Ян ЗодерквистАлександр Бард

Netократия. Новаяправящая элита и жизнь

после капитализма

Netократия. Новая правящая элита и жизнь послекапитализма: Стокгольмская школа экономики; СПб.; 2005

ISBN 5-315-00015-X

АннотацияNetoкратия – единственный в своем роде труд,

смело разрушающий границы академических наук,сводя в единое целое философию, социологию,историю, экономику, бизнес и теорию управления. Этовоистину первая книга, столь глубоко исследующаяреволюционные проявления продолжающихся переменв сфере информационных технологий – в экономике,политике, культуре и средствах массовой коммуникации.

Интерактивность становится основным признакомкоммуникаций, всё вокруг меняется, и эта книга даетобъяснение, как и почему это происходит.

СодержаниеОБ АВТОРАХ 5ПРЕДИСЛОВИЕ 7ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ 17ГЛАВА I. ТЕХНОЛОГИИ КАК ДВИЖУЩАЯСИЛА ИСТОРИИ

19

ГЛАВА II. ФЕОДАЛИЗМ, КАПИТАЛИЗМ ИИНФОРМАЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО

52

ГЛАВА III. ПЛЮРАРХИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО:СМЕРТЬ ЭТАТИЗМА И КРИЗИСДЕМОКРАТИИ

88

ГЛАВА IV. ИНФОРМАЦИЯ, ПРОПАГАНДА ИИНДУСТРИЯ РАЗВЛЕЧЕНИЙ

120

ГЛАВА V. КУРАТОРЫ, НЕКСИАЛИСТЫ ИЭТЕРНАЛИСТЫ. НЕТОКРАТЫ И ИХ ВЗГЛЯДНА МИР

145

ГЛАВА VI. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ. ГИБЕЛЬ СМИ ИРОСТ КОНСЬЮМТАРИАТА

180

ГЛАВА VII. НОВАЯ ЭРА В БИОЛОГИИ ИЭТИКА НЕТОКРАТОВ

215

ГЛАВА VIII. КОНВУЛЬСИИКОЛЛЕКТИВИЗМА СМЕРТЬ ЧЕЛОВЕКА ИВИРТУАЛЬНЫЙ СУБЬЕКТ

252

ГЛАВА IX. ВЛАСТНЫЕ ИЕРАРХИИ ЭПОХИАТТЕНЦИОНАЛИЗМА – СЕТЕВЫЕ

285

ПИРАМИДЫГЛАВА X. СЕКС И ПЛЕМЕННОЙ СТРОЙ,ВИРТУАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ИНЕРАВЕНСТВО УМОВ

313

ГЛАВА XI. ЗА КРЕПОСТНОЙ СТЕНОЙ –ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА НЕТОКРАТОВ ИВИРТУАЛЬНЫЕ РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ

352

Александр Барди Ян Зодерквист

NETОКРАТИЯНовая правящая элита и

жизнь после капитализма

ОБ АВТОРАХ

Александр Бард. Родился в 1961 году. Живет вСтокгольме. Писатель, ведущий телевизионных шоу,советник Шведского | правительства, участник проектаSpeakersNet (www.speakersnet.se) – виртуального ана-лога уголка ораторов в Гайд-Парке, выступает с лекци-ями в SSE. Также широко известен как музыкальныйпродюсер, композитор и художник, автор более 80 пе-сен, в свое время входивших в Тор 40 (скандинавскийBillBoard). Основатель крупнейшей шведской звукоза-писывающей компании Stockholm Records. Являясьодним из настоящих первопроходцев Интернета, кури-рует девять международных сетей, включая Philosophy(крупнейший мировой форум философов и футуроло-гов) и Z (глобальная сеть борцов против диктаторского

режима в Иране).Ян Зодерквист. Родился в 1961 году. Живет в

Стокгольме. Бакалавр в области литературы (Универ-ситет Стокгольма). Писатель, редактор, телевизион-ный и радиопродюсер. Ведет авторскую колонку вFinanstidningen (шведский аналог Financial Times) ираздел кинематографической критики в ежедневнойшведской газете Svenska Dagbladet. Пять лет был ре-дактором ведущего шведского литературного журналаAlltom Воскег и четыре года – редактором ведущегошведского политического журнала Moderna Tider. Так-же работал редактором на Шведском телевидении и вжурнале Computer Sweden. Один из основателей жур-нала Dolly, посвященного вопросам 'новой экономики'и 'новой биологии'. Как и Александр Бард, являетсяучастником проекта SpeakersNet.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга появилась на свет как следствие нашего

глубокого разочарования. Мы были не в состоянии бо-лее выносить невежество и инфантильность публич-ных дебатов конца XX века о будущем, которое насожидает. Все, что до сих пор было сказано и написа-но, либо насквозь проникнуто какой-либо идеологией,либо не содержит в основании ни малейшей попыт-ки исторического анализа тех причин, вследствие ко-торых технологический прорыв в области информаци-онных технологий может на самом деле драматическиизменить наше общество. Ни отъявленные оптими-сты, ни закоренелые пессимисты оказались пока чтоне способны продемонстрировать серьезность подхо-да к проблеме. И те, и другие правы по наиболее ба-нальным вопросам, но ошибаются во всем, что дей-ствительно является существенным. При этом мы са-ми живем и работаем в Швеции, в стране, которая все-гда приводится как пример раннего и весьма удачно-го приспособления к новым технологиям и процессуглобализации. Но если даже в такой стране мы по-стоянно выслушиваем столько чепухи, то как же при-ходится всем остальным? Как мы писали в предисло-вии к шведскому изданию, настал тот самый момент,

когда кто-то, наконец, должен взять на себя труд на-рисовать ясную картину происходящего, причем какраз по наиболее сложным и важным аспектам, возни-кающим в связи с тем, что новые формы информа-ционных технологий побеждают практически на всехфронтах. Что произойдет с государством? Какова судь-ба политиков и демократии? Какие изменения претер-пят рынок труда и система образования? Как изменит-ся потребительское поведение? Как ход событий по-влияет на искусство, философию и средства массо-вой информации? Как изменится классовая структура,и по какому поводу будут происходить классовые ба-талии? Какие социальные группы одержат победу илипроиграют в новых условиях? Как будут функциониро-вать электронные системы коммуникации? Как властьбудет перераспределена в рамках вновь образующей-ся иерархии? Каковы стратегические интересы новойэлиты, и чем будет характеризоваться новый низшийкласс? Какие науки будут задавать тон? Какие соци-альные проблемы будут наиболее насущны, и каковыбудут Доступные решения? Как изменится человек иего представление о мире, и какие последствия это бу-дет иметь? И так далее.

Для ответа на все эти вопросы прежде всего необхо-димо определить основные понятия. Читатель долженпредставлять себе, что такое информационные техно-логии и как они работают. Что такое человек, с биологи-

ческой и социальной точек зрения. Что такое власть, ипочему она становится доступной и возможной? Наширазмышления простираются на обширные простран-ства и пересекают множество границ. Эксперты в узкихобластях, безусловно, обнаружат для себя множествоспорных деталей, но нас интересует более широкийподход, который возможен только в том случае, есливы способны делать захватывающие дух обобщения.Эта книга от начала и до конца написана в духе не-тократии, нарождающегося общественного строя, сущ-ность которого здесь, собственно, и описывается.

Оригинальная шведская версия этой книги былаопубликована в сентябре 2000 года, и реакции на неезачастую были противоположными, от несдержанного,чрезмерного восторга до ужаса и отвращения. Книгасразу же оказалась на первом месте списка шведскихбестселлеров и продержалась там до конца года. Чембольше нас читали, тем более ожесточенными стано-вились дебаты. Действительно, как мы можем быть на-столько уверены в том-то и том-то? Что мы имели ввиду, говоря, что капитализм и демократия неумолимодвижутся к смерти? Напротив, не происходит ли на на-ших глазах переход капитализма на новую качествен-ную ступень развития, и не приведет ли это к ренессан-су демократии. Сегодня, когда мы пишем это преди-словие к русскому изданию, после тех событий прошлочуть менее трех лет, но так много всего успело про-

изойти за это время. Массовая гибель интернет-компа-ний нанесла удар по фондовым рынкам во всем мире.Сотни и сотни миллионов долларов попросту раство-рились в результате одного из самых драматичных по-трясений в современной экономической истории. И те-перь мы убедились, что развитие событий полностьюподтвердило нашу правоту.

Для каждого, кто внимательно прочитал эту книгу,стало теперь очевидно, что наш анализ, решительноотвергаемый столь многими, оказался верен по боль-шинству ключевых положений. Существование Сети –это факт, с которым нельзя не считаться. Сеть изме-няет практически все в нашей жизни. И крушение ин-тернет-компаний показательно как раз в том смысле,что нынешние капиталисты просто не понимают основновой экономики и социального устройства, появле-нию которых мы обязаны Сети. В результате очевидно,что представители нынешнего класса капиталистов несмогут удержаться на вершине власти, как только вли-яние новых факторов станет повсеместным. Новыйправящий класс – NETократия – вышел на арену. Всвязи с тем, что капиталистический способ производ-ства больше не будет являться доминирующим, необ-ходимо ожидать появления и развития нового низше-го класса. Вместо ранее существовавшего пролетари-ата нарождается новый 'потребительский' класс – кон-сьюметариат. На наш взгляд, господство интерактив-

ности в качестве главного атрибута информационногообмена приведет к полной смене самих основ устано-вившегося порядка, или, говоря научным языком, к из-менению парадигмы существования, что в свою оче-редь приведет к изменению механизмов распределе-ния власти в обществе и переходу ее от одного пра-вящего класса к новому, точно так же, как в свое вре-мя власть перешла от аристократии, правящего классафеодализма, к новому хозяину тогдашнего мира, бур-жуазии, появившейся вследствие установления инду-стриального способа производства.

Безусловно, самым значительным событием, про-изошедшим с момента выхода шведской версии, ста-ли атаки террористов на Всемирный Торговый Центри Пентагон 11 сентября 2001 года, а равно и послед-ствия этих атак, сказавшиеся на политической и куль-турной жизни и фондовых рынках, да и практически навсех сторонах жизни. Последствия, одним из которыхявляется недавняя война в Ираке, которая знаменуетсобой начало новой геополитической эры.

Если оставить в стороне масштабы нанесенного врезультате атак ущерба и серьезность последствий, тосам факт такого рода агрессии, не имеющей никакойполитической цели, не должен был бы стать сюрпри-зом для тех, кто внимательно прочитал нашу книгу. Пе-чально, но то, что произошло 11 сентября, являетсялишь звеном в цепи закономерных событий, которые

нам удалось предсказать в 10 и 11 главах. Придетсясвыкнуться с мыслью, что в информационном обще-стве даже сравнительно небольшая по размерам сеть,исповедующая принципы аттенционализма, может по-ставить на колени сильнейшее в военном и финансо-вом отношении государство мира.

Не исключено, что в будущем 11 сентября 2001 годастанет памятной датой, исторической вехой, символомтого, что информационное общество пришло на сме-ну капитализму в качестве доминирующей парадигмы.Или, по крайней мере, символом того, что это так илииначе произойдет. Окончательное падение авторитетаООН, которое мы все имели возможность наблюдать вкачестве прелюдии к войне в Ираке, подтверждает ещеодин тезис этой книги, а именно, тезис о продолжаю-щемся падении авторитета суверенного национально-го государства. Эту тему, а также вопрос о необходи-мости создания новой глобальной платформы для ре-ализации политической власти, мы более глубоко ис-следуем в новой книге, The Global Empire, которая, мынадеемся, также вскоре появится на российском рын-ке.

Наш мир отныне будет строиться вокруг понятия, ко-торое мы бы определили как 'обособленную целост-ность' или 'тождественность'. Те группы людей, кото-рые так или иначе начинают ощущать, что глобализа-ция работает против них, и потому все более склоняют-

ся к мысли, что их традиции, да и жизнь в целом стано-вятся лишенными смысла, будут все более интенсив-но прибегать ко всем возможным в век интерактивныхкоммуникаций способам, направленным на то, чтобыи их голос тоже был услышан. Грандиозный террори-стический акт в этом смысле, возможно, – самое эф-фективное средство. Абсолютно бесполезно, на нашвзгляд, пытаться обнаружить стоящую за этим терак-том идеологию или сколько-нибудь логическую после-довательность действий. Вспомним, что те, кто атако-вал ВТЦ, на самом деле были хорошо образованы ипрекрасно осведомлены о том, как жить в Сети. Этиребята даже свои билеты забронировали он-лайн. Ониобладали необходимыми финансовыми возможностя-ми, но что еще более важно, навыками построения эф-фективных сетевых коммуникаций, необходимых дляреализации их планов. И дело вовсе не в том, есть увас выход в интернет или нет, это даже не вопрос бед-ности или богатства. Это вопрос о том, кто приобре-тает или теряет власть в результате трансформациисоциоэкологической системы. Трансформации, движу-щей силой которой в конечном итоге является разви-тие технологий.

Такое проявление агрессии – реальность, скольбы невероятным оно нам не представлялось. Как нистранно, вопреки широко распространенному заблу-ждению, в результате всех изменений общество в це-

лом становится значительно менее прозрачным. Всетруднее занять устойчивую позицию в ситуации, когдановые тенденции вступают в столкновение с еще бо-лее разрушительными контртенденциями. Едва ли бу-дущий мир будет слишком уж комфортным для суще-ствования.

Еще одним вопросом, вызывающим множество дис-куссий, является предрекаемый нами скорый конецдемократии. Нас немедленно обвинили в цинизме ив дефиците приверженности демократическим идеа-лам, когда мы осмелились заявить, что кризис демо-кратии будет иметь смертельный исход, и Сеть вы-ступит скорее в роли старухи с косой, чем рыцаря вблестящих доспехах. И опять развитие событий под-тверждает наши предположения. Графики, показыва-ющие процент голосующих на выборах и участия в по-литических акциях, неуклонно идут вниз. По наблюде-ниям прессы, количество жителей Британии, проголо-совавших по телефону за участников последнего ту-ра теле-шоу 'Последний герой', оказалось значитель-но больше количества тех, кого привлекло голосова-ние на выборах в Европарламент. И никакие красивыелозунги не спасут положение. Те времена, когда демо-кратия действительно служила адекватным средствомпринятия эффективных политических решений, мину-ли и не возвратятся, как бы нам этого ни хотелось.

Все сказанное не означает, что мы принимаем на

себя роль капитулянтов или фаталистов, как заявля-ли некоторые критики. Разумеется, в любых услови-ях можно найти способ в той или иной степени воз-действовать на ход общественного развития, но толь-ко основываясь на более или менее адекватной моде-ли такого развития. Благие намерения бессильны са-ми по себе. Возможности оказывать влияние на ходсобытий смогут появиться, только если мы окажемсяспособными создать достаточно детальную и при этомнепредвзятую модель того, каковы объективные исто-рические предпосылки и внутренняя природа явлений,набирающих силу.

Ряд авторов, как например Мануэль Кастельс в сво-ем многотомном труде 'Эра информации', уже пред-принимали попытки определить очертания новой па-радигмы, но почти все они в своих размышлениях ока-зались так или иначе неспособными выйти за рамкилогики, присущей как раз старой парадигме, и потомуничего существенного к пониманию картины будуще-го мира не добавили. В то самое время как Кастельсприводит огромные массивы статистических данных ипытается интерпретировать эти цифры в рамках тра-диционных гуманистических воззрений и утратившихсвязь с реальностью политических доктрин, мы стара-емся строить свои рассуждения сточки зрения наблю-дателя, находящегося в центре революционных из-менений, как смерч проносящихся по миру. Мы нико-

им образом не исповедуем никакой политической про-граммы и не относимся ни к 'левым', ни к 'правым'. Мыне выступаем ни 'за', ни 'против' тех или иных перемен,мы просто хотим попытаться понять их и объяснить,ответить на вопросы 'как?' и 'почему?'. Потому что яс-ность понимания лучше, чем самообман.

Глобальные вопросы. Теперь и русскоязычные чи-татели получили возможность ознакомиться с нашиманализом и присоединиться к дискуссии (хотя и по-ан-глийски) на сайте www.eternalism.org. Обсуждение про-должается, число участников растет, а значит, наше ра-зочарование уже не столь велико, как прежде.

Александр Бард, Ян ЗодерквистСтокгольм, апрель 2003

ПРЕДИСЛОВИЕ К

РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Сначала ничего не было, потом было слово, послепоявилась письменность, затем изобрели книгопечата-ние, и сейчас наступает кульминационный способ об-щения – Сеть.

За письмо держались феодалы, в книгу верят капи-талисты, а Сеть принадлежит нетократам. АлександрБард и Ян Зодерквист проведут для читателя увлека-тельную экскурсию на машине времени по прошломуи немного по будущему.

Настоящий буржуй и капиталист получает удоволь-ствие от развлечений, которые можно продать всем.Настоящий нетократ получает удовольствие от развле-чений, недоступных широкой публике.

Ешь ананасы, рябчиков жуй. Наступает нетократия.Нетократу не нужны деньги, они уже не в моде. Уже

сегодня на них нельзя купить любви. А место в Сетивообще ни на что нельзя обменять, В Сеть пускают тех,кто нашел тайный лаз. Сеть интерактивна, это заряжа-ет нетократов энергией. Оставшийся за бортом низшийкласс потребителей, консумериат, считает, что интер-активность – это программа Word, чаты в интернете ивозможность позвонить в «горячую линию» новостной

программы.В нетократическом обществе всегда включена дез-

информационная дымовая завеса. Консумериат погру-жен в туман бесконечного количества информации, вкотором невозможно разглядеть знание. Разумеется,знание доступно только нетократам: это их валюта, ихтопливо, их адреналин. Нетократы – новая правящаяэлита, они управляют консумериатом.

Эта книга написана в лучших нетократических тра-дициях – она использует слабые стороны старогостроя и скрывает правду. С одной стороны, эта книгаиздана при капитализме, отпечатана в типографии ипродана за деньги, которые нетократу, казалось бы, ненужны. С другой стороны, авторы тщательно маскиру-ют знания в потоке информации. Портрет нетократа,такого члена масонской ложи, обнаружившего на сво-ем загородном участке золотой метеорит, прямо про-тивоположен истинному облику.

Настоящий нетократ – эпикуреец-эгоист. Умение ра-ботать в Сети – общественной или электронной – емунужно только для того, чтобы контролировать утечкузнания. А иногда нетократы развлекаются изданиемкниг о самих себе.

Артемий Лебедевhttp://www.artlebedev.ru

ГЛАВА I. ТЕХНОЛОГИИ КАК

ДВИЖУЩАЯ СИЛА ИСТОРИИ

Известна история о японском солдате, обнаружен-ном несколько десятилетий спустя после окончания IIмировой войны в непроходимых азиатских джунглях,где все эти годы он продолжал свою маленькую вой-ну. По стечению обстоятельств его оставили там, вполном одиночестве. Возможно, ему было приказанооставаться на этом удаленном рубеже до дальнейшихуказаний, и поэтому он продолжал исполнять свой долгс поразительной преданностью Родине, либо он былпросто слишком напуган для возвращения в более за-селенные места. Но шло время, и никто не сказал ему,что объявили мир. Поэтому II мировая продолжала бу-шевать в его воображении.

Не стоит смеяться над этим солдатом. Видимо, онбыл неправ, но точно так же и мы постоянно заблужда-емся. Он был недостаточно информирован, но развене то же самое происходит и с нами? Все в той илииной степени являются заложниками противоречивыхпредставлений о том, что происходит за пределами то-го маленького, близкого мирка, о котором только и мож-но верно судить. Это не мешает формировать сужде-ния о явлениях, порой настолько сложных, что для их

понимания разум является, мягко говоря, ограничен-ным. Большая часть наших знаний не более чем пред-ставление о том, что мы знаем. Действия других лю-дей понятны только в той степени, в какой мы действи-тельно знаем, что они думают или знают. Это не все-гда осознается. Несоответствие большинства знанийреальному положению вещей означает, что мы вечнопродираемся сквозь дебри непонимания, а это дорогообходится.

Подобно японскому солдату, мы воспринимаем мирумозрительно. Мы вынуждены создавать у себя в го-лове многослойный фильтр, потому что мир слишкомогромен и сложен, чтобы позволить себе бесконечновпитывать знание о нем без ущерба для здоровья. Поэтой причине мы живем в выдуманном мире, постро-енном на основе множества упрощенных моделей то-го, как этот мир выглядит или должен выглядеть. Этивымыслы призваны заполнить те бездонные пропасти,что пролегают между немногими островками доступно-го знания. Внутри мира личных фантазий мы думаем ичувствуем, но именно вовне, в коллективной реально-сти у наших действий есть последствия. Чем сложнееситуация, тем больше догадок мы вынуждены строить,и тем больше доля вымысла в нашем восприятии ре-альности.

Зависимость от собственных фантазий имеет поройдраматические последствия не только для нас лично,

но и для общества в целом. Подобно японскому сол-дату, мы вслепую пробираемся через темный лес. Ре-агируем на сигналы, которые едва понимаем и послед-ствия которых видим только отчасти. Важнейшие по-литические решения порой базируются на весьма шат-ком основании и имеют последствия, далекие от пла-нируемых. Мы придаем большое значение результа-там выражения общественного мнения, например, вформе всеобщих выборов, которое лишь служит про-явлением минимального знания о предмете. Так, жур-налист Уолтер Липман среди других обсуждал эту про-блему в двух своих умных и глубоких книгах. Все уве-личивающийся дефицит в понимании общей картиныпроисходящего во многом объясняет, почему, напри-мер, современные избиратели гораздо лучше разбира-ются в махинациях с кредитными карточками или зло-употреблении алкоголем отдельных политиков, чем вважных политических вопросах. Символизм помогает,когда реальные проблемы воспринимаются как черес-чур сложные. Весь деловой мир постоянно занимает-ся тем, что меняет прогнозы и корректирует решениязадним числом, тщательно скрывая, что предыдущиепрогнозы и решения были построены на основе скореевымышленных, нежели реальных концепций, являясьрезультатом хронического недостатка достоверной ин-формации.

Становиться информированным значит пытаться

синхронизировать свою голову и мир. Есть хорошийповод для этого – взаимодействовать с окружающиммиром легче, когда правильно представляешь меха-низмы его функционирования. Изучавший психологиюфондовых Рынков имеет больше шансов на успех наэтих рынках; хорошо знакомый с побудительными мо-тивами людей имеет больше шансов на успех во взаи-моотношениях с ними, и так далее. Каждая ваша ошиб-ка лишь показывает, что мы не были проинформиро-ваны так хорошо, как думали или надеялись. Несоот-ветствие между нашим восприятием реальности и вос-приятием других людей, а равно и между нашими соб-ственными фантазиями и самой реальностью слиш-ком велико. Люди учатся на своих ошибках: принима-ют их в расчет, и двигаясь вперед, соответствующимобразом корректируют свое поведение. Другими сло-вами, используют информацию.

Фантазии могут быть более или менее правдоподоб-ными, более или менее применимыми. Они принима-ют самые разные формы, от галлюцинаций до науч-ных теорий, и постоянно подвергаются проверке. На-ша культура базируется на комбинации фантазий, ка-жущихся наиболее правдивыми на данный момент, ифантазий, которые уже подтвердились. Темой несоот-ветствия между нашими фантазиями и реальностьюпостоянно занимается литература. Дон Кихот и Отел-ло, Раскольников и Эмма Бовари – жертвы своего во-

пиющего невежества. Все они, так или иначе, вклю-чая японского солдата – братья по несчастью. В по-пытке изучить и получить представление об окружаю-щем мире следует научиться различать стереотипы –те упрощенные модели, которые обычно используют-ся. Не потому что они отражают наш опыт, а потому чтоони апеллируют к нашим личным интересам – анали-зу фактов и прогнозам – необходимым моделям реаль-ности, делающим её понятной, даже если результатыне устраивают или не соответствуют нашим заветныммечтам.

Наши мысли зависят от доступа к информации.История японского солдата иллюстрирует это: лишен-ный доступа к новостям из внешнего мира, он несколь-ко десятилетий был обречен вести свою воображае-мую войну. Это справедливо и для целых народов идаже цивилизаций. Мысли и действия – производноеналичной информации. Не отсутствие материалов непозволило викингам использовать водные лыжи, а ри-млянам заснять свои оргии на видео, а отсутствие не-обходимой информации. В сущности, информация со-здает цивилизации. Это значит, что развитие техноло-гий не только изменяет предпосылки для тех или иныхдействий, но, изменяя способы обмена и перераспре-деления информации, приводит к переоценке всех ра-нее существовавших представлений о мире. Законо-мерным следствием технологической революции ста-

новится появление новой исторической парадигмы.Появление языка стало одной из таких революций.

Наши ближайшие родственники – приматы – это высо-коразвитые животные с потрясающими способностя-ми к обучению. Но мы не в состоянии научить их гово-рить. С физиологической точки зрения, их верхние ды-хательные пути не приспособлены к тому, чтобы функ-ционировать в качестве голосового аппарата. Однакоприматы не способны использовать и язык изображе-ний. Шимпанзе едва могут научиться различать симво-лы для общения на уровне маленького ребенка: онимогут показать, чего они хотят, и кто это должен сде-лать, но не в состоянии обмениваться опытом и рас-суждать о смысле жизни. У них отсутствует способ-ность обмениваться мыслями при помощи лингвисти-ческих символов, что до предела снижает возможно-сти обмена информацией. Отделение людей от при-матов произошло примерно 5 миллионов лет назад,но и после этого потребовалось очень много време-ни для появления языка. Поначалу у людей были про-блемы с неприспособленностью голосового аппарата,а эволюция, как известно, медленный процесс. На-звать точную дату появления разговорного языка труд-но. Современные исследования свидетельствуют, чтоэто произошло около 150-200 тысяч лет назад, то естьтогда, когда и развитие мозга, и изменения в анатомиистали достаточными для появления артикулированной

речи.Язык отличает нас от других животных. Для созда-

ния технологий требуется абстрактное мышление, ко-торое в свою очередь возможно только при наличии си-стемы лингвистических символов. Язык предоставилвозможность социального развития, что привело к со-зданию устойчивых коллективов и открыло мир вза-имоотношений с другими людьми. С развитием ком-муникаций общественная жизнь принимала все болеесложные формы. Язык обеспечил способность инно-вационного мышления вкупе с бесконечными вырази-тельными и творческими возможностями. Это такжепривело к распространению информации среди всехчленов общины. Важнейшие сведения общества соби-рателей и охотников – какие растения съедобны, ка-кие съедобны только после обработки, какие следы ка-ким животным принадлежат и так далее – можно сталопередавать членам относительно большой группы лю-дей, а равно и другим поколениям. Люди стали учить-ся на чужих ошибках и повторять успешный опыт дру-гих, развивая коллективный опыт. Человеческая расапроизвела на свет память, что способствовало разви-тию знания, но только до определенного предела. Уст-ная речь не дает, по крайней мере, без использованиядиктофона, возможности надежного хранения большо-го объема информации.

Математик Дуглас Робертсон подсчитал количество

информации, доступное для группы людей (напримеродного племени) с развитой разговорной речью при от-сутствии письменности. За основу расчетов он взял'Илиаду', размер которой составляет примерно 5 млнбит, то есть то количество информации, которое можетхраниться в голове одного человека. Если обозначитьза X количество информации, которое способен запо-мнить один человек, то X можно приравнять к объемуинформации размеров от 1 до 2 'Илиад', другими сло-вами, между 5 и 10 млн бит. (Бит, как известно, это ре-зультат выбора из двух альтернатив, например, белоеили черное, единица и ноль и т. п.) Если мы теперьумножим X на среднюю численность доисторическо-го племени (от 50 до 1000 особей), то получим макси-мальный объем информации, доступный обществу, неимеющему письменности. Следует учитывать, что ка-кая-то информация может дублироваться. Существен-ный объем занимает информация, одинаково важнаядля каждого члена племени, например, как охотитьсяили ловить рыбу, и потому одинаково хранящаяся ка-ждым членом племени. Из-за этого суммарный объемпамяти для хранения информации снижается. Подоб-ные расчеты, конечно, надо воспринимать с известнойдолей скептицизма, но, по крайней мере, расчеты, про-изведенные Робертсоном, замечательно иллюстриру-ют, какое значение имело появление письменности за4 тысячи лет до Рождества Христова, и к какой силы

информационному взрыву это должно было привести.Все четыре так называемые колыбели цивилизации

– Месопотамия, Египет, Индия и Китай – образовалисьи развивались примерно в одно и то же время. Чтообъединяло их друг с другом (а равно и отличало отдругих государств, которые также занимались торго-влей и металлургией), так это письменность. В Месо-потамии для письма использовали глиняные таблич-ки, и древняя книга состояла из нескольких табличек,хранящихся в кожаной сумке. Самые значимые тек-сты, например законы, обычно наносили на большиеоткрытые поверхности, чтобы они были достояниемвсех. Таким образом, основополагающие ценности об-щества, идеи и нормы, из разряда древнего и мисти-ческого знания, доступного лишь шаманам и переда-ваемого из уст в уста, трансформировались в огра-ниченное число декретов, предназначенных для чте-ния практически каждого члена общества. Прежде до-вольно примитивные и закрытые для внешнего миранароды становились все более развитыми и открыты-ми для контактов с окружающим миром. Одновремен-но знание дает власть. Ранние формы письменностиизначально были инструментами власти. Еще шумер-ские цари и священнослужители использовали пись-менность для фиксации размеров налогов (обычно вы-ражавшихся в количестве овец) для разных категорийподданных. Кроме того, письменность использовалась

в целях пропаганды, постоянно напоминая людям, ктоими правит, и какие блистательные победы были одер-жаны правителем на благо своего народа.

Однако никогда не считалось, что письменностьдолжна стать доступной обычному человеку. Исход-ная цель первых опытов с письменным языком состо-яла, по словам французского антрополога Клода Ле-ви-Стросса, в том, чтобы 'способствовать дальнейше-му порабощению других людей'. Но революции живутсобственной жизнью, не поддающейся никакому дол-гому контролю, и именно так обстоит дело с инфор-мационной революцией. Все то, что ранее считалосьнедоступным ввиду своей пространственной или вре-менной отдаленности, с изобретением письма сталолегко достижимым и познаваемым. Рост объема до-ступной информации приобрел взрывной характер, ивсе благодаря гениальному изобретению визуальногокода для коммуникаций. Интеллектуальная жизнь ста-ла весьма насыщенной. Имея на руках хорошо скон-струированный, при этом фонетический, а не слого-вый, алфавит (то есть такой, в котором буквы обозна-чали отдельные звуки, а не слова или понятия), древ-ние греки создали философию и другие базовые нау-ки, ставшие, в свою очередь, 'грамматикой' мысли. За-мена уха на глаз в качестве основного средства лин-гвистического восприятия произвела радикальный пе-реворот в нашем понимании мира. Письменный язык

был настоящим чудом. Вполне логично, что египетскийбог Тот, который дал людям дар письма, одновременносчитался богом волшебства. Письмо и чтение измени-ли мир и знание о нем. Создание и существование им-перий стало возможным только с развитием письмен-ности. Теперь можно стало передавать информацию,например приказы, на действительно большие рассто-яния, что, в свою очередь, привело к исчезновениюго родов-государств. Интересно, что спад производ-ства папируса в годы правления последних римскихимператоров многими историками считается важней-шей причиной упадка Римской империи. Даже пись-менная информация имеет пределы.

Изобретение Иоганном Гутенбергом печатного стан-ка в середине пятнадцатого столетия положило на-чало следующей эпохальной информационной рево-люции. Печатный станок послужил важнейшим усло-вием развития того, что стало современной наукой,со всеми связанными с этим великими открытиямии техническими усовершенствованиями, приведшимик индустриализации. Печатные книги служили источ-ником открытий астронома Николая Коперника. Небудь машинной печати, его манускрипт был бы обре-чен собирать пыль в монастырской библиотеке. К сча-стью, именно благодаря печатной машине его труд 'DeRevolutionibus', содержавший тезис о вращении Земливокруг Солнца, с громадной скоростью распространил-

ся в мире, в котором с тех пор ничто уже не моглоостаться прежним.

Как говорится, процесс пошел, и ничто уже не мо-гло его остановить. Печатный станок предоставил ода-ренным и предприимчивым людям доступ к необходи-мой информации в таких масштабах, о которых рань-ше и мечтать не приходилось, что, конечно, послужи-ло серьезным фактором научного вдохновения. Хри-стофор Колумб, как известно, был внимательным чи-тателем рассказов о похождениях Марко Поло. Множе-ство научно-технической литературы начало циркули-ровать по Европе, и эта информационная волна уско-рила развитие, прежде всего новых подходов и ново-го мышления в области информационного менеджмен-та, и вымостила дорогу постепенному развитию наук.После некоторого инкубационного периода, связанно-го с появлением печатного пресса, появилось многоизобретений, важнейшими из которых, серьезно изме-нившими наши взгляды на себя и на окружающий мир,стали, конечно, часы, порох, компас и телескоп.

Великолепной иллюстрацией власти развитого ин-формационного менеджмента стала историческаявстреча между образованной Европой и неграмот-ной Америкой, представленная физиологом ДжаредомДаймондом. В 1532 году возле города Кахамарка наПеруанском нагорье Франциско Писарро всего со 168солдатами взял в плен царя инков Атахуальпу, имев-

шего под своим командованием 80000 человек. Фактстановится понятным, только если принять во внима-ние, что лидер инков ничего не знал о своих непроше-ных гостях, в то время как испанцы были прекрасноосведомлены о своем противнике. Атахуальпа и пред-ставить себе не мог, что эти пришельцы вознамери-лись завоевать целую часть света, и что многие ве-ликие индейские цивилизации Центральной Америкиуже пали к их ногам. Атахуальпа находился целиком вовласти устной информационной ограниченности.

Атахуальпа поначалу не воспринимал пришельцеввсерьез, поэтому, когда его воины впервые в своейжизни увидели всадников на лошадях, они впали в па-нику. Сам Писарро, возможно, и не умел читать, но онбыл современником культуры письма и чтения и пото-му имел доступ к обширной информации о других ци-вилизациях. Он также был осведомлен о каждом этапеиспанской экспансии и потому использовал в основесвоей кампании тактику Эрнандо Кортеса, победивше-го царя ацтеков Монтесуму. Об успехе Писарро вскореузнали в Европе. В 1534 году вышла в свет книга, опи-сывавшая события при Кахамарке, написанная однимиз его соратников, впоследствии переведенная на не-сколько языков и ставшая бестселлером того времени.Спрос на информацию был громаден, а преимуществавладения ею очевидны.

Сегодняшние электронные средства связи – часть

величайшей из всех информационных революций. До-вольно долго считалось, что Равным предназначени-ем компьютера является 'думать', то есть продуциро-вать искусственный разум, значительно превосходя-щий наш собственный. Многие объявили об этом како свершившемся факте в тот момент, когда суперком-пьютер по имени Big Blue обыграл в шахматы тогдаш-него чемпиона мира Гарри Каспарова. Но сегодня вы-ясняется, что компьютерная технология пошла по не-сколько иному пути и стала в первую очередь служитьцелям развития коммуникации посредством компью-терных сетей. Конечно, все более мощные и быстрыекомпьютеры позволяют осуществить ранее невозмож-ные вследствие сложности и временных затрат мате-матические операции. И это неоценимая помощь ма-тематикам и другим ученым. Наше коллективное зна-ние возрастает экспоненциально. Но именно глобаль-ная компьютерная сеть является самым интереснымаспектом развития компьютерных технологий. Новыепреобладающие коммуникационные технологии озна-чают зарождение нового мира.

Интернет – это что-то совершенно новое. Средство,благодаря которому практически любой человек по-сле относительно небольших инвестиций в оборудова-ние и при помощи нескольких простых действий мо-жет стать одновременно и создателем, и потребителемтекста, образов и звуков. Трудно себе представить что-

либо более могущественное. В Сети мы все и авто-ры, и издатели, и продюсеры. Наша свобода самовы-ражения колоссальна, а аудитория необозримо вели-ка. Простым нажатием кнопки любая информация ста-новится немедленно доступной. Масштабы развитияэтого средства коммуникации не имеют себе равных.

Начало интернету было положено еще в 1960-е,когда разные организации военной промышленностиСША приняли решение о создании компьютерных се-тей, чтобы децентрализовать важную информациюоборонного значения посредством соединенных ме-жду собой, но при этом значительно удаленных другот друга терминалов. Целью было снизить негативныепоследствия ядерной войны с Советским Союзом.

После того, как подобные сети прекрасно зареко-мендовали себя в исследовательских проектах, мно-гие американские и европейские университеты созда-ли единую сеть. Именно использованием сетей в науч-ных проектах объясняется тот факт, что принцип 'все-мирной паутины', позднее ставший основой построе-ния интернета, в его внешнем виде был разработан нев США, а в Швейцарии, учеными европейского инсти-тута исследований в области физики элементарныхчастиц.

Однако только в конце 1980-х в результате проры-ва в области технологий персональных компьютерови средств связи между ними (модемов) интернет пе-

рестал быть инструментом исключительно военных инаучных кругов и перешел в общественное пользова-ние. Но даже в начале 1990-х о существовании ин-тернета знали немногие. Только в декабре 1995 годаглава Microsoft Билл Гейтс наконец объявил, что егокомпания намерена серьезно изменить приоритеты впользу развития сетевых коммуникаций. С тех пор рас-пространение интернета стало феноменальным. При-водить число компьютеров, подключенных к Сети, да-же не имеет смысла, поскольку это число растет су-масшедшими темпами. То число, которое могло бытьболее или менее точным на момент написания, будетбезнадежно устаревшим на момент прочтения.

Существуют разные реакции на подобное развитиесобытий. Критики утверждают, что все эти разговорыпо поводу революции в области информационных тех-нологий и 'новой экономики' абсурдны, или, по крайнеймере, весьма преувеличены. В подтверждение скепти-ки частенько приводят тот факт, что на фондовых рын-ках акции многих компаний, связанных с информаци-онных бизнесом, рухнули, а оставшиеся терпят убыткии не имеют долгосрочных перспектив. Единственные,кто реально смог заработать на компьютерах и связан-ных с ними технологиях, так это консультанты всех ма-стей и собственно производители компьютеров и про-граммного обеспечения к ним, а потребители так и неизвлекли значимой выгоды. Ничего, даже отдаленно

напоминающего экспоненциальный рост, в экономикев целом зафиксировано не было.

С точки зрения скептиков, мир, по сути, остался та-ким же, как прежде. Мы по-прежнему производим мо-лотки и гвозди, а банки продолжают исправно прини-мать и ссужать деньги. Изменились, может быть, не-которые офисные процедуры, но значение этого слиш-ком преувеличено. Большинство людей вместо дикто-фонов и секретарей ныне используют персональныекомпьютеры для написания деловых писем, но вопросв том, улучшилось ли вообще положение дел. Элек-тронная коммерция не более чем обычный бизнес, да-же если мы используем супермодные устройства. Помнению скептиков, все это дань моде: прикольно бытьпервым, применившим ту или иную новинку, не важно,какие реальные выгоды это принесло. Все равно, ка-кие технологии мы используем для связи, главное – со-держание информации. Старые проверенные истиныостанутся таковыми и в будущем.

Придерживающиеся противоположной точки зренияпребывают в экстазе. Каждый, кто видел свечение мо-нитора, утверждает, что все автоматически изменитсяк лучшему. Интернет – это решение всех наших про-блем. Экономика расцветет и будет приносить выгодувсем и каждому, этнические и культурные конфликтыисчезнут, поскольку им не будет места во всемирном'цифровом' сообществе. Ставшая доступной инфор-

мация сделает более осмысленным наши гражданскиеобязанности и оживит демократию. Именно в цифро-вых сетях мы обретем то общественное согласие, ко-торого нам так недостает, и гармония воцарится повсю-ду. Развлечения станут более интерактивными и более'развлекающими', чем когда бы то ни было, благодарянеисчерпаемым возможностям этой новой технологии.

И скептики, и энтузиасты ошибаются. Ни крайнийскептицизм, ни слепая вера не являются плодотворнойстратегией в нынешний период все ускоряющихся из-менений. Обе эти точки зрения демонстрируют неже-лание мыслить критически и неспособность понимать.Это не аналитические исследования, не прогнозы, апросто предубеждения. Новые революционные техно-логии, несомненно, приведут к изменению самих основжизни общества, культуры и экономики. Но это не ре-шит всех наших проблем. Было бы наивно надеятьсяна это. Развитие означает, что мы радикальным обра-зом решаем одни проблемы, одновременно сталкива-ясь с массой других. Мы можем жить дольше и быть бо-лее здоровыми и свободными людьми и осуществитьбольшее из задуманного. Но фундаментальный кон-фликт между классами и группами людей не собирает-ся исчезать, принимая все более замысловатые и ма-лопонятные формы.

Изменения такого рода не происходит в одно мгно-вение. Скептики, радостно указывающие на то, что

большая часть мировой экономики по-прежнему свя-зана скорее с производством физических объектов: са-молетов, холодильников и садовой мебели, чем с услу-гами Сети, проявляют нетерпение или просто не в со-стоянии оценить глубину изменений. Во многих аспек-тах мы все еще находимся только в предварительнойфазе революции. Конечно, вряд ли холодильники ис-чезнут, но в новой социоэкологической системе обыч-ные предметы получат новые функции и приобретутиное значение. Рекламные кампании по продвижениюхолодильников, к примеру, не будут более акцентиро-вать внимание на их способности предохранять моло-ко от порчи, поскольку мы будем считать это естествен-ной функцией холодильника, но обращать наше вни-мание на возможности холодильника 'разумно' взаи-модействовать с другими объектами в Сети.

Всегда должно пройти время, чтобы изменения по-настоящему вошли в жизнь. Революционность любойтехнологии становится явной по завершении инкуба-ционного периода. Последствия изобретения печатно-го станка стали со всей силой очевидны лишь 300 летспустя, когда это привело к драматической перетряскеоснов социального устройства и к появлению новой па-радигмы; капитализма. Потребовалось время, чтобыграмотность распространилась до такой степени, что-бы печатная продукция стала оказывать воздействиена большие группы людей. Только в XVIII столетии, в

эпоху Просвещения, изменилось общественное созна-ние, обмен информацией стал оживленным, а техни-ческие нововведения достаточно значимыми для то-го, чтобы превратиться в символы наступающей инду-стриализации.

В XVII веке грамотность быстро распространяласьпо Северной Европе, но еще более заметным ростграмотности стал столетие спустя, прежде всего в ре-зультате расцвета протестантизма и перевода Библиина несколько языков. Так создались предпосылки длянового стиля общественной жизни, который склады-вался благодаря газетам совершенно нового напра-вления. Такие издания, как The Spectator ("Наблюда-тель') в Англии, ориентировались, и одновременно по-могли его становлению, на образованный и космополи-тичный средний класс. Целью этих газет было инфор-мировать читателя о новейших веяниях и побуждатьк дискуссиям. Во Франции понятие 'салон' возникло,когда аристократы и представители среднего классастали общаться и обсуждать злободневные пробле-мы. Скоро это стало популярно и распространилось повсей Европе.

Но даже если грамотность и развитие информа-ционных технологий заложили фундамент для обще-ственных изменений, они не могут объяснить их пол-ностью. Множество факторов должны были совпастьдля того, чтобы эпохальные изменения все же произо-

шли. Французский социолог Жак Эллюль, исследовав-ший внутреннюю природу технологий и их влияние нанашу жизнь и окружающую среду, указал на ряд клю-чевых моментов. Первый и, возможно, наиболее оче-видный момент состоит в том, что должно быть до-статочно необходимых технологий и средств производ-ства, что подразумевает довольно длительный истори-ческий процесс. Любое нововведение коренится в про-шлом. Более того, открытие – это понятие комплекс-ное: целая серия более мелких открытий самого раз-ного рода сливается вместе, образуя мощную комби-нацию, эффект которой сильнее, чем сумма эффектовее частей. Между 1000 и 1750 годами было соверше-но колоссальное количество открытий, каждое из кото-рых было замечательным само по себе, но при этом несвязанным с другими. И только после 1750 года все этиизобретения вдруг начали работать в одном направле-нии и привели к масштабной индустриализации.

Другой важной предпосылкой, согласно Эллюлю,является рост населения. Увеличение численности на-селения подразумевает рост потребностей, которыене могут быть удовлетворены без роста производства.Необходимость – мать изобретения. Кроме того, ростнаселения создает условия для развития исследова-ний технического и экономического развития, частич-но в форме увеличения объема рынка, а частично –путем расширения 'человеческой' базы для экспери-

ментов с разными типами продуктов. Третья предпо-сылка для изменения парадигмы состоит в том, чтодолжны быть соблюдены два специфических и частич-но вступающих в противоречие друг с другом условия,однако переходящие один в другой. Во-первых, нужнастабильная база для научных исследований, которыесовершенно необходимы для технологического рывка,но при этом не приносят прибыль в обозримом буду-щем. Во-вторых, должны существовать возможностидля широкомасштабного и быстрого изменения пра-вления таких исследований, готовность к стимуляции ивосприятию новых идей. Четвертая предпосылка сме-ны парадигмы касается самого социального климата иявляется, по мнению Эллюля, видимо, самой важной.Смена парадигмы не может произойти без ослабле-ния влияния на общество идеологических и религиоз-ных табу и без освобождения общественного сознанияот любого рода детерминизма, ощущаемой подспуднопредопределенности. Так, для развития индустриализ-ма критичным оказалось тот что целый перечень тра-диционных представлений о том, что является 'есте-ственным', а что нет, был пересмотрен, и ни природа,ни социальная иерархия не воспринимались более какнечто священное и незыблемое.

Представления о природе человека и его месте вмире претерпели коренные изменения. Индивидуаль-ность была поставлена во главу угла, а обсуждение

свобод и прав человека серьезно подорвало концеп-цию групп и классов. Внезапно появились невиданныеранее возможности для общественного развития и по-вышения уровня жизни. Освобождение личности и по-вышение эффективности производства слились в еди-ном порыве. Возник эффект исторического резонанса,когда разные факторы стали значительно усиливатьвлияние друг друга на развитие событий, ускоряясь поспирали. Средние классы были вознаграждены за своестремление адаптироваться к изменениям и извлечьиз них максимум. Так средний класс стал доминирую-щим при капитализме.

Суть промышленной революции состояла в том, чтомашины многократно усилили физические возможно-сти человека. Цифровая революция означает, что доневероятных пределов будут расширены возможно-сти человеческого мозга посредством его интеграции вэлектронные сети коммуникаций. Но мы еще не подо-шли к этому моменту: необходимые предпосылки покане созданы. Возможно, технологии развиваются с за-хватывающей дух скоростью, но люди – существа ме-длительные. И вновь нам мешают всевозможные ре-лигиозные и идеологические табу. И вновь мы на по-роге необходимого творческого разрушения системыпрежних представлений. Процесс находится вне наше-го контроля. История учит, что каждая принципиальноновая технология, хорошо это или плохо, реализует-

ся непредсказуемым образом и мало зависит от того,что предрекали ее создатели. Как выразился теоретиккоммуникаций Нил Постман, 'технология играет самаза себя'.

Возьмем, к примеру, часы. С виду невинный и впол-не нейтральный предмет, но в действительности ма-ленькая адская машинка, отсчитывающая секунды иминуты, которая с момента своего изобретения пол-ностью перевернула наше восприятие времени. Когдамонахи-бенедиктинцы на рубеже XII и XIII веков созда-ли первые прототипы часов, их предназначением быловнести стабильность и ясность в монастырский уклад,особенно относительно предписываемых семи часовежедневной молитвы. Механика часов привнесла точ-ность в богоугодное дело. Но сами часы не собиралисьэтим ограничиваться. Скоро они вышли далеко за сте-ны монастырей. Конечно, часы вносили порядок в мо-нашеские молитвы, но, помимо этого, они стали важ-нейшим инструментом, способным синхронизироватьи контролировать ежедневную жизнь простых людей.Именно благодаря часам стало возможным организо-вать регулярное производство в течение расписанногопо часам рабочего дня. Другими словами, часы сталиодним из краеугольных камней капитализма. Хотя ихизобретение было посвящено Христу, они зажили сво-ей собственной жизнью и стали одним из самых пре-данных слуг маммоны.

Буквально то же произошло и с печатным прессом.Благочестивый католик Гутенберг едва ли мог вообра-зить, что его изобретение будет использовано для на-несения смертельного удара по папской власти и про-движения ереси протестантизма посредством доступ-ности Слова Божьего для любого, что в свою очередьпозволяло каждому по-своему интерпретировать Би-блию. Когда доступ к информации получили все, есте-ственным, хотя и непредвиденным, следствием сталото, что многие незыблемые истины того времени бы-ли подвергнуты сомнению. С 1700 года рационализмразвивался одновременно с увеличением числа обра-зованных людей, и именно печатное слово произвеловсю необходимую для этого работу. Целью было осво-бождение человечества от всякого рода суеверии, впервую очередь религии и монархии. Ибо, как сказалфранцузский мыслитель эпохи Просвещения Дени Ди-дро, "человек не будет свободен до тех пор, пока по-следний король не будет повешен на кишках последне-го священника'. Пока информация была исключитель-ной редкостью, принадлежавшей нескольким избран-ным, нельзя было и представить, что подобные идеивообще могут получить широкое распространение. Од-нако после инкубационного периода сроком в 200 летраспространение идей приобрело массовые масшта-бы. Технология сделала свое дело, и все изменилось.Когда начали проявляться истинные последствия изо-

бретения печатного станка, была уже невозможна, каквыразился Постман, 'старая Европа плюс маленькоесимпатичное изменение'. Появилась совершенно но-вая Европа, которая думала и действовала по-новому.Прогресс стал очевиден, исторический процесс сталпроясняться, здравый смысл и науки, предполагалось,совсем скоро выведут людей из мрака невежества иприведут к повышению уровня жизни. Родился новыйвзгляд людей на мир и на самих себя.

Новая преобладающая информационная техноло-гия изменяет все, в том числе и язык. Отчасти из-затого, что необходима новая терминология (новые на-звания для новых игрушек), и что самое интересное инепонятное, так это то, что старые слова приобрета-ют новые значения. С изменением языка изменяется иобраз мышления. Новая технология дает новые опре-деления базовым понятиям, таким как знание и истина.Перепрограммируются представления о том, что явля-ется важным и неважным, возможным и невозможным,и, самое главное, о том, что такое реальность. Реаль-ность принимает новые выражения. Именно это имеетв виду Постман, когда говорит, что общество претер-певает 'экологические' изменения. Технология встря-хивает наш разум, как детский калейдоскоп, и появля-ется новый неожиданный мир идей и возможностей.Мы вступаем в новую культурную и экономическую эру.Дух времени определяет наши мысли, буквально. Ведь

эра (парадигма) – это просто набор представлений иценностей, которые объединяют людей в определен-ное общество. К примеру, если все вокруг убеждены,что мир плоский, то бессмысленно пытаться проло-жить морской путь вокруг Земли. Когда Коперник за-явил, что Земля вращается вокруг Солнца, большин-ство людей думали, что он просто спятил. И неудиви-тельно. Но смеяться над критиками Коперника сейчасозначало бы не понимать, как работает парадигма. Насамом деле, нельзя с уверенностью утверждать, чтокритики Коперника были неправы, поскольку они-то,говоря 'Земля', имели в виду как раз неподвижную точ-ку пространства. Слова тогда еще имели прежние зна-чения, сдвиг парадигмы не наступил, и люди все ещедумали в привычной и общепринятой манере.

Тоже самое произошло и при переходе от физи-ки Ньютона к физике Эйнштейна. Многие отвергалиобщую теорию относительности из простого сообра-жения, что Эйнштейн предполагал, что понятие 'про-странство' означает что-то, что можно 'изогнуть', апрежние представления о пространстве описывали егокак постоянное и однородное. И это было существен-ным расхождением. Если бы пространство не облада-ло этими качествами, то Ньютоновская физика простоперестала бы функционировать. А поскольку она всеже функционировала и достаточно успешно в течениедолгого времени, от нее не так-то просто было отка-

заться. Возникла ситуация, при которой две парадиг-мы конкурировали друг с другом.

Но человек не принимает двух противоположных то-чек зрения одновременно. Либо одна, либо другая. Зе-мля не может одновременно двигаться и стоять на ме-сте. Пространство не может быть одновременно плос-ким и искривленным. Поэтому переход каждого чело-века от одной парадигмы к другой всегда моменталь-ный и полный. Как для того японского солдата, поки-нувшего джунгли и внезапно обнаружившего, что онмногие годы жил в иллюзии; и мир, а не война на по-вестке дня, а Япония является флагманом азиатско-го экономического чуда. Мы имеем в виду качествен-ный скачок, а не количественный. Переход от однойпарадигмы к другой состоит не в том, чтобы добавитьвновь открывшиеся факты к уже известным, а в том,что новые либо уже известные факты, высвеченные вновом свете, полностью изменяют нашу картину мира.Как только мы осознаем, что прежний взгляд на мирустарел и больше не может объяснить то или иное не-понятное явление, и его нельзя отрицать или игнори-ровать, вот тогда и необходимо избавиться от огромно-го количества ненужных знаний. Это одна из неизбеж-ных жертв при сдвиге парадигмы.

Между прочим, это острая ситуация для того, кто пы-тается ориентироваться в мире, создаваемом (как сна-ружи, так и мировоззренчески) электронными сетями.

Проблема теперь уже не в отсутствии информации, ав ее переизбытке. То, что кажется свежей информа-цией и новыми идеями, может на поверку оказатьсявчерашними новостями, или того хуже – полным бре-дом, восприятие переработка которого – пустая тратавремени и сил, дорога в тупик. Прежние рецепты успе-ха быстро устаревают. Человеку свойственно пользо-ваться стратегиями, доказавшими свою успешность впрошлом, и расставаться с ними тем труднее. Сумев-ший построить успешный бизнес или сделавший своюжизнь более-менее комфортной, редко признает необ-ходимость отказаться от старого и начать все с нуля.

Именно в этом истинная новизна происходящегосейчас. Главное в прежней парадигме было то, что по-сле некоторого более или менее длительного периодапотрясений она обеспечивала нас твердой почвой подногами. Мы знали, что какие бы ни были колебания,рано или поздно все успокоится. Придется привыкнуть,что роскошь стабильности более недоступна, и един-ственно постоянная вещь – сами изменения. Все те-чет. Социальная и экономическая стабильность, ранеебывшая нормой жизни, теперь станут редкостью и при-знаком стагнации. Недостаточно просто думать или ду-мать по-другому. Теперь придется постоянно перео-смысливать идеи и отбрасывать их. Творческое разру-шение не знает отдыха.

В кулуарах философии науки, где, собственно, и за-

родилась концепция парадигмы, теперь любят гово-рить об аномалиях и кризисах нашего времени. Анома-лии – это явления, которые нельзя предвидеть и труд-но подогнать под существующую парадигму. Сегодняаномалии повсюду: в обществе, в культурной жизни ив экономике. Предпосылки, лежащие в основе полити-ки, изменяются с поражающей скоростью. Идеологи-ческие расклады недавнего прошлого не имеют ниче-го общего с сегодняшним днем. Целые отрасли и вели-кие империи средств массовой информации разруша-ются на наших глазах. Наша работа переживает дра-матичный революционный период, эффективно разру-шаются прежние представления о пожизненном трудо-устройстве, автоматическом продвижении по служеб-ной лестнице и иерархической организации. Сегодняюноши в странных одеждах, у которых еще и молоко-тона губах не обсохло, умудряются зарабатывать и про-матывать громадные состояния, занимаясь бизнесом,о котором акционеры не имеют ни малейшего предста-вления.

