антипериодическое антикоммерческое литературное издание газетного типа/ 2010 как н.э. / выпуск търи (търи)/ тираж — 99 экземпляров / география содержания и распространения незначительна (не имеет никакого значения) / распространяется безусловно (цена каждого экземпляра назначается читателем) / редактор выпуска — иван бекетов / тыщ

выпуск търи (търи)импринтинг импринтинг импринтинг импринтинг импринтинг импринтинг импринтинг импринтинг импринтинг

импринтинг импринтинг импринтинг импринтинг импринтинг импринтинг импринтинг импринтинг импринтинг

Пространство поэзии — если хотите мир — еди-но. Зачастую трудно определить расстояние от некоего пункта А — в котором (или где?) появля-ется (или проявляется) автор — до назначения-означивания пункта Б, где он воплощается в читателе. Непреодолимое количество троп-путей-расхождений следования от слов к смыс-лу — от строк к молчащим промежуткам. Прод-лённое в восприятии. Что остается выбирать и куда следовать в ситуации ходьбы-поиска? Похоже на найденное сходство. Отыскавшееся видение-ведение. Отголоски образов в исполне-нии.

Со всеми наилучшими И.Б.

от собирателя номера

бернар Варгафтиг

стихи разных лет(пер. а.парина)

* * *

Да будет мой рассказ построен из осязаемых вещейСтол повседневная работаИ беспорядок и безденежье и вдруг письмоЗа полчаса до открытия бюро по найму

Так прижимаются друг к другу песнь и немотаТень и её движенье к солнцуВкус влажный измороси и солома

Тот кто кричит на противоположном берегуИ будто я бегуК жизни моейГде ходишь ты

* * *

Что станет со словамиКогда я перестану сочинятьОни обрывки сделанных вещейКрая абстракций их углы

Захлопнутые словно лифт ландшафтыНесущиеся вниз (считайте этажиглаза не пяльте на попутных пассажиров)

Нет дажеНе прядево времениШевелящееся наподобиеПакли пеньковой меж брёвнами риги

* * *

Времён противоборство Наклон и угол слова

Вилы облиплиПтицы охрипли

Пучки неровных нитейВплоть до нутра зеркал

Поскольку смертьБросает вызов мне

Теперь я не дерзну молчать

* * *

О как мне хочется чтоб вещи совпадали(Оправдываться ни к чему)Пишу закраины ласкаюИзнанку ящикаСмещаются воспоминанья явьЗажатая в мгновеньеПриёмник чтобы числить мигиИ книги чтобы школьников учитьЯ времени даю скользить в движеньеКак дверцам двум стенного шкафаСкользить даю

Антикоммерческое антипериодическое издание Ышшо Одын основано в июне 2009 года в Алматы (Казахстан). Параллельно с изданием был основан проект «Угол Слуха», цель которого презентовать творчество уже знакомых публике писателей, а также — новые имена, организовать диалог между читателем и писателем, попытаться вернуть связь между различными родами искусства, связь меж-ду поэтами, художниками и музыкантами. Рукописи, пожелания и предложения принимают-ся по следующим адресам:

Павел Банников paul.pogoda@gmail.comИван Бекетов ivanbeketov@gmail.comЮрий Серебрянский saiora@union-estate.kzСайт издания: http://sites.google.com/site/yssoodyn/

о проекте

* * *

Наше детство оно блуждаетТам где не пристают словаИ светК тому в чём есть росток утраты

Растягивая стены мы сводилиПод скрип дверей Затёки от морозов прошлых зимМы вместе жить хотелиПространство жестовГде я ничегоНе осмелюсьСдвинуть

Со временем мы приобщились к забвению Зачем орать что все вокруг вруныИ я ведь самБолтал

Что ты меня дождёшься

* * *

Как будто бы поройСтановятся тесныСлова И сновиденья

Осталось нам одноЖесты нашиУдерживать Против нас

Ничто нас не напоминаетПейзажБез вечера Без утра

Который неподвижно длитсяСмерть чья-то не твояЖивое деревоВне превращений года

* * *

Присутствие в котором времяТак ни к чему и не ведёт

Как буря что будоражит

Вещи которые надоСнова поставить на место

В письме потеряно слово

Уйти (Ах и меж темСжать твои руки в раже)

Память где вижу тебя обнажённой

Где ты прибегаешь дажеКогда окликаешь меня

Вопросами которые я тебе задаю

* * *

Речь внезапно превратиласьВ дождь и травку на пригорке

Свет нахлынувший пейзажВдруг разорванный как вечер

Где заснуть пожалуй значитВысшей меткости достичь

Для орлов воспоминанийЧто парят в движеньях наших

Здесь на кромке первых словХаос и его подобье

* * *

Я сочинял дома и краскиИ лицаКоторые молчали

Дверные скрипы облик мнимый

Твердеет влага в глазах звериныхИ окрики желтеют

Я пробегал ступениИ коридорыГде повторялись тениЯ пробегал через стенные Шкафы в которых Твои висели повсюду платья

* * *

Язык поддельный Кто входит кто выходитТащу тебя тудаЧтоб ты заговорила

Как прошлое где жить И ждать вдвоём с тобоюНа край столаОблокотившись

Иные жесты натираешь До блеска день за днёмПотом кладёшь на местоКак медную посуду

* * *

Уста пустынные упорно урчанье речь лишённая корнейО шевеленье слов всегда похоже на морщины смерти оноКолеблется на кромке слуховНе медлит на порогах ржавых вёдрах на тех рассказахГде все слова скользят

марат исенов

* * *

часом раньшеэто прозвучало бы иначе

часом позже не знаю

а сейчас

сейчас это ветви деревьевсветятся через весь дождь

* * *

...то что ты чувствуешьчто ещё можешь почувствоватьне является темой для разговора

за разговорами вообщепроступают какие-то трещиныи всегда присутствует точто сквозит между словами...

* * *

...камни – валуны перемещаются по дворуодин из них самый крупныйза двадцать лет преодолел расстояниеот помойки до детской площадки

расторжение из между овцами и валунами

* * * …и тогда молчание стало вторым словомтем самымкоторым нас окликаютоднажды

* * *

…надежда во что бы то ни сталовсегда нуждается в оправдании как и человеккоторый вам всё рассказал…

* * *

…дар непоправимостиэто каждый раз проявляется таксловно зовёт кто-то издалекаи почти безнадёжноно ты не понимаешь откудане понимаешь но чувствуешьи отозваться не можешь…

* * *

…взгляд опережает всегда кинематограф

слышишь что кто-то проситно собираешься сеять

видишь как трескаются поля ладони твоина которых сталкиваются в разбегелинии и годы

наши магнетические кускибезгласно вопиющие доктора доктораон нас покинул

намагниченныев долгу у электричествамы пытаемсяпритягиваемся

пальто – франкенштайн

отталкивающеон покинул нас в отвращении

взгляд опережает кинематографсолнце рассвета стирает туман над полямигонит в даль и там вдалекеголосят невидимые мортиры

всегда опережаетследит сейчас за рождениемдождевого червя

это дождевой червь

на мокрой ещё ночной землепередает посланиена языке подземного морзе

изображает знаки вопросов

и разум его ещё прохладен…

* * * …это настигает внезапнословно бы тебя застализа коллекционированием листопада

подражая имты всю жизнь старалсябыть чем-то недолгим…

* * * ...ровесники зеркал ...такие непонятные кентавры в некоторых обитает время полугондола – получеловек

ветер касался их и они звучали каждый из них произносит одно – два

каждая на свой лад очень странных но точных слова

хрупкие чугунные буквы алфавита… не больше…

* * * …говорит бланшо это его голосмы видим что-тообретаем способность что-то увидетьтолько тогдакогда это что-то начинает видеть нас…

Денис ларионов

Следует держать камеру на плече.Л.фон Триер,Т.Винтерберг "Обет целомудрия"

раз два

Настройка

раздватри

Настройка приборов отчаяния чёрныйклюквенный пятничный сок

Переводы больше не переливаются до последнейкапли буквы далекий стук и

Листа пустота запятая ["...пиши от руки аесли не пишешь пиши от руки..."] медленный мёдЛенивый ля-ля ядови

*

Прямая атаки ["...письмо на стекле-20 оси ординат."] кусает себя за хвостВратарь пропускает мяч между глаз

<...> побеждает

Зола

Кусает себямокрый хвост

Или вот так"ещё раз услышу вырву поганый язык"

* * *

полостного сияния словои опасно для глазо котором легенда ля-ля

география коркой горетолько не пъедестали словесные игры долойумножая на Она коричневом днегде испуг где амок

* * *

вывалившись из водывынырнул в ваннупрошептал прошипел ненавижуразделяющие и скотчи вообще не был вброшен

в линейное время вклееная ладоньвправо влево вперёдвыдранный вон и вид сверхуplaying in victim

пластика параллельна послевоеннойтело падая затаятрение левой ладони о белоеперсонального опытадабы рвать ткань

ДРУГИЕ ПРИНИМАЮТ ЯД

В квартире триллера дубль эго Не надо! Не надо!Экстатирует в эпизоде.

На скелете события сшито-как-хочешьИ,словно Эндо и Ауто, неподвижноНа узком экране-см. "Субъективный идеализм"-Элементами мелодрамы.

"Мета,ты где?Как резать вены здесь?Куда уходит дискурскатастрофы на анонимной основе?"

И я не смотрю эту пьесу.

Мы не знакомы.

Манифестарно разделены.

ТРИЛЛЕР

Слоёная ткань фатерлянда,самокритика без вытеснения.

Сюжет сжимается как слизистаяжертва в нежной извести контекста.

Теперь здесь агрессивная среда, где

а).осколки роз, подрезанные взрывом климата;

б).опыт тока.

Оптика немеет.

Трое на берегу травмы.

марат багаутдинов

* * *

Запутываясь в нитях равновесийКанатоходец, выбившись из сил,Под купол цирковой себя повесил.Весь мир в ногах, как обувь – износил.

Глядит вперед, как будто не боится.Канат как будто соткан из свобод. А зрители, размазав страх по лицам,Синхронно ждут, когда он упадёт.Факир сожрал почтовых голубей…Ребенок запускает самолетик…Бумажный, самый прочный самолетик.

«Прости бумагу – не стерпелось ей.

Распотроши очередную высь…Но не сорвись. Ты только не сорвись. Вниз не смотри, глаза не закрывай.Тех, кто сорвётся – не пускают в рай.Ты подожди, я подрасту – потомНа радость всем – мы вместе упадём».

* * *

Не покупай своим детям кукол с большими глазами –Они страшныеНе верь кукловодамНе пей с кукловодомНе разговаривай, если смотришь на водуЧеловек умирает один разКукла – существо многоразового использования.Не выбрасывай волосы из своей рукиНи о чем не думай, завязывая узелкиЕсли кто на тебя охотится – не бегиПомоги ему.

Никогда не получай писем в конвертах без обратного адресаНикогда не открывай писем в конвертах без обратного адресаНикогда не читай писем из конвертов без обратного адресаДуракНе понимай того, что в них написаноНе верь в то, что ты понимаешь.Темнота. Темнота. Темнота. Темнота. Темнота.Если чего-то боишься, – заведи кота.Если ангел-хранитель по-прежнему слеп и глух –Заведи двух.

* * *

Люди курят лишь для того, чтоб не сойти с ума.Чтобы не видеть как пропадают те, кто им дороги.Эгоисты. Мир дереализован. Вокруг туманС запахом пороха.Как же хочется вынести из дома весь сор и хлам.Как страшно выносить из дома весь сор и хлам.Как не хочется жить в доме, где лишь сор и хлам.

Ты навечно останешься там,Если никто не решится тебя убить.Ты никогда не бросишь курить.Ты никогда не сойдёшь с ума.Полынь… Полынь… Тфу ты! Туман… Туман…

Посмотри – у них в глазах ледяное крошево,Ощути – их голосами разбавлен яд…Ты когда-нибудь слушал, о чём говорят прохожие?Ты прислушайся. Знаешь,Они о тебе говорят…

А люди по улицам ходят…В высказываниях последовательныВ поведении упорядоченыОбманов восприятия не выявляютЖалоб активно не предъявляютЧувствуют себя хорошо…

Раздувшиеся трупы моряковНапоминают спелые арбузыОгромные и вкусные арбузыНапоминают трупы моряков.

