© Copyright Татьяна Болле (tat-bolle@rambler.ru)Аннотация:перевод повести "Горький шоколад" немецкой писательницы Мирьям Пресслер.

Ева: большие страхи в школе и маленькие радости после уроков. "Ева", - сказал господин Горнштейн. Ева опустила голову, схватила ручку, начала писать. "Ева", - повторил учитель. Ева еще ниже опустила голову, руки нашли линейку и карандаш, принялись вычерчивать пирамиду. Она его не слышала, не хотела слышать. Только бы не вставать и не идти к доске. Что делать? Искать в рюкзаке ластик! Его можно долго искать. Ластик - такой маленький, а рюкзак - такой большой. Учитель, потеряв терпение, произнес: "Барбара". В третьем ряду со своего места поднялась Барби и направилась к доске. Ева не посмотрела ей вслед. Она и так знала, как красиво ступают длинные стройные ножки Барби в узких джинсах. На словах учителя: "Отлично, Барбара", - прозвенел звонок. Барби неспешно прошла по узкому проходу к своему месту. Третий урок - физкультура. В раздевалке среди девчонок: хи-хи, потом шур-шур. М-у-р. Ева натянула на себя спортивные брюки и футболку с коротким рукавом. Всё черного цвета. Девчонки заспешили на площадку. По команде фрау Мадлер они выстроились в ряд. Гандбол. "Александра и Сусанна набирают команду". Ева нагнулась, расшнуровала кроссовки. Александра "Петра". "Суссана"Карин." "Кроссовки давно пора помыть", - размышляла Ева. "Карола." - "Анна." - "Инес." - "Нина." - "Катрин". "Какие непослушные шнурки." "Ингрид." - "Барби." - "Моника." - "Франциска." - "Кристина". "Надо их потуже..." "Габи." - "Анита." - "Агнес." - "Ева". Последний узел, и Ева выпрямилась. Она в группе Александры. Тяжелый и жесткий мяч больно бил по пальцам. Пот крупными каплями - по лбу, сквозь брови, иногда в глаза и затем по щекам вниз. Грязными руками по лицу, лишь бы избавиться от противной липкости. Конец урока. Ева медленно прошла в раздевалку. Несколько девчонок задержались здесь. Она неохотно разделась, заняла самую крайнюю душевую кабину. Холодная вода бежала по спине и животу. "Не намочить бы волосы. Слишком долго сушить", - мелькнула мысль. Теперь Ева была одна. Она вытерлась насухо, и хотя в раздевалке никого не было, Ева закуталась в полотенце, чтобы скрыть живот и грудь. Натягивая юбку, она услышала шаги. Фрау Мадлер". Ах, Ева, ты еще здесь. Будешь уходить; занеси ключи". В ответ девочка кивнула. Уже началась большая перемена. Ева с книжкой вышла на школьный двор. Протиснувшись сквозь щебечущие толпы девчонок, она добралась до своего уголка под деревом. Недалеко от нее стояли Лена, Барби, Карола и Тина. Барби самая красивая. Ее белая футболка была настолько тонкой, что была видна грудь. Что ж, Барби может себе это позволить. Пролистав книгу, Ева нашла главу в книге, на которой она остановилась вчера. "Наша еда была ничтожна. На завтрак сухой хлеб и напиток похожий на кофе. На обед вот уже 14 дней давали шпинат или салат. Картофель казался сладким на вкус, но отдавал гнилью". Рядом прозвучали слова: − Вчера я была на дискотеке. С Йонасом, сыном доктора Брауна. − Барби, это здорово. Ну и каков он на близком расстоянии? − Классный! И танцует неплохо. Ева читала дальше: "Желающие похудеть, могли пожить временно в последнем корпусе". − Вы ехали на его машине? − Естественно. − Мой брат учится с ним в одном классе.

Остальные захихикали. Тут девчонки перешли на шепот, и Ева уже не могла разобрать слов, но ей было видно, как Лена обняла Каролу за плечи. Еве тоже было знакомо приятное ощущение тепла руки, лежащей на плече. Раньше, когда они считались подругами, Карола обнимала Еву. Ева быстро отвела глаза. Слишком больно было видеть этих новоявленных подруг. Разве они не знают, что причиняют боль другим. Тем, у которых нет никого. Тем, которые всегда одни. Франциска села рядом с Евой и спросила: "Что ты читаешь?" Ева, захлопнув книгу, показала ей обложку. "Дневник Анны Франк", - прочитала Франциска вслух, - "Знакомое произведение. Тебе нравится?" Ева кивнула и сказала: − Да, очень. Хотя, эта книга заставляет грустить. − Тебе нравятся такие печальные книги? − Да. Мне кажется, та книжка хорошая, которая может вызвать слезы. − Я никогда не плачу при чтении. А в кино могу легко расплакаться. − А меня - наоборот. Я никогда не плачу в кино. Впрочем, я редко бываю в кино. − Давай как-нибудь вместе сходим. Ты не против? − Вполне возможно. Ева задумалась, какие моменты в книге вызвали её слёзы? Здесь важны определенные слова. Такие как: любовь, ласка, доверие, одиночество. Избитые, пошлые слова. Ева поднялась со своего места. "Я иду пить чай", - сказала она. Ей не хотелось обижать Франциску. Она единственная, кто говорит ей "Привет", когда Ева утром входит в класс, а приходит Ева позже всех, в последние секунды перед звонком. Недалеко от школы, на пересечение двух улиц, есть часы. Ева терпеливо смотрит на них, наблюдает за движением стрелки. Четыре минуты до восьми - значит можно идти. Она не желает приходить ни одной минутой раньше, чтобы не слышать: "Знаешь, я вчера..." Чай был горячий и приторно-сладкий.

Витрина магазина деликатесов. Ева стояла к стеклу близко-близко, чтобы не видеть своего отражения. Малоприятная картина. Ей и так было известно, что она жирная. Пять раз в неделю она может сравнивать себя с другими. Они носят узкие джинсы, они стройны и красивы. И лишь она одна толстая до омерзения. Ей было 11 или 12, когда всё это началось. Чувство голода не уходило, и она не могла насытиться. В свои пятнадцать она весит уже 76 килограмм. И это при её небольшом росте. Сейчас она снова голодна. Всегда после школы её мучает голод. Ева посчитала деньги в кошельке: 4 марки 85 пфеннигов. Сто грамм салата стоит две марки. В магазине было прохладно в сравнении с жаркой улицей. От запаха пищи у Евы закружилась голова. "Двести грамм салата из селёдки с майонезом, пожалуйста", - тихо сказала она продавщице, которая, скучая за прилавком, скребла за ухом. Продавщица наполнила пластиковую коробочку салатом, добавила майонез, поставила коробочку на весы и сказала равнодушно: "Четыре марки". Ева быстро выложила деньги, взяла коробочку и вышла из магазина. На улице было всё то же пекло. Солнце с неба бросало жар на уставшую за день землю. Ева подумала: "Как может быть так жарко в июне! Коробка в её руке ещё хранило прохладу магазина. Ева быстро, почти бегом достигла парка. На всех скамейках сидели люди. Мужчины расстегнули рубашки, женщины подняли юбки чуть повыше. Ева проходила мимо людей с мыслями: смотрят ли они ей вслед, говорят ли о ней, а может быть смеются над её полнотой. Наконец-то Ева дошла до густого кустарника. Его ветки надежно укрывали девочку от посторонних глаз. Здесь её никто не увидит и не помешает. Ева бросила сумку, затем села на землю, сняла крышку с прохладной коробки и положила ее рядом с собой. Мгновенье она рассматривала розовато-серые кусочки селедки в жирном белом майонезе. На одном кусочке сохранилась серебристая кожица. Осторожно, большим и указательным пальцами, она взяла этот кусочек и положила его в рот. Он был прохладным и чуть кисловатым на вкус. Языком она протолкнула его дальше и почувствовала вкус жирного

майонеза. Потом она начала жевать и глотать и снова выхватывать из коробки кусочки селёдки и запихивать их в рот. Остатки соуса она собрала указательным пальцем. Когда коробка опустела, Ева выбросила ее в кусты. Тяжело вздыхая, она поднялась, отряхнула юбку и подняла свою сумку. Усталая и печальная, Ева отправилась домой.

Сначала обед. А что делать потом? Ева позвонила в дверь. Два коротких звонка. Она всегда так делает, и мама сразу включает плиту, чтобы разогреть обед. Когда Ева возвращается из школы, мама и брат уже заканчивают свой обед. Брата Евы зовут Бертольд. Ему десять лет, он учится в начальной школе. На этот раз еда была еще не готова. На обед были блинчики с яблочным повидлом, а мама жарит блины, когда Ева уже дома. "Они должны быть хрустящими", - говорит она всегда. "Подогретые блинчики на вкус как тряпка". "Где Бертольд?" - спросила Ева, когда она села за стол. Не то чтобы ее это очень интересовало, но надо же было о чем-то говорить. "Уже давно в бассейне. Очень жарко", - ответила мама и поставила сковородку на плиту. Раздалось громкое шипенье, когда она вылила ложку теста в горячий жир. "Какие планы на сегодня?" - спросила она и перевернула блин. Ева положила себе повидло в стеклянную миску и начала есть, но от запаха жира ей стало плохо, поэтому она сказала: "Мама, мне сегодня не хочется блинчиков". Мама посмотрела на нее удивлено: − Как так? Ты плохо себя чувствуешь? − Нет. Просто сегодня я не хочу есть блины. − Но ты же любишь блинчики. − Я не говорила, что не люблю блины. Я лишь сказала, что сегодня я не хочу их есть. − Я тебя не понимаю. Если ты всегда охотно ешь блины, то ... − Сегодня - нет. Мама разозлилась. "Я стою у плиты в такую жару, а ты не хочешь есть!" Хлоп! Блин приземлился на тарелку Евы. "Я специально тебя дожидалась. Мама снова налила тесто на сковородку. "Хотя уже в два часа я должна была быть у тети Ренаты". "Почему ты не ушла? Я не маленький ребенок". Мама перевернула следующий блин. "Это только слова. А если бы я не следила, ты бы питалась неправильно". Ева положила повидло на блин. "Достаточно, я больше не съем", - сказала Ева. Мама сняла сковородку с плиты и надела свежую блузку, сказав при этом: − В магазине я нашла прекрасный материал в клетку, совсем недорого. Рената обещала сшить мне летнее платье. − Почему ты не сделаешь его сама? Зачем тебе нужно обращаться к этой Шмидтхубер? − Не называй ее по фамилии. Говори: "тетя Рената". − Она не моя тетя. − Но она моя подруга. И она тебя любит. И шьет для тебя такие красивые вещи. Что, правда, то, правда. Тетя Рената шила и шьет для Евы платья и юбки. И не ее вина, что Ева плохо выглядит в этих платьях. Ева в любой одежде выглядит плохо. − Что ты будешь делать после обеда? − Еще не знаю. Наверно, домашнее задание. − Ребенок, ты не можешь все время учиться. Надо развлекаться. В твоем возрасте я уже встречалась с мальчиками. − Мама, пожалуйста! − Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Тебе - пятнадцать, а ты все время сидишь дома. Ева громко вздохнула. − Хорошо, хорошо. Ты мне и слова не даешь сказать. Может быть, ты хочешь сходить в кино? Дать тебе денег? Мама открыла кошелек и положила две купюры на стол. − Можешь не возвращать. Это мой подарок. − Спасибо. − Теперь я могу идти. Вернусь не раньше шести.

Ева кивнула, но мама этого не заметила. Дверь за ней уже захлопнулась. Ева вздохнула. Мама и ее Шмидтхубер. Ева не любила так называемую "тетю Ренату" и избегала разговоров с ней. "Ну, Ева, как дела в школе? У тебя уже есть друг?" Ева ненавидела такие вопросы. "Она так любит детей", - говорит мама. "Это ее большое горе, что у нее нет своих детей". "Это горе малозаметно", - думала Ева. Она прошла в комнату, поставила кассету и включила магнитофон на полную громкость. Такую вольность она могла себе позволить лишь, когда матери не было дома. Ева упала на кровать. Глубокий, немного хриплый голос наполнил комнату медленными песнями. Она открыла ящик стола, там была плитка шоколада. Ева медленно развернула фольгу. Счастье, что ее комната выходит на восток. Шоколад был мягким, но не растаял. Она отломила кусочек, который разделила на две части. Обе половинки она положила в рот. Нежно-горький вкус шоколада. Нежно-нежный, горько-горький. Нежно гладить, горько плакать. Ева запихнула в рот еще кусок шоколада и легла поудобней. На правое колено она положила левую голень. Какие у нее маленькие и изящные стопы! И такие толстые противные икры! Ева качала ногой и удивлялась форме ногтей. "Как полумесяц", - думала она. У ее матери широкие стопы. Ужасные ноги. Отвратительно, особенно летом, когда она одевает босоножки. Ева снова принялась за шоколад. Из магнитофона неслось: "She was taking her body so brave and so free, if I am so remember, it is a fine memory."Автоматически Ева переводила: она несла свое тело так смело и свободно, среди всех воспоминаний - это самое приятное. Былая нежность шоколада исчезла, осталась лишь горечь во рту. Ева быстро проглотила последний кусочек. "Я не должна есть шоколад. Я и так слишком жирная. Ужинать сегодня не буду. Только йогурт. Маленький и нежирный". Горечь во рту усилилась. "Она несла свое тело так смело и свободно..." Она, эта женщина, о которой пел магнитофон, имела, наверное, красивое тело, как Барби, с маленькой грудью и стройными ногами. Но почему ее называют смелой? Себя можно легко показывать, если ты красива. Здесь не нужна смелость. "Ты действительно слишком полная", - снова повторила мама на днях. "Если и дальше так пойдет, ты не сможешь носить обычные размеры. "А папа рассмеялся и сказал: "Да брось ты! Всегда найдутся мужчины, любящие полных женщин". Ева покраснела и поднялась со своего места. Мама возмущено ответила: "Фритц, не говори такое при ребенке". "Ребенок" яростно захлопнул дверь за собой. Ева выключила магнитофон. В комнате стало совсем тихо. Она огляделась. Что делать? Читать? Нет. Делать уроки? Нет. Что остается? Бассейн - то, что нужно в такую жару. Поплавать в прохладной воде - это соблазнительно. С другой стороны в купальнике отлично видны недостатки ее фигуры. "Вот, черт", - сказала Ева громко. Она взяла купальник и захлопнула дверь. "Хлопать дверью" - ее любимое занятие. Ведь это было единственное, что она могла себе позволить, когда ей плохо, когда обидно. А что оставалось делать? Кричать? Громко плакать? Когда ты выглядишь, как слон, нельзя себя вести броско и шумно. Наоборот, как можно тише. Вот бы стать незаметной! Слон, которого зовут Ева, и кола в летнем кафе. Жара снова охватила Еву, когда она вышла из дома. Она сразу пожалела, что не осталась в прохладной комнате. Она решила пройти через парк. Путь становился длиннее, но в тени деревьев жара переносилась легче. Многие скамейки были пусты. Ева прошла мимо кустов, за которыми она ела салат. Она рассматривала камни на дороге. Они были желтовато-коричневые, и на ее ноги ложилась пыль такого же цвета. И тут она столкнулась с кем-то и упала на землю. "Ола-ла", - услышала она. "Тебе сильно больно?" Ева подняла голову. Перед ней стоял мальчишка, примерно ее возраста. Он протянул ей руку, помог ей встать. Потом нагнулся

