Управление культуры Ивоблисполкома...

Управление культуры Ивоблисполкома Ивановское областное отделение ВООПИиК

АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПАМЯТНИКИ

ВОЛГО-КЛЯЗЬМИНСКОГО МЕЖДУРЕЧЬЯ

(АПВКМ-4)

Выпуск 4

Иваново 1990

2

Содержание КЛИМАШОВ И.Ю. Селише Томарово на р. Ухтохма ……..............................

.…...3

ЗАТЕВАЕВА Г. Н., ПРАЗДНИКОВ В.В. Курганный могильник близ д. Прошево на Волге........................................................................................ ……..4

УТКИН А.В. О датировке Прошевских курганов..................................................

..........7

ВИШНЕВСКИЙ В.И., БУШУЕВ А.Е. Подвеска-медведь из Радонежа .............

..........9

ВЕШНЕВСКИЙ В.И. Селище раннежелезного века Веськово I на Плещеевом озере.........................................................................................

........11

БЕГОВАТОВ Е. А., КАЗАКОВ Е.П. Птицевидные подвески мери и веси из Татарии»......................................................................................................

........15

ТРАВКИН П.Н. Микшинское финское селище на р. Уводь.................................

…....18

СИДОРОВ В.В. Погребения льяловской культуры в Подмосковье..................... ........28

КРАЙНОВ Д.А., КОСТЫЛЁВА Е.Л., УТКИН А.В. Льяловские погребения на стоянке Сахтыш П....................................................................................

……32

СОРОКИН А.Н. К вопросу о периодизации и хронологии иеневской культуры.......................................................................................

……37

ЛЕВИЦКАЯ Н.В., СУКИНА Л.Б. Крест ХVII в. из Никитского монастыря на Плещеевом озере.....................................................................................

……43

СУКИНА. Л.Б., ЛЕВИЦКАЯ Н.В., Надгробие Анны Пантелеевой из Горицкого монастыря на Плещеевом озере..........................................................

……44

Ответственный за выпуск А.В.Уткин

3

Археологические памятники Волго-Клязьминского междуречья. Иваново, 1990. Вып. 4. С. 3: ил.

СЕЛИЩЕ ТОМАРОВО на реке УХТОХМЕ

И. Ю. Климашов (Иваново)

Памятник находится в окрестностях д. Томарово, в урочище «Кресты» (Комсомольский р-н Ивановской обл.). Он расположен на левом берегу р. Ухтохмы, на двух невысоких мысах, вдающихся в пойму реки. В 0,2 км к юго-западу находится старое заброшенное кладбище, которое и дало название урочищу.

Селище открыто школьни-ками археологического кружка Ивановского дворца пионеров под руководством автора в 1985 г. Тогда же на нём было заложено четыре шурфа (1х1 м). В двух из них прослежен культурный слой в виде слабо гумусированного песка мощностью 15-20 см, подстилав-шийся светло-желтым материко-вым песком. В шурфах найдены только обломки круговой керамики с примесью дресвы и песка в тесте; некоторые с линейным орнамен-том.

Рис. 1. Селище Томарово: 1 –

развал сосуда, 2 – прорисовка клейма на днище (рис. И.Климашова).

Наибольший интерес предс-тавляют три фрагмента, позволяю-щие восстановить значительную часть одного сосуда. Он имел фор-му приземистого горшка с эсовид-ным профилем и с оригинальным клеймом на днище (рис. 1: 1, 2). На основании этих материа-лов памятник датируется ХП-ХШ вв. и представляет собой остатки небольшого сельского поселения типа займища или починка, су-ществовавшего сравнительно ко-роткое время.

4

Археологические памятники Волго-Клязьминского междуречья. Иваново, 1990. Вып. 4. С. 3-5: ил.

КУРГАННЫЙ МОГИЛЬНИК близ д. ПРОШЕВО на ВОЛГЕ

Г.Н. Затеваева, В.В. Праздников (Ярославль) Могильник находится в 0,8 км к северу от д. Прошево Тутаевского р-на Ярославской обл., на повышения первой надпойменной террасы левого берега Волги. Курганы расположены кучно на окраине леса, по обе стороны просёлочной дороги и сплошь заросли орешником.

Памятник открыт в 1972 г. К.И. Комаровым, насчитавшим 28 насыпей. В 1977 г. могильник дополнительно обследован И.Л. Станкевич, которая обнаружила ещё семь насыпей. Таким образом, некрополь состоит из 35-ти курганов. В 1977 и 1984 гг. экспедицией ЯрГУ было раскопано десять курганов.

Рис. 1. Прошево: погребальный инвентарь (рис. В. Праздникова).

Насыпи невысокие (0,3-0,6 м), в основании имели округлую форму

или слегка овальную (№№ 1, 2, 4) диаметром 4-6 м. Некоторые курганы сильно испорчены старыми грабительскими ямами и траншеями. Шесть насыпей (№№ 1, 2, 4, 6, 8, 9) сопровождались одним-двумя короткими ровиками, возле остальных холмов они отсутствовали. Глубина ровиков колебалась от 10 до 35 см. Их заполнение состояло из слегка заиленного суглинка, лишь ровик кургана 9 насыщен золой и углями; не исключено, что здесь горел ритуальный костёр. Курганы насыпаны из коричневого или тёмно-коричневого суглинка, под ними шёл тонкий слой серовато-белого песка, а ниже - тёмно-коричневый суглинок. Подо всеми насыпями

5

зафиксированы следы выжигания площадки под захоронения. Какие-либо находки непосредственно в насыпях отсутствовали.

Обряд погребения - трупоположения на горизонте. Костяки в силу характера почвы не сохранились, однако расположение погребального инвентаря позволяет говорить, что мы имеем дело с одиночными захоронениями под каждой насыпью. Умерших хоронили в специальных колодах или гробовищах, на что указывают находки гвоздей, или просто клали на открытую, заранее расчищенную площадку. В курганах 7 и 9 погребённые лежали, очевидно, вытянуто головами на СЗ, т.к. в юго-восточном поле насыпей (в ногах покойников?) стояли горшки. В курганах 4 и 6 костяки и инвентарь отсутствовали; не исключено, что здесь мы имеем дело либо с кенотафами, либо с безинвентарными захоронениями.

Рис. 2. Прошево: кера-мические сосуды из курганов 8 (2) и 9 (1) (рис. В. Праздникова).

В большинстве

погребений находки немногочисленны. В

кургане 1 найдены три фрагмента сильно корродированных ножей и пара гвоздей, В кургане 2 - бронзовая штампованная пуговица с рельефным изображением грифона, стоящего на каком-то животном; оборотная сторона пуговицы изготовлена из железа (рис. 1: 1). В кургане 3 расчищены остатки, видимо, головного убора в виде златотканной ленты на берестяной основе. В кургане 7 найдено два ножа и столько же гвоздей. Два гвоздя было и в кургане 5. В кургане 9 обнаружены: нож, обломок бронзового перстня в виде тонкой проволочки и развал кругового неорнаментированного горшка коричневого цвета с примесью песка в тесте (рис. 2: 1).

Несколько более разнообразный инвентарь происходит из курганов 8 и 10. Под восьмой насыпью найдены: бронзовый рубчатый перстень с заходящими концами (рис. 1: 2); рабочий топор о выемкой, оттянутым к низу лезвием и двумя парами щековиц (рис. 1: 5); нож и круговой горшок, с линейно-волнистым орнаментом, клеймом на дне в виде точки в круге и следами нагара на внешней поверхности (рис. 2: 2). В кургане 10 обнаружены: гвоздь, навершие пешни, обломки серпа и бронзового пластинчатого браслета, две шумящие подвески (рис. 1: 3, 4) и развал лепного горшка. Последний очень плохой сохранности, с обильной примесью дресвы в тесте, крайне слабого обжига, светло-коричневого цвета, неорнаментирован и, видимо, имел баночную форму, - плечики и шейка почти не выделены.

Известно, что Ярославское Поволжье заселялось славянами с двух сторон: с одной - новгородские словене, с другой - кривичи. Наиболее

6

ранним типом погребального обряда у них было трупоположение на горизонте, ямные же захоронения появляются позднее: у словен с ХП в., у псковских кривичей - с рубежа ХП-ХШ вв., у смоленско-полоцких кривичей — с ХШ в1. А поскольку вещи из Прошевских курганов дают довольно широкую датировку (топор - Х-ХП вв., рубчатый перстень - ХI-ХIV вв. и т.д.), то на основании погребального обряда мы предварительно можем датировать этот могильник концом ХI-ХП вв.

Принадлежал он древнерусскому населению, испытавшему сильное влияние мерян. Более точно установить этнический состав населения, оставившего этот некрополь, и его датировку позволили бы дальнейшие раскопки.

Л и т е р а т у р а

Седов В.В., 1982. Восточные славяне в VI-ХШ вв. // Археология СССР. М.

1 Седов В.В., 1982.

7

Археологические памятники Волго-Клязьминского междуречья. Иваново, 1990. Вып. 4. С. 5, 6.

О ДАТИРОВКЕ ПРОШЕВСКИХ КУРГАНОВ

А.В. Уткин (Иваново)

Публикуя материалы раскопок Прошевских курганов, Г.Н. Затеваева

и В.В. Праздников предварительно датировали их концом ХI-ХП вв. Предложенные хронологические рамки памятника вызывают определенные возражения и с ними, думаю, вряд ли можно согласится. В основу датировки могильника авторы положили тип погребального обряда (трупоположение на горизонте), причём исходя из тенденции его развития у новгородских словен, псковских и смоленско-полоцких кривичей, представители которых участвовали в заселении и освоении территории Ярославского Поволжья, Однако, в материалах исследованных курганов у д. Прошево этноопределяющие вещи словен или кривичей отсутствуют. Практически весь погребальный инвентарь (крайне скудный по составу и количеству) имеет общедревнерусский характер и достаточно широкие датировки.

Исключение составляют находки двух шумящих треугольных подвесок из женского погребения под курганом 10. Первая - спиральная (рис 1: 3). Аналогичные подвески происходят из курганов Костромского Поволжья (4 экз.) и с сопредельной территории (Вознесенские и Семухинские курганы; Ивановская обл.), из древнерусского слоя Городца на Волге и из второго Выжумского могильника в Марийском Поволжье, где они датируются рубежом ХП-ХШ столетий1.

Вторая щумящая подвеска - малая каркасная (рис. 1: 4). Основной регион распространения (и производства) подобных украшений, имеющих незначительные индивидуальные модификации, - Костромское Поволжье (57 экз.). За его пределами встречены лишь единичные находки: на р. Тезе (Семухино) и на р. Уводь (Кнутиха) в Ивановской обл., в Марийском Поволжье и в Ярославском (Евчаковские курганы). Время бытования этого типа подвесок – ХП - начало ХШ вв.2

Кстати, в костромских курганах погребённые нередко сопровождались набором из двух-четырёх шумящих треугольников, иногда разнотипных, что зафиксировано и в прошевском десятом кургане. А это свидетельствует, по-видимому, об инфильтрации отдельных представителей «костромского» населения на смежные территории. (Подобная ситуация – «костромичи» среди «вадимирцев» - отмечена автором при раскопках Кнутихинских курганов на р. Уводь в 1985 г.).