Шам-марш, шаммарш! Все вокруг играют в фарш.Ать-два-ать-два!Отлетела голова.До свиданья, голова…По уколу – и в дрова.

А люди по улицам ходят…

Видите у этой женщины слезы?Ещё бы – вас бы на таких то дозах.А через пару недель, быть может,Будет ржать, как лошадь…И будто бы даже не убивали сына…Любимого, маленького совсем еще сына.Воспитывала одна, без пенсии и квартирыПока одному /из нас/ не показалось, что стал вампиром.

Лежит теперь тоже, этажом ниже….Нейролептическим воздухом дышит…Ест те же помои, из такой же тары. Возмущается, когда кричат санитары,Которых катастрофически мало. Как было бы, если б на всех хватало…

А люди всё ходят и ходят До тошноты последовательныДо ненависти упорядоченыВообще ничего не выявляютЖалоб, сволочи, не предъявляют

* * *

Сегодня и завтраи так каждый день.

Спонтанное смятое расписание

Чувство белого притупилось

Значение красного переоценено

ЗначениеКрасногоПереоценено

* * *

Полный мужчина с наполовину недействующим лицомзакусывает печенью алкоголь.

Баба, оглядываясь на шнур,со злостью везёт утюгом по столу.

Мальчик, два солдатика — он и она.

Светлая жизнь в тёмном углу.

* * *

Эти трогательные чашечки За надписью «Руками не трогать»Лучше, и в правду, не трогать.Гид помнит, как из них пила маленькая принцесса,Ещё до того, как стать могущественной королевой,Уничтожившей свой народ.

* * *

Russia

Страна Достоевского, ситца и пиццыНа толстой подошве.

Обратный билет окрыляет.

Юрий серебрянский

Чувствуют себя хорошо…

Если месяц не пить лекарстваПопадешь в тридесятое царствоСтанешь радужной несмеянойСамой грязной и очень пьяной.

Чтоб на все хватало силПокупайте коаксилФеварин, феваринВместо масла маргарин

Добрый доктор АйболитПолечи шизофренитМы по фене да по галеЧто-то очень заскучалиДобрый доктор АйболитМы без сыпи и без гнидПоложи в свою больницуНе забудь за нас молиться

В голове и за спинойНад тобой и надо мнойГолосамиГолосамиСмейся, господи, над нами.

А люди по улицам ходятВ высказываниях последовательныВ поведении упорядоченыОбманов восприятия не выявляютЖалоб активно не предъявляютЧувствуют себя хорошо…Главное, чтобы людиЧувствовали себя хорошо

* * *

Человеку свойственно ошиваться Рядом с другим человеком. Ласточки вьют гнезда электромонтёрам.Жёсткий диск памяти скрипя, потирает. Дождь? А я думал, Это рыба в пруду играет.

* * *

Я поднял камень, На котором надпись: Здесь был океан. Устрица движется ракообразно, Улица влезла трамваем в окно. Всё, что прекрасно - Было прекрасно, Только погибло давно.

* * *

Яма

Опускайте

* * *

Я буду маленький жить в своем черепе. Костерок разведу. Бог с ним, с холодом. Черт с ним, с голодом. Страшно внутри мертвеца.

* * *

Бело-лунная походка лежит у самого полотна. Три минуты до электрички. Рюмку найдет обходчик.Хлеб съедят воробьи.

* * *

Воздух входит, отсеивая слова Взгляды, причины.

Страх бальзаковских женщин – Бальзамированные мужчины.

Лысая сахарная головаВ платке. Табуретки в ночь с пятницы на субботу

Снятся тубе маленького оркестра.

Горсть конфет,Увядшие листья блинов

Бабушка, я не ем чужих мертвецов.

* * *

Страх не любит,когда гуляют по его лесу.далеко обходя деревния спущусь в метровсё, что нужно мне,современному человеку,я куплю, замолю, посмотрю в кино

* * *

Есть разные мелкие опасения и неявные страхи,Что всплывут таки эти весенние дикие трахи.Выйдут они мне боком, из тебя с последом,Через двадцать лет ты будешь знатной бабкой,Я – тайным дедом.Тайный внук мой с такими же как у меня глазамиНичего не подозревая, подбежит к своей милой мамеИ картаво расскажет ей, что какой-то там страшный дядькаНа скамейке. Посмотри, он уселся там посерединке.А когда мы пойдем к бабе Тане? Что такое поминки?

* * *

Магазин «Камушки»

Зимним вечером отправили за хлебом.Холодно.Почти темно. Пар изо рта.Всю дорогу думаю: вот вернусь – там печка, пирожки, Баба Шура придет в гости.Вернулся: печка, пирожки, баба Шура пришла.

* * *

Взгляд обернувшегося всегда двусмыслен,У похоти – кукольное лицо.Тридцать три года – сакральная цифра,Посмотри на моих бойцов.Помнишь, Ассоль бежала по кромке,По лезвию бритвы, под стол пешком.Если кто-то еще не видел детского порно,Неплохо на www.deliciousmovies.com

АБСТРАКТНАЯ ВОйНА

Во время войны танки заправляют кровью. Танк много жрёт –Это скажет любой офицер. Офицер много жрёт –Это скажет любой солдат. Солдату главное услышать команду «Вперёд»,Важно: пуговицы в ряд. За нами глобус земли,Два раза по часовой, И ни шагу назад.

ПОСЛЕ ЛИЛИЧКИ

Прикосновение к одиночеству не удаётся.Ни с той стороны, ни с этой,Не удаётся.Но одинокое дерево посреди степиНевольно притягивает взгляд.Подойдя ближе, я вижу,Что у этого дерева уже есть своя птица,Которая поёт ему флейтой, Согревает изнутри, сидя в дупле.Я готов проглотить её в себя, с наслаждением выпить тёплую кровь,И почувствовать угасающее биение её сердцаВ такт своим уходящим шагам.

1.

Теперь это не имеет значения, невзирая на то, что ещё мгновение тому даже направление взгляда,казалось, обещало пределы вещи, преступающей ежемгновенно представленье пространства.

Вещь состоит из сомнения в том, что значение слова, к ней прикреплённого, в перспективе сливается с ускользанием смысла. К примеру: пыли, затянувшей поверхность стола, или обгоревшей спички, либо ржавой булавки, невесть когда обосновавшейся в раме окна.

Между зрачком, большом пальцем правой руки и тем, что, медленно расточая своё вещество постепенно всплывает в пределах высказывания. Длинный, извилистый путь, полет листа из эдема.

Двоичность берегов. Тающий лёд. Отвесные пряди света. Опустошённые взглядом (на любом уровне глубины), также употреблением,

предметы исполняются силы, угрозы по мере истечения энергии. Щит Ахилла, в спиралях которого блуждает тень каждого, чей взгляд туда упадёт, как лист из эдема, — тень с фонарём Горгоны в руках.

Их имена цветущие грозы. Словно молнии катят свой путь через пороги места, изменяя длительности (отрезки не равные между собой) ожидания. Однако, оно и есть чистая, как число, —фермата, значения которой равны смыслу перехода в умозримом пространстве, пребывающем вне перехода “верх / низ”. Таким образом, черты иного (всегда) словаря явственней, в нём бедное отражение дерева вторгается в дихотомию “помыслить” — “представить”, — таковым видится излучение невинности речи. Её поглощающей нищеты. В 7:00, 10 марта, в утро, изменившее ветер шести направлений.

2.

Which is was happens when things came to nothing, and they always do.Edward Foster

Если какая-то деталь машины, пишет Витгенштейн, прекращает работать, её уже нельзя считать деталью машины. Мне кажется, в этом высказывание брез-жит некое подобие ошибки.

сон, пробуждение <...>вскрик наплывающий, сон, пробужденьек дыханью рядом привыкнешькак псы привыкают к морозам.<...>.

Витгенштейн говорит об исключении детали из общего механизма, который, надо полагать, продолжает действовать, — однако о прекращении действия машины в целом ничего не говорится. Следовательно “не-работа” части цело-го являет собою отсутствие определенной функции, точнее её распределение среди других частей, однако если даже предположить “чистое” отсутствие (как несвершаемый глагол), оно, отсутствие предполагает некую собственную функциональность в системе “продолжающей работать (можно допустить, что неправильно) машины”, полагая изменение её телеологии.

Определение ночи.Накануне дождя ветер <...>песок с островов плоских <…> уходитьвоздух ползёт между пальцев.На льне в изголовье <…>

Что возможно сравнить с тем, как незнание предстает функцией познания, а беспамятство, забвение необходимым условием работы памяти.

контур лица твоего, отдалённый <…> тесным столетьем.Жизнь предметов холодна и бестенна.В пёстром узоре не ищут иного.

Таким образом, тавтология — это процесс, выводящий из работы понимания

аркадий Драгомощенко

мелеЮщие Вещи

“деталь за деталью”, вплоть до полной остановки “машины” восприятия. Но одновременно с этим это процесс воссоздания целостности вне различия и сходства. Ash se transforme en miel

только сон, пробуждениеповод <…>шероховата чертами бумага.Ярчайший бесцветности час.

ИЗОБРАЖЕНИЕ ПЛАНТАцИИ

What you have done, Odysseus,We know what you have done…

Ezra Pound. The Cantos, IV.

Тавтология не является мыслимой точкой равновесия значений, но описанием пространства между появлением смысла и его расширением.Расширение (игра по принятым правилам на отвесном свету) совмещается со строением отсутствия. Отсутствие почти, — необходимый остаток, — всегда недостаточно. Недостаточность, стремясь к полноте, заключает субъект в предложение.

Предложение длиться (бежать): продлевать след угасания — в итоге описано сочетанием «заглянуть за часть речи». Речь расстилает пейзаж факультативности форм. Форма (игра по принятым правилам на рассвете) — разновидность внимания; биение «поэтому», в смысле, «из-за». За окном располагается другое окно. Окно в этом случае — описание желания, т. е. зрения. Зрение не существительное, оно — не исполняемая форма глагола «чтение».Чтение перебора условных пространств (игра по принятым правилам в беспечном саду, лето благоприятно и руки просты), но чаще чтение очерчено путешествием в ландшафтах необязательных форм; на полях выцветает стерня и замечание: «писать…».

Писать историю каждого имени. Пусть первой будет страница, когда появляется Гермоген (игра по не принятым правилам в ночь, когда осыпается клён; в ту ночь написал, что никогда не стану писать), который, оказывается, не имеет ни к чему отношения. Отношение предполагает соединение в возможности вне направления. Направления листа, если слетает, не «сосчитать». Считая по именам, возможно представить, что порой имя шлёт отражение, где неполнота обретает собственное завершение, т. е. в нас. Нас — местоимение множественного числа, винительного падежа. «Падать». Опиши, как падать, не касаясь поверхности притяжения, совлечённого… (игра по забытым правилам в углу переулка, а за спиной ветер несет мусор вселенной) в лёгкость любви. Любовь — как разъять то, что «отсутствие», но при этом моет волосы ветер, сносящий назад представления о том, что там могло бы случиться. Быть означает не только статью в словаре, но и телефонный звонок, когда говорится о «бытии», которое рассыпается в эхо, — однако в распределении частот слово забыто. «Забыто» просачивается в забвение — (игра, правила, лето, смена сезонов, «мне холодно», вероятно стоит поздняя осень) то, что ранее не поддавалось ни описанию, ни полноте. Полнота, не только исчезновение того, что снимается именем, она — не предложение длиться, но будто икота, кончики пальцев, немеющие на ракушечных отмелях шёлка, поскольку лето в мяте благоприятно, разновидность внимания расположена в направлении при пересмотре пространства, но чаще: правила листьев, система связей при ветре, наплывающем со спины, сзади, застывающем в равновесии тавтогологии «одиссей / цитата».

Подпись к изображению:Возрастание атмосферического давления при постоянстве западного ветра накануне выходных дней, когда произошло погребение дельтоплана..

