Задолго до великой битвы на Волге и тем более задолго до конца Ве-

ликой Отечественной войны, их исход отважился публично предсказать

одинокий художник, известный учёный-историк и в то же время бесправ-

ный швейцарский политический эмигрант – Иван Александрович Ильин.

Всю жизнь помнил он когда-то написанные своей молодой рукой слова:

«Война подавляет душу человека качеством и содержанием тех заданий,

которые она обрушивает на нас, независимо от того, подготовились ли

мы духовно к их разрешению или нет...» Ильин подготовился: ещё до Ста-

линградской битвы на немецком языке вышла его книга «Сущность и

своеобразие русской культуры». Из этой книги однозначно следовало:

германскому фашизму России не осилить.

Впрочем, подобный прецедент в европейской истории уже был. В.О.

Ключевский вспоминал, что в конце XVIII века русский генерал и исто-

рик И.Н. Болтин при чтении пятитомной «Истории древней и нынешней

России» французского доктора господина Леклерка «вскипятился не хуже

На берегах древних индоарийских и скифских рек. Когда Николаю Рериху было всего лишь шесть

лет, а его будущему учителю Архипу Ивановичу Куинджи тридцать восемь, на свет появилась куинджев-

ская картина «Лунная ночь над Днепром», навеянная скорее всего почвенническими литературными ре-

минисценциями Н. В. Гоголя. Любопытно, что к этой самой знаменитой своей картине и последующим

днепровским пейзажам «Днепр утром», «Ночное» и другим Куинджи пришёл из Северного края – от «Ва-

лаама», «Ладожского озера», «Севера». Рерих впервые побывал на Днепре, в Киеве и Подолье в том же

возрасте, в каком Куинджи начал работать над днепровскими сюжетами, прилегающими к самым глубин-

ным страницам отечественной истории. А вот история Византии, куда был проложен так увлёкший Ре-

риха «Путь из Варяг в Греки», история Средиземноморья и Востока вообще занимали художника с

детства. И с детства неудержимо влекла его Индия.

Путь в Индию приоткрылся семье Рерихов в 1919 году, когда они покинули Финляндию, чтобы пере-

браться в Лондон. Рерих работал там с Дягилевым над постановкой оперы «Князь Игорь», организовывал

выставку своих картин и, наконец, в Британском министерстве колоний добивался для своей семьи визы

в Индию.

В декабре 1920 года Рерих открыл свою первую персональную выставку в США, написал картину

«Сюита океана», в 1921 году основал в Нью-Йорке Институт объединённых искусств, чикагское объеди-

нение художников «Пылающее сердце», международный культурный Центр «Венец мира», музей с более

чем тремястами своих произведений. В ноябре 1923 года Рерихи отплыли из Европы в Индию, в конце

декабря обосновались в княжестве Сикким на юге Гималаев. Здесь начаты серии картин «Сиккимский

путь», «Гималаи», «Майтрейя», «Жемчуг исканий», «Песнь утра».

Иван Александрович Ильин

(1883-1954)

набожного старообрядца, у которого в молельной накурили табачищем».

Однако два тома болтинских трудов по поводу Леклерка и ещё два тома

по поводу истории князя Щербатова не были приняты к сведению Напо-

леоном, не остановили его на пути в Россию.

В начале Великой Отечественной войны неподалёку от Ильина, по ту

сторону французской границы на реке Шер и в Экс-ле-Бене одиноко до-

живали последние годы лишённые своих парижских библиотек «упрямый

язычник и вольный каменщик» писатель М.А. Осоргин и неуёмный поли-

тический деятель и историк культуролог П.Н. Милюков. В 1937 г. Милю-

ков начал выпускать в Париже новое фундаментальное издание «Очерков

по истории русской культуры», Осоргин в 1938 г. опубликовал в журнале

«Русские записки» начало автобиографического повествования «Времена»

о своей жизни на Каме. Но, к сожалению, одинокие писательские острова

не могли тогда соединиться в единый материк работающих на новое вре-

мя мыслителей. И Ильин, мечтая о таком соединении, вынужден был

Вдохновлённый ещё в начале века творческими посылками врубелевской «Жемчужины», Рерих от-

крывает новую страницу своего художества картиной «Жемчуг исканий». Картина эта в какой-то мере

автобиографична. Помимо множества других художественных задач Николай Константинович имеет

здесь в виду прежде всего себя, а также своих русских и индийских учителей, размышляющих о выборе

предстоящего пути к Истинам Истории. При этом Рерих отчётливо осознаёт и видит себя путником на

Великих путях Истории. К пройденным им Северным путям и Великому пути из Варяг в Греки художник

и историк добавляет великие индийские, китайские и другие Восточные пути, объединяет в Истории Се-

вер и Юг, Запад и Восток.

В марте 1925 года Рерих переезжает из Сиккима в Западные Гималаи и приступает к осуществлению

своего выдающегося плана трансгималайской экспедиции, поставившей перед собой небывалые художе-

ственные и научные задачи. Через полтора года караванного пути, изобильного всякими неожиданно-

стями, экспедиция достигла Алтая. В середине апреля 1927 года из Улан-Батора начат обратный путь в

Индию по нехоженому прежними географическими экспедициями маршруту. В конце мая 1928 года

круг беспрецедентной рериховской экспедиции замкнулся в столице Сиккима Гантоку и Дарджилинге.

Об экспедиции сам Рерих сообщал так: «Конечно, моё главное устремление как художника было к

художественной работе. Трудно представить, когда удастся мне воплотить все художественные заметки

и впечатления, – так щедры эти дары Азии... Кроме художественных задач, в нашей экспедиции мы имели

в виду ознакомиться с положением памятников древности Центральной Азии, наблюдать современное

состояние религии, обычаев и отметить следы великого переселения народов. Эта последняя задача из-

давна была близка мне. Мы видим в последних находках Козлова, в трудах профессора Ростовцева,

На Руси. Душа народа

М.В. Нестеров. 1916

На стр. 244-245:

Князья святые

Мозаика южного портала

Троицкого собора

Почаевской Успернской

лавры в Тернопольской обл.

