Уильям Мейкпис ТеккерейЯрмарка тщеславия

Текст предоставлен издательствомhttp://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=146628

Ярмарка тщеславия: Роман без героя: Эксмо; Москва; 2008ISBN 978-5-699-27509-0

АннотацияВершиной творчества английского писателя,

журналиста и графика Уильяма Мейкписа Теккерея сталроман «Ярмарка тщеславия». Все персонажи романа –положительные и отрицательные – вовлечены, по словамавтора, в «вечный круг горя и страдания». Насыщенныйсобытиями, богатый тонкими наблюдениями быта своеговремени, проникнутый иронией и сарказмом, роман«Ярмарка тщеславия» занял почетное место в спискешедевров мировой литературы.

СодержаниеГлава I 10Глава II, 24Глава III 44Глава IV 60Глава V 87Глава VI 110Глава VII 140Глава VIII, 158Глава IX 178Глава X 195Глава XI 208Глава XII, 240Глава XIII, 260Глава XIV 285Глава XV, 325Глава XVI 343Глава XVII, 363Глава XVIII 381Глава XIX 406Глава XX, 429Глава XXI 449Глава XXII 470Глава XXIII 489

Глава XXIV, 503Глава XXV, 532Глава XXVI 571Глава XXVII, 588Глава XXVIII, 601Глава XXIX 620Глава XXX 647Глава XXXI, 665Глава XXXII, 688Глава XXXIII, 721Глава XXXIV 742Глава XXXV 775Глава XXXVI 796Глава XXXVII 813Глава XXXVIII 842Глава XXXIX 871Глава XL, 889Глава XLI, 906Глава XLII, 929Глава XLIII, 944Глава XLIV 963Глава XLV 983Глава XLVI 1001Глава XLVII 1018Глава XLVIII, 1037Глава XLIX, 1060

Глава L 1076Глава LI, 1094Глава LII, 1132Глава LIII 1153Глава LIV 1172Глава LV, 1190Глава LVI 1221Глава LVII 1245Глава LVIII 1262Глава LIX 1285Глава LX 1307Глава LXI, 1320Глава LXII 1348Глава LXIII, 1370Глава LXIV 1394Глава LXV, 1427Глава LXVI 1443Глава LXVII, 14742 1509

Уильям ТеккерейЯрмарка тщеславия

Роман без герояЧувство глубокой грусти охватывает Кукольника,

когда он сидит на подмостках и смотрит на Ярмарку,гомонящую вокруг. Здесь едят и пьют без всякой ме-ры, влюбляются и изменяют, кто плачет, а кто радует-ся; здесь курят, плутуют, дерутся и пляшут под пилика-нье скрипки; здесь шатаются буяны и забияки, повесыподмигивают проходящим женщинам, жулье шныря-ет по карманам, полицейские глядят в оба, шарлата-ны (не мы, а другие, чума их задави) бойко зазываютпублику; деревенские олухи таращатся на мишурныенаряды танцовщиц и на жалких, густо нарумяненныхстарикашек-клоунов, между тем как ловкие воришки,подкравшись сзади, очищают карманы зевак. Да, вотона, Ярмарка Тщеславия; место нельзя сказать чтобыназидательное, да и не слишком веселое, несмотряна царящий вокруг шум и гам. А посмотрите вы на ли-ца комедиантов и шутов, когда они не заняты делом иТом-дурак, смыв со щек краску, садится полдничать сосвоей женой и маленьким глупышкой Джеком, укрыв-шись за серой холстиной. Но скоро занавес поднимут,

и вот уже Том опять кувыркается через голову и оретво всю глотку: «Наше вам почтение!»

Человек, склонный к раздумью, случись ему бро-дить по такому гульбищу, не будет, я полагаю, черес-чур удручен ни своим, ни чужим весельем. Какой-ни-будь смешной или трогательный эпизод, быть может,умилит его или позабавит: румяный мальчуган, загля-девшийся на лоток с пряниками; хорошенькая плутов-ка, краснеющая от любезностей своего кавалера, ко-торый выбирает ей ярмарочный подарок; или Том-ду-рак – прикорнувший позади фургона бедняга сосет об-глоданную кость в кругу своей семьи, которая кормит-ся его скоморошеством. Но все же общее впечатле-ние скорее грустное, чем веселое. И, вернувшись до-мой, вы садитесь, все еще погруженный в глубокиедумы, не чуждые сострадания к человеку, и беретесьза книгу или за прерванное дело.

Вот и вся мораль, какую я хотел бы предпослатьсвоему рассказу о Ярмарке Тщеславия. Многие са-мого дурного мнения о ярмарках и сторонятся их сосвоими чадами и домочадцами; быть может, они иправы. Но люди другого склада, обладающие умомленивым, снисходительным или насмешливым, пожа-луй, согласятся заглянуть к нам на полчаса и посмот-реть на представление. Здесь они увидят зрелища са-мые разнообразные: кровопролитные сражения, ве-

личественные и пышные карусели, сцены из велико-светской жизни, а также из жизни очень скромных лю-дей, любовные эпизоды для чувствительных сердец,а также комические, в легком жанре, – и все это об-ставлено подходящими декорациями и щедро иллю-миновано свечами за счет самого автора.

Что еще может сказать Кукольник? Разве лишь упо-мянуть о благосклонности, с какой представление бы-ло принято во всех главнейших английских городах,где оно побывало и где о нем весьма благоприят-но отзывались уважаемые представители печати, атакже местная знать и дворянство. Он гордится тем,что его марионетки доставили удовольствие самомулучшему обществу нашего государства. Знаменитаякукла Бекки проявила необычайную гибкость в суста-вах и оказалась весьма проворной на проволоке; кук-ла Эмилия, хоть и снискавшая куда более ограничен-ный круг поклонников, все же отделана художником иразодета с величайшим старанием; фигура Доббина,пусть и неуклюжая с виду, пляшет преестественно ипрезабавно; многим понравился танец мальчиков. Авот, обратите внимание на богато разодетую фигуруНечестивого Вельможи, на которую мы не пожалелиникаких издержек и которую в конце этого замечатель-ного представления унесет черт.

Засим, отвесив глубокий поклон своим покровите-

лям, Кукольник уходит, и занавес поднимается.Лондон, 28 июня 1848 г.

Глава I

Чизикская аллея

1

Однажды ясным июньским утром, когда нынешнийвек был еще зеленым юнцом, к большим чугуннымворотам пансиона для молодых девиц под началоммисс Пинкертон, расположенного на Чизикской ал-лее, подкатила со скоростью четырех миль в час вме-стительная семейная карета, запряженная парой от-кормленных лошадей в блестящей сбруе, с откорм-ленным кучером в треуголке и парике. Как только эки-паж остановился у ярко начищенной медной доски сименем мисс Пинкертон, чернокожий слуга, дремав-ший на козлах рядом с толстяком кучером, распра-вил кривые ноги, и не успел он дернуть за шнурок ко-локольчика, как, по крайней мере, два десятка юныхголовок выглянуло из узких окон старого внушитель-ного дома. Зоркий наблюдатель мог бы даже узнатькрасный носик добродушной мисс Джемаймы Пинкер-тон, выглянувший из-за горшков герани в окне ее соб-ственной гостиной.