и поднял ее пакет с купальником. "Спасибо", - сказала Ева. Ее колено жгло огнем, и кровь ручейком бежала из ранки. "Пойдем", - сказал мальчишка. "Пойдем к фонтану. Там ты сможешь промыть рану чистой водой". Ева кивнула головой, продолжая упорно смотреть в землю. Мальчишка рассмеялся: "Ну, пойдем". Он взял ее за руку, и она проковыляла с его помощью до фонтана. "Меня зовут Михаэль. А тебя?" "Ева", - ответила она смущено. Он ей нравился. "Е - е-ева". Он потянул "е" очень долго и рассмеялся. Она смутилась еще больше, а потом разозлилась. "Не надо насмехаться", - сказала она сердито. "Я сама знаю, как это смешно. Слон, которого зовут Ева". "Ты - сумасшедшая", - ответил Михаэль. "Я тебе ничего плохого не сделал. Если тебе что-то не нравится, то я могу и уйти". Но он не уходил. Ева присела на край фонтана, сняла босоножки и опустила ноги в воду. Михаэль зачерпнул ладонью воду и начал промывать рану. Жгло сильно. "Дома нужно приклеить пластырь", - сказал он. Ева снова кивнула. Михаэль залез в воду и стал разгуливать по фонтану. Ева сказала, смеясь: "Вообще-то я хотела в бассейн, но фонтан - то же неплохо". Михаэль ответил: "И ничего не стоит. Если бы у меня были деньги, я бы пригласил тебя в кафе, но..." Ева вытащила из кармана юбки купюру и протянула ее Михаэлю, сказав при этом: "Теперь у тебя есть деньги. Приглашай". И тут же покраснела. Михаэль снова рассмеялся. Его смех был легким и приятным. "Ты - смешная девчонка", - сказал он и взял деньги. "Ну, вот теперь я богатый! Что желает дама? Колу? Лимонад?" Они пошли в летнее кафе, которое располагалось на другом конце парке. В первый раз Ева шла с мальчиком. Ее брат не в счет. Вдруг Михаэль сказал: "Ева - красивое имя. Немного старомодное, но оно мне нравится". Они нашли свободный столик под большим деревом. В кафе было много людей. Они смеялись, разговаривали, пили пиво. Кола была ледяной. − Мне было скучно. Пока я не встретил тебя. − Мне тоже. − Сколько тебе лет? − 15. А тебе? − Столько же. − Ты, в каком классе учишься? − В девятом. Уже скоро закончу школу. − Я тоже в девятом. В гимназии. − Ах, так. На этом разговор прервался, они, молча, пили колу. "Если я сейчас ничего не скажу, он будет считать меня глупой и скучной",- подумала Ева, но Михаэль тоже не находил слов. Наконец Ева спросила: − Что ты будешь делать, когда закончишь школу? − Я? Я стану моряком. Конечно, не сразу, через пару лет. Но я стану моряком, это я тебе точно говорю. У меня дядя в Гамбурге, он найдет корабль для меня. Вот только получу аттестат и вперед. Ева подумала разочарованно: "Уедет и не скоро вернется", Но она заставила себя улыбнуться и сказать: − А мне еще два года учиться. − Для меня учеба ничего не значит. − А мне нравится. Михаэль не смог подавить отрыжку. Мимо проходила официантка, он подозвал ее и оплатил заказ. Сдачу он оставил себе. "Вообще-то, сдача моя",- подумала Ева. Михаэль спросил: "Болит колено?" Ева покачала головой. − Нет, но я хочу домой. Они шли рядом, стараясь попадать в шаг. − Пойдем завтра в бассейн? Ева кивнула.

− Когда и где встретимся? − В три, у фонтана. Договорились? Возле дома Евы они пожали друг другу руки. − Пока, Ева. − До свиданья, Михаэль. Мамы и брата не было дома. Ева посмотрела на часы: 15 минут шестого. Через полчаса придет отец. Ева прошла ванну, открыла кран, вымыла руки и посмотрела в маленькое зеркальце над раковиной. От яркого солнца она немного загорела. Легкий загар делал ее симпатичнее. Ее лицо нельзя назвать некрасивым, да и волосы, светлые и вьющиеся, тоже были хороши. Ева расстегнула заколку, волосы мягкой волной рассыпались по плечам. "Классно!" Вот такая у меня будет прическа, когда я похудею. Она решительно стянула волосы в конский хвост и закрепила его заколкой. Потом она принялась за уроки, но ей трудно было сконцентрироваться. Ева слышала, как открылась входная дверь. Вернулся отец. Ева быстро осмотрела всю комнату и поправила покрывало на кровати. Ее отец любит порядок. Кроме того, она не знала, в каком настроении он сегодня пришел. Он может часами говорить о пуловере на полу, если у него плохое настроение. Или о рюкзаке в прихожей. В 5 часов мама Евы еще раз пробегает через всю квартиру, чтобы убедиться в исключительном порядке. В тот момент, когда Ева размышляла, почему иногда отец так действует ей на нервы, он открыл дверь ее комнаты. "Добрый вечер, Ева. Это прекрасно, что ты такая прилежная". Отец подошел ближе и погладил ее по голове. Ева еще ниже склонилась над учебником английского и была рада: отец не видел ее лица. Она бы охотно вцепилась зубами в его руку. Семга в холодильнике и слезы. Ева выключила свет, и в комнате стало совсем темно. Лишь в открытое окно пробивался слабый свет. Легкий ветерок качал занавеску. Вечерняя прохлада принесла долгожданное облегчение. Ева накрылась простыней. В жаркие дни оно заменяло ей одеяло. Еве было чем гордиться: за ужином она съела лишь йогурт. "Если я продержусь пару недель, то точно сброшу 10 фунтов". Счастливая, она повернулась на другую сторону и подложила под голову любимую подушку. Я в полном порядке. Просто не надо есть много. Сегодняшняя шоколадка была лишней. А вот когда я стану стройной, я снова буду ужинать и буду есть. Например: гренки с маслом и пара ломтиков семги". У нее слюнки потекли при мысли о красноватом, плавающем в масле, ломтике семги. Ей очень нравился пикантный вкус этой рыбы. К ней еще бы теплый гренок, с тающими на нем крупинками масла. Это куда лучше, чем сладости. И от рыбы не толстеют. "Один-единственный кусочек. Совсем маленький. Малюсенький. Это совсем не страшно. А вот с завтрашнего утра я буду сильной. Нет, нельзя. Надо крепиться. Как часто я впадала в настоящее обжорство из-за минутной слабости. Но на этот раз все будет иначе. Я сильная. Буду спокойно смотреть, как Бертольд уплетает за обе щеки, как мама ложку за ложкой отправляет в рот суп, как папа кладет на хлеб ветчину. На этот раз я не сорвусь. И не буду стоять у магазина, расплющя нос о стекло витрины. Не буду тратить деньги на салат, чтобы потом тайно обжираться им в парке. На этот раз - нет. Нет, нет, нет! А через пару недель в школе скажут: "Какая красивая девочка, как мы раньше не замечали". И Михаэль влюбится в меня, когда увидит, как я изменилась". От таких мыслей Еве стало жарко. Она чувствовала себя счастливой и свободной. "Один маленький кусочек. Какой от него вред? Он мне не повредит, я все равно стану стройной". Ева встала и тихо прошла на кухню. Там она включила свет, открыла холодильник и достала баночку, в которой оставались три ломтика семги. Большим и указательным пальцем Ева взяла один кусочек и подняла его. Масло закапало в банку. Потом медленнее, и вот упала последняя капля. Электрический свет упал на семгу, и Ева залюбовалась:

"Какой цвет! Вот только один кусочек и ничего больше". Она открыла рот, положила семгу на язык, прижала его к небу, потом начала жевать. Проглотила. И ничего не осталось. Ее рот снова пустой. Ева быстро запихнула оставшиеся два кусочка. Теперь она уже не ждала, пока масло стечет, не обращала внимания на вкус, а просто глотала. В банке осталось масло. Ева запихнула два куска белого хлеба в тостер, но процесс приготовления показался ей слишком долгим. Она не могла ждать, нажала на рычаг, и хлеб выпрыгнул еще белым, но теплым и вкусным. Ева намазала масло на хлеб. В холодильнике лежал большой кусок сыра. Не было времени резать сыр ножом, поэтому она просто кусала. Сначала хлеб, потом сыр. Кусала, жевала, глотала, потом снова кусала. Какой прекрасный, набитый продуктами, холодильник! За семгой, хлебом, сыром последовали: вареное яйцо, два помидора, несколько ломтиков ветчины, немного салями. Ева не прекращала жевать. Потом ей стало плохо. Она вдруг поняла, где она находится и что делает. Ева заплакала. Она закрыла холодильник, убрала со стола, выключила свет и легла спать. Слезы бежали по ее лицу. Проблемы в школе, и почему Ева осталась на перемене одна. На следующее утро Ева проснулась с горящими от вчерашних слез глазами. Сначала она хотела остаться дома. Хотела лежать, не вставать и не идти в школу. Она устало натянула простынь на голову. Вошла мама. "Ребенок, уже семь часов. Вставай скорей!" Ева не ответила и мама встревожилась: "Что случилось? Ты больна?" Ева села на кровати: "Нет. ""Но что с тобой?" Мама подошла к дочери и обняла ее. На какой-то мгновение Еве стала приятна теплота рук матери, ее домашний запах без примеси зубной пасты и лака для волос. Но потом Ева взяла себя в руки и сказала: "Я не выспалась". В школе все было по-прежнему. Франциска все еще сидела за одной партой с Евой. Долгое время, почти два года, Ева сидела одна за последней партой у окна. С тех пор как она и Карола перестали дружить. И вот уже четыре месяца назад в классе появилась новенькая. Франциска. Она стояла у двери, стройная, с длинными волосами, и говорила: " Я из Франкфурта. Мы переехали, потому что мой отец получил здесь работу. Он врач". Господин Горнштейн предложил ей сесть рядом с Евой. Франциска пожала Еве руку и села рядом. И до сих пор не поменяла место. И каждое утро она здоровается с Евой. Вот и сегодня она спросила: - Что-то случилось? - Ничего. Почему ты спрашиваешь? - Ты так выглядишь ... - Голова болит. - Почему ты не осталась дома? Ева ничего не ответила, стала готовиться к уроку. Как же она ненавидит этот класс, эту школу! Сколько же ей терпеть все это?! Первый урок - господин Горнштейн, математика. Второй урок - госпожа Петерс, немецкий. Третий - госпожа Виттрок, биология. Четвертый - господин Клейнер, английский. Пятый - господин Гайзер, рисование. Шестой - госпожа Вендель, французский. На уроке английского - контрольная. Ева вчера учила весь вечер, поэтому не нервничала, а вот Карола, которая сидела впереди Евы, застонала: "Учить в такую жару?! Вчера до семи я была в бассейне. "Глупая гусыня",- подумала Ева, - "Всегда жалуется, но ничего не делает. Сама виновата". "Франциска, передашь мне "шпору"?", - попросила Карола шепотом. Франциска кивнула. Ее мать - англичанка, поэтому Франциска говорит по-английски лучше учителя. Ева начала писать. Франциска подвинула в ее сторону записку. "Передай Кароле",- сказала она тихо. Ева отодвинула записку обратно. "Не будь такой. Передай". Ева только покачала головой. Но ей хотелось прокричать на весь класс: она ходит купаться, ее приглашают на вечеринки, она может танцевать, в ее жизни хоть что-то происходит. И ей еще хорошие оценки?!

Франциска решила сама передать записку. Бросила. Неудачно. "Шпора" упала на плечо Каролы. Учитель заметил это. Он забрал лист с контрольной работой Франциски, положил его на свой стол и красной пастой перечеркнул написанное. Никто не сказал ни слова. Лицо Франциски побелело. Ева подумала: "Она сама виновата. Никто ее не заставлял разбрасываться "шпорами" на весь класс. И Карола виновата. Почему она сама ничего не делает, а хочет, чтобы другие ей помогали". На перемене Франциска уже не сидела рядом с Евой. На реке с Михаэлем, и почему Ева испугалась. В три часа Ева была у фонтана. Она одела темно-синюю - темные цвета стройнят - узкую юбку и блузку такого же цвета. Эти вещи ей сшила Шмидтхубер. Михаэль еще не пришел. Ева провела ладонью по краю фонтана, и этим движением подняла облако пыли, которое тут же осело на ее юбку. Серое пятно рассердило Еву, и она попыталась убрать его, но стало только хуже. Солнце жарило вовсю. Камни стали горячими. Ева присела под дерево. Она думала: "Он, конечно, не придет. И почему он должен приходить? Ему нужна другая девушка: стройная, красивая ". Она сорвала маргаритку и стала крутить ее пальцами. "Зачем я жду? Я же знаю, что он не придет". Ева начала отрывать лепестки маргаритки: любит - не любит, любит - не любит. Это нелегко - от маленькой маргаритки оторвать малюсенький лепесток. Ева оторвала больше половины лепестков, остановилась и посчитала остаток. Что же получиться? Маргаритка была совсем растерзанной. От досады Ева выбросила ее в траву. Как долго она здесь сидит? Часов у нее не было. Сидеть под деревом было жестко и неудобно. - Привет, Ева! - Привет, Михаэль. - Я опоздал. - Да. Михаэль рассмеялся. - Я думал ты не придешь. - Почему? - Не знаю. Мне показалось... На нем была та же рубашка, что и вчера. Черная, рукава закатаны по локоть, был виден его загорелый живот. Он сел рядом с ней и спросил: - Где твой купальник? - Я не хочу идти в бассейн. - Вот и хорошо. Тем более у меня нет денег. Он выглядел сердитым и злым. - Ну и что? - Как это "что"? Михаэль вырвал травинку, разорвал ее на мелкие кусочки и опустил голову. Его длинные волосы упали, закрыв лицо, и Ева видела лишь кончик носа. Она не знала, что сказать. Нужно было что-нибудь легкое, веселое, но она не могла произнести ни слова. Она вздохнула. Стало очень тихо. Почему он молчит? Почему она не может ничего сказать? И чего она ждет? Внезапно Михаэль вскочил: "Пойдем на речку! Давай на трамвае, так быстрей". Трамвай номер "семь". Пришлось ехать "зайцем", так как у Михаэля не было денег. Он не хотел, чтобы Ева покупала билеты. "Жаль тратить на это деньги. Лучше потом купить колы". Они быстро шли по окраине города, где все дома были похожи друг на друга. Длинный ряд похожих домов, похожих садов. "Если человек возвращается домой пьяным, он может легко перепутать дверь и завалиться спать на кровать своей соседки", - сказал Михаэль и рассмеялся. Ева смущенно улыбнулась.