Подпись к подписи изображенияБлизорукость есть нечто вроде средства обобщения, если принять во вни-мание, что каждому следу надлежит знать о предшествующем, чтобы найти себя в смещении. Безопасность обещает только одно — слияние вещи и сло-ва. Легче вообразить изображение как уловку времени. Каждая вещь и сло-во — и не слово, и не вещь. На самом деле все заключается в том, чтобы найти то, чего никогда не было. Поди туда не знаю куда. Они похоронили дельтаплан. Вечером. Закат. Длинная тень у полы пешехода. При не оше-ломительном стечении публики. Дельтаплан закопали в сырой, а далее (глубже — таково слияние) вовсе мокрый песок немного южнее яхт-клуба

на Крестовском. Мы, с Трембитского, подтянулись на яле. Вилась мош-кара. Канал походил на отвратительный детский почерк про «ничего не знаю». Не знакомые мне люди сидели на полотняных стульях. Как на сессии disgrace. Птицы не пели. Глаза сидевших были мучительны. Причина погребения дельтаплана предельно понятна — отсутствие малозначащей, какой-то неописуемо гибельной детали, фрагмента. Того, что по свидетельству Бхагавадгиты создаёт нас, как не це-лое, но вожделеющее того. На закате при публике. Дельтаплан по-видимому с честью сыграл свою икарийскую роль. Прощай механическое тело летания. Я с удовольствием вспоминаю этот необязательный эпизод. Есть ещё кое-что, о чём следовало бы сказать. И уложив без хлопот парус, а после уложив сло-женный дакрон, а затем переломанные полые ребра в сырую уже вскипающую водой яму, мы разогнули спины, бросили по пригоршне песку, а затем открыли вино. Fly, robbin, fly. Это — закат в дельте, на островах. Там светлей. Прощай дельтаплан. Тебе уже не увидать островов, тебе не вос-парить на плоской местности и не присниться зеркалом, расходящимся на части в соприкосновении с восходящим потоком. Кто ты и зачем не понять, в какой раз рассказы-вая сон о похоронах дельтаплана, как будто мы действи-тельно приглашены на ужин с приветливыми богами.

КИТАйСКАЯ ЧАШКА

На чёрной глазури лимонного цветаи зелени нежной с оттенком рассвета –китайские листья…В бутоне вишнёвом – два глаза и мордочка лисья…цветок бело-розовый с бело-сиреневым – пара!В одном – андроцей – это жёлтая фара,в другом – ядовито-зелёная плюшкас лиловым вокруг ореолом…

И на столе самом голомтакая вот чашечка, финтифлюшка,заставит вас думать о грациозно-весёлом,как в детстве игрушка.

Искусство Китая – над жалом жестокости вечности сказочной школа.Единоутробные сёстры: чернильница из фарфора,бумага и тушь,кисть и пушка…

Горшок, нагреваемый с крысой внутри,растущий сквозь тело бамбуки капли по темени голому мернотук-тук –китайские пытки.

На термосах снегири и бабочки на полотенцах – осколки Ли Бо и Ду Фупережитых разлук…

Я чашку китайскуюс чаем, заваренным по-колымски,роняю из рук…

Пусть пьёт из неё папа Римский…

А мне из-под Владивостокапришлёт жестяную,окунув её в речку Вторую,оглянувшись стооко,мной не преданный друг.

Скажет кто-то: ворую…,или же – озорую…

Но вновьчугунные вестималиновозреют вокруг.

* * *

Как будто там – дом…

Дерево ждёт, когда я догрызу свой сухарьи выйду к нему,и останусь с ним,и не умру,

и буду стоять, как марал в снегу,как никуда не спешащий дым,

как царь, добровольно покинувший Содомзолотого жира,

видящий молнии и слышащий гром,застывший столбом,но уходящий от мирав небо

думой о корневом…

Как будто здесь – улица, там – квартира:

смотрю над кухонным пластиковым столомна дерево, инкрустированное февральским снегом,едва зримое за запотевшим стеклом…

Как будто я – дерево, роднящееся с человеком

умозрением будущего, тоскующего о былом…

* * *

Здравствуй, облако, похожее на крокодила, разинувшего пасть,на глазах превращающееся в голову Микеланджело,затем – апостола Петра, затем – в улыбку пираньи.Рядом – крепость, готовая пасть,абрис пагоды, профиль ангела…Превращения эти заранеене угадать, наблюдать их – напасть,особенно в нагорном небе июньской ранью.

ТРАГЕДИЯ

Что делают эти герои-звери? Структура трагедии показывает,что они шествуют (пароды и эксоды), борются друг с другом

(агоны и стихомифии), плачут (треносы и коммосы). О.М.Фрейденберг

Шествие ошеломлённого разумасопровождают борьба и плач.

Трагедия не изменяетсвоей структуре.

Торжественный строй приобретаетнесущееся вскачьвнутривенно, как пальцы на клавиатуре,играющие хорал,

как раскаты жизни в памяти приговорённого,когда его зачехлит палач.

Винтовку бросай, переплывая Уралвеличия, иначе – конь ускакалв попоне бюро похоронного.

Разногласие окружающего с глубинным мукою переиначь,змеиное победи голубиным.

Ржаво-оконногоземного шара угомони мячпобедой над наносным исконного.

Судорогами и всхлипамишаг богов обозначьпод свободными липамипсихиатрической крепости,где верховный бог – главный врач.

В наше время в изложенном не вижу нелепости.

Пароды и эксоды,агоны и стихомифии,треносы и коммосывгрызаются в железобетонный калач,издавая звуки, преобладающие в любом эпосе.

Обугленность мысли – раздирающий клетку грач,дающий потомство буквами в летописи…

* * *

Не бравирую духом, не всегда выпадало гордитьсяпобедой его над отпущенным здесь остальным…Дух мой не был стальным,но случалось, он радовал миром иным,в измеренье которого был я – вольная птица –и, немея, справлялся с притяженьем земным,выпадая в полёт за возможность разбиться.

Только кровь, что я видел, – не дым,и чужим горе, рядом живущее, обозначить не смея,с каждым прожитым днём всё трудней и труднее умею с небом радостным слиться…

Но, память о прежних полётах имея,благодарно хочу помолиться –вне всяких религий,за миги, когдаволей Бога себя был сильнее:

бедарифмовалась со словом «звезда»,

а саднящее плоть понималось,как ахинея…

Не бравирую духом – не всегда…

Василий муратовский

* * * Я нарисую лист, похожий на расплющенную мордустепной лисицы формой…

И цветом – на фоне августовской синипросвеченный лучами солнца заходящего –на ситцы башкирских девушек, ведущих хороводыпо травам сильных, вольных линийлугов былинных Салават-Юлаевской свободы,мне предоставленной для этого сравнениямузеем детского прочтения.

Я нарисую мёдом взятый, нежно-зелёный,скуластый, остроносыйлист,на буром крестике распятый,с него не снятый,уже имущий воскрешение в лазури рукопашной небосвода,объемлющейвсе времена и все народы,где каждый мыслящий о красоте, как в детстве, чист,где воздух выпитый опять на высоте,где Словом колоситсяхлеб отравленный…

И Слову внемлющийвдруг в сурике обычного закатаприметит охру резвых силуэтоввсех на свете – том и этом – лис,играющих вокруг останковвсех на свете – том и этом – танков.

* * *

Осторожно освобождённый от скорлупы грецкий орех,правильно разломленный напополам, – братпары сдвоенных затылками алебард;разъединённых при совокуплении бабочек;двух (взглядом снизу) летящих голубей;двух полушарий человеческого мозга,между которыми – перегородка, напоминающая в анфас птицу-лирохвоста…

Лира – заколка сутив имени грецкого ореха.

* * *

В этом тоже есть своя радость не говорить ни о чём:как кирпичи плечом работающего с верой в правильность действий подростка ощущал прежде, стопки тишиныпределами сосредоточенных на молчании устощущаю ныне,

вопию в пустыне невосприятия слова, безголосо снова и снова впадая в речь, как в рабочий ритмстроительного хорала, наполняющего Вселенной движение крови вдоль натруженных сухожилийпо расширенным молчаливой работой венам.

* * *

Холод кафеля на балконе –благо ладоничеловека, не спавшего ночь

в думе об ушедшем прочь,но оставшемся навсегда

как шум листьев в памяти о распиленной кроне,

ветками которой к зрачкам подносилась звезда,упраздняющая мрак всех сущих(прошлых и грядущих)

агоний.

* * *

Эти снежные волны намётомна уровне призрачных в пору, ночную февральскую, крон: есть намёкина очертанья движений(едва уловимых –и лишь на мгновенье)утраченных мною любимых…

Стаей милых тенейнаполняет в сей миг небосклонроговицу, сетчатку, зрачки – эти сети, бредовые бредни, мордушки, сачки,неводанеизбывной печалимоейпо оставившим здешние дали…

И чем крепче сердце сжимаетнепоправимая зрением этого светабеда, тем правдивей родное в родное перед глазами моимиживыми врастает…

Только вспыхнет в сознании: «Это!» –и Оно, дорогое, не дешевея нисколько, обликоблакомизменяет…

Знаю,стончерез призму обыденностивизуального воплощеньялишён,

но когда не один биллионнаших стонов в урочище «небо – земля»вдруг сбиваются в общую белую стаюсквозящего выпукло мокрого снега,

если даже не вижу,но милое, что навсегда остаётся, как будто бы исчезая,оголённого сердца приветствуя веком,кроной нервной системы: снежинки,былинки,слезинкинад бруствером рамы оконнойбалконнойреальной –реальный,реально я осязаю

и вижу картинки,картины,скульптуры жизни духовной, сакральной…

С непониманьеммне кровногохмуросхожусь в поединкеи в небо снежинкойрезнойулетаю…

александр месропян

<…>

возьми к примеру слово «ненадолго»продолговатое и сладкое как виноградина переполненная сентябрёмположи его в рот прижми его языком к нёбутолько будь осторожнее и не закрывай глазаа не то поперхнёшься вдруг и умрёшь с кем это я говорю всё время то в рифму то таккак попало

<…>

что за жизнь такая пошла вот вернулся мартбедная девочка ты меня помнишь помнишьа я всё портвейн подгнившее яблочко бардя больше не буду а ты меня помнишь помнишьверишь любишь ли помнишь как бы не выпал снегвсё начнётся раньше чем можно себе представитьвот вернулся март мой маленький как во снесвернулся калачиком чтобы к утру растаять ты меня видишь сквозь двор проходной сквознякзябнет себе не меньше чем эти троеодин из них я второй из них просто такспросил прикурить а третий темнее кровитянет своё весь город из центра к морюизо всех щелей лезут позорные сукичто ни напишешь сразу волною смоети весна на басах западает вторые сутки

поцелуй меня в щёчку собачка я растаю толькоя колючий лапками перебирать по пустому пляжутусклый пергамент сухой мандариновой долькине похож на праздник бедная девочка дажеесли я тебя знаю знаю совсем другоюили даже совсем другую всё дальше большене дотянуться тебе до меня рукоюбоже

* * *

мы вспомнилинет мы сами придумалимы были уверены что сами придумаличто смерть сильнее всехмы танцевали хей-хомы кричали друг другу старик ты генийглядя на поле боя где смерть шла первым эшелономстройна и достойнаи правда к вечеру все умерли

а когда все умерлимы увидели и сказали господичто же мы натворили

так мы теперь чуть что и говорим

* * *

в последнее время вглядываясьв поля безмятежности все окна закрыв нафигсомневаясь что там за холмами есть жизнь думаю надопоглядеть в сети приход поездов расписанье дождей ночь хотя бычто-нибудь такое что ещё нам тут предстоит а то не поймукак-то мне лететь стало окровеннее и дышать легче совсем легков последнее время

* * * точно так же как позвякивает ли поскрипывает старый фонарь на ветрупокачиваясь позвякивает ли поскрипывает так сразу не разберёшьэтой ночью заполночь недалеко за окном колесо ли того кто в безветренное умруедет едет затем что пришла пора ты его не трожьхуже будет или как повезёт не знаю но лучше не надо далучше к стене отвернись постарайся дышать ровней не дышать вовсепритворись что спишь что нет тебя будто не было никогдачто поскрипывает позвякивает не по тебе что скорей бы осень

Жанна прашкевич

* * *стихи как беременностьнужно долго высчитывать дни чтоб понять от кого они

* * *

главный вопросгде и когдасостоитсянаш актприёма-передачитепла

* * *

в этом деле главное главное не поддаться на уговоры все виноватысами выбрали жить на той стороне улицы где темнеет раньшев крайнем доме где хутор кончается каждую ночь за край женикогда никогда не заглядывать главное не надо и всё не надо