Н.К. Рерих. 1910.

В нижней части мозаики

надпись по-старославянски:

«Св. Князья:

Владимир Яросл.,

Александр Нев.,

Михаил Тв.,

Кн. Игорь Ярополк Вл.,

Св. Вячеслав Чешск.,

Рв. Кн. Владимир,

Кн. Борис и Глеб,

Кн. Мстислав Новг.»

работать самостоятельно. В составе

системы историко-культурологических

знаний, продуцируемых Ильиным, была

концепция России как географического

организма больших рек.

Ильин закончил ту же московскую

гимназию, что и Милюков, так же вни-

мательно прослушал в университете

лекции Ключевского и на всю жизнь

посвятил себя истории. Но, как и

Осоргин, Ильин по университетскому

диплому был юристом, из семьи юри-

стов и юристом необыкновенным: из

традиционного разряда российских

юристов-историков, юристов-

психологов, юристов-социологов, юри-

стов-философов.

В университете Ильин прошёл ори-

гинальную школу профессора-

правоведа П.И. Новгородцева, который

ориентировал своих воспитанников на

исследование и обоснование целей жизни,

путей её духовного понимания. Учёный по

особой разработанной им программе готовил

из юношей, можно сказать, штурманов дальнего

плавания по будущему общечеловеческому оке-

ану бытия. В отличие от многих своих коллег

Новгородцев намеренно не приуменьшал дли-

тельности и сложности плавания к потрясающе

далёким целям жизни, никак не обозначал в

этом предполагаемом плавании пристаней и

твёрдых берегов. Он берёг учеников от средне-

вековых замкнутых горизонтов, объяснял, что

одна из самых передовых наук нашего времени

– новая астрономия – уже приучила человека

жить среди бесконечных миров, в необъятном

океане вселенной. Понятие бесконечности, уже

ставшее основой всеобщего миропонимания,

должно быть усвоено не только естественным

Бровки, Макаренко, Толя и многих других огромный интерес к скифским, монгольским и готским па-

мятникам». Особенной заслугой Рериха перед всемирной историей является фиксация им потрясающих

масштабов единой древней жизни Евразиатского материка. Очень пригодились путешествующему исто-

рику Рериху штудии в истории и теории символизма. Символы в мире искусства художник не зря назы-

вал «откровениями», рождавшимися при чеканке форм жизни, при «остром и строгом» оформлении её

деталей. Все вещи, все детали жизни оказываются полны значения, накопленного веками. В громаде сим-

волов учёный увидел не только сложные географические намёки, но и универсальные объединительные

знаки: «Природа безвыходно диктовала эпос и все его богатые атрибуты». Оставалось «смело и суммарно»

пройти по бесчисленным путям творчества, заметить, где и как рождались образы изображений симво-

лов. В самом начале экспедиции, в Малом Тибете Рериху встретились наскальные изображения горных

козлов с огромными крутыми рогами, оленей, лошадей, яков, охотника-стрелка из лука, рисунок хоро-

вода или ритуального обряда. «Где мы видели такие же изображения? – вспоминает Рерих. – На камнях

Северной Америки, на сибирских скалах. Та же техника, та же стилизация и то же уважение к живот-

ным... Через эти изображения Америка и Азия протягивают руку друг другу». И вот какое резюме пишет

по этому поводу учёный-историк: «Не будем делать выводов, но будем изучать и складывать». В Тибете, в

области Трансгималаев участники рериховской экспедиции увидели в обиходе местных жителей древние

мотивы и предметы скифско-сибирского звериного стиля, были удивлены также длинными рядами кам-

ней, каменных кругов, типичных менгиров и кромлехов – «древними могилами, напомнившими алтайские

погребения и могилы южных степей». На гималайских высотах учёный нередко вспоминал южные степи

и Алтай:

правом, но и новой моральной филосо-

фией.

По мысли Новгородцева, высшая цен-

ность и цель жизни, её абсолютный идеал

– нравственное усовершенствование и

перерождение человечества. Солнце это-

го идеала освещает весь предстоящий

путь человечества и не даёт плывущему

или плывущим возможности потеряться в

темноте, оказаться на краю бездны. Более

того: «каждое практическое действие

лишь тогда приобретает и настоящую

жизненную энергию, и моральную цену,

когда оно одушевлено нравственным

стремлением, обращенным далеко вперёд,

к вечному идеалу добра». Из этих фунда-

ментальных принципов Новгородцев вы-

водил свою концепцию нового человека –

самоопределяющейся личности, непреклон-

ной в нравственном стремлении, не смущаю-

щейся хаосом и сумятицей времени, постоянно

возникающими новыми и более сложными задачами.

Ильин в этом плане, несомненно, был лучшим

учеником Новгородцева. В архивах университета со-

хранились оценки, данные учителем ученику на протя-

жении трёх лет подготовки Ильина к профессорскому

званию. В сжатом виде эти характеристики выглядят

так: чрезвычайно живой и увлекающийся, совершенно

исключительно прилежный, величайше преданный науке

и избранной специальности; владеющий даром тщатель-

ного анализа, обобщения и изложения; чрезвычайно пло-

дотворно занимающийся; его приходилось не побуждать,

а останавливать в занятиях, опасаясь для него переутом-

ления от чрезмерной работы; и, наконец, – совершенно

необычная для его лет эрудиция. В 1910 году, отправляя

своего ученика в двухгодичную заграничную команди-

ровку, Новгородцев спланировал ему работу в восьми

европейских университетах и десяти научных библиоте-

ках.

“Алтайский старик-старовер ведёт нас на каменистый холм и, указывая каменные круги древних по-

гребений, торжественно говорит: «Вот здесь и ушла чудь под землю. Когда Белый царь пришёл Алтай

воевать и как зацвела белая берёза в нашем краю, так и не захотела Чудь остаться под Белым царём.

