Привычка мыслить

Джеймс Сайр«Привычка мыслить»

Интеллектуальная жизнь как Божье призвание

Серия «Интеллектуальное христианство»

Содержание

Предисловие

Глава 1. Исповедь человека, желавшего стать интеллектуалом...Глава 2. Джон Генри Ньюмен как интеллектуалГлава 3. Совершенство интеллектаГлава 4. Как происходит мыслительный процесс. Что такое интеллектуал?Глава 5. Нравственное измерение разума. Что такое христианин-интеллектуал?Глава 6. Совершенство интеллекта. Интеллектуальные добродетелиГлава 7. Совершенство интеллекта. Интеллектуальные практикиГлава 8. Мыслительный процесс и чтениеГлава 9. Иисус МыслительГлава 10. Ответственность христианина-интеллектуала

1

Джеймс Сайр. «Привычка мыслить»

Посвящается Марджори, чей интеллектуальный реализм помогает мне контролировать романтические полеты воображения.

Предисловие

Призвание — это истина, которая состоит в том, что Бог призывает нас к Себе так решительно, что все, чем мы являемся, все, что мы делаем, и все, что мы имеем, обретает особую посвященность, динамизм и направление как ответ на Его требование служить Ему.

Ос Гиннесс, «Призвание»

Темой книги «Привычка мыслить» является интеллектуальная жизнь во всех ее проявлениях. Во-первых, мышление — это неотъемлемый компонент нашего призвания стать тем, кем нас хочет видеть Бог. Он призывает каждого из нас размышлять и мыслить настолько правильно, насколько мы в состоянии это делать. Мы должны любить Бога всем своим сердцем, всей душою, всей крепостью и всем разумением (см.: Лк. 10:27). В данной книге не говорится о неправильном понимании этой истины. Об этом достаточно хорошо написано в работах такого автора, как Марк Нолл. Мне же более всего интересно исследовать нашу способность любить Бога всем нашим разумением, рассуждая как можно более правильно, используя интеллект, которым наделил нас Бог.

Но некоторые из нас призваны к особой жизни, жизни мыслителей. И к этому призыву следует отнестись очень внимательно. Ибо, как говорит Ос Гиннесс, «жизнь, прожитая в послушании решительному призыву Бога, есть жизнь, прожитая перед аудиторией, превосходящей все остальные и состоящей лишь из Бога, Который и призывает нас»1. Главная задача данной книги — определить тот образ мыслей, который поможет нам выполнить наше предназначение и прославить Бога, а также способствовать его развитию.

Во-вторых, понятие мышления редко укладывается в рамки холодной, бессердечной и расчетливой логики. Мысли и чувства взаимосвязаны. Иногда во время чтения и размышлений о прочитанном от соприкосновения с новыми идеями мой мозг настолько раскаляется, что мне приходится останавливаться, чтобы немного остыть. Джон Генри Ньюмен говорит о том, что разум может прийти в восторг от «музыки небесных сфер». А. Г. Сертиллангес рисует полет на крыльях истины. Действительно, между мыслями и чувствами есть определенное единство. Фактически все аспекты нашего человеческого бытия тесно переплетены и связаны между собой. Поэтому я проявляю свои эмоции и тогда, когда страдаю и развлекаюсь, и тогда, когда думаю и чувствую, хотя основная цель данной книги — попытаться прочувствовать и отследить мыслительный процесс.

Итак, это очень личностная и самая интимная книга из всех, что я написал. Я без колебаний делюсь с вами своими чувствами и эмоциями по поводу главного предмета нашего разговора. Более того, я думаю, что учусь доверять своим эмоциям и даже бессознательным чувствам, когда с такой готовностью выставляю их напоказ. Можно даже сказать, я учусь быть уязвимым, хотя это слово, отчасти и к сожалению, в большей степени отражает отношение к христианской вере как к терапевтическому средству. Но если кто-то решит, что это действительно так, я предупреждаю: я буду бороться с ним всеми силами, используя все свои умственные способности! Так что берегитесь!

В период написания этой книги я удостоился чести читать лекции в мемориальной аудитории Мигеля де Унамуно в университете Саламанки. Как ни странно, темой моих лекций был анализ влияния высоких технологий на судьбу современного общества. Я вспоминаю, как Унамуно слушал, глядя на нас со стены. О чем он думал? Что бы это ни было, я знаю одно, его мысли были

2

полны страсти. «Недостаточно мыслить, необходимо еще и чувствовать нашу судьбу», — писал он2. Я тоже обращаюсь к тем, кто будет читать эту книгу: прочувствуйте свои мысли; обдумайте свои чувства. Мы поставим перед собой цель, которую преследовал Унамуно: мы будем обращаться к «человеку из плоти и крови, который рождается, страдает и умирает — главное дело, умирает, — человеку, который ест, пьет, развлекается, спит, думает, любит, человеку, которого мы можем увидеть и услышать, брату, подлинному брату нашему»3.

В-третьих, правильное мышление есть неотъемлемая часть правильного образа жизни. Истина и духовность — это неделимые части одного целого: знать истину значит поступать по истине. Между этими двумя составляющими не может быть разделения или противопоставления. Быть духовным означает знать истину и поступать в соответствии с ней.

Итак, главная цель этой книги заключается в том, чтобы призвать вас думать больше и лучше, чем вы думали раньше, стремиться к «совершенству интеллекта» и получать удовольствие от правильного образа мыслей. Попутно мы будем обсуждать некоторые библейские, богословские и философские понятия, но я более заинтересован не в пропаганде определенных идей, а в поощрении правильного христианского мышления, которое должно превратиться в здоровую привычку.

Однако мои самые лучшие мысли, к великому сожалению, страдают незавершенностью. Над этой книгой я работал с большими перерывами в течение нескольких лет. Эта тема очень важна, слишком важна, чтобы публиковать то, что не сформировалось в моем разуме окончательно. Мне все хотелось дождаться заключительного слова, финальной формулировки, чтобы единое целое приобрело определенные очертания. Книга об интеллектуальной жизни должна быть плодом твердых убеждений. По крайней мере я так думал. Но теперь я оставил эти мысли. Даже когда мои слова звучат уверенно, эта уверенность не абсолютная. Скорее все, что я говорю, отражает мудрость одного древнего мыслителя, который сказал так:

Когда человек прав на 55%, это очень хорошо, и здесь не о чем спорить. Когда человек прав на 60%, это просто чудесно, ему повезло, и пусть он благодарит за это Бога. Но что говорить о 75% правоты? Мудрые люди говорят, что это очень подозрительно. А когда на все 100? Всякий, кто утверждает, что он прав на все 100%, — фанатик, лжец и самый отъявленный плут и мошенник4.

Предостережение для автора и читателя: всякий раз, когда кто-либо собирается рассуждать о сложных материях или учить других, возникает серьезная опасность. Дон Камилло тоже указывал на это. Он говорил, что мы сильно рискуем, пытаясь «благовествовать в условиях новой культуры или идеологии, которая обречена, как и другие, на исчезновение; и эта культура или идеология не в состоянии передать Божью мысль, но может лишь принести страдания будущим поколениям христиан». Да сохранит нас Господь, как автора, так и читателя, от пагубных последствий наших самых лучших, но ошибочных мыслей!

Средством защиты от ошибочных мыслей могут стать свидетельства интеллектуалов, как христиан, так и нехристиан. Я старался соотнести свои мысли с мнением этих интеллектуалов, часто обращаясь к ним и цитируя их высказывания. Было радостно обнаружить подтверждение правильности такого подхода, например, у итальянского автора периода Ренессанса:

Да, я использую очень много цитат: но это известные и правдивые высказывания, и, если я не ошибаюсь, чтение этих авторитетных утверждений доставляет настоящее удовольствие. Мне говорят, что можно было бы цитировать меньше. Конечно, можно. Я мог бы вообще отказаться от цитат. Не отрицаю, я мог бы вообще замолчать, возможно, это было бы самым мудрым решением. Но ввиду болезней мира и его постыдных дел трудно сохранять молчание… Если кто-нибудь спросит, почему я привожу так много цитат и, кажется, отношусь к ним с такой любовью, я просто отвечу, что у моего читателя, по моему мнению, такой же вкус, как и у меня. Ничто так не трогает меня, как афоризмы великих людей. Я хочу подняться выше себя, испытать свой разум, чтобы увидеть, содержится ли в нем что-нибудь основательное и возвышенное, прочное и способное устоять перед невзгодами, или же обнаружить, что мой разум ввел меня в заблуждение относительно самого себя. Для выяснения этого нет лучшего пути и нет более верного способа, чем непосредственный опыт и сравнение разума одного человека с разумом других, на которых он хотел бы походить. Поэтому я благодарен авторам, которые дают мне шанс

3

испытать мой разум в сравнении с их высказываниями, так что, надеюсь, мои читатели только поблагодарят меня за это5.

И теперь, шесть с половиной столетий спустя, я говорю: «Спасибо тебе, Петрарка». Твое высказывание попалось мне как раз вовремя — и очень пригодилось именно благодаря своему пылкому признанию возможности авторского самообмана. Пусть твой взгляд поможет нам, читателям XXI века, обнаружить тот момент, когда наш разум начинает лгать нам о нас самих!

Хочу выразить свою признательность тем ученым, которые в недавнем времени опубликовали труды, посвященные христианскому мышлению. Марк Нолл, Ос Гиннесс, Дейвид Джилл, Брайан Уолш, Ричард Миддлтон и Джордж Марсден внесли определенный вклад в развитие моих взглядов по этому вопросу. Я лишь иногда буду обращаться к их сочинениям. Они помогли мне сформировать мою позицию, но у меня свой взгляд на эту проблему. Нет нужды приводить примеры американского и евангельского антиинтеллектуализма или подробно рассматривать эти явления. Нолл в своей работе The Scandal of the Evangelical Mind и Гиннесс в книге Fit Bodies, Fat Minds уже сделали это. Точно так же нет необходимости говорить об истории сокращения числа мыслителей-христиан в мире ученых. Марсден рассуждает об этом в своей книге, посвященной положению дел в американских университетах (George Marsden, The Soul of the American University). Также не стоит говорить о христианском мировоззрении вообще. Этой теме посвятили свои труды Уолш и Миддлтон (Brian Walsh, The Transforming Vision; Richard Middleton, Truth Is Stranger Than It Used to Be). Более того, я уже обращался к этим вопросам в своих прежних работах (The Universe Next Door и Discipleship of the Mind). О различных измерениях христианского мышления рассуждают Дейвид Джилл (David Gill, The Opening of the Christian Mind) и Дж. Э. Вейт младший (G. E. Veith Jr., Loving God with All Your Mind). Дж. Мореланд опубликовал свой труд, наиболее близкий к моему подходу и теме, тогда, когда данная книга уже была задумана и находилась в процессе написания (J. P. Moreland, Love Your God with All Your Mind). Пусть читатель сам судит о достоинствах этих двух изданий.

В настоящей книге я делаю акцент на самой «интеллектуальной жизни». Мы будем говорить не о том, о чем должен думать христианин, но о том, как ему научиться думать лучше и точнее, обращая больше внимания на практическое применение своего знания в жизни, ощущая и признавая присутствие Божье во всем, о чем бы он ни думал. Поэтому я не столько цитировал моих евангельских современников, сколько обращался к сокровищнице христианской мысли прошлых веков и других традиций.

На написание этой книги ушло несколько лет. Несмотря на то что с самого начала я набросал в общих чертах план книги, ее тема вскоре изменилась, а сама книга просто «выросла». Но даже в первоначальном замысле она не была стройной, как сосна с крепким и прямым стволом. Чем больше она разрасталась, тем более становилась похожей на вяз или, скорее, раскидистый дуб. Ее ветви простирались во всех направлениях и вытягивались в длину. И только на расстоянии, может быть, sub species aeternitatus, угадывается единая форма. Затем, по мере написания, в разных главах в разнообразных формах определилось несколько тем. Я обнаружил, что мысли о чтении в целом перекликались с тем, что я написал о знании и делании. Я увидел, что интеллектуальные практики почти тождественны духовным практикам. Затем я заметил глубокое сходство между занятиями, не требующими активных действий, и активно-пассивным характером не только мыслительного процесса, но также и чтения. И, наконец, две другие главы, задуманные в разное время и для разных целей, вдруг преобразились, отражая, как в зеркале, друг друга, и после финальной обработки приобрели окончательную форму.

В первой главе интеллектуальная жизнь рассматривается сквозь призму разных определений понятия интеллектуал с моим собственным заключительным определением. Основным источником моего определения стал Джон Генри Ньюмен, ибо меня давно интересует характер этого христианина-интеллектуала (тема второй главы), так же, как и его понятие «совершенства интеллекта» (тема третьей главы). В следующих двух главах вы найдете изложение моей концепции

4

интеллектуальной жизни сначала в чисто ментальном измерении (четвертая глава), а затем и в нравственном измерении (пятая глава).

Далее следуют три главы, в которых подробно исследуются интеллектуальные добродетели (глава шестая), интеллектуальные практики (глава седьмая) и мыслительный процесс во время чтения (глава восьмая). Глава об Иисусе как Мыслителе и даже «Логике» предлагает одно из обоснований (одно из нескольких, которые можно было бы исследовать) утверждения о том, что мы можем и должны уметь рассуждать (глава девятая). Последняя глава (десятая) призывает нас как христиан взять на себя ответственность думать правильно и посредством этого правильного мышления искать Царства Божьего и стремиться к прославлению Христа. При такой структуре аргументации данная книга, как я надеюсь, станет живым деревом, а не связкой сухих дров.

Мое стремление можно подытожить словами Джорджа Сантаяны, сказанными им об Уильяме Джеймсе, профессоре Гарвардского университета: «Философ, обучающий молодых людей, более озабочен тем, чтобы дать им верный старт, чем верные выводы»6. Пусть правильный образ мыслей приведет нас к большим достижениям, нежели книжное знание.

И наконец, я хочу поблагодарить тех, кто читал эту книгу в рукописи и сделал ценные замечания; книга стала намного лучше благодаря помощи Гарольда Буша младшего, Стива Гарбера, Дугласа Грутиса, Дона Микса, Терри Моррисона и Джеймса Страусса. Особую благодарность хочу выразить Джеймсу Хуверу, моему старому и верному издателю, который помог мне не допустить некоторые серьезные ошибки. Благодарю также Рут Горинг, корректировавшую мою книгу. Все оставшиеся ошибки прошу отнести на мой счет.

Итак, предлагаю вашему вниманию мою концепцию правильного образа мыслей. Tolle, lege; tolle, lege7.

Примечания

1 Os Guinness. The Call: Finding and Fulfilling the Central Purpose of Your Life (Nashville: Word, 1998), p. 73. 2 Унамуно, Мигель де. О трагическом чувстве жизни у людей и народов. М., 1997. С. 38. 3 Там же, с. 25. 4 Чеслав Милош приписывает это высказывание одному старому еврею из Галиции (Czeslaw Milosz, The Captive Mind, trans. Jane Zielomko [New York: Vintage, 1955], p. 2). 5 Письмо Петрарки от 25 сентября 1342 г., адресованное Джованни Колонна, цитируемое Дейвидом Лайлом Джеффри (David Lyle Jeffrey. People of the Book: Christian Identity and Literary Culture [Grand Rapids, Mich.: Eerdmans, 1996], p. 170). 6 George Santayana. Character and Opinion in the United States (Garden City, N. Y.: Doubleday/Anchor, 1920), p. 52. 7 Ну, хорошо, хорошо. Эти латинские слова можно было и не приводить. Много веков назад Августин услышал пение ребенка, повторявшего эти слова, снова и снова призывающие его: "Возьми и читай, возьми и читай" (Исповедь, 8.12). Августин так и сделал, открыв Послание к Римлянам (13:13, 14). И немедленно обратился к Богу. Может быть, действительно не нужно было цитировать эти слова? Кто знает?

5


Глава 1Исповедь человека, желавшего стать интеллектуалом...

Я отчетливо помню тот день. Стояла солнечная осень 1954 года. Мы остановились перед музеем истории штата Небраска. Я сказал молодой женщине, которой несколько позже суждено было стать моей женой: «Я действительно хочу быть интеллектуалом».

Когда сорок три года спустя я напомнил ей эти слова, она сказала: «Странно, что я вышла за тебя замуж. Ты был таким снобом».

Слово интеллектуал определенно имеет противников, причем их так много, что можно удивляться тому, что некоторые люди все еще продолжают испытывать желание стать интеллектуалами. Может быть, я действительно был снобом, стремившимся найти теплое местечко под университетским солнцем. Происхождение мое довольно скромное. Я родился на ферме в буквальном смысле этого слова, потому что моя мама родила меня на ферме. Вырос я на другой ферме, и первые шесть лет проучился в школе, которая размещалась в единственной комнате, с единственным учителем, выпускником колледжа, который занимался индивидуально с разными детьми в количестве от четырех до восьми человек, потому что все мы были разного возраста. Одним словом, у меня не было преимуществ начального образования по системе великой Монтессори (Мария Монтессори (1870–1952), итальянский педагог. Разрабатывала методы развития органов чувств у детей дошкольного и младшего школьного возраста. Сторонница свободного воспитания. — Примеч. пер.).

Однако мои родители сумели привить мне любовь к чтению. В нашей сельской местности читали в основном воскресную вечернюю газету и газету для шахтеров, и я просматривал их регулярно. К концу шестого класса я читал уже очень хорошо и у меня выработался вкус к хорошей литературе. К седьмому классу мы переехали в Батт с населением в шестьсот (сейчас там проживает пятьсот) человек и средней школой, где обучалось девяносто детей. Наш выпускной класс насчитывал двадцать три ученика.

Меня всегда восхищала красота окружающей природы, и в детские годы я много бродил по холмам за нашим домиком в лесных долинах Орлиного ручья. Но когда я подрос, я перестал получать удовольствие от этих прогулок, а потом просто невзлюбил работу на ферме. Доение коров мне не нравилось, но давалось легко. А вот сенокос, скирдование пшеницы и езда верхом на лошади через густые заросли конопли были настоящим мучением. Из этих зарослей поднимались огромные тучи пыльцы, глаза начинало щипать, по щекам текли слезы, потом начинался насморк, в результате я шмыгал носом и ничего не видел, в то время как лошадь сама находила дорогу домой.

Переезд в Батт стал для меня спасением от этих страданий. Но настоящим спасением стал для меня университет штата Небраска. Мой дядя, всего на шестнадцать лет старше меня, уехал в Батт еще раньше. Он стал фармацевтом и фотографом-любителем вместе со своей женой, которая тоже была фармацевтом и фотографом. Я любил их, и мне нравились их фотоаппараты. Моя тетя постоянно жила в городе, а дядя, как и я, тосковал по красоте сельской природы и, как и я, испытывал антипатию ко всякой бездумной работе.

Тот разговор с моей будущей женой перед музеем истории штата Небраска был вполне предсказуем, если учесть, что я отказался не только от работы на ферме, но и от антиинтеллектуальных настроений моего отца.

Интеллектуал: популистский взгляд

От своего отца я очень рано узнал, что интеллектуалам доверять нельзя. Папа был фермером, скотоводом, районным сельскохозяйственным экспертом и в течение семи лет занимал должность

6

зоотехника, а затем вновь стал фермером и скотоводом, занимался производством сливок и торговал крупным рогатым скотом. В 1945 году, как раз к концу Второй мировой войны, его назначили на должность главного зоотехника района. Для этой должности необходимо было высшее образование, но подходящих специалистов на тот момент не было. Большая часть мужчин воевала на фронте. Папе пришлось уйти из университета Уэсли в Небраске в конце первого семестра из-за болезни и тяжелого финансового положения в семье. За долгие годы работы он стал классным специалистом в области разведения скота, квалифицированным экспертом и успешно разводил чистопородных коров. Поэтому его назначили главным зоотехником района.

Затем с войны вернулись солдаты, отправились на учебу и стали более квалифицированными специалистами, чем мой отец. В результате ему пришлось уступить свою должность молодому и более образованному, но менее мудрому человеку, чем он. Насколько я помню, всю свою жизнь папа поносил зазнавшихся интеллектуалов. После того как он остался без работы, его комментарии на эту тему стали звучать еще чаще.

Последний раз я слышал жалобы отца на интеллектуалов незадолго до его смерти. Я спросил его, почему новый мост через реку построили в полумиле от того места, где стоял старый мост. «Чтобы сохранить узкую полоску орошаемой земли, — ответил папа. — Дорога вела прямо через реку, но эти тупоголовые экологи (психи и радикалы) подняли шум, и строительство объездной дороги к новому мосту обошлось намного дороже».

Яйцеголовый — это человек с фальшивыми интеллектуальными притязаниями, часто профессор или протеже профессора. Исключительно поверхностный человек. Чересчур эмоционален и по-женски реагирует на любую проблему. Высокомерен и пресыщен, тщеславен, с презрением относится к опыту более здравомыслящих и солидных людей. В его мыслях царит полная сумятица, он погружен в смесь сентиментальности и агрессивного благовествования. Он привержен старомодной философской морали Ницше, что часто приводит его в тюрьму или к позору. Самоуверенный педант, он так тщательно исследует все аспекты проблемы, что совершенно запутывается, оставаясь всегда на том же месте. Имеет анемичное кровоточащее сердце.

Л. Бромфилд

Представляю, как разнервничался бы отец, если бы в вечерней субботней газете увидел начальные строки из «Племянника Рамо»:

Какова бы ни была погода — хороша или дурна, я привык в пять часов вечера идти гулять к Пале-Рояль. Всегда один я сижу там в задумчивости на скамье д’Аржансона. Я рассуждаю сам с собой о политике, о любви, о философии, о правилах вкуса; мой ум волен тогда предаваться полному разгулу; я предоставляю ему следить за течением первой пришедшей в голову мысли, правильной или безрассудной, подобно тому как наша распущенная молодежь в аллее Фуа следует по пятам за какой-нибудь куртизанкой легкомысленного вида, пленившись ее улыбкой, живым взглядом, вздернутым носиком, потом покидает ее ради другой, не пропуская ни одной из них и ни на одной не останавливая свой выбор. Мои мысли — это для меня те же распутницы1.

«У этого человека слишком много свободного времени», — могли бы мы сказать сегодня. А слова моего отца были бы и вовсе непечатными. Однако я думаю, что его определение интеллектуала было бы вполне цензурным.

Средний американец скорее поедет кататься по скоростной магистрали, чем возьмется читать книгу и размышлять. Средний француз скорее выпьет лишнюю бутылку вина, чем пойдет смотреть пьесу Расина. Средний британец скорее решит вложить деньги в футбольную команду, чем станет слушать «Загадку» Элгара (Эдуард Элгар (1857–1934), английский композитор и дирижер. — Примеч. пер.).

Гилберт Хайт

Папа просто сказал бы, что интеллектуал — это человек, получивший образование выше своего интеллекта2. Иногда мне кажется, что он считал таковыми всех, закончивших колледж, не говоря уже о докторантуре3. Но, вероятно, мой отец совершенно невольно вторил Бертрану Расселу, который определенно отражает мнение многих людей об интеллектуалах:

7

Я никогда не называл себя интеллектуалом, и никто не осмеливался в моем присутствии называть меня таковым. Думаю, интеллектуала можно определить как человека, который делает вид, что он умнее, чем есть на самом деле, и я надеюсь, что это определение ко мне не подходит4.

Интеллектуал: идеологическая версия

Не следует ограничиваться негативными определениями, исходящими только от популистов. Существуют также негативные определения интеллектуала, данные учеными. Пол Джонсон, как и Рассел, сам являющийся интеллектуалом, тем не менее нападает на племя светских мыслителей, которые, как он утверждает, ставят себя в положение царей и первосвященников современного не просто светского, но антирелигиозного общества5. Джонсон так говорит о первых интеллектуалах, которые появились тогда, когда в век Просвещения возникло недоверие к церкви:

Светский интеллектуал может быть деистом, скептиком или атеистом. Но, как и любой первосвященник или священник, он всегда готов учить человечество тому, как надо вести свои дела. С самого начала он провозглашает свою особую преданность интересам человечества и свой евангельский долг помочь им добиться успеха при помощи своего учения6.

Как современный Прометей, интеллектуал уверен, что он (и только он) может выбирать или отвергать любую или всю мудрость прошлого, ставить диагноз, предписывать лекарство и излечивать болезни общества, и предполагает, что даже «фундаментальные привычки человеческих существ возможно изменить к лучшему»7.

Если мы вернемся в XVI век, когда возник класс независимых работников слова, мы заметим несколько типов, которые вновь появляются в последующей истории: удалившиеся на покой ученые, воинственные мыслители, воинствующие защитники законопорядка, скептики, неудавшиеся политики, любопытные искатели новизны и историки.

Лешек Колаковски

Таким определением Джонсон показывает, что пытается быть «беспристрастным и бесстрастным», но сама книга изобличает его. Может быть, его суждения действительно часто основаны на фактах, и он действительно может строить свои выводы на фактах, однако он редко остается бесстрастным. Топор Джонсона совершенно затупился, но он его оттачивает, а затем безжалостно размахивает им. В лесу современного общества уже рухнули некоторые из самых высоких деревьев, начиная с Жан-Жака Руссо и Карла Маркса до Бертрана Рассела и Жан-Поля Сартра. Может быть, эти деревья действительно стоит валить, но использовать термин интеллектуал для определения только тех, кого Джонсон находит, может быть, и справедливо, заслуживающими порицания, значит играть на руку всем, кто настроен против интеллектуалов по менее достойным причинам.

Власть, власть, власть, повсюду власть,Знамений больше нет, вот так напасть.Власть, власть, власть, повсюду власть,Теперь мы можем думать лишь про власть.

Маршалл Салинс

Если бы я остался с популистским определением моего отца или с академическим и идеологическим определением Джонсона, я бы никогда не захотел раскинуть свои ветви в лесу интеллектуалов.

Интеллектуал: версия фундаменталистов

Но есть один вид интеллектуалов, который хуже популистского и академического вариантов. Это интеллектуал, порожденный библейским фундаментализмом. Мне повезло. Я не встречал этой разновидности в ярко выраженной форме.

Я понимал, в том, что символизировал собой университет Боба Джонса, было что-то не так. И все же он по-прежнему оставался для меня притягательным. «Если ты поступишь в безбожный университет Небраски, ты утратишь свою веру», — сказал мне мой пастор. Может быть, он и не

8

говорил именно этих слов, но я все равно слышал их, как если бы он произнес такую фразу. Я знал, он хотел, чтобы я поступил в тот же колледж Вефиль в Сент-Поле (штат Миннесота), где учились его дети. Я тоже хотел там учиться, потому что мечтал получить христианское образование. Мой отец, несмотря на свое отрицательное отношение к интеллектуалам, желал дать мне высшее образование, но не в таком дорогом частном заведении, как Вефиль. Мне пришлось поступить в университет Небраски, главный государственный университет в нашем штате. Итак, туда я и отправился8.

В некоторых аспектах жизни разума фундаментализм создал значительные проблемы. Во-первых, он дал новый толчок общему отрицанию интеллектуализма вообще; во-вторых, он усилил пристрастие консервативных евангельских верующих к определенным постулатам американского евангельского христианства XIX века, с которых вряд ли стоило начинать; и, в-третьих, его главные богословские акценты оказали расхолаживающее воздействие на развитие христианской мысли в мире.

Марк Нолл

Я вступил в это учебное заведение с небольшим трепетом, но с большой напористостью фермера из Небраски. Я встретил там скептицизм, атеизм и агностицизм, но ничто из этого не смогло отвратить меня от веры. «Ты прочитал множество книг, — говорил мне мой профессор по антропологии, атеист, — но все не то, что надо». На самом деле он был прав, чего я тогда не понимал, ибо я читал, как теперь вижу, бессвязный бред человека, утверждавшего, что он работал вместе с великим египтологом сэром Флайндерсом Петри. Помню, как в битком набитой церкви фундаменталистов в Линкольне этот «ученый» сообщил, что звук, производимый трубами армии Иисуса Навина, о которых рассказывается в Библии, на самом деле был гулом египетских самолетов. Якобы во время раскопок Иерихона археологи нашли пуговицы от формы египетских летчиков. Вот вам пример псевдонаучного подхода лжеученого, маскирующегося под интеллектуала и предлагающего свои услуги церкви.

Когда я спросил моего профессора антропологии, не встречал ли он этого «археолога», тот ответил: «Да, он заходил ко мне. Милый старикашка». Кто после этого захочет стать христианином и интеллектуалом? Тем не менее я хотел.

Вскоре я познакомился с другими христианами, которые были умнее меня. Мы поддерживали друг друга, утверждались в вере, ежедневно молясь, изучая Библию и встречаясь с умными христианскими проповедниками. В Сообществе студентов-христиан, в которое я вступил, никто и никогда не сомневался в том, что христианин должен уметь использовать свой интеллект. Совершенно очевидно, что это правильный подход.

И все же действительно существуют веские основания для беспокойства, связанного с проблемой интеллектуалов, которое испытывал мой пастор, как и другие фундаменталисты. Сегодня, как никогда раньше, предостережение Иисуса и апостола Павла кажется мне особенно актуальным. Они сурово предостерегали тех людей, которые считали, что обладают полнотой истины. Особенно известны такие слова Павла: «...знание надмевает, а любовь назидает. Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать. Но кто любит Бога, тому дано знание от Него» (1 Кор. 8:1–3). Это предупреждение направлено против интеллектуальной гордыни.

Но самое строгое предостережение Павел оставил нам в Первом послании к Коринфянам:

Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих. Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев — соблазн, а для Еллинов — безумие, для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, — Христа, Божию силу и Божию премудрость; потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков (1 Кор. 1:20–25).

9

В Послании к Колоссянам он пишет о том же: «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу...» (Кол. 2:8).

Негативное отношение к интеллектуальности — это склонность не принимать в расчет истину и жизнь разума. В окружении чувственной культуры и в условиях исключительно эмоциональной демократии американские евангельские верующие в последнем поколении повышают тонус своего тела и одновременно притупляют свой разум. Каков результат? Многие страдают от современной формы того, что древние стоики называли «ментальным гедонизмом» — стройное тело и заплывший жиром мозг.

Ос Гиннесс

Многие христиане интерпретируют эти отрывки таким образом, будто нам следует избегать мира науки и философии. Но так понимать предостережения Павла неправильно. Он возражает не против здорового, но против ошибочного мышления, особенно когда на этих ошибках начинают настаивать. Скорее здесь Павел противопоставляет истинное знание от Бога уверенности людей в своем собственном знании9.

Меня всегда приводил в недоумение тот факт, что некоторые христиане полностью отвергают важные функции разума, ибо Иисус повелел нам использовать наш разум: «...возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею...» (Мк. 12:30). Но отрицательное отношение к интеллектуальной жизни представляет собой, пожалуй, самый сложный вопрос в современном американском христианстве, и непохоже, чтобы эта проблема скоро разрешилась10. Как говорит Марк Нолл, «скандальное состояние евангельского мышления заключается как раз в том, что по-евангельски сейчас мыслят немногие»11.

Неужели верно, что хороший интеллектуал — это мертвый интеллектуал? Первые три определения вынуждают прийти к такому выводу12. Но ведь эти три определения просто не могут быть единственно возможными.

Интеллектуальный склад ума

Если мы посмотрим на основные черты интеллектуального склада ума, то сможем выбраться из трясины отрицания интеллекта, принятого популизмом, идеологическим консерватизмом и дезориентированным фундаментализмом13. Мы сможем прийти к менее тенденциозным выводам и понять, что быть интеллектуалом совсем не значит быть культурным или религиозным парией. В своем исследовании отрицательного отношения к интеллектуализму в Америке историк Ричард Хофстадтер дает нам полезный перечень качеств, характерных для интеллектуальной жизни: «Беспристрастный рассудок, способность к обобщениям, свободный полет мысли, свежие наблюдения, творческая новизна, радикальный критицизм»14.

Точнее, каждое из этих качеств подразумевает соответствующие способности. Такая позиция, например, предполагает, что человек может обладать умом, который будет стремиться к истине, независимо от возможности ее применения в жизни общины или страны. Она предполагает, что человек может размышлять, не связывая себя предубеждениями, корыстными мотивами или прежней приверженностью определенному образу жизни и определенной системе ценностей. Она предполагает способность видеть глазами, не замутненными прежним пониманием. Она предполагает, что новизна мышления и новизна понятий, по крайней мере по большей части, представляют собой явные добродетели. И наконец, такая позиция подрывает все, сказанное выше, признавая радикальный критицизм в качестве основного элемента, ибо если обратить радикальный критицизм на другие качества интеллекта, вполне вероятно, что под его острием не останется уже ничего. И действительно, радикальный критицизм — это самый острый топор в интеллектуальном лесу, и его с большим искусством использовали такие мастера герменевтики подозрения, как Маркс, Фрейд, Ницше, так что теперь все, что подходит под определение интеллектуального,

10

становится подозрительным15. Но давайте пойдем дальше. К трудам этих критиков мы обратимся позднее.

Хофстадтер делает различие между умом и интеллектом16. Ум — это всего лишь умственные способности, которые помогают хорошо использовать разум в самом широком диапазоне обстоятельств. В этом смысле большая часть профессионалов, юристов, докторов, издателей, экономистов и инженеров большую часть времени использует именно свой ум. Но, говорит Хофстадтер, имея в виду Макса Вебера, профессионалы живут «отталкиваясь от идей, а не ради идей»17. Отталкиваться от идей значит использовать инструментальное знание, знание ради достижения чего-то, что не есть само знание. Интеллектуал, с другой стороны, имеет почти религиозную преданность идеям как таковым. И если такую его увлеченность не уравновесить некоторого рода шутливостью, то она может быстро превратиться в идеологический фанатизм18. Однако интеллектуалы получают большое удовольствие от идей, они вертят их и рассматривают со всех сторон, двигают взад и вперед, обдумывают, подвергают ироничному анализу, испытывают их при помощи воображения и так влюбляются в собственное великолепие, что становятся искушенными и заносчивыми педантами19.

Для меня интеллектуал — это человек, который посвятил себя общим размышлениям о положении дел в этом мире и о сути всех вещей… То есть интеллектуалы заняты в основном исследованиями, они читают, обучают, пишут, публикуются, обращаются к общественности… Часто... это приводит к тому, что они чувствуют огромную ответственность за состояние мира и его будущее.

Вацлав Гавел

В жизни интеллектуала присутствует спонтанность. Она не питается страстью, которая направлялась бы только на одну цель. По этой причине истинный интеллектуал иногда видит какие-то вещи, делает правильные наблюдения и получает откровения, которые до него имели немногие, если вообще имели. Если и есть в этой ситуации опасность, то она возникает не из-за однобокости мышления, но потому, что перед разумом лежит слишком много путей, и тогда он либо одновременно приходит во много мест, либо вообще не трогается с места.

Мое понимание интеллектуальной жизни перекликается с тем, что говорит об этом Хофстадтер. Когда я сказал Мардж, что хочу стать интеллектуалом, Хофстадтер уже писал свою книгу. Но теперь мне кажется, что определение интеллектуала, данное Хофстадтером, было моим изначально.

Нужно правильно использовать свой интеллект, для того чтобы вести добропорядочную жизнь. Другими словами, нужно жить интеллектуальной жизнью. Но многие из нас живут не так. Многие из нас отрицательно относятся к интеллекту. Многие используют свой ум, лишь когда им нужно решать насущные задачи, позволяя ему взаимодействовать с сенсорными силами в актах восприятия, запоминания и воображения.

Мортимер Адлер

Итак, что сказать по поводу желания стать интеллектуалом? Неужели не стоит иметь таких желаний? Если быть интеллектуалом опасно, если это чревато тяжелыми последствиями для здоровья как самого интеллектуала, так и общества, если это проблематично с библейской точки зрения, тогда стоит ли желать этого? Я пока не готов ответить на этот вопрос.

[Под интеллектуалом] я подразумеваю человека, играющего особую роль в обществе. Это роль мыслителя или писателя, который публично занимается обсуждением общественно-политических проблем, политикой в широком смысле слова, но в то же время намеренно не стремится к политической власти.

Тимоти Гартон Эш

Но я готов предложить исходное определение того, что такое интеллектуал, и показать, как это определение соотносится с тем, что значит быть христианином-интеллектуалом. Пока все это

11

звучит как предположение. В последующих главах я исследую другие позитивные варианты определений и покажу, какие шаги следует предпринять христианину, который «хочет стать интеллектуалом». Но вначале определение:

Интеллектуал — это человек, который любит идеи, преданно работает с ними, вносит в них ясность и очищает их, развивает, критикует, исследует со всех сторон, старается понять их смысл и подтекст. Он складывает их и раскладывает и молча ждет до тех пор, пока не возникнут новые идеи, а старые не перестроятся в ином порядке. Он играет с ними, обыгрывает их терминологию, смеется над ними, наблюдает за идеями, сталкивает их друг с другом, разбирает их на части и начинает все заново. Иногда он оценивает их, а иногда не дает им оценки, меняет их, сталкивает с похожими идеями из других мировоззренческих систем, приглашает отобедать с собой и развлечься, но также заставляет служить людям в их повседневной жизни.

Христианин-интеллектуал — это все вышесказанное, но направленное во славу Христа.

Мы более подробно остановимся на этих определениях тогда, когда ознакомимся с позицией Джона Генри Ньюмена, одного из величайших интеллектуалов XIX века. Несомненно, Ньюмен — один из тех хороших интеллектуалов, которых уже нет в живых. Но его смерть для нас скорее иллюзия. Ибо Ньюмен сейчас не только абсолютно жив во Христе, но также жив благодаря своему интеллектуальному влиянию во многих умах XX века, включая мой. В следующих двух главах надеюсь показать почему.


1 Дидро, Д. Племянник Рамо//Избранные произведения. М.-Л., 1951. С. 84. Конечно, нужно напрячь все свое воображение, чтобы представить произведение французского философа XVIII века напечатанным в The Saturday Evening Post. Тем не менее наша газета публиковала материалы, которые волновали меня, ребенка с ненасытной жаждой чтения. 2 Это определение близко к тому, которое в шутку дал президент Эйзенхауэр: "Человек, который говорит больше слов, чем нужно, чтобы сказать больше, чем знает" (цитируется в книге Ричарда Хофстадтера: Richard Hofstadter. Anti-intellectualism in American Life [New York: Alfred A. Knopf, 1969], p. 10; Хофстадтер также перечисляет другие нелестные определения интеллектуалов [р. 9-10]). 3 Пол Роузен комментирует: "Интеллектуалы делают по меньшей мере столько же политических, нравственных и личных ошибок, как и все остальные. Обычные люди, однако, могут не иметь такой же способности обманываться, как могучие умы" ("Soft-Hearted Hannah", review of Hannah Arendt/Martin Heidegger/Elzbieta Ettinger by Elzbieta Ettinger [New Haven, Conn.: Yale University Press, 1995], The American Scholar, summer 1996, p. 459). 4 Цитата из книги Рассела Керка: Russell Kirk. "The American Intellectual: A Conservative View", in The Intellectuals: A Controversial Portrait, ed. George B. de Huszar (Glencoe, Ill.: Free Press, 1960), p. 309. 5 Дж. Пакер суммирует выводы Джонсона и определяет интеллектуала как "человека, назидающего других, как им следует жить, в то время как сам он не может и не хочет так жить" (J. I. Packer, "The Substance of Truth in the Present Age", Crux, March 1998, p. 5). 6 Paul Johnson, Intellectuals (New York: Harper & Row, 1988). Полное определение Джонсона выглядит следующим образом: "Светский интеллектуал может быть деистом, скептиком или атеистом. Но, как и любой первосвященник или священник, он всегда готов учить человечество тому, как надо вести свои дела. С самого начала он провозглашает свою особую преданность интересам человечества и свой евангельский долг помочь им добиться успеха при помощи своего учения. Решая эту самому себе предписанную задачу, он применяет намного более радикальный подход, чем его предшественники клерикалы. Он не считает себя связанным законами религии. Коллективная мудрость прошлого, наследие традиций, моральный кодекс прошедших поколений принимаются выборочно или полностью отвергаются в зависимости от того, как решит его здравый смысл. Впервые в человеческой истории с возрастающей уверенностью и дерзостью люди стали утверждать, что они могут поставить диагноз обществу и излечить его болезни собственным интеллектом без помощи извне. Более того, они стали придумывать формулы, при помощи которых можно преобразить к лучшему не только структуру общества, но и фундаментальные привычки человеческих существ. В отличие от своих предшественников священников, они не слуги и не толкователи воли своих богов, но их наместники. Их героем стал Прометей, укравший небесный огонь и принесший его на землю" (р. 1-2). 7 Джонсон - один из многих критиков, который дал определение "интеллектуалам" и критиковал их как класс. Томас Молнар в своей работе, посвященной деградации интеллектуалов, уточняет это определение (Thomas Molnar, The Decline of the Intellectuals [New York, World, 1961]. Он утверждает, что термин интеллектуал, используемый в историческом контексте, должен быть ограничен "классом" мыслителей, которые жили между 1350 и 1950 годами. Все они были идеологами, но ни в коем случае не единомышленниками. Сюда входят либеральные гуманисты, марксисты, прогрессисты и реакционеры. Большая часть их - это светские люди, но некоторые продолжали сохранять веру в христианство. Все они были заинтересованы в осуществлении своих утопических идей, но в каждом случае их планы разбивались о скалистые берега человеческой природы: людей

12

невозможно было перекроить с помощью мечты и идеологии. Преображение человеческого естества возможно только силой Христа и с пришествием Царства Божьего. Как писал Жозеф де Местр (1753-1821), "можно только презрительно усмехаться в адрес тех, кто обещает нам нового человека. Давайте оставим это выражение Евангелию. Человеческий дух никогда не изменить". (Цит. по: Crane Brinton. The Shaping of Modern Thought [Englewood Cliffs, N. J.: Prentice-Hall, 1963], p. 175). Краткое определение интеллектуала Лидии Алекс Филлинхэм начинается с описания Жан-Поля Сартра как человека, который "действительно представляет собой этот тип: это мыслитель, чьи идеи охватывают широкий круг предметов, который признается всеми как национальное достояние, от которого ждут ярких и неожиданных высказываний, который время от времени участвует в решении политических вопросов и символизирует знание и мысль для нации и мира" (Foucault for Beginners [New York: Writers and Readers, 1993], p. 3). Более взвешенный подход наблюдается в следующих работах: Leszek Kolakowsi, "The Intellectuals", в Modernity on Endless Trial (Chicago: University of Chicago Press, 1990), p. 32-43; Lewis A. Coser, Men of Ideas: A Sociologist's View (New York: Free Press, 1965), p. vii-ix. 8 Хофстадтер (Hofstadter. Anti-intellectualism, p. 280) замечает, что в конце XIX и начале XX веков "далеко не каждый фермер мог отправить своего сына в колледж, но когда это происходило, то сыновья пользовались возможностью получить образование, чтобы оставить фермерское хозяйство, и, как правило, становились инженерами". 9 См.: Ranald Macauley and Jerram Barrs. Being Human: The Nature of Spiritual Experience (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1978), p. 147-153; and J. P. Moreland. Love God with All Your Mind (Colorado Springs, Colo.: NavPress, 1997), p. 57-59. Джон Стотт в своей замечательной книге Your Mind Matters (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1972) вдохновляет христиан лучше использовать свои умственные способности, а также выступает против такого неправильного, направленного против интеллектуальности, понимания слов Павла. 10 Может быть, лучше сказать, что отрицание интеллектуализма является характерной чертой американцев вообще. После того как некоторое время я обдумывал это предположение, я пришел к выводу, что, может быть, эта черта также свойственна и англичанам, по крайней мере именно эту мысль старается внушить нам один сторонник рациональной мысли (см.: L. Susan Stebbing, Thinking to Some Purpose [Harmondsworth, U. K.: Penguin, 1939]) в главе, названной "Are the English Illogical?", р. 11-22. 11 Mark Noll. The Scandal of the Evangelical Mind (Grand Rapids, Mich.: Eerdmans, 1994), p. 3. См. также Os Guinness, Fit Bodies, Fat Minds (Grand Rapids, Mich.: Baker, 1994). В обеих книгах содержится призыв к евангельским христианам жить в соответствии со своей обязанностью - любить Бога всем своим разумением. 12 Список определений интеллектуала и примеров отрицательного отношения к интеллектуалам можно продолжить. Томас Молнар, например, кратко перечисляет несколько определений интеллектуала: "Андре Мальро говорит об интеллектуале как о человеке, чья жизнь подчинена идее; Питер Вирек считает, что это человек, полностью посвятивший себя служению Слову или слову, то есть некто вроде священника, который служит либо возвышенному идеалу, либо занят литературным творчеством или философией" (Thomas Molnar, The Decline of the Intellectual [Cleveland, Ohio: World, 1961], p. 7). Он также отмечает, что Морис Барре называет интеллектуалов "бумагомарателями и левыми" (там же). Дав три собственных определения "антиинтеллектуализма", Крейн Бринтон заключает: "Если бы Грэм Уоллас, Уильям Джеймс, Фрейд, Ницше, Бергсон, Тристан Тцара, Кафка, Альфред Розенберг, Гитлер, Сталин и покойный сенатор Маккарти сидели в одной лодке, то это было бы довольно большое судно с несколькими водонепроницаемыми или, скорее, воздухонепроницаемыми отделениями" ("On the Discrimination of Anti-intellectualisms", The Fate of Man, ed. Crane Brinton [New York: George Braziller, 1961], p. 313). 13 Жак Барзун перечисляет три главные причины негативного отношения к интеллектуализму в современном американском обществе: современное искусство (которое стало явно антирационалистическим как по форме, так и по содержанию), наука (с акцентом на "числовое, объективное и определенное") и филантропия (которая способствует образованию менее одаренных в ущерб более одаренным) (см.: Jacques Barzun, The House of Intellect [New York: Harper & Brothers, 1959], p. 1-30). Первые две причины кажутся резонными; последняя представляет собой рациональное оправдание антиинтеллектуализма. 14 Hofstadter, Anti-intellectualism, p. 27. 15 Кроме образа топора в лесу, Питер Бергер предложил еще один - рытье могилы. Этот образ удачно использовал Ос Гиннесс в своей книге The Gravedigger File (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1983), p. 13-27. См.: Peter Berger. The Sacred Canopy (Garden City, N. Y.: Doubleday/Anchor, 1969). 16 См. также: Barzun, House of Intellect, p. 4-5. 17 Hofstadter, Anti-intellectualism, p. 27. Жак Барзун возражает: "Любой разум, восприимчивый к идеям, должен жить и ими, и ради них. Жизнь исключительно ради идей характеризует не интеллектуала, но эмоциональный тип" (Barzun, House of Intellect, p. 26). 18 Идеологический склад ума - это всегда искушение для того, кто думает, что "идеологический склад ума, исподволь сформированный желанием доминировать, а не просвещать, чужд философии и искусству. Он замкнут на себе, конкуренция его оскорбляет. Вместо того чтобы открыться для новых влияний, которые отмечают истинную философию и искусство, и позволить потоку свежих идей захватить воображение, идеология отказывается от творческого подхода и обсуждения неудобных мыслей. Идеологии порождают пропаганду, и эта пропаганда иногда приобретает утонченные формы. Когда тон задают такие люди, страдает интеллектуальная и артистическая жизнь" (Claes G. Ryn, "How Conservatives Have Failed "The Culture"", Modern Age 32, no. 2 [winter 1996]: 118). Здесь Хофстадтер близок к позиции Пола Джонсона: "[Интеллектуал] живет ради идеи, это означает, что он предан жизни разума, и это сильно напоминает религиозную преданность… Акт познания - самый благородный акт, более всего приближающийся к божественному" (Hofstadter, Anti-intellectualism, p. 27-28). 19 Жак Барзун, говоря об "образованном уме", пишет следующее: "Единственным верным критерием истинного

13

образования является то, что оно совершенно свободно "сидит" на своем обладателе. Он, как никто другой, знает, как тонка местами мантия, которую другие хотели бы с него сорвать" ("The Educated Mind", in Begin Here: The Forgotten Conditions of Teaching and Learning [Chicago: University of Chicago Press, 1991], p. 211).

Список цитат, обведенных рамкой

• Л. Бромфилд, «Триумф яйцеголовых» (L. Bromfield, The Triumpf of the Egghead). • Гилберт Хайт, «Непобедимый человеческий разум» (Gilbert Highet, Man’s Unconquerable Mind). • Лешек Колаковски, «Бесконечные муки современного мира» (Leszek Kolakowski, Modernity on Endless Trial). • Маршалл Салинс, «В ожидании Фуко» (Marshall Sahlins, Waiting for Foucault). • Марк Нолл, «Скандальное состояние евангельского мышления» (Mark Noll, The Scandal of the Evangelical Mind). • Ос Гиннесс, «Стройные тела, заплывшие жиром мозги» (Os Guinness, Fit Bodies, Fat Minds). • Вацлав Гавел, «Искусство невозможного» (Vaclav Havel, The Art of the Impossible). • Мортимер Адлер, «Интеллект: примат разума над материей» (Mortimer Adler, Intellect: Mind over Matter). • Тимоти Гартон Эш, «Прага: интеллектуалы и политики» (Timothy Garton Ash, Prague: Intellectuals and Politics).

14


Глава 10Ответственность христианина-интеллектуала

Я начал свою книгу с признания: я хотел стать интеллектуалом. С тех пор прошло почти пятьдесят лет. В качестве редактора мне посчастливилось работать с гениальными интеллектуалами, многие из которых являются христианами, посвятившими себя нашему Господу и Спасителю. Я читал, перечитывал, изучал труды многих и многих других интеллектуалов, большая часть которых признается в том, что они нехристиане. За последние два года мой интерес к этому особому социальному классу стал еще сильнее. Думаю, я созрел для еще одного признания: быть интеллектуалом, в конце концов, не такое уж большое дело, и тут нечем восхищаться и нечего бояться. Почему? Потому что все христиане призваны быть настолько интеллектуальными, насколько это возможно в соответствии с их способностями и родом деятельности. Никто из нас не призван к бездумной жизни!

Призвание к интеллектуальному труду

Человек не выбирает, быть ему интеллектуалом или нет. По крайней мере большая часть людей. Интеллектуал должен быть достаточно умным. Но не все мы умные. Интеллектуал должен получить образование. (Необязательно формально академическое. Вспомните Вацлава Гавела или Эрика Хоффера1.) Но образование наряду с широким кругом дисциплин должно включать возможность чтения. Многие умные люди не имеют такой возможности. Интеллектуал должен обладать способностью ясно формулировать свои мысли и делиться ими с другими людьми, а также иметь возможность печататься. К сожалению, многие умные люди, понимающие сложные идеи, не могут передать свое знание другим. Зачастую их труды — это запутанные, бессистемные, слабые и туманные сочинения, скучные и невыразительные, а потому не представляющие абсолютно никакого интереса. Другие, те, кто умеет писать, по целому ряду причин не могут опубликовать свои работы.

Каждый человек призван думать. Знание — сила, а сила предполагает ответственность. Свободное использование знаний — опасная и бессмысленная фраза, если она не подразумевает того, что мы несем ответственность за свои действия.


Говоря более конкретным языком, интеллектуал должен иметь или развить все или большую часть тех качеств, которые я перечислил в моем определении интеллектуала:

Интеллектуал — это человек, который любит идеи, преданно работает с ними, вносит в них ясность и очищает их, развивает, критикует, исследует со всех сторон, старается понять их смысл и подтекст. Он складывает их и раскладывает и молча ждет до тех пор, пока не возникнут новые идеи, а старые не перестроятся в ином порядке. Он играет с ними, обыгрывает их терминологию, смеется над ними, наблюдает за идеями, сталкивает их друг с другом, разбирает их на части и начинает все заново. Иногда он оценивает их, а иногда не дает им оценки, меняет их, сталкивает с похожими идеями из других мировоззренческих систем, приглашает отобедать с собой и развлечься, но также заставляет служить людям в их повседневной жизни.

Никто не может обладать всеми этими качествами только лишь в силу своего желания или на основании решения, что он будет ими обладать. Эти способности врожденные, и с этим ничего нельзя сделать. Они либо развиваются, либо угасают в неблагоприятной обстановке. Никто не выбирает, в каком окружении ему находиться, пока не достигнет зрелого возраста. Но потом можно попробовать!

Совсем другое дело, когда мы начинаем размышлять об определении христианина-интеллектуала. Здесь от нас зависит очень многое2. Мы отвечаем перед Богом за то, как распоряжаемся полученными дарами. В первую очередь, мы должны стать учениками Христа, следовать за Ним, куда бы Он ни повел нас. Вполне возможно, нам покажется, что Он ведет нас не туда, где наши природные способности будут развиты наилучшим образом. Эвелин Андерхилл говорит по этому поводу следующее:

15

Генри Мартин, ранимый и тонко чувствующий ученый, был вынужден пожертвовать интеллектуальной жизнью, для которой он был создан, ради того, чтобы стать миссионером. Он чувствовал к этому решительное призвание… Такого рода вещи — а они происходят постоянно — постепенно убеждают нас, что главная реальность жизни есть воля и выбор Духа, Который действует не механически, но как Личность, как живой Бог. Духовная жизнь состоит не только в индивидуальном совершенствовании или пристальном внимании к собственной душе, но в добровольном и безусловном подчинении велениям Духа, чего бы это ни стоило3.

Я не буду говорить о том, каким образом и в чем может выражаться Божье водительство. Если мы будем практиковать lectio divina, метод чтения Священного Писания, о котором шла речь в девятой главе, мы научимся понимать то, чего Бог хочет от нас. Но вполне вероятно, Бог хочет, чтобы все мы получали удовольствие от мыслительной деятельности, умели правильно рассуждать и как христиане играли определенную интеллектуальную роль в общественной жизни.

В конце концов, вопрос христианского мышления — это глубоко духовный вопрос. Какому Богу мы будем поклоняться?

Марк Нолл

И все же независимо от того, будем мы участвовать в общественной жизни или нет, все мы призваны как можно лучше и полнее использовать свои умственные способности.

В этом смысле каждый из нас призван быть интеллектуалом.

Во славу Божью

Мы уже приводили определение христианина, который призван к более интенсивной работе ума. Вот оно:

Христианин-интеллектуал — это все вышесказанное [см. определение интеллектуала], но направленное во славу Божью.

Ключевые слова в этом определении, помогающие понять ответственность, которая лежит на христианине-интеллектуале, — во славу Божью.

Что служит во славу Богу? Карл Барт более, чем кто-либо другой, помог мне ответить на этот вопрос. «Богу не приходится беспокоиться о Своей славе, — пишет он, — Бог славен. Ему просто нужно показать, каков Он есть, Ему просто нужно открыть Себя. Это и происходит в человеке, Его творении, в котором Он хочет отразиться»4. Мы, в таком случае, те, в ком Бог прославляется.

Неужели? Не может быть, могут сказать некоторые. Тем не менее это так. Мы созданы по образу Божьему, следовательно, мы прославляем Бога тем, что отражаем Его характер всем своим существом — тем, как мы думаем и как действуем. Лучше всего характер Бога виден в Иисусе. Иисус был умным, самым умным из всех, когда-либо живших на земле людей. Если мы умные, мы прославляем Бога нашим умом. Конечно, это еще не все. Конечно, Иисус был мудрым. И мы тоже должны быть мудрыми. Иисус был добрым, любящим, милосердным, сострадательным; и мы должны быть добрыми, любящими, милосердными и сострадательными.

Некоторые из нас призваны Богом быть профессорами — в классическом смысле, как Лютер или Кальвин, и если мы изменяем своему призванию, мы проявляем неповиновение.

Николас Уолтерсторф

Если мы не прославляем Бога таким образом, мы, говорит Барт, «ставим себя ниже самых примитивных животных», ибо они славят Творца просто самим фактом того, что существуют. Если мы не выполним своего предназначения, мы будем чувствовать себя совершенно несчастными. Послушайте еще раз Барта: «Созданные для славы Божьей, мы должны знать Бога так, чтобы смочь прославить Его… Прославление Бога, жизнь во славу Господа, — это осознанное действие, акт воли; словом, действие, которое под силу человеку»5.

16

Что же тогда для христианина-мыслителя означает «жить во славу Господа»? То есть что входит в конкретный круг обязательных качеств интеллектуальной жизни, которая принесет Богу славу? Прежде всего два фундаментальных аспекта: христианин-интеллектуал должен стремиться узнать истину и говорить истину. Я думаю, лучше всего эти два аспекта выражены в понятии жизнь в правде.

Церковь нуждается в ученых, которые помогали бы ей смотреть на современные общественные реалии с библейской точки зрения и помогали бы ей правильно толковать нашу общественную жизнь.

Николас Уолтерсторф

Жизнь в правде

Выражение «жизнь в правде» пришло не из Библии или собственно христианской теологии, но стало известным благодаря Вацлаву Гавелу, одному из величайших интеллектуалов XX века6. И хотя он, по сути, отвергает христианскую веру, его эссе и письма из тюрьмы обнаруживают теистическое понимание трансцендентного основания нравственности. Он стал совестью современной международной политики. Выступая перед совместным заседанием конгресса Соединенных Штатов, Гавел призвал наиболее успешных политиков Америки взять на себя нравственные обязательства:

Единственный смысл всех наших действий — если вы хотите, чтобы они были нравственными — заключается в умении взять на себя ответственность. Ответственность перед тем, что выше семьи, страны, фирмы или личного успеха. Ответственность перед высшей сущностью, которая навечно запечатлит и справедливо оценит все наши действия.

Понимание Гавелом сущности настолько похоже на христианское понимание Бога, что по всем практическим параметрам это заявление можно считать христианским7. Насколько эффективным было выступление Гавела, я полагаю, можно судить по принятым впоследствии решениям конгресса. Эффективность жизни в правде, однако, не измеряется переменами, которые произошли в жизни других людей. Жизнь в правде, как и верность, предполагает прежде всего изменения в себе, а не в окружающих.

В одном из эссе, написанных в тюрьме, где Гавел находился как политический диссидент, он иллюстрирует сущность жизни в правде одним примером. Он рассказывает историю о директоре овощного магазина, который однажды не поместил в витрину между луком и морковью политический лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»8. Дело не в том, что он задумался над смыслом этого лозунга. Он интуитивно знал, что этот призыв основан на лжи, но до сих пор послушно выполнял наказ правительства, хотя понимал, что правительству безразлична судьба пролетариев. Идеология «посттоталитарного» периода (так Гавел называл режим, установленный в Чехословакии в 1970-х и 1980-х годах) «как искуственная форма отношений с миром, внушающая человеку иллюзию того, что он является цельной, достойной и нравственной личностью, дает ему тем самым возможность не являться таковыми в реальности»9. Уступить такой идеологии значит жить во лжи.

…«Жизнь в правде» в первоначальном и самом широком смысле слова представляет весьма обширную, нечетко очерченную, с трудом поддающуюся описанию область отдельных человеческих проявлений, которые навсегда в большинстве своем могут остаться безвестными и чья политическая значимость вряд ли когда-нибудь будет подробно осмыслена и описана, разве что в контексте какого-то «глобального» очерка общественного климата или настроений. Большинство этих попыток так и остается на стадии элементарного бунта против манипулирования, когда человек просто позволит себе распрямиться и жить достойнее, как и полагается человеку.


И вот однажды директор овощного магазина просто решает не вывешивать лозунг. Он также прекращает принимать участие в бутафорских выборах. Отказывается быть частью системы. За это

17

его увольняют с работы и переводят на склад, с глаз долой. Ему снижают зарплату, и его планы на отпуск срываются. Образование его детей под вопросом. «Его протест будет попыткой жить в правде»10.

Жизнь в правде в тоталитарном и даже в посттоталитарном государстве может обойтись дорого. Но и до своего избрания на пост президента, находясь в тюрьме, и после Гавел продолжал выступать перед международной аудиторией, перед политиками и коллегами-учеными, подавая пример и призывая других жить в правде.

Трагедия нашего мира заключается в том, что таких как Гавел мало. Можно вспомнить Александра Солженицына и, может быть, Джорджа Оруэлла и Альбера Камю. Но в XX веке по большей части преобладают антигерои, не антиинтеллектуалы, но интеллектуалы, которые абсолютно не способны выполнять свое предназначение и жить в правде.

Граница, где «жизнь в правде» перестает быть «только» отрицанием «жизни во лжи» и начинает определенным способом сама себя творчески выделять, и есть начало возникновения того, что можно было бы назвать «независимой духовной, социальной и политической жизнью общества».


Предательство интеллектуалов11

Большая часть обвинений, предъявляемых интеллектуалам, о чем говорилось в начале книги, вполне обоснованна. Действительно, интеллектуалы совершили предательство. Если можно сказать, что интеллектуалы прошлого своими действиями причинили много вреда, то интеллектуалы нашего времени причинили наибольший вред. Пол Джонсон, может быть, тенденциозен, но его обличения нельзя назвать неправомерными. В своей работе под названием Intellectuals Джонсон берет наиболее заслуживающих порицания мыслителей и писателей за прошедшие двести лет и подвергает их жизнь и деятельность критическому анализу, делая акцент на их прегрешениях, самых вопиющих ошибках и серьезных личных недостатках. Он, например, называет одного из своих антигероев «ленивым интеллектуалом, находящимся в коме»12. Критику Джонсона поддерживают в более спокойном тоне такие исследователи, как Эрнест Геллнер, Тони Джудт, Лешек Колаковски, Арчибальд Мак-Лиш и Томас Молнар13.

Главный вопрос, обращенный к любому признанному интеллектуалу, мне кажется, заключается в том, пытался ли он жить в правде или нет. Для интеллектуалов это означает и стремиться к правде, и говорить правду так, как они понимают ее или должны понимать. Из многих критиков только Джудт и Колаковски указали на то, что любой человек, будь то интеллектуал или нет, может видеть некоторые вещи почти закрытыми глазами. Колаковски увещевает:

Длинная история ужасных ошибок, совершенных многими интеллектуалами нашего времени, сделавшими неправильный политический выбор или запятнавшими себя сотрудничеством с самыми жестокими тиранами, хорошо известна и неоднократно описана; возможно, это способствовало значительной дискредитации их как лидеров в политических вопросах14.

Джудт говорит о Жан-Поле Сартре:

Сартр никогда не выступал против советского антисемитизма или в защиту жертв показательных судов, его последователи и преемники также не привлекали его к ответу ни за это, ни за его возмутительные и откровенно неумные заявления в начале пятидесятых. Другими словами, 1944–1956 гг. не были золотым веком ответственности интеллектуалов, но совсем наоборот; никогда французские интеллектуалы не были настолько безответственными, ибо они говорили и писали то, что хотели; в течение одного месяца негодовали по поводу того, что в последующие годы обходили молчанием, не рискуя при этом ни репутацией, ни личным благополучием15.

Джудт в качестве эпиграфа к своему исследованию деятельности французских интеллектуалов выбирает вполне справедливое изречение Альбера Камю:

Ошибочные идеи всегда приводят к кровопролитию, но в каждом отдельном случае проливается чужая кровь. Вот почему некоторые наши мыслители легко позволяют себе говорить о чем угодно16.

18

Две наиболее ошибочные идеи, которых придерживались интеллектуалы двух прошлых веков, состоят в отождествлении истины, во-первых, с точкой зрения какой-либо личности, и, во-вторых, с идеологией.