Вот и спуск к реке. Михаэль пошел первым, чтобы помочь Еве спуститься. Ее босоножки скользили, и узкая юбка сильно затрудняла движенье. Наконец-то они были у цели. От кустов бузины доносился сильный запах. От непривычных усилий Ева громко и тяжело дышала. "Я вздыхаю, как лошадь", - подумала она. Михаэль посмотрел на нее и спросил: "Тебе здесь нравиться?" Ева подумала про себя: "Где? Здесь?! Среди кустов и травы?", - а вслух сказала: "Бузина. Она мне очень нравится". "Я раньше жил в этом районе", - сказал Михаэль. "Иногда я и мой брат приводили сюда девчонок". Он покраснел. "Мы играли в "доктора"". Михаэль снял кроссовки и закатил джинсы. "Пойдем", - сказал он, - "пройдемся немного по воде. Здесь неглубоко". Ева нагнулась. Ее юбка стала совсем грязной. Ну почему они не пошли в кафе. У нее же есть деньги. Или они могли прогуляться по набережной. Вода была холодной и чистой. "Сними юбку. Тогда тебе будет легче бегать", - сказал Михаэль. Ева покачала головой и лишь чуть повыше подняла юбку. "Здесь никакого нет", - крикнул Михаэль. Он стоял у берега и уже снял с себя джинсы и рубашку. Теперь на нем лишь были черные плавки. Ева подумала: "Никакого? Он действительно думает, что я буду бегать в нижнем белье? Ладно, если бы я была в черном, но на мне белые трусы. В розовый цветочек. Нет, это невозможно". Михаэль сидел на берегу и делал ямку в песке. "Вот так мы раньше делали. Смотри! Это - океан". Пальцем он провел черту от кромки воды до ямы. "А это река. Сейчас она наполнит море". Ева слепила из песка небольшой холмик. "А это - гора". Она сорвала травинки и воткнула их в холмик. "Деревья". Михаэль рассмеялся и начал галькой выкладывать дорожку к холмику. "А на самой вершине стоит дом, в котором мы живем. А по вечерам мы можем любоваться луной над морем. Ты была на море?" "Да", - ответила Ева. "Мы были в Италии два года назад". "А я уже три раза был на каникулах у моего дяди в Гамбурге". Они замолчали. Михаэль строил дом из камней. Ева подумала: "У него красивые загорелые ноги, а у меня... Мои коленки похожи на разваренные макароны". Михаэль сказал: "Пойдем в тень". За бузиной он расстелил свою рубашку, и они легли. Ева лежала на спине. В такой позе она чувствовала кости таза, и жир был не так заметен, а живот казался плоским. Михаэль подвинулся ближе и положил свою руку ей на грудь, на что Ева сказала громко: "Нет". "Не притворяйся", - сказал он изменившимся голосом. "Нет", - повторила Ева. Она села и натянула юбку на колени. "Глупая корова", - сказал Михаэль, вскочил, подбежал к воде, нырнул и поплыл вперед. Через некоторое время он вернулся. Стряхивая пыль с юбки, Ева произнесла: "Я хочу уйти отсюда". Михаэль натянул на мокрое тело джинсы, встряхнул рубашку, одел ее, завязав концы рубашки на животе. Они медленно поднимались наверх. Первой шла Ева, за ней Михаэль. Наверху он ей сказал: - Прости меня, я не хотел тебя обидеть. - И то хорошо. - У тебя был когда-нибудь друг? - Нет. - Ах, так. - А у тебя? У тебя была подружка? - Да. Я дружил со многими, но такой, как ты, не встречал. - А те другие... Они какие? Михаэль пожал плечами. - Даже не знаю. Но ты на них совсем не похожа. Потом они шли рядом, держались за руки и смеялись. И когда они уже почти подошли к остановке, Михаэль вдруг предложил: - Побежали наперегонки! - Я бегаю не очень хорошо.

- Тебе нужно немного сбросить, тогда ты сможешь лучше бегать. Ева вздрогнула, но не выдернула своей руки из его ладони. Михаэль сказал: - У меня четыре брата и три сестры. - Боже мой! Это же восемь детей. Вот так все говорят. Но разве это преступление? - Нет, но... Ведь это такая редкость, чтобы в семье было столько детей. В моей семье нас двое: я и мой младший брат. - Ну, восемь детей это не так уж много. Там, где я живу, многие люди имеют еще больше детей. Есть одна семья, в которой двенадцать детей. Тем более, в нашем доме живут лишь шестеро. Одна сестра замужем, один брат в армии. Все не так уж плохо. Только вот денег мало. Родители не дают мне ни копейки на карманные расходы. - Ты говоришь об этом так спокойно... - Конечно, это плохо, но я подрабатываю. Каждый четверг разношу газеты. Франк, мой брат, помог мне найти эту работу. Я получаю двадцать марок. Завтра у меня снова будут деньги. Пойдем в кино? - Да, конечно. - Завтра я не могу. Из-за работы. Может быть, в пятницу? Ева покачала головой. - По пятницам у меня урок игры на фортепьяно. Кроме того, я должна помочь в уборке дома. Михаэль рассмеялся. - У нас тоже убираются по пятницам. Но в субботу уже снова грязно. Они пробежали три остановки, потом сели в трамвай. На этот раз с билетами. Уже было поздно. Ева думала о скандале, поджидавшем ее дома, и поэтому ей не сиделось на месте. Михаэль спросил: Тебе нужно в туалет? Ева смущенно прошептала: Нет, совсем не это. Просто уже половина восьмого. Дома будет крик. - Но тебе уже пятнадцать. Моя сестра в шестнадцать вышла замуж. - Ты не знаешь моего отца. - Она уже ребенка родила.

Скандал дома, слезы в школе и ночной разговор. Ева открыла входную дверь. Из кухни послышался голос матери: "Ева, это ты?" "Да". Мама вышла в коридор и, вытирая руки о фартук, сказала: - Ну, наконец-то ты пришла. Где ты была так долго? Мы уже поужинали. Папа сердится. Ты же знаешь, в семь часов мы все должны быть дома. - Это чтобы ему было кем командовать. - Не будь такой наглой. Ева пожала плечами. Она не хотела что-либо слушать, кого-нибудь видеть. Особенно маму в ее светло-синем фартуке, на котором были пятна воды. Маму, которая смотрела на нее удивленно. Сестра Михаэля в шестнадцать лет вышла замуж. Отцу, который сидел перед телевизором, Ева заявила: - Я уже не маленький ребенок. Отец посмотрел на нее недоверчиво и спросил: - Где ты была? - У реки. Гуляла. - Одна? Помедлив, Ева ответила: - С подругой. - В следующий раз, чтобы в семь часов была дома. Поняла? Ева откусила от яблока и ответила раздраженно: - Да. Многие из моего класса могут приходить домой, когда захотят.

- Возможно. Но у нас все по-другому. Я не хочу, чтобы по вечерам ты где-то шлялась. Пока ты живешь с нами, будешь делать так, как я скажу. Ева снова откусила от яблока и пошла в свою комнату. В тот вечер она долго не могла уснуть. Было слишком душно. На следующее утро на перемене Ева сказала Франциске: - Мне очень жаль, что так вышло на контрольной. - Ничего страшного. Это не повредит моей оценке. - Я действовала не против тебя. - Я знаю. - Что ты знаешь? - Раньше Карола была твоей подругой. Она сказала, что ты все еще злишься и ревнуешь. - Пусть не думает, что я без нее скучаю. Ева открыла книгу и начала читать. Франциска села рядом и спросила: "Тебе было очень обидно тогда?" Была ли она обижена? Нет, это не так. Обида - не совсем подходящее слово. Разочарование, грусть - вот что было в ее душе. Тогда ей было очень больно. Но это никого не касается. Тем более Франциски. Ева почувствовала, как на глаза набежали слезы. Она опустила голову, но все равно Франциска заметила. Она обняла Еву за плечи. Ева хотела бы избежать этих объятий, но не смогла. Обнявшись, девочки просидели под деревом, пока не прозвенел звонок. После обеда Ева ела в парке крабовый салат. Вечером она снова вспоминала, как Франциска обнимала ее. А еще, как Михаэль положил ей руку на грудь. Думая о Кароле, она плакала, уткнувшись головой в подушку. "Что меня так мучает? Ведь я должна быть счастлива. Я познакомилась с Михаэлем, и Франциска всегда рядом. Из-за чего я страдаю? История с Каролой была давно. Почему я никак не могу забыть это?" Ева заснула. Когда она проснулась, было еще темно. Ева включила свет. Она была мокрой от пота. Как жарко! И как назло, она забыла открыть окно. Поэтому в комнате было так душно. Ева осторожно открыла окно. Воздух был мягким, а звезды стояли высоко в небе. Лишь где-то за крышами небо становилось светлей. "Что за летом в этом году", - подумала Ева. Она была очень голодна. Ева потихоньку прошла на кухню. И только она села за стол и начала есть йогурт, как открылась дверь и вошла мама. Она выглядела заспанной и щурилась на яркий свет. Мама сказала: - Я услышала, как ты ходишь. Я тоже не могу спать. Хочешь чаю? Ева кивнула. Мама набрала воды в чайник и поставила его на плиту. - Ты голодна? Пожарить яичницу? - Да. Пожалуйста. Мама работала быстро. Ева подумала: "Ночью она выглядит по-другому. Такой мне она больше нравится". Мама поставила перед дочерью тарелку и добавила перцу. Потом поставила две чашки на стол. Ева улыбнулась матери и начала есть. В этот момент открылась дверь. Это был отец с взъерошенными волосами. Пижама была расстегнута, и можно было видеть его волосатую грудь. Ева быстро повернулась к нему спиной. - Что вы здесь делаете? - Мы не можем заснуть. "Ладно, но скорей ложитесь спать", - пробормотал он и закрыл дверь. Через некоторое время Ева сказала: - На реке я была с парнем. - Я так и подумала. Ведь раньше ты никогда не задерживалась. Симпатичный? - Да, очень. - Папа думает, что мне нужно поговорить с тобой. Ты должна быть осторожней.

- Мне не нужны объяснения. Я уже давно все знаю. Мама покраснела. - Я не об этом. Очень часто мальчики слишком настойчивы и ... - Мама, прекрати. Я знаю, что я делаю. Мама вздохнула. - Вот и я сказала папе: каждый получает свой опыт. Я тоже не слушала свою мать. Ева рассмеялась. - Ты начинаешь говорить, как бабушка. - Не смейся надо мной. Свою жизнь я представляла совсем другой. Мама выглядела печальной. - Почему ты не работаешь? Ты мало общаешься с людьми. Только со своей Шмидтхубер. - А домашнее хозяйство? Ты же знаешь своего отца. - Папа такой, потому что ты не протестуешь. Мама не ответила. Когда тарелки опустели, она убрала со стола. Ева встала. Мама обняла ее и сказала: "Спокойной ночи, моя девочка!" Ева прижалась к ней. Мама гладила ее по спине и волосам. "Спокойной ночи, мама".

Прекрасный субботний вечер и страшный сон. Ева стояла в ванной перед зеркалом. К счастью, во всей квартире было одно большое зеркало, да и то в спальне родителей на дверце шкафа. Ева подошла к зеркалу поближе. Теперь она стояла так близко, что ее нос касался стекла. Она посмотрела в свои серо-зеленые глаза. У нее закружилась голова, она отступила на шаг назад и снова стала рассматривать свое лицо. Среди разноцветных зубных щеток лежала мамина губная помада. Ева взяла ее и нарисовала на зеркале сердце. Теперь ее лицо в зеркале обрамляло большое сердце. Она рассмеялась и сказала вслух: "Ты совсем не дурнушка. Ты - Ева. Жаль только, что нос немного длинноват". Ева распустила хвост, и волосы, длинные и волнистые, рассыпались по плечам. Она сделала пробор посередине, расчесала волосы. Интересно понравиться ли это Михаэлю? Она приоткрыла губки и отпустила глаза. Она выглядела как женщина-вамп. Ева, медленно и осторожно, начала краситься. Кто-то постучал в дверь. Раздался голос Бертольда: - Ну и кто там засел? - Я. - Открывай быстрей. Мне нужно срочно. Туалетной бумагой Ева быстро стерла сердце, потом открыла дверь. "Ну и на кого ты похожа", - спросил Бертольд. Первый раз Еве пришло в голову, что он разговаривает как отец. - Разве тебе не нравится? - Нет. Ты выглядишь как цирковая лошадь. Ева рассмеялась. - А мне нравится. Мне очень даже нравиться. - Вот подожди, сейчас тебя папа увидит. Но папа не мог ее видеть. Привычный послеобеденный сон в субботу, длившийся до начало спортивно программы по телевизору. - Мама, тебе нравится? Мама, немного помедлив, ответила: - Ты стала совсем другой. Погода была то, что надо. Ева могла надеть синий плащ, который отлично стройнит. - Пока, мама. - Веселись, ребенок. Но не забудь: в 10 ты должна быть дома. - Да, да. Ева вышла из квартиры и тихо закрыла за собой дверь.

