХозяина Брайена, часто без повода. Потом плакала, просила прощения.

Даже у Рхата просила.

Он прощал.

Ради встреч с Боэтой он был готов снести все крики мира, и ругательства, и оскорбления, идаже побои…

- Это мой план, в общих чертах. Нам необходимо проработать детали. Кто войдет в нашудесантную команду. Какие позиции займут остальные сектора. Кто поведет фабричных рабов.Будет направлять. Их действия, основные и второстепенные задачи.

- Боэта, я люблю тебя!

- Да погоди, Рхат!

***

Но некоторые бывшие братья и сестры безвозвратно погрязли в грехах и скверне.

Глядя на них, сердце Великого Сонароллы обливалось кровью. И не переставал он молитьсяза заблудших…


Глава 3. часть 3

- Отринь заблуждения, прими истину природы Учителя. Влейся в лоно братьев.

- Пошел ты!..

Склады были заполнены полками и стеллажами, стеллажи были заполнены вещами. Нужными,как воздух, неприметными, как тень.

Вещи вынесли, спешно рассовав по освободившемся каютам.

Склады и полки заполнили людьми.

mir-kn

igi.or

g



- Выйди к братьям и сестрам, публично покайся, публично прими наши взгляды. Стань однимиз нас.


Их вызывали по одному. Неулыбчивый Харлампов, сопровождаемый парой рослых аграриев,конвоировал… задержанного бесконечными коридорами Ковчега. И хмурые взгляды щедрорассыпали на пути процессии острые камни.

Всякий раз, вызывая очередного заблудшего, Харлампов краснел девицей на выданье истарательно прятал глаза.

- Касьянов! – кидалось в сумеречную темноту склада.

- Иду!

Беседовал Александр Сонаролла, лично, с каждым. Он не прятал глаза – худой текстильщик,имеющий титул Пастырь и окруженный сонмом единодумцев.

- Познай истинное учение, и все, ты – свободен. Выйдешь отсюда, вернешься к семье…


Они упорствовали, эти инакомыслящие, упорствовали в своих заблуждениях.

- Учитель, Отец наш небесный, - не раз и не два Сонаролла возносил молитву тому, кто мудрееего. – Вразуми непонятливых, наставь на путь истинный заблудших. И дай мне сил и терпениявоплотить волю твою. Прибави мудрости понять ее и отыскать пути претворения. Слава.

- Слава! – эхом вторили присутствующие, возносящие схожие молитвы.

- Отринь… прими… покайся… войди…


Терпение в этот час было превыше мудрости.

Терпение есть добродетель. Добродетель присуща не всем.

Брат Рав Танг, раскрасневшийся от обращения инакомыслящих, подскочил к хмуро глядящемуна высокую комиссию Знанскому.

- Ах, пошел я?.. Да пошел ты!

Худая рука свистнула плетью.

Знанский упал, не столько от удара, сколько от неожиданности.

Алая густая кровь текла по подбородку.

- Отринь…

- Пошел…

- На!!

mir-kn

igi.or

g



Глухой звук удара и жизненная влага брызжет рубиновыми каплями.

- Прими…

- Пошел…

- Получай!

И руки убрались кровью.

Чужой кровью.

Энтони Левицкий, потирая костяшки пальцев, склонился над братом.

- Ты откажешься от своих взглядов!

Ответом служил кровавый сгусток, презрительно сплюнутый разбитым ртом.

***

Высокого Трибунала ярусами не обойдешь.


Авраам Никитченко – Великий Пастырь испытывал удовольствие. Удовольствие смотреть наврага сверху вниз.

Лакомство для гурманов.

Именно на врага.

Если таковые отсутствуют – их следует выдумать.

Авраам выдумал.

Вытащил первую попавшуюся занозу из задницы и воткнул на вакантное место недругов.

Первая ласточка.

Давняя заноза.

Ничего, за ней придет черед остальных.

Засиделась, застоялась Мать Церковь. Зажралась! Авраам Никитченко мог так говорить – кому,как не Великому Пастырю?

Скоро, очень скоро, он слегка разворошит это гнездо, добавит огня под вяло булькающимкиселем.

Учитель говорит: «Мир не стоит на месте». Застоялся, заждался настоящей работы люкУтилизатора.

Его пастыриат запомнят, ах как запомнят. Благодарные потомки будут вспоминать имяАвраама Никитченко, наравне с именами легендарных Великих Пастырей: АлександраСонароллы, Хоакина Морозова, Робура Линкольна. Доброжелатели будут превозносить его до

mir-kn

igi.or

g



звезд. Недоброжелатели… недоброжелателей не останется.

- … празднике… конкурса поэтов… ваши люди… арестовали юношу… техника…

Этьен Донадье произносил свою речь. Пламенно, с жаром. Сбиваясь с темы на тему и делаяпаузы в совершенно неожиданных, самое главное – неподходящих местах.

Великий Пастырь поморщился. Технарю, проводящему большую часть жизни средибезмолвных механизмов, никогда не освоить, не осознать многозначительность пауз, силушепота, музыку крика, исчерпываемость недосказанного.

Этьен – милый враг, ты стоишь и краснеешь, ты так и не научился скрывать своих чувств.Теперь не научишься. И дело совсем не в возрасте или закостенелости характера. Просто –поздно. Слишком поздно. Время. Этьен, оно идет, оно движется, отсчитывая последние часы,дни, возможно – по самым оптимистическим прогнозам – недели. Оно идет, и оно работает наменя, на нас.

Мальчишка – это плацдарм, с которого начнется более чем широкомасштабное наступление.

И даже таких очевидных вещей, в своей ярости, в своем праведном гневе, Этьен, ты, увы, невидишь.

- Я не разделяю цеха и вековую принадлежность, - речь старшины техников начала утомлять –еще один минус в его актив, или пассив. Затянувшийся первый акт следовало заканчивать. –Перед законом все равны!

- Он ничего не совершил!

- Он оскорбил Мать Церковь! Публично! Это, по-вашему, не проступок! В старые времена и заменьшее отправляли в Утилизатор!

- Он молод, горяч, немного глуп…

- Он еретик! Слова его, поступки его – ересь! И он понесет заслуженное наказание! Как я ужеговорил – перед законом все равны!

- Не хотите ли вы сказать…

Не без удовольствия Великий Пастырь наблюдал, как старшина техников белеет. А ведь доэтого он был красный, как вишня.

- … Утилизатор…

- Я ничего не хочу сказать, более сказанного. Степень его вины и меру наказания установитВысокий Трибунал, заседание…

- Ваш Высокий Трибунал! – выплюнул техник.

- Да что вы себе!.. – а здесь можно и притворно возмутиться. Конечно его, чей же еще.

- Выпустите его! Сейчас же, сегодня!

- Аудиенция окончена!

mir-kn

igi.or

g



- Выпустите, я прошу, пока прошу!

- Вы угрожаете? Мне угрожаете?

Вместо ответа, Донадье резко развернулся и, почти не шатаясь, зашагал к выходу.

Великий Пастырь смотрел на худую спину.

Да, не стать ему дипломатом.

***

Авария на фабрике.

Причина – выход из строя конвейера.

Потери – 0 (5 рабов).


- Осторожнее голову. Не смотри вперед!

Было поздно.

А успей предупреждение вовремя, Рхат все равно бы глянул, не удержался.

Да и как можно удержаться, когда перед самым носом такое…


Голова закружилась.

Колени подогнулись, сохраняя равновесие, Рхат Лун рухнул на четвереньки.

Рядом, в похожих позах, усиленно мотая головами, стояли остальные члены отряда.

- Не смотри!

Новенький, только появившийся из лаза рухнул позади Рхата.

Великая Мать, он почти забыл, как они выглядят. Привык, свыкся с вечно нависающимпотолком.

Звезды. Тьма звезд.

Точки на недосягаемой чаше неба.

Летними ночами, когда всевидящее око Великой Матери разгоняло вечное покрывало облаков,проглядывали они – звезды.

Старики говорили – то души великих охотников и вождей, подвигами своими, заслужившиечесть находиться рядом с Великой. Следить за племенами, пока богиня спит.

Когда-то и сам Рхат надеялся…

mir-kn

igi.or

g



Столько звезд он не видел никогда.

- Толкай, толкай! А ты – выдохни. Ну же, поднатужимся!

Рхат Лун обернулся.

Обернулись многие.

Как они и боялись – Толстый Руи застрял в норе.

Половина складчатого, покрытого редким грубым ворсом, тела торчала снаружи. Вторая,наиболее объемная, намертво закупорила ход.