– Это карета миссис Седли, сестрица, – доложила

1 Чизик – в то время лондонский пригород с большим парком.

мисс Джемайма. – Звонит чернокожий лакей Самбо.Представьте, на кучере новый красный жилет!

– Вы закончили все приготовления к отъезду миссСедли, мисс Джемайма? – спросила мисс Пинкертон,величественная дама – хэммерсмитская Семирами-да2, друг доктора Джонсона3, доверенная корреспон-дентка самой миссис Шапон4.

– Девочки поднялись в четыре утра, чтобы уложитьее сундуки, сестрица, – отвечала мисс Джемайма, – имы собрали ей целый пук цветов.

– Скажите «букет», сестра Джемайма, так будетблагороднее.

– Ну, хорошо, букет, и очень большой, чуть ли не свеник. Я положила в сундук Эмилии две бутылки гвоз-дичной воды для миссис Седли и рецепт приготовле-ния.

– Надеюсь, мисс Джемайма, вы приготовили счет2 …хэммерсмитская Семирамида… – Хэммерсмит – лондонский при-

город, расположенный рядом с Чизиком; Семирамида – легендарнаяцарица Ассирии, которой предания приписывают необыкновенный ум иэнергию.

3 Доктор Джонсон Сэмюел (1709–1784) – поэт и историк литературы,был непререкаемым авторитетом в области литературных вкусов Ан-глии второй половины XVIII в. Прославился капитальным «Словареманглийского языка».

4 Миссис Шапон (1727–1801) – английская писательница, автор книги«Об образовании ума», предназначенной для воспитания девиц в духебуржуазных добродетелей.

мисс Седли? Ах, вот он! Очень хорошо! Девяностотри фунта четыре шиллинга. Будьте добры адресо-вать его Джону Седли, эсквайру, и запечатать вот этузаписку, которую я написала его супруге.

Для мисс Джемаймы каждое собственноручноеписьмо ее сестры, мисс Пинкертон, было священно,как послание какой-нибудь коронованной особы. Из-вестно, что мисс Пинкертон самолично писала роди-телям учениц только в тех случаях, когда ее питомицыпокидали заведение или же выходили замуж, да ещекак-то раз, когда бедняжка мисс Берч умерла от скар-латины. По мнению мисс Джемаймы, если что и мог-ло утешить миссис Берч в утрате дочери, то, конечно,только возвышенное и красноречивое послание, в ко-тором мисс Пинкертон сообщала ей об этом событии.

На этот раз записка мисс Пинкертон гласила:«Чизик, Аллея, июня 15 дня 18.. г.Милостивая государыня!После шестилетнего пребывания мисс Эмилии

Седли в пансионе я имею честь и удовольствиерекомендовать ее родителям в качестве молодойособы, вполне достойной занять подобающееположение в их избранном и изысканном кругу.Все добродетели, отличающие благороднуюанглийскую барышню, все совершенства,подобающие ее происхождению и положению,присущи милой мисс Седли; ее прилежание и

послушание снискали ей любовь наставников, апрелестной кротостью нрава она расположила ксебе все сердца, как юные, так и более пожилые.

В музыке и танцах, в правописании, во всехвидах вышивания и рукоделия она, без сомнения,осуществит самые пламенные пожелания своихдрузей. В географии ее успехи оставляютжелать лучшего; кроме того, рекомендуется втечение ближайших трех лет неукоснительнопользоваться по четыре часа в день спиннойлинейкой, как средством для приобретения тойдостойной осанки и грации, которые стольнеобходимы каждой светской молодой девице.

В отношении правил благочестия инравственности мисс Седли покажет себядостойной того Заведения, которое былопочтено посещением Великого лексикографа ипокровительством несравненной миссис Шапон.Покидая Чизик, мисс Эмилия увозит с собоюпривязанность подруг и искреннее расположениеначальницы, имеющей честь быть вашей,

милостивая государыня,покорнейшей и нижайшей слугой,

Барбарою Пинкертон.

P. S. Мисс Седли едет в сопровождениимисс Шарп. Особая просьба: пребывание миссШарп на Рассел-сквер не должно превышатьдесяти дней. Знатное семейство, с которым она

договорилась, желает располагать ее услугамикак можно скорее».

Закончив письмо, мисс Пинкертон приступила к на-чертанию своего имени и имени мисс Седли на титулеСловаря Джонсона – увлекательного труда, которыйона неизменно преподносила своим ученицам в ка-честве прощального подарка. На переплете было вы-тиснено: «Молодой девице, покидающей школу миссПинкертон на Чизикской аллее – обращение блажен-ной памяти досточтимого доктора Сэмюела Джонсо-на». Нужно сказать, что имя лексикографа не сходи-ло с уст величавой дамы и его памятное посещениеположило основу ее репутации и благосостоянию.

Получив от старшей сестры приказ достать Сло-варь из шкафа, мисс Джемайма извлекла из упомяну-того хранилища два экземпляра книги, и когда миссПинкертон кончила надписывать первый, Джемаймане без смущения и робости протянула ей второй.

– Для кого это, мисс Джемайма? – произнесла миссПинкертон с ужасающей холодностью.

– Для Бекки Шарп, – ответила Джемайма, трепещавсем телом и слегка отвернувшись, чтобы скрыть отсестры румянец, заливший ее увядшее лицо и шею. –Для Бекки Шарп: ведь и она уезжает.

– МИСС ДЖЕМАЙМА! – воскликнула мисс Пинкер-тон. (Выразительность этих слов требует передачи их

прописными буквами.) – Да вы в своем ли уме? По-ставьте Словарь в шкаф и впредь никогда не позво-ляйте себе подобных вольностей!

– Но, сестрица, ведь всей книге цена два шиллингадесять пенсов, а для бедняжки Бекки это такая обида.

– Пришлите мне сейчас же мисс Седли, – сказаламисс Пинкертон.

И бедная Джемайма, не смея больше произнестини слова, выбежала из комнаты в полном расстрой-стве чувств.

Мисс Седли была дочерью лондонского купца,человека довольно состоятельного, тогда как миссШарп училась в пансионе на положении освобожден-ной от платы ученицы, обучающей младших, и, помнению мисс Пинкертон, для нее и без того было до-вольно сделано, чтобы еще удостаивать ее на проща-нье высокой чести поднесения Словаря.