Ушла чудь под землю и завалила проходы каменьями... Только не навсегда ушла Чудь. Когда вернётся

счастливое время и придут люди из Беловодья и дадут всему народу великую науку, тогда придёт опять

Чудь, со всеми добытыми сокровищами»”. И ещё: «Сибирские пути народов далеко вынесли одинаковый

смысл украшений».

В путевом дневнике Рерих записывал: «Гигантские ступы буддизма – погребальные памятники, обне-

сённые оградою, те же курганы всех веков и народов. Курганы Упсалы в Швеции, русские курганы Вол-

хова на пути к Новгороду, степные курганы скифов, обнесённые камнями, говорят легенду тех же

торжественных сожжений, которые описал искусный арабский гость Ибн-Фадлан. Всюду те же очища-

ющие сожжения... И в Тибете сожжение тоже принято. Значит, опять писатели напутали, когда описы-

вали исключительно «дикие» погребальные обычаи Тибета».

«От дальнего Севера до Юга одно и то же строение жизни. Удивительно!.. Одно сознание!» «Не будем

бояться сопоставить то, что ярко бросается в глаза».

Работая в горных и пустынных глубинах Центральной Азии, Рерих сознавал себя находящимся в ме-

жокеаническом пространстве: «Центр между четырёх океанов существует. Сознание нового мира суще-

ствует». Даже огромные «зовущие» моря безлюдных песков не могли увести чуткого художника сколько-

нибудь далеко от живых природных вод: «часто пустыни гремят аккордами океана», или «в умерших пу-

стынях часто вам приходится слышать журчанье подземных потоков, которые иногда дают повод

Стажёру рекомендовалось обратить внимание на курсы истории филосо-

фии, теории познания, философии права, логики общественных наук.

Итоги первого года этой командировки подвёл профессор права Л. Ко-

маровский, отметив серьёзность научных стремлений Ильина, его выдаю-

щуюся талантливость, выдающиеся философские дарования и те качества,

на которые уже обращал внимание Новгородцев.

Три недели Ильин провёл в Бретани на берегу Атлантики. И в письме

к своей двоюродной сестре сообщал: «Я радуюсь сильно океану. Не знаю,

может быть, и правда «всё из воды» ...Я увидел море впервые в Венеции,

на Лидо, и после двухчасового общения с ним трудно было уходить. То-

гда-то мы (с будущей женой: прим. авт.) и решили поехать непременно на

океан; он должен знать какую-то древнюю, первую мудрость, и известные

сомнения должны быть стёрты им».

Летом 1921 года судьба свела находящихся в расцвете своих творче-

ских сил 38-летнего преподавателя Московского университета Ивана

Ильина и 59-летнего всемирно известного художника Михаила Нестерова.

Оба они одинаково серьёзно относились и к живописи, и к философии, и

к истории, оба на всю жизнь оказались интересны друг другу. Итогом

этого общения стал законченный в 1922 году Нестеровым портрет Ильина

– картина «Мыслитель».

В июньском письме из деревни Дубки Нестеров в 1921 г. упоминал о

том, что «затевает портрет с одного из замечательных наших учёных-

философов», то есть с Ильина. Иван Александрович, в свою очередь при-

числял Нестерова к художникам внутреннего, ясновидцам душевно-

духовной жизни человека и мира, размышлял об этой его отчётливой

проявленности в живописи.

Кроме всего упомянутого, и Нестерова, и Ильина одинаково занимала

проблема человека в окружении природных вод России. С начала XIX

века в отечественной живописи складывалась традиция своеобразной

эпической героизации рек, озёр, морей. Благодаря этой традиции, шед-

шей рядом с философской поэзией о российских водах, в четырнадцать

лет Нестеров увидел «Украинскую ночь» Куинджи и был ею ошеломлён,

«восхищен до истомы, до какого-то забвения всего живущего». В тридцать

лет художник ещё оставался по-юношески восприимчивым и о картине

«Омут» Левитана писал так: «Впечатление огромное. Тревожное чувство

охватывает всецело и держит зрителя в напряжённом возбуждении всё

время. Со времён Куинджи в пейзаже не появлялось ничего подобного».

И вот еще одно впечатление Нестерова – на этот раз от уральского

пейзажа – «Горного озера» Аполлинария Васнецова: «На «Озеро» я смотрю

с томительным упованием... Вид этого небесного озера (оно ведь мисти-

ческое) возвратил рассудок безумному и возбудил равнодушный ум скеп-

тика... Редкостно интересная вещь». Нестеров написал более пятидесяти

удивительных картин, посвященных Черному и Белому морям, озерам

Тургояк, Китежскому, Святому, рекам Уфе, Белой, Волге, Москве-реке,

Воре, Уфимке и другим, выразил в этих картинах мучительные искания

живой души, духа природы, а также той «единой души» человека и приро-

ды, которая создает единое действие, целость впечатления. Нестерову

было тревожно и любопытно, насколько сознательно он сам владеет этим

секретом – «на вершинах культуры века своего или ... в простоте душев-

ной».

Ильин Нестерову был очень благодарный собеседник, влюбленный в

«великолепных маринистов России» – Айвазовского, Судковского, Лаго-

рио, Дубовского. Вспоминая еще Поленова и Левитана, да и самого

Нестерова, Ильин наверняка говорил пожилому художнику о том, что

природные воды России, относимые наряду с другими природными стихи-

ями к «внешним явлениям» страны, «вот уже вторую, а может быть и тре-

тью тысячу лет, – будили и настраивали душу нашего народа, испытывали

и проникали, и укрепляли его дух. Это от них души стали глубоки и буре-

ломны, разливны и бездонны. Это они вскормили русский национальный

темперамент, доселе столь малопонятный людям иных стран...»