- Тянем, еще раз, все вместе. А ты не дыши, сожми мышцы!

Три больших глаза Руи виновато смотрели на Хозяина Брайена.

- А вы чего расселись, помогайте!

Рхат, вместе с другими, покорно обхватил мускулистую руку здоровяка.

- На счет три. Все вместе! Раз, два…

В отряд отбирали самых крепких, самых зубастых, самых когтистых рабов. Бывших воинов, илиохотников.

Словом, у Рхата не было ни одного шанса.

Он не особо огорчался.

Боэта.

Какими глазами она смотрела на отобранных.

А когда он попытался обнять девушку, привычно ткнувшись носом, раздраженно повелаплечами.

И Рхат решил.

Великая Мать – он тоже из племени охотников!

К тому же отряд поведет его Хозяин.

Ему нужен, просто необходим слуга!

Труднее всего оказалось убедить в этом самого Хозяина.

- Ладно, - наконец махнул рукой Хозяин Брайен. – Но знай, там тебе придется сражаться.Возможно самому, когда ни я, ни кто другой не сможет помочь.

Зато какими глазами его провожала Боэта.

Ради этого стоило… поражаться.

С легким хлопком, зад Руи выскочил из норы.

mir-kn

igi.or

g



Рхат, вместе с другими тянувшими, не удержав равновесия, повалился на холодный пол.Сверху их придавила теплая, слегка попахивающая туша Руи.

Из освободившейся дыры вывалились оставшиеся члены отряда.

Последним вылез Картхор – кряжистый коротышка, низкий лоб которого украшали пенькиспиленных рогов. Картхор тащил за собой, никому не доверяя, связку коротких метательныхкопий. Под древко приспособили пластиковые палки каких-то садовых инструментов.Наконечниками служили остро отточенные держатели вилок и ложек. Подобным самодельныморужием щеголял каждый в их команде. У Рхата – одного из немногих – был нож. Самыйнастоящий, с легкой пластиковой ручкой и зазубренным лезвием. Кажется, такими на кухнерезали хлеб.

Нож, прямо перед походом, вручила лично Боэта.

- Зарежь им как можно больше техников!

Глаза девушки блестели.

- Пошли! – Хозяин Брайен указал на следующий лаз. – Я – впереди, остальные за мной. Внутрине шуметь… - глаза Хозяина остановились на Руи. – Ты – лучше останься.

***

В последние годы наблюдается интересная тенденция – дети, зачастую против ихжелания, идут служить в те цеха, где работают родители.Вполне естественноежелание родителей помочь, защитить своих отпрысков, оборачивается против самихотпрысков.Так, отец, или мать, занимающие определенный пост, имеющие вес в томили ином цехе, проталкивают детей на наиболее, как им кажется, престижныеместа.Показателен в этом отношении цех техников. Привилегированное положение,необходимость специальных знаний сделало из цеха что-то вроде обособленнойфармации, закрытого общества.Доходит до того, что дети техников играют только сдетьми техников.

- Праздник? Вы сказали, праздник? – запуганные серые лица, обреченность в глазах, люкУтилизатора. Слово «праздник» выпадало, диссонировало с привычным набором реалий. –Чего? Урожая? Единения?

- Вознесения! – молодой человек презрительно сплюнул на пол. Длинные волнистые волосызаслонили глаза. На миг, краткий миг, затмив фанатичный блеск зрачков.

- Вознесения их проклятого Учителя к звездам!

Юноша снова сплюнул.

Чему учу? Терпению, всепрощению, а за фразами любви к ближнему брызжет плохоскрываемая ненависть.

И таких – в основном молодых людей, с горящими глазами становится все больше.

Не допускает ли он ошибку?

Не поливает ли нужными речами щедрые всходы будущих хозяев Утилизатора?

mir-kn

igi.or

g



- Я хочу посмотреть.

- Что? – зрачки полыхнули с новой силой.

- Посмотреть, пойти на праздник.

- Но… - фанатики не думают. Непривычный мыслительный процесс на время затмил сияниеглаз. – Учитель, это не совсем разумно…

Кто бы говорил о разуме.

- Я пойду!

Тем более – праздник посвящен ему.

- Учитель, тогда – мы с тобой!

***

Учитель говорит: Верующий в меня, в Заветы, которые Я оставил – благ.

И если что попросит именем Моим – то Я сделаю.

Просите - и дано будет, молитесь – и услышаны будете, ищите – и найдете.


- Это моя последняя… - Эммануил поперхнулся – едва не произнес: «проповедь». Да, пора, порауходить. Много, слишком много в толпе взглядов, затуманенных пеленой безмерного доверия,или того хуже – всеобъемлющего обожания.

- … моя последняя речь.

Да и Эммануилу – ему самому начинало казаться существующее положение вещей вполнеестественным. Благоговейный шепоток за спиной – нормальным положением вещей,почтительные поклоны – обычной реакцией.

Пора уходить.

Люди смотрели на него широко открытыми глазами. Они не понимали, пока не понимали.Слова, звуки без труда преодолевали кокон благоговения, однако их смысл вязнул наподступах.

Ничего – скоро поймут.

- Моя миссия в этом мире закончена. Что мог – сделал. Чему хотел – научил. Дальнейшеепребывание принесет только вред.

Ближе других, моргая такими же полными почтения глазами, стояли старшины цехов - люди,которые станут руководить Ковчегом после него. Владимир Морозов – глава цехаживотноводов, Александр Сонаролла - текстильщик, Людмила Мотренко - медик, ГардЛинкольн – гуманитарий, Мирза Ривз – техник, Арий Стахов – старший цеха металлургов.

mir-kn

igi.or

g



Такие разные: Морозов – властный мужчина средних лет, Эммануил смутно вспоминал – наЗемле он служил старшим менеджером в какой-то крупной фирме. Линкольн – покладистый,тихий старик, а вот этот всю жизнь проработал библиотекарем. Ривз - как все техники всегдаспокоен и сосредоточен, ну техник, он и на Земле – техник. Однако даже в них, этих разных, напервый взгляд, глазах, теплилось роднящее их и людей за ними чувство… если не любви, тодостаточной доли почтения.

«Как двенадцать апостолов», - мелькнула мысль. Нет! Не дай бог! Словно это могло помочь,или что-то изменить, Эммануил отогнал ее.

- Вот вам мои последние… наставления, - и снова библейское слово «заповеди» едва неосквернило уста.

Пора уходить.

- Не убивай! – полностью отрешиться от религии не удалось. Тысячелетний опыт кое-что, дазначит.

Не лги!

Не кради!

Не прелюбодействуй!

Толпа начала проявлять признаки волнения. Ага, проняло таки! Поняли, что это не очередноесубботнее вече. Лаконичность фраз, однозначность толкований легко преодолевали барьернеосмысления.

- Миритесь и соглашайтесь! – вот здесь немного размыто, но ничего, дойдут своим умом.

- Почитай других, как себя! – малость двусмысленно, но ничего определеннее придумать несмог.

- Делись с нуждающимися, помогай страждущим!

- Не делай другому ничего такого, чего не сделал бы себе!

Люди вертели головами, они не понимали. То есть, заповеди-то они, конечно, понимали, но кчему все это?..

И, наконец, последняя. Вот здесь требовалась такая формулировка, чтобы даже пол мысли невозникало о двузначном толковании.

Эммануил набрал в грудь воздуха и, перекрикивая гул недоумения, выстрелил:

- Я не бог!

***

Тенденция наследования детьми постов родителей в первую очередь оборачивается противсамих детей, а во вторую и далеко не последнюю, против Ковчега и, как следствие, МатериЦеркви.Сколько умелых аграриев прозябает в цехе металлургов? Сколько талантливыхпедагогов, ученых шьет одежду? Сколько прирожденных хирургов копается вмеханизмах?Выход есть, однако мы – скромные гуманитарии не имеем ни возможностей, ни

mir-kn

igi.or

g



средств изменить ситуацию. Требуется вмешательство на законодательном, церковномуровне.В связи с этим, я предлагаю…

Лысина Бенаторе, отражая свет ламп, затмевала их своим блеском.

- Великий Пастырь, наш человек докладывает, Проповедник будет на празднике!

Артур Гвана осторожно переместил вес худого тела с одной ягодицы на другую.

Издержки хвори – когда не болело колено, мучения доставляли нерассосавшиеся уплотнения –следы инъекций.

- Прекрасно, подготовьте, что нужно.

Склонившийся секретарь победно подмигнул лысым затылком.

***

Результаты тестирования нового средства от накожных паразитов:

Обработано – 80 особей (обоего пола)

Смертность – 6,25% (8 особей) – в пределах нормы.