Хотя письмам школьных наставниц можно дове-рять не больше, чем надгробным эпитафиям, однакослучается, что почивший и на самом деле заслужива-ет всех тех похвал, которые каменотес высек над егоостанками: он действительно был примерным христи-анином, преданным родителем, любящим чадом, су-пругой или супругом и воистину оставил безутешнуюсемью, оплакивающую его. Так и в училищах, мужскихи женских, иной раз бывает, что питомец вполне до-

стоин похвал, расточаемых ему беспристрастным на-ставником. Мисс Эмилия Седли принадлежала к этойредкой разновидности молодых девиц. Она не толь-ко заслуживала всего того, что мисс Пинкертон напи-сала ей в похвалу, но и обладала еще многими оча-ровательными свойствами, которых не могла видетьэта напыщенная и престарелая Минерва вследствиеразницы в положении и возрасте между нею и ее вос-питанницей.

Эмилия не только пела, словно жаворонок или ка-кая-нибудь миссис Биллингтон, и танцевала, как Хи-лисберг или Паризо, она еще прекрасно вышивала,знала правописание не хуже самого Словаря, а глав-ное, обладала таким добрым, нежным, кротким и ве-ликодушным сердцем, что располагала к себе всех,кто только к ней приближался, начиная с самой Ми-нервы и кончая бедной судомойкой или дочерью кри-вой пирожницы, которой позволялось раз в неделюсбывать свои изделия пансионеркам. Из двадцати че-тырех товарок у Эмилии было двенадцать закадыч-ных подруг. Даже завистливая мисс Бригс никогда неотзывалась о ней дурно; высокомерная и высокород-ная мисс Солтайр (внучка лорда Декстера) призна-вала, что у нее благородная осанка, а богачка миссСуорц, курчавая мулатка с Сент-Китса, в день отъез-да Эмилии разразилась таким потоком слез, что при-

шлось послать за доктором Флоссом и одурманить еенюхательными солями. Привязанность мисс Пинкер-тон была, как оно и должно, спокойной и полной до-стоинства, в силу высокого положения и выдающих-ся добродетелей этой леди, зато мисс Джемайма ужене раз принималась рыдать при мысли о разлуке сЭмилией; если бы не страх перед сестрой, она впа-ла бы в форменную истерику, под стать наследницес Сент-Китса (с которой взималась двойная плата).Но такое роскошество в изъявлении печали позволи-тельно только воспитанницам, занимающим отдель-ную комнату, между тем как честной Джемайме пола-галось заботиться о счетах, стирке, штопке, пудингах,столовой и кухонной посуде да наблюдать за прислу-гой. Однако стоит ли нам ею интересоваться? Весьмавозможно, что с этой минуты и до скончания века мыуже больше о ней не услышим, и как только узорча-тые чугунные ворота закроются, ни она, ни ее грознаясестра не покажутся более из них, чтобы шагнуть вмаленький мирок этого повествования.

Но с Эмилией мы будем видеться очень часто, апотому не мешает сказать в самом же начале наше-го знакомства, что она была прелестным существом;а это великое благо и в жизни, и в романах (последниев особенности изобилуют злодеями самого мрачно-го свойства), когда удается иметь своим неизменным

спутником такое невинное и доброе создание! Так какона не героиня, то нет надобности описывать ее: бо-юсь, что нос у нее несколько короче, чем это жела-тельно, а щеки слишком уж круглы и румяны для геро-ини. Зато ее лицо цвело здоровьем, губы – свежестьюулыбки, а глаза сверкали искренней, неподдельнойжизнерадостностью, кроме тех, конечно, случаев, ко-гда они наполнялись слезами, что бывало, пожалуй,слишком часто: эта дурочка способна была плакатьнад мертвой канарейкой, над мышкой, невзначай пой-манной котом, над развязкой романа, хотя бы и глу-пейшего. А что касается неласкового слова, обращен-ного к ней, то если бы нашлись такие жестокосерд-ные люди… Впрочем, тем хуже для них! Даже самамисс Пинкертон, женщина суровая и величественная,после первого же случая перестала бранить Эмилию,и хотя была способна к пониманию чувствительныхсердец не более, чем алгебры, однако отдала особыйприказ всем учителям и наставницам обращаться смисс Седли возможно деликатнее, так как строгое об-хождение ей вредно.

Когда наступил день отъезда, мисс Седли стала втупик, не зная, что ей делать: смеяться или плакать, –так как она была одинаково склонна и к тому и к друго-му. Она радовалась, что едет домой, и страшно горе-вала, что надо расставаться со школой. Уже три дня

маленькая Лора Мартин, круглая сиротка, ходила заней по пятам, как собачонка. Эмилии пришлось сде-лать и принять по крайней мере четырнадцать подар-ков и четырнадцать раз дать торжественную клятвуписать еженедельно. «Посылай мне письма по адре-су моего дедушки, графа Декстера», – наказывала еймисс Солтайр (кстати сказать, род ее был из захуда-лых). «Не заботься о почтовых расходах, мое золот-ко, и пиши мне каждый день!» – просила пылкая, при-вязчивая мисс Суорц. А малютка Лора Мартин (ока-завшаяся тут как тут) взяла подругу за руку и сказала,пытливо заглядывая ей в лицо: «Эмилия, когда я будутебе писать, можно называть тебя мамой?»

Я не сомневаюсь, что какой-нибудь Джонс, читаю-щий эту книгу у себя в клубе, не замедлит рассердить-ся и назовет все это глупостями – пошлыми и вздор-ными сантиментами. Я так и вижу, как оный Джонс(слегка раскрасневшийся после порции баранины иполпинты вина) вынимает карандаш и жирной чертойподчеркивает слова: «пошлыми, вздорными» и т. д.и подкрепляет их собственным восклицанием на по-лях: «Совершенно верно!» Ну что ж! Джонс человекобширного ума, восхищающийся великим и героиче-ским как в жизни, так и в романах, – и лучше ему во-время спохватиться и поискать другого чтения.

Итак, будем продолжать. Цветы, сундуки, подарки

и шляпные картонки мисс Седли уже уложены мисте-ром Самбо в карету вместе с потрепанным кожанымчемоданчиком, к которому чья-то рука аккуратно при-колола карточку мисс Шарп и который Самбо подалухмыляясь, а кучер водворил на место с подобаю-щим случаю фырканьем. И вот настал час разлуки.Его печаль была в значительной мере развеяна при-мечательной речью, с которой мисс Пинкертон обра-тилась к своей питомице. Нельзя сказать, чтобы этопрощальное слово побудило Эмилию к философскимразмышлениям или же вооружило ее тем спокойстви-ем, которое осеняет нас в результате глубокомыслен-ных доводов. Нет, речь эта была невыносимо скучна,напыщенна и суха, да и самый вид грозной воспита-тельницы не располагал к бурным проявлениям печа-ли. В гостиной было предложено угощение: тминныесухарики и бутылка вина, как это полагалось в торже-ственных случаях, при посещении пансиона родите-лями воспитанниц; и когда угощение было съедено ивыпито, мисс Седли получила возможность тронутьсяв путь.