За работой и разговорами, которые тоже были напряженной работой,

собеседники, вероятно, вспоминали и о том, что оба в 1906 году встреча-

лись со Л.Н. Толстым, и какой на картине Нестерова получился думаю-

щий глыба-человек на берегу яснополянского пруда у посаженной им

самим еловой аллеи. А Нестеров рядом писал с Ильина этюды и, пожалуй,

страдал о том, что на фоне иного российского водоема – природного

озера – облик другого российского мыслителя должен получиться совер-

шенно особенным. И что он, Нестеров, озабоченный новым порядком

нахлынувших трудностей, все равно не должен сплоховать при вновь

нашедшем на него художническом озарении.

В 1921 году Ильина избрали председателем Московского психологи-

ческого общества вместо скончавшегося Л.М. Лопатина. Общественное и

научное признание Ильина как выдающегося отечественного философа и

психолога помогло ученому в дальнейшем не только осуществить в пси-

хологии новаторские исследования-прозрения, но и впервые надежно

ввести эту науку в круг современных исторических и историко-

культурных знаний. Свою тропу к тайнам психологии и истории Ильин

На стр. 250:

Труды

Преподобного Сергия

М.В. Нестеров.

Первая часть триптиха.

1896-1897

Михаил Васильевич

Нестеров (1862-1942)

М.В. Нестеров.

Фрагмент

автопортрета. 1915

Молчание

М.В. Нестеров.

Деталь. 1903

У монастыря

Е.Е. Волков.

Фрагмент картины

к поверьям о подземной жизни». Рерих мечтал проследить конгломерат народностей, смытых и затоп-

ленных «беспощадными грозными волнами песков»: «И так же как на волнах не остаётся следов от ладьи,

так же на песках не осталось никакого намёка на великие перемещения и войны народов».

Впрочем, даже в Тибете, где экспедиционный караван «кораблей пустыни» шёл фантастическими пе-

сочными формациями, «настолько убедительно впечатление моря, что приходится вспомнить, что в пу-

стыне нет таких водных поверхностей». В поселении Гума-Базар Рерих присутствовал при «танце

корабля»: «В красной бумажной ладье качается “красавица”, и гребец, вроде Харона, гребёт на носу ла-

дьи... Бек в Гуме – совершенный Садко, и гримировать не надо. Для всех опер Римского-Корсакова здесь

готовые персонажи». А в песне доморощенных артистов звучали такие слова: «Как на небе рождаются

звёзды, так из земли выходят воды...»

В краях «счастливо минуемых» гремящих рек и водопадов, у подножья Гималаев Рерих вспоминал

Волгу, северные реки, водопад Иматру. Припоминал учёный, что у истоков Брахмапутры родилась муд-

рая «Ригведа», а ещё неподалёку, у начала великого Инда, зародилась «Ариаварта». Общность языка и

уклада жизни древних славяно-русов и древних индусов была для Рериха несомненной.

Изучая въявь воздействие разных стихий на жизнь человечества, художник и учёный совершенно по-

особенному оценил влияние внутриземных и космических энергетических процессов на состояние и

деятельность человека и общества. Во-первых, Рерих сам стал очевидцем удивительных электрических

явлений – разнообразных «световых чудес» – в Гималайских горах. Во-вторых, путешественник-

исследователь естественно приобщился к народной мудрости и к учёным трудам выдающихся мыслите-

лей Востока. Именно эти широко мыслящие, проницательные мудрецы сделали доступным «практический

сравнивал с поиском подпочвенных, глубоких и глубочайших водных ис-

точников, обозначив подземные родники, подземные ручьи и реки как

сокровенные, живые, целебные струи национального духа. Эту работу

ученый называл борьбой с окаменевшей трезвостью, проработкой земной

коры своего существования, подземным мышлением, вскрытием духовных

глубин и истинных первоначальных основ духа и жизни, рытьем колодцев

для созерцания с их дна мира по-духовному. Он не напрасно надеялся,

что «в недрах нашего прошлого нам даны великие залоги и благодатные

источники», был непоколебимо уверен, что даже в условиях военных вре-

мен «наших кладезей и рудников, наших подземных озер и горных жил –

никто и никогда не сможет отнять у нас».

Национальную культуру России Ильин назвал уникальным духовным

организмом, стержнем которого являются первичные и вторичные ду-

шевно-духовные силы русского человека. Первичные – значит изначаль-

ные, наиболее сильно выраженные, определяющие, задающие меру;

вторичные – ведомые, перенимающие законы ведущих и их творческую

окраску.

Приводя один за другим исторические факты, начиная с ХI века, Иль-

ин заявил миру о том, что русский человек – это человек чувств и глубо-

кочувствия. Во всем духовном русские эмоциональны. Все главное в

своей жизни они начинают с чувства, сердца, многообразного сердечного

созерцания великого и таинственного «предметного хребта» мира, чело-

века, духовного обстояния. Предмет должен завладеть тканью русской

души и состояться в ней. Ильин выделил три основы, три закона духа –

свободу, любовь и предметность – и полагал двигателем науки особое со-

зерцание сущности предмета, перерождающее и окрыляющее чувствен-

ное наблюдение мира. Вторичные душевно-духовные силы русского

человека – воля как психическое свойство к действию и мышление «со

дна духа» – тоже в значительной степени имеют созерцательный характер.

Сердце и совесть указывают мышлению и деланию предмет и направление.

В то же время следует иметь в виду, что созерцание является не более

чем средством изучения предмета, целью же всего исследования является

несомненное, подлинное, окончательное уяснение сути предмета – Оче-

видность. По мысли Ильина, способность к созерцанию и самосозерца-

нию, достижение очевидности одухотворяют человеческое

бессознательное, делают человека существом духовным.

Учение о русском духовном характере Ильин вынашивал тридцать

лет. Шаг за шагом он воссоздавал историю становления и эволюции рус-

ской души, русского духа. Одно из серьезных открытий на этом пути

смысл окружающих нас стихий», объяснили реаль-

ность «великого пространственного огня»: «Огонь

пространства и психическая энергия связаны меж-

ду собою и представляют основание эволюции...

