РАДИКАЛЬНАЯ ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА

Иванов-Разумник

Испытание огнёмантивоенный манифест

УДК 93ББК 66.1

Иванов-РазумникИспытание огнём. М.: Радикальная теория и практика, 2015. — 104 c.ISBN 978-5-9905393-5-9

Сто лет назад, в разгар войны, поразившей человечество неви-данным до того масштабом и жестокостью и ставшей первой в череде «мировых колониальных войн», был написан антими-литаристский манифест «Испытание огнем». Имена упоминае-мых исторических деятелей и события зачастую уже забыты, но между строк манифеста 1915 года всё яснее проступают карти-ны сегодняшнего дня: панпатриотизм, национальные интере-сы и всё то же мещанское сознание… Много ли изменилось за последние сто лет или и сейчас справед-ливо утверждение Иванова-Разумника: «Миром правит купец, и он должен создать мировые колониальные империи. Происходит

„столкновение интересов“ — и начинается кровавая кутерьма.»?

Книга выпущена под лицензией Creative Commons (CC BY-NC-ND 4.0)«Attribution — NonCommercial — NoDerivatives» «Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений»

Издательство «Радикальная теория и практика» Москва, 2015

Содержание

Предисловие • 5Испытание огнём • 21Вместо эпилога • 95

Предисловие.Испытание временем

6

У литературных произведений, как и у их авторов, бы-вают свои юбилеи. В этом году исполняется сто лет антиво-енному памфлету Иванова-Разумника «Испытание огнём». Имя этого публициста, литературного критика, исследо-вателя общественной мысли в России известно, прежде всего, в связи с его ролью в литературном объединении «Скифы» и Вольной философской ассоциации (Вольфиле).

Разумник Васильевич Иванов родился 12 (24 по новому стилю) декабря 1878 г. в Тифлисе в семье мелкого чиновни-ка, неимущего дворянина В. А. Иванова. Через несколько лет семья Ивановых перебралась в Петербург, где Василий Александрович получил место кассира на железной доро-ге, тогда как его жена давала уроки музыки. По окончании 1-й Петербургской гимназии (1897) Ра зумник Иванов по-ступил на физико-математический факультет Санкт-Пе-тербургского университета. Он специализировался у про-фессора О. Д. Хвольсона, автора трудов по электричеству, магнетизму, из вестному своим «Курсом физики». С 1900 г. он начал также посещать лекции на историко-филоло-гическом факультете и семинар «Систематика социаль-ных явлений разных порядков» у профессора А. С. Лап-по-Данилевского.

Во время демонстрации студентов и оппозиционной интеллигенции на площади Казанского собора 1 марта 1901 г. Разумник Иванов был избит казаками, причём на-гайкой ему серьёзно повредили глаз, и впервые в жизни

7

угодил под арест. В результате последовало временное исключение из университета и высылка из столицы. Од-нако ни арест, ни наказание не охладили его вольнодум-ства. После восстановления в университете и введения правил «временной организации студентов» его избрали старостой курса. Одновременно с этим он вошёл в состав подпольного Организационного студенческого комитета, готовившего очередные антиправительственные акции. Накануне новой демонстрации, 1 марта 1902 г. он был сно-ва арестован и выслан на три года из столицы, выбрав по-началу местом ссылки Крым. Спустя годы он вспоминал:

«Проведя год в симферопольской ссылке, подучил раз-решение переехать в глухую деревню Владимирской гу-бернии, в имение родителей моей невесты, ставшей в на-чале 1903 г. моей женой. Там я вплотную принялся за книгу, которая вышла в конце 1906 г. в двух томах под заглавием

„История русской общественной мысли“. Это определило мою дальнейшую писательскую судьбу. Если бы не ссыл-ка 1902 г., я, вероятно, не имел бы времени для такой об-ширной работы, продолжал бы интересоваться литерату-рой, но вряд ли сошёл бы со своего „физического пути“, был бы оставлен профессором Хвольсоном при универ-ситете, сам стал бы в конце концов почтенным профес-сором такой политически безобидной науки, как физика, избежал бы, надо полагать, позднейших тюрем и ссылок. Впоследствии О. Д. Хвольсон, изредка встречаясь со мной, всегда упрекал за то, что я изменил царице наук физике для такой глупости, как литература. Но как быть! Не сам я выбрал этот путь, мою судьбу решило „сердечное попе-чение“ правительства и длительная ссылка».

В Петербург он вернулся в разгар Первой русской ре-волюции с новым имиджем, имея несколько печатных работ в солидных журналах («Русской мысли», «Вопро-сах жизни», «Русском богатстве») и новым литератур-

8

ным именем — Иванов-Разумник (так он подписывал свои статьи) …

Одни современники (В. В. Розанов, З. Н. Гиппиус) писа-ли о нём с нескрываемой злостью, называя «тёмной лич-ностью». Другие (А. М. Ремизов, С. А. Есенин) — с неизмен-ной симпатией. Третьи, как Андрей Белый, на всю жизнь становились его друзьями и корреспондентами, хотя, бы-вало, и спорили с ним до бесконечности (М. М. Пришвин).

«Критические выступления Иванова-Разумника за-ставляли о себе говорить, — вспоминал критик и литера-туровед Эрих Голлербах, — его считали продолжателем Михайловского, но едва ли кто догадывался о всей зна-чительности этого молчаливого и скромного человека, сумевшего сочетать народнические симпатии с призна-нием символизма. В лирической музыке Царского Села голос Разумника, серьёзный и сдержанный, без всяких интонаций, прозвучал как призыв от „эмоций“ к „интел-лекту“. Белинский, Герцен, Салтыков-Щедрин и… Блок, Андрей Белый — такова странная комбинация его сим-патий, замешанных на подлинной культур ности и боль-шом душевном благородстве».

А ведущий теоретик эсеров Виктор Чернов на зака-те дней отозвался о нём так: «С Ивановым-Разумником можно было соглашаться или не соглашаться. Пишущему эти строки часто приходилось спорить с ним и даже бо-роться, в 1917 г., против некоторых его крайних увлечений. Но я не встречал человека, знавшего его и следившего за его работой, кто не признавал бы его светлого ума, его литера-турной одарённости и, главное, его глубокой безответной преданности тем идеалам свободы и человечности, защи-те которых он посвятил свою жизнь».

Таким он был для «посвящённых». А для непосвящён-ных — активным борцом с марксизмом, «субъективным идеалистом, идеологом мелкой буржуазии», как он был

9

охарактеризован в первом издании Большой советской энциклопедии в 1933 г.

Кем же он был на самом деле?На формирование мировоззрения Иванова-Разум-

ника наложила отпечаток смена исторических эпох: рационалистически ориентированного XIX столетия и смыслотворческого процесса века XX. Интерес к соци-ально-политическим вопросам современности сочетался у него с тяготением к модернизму, символизму и другим формам духовного переосмысления действительности. Ещё в гимназическом «нравственно-философском этю-де», озаглавленном «Моё мировоззрение» (1895–1896), он разделил людей, согласно целям жизни, на «людей-ско-тов» и «людей-человеков». Десять лет спустя эта дихото-мия стала основанием для углублённого исследования отечественного самосознания в книге «История русской общественной мысли», выдержавшей при его жизни пять изданий.

Основу «философии истории» русской мысли составил, по Иванову-Разумнику, конфликт интеллигенции и ме-щанства, активного «творчества новых форм и идеалов» и «узости формы, плоскости содержания и безличности духа». Это столкновение разворачивалось вокруг пробле-мы «индивидуализма» или, другими словами, призна-ния личности в качестве самоцели социального разви-тия — «ариадниной нити» русской общественной мысли.

«Этический и социологический индивидуализм» — так определил Иванов-Разумник мировоззренческую сущ-ность народнической идеологии, причисляя себя к чис-лу её сторонников, приверженцев «русского социализ-ма» (выражение Герцена), цель которого — «физическое и умственное, общественное и личное» освобождение человека. Особо резкое неприятие вызывали у него ми-ровоззренческие стереотипы российского марксизма.