Первая ошибка особенно хорошо видна в случае с Ральфом Вальдо Эмерсоном. Обращаясь к Фи Бета Каппа (Фи Бета Каппа — привилегированное общество студентов и выпускников колледжей. — Примеч. пер.) Гарвардского университета в 1837 году, Эмерсон горячо говорил о «человеке мыслящем», имея в виду ту роль, к исполнению которой призваны интеллектуальные «мужи». Человек мыслящий объединяет свой разум с разумом вселенной и с разумом всех людей. Ибо человек мыслящий «знает, что в своем путешествии в мир тайн собственного разума он проникает в тайны всех умов»17. Позиция Эмерсона здесь основана на его американском пантеизме, секуляризованном восточном монизме, лишенном своих богов и богинь и населенном людьми, каждый из которых является частью «одной души, которая одушевляет всех людей»18.

Если бы вы, решив объяснить теорию христианства, сначала взялись за выполнение воли Господа, поскольку Евангелие было проповедано вам именно для этого, насколько бы тогда изменилась та часть мира, с которой вы соприкасаетесь! Если бы вы приняли Его слова о том, что вы способны на это, и если бы вы стали примером, на котором основывались бы ваши объяснения, во многих сердцах к этому времени уже вспыхнула бы любовь к Господу, тогда как пока Его имя для этих людей остается неизвестным.

Джордж Макдональд

Интеллектуал, по Эмерсону, должен быть не просто мыслителем. Те тайны, те знания, которыми обладает человек мыслящий, должны быть приведены в действие:

Без этого [без действия] мысль никогда не превратится в истину… Бездействие — это трусость, ученый должен обладать смелым, решительным умом. Преамбула мысли и те изменения, которым она подвергается при переходе из бессознательности в сознание, и есть действие. Я знаю ровно столько, сколько я прожил. Мы мгновенно распознаем, в чьих словах есть жизнь, а в чьих нет19.

И еще: «Разум то думает, то действует, и одно порождает другое… Мышление — это функция. Жизнь — исполнение этой функции»20.

Основная роль человека мыслящего заключается в том, чтобы «воодушевлять, поднимать и вести людей за собой посредством демонстрации того, что скрыто за привычной реальностью»21. Так что интеллектуалы становятся первосвященниками нового дерзновенного мира американского трансцендентализма22.

Соблазнительно скинуть со счетов Эмерсона как эксцентричного натурализовавшегося иностранца из Новой Англии XIX столетия. Найдутся ли среди американцев XXI века такие, кто захочет отречься от своего материализма и своей роли производителей и потребителей товаров и услуг? Подозреваю, что таких очень мало. Адепты движения «Новая эра», которые за материальным видят духовность, все еще считают, что материальное совершенно реально и вполне заслуживает того, чтобы его приобретали и потребляли. Однако есть веские причины серьезно отнестись к Эмерсону, ибо главный элемент его трансцендентализма можно обнаружить уже в трудах мыслителей Просвещения: отвержение откровения и уверенность в человеческом разуме как таковом. Сегодня эта уверенность присутствует в идеологии. Человек мыслящий может снова превратиться в человека немыслящего.

Почему интеллектуалы должны нести особую ответственность, причем иную ответственность, чем другие люди, и за что они должны отвечать? Можно предположить, что их превосходство состоит в искусстве использования слов; и если правильно назвать их соблазнителями, они способны соблазнить, конечно, как на добро, так и на зло. Но раз мы коснулись разницы между добром и злом — как в нравственных, так и в политических вопросах — разве интеллектуалы заслуживают большего доверия, чем другие люди, и разве они склонны ошибаться меньше, чем другие руководители? Вряд ли.


19

Говоря коротко, вторая ошибка современных интеллектуалов состоит в следующем: они считают, что истина тождественна идеологии. Давайте познакомимся с комментарием Карла Манхейма:

В каждом обществе существуют социальные группы, которые ставят перед собой задачу дать этому обществу толкование мира. Мы называем таких людей «интеллигенцией». Чем более стабильно общество, тем скорее эта прослойка приобретает в нем конкретный статус или занимает привилегированное положение. Таким образом, магов, брахманов и средневековое священство следует рассматривать как интеллектуальную прослойку, которая осуществляла в свое время монополистический контроль за формированием мировоззрения общества в целом и реконструкцией или примирением естественно сформировавшихся мировоззрений разных слоев общества. Проповедь, исповедь, чтение священных текстов в этом смысле являют собой средства, при помощи которых осуществляется примирение различных концепций мира, присущих менее искушенным слоям общества23.

Манхейм, рассуждающий по большей части с марксистских позиций, сводит все объяснения социальной реальности к материальным причинам. Здесь он предположительно описывает реальность, не оговаривая, какой она должна быть. Однако многие интеллектуалы, рассуждая о том, что есть, тут же торопятся представить свою точку зрения того, как должно быть.

Вацлав Гавел описывает положение, которое Карл Поппер вполне уместно назвал «холистическим социальным инжинирингом»:

Он [Поппер] использовал этот термин [холистический социальный инжиниринг], чтобы описать попытки полностью и в глобальных масштабах изменить мир к лучшему на основании некой предвзятой идеологии, которая имеет целью понять все законы исторического развития и описать всесторонне, исчерпывающе и холистически состояние дел, которое стало бы полной реализацией этих законов24.

Применение такой идеологии привело к насилию и террору. Именно это побудило Камю написать: «Ошибочные идеи всегда приводят к кровопролитию, но в каждом отдельном случае проливается чужая кровь»25.

Интеллектуалы делают по меньшей мере столько же политических, нравственных и личных ошибок, как и все остальные. Обычные люди, однако, могут не иметь такой же способности обманываться, как могучие умы.

Пол Роузен

В противоположность мнению Ницше и множества его последователей истина — это не «мобильная армия метафор», придуманных интеллектуалами и пропагандируемых «великими поэтами», которые благодаря своему таланту заставляют нас говорить на своем языке26. Истину невозможно сконструировать. Принимать какую-то идеологию неизбежно означает, как красноречиво напоминает нам Гавел, жить во лжи. Истину можно только открыть. Мы не можем быть творцами, мы можем быть только получателями.

Итак, как христиане мы поступим правильно, если будем мудрыми «читателями» прошедшего века и дадим мудрую оценку тому, что прочитали. Несмотря на то что наши признанные интеллектуалы представляют собой в основном образцы того, как не надо думать и действовать, они все же оказывают нам определенную услугу.

Узнать правду

Первое условие, необходимое, чтобы жить в правде, состоит в том, чтобы узнать эту правду. Мы говорили об этом с самого начала книги. Добавить здесь нечего, можно лишь подчеркнуть эту мысль.

Во-первых, узнать правду прежде всего означает принять что-то, данное нам. Истину не отвоевывают у реальности, как это делается в бою. Этот образ напоминает нам Фрэнсиса Бэкона и Рене Декарта, но не Библию и даже не философию, существовавшую до XVII века. Скорее философия, поиск истины во всем, начинается с удивления. Мы приходим в изумление от бытия всего сущего. Мы получаем знание как дар Божий через природу, то есть сотворенный мир, или мир книг, особенно через Библию. Об этом хорошо говорит Пипер:

20

Есть много людей, которые ищут знаний ради знаний, и это называется любопытством. Есть другие люди, которые желают получить знания, чтобы стать известными, и это тщеславие. Третьи ищут знаний, чтобы продавать их, и это бесчестье. Но есть и такие, кто стремится к знаниям, чтобы назидать других, и это любовь [caritas].

Св. Бернар Клервоский

Не только греки (и Аристотель не менее, чем Платон), но и величайшие средневековые мыслители считали, что существует элемент чистого созерцания, не только в осознанном восприятии, но и в интеллектуальном познании. Гераклит называл этот элемент «вслушивание в сущность вещей».

В средние века делали различие между интеллектом как ratio и интеллектом как intellectus. Ratio есть сила дискурсивной мысли, поиска и исследования, абстрагирования и заключения [ср. лат. discurrere, «бегать взад и вперед»], в то время как intellectus относится к способности «просто смотреть» (simplex intuitus), и для него истина открывается, как пейзаж для глаз. Духовное знание человеческого разума, как его понимали древние, фактически совмещает в себе две вещи — ratio и intellectus. Путь дискурсивного рассуждения (ratio) тесно связан с неустанным созерцанием (intellectus), но созерцанием не активным, а пассивным или, точнее, рецептивным — рецептивно действующей силой интеллекта27.

Активное стремление к истине включает в себя, в таком случае, пассивное восприятие того, что нам дается, и активную работу разума, которую Джон Генри Ньюмен называл «гибкостью рассудка»28. В первых главах, особенно в шестой и седьмой, мы уже видели, как различные интеллектуальные и духовные практики могут привести нас к этим двум похожим способам мышления: ratio и intellectus. Поэтому нет смысла рассматривать эту тему подробнее.

Говорить правду

Второе условие, необходимое, чтобы жить в правде, заключается в том, чтобы говорить правду.

Директор овощного магазина, о котором писал Гавел, выбрал простой способ жизни в правде. Он отказался жить во лжи. Он перестал вывешивать идеологические лозунги. Любой христианин — интеллектуал или нет — может принимать подобные решения. Чтобы жить в правде, не обязательно писать и печататься. Когда христианская семья решает обойтись без телевизора или резко сократить расходы, она начинает жить в правде. Очень скоро соседские ребятишки узнают, что в этом доме нет телевизора (или никто не смотрит бессмысленные телепрограммы); тогда они начнут спрашивать почему, и христиане начнут говорить правду. Можно привести великое множество таких примеров.

Иисус отвечал бы самым строгим требованиям в любой профессиональной среде, где сегодня творится добро. Конечно, Он был бы живым упреком в гордом самовозвышении и презрительном отношении к другим, которое наблюдается в профессиональных кругах. В этом и других аспектах наши профессии особенно нуждаются в Его присутствии.

Даллас Уиллард

Это касается каждого христианина. Что значит для христианина-интеллектуала говорить правду? Как минимум, это означает вести обычные разговоры максимально честно, ничего не скрывая от тех, кого это касается. Это лишь общие положения. На практике такие решения могут принимать различные формы и будут зависеть от того, какую роль в обществе играет этот человек. Что мы обычно пишем? Деловые письма, или научные доклады, или финансовые отчеты? С кем обычно общаемся? С клиентами, студентами, начальниками, подчиненными, соседями, случайными попутчиками?29 Это и есть те условия и ситуации, когда необходимо говорить правду.

Давайте возьмем пример из наиболее знакомой мне области. Это университетские исследования и преподавание. Мирские интеллектуалы в университетах, конечно, никогда не устают говорить нам то, что они считают правдой, или то, что они пытаются выдать за правду. Христиане-интеллектуалы также активны. Но все они как внутри, так и вне христианского круга не знают, что значит говорить правду, или, по крайней мере, делают вид, что не знают.

21

Например, проводятся различные академические конференции, но количество научных работ христиан с явно выраженным христианским содержанием, помимо исследований Библии или работ по философии и религии, минимально. Я подозреваю, что христиан-ученых намного больше, чем трудов, которые отражают их христианское мировоззрение. Эта ситуация не так тревожна, когда речь идет о математике и естественных науках, например химии, физике и даже биологии. Но в исследованиях, посвященных вопросам происхождения жизни и, конечно, психологии, социологии и антропологии, как и в работах по истории, литературе и изобразительному искусству, были бы вполне уместны некоторые христианские истины, и не говорить о них миру означает жить во лжи.

В случае с интеллектуалами единственный конкретный вопрос, за который они несут профессиональную ответственность, заключается в правильном, то есть честном и наиболее точном, использовании слова. Здесь скорее речь идет не столько о самой истине, сколько о духе истины, так как никто не может обещать, что никогда и ни в чем не ошибется; однако вполне возможно сохранить дух истины, а это означает бдительное недоверие к собственным словам и утверждениям, умение признавать свои ошибки и способность их исправлять. Это по силам человеку, и этого следует ожидать от интеллектуалов, поскольку, по очевидным причинам, обычные человеческие качества — тщеславие и стремление к власти — у интеллектуалов могут привести к особенно пагубным и опасным последствиям.


Разве истина о том, что мы созданы по образу Божьему, не самая важная? Однако где об этом упоминается, в каких учебниках, научных трудах или исследовательских программах по психологии, социологии, антропологии, истории, теории литературы? Об этом не говорят, поскольку этот факт считается или неуместным в данной области знаний, или абсолютно ошибочным. Какие работы христианских ученых опубликованы в почтенных академических журналах или сборниках, выпускающихся научными издательствами? Их очень мало. Могу указать только две: работа о политическом значении христианства Гленна Тиндера (Glenn Tinder, The Political Meaning of Christianity), профессора политологии из университета Массачусетса в Бостоне, и труд о состоянии веры в Америке (The American Hour: A Time of Reckoning and the Once and Future Role of Faith, Os Guinness) Оса Гиннесса, социолога и почетного члена «Trinity Forum»30. Лучше всего, пожалуй, охарактеризовать Гиннесса как христианина и независимого интеллектуала.

И разве в области естественных наук не стоит говорить о самом важном факте: о том, что так называемый естественный порядок на самом деле совершенно не «естественный»? Об этом прекрасно сказал Джон Генри Ньюмен:

Признайте факт существования Бога, и вы поймете, что этот факт окружает, заключает в себе, поглощает все другие постижимые факты. Как можем мы исследовать какую-то часть какой-либо области знания и не признавать того, что объемлет все возможные области знания? Все истинные принципы неизменно приводят к этому, и все феномены сходятся в этой точке31.

Где в научной литературе, значительная часть которой написана учеными-христианами, звучит признание факта сотворения этого мира Богом и имманентности его Богу?32

Христианские ученые в светских университетах и, к сожалению, в христианских колледжах попали в сети идеологии натурализма33. Многие преподаватели, как директор овощного магазина, упоминаемый Гавелом, умышленно или нет, вывешивают различные натуралистические лозунги, соответствующие своим академическим дисциплинам, изменяя их по мере изменений идеологии своего предмета:

• «Историю пишут победители». • «Историю лучше всего рассказывать „задом наперед“». • «Полярные взгляды — это правильно; неправильно — не принимать исторические вопросы слишком серьезно»34. • «В науке мы объясняем только материальные факторы; мы не можем говорить о замыслах»35. • «Литература — это идеология»36. • «Ни у одного текста нет автора». • «Наблюдайте за функционированием образов Христа в повествовании; не задавайте вопросов

22

о Самом Христе». • «Систематическое богословие — это изучение того, что написали или во что верили богословы; это не исследование объекта веры»37. • «Истина рождается в рассуждениях, которые сами по себе не истинны и не ложны»38. • «Человеческие существа сами созидают свой характер»39.

За всем этим может стоять наиболее декадентский принцип из всех (собственно говоря, это заявление прозвучало на одной научной религиозной конференции): «Никто из нас не верит в то, что мы обсуждаем, но зато нам за это платят»40. На такой академической арене нелегко демонстрировать свою христианскую веру.

Политолог Джон Грин пишет:

Если профессор говорит об изучении чего-то с марксистской точки зрения, с ним могут не согласиться, но никто не станет отклонять саму идею. Но если профессор предложит исследовать что-либо с католической или протестантской точки зрения, это будет выглядеть как предложение рассмотреть предмет с позиции марсиан41.

Должно быть, настоящий фурор произвели лекции Паскаля о христианстве и университетском образовании, с которыми выступил Чарлз Хабиб Малик в университете Ватерлоо (Онтарио, Канада). Малик заслужил известность в ученых кругах благодаря своей преподавательской деятельности в университетах Гарварда, Дартмута и Католическом университете Америки. В политической сфере он занимал должность президента Генеральной Ассамблеи ООН и его Совета Безопасности. А теперь представьте, что он обращается к ученой аудитории светского университета с вопросом о том, кто в конечном итоге является высшим судьей университета. Он говорит:

Высшим Судьей и Критиком является Сам Иисус Христос. Мы не предлагаем собственных взглядов; нас интересует Его мнение об университете… Иисус Христос… держит в Своих руках весь мир, включая все университеты… Мы задаем вопросы, отправляемся на поиски и стучимся во все двери, чтобы выяснить, что именно думает Иисус Христос об университете42.

Лекции Малика произвели неизгладимое впечатление, и в его выступлении прозвучала проницательная оценка состояния наук и искусств. В то время его голос был практически единственным выразителем христианских идей.

Конечно, всегда были единичные случаи, когда христиане осмеливались признать свою христианскую веру в светских академических кругах. В связи с этим сразу вспоминается Клайв Льюис. Затем пытаешься вспомнить еще кого-нибудь.

[О гарвардских студентах в 80-е гг. XIX в.] Это было идиллическое, бессистемное и веселое существование без тонкой игры воображения, без какой бы то ни было примеси академизма, без явно выраженной религиозности; порхание интеллекта в пустоте, увлечение тривиальной игрой, чтобы вернуться, как только закончится обучение в колледже, к монотонной и обыденной действительности.

Джордж Сантаяна

На самом деле, только в последние несколько лет ученые-христиане всерьез задумались о своей общественной роли, о непосредственном отношении своей христианской веры к сфере своих академических интересов43. Самыми выдающимися среди таких ученых можно назвать трех человек, вышедших из колледжа Кальвина: это Николас Уолтерсторф, Алвин Плантинга и Джордж Марсден, занявшие ведущие кафедры в самых крупных учебных заведениях, где готовят специалистов по философии. Уолтерсторф и Плантинга — философы, которые ратуют за видимое присутствие в научных кругах ученых-христиан. Марсден — историк, опубликовавший в Oxford University Press две свои работы — об американском университете и ученых-христианах (The Soul of the American University и The Outrageous Idea of Christian Scholarship)44. Портрет этого ученого можно увидеть на обложке журнала The Chronicle of Higher Education на фоне огромной настенной фрески с изображением Иисуса45. Было бы чудесно, если бы все христианские ученые думали и

23

действовали так, словно Иисус стоит рядом и заглядывает им через плечо. (На самом деле, как вы знаете, так оно и есть.)

Однако сразу бросается в глаза тот факт, что в сфере образования и политики христиан-интеллектуалов практически нет вообще. Они знают истину, но либо не имеют общественной платформы, с которой могли бы провозглашать эту истину, либо упустили эту возможность из-за страха еще больше отделиться от общества46.

«Но подождите, — могут сказать мне некоторые мои друзья, — неужели вы забыли о сотнях христианских авторов, которые пишут книги и делают то, к чему вы их призываете? Разве вы сами в качестве редактора издательства Inter-Varsity Press (подразделения Сообщества студентов-христиан) не способствуете этому и не публикуете такие книги? И разве Eerdmans не делало этого до вас и после вас? И разве Zondervan и другие издательства не преследуют те же цели? Только взгляните на длинный перечень книг в библиографии к собственному труду Discipleship of the Mind»47.

Все правильно. Это действительно так48. Но на самом деле такое положение вещей как раз подтверждает мою точку зрения. Эти книги — какими бы замечательными они ни были — опубликованы евангельскими христианскими издательствами. Eerdmans, а вслед за ним и Inter-Varsity Press были созданы, чтобы выпускать книги, достойные внимания ученых читателей не только в пределах ограниченного круга евангельского христианского мира. И все же большая часть этих публикаций посвящена специфическим религиозным темам. И таким образом остается лишь горстка качественных книг, основанных на христианских предпосылках в таких дисциплинах, как психология, социология, антропология, экономика, или в гуманитарных науках и изобразительном искусстве49.

Смысл христианской учености не сводится к признанию стандартов, установленных в мирской культуре. Ее смысл заключается в том, чтобы прославлять Бога разумом. Подобные действия приведут к интеллектуальной целостности, которая иногда получает признание. Но для христиан такое признание является совершенно несущественным побочным результатом. Истинный смысл заключается в том, чтобы ценить Божье творение, верить, что творение «хорошо», поскольку Он так сказал; а также исследовать в полной мере значение того, что Сын Божий «стал плотию и обитал с нами». В конечном счете подобный интеллектуальный труд сам по себе является наградой, потому что он сконцентрирован только на Том, Чье признание важнее всего, на Том, перед Кем открыты все сердца.

Марк Нолл

Самое время повторить призыв, с помощью которого мой шурин-политик осадил губернатора штата, решившего снова выставить свою кандидатуру на пост губернатора: «Скажи правду, Терри!» Должен с сожалением констатировать тот факт, что призыв не возымел действия. Терри был вновь избран на этот пост. Но эффективность жизни в правде, как я уже говорил ранее, не измеряется теми результатами, к которым она приводит. Студент-аспирант, говорящий правду, может не получить докторской степени. Из-за своей любви к правде профессор может сократить срок своего пребывания в этой должности. Христианин-ученый рискует не получить возможности публиковать свои работы в лучших научных журналах.

По этому поводу совершенно правильно высказался Нолл: «В конечном счете подобный интеллектуальный труд сам по себе является наградой, потому что он сконцентрирован только на Том, Чье признание важнее всего, на Том, перед Кем открыты все сердца»50.

Возьми мой разум, силу и свободноИспользуй Боже, как Тебе угодно.

Фрэнсис Хавергал

24

К сожалению, Камю даже слишком прав — как образно, так и буквально: «Ошибочные идеи всегда приводят к кровопролитию, но в каждом отдельном случае проливается чужая кровь»51. Кровь, которая проливается из-за ошибочных идей тех, кто мешает распространению христианской учености, например, может быть кровью христиан-ученых. Говорить правду, быть может, действительно опасно для профессиональной карьеры. Помните, однако, то, что мы обсуждали в шестой главе: смелость — одна из интеллектуальных добродетелей. Она абсолютна необходима для христиан-ученых сегодняшнего дня.

Ответственность перед Богом

Мы обязаны жить в правде — узнавать истину и говорить истину, — и мы отвечаем за это перед Богом. Помимо нашей ответственности перед семьей, общиной, перед ближними, страной, миром вокруг нас, мы несем ответственность перед своим Творцом, нашим Господом и Спасителем — Отцом, Сыном и Святым Духом.

Общая обязанность прославлять Бога берет верх над любой другой конкретной обязанностью, которую мы берем на себя как интеллектуалы или как те, кто стремится быть интеллектуалом, ибо прославление Бога — это самая главная задача, для выполнения которой мы должны сделать все от нас зависящее. Каждый день можно начинать и завершать вот такой молитвой:

Позволь мне использовать все, что у меня есть, для одной-единственной цели: находить радость в том, чтобы славить Тебя52.


1 Эрик Хоффер, рыбак без образования, приобрел известность благодаря своей удивительно проницательной книге об истинном верующем. Это исследование бездумного фанатизма, который часто свойствен тем, кто абсолютно уверен в своей правоте (Eric Hoffer, The True Believer [New York: New American Library, 1958; orig. ed. 1951]). 2 Я не хочу говорить о предопределении или свободе воли. Достаточно будет сказать лишь об общих принципах, которые имеют отношение к христианскому пониманию ответственности человека. 3 Evelyn Underhill, The Spiritual Life (Harrisburg, Penn.: Morehouse, 1937), p. 29–30. 4 Karl Barth, The Faith of the Church: A Commentary on Apostles’ Creed According to Calvin’s Catechism, trans. Gabriel Vahanian (New York: Meridian, 1958), p. 27. 5 Там же, р. 28. 6 Гавел приписывает это выражение своему наставнику, чешскому философу Яну Паточке. 7 Гавел размышляет над тем, почему он чувствует себя обязанным оплатить проезд в трамвае, если нет контролера. Он говорит: «Кто же тогда обращается ко мне? Очевидно, Тот, Кого я уважаю намного больше, чем контролера в общественном транспорте, чем своих лучших друзей (это проявляется тогда, когда этот Некто оспаривает их мнение) и в какой-то степени больше, чем самого себя, себя как субъекта, существующего в этом мире, и как носителя моих „экзистенциальных“ интересов (один из которых сводится к вполне естественному желанию сэкономить крону). Этот Некто „знает все“ (а потому Он всеведущ), Он находится везде (и поэтому Он вездесущ) и помнит все. Это Тот, Кто абсолютно неподкупен; Он для меня наивысший и совершенно недвусмысленный авторитет во всех нравственных вопросах и, таким образом, представляет Собой сам Закон; Некто вечный, делающий вечным и меня, так что я не могу представить себе момент, когда все существующее придет к концу, а значит, закончится и моя зависимость от Него. Он Тот, Кому я принадлежу, и для Него я сделаю абсолютно все. В то же время этот Некто обращается ко мне лично и непосредственно (не так, как незнакомый пассажир в общественном транспорте)». Тем не менее по каким-то соображениям Гавел отказывается идентифицировать этого Некто, эту «Сущность», отождествить Его с личностным Богом, тем более с библейским Богом (см.: Vaclav Havel, Letters to Olga: June 1979 — September 1982, trans. Paul Wilson [New York: Henry Holt, 1989], p. 345–346). Я проанализировал концепцию ответственности Гавела и ее отношение к Сущности в работе «An Open Letter to Vaclav Havel», Crux, June 1991, p. 9–14. 8 Гавел рассказывает эту историю в своей работе «Сила бессильных» (Гавел, В. Сила бессильных. Минск. 1991). 9 Там же. С. 18. 10 Там же. С. 31. 11 Это название знаменитой книги Джулиана Бенда, истинного интеллектуала; Бенда утверждает, что интеллектуалы его времени, т. е. начала XX века, отказались выполнять роль глашатаев трансцендентного, но напротив, устремились в политику (см.: Julien Benda, The Treason of the Intellectuals [La trahison des clercs (1928)], trans. Richard Aldington [New York: W. W. Norton, 1969]). По словам Бенды, истинные интеллектуалы — это «те люди, чья деятельность в основном направлена не на достижение практических целей, люди, находящие радость в искусстве, науках или метафизических рассуждениях, другими словами, люди, стремящиеся к обладанию нематериальными ценностями. Поэтому в известном смысле они могут сказать, что „царство мое не от мира сего“» (p. 43).

25

12 Эта ссылка относится к «портрету» Сирила Коннолли и взята она из дневника, принадлежащего Барбаре Скелтон (которую Джонсон называет «прекрасной интеллектуалкой»), одной из жен Коннолли. (Paul Johnson, Intellectuals [New York: Harper & Row, 1988], p. 318.) 13 Ernest Gellner, La trahison de la trahison des clercs, reprinted in Ian Maclean, Alan Montefiore and Peter Winch, The Political Responsibility of the Intellectuals (Cambridge: Cambridge University Press, 1990), p. 17–27; Tony Judt, Past Imperfect: French Intellectuals, 1944–1956 (Berkeley: University of California Press, 1992); Leszek Kolakowski, «The Intellectuals», in Modernity on Endless Trial (Chicago: University of Chicago Press, 1990), p. 32–43; Archibald MacLeish, «The Irresponsibles», The Nation, May 18, 1940, p. 618–619, 620–623, reprinted in The Intellectuals: A Controversial Portrait, ed. George B. de Huszar (Glencoe, Ill.: Free Press of Glencoe, 1960), p. 239–246; Thomas Molnar, The Decline of the Intellectual (New York: World, 1961). 14 Kolakowski, Modernity on Endless Trial, p. 39. 15 Judt, Past Imperfect, p. 306–307. 16 Альбер Камю, цит. по: там же, р. v. 17 Ralf Waldo Emerson, «The American Scholar», in Selections from Ralf Waldo Emerson, ed. Stephen E. Whicher (Boston: Houghton Mifflin, 1957), p. 74. 18 Там же, р. 78. 19 Там же, р. 70. 20 Там же, р. 72. 21 Там же, р. 73. 22 Американскую трансцендентальность в действительности следует называть имманентностью, ибо Божественная реальность в конечном итоге приравнивается к духовной сущности, которая по сути есть реальность, принявшая материальную форму. 23 Karl Mannheim, Ideology and Utopia, trans. Louis Wirth and Edward Shils (New York: Harcourt, Brace & World, n.d.), p. 10. 24 Vaclav Havel, «The Responsibility of Intellectuals», The New York Review of Books, June 22, 1995, p. 36. 25 Камю, цит. по: Judt, Past Imperfect, p. v. 26 Friedrich Nietzsche, On Truth and Lie in an Extra-moral Sense, in The Portable Nietzsche, trans. Walter Kaufmann (New York: Viking, 1954), p. 95–96; and Richard Rorty, Contingency, Irony and Solidarity (Cambridge: Cambridge University Press, 1989), особенно главы 2 и 3. 27 Josef Pieper, Leisure: The Basis of Culture (South Bend, Ind.: St. Augustine’s, 1998), p. 11–12. 28 John Henry Newman, The Idea of a University, ed. Frank M. Turner (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1966), p. 100. 29 Алан Вольф рассуждает о роли христиан-интеллектуалов, и в частности Эльштейна, в деле Клинтона-Левински и говорит об их ответственности (см.: Alan Wolfe, «Judging the President: The Perplexing Role of Religion in Public Life», Brookings Review, spring 1999, p. 28–31). 30 Glenn Tinder, The Political Meaning of Christianity: An Interpretation (Baton Rouge: Louisiana State Press, 1989); короткое предисловие, представляющее собой образец того, как ученый может мудро изложить свою христианскую позицию, не превращая исследование в евангелический трактат. Профессор английской литературы Гарольд К. Буш младший считает, что христианские ученые «прямо на глазах меняются [к лучшему]». Он цитирует собственный обзор некоторых таких работ в: Harold K. Bush Jr., «„Invisible Domains“ and the Theological Turn in recent Library Studies», Christianity and Literature, fall 1999, p. 91–109. Он, вероятно, также привел цитаты из другой своей работы: American Declarations: Rebellion and Repentance in American Cultural History [Urbana: University of Illinois Press, 1999]). 31 Newman, Idea of a University, p. 29. 32 Терренс Мерриган пишет: «Единственно истинной и адекватной отправной точкой в размышлениях о физической вселенной для Ньюмена является осознание нравственности Божьего правления, которое, конечно же, в первую очередь проявляется в голосе совести» (Terrence Merrigan, Clear Heads and Holy Hearts: The Religious and Theological Ideal of John Henry Newman [Louvain, Belgium: Peeters, 1991], p. 135). 33 Алвин Плантинга различает две общепринятые идеологии: неувядающий натурализм (господствующее течение, представляющее собой продолжение влияния эпохи Просвещения) и созидательный антиреализм (постмодернистская версия натурализма, которая включает такие специфические направления, как деконструктивизм, перспективизм и нигилизм, в скрытой форме). Я не ставил перед собой цель быть точным в передаче этих клише. См.: Alvin Plantinga, «On Christian Scholarship», PTSF Bulletin, no. 6 [November-December 1994]: 9–17 (часть была взята из: The Challenge and Promise of a Catholic University, ed. Theodore M. Hesburgh [Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 1994]). 34 Джефф Шарлет цитирует Льюиса Перри, профессора истории университета Вандербилта (Jeff Sharlet, «In a New Book, Historians Conduct a Moral Inquiry», The Chronicle of Higher Education, May 21, 1999, p. A18). 35 Методологический натурализм (который выражен в этом утверждении) до сих пор занимает господствующее положение как в среде светских, так и в среде христианских ученых. Однако некоторые ученые, философы и культурологи бросили серьезный вызов этой позиции. Кристофер Стюарт объясняет конфликт между христианами в своей книге: W. Chrostopher Stewart, «Religion and Science», in Reason for the Hope Within, ed. Michael J. Murray (Grand Rapids, Mich.: Eerdmans, 1999), p. 318–344. Противникам методологического натурализма, утверждающим «теистическую» науку и «замысел», особенно советую посмотреть следующие работы: Michael J. Behe (Darwin’s Black Box: The Biochemical Challenge to Evolution [New York: Free Press, 1996]); математика и философа Уильяма А. Дембски: William A. Dembski (The Design Inference [New York: Cambridge University Press, 1998], и Intelligent

26

Design: The Bridge Between Science and Theology [Downers Grove: Ill.: InterVarsity Press, 1999]); профессора юриспруденции и культуролога Филипа Джонсона: Phillip E. Johnson (Darwin on Trial [Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1993], и Reason in the Balance: The Case Agaisnt Naturalism in Science, Law and Education [Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1995]); а также химика и историка Чарлза Текстона и писательницы Нэнси Пирси: Charles B. Thaxton and Nancy R. Pearcey (The Soul of Science: Christian Faith and Natural Philosophy [Wheaton, Ill.: Crossway, 1994]). На эту тему в двух сборниках также собраны работы самых различных ученых: Willian A. Dembski, ed., Mere Creation: Science, Faith & Intelligent Design (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1998); и J. P. Moreland, ed., The Creation Hypothesis: Scientific Evidence for an Intelligent Designer (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1994). В трудах этих ученых можно найти живые и откровенно христианские научные утверждения, причем эти произведения уже получают признание в светских университетах в качестве достойного вызова господствующей мирской идеологии. 36 Terry Eagleton, Literary Theory: An Introduction (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1983), p. 22. 37 Один из коллег автора этого высказывания сказал мне, что преподаватель систематического богословия в одном из университетов в Дании — атеист. Его можно сравнить с астрономом, который не верит в существование звезд, но доверяет другим людям, которые верят в существование звезд, а потому изучает их веру. 38 Цит. по: М. Фуко: Michael Foucault, «Truth and Power», в Power/Knowledge in Faucault: A Reader (New York: Pantheon, 1984), p. 60. 39 Peter L. Berger and Thomas Luckmann, The Social Construction of Reality: A Treatise in the Sociology of Knowledge (New York: Doubleday/Anchor, 1966), p. 49; это предложение на самом деле звучит так: «Можно сказать, что человек обладает характером, однако намного важнее признать, что человек сам созидает свой характер или, проще, человек сам себя создает». Лозунги должны быть идеологически верными. 40 Об этом мне рассказал несколько лет назад один человек, который присутствовал на собрании Академии религии и Общества библейской литературы. 41 По словам Питера Стейнфелса, это сказал Джон Грин: Peter Steinfels, «Universities Biased Against Religion, Scholar Says», New York Times, November 26, 1993, p. A22, цит. по: George Marsden, The Outrageous Idea of Christian Scholarship (New York: Oxford University Press, 1997), p. 7. 42 Charles Habib Malik, A Christian Critique of the University (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1982), p. 15–16. 43 Марк Нолл рассказывает долгую и печальную историю евангельского антиинтеллектуализма, с чего он начался, как развивался и как возможно возродить евангельский интеллектуализм. См.: Mark Noll, Scandal of the Evangelical Mind, особенно p. 211–253; краткий анализ этой ситуации также можно найти в: James C. Turner, «Something to Be Reckoned With: The Evangelical Mind Awakens», Commonweal, January 1999, p. 11–13. Еще более сжатый исторический очерк католической интеллектуальной жизни, начиная с отцов Церкви и заканчивая настоящим временем, см. в: Mary Jo. Weaver, «Rooted Hearts/Playful Minds: Catholic Intellectual Life at its Best», Cross Currents, spring 1998, p. 61–74; другие исследования христианской интеллектуальной жизни содержатся в следующих работах: Jean LeClerqc, The Love of Learning and the Desire for God: A Study of Monastic Culture, 3rd ed., trans. Catharine Misrahi (New York: Fordham University Press, 1982); Jacques Le Coff, Intellectuals in the Middle Ages, trans. Teresa Lavender Fagan (Cambridge: Blackwell, 1993); E. Harris Harbison, The Christian Scholar in the Age of the Reformation (New York: Charles Scribner’s Sons, 1956); David Lyle Jeffrey, People of the Book: Christian Identity and Literary Culture (Grand Rapids, Mich.: Eerdmans, 1996); и James Tunstead Burtchaell, The Dying of the Light: The Disengagement of Colleges and Universities from Their Christian Churches (Grand Rapids, Mich.: Eerdmans, 1998). Более краткое изложение этой темы можно найти в статьях Джеймса Танстеда Бертчелла: James Tunstead Burtchaell, «The Decline and Fall of the Christian College» (в двух частях), First Things, April 1991, p. 16–29, и May 1991, p. 30–38. В этих статьях Бертчелл советует провести радикальные изменения в католических высших учебных заведениях, так что многие христиане-ученые съежатся при мысли о том, насколько им придется изменить характер собственной деятельности. Но поскольку Бертчелл стремится к созданию истинно христианского и католического университета, его нельзя в чем-либо обвинить. Евангельская и протестантская версия этих рекомендаций была бы такой же радикальной. 44 George Marsden, The Soul of the American University: From Protestant Establishment to Established Nonbelief (New York: Oxford University Press, 1994), и The Outrageous Idea of Christian Scholarship (New York: Oxford University Press, 1997). См. также: Mark Schwehn, Exiles from Eden: Religion and the Academic Vocation in America (New York: Oxford University Press, 1993); Nicolas Wolterstorff, «The Professorship as a Legitimate Calling», The Crucible, spring 1992, p. 19–22; и Walter R. Hearn, Being a Christian in Science (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1997). См. также: Paul M. Anderson, ed., Professors Who Believe (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1998); Kelly James Clark, Philosophers Who Believe (Downers Grove, Ill.: InterVarsity, 1993); Thomas V. Morris, God and Philosophers: The Reconciliation of Faith and Reason (New York: Oxford University Press, 1994). Пожалуй, самую краткую оценку этой ситуации следует искать в работе Плантинга «On Christian Scholarship». 45 См.: The Chronicle of Higher Education, May 4, 1994, p. A1, А18. 46 На конференции по христианскому высшему образованию я предложил примерно тридцати молодым преподавателям одного христианского университета поразмышлять об исходных предпосылках существования их академических дисциплин. Им также было предложено определить те предметы, которые согласуются или не согласуются с их христианской верой, и постараться обосновать свое учение в терминах, которые будут соответствовать их христианскому мировоззрению. Почти все они с большим подозрением отнеслись к моему предложению, словно я ратовал за «фундаментальный» подход к преподаванию. Они также негодовали потому, что, в случае если бы они выполнили мои задания, их работы не были бы приняты в престижные журналы. Как минимум, мои предложения были поняты неправильно; самое большее, они были полностью отвергнуты.

27

47 Библиография «A Bibliography We Can’t Live Without», James W. Sire, Discipleship of the Mind (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1980), p. 219–243 заимствована у Брайана Уолша и Ричарда Миддлтона. 48 Когда я учился в аспирантуре в Вашингтонском государственном колледже (теперь это университет), я составил библиографию статей и книг по связям христианства и литературы. Я нашел только десять статей. Причем в библиотеке тогда были далеко не все источники; сегодня таких статей были бы тысячи. И все же большая часть из них, должно быть, была написана атеистами, индусами или буддистами, поскольку в большинстве из них не было почти никакого или вовсе никакого упоминания об истинно религиозных понятиях. 49 Многие книги с примечаниями Нолла, иллюстрирующими рост числа евангельских ученых, публикуются двумя издательствами: Eerdmans и InterVarsity Press (см.: Scandal of the Evangelical Mind, p. 211–253). 50 Там же, р. 248–249. 51 Камю, цит. по: Judt, Past Imperfect, p. v. 52 Thomas Merton, Seeds of Contemplation (New York: Dell, 1949), p. 29.


• Гилберт Хайт, «Непобедимый человеческий разум» (Gilbert Highet, Man’s Unconquerable Mind). • Марк Нолл, «Скандальное состояние евангельского мышления» (Mark Noll, The Scandal of the Evangelical Mind). • Николас Уолтерсторф, «Призвание быть профессором» (Nicholas Wolterstorff, The Professorship as a Legitimate Calling). • Николас Уолтерсторф, «Призвание быть профессором» (Nicholas Wolterstorff, The Professorship as a Legitimate Calling). • Вацлав Гавел, «Сила бессильных» (Vaclav Havel, The Power of the Powerless). • Вацлав Гавел, «Сила бессильных» (Vaclav Havel, The Power of the Powerless). • Джордж Макдональд, «Творение во Христе» (George Macdonald, Creation in Christ). • Лешек Колаковски, «Бесконечные муки современного мира» (Leszek Kolakowski, Modernity on Endless Trial). • Пол Роузен, «Добросердечная Ханна» (Paul Roazen, Soft-Hearted Hannah. The American Scholar). • Св. Бернар Клервоский. • Даллас Уиллард, «Иисус Логик» (Dallas Willard, Jesus the Logician). • Лешек Колаковски, «Бесконечные муки современного мира» (Leszek Kolakowski, Modernity on Endless Trial). • Джордж Сантаяна, «Соединенные Штаты: характеры и мнения» (George Santayana, Character and Opinion in the United States). • Марк Нолл, «Скандальное состояние евангельского мышления» (Mark Noll, The Scandal of the Evangelical Mind). • Фрэнсис Хавергал, «Возьми мою жизнь» (Frances R. Havergal, Take My Life and Let It Be).


Глава 2Джон Генри Ньюмен как интеллектуал

В Джона Генри Ньюмена я влюблен давно. Я познакомился с ним лет тридцать тому назад, когда однажды осенью, учась в аспирантуре, слушал курс лекций профессора Говарда Фулвейлера, посвященный прозе XIX века. Как только я прочитал отрывки из его Apologia Pro Vita Sua и Idea of a University, я попался. В том курсе Ньюмену было отведено достойное место, поскольку

28

Фулвейлер принадлежал к Высокой епископальной церкви, и было очевидно, что этот автор относился к числу его любимейших.

Может быть, тому было еще одно объяснение. Я никогда не скрывал, что исповедую христианство и являюсь членом Южнобаптистской церкви, но в то же время не вел себя как несносный фанатик. Это дало возможность Фулвейлеру, который только что получил степень доктора философии, вовлекать меня в дискуссии во время занятий. Я стал для него выразителем мнения современных «евангельских» верующих или, может быть, в моем случае, того, что они на самом деле думали. Вообще подобная ситуация была бы невозможной в аспирантуре по специализации английская литература, но с такими писателями XIX века, как Джон Стюарт Милл, Томас Хаксли и, конечно, Ньюмен, разговор о религиозных убеждениях был вполне уместным. Невозможно говорить о Ньюмене, не затрагивая вопросов, которые волновали представителей главных религиозных течений того времени: диссентеров, евангельских англикан, англикан «широкой церкви», англикан «высокой церкви», католиков и растущее число отступников от какой бы то ни было веры. Поэтому часто Фулвейлер с еле уловимой улыбкой спрашивал меня: «Ну, что евангельские верующие думают по этому поводу?»

Однако из тех дней более всего мне запомнились лекции Ньюмена об основании первого католического университета в Ирландии. Самое сильное впечатление произвело на меня выразительное, даже страстное описание христианского разума, который Ньюмен называл то «совершенством интеллекта», то «величественным мышлением» или «философским складом ума». Особенно мне понравился следующий отрывок:

Совершенство интеллекта, которое представляет собой идеал образования и его результат, дается каждому человеку в определенной мере. Совершенство интеллекта есть ясное, спокойное и точное восприятие и понимание всех вещей, насколько это возможно для конечного разума человека, причем каждая вещь встает на свое место вместе со своими, присущими ей характеристиками. На основании его знания истории такой интеллект можно назвать почти пророческим; на основании его знания человеческой природы он едва ли не насквозь видит сердца человеческие; такой интеллект обладает почти сверхъестественным милосердием, поскольку свободен от мелочности и предубеждений; он почти полностью покоится в вере, потому что ничто не в состоянии поразить его; ему свойственна красота и гармония почти небесного созерцания, настолько такой интеллект близок к вечному порядку вещей и музыке небесных сфер1.

Несомненно, это всего лишь небольшой отрывок истинно высокой прозы со страниц Idea of a University. Весь сборник опубликованных лекций Ньюмена представляет собой один из шедевров прозы XIX века. Ньюмен намеренно подражает стилю Цицерона, и в результате его творение по-прежнему волнует кровь, пробуждает воображение и кружит голову.

Следующая глава будет посвящена ньюмановскому пониманию «совершенства интеллекта». Но в этой главе мы сосредоточим свое внимание на самом Ньюмене, складе его ума, который он называл «философским». Почти половину своей жизни Ньюмен был католиком. Более того, его радикальное обращение из протестантской веры в католическую стоило ему больших затрат интеллектуальной энергии. Таким протестантам, как я, можно многому поучиться у таких католиков, как Ньюмен, ибо он представляет собой великолепный образец того, каким может быть мыслящий христианин. Однако я выбрал Ньюмена в первую очередь именно потому, что не знаю другого христианского мыслителя, ученого или священника, который мог бы предложить такую яркую картину «совершенства» интеллекта, к которому должны стремиться все христиане по мере своих возможностей.

Итак, рассмотрим индивидуальный склад ума Ньюмена. Для этого нам нужно больше узнать о нем и о его времени.

Биография Ньюмена

Ньюмен родился в 1801 году в скромной христианской семье и учился в частной школе. В возрасте пятнадцати лет, после болезни, Ньюмен обратился к Богу. И хотя его обращение не сопровождалось «особыми евангельскими переживаниями», а родители не были евангельскими

29

верующими, раннее религиозное обучение Ньюмена прошло в евангельской церкви. Он был, например, «абсолютно убежден, что папа был антихристом»2. Ньюмен учился прилежно и, получив высокие баллы на вступительных экзаменах, поступил в колледж Тринити в Оксфорде3. Затем, несмотря на очень плохие результаты студенческих работ, которые, впрочем, не дезориентировали преподавателей, он написал блестящее эссе и был принят научным сотрудником в колледж Ориель.

Ньюмен рано почувствовал интерес к религиозной жизни, и он точно знал, что «хочет посвятить себя Церкви»4. В 1924 году он принял священнический сан и стал помощником приходского священника в церкви св. Климента (Оксфорд), а в 1828 году викарием в церкви св. Девы Марии в Оксфорде. На этом посту он читал яркие, выразительные проповеди (многие из которых были больше похожи на лекции) постоянно растущему числу оксфордских студентов и преподавателей. Основная направленность его служения никогда не менялась, и хотя экклезиология и богословие переживали поистине драматические перемены, а сам он терзался сомнениями, иногда впадая в тяжелые депрессии, на протяжении всей своей долгой и продуктивной жизни Ньюмен всегда оставался убежденным христианином, принимал участие в диспутах и написал множество эссе и открытых писем5.

Я хочу отметить некоторые ключевые моменты, которые станут заключительными штрихами к более подробной картине, рисующей склад ума Ньюмена. На начальном этапе своей духовной жизни, как евангельский верующий, Ньюмен был увлечен просветительским рационализмом. Он подвергал «все вопросы интеллектуальному анализу» и в конце концов потерял всякое доверие к «эмоциональному и интуитивному подходу к религиозной несомненности», которая характеризовала евангельскую веру в его дни6. В действительности же именно скромный скептик Ричард Уотли, по свидетельству самого Ньюмена, научил его «думать самостоятельно»7. И все же это был лишь временный период перед тем, как возросла его заинтересесованность более традиционным католическим подходом к христианскому благочестию и экклезиологии. Ньюмен фактически стал главной фигурой в так называемом Оксфордском движении, которое началось в 1833 году с проповеди Джона Кибла. Развитию этого движения также способствовала серия трактатов Tracts for the Times, многие из которых были написаны Ньюменом.

Веди, о благий Свет, среди объявшей тьмы,Веди меня вперед!Ночь мрачна и темна, а я вдали от дома,Веди меня вперед!Храни мои стопы; я не прошу огня,Хоть ничего не вижу, но Ты направь меня!

Джон Генри Ньюмен

В 1841 году Ньюмен написал знаменитый (или печально знаменитый) Трактат 90, в котором выражал предположение, что «Тридцать девять статей», свод догматов англиканской церкви, был в действительности более католическим, чем протестантским. Это произвело фурор среди многих англиканских священников и интеллектуалов, особенно когда распространились слухи, что Ньюмен, несмотря на свои постоянные и красноречивые опровержения, собрался перейти в католицизм. Любители сплетен из всех деноминаций христианского исповедания — диссентеры, англикане и католики — наконец получили подтверждение своих страхов и надежд. В 1845 году Ньюмен был принят в лоно Католической церкви.

Вскоре папа рукоположил Ньюмена, и тот присоединился к ораторианцам, «общине белого духовенства, члены которой живут по правилам монашествующих, но монашеские обеты не приносят». Этому полумонашескому ордену Ньюмен доверил хранение своего имущества, самым ценным среди которого была его библиотека8. В 1852 году епископ Пол Каллен попросил его подготовить курс лекций в связи с основанием католического университета в Ирландии. Эта просьба воодушевила Ньюмена на написание цикла лекций, ставших известными как Idea of a University, в результате чего он был назначен первым ректором нового университета и на этом посту пробыл до 1856 года.

30

Далее он сделал еще один важный шаг, когда Чарлз Кингсли, популярный романист, написал следующее: «Стремление к истине ради истины никогда не было добродетелью католического священства. Отец Ньюмен говорит нам, что этого и не нужно, и в целом этого вообще не должно быть»9. В ответ Ньюмен написал Apologia Pro Vita Sua, что явилось не только его реакцией на слова Кингсли, но и принесло Ньюмену одобрение всего религиозного мира. Всегда были люди, которые восхищались им, но теперь наконец он заслужил уважение многих.

Ньюмен продолжал служить Католической церкви самыми разными путями. Он писал, учил, занимался административной работой и, наконец, получил признание большей части людей, которые знали его или о нем. К концу жизни в его альма-матер, колледже Тринити в Оксфорде, ему устроили чествование и сделали первым почетным членом (1878 г.), а за его заслуги перед Католической церковью папа Лев XIII возвел его в сан кардинала (1879 г.). Последние десять лет жизни Ньюмен продолжал писать и издавать свои труды; он умер от пневмонии 11 августа 1890 года. «На крышке его гроба был выгравирован девиз кардинала: „cor ad cor loquitur“ [сердце к сердцу говорит]. На мемориальной доске в его честь были выбиты слова, которые он выбрал сам: „Ex umbris et imaginibus in veritatem.“ Из нереальности в реальность»10.

Склад ума Ньюмена

Краткий перечень заслуг и достижений не отражает всех достоинств и значения жизни такого человека, как Ньюмен. Даже мастерски написанная массивная биография Яна Кера (745 страниц) не смогла выполнить эту задачу. Цель данной книги, конечно, скромнее, да и объемом она меньше. И все же, если мы сможем прочувствовать склад ума Ньюмена, это будет способствовать выполнению главной задачи этой книги, которая заключается в том, чтобы призвать к развитию христианского мышления каждого из ее читателей.

Как ни странно, никому и в голову не приходило сделать Ньюмена главным героем книги о христианском мышлении. Томас Карлейль, например, выразил свое невысокое мнение об умственных способностях Ньюмена, сказав, что «его мозги не стоит сравнивать даже с мозгами кролика средних размеров»11. Анри Бремон заметил, что «среди равных ему интеллектуалов прошлого века он имел наименее пытливый ум». История и факты опровергли суждение как Карлейля, так и Бремона. Ньюмен обладал великолепным и оригинальным интеллектом. Он не шел проторенными дорогами богословских и философских рассуждений, но прокладывал собственный путь, проникая в глубины, недоступные другим. Его вклад в понимание развития христианской доктрины, его анализ богословия оправдания, новаторская трактовка оправдания верой — все несет на себе печать уникальной силы воображения и рассуждения с использованием силлогизмов12. «У него был живой ум, — говорит Оуэн Чедвик, — и этот ум работал без устали»13.

Религиозный ум постоянно изумляется чему-то, а нерелигиозный насмехается и глумится именно над его способностью изумляться. Религиозный ум всегда настороже, всегда размышляет над Божьими словами, всегда «вглядывается» в них вместе с ангелами, всегда представляет себе Того, от Кого зависит, и Кто есть Центр всякой истины и благости. Плотский и гордый ум доволен собой; он любит комфорт и покой, и когда слышит о чем-то таинственном, то не проявляет благоговейного интереса и не стремится пойти и увидеть великое зрелище, пусть даже это происходит совсем рядом; и если это великое оказывается у него на пути, он спотыкается об него.


В своих размышлениях об университете Ньюмен писал: «Мысль и речь неотделимы друг от друга… Стиль — это мышление, выраженное в речи»14. К концу своей жизни Ньюмен отметил, что «никогда не мог хорошо думать без карандаша в руках и теперь, когда не может пользоваться им свободно, он не в состоянии проявить свои умственные способности»15. Именно благодаря этому мы можем увидеть работу его ума как раз перед тем, как он начал сомневаться в законности положения церкви Англии:

Я пишу, опять пишу, в течение полугода пишу уже в третий раз, затем беру последний вариант, буквально испещренный поправками, так что прочитать его никто не сможет; я переписал его набело для издателя,

31

отложил, взял, снова начал корректировать; нет, так не пойдет, поправок становится все больше; снова все переписываю, маленькие строчки втискиваются между строк и расползаются по всему листу, и опять вся страница испорчена, и опять я пишу заново. Не могу сосчитать, сколько раз повторяется этот процесс. Мои страдания можно сравнить с такой незамысловатой вещью, как попытка вымыть из морской губки песок и лишить ее запаха моря. Так сколько же чистой воды я извел на свою книгу? [Lectures on Justification]16.

Интересно, как много он мог бы успеть, работая с компьютером?

Стремление к истине

В своих размышлениях и, соответственно, в своих произведениях Ньюмен всегда стремился к истине. Вскоре после своего обращения он прочитал труд Томаса Скотта о силе истины (Thomas Scott, The Force of Truth). Эта книга произвела на него сильнейшее впечатление. Ньюмен говорил, что Скотт «следовал за истиной повсюду, куда бы она его ни вела, начиная от унитарианства и заканчивая ревностной верой в Святую Троицу»17. В этом комментарии в совершенном единстве присутствуют две темы, которые характеризуют жизнь самого Ньюмена: истина и повиновение истине. К этой мысли мы вернемся несколько позже.

После того как ему исполнилось тридцать пять, он стал мыслителем-одиночкой. Его идеи развивались в результате размышлений. Он много читал и много думал о прочитанном и по возможности участвовал в обсуждении. Но его собственная мыслительная деятельность была совершенно независимой.

Оуэн Чедвик

[Ньюмен] мог показаться своему слушателю орлом, безошибочно бросающимся на добычу. Он мог пленить своих слушателей тайной; он никогда не забывал, что вселенная есть исключительно таинственное место и что смертный разум может прикоснуться лишь к ее краю. Но он никогда не оставлял своих слушателей в смятении от этих великих тайн и не пытался привести их в замешательство тем, что они услышали.


Во всем, что бы Ньюмен ни делал или о чем бы ни размышлял, видно его стремление к истине18. Критикуя отход от здравого смысла, что было характерно для христианской мысли его времени, он пишет: «Существует некая истина; существует единственная истина; религиозная ошибка сама по себе обладает бессмертной природой… Поиск истины не есть удовлетворение любопытства… Истина и ложь предлагаются на выбор для испытания наших сердец… это догматический принцип»19.

Ньюмен противопоставляет этот принцип принципу либерализма, который он отвергает:

Либерализм утверждает, что истина и ложь в религии представляют собой всего лишь вопрос мнения. Одна доктрина может быть так же хороша, как и другая; Создатель мира не заставляет нас стремиться к истине; и вообще истины нет. …Вера имеет отношение лишь к интеллекту, но не к сердцу; мы можем спокойно доверять себе в вопросах веры, и нам не нужно другого водительства20.

Джон Генри, кричим мы, где ты, когда ты так нам нужен! Пожалуй, не слишком много изменилось в мире за прошедшие сто лет, как мы могли бы думать. Но вернемся к нашей теме.

Ньюмен ревностно относится к самой истине, а не к бесконечному поиску ее, он стремится к самой реальности, воплощенной, из крови и плоти. И его одинаково волнует и то, каким образом ее можно достичь, и то, каким образом можно быть уверенным в ее достижении.

Истина слишком священное и религиозное понятие, чтобы ее можно было принести в жертву ради простого удовлетворения прихоти, любопытства ума, ради необременительного общения или предрассудков образования. Не стоит жертвовать истиной и ради приверженности (какой бы приятной она ни была) мнению мирских

32

учителей или ради любых других чувств, которым поддавались древние философы в своих открытых, серьезных и важных дискуссиях.


Во-первых, как обрести истину? Этот вопрос немедленно приводит нас ко второй части нашей темы: готовности следовать за тем, что человек начинает считать истиной. Ньюмен писал: «Только великие люди могут рождать великие идеи или воспринимать их. Нравственные истины „постигаются посредством терпеливого исследования, тихих и спокойных размышлений, беззвучных, как появление росы“, а не открываются „во время споров и дискуссий“»21. Во многих трудах Ньюмена на протяжении всей его жизни можно проследить тесную взаимосвязь между знанием и делом, верой и повиновением, теорией и практикой. Вдумайтесь в следующие слова:

[1833 г., во время путешествия по Средиземному морю] Благие мысли хороши лишь настолько, насколько они приводят к беспрекословному повиновению, по крайней мере в этом заключается основная часть их благости22.

[1841г.?] Если добродетель господствует над разумом и если эта власть завершается действием, если совершенство добродетели проявляется во внутреннем порядке, гармонии и мире, мы должны искать ее в более серьезных и святых местах, чем библиотеки и читальные залы23.

[20 апреля 1845 г.] Трудно понять, чем вызвано это решение [покинуть англиканскую церковь и перейти в католическую], призывом рассудка или совести. Не могу определить, что движет мною, то ли, что кажется мне ясным, или то, что я считаю чувством долга24.

[1856 г., об устройстве католического университета] Как интеллектуальные, так и нравственные дисциплины должны находиться под одной крышей25.

Стремление к святости

Мало сказать, что Ньюмен стремился к истине и что это стремление означало обязательное и неизбежное повиновение истине. Ньюмен действительно пребывал в «непрестанном поиске святости» вне зависимости от ее связи с чем бы то ни было — истиной, чувствами, удовольствиями — с чем угодно26. Еще в начале своего пасторского служения в церкви св. Климента он писал: «Те, кто главным предметом своей проповеди делают утешение верующих, похоже, неправильно понимают цель своего служения. Величайшей целью является стремление к святости. А это значит, что будут испытания и борьба. Утешение есть сердечное средство, но никто не пьет сердечные капли с утра до вечера»27.

Что думал Ньюмен о святости? Одно из самых ясных объяснений можно найти в двух проповедях, которые он прочитал, еще находясь в англиканской церкви св. Девы Марии в Оксфорде:

Святость означает любовь к братьям нашим с такой решимостью и твердостью, которую не сможет сломить никакое препятствие, так что легко будет согласиться даже на анафему для себя, если этим мы сможем спасти тех, кто ненавидит нас. Святость означает готовность трудиться ради Божьего дела, не имея надежды, и посреди страданий толковать события жизни так, как предлагает нам Писание, не так, словно язык его странен для нас, но с желанием немедленно исполнять все повеления. Святость означает готовность выполнять все свои ежедневные обязанности самым тщательным образом, контролировать всякую нечистую мысль и пленять всякое помышление в послушание закону Христа, то есть быть терпеливыми, радостными, прощающими, кроткими, честными и правдивыми. Упорно стремиться к этому до самой смерти, постоянно и неустанно продвигаясь к совершенству, и в конечном итоге даже в самом конце жизни исповедать себя рабами, ничего не стоящими, и чувствовать себя грешными и порочными творениями, которые (со всем своим опытом) были бы потеряны, если бы Бог не излил на нас Свою милость во Христе; таковы некоторые сложные реалии религиозного повиновения, к которому мы должны стремиться, которого апостолы достигли в высшей мере и за которое мы можем благословлять святое имя Бога, если Он даст нам способность к такому послушанию28.

Во второй проповеди Ньюмен также обращается к теме святости:

33

Давайте молиться и стараться, чтобы в наших сердцах поселилась любовь к святости, а затем, в положенное время, последовали действия, которые приличествуют нам и нашим обстоятельствам; не будем терзать себя попыткой выяснить, какими должны быть эти действия. Не пытайтесь провести четкую грань между тем, что есть грех и что позволительно: смотрите на Христа и отказывайтесь от всего, от чего Он, как вы думаете, заставил бы вас отказаться. Вам не нужно прикидывать и рассчитывать, если вы любите Его: вам не нужно сбивать себя с толку собственным любопытством, если ваше сердце готово отправиться вслед за Ним. Действительно, иногда возникают трудности, но это бывает редко. Он предлагает вам взять свой крест, поэтому с радостью используйте ежедневные возможности и уступайте другим там, где вы не обязаны уступать, и выполняйте неприятную работу там, где вы можете ее избежать. Он призывает тех, кто возвышен, унизиться: поэтому отвергните честолюбивые мысли и (насколько это возможно с религиозных позиций) примите решение отказаться от авторитета и власти. Он призывает вас продать все и раздать нищим, поэтому прекратите тратить деньги на себя. Закройте уши для хвалы, когда она звучит громко, сделайте свое лицо бесстрастным, когда мир насмехается над вами, и улыбайтесь, когда он грозит вам. Научитесь властвовать собой, когда ваше сердце рвется в неистовстве, пребывает в бесплодной печали или тает в безрассудной нежности. Обуздайте свой язык и отведите взгляд, чтобы не впасть в искушение. Избегайте опасной атмосферы, в которой можно расслабиться, и стремитесь в вышние сферы. Вставайте на молитву «задолго до рассвета» и ищите истинного, единственного своего Жениха «на ложе своем ночью». Пусть самоотречение станет для вас естественным, чтобы вы изменились мягко и незаметно и чтобы однажды, как Иаков, ночью вы легли в пустыне и вскоре увидели бы ангелов и открытый для вас путь на небеса29.

Ньюмен знал, что трудно достичь такой святости. Человек может иметь желание измениться, но само это желание тоже нужно развивать: «Разве святость не есть результат долгих, терпеливых и постоянных усилий для достижения послушания, которые постепенно действуют на нас и первыми изменяют и смягчают наши сердца?»30

Те, кто видел Ньюмена во время причастия, осознавали, что он пребывал с Богом. Но он молился по-своему. У него был живой ум, и он не мог выдерживать долгие паузы. Для подготовки к молитве он использовал большое количество материала, ему приходилось много размышлять над библейскими текстами и над высказываниями авторов, которые писали о молитве. Его манера проведения причастия была необычной. Лучше всего ему думалось с карандашом в руках, и молитва не была исключением из этого правила.


За несколько лет до своего обращения в католицизм Ньюмен обнаружил, что святости можно достичь не суровым аскетизмом, но всего лишь обычной дисциплиной31. Жизнь святого, писал он, «есть повествование, которое производит на читателя впечатление своей нравственной целостностью, подлинностью, ростом, преемственностью, индивидуальностью… присутствием единого активного принципа мысли, индивидуального характера… и внутренней жизни»32. Ньюмен никогда не стремился стать святым в глазах окружающих, но всегда хотел жить жизнью, которая отличалась бы нравственной целостностью и «единым активным принципом мысли». И действительно, его стремление к святости вместе со стремлением к истине представляется тем скрытым стержнем, вокруг которого вращается вся его личная, интеллектуальная, пасторская, профессорская и священническая жизнь33.

Обретение истины

Предположим, что человек стремится к истине и, когда познает ее, хочет жить в соответствии с истиной. Но как обрести ее?

Здесь Ньюмен не был новатором. Человеческий разум создан для правды, и Ньюмен использовал искусство и науку своего времени в качестве путей познания окружающего нас мира. Человек, однако, приходит к открытию религиозной истины с помощью рассудка и откровения (Писание, христианская традиция и человеческая совесть)34. Трактат 73 достаточно подробно и во всех тонкостях освещает эту тему. Во-первых, рассудок играет определенную роль по отношению к истине откровения:

Что касается истины откровения, то рационализм заключается не в том, чтобы посредством рассудка выяснить, какие вещи постижимы разумом, а какие нет; или в случае отсутствия явного откровения

34

попытаться проникнуть в истины религии, которые открываются нам через природу; или попытаться определить, какие доказательства необходимы для принятия откровения в том случае, если оно будет дано нам; или отвергнуть откровение на основании недостаточных доказательств, или, признав откровение Божественным, попытаться исследовать значение его утверждений и истолковать его язык… Это не есть рационализм35.