На единой физической основе жизни стоит весь

живой мир... Космическая энергия закрепляет ша-

ги эволюции человечества...»

После возвращения из Трансгималайской экс-

педиции семья Рерихов поселилась в долине реки

Кулу на древнейшем пути из Индии в Тибет и на

Алтай. Николай Константинович создал в Кулу

многоотраслевой международный научно-

исследовательский институт «Урусвати», включив-

ший в круг своих первоочередных проблем добы-

вание новых естественнонаучных, медицинских и

иных гуманитарных знаний о Гималаях и Азиат-

ском материке. Учёный потратил немало сил, что-

бы продвинуть в жизнь Пакт о защите

неувядаемых культурных ценностей во время войн

и в мирное время, предложил символический

Царевна-Лебедь

М.А. Врубель.

Фрагмент картины. 1900

Девушка у пруда

Портрет дочери

Натальи Михайловны

М.В. Нестеров. 1923

ученый сформулировал так: «Русская душа – подобие и отображение рус-

ской природы», «душа народа находится в живой и таинственной взаимо-

связи с его природными условиями, и потому не может быть достаточно

объяснена и понята без учета этой взаимосвязи». И еще: при «нашей исто-

вой естественности» наша «русская природа не плывет мимо души, как

нередко здесь в Европе, и не скользит по ней; она вторгается в нее, за-

хватывая её в свой круговорот...»

Россия поставила русского человека лицом к лицу с природой, со

стихией пространства и с водной стихией в особенности – с тихими озе-

рами, властными реками, безмолвными заводями, бесконечными северны-

ми болотами, морями то солнечными, то ледяными – « она дала нам

почувствовать разлив вод, безудерж ледоходов, бездонность омутов, ...

нам открылся весь размах страстей и все крайности верха и низа, ... су-

ровая природа стала нашею судьбою, единственною и неповторимою в

истории».

«Разливается наша стихия, как весенняя полая вода, – ищет предела

вне себя, ищет себе незатопимого берега. И в этом разливе наша душа

требует закона, меры и формы; и когда находит, то врастает в эту форму

свободно, вливается в нее целиком, блаженно вкушает её силу...»

Следуя за Ключевским, советовавшим «давать себе досуг постоять пе-

ред ландшафтом», Ильин замечал о важности «дивования на чудеса приро-

ды», о том, как «любовная растворенность в царственных картинах

русской природы ... почвенно необходима душе». «Ибо легко и незаметно,

так, как распускается цветок, как плывут облака и как текут наши вели-

колепные, пышные реки, так родится и слагается чувство Родины, и лю-

бовь к ней, и власть её над человеком». По Ильину, Родина может быть

дана и может быть взята, «как находят, расчищают и окапывают подзем-

ные ключи».

Видный психолог, образовывавшийся в самом начале ХХ века и в уче-

ных трудах целиком принадлежавший этому веку, Ильин не страшился

риска быть «старомодным» в науке и в числе своих социальных учителей в

первую очередь назвал великого медика и педагога Н.И. Пирогова –

представителя плеяды русских ученых-творцов так называемой органиче-

ской теории, или учения о мировой жизни. Именно с этого учения взяло

старт оригинальное направление в мировой науке – русский космизм.

Среди создателей и популяризаторов органической теории можно насчи-

тать более тридцати одних только знаменитых преподавателей и выпуск-

ников Московского университета. Вот и Пирогов из стен родного

университета вынес удивительнейшее на всю жизнь убеждение:

отличительный знак всемирной защиты Культуры

– «Знамя Мира». В 1934 году началась новая более

чем двухлетняя экспедиция Рериха в Японию и

Китай с целью поиска и изучения засухоустойчи-

вых злаковых и других растений, способных оста-

новить и облагородить пустыни, накормить своим

хлебом население пустынь и полупустынь. В ходе

этой экспедиции Рерих около пяти месяцев рабо-

тал в Харбине. В это же время там жил и работал

журналистом известный русский писатель-

эмигрант Всеволод Никанорович Иванов. Двумя

годами раньше издал Иванов в Харбине свою пуб-

лицистическую и историко-философскую книгу

«Огни в тумане» с подзаголовком «Думы о русском

опыте». Начиналась книга словами: «Неизмеримо

трудны в настоящее время задачи русского чело-

века, который бы захотел сознать окружающую

обстановку для отчётливого действия в ней». Дей-

ствие подразумевалось однозначно высокопатри-

отическое.

Волхова

Эскиз костюма к опере

Н.А. Римского-Корсакова

«Садко» М.А. Врубель.

Деталь. 1898

Водоём

В.Э. Борисов-Мусатов.

1902

«Я представляю себе беспре-

дельный, беспрерывно теку-

щий океан жизни,

бесформенный, вмещающий в

себе всю вселенную, прони-

кающий все её атомы, бес-

прерывно группирующий и

снова разлагающий их соче-

тания и приспособляющий их

к различным целям бытия».

Непрерывно размышляя

об океане жизни и целях бы-

тия, Ильин сосредоточенно

взирал на окружающую при-

роду, часами мог общаться с

детьми океана – такими раз-

ными таинственными, гроз-

ными, прекрасными морями –

праздниками простора и про-

странства. У морей, по отно-

шению к человеку, нет

границ – запретов и разоча-

рований, нет стен – обид и

угроз. В морях дышит воздух,

живут бесконечные возмож-

ности, царит Беспредельное.