10

Позже эта критическая линия получила развитие в ста-тье «Марксистская критика» (1909), в которой он полеми-зировал с такими представителями русского марксизма, как Г. В. Плеханов и А. В. Луначарский.

Если «История русской общественной мысли» пред-ставляла собой описание борьбы интеллигенции и мещан-ства на материале отечественной литературы преимуще-ственно XIX столетия, то книга «Что такое махаевщина?» (1908) воспроизводила данную коллизию на новейших идеологических примерах: уничижительной критике под-вергались и квазианархистская, и догматическо-марк-систская трактовка вопроса об интеллигенции, а во вто-ром издании (1910) — вдобавок и авторы сборника «Вехи», названные автором «кающимися разночинцами».

Общественно-политические взгляды Иванова-Раз-умника в первое десятилетие XX века вполне уклады-вались в рамки народнической идеологии (он объявлял себя последователем «заветов» А. И. Герцена, П. Л. Лав-рова, Н. Г. Чернышевского и Н. К. Михайловского). Вме-сте с тем его философские и эстетические взгляды отли-чались своеобразием и неповторимостью. Философия «имманентного субъективизма», представленная рабо-той «О смысле жизни» (1908), настаивала на бессмыслен-ности какой бы то ни было объективной (общественной или трансцендентной) целесообразности бытия и пред-лагала личности выбор «полноты всех человеческих де-яний» в качестве программы социального и духовного обновления.

В конце этого десятилетия Иванов-Разумник выступил также на поприще литературного критического анализа, исповедуя принцип «философской критики», главная за-дача которой — смыслотворческий диалог с произведе-нием и его автором. В ряде статей, направленных против признанных литературных авторитетов — Д. С. Мереж-

11

ковского, В. В. Розанова, — Иванов-Разумник отстаивал «примат жизни» над мертворождённой схемой. Эстети-ческая близость критика к модернистской литературе позволила ему вступить в интенсивные творческие кон-такты с ведущими представителями символизма — Алек-сандром Блоком и Андреем Белым, названными им впо-следствии «вершинами» русской литературы. Он активно участвовал в организации и развитии символистского из-дательства «Сирин».

С другой стороны, вокруг левонароднического журна-ла «Заветы» (1912–1914), в котором он возглавил литера-турный отдел, начали группироваться лучшие литератур-ные силы «серебряного века». В журнале публиковались А. М. Горький, Л. Н. Андреев, И. А. Бунин, И. С. Шмелёв. Журнал также открыл двери многим молодым ярким писателям: здесь печатались Б. К. Зайцев, Е. И. Замятин, А. М. Ремизов, М. М. Пришвин, А. Н. Толстой. Поэтическое творчество было представлено А. А. Ахматовой, А. А. Бло-ком, Н. С. Гумилёвым, Н. А. Клюевым, С. М. Городецким, Фёдором Сологубом, Игорем Северянином. В «Заветах» появилась первая журнальная публикация романа В. Роп-шина (Б. В. Савинкова) «То, чего не было». Появление на страницах журнала некоторых из этих авторов было личной заслугой Иванова-Разумника.

В июле 1914 г. «Заветы» подверглись закрытию по рас-поряжению верховного главнокомандующего, как вспо-минал один из главных организаторов издательской дея-тельности эсеров С. П. Постников, «без объяснения причин и без всякого повода». Но особый повод и не требовал-ся: легальный левонароднический журнал был закрыт за оппозиционную направленность в связи с вступлени-ем России в мировую войну (одновременно подверглись постоянному или временному закрытию и другие оппо-зиционные издания, в том числе народно-социалистиче-

12

ское «Русское Богатство», социал-демократическая «Наша Заря» и даже на время кадетская «Речь»).

Позиция самого Иванова-Разумника в отношении во-йны была предопределена с первых её дней и даже чуть ранее. В письме от 18 июля 1914 г., т. е. за день до офици-ального начала войны, адресованного редактору «Русских ведомостей», двоюродному брату М. Пришвина И. Н. Игна-тову, он сокрушался: «Я вышлю вам на днях нечто, подхо-дящее даже „для законов военного времени“. Ах, если бы хоть где-нибудь можно было напечатать теперь, во вре-мя политического угара, статью, переносящую вопрос на социальную почву! Да и не грубо марксистскую, а толь-ко подлинно социалистическую! В Петербурге нельзя — чрезвычайная охрана…

В Петербурге — гнусные времена. На три четверти все манифестации — хулиганские, а что ещё хуже, так это заражение рабочей среды националистическим духом. Мыльными пузырями разлетелись все успехи рабочей организации; впереди — новый громадный труд».

Вместе с двумя другими бывшими редакторами жур-нала «Заветы» — журналистом и эсером С. Д. Мстислав-ским и старым народником А. И. Иванчиным-Писаревым, также занимавшими сугубо интернационалистскую по-зицию, Иванов-Разумник осенью 1914 г. участвовал в со-ставлении антивоенного сборника «Дневники». Но прямо во время печатания, как вспоминал Мстиславский, весь тираж сборника оказался конфискован полицией.

Видный эсер Н. В. Святицкий так охарактеризовал по-зицию Иванова-Разумника: «Что касается народниче-ской интеллигенции в Петрограде, то она в начале войны была почти сплошь заражена патриотизмом и шовиниз-мом. Один только Р. В. Иванов-Разумник резко выступил в эти дни против войны, но его голос звучал в пустыне. Основным тоном, определившим настроение народни-

13

чества, была речь Керенского, произнесённая им в тор-жественном заседании Государственной Думы, когда она голосовала за военные кредиты».

Свой антивоенный памфлет «Испытание огнём» Ива-нов-Разумник отпечатал на гектографе и начал распро-странять среди знакомых. С рефератом статьи он высту-пил в салоне поэта Фёдора Сологуба. «Из возражавших ему, — вспоминал С. П. Постников, — я помню Г. Чулкова и П. Н. Милюкова. Последний выступил с защитой англий-ского империализма как более приемлемого для России, чем угрожающий немецкий империализм».

Тогда же Иванов-Разумник и его литературные дру-зья начали вынашивать проект издания нового литера-турно-политического альманаха. «Сборник этот, — было сказано потом в предисловии, — <…> страница за страни-цей складывался ещё с весны 1916 г., в пасмурные, безвре-менные дни, в дни покорно согнутых спин, богомольно отбиваемых земных поклонов. Но уже тогда содержание этого сборника выявлялось перед нами, как глубоко „не-примиримое“ — не по внешней форме своей, а по сущ-ности, по духу, эту сущность проникающему». К началу 1917 г. редакционный портфель альманаха, получившего название «Скифы» (включая и текст статьи «Испытание огнём»), был уже фактически составлен. Однако грянув-шая Февральская революция отсрочила его выход. Лишь в августе 1917 г., уже после смерти Иванчина-Писарева, первый выпуск сборника «Скифы» увидел свет. На ти-тульном листе была размещена следующая информа-ция о составителях: «Редактируют А. И. Иванчин-Писа-рев (†), Р. В. Иванов-Разумник, С. Д. Мстиславский (обложка и марки работы К. С. Петрова-Водкина). Книгоиздатель-ство „Скифы“».