Эффективность – высокая.

Вывод: рекомендовано для широкомасштабной дезинсекции.

Хорунди дрожал.

Хорунди было страшно.

Проклятые болты никак не хотели крутиться, вдобавок заточенный край инструмента –Хорунди забыл, как он называется – постоянно выскальзывал из насечки на шляпке.

И пыль.

Проклятая пыль.

Хорунди ненавидел пыль, а здесь ее было особенно много.

Страшное место.

Осторожно выкрутив очередной болт, Хорунди положил его в рот – чтобы не упал.

А если его застанут здесь?

«Раб, что ты делаешь?»

Он страха и усердия придумать ответ, Хорунди прекратил выкручивать…

Сбывающимся кошмаром, за спиной раздалось тихое шуршание, закончившееся грохотом.Хорунди он показался гласом богов, совсем как на родине, когда боги гневались, пуская наземлю огненные стрелы.

mir-kn

igi.or

g



Сердце замерло на полустуке, дрожащие пальцы выронили отвертку – так вот как онназывается – и инструмент, грохоча рассерженным божеством, запрыгал по полу. Болты – насчастье – застряли в горле. Глотни их, хоть один, Хорунди умрет. Или лучше умереть?..

Осторожно, дрожа всем телом, Хорунди обернулся.

Кажется, он придумал – он скажет – вытирал пыль. Да, пыль. Проклятую,саморазмножающуюся, всепроникающую пыль…

Позади никого не было.

Что же тогда?..

Метла, его собственная, на длинной палке метла, прислоненная к стене, сейчас мирно лежалана полу.

Хорунди мучительно, страшно, нестерпимо захотелось уйти.

Совсем как получасом раньше мучительно, страшно, нестерпимо не хотелось идти сюда.

Совсем как мучительно, страшно, нестерпимо не хотелось принимать это задание.

Хорунди был согласен слушать, о чем говорят в покоях Хозяина Гопко и повторять услышанноедругим, хорошим Хозяевам.

Хотя и Хозяин Гопко не плох…

Свобода рабам!

Хорунди был раб и он хотел свободы. Пусть не всем, но себе – хотел.

Равенство с Хозяевами!

О-о-о, Хорунди был не прочь поменяться с Хозяином местами. Целый день есть, спать,развлекаться с самками, не видеть проклятой пыли… пусть ее убирают рабы!

«Пойдешь в северный сектор и снимешь решетку с вентиляционной шахты!»

А вот этого Хорунди не хотел.

То есть он, конечно, за свободу, за равенство, но не против решеток.

Если решетки висят, они должны остаться на своих местах. Хорунди так и сказал.

А если его застанут за этим занятием?

Тогда Хозяин Брайен – кажется так звали их главного – сказал: «У тебя нет выбора».

Так и сказал: «Нет выбора».

Хорунди снова задрожал, вспомнив слова Хозяина Брайена.

Он сказал, если Хорунди не поможет, его ждет смерть от рук других рабов, и если расскажетХозяину Гопко, его тоже ждет смерть.

mir-kn

igi.or

g



«У тебя нет выбора!»

А как же свобода, равенство? Хотел спросить Хорунди, но от страха растерял все слова.

Наконец, последний болт был отправлен в рот. Вцепившись в решетку, Хорунди потянул ее насебя.

На удивление легко она поддалась.

Вот только пыль. Проклятущая пыль. В носу зачесалось, захотелось чихнуть, да так, чтожелание на мгновение пересилило страх. В ужасе Хорунди зажал нос пальцами, вторая рукаедва не выронила решетку.

Свобода – хорошо.

Черная дыра вентиляции напоминала Хорунди нору тампанга, там, на родине.

Тампанга – толстые, неповоротливые, но очень сильные, с длинными когтями тампанга рылисвои норы в податливой глине оврагов.

Найти такую – считалось редкой удачей. Рыли норы только самки, и только перед родами.

Залезший в нору смельчак, мог найти с пол дюжины пушистых, безобидных, на редкостьвкусных и жирных детенышей тампанга.

А мог наткнуться на разъяренную самку.

Внутри дыры что-то зашуршало, отвлекая Хорунди от воспоминаний.

Первой двигалась пыль – проклятая, вредная, ненавистная пыль. Хорунди снова едва нечихнул, и снова прикрыл нос ладонями.

Когда он поднял глаза – в облаке пыли проступило лицо.

- Хозяин Брайен!

Подтянувшись, Хозяин ловко спрыгнул на пол.

- Хорунди сделал свое дело. Хорунди может идти?

Словно неторопливая шеша, которая за раз откладывает два раза по две руки яиц, дырарожала чужаков. Одного за одним.

Любопытный Хорунди принялся было загибать пальцы, но скоро забросил бесполезноезанятие.

Кроме Хозяина Гайдуковского – все рабы.

Все большие, сильные с горящими глазами и оскаленными лицами.

Борцы свободы.

Страшно.

mir-kn

igi.or

g



- Что за?..

Хорунди вздрогнул и обернулся. Обернулись и борцы.

В бездверном проеме, соединяющим тупик с коридором, стоял техник.

Хорунди достаточно прожил с Хозяевами. Он научился определять не только возраст, но иэмоции… Этот Хозяин был совсем молод. Над синим, застегнутым на последнюю пуговицуворотником поднималось худое перепуганное лицо.

- Вы зачем?.. Кто?..

Хорунди начал передвигаться за спины.

Вдруг не заметит.

Или… на него напали… да, Хорунди пришел на шум, а здесь – чужаки, Хорунди хотел поднятьтревогу, но его ударили. Шишки, правда, нет, но это дело поправимое.

Словно прочитав мысли Хорунди, во всяком случае те, что касались нападения, к техникуметнулся один из рабов. Широкоплечий, с огненной гривой, начинающейся с середины голойспины.

Мелькнули желтые когти.

Схватившись за горло, техник осел на пол.

Из широкой раны толчками хлынула кровь.

- Получи! – гривастый сплюнул на труп техника.

Внезапно, Хорунди расхотелось сражаться за свободу. Ему даже расхотелось самой свободы.

- Где арсенал? – к Хорунди подступил Хозяин Гайдуковский.

- Туда.

Лужа крови под трупом стремительно расширялась.

- Веди!

- Н-н-н, - Хорунди усиленно замотал головой – сил на слова не осталось.

- Веди! – гривастый приблизил к самому лицу Хорунди окровавленные когти.

Хорунди сделалось плохо.

Он вырвал.

Отрыжка свободы.

***

Дал Учитель церковникам много, а хочется и побольше.

mir-kn

igi.or

g




Густая струя кровавой жидкости, журча, наполняла прозрачные пластиковые бокалы.

Великий Пастырь отставил графин, поднял бокал, любуясь красками жидкости, взболтал,принюхался, сделал осторожный глоток.

- Божественно! Попробуй.

Алексей Стеценко без ухищрений взял предложенный сосуд и несколькими жадными глоткамиосушил наполовину.

- Ничего.

- Ничего? Ты называешь это ничего! Нектар растений, соль земли, экстракт света… - ВеликийПастырь щелкнул пальцами, не находя слов, и неожиданно, во всяком случае, для Стеценко,продекламировал:

Вино не только друг – вино мудрец.

С ним разнотолкам, ересям конец.

Вино – алхимик: превращает разом

В пыль золотую жизненный свинец.

*(О. Хайям, пер. И. Тхоржевского)

- Стихи? – неожиданность вылилась в удивление, а удивление в слово.

- Стихи, - согласился Великий Пастырь. – Плебс пусть хлещет свое пиво, на все ладыпревознося достоинства пенных помоев. Вино – напиток избранных, хозяев этого мира!

- Не думал, что ты знаешь стихи, - Великий Пастырь первым назвал его на «ты», что означалонекоторую степень редкой дружеской беседы. Как в старые времена, когда не было ВеликогоПастыря и члена Совета Церкви, а было два молодых священника: Авраам и Алексей. Всеминарии их так и называли: «два А», молодых и амбициозных…

- С виноградников Восточного Сектора, прошлогоднее, - Великий Пастырь продолжал питьнапиток маленькими глотками, смакуя каждый. – Наиболее удачное. Знаешь, на вкус винавлияет буквально все: интенсивность полива, длина светового дня, прикормка… даже сейчас невыяснили всех факторов. У меня мечта… отвести под виноградники целый сектор, более того,самих виноградарей можно выделить в отдельный цех, да цех! Пусть изучают! И черезнесколько лет, мы получим такое вино… - Великий Пастырь смежил веки и сделал очереднойглоток.