Но и для рассудка существуют границы:

Рационализм проявляется в том, что ты принимаешь откровение, а затем своим объяснением пытаешься отмахнуться от него. Ты называешь его словом Божьим, но относишься к нему как к слову человека; ты не позволяешь ему говорить самому за себя; ты утверждаешь, что знаешь, почему и как Бог поступает с нами; ты приписываешь Ему свои собственные мотивы и намерения; претыкаешься о частичное знание того, что Он приготовил для нас; ты отставляешь в сторону то, что неясно, словно тебе об этом вовсе не говорили; ты принимаешь одну половину сказанного и игнорируешь другую; полагаешь, что содержание откровения также является его доказательством; ты выдвигаешь безосновательную гипотезу об этом откровении, а затем перетолковываешь, наводишь внешний лоск и раскрашиваешь его, подравниваешь, обрезаешь, сокращаешь и искажаешь его с тем, чтобы согласовать с идеей, которой ты его подчинил36.

Как все традиционные христиане, Ньюмен считал Библию основным откровением, хотя католицизм начал привлекать его именно потому, что он видел рост учительной роли Церкви сначала в лице соборов, а позже, и в большей степени, в лице папы. Более того, по мере изучения истории Церкви он стал отвергать то, что называл «ультрапротестантским принципом». В соответствии с этим принципом «каждый человек может, читая Библию, сам постичь истинные доктрины Евангелия»37. Точнее, ранняя Церковь сформировала доктрины только на основании Библии «в качестве доказательства своего учения»38. Говоря коротко, Ньюмен верил (а протестанты нет) в то, что Церковь учит, а Библия подтверждает учение Церкви.

Естественно, Ньюмен не слишком обольщался насчет способности любого человеческого разума с легкостью усваивать как светские, так и религиозные истины. Разум есть инструмент величайшей сложности, он подвержен влиянию всякого рода посторонних желаний, которые постоянно отвлекают его. Он развивается рывками и толчками и часто ослабевает в процессе достижения ясности. Один из наиболее выразительных отрывков, когда-либо написанных Ньюменом, описывает работу разума:

Разум движется в различных направлениях, простирается вперед и продвигается с невероятной скоростью, которая вошла в поговорку, а его тонкость и многоплановость могут лишь помешать исследованию. Он переходит от пункта к пункту, постигая что-то одно по каким-то признакам, другое — по предположению, помогая себе ассоциациями. Затем отступает, обращаясь к уже проверенному закону, хватается за очередное свидетельство, а потом поддается какому-нибудь распространенному впечатлению или полагается на внутреннюю интуицию или смутные воспоминания. Итак, он продвигается вперед, и его можно сравнить со скалолазом, взбирающимся вверх по отвесной скале; ступая твердо и уверенно, охватывая все быстрым глазом, помогая себе скорой рукой, он взбирается вверх, сам не зная как, больше полагаясь на личные способности и опыт, чем действуя по правилам, не оставляя позади себя следов и не способный научить других. Не будет преувеличением сказать, что путь, которым великие гении овладевают вершинами истины, так же опасен и рискован для обычного человека, как подъем на отвесную скалу. Это путь, которым могут пройти только опытные скалолазы, и их успех оправдывает их. И в основном именно таким образом обычно и рассуждают все люди, одаренные или неодаренные, рассуждают не по правилам, но используя свои внутренние способности39.

Конечно, здесь Ньюмен предлагает нам описание мыслительного процесса любого активного мозга, но мы можем быть уверены, что многое из этого описания основано на его наблюдениях за работой собственного мозга. Ньюмену нужно было долго и много думать о «внутренней способности», и в Grammar of Assent он, наконец, поясняет значение термина «ощущение завершенности» (illative sense) и относит его к конкретной категории40. Его объяснение этого понятия слишком сложно, чтобы его можно было вкратце привести здесь. Достаточно сказать, что Ньюмен отводит разуму совершенно определенные способности и не приравнивает их к логическим умозаключениям или интуиции. Смысл этого можно вывести из его комментариев в следующем письме: «Тебе следует быть терпеливым, ты должен ждать, чтобы в тебе сформировались глаза души. Религиозная истина постигается не рассуждениями, но внутренним восприятием. Рассуждать может любой, но воспринимать может только дисциплинированный и образованный ум»41. И в другом месте: «Мы судим сами, по собственному разумению и в

35

соответствии с собственными принципами; наши критерии истины лежат не столько в манипуляции пропозициями, сколько в интеллектуальном и нравственном характере человека, который утверждает эти пропозиции, и в совершенно безмолвном воздействии его аргументов или выводов на наш разум»42.

Первые принципы, которые я обычно называю предположениями, могут быть поняты не рассудком, но только совестью43:

Совесть… учит нас не только тому, что Бог есть, но и тому, каков Он; она рисует разуму Его реальный образ... она дает нам правила, определяющие, что следует делать и чего делать нельзя, как Его правила и свод нравственных обязанностей. Более того, она создана таким образом, что если ей повиноваться, она становится яснее и чище в своих предписаниях, шире в диапазоне охвата и исправляет и восполняет случайные изъяны своего изначального учения44.

И еще:

Совесть представляет собой связующий принцип между творением и его Творцом; самое твердое знание богословских истин достигается, когда религиозные убеждения человека находят выражение в его жизни. Когда люди совершают дела с мыслью о Боге, когда они действуют во имя Его и во исполнение Его воли, когда они просят Его благословений, когда молятся Ему о том, чего желают, и в результате видят Его дела (и неважно, соответствуют Божьи ответы просимому или нет), тогда они обнаруживают, что все, происходящее вокруг них, стремится подтвердить истины о Нем, истины, которые жили в их воображении, абсолютно разные и совершенно неземные45.

Однако истина не принадлежит какой-то отдельной личности, которая устанавливает ее, прислушиваясь к голосу своей совести. Это привело бы к превознесению принципа, который Ньюмен отвергал на протяжении всей своей жизни: принципа «частного суждения», берущего начало в протестантской Реформации и имевшего для Ньюмена катастрофические последствия. Этот принцип приводит к «рационализму», который, как мы видели, Ньюмен отвергает46. Скорее истина чаще всего есть результат конфликта между утверждениями истины47. Более того, «истина вырабатывается многими умами, которые свободно сотрудничают друг с другом»48.

Нет сомнений, Ньюмен сталкивается с определенного рода трудностями в своем отношении к «частному суждению». Но частное суждение, похоже, характерно для его собственного оригинального мышления, мировоззрения его коллег и в особенности для традиций церкви49. Как говорит об этом Кер, «именно в этих исследовательских письмах мы видим, как его энергичный, независимый и оригинальный ум, вдохновленный глубоким чувством авторитета и традиции, находится в реальном процессе формирования сбалансированной теории учительной функции Церкви»50. Ньюмен с трудом и осторожностью разработал сбалансированный подход к проблеме непогрешимости папы, догмы, которая была провозглашена в 1870 году и с которой лично он не был согласен. Кер комментирует: «В последней главе [Apologia Pro Vita Sua] особенное впечатление производит отказ принять конкретную точку зрения, которая бы исключала другие соображения и факторы»51.

Однако я нахожу более поразительными его знаменитые последние слова на тему о совести, которую он называет «законом Бога в том смысле, в каком его воспринимает разум обычного человека»52:

Совесть есть исконный наместник Христа, пророк в своих сообщениях, монарх в своих повелениях, священник в благословениях и анафеме, и даже если вечное священство Церкви прекратится, в совести сохранится священнический принцип, который и будет управлять человеком53.

«Диктат» совести может отвергнуть диктат папы только при чрезвычайных и исключительных обстоятельствах: «Человек обязан повиноваться предписаниям папы, и он совершит великий грех, если не подчинится им; такое возможно только в том случае, если человек может сказать себе, как перед Богом, что он не должен, не смеет и не в состоянии действовать по предписанию папы»54. Затем Ньюмен заключает: «Добавлю лишь одно. Конечно, если мне придется подчиниться религиозным требованиям и во время послеобеденных тостов (что кажется не совсем

36

приличным) пить, — если угодно, за папу, — то я буду пить все же сначала за совесть, а потом за папу»55.

Следует обратить особое внимание на то, что Ньюмен не рассматривал совесть как самооценку любого индивидуума. Совесть, говорил он, «представляет собой связующий принцип между творением и его Творцом»56. Тем не менее мне кажется, что Ньюмен, как любой мыслитель, несмотря ни на что практикует принцип «частного суждения». Но разве человек может действовать как-то иначе? Когда он соглашается на то, чтобы другие люди высказали о нем свое мнение, он осуществляет свое право на «частное суждение», которое подсказывает ему, что он поступает правильно. Когда человек отказывается прислушаться к оценке себя, которую дают ему другие люди — будь то родитель, друг, супруг, учитель или папа, — то он также осуществляет собственное право на «частное суждение».

Итак, Ньюмен, в соответствии с учением традиционного христианства, утверждает, что мы в своих частных суждениях, особенно когда они противоречат общим представлениям церкви (неважно, какой церкви — католической ли, протестантской, меннонитской или православной), склонны ошибаться как никогда. Поэтому нам следует высказывать свои суждения с величайшей осторожностью и смирением. «Начало мудрости — страх Господень…» (Пс. 110:10); и если мы будем относиться к этой истине с почтением и повиновением, по крайней мере наши сердца будут чисты.

Стремление к отсутствию сомнений

Прежде чем мы рассмотрим конкретные примеры мыслительной деятельности Ньюмена, давайте взглянем еще на одну его страсть — стремление к отсутствию сомнений57. Эта страсть сопровождалась стремлением к точности (точности выражения своих мыслей и идей) и желанием быть искренним в передаче своих реальных, а не только умозрительных убеждений.

Сначала посмотрим на его желание быть точным. Поскольку он думал с карандашом в руках, он всегда стремился выразить свою мысль как можно точнее. Как видно из его многочисленных опубликованных возражений и писем в адрес своих критиков, он всегда был готов взять на себя ответственность за то, что писал. Но он всегда старался писать таким образом, чтобы иметь возможность защитить сказанное и чтобы в дальнейшем не приходилось отказываться от своих слов58. Вот что, например, написал Ньюмен Эдварду Б. Пьюзи по поводу работы двух своих коллег, которые, казалось, приняли позиции Ньюмена, но пошли дальше:

Думаю, я действительно испытываю к ним симпатию, но не уверен, совпадают ли наши взгляды. Я не знаю границ собственных взглядов. Если Уорд [один из его коллег] убежден, что сказанное им представляет собой продолжение того, что сказал я, то я не могу ни подтвердить это, ни отрицать. Возможно, так оно и есть, я не могу утверждать, что это неправда; но я не могу с такой же определенностью, как некоторые, принять это. Мне неприятен тот факт, что меня вынуждают делать больше того, что я могу делать по совести59.

Именно так, и не более того, утверждает Ньюмен. Убеждения человека не должны ограничиваться теорией, его вера должна строиться не только на умозрительных понятиях, но на чем-то конкретном и реальном. Эта разница берет свое начало в евангельском различии между номинальным и истинным, реальным христианином, но Ньюмен развивает это противопоставление еще дальше. В своей первой книге об арианах IV века (Arians of the Fourth Century; 1833 г.) он определил сами понятия истинного и ложного в терминах реальный и нереальный. В своих проповедях (Parochial Sermons; 1834 г.) Ньюмен «настаивает на том, что вся религия „должна быть реальной“. Если человек исповедует религиозные убеждения как истинные, но не в состоянии „чувствовать, думать, говорить и действовать так, словно эти убеждения действительно реальные“, значит, его вера „нереальна“»60. Это, собственно говоря, просто еще одно подтверждение того, что стремление Ньюмена к истине связано с его стремлением к святости, которая характеризуется повиновением.

Однако именно в Grammar of Assent (1870 г.) Ньюмен дает самое полное определение различия между реальным и нереальным61. Там это различие становится основанием исключительно

37

оригинального и сложного исследования об оправдании верой. Ньюмен уже давно хотел рассмотреть вопрос, почему мы, как христиане, верим в то, что истинно. В своем интеллектуальном развитии он достиг определенной зрелости, в результате чего сделал если не убедительный, то оригинальный шаг к оправданию нашей веры. В этой своей самой философской работе Ньюмен пытается объяснить нашу верность доктринам христианской веры, которую мы не можем доказать рациональным исследованием.

Любовь и стремление к истине в вопросах религии, если это истинная религия, всегда должны сопровождаться боязнью совершить ошибку, ошибку, которая может оказаться грехом. Исследователь в области религии берет на себя ответственность за свои рассуждения и их результаты.


Невозможно кратко описать часто непростой процесс аргументации Ньюмена62. Могу лишь попытаться передать в нескольких цитатах ее дух.

Отсутствие сомнений… есть такое восприятие истины, в котором нет сомнений, что это истина, или такое осознание понимания, какое предполагается во фразе: «я знаю, что я знаю», или «я знаю, что знаю, что я знаю» — или просто «я знаю»63.

Отсутствие сомнений характеризует интересующий нас объект как истину, истину как таковую, как истинную пропозицию. Бывают верные и неверные убеждения, и несомненность есть правильное убеждение. Если в этой несомненности нет осознания правильности, тогда несомненность нельзя назвать отсутствием сомнений. Истину изменить невозможно; то, что есть истина, всегда останется истиной; человеческий разум создан для правды, и поэтому он полагается на правду и не может найти опору во лжи. И если разум однажды овладевает истиной, то что может разлучить его с ней? Поэтому то, что однажды стало несомненным, будет несомненным всегда64.

Отсутствие сомнений вызвано именно «ощущением завершенности», или законченности, — термин этот был изобретен не Ньюменом, который пользовался им достаточно редко. «Именно разум рассуждает и контролирует ход собственных рассуждений, которые не управляются какими-либо техническими средствами в виде слов и пропозиций. Способность судить и приходить к выводам в их законченности я называю ощущением завершенности»65.

Люди довольны собой не тогда, когда пытаются пренебрегать своими обязанностями, но когда преуспевают в этом. Непослушание ослепляет совесть; повиновение делает ее зрячей и чувствительной. Чем больше мы делаем, тем больше мы полагаемся на Христа.


Среди трех устремлений — к истине, святости и отсутствию сомнений — только последнее кажется мне проблематичным. Поиск, нет, стремление к отсутствию сомнений вдохновляло проекты эпохи Просвещения. Декарт, первый истинно современный философ, думал, что через самосозерцание нашел путь к достижению философской несомненности. Последующие философы, такие как Дейвид Юм (до Ньюмена) и Фридрих Ницше (после Ньюмена), во многом подвергали сомнению этот оптимизм. Последующая интеллектуальная культура приняла на веру возможность существования философской несомненности, в основном приняв научные методы как путь к такой несомненности66. Ньюмен отвергал метод сомнений Декарта, а также научные методы обретения несомненности, но по-прежнему принимал философскую несомненность как уместную и достижимую цель. Ньюмен пытался показать, что человеческий разум с Божьей помощью выполняет эту функцию в форме ощущения завершенности. Несмотря на интенсивные поиски Ньюмена и его сложные рассуждения, очень немногие считают, что он достиг поставленной цели.

И все же нам нужно понять, как это ощущение завершенности действует на практике. Мы можем увидеть это, попытавшись проследить за ходом мыслей Ньюмена тогда, когда он решал самый сложный вопрос своей жизни: какая же церковь истинная — Англиканская или Римско-католическая?

Разум Ньюмена в действии

38

Пожалуй, лучше всего мы сможем увидеть работу ньюменовского ума в тот момент, когда он начал сомневаться в своих взглядах на положение английской церкви, которое он определял как via media, то есть нечто среднее между евангельским вероисповеданием и римским католицизмом. Эвери Даллес выразил это точнее: «Ньюмен и его коллеги утверждали, что Католическая церковь имеет три ветви: ортодоксальную, римскую и англиканскую»67. Почти шесть лет трактарианцы, как называли Ньюмена и его друзей, участвовали в богословских спорах. Они начались после написания первого трактата и закончились изданием заключительного, Трактата 90, который стал последней каплей для епископа Оксфордского, попросившего более не публиковать никаких трактатов.

Давайте заглянем в 1839 год. С выходом самого первого трактата (Tracts for the Times), который был опубликован в 1833 году, Ньюмен стал главной фигурой в Оксфордском движении. Он написал большую часть трактатов, чьей основной целью было укрепить промежуточную позицию между евангельскими верующими (протестантами в их прочтении «Тридцати девяти статей») и римскими католиками. «Весной 1839 года я занимал видное положение в англиканской церкви. Я был исключительно уверен в своем спорном статусе и, настоятельно рекомендуя занимать такое положение другим, пользовался неизменным и все более растущим успехом»68. Подобная позиция была, конечно, скорее католической версией англиканизма, чем превалирующей тенденцией в английской церкви.

Сомнения Ньюмена внезапно и неожиданно возникли тогда, когда он увлекся, казалось бы, невинными занятиями наукой. Он обратил внимание на определенное противоречие, существовавшее в ранней церкви. Не стоит здесь рассматривать точную природу этого противоречия. Оно касалось древних ересей донатизма и монофизитства. В статье Николаса Уайзмана, католического ученого, говорилось о том, что сторонники этих ересей обратились было к древности для оправдания своих позиций, но «живой авторитет (церковь) заставил их замолчать»69. Ключевые слова принадлежат перу св. Августина: «Securus judicat orbis terrarum»70. (Смысл всего высказывания таков: «Мир с уверенностью утверждает, что люди, в любой его части отделяющие себя от остального мира, — недобрые люди»71.) Только Римско-католическая церковь согласна с тем, что «принятое суждение, на которое опирается и которому молча покоряется вся Церковь, является непогрешимым предписанием и неизменным приговором для тех ее частей, которые от нее откололись»72. Это значит, что не только диссентеры и англиканские евангельские верующие, но и представители других течений, вместе с трактарианскими пропагандистами концепции via media, были отступниками. Ньюмен испытал сильнейший шок: «Этими великими словами древнего отца Церкви, толкующими и подытоживающими долгую и насыщенную событиями историю Церкви, теория via media была полностью сокрушена»73.

Если попытаться дать исчерпывающую характеристику трудов Ньюмена, можно сказать, что у него был «голос». Этот голос его, и ничей больше. Для меня, по крайней мере, это голос, который всегда заставляет встрепенуться, который излучает энергию со страниц книги, какой бы ни была сама книга с физической точки зрения.

Мюриэл Спарк

Но Ньюмен не сразу обратился в католицизм. Неделей позже он решил, что статью Уайзмана следует изучить и ответить на нее. Еще через несколько дней он сказал другу, что св. Августин, вероятно, мог согласиться с тем, «что благодать можно „получить даже в раскольнической церкви“»74. Еще позже бойцовский пыл Ньюмена угас совершенно: «Через некоторое время я успокоился, и постепенно яркие впечатления потускнели и воображение приутихло. …Я остался при своих старых убеждениях»75. Поразмыслив, он сказал, что «решил быть водимым не воображением, но рассудком»76.

Прошло еще шесть лет, прежде чем Ньюмен вновь поднял этот вопрос, и тень прежних сомнений 1839 года стала реальностью. Поскольку уверенность в промежуточной позиции становилась все более слабой, он начал чувствовать, что «было неразумно верить так, как верят

39

англо-католики»77. Однако изменение было постепенным и, как он объяснял Генри Уилберфорсу в октябре 1844 года:

Они [мои рассуждения] забываются, остается лишь впечатление, а сам процесс аргументации можно уподобить строительным лесам, которые убирают, когда здание построено. Не могу вспомнить все вопросы, которые помогли сформироваться моим убеждениям, и также не могу представить их никому другому с той силой, с какой они охватили мой разум. Подтверждения тоже часто приобретают форму совпадений, которые возникают в ясном течении мыслей или среди голых фактов, требующих определенного склада ума, который мог бы их оценить»78.

Размышляя о своей дилемме, в июле 1844 года Ньюмен писал Джону Киблу: «Ощущаю себя совершенно нереальным»79. Отчасти его мучил страх, что он каким-либо образом осквернился: может, он совершил какой-то грех, который не позволяет ему испытать «ощущение завершенности»? Он писал своей сестре, что может обратиться хоть завтра, но боится, что в его вере есть какой-то скрытый недостаток, который и заставляет его медлить80.

Наконец, он стал действовать. Кер рассказывает: «Единственной причиной, побуждавшей его присоединиться к Римско-католической церкви, была вера в то, что церковь Англии пребывает в схизме»81. Но для него этого было достаточно. 9 октября 1845 года он был принят в лоно Римско-католической церкви. О своем решении он никогда не сожалел.

Теперь мы можем спросить: был ли Ньюмен прав? Неужели все церкви, кроме Римско-католической, действительно являются отступниками? По этому поводу протестанты и католики не смогут прийти к общему мнению. Я же не стремлюсь проследить за тонкостями рассуждений Ньюмена по этому вопросу, несмотря на его важность. Скорее я хочу показать, как действовал разум Ньюмена, и побудить всех нас брать с него пример и следовать за тем, что мы считаем истинным, подтверждая свою веру действиями.

Мы могли бы намного более детально проследить ход мыслей Ньюмена. В своей Apologia Pro Vita Sua и письмах он, как многие другие, и даже пожалуй больше, чем другие, оставил нам подробный отчет на эту тему. Ньюмен с готовностью открывает механизм работы своего мозга, побуждаемый боязнью показаться лицемерным и постоянными едкими и язвительными выпадами против себя и своей идеи. Он предается самосозерцанию, чтобы убедиться в истинности того, что он считает истинным. Кто из нас, даже обладая такой же силой выражения своих мыслей и чувств, захотел бы быть таким же искренним и чистосердечным?

Я заканчиваю эту главу словами историка Оуэна Чедвика, который делится с нами своими размышлениями и выводами о работе разума Ньюмена. Надеюсь, что все, сказанное мною выше, поможет подтвердить его выводы:

Давайте назовем его человеком с цельным разумом. Его дисциплинированный ум постоянно развивался, ясно выражал себя, овладевал новыми истинами, размышляя над старыми и даже, хотя и намного реже, усваивая новую информацию, полученную из книг. Однако этот человек на протяжении всей своей жизни не изменил своему образу мыслей, несмотря на переход в другую веру в возрасте сорока четырех лет. Его разум придерживался тех же принципов, которые рано сформировались в нем, а затем развились, приспособившись к новым условиям; это обновленные, но все те же, легко узнаваемые принципы; так что некоторые из его лучших высказываний на темы, которые он исследовал, будучи католиком, можно найти в книгах, которые он писал, будучи протестантом. О нем не скажешь, что его разум застыл; никогда еще ум не находился в таком непрестанном действии. Но это действие всегда было развитием и никогда революцией. Иногда его разум попадал в определенный тупик, но затем выходил из него. И все же ему приходилось отступать намного реже, чем большинству мыслителей. Если он попадал в ситуацию, которая казалась безвыходной, он останавливался и размышлял, оглядывался вокруг и ждал и наконец обнаруживал, что все-таки видит впереди выход82.

Соответствует ли Ньюмен определению интеллектуала, которое представлено в конце первой главы? Как Ньюмен понимал работу разума? В следующей главе я попытаюсь ответить на эти вопросы.


40

1 John Henry Newman. The Idea of a University, ed. Frank M. Turner (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1966), p. 101. 2 John Henry Newman. Apologia Pro Vita Sua, ed. David DeLaura (New York: W. W. Norton, 1968), p. 18. 3 Кер комментирует: "1 мая 1808 г. Ньюмен был отправлен в частный пансион в Илинге, которым руководил доктор Николас. И хотя это была не частная школа, она пользовалась хорошей репутацией" (Ian Ker, John Henry Newman [New York: Oxford University Press, 1988], p. 1). Многие биографические сведения заимствованы мною из биографии Ньюмена, мастерски написанной Кером, и из Apologia Pro Vita Sua, автобиографии Ньюмена. 4 Ker, John Henry Newman, р. 15. 5 В 1861 г. Ньюмен так говорил о своем постоянном участии в дискуссиях: "В течение тридцати лет я непрестанно нахожусь в горячей воде различной температуры, и, наконец, я сварился". Кер добавляет: "Заботы "высасывали" из него жизнь" (там же, р. 503, цит. по: Letters and Diaries, 10:35-36). 6 Charles Frederick Harrold and William D. Templeman, "John Henry Newman", in English Prose of the Victorian Era (New York: Oxford University Press, 1938), p. 1616. 7 Newman, Apologia, p. 22; Дейвид Делаура описывает Уотли как одного из "интеллектуалов колледжа Ориель, который легко критиковал традиционную религиозную ортодоксию" (там же, р. 22). Сам Ньюмен пишет: "Что касается доктора Уотли, его разум слишком сильно отличался от моего, чтобы мы могли долго общаться" (там же, р. 22). 8 Ker, John Henry Newman, р. 328. 9 Newman, Apologia, p. 2. 10 Ker, John Henry Newman, р. 745. 11 Owen Chadwick, Newman (Oxford: Oxford University Press, 1983), p. 2. 12 Кер называет Letters on Justification "классикой "экуменического богословия"" (Ker, John Henry Newman, р. 157). 13 Chadwick, Newman, p. 11. 14 Цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 32. 15 Ker, John Henry Newman, р. 738. 16 Цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 150, из Letters and Diaries of John Henry Newman, ed. Charles Stephen Dessain et al. (Oxford, 1978-1984), 6:193. 17 Newman, Apologia, p. 17. 18 Ker, John Henry Newman, р. 724, примечания, цит. по: Letters and Diaries, 10:343, 368, 168: "Именно "знание истины и желание открыть ее другим" заставляло его [Ньюмена] писать". 19 Цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 312, из An Essay on the Development of Christian Doctrine; см. также Ker, John Henry Newman, р. 704. 20 Там же. 21 Ker, John Henry Newman, р. 35, цит. по: Newman, Letters and Diaries, 2:129-131. 22 Цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 72. 23 Newman, The Tamworth Reading Room, цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 209. 24 Из письма к миссис У. Фрауд, цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 298. 25 Newman, Intellect, the Instrument of Religious Training, in Sermons Preached on Various Occasions, цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 434. 26 Stanley L. Jaki, предисловие к Newman Today, Proceedings of the Wethersfield Institute (San Francisco: Ingnatius, 1989), p. 11. 27 John Henry Newman: Autobiographical Writings, ed. Henry Tristram (London, 1950), p. 200, цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 21. 28 John Henry Newman: Parochial and Plain Sermons (San Francisco: Ingnatius, 1997), p. 220. 29 Там же, p. 1477-78. 30 Там же, p. 11. 31 В своем дневнике, в записи от 28 марта 1839 г., Ньюмен описывает режим строжайших постов и воздержания, которого он придерживался последующие десять лет. Иногда он отказывался от этого ради "обычного пути к святости", о котором он рассказывает в работе под названием "A Short Road to Perfection": "Не валяйся в постели после того, как следует встать; посвяти свои первые помыслы Богу; причащайся; трижды в день читай молитву "Ангел Господень"; ешь и пей во славу Божью; читай ежедневно розарий; будь собранным; храни себя от дурных помыслов; посвяти свой вечер размышлениям; ежедневно испытывай себя; ложись спать вовремя, и будешь совершен" (Newman, Prayers, Verses and Devotions [San Francisco: Ignatius, 1989], p. 329. цит. по: Michael Sharkey, Newman's Quest for Holiness in His Search for Truth, in Jaki, Newman Today, p. 177). 32 Newman, Historical Sketches, цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 484. 33 См.: Michael Sharkey, "Newman's Quest for Holiness in His Search for Truth", in Jaki, Newman Today, p. 175-187; и Jan Ker, The Christian Life, in Newman on Being a Christian (Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 1990), p. 119-152. 34 Более подробное объяснение этого понятия см. в: Jan Ker, "Revelation", in Newman on Being a Christian, p. 17-38. 35 Newman, Tract 73, цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 121. 36 Newman, Tract 73, цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 121-122. 37 Newman, The Arians of the Fourth Century (London: Longmans, Green, 1908), p. 50, цит. по: Ker, Newman and the Postconciliar Church, in Newman Today, p. 131. 38 Там же. 39 Ньюмен, проповедь "Implicit and Explicit Reason", цит. по: Jan Ker, The Achievement of John Henry Newman

41

(Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 1990), p. 43. 40 Джеки отмечает, что термин "ощущение завершенности" не был изобретен Ньюменом, но "он определенно сделал его очень популярным" (Jaki, "Newman's Assent to Reality, Natural and Supernatural", in Newman Today, р. 196). 41 Ньюмен в письме к мисс М. Холмс от 8 марта 1943 г., цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 273. 42 Newman, An Essay in Aid of a Grammar of Assent (в дальнейшем Grammar; Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 1979), p. 240. 43 Ker, John Henry Newman, р. 631. 44 Newman, Grammar, р. 304. Учитывая то, что развитие и формирование большинства людей на Западе происходит в плюралистическом мире, мне непонятно, как Ньюмен мог дать такую универсальную характеристику природы совести. 45 Там же, p. 106-107. 46 См. цитату выше (p. 40): Ker, John Henry Newman, р. 121. 47 Ker, John Henry Newman, р. 558. 48 Newman, Letters and Diaries, p. 425-426, цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 523. 49 Рональд Бигли исследует этот вопрос в "Metaphor in the Apologia and Newman's Conversion", in Newman and Conversion, ed. Ian Ker (Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 1977), p. 59-74. 50 Ker, John Henry Newman, р. 523. 51 Там же, p. 558. 52 Newman, A Letter to the Duke of York, in Certain Difficulties Felt by Anglicans in Catholic Teaching (London: Longmans, Green, 1898), 2:247-50, цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 688. 53 Там же, p. 688. 54 Там же, p. 689. 55 Там же, p. 690. 56 Newman, Grammar, p. 106. В своей работе Certain Difficulties Felt by Anglicans in Catholic Teaching Ньюмен пишет: "Совесть есть исконный наместник Христа, пророк в своих сообщениях, монарх в своих повелениях, священник в благословениях и анафеме, и даже если вечное священство Церкви прекратится, в совести сохранится священнический принцип, который и будет управлять человеком" (2:248-249; цит. по: Halbert Weidner, Praying with Cardinal Newman [Winona, Minn.: St. Mary's, 1977], p. 71). 57 Более подробный анализ понятия "отсутствие сомнений", предложенный Ньюменом, см. в: Terrence Merrigan, Clear Heads and Holy Hearts: The Religious and Theological Idea of John Henry Newman (Louvain, Belgium: Peerters, 1991), особенно p. 193-228; M. Jamie Ferreira, Doubt and Religious Commitment: The Role of the Will in Newman's Thought (Oxford: Clarendon, 1980). 58 Ньюмен говорит, что именно Эдвард Хокинс, в то время викарий церкви св. Девы Марии в Оксфорде, научил его "взвешивать слова и быть осторожным в своих высказываниях" (цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 22). 59 Цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 253. 60 Newman: Parochial Sermons, цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 97. 61 См.: Newman: Grammar, р. 25-92. 62 Керу понадобилось тринадцать страниц, чтобы суммировать аргументы Ньюмена (Ker, John Henry Newman, р. 637-650). 63 Newman, Grammar, р. 163. 64 Там же, p. 181. 65 Там же, p. 276. См. полное сочувствия объяснение эпистемологии Ньюмена, которое дает Уильям Уэйнрайт, особенно его комментарии по поводу "ощущения завершенности" (William J. Wainwright, Reason and the Heart: A Prolegomenon to a Critique of Passional Reason [Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1995], p. 55-83). 66 Я обсуждал позицию Ницше по отношению к декартовскому поиску несомненности в "On Being a Fool for Christ and an Idiot for Nobody: Logocentricity and Postmodernity", in Christian Apologetics in the Postmodern World, ed., Timothy R. Phillips and Dennis L. Okholm (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1995), p. 116-120. 67 Avery Dulles, "Newman: The Anatomy of a Conversion", in Newman and Conversion, p. 28. 68 Newman, Apologia, p. 81. 69 Harold and Templeman, John Henry Newman, p. 1617. 70 Newman, Alopogia, p. 98. 71 Переведено из Contra epistolain Parmenian (3.4.24), там же, p. 98 n. 72 Там же, p. 98. 73 Там же, p. 99. 74 Ньюмен в письме Фредерику Роджерсу от 3 октября 1839 г., цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 183. 75 Newman, Alopogia, p. 99. 76 Там же, p. 100. 77 Письмо Г. Уилберфорсу от 30 октября 1884 г., цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 292. 78 Там же. 79 Письмо Джону Киблу от 21 ноября 1844 г., цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 294. 80 Письма миссис Дж. Мозли от 24, 30 ноября и 2 декабря, цит. по: Ker, John Henry Newman, р. 294. 81 Ker, John Henry Newman, р. 293. 82 Chadwick, Newman, p. 5.

42


• Джон Генри Ньюмен, «Столп облачный» (John Henry Newman, The Pillar of the Cloud). • Джон Генри Ньюмен, «Проповеди для поместной церкви» (John Henry Newman, Parochial and Plain Sermons). • Оуэн Чедвик, «Ньюмен» (Owen Chadwick, Newman). • Оуэн Чедвик, «Ньюмен» (Owen Chadwick, Newman). • Джон Генри Ньюмен, «Пятнадцать проповедей, прочитанных в университете Оксфорда в 1836–1843 гг.» (John Henry Newman, Fifteen Sermons Preached Before the University of Oxford Between A. D. 1836 and 1843). • Оуэн Чедвик, «Ньюмен» (Owen Chadwick, Newman). • Джон Генри Ньюмен, «Via Media» (John Henry Newman, The Via Media). • Джон Генри Ньюмен, «Проповеди для поместной церкви» (John Henry Newman, Parochial and Plain Sermons). • Мюриэл Спарк, из предисловия к книге Ньюмена «Избранные проповеди» (Muriel Spark, foreword to Realization: Newman’s Own Selection of His Sermons).


Глава 3Совершенство интеллекта

Что значит быть интеллектуалом? Иметь развитый или развивающийся ум? Как ведет себя такой интеллект? Каков его диапазон? Какие задачи он должен выполнять? Что он делает? Что значит думать правильно и думать ответственно?

43

Это необъятная тема. Мы рассмотрим только малую ее часть. Тысячи философских систем начинались с одной идеи. Здесь же мы увидим немало идей, и самые интересные из них принадлежат Джону Генри Ньюмену.

Источник наших размышлений

Около ста пятидесяти лет назад, точнее, в 1852 году, Джона Генри Ньюмена попросили подготовить интеллектуальное обоснование организации нового католического университета в Дублине (Ирландия). Он прочитал на эту тему пять лекций, которые позже были дополнены другими. Они публиковались в разных вариантах, но впоследствии приобрели известность под общим названием The Idea of a University. Перед Ньюменом была поставлена специфическая задача, и некоторые высказанные им идеи ограничены рамками исторической ситуации того времени. Он должен был обосновать организацию именно католического университета, где обучались бы ирландские студенты, которые иначе были вынуждены учиться в англиканских учебных заведениях. Тем не менее многое из того, что он сказал тогда, оказало огромное влияние на теорию и практику высшего образования почти на полтора столетия вперед.

Как говорит Фрэнк Тернер:

Нет ни одной работы на английском языке, которая оказала бы в сфере высшего образования большее влияние на общественное мнение. Нет ни одной книги о характере и целях университета, которую бы так часто цитировали и хвалили другие ученые. …Ньюмен дал нам лексику, мысли и идеалы, которые позволяют дискутировать о проблемах, характере и целях университета и высшего образования в целом1.

Эта работа настолько важна, настолько полна идеями, настолько проникает в самую суть проблемы, настолько всеохватна, что данная книга могла быть целиком посвящена исключительно ее значению для христианского образования сегодняшнего дня2. Эта глава сосредоточена только на одной из центральных идей этой работы: на «совершенстве интеллекта», который Ньюмен иногда называл «величественным интеллектом».

Совершенство интеллекта: выдержки из работ Ньюмена

Я долго и мучительно размышлял над тем, каким образом изложить ньюменовское понимание совершенства интеллекта. Тексты, в которых представлено это понятие, настолько богаты по содержанию, а их идеи настолько переплетены друг с другом, если не сказать перепутаны, что центральные характеристики этого понятия не лежат на поверхности, чтобы цитировать их подряд, но тесно сплетены в сложный и прекрасный узор, подобно рисунку многоцветных гобеленов высочайшего качества. Я решил, пусть лучше говорит сам Ньюмен. Так что предлагаю вашему вниманию пять отрывков из его Idea of a University и один из более ранней работы Implicit and Explicit Reason, после чего мы приступим к анализу этих идей.

Если вы не привыкли читать прозу XIX века, я предлагаю вам набрать в легкие побольше воздуха и, не торопясь, прочитать эти отрывки вслух. Вы услышите, как фразы, приближаясь, достигнут вашего разума, подобно тому, как волны — огромные и неумолимые — набегают на песчаный берег в солнечный день, идеально подходящий для серфинга. Итак, попробуйте.

Дисциплинированный умУм, который при помощи дисциплины достиг совершенства, который знает и думает, в то время как знает, который с легкостью научился перерабатывать огромную массу фактов и событий, такой ум не может быть пристрастным, не может быть ограниченным, не может быть порывистым. Он не может растеряться, не может не проявить терпение, собранность и величественное спокойствие, потому что видит конец в каждом начале, начало в каждом конце, закономерность в каждом препятствии и предел в каждой отсрочке. Он всегда знает, на каком основании он стоит и как пролегает его путь от одной точки к другой3.

Развитие ума Развитие [ума] состоит не только в пассивном восприятии определенного количества идей, дотоле неизвестных, но в энергичном и одновременном движении его по направлению к этим идеям и среди них в вихре их стремительного натиска. Это действие созидательной силы, которая приводит в порядок и помогает осмыслить полученную информацию; это действие делает объекты познания нашей

44

собственностью или, используя привычные формулировки, это есть усвоение того, что мы получили, с превращением его в сущность нашего прежнего образа мыслей; без всего этого не будет происходить развития ума. Развития не будет, пока не будет сравнения идей друг с другом, когда они предстают перед нашим мысленным взором, и пока не будет их систематизации. Мы почувствуем, как наш разум растет и развивается тогда, когда мы не только учимся, но и соотносим то, чему мы учимся, с тем, что мы уже знаем. И это не простое суммирование наших знаний, что есть просвещение, но это также продвижение, движение вперед того ментального центра, к которому притягивается и то, что мы знаем, и то, что мы познаём, благодаря нашим познавательным потребностям. Поэтому истинно великий интеллект, признаваемый всеми за таковой, как, например, интеллект Аристотеля или св. Фомы Аквинского, Ньютона или Гёте (я намеренно привожу примеры не только из среды католиков, когда говорю об интеллекте как таковом), — это такой интеллект, который имеет целостное видение нового и старого, прошлого и настоящего, ближнего и дальнего. Такой интеллект обладает способностью проникновения в суть влияния всего перечисленного, влияния одного на другое; без этого нет целостности и нет центра. Он обладает знанием не только о вещах, но также знанием об их взаимных и истинных отношениях; и это знание рассматривается не только как приобретение, но и как философия4.

Совершенство интеллекта Совершенство интеллекта, которое представляет собой идеал образования и его результат, дается каждому человеку в определенной мере. Совершенство интеллекта есть ясное, спокойное и точное восприятие и понимание всех вещей, насколько это возможно для конечного разума человека, причем каждая вещь встает на свое место вместе со своими, присущими ей характеристиками. На основании его знания истории такой интеллект можно назвать почти пророческим; на основании его знания человеческой природы он едва ли не насквозь видит сердца человеческие; такой интеллект обладает почти сверхъестественным милосердием, поскольку свободен от мелочности и предубеждений; он почти полностью покоится в вере, потому что ничто не в состоянии поразить его; ему свойственна красота и гармония почти небесного созерцания, настолько такой интеллект близок к вечному порядку вещей и музыке небесных сфер5.

Философия величественного интеллекта Философия величественного интеллекта… основана не столько на упрощении, сколько на различении. Ее истинный представитель скорее определяет, а не анализирует. Он нацеливается не на полную программу или интерпретацию предметов знания, а на следование, насколько это возможно для человека, за тем, что в своей полноте есть непостижимая тайна. Взяв на вооружение все науки, методы, собрание фактов, принципов, доктрин, истин, которые отображают в человеческом разуме вселенную, он принимает их все, ничего не отвергая, и, не отвергая ничего, ничему не позволяет превозноситься или вторгаться в чужие владения. Его девиз — живи и дай жить другим. Он принимает вещи такими, какие они есть; он подчиняется им всем, пока они действуют. Он признает непреодолимые ограничительные барьеры, которые отделяют один субъект от другого. Он наблюдает, как отдельные истины располагаются относительно друг друга там, где могут согласоваться, где могут отделиться от других истин и где их уносит слишком далеко и они совсем перестают быть истинами. Именно он обязан определить, как много можно узнать в каждой области знания; когда нам следует довольствоваться тем, что мы чего-то не знаем; в каком направлении исследование безнадежно или, с другой стороны, в каком направлении оно имеет хорошие перспективы и какой путь приведет его в бездну. Это он обязан распознавать признаки реальных или кажущихся трудностей, знать методы решения конкретных вопросов, а также то, каковы в каждом специфическом случае границы рационального скептицизма и требования безоговорочной веры. Если он обладает одним основным принципом в своей философии, то этот принцип не позволит истине восстать против истины; если у него есть второй принцип, то в соответствии с этим принципом истина часто будет противостоять истине; а если имеет и третий, то он позволит ему прийти к практическому заключению о том, что мы должны с терпением относиться к многообразию отдельных истин и не торопиться признавать их опасными6.

Разум в действии Разум движется в различных направлениях, простирается вперед и продвигается с невероятной скоростью, которая вошла в поговорку, а его тонкость и многоплановость могут лишь помешать исследованию. Он переходит от пункта к пункту, постигая что-то одно по каким-то признакам, другое — по предположению, помогая себе ассоциациями. Затем отступает, обращаясь к уже проверенному закону, хватается за очередное свидетельство, а потом поддается какому-нибудь распространенному впечатлению или полагается на внутреннюю интуицию или смутные воспоминания. Итак, он продвигается вперед, и его можно сравнить со скалолазом, взбирающимся вверх по отвесной скале; ступая твердо и уверенно, охватывая все быстрым глазом, помогая себе скорой рукой, он взбирается вверх, сам не зная как, больше полагаясь на личные способности и опыт, чем действуя по правилам, не оставляя позади себя следов и не способный научить других. Не будет преувеличением сказать, что путь, которым великие гении овладевают вершинами истины, так же опасен и рискован для обычного человека, как подъем на отвесную скалу. Это путь, которым могут пройти только опытные скалолазы, и их успех оправдывает их. И в основном именно таким образом обычно и рассуждают все люди, одаренные или неодаренные, рассуждают не по правилам, но используя свои внутренние способности7.

45

Разум затрачивает энергию Разум человека… совершает работу, затрачивая на это энергию точно так же, как глаз или ухо, и воспринимает в образах и звуках нечто, что лежит за их пределами. Он схватывает и объединяет то, что передают ему органы чувств; он улавливает то, что невозможно увидеть или услышать во всей полноте, и придает ему форму. Он различает линии, цвета, тона и все то, что прекрасно или уродливо. Он придает им смысл и вкладывает в них идею. Он собирает вместе определенную последовательность нот, выражает их в едином целом и называет это мелодией; он остро чувствует углы и округлости, свет и тень, оттенки и контуры. Он отличает правила от исключений, случайности от намерений. Он связывает феномен с общим законом, качества с субъектом, действия с принципом и результаты с причиной. Словом, он философствует; ибо я полагаю, что наука и философия в своем первоначальном значении есть не что иное, как привычка, если так можно выразиться, к рассматриванию объектов, о которых сообщают мозгу органы чувств, их систематизации, объединению и приданию им единой формы8.

Природа рассуждений с использованием силлогизмов Рассуждения с использованием силлогизмов есть величайший принцип порядка в нашем мышлении; они превращают хаос в гармонию; они систематизируют приобретенные знания; они очерчивают для нас взаимные связи и отношения отдельных областей знания; они помогают нам корректировать собственные ошибки. Они дают возможность независимому интеллекту многих людей, действующих и взаимодействующих друг с другом, объединить свои силы для разрешения одного и того же вопроса. Если язык есть неоценимый дар человеку, то способность логически мыслить дает возможность пользоваться им. И хотя расуждения не устанавливают истину, они все же показывают нам направление, в котором лежит эта истина, а также то, как пропозиции относятся друг к другу. Немалое преимущество знать, что вероятно, а что нет, что нужно для доказательства какой-либо точки зрения и чего недостает в теории, на чем эта теория держится и что из нее последует, если ее принять. И хотя сами рассуждения не обнаруживают неизвестное, открытия совершаются именно таким образом, посредством рассуждений9.

Взгляды Ньюмена в общих чертах

Если вы прочитали сразу все семь отрывков, если вы преодолели волны цицероновской прозы Ньюмена и не захлебнулись, разве вы сначала не ахнули от изумления, а потом и от благоговения? Каждый раз, когда я читаю эти отрывки, я вновь и вновь испытываю эти чувства. А теперь прислушайтесь к некоторым, взятым из этих отрывков фразам, объединенным в отдельные смысловые группы:

Интеллект: знает и думает; думает, в то время как знает;

Интеллект: проявляет терпение, собранность и величественное спокойствие; видит конец в каждом начале, начало в каждом конце, закономерность в каждом препятствии, предел в каждой отсрочке;

Интеллект: всегда знает, на каком основании он стоит и как пролегает его путь от одной точки к другой;

Интеллект: имеет целостное видение нового и старого, прошлого и настоящего, ближнего и дальнего;

Знание: рассматривается не только как приобретение, но и как философия;

Рассуждения с использованием силлогизмов: превращают хаос в гармонию; помогают нам корректировать собственные ошибки;

Красота и гармония почти небесного созерцания; близость к вечному порядку вещей и музыке небесных сфер.

46

Даже столь усеченные фразы вызывают у нас восторженный возглас. И таких высказываний можно привести гораздо больше. Они пробуждают наш спящий разум. Они приводят нас в восторг своей дерзкой стремительностью.

Затем наступает обратная реакция. Какие слова! Как мог Ньюмен говорить такое даже в свое время, на целое столетие ближе к средним векам, чем мы! Для нас он уже такой далекий, и его образ так искажен историей и глубокими сомнениями в нашей способности мыслить, ибо мы сотворены из праха земного. Да перестань же, Джон Генри! Ты просто мечтатель.

Обе реакции вполне обоснованны. Ньюмен действительно был исключительно красноречив в своем описании совершенства интеллекта. Но одновременно он кажется романтиком, несколько оторвавшимся от реальности. Неужели он рассуждал обо всем этом всерьез?

Ян Кер готов объяснить нам и это:

Очевидная трудность, с которой сталкивается современный читатель Idea of a University, заключается в том, что в этой работе присутствует сильный элемент гиперболы. Такой тип риторического преувеличения, естественный для викторианской эпохи, неприемлем для культуры, которая имеет склонность к превознесению реализма и не допускает идеализм. Поэтому гипербола, которая характеризует Idea of a University, должна привести современного читателя в смущение и ввести его в заблуждение, ибо он буквально воспринимает то, в чем Ньюмен и читатели его времени видели определенного рода преувеличенное «приближение» к истине10.

Ах, вот как, гипербола. Но я думаю, Кер заходит слишком далеко. Даже в идеализме, даже в гиперболе присутствует более глубокая истина, чем та, которую в состоянии выразить абсолютный реализм. Ньюмен был убежден в полноте истины, присущей сильному христианину, который придавал особое значение мудрости, силе и праведности Бога — Бога, Который при сотворении дал нам способность познавать. Не просто думать, предполагать, догадываться или, что еще хуже, строить систему знаний, выдвигая постулаты о неуправляемой, бесцельной и натуралистической эволюции.

В конце концов, когда от какой-то мысли перехватывает дыхание, урок грамматики кажется неуместным.

Томас Уэнтворт Хиггинсон

Так что прежде чем исследовать в деталях богатый узорами гобелен семи отрывков, приведенных выше, стоит рассмотреть, почему такое возвышенное понятие, как совершенство интеллекта, обладает такой большой степенью реальности. Быть реальным для Ньюмена означало быть истинным11.

Природа Бога Творца

Понимание Ньюменом совершенства интеллекта вписывается в рамки холистической теологии, которая, несомненно, начинается с определения природы Бога:

Бог есть неповторимая, самодостаточная, совершенная и неизменная Сущность; Он мудрый, живой, личностный и реальный; всемогущий, всевидящий и все помнящий… Он создал и поддерживает жизнь во всей вселенной… Он есть Тот, Кто господствует над всем тем, что сотворил, Кто действует в жизни Своего творения, независимо от самого творения. У Него есть цель во всяком событии и образец для всякого действия и, таким образом, собственные отношения с предметом каждой конкретной науки, которая содержится в Книге знаний12.

В этом определении заключено все, что необходимо для обоснования возможности человеческого познания. Давайте один за другим рассмотрим составляющие этого определения. Первым идет неоспоримое первенство Божьего бытия, во-вторых, природа Бога, Который существует: Он обладает интеллектом, Он живой, личностный и всемогущий. Это означает, что Он не только и не просто существует, но обладает знанием, волей и суверенной властью. В-третьих, Бог есть сознательный Творец рациональной и упорядоченной вселенной, которая не есть Он Сам. Как Ньюмен скажет позднее, «Он [Бог] поставил на всякой вещи в момент ее сотворения печать соответствующей ей природы и поручил каждому творению конкретное дело и миссию, а также определил долготу жизни и конкретное, предназначенное этому творению место»13.

47

По этой причине знание не состоит из разрозненных кусочков или частей, собранных воедино из разных научных дисциплин:

Все знание составляет одно целое, потому что его главный предмет един, ибо вселенная в своей долготе и широте являет настолько тесное единство, что мы не можем отказаться от абстрактного восприятия ее. Далее, что касается Творца вселенной, Он в Своей сущности, несомненно, бесконечно отделен от Своего творения, и в богословии имеются такие области, к которым человеческое познание не имеет никакого отношения. Однако Бог настолько вовлечен в жизнь вселенной и настолько сделал ее близкой для Себя Своим в ней присутствием, Своим провидением, Своим воздействием и влиянием на нее, что мы не можем верно и полноценно размышлять о ней, не размышляя о Нем14.

В таком случае вселенная есть познаваемая сущность, познанная в первую очередь Богом, а потом и человеком. Наше познание Бога, наше богословие, само по себе является благом в деле познания вселенной. Как говорит Ньюмен, «религиозная истина есть не только часть, но условие общего познания»15.

Это более чем подразумевает, что Бог наделил нас способностью к познанию:

[Бог] вложил в разумные существа осознание нравственного закона и дал им силу повиноваться этому закону, возложив на них обязанность поклоняться и служить Ему. Сам же Бог ищет людей и наблюдает за ними Своим всеведущим оком, посылает им испытания сейчас и устанавливает суд в будущем16.

И еще:

Структура вселенной говорит нам о Том, Кто сотворил ее, и законы разума являются выражением не только установленного Им порядка, но и Его воли17.

Другими словами, поскольку Бог есть всеведущий обладатель знаний обо всем, мы, сотворенные по Его образу и подобию, тоже можем отчасти знать и обладать знаниями об определенных вещах.

Говоря коротко, ньюменовское понимание совершенства интеллекта основано на предшествующем комплексе предположений, стандартном для всех традиционных христиан, будь то протестанты, католики или православные18.

Характеристики интеллекта

Определить специфические концепции или вспомогательные идеи, относящиеся к совершенству интеллекта так, как понимал его Ньюмен, возможно путем исследования разума в рамках его поведения, диапазона и задач. Рассмотрим эти аспекты по очереди.

Начнем с характеристик, которые кажутся скорее нравственными и эстетическими, чем интеллектуальными. Это правильно, потому что для Ньюмена человеческий интеллект сам базируется на предпосылках.

Во второй главе мы видели, что лишь нравственно подготовленный разум может получить доступ к наиболее полной истине. «Только великие люди могут рождать великие идеи или воспринимать их, — писал он. — Нравственные истины „постигаются посредством терпеливого исследования, тихих и спокойных размышлений, беззвучных, как появление росы“, а не открываются „во время споров и дискуссий“»19. Фундаментальные, самые важные для правильного функционирования интеллекта принципы определяются не человеческим рассудком, но через откровение (библейское или природное), которое воспринимается сознанием20.

Итак, разум, демонстрирующий совершенство интеллекта, будет беспристрастным, терпеливым и величественно спокойным, он действительно будет отличаться «почти сверхъестественным милосердием, поскольку свободен от мелочности и предубеждений», ибо «почти полностью покоится в вере».

Интеллект есть коллективная и превращенная в капитал форма жизни, которую интеллигенция сохранила и превратила в привычный порядок, знаки и символы со значением, цепь рассуждений и стимулы для эмоций, — скоропись и беспроволочная связь, при помощи которой разум может избегать долгих объяснений, осознавать свои

48

возможности и передавать истину.

Жак Барзун

Неторопливое самосозерцание также подтвердит эти характеристики. Когда мы рассуждаем в нетерпении, с беспокойством и предвзятостью, мы знаем, что на результаты полагаться нельзя. Озарения, полученные в экстазе, а иногда мы получаем озарения именно таким образом, следует подвергать разумному, но не обязательно холодному анализу. Когда мы приходим к определенному убеждению, касающемуся искомой нами истины, действительно возникает «свобода от мелочности и предубеждений», а вместе с ней и ощущение, что наше знание так же твердо, как и основание нашей веры.

Никакой вес, никакая масса или красота исполнения не может перевесить ни одного зерна или крупицы мысли.

Джон Раскин

Ньюмен также утверждает, что разуму свойственна «красота и гармония почти небесного созерцания». Не слишком ли сильно сказано? Может быть, это та самая гипербола, о которой говорил Кер? Да, но она вполне уместна. Ньюмен говорит почти, и это спасает его от полного идеализма. И все же, когда разум активен, когда он действительно хорошо работает, как еще нам передать ощущение такого его действия? Похоже, он на самом деле «близок к музыке небесных сфер». Но если мы вдруг решим, что все это мы делаем для себя, если мы почувствуем, что нигде рядом Бога нет, да Он и не нужен, тогда мы быстро и безнадежно деградируем. Ибо все способности интеллекта — воистину дар Божий, «сверхъестественное милосердие». «Почти совершенная деятельность нашего разума» может предполагать что угодно, но только не «автономию человеческого интеллекта», будь то наш собственный разум или разум кого-то другого.

Диапазон интеллекта

Ньюмен описывает широкий диапазон человеческого разума. Со своим знанием истории интеллект в своих лучших проявлениях «почти пророческий». Он «имеет целостное видение нового и старого, прошлого и настоящего, ближнего и дальнего» и, таким образом, осознает их влияние друг на друга и видит главное, что держит их вместе как один мир, одну вселенную.

Со своим знанием человеческой природы такой интеллект «едва ли не насквозь видит сердца человеческие». Ньюмен не останавливается на этом подробно, но сказанное подразумевает, что совершенный интеллект обладает глубоким понимаем того, кто мы есть как человеческие существа. Разве это не подтверждается тем фактом, что лучшие авторы, такие как Федор Достоевский, Джеффри Чосер, Эмили Дикинсон, Уильям Фолкнер, на самом деле сумели проникнуть в глубины человеческого сердца?

Приближаясь к «вечному порядку вещей и музыке небесных сфер», как мы видели, совершенный интеллект обретает «красоту и гармонию почти небесного созерцания». Ньюмен в своем поэтическом настроении мог думать об огромных хранилищах знаний, которые были даны нам Богом посредством откровения, в первую очередь через Писание, но также и через людей, что жили до нас. Не секрет, что многие из нас получают знания посредством откровения. Иногда кто-то сообщает нам нечто новое. Основная масса людей, которым известно, что вода состоит из водорода и кислорода в отношении два к одному, узнали об этом от учителя или из школьного учебника по химии. Конечно, «вечный порядок вещей» предполагает личное знание Бога и, может быть, академические познания из области теологии и философии.

Тот, кто стремится размышлять о целостности мира и бытия, то есть философствовать, ступает на путь, который в этой жизни никогда не приведет к концу.

Джозеф Пипер

Ньюмен открывает для христиан полный спектр академических дисциплин, предлагаемых Оксфордским университетом. На самом деле, в Idea of a University Ньюмен представляет длинный перечень предметов: не только богословие (которое он яростно отстаивает, потому что в его дни

49

этот предмет в основном игнорировали), но астрономия, зоология, физика, химия, история, литература и даже география21. Ньюмен также считал необходимыми такие науки, как юриспруденция и медицина. Трудно сказать, чего Ньюмен не включил в свой список. В качестве главного аргумента в защиту своей позиции он утверждал, что любой из предметов, взятый в отдельности, вне границ, очерченных богословским пониманием, неизбежно выйдет за пределы своего ограниченного круга. Ньюмен говорит об этом как истинный католик:

Уберите из программы школ изобразительного искусства суровое учение католицизма так, как его убрали из занятий по философии, и очень скоро иерархию церкви, отшельника и деву-мученицу, исповедника и наставника, ангельское воинство, Матерь Божию, распятие и вечную Троицу вытеснит языческая мифология, прикрывающаяся священными именами. Это будет сделано творением воистину гениальным, сияющим ослепительной красотой, захватывающей душу, в котором, однако, вы не найдете ничего, что содействовало бы делу религии, и, с другой стороны, ничего, что напрямую или косвенно не служило бы порочной природе и силам тьмы22.

Несомненно, если кто-нибудь захочет говорить о пророческих дарованиях Ньюмена, в качестве примера как нельзя лучше подойдет только что процитированное высказывание. Джордж Марсден и Джеймс Танстед Бертчелл в своих исследованиях, посвященных протестантским и католическим университетам Америки, показали, что школы, основанные на внешних христианских богословских принципах и отказавшиеся от своей специфики, полностью утратили христианский характер. Выражаясь языком Марсдена, поскольку христианство систематически отменялось в колледже за колледжем, в них вместо веры утвердилось неверие23.

Спектр знаний, к которому устремляется совершенный интеллект, безграничен, и центром такого интереса будет не просто собрание фактов, но обязательно также пояснительная схема. Должно существовать не только «знание о вещах, но также знание об их взаимных и истинных связях; и это знание рассматривается не только как приобретение, но и как философия». Такая позиция приводит нас к определению характерных задач разума.

Наш разум привык постоянно давать оценку всему, что мы видим перед собой. Мы не успеваем осознать то или иное явление, как уже даем ему оценку; ничто не проходит мимо нас, не заслужив определенной оценки; мы сравниваем, противопоставляем, подводим итоги, обобщаем, связываем, приспосабливаем, классифицируем.


Задачи интеллекта

Основная задача совершенного интеллекта — упорядочить имеющиеся у него знания. Совершенный разум воспринимает факты и распознает существующие между ними отношения. Ньюмен выражает эту центральную мысль самыми разнообразными и поразительными способами. И здесь, конечно, без его разрешения, я осмелюсь заменить его цицероновскую прозу сырым сенековским парафразом, который, кроме того, еще и пронумерую! Св. Ньюмен, покровитель страстной, глубокой прозы, пожалуйста, прости меня!

1. [Совершенный интеллект] знает и думает, в то время как знает.

2. [Совершенный интеллект] с легкостью перерабатывает огромную массу фактов и событий.

3. [Совершенный интеллект] заключается не только в пассивном восприятии определенного количества идей, ранее ему неизвестных.

4. [Совершенный интеллект] заключается в энергичном и одновременном действии тех идей, которые стремительно атакуют его. Он обладает созидательной силой, которая упорядочивает поток фактов.

5. [Совершенный интеллект] принимает классические принципы мысли: принцип тождества (А есть А), принцип отрицания (А не есть не-А) и принцип исключенного третьего (Х есть либо А, либо не-А).

50

6. [Совершенный интеллект] делает объекты познания нашей собственностью. То есть он делает то, что мы получаем, сущностью нашего прежнего образа мыслей.

7. [Совершенный интеллект] сравнивает идеи друг с другом и систематизирует их.

8. [Совершенный интеллект] не только изучает, но и соотносит то, что изучает, с тем, что уже знает.

9. [Совершенный интеллект] просвещает посредством своего движения и продвижения вперед, к объединяющему ментальному центру.

10. [Совершенный интеллект] знает, где он находится, и знает, как попасть туда, куда он стремится.

В этих определениях Ньюмен никак не объясняет, что он имеет в виду под «созидательной силой» интеллекта. Он остерегается развить свое видение в законченную эпистемологию. Ближе всего он подходит к этому в своем произведении Grammar of Assent. Но даже эта, поразительно оригинальная работа, чье полное название выражает смирение ее автора (An Essay in Aid of a Grammar Assent), на самом деле не столько, как говорит Кер, эпистемология, сколько «философский анализ когнитивных актов, связанных с таким состоянием ума, которое мы обычно называем состоянием отсутствия сомнений»24. И пусть ученые с более философским складом ума сравнивают позиции Ньюмена со взглядами Фомы Аквинского, Декарта, Локка, Эдвардса, Кьеркегора или Виттгенштейна25.

Пока человек способен ясно мыслить, это разумное существо. Отличительная черта мыслящего человека заключается в его способности различать смысловые связи — соединять то, что нужно соединить, и держать по отдельности то, что должно быть разделенным.

Л. Сюзан Стеббинг

И все же одно определение из десяти, перечисленных выше, заслуживает особого внимания: совершенный интеллект «знает и думает, в то время как знает». Эта характеристика совершенного интеллекта навсегда оставляет элементарный фидеизм за рамками дозволенного христианскому мыслителю. Дело не в том, что каждый должен думать, в то время как знает. Большая часть человечества этого не делает. Все мы поступаем так, словно знаем большую часть того, что, по нашему утверждению, мы знаем, и обычно совсем не задумываемся об этом. Конечно, здесь имеется в виду не то, что мы не знаем, но то, что мы не проявляем «совершенство интеллекта», когда так делаем. Ньюмен не требует, чтобы мы постоянно старались думать обо всем, что, как мы полагаем, мы знаем, или обдумывали каждое свое действие. Это просто невозможно. Но мы можем и должны использовать наш разум намного чаще и полнее, чем мы обычно его используем.

Когда мы находимся в процессе выяснения какой-либо истины или оцениваем свое утверждение как факт или верную теорию, наш разум должен работать в полную силу. Это означает обдуманный отбор нескольких тем или вопросов из массы того, о чем мы могли бы поразмышлять. У каждого из нас дух захватывает от огромного количества проблем, над которыми можно было бы задуматься; все мы находимся в разных идеологических контекстах, у всех разное прошлое и разное потенциальное будущее. Но когда мы утверждаем, что знаем что-то, мы должны не только знать это, но также думать, в то время как знаем. Это поможет нам не превратиться в идеологов, ибо именно в этом таится один из главных соблазнов для всех, кто считает себя мыслящим человеком.

Несколько определений в этом списке, конечно, покажутся идеалистическими. Разве мы можем на самом деле знать, где находимся? Разве мы можем знать, как попасть туда, куда мы стремимся? И разве мы можем быть уверены в том, что наши цели правильные и стоящие? Для достижения совершенства интеллекта нам понадобится больше, чем этот список характеристик. Тем не менее перспектива блестящая. Давайте пойдем на ее свет.

51

Интеллект в действии

Описание Ньюменом работы ума представляет собой чудо метафоры, как открывающей, так и скрывающей то, что на самом деле совершает разум. Как говорит Ньюмен, «разум движется в различных направлениях» и продвигается вперед с такой скоростью, что это может лишь «помешать исследованию». Говоря коротко, Ньюмен не знает, как работает разум. И это не должно смущать нас. Просто это делает его обыкновенным человеком. Никто не знает, как в действительности разум выполняет свою работу26.