Во вступительной статье, подписанной «Скифы», её соавторы Иванов-Разумник и Мстиславский сформули-

14

ровали программу группы. Во главу угла литературные «скифы» возводили «вечную революционность», противо-поставляя её «духу Компромисса». Они объявляли «смерт-ную борьбу» «всесветному Мещанину», погубившему «ми-ровое христианство плоской моралью» и губящего «теперь мировой социализм» и революцию «в мелком реформа-торстве», «искусство — в эстетстве, науку — в схоласти-ке, жизнь — в прозябании». Но поскольку «прибой» вос-стания сменился «обывательским отливом», и к тому же продолжалась мировая бойня, — редакторы альманаха заявляли, что снова чувствуют «себя скифами, затеряв-шимися в чуждой нам толпе». В то же время Иванов-Ра-зумник вынужден был отступить от присущей ему ранее дихотомии. Помимо дихотомии Мещанин — Скиф, он вво-дил новое понятие — «Эллин». Под «эллинами» понима-лись носители подлинной культуры (литературные дру-зья Иванова-Разумника, авторы сборника М. М. Пришвин, А. М. Ремизов, Е. И. Замятин), не отрицающие революцию как таковую, но не готовые к перманентной революции.

«В подлинном „эллине“ всегда есть святое безумие «скифа», и в стремительном «скифе» есть светлый и яс-ный ум «эллина». Мещанин же — рядится в одежды Элли-на, чтобы бороться со Скифом, но презирает обоих», — так теперь решал вопрос дихотомии интеллигенции и мещан-ства Иванов-Разумник.

А вспоминая о дне вчерашнем, соавторы предисло-вия сами себе ставили диагноз: «Скифами при дворе Ви-зантийца чувствовали себя мы — тесный кружок родных по духу людей — в годы вой ны, выжегшей огнём испы-таний даже те малые и слабые ростки Нового, Живого, на чём отдыхал глаз в довоенные годы. <…> И тогда угрю-мо на нас смотрели ближние и дальние. И тогда гневно обличали нас измождённые монахи „Истины“ и с подо-зрительностью особой следили за нашей походкой в тол-

15

пе соглядатаи „государственных людей“ старого строя: „Разве скиф не всегда готов на мятеж?“»

Во время революции творческие искания у Ивано-ва-Разумника сменяются проповедью «духовного макси-мализма», который в условиях России 1917 г. оформляет-ся как «скифство». Авторами первого и второго (декабрь 1917 г.) сборников «Скифы» выступил круг литературных друзей Иванова-Разумника со времён «Сирина» и «Заве-тов». К ним добавились автор «Апофеоза беспочвенно-сти», философ Лев Шестов, поэт-символист и теоретик искусства, основатель течения иннормизма, анархист Константин Эрберг и литературный критик, ученик Ше-стова и участник толстовских коммун Евгений Лундберг, в свою очередь оказавший большое влияние на литера-турное становление Бориса Пастернака. «Скифство» ста-ло ответом левой интеллигенции на запросы времени, призывом к ускоренному продвижению от политиче-ской и социальной стадий революции — к духовной ре-волюции. Русская революция была воспринята Ивано-вым-Разумником как освобождение личности: как удар, нанесённый мировому мещанству, и одновременно — как Голгофа, на которую должна взойти Россия для сверше-ния своей духовной миссии.

В первый год революции современники хорошо за-помнили Иванова-Разумника в качестве редактора ли-тературного отдела центрального органа партии эсеров «Дело Народа», а затем приложения «Литература и ре-волюция» к этой газете. При расколе партии он оказал-ся вместе с левыми эсерами, возглавив теперь литотдел в альтернативном, левоэсеровском центральном органе «Знамя Труда» и в журнале «Наш путь», куда он привлёк широкий круг авторов — от Андрея Белого и Алексан-дра Блока до Сергея Есенина. Все они приняли револю-цию, как долгожданную и очистительную стихию. Сам

16

Иванов-Разумник о сотрудничестве с левыми эсерами говорил в таких выражениях: «Наша „скифская“ группа соединилась не на политической платформе… Правда вот в чём: левые эсеры были тогда единственной политиче-ской партией, понявшей всё глубокое значение культуры вне всякой политики, предоставившей нам экстеррито-риальность в своих органах (весь «нижний этаж» газеты, весь литературный отдел журнала был в нашем полном распоряжении)».

После столкновения левых эсеров с коммунистами- большевиками и разгрома их партийных органов, одним из итогов которых стал арест чекистами, но без серьёзных последствий, Иванова-Разумника в феврале 1919 г., «скиф-ская» группа сформировала Петроградскую Вольную фи-лософскую ассоциацию (называемую за глаза «Скифской академией»). Главным инициатором создания Вольфилы, её организатором и фактическим руководителем («това-рищем председателя», т. е. заместителем председателя Со-вета — Андрея Белого) был Иванов-Разумник. Цель нового объединения заключалась в осмыслении происходящей революции и продолжении творческих исканий, находясь в мировоззренческой оппозиции к победившему полити-ческому режиму. Открытие Вольфилы произошло осенью 1919 г., причём первым прозвучавшим выступлением стал очень «скифский» доклад Блока «Крушение гуманизма».

В условиях возраставшего административного и иде-ологического давления «Скифская академия» сумела со-брать вокруг себя лучшие интеллектуальные силы России. Опыту работы уникальной ассоциации посвящены сразу несколько вышедших за последнее время работ В. Г. Бе-лоуса и Е. В. Ивановой.

В 1924 г. Вольфила подверглась удушению, не сумев пройти обязательную перерегистрацию общественных организаций. Из-за закрытия связанных с левыми народ-

17

никами издательств не были опубликованы подготовлен-ные к печати новые книги Иванова-Разумника «Россия и Европа» и «Антроподицея» (другое название — «Оправ-дание человека»). Не вышли и сборники его статей «За-ветное. О культурной традиции» и «Скифское. О духов-ном максимализме». Критик достойно ответил цензуре: его последняя оригинально-критическая статья «Взгляд и Нечто: Отрывок (К столетию „Горе от ума“)» в сборнике статей «Современная литература» (1925) была подписана говорящим псевдонимом «Ипполит Удушьев».

В последующий период ему было позволено занимать-ся лишь историко-литературными исследованиями. Ему удалось ещё издать первую часть монографии «М. Е. Сал-тыков-Щедрин. Жизнь и творчество» (1930), интересный сборник «Неизданный Щедрин» (1931). Под его редакцией, после архивной сверки, вышли несколько литературных мемуаров по XIX веку. Он готовил к изданию собрания сочинений Салтыкова-Щедрина и Блока. Но эту скрупу-лёзную работу прервал арест в феврале 1933 г. по обвине-нию в идейном руководстве «Народническим центром». В дальнейшем Иванову-Разумнику пришлось пережить ссылку в Саратов, разлуку с семьёй после освобождения из-за невозможности получить прописку по прежнему адресу под Ленинградом, новый арест в 1937 г. и много-месячное заключение. (Вся эта «одиссея» была подроб-но запечатлена им в воспоминаниях «Тюрьмы и ссылки», увидевших свет посмертно в США в 1953 г. и переиздан-ных после сверки и с подробными комментариями в Рос-сии в 2000 г.)

Последний период жизни он провёл в изгнании, куда попал через оккупацию и интернирование в лагерь для перемещённых лиц в немецкий город Кониц (ныне поль-ский город Хойницы). Некоторое время он жил у род-ственника в Литве, а затем отступал вместе с беженцами

18

вглубь Германии. На это его подвигло простое нежелание опять встретиться с чекистами на старости лет. Тем паче, что последними прижизненными публикациями Ивано-ва-Разумника стала серия очерков «Писательские судь-бы» в берлинской газете «Новое слово» в 1942 г. Он прав-диво рассказал о многих трагедиях в сталинском СССР, о загубленных и «приспособившихся» писателях. Впо-следствии это обстоятельство и голословное обвинение Иванова-Разумника в «коллаборационизме» стало при-чиной продолжавшегося многолетнего цензурного «вето» на его творчество в СССР. Хотя на самом деле, выплеснув наболевшее на страницы реально коллаборационистской газеты за недоступностью для него другой печати, — он прервал с ней какое-либо сотрудничество. Что ж, быва-ют ситуации, когда во имя высшей правды-истины при-ходится жертвовать правдой-справедливостью и лич-ной репутацией.