Стеценко же залпом допил оставшееся и, пользуясь витанием друга в эмпиреях, хозяйскипотянулся к графину.

- Стишки-то, небось, того парня, рифмоплета, из техников?

Великий Пастырь поморщился, словно превозносимый напиток начал отдавать уксусом.

- Одного древнего автора, земного. Сейчас так не пишут.

mir-kn

igi.or

g



- Во, во, не пишут. Никак не возьму в толк, дался тебе этот сопляк. Зачем вообще было егоарестовывать, мало того – доводить дело до Трибунала. Что с того, что он – техник. Мелкаясошка, ученик. Мы же не с учениками боремся. Ну сожжем его, да хоть десяток ему подобных.А толку? Только разозлим верхушку цеха. Уже сейчас у Донадье разве что слюна из рта некапает.

- Алексей, ты не глупый человек, однако мыслить масштабно, в пределах Ковчега, не способен.Именно поэтому, я сижу в кресле Великого Пастыря, а ты – напротив.

- Ну да, обиженный Стеценко потянулся за очередной порцией пьянящего напитка.

- «Просите – дано будет, молитесь – и услышаны будете, ищите – и найдете». Когда этот парень,этот, как ты говоришь, сопляк, прочитал свой опус… Я не поверил, нет, не ушам – такомувезению. Воистину, мои мольбы достигли ушей Учителя. Мы искали повод, разрабатывали, какспровоцировать, создать ситуацию, а тут этот парень, не иначе ведомый напутствиемВсеслышащего, сам, лично давал его нам, мне в руки. Да я был готов расцеловать его прямо наМайдане!

- И расцеловал бы. Зачем казнить-то? – устав тянуться за каждой порцией, пользуясьувлеченностью хозяина кабинета, Стеценко хозяйски придвинул графин к себе.

- Ты не понимаешь. Он – первое зерно, утренняя сирена с которой начнется новый день, новаяэра. Мы осудим его, вывезем на Майдан, накалим ситуацию до невозможности, и вот тогда…

- Что тогда? – подумав, Стеценко отставил бокал, и отхлебнул прямо из горлышка. Кивнул,причмокнул, отхлебнул снова.

- Они сорвутся.

- Кто?

- Техники. Неизбежно. Словесно, или действиями. Главное – они дадут нам повод. У нас войска,власть, сила. Мы вычистим этот класс, укажем на истинное место, да так, что еще многопоколений они будут бояться оторвать глаза от своих приборов.

- Не забывай, техники помогли Великому Пастырю Сонаролле прийти к власти, не забывай, какони это сделали. Что, если, как тогда… - высказал неожиданно трезвую мысль Стеценко.

Великий Пастырь залпом опрокинул в себя остатки вина в бокале.

- Не смогут! Зачем, по-твоему, я приказал прорезать дополнительные ходы.

Рука Пастыря потянулась за графином и… не нашла. Стеценко виновато смотрел на друга. Вабсолютном диссонансе с глазами, рот счастливо улыбался.

***

Велико было горе истинных детей Божественного. Велико желание помочь оступившимся.

И зглянулся Учитель на истовые молитвы.

И ниспослал откровение…


mir-kn

igi.or

g




- Отец наш небесный! Твои слова – мудрость. Деяния твои – вечность. Не померкнет в векахслава твоя! Раскрой глаза, прочисть уши заблудшим детям твоим. Донеси до умов правду словтвоих! Дай разум постичь замыслы твои, дай силы воплотить их. Не дай сойти с путиистинного, избави от искусов, деяний и слов неправедных! Слава!

- Слава!

Александр Сонаролла тяжело поднялся с колен. И без того худое лицо превратилось в череп,обтянутый пленкой кожи. Камни желтых глаз с хрустом вращались в глубоких глазницах.

Никий Гвана тихо подошел к Пастырю. Давно не мытые длинные волосы висели слипшимисяхудыми прядями.

- Мы взяли Протестов и Шиинов, все в камерах. Приходят в себя.

Сонаролла устало кивнул, опухшие веки скрежетали по шершавым камням.

Владимир Морозов, вознесшийся до председателя нового Совета, подошел к соратникам.

- Еще взяли?

Гвана согласно тряхнул сосульками волос.

- Кого?

- Протестов и Шиинов.

- Выходит животноводов и химиков, - Морозов вздохнул, через силу прогоняя воздух сквозьлегкие. – У нас сидят пластмасники, пищевики, металлурги, теперь вот животноводы. Мы покадержимся, пока… инфраструктура нарушена. Люди должны работать!

- Как с едой?

К компании присоединились старшины аграриев и медиков – Пол Никитченко и ЛюдмилаМотренко.

- Запасы пока есть, пока… половина моих – арестовано. Если они не выйдут и не приступят кработе…

Недосказанность оборачивалась безрадужными перспективами.

- Они упорствуют, в основной массе, мы применяем, гм, действенные меры, нам казалось, чтодейственные…

Недосказанность оборачивалась признанием бессилия.

- Вот если бы их лидеры, публично, при всех отказались от взглядов, пример остальным…

Недосказанность оборачивалась бесплотными мечтами.

mir-kn

igi.or

g



- Они не откажутся…

Недосказанность вернулась к безрадужным перспективам.

- Отриньте прошлую жизнь. Прошлые неблаговидные, или благовидные поступки, грехи идостоинства. Отриньте прошлое, ибо оно – зло. Сомнения, страхи, воспоминания, которыезаставляют страшиться – зло. Отриньте, бросьте их в топку новой, вожделенной жизни. Пустьих огонь распаляет в вас желание перемен!

Мотренко словно продолжала молитву. Глаза, широко открытые глаза смотрели на соратникови не видели их.

- Что, откуда это! – усталым коршуном встрепенулся Сонаролла.

- Речь Учителя, последняя, на Земле, перед отлетом.

И Никитченко подхватил эстафету медика, а за ним Гвана и Морозов…

- … сожгите вещи. Напоминающие о зле, они – зло! Не раздавайте, раздав их – умножите зло.Сожгите! И обновленным, очищенным, свободным начните новую жизнь! Жизнь, о которой вытак долго мечтали!

С каждым словом, каждой фразой морщины на лице Сонароллы разглаживались, оно светлело,озаряясь сиянием истинного знания. Знания, ниспосланного свыше.

***

Уважаемый Великий Пастырь, нижайше довожу до вашего высокого сведения, что Трибунал– сплошь гнездо еретиков и саботажников. На мои неоднократные доклады о еретическихнаклонностях моего соседа Рустама Кекуле – цех пластмасников, они никак не реагируют.Более того, не иначе в издевательство, прислали ко мне какого-то медика, по виду –еретика, чтобы он прочитал мне лекцию о болезни – лунатизм. Скверна и ересь пустилакорни в самое лоно Матери Церкви. Никому нельзя доверять. Вполне возможно – осталисьтолько Вы и я. Дабы послание не попало в нечестивые руки, отношу его лично иподбрасываю под дверь.

С уважением, Леопольд Нульсен – преданный и верный сын Матери Церкви иВеликого Пастыря.

Он помнил этот Майдан, он помнил этот помост.

В дни субботних Благодарений на главной площади Ковчега было не менее людно. Как и тогда,обилие радостных глаз, шумные приветствия, общение, которое норовили продолжить застолами с едой и – самое главное – выпивкой. Как и тогда – люди приходили семьями.

На этом сходство заканчивалось.

Обилие портретов Учителя, его собственных, стилизованных до потери сходства с оригиналомпортретов резало глаз. Возгласы «Слава!», сопровождаемые ритуальными жестами. Важныепредставители Армии Веры, нетерпеливо постукивающие дубинками по раскрытым ладоням.Толстые прутья решеток, отделяющие Майдан от проходов, или проходы от Майдана. Ончувствовал себя заключенным, которого после длительной отсидки выпустили на прогулку.Иллюзия свободы, ограниченная колючим забором лагеря.

mir-kn

igi.or

g



- О-о-о!

Шевеление и множественные крики в дальнем конце Майдана привлекли внимание.

- Что там?

Верные последователи, истовые ученики окружали Учителя плотным кольцом, окончательноусиливая сходство с лагерем.

- Адам Пушкин.

- Адам Пушкин? – знакомое имя. Имя из прошлого.

- Да, старик, якобы видевший Учителя живьем.

Теперь он вспомнил, да и как мог забыть. Адам – первый ребенок Ковчега. Он присутствовалпри его рождении. Он и Ганнибал – отец мальчика. Сильный мужчина, прижатый крикамималенькой рожающей женщины.

Черные мускулистые руки обхватили курчавую голову…

Как же давно это было!