1 Рябинин Е.А., 1986; Архипов Г.А., 1986. 2 Рябинин Е.А., 1986.

8

Другими словами, Прошевский могильник безусловно синхронен костромскому курганному массиву по времени (вторая половина ХП - начало ХIII вв.) и в какой-то мере аналогичен по погребальному обряду, - по подсчётам Е.А. Рябинина в Костромском Поволжье погребения на горизонте составляют 66% всех документированных комплексов.


Архипов Г.А., 1986. Марийцы ХП-ХШ вв.: К этнокультурной истории Поветлужья. Йошкар-Ола. Рябинин Е.А., 1986. Костромское Поволжье в эпоху средневековья. Л.

9


ПОДВЕСКА-МЕДВЕДЬ из РАДОНЕЖА

В.И. Вишневский, А.Е. Бушуев (Загорск)

Радонеж на протяжении полутора столетий привлекает к себе

внимание русских археологов. Первое упоминание о нём в письменных источниках относится к 1336 г.1 К ХIV в. относятся и укрепления Радонежского городища. Возникает же поселение в Радонеже ещё в домонгольское время. Об этом свидетельствуют сообщения Ю.Г. Гендуне о распаханных в начале века близ Радонежа курганах и сообщение Н.П. Милонова о находках в Радонеже шиферных пряслиц и бронзовых бубенчиков, а среди случайных находок последнего времени - псалий и цилиндрический замок домонгольской эпохи.

Рис. 1. Бронзовые украшения: 1, 2 – Радонеж; 3 – Веськово; 4 – Гляденовское костище; 5 - Младшее Ахмылово; 6 - Тимерёво.

Новые находки, сде-ланные археологической экс-педицией Загорского музея-заповедника позволяют ста-вить вопрос о заселении территории Радонежа в более ранний период. В 1987 г. в отвале современной могилы, вырытой на Радонежском городище, найдена бронзовая подвеска-медведь (рис. 1: 1). Подвеска полая, литая.

Медведь с характерной «горбатой» спинкой, стоит на четырёх лапах. Углублениями проработаны глаза, хвост и когти. Круглые уши припаяны. На спине отверстие, между плоскими лапами впаяны два поперечных, круглых в сечении стержня для укрепления шумящих привесок. От отверстия в спине расходятся шесть рядов углублений. Точных аналогий находка не имеет. Однако, похожие полые подвески отмечены на Гляденовском костище Ш-УШ вв. и Младшем Ахмыловском могильнике V-VП вв.2 Радонежская подвеска самая западная в кругу финно-угорских

1 Кучкин В.А., 1976. 2 Голубева Л.А., 1979.

10

древностей этого типа. О существовании в Радонеже финно-угорского населения свидетельствует ещё один предмет, найденный в 1989 г. на Подафанасовском лугу близ городища. Это мерянская шумящая подвеска, датируемая IX в. (рис. 1: 2). Гипотеза о существовании в радонежской округе финно-угорского населения, среди которого был широко распространен медвежий культ, перекликается с сообщениями о существовании языческого святилища «Белые Боги»1 и о пережитках язычества в окрестностях Троице-Сергиева монастыря, описанных в «Слове Кирилла Кипринского о злых дусех» ХIV века.2 Отголоски медвежьего культа справедливо отмечались в житии Сергия Радонежского, который выступает как кормитель и усмиритель медведей.3

Интересно сопоставить радонежскую находку (а её следует, видимо, датировать VП-VШ вв.) с комплексом вещей, связанных с культом медведя в Залесской земле, обнаруженном одним из авторов в 1988 г. при раскопках одиночного кургана IХ-Х вв. у с. Веськово на Плещеевом озере. Это десять одинаковых бронзовых бляшек из поясного набора в виде медвежьей морды (рис. 1: 3), имеющих аналогии в материалах Тимеревского могильника (курган 134)4 и могильниках древних марийцев - Юмском (погребения 10, 11), Дубовском (погребение 8) и на Черемисском кладбище (погребение 4).5


Архипов Г.А., 1973. Марийцы IХ-ХI вв.: К вопросу о происхождении народа. Йошкар-Ола. Воронин Н.Н., 1960. Медвежий культ в Верхнем Поволжье в XI в. // Краеведческие записки. Ярославль. Т. IV. Гальковский Н., 1916. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Харьков. Голубева Л.А., 1979. Зооморфные украшения финно-угров // САИ. Вып. ЕI-59.

Кучкин В.А., 1976. Из истории средневековой топонимии Поочья: Названия древних московских волостей // Ономастика Поволжья. Саранск. Мальм В.А., 1963. Поясные и сбруйные украшения // Ярославское Поволжье Х-ХI вв. М. Ходаковский З.Д., 1844. Сопки // РИС. Т. 7.

1 Ходаковский З.Д., 1844. 2 Гальковский Н., 1916. 3 Воронин Н.Н., 1960. 4 Мальм В.А., 1963. 5 Архипов Г.А., 1973.

11


СЕЛИЩЕ РАННЕЖЖЕЗНОГО ВЕКА ВЕСЬКОВО I

на ПЛЕЩЕЕВОМ ОЗЕРЕ

В.И. Вишневский (Загорск)

Памятник находится на южном коренном берегу Плещеева озера, близ с. Веськово Переславского р-на Ярославской обл. Открыт К.И. Комаровым в 1987 г. В 1988 г. отряд Волго-Окской экспедиции ИА АН СССР под руководством автора произвёл раскопки в южной части селища. Было вскрыто 892 кв.м. Ориентировочная площадь памятника составляет примерно 3 тыс. кв.м. Культурный слой мощностью 30-40 см сильно распахан и повреждён грунтовыми могилами XI в.; лишь под насыпью одиночного кургана Х в. на площади в 80 кв.м сохранился почти непотревоженный участок слоя.

Рис. 1. Веськово I. Керамические комплексы: дьяковский (1-6), эпохи поздней

бронзы (7-10) и фатьяновский (11-14) (рис. В. Вишневского и А. Уткина). В материке открыто более 20-ти крупных ям, очаги и скопления

камней. Основная масса находок - обломи лепной сетчатой керамики раннежелезного века (4.063 экз.). Они принадлежат профилированным округлобоким горшкам с отогнутой наружу шейкой. Днища плоские, 75% -

12

о «сапожком». Орнаментированная керамика составляет 20% комплекса (рис. 1: 1-6). Отметим, что на соседнем Кубринском городище её 6%, на городищах Графская Гора - 14,2%, Дьяков Лоб - 11%, Каргашинском – 17%, Акуловском - 19,2%, Устьинвском - 14,9%. Орнамент располагается в верхней части тулова, часто по краю венчика; в семи случаях - на внутренней поверхности днищ, что также отмечено на Кубринском городище и поселениях Костромской низины1.

Рис. 2. Веськово I. Инвентарь: 1, 2 – железо; 3-5 – керамика; 6 – камень; 7-16 -

кремень (рис. В. Вишневского и А. Уткина). Основными приёмами орнаментации сетчатой керамики являются:

ямчатый (7%), гребенчатый (51,5%), штамповый (в т.ч. розетка - 1,7%), «жемчужный» (1,4%) и др. В композиции широко распространены геометрические мотивы: треугольники, «городки», зигзаги, косые фестоны, «ёлочка», «ромбическая сетка». 70% всех композиций

1 Вишневский В.И., 1989; Гурина Н.Н., 1963.

13

составляют ямчато-гребенчатые. Если сравнивать орнаментацию веськовской посуды с керамикой городища Кубринское методом сопоставления отдельных орнаментов, то степень сходства орнаментации этих керамических комплексов довольно высокая - 54,8%. Обращает внимание распространение на обоих памятниках ямчато-гребенчатого орнамента, причём в Веськове он достигает 70%, на Кубринском - до 25%; первый, на наш взгляд, более архаичный. Таким образом, преобладание в посуде Веськово I сетчатой керамики при отсутствии гладкостенной и тем более лощёной, высокий процент орнаментированной, распространение «жемчужин» и орнамента на внутренней поверхности заставляет нас датировать селище первой половиной I тыс.до н.э.

К этому же времени относятся два керамических пряслица (рис. 2: 3, 4), фрагмент льячка с рукояткой-крюком (рис. 2: 5), железный нож с закруглённым обушком (рис. 2: 1), обломок перевитого стержня из железа с двумя спиралями на конце (рис. 2: 2), кварцито-песчаниковая нешлифованная мотыга (рис. 2: 6) и сланцевый оселок.

* * * Помимо материалов раннего железного века при раскопках

встречены и более ранние керамические комплексы, относящиеся к позднему неолиту и бронзовому веку. К последнему относятся две группы керамики. Первая представлена обломками (30 экз.) тонкостенных профилированных сосудов с примесью мелкой дресвы или песка, орнаментированных ямчатыми вдавлениями различных конфигураций, оттисками зубчатых и гладких штампов, кольцевыми (втульчатыми) отпечатками и «жемчужинами» (рис. 1: 7-10). Близкая керамика известна на ряде памятников Плещеева озера1, Костромской низины2 и оз. Неро.

Во вторую группу выделены фрагменты (9 экз.) типично фатьяновокой посуды, украшенные ромбическим узором и косыми насечками по шейке (рис. 1: 11-14); аналогичная, между прочим, керамика найдена на поселении Дикариха3 и на других стоянках региона4.

Коллекция неолитической керамики состоит из черепков (66 экз.) позднельяловских сосудов, в основном, с нечётким густоямочным или сильно разреженным редкоямочным орнаментами. 40 фрагментов происходят от одного сосуда.

Кроме того, при раскопках собрано 70-т кремнёвых орудий, 38 отщепов с нерегулярной ретушью, два - с резцовыми сколами, 180-т осколков без вторичной обработки и ножевидная пластинка. Из орудий преобладают наконечники стрел (29) и их заготовки (10). Среди наконечников следует выделить: короткие треугольно-черешковые - типичные для фатьяновской культуры (рис. 2: 7, 8); листовидные с

1 Никитин А.Л., 1976. 2 Гурина Н.Н., 1963. 3 Никитин А.Л., 1963. 4 Крайнов Д.А., 1972.

14

плоским основанием или коротким черешком - характерные и для позднего неолита, и для эпохи бронзы (рис. 2: 9, 13); и особо - четыре наконечника удлиненных пропорций с коротким черешком и колющим концом оформленным в виде «лопаточки» (рис. 2: 10-12). Последний тип наконечников не имеет аналогий (по крайней мере, они нам неизвестны) и не исключено, что эти стрелы относятся к раннему железу и синхронны основному комплексу памятника.