– А вы, Бекки, не зайдете проститься с мисс Пин-кертон? – обратилась мисс Джемайма к молодой де-вушке: не замеченная никем, она спускалась с лест-ницы со шляпной картонкой в руках.

– Я полагаю, что должна это сделать, – спокойно от-

ветила мисс Шарп, к великому изумлению мисс Дже-маймы; и когда мисс Джемайма постучалась в дверьи получила разрешение войти, мисс Шарп вошла свесьма непринужденным видом и произнесла на без-укоризненном французском языке:

– Mademoiselle, je viens vous faire mes adieux5.Мисс Пинкертон не понимала по-французски, она

только руководила теми, кто знал этот язык. Закусивгубу и вздернув украшенную римским носом почтен-ную голову (на макушке которой покачивался огром-ный пышный тюрбан), она процедила сквозь зубы:«Мисс Шарп, всего вам хорошего». Произнеся этислова, хэммерсмитская Семирамида сделала мано-вение рукой, как бы прощаясь и вместе с тем даваямисс Шарп возможность пожать ее нарочито выстав-ленный для этой цели палец.

Мисс Шарп только скрестила руки и с очень холод-ной улыбкой присела, решительно уклоняясь от пред-ложенной чести, на что Семирамида с большим, чемкогда-либо, негодованием тряхнула тюрбаном. Соб-ственно говоря, это была маленькая баталия междумолодой женщиной и старой, причем последняя ока-залась побежденной.

– Да хранит вас бог, дитя мое! – произнесла она,обнимая Эмилию и грозно хмурясь через ее плечо в

5 Мадемуазель, я пришла проститься с вами (фр.).

сторону мисс Шарп.– Пойдем, Бекки! – сказала страшно перепуганная

мисс Джемайма, увлекая за собой молодую девушку,и дверь гостиной навсегда закрылась за строптиви-цей.

Затем начались суматоха и прощание внизу. Сло-вами этого не выразить. В прихожей собралась всяприслуга, все милые сердцу, все юные воспитанни-цы и только что приехавший учитель танцев. Подня-лась такая кутерьма, пошли такие объятия, поцелуи,рыдания вперемежку с истерическими взвизгивания-ми привилегированной пансионерки мисс Суорц, до-носившимися из ее комнаты, что никаким пером неописать, и нежному сердцу лучше пройти мимо этого.Но объятиям пришел конец, и подруги расстались, –то есть рассталась мисс Седли со своими подругами.Мисс Шарп уже несколькими минутами раньше, под-жав губки, уселась в карету. Никто не плакал, расста-ваясь с нею.

Кривоногий Самбо захлопнул дверцу за своей ры-давшей молодой госпожой и вскочил на запятки.

– Стой! – закричала мисс Джемайма, кидаясь к во-ротам с каким-то свертком.

– Это сандвичи, милочка! – сказала она Эмилии. –Ведь вы еще успеете проголодаться. А вам, Бекки…Бекки Шарп, вот книга, которую моя сестра, то есть

я… ну, словом… Словарь Джонсона. Вы не можетеуехать от нас без Словаря. Прощайте! Трогай, кучер!Благослови вас бог!

И доброе создание вернулось в садик, обуревае-мое волнением.

Но что это? Едва лошади тронули с места, как миссШарп высунула из кареты свое бледное лицо и швыр-нула книгу в ворота.

Джемайма чуть не упала в обморок от ужаса.– Да что же это!.. – воскликнула она. – Какая дерз-

кая…Волнение помешало ей кончить и ту и другую фра-

зу. Карета покатила, ворота захлопнулись, колоколь-чик зазвонил к уроку танцев. Целый мир открывалсяперед обеими девушками. Итак, прощай, Чизикскаяаллея!

Глава II,

в которой мисс Шарп имисс Седли готовятсяк открытию кампании

После того как мисс Шарп совершила геройский по-

ступок, упомянутый в предыдущей главе, и удостове-рилась, что Словарь, перелетев через мощеную до-рожку, упал к ногам изумленной мисс Джемаймы, лицомолодой девушки, смертельно-бледное от злобы, оза-рилось улыбкой, едва ли, впрочем, скрасившей его,и, со вздохом облегчения откинувшись на подушки ка-реты, она сказала:

– Так, со Словарем покончено! Слава богу, я вырва-лась из Чизика!

Мисс Седли была поражена дерзкой выходкой, по-жалуй, не меньше самой мисс Джемаймы. Шутка ли– ведь всего минуту назад она покинула школу, и впе-чатления прошедших шести лет еще не померкли в еедуше. Страхи и опасения юного возраста не оставля-ют некоторых людей до конца жизни. Один мой знако-мец, джентльмен шестидесяти восьми лет, как-то зазавтраком сказал мне с взволнованным видом:

– Сегодня мне снилось, будто меня высек докторРейн!

Воображение перенесло его в эту ночь на пятьде-сят пять лет назад. В шестьдесят восемь лет докторРейн и его розга казались ему в глубине души таки-ми же страшными, как и в тринадцать. А что, еслибы доктор с длинной березовой розгой предстал пе-ред ним во плоти даже теперь, когда ему исполнилосьшестьдесят восемь, и сказал грозным голосом: «Ну-ка, мальчик, снимай штаны!» Да, да, мисс Седли былачрезвычайно встревожена этой дерзкой выходкой.

– Как это можно, Ребекка? – произнесла она нако-нец после некоторого молчания.

– Ты думаешь, мисс Пинкертон выскочит за воротаи прикажет мне сесть в карцер? – сказала Ребекка,смеясь.

– Нет, но…– Ненавижу весь этот дом, – продолжала в бешен-

стве мисс Шарп. – Хоть бы мне никогда его больше невидеть. Пусть бы он провалился на самое дно Темзы!Да, уж если бы мисс Пинкертон оказалась там, я нестала бы выуживать ее, ни за что на свете! Ох, погля-дела бы я, как она плывет по воде вместе со своимтюрбаном и всем прочим, как ее шлейф полощется заней, а нос торчит кверху, словно нос лодки!

– Тише! – вскричала мисс Седли.

– А что, разве черный лакей может нафискалить? –воскликнула мисс Ребекка со смехом. – Он еще, чегодоброго, вернется и передаст мисс Пинкертон, что яненавижу ее всеми силами души! Ох, как бы я хоте-ла этого. Как я мечтаю доказать ей это на деле. Задва года я видела от нее только оскорбления и обиды.Со мной обращались хуже, чем с любой служанкойна кухне. У меня никогда не было ни единого друга.Я ласкового слова ни от кого не слышала, кроме те-бя. Меня заставляли присматривать за девочками измладшего класса и болтать по-французски со взрос-лыми девицами, пока мне не опротивел мой роднойязык! Правда, я ловко придумала, что заговорила смисс Пинкертон по-французски? Она не понимает ниполслова, но ни за что не признается в этом. Гордостьне позволит. Я думаю, она потому и рассталась сомной. Итак, благодарение богу за французский язык!Vive la France! Vive l’Empereure! Vive Bonaparte!6

– О Ребекка, Ребекка, как тебе не стыдно! – ужас-нулась мисс Седли (Ребекка дошла до величайшегобогохульства; в те дни сказать в Англии: «Да здрав-ствует Бонапарт!» – было все равно что сказать: «Даздравствует Люцифер!»). – Ну, как ты можешь… От-куда у тебя эти злобные, эти мстительные чувства?