В прошлой жизни.

И вот она – связь времен, имя, лицо из прошлого.

- Чудо, что мальчик жив!

Он сам не заметил, как произнес фразу вслух.

Верные последователи истолковали по-своему.

- Старику больше ста лет – песок сыпется. Последние годы врачи не выпускали его из палаты,а тут… на праздник.

- Ха! Наверное боятся – до следующего не дотянет.

- Я хочу увидеть… посмотреть…

- Учитель, это не совсем…

- Я увижусь с ним!

Он помнил его – кофейный младенец с любопытными глазищами-пуговками.

Конечно, младенца давно нет. Эммануил знал – старость не красит, но то, что увидел передсобой… мумия, пергаментная мумия. Мысли, чувства, воспоминания давно покинули этобренное тело. Лишь душа, крупица жизненной силы возрастным склерозом, стараниямиврачей отчего-то задержалась дольше обычного.

И комар имеет душу.

Душа не есть личность.

mir-kn

igi.or

g



Ибо личность давно умерла.

Трясущаяся голова на дряблой шее, бездумные глаза, возможно, просматривающие картиныпрошлого, возможно, обозревающие воронки царства смерти, но определенно не настоящее.

Люди подходили к мумии, дотрагивались до костлявой руки – пока живым мощам, и тихоотходили. Наверное, просветленные.

Эммануил не смог сдержаться. Назойливо шипели верные последователи. Подошел,дотронулся… заглянул в глаза.

- Адам, ты…

Проблеск воспоминания, искорка узнавания… безжизненные зрачки смотрели сквозь него,наблюдая недоступное, но никак не Эммануила.

Подталкиваемый нетерпеливыми паломниками, он тихо отошел.

Не узнал.

Он здесь чужой.

Чужой этому миру, этим людям, этому Ковчегу, и даже портретам на стенах отдаленнонапоминающим оригинал.

- Он, это он!

Истошный вопль женщины взрезал ткань воспоминаний.

Женщина указывала на него.

Неужели узнала?

Неужели кто-то сопоставил портреты и смиренного паломника?

- Это он!

Ученики недоуменно вращали головами.

- Он, он! – кричала женщина. Вокруг Эммануила начало образовываться кольцо. – Я узнала!Еретик! Детоубийца!

«Что за?..»

Кольцо уплотнилось. Кольцо учеников.

Вернее, попыталось уплотниться.

Широкие спины умело оттеснили последователей Эммануила, другие спины умело скрутилиих. Повалили на пол.

Кто-то предпринял попытку скрыться. Окружающая толпа спрессовалась до плотностимонолита.

- Еретик!

mir-kn

igi.or

g



- Детоубийца!

- Учитель, беги! – кричал с пола молодой человек. Вьющиеся волосы слиплись от пота, в глазахполыхало пожарище фанатизма.

Он не сдвинулся.

Не мог.

Не хотел.

Крепкие руки уже держали его.

Что Эммануил, Учитель испытал в данный момент?

Облегчение.

Саша Гайдуковский со товарищи выстаивали длинную очередь к цветастой карусели. Крики напротивоположном конце Майдана на мгновение заглушили звуки праздника.

Что за?..

Снова дают пряники?

Вкусные пряники с начинкой!

Или началось представление?

Побежать!

А как же карусель – очередь почти подошла…

Дети терзались и мучались.

Им было тяжело.

***

Я стар, родилось от меня двенадцать сыновей, а от каждого из них по тридцать дочерей, икаждая сиреной воет. Кто я?

(Год)


Серый пластик стен.

Тусклый свет ламп.

Из мебели – кровать со старым матрасом, привинченная к полу.

Вместо дверей – решетка.

Что раздражало больше всего – охранник. Солдат Армии Веры, поминутно дефилирующийперед дверьми.

mir-kn

igi.or

g



Юра попытался сложить строки, описывающие его состояние, мерную поступь армейскихподошв… рифмы, предатели-рифмы в страхе бежали его головы. Счастливые. Рифмы неудержишь решетками.

Жалел ли он о своем поступке. Может… немного, хотя зарвавшихся священников давноследовало поставить на место.

Кому как не им – техникам. Единственным, способным разговаривать с церковниками наравных!

Единственно о чем Юрий Гопко действительно жалел – Рената не видела его в тот момент.Момент триумфа!

Куда подевалась девушка?

И Брайен?

Шевеление по ту сторону решетки сбило мысли.

Он почти привык, свыкся с отсчитывающими время шагами стража…

- Юра, ты здесь?

- Рената!

Слетев с кровати, Юноша кинулся к решетке.

Она здесь, пришла!

- Ну и кашу ты заварил!

- Брайен.

Отчего-то в этот момент он не очень обрадовался другу. Возможно, виной тому проклятаярешетка, особенно то, что он по одну сторону, а они – по другую. Вдвоем…

- Как ты мог! О чем думал! – набросилась на пленника девушка.

- Я собственно… не думал…

- Очень на вас похоже. На мужчин!

- Постойте, ко мне же никого не пускают, даже родственников, каким образом?..

Рената хитро улыбнулась.

- Ты забываешь, я дочь священника. И не рядового священника.

- Видел бы ты, что она устроила в караулке. Настоящее представление, вплоть до жалобы отцуи угрозы Трибунала.

- Спасибо вам.

- Пустое, мы же ничего не сделали, просто пришли.

mir-kn

igi.or

g



- Другие и того не смогли.

- Они не виноваты.

- Все это чудовищное, невероятное недоразумение, - затараторила Рента. – Тебя обязательноосвободят, вот увидишь. Я поговорю с отцом. Он поможет. Обязательно поможет! Правда…сейчас он немного занят. Чуть ли не каждый день у них какие-то совещания…

- Все нормально. Я посижу. А что – кормят регулярно, делать ничего не заставляют. Компания,жаль, скудновата…

- Держись, старик, все образуется, вот увидишь, обязательно образуется.

- Не сомневаюсь, - Юра почувствовал, что краснеет. Совсем как в детстве, в редкие минутывынужденного вранья родителям.

***

Произведено: сандалий человеческих – 1000 пар

Платья женского (фасон 4) – 600 шт.

Платья женского (фасон 2) – 300 шт.

Одежды мужская (серая) – 800 компл.

Униформа синяя – 100 компл.

Роба рабская – 3000 компл.

- Бей техников!

- Круши!

- Р-р-р!

Завал из мебели перегораживал коридор. Река рабов, бурля и взбрыкивая, полноводнымпотоком полилась на него. Похожее происходило на родине, у Рхата. Мутная река, прорвав что-то в недосягаемых верховьях, неслась вниз, сметая все на своем пути. Впрочем, вода быстросходила, оставляя покореженные деревья и трупы.

Совсем, как здесь.

От завала, в сторону рабов засверкали лучи. Он помнил эти лучи по тому, роковому бою вдеревне. И река схлынула, оставив после себя искореженные трупы.

- Все вместе, вперед! Смерть или свобода!

- Смерть или свобода! – дружно рявкнула река и полилась на очередной приступ.

Смерть или свобода.

Смерть была везде.

mir-kn

igi.or

g



Свобода…

Трупы техников в синих одеждах, в безмолвном единении лежали в обнимку с трупами рабов.

Кое где попадались трупы людей, не техников. То ли борцов за свободу, то ли жестоких хозяев,под шумок поплатившихся за полузабытые грехи.

Свобода.

Равенство.

Братство.

Отдельно от других лежала растерзанная женщина. Кажется, жена главного техника. Длинныерыжие волосы разметались по полу. Смешавшись с кровью, они образовали бурые наросты,словно болезнь поразила вечно чистый пластик Ковчега.

Болезнь.

Зараза.

Поразила их всех.

И имя этой заразе… свобода?

Над бывшей хозяйкой стоял раб… бывший раб, кажется, это он впустил их к техникам.

Он просто стоял и смотрел.

И глаза его странно блестели.

Счастье?

Слезы?

Невдалеке от него несколько звероподобных рабов с клыкастыми мордами пировали надтрупом техника.

Куски мяса, некогда ходившего, смеявшегося, влюблявшегося, радовавшегося жизниравнодушно исчезали в окровавленных пастях.

За печень техника между рабами произошла потасовка.

Недолгая.

Один из звероподобных упал с вырванным горлом, победитель же удовлетворенно отправилсочащийся кусок в ненасытный рот.

Свобода.

Техники сопротивлялись отчаянно. Если они и ожидали нападения, то уж никак - удара вспину. И того, что в столь важный момент останутся без своего страшного, любимого оружия.