Конечно же, можно проверить и оценить то, что он делает. Одним из таких способов проверки для Ньюмена, как и для всех хороших мыслителей, было логическое умозаключение, проверенное логической последовательностью. Еще один способ, который использовал Ньюмен, — это проверка опытом.

Загадочная штука — человеческий ум, подумала я, убирая голову из окна, ничего о нем неизвестно, хотя мы всецело от него зависим.

Вирджиния Вулф

А вот чувство реальности было, пожалуй, для Ньюмена его собственным доказательством истинности утверждения, своеобразной второй проверкой. Способность ощущать завершенность, о чем он подробно рассуждает в Grammar of Assent, была для него самой важной ментальной способностью, которая подтверждала чувство реальности. В процессе подготовки описания работы интеллекта, и даже после прочтения многих страниц самого описания, я все еще нахожу эту ментальную способность и ее проявления такими же таинственными, как сам разум, который в приведенном выше отрывке стремительно «движется в различных направлениях». Может быть, я не одинок, ибо мало кто из философов принимает это понятие или основывает на нем свои заключения. В любом случае, тот, кто хочет последовать за Ньюменом в его исключительно оригинальных и, пожалуй, исключительно убедительных, но часто чрезмерно торжественных рассуждениях, может взяться за чтение почти четырехсот страниц этого труда. Для меня же вполне достаточно того, что таинственный разум с невероятной скоростью «движется в различных направлениях». Именно так я и ощущаю свой мыслительный процесс.

Что вообще такое «целостность сознания»? — раздумывала я. Ибо мысль, при ее необыкновенной способности сосредоточиваться на чем угодно, очевидно, не имеет единого состояния. Сознание постоянно меняет фокус и показывает мир с разных точек зрения.


Опасности интеллекта

Интеллект — величественное явление. В этом нет никаких сомнений. Совершенный интеллект тем более. Но не следует думать, что мы достигли цели, как только поняли что-то в христианском мышлении, даже в таком мышлении, которое имеет все признаки величественного интеллекта Ньюмена. Мы все еще находимся в опасности. Мой пастор был прав.

Человек оскверняется, когда слушает или читает слова людей, которые не верят в истину. Тем большее развращение происходит тогда, когда вместо истины человек приобретает большой объем знаний. Сами по себе знания не более чем пародия на истину, которой они призваны служить, не более чем фасад, за которым нет никакого содержания.

Юджин (о. Серафим) Роуз

Университет Небраски, как и все другие университеты, в которых я учился, — это на самом деле «безбожное» место как в действительности, так и в восприятии большей части преподавателей и администрации.

Ньюмен сам понимал это. Во-первых, он знал, что светское образование, которое могло бы способствовать совершенствованию интеллекта, только отчасти может удовлетворить наше стремление к дальнейшему духовному росту и развитию.

52

Знание — это одно, а добродетель — другое; здравый смысл — это не совесть, утонченность — не смирение, не широта и благочестие веры. Какой бы просвещенной или глубокой ни была философия, она не позволит властвовать над страстями, она не станет побудительной силой или животворящим принципом. Светское образование не сделает из человека христианина и католика, но только лишь джентльмена27.

Церковь и христианская вера были для Ньюмена абсолютно необходимыми: «Знание само по себе оказывает на нас воздействие, которое мы не осознаем, заставляя полагаться только на себя и делая нас эгоцентриками, а наш разум — мерилом всех вещей»28. Ньюмен осознавал проблемы, которые принес с собой век Просвещения, когда человеческий рассудок стал превозноситься как независимое и самодостаточное явление.

Ощущение правильности, порядка, постоянства и завершенности порождает мятежное движение против чуда и тайны, против сурового и ужасного.

Интеллектуализм, в первую очередь и в основном, вступает в конфликт с заповедями, затем с доктриной, а затем и с самими принципами догматики, и наконец, вера подменяется восприятием прекрасного29.

Говоря библейским языком, «знание надмевает» (1 Кор. 8:1). Как христианам, нам не следует ставить разум превыше всего. Над всем должен господствовать Христос. Сам интеллект должен быть возрожден. Размышляя над словами из Евангелия от Иоанна (3:7), Ньюмен говорит следующее:

Все ваше естество должно получить рождение свыше: ваши страсти и ваши привязанности, ваши цели, ваша совесть и ваша воля — все должно быть омыто новой стихией и вновь посвящено вашему Создателю, вместе с последним, но не менее важным — вашим интеллектом30.

Мы поступим правильно, если примем взгляды Ньюмена, пересмотрим их там, где это будет необходимо, и начнем жить в соответствии с ними. В дальнейшем мы еще вернемся к разговору о христианском мышлении, а также о том, как совершенствовать свой разум. Ньюмен оставил много размышлений о цели и роли университетского образования, которое действительно призвано сыграть совершенно определенную роль. Но он очень мало, почти ничего, не сказал о том, как научиться думать и как совершенствовать интеллект. Для практичных американцев это может показаться удивительным. Но по крайней мере этот факт оправдывает отсутствие моих собственных предположений в данной главе. Вы найдете их в шестой и седьмой главах.


1 Frank M. Turner, Newman's University and Ours, цит. по: John Henry Newman, The Idea of a University, ed. Frank M. Turner (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1996), p. 283. 2 Ярослав Пеликан пытается интерпретировать смысл The Idea of a University в применении к светскому образованию, но, стараясь секуляризировать идеи Ньюмена, Пеликан настолько искажает их, что делает книгу бессмысленной в равной степени как для христиан, так и для светских читателей (Jaroslav Pelikan, The Idea of a University: A Reexamination [New Haven, Conn.: Yale University Press, 1992]). Намного более полезной книгой со ссылками на Idea of a University Ньюмена можно считать работу Джорджа Марсдена (см.: George Marsden, The Outrageous Idea of Christian Scholarship (New York: Oxford University Press, 1997); См. также: Mark R. Schwehn, Exiles from Eden: Religion and the Academic Vocation in America (New York: Oxford University Press, 1993); а также Arthur F. Holmes, The Idea of a Christian College, rev. ed. (Grand Rapids, Mich.: Eerdmans, 1987). 3 Newman, Idea, p. 100. 4 Там же, p. 97-98. 5 Там же, p. 100-102. 6 Newman, "Christianity and Scientific Investigation", in Idea, p. 221. 7 Проповедь Ньюмена "Implicit and Explicit Reason", цит. по: Ian Ker, The Achievement of John Henry Newman (Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 1990), p. 43. 8 Newman, Idea, p. 60. 9 Newman, An Essay in Aid of a Grammar of Assent (в дальнейшем Grammar; Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 1979), p. 228. 10 Ker, John Henry Newman, р. 3. 11 См. обсуждение реального и нереального во второй главе (с. 49-50). 12 Newman, Idea, p. 60. 13 Там же, p. 53. 14 Там же, p. 45. Обратите также внимание на следующее: "Я сказал, что все области знания связаны между собой,

53

потому что предмет познания един, поскольку является действием и творением Создателя. Следовательно, науки, в которые, можно сказать, вложены наши знания, развиваются во взаимодействии друг с другом, допуская или, скорее, требуя сравнения и подгонки. Они завершают, корректируют и уравновешивают друг друга". (Там же, p. 76.) 15 Там же, p. 54. 16 Там же, p. 53. 17 Newman, Grammar, p. 275. 18 Предположим, что некоторые богословы, например Карл Барт, подвергают сомнению природу естественного богословия, которая лежит в основании понимания Ньюменом проявлений Бога в Его творении. Более того, от нас здесь не требуется, чтобы мы следовали за Ньюменом в его убежденности в непогрешимости Римско-католической церкви или папы. Если Ньюмен прав в этом, а он думает, что прав, тогда нам действительно нужно последовать за ним. Но такая позиция вытекает из общих богословских предположений, которые согласуются с понятием "совершенства интеллекта". 19 Ker, John Henry Newman, р. 35, цит. по: Letters and Diaries, 2:129-131. 20 Newman, Grammar, p. 106-107, 304. 21 См., например, Newman, Idea, p. 66. 22 Там же, p. 63. 23 George Marsden, The Soul of the American University (New York: Oxford University Press, 1994); и James Tunstead Burtchaell, The Dying of the Light: The Disengagement of Colleges and Universities from Their Christian Churches (Grand Rapids, Mich.: Eerdmans, 1998). Краткий пересказ этого можно найти в работе Бертчелла: Burtchaell, The Decline and Fall of the Christian College (в двух частях), First Things, April 1991, p. 16-29; May 1991, p. 30-38. 24 Ker, John Henry Newman, p. 649. 25 См., например, Stanley L. Jaki, "Newman's Assent to Reality, Natural and Supernatural", in Newman Today, Proceedings of the Wethersfield Institute (San Francisco: Ignatius, 1989), p. 189-220; John Macquarrie, "Newman and Kierkegaard on the Act of Faith", in Newman and Conversion (Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 1997), p. 75-88; Cyril Barrett, "Newman and Wittgenstein on the Rationality of Belief", in Newman and Conversion, p. 89-99; и William J. Wainwright, Reason and the Heart: A Prolegomenon to a Critique of Passional Reason (Ithaca, N. Y.: Cornell University Press, 1995). 26 Главная загадка работы разума кроется не в том, как происходит процесс размышлений посредством работы ума, а скорее каким образом в голове возникает мысль и как просыпается сознание. Изумительные рассуждения на эту тему можно найти в комментариях Джона Сиэрла, выступающего с позиции материалиста (John Searle, The Mystery of Consciousness [New York: New York Review of Books, 1997]). 27 Newman, Idea, p. 89. 28 Там же, p. 151. 29 Там же. 30 John Henry Newman, Apologia Pro Vita Sua, ed. David DeLaura (New York: W. W. Norton, 1968), p. 191).


• Томас Уэнтворт Хиггинсон, предисловие к сборнику стихов Эмили Дикинсон (Thomas Wentworth Higginson, introduction to Emily Dickinson’s Poems). • Жак Барзун, «Интеллект» (Jaques Barzun, The House of Intellect). • Джон Раскин, предисловие к сборнику стихов Эмили Дикинсон (John Ruskin, introduction to Emily Dickinson’s Poems). • Джозеф Пипер, «В защиту философии» (Joseph Pieper, In Defense of Philosophy). • Джон Генри Ньюмен, «Эссе о развитии христианской доктрины» (John Henry Newman, An Essay on the Development of Christian Doctrine). • Л. Сюзан Стеббинг, «Мысли на заданную тему» (L. Susan Stebbing, Thinking to Some Purpose). • Вирджиния Вулф, «Своя комната» (Virginia Woolfe, A Room of One’s Own). • Вирджиния Вулф, «Своя комната» (Virginia Woolfe, A Room of One’s Own). • Юджин (о. Серафим) Роуз, «Нигилизм» (Eugene [Fr. Seraphim] Rose, Nihilism).

54


Глава 4Как происходит мыслительный процессЧто такое интеллектуал?

Чаще всего интеллектуалов обвиняют в отсутствии эмоций и такой холодности, словно они вовсе не люди. В таком хладнокровии, говорят нам, нет ничего хорошего.

Я почесываю затылок и спрашиваю: «Откуда такое мнение?» Идеи не оставляют меня равнодушным, они зажигают меня. Они волнуют меня так сильно, что иногда мне приходится отставлять в сторону то, что я читаю, будь то увлекательный роман или философский труд, потому что эмоции переполняют меня. Может быть, это нетипичная реакция? Нет. Думаю, это вполне обычно для большинства людей, которые много времени уделяют размышлениям.

Поднимаясь к высотам истины

Я уже цитировал высказывание Ньюмена о работе разума. Но этот отрывок стоит привести еще раз:

55

Разум движется в различных направлениях, простирается вперед и продвигается с невероятной скоростью, которая вошла в поговорку, а его тонкость и многоплановость могут лишь помешать исследованию. Он переходит от пункта к пункту, постигая что-то одно по каким-то признакам, другое — по предположению, помогая себе ассоциациями. Затем отступает, обращаясь к уже проверенному закону, хватается за очередное свидетельство, а потом поддается какому-нибудь распространенному впечатлению или полагается на внутреннюю интуицию или смутные воспоминания. Итак, он продвигается вперед, и его можно сравнить со скалолазом, взбирающимся вверх по отвесной скале; ступая твердо и уверенно, охватывая все быстрым глазом, помогая себе скорой рукой, он взбирается вверх, сам не зная как, больше полагаясь на личные способности и опыт, чем действуя по правилам, не оставляя позади себя следов и не способный научить других. Не будет преувеличением сказать, что путь, которым великие гении овладевают вершинами истины, так же опасен и рискован для обычного человека, как подъем на отвесную скалу. Это путь, которым могут пройти только опытные скалолазы, и их успех оправдывает их. И в основном именно таким образом обычно и рассуждают все люди, одаренные или неодаренные, рассуждают не по правилам, но используя свои внутренние способности1.

Ньюмен очень точно передает то напряжение, которое всегда сопровождает мыслительный процесс: думать так же тяжело, как взбираться на крутую гору — это опасно как для самого скалолаза, так и для его друзей, но это необыкновенно волнует. Ни один опытный скалолаз не позволит чувству страха перед опасностью встретиться с непреодолимым ущельем или отвесной скалой взять верх над чувством восторга от подъема. Точно так же ни один интеллектуал или человек, привыкший мыслить, не позволит себе прекратить поиски истины из-за страха ошибиться. Вы можете сказать, что такие люди слишком хладнокровны? Да, если вы имеете в виду тот факт, что они могут заглушить в себе чувство ужаса, которое испытывает любой человек, столкнувшийся с трудной проблемой. А может быть, они просто бесчувственны? Вовсе нет, по крайней мере, как правило, нет.

Мы можем мельком увидеть работу нашего мозга, но то, что нам откроется, будет таким же смутным и неясным, как рентгеновские снимки двадцатилетней давности. Природа его действия должна остаться тайной среди других тайн.

Эрнест Димнет

Чаще всего серьезные интеллектуальные усилия вызывают чувство радости. Послушайте, что говорит А. Г. Сертиллангес о размышляющем интеллектуале:

Интеллектуал не рождается сам по себе; он — сын Идеи, сын истины животворящего Слова, Создателя, воплотившегося в Своем творении. Когда мыслитель рассуждает правильно, он шаг за шагом следует за Богом; он не идет по следам собственных пустых фантазий. Когда он прилагает все усилия, чтобы найти ответы на свои вопросы, он становится Иаковом, вступившим в поединок с ангелом и ставшим «сильным против Бога»2.

А теперь послушайте, как специалист по систематическому богословию Эллен Черри из Принстонской семинарии описывает свои студенческие годы в университете в Темпле. В процессе изучения Аугсбургского исповедания определенные концепции показались ей, как неверующей, интригующими и трудными для понимания:

Оправдание благодатью по вере… оправдание благодатью по вере — о чем это они? Итак, я решила просто попробовать. Я подняла руки и «надела» эту доктрину на себя, как платье. Я примерила ее на себя. И это были не просто слова. Я попробовала ее на вкус. И упала со стула. Стоял июль, и день был очень жаркий. Все это произошло в классе на третьем этаже… Я надела это как платье — и осталась в нем навсегда3.

В этой главе я хочу обратиться непосредственно к вопросу о том, как происходит мыслительный процесс. Метод, который я выбрал для ответа на этот вопрос, может быть неправильно понят, ибо я исследую только один аспект деятельности разума. Я намерен отделить бурную деятельность интеллекта от остальной жизни человека, мыслителя от деятеля и даже в какой-то степени активность мозга от поисков истины, а интеллект вообще от христианского интеллекта в частности.

…Вибрирующая струна… заставляет дрожать соседние; таким образом одно представление вызывает другое; оба эти представления — третье; все три представления — четвертое и так далее, без того, чтобы можно было определить границу идей, которые возникают и связываются у философа, погруженного в думы или занятого размышлениями в тиши и темноте. Этому инструменту свойственны удивительные скачки. И порой возникшее представление вызывает созвучное представление, отделенное от первого непостижимым расстоянием.

56

Дени Дидро

Скажете, это невозможно? В конечном счете возможно. Чем больше я думаю о связи между поиском истины и стремлением к Царству Божьему, тем более непохожим на других интеллектуалов представляется мне интеллектуал-христианин. Знание и делание настолько тесно взаимосвязаны, что если вы не действуете в соответствии с тем, что, как вы думаете, вы знаете, тогда на самом деле вы этого не знаете. Более того, нам как христианам известна одна незыблемая истина: то, во что мы верим, должно составлять одно целое со всей нашей жизнью. Библия полна примеров сурового осуждения лицемеров.

Идеи не представляют собой итог и сущность мысли; вернее было бы сравнить мысли с камнями, по которым можно перейти водный поток. Это замысловатое искусство движений, переходов и покоя, это игра мускулатуры разума.

Свен Биркертс

И все же можно отличать, не разделяя, и именно это я хочу сделать в данной главе. В следующей главе я попытаюсь показать, как жизнь разума, о которой мы будем здесь говорить, становится важной частью полнокровной жизни во Христе.

Жизнь разума

Что же в конце концов характеризует жизнь разума? Что значит быть активно мыслящим человеком? Давайте вернемся к определению интеллектуала, которое я привел в первой главе.

Интеллектуал — это человек, который любит идеи, преданно работает с ними, вносит в них ясность и очищает их, развивает, критикует, исследует со всех сторон, старается понять их смысл и подтекст. Он складывает их и раскладывает и молча ждет до тех пор, пока не возникнут новые идеи, а старые не перестроятся в ином порядке. Он играет с ними, обыгрывает их терминологию, смеется над ними, наблюдает за идеями, сталкивает их друг с другом, разбирает на части и начинает все заново. Иногда он оценивает их, а иногда не дает им оценки, меняет их, сталкивает с похожими идеями из других мировоззренческих систем, приглашает отобедать с собой и развлечься, но также заставляет служить людям в их повседневной жизни.

Но где же в этом определении, могут меня спросить, «поиск истины»? Разве не в этом состоит главная характеристика интеллектуала? Однако можно ли не включить в класс интеллектуалов «мыслителей», которые отказались от поиска истины, потому что потеряли всякую надежду найти ее, либо решили, что такого понятия, как истина, не существует вообще. В таком случае нам придется вычеркнуть из списка интеллектуалов таких знаменитостей прошлого, как Ницше, а среди современников — таких ученых мужей постмодернизма, как Ричард Рорти. Бессмысленно указывать, что отвержение понятия истины чревато самоотрицанием или самоотвержением: и такое отношение характеризует значительную часть мыслящих людей. Поэтому, чтобы подтвердить свою решимость «стремиться к истине», я предлагаю для определения слова интеллектуал использовать такие прилагательные, как христианский, или просветительский, или же традиционный. В следующей главе мы рассмотрим такого конкретизированного интеллектуала — интеллектуала-христианина.

Более того, многие неинтеллектуалы тоже стремятся к познанию истины, но делают это, принимая что-то на веру или преклоняясь перед неким авторитетом, который, как они считают, сообщает им истину. Многие, кто верит не рассуждая, поступают таким образом, потому что убеждены, что их вера подтверждается реальностью. Им не нужно «думать» или глубоко «размышлять», чтобы истина заняла первое место в списке их приоритетов. Однако интеллектуальная жизнь человека представляет собой активную мыслительную деятельность, беспрерывный огненный поток раскаленных нейронов. «Мозг работает постоянно; турбины, которые я не ощущаю, существуют, вращаются и приводят в движение шестеренки и колеса системы, откуда мысли летят, как искры от динамо-машины в разгар работы»4.

Разве возможно чистое познание без чувства, без той специфической материальности, которую сообщает ему чувство? Разве мышление не чувствует, и разве тот, кто познает

57

и хочет познать самого себя, одновременно с этим себя не чувствует?

Мигель де Унамуно

Именно это ощущение и пытается передать вышеприведенное определение. Разум, как говорит Ньюмен, никогда не прекращает своей активной деятельности, никогда не перестает покорять очередные вершины. Поэтому давайте более пристально посмотрим на разум в действии.

Влюбленный интеллектуал

Интеллектуал всегда влюблен, и влюблен он в идеи. Каждый человек что-то любит. Моя жена, например, любит деревья и грибы5. Для меня лес — это панорама и перспектива, игра красок, света и тени; для нее лес — это деревья, точнее, дерево за деревом, отдельные и конкретные деревья, каждое из которых имеет определенное название. А лесная почва — это место произрастания грибов, съедобных и ядовитых. Мой сын увлечен строительством и изящным искусством деревообработки. Когда мы вместе с ним побывали в нескольких музеях Европы, я все свое внимание посвятил картинам, а он любовался антикварной мебелью. Я смотрел на средневековую архитектуру и размышлял о ее истории; он же рассматривал петли, на которые навешивались двери, и думал о собственном производстве мебели. Ученый и философ Майкл Поланьи утверждает, что средоточием науки является «персонифицированная, интуитивная и „интеллектуальная любовь“». Друзилла Скотт соглашается с ним, отмечая, что интеллектуальная любовь «во всем своем великолепии свойственна науке, и если правила не признают такой любви, то им придется измениться»6.

Интеллектуал любит идеи, все идеи — истинные и ложные, обычные и странные, простые и сложные, интересные и скучные, конструктивные и разрушительные. Покажите мне идею, говорит интеллектуал, и я поприветствую ее, разберу и выстрою заново, выясню ее происхождение и предскажу ее судьбу. И все это время в его душе будет царить волнение, хотя внешне сам интеллектуал может сохранять видимость совершенного спокойствия, как спортивный болельщик, который замирает во время последнего броска Майкла Джордана ( Майкл Джордан (р. 1963), американский баскетболист. — Примеч. пер.). Внешнее спокойствие скрывает внутреннюю бурю эмоций. И все это из-за любви, любви к идеям.

Прочитайте строки, посвященные Октавио Пазу, написанные в память о нем вскоре после его смерти одним из его друзей:

Разговор с ним всегда был исследованием. И хотя он обладал «раздражительным» характером, который Гораций приписывает всем поэтам, и во всякое время бывал очень серьезен, он мог быть по-детски восторженным в своем интеллектуальном любопытстве. Обширные темы зачаровывали его, он много размышлял и писал о поэтическом творчестве и языке; о своем понимании путей развития западной поэзии, от восторженности романтизма до иронии современного авангарда. Он не только сравнивал произведения, написанные на разных языках, но также рассматривал их на фоне другой, не западной поэзии; он думал о современной культуре, политике и обществе, всегда подчеркивая необходимость внимательного и критического взгляда на мир. Его интересовали новые научные открытия, самые различные интеллектуальные исследования, новейшая теория «большого взрыва», дискуссии о природе разума или расшифровка иероглифов майя… Но вдруг, совершенно неожиданно (о внезапно возникшей идее свидетельствовали быстрая жестикуляция или особая манера поведения), его внимание переключалось на непредсказуемый предмет: это могла быть французская эротическая литература XVIII века, политические максимы древнего китайского мудреца или средневековые трактаты о любви и меланхолии7.

В этом квинтэссенция интеллектуала — в его волнении по поводу практически любой идеи, любой темы, любого замечания, если только чувствительные щупальца его интеллекта прикоснулись к чему-то действительно значительному.

Все интеллектуалы влюблены в идею, но не все интеллектуалы любят истину. Некоторые, кого я называю интеллектуалами, даже не верят в то, что истина реально существует. Эверетт Найт, например, считает, что «можно утолить физический голод, но не жажду истины, потому что

58

таковой нет. Быть может, настоящей революцией нашего времени стало открытие возможности утолить физический голод, в то время как с духовным ничего сделать нельзя»8.

Но христиане не должны быть — и не являются! — настолько пессимистичными. Поэтому нам следует вернуться к понятию «любовь к истине», что мы и сделаем в пятой, шестой и десятой главах.

Интеллект как ментальная кофемолка

Интеллектуал преданно работает с идеями, вносит в них ясность и очищает их, развивает и критикует. Беспорядочное мышление может погубить интеллектуала. Когда мыслители видят, что идею неправильно выразили, плохо сформулировали, исказили желчью или предубеждением, они выравнивают ее, выправляют, исследуют ее смысл и пытаются определить, насколько она истинна и точно ли она выражает то, что, по ее утверждению, она выражает. Когда интеллектуалы видят, что идея оформлена хорошо, они радуются. Когда им удается запутанную идею сделать ясной, они гордятся своей работой, иногда, конечно, слишком сильно гордятся, ибо на самом деле не делают для этой идеи столько, сколько, как они думают, они сделали. Интеллектуалы не всегда правы, даже тогда и особенно тогда, когда думают, что абсолютно правы.

Исключительно важно сохранить верность задаче воспитания организованного интеллекта. Как говорит Жак Барзун, «нужно использовать аналогию с легкой атлетикой, чтобы все поняли, что в деле реализации интеллектуальных возможностей люди с неразвитыми интеллектуальными мускулами, координацией и силой воли, не могут претендовать на место в зале для тренировок, не говоря уже об игровой площадке»9.

Интеллектуал исследует идеи со всех сторон, старается понять их смысл и подтекст, он наблюдает за ними, сталкивает их друг с другом, разбирает их на части и начинает все заново. Интеллект — это ментальная кофемолка. Может быть, ничто не характеризует интеллектуалов так, как их способность неустанно перемалывать идею и ее составляющие. Идеи могут выстраиваться в бесконечном разнообразии. Интеллектуалы знают это, и иногда им трудно прекратить бесконечные построения, с тем чтобы высвободить идею для общественного пользования. Ведь всегда существует еще один вариант вероятной конструкции. Вспомните Ньюмена. Он думал с карандашом в руках, говорит Кер, и в результате его труды перед публикацией были испещрены поправками10.

Что за фантасмагория наша душа, какая свалка противоречий! То, отрекшись от своего рода-племени, мы устремляемся к Сионским высотам, а в следующий миг от запаха заросшей садовой тропки, от пения дроздов ударяемся в слезы.


Когда рассматривание идей становится нарочито рассеянным действом, оно называется латеральным мышлением, или побочным мышлением, и может послужить серьезным стимулом не только для решения проблемы, но и для возникновения новых мыслей, новых парадигм и оригинальных идей11. Творчески настроенный интеллектуал превращает процесс мышления в искусство, но на это способен и менее интеллектуально развитый человек:

Мы обладаем способностью видеть вещи и создавать из них конструкции, дотоле не существовавшие. Мы можем собирать материал, рассматривать различные точки зрения и модели, пытаться наугад нащупать способы их взаимодействия, пока не наткнемся на «то, что надо», и вещи, до того никак не связанные, складываются в единое целое. Каждый человек может это делать и делает это12.

Интеллект в молчании

Интеллектуал молча ждет до тех пор, пока не возникнут новые идеи, а старые не перестроятся в ином порядке. Этот аспект мыслительной деятельности самый таинственный. Мы не знаем, откуда берутся идеи. Очень часто они просто откуда-то «выскакивают». Они появляются неожиданно; раньше их не было — теперь они есть. Об этом хорошо сказал Гилберт Хайт:

59

Мы все пещерные люди. Мы живем в пещере, которая называется разумом; и сознание, как крошечный факел, который то затухает, то вспыхивает, в лучшем случае освещает лишь очертания ближайшей к нам стены. Или же он высвечивает опасную подземную реку, бесшумно несущую свои воды у наших ног, так что мы в ужасе отшатываемся назад, чтобы этот поток не поглотил нас13.

Мы не знаем точно, как работает наш разум; но мы знаем, что его первым законом является пассивность. Еще менее мы знаем, как приходит вдохновение; но мы можем заметить, что оно больше использует наше бессознательное, чем инициативу. Мы движемся вперед среди трудностей, как всадник в ночи; лучше довериться своей лошади, чем безрассудно дергать за поводья.

А. Г. Сертиллангес

Я думаю, лучше будет сказать, что мы отшатываемся в изумлении. У философии и поэзии есть много общего, больше, чем мы думаем: они обе начинаются с удивления14. По этому поводу очень красиво высказался Джозеф Пипер:

Воспринимать означает слушать в тиши… Только невидимое бывает ясным, и только в тишине можно слушать. Более того, чем сильнее решимость услышать все, что можно услышать, тем глубже и полнее должна быть тишина. Соответствующим образом и философия… означает способность слушать так безупречно и напряженно, чтобы такая восприимчивая тишина не была нарушена ничем, даже вопросом15.

Пипер вместе с древними и средневековыми философами делает различие между ratio и intellectus. Первый есть «рассудочная сила логического умозаключения, поиска и исследования, абстрагирования, рафинирования и заключения». Последний есть «способность „просто смотреть“». Здесь «истина открывается взору, как ландшафт». Как сказал бы Гераклит, intellectus «вслушивается в сущность вещей»16. В процесс развитого мышления включается как ratio, так и intellectus.

Мышление — это беззвучный диалог, который мы в уединении ведем сами с собой. Оно не обогащает нас напрямую знаниями, как это делают науки, и не приводит к непосредственной практической мудрости. Оно всегда «в беспорядке» и «противно человеческим условиям». Мышление требует отступления от общепринятого круга внешних условностей; ему свойственна рефлексия, и оно обладает уникальной тенденцией к саморазрушению. Оно подобно ковру Пенелопы: утром распускается все то, что было соткано вчера. Арендт считает, что для характеристики деятельности разума Сократ придумал наиболее удачное сравнение — с ветром.

Ричард Бернстайн

Мы вернемся к нашему таинственному разуму, когда в седьмой главе будем говорить о практических способах, которые помогают стимулировать работу мысли или по крайней мере помогают определить, когда происходит этот процесс. Здесь же нам нужно отметить, что наилучшим образом мыслительный процесс чаще всего совершается тогда, когда разум чувствует себя легко и свободно, не пытается напряженно думать, но просто, скажем, обращает внимание на что-то или рассуждает. Он не столько преследует идеи по бесконечным коридорам сознания, сколько, будучи восприимчивым к идеям, позволяет им преследовать нас, тем самым приближая к нам реальность.

Так, размышляющий интеллектуал может действительно показаться и себе, и другим пребывающим в полном покое, словно он представляет собой молчаливое ментальное вместилище идей, которые неожиданно появляются из ниоткуда17. Эти идеи приходят к нему, регистрируются, сообщают свои имена и становятся участниками игры, которая называется интеллектуальной жизнью. У интеллектуала часто возникает ощущение, что это действительно игра.

Интеллект в игре

Интеллектуал играет с идеями, обыгрывает их терминологию и смеется над ними. Эта характеристика в применении к интеллектуалам может показаться странной. Но если мыслящий человек не умеет отстраняться от идей на дистанцию, необходимую для сохранения чувства юмора, если интеллектуал не может смеяться над тем, о чем думает, он рискует превратиться в идеолога.

60

Преданность идеолога какой-то центральной идее исключает любую способность видеть в ней потенциальные недостатки или принимать разумные возражения против нее. Идеология — проклятие для интеллектуальной жизни. Поиск истины заканчивается, потому что интеллектуал уже нашел ее и превратился в ее пленника. Теперь разум интеллектуала наглухо закрыт, поскольку он оберегает свою истину от сомнений и каких бы то ни было альтернатив, которые хотя бы отчасти могли поставить ее истинность под вопрос.

Лучше согласиться на роль средневекового шута, который мог «нарушать обычные правила приличия, потому что находился вне социальной иерархии»18. Шут короля мог говорить нелицеприятную, а может, и ужасную правду, не боясь наказания, но ни один придворный не пошел бы на такой риск. Сегодня эту роль выполняют карикатуристы с интеллектуальным уклоном, а иногда даже профессора, находящиеся вне коридоров власти.

По словам многих, кто знал Исайю Берлина, он обладал необыкновенно легким и жизнерадостным нравом. Сквозь сложные интеллектуальные рассуждения вдруг прорывалось жизнелюбие Берлина: «В его голосе, который остался звучать в его лучших эссе, в длинных и замысловатых абзацах и в предложениях внутри предложений, присутствует нравственное достоинство. Именно к ним мы можем обратиться тогда, когда захотим напомнить себе, какой может быть интеллектуальная жизнь: радостной и без иллюзий, с бьющей через край жизненной энергией»19.

Интеллектуальные «радости заключаются в удовольствиях мыслительного процесса», — говорит социолог Льюис Козер. «Единственным верным критерием истинного образования является то, что оно совершенно свободно „сидит“ на своем обладателе. Он, как никто другой, знает, как тонка местами мантия, которую другие хотели бы с него сорвать», — вторит ему литератор Жак Барзун20. С ними соглашается фермер, поэт и романист Уэнделл Берри: «Слишком серьезное отношение к себе мешает быть достаточно серьезным»21. Размышляя об интеллектуальной жизни многих католических мыслителей, Мэри Джо Уивер заметила: «Когда сердце укоренилось в Боге, разум обретает свободу играть. Свободу радоваться»22. Юмор, игра слов и смех благоприятствуют воспитанию смирения. Они облегчают то бремя, которое начинает чувствовать настоящий интеллектуал, ибо это бремя истины, неприятной истины, каковой чаще всего и является истина о положении человека, и его становится слишком тяжело вынести. Ибо «истина» заключается в том, что никто, кроме Самого Бога, ни один интеллектуал не обладает всей полнотой истины. Тот, кто думает иначе, не только нетерпим, но просто заведомо не прав.

Естественно, что некоторые интеллектуалы не обладают истиной, к которой стремятся, но они так преданны ей, что отказываются от связи с миром и личных взаимоотношений. Такой тип мыслителя Джордж Стейнер называет «абсолютным ученым»:

Абсолютный ученый… инстинктивно согласен с открытием Ницше, в соответствии с которым заинтересованность в чем-либо, полная заинтересованность в чем-либо, означает сильнейшее влечение, намного более мощное, чем любовь или ненависть, более крепкое, чем дружба или вера, и иногда даже более неумолимое, чем сама жизнь. Архимед не стал бежать от своих убийц; он был настолько углублен в алгебру конических сечений, что даже не повернул головы, чтобы посмотреть на них, когда они ворвались в сад… Архивариус, автор монографий, антиквар, специалист, охваченный пламенем очарования тайны… может стать равнодушным к отвлекающим требованиям социальной справедливости или узам семейной привязанности, политическому самосознанию и общечеловеческим ценностям… Быть может, многочисленные легенды о Фаусте являют собой правдивые истории, как и рассказ о человеке, который пожертвовал женой, ребенком и домом ради того, чтобы вывести абсолютно черный тюльпан (старая история, рассказанная Дюма)23.

Именно идеолог является объектом всех выпадов, направленных против интеллектуалов, о которых говорилось в первой главе. Мой отец был прав: «Интеллектуал [читай: идеолог] — это действительно человек, получивший образование выше своего интеллекта».

Интеллект как поле битвы

61

Интеллектуал наблюдает за идеями, сталкивает их друг с другом, разбирает их на части и начинает все заново. Кому, как не интеллектуалу, знаком шум сталкивающихся между собой противоречивых и непоследовательных идей! На страницах истории поверженные философы лежат, словно умирающие солдаты. Аристотель берет верх над Платоном; Плотин опережает Аристотеля и спасает Платона тем, что трансформирует его учение. Августин нападает на неоплатонического Плотина и манихейство, затем отвергает последнее и преобразовывает первое. Фома Аквинский критикует Аристотеля и развивает его философию. Это не шум сталкивающихся армий, ведущих битвы по ночам; это шум идей, выпущенных, как стрелы, как ядра и метательные снаряды, которые отражаются щитами, заслонами и закрытыми огневыми сооружениями или обнаруживаются радарами и уничтожаются в воздухе.

Мышление — процесс утомительный; намного легче пассивно перенять убеждения, чем прийти к ним в результате размышлений, скрупулезно исследуя их основу и пытаясь понять, какие они вызовут последствия.


Поле битвы интеллектуалов покрыто трупами. Из университетских казарм выходят новые герои, молодые интеллектуалы. Каждый исследует поле боя, находит труп, возможно, батальон трупов, вдыхает жизнь в их тела, формируя таким образом новую армию. Так возникают новые последователи Аристотеля, нео-неоплатоники, неогностики и неосхоласты. К драке присоединяются борцы за свободу или мятежники — как хотите — из рядов псевдоинтеллектуалов. Это разрушители, социологи познания и влиятельные мыслители эпохи постмодернизма24.

Сколько будет существовать человечество «под солнцем», столько будет существовать и открытое общество, где идеям будет дано право свободно выражаться, где будут интеллектуалы, чтобы стимулировать, сдерживать потоки идей и управлять ими. И после очередной и сокрушительной интеллектуальной катастрофы обязательно найдется тот, кто возьмется подбирать осколки.

Интеллект как осторожный судья

Иногда интеллектуал оценивает идеи, а иногда не дает им оценки. Очень важно подчеркнуть эту дихотомию, часто доходящую до парадокса. Интеллектуалы не должны торопиться делать выводы. Размышление требует времени, по крайней мере для большей части человечества. В отличие от мощных компьютеров, которые в соответствии со своей программой переваривают огромную массу информации и выдают безошибочные ответы, интеллектуалы и ограничены, и подвержены ошибкам. Пристрастия, предубеждения и ошибочные идеи, торопливый и беглый просмотр относящихся к делу подробностей, чрезмерное стремление получить желаемый результат, страх перед истинным содержанием идеи, нежелание принять последствия правильных рассуждений — все это и многое другое стоит на пути вынесения разумом правильного суждения.

Интеллект — это метла, которая может очистить разум, развращенный лицемерием.

Жак Барзун

Поэтому настоящие интеллектуалы приходят к своим выводам с особым смирением и осторожностью. И еще, Исайя Берлин в этом смысле представляет собой наилучший образец: «Он обладал поразительной скромностью и простотой»25.

Интеллект как путешественник

Интеллектуал сталкивает идеи с похожими идеями из других мировоззренческих систем. Мы более не живем в унифицированном мире, социальном, культурном или интеллектуальном. Мы живем в плюралистическом обществе.

Думать эффективно значит думать осмысленно. Глупо преследовать цель, не обдумав прежде, к чему приведет осуществление этой цели: результат может быть удачным, но не мудрым.


62

Используя религиозные термины, можно сказать, что плюрализм уже не означает, что один из нас баптист, а другой методист или же что кто-то из нас протестант, а кто-то католик. Это значит, что один наш сосед по дому может быть поклонником синтоизма, а другой абсолютно светским, нерелигиозным человеком. На одном конце нашей улицы могут строить буддистский храм, а через дорогу — мусульманскую мечеть. Наша парикмахерша каждое утро медитирует в течение двадцати минут, читая на первый взгляд бессмысленные мантры; бакалейщик каждый вечер по полчаса занимается йогой; а наш начальник учится искусству менеджмента на курсах, организованных движением «Новая эра».

Куда бы мы ни повернулись, мы везде встречаем людей, взгляды которых отличаются от наших, и каждый доказывает, что имеет право на собственное мнение. Впрочем, эти люди вполне довольны тем, что мы верим в то, что нам нравится. Как говорит Леон Визелтир, литературный редактор The New Republic, «наши города полны несовместимых друг с другом личностей. Вы живете, работаете и развлекаетесь с людьми, которым ваше мировоззрение кажется бессмыслицей или того хуже»26.

Истинные интеллектуалы обладают ясным представлением о различных мировоззрениях. Это позволяет им видеть более широкие перспективы, видеть каждую идею в контексте альтернатив нового, XXI века. Они понимают, чем являются на самом деле их предположения, а также могут уловить идеи тех, с кем они связаны. Они задумываются над такими вопросами, как: что есть первичная реальность — Бог или природа, материя или дух? Каковы основные качества человеческих существ? Как люди относятся к первичной реальности? Как вообще может кто-нибудь что-нибудь знать? В чем заключается основа человеческой нравственности? В чем смысл человеческой истории, если он вообще существует?27

Интеллект как священник и слуга

Интеллектуал приглашает свои идеи отобедать с собой и развлечься. Это несколько метафорично, несколько избыточно, говорите вы? Но этим мы просто хотим сказать, что интеллектуалы получают огромное удовольствие от процесса мышления. Мыслительный процесс — это пир, а не пост. Идеи могут быть рождены и развиты в одиночестве, и игра может проходить в уединении, но все же это не совсем так. В разуме интеллектуала идеи живут собственной, трепетной и пульсирующей жизнью. Иногда они исполняют музыку небесных сфер, в другой раз напевают монашеские песнопения, а затем немногие знакомые мелодии народных песен. Но они могут начать отбивать джазовый ритм или подражать птичьему щебету. Жизнь разума не назовешь спокойной.

Да, внешний мир, как видимый, так и невидимый, — это абсолютная тайна. Как и другой мир, в котором мы живем, внутренний мир, мир разума. Никто из нас не знает, на что способен наш разум и что он может произвести на свет.


Интеллектуал заставляет идеи служить людям в их повседневной жизни. Интеллектуалы заслужили плохую репутацию именно в этом аспекте своей деятельности. Пол Джонсон в своей работе об интеллектуалах предложил вниманию читателей уничтожающую критику в адрес хорошо известных мыслителей прошлого, которые, как он считает, увели Запад с пути истинного. Но есть и те, кто оказал на общество исключительно благотворное влияние. Вспомните таких современников, как Клайв Льюис, Фрэнсис Шеффер, Жак Эллул, Дитрих Бонхоффер, — все они послужили людям, подарив огромное количество идей, которые улучшили наш мир.

В любом случае, на интеллектуалов не следует смотреть просто как на философов в кресле. Как говорит Ричард Уивер, идеи имеют последствия. Они воздействуют на человеческую жизнь, и интеллектуалы просто не могут не быть частью этого процесса. И лучше, если это будут хорошие идеи с правильным применением, конечно. С этим замечанием мы перейдем к обсуждению темы следующей главы.


63

1 John Henry Newman, проповедь "Implicit and Explicit Reason", цит. по: Ker, The Achievement of John Henry Newman (Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 1990), p. 43. 2 A. G. Sertillanges, The Intellectual Life: Its Spirit, Conditions, Methods, trans. Mary Ryan (Washington, D.C.; Catholic University of America Press, 1987), p. VIII. 3 Tim Stafford, цитата из интервью с Эллен Черри (Ellen Charry, "New Theologians", Christianity Today, February 8, 1999, p. 47). 4 Sertillanges, The Intellectual Life, p. 71. 5 И детей, особенно внуков, но это само собой разумеется, так что я не упоминал об этом в тексте. Разве вы не рады, что обнаружили это в примечаниях, которые никак не нарушили ход ваших мыслей? 6 Drusilla Scott, Everyman Revived: The Common Sense of Michael Polanyi (Grand Rapids, Mich.: Eerdmans, 1985), p. 40; затем она цитирует Поланьи (Polanyi, Personal Knowledge: Toward a Post-critical Philosophy [New York: Harper & Row, 1964], p. 134): "Волнение ученого, совершающего открытие, - это интеллектуальный трепет, говорящий о том, что это открытие представляет собой нечто драгоценное в интеллектуальном плане, и в частности драгоценное для науки". 7 Enrique Krauze, "In Memory of Octavio Paz (1914-1998)", The New York Review of Books, May 28, 1998, p. 24. 8 Everett Knight, The Objective Society (New York: George Braziller, 1960), p. 8. 9 Jacques Barzun, The House of Intellect (New York: Harper & Brothers, 1959), p. 95. 10 См.: глава вторая, с. 35. Отрывок цитируется по: Letters and Diaries of John Henry Newman, ed. Charles Stephen Dessain et al. (Oxford, 1984), 6:212-12, by Ker, Achievement of John Henry Newman, p. 150. Ньюмен здесь ссылается на Lectures on Justification (1838). 11 См.: глава 7, с. 161-162. 12 David Hansen, A Little Handbook on Having a Soul (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1977), p. 79. 13 Gilbert Hignet, Man's Unconquerable Mind (New York: Columbia University Press, 1954), p. 36. 14 Josef Pieper, In Defense of Philosophy: Classical Wisdom Stands Up to Modern Challenges, trans. Lothar Krauth (San Francisco: Ignatius, 1992), p. 47; Платон, Мартин Хайдеггер и Ханна Арендт согласны с этим (cм.: Hannah Arendt, "For Martin Heidegger's Eightieth Birthday", in Martin Heidegger and National Socialism: Questions and Answers, ed. Gunther Neske and Emil Kettering, trans. Lisa Harries [New York: Paragon House, 1990], p. 231, цит. по: Plato Theaetetus 155d). 15 Pieper, In Defense of Philosophy, p. 47. 16 Джозеф Пипер обсуждает это различие в книге Leisure: the Basis of Culture (South Bend, Ind.: St. Augustine's 1998), p. 11-12, очевидно, переводя с греческого theoreto (во фрагменте 112) как "вслушиваться"; Кэтлин Фриман переводит слово theoreto менее выразительно - "обратить внимание" (Kathleen Freeman, Ancilla to the Pre-Socratic Philosophers [Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1957], p. 32). 17 Джозеф Пипер в действительности указывает на необходимость досуга для формирования культуры (Josef Pieper, Leisure: the Basis of Culture). 18 Lewis A. Coser, Men of Ideas: A Sociologist's View (New York: Free Press, 1965), p. ix. 19 Michael Ignatieff, "On Isaiah Berlin (1909-1997)", The New York Review of Books, December 18, 1997, p. 10. 20 Jacques Barzun, "The Educated Mind", in Begin Here: The Forgotten Conditions of Teaching and Learning (Chicago: University of Chicago Press, 1992), p. 211 (впервые опубликовано в журнале Life 15 октября 1950 г.). 21 Wendell Berry, "Notes: Unspecializing Poetry", in Standing by Words (San Francisco: North Point, 1983), p. 85. 22 Mary Jo Weaver, "Rooted Hearts/Playful Minds: Catholic Intellectual Life at Its Best", Cross Currents, Spring 1988, p. 74. 23 George Steiner, "The Cleric of Treason", in George Steiner: A Reader (New York: Oxford University Press, 1984), p. 197-198. 24 Я не хочу причислять всех социологов познания к категории "разрушителей". Многие, например Макс Вебер, Питер Бергер и Роберт Беллах, по праву называются интеллектуалами. 25 Stuart Hampshire, "On Isaiah Berlin (1909-1997)", The New York Review of Books, December 18, 1997, p. 11. 26 Leon Wieseltier, "The Trouble with Multiculturalism", обзор Dictatorship of Virtue: Multiculturalism and the Battle for America's Future by Richard Bernstein, New York Times Book Review, October 23, 1994, p. 11. 27 Я представил типологию основных мировоззрений (теизм, деизм, натурализм, нигилизм, экзистенциализм, восточный мистицизм и постмодернизм) в своей книге The Universe Next Door, 3rd ed. (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1997).


• Эрнест Димнет, «Искусство мыслить» (Ernest Dimnet, The Art of Thinking). • Дени Дидро, «Разговор Даламбера и Дидро» (Denis Diderot, Dialogue of D’Alembert and Diderot). • Свен Биркертс, «Элегии в честь Гутенберга» (Sven Birkerts, The Gutenberg Elegies). • Мигель де Унамуно, «О трагическом чувстве жизни у людей и народов» (Miguel de Unamuno, The Tragic Sense of Life). • Вирджиния Вулф, «Орландо» (Virginia Woolfe, Orlando). • А. Г. Сертиллангес, «Интеллектуальная жизнь» (A. G. Sertillanges, The Intellectual Life). • Ричард Бернстайн, «О мышлении» (Richard Bernstein, «Thinking on Thought», The New York Review of Books). • Л. Сюзан Стеббинг, «Мысли на заданную тему» (L. Susan Stebbing, Thinking to Some Purpose).

64

• Жак Барзун, «Интеллект» (Jaques Barzun, The House of Intellect). • Л. Сюзан Стеббинг, «Мысли на заданную тему» (L. Susan Stebbing, Thinking to Some Purpose). • Гилберт Хайт, «Непобедимый человеческий разум» (Gilbert Highet, Man’s Unconquerable Mind).


Глава 5Нравственное измерение разумаЧто такое христианин-интеллектуал?

В предыдущей главе мы говорили об интеллектуальной стороне разума. Описывая собственно интеллект, я пытался передать внутренний характер мыслительной деятельности: как именно происходит мыслительный процесс и к чему он ведет — к добру или злу, к Богу или к собственному «я».

Я также отметил, что такое разделение опасно. Это действительно так, ибо, отделяя нравственное от интеллектуального, мы можем прийти к выводу, что интеллектуальная жизнь есть исключительно ментальная жизнь — прохождение идей внутрь, вокруг, из разума и через разум. В этом случае мы можем смотреть на разум только как на мозг, видеть в мозге компьютер, обладающий самосознанием, и решить, что мыслительный процесс, происходящий в разуме, похож на тяжелый переезд через границу памяти и движение вокруг нулей и единиц.

Но наши мысли намного больше, чем просто ментальные связи: «Наши мысли таковы, каковы мы сами»1. Мы должны серьезно отнестись к словам Джеймса Аллена: «Афоризм „Каковы мысли человека, таков и он сам“ не только охватывает всего человека, но также и все обстоятельства и условия его жизни. Человек есть буквально то, что он думает, и его характер являет собой полную сумму всех его мыслей»2.

И даже если содержание наших мыслей не есть наш характер, то, как говорит Аллен, оно есть ключ к нашему характеру. Называя человека интеллектуалом, мы мало что говорим о его характере. Чтобы оправдать такой вывод, достаточно привести в пример несколько человек, обычно называемых интеллектуалами: Блез Паскаль, Вольтер, маркиз де Сад, Самюэл Джонсон, Джейн Остин, Карл Маркс, Серен Кьеркегор, Мэтью Арнольд, Джон Генри Ньюмен, Бертран Рассел, Жак Эллул, Симона де Бовуар, Клайв Льюис. Именно содержание мыслей человека, включая их

65

нравственное измерение и действия, которые вытекают из этих мыслей, демонстрируют характер человека. Все, собственно говоря, интеллектуалы. Каждый человек — это уникальная личность с неповторимым характером. Но только немногие могут стать хорошими друзьями, и еще меньшее число способно оказать положительное влияние на ход истории.

Более того, если мы, как христиане, склонны думать только потому, что не можем не думать, или если мы призваны к жизни разума через повиновение Богу, мы не должны стремиться быть просто интеллектуалами. Мы должны стать христианами-интеллектуалами или мыслящими христианами. Но что это значит?

Мыслящий христианин

Давайте вернемся к определению интеллектуала, представленному в конце первой главы:

Христианин-интеллектуал — это все вышесказанное, но направленное во славу Христа.

Это определение обманчиво просто. Оно предполагает, что к светскому пониманию интеллектуала нам нужно лишь добавить понимание сущности христианина, и таким образом мы получим представление о христианине-интеллектуале.

Когда я только начал писать эту книгу, и даже когда я впервые сформулировал вышеприведенное определение интеллектуала и христианина-интеллектуала, я считал, что все в порядке. Но вскоре я обнаружил, что мы не можем просто взять понятие христианина, соединить его с понятием интеллектуала и таким образом достичь цели. Представление об интеллектуале начинает трансформироваться, как только мы убираем из определения слова «во славу Христа».

Любовь, независимо от того, является ли она притяжением Истины или чистой, простой, стихийной любовью, всегда раскрывает возможности интеллекта и дает ему свободу гения.


В выражении «во славу Божью» присутствуют не только нравственные ограничения, видение Царства и жизненная позиция, но и глубокий онтологический и эпистемологический смысл. Как христиане, мы должны все делать во славу Бога. Как христиане-интеллектуалы, мы должны думать во славу Бога. В замечательной книге А. Г. Сертиллангеса об интеллектуальной жизни (The Intellectual Life), написанной в 1921 году, как я недавно выяснил, говорится именно об этом:

Интеллектуал должен быть интеллектуалом все время. Вот что предлагает св. Павел христианину: пьешь ли ты или ешь, чем бы ты ни был занят, все делай во славу Божью. Именно так следует поступать христианину в поисках света. Для него истина означает славу Божью; он должен все время хранить это в памяти и все подчинить этому требованию3.

Мы начинаем наше обсуждение отличительных качеств христианина с нравственного измерения. Мы уже рассматривали Ньюмена как образец для христиан-интеллектуалов. Два его устремления — к истине и святости — представляются для христианина-интеллектуала главными аспектами воздаяния славы Богу. Когда мы говорили о Ньюмене, на первое место я выдвинул его стремление к истине. Но здесь на первое место я поставлю стремление к святости. Причина этого скоро станет очевидной.

Берегите свободу своей души. Главное в жизни не знания, но характер.



Святость есть отделенность во славу Бога, ибо Божья слава есть Его святость, Его отделенность от всего, Его отличие от всего. Есть глубокий смысл в том, что Бог абсолютно отличается от всего сущего, настолько отличается, настолько трансцендентен, что мы не можем помыслить о Нем «Он есть», ибо Он есть Я есмь. Все наше знание о Нем возможно только лишь потому, что Он Сам решает открыть нам Себя. Из Своей отличной от всего сущего природы Он

66

Своим словом вызвал нас к жизни. Мы не сотворены из Него так, словно произошли от Него. Мы созданы, мы призваны к бытию посредством Его слова.

Так что прежде всего быть святым значит быть отделенным для служения Ему. И, во-вторых, быть святым значит иметь отличительные характеристики в соответствии с характером Божьим — то есть мы сами должны соответствовать образу Божьему, по которому Он сотворил нас. До той степени, до какой мы отражаем Его образ, мы святы. Когда Само Слово стало плотью, Он показал нам, что значит быть образом Божьим во всей полноте. В таком случае, стремление к святости означает стремление быть похожими на Христа.

Мысль, достойная так называться, никогда не вырастет из грязи. …Хорошие люди чаще всего мыслят правильно.


Поскольку даже в лучшем случае мы можем быть лишь искаженным образом Бога, мы сталкиваемся с проблемой, которую разрешить не в состоянии. Только Бог может сделать это. И Он решает эту проблему не только искупая нас смертью и воскресением Иисуса Христа, но и восстанавливая в нас Свой образ.

Я больше скажу, если в каком-нибудь человеке вера в Бога соединяется с моральной чистотой и высотой, то не столько потому, что вера в Бога делает его добрым, сколько потому, что, будучи добрым, он, слава Богу, вынужден верить в Него. Доброта — прекраснейший источник духовной прозорливости.


Стремление к святости есть стремление к тому, чтобы Бог изменил нас. Он делает это постепенно и разными способами, с помощью благодати и различных сторон христианской жизни: крещения, святого причастия, поклонения, общения с другими верующими, молитвы, размышления о Нем и Его написанном Слове, поста, уединения, тишины, служения. Мы не будем говорить об этом подробно. На эту тему существует много чудесных книг4. Важно то, что христианин-интеллектуал развивает в себе стремление к святости, стремление стать подобным Иисусу.

Говоря о том, как и о чем нам следует мыслить, апостол Павел раскрывает понятие святости: «Наконец, братия мои, что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте» (Флп. 4:8). Стремление к святости, таким образом, приведет в результате к желанию не только знать правду, но и творить правду.

По словам Августина, стимул для овладения знаниями заключается не только в стремлении к совершенному владению знаниями ради них самих; такое стремление лишь «надмевает» разум и делает его объектом идолопоклонства. Большая, серьезная эрудиция христианина вызвана «страхом Господним».

Дейвид Лайл Джеффри

Стремление знать правду и творить правду

Аристотель правильно сказал об этом: «Все люди от природы стремятся к знанию»5. Он мог бы сказать: «Все люди от природы стремятся к знанию истины», но это было излишне, потому что для него и его культуры это было само собой разумеющимся. Под истиной он имел в виду «самораскрытие реальности»6. Но Аристотель упустил важное библейское понятие. Он не признавал порочность человеческой природы. Наравне с желанием познания присутствует и желание спрятаться от того, что несет в себе правда.

Поэтому для христианина это стремление означает не только борьбу за познание истины, но и за то, чтобы прочувствовать ее всеми своими нервными окончаниями7. Однако сама правда приходит только к тем, кто хочет творить правду. Добродетель вознаграждается знанием. Как говорит Сертиллангес, «истина посещает тех, кто любит ее, кто подчиняется ей, и эта любовь невозможна без добродетели»8. И еще: «Внутренние, духовные качества играют во всем первостепенную роль. Интеллект — только орудие; управление им определяет природу его действия… Чтобы иметь правильные суждения, вы должны быть великим»9.

67

Обвинять разум в вечной слепоте и не наделять его какими бы то ни было умственными способностями не только противоречит Слову Божьему, но и здравому смыслу. Мы видим, что в человеческий разум вложено определенное исследовательское стремление к истине, к которой он никогда бы не стремился, если бы в нем уже не существовала склонность к истине.

Жан Кальвин

Майкл Джонс и Джон Генри Ньюмен соглашаются с этим: знание — то есть подтвержденное истинное убеждение — требует высокой нравственности. Джонс пишет:

Интеллектуальная жизнь мыслителя представляет собой функцию его нравственной жизни, но они ни в коем случае не исключают друг друга и не отделены друг от друга наглухо. Понимание истины возможно только тогда, когда утихнут страсти [эгоистические желания]. Разум подобен окну. Он прозрачен только тогда, когда чист. Если благодаря напряженным усилиям он улавливает проблески истины, тогда в системе, которую он создает, будет сиять истина, но не личность мыслителя10.

Джонс видит теснейшую взаимосвязь между интеллектом и нравственной жизнью: нравственность управляет интеллектом. Если мы стремимся к святости, у нас будет и стремление к истине. А если мы стремимся к истине, в награду мы получим знание истины. С другой стороны, если мы позволим низменным страстям и желаниям управлять нашей жизнью, мы никогда не познаем глубочайших нравственных истин, а может быть, никаких истин вообще11. Джонс заключает: «Мы можем знать только то, что позволяет нам знать наша нравственная жизнь. Только чистые сердцем узрят Бога. Или, как говорит св. Павел, „духовный [человек] судит о всем, а о нем судить никто не может“»12.

Что же происходит с интеллектом и его поиском истины, когда господствуют эгоцентрические желания? Неужели разум прекращает действовать? «Отвращение от истины по велению сумбурных страстей не означает прекращения работы разума; это значит лишь, что разум не воспринимает истину»13.

Истина в наше время так покрыта тьмой, а ложь так прочно утвердилась, что где уж нам любить истину — мы ее даже не знаем.

Блез Паскаль

Хуже того, добавлю я, разум не только не воспринимает истину, он становится жертвой лжи, маскирующейся под истину14. Реальность будет ускользать сквозь сетку разума, оставляя его обладателю лишь сгустки и осадок ошибок. Отец Серафим Роуз предупреждает: «Человеческий разум гибок, и он верит всему, чему его понудит верить воля»15.

Джонс в своих размышлениях о вырождающихся современниках (Degenerate Moderns) показывает, как этот принцип («Мы можем знать только то, что позволяет нам знать наша нравственная жизнь») отражается в жизни и научной деятельности нескольких современных интеллектуалов. Возьмем, к примеру, Маргарет Мид16. На основании ее классического труда о традиционной культуре Самоа (Coming of Age in Samoa) можно сделать следующий вывод: либо Мид полностью неправильно понимает социальную структуру этого народа, либо фальсифицирует свои данные (а может быть, и то и другое). Описывая Самоа как «рай свободной любви»17, Мид не только представила читателям заведомо ложные факты, но и подготовила почву для возникновения у себя чувства сексуальной вины.

Общественность в целом, как и сама Мид, была увлечена культурным релятивизмом, поскольку он санкционировал определенное отношение к сексуальным излишествам… Мид обратила антропологию в мощный механизм, направленный на успокоение встревоженной совести тех, кто был заинтересован в свержении нравственных норм западной, т. е. иудео-христианской, цивилизации18.

Произведение Мид Coming of Age in Samoa стало бестселлером и классикой антропологии. По словам Джонса, это доказывает, что «широкие слои общества, к которым был обращен этот

68

труд, испытывали потребность в рационалистическом объяснении… Интеллектуальное выражение культурного релятивизма коренилось в чувстве сексуальной вины»19. «Антропология [Мид], по существу, сводится к слабой попытке рационалистического объяснения сексуального поведения»20.

Мысли существуют, в первую очередь, ради действия. Никто не сможет избежать ответственности за свои поступки в соответствии со своим образом мыслей. Тот, кто никогда не чувствовал необходимости остановиться и подумать о том, как следует действовать и почему он желает действовать именно так, а не иначе, никогда не сможет действовать мудро.


Джонс в результате критики позиции Мид приходит к достаточно страшным выводам:

Традиционные пособия по христианской этике всегда утверждали, что похоть приводит к «ослеплению разума». А также к ненависти к Богу. Таким образом, интеллектуальная жизнь в XX веке попадает в заколдованный круг, в котором человек переходит от сексуальных грехов к интеллектуальным, и наоборот. Сексуальный грех ведет к безнравственной науке как форме рационалистического оправдания и отвращает человека от истины в интересах идеологии или своеволия, что, в свою очередь, приводит к более распущенному поведению. Далее это ведет к еще более нелепым теориям, и так до тех пор, пока не появится что-нибудь типа книги Фримана [посвященной разоблачению псевдонаучной теории Мид], и тогда мыльный пузырь лопается. После чего люди говорят: «Ну что ж, а мы, собственно, никогда и не принимали ее всерьез»21.

Далее Джонс цитирует следующие стихи из Послания к Римлянам (1:22–26):

[Они] называя себя мудрыми, обезумели, и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся, — то и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так что они сквернили сами свои тела. Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца, Который благословен вовеки, аминь. Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным…22

Действительно, опасно отделять интеллект от верности Богу и от стремления к истине и святости. Об этом хорошо сказал Сертиллангес: «Чистота помыслов требует чистоты души, это общеизвестная и неопровержимая истина. Неофит в области познания должен твердо усвоить это»23. Задолго до него Джон Генри Ньюмен также высказал подобную точку зрения. В письме от 1869 года он писал: «Если и существует способ обнаружения религиозной истины, он заключается не в упражнениях разума, но… в повиновении нравственным законам»24.

Для христианина-интеллектуала это не только размышления о Боге, приводящие к общению с Ним. Как говорит Ньюмен, это правильные размышления обо всем:

Когда люди совершают дела с мыслью о Боге, когда они действуют во имя Его и во исполнение Его воли, когда они просят Его благословений, когда молятся Ему о том, чего желают, и в результате видят Его дела (и неважно, соответствуют Божьи ответы просимому или нет), тогда они обнаруживают, что все, происходящее вокруг них, стремится подтвердить истины о Нем, истины, которые жили в их воображении, абсолютно разные и совершенно неземные25.

В обычных вопросах мы прекрасно осознаем ответственность знания. Мы знаем, что определенные грибы ядовиты. Поэтому мы не едим их. Мы знаем, что порох взрывоопасен. Поэтому мы заключаем его в капсулу и направляем начиненную им ракету в выбранную цель. Если мы не используем свое знание свойств пороха, скорее всего, мы плохо кончим. Но этот же принцип применим и к духовным вопросам.

Если мы стремимся к истине и, когда узнаем ее, искренне повинуемся ей (то есть если мы морально настроены правильно), нам может открыться истина о Боге и Его мире.

Душа мыслящего христианина

Я достиг критической точки своего повествования. И не знаю, как продолжать дальше. Странно, скажете вы. Согласен. Но у меня возникла одна проблема. Не знаю, поразило ли вас все

69

вышесказанное в той же степени, в какой поражает меня каждый раз, когда я размышляю об этом. Если вдуматься в этот принцип, он действительно изумляет. Позвольте мне повторить его:

Мы знаем только то, что осуществляем на деле, что претворяем в жизнь.

Или:

Мы верим только в то, чему повинуемся.