Здесь обретаются радость

прощения и обновления, ис-

целяются скорби сердца, про-

светляется дух. Сохраняя

верность традициям натурфи-

лософии, Ильин констатиро-

вал, что море, погруженное в

свои небесные мысли, – это

огромная живая равнина,

единое дышащее существо,

новодревняя прародина, а

рокот его – это речь или

песня родственных нам, но

Патриотизм был глубоко

продуман и выстрадан. В

1906-1912 годах Иванов серь-

ёзно обучался в Петербург-

ском, Гейдельбергском и

Фрейбургском университе-

тах, отчего выработался в

разносторонне образованно-

го очень русского писателя,

учёного-философа и истори-

ка. Накануне революции он

преподавал в Перми. Эвакуа-

ция белой армии с Урала в

Сибирь захватила с собой по-

чти весь преподавательский

состав молодого Пермского

университета, в том числе

Иванова и историка Георгия

Вернадского. В конце концов

Иванов оказался

таинственных сил. Горное прозрачное озеро в стороне от исхоженных

дорог Ильин увидел как чистейшее пространство, око мира, живое сре-

доточие, вокруг которого и для которого существует вся окрестность.

Здесь слышен молчаливый ход веков. Озеро лежит открыто, чтобы видеть

все и на все отвечать. Видимые с берега утонувшие дары неба, дары гор –

целый мир воспринятых и сохраненных озером богатств... «Как просто и

достойно, с какой явностью и искренностью показывает оно глубину сво-

его существа, посвящая всякого человека в свои тайны. О, чистота серд-

ца! О, прозрачная, щедрая мудрость!

сначала в Корее, потом в Китае. Но одним из самых ярких родных огней в тумане эмиграции оставалась

для Иванова костромская земля с Волгой, которую он всегда называл Матерью и ещё «воротами» русско-

го человека на всегдашнем пути в Азию:

«Волга! В одно раннее июньское нежное голубое расцветающее утро с дачи шагал я в город на вы-

пускной экзамен по латыни. И сколько бы вёрст я ни шагал, рядом со мной простиралась маслянистая,

голубая, чуть играющая утренним жемчугом Волга. Ноги скрипели по сырому песку, срывались в нём, а

рядом шла и шла она, Волга, слегка выпуклая своими водами, медленно мчащаяся навстречу, пахнущая

смолой, рыбой, сыростью и ещё чем-то, похожим на то, как пахнет только что спиленное дерево. Вол-

га!.. За Волгой зелёные луга, над ними и над тёмнозелёными шарами ольшаников идёт негорячее ещё

солнце. А прямо, над жёлтой излучиной берега, – город, лёгкий город, сказочный почти – Кострома

именем, словно поднявшийся из воды и дрожащий от первых горячих струй слоистого воздуха... – Мой

дом. Там жил я... В ритме шага, в непосредственном ощущении катилась легко и свободно, как Волга,

вся на поверхности, жизнь огромной страны, где я, гимназист восьмого класса, шёл сдавать росным

утром свой экзамен на аттестат зрелости. То было моей общественной функцией. Так, что ли?.. И разве

можно кому-то уступить всё это? Всё это наше? – Никогда! Память сильнее динамита».

Иванов и Рерих были сверстниками, Рерих всего на три года старше. Они были во многом похожи

друг на друга, и поэтому уже через несколько месяцев их бесед у Иванова родилась рукопись новой

книги «Рерих художник и мыслитель». И так получилось, что книга эта ещё более возросла в российских

водных размышлениях и обобщениях: «Россия не только государство. Она – сверхгосударство, океан,

стихия, которая ещё не оформилась, не влегла в свои предназначенные ей берега, не засверкала ещё

На стр.254:

Маршрут

центральноазиатской

экспедиции Н.К. Рериха

По книге: В.А. Росов.

Николай Рерих.

Вестник Звенигорода.-

СПб., 2002

Осенний пейзаж

М.В. Нестеров

Михаил Андреевич

Осоргин (1878-1942)

Но как великолепны, как ослепительны его отраженные веления... Как

верно воспринимает его гладь эти дары, как охотно и радостно отдает их

всякому оку. Никто не уйдет без ответа, все унесут с собою утешение,

свет и жизненную радость... О, смирение духа! О, созерцательность по-

коя! О, радость служения!.. Единое, светлое и щедрое богатство мудро-

сти».

Быстро привыкаешь к тому, что научно-художественные и литератур-

ные произведения Ильина так или иначе насыщены описаниями или упо-

минаниями водной стихии. И эта стихия держит внимание читателя: «Жить

в родном языке – значит жить самой родиной, как бы купаться в её мо-

рях; дышать воздухом её духа и культуры». Или о литераторе-художнике

Мережковском, который «подобно некоему водолазу ныряет на дно дан-

ного конкретно-исторического явления и пытается там, на дне, в темно-

те, ощупью, нерешительно, без очевидности – отыскать и проследить

запутанные нити истории человеческого духа... Фонарь его не светит...» А

чтобы фонарь русского историка всегда светил, Ильин настаивает на том,

чтобы все исследователи относились к России не как к случайному

нагромождению территорий со ста восьмьюдесятью племенами и наречи-

ями, а как к единому живому организму, организму природы и духа. Сам

же Ильин более всего тяготел к той России, которая им была названа

«географическим организмом больших рек...»

И.А. Ильин

Россия – географический организм больших рек

С древнейших времен, возможно в течение 14-15 столетий русский

народ живет на широком и раздольном пространстве с оттенком или да-

же целиком азиатского востока, на плоской равнине с могучими реками

и довольно суровым, почти жестким континентальным климатом.

...Разумеется, Россия не всегда была так необъятна; но возникнув где-то в

середине этой огромной равнины, не имеющей защищенных естественных

границ, она в ходе столетий поняла, что необходимо взять судьбу этой

незащищенной равнины в свои руки и позаботиться об укреплении своих

природных границ. И прежде всего – морских, ибо морские границы яв-

ляются одновременно заслоном и выходом, естественным препятствием и

связью с миром, барьером и воротами. До XVIII века Россия вообще не

имела собственных морских берегов и лежала, запертая, в глухом без-

молвии в континентальном одиночестве. С тех пор она продвинулась к

Чёрному и Балтийскому морям, довольствуясь скудными возможностями

судоходства на этих почти внутренних морях; и только на Дальнем

в отточенных и ограниченных понятиях, в своём своеобразии, как начинает в брильянте сверкать сырой

алмаз. Она вся ещё в предчувствиях, в брожениях, в бесконечных органических возможностях. Россия –

это океан земель, размахнувшийся на одну шестую часть света и держащий в касаниях своих раскрытых

крыльев Запад и Восток. Россия – это семь синих морей... Нет другой страны в мире, которая бы так

бурно стремилась в будущее, как это делает Россия.