Когда появляется большое число аномалий, естьдва варианта возможных действий. Первый, попытать-ся втиснуть новый феномен в старую систему поня-тий. Именно так люди всегда поступали с научнымианомалиями: латали и штопали старые теории, какэто, например, происходило в свое время с Птолемее-вой системой астрономии с Землей в центре и всеми

остальными небесными телами, вращающимися во-круг нее. Некоторое время такой подход выручает, по-ка постепенно не становится ясно, что все предполо-жения прежней теории больше не подтверждаются. Итогда мы неизбежно сталкиваемся с необходимостьюдругого подхода: признать, что старая система изжи-ла себя, даже если в данный момент ее еще нечем за-менить. Это ввергает нас в кризис, важность которо-го в том, что он сигнализирует о необходимости ново-го мышления. Именно в этой точке мы находимся сей-час – в самом разгаре кризиса, зародившегося в не-драх старой капиталистической парадигмы и показав-шего ее бесполезность, и будем здесь до тех пор, по-ка новая система не завоюет достаточное число сто-ронников, чтобы функционировать как общепринятаямодель. Множество людей все еще пытаются лататьдыры старой системы: увы, налицо недостаток новогомышления. Мрачный скептицизм по поводу того, явля-ется ли новая парадигма действительно новой, а рав-но и слепая вера в нее (предполагающая, что все самоутрясется) не могут рассматриваться в качестве ново-го мышления.

Писать о будущем невероятно сложно, потому чтоего еще нет. Лучшее, что мы можем сделать, это попро-бовать догадаться. Каждый, кому понятно, какую рольдоминирующие информационные технологии игралив ходе исторического процесса, и кто понимает вну-

треннюю динамику функционирования цифровых се-тей, имеет наилучшие шансы для понимания ключе-вых аспектов текущей революции. Для начала мы хо-тели бы сделать два заявления. Первое, новая соци-альная, культурная и экономическая парадигма при-обретает реальные очертания. Главной движущей си-лой этого процесса является продолжающаяся рево-люция в области информационного менеджмента ди-гитализация и удивительно быстрое развитие элек-тронных сетей. Немедленным следствием этого явля-ются радикальные изменения в интеллектуальной сре-де обитания, что вынуждает нас серьёзно корректи-ровать свое поведение. Второе, новая парадигма бу-дет напоминать по своим свойствам скорее жидкость,чем твердую структуру. Появятся не просто новые со-циальные нормы, само представление о норме станетиным.

Японский солдат, затерянный в джунглях, конечно,был плохо информирован и вел свою личную мировуювойну по большей части у себя в голове, но можно счи-тать, что он был заложником непреодолимых обстоя-тельств. Мы же вряд ли можем винить кого-либо, кро-ме самих себя, если из-за собственной лени или глу-пости не сможем выстроить хотя бы относительно яс-ную картину происходящего вокруг и не сможем сде-лать из этой картины соответствующих выводов. Един-ственное, что мы можем сказать наверняка: Земля до-

станется не тому, кто отличается смирением.

ГЛАВА II. ФЕОДАЛИЗМ,

КАПИТАЛИЗМ ИИНФОРМАЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО

Что правда, то правда – смирение редко приводит

к успеху. Во все времена власть и слава доставалисьтем, кто был трудолюбив и настойчив, кто был вос-приимчив к переменам, заботился об интересах своихсобственных и своего непосредственного окружения, ина ком лежала благодать: историческое развитие дви-галось в его направлении. Каждая новая эпоха про-изводит на свет своих победителей и своих проиграв-ших. Изменения условий развития и представлений осоциальном статусе происходят в пользу вновь воз-никающих классов за счет всех остальных. Чтобы какследует разобраться в социальных последствиях ны-нешнего перехода от капитализма к информационно-му обществу, наверное, было бы полезно обратиться кобстоятельствам предыдущего сдвига от феодализмак капитализму и сравнить механизм перераспределе-ния власти тогда с тем, что происходит сейчас. Мы об-наружим такое количество параллелей на самых раз-ных уровнях, что не останется ничего другого, как при-знать, что происходящее сегодня есть не что иное, как

подлинное изменение парадигмы примерно такого жемасштаба.

Для иллюстрации повторяющихся механизмов исто-рического развития можно использовать картографию,а именно мобилистическую диаграмму (см. Рис. 2.1).

Рисунок 2.1. Диаграммамобилистической силы

Вдохновляясь идеями философов XIX века Фрид-

риха Ницше и Чарльза Дарвина, а равно и их после-дователей веком позже, Жиля Делёза и Мишеля Фу-ко, в качестве отправной точки для рассуждений будемсчитать, что бытие есть непрерывный конфликт мно-жества разнонаправленных сил, которые, находясь впостоянной оппозиции, взаимно влияют и тем самымпредопределяют друг друга. При этом важны не столь-ко сами эти силы, сколько напряжение, возникающее врезультате их взаимодействия, и то, каким образом ихвлияние на другие силы поддерживается или устраня-ется, а также вечная как Вселенная, их борьба. Взаи-модействие, конфронтация и коммуникация – вот клю-чевые понятия этой концепции.

В рамках мобилистической диаграммы можно до-полнить двухмерную модель экзистенциального кон-фликта Ницше-Дарвина третьим измерением, включивв рассмотрение ось времени, что позволит в любой мо-мент обозначить причину конфликта. Речь идет о не-кой 'предполагаемой' точке, которую можно идентифи-цировать с той степенью погрешности, с которой мыосознаем, что сами, как наблюдатели, находимся в по-

стоянном движении (поскольку даже в роли наблюда-телей мы представляем такую же силу, как и все про-чие силы в пространстве и времени). Это конфликтпо поводу власти. Чем ближе к указанной точке на-ходятся взаимодействующие и/или противодействую-щие силы, тем больше власти стоит на кону.

'Центральная' точка диаграммы – не только пред-мет конфликта, но и некая главная ценность обще-ства в данный момент, определяющая черта парадиг-мы. Мы можем назвать эту ценность 'религией' эпо-хи, или, точнее, аксиомой времени. Другими словами,основной концепцией данной эпохи о структуре бытия,такой взгляд на мир, который повсеместно принят и по-тому социально функционален. Наличие такой гипоте-зы дает возможность ориентироваться в мире и пони-мать, что в нем происходит. Поскольку заинтересован-ные стороны, в особенности, правящие классы, всегдазатрачивают огромные ресурсы на то, чтобы придатьэтой гипотезе вид 'вечной истины', хотя она являет-ся только предположением, которое становится весь-ма существенным. Когда же выясняется, что 'вечная'истина не является таковой, кажется, что земля ухо-дит из-под ног и мы оказываемся в безвоздушном про-странстве. Расхожая фраза 'я знаю немного, но естьодно, что я знаю наверняка' – удачный пример наше-го восприятия действительности. Мы готовы признать,что наше знание ограничено, но считаем необходимым

хоть что-то знать наверняка, чтобы ориентироваться вжизни.

В рамках мобилистической диаграммы власть – этонекий подвижный феномен без внутренней ценности(нейтральное понятие). Власть мигрирует, захватыва-ется и отдается во всех направлениях. Любая иден-тичность возникает только относительно других. Всеопределения должны постоянно перепроверяться приизменении обстоятельств. Что это такое? Какая силадействует на самом деле? Можно ли рассматриватькаждую из них в отдельности, невзирая на то, что онипостоянно перетекают одна в другую? Как посторонниенаблюдатели мы видим только лихорадочную борьбуза власть, контроль над другими за право утверждатьи владеть, и все это сопровождается вопросами 'какойценой?' и 'за чей счет?'.

Отношения между силами, их взаимодействие –суть вопроса. Господин не может существовать неза-висимо от раба, так же, как и раб не может существо-вать отдельно от господина. Каждый зависит от дру-гого. Покорность раба делает господина господином,и оба вовлечены в вечную борьбу за признание, кото-рое, по мнению Г. В. Ф. Гегеля, другого великого фи-лософа XIX века, является двигателем всего истори-ческого процесса. По Гегелю, именно желание полу-чить признание других людей служило причиной борь-бы за власть еще в ранних социальных группах, став-

ших основой последующего деления человечества наклассы. Эта борьба продолжает неистовствовать, под-держивая общество в состоянии постоянного движе-ния, пока разные группы людей полагают, что их при-знание недостаточно, и, соответственно, уверены, чтозаслуживают более высокого общественного статуса.

Изменение духа времени наступает тогда, когда то,что считалось незыблемым, смещается и претерпева-ет качественное переопределение. Не будет преуве-личением сравнить такой сдвиг с социальным земле-трясением. Все факторы на арене борьбы подвергают-ся фундаментальным изменениям в силу того, что ихисточник, константа, благодаря которой они существу-ют, внезапно пришла в движение. Последствия таковы,что действующие лица этой драмы более не Уверены втом, что они хоть что-то знают наверняка. Все в движе-нии. Часть актеров застывают в своих прежних истори-ческих ролях там, где еще недавно находился центр.Новые актеры выходят на сцену и немедленно развя-зывают новую битву вокруг новой ценности – точки, ко-торую сместилась 'вечная истина' нового времени. Ко-гда буря стихает, прежние герои вынуждены находитьдля себя другие, менее впечатляющие роли.

Внезапное смещение центра бытия, разумеется, со-провождается сильнейшим сопротивлением со сторо-ны тех, чьи позиции подвергаются угрозе. Едва тольколюди, да и целые классы вдруг осознают, что некая по-

стоянная, на основе которой были построены их жиз-ни, и которая до сих пор представляла собой фунда-мент их идентичности, пришла в движение, они обыч-но реагируют в форме полного отрицания: Этого не мо-жет быть! Через некоторое время, когда произошед-шие изменения уже нельзя отрицать, реакция людейвыражается либо в уходе от действительности, либов агрессивной оппозиции переменам: Это не должнобыло произойти! Все это усугубляется тем, что преж-ние властные структуры, на которые до сих пор возла-гались большие надежды, тоже имеют смутное пред-ставление о происходящем. Наглядным примером мо-жет служить разрушительная борьба, переживаемаяЗападным миром со времени перехода от феодализмак капитализму относительно понятия Бога и его неиз-бежной смерти. С каждым разрушенным учеными мен-тальным барьером в нашем мировоззрении, с каждойпреодоленной границей понимания стараниями своеймногочисленной, хотя и постепенно уменьшающейсяпаствы Бог тут же отодвигался еще на один шаг в Неиз-веданное. Живший поначалу за небесным сводом, Онбыл 'передвинут' за пределы Солнечной системы, по-том за пределы звезд, пока наконец не был водруженнад временем и пространством вообще. Несмотря навсе усилия, Ему удалось выжить. Аксиомы, связанныес устаревшими парадигмами, зачастую весьма упорноцепляются за жизнь, в особенности среди маргиналь-

ных групп.Многие люди просто не понимают, что идея Бога воз-

никла в иной, отличной от сегодняшней, парадигме,с целью, специфичной именно для того времени: длясоздания преимуществ одним группам людей за счетдругих. В феодальном обществе Бог, в мобилистиче-ских терминах, был предполагаемой константой бы-тия, чье существование было непреложной истиной.Всякие попытки слегка поколебать поверхность этойконстанты карались смертью. При переходе к капита-лизму прочная структура, поддерживающая понятиеБога, разрушилась. А когда главная ценность началасдвигаться с места, все прочие основы существования,ранее казавшиеся незыблемыми, последовали за ней.Величие Бога стало относительным, и оказалось воз-можным ставить под сомнение даже само его суще-ствование. Христианский мир впал в пучину сомненийпо поводу своей легитимности из которой он так и невыбрался. То, что мы сегодня называем призраками идемонами, когда-то имело реальное влияние на жиз-ни людей. И это не вопрос теологического спора илиочевидной слабости доказательств существования Бо-га, это вопрос власти. Власть монархий и Церкви по-коилась на существовании чего-то, названного Богом.Предполагалось, что Бог будет константой и ни при ка-ких условиях не может быть поставлен под сомнение.Если бы сомнения по этому поводу могли возникнуть,

вся структура власти оказалась бы под угрозой.Как результат упорного отрицания любых сдвигов

центральной ценности бытия и нежелания подчинить-ся требованиям религии атеизм получил статус новойаксиомы и стал эффективным инструментом противо-действия буржуазии при захвате власти. Это проиллю-стрировано одним из самых блестящих общественныхэкспериментов капиталистической парадигмы: комму-нистическим проектом. Коммунизм стал перевернутойформой христианства, выражением древней мечты орае на Земле, весьма типичной для своего времени.Коммунистическая вера была следствием идеи обще-ственного совершенствования посредством человече-ского, а не божественного вмешательства. Инструмен-том должен был выступить новый тип государства; уто-пической целью проекта был новый человек, исключи-тельно рациональный. В итоге эта мечта нанесла се-рьезный урон целым народам и континентам и потре-бовала от 85 до 100 миллионов жизней (по понятнымпричинам здесь трудно быть более точным), принесен-ных в жертву в мирное время для успеха этого благогоначинания.

До сих пор есть защитники коммунистического про-екта, потому что это вопрос религиозной веры, ирра-циональность которой выглядит мертвой зоной в про-странстве логических построений. Сила этой веры бы-ла точнейшим отражением её первоначальной оппони-

рующей силы организованной религии, которая в Рос-сии, Китае и Латинской Америке до последнего боро-лась за свою власть. Вполне возможно, что если бы по-следний русский царь вдруг публично признался в сво-ем атеизме, он мог нейтрализовать часть обаяния ком-мунизма и тем самым предотвратить Октябрьскую ре-волюцию. Демон предполагаемой константы бытия на-столько силен, что даже его антидот (и, следователь-но, его эквивалент в следующей парадигме) наследу-ет его поистине магическое влияние на ход наших мы-слей.

При переходе от капитализма к информационномуобществу мы можем провести целый ряд параллелейс теми сдвигами, которые произошли при переходе отфеодализма к капитализму. Предполагаемой констан-той бытия при капитализме, его основной характери-стикой был гуманистический, или человеческий, про-ект. Интересно, что гуманизм в своей наиболее выра-женной форме – форме индивидуализма – оказался,в конце концов, едва ли не единственным средствомспасения, на которое уповают гуманисты и иже с ни-ми, в море, полном останков наиболее блестящих про-ектов эпохи, подобных коммунизму, и затонувших бес-славно один за другим.

Вот почему идеологи капитализма эры его закататак уверенно заявляют в своих манифестах о незыбле-мой вере в индивидуальность. Находясь под внешним

давлением, капитализм по сути возвращается к своимистокам и пытается найти пристанище в своих фило-софских корнях, например, в работах доиндустриаль-ных философов Рене Декарта и Фрэнсиса Бэкона. Мы– свидетели отчаянных попыток перезапустить проект,пусть даже в совершенно 'разобранном' состоянии, наэтот раз в форме гипериндивидуализма. Его апологетывоображают, что не кричи они об этом на каждом углу,им едва ли удастся снова вдохнуть жизнь в остываю-щий труп. Имя этому иделогическому чудовищу Фран-кенштейна – либертарианизм.

Подобно протестантизму на заре эпохи Просвеще-ния, когда словно в результате вспышки сверхновой,воплотилась одержимость устаревающими 'вечнымиценностями', мы сейчас наблюдаем вспышки сверхно-вых при переходе от капитализма к информационномуобществу. Гиперэгоизм, гиперкапитализм и гипернаци-онализм – все это сверхновые сегодняшнего времени.Гуманистический проект – развитие индивидуума па-раллельно с развитием государства и капитала, вме-сте со всеми их многочисленными отпрысками -раз-ными академическими, художественными, научными икоммерческими проектами – составляет аксиому ка-питализма. Эти ценности считались вечной гарантиейстабильности, но теперь и они пришли в движение. Ве-ликая битва только началась, и похороны гуманизма,как в свое время похороны Бога, способны затянуть-

ся надолго, сопровождаясь болезненными конвульси-ями. Стоит только представить колоссальное количе-ство ресурсов, инвестированных в данное предпри-ятие, чтобы понять всю глубину разворачивающейсяобщественной драмы. Этого не может быть! Этого недолжно быть! Тем не менее, коллапс неизбежен, по-скольку этот проект с самого начала был неразрывносвязан с парадигмой существования, практически се-бя изжившей.

Конечно, сейчас трудно указать на суть новой 'веч-ной ценности' и определить те силы, которые станутбороться за власть. Провести анализ, будучи участ-ником происходящего, – заведомо обречь себя на до-мыслы. Пока предполагаемая константа бытия нахо-дится в движении (а этот процесс, видимо, будет дол-гим), все расчеты будут содержать ошибку, превосхо-дящую значение любой из переменных, как если быметеоролог сегодня попытался предсказать погоду нанесколько лет вперед. Что, впрочем, не означает, чтоанализ в таких условиях становится бессмысленным.Наоборот, тщательное изучение существующей струк-туры распределения власти наиболее полезно как разтогда, когда нарождается новая классовая структура.Это едва ли не единственный момент, когда очевидецможет принять активное участие в событиях, проис-ходящих в связи со сменой 'вечных ценностей'. Такойанализ имеет шанс стать важной частью общего про-

цесса, а равно и одним из факторов, влияющих на не-го. Еще до того, как вновь утвержденная константа бы-тия займет устойчивое положение, вокруг нее начина-ет формироваться по крайней мере одна сила – новыйдоминирующий класс. Вопрос в том, насколько вооб-ще достоверны рассуждения об этом. Даже если кон-станта бытия пришла в движение, означает ли это, чтопоявление нового доминирующего класса неизбежно?Можно ли ожидать, что прежний способен осознатьсмену парадигмы, вокруг которой он формировался,и, как следствие, направить свои действия так, чтобызанять пространство вокруг новой константы? Такимобразом, прежний доминирующий класс останется та-ковым новой парадигмы, пусть и в новом обличье. Нопо ряду причин это может не произойти. Люди, в основ-ном, весьма консервативные создания. Психологиче-ский термин 'когнитивный диссонанс' означает, что лю-ди склонны держаться старых убеждений, даже еслиони противоречат вновь открывшимся фактам. Все де-ло в том, что наши старые добрые представления ожизни дают возможность чувствовать себя психологи-чески комфортно; мы влюблены в них. Но это приво-дит к состоянию умственной косности и неповоротли-вости: мы готовы прикладывать больше усилий для со-хранения status quo в наших головах, чем для обученияновому. Узнавая что-то новое, мы вынуждены так илииначе менять свою жизнь, хотя иногда совсем немного.

По этой причине наша способность передвигаться поисторической карте практически минимальна.

Из анализа мобилистической диаграммы следует:мир вокруг в целом движется значительно быстрее,чем мы сами. Наше движение в этих обстоятельствахявляется вынужденным, реакцией на движение обще-ственных сил и информацию, которая меняет мир во-круг. Неудовлетворенность многообразных желаний –правильней будет сказать, идея такой неудовлетво-ренности, желание желания -заставляет нас быть ра-бами потребления. Нетерпимость и узколобость дан-ного общества вынуждает нас мигрировать. Общество,сама система находится в постоянном движении, аотдельные люди и группы людей, помимо своей во-ли брошенные в водоворот общественных изменений,вынуждены сдавать свои прежние комфортные пози-ции в угоду этим изменениям.

Поскольку мы являемся единственными очевидца-ми истории, всегда есть соблазн преувеличить чело-веческое влияние и считать себя способными на сво-бодное волеизъявление, будучи, так сказать, творцамиистории. Но это все не более чем роскошная иллюзия.Возможности действовать независимо строго ограни-чены. Действия, более или менее заметные в истории,правильнее трактовать как реактивные, а не активныепо своему характеру. Очарование коммунистическойидеей или другими великими утопиями таилось также и

в необходимости приспосабливаться к постоянным пе-ременам. Привлекательность утопий состоит в их обе-щании отдыха и покоя, в сильном и всеобъемлющемжелании остановить хотя бы на время движение, на-вязанное извне. Но остановить свое собственное дви-жение значит сделать то же и относительно истории –процесса по преимуществу. Конец истории стал бы нечем иным, как концом всех общественных процессов,означающим нашу собственную кончину.

История раз за разом подтверждает эту истину. Ка-ждая попытка реализовать утопию – коммунизм наи-более яркий тому пример – и остановить движениеистории, неминуемо приводила к гибели такого утопи-ческого общества. Смерть есть, по сути, единствен-ная альтернатива турбулентности. Будда осознал этоеще 2500 лет тому назад. Нам приходится выбиратьмежду нирваной, состоянием перманентного покоя, ипринятием того, что все вокруг нас находится в посто-янном движении и изменении, что приводит к необхо-димости постоянно приспосабливаться. И тот факт, чтонаши возможности маневра минимальны, с философ-ской точки зрения, делает нас заложниками историче-ского процесса. Русский царь не мог на деле испове-довать атеизм, поскольку иначе он был бы вынужденусомниться в легитимности собственного статуса. Онне мог отрицать Бога, ибо на идее богопомазания стро-илась вся его власть. Поэтому все произошло так, как

произошло.При смене общественного строя (парадигмы) все

столь драматично, что прежний доминирующий классоказывается неспособным. Удерживать контроль надновыми 'вечными ценностями'. В то же время новыйдоминирующий класс развивается в той точке истори-ческой карты, где благодаря стечению обстоятельствоказалась конкретная группа людей. Переход к новойпарадигме – процесс Длительный, поэтому там, где ра-нее была сфокусирована прежняя, в Учение длитель-ного времени продолжает ощущаться остаточное на-пряжение, существенное, хотя и уменьшающееся. Этопобуждает прежний доминирующий класс цеплятьсяза устаревшие ценности. Даже в самом конце процес-са еще находятся последние сомневающиеся: Этогоне может быть! Этого не должно быть! Конечно, зачемменяться, если до поры до времени можно этого избе-жать!

Естественно, при смене парадигмы прежние ценно-сти не устаревают в мгновение ока. Даже когда, к при-меру, центральная ценность общества при переходе отфеодализма к капитализму сместилась от землевла-дения к владению капиталом, это еще не означало, чтовладение землей немедленно перестало иметь зна-чение. Но природа такого владения изменилась. Зе-мля стала товаром. Теперь уже новый доминирующийкласс – буржуазия – определял сущность землевла-

дения, придавая ему денежное выражение. Буржуазияскупала и переустраивала феодальные поместья дляцелей частного загородного отдыха и развлечений, яс-но давая понять, что она стала властителем не толь-ко над нарождающимся пролетариатом, но и над преж-ним доминирующим классом – аристократией. Буржуа-зия теперь устанавливала правила игры.

До сих пор феодальные поместья никогда не высту-пали предметом купли-продажи. Их ценность заключа-лась в геральдических символах, либо определяласьблизостью к резиденции короля. В новой парадигмеэти же самые поместья оценивались по совершеннодругим принципам – принципам открытого рынка. Ка-ждое получило ценник. Их ценность стала определять-ся по целому набору параметров, как то: размеру икачеству лесных и пахотных угодий, а равно и поже-ланию покупателей ассоциировать себя с прежнимивладельцами посредством приобретения их традици-онных символов для подчеркивания статуса покупки.Потребовалось не так уж много времени, чтобы ста-рые добрые феодальные символы власти в какой-томомент обратились не более чем в милые и забавныебезделушки, ценность которых была по большей частиностальгической. Буржуазия сполна получила свое сатрибутов и пережитков аристократии: монархии, дво-ра, наследственных титулов и придворного этикета.Смещение парадигмы стряхнуло с них весь метафи-

зический флёр, а буржуазия продемонстрировала, чтовсе теперь имеет свою цену, покупая и продавая зва-ния и титулы, просто за деньги или путем женитьбы.Аристократии ничего больше не оставалось как про-глотить обиду, расслабиться и получить удовольствие– ведь нужно же было как-то зарабатывать деньги!

Острейшая нужда в деньгах со стороны аристокра-тии и буржуазное стремление к роскоши сплошь и ря-дом соединялись в беспрецедентных по беспринцип-ности коммерческих сделках – постоянная тема ли-тературы XIX века. Наиболее циничным, чтоб не ска-зать глумливым, летописцем таких трансакции былБальзак, который и сам приставлял 'де', чтобы под-черкнуть аристократическое происхождение своей фа-милии. Величие символов сохранилось, но функцияих изменилась, превратившись из придворного платьядля официальных церемоний в модный наряд. То жесамое можно наблюдать сегодня, когда netократия, но-вый гегемон информационной эры, бесцеремонно опе-рирует святынями буржуазии: неприкосновенностьюличности, выборной демократией, социальной ответ-ственностью, системой права, банковской системой,фондовыми рынками и т. д.

Ирония истории в том, что, будучи одержима идееймассового производства (печатный пресс предопреде-лил такое развитие индустрии и, следовательно, сталважнейшим изобретением капиталистической револю-

ции), буржуазия подорвала рынок аристократическихсимволов, наводнив рынок их дешевыми имитациями.Артефакт, который ранее был неповторим, уникален,теперь стал просто оригиналом, конечно, более цен-ным, чем его копии, но утратил ауру своей привлека-тельности, поскольку любой желающий мог иметь еготочный дубликат. И их ценность как символов статусанеминуема упала.

Поскольку буржуазия стала устанавливать правилаигры и определять порядок цифр на ценниках, аристо-кратия оказалась на обочине капиталистической эко-номики. До тех пор, пока ей было чем торговать, онапродолжала худо-бедно влачить своё существованиена лоне природы, все более отдаляясь от круговоротасобытий и центра власти. Их поместья теперь были по-чти ничто по сравнению с банками; фамильные титулыи гербы уступили место величию финансовых империйи научных званий; двор и шутов заменили парламенти политические журналисты. Сцена захвачена другимиактерами. Многие новые роли немногим отличались отпрежних, но диалоги были переписаны, да и сам ходпьесы претерпел модернизацию.

Центральные ценности прежней и новой парадигмнастолько радикально различаются, что любой пре-тендент на ведущую роль в этой новой драме дол-жен будет выучить совершенно другую культуру и це-лый новый набор принципов. Зачастую прежнему 'низ-

шему' классу легче приспособиться к культурным тре-бованиям, навязанным доминирующим классом новойэры, нежели прежнему господствующему классу. В мо-мент смены декораций выясняется, что бывшему низ-шему классу в сущности нечего терять и нечего защи-щать от изменений, поэтому он легче заучивает но-вые трюки и не очень противится собственной транс-формации. Продолжая развивать тезис о непрерыв-ном историческом процессе, можно сказать, что те,кто уже находится в движении, легче разгоняются, чемте, кто стоит на месте. Требуется время, чтобы осо-знать, что старые рецепты успеха не работают, и про-цесс осознания весьма нелегок, ведь Этого не можетбыть! Этого не должно быть! Сегодняшние примерысвидетельствуют о том, что недавним иммигрантам за-частую легче приспособиться к космополитизму новойэпохи и ее культурному разнообразию, чем их сверст-никам из коренного населения гомогенного буржуазно-го общества.

Представители нового доминирующего класса неприкладывали особых усилий к тому, чтобы оказать-ся близ новой предполагаемой константы бытия. Импросто повезло оказаться 'в нужном месте в нужноевремя'. Как и в природе, которая тоже находится в по-стоянном изменении, эволюция общества происходитпо довольно спорному сценарию: определенные мута-ции имеют больше преимуществ в данных обстоятель-

ствах. Выживает не тот, кто сильнее, этот, кто лучшеприспосабливается. И понятие 'лучшей приспособлен-ности' изменяется со сменой условий окружающейсреды. В соответствии с принципом интеллектуальнойнеповоротливости, новый доминирующий класс обра-зуется из личностей и групп, которые просто волей слу-чая оказались вблизи от той точки, где приостанови-лась новая константа бытия и возникла новая вечнаяистина.

Итак, буржуазия стала новым господствующим клас-сом капиталистического общества. И откуда взялисьбы новые капиталистические предприниматели, еслибы не города, где они оказались? Также они вырослипод влиянием протестантизма, отличающегося силь-ной трудовой этикой. Буржуазия не жаждала власти ине захватывала ее – она упала ей в руки. Буржуазиидали власть! Если мы более пристально взглянем нановый господствующий класс, мы еще раз убедимся,что те, кто уже был в пути, оказались в более выгод-ном положении по сравнению с теми, кто оставался наместе. Буржуазия в основном была сформирована извыходцев из крестьянства -низшего из низших слоевпрежней структуры власти, а не из наследников ари-стократических титулов и поместий.

В социологии существует понятие 'мем', эквивалент-ное генам в биологии, что означает идею или взаи-мосвязанную систему идей, и сравнение происхожде-

ния и распространения генов и мемов показывает схо-жие тенденции. Также, как в биологии действует тео-рия Дарвина, в социологии есть меметический дарви-низм. Изучая генетический дарвинизм, мы можем про-вести интересные параллели, демонстрирующие, какработает дарвинизм меметический. История биологииесть непрекращающаяся, жестокая борьба за выжи-вание и воспроизводство в многообразии случайнымобразом возникающих биологических видов в постоян-но изменяющейся среде. Случайность определяет, ка-кие виды выживут за счет других; внешние обстоятель-ства 'отбирают' тех, кто лучше приспособлен к теку-щим условиям, все прочие отсеиваются. Многообраз-ные виды конкурирует за ограниченные ресурсы в раз-личных комбинациях и против друг друга.

Природа никогда не отдыхает, и поэтому критериитого, какие мутации наиболее удачны для выживания,постоянно меняются. Вмешательство человека в при-роду также изменяет условия борьбы, создавая дляодних видов более благоприятные условия, препят-ствуя другим. Знаменитый пример – бабочки, цвет ко-торых в течение XIX века в промышленных районахАнглии значительно потемнел. В результате загрязне-ния среды более темные бабочки лучше прятались отхищников, поскольку садиться им приходилось на тем-ные поверхности. Березовая кора также потемнела,поэтому более темные бабочки размножались более

успешно, в результате чего, спустя несколько поколе-ний, существенно изменился внешний вид целого био-логического вида.

Подобный уровень совпадений характерен и для ме-метического дарвинизма в социологии. В густых джун-глях сложной и часто противоречивой информации,окружающей нас, мемы, которые выживают и распро-страняются в конкретной среде, в конечном итоге ста-новятся сильнее и сильнее, а мемы, которые не могутобрести почву под ногами, постепенно слабеют и от-сеиваются. Но различие между силой и слабостью вданном случае не всегда видимо заранее, по крайнеймере, если вы не рассматриваете только сами мемы,без учета информационных технологий и их развития.Работа футурологов в сущности состоит в том, чтобынарисовать 'карту' экологической системы, в которойсражаются мемы, и используя её за основу, прогнози-ровать шансы разных мемов на выживание.

Ценности и культурный багаж каждого индивидуумаили группы людей состоит из некого количества мемов.Выяснить, какой из них окажется сильным или слабым,сточки зрения дарвинизма, в условиях сдвига парадиг-мы можно только в ретроспективе. Подобно тому, какотдельные гены не влияют на изменения природы в хо-де генетической революции, так и мемы не обладаютспособностью оказывать влияние на социальные си-лы, движимые сменой парадигмы. Носители мемов и

генов в обоих случаях могут только надеяться на удачу.Что касается основных теоретических положений, томежду генетическим и социальным дарвинизмом прак-тически нет различий.

Для понимания процессов меметики стоит сновавоспользоваться картографическим методом, в каче-стве переменных социальных сил будут представленылюди и мемы. Представим бытие в виде трехмерногопространства, где настоящее – плоскость с двумя ося-ми. Оси: виртуальное и физическое пространство, вкотором располага-ются люди и мемы. Третье измере-ние – время, которым для упрощения пока пренебре-жем. Мысленно остановив время, мы получим двух-мерную диаграмму, которая позволяет исследовать те-кущие внутренние связи конкретного общества (рис.2.2). Фиксируем одну из двух переменных, людей илимемы, что даст возможность изучить характер взаимо-отношений между ними.

Рисунок 2.2. Диаграмма

мобилистической идентичности

Фиксируем положение мемов, равномерно распре-делив их в поле диаграммы. Исследовав характер кон-центрации людей, обнаружим, что члены конкретногообщества, как правило, привлечены ограниченным ко-личеством мемов, образуя вокруг них кластеры тех илииных размеров. Социальная тождественность этих лю-дей базируется на их приверженности определеннымкластерам. Члены одного и того же кластера – это 'мы',

члены остальных кластеров – 'другие'.Важно помнить, что действующие лица, предста-

вленные на модели, не в состоянии свободно выби-рать свое отношение к тем или иным кластерам. Их по-зиция на диаграмме относительно физического и вир-туального пространств отражает фактическое положе-ние, а не их амбиции или стремления.

В каждый фиксированный момент времени самыйкрупный кластер на диаграмме образуется вокруг ме-ма, который является стержнем парадигмы, того, чторанее было названо предполагаемой константой бы-тия. При феодализме такой кластер – монарший двор,а институт монархии – его мем. Другой сильный фе-одальный кластер – церковь образуется вокруг мемарелигии. При капитализме торговля – наиболее вли-ятельный кластер, имеющий в качестве мемов банкии фондовые рынки. Еще один влиятельный кластеркапитализма представлен аппаратом государственнойвласти, формирующейся вокруг мема выборной демо-кратии, а также академической сферой вокруг меманауки. В информационном обществе наиболее важ-ным мемом будет то, что можно представить как узелв рыбацкой сети, некий портал власти (подобно интер-нет-порталу), связующее звено во всеобъемлющей се-ти. Вокруг этого звена сформируется важнейший кла-стер информационной парадигмы – Netократическаясеть.

Добавив третье измерение (время), получим голо-грамму. Первое, что произойдет, это быстрый оборотмемов: массовое их возникновение и такое же массо-вое исчезновение. При этом мемы, окруженные наи-большим числом людей, выживают с большей вероят-ностью. Люди в данном случае голосуют ногами. Так,из всех религиозных мемов, которые боролись за вы-живание в Древнем Риме, только два и уцелело: хри-стианство и иудаизм. Все прочие пали жертвами за-бвения, что в историческом смысле можно назвать со-зидательным разрушением.

Однако тот факт, что какие-то мемы являются при-влекательными сегодня, еще не означает, что они смо-гут сохраняться в первозданном виде на протяжениистолетий. Напротив, они все время вынуждены моди-фицироваться, так что речь идет о непрестанном про-растании новых мемов из старых. Большинство ме-мов умирает и исчезает, освобождая пространство дляновых. Одновременно те мемы, которые выживают,вынуждены постоянно адаптироваться и воссоздаватьсебя заново, чтобы выжить. Чем ближе мем находитсяк какому-либо важному кластеру, или чем более пол-но этот мем соответствует потребностям и желаниямкластера, тем выше его (мема) шансы на выживание вэтой бесконечной борьбе. Возьмем хотя бы один при-мер: Билл Гейтс, самый богатый человек на Земле, ро-дился в Сиэтле, городе, который и физически, и вирту-

ально, и исторически расположен в достаточной бли-зости от быстрорастущих промышленных районов Ка-лифорнии. Будь Билл Гейтс крестьянкой на Мадагаска-ре XVI века, никто бы и не услышал никогда о мемеМайкрософта, что в свою очередь существенно видо-изменило бы ту историческую плоскость, в которой мынаходимся сегодня.

Время от времени история демонстрирует примерытого, что люди слишком неповоротливы и консерва-тивны для того, чтобы быстро и в значительном объ-еме воспользоваться преимуществами, предоставляе-мыми сменой парадигмы. Одного только знания о том,что константа бытия пришла в движение, и что этодвижение затронет другие важные мемы и кластеры,недостаточно для осуществления броска в правиль-ном направлении. Тот факт, что мадагаскарский кре-стьянин знает о Силиконовой Долине, еще не дает по-вода надеяться, что он способен основать на своемострове интернет-компанию. На индивидуальном жеуровне, приходится признать, что совпадение, случай-ность, судьба, если угодно, является решающим фак-тором.

В момент, когда капитализм совершал прорыв, ари-стократия занималась своими поместьями вдали отбанков и городских рынков. Аристократы были вскор-млены на отвращении к торговле и финансам. Ста-рый господствующий класс был целиком занят защи-

той своих фамильных прав наследования титулов и зе-мли, невзирая на то, что ценность геральдических сим-волов в обществе быстро снижалась. Но нобли все также были увлечены полировкой своих регалий и сочи-нением легенд о великом, давно ушедшем прошлом.В итоге они упустили свой шанс взойти на корабль. Сразвитием пиетизма(набожность, благочестие), евро-пейские христиане стали поощряться к коммерческойи ссудной деятельностью, что ранее было прерогати-вой еврейской протобуржуазии. А аристократия не вос-пользовалась своим шансом (да и едва ли имела его)в борьбе за власть в капиталистическом обществе, вотличие от буржуазии, оказавшейся в нужное времяв нужном месте (мутации с корнями в крестьянскомклассе), прекрасно, сточки зрения меметического дар-винизма, приспособленной, чтобы стать господствую-щим классом при капитализме.

Значимым и весьма любопытным феноменом любо-го сдвига парадигмы становится заключение секретно-го пакта, несвященного союза, между старыми и но-выми хозяевами. Как только переход власти de factoстановится неоспоримым, ее передача de jure прохо-дит мирно и тихо – к вящей пользе обеих сторон. Та-кой секретный пакт заключается с целью защитить иобщие, и различающиеся интересы участников дого-вора. Случается, что его заключение сопровождаетсяпродолжительными и утомительными псевдоконфлик-

тами по ничего уже не значащим поводам, а лишь с на-мерением утаить от посторонних глаз само существо-вание и цели такого договора.

Важнейшей функцией этого секретного союза явля-ется сохранение участниками монополии на обще-ственное пространство во время смены парадигмы.В интересах обеих сторон создать максимально воз-можное замешательство, максимальную суматоху, так,чтобы передача власти произошла как можно неза-метней, без какого-либо участия порабощенных клас-сов или внутренней оппозиции. Классический пример– браки XIX века между сыновьями аристократов сих наследственными титулами и дочерьми буржуа, снаследуемыми капиталами. Искусственно созданныйконфликт призван был закамуфлировать существова-ние самого сговора. Как ни парадоксально, чем мень-ше конспирации, тем лучше!

Примерно так же был прикрыт насущный вопросевропейских и азиатских монархий 'быть или не быть'.Аристократии было позволено сохранить, пусть в уре-занном виде, королевские семьи и даже субсидиру-емые теперь государством оперные театры в обменна помощь в осуществлении и пропаганде различныхпроектов капиталистической государственной маши-ны. Аристократия была рада и согласна довольство-ваться ролью 'обезоруженного угнетателя'. Ей позво-лили опекать музеи и другие подобные заведения, в

которых сама история была теперь слегка отретуши-рована, чтобы новая социальная структура могла вы-глядеть как можно более естественно. Когда все фа-мильные ценности были распроданы, и аристократияне могла больше заниматься самофинансированием,а дочери буржуа стали все больше предпочитать титу-лованной бедности аристократов женихов своего кру-га, ноблей оставили в своих поместьях с условием, чтоони будут открыты для публичного обозрения по вы-ходным как музеи. Они и превратились в дотируемыегосударством музеи – живописные окрестности длявоскресных прогулок буржуазной семьи. Аристократи-ческое прошлое преподносилось как очаровательная,но трагическая театральная декорация, на фоне кото-рой капиталистическое общество представало во всемсвоем совершенном устройстве.

Умело обуздав и аристократию, и церковь, буржуамогли теперь взяться за переписывание истории, что-бы представить дело так, будто они сами и созданноеими государство существовали вечно. Общественныеконструкции новой парадигмы представлялись как веч-ные и естественные истины. Индивидуум стал Богом,наука – проповедью, национальная принадлежность –раем, а капитал – священным орудием власти. Тако-вы были средства защиты монополии буржуазии навласть, историю, язык, да и на саму мысль. Вечные ис-тины не могли, не должны были, да и не нуждались ни в

какой перепроверке. За всем этим символизмом оста-ется скрытой от глаз важная роль того самого сговораотносительно построения властных структур новой па-радигмы. Оказавшись, в результате, в непосредствен-ной близости от новой константы бытия, новый правя-щий класс сумел максимально воспользоваться сво-ими преимуществами. Произошло накопление колос-сальных богатств, сгенерированных новыми 'вечнымиистинами', и все с благословения прежних хозяев. Но-вый господствующий класс достиг этого, создав моно-полию на общественное пространство, а затем исполь-зовал его для отрицания самого факта существованиянового низшего класса, а впоследствии и для отказапризнать за этим классом любые возможные права научастие в принятии решений.

В предыдущие столетия, как только стало ясно, чтоправо на землю можно защищать с помощью законови монополии дворянства на власть (фундаментальнаяоснова феодализма), аристократия немедленно при-обрела контроль над всеми землями. Ни один, дажесамый удаленный клочок земли, не оставался неохва-ченным, поскольку в противном случае мог стать пово-дом для претензий крестьян на землю. Примерно в томже духе буржуазия, с полного одобрения аристократии,все первые декады индустриальной эпохи занималасьбезудержным грабежом своих стран и их колоний в по-исках сырья и рабочей силы, заставляя людей рабо-

тать на фабриках, как рабов, принося огромную при-быль. Нет оснований верить в то, что новый господ-ствующий класс информационного общества, нетокра-тия, будет вести себя иначе, чем ее предшественни-ки. Постепенно задвигаемая на второй план буржуазиястанет добровольным помощником в этой очереднойсерии исторической драмы, на этот раз – под руковод-ством нетократии, которая, как прежде буржуазия, ста-нет отрицать само существование какого-либо низше-го класса новой парадигмы.

Также, как аристократия способствовала созданиюсамых важных легальных предпосылок для экспансиикапитализма – государственной защиты частной соб-ственности, так и все более маргинальная буржуазиябудет использовать свой контроль над парламентскойсистемой и полицию для легитимизации и защиты важ-нейших компонентов в конструкции нетократическойвласти: патентов и авторских прав. Принципиальныеусловия для успеха нетократии – это, по иронии судь-бы, прямой подарок со стороны прежних владельцевмира. Мораль новой эры построена вокруг передачиэтой эстафетной палочки. Как аристократия и буржуа-зия законодательно взлелеяли в свое время неприкос-новенность частной собственности, так теперь буржуа-зия и нетократия объединяют свои усилия для провоз-глашения авторских прав в качестве средства спасе-ния цивилизации. При этом огромное число 'научных

открытий' совершается единственно с целью доказатьих благотворное влияние на человечество в целом.В рамках такой стратегии становится очевидным, чтолюбая форма власти, не защищенная авторским пра-вом, будет, по определению, считаться аморальной, ас точки зрения юридической монополии буржуазии, бу-дет интерпретироваться еще и как нелегальная.

Но, рано или поздно, секретный сговор старого инового правящих классов будет подвергнут мобили-стическому анализу, согласно которому любая силаможет быть определена только через противопоста-вление противоположной ей силе. Поэтому нельзя го-ворить о существовании доминирующего класса, непредполагая нового 'низшего' класса. Правящий класс,разумеется, использует все доступные средства дляустановления тотального контроля над 'вечной исти-ной' бытия. Но поскольку эта константа бытия суще-ствует, только будучи признана и новым классом, про-тивостоящим правящему, то возможен конфликт отно-сительно ценности этой константы. Правящий классжелает владеть константой и контролировать ее. А 'по-рабощенный' класс формируется из тех, чья деятель-ность (в форме производства или потребления) иличья случайная позиция на исторической карте как рази придает предполагаемой константе бытия, этой 'веч-ной истине', её значение. Когда 'низший' класс в пол-ной мере осознает себя, организуется и предъявит тре-

бования к существующему порядку, монополии доми-нирующего класса на общественное пространство на-ступит конец. Отношения типа господин/раб станут на-пряженными и неустойчивыми. Возникнет новый кон-фликт, наполненный бесконечными испытаниями вза-имной силы, в котором перемирие – лишь прелюдияк новой вспышке активности. Из этого-то конфликта,этой межклассовой борьбы за власть общество и исто-рия и получают в конечном итоге энергию своего дви-жения.

Когда аристократия передала эстафету реальнойвласти в руки буржуазии, формально это выгляделокак продолжительный переход от абсолютной монар-хии к парламентской системе прямых выборов. Приэтом никогда не происходит непосредственной истори-ческой встречи 'низших' классов двух парадигм, преж-ней и новой. Отчасти потому, что из прежнего порабо-щенного класса формируется новый господствующий,отчасти потому, что у них нет точек соприкосновения,так как они никоим образом не вступают в конфликтдруг с другом! Всё указывает на схожесть этих явле-ний и при переходе от капитализма к информационно-му обществу. Этот новый низший класс, пока практи-чески невидимый, будет еще длительное время оста-ваться нераспознанной силой, даже для себя самого. Вобществе, которое просто перегружено информацией,налицо красноречивый дефицит информации по дан-

ному предмету. Но это, скорее, вопрос контроля идео-логии.

ГЛАВА III. ПЛЮРАРХИЧЕСКОЕ

ОБЩЕСТВО: СМЕРТЬ ЭТАТИЗМАИ КРИЗИС ДЕМОКРАТИИ

В соответствии с классическими марксистскими воз-

зрениями на историю, верхи правят, контролируя сред-ства производства. Власть есть владение и руковод-ство производственным процессом. Важнейшей функ-цией культуры, с марксистской точки зрения, являет-ся оправдание существующей власти, представляе-мой как 'естественная'. Главным занятием в феодаль-ном обществе было производство и распределениесельскохозяйственной продукции. Власть была неот-делима от контроля над землей и её дарами, а пра-вящий класс феодальной эпохи, аристократия, непре-рывно поддерживал контроль над землей и придавалэтому контролю легитимность. Культура использова-лась как инструмент для удержания крестьян в подчи-нении. Существующий порядок вещей, принципы со-циальной иерархии и неограниченные права аристо-кратии распоряжаться земельными угодьями предста-влялись как 'естественные' и вечные. Такой взгляд намир был безальтернативным.

Аристократы (для осуществления неограниченной

власти на средства производства) имели мандат боже-ственного происхождения, производное религии, при-способленной для этих цели: защиту права на земель-ную собственность. В феодальной Европе эту рольиграло христианство. Цветные церковные витражи по-вествовали о поучительных историях, в которых послу-шание господину воздавалось сторицей, а стремлениек независимости сурово наказывалось. Религия, слов-но губка, всасывала, растворяла и подавляла любыеформы общественного сопротивления или неординар-ного мышления – буквально на всех уровнях обще-ственной жизни. Привлекая наиболее яростных про-тивников системы из подчиненного класса и соблазняяих престижной карьерой в организации, церковь обес-печивала мягкий буфер между классами.

Интеллектуальная деятельность при феодализме, восновном, была сосредоточена в монастырях, мона-хи и монахини с литературными способностями велибесконечные дискуссии по неразрешимым теологиче-ским проблемам, а также занимались переписываниембиблейских текстов от руки, которые затем пылилисьв аристократических библиотеках. И все это с цельюнейтрализовать не в меру пытливые умы, направляяих в русло поддержания существующего строя. Стои-ло только какому-нибудь монаху выказать особенноестремление к власти и славе ради собственного ве-личия, как живописный кардинальский наряд уже был

наготове, чтобы умиротворить его. Потенциальные ли-деры социального протеста с раннего возраста былиоблачены в рясы и сутаны, усиливая, таким образом,безжалостное подавление низшего класса.

Всё это были права, освящённые самим Богом, апод ним выстраивалась вся святая иерархия. Намест-ником Бога на земле был монарх, чья религиозная имирская власть формализовалась в законах, которыеон сам и сочинял, и провозглашал. Со своей сторо-ны, монарх гарантировал аристократии сохранение еёпривилегий, фактически передоверяя ей монополиюна применение силы при любой попытке восстанияпротив существующей власти. В обмен на монополиюприменения силы, которая была достаточной гаранти-ей контроля над средствами производства, аристокра-ты присягали на верность короне и служили офицера-ми в армии, когда их монарх конфликтовал с другимимонархами и начинал войну.

Феодальное общество держалось на этом альянсемонархии и аристократии, скрепляемом церковью и за-щищаемом армией. Всё это обеспечивало желаемуюсоциальную стабильность. Поддержание status quoбыло основным и общим интересом монарха и ари-стократии. Любая угроза существующему строю пода-влялась в зародыше. В результате получилась почтигерметичная конструкция, где просто не существовалоальтернативных вариантов создания центров власти,

которые могли бы нападать или даже подвергать со-мнению правящую структуру. Следовательно, системане содержала угроз внутри себя, и только революцион-ные изменения базовых технологических условий фе-одализма могли привести к заметным переменам и по-трясениям в этой иерархии, которые, в свою очередь,неизбежно привели бы к появлению совершенно но-вого общественного устройства. Но чтобы это произо-шло, была необходима подлинная смена парадигмы.

Главенствующее положение религии при феодализ-ме не являлось следствием заинтересованности об-щества в проблемах мироздания, а было результатоминтенсивного идеологического творчества аристокра-тии с целью утвердить свои неограниченные права наземлевладение. Религиозный посыл повсеместно былодин и тот же: каждый клочок земли был на неогра-ниченный срок передан во владение конкретной се-мье, чье неотъемлемое право (и обязанность) состо-яла в том, чтобы передавать эту землю по наслед-ству из поколения в поколение. Консервативное уче-ние церкви, вводимые монархом законы и монополияаристократов на применение силы действовали согла-сованно, лишая крестьян эффективных способов про-тиводействия или сопротивления существующим по-рядкам. Земля и право её наследования – всё, что бы-ло необходимо аристократии для полного счастья. То,что именно имущество, а не капитал или знания, пе-

редавались по наследству, было главной опорой пра-вящего класса. Имущество и фамильные титулы бы-ли неразрывно связаны; они наследовались 'пакетом'и вместе образовывали наиболее важный символ фео-дализма – фамильный герб, наделенный исключитель-но высоким общественным статусом.

Вопрос о существовании Бога – достояние скореесовременности. Однако правящие классы всегда вос-принимали невидимость Бога как проблему. Его отсут-ствие на земле создавало некий вакуум, который про-сто должен был заполнить Его наместник, который ирешал бы текущие вопросы. Всегда существовала по-требность в верховном арбитре, чей совет помогал бывыпутываться из сложных ситуаций морального илиэкзистенциального толка. Поэтому есть ли Бог на са-мом деле или нет, не так уж важно, пока есть кто-то, ктоможет его замещать здесь, на месте. Самое главноедля аристократии, чтобы этот 'кто-то' был правильно-го происхождения и служил ее интересам. Так появи-лись короли. Им приписывались божественные каче-ства, начиная еще с египетских фараонов, которые, какизвестно, потому были вынуждены жениться на соб-ственных сестрах. Положение монарха не может и недолжно подвергаться сомнению, поскольку, как и пра-во наследования, это один из краеугольных камней ре-лигиозного учения. В этом смысле, монархи и аристо-краты вели весьма сбалансированное существование

в атмосфере юридического и церковного террора. Ни-какие отклонения не допускались; ни одна из сторонне имела возможности поколебать привилегии другойбез немедленного возникновения встречной угрозы еесобственным интересам.

Сбалансированный террор служил целям подавле-ния открытой конфронтации, но одновременно про-воцировал непрекращающуюся холодную войну. По-ка казалось, что внешние угрозы под контролем, су-ществовал постоянный, тлеющий конфликт между мо-нархом и аристократией. Монарх делал все возмож-ное, чтобы разделить на части многоголовую аристо-кратию и держать ее в узде, при этом понимая, чточрезмерное ослабление ноблей опасно для него само-го, ибо создаст условия для крестьянских волнений.Со своей стороны, аристократия стремилась к укре-плению внутреннего единства, чтобы контролировать,насколько возможно, монарха, ресурсы которого бы-ли относительно слабы. Хотя совокупная власть ари-стократии была огромна, по части влияния на монар-ха она имела ограничения. Пришлось смириться с тем,что она не может возводить на трон и смещать коро-лей по своему усмотрению, поскольку такие действияподорвали бы веру в божественное происхождение ихсобственного права наследования земель и ослабилибы позиции самой аристократии. Поэтому пришлосьпризнать, что наследование трона, как и наследова-

ние земель, было санкционировано Богом, что, в своюочередь, укрепляло позицию монарха в конфликте саристократией. Это объясняет постепенное увеличе-ние мощи европейских монархий, начиная с поздне-го средневековья, в их противостоянии с аристократи-ей, вследствие чего наследование трона стало напо-минать времена египетских фараонов или императо-ров Великой Римской Империи.

Главное требование к мировоззренческой системе,которая вышла победившей в дарвинистской войнемемов за религиозную власть при феодализме: в ееоснове должна стоять иерархия авторитарной власти.Это означало, что монарх мог возвышаться над ари-стократией, а та – над классом крестьян. Бог стоял надЦерковью, а Церковь возвышалась над паствой. Не-ограниченная законодательная, исполнительная и су-дебная власть монарха была средством для удержа-ния аристократии в повиновении. Если бы его загна-ли в угол, единственное, что ему нужно было бы сде-лать, – это отобрать у аристократии монополию на при-менение силы, дав крестьянам законное право носитьоружие. В случае открытого столкновения это давалокрестьянству шанс низложить аристократию, и в каче-стве награды получить от короля аристократическиепривилегии, включая наследственное землевладение.Таковы были политические реалии феодализма. Мож-но заметить, что едва дворцовые перевороты и кре-

стьянские восстания сходили на нет, история всегдавоспроизводила ту же самую иерархию, с монархом воглаве аристократии, аристократией во главе крестьян– но все это до тех только пор, пока 'вечные ценно-сти' общества были связаны с сельскохозяйственнымпроизводством. Права крестьян сводились к мелочам внесущественных и периферийных областях жизни, ко-торые аристократию попросту не интересовали. И прикапитализме доведенные до крайней нищеты массынарода довольствовались лишь малыми крохами техправ и благ, которые не были востребованы правящимклассом.

Как аристократия нуждалась в монархе на верши-не иерархии власти в качестве представителя Бога наземле, так и буржуазия, правящий класс капитализма,нуждалась в неком представителе человека, этого Бо-га капиталистической эры. На вершине капиталисти-ческой иерархии таким носителем абсолютной ответ-ственности за процветание и благоденствие человека(в роли правопреемника Бога) выступило государство.Подобно тому, как идея Бога почила и была замененаидеей человека, личности, так и идея монархии скон-чалась или же была низведена до чисто декоративнойфункции, а её место заняло государство.

Не меньше, чем аристократия в своё время, бур-жуазия понимала необходимость заполнения пустоты,вызванной отсутствием физического воплощения Бо-

га. Этот новый Бог, Человек с большой буквы, тожене имел осязаемой формы, будучи больше абстракци-ей, представлением идеи, призраком – вот почему бы-ло жизненно важно найти более или менее достойно-го его представителя, на которого можно было бы воз-ложить ответственность за соблюдение интересов но-вого правящего класса. Таким представителем в ито-ге стало государство, в широком смысле, и парламент,в частном выражении. Воистину, это был глас народа.Масштабный исторический дворцовый переворот вы-разился в замене монарха (то есть личности-законода-теля, представляющего вымышленный коллектив) напарламент (коллектив-законодатель, представляющийвымышленную личность). Капитализм вытеснил и под-чинил феодализм, смена парадигмы стала свершив-шимся фактом.