Михаэль посмотрел на нее удивленно и сказал: "Классно выглядишь". Они сидели в кафе и пили колу. Ева не очень любила этот напиток, но Михаэль постоянно его заказывал, не особо интересуясь желаниями Евы. Сегодня Михаэль был в белой рубашке, открытой почти до живота, и в темном вельветовом пиджаке. Он выглядел очень прилично. - Обычно по субботам я бываю в нашем клубе... - Что вы там делаете? - Разное. По субботам танцуем. Несколько парней играют просто сумасшедшую музыку. Один из них мой друг. Он играет на гитаре. Последние слова он произнес с особой гордостью. И тут кто-то рядом произнес: "Привет, Ева". Ева подняла глаза. Это была Тина, которая с нескрываемым любопытством рассматривала Михаэля. Рядом с ней был стройный парень с длинными волосами. Он обнял ее и хотел увести, но Тина не сдвинулась места, по-прежнему не сводя глаз с Михаэля. Потом она спросила у Евы, даже не глядя в ее сторону: "Это твой друг?". Михаэль ответил за Еву: "Да, если ты не имеешь ничего против". Наконец-то длинноволосому удалось увести Тину. Ева сказала: - Как она на тебя смотрела! - Кто она такая? - Мы вместе учимся. - Тебе не стыдно за меня? - Почему я должна стыдиться? - Ну, я же учусь в обычной школе и не представляю из себя ничего особого. Ева была поражена. Она подумала про себя: "Вот так "ничего особенного". Обычную школу сразу не разглядишь, а мой толстый зад виден каждому". Вслух она сказала: - Мне все равно, где ты учишься. - Это ты так только говоришь. Я еще ни разу не встречался с девчонкой из гимназии. Даже как-то странно. Все по-другому. - И что же во мне "другого"? - Очень многое. - Например? - Не знаю. Но многое. Еве очень хотелось спросить, что он подразумевает под словом "многое". Ей хотелось бы знать, как он вел себя с теми "другими", приводил ли он их на то место у реки. Но она не задала ни одного вопроса, боясь его ответа. Они оба молчали, и Ева подумала с грустью: "Вот так всегда. Не знаешь, что сказать, когда хотел бы сказать многое". Она заказала себе еще колы. Потом, в кино Михаэль взял Еву за руку. Его худая ладонь была немного шершавой. На экране светило закатное солнце, и ковбой скакал по прерии, а Михаэль гладил ладонь Евы. Она сидела тихо-тихо и почти не могла дышать.

Ровно в десять вечера Ева открыла входную дверь. Из гостиной раздался голос мамы. - Ева, это ты? - Да. Ева прошла в ванную и закрыла дверь. Она уперлась руками о раковину и посмотрела на себя в зеркало. От губной помады почти ничего не осталось. Теперь она выглядела как обычно. Она удивилась, что он не оставил никаких следов на ее лице. Он, Михаэль. Она взяла зубную щетку, выдавила на нее пасту, но сразу же смыла пасту водой. Сегодня она не будет чистить зубы, чтобы не уничтожить приятное воспоминание. Ева собрала волосы в хвост и пошла спать. Мама открыла дверь и спросила: - Ну, как? - Все было прекрасно, но я устала и хочу спать.

Ева поднималась по бесконечно длинной лестнице. На самой вершине стоял Михаэль и смотрел на нее. Или это была Карола? Или это было тело Каролы, а лицо Михаэля? Когда Ева стала приближаться, эта странная фигура начала разрушаться. От страха Ева закрыла глаза, но упорно ползла выше и выше. Когда она открыла глаза, Михаэль стоял наверху, но уже гораздо выше. Он повернулся к ней спиной. Она стала кричать: "Михаэль, Михаэль!" Он повернулся и сказал чужим голосом: "Не смей ко мне приближаться. Уходи, или я убью тебя". В его руках блеснул нож. Она закричала, развернулась и хотела бежать вниз по лестнице, но теперь перед ней была лишь яма. "Этого не может быть. Не могла лестница исчезнуть в одно мгновение". Она стала падать в эту яму. Хотела кричать, но ей не хватало воздуха, кровь била в виски. "Сейчас, вот сейчас я упаду на землю", - подумала она, и в тот же миг она проснулась и поняла, что лежит на своей кровати. Это был лишь сон. От облегчения она расплакалась. В холодильнике Ева нашла пудинг. Шоколадный пудинг.

Почему на дискотеке все было хорошо, а после нее не очень. На улице шел дождь. Ева и Михаэль сидели в кафе. Они держались за руки и смотрели друг на друга. Ева сказала: - Давай пойдем на дискотеку. - Зачем? Мне хочется побыть с тобой наедине. Или мы можем пойти к тебе домой. - Нет, это невозможно. Из-за моего отца. - Жаль. - Я бы очень хотела пойти на дискотеку. Там я еще ни разу была. Михаэль пожал плечами. - Ладно. Только там очень шумно. И дорого. - У меня есть деньги. - Хорошо, пойдем. - Но знаешь... Я еще никогда не танцевала. Только вальс с моим отцом. Михаэль рассмеялся. В помещении было так много народу, что Еве сразу же захотелось снова выйти. Особенно, когда она увидела, что все девушки были стройные. Хотя нет, не все. В толпе она увидела несколько толстушек. Одна из них, с бутылкой лимонада в руке, стояла среди других парней и девушек и смеялась. Смеялась так свободно, будто бы она была такая же, как все. Конечно, она была не такая полная, как Ева, но все же! Кроме того, эта девушка была в очках! Михаэль провел Еву к столику в углу. Она поставила свою сумку и хотела сесть, но Михаэль сказал: "Нет, мы здесь, для того чтобы танцевать". Он был вынужден говорить громко, так как музыка гремела очень громко. Танцпол был заполнен людьми, но Михаэль свободно провел Еву в центр зала и начал двигаться. Сначала медленно, затем быстрей. Ева подумала: "Да, он может танцевать, не то, что я. Что же мне говорил отец? Ты не должна думать о ногах. Слушай музыку, а твой партнер, а твой партнер будет вести тебя". Но в этом случае вести было некому. Она стала повторять движения за Михаэлем. Сначала медленное вращение бедрами, затем переступание с одной ноги на другую. "Так я очень быстро захочу в туалет". При этой глупой мысли она не могла сдержаться от смеха. Михаэль тоже рассмеялся. Он взял ее за руки и закружился с ней под музыку. Ева забыла о своем теле и просто танцевала. Через некоторое время Михаэль увел ее в сторону и сказал: "Дай мне денег. Я принесу колу", на что Ева ответила: "Лучше воды". Михаэль кивнул. Ева села на стул. Михаэль вернулся с двумя стаканами, сел рядом с ней и обнял ее за плечи. У Евы пронеслось в голове: "Я сильно вспотела. Надеюсь, я не воняю". Она отодвинулась от него. Михаэль сказал восхищенно: "Ева, ты классно танцуешь. Ты пойдешь со мной в субботу в клуб. Мы устраиваем праздник". Ева кивнула. Ее платье липло к телу, но она не обращала на это внимание. Она встала, взяла Михаэля за руку: "Я хочу танцевать", - сказала она и взглянула на часы. Было уже восемь часов.

Ева открыла дверь. Из гостиной доносился шум телевизора. Оттуда же появился ее отец. Он осмотрел ее с головы до ног, сделал два шага вперед и влепил ей пощечину. Она лишь испуганно посмотрела на него. След от отцовской руки горел на ее щеке. Мама, вышедшая на шум, сказала со злостью: - Фритц, в чем дело? Почему она не может задержаться? Ей уже пятнадцать лет. - Я не хочу, чтобы моя дочь стала шалавой. - Она пришла в девять часов вечера. И это совсем не означает, что она шалава. Когда же еще гулять, если не в юности. - Она сказала, что будет дома в семь. Вот так все и начинается. Ты посмотри, на кого она похожа. И зачем мы тратим деньги на ее учебу, если она в один прекрасный день скажет: "Я - беременна". Ева молча захлопнула дверь своей комнаты, упала на свою кровать и заплакала. "Свинья, подлая свинья, ничего незнающая и непонимающая. Только и думает об этом". В комнату вошла мама и присела на край постели. "Ребенок, на самом деле отец не думает о тебе плохо, но он волнуется. Он очень переживает за тебя. Он уже звонил в полицию. Думал: с тобой что-то случилось". Ева разрыдалась во весь голос. Пусть эта свинья слышит. "Ребенок, девочка моя хорошая", - повторяла мама, не находя других слов утешения. Плач стал громче. "Ты должна его понять". Ева подняла голову и выкрикнула злобно: "Я, всегда я должна его понимать. Я, и только я! Иди к своему Фрицу, раз ты его так хорошо понимаешь". Мама, ничего не ответив, вышла из комнаты. Громко хлопнула дверь. Ева уткнулась в подушку и продолжала плакать. Ничего другого ей не оставалось, потому что никогда отец ее не поймет.

Свобода как мечта, и свобода с плиткой шоколада. Она смотрела в окно, ее глаза горели. Она встала, подошла к учительскому столу и спросила: "Могу я выйти? Мне плохо". Фрау Виттрокк кивнула: "Конечно, Ева". Ева вышла из класса, спустилась по лестнице к туалету. Там она нагнулась над унитазом, и ее вырвало. Ее рвало сыром и сардинами, остатками запеканки и йогуртом. Всем тем, что она съела вчера ночью. Ее продолжало рвать, пока изо рта не полилась желтоватая горькая жидкость. Она оперлась на стенку и вытерла с лица капли пота и слезы. В этот момент она заметила Франциску. Франциска подвела ее к умывальнику и пустила воду. "Фрау Виттрокк сказала, что я должна выйти с тобой". Ева подставила свое лицо под струю холодной воды, потом прополоскала рот. Ей стало легче, и она сказала: "Наверно, я съела что-нибудь испорченное. Сейчас все пройдет". Через некоторое время они сидели под деревом и пили чай, принесенный Франциской. Ева спросила: - Когда ты возвращаешься домой по вечерам? - По-разному. Когда захочу. - Мой отец ударил меня по щеке, потому что я пришла домой в девять. - Это не так поздно. - Я не сказала, что задержусь. - Понятно. Когда я задерживаюсь, то всегда звоню родителям. А твой отец часто тебя бьет? - Нет. Последний раз он ударил меня, когда я сказала, что бабушка - старая ведьма. - Это так? - Нет. Она просто дура. - Мои родители меня никогда не били. Даже в детстве. - Ребенком я часто получала пощечины. Но только отца. Брату от него тоже достается. - А твоя мама? Что она говорит? Ева усмехнулась. - Сочувствует. За каждую пощечину мы получали от нее шоколадку. Франциска посмотрела на Еву с любопытством и спросила: - Ты часто гуляешь по вечерам?

- Нет, вчера был первый раз. А ты? - Тоже нет. У меня здесь мало знакомых. Ева слегка поморщилась и сказала: - Я здесь родилась, но все равно почти никого не знаю. Она встала и стряхнула пыль с юбки. - Я выгляжу нормально, нигде не испачкалась? - Да, все в порядке. У тебя красивые волосы. Надо носить их распущенными. Ева, отвернувшись в сторону, сказала: - Пойдем. Надо вернуться в класс.

Когда Ева учила французский, Бертольд открыл дверь ее комнаты и сказал: "Тебя к телефону. Папа". В гостиной Ева взяла трубку. - Ева? - Да. - Я вышел к телефонной будке на углу. Специально, чтобы поговорить с тобой. Вчера я очень испугался. Сама понимаешь: несчастный случай, преступление. Ведь все возможно. Ева молчала. Из кухни доносилось громыхание посуды. - Ева, я был несправедлив, ударив тебя. Ева крепко прижала трубку к уху и сказала: - Я должна была позвонить. - Да. - Но у меня не получилось. Я танцевала. В первый раз. - Тебе понравилось? - Да, очень. - Я должен вернуться в офис. Итак, в следующий раз ты обязательно позвонишь. Договорились? Ну, все, пока. - Пока, папа. Ева прошла на кухню и сказала: "Мама, давай я схожу в магазин". Она не могла не улыбнуться, взглянув на слишком серьезное лицо матери. Она продолжала улыбаться, когда тащила домой тяжелую сумку с продуктами. Она чувствовала себя легкой и воздушной как облако. Казалось, если бы не внушительный вес картофеля и яблок, она бы взлетела. "Не такой уж он плохой, мой отец. Вечером я расскажу о празднике в клубе. Может быть, он разрешит... Я так хочу туда пойти".

За ужином Ева почти ничего не ела. Она была слишком взволнована. - Вечеринка закончится где-то в 10. Еще час, чтобы добраться домой. Так что раньше 11 я не вернусь. - Ты не можешь так поздно возвращаться одна. Я запрещаю. - Но, Фриц, ей уже скоро 16. - Я уже не маленький ребенок. - Я знаю. В последнее время я это часто слышу. Ноя не позволю моей дочери ехать ночью одной через весь город. Я сам тебя встречу. - Боже мой, папа! Ну и как это будет выглядеть?! Что скажут другие, когда ты будешь забирать меня с вечеринки, как забирают маленькую девочку из детского сада. - Ни слова больше. Или я тебя встречаю, или ты остаешься дома. Другого не дано. Вы, что, газет не читаете? Каждый день одно и то же: не убийство, так изнасилование. Ева чуть не заревела от злости, а мама сказала: - Фриц, детей нельзя лишать свободы. Об этом везде пишут. И не кто-нибудь, а эксперты. - Вот только ты и веришь в это. Я не буду искать совета у других. Я сам знаю, как я должен воспитывать своих детей. И никто, кроме меня не знает; что для них хорошо, а что - плохо. - Но Ева умная и порядочная девочка. Прежде она никогда не делала глупостей. - Вот так и должно оставаться.

Отец ушел в гостиную, и через секунду раздался голос диктора новостей. "Спокойной ночи", - сказал Бертольд, который все это время сидел молча. Мама начала мыть посуду, сказав при этом: "Зачем из-за любой мелочи надо устраивать спор?" Ева вышла из кухни, хлопнув дверью.