Если это не взволновало вас, тогда я не знаю, что вообще способно вас взволновать. Разве это сказано не о нас с вами? Ибо наша жизнь действительно никак не соотносится с истиной этих утверждений. Мы говорим, что знаем, но не делаем того, что знаем. Мы говорим, что верим, но не действуем в соответствии с верой.

Позвольте мне дать вам одно задание, которое я сам получил почти тридцать лет назад. Возьмите листок бумаги и сформулируйте в пяти пунктах то, что вы думаете о молитве. Страшно за результаты? Полагаете, я что-то затеял? Да, это так: я хочу, чтобы вам открылось то же, что и мне тридцать лет назад. Итак, сделайте то, о чем я вас прошу.

Благие мысли хороши лишь настолько, насколько они приводят к беспрекословному повиновению, по крайней мере в этом заключается основная часть их благости.


Выполните это задание, а потом загляните в примечания26.

Итак, ответьте на вопрос: что вы знаете о молитве и как вы к ней относитесь?

Мне никогда не забыть урока, который я извлек из этого задания, и в результате я говорю о молитве и думаю о ней совсем иначе.

Вы готовы к выполнению следующего задания? О нем я скажу лишь вкратце. Вы сами поймете, что нужно будет сделать. Прочитайте Нагорную проповедь (см.: Мф. 5–7) или хотя бы первые несколько стихов. Подумайте, как вы живете в свете этих стихов. Можете ли вы в ответ на эти заповеди совершенно честно сказать: «Credo, я верую»? Разве вам не хочется броситься на колени и воззвать к Тому, в Кого, по вашему утверждению, вы верите: «Верую, Господи! помоги моему неверию» (Мк. 9:24)?

Каждый, кто полагает, что может познать истину, продолжая жить неправедно, ошибается.

Св. Августин

Этот простой и поразительный принцип заключается в том, что мы знаем только то, что мы делаем (или веруем только в то, чему повинуемся). Однако мы не ведем себя в соответствии с этой истиной. На самом деле истина ужасает нас. Даже знание этого принципа лишь отчасти компенсирует шок, который я испытал в тот момент, когда прочитал следующее замечание Ньюмена, приведенное его биографом:

Библия постоянно учит тому, что «повиновение свету, которым мы обладаем, есть путь обретения большего света». Наше послушание должно быть абсолютно безусловным: «Пока мы не будем стремиться к полному и безоговорочному послушанию во всем, мы не можем называться настоящими христианами»27.

Мирослав Вольф, говоря о недавнем конфликте на Балканах, своей исторической родине, в частности отмечает склонность христиан, «которые заявляют о своем строгом подчинении авторитету Библии, находить миллиарды путей совершения личных и богословских преступлений против этого авторитета». Это не утверждение истины, которую, как мы видим, такие люди не знают. Нам нужно понять, что «библейские тексты могут оказать на нас благотворное воздействие, ибо это животворящие тексты, которые направляют нашу жизнь»28.

Таким же образом Н. Т. Райт проводит деление между христианскими и нехристианскими исследователями Нового Завета: «Христианин готов сказать (когда он читает текст): „Мне не

70

нравится все это, но воистину, если на самом деле так надо, я буду молиться о благодати и силе, чтобы принять это сердцем и благодаря этому измениться“»29.

И здесь мы сталкиваемся как с интеллектуальными, так и с практическими проблемами. Как можно говорить с полным пониманием, а мы уверены, что говорим с полным пониманием, о том, что мы не делаем того, что обязаны делать? Каким образом знание — это одно, а делание — другое? И как в то же время они могут быть одним и тем же, единым целым? Над этой загадкой я бился в течение многих лет. Ниже я привожу свою лучшую попытку разрешения этой проблемы, затрагивающую как интеллектуальные, так и практические стороны этого вопроса.

Начну с того, что напомню кое-какие библейские факты.

Библейские факты

Иисус считал веру и повиновение понятиями, неразрывно связанными друг с другом. Евангелие от Иоанна, например, уделяет этому вопросу особое внимание30. Тем не менее ошеломляющая Нагорная проповедь с ее невозможными на первый взгляд требованиями заканчивается признанием существования разницы между вышеупомянутыми понятиями. Здесь говорится о том, что в определенном смысле можно слышать слова Иисуса (т. е. человек может понимать, что Он имеет в виду), но не выполнять их. Это глупо со стороны человека, но, к сожалению, вполне по-человечески:

Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне (Мф. 7:24, 25).

Иаков также советует нам: «Будьте же исполнители слова, а не слышатели только, обманывающие самих себя» (Иак. 1:22).

Но в таком случае почему же мы в своей жизни не ощущаем такой тесной связи между верой и повиновением? Как мы можем понять (и это тоже кажется правдой), что не всегда делаем то, что считаем истиной, и не повинуемся тому, во что верим по собственному утверждению?

Пояснение

Существуют различные способы выражения дихотомии, о которой я говорю: вера — повиновение, слышание — делание, знание — делание, теория — практика, ортодоксия — ортопраксия и желание заниматься ничегонеделанием. Эти пары различных понятий указывают на одну и ту же проблему, но они не совсем идентичны. Лесли Ньюбигин отмечает это и противопоставляет два мировоззрения — классическое и библейское:

Эти точки зрения отличаются своим отношением к роли, которую выполняют видение и слышание. С классической точки зрения, истинное знание есть видение, теория. Это видение вечной истины. Поэтому существует подразделение на теорию и практику. Человек может сначала обрести видение, а затем, вторым шагом, найти пути воплощения своего видения на практике. Читатели Библии заметят, что эти термины в Библии совершенно отсутствуют. Потому что совершенная реальность есть личностное понятие, и Божье обращение к нам есть слово, которое несет в себе Его цель и обетование, слово, которое можно услышать или проигнорировать, которому можно подчиниться или не подчиниться. Вера приходит от слышания, а неверие — от неповиновения31.

Далее Ньюбигин цитирует Дитриха Бонхоффера, который знаменит тем, что акцентировал связь между верой и повиновением: «Только тот, кто верует, повинуется, и только тот, кто повинуется, верует»32.

Я согласен с Ньюбигином: основной способ, которым Библия говорит с нами об этой проблеме, связан со словами вера и повиновение или слышание и делание. Но сюда же следует включить и другую пару: знание и делание33. Возможно, верно то, что христианское богословие посредством использования таких терминов, как ортодоксия и иногда ортопраксия, исказило эту проблему, предложив более классическое деление на теорию и практику. Эти понятия действительно легче рассматривать как отдельные. В любом случае, далее в качестве центральных терминов я постараюсь использовать веру и повиновение.

71

Знание и делание, слышание и повиновение неразрывно связаны для людей, чьи убеждения истинно и глубоко христианские.

Стивен Гарбер

Раздвоение души

Давайте вернемся к нашей загадке: почему мы не ощущаем равенства веры и повиновения? Почему мы часто говорим, что верим в то, чего не воплощаем в жизнь?

Обычно на это отвечают, заявляя, что все мы на самом деле грешники. Наша жизнь лишена цельности; наши души служат двум разным господам; в нас обитают, по словам апостола Павла, ветхий и новый человек (см.: Рим. 6:6; Еф. 4:24). Другими словами, ответ сводится к тому, что между верой и повиновением действительно существует разница; они не могут быть неизбежно и неизменно равными между собой.

Это кажется вполне справедливым. Но меня удивляет не это. Меня поражает то, как эти два понятия (вера и повиновение) воистину могут стать одним, если мы по опыту и в соответствии с Библией воспринимаем их как два отдельных понятия. Поэтому я на самом деле хочу разобраться, как они могут быть одним целым и одновременно разными и отдельными понятиями.

Я могу оформить этот вопрос по-другому: меня удивляет разница между тем, во что я верю, и тем, что я на самом деле могу делать. Например, легко сказать, что я верю Библии, то есть я верю во все, что утверждает Библия. Конечно, когда я говорю такое, я признаю, что не знаю абсолютно всего, что утверждается в Библии. Но я действительно считаю, что знаю многое из того, о чем там говорится. Например, я прочитал, перечитал, изучил и еще раз исследовал Нагорную проповедь, и я думаю, что знаю достаточно много о том, какое значение имеет эта проповедь и какое влияние она должна оказать на мою жизнь. Тем не менее мое поведение выдает меня с головой. Требования Нагорной проповеди настолько строги, что мне кажется, я не смогу жить в полном соответствии с ними.

Если человек не стремится жить в соответствии с тем, что он знает, значит, на самом деле он не знает этого.

Серен Кьеркегор

Давайте возьмем простой, повседневный пример. Иисус приравнивает похоть к измене, и с этической точки зрения это верно.

Вы слышали, что сказано древним: «не прелюбодействуй». А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф. 5:27, 28)34.

Более того, я заявляю, что верю в справедливость этого утверждения. Тем не менее я все еще испытываю похоть. Если вера требует повиновения, тогда как я могу верить и не повиноваться? Разве можно знать, что похоть означает измену, и не действовать в соответствии со своим знанием?

Товарищ по несчастью

Утешает, как ни странно, одно. Я не одинок в подобного рода конфликте. Если в своем несчастье мне захочется обрести товарища, я легко могу найти его в лице апостола Павла. Я буду руководствоваться его рассуждениями в Послании к Римлянам (7:14–24). Исследователи Библии спорят о том, кого апостол Павел имел в виду в этом отрывке. Некоторые говорят, что речь идет о невозрожденном грешнике, другие считают, что это рожденный свыше верующий, который продолжает бороться с сильной склонностью ко греху, а третьи полагают, что это «ветхозаветный верующий», еще не принявший жизнь по духу, о которой Павел говорит в восьмой главе Послания к Римлянам35. Но давайте отложим в сторону ответы на этот важный герменевтический вопрос и подумаем о содержании текста. Это длинный, замысловатый, с многочисленными повторами текст. Он отражает, я думаю, наличие определенных проблем в душе Павла, существовавших, по крайней мере, в один из моментов его жизни, и, несомненно, отражает состояние моей собственной души. Я попытался передать его рассуждения своими словами:

72

Я сам себя не понимаю. Так как не делаю того, что хочу делать. Вместо этого делаю то, что ненавижу. Мне кажется, с одной стороны, у меня есть правильное желание — желание творить добро. Но с другой стороны, я просто этого не делаю. И конечно, когда я веду себя подобным образом, тогда на самом деле это не я, который делает то, что я делаю. Что-то во мне — а именно моя грешная природа — делает то, что, как я знаю, является неправильным. Видите ли, мое истинное «я» находит удовольствие в Божьем законе. В результате внутри меня идет война.

Какой я несчастный человек! Кто освободит меня от этого тела смерти?

В этом заключается суть проблемы. Павел озадачен не просто трудным интеллектуальным вопросом, но той экзистенциальной борьбой, которая происходит в глубине его души. И разве это описание — независимо от того, о ком говорил Павел, — не касается каждого из нас сегодня, даже тех, кто в течение длительного времени считал себя «верующим»? При условии, что большая часть из нас может оглянуться назад и увидеть успехи — и даже серьезные успехи — в сопротивлении греху и следовании за Христом. Но кто из нас совершенно свободен от внутренней борьбы со своей греховной природой?

Это верно до некоторой степени: если мы не ведем себя в соответствии с тем, во что мы, по нашим словам, верим, или не делаем того, что, как мы утверждаем, мы знаем, тогда мы не верим и не знаем. И если мы не верим, мы сталкиваемся еще с одной экзистенциальной головоломкой: «Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия» (Ин. 3:18).

Кто вызволит нас из этого ужасного положения? У апостола Павла есть на это ответ: «Благодарю Бога моего Иисусом Христом, Господом нашим» (Рим. 7:25). В следующей, восьмой главе Послания к Римлянам Павел объясняет, как Христос освобождает нас от этого разрушительного раздвоения души.

Жизнь в Духе

Христос освобождает «тех, кто во Христе», от осуждения, которое по справедливости заслужили все грешники, то есть все люди. Мы более не прокляты за то, что делали, и даже за то, кем мы являемся как грешники. Ибо теперь мы живем по духу, а «живущие по духу [помышляют] о духовном» (Рим. 8:5). «…помышления духовные — жизнь и мир» (Рим. 8:6). А также повиновение Божьим заповедям. Как говорит Джон Стотт, «Бог для того послал Своего Сына в мир, чтобы христианин был послушен закону»36.

Верить так трудно потому, что трудно повиноваться.

Серен Кьеркегор

Стотт распутывает несколько замысловатое объяснение «жизни по духу», которое дает Павел, разъясняя, как мы можем следовать водительству Духа и подчинять себя Его руководству. Он выделяет два понятия — стремление и умерщвление37. Во-первых, стремление как позитивный акт настройки наших помыслов на все, что есть благо и истина:

Наши нравственные устои зависят от наших мыслей, а наше поведение — от взглядов. «…каковы мысли в душе его [человека], таков и он» (Притч. 23:7), и, соответственно, таким образом он себя ведет. Нашим поведением полностью руководят наши мысли… Нас принуждают к действию наша озабоченность и амбиции, мы целиком поглощены своими интересами; на это мы тратим свое время, деньги и энергию, и этому мы подчиняем себя. Именно на это обращены наши помыслы38.

Значит, в первую очередь мы должны направить свои мысли на те вопросы, которые представляют собой благо, — то есть на все, что истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала (см.: Флп. 4:8).

Во-вторых, мы должны умертвить свою грешную природу и отложить в сторону всякие греховные дела:

73

Умерщвление (дел плоти силой Святого Духа) означает жесткий и категорический отказ от всех неправедных дел; ежедневное покаяние, отречение от всех известных нам греховных привычек, поступков и помыслов; лучше вырвать глаз или отрезать руку или ногу, если соблазны приходят к нам от того, что мы видим или делаем. Следует принять единственно правильное решение по отношению к плоти (греховной природе) — убить ее39.

Обратите внимание, умерщвление не происходит однажды, после чего человек живет безгрешной жизнью. Это следует делать ежедневно. И для этого необходимы изучение Библии, молитва, поклонение, пост, святое причастие, уединение и служение (всего не перечислить). Все это поможет поставить в центр нашей жизни как стремление к благим помыслам, так и умерщвление плотской природы. «Оба этих понятия, — подчеркивает Джон Стотт, — являют собой секрет жизни в самом полном смысле этих слов»40. Без них невозможно достичь святости.

Практический путь к целостности

Как я уже упоминал, путь к святости через стремление и умерщвление включает в себя традиционные стороны христианской жизни. Здесь я сделаю только несколько конкретных замечаний о них. Об этом написано много, особенно в последнее время. Для себя я считаю наиболее полезными сочинения Далласа Уилларда, Ричарда Фостера и Кэтлин Норрис.

Если я правильно понимаю их позицию, я думаю, они согласятся с тем, что я написал выше. Христианская жизнь подразумевает действия, направленные на созидание души, и не только души, но и всего человека. Это пути, которые Бог использует для того, чтобы изменить нас и восстановить в нас Свой образ. Когда мы уподобимся Ему, мы воистину станем личностями.

Чисто умственная жизнь может стать разрушительной, если она приводит нас к тому, что мысли заменяют жизнь, а идеи — действия. Человеку нужна не только мыслительная деятельность, потому что человек не бестелесный разум. Мы созданы, чтобы жить тем, что мы думаем, потому что если мы не будем жить тем, что мы знаем, значит, мы даже не знаем этого. Только делая наше знание частью нас самих с помощью действия, мы вступаем в реальность, которая выражена в наших представлениях.

Томас Мертон

Комментарии Майкла Кейси, описывающего особенно вдумчивый и глубокий способ чтения Писания, называемый lectio divina, дают нам надежду, которая должна подпитывать этот духовный труд:

Решение жить осознанно не означает мгновенного превращения в совершенного человека. Для этого потребуется осознание нашей истинной сущности, низменной и лишенной целостности. С этим пониманием мы можем направить свою ограниченную энергию не на громоздкие программы самоусовершенствования, но на то, чтобы понять, куда ведет нас Божья благодать, а затем последовать за ней. Если каждый наш шаг будет соответствовать Божьему замыслу, тогда он станет возможным и будет плодотворным, хотя и не обязательно так, как мы себе это представляли. Мы можем годами жить в состоянии неудовлетворенности собой, но это цена, которую мы платим за то, что приходим к полному упованию на Бога… Осознанная жизнь также предполагает глубокие размышления о позитивных компонентах веры и их влияние на нас41.

Мы должны молиться, как псалмопевец: «…утверди сердце мое в страхе имени Твоего» (Пс. 85:11), а действовать, как апостол Павел, говоривший о себе: «Оружия воинствования нашего не плотские, но сильные Богом на разрушение твердынь: ими ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия, и пленяем всякое помышление в послушание Христу…» (2 Кор. 10:4, 5).

Нравственное измерение христианского интеллекта

Это долгое обсуждение знания и делания может показаться попыткой уйти от объяснения термина христианский в качестве определения интеллектуала. Но если это и так, то только потому, что делание того, что человек, как он утверждает, знает, отличается от самого знания. Всем известно, что можно знать, но не делать. И действительно, общепризнанные интеллектуалы печально знамениты своей неспособностью жить в соответствии с собственными

74

нравственными установками. Но они по крайней мере считают себя достойными интеллектуалами. Им не приходится нести на себе бремя делания, для того чтобы утверждать свое знание.

Познание Бога не есть абсолютное, абстрактное познание, важное само по себе. Это не познание ради познания. Но это такое познание, которое направлено на нечто полезное, ценность которого заключается не в нем самом и закон которого существует не для него самого. «Знать Бога значит почитать Его» — такое познание не имеет никакой другой ценности, кроме своего объекта, задачи или цели: почитать Бога.

Карл Барт

К славе человеческой, человек — единственное творение на земле, обладающее интеллектом. Это накладывает на человеческие существа нравственное обязательство вести интеллектуальную жизнь. Ленивые люди слепы к славе и небрежны по отношению к своим обязанностям.


Христиане-интеллектуалы, однако, не должны даже пытаться спрятаться за такой дихотомией. Существует единство знания-делания, веры-повиновения, ортодоксии-ортопраксии, теории-практики. Мыслящие христиане, чьи дела не соответствуют словам, вовсе не являются христианами-интеллектуалами. Христианин-интеллектуал не может избежать этого бремени. Христианин-интеллектуал — это человек, чья интеллектуальная жизнь посвящена прославлению Бога. Он будет делать то, что, по его утверждению, он знает.


1 A. G. Sertillanges, The Intellectual Life: Its Spirit, Conditions, Methods, trans. Mary Ryan (Washington, D.C.; Catholic University of America Press, 1987), p. 172. 2 Из книги Джеймса Аллена As a Man Thinketh, цит. по: Rueben P. Job и Norman Shawchuck, A Guide to Prayer for Ministers and Other Servants (Nashville: Upper Room, 1983), p. 337-338. 3 Sertillanges, The Intellectual Life, p. 67-68. 4 Я настоятельно рекомендую следующие книги: Dallas Willard, The Spirit of the Disciplines (San Francisco: Harper & Row, 1987); Richard Foster, Celebration of Discipline (San Francisco: Harper & Row, 1982); а также Job and Shawchuck, A Guide to Prayer for Ministers and Other Servants. 5 Первое предложение из "Метафизики" Аристотеля. 6 Эта фраза принадлежит Джозефу Пиперу, но концепция заимствована у Аристотеля (Метафизика, 2.1.993б.20); (см: Josef Pieper, In Defense of Philosophy, [San Francisco: Ignatius, 1992], p. 45-46). 7 Книга Стивена Гарбера - лучшая из известных мне книг о взаимосвязи знания и делания и о том, как осознать это единство в своей практической жизни и в педагогике образования: Steven Garber, The Fabric of Faithfulness (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1996). См. также проницательное эссе гарвардского профессора Роберта Колса (Robert Coles, "The Disparity Between Intellect and Character", The Chronicle of Higher Education, September 22, 1995). 8 Sertillanges, The Intellectua Lifel, p. 19. 9 Там же, p. 17-18. 10 E. Michael Jones, Degenerate Moderns: Modernity as Rationalized Sexual Misbehavior (San Francisco: Ignatius, 1993), p. 258. 11 Если верно, что наши желания и страсти препятствуют познанию истины, то картина мира, нарисованная Хабермасом, достаточно неутешительна: "Хабермас, возможно, самый лучший защитник современности, видящий триумф желаний над рассудком в постмодернистской картине мира" (Philip Sampson, "The Rise of Postmodernity", in Faith and Modernity, ed. Philip Sampson, Vinay Samuel and Chris Sugden [Oxford: Regnum Books International, 1994], p. 40, размышления о книге Хабермаса The Philosophical Discourse of Modernity [Polity, 1987]). 12 Jones, Degenerate Moderns, p. 259. 13 Там же. 14 См.: Stephen K. Moroney, "How Sin Affects Scholarship: A New Model", Christian Scholar's Review, весна 1999, p. 432-451, в качестве философского и богословского подтверждения духовных результатов греха. 15 Eugene (Fr. Seraphim) Rose, Nihilism: The Root of the Revolution of the Modern Age (Forestville, Calif.: Fr. Seraphim Rose Foundation, 1994), p. 65. 16 Jones, Degenerate Moderns, p. 19-41; Джонс также пишет о таких деятелях, как Альфред Чарлз Кинзи (печально знаменитый доклад Кинзи), Энтони Блант (искусствовед и шпион), Стэнли Фиш и Джейн Томпкинс (литературные критики), Пабло Пикассо, Зигмунд Фрейд, Карл Г. Юнг и Мартин Лютер (!). В работе Dyonysos Rising: The Birth of

75

Cultural Revolution out of the Spirit of Music (San Francisco: Ignatius, 994) Джонс продолжает свой анализ рационализированного сексуального поведения на примере Рихарда Вагнера, Фридриха Ницше, Арнольда Шенберга, Теодора Адорно, Алистера Кроули и Мика Джаггера. Джонсовская критика Кинзи была поддержана Джеймсом Джонсом (James H. Jones, "Annals of Sexology: Doctor Yes", The New Yorker, August 5 and September 1, 1997, p. 99-113), который писал, что Кинзи был не столько объективным ученым, основывавшим свои выводы на тщательно собранных научных данных, сколько "тайным крестоносцем, решившим использовать науку для освобождения американского общества от того, что казалось ему вредным наследием викторианской сдержанности" (р. 100). Его методология была ошибочной от начала и до конца, а жизнь отравлена навязчивыми идеями сексуального характера: "Он был гомосексуалистом и с самого детства мазохистом, который по мере взросления со все возрастающей неотвратимостью стремился к сексуальным извращениям" (р. 101). Джордж Стейнер размышляет о влиянии гомосексуализма Энтони Бланта на его предательство в работе "The Cleric of Treason" in George Steiner: A Reader (New York: Oxford University Press, 1992), p. 194-197, но отказывается сделать вывод о том, что сексуальная ориентация Бланта и даже его предательство оказали пагубное влияние на его ученость: "Исследовательские работы Бланта как искусствоведа остаются блестящими. Может ли повлиять на "памятники неувядающего интеллекта", по гордому выражению Йетса, нравственная или политическая обструкция? Я не знаю" (р. 202). 17 Фраза Дерека Фримана из книги, которая положила начало разоблачению псевдонаучной теории Маргарет Мид (см.: Derek Freeman, Margaret Mead and Samoa: The Making and Unmasking of an Anthropological Myth [Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1983], р. 284, цит. по: Jones, Degenerate Moderns, p. 32). 18 Jones, Degenerate Moderns, p. 32. 19 Там же, p. 33. 20 Там же, p. 37. 21 Там же, p. 40. Ссылку на Фримана см. в примечании 17. 22 Этот перевод был использован Джонсом. 23 Sertillanges, Intellectual Life, p. 22. 24 Цитата Николаса Лэша из его предисловия к книге: John Henry Cardinal Newman, An Essay in Aid of a Grammar of Assent (в дальнейшем Grammar; Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 1979), p. 9. 25 Newman, Grammar, p. 106-107. Ньюмен продолжает: "Затем они предстают пред Ним как пред Живой Личностью и могут общаться с Ним с такой прямотой и простотой, с таким доверием и открытостью, mutatis mutandis, с какими мы обращаемся к земным начальникам. Так что сомнительно, что мы можем воспринимать общение с равными себе с большей остротой, чем та, с какой эти благородные умы способны созерцать и восхищаться невидимым и непостижимым Создателем" (р. 107). 26 Хорошо. Вот вам вторая часть вашего задания. Возьмите листочек бумаги и запишите, сколько времени (часов или минут) вы тратите каждую неделю на молитву. Поняли? 27 Ian Ker, John Henry Newman (New York: Oxford University Press, 1988), p. 138. 28 Цит. по: Tim Stafford, "New Theologians", Christianity Today, February 8, 1999, p. 36. 29 Там же, p. 45. 30 В своей книге Discipleship of the Mind я уже писал о неразрывной связи, которая существует между знанием и деланием, что является еще одним способом выражения дихотомии, о которой я говорю в пятой и шестой главах этой книги. 31 Lesslie Newbigin, Proper Confidence: Faith, Doubt and Certainty in Christian Discipleship (Grand Rapids, Mich.: Eerdmans, 1995), p. 14. 32 Текст, который цитирует Ньюбигин, несколько отличается в переводе от текста, который я привожу здесь из книги Дитриха Бонхоффера (Dietrich Bonhoeffer, The Cost of Discipleship [New York: Macmillan, 1959], p. 54). 33 Еще раз см. пятую и шестую главы моей книги Discipleship of the Mind. 34 Приравнивание гнева к убийству также справедливо: с этической точки зрения гнев является убийством: "Вы слышали, что сказано древним: "не убивай, кто же убьет, подлежит суду". А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: "рака", подлежит синедриону; а кто скажет: "безумный", подлежит геенне огненной" (Мф. 5:21, 22). 35 Объяснение различных проблем, поставленных в этой главе, и разрешение, предлагаемое учеными, ищите в книге Джона Стотта Romans: God's Good News for the World [Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1994], p. 205-214. В своем более раннем комментарии к 5-7 главам Послания к Римлянам (John Stott, Men Made New [Downers Grove, Ill,: InterVarsity Press, 1966], p. 71-75) Стотт утверждает, что в Рим. 7:14 - 8:4 Павел имел в виду себя и, следовательно, всех христиан; в Romans (p. 205-211) он отказывается от такой точки зрения, а также от утверждения, что эти строки предназначались для невозрожденного человека. Вместо этого он занимает такую позицию, согласно которой эти стихи подразумевают человека, все еще живущего под властью Ветхого Завета и не признающего присутствия или силы пребывающего в нас Святого Духа, Который дает верующим возможность делать то, чего они желают более всего: жить в соответствии с законом. 36 Stott, Romans, p. 201. 37 Там же, p. 217-236; здесь я цитирую раннего Стотта, его краткое исследование Рим. 5-8 (Men Made New, p. 85-94); по вопросу, о котором здесь идет речь, Стотт, похоже, не изменил своего мнения. 38 Там же, p. 86-87. 39 Там же, p. 91. 40 Там же, p. 92. 41 Michael Casey, Sacred Reading: The Ancient Art of Lectio Divina (Ligouri, Mo.: Triumph, 1996), p. 75. Кейси далее

76

цитирует Бернара Клервоского: "Поэтому, друзья мои, я советую вам отказаться от тревожных и беспокойных размышлений о собственном несовершенстве и обратиться к более приятным воспоминаниям о тех благих вещах, которые совершил для вас Бог. Таким образом, вместо того чтобы расстраиваться из-за мыслей о себе, вы почувствуете облегчение, обратив свой взгляд на Бога… Печаль из-за греха, действительно, вещь необходимая, но она не должна преобладать над остальным. Напротив, нужно, чтобы счастливые воспоминания о Божьей щедрости уравновесили ее, или, по крайней мере, чтобы сердце не ожесточилось от сильной печали и таким образом не погибло, отчаявшись" (SC 11.12, Santi Bernardi Opera [Rome: Editions Cistercienses, 1957], 1.55.12-19).


• Эрнест Димнет, «Искусство мыслить» (Ernest Dimnet, The Art of Thinking). • А. Г. Сертиллангес, «Интеллектуальная жизнь» (A. G. Sertillanges, The Intellectual Life). • Эрнест Димнет, «Искусство мыслить» (Ernest Dimnet, The Art of Thinking). • Мигель де Унамуно, «О трагическом чувстве жизни у людей и народов» (Miguel de Unamuno, The Tragic Sense of Life). • Дейвид Лайл Джеффри, «Библейские герои» (David Lyle Jeffrey, The People of the Book). • Жан Кальвин, «Наставление в христианской вере» (John Calvin, Institutes of the Christian Religion). • Блез Паскаль, «Мысли» (Blaise Pascal, Pensees). • Л. Сюзан Стеббинг, «Мысли на заданную тему» (L. Susan Stebbing, Thinking to Some Purpose). • Джон Генри Ньюмен, «Дневник Дж. Ньюмена» (John Henry Newman, Diary). • Св. Августин, «О христианской науке» (St. Augustine, De Agone Christiano). • Стивен Гарбер, «Верность» (Steven Garber, The Fabric of Faithfulness). • Серен Кьеркегор, «Дневник С. Кьеркегора» (The Diary of Soren Kierkegaard). • Серен Кьеркегор. • Томас Мертон, «Мысли в одиночестве» (Thomas Merton, Thoughts in Solitude). • Карл Барт, «Вера Церкви» (Karl Barth, The Faith of the Church). • Мортимер Адлер, «Интеллект: примат разума над материей» (Mortimer Adler, Intellect: Mind over Matter).

77


Глава 6Совершенство интеллектаИнтеллектуальные добродетели

Пора начать более конкретный разговор. Нам нужно сосредоточиться на природе христианского мышления. Мы рассмотрели ньюменовское определение «совершенства интеллекта» и мою концепцию христианского интеллекта. Это может показаться проявлением романтизма: идеал просто недосягаем. Вы, конечно, помните восторженное высказывание Ньюмена:

Совершенство интеллекта, которое представляет собой идеал образования и его результат, дается каждому человеку в определенной мере. Совершенство интеллекта есть ясное, спокойное и точное восприятие и понимание всех вещей, насколько это возможно для конечного разума человека, причем каждая вещь встает на свое место вместе со своими, присущими ей характеристиками. На основании его знания истории такой интеллект можно назвать почти пророческим; на основании его знания человеческой природы он едва ли не насквозь видит сердца человеческие; такой интеллект обладает почти сверхъестественным милосердием, поскольку свободен от мелочности и предубеждений; он почти полностью покоится в вере, потому что ничто не в состоянии поразить его; ему свойственна красота и гармония почти небесного созерцания, настолько такой интеллект близок к вечному порядку вещей и музыке небесных сфер1.

Какое безрассудство пытаться достичь такого уровня интеллекта! Это просто сумасшествие! Подумать только, музыка небесных сфер!

Но потом те из нас, кто изучал английскую литературу, могут вспомнить еще одного автора викторианской эпохи, который писал:

И все ж должно стремленье превышатьВозможности, — не то к чему нам небо?

Роберт Браунинг вложил в уста художника Андреа дель Сарто принцип, которому дель Сарто не следовал. К великому своему сожалению, дель Сарто остановился на достигнутом. Размышляя о своем искусстве, он продолжает:

Мои холсты так мирно-серебристы,Так совершенны — в этом вся беда!2

Если мы застрянем в рамках нами же установленных ограничений, мы никогда не узнаем, на что мы способны. Несовершенный продукт нашего мышления, устремляющийся за пределы того, что на первый взгляд кажется его границей, может прославить Бога больше, чем совершенный, продолжающий крутиться, как станок, запрограммированный на изготовление простенькой детали. Или, образно говоря, человек, который решил отправиться на ловлю рыбы в штормовом море, может вернуться с таким немыслимым уловом, который и не снился человеку, промышляющему в спокойных прибрежных водах.

Да, человеческий разум ограничен. Да, нашему самосознанию должно быть свойственно смирение. Да, у каждого человека имеются собственные границы возможного. Только немногие из нас могут соперничать с Джоном Генри Ньюменом, не говоря уже об Августине, Жане Кальвине, Симоне Вейль и всех остальных интеллектуальных гигантах. Но никто из нас не знает, на что

78

способен наш разум. Мы просто не можем знать того, чего мы не знаем, пока нам об этом не скажет тот, кто знает. Конечно, так распорядился Бог. Он сказал нам, что мы не в состоянии проникнуть в глубины Его разума.

Мои мысли — не ваши мысли, ни ваши пути — пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших и мысли Мои выше мыслей ваших (Ис. 55:8, 9).

Однако достаточно немногие вещи являются непостижимыми для нашего разума, многое, безусловно, доступно нашему пониманию. Поэтому нельзя недооценивать ни человечество в целом, ни каждого индивидуума в отдельности. Может быть, тогда мы сможем услышать хотя бы эхо музыки небесных сфер.

Но как? Действительно, каким образом? Пора начать более конкретный разговор. В этой и в следующей главе мы рассмотрим четыре составляющие ответа на этот вопрос. Это добродетели, интеллектуальные практики, советы и препятствия. И в то же время нам следует помнить чудесное прозрение А. Г. Сертиллангеса:

Каждая истина реальна и конкретна; самая на первый взгляд абстрактная и самая возвышенная в то же время и самая конкретная. Каждая истина есть жизнь, направление и путь, ведущий к концу человека. Поэтому Иисус Христос и утверждал: «Я есмь путь и истина и жизнь»3.

Интеллектуальные добродетели

Нет ничего более конкретного и в то же время более абстрактного, чем добродетели, ибо они есть побуждающие устремления, которые питают и насыщают энергией наши действия. Во-первых, дадим абстрактное определение этого понятия:

Добродетели — это характерные качества наряду с интересами и способностями суждения и действия, в которых они воплощаются… Добродетели представляют собой глубоко укоренившиеся свойства нашего характера, которые с готовностью склоняют нас к чувствам, мыслям и действиям в соответствии с требованиями меняющихся обстоятельств4.

…Высшая радость для человека — в обретении и обогащении сознания. Это не обязательно радость обладания знанием, но и радость самого процесса познания. Когда мы знаем что-либо, мы имеем тенденцию забывать, так что наше познание оказывается, если можно так выразиться, бессознательным. Самая чистая человеческая радость, самое чистое человеческое наслаждение связано с актом усвоения знания, узнавания, с актом обретения знания, то есть способности различать.


А теперь практическое значение всего этого: встречая новый день — и необходимость принимать важные и не очень важные решения, — что я должен делать? Как мне решить, что сделать сначала: принять душ или почистить зубы? Конечно, здесь все определит сила привычки, но при чем здесь привычка? А при том, что наш характер — со своими добродетелями и пороками — состоит из тысяч ранее принятых решений. То, кем мы являемся, наше бытие, как мы уже говорили в предыдущей главе, формируется и изменяется в зависимости от того, какие решения мы принимаем. Между тем, какие мы есть внутри, и тем, какие действия мы предпринимаем в своей внешней жизни, существует симбиотическая связь. Когда мы действуем бессознательно, мы вызываем изнутри свои добродетели и пороки, и эти действия не только выражают наш характер, но и формируют его. Когда мы действуем осознанно — только после того, как обдумали свое решение, — мы совершенно намеренно созидаем свой характер и посредством этого становимся либо более добродетельными, либо, естественно, менее.

Этика характера — это веками ведущийся разговор о смысле жизни и порядке нашего существования. Этот важный разговор формирует представление о том, что вера выражается и оформляется в поведении, и нравственная жизнь как общества, так и отдельной личности поддается формированию. Поэтому первые вопросы этики скорее относятся к тому, как человек живет, а не к тому, во что он верит.

Стивен Гарбер

С этим всякий согласится, не так ли? Мы, как христиане, должны становиться более добродетельными. Поэтому мы должны действовать так, чтобы формировать характер, более

79

соответствующий тому, чем мы должны быть на самом деле — творениями, созданными по образу Божьему. Давайте подробнее остановимся на интеллектуальных добродетелях.

Структура интеллектуальных добродетелей

Джей Вуд в своей работе Epistemology: Becoming Intellectually Virtuous перечисляет четыре типа интеллектуальных добродетелей, каждый из которых имеет отношение к отдельному аспекту интеллектуальной жизни. Сам Вуд не систематизирует эти типы, но невольно напрашивается следующая схема5.

Добродетели в приобретении:стремление к истине

Добродетели в применении:стремление к святости

любознательность;способность к обучению;настойчивость;смирение.

готовность делать то, что знаешь;любовь;сила духа;честность;смирение.

Добродетели в сохранении:стремление к последовательности

Добродетели в общении:сострадание к другим

твердость;смелость;постоянство;упорство;терпение;смирение.

способность ясно выражать свои мысли;порядок в изложении мыслей;способность иллюстрировать свои мысли;смирение.

Нет смысла выяснять, какие из этих добродетелей являются более значительными, важными или необходимыми. Мы уже говорили об этом много раз. Но они взаимосвязаны, и нам следует еще раз рассмотреть их: стремление к истине и стремление к святости, обрамленные смирением.

Стремление к истине

Христиане-интеллектуалы не просто любят идеи; они любят истину. И они должны любить истину, ибо, как сказал св. Григорий Великий, «истину невозможно познать, не полюбив ее»6. Об этом же говорили Паскаль и множество других мудрых христиан.

Тот, кто понял истину, не полюбив ее, или полюбил, не поняв ее, не обрел истины ни в первом случае, ни во втором. — Бернар Клервоский7.

Истина в наше время так покрыта тьмой, а ложь так прочно утвердилась, что где уж нам любить истину — мы ее даже не знаем. — Блез Паскаль8.

В любви и только в любви мыслимо действительное познание Истины. — Павел Флоренский9.

Истина посещает тех, кто любит ее, кто подчиняется ей, и эта любовь невозможна без добродетели. — А. Г. Сертиллангес10.

Разве эта связь любви и истины может показаться странной? Исходя из библейских понятий, конечно, нет. Иисус Сам объяснил, почему религиозные лидеры должны были поверить в то, что Он был послан Богом, и почему они тем не менее не поверили. «…вы не имеете в себе любви к Богу, — сказал Он. — Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете» (Ин. 5:42, 43). Этот отказ принять Иисуса как Божьего Посланника явился четким показателем отсутствия у них любви к Богу. Вопрос этот нравственного плана, а не интеллектуального. Ясное понимание того, Кто есть Иисус, — результат любви к Богу.

Я всегда был уверен в том, что если человек действительно хочет знать истину о Боге и если он действительно любит правду, истина обязательно посетит его. Поэтому я часто призываю студентов читать Новый Завет, особенно Евангелия, и просить Бога явить им истину об Иисусе. «Скажите Богу, что вы так сильно хотите знать истину, что

80

готовы действовать в соответствии с истиной, как только узнаете о ней, и будете повиноваться ее повелениям, чего бы это вам ни стоило, — говорю я. — Вся ваша жизнь изменится. Но эти изменения обойдутся вам недешево. Возможно, вам придется перестроить свои планы относительно увлечений и женитьбы. Может быть, вы потеряете кого-то из своих друзей. Возможно, вы не получите и даже не будете искать высокооплачиваемую работу в престижной компании. Но если вы действительно хотите следовать за истиной, вы найдете ее в Иисусе Христе».

Истина всегда нова. Старые добродетели, как трава, влажная и блестящая от утренней росы, ожидают возможности пустить новые ростки. Бог не творит старое. Мы должны помочь нашему Богу обновить не похороненное прошлое и летопись умирающего мира, но вечное лицо земли.


Иисус сказал тем, кто поверил в Него, что Он был послан от Бога: «…если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:31, 32). Пребывание в слове Иисуса Христа не означает только лишь «чтение Библии» или «слушание проповедей». Оно означает повиновение тому, что говорит Иисус. Цена обретения истины заключается в повиновении, а результат ее обретения выражается в познании этой истины и в освобождении, освобождении от всего того, что отделяет нас от Бога и от исполнения нашего предназначения. Так стоит ли искать эту истину? Тысячу раз да.

Истина и святость требуют отречения от многих типичных человеческих страстей: от страсти к обладанию (материализм), к финансовому благосостоянию (деньги), к удовольствиям (гедонизм). Уэнделл Берри, например, напоминает нам:

Человек прежде всего нуждается не в знании того, как приобрести больше, а в знании того, без чего он может обойтись и как обойтись без этого. Существенное социальное неравноправие заключается не в том, что кто-то имеет, а кто-то не имеет, но в том, что кто-то имеет в избытке, а кто-то довольствуется необходимым11.

Как сказал Иисус, «…кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее. Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мк. 8:35, 36). Подумайте также о великих и утешительных словах Иисуса: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11:28–30). И, наконец, великое Божье обетование, обращенное к евреям в вавилонском пленении за сотни лет до появления Иисуса на земле: «…и взыщете Меня, и найдете, если взыщете Меня всем сердцем вашим. И буду Я найден вами…» (Иер. 29:13, 14).

Формула, определяющая религиозные и нравственные сферы, очень проста: если человек любит истину, он будет творить правду, которую знает; если человек творит правду, которую знает, он получит в награду еще большее познание истины.

Проверка формулы

Насколько ценны эти добродетели — стремление к истине и стремление к святости! Нам не нужны ничьи советы по поводу того, что с ними делать. Мы знаем это, и знаем достаточно для того, чтобы нести ответственность за все, что мы делаем с ними — укрепляемся в них или подавляем их.

Итак, первый способ, которым можно проверить эту формулу, — это повиноваться тому, что мы знаем, и стремиться к большему знанию с тем, чтобы повиноваться еще больше.

Мудрость есть всеобъемлющее понимание истины: ее невозможно достичь без любви…

Тьерри Шартрский

81

Второй — обратить внимание на то, как отсутствие этих добродетелей ведет к невежеству, высокомерию, деградации и распущенности. Апостол Павел открыто говорит об этом в Послании к Римлянам (1:18–32):

Ибо открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину неправдою. Ибо, что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны. Но как они, познав Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели, и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся, — то и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так что они сквернили сами свои тела. Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца, Который благословен вовеки, аминь. Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение. И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму — делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы. Они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют.

Мы читаем такие отрывки с суровыми и страшными предупреждениями и предсказаниями и удивляемся тому, что людей, включая нас самих, что-то могло остановить в их стремительном движении по наклонной плоскости. Мы тут же думаем о том, что либо сами сейчас находимся на этом пути к погибели, либо когда-то сошли с него. Это смертельное движение было остановлено только благодатью Божьей. Только по благодати Божьей мы теперь идем по пути святости. И мы можем идти этим путем только в присутствии и силе Святого Духа.

Ненависть к истине: упадок культуры

Любовь к истине приводит к повиновению, святости и дальнейшему познанию истины. Но эта же формула работает и в обратном направлении: нежелание творить правду приводит к ненависти по отношению к ней. Дейвид Лайл Джеффри в своем блистательном эссе Knowing Truth in the Present Age говорит о негативной стороне этой формулы:

Когда любовь к истине становится немодной, как, например, в настоящее время, одно упоминание о ней может вызвать ненависть. Римский поэт Теренций сказал: veritas otium parit, что значит «истина вызывает ненависть». В природе человека глубоко заложено желание бежать от правды, и это знают все12.

Джеффри цитирует вопрос Августина:

Почему истина вызывает ненависть? Если люди стремятся к счастью, которое есть радость знания истины, тогда почему к вашему слуге относятся как к врагу именно те люди, которым он проповедует истину?

Далее следует пояснение Августина:

Это происходит потому, что люди, любящие какие-то другие вещи, хотят, чтобы и они были истиной, и только потому, что они не хотят быть обманутыми, они не хотят знать о том, что на самом деле обманываются. Таким образом, они ненавидят истину ради тех вещей, которые любят, потому что именно их они почитают за истину. Они любят правду, когда она просвещает их, и ненавидят ее, когда она их обличает. (Исповедь 10.23.)

О, эта способность человеческого сердца обманывать себя! О, как отчаянно нуждаемся мы в благодати Божьей! О, насколько безоговорочно необходимо смирение каждому из нас, кто думает, что обрел истину!

Здесь существует очень тонкое различие. С одной стороны, мы должны согласиться с тем, что истина есть, что ее можно найти, что по благодати Бога, Который создал нас по Своему образу и Который хочет, чтобы мы познали истину, мы можем ее познать, по крайней мере хотя бы определенную ее часть. С другой стороны, мы должны признать, что мы — падшие существа, подверженные всем извращенным страстям человеческим. Ни один порок не

82

чужд нам. Сатана постоянно стоит у дверей с ложью на устах, ища, кого погубить, заманивая нас в ловушки наших собственных чрезмерных желаний.

Для тех, кто не любит истины, оправданием служат распри и большое число тех, кто ее отрицает; итак, причина их заблуждений лишь нелюбовь к истине и милосердию. И потому извинить их нельзя.

Блез Паскаль

Честно говоря, непревзойденный мастер подвергать все сомнению Ницше часто бывал прав, когда рассуждал о человеческой природе: «Самая распространенная ложь — это ложь самому себе»13. Послушайте, например, что говорит Кай Нильсен в оправдание своего неверия в библейского Бога:

Утверждать, что человек имеет цель [должен выполнить определенную функцию или сыграть какую-то роль в мире], во-первых, оскорбительно, ибо это предполагает отношение к человеку как к некоему орудию или артефакту. Рассматривать человека как нечто, призванное осуществить какую-то цель, просто унизительно14.

Нильсен считает, что Бог не мог быть благим и в то же время сотворить человеческие существа, призванные осуществить какую-то цель. А потому либо Бога нет (позиция Нильсена), либо Бог не благ. Конечно, говорит Нильсен, в каком-то смысле человек осуществляет определенные цели: он может «поставить перед собой задачи, у него могут быть намерения, мотивы и тому подобное», и этого вполне достаточно для осмысленной жизни. Таким образом, Нильсен повторяет акт грехопадения в Эдеме, как и все мы, когда превозносим и переоцениваем свою личность.

Жан-Поль Сартр, один из самых знаменитых атеистов XX века, рассказывает о собственном опыте, который он пережил в одиннадцать лет.

Я не знаю, откуда пришла эта мысль и как меня осенило, но вдруг я сказал себе: «Бога не существует!» …Подумать только, ведь я сказал это в одиннадцать лет и больше уже никогда не задавал себе подобного вопроса вплоть до сегодняшнего дня, то есть в течение шестидесяти лет15.

Много позже Сартр построил философскую систему, доказав к своему удовлетворению, что Бога не существует, однако он признает, что его доказательства констатируют положение постфактум. После того случая в юности, говорит Сартр, вопрос о возможном существовании Бога никогда его не беспокоил.

Антиинтеллектуализм вызывает самую крайнюю, самую прискорбную форму лени. Такую лень можно встретить в людях, для которых главной целью жизни является погоня за удовольствиями, деньгами, славой или властью и которые, исходя из этих побуждений, выражают свое презрение к людям, преследующим чисто интеллектуальные цели. Создается впечатление, что они рады были бы освободиться от присутствия интеллектуалов, которые лишь отвлекают их от фанатичной преданности неинтеллектуальным целям.


Во время работы в университете я встретил одного молодого человека, который был вне себя от счастья, потому что я не мог доказать ему факт существования Бога. Поскольку существование Бога невозможно было доказать при помощи каких-либо аргументов, он чувствовал себя вправе делать то, что считал нужным16. Он решил, что может не подчиняться никаким нравственным требованиям. Этот молодой человек подтверждал ошеломляющее открытие Ницше: между истиной и желаниями существует непримиримая вражда. Это объясняет, почему Богу, воплотившемуся в Иисусе, пришлось умереть. Объяснение дано с позиции падшего и грешного человека:

Но он — должен был умереть: он видел глазами, которые всё видели, — он видел глубины и бездны человека, весь его скрытый позор и безобразие.

Его сострадание не знало стыда: он проникал в мои самые грязные закоулки. Этот любопытный, сверх-назойливый, сверх-сострадательный должен был умереть.

83

Он видел всегда меня: такому свидетелю хотел я отомстить — или самому не жить.

Бог, который все видел, не исключая и человека, — этот Бог должен был умереть! Человек не выносит, чтобы такой свидетель жил17.

Вот так гордыня видит истину, находит ее неприемлемой и затем убивает ее. Намного легче жить в невежестве и заблуждении. О, кто избавит нас от этого тела смерти? Мы знаем ответ апостола Павла.


Теперь должно быть совершенно ясно, что стремление к святости теснейшим образом связано со стремлением к истине. Мы можем разделить их в теории, но на практике сделать это совершенно невозможно. Стремление к истине требует стремления к святости, ибо истина состоит в том, что Бог свят и желает, чтобы мы тоже хотели быть такими и были такими пред Господом. Стремление к святости требует стремления к истине, ибо святость включает в себя правдивость и праведность, а они заключаются в знании и исполнении всякой правды. Когда мы становимся такими, какими Бог хочет нас видеть, мы объединяем в себе истину и святость таким образом, что уже нет никакой разницы между тем, кто мы есть, и тем, что мы делаем.

Чистота помыслов требует чистоты души, это общеизвестная и неопровержимая истина. Неофит в области познания должен твердо усвоить это.


Искренний интеллектуал каждый день говорит Богу: «Ревность о доме Твоем снедает меня».


Когда стремление к истине и святости станет главным стремлением нашей жизни, мы можем обратить внимание и на другие добродетели, перечисленные выше. Они, по большей части, не нуждаются в комментариях.

Постоянство, терпение и упорство

А. Г. Сертиллангес выделяет три интеллектуальные добродетели: «Вы должны внести в свою работу постоянство, которое поможет вам добиться поставленной цели; терпение, с которым вы будете успешно преодолевать трудности; и упорство, которое не даст ослабнуть вашей воле»18.

Постоянство. Эту добродетель можно назвать способностью «идти напролом». Звучит несколько грубо, но зато точно передает достоинство этого качества. Когда внимание ослабевает, когда короткая передышка уже не помогает, а долгий перерыв оказывается бесполезным, идите напролом. Если вам вдруг придется отказаться от какого-то проекта, пусть это произойдет потому, что искомый вами ответ просто недоступен человеческому пониманию, или пока недоступен, или недоступен именно для вас, несмотря на все ваши усилия и старания. Только тогда вы можете почувствовать, что пора прекратить свои попытки.

Я уже сталкивался с такими ситуациями, рассматривая некоторые проблемы. Первый богословско-философский вопрос, который я задал себе, насколько я помню, был неразрешимым: если Бог хочет, чтобы все люди поверили в Него, тогда почему Он не сделает так, чтобы это произошло? Я еще учился в средней школе и не подозревал, что этот вопрос был самым трудным во все века, что это одна из форм вопроса о свободе и детерминизме в философии или о свободе воли и предопределения в богословии. Я и теперь задаюсь этим вопросом. Тогда я не разрешил его. Не разрешил я его и сейчас. Я разговаривал с людьми, считающими, что они нашли ответ, но не думаю, что это так.

В России в 40-е годы XIX века было принято дискутировать ночи напролет. Однажды в самый разгар жарких дебатов кто-то предложил спорщикам перекусить, на что критик Белинский закричал: «Мы еще не решили вопроса о существовании Бога, а вы предлагаете перекусить!»

84

Жорж де Юзар

Может быть, во всем виновата моя испорченность? Возможно. Но, учитывая благие намерения при выяснении этого вопроса в далеком прошлом, я так не считаю. Может быть, сказывается отсутствие интеллектуальной компетенции? Пожалуй. Но интеллектуально некомпетентные люди не подозревают о своей некомпетентности. Так что они (а вместе с ними и я) попадают в тупик. Или, может быть, дело в моей духовной слепоте? Возможно. Опять тупик. Неужели вопрос неразрешим? Вероятно. Но если так, я не могу этого знать, ибо я знаю только то, что я знаю, а не то, чего не знаю, если только тот, кто знает, не сообщит мне о моем незнании. Бог пока не говорил мне этого. Или я не услышал. Но если бы я не услышал, это все равно, как если бы Он мне этого не говорил. Какая беда! Как мне выбраться из этого заколдованного круга?

Говоря коротко, постоянство тоже имеет свои границы. Но с нашей точки зрения, это неопределенные границы. Мы просто прекращаем попытки, когда попытки становятся пыткой. Затем иногда, когда мы встаем на трудный путь, к нам приходит успех. Уэнделл Берри, размышляя о восстановлении почвы, в течение долгого времени разрушавшейся от неправильного обращения с ней земледельцев, говорит о том, что делать что-то неправильно легко. Всю работу выполняет закон гравитации. «Правильно делать трудно и долго», но это освобождает наш разум, и он может выйти из мрака к свету. Длительное постоянство действительно может быть трудным; но затем приходит награда — свет истины. Хотя бы иногда. А когда награды нет, помогает терпение.

Терпение. Терпение успокаивает дух, когда постоянство приводит к отчаянию.

Упорство. Упорство помогает тогда, когда заканчивается всякое терпение.

Итак, три добродетели — постоянство, терпение и упорство. Без них жизнь станет бездумным существованием, исполненным ложного покоя. Еще одна добродетель сохранит нас от величайшей опасности разочарования и даже отчаяния.

Смелость

Смелость — это добродетель, которая необходима, если мы хотим избежать вероятной интеллектуальной или эмоциональной катастрофы, которая может обрушиться на любого мыслящего человека. Если мы начинаем думать о том, о чем не думали раньше, происходящее вокруг нас может привести нас в замешательство. Этот принцип можно проиллюстрировать бесконечным числом примеров: многие наши драгоценные идеи просто неверны.

Давайте начнем с Деда Мороза, безобидной детской фантазии. Когда мы выясняем, что на самом деле его не существует, то это заканчивается либо слезами, либо наивным, хотя и подразумевающим некий опыт «я так и знал». Однако это разочарование длится недолго. Но если мы лелеем какие-то идеи в течение долгих лет, начиная с детства, пронося их через юность в зрелые годы, а потом обнаруживаем, что нас обманули, тогда несколько слезинок не в состоянии смыть горечь обиды. Сам факт выяснения обмана сначала вызывает шок недоверия, затем гнев, а потом отвержение не только полученного откровения, но и того, кто вывел нас из заблуждения. В таком состоянии мы делаем обидные замечания и подлые намеки, таким образом, плюем в свой колодец.

Человек не может считаться интеллектуалом, если не скажет о себе: «Жизнь для меня и есть истина».


Коротко говоря, нам часто недостает смелости выяснить истинное положение дел, трезво взглянуть на то, что наши убеждения, возможно, должны быть серьезно изменены, отвергнуты или заменены другими. Смелость, которая делает нас способными на такое, есть добродетель, и она должна сопровождать нас в развитии интеллектуальных способностей.

Такая смелость, конечно, христианская добродетель. Подумайте, на чем она покоится: в ее основании лежит факт существования Бога, Который знает правду обо всем и Который желает, чтобы мы тоже знали ее. Бог не хочет, чтобы мы оставались в неведении, чтобы ориентировались на

85

неправильную информацию и пребывали в заблуждении. Он сказал, что если мы «пребудем» в Его слове, мы познаем истину, и истина сделает нас свободными (см.: Ин. 8:32). Иисус говорил об истине Своего учения, но это так же верно и по отношению к широкому диапазону самых разных истин о мире. Когда мы знаем реальное положение вещей, они не властны причинить нам вред, и мы свободно наслаждаемся их красотой и используем их себе во благо. Как говорит Мэри Джо Уивер, «способность сочетать веру и интеллектуальный труд представляет собой один из отличительных признаков христианина-интеллектуала. Это значит, что с твердой верой мы можем на все смотреть без страха»19.

Если наши излюбленные идеи оказались ложными, нам следует отказаться от них. На это нужна смелость. В результате мы можем прийти к радикальной переоценке ценностей. И вся наша жизнь может измениться. Но вслед за болью, вызванной переменами, наступит радость познания и радость быть познанным Тем, Кто есть путь, и истина, и жизнь. Сертиллангес говорит: «Ваш самый естественный стимул — это смелость. Смелость же можно питать не только молитвами, но и напоминанием о поставленной цели»20.

Смелость нужна и в том случае, если вы открыли нечто новое или отличающееся от прежнего в культурном плане, нечто, что кажется другим людям странным, но истинно для вас. Эта проблема становится еще серьезнее, если то, что вы считаете истинным, выглядит в глазах окружающих не просто странным, но настоящей «ересью». Социолог Эвиатар Зерубавель, сам являющийся «членом высоко рационалистического и научно ориентированного общества», говорит следующее: «Среди нас могут находиться потенциальные Фрейды и Дарвины, о которых мы никогда не услышим только потому, что, в отличие от Фрейда и Дарвина, им может не достать интеллектуальной смелости для провозглашения своих еретических взглядов. В противном случае они подвергают себя риску „отлучения“ от общества»21. Мы можем считать, что мир будет намного лучше без всяких Фрейдов и Дарвинов, но так просто заменить этих интеллектуальных героев на героев из нашего окружения, чтобы убедиться в том, что и среди нас могут быть потенциальные Лютеры и Кальвины, Ньюмены и Шефферы, которым недостает смелости провозгласить свои взгляды. Пусть никто из нас не будет таким!

Однако есть и оборотная сторона медали, когда смелость, побуждающая человека обнародовать свои взгляды, превращается в высокомерие. Харрис Харбисон говорит об этом так:

Большая часть ученых страдает безнадежным эгоизмом. Если ученый не верит страстно в то, что делает, — неважно, насколько он далек от результатов или от своей аудитории или насколько мала его награда, — его работа никогда не будет выполнена, и уж наверняка не будет выполнена хорошо22.

Неудивительно, что высокомерие тоже представляет собой проблему, с которой должны разобраться потенциальные интеллектуалы.

Смирение

Смирение — это добродетель, которую я просто обязан включить во все категории интеллектуальных добродетелей, выделяемых Вудом. Без этого качества все добродетели превратятся в пороки. Стремление к истине станет уверенностью в том, что мы нашли ее и обладаем ею. Стремление к святости превратится в самодовольство.

Отсутствие смирения — то есть высокомерие — это то, в чем чаще всего обвиняют интеллектуалов. Иногда трудно избежать этого обвинения, вызванного завистью, испытываемой по отношению к чужой, более спокойной жизни, или легкостью, с какой некоторые интеллектуалы добиваются успехов. Если люди считают, что вы проводите большую часть времени в одиночестве, они непременно будут думать о вас не только как о лентяе, но и как о человеке, который гордится возможностью вести праздную жизнь. Это обвинение нелегко опровергнуть. Поэтому старайтесь не афишировать свое одиночество. Пусть лучше оставшаяся часть вашей жизни будет посвящена служению другим людям, и тогда постепенно комментарии по поводу вашего образа жизни утихнут.

86

Однако реальная проблема заключается собственно не в обвинениях в высокомерии, но в очевидной вероятности того, что эти обвинения справедливы. Обязательно нужно исследовать самих себя: «Чего вы хотите? Суетной славы? Выгоды или корысти? Тогда вы всего лишь псевдоинтеллектуал»23. Мы должны ориентироваться на великих христиан-интеллектуалов прошлого: они знали, что «гордый богослов — живое воплощение противоречия»24.

Смирение — это удобрение для доброй почвы, в которой Слово производит обильные плоды.

Отец Бернардо Оливера

Философ Дж. Ричард Миддлтон рассказывает горькую историю о том, как он пережил приступ сомнений именно тогда, когда был особенно уверен в своих интеллектуальных способностях. Он только что написал книгу о христианском мировоззрении, имевшую успех. Далее он полагал рассмотреть проблему зла. Обнаружив, что ему не хватает сил для выполнения этой задачи, он впал в отчаяние, и ему понадобились годы, чтобы выйти из этого состояния. Он говорит:

К конфликту во взаимоотношениях с Богом приводят не проявления детского любопытства или честное признание сомнений. Такая ситуация возникает тогда, когда у нас появляется неограниченная вера, уверенность и убежденность, что мы — ты или я — знаем ответы на все вопросы или потому, что мы очень умные, или потому, что честные, или потому, что ученые, или потому, что христиане, или потому, что реформаты25.

Остерегайтесь высокомерной уверенности в своих умственных способностях: если у нас есть убежденность в своей вере в Бога, то не от того, что мы обладаем абсолютно совершенным интеллектом, данным нам природой или вложенным в нас Богом.

Мы все страдаем от греха высокомерия. Это самое высокомерие заставляет страдать и других людей. Ричард Джон Нейгауз также предостерегает нас от этого. Сама наша уверенность в том, что мы как христиане обладаем истиной, всегда была и продолжает служить препятствием для того, чтобы и другие узнали правду, которую, как нам кажется, мы знаем:

Неверие современного человека вызвано прежде всего претензиями христиан на то, что они знают больше, чем кто-либо… Если бы христиане проявляли больше интеллектуальной терпимости, скромности, любознательности и готовности рисковать, тогда в мире было бы меньше атеистов как рационалистического, так и постмодернистского склада26.

Лешек Колаковски вносит реалистическую нотку в обсуждение вопроса ответственности интеллектуалов:

В случае с интеллектуалами единственный конкретный вопрос, за который они несут профессиональную ответственность, заключается в правильном, то есть честном и наиболее точном, использовании слова. Здесь скорее речь идет не столько о самой истине, сколько о духе истины, так как никто не может обещать, что никогда и ни в чем не ошибется; однако вполне возможно сохранить дух истины, а это означает бдительное недоверие к собственным словам и утверждениям, умение признавать свои ошибки и способность их исправлять27.

Колаковски продолжает: «Обычные человеческие качества — тщеславие и стремление к власти — у интеллектуалов могут привести к особенно пагубным и опасным последствиям»28. Когда вы получите поразительное откровение, которое посчитаете за истину, примите две таблетки смирения и позовите друзей для проведения теста на реальность.

Описывая положение дел в сфере познания, существовавшее несколько веков назад, Фома Аквинский сказал: «Ни один философ никогда не обладал полным знанием сущности даже одной мухи»29. И он был прав. Так же, как сегодня прав Льюис Томас, заявивший: «Мы не можем понять и блоху»30.

Парадокс смирения заключается в том, что чем больше человек стремится быть смиренным, тем менее он преуспевает в этом31. Так как же достичь смирения?31 Относительно легкий, но болезненный путь — выслушать честные ответы друзей на свои самые лучшие мысли. Но более

87

предпочтительный и очищающий вариант — читать Нагорную проповедь. Разве можно после этого остаться гордым? Самые эффективные пути к смирению — это погружение в Писание, размышления о разуме и жизни Иисуса, ясное осознание своей принадлежности к определенной общине.

Добродетели, таланты и дисциплина

Очень важно, но иногда трудно отличить добродетель от таланта.

Таланты — это способности, которыми Бог наделил каждого из нас. Существуют музыкальные таланты, физические таланты, которые развивают способности к занятию каким-либо видом спорта, интеллектуальные таланты (как, например, у моей жены, которая прекрасно разбирается в математике; а у меня этого таланта нет), языковые таланты (способность легко и быстро изучать языки) и так далее. Назовите любую область искусства, а в соответствии с ней найдется и талант.

Если вы недостаточно хорошо считаете и не можете решить простейшего уравнения из сборника задач по математике, вам нечего стыдиться. По крайней мере я из-за этого не расстраиваюсь. Отсутствие таланта не является нравственным изъяном.

Таланты можно развить при помощи дисциплины, но только до определенной степени. Несмотря на самую суровую дисциплину, никто из нас не сможет стать самым лучшим. Мы не равны в своих талантах. Бог наделил нас способностями, а мы несем ответственность за то, как мы их развиваем и используем в соответствии с общими принципами, которые можно найти в Библии, в собственной совести или в своей общине. Таланты нельзя назвать ни моральными, ни аморальными; их следует рассматривать просто как данность. Засчитывается только то, как мы их развиваем и используем.