Христианство было религией, которая больше дру-гих подходила аристократии в качестве инструментауправления и потому победила на заре феодализма вмеметической войне с другими системами ценностей.Аналогично при переходе от феодализма к капитализ-му в войне множества идеологических мутаций тоговремени постепенно выкристаллизовался свой побе-дитель. Новая парадигма требовала нового мифа, и вее распоряжении был гуманизм, готовый заменить од-ну вымышленную фигуру на другую (Бога на челове-ка). Гуманизм оказался наилучшим образом приспосо-

блен к новым обстоятельствам и стал для буржуазиипревосходным инструментом в деле удержания в под-чинении нового класса – рабочих.

Как прежде христианство, гуманизм был верой,представлявшей себя как 'истину новой эпохи'. По-сле того, как позиции Бога были существенно поколе-блены, человек занял главенствующее положение навершине иерархии ценностей. Язык, способность видаhomo sapiens думать и выражать свои мысли словес-но, теперь волшебным образом доступная в массовыхпубликациях, был отправной точкой для новой вымыш-ленной структуры, в которой человек был вознесен навершину цивилизации и встал надо всеми земнымитварями. Но homo sapiens не был человеком по рожде-нию (потому что это означало бы, что гуманизм – оченьслабый инструмент власти), а должен был становитьсятаковым после долгого процесса образования и фор-мирования личности, требующего колоссальных уси-лий. Из соображений безопасности предполагалось,что проект будет длиться на протяжении всей жизни.Государство было назначено куратором проекта, а ры-нок – универсальным мерилом успеха.

Этим объясняется создание больниц, тюрем и обра-зовательных учреждений, а также различных полити-ческих и академических институтов. Их задачей бы-ло формировать идеал человека и корректировать не-желательные отклонения от идеального 'естественно-

го' состояния. Капитализм продемонстрировал изуми-тельные способности к инновациям: появлялись всеновые и новые заболевания, виды преступлений и дру-гие отклонения от нормы, каждое из которых есте-ственно требовало вмешательства и устранения. Си-стема была практична настолько, что каждая новая бо-лезнь немедленно создавала новый рынок для людейв белых халатах и других экспертов, наделяя их ра-стущей властью. Идеальным гражданином был тот, ктонаходил в себе достаточно сил, чтобы постоянно стре-миться к достижению всё более размытого идеала че-ловека, тот, кто был одержим идеей жизни правильно,в соответствии с советами экспертов. Все это нацеле-но на создание максимально эффективного в течениерабочих часов производителя и в свободное от рабо-ты время -ненасытного потребителя; гражданина, ко-торый каждую минуту своего бодрствования занимает-ся тем, что без устали крутит колеса капитализма.

Наиболее способные и независимо мыслящие пред-ставители низшего класса при феодализме обезвре-живались путем вовлечения их в бесконечные теологи-ческие споры в стенах монастырей, так же и наиболееодаренные дети рабочих получали возможность сестьза школьные скамьи, после чего их будущее целикоми полностью ограничивалось рамками социальных на-ук. Проект достиг кульминации в XX столетии с появле-нием новомодной идеи 'самореализации', что привело

гуманизм к его последней стадии, при которой каждыйгражданин должен был стать собственным всевидя-щим полисменом-моралистом. Здесь верховная идео-логия капитализма достигла своей высшей точки. Этообъясняет, почему буржуазия с таким неистовым рве-нием защищала священный гуманизм от всех нападок,реальных и вымышленных, и почему он был поднятдо уровня вечной аксиомы, религии. Практически ка-ждая политическая партия, от республиканской в СШАдо коммунистической в Восточной Германии, опреде-лила себя как гуманистическую. Все та же старая исто-рия: создать идеологию, которая узаконит власть, что-бы она выглядела 'естественно'. Это просто вопрос по-ложения буржуазии в качестве правящего класса ка-питалистического общества и того, как она связана сгуманизмом, в качестве верховной идеологии. В этомсвете, капиталистическое общество выглядит не какдемократия в ее реальном смысле, а скорее как дик-татура гуманизма.

Буржуазия, как любая правящая элита, стремиласьк социальной стабильности – неограниченной вла-сти и общественному климату, который пресекает по-явление какого-либо альтернативного центра власти.Как аристократия стремилась сохранять существую-щий порядок вещей, новый правящий класс старалсясоздать закрытую социальную систему, и как феода-лизму удавалось сглаживать всевозможные внутрен-

ние противоречия, невероятные напряжения внутрикапиталистического общества никогда не представля-ли серьезной опасности для правящей элиты. Толькокогда фундаментальные технологические предпосыл-ки претерпели радикальные изменения, система быласерьезно затронута. Настал момент очередного сдви-га парадигмы.

Поскольку капиталистическая система не моглафункционировать, совершенно не замечая рабочихмасс, поддержание легитимности государственногоустройства возлагалось на парламент, призванныйпредставлять и выражать волю народа. Эта франшизабыла необходима, чтобы избежать революции. Идеяо том, что именно парламент выражает истинную во-лю народа, была возведена в ранг неоспоримой аксио-мы. Во взаимоотношениях между угнетателями и угне-тенными был установлен баланс; чтобы укрепить своювласть, буржуазия постаралась создать взаимную за-висимость между собой и пролетариатом.

С момента, когда государство заняло своё местосреди других участников капиталистического рынка,его существование целиком и полностью зависело отналогов, собираемых с труда и капитала, парламентоказался в подчинении у капиталистической системы ибыл не в состоянии оспаривать ее фундаментальныепринципы, не подвергая риску собственную деятель-ность. Сотрудничество оплачивалось деньгами и при-

вилегиями. Только истинные защитники государстваимели шанс пробиться в парламент, потому что любойдругой вариант был невозможен по определению. Те,кого выбрали, могли называть себя левыми или правы-ми, но это было относительно неважно, поскольку пар-ламентские дебаты никогда не затрагивали фундамен-тальную политическую идею буржуазии: этатизм. Пра-вительства могли менять свою политическую окраскув зависимости от времени года, но хватка, с которойправящая элита держалась за власть, не ослабевала.

Политические идеологии, характерные для буржуаз-ного парламентаризма, представляют собой лишь раз-ные нюансы одной и той же верховной идеологии – эта-тизма, выражающего фундаментальную веру в проект'Человек', различаясь в трактовке исторической ролигосударства в реализации этого проекта. Чтобы реали-зовывать свои властные полномочия тихо и мирно, винтересах этатизма было важно создавать впечатле-ние, что все мыслимые политические силы находят-ся под крышей парламентаризма. Это то же, что де-лал правящий класс при феодализме: привлекал по-тенциальных нарушителей порядка предложением вы-годных позиций поближе к кормушке. Чтобы симулиро-вать избыток идей и подлинные разногласия, любые,даже самые незначительные риторические различияв партийных программах раздувались до невозможно-сти. А дело в том, чтобы создавать как можно больше

шума, чтобы сохранять неизменной монополию этати-стов на общественную арену.

Как и любой другой коллектив, парламент базирует-ся на общности интересов его членов, хотя в то же вре-мя старается скрывать этот важный факт. Сильное го-сударство клеймит все, не являющееся этатизмом иливосхвалением сильного государства, как экстремизм,потому что это часть игры. При этом наличие противо-речий в самом лагере государственников необходимо,чтобы скрыть тот факт, что все эти группировки внутривластных структур на самом деле сотрудничают междусобой для предотвращения появления реальной оппо-зиции. Все они – консерваторы, либералы и социали-сты, с их тоталитарными или демократическими убе-ждениями – являются приверженцами одной и той жебазовой идеи – сильное государство необходимо длявыживания хорошего, 'естественного' общества. В те-чение многих лет политические партии успешно мане-врируют с целью контроля общественного мнения. Нос нарождением в 1970-е информационного обществаситуация коренным образом изменилась.

Наиболее характерным признаком перехода от ка-питализма к информационному обществу является об-щая медиализация. До прорыва интерактивных мето-дов коммуникации в начале 1990-х средства массовойинформации имели структуру, характерную для позд-него капитализма. Главные СМИ той эпохи, радио и те-

левидение, в США в олигополии частного бизнеса, вЕвропе в форме государственной телевизионной мо-нополии, были идеальными инструментами буржуаз-ных институтов, предназначенных для передачи сооб-щений народу в такой форме, которая не предусматри-вала их обсуждения. Но с плюрализацией средств мас-совой информации – в основном, в результате ростарекламной индустрии, обращавшейся к большему чи-слу специализированных рыночных сегментов – СМИпостепенно освободились от необходимости играть всоответствии с пропагандой этатизма. Средства мас-совой информации зажили своей собственной жизнью,формируя основание для новой властной структуры,и стали все больше приобретать характеристики па-радигмы информационного общества и его правящегокласса – нетократии.

По мере ускорения медиализации и усиления влия-ния СМИ представители растущей индустрии медиа иразвлечений стали все больше нападать на те полити-ческие группы, которые, по их мнению, препятствова-ли независимости СМИ и увеличению их власти. И по-скольку масс-медиа стремились в первую очередь из-бавиться от давления политиков, избранных народом всоответствии с принципом парламентаризма, то они исделали этих самых политиков главной мишенью сво-ей атаки. Стратегия СМИ в борьбе с государством ба-зировалась на выдумке, что в действительности дове-

рие электората к своим избранникам было весьма не-значительным. Центральным звеном этого обществен-ного мифа служит идея о том, что в эпоху позднегокапитализма общество расценивает выбранных поли-тиков как группу коррумпированных дельцов, устраи-вающих свое благополучие за счет избирателей и на-логоплательщиков, сознательно пренебрегающих сво-ими обязанностями, для исполнения которых они, соб-ственно, были выбраны. У каждого народа своя версияэтого мифа, но в любой стране политики воспринима-ются как люди, которые надругаются над самыми свя-тыми ценностями данной культуры. Посему американ-ские политики – это как правило неверные мужья, в товремя, как их европейские собратья в основном ули-чаются в махинациях с кредитными карточками, под-тасовке результатов голосования и уклонении от упла-ты налогов. Так что, если верить средствам массовойинформации, у граждан всего мира нет ни малейшихоснований доверять политикам.

Проблема в том, что такая стратегия масс-медиаесть не более чем исполняющееся пророчество. По-стоянно твердя об этом предполагаемом презрении кполитикам, СМИ произвели на свет медиа-феномен,который, самим фактом своего существования, подо-гревает спрос на шокирующие репортажи. Конкрет-ное содержание всех этих репортажей ограничиваетсяфактом, что участие в выборах в западных демократи-

ях (начиная с 1960-х годов) постепенно падало. Пре-зрение к политикам оказалось возведено в ранг непре-ложной истины, аксиомы общественного сознания. По-литик или медиа-представитель, которые осмеливают-ся утверждать обратное, рассматриваются как ерети-ки, которые должны быть обезврежены, коль скоро онипрепятствуют всё возрастающим амбициям масс-ме-диа. Нетрудно заметить, что общественное мнение изаконы в равной степени сконструированы и сформи-рованы средствами массовой информации. Политикистали производителями, избиратели – потребителями,а сами СМИ присвоили себе роль кураторов политиче-ской арены, и, таким образом, осуществляют тоталь-ный контроль над политическими процессами в инфор-мационном обществе, в полном соответствии с прин-ципами нетократии.

Все, что имеет отношение к политике, теперь про-ходит на условиях СМИ. Прежние носители стандар-тов выборной демократии нынче совершенно беспо-мощны и только и могут, что играть по правилам, кото-рые устанавливают для них их новые властители. По-литическое событие, которое не привлекает вниманиеСМИ, не является таковым по определению. Это в бу-квальном смысле означает, что всякий политик теперьне более чем участник постановки, сценарий которойнаписан в коридорах медиа-империй, при этом недове-рие и презрение к политикам есть основная идея этого

аттракциона. То, что никто не подвергает этого сомне-нию, еще не означает, что это на самом деле так. Про-сто такая 'правда' является нынче популярной и полез-ной в тех кругах, чьи интересы она обслуживает, – не-тократических СМИ, захвативших командные высотыобщественной жизни.

Предположим, что презрение к политикам, в его об-щепринятой форме, действительно, существует. Онодолжно исчезать, или, по крайней мере, значитель-но уменьшаться каждый раз, когда предположительнокоррумпированный политик уличен, подвергнут пори-цанию и заменен на другого. Это будет просто вопросвыбора правильного кандидата на правильную пози-цию. Но этого не происходит. Ведь число людей, при-ходящих к урнам для голосования, не зависит от того,предстоит ли им выбирать среди новых, незапятнан-ных скандалами кандидатов, или среди все тех же доболи знакомых и надоевших персонажей. Таким обра-зом, это предполагаемое презрение не направлено накакого-то конкретного политика, так что презрение к по-литикам не может быть причиной всё уменьшающего-ся числа избирателей. Видимо, объяснение в чем-тодругом. Можно предположить, что презрение к поли-тикам – не более чем миф, а люди, которые создалии поддерживают этот миф, возможно, заинтересованыв том, чтобы он выжил и казался 'естественным'. Этоприводит нас к значительно более интересному вопро-

су, нежели уровень презрения избирателей по отноше-нию к политикам, и это вопрос о том, как этот мифпоявился и чьим интересам служит его распростране-ние?

Все дело во власти. Если сравнить уровень актив-ности избирателей на выборах в различные власт-ные структуры, станет очевидной определенная зако-номерность. Существует прямая зависимость междууровнем власти и активностью избирателей: чем боль-ший объем власти на кону или, другими словами, чембольшее количество полномочий ассоциируется с кон-кретной позицией или органом, тем сильней интересизбирателей. Это означает, что кризис демократии несвязан непосредственно с общей потерей доверия кдеятельности политиков как таковой, скорее он сопро-вождается все большей озабоченностью по поводу ихрастущей беспомощности. Молчаливый протест всебольшего числа граждан, не отрывающихся от дивана,чтобы голосовать, вызван не злоупотреблениями вла-стью, а неспособностью её применять.

Этот факт, к сожалению, не особенно 'сексуален' ине укладывается в законы жанра медиа-драматургии;он не обеспечит громких заголовков и не предоставитаргументы для популистских словопрений и взаимногообливания грязью. И – более того – он не служит инте-ресам средств массовой информации. Так что, вместоэтого, на нас обрушивается непрекращающийся по-

ток пропаганды, рассказывающей о праведном гневенародных масс в отношении коррумпированных вла-стей, что приводит только к еще большему ослабле-нию позиций политиков, что в свою очередь заканчива-ется очередным раундом публичной порки. Этот про-цесс развивается по схеме порочного круга, неизбеж-ной кульминацией которого станет гибель институтавыборной демократии, полнейшая беспомощность по-литиков и реальная диктатура средств массовой ин-формации. К тому же процесс усиливается наличиемобратной связи. С помощью опросов общественногомнения, вопросы для которых, очевидно, сформулиро-ваны СМИ так, чтобы это отвечало в первую очередьих собственным интересам, население узнает о том,что оно думает, и думать о чем является 'естествен-ным'. Затем СМИ демонстрируют, как 'гибкие' полити-ки присягают на верность этой 'общественной' нормеили, по крайней мере, делают вид, что присягают, итак процесс повторяется снова, и снова, и снова, adinfinitum. Исследования, проводимые СМИ на самомглубинном уровне, – не более, чем исследования мне-ния самих СМИ по тому или иному вопросу. Статисти-ческие методы, призванные выявлять общественноемнение, на самом деле являются инструментом фор-мирования этого мнения.

Полнейшая абсурдность всего этого шоу становит-ся очевидной, когда СМИ начинают оценивать канди-

датов на те или иные посты, руководствуясь исключи-тельно собственными внутренними критериями целе-сообразности. Квалификация и компетентность канди-датов становятся второстепенными факторами; глав-ным является, 'хорошо ли смотрится' тот или иной кан-дидат. Главное соображение -насколько полезен кан-дидат, с драматургической точки зрения, или, другимисловами, насколько он подходит, сточки зрения СМИ,на роль 'жертвенного животного' в этой постоянной по-гоне СМИ за новыми сенсациями и скандалами с гром-кими заголовками новостей. Тот факт, что уже на на-чальной стадии процесса прежде всего обращаетсявнимание на телегеничность (во всех смыслах) кан-дидатов, иллюстрирует стремление СМИ не отражатьход политического процесса, но активно писать егосценарий и продюсировать.

Журналисты, пишущие о политике, интересуются нестолько политикой, сколько собственно информаци-онной драматургией. Политические вопросы зачастуюслишком сложны, чтобы в подробностях обсуждать ихна телевидении, поэтому они и находятся обычно наобочине внимания СМИ, освобождая первые полосыгазет и 'прайм-тайм' для искусственных дискуссий, ри-торических вопросов и личной жизни политиков. По-литики охотно допускают потребителей СМИ в интим-ные сферы, что еще им остается делать? Отказатьсябудет равносильно собственноручному вычеркиванию

себя из списка участников этой политической мыльнойоперы. Грань между политикой и сплетнями стирает-ся все больше. Политики новой эпохи сильно смахи-вают на артистов кабаре, чьей специализацией явля-ется то, что американский социолог Ричард Сеннеттназвал 'духовным стриптизом'. Другими словами, онисоздают политический капитал на собственной личнойжизни. Интимность сопровождается заголовками, ко-торые привлекают внимание. Последствия этого ра-стущего феномена таковы, что эмоции официальныхлиц по тому или иному поводу оказываются в центревнимания медиа, а по-настоящему серьезные пробле-мы, требующие времени и осмысления, остаются безвнимания. Все увеличивающаяся близость также при-вносит существенный риск ответного удара СМИ. Вла-дение мастерством правильного предъявления себяпублике стало одним из важнейших факторов полити-ческого успеха.

Процесс, таким образом, создается, управляется,освещается и исследуется одной и той же группой –масс-медиа – и эта система не терпит и не допуска-ет никакого наблюдения, анализа или критики извне.В этих условиях становится ясно, что цель этого про-цесса -служить интересам масс-медиа. Следует по-мнить, что те, кто занимает властные позиции внутримедиа-империй, не назначаются народом (интересыкоторого они беспрестанно отстаивают), в отличие от

политиков – по крайней мере, на строго формальномуровне. Медиа-руководители избираются внутри соб-ственных кругов, тщательно отбираются в дружескихгруппах и получают задание обслуживать закрытые ло-жи и гильдии нетократии. В сердцевине самого насто-ящего кризиса демократии находится нетократическоепредставление о тайной, невидимой власти.

Но поскольку мы в переходной фазе, в старых ми-фах еще есть жизнь. Буржуазия продолжает культиви-ровать идею бессмертия выборной демократии, и, по-хоже, коллапс коммунистических режимов в ВосточнойЕвропе в немалой степени льёт воду на эту мельницу.Американский социолог Фрэнсис Фукуяма утверждает,что исторический процесс достиг своей конечной точ-ки в форме либеральной демократии, но в то же вре-мя он не может избежать ницшеанского сомнения: раз-ве равенство и стабильность, внезапно появляющеесяпо торжественным случаям, не подразумевают, в дей-ствительности, стагнацию и загнивание?

Миф о выборной демократии содержит идею пре-восходства гражданского общества, оборотной сторо-ной которой является наложение табу на тему полити-ческой апатии. Это нельзя обсуждать! Молчание оку-тывает тот факт, что владеющие избирательным пра-вом, за которое боролись и умирали первые защитникидемократии, всё реже направляют свои стопы на изби-рательные участки, по той простой причине, что поли-

тики всё более беспомощны на арене борьбы хорошоорганизованных групп интересов. Очевидно, что СМИнельзя винить (да они и не могут принять это обвине-ние) за это вопиющее отсутствие интереса людей к по-литике: как могут быть не правы СМИ, они и есть здесьсуд и прокурор в одном лице! Так же невозможно об-винить в чем-либо и потребителей этого продукта – те-лезрителей, которых это шоу развлекает – они просточасть аудитории, которая растёт, потому что должнарасти! А вот 'наивные и беззащитные' политики во всёми виноваты. Но сама политика должна быть в хорошейформе. Таков этот сознательно сконструированный па-радокс, который нетократия использует, чтобы оконча-тельно добить смертельно раненый институт государ-ства.

Старые добрые мифы либерализма, выборной де-мократии и гражданского общества базируются наошибочном утверждении, что эти институты раз и на-всегда, вне всяких сомнений являются наилучшими извозможных структур, которые нельзя ни оспаривать, нипересматривать. Едва ли можно заблуждаться силь-нее! Странно и трагично, что эти же самые мифы удер-живают влияние в обществе, которое находится в са-мом центре урагана перемен. Развитие информацион-ного общества радикально повлияло на условия раз-вития общества и демократии. Еще в 1840-е годы,когда институт гражданского общества начал утвер-

ждаться в качестве важнейшего условия функциониро-вания демократии, французский социолог Алексис деТоквилль с энтузиазмом сообщал в Европу, что амери-канская демократия базируется на определенной си-стеме взаимодействия заинтересованных слоев обще-ства, то есть на сети. Ключевое слово здесь – сеть. Ко-гда мы вступаем в новую фазу исторического развития,при которой социальные сети перестают играть вспо-могательную роль, а вместо этого доминируют в обще-ственном развитии, то его предпосылки существенноменяются. Гражданское общество Токвилля, сеть заин-тересованных групп, реализовало свой потенциал бла-годаря информационным технологиям и превратилосьв ненасытного кукушонка, паразита на теле общества,безжалостного многоголового монстра, в тюремщика ипалача выборной демократии.

В США эта сеть заинтересованных групп (лоббисты),по крайней мере, самостоятельно финансируют своюдеятельность. В Европе же они финансируются черезналоговые механизмы, тем самым институтом, противкоторого они ведут борьбу, – государством. Если мыпроанализируем эту систему, с точки зрения инфор-мационного общества, то увидим, что это новый пора-бощенный класс спонсирует лоббистские группы ново-го правящего класса через систему налогообложения.В результате, институт демократии подвергается ата-кам со всех сторон. Быстрое развитие технологий сде-

лало влияние сетей значительно более мощным, а ихспособность оказывать политическое влияние дости-гла той степени, при которой они практически захва-тили и контролируют весь политический процесс. За-будьте идею 'один человек – один голос'! Теперь зна-чение имеет то, приняты ли вы в 'нужную' сеть, что-бы иметь возможность влиять на важные политическиерешения. Нынешний принцип: 'один член сети – одинголос'.

Мышечная сила лоббистских групп и всякого ро-да неправительственных организаций (НПО) растетвсе быстрее, рабочие методы деятельности этих групппрекрасно соответствуют всеобщей информатизацииобщества, которая произвела на свет несвященный со-юз групп влияния и всемогущих масс-медиа. Едва кто-нибудь из маргинализированного политического клас-са пытается продвинуть какой-то вопрос в определен-ном направлении, те лоббистские группы и НПО, чьиинтересы могут быть затронуты, мгновенно иницииру-ют общественное мнение, умело руководимую массов-ку, которая, если необходимо, атакует неугодный про-ект во всех возможных смыслах. Гринпис и профсоюзконторских работников, ассоциация юристов и списокадресов почтовой рассылки – все идет в ход, чтобыозабоченность и возмущение могли быть хорошо ор-ганизованы и умело направлены на достижение необ-ходимого результата. Время от времени политический

процесс парализует, и так будет до тех пор, пока по-литики окончательно не перейдут под контроль группвлияния, проводя в жизнь их решения и получая вза-мен защиту от нападок прессы и телевидения.

Единственная уцелевшая функция политиков будетчисто церемониальной: принимать участие в телеви-зионных шоу (a Punch and Judy show), ставить подпи-си под документами, которые они не то что не писали,но даже и не понимают на уровне, большем, нежелигромкие лозунги. В капиталистическом обществе отлу-ченные от власти монархи вынуждены ограничиватьсяразрезанием голубой ленточки при открытии торговыхцентров. Подобным образом при нетократии смысл су-ществования политиков сведется к использованию не-тократами их имен для оглашения решений, которыебыли приняты людьми, на которых политики не имеютни малейшего влияния. Но обязательно ли этот пере-ход к политической структуре информационного обще-ства означает, что принципы демократии мертвы?

Бурное развитие интернета вселило во многих лю-дей надежду на ренессанс демократии. Благодаря то-му, что с помощью технологических нововведений гра-ждане могут – на работе ли, дома, в библиотеке и про-чее – мгновенно выразить свою позицию по тому илииному политическому вопросу, сеть могла бы стать не-ким виртуальным парламентом, как на местном, так ина национальном уровне. Интернет покончит с суще-

ствованием избранников-посредников и потому высту-пит не только как спаситель демократии перед угро-зой медиа-тирании, но и как воплощение либераль-ной утопии о всеобъемлющей демократии. Это краси-вая идея. Проблема в том, что сеть не делает скид-ки на местоположение и не признает географическихграниц. Ценности, вокруг которых люди концентриро-вались и принимали решения при капитализме, бази-ровались на предпосылках, непосредственно связан-ных со старой парадигмой, ныне совершенно не акту-альной. Это означает, что фундаментальное условиедля сетевой демократии – то, что группа людей, об-суждающая проблемы и принимающая решения, так-же заинтересована в участии в политическом процессев пределах ограниченной географической территории,например, страны – больше не может быть выполне-но. Почему, собственно, люди в сети должны ограни-чивать себя какими-либо национальными интересами,если сама идея нации потерпела крах?

Национальное государство есть фундаментальнаячасть капиталистической парадигмы и поэтому непользуется доверием в информационном обществе, вкотором общение строится вокруг племенной общно-сти и субкультур, основанных на совершенно другихпринципах. Вот почему переходный к информационно-му обществу период войны между нациями практиче-ски прекратились и уступили место конфликтам между

заинтересованными группами, такими как компании игруппы давления. Люди больше не готовы приноситьсвои жизни на алтарь нации, так же, как при капита-лизме больше не были намерены жертвовать собой воимя феодальных ценностей, Бога и монархии. Мечта обескровной войне, так лелеемая при позднем капита-лизме (война в Заливе, конфликт в Косово), должна по-этому рассматриваться как прямой результат полити-ческого мнения, согласно которому защита нации илидемократии более не стоит жертв. Разница между гол-ливудскими боевиками и пост-модернистской войнойнеразличима. Война приемлема, только когда сведенадо уровня видеоигры с предопределенной победой 'хо-роших парней'. Нация, таким образом, низводится досценической декорации.

В виртуальном мире важны виртуальные общно-сти, что означает необходимость конструирования но-вой системы участия в политическом процессе. Пар-ламентские выборы, конечно, могут проводиться черезинтернет, когда гражданин, имеющий избирательноеправо, сможет просто вводить свой персональный кодв компьютер, а не идти на избирательный участок, нотогда исчезнет сама основа демократии – широкие де-баты, в которых все заинтересованные стороны в пре-делах географической области проясняют позиции покакому-то вопросу. В сети каждый ищет себе подобныхи создает вместе с ними новое виртуальное простран-

ство, свободное от конфликтов внутри и по поводу про-странства географического. Никто ведь не занимаетсяпоиском людей, с которыми у него нет ничего общего!По иронии судьбы, возможности, предлагаемые сетьюдля бесконтактного поиска себе подобных, делают ин-тернет бесполезным в качестве инструмента защитыдемократии.

Политическая структура, формирующаяся в сети,принципиально отличается от капиталистической де-мократии. Присущая нетократам способность менятьсреду обитания, как только она перестает их устра-ивать, создает предпосылки для роста совершенноновой и исключительно сложной политической систе-мы: плюрархии. Плюрархия есть политическая систе-ма, при которой каждый отдельный участник решаетсам за себя, но не имеет способности и возможностипринимать решения за других. Таким образом, фунда-ментальный принцип демократии, при котором реше-ния, в случае возникновения разногласий, принимают-ся большинством голосов, становится невозможным. Всети каждый сам себе господин, хорошо это или пло-хо. Это значит, что все коллективные интересы, вклю-чая поддержание закона и порядка, будут находитьсяпод серьезным давлением. Чистая плюрархия означа-ет, что становится невозможно сформулировать усло-вия для существования системы на основе законов.И разница между тем, что легально, а что криминаль-

но, перестает существовать. Это ведет к созданию об-щества, о котором практически нельзя составить це-лостное суждение, в котором все важные политиче-ские решения принимаются внутри закрытых, 'эксклю-зивных', групп, куда нет доступа постороннему. Уже припозднем капитализме юридическая система и нацио-нальные банки Европы и Северной Америки ушли сосцены демократии и превратились в ведомые экспер-тами институты, подчиненные властителям нового ти-па: гуру юриспруденции и пророкам в области эконо-мики. Политические решения более не принимаютсяпосредством выборов, ни в парламенте, ни даже че-рез интернет-референдум, но исключительно члена-ми закрытых сетей, которые, как и члены средневеко-вых гильдий, выбираются из среды себе подобных поуровню влияния. Нетократические принципы приходятна смену этатизму. Проверки на прочность заменяютидеологии. Новый правящий класс, за чьим рождени-ем мы наблюдаем, более не заинтересован в демокра-тии, кроме как разве что в форме ностальгической ди-ковинки. Идеологический аппарат нетократии сейчасбольше озабочен тем, как сделать, чтобы все происхо-дящие перемены выглядели 'естественными'.

ГЛАВА IV. ИНФОРМАЦИЯ,

ПРОПАГАНДА ИИНДУСТРИЯ РАЗВЛЕЧЕНИЙ

Вначале было не слово. Слово появилось позднее

и в течение длительного времени его значения отли-чались от тех, которые мы используем сегодня. Ла-тинское слово informatio имеет два значения. Первое:изображение или обозначение, второе – объяснение,интерпретация. Так что термин имеет отношение кинтеллекту и нашему концептуальному аппарату. Ко-гда Цицерон использует глагол informare, он обознача-ет им сложную умственную деятельность: придаватьчему-либо форму, наполнять материю жизнью путемнаделения ее активным восприятием, одновременнооблагораживая её. Форма и материя рассматривалисьв диалектической противоположности одного другому,но могли обрести единство в акте творения. По фор-муле Аристотеля, форма + материя = жизнь. Всё этоочень интересовало мыслителей прошлого, но едвали имело прямое отношение к экономике или обще-ству в целом и вряд ли могло касаться простых людей.Английское существительное information появилось вСредние века, но еще много столетий не привлекало

широкого внимания.Незаметно произошло изменение смысла слова,

что, впрочем, не означало, что оно стало более упо-требительным или значимым, скорее наоборот. В пер-вой половине XX века, когда капитализм был в самомрасцвете, под информацией понималось нечто, что мыискали в справочниках или библиотечных каталогах, тоесть более или менее интересные факты и подробно-сти о том, о сём. Это могли быть цифры, имена, адре-са, даты и т. п. Информация была на попечении рядо-вых служащих или заштатных отделов больших компа-ний. Не существовало еще понятий 'информационнаятеория' или 'информационные технологии', да и карье-ра в области информационного менеджмента не былачем-то, чем можно похвастаться.

С тех пор смысл слова и его статус невероятнымобразом изменились. Информация, ранее рассматри-вавшаяся как скучный, но необходимый для функци-онирования экономики предмет, теперь едва ли неосновной продукт этой самой экономики. Но это еще невсе. Теория информации обосновалась в виде интел-лектуальной мета-структуры, фундаментальные идеикоторой глубоко проникли в самое основание всех важ-нейших наук и в большой степени определяют взглядна мир, формирующийся в рамках новой парадигмы.Технологическая информация сегодня рассматривает-ся как самая суть общества, подобно тому, как генети-

ческая информация является ключом к биологии. Эко-номика вращается вокруг информации. Да и жизнь вцелом есть гигантский, бесконечно сложный и совер-шенный процесс обработки информации, которая хра-нится внутри нас и передается от одного к другомухрупкому индивиду.

Смещение значения слова информация началосьв США в 1950-е годы в связи с новым витком раз-вития, вызванным появлением первых компьютеров.Математик Норберт Винер тогда предсказывал вторуюиндустриальную революцию, которую осуществят 'ду-мающие' машины, способные подобно человеку нака-пливать опыт и извлекать уроки из прошлого. Глав-ная идея здесь – обратная связь: машина восприни-мает результаты своей работы как еще один вид дан-ных и делает необходимое сама. Винер рассматривалобратную связь, и 'умную' обработку информации в ка-честве фундаментальной сердцевины жизни вообще.Эти идеи, вкупе с растущими возможностями компью-теров, оказали существенное влияние на научный мири позднее – на самые широкие слои населения. Онипривели к появлению новой сферы научных исследо-ваний на стыке математики, лингвистики, электроникии философии, известной ныне как искусственный ин-теллект.

Математическая теория информации оформилаокончательную трансформацию термина, который те-

перь означает количественную сторону коммуникатив-ного обмена. Раньше информация сама по себе неявлялась гарантией качества – она могла быть несу-щественной или не имеющей отношения к делу, но те-перь это слово больше не указывает на то, является лиинформация бессмыслицей или вымыслом. Информа-ция – это то, что может быть переведено в Цифровойкод и передано от источника к получателю с помощьюсредства связи. С точки зрения теории информации,нет разницы между научной формулой, колыбельнойпесенкой и набором лживых предвыборных обещаний.

В том, что науки часто приписывают специальныезначения общеупотребительным словам, нет ничегонового; это происходит, например, в физике, также, каки в психологии, но обычно это не имеет существен-ного влияния на общее значение слов, поскольку сре-да, в которой эти термины используются, является ис-ключительно научной. Другое дело с информацией, по-скольку именно с этим словом мы нынче связываемсобственно изменение парадигмы. Сама информациявсе более становится товаром. Тот факт, что теорияинформации имела такой успех и нашла целый рядэффективных и прибыльных применений, знаменуетсобой проникновение этого понятия во многие сфе-ры жизни, будь то журналистика, общественные объ-единения и т.д. Теория информации и экономика заин-тересованы в информации в больших количествах. И

чем больше, тем лучше.Это означает, в фокусе внимания оказалась техно-

логия сама по себе, способность хранить и переда-вать информацию, в то время как её содержание вы-зывает относительно небольшой интерес. Такова при-рода зверя: каждый, кто занимается теорией инфор-мации, в первую очередь озабочен процессом обме-на информацией и потому упускает возможность по-знакомиться с ее содержанием, которое к тому же струдом поддается измерению и подведению под ка-кую-то теорию. Такое происходит, когда этот взгляд навещи становится преобладающим, и начинает казать-ся, что технологические усовершенствования имеютпотенциал для разрешения всех общественных и куль-турных конфликтов нашего времени. Решение пробле-мы – в сбрасывании на нее информации. И именноэто представление является предметом слепой верыэкзальтированных энтузиастов-вожаков нового правя-щего класса.

Эта зацикленность на технологии, то есть на сред-ствах связи, по-своему совершенно понятна. Как вы-разился Маршалл МакЛюен, 'посредник и есть посла-ние'(The medium is the message.). Изменения инфор-мационного менеджмента и развитие коммуникацион-ных технологий являются главными причинами соци-ального и культурного прогресса. Без усвоения этогонельзя понять развитие общества. Но информация и

знание – не одно и то же. И по мере того, как инфор-мация становится ключевым товаром новой экономи-ки, а мир тонет в океане хаотических информационныхсигналов, все большую ценность приобретает суще-ственное и эксклюзивное знание. И в отличие от неве-жественных энтузиастов капитализма, нарождающая-ся нетократия прекрасно это осознает.

Компьютерные сети, как и любая доминирующаятехнология своего времени, порождают своих побе-дителей и проигравших. Успех победителей базирует-ся, как выразился наставник МакЛюена и пионер со-временных исследований в области коммуникаций Га-рольд Иннис, на монополии на знание. Те, кто кон-тролирует новые технологии и их применение, быстронакапливают значительную власть, что немедленноприводит к консолидации этой вновь сформированнойгруппы и мощному импульсу к защите ею своих интере-сов. По понятным причинам трудно ожидать, что у этойгруппы появится большое желание сделать свое экс-клюзивное знание широко доступным, поскольку этообесценит и ее власть, и привилегии. Одним из спо-собов, с помощью которых победители манипулируютобщественным сознанием, являются их заявления, чтоникаких победителей и проигравших на самом делене существует, а блага, которые несет новая техноло-гия, будут равномерно и справедливо распределенымежду всеми. Тут-то и пригодятся все эти ораторы-эн-

тузиасты, которые в большинстве своем, сами того неподозревая, являются проигравшими.

Идея Винера о том, что управление информациейесть величайшее таинство и суть жизни, получило наи-лучшее из возможных подтверждений в 1953 году, ко-гда биологи Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик 'взломали'генетический код и научились 'читать' спиралеобраз-ный текст молекулы ДНК. Новая биология полностьюприняла воззрения и терминологию теории информа-ции, невозможно представить существования биоло-гии без прорыва к новой информационно-технологиче-ской парадигме. Мы знаем теперь, что синтез протеинаесть исключительно показательный пример передачиинформации, а молекула ДНК – не что иное, как совер-шенный мини-компьютер.

Сотрудничество двух научных дисциплин имело по-ложительные следствия: рост их влияния в научноммире и повышение их статуса в глазах общественно-сти. Выгоды были взаимными. Биология, марширую-щая в светлое будущее, оплатила свои долги теорииинформации с процентами, наделив ее некой мисти-ческой, почти божественной аурой – отражением со-кровенных тайн бытия. В результате метафизика но-вой парадигмы стала приобретать более четкие очер-тания: прежний механический мир, открытый Ньюто-ном, созданный и более или менее регулярно обслужи-ваемый часовщиком Богом, теперь уступил место ми-

ру цифровой информации, созданному виртуальнымпрограммистом.

Благодаря этому информация, в новом смысле, вмире с поп-культурным восприятием стала наделять-ся почти магическими свойствами. И это, конечно, сы-грало на руку и было потому многократно усилено по-бедителями в условиях новой парадигмы и новой эко-номики. Однако изменение роли информации проис-ходило в течение длительного времени. С появлени-ем самых первых электронных средств связи, таких кактелеграф, информация становится предметом потре-бления, производимого в небольших «упаковках», ко-торые можно «посылать» через большие расстояния врежиме реального времени. Возможности обмена ин-формацией на больших расстояниях с мгновенной ско-ростью обрели экономические и/или военные преиму-щества. Это сделало новую технологию весьма при-влекательной. И все же не будем забывать слова Ма-кЛюена: 'посредник и есть послание'.

Скорость и способность преодолевать расстоя-ния ускорили материализацию информации. Телеграфпроизвел революцию в передаче информации на боль-шие расстояния, и как следствие все большее и боль-шее внимание стало уделяться собственно скорости иобъему передаваемой информации, в то время как еёдругие аспекты – её трактовка, контекст и осмысление– оказались на втором плане. Объем быстро передан-

ной информации стал рассматриваться как нечто цен-ное само по себе, независимо от содержания и целей.

Тот факт, что технология решает одну проблему, неозначает, что все так или иначе связанные с первойпроблемы исчезают или становятся менее насущны-ми. Умение транспортировать информацию на боль-шие расстояния не означает, что люди знают, как еетолковать и понимать в соответствующем контексте.Когда солнце новой парадигмы встает над горизонтом,некоторые вещи все еще остаются в тени. Каждая ре-шенная с помощью технологии проблема порождаетновую. Мы привыкли рассматривать прогресс как дви-жение, но за движение всегда надо платить. Электрон-ная информация становится не более чем еще однимизолированным феноменом, как крик человека, нужда-ющегося в резонансе, во все более фрагментарноммире.

Наибольший интерес, возможно, справедливо, вы-зывает революционный способ, которым люди сталиобмениваться информацией, находясь на разных кон-цах страны, не задаваясь вопросом, есть ли что со-общить реципиенту. Материализация и дробление ин-формации усиливается, когда она все больше пере-дается визуальным способом. Слова обычно требуютопределенного грамматического контекста, если вооб-ще что-нибудь значат, образы же, предполагается, го-ворят сами за себя. Фотография исчерпывающе вы-

ражает застывший момент бытия; в мире фотографиивсе открыто для обозрения. Настоящее возникает сосветом вспышки, прошлое отступает в тень, контекстрастворен в легкой дымке. Ценность информации ве-лика, но содержание решительно неясно.

Когда такая модная наука, как теория информации,представляет её только в количественном аспекте, аэкономика в основном базируется на огромных объ-емах данных, возникает плодородная почва для воз-никновения культа информации. Нетократия отвечаетза подбор священнослужителей. Технология рассма-тривает решение всех проблем в аспекте производ-ства и распределения максимально возможного объ-ема информации. Информацию 'бросают' на ту илииную проблему. Все убеждены, что механическая ма-нипуляция информацией – гарантия объективности ибеспристрастного суждения -прямо как раньше фото-аппарат и фотография. Субъективность -синоним не-определенности, ненужных сложностей и пристрастий.Она отмечает отклонение от прямой линии и потомуесть еретическая антитеза технологии. В духе культаинформации гарантией свободы, творчества и вечногоблаженства может быть лишь неослабевающий и ис-ступленный информационный поток.

Нельзя сказать, что информация сегодня редкий то-вар. Трудно всерьез полагать, что ряд насущных про-блем нашего времени – личных, общественных, поли-

тических – происходят из-за недостатка информации.Ее свободный и все увеличивающийся поток, как отме-чали Нил Постман и другие, решал проблемы ХIX сто-летия. Сегодня мы нуждаемся не столько в информа-ции, сколько в ее смысловом и контекстном наполне-нии. Этот всесокрушающий информационный поток неструктурирован и не сортирован: если мы хотим, чтобыон стал источником знаний, а не заблуждений, его не-обходимо просеять, отсортировать и осмыслить в со-ответствии с современными представлениями о мире.

Плюрализм и разнообразие являются величайшейчестью новой парадигмы, путеводной звездой куль-та информации. Но эта множественность и плюра-лизм внутренне противоречивы. Как мы должны выби-рать? Как мы отличим полезную информацию от ерун-ды и вводящей в заблуждение пропаганды? Во вре-мена диктатуры аппарат власти перекрывает поток ин-формации с помощью цензуры, таким образом, делаясебя недоступным. Но заполнив все каналы потока-ми бессвязной информации, властная элита демокра-тии – прекрасно организованные лоббистские группы ивлиятельные медиа-конгломераты – может эффектив-но добиваться того же результата. Каковы бы ни бы-ли факты, тут же появляются факты, их опровергаю-щие. Любой научный отчет, представляющий тревож-ные данные, тут же опровергается другим, более обна-деживающим. И так далее. В конечном итоге, все это

возвращается к обычному бизнесу. Это выглядит какжизнеспособная демократия, но это не более чем спек-такль для масс. Так что этот поток информации вовсене является непредсказуемым явлением, и, ни в коемслучае, случайным выигрышем в лотерею, выпавшимна долю граждан и потребителей. В действительности,это сознательная стратегия по поддержанию контролянад обществом. Заинтересованные властные группысливают на нас сбивающую с толку информацию дляобеспечения секретности определенного существен-ного знания.

Переизбыток информации и недостаток контекстатесно связаны, являются двумя сторонами одной ме-дали. Наравне с другими вспомогательными фактора-ми – растущей урбанизацией, разрушением нуклеар-ной семьи, упадком традиционных институтов – такоесостояние постоянной незащищенности создает цен-ностный вакуум, который с готовностью заполняетсявсевозможными экспертами, до зубов вооруженнымидаже еще большим количеством информации. Брак,воспитание детей, трудовые навыки – всё это сего-дня подвергнуто сомнению. Эксперты постоянно изда-ют все новые указания. Единственное, в чем мы увере-ны наверняка и что также питает уверенность экспер-тов, – это современная наука, которая учит, что любоезнание является временным, так что все истины мирарано или поздно должны быть пересмотрены. К приме-

ру, сегодня известно, что Ньютон во многом ошибался,но его модель работала, и только это имело значение.Всегда находится что-то новое. Вместо Истины с боль-шой буквы мы имеем дело с самой последней истиной.

Наука унаследовала задачу религии по обеспече-нию нашему существованию и истории смысла, КарлМаркс был прав. Единственно реальные объекты верыбуржуазной демократии – это экономический рост и на-учная рациональность. Это значит, что в конечном ито-ге все наши политические и общественные институтыпокоятся на заведомо ненадёжном наборе ценностей.Все находится в движении. Рациональность должна нетолько действовать рационально, но все больше вы-полнять также и функцию иррациональности. Это ка-сается всей доминирующей парламентской идеологии,от правых долевых течений, и всех, кто между ними:все уповают на рациональность. Даже окутанные ро-мантическим ореолом движения по защите окружаю-щей среды обращаются к научной рациональности, ко-гда нападают на науку и ее применения. Как выразил-ся британский писатель и журналист Брайан Эплъярд,'экологизм – это способ обернуть науку против самойсебя'. Мы верим в науку, но во что же именно мы ве-рим, если знаем, что постоянно находимся на порогеновых открытий?

Эксперты – новые священнослужители, наши про-водники в вопросах духовности и морали, объясняю-

щие и наставляющие нас по поводу вновь возникаю-щей информации. Статистика – язык этой касты ораку-лов, а информация представлена в виде науки. Но ка-кое значение имеет, если, к примеру, значительно из-менилось соотношение количества рождаемых близ-нецов и женщин-полицейских? Что в действительно-сти означает то, что у иммигрантов с одного конти-нента интеллект выше, чем у иммигрантов с друго-го? Что это вообще означает – более высокий интел-лект? Народные массы, ограниченные в знании, нозато с избытком информированные, обречены нахо-диться в самом низу социальной структуры, полагаясьисключительно на самые последние истины, в их са-мой банальной и вульгарной форме. Многочисленныепотоки противоречивой информации несут одно важ-ное послание – не доверяйте вашему опыту и ощуще-ниям, внимайте самой последней истине! Но эта са-мая последняя истина быстро сменяется самой-самойпоследней, и просто невозможно вообразить, что ка-кая-то информация, какое-то сочетание новых фактовможет сколько-нибудь заметно изменить существую-щий порядок вещей: отчасти, из практических сообра-жений, поскольку факты настолько ненадежны и сме-няются с такой быстротой, отчасти, из чисто теоретиче-ских предпосылок, поскольку отсутствует контекст, ха-рактерный для общества в целом, который позволилбы определить область применения таких фактов.

Классическая предпосылка демократии – так назы-ваемая общественность, составленная из граждан собщими интересами и ответственностью за состояниеобщества в целом – по сути, никогда не существова-ла. Вместо этого, под усиливающимся давлением ин-формации, народные массы и наиболее заметно – ам-бициозный средний класс, так напугавший в свое вре-мя правящую элиту XIX века, трансформировалисьв управляемое и разрозненное множество антагони-стических групп, разделенных по интересам. Значит,все эти статистические выкладки, все эти псевдонауч-ные общественные исследования, другими словами,весь этот поток новой информации, вполне доступный,когда мы прикладываем усилия, чтобы сделать мирчуть более понятным, являются, заимствуя метафори-ческое описание психоанализа Карла Крауса, 'именнотем психическим заболеванием, для которого являют-ся лекарством'. Или, словами Дэвида Боуи, 'это всеравно, что тушить пламя бензином'.

Благородная мысль, основанная на философии эпо-хи Просвещения: факты говорят сами за себя, и разумнеизбежно победит. Привилегии исчезнут, и на Землевосторжествует справедливость. Томас Джефферсонбыл одним из тех, кто выразительно говорил о 'диф-фузии информации' как о краеугольном камне сво-их политических убеждений. Свободная пресса ста-ла воплощением этой добродетели свободы. Ускорен-

ное распространение информации посредством газетне только обеспечило поддержку прогрессивным иде-ям, но также создало платформу, на которой люди мо-гли проявлять свои врожденные способности к раци-ональному мышлению, а также реализовывать своеестественное право, принимая участие в обществен-ной жизни.

Сначала так оно все и было. Информация в целом,и газеты, в частности, были эффективным оружием вруках буржуазии, которая перехватывала рычаги упра-вления у устаревшего режима. Но как только властьзахватывалась и укреплялась, у новой правящей эли-ты пропадало желание продолжать эксперимент. Сво-бода быстро снова становилась дефицитом, и те жесамые люди 'с врожденными способностями' и 'есте-ственными правами' вдруг переставали появляться настраницах газет. Если в XVIII столетии газеты и пам-флеты, критически настроенные по отношению к вла-сти, еще отражали подлинные революционные взгля-ды, то в XIX веке пресса стала инструментом самойвласти, с помощью которого обществом стали созна-тельно манипулировать, а общественное мнение фа-бриковать. Это значит, что считать прессу и информа-цию оружием все еще правильно. Но также важно сле-дить за тем, чей палец на спусковом крючке этого ру-жья, и чьи интересы этот человек представляет.

Капиталистическая элита, как и любая другая, стре-

милась сохранить status quo. Первичной задачей еёпропаганды стала защита социальных, экономическихи политических привилегий в эпоху, когда привилегиивышли из моды, а повышающийся жизненный уровеньи качественное образование стимулировали все боль-шее стремление к социальному равенству. Люди у вла-сти с помощью экспертов по связям с общественно-стью, которые как раз начали появляться на порогеXX века, вполне осознанно стремились обратить по-вышение жизненного уровня и качества образованияв свою пользу, убедив амбициозный средний классв преимуществах заключения негласного, но тем неменее эффективного пакта. Фокус был в том, чтобыпредставить любые политические изменения как край-не нежелательные. Смысл послания: читающий газе-ты средний класс рассматривал перемены как угрозупотери с таким трудом построенной и хорошо нала-женной жизни, хаос и народные волнения неизбежны,если отпустить поводья перемен. Фокус удался! Выяс-нилось, что управлять общественным мнением оченьдаже можно. Методы PR имели строго научный базис.PR-эксперты считали себя не кем иным, как учеными.Одним из основоположников был француз Густав ЛеБон, который с большой обеспокоенностью предупре-ждал о вреде, который могут нанести легко управляе-мые народные толпы, мало интересующиеся законамии любыми другими общественными институтами. Дру-

гим таким экспертом выступал Габриель Тард, которыйбыл более осторожен в выражениях, и вместо слова'толпа' использовал слово 'общественность' и возла-гал большие надежды на воспитание ее с помощьюсредств массовой информации.

Тард взял на вооружение идею эпохи Просвеще-ния об общественном обсуждении важных вопросов,о 'грандиозной унификации общественного сознания'.Именно он открыл, какая власть и возможности нахо-дятся в руках искусных манипуляторов общественныммнением. В современном обществе тщательно сфор-мулированное послание достигает не только тех, ктосам читает газеты, но и тех, с кем читатели газет обща-ются, то есть практически всех и каждого. По Тарду, га-зеты создали условия для управляемой общественнойдискуссии, в рамках которой можно программировать'правильное' мнение: 'Одного пера достаточно, чтобызаставить говорить миллион языков'.

Электронные СМИ предоставили даже лучшие воз-можности, чтобы языки заговорили. Печатное словотребует все же некоторого уровня образования для по-нимания, тогда как радио можно просто включить ислушать. Это дало пропагандистам всех мастей не-слыханные ранее возможности по проникновению бу-квально в каждый дом. Кино, а за ним и телевидение,позволили общаться напрямую с помощью образов.Для любого, кто потребляет образы, застывшие или

в движении, точка зрения и действие определены ав-тором образа. Это приводит к тому, что критик и фи-лософ Уолтер Бенджамин называет 'бессознательнымзрением', возможности для камеры обойти сторонойтого цензора у нас в голове, который вступает в дело,когда мы воспринимаем послание через абстракциюслов. То есть, это канал прямого доступа в нашу лич-ную 'фабрику грез', где живут невысказанные желанияи страхи. И тогда любой, кто не спит, испытает воздей-ствие стимулирующего массажа его иррациональноговнутреннего 'я'.

Театрализованное представление демократии ну-ждалось в крепкой направляющей руке, чтобы не сой-ти с рельсов: в этом и состояла бизнес-идея и источ-ник доходов развивающейся PR-индустрии. Историче-ские факторы – благосостояние и образование – сде-лали необходимым для правящей и, естественно, от-ветственной элиты создание стандартного набора ин-струментов власти на все случаи жизни. Обществен-ное мнение, как декоративный кустарник, постояннотребовало ухода и подстригания: ни одна ветка недолжна была вырасти слишком длинной. Ведь народтак легко увлечь всякими бредовыми идеями! Лекар-ством от этого и была информация, но она должнабыть под надзором экспертов СМИ и социальных пси-хологов. С помощью точных наук стала возможной, покрайней мере, теоретически, тонкая настройка интел-

лектуальной и эмоциональной жизни масс. Так появи-лось искусство инжиниринга согласия.

Когда буржуазия перехватила рычаги управления уаристократии, при предыдущей смене парадигмы, ин-формация была, как мы увидели, ценным оружиемборьбы за власть, и позднее, когда задача измениласьв сторону удержания власти – стала эффективным ин-струментом контроля. Но теперь, в переходный пери-од очередной смены парадигмы, когда нетократия на-чинает вступать в свои права, информация выступа-ет в виде постоянно присутствующей дымовой завесы,сквозь которую очень трудно рассмотреть, что же насамом деле происходит на поле боя. Уже невозмож-но достичь чего-либо творческого с помощью инфор-мации; единственное следствие продолжающегося ибесконтрольного потока информации – это Увеличе-ние ментального загрязнения общества. Наиболее ха-рактерным свойством таких больших объемов инфор-мации, собственно, является сам этот объем. И имен-но за этими многочисленными изоляционными слоямии звуконепроницаемыми переборками происходит товажное, что на самом деле происходит.

Эксперты по PR рано поняли это. Но эти квалифици-рованные кадры не задействованы, поэтому пользуясьтакими простыми методами, как изучение обществен-ного мнения, они воссоздают саму реальность. Сего-дня мы живем в мире, в котором каждая секунда вни-

мания каждого отдельного человека является предме-том самого жгучего интереса со стороны PR-экспер-тов. Жизнь стилизована и упакована. Вместо высказы-вания мнения по поводу реально происходящих собы-тий PR-эксперты создают сами поводы для новостей.Они не выражают никакой позиции по поводу собы-тий, но обеспечивают условия, чтобы реальность бы-ла представлена в новостях так, чтобы общественноемнение уже было окрашено в соответствующие цвета.Безусловно, ленивые журналисты могут просто вос-пользоваться готовым текстом от PR-компании и по-ставить под ним свое имя, важно само представлениесобытия.

Эта деятельность разворачивается в масштабах, ко-торые население не может себе и представить. Одинзначимый пример, приведенный социологом Стюар-том Ивеном, говорит о фундаментальном и свое-временном программировании общественного мненияамериканцев по отношению к возможной наступатель-ной операции против Ирака в начале 1990-х годов.Одно из расследований Конгресса, привлекшее вни-мание прессы, касалось судьбы пятнадцатилетней ку-вейтской девочки-добровольца в одном из госпиталей,которая засвидетельствовала, что после оккупации Ку-вейта иракские солдаты ворвались в госпиталь, выки-нули недоношенных детей из инкубаторов и оставилиих умирать прямо на холодном полу госпитального ко-

ридора. Этот варварский поступок потряс обществен-ность. Никто не обратил внимания, что имя девочкитак и не было названо, из соображений её безопасно-сти. И только впоследствии, когда война давным-дав-но была окончена, выяснилось, что девочку звали На-ира Аль-Сабах, и была она дочерью кувейтского послав США и ни при каких условиях не могла видеть то, очем свидетельствовала Конгрессу. Выяснилось также,что её появление в комиссии Конгресса было устро-ено неким Гари Химелом, вице-директором компанииHill amp; Knowlton, одной из крупнейших PR-компаниймира, в числе богатых клиентов которой была такжеи королевская семья Кувейта. Показания этой девочкибыли частью сознательной и успешной стратегии и од-ним из множества искусственно созданных медиа-со-бытий, и все с целью направить американский гнев наБагдад.