Когда Ева сидела за своим столом и чертила на бумаге что-то беспорядочное, вошла мама с подносом. "Я принесла тебе поесть. Ты ничего не съела за ужином, а на голодный желудок нельзя ложиться спать". На подносе рядом с хлебом и маслом стояла баночка, а в ней семга нежно-розового цвета, в блестящем масле. "Семга - великолепная. Вообще-то я купила эту баночку ко дню рождения папы, но отдаю ее тебе. Да вот еще...". Из кармана фартука мама достала шоколадку, потом поставила поднос на тумбочку и сказала. - Позволь ему встретить тебя. В этом нет ничего плохого. - Нет. - Боже мой! Ты так же упряма, как и он. Мама ушла из комнаты, а Ева включила магнитофон, уселась с подносом на кровать и стала намазывать масло на хлеб. "Отличная семга. Жаль класть ее на хлеб. Я съем ее потом. Лучше намажу побольше масла на хлеб. Это что-то потрясающее: холодное масло, только что из холодильника, на мягком масле". Сначала Ева обгрызла хрустящий край хлеба, потом принялась за мягкую середину. Ева жевала под приятный аккомпанемент музыки. "Вот когда мне исполниться 18 лет, я уйду из этого дома. Ещё два года и 3 месяца. Правда, тогда я буду жить на хлебе и воде". Она намазала маслом 2-ой кусок хлеба. "Я буду жить в маленькой комнате. Чтобы заплатить за жилье, надо будет заниматься репетиторством. Я буду получать марок 15. Ну, самое большее 20. С математикой и английским у меня все в порядке, знание французского достаточно для преподавание в начальной школе. Да, денег будет мало, зато никто мне не будет приказывать. Свобода!". Она положила ломтик семги в рот. "Свобода". Это слово звучало прекрасно и сладко. От него веяло приключениями и другим незнакомым миром. "Какая нежная семга. Так и тает на языке. Франциска может приходить домой, когда захочет, а я нет". В баночке оставался последний кусочек. Ева переставила кассету и положила остатки семги в рот. Часы пробили 10. Родители ложатся спать в это время. Из ванной послышался шум воды. Автоматически Ева сделала музыку тише. Мама крикнула через дверь: "Спокойной ночи. Ева, спокойной ночи", но Ева не ответила, в голове было лишь одно: "Свобода! Еще два года, три месяца и 5 дней". Она взяла чистую тетрадь в клетку и на первой странице написала: вторник, 1-ое июля. Затем ниже: среда, 2-ое июля. Потом: четверг, 3-ое июля. И так дальше. Исписав 5 страниц, она остановилась. Это было лишь 8-ое сентября. Завтра или послезавтра она продолжит. И каждый день она будет вычеркивать прошедший день. Идея ей понравилась. Она начала рисовать возле каждого числа небольшие картинки. Напротив 1-го июля появился черный бык с поднятым вверх хвостом и облаком пара, вырывающемся из ноздрей, и большим пенисом, но эту последнюю деталь она стерла. Завтра она идет к Шмидтхубер, которая будет шить ей платье. Может быть, оно будет готово уже к субботе. Мама сказала: "Летнее платье шьется быстро. После завтрака мы сразу же поедем в магазин за материалом". Возле 2-го июля Ева нарисовала летнее платье. Послезавтра она встречается с Михаэлем. В три часа дня, у фонтана. Третье июля, четверг - здесь она нарисовала красным фломастером сердце. Такое же сердечко появилось напротив субботы. Она пойдет на этот праздник. Ева решительно захлопнула тетрадь и положила ее в портфель. Уже в постели она снова подсчитала: 2 года, три месяца и пять дней. Ева произнесла вслух: "Свобода!" и положила в рот кусок шоколада. Свобода, свобода!

Новое платье, но ничего не изменилось. Ева выбрала бежево-коричневый материал в полоску. Мама возразила: - Естественно, ты не можешь носить что-либо яркое, вызывающее. Но это слишком мрачно. Посмотри на материал красного цвета. Модно и симпатично. - Нет. Я уже выбрала.

- Как хочешь. Все же он дороговат. Хотя, может быть ты права: полосы стройнят. Через некоторое время они сидели за столом и Шмидтхубер и листали журналы мод. Здесь же стояли печенье и лимонад. Мама и Шмидтхубер были взволнованы так будто бы это они, а не Ева шли на праздник. "Вот", - сказала Ева и указала на простое платье с коротким рукавом и круглым вырезом. - Вот такое платье я хочу. Ты можешь его сшить? - Конечно, если тебе нравиться... Но может, стоит дальше полистать? - Нет. Хочу именно такое. Ева помогла убрать со стола. Теперь на нем лежали сантиметр и бумага. Шмидтхубер начала снимать мерки с Евы. Ева была рада не слышать от нее, как бывало прежде: "Ты опять потолстела". Мама сказала с грустью: - Если бы вернулась молодость, я бы все сделала иначе. - Мам, ну и что бы ты изменила? - Не знаю. Наверное, не спешила бы с замужеством. Шмидтхубер, разрезая материал, возразила: - У тебя работящий муж и двое замечательных детей. Живи и радуйся. Ева закусила губу. "Да, да, конечно", - сказала мама. "Конечно же, ты права, но все же! Быстро проходят дни, а потом и годы. Так и жизнь пролетает, улетая в никуда". Она смахнула рукой слезы с ресниц, а в голове Евы снова простучало молоточком: "Свобода, свобода, свобода!" Она засунула еще одно печенье в рот. Шмидтхубер заметила: "Ева, ты должна получить хорошую профессию, чтобы всегда быть независимой". Ева рассмеялась и ответила: "Так я этим и занимаюсь, тетя Рената". Когда передняя часть и спинка были скреплены, Ева должна была примерить. Она быстро стащила с себя юбку и блузку, и еще быстрей натянула на себя новое платье. Все это она проделала, отвернувшись спиной к обеим женщинам. Шмидтхубер, с зажатыми между губ булавками, принялась поправлять и равнять, говоря при этом: "Ева, подними руки. Да, вот так хорошо. Теперь повернись. Развернись". Затем, убрав булавки в коробку, она произнесла: "Теперь ты можешь посмотреть на себя в зеркало". В коридоре висело большое зеркало в золоченой раме. Ева, крутясь в разные стороны, внимательно рассматривала свое отражение в зеркале. Платье ей нравилось, в нем она казалась стройней. Во всяком случае, платье ей шло гораздо больше, чем юбки и блузки. Она распустила хвост, тряхнула головой, и волосы рассыпались по плечам. В этот момент вошла Шмидтхубер и обняла ее. - Ты - красивая. Не собирай больше волосы в хвост. - Папа против такой прически. Шмидтхубер рассмеялась и слегка потрепала ее по волосам. - У тебя отличные густые волосы. Надо, чтобы и другие видели эту красоту.

"Итак, как насчет завтрашнего вечера?", - спросил отец в пятницу за ужином. Ева отпустила голову над тарелкой и, подцепив вилкой кусочек сала, ответила: - Ты можешь меня встретить. - Отлично. Когда мне подъехать? - В десять все должно закончиться, но Михаэль сказал, что иногда праздник длится немного дольше. Ты не мог бы заехать ... где-то в половине одиннадцатого? - Договорились. Отец выглядел довольным, почти счастливым. "Неудивительно", - подумала Ева, - "ведь все происходит согласно его желаниям и требованиям". А Михаэль в этом случае полностью согласен с ее отцом. Он удивленно сказал: "Я тебя не понимаю. Надо радоваться, что тебе не придется ехать на трамвае". - Ну и где это находится? - Зауферштрассе, 34. Отец посмотрел на нее удивленно. Этого следовало ожидать. Ева с невозмутимым видом принялась разыскивать на своей тарелке кусочки сала. Но все уже было съедено, ей лишь

оставалось попросить: "Бертольд, передай мне уксус". Бертольд передал ей бутылочку, спросив при этом: "И куда ты собралась?" "Ты, что, спишь на ходу и ничего не слышишь? Я иду на праздник, в клуб". "Ах, так", - и он продолжил жевательный процесс. Отец со звонким стуком бросил ложку на стол. "Маргарита, ты знала, где находится этот клуб?" Мама бросила на Еву тайный, многозначительный взгляд, который Еве не понравился и заставил ее нервничать еще больше. Мама ответила: "Да, конечно, я знала". Ева сказала со злостью: "Ничего она не знала". Мама собрала пустые тарелки, сказав при этом: "Сейчас принесу десерт". Отец молчал. Было видно, что ему хочется отменить свое решение, но он не мог изменить своему слову. Шоколадный пудинг был темно-коричнево цвета, половинки персика были желтыми, а на самой вершине располагались сбитые сливки, украшенные темно-коричневыми кусочками шоколада. Со своего кусочка пудинга Ева маленькой ложечкой сняла немного сливок и отправила их в рот. Сливки быстро растаяли на языке. Ева вспомнила о своем новом платье, уже доставленным на дом заботливой Шмидтхубер. Ева решительно отодвинула тарелку с десертом. С нее хватит и сливок. "Я - сыта". Отец забрал у нее тарелку и поставил ее перед Бертольдом.

Праздник с хорошим началом и горьким концом (гл. 12). "Ну, идем же, Ева". С этими словами Михаэль втащил Еву в дом, где было много молодежи и детей. "Эй, Михаэль, это и есть твоя подружка?", - спросил парень в черной кожаной куртке. Михаэль кивнул и объяснил Еве: "Это Стефан, друг моего брата. Ну, а сейчас пойдем, я хочу тебе кое-кого показать". Они прошли в украшенное воздушными шариками помещение. На маленькой сцене стояли динамики, вокруг которых возились трое мужчин. Пока динамики выдавали только треск и шипенье. Михаэль заткнул уши и прокричал: "Петрус! Ты не мог бы спуститься?" На эти слова повернулся высокий худой мужчина. На миг он сделал звук динамиков таким громким, что Ева Испуганно втянула голову. "Вот теперь все в порядке", - сказал он и спрыгнул со сцены. "Привет, Михаэль". Он протянул руку Михаэлю, а потом и Еве. "Так ты и есть Ева?" Она смущенно кивнула. Он был еще молодой мужчина. И он ей понравился, несмотря на его большой нос и на намечавшуюся лысину. "Меня зовут Петер Гуардини. Но здесь все называют меня Петрус". Он рассмеялся, а Ева внимательно наблюдала за Михаэлем. Он смотрел на Петруса, слегка приоткрыв рот. "Как маленький мальчик, который ждет, чтобы его похвалили", - подумала Ева. Петрус положил свою большую руку на плечо Михаэля и сказал: "Хорошо, что ты привел свою подружку. Мы уже вот-вот начнем. А вы пока можете помочь с украшением сада". "Ладно, Петрус. Это мы сейчас сделаем". Ева последовала за Михаэлем через маленькое помещение в сад, где на длинных столах уже стояли пластиковые стаканчики и тарелки. Несколько девочек ветками украшали столы. Одна из них крикнула: "Илона, посмотри, твой брат с девушкой". Солнце так слепило глаза, что невозможно было разглядеть лиц. Ева рукой прикрыла глаза. Одна девушка подошла к ним. Бесцветная, медлительная, очень толстая. На ней было платье из такого материала, который мама хотела купить для Евы. Девушка посмотрела на Михаэля и спросила: "Кто это?". Михаэль, обняв Еву, ответил: "Это - Ева. Моя подруга. А это моя сестра Илона". Ева протянула руку, желая поздороваться и начать разговор, но она не успела и слова сказать, как Илона отвернулась и ушла. Ева опустила руку, а Михаэль сказал: "Илона немного странная. Но она не хотела тебя обидеть. Когда ты ее получше узнаешь, ты поймешь". Илона продолжила свою работу. Очень медленно она срезала ветки с цветущего куста. Ева смотрела на нее и думала: "Илона - это имя, которое напоминает лагерные костры и звучит, как цыганская музыка. Как же ей не подходит это имя!" Ева помогала Михаэлю расставлять на столе бутылки с лимонадом, как вдруг Михаэль рассмеялся и сказал:

- В баре есть пиво. Надо будет купить. - Ты уже пьешь пиво? - А ты думала, я еще ребенок? - Нет, но закон... - Вчера мне исполнилось 16. - Правда? А почему ты мне ничего не сказал? - Отпразднуем сегодня. - Я бы приготовила подарок. - Подаришь мне что-нибудь, когда я буду уезжать. Из дома стала раздаваться громкая музыка, и Михаэль сказал: "Началось. Пошли скорей". В комнате уже многие танцевали. Михаэль объяснил: "В соседнем помещении программа для детей и тех, кто не танцует. Что выбираешь ты?" "Конечно же, танцевать!" На этот раз ей потребовалось больше времени и рука Михаэля, чтобы найти правильные движения и двигаться в такт, но потом все стало налаживаться, и Ева подумала: "Я могу, я, конечно же, могу танцевать". Она танцевала. Мимо проплывали лица: иногда чужие, иногда возникало лицо Михаэля. Потом стало очень душно, и она с Михаэлем подошли к маленькому бару, и Михаэль сказал: "Пиво. Ева, тебе тоже?" Она покачала головой и ответила машинально: "Колу", - хотя ей хотелось лимонада. Мужчина с бородой за стойкой бара сказал Михаэлю: - Не говори ерунды. Ты прекрасно знаешь, что тебе еще рано пить пиво. - Мне вчера 16 исполнилось. - Неужели? - Ну, я тебе говорю... Потом они ели сосиски в саду, а когда вернулись в помещение, то увидели, что танцующих заметно прибавилось. Музыка гремела еще громче, а свет наоборот приглушили. Ева танцевала. Она танцевала даже, когда Михаэль снова отошел к бару. Она танцевала одна, едва заметив его уход. К ней приблизился какой-то парень с очень короткими волосами, в узких блестящих брюках и пестрой рубашке. Ева подумала: "Выглядит как хвастун, но симпатичный". Парень со словами: "Ты хорошо танцуешь", попытался ее обнять, но Ева сказала: "Нет. Мне это не нравиться". Тут она заметила, что многие танцуют, плотно прижимаясь, друг к другу. "Разве я тебе не нравлюсь?" - спросил парень, но Ева уже не слушала его. Она развернулась и пошла к бару, где стояли несколько парней и девушек. У них в руках были бутылки с пивом. "Пропустите невесту Михаэля", - крикнул рыжий парень. Остальные рассмеялись. Ева рассердилась на себя за то, что покраснела. Рыжий продолжил: "Михаэль, твоя девушка ищет тебя". Еве захотелось провалиться сквозь землю. Под чужими любопытными взглядами она вдруг почувствовала себя потной, толстой и неуклюжей, но тут подошел Михаэль, взял ее за руку и сказал рыжему: "Пит, закрой свой рот и оставь мою девушку в покое". На что рыжий ответил: "Что такое? С каких это пор ты стал таким чувствительным? Считаешь себя лучше всех? И не такая уж она замечательная. Да из нее двоих можно сделать!" Ева шла за Михаэлем в сад и думала: "Он хвастался мною. Он, конечно же, всем рассказал, что я учусь в гимназии. Только он позабыл рассказать, что я - жирная". В саду было ненамного прохладнее, чем в помещении. Ева заговорила первая: - Наверное, гроза будет. - Да. - Ты жалеешь, что привел меня сюда? - Нет. Пит - дурак. Не стоит обращать внимание на его глупые слова. - Пойдем обратно. На входе, прислонившись к стене, стоял парень в узких блестящих брюках и пестрой рубашке. Он сказал: "Где же был мой младший братик со своей девушкой? Что делали? За