Возвращаясь к тексту «Испытание огнём», следует под-черкнуть, что это произведение стало своего рода проло-гом к дальнейшим «скифским» текстам. Иванов-Разумник сумел построить оригинальную историософскую модель военного конфликта, выход из которого виделся ему в ду-ховном преображении мира и в первую очередь России.

Ряд положений в статье следует признать по-настоя-щему пророческими. Например, слова о том, что «миро-вые войны ещё только начинаются». Вполне реальным пророчеством, как выяснилось спустя 20 лет, оказались мысли о японском империализме, образно именуемым в соответствии с существовавшей тогда традицией в ста-тье «монгольским». За два десятилетия до захвата снача-ла северо-восточной территории Китая и создания мари-онеточного государства Маньчжоу-го, а затем вторжения в другие районы Поднебесной и Монголии, за четверть века до Пёрл-Харбора Иванов-Разумник писал: «В не-

19

сомненном соединении с возрождённым Китаем мон-гольский империализм в далёком или близком будущем создаст объединённое государство, не уступающее по раз-мерам России, а числом населения значительно превос-ходящее. Индокитай, голландские колонии — обречены рано или поздно на поглощение монгольским импери-ализмом, а в неизбежной борьбе за Филиппины и за Ве-ликий океан империализм этот, несомненно, столкнётся с пятой мировой силой — Америкой».

Конечно, как и в случае с «монгольским империализ-мом», не все постулаты Иванова-Разумника нужно мерить сегодняшним мерилом. Понятие «национал-социализм» звучит в его статье тоже слишком обобщённо. Но то, что он предвидел одну из главных мировых угроз за пять лет до образования Национал-социалистической немецкой рабочей партии и за двадцать с лишним лет до возник-новения нацистского Третьего Рейха, — говорит о мно-гом. На мой взгляд, это побуждает заново перечитать и другие его тексты, обратить свежий взгляд и на другие его пророчества.

Ярослав Леонтьев, доктор исторических наук, ведущий специалист

Центра документальных публикаций РГАСПИ

Испытание огнём

22

… теперь взгляни жеИ пойми, хоть на миг,Кто в Берлине и ПарижеТоржество своё воздвиг.

Ф. Сологуб

I

«Мир сошёл с ума!..» Эту ходячую пошлость мещан-ской мудрости вы, вероятно, десятки, сотни раз слыша-ли и читали — с тех пор как началась «мировая война».

Почему «мир» сошёл с ума только теперь, когда на-чал эту войну, а не тогда, когда исподволь, десятилетия-ми упорно готовился к ней — я не знаю. Почему начать истреблять друг друга штыками, «чемоданами »1 и удуш-ливыми газами — значит сойти с ума, а заготовлять их впрок — значит пребывать в твёрдом уме и здравой па-мяти, это, каюсь, мне непонятно. И почему истреблять ближнего своего огнём и мечом — значит стать безумным, а позволять этому ближнему мирно гибнуть от голода, болезней и от нашей сытости — значит быть разумным, боюсь, что этого я не пойму никогда. Одно из двух: либо «мир» и не думал теперь сходить с ума, а твёрдо и раз-умно, по своему пониманию, идёт к давно намеченным целям, либо уже давно он «пошёл с ума» (как выражался некий анекдотический немец) и лишь теперь окончатель-но «сошёл»… Либо он был безумен всегда, либо он впол-не разумен и теперь.

 1 Снаряды (жарг.).

23

Будьте спокойны: ни с чего мир не сошёл, ни в какой новый путь он не пошёл. Он только пожинает плоды того посева, который сам же он упорно и настойчиво произ-водил в течение десятилетий. Пышным цветом расцвета-ла мещанская культура и теперь дала плод. И если спра-ведливы слова «по плодам их познаёте их», то и по этому кровавому плоду легко познать всю сущность того мир-ного «мира», о безумии которого заговорили теперь ис-пуганные его слуги. Но вольно же было им быть слепыми!

Тот, кто хотел видеть, знал уже давно, что в мире «тор-жество своё воздвиг» вечный дух Мещанства, с которым всегда боролись поколения «лучших людей». Это ещё Гер-цен видел — и предвидел, что даже далёкое «торжество социализма» не будет окончательной победой над духов-ным мещанством человечества. Яд этот разлит в его крови глубже всех социальных и политических тканей: социа-листы 1914 г. доказали это своим поведением urbi et orbi 2… Теперь даже и тот, кто не хотел видеть и верить, принуж-дён силой вещей воочию узреть и уверовать.

Уже первые дни войны показали, до какой степени глу-боко проникнуты этим ядом люди разных полюсов, от бо-лотных низин и до горных вершин: от болотных низин, в которых ползает «жёлтая пресса», и до горных вершин, в которых парят ученейшие и просвещеннейшие мужи. Произошло трогательное единение, братский союз — неба вверху и болота внизу.

На этом братском единении следует немного остано-виться: оно лучше всего опровергает злостную клевету о безумии мира. Безумие — это рознь, вражда, братоубий-ство, но какое же безумие в братском единении? А еди-нение это с самого начала было поистине трогательным. Вот несколько примеров.

 2 Городу и миру (лат.).

24

Нововременский профессор, г-н Пиленко,3 плакался, что немцы «оскверняют минами» Северное море, создавал циничнейший проект всемирного военно-полевого суда и грозился, что «никто не прольёт слёз над развалинами Германии». Ему радостно вторил бывший редактор жур-нала «Былое», П. Щеголев,4 в радикальной газете «День»: немцы — заявлял он — внутренне некультурны, и именно за это «всемирная катастрофа меча и огня ввергнет не-мецкий народ во мрак запустения и замирающей куль-туры». И ничего, ему не было стыдно.

Доктор Дубровин 5 требует «беспощадной расправы» с внутренним врагом: жид и шпион — синонимы, надо их вешать сотнями. Член религиозно-философского об-щества, Д. Философов6, доводит до всеобщего сведения в газете «Речь», что он не возражает против «самой беспо-щадной расправы» со шпионами. Спору нет, всяческие

 3 Пиленко Александр Александрович (1873–1948) —профессор Пе-тербургского университета, Александровского лицея и Высших женских курсов. Участвовал в организации деятельности «Сою-за 17 октября» — праволиберальной политической партии круп-ных землевладельцев, предпринимательских кругов и чиновни-ков России, существовавшей в 1905–1917 гг. Также был ведущим журналистом либеральной газеты «Новое время».

 4 Щёголев Павел Елисеевич (1877–1931) — историк литературы и общественного движения, пушкинист. 1906–1907 гг. совместно с В. Я. Богучарским и В. Л. Бурцевым издавал историко-револю-ционный журнал «Былое». В 1909 г. Щёголев был привлечён к суду за публикации в журнале антиправительственных материалов и приговорён к трём годам тюремного заключения в Петропав-ловской крепости.

 5 Дубровин Александр Иванович (1855–1918) — российский обще-ственный деятель, врач, консерватор и монархист. В 1905 осно-вал и возглавил массовую православно-монархическую органи-зацию «Союз русского народа», был редактором газеты «Русское знамя». Организатор антисемитского «Дела Бейлиса» и ряда по-громов.

 6 Филосо́фов Дмитрий Владимирович (1872–1940) — русский публи-цист, художественный и литературный критик, религиозно-обще-ственный и политический деятель. В политическом плане близ-кий соратник Б. В. Савинкова по борьбе с большевиками.

25

шпионы — явление омерзительное, но не более, чем одо-брение членом религиозного христианского общества «са-мой беспощадной расправы» с кем бы то ни было.