Больные и слабые дети, вынутые из инкубаторов иумирающие на холодном полу: необходимы сильныеэффекты, чтобы привлечь внимание и вызвать соот-ветствующие эмоции. Хоть какие-нибудь эмоции вооб-ще! Когда доступ к информации превышает спрос нанее. Но когда дело касается внимания потребителей,то здесь, по понятным причинам, соотношение обрат-ное. Потребность производителей информации в зри-тельском внимании значительно превышает ее пред-ложение. Внимания – навостренных ушей и жаждущих

глаз – вот чего, действительно, не хватает в новой эко-номике. И связано это, прежде всего, с ростом благосо-стояния и уровнем образования населения. Социологинескольких стран выяснили, что существует отчетли-вая связь между этими величинами, с одной стороны,и всеобщим ощущением нехватки времени, с другой.При этом времени у нас ровно столько, сколько было упредшествующих поколений или у любых других наро-дов планеты. Но разнообразие и широта имеющихсяу нас возможностей по проведению досуга значитель-но больше, чем когда бы то ни было. Нам хотелось быиметь время на возможно большее количество вещейв единицу доступного времени.

Наше терпение относительно медлительности по-чти исчерпано. Мы связываем с медлительностью всестарое и боимся всего старого как чумы. Дети и под-ростки инстинктивно избегают черно-белых фильмов,когда переключают пульт с канала на канал, посколь-ку черно-белые фильмы у них ассоциируются с ме-длительностью. Все, что требует ожидания, мы рас-сматриваем как потерянное время. Каждый, кто стре-мится шагать в ногу со временем, подразумевает подэтим возможность получить как можно больше опытаи впечатлений в минимально возможный промежутоквремени. Сильные впечатления Дают ощущение зна-чительного опыта или развлечения. Эффект Развлече-ния есть та сахарная глазурь, которая делает торт бо-

лее аппетитным по сравнению с другими. Мы убежде-ны, что жизнь коротка, и наша задача – наполнить еекак можно более разнообразными впечатлениями и со-бытиями. Теперь победитель не тот, кто ближе всего ктрону короля (как при феодализме), и не тот, у кого по-сле смерти осталось больше всего денег (как при ка-питализме), а человек переживший наибольшее числои самые экстремальные приключения.

Развлечение – вот чем сегодня стремится стать ин-формация-магнит, притягивающий внимание сильнеевсего остального, наиболее значительная движущаясила экономики. Развитие приближается к точке, в ко-торой каждая отрасль экономики будет все больше ибольше напоминать индустрию развлечений. Процесспохода по магазинам уже в значительной степени пре-вратился в развлечение сам по себе не говоря уже отом, что целый ряд товаров для развлечения продает-ся на автозаправочных станциях или сдается в прокатв библиотеках. Элемент развлечения повышает у по-требителя ощущение законченности процесса и пото-му является одним из решающих факторов, например,при выборе названия товаров. Именно этот 'встроен-ный' элемент развлечения делает один товар болеепредпочтительным по сравнению с другим и, как реак-тивный двигатель, ускоряет оборот товаров на полкахреальных и виртуальных магазинов.

Вещи должны приносить радость во все времена.

Если людям наскучит, они немедленно пойдут в дру-гое место и купят что-то другое. Лас Вегас – не толькочасть света, демонстрирующая наибольший рост, но иустанавливающая стандарты интеллектуального кли-мата. Звезды академического мира устраивают огром-ные шоу для своей аудитории. Что уж говорить о по-литиках и бизнесменах, чья развлекательная роль вСМИ является одной из важнейших задач. Все гово-рите пользу того, что мы сейчас находимся в началь-ной стадии процесса, при котором, как ни парадоксаль-но, информация начинает терять свой престиж в мас-совом сознании. Она стала доступной настолько, чтопредставляет собой серьезнейшую логистическую иэкологическую проблему. Когда вы осуществляете по-иск в интернете и получаете в ответ миллион ссылок,что вам делать со всей этой информацией? Недалектот день, когда поборники информации поймут, что иходурачили. Что наиболее желательно, того и труднеевсего достичь: это понимание, контекст, знание. Вотгде находится власть.

ГЛАВА V. КУРАТОРЫ,

НЕКСИАЛИСТЫ ИЭТЕРНАЛИСТЫ. НЕТОКРАТЫ

И ИХ ВЗГЛЯД НА МИР

В результате перехода от капитализма к информа-ционному обществу власть покидает салоны буржуа-зии и перемещается в виртуальный мир, где наготоверуки новой элиты – нетократии. Кто же такие нетокра-ты, и чем они отличаются от своих предшественников -буржуа? Откуда они происходят и в чем их отличитель-ные характеристики? В чем состоят их амбиции и инте-ресы, каковы стратегия и ценности? Каков их взгляд насамих себя и свою социальную идентичность? И, на-конец, какова структура этой элиты – каковы внутрен-ние взаимосвязи и иерархия? Чтобы серьезно подой-ти к этим вопросам, прежде необходимо освоить спо-соб мышления и обстоятельства, которые формируютоснову развития этого нового правящего класса. Дляэтого поместим его и его ценности в исторический кон-текст.

Начиная с самых ранних философских течений, за-падная мысль разделялась на два основных направле-ния. Мы решили называть их мобилистическая и то-

талистическая традиции, прекрасно понимая все воз-можные возражения против такого разделения. На-пример, философия Гераклита (мобилиста, по нашейклассификации) вдохновила тоталиста Платона, уче-ника тоталиста Сократа, на его фундаментальную кон-цепцию мира идей. Тем не менее, из педагогическихсоображений, сфокусируемся на различиях между эти-ми направлениями, а не на их сходстве.

Тоталистическая традиция характеризуется созда-нием великой системы: желанием выявить единствен-ную теорию для всеобъемлющего объяснения жизни иистории. В китайской мысли эквивалентом этого миро-воззрения является конфуцианство. Сократ, Платон иАристотель были центральными фигурами тоталисти-ческой традиции, которая доминировала в Западноммире, их идеи были развиты создателями великих си-стем от Декарта и Канта до Гегеля и утописта Марк-са. Христианское учение, вкупе с политической идео-логией капитализма, также принадлежали к этой груп-пе. Церковь и государство, в том виде, в котором ониполучили развитие в нашей цивилизации, следует счи-тать тоталистическими институтами.

Тоталистическая мысль базируется на понятии не-делимого субъекта. Философские правила аксиома-тичны и воспринимаются как данность. Понятие ego –основной строительный блок этой системы. Подразу-мевается, что все мироздание вращается вокруг ego,

подобно тому, как Луна вращается вокруг Земли. Мы-шление автономно и пытается осветить и рассмотретьсуществование, исходя из фундаментальной предпо-сылки. Так что наблюдение идет от ego по направле-нию к окружающему миру. Тоталистическую филосо-фию интересует взаимосвязь между душой и телом(= ego и миром), поэтому она в основе дуалистиче-ская. Этот способ мышления связан с гносеологиче-ской, этической и политической тематикой. Цель – со-здание системы, которая служила бы практическим ру-ководством по миру и жизни. Фундаментальные вопро-сы этой философии вертятся вокруг идентичности че-ловека: кто он есть, и каково его место в мире?

Тоталистический вопрос есть вопрос в поисках от-вета. Вопрос – это способ, ответ – это истина, истинаесть цель; мир, в котором на все вопросы есть отве-ты, является совершенным, цельным (от англ. totality),утопией, ставшей манифестом. Платон утверждал, чтоэта утопия уже существует, и что она даже более ре-альна, чем воспринимаемая, как нам думается, реаль-ность, хотя на самом деле она лишь бледная имита-ция гиперреального мира идей. Изначально подлинносуществуют идеи, они непостижимы; тогда как вещи,которые мы постигаем, – лишь плохие копии. Христи-анство также присоединилось к этой концепции, хотяв его случае связь с истинной реальностью более про-блематична. Утопия существует, но не здесь и не сей-

час. Христианская утопия частью представляет собойпотерянный рай, но также и грядущее небесное бла-женство: мир до грехопадения, и мир после Судногодня. В этом смысле, когда христианство обращается кбудущему, оно одновременно обращается и к прошло-му в безотчетном стремлении вернуть то, что уже ко-гда-то существовало.

Для тоталистов последнего времени, в частностиполитических идеологов, утопия не есть данность, носкорее достижимый и желательный проект. Сами людипостепенно делают эту утопию реальностью, сначалав виде мысли, затем в виде видения, затем в реально-сти, посредством интенсивной политической деятель-ности. Поскольку Бог вне поля нашего зрения, люди са-ми должны преобразоваться в Бога и стать властите-лями своих судеб, если собираются реализовать своюутопию. Задача тоталистической философии состоит втом, чтобы указать, как этого можно достичь. Всех тота-листов объединяет эта идея утопии, которая либо реа-лизована, либо может быть реализована, либо должнабыть реализована. Идея утопии связана с идеей объ-ективной истины, абсолютного мерила всего того, чтопроисходит на свете. Вопрос не в том, имеет ли жизньпредопределенную цель, а в том, в чем она состоит.

Как следствие тоталистическая мысль концентриру-ется на моральных категориях, таких как добро и зло,черное и белое, высокое и низменное, правильное и

неправильное, полезное и бесполезное и т. п. Цель втом, чтобы разместить человеческие мысли и поступкина шкале, крайними точками которой являются эти ка-тегории. Задачей философии является определить этикатегории раз и навсегда, выводя их из воображаемогоидеального состояния, из абсолюта, либо создать в со-ответствии с непреходящими истинами человеческо-го сознания. Все это с намерением заложить прочныйфундамент под философские категории. Каждый раз,когда нас спрашивают, что мы, действительно, думаемпо тому или иному вопросу, нас просят выступить в ка-честве хороших тоталистов. Два с половиной тысяче-летия тоталистического мышления произвели на светнеобъятную паутину законов, правил, предрассудков имассовых заблуждений.

Важнейшим аспектом тоталистической философииявляется то, что мысль сама по себе не имеет цен-ности. Задача философии является чисто инструмен-тальной: сделать собственное существование ненуж-ным. Когда утопия будет достигнута, потребность в то-талистской философии отпадет, подобно тому, как фо-нарь становится ненужным, если вы уже выбрались насвет. Но до тех пор философия есть рабочий инстру-мент, практически применимая отрасль знания в чи-сле многих других, приносящая людям как пользу, так ирадость. Единственное, что отличает тоталистическиенаправления друг от друга, это их разные исходные

принципы, которые в свою очередь зависят оттого, ка-кой представляется желаемая утопия.

Это означает, что тоталисты глубоко расходятся поряду центральных вопросов. На этой огромной аре-не существует масса пространства для идеологиче-ских и религиозных войн, чему история может предо-ставить много печальных примеров. Невероятное бо-гатство различных верований, собранных под тотали-стической крышей, может легко привести к заблужде-нию, что саму мысль необходимо структурировать то-талистическим образом, и другого способа мышленияпопросту не может быть. Кант и Гегель осознавали этупроблему и боролись с ней. Это впечатление усили-вается тем, что тоталистическая мысль доминировалав западной культуре очень долго. Сам язык насквозьпропитан тоталистической традицией, что еще большезатрудняет возможность альтернативного мышления.

Тоталистическая философия просто одержима спо-собностью человека к абстрактному мышлению, и,прежде всего, она очарована человеческой способно-стью постигать четвертое измерение: время и исполь-зовать это для того, чтобы рассматривать мир как ре-троспективно, так и с точки зрения будущего. Для то-талиста естественно подчеркивать это осознание вре-мени, столь уникальное для людей, и постоянно отме-чать эту свою уникальность в природе. К примеру, 98%наших генов такие же, как и у шимпанзе, но значение

имеют именно 2% разницы. Жизнь есть процесс дви-жения в заданном направлении, с известным началоми предсказуемым будущим. Это означает, что настоя-щее есть нечто второстепенное: гораздо более инте-ресны точка начала в прошлом и конечная точка в бу-дущем.

В этом ключевая ценность тотализма. При антропо-центрическом взгляде на мир все соотносится с чело-веком и его потребностями: все, что нам интересно вдругих объектах, событиях или существах – это их по-хожесть на человека или полезность человеку, кото-рый и есть мера всех вещей. Смысл жизни – это самилюди, их чаяния и надежды, и/ или спасение отдель-ного человека. Чем сильнее похожесть или полезностьчего-либо для людей, тем выше ценность. Вслед заДекартом, этим первым философом современности,мы можем сформулировать кредо человека: я мыслю,следовательно, существую; и поскольку я думаю, то ирешаю; а поскольку я здесь принимаю решения, то язаставлю реальность подчиниться своей воле.

Тоталистическая мысль во всех своих формах стро-го иерархична. Человека можно определить как суще-ство, которое отказывается быть животным, и котороепотому занимает более высокое положение, чем жи-вотное. Если люди – это мера всех вещей, то они обла-дают по-настоящему уникальным статусом. Их харак-теризует способность к мышлению и формулирова-

нию абстрактных идей, и это придает им более высо-кую ценность. Поскольку только люди обладают этойспособностью, то они есть высочайшая ценность ми-роздания, и все вокруг имеет второстепенный подчи-ненный характер. Эта логика очевидно циклична. Лю-ди стоят на вершине иерархии, поскольку обладаютвысшими способностями, которые и делают их людь-ми.

В этом-то и загвоздка, главная и неразрешимаядилемма тоталистического мышления: каким обра-зом философии, утверждающей предопределеннуюиерархию, в которой люди стоят выше всех осталь-ных видов, удается избежать вопросов относительноиерархии внутри этих видов, а равно и между людьми?Как философия может объяснить стремление отдель-ного человека править всеми другими людьми? Можетбыть, отдельные индивидуумы обладают этими выс-шими качествами в большей степени, чем все осталь-ные? Как известно, Платон утверждал, что в идеалевласть нужно передать философам. Многие другие то-талисты разделяли это мнение. Некоторые люди про-сто чуть лучше приспособлены для управления скуч-ной толпой. И как только принцип иерархии вступаетв действие, количество ее уровней стремится к беско-нечности. Наименее приспособленные могут оказать-ся довольно далеко от вершины.

Тот факт, что тоталистическое учение так долго и

так сильно превалировало в западной культуре, объ-ясняется не столько его интеллектуальным превосход-ством, сколько его позицией чистой власти, фантасти-чески полезной в качестве основы для общественногостроительства. И при феодализме, и при капитализмекаждая мало-мальски значимая социальная сила илимиф встраивались в тоталистическую структуру. Лю-бой человек с утопическим или эсхатологическим ви-дением мог положиться на эту структуру и этим, в своюочередь, повышал ее легитимность.

Динамизм тоталистической мысли сделал её рав-но пригодной как для защиты существующей системывласти, так и для её критики и свержения. Со ссылкойна тоталистический идеал Бог, царь, государство, де-мократия и прочие символы власти всегда были подзащитой, так же, как революции и прочие проекты поизменению общественного устройства, получали леги-тимность. Но в наше время механизм вдруг стал за-едать. С развитием информационного общества этатщательно отстроенная и общепризнанная философ-ская платформа стала объектом разрушительных атаксразу с нескольких сторон. Крепления ослабевают,конструкция трещит по швам. Грандиозная тоталисти-ческая модель, основа основ западной общественнойсистемы, шатается.

Переход от феодализма к капитализму был связансо сменой парадигмы как в развитии науки, так и в тех-

нологиях. Именно астрономы и ученые, такие как Ко-перник, Кеплер, Ньютон и Галилей, заложили основынового взгляда на мир. То, чем были озабочены мы-слители раннего капитализма, так называемые фило-софы эпохи Просвещения, было не столько по-настоя-щему новым мышлением, сколько попыткой подлататьи адаптировать старые и традиционные воззрения кновым наукам и их революционным открытиям отно-сительно природы вещей. Однако стремление устано-вить некую независимую объективную истину и найтицентр бытия оставалось актуальным. Не было идео-логического пространства, в которое можно было втис-нуть новое представление о мире, где отсутствовалцентр мироздания. Это привело бы к необходимостиотказаться от тоталистической платформы, в то времякак перед ней все еще стояли важные задачи.

У буржуазии не было особых проблем с тем новымвосприятием реальности, при котором Земля боль-ше не была центром Вселенной. Этот неопровер-жимый, усиленный эмпирическими доказательствамифакт оказался исключительно полезным оружием вборьбе со старой властной структурой – феодальнойаристократией. Когда выяснилось, что Земля враща-ется вокруг Солнца, а никак не наоборот, это означалоподкоп под основание пошатнувшейся системы суще-ствующей власти. Вся старая конструкция с Богом, ца-рем, Церковью и аристократией отыграла свою роль;

игроки могут удалиться за кулисы. Но, с другой сторо-ны, буржуазия не могла себе позволить пройти ещена один шаг вперед в рассуждениях, признав, что но-вый взгляд на мир также снижает значимость концеп-ции человека, который больше не может быть абсо-лютной мерой бытия и отправной точкой философии.Такое заключение было неприемлемым, поскольку со-держало угрозу жизненным интересам самой буржуа-зии. Человек есть наместник Бога на земле, и по этойпричине необходимо, в философском смысле, укре-пить его уникальное положение на вершине иерархии.Из соображений безопасности философия оказаласьспутанной по рукам и ногам и задвинутой на второсте-пенные роли, будучи рассматриваема как некое экзо-тическое отклонение в ряду других гуманитарных наук.Капиталистическая эра стала диктатурой гуманизма.

Трое проницательных и передовых философов на-рушили адаптивные правила игры, но их новаторскоемышление дорого им обошлось. Голландец Барух Спи-ноза оказался в буквальном смысле отлучен от сво-их современников, в том числе и от своей еврей-ской общины. Его монизм коренным образом противо-речил тоталистическому дуализму. Шотландец ДэвидЮм был вынужден отступить и смягчить свои наибо-лее радикальные убеждения. Лейбниц, первый в ря-ду великих немецких мыслителей, счел необходимымтщательно закамуфлировать истинно революционные

элементы своей теории – что сама суть существова-ния – это скорее движение, а не вещество – за различ-ными усовершенствованиями тоталистической мысли,более понятными и приемлемыми для его современ-ников. В тоталистических исторических книгах Лейб-ниц гораздо чаще представлен в качестве блестящегоматематика, 'последнего из великих людей Ренессан-са', нежели как предтеча барокко в философии.

Прорыв нового мировоззрения ошеломил своей мо-щью. Для капиталистической машины власти эмпири-цизм естественных наук (то есть применимость мате-матического аппарата к реальному опыту взамен со-трясающих воздух рассуждений о том, как обустроитьмир) оказался весьма привлекательным атрибутом.Возможность связать политику с наукой и заимство-вать часть ее достоверности была признана потенци-ально ценной. Это придало бы основательную леги-тимность политической власти. В долгосрочной пер-спективе политика и сама могла бы стать наукой. Этотпроект завершился в 1800-е, когда национальная эко-номика, социология и политология были признаны ака-демическими дисциплинами. С этого момента офор-мился несвященный союз ученых и политиков, в кото-ром люди науки были призваны штамповать вечныеистины, соответствующие амбициям буржуазии. Пре-имущества этого союза были значительны и для самойнауки, которой были гарантированы неограниченные

ресурсы и изобилие новых интересных задач. Акаде-мический мир постепенно заменил старые, вышедшиеиз моды институты, такие как Церковь и королевскийдвор, став плодородной почвой для касты политиче-ских лидеров. Здоровый банковский баланс (главныйбуржуазный атрибут) дополнился научными званиями.

Вплоть до конца XVIII века наука была относитель-но свободна, поскольку ученые имели возможность по-свящать свою деятельность любым вопросам на своеусмотрение, без особых на то ограничений, будь-то пе-ревод Библии на языки народов мира, классификациярастений или изучение светил. В дальнейшем, одна-ко, академический мир получал четкие указания от ми-ра политиков и коммерсантов по разрешению великихи престижных проблем капитализма, а именно: все-ми силами поддерживать уникальную роль человекав природе и благословлять его царствование на вер-шине иерархии, как раз там, где раньше был Бог. Вотпочему были изобретены так называемые гуманитар-ные науки. Академический мир стал неотъемлемой ча-стью капиталистической структуры власти. Стартовалновый великий Человеческий проект.

Поскольку капиталистическая система определиласебя как сугубо рациональную, то по иронии судьбы от-пала нужда в философии, которая указывала бы на то,что является разумным и моральным, или что ирраци-онально и морально недопустимо. Вопросы подобного

рода, казалось, удачно разрешались с помощью науки,рынка и демократических институтов. Другими слова-ми, тоталистическая философия сделала себя ненуж-ной. Поскольку тоталистическое мышление имело вну-треннюю связь с упраздненной точкой зрения Аристо-теля Птолемея – факт, который отказались признатьпрактики, её можно было свести к своего рода терапев-тической музейной деятельности. Признание необхо-димости нового мировоззрения подорвало бы всю Дея-тельность мыслителей, и немногие были готовы запла-тить такую цену. Особенно в обществе, где социаль-ная изоляция означала немедленное препровождениесубъекта в одно из величайших учреждений эпохи гу-манизма: в психбольницу.

В то же время буржуазия не была готова допус-кать философской альтернативы тоталистическои тра-диции, поскольку она была основой гуманистическойсверхидеологии, священной и неоспоримой. Трагиче-ским следствием этого безвыходного положения сталото, что философия при капитализме оставалась подконтролем служителей тотализма, которые, подобнопрестарелым членам Политбюро, были обречены намедленное и беспомощное вымирание, но не хотели,да и не могли уйти в отставку. Это означало, что сдвигпарадигмы в философии так и не произошел: гуманизмво всех смыслах означал продолжение старой тради-ции, а отделенная от государства Церковь застряла

где-то на полпути между святым Павлом и Аристоте-лем. Время для всеобъемлющей философской рево-люции еще не настало.

Только теперь, когда всемирная сеть приобретаетчеткие очертания, а капиталистическая структура на-чинает рассыпаться как карточный домик, пришло вре-мя для широкого пересмотра тотализма.

Нетократическое мировоззрение основывается наидеях, которые не новы и уходит корнями в ДревнююГрецию, но которым не удавалось составить влиятель-ную альтернативу тоталистическому мышлению, до-минировавшему в философии. Мы назвали это альтер-нативное учение, характеризующее способ мышленияи восприятия элиты эпохи информационного обще-ства, мобилистической традицией. Она берет началоот греческого философа Гераклита и до сих пор произ-растала в полном забвении, слабо мерцая в тени гос-подствующего тотализма.

Мобилистическая традиция, в первую очередь ипрежде всего, характеризуется стремлением к всеоб-щей открытости. Каждый субъект стремится приспо-собиться к реалиям окружающего мира, примирить-ся с обстоятельствами существования, с тем, чтобыиспользовать эту позицию как стартовую площадкудля улучшения условий, навязанных судьбой. Другимисловами, это полная противоположность тотализму;идея здесь находится вне бытия и вне людей. Ego не

является данностью. Философское рассуждение дви-жется от мира к субъекту, что характерно для восточ-ной мысли, прежде всего, для таоизма и буддизма (ма-хаяна). Мобилистический вопрос не требует ответа.Напротив, это вопрос, постоянно вызывающий к жизнидругой, за которым прячется следующий. Вопрос вы-ражает страстное стремление к свободной и беском-промиссной мысли, интеллектуальной полноте. Поэто-му, ответ – это всегда тупик развития мысли, отвлека-ющий маневр, удобное пристанище для утешения ин-теллектуальных трусов. Настоящее – это то, что есть,действительность и является реальной.

Утопия, эта тоталистская мечта во всех своих про-явлениях, стала главной мишенью мобилистов. Уто-пия считается явным инструментом власти, требую-щим от человека полного подчинения и ограничиваю-щим его в свободном мышлении и полнокровной жиз-ни в настоящем. В обмен на его свободу в более илименее отдаленном будущем человеку обещана награ-да. Он обменивает свою свободу на прогресс и наде-жду на участие в грядущей утопии. Дорога к ней разме-чена 'объективными истинами'тотализма, аксиомами,которые приверженцы мобилизма оспаривают и счи-тают самыми любимыми ловушками власти: ego, бы-тие, дуализм, иерархия, законы, вина, страх, жертвен-ность, память, реванш, симпатия, прогресс и т. п. Всеэти 'истины' сходятся вместе в той точке, где находит-

ся награда, награда за добровольное рабство и стра-дание, на которое человек себя обрекает либо потомучто его одурачили, либо потому что он позволил, что-бы его одурачили, либо хотел, чтобы его одурачили.Конкретный пример этого различия, когда капиталистыгордо пренебрегают настоящим и отодвигают удовле-творение своих потребностей далеко в туманное буду-щее, в котором эта 'отложенная' жизнь принесет диви-денды и большую ценность.

Мобилистическая философия отвергает все это ивзамен, в качестве единственной награды, предлага-ет воздух свободы и ограниченные, но реальные воз-можности в настоящем. Первичная задача мобилизмаесть задача дворника – очистить мышление от прелыхлистьев интриг по поводу власти. Цель – вытащить насвет и обезвредить любые попытки оправдать иерар-хии, которые мы вынуждены строить только лишь длятого, чтобы сделать существование более понятным.Такая цель требует от философов так формулироватьсвою критику власти, чтобы критика стояла вне 'кон-структивности', потому что требование 'конструктивно-сти' отражает требование власти к философии бытьполезной для власти. Конструктивная критика властиесть её неотъемлемая часть, поскольку критика тако-го типа одомашнена и безвредна уже к моменту, когдапроизносится. Задача такой критики сводится к защи-те власти посредством указания на ее промахи, чтобы

усиливать ее перед лицом предстоящих атак.В мобилистической традиции, мысль ценна сама

по себе. Потому мобилистическая критика не склон-на вступать с властью в диалог, она не устраиваетторг, а обнажает установившиеся 'истины', 'прогресс'и 'вознаграждения', лишая их иллюзорного блеска. Та-ким образом эти истины показываются как утратившиесвязь со временем. Требование свободы распростра-няется и на отношение философов к собственной фи-лософии: мысль должна быть совершенно свободна!Как только философы предъявляют право собственно-сти на свои идеи, они немедленно олицетворяют себяс властью, которую критикуют. Это, естественно, про-блематично, потому что означает, что мыслитель-мо-билист не может нести ответственность за реальныеи практические последствия своих идей. Здесь таитсяколоссальный риск, но и столь же колоссальные воз-можности, которые являются неотъемлемой частьюфилософии мобилизма. Никогда нельзя сказать зара-нее, чем все это закончится!

Забавно, что мыслители-мобилисты во все време-на могли рассчитывать на восхищение коллег-тотали-стов, порой в самой непредсказуемой форме. Один изпримеров – разоблачительная теория Макиавелли остратегиях борьбы за власть на самом высоком уров-не, которая была высоко оценена и использована в ка-честве инструкции по применению как лидерами Евро-

пы эпохи Ренессанса, так и лидерами бизнеса поздне-го капитализма. Другой пример – анти-фашистская фи-лософия Ницше, которая, будучи вывернута наизнан-ку, стала идеологическим оружием нацизма в Герма-нии 1930-х годов. Так, часто наибольшими ценителямимобилистов являются их злейшие враги. Подражание,как известно – самая искренняя форма лести, но зача-стую подражатели упускают или не понимают самуюсущность того, что имитируют. Тоталисты везде ищутвыгоду, в том числе и для самих себя, и настаивают налогической строгости. Мысль должна удержи-ваться врамках языка. Вот почему мобилистическая филосо-фия парадоксов – беспристрастное самодостаточноемышление – для тоталистов непостижима.

Мобилистические идеи могут использоваться цини-ками, да и сами философы мобилизма иногда предста-вляются в самом непристойном и даже смешном све-те. Это цена за отказ присоединиться к танцу вокругтоталистических истин. Но с появлением информаци-онного общества предпосылки развития мысли драма-тически меняются. Это не означает, что информаци-онное общество есть более превосходная и 'продви-нутая' парадигма сравнительно с предшествующими.Рассуждать подобным образом означает по-прежне-му следовать устаревшим тоталистским убеждениям.Наоборот, во многих важных отношениях информаци-онное общество потребует от своих граждан большей

честности. В интеллектуальном смысле эта эпоха бу-дет значительно более беспощадной, чем все преды-дущие. Честность и брутальность – это центральныепонятия для понимания нетократии и её ценностей.Мобилизм уже предлагает эти качества и потому отри-цает – в стиле меметического дарвинизма – тотализм,который вот-вот совсем рухнет под грузом дискредити-ровавших себя аксиом. Так что можно утверждать, чтопо иронии мобилизм ближе ктому, чтобы самому статьтой самой 'врожденной истиной', существование кото-рой он так рьяно отрицает.

При переходе от капитализма к информационномуобществу происходит радикальный пересмотр пред-ставление о человеке и его мировоззрении. Изменив-шиеся обстоятельства требуют нового мышления, ноэто новое мышление не так и ново. То, что прежде игно-рировалось, изолировалось и искажалось, теперь в са-мом центре внимания. Если рассматривать развитиес позиций биологической эволюции, социально-эконо-мические изменения оказались благоприятными длямутации мышления, до того влачившего жалкое суще-ствование. Голоса с периферии становятся все слыш-нее и слышнее. Еще со времен победы христианстванад митраизмом в борьбе за то, какая система веро-ваний заменит древнюю мифологию в качестве госу-дарственной религии Римской империи, мобилистиче-ская традиция пребывала на задворках западной фи-

лософской мысли. Вольнодумцы вроде Лукреция, Спи-нозы, Макиавелли и Юма признавали несовершенствототализма и атаковали его в пределах, которые счита-ли приемлемыми. Но только в начале XIX века, с по-явлением Фридриха Ницше, мобилизм всерьез заявило себе на философской арене. Иммануил Кант распах-нул эту дверь, но именно Ницше сделал первый шаг вновый мир.

Ницше отверг традиционные тоталистические во-просы о смысле всего сущего и о морали, в её фило-софском понимании, и вместо этого прямо обратился кболее сложным вопросам мобилизма о том, 'кто гово-рил то, что было сказано, и почему'. При помощи свое-го amor fati – любви к судьбе – он проделал бреши в по-нимании, правившем в философии со времен Декар-та. Он подверг разрушительной критике великий тота-листский проект, все его стремление к цельности бы-тия в философии, политике, науке и искусстве, все еговечные и универсальные истины. Ницше отринул всеразговоры по поводу того, что бытие имеет скрытыйвнутренний смысл или объективную цель. Он заявил,что существование есть процесс столкновения бесчи-сленного множества конфликтующих сил. Практическибессмысленно рассуждать о каком-либо статическомсостоянии нашего бытия, есть лишь непрерывный про-цесс становления. Существование не есть что-то самопо себе, оно становится чем-либо в процессе изменчи-

вого взаимодействия конфликтующих сил.По Ницше, все разговоры по поводу морали имеют

целью предоставить правителям инструмент контро-ля над массами, а массам дать возможность контро-лировать личность. Поэтому он подверг критике весьтоталистский проект Просвещения. Ницше заявил, чтоПросвещение отнюдь не ставило своей целью созда-ние лучшего, более открытого мира для людей, а ско-рее имело намерением заключить людей в рамки за-мкнутой системы, в которой ориентиром стало понятиенормальности, а недовольство и конформизм – ключе-выми характеристиками. Двумя главными целями егонападок были, прежде всего, паулианское христиан-ство и то, что он считал его позднейшим наследником– гуманизм. Ницше рассматривал эти силы как реак-тивные, а, следовательно, заслуживающие всяческогопорицания. Вместо гуманизма он отстаивал свой соб-ственный идеал – сверхчеловека, чьи действия актив-ны и позитивны. Он поместил жизнь и все ее много-образие над всем остальным. Порыв свободного, ни-чем не сдерживаемого акта созидания в процессе жиз-ни он назвал жаждой власти.

Глубочайший след в философии XX века оставилистуденческие волнения 1968 года в Париже. Студенче-ские массы и активисты компартии сошлись на барри-кадах в едином бунте против буржуазного общества.После II мировой войны поколение, осевшее во фран-

цузских университетах, так же, как и движение хиппии участники американского движения за мир временвьетнамской войны, было движимо убеждением, чтокапиталистическая система обанкротилась и нуждает-ся в одном хорошо нацеленном ударе, который выта-щит ее из незавидного положения. Это разношерст-ное движение возглавлялось и вдохновлялось рядомхаризматических фигур, включая марксиста и филосо-фа-экзистенциалиста Жана-Поля Сартра, чрезвычай-но воодушевленного идеями Мао.

Но студенческое восстание было подавлено. Фанта-зия так и не пришла к власти. Спустя несколько меся-цев порядок был восстановлен. Это поражение приве-ло к обстоятельному переосмыслению всех общепри-нятых истин, взлелеянных французской интеллигенци-ей. Пролетариат не проявил никакого интереса к во-оруженному выступлению, вопреки надеждам воспи-танных на Мао студентов и ученых. Предложенная уто-пия оказалась недостаточно привлекательной. Посленескольких оживленных лет интеллектуальная сценаизменилась коренным образом. В начале 1970-х на-ступил прорыв принципиально нового философскогоучения, в авангарде которого стояли два ницшеанца,Жиль Делёз и Мишель Фуко. Мобилистическая тради-ция вновь обрела опору в научном мире и стала рас-пространять свое растущее влияние. Идеи Ницше по-корили Францию и быстро расширили границы своей

империи.Фуко, Делёза и их многочисленных последователей

назвали, в основном их оппоненты-философы, пост-модернистами. Этот противоречивый термин возник всвязи с тем, что они подвергали критике позднейшийпроект тотализма – модернизм. В противовес веду-щим мыслителям тотализма, Делёз выступил в защи-ту пионеров традиции мобилизма, от Гераклита, че-рез Спинозу и Юма, к Ницше. Но Делёз также разра-ботал свою собственную концепцию, которая, по при-знанию многих современников, включая того же Фуко,войдет в историю философии как наиболее значитель-ный вклад, сделанный в XX столетии. Соединив мо-низм Спинозы с ультраматериализмом Ницше, Делёзпроизвел фронтальную атаку на тоталистское воспри-ятие ego как устойчивого феномена, а равно и на тота-листический дуализм и диалектику.

Как и Ницше, Делёз представлял бытие как постоян-ный конфликт разнонаправленных сил; их равновесиетакже динамично, Делёза особенно интересовали раз-личия между этими силами. Из точки, в которой воз-никает это различие (Делёз назвал её точкой неравно-мерности), оно продолжает беспрепятственно распро-страняться, одновременно являясь причиной возник-новения новых различий. Так что это вопрос отноше-ния к миру, в котором бытие не может находиться в че-ловеческом сознании, поскольку бытие изменяется и

распространяется во всех направлениях со скоростью,превышающей наши способности к осознанию. Следо-вательно, тоталистские претензии получить закончен-ную картину бытия являются абсурдом. Делёза совер-шенно не интересует линейное мышление тотализмас его введениями, выводами и заключениями. Его фи-лософия сконцент-рирована вокруг центральной точкимобилистической оси времени – события и его петлиобратной связи.

Не ego производит мысли, скорее уж мысли произ-водят ego. Когда мысль меняется, меняется и оно. Несуществует такой вещи, как неизменное ego, базоваяпредпосылка тотализма. Поэтому невозможно утвер-ждать, что человек в качестве суверенного субъекта всостоянии открыть 'истину', изучая окружающую сре-ду. Вместо этого мы вынуждены признать, что человекпо большей части конструирует истину, соответствую-щую его целям и обстоятельствам. Никакая истина невыживает вне обстоятельств, в которых создается и вкоторых функционирует. Так что тоталистический по-иск 'универсальной истины' абсурден. Согласно Делё-зу, задача философии значительно скромнее – постро-ить функциональные концепции, которые помогут лю-дям ориентироваться в бытии, поощряя их к тому, что-бы сделать из своих жиэней произведения искусства.Новая парадигма требует новых идей (концептов).

Как и Ницше, Делёз превозносит искусство. Филосо-

фия для него – вид искусства, такой же, как живопись имузыка. Его волнует история возникновения идей, за-вораживает то, как они собираются в кластеры в опре-деленные исторические периоды для того лишь, что-бы впоследствии рассыпаться. Эти идеи, как физиче-ские тела, находятся N постоянном движении. Поэто-му Делёз называет свое учение 'номадической фило-софией'. Идеал Делёза, то, что он сам называет 'теломбез органов', сложная структура наподобие яйцеклет-ки, в которой масса различных факторов может вза-имодействовать без наличия между ними каких-либоиерархий, чтобы создать целое, которое больше, чемсумма частей. В связи с этим учение Делёза также из-вестно как часть 'естественной философии' мобилиз-ма.

Делёзианский концепт тела без органов имеет не-что общее с дарвиинистскими генами и мемами. Со-единив воедино учения Ницше, Дернина и Делёза, мыполучим необходимые предпосылки для появления насвет первой из трех центральных фигур нетократиче-ской системы: мыслителя, которого мы назовем этер-налистом (вслед за ницшевской идеей бесконечногостановления, от англ. eternal). С точки зрения зтерна-листа, все живые создания, все гены и мемы, и вседелёзианские кластеры, имеют начальную точку – син-гулярность1. От этой сингулярности феномен распро-страняется до бесконечности, время oт времени давая

начало новым сингулярностям и новым сложным си-стемам.

В последние волнующие мгновения капиталистиче-ской парадигмы сама Вселенная, после объединенияфизиков вокруг гипотезы Большого взрыва, преобра-зовалась в один громадный этерналистский феномен.Теория Большого Взрыва строится на предположении,что Вселенная произошла из сингулярности, из кото-рой она затем распространилась до бесконечности.При этерналистском подходе это предположение рас-пространяется на все существующие силы. А когда не-сколько таких сил вступают во взаимодействие в рам-ках делёзианского исторического кластера, в теле безорганов, возникает то, что этерналисты назвали быявлением резонанса или петлей обратной связи. Такиена короткий срок расцветающиеся кластеры и резонан-сы образуют узловые точки цивилизации. При такомподходе каждый отдельный индивидуум, субъект естьфеномен резонанса, а не устойчивое ego.

Когда сингулярности, возникшие друг из друга, ока-зываются в ограниченном пространстве, они рано илипоздно встречаются. Модели, которые при этом возни-кают, с точностью повторяют характер контактов приразвитии сети. Вот в чем этерналистское учение совпа-даете принципами нетократического общества. Мирпредставляется как единая всеобъемлющая органиче-ская сеть, в которой кластеры генов и мемов соста-

вляют её узлы. И если этерналисты – это толковате-ли этой реальности, то участники, находящиеся в еёузлах, есть еще одна категория нетократов – нексиа-листы (от латинского nexus, связанные вместе). Связьмежду ними осуществляется с помощью представите-лей третьей, самой могущественной из нетократиче-ских категорий – кураторов. Кураторы указывают нек-сиалистам путь, в то время как их общий взгляд намир формируется философами нетократического об-щества – этерналистами-аналитиками. На взаимодей-ствии этих трех ролей и построено нетократическое об-щество. Если сравнить эту структуру с капиталистиче-ской иерархией, можно заметить, что кураторы зани-мают место политиков, нексиалисты приходят на сме-ну предпринимателям, а этерналисты заменяют уче-ных.

Делёз стал верховным философом мобилизма, аФуко, соответственно, его величайшим историком,или, если угодно, археологом знания, как он сам се-бя предпочитает называть. По Фуко, ничто в обществене является 'естественным', само это слово уже естьвыражением амбиций тотализма в его стремлении ис-ключить нежелательные коллизии, объявив их 'неесте-ственными'. Так что главной целью общественного кон-фликта становится право давать определения. Фукоработает от имени маргинальных групп капиталисти-ческого общества: изгоев всех мастей с их потребно-

стями и желаниями, отверженных, как он их называет.По уверению Фуко, основой задачей философа явля-ется усмирение власти, освобождение людей из раб-ства утопий. Цель – дать слабым людям возможностьсамовыражения.

Вместо демократии, при которой большинство навя-зывает свою точку зрения меньшинству, Фуко выступа-ет за плюрократию, общество, в котором каждый при-нимает решения за себя, но не имеет права приниматьрешения за других. Фуко не предвидел, что плюрокра-тия будет в значительной степени реализована с по-мощью технологических инноваций информационногообщества при переходе от демократии к плюрархии(плюрократия есть вымышленная социальная модель,тогда как плюрархия – это государственное устрой-ство). Делёз и Фуко были очарованы возможностямиэлектронной прессы и интуитивно продемонстрирова-ли понимание изменений и новых возможностей, кото-рые откроются вслед за технологическими изменени-ями. Их размышления во многих аспектах совпадаютс нашим собственным анализом парадигмы информа-ционного общества и могут быть применены каждым,кто надеется-таки разобраться в истоках и сущностикак новой элиты – нетократии, так и нового низшегокласса – консьюмтариата.

Примером типичной нетократической дилеммыявляется постоянный выбор между широким и эксклю-

зивным доступом к ресурсам. Представим себе двухнетократов, встретившихся на заброшенном островесреди живописных развалин и прекрасных пляжей, нобез всякого намека на индустрию туризма. Это типич-ный пункт назначения дли нетократа, превосходноеместо для того, кто предпочитает туризм в форме экс-клюзивного доступа. Когда два нетократа на закате си-дят в шезлонгах, потягивая прохладительные напитки,их раздирают сомнения по поводу того, должны ли онисохранить местонахождение этою острова в секретеото всех, кроме своих ближайших друзей, или, наобо-рот, настроить здесь гостиниц и аэропорт, сделав егодоступным для всех туристов мира, то есть, грубо го-воря, инвестировать в него, а затем перепродать с вы-годой?

Если они выберут секретность, значит, они выберутстратегию эксклюзивного использования; если же, на-против, предпочтут инвестировать, значит, возоблада-ла стратегия неограниченного доступа. Разница междунетократами и капиталистами в том, что у нетократоввсегда есть оба этих варианта. Знание об острове име-ет такую большую ценность для нетократа, а прибыльтакую невысокую, что эксклюзивность может быть цен-нее, чем экономическая выгода. В то время как для ка-питалиста выбор очевиден. Для него накопление капи-тала – главная цель жизни, по сравнению с которой всеостальные цели второстепенны. Но нетократы не раз-

деляют эти взгляды. Осознавая, что, будучи доступенкаждому встречному, их вновь приобретенный рай по-теряет для них самих все свое очарование, нетократыпредпочтут, благодаря их независимости и отсутствиюинтереса к капиталу, стратегию эксклюзивного досту-па, то есть сберечь тайну для последующего исключи-тельного употребления ими самими и их коллегами-не-тократами.

Характеристикой неограниченного потребленияявляется то, что средством платежа является капитал.Это отлично от эксклюзивного потребления, где деньгипо большей степени не имеют значения, а важны зна-ние и контакты, принадлежность к группе избранных,владеющих эксклюзивной информацией. Вступлениев этот клуб избранных нельзя купить за деньги, так ну-вориши использовали свои прибыли для приобрете-ния социального статуса. Но членства можно добить-ся при условии, если ты сам обладаешь неким знани-ем, контактами или эксклюзивной информацией, кото-рые можешь предложить в качестве средства плате-жа. Это значит, что старому господствующему классу,буржуазии, и новому низшему классу – консьюмтариа-ту – предлагается только традиционная стратегия не-ограниченного потребления. Эксклюзивное потребле-ние зарезервировано для нетократии.

Та же динамика формирует саму основу властныхструктур информационного общества. Общим заблу-

ждением теоретиков в области информации эпохипозднего капитализма является то, что прозрачностьсети приведет к большей открытости общества с пол-ностью реализованными принципами демократии навсех уровнях, и у всех участников сети будут равныевозможности влияния и один доступ к информации.Но эти идеи следует считать не более чем нетокра-тической пропагандой. Демократическая утопия естьсимптом рационалистического мышления и базирует-ся на непонимании того, что внутренняя динамика се-тей на микроуровне не может быть автоматически рас-пространена на все общество в целом. Все не так про-сто. Все, что справедливо для микросетей, необяза-тельно на макросетевом уровне виртуального сообще-ства.

В информационном обществе также доминируютвластные иерархии. Правда, организованы они не так,как прежде – на основе личностей, компаний или ор-ганизаций, а на основе членства в тех или иных се-тях. На нижнем уровне этой пирамиды располагает-ся консьюмтариат, заключенный в сеть неограничен-ного потребления, членом которой может стать любойжелающий. Основная деятельность этой сети – потре-бление – регулируется свыше. Система подсказываетжелания с помощью рекламы и затем выделяет осно-вательные ресурсы, чтобы поддерживать потреблениена уровне, устраивающем нетократов. Этот гиперкапи-

тализм превращен в своего рода успокоительное сред-ство: главное – не рост прибылей, а предупреждениебеспорядков, направленных против нетократии. Надэтой массивной базальной сетью постоянно возникаюти обновляются сети меньших размеров, конкурирую-щие между собой. Они функционируют согласно капи-талистическим принципам (подходящая модель – этотрадиционный гольф-клуб). Доступ получают толькоте, кто может себе это позволить. На вершине иерар-хии те, кто обладает возможностями привлекать вни-мание, другими словами, те, кто обладает знанием исетью полезных связей, которые могут быть полезныдля данной конкретной сети. Именно здесь, на верхуиерархии, мы обнаруживаем правящий класс нетокра-тов.

Так расчетливо сконструирована безжалостнаяструктура сетевой власти, в которой самая эксклюзив-ная сеть, доступ в которую принадлежит элите нето-кратии, расположена на её вершине. Ни дворянскиетитулы (как при феодализме), ни богатство (как прикапитализме) здесь не имеют ценности. Решающимфактором, управляющим положением индивидуума вэтой иерархии, служит его или её привлекательностьдля сети, то есть способность абсорбировать, сорти-ровать, оценивать и генерировать внимание к себе иценной информации. Власть будет все труднее лока-лизовать и еще труднее удержать и увеличить. Подъ-

ем вверх по лестнице общественного положения ста-нет еще более затрудненным, чем при капитализме, анеписаные правила игры сложнее и недоступнее, чемкогда бы то ни было.

Интерес нетократической власти к секретности иэксклюзивности, в сочетании с убыстряющимся тем-пом перемен в обществе, означают, что правила не-тократического общества будет невозможно формали-зовать. Как результат того, что правила сетевого эти-кета не писаны, а просто подразумеваются, на уров-не интуиции, а не сознания, отсутствие правил будетединственным правилом общества, характеризуемо-го постоянным движением и прерывностью. Законы иправила в их традиционном западном разнообразииотыграли свою роль. Любопытно в данных обстоятель-ствах то, что нетократия достигает превосходства надкапиталистами и консьюмтариатом, используя добро-детели мобилистической философии. В сетях самоговысокого уровня нет места для хвастовства и самона-деянности. Вместо этого наибольшее признание име-ют открытость и щедрость.

Парадоксально, но именно эти способности нето-кратов мыслить за пределами своего собственногоego, строить целостности на членстве в группе, а нена индивидуализме, по принципу электронных племенболее, чем на информационном чванстве, позволя-ют им контролировать развитие ситуации. Старомод-

ный индивидуализм и приверженность своему 'я' – те-перь атрибуты низшего класса. Неспособность выйтиза пределы своего 'я' и его желаний означает, что низ-ший класс так и останется низшим. Самовыражениекак цель бытия становится формой своеобразной те-рапии для буржуазии и консьюмтариата, занятых, та-ким образом, своими личными проблемами и не инте-ресующихся мировым порядком. Каждый, кто продол-жает 'верить в себя', есть, по определению, беспомощ-ный неудачник в обществе, в котором правят нетокра-ты. Участие н важнейших сетях не оставляет ни вре-мени, ни возможности прислушиваться к самому себе.Членство в сетях, контур обратной связи и обществен-ный разум – вот основа основ нетократии.

ГЛАВА VI. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ.

ГИБЕЛЬ СМИ И РОСТКОНСЬЮМТАРИАТА

В соответствии с логикой мобилизма, каждая си-

ла имеет свою противоположность; каждое действиевстречает определенной силы противодействие. Рас-суждая о новом господствующем классе, нетократии,мы предполагаем существование его тени-антитезы -нового порабощенного класса, занимающего позицию,при капитализме принадлежавшую пролетариату. Во-прос в том, какие качества будут характеризовать и,следовательно, определять людей, которые окажутсяв подчинении у нетократов. Основная характеристи-ка крестьян и промышленных рабочих состояла в том,что они обеспечивали своих хозяев физической силой.Все большая автоматизация технологических процес-сов существенно снижает роль человеческого факто-ра в промышленной сфере. 'Физические' работники ли-бо мигрировали в сферу услуг, либо специализируютсяв наблюдении за чувствительной и сложной аппарату-рой, – это рабочие манекены, заимствуя определениефилософа Жана Бодрияра.

Иными словами, низы не состоят из работников, в

привычном значении этого слова. Определяющей ха-рактеристикой нового низшего класса уже не являет-ся его функция сырья или затратной статьи для пред-приятий правящего класса, поскольку прежде угнетен-ные становятся потребителями. Суть не в том, что про-изводит низший класс, и производит ли вообще, а втом, что он потребляет, и что даже более важно, потре-бляет вообще. Пролетариат в информационном обще-стве, в первую очередь и прежде всего, предназначендля потребления, по нашей терминологии, становитсяконсьюмтариатом. Его роль в производственных про-цессах вспомогательная, а процесс потребления про-дуктов производства регулируется свыше.

При капитализме оплачиваемый труд был основойвсей экономической системы. То есть оплачиваемыйтруд имел жизненно важное идеологическое значение.Производительность была основой успеха. Талантомназывалась способность – и измеряемая способность-. производить продукты и услуги, которые можно бы-ло продать на рынки. Совокупная экономическая сто-имость, производимая наемными работниками, явля-лась мерилом для подсчета величины всего нацио-нального производства, неважно, оседала ли эта сто-имость в карманах пролетариата в виде зарплаты, насчетах акционеров в виде прибыли или в госбюджете вформе налогов. Это – единственный аспект человече-ской деятельности, серьезно интересовавший буржуа-

зию.Главной заботой каждого капиталиста было увели-

чение прибылей, что часто приводило к борьбе с не-нужными издержками и к увольнениям как естествен-ному следствию. Но по сути капитализм, и на практике,и в качестве центральной идеологии общества, напро-тив, стремился к максимальному увеличению числаоплачиваемых рабочих и вовлечению как можно боль-шего числа людей в производственны' отношения. По-этому зачастую государство и рынок ошибочно проти-вопоставляли друг другу, особенно в годы холоднойвойны, хотя они на деле составляют две отдельные,но, тем не менее, взаимозависимые основы органич-ной структуры капитализма, неважно, какое названиеносит конкретная политическая система. Стремлениигосударства к росту объемов производства и стремле-ние капиталистов к росту прибыли слились в единомпорыве и привели к образованию семейного союза го-сударства и рынка труда, которому его участники немогут или не хотят препятствовать, симбиозу, настоль-ко крепкому, что никакие внешние или внутренние си-лы не в состоянии его поколебать. Этот 'несвященный'союз, вынужденное объединение коллективной и ин-дивидуальной воли, направлялся и оправдывался все-поглощающей целью всей капиталистической идеоло-гии: максимальный экономический рост ради самогороста. Разные политические течения в действительно-

сти расходились только в представлениях в наилуч-шем способе достижения этой общей для всех цели.

За этим всеобщим стремлением скрывается фило-софская утопия рационализма: все человеческие по-требности будут удовлетворены при условии устойчи-вого, продолжительного роста. Как только это произой-дет, рационалистическая утопия будет осуществлена.При наличии общей и абстрактной цели для всего об-щества, соединяющей все политические идеологии иэкономические силы, никому больше не нужно думатьсамому. На предполагаемые конфликты эры поздне-го капитализма между индивидуализмом и коллекти-визмом лучше смотреть, как на политический театр,потому что между разными политическими програм-мами никогда не было фундаментальных расхожде-ний. К примеру, либеральный индивидуализм никогдане означал высвобождение личности из-под гнета кол-лективной целостности, а проявлялся лишь в стремле-нии каждого предпринимателя к более низким налогам('налоги – это грабеж'), и к большей эффективностивнутри государственного аппарата ('государство – ноч-ной сторож'). С другой стороны, то, что капитализм вы-нуждал отдельные личности жертвовать своей иден-тичностью в пользу специализации, необходимой дляфункционирования системы, также никогда не оспари-валось.

Доминирующая роль государства при капитализме

проявилась в двух вариантах: европейский, при кото-ром государство является одним из ведущих рыноч-ных игроков, и американский, где большой бизнес осу-ществлял строгий контроль над политической структу-рой, используя метод кнута и пряника. В обоих случа-ях результат был таков, что политический и экономи-ческий секторы практически слились: политика сталаэкономичной, а рынок политичным. Политизированнаяэкономика и экономическая политика стали одним итем же: риторическим ритуалом рационалистическойрелигии. Ни государство, ни рынок не были готовы до-пустить хоть какую-нибудь форму активности, выходя-щей за рамки коллективного устройства общества. По-казатели экономического роста стали количественноймерой развития цивилизации вообще. В конце концовбуржуазия вообразила, что ее цель достигнута: идеяобщественного устройства как хорошо смазанного, са-мосовершенствующегося и самовоспроизводящегосяпроизводственного механизма. Проблема в том, чтокапитализм в действительности не был победителем иуже исчерпал свою историческую роль. Теперь у бур-жуазии новая проблема в виде нового и развивающе-гося правящего класса с идеями, абсолютно отличны-ми от тех, что проповедовали адепты капитализма.

Одним из следствий такого развития событий явля-ется то, что мы сегодня называем глобализацией, и насамом деле представляет собой два совершенно раз-

ных феномена. Процесс капиталистической глобали-зации – это чисто экономическое явление, направлен-ное ив нее большую специализацию и диверсифика-цию. Усилившаяся конкуренция проявляется не столь-ко в форме прямых столкновений, сколько в делениикаждого отдельного рынка на несколько более мелких,более специализированных подразделений. Каждыйигрок, будь то отдельный человек или целая нация, вы-нужден культивировать те умения, которые востребо-ваны в той или иной рыночной нише в данный моментвремени, в ущерб долгосрочному знанию и перспекти-ве. Все это приводит к появлению и развитию мелко-дисперсной насыщенной среды взаимозависимых се-тевых образований, Это некий меркантильный балан-сирующий акт, вынужденный акт сотрудничества пе-ред лицом угрозы краха мировой торговли. Этот аспектглобализации напрямую связан со старой парадигмой,и необходимо отличать это явление от набирающегосилы процесса глобализации, являющегося частью но-вой парадигмы.