Вторую по численности категорию орудий составляют скребки (25 экз.). Из них - один поздняковский (рис. 2: 16), остальные в большинстве случаев аморфны и представляют собой скорее «эрзац»-скребки (рис. 2: 14, 15). Прочие орудия найдены в единичных экземплярах: ложкарь, сверло, скребло, ретушер и два ножа (или серпа).

В целом, основная масса кремнёвого инвентаря поражает грубостью обработки, на некоторых ретушь могла быть нанесена металлическими орудиями, т.е. они изготовлены и использовались в железном веке.

И последнее. При раскопках были сделаны 42 отмывки культурного слоя. Карпологический анализ, проведённый Н.А. Кирьяновой1 показал в 21 отмывке 12-ть зёрен ячменя (в т.ч. пленчатого), семь зёрен пшеницы (двузернянки и мягкой), семь зёрен проса, 23-и неопределимых зерна злаков и 22 фрагмента скорлупы лещины. Наиболее часто встречаются зёрна ячменя, что отмечается на поселениях дьяковской культуры. Находки культурных злаков на селище Веськово I являются самым ранним свидетельством земледелия в Волго-Окском междуречье.


Вишневский В.И., 1989. Керамический комплекс городища Кубринское I // СА. № 4. Гурина Н.Н., 1963. Памятники эпохи бронзы и раннего железа в Костромском Поволжье // МИА. № 110.

Крайнов Д.А., 1972. Древнейшая история Волго-Окского междуречья: Фатьяновская культура II тыс. до н.э. М.

Никитин А.Л., 1963. Дикариха // МИА. № 110. Никитин А.Л., 1976. Эпоха бронзы на Плещеевом озере // СА. № 1.

1 Автор выражает искреннюю признательность Н.А. Кирьяновой за проведённые анализы.

15


ПТИЦЕВИДНЫЕ ПОДВЕСКИ МЕРИ и ВЕСИ из ТАТАРИИ

Е.А. Беговатов, Е.П. Казаков (Казань)

В средневековых, преимущественно болгарских памятниках

Татарии нередко встречаются бронзовые изделия, имеющие наиболее широкое распространение в памятниках мери и веси. Проникновение их на восток, видимо, было обусловлено тесным торговым и этнокультурным взаимодействием верхневолжского населения с населением Волжской Болгарии, чему во многом способствовало наличие Волжского торгового пути. Самыми распространенными из таких изделий являются птицевидные подвески.

Рис. 1. Орнитоморфные подвески: 1 – Танкеевский могильник; 2, 6, 8 – Мурзухинское селище; 3 – Старокуйбышевское селище IV; 4 – Болгарское городище; 5 – бывш.Чистпольский уезд (рис. Е. Казакова). Несмотря на разнообразие форм, все подвески имеют ряд общих элементов, свидетельствующих, видимо, о близком их функциональном назначении. Они являлись своеобразными щитками для шумящих

16

привесок в виде лапок водоплавающих птиц. В верхней части их имеется отверстие или петля, а в нижней - ряд петель или поперечная планка, на которых подвижно крепились привески.

По форме в поперечном измерении подвески делятся на полые и пластинчатые. Среди полых выделяются две группы изделий. Наиболее ранними являются поделки в виде уточек. Одна из них (рис. 1: 1) встречена в погребении № 1100 Танкеевского могильника с монетой 924 г. Этот комплекс входит в число трёх типично муромских захоронений, обнаруженных на поздней языческой части некрополя болгар. Хотя такие изделия нередко встречаются в землях поволжских финнов1, однако, основная масса их локализуется в северо-русских землях, в частности, в юго-восточном Приладожье, где они датируются второй половиной Х – серединой ХI в.

Во вторую группу входят изображения «петушков» имеющих гребешок на голове (рис. 1: 2, 3). Датируются они ХI-ХП вв. и являются характерными для памятников веси.

Наиболее многочисленны в памятниках Татарии плоскостные птицевидные украшения. В соответствии с разработанной Е.А. Рябининым типологией2 их можно разделить на ряд групп.

К первой относятся цельнолитые, ажурные подвески – «петушки» (рис. 1: 4). В Волжской Болгарии в настоящее время известно четыре таких изделия (Болгарское и Билярское городища, г. Тетюши, бывш. Спасский уезд). Датируются они второй половиной ХП - первой половиной ХШ вв. Значительное число таких поделок зафиксировано в средневековых памятниках Верхнего Поволжья, откуда они, несомненно, и проникли в Волжскую Болгарию.

Другую группу составляют также цельнолитые изображения птиц, украшенных жгутами (рис. 1: 5-8). Полтора десятка таких изделий зафиксировано в памятниках Волжской Болгарии (Болгарское и Билярское городища, Мурзухинское селище и др.). Пять подвесок вместе с другими «мерянскими» украшениями из бронзы обнаружены в женских захоронениях Котловского могильника в низовьях Вятки и одно изделие найдено на Ананьинской дюне3. Значительное число подобных поделок происходит из курганов Костромского Поволжья, где они датируются ХП-ХШ вв.4 Своеобразием отличается ажурная подвеска из Мурзухинского селища, выполненная в наборной технике из бронзовых дротов (рис. 1: 8).

Указанные находки, несомненно, проникли в Волжскую Болгарию, из районов Верхнего Поволжья. Преобладающая часть их датируется ХП-ХШ вв., т.е. второй половиной домонгольского периода. Это было связано, вероятно, с определенным сдвигом к востоку части языческого

1 Голубева Л.А., 1979. 2 Рябинин Е.А., 1981 3 Нефёдов Ф.Д., 1899. 4 Рябинин Е.А., 1986.

17

верхневолжского населения, в частности, «ростовской черни», спасавшейся от христианизации. Об этом свидетельствуют как археологические данные, так и письменные источники1. Скорее всего, как показывают материалы Котловского могильника, по правобережью низовьев Камы какие-то группы верхневолжского населения, пройдя через районы, заселенные в настоящее время кряшенами, достигли низовьев Вятки. Интересно, что целая группа рассмотренных изделий (рис. 1: 2, 6, 8) выявлена на Мурзухинском селище, которое располагается на левом берегу Камы, в наиболее удобном месте для переправы. (Последняя, кстати, функционирует и сейчас).


Голубева Л.А., 1979. Зооморфные украшения финно-угров // САИ. Вып. ЕI-59.

Казаков Е.П., 1990. О взаимодействии волжских болгар с населением Верхнего и Среднего Поволжъя в Х-ХП вв. // Памятники истории и культуры Верхнего Поволжья: Тез.докл. Горький.

Нефёдов Ф.Д., 1899. Отчёт об археологических исследованиях в Прикамье, произведённых летом 1893 и 1894 гг. // МАВГР. Т. 3.

Рябинин Е.А., 1981. Зооморфные украшения Древней Руси Х-ХIV вв. // САИ. Вып. Е1-60. Рябинин Е.А., 1986. Костромское Поволжье в эпоху средневековья. Л.

1 Казаков Е.П., 1990.

18


МИКШИНСКОЕ ФИНСКОЕ СЕНИЩЕ на реке УВОДЬ

П.Н. Травкин (Плёс)

Памятник расположен в 1,7 км к ЮВ от д. Микшино Ивановского р-

на и обл., на месте впадения р. Колбаски в р. Уводь. Первые сведения о нём поступили в Ивановский краеведческий музей в 1954 г. от рыболовов-любителей, нашедших здесь груболепную неорнаментированную керамику1. Однако памятник остался необследованным. Бóльшая часть его оказалась затопленной Уводским водохранилищем, а уцелевшая сокращалась ежегодными паводками и оползнями. Вторично селище открыто в 1985 г. в ходе разведок в бассейне Уводи Ивановским отрядом Верхневолжской экспедиции ИА АН СССР под руководством автора2. В 1987-1988 гг. были проведены его раскопки

Памятник располагался на юго-западной стороне косы, образовавшейся в результате подъёма воды гидроузла, на пологом склоне, который по свидетельству местных жителей, на три четверти ушёл под воду. Данное обстоятельство сделало невозможным определение первоначальной площади селища. Сохранившийся участок имел уклон от 20° до 25° и круто обрывался к воде. Его поверхность была задернована и местами поросла кустарником. За два сезона здесь было вскрыто 212 кв.м и, таким образом, оказался изученный практически весь сохранившийся участок культурного слоя, мощность которого составляла от 0,15 м в верхней, северо-восточной части раскопа, до 0,5 м в нижней, юго-западной части. (Ориентировка раскопа с СЗ на ЮВ подчинена направлению берегового склона). Слой представлял собой довольно рыхлую тёмно-серую супесь, почти чёрную в нижней части склона, без чёткого стратиграфического разделения. Неоднородной структурой отличался материковый слой: к ЮВ, ближе к мысовой части, это был серо-жёлтый песок, а в северо-восточной половине раскопа - плотно слежавшаяся тяжёлая супесь с моренной галькой. Такое строение материка обусловило расположение и конструкцию построек, следы которых удалось обнаружить в раскопе.

От единственной частично прослеженной на краю обрыва жилой постройки, существование которой подтверждалось находками, осталось небольшое, до 0,5 м, углубление в материке (по всей видимости, горизонтальная врезка для установки сруба). Аналогичное расположение, на врезке, имела производственная постройка в северо-западной половине раскопа. Она представляла собой бревенчатый сруб шириной 3,8 м,

1 Ерофеева Е.Н., 1965. 2 Травкин П.Н., 1987; 1990.

19

поставленный на жёсткое моренное основание в выкопанную по контуру нижнего венца канаву. Внутри сруба прослежена глинобитная площадка, обнаружены шлаки, угли, обломки керамических сопел и колотый валунный камень. Судя по всему, постройка представляла собой домницу, внутри которой располагалась одна сыродутная печь, развёрнутая грудью к реке и несколько смещённая к северо-западной стенке постройки, на что дополнительно указывает зафиксированное ниже по склону обычное в таких случаях материковое углубление с такими же производственными отходами в заполнении. Тело печи было сооружено с применением глины, а пустое пространство в срубе заполнено землей.

При расчистке мощного, до 25 см, слоя шпака в северном углу раскопа было выявлено основание ещё одной сыродутной печи, также развёрнутой грудью в сторону реки. Традиционную яму перед ней заменяла врезка-уступ. Внутренний диаметр печи равнялся 1,4 м, глинобитное основание в сечении было линзовидным. Стенки из глины, возможно, имели деревянный каркас. Следов сруба домницы на материке не обнаружено, однако его существование косвенно подтверждалось серым слоём прокалённой переотложенной земли (служившей заполнением сруба) вокруг кольца основания печи. В слое шлака найдено 380 фрагментов круглых в сечении керамических сопел диаметром 7-10 см (рис. 2: 3). Всё обнаруженное свидетельствует о широких масштабах железоделательного производства на поселении.