ручки держались? И не страшно было?" На что Михаэль ответил: "Оставь меня в покое, Франк", - и протиснулся вперед. Когда Ева входила в помещение, парень вытянул руку и коснулся ее груди. Ева ускорила шаг и сказала Михаэлю: "Твой брат не очень-то любезен". В ответ Михаэль покачал головой. Потом добавил: "Мы с ним часто ссоримся". Ева рассматривала танцующих, особенно девушек. Она внимательно изучала их тонкие талии, их бедра в узких джинсах. И она снова почувствовала себя чужой и ненужной. Зазвучала медленная, романтичная мелодия. Михаэль положил руку на ее плечо. Она старалась изо всех сил не смотреть по сторонам, не думать об окружающих, а только чувствовать руку Михаэля на своих бедрах. Чувствовать его тело, которое было сейчас так близко. Только это. Кто-то коснулся ее плеча. Это был Петрус. Он спросил: "Ты умеешь танцевать вальс?" Она кивнула. Петрус сказал Михаэлю: "Извини", - и закружил Еву в танце. В одном углу Ева увидела двоих, они стояли очень близко друг к другу и почти не двигались. Ева отвернула голову. Внезапно она почувствовала сильную усталость. Теперь с ней танцевал уже Стефан, потом парень в черной куртке, потом снова Михаэль. Она кружилась в танце, пока не почувствовала себя плохо, и она сказала: "Мне нужно на свежий воздух". Они сели на ступеньки лестницы, которая вела от дома в сад. В саду никого не было. На столах стояли пластиковые тарелки с горчицей, пустые бутылки из-под лимонада, надкусанные булочки. Ева подвинулась к Михаэлю, сказав: "Я вся мокрая от пота. Наверное, я воняю". "Нет, ты не воняешь", - ответил Михаэль и положил свою руку на ее колено. Затем его рука скользнула выше, под юбку. "Ты не хочешь немного прогуляться со мной?" - спросил он так тихо, что Ева едва разобрала сказанное им. Михаэль положил голову на ее плечо, а Ева смотрела вверх, на звездное небо и немного боялась, что их могут увидеть. И тут раздался голос Франка: "А что тут делает наш малыш?" Ева вздрогнула. Звезды будто все разом погасли. Михаэль убрал руку с колена Евы и сказал: "Франк, иди ты к черту". "Как ты со мной разговариваешь? Смелый стал? Если ты решил поваляться со своей куклой, делай это в другом месте". "Думай что говоришь!" Михаэль вскочил и со злостью посмотрел на брата. Франк стоял, широко расставив ноги, руки в карманах брюк. Ева избегала взгляда Михаэля. Она сделала пару шагов в сторону сада, под защиту темноты. Из дома вышел парень в кожаной куртке и сказал: "Франк, ты снова собираешься устроить шоу?" Франк не обратил на него внимания и снова обратился к Михаэлю. - Скажешь, я неправ? Будто ты не собирался с ней переспать? - Ты - старая свинья! - Малыш, не надо быть таким наглым. Так можно и на неприятность нарваться. - Попробуй! Давай попробуй! Голос Михаэля звучал резко и рвался вверх, переходя на крик. - Решил показать этому куску жира, какой ты смелый парень? Михаэль набросился на него с кулаками. Ева не двигалась. Ее рот открылся, но она не закричала. Она увидела, как в дверях появились люди. Они наблюдали за дракой. Из толпы послышались разные восклицания. - Франк, ты с ума сошел. Прекрати, остановись. - Михаэль, давай покажи ему. Вдруг у Франка в руке оказался нож, и Ева закричала: "Нет, нет!" Ее охватила паника. Она хотела разнять дерущихся, но не могла даже пошевелиться. У стоящих в дверях побелели лица, а один из них, тот, кто кричал: "Михаэль, давай покажи ему", подвинул Михаэлю стул. Михаэль взял стул за две ножки, поднял его над головой и со всей силы ударил Франка стулом. Ева закрыла глаза. Когда она снова открыла глаза, то увидела Франка, лежащего

на земле, из раны на его голове текла кровь. Михаэль стоял рядом, все еще со стулом в руках, смотрел испуганно на своего брата и повторял: "Нет, нет. Этого не может быть". Парень с серебряным крестом на шее забрал у Михаэля стул и повел его в дом. Окружающие молча посторонились, пропуская их. Потом пришла Илона, села рядом с Франком и положила его голову себе на колени. Она качала Франка, как маленькая девочка качает куклу. Слезы бежали по ее лицу. Платье задралось, ее полные бедра белели в темноте. "Илона его нельзя трогать". Петрус нагнулся и осторожно положил голову Франка на землю. Илона только посмотрела на него, ничего не сказав. Кто-то увел ее, а Петрус сказал: "Райнер, позвони в скорую". Райнер зашел в дом. До приезда скорой все молчали. - Его зовут Франк Вайлхаймер. - Нет. Мы танцевали и ничего не видели. - Наверное, он случайно упал. - Да, наверное, так и было. Другие окружили Михаэля, который с широко распахнутыми глазами смотрел, как Франка выносят на носилках. А Илона сказала Еве: "Это произошло по твоей вине". Все принялись наводить порядок в доме. Петрус повез Михаэля и Илону домой, но скоро вернулся обратно. Он сказал: "Ну, вот и закончился праздник". Ему никто не ответил. Ева собирала пластиковые стаканчики, когда приехал ее отец. Он сказал: "Ты не выглядишь радостной". Она расплакалась. "Тебя кто-то обидел?" Он казался большим, сильным. Ева прислонилась к нему. Он обнял ее и повторил: "Тебя кто-то обидел?" Ева покачала головой и вытерла слезы. Нет, ее никто не обидел. Ничего не произошло. Ева уткнулась лицом в его рукав. Знакомый запах успокоил Еву. Нет, ничего. А Петрус объяснил ее отцу: "Произошел несчастный случай".

Ева плакала, спрятав в подушку свое горячее мокрое от слез лицо. "Ты хочешь показать этому куску жира, какой ты смелый парень?" Тело Франка на Земле. Илона, качающая его голову. Ева почувствовала, как сжался ее желудок. Я - кусок жира. Это произошло из-за меня. Это моя вина. А Михаэль? Почему он не отступил? Ведь у Франка был нож в руках. Ева дошла до ванной, склонилась над раковиной, и ее вырвало. Она включила холодную воду. Вода бежала по лицу и рукам, смывая рвотную массу. Вот все стало чистым, остался только неприятный запах. Она почувствовала образовавшуюся в ней огромную пустоту. Пустота как большая дыра. Она подумала: "У меня начинает болеть желудок, когда он пустой". Спасительная мысль. Она съела сухой кусок белого хлеба, очень медленно, тщательно пережевывая, чтобы помочь ее бедному, мучающемуся от боли, желудка. Сухой хлеб царапал горло. Она стала подогревать молоко, съев при этом бутерброд, потом еще один. В холодильнике была колбаса салями, был колбасный сыр. Боль в желудке становилась все слабее, желудок наполнился, стал мягким. Она медленно побрела в свою комнату. У нее нет других проблем, кроме этой, самой главной. Проблема всех проблем. Жир - это отвратительная прослойка между Евой и окружающим миром. Только жир во всем виноват. Жир означает грусть и одиночество. Быть жирной значит испытывать страх и стыд, значит терпеть насмешки. А в глубине этого жира спрятана она, настоящая Ева, такая, какой она должна быть: свободная от груза жира, легкая. Да, в этом слое жира увязла настоящая Ева, которая не думает постоянно о еде, не обжирается тайно, не запихивает в себя, как машина, как эскалатор, всю еду подряд, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Не ест до тех пор, пока уже ничего не останется.

Да, в этом коконе лежит другая Ева, которая не знает жадного поглощения пищи, не знает постоянного жевания, глотания, не знает рвоты. Однажды этот жир растопит солнце, и на улицу вытечет целый ручей из жира. Отвратительная, вонючая жидкость уйдет и останется она, другая Ева: легкая, веселая, настоящая Ева. Счастливая Ева.

Проблемы с едой и проблемы с математикой (гл. 13). В понедельник, в три часа дня Ева сидела у фонтана. Волосы стянуты назад и скреплены заколкой. Михаэль не пришел. Ева сняла обувь и пошла босиком по дорожке. Камешки больно кололи ее нежные ступни. Она думала: "Все правильно. Мне должно быть больно". Она старалась наступать так сильно, что камни впивались в кожу, и она сжимала зубы от боли. Она прошла через парк до кафе, потом вернулась обратно. Михаэля не было. Ноги налились свинцом. Она обулась и пошла в сторону вокзала. Остановилась возле большого книжного магазина. Она медлила, потом заставила себя войти. "Я могу Вам чем-нибудь помочь?", - спросила молодая, стройная продавщица. "Спасибо", - ответила Ева. "Я только посмотрю". Она остановилась возле полки с книгами о диетах, снижение веса и о здоровом питании. Ева взяла одну книгу и начала ее листать. Хлеб в калориях и джоулях, йогурт - в калориях и джоулях, нежирный стейк (150 гр.) - в калориях и джоулях. Ева оглянулась, почувствовав, что за ней наблюдают. Но рядом была только продавщица, та самая стройная девушка. Она снова обратилась к Еве с вопросом: "Вам помочь?" Ева помотала головой, поставила книгу назад на полку, взяла другую, первую попавшуюся и сказала: "Я беру эту книгу". Дома она села за письменный стол и начала читать. Вечером она знала наизусть всю таблицу по калориям, выучив ее как иностранные слова. Я сама виновата в том, что я такая толстая. Я сама виновата во всем, раз не могу себя контролировать. В какой больнице Франк? Тысяча калорий в день, не больше. Нет, лучше пятьсот. Почему Михаэль не пришел? Что с Франком? "Ева, ужинать!" - раздался голос мамы. Два куска хлеба с маслом и кусочками семги - это 500 калорий. И то, если только масло намазано тонким слоем. И Ева сказала: - Я неголодна. Ничего не хочется сегодня. - Как это так? Ты не больна? Ева подумала: Ох, мама, могу ли я с тобой поговорить, довериться тебе? Нет, лучше не стоит. Чтобы не слышать глупых замечаний вроде этого: "Всегда найдутся мужчины, любящие полных женщин". И она ответила: - Я не больна. Просто мне совсем не хочется есть

Медленно проходили дни. Ева вставала, одевалась, на завтрак пила только черный кофе, не обращая внимания на укоризненные взгляды матери. Но чтобы избавиться от этих взглядов она готовила себе толстые бутерброды для школы. Эти бутерброды она выбрасывала в урну за углом. Ева была на диете. Франциска спрашивала: "Ты не больна?" Ева не отвечала одно: "Нет. Какие-то проблемы с желудком. Пустяки". Франциска брала Еву за руку. Рука Франциски была теплой и приятной. Несмотря на жару, Ева мерзла. Когда желание поесть становилось особенно сильным, когда во время урока начинал болеть живот, Ева смотрела на свои бедра. Сначала на свои, затем на бедра Франциски. До обеда было тяжело, но после обеда было еще хуже. Дома она отказывалась от обеда, говорила, что совсем неголодна, так приготовленные утром бутерброды она съела совсем недавно, по дороге домой.

Потом она шла в парк и ждала Михаэля, хотя знала, что он не придет, но все же надеялась. Да и почему он должен приходить! Ведь это она во всем виновата. Хотя нет, не она, не Ева. Этот проклятый жир был во всем виноват. В четыре часа она возвращалась домой и заставляла себя учить слова. Спать она ложилась еще до ужина, говоря при этом матери: "Я чувствую себя не очень хорошо. Мама, пожалуйста, оставь меня в покое. Я хочу спать". Мама приносила ей бутерброды. "Ребенок, что с тобой?" Ева заворачивала бутерброды в бумагу и прятала их в рюкзак. На следующее утро эти бутерброды оказывались в той же урне, что и остальные. Она плакала во сне. Почему Михаэль не приходит?

Желудок болел как никогда раньше. Ева взяла книгу, пыталась читать, но буквы танцевали перед ее глазами. Она могла думать только о еде. Все остальное казалось неважным в сравнение с таким сильным голодом. Она думала: "Я не хочу есть. Не хочу. За эти 4 дня было сброшено 4 фунта. Только четыре. Это не так уж много". Она мерзла, хотя светило солнце. Кожа натянулась, болела голова. Она пошла на кухню, схватила хлеб, прижав его к животу, отрезала толстый кусок. Затем положила этот кусок на доску и намазала масло толстым слоем. Мама, глядя на все это, сказала: - Может, не стоит намазывать масло таким слоем? - Оставь меня. Я - голодна. Она взяла солонку, а мама сказала: - Может, суп подогреть? Ева не ответила. Она унесла доску в свою комнату, поставила все на стол и села. Потом она начала есть. Что остается в этом мире, кроме жевания? Что может сравниться с маслом, с прохладным маслом на свежем хлебе? Что может быть вкуснее бутерброда, слегка посыпанного солью? Нет другого счастья, кроме этого! Жевать, пережевывать и глотать хлеб, и при этом видеть в своей руке хлеб и знать: после этого куска будет следующий, а потом еще и еще... При попытке проглотить очередной кусок у нее сдавило горло. Ева почувствовала разочарование. Опять ничего не получилось. Разочарование было подавлено кашей из хлеба, масла и соли.