Проект капиталистической глобализации подразу-мевает соединение наиболее эффективных, и потомунаиболее прибыльных, методов производства с наи-более благополучным, и потому наиболее способнымплатить, потребляющим классом. Эта связь осуще-ствляется посредством потока товаров, услуг и капита-ла, независящим от национальных границ. Заинтере-

сованность в свободном передвижении людей ограни-чена степенью их полезности в качестве рабочей си-лы. Из этого автоматически не следует интерес к са-мой личности и/или её идеям. Идеи хороши, если толь-ко они могут выступать в качестве продуктов, охраня-емых авторским правом, то есть товаров.

Капиталистическая глобализация есть следствиеновых технологий с их возможностями высокой мо-бильности и скорости. Что означает освобождениерынка от влияния традиционных законов и ограниче-ний. Основная идея проекта – поставить политикомперед свершившимся фактом и привести глобальныйрынок к полному освобождению от всевозможных та-рифов, правил поведения и, насколько это возможно,от налогов, конечно, с целью максимизации прибылей.Поскольку возможности новых технологий очень удач-но дополняют свойства капитала, далеко продвинув-шаяся глобализация понуждает политические круги от-ступать. Это проявляется по-разному – когда в фор-ме яростного изоляционизма, когда через существен-ное обновление 'концертного репертуара'. Вдруг всеэти социалисты-демократы меняют веру у виселиц ипроизносят бескомпромиссные оды во славу свобод-ной торговли и классического либерализма. Такая сме-на политического имиджа должна рассматриваться какпоследняя отчаянная попытка профессиональных по-литиков эры капитализма зацепиться за последние ил-

люзорные остатки власти. Одновременно это добавля-ет политике привлекательности и важности, так что онаможет 'получить хорошую прессу'.

Нетократическая глобализация – совершенно иноедело. Это скорее социальный феномен, базирующий-ся на предоставляемых новыми технологиями возмож-ностях коммуникации и контакта между различнымикультурами через огромные расстояния. Если великаяцель капитализма – повысить прибыли с тем, чтобы,выйдя в отставку, заниматься личной жизнью, то вели-кая цель нетократов – улучшать и развивать взаимныекоммуникации, включая странные опыты и жизненныестили, которые становятся возможными благодаря но-вым технологиям. Нетократы стремятся познать всеуниверсальное на глобальной арене, потому они хотятпредложить универсальный язык, с помощью которогосмогут испытать всевозможные экзотические ощуще-ния, по которым они тоскуют.

Мы не утверждаем, что какая-то из форм глобализа-ции лучше, это просто две разные силы с разными це-лями в рамках двух разных систем. Но при обеих фор-мах это электронный колониализм, экономический вслучае буржуазии, культурный – для нетократии. Инте-ресно, что, возможно, в будущем эти силы едва ли ста-нут развиваться параллельно. Как только капитализмначнет развиваться в направлении, противоположномсетевым структурам, контролируемым особенностями

технологий, проект рано или поздно выйдет из-под кон-троля, и капиталисты неминуемо уступят свое влияниенетократам. С другой стороны, нетократический про-ект глобализации не может провалиться и вознагра-дит своих участников, самих нетократов, еще большейвластью.

Поздний капитализм страдает шизофренией. Он вы-живает, и выживал всегда благодаря адаптации, ноодержим идеей контроля, тотальностью и азартнымииграми с нулевым риском. Если, к примеру, капитализмоткажется от национального государства, это бедет несвидетельством нового мышления в принципе, а про-сто признанием факта, что наивысший контроль необ-ходимо передать на сверхнациональный, федераль-ный уровень. Тотальность расширяется, но стремле-ние к контролю и руководству не ослабевает. Согла-шение между капитализмом и нетократией касается нетолько различий в происхождении, стиле жизни и от-ношении к жизни. Смена парадигмы фундаментальноизменила образ мира. История утрачивает предопре-деленность направления развития, утопия исчезает.'Единственно возможный путь развития' – уже не един-ственный; из любой точки исходит бесконечное числонехоженых дорог. Цельность, рационализм и управля-емый коллективизм рассыпаются под давлением мно-гообразия виртуального мира. Волоча за собой кон-сьюмтариат, нетократия занимает место буржуазии.

Капиталистический мир, по определению, имеетэкономическую сущность, и выбор, который в нем со-вершается, в первую очередь, носит экономическийхарактер. Капитализм поощряет только и; ниды дея-тельности, которые могут быть описаны и измереныэкономики ни, Как результат капитализм делает день-ги на любом возможном рынке и превращает любоймыслимый ресурс в товар. Эта навязанная эксплуа-тация была названа австралийским философом и со-циальным теоретиком Брайаном Массуми 'аддитив-ностью капитализма'. Государство и рынок едины всвоей враждебности по отношению к любой активно-сти за пределами экономического сектора – домаш-ней работе, различным формам общественных работ.Эта враждебность объясняет сложное преобразова-ние этой деятельности в контролируемую и налого-облагаемую оплаченную работу. Поэтому уход родите-лей за детьми все больше замещается оплачиваемымтрудом специалистов по воспитанию детей. Профес-сионализм распространяется, и нет деятельности, ко-торая была бы слишком npoста, чтобы избежать вни-мания экспертов. Статус дает не задача, а карьера.

Когда родители присматривают за чужими детьми,вместо своих собственных, их работа облагается нало-гами и включается в государственную статистику. На-лицо экономический рост; родители включены в ап-парат производства, их деятельность становится объ-

ектом контроля и государственного регулирования вобласти ухода эй подрастающим поколением, словом,все счастливы. Это типичный пример того, как на позд-ней стадии капитализма с помощью нескольких про-стых манипуляций возникает экономический рост. Этотеки': показывает, что в результате растет не толькоприбыльность компаний, но и сходным образом бла-госостояние государства, демонстрирующего острыесимптомы ускоряющейся аддитивности. Здесь мы го-ворим об 'экономизме', чьи претензии на гегемонию ни-когда всерьез не оспаривались.

Капитализм был просто впечатляюще успешен, онработал. Поэтому его идеология стала воспринимать-ся как нечто само собой разумеющееся, возвышающе-еся над всякой критикой и потому практически неви-димое. Появление капитализма под разными имена-ми закамуфлировало его монополию на власть путемпостоянного раздувания политических диспутов междупартиями, которые все отлично сосуществуют под од-ним и тем же метаидеологическим зонтом. Но есть при-чина, по которой капитализм был так успешен. Всепотому, что он так удачно соответствовал существо-вавшим технологическим и общественным предпосыл-кам. Нынче, когда предпосылки подвергаются реши-тельным изменениям, все оказалось под вопросом. Спрорывом информационного общества прежде неуяз-вимое положение капитализма оказалось под атакой

со всех сторон.От рабочих требовалась работа по низкой цене. В

интересах буржуазии и государства было поддержа-ние зарплаты на как можно Полое низком уровне, вто же время они принимали все меры, чтобы предот-вратить выступления протеста и по возможности под-держивать относительное спокойствие на рынке тру-да. Ключевой момент – забастовки. Предоставляя ра-бочим право на забастовку – мирный протест противнизких заработков, буржуазия получила возможностьохранять свою монополию на власть. Рабочий классбыл эффективно разоружен этим, и в то же время бы-ла точно определена та точка, ниже которой уменьше-ние размера оплаты и ухудшение условий труда мо-гло привести к нежелательным последствиям. Макси-мальная прибыль достигалась тогда, когда размер за-работной платы лишь едва превышал этот критиче-ский уровень, – и все стороны были довольны. Револю-ция вновь оказалась отсроченной, и причем за весьмаи весьма умеренную плату. Ритуал повторялся из годав год, сопровождаемый большими волнениями.

Вся эта процедура, и вся классическая мифологиякапитализма снизу доверху пронизана расплывчатым,но от того не менее грандиозным обещанием: буржуа-зия обязалась использовать производственные успе-хи для повышения жизненного уровня пролетариатадо своего уровня и мирным путем достичь марксист-

ской утопии о бесклассовом обществе. Нет необходи-мости в бессмысленной и беспощадной революции;рабочему классу нужно просто стиснуть зубы и найтисебе применение – и он будет щедро вознагражден.Таким образом, под маркой общности интересов бур-жуазия смогла заключить альянсы с представителя-ми рабочего класса. Возвышение пролетариата сталовеликим проектом культурного ревизионизма и выпол-нило свою задачу превосходно: утихомиривая отдель-ных рабочих и направляя их энергию на повышениесобственного благосостояния, избежать массовых вы-ступлений протеста. Два зайца убиты одним выстре-лом: революция отсрочены, а пролетариат, под лозун-гом материального благополучия, стал более полезенчерез усиленное развитие и применение своих способ-ностей.

Наиболее интересным различием между буржуази-ей в Западной Европе и Северной Америке, с однойстороны, и русской буржуазией, которая предпринялапопытку широкомасштабной индустриализации цар-ской империи в середине XIX столетия, с другой, бы-ло то, что европейские и американские промышлен-ники обладали достаточным здравым смыслом, чтобыправильно использовать все имеющиеся методы при-ручения пролетариата, и устанавливали размер опла-ты труда на необходимом уровне, а в России подоб-ных инструментов попросту не существовало, так как

отсутствовали значительные контакты между разны-ми классами общества. Поэтому-то именно в Россиис ее крайне поляризованной общественной обстанов-кой, при которой правящий класс был практически пол-ностью изолирован и самоустранен (по крайней мере,со слов его представителей) от потребностей рабочегокласса, оказалось возможным совершить революцию.

Чем дальше промышленное общество уходило отфеодализма, тем более гибким и продвинутым стано-вился капиталистический брэнд и менее угроза рево-люции рабочих. Неудивительно поэтому, что как разсамые феодальные и аграрные страны мира, Россияи Китай, испытали на себе всю прелесть революции,как только стала нарастать индустриализация. Разни-ца между ревизионистским и революционным путямиразвития внутри капиталистической парадигмы – пря-мое следствие того, насколько хорошо правящий классбыл осведомлен о нуждах и чаяниях низшего. Ярост-ной революции нужно было избежать любой ценой.Так что вхождение демократического социализма вовласть было напрямую связано со сложными меха-низмами капиталистического общества. Номинальнаявласть над государством стала основой компромиссамежду запросами рабочего класса и интересами эли-ты. Социалистический ревизионизм -идеология, стоя-щая за этим компромиссом. Если большинство народаво главе государства, как может революция быть про-

возглашена во имя людей?Террор политкорректности сегодня является воз-

мездием меньшинства населения за прежний культбольшинства. Так называемые меньшинства образуютшумные альянсы и выступают с требованием прав вформе квот и специальных привилегий. Давление, восновном, оказывается посредством СМИ, и меньшин-ства, обладающие большими медиа-возможностями,чем другие, преуспевают в этой символической борь-бе за право контроля над определениями. Результа-том становится полное выхолащивание политическойкультуры: политическая борьба постепенно утрачива-ет содержание и превращается в театр сражений уз-коспециальных групп. Представительство, основанноена мнениях, – система, на которой строится западнаядемократия, и в соответствии с чем народные избран-ники представляют своих избирателей, базируясь насути их убеждений, а не на основе пола или другойхарактеристики – оказалась подменена странной бух-галтерской процедурой: каждый второй – женщина, ка-ждый пятый – пенсионер, каждый десятый – имми-грант, и так далее, ad absurdum. Этот спектакль выгля-дит вполне естественно для позднекапиталистическо-го общества, в котором политическая власть и прес-са рассматриваются не иначе, как выражающие ин-тересы (зачастую мнимые) малых групп. Но в инфор-мационной парадигме все это выглядит очень плохим

спектаклем. Если в будущем у консьюмтариата появят-ся претензии на власть вопреки желанию нетократии,придется искать для этого новые формы.

На чисто материальном уровне все говорит за то,что низший класс сможет по-прежнему рассчитыватьна определенные улучшения. Начавшиеся при капита-лизме, они будут продолжаться и примут новый вид.Но поскольку этот новый низший класс в первую оче-редь характеризуется моделями потребления, а не от-носительно высоким уровнем жизни, вряд ли можно го-ворить о реальном сокращении дистанции между клас-сами. Представители консьюмтариата не смогут статьнетократами лишь потому, что обзаведутся более до-рогой машиной или более просторным жильем – онибудут оставаться такими же безвластными, как рань-ше, просто цена их сотрудничества будет откорректи-рована в сторону повышения.

Когда предложение рабочей силы той или иной спе-циальности падает, зарплата в этом секторе растет.Если этот рост заработков не сопровождается соот-ветствующим ростом производительности труда, не-избежным результатом становится инфляция. Но этоне отвечает интересам всех участников рынка, вот по-чему с инфляцией обычно ведется жестокая война.Традиционным способом увеличить объем производ-ства, не рискуя попасть в инфляционную гонку, являет-ся стимуляция роста численности населения. Постоян-

но растущее население всегда удовлетворяло потреб-ности промышленности в рабочей силе. Но такое раз-витие не может продолжаться вечно. Совершенство-вание системы образования для повышения уровнязнаний и жизненного уровня, необходимые для дости-жения социальной стабильности, привели к снижениютемпов рождаемости. Когда после II мировой войны ро-ждаемость в западных странах пошла на убыль, при-шлось прибегнуть к альтернативному методу роста на-селения, а именно: широкомасштабной иммиграции.

В результате энергетического кризиса 1970-х про-изошло снижение million экономического роста и ростауровня безработицы в Европе и Америке. Растущаяконкуренция на рынке труда привела к тому, что идеииммиграции стала значительно менее популярной, иимпорт рабочей силы существенно уменьшился. Но сначалом информационной революции 1990-х произво-дительность труда скакнула вверх, и отношение к им-мигрантам стало более терпимым. Западные экономи-ки более не являются самодостаточными в сфере тру-довых ресурсов. Во всех развитых странах демогра-фическое развитие демонстрирует одну и ту же тен-денцию: стариков становится все больше, а молодых– все меньше.

В периоды быстрого роста число рабочих кореннойнациональности уменьшается, а спрос на рабочие ру-ки из-за рубежа значительно возрастает, вот почему

Западный мир не просто готов открыть свои границы,но и вынужден это сделать. Как следствие нужно ожи-дать дальнейшего роста официальных высказыванийпо поводу поликультурного общества. Элита будет вся-чески противодействовать любым проявлениям изоля-ционизма и романтизированного национализма. Тер-пимость и любопытство по отношению ко всему ново-му и неизвестному будет становиться все более ха-рактерной чертой напыщенной официальной ритори-ки. Естественно, это не означает, что этнические, куль-турные или классовые конфликты исчезнут. Наоборот,все указывает на то, что поляризация Западного об-щества становится нее сильнее и страх перед угрозоймассовых волнений все более обоснованным.

Следует признать, что новый правящий класс по су-ти своей космополитичен. Нетократическая глобализа-ция ведет к появлению глобальной электронной куль-туры. На практике это выражается в том, что нетокра-ты в каждой стране будут объединяться на базе тесныхконтактов и общих интересов, но без какой-либо ощу-тимой солидарности по отношению к тем иммигран-там, которые подстригают их лужайки или водят поез-да метро. Нетократы будут характеризоваться тем, чтоони манипулируют информацией, а не управляют соб-ственностью или производят товары. Так что их дея-тельность связана с глобальными сетями, а их привер-женности носят скорее виртуальный характер, неже-

ли географический. Для них поликультурность роднойстраны – это частично вопрос того, что есть кому вы-полнять подсобную работу, а частично некоторая до-ля экзотики в их жизни: разнообразные национальныерестораны, одежда или развлечения. Нетократы будутплатить, сколько бы ни стоило подстригание лужаекили цыплята-тандури, но не возьмут на себя никакихдополнительных обязательств. По сравнению со ста-рой, новая элита не отождествляет себя с обществом вцелом. Благодаря новым технологиям она располага-ет всеми возможностями по уклонению от уплаты на-логов, но взамен ничем не обременяет государство со-циального обеспечения. Частное страхование сполнаудовлетворяет потребности в медицинском обслужи-вании, частные школы вполне пригодны к обучениюдетей, частные охранники успешно отваживают граби-телей и вандалов от частных владений. Политическийистэблишмент становится все более беспомощным, ацелостность общества разрушается. И права, и обя-занности исчезают вместе, рука об руку.

Идеология, согласно которой такой порядок ве-щей считается 'естественным', – это меритократия(meritocracy – от merit – заслуга, достоинство), и кактолько она утверждается в полном объеме, ничто неопределяется заранее, ни происхождение, ни день-ги не определят твою судьбу, а только твой талант ирод занятий. Другими словами, это все та же древняя

мечта всех угнетенных о блистательном социальномподъеме, но стой разницей, что возможности взобрать-ся вверх по общественной лестнице вполне реальны.Хорошо это или плохо, зависит от точки зрения. Еслипод увеличением равенства возможностей мы понима-ем повышение степени влияния людей на их собствен-ные судьбы, то равенство – это хорошо. Но в то жевремя возрастает личная ответственность, а также иличные обязанности. Личные неудачи станут намно-го более личными. С классовой точки зрения, мерито-кратия, по выражению философа Кристофера Лэша,означает, что низшие классы непрерывно испытываютутечку талантов и, соответственно, потенциальных ли-деров. С другой стороны, элита постоянно усиливает-ся за счет этого постоянного обновления и вливанияновых талантов. Привилегии становится легче узако-нить, когда они основываются на заслугах, посколькуони заработаны, по крайней мере в какой-то степени,а не унаследованы.

Новые иммигранты, в основном, займут место угне-тенного класса Западного мира. С другой стороны,условия будут более или менее терпимыми, коль ско-ро их труд действительно востребован, а рост их соб-ственных национальных экономик предоставит конку-рентоспособные альтернативы. Но различия во влия-нии, статусе и уровне жизни все равно будут неизбеж-ны. Нет никаких признаков того, что отдельные рели-

гии и культурные целостности различных групп имми-грантов рассосутся и сплавятся воедино в результатемиграций и глобализации. Напротив, не имеющие ве-са в обществе люди склонны строить свою идентич-ность вокруг определяющих их характеристик. Вывер-нутый наизнанку расизм – это один из возможных сце-нариев: протест бедных аборигенов против удачливыхиммигрантов превратится в протест бедных иммигран-тов против обеспеченных аборигенов или против дру-гих более удачливых групп иммигрантов.

Развитие информационного общества приведет кзначительной миграции людей. Миграция низших клас-сов будет происходить из областей с низким уровнемжизни и высокой рождаемостью в области относитель-но более высокого уровня жизни и относительно низ-кой рождаемости. В Северной Америке – с юга на се-вер, в Европе – с востока на запад. Но именно нето-краты во главе этих движений будут определять их на-правление. Новая элита высоко мобильна и будет ми-грировать, в основном, по культурным причинам в ме-ста, наиболее для нее привлекательные. Это принци-пиальный вопрос нетократической миграции, связан-ной со стилем жизни. То, насколько выгодны экономи-ческие условия, не будет иметь значения: города и ре-гионы будут проигрывать, если не смогут предложитьдостаточно привлекательный стиль жизни и стимули-рующую культурную среду. У консьюмтариата будут хо-

рошие причины для адаптации и миграции. Лучше под-стригать лужайки, готовить тандурных цыплят и полу-чать за это зарплату, будучи гражданами областей свысоким спросом и высокой покупательской способно-стью.

В Европе уже можно увидеть, как зарождающаясянетократия мигрирует по направлению к поясу горо-дов, протянувшемуся oт Лондона на северо-западе доМилана – на юго-востоке. Для всего остального конти-нента такая тенденция означает растущую и серьез-ную проблему депопуляции: такая же 'утечка мозгов',как и миграция из сельской местности в города в на-чале XX века, когда талант и инициатива концентриро-вались в наиболее экономически перспективных урба-низированных областях. Капиталистическая урбаниза-ция переродилась и приобрела форму значительноймиграции через национальные границы, с культурнойпериферии к культурным центрам новой парадигмы,её узловым станциям. Только несколько оазисов в де-популированных областях смогут заметить эту тенден-цию и извлечь из нее выгоду, вовремя осознав значе-ние происходящего и предприняв необходимые мерыпо улучшению своего положения. Главное здесь – со-здать необходимые предпосылки для жизненных сти-лей нетократии, подготовить плодородную почву длястимулирования культурного развития. Этот процесстребует четкого понимания потребностей нетократии,

что, при удачном стечении обстоятельств, может в ко-нечном итоге привести к образованию мест сосредо-точения посткапиталистической метанетократии, этихповелителей господ.

Одним из фундаментальных факторов успеха в этойвозродившейся системе средневековых городов-госу-дарств будет делегировании политической ответствен-ности от национального государства самим городам.И базовой единицей политических структур станут негосударства, а регионы. С развитием глобализации го-сударство станет обузой, а не преимуществом. Когдавопросы безопасности, внешней политики и финансо-вого регулирования будут переданы на наднациональ-ный уровень, национальным парламентам не о чем бу-дет дискутировать, при том, что в то же самое времяглобализация элиты и все большая геттоизация низ-ших классов помогут уничтожим! национальную иден-тичность. Динамичные города, которым удастся избе-жать вынужденного субсидирования сельской местно-сти, будут позиционированы в этой борьбе лучше. По-добно средневековым городам Ганзейского союза го-рода вновь начнут вступать в альянсы друг с другом,исходя из соображений взаимной выгоды.

Вес дело в умении очаровать нетократию, играя наее пристрастиях. Победитель в этом случае, действи-тельно получит все: куда бы ни пошла нетократия, ееслуги последуют за ней, и при хорошо развитой систе-

ме обслуживания конкретный город станет еще болеепривлекательным. Размер определенно не все, потомучто количество – это категория капитализма. Даже вмомент написания этих строк можно увидеть, как нето-кратия в США перебирается в города среднего разме-ра, такие как Сиэттл, Майами, Остин и Сан-Франциско,а не в мега-метрополии Нью-Йорка или Лос-Анжелеса.То же самое будет происходить в Европе и Азии. Тща-тельно подобранный баланс разных факторов будетзначить больше, чем просто размер. Это, естествен-но, вопросы жилья, инфраструктуры и коммуникаций,но одного только этого недостаточно. Нетократы – при-родные тусовщики, они ищут себе подобных и места,где набор предлагаемых стилей жизни наиболее раз-нообразен. Они будут перемещаться куда угодно, гдебудет наибольший культурный динамизм.

Порой трудно отличить причину от следствия, по-тому что имеет место их постоянное взаимодействие,при котором различные уровни влияют друг на друга.Культурный климат влияет на демографическую ситу-ацию и миграцию, а они, в свою очередь, влияют накультурный климат. Тот факт, что население постепен-но становится старше, 'стачает, что уменьшится реаль-ная стоимость пенсий, и пенсионный возраст начнетразличаться и постепенно поползет вверх. 'Молодеж-ные' тенденции стали модными в конце XX столетия– что-то вроде культурного пубертата, растянувшего-

ся до фазы взрослости, но это движение неоднознач-но. Наиболее впечатляющая модель другая: культур-ный разрыв между нетократией и низшим классом бу-дет стремительно увеличиваться. Для того, чтобы по-нять, почему это будет происходить, необходимо ещераз обратиться к истории развития медиа-индустрии.

XX век был золотым веком средств массовой инфор-мации. Благодаря технологиям (сперва радио, потомтелевидения) одно и то же сообщение одновременноможет достичь всей нации, а с развитием спутниковойсвязи, и всего мира. Эфирное вещание стало лучшиминструментом пропаганды за все времена. Невозмож-но переоценить влияние радио на национальное еди-нение народов США и Великобритании в годы II миро-вой войны. Во второй половине столетия иступило всвои права и телевидение, которое помогло значитель-но снизить темпы отмирания института национально-го государства, неважно, было ли телевидение част-ным, как в Штатах, или государственным, как в Европе.Главная идея была прежней: нация – это 'естествен-ное' образование и оно вне обсуждения, потому что на-ция и телевизионная аудитория – это одно и то же. Лю-ди, смотревшие одни и те же передачи, образовывалисплоченную и 'естественным образом' изолированнуюгруппу. Телезрители всей страны должны объединить-ся и быть примерными гражданами и потребителями,чтобы колеса вертелись правильно.

По иронии судьбы именно дальнейшее развитиетехнологии, которая искусственно вдыхала жизнь в го-сударство и капитализм, теперь хоронит старую пара-дигму. Когда сериал Cosby, в котором все главные ро-ли исполняли чернокожие актеры, стал самой попу-лярной телевизионной программой в США в 1980-е,это было воспринято как многообещающий признак ра-стущей терпимости телевидения и его положительно-го влияния на аудиторию и общество в целом. На са-мом деле это было подтверждением феномена, ужев то время хорошо известного социологам: фрагмен-тации телевизионной аудитории и постепенного спадав индустрии масс-медиа. Количество телевизионныхканалов росло, но аудитория каждого из них умень-шалась. Снижение потребления телепродукции (ка-ждой отдельной передачи) стало явным признаком всебольшей фрагментации СМИ. Из 'широковещательно-го' средства оно становится 'узковещательным'. Вме-сто того, чтобы стараться охватить большие аудито-рии, телевизионные каналы были вынуждены сосре-доточить усилия на строго ограниченных её сегментах.

Тот факт, что Cosby какое-то время возглавлял чар-ты зрительской популярности, вовсе не означал по-явления интереса к теме расовой дискриминации и/или социальной справедливости на американском те-левидении. Просто безработные одинокие чернокожиеженщины были в тот момент крупнейшим распознава-

емым рекламодателями зрительским сегментом. Этоозначает не просто фрагментацию аудитории, но иснижение её общего интеллектуального уровня. Под-гузники и стиральные порошки остаются примерамитоваров, которые по-прежнему целесообразно рекла-мировать на телевидении, в то время как телевизион-ная реклама модной одежды или 'продвинутой' элек-троники будет пустой тратой времени и денег. Сама но-вая элита не интересуется телевидением, больше за-нятая построением сетевых сообществ с помощью но-вейших интерактивных средств коммуникации. Прав-да, это не останавливает нетократов от попытки кон-тролировать телевидение, чтобы использовать его дляотвлечения и анестезии неоднородного низшего клас-са, который объединяет только низкий статус и увели-чивающаяся беспомощность.

В одно мгновение все превратилось в развлече-ние: погода, новости, не говоря уже о политическойжурналистике и отчетах о выборах. Они режиссируют-ся специально для класса пассивных потребителей,сидящих в креслах с пультами дистанционного упра-вле-ния в руках перед мерцающим постмодернист-ским костром, готовые развлекаться, пока не заснут,с шансом выиграть в одной из многочисленных теле-лотерей в качестве главного события недели. Тем, ко-му случилось очнуться от сна, телевидение предоста-вляет изученный и циничный уровень псевдовзаимо-

действия. Позвоните и проголосуйте за лучшего игрокаматча или лучшую песню программы! Сообщите нам,какой должна быть тема вечерних обработанных в по-пулистском духе дебатов! Естественно, вся эта ква-зи-активность телезрителей тщатель-но отслеживает-ся для более точного рекламного позиционирования.

Буржуазия всегда с огромным уважением и востор-гом относилась к телевидению и его удивительной эф-фективности в качестве инструмента пропаганды, счи-тая его и мечтой, и ужасной угрозой, если, не дай Бог,оно окажется не в тех руках. Для буржуазии телевиде-ние чрезвычайно привлекательно, в то время как нето-краты относятся к нему более цинично. Телевизионноеразвлечение все еще выполняет свои функции 'опиу-ма для народа', но будущее его не такое радужное.Судьба телевидения, как ранее всех других средствинформации, оставленных в прошлом технологиями,будет состоять в обеспечении содержанием новых ин-терактивных СМИ, подобно тому, как роман дает сюжетдля кинофильма, который в свою очередь обеспечи-вает содержанием телевидение. Это объясняет прене-брежение нетократии и TV. Его церемониальное вели-чие, все его пышно декорированный студии и простор-ные офисные помещения и богатые постановочныевозможности уходят в прошлое под аккомпанемент та-ющего бюджета. Нетократическое телевидение болееминималистично, функционально, гибко и подвижно,

и большая часть его функций закупается у независи-мых продюсерских компаний. Но все это не означа-ет, что телевидение перестало быть тупым и отупляю-щим. Нетократия не станет использовать для творче-ства средство, чье будущее в прошлом и чью аудито-рию она хочет контролировать, не будучи его частью.

В последние дни капиталистической парадигмы всееще можно считать телевизионную рекламу неизбеж-ным злом, оправданием того факта, что кто-то дол-жен оплачивать производство, и что-то даже останет-ся. В мире нетократического телевидения какая-либоощутимая разница между рекламой и самой телепере-дачей исчезнет. В каждой детали будет размещен тотили иной товар. Актеры становятся товаром, продаю-щим самого себя в те моменты, когда они не прода-ют другие товары во время рекламных пауз. В своюочередь, товары тоже становятся актерами, продаю-щими и себя, и других актеров, участвующих в их ре-кламе. Результатом становится реклама во имя рекла-мы чего-то еще. Для консьюмтариата, которому одина-ково недостает возможностей и желания активно уча-ствовать в этом процессе, пассивное приятие устано-вленных свыше правил игры остается едва ли не един-ственно возможной практической альтернативой. Выплатите за свои развлечения минимумом внимания,а участвуете выбором между разными брэндами сти-рального порошки, Вот как вас просят реализовать се-

бя в консьюмтариате и создать индивидуальный стильжизни: путем выбора между порошком X и порошкомY для ваших грязных полотенец и белья. Вы выбирае-те экологически чистый порошок X или поддерживае-те отечественного производителя порошком Y? Выби-райте свою идентичность и прикупите бесплатный па-кет: вот и наш веб-адрес!

Когда информационное общество еще только на-чало формироваться в начале 1970-х, социологи ифилософы подвергали сомнению традиционные поня-тия, такие как труд/отдых и производство/потребление.В какой степени эти концептуальные пары выступа-ли в качестве инструментов контроля при капитализ-ме? Как мы можем определить разные виды челове-ческой деятельности в информационном обществе? Вочередной раз мы становимся свидетелями того, какпривычные уху, старые добрые понятия получают но-вые значения с изменением технологического и обще-ственного контекста.

Деятельностью, которая будет определять новыйнизший класс, станет скорее потребление, нежели про-изводство, в условиях, когда примерно одинаковое ко-личество материальных благ смогут получать все, не-зависимо оттого, трудоустроен человек или нет. Потре-бление товаров и услуг, по представлениям Бодрияраи Делёза, должно рассматриваться как альтернатив-ная форма производства, ключевая для поддержания

общественных механизмов.Пересмотр значений слов 'потребление' и 'производ-

ство' является центральным вопросом информацион-ной парадигмы. Согласно буржуазным представлени-ям, каждый, кто не имеет работы или занят работойпо дому, ничего не достиг в этот день. День его мо-жет быть заполнен всякого рода практическими дела-ми и социальными контактами, также, как и определен-ным уровнем потребления, но все это не может идтив зачет в условиях, когда единственно полезным счи-тается производство товаров и услуг, и как следствие– добавленной стоимости. Производство производи-тельно и потому, по определению, является позитив-ным процессом, сточки зрения капиталиста, в то времякак потребление считается негативным, это уменьше-ние накопленных благ, расточительная слабость, кото-рую люди могут себе позволить, только что-то при этомпроизводя.

С мобилистической точки зрения, это разделение,вся механистическая причинно-следственная цепьпредставляются иллюзорными. В действительностикаждое действие является предпосылкой другого, од-но невозможно без другого; оба – лишь аспекты одногои того же процесса. Желание потребителя иметь всепродукты и услуги, о которых он даже не узнает и кото-рые ему не понадобятся, – это решающий фактор вовсей конструкции, и это желание нужно воспитывать.

Сложный по сути процесс может быть тем не менеевыражен довольно простой формулой: реклама + по-требитель = желание. Это напоминает процесс фото-синтеза. Реклама есть солнечный свет, потребитель –растение, преобразующее свет в энергию, необходи-мую для биологического развития. Роль консьюмтари-ата подчиненная, но без него совершенно невозможнообойтись. При этом какую производственную функциювыполняет потребитель, если выполняет вообще, от-носительно несущественно.

Мы не можем определить, желание ли производиттовары или услуги, или товары и услуги производят же-лания. Истина в том, что они производят друг друга ипроизводятся друг другом. Нет смысла пытаться отде-лить одно от другого в ситуации, когда потребителямвес; чаще платят за просмотр и реакцию на реклам-ные ролики, и когда они платят своим вниманием, ане деньгами. Кто реально производи, а кто и кому зачто платит? То, что с первого взгляда кажется простойигрой слов, в действительности является решающимфактором в борьбе за власть. При капиталистическойпарадигме верховное положении буржуазии базирова-лось на ее власти при определении работы для рабо-чего класса. При новой парадигме нетократия управля-ет низшим классом, манипулируя тем, что можно на-звать потребляющей деятельностью консъюмтариата,деятельностью, вызванной желаниями Фундаменталь-

ная разница между нетократией и консьюмтариатомсостоит в том, что первая контролирует производствособственных желаний, в то время как второй подчиня-ется указаниям первой. Стало быть, важнейшим сим-волом образа жизни нетократа и показателем его об-щественного дистанцирования от народных масс явля-ется постоянная демонстрация того, что он независимот потребительского производства манипулированныхжеланий.

Стиль жизни нетократа требует уникальных спо-собности и особенного мироощущения. Поскольку то-вары, услуги и идеи становятся предметом реклам-ных акций, то они, по определению, есть нечто не-достойное, предназначенное для массового потребле-ния. Что отличает нетократов, так это потребление: на-меренно эксклюзивное, минималистское и совершен-но свободное от указаний. Нетократы путешествуют вместа, не разработанные туристической индустрией,слушают музыку, которую не производят фирмы зву-козаписи, пользуются веб-сайтами, которые не тольконе содержат рекламу, но и не рекламируют свое соб-ственное существование, и потребляют товары и услу-ги, которые не упоминаются в медиа и потому не из-вестны широким массам. Этот стиль жизни невозмож-но зафиксировать: он всегда будет претерпевать по-стоянные изменения. Когда нечто уже испробовано ине имеет первоначальной ценности, это всегда можно

отдать на потребу толпе с помощью той же рекламы –и это далее принесет свою экономическую выгоду. Ното, что нетократы застолбили за собой, будет всегдадо поры до времени оставаться неизвестным, несуще-ствующим и недоступным консъюмтариату.

В эпоху, когда производство товаров и услуг всебольше становится делом автоматизированных заво-дов или дешевой рабочей силы и далеких странах, са-ма трудовая деятельность уже не является организу-ющим принципом общества. Утомительные дискуссиина тему 'новой экономики' большей частью строятсявокруг проникнутых духом капитализма и изрядно при-украшенных представлений о будущем интернета каксредства, предназначенного исключительно для элек-тронной торговли. Дело представляется так, будто быничто существенно не изменилось, и новые техноло-гии есть не более чем набор модных игрушек, пред-назначенных для починки и подкраски существующейсистемы. Действительное значение происходящих из-менений пока что не осознается в полной мере, но со-стоит в том, что все наши прежние представления иконцепции переворачиваются с ног на голову, как, на-пример, о взаимоотношении процессом потребления ипроизводства, что вынуждает пересматривать все, чтос этими концепциями прежде ассоциировалось. Новаяпарадигма диктует новые правила игры и новые за-кономерности и формы борьбы между классами. Од-

но лишь остается неизменным. Как при капитализмеи буржуазия, и пролетариат участвовал и в производ-ственных процессах, но под диктовку буржуазии, так ив информационном обществе и нетократы, и консъюм-тариат участвуют в процессе потребления, правила ко-торого, как и прежде, диктует элита.

ГЛАВА VII. НОВАЯ

ЭРА В БИОЛОГИИ ИЭТИКА НЕТОКРАТОВ

'Новая экономика' кажется загадочной и трудной

для понимания, потому что общество в целом, иэкономисты в частности, имеют довольно смутноепредставление о том, как работала 'старая экономика'.Общественные науки и политические идеологииполучили свое развитие, когда университеты занималиположение, близкое к власти в капиталистическойпарадигме, и упрямо следовали тоталитарнымпутем. Экономисты разных стран создавали сложныемодели, впечатляющие во всех отношениях, еслине принимать во внимание их абсолютно неверноеи бесполезное представление об экономическойреальности. Уже отправная точка их рассужденийсодержала ошибку. Представляли ли они правую илилевую часть политического спектра, главенствующаяцель оставалась одной и той же – построитьвсеохватывающую теорию, которая сводила быэкономику до уровня сложной, но все же доступнойдля понимания и управления игры, в которойнет проигравших. Кто-то выигрывает, и кто-то

проигрывает, одно предполагает другое, и все этодля того, чтобы избежать ненужных трений и/илисоциальной несправедливости в перераспределениии регулировании потоков материальных ценностей.Безрадостные размышления о равновесии и порядкебыли ошибочно перенесены на систему, чьенормальное состояние характеризуется постояннымизменением и ощутимым разрушением ианнигиляцией. При феодализме экономика и дажеучастие в обороте денежных средств не считалисьзанятием серьезных людей. Производство товаров иторговля, соответственно, не вызывали уважения илиинтереса как предмет философских размышлений.Крестьяне выращивали зерно и домашний скот, купцызанимались обменом одного на другое, а аристократывзыскивали налоги в виде товаров и услуг.Когда индустриализация, механизация и переходот натурального обмена к денежному достигликритического уровня, это привело к драматическимобщественным изменениям и возникновению целогоРида новых проблем. Например, импортироватьсельскохозяйственные товары для их потреблениябыстрорастущим населением или производитьих внутри страны? Защищать ли тарифамина импорт интересы местного крестьянства?Скорость изменений была беспрецедентной, ивсе прежние правила быстро устарели. Так

появилась на свет первая экономическая теория,вероисповедание богатства, призванная вернутьобщество в казавшееся утраченным гармоничноеи уравновешенное состояние. Образ мысли вобщественных науках в конце XVIII – началеXIX пока задавался, прежде всего развитиеместественных наук, в частности физики. Престижфизики Ньютона был огромным, её достиженияграндиозными: раскрытие загадочных совершенныхмеханизмов движения небесных тел. Требовалсятакой же Ньютон, но философ, который могбы 'открыть' законы гравитации в экономике инекие вечные принципы, управляющие священнымпорядком, существующим за кажущимся хаосом. Этобыла неразрешимая задача, отмечали экономистМайкл Ротшильд и другие, по той простой причине,что ньютоновская физика неприменима в данномслучае, поскольку в ней не учитывается временнаяхарактеристика. Время, или, другими словами,направление, в котором развиваются физическиепроцессы, попросту отсутствовало в естественныхнауках вплоть до появлении термодинамики в XIXстолетии. Для Ньютона Вселенная есть неизменныйвечный двигатель, своего рода космические часы,чей отрегулированный механизм не знает сбоев.Это вечное механическое повторение было сутьютеории Ньютона. Она не допускала качественных

изменений, так что каждая экономическая теория,построенная на основе этой модели, была склоннарассматривать изменения скорее как недостаток,нежели свойство объекта описания. Цельюбыло достижение равновесия любыми доступнымисредствами, поэтому изменения, лежащие вприроде вещей, воспринимались как его неприятныенарушения. Наука находит то, что ищет. Шотландскийпрофессор философии Адам Смит, центральнаяфигура классической политической экономии, открылзакон всемирного экономического тяготения – личнуюзаинтересованность. Согласно Смиту, когда каждыйчеловек руководствуется личными интересами,это парадоксально приводит и оптимальнымрезультатам для экономики в целом. Разные людиочевидно, имеют разные таланты и способности,и когда они обладают свободой для развитиясвоих талантов и их применения, экономическиепоказатели растут на благо всех. Поэтому всякиеискусственным препятствия наподобие тарифов наимпорт, приносят вред, поскольку система являетсясаморегулирующейся. Расширение рынков означаетрост производства – суть проповеди либеральногооптимизма. Но даже Смит не включил в модель факторизменений. Его теории описывает воображаемоесостояние равновесия, либеральную утопию, ане бурлящую реальность. Система автоматически

приходит в равновесие и немедленно сглаживаетвсе возмущения внутри cебя, если ее оставляют впокое. Но идея о том, что система сама по себеможет вдруг претерпеть решительные изменения,отсутствовал, в рассуждениях Смита. Это быламысль, которая не могла появиться, по крайнеймере, если не отказаться от постулатов ученияНьютона, что было тогда немыслимо. ПредставлениеСмита об экономике как хорошо смазанной машиненашло множество рьяных последователей. Но не егооптимизм. Так, Дэвид Рикардо исходил из идеи, чтоколичество ресурсов и товаров на рынке ограничено.Когда население растет, и, следовательно, числопотребителей, увеличивается, растущий спрос ведетк росту цен, особенно на продукты питания.Баланс смещается в пользу землевладельцев, тоесть производителей продуктов питания. Рост ихдоходов равен затратам потребителей и снижениюдоходом рабочих. Нет другого способа увеличитьприбыли кроме снижения зарплаты, что, естественно,вызывает социальную напряженность. Благодаряработам Рикардо интерес к экономической теориисильно возрос, так что экономика стала считатьсянаукой, способной объяснить едва ли не все. Оназаменила находившуюся в параличе философию вкачестве метанауки. Система Рикардо была теорией,использованной и включенной Карлом Марксом в

его исторический материализм: экономическое исоциальное противостояние (следствие безжалостнойэксплуатации другими) со временем достигаеткритической отметки, за необходимость радикальногопереустройства общества становится неизбежной, чтов итоге приводит к созданию плановой экономики.Маркс тоже считал экономику машиной, однако нестоль хорошо смазанной и отрегулированной, какполагал Смит, а нуждающийся в постоянном контролеи идеологической корректировке. Политическойцелью была статичная экономика, отрегулированныйчасовой механизм. Таковы были в целомвоззрения на экономику в Учение без малогодвухсот лет, которые нашли свое отражение вомногих политических теориях, направленных нарегулирование рынков и процессов распределения.Все кнопки и рычаги шли в ход в тщетной надеждедобиться перманентной стабильности системы.Политические лагеря отличались друг от другалишь в расстановке акцентов. Для либералов иконсерваторов право частной собственности былосвященным. Правой альтернативой опасениям левыхотносительно монополий была конкуренция, нофундаментальные проблемы оставались прежними:ограниченные ресурсы и растущее население.Конечно, можно увеличить производительность, кпримеру, в сельском хозяйстве, но не в пропорции

к потребности в рабочей силе, требуемой для этого,в соответствии с законом сокращающихся доходов,сформулированным Джоном Стюартом Миллем,одним из ведущих идеологов либерализма, примернов то же время, когда Маркс и Энгельс писали свой'Коммунистический Манифест'. Рост благосостоянияникогда не будет успевать за ростом населения. На чтоможно надеяться, – так это на достижение социально-экономического равновесия путем обращения клучшей стороне человеческой природы и сдерживаниярождаемости. Идея экономики как игры, в которойсуммарная выгода сторон равняется нулю, и страхперед ростом рождаемости принадлежат священнику,экономисту и историку Томасу Мальтусу, чьевлияние на развитие общественной мысли нарубеже XVIII-XIX веков трудно переоценить. Мальтус,исповедовавший воздержание и более позднеевступление в брак, умудрился напугать современниковугрозой перенаселения, что со временемпривело к появлению инструментов контролярождаемости. Теория Мальтуса основывалась нанеобходимости баланса между числом людей иколичеством ресурсов. Согласно безжалостномупринципу Мальтуса, население растет значительнобыстрее (геометрически или экспоненциально), чемпроизводство продуктов питания (арифметически).Этот дисбаланс не может длиться долго и должен

быть так или иначе ликвидирован. В природе эторегулируется голодом или другими катастрофами,а для людей одним из вариантов является война.Нищета и страдания неизбежны в любом случае,а прогресс – химера. Подавая нищим, мы лишьухудшаем общее положение, поскольку увеличиваемколичество ртов. Парадоксально, но Мальтус, этотмрачный крестный отец 'безвыигрышной' философии,значительно способствовал эволюции в видеутверждения теории изменений и развития. Тупик,в который зашел Мальтус в своих рассуждениях,сделал возможным совершенно новый тип мышления.Что сделал Чарльз Дарвин, так это применилисторию к истории. Он показал, что изменение –это не отклонение от естественного хода вещейили нарушение равновесия природы, но аутентичноесостояние. Биологические виды, которые всегдасчитались вечными и неизменными, как идеальныегеометрические фигуры, на самом деле являютсяпродуктом исторического развития других, ныневымерших биологических видов. Они развиваются,приспосабливаясь к обстоятельствам. Проблема былав том, что Дарвин никак не мог обнаружитьдвижущую силу процесса – идею, объясняющуюпричины и механизм изменений. Ему была яснаидея эволюции, которая была революционной самапо себе, но он не понимал, как функционирует

сама эволюция. Каждому крестьянину было известно,что можно улучшить качество и продуктивностьзерновых культур или домашнего скота, отбирая икультивируя лучшие образцы. Но кто занимался этойселекцией в природе, и как это происходило? Это былбольшой вопрос. Для начала Дарвин предположил,что одни и те же законы применимы как к отдельнымвидам, так и к отдельным их представителям:они рождаются, взрослеют и умирают в силубиологической необходимости. Проведя больше годав бесплодных размышлениях, он почти случайнопрочел 'теорию населения' Мальтуса (какой написал вдневнике – для развлечения). Внезапно все встало насвои места. Природа сама наблюдала за процессамиотбора. Если в популяции рождается больше людей,чем есть необходимой для их обеспечения еды,следствием этого становится увеличение смертностинаселения, не достигшего еще детородного возраста.Те же, кто остался в живых и сумел произвестипотомство, оказывался просто наиболее удачноприспособленным к обстоятельствам. Этот процессповторяется из поколения в поколение. Кумулятивнымэффектом этого процесса становится эволюция вида,поскольку естественный отбор благоприятствует лишьнекоторым из возможных вариантов. В то же времяокружающая среда непрерывно изменяется подвлиянием климатических и геологических факторов,

или как результат действия внутренних факторов.Изменение вида меняет условия обитания каксвои собственные, так и других видов, чтоведет к дальнейшим изменениям. Равновесия несуществует, а процесс бесконечен. Ирония в том,что Дарвин совершенно неверно понял теориюМальтуса. Или, если более позитивно взглянутьна вещи, Дарвин произ вел захватывающуюдух гениальную интерпретацию пессимистическихвоззрений Мальтуса, чтобы наилучшим образомприспособить их к своим собственным взглядам.Борьба за существование, которая для Мальтусабыла причиной всех зол, для Дарвина сталадвижущей силой эволюции, появления все болеесовершенных организмов. Так биология оказаларешающее влияние на экономическую философию,хотя та отвергала биологию и ее историческийметод в пользу Ньютоновой физики и её статичногомира. Примерно то же самое происходило ссоциологией и другими общественными науками:вечный космический двигатель Ньютона был прикапитализме основной базой создания теорий.Отправной точкой изучения общественного устройствастала надуманная система в воображаемом состояниипокоя, любое изменение в которой рассматривалоськак аномалия. Мысль оставалась в плену тотализма.Когда Ньютон представил свою теорию, он

был провозглашен светочем эпохи. Когда Дарвинпредставил свою теорию, к нему отнеслись чутьли не как к преступнику. Теория эволюциитрактовалась, за исключением естественнонаучнойсреды, как чрезвычайно сомнительная в течениедлительного времени. Сопротивление ой носилоскорее эмоциональную, нежели интеллектуальнуюподоплеку. Вечное и предсказуемое, уходя корнямии иудео-христианство и тоталитарную философию,всегда находили общий язык с самодовольнымизападными мечтами о человеческом контролеи могуществе. Так что перемены и случайныесовпадения вызывали ужас. Вот почему классическаяфизика Ньютона оставалась главенствующей теориейестественных наук и моделью мирового устройствапри капитализме, даже после того, как сама физикауже ушла далеко вперед от Ньютона, обзавеласьисторическим измерением (в форме законовтермодинамики) и стала наукой о явлениях, заведомонепредсказуемых, неосязаемых, если не сказать –экзотических (благодаря квантовой механике). Так чтоможно сделать вывод, что 'старая' экономика, также, как и социология и что-либо другое 'старое'в научном смысле, было старым давным-давно. Вбольшой степени Дарвин своим учением поставилвсе, считавшееся незыблемым, с ног на голову.Живописная картина природы еще не завершена,

более того – работа в самом разгаре, и вопрос в том,так ли уж эта картина хороша. Существующие сегоднябиологические виды не являются ни первородными,ни неизменными, а есть лишь стадия на длинномпути превращения простых организмов в болеесложные. Бесконечное разнообразие и сложностьприроды не предполагают участия божественногоначала или высшего разума в той или иной форме,никакого плана, просто океан времени. Эволюция– это некий алгоритм, математическая операция сбольшим массивом чисел, примененная к реальнойжизни. Если угодно – компьютерная программа,сито, отделяющее победителей от неудачников.Американский философ Дэниел Деннетт сравнил этотпроцесс с теннисным матчем: играют двое, победительпроходит в следующий круг, проигравший выбываети погружается в забвение. Как в любом турнире навыбывание, есть только один победитель, которыйобладает качествами, наиболее выигрышными приданных правилах игры. В теннисе все решаетмастерство, но в бросании монетки все дело в удаче,или, другими словами, способности избежать неудачи.Вероятность того, что кому-то удастся выигратьдвадцать раз подряд, ничтожно мала. Однако, еслибы в таком турнире на бросание монетки принялиучастие 1 048 575 участников, то наверняка нашелсябы кто-то, кому бы это удалось. Такой алгоритм

безошибочно определяет победителя, независимоот числа участников. Эволюция есть разновидностьсоревнования, построенного по олимпийской системе– на выбывание; правила его исключительно сложны исодержат большой элемент случайности. Кроме того,правила все время меняются. В первом раунде выкидаете монетку, а во втором, возможно, это будет бегв мешке, задом наперед и с завязанными глазами. Ивсе равно победитель будет выявлен, к прискорбиюмногих и многих проигравших. Мыс вами победители:и те, кто пишет эту книгу, и те, кто ее читает, вашидрузья и домашние питомцы, деревья у вас на даче,и даже червяки в земле, словом, все, что сейчасживет на этой планете. Все остальные – проигравшие.Примерно 99,99% всех существовавших когда-либо биологических видов сейчас не существуют.Все они просто выбыли из участия в турнире.Мы используем сослагательное наклонение каждыйраз, когда задаемся классическим неразрешимымвопросом о том, как бы протекала наша жизнь, еслибы не случились те или иные события или мыв какой-то момент приняли иные решения? Развеэто не есть ничто иное, как мемети-дарвинскийанализ, эквивалентный генети-дарвинскому анализу?Те, другие 'мы', которыми мы могли бы быть при иномразвитии событий, представляют собой меметическиемутации, которые не смогли выжить в противоборстве

стой мутацией 'Я', которая теперь имеет удовольствиезадаваться подобными риторическими вопросами.Такой ход мыслей составляет основу открытогоМишелем Фуко процесса субъективизации, которыйприходит на смену индивидуализму в нетократическомобществе, о чем пойдет речь в следующейглаве. Природа – это не пикник друзьями.Безжалостный отбор продвигает то, что болеефункционально в конкретных обстоятельствах. Даженаше эстетическое восприятие бытия, выжившеевместе с нами, базируется на вживленной в наш мозггенетической борьбе за выживание. Красота, котороймы склонны наделять цветы орхидеи или яркуюокраску перьев павлина, и восхищение длинношеимижирафами, являются таковыми только потому,что подтверждают и подчеркивают эволюционныевозможности к адаптации нашего мозга. Эстетическоевосприятие – подобие встроенной сигнальнойлампочке генетического отбора. Мы радуемся, когданаш малыш начинает ходить или говорить, иценим собачью верность; при всем при том,и ребенок и одновременно полезны и приятны:польза и удовольствие взаимозависимы, потому-то ребенок и собака эстетически привлекательныдля нас, как и мы для них. В то же времямы избегаем встреч с ядовитыми змеями идержимся подальше от дурно пахнущих мусорных

баков, полных бактерий, поскольку эти явленияпредставляют угрозу нашему выживанию, и потомунаши гены запрограммированы на эстетическоеотвращение по отношению к ним. Теория Дарвинабыла далека от совершенства. Одним значительнымупущением было отсутствие удовлетворительногообъяснения механизма передачи благоприятныхгенетических характеристик от одного поколениядругому. Ребенок, как правило, похож на своихродителей, но даже дети не представляют собойравное сочетание родительских характеристик. Отчерного кота и белой кошки не помучится вточности серого котенка. Конечно, если бы разныехарактеристики родителей смешивались равномерно,то это привело бы к смягчению всех существенноотличных черт каждого из них и появлениюравномерно распределенной массы биосубстанции.Вместо этого природа из года в год производит на светпотомство с постоянно растущим уровнем сложности,разнообразия и специализации Чем объяснить такуюмножественность цветов и оттенков? Ответ на этотвопрос был найден после серии ошеломляющихнаучных открытий второй половины XX века. В 1953году исследователи Фрэнсис Крик и Джеймс Уотсонвпервые описали уникальную структуру молекулыДНК. К началу 1960-х стало возможным различитьотдельные 'слова' генетического кода, и к середине

того же десятилетия – полностью 'взломать' его шифр.Сегодня, в начале XXI века|, составлена полная'карта' генома человека. Все наше биологическоепрошлое, все генетические предпосылки нашегобудущего станут открытой книгой. Все слова в этойкниге написаны с помощью четырех 'химических' буквА (аденин), С (цитозин), G (гуанин) и Т (тиамин)в разных комбинациях. Все когда-либо жившие иныне живущие организмы созданы в соответствиис похожими друг на друга, прост составленнымиинструкциями, написанными на одном языке. Новаягенетика – это одна из величайших интеллектуальныхреволюций всех времен. Внезапно биология оказаласьполностью цифровой. Сама жизнь – воспроизводствоклеток и их упорядоченное объединение в системыразной сложности – является процессом изобласти информационного менеджмента. Жизньв фундаментальном смысле этого слова –это вопрос распространения информации. Нашагенетическая конструкция есть набор рецептов,или программ, по производству протеиновогобелка, наличие которого регулирует химическийбаланс организма. Тело представляет собой набортканей, воплощающих биологическую информацию.Благодаря пре-программированию клетки тела знают,кто они и чем должны заниматься. Не нужно учитьяйцо, как становиться курицей – оно и так знает.