В противоположной, юго-восточной стороне раскопа, на пологом склоне были прослежены четыре канавы шириной 25-35 см и длиной 4-10 м. Они чётко обозначились в материке и шли параллельно друг другу и линии берега. В культурном слое над ними собрано шесть обрубков железных полос и медная проковка, несколько бытовых вещей, среди которых пружина навесного замка и дверной пробой, датирующие комплекс временем не ранее Х в. (рис. 3: 4, 30). Здесь, по всей видимости, располагалась кузница, которая могла быть закреплена на песчаном склоне о помощью брёвен, положенных в качестве фундамента в вышеупомянутые канавы.

В раскопе прослежено семь столбовых ям диаметром 30-45 см; какой-либо взаимосвязи в расположении они не обнаруживали. Две линзовидные ямы в верхней части раскопа оказались заполненными шлаком, но отчётливых признаков сыродутных печей не имели. Наибольший интерес представляла, пожалуй, неглубокая яма диаметром 45 см в центральной части раскопа. При расчистке в ней обнаружена половина бедренной кости медведя, которая, возможно, была зарыта в ритуальных целях.

* * * Бóльшую часть находок Микшинского селища составляли обломки

керамической посуды. Среди них не было ни одного образца с сетчатым отпечатком. Встреченные единичные фрагменты круговой посуды (ХП-ХУП вв. ориентировочно) могли попасть сюда из пахотного слоя, куда, в

20

свою очередь, попали с навозом. Вся остальная керамика (2.350 экз.) лепная, по большей части груболепная, с добавкой в тесто средне- и крупнозернистой дресвы и навоза. Посуда изготовлялась в технике жгутового налепа и затем заглаживалась рукой, мокрой тканью или, в отдельных случаях, пучком травы. Часть венчиков была подправлена на медленно вращавшемся круге. Почти на всех днищах следы дресвяной подсыпки. Обжиг неровный, костровый. Черепок чёрного или серого цвета, довольно прочный, толщиной 5-13 мм. Орнамент, как правило, отсутствовал; в редких случаях по венчику были нанесены косые насечки или пальцевые вдавления, или ногтевые отпечатки под венчиком (рис. 1: 20).

Рис. 1. Микшино: керамика (рис. П. Травкина).

21

Чёткая классификация посуды затруднена отсутствием достаточного количества полностью восстановимых форм. Между тем, представляется возможным определить, что преобладающей формой посуды, бытовавшей на поселении, были плоскодонные горшки с плавными очертаниями тулова и расширением его в верхней трети (рис. 1: 1, 3, 16, 27, 29, 30). Венчики их короткие, слабо отогнутые, диаметр горловины не превышал диаметра днища.

Другая форма представлена двумя археологически восстановимыми сосудами. Они приземистые, ширина превышает высоту, а диаметр горла примерно равен диаметру днища (рис. 1: 15, 28). Представляется возможным также выделить сосуды, по форме близкие к усечённому конусу (рис. 1: 18, 19). Днище с закраиной, по диаметру значительно меньше горловины. Венчик утолщен и отогнут наружу в виде карнизика.

Среди посуды были, кроме того, миски (рис. 1: 17, 23) и сковороды (рис. 1: 22, 35). Последние двух разновидностей: плоские и с небольшим перпендикулярным днищу бортиком.

7% посуды составляет чёрно- и серолощёная. Особенности её форм: венчики, как правило, более высокие, тонкие, ровные (рис. 1: 3, 5-7); дресва в тесте мелкозернистая. Как известно, лощёная посуда на данной территории является отголоском более раннего балтского влияния; по всей видимости, с этим же нужно связывать необычную форму венчика с валиковым налёпом (рис. 1: 21)1. В целом же формы сосудов и состав теста указывают на сходство данного комплекса с керамикой памятников летописной мери2.

Хорошие консервирующие свойства культурного слоя Микшинского селища способствовали сохранности костных остатков. Скопления костей домашних и диких животных (коровы, свиньи, лося, медведя и др.) были обнаружены в центральной части раскопа, в районе предполагаемого жилища - там же, где и подавляющее большинство керамики. Многие кости имели следы обработки. Обращала на себя внимание частая встречаемость когтей и фаланг медвежьих лап, а также челюстей пушного зверя (бобра, лисицы, белки, куницы). Бобры были представлены как челюстями, так и целыми черепами взрослых и молодых особей.

Занятия жителей поселения пушным промыслом подтверждаются находками костяных наконечников стрел. К специализированным можно отнести два втульчатых цилиндрических наконечника, рассчитанных на сохранение шкуры подстреленного зверька (рис. 3: 8, 9). По форме они напоминают как более ранние, с дьяковских памятников, так и более поздние, из Новгорода и Булгара. Третий костяной наконечник и подобные ему по форме два ромбических железных «новгородского типа», а также сходной формы наконечник дротика, были предназначены для охоты на более крупных животных (рис. 3: 10-12, 17).

1 Седов В.В., 1987. Табл. СХП: 18. 2 Голубева Л.А., 1987.

22

Рис. 2. Микшино: изделия из глины, железа, камня и кости (рис. П. Травкина).

Некоторым своеобразием отличаются орудия рыбной ловли. Здесь

отсутствуют традиционные керамические грузила для сетей. Найденное в единственном экземпляре каменное грузило имело сверлину в верхней части и следы грубых сколов со всех сторон (рис. 3: 25). Для плетения сетей использовались костяные острия типа на рис. 3: 1.1 Два найденных бронзовых рыболовных крючка небольших размеров (2-2,5 см) на тыльных сторонах имели зазубрины для крепления лесы. Стержни крючков отлиты в формах, дальнейшая обработка производилась способом

1 Куза А.В., 1970.

23

ковки (рис. 3: 13, 14). Аналогичная находка происходит с окраинных муромских земель.1 Существенно отличается от них железный кованый крючок более крупных размеров (5 см) с петлей на тыльной стороне и с резко отогнутым вперед остриём без бородки (рис. 3: 18). Аналогии известны в балтских древностях I тыс. до н.э2.

Рис. 3. Микшино: изделия из железа, кости и керамики (рис. П. Травкина).

Материалы селища указывают на совмещение кузнечных и ювелирных работ. Кроме вышеупомянутых отходов производства здесь были найдены обломки двух кузнечных зубил и заготовка кресала (?) (рис.

1 Уткин А.В., 1989. 2 Седов В.В., 1987. Табл. СIX: 30.

24

2: 2, 6). В центральной части раскопа обнаружены: обломок льячки небольших размеров, тигль в виде миниатюрной чашечки с ошлакованной внутренней поверхностью и две парные формочки для отливки зерни (рис. 2: 5). К числу местных ювелирных изделий с уверенностью можно отнести незавершённую трубчатую привеску с намеченным, но неcпробитым отверстием (рис. 4: 17).Подобные привески были широко распространены в муромских и мордовских памятниках VII-IX вв.

Кроме того, при раскопках селища были получены многочисленные свидетельства производства изделий из кости и рога. Найдены отходы, в том числе шесть костяных и 20-ть роговых спилов, незавершенные изделия: гарпун, втульчатый наконечник стрелы, подвески из звериных клыков и птичьих трубчатых костей, плоская подвеска с головой коня и гребни (рис. 2: 8, 10, 11; 4: 13, 23). Производство последних, судя по количеству найденных пластин-заготовок (4 экз.) носило серийный характер, а изделия распространялись и за пределы поселения. Почти готовый и целый экземпляр такой продукции представлял собой односторонний гребень с двумя смотрящими в противоположные стороны конскими головами и геометрическим орнаментом (на оборотной стороне орнамент не завершен). Один зуб гребня обломан, видимо, в процессе изготовления (рис. 4: 21).

Количество и сохранность поделочного материала позволили проследить приёмы обработки кости: её резали и строгали ножом, рубили и тесали топором, пилили, сверлили, обрабатывали шлифовальным камнем и напильником. С лосиных рогов срезали отростки, а оставшиеся лопатки распиливали вдоль на две пластины (далее - по необходимости).

Обычными находками, связанными с прядением, были веретённые пряслица (рис. 3: 28, 31, 32). Одно из них выполнено из головки суставной кости животного. Два других (в обломках) - известняковые, с орнаментом в виде неглубоких лунок по обеим сторонам на одном из пряслиц. Найдены также две прядельные булавки, изготовленные из железного четырёхгранного прутка, перевитого на небольшом участке под петлеобразной (утраченной в обоих случаях) головкой (рис. 3: 6, 7). Подобные формы известны в финских и балтских древностях I тыс. н.э. и в новгородских первой половины П тыс. н.э.1

Шилья (6 экз.) длиной от 6 до 14,5 см также изготовлены из железного прутка (рис. 3: 3). На одном экземпляре сохранились остатки деревянной рукояти. Такие же остатки были на черенке одного из пяти найденных ножей (рис. 3: 20-24). Последние могут быть отнесены к типу I, (видам 1, 2) по классификации А.Е. Леонтьева2. Одна из находок обломана, Нож с дугообразным лезвием и выгнутым клинком (рис. 3: 24), видимо, использовался как ремесленный (костерезный).

1 Седов В.В., 1987. Табл. СXXII; Горюнова Е.И., 1961. 2 Леонтьев А.Е., 1976.

25

Рис. 3. Микшино: изделия из кости, зубов животных и бронзы (рис. П. Травкина).

Из других изделий, встреченных в раскопе, можно отметить кельт,

костяные рукоять ножа и лопаточку-лощило (все в обломках), трудно определимый железный втульчатый предмет, а также разнообразных форм точильные бруски из песчаника и сланца, строительные и подковные гвозди, кольчужное колечко и железный стержень с петлёй на одном конце, видимо, язычок от ботала для выпаса скота (рис. 3: 5, 15, 16, 26, 27, 33-35).

Некоторое представление о местном женском костюме дают отдельные находки его утилитарных и ритуально-декоративных принадлежностей. Часть головного венчика - бронзовая спираль в девять оборотов (рис. 4: 25). В профиль овальная, что делало её удобной для

26

нанизывания на относительно широкий ремешок. Размеры указывают на то, что череда таких пронизок носилась на голове в один ряд и, видимо, без обоймиц. Не исключён, однако, и вариант более сложного головного убора типа встреченного в погребении 42-а Кузьминского могильника1.В его состав входили трапециевидные привески, скреплённые по три (две небольшие крепились к одной крупной снизу). В таком случае можно связывать с головным убором две трапециевидные привески, найденные на Микшинском селище (рис. 4: 18, 19). Одна из них выполнена из листовой меди, вторая - что нетипично - из кости. В состав упомянутого головного убора из Кузьминского могильника входили и трубчатые привески, аналогичные микшинской (рис. 4: 17), что, однако, не исключает и другого способа её применения, равно как и найденных трапециевидных. Здесь только хотелось бы отметить, что трубчатые привески для мерянских памятников в целом не характерны.