Бесконечные легионы версификаторов выливают уша-ты неблаговонного остроумия и такой же злобы на Герма-нию. Германия — «подруга Сатаны», «позор земли», нем-цы — «собаки», «поношение людей», «злое племя наглых дикарей». Так пишут в болотных низинах. Но вот автор книги «Горные вершины», большой наш поэт Бальмонт: «Сатанинские собаки испускают резкий вой» — это он на-писал про германцев. Не отстаёт от него Минский7, для которого германцы — «бестии» и «сверхдикари». Не менее решительны в своих выражениях Фёдор Сологуб и другие наши известные поэты, за очень и очень немногими ис-ключениями. Единение духа и мысли — полное, братское.

Меньшиков 8 из «Нового Времени», основываясь на на-учных исследованиях Тэйлора, сообщает читателям, что «германская раса значительно низшего типа, чем кель-то-славянская», и что типичный тевтонский череп «зве-роподобен и приближается к черепу гориллы». Горил-ле же место, конечно, в клетке. Неудивительно поэтому, что член Государственного Совета и гофмейстер Двора Его Императорского Величества, граф А. А. Бобринский9,

 7 Минский Николай Максимович, настоящая фамилия Виле́нкин (1855–1937) — русский поэт и писатель-мистик, адвокат, поэт.

 8 Меньшиков Михаил Осипович (1859–1918) — консервативный публицист и общественный деятель, один из идеологов русско-го националистического движения. Имел расистские взгляды, утверждал, что Россия «внедрила в себя инородческие элементы в гораздо большем количестве, чем дозволяет структура государ-ства». Стал инициатором создания Всероссийского национально-го союза в 1908 г., который собрал вместе умеренно-правых по-литиков, придерживающихся националистических убеждений.

 9 Бобринский Алексей Александрович (1852–1927) — крупный зем-левладелец, в 1906–1912 гг. председатель Постоянного совета объ-единённого дворянства. Депутат III Думы от Киевской губернии, товарищ председателя фракции правых. В 1912 г. назначен чле-

26

высказывает публично — на чрезвычайном собрании ci-devant 10 санкт-петербургского дворянства — свои пламен-ные надежды, что «на царственного изверга, затеявшего всю эту кровавую кутерьму, будет надета смирительная рубашка, и сам он посажен будет в железную клетку, на-показ и в назидание миру» («День», 2 августа 1914 г.). Ci-devant санкт-петербургские дворяне «бурей аплодисмен-тов подтвердили, что вполне разделяют чувства оратора». Но вот радикальный беллетрист и публицист, г-н Тан-Бо-гораз11, у которого, по собственному признанию, от востор-га губы трубочкой, заявляет, что «писатели — это сверхчув-ственные инструменты, играющие человечеству мелодию грядущего», а потому он идёт дальше Меньшикова и гр. Бобринского. Для него немец хуже гориллы и Вильгельм хуже Атиллы. «С кем состязается прусский Вильгельм? С Геростратом, с Бонапартом, с Александром Македон-ским? Нет, он метит выше, он состязается — с дьяволом…» («Бирж. Вед.», 2 декабря 1914 г.) И ничего, ему тоже, по-ви-димому, не особенно стыдно, этому сверхчувственному инструменту, играющему мелодию грядущего…

Тот же Меньшиков в том же «Новом Времени» изо дня в день писал свои необъятно-болотистые статьи под об-щим заглавием «Должны победить!». В толстом марксист-ском журнале заглавие статьи — «Да будет победа!». Воз-звание объединённых русских социалистов, марксистов

ном Государственного совета, с 1915 г. председатель группы пра-вых этого органа.

 10 Ранее (фр.).  11 Богораз Владимир Германович (1865–1936) — революционер, писа-

тель, выдающийся этнограф, лингвист, северовед. С 1885 г. прим-кнул к народовольческой группе. В 1905 — один из организаторов Крестьянского союза. В 1906 принимал участие в организации «Трудовой группы» (1906–1917). Группа стремилась бороться за ин-тересы всего трудящегося народа, объединяя главным образом три общественных класса: крестьянство, рабочий пролетариат и трудовую интеллигенцию.

27

и народников тоже «энергично требует войны до побе-ды» («Речь», 7 октября 1915 г.). Под воззванием этим на-копим имена Плеханова, Авксентьева, Дейча, Бунако-ва.12 Это ли не единение! Пусть поводы и цели разные, но могут же соединяться в общем военном кличе Плеха-нов и Меньшиков!

Газета «Речь», закрытая в первые же дни войны, при-носит, не медля нимало, вторую патриотическую присягу, обещая верой и правдой, не за страх, а за совесть, служить делу единения для борьбы с внешним врагом. Трудовик Керенский на так называемом «историческом» заседа-нии Думы 26 июля 1914 г. призывает русскую демократию «вместе со всеми другими силами дать решительный от-пор нападающему врагу»… Как было не радоваться тако-му единомыслию российских граждан — от чёрной сотни через либералов до социалистов!

Подлинно: такого единения ещё не бывало! И такое объединение — удел не одного лишь русского общества. В Германии происходило совершенно то же самое: соци-ал-демократы голосуют за одно с аграриями, немецкие учёные и профессора требуют войны до полной и окон-

 12 Авксентьев Николай Дмитриевич (1878–1943) — публицист, по-литический деятель, доктор философии. Член Партии социали-стов-революционеров, в течение многих лет член ЦК. Во время революции 1905–1907 гг. возглавлял фракцию эсеров в Петербург-ском совете рабочих депутатов. В 1917 г. председатель исполкома Всероссийского совета крестьянских депутатов, министр вну-тренних дел Временного правительства, лидер наиболее право-го крыла партии эсеров.

Дейч Лев Григорьевич (1855–1941) — революционер-народник, затем один из основателей марксистской организации «Освобо-ждение труда» в 1883 г. и лидеров меньшевизма. После револю-ции отошёл от политической деятельности, участвовал в работе Общества бывших политкаторжан.

Фондаминский Илья Исидорович, псевдоним Бунаков (1880–1942) — социалист-революционер, в течение многих лет член ЦК. С начала Первой мировой войны Фондаминский стоял на оборон-ческих позициях, вместе с Н. Авксентьевым редактировал жур-нал «Призыв», который выступал против пораженцев.

28

чательной победы, до уничтожения дикой России и вы-рождающейся Франции. Во Франции антимилитарист Эрве 13 пламенно проповедует крестовый поход на дикарей современной культуры — германцев, а объединённые со-циалисты братаются с клерикалами, Жюль Гед 14 вступает в министерство национальной обороны. В Бельгии соци-алист Вандервельде 15 занимается вербовкой волонтёров для армии. В Англии, в Италии, в Австрии — всюду одно и то же, а если и есть исключения, то ведь «в семье не без урода»… Всюду братское слияние болотных низин с гор-ными вершинами. Вот когда исполнилось слово древней герметической мудрости: «Небо вверху — небо внизу… Всё, что вверху, то и внизу»…

Так слились «небо» и «болото», так слились — не раз-берёшь, где начинается одно и где кончается другое. Братское единение, горение, порыв, общее дело… И нам говорят, что мир сошёл с ума! Наоборот, мир прозрел, выздоровел от нездоровой партийной розни, нашёл об-щее дело, общую почву, общее слово! Мир сошёл с ума! Да полноте — он здоров здоровёхонек, и не только не со-шёл с ума, но ещё очень и очень себе на уме…

 13 Гюстав Эрве (1871–1944) — французский политический деятель. Преподаватель истории, в дальнейшем журналист. В начале XX в. примкнул к социалистическому движению, один из лидеров ле-вого крыла Французской социалистической партии.

 14 Жюль Гед (1845–1922) — французский политик-социалист. Был од-ним из вождей Второго Интернационала, а с 1905 г. — одним из ли-деров французской Объединённой социалистической партии.

 15 Эмиль Вандервельде (1866–1938) — бельгийский социалист. В ря-дах международного социализма Вандервельде, как почти вся бельгийская социалистическая партия, занимал место на правом фланге. Не раз содействовал заключению союза между социали-стической и радикальной партиями. В 1914 г. Вандервельде вошёл в бельгийское правительство.