Так что теоретики информации прошлых веков былиправы в принципе. Именно информация вдыхаетжизнь в материю. Нобелевский лауреат в областимедицины 1969 года Макс Дельбрук предложил,возможно, в качестве шутки, посмертно присвоитьАристотелю ту же премию за открытие ДНК. Философпредполагал, что форма курицы содержится уже всамом яйце. Генетическая информация составляетоснову не только анатомии живого существа, но такжеи его поведения. Классические гуманисты не хотятверить этому и настаивают на том, что у человекаесть душа, и что эта душа и все духовные явленияне зависят ни от тела, ни от всей биологии. Толькобездушные животные руководствуются инстинктами;мы, люди, выше этого. Приверженцы бихевиоризматакже скептичны, они утверждают, что рефлексы иповедение являются результатом обучения. Природаи общество рассматриваются как одно огромноеобразовательное учреждение, сложная система,которая формирует личность путем поощренияодного способа поведения и подавления другого.В соответствии с этими взглядами, человек прирождении – чистый лист бумаги. Но генетика попростуопрокинула все эти верования. Мы не можемнаучиться тому, к чему мы не имеем генетическойпредрасположенности, как бы нас не поощряли.Человеческий мозг запрограммирован для решения

определенных типов задач с помощью определенныхзаданного типа процессов. Способности к языкам– один из ярких примеров. Наша способностьк восприятию и применению грамматики языкаявляется встроенной, и исследования обнаружилиотвечающий за это специальный ген в хромосоме.Ошибка в 'написании' этого гена, как ошибка вправописании, влечет ощутимое снижение языковыхспособностей (так называемый синдром СНР –специфических нарушений речи) у людей, которыево всех остальных отношениях являются вполненормальными. Просто у них отсутствуют способностик усвоению грамматических структур. Это означает,что каждое новое слово, которое им встречается,является для них совершенно новым, так чтоим приходится заучивать каждое склонение одногои того же глагола и каждый падеж одного итого же существительного раздельно. Просто этимодели не ясны им 'инстинктивно'. Это означает,что заменить инстинкты обучением невозможно.Конечно, люди с синдромом СНР могут научитьсяобщаться с внешним миром, пусть даже созначительными трудностями в понимании другихи в выражении себя, но они никогда не смогутнаучиться думать грамотно. То, что мы, люди, вотличие от наших ближайших родственников обезьян,умеем пользоваться грамматикой, не означает,

что мы когда-то оказались более трудолюбивымии настойчивыми, просто благодаря генетическимизменениям мы развили новый специфичный длянашего биологического вида инстинкт. Язык, в своейустной, а затем и в письменной форме, ставшийосновным средством культурного обмена и развития– несомненно, имеет биологические корни. Мынаучились тому, чему были способны научиться. Посути, именно информация в наших генах определяет,'кто мы есть'. Как следствие 'природа человека'действительно существует и она в решающей степениопределяет не только наши способности к языкам,но и наше поведение, и нашу культуру в целом.Новорожденный – это не чистая страница, а носительпрограммы, которая, с одной стороны, предоставляетколоссальные возможности развития, обучения ивзаимодействия с окружающим миром, но, которая,одновременно, имеет специфическую структуруи специфические ограничения применимости,однозначно определяемые биологической историей.Мозг есть продукт эволюции, чем и обусловленосуществование целого ряда разных способовмышления. В общем, как выразился Эдвард Уилсон,гены держат культуру на привязи. Однако идеяо наличии взаимосвязи биологии и человеческогообщества, получившая сомнительное, с точкизрения семантики, название 'редукционизм', или

'детерминизм', все еще натыкается на ожесточенноесопротивление со всех сторон. Оно большей частьюимеет политическую мотивацию и базируется наосновной идее Маркса о том, что обществоформирует сознание человека, и что создание новогообщества будет означать появление совершеннодругой личности. Понятно, что если все же биологияопределяет развитие, толевые марксисты будутвынуждены скорректировать свои представления. Ночто говорить о марксизме, если даже в общественныхи гуманитарных науках центральной идеей напротяжении всего XX века оставалась идея о том,что биологическая эволюция и культурное развитиеесть два разных несоприкасающихся феномена.И интерес исследователей в основном крутилсявокруг того, как общественная среда влияет начеловеческое поведение, а вовсе не того, какчеловеческие инстинкты формируют общество. Дажеэта точка зрения имеет идеологическую подоплеку– в основном, благодаря тому, что в извращеннойформе теория эволюции, вместе с другими квази-науками, столь часто использовалась шарлатанамидля оправдания разного толка расистских и другихчеловеконенавистнических идеологий. Они объяснялис их помощью необходимость совершенствовать'низшие культуры'. Желание отстраниться оттакого 'вульгарного биологизма' само по себе

понятно, но любая попытка предъявить теорииэволюции обвинение, просто исходя из внешнегосходства с расизмом, есть разрушительный актзашоренного мышления. Шоры всегда шоры, какимбы благородным не казался повод для ихношения. В действительности, фундаментальная идеятеории эволюции – случайность имеет решающеезначение – диаметрально противоположна отправнойточке рассуждений 'вульгарного' биологизма.Все эти рассуждения о разной генетическойпредрасположенности разных рас к тому, чтобы статьвысокоразвитой культурой, просто чушь. Toт факт,что народы Ближнего Востока рано превратилисьиз охотников и собирателей в первое в историисельскохозяйственное общество, был исключительнорезультатом удачного стечения обстоятельств,а именно: благоприятного климата и избыткаплодородных земель, пригодных для обработки. Всеэти факторы цеплялись один за другой, раскручиваяспираль развития. Избыток пищи и оседлый образжизни способствовали росту населения, который сталпричиной все более усиливающейся специализациив занятиях и усложнения социальной структуры,что, в свою очередь, еще больше стимулировалоэкономической развитие, пока, наконец, не привелок появлению кафедральных соборов, сонетов иструнных квартетов. Но одни благоприятные условия

не являются достаточным объяснением. Любойсторонник формальной логики вправе спросить:условий для чего? Невозможно и далее игнорироватьбиологию и социальные инстинкты. Настроенная вдухе гуманизма буржуазия была одержима идеейвысокой культуры, которую считала характернойдля человека, поднимавшей его над животными изаконами джунглей. Словно секта фундаменталистов,гуманизм настаивал на уникальном мест человека,парящего над природой. И в мыслях нельзя былодопустить, что культура укоренена в биологиии является ее невидимой частью. Но каковаже альтернатива? Если построение общества икультуры не имеет эволюционной основы, гдетогда они берут свое начало? Ответ можетбыть найден среди догматов религии и мифов:культура есть волшебное творение, Бог знаеткем принесенное в дар челове-честву. С точкизрения нетократии, которая теперь принимает насебя власть, такая метафизическая конструкциялишена интеллектуального правдоподобия. Поэтомустене между природой и культурой сужденоiiacib и похоронить гуманизм под своимиобломками. Сравнение культурной эволюции сбиологической не просто блестящая метафора.Это вопрос научных и социофилософскихпотрясений. Теперь, когда капиталистическая

парадигма приближается к своему концу, статический/механический/ньютоновский взгляд на общество,культуру и экономику ослабляет свою железнуюхватку. Физика, и Ньютонова физика в частности, ужене является моделью науки. XXI цок принадлежитбиологии. Совершенно новый мир обретает своюформу на наших глазах. Мир, в котором насмену гуманизму приходит трансгуманизм. У генетикиесть одно важное свойство, которое вызываетнеподдельный интерес: она работает. Достиженияпоследних лет в производстве культурных растенийи пород домашних животных впечатляют. Потомууже не приходится всерьез сомневаться ни в ееметодах, ни в теоретических основах. Наше знание оприроде человеческого вида растет ошеломляющимитемпами. Составление генетической карты геномачеловека, то есть приблизительно 100 000 генов,распределенных в хромосомах, представляет собойхимическую формулу человеческого существа. Этотневероятно длинный текст – объемом в миллиардслов, эквивалентный 800 Библиям – не простодоступен для прочтения, что дает нам детальнуюинформацию о нашем прошлом и будущем, егодаже можно редактировать! Располагая знаниямио своих генетических предпосылках, люди могутвпервые за всю свою историю планировать своюжизнь, исходя из подлинно базовой информации.

Они могут выбирать наиболее подходящую карьеруи образование, планировать рождение детей отнаиболее подходящего по генному набору партнера,решать не употреблять вредные продукты и т.д. Власти и работодатели получат доступ кинструментам безупречного тестирования работникови служащих. Таким образом меритократия, пометкому замечанию шведского биолога ТорбьорнаФагерстрёма, материализуется в принципиальноновой форме 'генократии'. Подобное развитиесобытий, конечно, вызовет определенный протест,не в последнюю очередь со стороны классическихгуманистов, для которых оскорбителен сам факт, чтоврожденные способности людей будут сравниватьсяи ранжироваться. Но трудно будет оспаривать'естественность' такого процесса. Что может бытьболее естественно, чем сравнение и ранжирование– ведь в этом заключен естественный отбор,а какой принцип селекции может быть болееестественным, чем генетический? Развитие будетбезостановочным, по той простой причине, что этотинструмент реально работает, и принцип 'человекна своем месте' чрезвычайно ценен для всехзаинтересованных сторон. Будет провозглашено, чтонекоторые виды работ настолько важны, что в данномслучае цель оправдывает средства. И именно здесьпрорвет плотину. Когда табу нарушается в одной

области, его невозможно сохранять для общества вцелом. Особенно плюрархического общества. Связьмежду сексуальностью и воспроизводством потомстваисчезает. Секс становится скорее хобби, проявлениеминдивидуальности, без каких-либо желательныхили нежелательных последствий. Воспроизводствоже будет все больше происходить под строгимлабораторным контролем. Кто чей родитель –сложный вопрос в ситуации, когда половыеклетки, которые в принципе могут быть откудаугодно, будут помещаться в искусственные утробы.'Беременности' станут тщательно отслеживаться. Кмоменту 'рождения' нежелательные сюрпризы будутзначительно реже. В результате манипулированиягенами станет возможным уже на эмбриональнойстадии избежать возникновения к будущем раковыхзаболеваний, болезни Альцгеймера, аллергии ицелого ряда других. Также в значительной степенибудет возможно программировать потомство идаже наделять его качествами, которые мыраньше едва ли расценивали как 'человеческие'.Ход событий ускоряется по мере угасанияверы в совершенство 'естественного порядка',регулирующего процесс воспроизводства. Методы,применяемые при размножении, на самом делепретерпели существенные изменения в ходеэволюции. Вначале наши предки просто метали икру.

Потом они стали откладывать яйца и определятьиол будущих детенышей посредством регулированиятемпературы высиживания. Вообще особое вниманиек генам, определяющим пол ребенка, связано с тем,что коль скоро существуют ролевые различия междуполами, уже на ранней стадии необходимо сделатьправильные поло-ролевые выборы для будущегомладенца. Так что единственная эволюционная'естественная' вещь – это сами изменения.Главный аргумент гуманистов против искусственногооплодотворения и вынашивания состоит в том, чтовсе это расценивается как грубое вмешательствовдела природы. Гуманисты исходят из предположения,что культура и природа – это два совершенноразных явления, противоположных друг другу. Нов информационной парадигме подобное разделениекультуры и природы выглядит устаревшим. Культура –это новая версия природы: Природа, 2.0 По-видимому,отмирающие гуманистические институты капитализмабудут все сильнее настаивать на введенииограничений применения генных технологий. Будутрасти требования установления жесткого контролясо стороны государства и научных экспертовнад любыми исследованиями, касающимисявсевозможных буржуазных табу. Во многих случаяхподобные требования найдут отклик в средеполитиков, а в отдельных случаях более или менее

серьезные ограничения генетических экспериментовуже введены. Но все это не столь важно. Постоянноослабевающие позиции государства, по сравнению срастущей силой нетократии и мультинациональныхбиотехнологических компаний, станут причинойпоявления непреодолимых препятствий на путиполитических методов контроля ситуации. Наиболеепродвинутые генетические исследования ужепротекают в тиши закрытых от постороннегоглаза лабораторий в законспирированных частныхвладениях. Помимо всего прочего, иудео-христианские представления Запада о святостиуникальной личности не являются универсальными.В других частях света, например, в Азии, взгляд наэту проблему значительно менее сентиментальный,так что исследования протекают практическибеспрепятственно. Процесс акклиматизации обществаедва ли обойдется без потрясений и конфликтов.Радикальные новшества в области медицины всегдавызывали ожесточенные дискуссии и встречалисопротивление со стороны групп, чей моральныйавторитет подвергался угрозе. К примеру, пересадкароговицы глаза. Когда стало возможным спасти зрениес помощью роговицы, взятой у только что умершихлюдей, сопротивление было сильнейшим, и методбыл запрещен в Великобритании и в ряде другихстран. Его называли неэтичным из-за использования

органов мертвых тел. Эти тела в одно и то жевремя называли и священными, и нечистыми. Сегоднятакая операция – рутинная процедура. По меретого, как распространение информации о методепостепенно преодолевало моральные предрассудки,спасение зрения стало более важным делом, чемохранение святости трупов. В обществе, где нетцентрального органа, регулирующего нравственность,даже парламента, развернется молчаливая борьбамежду заинтересованными группами за влияние иправо определять допустимые нормы и практики.То, что неэтично сегодня, завтра будет принятоповсеместно. Несмотря не на что, люди будутстремиться все более широко применять достижениямедицины в целом и генных технологий, в частности.В один прекрасный момент они смогут согласитьсяи с использованием искусственно выращенныхорганов с использованием биоматериала, взятогоу свиней, если они или кто-то из близких будутотчаянно нуждаться в этом. И если у людей естьвозможность выбора, они всегда предпочтут иметьзаведомо здоровых детей, без предрасположенностик раку, к примеру. Прагматизм руководит этикойврачевания, а не наоборот. Этика нетократии – этогипербиологический прагматизм. Трудно представить,как люди вообще могли бы выбирать, не имеясамой возможности выбора. С исторической точки

зрения, запрет на выбор применим только врамках исключительно жестких религиозных сект(например отрицание электричества сектой амиш1).Этого просто нет в наших генах, что яснодемонстрирует вся история науки. Мы любопытныот природы и исключительно приспособляемы.На основе накопленной информации уже сейчасмы вплотную подошли к возможности созданиянаших собственных трансгенных клонов, идентичныхнам во всем, кроме того, что мы желали быизменить: без близорукости, облысения, да всегочего угодно. Эти слегка отредактированные копиимогут даже выступать в роли живых хранилищрезервных органов на тот случай, если нам вдругпонадобится свежая, не затронутая воздействиемалкоголя печень. Потеря любой центральной властиделает все это вполне возможным, даже еслибольшинство граждан и выступали бы противклонирования. В информационном обществе правитне тот, кто голосует, этот, кто потребляет – идея,предложенная зоологом Маттом Ридли. Это то,что произошло с искусственным оплодотворением.Как только выяснилось, что имеется значительноечисло бездетных семей, которые жаждут иметьдетей и могут щедро оплатить свое счастье,как возможность появилась. Сегодня зачатие впробирке – рутинная процедура. Ближайшее будущее

готовит нам целый ряд подобного 'нетократическогоспособа принятия решений' – вне политическойсистемы, вне влияния большинства. Главное вэтих быстрых изменениях то, что концепция'естественного', природного все больше теряет своезначение. Чем больше мы узнаем об историинашего биологического и культурного развития иустройстве человеческого общества, тем очевиднеепредставляется искусственным противопоставлениеприроды и культуры, ранее казавшееся очевидным.Природа и культура есть две безумно сложныесистемы управления информацией. Обе подчиняютсяодному и тому же закону: закону естественногоотбора. Обе демонстрируют одну и ту же внутреннююлогику: движение от простого и частного к еще болеесложному взаимодействию во все большем масштабе.При новом взгляде на мир, быстро обретающемформу, и здесь речь не идет об объективной истине,именно новая парадигма определит, в конечномитоге, как следует думать: природа и культура– это две взаимодополняющие стороны одногои того же – эволюции. В начале Земля былачем-то вроде энергетического раствора, в которомпростейшие клетки, прапраматери нынешних клеток,дрейфовали и размножались. Первый шаг на пути ккафедральным соборам и струнным квартетам былсовершен, когда произошла встреча между некоторым

количеством этих клеток и тем, что можно назватьпаразитом, бактерией, дальним предком известнойныне митохондрии (организма, который управляетклеточным метаболизмом). Встреча вышла не такчтобы очень теплой: и те и другие стремились другдруга съесть, но в равной степени были друг другуне по зубам. Так или иначе, их противостояниезакончилось сотрудничеством, к выгоде обеих сторон,появлением нового типа клетки, в которой разныеее части выполняли разные задачи. Такая клетка,практикующая внутрифирменное разделение труда,стала предпосылкой для появления еще болеесложных многоклеточных организмов, в которыхтеперь уже разные клетки выполняли разныероли. С тех пор процесс естественного отбораневероятно медленно, но настойчиво, создавалвсе более сложные формы сотрудничества междуклетками, избавляясь от конкурентов, которыебыли менее прочих настроены на сотрудничество.Предпочтительными были гены, наиболееподходящие для интегрированного взаимодействия.Растущая специализация и координация привели ксущественному росту производительности. Вместеклетки стали 'разумными'. Они постепеннопревратились в то, что биолог Ричард Доукинс назвал'машинами по выживанию' – все более совершеннымиживыми существами, которые целенаправленно вели

себя разумно в определенных обстоятельствах,например при поиске более теплых мест передугрозой похолодания. Но, как известно любомубизнесмену, размер – это еще не все. Чембольше организм, тем больше энергии тратится наподдержание координации, вот почему естественныйотбор всегда щепетильно относится к сравнительному'взвешиванию' организмов. Поэтому увеличениеразмеров не является таким уж очевиднымрешением проблемы выживания в суровых условиях.Это объясняет, почему сотрудничество междуклетками приняло другие, более изощренныеформы сотрудничества между отдельным людьми,школами, группами людей и обществами. Общество,которое заботится об интересах своих членов,благоприятствует развитию генов, вовлеченных вкоординацию на самом высоком уровне, такимобразом повышая возможности их выживанияи воспроизводства. Модель истории аналогична:один плюс один равняется больше, чем два.Сотрудничество приносит пользу всем участвующим.Естественный отбор предпочитает людей и общества,которые умеют играть в игры 'с ненулевымрезультатом' (в противоположность играм с нулевымрезультатом). Когда кочевые племена охотникови собирателей осели на земле и стали еесовместно обрабатывать, предпосылки для 'ненулевой

игры' улучшились. Со временем развитие вышлона конструктивную спираль: технологический иэкономический прогресс приводит к росту населения,что, в свою очередь, означает лучшие условиядля дальнейшего технологического и экономическогопрогресса. Развитие центров с высокой плотностьюнаселения – городов – стимулирует развитие рынка,и экономическое развитие еще более ускоряется.Связи между городами приводят к возникновениюеще более сложной системы взаимодействия.Благодаря технологическим прорывам люди вседалее раздвигают границы возможного и развиваютвсе более продвинутые формы взаимовыгодногосотрудничества. Но у каждой силы естьей противодействующая. История демонстрируетсложное взаимодействие 'нулевых' и 'ненулевых' игр.Все эти многочисленные разрушительные войны сбесчисленными человеческими жертвами есть не чтоиное, как печальные примеры 'нулевых' игр, еслине сказать 'игр с отрицательным результатом'. То,что кто-то выигрывает, кто-то проиграл, при этомогромное количество ресурсом тратится впустую. Приэтом конечный результат зачастую положительный.Угроза войны объединяет общество и ведет квозникновению союзов с другими обществами, как,к примеру, образовался союз греческих городов-государств в 480-479 годах до нашей эры перед

угрозой персидского завоевания. Журналист РобертРайт, который написал 'Не нуль', одну из тех книг, вкоторых биологически обусловленный мир проявилсянаиболее вразумительно, предположил, что у войныесть эффект коагуляции, вынуждающий людей кестественной солидарности; война создает внешнююугрозу, приводящую к разнообразным формам тесногосотрудничества. Этот тезис проходит параллельно смобилистической идеей о том, что наше пониманиенеизбежности смерти и борьба против болезнейи старения являются центральным звеном нашейсамоидентификации. Переходная ситуация междустарой и новой парадигмами выглядит двусмысленно.С одной стороны, разрушение государства приводитк образованию все большего числа субкультур,'племен' с более узкой идентичностью и лояльностью.С другой, приходящее в упадок государствозаменяется надгосударственными образованиями вполитике, экономике и культуре. С одной стороны,фрагментация, с другой, интеграция. Райт называетэто явление 'фрагмеграцией'. Информационныетехнологии неуклонно гнут свою линию понаправлению к сотрудничеству и 'ненулевым' играм.Различные группы населения в борьбе за правоиметь большую свободу самоопределения вступаютво взаимодействие с подобными им группами врамках всемирной электронной сети. Стратегия

изоляции не имеет будущего. В виртуальном мирепротивостояние между локальным и глобальнымпредставляется мнимым. По мнению Райта, нынешняяситуация выносит на повестку дня старую как миридею создания глобального государств Конечно, чтосправедливо для эволюционного развития обществаи культуры, то, по убеждению Майкла Ротшильда,справедливо и для развития экономики. Рыночнаяэкономика является 'естественной': бесплановая, новсе еще прекрасно структурированная экологическаясистема находится в состоянии постоянных перемен.Равновесия не существует, как нет и остановокв пути. Законы естественного отбора работаюти здесь, поощряя в первую очередь тех, ктонаиболее искусен в ведении 'ненулевых' игри построении стратегических альянсов. Плохоорганизованные компании, не способные к усвоениюновых знаний и, стало быть, к конкуренции посуществующим в их конкретных нишах правилам,отсеиваются, освобождая место для новых игроков.Даже потребление предметов роскоши подчиняетсяэволюционной логике: более сексуальные люди, поопределению, более удачливы в поиске партнеров,а в природе сексуальность обычно ассоциируется сналичием массивных рогов и яркого оперения, то естьэкстравагантной тратой ресурсов. Рациональность невсегда рациональность, так же, как эффективность

не всегда эффективность в привычном понимании,что в природе, что в культуре. Об этом,пусть несколько в иной форме, свидетельствует'эксклюзивное' потребление нетократов, длякоторых потребление есть способ проявлениястатуса, разновидность соблазнительного искусства.Складывается своего рода трансрациональнаяэкономика, движимая интуицией и стремлением кдемонстрации избыточности ресурсов. Экономика,которая своей жизнерадостностью и стремлениемперешагнуть через рациональность способна свестис ума финансистов, получивших классическоеобразование, и биржевых аналитиков. Это значит,что мифическая концепция 'новой экономики',такая как 'глобализация', представляет собой вдействительности две разные вещи. Во-первых, этостарая экономика в совершенно новом свете, вкоторой, в результате смены парадигмы, все прежниемодели и мыслительные процессы заменяютсяновыми. Новые модели, сконструированные наоснове новых идей, должны быть значительноболее точными, чем прежние. Во-вторых, новаяинформационная технология предоставляет всемжелающим возможность участвовать в 'ненулевых'играх совершенно нового типа. Сотрудничествопринимает неожиданные формы, совершенноновые типы информации становятся ценными,

и новые стратегические альянсы становятся всеболее интенсивными и проникающими повсюду.Производители, дистрибьюторы и покупатели всеболее тесно связаны друг с другом в электронныесообщества. Подлинное понимание первогофеномена рассеет замешательство, связанное совторым. Власть в информационном обществе витоге окажется у тех, кто поймет и справится сзамешательством.

ГЛАВА VIII. КОНВУЛЬСИИ

КОЛЛЕКТИВИЗМАСМЕРТЬ ЧЕЛОВЕКА И

ВИРТУАЛЬНЫЙ СУБЬЕКТ

Одним из следствий революционных открытий в ге-нетике и усиливающегося влияния биологии стала пол-ная 'релятивизация' понятия 'индивидуум', преобразу-ющая его из абсолютной ценности в относительную.Если под индивидуумом мы понимаем контроль в по-следней инстанции, буквально неделимое, то индиви-дуум все больше выглядит, как полная иллюзия. Ана-лиз взаимодействия тела, мозга и генов в разных си-туациях обнаруживает, что нет никакой контролирую-щей инстанции. Гены запускают разные химическиереакции, но в свою очередь гены активируются моз-гом, чьи решения сами по себе есть инстинктивные ре-акции на внешние стимулы, воспринимаемые телом.Можно сказать, что решения принимает ситуация, нопоскольку мы сами есть часть ситуации, то неизбеж-но вовлекаемся в цепь обратной связи без начала иконца. Никто ничего не решает! То, что мы обнаружи-ваем на месте индивидуума, которого считали суще-ствующим, это некая турбулентная рыночная экономи-

ка в микроформате, на которую влияет множество ме-няющихся факторов и противодействующих сил. Не-определенность и изменчивость природы субъекта пе-рестают в нетократическом обществе быть достояни-ем философии и становятся важной и осязаемой ча-стью повседневной жизни обычного человека.

Одним из основных условий обладания властьюявляется доступ и контроль над информацией. Прифеодализме власти жестко контролировали распро-странение информации. Сфера социального взаимо-действия среднего человека с окружающим миром напротяжении жизни была строго ограничена количе-ством прихожан местной церкви или участников сель-ских празднеств. Торговля была ограничена, связи сдругими областями незначительны, а новости извне –дозированы и лимитированы. Представителя церквии аристократии владели относительно большими по-токами информации, по мере необходимости наделяянизшие классы её тщательно выверенными порциямив форме проповедей и королевских указов, умело при-способленных для защиты интересов элиты. Новостидоходили до деревни через отработанные каналы ипотому подвергались жесткой цензуре в 'информаци-онных отделах' монастырей и феодальных замков. Де-лалось все возможное, чтобы заглушить неизвестныеисточники информации и заклеймить их как преступ-ные; бродяги и путешественники, существовавшие во

все времена, невзирая ни на что, расценивались неиначе как бандиты, преступный сброд, и они сохра-нили этот ярлык в исторических книгах капиталисти-ческой эры. Враг был, по определению, странным, астранники, по определению, – врагами,

Путешественникам дозволялось быть лишь просты-ми ремесленниками и скоморохами, они могли делатьукрашения или исполнять музыку на сельских ярмар-ках. Но они не были благонамеренными членами сель-ской общины. У скитальца не было никаких прав, впринципе, и он был во власти прихотей местной ари-стократии и церковных властей. Наличие постоянногоместа проживания было абсолютно необходимым тре-бованием для вступления в брак – обряда, которым об-щество санкционировало размножение. Человек внесельской общины не представлял никакой ценности.Не было худшего наказания для солдата, отказавшего-ся защищать свою деревню от злобных варваров, чемугроза отлучения, причем не только от общины (исхо-дившая со стороны аристократов), но и от царствия не-бесного (исходившая со стороны церкви).

С развитием организованной торговли система фео-дальною контроля над информацией пошатнулась, по-скольку больше не могла справляться с её нарастаю-щим потоком. Когда связи между городами стали ра-сти, возможности общения для каждого отдельного че-ловека возросло колоссально, что стало первым ша-

гом на пути к капитализму, Купцы городов вокруг Бал-тийского моря образовали Ганзейский Союз, призван-ный защищать их общие интересы и способствоватьразвитию торговли всеми возможными способами. Этаконфедерация стала достаточно сильна, чтобы проти-востоять датскому королю и охранять, свои торговыепути от пиратов. Итальянские города-государи ни объ-единились в Ломбардскую Лигу, чтобы выступить еди-ным фронтом против требований оказывать почтениеимператору священной Римской империи германскогонарода.

Деревни превращались в города. Урбанизация иусиление власти молодой буржуазии означали, чтоинформация множилась и распространялась в гораз-до большей степени, чем прежде, и стала очевид-ной необходимость адаптировать властные функции кэтим новым обстоятельствам. Феодальные города бы-ли полностью окружены пенами и рвами, отчасти дляфизической защиты от внешнего мира,

0 частично для сбора налога за проезд через город-ские ворота. Капиталистические города росли так стре-мительно, что подобные формы разграничения про-странства стали бесполезны. Спорно, можно ни гово-рить о развитии городов, в привычном понимании этогослова, до раннего капитализма; даже императорскийРим большей частью состоял из деревенских общин,мало связанных друг с другом.

В результате этих перемен городские правители пе-рестали попадать неограниченной властью на четкообозначенном пространстве. Наступление капитализ-ма стало географически ощутимым в тот момент, когдагородские стены перестали служить барьером междугородом и деревней.

Притязания на власть капиталистических городовраспространялись за пределы самого города на близ-лежащие окрестности, все дальше в глубь территории,пока не встречались с естественной преградой в видегор, морей или широких рек. Причина такой экспансиибыла не только в том, что население городов постоян-но росло, но и в том, что оно нуждалось в регулярномснабжении продовольствием, а новые фабрики – в ре-гулярных поставках сырья в значительно больших ко-личествах, чем было необходимо ранее для функци-онирования городских рынков. Таким образом, городапостепенно колонизировали прилежащие территории,и на этой естественно сложившейся местности посте-пенно образовалось единое сообщество, чья идентич-ность базировалась на внешнем облике, языке, мифо-логии, символах преклонения и обычаях – более илименее общих для всех его членов. Так образовалисьсовременные нации.

Благодаря улучшившимся коммуникациям и бы-стро растущему юродскому населению, свободному отограничений региональной преданности, эта новая со-

циальная общность была способна охватить гораздобольшие пространства и массы народа, чем раньше.Экспансия – необходимость, но она должна удержи-ваться в рамках. Как и всем биологическим организ-мам, нации надо было четко разграничить себя и окру-жающий мир. Самозащита требует установления за-крепленных границ, чтобы было ясно, что именно за-щищать и не расходовать ограниченные ресурсы напропитание всего остального мира. Поэтому в интере-сах нации надо было ясно разграничить, кто есть 'мы',а кто 'они'. Соответственно, и власть над информаци-ей использовалась для этого. Были организованы пе-реписи населения, создан институт регистрации всехоседлых жителей, подтверждавших свою националь-ность и принадлежность к данной общности. Государ-ство аккумулировало все больше и больше функций,что требовало больше налогов, поскольку растущийадминистративный аппарат поглощал еще больше ре-сурсов. В результате, усиливалась власть государства.

Крепнущая буржуазия быстро растущих городовстремилась охватить влиянием близлежащую сель-скую местность, чтобы обеспечить поставки сырья изащитить свою власть. Для этого буржуазия использо-вала свое новое положение, чтобы уменьшить властьсельских правителей – аристократии. Невзирая наформальную конституцию, государство отняло у мо-нарха и аристократии право взимания налогов, пере-

неся 'налоговые ворота' от городской стены к государ-ственной границе. Нация заменила город в качествегеографической основы гражданства, что подтвержда-лось высшим символом капиталистической идентич-ности – паспортом.

В новом географическом образовании власть былав форме централизованной системы, то есть все пол-номочия исходили, а вся информация сходилась в од-ном четко определенном месте – столице. Эта орга-низация власти и образ центра, окруженного провин-циальной периферией, наложили свой отпечаток и наобраз мышления того времени, на представление обобществе и мире. Моделью по-прежнему был христи-анский рай с Господом Богом и его ангелами. Слово 'ка-питализм', так же, как и английское слово capital (сто-лица), происходит от латинского caput (голова). Столи-ца и есть глава всей нации, источник законов и центринформации, а также символ всех ценностей, вокругкоторого нация консолидируется.

Новая эпоха нуждалась в новом человеке, новомидеале, адаптирован ном к потребностям государстваи рынка. Феодальный крестьянин, терпеливо возделы-вавший свои поля и ожидавший Господней милости,был слишком пассивен и интеллектуально неповорот-лив, и потому совершенно невосприимчив к пропаган-де новой эпохи. Скоро на свет появилась целая се-рия новых понятий, формирующих основу для само-

определения новой личности: нация, раса, граждан-ство, налог на прибыль, образование, умственное за-болевание, преступность, иностранец. Все вместе этообразовывало 'общую основу', цементирующую наци-ональное государство. Буржуазия стала всеми доступ-ными средствами охранять свою только что завоеван-ную монополию на информацию.

В соответствии с этой моделью, предполагалось, чтограждан необязательно запугивать, чтобы заставитьвстать на защиту своей страны. Напротив, чувство на-циональной принадлежности и ценности, которые оносодержало, должны выглядеть настолько значимыми,что все без колебаний возьмутся за оружие, как толь-ко национальной независимости будут угрожать враж-дебные происки соседних народов. В результате, зна-чительная энергия тратится на производство нацио-налистической культуры посредством мифологизациипроисхождения нации и романтизации ее истории. По-эты взывали к героическому прошлому. Предполага-лось, что традиции государства тесно привязаны кего географическому положению, образуя священныйсимбиоз. Так складывался миф о происхождении на-ции. Но в то же время это требовало демонизациивнешнего мира. Чувства, пропагандируемые по отно-шению к другим национальностям, были смесью стра-ха и отвращения. Самая суть национализма базиру-ется на дистанцировании и презрении ко всему ино-

странному и неизвестному. Путаная расовая биологиябыла одним из совершенно логичных следствий это-го – маниакального стремления эмпирически подтвер-дить свое превосходство, что возвеличило бы нацио-нализм и возвело национальное гражданство в рангчего-то священного и возвышенного. Кроме того, у ра-сизма была еще одна привлекательная функция. На-ционализм в одиночку мог вызывать подходящих ли-монов во время войн и конфликтов с соседними стра-нами. Но благодаря расизму демоны вызывались и вмирное время в качестве внутренних меньшинств сфизическими недостатками или отклонениями от куль-турной традиции, как например евреи или цыгане, ипритеснению этих групп можно было придать законныйхарактер. Таким образом, национальное государствообеспечивало себе наличие демонов и козлов отпуще-ния, на которых можно было списать все проблемы.

Роковые последствия этих централизованных ме-ханизмов национализма стали началом его ускоряв-шегося упадка и неизбежного конца, очевидного дляпозднего капиталистического общества. Человеку при-сущ вечный поиск чувства принадлежности к чему-ни-будь, и после II мировой войны, особенно с разви-тием поп культуры в масс-медиа, а затем с появле-нием электронных 'племен' интернета, появились до-стойные альтернативы национализму. В информаци-онном обществе виртуальные субкультуры заменяют

собой и феодальные деревенские общины, и капита-листические национальные общности в качестве спо-соба социальной самоидентификации. В таком обще-стве вряд ли кому-то придет в голову умереть за своюстрану. Государственные границы, а вместе с ними и ихфизические защитники – военные организации – исче-зают. В виртуальном мире устанавливаются новые гра-ницы между социальными группами не менее серьез-ные, чем прежде.

Тем более интересно отметить, что наиболее упор-ные, крайние националисты – неонацисты ЗападнойЕвропы, фашисты, сражающиеся за региональное са-моопределение в Восточной Европе, изоляционистыи исторически идеализированные фундаменталистыСеверной Америки, Восточной Азии и Ближнего Восто-ка, то есть те, кто из преданности все еще крепко сжи-мает знамя расизме – единственные группы, преуспев-шие в построении функциональных электронных сооб-ществ исключительно по национальному признаку. Это– проявление фрагмеграции (см. предыдущую главу).Строго дисциплинированные и организованные суб-культуры продвигают опои интересы с помощью стра-тегических альянсов в Сети с себе подобными. Все бо-лее 'мягкие' формы национализма – флаги, традиции,вся эта национальная гордость – наоборот, не имеютплощадки в виртуальном мире, и потому не имеют бу-дущего в информационном обществе. Границы наци-

онального государства сегодня так же не нужны, каки при прорыве капитализма. Кроме того, дезинтегра-ция национального государства усиливается и ускоря-ется, когда его институты беспомощны в осуществле-нии контроля и, более кип, сбора налогов в условиях'новой экономики'.

Следствием такого развития стала острейшая про-блема – постоянный подрыв авторитета государствен-ных институтов. Когда иконы в ключевых областях жиз-ни не подкреплены никакой властью, но чрезвычайноснижает уважение граждан к законодательному и ре-прессивному аппарату государства. Особенно это ка-сается тех групп, чье экономическое положение и ста-тус выиграли в результате монологического развития.Те же, кто мертвой хваткой цепляется за обломки го-сударства, частично представляют прежний правящийкласс, осознающий, что вместе с государством исчеза-ют его положение и прежние привилегии, а, частично,из представителей нового низшего класса, которые по-нимают или чувствуют, что текущие перемены не сулятим ничего хорошего.

С другой стороны, нетократам государство со все-ми его ограничениями в основном представляется ир-рациональным, но преходящим источником раздраже-ния, препятствующим передвижениям в глобальнойдеревне. Пережитки национализма, по мнению нето-кратов, – постыдная болезнь, от которой давно по-

ра излечиться -разновидность умственной отсталости,удерживающая старый правящий класс в состояниибессилия и упадка, а низший класс -и неизменно под-чиненном положении. Короче, вид эпидемии, иллюзия,бороться с которой – акт милосердия. Для нетократовподнятие национального флага есть оскорбительныйпример вульгарности и дурного вкуса. Это, конечно, немешает новому высшему классу использовать любыевозможности для создания символов и торговых марокв интересах своих электронных сект, подчас, в формевсе тех же устаревших национальных флагов. Домен-ный адрес Советского Союза,.su, был, к примеру, од-ним из самых популярных интернет-адресов среди не-тократов после распада СССР

Полиция и судебная система оказываются все болеебеспомощными перед лицом растущего числа элек-тронных преступлений, глобальной сетевой мафии,мотивацией для которой скорее является создание са-мости и повышение статуса в своей группе, чем эконо-мическая выгода. Это приводит к росту выступленийв пользу наделения органов правопорядка все боль-шими ресурсами. Как государственные налоговые ор-ганы оказываются в безнадежно подчиненном положе-нии сравнительно с мобильной нетократией, контроли-рующей взламывающую границы виртуальную эконо-мику, так и полицейские силы пасуют перед преступно-стью, которая вообще не имеет определенной геогра-

фической привязки.В то же время быстро рушится буржуазная семья:

когда промышленное производство резко сокращает-ся в пользу информационного менеджмента и секто-ра услуг, условия на рынке труда меняются. Появля-ется избыток низкоквалифицированной рабочей силы;одновременно открываются богатые возможности дляженщин, что в свою очередь наносит серьезный ущерби без того испытывающей давление семье. С начала1960-х число разводов на Западе растет постоянно.Все это ведет к серьезному кризису в информацион-ном обществе. Высвобождается огромное количествоничем не связанной социальной энергии, когда разру-шаются общественные институты старой парадигмы иисчезает сама основа социальной идентичности боль-шинства людей.

В эпоху раннего капитализма параллельно с разви-тием столичных центров развивалась городская куль-тура другого типа, американский философ и историкМануэль ДеЛанда назвал ее метрополией, – формагорода, возникновение которой возможно только прикапитализме. В отличие от столиц, метрополии небы-ли центрами нации, ни культурными, ни экономически-ми, ни политическими. Напротив, они располагалисьна морских побережьях, в местах схождения важней-ших морских трасс, и потому во многих отношенияхоказывались изолированными от остальной нации. В

то время как столица черпала рабочую силу и ресурсыв окружающей ее сельской местности, метрополии на-живали богатство на международной торговле, на вво-зе сырья и товаров из других стран и из других ме-трополий. Эти независимые морские порты стали пе-ревалочными пунктами важнейших транспортных пу-тей, через которые проходили огромные количествалюдей, товаров, предметов роскоши, в которых так ну-ждались столичные города и другие государства. Силаметрополий основывалась не на контроле над терри-ториями, а на контроле над товарными и финансовы-ми потоками.

Столицы и метрополии в капиталистическом обще-стве выполняли совершенно разные функции. В товремя как столица воплощала саму власть, метропо-лии были в известной степени свободны от ограничи-вающих законов и правил. Поэтому метрополии сталицентрами разнообразных видов деятельности и явле-ний, которые рассматривались правителями государ-ства и националистическими пропагандистами как со-мнительные, сточки зрения морали, и опасные для об-щества. Это могло быть ростовщичество, проституция,работорговля – все, что в позднем средневековье счи-талось подозрительным. По этой причине метрополиистали ареной для всякого рода экспериментов по частистилей жизни и образов мысли, потому что обладалистепенью свободы, немыслимой для самого государ-

ства. В метрополии гонимые и ненавидимые находи-ли убежище. Люди приходили и уходили – это не толь-ко позволялось, но и в точности соответствовало идееметрополии. Контролю уделялось меньше внимания, исо временем развился кочевой стиль жизни, а охота кперемене мест стала стилистическим идеалом метро-полий.

Мобильность в метрополии была слишком высо-ка, чтобы в ней могло действовать правило 'большин-ства', представлявшего какую-то групповую целост-ность. Мобильность и разнообразие привели к выра-ботке гибкой политической структуры, характеризуе-мой временными альянсами между различными груп-пировками. Политика была направлена на поиск функ-циональных компромиссов, а не на достижение кон-сенсуса относительно идеологии. Государства, ори-ентированные на торговлю и плюрализм, напримерШвейцария и Нидерланды, развили относительно пас-сивные и прагматичные политические институты в сти-ле метрополии, в отличие от централизованных. Важ-но отметить, что в таких государствах, а равно и во всехчистых метрополиях, никогда не случалось массовыхреволюционных выступлений, которые периодическисотрясали все государе та о чрезмерной центральнойвластью. Это подтверждает наш тезис о том, что идеяполитической революции является частью капитали-стической идеологии, этого симбиоза этатизма и наци-

онализма, а не аномалией или зловещим предзнаме-нованием.

Благодаря тому, что столица взяла на себя задачисоздания и управления национальным государствомс его бюрократическим и военным аппаратом, метро-полии могли сосредоточиться на торговле, морепла-вании и завоевании колоний. Такое сотрудничество иразделение труда шло на пользу обеим сторонам. Ме-трополии отвечали за международные связи: они вос-принимали, перерабатывали и пересылали сигналывнешнего мира и благодаря своей банковской системеобеспечивали движение денежных средств, необходи-мое для экспансии капитализма. В обмен на товар пер-вой необходимости и рабочую силу метрополия снаб-жала с ижицу колониальными товарами – тканями испециями. Помимо этого, метрополии под эгидой госу-дарства основывали на отдаленных землях колонии иконцессии, примером чего могут служить те монопо-листические торговые компании, что действовали подевропейскими флагами в восточной части Азиатскогоконтинента. В награду за то, что торговые компанииметрополий поднимали государственные флаги на но-вых территориях, что зачастую приводило к образова-нию там новых метрополий, таких как Гонконг, Макао,Сингапур и Гоа, метрополии обладали неограниченнойсвободой в освоении неисчислимых колониальных бо-гатств и развивающихся рынков.

Поскольку такое сотрудничество было выгодно обе-им сторонам, между метрополией и столицей разви-валось сотрудничество к виде 'ненулевой' игры – видсимбиоза. Между двумя типами городов происходилоинтенсивное сообщение, шел обмен не только това-рами и услугами, но также идеями и людьми. Столи-ца олицетворяла политическую и военную силу: ре-гистрация, каталогизация и выработка законов, а так-же идеология коллективной принадлежности. Метро-полии вносили свой вклад в развитие финансовой си-стемы, торговли, культуры и искусства, духа индивиду-ализма и предпринимательства. Следует помнить, чтовплоть до конца XIX века прирост населения в основ-ном обеспечивался за счет сельской местности. В го-родах властвовали вирусы и бактерии, избавлявшиегорода от перенаселения. Эпидемии, регулярно про-носившиеся по миру, приносили значительно большийущерб городам из-за высокой плотности населения иболее низкого уровня гигиены и санитарии, чем в сель-ской местности. Поэтому ее роль, помимо снабжениясырьем и продовольствием, состояла еще и в снабже-нии городов все новой и новой рабочей силой.

Столица выполняла связующую, стабилизирующуюфункцию, тогда как метрополия проповедовала от-крытость, свободомыслие и дух экспериментаторства,что временами было чистым безрассудством. Поми-мо конкретных экономических выгод от сотрудниче-

ства, они всегда тонко использовали друг друга: по-могали создавать внутреннюю сплоченность, предста-вляя другого в образе врага. Национал-идеологи и мо-ралисты могли приводить метрополию в пример как во-площение аморальности и коррупции. В ответ другаясторона культивировала образ столицы как средото-чие нетерпимости и подавления, что позволяло удер-живать население в рамках местной иерархии, на бла-го политической и экономической независимости отцентра. У столицы и метрополии не было реальныхпричин всерьез противостоять друг другу. Их противо-борство носило характер символический и театрали-зованный, имея целью лишь дальнейшее укреплениевласти обеих сторон.

Мы описали типы городов как чисто теоретическиеоппозиции. Поэтому следует отметить, что великие го-рода мира, получившие развитие при раннем капита-лизме, имели признаки и столицы, и метрополии. Нодаже когда оба стиля взаимодействовали в пределаходной и той же территории и были, по сути, 'вплавлены'друг в друга, различия все же были. Центральная пло-щадь и здание городского парламента вместе с про-мышленными окраинами представляют столицу. Рай-он гавани со всеми его более или менее греховнымиразвлечениями и артистические районы представляютметрополию. В этих 'плавильных котлах' существова-ли как физические, так и ментальные барьеры между

двумя типами структур, иногда труднопреодолимые.Примерами таких городов-гибридов являются Лондон,Санкт-Петербург, Нью-Йорк и Буэнос-Айрес. Другие го-рода принад-лежат, с исторической точки зрения, к ка-кой-то одной категории.

Париж, Мадрид, Берлин, Москву и Пекин можно на-звать типичными столицами, а Венецию, Амстердам,Сан-Франциско, Шанхай и Гонконг – типичными метро-полиями.

Если связать это с тем, как увеличивается областьсоциального взаимодействия среднего человека напротяжении его жизни, от сельской церкви до город-ской толпы, нам, возможно, удастся прийти к опреде-ленным выводам о том, как изменятся властные струк-туры и механизмы контроля при переходе от капита-лизма к информационному обществу, поскольку с раз-витием глобальной электронной сети значительно рас-ширится область социального взаимодействия отдель-ного человека.

Один из примеров того, как с приходом информа-ционного общества разрушается 'естественная' связьмежду городом и деревней: город все больше требу-ет от деревни встать на собственные ноги после двухвеков субсидирования. Государство, необходимое дляпроцветания столицы, теперь стало обузой, неоправ-данным расходом. В информационном обществе горыи океаны больше не нужны в качестве 'естественных'

границ и защиты от окружающего мира, а только каккурорты. Сырьевая составляющая большинства това-ров и услуг все время снижается, вместе с ней снижа-ется и значение роли окраин в снабжении столиц де-ревом и рудой, в то время какценнос1ь нематериаль-ных продуктов – идей, дизайна – растет с космическойскоростью.

Прирост населения теперь обеспечивается за счетбольших городов, а число сельских жителей, несмо-тря на честолюбивые программы местных политиков,неумолимо сокращается. Война за долю рынка междугородами ведется не с помощью оружия на земле ина море, а с помощью информационного менеджмен-та в виртуальном пространстве. В этих новых обстоя-тельствах столицы и метрополии все более удаляют-ся друг от друга. Значение столиц падает, тогда какметрополии с их процветающими банками знаний, ихподвижностью и способностью создавать не знающиеграниц альянсы, становятся прототипом урбанистиче-ского идеала новой эпохи. Зависть столицы в отноше-нии подвижности и независимости метрополий лишьускоряет распад национального государства.

Неслучайно самые ярые поборники государства ны-не – это жители сельских районов, которым есть что те-рять, когда сильное государство слабеет и больше неможет выполнять свои обещания. Не имея реальныхдоводов, регионы взывают к сочувствию всего мира в

надежде на компенсацию за столетия их безжалост-ной эксплуатации. Потому снижение гигантских субси-дий, с помощью которых развитые страны поддержи-вают жизнь в провинциальных областях, как правило,является камнем преткновения в международных пе-реговорах о развитии свободной торговли. Но у столи-цы нет выбора. Беспощадная конкуренция между ме-трополиями всего мира заставляет столицу избавлять-ся от своих обременительных обязательств по отноше-нию к нации в отчаянной попытке самой превратитьсяв метрополию.

Результатом становится денационализация инфор-мационного общества: ускоренное разрушение нацио-нального государства, что-то вроде глобальной пере-стройки национализма. Процесс углубляется, ибо прикапитализме решения принимаются с помощью выбо-ров, а большинство избирателей проживают в крупныхгородах; напротив, информационное общество кон-тролируется с помощью разного рода сетей и связей,в развитии которых население метрополий добросо-вестно практиковалось веками. Сдавленная в тискахвластных структур двух парадигм провинция не имеетшансов.

Даже демократия не может спасти сельские субси-дии надолго, поскольку сельский электорат предста-вляет группу, мнением которой легко пренебречь. Суменьшением налоговых поступлений вследствие экс-

пансии виртуальной экономики городское населениестанет использовать свое большинство, чтобы голо-совать за прекращение дальнейшей помощи деревне,которая будет, наконец, деколонизирована и предоста-влена самой себе.

Даже военные покидают сельскую местность в кон-це эпохи капитализма, что можно объяснить толькотем, что территорий, которые было бы необходимо за-щищать, не осталось, как и собственно желания за-щищать. Территория сократилась до области эколо-гической политики. Измеряется уровень концентрациидиоксида углерода, кислотное содержание водоемовнейтрализуется, и ведутся дискуссии по поводу того,нужно ли заново высаживать леса (чтоб было как прифеодализме), и кто будет за это платить, или оставитьвсё как есть {как при капитализме). Вопрос, чей флагразвивается по ветру в той или иной удаленной частистраны, – больше не причина бессонницы столичногожителя. В информационном обществе ведущие столи-цы мира не будут соревноваться в том, кто контроли-рует самую большую территорию. Напротив, они будутстараться избавиться от ответственности за судьбу какможно больших территорий, чтобы справиться с соб-ственными трудностями и догнать ведущие метропо-лии мира. Такая тенденция наиболее заметна в Евро-пе и Восточной Азии, поскольку там ситуация усугубля-ется снижением рождаемости.

Вследствие этих коллективных конвульсий неиз-бежно радикально изменятся представления челове-ка о самом себе. Прорыв информационного обществаозначает, что идея эпохи Просвещении о совершенномчеловеке как замене Бога и связанная с ней идея осо-знания своего 'истинного я' уйдут на покой. Взамен по-является идея освобождения тела от предопределен-ности – возможность смены идентичностей, похожейна смену одежды в зависимости от ситуации и контек-ста. Человек окажется в состоянии постоянного стано-вления, исключительной восприимчивости к новым ве-яниям и постоянной переоценки ценностей без четкоопределенной цели. Смысл не в том, чтобы достичькакого-то конечного результата благодаря упорству идисциплине, а в том, чтобы сохранять и, ж можно боль-ше возможностей. Мы говорим здесь, по меткому за-мечанию Делёза, не об индивидууме, человеке неде-лимом, а об дивидууме, человеке делимом. У этого ди-видуума не одна идентичность, а несколько, да и тебесконечно делимы. Это соотносится с тем 6иологиче-ским фактом, что внутри человека невозможно обнару-жит какую-либо единую контролирующую инстанцию.Человек – это просто место встречи массы противоре-чивых сил и стремлений, не имеющее центра.

Технический прогресс приводит к навязыванию че-ловеку новой мобилистической идентичности, выби-вающей опору из-под ног тотализма. В Сети идентич-

ность человека будет проявляться только в текущемконтексте с тем, чтобы в следующий момент претер-петь захватывающие дух изменения. Индивидуум, че-ловек цельный, уходит прочь, прикованный к своемуединообразию, как к тяжелому рюкзаку, на его местоприходит дивидуум, человек многоликий. На первойстадии человек многоликий перестанет стараться бытьчеловеком, на второй для него станет невозможнымстать человеком снова, как бы он этого не хотел. Этановая свобода и привлекает, и пугает одновременно,но она неизбежна. То, что мы описываем – это вир-туальный субъект плюрархического и, соответственно,постмодернистского общества, в котором каждый ре-шает за себя, и ни у кого нет возможности приниматьрешения за других во имя большинства.

Было бы большой ошибкой путать плюрархию с чем-либо, напоминающим анархию. Плюрархия – это нето же самое, что отмена правил, где каждый делает,что заблагорассудится. В плюрархическом обществескорее больше правил и законов, чем при демокра-тии, и они значительно более запутаны, абстрактны,и в большей степени скрыты и неоспоримы. Однакоплюрархические правила игры не устанавливаются по-литическими или юридическими институтами государ-ственного толка: суды и парламенты скоро увидят, какобесценятся их власть и статус. Правила игры в сетибудут построены на принципах меметического дарви-

низма, замысловатой системы – сетикета (netiquette),и именно это характеризует строгую этику информаци-онного общества и быстро займет место законов и пра-вил капиталистической парадигмы.

Эти правила по природе своей не могут быть неиз-менными. Как и все прочее в информационном обще-стве, их необходимо постоянно обновлять, посколькусложный контекст, в котором они применяются, непре-рывно меняется. Поэтому сетикет должен пониматьсякак 'живой' документ без определенных границ, этакийквази-юридический организм в вечном движении, сетьвнутри самой Сети, которая формирует и в то же времяотражает культурные ценности и идеологию. Престу-пления против сетикета не будут наказываться подоб-но преступлениям, существовавшим при старой пара-дигме, – тюремными приговорами или принудитель-ным содержанием в других учреждениях, а также де-нежными штрафами. Подобное наказание вряд ли бу-дет признаваться в обществе, в котором жизнь в основ-ном протекает внутри Сети.

Вместо этого нарушителей сетикета будет ожидатьвиртуальное заключение – исключение из жизненноважных сетей. Подобно нарушителям законов кочевогоплемени или феодальной деревни, любой, нарушив-ший нормы электронного 'племени', будет наказан ис-ключением из группового сообщества, что приведетк драматической утрате социальной идентичности. В

незначительных случаях, возможно, будет достаточнопострадать какое-то время от сетевою бойкота, но бо-лее серьезные преступления или их рецидивы будутприводить к полной сетевой изоляции. Эта система на-казаний аналогична травме, вызванной вынужденнойбезработицей и капиталистическом обществе. Добавь-те к этому невозможность для безработного найти ка-кое-нибудь другое место работы, и степень эффектив-ности такого наказания станет очевидна.

Роль легального администратора, который будетвправе накладывать наказание и приводить приговорв исполнение, будет принадлежать смотрителю Сети –куратору. Внутри собственной кураторской сети – экви-валента Интерпола в информационном обществе – бу-дет постоянно циркулировать информация о неблаго-надежных гражданах Сети. Только при возможностиподдерживать конкуренцию между самими кураторамии их сетями плюрархия будет функционировать, в про-тивном случае всему виртуальному обществу угрожа-ет олигополия кураторов – виртуальная форма властименьшинства с ее высокой концентрацией и с высокимуровнем коррупции и произвола.

Но в то же самое время граждане Сети будут в зна-чительной степени контролировать себя, потому чтогибкость и адаптивность окупятся в информационнойсистеме наказаний и поощрений. Если обратиться кразвитию современного общества, одной из его наи-

более заметных тенденций, как обнаружили немец-ко-еврейский социолог Норберт Элиас и другие, явля-ется постоянно увеличивающаяся степень интернали-зации. Это означает процесс, при котором запреты,вначале устно и письменно объявляемые и соблюда-емые под угрозой жестоких наказаний, со временемстановятся все более очевидными репрессии перешлиот внешних социальных институтов вовнутрь сознанияграждан. Писатели, как например Уильям Берроуз, ифилософы, такие как Фуко и Делёз, интересовались,как поддержание общественной морали в позднека-питалистический период постепенно превратилось иззадачи государственно регулируемой дисциплины вовнутренний контроль самих граждан. Одно из след-ствий этого – прямое применение команд и угроз состороны государства все больше заменялось педаго-гическими приемами пропаганды, целью которых бы-ло научить граждан быть своей собственной полициейнравов. Общество дисциплины сменилось обществомконтроля, пропаганда заменила наказание, и надзорбыл делегирован самим поднадзорным. Как намногодешевле.