а ещё не надо оглядываться когда разводишь огонь мало ли что тама ещё не надо оглядываться когда за окном дождь и никто не звонит тебебудем считать что это дыханье дыханье ангела твоего хранителяа время течет себе по прямой а потом вдруг раз и скрывается за поворотом

* * * у меня тут рядом река так получилось что я не виделеё наверное целый годдаже больше знаешь работа дом смерть смертию смерть погоняет вота у реки берега помню один повыше другой пониже один полынней другой наоборотна одном из них я живу на другом кто-то другой живёт

а в реке есть рыбы живые рыбы они живые я видел их на базареони разевали рты скользили сказать говорить ничего не сказалия даже не знаю точно как переводится ли сполна имя моей рекина оставшиеся после нас языки

* * * что мигрень что ничего не хочется а ничего и не будеттак это всё ветер тут ничего не попишешь ветер во всёмвдоль единственной мне дороги запросто перекатываетмаленькие солнечные сады последних яблокподнимает мимо меня свору собак натасканных на горизонтменяет всёвынимает душу

положь её обратнопожалуйста а впрочем пустьоставь как есть так даже легчеа то кого-то чем других всё время жальче

а так нечестноиногда проснешься ночьючто кто-то плачет пусть уж лучше ветер

чем дальше тем темнеет раньшечем глуше заморозки ближепо крыше иней тем оно спокойней смахнёт крылом и даже станет старше

* * *

пролетают мимов их глазах — презрение и вопросыони думаютникогда не будем

такими

скучными злымитолстымивзрослыми

* * *

слишком много кофеприступы паникивы обо мне ничего не знаете

хочешь быть как янадо быть готовымзавтракать таблеткамиужинать тяжёлымалкоголем

* * *

с половины первогодо половины второго -полпервого, полвторого,салат, чай, десерт(не жалуюсь на аппетит) -таинственный незнакомыйнапротив — тоже включенв мой комплексный обед

* * *

не лезьтам трупы прелестных девушекони повесились на собственных платьяхни разу их не надев

(надо ли говорить,что в шкафу моих желанийты — один из них?)

* * *

именно в этот момент когда в нижней части города идет дождьа в верхней уже лежит снегмне вдруг становится ясночто я воюю сама с собой

* * *

последний трек и пора, пора... идти, бежать... куда?не домой, конечно, но с работы — точноиз разных бизнес-центров тянемся в такси, в супермаркеты, друг к другу, в гости,сквозь пробки, вместе не спатьпросыпаться, делать завтраки,прощаться, разбегаться по офисамоткрывать ежедневники и в конце дняпоследним пунктом в расписании видеть чьё-то симпатичное имя

* * *

внутри тебя музыкая так хочу заглянуть тудатам где нежноепод толстой коркойфальшионо светится

тихо, я вижуосторожно

отогну краешекполюбоваться...

а так буду старатьсядержаться подальше

* * * врать нельзя и нельзя доверятьдокторам, адвокатам, себеобычно болячки -побочные действия лекарствот старых болезней(вот так жизнь загибает нас раком)

* * *

где постелить заранее знать быутром гордо бинтую свою наготув белый флаг покорённой -вчерашнее мятое платье

* * *

искусство становится ближевот и я в изящном полуоборотевдохновенно рисуюйодную сетку на попе

* * *

сколько раз было -вскрывали, врывались,стреляли точнов сердце и рукуя же как ящерицаотбрасывала тело

смотрела лишьчто будет дальшекак вспарывают нежное брюхоищут и наевшись уходятпотом меняю замки

живу дальшекаждый раз удивляясьлюдям

* * *

я удивлена, что мнекак-то совсем не жаль...наверное толькопо этому поводукак-то жаль ещёсаму себя.совсем немного

* * *

странно, что ты живешь на балконеэто такой большой высокий балконс огромными окнами, на первом этажена этом балконе только кроватьи ты много спишьи на тебя смотрят людии от этого ты быстро худеешь

я же хочу тебя защититьвешаю шторы, закрываю окнано как-то не помогаети мне поэтому больно(чёрт возьми, почему на балконе?!и вообще почему ты спишь в моих снах?!)и чувство вины

двое прохожих смотрят на нас у них недобрые взглядыя просыпаюсь в момент, когда они выламывают нашу дверьи уже слишком позднои мы оба погибнем

просыпаюсь от плачапотому что не защитиласебя, собой, от себяведь всё в этом сне— и балкон, и те двое, и ты — это я

Стихом моим незвучным и упорным

Напрасно я высказывать хочу Порыв души, но, звуком непокорным

Обманутый, душой к тебе лечу. Афанасий Фет

Любой текст, как впрочем и всякая материальная вещь, следует из не-коей логики, как надтекстовой реальности, и логики самого языка, как реальности текстуальной. Логика же сама по себе как данность явление контекстное, возникающее при взаимодействии явлений либо процессов как противостояние и способ этого противостояния. Являясь следствием противостояния, логика диалектически обеспечивает противостояние как таковое, иначе можно сказать, что логика либо есть, либо её нет. Это и так, и не так. Когда отсутствует логика, мы говорим, что это нелогично, забывая о возможности иной, по разным причинам нам недоступной, логики. Для начала выделим типы человеческой логики. Их всего два: логика стереоти-пов и логика чувств. Некоторые, исходя, видимо, из представлений о добре и зле, жизни и смерти, боге и сатане, Инь и Ян, и памятуя о бинарных оп-позициях, ошибочно говорят о женской и мужской логиках, забывая, что и тот, и другой типы в разной мере присущи обоим полам. Следует помнить и о том, что, являясь биологическим и социальным элементом системы Все-ленной, человек в обыденности чаще руководствуется логикой животного. Божественная же логика, как и логика демоническая, являющиеся равно-значными и различающиеся лишь вектором направленности, в целостности своей человеку недоступна.Примером логики стереотипов может быть следование любой философской концепции, научному построению либо религиозной обрядовости, исходя-щее из понимания своей правильности и устремлённости к истине, воз-можной лишь в рамках данной парадигмы. Так, невозможно одновременно следовать диамату и Библии, православию и исламу, идеализму и мате-риализму, необходим выбор стереотипа, лежащего вне самого человека и являющегося достоянием культуры, как целостности достижений обще-ства во всех областях деятельности, как материальной, так и духовной; здесь возможны два варианта: либо стереотип навязывается воспитанием и средой, либо человек сам выбирает его, исходя из собственного опыта, так или иначе, логика стереотипов является необходимым следствием са-моопределения индивида в среде, как элемента системы между другими элементами. Логика чувств же не ориентирована на внешние факторы, она исходит из понимания индивидом себя как целостной и самодостаточной структуры. Логика чувств порой неверно определяется как интуиция, тогда как интуиция относится скорее к области самих чувств, являясь промежу-точным звеном между рецепторами (их всего пять) и чувствами, такими как гнев, ненависть, любовь. Логика выглядит как модель собирания частей в целое, посредством мысли, слова, образа, действия, что, собственно, и отражено в названии (греч. λόγος). Взаимодействие логики стереотипов и логики чувств можно показать на примере половых отношений в человече-ском обществе, где в силу социального порядка нарушаются биологические законы природы: следуя логике стереотипов, навязывающей индивиду не-обходимость таких отношений, человек выбирает партнёра, сообразуясь с логикой чувств, порой не понятной ни только окружающим, но и самому индивиду.На пересечении логики чувств и логики стереотипов появляется поэзия, когда индивид стремится выразить своё эго, так называемый лирический мир, общедоступными средствами языка и образами культуры, пытаясь декодировать явления одной системы символами другой. То есть поэзия лежит именно на границе, на стыке означенных систем и не относится в полной мере ни к одной из них. Как явление прежде всего текстовое, она существует в виде знаков, лежащих в зоне языка, относящегося к области стереотипов. Порядок стереотипов-знаков лирического, или поэтическо-го, текста содержит в себе сообщение чувственного характера. Сообщение материально и соотносится с законами времени, чувство же одномоментно, оно вне законов; как явление духовного порядка, неизмеримое материаль-но, оно лишено истории, так как лежит вне плоскостей времени, тогда как сообщение-текст включает в себя множество временных осей.

мохнатая лапа седьмая тёмной полоской таракана вываливается из памяти поэмы страниц посекундно

Во-первых, время текста – это отрезок времени, который автор затратил на его написание, во-вторых, то время, которое понадобилось читателю, чтобы воспроизвести мысль и звук, с разной степенью адекватности уста-новить его значение и значимость, в-третьих, время – повествовательно и изобразительно запечатлённое в тексте; кроме этого к плоскости времени текста относится его история – фабула о том, когда текст был написан, каков его источник и носитель и множество материальных вещей, необ-ходимых для его воспроизведения – это либо бумага, краски, обёрточный материал, в некоторых случаях – очки и другие инструменты, либо огром-ный комплекс средств, обеспечивающих работу воспроизводящего устрой-ства – это электрическая розетка, ГЭС, АТС, километры проводов и сетей, налоговая инспекция, ремонтно-приборная мастерская и само устройство, являющиеся знаками текста, наряду с языковыми знаками. Так история, обеспеченная как факт пребыванием материальных вещей во взаимодей-ствии, происходящем во времени, проявляет себя не только как процесс,

Владимир Воронцов

Fet(опыт о поэзии24)

но и как рассказ о процессе. Рассказ этот предполагает не столько пове-ствование, сколько запечатление, и, являясь необходимым для развития взаимоотношения элементов в дальнейшем (в будущем, что всегда пред-полагается историей), подвержен искажению под воздействием неадек-ватного отражения.Лишь благодаря отражению в восприятии существующий мир обретает смысл и цель, то есть объективность обусловлена субъективностью. Вос-принимаемый частично мир посредством логики объединяется сознанием в единое целое в образе, а после – в мифе, как системе образов, далее происходит формирование фабулы о мифе и новой фабулы, собираю-щей множество предыдущих фабул в некое подобие пучка фабул; когда множество таких фабульных пучков превышает возможности восприя-тия, каждая составляющая фабулы теряет изначальную оригинальность, трансформируясь в стереотип. В процессе истории и эволюции сознания логика проходит путь от стройной системы образов и мифов в область множественности разрозненных стереотипов. Чувственная же сторона пребывает как бы вне воспринимаемой реальности – в сознании воспри-нимающего объекта – человека. Окружающий мир воспринимается этой стороной иначе – через ощущение связи воспринимаемой части мира в данный момент с целостностью внутреннего состояния воспринимающего сознания.Поскольку чувство одномоментно и лишено истории его фабула невоз-можна, а запечатление происходит лишь в сознании как его потрясение. Через поиск соответствия в слове чувство и соответствующий ему момент отображаются в области стереотипов и существуют в двух плоскостях как чувство поэта, переданное через стереотипы текста, и чувство читателя, почерпнутое им из текста. Оба эти чувства обусловлены текстом и суще-ствуют параллельно друг другу.

слеза стекла в оконной раме мутью тараканьих глаз над деревом и снегом выступает

Описать этот процесс можно на примере двух параллельных плоскостей, одна из которых, хоть и объективна по своей сути, может быть описана и рассмотрена только при наложении на неё второй плоскости. Вторая же в свою очередь лишена объективности и существует как описание пер-вой. Если представить под первой плоскостью весь мир и человека как его часть, второй плоскостью будет система знаний и методов познания-описания – наука, искусство, религия – социальные стереотипы, т.е. культура. Первая плоскость таким образом статична, она принадлежит вечности и любые процессы в ней возможны лишь в отражении её вто-рой плоскостью, которая развивается по законам динамики и подвержена влиянию времени. Первая плоскость при подобном рассмотрении выгля-дит бесконечной, тогда как вторая ограничена пространством и временем и описывает лишь часть первой. Если представить возможность пересече-ния таких плоскостей в некоторых точках, то одной из таких точек будет поэзия, лирический момент. Это такая точка, где вечность соприкасается со временем, предполагающим, во-первых, цикличность, т.е. замкнутость на себя, а во-вторых, линейность – начало и конец. Чувство, недоступное описанию, хоть и часто упоминаемое, лежит в первой плоскости – в вечно-сти. Описывая чувство, поэты обычно говорят о сердце, о крови, каждый раз, таким образом, подчёркивая невозможность его описания, ведь серд-це – это орган человека, работающий как часы и подверженный тлению, как и всё временное, тогда как чувство шире понимания тленности.Человек воспринимает описанную часть вечности, находясь как бы вне её, во второй плоскости, обусловленной стереотипами – в культуре. Чув-ство осознаётся человеком как нечто непонятное, запредельное, как чудо; если отнести это к вышеописанным плоскостям, то чувство, существует в плоскости вечности, а во времени проявляется лишь в момент пересе-чения плоскостей, оставаясь для человека немотивированной мерой по-ведения – логикой. Такая логика не поддаётся описанию в категориях стереотипов, но поскольку вторая плоскость стремится описать первую, возникает лирика – попытка запечатлеть чувство, вписать вечность во временность, так рождается поэзия. Как рассказ о том, что не поддаётся описанию.