К тому же рабов было много. Слишком много обозленных, отчаявшихся, готовых на всесуществ. Сомкнуть челюсти на горле врага, пусть за мгновение до собственной кончины.

mir-kn

igi.or

g



Ощутить вкус соленой влаги на губах. И умереть.

Счастливым.

Свободным.

Все-таки у нескольких техников оказалось оружие.

Вместе с десятком выживших, они сопротивлялись в конце коридора.

Рабов много.

Слишком много.

И вкус крови врага манит жарче самки, больше еды, сильнее жизни.

Рхат знал.

Он испытал это на себе.

Он тоже убивал. И зазубренное лезвие впивалось в шеи врагов, вспарывало синие животы,жалило сердца.

Он был почти счастлив.

Почти свободен.

Познал упоение боем, о котором слагалось столько песен. Обонял аромат победы. Испробовалвкус крови.

Вспоминая себя… Рхату делалось… противно, больно и… страшно.

Ужели он – Рхат Лун, тихоня Рхат способен на такое…

Ужели это он?..

Усталость навалилась неподъемной ношей.

Усталость и отвращение.

К себе.

К тому, что он, они сделали.

К свободе.

Боэта!

Едва первые рабы секторов прорвали оборону техников, соединившись с их отрядом, онринулся искать девушку.

В такой-то неразберихе.

Вдруг кто обидит.

mir-kn

igi.or

g



Ей нужна защита.

А он – воин!

Подтверждением статуса зазубренное лезвие сочилось кровью.

И он нашел ее.

Сжимая похожий на его нож, нежными милыми ручками, которые он так любил ласкать, Боэтавспарывала живот мертвому Хозяину.

- Рхат, свобода!

Тогда его вырвало.

В первый раз.

Потом тошнило еще не раз, словно не он часом ранее участвовал в кровавой бойне у арсенала.

Тошнило, пока желудок, как и голова, как и душа не опустошились.

Свобода.

***

Того могуществом умудрены поколения,

Кто оба мира порознь укрепил, сколь не огромны они,

Протолкнул небосвод он вверх высоко,

Двуединым взмахом светило толкнул и раскинул землю.

Ригведа. Гимн Варуне.

(Пер. Т. Елизаренковой)

«… пишу эти строки, не объясняя деяния – сделанного не воротишь, не растолковывая мысли –что хотел - сказал, и не в надежде на понимание – понимание подразумевает прощение, а мнене за что просить его. Во всяком случае, пока…»

Завитки букв ловко плели замысловатое кружево на канве бумаги. Складывались в слова, слова– в фразы.

Сюда, в дальние отсеки не долетали шумы жизни, жителей, лишь вечный гул корабля, почтиродной, совсем незаметный там, нарушал одиночество полутемных переходов.

Здесь, в тусклом свете ламп, в компании гуляющего эха, создавалась иллюзия, что ты нанеобитаемом острове, один среди безбрежного моря звезд, один на один со звездами, а не накорабле, населенном тысячами индивидуумов.

Эммануил вернулся к письму. Перечитал. Для чего же он писал его? Словно самоубийца, внадежде оправдать поступок, либо оставить какой-либо след.

Аккуратно перегнул лист.

mir-kn

igi.or

g



Его никто не видел, никто не последовал за ним. Возможно, люди все еще стоят на площади,раздумывая над последними словами. Еще не зная, не осознав, что они были последними.

Ковчег – большой корабль, здесь достаточно укромных уголков. В одном из них пряталась,похожая на гроб, креокамера.

Возможно, оправдывая схожесть, она станет таковой для него.

В таком случае – Эммануил надеялся – ее, их не отыщут, и холодная могила не станет местомпоклонения и паломничества.

Сложенный листок он опустил в контейнер на боку креокамеры.

Быстро, словно боясь передумать, разоблачился.

Ладони непроизвольно обхватили плечи. Да, здесь, в неосвоенных секторах оказалось далеконе жарко.

Металлическая сетка пола заставляла топтаться на месте. Кляня проклятый холод, Эммануилвыругался.

Смешно – через минуту он превратится в лед, возможно умрет, а его заботят холодные пятки.

Перепрыгивая с ноги на ногу, подгоняемый ознобом, а может, страшась отступления, забралсяв камеру.

Ледяные пол и стены изголодавшимися кровососами кинулись тянуть из тела остатки тепла.

На сколько же поставить пробуждение? Лет на сто! Да, века должно вполне хватить.

Палец утопил кнопку.

Крышка камеры начала медленно опускаться.

***

«Они превращают Ковчег в рассадник разврата. Учитель, Учитель, глядя со звездногожилища, страдает. Любящее сердце обливается кровью, видя падение детей своих. Развеэтому учил Всепрощающий! Разве ради этого мы покинули гнездилище порока – Землю!

Выбирай, с кем ты – отступниками и вольнодумцами, поправшими идеи, само имя Учителя,либо с истинными сынами и дочерьми Его!»

Опустился на колени техник, и увлажнились глаза, и протянул он дрожащие руки.

«С тобой, тобой, Пастырь. Ты – слово, и глаза, и дело Учителя на Ковчеге!»



Выцветшая синева куртки Техника кощунственно выпячивалась на сером пепелище кровати.

mir-kn

igi.or

g



Еще одна синева нарушала тлен серости. И синевой этой были глаза техника. Впервые застолько лет, Сонаролла разглядел их цвет. Цвет безоблачного неба. Неба, которое они уженикогда не увидят.

Под немигающим взглядом небесной синевы, Пастырю неожиданно сделалось неуютно.

- В данный момент… - предатель голос разлаженным органом неожиданно взлетел к высокимнотам.

Сонаролла откашлялся. Сапфиры глаз продолжали сверлить его.

- В данный момент… - заготовленная, написанная в муках и в еще больших муках выученнаяречь цеплялась зубами, драла острыми когтями, обогретым котенком не желая покидатьуютное горло.

Речь, как и Сонаролла, испугалась небесно-бездонной голубизны глаз.

Она должна была взбираться на осыпающиеся остроги крутых гор, описывая ужасающеепрошлое, пройтись по шаткому подвесному мосту настоящего, растечься кисельной рекойболее чем светлого будущего, подняться густым туманом, заслоняющим вожделенную реку и,наконец, подойти, подплыть, подползти к главному.

Это была отличная речь, лучшая речь, бриллиант среди речей. Отзвуки ее будоражили бынерушимые, как мир стены Ковчега, слова, подправленные учебниками, цитировались быпоколениями желающих блеснуть ученостью…

Всякой речи, как никому другому, свое место и время. Произнесенная в сочетании этихфакторов, она остается веках, но та же речь, сказанная минутой позже, живет не дольшевремени произнесения.

Серая каюта, голубые глаза – было место и время. Триумф речи, звездный час, минута славы…

Всего этого речь не хотела. Ей было уютно и тепло в шершавом горле. Ей было проще невылезать.

Усилием воли Сонаролла попытался обуздать строптивицу, и речь неожиданно послушалась.Но по своему. Самый конец, суть покинула утробу горла, дабы изменить мир.

- Утилизатор… люк на Майдане… прощаясь с покинувшими нас, мы опускаем трупы в него…

Небеса глаз внимательно изучали каждое слово, давили всепонимающей синевой. Но речь ужеосмелела.

- Если… живого человека… сильно мучиться?

Голубизна должна была налиться предгрозовой синевой, против ожидания, она осталасьнеизменна.

- Нет. Зачем вам?

- Все, что хотел услышать. Все что хотел.

***

mir-kn

igi.or

g



Умер Адам Пушкин.Торжественная кремация состоится в воскресенье, послеаутодафе.

Он шел.

Протискиваясь и толкаясь.

Обгоняя и дыша в спину.

Сам.

Отец привычно протянул ладонь. Движением головы Саша отказался.

Он сам.

Не пристало взрослому идти по коридору, держась за руку.

Он – взрослый!

Пару раз его толкнули.

Столько же – он.

Взрослый!

Лампы светили ярче обычного, серые одежды поражали обилием оттенков, пластиковые стеныс кляксами заветов радовали яркостью красок.

Взрослый!

Сегодня – воскресенье - день казней. Сегодня отец Саши встал раньше обычного и сказал – онпойдет на казнь!

Казнь! Казнь!

Мать была против, но отец сказал – он, то есть Саша – уже взрослый. Должен стать мужчиной.

Взрослый! Взрослый!

Звуки подпрыгивали, кружили вокруг головы, шумели в ушах, складывались в песню, песню изповторяющихся слов.

Взрослый. Мужчина.

Саша представлял, как он придет сегодня к коровнику – месту обычного сбора – и на вопросдрузей: «Где был?», - небрежно ответит: «На казни».