29

II

Мир твёрдо и «разумно» идёт к достижению давно на-меченных целей; только цели эти сталкивающиеся, поче-му и нельзя достичь их без «кровавой кутерьмы». Стол-кнулись пять из шести существующих de facto 1 и in spe 2 великих мировых государств, столкнулись на пути осу-ществления своих националистических и торговых иде-алов. Чтобы понять это наглядно, надо бросить взгляд на глобус и вспомнить, свести к одному, что писали и пи-шут «идеологи» различных мировых государств о зада-чах и конечных целях своих стран. Это небезынтересная страничка из полуфантастического исторического ро-мана XX века.

«Миром правит купец», — сказал Герцен более полувека тому назад. Купец создаёт колонии, соединяет их в одно целое нитью железных дорог и пароходных путей, стре-мится к увеличению и «округлению» своих владений, рож-дает новые империи, разрушает старые. На путях к этому созиданию столкнулись мировые государства и решают войной свой спор.

Конечные цели английского государства-купца гран-диозны: дело идёт о создании громадной колониальной

 1 Фактически, на деле (лат.).  2 В надежде (лат.).

30

империи, для которой Индийский океан был бы внутрен-ним морем. Империя эта должна быть связным целым, и железный путь должен соединить три главных центра империи —знаменитые «три К» английского империа-лизма: Капштат 3 — Каир — Калькутту4. Этот железный путь в 20 000 вёрст должен навсегда закрепить за Англи-ей всю восточную половину Африки, от Капской земли 5 до Египта, и далее все земли от Палестины, Аравии, юж-ной Персии до Индии. Если прибавить, что с юго-востока эту колониальную империю замыкает Австралия, то пе-ред нами, действительно, гигантская колония вокруг Ин-дийского океана с общей поверхностью до 30 миллионов квадратных километров и с населением до 350 миллио-нов человек. Медленно и твёрдо, в течение десятилетий, сперва бессознательно, а потом и сознательно идёт Ан-глия к этой конечной цели своего империализма. Для осу-ществления этой цели к началу XX века оставалось немно-гое: оставалось пробиться через германскую Восточную Африку и добиться «протектората» над Сирией и Арави-ей до устья Евфрата. Война 1914 г. дала возможность Ан-глии приступить к одновременному решению обеих за-дач — германской и турецкой.

Французский «республиканский империализм» не ме-нее упорно работает вот уже много десятилетий над созда-нием подобной же колонии-государства: это государство восточно-атлантическое. Мечта французского империа-лизма — «союз латинских государств», обращённых в еди-ную Атлантиду, от Рейна на Адриатику и далее на Триполи, Конго, Анголу; эта новая Атлантида, с Италией, Испанией и Португалией вместе, имела бы до 200 миллионов населе-ния на 20 миллионах квадратных километров. Но если бы

 3 Современное название — Кейптаун.  4 С 2001 г. — Колката.  5 Английская колония в Южной Африке с центром в Капштате.

31

даже «латинский союз» остался мечтой, всё же восточ-но-атлантическая колония уже теперь во власти фран-цузского империализма: уже теперь французские Алжир, Марокко, Тимбукту и Гвинея по площади превышают Ев-ропу и составляют одно связное целое — колониальную Западную Африку. От Гавра до Гвинеи — вот те «две Г» (или по-французски la ligne 6 «G-H», Guinée — Hâvre), ко-торые строит французский империализм; с тех пор как Франция отказалась от намерения соединить свои вос-точные африканские колонии с западной, отказались от линии «D-E-F-G-H» (Джибути-Египет-Фашода-Гви-нея-Гавр) — линии, пересекающей будущий английский путь Капштат-Каир. После крушения известной попыт-ки полковника Маршана (1898 г.), после улаживания из-вестного «Фашодского инцидента»7, английский и фран-цузский империализмы легко могли разграничить свои «сферы влияния» (то есть «сферы захвата») и соединить-ся против общего врага.

Русский империализм строит не менее широкие пла-ны, чем два его западные собрата. Отрезанный Англией от Индийского океана, перебрасывая свои стремления с «ближнего» Востока на «дальний» и обратно, русский империализм в славянофильских мечтах своих доходит до объединения всех славянских земель и пытается со-здать колоссальную империю, не меньшую империи Ин-дийского океана. От Данцига до Одера, то есть от «объ-

 6 Линия (фр.).  7 Инцидент произошёл в городе Фашода, захват которого был стра-

тегически важен и Франции, и Англии. Первыми до города, пре-одолев половину Африки, добрались французы под предводи-тельством полковника Маршана, однако их было всего 8 человек, потому прибывшие вслед англичане спокойно заняли город, под-няв свои флаги. Правительство Франции решило, что развитие конфликта может привести к войне. Через какое-то время фран-цузская экспедиция отбыла на родину. Подробнее: http://militera.lib.ru/h/churchill_w2/16.html

32

единённой Польши», он стремится «на Лабу, Мораву, на дальнюю Саву, на Тиссу, на Дриссу, на Драву, Молдаву, на шумный и синий Дунай», то есть захватывает Балкан-ский полуостров, захватывает всю Малую Азию и удовлет-воряется достигнутыми границами в Азии до берегов Ве-ликого океана, уже связав «два В» — крайние точки своего распространения: Варшаву и Владивосток. Русский импе-риализм пробовал было наложить руку на Маньчжурию и Корею, но обжёгся на Японии, в лице которой на исто-рическую сцену выходит четвёртое мировое государство, на наших глазах зарождающееся. В несомненном соеди-нении с возрождённым Китаем монгольский империа-лизм в далёком или близком будущем создаст объеди-нённое государство, не уступающее по размерам России, а числом населения значительно превосходящее. Индо-китай, голландские колонии — обречены рано или поздно на поглощение монгольским империализмом, а в неиз-бежной борьбе за Филиппины и за Великий океан импе-риализм этот, несомненно, столкнётся с пятой мировой силой — Америкой.

Так разделяется почти поровну между пятью миро-выми государствами весь «мир» — с его 1,5 миллионами квадратных километров земли и 1,5 миллиардом населе-ния… После устроения в ХVII и ХVIII веке своих между-европейских дел, после Вестфальского мира, после вой-ны за испанское наследство — европейские государства начали ощупью попытки создания государств мировых. Ясно и осознанно шёл к этой цели Наполеон в своей борь-бе с Англией; с него начинается новая фаза мирового им-периализма. В это время ещё спали монголы, ширилась Россия, рождалась доктрина Монро 8 и начинали сталки-

 8 Доктрина Монро — декларация принципов внешней политики США («Америка для американцев»), в которой президентом Джейм-сом Монро была провозглашена концепция невмешательства

33

ваться в политическом море те волны, которые должны будут в конце концов создать якобы устойчивое равно-весие сил пяти мировых государств…

Всё это прекрасно, но где в этом списке самая могуще-ственная промышленная страна, Германия? Где же, дей-ствительно, место германца «под солнцем», как любят выражаться германцы? И что же судил им в мире unser lieber alter Gott9, как выражаются они со слегка снисхо-дительной фамильярностью, будто похлопывая по пле-чу… Неужели же могла произойти невероятнейшая ошиб-ка, неужели же unser lieber alter Gott не уготовил «места под солнцем» германскому государству, как государству мировому?

Германский империализм пришёл zu spät : 10 в этом, как известно, его трагедия и в этом причина переживаемой ныне мировой войны. Германский купец пришёл слиш-ком поздно, задержанный длительным процессом вну-треннего устроения страны. За последнее полустолетие он завоевал дешёвыми и плохими товарами почти весь мир; остроумцы говорят, что в сильные телескопы даже на но-ворождённом месяце можно разобрать клеймо «made in Germany»… (Луну, как известно со времени Гоголя, делают в Гамбурге, «и прескверно делают».) Германец проник всю-ду, но всюду только враждебным клином вошёл он в чу-жие «сферы влияния». Вклинился в самом конце XIX века в Западную и Восточную Африку — и тем самым стал по-перёк пути создания французской новой Атлантиды и ан-глийской империи Индийского океана. Попытался вкли-ниться на Дальнем Востоке — и встретил непримиримого

США во внутренние дела европейских стран и, соответственно, невмешательства европейских держав во внутренние дела стран Западного полушария.