рассказ зрачка выстреливает зелёным песком с запахом высохших тара-каньих яиц

Обретшая форму рассказа или запечатления поэзия используется чело-веком как способ собирания информации об объектах и процессах мира средствами логики, не присущей самому миру, обусловленному культурой, системой стереотипов. Так поэзия стремится выйти за рамки чувственно-сти и описать предметный мир и надмирную реальность. Поэтическая фор-ма, вовлечённая в исторический процесс, находит способы изображать мир средствами фабулы. Это уже эпическая поэзия. Как форма эпическая поэзия выглядит собиранием опыта эпох, многих поколений, передающих друг другу информацию для дальнейшего её запечатления, как интенция же или высказывание – коллективным чувством эпохи. Поэт, известный или безымянный автор, или же не один автор, а народ, берётся описывать строй жизни и быт людей, богов и героев, являющихся достоянием исто-рии, в описание он вкладывает интенцию, которая несёт чувство не одно-го человека – поэта, а эпохи, участником или наследником которой он является. Исторические события, вовлекаемые в поэзию, таким образом, имеют отпечаток вечности, не только потому что информация о них сохра-нена в текстах и будет храниться человечеством до конца, но и потому что поэзия сама по себе лежит в точке пересечения времени с вечностью.По мере развития социальных отношений человек среди себе подобных ощущает недостаток чувств, появляются новые формы чувственной мо-тивации, обусловленные социальной природой человека, такие как па-триотизм или религиозное чувство. Это чувства не коллективные, но ин-дивидуальные, отражающие отношение человека к коллективу. Пытаясь высказать подобное чувство в словесной форме, поэты создали такие литературные жанры как, например, гражданская лирика или индустри-

13

альная поэзия. Если понимать поэзию как пересечение-соприкосновение объективности-вечности с субъективностью-социальными-стереотипами, – таких отношений, мерой которых служит человек – явление объективное, вовлечённое в социальный порядок стереотипов, упомянутые жанры, по природе своей к поэзии имеют мало отношения, хотя не лишены порой ре-чевых изысков. Но, будучи втянутыми в поэтический строй как систему, об-ретают все свойства поэзии и вовлекают социальное, по сути – вторичное, чувство в плоскость вечного.Поэтическая интенция индивидуальна, она развивается по мере совершен-ствования души человека и пересекается с поэтическим строем – формой, принадлежащей коллективу людей, объединённых языком, и развиваю-щейся в ходе исторических процессов. Поэтическая форма образуется воз-можностями языка, включающего в себя, кроме системы семантических и грамматических знаков, доступных лишь носителям данного языка, систе-му знаний, доступных всем людям, и ограничивается мерой стиха, языку не свойственной. Знания как основа культуры являются общечеловече-ским достоянием, принадлежат всем людям, не разделяя их по языковому фактору, тогда как язык – понятие не общечеловеческое, а этническое, разграничающее-ограничивающее людей на носителей казахской, русской, немецкой и проч. культур. Национальный язык по сути является кодом на-циональной культуры, знание же, содержащееся в нём, оказывается шире национального понимания и принадлежит культуре как общечеловеческое знание. Чувство как знание индивидуально. Высказываемое чувство как интенция воплощается поэзией в дискурсе поэтического текста. Так инди-видуальное знание передаётся знанию коллективному, что отражается в тексте; само чувство же остаётся собственностью индивида – частью души человека, автора текста как создателя дискурса и читателя как его участ-ника.Главное, что поэзия даёт читателю – не семантическое повествование и строй образов, метафор, речевых каламбуров, не идея и тема, а приоб-ретённая их средствами интенция, т.е. чувство, не соответствует тому чув-ству, которое этими же средствами передал автор. В этом смысле поэзия субъективна по определению. Как субъективен по отношению к языковой реальности поэтический язык, обусловленный не только и не столько рече-выми приёмами, принятыми в языке и лингвистике, сколько особой мерой речи, дозирующей информацию, – стихом, т.е. графическим разделением текста на строки. Но не всякие стихи есть поэзия. Рекламный текст, по форме может быть стихотворением, но при этом не содержит поэтической интенции, как не содержит её и множество стихотворений, имитирующих поэтическую форму и не следующих чувству. Изначально под поэзией по-нимался любой творческий процесс и искусство как таковое, само слово в греческом языке означало делание или творение (ποίησις). По большому счёту поэзией является весь мир как процесс создания и творение бога, как искусство абсолютное, где объективный мир служит выражением абсолют-ного чувства – интенции Творца. Поэзией является и культура как создан-ная людьми субъективная реальность, содержащая социальную интенцию – чувство единства всех людей в процессе её создания. В дальнейшем, в ходе размежевания искусства на виды, роды и жанры название поэзии со-хранилось за версификаторством, стихо-творением, что не отрицает, одна-ко, возможности поэзии в прозе, музыке, живописи, кино…

из TV спектра журнала калейдоскопом радуги и слёз его усы вещает дихло-фос и нос не чует в нём обмана

Если поэзия не подчиняется в полной мере ни логике чувств, ни логике сте-реотипов, но сочетает их как двуединая система, которую можно разложить на части: объективность/субъективность, вечность/временность, поэт/чита-тель, чувство/стереотип, интенция/текст, содержание/форма, фраза/пауза, – то такая система всякий раз представлена одной частью, но не возможна без второй, которая предполагается, но не присутствует, она как бы недо-сказана. В недосказанности кроются неясность и кажущаяся неточность. В соответствии недосказанной части высказыванию лежит красота. Как явле-ние природное красота происходит из гармонии – соответствия всех частей объекта самому объекту и вечности. Красота искусства-поэзии в том, что недосказанная её часть соотносится с чувством читателя-зрителя – воспри-нимающего объекта, т.е. человека, и в его душе досказывается – находит соответствие, происходит катарсис, который высвобождает в человеке чув-ство красоты. Красота поэзии ещё и в том, что поэзия служит взаимодей-ствию индивидов на уровне чувств. Каждая индивидуальность объективна по природе, но субъективна для любой другой индивидуальности в контек-сте культуры. Субъективно всё, что поступает в сознание извне – знание о мире, обусловленное социальными стереотипами, объективно лишь воспри-ятие индивида и его чувства. Иными словами – объективности вне меня нет вообще. Объективен лишь я, мои мысли, идеи и чувства. Но субъективен для других людей – это относительная субъективность. Вместе с тем – весь мир, навязанный мне культурой, созданный ей в моём сознании, – также субъективен – это субъективность абсолютная.Объективность, таким образом, состоит из взаимодействия субъективно-стей. Множество миров-систем-субъективностей влияют друг на друга, соз-давая движение – условие существования. Без движения не возможен ни мир как объективность, ни его описание как субъективность-социальность-культура, ни человек, понимаемый как единство объективности и субъ-ективности, природы и культуры, индивидуальности и социальности. При соприкосновении этих составляющих возникает момент прозрения – лири-ческий момент, когда человек осознаёт свое единство с миром и восприни-мает мир как вечность, в результате этого возникает поэтическая интенция – стремление запечатлеть чувство, передавая его другим людям. Поскольку у чувств нет языка, поэзия запечатлевается в материальных объектах как картина, звуковой ряд или текст. Поэт пользуется знаками языка. Вне мо-мента прозрения чувство не перестаёт существовать, не уходит в небытие, но существует в бытии как напоминание о его обратной стороне – небытии. Это и есть поэзия. Напоминание о вечности во времени. Объективное вос-приятие объективного мира мерой чувства, а не навязанной мерой культу-ры. Это то, что есть у меня – моё, а не общее, но свойственное каждому. Принадлежащее человеку от природы, а не потому что принадлежит всем, как культура. Это моё и только моё – весь мир. Мой мир. У тебя тоже есть

мир. Он другой. Это твой мир. Поведать друг другу о наших мирах мы можем, только описав их средствами внешнего мира – культуры, как бы инвентаризируя свой мир, давая всему названия и номера. Наши миры через их описание соприкасаются, возникает их соответствие. Так су-ществует поэзия – как особый мир, предполагающий совпадение инди-видуальных миров. Поэтический мир находится вне объективного, т.е. вне моего личного мира, вне мира каждого из нас, и в то же время он не принадлежит коллективному миру – культуре, но лишь описан ею, запе-чатлён как момент совпадения.Не стоит воспринимать культуру как нечто античеловеческое, в силу своего социального, а значит субъективного, происхождения она огра-ничивает и подменяет природную сущность человека, но вместе с тем культура обеспечивает человека как мир средствами связи с другими мирами-людьми. Средствами взаимодействия субъективностей. Коллек-тивным сознанием. Благодаря культуре все люди объединены не только в пространстве, но и во времени. Человечество накапливает в культуре опыт всех людей и поколений, используя его во благо, во всяком слу-чае, стремится использовать. При этом человек попадает в зависимость от культуры, его природная сущность подчиняется социальной. Поэзия высвобождает природу, существующую сейчас и здесь – из плоскости культуры и времени, и возвращает через соответствие в плоскость веч-ности. Может показаться примитивной попытка объяснить мир на приме-ре плоскостей, тогда как он должен выглядеть объёмным. Вся история и эволюция объёмны. Объёмны реки, горы, любовь, свобода…

костыль таракану компьютер и спутник в карман поцелуя резиновых мам

Объёмность мира создаётся поэзией. Над гранями плоской земли, како-вой была она в представлении древних, да и осталась во времени, лишь картой, глобусом полосатым; и горели костры, и никто не замечал за-круглений. Лишь песни и птицы, парящие вне плоскостей, отчуждённые и одинокие. В процессе творения и сотворчества поэзия отчуждает, как бы вырывает из плоскости мира, из обыденности, не только автора, но и читателя, и ввергает в иное пространство – в объёмность, где чувства соответствуют стереотипам. Это мир не названий и описаний предметов, – а сами предметы, осмысленные и прочувствованные индивидом, а че-рез это вырванные им из плоскости. Округлённые. Когда мир теряет из-мерения – плоское становится объёмным, – тогда неясность перерастает в очевидность. Прозрачность воплощается в своих крупицах. Для осо-знающего подобное видение представляется неясным, потусторонним.И поэзия во времена былые воспринималась как иная реальность, ей всегда сопутствовали музы, её служителей ценили как пророков. Лили строки стремительно вниз, будто линии лилий, о красавица, выйди из пены и бетона. И всякий раз плоскость стремилась описать объёмность. Чувства воплощались средствами стереотипов. Поэзия обрела форму. Сама по себе, без поэзии, такая форма абсурдна, ведь чувства не име-ют фигур, во всяком случае, их пока никто не описал. Спонтанность и раскованность, свобода ввергаются в весьма строгий строй силлабики и тоники. И как оковы тяжесть свою налагающие, и как крылья лёгкость несущие способному ими пользоваться. Что толку курице от крыльев? Черновой надежде от чистовика отчаяния.Поэтическая форма во всякий момент своего воплощения стремится к совершенству, посредством индивидуальности, следуя однако воплощён-ным уже, устоявшимся образцам. Сложившиеся законы её – это ни кем не установленный, но каждым предполагаемый канон версификаторства, т.е. ожидание индивидом гармоничного соответствия себя, своего вну-треннего состояния, чувств с интенцией текста и лингвистическим стро-ем мира, языком – каждый раз нарушаются, расшатывая форму, модер-низируют её, привнося новые средства и возможности для воплощения чувства в слове, вернее в стихосложении. Стихосложение, как матрица поэтических форм, пополняется новыми индивидуальными формами, ко-торые вступают во взаимодействие между собой, проявляющееся как со-отношение традиций и новаторства, залогом же такого взаимодействия, как, впрочем, и его реакцией, являются новые индивидуальности – ав-торские поэтические тексты. А результат реакции – обновление формы, которая несёт конфликт, выражающийся как стремление авторской инди-видуальности соответствовать в тексте сложившимся порядкам и законам стихосложения и чувству, и неспособность чувства соответствовать како-му бы то ни было стереотипу, языковой форме – стихосложению. Язык по сути своей является стереотипом, будь он дарован богом, как считают сторонники идеалистических концепций, навязан мнением большинства, общественным договором, как считают другие циники, или же подража-нием природе; во всяком случае, язык остаётся своеобразной ловушкой – нормой постижения действительности и степенью восприятия – своего рода матрицей, содержащей все средства и способы существования, и влияющей на формирование, каждой индивидуальности – любого чело-века. Вместе с тем язык не мыслим вне процесса, он развивается неот-рывно от истории народа, носителя языка, и более того, язык как бы обеспечивает не только историю, но и целостность и самоидентичность самого народа и каждого его представителя, недаром отдельные пред-ставители человечества считают его душой народа. Кроме того языку принадлежит монополия на разделение: этносов и культур, предметов и явлений, которые отделяются друг от друга и выделяются на фоне иных предметов и явлений в сравнении только средствами языка, а так же на отделение меня от тебя, его, её, их, вас, нас, и проч. Разделяет язык и саму историю: на прошлое, будущее и настоящее, ведь только из языка, через общение и чтение – через дискурс, мы узнаём о том, что было и могло быть и о том, что ожидается и будет. А то что есть – выраженное в языке настоящим временем – это бытие, оно объективно, его наличие всегда подтверждается не внешними факторами, в частности языком, а чувствами и чувствованием. При таком подходе отпадает необходимость в отделении и разделении, всё существует совокупно – в гармонии. где над мельницами Дон Кихота рыжие чешуйки крыльев неспособных летать не уменьшают места человека