Важным условием существования этого обществаконтроля было поддержание мифа о Человеке с боль-шой буквы, так что каждый отдельный гражданин осо-знавал этот идеал, и ему постоянно напоминали о том,что ему не удается жить в соответствии с требования-

ми, которые ему предъявляются, и поэтому у него естьвсе основания, чтобы совершенствоваться. Стать Че-ловеком – так назывался этот проект, длиною в жизнь,который не удавалось завершить никому. Миф о чело-веке доказал свою невероятную живучесть, что объ-ясняет, почему капиталистическая элита, несмотря нена что, преуспела в удержании власти над обществом,стремительно двигающемся к плюрархии, в которомидеологическая легитимность власти практически вы-ветрилась. Жертвы похищений часто проявляют ир-рациональные чувства по отношению к своим похи-тителям – так называемый Стокгольмский синдром –и те же симптомы можно наблюдать среди потреби-телей эпохи позднего капитализма: загадочная неспо-собность отказаться от устаревшего и деформирую-щего мифа о самореализации и поиске своего 'истин-ного я'.

В конце эпохи капитализма государственные орга-низации и разные исследовательские институты устро-или мощные минные поля из тревожных отчетов, в ко-торых с помощью диаграмм и таблиц иллюстрирует-ся растущее падение нравов. Все – от ожирения и ле-нивых диетических привычек до чрезмерного просмо-тра телепередач и отсутствия эмпатии – преподносит-ся в резких тонах, которые становятся только гром-че в мегафонах масс-медиа. Падение нравов по по-нятным причинам приписали воздействию интернета.

Одна проблема хуже другой, и все они требуют се-рьезного вмешательства и виде разных информаци-онных кампаний со стороны государственных органи-заций и исследовательских институтов, которые, соот-ветственно, нуждаются в огромных финансах. Малень-кий человек, как убедительно показывают все отчеты,все еще не стал достаточно зрелым для выполнениясвященной задачи по реализации своего 'истинного я'.Потому он нуждается в любящей заботе и опеке. Такбыла развернута клеветническая кампания, в ходе ко-торой отмирающие институты капитализма – полити-ческие партии, психологи, социологи, СМИ, школа исемья – обвиняли друг друга в отсутствии ответствен-ности за воспитание людей: почему же никто не возь-мет на себя ответственность за предоставленных са-мим себе людей?

Это тесное взаимодействие между политиками, ис-следователями и СМИ было так налажено, что исклю-чало даже намек на критику. Явно не в интересах пад-ких до сенсаций СМИ было подвергать пугающие до-клады социологов тщательной экспертизе. Так что, сточки зрения бизнеса, весь этот спектакль выгляделкак одна большая рекламная пауза, повествующая овсевозможных товарах и услугах, стимулирующих egoрядового гражданина. Неудовлетворенные граждане,как правило, являются весьма интенсивными потре-бителями. Совершенство недостижимо, но всегда по-

являются новые товары и услуги, которые могли быв этом помочь, и не попробовать сделать это былобы неправильно по отношению к своему гражданско-му долгу – вот что проповедуют СМИ, используя своиканалы односторонней коммуникации. Никто не можетсчитаться достаточно стройным, или красивым, или хо-рошо одетым, чтобы чувствовать себя спокойно подградом призывов стать еще лучше. Непрерывное куль-тивирование у граждан отвращения к самим себе со-ставляет основу для терапевтического гиперпотребле-ния, которое обеспечивает вращение колес позднегокапитализма с такой скоростью. Реклама – это пряник,шокирующие отчеты – кнут. Государство и капитал си-дят, крепко связанными вместе, в одной лодке.

В информационных сетях, где коммуникация интер-активна, старые истины об индивидууме будут под-вергнуты серьезной критической оценке. Миф о само-реализации будет просвечен насквозь, все эти идеи овоспитании целостной личности покажутся антиквари-атом. В результате, все политические, научные и фи-нансовые силы, стоящие за этой пропагандой, начнутпостепенно терять свое влияние на коллективное со-знание. Это не значит, что давление ослабнет, простоновые 'истины' будут по-другому упакованы. Нетокра-тия и её высшие функционеры – кураторы – выходятна трибуну вместе со свежим, постоянно меняющим-ся текстом закона – много новых маленьких сотикетов

для новых дивидуумов. И даже если плюрархическаяструктура позволит каждому участнику поставить подсомнение правила игры, исходящие от каждого отдель-ного куратора, не будет альтернативы, кроме как под-чиниться другому куратору, и разница между ними мо-жет оказаться неопределимой, поскольку все кураторывместе образуют свою мега-сеть для защиты властисвоей группы.

Правила будут меняться, но скрытое под ними по-слание кураторов гражданам Сети будет оставатьсяпростым и однозначным: ваша сеть никогда не будетдостаточно хороша, вы никогда не будете достаточнокоммуникабельны, вы не можете позволить себе пе-редохнуть, вы должны все время быть готовы к ново-му прыжку, к новым ощущениям и познаниям! Так но-вая каста правителей захватит власть и овладеет ееязыком, с помощью которого и будет управлять инфор-мационным обществом. Различие стратегий капитали-стов и нетократов в борьбе за власть состоит в том,что кураторы в полной мере осознают последствия ин-терактивности и ее неразрывной связи с властью. По-этому кураторы не будут диктовать своим подданным,они будут нести с ними беседу. Нетократы больше слу-шают, чем говорят; они общаются вежливо и тихо, из-бегая жестких команд. Нетократическая класть не естьвласть принятия решений как таковых, поскольку вусловиях плюрархии люди сами принимают решения.

Нетократическая власть – это контроль над понимани-ем того, каковы будут последствия альтернативных ре-шений.

В информационном обществе функция морально-го надзора человека над самим собой уже не будетвнушаться самоуверенными и озабоченными эффек-тивностью бюрократами, а будет стимулироваться по-стоянно меняющимися нетократическими тенденция-ми, которые будут устанавливать, что в данный моментозначает 'быть на коне' и как лучше продемонстриро-вать, что вы 'в теме'. Этика начинает все больше бытьвопросом эстетики. 'Дешевый' стиль станет синонимомобщественного суицида. Предполагается, что каждыйигрок будет полностью в курсе правил сетикета, непи-саного закона о том, как члены Сети должны вести се-бя по отношению друг к другу. Поскольку сетевая ком-петенция – ключ к успеху в информационном обще-стве, можно ожидать буйного расцвета всякого родакоммуникационных терапий и курсов по 'хорошему се-тикету'.

Проблема в том, что, поскольку мы говорим о ди-намических процессах, новые знания быстро устаре-ют. Самое ужасное в этих правилах то, что чем боль-ше людей о них знают, чем больше людей начинаютжить в соответствии с ними, тем быстрее они теряютсвою ценность. Реальная инфляция в информацион-ном обществе будет угрожать не валютам и ценным бу-

магам, а ценности действий каждого отдельного игро-ка. Область социального взаимодействия граждан Се-ти глобальна, их доступ к информации неограничен.Вопрос их социальной идентичности остается откры-тым, а степень влияния – не более чем вопрос стиля.

ГЛАВА IX. ВЛАСТНЫЕ ИЕРАРХИИ

ЭПОХИ АТТЕНЦИОНАЛИЗМА– СЕТЕВЫЕ ПИРАМИДЫ

Одним из фундаментальных понятий при обсужде-

нии информационных сетей является прозрачность:Сеть – полупрозрачная и просвечивающая система,а следовательно, демократична и предоставляет рав-ные возможности. Принцип прозрачности проявляетсяв том, что все участники Сети имеют доступ ко всей не-обходимой информации и в любой момент могут вне-сти свой вклад. Все карты на столе, каждый имеет воз-можность высказать свое мнение и принять участие впроцессе принятия решений. Если прозрачность – гла-венствующий принцип информационного общества, тонадо ждать революции на рынке труда. Когда традици-онный бизнес превращается в прозрачную сеть, нани-матели больше не могут обращаться с наемными ра-ботниками, руководствуясь феодальными принципамиуправления. Все взгляды устремлены на работодате-ля. Последователи Макиавелли не могут действоватьв духе Макиавелли, находясь под неусыпным тоталь-ным надзором подчиненных.

Эта логика лежит в основе внезапной вспышки ин-

тереса к этике в позднекапиталистическую эпоху, чтоявляется хрестоматийным примером лицемерия. Кактеперь быть? Если произвол и деспотизм больше неработают, необходимо найти новые стратегии руковод-ства и осуществления власти. Технологическое разви-тие движет общество и предоставляет, в данном кон-кретном случае, каждому работнику немыслимые пре-жде рычаги влияния относительно его рабочей ситу-ации. Внутренняя прозрачность сетей и связанная сэтим демократизация производства дали теоретикамменеджмента повод триумфально заявить, что 'Марксбыл прав': развитие технологий сделало все прежниеспособы производства устаревшими и непригодными;рабочие берут власть в свои руки. Но есть одна не-увязка в этом розовом сценарии. Проблема в том, чтоинформационное общество значительно сложнее, чемкажется. Бизнес все больше превращается в виртуаль-ные сети со значительно меньшим числом стабильныхструктур и жестких принципов трудоустройства. Дина-мика сетей – феномен, который не только и не столькохарактеризуется прозрачностью, сколько многими дру-гими значительно более важными аспектами.

Чтобы сеть могла функционировать в соответствиис жесткими требованиями эффективности, существу-ющими на рынке кураторов, каждый, кто не привноситв ее работу какой-либо ценности или воспринимаетсякак угроза общим интересам членов сети, неминуемо

подлежит удалению из нее. Каждая сеть, которая стре-мится быть мало-мальски привлекательной и успеш-ной, вынуждена производить тщательный отбор своихбудущих участников, иначе она быстро погибнет в по-токе недостоверной информации, заполняющей огра-ниченное пространство. Это неизбежно приведет к то-му, что наиболее ценные участники сети будут терятьк ней интерес и стремиться стать участниками другихсетей, в политике которых больше ограничений. Поки-нутая же ими сеть постепенно трансформируется в об-реченное на исчезновение бесплодное образование,состоящее из бесполезных участников, по невежествупроизводящих на свет всякий информационный хлам.

Открытые сети, появившиеся в результате быстро-го развития интернета, либо будут преобразованы взакрытые сообщества, либо обветшают и станут свое-го рода мусорными коллекторами бесполезной инфор-мации. В закрытых сетях участники будут отбиратьсякураторами этих сетей, виртуальными привратниками.Вокруг таких сетей будут возведены высокие и толстыестены, чтобы защитить их и от нежелательного взгля-да, и от несанкционированного входа. Чем более при-влекательна будет сеть, тем больше людей будут стре-миться стать ее членами; чем более высокое положе-ние эта сеть будет стремиться занять, тем неприступ-нее станут окружающие ее стены и жестче правилаприема.

Прямым следствием такого развития событий явля-ется то, что виртуальное общество представляет со-бой длинный ряд сетевых пирамид – властной иерар-хии, в которой представители консьюмтариата в основ-ном входят в наименее привлекательные сети, пол-ные информационного мусора, в то время как нетокра-ты образуют сети высших уровней, в которых концен-трируется власть и влияние. Это общество, по опре-делению, является посткапиталистическим, посколькуни деньги, ни титулы, ни слава в нем не имеют зна-чения при вступлении в ту или иную сеть высшегоуровня. 'Нетократический' iniyc, который ныне в цене,определяется совершенно другими характеристиками– знанием, контактами, кругозором, видением. Другими словами, качествами, которые повышают статуссети и делают её ещё более могущественной.

Представления о власти, имевшие хождение при ка-питализме, что все важные виды человеческой дея-тельности контролируются из центра также вышли изупотребления. В виртуальном мире просто нет центра.Нетократическая сетевая пирамида создается не с це-лью использования власти; более того, она вообще несоздается в привычном понимании этого слова и долж-на рассматриваться как структура, возникающая какследствие развития технологий и естественного отбо-ра, которая не в состоянии обеспечить контроль, необ-ходимый для защиты каких-либо специфических инте-

ресов. Принцип пирамиды – скорее децентрализация,нежели любая централизованная концентрация вла-сти. Пирамида никогда не бывает в равновесии, взаи-моотношение сил внутри нее постоянно меняется, тоесть власть происходит из временных, нестабильных,аморфных альянсов, а не из какой-то конкретной гео-графической точки или устойчивого конституциональ-ного образования. Власть вообще станет невероятнотрудно локализовать, и потому, естественно, станетеще труднее и критиковать её, и бороться с ней. Но тотфакт, что власть становиться более абстрактной и не-видимой, не означает, что она исчезает или ослабева-ет, скорее наоборот.

Общественный статус сетей определяется тем, на-сколько хорошо справляются со своим трудным деломих профессиональные кураторы – арбитры вкуса и се-тикета. Поскольку кураторы, в свою очередь, конкури-руют между собой на сетевом рынке, они вынужденыпостоянно заниматься рекламой собственной сети иубеждать людей в её превосходстве, отчасти для пе-реманивания членов других сетей, а также в надеждена вступление во влиятельные альянсы. Каждое удач-ное решение, так или иначе, может привести к впеча-тляющим результатам, в то время как каждое неудач-ное решение по поводу доступа или исключения можетиметь разрушительные последствии дли кураторов идля их сети, их репутации и доверия к ним. Именно

репутация, или капитал доверия, является самым цен-ным активом сети; с её помощью сети привлекают к се-бе внимание, а внимание в сети гораздо более дефи-цитный ресурс, чем деньги. Деньги – результат внима-ния, не наоборот. Внимание – единственная твердаявалюта виртуального мира. Потому стратегия и логиканетократов носят характер аттенционалистический, ане капиталистический.

Рисунок 9.1. Сетевая пирамида

Существование каждого отдельного куратора шатко

и неопределенно, но самой группе кураторов беспоко-иться не о чем. Их коллективной власти ничто не угро-жает, ибо их функции в обозримом будущем не смо-гут выполняться машинами, поскольку нет стандарти-зированных правил. Не существует накопленной му-

дрости, идеологических традиций, квалификационныхэкзаменов или специального образования Формаль-ные критерии, на которые можно сослаться, отсутству-ют. Это означает, что ни один из общественных инсти-тутов старой парадигмы не имеет долгосрочных пер-спектив успешной конкурентной борьбы на сетевомрынке, где залогом успеха являются интуиция, превос-ходные социальные навыки, высочайшая восприимчи-вость и обладанием стилем.

Вследствие этого самой востребованной и потомусамой ценной становиться информация о сети как та-ковой, а именно: как создать и администрировать своюсобственную сеть наиболее эффективным способом.То есть самой могущественной, с точки зрения тако-го явления, является та мета-сеть, в которой кураторырасширяют и укрепляют свои контакты, обмениваютсяопытом и образуют альянсы. Глобальный мета-кура-ториат, высшая сеть в сетевой пирамиде кураторов, –наиболее мощное учреждение нетократического об-щества, эквивалент всемирного правительства инфор-мационной эры. Однако вся система неустойчива; зна-чит, её конституция будет постоянно меняться, затруд-няя эмпирический анализ власти.

Информационное общество представляет абсолют-но новую топографию. При капитализме, несмотря намедлительные и ограниченные коммуникации, все жеприсутствовала определенная ясность, поскольку ло-

гика построения системы и обстоятельства ее Функ-ционирования оставались в основном одинаковыми.Можно сказать, что капиталистическое общество напо-минает открытое поле, где все люди могут видеть другдруга, пусть и в некотором удалении, и творить другс другом, даже если не всегда хорошо слышно. Мыназываем эту общую зону интересов 'публичной аре-ной'. Топография информационно общества парадок-сальным образом напоминает лабиринт. Арена изогну-та, а события непредсказуемы. За каждым углом сюр-приз. Что было важно вчера, редко представляет ка-кую-то ценность сегодня. Порой нужно отказаться отуспешной стратегии без всякого предупреждения. Про-зрачность, в общем, не более чем химера, пропаган-дистский миф нетократов, существующий только вну-три очень узких горизонтальных участков. Мы можемлучше видеть и слышать то, что поблизости, однако то-гда наша дальнозоркость, а вместе с ней и сама обще-ственная арена, исчезают.

При перепроизводстве информации в дефицитевнимание. В нетократической сети информация самапо себе имеет ограниченную ценность. Напротив, цен-на способность избегать ненужной информации, что-бы высвободить драгоценное время и усилить концен-трацию. Информация, пользующаяся спросом, должнабыть адекватной и надежной, а также, желательно, экс-клюзивной, то есть ее можно обнаружить только в се-

тях самого высокого уровня. И только в них есть знаниеи понимание, необходимые для оптимального исполь-зования этой информации. Метаинформация – сведе-ния о том, как наиболее эффективно связать разно-родную информацию – сама по себе есть самая цен-ная ее разновидность.

Продажа первоклассной информации на публичныхторгах тому, кто предложил наибольшую цену, со вре-менем станет маловероятной по ряду причин. Когдатранзакция становится публичной, эксклюзивность ин-формации снижается, а риск ее дорогостоящей утечкииз сети – победителя торгов настолько велик (посколь-ку внимание дороже денег), что информация, так илииначе, найдет дорогу к сети наивысшего уровня. Длянетократов то, с кем вы общаетесь, намного важнеетого, сколько денег заплатят за информацию, которуювы предлагаете. В сетях высокого уровня капиталисти-ческая стратегия применима только на очень корот-кий период, поскольку социальные издержки дальней-шей перепродажи ценной информации, в долгосроч-ной перспективе, будут неоправданно велики. Выжи-вание в среде нетократов требует мышления в дол-госрочной перспективе, основанного на привлечениивнимания, поскольку внимание более ценно, чем день-ги.

Капиталисты станут низшим классом, занятым воз-ней вокруг устаревшей, второсортной информации, в

то время как нетократия – сетевая элита – забираетглавный приз власти и статуса, а вместе с ним напад-ки и тычки. Нетократы, конечно, в конечном итоге, уне-сут и финансовые доходы, невзирая на то, что онивторостепенны; в конце концов, только избранные кон-тролируют знание и способны привлекать внимание,что более ценно, чем что бы то ни было. И только ко-гда выгоды от использования наиболее ценной инфор-мации будут исчерпаны, нетократы, с благословениясвоей сети, продадут ее капиталисту, предложившемунаивысшую цену. Так что капиталисты будут вынужде-ны приспосабливаться к условиям аттенционализма,играя в игру, правила которой они не только не созда-вали, но и зачастую совсем не понимают. Уже в послед-ние годы капитализма эта модель стала очевидной: ка-питалисты с наиболее развитой сетью опережают ка-питалистов с наибольшим капиталом в борьбе за пра-во инвестировать в новую экономику. В результате бур-жуазная экономика уже подвергается влиянию принци-пов аттенционализма.

На начальном этапе вполне возможно, что некото-рые кураторы будут пытаться продавать свою властьза деньги. Но эти близорукие действия окажутся са-моразрушительными, потому что подобного рода тран-закции немедленно скажутся на доверии к кураторам,а это означает, что, поскольку статус и стандарты ихсети будут подорваны, им скоро нечего будет выста-

вить на продажу. Следствием станет неминуемая по-теря влияния и вытеснение с жесткого рынка курато-ров. Очевидно, что нетократическая власть, которуюможно приобрести за дины и, не стоит их, посколькуона просочится как песок сквозь пальцы в тот момент,когда кто-либо решит превратить свою покупку в капи-тал. Поскольку неоспоримо, что во властной структуреинформационного общества деньги имеют подчинен-ное положение.

Тенденции развития внутри и между разными сетя-ми уже сейчас расставляют принципиально новые ак-центы в борьбе за власть и статус: первостепеннойстановится тщательная забота о своей торговой мар-ке. Игроки просто не могут себе позволить ассоцииро-ваться с чем-то устаревшим, иначе они потеряют вся-кое доверие. Невероятно важно, чтобы вас видели вправильном контексте, принадлежать к по-настояще-му интересным альянсам – чему-то, чего не купишьза деньги, поскольку деньги уже недостаточно инте-ресны. Поэтому не будет преувеличением сказать, чтосмена парадигмы ведет к смерти капитализма, ибо ка-питал вынужден добиваться внимания, а не наоборот.

Внимание, которого так не хватает, – вот чего хо-чется всем. Согласно фундаментальным националь-но-экономическим принципам спроса и предложения,материальная выгода больше не является движущейсилой развития и мотивирующим фактором человече-

ской деятельности. Прежние ценности порядком обес-ценились. Это справедливо и для денег, и для правсобственности. Совершенно не важно, произошли липрава собственности из занятий бизнесом, политикой,обусловлены ли они образованием или унаследованы,их ценность убывает. Внимание превыше всего; обще-ство движимо вниманием, а не капиталом. Если бытермин 'информационное общество' не был уже ши-роко применим в социологии для обобщенного описа-ния новой парадигмы, то, возможно, слово 'аттенцио-нализм' было бы даже более подходящим для харак-теристики этой парадигмы. Поэтому совершенно необ-ходимо разобраться, что же все-таки такое аттенцио-нализм, и каковы его неизбежные последствия.

Интернет отличается от СМИ позднего капитализ-ма одним важным обстоятельством. Пресса, радио ителевидение – пример односторонней коммуникации.Потребитель потреблял, телебашня тихо и спокойнорассылала сообщения – замкнутая система без диало-га, без обсуждения и критики, если не считать 'писемзрителей', содержание которых строго контролирова-лось. Сеть, с другой стороны, есть средство коммуни-кации как минимум в двух и часто в нескольких напра-влениях. Раньше посланием было само средство свя-зи, теперь это пользователь. Действуя в Сети, поль-зователь создает ее содержание: грань между потре-блением и производством исчезает. Это значит, что те,

кто у власти при капитализме, гегемоны общественно-го пространства – политики, пропагандисты, проповед-ники всех мастей – больше не являются серьезнымиигроками на поле СМИ. Их место занимают увереннодержащие нос по ветру сетевые потреби-1сли, кото-рые формируют сложнейшую систему обратных свя-зей, благодаря чему информация вновь и вновь воз-вращается в оборот и, проходя через руки множестваучастников, претерпевает длинную серию превраще-ний. В этом суть исключительно сложного бесконечноизменчивого процесса, чьи результаты часто изумля-ют.

Тот факт, что новый гражданин Сети не особенноинтересуется отжившими капиталистическими ритуа-лами вроде политических выборов, не вызывает уди-вления. Публика встаете с кресел и покидает театр.Старые капиталисты все еще стоят на сцене в оди-ночестве, спрашивая себя с нарастающим негодова-нием, почему это никто не прислушивается к их му-дрым словам. А в это время шум в фойе усиливается– это публика начинает общаться между собой. Кто-то предлагает выпить, из динамиков разносится тан-цевальная музыка. А где-то в полумраке этого ночногоклуба скрывается хозяин импровизированной вечерин-ки, по совместительству – виртуозный массовик-затей-ник – куратор, кто и является большой новой звездой.Власть в информационном обществе принадлежит не

тому, кто диктует правила, и не тому, кто полагает, чтоочень важно находиться в лучах прожекторов, но тому,кто сможет организовать вечеринку так, чтоб никому небыло скучно. Критичным становится не предмет обще-ния, а способ, а также кто с кем общается. Цель уже нестолько некий предел, сколько направление – созда-вать, поддерживать и усиливать процесс, чтобы все ко-лесики и винтики работали. При этом не обязательнокричать громче телевизора, но использовать движениеветра как музыкальный инструмент, на котором нето-крат может играть соблазнительную мелодию.

Нарушение баланса сил приводит к тому, что по-литика превращается в зрелище. Политика вынужде-на приспосабливаться к драматургии средств массо-вой информации и становиться более развлекатель-ной, более дружественной к телевидению, чтобы при-влечь хоть какое-то внимание. В конечном итоге по-литики вообще потеряют реальную власть и превра-тятся в еще одну категорию низкооплачиваемых акте-ров теле-шоу, безобидных чтецов, произносящих чу-жие слова, безжалостно перетасовываемых режиссе-рами и поливаемых грязью журналистами. Альтер-нативы нет. Любой, пытаю-щийся противостоять ду-ху времени и продолжающий политическую агита-циюстарыми средствами, не выживет в нетократическомобществе. Такое поведение будет восприниматься, какпопытка вновь установить информационную тиранию.

Следствием появления новых очертаний информаци-онного ландшафта становится то, что плюрархическаяпублика поворачивается спиной к старой политическойсцене.

Личные амбиции игроков, то, кем и чем они сами хо-тели бы быть, более не имеют значения. Никто боль-ше не кузнец своего счастья. Мир, выраженный в этойфразе, ушел в прошлое. На первый план выходит спо-собность к мгновенному перевоплощению, когда изме-няются условия и требования окружающей среды. Не-вероятно сложная и постоянно меняющаяся системаправил виртуального поведения, которая сейчас раз-вивается и непрестанно совершенствуется, формиру-ет и выражает нетократический идеал. Единственнополезным ключом к непостижимому сетикету служитмаксимальная подвижность и хорошо развитый соци-альный интеллект. Ничто нельзя считать само собойразумеющимся; все наши предрассудки, все предпо-ложения, которые мы используем для ориентации вжизни, должны постоянно переоцениваться. Каждаяновая ситуация требует нового понимания, а равно исмелости действовать без колебаний и вести себя всоответствии с этим пониманием. Только те, кто готовпозволить себе постоянные изменения, могут выжитьв непрерывно мутирующем мире.

Это имеет ряд интересных следствий. Так, напри-мер, терапия для нетократов больше не будет бази-

роваться на психологических или психоаналитическихмоделях более или менее интегрированною, единогоego. Фрейд и все его последователи, толкователи ипротивники по терапевтической лавочке отыграли своироли. На смену им приходят шизо-аналитики и теоре-тики прогрессивной коммуникации с их ситуативно иинтерактивно ориентированными идеями на счёт со-циального интеллекта и контролируемого расслоенияличности. В информационном обществе люди будутскорее стремиться излечиться от излишней целостно-сти сознания, нежели от шизофренических наклонно-стей. Само наличие, а не управляемая форма, шизо-френии является нетократическим идеалом.

Нетократов не интересует самореализация и поисксвоего истинного 'я'. В их глазах все это – вздор и пред-рассудки. Они не верят и не намерены верить в то,что представляется им пережитком прошлого. Взаменони жаждут холить и лелеять свою способность к одно-временному и своевременному действию и совершен-ствоваться в искусстве постоянного развития множе-ства параллельных самостей. Развитие личности идетпо пути реализации всех возможных состояний чело-века делимого, создания прагматичного союза различ-ных темпераментов и черт характера. Цельность будетвосприниматься как достойное жалости свидетельствонемощи, а не идеал. Шизофреническая, калейдоско-пическая личность, напротив, становится достойным

подражания примером, поскольку она функциональ-на. Шизо-анализ внесет свой вклад в дело укрепле-ния способности к постоянным переменам перед ли-цом меняющихся обстоятельств.

Коммуникация в информационном обществе проис-ходит исключительно в рамках систем с обратной свя-зью. Прежние, односторонние способы передачи ин-формации станут музейной редкостью. Само понятиекоммуникации предполагает наличие не только источ-ника и приемника, но и более-менее квалифицирован-ной реакции, направленной от приемника обратно к ис-точнику и функционирующей как входящая информа-ция в повторяющемся процессе обратной связи. Буду-чи участником такого интерактивного обмена инфор-мацией, человек делимый засверкает всеми своимигранями. Все они взаимно освещают, поддерживают иукрепляют друг друга в этом беспокойном, но чрезвы-чайно скоординированном движении, подобно рыбамв стае. Человек делимый реально существует лишь вреакциях противостоящих ему сил и вправе рассма-тривать себя как систему связей, то есть сеть, зависи-мую от многих других сетей, непрерывно перерабаты-вающую информацию с целью постоянного обновле-ния желаемой виртуальной идентичности.

Нетократические дивидуалы будут в постоянном по-иске твердой опоры, с тем лишь, чтобы тут же обнару-жить, что опора в движении. Тогда, в надежде обрести

почву, они перейдут на платформу другого уровня, ивсе лишь с тем, чтобы обнаружить, что и она в движе-нии. Так процесс и осуществляется – движение на раз-ных уровнях и в разных направлениях. Но восприимчи-вые дивидуалы скоро превратят переход с уровня науровень в искусство и продолжат свой поиск твёрдойпочвы под ногами, невзирая на понимание ее иллюзор-ности, завороженные своей виртуозностью. Неустой-чивость в окружении сознательно выстроенных и по-стоянно пересматриваемых фикций заменит собой ве-ру в твердую опору. Сознание хрупкости фантазий при-ведёт к крушению иллюзий и потере смысла, но такжек творческому опьянению свободой и неограниченны-ми возможностями. Когда фантазии создаются во вза-имодействии с другими дивидуалами, возможности об-щения растут, и тогда может произойти все что угодно,Это блуждающая точка отсчета мобилистической мы-сли, единственно возможного пути через информаци-онное общество.

Одной из отличительных черт информационного об-щества является его ускоряющаяся медиализация, ко-торая сводит на нет нeт предыдущие рассужденияо доверии. Чтобы объяснить, что такое медиализа-ция, можно воспользоваться примером классическогоСМИ, снижем, ежемесячного или еженедельного жур-нала, для показа последними этого явления. Покупаяжурнал, мы тем самым приобретаем некоторое коли-

чество важной, достоверной, захватывающей или, покрайней мере, развлекательной информации, то естьто, что нетократы называют содержанием. Но журналтакже содержит значительное количество информа-ции, которую мы вовсе не собирались покупать, но сприсутствием которой вынуждены на время смирить-ся, в обмен на получение нужной по относительно не-высокой цене. Другими словами, журнал содержит ре-кламу. А реклама нас раздражает? Ежемесячник, со-держащий рекламы больше, чем содержательного ма-териала, не привлечет много читателей. Кроме того,журнал, который не разделяет должным образом со-держание и рекламу, также теряет доверие, а с ними читателей. Журнал безо всякой рекламы вообще за-служивает наибольшего доверия, даже если не имеетбольшого тиража (если, конечно, это результат проду-манной политики, а не неумения редакции привлекатьрекламодателей).

В целиком медиализированном обществе придет-ся применять эти принципы не только к потреблениюСМИ в их классической форме, но и к общественнойактивности вообще. В виртуальном сообществе Сетиразличие между содержанием и рекламой, в смыслеприобретенной информации, должно постоянно под-держиваться, ведь битва за внимание не прекраща-ется ни на минуту, просто логика её отлична от ка-питалистической. Новые властители – дистрибьюто-

ры информации, кураторы – готовы глотку друг дру-гу перегрызть, поэтому куратор, у которого достанетсил и средств свести потребляемую информацию доабсолютного минимума, обеспечит наивысшее дове-рие для своей сети и шансы на успех для себя. Ин-формация, покупаемая за деньги, интересует капита-листа и доступна для его понимания, у нетократа жеона вызывает неприятие, ибо нужна только консьюмта-риату, растерянно оглядывающемуся вокруг в поискахинструкций по потребительскому поведению. Поэтомукапиталистам никогда не удастся попасть в стан нето-кратов; их повадки не отвечают критериям членства.

Так, в культуре аттенционализма доступ к адекват-ной и эксклюзивной информации, в значительно боль-шей степени, чем доступ к деньгам, имеет решающеезначение для обладания властью и положением в об-ществе. Каждая успешная в этом отношении персо-на или организация будет осаждаться бесчисленны-ми инвесторами, охотящимися за информацией, кото-рые будут готовы стоя на коленях умолять разрешитьим инвестировать их капиталы в деятельность, кото-рую они даже до конца не понимают, и они будут про-сто вынуждены приспосабливаться к разнообразнымнетократическим прихотям. Список Fortune 500 будетнизведен до уровня кича, развлекательной литерату-ры, почти как Книга Пэров при капитализме, этакое пи-кантное времяпрепровождение, чтобы изучить, по ка-

ким давно почившим критериям ранжировались гра-ждане доисторической эпохи. В информационном об-ществе другие мерки. Социальный статус человека бу-дет определяться его членством в сети, и статус этотбудет постоянно изменяться как с течением времени,так и в зависимости от обстоятельств. Списку аристо-кратов новой эпохи никогда не суждено быть напеча-танным, поскольку он устарел бы раньше, чем попална прилавки, и к тому же был бы абсолютно нечита-емым. Нетократические отношения существуют толь-ко on-line, в прямом и переносном смысле, постояннообновляемые и закрытые от посторонних посредствомпаролей и виртуальных ключей, доступных лини, из-бранным – кураторам.

Бесценные связи буквально бесценны: их не купишьза деньги. Связи возникают только в обмен на дру-гие связи, равнозначные по совокупной ценности. Ат-тенционализм приведет к появлению сложной систе-мы бартера. Связи будут возникать, если игрок обла-дает ценной информацией, а еще лучше, если человекдемонстрирует исключительные способности по при-данию этой информации как можно более привлека-тельной формы, усиливающей интерес. Вот еще од-на отличительная черта аттенционализма: можно од-новременно съесть пирог и иметь его. Можно одновре-менно обладать информацией и в тоже время делить-ся ею с несколькими избранными. Вступая в контакт,

вы сами приобретаете дополнительную стоимость, по-скольку коммуникация придает интерес персоне, кото-рая делится информацией, и интерес этот сохраняет-ся до тех пор, пока существует ожидание следующейпорции такого же информационного продукта из тогоже источника.

Информация, которую вы решили придержать длясебя, не имеет привлекательной ценности, а информа-ция, которую вы продаете за деньги, имеет весьма пре-ходящую и ограниченную ценность. Информация же,которая приносит пользу вашей сети, существенно по-вышает ваш статус как носителя. Таков принцип вну-тренней жизни виртуального мира – микро-медиализа-ция на уровне прозрачной ceти и, Играя по этим пра-вилам, сеть гарантирует себе постоянное снабжениеинформацией, а каждому отдельному игроку возмож-ность улучшит свой социальный статус. Именно та-ких игроков сети высоких уровней принимают на рабо-ту. С другой стороны, консьюмтариат вынужден зара-батывать на жизнь на виртуальном рынке временнойзанятости, бродя по страничкам, посвященным трудо-устройству.

Вера в прогресс, характерная для капиталистиче-ской парадигмы, еще раз проявилась со всей оче-видностью в безосновательном технологическом опти-мизме позднейшего периода буржуазною общества:все будет хорошо, интернет – вот живительная инъек-

ция для демократии, каждый прикоснется к благам но-вой экономики. С точки зрения нетократов, такая по-зиция – вульгарный заменитель религии. Это не ме-шает ей оставаться важным элементом нетократиче-ской пропаганды. Потребность в религии непреходя-ща, для успокоения консьюмтариата сойдет и этот сур-рогат. Потребителей необходимо поддерживать в хо-рошем расположении духа с помощью все новых и но-вых развлечений, коль скоро развлечение в их средеесть синоним успеха. Для самой же нетократии идеяпрогресса заменяется крайним мобилизмом и реляти-визмом.

Сети расцветут с молниеносной скоростью и захва-тят власть только для того, чтобы так же быстро исчез-нуть. Ничто не постоянно, ни одна ценность не живетдолго, все основы движутся в разных направлениях.

Исходя из принципов эволюционной социологии,можно определить исторический тренд; все факторы,несомненно, указывают в одном направлении: ширя-щаяся глобализация, все более сложные формы 'не-нулевых' игр, усложнение взаимозависимых сетей. Ноэто совсем не то же самое, что прогресс. Новые тех-нологические и общественные условия могут равнымобразом породить как новых победителей, так и новыхпроигравших. Одни социальные проблемы становятсяменее острыми, другие – более, и возникает множе-ство новых.

Скороспелые сети можно рассматривать как теку-щие события, то есть как временные организации. Ин-тенсивная деятельность в рамках временно сконстру-ированных цепей с обратной связью порождает соци-альную энергию, которую трудно обуздать. Резонансмногократно усиливается за счет обратной связи. Вол-ны этой энергии быстро распространяются по всемуобществу, изменяя параметры функционирования дру-гих сетей и их участников. Как окружение организма вприроде преимущественно состоит из других организ-мов, так и окружение конкретной сети составляют дру-гие сети. 'Гонка вооружений' не прекращается ни на ми-нуту – какой-то хищник становится сильнее, его жер-тва волей-неволей обучается разным хитростям и бы-строму бегу, его конкуренты среди хищников вынужде-ны предпринимать ответные меры. Сеть X переходитв наступление, вследствие чего сети Y и Z вынужде-ны переходить в контрнаступлении. Любое изменениеприводит к последствиям, которые невероятно труднопредсказать (поскольку процесс складывается из рядапеременных), хотя они совершенно логичны. Нет ни-чего важнее знания этих механизмов для пониманиясущности информационного общества. Поэтому сете-вому анализу суждено стать той общественной наукой,которая в будущем будет вызывать наибольший инте-рес.

Таким образом, сеть заменит человека в качестве

великою общественного проекта. Кураторская сеть за-менит государство в от роли верховной власти и вер-ховного провидца. Сетикет заменит собой закон и по-рядок по мере того, как основные виды человеческойдеятельности все больше переместятся в виртуаль-ный мир, одно временно авторитет и влияние государ-ства сойдут на нет в сипу сокращения налоговых по-ступлений и национальных границ. Кураторы примутна себя функцию государства по контролю за соблю-денном норм морали, исключая нарушителей сетикетаиз привлекательных сетей. Исключение из сети, огра-ничение доступа к информации и другие формы огра-ничений членских привилегий будут являться нетокра-тическими методами устрашения и контроля за инако-мыслящими. Жесточайшие ограничения виртуальноймобильности станут эквивалентом тюремного заклю-чения.

Чтобы защитить свои общие интересы и сделать ад-министрирование сети более эффективным, курато-ры установят собственные мощные мета-сети для ре-шения вопросов сетевой политики. Заметим, что ку-ратор выступает и в роли полицейского, а также об-винители и судьи, а в постоянно меняющейся сете-вой системе невозможно создать формальные зако-ны. Рассмотрение тех или иных вопросом внутри се-тей высших уровней будет защищено от постороннихвзглядов, не нуждаясь ни в демократических принци-

пах, ни в общепринятых традициях принятия решений.Сами нормы общественной жизни и права обществана достоверную информацию станет трудно поддер-живать. Вопреки оптимистическим ожиданиям обще-ственное пространство перестанет существовать и за-менится топографическим лабиринтом. Получить це-лостное представление о мире с мнет невозможно.

Но, тем не менее, информационное общество не то-талитарно.

Безусловно, в привычном смысле подать апелля-цию на решение кура юра об исключении из сети будетневозможно, и шансы на пересмотр приговора будутневелики. Однако чрезвычайная подвижность и много-образие системы обеспечат наличие альтернативныхсетей для вступления, если у вас действительно будетчто-либо привлекательное для рынка. Если да, другиесети не смогут позволить себе отказать вам и член-стве, да у них и не будет для этого причин. И эта слож-ная топография затронет каждого. Даже самым могу-щественным кураторам буде! но хватать полной кар-тины информационного общества, что в свою очередьбудет ограничивать их потенциальную власть.

То, что мы знаем сегодня как капитализм, не исчез-нет, подобно тому, как феодальные структуры не былиразрушены с приходом к власти буржуазии; они простозаняли подчиненное положение в новой парадигме. Тоже происходит и теперь – капиталистическая модель

пойдет важным компонентом в превосходящую инфор-мационную систему. Капитал по большей части станетобъектом вожделения консьюмтариата, а деньги оста-нутся средством описания и измерения традиционныхформ потребления товаров и услуг. Но тот факт, чтоденьги все более приобретают 'цифровую' форму, адвижение капитала имеет высокую скорость, и его не-возможно регулировать политикам и бюрократам, де-лает положение низшего класса, мишенного доступак достоверной информации, еще более плачевным, квыгоде хорошо информированной нетократии, держа-щей руку на пульсе управления денежными потоками.

Возрастающие скорость коммуникаций и запутан-ность рыночной ситуации ведут к тому, что инфор-мационный разрыв между 'посвященными' и 'непосвя-щенными' растет со страшной быстротой. Когда ранеепривлекательная информация все же однажды просо-чится к сетям низших уровней – будь-то за несколькоминут или несколько модель, – если, конечно, просо-чится вообще, она устареет настолько, что перестанетпредставлять какую-либо ценность. Так что моментдля принятия решения, скажем, о переводе средств изевропейских облигаций в пользу какого-то удаленногоазиатского проекта давным-давно прошел. Информа-ция лишь в тот момент представляла реальный инте-рес, пока она еще была известна узкому кругу избран-ных.

И, конечно, всегда к услугам этого круга избранныхведущие эксперты, незаметно, но эффективно защи-щающие интересы новых господ. Однако власть и ста-тус нетократии имеют совершенно другую, отличнуюот капиталистической, природу. Теперь это – эксклю-зивная информация, которую невозможно купить заденьги, информация, которую, при наличии соответ-ствующего настроения, вполне уместно было бы об-менять на банковский чек с непроставленной суммой,если чеки еще будут иметь хождение. Определяющимфактором успеха становится способность привлекатьвнимание влиятельных кругов. Способность сказатьнечто, что заставит весь этот многоголосый информа-ционный гвалт вокруг умолкнуть, хотя бы на время. До-бро пожаловать в аттенционализм!

ГЛАВА X. СЕКС И ПЛЕМЕННОЙ

СТРОЙ, ВИРТУАЛЬНОЕОБРАЗОВАНИЕ И

НЕРАВЕНСТВО УМОВ

Тенденции многозначительны. Все вокруг меняется,ибо информационные технологии вступили в новуюфазу исторического развития. Нас вынуждают по-но-вому смотреть на себя самих и на все окружающее.Сдвиг парадигмы будет иметь далеко идущие и ре-альные последствия, когда старые 'истины' потеряютсвою действенность. Институты, которые поддержива-ли прежнее общество и в свое время казались веч-ными и 'естественными', сегодня переживают жесто-кий кризис и выглядят продуктами общества и идеоло-гии, внутренне привязанными к обстоятельствам сво-ей исторической эпохи. Их стремительно приближа-ющийся конец представляется неизбежным. Эта тен-денция неотвратима. Институты, наиболее затрону-тые ею, – это национальное государство, парламент-ская демократия, нуклеарная семья и система образо-вания.

'Тенденции' не стоит понимать как синоним модыили чего-то подобного; это не имеет ничего общего

с глянцевыми журналами. Мы используем слова 'тен-денция' и 'контртенденция' по аналогии с ницшеанскойконцепцией парности 'действия' и 'противодействия'.Для Ницше действие есть проявление стремления квласти; стремление к власти – в философском смы-сле – некий первичный импульс, независимый от всехдругих. Противодействие, с другой стороны, есть вто-ричный импульс, который возникает только как ответ-ная реакция мл действие. В буквальном смысле про-тиводействие имеет реактивный характер, посколь-ку направлено на поддержку существующей властнойструктуры, для которой 'действие' представляет угро-зу. Реакция есть мобилизация защитных сил, акт под-держки устоев власти, оспариваемых появлением кон-курирующей силы. Примером реакции являются по-пытки правящего класса отмирающей парадигмы за-щитить себя в противоборстве с новой элитой, чьипаруса наполнены ветром перемен. Если перенестиконцепцию парных сил в сферу социологии, мы по-лучим понятия 'тенденции' и 'контртенденции'. В этомсмысле, тенденция есть движение во времени, свя-занное с борьбой определенной группы за достиже-ние и проявление социальной идентичности. Тенден-ция есть первичный импульс, никоим образом не явля-ющийся ответной реакцией на другой импульс. Сопро-тивление ему возникает в столкновении с другими ин-тересами, что рано или поздно, конечно, происходит.

Тенденцию можно определить по двум отличитель-ным характеристикам. Отчасти, она усиливается засчет распространения информации, а во-вторых, вну-тренне связана и подкрепляется тем, что новая техно-логия завоевывает все большие территории. Это озна-чает, что развитие самого интернета, а также социаль-ные изменения, вызванные его существованием (та-кие как глобализация и переход власти от буржуазиик нетократии), можно определить как подлинные тен-денции. Контртенденцией мы будем называть реакциюна данную тенденцию. Это не что иное, как защита су-ществующего порядка или возвращение к сильно ро-мантизированному прошлому. Сегодняшними приме-рами контртенденции являются гипернационализм иизоляционизм, взращиваемые в разных частях Запад-ного мира, и так называемый исламский фундамента-лизм в Арабском мире. Все это реакции на доминиру-ющую тенденцию: движение в сторону глобализации,уменьшения религиозности и увеличения разнообра-зия. Контртенденция всегда вторична и всегда зависи-ма от тенденции.

Если мы рассмотрим развитие событий за болеедолгий период/то увидим более сложное явление. Ча-сто одно и то же общественное движение одновремен-но содержит элементы тенденции и контр-тенденции.Хороший пример – движение в защиту окружающейсреды. Его активисты позитивно оценивают послед-

ствия технологического развития и выступают за необ-ходимость открытых дебатов, а также утверждают, чтоиспользование информации и стимулирование новыхисследований в области экологически чистых техно-логий есть единственное средство спасения окружаю-щей среды. 'Реактивисты' же этого движения противо-действуют экономическому росту и выступают за вве-дение ограничений на распространение информации иисследования, одновременно ратуя за 'возврат к исто-кам' в форме обратного перемещения городского на-селения в сельские местности.

Еще один пример – международное движение про-тивников свободной торговли, расцветшее в резуль-тате использования интернета, и именно поэтому, поформальному признаку, его нужно рассматривать кактенденцию. Но, по сути, это движение есть хорошо ор-ганизованное проявление стремления защитить инте-ресы определенных сил в развитых странах от конку-ренции со стороны дешевых импортных товаров, вы-тесняя их со всех прибыльных рынков. Это стремлениек ограничению информации есть явный пример контр-тенденции. По вполне понятным причинам подобныегибриды крайне неустойчивы. Их схожесть с быстро-распадающимися химическими элементами, имеющи-ми большие атомные веса, позволяет нам видеть вэтом своего рода квантово-социологическии феномен.

Не делая качественного сравнения между тенденци-

ями и контртенденциями – Ницше, со своей стороны,всегда предпочитал действие, – мы можем подтвер-дить, что история, как правило, поощряет тенденции,а контртенденции обычно обречены на провал. Это вприроде вещей: любая контртенденция подразумеваетограни-чение доступа к информации – стратегия, ко-торая в долгосрочной перспективе есть не более чембеспочвенная попытка принимать желаемое за дей-ствительное. Контртенденции базируются на людскихстрахах и опасениях по поводу тенденций и способнылишь задержать ход исторического процесса, но не-существенно повлиять на него. Едва только информа-ция начинает распространяться, контртенденция теря-ет свою силу, и тенденция начинает побеждать на всехуровнях. Однако не стоит забывать, что сегодняшняяконтртенденция зачастую является вчерашней ради-кальной и инновационной тенденцией, в соответствиис духом своего времени.

Демократия и национализм были когда-то социаль-но-полити-ческими тенденциями, отвечавшими разви-тию производительных сил и поддерживавшимися ро-стом информационного обмена. Но сегодня силы, сто-ящие за прежние социальные институты, являютсяконтртенденциями. Несмотря на отдельные успехи,эти силы обречены нп поражение в целом. Интернет –это факт. Массовые коммуникпции все быстрее стано-вятся интерактивными. На сугубо национальном уров-

не мало что представляет реальный политический ин-терес. Глобализацию, отход от религии и плюрализмостановить невозможно.

По приблизительной оценке, буржуазной демокра-тии помнен им больше двухсот лет, однако миф о 'веч-ности' и 'незыблемости' демократических устоев ока-зался весьма эффективным и привлекательным. Этотмиф поддерживался еще и тем, что буржуазная демо-кратия – тенденция своего времени – оказалась неве-роятно успешной в деле невероятного подъема благо-состояния общества. В легкой горячке конца капитали-стической эры буржуазная демократия, в особенностипосле патетического краха коммунизма в ВосточнойЕвропе, стала рассматриваться не только как пред-посылка, а одна ли не как гарантия процветания, не-смотря на то, что оспорим, moi довольно нехитрый те-зис легко. Если мы обратим критический и юр и сто-рону Азии, то увидим, что едва ли благодаря демо-кратический добродетели Сингапур, это постыдно дик-таторское однопартийное государство, демонстрируетневероятный экономический pocт на протяжении не-скольких десятилетий. Аналогичным образом отнюдьне демократия проложила путь к экономическому чу-ду в Бангладеш. Но несмотря на это, миф продолжаетжить.

Американский политолог Фрэнсис Фукуяма выска-зал идею, что буржуазная демократия знаменует со-

бой 'конец истории' в гегелевском смысле – заверше-ние исторического процесса. Историю должно рассма-тривать как процесс развития, общий для всех людей,длительную борьбу между различными социальнымисистемами и философскими убеждениями, конфликт,существующий до тех пор, пока все варианты не испро-бованы и все неудовлетворительные решения не от-брошены. Фукуяма утверждает, что альтернативы бур-жуазией демократии не выдержали испытания. Глав-ным аргументом в пользу демократии является ее спо-собность увязывать вместе все возможные противоре-чивые интересы в условиях продвинутой, глобальнойрыночной экономики. Кроме того, демократия, с ее те-оретическим равенством, из всех альтернатив наилуч-шим образом удовлетворяла потребности граждан впризнании и уважении. Фукуяма прав и неправ одно-временно. Буржуазная демократия, безусловно, наи-более подходящая социальная конструкция во многихотношениях, но – только в рамках капиталистическойпарадигмы. Когда обстоятельства меняются, историявновь приходит в движение.

В идею буржуазной демократии был вложен стользначительный идеологический капитал, что любая по-пытка подвергнуть идею критике и любые дискуссии овозможных недостатках демократической теории с не-годованием и отвращением отвергались и клеймилиськак ересь огромными силами, охранявшими этот миф.

Вокруг демократии и ее ритуалов соорудили культ, со-держащий поразительно иррациональные элементы,массовое движение, сплачиваемое верой в то, что ма-гическая сила политически корректных процедур мо-жет решить или, по крайней мере, ослабить все се-рьезные социальные проблемы. Считается, что самипо себе формы демократии являются залогом здоро-вого политического содержания. Согласно этой самоймогущественной демократической догме, корректныйметод принятия решений всегда приводит к мудрымрешениям. Самоназначенные представители полити-ческой добродетели убедили себя и всех, кто прислу-шивался к ним, что нет разницы между корректным ме-тодом принятия решений и мудростью этих решений.И даже если кто-нибудь, обладающий плохими мане-рами, напоминает, в качестве наиболее сильного при-мера, что нацисты пришли к власти как раз в резуль-тате демократических парламентских выборов, ответ,как правило, содержит разные путаные объяснения на-счет 'демократической незрелости' немцев и специфи-ки тогдашней ситуации. То, что демократия как таковаяредко или никогда не является гарантией мудрых ре-шений, не признается.

Исключения только подтверждали это правило. Кактолько демократическая зрелость населения достига-ет приемлемого уровня, демократия, как хорошо сма-занная политическая машина, начинает генерировать

мудрые решения. Такая вера в демократический про-цесс столь же непоколебима, сколь и безосновательна.В этом больше от религиозной веры, чем от эмпириче-ского знания. В соответствии с аксиомой, избирателине могут проголосовать неправильно, а если вдруг ониэто делают, как австрийцы, приведшие к власти крайнеправых в конце двадцатого столетия – результат, вы-звавший протесты всего Европейского Союза – это не-медленно объявляется ошибкой и корректируется со-ответствующим образом.

Буржуазия прославляет демократию, как если быона была чем-то священным, но только до тех пор,пока демократические принципы не входят в противо-речие с ее собственными интересами. Церемониаль-ная риторика демократии вся пронизана духом лице-мерия. В лучшем случае – хрупкий компромисс междуконфликтующими политическими силами, а в худшем– способ легитимизации выгодных властной элите ре-шений, демократия превозносится как нечто справед-ливое и вечное, находящееся в согласии с законамиприроды. Феодализм допускал веру людей во что угод-но, коль скоро они верили в Бога. Буржуазная терпи-мость позволяет голосовать за кого угодно до тех пор,пока люди так или иначе голосуют за демократическоегосударство в одной из его санкционированных разно-видностей.

Как в случае с другими противоречиями внутри гос-

подствующей парадигмы, данное противоречие естьпризнак того, что капиталистическая парадигма отжи-ла свое. Спустя всего десятилетие после признаниябуржуазной демократии кульминацией историческогоразвития осознание ее кризиса стало очевидным. Апа-тия в отношении утопии растет, и с демократии посте-пенно снимаются все покровы. Поскольку техническийпрогресс продвигает совершенно новую экологию, де-мократическое 'признание', на котором Фукуяма стро-ил большую часть своей аргументации, обесценива-ется. Собственно, Фукуяма был первым, кто обратил-ся к этой проблеме с изрядной долей старого добро-го ницшеанского сомнения. Есть ли вообще, вопро-шает Фукуяма, смысл добиваться всеобщего призна-ния? Кого удовлетворит что-то доступное всем? Воз-вращая к жизни дух Ницше, Фукуяма подчеркивает, чтовсеобщая терпимость и исчезновение ценностей будутиметь роковые последствия для общества. Может личувство самоуважения допустить, чтобы его вытесни-ло стремление к достижениям? Возможно ли всеоб-щее признание вообще? Можем ли мы надеяться, чтокогда-нибудь избавимся от системы ценностей и ие-рархии достижений?

Абсолютно 'уравновешенная' (equal) личность необладает способностью к моральным оценкам, по-скольку это требует наличия каких-то начальных пред-ставлений о добре и зле, что вступает в противоре-

чие с основным принципом 'политкорректности' (по-следней отчаянной попыткой отмирающей демократиибыть одинаково 'хорошей' для всех) – исключительнойтерпимостью. Когда общество начинает расцениватьвсе явления как 'равноправные' и ставит во главу угларавномерное распределение ресурсов, оно теряет им-пульс для творческого развития. Стабильность сопро-вождается стагнацией, что ведет к коррозии демокра-тии, в ее обоих – активном и пассивном – состояниях.Стабильность, однако, не самая главная из всех про-блем. Мы знаем, что стабильность – это химера, на-учная абстракция. Стабильность не присуща сложнымсистемам, и в этом смысле Фукуяма допустил боль-шую ошибку, спутав реальность с моделью.

Демократия стала вызывать беспокойство. Она тре-бует все большего внимания в форме образованияи воспитания, в связи с чем всевозможные государ-ственные и научные институты настаивают на увели-чении бюджетов. Мы больше не можем восприниматьдемократию как данность – предупреждают они. Де-мократия должна быть укреплена любой ценой – та-ков лозунг всех тех, чья власть зиждется на демокра-тии, и кто по понятным причинам не заинтересован вплюрализме. Пропаганда заявляет, что единственнойальтернативой демократии является зловещая дикта-тура, несмотря на то, что диктатура, как учит история,на самом деле легко устанавливается все теми же де-

мократическими средствами. Зато плюрархия гонимавсеми возможными способами. Может даже создать-ся впечатление, что плюрархия вовсе не существует,что она не может даже зародиться. Весьма забавно,что интернет преподносится как инструмент, которыйбудет способствовать окончательному триумфу демо-кратии. В действительности же, интернет отвечает зановую информационно-технологическую среду, в кото-рой плюрархия расцветает благодаря естественномуотбору, а демократия обречена на поражение. Кризиссуществующей формы правления налицо. С этого мо-мента демократия становится синонимом кризиса, за-трагивающего её саму, а равно и уходящую парадиг-му в целом. В результате смены парадигмы ранее не-мыслимое становиться предметом размышления. Ин-формационное общество будет развивать новые по-литические структуры. Одна из главных политическихпроблем: в тех областях, в которых политики хотели быпринимать решения, уже не осталось ничего такого, поповоду чего можно было бы это делать. Рынки и эко-номика изменились. В этой ситуации рост федерализ-ма становится для демократии последней каплей, по-скольку развитие все больше направлено на созданиеглобального государства. Проект глобального государ-ства не представляется невероятным, не в последнююочередь потому, что на кону судьба целого политиче-ского класса. Вслед за Всемирной Торговой Организа-

цией может последовать Всемирная Налоговая Орга-низация и т. д. Но усилия напрасны, и не потому что по-пытка мобилизовать энтузиазм избирателей всего ми-ра потребует колоссальных усилий, но потому что плю-рархия станет свершившимся фактом еще задолго дотого, как подробный план создания глобального госу-дарства будет просто нанесен на бумагу. В виртуаль-ном мире политики окажутся бессильными.