6 Да здравствует Франция! Да здравствует император! Да здравствуетБонапарт! (фр.)

– Месть, может быть, и некрасивое побуждение, новполне естественное, – отвечала мисс Ребекка. – Яне ангел.

И она действительно не была ангелом. Ибо если втечение этого короткого разговора (происходившего,пока карета лениво катила вдоль реки) мисс Ребек-ка Шарп имела случай дважды возблагодарить бога,то первый раз это было по поводу освобождения отнекоей ненавистной ей особы, а во второй – за нис-посланную ей возможность в некотором роде посра-мить своих врагов; ни то, ни другое не является до-стойным поводом для благодарности творцу и не мо-жет быть одобрено людьми кроткими и склонными квсепрощению. Но мисс Ребекка в ту пору своей жиз-ни не была ни кроткой, ни склонной к всепрощению.Все обходятся со мной плохо, решила эта юная ми-зантропка. Мы, однако, уверены, что особы, с которы-ми все обходятся плохо, полностью заслуживают та-кого обращения. Мир – это зеркало, и он возвраща-ет каждому его собственное изображение. Нахмурь-тесь – и он, в свою очередь, кисло взглянет на вас;засмейтесь ему и вместе с ним – и он станет вашимвеселым, милым товарищем; а потому пусть молодыелюди выбирают, что им больше по вкусу. В самом де-ле, если мир пренебрегал Ребеккой, то и она, сколькоизвестно, никогда никому не сделала ничего хороше-

го. Так нельзя и ожидать, чтобы все двадцать четы-ре молодые девицы были столь же милы, как героиняэтого произведения, мисс Седли (которую мы избралиименно потому, что она добрее других, – а иначе чтопомешало бы нам поставить на ее место мисс Суорц,или мисс Крамп, или мисс Хопкинс?); нельзя ожидать,чтобы каждая обладала таким смиренным и кроткимнравом, как мисс Эмилия Седли, чтобы каждая стара-лась, пользуясь всяким удобным случаем, победитьугрюмую злобность Ребекки и с помощью тысячи лас-ковых слов и любезных одолжений преодолеть, хотябы ненадолго, ее враждебность к людям.

Отец мисс Шарп был художник и давал уроки рисо-вания в школе мисс Пинкертон. Человек одаренный,приятный собеседник, беспечный служитель муз, онотличался редкой способностью влезать в долги ипристрастием к кабачку. В пьяном виде он нередко ко-лачивал жену и дочь и на следующее утро, подняв-шись с головной болью, честил весь свет за пренебре-жение к его таланту и поносил – весьма остроумно,а иной раз и совершенно справедливо – дураков-ху-дожников, своих собратий. С величайшей трудностьюподдерживая свое существование и задолжав всемв Сохо7, где он жил, на милю кругом, он решил по-править свои обстоятельства женитьбой на молодой

7 Сохо – район Лондона, где селилось много иностранцев.

женщине, француженке по происхождению и балет-ной танцовщице по профессии. О скромном призва-нии своей родительницы мисс Шарп никогда не рас-пространялась, но зато не забывала упомянуть, чтоАнтраша – именитый гасконский род, и очень горди-лась своим происхождением. Любопытно заметить,что по мере житейского преуспеяния нашей тщеслав-ной молодой особы ее предки повышались в знатно-сти и благоденствии.

Мать Ребекки получила кое-какое образование, идочь ее отлично говорила по-французски, с париж-ским выговором. В то время это было большой редко-стью, что и привело к поступлению Ребекки в пансиондобродетельной мисс Пинкертон. Дело в том, что, ко-гда мать девушки умерла, отец, видя, что ему не опра-виться после третьего припадка delirium tremens8, на-писал мисс Пинкертон мужественное и трогательноеписьмо, поручая сиротку ее покровительству, и затембыл опущен в могилу, после того как два судебных ис-полнителя поругались над его трупом. Ребекке мину-ло семнадцать лет, когда она явилась в Чизик и бы-ла принята на особых условиях; в круг ее обязанно-стей, как мы видели, входило говорить по-француз-ски, а ее права заключались в том, чтобы, получаядаровой стол и квартиру, а также несколько гиней в

8 Белой горячки (лат.).

год, подбирать крохи знаний у преподавателей, обу-чающих пансионерок. Ребекка была маленькая, хруп-кая, бледная, с рыжеватыми волосами; ее зеленыеглаза были обычно опущены долу, но, когда она ихподнимала, они казались необычайно большими, за-гадочными и манящими, такими манящими, что пре-подобный мистер Крисп, новоиспеченный помощникчизикского викария мистера Флауэрдью, только что состуденческой скамьи в Оксфорде, влюбился в миссШарп: он был сражен наповал одним ее взглядом, ко-торый она метнула через всю церковь – от скамьипансионерок до кафедры проповедника. Бедный юно-ша, иногда пивший чай у мисс Пинкертон, которой онбыл представлен своей мамашей, совсем одурел отстрасти и в перехваченной записке, вверенной одно-глазой пирожнице для доставки по назначению, да-же намекал на что-то вроде брака. Миссис Крисп бы-ла вызвана из Бакстона и немедленно увезла свое-го дорогого мальчика, но даже мысль о появлении та-кой вороны в чизикской голубятне приводила в трепетмисс Пинкертон, и она обязательно удалила бы Ре-бекку из своего заведения, если бы не была связананеустойкой по договору; она так и не поверила клят-вам молодой девушки, что та ни разу не обменялась смистером Криспом ни единым словом, кроме тех двухслучаев, когда встречалась с ним за чаем на глазах у

самой мисс Пинкертон.Рядом с другими, рослыми и цветущими, воспитан-

ницами пансиона Ребекка Шарп казалась ребенком.Но она обладала печальной особенностью бедняков– преждевременной зрелостью. Скольких несговорчи-вых кредиторов приходилось ей уламывать и выпро-важивать за отцовские двери; скольких торговцев онаумасливала и улещала, приводя их в хорошее распо-ложение духа и приобретая тем возможность лишнийраз пообедать. Дома она обычно проводила время сотцом, который очень гордился своей умненькой доч-кой, и прислушивалась к беседам его приятелей-за-булдыг, хотя часто разговоры эти мало подходили длядетских ушей. По ее же собственным словам, она ни-когда не была ребенком, чувствовала себя взрослойуже с восьмилетнего возраста. О, зачем мисс Пинкер-тон впустила в свою клетку такую опасную птицу!