Россия – могучий хрустальный водопад, дугой льющийся из бездны времени в бездну времён, не схва-

ченный доселе морозом узкого опыта, сверкающий на солнце радугами сознания, гудящий на весь мир

кругом могучим утверждением всеславянского бытия». Всю жизнь Иванов изучал Пушкина, укачивался

пушкинским синим пенным морем, очаровывался пушкинскими тысячами озёр и рек Псковщины-

Новгородчины, а дальше – тоже пушкинские перед глазами «ходят, седыми гривами машут вольные мо-

ря». Иванов любовался пушкинским историческим слогом, историчностью мышления Пушкина, учился на

его учёно-художественных достижениях. Иванов дивился пушкинскому путешествию «из Екатери-

нинского дворца, голубого и раззолоченного, в Предуралье, в Оренбургские степи, к Пугачёву... И мы

должны скорбеть глубоко, что ранняя смерть не дала Пушкину осуществить свой великий замысел – со-

здать исторический роман о Петре Первом – в нём бы Россия имела великие исторические осознания.

Великая потеря!» Писатель удивлялся тому, каких сильных, деятельных личностей искал всегда Пушкин

вокруг себя, среди бурной, кипящей жизни, героев, которые «тронуты рукой истории», «которые выбра-

сывают из себя водомёты жизни». Обращаясь к молодёжи с призывом изучать Пушкина, Иванов называл

великого поэта и историка «провидцем в той истории, в которой мы с вами живём, которую делаем, и

Пушкин многому может научить нас в этом!»

На стр.257:

Николай Заболоцкий

Фотография. 1929

Осенний пейзаж

М.В. Нестеров. 1906

На стр.258:

Философы:

Павел Александрович

Флоренский

(1882-1946)

Сергей Николаевич

Булгаков (1871-1944)

М.В. Нестеров.

Фрагмент картины. 1917

Скалистый остров

И.К. Айвазовский.

Фрагмент. 1855

На стр.259:

Мыслитель: Иван

Александрович Ильин

М.В. Нестеров.

Деталь картины. 1921-1922

Святой остров

Н.К. Рерих. Фрагмент. 1917

На стр. 260-261:

Притихло

Н.Н. Дубовской. Деталь. 1890

Востоке (Японское море) и на Северном Ледовитом океане она столкну-

лась с открытыми трансатлантическими путями...

С точки зрения земной поверхности Россия представляет собой

сплошную равнину... Эта равнина несёт на себе могучие потоки, с кото-

рыми могут сравниться лишь величайшие реки мира – Нил, Амазонка,

Янцзы, Миссисипи. Древний Геродот писал: «В Скифии нет ничего приме-

чательного, кроме рек, которые её орошают: они велики и многочислен-

ны». Если сравнить с ними большие реки Европы, то Дунай с его

протяжённостью 2900 км едва займёт шестое место, ибо великие сибир-

ские реки Обь и Енисей в четыре раза длиннее, чем, например, Рейн.

Многоводные, богатые ценнейшими породами рыб, стремят русские реки

свои воды на тысячи километров (3500-5200 км), в пленительном покое,

бескрайнем просторе – во время таяния снегов и ледохода до 10, 20, 30

км в ширину, зимою – под панцирем толстого льда. Они текут из глубины

страны в сторону моря... Между ними лежат бесчисленные озёра, то ма-

лые и спокойные, погружённые в безмятежность, то большие и бурные,

например, Каспийское море (438 000 км2, в 754 раза больше Женевского

озера), Байкал (33 000 км2) и другие...

...Издревле же Россия была географическим организмом больших рек

и удалённых морей. Среднерусская возвышенность есть её живой центр:

сначала «волоки», потом каналы должны были связать далёкие моря друг с

другом, соединить Европу с Азией, запад с востоком, север с югом. Рос-

сия не могла и не должна была стать путевой, торговой и культурной

баррикадой; её мировое признание было прежде всего – творчески по-

средническое между народами и культурами, а не замыкающееся и не

разлучающее... Великий и вседоступный культурный простор... не мог

жить одними верховьями рек, не владея их выходящими в море низовья-

ми. Вот почему всякий народ на месте русского вынужден был повести

борьбу за устья Волги, Дона, Днепра, Днестра, Западной Двины, Наровы,

Волхова, Невы, Свири, Кеми, Онеги, Северной Двины и Печоры... Этим

органическое единство России только очерчено. Однажды оно будет рас-

крыто с подобающим вниманием и установлено с полной доказательной

силой.

ЕСТЬ Россия земная – русской душе естественно любить её и проти-

воестественно не любить. Ибо она – наше материнское лоно, наша дет-

ская колыбель, вскормившая нас природа, наше земное отеческое гнездо,

наше национальное жилище, наш сад. Русская природа не плывёт мимо

души, как нередко здесь в Европе, и не скользит по ней; она вторгается в

неё, захватывая её в свой круговорот.

Н.А. Заболоцкий

Лесное озеро

Опять мне блеснула,

окована сном,

Хрустальная чаша

во мраке ночном.

Сквозь битвы деревьев

и волчьи сраженья,

Где пьют насекомые

сок из растенья,

Где буйствуют стебли

и стонут цветы,

Где хищная тварями

правит природа,

Пробрался к тебе я

и замер у входа,

Раздвинув руками

сухие кусты.

В венце из кувшинок,

в уборе осок,

В сухом ожерелье

растительных дудок

Лежал целомудренной

влаги кусок,

Убежище рыб

и пристанище уток.