Найденная в единственном экземпляре стеклянная бусина имела форму куба со срезанными углами и «мягкими» гранями (рис. 4: 22). Как указывает И.Г. Розенфельдт, бусы данной формы, бытовавшие в широком географическом и временном диапазоне (от римского времени до начала Х в.), на последней стадии существования чаще всего встречались в средней полосе2. Судя по цвету найденной бусы (светло-синяя прозрачная), она изготовлена в Старой Ладоге3. Кроме бус в состав ожерелья могли входить и найденные клыки хищных животных, просверленные посередине (рис. 4: 12).

Принадлежностью костюма являлись две застежки (рис. 4: 15, 16). Одна из них костяная, круглая в сечении, с двумя отверстиями в центре и с концами в виде стилизованных утиных (?) голов. Вторая выполнена из четырёхгранного бронзового стержня; центральная часть - для удобства крепления на одежде - тонкая, рёбра декорированы насечками.

Группа встреченных в центре раскопа одинаковых находок – 13-ть подвесок из просверленных полых птичьих костей (рис. 4: 1-11) - связана с шаманским «птичьим» костюмом. Судя по этнографическим данным, они нашивались на ритуальный плащ по плечам и рукавам и «подымали» шамана во время камлания в небесный, «верхний» мир4. С мифическим «верхним» миром, а конкретнее, с культом небесной лосихи, связана ещё одна, уникальная для финских памятников, находка – костяной зооморфный предмет (рис. 4: 24), генетически восходящий к скульптурным изображениям эпохи мезолита5.

К числу культовых предметов следует, видимо, также отнести обломок кости и известняковую плитку с непонятными графическими изображениями (рис. 4: 20; 2: 7). Как представляется, здесь мы имеем дело

1 Спицын А.А., 1901. 2 Розенфельдт И.Г., 1982. 3 Рябинин Е.А., 1985. 4 Басилов В.Н., 1984. 5 Гурина Н.Н., 1956

27

с образцами так называемого «мобильного» искусства, выполнявшими роль гадальных принадлежностей или оберегов1. Ещё одно изображение на кости - в виде двух тщательно выполненных насечек – могло быть связано с исчислением и выполнять роль долговой бирки (рис. 3: 19).

Определение времени функционирования Микшинского поселения затрудняется тем обстоятельством, что бóльшая часть памятника находится под водой и, следовательно, мы не имеем возможности опереться на весь спектр данных о находках и мощности культурного слоя. В сохранившейся части слой не отличался большой мощностью я откладывался, по всей видимости, в течение короткого времени. В датировке находок также нет большого разброса. Все они хорошо совмещаются в хронологических рамках IX - первая половина Х вв.

Среди находок отсутствуют вещи, появление которых на финских территориях принято увязывать с началом славяно-русской колонизации. Жители поселения (которое относится к группе памятников летописной мери) принимали опосредствованное участие в международной торговле. Однако, находясь вдали от центра, на восточной окраине ростовских земель (возможно даже в межплеменной «буферной» зоне), они, видимо, с большей охотой вступали в контакты с финноязычными соседями (муромой) и в целом оставались консервативны в культурных традициях.


Басилов В.Н., 1984. Избранники духов. М. Голубева Л.А., 1987. Меря // Археология СССР: Финно-угры и балты в эпоху

средневековья. М. Горюнова Е.И., 1961. Этническая история Волго-Окского междуречья // МИА. №

94. Гричан Ю.В., 1987. Новые материалы по изобразительному искусству Горного

Алтая // Традиционные верования и быт народов Сибири. Новосибирск. Гурина Н.Н., 1956. Оленеостровский могильник // МИА. № 47. Ерофеева Е.Н., 1965. Археологические памятники Ивановской области:

Материалы к археологической карте. Ярославль. Куза А.В., 1970. Рыболовство у восточных славян во второй половине I тыс.

н.э.// Древние славяне и их соседи. М. Леонтьев А.Е., 1976. Классификация ножей Сарского городища // СА. № 2. Розенфельдт И. Г., 1982. Древности западной части Волго-Окского междуречья

в VI-IХ вв. М. Рябинин Е.А., 1985. Новые открытия в Старой Ладоге // Средневековая Ладога. Л. Седов В.В., 1987. Балты // Археология СССР: Финно-угры и балты в эпоху

средневековья. М. Спицын А.А., 1901. Древности бассейнов рек Оки и Камы // МАР. № 25. Травкин П.Н., 1987. Разведочные работы в Ивановской области // АО 1985 года.

Травкин П.Н., 1990. Новые данные о дорусском населении бассейна реки Уводи: Раскопки Микшинского селища в 1987 г. // Краеведческие записки. Иваново. Вып. 1.

Уткин А.В., 1989. Многослойное поселение Ванино на р. Лух // АПВКМ. Вып. 2.

1 Гричан Ю.В., 1987.

28

Археологические памятники Волго-Клязьминского междуречья. Иваново, 1990. Вып. 4. С. 24-27.

ПОГРЕБЕНИЯ ЛЬЯЛОВСКОЙ КУЛЬТУРЫ в ПОДМОСКОВЬЕ

В.В. Сидоров (Москва) Долгие годы погребения, исследовавшиеся на многослойных

поселениях лесного неолита оказывались или волосовскими, или эпохи бронзы. Доказательства средненеолитического возраста могли быть получены только при достоверной стратиграфии, а она при методике раскопок, применявшейся А.Я. Брюсовым и В.М. Раушенбах оставалась недоказуемой. Создавалось впечатление об отсутствии обычая погребений на стоянках и даже вообще об отсутствии ингумации. При исследовании ряда стоянок Подмосковья удалось доказать льяловский возраст некоторых могил.

При раскопках стоянки Маслово Болото П (Ногинский р-н Московской обл.) в 1975 г. на краю суходола встречено погребение. Прямоугольная яма (115х78 см) со скруглёнными углами ориентирована широтно, глубина в материке - 5-8 см. Сильно скорченный скелет лежал на левом боку, с руками перед лицом и был ориентирован головой на восток. Угол могилы срезан входом в волосовское жилище. Хорошо сохранились (будучи сильно ожелезнёнными) кости, возвышавшиеся над дном могилы, а те, что были утоплены в материковый песок, полностью разложились. Льяловский возраст определяется тем, что могила была заполнена культурным слоем, крепко сцементированным гидроокислами железа, в то время как волосовский слой рыхлый. Инвентаря не было, если не считать осколок камня, который касался кистей рук.

В 1976 г. при раскопках стоянки Луково Озеро Ш (в северо-восточной части того же торфяника) в слегка углублённом лъяловском жилище встречены две могильные ямы. Они не могли предшествовать жилищу, т.к. заполнены слабо насыщенным культурным слоем, сохранившим гумусированность. Затекание заполнения происходило от уровня подошвы пола. В то же время исключается и их более поздний возраст, т.к. обе могилы перекрыты пятном очажного мусора и скоплениями развалов сосудов, относящихся к последнему этапу функционирования жилища. Первая могила врезана в материк на 22 см, стенки отвесные, дно плоское, форма прямоугольная (130х67 см), ориентировка широтная. В западной части могилы на дне в положении на ребре найден крупный янтарный кулон овальной формы; отверстие сильно расточено при долгой носке. В центре могилы лежало прекрасно шлифованное кольцо из плотного серо-зеленоватого сланца диаметром 40 мм. Вторая могила (южным углом отстоящая на 22 см от первой) безинвентарна, ориентирована ЮЗ-СВ; её размеры - 140х67 см, глубина от пола 32 см. По размерам, форме, заполнению, плоскому дну они обе резко

29

отличались от многочисленных хозяйственных ям жилища. Датировка может быть дана по керамике и орудиям жилища в пределах конца среднего этапа льяловской культуры (около 3300 г. до н.э.).

В 1982 г. грабительским шурфом было повреждено погребение на стоянке Варос I, на южном берегу оз. Неро (Ростовский р-н Ярославской обл.). При раскопках установлено, что здесь компактно в ямке, перекрытой непотревоженным скоплением керамики среднего этапа льяловской культуры без порядка залегали разрозненные кости человека: на месте оставались часть таза, пяточная кость, лучевая; большинство же было выброшено грабителями. Доисследование могилы показало, что мы имеем дело со вторичным погребением в культурном слое, стратиграфически определяемым как льяловский среднего этапа (3300-3400 гг. до н.э.). В 1 м к западу была небольшая ямка, в которой залегало 14-ть бабок лося. Связь их с погребением не доказуема,

Три льяловских погребения (21, 22 и 28) встречены на стоянке Языкове I (Кашинский р-н Калининской обл.). Два из них относятся к самому началу этой культуры (конец V тыс. до н.э.), третье - к началу позднего этапа. Двухярусное погребение 21 совершено на обширном пятне охры диаметром около 3 м. В узкую и глубокую яму (98х28 см) головой на запад был положен ребёнок около 3-х лет, а поверх его, провалившись в ту же яму, головой на восток лежал скелет подростка около 12-ти лет. Оба без инвентаря.

Могила 28 в верхней части была в виде круглого пятна диаметром 1,2м, на глубине 0,25 м переходит в узкую прямоугольную (100х23 см). Скелет ребёнка (около 4-х лет) ориентирован головой на восток и лежал в слое охры. Под ним в дне могилы прослежена щелевидная ямка, в которой находилось костяное остриё. На шее ожерелье из 16-ти клыков барсука и лисицы с вырезанными пазами для привязывания, на голове у височных костей две группы по пять вплотную сложенных пронизок из птичьих костей с отломанными по надрезам эпифизам. Во рту - песчаниковая галька. Остальные находки из могилы могли попасть сюда с заполнением: фрагмент гребенчатого верхневолжского сосуда с мелкими отверстиями под венчиком, отщеп со следами использования, скребок на отщепе, сечение пластины и челюсть лося. Ожерелье и челюсть напоминают находки Оленеостровского могильника.

Погребение 22 связано с верхней частью льяловского слоя. Его уровень фиксируется выбросом из могильной ямы (128х58 см). Северный конец могилы прямоугольный, южный - округлый. Могила повторяет по форме скорченное погребение, ориентированное головой на юг, колени повёрнуты вправо, хотя спина и таз без разворота, кисти рук охватывают плечи. По оценке Г.В. Лебединской погребён мужчина около 30-ти лет, широколицый с лапоноидными чертами. Единственная вещь, достоверно связанная с погребением - концевой скребок на пластинчатом отщепе, который лежал на бедре. У северной стенки могилы - резец бобра. Могила

30

перекрыта зольником жилища начала позднего этапа льяловской культуры и может рассматриваться как погребение в жилище.