14

Эдуардлукоянов

* * *

Когда волнуется промышленная пыль на гладких вырубах карьера,вся музыка вмещается в упорный труд ковша железной медведицы,тогда улитка понимает автобан и разворачивает на бетонной крошке свой живот,безрёберный и безребённый,чтоб преследовать, собственный след , и сердце, остановленное солнцем ее красиво,случайный поворот лица — шуруп давинчи-ный – и видит,как за ямой-великаном разбежалась для прыжка желтеющая нива.

* * *

послушайкак бабочке в траве не страшно жить(врезается где-то в океан дышащей спицей ось миногно нам с тобой бессловесный бог умываться из керамического моллюска)вот и бабочка спрятала тело в бесплодную пыльцуа душа ее все мерцает в пустотебудто сама сомневается: есть ли она * * *

солнце-Кассиопеяза горизонт перевернуло тронрыбак в химзащитеиз садка вытащил уловв односпальной кровати старик перед сномсказал в мохнатое ухо пятнадцатилетней кошкинемногопростых и насекомых слов

* * *

Баба милая рыдаланад книгой толстой про Хатынь,подаренной на юбилеймужу, ветерану тыла. В метро студентка в красной курткес буквамиСССР,которую оставил ейдевяносто восьмой год. Таня Савичева искалав Ленинграде букву О, а моряки на теплоходенюхали китайский клей.

Эклога I(фрагмент)Росу собирает рассвет полосатый, лазурного неба подвижен покой,Луна закрывается, точно большой лебединый зрачок.И лен, высыхая, горчит и смеется в овраге у речки,У просеки влажные листья сминая, кипит кукуруза.Так заново учатся жить и дышать кормовые культуры,Подобно тому, как от жира ночного лицо высыхает и вновь свежо. Вот солнце восходит, лучами играясь, как будто оно не звезда, а дитя,От жара рассветного тает смола и горят облака.Кукушка проснулась в березовой роще, хранилица смерти.От шума чуть вздрогнул во сне олененок, — то капля упалаС березовой веточки, капля росы, от жука убежала.А жук толстобокий, задумавшись в дреме, уже не навозник, а завтрак птиц! Над озером пыль водяная пылает. Прислушался карп к водомерки прыжку:О воду чуть стукнулся летний конек, набирая разбег,И дальше повел, выбивая дробями, озерные волны.Так день среднерусской Аркадии начат, и вот на полянуВыходят рогатые, в белой шерсти, рекордсменки-коровы,И с ними, в златые играя свирели, несутся пастушки, как снег свежи.

ХачкарВесна, я слышу шаракан степенный твойв шагах, мерной поступи захватчика снежной Айи,снег уходит в горы, медленно шествует –так покоренный народ оставляет свои села,отправляется в ссылку в края, откуда нет возврата,разве только — через плоды. Закончился пятнадцатый год, как год триста первыйзакончился. Турецкая весна остановилась у снежной Софии,опустилась на неспетые ступени обратного эханазвания:

Не только разделение присуще языку, но и собирание. Язык, как про-цесс и часть процесса, объединяет усилия каждого в единый поток, все идеи, открытия, тексты, памятники искусства и техники, технологии и концепции соединяются языком и в совокупности составляют культуру. Языку же как явлению информационному и знаковой системе принадле-жат инструменты формирования сознания и личности человека. Обновле-ние культуры и её развитие неотрывно от процессов языка, морфология которого постоянно трансформируется. Поэтическая форма, следующая языку, на каждом этапе пути-истории соответствует представлениям сво-его времени о языке.Если сам по себе язык – лишь матрица, содержащая как средства и ме-тоды формирования и хранения информации, так и прогнозы и сценарии возможного её развития; то, будучи воплощённым в сознании, представ-ляет собой альтернативную реальность. То есть плоскость, описывающую и копирующую бытие. Тексты же и устная речь, в таком случае, выглядят как запечатлённые фрагменты внутреннего мира автора – каждого че-ловека – субъективной, но единственной верной реальности, и их пере-дача другим мирам-людям-авторам. Художественный текст стремится не только запечатлевать, но и создавать новые миры. Мир художественного текста каждый раз индивидуален, и для автора, и для читателя, и для ис-следователя. Ориентируется он и на сам объективный мир, и на субъек-тивный мир автора, а кроме этого – на особый художественный мир – на своего рода устоявшийся стереотип – мир поэзии, или мир прозы – эпиче-ский мир, либо мир драматический. Лирический мир поэзии менее всего принадлежит к миру литературы. Он общий для всех видов искусства, и состоит из чувств, отображаемых не в стереотипах, а в образах. Поэзия, таким образом, существует объективно сама по себе как тип и способ вос-приятия, и как средство отношения к миру и создания-воспроизведения самого мира, и в то же время как сам мир. Такова принадлежность и этимология поэзии, но название её на сегодняшний день строго закрепи-лось за стихотворчеством. Как вид искусства стихотворчество выходит за границы литературы и является собственно поэзией.Важным фактором существования мира является творчество. Оно способ-ствует высвобождению скрытых процессов мира. Посредством творчества внутренний процесс личности оказывает обратное влияние на внешние процессы – на язык, на культуру и историю. Творчеством обусловлено взаимодействие объектов окружающего мира. Естественно, что творче-ство присуще не только человеку, но и природе, и даже технике, обу-словленных, однако, воспринимающим воздействием. По сути творче-ство – это и есть поэзия. Взаимодействие и взаимоотнесённость. Влияние явлений и процессов друг на друга. Простое физическое притяжение, и сложный мир чувств.Любое объяснение мира, попытка раскрыть и классифицировать явные и скрытые тенденции его, выглядит как следование. Когда часть следует целому, содержание – форме, чувство – стереотипу. Поэт следует сти-хосложению, по большому счёту – языку. Поэзия следует чувству. Если осмысливание и объяснение всегда следует стереотипам, вернее форми-руется ими, то запечатление осмысленного мира обречено на следова-ние авторитетам и источникам, цитирование и разъяснения. Поскольку поэзия следует чувству, а чувства по сути своей непоследовательны, объ-яснение для поэзии невозможно. Ведь чувство, соотнесённое с образом, в версификаторском изложении остаётся в материальном мире вещей всего лишь плоскостью букв, составляющих строки текста. Следующая поэзии недосказанность и непонятность несведущим, казалось бы, требует разъ-яснений. Но такие разъяснения для поэзии невозможны, так как поэзия сама является как бы разъяснением-распознаванием индивидуального лирического мира, чувственного восприятия. Как если бы после каждой строки поэт добавлял строку пояснений в скобках (такая строка могла бы быть слишком длинна и, возможно вобрала бы в себя огромный пере-чень имён предшественников, авторитетов, терминов и понятий, школ, концепций, идей и всевозможных научных, философских, религиозных и каких бы то ни было других построений; разъяснение поэтического чувства потребовало бы не только раскрытия способов и приёмов поэти-ческой речи, но и раскрытия смысла каждого слова, а по сути и всего словаря). Зачем? P.S. излишня седьмая строфа как лапа следующая продолжением

15

Дюсенбек накипов

сны Вечера(отрыВок)

Перемещаясь из объёма в объём в сверхметафорах живописных фантазий Рембрандта и Вермеера и пользуясь условным методом «кентавра», т.е. некоего несуществующего единства «человека-коня», можно отстранённо увидеть как... они стоят среди добрых прихожан на церковном кладбище и ожив-лённо обсуждают архитектурные достоинства надгробия-нефа, сооружённого над их же могилами, а рядом торгуются два богатых негоцианта-бюргера, покупающие шедевры, чтобы украсить затем ими залы своих добротных домов в центре средневекового города Амстердама-Антверпена в эпоху их процветания... и это вовсе не покажется странным, если иметь в виду те возможности, которые открывает используемый нами метод изучения истории и искусств, в частности... через площадь шагает прохожий в широкой шляпе с пером и направляется к театру, где (по тем же законам неве-роятных метаморфоз) актерствую я сам в великолепном спектакле с роскошным сюжетом Боккаччо и Бомарше в ролях распутника-плута Казановы и Фигаро, изящно декларируя философию жизни постренессанса... следующей идет мизансцена, где я уже в костюме пастуха-пейезанина, недвус-мысленно указываю пальцем на большой выступающий гульфик из панбархата красного... между тем, надгробие-неф Рембрандта-Вермеера уже осыпают цветами, а из церкви слышится поминальная служба, которой довольны и покойные художники, и всё ещё живые бюргеры и прихожане... после спектакля ко мне неожиданно подошла прекрасная Саския-куртизанка в пышном одеянии-платье и ветрено стала шептать мне на ухо, дескать: – Не поспешить ли, не повторить ли нам вчерашние ночные потехи-плетения тел и изощренные забавы плоти и сердца, скинув панталоны и гульфик, предоставив им живописно лежать среди вольных драпировок алькова, создавая некий изысканный беспорядок фривольности, и затем, обнажась донага со смехом отпускать шутки-словечки «о взбива-нии сливок в тесном кувшинчике лона игривым пестом-тычинкой, как и положено то «пейезанам»... на улицах города Антверпена-Амстердама ударили в колотушки, оповещая о времени отхода ко сну и вечерней трапезе с молениями о хлебе и деле насущном... мы с Саскией вместе, смеясь и шепчась, поспешили к постели широкой под балдахином, всё ближе стремясь к раю падения-заблуждения, увлечённые похотью нашей, и упали... над нами уже кто-то сотворил и повесил картину дивную, писаную кистью сочной и сильной, и висела она панорамно-объемно на стенах нашего просторного сна наслаждений, где были в подробностях изображены прелести наших голых телес... над карти-ной летели фурии воображения... площадь, прихожане-бюргеры, Рембрандт-Вермеер у собственно-го нефа-надгробия, церковь, алтарь и альков перевёрнутый с балдахином и бахромой... вдруг это панно-картина очутилась в залах музея и сочилась обильно красками на самый изысканный вкус гурмана-любителя живописи, и стала пищей на столах пирующих художников... ещё пир не угас, но помню, как куртизанка-Саския внезапно вскочила и стала искать что-то под покрывалом и ложем, лазая в раскоряку, бесстыдно-нагая... оказалось, что она собирала пряди своих каштановых волос, выпавших во время непотребных валяний наших с торчащими коленками, спинами врозь, с руками сплетёнными и животами слипшимися в толканиях ярых «вверх-вниз»... и показалось мне будто, то не Саския вовсе, а первородная степнячка-язычница волосы выпавшие свои собирает от сглаза, ибо по древним повериям кочевников, если она потеряет хоть один волосок свой от блуда и не спрячет от всех, а потом не сожжет их тайно в ночи, то её может укогтить-ухватить свирепый крылатый вепрь косматый с клыками и унести в невыносимо-сырые пещеры-убежища-гнездилище свое. Вот потому жеaнщина должна волос свой собирать после плотских утех, а не то на ложе её последнем будет ей лежать неудобно и забудется память о земных наслаждениях... я обходил зал за залом в этом музее и стеснительно оглядывался: не подсмотрел ли кто мысли мои, почти зримые и далёкие от совершенства.