Добродетели можно развить в еще большей степени, чем таланты. Добродетели — это глубоко духовные понятия, потому что они отражают характер Самого Бога. Но и здесь помогает дисциплина. Однако спасение невозможно обрести дисциплиной. Спасение дается человеку исключительно по благодати Божьей. Однако Бог хочет не только нашего «спасения» для будущей славы; Он хочет, чтобы мы «со страхом и трепетом совершали свое спасение» (Флп. 2:12). Именно для этого нужны духовные практики. Интеллектуальные практики, как вы вскоре увидите, в значительной степени совпадают с духовными. То, что совершенствует всего человека — тело, душу и дух, — совершенствует и его разум.

Альберт Эдвард Дей отмечает, что апостол Павел в деле своего спасения полагался лишь на Бога, и говорит следующее:

Но Павел был также сторонником строгой дисциплины. «Усмиряю и порабощаю тело мое». «Но те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями». «Бьюсь не так, чтобы только бить воздух». «Итак, умертвите земные члены ваши». «Свергнем с себя всякое бремя и запинающий нас грех». «Никакой воин не связывает себя делами житейскими». Это слова человека, который не относился к дисциплине с пренебрежением32.

Теперь мы с вами обратимся к интеллектуальным практикам.


1 John Henry Newman, The Idea of a University, ed. Frank M. Turner (New York Haven, Conn.: Yale University Press, 1996), p. 100-102. 2 Браунинг, Р. Стихотворения. Л., 1981. С. 115-116. 3 A. G. Sertillanges, The Intellectual Life: Its Spirit, Conditions, Methods, trans. Mary Ryan (Washington, D. C.: Catholic University of America Press, 1987), p. 13. 4 W. Jay Wood, Epistemology: Becoming Intellectually Virtuous (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1998), p. 45. 5 Там же, p. 34-40. Мой список не точная копия (я добавил одни и исключил другие, которые он включает). 6 Цит. по: Patrick Henry Reardon, "Truth Is Not Known Unless It Is Loved", Books & Culture, сентябрь-октябрь 1998, p. 44.

88

7 Bernard of Clairvaux, Sup. Cant. 8.5-6, цит. по: Jean LeClercq, The Love of Learning and the Desire for God: A study of Monastic Culture, 3rd ed., trans. Catherine Misrahi (New York: Fordham University Press, 1982), p. 228. 8 Паскаль, Б. Мысли. М., 2001. С. 485. 9 Флоренский, П. Столп и утверждение истины. Париж, 1989. С. 74. 10 Sertillanges, Intellectual Life, p. 19. 11 Wendell Berry, The Hidden Wound (San Francisco: North Point, 1989), p. 65-66. 12 David Lyle Jeffrey, "Knowing the Truth in the Present Age", Crux, июнь 1998, p. 20. 13 Friedrich Nietzsche, The Anti-Christ (55), in Twilight of the Idols/The Anti-Christ, trans. R. J. Hollingdale (London: Penguin, 1968), p. 183. 14 Kai Nielsen, Ethics Without God (London: Pemberton, 1973), p. 40. 15 Цит. по: Simone de Beauvoir, Adieux: A Farewell to Sartre, trans. Patrick O'Brian (London: Penguin, 1984), p. 434. 16 Существуют, конечно, сильные и неопровержимые аргументы в пользу существования Бога, хотя всегда можно сомневаться в предпосылках или не понять сами аргументы. Например, см. следующие работы: Peter Kreeft and Ronald K. Tacelli, Handbook of Christian Apologetics (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1994), p. 47-88; J. P. Moreland, Scaling the Secular City: A Defense of Christianity (Grand Rapids, Mich.: Baker, 1987), p. 15-132; and J. Moreland and Kai Nielsen, The Great Debate: Does God Exist? (Nashville: Thomas Nelson, 1990). 17 Ницше, Ф. Так говорил Заратустра//Собр. соч. в 2 т. М., 1996. Т. 2. С. 192. 18 Sertillanges, Intellectual Life, p. 215. 19 Mary Jo Weaver, "Rooted Hearts/Playful Minds: Catholic Intellectual Life at Its Best", Cross Currents, весна 1988, p. 69-70. 20 Sertillanges, Intellectual Life, p. 220. 21 Eviatar Zerubavel, Social Mindscapes: An Invitation to Cognitive Sociology (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1997), p. 32. 22 E. Harris Harbison, The Christian Scholar in the Age of the Reformation (New York: Charles Scribner's Sons, 1956), p. 80. 23 Sertillanges, Intellectual Life, p. 253. 24 Weaver, "Rooted Hearts/Playful Minds", p. 68. Дейвид Лайл Джеффри отмечает: "Смирение рассматривалось средневековыми философами как sine qua non [т. е. непременное условие] серьезного поиска истины в процессе чтения (напр., Hugh of St. Victor, Didascalicon 3.13)" (People of the Book: Christian Identity and Literary Culture [Grand Rapids, Mich.: Eerdmans, 1996], p. 219n). 25 J. Richard Middleton, "Curiosity Killed the Cat: Or, The Outrageous Hope of Reformational Scholarship and Practice", Perspectives (Institute of Christian Studies), декабрь 1998, p. iii. 26 Richard John Neuhaus, "Encountered by the Truth", First Things, октябрь 1998, p. 83. 27 Leszek Kolakowski, Modernity on Endless Trial (Chicago: University of Chicago Press, 1990), p. 39-40. 28 Там же, р. 40. 29 Thomas Aquinas, Summa Theologiae 1-2.q31.a15, цит. по: Josef Pieper, Leisure: The Basis of Culture, trans. Gerald Malsby (Soutj Bend, Ind.: St. Augustine, 1998), p. 110. Пипер сам говорит об этом так: "Только Бог обладает мудростью и знанием. Поэтому самое большее, что может сделать человек, это назвать кого-либо любителем и искателем истины, philo-sophos" (Leisure, p. 111). 30 Lewis Thomas, "On the Uncertainty of Science", Harvard Magazine, сентябрь-октябрь 1980, p. 20. 31 Роберт Колс описывает борьбу Симоны Вейль с гордостью и смирением: "Нигде не проявляется сущность ее христианской природы более очевидно, чем в ее своеобразном антиинтеллектуализме. Это не дешевая и вульгарная крайность, рассчитанная на то, чтобы вызвать симпатии невежественных и дурных людей, но искреннее признание того, что в ее непоследовательности проявляется грех гордыни: то она уклоняется влево, то ведет себя как строгий и непреклонный консерватор, потому что не доверяет намерениям своей гордыни. Муки, которые она испытывала, помогли ей осознать степень ее интеллектуального превознесения, мешающего признать, что смирение вообще труднодостижимо" (Robert Coles, "Simone Weil's Mind", in Simone Weil: Interpretation of a Life, ed. George Abbot White [Amherst: University of Massachusetts Press, 1981], p. 32).


• Мигель де Унамуно, «О трагическом чувстве жизни у людей и народов» (Miguel de Unamuno, The Tragic Sense of Life). • Стивен Гарбер, «Верность» (Steven Garber, The Fabric of Faithfulness). • А. Г. Сертиллангес, «Интеллектуальная жизнь» (A. G. Sertillanges, The Intellectual Life). • Тьерри Шартрский. • Блез Паскаль, «Мысли» (Blaise Pascal, Pensees). • Мортимер Адлер, «Интеллект: примат разума над материей» (Mortimer Adler, Intellect: Mind over Matter). • А. Г. Сертиллангес, «Интеллектуальная жизнь» (A. G. Sertillanges, The Intellectual Life). • А. Г. Сертиллангес, «Интеллектуальная жизнь» (A. G. Sertillanges, The Intellectual Life). • Жорж де Юзар, «Интеллектуалы» (George B. de Huszar, The Intellectuals). • А. Г. Сертиллангес, «Интеллектуальная жизнь» (A. G. Sertillanges, The Intellectual Life). • Отец Бернардо Оливера, «Lectio Vere Divina» (Father Bernardo Olivera, Lectio Vere Divina).

89


Глава 7Совершенство интеллектаИнтеллектуальные практики

Блестящая идея, способ разрешения проблемы или интеллектуальное прозрение могут явиться в любой момент. Это может прийти вам в голову, когда вы едете в машине, слушаете музыку, молитесь в тишине, испытываете восторг и даже гнев. Но все это приходит незапланированно, неожиданно и часто так же быстро уходит. Если мы хотим развить совершенный

90

интеллект и радоваться результатам его действия, тогда нам нужно ознакомиться с более эффективными путями получения откровений.

Конечно, нет никакой секретной формулы, которая гарантировала бы совершенство интеллекта как в умении обрабатывать информацию и усваивать идеи, так и в творческой способности внезапно «получать» новую идею или прозрение. «Процесс открытия в общем нерациональное явление», — говорит Уильям Уэйнрайт1. Однако существуют практики, помогающие развить любые природные способности, которыми мы обладаем. В данной главе мы исследуем пять таких практик: это уединение, тишина, внимание, латеральный мыслительный процесс и молитва. Далее мы поразмышляем о различии между рассудочным и созерцательным мышлением, которое отметил Мартин Хайдеггер. Это поможет нам глубже понять эффективность интеллектуальных практик. Затем мы выясним, какие барьеры препятствуют мыслительному процессу, и предложим вам практические советы, которые будут стимулировать и расширять возможности познавательного процесса.

Уединение: наедине со светом

Первая необходимая практика — уединение. Конечно, мыслительный процесс происходит в общении и в группе, мысли приходят на лекциях и во время общественных выступлений.

Одиночество в землю не сеют — оно созревает само… А солнце дружбой своей должно ему помогать.

Фридрих Ницше

Но само мышление — то, что происходит в нашем разуме, — это скрытый процесс2. И, конечно, идеи, которые возникают во время чтения или слушания, лучше всего оцениваются, взвешиваются, обдумываются и сравниваются с другими идеями в состоянии покоя, которое может обеспечить только полное уединение.

Так что очень важно иметь место, где вы сможете уединиться. Для человека, который серьезно относится к жизни разума, отдельный рабочий кабинет или его эквивалент представляется абсолютной необходимостью3. Это должно быть тихое место, покой которого не могли бы нарушить ни супруг, ни дети, ни друзья или телефонные звонки. Пусть сообщения записываются на автоответчик. Может быть, с очередным звонком вам предложат большую партию алюминия, но так или иначе отвлекут.

Одиночество — это погружение в настоящее, и если вы не станете искать его в настоящем, вы никогда не обретете его.


В уединении также очень важно хранить спокойствие и не спешить. Мыслительный процесс нельзя торопить. Идеи приходят в голову из источников, переполненных мыслями, и часто они возникают внезапно, казалось бы, совсем неожиданно и произвольно в тот момент, когда их не пытаешься вызвать. Но чтобы такое стало возможным, нужно время. Комментируя попытки некоторых школ ускорить процесс обучения, Жак Барзун говорит следующее:

Я ратую за акселерацию, я полностью за то, чтобы положить конец безделью и легкомыслию, но акселерация в вопросах разума должна быть внутренней, не физической; и здесь следует требовать интенсивности, а не скорости… Чтобы изучать что-нибудь постоянно, ему [студенту] требуются определенные периоды интеллектуальной праздности4.

Время в уединении часто становится временем ожидания. Может показаться, что ничего не происходит. Здесь можно провести аналогию с ожиданием, в котором пребываем мы, как дети Божьи.

В поисках лица Божьего к нам присоединяется псалмопевец. Мы ищем Его. Ничего не происходит. Мы ждем. Именно это от нас и требуется.

91

Надеюсь на Господа, надеется душа моя;На слово Его уповаю.Душа моя ожидает ГосподаБолее, нежели стражи — утра,Более, нежели стражи — утра (Пс. 129:5, 6).

Так, в действии и искусстве мышления мы остаемся наедине с мыслями, но наши мысли поверхностны. Нам кажется, что мы совсем никуда не движемся. Тогда мы откладываем в сторону ручки, книги, тетради и ждем.

Если вы ищите уединения только потому, что предпочитаете одиночество, вы никогда не сможете убежать от мира и его эгоизма; у вас никогда не будет внутренней свободы, которая одна может дать вам полное уединение.


Это возможно только в уединении. Когда мы одни, нам не нужно бояться недоуменных взглядов людей, которые заметили, что мы вдруг перестали печатать, прекратили делать пометки или читать. Только Бог и мы знаем, что наше ожидание активно. Мы не спим. Мы готовы воспринимать.

Тишина: паук, плетущий свою сеть

Уединение предполагает тишину. Конечно, вы можете пожелать включить музыку, но не поддавайтесь этому соблазну. Можете сделать это только тогда, когда вы отключились от мыслей. Любой шум, любая музыка — будь то Бах, рок или что-то другое — завладеют вашим вниманием или проникнут в подсознание и увлекут за собой5. (Когда я пишу это, моя жена в кабинете разговаривает по телефону с нашей дочерью. И это ужасно меня отвлекает!)

Здесь уместно привести проницательное замечание одного третьеклассника: «Тишина словно паук, который плетет свою сеть, или гусеница шелкопряда, которая свивает свой кокон. Господи, научи меня понимать, когда нужно молчать!»6

Другая девочка поделилась такими мыслями: «Тишина напоминает мне, чтобы я не забывала о своей душе везде, куда бы ни отправлялась»7.

Уэнделл Берри размышляет:

Самая лучшая песня —Песня птичкиВ тишине, но сначалаНужно найти тишину8.

Однако из всех авторов именно А. Г. Сертиллангес больше всего помог мне при написании этой главы, высказав самое интересное предложение:

Хотите выполнять интеллектуальную работу? Начните с создания внутри себя зоны тишины, с приобретения привычки к воспоминаниям, с тренировки воли, чтобы отказаться и отрешиться от всего, это полностью погрузит вас в работу; приобретите состояние души, не обремененной желаниями и не нацеленной на себя, что есть состояние благодати для интеллектуального работника. Без этого вы ничего не сделаете, по крайней мере ничего стоящего9.

Но почему ничего стоящего? Потому что, говоря словами Джозефа Пипера, «воспринимать означает слушать в тиши… Только в тишине можно слушать»:

Более того, чем сильнее решимость услышать все, что можно услышать, тем глубже и полнее должна быть тишина. Соответствующим образом и философия… означает способность слушать так безупречно и напряженно, чтобы такая восприимчивая тишина не нарушалась ничем, даже вопросом10.

Эрнест Димнет предполагает, что даже одиночество бессонницы и поста можно обратить во благо:

92

Бессонница, прежде чем она доведет человека до изнеможения, обычно дает ему такое ясное сознание, которого невозможно достичь никакими обычными размышлениями, и бодрствования литераторов свидетельствуют об этом факте. Длительные периоды одиночества, сопровождаемые небольшим постом, действуют таким же образом11.

Но одни только уединение и тишина не могут породить мысли. Слишком часто они порождают сон. Бывает, я сажусь за письменный стол, отмечаю, что на страницах ежедневника накопилось много невыполненных планов (позвонить Джо, написать Мэри, законспектировать лекцию…) и постепенно втягиваюсь в эти дела вместо того, чтобы отдаться решению задач, требующих работы мысли. Затем, когда в уединении я освобождаюсь от этих проблем, покончив с ними или убрав листок с глаз долой, я откидываюсь в кресле… и понимаю, что мне нужно выпить чашечку кофе. Я беру кофе — а для этого нужно включить кофеварку и ждать, когда напиток будет готов. А пока я барабаню пальцами по столу. Затем…

Только в тишине можно услышать биение Божьего сердца.


Ах да, кофе, чистый стол, спокойный кабинет (жена ушла посидеть с внуком), наступило время размышлений. Итак, я снова откидываюсь в кресле… и засыпаю. Уединение без концентрации внимания вызывает дремоту.

Внимание: мысли в подвешенном состоянии

Димнет может помочь нам поразмышлять о воспитании внимания: «Внимание — это скорее привычка, а не дар, и понимание этого должно вдохновить тех, кто хочет жить жизнью души»12. Если Димнет прав, тогда внимание можно воспитать: оно есть «исключение одного за другим, или одним мощным усилием всех мысленных образов, посторонних для вашего потока мыслей»13. Однако Димнет явно ошибается относительно одного момента: «В целом концентрация мыслей представляется естественным состоянием, которое можно легко восстановить при помощи простых методов»14. Симона Вейль говорит об этом правильно: «Внимание — это усилие, возможно, величайшее из всех усилий»15. Но не все усилия обязательно вознаграждаются.

Так что же такое внимание? Эвиатар Зерубавель дает нам техническое определение этого понятия с точки зрения когнитивной социологии: «Факт пристального внимания к чему-то влечет за собой ментальный отрыв от окружающей действительности (как «образ»), чего мы, в сущности, не замечаем»16. Возьмем, к примеру, игру в шахматы. С одной стороны, цель и правила игры, с другой стороны, физическое окружение конкретной партии — стол с шахматной доской, противник, сидящий напротив, люди, наблюдающие за игрой, и шум в комнате.

Мы можем игнорировать присутствие Бога, но не можем никуда скрыться от Него. Мир наполнен Им. Он присутствует повсюду инкогнито. Иногда это нетрудно постичь. Помнить и внимать — вот что действительно трудно. Фактически нужно проснуться. И более того, продолжать бодрствовать.

Клайв Льюис

Но ведущий игрок сосредоточен теперь только на игре: расположение шахматных фигур, предполагаемая стратегия противника, возможный следующий ход, оценка любой вероятности захватить короля противника. Ничто не отвлекает игроков от игры. Именно таким должно быть внимание, когда человек знает, чему он должен внимать.

Но что такое внимание, когда человек размышляет, но не знает, на чем именно ему следует сосредоточиться? Совет, представленный в книге об искусстве молитвы, поможет нам разобраться с этим вопросом:

Когда вы намерены взяться за какое-то особое дело, не концентрируйте на нем свое внимание и не прилепляйтесь сердцем, но посмотрите на него как на что-то второстепенное. Полностью подчинившись Богу, откройте себя для Божьей благодати, будьте как сосуд, готовый принять в себя приготовленное. Тот, кто находит благодать, находит ее с помощью веры и рвения, говорит св. Григорий Синаит, и не одного только рвения… Наши усилия будут направлены верно, если только мы будем продолжать

93

пребывать в самоуничижении, раскаянии, страхе Божьем, верности Ему и осознавать нашу зависимость от Божественной помощи17.

Психология внимания — дело сложное. Обращая внимание на то, что ты невнимателен, ты не станешь более внимательным. Вейль утверждает, что нехорошо «работать» над развитием внимания. Скорее прежде всего следует вызвать в себе это желание:

Умом можно руководить только при помощи желаний. Но чтобы возникло желание, в работе нужно искать удовольствие и радость. Ум может расти и приносить плоды только в радости. Радость познания является неотъемлемым компонентом в учебе так же, как дыхание в беге18.

Интеллектуал всегда должен быть готов думать, то есть принять в себя часть истины, которую передает ему вселенная и которую приготовило для него в этот конкретный поворотный момент Провидение.


Желание знать, рассуждать ясно, отслеживать идеи от их источника и далее до их смысла и значения — это желание не должно быть сложным для человека, которого Бог призвал к мыслительной деятельности. Тем, кто не имеет такого призвания, могу посоветовать обратить внимание на тот призыв, который вы получили. Ваше призвание обязательно потребует определенных размышлений хотя бы о том, каким образом можно выполнить свое предназначение, если не больше. Остановитесь здесь: искорка желания обрести не только полезные идеи может возникнуть, когда вы ждете этого меньше всего. Раздуйте эту искорку в большое пламя при помощи советов, предложенных в данной главе.

В любом случае, когда усилия кажутся напрасными и внимание рассеивается, сделайте перерыв:

Двадцать минут сосредоточенного и непрерывного внимания бесконечно полезнее, чем три часа напряженных и мучительных усилий, которые позволят воскликнуть с чувством исполненного долга: «Я хорошо поработал!»… Если мы настолько сосредоточены, тогда четверть часа концентрации внимания лучше, чем множество хороших дел19.

Стоит ознакомиться с парадоксальным описанием концентрированного внимания, которое предлагает нам Вейль:

Внимание заключается в том, что мы подвешиваем мысль, не привязывая ее, оставляя ее пустой и готовой к тому, чтобы в нее проник какой-либо объект. Это значит, что мы держим в своем разуме, в пределах досягаемости этой мысли, но на более низком уровне и не в контакте с ней, какое-то приобретенное нами знание, которое нам нужно использовать. Наша мысль должна быть связана со всеми конкретными и уже сформулированными мыслями, как человек, стоящий на горе, смотря вперед, видит также находящиеся внизу леса и долины, фактически не направляя свой взгляд вниз. Помимо всего прочего наша мысль должна быть пустой, пребывающей в ожидании, не ищущей, но готовой принять объект, проникающий в нее, в его голой правде20.

Заметьте: человек отодвигает от себя мысль, чтобы мыслить. Это реально? И да, и нет. Можно отложить мысли, которые представляешь заранее. Можно позволить реальности проникнуть в разум. Внимание позволяет Слову Реальности произнести слово знания. Джон Генри Ньюмен отметил эту характерную черту истинного знания21. Истинное знание есть знание реального, не просто «понятийный» взгляд, но понимание того, что оно собой представляет22.

Величайшим врагом познания является наша лень.


В молчаливом уединении можно также отодвинуть мысль в сторону просто для того, чтобы побыть в присутствии Бога. Энтони Блюм хорошо описывает это состояние:

Внутренняя тишина характеризуется отсутствием любого внутреннего движения мысли или эмоций, это абсолютное ожидание и открытость перед Богом… Пока душа не замрет, она не получит никаких

94

видений, но когда тишина введет нас в присутствие Божье, тогда наступит тишина другого сорта, более абсолютная: это будет молчание души, которая не только замерла и которую не только слышат, но которая в благоговейном страхе поклоняется Богу в Его присутствии. Это тишина, в которой, как говорит Юлиана из Нориджа, «молитва возносит душу к Богу»23.

Наш век — это век слов. Комментарий на комментарий, явление интертекстуальности — когда один текст возможно понять только при помощи другого, содержание которого повторяется в данном тексте. Постмодернизм проник в наше сознание таким образом, что все мы — и христиане тоже — начинаем думать, что главное — это слова. Все понятийно, и ничто не реально. Вся реальность сводится к социально и лингвистически сконструированной реальности. Мы слышим, как люди говорят: «Мне нравится думать о Боге как о…» На что мы обязаны отвечать следующим образом: «Интересно, что Бог думает о том, что ты думаешь?»

Этот расцветший пышным цветом номинализм должен быть остановлен. Для этого можно, например, обратить внимание на то, что действительно существует. Фрэнсис Шеффер с поразительным предвидением настаивал на том, чтобы мы поклонялись Богу, Который «истинно присутствует на месте сем», но не богам, которых породило наше воображение, и не богам, которые созданы исключительно нашими словами. Когда студенты начинали предполагать, что все, о чем бы ни говорилось, не реально, когда они заявляли, что все это только слова, слова, слова и ничего, кроме слов, Шеффер предлагал вылить им на голову содержимое чайника.

Мы поклоняемся Богу, Который есть Слово. Как сказал Карл Барт, «между Богом и Словом, Которое Он произносит, нет никакой разницы»24. Бог есть Отец: «Если мы называем Бога Отцом, то это происходит потому, что Он действительно Отец… Божественная правда предшествует человеческой правде и становится ее основанием»25. Эрл Палмер пишет следующее:

Мы узнаем о том, кто такой Аслан, из того, что он делает. Здесь Клайв Льюис ведет себя, как Карл Барт. Барт говорит, что невозможно отделять слова Иисуса от Его дел. Они неотделимы. Мы встречаем и узнаем Аслана благодаря тому, что он делает в процессе сотворения… То, что всеобъемлющее благо говорит и делает в Библии, также представлено в богословии Льюиса. Искупление, которое принес Аслан, — это не просто сказанное слово, но событие, которое происходит в реальности26.

Бытие предшествует познанию и намного важнее, чем познание27. Намного важнее, например, быть тем, кем ты должен быть, чем знать, что ты есть тот, кем должен быть. Конечно, лучше знать, кто ты есть, ибо это знание является частью того, кто ты есть. Если ты не осознаешь, кто ты есть, тогда ты меньше того, кто знает, кто он есть; если ты заблуждаешься по поводу того, кто ты есть, тогда ты не можешь быть полностью тем, кем ты должен быть. Но если ты тот, кем Бог хочет тебя видеть, тогда лучше не понимать, кто ты есть, или ошибаться насчет этого, чем осознавать, кем ты должен быть, но не являешься28.

Об этом хорошо сказала Эвелин Андерхилл:

Мы проводим большую часть жизни, спрягая три глагола: хотеть, иметь и делать. Страстные желания, собственнические интересы и суета в материальном, политическом, социальном, эмоциональном, интеллектуальном и даже религиозном плане держат нас в постоянном напряжении: мы совершенно забываем, что эти три глагола имеют самостоятельное значение лишь постольку, поскольку всех их превосходит и включает в себя самый главный глагол БЫТЬ. Именно бытие, а не желание, обладание и делание, является сущностью духовной жизни29.

В век постмодернистского сведения реальности к лингвистическим конструкциям (которое находит свое выражение в таких дисциплинах, как герменевтика и семиотика) и модернистского акцента на знании, а не бытии (что представлено эпистемологией и естественными науками) пора вновь заявить о библейских приоритетах и примате бытия (выраженных в богословии и онтологии, или метафизике). Эти приоритеты могут быть неправильно поняты и восприняты в искаженном значении, но здесь вполне уместны слова, которые в качестве девиза используются при наборе молодежи в армию: «Будь тем, кем можешь быть». В армии человек может стать пушечным мясом, но с Богом — с Богом совсем другое дело. Бог просто «Я есмь Сущий» (Исх. 3:14). Он есть Тот, Кто есть Слово, Тот, Кто говорит, и когда Он говорит, Он произносит: «Иисус Христос!» Внимание христианского мыслителя должно быть в первую очередь обращено на Бога во Христе.

95

Слишком многие из нас сегодня думают так, как думает мир, потому что мы не начинаем наши размышления с мыслей о Боге. И только сосредоточив свое внимание на Боге, мы испытаем восторг, ведущий к мудрости. Молитва и есть тот труд, который воспитывает внимание30.

Когда мы пытаемся понять, что такое внимание, мы видим, как быстро мы движемся от мыслей о психологических функциях к размышлениям об онтологической реальности, о Самом Боге.

И здесь нет никакого преувеличения. Внимание к реальности есть внимание к Самому Богу, высшей Реальности и Творцу всего сущего. Но, говорит Сертиллангес, истина повсюду:

Человеку, ищущему истину, очень важно понять, что истина есть везде и что мимо него движется непрерывный поток, который мог бы заставить его душу трудиться… Истина встречается намного чаще, чем предметы мебели. Она кричит на улицах и не отворачивается от нас тогда, когда мы отворачиваемся от нее. Идеи возникают из фактов; они также возникают из разговоров, случайных происшествий, посещений театров, встреч с друзьями, прогулок и чтения самых обыкновенных книг. Во всем скрыты сокровища, потому что все во всем, и лишь несколько законов жизни и природы управляют этим миром31.

Как ни странно, читая японские хайку (Хайку (или хокку) — жанр японской поэзии, нерифмованное трехстишие, генетически восходящее к танка. — Примеч. пер.), мы можем научиться обращать внимание на обычное. Хайку, написанные Мацуо Басё, например, удивительным образом привлекают наше внимание к реальности, к вещественности вещей, ибо именно эту вещественность мы часто не замечаем.

Латеральное мышление

Благодаря Симоне Вейль я уже познакомил вас с латеральным мышлением, не прибегая к самому термину32. Термин был изобретен Эдуардом де Боно. «Латеральное мышление, — пишет он, — стремится уйти от шаблонов, которые ведут в определенном направлении, оно движется обходными путями, с тем чтобы реформировать имеющиеся модели»33. Де Боно предлагает четыре характеристики латерального, или побочного мышления:

1. Осознание доминирующих и направляющих идей. 2. Поиск различных путей разрешения проблемы.3. Ослабление жесткого контроля со стороны вертикального мышления.4. Использование случайностей34.

Во-первых, как указывает де Боно, вы размышляете и перечисляете относящиеся к делу предположения, которые свойственны вашему подходу к разрешению проблемы — интеллектуальной или технической. Давайте предположим, что перед вами стоит задача найти нефть. Вы предполагаете, что нефть находится под землей, на каком-то конкретном участке. Поэтому на этом участке вы начинаете бурить скважину на глубине до пятисот футов, однако нефти там не находите. Тогда вы делаете еще одну скважину на такой же глубине, затем еще одну и еще, но нефти по-прежнему нет.

Во-вторых, вы решаете взглянуть на проблему по-новому. Может быть, ваше первое предположение было неверным. Или же вы бурили не на том месте. Перенесите буровую вышку на новый участок. Попытайтесь еще раз.

Активный разум всегда находится в поисках истины, на данный момент представляющейся для него всеобъемлющей истиной, которой он поклялся служить. Интеллект словно ребенок, чьи уста никогда не перестают задавать свои почему.


В-третьих, подумайте о других возможностях удовлетворения ваших потребностей или о подтверждении необходимости самой добычи нефти. Может быть, не стоит заниматься именно нефтью. Может быть, стоит заняться разработками, связанными с использованием солнечной энергии или энергии ветра, или обратиться к гидроэнергетике, или… А может, следует взяться за исследование того, как вообще обойтись без какой бы то ни было энергии, основываясь на

96

естественном устройстве. Может быть, надо научиться жить вовсе без энергии. Может быть, может быть, может…

В-четвертых, пусть случай и обстоятельства предложат другие, альтернативные решения. Именно таким образом была открыта радиоактивность. Именно случайность позволила обнаружить невидимое проникающее излучение, оставившее след на фотографической пластинке. Чета Кюри исследовала это явление, а остальное, как говорится, история (открытие ядерной энергии представляется уже сомнительным благом).

Де Боно предлагает нам «бесцельную игру без предварительных планов и направлений», «мозговой штурм» и посещение «обычных магазинов, выставок и даже библиотек»35. Я бы добавил сюда путешествия, походы в музеи, знакомство с иностранной культурой и друзей-иностранцев.

Молитва: нежные крылья истины

Думаю, вы успели заметить, что условия, обязательные для уединения и концентрации внимания, повторяют требования, предъявляемые к молитве. Это действительно так. Молитва необходима для правильного мышления. И важна не столько молитва сама по себе — когда вы предоставляете себя в распоряжение Бога с ожиданием, что Он не только услышит вас, ответит, но и сделает Свое присутствие явным, — сколько содержание молитвы, в которую включено прошение о даровании вам способности к творчеству, ясности мыслей и проницательности. «Молитва — это предельная концентрация внимания, — писали Джон Уэстерхофф III и Джон Юсден. — Без сосредоточенной молитвы трудно услышать что-нибудь, заслуживающее повторения, или получить откровение, достойное того, чтобы делиться им с другими людьми»36.

Открытость для Бога, представляющая собой фон для молитвы, — это то же, что открытость для Истины и истин, которые также являются фоном для правильного мыслительного процесса. Молитва может подняться выше мыслей, когда человек общается с Богом, но никогда не будет противоречить его мыслям. Восторг, сопровождающий встречу с Богом, очень похож на радость, которая сопутствует рождению наших лучших мыслей:

Любой интеллектуальный труд начинается с минуты восторга; и только потом проявляются организаторский талант, искусство перемещения, построения, связи идей. Но что такое экстаз, как не полет ввысь, прочь от себя, когда мы забываем о своей бедной жизни, с тем чтобы объект нашей радости мог жить в нашем сердце и мыслях37.

Познание истины Божьей во Христе или новое мощное напоминание о ней автоматически воздействует на наши эмоции и волю. Интеллект порождает эмоции: «Воплощение Христа приводит к причастию, в котором Тело, Кровь, Душа и Божественность Спасителя неотделимы друг от друга», — писал Сертиллангес. Это мы знаем. Но затем он добавляет: «Квазивоплощение Бога в бытии, вечной Истины в каждом отдельном проявлении истины должно приводить нас в небесный экстаз вместо рассеянных размышлений и обыденного чувства восхищения»38.

Вы никогда не обретете внутреннего покоя, если не сделаете сознательного усилия, чтобы освободиться от желаний, забот и интересов существования во времени и пространстве.


Не упускаем ли мы все это в своей мыслительной деятельности? Если да, то это происходит потому, что мы слишком легкомысленно относимся к такому серьезному делу, как процесс правильного мышления. Как говорит Сертиллангес:

Глубокие размышления состоят в следующем: человек должен позволить истине проникнуть в себя, тихо погрузиться в нее, раствориться в ней, не думать о том, что он думает или существует или что в мире существует что-то, кроме самой истины. Это и есть благословенное состояние экстаза39.

97

Когда истина овладевает вами и подхватывает вашу душу своими нежными крыльями, чтобы мягко и на одном дыхании поднять ввысь, это и есть момент вознесения вместе с ней и парения до тех пор, пока она поддерживает вас в высших сферах40.

Кто сказал, что от мыслительного процесса веет холодом, а мыслитель — это айсберг? Если мыслитель действительно айсберг, тогда «Титанику», нагруженному искателями материалистического комфорта и бездумного восторга, грозит опасность.

Позиция Хайдеггера

Хайдеггер проводит различие между рассудочным мышлением (или калькулятивным мышлением) и созерцательным мышлением (или медитативным мышлением). Первое преобладает, оно проявляется в обычной жизнедеятельности человека, и действует также тогда, когда мы решаем какие-либо задачи, начиная от математических и кончая богословскими. «Рассудочное мышление рассчитывает… [Оно стремительно переносится] от одного проекта к другому», — пишет Хайдеггер41. Джон Андерсон комментирует: «В рассудочном мышлении мы имеем дело с тем, что для нас важно, на наших условиях и для нашего собственного блага»42.

Хайдеггер был обеспокоен тем, что «приближающаяся в атомный век волна технологической революции может настолько захлестнуть, ослепить и обмануть человека, что рассудочное мышление однажды станет для него единственно возможным способом мышления»43. И сегодня, спустя десятки лет после этого заявления, мы могли бы согласиться, что пророчество Хайдеггера исполнилось. Однако мы видим, что гидра постмодернизма не заменила созерцательное мышление Хайдеггера рассудочным, но ограничила его рамками точных наук и повсюду в светском мире вытеснила его гедонистическим и эмоциональным безрассудством, а в религии — спиритическими заклинаниями движения «Новая эра».

Что касается созерцательного мышления, то здесь мыслитель тесно связан с самим сущим. Здесь он соединен не только с собственной природой, но и с самим сущим. Андерсон поясняет: «В созерцательном мышлении человек открывается для сущего с намерением раскрыть его для себя. Это намерение не проявление субъективной человеческой силы; скорее это занятие позиции, которая открывает сущее, одна из форм пребывания в сущем»44.

Когда мы как христиане читаем об этом, мы можем решить, что Хайдеггер подводит под традиционный христианский мистицизм философское основание или, быть может, видит в христианском мистицизме философское измерение, не развитое в христианском богословии. Думаю, такая догадка была бы верной, если бы под сущим Хайдеггер подразумевал то, что христиане называют Богом. На самом деле, именно это вероятное значение данного слова побудило меня лишь бегло ознакомиться с работой Хайдеггера.

Воспринимайте хайдеггеровское толкование созерцательного мышления как ожидание. Хайдеггер утверждает, что в процессе мышления мы либо ожидаем чего-то конкретного, либо пребываем в неведении. В первом случае мы знаем, чего ищем; в последнем — нет. Это ощущение знакомо нам по Псалму 104:4: «Ищите Господа и силы Его, ищите лица Его всегда». Нам кажется, мы знаем, чего ищем — лица Божьего. Но когда мы понимаем, что имеем смутное представление о «лице Божьем», тогда ожидание лица Его становится в большей степени ожиданием откровения о Нем. В любом случае мы должны знать: то, что мы получим от такого ожидания, мы получим как дар: «В служении мы открываем то, чего ожидали»45. И то, что мы получаем как дар, есть само сущее, то есть, говоря христианским языком, Сам Бог. Такое мышление, поясняет Хайдеггер, является благодарением46.

Само понимание Бога как дара, когда Он является, даруя нам Себя, весьма привлекательно для чутких в духовном отношении христиан. Так же, как и для Моисея. «…покажи мне славу Твою», — попросил, почти потребовал, он у Бога (Исх. 33:18). Поставив Моисея в расселине скалы, Бог прошел мимо, показавшись ему лишь со спины, ибо Божье лицо Моисею было видеть нельзя. Моисей не посмел получить то, что потребовал.

98

Здесь нам следует остановиться. Когда мы читаем, что мыслитель в процессе созерцательного мышления «пребывает в сущем», мы готовы праздновать триумф. Да, мы помним, как часто апостол Павел говорит о пребывании «во Христе». Похоже, что в каком-то смысле христианин, будь то мыслитель или нет, может пребывать и действительно «пребывает в сущем». Однако понятие «пребывание в сущем» для христианина имеет четкие границы. «Пребывание в сущем», по Хайдеггеру, означает онтологическое уничтожение различия между человеческим и Божественным47. Такое «пребывание в сущем» не только невозможно, но сама мысль об этом может стать соблазном. Представление о том, что человек способен «пребывать в сущем», пребывал или пребывает в нем в этом смысле абсолютно иллюзорно.

И все-таки, если рассматривать эту идею с христианских позиций, хайдеггеровское представление о созерцательном мышлении кажется правдоподобным. Далее Хайдеггер, например, описывает созерцательное мышление как освобождение. Мыслитель освобождается от привязанности к репрезентативному мышлению (этот тип питает рассудочное мышление) и освобождается для сущего, в котором он начинает пребывать. Поскольку само сущее есть «открытость», или «открытие», то это открытость для того, что находится «за горизонтом такого познания»48. Другими словами, открытость реальности, сущего, как в значении Самого Бога, так и в значении «бытия» Его творения. Сущее — слишком глубокая тайна, чтобы ее можно было раскрыть с помощью рассудочного или созерцательного мышления, взятых вместе, по отдельности, по очереди или параллельно.

Препятствия, мешающие интенсивной работе ума

На нашем пути возникает множество демонических препятствий, чтобы помешать нам думать или чтобы отвлечь от лучших мыслей. Большая часть этих препятствий очевидна, однако нам лучше назвать поименно этих зверей для того, чтобы если не убить, то загнать их в загон и контролировать.

Шум. В нашем обществе практически невозможно скрыться от шума. Как было бы хорошо, если бы мой дом стоял на опушке леса, а неподалеку протекал бы ручей, в котором водится форель. Но форель у нас не водится, зато за нашим домом проходит железная дорога, соединяющая Чикаго с Сан-Франциско. Правда, когда окна наглухо закрыты, почти ничего не слышно.

Тишина, не говоря об уединении, в условиях работы в офисе практически невозможна. Однако демон шума должен быть изгнан. Как? На ум приходит множество самых разных вариантов. Можно пойти в библиотеку, особенно в библиотеку университета или колледжа. К сожалению, студенты в наше время нечасто заглядывают туда, кроме периодов непосредственно перед экзаменами. В связи с этим мыслители имеют в своем распоряжении более сорока недель. Или найдите тихую комнату в церкви. Или закажите днем столик в ресторане, в самом дальнем уголке. Попробуйте поработать в парке. В течение дня там почти не бывает народу, особенно в разгар учебного года.

Мне повезло, потому что я живу в нескольких минутах ходьбы от Мортон Арборетума — тихого лесопарка с заросшими тропинками, множеством скамеек и пней, на которых можно посидеть. В этом лесопарке было бы еще тише, если бы он не находился так близко к оживленной границе между штатами, и все же восемь месяцев в году я могу сидеть в своей машине с открытыми окнами. В машине, конечно, не так тихо, как в гробнице, но достаточно тихо. И прогулки после такого сидения в одиночестве возвращают мне вкус к жизни.

Сертиллангес делится с нами своим представлением о совершенном месте для размышлений:

Ах, как хорошо, когда есть возможность работать на лоне природы, в кабинете с видом на прекрасный ландшафт! Устав от занятий, можно насладиться несколькими минутами общения с природой; или, когда не думается, попросить совета у гор, или у деревьев и облаков, или у пробегающих мимо животных, вместо того чтобы страдать из-за своего плохого настроения. Я уверен, что вы успеете сделать в два раза больше и ваша работа окажется более интересной и более человечной49.

99

Звучит романтично? Конечно. И все же немного воображения, несколько попыток и просчетов, и практически каждый сможет изгнать демона шума. И его обязательно нужно изгнать.

Помехи. Постарайтесь выделить для размышлений такое время, когда вас никто не потревожит. На телефонные звонки пусть отвечает ваш автоответчик. Если какие-то люди постоянно пытаются отвлечь вас от занятий, помогите им понять, что это время очень важно для вас — даже священно. Спросите их, разве они посмели бы потревожить вас во время богослужения или молитвы. Ведь мыслительный процесс — это прославление Бога разумом. Мышление — это форма поклонения Богу.

По сравнению с другими местами обитания, где человек занимается своими насущными делами, местопребывание мыслителя — это «место тишины».

Ханна Арендт

Музыка в качестве фона. Выключите! Дорис Лессинг предлагает хорошее обоснование такого радикального совета:

Как мы знаем, практически каждый чувствует себя оглушенным музыкой, которая звучит везде и повсюду, а молодые люди годами живут под громкую, грохочущую музыку, которая бьет прямо по мозгам. Музыка в настоящее время действительно превратилась в сильнодействующее эмоциональное средство, которое правительства и власти используют для того, чтобы оказывать на людей воздействие. Музыку также эффективно используют церкви. Правительства используют ее тогда, когда посылают молодых людей на войну, надеясь, что музыка воодушевит их и смерть будет им уже не страшна. Шаманы используют музыку постоянно либо для исцелений, либо для доведения себя до экстаза. Люди понимают, что музыка обладает могущественной силой, но, по-видимому, никогда не признают этого. Почему лица, ответственные за работу с молодежью, учителя и воспитатели, не думают о том, что музыка может нанести серьезный вред молодому человеку? Я думаю, что целое поколение молодых людей, а скоро это будет уже не одно поколение, страдает от психических расстройств из-за музыки, которая воздействует прямо на нервные центры50.

Мозг может функционировать только в тишине, когда человек не отвлекается даже подсознательно на какую бы то ни было музыкальную тему, которая так или иначе затрагивает его эмоции.

Общество. Да, человек может думать и в группе. Но для этого нужна хорошая организация и прекрасный дирижер. По большей части мыслительный процесс — дело сугубо личное.

Человек, который остается наедине с собственным эгоизмом, ставит себя в положение, когда зло внутри него либо овладеет им, как дьявол, либо сведет его с ума. Вот почему опасно уединяться только потому, что вам просто нравится одиночество.


Пусть люди знают, что вам необходимы уединение и тишина. Настаивайте на том, чтобы вам предоставили такие условия. Родители, дайте понять это своим детям, жены — мужьям, мужья — женам, возлюбленные — своим любимым.

«Общественная жизнь фатальна для умственной деятельности. Демонстрация ума и расточительное отношение к своим умственным способностям — смертельные враги мышления. Когда мы представляем себе гения, мы не представляем его за обеденным столом с друзьями»51. Я же не могу представить себе человека, особенно гения, не обедающего с друзьями. Мне очень нравятся дружеские застолья не столько из-за самой еды, сколько из-за общения, которое происходит за столом. Общение, особенно беседы о вере, играет очень важную роль в развитии мышления. Наши собеседники призывают нас отчитаться в том, до чего мы додумались. Сами они об этом не размышляли. И как еще можно спокойно обменяться мыслями, если не в разговоре за чашечкой кофе после хорошего обеда?

Склонности и предубеждения. Мы, как мыслители, иногда слишком сильно привязываемся к понятиям, которые на поверку оказываются ложными или по меньшей мере ошибочными. Мы не

100

правы, но без вмешательства со стороны не можем допустить и мысли о том, что не правы. Выше я уже говорил (с. 161–162) об одном из способов борьбы с этим — о латеральном мышлении.

Другой способ — намеренное опровержение собственных идей, попытка доказать самому себе — ради ясности и подтверждения истинности своих убеждений — ошибочность своих выводов. Насколько вы справитесь с этим? Если вы не готовы сделать это, возможно, вам нужно изменить свою точку зрения. Я говорю возможно, потому что обычно возможность — это предосторожность, которую следует проявлять каждый раз, когда человек намерен изменить точку зрения, особенно по отношению к фундаментальным понятиям.

Отвержение. Существует большая вероятность того, что ваши идеи будут отвергнуты. Вас тоже могут отвергнуть. Стоит подсчитать, чем вы рискуете: ваша мыслительная деятельность может оставить вас с горсткой друзей. Но эти потери компенсируются: вы приобретете новых. И все же придется принести жертву. Как говорит Сертиллангес:

Когда вы не нравитесь миру, он начинает вам мстить; но если вы ему понравились, он все равно отомстит вам тем, что развратит вас. Единственный выход — трудиться подальше от мира, быть равнодушным к его оценке, но готовым служить ему. Пожалуй, лучше, если он отвергнет вас и таким образом заставит вас обратиться к собственным нуждам, возрастать духовно, наблюдать за собой и развивать себя. Все это будет происходить в той мере, в какой мы будем возвышаться над своими эгоистическими интересами, то есть если наши интересы будут сосредоточены на действительно необходимых вещах52.

Усталость. Не забывайте о том, что нужно спать. Не ждите ясности мыслей, если не будете высыпаться. Конечно, всегда держите под рукой кофе и прохладительные напитки, но не надейтесь, что они восполнят недостаток сна. Физические упражнения — прекрасный стимул для умственной работы; конечно, не долгие часы на площадке для игры в гольф, но прогулка на свежем воздухе в течение получаса может буквально сотворить чудо.

Беспокойство. Это непросто. Иногда мы невольно затрагиваем глубокие экзистенциальные вопросы. Подчас работа требует слишком большого напряжения сил, особенно когда дело касается основной сферы нашей деятельности. Тут мало что поможет. Но следует сделать все возможное (без ущерба для наших непосредственных обязанностей), чтобы обезопасить себя (но никаких сильнодействующих транквилизаторов) и снять напряжение.

Иисус сказал об этом, конечно, лучше всего: «…не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы» (Мф. 6:34).

Лучшая атмосфера для творческой мысли — это напряженное ожидание. Вы не знаете. Но хотите знать. Вам известны определенные методы получения знания. Вы идете вперед. Желание вызывает волнение.

Практические советы: смазочное масло для механизма умственной деятельности

Я закончу эту главу несколькими советами, которые, возможно, будут вам полезны. Я расскажу вам о том, что может способствовать работе вашего ума и в известной мере облегчить ее.

Держите под рукой записную книжку. Казалось бы, мелочь, но она очень важна. Мысли появляются и исчезают. Иногда их приходится ловить на лету. Сертиллангес говорит об этом так:

Очень часто озарения посещают нас в моменты бессонницы, может быть, это длится всего секунду; и тогда нужно успеть схватить мысль. Но доверить пойманную мысль расслабленному мозгу — все равно что записать ее на воде. Скорее всего, утром от нее и следа не останется53.

Паскаль свидетельствует о том же: «Случай внушает наши мысли, случай их прогоняет. Нет такой уловки, чтобы их удержать или заманить. Я хотел записать ускользнувшую мысль; а вместо этого я пишу, что она ускользнула»54.

И все же мысли можно поймать на лету. Сертиллангес советует следующее:

101

Держите под рукой записную книжку или стопку листочков. Записывайте свои мысли, даже не просыпаясь полностью, не включая света, если можете, и затем возвращайтесь в царство сна. Избавившись таким образом от мыслей, вы, быть может, будете крепче спать, ибо они уже более не будут беспокоить вас. Если вы примете волевое решение о том, что их нужно запомнить, то это решение, скорее всего, будет мешать вашему отдыху, но не поможет запоминанию. Помните, что отдых означает расслабление воли55.

Выхватывайте идеи из темноты. Мысли часто приходят в самые неожиданные моменты. Пожалуй, наиболее продуктивным временем для возникновения идей можно считать ранние утренние часы. Внимание: идея написания этой книги пришла ко мне во время бритья. Я осознал ее сначала в том виде, в каком она представлена в первом абзаце первой главы. Второй абзац сформировался тогда, когда мы с женой ехали в офис издательства Сообщества студентов-христиан.

Я понимаю философский поиск как экзистенциальный опыт, являющийся центром человеческого разума, спонтанным, настойчивым и неизбежным двигателем самых глубинных основ человеческой жизни.

Джозеф Пипер

Время засыпания и пробуждения, очевидно, тоже особенные моменты для работы мозга. Идеи, образы, истории скользят по поверхности; и мозг начинает просыпаться. Интересно, что иногда случается сделать какие-то свежие наблюдения. Не упустите их. Держите наготове бумагу для записей.

Примите решение. Вот вам еще совет, хотя я им никогда не пользовался. Сертиллангес действительно прав во многом, а потому я завершу эту главу последним отрывком из его труда об интеллектуальной жизни:

Приняв решение, запишите его на скрижалях своего сердца сегодня, если вы не сделали этого раньше. Я также советую вам четко записать это решение и на бумаге и держать ее перед глазами. Когда вы садитесь за работу или после молитвы, — каждый день вы будете обновлять это решение. Особенно тщательно записывайте то, что менее естественно и очень необходимо для вас — для вас такого, какой вы есть. Если нужно, громко повторите вслух всю фразу, чтобы каждое слово прозвучало для вас отчетливо. Затем уверенно повторите: «Если ты сделаешь это, ты принесешь плод и достигнешь того, чего желаешь. Adieu»56.


1 William J. Wainwright, Reason and the Heart: A Prolegomenon to a Critique of Passional Reason (Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1995), p. 15. 2 Как говорит Джозеф Пипер, "живая философия "возникает" в диалоге между различными умами, даже как диалог: тем не менее в философии не возможен коллективный труд" (Josef Pieper, In Defense of Philosophy: Classical Wisdom Stands Up to Modern Challenges, trans. Lothar Krauth [San Francisco: Ignatius, 1992], p. 80). 3 Дора Торнтон приводит несколько современных описаний таких кабинетов, предназначавшихся для ученых эпохи Ренессанса (см.: Dora Thornton, The Scholar in His Study: Ownership and Experience in Renaissance Italy [New Haven, Conn.: Yale University Press, 1997], цит. по: James Fenton, "A Room of One's Own", The New York Review of Books, August 18, 1998, p.; 52-53). 4 Jacques Barzun, The House of Intellect (New York: Harper & Brothers, 1959), p. 204. 5 Есть указания на то, что определенного рода музыка стимулирует интеллектуальную деятельность. Гордон Л. Шоу, вероятно, обнаружил "эффект Моцарта", который заключается в том, что "некоторая музыка [в частности, специально подобранная музыка Моцарта] может действительно способствовать процессу обучения". (См.: Ronald Kotulak, "Q & A [with Gordon L. Shaw]", Chicago Tribune, May 24, 1998, Perspective sec., p. 1, 3). 6 Цит. по: Kathleen Norris, Amazing Grace: A Vocabulary of Faith (New York: Riverhead, 1998), p. 17. 7 Там же. 8 Wendell Berry, A Timbered Choir: Sabbath Poems 1979-1997 (Washington D. C.: Counterpoint, 1998), poem I (1997), р. 207. Берри говорит об обстановке, в которой следует читать этот сборник: "Эти стихи писались в тишине, в уединении, чаще всего на свежем воздухе. Читателю они понравятся более всего, я думаю, тогда, когда он прочитает их в тех же условиях - по крайней мере, в тихой комнате" (p. xviii). 9 A. G. Sertillanges, The Intellectual Life: Its Spirit, Conditions, Methods, trans. Mary Ryan (Washington D. C.: Catholic University of America Press, 1987), p. viii. 10 Pieper, In Defence of Philosophy, p. 47. 11 Ernest Dimnet, The Art of Thinking (New York: Pocket, 1942), p. 25. 12 Там же, р. 77.

102

13 Там же, р. 76. 14 Там же, р. 86. 15 Simone Weil, Waiting for God, trans. Emma Crauford (New York: Harper & Row, 1951), p. 110. 16 Eviatar Zerubavel, Social Mindscapes: An Invitation to Cognitive Sociology (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1997), p. 35. 17 Цит. по: Igumen Chariton of Valamo, The Art of Prayer: An Orthodox Anthology (Faber & Faber, n.d.) by Rueben P. Job, A Guide to Retreat for All God's Shepherds (Nashville: Abingdon, 1994), p. 220-221. 18 Weil, Waiting for God, p. 110-111. 19 Там же, р. 111. 20 Там же, р. 111-112. 21 См. главу 2, с. 49; а также проповеди Джона Генри Ньюмена (John Henry Newman, Parochial Sermons, цит. по: Ian Ker, John Henry Newman (New York: Oxford University Press, 1988), p. 97; John Henry Newman, An Essay in Aid of a Grammar of Assent [Notre Dame, Ind.: University of Notre Dame Press, 1979], p. 25-92). 22 Противопоставляя философу софиста, Джозеф Пипер пишет: "Истинный философ, совершенно забывая о собственной значимости и "отказываясь от всякой претенциозности", подходит к непостижимому объекту бескорыстно и с открытой душой. Созерцание этого объекта, в свою очередь, поднимает субъект выше уровня самоудовлетворенности и действительно освобождает его от сосредоточенности на собственных нуждах, неважно, насколько они могут быть "интеллектуальными" или возвышенными (Josef Pieper, In Defense of Philosophy, p. 38). 23 Anthony Bloom, Living Prayer (Templegate, n.d.), цит. по: Job, Guide to Retreat for All God's Shepherds, p. 308-309. 24 Karl Barth, The Faith of the Church: A Commentary on the Apostles' Creed According to Calvin's Catechism, ed. Jean-Louis Leuba, trans. Gabriel Vahanian (New York: Living Age, 1958), p. 45. 25 Там же, р. 44. 26 Earl F. Palmer, "Theological Themes in the Chronicles of Narnia", Radix 26, no. 2 (fall 1998): 7-8. 27 Джозеф Пипер, высказывая эту мысль, опирается на христианскую метафизику: "Структура христианской метафизики в целом раскрывается, может быть, даже более ясно, чем в любом другом определении, в утверждении, что осмотрительность является наивысшей из всех добродетелей. Эта структура строится таким образом: бытие предвосхищает истину, а истина предшествует благу. И действительно, самая суть этого утверждения - главная тайна христианского богословия: Отец родил Вечное Слово, и Святой Дух исходит от Отца и Слова" (См: Josef Pieper, The Four Cardinal Virtues, trans. Richard and Clara Winston [New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1965], p. 3-4, цит. по: Josef Pieper, An Antology [San Francisco: Ignatius, 1989], p. 54). 28 После того как я написал этот абзац, Тим Макгру, профессор философии из Западного Мичиганского университета, привлек мое внимание к отрывку из Евангелия от Матфея (25:31-46), который подтверждает сказанное. В этом отрывке люди, заслужившие похвалу Иисуса, не осознавали того, что служат Ему тем, что помогают другим. 29 Evelyn Underhill, The Spiritual Life (Harrisburg, Penn.: Morehouse, 1937), p. 20. 30 Henry C. Simmons, In the Footsteps of the Mystics (New York: Paulist, 1992), цит. по: Job, Guide to Retreat for All God's Shepherds, p. 106. 31 Sertillanges, Intellectual Life, p. 72-73. Далее Сертиллангес продолжает: "Любой факт может породить великую мысль. Созерцание простой мухи или проплывающего мимо облака способно стать источником бесконечных размышлений. Каждый луч света, падающий на объект, может привести к солнцу; каждая открытая дорога есть путь к Богу" (p. 73). 32 См. также главу 4, с. 89-90. 33 Edward de Bono, New Think (New York: Avon, 1971), p. 15. Роберт Пирсиг говорит об этом еще интереснее, представляя свои размышления в форме романа (см.: Robert Pirsig, Zen and the Art of Motorcycle Maintenance [New York: Bantam, 1975], p. 114-115, 272-282, 293-320). 34 De Bono, New Think, p. 197. 35 Да, де Боно так и говорит: "…даже в библиотеках" (там же, p. 155). 36 John H. Westerhoff III and John D. Eusden, The Spiritual Life (New York: Seabury, 1982), цит. по: Rueben P. Job and Norman Shawchuck, A Guide to Prayer for Ministers and Other Servants (Nashville: Upper Room, 1983), p. 221. 37 Sertillanges, Intellectual Life, p. ix. 38 Там же, р. 31. 39 Там же, р. 133. 40 Там же, р. 52. 41 Martin Heidegger, Discourse on Thinking, trans. John M. Anderson and E. Hans Freund (New York: Harper & Row, 1966), p. 46. 42 John Anderson, предисловие к книге Хайдеггера Discourse on Thinking, р. 24. 43 Heidegger, Discourse on Thinking, р. 56. 44 Anderson, предисловие, р. 26. 45 Heidegger, Discourse on Thinking, р. 68. 46 Там же, р. 85; см. также: Os Guinness, The Call: Finding and Fulfilling the Central Purpose of Your Life (Nashville: Word, 1998), p. 212. 47 Многие совершенно правильно критиковали Хайдеггера за то, что он подменяет понятие Бога понятием сущего. Хайдеггер соглашается с Ницше в том, что культурный Бог западного христианства умер; похоже, он так и не подумал о возможном существовании чисто библейского Бога; поэтому он старался восполнить эту утрату, предложив понятие сущего. Его более чем откровенные заигрывания с нацизмом и неспособность развить

103

жизнеспособный подход к этике представляют собой не просто ошибки в его мыслительной деятельности: они указывают на серьезные слабости во всей его философской программе. Мы не будем обсуждать здесь эти проблемы, тем более что этому посвящены труды многих авторов (см.: Gunter Neske and Emil Kettering, Martin Heidegger and National Socialism: Questions and Answers, trans. Lisa Harries [New York: Paragon, 1990]; Hans Sluga, Heidegger's Crisis: Philosophy and Politics in Nazi Germany [Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1993]; Rudiger Safranski, Martin Heidegger: Between Good and Evil, trans. Ewald Osers [Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1998]; а также Robert Sokolowski "Being, My Way", First Things, январь 1999, p. 54-57). 48 Anderson, предисловие, р. 29. По мере того как Хайдеггер развивает эти мысли в последней части своей работы (см.: Heidegger, "Conversations on a Country Path"), его язык становится все более сложным; чем более он старается объяснить свои идеи, тем более трудным для понимания становится текст. Здесь можно встретить такие понятия, как "трансцендентально-горизонтальное представление", "несокрытость сущего", "подлинное взаимоуразумение" и т. д. Допустим, эти головоломные термины объясняются в предыдущей части текста, но тем не менее понять их - задача трудная. 49 Sertillanges, Intellectual Life, p. 247. 50 Doris Lessing, "An Evening with Doris Lessing", Partisan Review 65, no. 1 (1998): 12. 51 Sertillanges, Intellectual Life, p. 42. 52 Там же. 53 Там же, р. 82. 54 Паскаль, Б. Мысли. М., 2001. С. 418. 55 Sertillanges, Intellectual Life, p. 82-83. 56 Там же, р. 260.


• Фридрих Ницше, «Песни Заратустры» (Friedrich Nietzsche, The Songs of Zarathustra). • Томас Мертон, «Биография» (Thomas Merton, Merton: A Film Biography). • Томас Мертон, «Семена мыслей» (Thomas Merton, Seeds of Contemplation). • Отец Бернардо Оливера, «Lectio Vere Divinа» (Father Bernardo Olivera, Lectio Vere Divina). • К. С. Льюис, «Письма Малкольму: о молитве» (C. S. Lewis, Letters to Malcolm: Chiefly on Prayer). • А. Г. Сертиллангес, «Интеллектуальная жизнь» (A. G. Sertillanges, The Intellectual Life). • А. Г. Сертиллангес, «Интеллектуальная жизнь» (A. G. Sertillanges, The Intellectual Life). • А. Г. Сертиллангес, «Интеллектуальная жизнь» (A. G. Sertillanges, The Intellectual Life). • Томас Мертон, «Семена мыслей» (Thomas Merton, Seeds of Contemplation). • Ханна Арендт, «К восьмидесятилетию со дня рождения Мартина Хайдеггера» (Hanna Arendt, For Martin Heidegger’s Eightieth Birthday). • Томас Мертон, «Семена мыслей» (Thomas Merton, Seeds of Contemplation). • Джозеф Пипер, «В защиту философии» (Joseph Pieper, In Defense of Philosophy).


Глава 8Мыслительный процесс и чтение

Попытки Августина оставить беспутный образ жизни сопровождались напряженной внутренней борьбой. Однажды у себя в саду он вместе со своим другом Алипием читал апостолов. Покинув своего друга, он отошел в сторонку и лег под фиговое дерево. «Вдруг я услышал голосок, доносившийся из дома поблизости, голос девочки или мальчика, не знаю, — ребенок напевал снова и снова: „Возьми и читай; возьми и читай“»1. То, что произошло с Августином, когда он прочитал Послание к Римлянам (13:13, 14), было неожиданным драматическим переживанием, коренным образом изменившим всю его жизнь. «Я не хотел читать дальше, да и надобности в этом уже не было. Как только я дочитал этот стих до конца, сердце мое озарил свет истины и все мрачные тени сомнений ушли прочь»2.

104

Обращение Августина — его переход от понимания того, что христианская вера истинна, к желанию активно действовать в соответствии с этим пониманием — изменило ход истории. Трудно представить себе, каким было бы будущее западного мира без этого великого святого и учителя Церкви.

Откровенно говоря, далеко не всякое чтение приносит подобные результаты. Даже с Августином такое произошло единожды. Но чтение, способное направить наш мыслительный процесс в нужное русло, обладает могущественной силой изменять жизнь. Мышление в процессе чтения развивается по двум направлениям: в первом случае чтение направляет мышление, а во втором — мышление управляет чтением3.

Чтение направляет мышление

Сначала чтение направляет мышление. Человек начинает читать, его разум сосредоточивает свое внимание на тексте и на его основном значении, которое начинает постепенно проясняться. Когда смысл текста полностью завладевает разумом человека, когда читатель всецело поглощен тем, что читает, мир текста становится его миром.

Всякое ощущение времени исчезает. Разум читателя объединяется не с разумом автора, ибо автор уже очень давно отправил свой текст в самостоятельное плавание, но становится единым целым с самим текстом4. По крайней мере создается такое впечатление, ибо читатель уже не чувствует ничего, кроме того, что внушает ему прочитанный текст. Конечно, воображение читателя активно; конечно, каждый читатель представляет прочитанное по-своему (или, точнее, мы так считаем, но в любом случае мы не можем этого показать, потому что содержимое разума одного человека недоступно для разума другого человека); конечно, сиюминутное представление прочитанного именно таковым и является — сиюминутным представлением. Человек начинает жить в тексте. И этот мир абсолютно обособлен от мира вне текста, где течет обычная жизнь.

Если люди говорят, что любят Northanger Abbey Джейн Остин, The Spy Who Came In from the Cold Джона ле Карре или

Он драгоценные словаСо вкусом ел и пил,Забыл он нищету и смертьИ духом крепок был.И в непогожий день он могНа крыльях книг порхать —Такую нам свободный духСвободу может дать!

Эмили Дикинсон (Перевод С. Степанова)

What Mrs. McGillicuddy Saw Агаты Кристи, они говорят о своем личном переживании, когда их собственный разум слился с другим разумом. В отличие от моментов пробуждения, когда сознание еще не прояснилось, в самых лучших романах читатель попадает в хорошо организованный поток мыслей: очарование и восторг, ожидание и исполнение ожиданий, интрига и ее завершение — последовательность ощущений, ведущих его по тексту. В некоторых книгах, как говорят критики, страницы переворачиваются сами собой.