До окончания учебного года осталась одна неделя. Теперь нельзя было изменить, исправить оценки. Франциска сказала Еве: - Я не могу. Ничего не получиться. По математике я получу пять. - Зато у тебя с английским все в порядке. - Да, но только с английским. Отец считает, что мне полезно остаться на второй год. По его мнению, это лучший вариант для меня. Они стояли на школьном дворе. И вокруг было так шумно, что Ева едва слышала тихий голос Франциски. И внезапно она поняла, как важно для нее, чтобы Франциска училась вместе с ней. Важно, чтобы она просто была утром в классе и могла поздороваться с Евой. И Ева произнесла: - Нет. Ты не должна оставаться на второй год. - По-другому не получиться. Наверное, я просто тупа для математики. Мне бы хотя бы половину твоих способностей. - Я помогу тебе. Горнштейн рот откроет от удивления, так хорошо ты станешь разбираться в математике. - Правда? - Да. Я буду заниматься с тобой. Франциска обняла Еву за шею и поцеловала ее в щеку. "Ты - настоящее сокровище". Ева замерла от этого прикосновения.

У Евы есть друг, но она не хочет того, чего хочет он (гл.14). В пятницу Михаэль наконец-то пришел. Ева увидела его издалека. - Привет, Ева. Она присела рядом с ним и коснулась его щеки, на которой ярким цветом горел синяк. - Кто это тебя так? - Отец. Из-за Франка. Он сказал, что братья не должны драться. Ева промолчала, а Михаэль продолжил: "Как хорошо, что скоро я наконец-то уеду отсюда. 31 июля, в два часа дня, 16 минут уезжает мой поезд". На это Ева только произнесла: "Да". Потом добавила: - Как там Франк? - Не так уж и плохо. Сотрясение мозга. Через две недели его выпишут. - Хочешь колы? Михаэль кивнул. Они шли рядом, но не касались друг друга. Они сели за тот же столик под деревом, где они сидели в свою первую встречу. Они заказали колу. - Это Франк виноват. Ты же видела нож? - Да. - Вечно он ходит со своим ножом. Хочет, чтобы его все боялись. Вот и Петрус то же самое говорит. Он вчера был у нас. Правда, сначала отец не хотел с ним говорить. Он кричал, что Петрус тоже виноват, так как не разнял нас вовремя. Но Петрус с ним поговорил, и сегодня я наконец-то смог прийти. - Я тебя целый день ждала. - Петрус сказал, что я должен прийти. - А ты не хотел?! - Я не знаю (Михаэль выглядел растерянным и несчастным). Мне было стыдно. - Почему? - Я не знаю (Он говорил очень медленно). Из-за всего сразу. Потому что я подрался. И потому что Франк теперь в больнице. Ева заказала еще две колы. - Михаэль, почему ты так разозлился? Почему ты сразу не ушел? - Вот и Петрус меня об этом спрашивал. - И что же ты ему ответил? - Потому что Франк тебя обидел. Ева почувствовала, как по ее телу пошла дрожь. Ее охватила слабость, а на дно желудка будто бы опустился тяжелый камень. - Это потому, что он назвал меня куском жира? Михаэль покраснел и, опустив глаза на свой стакан, молча кивнул. - Так я и есть кусок жира. (Камень в желудке вроде стал легче). Я же действительно толстая! (Она выдавила из себя легкий смешок.) Разве ты этого не замечал? - Нет, ну я, конечно же, видел, что ты... Камень исчез. В животе у Евы стало мягко и тепло. Она положила свои руки на стол рядом с его руками. А Михаэль, взяв ее за руку, добавил: "В любом случае, это не его собачье дело: толстая ты или худая".

Они пошли на речку. - Я скоро уеду. Ты будешь мне писать? - Конечно. А ты мне? Михаэль обнял ее. Ева рассмеялась. Ей очень хотелось громко крикнуть: "Посмотрите на меня. У меня, у толстой Евы есть друг!" Они медленно шли по дороге, встретив на своем пути только одного рыбака. И вот они уже были далеко от всех. Михаэль шел впереди, прокладывая тропинку среди кустов и

отводя ветки в сторону, чтобы Ева могла пройти. На небольшой полянке они сели на траву. Ева сорвала травинку и начала ее жевать. Вкус был горьким. - Твоя мама знает, где ты? - Нет. Она думает, что я подруги. - Я своим тоже ничего не сказал. Из-за Илоны. - Она по-прежнему считает меня виноватой? - Да. Она очень любит Франка. Непонятно только: за что? - А тебя она не любит? - Да нет, меня она тоже любит. Они лежали в траве очень близко друг к другу. Михаэль легко, едва касаясь, гладил ее тело. И от этой ласки Ева чувствовала себя совсем беззащитной. - Нет, не надо. Не надо! Она поднялась и села прямо. - Я не хочу. Не сейчас. - Но ты же моя девушка. А я твой парень. Ты не должна меня бояться. Страх? Разве она испытывает страх? По ноге Евы бежал жук. Осторожно, большим и указательным пальцами, она взяла его и опустила в траву. Потом снова легла рядом с Михаэлем и сказала: - Солнце светит прямо в глаза. - А вот так не мешает? Михаэль склонился над ней, и они поцеловались. Ева слышала как где-то рядом, возле ее уха жужжит пчела. Глаза Михаэля уже не казались темно-карими, вокруг его зрачков можно было разглядеть серо-зеленные пятна. Какие длинные у него ресницы! Ева сказала: - Вот это мне нравиться. Так хорошо: просто лежать с тобою рядом. - Ты - хорошая девочка. Руки Михаэля снова заскользили по ее телу. Ева закрыла глаза, но не увидела темноту. Перед ее глазами плыли красные круги. - Нет. Я не хочу этого. Не сейчас. Не так. Я не знаю почему, но я боюсь этого. Михаэль не ответил. Ева попыталась оттолкнуть его, но он только крепче прижался к ней, а Ева испуганно подумала: "Как собака. Ну, точно, как собака". Она смотрела в это обнаженное, в это чужое лицо, такое беззащитное, беспомощное, с закрытыми глазами и полуоткрытым ртом, с обтянутой кожей скулами. Его ноздри казались очень тонкими и дрожали. Ева никогда прежде не видела такого обнаженного лица. Михаэль дышал очень громко и часто. Вся эта ситуация казалась Еве просто омерзительной. Она хотела вырваться, но Михаэль держал ее крепко. Он уткнулся ей в грудь и стонал. Наконец-то он ее отпустил, лег на живот, отвернул свое лицо в сторону и молчал. Ева растерянно села. Она не понимала, что она сделала не так. Она стала рассматривать ближайшее дерево. Как же оно называется? И почему она была такой невнимательной на уроках биологии? И почему Михаэль ничего не говорит? Она вспомнила Илону. С какой нежностью она держала голову Франка! Ева коснулась Михаэля, сказав при этом: - Ты сердишься? Молчание. - Я не могу. Не торопи меня. Я боюсь, сама не знаю, почему. Это так... Она пыталась найти слова, чтобы описать это неприятное и страшное ощущение, но не нашла и замолчала. - Ничего страшного. Не бери в голову. Я же знал, что ты не такая, как другие девчонки. - Наверное, потом я смогу. Я еще научусь.

Уверенность в себе и все становиться легко (гл.15). "У меня для вас новость", - сказал господин Горнштейн. "В следующем году появиться новый девятый класс. Из вашего класса в новый должны перейти пять учениц. По возможности - добровольцы". "Почему?", - спросила Суссана, староста класса. "С чего это вдруг создается еще один девятый класс?" "Вы же знаете, что классы переполнены. Все

делается для вашей же пользы. Итак, обдумайте, а завтра мы можем обсудить ситуацию, если возникнут трудности". Ева сидела тихо и думала: "Конечно, класс переполнен, но мы уже так долго вместе. Почти пять лет. Не могут же они так просто сказать: "Пятеро должны уйти". Кто войдет в эту пятерку? Кто мог бы уйти?" С ее последнего места был отлично виден весь класс. Она внимательно рассматривала головы, склоненные над тетрадками, Кристина закашляла. Она кашляет уже всю неделю. Как она умудрилась простыть сейчас, в середине лета? Хайди и Моника тоже болеют. Хайди уже больше недели. Как она там? Почему никто даже не беспокоится о ней? Может быть, хотя бы Инга сообщает ей домашнее задание? Они живут рядом. Но Инга не расстается с Гитой и Ниной. Кто же добровольно уйдет из класса? Агнесс, которая сидит на первой парте, потому что плохо видит, самая маленькая в классе, выглядит как 12-летняя девочка. Она постоянно ходит в одной и той же одежде: джинсы и футболка. Может быть, в ее семье проблемы с деньгами? Клавдия и Рут шепчутся друг с другом. Их водой не разольешь. Они единственные, кто дружат с пятого класса. Мая и Анна тоже долго дружили, но сейчас Мая ходит с Инесс, а Анна с Суссаной. Что произойдет, если никто добровольно не захочет уйти из класса? Ей вспомнился тот урок физкультуры, когда класс делился на команды. Не случится ли так, что те, которых выбрали последними, будут вынуждены уйти из класса? Интересно, а что думают другие? Может быть, они ждут от нее, что она уйдет добровольно? Но почему я? Я не хочу уходить. Здесь я всех знаю. Александра и Сабина Карл - аутсайдеры. Особенно не любят Сабину. Может быть, они захотят, чтобы Сабина ушла. Ева пыталась справиться с навалившимися на нее печалью и пессимизмом. Она думала: "Дело не только в том, что здесь я всех знаю. Нет, дело в другом. Просто я должна быть в этом классе". Ева посмотрела на Каролу, склонившуюся над своей тетрадкой. Вот от Каролы не будут ждать, что она уйдет. Карола, Лена. Барби, Тина и Сабина Мюллер - самые лучшие, самые красивые. Что же будет, если никто не захочет уйти добровольно? Как разрешиться эта проблема? Жеребьевкой? Тайным голосованием? Еве стало холодно, но тут она услышала голос учителя: "Ева, что с тобой? Она покраснела и схватилась за карандаш". На перемене они стали обсуждать проблему, и Катрин, обычно говорившая очень мало, спросила первая: - И почему кто-то из нас должен уйти из класса? На что Ингрид заявила: - Лично мне - все равно. Моя подруга учиться в 9А. Может ее тоже переведут в новый класс. - И ты так просто уйдешь от нас? - Но кто-то же должен уйти. Ева сказала: - Мы должны протестовать. Они не имеют права заставлять нас уйти из класса, где мы проучились пять лет. - Ева права. Если кто-то хочет уйти - пожалуйста. Но заставлять никого нельзя. Агнесс: - Ну, а если дирекция будет настаивать? - Тогда мы устроим забастовку. - Это как? - Не задавай глупых вопросов. Либо мы вообще не явимся на уроки, либо просто будем сидеть и ничего не делать. Ева: - Ничего не делать - это лучший вариант. Франциска (громко): - Мы, Ева и я, никуда не пойдем. Я не собираюсь второй раз за год менять класс.

Еве стало тепло и приятно от этих слов: "мы", "Ева и я". Она предложила: "Давайте напишем письмо в дирекцию, а потом все его подпишем". Суссана стукнула Еву по плечу: "Хорошая идея". Тут Кристина снова начала кашлять, и Ева спросила у нее: - Как ты умудрилась простыть в такую жару? - Дура потому что. Я была в новой футболке и не захотела одевать куртку. - Красота требует жертв. Кристина рассмеялась и ответила: - Будто бы ты так никогда не поступала. Если отвечать честно, то надо было сказать: "Нет, никогда, всегда одеваюсь по погоде", но Ева ответила: - Конечно, я тоже так делаю. Суссана: - Итак, кто пишет письмо? Карола: - Ева. У нее лучше всех получиться. - Я тоже так думаю. Ева, напишешь? Ева снова покраснела и ответила: - Да. Но может быть, мы соберемся, и все вместе напишем? Франциска: - Я согласна. Суссана? Анна? - Хорошо. А где мы встретимся? - У меня, в четыре. Согласны? Франциска выглядела очень довольной. Она добавила: "Это мне очень нравиться". По дороге домой Ева громко насвистывала. Какая-то старая женщина удивленно посмотрела на нее. Ева радостно рассмеялась. "Ну, наконец-то в моей жизни что-то происходит. Сегодня в четыре у Франциски".

Ночью Ева долго не могла уснуть. Какой был день! Интересный, непохожий на другие. Сначала бурное обсуждение в школе, когда другие говорили с ней как с равной. Как будто такое общение было в порядке вещей. Ева подошла к окну и посмотрела в темноту. Франциска, оказывается, живет совсем недалеко от ее дома, в десяти минутах ходьбы. В старом красивом доме. Сначала Ева очень смущалась, но когда пришли Суссана и Анна, ей стало легче. Они сидели за столом, сочиняли текст письма и много смеялись. А Суссана сказала: "Ну, надо же! Знаешь Ева, я раньше думала, что мы тебе совсем неинтересны. Ты казалась слишком хорошей для нас". Глядя в ночное небо, Ева рассмеялась и сказала громко: "Я принадлежу этому миру. Я имею на него такое же право, как и другие. И я останусь в классе вместе с Франциской, Суссаной и Анной. И с Каролой. Я не уйду". На улице было очень темно. Где-то там, в десяти минутах от ее дома, спала Франциска. Ева легла спать.

Михаэль уехал, но пирог с творог всегда поможет (гл. 16). Ева пришла на главный вокзал. Она не хотела, чтобы ее увидели, но при этом она знала, что на вокзал еще не пришел тот, кого бы она хотела увидеть. Еще было слишком рано. До отправления поезда оставался час, а если быть совсем точным, час и 12 минут и ... Движение стрелки, 19 секунд, еще одно движение, 18 секунд... Много шума. Вокруг голоса, вокруг люди. Да еще эти поезда. И запах, запах вокзала. Металл, грязь. Закусочная: жареная колбаса, картофель фри. Сильный запах горячего масла. Мужчина, который неуверенно стоял на ногах и держался за край одноного столика, крикнул ей: "Малышка, ты чего-нибудь хочешь?" Ева быстро прошла вперед. Она остановилась возле большого табло с надписью "Отправление" и стала внимательно изучать строчки. Вот этот поезд. Отправление из Мюнхена в 14.16, прибытие в Гамбург в 22.25. Отправляется с 25-го пути.

Мимо Евы прошла красивая женщина. Высокая и стройная. Она пахла цветами. Розы? Или все-таки фиалки? А как пахнут фиалки? Ева никак не могла вспомнить. Она чувствовала себя толстой и потной. И зачем она надела эту блузку? Светло-красную, цвета незрелого помидора. Ведь на этой блузке отчетливо каждое пятно от пота. Она хорошо знает, как выглядят такие пятна под мышками. Темные, со светлыми полями. Она немного приподняла руку, чтобы пропустить воздух в подмышки. Может, таким образом, пот немного подсохнет. Толстые люди потеют больше, чем худые.