16

Осколки

легко получить.Хорошо в руке лежат камни, и стаканы мои мне по руке. Между ними бушует, распространяется свобода волеизъявления

Всего лишь четыре строки

Остро отточены все карандаши. Слова на перекличке. И всё же какой-то остаток останется несказанным.

Злопамятное

Еще до белочек собирал я. Ныне время щелкать орехи прошлого года, прошлогоднего вкуса, колоть все целиком.

На бумаге

Не трави анекдотов, сказал камень. Но ножницы безостановочно щебетали.

Пожитки

Мои мне близки. Осязаемы стержень перо и кисть, глинистая земля, камень. А также бумага, чернила, этот текуче-капающий триппер, которым меня одна из муз, в юные годы привила.

С тех пор как стены нет

становится Берлин мелочный больше и больше. Под зияющей дырой лета город мечтает снова быть поделённым.

Благодаря контрастному веществу

видел я моё сердце и его коронарные сосуды, видел, что в них отложился кальций, видел артерию и в ней зонд, которым профессор Катусь пальпировал, напевая вполголоса, видел, как стимулируют точку, которая – едва наполнившись воздухом – сотворила чудо, и видел как моё прибранное, словно комната, сердце возрадовалось по-детски лёгкой игре.

Гюнтер Грасс

из книГи "нахоДки Для тех, кто не читает"

переВоД михаила клочкоВскоГо

17

Вечером

мы пересчитываем наши страдания, мелкие, которым стоит лишь улыбнуться, крупные, о которых лучше было бы помолчать.

Камень

который качу я, – не моя собственность. На время и за определенную плату его выдаёт напрокат фирма Sisyphos в формате различного веса; а в последнее время появились складные камни, которые по потребности можно наполнить воздухом. Они оживляют продажу

Огненные камни

когда их балтийское море булькающей, бормочущей пастью глотает леденцом лижет выплёвывает и широким своим языком раскатывает по пляжам, хорошо укладываются в руку: каждый бросок попадает в цель

Мимолётное увлечение на стороне

Долго ли, коротко ли, недавно приснилась мне чужая мне женщина, которая увлекла меня в чужую мне комнату; но там оба мы лежали уже, юными умерли от изнурения и между тем превратились в бумагу.

Летнее счастье

Предварительно против комаров и мошек острова Мён намазаться химией, затем прямо по дороге и вернуться на пять дюжин лет назад пойти за черникой, чтобы нам её позже черпать ложкой из тарелок, в которых красится молоко, до тех пор пока наши языки не станут доказательством; мы их показываем друг другу снова и снова.

Каждое утро

встречается мне, на пути к пустоши, один муравейник, которому я не встречаюсь, ибо он продолжает своё производство и не слушает мои разговоры о кризисе.

Для тебя

Мои пустые ботинки полны путевых планов и знают окольные пути, из которых каждый ведёт к тебе.

Если б моё дыхание могло

поддерживать перья в парении и запускать рост пушка над губой, пока его не унесёт ветер прочь, была бы хотя бы немного, лишь намёком, земная сила тяжести опровергнута.

По-над щетиной жнивья

Поля острижены наголо, небо выметено до пустоты. Этот стих хочет подняться драконом и окрестности обозреть: Посмотрим, не ползёт ли что-нибудь новое через горизонт.

Вечером

В то время как я у западной стены дома перехожу порог умозрительных спекуляций о запятых и точках, на меня налетают летучие мыши. Кратко, держась в чёрном теле, и, будто осязаемо пролетая мимо, они отвечают на последние вопросы одним лишь Да или Нет.

Длиною в жизнь

И на атлантическом побережье я сбегаю вниз по балтийским пляжам. Вплоть до самого мола, потом навстречу своим следам. Янтарь ли, ракушки ли, мои находки – всего лишь предлог, Ибо то, что я ищу, остаётся неопределенным.

Между головой и хвостом

каждый вытягивает кости и глядит на другого, как он тянет кости из рыбы; в четыре руки мы музыкальны и едоки рыбы от рождения.

Среди предателей

На рыбу святого Петра – ее можно узнать, нажав большим пальцем – я желаю себе гостей, которым уже трижды петух прокричал: Добрых едоков, тугих на ухо.

После стола (десерт)

После того как гости ушли, остались от рыбы святого Петра голый хребет, ее белый глаз, который никто не хотел – и хохот тугоухих, которые смеются только своим анекдотам, еще долго отзывался эхом.

Окаменев

и лишь став находкой, мы довольно запоздало дадим отчёт: о прогрессе самом по себе и нашем коньке, что зовётся любовью к ближнему.

18

Это даже не привычка, даже не стихийный автоматизм реак-ции, порожденной непредвиденной явленностью чего-то, что совпа-дает тем или иным своим признаком с предзаданными контурами. Это, скорее, канонизация случая, выделение автономного комплек-са, предстающего самоочевидной данностью, но таковой, глядя со стороны, никоим образом не являющегося.

Поиск метафизического основания культурных реакций неиз-бежно столкнется с препятствиями, по сути непреодолимыми. Tabula rasa, этот вожделенный для выпрямителей смыслов гипотетический объект, пустое хранилище для опытных данных, предстает ныне позитивистским фантазмом, еще одним экспонатов в немаленьком ряду философских и научных псевдомоделей, в той кунсткамере духа, куда полезно время от времени забредать. Человек-машина Ламетри более похож на гурджиевских биороботов, изображенных в известном рассказе Андреем Левкиным, нежели на предъявленного нам представителя человеческого рода. Чистопородный актант хо-рош как пусть деятельная, но абстракция, практикующая в социо-логических полях. Мышление всё очевиднее сопоставляется с кан-товскими интуициями, оно оказывается изначально заточенным на построение вполне определенных ментальных конструкций. В этом смысле нечто есть до языка; это нечто, однако, может быть осознан-но уже только в языке. Именно в этом смысле, а не в каком-то ином, мы не смогли бы, по Витгенштейну, понять льва, умей тот говорить. Вот и не понимаем: пусть не льва, так пчел, муравьев, термитов, успешно конкурирующих самим своим проверяемым наличием с потенциально-сомнительными клиентами программы SETI.

Не понимаем - на уровне диалога. Но способны вчитывать мотивации, способны задуматься о самих мотивациях. Лоренц пи-шет: «… как показал Г.Торп, наездники откладывают яйца в гусе-ниц моли того же вида, к какому принадлежали гусеницы, в кото-рых развивались они сами». Своего рода привязанность к «дому»

(присвоенному телу гусеницы) есть форма насилия, но насилия смыслопорождающего, во всяком случае, структурирующего бы-тие, создающего традицию. Вот еще из Лоренца: «У муравьев… каждый индивид фиксирует свои социальные реакции на том виде муравьев, представители которого оказывали ему помощь, когда он вылуплялся из куколки. На этом основывается у многих видов муравьев так называемое рабовладение». Запечатление непосред-ственно связано с насилием и, еще в большей степени, с провоци-рующим насилие подчинением. В механике запечатления заложена и иная механика – кодировки и перекодировки, построения пер-вичного языка реакций, зависящего от обстоятельств, но субъек-тивно ощущаемого как единственно возможная данность.

Фаранон Псамметх мог позволить себе искать первичные ме-ханизмы мышления в экспериментах, сомнительных для современ-ного сциентиста. Геродот пишет во второй книге: «Псамметих, од-нако, собирая сведения, не нашел способа разрешить вопрос: какие же люди древнейшие на свете? Поэтому он придумал вот что. царь велел отдать двоих новорожденных младенцев (от простых родите-лей) пастуху на воспитание среди стада [коз]. По приказу царя ни-кто не должен был произносить в их присутствии ни одного слова. Младенцев поместили в отдельной пустой хижине, куда в опреде-ленное время пастух приводил коз и, напоив детей молоком, делал все прочее, что необходимо. Так поступал Псамметих и отдавал та-кие приказания, желая услышать, какое первое слово сорвется с уст младенцев после невнятного детского лепета. Повеление царя было исполнено. Так пастух действовал по приказу царя в течение двух лет. Однажды, когда он открыл дверь и вошел в хижину, оба мла-денца пали к его ногам и, протягивая ручонки, произносили слово “бекос”. Пастух сначала молча выслушал это слово. Когда затем при посещении младенцев для ухода за ними ему всякий раз приходи-лось слышать это слово, он сообщил об этом царю; а тот повелел

ДанилаДавыдов

культура-запечатление(эссе)

привести младенцев пред свои царские очи. Когда же сам Псамме-тих также услышал это слово, то велел расспросить, какой народ и что именно называет словом “бекос”, и узнал, что так фригийцы на-зывают хлеб. Отсюда египтяне заключили, что фригийцы еще древ-нее их самих. Так я слышал от жрецов Гефеста в Мемфисе. Эллины же передают об этом еще много вздорных рассказов, и, между про-чим, будто Псамметих велел вырезать нескольким женщинам языки и затем отдал им младенцев на воспитание».

В «Стеклянном городе» Пола Остера поиск первичного язы-ка, «языка Бога», приводит к слому эксперимента, обусловленному новейшим, по сравнению с Псамметихом, смягчением нравом. Но разнообразные казусы с феральными людьми говорят о молчании той метафизической инстанции, что должна была б, в логике тех, кто облекает язык (не только в смысле собственно коммуникации, но и более широко понимаемых социальных навыков) трансценден-тальными полномочиями, проявить себя вне зависимости от направ-ляющего действия культуры.

Носителями «синдрома утенка» оказывается всякий, кто по-падает в жернова самовоспроизводства культуры. Метафизическая инстанция в этом случае окажется всего лишь одним из многих воз-можных фантомных объектов фиксации. Собственно, фантомность или доказательная реальность такого объекта не принципиальна, ее онтологический статус может быть интересен лишь внешнему наблю-дателю, способному оценить арефлективное состояние необратимой связности субъекта и объекта импринтинга, но – саму новообразо-ванную социальную структуру, таким образом порожденную. Одна-ко внешний наблюдатель – также лишь фантом, чистая абстракция, удуманная для теоретического удобства, либо сама принадлежит к определенному типу модальности культурного запечатления.

Как – вопреки байкам о зловещих опытах Псамметиха – сооб-

щает нам опыт, - предзаданность потенциальных структур не опре-деляет предзаданности естественного языка, так же не определяет и все прочие типы языков социума и культуры (или, если угодно, в витгенштейновском же употреблении, социальных и языковых игр).

В лемовских апокрифах один посвящен культуре как ошиб-ке. Подставной автор, некий В.Клоппер предлагает, впрочем, ско-рее мысль о культурной случайности, застывающей в традиции («… человеческие сообщества создают культуру в результате ошибок, неудачных попыток, промахов, заблуждений и недоразумений. Люди, намереваясь сделать одно, в действительности делают со-всем другое; стремясь досконально разобраться в механизме яв-лений, они толкуют их неверно; в поисках истины скатываются ко лжи – и так возникают обычаи, нравы, святыни, вера, тайна, маны; так возникают заветы и запреты, тотемы и табу»). В сущности, вся культура (культуры) предстают как череда произвольных знаков; сигнификат и денотат разорваны, неподобны по форме и генетиче-ски независимы, как и положено в соссюровской традиции. Но этот разрыв, опять-таки, находится вне пространства непосредственной рефлексии субъекта, запечатлевающего ошибку (случайность) как неоспоримую данность. Деконструкция и прочие формы радикаль-ного анализа надстраиваются уже над предшествующим механизмом культурного импринтинга (опять Лоренц: «… запечатленный объект часто бывает жестко детерминирован еще тогда, когда относящая-ся к этому объекту форма поведения ни разу не была реализована даже в зачаточном виде»).