В качестве примера можно взять первые страницы Zen and the Art of Motorcycle Maintenance. Роберт Пирсиг рисует словесную картину, которая заставляет меня сесть на мотоцикл вместе с автором и его юным сыном. Я еду вместе с ними и вижу черных дроздов с красными крыльями, которые шумно и торопливо слетают с изгороди, тянущейся вдоль скоростной трассы.

Естественно, какая-то часть картины, возникшей в моем воображении, основана на моем личном опыте, когда в детстве мне приходилось ходить пешком в сельскую школу, преодолевая по две с половиной мили туда и обратно. Из густых зарослей, росших вдоль заброшенной гравиевой

105

дороги, по которой после сильного дождя трудно было проехать даже на машине, вдруг вылетали стаи краснокрылых дроздов. Яркие красные точки, освещенные лучами солнца, оживляли маленькие темные облака трепещущих крыльев. Вороны громко каркали, издавая отчетливое кар… (тишина) …каррр, и эти крики можно было слышать на расстоянии многих миль; но я не помню, как пели дрозды. А вот воспоминания о ярко-красных пятнах на их бьющихся крыльях, как и о самих походах в школу, все еще живы в моем сердце.

Чтение направляет мыслительный процесс, однако оно не может помешать разуму автоматически соединиться с элементами из своего прошлого. Альберто Мангуэль тоже говорит об этом: «Выходя за рамки своего буквального смысла и литературного значения, текст, который мы читаем, становится проекцией нашего собственного опыта, фактически тенью того, кто мы есть»5. Итак, я отбрасываю свою ментальную тень на текст, и сам текст становится не туманнее, но ярче. Дейвид Лайл Джеффри, размышляя о св. Августине, комментирует эту мысль так: «Чтение, как и письмо, неизбежно является обусловленным контекстом действием, синхронным и диахронным одновременно. Мы читаем сейчас, другие прочитали этот текст раньше, и каждый читаемый нами текст является творением прошлого — может быть, даже относительно недавнего прошлого»6.

Он [отец] покупает мне много книг, но просит не читать, боясь, что они повредят мой ум.

Эмили Дикинсон

Итак, пока мой разум пленен миром романа Пирсига, он в то же время черпает воспоминания из глубинных источников памяти. Но как только моя память оживает, разум отступает назад. И когда я читаю следующее предложение, я снова с рассказчиком и его сыном еду по просторам Миннесоты, Южной

В читальном зале… люди находятся внутри книг. Иногда они шевелятся между страниц так, как спящий человек переворачивается во сне.

Райнер Мария Рильке

Дакоты и Монтаны — час за часом и миля за милей. На горизонте собираются темные облака, навевая на меня воспоминания о равнинных бурях и скачках на лошади, в то время как три грозовые тучи, стремительно приближающиеся с запада, преследуют меня, словно это Отец, Сын и Святой Дух. Курт Воннегут говорит, что именно таким образом все и происходит. Чтение — это полет воображения, когда мой разум оказывается в одной упряжке с разумом рассказчика, от чьего лица ведется повествование. Я его, а он мой.

Вот в чем смысл. Когда чтение направляет мышление, тогда разум одного человека погружается в разум другого. Многие считают это опасным. Цензура возникла по причине страха за ум невинного читателя, который может быть подвержен манипуляциям, в результате чего чтение сомнительных книг нанесет вред его интеллектуальному, религиозному или духовному здоровью — или политическому благополучию правящей партии! На Юге рабам обычно запрещали учиться читать; в средневековой церкви был составлен список запрещенных книг, и этот список не пересматривали в течение долгих лет7. Последняя редакция этого списка датируется 1948 годом, и он не переиздавался с 1966 года8. Невозможно перечислить количество попыток, обычно неудачных, со стороны обеспокоенных родителей изъять из школьных и публичных библиотек предположительно вредную литературу (как, например, «Над пропастью во ржи» или «Приключения Гекльберри Финна»). Но изъятие запретных книг и даже закрытие библиотек не поможет. «Запирайте свои библиотеки, если угодно, — писала Вирджиния Вулф, — но на свободу моей мысли никаких запоров, никаких запретов, никаких замков вам не наложить»9.

Однако существование цензуры в основе своей оправданно. Книги действительно опасны, потому что самые лучшие из них являются носителями определенных идей, мировоззрений, нравственных убеждений и тому подобное. Они опасны именно по причине своей ценности и своей способности оказывать влияние на массы. Сертиллангес, обычно твердый в своем руководстве, здесь колеблется:

106

Следует принципиально отказаться от менее основательных и серьезных книг. Не может быть и речи об отравлении разума романами. Можно время от времени взяться за чтение какого-нибудь романа, если хочется, в качестве отдыха, но не забывайте при этом о литературных достоинствах произведения. Однако это уже уступка, ибо поглощение большого количества романов истощает ум, не освежая его; эти книги тревожат мысли и приводят их в смятение10.

Люди могут потерять свою жизнь в библиотеке. Об этом их нужно предупреждать.

Сол Беллоу

Свен Биркертс идет еще дальше, утверждая, что книги обладают свойством проникать в нашу жизнь. Лучшие из них, говорит он, «являются нам из своего мира»:

Когда произведение требует погружения в себя, оно также обладает силой являться нам из своего мира. Я не хочу сказать, что мои мысли вновь и вновь обращаются к персонажам и сюжету книги, хотя это, конечно, происходит все время. Просто я чувствую, что они являются мне как призраки. Как человек, который столкнулся с привидением, ощущает присутствие духов «из иного мира», так и я иногда чувствую присутствие духа книги. Словно на какое-то мгновение эта жизнь стала моей жизнью, и стены исчезли. Это происходит только с определенными книгами, и когда такое происходит, это воспринимается как дар, как данная трансцендентность. Я не знаю точно, как это объяснить, может быть, как своего рода когнитивное «короткое замыкание», когда какая-то ассоциация неожиданно включает мой читательский интерес, выводя мое подсознательное «я» на передний план. Или словно в результате лингвистического колдовства какая-то часть книги делается настолько яркой и живой, что воздействует на нервные центры11.

Так что книги действительно опасны. Как, впрочем, и всякий добрый дар от Бога, а книги — это один из Его величайших даров. Особенно одна книга.

Библия — это единственная книга, которой люди могут без опасения доверить свою жизнь. И одна из великих заслуг христианства заключается в подчеркивании особого значения этой книги и в призыве читать ее интенсивно и экстенсивно. И если какая-нибудь книга когда-нибудь была способна руководить мыслительным процессом человека, так это Библия.

Если вы читаете, чтобы читать, а не для того, чтобы прочитать, тогда ваше чтение будет безмятежным, покойным и незаинтересованным.


Lectio divina

В качестве формы чтения, которым управляет мыслительный процесс, lectio divina была известна издревле, но я узнал об этом всего несколько лет назад. Мне трудно понять, каким образом я упустил этот исключительно важный для чтения Библии аспект, однако это неудивительно. Я вырос в протестантской среде, исследовал литературный критицизм в рамках светского образования, а Библию изучал в Сообществе студентов-христиан, что объясняет многое. Несмотря на особое внимание, которое уделяется в Сообществе студентов-христиан технике чтения, расширяющей понимание Писания, принятое этим Сообществом наследие протестантизма характеризуется почти исключительно рационализмом и прагматизмом. Мы обращались к каждому тексту с тремя главными вопросами: 1) О чем говорит этот текст? 2) Что он означает (прежде всего, что хотел сказать автор первым слушателям или читателям)? 3) Что этот текст значит в моей жизни (то есть чему Бог хочет научить меня с помощью этого текста и каким образом я должен использовать эти знания)?12

Конечно, если применять этот подход со всем старанием (как это делал я), то можно получить не только чисто интеллектуальные результаты. Прочитав Писание, поняв его основы, пусть неглубоко, и выполняя его повеления в своей жизни, я часто приходил к печальному осознанию своих грехов, к покаянию и благодарным молитвам за Божье прощение, к благоговению перед Богом и Его творением. Чтение Библии в соответствии с этой схемой было животворным и изменяло жизнь. Я благодарю Бога за назидание, которое я получил, читая таким образом Писание. Более того, я иногда практиковал lectio divina, не осознавая этого. Слово Божье, внимательно

107

читаемое, прокладывает собственный путь к сердцу каждого своего читателя. Но lectio divina, в той форме, которая была развита в средние века, уделяет особое внимание тому, как это происходит, и увеличивает вероятность того, что читатели на самом деле услышат, как Бог говорит с ними. В течение академического отпуска, когда я был свободен от чтения лекций и редактирования книг, я научился этому сначала на практике, а потом нашел теоретическое подтверждение в книгах.

Так что же такое lectio divina? И каким образом такое чтение направляет мышление? Как я теперь понимаю, lectio divina — это не техника, но атмосфера, или окружение, в котором происходят совершенно особенные вещи. Как говорит

Относительно литературы следует сделать следующее фундаментальное замечание: в средние века, как и в древности, обычно читали не так, как сегодня. Читали в основном не глазами, но устами, произнося то, что видели, а также ушами, слушая то, что произносится, вслушиваясь, что называется, в «голос страниц». И это истинно акустическое чтение; legere означает одновременно audire… Но чаще всего, когда legere и lectio употребляются без дальнейшего пояснения, они означают действие, которое, как пение и письмо, требует участия всего тела и разума.

Жан Леклерк

Майкл Кейси в своем великолепном исследовании Sacred Reading, «чтение Писания — это противоположность самопрограммирования или любого другого вида промывания мозгов. Читая Писание, вы просто позволяете Богу говорить с вашим сердцем, разумом и совестью»13.

Мы рассмотрим элементы lectio divina один за другим, однако следует учесть, что здесь нет определенной жесткой последовательности. Юджин Петерсон называет их «моментами, которые постоянно возвращаются и повторяются в произвольном порядке»14. Кстати, обратите внимание, что ниже я излагаю свое понимание lectio divina, основанное на средневековой и монашеской традиции. Мы рассмотрим соответствующие аспекты средневекового подхода немного позже.

Подготовка. Во-первых, составьте план чтения, который охватит определенный период времени, скажем, месяц или более. В Писании нет отрывков лучше или хуже. Тем не менее отбирать следует обдуманно. Прекрасный план чтения Библии — читать все подряд. Другой план изложен в таком руководстве, как A Guide to Prayer for Ministers and Other Servants, написанном Рубеном Джобом и Норманом Шоучуком. Эту книгу дал мне мой духовный наставник в начале моего недавнего отпуска. Джоб и Шоучук выбирают один псалом, который читается каждый день в течение одной недели15. Это позволяет читателю прочесть за год пятьдесят два псалма, причем с глубоким погружением в каждый из них. Именно это глубокое погружение и является ключом к lectio divina.

Во-вторых, нужно найти место, где вы могли бы время от времени уединяться. Мне повезло, что у меня есть собственная комната, где мне никто не мешает. Тем не менее я нахожу Мортон Арборетум, расположенный в десяти минутах езды от моего дома, более подходящим для молчаливого уединения. В холодную или дождливую погоду моей молитвенной комнатой становится машина.

В-третьих, очень важно подойти к чтению с нужным настроением. Молитва, это особое словесное обращение к Богу при встрече с Ним, когда мы читаем Его Слово, весьма помогает настроить наш ум на правильное восприятие того, что мы читаем. Эта восприимчивость будет увеличиваться в процессе чтения. Не существует каких-то особых слов, но вот молитва, предложенная Джобом и Шоучуком:

Господь, Ты обещал идти навстречу тем, кто ищет лица Твоего. Приди теперь и яви мне Себя, ибо я пришел к Тебе. Во имя Иисуса Христа, моего Господа. Аминь16.

Эта молитва подтверждает, что мы читаем Библию не ради получения чисто интеллектуальной информации, но ради встречи с Богом. Хорошо сказал об этом Майкл Кейси:

108

Что мы делаем во время lectio divina? Мы ищем Бога. Мы надеемся услышать Божий голос и исполнить Божью волю, но мы действуем в режиме поиска. Мы еще не достигли своей цели, и потому наше чтение в основном является выражением нашего стремления к Богу17.

Настроив сердце и разум на слушание, мы готовы начать.

Внимательное чтение вслух. Начинаем с того, что просто, спокойно и внимательно читаем само Писание. Следуя примеру монахов-бенедиктинцев, читаем отрывок вслух.

И хотя мы одни, произнесение Слова Божьего делает присутствие Слова и его Автора, Духа Божьего, более явным. И это не просто видимость. Святой Дух присутствует всегда. Это мы можем отдалиться от Него. Чтение вслух помогает нам осознать реальность, которая уже присутствует в нас. Жан Леклерк говорит:

[Результатом lectio divina является] мускульная память произнесенных слов и слуховая память услышанных слов. Суть размышлений заключается в полной сосредоточенности на процессе запоминания; поэтому они неотделимы от чтения. Таким образом, священный текст, так сказать, сохраняется в теле и душе… Размышлять значит полностью слиться с произносимым предложением и взвешивать каждое слово, чтобы озвучить всю глубину его полного значения18.

Для древних размышления означали чтение текста и заучивание его наизусть, для чего требовалось участие тела, памяти, интеллекта и воли: тела, поскольку текст произносится устами, памяти, которая должна зафиксировать его, интеллекта, который понимает его значение, и воли, которая желает претворить его в жизнь.

Жан Леклерк

Средневековые монахи читали вслух даже в присутствии других людей19. Например, об Иоанне Горцском говорили, что «его бормотание при чтении псалмов напоминало гудение пчелы»20. Когда мы одни, я думаю, мы не должны просто гудеть, но произносить слова с выражением и силой, как если бы мы читали их публично. Тогда мы услышим «голос страниц»21.

Lectio divina — это техника молитвы и путеводитель по жизни. Это способ снизойти до уровня сердца и найти Бога.

Майкл Кейси

В бенедектинских монастырях по сей день практикуется публичная форма lectio divina. В некоторых монастырях во время трапезы один из монахов читает вслух, пока все остальные молча едят. Таким образом, весь Псалтирь прочитывается за три-четыре недели. В других монастырях Псалтирь читается и поется во время богослужений. За трапезой читают духовных классиков и даже мирские книги.

Внимательное чтение в тишине. Повторное чтение — важная часть любого вдумчивого чтения, особенно это касается lectio divina. «Ибо слово Божие живо и действенно…» (Евр. 4:12). Когда благодаря внимательному чтению мы раскрываемся перед этим словом, оно проникает в наш разум, достигает наших сердец и престола нашей воли. Само чтение не в состоянии никого преобразить, но Бог с помощью чтения преображает нас. Я свидетельствую об этом, как и все те, кто читает Слово ради встречи с Богом.

Повторное чтение означает прежде всего чтение одного и того же отрывка снова и снова. Но затем такое повторное чтение создает условия для экзегезы, внимательного отношения к буквальному значению слов или фразы (то есть значению, предполагаемому самим текстом или, точнее, автором текста). «Экзегеза, — говорит Юджин Петерсон, — далее всего отстоит от педантизма; ибо экзегеза есть акт любви»22. Поэтому все методы чтения, которым я научился во время работы в издательстве Сообщества студентов-христиан, следует использовать всем тем, кто успел дочитать данную книгу до этой главы. А те, кто знаком с другими техническими методиками изучения Библии, также могут взять их на вооружение.

109

Наше чтение священных текстов преследует не только сиюминутные цели. Мы читаем, чтобы стать ближе к Богу — точно так же, как мы едим не только ради ощущения вкуса пищи, но и для того, чтобы напитать все тело, обеспечить его достаточной энергией, необходимой для осуществления наших желаний.

Майкл Кейси

Сам я не практиковал повторное чтение при изучении Библии. Мой духовный наставник призывал меня придерживаться плана, предложенного Джобом и Шоучуком. Это был небольшой объем библейского чтения и очень небольшой объем сопутствующего чтения сочинений великих святых прошлого. Мне был дан час на молитвенное изучение Писания, но я легко справлялся со всем этим за полчаса23. Я читаю не очень быстро, но инструкции моего наставника вынуждали меня читать еще медленнее, поэтому я делал паузы, внимательно вслушиваясь в текст, в тишину леса или комнаты, где сидел. Я убежден, что Бог произвел все изменения, на которые я годами надеялся, именно в эти паузы, когда я позволял произойти тому, что происходило; я научился терпению, открытости, ощутил обновление разума и сердца и новую готовность повиноваться тому, о чем читал.

В течение этого часа я намеренно не задавал никаких вопросов к Писанию, типичных для Сообщества студентов-христиан. Я просто позволял словам делать свое дело. Этот час для меня был заполнен просто внимательным слушанием текста, чтением отрывков из сочинений отцов Церкви и молитвой. И только. Более интеллектуальные аспекты внимательного чтения при изучении Библии, которые можно считать экзегезой, я оставлял на другое время в течение дня.

Однако когда наступает пора для интенсивной экзегезы, не нужно воспринимать ее как нечто отдельное от lectio divina. Как пылко провозглашает Гордон Фи, «цель экзегезы такова: пробудить в нашей жизни и жизни других людей истинную духовность, с которой Божий народ будет жить в общении с вечным и живым Богом, а значит, в соответствии с Божьим замыслом»24.

Lectio divina, как правило, не вознаграждается мгновенно. Это довольно длительный активный и пассивный процесс. Никто не собирает урожай на следующий день после сеяния! И гусеница не мгновенно превращается в прекрасную бабочку!


Вхождение в мир текста. Именно так определяет Юджин Петерсон понятие meditatio. Когда мы внимательно читаем текст и изучаем его, мы можем войти в его мир. Если же мы интересуемся только «научным» — абстрактным и безличным — пониманием, мы его и получим. Но это уже не будет экзегезой в режиме lectio divina. Как говорит Петерсон, «текст открывает Бога — Бога творящего, Бога спасающего и Бога благословляющего»25. Мы раскрываемся для текста, чтобы услышать в нем Бога, и сначала слушаем и слышим, как Он обращается к Своим первым слушателям, а затем слышим Его слово, предназначенное для нас.

Размышления — это молитвенная работа воображения, для того чтобы началось сопереживание тексту… Размышления — это не вторжение (не навязывание своего мнения), но осмысление — когда образы и истории всего откровения проникают в сознание. С помощью размышлений мы сближаемся и знакомимся со всеми участниками рассказа, входя туда, где тихо беседуют Моисей, Илия и Иисус26.

Когда мы вступаем в мир текста и слышим, как Бог говорит с нами, нам автоматически есть что сказать Ему. Но наша первая реакция, скорее всего, выразится в удивлении и благоговении, постепенном узнавании, знакомстве с вещами, дотоле неизвестными, и слышании Бога так, словно Он стоит рядом, ибо на самом деле так оно и есть. Тогда молитва возникает естественно, как «сила, которая поднимает из земли цветок»27.

Молитва. Действительно, молитва — это главный элемент lectio divina. На самом деле, Кейси называет lectio divina «техникой молитвы и руководством к жизни»28. Именно в молитве мы «отвечаем» на Слово Божье. Мы делаем это при помощи любых слов, которыми можно выразить наш искренний ответ. Не обязательно произносить слова хвалы. Наши мысли могут быть заняты и чем-то другим. Божье Слово есть «меч

110

обоюдоострый», который пронзает нас, отделяя ветхого человека от нового. Самыми лучшими словами часто бывают именно слова отчаяния и гнева, потому что именно они и есть самые искренние.

Если вы позволите Слову овладеть вами, вы будете слышать даже Его молчание.


И здесь нам более всего помогут псалмы. Это и есть ответные слова Израиля — его пророков, царей и простых людей — на свой собственный lectio divina, свой опыт общения со святым Богом. Я думаю, нет чувства, которое не было бы представлено в этом превосходном собрании стихов, молитв и славословий. Читайте их очень внимательно; используйте их в своих молитвах с пониманием.

Молитва — это путь, которым мы выходим из комфортного, но развращенного мира эгоизма и вступаем в мир самоотречения, обширный мир Божий. Так мы избавляемся от своего эго, чтобы стать только душой29.

Возвращение в мир. Когда мы молимся, мы уже находимся в обычном мире, и этот обычный мир освещен миром Слова Божьего, ибо это единственно реальный мир. Молитва строит мост, который мы пересекаем каждый раз, когда размышляем над Словом Божьим и возвращаемся в повседневный мир.

Действенность метода lectio divina фактически проверяется в этот самый момент, ибо то, как мы живем в обычном мире, показывает, живем ли мы в мире Писания. Слышание требует исполнения услышанного. Бытие, как мы читали в пятой главе, — это состояние, в котором наше знание воплощается в действии, наша вера — в повиновении, теория — в практике. Как говорит Петерсон, «многим из нас нужны годы и годы на то, чтобы поменять мир мечты на реальный мир благодати и милости, жертвы и любви, свободы и радости»30. И у многих из нас есть эти годы. Давайте же в оставшиеся годы практиковать lectio divina!

Мы читаем Евангелия не только для того, чтобы представить себе образ Христа или понять Его учение, но для того, чтобы принять слова откровения, пропустить их через себя и установить верой живой контакт со Христом, Который обитает в наших душах как Бог.


Средневековый контекст lectio divina

Вышеприведенное описание lectio divina, строго говоря, нельзя назвать исторически точным. В средние века академическая экзегеза, которую я включил как часть lectio divina, не только отличалась от собственно изучения Писания, но и противопоставлялась ему. Фактически все интеллектуальные упражнения, к которым я призываю в этой книге, часто отвергаются самыми верными сторонниками lectio divina31.

В своем великолепном исследовании средневекового монашества Жан Леклерк сравнивает монашескую субкультуру со схоластической. Первая подчеркивает внутреннюю духовность, молитву, поиск присутствия Божьего в монастырском общении. Последняя делает акцент на академических исследованиях, дебатах, изучении и использовании мирской литературы и философии в помощь библейской интерпретации, христианскому богословию и поиску истины вообще. В связи с этим можно провести обширное сравнение их характерных особенностей32:

Монашеская традиция Схоластическая традиция

монастыриlectio divinaдуховностьвнутреннеесозерцательное

школыdusputatio или quaestio (диспуты)исследованиевнешнееактивное

111

любовьсвятостьПисаниеопытвосторг

знаниеспорыфилософияразмышленияумозрительные построения

Учителей этих двух традиций тоже можно противопоставить:

Монашеская традиция Схоластическая традиция

Св. БенедиктСв. Бернар КлервоскийСв. Франциск Ассизский

АбелярПетр ЛомбардскийСв. Фома Аквинский

Если монашеская субкультура неизбежно склонялась к отрицанию мира и аскетизму, то схоластическая утверждала мир, особенно его интеллектуальные занятия33. Жак ле Гофф дает описание схоластического метода. Сначала идет схоластическое lectio:

В основном научном методе прежде всего шли комментарии к тексту, lectio, глубинное изучение, начинавшееся с грамматического анализа, который давал букву (littera), с переходом к логическому объяснению, которое открывало значение (sensus), и все это заканчивалось экзегезой, раскрывавшей содержание текста в форме знания и мысли (sententia)34.

После этого следовали критические замечания, споры и диалектика:

Но критические замечания порождали дебаты. Диалектика давала человеку возможность подняться выше понимания текста, заняться вопросами, поднятыми этим текстом, и уменьшала его значение в поисках истины. Экзегетику заменяла глубинная проблематика. После соответствующих процедур lectio переходило в questio35.

В результате мы получили современного «университетского интеллектуала»:

Университетский интеллектуал родился в тот самый момент, когда «начал задавать вопросы к тексту» и когда из пассивного читателя он превратился в активного искателя истины, для которого текст стал не целью, а средством. Учитель был уже не экзегетом, но мыслителем. Он находил свои решения, он творил. Его выводы относительно questio, его determinatio, были плодами его мыслей36.

Ле Гофф приходит к следующему заключению: «Так развилась схоластика, госпожа суровой, стимулирующей и оригинальной мысли, повинующейся законам рассудка»37. В изучении Библии, следовательно, восприимчивость, полная и уязвимая открытость для текста заменяется, вероятно, если не сомнением или подозрительностью, то интеллектуальной любознательностью, которая, как кажется, отделена от личного участия. Как говорит Ле Гофф, главным искушением для интеллектуала XIII века была абстракция: «Привязанный к абстрактным и вечным истинам, схоласт рисковал потерять контакт с историей, с тем, что является случайным, что движется и развивается… Одной из серьезных ловушек для интеллектуалов-схоластов стало формирование интеллектуальной технократии»38.

Здесь мышление руководит чтением — с желанием отомстить. Когда доминирует такое отношение, утверждается холодная схоластика (наихудший вариант). Читатель становится интеллектуалом не во славу Божью, но во славу человеческого разума и в конце концов во славу только себя самого.

И снова мы видим, что чем более меняются вещи, тем больше вещей остаются теми же. Средневековое отношение к чтению Библии — и состояние интеллектуальной сферы вообще — сравнимо с современным. Редко можно встретить сердце, соединенное с разумом. Поэтому мы изумляемся монументальной фигуре св. Августина, который всю свою жизнь боролся с влиянием интеллекта и влиянием сердца, но тем не менее являл собой пример редкого их единения.

Конечно, если тезис данной книги верен, сердце и разум уже едины в том, каким образом Бог сотворил нас. Какими бы мы ни были, мы фактически едины в своем бытии. Об этом мы рассуждали в пятой главе: бытие сводит воедино знание и делание, веру и повиновение ради добра

112

или зла; для учеников Христа они будут направлены на добро, конечно. Ибо когда времени уже не будет, наша совершенная и прославленная сущность будет единой в совершенной гармонии совершенного сердца, разума, тела — и всех остальных аспектов нашей человеческой природы. Мы должны правильно жить, чтобы продолжать идти в этом направлении уже сейчас. Такая целостность является главным аспектом в поиске прежде всего Царства Божьего. Последняя фраза в нашем определении христианина-интеллектуала звучит так: наша интеллектуальная жизнь должна быть направлена во славу Божью.

Lectio divina, как я понимаю, самая совершенная форма чтения, когда оно управляет мышлением. Но мы осмеливаемся проявлять такую безоговорочную верность только по отношению к Библии. При чтении чего-то другого, кроме Библии, наше мышление настаивает на управлении чтением.

Когда мысли блуждают, когда способности разума ограничены тем, что его ведут туда, куда ему идти не хочется, когда он неожиданно кричит «нет» или говорит: Остановись, дай мне подумать об этом, направление чтения меняется: наш разум должен управлять чтением. И здесь Сертиллангес высказывает мудрую мысль:

Книга — это знак, стимулятор, помощник, инициатор — но не заменитель и не оковы. Наши мысли должны быть такими, какими мы сами являемся в действительности. Когда мы читаем, наши учителя должны быть для нас не целью, а точкой отправления. Книга не колыбель и не гроб. Физически мы рождаемся юными, а умираем старыми. Интеллектуально, благодаря наследию прошлого, «мы рождаемся старыми, но должны умереть молодыми»39.

Итак, каким образом мышление должно управлять чтением?

Мышление управляет чтением

Когда мы читаем, ненормально, если мышление управляет чтением, но такое положение вещей совершенно нормально для режима исследований. Именно в таком режиме ученый разрабатывает текстовые залежи, чтобы добыть сведения, информацию к размышлению, увидеть перспективы и открыть для себя что-то новое. Однако он всегда пребывает в напряженном ожидании, пытаясь понять, к чему стремится текст, что соответствует его собственным мыслям, что не соответствует и почему. Таким образом, ученый, серьезный исследователь, обычно читает текст медленно, подчеркивая абзацы, которые кажутся ему значительными, делая пометки на полях, сочиняя мини-диссертации в начале и в конце страниц, оценивая идеи, метафоры, парируя выпады автора — одним словом, не просто делая эту книгу своей, но выстраивая на ее основе свою собственную «книгу». Он полагает, что его книга будет лучше той, что он читает, потому что она содержит «истину» той книги, но лишена ее недостатков и включает новые формулировки, к которым пришел разум в процессе управления чтением.

Критик устанавливает дистанцию между собой и текстом. «Критиковать» значит воспринимать на расстоянии, достаточном для ясности восприятия, для расположения (термин Ф. Р. Ливиса), для возможности доступного изложения своей позиции другим. Движение критика означает «отступление назад» точно в том смысле, в каком художники отступают от картины, чтобы лучше увидеть ее. Но хороший критик делает это движение осознанно для себя и своей публики. Он подробно описывает свои шаги назад с тем, чтобы создавшаяся дистанция, возникшая в результате перспектива и открывшаяся взгляду картина — дистанция дает определенный «угол» зрения — стали ясными, доступными восприятию, а потому открытыми для дискуссии.

Джордж Стейнер

Смысл такого подхода в следующем: мы читаем не только для того, чтобы узнать, что думают другие, но чтобы узнать истину, чтобы существовать в реальности, которую создал Бог, а не в реальности, которую только воображают другие люди. Если мы не осознаем такой цели чтения, то становимся тем, кого Джозеф Пипер называет «современным типом философа, который вместо того, чтобы обсуждать истинный предмет, истинную реальность, обсуждает нечто совершенно иное, различные философии»40. Пипер весьма к месту цитирует Фому Аквинского: «Изучение философии означает не изучение того, что думают другие, но изучение того, в чем заключен истинный смысл всех вещей»41.

113

Как мышление направляет процесс чтения к познанию истины, представляющему собой цель чтения? Давайте возьмем книгу, которую я читаю во время написания данной главы.

Противоречия, о которых я уже говорил, и многие другие, которые порождают споры, лучше всего обобщить, используя следующую фундаментальную антитезу. Деятельность критика — это волевая деятельность мыслящего субъекта… Осознанно или нет, но критик соревнуется с текстом или искусством, которое он берется исследовать.


Я прочитал начальные строки произведения под названием Ruined by Reading: A Life in Books, автор которого, Линн Шарон Шварц, кажется, мне незнаком. Я купил эту книгу в первую очередь потому, что в связи с написанием этой главы исследую процесс чтения. Более того, меня заинтриговало название этой книги. Кроме того, на обложке был помещен интересный отзыв: «Исключительно умная книга… Шварц повинуется закону гравитации, но умудряется временами отрываться от земли и, можно сказать, парит». Я также не слышал раньше об авторе этого отзыва, Фредерике Буше из Los Angeles Times Book Review. Впрочем, такого рода словесная чушь сразу напомнила мне завывание, которое я совсем недавно прочитал в описании прелюдий Скрябина.

Критик — судья текста, а читатель — его слуга.


Этюд № 6, ля мажор. Пластичный этюд секстами, гармоничная картина, изображающая сильфид, порхающих на зеленых лугах. Этюд № 7, си бемоль минор, отмечен presto, tenebreso, agitato, это видение зловещей колесницы, которая пересекает высохшее русло реки Стикс42.

Когда я прочитал эту аннотацию моему сыну-пианисту и, как и я, любителю фортепьянной музыки Скрябина, он затрясся от смеха. Я хохотал вместе с ним. В самый безоблачный день отзывы, подобные тому, что сочинил Буш, способны затуманить самый ясный ум. И все же одного названия книги Шварц было достаточно, чтобы я заплатил за нее.

Итак, как же начинается Ruined by Reading?

Редко когда газете удается заставить меня пересмотреть всю мою жизнь. Но в одной из недавних публикаций в «Нью-Йорк Таймс» сообщалось о неком китайском ученом, чье «буддистское вероисповедание… охладило его любовь к чтению». Мистер Ча говорит: «Чтение только мешает. Лучше не засорять свой разум и не позволять мыслям других людей препятствовать собственному свободному мышлению». Я вырезала его высказывание и положила на тумбочку у кровати рядом со стопкой книг, которые я читала, собиралась читать или думала, что должна прочитать43.

Как только мой разум уловил смысл этих начальных строк, он оторвался от текста и двинулся в собственном направлении. Таинственный дзэн (Дзэн-буддизм — одно из направлений в буддизме, возникшее в Китае в I пол. VI в., получившее распространение в Японии с XII–XIII вв. — Примеч. ред.), — размышляю я, — пожалуй, нет другого менталитета, который так сильно отличался бы от моего.

Чтобы уметь правильно читать, человек должен быть изобретательным… Существует творческое чтение, как существует творческое письмо. Когда разум трудится или творит, страницы книг, которые мы читаем, начинают светиться разнообразными аллюзиями. Каждое предложение приобретает двойной смысл, и количество идей нашего автора растет до бесконечности.

Ральф Вальдо Эмерсон

Я задумываюсь, затем беру ручку и делаю на полях пометку. Эту цитату я, возможно, использую в своей книге, поскольку она выражает противоположную моей точку зрения. Затем по мере чтения мне приходят в голову другие мысли, вызванные текстом, но не совсем соответствующие его теме. Я подчеркиваю фразы и предложения, как, например, «читатели ищут острых ощущений» или «только язык может привести в волнение»; эти идеи близки мне по духу, но преувеличены.

114

Я читаю журналиста, а не философа, — думаю я. Но ничего. Всему свое время, я в отпуске, и теперь, видимо, время журналистов, а не философов. По крайней мере, не Канта или Гегеля. Уж лучше Платон или Кьеркегор и, конечно, Паскаль, который своими наставлениями всегда приносит радость.

К концу отпуска я прочитал всю книгу, все интересные места были подчеркнуты, на полях сделаны пометки, и книга встала в один ряд с теми, которые нужно было просмотреть при написании этой главы, что, кстати, произошло спустя восемь месяцев. В этот список вошли многие другие книги, и я читал их, полагаю, с вниманием, которого они вполне заслуживали. Некоторые из них стояли в ожидании, надеясь, что я выберу их для иллюстрации того, каким образом мышление направляет чтение. Я обращусь к ним чуть позже в этой же главе. Но сначала я хочу описать конкретную программу, в которой мышление направляет чтение.

Поэтому когда мы читаем мирских авторов, восхитительный свет истины, обнаруживаемый в их сочинениях, должен напоминать нам о том, что человеческий разум, каким бы падшим и извращенным он ни был по сравнению с изначальной целостностью, все равно украшен и наделен изумительными дарами Создателя.


Чтение с учетом конкретного мировоззрения

С начала 1960-х годов я читал книги с позиции того мировоззрения, которое они выражали в первую очередь. Таким образом я обнаруживал, как отдельный автор видит мир или какую философию, идеи или взгляды он представляет, пропагандирует или критикует. Другими словами, это один из вариантов того, каким образом мышление может направлять чтение. Читать книгу, учитывая конкретное мировоззрение, — это значит не только эмпирически участвовать в жизни книги, но и противопоставлять себя ей, задавать ей критические вопросы, которые обязательно следует рассмотреть, если читатель поставил себе целью найти истину. Типологии мировоззрений я посвятил книгу под названием The Universe Next Door (Книга была переведена на русский язык и вышла в свет в 1997 году под названием «Парад миров». — Примеч. ред.), а о чтении с учетом мировоззрения идет речь в работе How to Read Slowly44. Так что мои замечания здесь будут достаточно краткими.

Но главное, чтение с учетом точки зрения автора подразумевает желание увидеть явные и скрытые пути, которыми данное произведение отвечает на следующие вопросы45.

1. Что представляет собой первичная реальность, то есть реальность самой реальности? Возможные ответы: Бог, боги, материальный космос.

2. Какова природа внешней реальности, то есть того мира, который нас окружает? Например, сотворен мир или автономен; хаотичен или упорядочен; материален или духовен; является частью нас или существует независимо от нас?

3. Что такое человек? Варианты ответов: в высшей степени сложная машина, спящий бог, личность, сотворенная по образу Божьему, или «безволосая обезьяна».

4. Что происходит в момент смерти? Личностное угасание, трансформация в какое-то более высокое состояние, а может быть, перевоплощение?

5. Почему вообще возможно познание? В ответах прозвучит мысль о том, что мы сотворены по образу Всеведущего Бога или что сознание и разум развивались в длительном процессе эволюции?

6. Каким образом мы узнаем, что правильно и что неправильно? Сотворены ли люди по образу Бога, Который обладает благим характером; или же нравственные законы заложены в природе вселенной; или правильное и неправильное определяется по одному лишь выбору самого человека, в соответствии с его пониманием блага; а может, эти понятия сформировались благодаря стремлению к культурному и физическому выживанию?

115

7. В чем смысл человеческой истории, если он вообще существует? Понять цели Бога или богов; построить рай на земле; подготовить людей к жизни вместе с любящим и святым Богом?

Далеко не каждое эссе, не каждый роман или поэма содержит ответы на эти основные вопросы, но чем значительнее произведение, которое мы читаем, тем в большей степени эти вопросы будут в нем освещены и тем более полные ответы на них будут в нем представлены. Более того, чем решительнее чтение направляет наше мышление, тем легче мы сможем ответить на эти вопросы позже, когда наше мышление будет управлять чтением.

Возьмем роман Сола Беллоу Mr. Sammler’s Planet. С первых же строк можно понять, что все двести восемьдесят четыре страницы романа представляют собой размышления над каждым из перечисленных нами семи вопросов. Во-вторых, более вдумчивое чтение позволяет выделить многочисленные отрывки, которые имеют отношение к исследованию мировоззрения, выраженного в романе. Здесь я рассмотрю только три из них.

Каждый человек хранит в своей голове ментальную модель мира — субъективное представление о внешней реальности… Ментальная модель должна видеться не как статическое собрание образов, но как живой организм, энергичный и деятельный.

Алвин Тоффлер

Но сначала краткий обзор романа. История сосредоточена всего на нескольких днях из жизни семидесятилетнего Артура Саммлера. Действие происходит сегодня (книга впервые была опубликована в 1969 году), в городе Нью-Йорке. Саммлера окружает горстка мастерски изображенных второстепенных персонажей, каждый из которых имеет к нему какое-то отношение. Сюжет простой, мы видим, как Саммлер вынужден смириться с предстоящей смертью своего племянника, доктора Илии Грюнера, человека примерно его возраста. Книга заканчивается смертью доктора Грюнера и последней молитвой Саммлера за его душу.

Однако настоящим центром этой истории являются не действия Саммлера в эти дни. Все дело в том, кем он является и что он успевает сделать (многое становится ясно благодаря серии быстро чередующихся размышлений и воспоминаний Саммлера о себе, своем прошлом и настоящем в нью-йоркском кругу друзей и родственников). Роман полон символических образов, ибо жизнь Саммлера отражает судьбу всего еврейского народа. Он родился в Польше, работал журналистом, в 1920-е годы жил в Англии и писал статьи для варшавской прессы. Когда в 1940 году он вернулся на континент, вместе с женой и другими польскими евреями его арестовали и приговорили к расстрелу. Он чудом остался жив, потерял сознание и какое-то время пролежал под грудой мертвых тел в общей могиле, поскольку его тоже сочли мертвым. Саммлер бежал, прятался в гробах, и наконец доктор Грюнер привез его в Нью-Йорк как перемещенное лицо. Так, благодаря помощи своего племянника и благодетеля он остался в Америке вместе со своей дочерью, которая бежала раньше.

Конечно, когда начинаешь читать роман, все это еще неизвестно. Особенности характера героя и события прошлого открываются не сразу, лишь постепенно нам становится понятен внутренний мир мистера Саммлера и его мировоззрение. Затем, по мере чтения и по мере того, как наше мышление направляет чтение, мы видим то, чего не могли увидеть и оценить сразу — прекрасное вступление, открывающее великую симфонию романа. Вот первый абзац:

Вскоре после рассвета или того, что называлось бы рассветом на нормальном небе, мистер Артур Саммлер, с густыми кустистыми бровями, скрывающими единственный глаз, взяв книги и бумаги в своей спальне на Вест-Сайде, вдруг сильно засомневался, что это были те самые книги и те самые бумаги. В каком-то смысле это было не очень важно для человека за семьдесят, который вдобавок не занимался ничем серьезным. Нужно быть сумасшедшим, чтобы настаивать на своей правоте. Утверждение своей правоты, как правило, заканчивается объяснениями. Интеллектуал превратился в вечно объясняющееся создание. Все кому-то что-то объясняют — отцы детям, жены мужьям, лекторы слушателям, профессионалы обывателям, каждый человек собственной душе. Причина одного явления, мотивы другого, источник событий, история, структура, обоснование зачем и почему. По большей части, объяснения влетают в одно ухо и вылетают из другого. Но душа хочет того, чего хочет. У нее свое, природное знание. Она, как бедная птичка, сидит с несчастным видом на отлично построенной конструкции из объяснений, не зная, куда лететь46.

116

Позже мы узнаем, почему в начальных строках романа упоминается «единственный глаз», почему Саммлер размышляет о своих книгах, почему его беспокоит принципиальная невозможность объяснения жизненно важных вопросов. Даже при первом чтении мы начинаем подозревать, что в романе будет уделяться много внимания тому, как Саммлер «смотрит» на мир и как относится к нему. На следующей странице мы узнаем, что у Саммлера видит только один глаз и он защищает его постоянным ношением «дымчатых очков». Через несколько страниц вновь повторяется тема «объяснений»:

«Аргументы! Объяснения!» — подумал Саммлер. Все объясняют друг другу все до тех пор, пока не подготовят следующую, новую версию. Эта версия, то, что осталось от прежних объяснений, которыми люди довольствовались в течение последнего столетия, будет такой же фикцией, как старая. Новый вариант, быть может, будет немного лучше объяснять реальность. Однако невозможно объять жизнь во всей ее полноте… Несмотря на всю бесполезность и опасность попыток объяснить жизнь, Саммлер прекрасно с этим справлялся47.

Здесь проявляется историзм Саммлера, его понимание того, что мировоззрения возникают и исчезают, как исторические эпохи. Истина меняется со временем. Человеку же нужна стабильность, которую может дать только душа, но не интеллект. Однако поскольку сам он умел прекрасно все объяснить, то всегда был готов объяснить, почему объяснений быть не может. Чтобы найти подтверждение этому, он обращается к христианскому мистику, Мейстеру Экхарту, который ведет его к осознанию реальности с помощью размышлений над Нагорной проповедью48. К концу романа Саммлер примиряется с реальностью. Его молитва над мертвым телом племянника заканчивается утешительными словами о том, что доктор Грюнер «выполнил условия своего контракта. Условия, которые в глубине своего сердца знает каждый человек. Я знаю. И все знают. Ибо в этом и состоит истина — мы все об этом знаем, Боже, мы все знаем…»49

Я привел только три отрывка, которые в основном имеют отношение к единственному вопросу: почему вообще возможно познание? На эту тему в книге очень много размышлений. Более того, в ходе дальнейшего анализа очень легко ответить на все семь вопросов. Вот очень короткие ответы: 1) первичная реальность — это личностный Бог; 2) вселенная — Его творение; 3) человек создан по образу Божьему, обладает свободной волей, отвечает за свои поступки и в конце концов исполняет замысел Бога; 4) после смерти есть жизнь, но ее подробности неизвестны; 5) мы можем познавать что-либо не только с помощью интеллекта, но благодаря интуитивному осознанию реальности; 6) Бог — источник добра, но добро и зло настолько смешались в этом мире, что ни один человек не может отделить одно от другого; 7) история развивается по направлению к цели, известной лишь Богу, но не людям.

Конечно, мы допустим неточность, если скажем, что роман Mr. Sammler’s Planet — это книга, рассказывающая о таком мировоззрении. Нет, роман повествует о мистере Саммлере и его внутреннем мире, окруженном миром середины XX века. Его мировоззрение — это фон, и очень важный фон для романа и нашего собственного поиска «объяснений» — правильных объяснений! Ибо по мере того как наше мышление направляет чтение, мы исследуем себя так же, как и роман. Может быть, мистер Саммлер прав в своем отношении к «объяснениям»? Может быть, точка зрения Мейстера Экхарта предпочтительнее, чем, скажем, взгляды Фомы Аквинского? Или истина действительно исторична и в конце концов почти фикция? Действительно ли все мы знаем, в чем заключается наш контракт с реальностью? И выполняем ли мы условия этого контракта? При вдумчивом чтении возникают десятки вопросов, относящиеся к этой же теме. Не является ли Бог Саммлера Богом, Который «истинно присутствует на месте сем»? И действительно ли жизнь настолько необъятна, как думает Саммлер?

Хорошие романы и хорошие поэмы заслуживают внимательного прочтения. Mr. Sammler’s Planet — хороший роман. Великие романы и великие поэмы заслуживают очень внимательного чтения. Они способны создать «вторичный» мир, и с их помощью мы можем, если захотим, войти в этот мир и жить в нем. И тогда он откроет нам окна в «первичный» мир повседневности. Мы исследуем этот мир, используя не lectio divina, как делали при изучении Писания, а lectio secularae, зная, что когда мы выходим из мира литературы, созданной творениями Божьими, мы появляемся в мире, который сотворил Бог. Его мир реален, и Он сделал этот мир частично познаваемым для нас,

117

позволив нам увидеть его глазами других. Поэтому мышление в процессе чтения включает как чтение, управляемое мышлением, так и мышление, направляемое чтением. Второе завершает дело, начатое первым.

Одни из многих

Какие книги или журналы читать — всегда вопрос. Когда я захожу в крупные книжные магазины, у меня буквально перехватывает дыхание. Так много книг, которые я мечтал прочитать. Какое счастье! Но перед уходом меня охватывает почти отчаяние. У меня никогда не хватит времени, чтобы прочитать все.

Итак, выбор, выбор. Я чувствую то же, что экзистенциальный человек Сартра: бессмысленное беспокойство обреченного на свободу. Затем я прихожу в себя. Ах, да! Но ведь у нас еще есть небеса! Там я смогу исполнить свои самые заветные мечты. Либо у меня будет время перечитать все книги, которые я не мог прочитать раньше, либо я смогу получить нечто лучшее. Это, конечно, никак не облегчает задачу выбора. Итак, как выбирать?

Когда Серен Кьеркегор переехал в собственное жилище, его отец расплатился с его значительными долгами, самый большой из которых был равен семистам девяносто четырем долларам — «за книги и переплетные работы».

Уолтер Лоури

Некоторые принципы очевидны: читайте самые лучшие книги на темы, которые ближе всего к вашему призванию. И здесь нам опять может помочь Сартр:

Читайте только те книги, в которых основные идеи выражены сразу. Их немного. Книги повторяют, продолжают друг друга или противоречат друг другу, а это тоже своего рода повторение. Если присмотреться, мы обнаружим, что открытия в мире мыслей — вещь редкая. Лучше всего старый или, точнее, постоянный набор идей50.

Сертиллангес рассуждает о том, что дают нам лучшие книги, как романтик, но его идеализм вдохновляет:

Соприкосновение с гениальными авторами позволяет нам немедленно подняться на более высокий уровень; одной своей незаурядностью они приносят нам пользу еще прежде, чем научат нас чему-нибудь. Они задают тон; они приучают нас к воздуху горных вершин. Мы обитали в низинах; они одним взмахом поднимают нас на свои высоты. В этом мире возвышенной мысли лицо истины кажется открытым; ее красота сияет; тот факт, что мы можем следить за мыслью этих провидцев и понимаем их, приводит нас к выводу, что мы в конце концов тоже принадлежим к их расе. В нас обитает универсальная Душа, Душа всех душ, Дух, к Которому нам нужно немного приспособиться, чтобы разразиться Божественной речью, поскольку у источника всякого вдохновения, всегда пророческого, находится «Бог, первый и высший Автор всего того, что пишет человек»51.

В связи с этим следует также запомнить предостережение Сертиллангеса:

Источник знаний находится не в книгах, он в реальности и в наших мыслях… Важно не то, что говорит писатель; важно то, что есть… В любом случае, принципиальная польза от чтения, по крайней мере от чтения великих произведений, заключается не в приобретении разбросанных зерен истины, но в возрастании нашей мудрости52.

Первый принцип действительно гениальный. Мы не можем составить план чтения книг, в которых не нуждаемся по роду своей деятельности. Мы не знаем того, чего мы не знаем. Это прежде всего относится к содержанию всех тех книг, которые мы оставляем непрочитанными на полках книжных магазинов или библиотек.

Здесь мне лучше всего обратиться к собственной биографии, хотя это и опасно. Так что я вернусь к списку книг, которые я захватил с собой на недельный отдых у озера Мичиган. Я также вернусь к тем мыслям о выборе, которые я тогда записал. Одна из этих книг, Apologia pro Vita Sua Джона Генри Ньюмена, намного интереснее, чем можно предположить по ее названию, но тем не менее из-за своего языка, свойственного XIX веку, может быть, не совсем подходит для чтения на берегу озера. С большим желанием я окунулся бы в Prayers, Verses and Devotions или книгу ученика Ньюмена, Яна Кера, который делится с нами мыслями своего учителя о христианстве (Newman on Being a Christian).

118

Издатели, как всем известно, ничего так не боятся, как публикации книги, которую, в соответствии с Законом Лема, «никто не прочитает, а если и прочитает, то не поймет, а если и поймет, тут же забудет» — и все из-за всеобщего недостатка времени, переизбытка книг и совершенства рекламного дела.

Станислав Лем

Я привез с собой еще одну книгу, написанную Кэтлин Норрис (The Cloister Walk). Это ясная, спокойная и вдумчивая проза, способная направить мой разум на стезю праведности, что, надо сказать, немалое искусство. Когда я прибыл на место, я прочитал почти половину, смакуя и надеясь, что прочитаю ее не так быстро, как предыдущую и, на мой взгляд, более удачную книгу этого автора, которая называется Dakota. Мне так хотелось, чтобы она никогда не кончалась. Но она кончилась, и я перешел к чтению The Cloister Walk, которую теперь стараюсь читать медленнее. Если Норрис надоест — Боже упаси! — я переключусь на размышления Генри Дж. М. Ноуэна о творческом служении (Creative Ministry). На обложке этой книги написано, что она посвящена рассмотрению «образа жизни каждого христианина».

Да, конечно, есть еще книга, которую я начал читать на прошлой неделе. Это книга Ричарда Уивера Ideas Have Consequences, ее хорошо знают люди, интересующиеся историей культуры. Первая строка сразу задает тон: «Это еще одна книга о разложении Запада»53. Довольно смелое начало, и первые две главы не опровергают начальную мысль. Может, я не дочитаю ее на отдыхе. Но потом обязательно продолжу.

В целом, я думаю, мы должны читать книги, которые кусают и жалят нас. Если книги, которые мы читаем, не вызывают сотрясения, как удар по черепу, тогда зачем их читать? Чтобы они сделали нас счастливыми, как вы говорите? Боже Благий, мы были бы точно так же счастливы, вовсе не имея книг. И мы сами, в случае нужды, могли бы написать книги, которые делают людей счастливыми. Но нам нужны книги, которые причиняют нам боль, как самые мучительные страдания, как смерть тех, кого мы любили более себя, чтобы мы почувствовали себя так, словно нас изгнали в глухие леса, прочь от людей, что сравнимо с самоубийством. Книга должна быть топором, способным разбить лед внутри нас. Такое у меня убеждение.

Франц Кафка

Я также захватил с собой два романа Хусако Эндо: его первый, The Girl I Left Behind, и другой, более недавний, Deep River, который, как я понимаю, представляет собой версию первого романа, написанную в более поздние годы. Я прочитаю их по порядку, может быть, на этой неделе, а может, попозже. Эндо — японский романист, христианин, который в большей части своих романов описывает тяготы жизни христиан в стране, которая пресекает любые попытки распространения Евангелия.

Я прочитал многие его романы, но первым был Silence, ужасающая история о начале возникновения христианства в Японии в конце XVI и начале XVII веков. Silence способен потрясти разум и душу; эта книга повествует об исключительно мучительном выборе, который когда-либо приходилось делать христианину. Священника-миссионера, пекущегося о духовном благополучии молодых японских верующих, арестовывают и сажают в тюрьму по обвинению в распространении веры. Его не подвергают физическим пыткам, в отличие от его японских прихожан. Их подвешивают за ноги над выгребной ямой, надрезав запястья так, что они медленно истекают кровью. Чтобы добиться их освобождения, священнику нужно сделать лишь одно — наступить на икону с изображением Иисуса, таким образом отрекшись от своей веры. Как же он должен поступить?

Он мог бы сделать вид, что отрекается, наступить на икону и этим освободить своих братьев-христиан. Но если он сделает это, христиане не поймут, что он поступил так ради их блага, и утратят свою веру. В такой ситуации, похоже, нет правильного решения. При чтении этого романа следишь за ходом мыслей священника, когда он рассуждает и решает, как ему поступить. А также

119

пытаешься сам разрешить эту дилемму и (если вы такой же, как я) не находишь выхода — ни рационального, ни какого-либо другого. Я не буду рассказывать, чем кончилось дело. Иначе я лишу своих читателей возможности стать лучшими читателями романа Эндо, наивными читателями, у которых открываются глаза на великие преступления, совершенные в прошлом.

Сразу после Silence я настоятельно рекомендую прочитать The Samurai, еще один роман Эндо, рассказывающий о том же периоде японской истории. Здесь священник и буддист-самурай, в обстановке, угрожающей их жизни, обнаруживают, что Бог, Который пострадал как распятый Христос, — единственный Бог, Который достоин поклонения, даже если это означает мученическую смерть.

Все романы Эндо представляют собой психологическое исследование характера, рассматриваемого в рамках христианского мировоззрения. Поэтому при знакомстве с романами The Girl I Left Behind и Deep River я собираюсь использовать оба вида мышления в процессе чтения: когда чтение направляет мышление и когда мышление управляет чтением.

Что же делать с такими разными книгами, которые я взял с собой на берег озера? Неужели этот выбор действительно случайный? Может быть, Линн Шарон Шварц описывает и мое состояние?

Я долго и мучительно сомневаюсь, не взяться ли читать наугад… Мне нравится принцип Джона Кейджа (Джон Кейдж (1912–1992), американский композитор, пианист. Крупнейший представитель американского музыкального авангардизма. — Примеч. пер.), который гласит, что если жизнь во вселенной определяется случайностью, то эта случайность также может определить и мое чтение, а наводить порядок значит пытаться идти против природы вещей. Случайность, которая длится достаточно долго, установит собственный порядок или будет способствовать возникновению органичной модели, неискоренимой, идущей изнутри, по крайней мере я на это надеюсь54.

Мой выбор книг действительно выглядит случайным. Но он не был таковым. В моем списке есть четыре книги, которые напрямую связаны с моим нынешним исследовательским проектом; две книги относятся к теме духовного совершенствования, к чему после многих лет своего христианского пути я теперь стремлюсь с особой решимостью; а одна касается литературной критики. Я взял два романа одного из моих любимых писателей (романы всегда могут внести разнообразие в исследовательскую работу). Кипа книг кажется пестрым и непоследовательным собранием только для тех, кто не знает меня.

И все же здесь действительно есть элемент случайности. Многие книги, имеющие отношение к моим интересам, либо лежат непрочитанными на столе, либо стоят на полках за письменным столом. Это немного похоже на то, о чем писала Шварц, упоминая о «книгах, которые я читала, или которые собиралась прочитать, или думала, что должна прочитать»55. Почему я выбрал именно эти книги? Может быть, Шварц права? Может быть, из случайности действительно возникает внутренний порядок?

Случайность, и это факт, влияет на мой выбор книг и их приобретение. Я редко оставляю книжный магазин, не купив новую книгу, и часто это книга, которую я не собирался покупать, когда входил в магазин. Книги не падают с полок прямо мне в руки, но они привлекают мое внимание своей обложкой, названием, автором, темой, и я заглатываю эту приманку. Чтение книг тоже часто оказывается случайным. Книги, купленные неожиданно, в результате каприза или «откровения», я иногда прочитываю раньше тех, которые терпеливо ожидают своей очереди. Но и новые книги иногда пылятся на полке, и когда там становится совсем тесно, они переселяются в какой-нибудь дальний угол моей библиотеки. В моем чтении есть некая тайна, но тайна, имеющая разгадку. Как говорит Шварц, «может быть, случайность в конце концов не такая уж и случайность. Может быть, на каждом этапе то, что мы читаем, отражает то, чем мы являемся, или то, чем мы становимся»56.

Часто в процессе чтения можно заметить парадоксально причудливый ход мыслей: одна мысль или книга ведет к другой, та — еще к одной и еще, и так до тех пор, пока не забудется, с чего все началось. Поток сознания течет сам по себе, и если мы не проявим осторожность, поток

120

подсознания, у которого нет выраженного направления, унесет нас своим непредсказуемым течением.

Когда мы пробуждаемся от грез, приходит время осмысленного чтения, время, когда мышление управляет процессом чтения, и оно будет длиться до тех пор, пока мы не будем уверены, что можем снова позволить чтению выйти на первый план, чтобы текст своей сильной волей вывел нас к цели, которая не противоречит нашим устремлениям.

Молитва читателя

Чтение обязательно куда-то приводит нас. Иногда это места, куда нам не следует ходить. Иногда мы соприкасаемся с реальностью, которая побуждает нас остановиться в молчаливом благоговении. В любом случае, нам стоит подчинить процесс чтения водительству нашего Господа, как это делает Джон Бейли:

О, милосердный Господь, не оставь меня сегодня, когда я предамся чтению книг или газет. Помоги моему разуму выбрать правильные книги и после выбора помоги правильно их прочитать. Если я буду читать, чтобы извлечь из этого пользу, даруй мне посредством чтения приблизиться к Тебе еще больше. Если я буду читать для отдохновения, не допусти, чтобы то, что я читаю, увело меня прочь от Тебя. Пусть всякое чтение освежает мой разум, чтобы я с новым пылом стремился ко всему чистому, справедливому и истинному57.


1 Augustine Confessions 8.12. 2 Там же. 3 Фразы "чтение направляет мышление" и "мышление управляет чтением" принадлежат мне. После того как я сделал такое разделение, я обнаружил, что хайдеггеровское деление на "медитативное" и "калькулятивное" мышление (которое мы обсуждали в седьмой главе, с. 166-169) параллельно этому делению, как и различие, которое проводит Джордж Стейнер между "критиком" и "читателем" (George Steiner, "Critic/reader", in George Steiner: A Reader [New York: Oxford University Press, 1984], p. 67-98), а Дейвид Лайл Джеффри - между "ожесточившимся читателем" и "сокрушенным читателем" (David Lyle Jeffrey, People of the Book: Christian Identity and Literary Culture [Grand Rapids, Mich.: Eerdmans, 1996], p. 370). 4 Линн Шарон Шварц пишет: "Чтение прежде всего учит тому, как спокойно сидеть в течение длительного времени. Весь динамизм внутри, и возвышенное духовное занятие настолько захватывает нас, что мы забываем о времени и бренности бытия со всеми менее важными жизненными проблемами и просто наслаждаемся настоящим" (Lynn Sharon Schwartz, Ruined by Reading: A Life in Books [Boston: Beacon, 1996], p. 116). 5 Alberto Manguel, A History of Reading (New York: Viking, 1996), p. 267. 6 Jeffrey, People of the Book, p. 84-85, размышления о труде Августина On Christian Doctrine (2.8.12-14). 7 Мангуэль пишет: "В течение многих веков афро-американские рабы учились читать в исключительно тяжелых условиях, рискуя собственной жизнью, несмотря на препятствия, которые им чинили, и потому у них уходили иногда целые годы на то, чтобы научиться читать" (History of Reading, p. 280). 8 Там же, р. 287. 9 Вулф, В. Своя комната//Литературная учеба. 1989. № 6. С. 182. 10 A. G. Sertillanges, The Intellectual Life: Its Spirit, Conditions, Methods, trans. Mary Ryan (Washington D. C.: Catholic University of America Press, 1987), p. 149. 11 Sven Birkerts, The Gutenberg Elegies: The Fate of Reading in an Electronic Age (New York: Fawcett Columbine, 1994), p. 101. 12 В более продвинутой форме изучения Библии, разработанной Полем Байером для Сообщества студентов-христиан, применяется полутехническая методология "New Criticism" для анализа библейских текстов, из которых удалено современное деление на параграфы и нумерация стихов. 13 Michael Casey, Sacred Reading: The Ancient Art of Lectio Divina (Liguori, Mo.: Triumph, 1996), p. 9-10. 14 Eugene Peterson, "Caveat Lector", Crux, март 1996, p. 2. 15 Rueben P. Job and Norman Shawchuck, A Guide to Prayer for Ministers and Other Servants (Nashville: Upper Room, 1983). 16 Там же, р. 154. 17 Casey, Sacred Reading, р. 8. 18 Jean LeClercq, The Love of Learning and the Desire for God: A Study of Monastic Culture, 3rd ed., trans. Catharine Misrahi (New York: Fordham University Press, 1982), p. 73. 19 По всей видимости, до св. Амвросия (340?-397) все читали вслух. "Амвросий читал про себя, что и было описано Августином (включая замечание о том, что он никогда не читал вслух). Это первый подобный случай, упоминаемый в западной литературе" (Manguel, History of Reading, p. 43). 20 LeClercq, Love of Learning, р. 73.

121

21 Там же, р. 15. 22 Peterson, "Caveat Lector", р. 6. 23 Кейси не так требователен: "Совершенствование разума и души благодаря lectio divina происходит только спустя значительное количество времени. Я думаю, например, что этому нужно уделять приблизительно тридцать минут в день на протяжении нескольких лет (см.: Casey, Sacred Reading, p. 21). 24 Gordon Fee, "Exegesis and Spirituality: Reflections on Completing the Exegetical Circle", Crux, декабрь 1995, p. 30. 25 Peterson, "Caveat Lector", р. 6. 26 Там же, р. 7. 27 Дилан Томас, первая строка поэмы под таким же названием. 28 Casey, Sacred Reading, р. vi. 29 Peterson, Caveat Lector, р. 9. 30 Там же. 31 Жак ле Гофф (Jacques Le Goff, Intellectuals in the Middle Ages, trans. Teresa Lavender Fagan [Cambridge: Blackwell, 1993]) переоценивает антиинтеллектуальный склад средневекового монашества и, возможно, видит в средневековой схоластической мысли больше современных черт, чем было на самом деле. Он приводит в пример замечание Г. К. Честертона о том, что мирские ученые либо бранят схоластов за догматику, либо представляют их учеными, "опередившими свой век", подразумевая "согласие с нашим веком" (см.: G. K. Chesterton, St. Thomas Aquinas [Garden City, N. Y.: Doubleday Image, 1956, orig. ed. 1933], p. 33-34). Ле Гофф цитирует св. Бернара, который призывал студентов оставить университеты в Париже: "В лесах вы найдете больше полезного, чем в книгах. Леса и скалы дадут вам больше, чем любой из ваших наставников" (см.: Le Goff, Intellectuals in the Middle Ages, p. 21). В противоположность этому Жан Леклерк считает св. Бернара блестящим образцом мыслящего монаха, ярким примером абсолютно цельного человека: "Со времени своего прибытия в Клерво и до своей кончины только Бернар был несомненно ученым человеком и одновременно мужем Божьим, мыслителем и святым, гуманистом и мистиком" (см.: Le Clerqc, Love of Learning, p. 161). 32 Это противопоставление элементов монашеской и схоластической субкультуры заимствовано у Леклерка (см.: Le Clerqc, Love of Learning, p. 2-3, 5, 199-203, 213-214, 216, 223, 226, 257). Альберто Мангуэль находит похожее разделение в среде иудейских ученых XVI века: "Один из них, связанный с сефардскими школами Испании и Северной Африки, предпочел подытожить содержание отрывка, не обсуждая подробности, из которых он состоял, но сконцентрировавшись на его литературном и грамматическом смысле. Другой, из школы ашкеназов, которые в основном находились во Франции, Польше и Германии, анализировал каждую строку и каждое слово, выискивая все возможные оттенки значений" (см.: Manguel, History of Reading, p. 89). 33 Г. К. Честертон отмечает "мироутверждающий" характер как св. Франциска, так и св. Фомы Аквинского. Св. Франциск утверждал ценность и славу мира природы; св. Фома Аквинский - ценность духовного мира, берущего свое начало в мире физическом. "Парадоксальный факт из жизни св. Франциска заключался в том, что несмотря на свою страсть к поэзии, он достаточно недоверчиво относился к книгам. Удивительный факт из жизни Фомы Аквинского заключался в том, что он любил книги и жил ими" (см.: G. K. Chesterton, St. Thomas Aquinas, p. 21). 34 Le Goff, Intellectuals in the Middle Ages, р. 89. 35 Там же, р. 89-90. 36 Там же, р. 90. 37 Там же, р. 92. 38 Там же, р. 117. 39 Sertillanges, Intellectual Life, p. 173. Сертиллангес размышляет о взглядах аббата Турвильского. 40 Josef Pieper, The Silence of St. Thomas: Three Essays, trans. John Murray and Daniel O'Connor (South Bend, Ind.: St. Augustine's, 1999), p. 35. 41 Там же, р. 35, цит по: Thomas Aquinas Commentaria in Aristotelis De Caelo et mundo 1.22. 42 George Ledin Jr., вступительная статья к сборнику Scriabin Etudes, Alexander Paley, piano, Naxos, CD 8.553070 (1997). Невразумительное описание занимает четыре листа. 43 Schwartz, Ruined by Reading, p. 1. 44 James W. Sire, The Universe Next Door, 3rd ed. (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1997); How to Read Slowly (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1978); reprinted as The Joy of Reading (Portland, Ore.: Multnomah Press, 1984); rev. ed. published as How to Read Slowly (Wheaton, Ill.: Harold Shaw, 1988). 45 См.: Sire, Universe Next Door, p. 17-18, уточнение определения слова мировоззрение, а также: Sire, How to Read Slowly, p. 23-53, более подробный пример чтения эссе с учетом конкретного мировоззрения. 46 Saul Bellow, Mr. Sammler's Planet (Greenwich, Conn.: Fawcett, 1970), p. 7. 47 Там же, р. 21-22. 48 "Мистер Саммлер не мог сказать, что он буквально верил в то, что читал. Однако он мог сказать, что предпочитал не читать вообще ничего, кроме этого" (см.: там же, p. 231). 49 Там же, р. 284. 50 Sertillanges, Intellectual Life, p. 150. 51 Там же, p. 158-159; Сертиллангес цитирует Виктора Гюго. 52 Там же, р. 169-170. 53 Richard M. Weaver, Ideas Have Consequences (Chicago: University of Chicago Press, 1984), p. 1. 54 Schwartz, Ruined by Reading, p. 101. 55 Там же, р. 1.