При раскопках многослойного поселения Ловцы I на Ловецком озере (Ростовский р-н Ярославской обл.) в 1988 г. исследованы две могилы. Первая перекрыта льяловским культурным слоем. Могила подпрямоугольная, ориентирована по линии ЮВ-СЗ. В ней головой на ЮВ, скорченно на правом боку находилось безинвентарное погребение взрослого человека с лаполоидными чертами. Вторая могила была к СВ от первой. Она прослеживалась по охристому пятну длиной 1,53 м при ширине на восточном конце 0,3 м, на западном, в районе фрагментов черепа, - до 0,6м. В 0,5м западнее черепа было интенсивно окрашенное охрой пятно до 30 см диаметром; видимо, заполненная охрой ямка. Погребение непосредственно перекрыто слоем пола волосовского жилища с очажным мусором и гравием, резко отличавшимся от могильного пятна.

Три из рассмотренных льяловских погребений относятся к раннему этапу, из них - два детских, все вытянутые, с охрой. Четыре достоверно близки к позднему этапу, все скорченные, без охры, ямы подпрямоугольные. Погребение на Масловом Болоте П хронологически неопределимо, типологически входят в позднюю группу. Все льяловские могилы занимают прибрежный участок памятника и углублены в материк. Особняком стоит вторичное погребение на Варосе I, находившееся в глубине площадки. Три из четырёх совершены в жилище или на его площади. Ориентировка погребений неустойчива, о статистике говорить преждевременно.

На основании аналогий с исследованными нами могилами и с привлечением наблюдений авторов раскопок могут быть выделены погребения этого времени на стоянках Гавриловская1 и Караваиха2, с комплексами ямочно-гребенчатой керамики может быть связан ряд погребений Владычино-Береговой3, правда, неясно, какого этапа. Два погребения на стоянке Берендеево I связываются с комплексом редкоямочной керамики4. Аналогией могилам Луково Озеро Ш может быть погребение в жилище на стоянке Андозеро П5.

Доказательствами льяловского возраста может быть перекрывание могил непотревоженным льяловским слоем (более ранний возраст исключается присутствием в заполнении могилы льяловского материала). Часть могил устраивалась в начальный период формирования гумусированного культурного слоя и заполонена материковым суглинком. Видимо, характерной деталью могил ранней группы будет узкая (около 30 см) форма с округлыми концами и л довольно большая глубина. Инвентарь в могилах столь редок, что не может служить определяющим признаком.

1 Цветкова И.К., 1947. 2 Брюсов А.Я., 1961. 3 Цветкова И.К., 1980. 4 Никитин А.Л., 1976. 5 Ошибкина С.В., 1978.

31

Антропологический материал в настоящее время недостаточен, но имеющиеся наблюдения подтверждают присутствие лапоноидного широколицего типа, что позволяет рассматривать льяловцев в качестве прямых потомков (заселивших приледниковую зону вслед за отступающим ледником из Сибири) - одного из финских народов.


Брюсов А.Я., 1961. Караваевская стоянка // Сборник по археологии Вологодской

области. Вологда. Никитин А.Л., 1976. Неолитическое поселение Берендеево I // СА. № 1. Ошибкина С.В., 1978. Неолит Восточного Прионежья. М. Цветкова И.К., 1947. Раскопки Гавриловской стоянки // КСИИМК. Вып. XVII. Цветкова И.К., 1980. Погребения на стоянке Владычино-Береговая // Тр.ГИМ.

Вып. 51.

32


ЛЬЯЛОВСКИЕ ПОГРЕБЕНИЯ на СТОЯНКЕ САХТЫШ II

Д.А. Крайнов, Е.Л. Костылёва, А.В. Уткин (Москва, Иваново)

Льяловокие погребения - это одна из слабо изученных проблем

неолита Центра Русской равнины. Длительное время считалось (и казалось, небезосновательно), что ингумация как таковая не характерна для льяловокой культуры, однако, в 1980-е гг. на ряде памятников получены бесспорные данные о существовании у льяловцев этого обряда погребения.

Одним из таких памятников является многослойное поселение Сахтыш П (Тейковский р-н Ивановской обл.), которое открыто и исследовалось Верхневолжской экспедицией ИА АН СССР под руководством Д.А.Крайнова в 1962-1964, 1966 и 1978-1987 гг. В процессе раскопок на поселении вскрыто 1326 кв. м, собрано громадное количество вещевого материала, относящегося к различным периодам неолита, эпохи бронзы и раннего железа, изучены остатки разновременных жилищ и погребальные комплексы. Общее число исследованных погребений составляет 21. Из них 17 захоронений, включая три коллективных, являлись волосовскими, остальные четыре - льяловскими.

Первое льяловское захоронение (№ 11)1 обнаружено в 1964 г. (рис. 1: 1). Одиночный костяк находился в твёрдом материковом суглинке, чуть ниже основания культурного слоя на глубине 45-50 см2. Могильная яма не прослежена. Скелет лежал на спине вытянуто, головой на СВ. Верхняя часть черепа не сохранилась. Левая рука была положена вдоль туловища и плотно прижата к нему, а кисть находилась на бедре. Кости правой руки слегка согнуты в локте, кисть лежала между бёдер, несколько ниже тазовых костей. В области грудной клетки прослежены два пятна древесного тлена, очевидно, следы от вбитых в более позднее время столбов. Инвентарь и украшения отсутствовали. Около костяка в разных местах встречались вкрапления охры. Скелет, если судить по положению ног, скорее всего, принадлежал женщине. О.С. Гадзяцкая, производившая раскопки памятника в 1960-е гг., интерпретировала это погребение как льяловское,3но позднее оно по традиции было отнесено к кругу волосовских древностей4.

1 Для льяловских и волосовских погребений нумерация едина. 2 Здесь и далее глубина погребений и могильных ям дается от уровня

современной поверхности. 3 Гадзяцкая О.С., 1964. 4 Гадзяцкая О.С., Крайнов Д.А., 1965.

33

Рис. 1. Сахтыш II: 1 - погребение 11, 2 - погребение 19, 3 - погребение 20, 4 - погребение 21 [1 - рис. О.С. Гадзяцкой; 2-4 - рис. Е.Л. Костылёвой].

В 1984 г. обнаружено второе льяловское погребение (№ 19)1. Очертания могильной ямы зафиксированы на глубине 55-60 см. Она имела подпрямоугольную форму с округленными углами и корытообразным дном. Её размеры составляли 205х65 см, глубина около 20 см. Засыпка состояла из слабо окрашенного суглинка смешанного с отщепами и обломками верхневолжской и льяловской посуды, которых особенно много было отмечено в устье могилы (какая-то часть этих предметов просела в яму позднее). Костяк хорошей сохранности, лежал на спине вытянуто, головой на ЮЗ. Руки были согнуты в локтях, кисти сложены друг на друге в области пояса. Кости правой стопы отсутствовали. (Одна из её фаланг найдена возле правого колена). Инвентарь и украшения не обнаружены (рис. 1: 2). Череп, по мнению Г.В. Лебединской, характеризуется лапоноидными чертами и принадлежал молодой женщине.

Два льяловских захоронения (№№ 20 и 21) исследованы в 1985 г.2 Погребение 20 находилось в подпрямоугольной могиле с корытообразным дном, которая зафиксирована была на глубине 60 см. Размеры ямы

1 Крайнов Д.А., 1986. 2 Костылёва Е.Л, Крайнов Д.А., 1987.

34

составляли 180х80 см, глубина около 20 см. Засыпка состояла из слабо окрашенного серого суглинка без находок. Костяк хорошей сохранности, лежал вытянуто на спине, головой на СВ. Руки были согнуты в локтях, кисти сложены на животе. Череп и кости ног слегка присыпаны охрой (рис. 1: 3). Инвентарь и украшения отсутствовали. Скелет, судя по положению ног, женский.

Рис. 2. Сахтыш II. План раскопа: 1 – неолитические погребения, 2 - волосовские погребения, 3 - захоронения собак, 4 - ритуальные клады, 5 - волосовское «святилище», 6 – условные границы ритуальных площадок (I-II), 7 – древесный тлен от оснований волосовских жилищ в материке, 8 – столбовые ямы в материке [рис. А.В. Уткина].

35

Могильная яма погребения 21 обнаружена также на глубине 60 см, где она имела почти квадратную форму размерами 100х80 см. К низу размеры ямы постепенно уменьшались и на отметке 85 см составляли всего 80х30 см. Заполнение состояло из слабо окрашенного суглинка без находок. Костяк годовалого (или трёхлетнего) младенца очень плохой сохранности лежал на спине вытянуто, головой на ЮЗ. Кости были посыпаны охрой, более интенсивно - череп и ноги. В области пояса найдено шесть подвесок из зубов хищника (волка?) с нарезками на корневой части для подвешивания (рис. 1: 4).

Таким образом, все льяловские погребения на стоянке Сахтыш П одиночные, хорошей сохранности (за исключением детского), лежали в анатомическом порядке, вытянуто на спине. Ориентировка костяков была двоякой: два положены головами на СВ и два в противоположном направлении, на ЮЗ. Погребения взрослых субъектов лишены инвентаря и украшений. Три скелета были слегка посыпаны охрой. В целом, льяловские погребения составляли небольшой, компактно расположенный могильник (рис. 2) и имели однообразный обряд, чем они резко отличались от волосовских погребений Сахтыша П.

Последние представлены и одиночными, и коллективными захоронениями. Их ориентировка и расположение по площади могильника бессистемны. Положение костяков различно: встречены как вытянутые на спине и животе, так и скорченные на боку. В раде захоронений присутствовали анатомически неполные скелеты, что следует расценивать, в одних случаях, как результат преднамеренного трупорасчленения, а, в других, - по-видимому, как вторичность погребений. Часть погребённых сопровождалась типично волосовскими украшениями из сланца, кости, янтаря, и им сопутствовали ритуальные кострища и клады «умерших» орудий.

Льяловские костяки отличаются от волосовских и антропологически. По предварительному изучению некоторых черепов Г.В. Лебединская установила, что для льяловцев характерна ярко выраженная лапоноидность, тогда как волосовцам присущ в целом европеоидный облик.

И, наконец, льяловские и волосовские захоронения чётко разделяются стратиграфически. Первые обнаружены в могильных ямах, впущенных в материк, вторые - в культурном слое, причём волосовокое погребение № 18 находилось непосредственно над юго-западным концом льяловокой могилы № 19, а северо-восточная треть могильной ямы и 20 сверху была перекрыта ритуальным кладом орудий, относившимся к коллективному волосовскому захоронению № 15.

Датировка льяловских погребений может быть установлена лишь приблизительно, на основании оценки массового керамического материала лъяловского горизонта стоянки Сахтыш П. Здесь численно преобладают обломки посуды развитого и финального периодов развития этой культуры, однако, встречено и достаточно большое количество керамики

36

одного из этапов его ранней фазы, который датируется 3430±60 - 3330±60 (Ле-1889, 1583) гг. до н.э. К этому (или близко к этому) времени следует, очевидно, отнести и погребения, так как в засыпке прослеженных могил керамика отсутствовала вообще или были встречены исключительно обломки раннельяловской и верхневолжской посуды. Другими словами, льяловский могильник возник и функционировал где-то в период начального накопления льяловского слоя на поселении.