 9 Наш старый любимый бог (нем.).  10 Слишком поздно (нем.)

34

врага в растущем монгольском империализме. Попробо-вал выйти к Персидскому заливу через Австрию, Балка-ны и Малую Азию — и попал в тёски между встречным движением друг к другу России и Англии. Во всём этом завязка мировой войны 1914 г. Знаменитым английским «трём К» германский империализм решил противопоста-вить не менее знаменитые «три Б», связывая железным путём Берлин — Бизантиум 11 — Багдад или Берлин — Баг-дад — Басру. Этот путь, перерезающий английскую нить между Каиром и Калькуттой и запирающий на Босфоре дальнейшее так называемое «историческое движение» России, достаточно объясняет ближайшие причины ми-ровой войны наших дней.

Кто окончательно победит — «три К» или «три Б»? От этого зависит судьба германского империализма. Если он был бы наголову разбит в своей борьбе со всеми миро-выми государствами, то в XX веке роль германского го-сударства свелась бы к местному значению: отрезанное славянами и латинцами от Средиземного моря, лишён-ное англичанами своих африканских колоний, оно долж-но было бы ограничиться союзом прибалтийских стран и было бы примером великой нации, не имевшей сил со-здать мировое государство. Естественно, что подобный исход кажется германцам настолько же невероятным, на-сколько противникам их представляется невероятным крушение их империалистических планов и ожиданий. Ибо, если бы полная победа оказалась на стороне гер-манского империализма, то он создал бы новое мировое государство, соединив в одно связное целое Германию с Бельгией и Голландией и всеми их колониями, скан-динавские государства, Австро-Венгрию, Балканы, Тур-цию, Персию, Аравию, Египет… В общей сложности эта

 11 Византий (лат. Byzantium).

35

колониальная империя имела бы тоже около 30 милли-онов квадратных километров поверхности и свыше 300 миллионов населения.

Есть, стало быть, за что вести мировую войну! Ей ре-шается вопрос — быть или не быть Германии государ-ством мировым, быть или не быть империи Индийско-го океана, быть или не быть новой Атлантиде, быть или не быть на Средиземном море России. Неудивительно, что на Германию ополчились все: осуществление её пла-нов — полное крушение планов всех остальных четырёх из пяти, мировых держав. И не в безумии, а в твёрдом уме и здравой памяти оба враждующих стана, стремясь «подсознательно» к мировой цели, засыпают друг друга «чемоданами», взрывают минами, душат газами: миром правит купец, и он должен создать мировые колониаль-ные империи. Происходит «столкновение интересов» — и начинается кровавая кутерьма.

36

III

Вот откровенный смысл того, что происходит на наших глазах. Менее, чем кто бы то ни было, склонён я мерить мировые явления кургузым марксистским аршинником; более, чем кто бы то ни было, готов признать я сложное зерно — религиозное, этическое, социальное, — которое та-ится за грубой политической и экономической скорлупой и даст в будущем плоды, совершенно неожиданные для провозвестников империализма. Но это не мешает мне видеть в мировой войне наших дней ту неприкрашенную, слишком явную сторону её, которую со всех сторон стара-тельно прикрывают разными знаменем — либеральными, славянофильскими, социалистическими. Как это делают — об этом речь впереди; почему имеют возможность делать это — вот на что интереснее ответить сначала.

Действительно, что заставило демократию в 1914 г. пой-ти по дороге созидания мировых колониальных импе-рий? Какую силу вызвал правящий миром купец, чтобы направлять это движение, чтобы заставлять народы слу-жить ему? Сознание экономической выгоды? Да оно гроша медного не стоит при сравнении с сознанием верной ги-бели в борьбе за эту выгоду. Нет, тут действует иная сила, неизмеримо более могущественная, которая ещё не ско-ро, вероятно, уступит своё место зарождающейся проти-воположной силе. Сила эта, как известно, национализм,

37

национальное чувство; могущество его так велико досе-ле, что об него вдребезги разбился в первые же минуты мировой катастрофы 1914 г. социалистический «интер-национал», когда-то обещавший всунуть палки в колесо войны… Но палки оказались соломинками перед внезап-но вспыхнувшими чувствами «национального подъёма» во всех странах, задетых этим колесом, а чувства эти на-столько по-прежнему сильны, что «ни лишения, ни муче-ния, ни даже самая смерть» не преодолевают их.

Здесь апологеты войны торжествуют свою победу: раз есть «нечто», могущее из европейского мещанина сде-лать существо, побеждающее смерть, сделать трагическо-го героя из осла (по слову Ницше), то стало быть «нечто» это — война — есть великое положительное явление исто-рии! При этом аргументе мне всегда вспоминается, что на свете есть много десятков миллионов потребителей гашиша и что самые бездарные люди, употребляя гашиш, становятся временно интересными людьми, одарённы-ми блестящей фантазией. Но вскоре после приёма на-ступает вялость, угнетённость, сон. Что будет после га-шиша национализма? Пророком быть нетрудно: von der Humanität über Nationalität zur Bestialität 1 — это знали до войны сами немцы, более других опьянённые теперь гашишем национализма.

Но дело пока не в этом. К чему бы ни вёл в будущем национализм, он теперь с небывалой силой вызван сре-ди демократии к жизни как главный духовный двигатель первой мировой войны. И при этом доводы национальные приводят мирового купца как раз туда, куда этого требуют его цели колониальные; то есть, другими словами, мировой купец в свои колониальные задачи остроумно подставля-ет «национальные» величины. Что здесь является основ-

 1 От гуманности через национальность к зверству (нем.).

38

ной функцией и что производной, это всегда тщательно затушёвано убедительными рассуждениями и патетиче-скими доводами об «исторической задаче» мирового го-сударства, об «органическом» росте его, о национальных целях. Так, «национальная и историческая задача России» — объединение славянства, овладение ключами к Чёрному морю, колонизация страны от Каспия до Гималаев, твёр-дая граница с Китаем. Когда всё это будет выполнено, мы и придём географически именно к той мировой колони-альной империи, о которой речь шла выше…

Поучительно следить, с каким усердием либеральные политики и публицисты сознательно и бессознательно мо-стят пути для шествия государства-купца. Когда это дела-ют откровенные купеческие идеологи, это мало интересно. Когда, например, профессор Мигулин  2 без обиняков заяв-ляет, что владение Босфором и Дарданеллами не решит «восточного вопроса», что российской государственности нужно ещё и Эгейское море, то тут удивляться не прихо-дится. Разве только тому, почему профессор конфузится и останавливается, не доезжая до Суэцкого канала? Инте-реснее выслушать либерального публициста, например г-на Дживелегова 3, который в заботах о несомненно угнетённой национальности, армянах, проектирует создание «единой Армении», от Кавказского хребта по всему южному бере-гу Чёрного моря и до Киликии включительно… Таким об-разом, он подводит националистический фундамент под колониальное распространение России вплоть до Пале-стины; а что при объединении армянского народа разд-робится единство народа турецкого и совершится, таким

  2 Мигулин Пётр Петрович (1870—?), русский экономист, идеолог-крупной торгово-промышленной буржуазии и либеральных по-мещиков, октябрист.

  3 Дживелегов Алексей Карпович (1875–1952) — историк и журналист. В 1905 г. вступил в партию кадетов. В качестве публициста посто-янно выступал в печати по вопросам политической арменистики.

39

образом, другая национальная несправедливость, это ли-беральный публицист проглатывает, не поперхнувшись.