122

56 Там же, р. 106. 57 John Baillie, A Diary of Private Prayer (New York: Simon & Schuster/Fireside, 1996), p. 89.


• Эмили Дикинсон, «Стихотворения» (Emily Dickinson, Poems). • Эмили Дикинсон. • Райнер Мария Рильке. • Сол Беллоу. • Отец Бернардо Оливера, «Lectio Vere Divina» (Father Bernardo Olivera, Lectio Vere Divina). • Жан Леклерк, «Любовь к знанию и стремление к Богу» (Jean Leclercq, The Love of Learning and the Desire for God).

• Жан Леклерк, «Любовь к знанию и стремление к Богу» (Jean Leclercq, The Love of Learning and the Desire for God).

• Майкл Кейси, «Чтение священных текстов» (Michael Casey, Sacred Reading). • Майкл Кейси, «Чтение священных текстов» (Michael Casey, Sacred Reading). • Отец Бернардо Оливера, «Lectio Vere Divina» (Father Bernardo Olivera, Lectio Vere Divina). • Отец Бернардо Оливера, «Lectio Vere Divina» (Father Bernardo Olivera, Lectio Vere Divina). • Томас Мертон, «Семена мыслей» (Thomas Merton, Seeds of Contemplation). • Джордж Стейнер, «Критик и читатель» (George Steiner, Critic/Reader). • Джордж Стейнер, «Критик и читатель» (George Steiner, Critic/Reader). • Джордж Стейнер, «Критик и читатель» (George Steiner, Critic/Reader). • Ральф Вальдо Эмерсон, «Американский ученый» (Ralph Waldo Emerson, The American Scholar). • Жан Кальвин, «Наставление в христианской вере» (John Calvin, Institutes of the Christian Religion). • Алвин Тоффлер, «Будущие потрясения» (Alvin Toffler, Future Shock). • Уолтер Лоури, «Короткая жизнь Кьеркегора» (Walter Lowrie, A Short Life of Kierkegaard). • Станислав Лем, «Минута жизни» (Stanislaw Lem, One Human Minute). • Франц Кафка, «Письмо к Оскару Полаку» (Franz Kafka, Letter to Oscar Polak).


Глава 9Иисус Мыслитель

В аудитории со всех сторон послышались изумленные возгласы. Выступающий только что произнес следующее: «Из всех людей, когда-либо живших на земле, Иисус был самым умным Человеком».

Далеко не все слушатели готовы были услышать такое. Но услышав, подумав, а затем попытавшись найти какие-нибудь разумные доводы, чтобы опровергнуть сказанное, каждый понял, что сказать нечего. Изумленная публика сидела, насторожившись.

Иисус Интеллектуал

Это произошло несколько лет назад1. Тогда я действительно сильно удивился. Думаю, теперь я знаю почему. Если бы оратор сказал: «Из всех живших на земле людей Иисус был самым мудрым», мы бы все согласились: «Да, да, конечно» и продолжали бы слушать вполуха. Все присутствующие были людьми с законченным высшим образованием. Все были штатными работниками издательства Сообщества студентов-христиан и связаны в своем служении с аспирантами крупнейших университетов по всей стране. Мы верили в Иисуса и провозглашали Его не просто Спасителем и Господом, но действительно самым мудрым из всех, когда-либо живших на земле людей. Снова и снова мы читали Его слова в Евангелиях и видели, как они осуществляются в жизни каждого из нас. Мы могли ответить любому критику, который сказал бы: «Иисус никогда не жил, или никогда не говорил таких слов, или никогда не имел в виду того, что вы понимаете под

123

Его словами». Мы были более чем согласны с мыслью о том, что Иисус является самым мудрым Человеком из всех когда-либо живших на земле. Но в тот день мы услышали другие слова.

Мы услышали, как Даллас Уиллард, профессор философии из университета Южной Калифорнии, сказал: «Из всех людей, когда-либо живших на земле, Иисус был самым умным Человеком»2.

Так почему же мы все так удивились? Главную причину понять нетрудно. Дело в том, что многие из нас никогда не задумывались об уме Иисуса3. Университетские работники — умный народ. В первую очередь, конечно, профессора, особенно профессора престижных университетов, затем идут аспиранты этих университетов, затем студенты-выпускники тех же университетов — и так далее вниз по интеллектуальной шкале. Ученые тоже умные люди, особенно те, кто удостоен Нобелевской премии за свое изумительное понимание устройства вселенной. Например, Эйнштейн! Нужно ли называть еще кого-нибудь? Есть еще несколько умных писателей, как, например, Достоевский, Шекспир или Данте. Есть умные независимые интеллектуалы, такие философы как Сократ, Декарт или Паскаль. Но Иисус не был умным. Он был мудрым.

Конечно, мудрость предполагает определенную степень ума, но не обязательно на университетском уровне. Мой дедушка был мудрым. Св. Франциск Ассизский был мудрым. Иисус тоже был мудрым. Но «самым умным из всех когда-либо живших на земле людей»? Что-то в этом заявлении не так.

Я не знаю, о чем подумали мои шокированные коллеги в тот день. Но я понял одно: Даллас Уиллард, сам очень умный и мудрый человек, проявил достаточно ума, чтобы увидеть то, чего никто из нас раньше не видел: Иисус был самым умным Человеком из всех, когда-либо живших на земле.

Давайте вместе проанализируем это заявление. Что мы думаем об Иисусе? Мы думаем, что Иисус есть воплощение Логоса, Слова Божьего (см.: Ин. 1:1–4). В начале было Слово; Он был с Богом в начале; Он был Богом в начале. Как Логос, Он был, есть и всегда будет всеобъемлющим и высшим разумом Бога Отца, и не только в абстракции, но в реальности Самой Сущности. Логос еще до Своего воплощения участвовал в процессе сотворения не только вселенной — Он создал «все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое» (Кол. 1:16). Тогда Он имел исчерпывающие знания о вселенной так же, как имеет эти знания и сейчас. В Нем «сокрыты все сокровища премудрости и ведения» (Кол. 2:3). В качестве Логоса Иисус есть основа человеческого познания — не просто познания христиан или познания Бога, но познания всего и всеми. Когда мир будет судим, он будет судим Тем, Чьи стандарты совершенны и справедливы (см.: Деян. 17:31). Мы этому не удивляемся. Это традиционная христианская теология.

Но посмотрите, что подразумевается под всем этим. Если Иисус есть воплощение Логоса, кем же еще Он может быть, как не самым умным Человеком из всех когда-либо живших на земле?

Да, но… Я вижу, что вас смущает (в этом-то вся загвоздка!). Мы забыли о воплощенной части Бога в лице Иисуса Христа. Слово стало плотью. Бог покинул Свою обитель в славе и стал Иисусом. Он принял человеческий образ. На какое-то время Он отложил Свое всеведение. Апостол Павел сказал, что Иисус не считал хищением быть равным Богу (см.: Флп. 2:6). Сам Иисус говорил Своим ученикам, что Он не знает времени Своего возвращения на землю (см.: Мф. 24:36). Об этом знает только Отец на небесах. Иисус задавал людям конкретные вопросы, вероятно, чтобы получить от них знание, которого не имел Сам. «Кто прикоснулся ко Мне?» — спросил он людей в толпе, окружавшей Его (см.: Лк. 8:45). Когда Иисус был на земле, Он не демонстрировал научных знаний о мире.

Возможно, полнее всего человеческая природа Иисуса проявляется в Его молитве в Гефсиманском саду. Об этом говорит Клайв Льюис:

Из многих высказываний нашего Господа становится ясно, что Он предвидел Свою смерть задолго до распятия. Он знал, к какому неминуемому концу приведет такое Его поведение в мире, который мы так

124

испортили. Но также ясно, что это Его знание каким-то образом покинуло Его до Его молитвы в Гефсимании. Он не мог, зная совершенную волю Отца, молиться, чтобы Бог пронес мимо Него чашу страданий, если знал, что этого не будет. Это логически и психологически невозможно… Но если бы не эта последняя (и ошибочная) надежда вопреки всякой надежде и, соответственно, сильнейшее душевное волнение и кровавый пот, возможно, Он не был бы настоящим Человеком4.

Иисус действительно был настоящим Человеком, но Человеком реальным, а не идеальной платонической формой. Он был Человеком Своего времени. Судя по тому, что мы знаем из Его слов, Он даже не ссылался на знаменитых философов, которые жили до Него в Греции, и не упоминал святых людей в Индии. Правда, Он знал или думал, что знает, еврейские Писания лучше, чем ученые Его времени. Мы определенно соглашаемся с тем, что Он знал Бога лично, всей глубиной Своего существа — интеллектуально и эмоционально. Можно равным образом доказать, что Он самый умный и самый лучший рассказчик из всех, когда-либо живших на земле. И уж тем более невозможно найти ни одного философа, мудреца или пророка, который мог бы превзойти Его глубиной этической проницательности. Но Он не знал всего. Он не демонстрировал нам, что является самым умным из всех умных людей на земле, не так ли?

Нам нужно понять, что Иисус — Мыслитель, и это не бранное слово. Быть мыслителем — тяжелый труд. Другие характеристики Иисуса, известные нам, не предполагают отсутствия ума, но лишь подтверждают, что Он был величайшим Мыслителем в истории человечества: «самым умным Человеком из всех, когда-либо живших на земле». Он постоянно пользовался силой логического рассуждения, чтобы помочь людям познать истину о себе и Боге из глубин собственного сердца и разума.


Давайте представим кое-что. Давайте вообразим, что воплощение произошло не пару тысяч лет назад. Оно случилось, скажем, в 1972 году. Нам придется вообразить невообразимые вещи. Нам придется представить, что мир, в котором Он родился, подобен тому миру, в котором живем мы, — многонациональному миру с высокими технологиями, с университетами и с усиливающимся демократическим индивидуализмом. Но весьма сомнительно, что наш мир стал бы таким, каким мы его знаем сегодня, если бы Иисус не родился тогда, две тысячи лет назад. Христианство внесло огромный вклад в развитие науки, техники и демократического индивидуализма. Но давайте отложим на минутку эти соображения в сторону и подумаем о том, как Логос, ставший плотью, повел бы Себя в Свои двадцать восемь лет в 2000 году н. э.

Давайте представим, что Он родился в почти нищей американской семье. (Иисус действительно родился в очень бедной еврейской семье; на основании Евангелия от Марка (6:3) мы знаем, что он работал плотником.) Предположим, он рос обыкновенным американским парнем, получил среднее образование, а затем пошел в колледж. Теперь Ему двадцать восемь лет и Он заканчивает аспирантуру. (Помните, Его земляки считали Его самым обыкновенным человеком, взрослым членом одной из семей своих соотечественников [см.: Лк. 4:16–30].)

Теперь представьте, что Иисус — аспирант-физик. Слово Божье во плоти занимается математикой, читает научные журналы, размышляет о строении космоса, рассуждает о теории гиперпространств и квантовой механике. Скажем, Он отказался на определенное время от Своего всеведения, и все же Он блестяще образованный человек. Его человеческий разум не искажен грехом. Одно это представляет собой главный нравственный барьер для приобретения знаний. Скажем, вы являетесь Его научным руководителем. Как вы будете читать его диссертацию?

Или предположим, что Он специализируется в области психологии. Творец человеческих существ по Своему образу пишет критический обзор истории развития психологии от Фрейда до Скиннера.

Или представьте, что Он изучает философию и пишет диссертацию о доказательствах существования Бога.

Или Он литературный критик. Он, Словом Своим призвавший вселенную к бытию, теперь оценивает современные деконструктивные теории, направленные против логоцентризма, или анализирует романы Уильяма Фолкнера или «Божественную комедию» Данте. Такие картины потрясают разум.

125

Здесь следует быть осторожными, конечно. Я не говорю, что Иисус обладает познаниями физика XX века или знает теорию деконструкции Ж. Дерриды. Я хочу сказать, что Иисус во время путешествий по дорогам Палестины в большей степени обладал интеллектуальным пониманием, в большей мере был наделен интеллектуальными способностями, чем какой-либо другой человек Его времени. Никто тогда понятия не имел о теории гиперпространств. Если бы она имела отношение к миссии Иисуса, несомненно, Он бы получил доступ к такого рода знаниям. Но они были Ему не нужны. То есть Он обладал познаниями, необходимыми для современной Ему жизни, но конкретно этого рода знаний не было в Его ведении. Он был Человеком Своего времени.

Действительно справедливо утверждение о том, что простое знание современных научных теорий принизило бы значение того, Кем Он был. Ибо без знания физики Ньютона или Эйнштейна Иисус ходил по воде и мгновенно научил этому Петра, обратил воду в вино и успокоил разбушевавшееся море. Как говорил Уиллард, Иисус был «Владыкой молекул»5. Он обладал таким знанием, которое позволяло Ему силой Духа делать то, что было необходимо для выполнения Его задачи на земле. Каждый из этих образов — Иисус как физик, психолог, философ или литературный критик — меньше, чем Иисус, Которого мы видим в Евангелиях, Которого мы слышим в тишине наших молитв, Которого мы прославляем на наших собраниях. Если рассматривать Иисуса в образе одного из таких интеллектуалов, можно опасно уменьшить Его до размеров одного из «Иисусов», созданных учеными, которые ассоциируются с семинарами, посвященными Иисусу — «Иисус как философ/циник», «Иисус как говорящая голова», «Иисус как чудотворец» или «Иисус как революционер». Мы должны держаться от этого подальше. Иисуса нельзя втискивать в рамки наших представлений даже тогда, когда, по предположению, они основаны на «точных результатах библейских исследований». Иисус — это… Одним словом, Иисус — это Человек, но совершенно не похожий ни на одно сотворенное существо во всех аспектах, включая интеллектуальный.

Как сказал Уиллард в своей лекции почти два года назад, «если Иисус — Господь, как Он может быть глупым?»6 Конечно, Иисус самый умный из всех людей и самый интеллектуальный из всех интеллектуалов, когда-либо живших на земле. Разве возможно думать о Нем как-то иначе?

И опять, позвольте мне предостеречь вас. Я стремлюсь показать, что Иисус, живший в I веке, — самый умный из всех, когда-либо живших на земле людей, но нам, христианским мыслителям сегодняшнего дня, еще важнее понять, что мы общаемся именно с воскресшим Христом. Учитывая наше историческое прошлое, можно сказать, что Его земные интеллектуальные способности и знания берут свое начало во всеведении, вездесущности и всемогуществе воскресшего Господа. Именно на Него мы уповаем, развивая свой ум. Когда мы сосредоточенно обдумываем сложности квантовой структуры, когда пытаемся понять грамматические формы языка, не имеющего письменности, когда стремимся успокоить нашу встревоженную душу, воскресший Господь — единственный, Кто знает все ответы на все наши вопросы.

И все же, видя, как Иисус проявлял Свои умственные способности на земле, мы можем быть уверены не только в Его бесконечном знании, которым Он обладает, но и в ценности развития и использования собственного интеллекта. Как говорит Уиллард, «внимательно исследуя то, как Иисус применял логическое мышление, мы можем укрепиться в своей уверенности и убедиться в том, что Иисус — Источник всех интеллектуальных и творческих способностей; такое понимание воодушевит нас признать Его Владыкой всех областей интеллектуальной жизни, в которых мы участвуем»7. Итак, теперь мы обратимся к этой теме.

Иисус Мыслитель

Как Логос, Иисус Христос есть эпистемологическое основание нашей способности рассуждать. Он Мыслитель. Как воплощенный Сын Божий, Иисус Христос — пример того, как мы должны думать. Кто из нас не хотел бы стать таким, как Он!

Так что давайте вернемся к несравнимому Иисусу, Иисусу из Евангелий. Если мы исследуем то, как Он изображен в Новом Завете, мы увидим нечто, что могли упустить, если бы не призвали на помощь свое воображение. Тогда мы спросим: что делал Иисус, когда думал? Да, это от нас

126

сокрыто. Но мы можем увидеть, что Иисус делал, когда общался с народом, и это укажет нам, на что хотя бы отчасти было похоже Его мышление.

Синоптические Евангелия показывают нам Иисуса, рассказывающего истории с короткими, сжатыми комментариями. В Евангелии от Иоанна Он читает длинные проповеди и в некоторых из них прибегает к обычным человеческим рассуждениям в соответствии с обычными стандартами логики.

Однако прежде чем мы перейдем к этим принципам логических рассуждений, нам нужно понять, что мы не будем рассматривать ipsissima verba — сами слова Иисуса. Исследуем ли мы речи Иисуса в синоптических Евангелиях или в Евангелии от Иоанна, мы слышим Его слова в переводе с греческого, который также является переводом с арамейского. Предположим, что имеющаяся у нас производная форма все же передает основные характерные особенности мышления Иисуса. Так думают многие традиционные христианские ученые, как и многие радикальные христиане и нехристианские деятели науки. Фактически у нас нет иного выхода, учитывая, что других источников Его высказываний мало. Тем более что другие источники, такие как Евангелие от Фомы, например, заражены гностицизмом и совершенно ненадежны8.

На самом деле это может быть не так уж и плохо, что у нас есть слова Иисуса почти исключительно на греческом языке. Если, как мы верим, Бог сообщил в Евангелиях все, что людям нужно знать об Иисусе, тогда слова Иисуса полностью соответствуют тому, что нам следует знать о Нем. И не важно, на каком языке мы знакомимся с Его высказываниями, на греческом, английском, суахили, банту или немецком. Истина о Боге не является исключительной собственностью евреев или арамеев. Действительно, мы многому можем научиться, исследуя слова Иисуса на греческом; и все же мы будем вполне вознаграждены, если возьмемся за изучение тех текстов, что представлены на английском. Этим мы и займемся.

Непредсказуемый Иисус

Любого внимательного читателя Евангелий более всего поражает непредсказуемый характер Иисуса, который вырисовывается на их страницах. Если приглядеться к Нему еще внимательнее, мы увидим, что Его образ постоянно обновляется. Когда мы находимся вдали от текста, образ Иисуса угасает. Его поразительная уникальная реальность утрачивает остроту. Он становится все более похожим на иллюстрацию Нормана Рокуэлла — такой домашний, уютный, милый, довольно мудрый человек, который живет в соседнем квартале и каждую неделю приходит к нам в церковь помолиться вместе с нами, но никак не призвать к ответу.

Но когда мы читаем Евангелия, нас поражает нависшая над нами монументальная фигура, которая на каждом шагу выводит нас из состояния душевного равновесия, то приводя в восторг, то повергая в отчаяние, одновременно и утешая, и глубоко беспокоя. В попытке разобраться, отчего это происходит, мы сталкиваемся с интеллектуальной и экзистенциальной задачей. В этой задаче Иисус, живший в I веке, становится Иисусом нашего времени. Все прежние мысли, которые возникали у нас, когда мы читали Евангелия, все комментарии ученых, все размышления святых, о которых мы вспоминали в тихие часы молитв, — все это подвергается сомнению каждый раз, когда мы вновь читаем Евангелия.

В то время как мы будем исследовать ум Иисуса, раскрывающийся в Его беседах с людьми Его времени, нам следует держать в голове одну мысль: все, что Иисус делал и говорил, когда жил среди нас, было совершенно неожиданно.

Откровение Его непредсказуемого характера начинается с благовестия о Его рождении, этом поразительном событии, свидетелями которому стали пастухи в Вифлееме. Далее идет поклонение волхвов и бегство в Египет. Неожиданные свойства Его ума начинают проявляться уже в возрасте двенадцати лет, когда в течение нескольких дней Он изумлял раввинов в Иерусалиме Своим «разумом» (см.: Лк. 2:47). Вскоре после этого (по тексту, не в жизни) Он проявил глубочайшую проницательность, используя слова Писания в Своих ответах сатане (см.: Лк. 4:1 — 13). Иисус был не просто умным ребенком; раввины не стали бы тратить на Него свое время, если бы Он был просто умным мальчиком. Знание Писаний в сочетании с сердцем, настроенным на выполнение воли Отца, помогли преодолеть самые хитроумные уловки сатаны, направленные на то, чтобы помешать Ему исполнить Свою миссию.

127

Каждый из нас составляет для себя ограниченное и несовершенное представление о Христе. Мы кроим это представление в соответствии с собственными мерками. Мы пытаемся создать в своем воображении Христа, Который является проекцией наших желаний, устремлений и идеалов. Мы находим в Нем то, что хотим найти. Мы делаем Его не только воплощенным Богом, но также воплощением тех вещей, для которых живем мы, общество и наша часть общества.


Мог ли Иисус согрешить? Многие задавались этим вопросом. Ответ Уилларда прост и, я думаю, попадает точно в цель9. Да, Иисус мог согрешить, но не сделал этого, потому что был слишком умным. Его нельзя было провести. Подумайте сами: зачем Ему нужно было грешить? Грех не освобождает человека. Он связывает его.

Когда Иисус начал встречаться и беседовать с жителями городов и селений, Он вызвал такое враждебное к Себе отношение, что Его жизнь подвергалась опасности практически каждый день. Одна из таких историй рассказана в Евангелии от Луки (4:14–30). В самом начале Своего служения Он пришел в Свой родной город Назарет и, как положено, отправился в синагогу на субботнее богослужение. Ему дали свиток для чтения; Он нашел шестьдесят первую главу Книги Пророка Исаии и прочитал первые два стиха. Затем Он возвратил свиток служителю и сел учить (что вполне нормально), после чего заявил, что стихи, описывающие служение Мессии, говорят о Нем. Сначала Его земляки не осознали того, что Он сказал: сначала они отзываются о Нем доброжелательно. Но затем, подумав немного, они приходят в недоумение: не Иосифов ли это сын?

Иисус, словно для того, чтобы шокировать их еще более, цитирует старую притчу: «Никакой пророк не принимается в своем отечестве». Затем Он уподобляет Себя двум величайшим еврейским пророкам — Илии и Елисею. Их также отвергли соотечественники, но приняли чужеземцы: одного в Сидоне, другого в Сирии.

Нам нужно попытаться понять, насколько шокирующим было это заявление. Представьте себе, например, молодого израильского политика, который объявляет в кнессете, что он является долгожданным Мессией и что если другие политики не верят в это, он обратится со своим заявлением в Организацию освобождения Палестины. Ясир Арафат поверит ему. Или представим другую ситуацию, в христианском контексте. Молодой студент колледжа приезжает домой на летние каникулы и объявляет в своей баптистской церкви, что он, во-первых, Иисус, вернувшийся на землю, как и обещал две тысячи лет назад, и, во-вторых, если его соседи не поверят ему, он отправится в близлежащий центр Международного общества сознания Кришны; там ему поверят. Тогда мы поймем, почему «все в синагоге исполнились ярости». Люди пришли в такую ярость, что погнали Иисуса вон из города и готовы были сбросить Его со скалы, если бы Он не прошел сквозь толпу и не покинул их.

Снова и снова мы слышим, как Иисус говорит и делает совершенно неожиданные вещи, часто оскорбляющие чувства окружающих. Он позволяет блуднице помазать миром Свои ноги и в то же время рассказывает хозяину-фарисею, у которого сидит в гостях, умную историю, из которой явствует, что блудница прощена, а он, хозяин, не получил прощения (см.: Лк. 7:36–50). Иисус оказывает честь раскаявшимся сборщикам налогов и ворам и предпочитает их лицемерным фарисеям (см.: Лк. 18:9–14; 23:43), признает преимущество детей перед взрослыми (см.: Лк. 18:15–17), бедной вдовы перед состоятельными жертвователями (см.: Лк. 21:1–4), нищего перед богатым (см.: Лк. 16:19–31) и слуг перед хозяевами (см.: Лк. 22:24–30). Когда члены Его семьи попытались повидаться с Ним, но не смогли войти в дом из-за толпы, окружавшей его, тогда Он сказал, что Его ученики, которых Он уже избрал, заменяют для Него и мать, и братьев (см.: Лк. 8:19–21). Он говорит, что для того, чтобы быть Его последователем, человек должен «возненавидеть отца своего и мать, и жену и детей, и братьев и сестер, а притом и саму жизнь свою» (Лк. 14:26). Он исцелял людей, оправдывал Свои действия исполнением закона и отвергал строгое следование правилам субботы.

128

Кроме Его отношения к субботе, те случаи, что я перечислил, в большей степени открывают нам Его поразительный характер, а не мышление. Но в отношении к субботе склад ума Иисуса проявляется с большей очевидностью. Теперь давайте рассмотрим способы, с помощью которых Иисус доказывал Свою точку зрения: 1) аргументы a fortiori; 2) аргументы на основании фактов; 3) рассуждения в диалогах и спорах с другими людьми; 4) экзегеза Писаний и 5) притчи.

Аргументация a fortiori

Иисус часто утверждает что-то, применяя метод аналогии, а конкретнее, используя то, что технически называется аргументом тем более. Аргументация a fortiori, как правило, развивается следующим образом:

Признается истина А;Подтверждение в пользу Б сильнее, чем подтверждение в пользу А;Следовательно, истина Б должна быть признана10.

Например: если, в соответствии с нормами человеческой морали, человек заботится о своей кошке, тем более ему следует заботиться о своей матери и любить ее.

Иисус часто прибегал к этому виду аргументации11. Особенно яркий пример таких рассуждений можно найти в Евангелии от Иоанна (7:21–23):

Одно дело сделал Я, и все вы дивитесь. Моисей дал вам обрезание (хотя оно не от Моисея, но от отцов), и в субботу вы обрезываете человека. Если в субботу принимает человек обрезание, чтобы не был нарушен закон Моисеев, — на Меня ли негодуете за то, что Я всего человека исцелил в субботу?

Формальное выражение этого вида аргументации в данном случае выглядит следующим образом:

Посылка А1: Обрезание ребенка на восьмой день — правильное действие, даже если восьмой день выпадает на субботу.

Посылка А2: Исцеление всего человека представляет собой более важный животворящий акт, чем обрезание.

Вывод А: Исцеление всего человека — правильное действие, даже если оно происходит в субботу.

Таким образом Иисус призывает религиозных лидеров вести себя в соответствии с собственным пониманием закона; они уже знают или должны знать, что исцеление человека одобряется Богом. В то же время в этой аргументации подразумевается критика либо их знания, либо их мотивации. В этом длинном отрывке Иисус несколько раз отмечает, что его критики пытаются убить Его (см.: Ин. 5:18; 7:19; 8:37, 40). Теперь же Он заявляет, что ради этого они готовы либо преступить закон, либо вовсе не принимать его во внимание, хотя сами утверждают, что руководствуются только законом в качестве своего единственного нравственного стандарта.

Используя логику, Иисус преследовал цель не одержать победу в споре, но помочь Своим слушателям понять и принять истину… То есть Он не пытался сделать все настолько ясным, чтобы слушателю оставалось лишь проглотить напрашивающиеся выводы. Скорее Он представлял вопросы таким образом, что желающие обрести знание, находили дорогу и приходили к соответствующим заключениям как к чему-то, что они открыли сами — и неважно, искали они именно эти ответы или нет.


Следующий пример, касающийся субботы, находим в Евангелии от Луки (13:10–16). Иисус исцелил скорченную женщину, «восемнадцать лет имевшую духа немощи». Начальник синагоги вознегодовал:

Есть шесть дней, в которые должно делать; в те и приходите исцеляться, а не в день субботний. Господь сказал ему в ответ: лицемер! не отвязывает ли каждый из вас вола своего или осла от яслей в субботу и не ведет ли поить? Сию же дочь Авраамову, которую связал сатана вот уже восемнадцать лет, не надлежало ли освободить от уз сих в день субботний?

Форма этой аргументации достаточно проста: 129

Посылка Б1: В субботу можно отвязывать и поить вола или осла, поскольку они испытывают жажду (в течение одного дня).

Посылка Б2: Женщина, страдающая от болезни (в течение восемнадцати лет), намного ценнее и более нуждается в помощи, чем вол или осел.

Вывод Б: Исцелить эту женщину в субботу — правильное действие.

В этом случае убедительность аргумента настолько очевидна, что «все противившиеся Ему стыдились», в то время как простой «народ радовался о всех славных делах Его» (Лк. 13:17).

Третий пример аргументации a fortiori находится в Евангелии от Луки (18:1–8), где Иисус призывает Своих учеников к настойчивой молитве:

Сказал также им притчу о том, что должно всегда молиться и не унывать, говоря: в одном городе был судья, который Бога не боялся и людей не стыдился. В том же городе была одна вдова, и она, приходя к нему, говорила: «защити меня от соперника моего». Но он долгое время не хотел. А после сказал сам в себе: «хотя я и Бога не боюсь и людей не стыжусь, но, как эта вдова не дает мне покоя, защищу ее, чтобы она не приходила больше докучать мне». И сказал Господь: слышите, что говорит судья неправедный? Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, хотя и медлит защищать их? Сказываю вам, что подаст им защиту вскоре.

В силлогической форме аргументация будет выглядеть следующим образом:

Посылка В1: Несправедливый судья совершит справедливое дело, если вы будете упорно этого добиваться.

Посылка В2: Бог — праведный Судья, и Он, конечно же, поступит еще более милосердно, чем несправедливый судья.

Вывод В: Бог быстро ответит на вашу настойчивую молитву.

В Евангелиях можно найти великое множество примеров такого вида аргументации.

Аргументация на основании фактов

Мы также можем подтвердить истинность какого-то утверждения, приводя «аргументы» в его защиту. То есть таким образом мы доказываем свою правоту, защищаем свои убеждения. Именно это делает Иисус в пятой главе Евангелия от Иоанна. В Евангелии от Луки тоже представлена подобная форма аргументации.

В пятой главе Евангелия от Иоанна Иисус вступает в ожесточенный спор с религиозными вождями. День был субботний, и Иисус только что исцелил человека у купальни Вифезда. Когда «иудеи» (так Иоанн обозначает религиозных лидеров) услышали об этом, они оскорбились. Они заявили, что традиционные законы запрещают исцеление людей в субботу. Поэтому Иисус так объясняет Свои действия: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю». В ответ иудеи «…еще более искали убить Его», ибо Он «…не только нарушал субботу, но и Отцом Своим называл Бога, делая Себя равным Богу» (Ин. 5:17, 18).

Иисус не отвечает на этот вызов. Вместо этого Он перечисляет шесть пунктов, которые, взятые вместе, подтверждают, что Он делает именно то, в чем Его обвиняют. Ниже следует перечень приведенных Им аргументов в парафразе:

1. Я творю то же, что творит Отец — воскрешаю мертвых (5:18–25).

2. Весь суд Отец отдал Мне, и Я действую как представитель Отца (5:22).

3. Если кто не чтит Меня, тот не чтит и Бога (5:23).

4. Верующий в Меня, верует в Бога (5:24–27).

5. Как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Я имею жизнь в Самом Себе (5:26).

130

6. Божьей властью Я всегда творю то, чего желает Он (5:30).

Этими заявлениями Иисус еще более подтверждает выдвинутые против Него обвинения, предоставляя Своим противникам больше оснований для враждебности. Фактически Он говорит: «Вы правы. Я утверждаю, что равен Богу». Но Его критикам более нечего возразить Ему. Он провозглашает Свое равенство с Богом только потому, что Он действительно равен Богу, и Его противники имеют все возможности убедиться в этом. Затем Он меняется ролями со своими оппонентами и приводит пять аргументов в пользу того, почему Его заявления о равенстве с Богом истинны (Ин. 5:31–45):

1. Иоанн Креститель свидетельствует о том, Кто Я есть (5:31–35).

2. Дела, Мною творимые, говорят о том, Кто Я есть (5:36).

3. Отец свидетельствует о том, Кто Я есть (5:37).

4. Писания указывают на то, Кто Я есть (5:39).

5. Моисей свидетельствует о том, Кто Я есть (5:46).

Иисус полагает, что религиозные лидеры имеют возможность убедиться в истинности предъявленных доказательств. Они слышали свидетельство Иоанна Крестителя; они видели, какие дела творил Иисус; они способны или заявляют о том, что способны, проникнуть в суть Божьих законов; они знают Писания; они принимают Моисея в качестве своего духовного вождя, пожалуй, величайшего духовного вождя, ибо он автор самой Торы.

В Евангелии от Луки мы видим похожий тип аргументации. Иоанн Креститель заключен в темницу и начинает сомневаться в правоте собственного заявления о том, что Иисус есть Мессия. Тогда он посылает к Иисусу своих учеников с вопросом: «Ты ли Тот, Которому должно прийти, или другого ожидать нам?» (Лк. 7:20). Иисус отвечает им конкретными делами Мессии, о пришествии Которого говорили пророки:

А в это время Он многих исцелил от болезней и недугов и от злых духов, и многим слепым даровал зрение. И сказал им Иисус в ответ: пойдите, скажите Иоанну, что вы видели и слышали: слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают, нищие благовествуют; и блажен, кто не соблазнится о Мне! (Лк. 7:21–23).

Именно эти дела являются исполнением пророчеств, перечисленных в Книге Пророка Исаии (61:1, 2), в том самом тексте, в котором, по словам Иисуса, говорится о Нем (см.: Лк. 4:18, 19).

Все аргументы, приведенные Иисусом в Евангелиях от Иоанна и Луки, содержат подтекст, однако если мы начнем углубляться в их смысл, мы отвлечемся от темы этой главы, в которой нам нужно убедиться, что Иисус часто мыслил обычными человеческими категориями, прибегая к обычным человеческим рассуждениям. Именно так Он утверждал Свою позицию, в данном случае относительно того, Кто Он есть в действительности. Проблема личности Иисуса также горячо обсуждается в Евангелиях.

Иисус Спорщик

Седьмая и восьмая главы Евангелия от Иоанна, кроме короткого отступления (7:53 — 8:11), представляют собой один бесконечный спор12. Действие происходит в Иерусалиме во время праздника кущей, слушатели Иисуса — простой народ и духовные лидеры (Иоанн называет их просто «иудеями»); главным же вопросом в этих спорах является личность Иисуса. За Кого выдает Себя Иисус? И Кто же Он на самом деле?

Отследить ход и развитие полемики исключительно сложно. Обвинения и возражения, аргументы и контраргументы следуют один за другим, как бесконечная паутина. Мы не будем рассматривать этот спор подробно, иначе наше исследование превратится в слишком глубокую библейскую экзегезу. Мы извлечем для себя больше пользы, просто исследовав характер самого

131

спора. Вся полемика сосредоточена на главном заявлении Самого Иисуса о том, что Он послан Богом, чтобы израильтяне узнали, Кто есть Бог, во что им верить и как потом жить.

Когда Иисус начал учить во дворе храма, Он привел Своих слушателей в изумление. «…как Он знает Писания, не учившись?» — спрашивали они (Ин. 7:15). Но разве Иисус не учился? У нас нет никаких оснований думать, что Он получил формальное образование, но учитывая тот случай, который произошел с Ним в двенадцатилетнем возрасте, мы можем предположить, что само понятие «обучения» не было для Него незнакомым. Во всяком случае, легко убедиться в Его выдающихся знаниях. Однако Сам Иисус считает источником Своих знаний Бога. Более того, Он говорит: «…кто хочет творить волю Его, тот узнает о сем учении, от Бога ли оно, или Я Сам от Себя говорю» (Ин. 7:17).

В «эпистемологии» Иисуса выполнение Божьей воли неразрывно связано со «знанием» (ясным пониманием), от Бога ли Его учение. Если оно от Бога, тогда напрашиваются невысказанные предположения, явно подразумеваемые в еврейских Писаниях, о том, что учение Иисуса верно и что знать (и творить) правду — высшая ценность. Вот почему Иисус немедленно обвиняет религиозных лидеров в том, что они отделяют знание от делания, то есть не повинуются закону, который считают истинным и обязательным: «Не дал ли вам Моисей закона? и никто из вас не поступает по закону» (Ин. 7:19). И не только это; Иисус также раскрывает их тайные намерения убить Его.

Они возмущенно отрицают свою причастность к этим планам, в свою очередь, задавая провокационный вопрос: «…не бес ли в Тебе?» (Ин. 7:20). Иисус отметает это обвинение и продолжает Свое наступление, ставя им в вину то, что они судят по наружности и не ищут истины. В остальной части седьмой и восьмой глав Евангелия от Иоанна Иисус сражается с силами лицемерия, заблуждения и намеренного, ожесточенного отказа видеть истину. В результате этого одни осознают свою греховность, а другие хотят, чтобы Его арестовали и предали смерти. Но благодаря силе Своего характера и мощи интеллекта Иисус, вступив в схватку, спокойно, но твердо делает еще одно, шокирующее заявление: «…Я пришел не Сам от Себя, но истинен Пославший Меня, Которого вы не знаете. Я знаю Его, потому что Я от Него, и Он послал Меня» (Ин. 7:28, 29). «Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой» (Ин. 7:38). «…Я всегда делаю то, что Ему [Отцу] угодно» (Ин. 8:29). Также твердо и обдуманно Он отвечает на их отказ поверить в то, что Он говорил о Себе. Если мы хотим знать и творить правду, тогда мы не сможем читать эти главы, не признавая глубины интеллекта Иисуса.

Это выступление достигает своего кульминационного пункта в середине восьмой главы Евангелия от Иоанна. В этот момент, несмотря на отвержение некоторых, «многие уверовали в Него», и именно к ним Он обращается: «Тогда сказал

Именно Яхве-ревнитель в действительности дал человечеству принцип исключенного третьего: греческой формальной логики (вместе с грамматикой и геометрией), возможно, самой по себе было бы недостаточно. Без сильного религиозного стремления видеть мир единым и упорядоченным и основанного на этом стремлении желания избежать оппортунистической и манипулирующей непоследовательности, пожалуй, не произошло бы познавательного чуда.

Эрнест Геллнер

Иисус к уверовавшим в Него Иудеям: если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:30–32).

Если Иисус действительно Тот, Кого Отец послал сообщить людям, как им жить, тогда они должны обратить внимание на Его слова и действовать соответствующим образом. Это логично. Но, как часто бывает в разговорах с Иисусом, происходит неожиданное. «Верующие» тут же отказываются выполнять это повеление, прежде всего потому, что повиновение будет означать их веру в то, что они не могут принять, то есть в то, что они связаны грехом. В конце концов после того, как Иисус сделал Свое исключительно «высокомерное» заявление («Истинно, истинно говорю

132

вам: прежде нежели был Авраам, Я есмь» [Ин. 8:58]), они пришли в такую ярость, что готовы были побить Его камнями.

Можно сказать, что Иисус создает для Себя проблемы, утверждая собственное интеллектуальное превосходство, то есть что Он знает то, чего другие не знают. Но намного важнее тот факт, что Иисус «рассуждает», обращаясь к обыкновенным людям, таким, как мы с вами. Он полагает, что Его слушатели поймут Его и, если захотят выполнять Его повеления, смогут понять и принять истину о Боге, истину о Нем и истину о себе. Эти две главы (Ин. 7 – 8) действительно представляют собой ярчайшие примеры особенностей мыслительной деятельности Иисуса.

Иисус Экзегет

Иисус изучал Божье Слово с двенадцати лет (см.: Лк. 2:41–52). К тому моменту, когда Он достиг зрелого возраста, Он стал Учителем. В Нагорной проповеди (Мф. 5 – 7) Иисус апеллирует к Писанию, не просто интерпретируя его, как это делали раввины, но рассуждая, как «власть имеющий» (см.: Мф. 7:29), претендуя на ту же власть, какой обладает Писание.

Во времена Иисуса Писание толковали учителя, книжники, и это было обычным делом. Они старались быть как можно убедительнее, цитировали своих предшественников, делали собственные замечания и, если их труд высоко ценили их ученики, вносили свой вклад в уже существовавшие традиции. Так что когда возникали споры, законники обращались за консультацией к Писанию и преданиям и с их помощью проверяли истинность учения Иисуса.

В Евангелии от Марка (12:13–34) саддукеи задали Иисусу экзегетический вопрос о браке на небесах и о том, какая заповедь является главнейшей. С этими вопросами Иисус справился легко. Далее в стихах с тридцать пятого по тридцать седьмой Иисус начинает бить противника его же оружием и задает им такой вопрос:

…Как говорят книжники, что Христос есть Сын Давидов? Ибо сам Давид сказал Духом Святым: «сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих». Итак, сам Давид называет Его Господом: как же Он Сын ему? И множество народа слушало Его с услаждением.

Это традиция вопросов-ответов, при помощи которой находили пути примирения кажущихся противоречий в Писании. В данном случае вопрос касался того, каким образом Мессия может быть одновременно и сыном Давида, и Господом Давида? Духовным лидерам предлагается разрешить эту загадку, однако они не могут этого сделать. Это совершили позже авторы Нового Завета (см.: Деян. 2:29–34; 13:39; Евр. 1:5–13). Как говорит исследователь Нового Завета Уильям Лейн, «в этих текстах пророческое обетование Давиду [Пс. 109:1] служит отправной точкой для провозглашения Иисуса Спасителем, Чье воскресение и вознесение отметило исполнение этого обетования. В Иисусе сбылись пророчества Писания, как и это обетование, данное в этом конкретном случае Давиду»13. Иисус предлагает законникам эту головоломку не только для того, чтобы привести их в смущение, но и для того, чтобы дать Своим ученикам текст, который позже поможет им утверждать, что в Нем исполнились ветхозаветные пророчества.

Иисус Сам — пытливый исследователь Писания.

Харрис Харбисон

Можно привести множество примеров того, насколько хорошо Иисус знал Писание. Практически нет случайных цитат или таких библейских отрывков, которые не относились бы к конкретному случаю, о котором повествует новозаветный автор. Уиллард в своем исследовании, посвященном Иисусу Логику, выбирает четыре таких случая: Евангелие от Матфея (12:1–8; ритуальный закон); Евангелие от Луки (20:27–40; воскресение тела); Евангелие от Матфея (5:29–39; о причинах греха) и Евангелие от Луки (20:42–43; о Мессии как Сыне Давида и его Господе), отрывок, параллельный отрывку из Евангелия от Марка (12:35-37). В каждом случае нас поражает Его блестящее знание и понимание Писания14.

Иисус Рассказчик 133

Каждый, кто хоть что-нибудь знает об Иисусе, знает и то, что Иисус — великолепный рассказчик, воистину, самый блестящий рассказчик из всех, когда-либо живших на земле. Самое длинное из Его повествований — притча о блудном сыне (см.: Лк. 15:11–32) — это короткий рассказ. Количество действующих лиц минимально, как правило, два или три человека. Но по форме Его самые интригующие притчи уникальны. Они настолько занимательны, что истории фактически не заканчиваются, пока слушатели не отреагируют на них.

Возьмем, к примеру, притчу о блудном сыне. Слушатели («мытари и грешники, фарисеи и книжники») понимают, что в образе героя этого рассказа Иисус изображает их самих. Блудный сын — это все эти сборщики налогов и грешники, которые покаялись и получили прощение. Законники — это послушный старший брат, который в результате отвергает своего отца. Старший брат не получит прощения до тех пор, пока не примет своего отца, простившего и взявшего обратно в семью своего младшего сына. Рассказ заканчивается на том, что старший сын так и остается в поле и слышит радостный шум праздника. Но для слушателей история на этом не заканчивается. У них еще есть шанс попасть на праздник. Им нужно лишь признать Иисуса Тем, Кто принимает кающихся грешников. Здесь Иисус действует, как Его небесный Отец. Так что если законники отвергают Иисуса, как они делали это раньше, до этой истории, они отвергают и Отца. Иисус ясно и повсюду говорит об этом: «Слушающий вас Меня слушает, и отвергающийся вас Меня отвергается; а отвергающийся Меня отвергается Пославшего Меня» (Лк. 10:16).

Однако я хочу проанализировать другую историю, притчу о добром самарянине. Это наиболее яркий пример проявления специфического дара Иисуса Рассказчика. Кроме того, эта притча иллюстрирует многие особенности характера Иисуса, которые мы уже видели.

Как мы говорили выше, Иисус часто вовлекает в Свои рассказы слушателей. Особенно явно это прослеживается в Его притчах. Но кто составляет Его аудиторию? Естественно, Его слушают в первую очередь «эксперты в области закона», но у Него есть и другие слушатели. Сцена, на которой разворачивается повествование притчи, позволяет нам увидеть их всех:

И вот, один законник встал и, искушая Его, сказал: Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Он же сказал ему: в законе что написано? как читаешь? Он сказал в ответ: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя». Иисус сказал ему: правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить. Но он, желая оправдать себя, сказал Иисусу: а кто мой ближний? (Лк. 10:25–29).

Обратите внимание на первую половину аудитории: законник не руководствуется желанием узнать, чему хочет научить его Иисус, но скорее стремится «испытать» Иисуса. В конце концов, — думает он, — я эксперт в этих вопросах. Посмотрим, знает ли Иисус так же много, как я.

Но Иисус, видя его неискренность, тут же использует против законника его же оружие и задает ему конкретный вопрос. Далее Он хвалит фарисея за технически правильный ответ, взятый прямо из еврейских Писаний (см.: Втор. 6:4–8; Лев. 19:18). Но затем Иисус делает еще один шаг и говорит ему: «Так поступай, и будешь жить», и тогда законник осознает, что похвала Иисуса действует как бомба с часовым механизмом, которая начнет отсчитывать время, как только они с Иисусом расстанутся. Ведь законнику придется жить в соответствии с собственным ответом на вопрос, который он сам же и задал! То есть ему придется любить Бога, а также и своих ближних.

В своих дальнейших ответах законник не касается первой заповеди. Он знает, что ее нельзя подвергать испытанию. Он не может сказать: «Но Кто есть Бог?», не обнаруживая при этом своего невежества, за что «эксперту» не будет никакого оправдания. Поэтому он задает вопрос ко второй заповеди и просит дать определение понятию ближний. Он хочет не просто проверить способность Иисуса толковать закон, но и ограничить круг своих обязанностей приятной для себя группой людей, может быть, даже представителями своей социальной группы.

Но какими бы ни были ограничения его обязанностей, совершенно ясно, что Иисус призывает его принять на себя ответственность за то, что он знает. Конечно, здесь существует еще одна проблема. Любить других так, как мы любим себя, — делать для них то, что мы делаем для себя, — задача, если говорить откровенно, непосильная для любого человеческого существа. Мы все

134

падшие создания. Даже если бы мы могли любить своих ближних, как самих себя, мы бы не захотели этого делать.

Итак, желая уйти от ответственности, фарисей задает более технический вопрос о законе: «Но кого же я должен любить, как самого себя?» На первый вопрос законника Иисус ответил прямо. А на второй Он отвечает знаменитой историей:

На это сказал Иисус: некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: «позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе». Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам? Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же (Лк. 10:30–37).

Но ответил ли Иисус на вопрос законника? Нет. Сам вопрос был некорректным. Дело вовсе не в том, «кто мой ближний», но в том, «каким я хочу быть?» Ты сам должен стать ближним, а это значит, что каждый, с кем ты вступаешь в контакт, должен стать предметом твоей заботы. Действуй, как ближний. Пусть все твои действия и поступки будут действиями и поступками ближнего. К концу этой истории законник не только не оправдал себя в собственных глазах и в глазах Иисуса, но опять попался на тот же крючок.

Отлично, — скажем мы, — так ему и надо. Как он посмел испытывать Иисуса! Чего же он ждал? И если наши размышления о притче заканчиваются на этом, наше дело плохо.

Диалог Иисуса с законником выявил не только неискренность последнего. Иисус произвел фундаментальную оценку отношения законника к его положению в обществе. И вот здесь-то история начинает приобретать более универсальный характер — она имеет отношение не только к законнику, но и к нам с вами. Другими словами, у Иисуса есть и другая аудитория — и это мы с вами, дорогие читатели.

Давайте вновь взглянем на эту притчу, но на этот раз мы посмотрим на злодеев и героев. Злодеи — это, безусловно, разбойники, но в нашей истории они лишь создают фон повествования. Настоящие злодеи — это люди, которые проходят мимо пострадавшего. Это священник и левит, и они оба «хорошие парни», приличные, «религиозные» люди, столпы общества.

Герой, с другой стороны, — это самарянин, принадлежащий к палестинской группе евреев, смешавшихся с ассирийцами. «Чистые» евреи так презирали самарян, что когда Иисус в Евангелии от Иоанна обратился к женщине-самарянке, она испытала шок, ибо «Иудеи с Самарянами не сообщаются» (Ин. 4:9). Как мы помним, религиозные лидеры, нападая на Иисуса, однажды сказали: «…Не правду ли мы говорим, что Ты Самарянин и что бес в Тебе?» (Ин. 8:48).

Ярослав Пеликан рассказывает о старом раввине, которому его ученик задал такой вопрос: «Почему вы, раввины, часто облекаете свое учение в форму вопроса?» Раввин тут же ответил: «А что плохого в вопросе?» Очень часто Иисус отвечал вопросом на вопрос в стиле Сократа, подталкивая собеседника к осознанию истины. Его ответы врезались в сердца Его слушателей. Сомневаюсь, чтобы мне хоть раз удалось уйти от Иисуса с чувством самодовольства.

Филип Янси

Чтобы уловить суть притчи Иисуса, нам нужно увидеть, насколько возмущен законник — как и любой другой обычный еврей того времени, — когда Иисус предпочитает назвать добрых иудеев злодеями, а самарянина героем. Но Иисус сделал это совершенно намеренно. Речь велась об отношении к людям как к своим ближним, и это было настолько важно, что шло второй заповедью после любви к Самому Богу. Иисус только так мог донести Свою идею — взяв для примера добросердечного отношения к людям не представителя Божьего избранного народа, а человека из наиболее неприемлемого социального круга. Таким образом Он затрагивает самый центр

135

человеческого сердца — себялюбие (законника и наше с вами), предвзятое, несправедливое отношение к другим людям. Как говорит один комментатор, «эта притча — не приятная сказка о путешественнике, который творит добрые дела; это обвинительный акт и проклятие социального, расового и религиозного превосходства»15. Если бы законник выполнял вторую из величайших заповедей, если бы он любил ближнего своего, как самого себя, он бы совершенно изменил свое отношение к окружающим его людям.

Мы обязательно должны понять, что этот рассказ о нас точно так же, как и о законнике. Представьте эту историю в условиях современности. На место священника и левита поставьте людей, которые пользуются уважением в обществе, — наших духовных лидеров, старейшин церкви, общественную и даже нравственную элиту.

А на место самарянина можно поставить людей, отверженных обществом. Это могут быть:

бездельник и лентяй(если мы много работаем)

мать-одиночка(если мы примерные родители)

преуспевающий коммерсант(если мы простые и скромные христиане)

ярый феминист(если мы противники радикального феминизма)

палестинец(если мы израильтяне)

неприятный и несносный студент-сокурсник(если мы студенты колледжа)

Возьмем самого неприятного человека — и он будет самарянином в нашей истории. Он будет примером добросердечного отношения к своим ближним. И нам нужно будет подражать этому человеку.

Готовы ли мы к этому? Сможем ли мы сквозь призму своих предубеждений оценить его поведение по достоинству? Разве такая история не станет обличением нас самих? «Иди, и ты поступай так же, — говорит нам Иисус. — Делай так, как делает тот, кого ты презираешь, ибо тот, кого ты презираешь, поступает, как Бог». Станем ли мы делать это? Способны ли мы каждый раз видеть в поведении людей их добросердечное отношение к другим и ценить его? Когда мы осознаем, что наше доброта не простирается дальше нашего собственного носа?

Притчи Иисуса часто имеют открытый конец. Но у этого рассказа концовка есть. Что делает законник? Мы не знаем. Это его проблема. Но что будем делать мы, прочитав эту притчу? Это наша проблема. Притча, рассказанная Иисусом, заканчивается нашими поступками. Эта история может преобразить нас, а может и не затронуть, но мы сами должны дописать ее конец. Она стоит перед нашими глазами, и Иисус говорит нам: «Иди, и ты поступай так же»16.

Именно эта особенность притчей Иисуса, их незавершенность, делает их такими поучительными. Если мы подчинимся повелению Иисуса, мы начнем дисциплинировать свой разум. Если мы допишем в Его притчах правильную концовку своим поведением, вся наша жизнь изменится. Нет лучшего способа открыть наш закрытый разум, чем встретиться с Иисусом в Его притчах.

Основание человеческого познания

Основанием человеческого познания является не автономия, или независимость, человеческого рассудка или автономия человеческого опыта. Главное философское и теологическое

136

основание всего человеческого знания есть Логос. И это основание онтологического характера: Бог не только Личность, но и Разум и Смысл. Логос воплощается в Иисусе Мыслителе.

Итак, Иисус действительно мыслитель и даже интеллектуал. Правда, Он не акцентирует этот аспект Своей сущности и не привлекает к нему особого внимания. Он также не выделяет «ученых» людей как некий особый класс. В действительности в момент наивысшего восторга Он делает противоположное.

В тот час возрадовался духом Иисус и сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам. Ей, Отче! Ибо таково было Твое благоволение (Лк. 10:21).

Это не значит, что «мудрые и разумные» ради познания истины должны отказаться от своего интеллекта и что интеллектуалы должны превратиться в антиинтеллектуалов. Но это значит, что каждый должен прежде всего стать как дитя, чтобы суметь принять Божье откровение. Сначала должно произойти принятие Божьих даров — самого интеллекта и того, что он познает благодаря Божьему откровению, содержащемуся в книгах Писания и в природе. Августин правильно выражает это в своем принципе: «Я верю, чтобы понять».

Обвинять разум в вечной слепоте и не наделять его какими бы то ни было умственными способностями не только противоречит Слову Божьему, но и здравому смыслу. Мы видим, что в человеческий разум вложено определенное исследовательское стремление к истине, к которой он никогда бы не стремился, если бы в нем уже не существовала склонность к истине.


Смирение Иисуса, конечно, не препятствовало Его интеллекту. Он был полнотой мудрости и венцом красоты. Он был Тем, Кем Он был, и в качестве воплощения Я ЕСМЬ в Нем не было никакого недостатка. Думаю, нам, однако, нужно понять, что во время Своей земной жизни Иисус проявил все интеллектуальные добродетели: стремление к истине, стремление к последовательности во всем, стремление к святости и сострадание к другим людям. Посмотрите на список этих добродетелей на страницах 129–130. В какой из них Иисус не был образцом для подражания? И опять же, Его смирение проявляется во всех аспектах Его деятельности. Утверждая Собственное владычество, Иисус делал это с величайшим смирением, преклоняясь перед Отцом как Своим Владыкой: «Мое учение — не Мое, но Пославшего Меня», — говорит Иисус, начиная длинную проповедь в седьмой и восьмой главах Евангелия от Иоанна (см.: Ин. 7:16). Более того, ранние утренние часы, которые Он посвящал общению с Богом, включали как духовные, так и интеллектуальные практики: тишину, уединение, внимание, молитву. Его диалог с законником вместе с притчей о добром самарянине считается примером латерального мышления: Он сменил ложную «законническую» парадигму вопрошавшего на истинную парадигму Царства Божьего.

Итак, в этой главе мы поставили своей целью не только признать Божественный Логос основанием человеческого разума, но и понять, что Божественный Логос, воплощенный в Сыне Божьем, является образцом христианина-интеллектуала. Христос Логос есть Иисус Мыслитель. Разве не говорит Он нам сегодня то же, что сказал «эксперту-законнику»: «Иди, и ты поступай так же»?


1 В марте 1997 г. Даллас Уиллард выступил на собрании штатных работников Сообщества студентов-христиан, которые в своем служении были связаны с аспирантами крупнейших университетов Соединенных Штатов и Канады. Это собрание дало толчок многим последующим исследованиям Уилларда. Прежде всего это лекция о следовании за Христом, с которой он выступил; конференция «Shaping Our World» в Чикаго, организованная Сообществом студентов-христиан 31 декабря 1998 г.; две лекции под названием «Иисус — самый умный Человек из всех, когда-либо живших на земле», прочитанные в университете BIOLA (1 июня 1999 г.); научная статья «Иисус Логик» («Jesus the Logician», The Christian Scholar’s Review, summer 1999, p. 605–614); а также работа The Divine Conspiracy: Rediscovering Our Hidden Life in God (San Francisco: Harper-San Francisco, 1998), p. 93–95. 2 Харрис Харбисон говорит практически то же самое, но менее пафосно: «Самая очевидная истина об Иисусе из синоптических Евангелий заключается в том, что Он является Учителем, осознающим Свое происхождение и

137

понимающим Свое предназначение. В таком смысле Его можно назвать „Ученым“» (Harris Harbison, The Christian Scholar in the Age of Reformation [New York: Charles Scribner’s Sons, 1956], p. 3). 3 В это число входит и Диоген Аллен: «Иисус не обладал величием, выражавшимся на физическом уровне, как Александр Македонский; Он не обладал и величием интеллекта, как Эйнштейн» (Diogenes Allen, Christian Belief in a Postmodern World [Louisville, Ky.: Westminster John Know, 1989], p. 109–110). В поддержку своей позиции Аллен цитирует Блеза Паскаля, который проводит различие между величием на основании богатства, власти, интеллекта, святости и мудрости и отмечает, что человек может обладать любым из этих качеств, не обладая другими: «Иисус Христос, без богатств и без всяких подвигов в чем-либо кроме премудрости, пребывает в своем порядке святости. Он не сделал никаких изобретений. Он не царствовал, но Он был смиренный, терпеливый, святой, святой, святой для Бога, страшный для бесов, безгрешный» (см.: Паскаль, Б. Мысли. М., 2001. С. 247); обратите внимание, Паскаль не говорит, что Иисус не обладал интеллектуальным величием, он говорит о том, что Он не имел «богатств и всяких подвигов в чем-либо кроме премудрости», а это совсем другое дело. Смирение не мешает интеллекту; скорее, как я утверждал в шестой главе, с. 144–147, истинная интеллектуальность требует смирения. 4 C. S. Lewis, Letters to Malcolm: Chiefly on Prayer (London: Geoffrey Bles, 1964), p. 62–63. 5 Willard, «Jesus: the Smartest Man Who Ever Lived?» and Divine Conspiracy, p. 94. 6 Цитата взята непосредственно из лекции Уилларда о следовании за Христом, прочитанной на конференции «Shaping Our World». 7 Willard, «Jesus the Logician», p. 613–614. 8 Надежность источников вы можете проверить в: Paul Barnett, Is the New Testament Reliable? (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1986); более тщательное исследование потребует ознакомления с такими работами, как: R. T. France, The Evidence for Jesus (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1986); James D. G. Dunn, The Evidence for Jesus (London: SCM Press, 1985); и Craig Blomberg, The Historical Reliability of the Gospels (Downers Grove, Ill.: InterVarsity Press, 1987). 9 Ответ на этот вопрос можно найти в: Willard: «Jesus: The Smartest Man Who Ever Lived?» 10 W. H. Werkmeister, An Introduction to Critical Thinking (Lincoln, Neb.: Johnson, 1948), p. 366. 11 Например, Лк. 11:11–12; 12:4–5; 6–7; 24; 27–28; 54–56; 13:14–16; 14:1–5; 18:1–8. 12 Ученые соглашаются с тем, что отрывок 7:53 — 8:11 из Евангелия от Иоанна изначально не входил в это Евангелие. 13 William L. Lane, The Gospel According to Mark (Grand Rapids, Mich.: Eerdmans, 1974). 14 Willard, Jesus the Logician, p. 607–610. 15 Eta Linnemann, Parables of Jesus, trans. John Sturdy (London: SPCK, 1966), p. 74, цит. по: Robert H. Stein, Inroduction to the Parables of Jesus (Philadelphia: Westminster Press, 1981), p. 77. 16 Есть и другие притчи без конкретной концовки. 1) Притча, рассказанная в доме Симона фарисея (см. Лк. 7:36–50), когда Иисус дает Симону почувствовать, что он более греховен, чем уличная женщина, после чего прощает женщину, но не Симона. 2) Притча о блудном сыне (см. Лк. 15:11–32), в которой старший сын должен решить, какой выбор ему сделать. Точно так же Иисус ставит фарисеев перед выбором — захотят ли они признать милосердие Бога по отношению к грешникам? 3) Притча о связывании сильного (см. Мк. 3:20–30), в которой Иисус показывает отсутствие логики у фарисеев, которые считают, что Иисус одержим бесами; Он утверждает, что их обвинения в Его адрес представляют собой непростительный грех. В Нем обитает Святой Дух, а не бесы. Даже бесы знают о Нем больше (см. Лк. 15:21), чем фарисеи.


• Даллас Уиллард, «Иисус Логик» (Dallas Willard, Jesus the Logician). • Томас Мертон, «Семена мыслей» (Thomas Merton, Seeds of Contemplation). • Даллас Уиллард, «Иисус Логик» (Dallas Willard, Jesus the Logician). • Эрнест Геллнер, «Постмодернизм, разум и религия» (Ernest Gellner, Postmodernism, Reason and Religion). • Харрис Харбисон, «Христианин-ученый в век Реформации» (E. Harris Harbison, The Christian Scholar in the Age of the Reformation). • Филип Янси, «Неизвестный Иисус» (Philip Yancey, The Jesus I Never Knew). • Жан Кальвин, «Наставление в христианской вере» (John Calvin, Institutes of the Christian Religion).

138

Привычка мыслить

Documents