Дело в том, что старая дама считала Ребекку сми-реннейшим в мире созданьем – так искусно умела таразыгрывать роль ingJnue9 в тех случаях, когда отецбрал ее с собой в Чизик. Всего лишь за год до за-ключения условия с Ребеккой, то есть когда девочкебыло шестнадцать лет, мисс Пинкертон торжественнои после подобающей случаю краткой речи подарилаей куклу, которая, кстати сказать, была конфискована

9 Простушки (фр.).

у мисс Суиндл, украдкой нянчившей ее в часы заня-тий. Как хохотали отец с дочерью, когда брели домойпосле вечера у начальницы, обсуждая речи пригла-шенных учителей, и в какую ярость пришла бы миссПинкертон, если бы увидела карикатуру на самое се-бя, которую маленькая комедиантка умудрилась сма-стерить из этой куклы! Ребекка разыгрывала с неюцелые сцены на великую потеху Ньюмен-стрит, Дже-рард-стрит и всему артистическому кварталу. И моло-дые художники, заходившие на стакан грога к свое-му ленивому и разгульному старшему товарищу, ум-нице и весельчаку, всегда осведомлялись у Ребекки,дома ли мисс Пинкертон. Она, бедняжка, была им также хорошо известна, как мистер Лоренс10 и президентУэст11. Однажды Ребекка удостоилась чести провестив Чизике несколько дней и по возвращении сооруди-ла себе другую куклу – мисс Джемми; ибо хотя этадобрая душа не пожалела для сиротки варенья и су-хариков, накормив ее до отвала, и даже сунула ей напрощанье семь шиллингов, однако чувство смешногоу Ребекки было так велико – гораздо сильнее чувствапризнательности, – что она принесла мисс Джемми в

10 Лоренс Томас (1769–1830) – английский придворный худож-ник-портретист.

11 Уэст Бенджамин (1738–1820) – художник, один из основателей Ко-ролевской академии художеств, с 1792 г. – ее президент.

жертву столь же безжалостно, как и ее сестру.И вот после смерти матери девочка была переве-

зена в пансион, который должен был стать ее домом.Строгая его чинность угнетала ее; молитвы и трапезы,уроки и прогулки, сменявшие друг друга с монастыр-ской монотонностью, тяготили ее свыше всякой меры.Она с таким сожалением вспоминала о свободной инищей жизни дома, в старой мастерской, что все, даи она сама, думали, что она изнывает, горюя об отце.Ей отвели комнатку на чердаке, и служанки слышали,как Ребекка мечется там по ночам, рыдая. Но рыда-ла она от бешенства, а не от горя. Если раньше еенельзя было назвать лицемеркой, то теперь одиноче-ство научило ее притворяться. Она никогда не быва-ла в обществе женщин; отец ее, при всей своей рас-пущенности, был человеком талантливым; разговор сним был для нее в тысячу раз приятней болтовни с те-ми представительницами ее пола, с которыми она те-перь столкнулась. Спесивое чванство старой началь-ницы школы, глупое добродушие ее сестры, пошлаяболтовня и свары старших девиц и холодная коррект-ность воспитательниц одинаково бесили Ребекку.

Не было у бедной девушки и нежного материнскогосердца, иначе щебетание и болтовня младших детей,порученных ее надзору, должны были бы смягчить ееи утешить, но она прожила среди них два года, и ни

одна девочка не пожалела о ее отъезде. Кроткая, мяг-косердечная Эмилия Седли была единственным че-ловеком, к которому в какой-то мере привязалась Ре-бекка. Но кто не привязался бы к Эмилии!

Те радости и жизненные блага, которыми насла-ждались молодые девицы, ее окружавшие, вызыва-ли у Ребекки мучительную зависть. «Как важничаетэта девчонка – только потому, что она внучка како-го-то графа! – говорила она об одной из товарок. – Какони все пресмыкаются и подличают перед этой кре-олкой из-за сотни тысяч фунтов стерлингов! Я в тыся-чу раз умнее и красивее этой особы, несмотря на всеее богатство! Я так же благовоспитанна, как эта граф-ская внучка, невзирая на пышность ее родословной,а между тем никто здесь меня не замечает. А ведь,когда я жила у отца, разве мужчины не отказывалисьот самых веселых балов и пирушек, чтобы провестивечер со мной?» Она решила во что бы то ни сталовырваться на свободу из этой тюрьмы и начала дей-ствовать на свой страх и риск, впервые строя планына будущее.

Вот почему она воспользовалась теми возможно-стями приобрести кое-какие знания, которые предо-ставлял ей пансион. Будучи уже изрядной музыкант-шей и владея в совершенстве языками, она быст-ро прошла небольшой курс наук, который считался

необходимым для девиц того времени. В музыке онаупражнялась непрестанно, и однажды, когда девицыгуляли, а Ребекка оставалась дома, она сыграла однупьесу так хорошо, что Минерва, услышав ее игру, муд-ро решила сэкономить расходы на учителя для млад-ших классов и заявила мисс Шарп, что отныне она бу-дет обучать младших девочек и музыке.

Ребекка отказалась – впервые и к полному изумле-нию величественной начальницы школы.

– Я обязана разговаривать с детьми по-француз-ски, – объявила она резким тоном, – а не учить их му-зыке и сберегать для вас деньги. Платите мне, и я бу-ду их учить.

Минерва вынуждена была уступить и, конечно, сэтого дня невзлюбила Ребекку.

– За тридцать пять лет, – жаловалась она, и впол-не справедливо, – я не видела человека, который по-смел бы у меня в доме оспаривать мой авторитет. Япригрела змею на своей груди!

– Змею! Чепуха! – ответила мисс Шарп старой да-ме, едва не упавшей в обморок от изумления. – Вывзяли меня потому, что я была вам нужна. Между на-ми не может быть и речи о благодарности! Я ненавижуэтот пансион и хочу его покинуть! Я не стану делатьздесь ничего такого, что не входит в мои обязанности.

Тщетно старая дама взывала к ней: сознает ли она,

что разговаривает с мисс Пинкертон? Ребекка расхо-хоталась ей в лицо убийственным, дьявольским сме-хом, который едва не довел начальницу до нервиче-ского припадка.

– Дайте мне денег, – сказала девушка, – и отпуститеменя на все четыре стороны! Или, еще лучше, устрой-те мне хорошее место гувернантки в дворянском се-мействе – вам это легко сделать, если вы пожелаете.

И при всех их дальнейших стычках она постоянновозвращалась к этой теме:

– Мы ненавидим друг друга, устройте мне место –и я готова уйти!

Достойная мисс Пинкертон, хотя и обладала рим-ским носом и тюрбаном, была ростом с доброго гре-надера и оставалась до сих пор непререкаемой вла-дычицей этих мест, не обладала, однако, ни силойволи, ни твердостью своей маленькой ученицы и по-тому тщетно боролась с нею, пытаясь ее запугать.Однажды, когда она попробовала публично отчитатьРебекку, та придумала упомянутый нами способ от-вечать начальнице по-французски, чем окончательносразила старуху. Для поддержания в школе прести-жа власти стало необходимым удалить эту мятежни-цу, это чудовище, эту змею, эту поджигательницу. И,услыхав, что семейство сэра Питта Кроули ищет гу-вернантку, мисс Пинкертон порекомендовала на эту

должность мисс Шарп, хотя та и была поджигательни-цей и змеей.