Тимур обзавидуется – ведь он старше Саши на пол года, а ни разу не видел казни. А задавакаАндрей умрет от зависти, вместе со своим отцом-техником.

Потом он начнет рассказывать, в подробностях, а они будут просить рассказать еще и еще, итак до следующей недели. Следующей казни, на которую он тоже пойдет, ведь он – взрослый!

Мужчина!

mir-kn

igi.or

g



Множество людей, как и он, двигались в одном направлении – к Майдану.

Едва не сворачивая шею, до рези в глазах, Саша вглядывался в лица.

«Учитель, миленький, пожалуйста, пусть попадется хоть один, хоть какой-нибудь знакомый.Лучше Тимур с Андреем, но, если не они, можно и жадину Нолана, или Кэнона, на худой конец– малолетку Чипа! А, Учитель?»

Он свернул в широкий коридор. В конце – долгожданно распахнутые решетчатые ворота спарочкой скучающих армейцев. А за ними…

Различные на подходах, там, за воротами, непостижимым образом одежды, люди сливались всплошную серую массу.

Саше внезапно сделалось страшно. И лампы светили здесь не так ярко.

Судорожно нащупав шершавую ладонь отца, он изо всех сил сжал ее своими ручонками.

Ему повезло. Широкие плечи отца прочистили путь почти к самой решетке.

Шеренга бойцов Армии Веры замерла перед ними. Протяни руку – дотронешься. Сашаотчетливо видел каждую складку на отутюженной униформе, каждую дырочку, потертость накожаных ремнях… кроме этого не видел ничего.

Отец все понял и взял сына на руки.

Не пристало взрослому, да еще – мужчине сидеть на руках отца… любопытство было превышегордыни.

Старые знакомые – помост, люк Утилизатора. Сколько раз видел, сколько играл здесь…сегодня они наполнились особым смыслом… Александр почесал затылок, да, особым. Каким,пока неясно.

Когда он уже начал скучать, толпа загудела.

Оно! Началось!

На площадку начали выходить священники. Наряженные, как на праздник.

Хотя Саша и ждал этого, ждал с нетерпением, внезапно сделалось страшно. Более того,захотелось слезть с отца и спрятаться за широкую спину.

Мужчины так не поступают!

Они мужественно, не ерзая, сидят на руках. До конца!

- А-а-а! – взревела тысяча глоток.

Мало что понимающий Саша закричал вместе со всеми.

Человек.

Вслед за священниками, конвоиры вывели человека.

mir-kn

igi.or

g



Человек споткнулся. Высокий расписной колпак сбился, обнажив синяки под глазами,ссадины, разбитые до ран губы.

- Еретик!

- Убийца!

- Сдохни!

Это – еретик?

Для лучшего обзора, Саша вытянул шею и прикусил язык.

Хвоста – нет, рогов тоже. Человек как человек. Побитый. Даже немного жаль.

Толстый священник забрался на помост под люком и что-то закричал высоким писклявымголосом.

Саша был разочарован. Он ожидал страшилище, а увидел… может, это не совсем еретик, или…самый захудалый из них?

Толпа за спиной ревела и улюлюкала, встречая каждое слово толстого приветственнымикриками.

Александр не смотрел на них. Он смотрел на еретика. Еретик смотрел на людей внизу.Побитые губы двигались. Кровавые раны складывали слова. Одно слово. Саша отчетливоуслышал его, словно стоял рядом.

- Простите.

Кажется, толстый закончил.

Плечистые армейцы, подхватив под руки, потянули еретика к люку.

Саша не заметил, когда крышка того успела открыться, обнажив черный зев.

Не останавливаясь, конвоиры поднесли казнимого к дыре и бросили в нее.

Толпа взревела.

Разочарованный мальчик недоумевая крутил головой.

Он уже стал мужчиной?

***

Без ответа не в пользу и Заветы.


Майдан был заполнен до краев.

Казалось, пришли все обитатели Ковчега. Может, оно так и было. Во всяком случае, ВеликийПастырь Авраам Никитченко давно не видел такого скопления народа.

mir-kn

igi.or

g



Головы, головы, головы.

Людские головы.

Лысые и заросшие, длинноволосые и стриженные, в головных уборах – от тюбетеек до платков– и без.

Море голов.

Узкий редут волнорезов, отделяющих бушующее море от берега, где обосновались священники,образовывали две шеренги солдат Армии Веры.

Плечом к плечу. Дубинки нервно подрагивают в потеющих руках.

Авраам Никитченко никогда не видел моря. Видеозаписи, старые фильмы не передавали, невызывали и десятой, сотой доли тех ощущений, эмоций, которые рождала бесконечная голубаястихия в душах землян. Он читал стихи и не понимал их, перелистывал романы и недоуменнопожимал плечами.

Что может быть романтического, завораживающего в огромном количестве воды?

Теперь, перед лицом иного, но тоже моря – моря человеческих голов. Стихии, на первый взглядспокойной, даже успокаивающей, но в любой момент готовой вырваться, прорваться, проявитьбуйный нрав, выплеснуть скрытую мощь, дабы в безумии ослепленного смести все на своемпути: солдат, Пастыря… о-о-о – он – Великий Пастырь Авраам Никитченко понял слова Заветов:«Понимание сродни знаниям - приходит с опытом; в отличие от знаний – воспользоваться имзачастую поздно».

И хотя в море голов каждый двадцатый был либо переодетым солдатом Армии Веры, либотайным осведомителем Высокого Трибунала, спокойствия это не прибавляло.

Авраам Никитченко слегка мотнул головой, отгоняя подобные мысли. Сегодня особый день!Прочь сомнения, страхи! День его триумфа и триумфа Матери Церкви!

Недальновидные глупцы внизу думают – они пришли просто на казнь.

Нет!

В свое время Авраам Никитченко изучал историю. Историю Земли, цивилизаций, историюЦеркви, неотделимую от человечества. Сейчас, глубины памяти выдали словосочетание,аналогию как нельзя подходящую к моменту.

Крестовый Поход!

Именно!

Он – Великий Пастырь, мало что понимающие люди внизу, солдаты Веры и даже озлобленныетехники присутствуют именно при зарождении, начале Крестового Похода.

Вооруженной борьбы за Святое Дело.

Разряженный Совет Церкви в полном составе сидел здесь же. Рядом с Великим Пастырем.Ближайшие соратники. Закадычные враги. Даже они не понимали, или недопонимали всеготворящегося на Майдане. Под люком. Истории! Легенды! Так уж получилось – их история

mir-kn

igi.or

g



неизменно связана с Утилизатором.

Море загудело, совсем как в фильмах, людскими головами пошла рябь. Плотнее сжались плечисолдат Армии Веры.

Великий Пастырь знал, что произошло.

Он даже не повернул головы.

Вывели заключенного.

Необычно выпрямленный и необычно бледный юноша стоял между солдатами.

Авраам помнил эти глаза, когда наглец читал свои стишки. Уже не так блестят. А скоропотухнут навеки.

Юрий Гопко. Имя отчего-то врезалось в память.

Скоро оно исчезнет, вместе с обладателем. Растворившись в десятках имен жертв КрестовогоПохода.

Жертв не помнят.

Помнят победителей!

А победитель он – Авраам Никитченко.

- Смерть!

- Смерть еретику!

По замыслу, крики шпионов должна подхватить толпа, скандируя в едином порыве.

И величайшие замыслы терпят крах.

Толпа молчала. Мало того – не двигалась. Из неспокойного моря, превратившись в монолит.

Всему свое время.

Еще будут. Кричать. Скандировать. Проклинать.

Всему свое время.

Вперед выступил Ритор.

- За нарушение канонов Матери Церкви. За порочащие ее публичные высказывания. За мыслии действия, признанные еретическими. Юрий Гопко - цех техников, ученик, приговариваетсяВысоким Трибуналом…

- Остановитесь!

Крик, как падение предмета в абсолютной тишине.

Вздрогнули зрители. Вздрогнули первосвященники. Вздрогнул и замолчал Ритор. Вздрогнулидаже обученные солдаты Армии Веры.

mir-kn

igi.or

g



Не вздрогнул один Великий Пастырь.

Он ждал, более того – молил Учителя об этом крике.

И крик раздался. Очередное доказательство святости дела.

Море разошлось. Где-то Пастырь читал о подобном…

На образовавшемся пяточке, один в поле возвышался Этьен Донадье – старшина техников.

- Отпустите его!

Этьен, Этьен. Близкий друг, лучший враг.