Но странно, как тихо

и важно кругом!

Откуда в трущобах

такое величье?

Зачем не беснуется

полчище птичье,

Но спит, убаюкано

сладостным сном?

Один лишь кулик

на судьбу негодует

И в дудку растенья

бессмысленно дует.

И озеро в тихом

вечернем огне

Лежит в глубине,

неподвижно сияя,

И сосны, как свечи,

стоят в вышине,

Смыкаясь рядами

от края до края.

Бездонная чаша

прозрачной воды

Сияла и мыслила

мыслью отдельной.

Так око больного

в тоске беспредельной

При первом сиянье

вечерней звезды,

Уже не сочувствуя

телу больному,

Горит, устремлённое

к небу ночному.

И толпы животных

и диких зверей,

Просунув сквозь

ёлки рогатые лица,

К источнику правды,

к купели своей

Склонялись воды

животворной напиться.

1938

Русская душа с раннего детства чует судьбо-носность, властность,

насыщенность, значительность и суровость своей природы; её красоту, её

величие, её страшность; и воспринимая всё это русская душа нико-

гда не верила и никогда не поверит – в случайность, бессмыс-

ленность своей русской природы, а потому и природы во-

обще. Русский человек связан со своей природой на жизнь

и на смерть – и в половодье, и в засухе, и в грозе, и в степи,

и в лесу, и в солончаке, и в горном ущелье; и в полноводных

стремнинах рек своих; и в осеннем проливне, и в снежном

заносе, и в лютом морозе.

...Русская душа – подобие и отображение русской природы...

М.А. Осоргин

Наша огромная река ... изумительная Кама

С этой рекой в моей памяти связано лучшее, что в жиз-

ни было... В половодье она на много вёрст заливала дали, и

по торчащим из воды верхушкам деревьев можно было

дойти до горизонта. Люди, дома, плоты становились ма-

ленькими и бессильными, случайным мусором, не попав-

шим в течение, а на небе не хотел остановиться ледоход

облаков.

Показав своё величие и свои возможности вода

начинала медленно сбывать, возвращаясь в берега, и

на ней появлялись пароходы и лодки, на нашем бере-

гу закипала жизнь для всех, кроме тех, кого приво-

зили на тюремных баржах, выгружали на берег се-

рыми стадами и выстраивали в поход – в сибирскую

каторгу и ссылку. Их собирали по всей России, не

согласных быть такими как все, и не нарушать ты-

сячи статей и параграфов, записанных в толстых

книгах отцовской библиотеки... Я не могу пред-

ставить себе большую реку иначе, как живым су-

ществом не нашего, чудесного измерения, пожа-

луй – божеством. Тут и впечатления детства, и

позднейшая тоска по сладким водам, и, конечно,

самовзвинчивание: вместо простой беседы –

пение. Но я готов идти даже на насмешку – а

любви не изменю. И вот Кама

для меня как бы мать моего мира, и уж от неё всё пошло, и реки мень-

шие, и почва, на которой я стою. Я допускаю, конечно, что существуют

реки ещё более великие, как существуют у других семей свои предки;

таковы сибирские реки для сибиряков. И это мои ближайшие родствен-

ники и мои единомышленники. И моё семя вычерпано с илом со дна реки

Камы, и потому я северянин, блондин, всебожник, поэт, анархист и ста-

ровер У нас, у людей речных, иначе видят духовные очи; для других река

– поверхность и линии берегов, а мы свою реку видим и вдаль, и вширь, и

непременно в глубь, с илистым дном, с песком отмелей, с водорослями,

раками, рыбами, тайной подводной жизни, с волной и гладью, прозрачно-

стью и мутью, с облаками и их отражением, с плывущими плотами и суд-

нами и с накипью и щепочками, прибитыми к берегу. Воду, которую мы

отпили и в которой до локтя мочили руку, перегнувшись за борт лодки, –

мы эту воду потом пьём всю жизнь куда бы нас судьба ни забросила, и

подливаем её для цвета, вкуса и сравнения в море, и в горное озеро Неми

близ Рима, и в священный Иордан, и в Миссисипи, и в светлый ручей, и в

Тихий океан, и в Рейн, и в каждую европейскую лужу, если в ней отра-

жается солнце. Это очень трудно объяснить и ещё труднее понять, если

иной человек сотворён иначе и водою не крещён. Ведь вот всё живое

вышло из океана, мы это знаем, а многие ли это могут Чувствовать?

Моя мистика связана с моей рекой, и потому я не могу просто рас-

сказать, что вот таковой она, река, была для меня в детстве, а по-

том я купался в других водах, и вот остались воспоминания, – это

всё не то, тут ни при чём и возраст, и прожитая жизнь, и я по-

сейчас покачиваюсь в душегубке на мёртвой зыби, и в борта лод-

ки хлюпают камские струи, а небо надо мной – шатёр моей зыбки, и я,

уже старый, всё ещё пребываю в материнском лоне, упрямый язычник, и

плыву, и буду так плыть до самой моей, может быть и не существующей

смерти. В этом чудесном слиянии со стихией я слышу всё, что происхо-

дит в воде: весёлый визг стрелками мелькающих уклеек, тяжёлый храп

столетней щуки, щёлканье клешней тёмно-зелёного рака, хохот резвя-

щихся пескарей, пересыпание песчинок, – а надо мной, в высоте, степен-

ный разговор кучевых облаков, караваном возвращающихся из ночной

подзвёздной прогулки. У моей лодочки было своё названье, я сам её кра-

сил и смолил, она ничего не боялась: ни пароходных валов, ни пребыва-

ния над бездной, ни окрика с надвинувшихся плотов, ни потери вёсел,

потому что я сам бросил их за борт, чтобы испытывая судьбу, подгре-

баться к ним голыми руками, а в стальной воде мелькнул кольцом

огромный угорь, похожий на змею...