– В сущности, – говорила она, – я не могу пожало-ваться на поведение мисс Шарп ни в чем, кроме ееотношения ко мне, и высоко ценю ее таланты и досто-инства. Что же касается ума и образования, то она де-лает честь воспитательной системе, принятой в моемучебном заведении.

Таким образом начальница пансиона примириласвою рекомендацию с требованиями совести; дого-ворные обязательства были расторгнуты, и воспитан-ница получила свободу. Борьба, описанная здесь внемногих строчках, длилась, разумеется, несколькомесяцев. И так как мисс Седли, которой в ту пору ис-полнилось семнадцать лет, как раз собиралась поки-нуть школу и так как она питала дружеские чувствак мисс Шарп («единственная черта в поведении Эми-лии, – говорила Минерва, – которая не по душе ее на-чальнице»), то мисс Шарп, прежде чем приступить кисполнению своих обязанностей гувернантки в чужойсемье, получила от подруги приглашение погостить унее недельку. Так открылся мир для этих двух юныхдевиц. Но если для Эмилии это был совершенно но-вый, свежий, блистательный мир, в полном, еще необлетевшем цвету, то для Ребекки он не был совер-шенно новым (уж если говорить правду, то пирожни-

ца намекала кое-кому, а тот готов был под присягойподтвердить эти слова кому-то третьему, будто дело умистера Криспа и мисс Шарп зашло гораздо дальше,чем о том стало известно, и что письмо его было от-ветом на другое). Но кто может знать, что происходи-ло на самом деле? Во всяком случае, если Ребеккане впервые вступала в мир, то все же вступала в негосызнова.

К тому времени, когда молодые девушки доехалидо Кенсингтонской заставы, Эмилия еще не позабыласвоих подруг, но уже осушила слезы и даже залиласьрумянцем при виде юного офицера, лейб-гвардейца,который, проезжая мимо на коне, оглядел ее со сло-вами: «Чертовски хорошенькая девушка, ей-богу!» Ипрежде чем карета достигла Рассел-сквер, девушкиуспели вдоволь наговориться о парадных приемах водворце и о том, являются ли молодые дамы ко дворув пудре и фижмах и будет ли Эмилия удостоена этойчести (что она поедет на бал, даваемый лорд-мэром,это Эмилии было известно). И когда наконец они дое-хали до дому и мисс Эмилия Седли выпорхнула из ка-реты, опираясь на руку Самбо, – другой такой счаст-ливой и хорошенькой девушки нельзя было найти вовсем огромном Лондоне. Таково было мнение и негра,и кучера, и с этим соглашались и родители Эмилии, ився без исключения домашняя челядь, которая высы-

пала в прихожую и кланялась и приседала, улыбаясьсвоей молодой госпоже и поздравляя ее с приездом.

Можете быть уверены, что Эмилия показала Ребек-ке все до единой комнаты, и всякую мелочь в своихкомодах, и книги, и фортепьяно, и платья, и все своиожерелья, броши, кружева и безделушки. Она угово-рила Ребекку принять от нее в подарок ожерелье изсветлого сердолика, и бирюзовые серьги, и чудесноекисейное платьице, которое стало ей узко, но зато Ре-бекке придется как раз впору! Кроме того, Эмилия ре-шила попросить у матери позволения отдать подругесвою белую кашемировую шаль. Она отлично без нееобойдется! Ведь брат Джозеф только что привез ей изИндии две новые.

Увидев две великолепные кашемировые шали,привезенные Джозефом Седли в подарок сестре,Ребекка сказала вполне искренне: «Должно быть,страшно приятно иметь брата!» – и этим без особоготруда пробудила жалость в мягкосердечной Эмилии:ведь она совсем одна на свете, сиротка, без друзей иродных!

– Нет, не одна! – сказала Эмилия. – Ты знаешь, Ре-бекка, что я навсегда останусь твоим другом и будулюбить тебя как сестру, – это чистая правда!

– Ах, но это не то же самое, что иметь таких родите-лей, как у тебя: добрых, богатых, нежных родителей,

которые дают тебе все, что бы ты ни попросила, – итак любят тебя, а ведь это всего дороже! Мой бедныйпапа не мог мне ничего давать, и у меня было все-го-навсего два платьица. А кроме того, иметь брата,милого брата! О, как ты, должно быть, любишь его!

Эмилия засмеялась.– Что? Ты его не любишь? А сама говоришь, что

любишь всех на свете!– Конечно, люблю… но только…– Что… только?– Только Джозефу, по-видимому, мало дела до то-

го, люблю я его или нет. Поверишь ли, вернувшисьдомой после десятилетнего отсутствия, он подал мнедва пальца. Он очень мил и добр, но редко когда го-ворит со мной; мне кажется, он гораздо больше при-вязан к своей трубке, чем к своей… – Но тут Эмилиязапнулась: зачем отзываться дурно о родном брате? –Он был очень ласков со мной, когда я была ребен-ком, – прибавила она. – Мне было всего пять лет, ко-гда он уехал.

– Он, наверное, страшно богат? – спросила Ребек-ка. – Говорят, индийские набобы12 ужасно богаты!

12 Набоб – первоначально титул правителей провинций в империи Ве-ликих Моголов*. Потом так стали называть богатых индийцев и разбога-тевших в Индии европейцев.*Великий Могол – титул властителя импе-рии Великих Моголов – феодальной деспотии, существовавшей в Ин-дии с XVI по XVIII в.

– Кажется, у него очень большие доходы.– А твоя невестка, конечно, очаровательная женщи-

на?– Да что ты! Джозеф не женат! – сказала Эмилия и

снова засмеялась.Возможно, она уже упоминала об этом Ребекке, но

девушка, по-видимому, пропустила слова подруги ми-мо ушей. Во всяком случае, она принялась уверятьи клясться, что ожидала увидеть целую кучу племян-ников и племянниц Эмилии. Она крайне разочарова-на сообщением, что мистер Седли не женат; ей каза-лось, что Эмилия говорила ей о женатом брате, а онабез ума от маленьких детей.