Гадзяцкая О.С., 1964. Раскопки стоянки Сахтыш II / Крайнов Д.А. Результаты работ ВВАЭ ИА АН СССР за 1964 г. // Архив ИА РАН. Р-1. № 2918.

Гадзяцкая О.С., Крайнов Д.А., 1965. Новые исследования неолитических памятников Верхнего Поволжья // КСИА. Вып. 100.

Костылёва Е.Л., Крайнов Д.А., 1987. Работы в Ивановской области // АО 1985 года.

Крайнов Д.А., 1986. Раскопки стоянки Сахтыш П // АО 1984 года.

37

Археологические памятники Волго-Клязьминского междуречья. Иваново, 1990. Вып. 4. С. 31-36.

К ВОПРОСУ О ПЕРИОДИЗАЦИИ И ХРОНОЛОГИИ

ИЕНЕВСКОЙ КУЛЬТУРЫ

А.Н. Сорокин (Москва)

Первая периодизация иеяевской культуры (далее: ИК) была предложена Л.В. Кольцовым в 1989 г., через 12-ть лет после выделения им этой культуры. По мнению Л.В.Кольцова, ИК в своем развитии прошла два этапа - ранний и поздний, каждый из которых он, в свою очередь, подразделяет ещё на два периода. Такая четырехчленная схема, по-видимому, традиционна для Л.В. Кольцова и в основе своей она восходит к периодизации 1965 г. для всего мезолита Волго-Окского бассейна. Попытаемся определить, оправдан ли подобный «традиционализм», тем более, что совершенно аналогичное подразделение получила и бутовская культура.

Общепризнано, что наиболее показательны для выделения культур эпохи мезолита предметы охотничьего вооружения, поэтому для простоты обратимся именно к ним.

К первому этапу ИК Л.В. Кольцов отнес три стоянки - Ладыжино III, Дальний Остров и Высокино VI. Главной отличительной чертой этих комплексов служит отсутствие трапеций. Нимало не возражая против такого принципа объединения стоянок в раннюю группу, отметим, что применительно к конкретным памятникам данное утверждение не совсем верно, так как в Ладыжино III трапеция имеется1. Найдены они и в Дальнем Острове во время раскопок А.Е. Кравцова 1989 г., т.е. лишь Высокино VI может быть отнесено по данному признаку к ранней группе. Помимо Высокино VI трапеции отсутствуют только в одной представительной иеневской стоянке - Староконстантиновской VI. Значит, только два этих памятника и могут быть отнесены к раннему этапу ИК.

Второй этап представляют, по мнению Л.В. Кольцова, стоянки Дмитровская I, Иенево II, Староконстанстиновские IV и VI, Черная Грязь I, Журавец и, возможно, Тростенская III (северная). (О Староконотантиновской IV говорилось выше). Если же рассматривать эту группу целиком, чётко видно отсутствие стандартизации в охотничьем вооружении. В Староконстантиновской VI, например, присутствуют асимметричные и черешковые постаренсбургокие наконечники стрел, косолезвийные наконечники и единственная трапеция, но нет постсвидерских наконечников. В Журавце, напротив, нет асимметричных и косолезвийных наконечников, представлены лишь черешковый постаренсбургский и постсвидерский, а также трапеции. В Дмитровской I

1 Кольцов Л.,1989. Табл. 47: 1.

38

имеются постсвидерские наконечники, асимметрич ный наконечник с боковой выемкой и трапеции, но нет аренсбургских черешковых и т.д. Таким образом, охотничий набор этой группы не коррелируется между собой. Если подобные неувязки не объясняются случайностями выборки или различиями функционального порядка, в чём как будто можно быть уверенным, то различия в наборе могут быть вызваны лишь хронологическими изменениями и, следовательно, объединение семи вышеперечисленных памятников воедино безосновательно.

Третий этап ИК (по Л.В. Кольцову) представлен стоянками Аптыново, Богоявление, Коприно и Пеньково I. Они объединяются по падению числа равнобедренных треугольников и по отсутствию постсвидерских наконечников. С последним можно согласиться, но нужно признать также и тот факт, что в Коприно, в отличие от других стоянок этой группы, представлены лишь трапеции и единственный косолезвийный наконечник, тогда как на остальных есть все разновидности аренобургских наконечников. Треугольники же, как редкую форму, вряд ли стоит абсолютизировать.

Четвертый этап представлен, согласно Л.В. Кольцову, стоянками Сельцо III, Титово, Тихоново I и Авсерьгово II, где сохраняются лишь высокие трапеции. Однако это не совсем так, во всяком случае, в Сельцо III, судя по рисунку1, кроме трапеций имеются «алтыновские вкладыши». Кроме того, принадлежность Тихоново I к иеневскому комплексу на основе факта перекрывания подстилающего его бутовского (? - А.С.) материала ничем не оправдана. В остальном же охотничий набор этой группы столь же разнороден, как и в прочих хронологических группах.

Сходные наблюдения можно сделать и для других типов орудий иеневских памятников, что не позволяет признать предложенную Л.В. Кольцовым схему периодизации обоснованной. Среди всего массива иеневских памятников, как говорилось выше, лишь на двух нет трапеций. Это - в Высокино VI и Староконстантиновокой IV. По-видимому, именно они лишь могут быть отнесены, если признать их гомогенность, к наиболее раннему этапу ИК. Наличие во всех остальных представительных комплексах трапеций не дает основания для их отнесения к раннему этапу. Памятники с трапециями, в свою очередь, могут либо иметь постаренсбургские наконечники с боковой выемкой и черешковые, либо не иметь их. Учитывая, что прототипами этих изделий являются аренсбургские формы, логично расценивать утрату названных предметов в охотничьем наборе поздним признаком и объяснять их исчезновение хронологическими причинами. Такова логика развития типологических рядов. Памятников без асимметричных и черешковых постаренсбургских наконечников, где их отсутствие нельзя объяснить случайностью выборки, также всего два - Иенево II и Коприно. По-видимому, этот признак и может быть разграничителем для стоянок

1 Кольцов Л.В., 1989. Табл. 51: 57.

39

развитого и позднего этапов. Установленная закономерность имеет параллель в стоянках деснинской культуры, где на этом же основании Л.Л. Зализняком выделены памятники типа Песочного Рва и Студенок, являющиеся ранним и поздним этапом единой деснинской культуры1.

Таким образом, для раннего этапа ИК должны быть характерны постаренсбургские асимметричные с боковой выемкой и черешковые наконечники. Вероятно, уже в это время появляются косолезвийные наконечники как прототип или промежуточная форма от асимметричных наконечников с боковой выемкой к трапециям. Трапеции же и треугольники пока не известны.

Второй этап знаменуется появлением трапеций при сохранении всех постаренсбургских форм. По мере омоложения возраста памятников асимметричные наконечники с боковой выемкой утрачивают свои вытянутые пропорции, превращаясь в так называемые «алтыновские вкладыши»; постепенно исчезают черешковые формы, но сохраняются косолезвийные наконечники и увеличиваются количественно трапеции. Указанные закономерности хорошо прослеживаются на примере стоянок Староконстантиновские IV и VI, Ладыжино II, Журавец, Дмитровское I, Богоявление, Пеньково I и Сельцо Ш. На заключительном, третьем этапе исчезают «алтыновские вкладыши», не известны черешковые и асимметричные постаренобургские наконечники; косолезвийные наконечники немногочисленны. Основную роль в охотничьем вооружении играют трапеции. Треугольники из-за их немногочисленности вряд ли могут служить серьезным хронологическим репером, однако несомненно их тяготение к финалу культуры (Пеньково I, Сельцо III, Иенево II), По нашему мнению стоянка Сельцо III должна быть раньше Иенево II и синхронна Пеньково I, т.к. в ней, в отличие от Иенево II, ещё сохраняются асимметричные наконечники с боковой выемкой. Таким образом, ни о какой «деградации» ИК на позднем этапе речи быть не может, напротив орудийный набор стоянок Пеньково I и Иенево II наиболее полон и совершенен, хотя охотничье вооружение и претерпело существенные изменения. Во всех предшествующих рассуждениях не определялось положение постзвидерских наконечников. Их роль в качестве культурно-хронологического показателя пока не ясна. Они, как правило, в иеневских коллекциях малочисленны и часто происходят из подъёмного материала или смешанных комплексов. Тем не менее, если анализировать коллекции по этому признаку, то в ИК могут быть выделены две группы памятников: типа Ладыжино III (Староконстантиновская VI, Журавец (?), Богоявление, Пеньково I, Коприно, Сельцо III и т.д.) и памятники типа Дмитровское I (Высокино VI, Староконстантиновская IV, Иенево II и др.). Первые дают исключительно аренсбургские формы, вторые - сочетание аренсбургских и

1 Неприна В.И. и др., 1986.

40

свидерских черт. Подобная картина наблюдается и в Верхнем Поднепровье, где имеются памятники типа Боровки и типа Коромки, первые - без, а вторые – со свидерскими признаками. Причём, обе традиции существуют на всём протяжении культур, как бы параллельно. С чем связано такое устойчивое сохранение двух традиций, сказать пока однозначно нельзя. Возможны несколько вариантов объяснения:

1. ИК не была единой; в неё искусственно объединены две группы сходных, но разнокультурных памятников.

2. ИК едина, но представлены разные её хронологические этапы. 3. Памятники с постсввдерскими наконечниками смешанные, без них - чистые. 4. Присутствие в ИК поетсвидерских наконечников отражает моменты

контактов с инокультурным населением или относится к явлениям стадиального порядка.

5. Их наличие в ИК вызвано функциональными причинами. В настоящий момент все предложенные объяснения равновероятны.

Действительно, присутствие постсвидерских наконечников в иеневских материалах может свидетельствовать и с смешенности комплексов, и об их генезисе из стоянок типа Коромка Верхнего Поднепровья, и об их возникновении в качестве стадиального явления, и как продукт влияния какой-либо из постсвидерских культур. В Волго-Окском междуречье ею могла быть наиболее вероятно, бутовская культура. В последнем случае такое заимствование было осуществлено, судя по датировкам стоянки Беливо IVA, уже в начале существования ИК, т.к. бутовская культура заканчивает своё существование уже в бореальное время. Сказанное исключает тезис Л.В. Кольцова о якобы агрессивности ИК, её вторжении в бассейн и вытеснении бутовской культуры на восток Волго-Окского региона. Кроме того, по-видимому, нельзя объяснить наличие постсвидерских наконечников в ИК влиянием памятников Верхнего Поднепровья (точнее Посожья), т.к. не ясно, чистые ли там памятники или нет.