Произвольность культуры, ее запечатленный характер делает процесс бесконечного и тотального семизиса единственным, сохра-няющим возможность видеть в происходящем нечто осмысленное, пусть бы и на уровне фиксации случайных флуктуаций.

19

никитасафонов

ВиД скВозь лист стали, трепещущий на Ветру

1

Постоянно. И скол стороны не отсекает больничного света, проходит,сторонясь, край человеческого: тела, тени, симметрии. Немые руки,гладящие недвижимые стены невысказываемого — тина грозди чёрного -чернеющего гроздь света. Как, сливаясь, цветущее дерево не-растворяется,раз когда бы одним цветением — солёных хоть пещерных ангелов,ангельской пылеватости, за мостовых кранов параллельную сложенность.

Кость влечения к небесному, отполированный край стройки — не выше, ногорсть рябинового краснее. С кроватей голых, каркасов пустых — тебе. А явижу тебя словно в слепых мерцаниях оптики, словно

груба точка пристани, тепло минерала.

2

Шелест окопа: осенним веером подыгрываемый звон колокольни,начертания на гибельных листах — конюшни тишь, такими слепцами -личное, как стоящее поодаль. Вновь, новоясными бликами на луны светлойгрязи, что ямой оголена земля и струится, как свет (вспомнить о);

над воспоминанием свободного

место тени — меня, ясень звенящий над усыпальным, днем — пригоршнистука, разморенного под сенью золота, теплого сена золоченого, церквимираж;

«твердь тверди, повтори» — воздать рокот, повторить его — семигранный.

3

То месяца полусвет, отражение алмазного — прозябающего предписанного,писать: речи уняли стволы бестелесных хрипов, вдоль по территориилагеря (будто время гиблое, отстраняет); изрекающий нечто среднее между«дома горят» и «мне подобны огня» бронзой спадает, с кожи многих слоёвего стискивается рассвет.

Не смотрели в сторону: а град разлиновывался росойпристально бумажной коростой успев, ты — ещё из

и ещё глины спекаются зернова, кружа.

4

Дна творение. Стих ила — кажется, на горе расставлен / холм и тонкийматериал гробовой доски, и ничего холоднее, чтобы скрыть тесноту — аожидая мест; афиша кинотеатра (надрывы фар) как смолкание трещин

смирительные отметки наста; следов истинной воли

моления

5

И каким образом — ты всё же меня проводишь — старческого тела виднапочва, перепаханного / из леса разминуясь. Кисти обнажённого,столпотворения текста, пиши телеграммы неона — из разоруженных (тактемны их ступни), тлеющих, беспомощных

спектр коры — фактурами видны стали провалы в территории этой, песнямиоткрытые — петь

как узы оттачивать, вымерять лист отосланныйбесшумно вздрагиваешь

Тебе дарами пристани ответит машина медленная: здесь иначе.

6

как неясным утромя в тебя изрекаюлюбое вчера, объяснимосмирению — крайотрицая, не быть теперь и, скованныйветра приступ цельным изводом

моросью сна

следит пустой воздух площади, рушитзатоны приглушённого звука: радостно такобетовать в брошенности

собственной, остервенелой

20

Идея — Павел Банников, Иван Бекетов

Редактор выпуска — Иван Бекетов

Дизайн макета, вёрстка — Павел Банников

Ценные замечания — Олег Поздняков, Евгений Карев, Виталий Андриевский

Дружеская и материальная поддержка — Марат Шибутов

В оформлении первой полосы использован коллаж Павла Овчинникова "Resize of фор-мы"(2004).

наД номером работалиоб авторахМарат БагаутдиновПервая публикация состоялась в 2003 году в ли-тературном журнале «Луч» №5-6. Затем публико-вался в сборнике стихов «Знак цапли» (Москва, «Глубина», 2003), литературном альманахе Форума молодых писателей ПФО «Берега» №1 (Саранск, 2006), литературном журнале премии «Дебют» «Девушка с веслом» №5, (Москва, 2006), литера-турном альманахе «Аквилон» №3, (Ижевск-Москва, «АНК» 2006). Участник Форумов молодых писате-лей в Липках: Четвертый Форум 2004 г. (семинар С.И. Чупринина, И. Волкова); Пятый Форум 2005 г. (семинар А.В. Василевского, М. Амелина); Шестой Форум 2006 г. (семинар А.С. Кушнера). Участвовал также в Первом Форуме молодых писателей ПФО в Саранске 2006 г. (семинар С.М. Гандлевского); В журнале «LiteraruS» №1/2007 были опубликованы 2 стихотворения автора.

Бернар Варгафтигфранцузский поэт. Автор сборников стихов «Повсю-ду дома» (1967), «Канун зрелости» (1967), «Описа-ние элегии» (1975), «Сова и "Свора"» (1977).

Владимир ВоронцовПоэт, прозаик, эссеист. Родился в Алма-Ате. Вы-пускник литературного семинара ОФ “Мусагет”. Окончил филологический факультет КазНПУ в 2008 году. Публикации в книгах “Картель Бланшар”, “Гран Фри”, “сорок.четыре”, ЛХИ “Аполлинарий”, журнале AMANAT, Литературной газете Казахстана. Автор книги "Начало трегьего" (Алматы, 2009).

Гюнтер Грасс(родился 16 октября 1927, Данциг) немецкий писа-тель, скульптор, художник, график, лауреат Нобе-левской премии по литературе 1999 года.

Аркадий Драгомощенко Учился на филологическом факультете Винницкого пединститута, затем на театроведческом факуль-тете Ленинградского института театра, музыки и кинематографии. Заведовал литературной частью петербургского молодежного театра "Игуана", ра-ботал обозревателем журнала "Петербург на Не-вском", входил в редколлегию журнала "Коммен-тарии". Первый лауреат Премии Андрея Белого в области прозы (1978, за роман «Расположение сре-ди домов и деревьев», опубликованный отдельным приложением к журналу «Часы»). Первая типо-графская публикация в 1985 г., первая книга изда-на в 1990 г. Лауреат премии электронного журнала PostModernCulture 1995 г. Шесть книг выпущено в России, две в США.Поэзия Драгомощенко близка метареализму своим стремлением увидеть мир как вязь сложных, нео-чевидных закономерностей и взаимосвязей. Как и Алексей Парщиков, Драгомощенко тяготеет к про-странному изложению: длинные тексты, длинные предложения со сложным синтаксисом, длинные строки тонко инструментованного верлибра. На по-этическую культуру Драгомощенко первостепенное влияние оказала американская поэзия второй по-ловины XX века, из которой он много переводил та-ких авторов, как Чарлз Олсон, Майкл Палмер, Лин Хеджинян, Джон Эшбери; в свою очередь, поэзия Драгомощенко получила признание в американской литературной среде, две его книги стихов вышли в США по-английски.

Данила ДавыдовОкончил Литературный институт, кандидат фило-логических наук, специалист по наивной и прими-тивной поэзии. Дипломант Фестиваля малой прозы имени Тургенева (ноябрь 1998 г.); первый лауреат национальной молодежной литературной премии «Дебют» (2000, за книгу прозы «Опыты бессерде-чия»). В 1999-2004 гг. возглавлял Союз молодых литераторов «Вавилон», соредактор вестника мо-лодой литературы «Вавилон». Один из составите-лей антологии новейшей русской поэзии «Девять измерений» (2004). Автор множества статей и ре-цензий в журналах «Новый мир», «Арион», «Кри-тическая масса», «Новое литературное обозрение» и др. Ведущий полосы «Поэзия» в газете «Книжное обозрение» и хроники поэтического книгоиздания в журнале «Воздух».

Марат Исенов Родился в Алматы. После службы в армии перепро-бовал множество профессий. Первая публикация – в 1999 г. в алматинском журнале «Аполлинарий»,

в дальнейшем регулярно публикуется в казахстан-ской периодике и в Интернете. Книга стихов «Житие можжевельника в дождь» (СПб., 2004). Лауреат пре-мии Клуба меценатов Казахстана «Тарлан» (2003).

Михаил Клочковский Переводчик. Родился в 1963 году. Переводы с не-мецкого в сборниках «Преломления» №1–3, альма-нахах «Творчество», «Путями сердца и рассудка». Главный редактор клуба «Новые пилигримы».

Денис ЛарионовРодился в 1986 году в Клину. Закончил Тверской медицинский колледж. В данное время обучается в Клинском филиале РГСУ. Печатался в журнале "Воз-дух" (1-2,09).

Эдуард ЛукояновРодился в городе Губкин Белгородской области. С 2007 года живет в Москве. Студент Литературного института им. А.М. Горького (семинар прозы Русла-на Киреева). Лонг-лист премии "Дебют" в номина-ции "Малая проза" (2008), шорт-лист премии "Де-бют" в номинации "Малая проза" (2009).

Александр Месропян Родился в 1962 году в хуторе Весёлом Ростовской области, где (чем/в чём/о чём) и жив до сих пор. Стихи публиковались в периодике, коллективных сборниках. Автор книг ««Пространство Эроса» (1998), «Без матерьяльной основы» (2002) и «Воз-ле войны» (2008).

Василий Муратовский Поэт. Родился в 1959 году в Алма-Ате. Автор сбор-ника избранных стихотворений "Корни и кроны" (Алматы, 2009).

Дюсенбек НакиповПоэт, хореограф-либреттист, сценарист. Закончил Московское академическое хореографическое учи-лище (1964 г.) и факультет журналистики КазГУ им. аль-Фараби (1985 г.). Председатель Союза хорео-графов РК. Первые опубликованные стихотворения — в 1995 году в книге “Вечер века”.Автор нескольких сборников стихотворений и двух романов.

Павел ОвчинниковХудожник. Родился в 1971 году в Алма-Ате. Живет в Алматы.Работает в технике коллажа, видеоарта. В 1997 году окончил филологический факультет Ка-захского государственного университета, по специ-альности «русский язык и литература». Основные выставки: Использование макулатуры в мульти-культурной среде. СцСИ, Алматы, Казахстан, 2001. Памяти Шай-Зии. Галерея «Улар», Алматы, Казах-стан, 2001. Видеоартфестиваль СцСИ «Инвентари-зация» (в соавторстве с В. Гвоздиковой и К. Тимо-шенко). Немецкий театр, Алматы, Казахстан, 2002. Прощание с рок-н-роллом. центр Современного ис-кусства Сороса, Алматы, Казахстан, 2002.

Жанна ПрашкевичРодилась в 1986 г. Журналист. Организатор вече-ров, концертов и публичных лекций в Алматы. Пу-бликации в журнале «ЧЕртиЧЕ» при театре «АРТи-ШОК».

Никита СафоновРодился в городе Омске в 1989 году, с 2006 года - студент Санкт-Петербургского горного института.В 2006-2007 году резидент поэтического клуба “Болт” в СПб. Участник поэтического фестиваля “Петербургские мосты” (2007, СПб), летнего слэма в Петербурге (2007, СПб) и Майского фестиваля новых поэтов (2008, СПб). С февраля по июнь 2008 года организатор и участник арт-проекта ГЛАZS (слепая поэзия). Стихи публиковались на сайте “Полутона”, в журналах “Транзит-Урал”, “Волга”, “СТЫХ” и др.

Юрий Серебрянский Родился в 1975 году. В настоящее время живет в Алма-Ате. Окончил Казахский Государственный Национальный университет (химический факуль-тет). Проза и стихи публиковались в казахстанских литературных журналах "Простор" и "Книголюб", журналах "Знаки" (Кемерово), "Новая реальность", на литературном портале "Мегалит". Участник VII и VIII форумов молодых писателей России в Липках.

не уверен — не читай

ыШШо оДын")!)_____________

© ВСЕ ПРАВА ПРИНАДЛЕЖАТ АВТОРАМ ТЕКСТОВ И ВИЗУАЛьНЫХ РАБОТ

ТИРАЖ — 99 ЭКЗЕМПЛЯРОВОТПЕЧАТАНО В ТИПОГРАФИИ “FoRTRESS”АДРЕС: Г. АЛМАТЫ, 8 МКР. Д. 4 «А», ОФ. 15