Даже виртуальный мир, пусть и спонтанно, обра-зует некоторые глобальные структуры. Электроннаяэлита сформируем новый всеобщий язык, основаннуюна английском сетевую латынь, который станет гло-бальным языком общения нетократии. Такая сильномодифицированная версия английского языка, в кото-ром субкультурные диалекты выйдут на первый план,стандартные фразы будут намного короче, неологиз-мы будут поощряться, а придаточные предложениявыйдут из употребления, станет универсальным срод-ством общения глобальной сети.

Впечатляющее англо-саксонское лидерство в сфе-ре музыки и индустрии развлечений указывает на цен-тральную роль, которую играет общий язык в услови-ях медиализации общества. Ужо сейчас заметно, чтоанглоязычные страны на разных континентах занима-ют ведущие, по сравнению со своими соседями, по-зиции в информационном процессе. Это справедливодля Великобритании, Ирландии, Канады, Австралии и

Южно-Африканской Республики. Эти страны являютсялидерами в распространении англо-саксонской интер-нет-культуры, и это еще без упоминания роли Соеди-ненных Штатов. Подобным образом Гонконг, Сингапури Индия находятся ни ведущих ролях в Азии. В Евро-пе первенство принадлежит Нидерландам и Сканди-навии, где уровень владения английским языком таквысок, что английский в сущности стал вторым роднымязыком. Конвергенция глобальных коммуникаций всеболее требует появления общего языка общения, что,конечно, пойдет на пользу англо-саксонской медиа-ин-дустрии, которая и до появления информационного об-щества была чрезвычайно хорошо развита, а теперьэто основной поставщик содержания для интернета.

Вполне логично, что маленькие страны с ограничен-ными внутренними рынками легче адаптируются к не-обходимости мыслить и действовать глобально, чемстраны с обширными внутренними рынками. Относи-тельная бесполезность их национального языка вы-нуждает их приспосабливаться и постепенно перехо-дить к использованию сетевой латыни, основанной наанглийском языке. Те же страны, которые решилисьбросить вызов английскому языку в качестве нацио-нального языка интернета, а именно страны, в кото-рых используется французский, испанский, немецкий,арабский, японский и китайский языки, испытывают се-рьезные затруднения при попытках встроить свои на-

циональные сети в глобальную сеть. По этой причи-не первоначально весьма ограниченное число людейиз этих языковых областей по-настоящему принимаютучастие в глобальных сетевых проектах. Без 'продви-нутого' программного обеспечения в области перево-дов языковые различия будут оставаться коммуника-ционным барьером.

Местные и региональные языки и диалекты сохра-няют свое значение для большой части населения,но постепенно переходят на второстепенные позиции.Родные языки будут продолжать иметь хождение сре-ди консьюмтариата, а для нетократии они превратятсяв разновидность занятного и сентиментального хобби,став еще одним своеобразным развлечением. Подоб-но тому, как туристы средней руки прошлых времен,находясь на отдыхе за границей, козыряли взятыми изразговорников выражениями, так и нетократы, прово-дя летние отпуска в своих напичканных техникой заго-родных домах, будут забавляться изучением характер-ных выражений местного языка, причем с известнойотстраненностью и изрядной иронией. Пористая струк-тура англоязычной сети будет, конечно, содержать не-которое количество диалектов, которые, однако, не бу-дут иметь географической привязки, а скорее принад-лежать различным виртуальным субкультурам, и будутв основном выступать в роли 'маяков', позволяющихотличать членов своего племени от всех прочих.

Важнейшей причиной, по которой СоединенныеШтаты оказались так удачно приспособлены к вир-туальной культуре, является присущее этой странеплюралистическое отношение к географическому про-странству, что еще со времен первых переселенцевбыло весьма характерно для американского ментали-тета. Принятие решений большинством голосов нико-гда не имело в массовом сознании американцев стольглубоких корней, как в Европе благодаря концепции'границ продвижения' (Frontier), то есть нескончаемо-го покорении неизведанных земель. Если американецв пределах видимости не обнаруживал ни одного со-седа, это значило, что можно вбить в землю очеред-ной колышек (обозначающий границы своей земли)и так продолжать движение дальше и дальше на за-пад, открывая все новые земли. Когда же переселен-цы достигли Тихоокеанского побережья, они продол-жили движение на Аляску и Гавайские острова. Тяга кпостоянному месту проживания никогда не была силь-на в американской культуре. В ней всегда существо-вало экспрессивное и непреодолимое стремление по-знать неизвестное, постоянная готовность сорваться сместа, романтизация кочевого образа жизни. Позднееэто еще раз проявилось в космических проектах 1960-х и 1970-х годов. Когда Земля была вся открыта и раз-мечена, неизведанным и не колонизированным оста-вался только космос. Космос стал последней 'границей

продвижения' (Final Frontier).Но только до тех пор, пока наше мышление было

ограничено физическим пространством. По-настояще-му революционное приключение ожидало нас в ци-фровой Вселенной спутниковых соединений и оптово-локонных кабелей. В 1980-е интернет – принципиаль-но новая 'граница' – стал доступен всем и каждому. Иее первыми исследователями и первопроходцами ста-ли как раз маргиналы американскою общества – оди-нокие волки, субкультурные аутсайдеры, которые чув-ствовали себя неуютно в доминирующей культуре, привсем ее благополучии. Не находя себе места, они по-ворачивались спиной к масс-культуре и срывались сместа, унося с собой изрядный запас пограничных ко-льев, чтобы открыть новые земли. Эта виртуальнаямассовая миграция, описанная американским социо-логом Марком Печем как миграция к 'границе позна-ния', ознаменовала начало колонизации нового мира,который был в буквальном смысле неограничен. Бес-конечный поток все новых и неизведанных виртуаль-ных территорий ждет американских кочевников. Путе-шествие не должно кончаться. Предплюралистическаятрадиция подготовила почву для плавного перехода отдемократии к плюрархии, и переход будет относитель-но безболезненным. Что американцам будет пережитьгораздо труднее, так это обесценение денег и смертькапитализма.

Еще один священный общественный институт, кото-рый переживает фатальный и широко дебатируемыйкризис на пороге информационной эры, – это нукле-арная семья. Консерваторы ратуют за возвращение к'традициям'. Надо четко представлять: то, что мы назы-ваем 'традиционная семья', то есть та, в которой муж-чина ходит на работу и зарабатывает деньги на жизнь,а женщина остается дома и управляется по хозяйству,вовсе не является традиционной. В действительности,'традиционная' семья есть дитя 1950-х, результат воз-росшего благосостояния, воплощение представленийсреднего класса о полном счастье. Средний класс пе-реехал в пригороды, чтобы избавиться от юродскогочада и толкотни. Пригороды с их буйной растительно-стью привлекали, поскольку взывали к нашим перво-бытным инстинктам.

Истинно традиционная семья есть нечто иное: этоэкономический союз и проект социализации, связыва-ющий воедино несколько поколений. Семья как ячей-ка общества, что довольно интересно, имеет такой жевозраст, как и другой феномен второй половины XX ве-ка – ядерное оружие, и должна рассматриваться какнеотъемлемая часть позднекапиталистической одер-жимости индивидуализмом – полная свобода за счетполной изоляции, потребление взамен общения. Заэтим стоит простая и очевидная логика. Государство икапитал (снова и одной лодке!) заинтересованы, чтобы

люди становились независимыми индивидуалистами,а не участниками широких социальных коалиций. Во-первых, это помогает осуществлению централизован-ного контроля, и в то же время вырабатывает в людяхчувство ответственности за самореализацию, что вы-ражается в интенсивном терапевтическом потребле-нии товаров и услуг.

Нуклеарная семья появилась на свет, потому чтоэто было наименьшее индивидуализированное соци-альное образование, наилучшим образом подходящеедля воспроизводства. Однако, сточки зрения государ-ства и капитала, семья не должна обязательно бытьстабильной. Родитель-одиночка более зависим от суб-сидий, чем пара, и потому более послушен и контро-лируем. Заметный рост числа одиноких самостоятель-ных людей также означает существенный рост потре-бления. Если идеалом является отдельное прожива-ние каждого человека в своем собственном доме, тоэто позволяет максимизировать спрос на жилье, сред-ства передвижения, мебель, кухонные приборы и т. п.Образ жизни изолированного независимого индивиду-алиста на его пути к самореализации всегда пролегаетчерез увеличенное потребление.

По этим причинам прокатившаяся по Западному ми-ру в середине 1960-х годов сокрушительная волнаразводов не представляла опасности для буржуазныхценностей. Напротив, это было логичным продолже-

нием процесса индивидуализации на всех уровнях иускоряющегося развития социальных структур капи-талистической парадигмы: от деревенских коммун иплеменной семьи, включавшей несколько поколений, кодинокому городскому жителю, представляющему со-бой идеальную буржуазную семейную единицу. В на-чале информационного общества некоторые из этихтенденций на самом деле будут даже усилены. Ярчай-ший пример – уменьшение производственного секто-ра в пользу растущей индустрии информационного ме-неджмента и сектора услуг. Это означает, что громад-ное число недостаточно образованных мужчин окажут-ся невостребованными на рынке труда. Одновременновсе большее число карьерных возможностей окажетсядоступным для женщин, что приведет к дальнейшемуувеличению числа разводов и числа одиноких людей.

Сексуальность совсем другое дело: противозачаточ-ные таблетки означали, что секс можно отделить отсемейных обязанностей. Фрэнсис Фукуяма предполо-жил, что таблетки не только предоставили женщинамсвободу жить согласно своим желаниям без послед-ствий, но, в первую очередь, освободили мужчин отчувства ответственности за детей, рождающихся в лю-бом случае. Материнская забота о младенцах запро-граммирована биологически, отцовская есть скореепродукт культурной эволюции и потому более подвер-жена разрушению. Добавим еще тот факт, что воспро-

изводство потомства перестает связываться с сексомкак таковым, поскольку зачатие и беременность всеболее становятся делом биотехнических лабораторий.Это едва ли усиливает семейные узы.

Свобода от цензуры, предлагаемая интернетом, так-же означает, что секс и сексуальность становятся ме-нее драматичными и превращаются в еще один способпровести время. Связь между сексом и совместнымпроживанием ослабевает. С одной стороны, это озна-чает, что секс дистанцируется от отношений вообще, а,с другой, приводит к появлению форм совместного, гдесекс не имеет существенного значения. Вам необяза-тельно сожительствовать с партнером по сексу. В кон-це концов, никому же не приходит в голову жить со-вместно с партнером по теннису! И вовсе необязатель-но заниматься сексом с человеком, с которым вы живе-те, как необязательно заниматься сексом с начальни-ком или лечащим врачом. Традиционные формы лич-ных отношений разрушаются и исчезают: форму отно-шений будут определять обстоятельства, а не наобо-рот.

Отсутствие в интернете понятия нормативного боль-шинства означает, что любая форма сексуальной жиз-ни становится социально приемлемой. Любое предпо-чтение получит свою собственную глобальную сеть.Гомосексуализм, садомазохизм, отсутствие сексуаль-ности вообще – все это будет иметь не меньше прав на

существование, чем все прежние формы, стимулируяразвитие все новых и новых видов отношений. Интер-нет уже в значительной степени стимулировал беспре-цедентное количество экспериментов по части сексаи отношений, просто-таки настоящий взрыв экспери-ментаторской деятельности! Ключевое слово в данномконтексте – гомосексуализм. Гомосексуальная культу-ра освобождает гетеросексуальное общество от стра-даний по поводу 'нормальности' и 'нормативности' ибыстро растет за счет имитации успешных сообществгомосексуалистов. Секс больше не является объектомконтроля и регулирования. Им не занимаются для то-го, чтобы выполнить социально связующую роль в го-сударстве или на рынке. Теперь это всего лишь основадли построения новых, более или менее устойчивых,племенных общностей в Сети. Гомосексуальная куль-тура, таким образом, является подлинной тенденцией.Секс и совместное проживание заменяются сексом иплеменной общностью.

Именно поиск общности в условиях неограниченныхвозможностей виртуального кочевого племени ведетк формированию новых подвижных семейных струк-тур. Племенное расслоение культуры, этот виртуаль-ный возврат к кочевым временам благодаря электрон-ным сетям знаменуется тем, что идея постоянного до-ма перестаёт играть свою прежнюю роль 'точки опоры',а это стимулирует дальнейшие эксперименты с раз-

ными жизненными стилями. Мобильность общества искорость перемен, плохо это или хорошо, усиливаютощущение оторванности от корней. Новое чувство без-домности одновременно и вынужденно, и желаемо, ибремя, и возможность, Новая кочевая жизнь предпола-гает постоянную миграцию между городами, занятия-ми, общностями.

Мобильность нетократии – вначале виртуальная, нотеперь всё больше физическая -оставляет глубокиеследы в обществе и культуре. Идея дома и места по-стоянного проживания выходит из употребления. Чемвыше ваш статус, тем выше степень мобильности.Консьюмтариат, находящийся в безопасности в посто-янных жилищах, легко доступен гомогенизирующемувлиянию СМИ и остатков политической и отчаявшей-ся налоговой властей. Нетократия отбрасывает тради-цион-ную семью, проживающую в своей пригородной'крепости'. Под влиянием нового элитарного образажизни как грибы после дождя появляются всевозмож-ные монастыри, гостиницы и центры духовного раз-вития. Идентифицирующая функция постоянной рези-денции исчезает и передается виртуальному эквива-ленту: домашней странице в интернете. Для настоя-щего нетократа домашняя страница в интернете явля-ется единственно допустимой стационарной опоройсуществования. При условии, что она постоянно обно-вляется!

Кроме демократии и семьи еще одним обществен-ным институтом, находящимся в состоянии жестоко-го кризиса, является система общественного образо-вания, один из результатов быстрого роста населенияЕвропы и Северной Америки в XIX веке, который, всвою очередь, так же, как и демографический взрывв Третьем мире в XX веке, был следствием привыч-ного разрыва между технологическими переменами икультурной реакцией на них. Как мы помним из анали-за мобилистических диаграмм, исторические переме-ны происходят гораздо быстрее, чем люди в состояниина них реагировать. Изменения материальных аспек-тов существования в культуре подчас проявляются сопозданием на несколько поколений. Рост численно-сти населения Европы и Америки был вызван значи-тельным падением детской смертности и повышени-ем уровня жизни, при том, что уровень рождаемостиоставался на прежнем высоком уровне. Заметное па-дение рождаемости началось лишь спустя несколькодесятилетий, что означает, что все это время на светпоявлялось колоссальное число детей. Сельские ра-ботяги и обитатели городских окраин были превраще-ны в участников технологического процесса по воспро-изводству населения.

Такое развитие событий привело к широким поли-тическим последствиям. Вся эта масса детей нужда-лись в заботе и охране на удовлетворительном уров-

не, а также в воспитании в качестве полезных членовобщества, упорных тружеников и прилежных потреби-телей. В середине XIX века эти настроения матери-ализовались и виде нового общественного института– государственной школы. Помимо своего практиче-ского значения, школа была призвана играть важнуюидеологическую роль. В ранние годы индустриализа-ции массовая занятость детей, начиная с самого ран-него возраста, на тяжелых фабричных работах былаобычным делом. Постепенно верхний и средний слоиобщества добились законодательного регулированиядетского труда, а со временем инициировали введениевсеобщего обязательного образования. Отчасти подвоздействием романтического культа ребенка как су-щества наиболее близкого к идее чистоты и непороч-ности, они хотели защищать и воспитывать молодежь,оберегая ее от жестокостей жизни и осторожно знако-мя с тайнами взрослых.

Не будем забывать, что детство – это культурныйпродукт эпохи Ренессанса. При феодализме детей во-обще не относили к какой-то отдельной категории лю-дей со специфическими нуждами. Их взросление неимело никакого отношения к образованию и воспита-нию. Дети были только и просто маленькими людьми,слишком слабыми, чтобы приносить реальную поль-зу. Слово 'ребенок' указывало не на возраст, а на род-ственные отношения, вы просто были ребенком того

то и того-то, и оставались им всегда, что подчеркиваетодержимость феодального общества фамилиями.

Как заметил Нил Постман, изобретение детства вэпоху Ренессанса было напрямую связано с изобре-тением печатного станка. Новая информационная тех-нология привела к появлению нового представленияо том, что быть взрослым – значит уметь читать. Со-ответственно, определение ребенка было противопо-ложным – тот, кто не умеет читать. Ребенок не стано-вился взрослым автоматически с течением времени,но только посредством обучения. В некотором смысле,обучение – это бунт против природы: маленького ре-бенка заставляют сидеть смирно и зубрить алфавити прочие науки, когда игры и другие физические дей-ствия так манят! В этом обучение совпадает с необхо-димостью для ребенка контролировать свои импуль-сы. Детство стало одним из основных открытий эпохикапитализма, а равно и предметом бесконечных идео-логических конфликтов.

Всеобщее образование означало, что процесс пре-вращения во взрослого человека и члена обществаприобрел производственный характер и распростра-нился даже на детей рабочих. То, что с пафосом пре-подносилось как одно из прав человека, одновремен-но было и общественной обязанностью. Тот, кто не хо-дил в школу, не мог стать взрослым человеком, а пото-му и полноправным гражданином. Школа была призва-

на насаждать общественные ценности и воспитыватьнавыки, которые впоследствии удовлетворяли бы по-требности общества в целом. Само образование бы-ло явным примером прогресса и было пронизано этойидеей сверху донизу. У каждого были свои причины го-рячо приветствовать возможность всеобщего образо-вания: для рабочего класса оно было необходимо, что-бы у их детей был единственный, пусть теоретический,шанс подняться вверх по социальной лестнице. Бур-жуазии оно давало шанс привлекать молодые талантык управлению государством и формировать из остав-шейся части рабочего класса эффективную рабочуюсилу для фабрик.

Ничто не оставлялось на волю случая. Все предпри-ятие было тщательно спланировано сообразно наибо-лее продвинутым педагогическим программам своеговремени, причем организационной моделью служилиреальные взрослые учреждения – армия и психиатри-ческие лечебницы. Школы стали инструментом отбо-ра в ряды капиталистической меритократии и успеш-но функционировали п гаком качестве до тех пор, по-ка рынок труда предъявлял более или менее стандарт-ные требования к компетенции работников для после-дующего карьерного роста, другими словами, до техпор, пока сохранялась четкая связь между образова-нием и трудовой деятель-ностью. Но с наступлениеминформационного общества буржуазное понятие 'ка-

рьеры' утратило смысл, что неминуемо означало кри-зис системы образования.

Информационный рынок труда имеет совершенноновую структуру. Трудоустройство перестало быть по-жизненным, и стаж работы не имеет уже первостепен-ного значения. Бизнес-организации становятся все ме-нее жесткими и все больше концентрируются на крат-косрочных проектах, для которых каждый раз требу-ются люди с определенными навыками. Такие времен-ные образования создаются лишь для того, чтобы рас-пасться после завершения проекта. Образование неможет быть законченной главой, оно должно посто-янно обновляться. Каждая новая задача возникает впринципиально отличных от прежних условиях, что ка-ждый раз требует новых знаний. Неизбежное след-ствие: любой диплом, сертификат или звание практи-чески бесполезны на следующий день после их полу-чения. Это в свою очередь означает, что школы утра-чивают большую часть своих ролей, кроме обученияписьму и места для социального тренинга: дети могутполучить разнообразные знания, сидя перед монито-ром компьютера, а не в школе за партой. Во все бо-лее фрагментированном и изменяющемся обществеидея централизованного, единообразного школьногообразования, связанная с идеей национального госу-дарства, выглядит устаревшей. Уже сейчас увеличе-ние спроса на дополнительное образование и разви-

тие навыков как вне, так и внутри бизнеса привелок тому, что многие старые академические учрежде-ния почувствовали ветер перемен. Политики сражают-ся за право быть инициаторами создания субсидиру-емых бизнес-парков для растущих отраслей промы-шленности, таких как информационные технологии ибиотехнологии, на базе университетов и колледжей.Все более дорогостоящие образовательные програм-мы создаются под заказ конкретных компаний с бес-предельной щедростью. Но будет ошибкой считать этопризнаком того, что традиционные образовательныеучреждения будут играть ведущую роль в информаци-онном обществе. Бизнес-парки – это скорее контртен-денция, нежели тенденция; отчаянная, заранее обре-ченная на неудачу попытка защитить прежние иерар-хические структуры в новых обстоятельствах. Действу-ющие лица старой парадигмы слишком крепко привя-заны к своим историческим позициям, чтобы быстро илегко передвигаться и обеспечить выживание в вирту-альной экосистеме.

Феодальные корни академической культуры хорошопрослеживаются в ее трепете перед титулами и звани-ями. Ее замкнутая система координат, вся эта жесткаяиерархия, неспособность воспринимать критику кон-структивно – все это подрывает доверие к системе. Вглазах нетократии, чей скептицизм в отношении само-званных экспертов-многостаночников является чуть ли

не врожденным, академический мир предстает уста-ревшим и загнивающим. Противостояние между ака-демической наукой и нетократией до известной степе-ни носит искусственный характер. Но под поверхно-стью скрываются более фундаментальные различия вобразе мысли, которые становятся тем заметнее, чемотчаяннее университеты стремятся защитить свои по-шатнувшиеся позиции.

Короче, это вопрос противостояния двух совершен-но разных темпераментов. Для нетократии скорость икругозор – перво-степенные качества, приоритеты тра-диционных исследований -скрупулезность и глубина,чем и объясняются настойчивые исследова-ния ста-бильности, которая является абсолютной фикцией: чи-сто теоретическая конструкция с минимальной связьюс реальным миром, доминировавшая в общественныхнауках на протяжении всего XX века. Нетократия за-интересована в переменах, а академики – в исследо-вании статических моделей. Другими словами, нето-кратия изучает подвижные тела, а академики продол-жают производить вскрытие застарелых трупов. Вме-сто теплой встречи между представителями этих группнас ожидает жестокая схватка двух культурных начал,которая для академического мира закончится плохо,поскольку ему, со всей его невротической одержимо-стью скрупулезностью и приверженностью к ссылкам исноскам, едва ли удастся поспеть за быстрыми и раз-

носторонними нетократами.Нетократы нуждаются совсем не в том, что им мо-

гут предложить университеты. В дефиците способно-сти воспринимать и накапливать огромные объемы ин-формации, в сочетании с интуитивным пониманием то-го, какая информация нужна в той или иной ситуации; вбыстрых ассоциациях и в своего рода иррациональнойигривости, а не в добросовестном изучении первоис-точников. Нетократическое отношение к знанию одно-временно и инструментально, и эстетично. Когда нето-кратам не удается найти то, чего они хотят в универси-тетах или бизнес-парках, они поворачиваются спинойк академическому миру и строят свои собственные,в основном, виртуальные мозговые центры, свобод-ные от чрезмерного администрирования, интеллекту-ального снобизма и тирании деталей.

В будущем образование станет характеризоватьсяинтерактивностью и прагматизмом. Оно будет осуще-ствляться через интернет в виде небольших, тщатель-но адаптированных под конкретную задачу, модулей.Правила будут определять сами студенты, а не уни-верситеты. Соперничество между этими изощренны-ми и подвижными системами будет настолько силь-ным, что на этом рынке просто не останется места длянеповоротливых и ресурсоемких университетских мон-стров. В будущем никому и в голову не придет грызтьгранит науки в каком-нибудь заброшенном колледже,

вдали от рынков труда, зазубривая избитые истины внадежде получить диплом, который, подобно орденуЛенина, будет не более чем занятным китчем. Образо-вание не будет иметь с этим ничего общего.

Кризис образования усугубляется еще и тем, чтоакадемические институты совершенно не способнысоздавать функциональные сети. Интернет-архивы ивсе списки электронной рассылки, получившие в по-следнее время распространение среди ведущих уни-верситетов Европы и Северной Америки, берут своеначало из совершенно ошибочного представления отом, что творчество и решение проблем могут бытьстимулированы при помощи публичного обсуждения,доступного всем желающим. С точки зрения нетокра-тического наблюдателя, эти попытки непростительнонаивны. Нетократия отлично понимает, что сеть можетфункционировать эффективно, только когда она помо-гает существенно снизить временные затраты на об-щение ее участников, являясь лишь местом встречидля обмена эксклюзивной информацией. Такая сетьпредполагает наличие жестких и чувствительных кура-торов; она предполагает безжалостные манипуляцииинформацией, удобный доступ и формат. Поэтому лю-бой подросток в состоянии регулировать работу своейсобственной сети более эффективно и, что важно, бо-лее целенаправленно, чем все наивные и беспомощ-ные университеты с их смехотворным присут-ствием в

интернете, несмотря на колоссальные субсидии.По иронии судьбы, интернет был первоначально со-

здан университетами для собственных целей, но, витоге, они и сами толком ми поняли, как же следуетобходиться с этим инструментом общении, управле-ние которым им доверили. Развитие событий остави-ло их далеко позади. Мы снова видим, как распреде-ление власти в информационном обществе зависит откреативности, а не от финансовых вливаний или госу-дарственного регулирования. Из этого следует, что не-тократы не испытывают стремления кичиться научны-ми званиями, напротив, будет более престижно под-черкивать отсутствие формальной квалификации. Вглазах нетократов законченное образование и науч-ное звание является не признаком заслуг, а скорм сви-детельством непростительной нехватки здравого смы-сла. Университеты со временем приобретут репута-цию закрытых лабораторий интеллектуальной тера-пии, и к каждому, кто там побывал, будут относиться срастущей подозрительностью. Однако академическиеинституты представляют властные интересы, от кото-рых не так легко отмахнуться. Они будут восприни-маться как потенциальный источник вредных для не-тократии контртенденций. По этой причине нетократиявряд ли ограничится простым игнорированием акаде-мического мира, по будет активно ему противодейство-вать, хотя бы посредством исключения его представи-

телей из числа членов влиятельных сетей.Тенденции сталкиваются с контртенденциями на ка-

ждом культурном и общественном уровне при пере-ходе от капитализма к инфор-мационному обществу.Одной из самых значительных тенденций, касающих-ся благосостояния и образования, демонстрирующейпризнаки усиления, является падение рождаемостив западных cтранах. Теперь просто не модно заво-дить детей. В большинстве стран Запада женщины всреднем рожают одного ребенка, последствия чего нетак уж трудно предсказуемы – численность населенияуменьшается ускоренными темпами. Политикам XXIвека уже не придется беспокоиться о судьбе орд детей.Одной из крупнейших проблем будет в точности про-тивоположная – как справиться с сокращением насе-ления. От этого уменьшающегося числа молодых лю-дей ждут, что они обеспечат увеличивающееся числостарых людей, которые становятся все старше. Во вре-мена демократии пожилые люди могли бы воспользо-ваться своим большинством, чтобы реализовать ре-жим геронтократии над молодежным меньшинством.Но, как мы уже отмечали, в плюрархическом обществене существует связи между властными полномочиямии количественным превосходством, точно так же, какмежду властью и количеством денег. Наоборот, весьмавероятно, что именно более юное меньшинство будетиметь большее влияние благодаря своим более отве-

чающим духу времени способностям и большей мане-вренности в сетевом пространстве.

Пока нетократы экспериментируют с жизненнымистилями и идентичностью в своих хорошо охраняемыхсетях, консьюмтариат продолжает удерживаться в при-емлемых границах благодаря диснейфикации всей по-пулярной культурной жизни. Развлечения, потребле-ние и свободное время сливаются в единый, громад-ный сектор экономики. Гигантские зоны отдыха со все-ми мыслимыми фабриками развлечений, как прави-ло, строятся поблизости от аэропортов, где прибыва-ющий отовсюду консьюмтариат развлекается, чтобыобеспечить себе здоровый сон. Самую современнуюи дорогостоящую технологию развлечений предлагаюттак называемые мультимедийные тематические парки:коллективное помешательство для отчужденных ра-бов клавиатуры. На бесчисленных развлекательныхсайтах в интернете всегда к услугам потребителей ин-терактивные мыльные оперы и все мыслимые вариан-ты бинго, лотереи и розыг-рыши, всевозможные игры.У каждой игры будет свой телевизионный канал и ин-тернет-страничка её ведущего. Представление идетвесь день, каждый день, всегда.

Как было сказано выше, привлечение СМИ для це-лей пропаганды станет более затруднительным, чемраньше. Будет невозможно использовать прежние не-уклюжие стратегии, как во времена централизован-

ной односторонней коммуникации. Однако превраща-ясь все больше в часть СМИ, виртуальная реальностьстанет более чувствительной к манипулированию ин-формацией. Любая попытка использования СМИ будетвсе более походить на вторжение самой реальности.Граница между тем и другим начнет стираться, и еебудет все труднее поддерживать. В результате пропа-ганда станет невидимой, неразличимой даже для экс-пертов. Она по праву станет реальностью сама: оченьтонким проявлением власти элиты в форме приятногои успокоительного массажа массового сознания.

Искусство и философия находятся в поиске новыхзадач и новых выразительных средств. Но стремлениенайти синтетическое решение в виде тотального искус-ства, универсальной описательной модели, осталосьв прошлом. Ежедневная жизнь делает такие попыткибессмысленными и бесполезными. Философия языкаXX века оставила нас с осознанием ограниченностинашего понятийного аппарата. Проблема в том, что ко-личество доступной информации растет экспоненци-ально, а наши способности перерабатывать входящиеимпульсы развиваются со скромной скоростью биоло-гической эволюции, практически незаметно. Виртуаль-ный мир стремительно уносится от нас, и в этом –трагизм мобилистического учения, которое ставит пе-ред нами задачу сделать управляемым мир, который,по определению, является неуправляемым. Это иллю-

зорное представление с каждым новым шагом вклю-чает все большую долю непонимания. Мы все силь-нее зависим от нашей способности создавать функци-ональные модели для ориентации.

Новый рационализм становится трансрационализ-мом и содержит фундаментальное понимание неиз-бежных ограничений рациональною мышления. Транс-рационализм отвергает любые формы трансцендента-лизма и метафизики, одновременно признавая недо-статки рационализма. Мобилистическое кредо сможетвзять за точку отсчета ницшеанский призыв к добро-вольной капитуляции перед бесконечностью, наполня-ющей существование 'радостью трагедии'. Или идеюСпинозы о любви к этому бесконечному миру, невзираяна то, что в обмен мы можем рассчитывать лишь наего холодное безразличие. По убеждению мобилистов,следует отбросить детские мечты об ответном чувствеи поддержке. У нас нет выбора – жизнь никогда не бу-дет ничем другим, кроме того, что она есть.

Когда рационализм складывает оружие, остающий-ся на его месте вакуум, то есть тот самый 'транс' вслове трансрационализм, может быть заполнен толь-ко с помощью живописи, литературы, музыки и всехиных гибридных форм искусства, открывшихся бла-годаря новым технологиям. Творческие возможностипрактически неисчерпаемы. Оборотная сторона меда-ли искусство, даже больше чем прежде, станет эксклю-

зивной провинцией сетевых племен. Возможно, искус-ство не будет иметь ощутимого влияния, отчасти из-заисключительной целенаправленности действия масс-медиа в Сети, отчасти потому что другие племена бу-дут пользоваться иной системой координат. Весь по-нятийный аппарат, делающий более сложную культурудоступной, существует только в нестабильных связяхСети. Вот почему культура станет еще одним барье-ром, разделяющим группы людей в электронном клас-совом обществе и объединяющим и создающим иден-тичность фактором внутри узких слоев населения.

Информационное общество не знает равенства. Иего неравенство выглядит более 'естественным', чемв прежние времена, поскольку его меритократическийэлемент велик, власть не поддается локализации, амеханизмы самовыражения так неочевидны. Нетокра-тия довольно неприступна. Она ничего ни у кого не от-няла, и ее властные позиции строятся исключитель-но на невероятной способности приспосабливаться ипреуспевать в условиях экосистемы, порожденной ин-формационными технологиями. Новый низший класс,со своей стороны, не обладает прежней привлекатель-ностью и сексуальностью и не вызывает пафосноготребования справедливости, что было присуще про-летариату капиталистической эры и внушало извест-ную симпатию. Консьюмтариат является низшим клас-сом вследствие недостаточного социального интел-

лекта, нормы которого устанавливаются информаци-онным обществом.

Двери не для кого не закрыты. Проблема в том,что необходим особый талант, чтобы отыскать ручкуи войти – талант, отсутствующий в широких массах.Является ли это неравенство обязательно несправед-ливым? И если да, то с чьей точки зрения? И если да,то что с этим делать? Должны ли мы пытаться ограни-чить тех, кому удается наилучшим образом воспользо-ваться предоставившимися возможностями? Должныли мы и впредь давать шанс людям, которые не смо-гли воспользоваться им столько раз прежде? Как мыможем решить проблему растущего неравенства в об-ществе, в котором неравенство невозможно устранитьперераспределением? Ведь мы пока не научились пе-ресаживать мозги.

ГЛАВА XI. ЗА КРЕПОСТНОЙСТЕНОЙ – ГРАЖДАНСКАЯ

ВОЙНА НЕТОКРАТОВ ИВИРТУАЛЬНЫЕ РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ

По мере разрушения центральных буржуазных ин-

ститутов возникает вакуум. Пока эти институты сохра-няли влияние, они выполняли определенную стаби-лизирующую функцию. На смену им придет состоя-ние системной турбулентности, динамику которой не-вероятно трудно предугадать. Отдельные тенденциисовершенно очевидны. Но когда взаимодействует та-кое большое количество тенденций и контртенденций,число переменных столь велико, а уровень абстрак-ции настолько высок, то даже самые изобретатель-ные догадки становятся чем-то вроде интеллектуаль-ного метеоро-логического прогноза – надежного лишьна очень короткий срок. Несмотря на это, есть смыслметодично собирать все возможные квалифицирован-ные прогнозы, стараясь идентифицировать и анализи-ровать социальные конфликты, характерные для ин-формационного общества.

Основой для политических и культурных дебатов винформационном обществе станут совершенно новые

обстоятельства. Дискуссии о равенстве, популярныепри капитализме, окажутся безнадежно привязанны-ми к ушедшей эпохе, когда распределение статуса ивласти зависело в первую очередь от деспотическойсистемы. Происхождение, достаток, пол и цвет кожине будут иметь решающего значения в информацион-ном обществе, где личный статус и влияние определя-ются способностью человека к восприятию и перера-ботке информации, уровнем социального интеллекта,восприимчивости и гибкости. Либеральный идеал ра-венства – равные возможности самореализации длякаждого, таким образом, уже осуществлен на практике(а социалистический идеал равенства – равное возна-граждение для всех, невзирая на контекст, должен рас-сматриваться как дискредитировавший себя и ушед-ший в историю с крушением коммунистической уто-пии).

Но в тот самый момент, когда придет осознание это-го, станет очевидно, что информационное общество вряде аспектов является более неравным и статичным,чем любое другое. То, что мы называем 'новой социо-логией', посвящено описанию этих явлений. Системахарактеризуется проницаемостью на всех уровнях об-щества и, соответственно, большей мобильностью длякаждого человека, правда, взамен эти пористые струк-туры намного крепче. Механизмы меритократическойклассификации будут все более совершенными: вся-

кий и каждый, у кого достанет таланта и инициатив-ности, чтобы представлять угрозу, будет автоматиче-ски продвигаться на более привилегированные пози-ции в сетевой иерархии и становиться частью элиты.Трудно представить какую-либо политическую партию,протестующую против неравенства умов или того, чтоталант вознаграждается. В конце концов, это только'естественно'!

Новые принципы классового деления в информаци-онном обществе, наряду со снижением его прозрачно-сти и коллапсом традиционной левой идеологии, со-здают почву для серьезного роста насилия. Движе-ние протеста консьюмтариата будет страдать от хро-нической нехватки лидеров – поскольку все потенци-альные таланты постоянно поглощаются нетократией– и отсутствия идеологической изощрен-ности. Кол-лективное мышление консьюмтариата будет противо-речиво, его действия – спорадическими и импульсив-ными. Социальный протест будет слепым. Потребите-лям-мятежникам будет недоставать образованности идисциплины рабочих движений прошлого, а равно идолгосрочной цели. Не будет стремления объединитьконсьюмтариат вокруг общей цели, будь то внутри иливне системы, и не будет веры в организованную рево-люцию или ревизионизм, то есть пойдет постепеннаянетократизация консьюмтариата через политическуюборьбу и упорный труд. Сохранится лишь революцион-

ная эстетика: романтизация сопротивления как тако-вого, опьянение духом беспорядочного коллективногоразрушения. Но и только.

Важно помнить, что, в отличие от рабочего класса,консьюмтариат не обладает устойчивой верой в све-тлое будущее. Потребители мятежники никогда не смо-гут поднять своих соратников на борьбу под лозунгом:'Нам принадлежит будущее!'. Едва ли яростное выра-жение несогласия будет носить прогрессивный харак-тер. Напротив, повстанцы будут щеголять своим упад-ком, регрессивностью и ненавистью и к настоящему,и к будущему. Революционеры консьюмтариата не бу-дут иметь идеологической связи ни с выступлениямирабочих и профсоюзов, ни с крестьянскими восста-ниями при феодализме. От своих предшественниковони возьмут разве что их риторику. Скорее уж они по-заимствуют идеологическое вдохновение у закрытыхгильдий средневековья и пуританских движений эпохиПросвещения, то есть стремление к изоляции от окру-жающего мира в ожидании конца света и распада Все-ленной.

Ранние признаки этих движений протеста консьюм-тариата заметны уже в переходный период от капи-тализма к информационному обществу в форме раз-ных, мелькающих в заголовках газет сект судного дня.Эти секты привлекают и находят последователей сре-ди угнетенного класса общества масс-медиа, вклю-

чающего как остатки традиционного рабочего класса,так и растущий консьюмтариат. Секты судного дня –не географический феномен, они появляются в раз-ных частях света – США, Швейцарии, Японии, России,Уганде – значит, их появление не связано с какой-тоспецифической национальной культурой. Это глобаль-ное явление, ранний пример контркультуры консьюм-тариата. Пока нетократы стремятся покорить мир, этигруппы поворачиваются спиной к враждебной среде исчастливы, только причиняя ущерб, прежде чем столк-нутся с добровольным физическим саморазрушением.

Стремление дистанцироваться от реальности, со-здать параллельный мир, выглядит вполне естествен-ным для членов все более медиализируемого обще-ства, в котором границы между реальностью, стольхорошо охранявшейся при капитализме, и вымыслом,распространяемым СМИ, становятся все менее раз-личимыми, да и ненужными. Новости – это развлече-ние, направленное и преподносимое согласно эстети-ке развлекательного жанра. Политика, по выражениюведущего телешоу Джея Лено, стала 'шоу-бизнесомдля уродов', что-то вроде телевизионной постановкио сенсационных социальных проблемах. Предложениес головой покрывает спрос благодаря росту достаткаи отточенной рекламе. В экономике, где развлеченииесть главная ценность, брэнды наделяют товары заве-домо фиктивными, но оттого не менее влиятельными

'личностными' качествами, Жизненный стиль заменяетсаму жизнь. И все это только усиливается тем, что не-тократия осознанно поворачивается спиной к 'реалы кими', находя убежище в своих виртуальных племенах.

Наступление информационного общества и прорывв сфере интерактивных СМИ символизируют еще одингигантский шаг по направлению к тому, что Жан Бодри-яр назвал 'гиперреальностью'. Есть причины, по кото-рым многие люди в стане нетократов и среди консьюм-тариата предпочитают вымысел реальности, посколь-ку вымысел предоставляет существенно большие воз-можности самоидентификации и создания социаль-ных общностей. Постепенно мир вокруг все большенапоминает Диснейленд. Развалины замков восста-навливаются и превращаются в места экскурсий уто-млённых жизнью городских жителей. Убыточные фер-мы превращением в 'тематические' парки с сельско-хозяйственной тематикой, давая волю 'аграрным' раз-влечениям. Круизные теплоходы, гостиницы, целыетерритории становятся частью тщательно спланиро-ванных фантазий и пр. Люди в известной степени пре-вращаются в исполнителей собственной жизни, болееили менее убедительно играя в ней 'роли' самих се-бя. Реальность становится второстепенной частью ги-перреальности подобно тому, как природа становитсялишь частью культуры. Никакой настоящей реально-сти больше не существует, только виртуальные аре-

ны, на которых даются представления. Потому вирту-альная среда становится полным синонимом 'окружа-ющей среды'.

К концу 1990-х годов интернет добрался до самыхдальних деревень в Индии и Латинской Америке, вкоторых все еще отсутствовал водопровод. У нето-кратии гигантские колониальные амбиции, потому кон-сьюмтариату нет нужды беспокоиться о невозможно-сти доступа к благам новейших технологий. Напро-тив, единственный шанс низшего класса выказать не-довольство своим подчиненным положением – это во-обще отказаться играть какую-либо роль в информа-ционном обществе. Эстетика пассивного сопротивле-ния станем актом добровольного самоотречения. Ак-тивное же сопротивление примет вид яростных де-монстраций, вдохновленных выступлениями луддитовэпохи ранней индустриализации, разрушавших маши-ны, подрывавшие ценность ручного труда, а вместе стем и сами основы традиционной жизни. Угроза наси-лия – единственное, что может заставить правящийкласс прислушаться.

Поэтому повстанцы из рядов консьюмтариата бу-дут создавать ячейки сопротивления, чтобы формиро-вать контртенденции, целью которых будет достиже-ние социального и технологического неучастия. Онипойдут скорее по пути возрожденных народных дви-жений далекого прошлого, чем будут подражать ра-

бочим первомайским демонстрациям, стараясь осво-бодиться от системы, а не реформировать ее изну-три. Их ответом на развитие технологий и индустрииразвлечений будет неистовое сопротивление. Послед-ствия будут драматичны, но не эффективны, посколь-ку ресурсы консьюмтариата весьма ограничены. Под-линная классовая война в информационном обществестанет возможна, только когда мятежники консьюмта-риата заручатся поддержкой вне своих рядов, что про-изойдет, если нетократическое псевдоединство затре-щит по швам. В результате впервые появятся могу-щественные антинетократические сети: несвященныйсоюз революционных головорезов консьюмтариата ипредателей класса нетократов. Именно между этимиальтернативными, жадными до власти иерархиями иподлинной нетократией развернутся основные сраже-ния гражданской войны информационной эры, веду-щейся в форме стихийных и потенциально опасныхстолкновений.

Одним обязательным условием этой борьбы явля-ется внутренний нетократический конфликт, имеющийярко выраженную идеологическую подоплеку. Этотконфликт изначально заложен в самой системе и каса-ется чрезвычайно болезненного вопроса об интеллек-туальной собственности. Как в свое время аристокра-тия покорилась судьбе и стала сотрудничать с буржуа-зией, шедшей к власти, так теперь буржуазия мостит

дорогу нетократии, помогая легализовать право соб-ственности на идеи. Чтобы лучше разобраться в фено-мене 'виртуальной собственности', необходимо озна-комиться с четырьмя ключевыми понятиями: патенты,авторские права, шифрование и система защиты. Этосоставляет основу 'новой экономики', а также – возник-новения нетократии и захвата ею власти.

Авторское право есть исключительное право ис-пользовать или контролировать использование любойнематериальной собственности. Патент – это исклю-чительное право использовать или контролировать ис-пользование определенного изобретения в ограничен-ный период времени. Авторские права и патенты бы-ли основополагающими понятиями даже в экономикепозднего капитализма. С возникновением информаци-онного общества эти права начали все больше приме-няться в сфере производства, хранения и распростра-нения цифровой информации. Первыми цифровымипродуктами, нуждавшимися в защите с помощью ав-торского права и патентной системы, стали программ-ное обеспечение для компьютеров и музыка на ком-пакт-дисках. Но со временем феноменально возрослаценность цифровой информации. Это означает, чтоторговля идеями и дизайнерскими разработками пре-вратилась в быстрорастущий сектор экономики.

Следовательно, вопрос о защите цифровых продук-тов авторскими правами и патентами в информаци-

онном обществе становится одним из центральных.Это вопрос первостепенной важности, жизни и смер-ти. Рост информационной экономики будет серьезнозатруднен и замедлен, если не появятся регулирую-щие эту сферу законы и правила, и юридический ап-парат, способный претворять эти законы в жизнь. По-тому повсеместно расходуются громадные ресурсы наусиление юридической защиты интеллектуальной соб-ственности. Более того, законодательство и полицей-ские усилия разных стран в этой области постепенноприводятся в соответствие друг с другом и тщательнокоординируются. Одно следует за другим: рост инфор-мационной составляющей экономики вызывает интен-сификацию законодательных процессов в сфере биз-нес-права, что, в свою очередь, приводит к дальней-шему информационному росту. Растущая нетократияи ее союзники – капиталисты-предприниматели и чле-ны специфических политических групп – заинтересо-ваны в объединении усилий по защите нематериаль-ной собственности, поскольку их собственной будущеенепосредственно зависит от успеха этого проекта.

В таких странах, как Россия, Китай, Индия и Ар-гентина, с самого начала не было стремления ува-жать авторские права и патенты, поскольку считалось,что применение этих юридических инструментов бла-гоприятствует лишь высокоразвитым странам Запад-ной Европы и Северной Америки, а также Японии.

Напротив, эти страны разработали стратегию имита-ции идей и цифровых товаров, первоначально создан-ных где-то в другом месте. Все эти страны в огром-ном количестве производят и продают дешевые пират-ские копии компьютерных программ, поп-музыки и ле-карственных препаратов без какой-либо компенсациивладельцам прав.

Однако серьезное давление со стороны Европы,Америки и Японии, с одной стороны, и постепенноеразвитие вышеназванных стран в направлении инфор-мационного общества, с другой, привели к разворотуситуации на 180R. Глобализация вынуждает полити-ческие силы всего мира объединять усилия при реше-нии проблемы интеллектуальных прав. Цена, которуюплатят те, кто не желает присоединиться к соглаше-нию, а именно: исключение из информационного со-общества, слишком высока. По этой причине местныевласти в Китае, России и других подобных странах сутроенной энергией ополчились на интеллектуальныхпиратов, одновременно прилагая усилия по созданиюсвоих собственных механизмов защиты авторских ипатентных прав. Предприниматели-нетократы и капи-талисты-инвесторы могут снова легко вздохнуть.

Но в бизнесе и политике все еще нет полного по-нимания того, какое значение имеет развитие интер-нет-технологий. Культура Сети имеет свою собствен-ную динамику, зачастую вступающую в противоречие

с заинтересованностью позднего капитализма в пра-ве на собственность идей. Это означает, что вся гло-бальная система авторских прав и патентных соглаше-ний начинает разрушаться изнутри. В интернете людипо всему миру могут размещать цифровую информа-цию на своих личных страницах, будь-то тексты, музы-ка, фильмы, программы и т. п. Они могут обменивать-ся друг с другом информацией по своему собствен-ному усмотрению, без посредничества и контроля, неберя в расчет какие бы то ни было законодательныеограничения или чьи-то авторские права. Люди, рья-но поощряющие и осуществляющие эту деятельность,являются предателями класса нетократов. Поток пи-ратской продукции в 1990-е годы феноменально воз-рос. Ни у национальных, пи у наднациональных поли-цейских организаций нет реальных шансов установитьконтроль над ней, и еще меньше – преследовать тако-го рода деятельность, потому что все это происходит ввиртуальном пространстве, а, следовательно, не име-ет географической привязки.

Поборники защиты интеллектуальной собственно-сти встречают серьезное сопротивление. Запрет на ко-пирование материальных вещей – мебели, автомоби-лей и пр. – легко принимается в общем тo всеми. Кто-то, сконструировавший и произведший товар, владеетправами контроля продукта и производства – в этоммало противоречия. И наоборот, для новых граждан

Сети не очевидно, по сравнительно небольшая группапрограммистов должна зарабатывать большие суммыденег за счет продажи дорогостоящей цифровой ин-формации, которую невероятно легко и дешево копи-ровать и распространять.

Вследствие особенностей информационной эконо-мики затраты на производство, хранение и распро-странение цифровых продутой очень малы, что, без-условно, играет на руку сетевому сообществу, особен-но, если удастся подвергнуть сомнению право соб-ственники на информацию. Напрашивается аналогияс ситуацией, когда рабочие на фабриках раннего ка-питализма считали право феодалов на владение зе-млей естественным, но постепенно стали сомневатьсяв том, что капиталистические средства производства– фабрики и нов их оборудование – должно принадле-жать буржуазии. Слишком хорошо известны кровавыеконфликты, к которым приводила борьба за владениесредствами производства. И нет причин полагать, чтоклассовая борьба в информационном обществе будемболее спокойной или мирной.

Проблемой защитников авторских прав является то,что доминирующее в новую эпоху мобилистическоемировоззрение совершенно не предполагает, что не-кая комбинация единиц и нулей может принадлежатькакой-то организации или отдельному человеку, такчто подобные имущественные права стечением вре-

мени будут выглядеть все более противоестествен-ными. Все законодательные инициативы регулирова-ния процессов в этой области и попытки их реализо-вать станут восприниматься как стремление защититьчьи-то узкие интересы, что приведет к тому, что не-прочный альянс между нетократическими предприни-мателями и капиталистическими инвесторами окажет-ся под угрозой. Потому защитники интеллектуальныхправ будут вынуждены опереться на гибнущую полити-ческую структуру – национальное государство, у кото-рого не будет ни экономической, ни практической воз-можности использовать полицейский аппарат каждыйраз, когда чьи-то интеллектуальные права будут нару-шены.

Как вообще полиция или политики смогут закрыватьинтернет-сайты, которые оперируют с какого-нибудьзаброшенного островка в Индийском или Тихом океа-не, не говоря уже о случаях, когда домен не контро-лируется страной, которой принадлежит? (Так, доменСоветского Союза.su немедленно после распада го-сударства был оккупирован хакерами.) Помимо всегопрочего, с моральной точки зрения, непонятно, на ка-кую защиту со стороны государства может рассчиты-вать информационная экономика, которая стремитсяизбавиться от налогов? В результате нетократы-пред-приниматели будут вынуждены создавать новые си-стемы защиты информации. Они будут шифровать ну-

ли и единицы перед распространением. Они заведутисключительно изощренные механизмы защиты сетей,так называемые брандмауэры – виртуальные стены,чтобы исключить взлом. Нетократы обучат собствен-ных охранников и создадут сети, содержащие посто-янно обновляемую информацию об электронных пира-тах и торговцах краденым. Так они приобретут незави-симость от государства и еще больше ускорят захватвласти.

Так что конфликты информационной эры будут про-исходить не между национальными государствами,спорящими из-за клочка земли сомнительной ценно-сти. Мы станем свидетелями идеологических и эко-номических столкновений между разными нетократи-ческими группировками в более-менее тесном сою-зе с повстанческими группами консьюмтариата. Линияфронта разделит собственно нетократию, которая за-щищает свои законные права владения информаци-ей, составляющие основу её власти и статуса, и отще-пенцев класса нетократии, которые воспринимают лю-бой барьер на пути распространения информации какаморальный и считают ключевой ценностью новой эрымаксимальную экспансию 'ненулевых' (Non-zero-sumgame) форм взаимодействия. Ярким примером такогоконфликта стала борьба за первенство в расшифров-ке генома человека. Одна сторона были представле-на консорциумом научно-исследовательских институ-

тов HGP члены которого утверждали, что они трудятсяна общее благо и не имеют экономических интересов.С другой стороны, им противостояла чисто коммерче-ская компания Celera, чей бизнес-план предусматри-вает ограничение доступа к информации и патентнуюзащиту результатов генетических исследований с це-лью извлечения прибыли.

Тем не менее, учитывая, что главная ценность ин-формационною общества состоит не в информациикак таковой, а в ее сортировке и манипулировании ею,наиболее влиятельным нетократам нет нужды беспо-коиться по поводу авторских прав и патентов. Очевид-но, что им также нет нужды вкладывать время и уси-лия для создания систем шифрования и сетной защи-ты. Способности создавать связи и охватывать еди-ным взором большие объемы информации не могутбыть скопированы или украдены. Единственная угрозадля обладателя таких способностей эю появление ко-го-то с большим талантом в этих областях. Такая ситу-ация создает основу для формирования альтернатив-ной негократии, элиты, которая будет опираться в сво-ем могуществе не на владение авторскими правамиили патентами (а равно и средствами производства), ана совсем другие вещи.

Эта новая группа – этерналисты – будет симпати-зировать и сотрудничать с трудолюбивыми представи-телями своего класса нексиалистами, только если это

будет в ее интересах. В другой ситуации, когда про-тиворечия разобщат нетократов, они вполне способ-ны предать собственный класс и вступить в коалициюс консьюмтариатом (подобно тому, как в позднекапи-талистическои обществе симпатизировавшие 'левым'представители академических кругов иногда пыталисьобъединиться с рабочим классом в борьбе против вла-сти, к которой сами эти академики de facto принад-лежали). Нетократы-этерналисты (последователи техакадемиков) склонны рассматривать некоторые дей-ствия правящей элиты как аморальные и слишкомагрессивные. Это то, что они могут себе позволить, ко-гда ситуация не отвечает их интересам.

Все это, вместе с новым взглядом на взаимоотноше-ния между потреблением и производством, дает болеечеткую картину классовых конфликтов информацион-ного общества. Основной формой протеста консьюме-тариата станет отказ проявлять желания, бойкотируяи рекламу, и технологии, отстраняясь от информаци-онной экономики на как можно большее расстояние.В активной форме сопротивление будет выражаться внападках на ключевые инструменты нетократическихпредпринимателей (нексиалистов) – авторские праваи патенты. Революционный протест будет как вирту-альным, так и физическим. Каждый участок крепост-ной стены, возведенной для защиты ценной информа-ции, станет объектом атаки.

В конечном итоге, борьба идет более не за контрольнад производством, а за контроль над потреблением.Одной из характерных черт нетократов является то,что они контролируют свои собственные желания иоказывают сильное влияние на желания других, тогдакак желаниями консьюмтариата управляют свыше. Ко-гда власть нетократов станет нестерпимой, консьюмта-риат начнет ей сопротивляться. Глашатаи 'новой эко-номики' верят или делают вид, что верят в возник-новение коллективной, радостной реальности, в кото-рой социальные конфликты будут разогнаны ветромперемен и все проблемы будут решены с помощьюбольших потоков информации. Такая точка зрения на-столько же наивна, насколько лицемерна. Напротив, сразвитием информационного общества трения междувиртуальными классами усилятся. История не умерла.Она воскресла и предстала в совершенно ином обли-чье. И так же, как возрождение истории требует новыхигроков, так и внимательное наблюдение за информа-ционным обществом нуждается в новых обозревате-лях.