И в Высокино VI, и в Староконстантиновской IV, отнесённых нами к началу ИК, постсвидерские наконечники имеются, что могло бы свидетельствовать о её генезисе на базе памятников типа Коромки, однако, как отмечалось, чистота самих этих памятников не бесспорна, во-первых, а, во-вторых, - существование на Посожье на протяжении всего позднего мезолита памятников типа Боровки (без постсвидерских признаков) точно также, как и в ИК памятников типа Ладыжино III на всем протяжении её существования, заставляет склоняться к другому объяснению. Нам представляется, что если исключить возможность механического смешения разнокультурных материалов (чего нельзя сделать по отношению к Высокино VI и Староконстантиновской IV), то наиболее вероятно следующее предположение: появление постсвидерских наконечников в ИК отражает момент (моменты) контактов её населения с бутовским населением. Причём, начало такого взаимодействия относится,

41

судя по имеющимся датам, не позднее, чем к рубежу преборёального и борёального периодов. Моментом выражения таких контактов как раз и служат памятники «смешанной традиции» с признаками иеневской или бутовской культур, в которых чётко выражена инокультурная примесь, но вес её в комплексе конкретного памятника крайне невелик. Таким образом, присутствие полутора постсвидерских наконечников в Иенево II, отнесённой нами к финалу культуры, после их временного отсутствия (исчезновения) в ряде стоянок предшествующего времени легко объяснимо фактом заимствования или «метастазами» реликтовой формы, а не «разрушением предлагаемой хронологической цепочки». Впрочем, в любом случае, вряд ли стоит преувеличивать значение этих форм в Иенево II.

Эпизодичность постсвидерских наконечников на фоне эволюционного развития постаренсбургских наконечников и трапеций свидетельствует, в тех случаях, когда материал позволяет однозначно исключить смешанность коллекций, скорее в пользу спорадического заимствования этой формы.

Аренсбургские традиции в «чистом» виде присутствуют только в памятниках деснинской (песочноровской) культуры. Если идея об аренсбургской подоснове песочноровской и иеневской культур, отстаиваемая Л.Л. Зализняком, в целом не вызывает возражения и является, по-видимому, верной, то, напротив, конкретное связующее звено, предложенное Л.Л. Зализняком, - стоянка Боровка - вряд ли может быть признана переходным (от Аренсбурга к Песочному Рву) памятником, из-за отсутствия в ней чётких асимметричных наконечников с боковой выемкой (представлены только «алтыновские вкладыши») и присутствия двух трапеций. Более того, в настоящее время вряд ли вообще можно указать на такой переходный памятник, коллекция которого была бы представлена выразительным числом орудий.

Теперь о хронологии. В отличие от типологической (широкой) датировки в настоящий момент нет ни одного памятника ИК, датируемого независимыми методами атлантикумом. Все имеющиеся палинологические определения относят ИК к бореальному времени (Ладыждно III, Митино V, Коприно, Дальний Остров). Рубежом РВ/ВО-I датирована по С14 стоянка Беливо IVA, материалы которой свидетельствуют о влиянии постсвидера на ИК. Другими словами, у нас нет пока серьёзных оснований говорить о существовании ИК за пределами бореалъного времени, что позволяет ограничить её эволюцию именно указанным отрезком.

Таким образом, в настоящее время в развитии ИК может быть выделено не более трёх этапов, время их существования пока не ясно, но, по-видимому, не выходит за пределы борёального периода.

Предлагаемая схема основывается на типологической теории и не подкрепляется пока, как и периодизация Л.В. Кольцова, стратиграфическими или чёткими хронологическими данными. Однако,

42

она исходит из логики развития типов изделий и, вероятно, более соответствует действительности.


Кольцов Л.В., 1989. Мезолит Волго-Окского бассейна // Археология СССР:

Мезолит СССР. М. Неприна В.И., Зализняк Л.Л., Кротова А.А., 1986. Памятники каменного века

Левобережной Украины. Киев.

43


КРЕСТ ХVII в. из НИКИТСКОГО МОНАСТЫРЯ

на ПЛЕЩЕЕВОМ ОЗЕРЕ Н.В. Левицкая, Л.Б. Сукинá, (Переславль-Залесский)

В собрании Переславль-Залесского музея хранится перевезённый в 1919 г. из Никитского монастыря надгробный крест ХVII в. Надгробия в виде вертикально установленных крестов характерны для Новгородско-Псковских земель и только в ХVII в. появляются в единичных экземплярах в бассейнах Оки и Верхней Волги. Переславский крест по своему типу близок к древним надгробиям-крестам ХIII-ХVI вв. Он восьмиконечный. Его треугольная вершина имитирует тесовую кровлю традиционного древнерусского деревянного креста-«голубца». Высота надгробия 76 см, ширина 45 см, толщина 16 см.

Декорировка креста отличается от более древних произведений мемориальной пластики. С одной стороны надгробия «оборонной» резьбой (вырезается фон, а орнамент возвышается над ним) выполнено изображение восьмиконечного «голгофского» креста со ступенчатым основанием, «проросших» копия и трости с губкой. Такая техника резьбы по камню получила распространение во второй половине ХVII в. В более раннее время изображения «голгофы» помещалось только в средокрестии и выполнялось в традиционной манере путем врезного рисунка. По обеим сторонам изображения креста глубоко резаны буквы обязательной религиозной формулы: Ц (Царь) СЛАВ (Славы) IС (Иисус) ХР (Христос). По контуру этой стороны надгробия идёт гладкая рельефно выступающая широкая полоса.

Всю плоскость другой стороны надгробия занимает выполненная полууставом с элементами вязи надпись: ЛЪ(Т)А 7128 /1619/ ГО(ДУ) 0(К)ТЯБРЯ В(Ъ) 27 (ДН) УБИЕНЪ РА(Б) БЖИ ИВА(Н) АЛЕ(К)СЕЕВИ(Ч?) ЛЕНО(В). Текст не расчленен на отдельные слова. Буквы надписи резаны глубоко и достаточно аккуратно. Лигатур четыре: "ЛЬ", "ЯБ", "АБ", "ИИВ". Выносных букв 11-ть: "т", "ду", "к"(два раза), "н", "б", "дн", "в", "ъ". Сокращенно под титлами написаны: "дн" - день, "бжи"- божий.

Углы концов креста имеют утраты, что затрудняет прочтение имени погребенного. Возможен вариант: «Иван Алексеевич Ленов», хотя «ленов» может быть частью какой-то другой фамилии, начало которой утрачено. Боковые грани концов креста имеют резное оформление в виде двух вертикальных полосок с косыми параллельными насечками.

Белокаменный крест из собрания Переславль-Залесского музея представляет интерес как редкий для Верхневолжья тип надгробия. Вероятно, сложившиеся веками традиции изготовления надгробий-плит

44

помешали широкому распространению заимствованных из Новгородско-Псковских земель надгробий-крестов в этом регионе.


НАДГРОБИЕ АННЫ ПАНТЕЙЕЕВОЙ из ГОРЩКОГО

МОНАСТЫРЯ на ПЕЩЕЕВОМ ОЗЕРЕ Л.Б. Сукинá, Н.В. Левицкая (Переславль-Залесский)

Во время реставрационных работ на территории Горцкого монастыря в Переславле-Залесском при прокладке траншеи для теплотрассы были обнаружены фрагменты белокаменных архитектурных деталей и надгробные плиты ХVI-ХVIII вв. Среди этого материала выделяется хорошей сохранностью надгробие Анны Пантелеевой 1767 г.

Плита трапециевидной формы. Её длина 65 см, ширина в изголовье 44 см, в ногах 43 см, толщина 7,5 см. Плиты такого размера обычно вставлялись в нишу в стене храма над местом погребения знатного или очень состоятельного человека. Подобная традиция была распространена в ХVII-ХVIII вв. и в Переславле-Залесском (несколько таких плит до сих пор находятся в стенах храмов Даниловского и Никитского монастырей). Возможно, что плита Анны Пантелеевой тоже была вмурована в стену одной из городских или монастырских церквей.

Декорировка плиты несколько архаична для 60-х гг. ХVIII в. В верхней части плиты - рельефное изображение двух ангелов, держащих в руках плат c Нерукотворным Спасом. Изображение несёт черты стиля барокко: ангелы больше напоминают типичных для барокко путти и облачены только в набедренные повязки. Три четверти плиты занимает овальный медальон, оправленный в раму с растительным орнаментом по углам. В систему декора не включены традиционные для барочных надгробий элементы геральдического и аллегорического характера 1

В период, когда ведущим стилем во всех видах искусства становится классицизм, провинциальное барокко надгробия Анны Пантелеевой воспринимается как анахронизм, вызывает ассоциации с декорировкой произведений древнерусского прикладного искусства второй половины ХVII в.

Согласно традициям барокко надгробие было двухцветным. Хорошо сохранилась раскраска зеркала медальона. На бирюзовом фоне

1 Ермонская В.В. и др., 1978.

45

низким рельефом выделяются белые буквы надписи: 1767 ГОДУ МЕСЯЦА ГЕНВАРЯ 6 ЧИСЛА 2 ЧАСУ ДНИ ПРЗСТАВИСЯ РАБА БОЕИЯ ВДОВА АННА ПОНРЕЛЕЕВА ДОЧЬ ОТ РОДУ ЕЙ БЫЛО 50 ЛЕТ И ПОГРЕБЕНА ПРИ СЕЙ ЦЕРКВИ, А СЕЙ КАМИН ТАЧИЛ МОСКОВСКОИ К.Г.П.С.

Надпись выполнена полууставом с ограниченным количеством выносных букв. Их всего пять: "л", "с", "т", "н" (два раза). Единственная выносная буква под титлом - "с" в слове «преставися». От более раннего времени сохранилась традиция написания предлога "от" через "омегу" и выносное "т". Слова в тексте разделены точками. В целом, надпись, как и орнамент, отличаются некоторой архаичностью,

Плита Анны Пантелеевой является единственной в собрании Переславль-Залесского музея, на которой имеется монограмма автора или мастерской «К.Г.П.С». Судя по тексту надписи, надгробие, вероятно, выполнено в Москве, а не в Переславле-Залесском, как более ранние1. В ХУШ в. в Переславле работало много московских архитекторов. Им заказывались новые городские и монастырские храмы, поэтому, видимо, и представители переславского дворянства и зажиточной части горожан всё чаще стали заказывать надгробные плиты московским резчикам.


Ермонская В.В., Нетунахина Г.Д., Попова Т.Ф., 1978. Русская мемориальная

скульптура. М. Левицкая Н.В., Сукина Л.В., 1989. Надгробные плиты из собрания Переславского

музея // АПВКМ. Вып. 2.

1 Левицкая Н.В., Сукина Л.Б.,1989.

Управление культуры Ивоблисполкома...

Documents