Все идет, как по писанному. Жаль, окружающие глупцы не понимают, не знают режиссера.

Ничего, еще поймут, узнают, оценят.

- Нет.

Авраам даже не сдвинулся с места и не повысил голос. Еще придет время потрясания кулакови громового крика.

- Отпустите! Последнее предупреждение!

А вот это интересно. Угроза. Не совсем по сценарию, но тоже ничего. Невозможно жетребовать от актера дословного следования пьесе, которую он даже не читал.

- Предупреждение! Мне – Великому Пастырю, нам – цвету Церкви! – здесь можно и подняться,и голос повысить. – Да как смеешь ты! Ты!

Авраам Никитченко видел, как напряглись капитаны Стражи, ловя каждый жест патрона.Преданные люди заняли положенные места не только в толпе, но и в секторах – у жилищтехников.

Рано.

- Арестовать его!

Нарушая мол волнорезов, к Донадье двинулось пол десятка фигур с дубинами.

Словно по волшебству, море родило пол десятка мужчин в синих одеждах. Жидкий индиговыйстрой замер перед руководителем. Жалкая преграда.

Все шло даже лучше, стремительнее, чем он предполагал.

Вот теперь пришло время заветного жеста.

И слов.

- Арестовать их всех!

Засуетились армейцы.

К месту предполагаемой схватки начали усиленно пробиваться неприметные люди. Их

mir-kn

igi.or

g



соратники уже брали в плотное кольцо редкие синие островки…

Защитники Донадье подняли небольшие темные палки.

О-о! Овцы, оказывается, готовились, отращивали клыки. По примеру Армии Веры обзавелисьдубинками. Слабое утешение против тренированных бойцов, но так даже интереснее.

Из дубинок вырвались лучи. Неяркие, тонкие, как карандаш. Лучи на миг соединили концыдубинок с телами солдат.

Остро запахло паленым мясом.

Схватившись за те места, куда упирались лучи, солдаты упали.

- Что за?..

Сдвинулись с места оставшиеся воины. Глаза блестят, рты перекошены, руки занесены дляударов.

И снова лучи.

Причем, не только вокруг Донадье, но и в толпе.

Запах мяса становится почти нестерпимым.

Около десятка солдат падают… Замертво?

Толпа рождает крик, он идет, набирает обороты, силу…

Солдаты, верные армейцы в недоумении останавливаются. Несколько отчаянных смельчаков свозгласами кидается на техников и падает. Мертвыми. С перекошенными ртами. В груди –обугленные дыры. Вот откуда разит жаренным.

Выверенный сценарий, отрепетированная пьеса дает сбой. Актеры несут отсебятину, статистывыходят на авансцену, чтобы родить длинные монологи, оркестр, вместо положенного набата,играет польку, в такт которой приплясывают декорации.

Откуда?

Как?

Почему?

Учитель, я же служил тебе! Как ты можешь спокойно смотреть на такое!

Откуда эти дубинки, рождающие лучи? И что за лучи? Не иначе сам Нечистый надоумилсинеробых!

Учитель! Если ты есть, самое время вмешаться! Помочь истинным слугам твоим!

В исступлении отчаянного, Авраам делает знак конвоирам.

Мальчишка!

Из-за тебя все началось!

mir-kn

igi.or

g



Ты поплатишься!

Когда свобода так близко!

Ты не увидишь собственного триумфа!

Мы тоже можем палить мясо!

Растерявшийся Ритор рассеянно тянется к кнопке открывания люка.

Но что такое?

Пленник радостно улыбается.

Вместо рослых фигур солдат, рядом, ненавистные синие одежды!

Не-е-ет!!

Прокляты!!

Будьте вы прокляты!

Медленно, но уверенно расползаются Первосвященники.

В числе первых – верный Стеценко.

Трусы!

Предатели!

- Люди! – Великий Пастырь воздел руки. – Люди! Нечистый вырвался на свободу! Завладелнеокрепшими душами братьев ваших! Восстанем же! Защитим Мать Церковь! Не отдадим напоругание! Все вместе!

Точно. С толпой, с разбушевавшейся стихией, им не справиться, будь у них хоть трижды лучи.

Тишина.

Как перед казнью.

Как перед бурей.

Хорошо.

Не все потеряно.

Еще поборемся.

Авраам открывает глаза.

Море, безликое море неожиданно обрело индивидуальность. Лица. Десятки, сотни лиц. Такихнепохожих. Но… родня, вновь обезличивая в колышущуюся серую массу, на десятках, сотняхтаких разных лиц… выражение. Размноженное, словно в поставленных друг против другазеркалах.

mir-kn

igi.or

g



Счастье.

Авраам Никитченко – Великий Пастырь никогда не думал, что счастье может быть стольненавистно.

- Будьте вы!..

Смех.

Зародившись редкими хихиканьями в задних рядах, словно эпидемия, он расширялся, набиралсилу, обороты… и вот уже весь Майдан – единый как никогда – хохотал охваченный веселящимбезумием.

Что почувствовал Великий Пастырь в этот момент?

Нет, не ненависть.

Опустошение.

Как они могли. Вот так, легко. В один момент. Отступить от веры. Это же их вера. Пращурыради нее взошли на Ковчег. Знали бы, что неблагодарные, оглупевшие потомки…

- Свобода! Конец власти святош!

Великий Пастырь обернулся – Этьен Донадье, старшина техников забрался на самый верх, напомост, приготовленный для казнимого, к люку Утилизатора.

И откуда только ораторский талант взялся.

- Прогресс не остановишь! Свобода и равенство!

Вот так творится история. Лет через сто, под карандашами хроникеров, эта речь расцвететбриллиантами метафор и перлами оборотов. Убийство нескольких солдат обретет черты долговынашиваемого, далеко идущего, не обсуждаемо гениального плана. Имена Этьена Донадье,Юрия Гопко станут нарицательными. Кто знает, возможно в пантеоне нарицания отыщетсяместо и для Авраама Никитченко. Мечта исполнится. Он останется в веках. Учитель! Тебе нечуждо чувство юмора.

- Казней больше не будет! Никогда!

Майдан машет руками и кричит: Ура.

- Отныне и навеки! Мы будем жить мирно и счастливо!

***

Суббота – без происшествий.

Они называли это место – Майдан.

Рабам на Майдане, кроме как возле люка Утилизатора, нет места.

Майдан был заполнен.

mir-kn

igi.or

g



Под завязку.

До отказа.

Рабами.

Победителями.

Массой.

Масса ликовала и улюлюкала.

Махала руками.

Обнималась.

Радовалась.

И выступала.

- Победа! Полная и безоговорочная победа! – с помоста, под люком Утилизатора, вещал БрайенГайдуковский.

И иззубренный в стычках нож качался в такт великим словам.

- Да-а-а! – взревела тысяча глоток, и тысячи ножей ощетинились иззубренными лезвиями.

Гайдуковского оттеснил другой Хозяин.

- Свобода! Свобода и равенство!

- Да-а-а! – взметнувшиеся лезвия пригрозили далекому потолку.

- Старикам почет!

- Почет! – соглашались потрясатели лезвий.

- Все равны!

- Равны!! – и лезвия – символ равенства – отбросили тысячи одинаковых бликов.

Хозяева, их было мало. Десяток человек на помосте, да испуганные крохи, жмущиеся к стенамМайдана.

Конец тирании Техников. Это делалось и для них, для Хозяев – жителей Ковчега.

Потом поймут, осознают, прочувствуют.

Плакать станут от благодарности.

- Отныне и навеки! Мы будем жить мирно и счастливо!

- Мирно, - подтверждали лезвия.

- Счастливо, - соглашались их хозяева.

mir-kn

igi.or

g



Свобода!

- Плодитесь, размножайтесь, рожайте кого вздумается, сколько вздумается, никаких запретов!– новый, неизвестно какой по счету Хозяин обрисовывал перспективы светлого будущего.

- Размножаться! – лезвия качались стальными фаллосами.

Стоящая рядом с Рхатом Бэта кинулась ему на шею.

- Дети! Рхат, ты слышишь, у нас будут дети!

Засохшая корка крови растрескалась вокруг улыбающегося рта.

Дети, да дети.

Отчего-то Рхату, в момент всеобщего счастья и ликования, было не очень хорошо, и совсем нерадостно.

Глупый.

Свобода.

На пульте, далеком пульте забытой рубки Ковчега, выстроились в ряд три неприметныелампочки.

И одна из них горела.

Зеленая?

Оранжевая?

Красная…

КОНЕЦ

mir-kn

igi.or

g


Пути Господни (СИ) · Глава 4. часть 1. ... В этом, не в...

Documents