– Я думала, они тебе надоели в Чизике, – сказалаЭмилия, несколько изумленная таким пробуждениемнежности в душе подруги. Конечно, будь мисс Шарппостарше, она не скомпрометировала бы себя, вы-сказывая мнения, неискренность которых можно бы-ло так легко обнаружить. Но следует помнить, что сей-час ей только девятнадцать лет, она еще не изощри-лась в искусстве обманывать – бедное невинное со-здание! – и вынуждена прокладывать себе жизненныйпуть собственными силами. Истинный же смысл всехвышеприведенных вопросов в переводе на язык серд-ца изобретательной молодой девушки был попростутаков: «Если мистер Джозеф Седли богат и холост, то

почему бы мне не выйти за него замуж? Правда, в мо-ем распоряжении всего лишь две недели, но попытка– не пытка!» И в глубине души она решила предпри-нять эту похвальную попытку. Она удвоила свою неж-ность к Эмилии – поцеловала сердоликовое ожере-лье, надевая его, и поклялась никогда, никогда с нимне расставаться. Когда позвонил колокол к обеду, онаспустилась вниз, обнимая подругу за талию, как этопринято у молодых девиц, и так волновалась у дверигостиной, что едва собралась с духом войти.

– Посмотри, милочка, как у меня колотится серд-це! – сказала она подруге.

– Нет, не особенно! – сказала Эмилия. – Да входиже, не бойся. Папа ничего плохого тебе не сделает!

Глава III

Ребекка передлицом неприятеля

Очень полный, одутловатый человек в кожаных

штанах и в сапогах, с косынкой, несколько раз об-матывавшей его шею почти до самого носа, в крас-ном полосатом жилете и светло-зеленом сюртуке состальными пуговицами в добрую крону величиной (та-ков был утренний костюм щеголя, или денди, того вре-мени) читал газету у камина, когда обе девушки во-шли; при их появлении он вскочил с кресла, густо по-краснел и чуть ли не до бровей спрятал лицо в косын-ку.

– Да, это я, твоя сестра, Джозеф, – сказала Эми-лия, смеясь и пожимая протянутые ей два пальца. –Ты знаешь, я ведь совсем вернулась домой! А это мояподруга, мисс Шарп, о которой ты не раз слышал отменя.

– Нет, никогда, честное слово, – произнесла головаиз-за косынки, усиленно качаясь из стороны в сторо-ну. – То есть да… Зверски холодная погода, мисс! –И джентльмен принялся яростно размешивать угли вкамине, хотя дело происходило в середине июня.

– Какой интересный мужчина, – шепнула РебеккаЭмилии довольно громко.

– Ты так думаешь? – сказала та. – Я передам ему.– Милочка, ни за что на свете! – воскликнула мисс

Шарп, отпрянув от подруги, словно робкая лань. Пе-ред тем она почтительно, как маленькая девочка, при-села перед джентльменом, и ее скромные глаза стольупорно созерцали ковер, что было просто чудом, какона успела разглядеть Джозефа.

– Спасибо тебе за чудесные шали, братец, – обра-тилась Эмилия к джентльмену с кочергой. – Правда,они очаровательны, Ребекка?

– Божественны! – воскликнула мисс Шарп, и взорее с ковра перенесся прямо на канделябр.

Джозеф продолжал усиленно греметь кочергой ищипцами, отдуваясь и краснея, насколько позволялажелтизна его лица.

– Я не могу делать тебе такие же щедрые подарки,Джозеф, – продолжала сестра, – но в школе я вышиладля тебя чудесные подтяжки.

– Боже мой, Эмилия! – воскликнул брат, придя в со-вершенный ужас. – Что ты говоришь! – И он изо всехсил рванул сонетку, так что это приспособление оста-лось у него в руке, еще больше увеличив растерян-ность бедного малого. – Ради бога, взгляни, поданали моя одноколка. Я не могу ждать. Мне надо ехать.

А, чтоб ч… побрал моего грума! Мне надо ехать!В эту минуту в комнату вошел отец семейства, по-

брякивая печатками, как подобает истому британско-му коммерсанту.

– Ну, что у вас тут, Эмми? – спросил он.– Джозеф просит меня взглянуть, не подана ли

его… его одноколка. Что такое одноколка, папа?– Это одноконный паланкин, – сказал старый

джентльмен, любивший пошутить на свой лад.Тут Джозеф разразился диким хохотом, но, встре-

тившись взглядом с мисс Шарп, внезапно смолк, слов-но убитый выстрелом наповал.

– Эта молодая девица – твоя подруга? Очень радвас видеть, мисс Шарп! Разве вы и Эмми уже повздо-рили с Джозефом, что он собирается удирать?

– Я обещал Бонэми, одному сослуживцу, отобедатьс ним, сэр.

– Негодный! А кто говорил матери, что будет обе-дать с нами?

– Но не могу же я в этом платье.– Взгляните на него, мисс Шарп, разве он недоста-

точно красив, чтобы обедать где угодно?В ответ на эти слова мисс Шарп взглянула, конечно,

на свою подругу, и обе залились смехом, к великомуудовольствию старого джентльмена.

– Видали ли вы когда такие штаны в пансионе

мисс Пинкертон? – продолжал отец, довольный сво-им успехом.

– Боже милосердный, перестаньте, сэр! – восклик-нул Джозеф.

– Ну вот я и оскорбил его в лучших чувствах! Мис-сис Седли, дорогая моя, я оскорбил вашего сына влучших чувствах. Я намекнул на его штаны. Спроси-те у мисс Шарп, она подтвердит. Ну, полно, Джозеф,будьте с мисс Шарп друзьями, и пойдемте все вместеобедать!

– Сегодня у нас такой пилав, Джозеф, какой ты лю-бишь, а папа привез палтуса, – лучшего нет на всемБиллингсгетском рынке13.

– Идем, идем, сэр, предложите руку мисс Шарп, а япойду следом с этими двумя молодыми женщинами, –сказал отец и, взяв под руки жену и дочь, весело дви-нулся в столовую.

Если мисс Ребекка Шарп в глубине души решилаодержать победу над тучным щеголем, то я не ду-маю, сударыни, что мы вправе хоть сколько-нибудьосуждать ее за это. Правда, задача уловления жени-хов обычно с подобающей скромностью препоручает-ся юными особами своим маменькам, но вспомните,что у мисс Шарп нет любящей родительницы, чтобыуладить за нее этот деликатный вопрос, и если она

13 Биллингсгетский рынок – рыбный рынок в Лондоне.

сама не раздобудет себе мужа, то не найдется нико-го в целом мире, кто оказал бы ей эту услугу. Что за-ставляет молодых особ «выезжать», как не благород-ное стремление к браку? Что гонит их толпами на вся-кие воды? Что принуждает их отплясывать до пяти ча-сов утра в течение долгого сезона? Что заставляет ихтрудиться над фортепьянными сонатами, разучиватьтри-четыре романса у модного учителя, по гинее заурок, или играть на арфе, если у них точеные ручкии изящные локотки, или носить зеленые шляпки лин-кольнского сукна и перья, – что заставляет их делатьвсе это, как не надежда сразить какого-нибудь «подхо-дящего» молодого человека при помощи этих смерто-носных луков и стрел? Что заставляет почтенных ро-дителей, скатав ковры, ставить весь дом вверх дноми тратить пятую часть годового дохода на балы с ужи-нами и замороженным шампанским? Неужели беско-рыстная