Шум действовал на нервы. Ева всегда ненавидела любой шум. Хуже всего, когда от навязчивых звуков нельзя убежать. Еще час и три минуты. Капля пота с виска скатилась по ее щеке и упала на руку, которую Ева подняла, чтобы вытереть пот. Когда же они придут? Интересно, семья явится в полном составе: отец, мать и восемь детей? Нет, не восемь. Ведь Франк еще в больнице. "Ему придется еще на некоторое время остаться в больнице", - сказал Михаэль, когда они прощались. Она подарила ему на прощанье цепочку. Тоненькую серебряную цепочку с буквой "М". А Михаэль спросил: - Почему не с буквой "Е"? "Е" как Ева? Они сели на скамейку и обнялись. - Ева, ты будешь мне писать? - Да, Михаэль. Они поцеловались, очень печально. - Ева, ты останешься моей девушкой? Ева почувствовала печаль и маленькую боль под названием "Михаэль". Она ответила ему: - Ты познакомишься с другими девушками. Со многими... - У тебя красивые волосы. Михаэль спрятал свое лицо в ее волосах. Его дыхание было теплым.

Ева зашла в привокзальный ресторан и села за столик, за которым был хорошо виден путь N 25. Стакан колы содержит 80 калорий. 1 калория это 4,187 джоулей. Н-да. Лучше заказать минеральной воды. У Михаэля была громкая отрыжка, когда он пил минеральную воду. "Вы кого-нибудь ждете?" - спросила старая дама, которая подсела за столик Евы. Ева помедлила с ответом, потом покачала головой и сказала: "Нет, не жду". Дама положила свою сумку на колени и, заметив взгляд Евы, пояснила: "Осторожность не помешает. В газетах об этом только и пишут". Подошла официантка и приняла заказ дамы. "Кофе без кофеина и кусок пирога с творогом". Дама снова обратилась к Еве: "А я жду мою дочь. Она заедет ко мне на пару дней, перед своим отпуском". Ева кивнула. И что ей отвечать на это. Дама начала ее раздражать. Еве хотелось побыть одной. Еще 38 минут, но поезд уже был на 25-ом пути. Старая дама продолжала говорить: "Я живу совсем одна". В ее голосе послышалась такая печаль, что Ева посмотрела на нее с удивлением. "С тех пор как умер мой муж". Женщина смахнула слезу. А Ева пожалела о своей недавней досаде. "Вот так всегда", - сказала дама, помешивая ложечкой кофе. "Вместе со старостью приходит одиночество". "Где живет Ваша дочь?" - спросила Ева и подозвала официантку. "Во Франкфурте" "Это очень далеко", - сказала Ева, расплатилась и продолжила: "Всего хорошего. Удачи Вам". Она купила газету и выбрала себе такое место, где она была незаметной для всех, но чтобы была хорошо видна платформа.

Без пяти два они появились. Ева отступила на шаг назад и подняла газету повыше. Михаэль был одет в темные брюки и белую рубашку. Он тащил большой коричневый чемодан. Его отец нес дорожный чемодан. Ева рассматривала все семейство с любопытством. Отец не очень крупный мужчина, худой и смуглый. Ева подумала, что он выглядит очень мило, хотя бабочка на шее придавала ему несколько хвастливый вид. На руках матери был маленький ребенок, наверное, лет двух. Двое младших братьев бегали взволновано туда-сюда. Илона взяла из рук матери ребенка. В кругу семьи Михаэль выглядел совсем иначе. Казался младше, казался ребенком. Отец поднял чемодан и сумку в поезд. Мать обняла Михаэля. Она была крупной, сильной женщиной. Ее можно было назвать толстой. Михаэль практически растворился в ее объятьях. Маленький ребенок начал плакать, и мать взяла его на руки. Илона гладила Михаэля по лицу. Ева давно не пряталась за газетой. Михаэль не смотрел по сторонам. Он обнимал Илону и гладил ее волосы. Его мать одной рукой прижимала к себе ребенка, другой утирала слезы. Ева подумала: "Настоящая семья. Столько нежности друг к другу. У нас так много не целуются. Когда я последний раз целовала своего брата?" Она не могла вспомнить. С другой стороны платформы появились младшие братья. Они где-то раздобыли тележку для багажа. Один сидел в тележку для багажа. Один сидел в тележке, ругой ее толкал. Они смеялись и махали рукой. Один из них был особенно похож на Михаэля. Платформа заполнилась людьми. На часах было уже десять минут третьего. Ах, Михаэль! Еве было очень грустно. Она пошла вперед и ни разу не обернулась. Михаэль ей напишет. Она ответит. Ничего еще не закончилось. На привокзальной площади было кафе. Ева зашла, села за свободный столик. Заказала чашку кофе и кусок пирога.

Удивительный день и новые планы (гл. 17). Что за день! Начинался он не очень весело. Утром Ева смотрела в окно. Ей было скучно. И погода совсем не радовала. Потом, за завтраком, отец вдруг вытащил сотню и протянул ее Еве. "Купи себе что-нибудь, раз мы не едем в отпуск". Бертольд поднял глаза от своей тарелки. Отец сказал: "И ты получишь свое. Завтра, когда поедешь к тете Ирмгард". Ева взяла купюру и засунула ее под свою тарелку. Мама спросила: - Что ты себе купишь? - Пока не знаю. Наверное, я сегодня пойду в центр города. Посмотрю. Она как раз убиралась в своей комнате, приводила кассеты в порядок, когда зашла мама со словами: "Ева, для тебя почта". Она протянула Еве открытку. В ее взгляде было любопытство. Ева взяла открытку, положила ее на стол и продолжила разбирать кассеты: "Ну, ладно", - сказала мама и пошла на кухню. Ева взяла открытку и перевернула ее. Аккуратным детским почерком было написано: "Моя дорогая Ева! Гамбург - замечательный город. Я только что приехал. Жаль, что тебя здесь нет. Скоро я напишу тебе. Твой Михаэль". Ева рассмеялась. Совсем немного, но радует то, что он о ней вспомнил. Громко напевая, она закончила уборку. Мама и Бертольд уехали в магазин. Для завтрашней поездки к тете Ирмгард ему были нужны резиновые сапоги и нижнее белье. Ева поливала цветы, когда раздался звонок. В трубке домофона она услышала голос Франциски, которая сказала: - Это я. Мне стало скучно дома. - Заходи.

Франциска, загорелая, в светлых брюках и голубой рубашке, сидела в комнате Евы на ее кровати. Ева спросила: "Хочешь, займемся математикой?" Франциска покачала головой: "Ни сегодня, завтра". Что за день! Были ли в ее комнате когда-нибудь гости? Никогда. Хотя нет, не верно. Два года назад здесь была Карола. Ева сказала: "Я рада твоему приходу". Франциска рассмеялась, потянулась и сказала: "Включи музыку". Ева стала выбирать кассету, а Франциска сказала: "У тебя очень уютно. И прибрано". Ева вспомнила большую комнату Франциски в доме старой постройки, с высокими потолками, и сказала: - Твоя комната нравиться мне больше. - А мне нет. Твоя комната маленькая, уютная, намного лучше моей. Ты когда-нибудь ночевала в старом доме? Нет? Тогда ты должна остаться у меня на ночь. Повсюду слышны разные звуки. По ночам я часто просыпаюсь в страхе. - Раньше я тоже часто просыпалась по ночам, потому что представляла себе всякое. Будто бы в дом могут ворваться воры, убийцы. Или начнется пожар. К счастью, в действительности ничего подобного не было. - Я тебя понимаю. В таких случаях я всегда забиралась к маме в постель. Сейчас, к сожалению, я стала взрослой для подобных вещей. Мне нравилось спать в маминой постели. - Я никогда не спала с мамой. Но когда я плакала, она приходила и утешала меня. Горячее молоко с медом и бутерброды. Или пара печений. А когда было совсем плохо, в ход шли шоколадки. Проклятье! Еда, всегда и везде еда была рядом. Еда - это хорошо. Еда решает любую проблему. Ева и подошла к магнитофону. Она старалась при ходьбе втягивать живот. Она спросила у Франциски: "Перевернуть кассету на другую сторону". "Да". Ева переставила кассету и подумала: "Надо обязательно вымыть голову сегодня вечером". Франциска сказала: - Ты это здорово придумала. Насчет письма в администрацию школы. Ты, оказывается, можешь хорошо говорить. Я в первый раз видела тебя такой. Обычно ты мало что говоришь. Да из тебя слова клещами не вытащишь! Ева покраснела и натянула юбку на колени. - Да, я вообще не особо разговорчивая. - Но ты можешь хорошо говорить! Почему ты не стала старостой класса? На какой-то момент Ева решилась дара речи. Потом пошла на кухню за чаем.

Ева стояла перед своей книжной полкой. Там, за другими книгами, она спрятала книгу о диете. Ева помедлила, затем вытащила эту книгу и быстрым шагом пошла на кухню. Ее мама сидела на кухне и читала газету. Ева положила книгу на стол и сказала: - Мама, ты не могла бы для меня готовить по-другому. Я бы хотела немного похудеть. Если получиться. Мама посмотрела на нее удивленно. - Но зачем? Твой друг тебе что-то сказал? Ева покачала головой. - Нет, он тут ни при чем. Но я слишком толстая. - Ты очень симпатичная. Да, ты несколько полноватая, но это у тебя от папы. - И от еды. Ева хотела было уже забрать книгу, но то, что она делала раньше, нельзя было назвать диетой. Это был тщательно скрываемый стыд. И поэтому она продолжила: - Я сама особо не верю в то, что я похудею. Но я хочу попробовать. И я не хочу делать это в тайне ото всех. Я не хочу тайком есть, а потом тайком голодать. Я вообще не хочу голодать, да и не могу. Но ведь мы можем по-другому питаться дома. Мама взяла книгу с любопытством, полистала ее и сказала: - Конечно. Конечно, я могу варить для тебя по этим рецептам. Знаешь что? Я буду готовить эти блюда для всех. Мне это не повредит. Да и папе тоже.

Мама выглядела воодушевленной. - Вот, посмотри. Рыбное филе в томатном соусе. Звучит просто замечательно. Хочешь я приготовлю это на ужин? А на десерт - мороженое? - Да. А давай вместе пойдем за продуктами, и вместе будем готовить. Мама встала и сказала: - А если папе не понравиться, пошлем его в ресторан.

Как Ева искала джинсы и блузку, а нашла нечто иное (гл. 18). Ева и Франциска занимались вместе, потом отправились в центр города. Тратить сотню. И еще 50 марок, которые Ева сэкономила со своих карманных денег. Франциска сказала: - Я хочу с тобой. Мне нравиться ходить по магазинам. - Но я не знаю, чего я хочу. Ева медлила с ответом. Она не могла себе представить, как будет выглядеть поход по магазинам с Франциской. С мамой было все понятно. Она знает Еву. Знает, что у нее большая грудь и толстый зад. Но Франциска... Вообще-то, Ева хотела купить джинсы. Или может все-таки книги? Нет, джинсы и блузку. Она сказала Франциски: - Мне трудно подбирать одежду. - Ничего страшного. Я - терпеливая. До центра они ехали на трамвае. Франциска сказала, что знает один маленький, но очень хороший магазин. Перекрикивая грохот трамвая, Ева спросила: - Какой размер джинсов ты носишь? - 29 или 28. Зависит от фирмы. - У меня 34 или 36. Магазин действительно был очень маленький. С куда большим удовольствием Ева пошла бы в большой магазин, где можно смешаться с толпой, но Франциска чувствовала себя здесь как рыба в воде. "Эта блузка мне нравиться", - сказала Ева. Блузка была розового цвета. "Ну, так купи ее". Ева сказала продавщице: "Я бы хотела синие джинсы", но про себя подумала: "Светлые джинсы нравятся мне больше. К ним отлично подходит розовая блузка. Жаль". Она стояла в примерочной и отчаянно пыталась застегнуть замок. Не получилось. За занавеской Франциска спросила: - Ну, как? - Маленькие! Франциска принесла другие. Потом еще одни. Она отодвинула занавеску и вошла в примерочную. - Попробуй вот эти. - Но они слишком светлые. Такой цвет сильно полнит. - Ерунда. Такой цвет идет тебе намного больше, чем темно-синий или коричневый. У Евы не хватило духу возразить. Она надеялась, что Франциска выйдет и не увидит, как она будет втискиваться в джинсы. Но Франциска осталась. Она присела на корточки и смотрела. Потом произнесла: - Цвет брюк отлично подходит к твоим волосам. - Ты не стыдишься меня? - Почему я должна тебя стыдиться? - Потому что я толстая. - Ты ненормальная. Почему я должна тебя стыдиться? Есть худые и толстые, и что из этого? Ева подумала, что этот цвет действительно ей идет, а Франциска вышла и вернулась с розовой блузкой и сказала: "Надень это". Ева одела и посмотрела на себя в зеркало. Удивительно, как она теперь выглядит. Совсем по-другому, не так, как в синей юбке в складку. Совсем иначе, чем в этих скучных блузках. Совсем иначе.

"Здорово", - сказала довольная Франциска. "Просто здорово. Вот самые подходящие цвета для тебя", а Ева подумала: "Да, но ведь темные цвета стройнят, а светлые полнят", и спросила: - Я слишком полная для таких вещей. Разве ты не согласна? - Нет, я так не думаю. Мне нравиться, как ты сейчас выглядишь. Темная юбка в складку не делает тебя стройней. Вот сейчас ты выглядишь здорово. Да посмотри на себя. И Ева посмотрела. В зеркале она увидела полную девушку с большой грудью, с животом и толстыми ногами. Но она не выглядела плохо. Немного броско, но не плохо. Она - полная. Но ведь бывают и красивые толстушки. И вообще: что такое красота? Разве красивы только те девушки, которые похожи на моделей в женских журналах? Она должна была рассмеяться, когда подумала о женщинах на картинах старых мастеров. Полные, толстые женщины. Ева улыбнулась своему отражению. И это произошло. Жир не расплавился на солнце. Никакой ручей из жира не побежал по улице, ничего заметного не произошло. Но она вдруг увидела настоящую Еву. Такой, какой она должна была быть. Она рассмеялась и не могла перестать смеяться, и когда от смеха она почти не могла говорить, она произнесла: "Как солнечный день! Я выгляжу как солнечный день!"