И вот, суммируя все национальные идеалы, от осво-бождённой Польши до объединённой Армении, мы и по-лучаем как раз то колоссальное мировое государство, «Рос-сию будущего», о котором речь была выше. Начинается эта речь с либерального принципа: освобождение, объе-динение и самоопределение национальностей, а кончает-ся созданием колониальной империи, в которую насиль-ственно включается ряд национальностей, покорённых и разделённых. Будут объединены армяне, будут разде-лены турки. Будут воссоединены с Германией прибалтий-ские немцы, но плохо тогда придётся латышам и эстам! Италия соединит Трентино, Триест и Далмацию, хотя зем-ли эти населяет славянское большинство. Франция меч-тает не только об Эльзасе и Лотарингии, но и о границе по Рейну: ничего, что в прирейнских провинциях насе-ление коренное немецкое! Германия мечтает о границе по линии Кале — Верден: что за беда, что живут там корен-ные французы! Это не мешает воюющим странам, каждой в отдельности и всем в совокупности, провозглашать, что войну они ведут только оборонительную и больше всего на свете уважают самоопределение национальностей…

Всё это азбука, но некоторые до сих пор не хотят её ура-зуметь. И лучшим свидетельством такого или искреннего «неразумия» или неразумия себе на уме, является то объяс-нение целей настоящей войны, которое набило уже оско-мину и творцами которого были преимущественно наци-онал-либералы всех мастей и национальностей. Бив себя в перси 4, они готовы были клятвенно заверять всех, что за-горевшаяся в 1914 г. война — последняя война, самая-самая последняя, «война против войны», против милитаризма;

  4 Грудь (устар.).

40

укажу для примера на статьи профессора Кузьмина-Карава-ева в «Дне» и «Вестнике Европы», он только один из многих наивных людей. Сколько социалистов примкнуло к этим либеральным утешениям! «Настоящая война пусть будет последней войной, пусть после неё наступит вечный мир», — гласит призывающее к войне воззвание центрального ко-митета французской социалистической партии. На свете оказалось вдруг, в разгаре небывалого взаимного истре-бления, неимоверное количество милых, наивных людей. Они убеждали и заверяли, что милитаризм и война отой-дут в вечность после войны, когда заводы Круппа будут взорваны, место их сравнено с землёй и посеяны будут на нём всё лишь «незабудки, васильки, васильки да неза-будки»… Они, впрочем, благоразумно умалчивали о том, будут ли срыты до основания также и заводы Армстронга, Крезо или Тульские оружейные и как там будет обстоять дело насчёт незабудок и анютиных глазок? Они упорно, в прозе и в стихах, воспевали «последнюю войну», стара-ясь в этом найти её смысл, её оправдание.

Незачем наивничать или фарисействовать. Не «по-следняя» это война, а наоборот, первая мировая коло-ниальная война, первая в ряду мировых войн, которые сулит нам XX век. Мировые войны ещё только начина-ются; прелюдией к ним была эпоха Наполеона, когда ве-ликие социальные результаты французской революции умело «ампошировал»  5 французский мещанин, начав-ший тотчас же четвертьвековую борьбу с Англией за ми-ровое господство. Теперь такую же борьбу — и быть мо-жет, не менее длительную, быть может, распадающуюся на целый ряд войн — ведёт с той же Англией и на ту же ставку германский купец. Если он будет даже окончатель-но побеждён, тогда наступит пора столкновений интере-

  5 Положить в карман, присвоить (от фр. «empocher» — карман).

41

сов остальных пяти мировых купцов. Не могут не стол-кнуться между собой Россия и Англия, ибо «историческое движение» первой метит дальше Эгейского моря и южнее Малой Азии, — поговорите об этом с г-дами Мигулиным и Дживелеговым. А уж одно предстоящее «разграничение сфер влияния» в Палестине чего стоит! И как ещё будут делить шкуру этого медведя… Не могут не столкнуться далее монгольский купец с американским из-за владе-ния над Великим океаном; борьба из-за Филиппин может начаться, по-видимому, и до возрождения Китая. А когда возрождение это совершится, тогда решена участь фран-цузского Индокитая, тогда приблизится час столкновения монголов с Россией, столкновения, давно предвиденно-го русскими мыслителями, ещё до Владимира Соловьёва. Мировые войны только начинаются, и прекратятся они не с разрушением заводов Круппа и расширением заво-дов Армстронга, а только с крушением того «национализ-ма», который чёрной волной прокатился по всей Европе в 1914 г. Вы скажете, что он не исчезнет никогда; пусть так, но это значит, что никогда не исчезнут и внешние войны, а потому перестаньте повторять ходячую пошлость о «по-следней войне»: это либо наивность, либо фарисейство. Ясно во всяком случае одно: «национализм» — вот до сих пор главный духовный, внутренний возбудитель внеш-ней, международной войны, и об этом «primo motоre»  6 надо говорить прежде всего, обсуждая (хваля или осу-ждая) войну. Пусть в основе лежат интересы колониаль-ные, экономические, но даже в борьбе за них народами до сих пор двигают мотивы национальные и национали-стические. Вне оценки экономизма мы никогда не пой-мём внешнего смысла войны; вне оценки национализма мы никогда не поймём внутреннего её смысла и значения.

  6 Перводвигатель (итал., il Primo Motore — первопричина).

42

IV

Три основных потока льются на колесо национализма и приводят его в движение, передаваемое с возрастающей силой колесу войны. Три эти потока чувств и мыслей я бы назвал — «этический», «философский» и «социальный». Есть и другие потоки, более мелкие, но все они сливаются в трёх основных. Весьма мало этичная сама по себе идея «реванша» слилась, например, во Франции с этической мотивацией войны: «справедливость» требует-де возвра-щения Эльзаса и Лотарингии в лоно французской наци-ональности одновременно с освобождением всего мира от германского милитаризма. Идея объединения Россией всех славян принимает «мессианскую» окраску в освеще-нии нашего неославянофильства; нечего и говорить, на-сколько убеждены в мессианстве своём «пангерманцы», да и не они одни из воюющих стран. А в «мотивации со-циальной» соединены все доводы в пользу оправдания современной войны с социально-экономической точки зрения. В общем же эти три потока, действительно, за-хватывают с собой всё, что национализм может дать для мощного движения колеса войны, для оправдания её, для возвеличения её. И три эти потока имеют каждый сво-их «идеологов» не за страх, а за совесть. В нашей россий-ской современности самыми неутомимыми водолеями этических мотивов являются многоликие наши либера-

43

лы, философско-религиозное возвеличение национализ-ма и воспевание войны взяли на себя наши мистики, не-ославянофилы, а социально-экономическими доводами действуют, главным образом, социалисты, как призыва-ющие победу, так и желающие поражения. Конечно, дово-ды и мотивы эти не составляют монополии одной из этих трёх групп: и либералы пользуются мотивами экономиче-скими, и мессианцы взывают к справедливости; но ведь и комический актёр может пойти на трагическое амплуа. Разберём же все группы доводов; человеку, не захвачен-ному ни одним из трёх потоков национализма, это сде-лать удобнее, чем тому, кто уносится этими потоками.

Об этических мотивах национализма, о справедливо-сти более всего беспокоятся либералы всех стран и всех степеней, либералы, а также и все, что правее их, вплоть до чёрного цвета: чем правее, тем больше о справедли-вости беспокоятся и о честности высокой говорят. Имен-но здесь произошло быстрее всего слияние горных клю-чей и болотных вод, именно отсюда слушали воюющие страны первые вопли о «зверствах» противной стороны и о том, что война эта есть война за справедливость, вой-на за освобождение от прусской (говорили в Петербурге и Париже), за освобождение от русской (говорили в Бер-лине и Вене) реакции.

Вот «этическая мотивация» войны как войны против «зверств», «некультурности», как войны освободительной, войны за самоопределение национальностей.

Мне почему-то часто припоминается при этих доводах некий гражданин, поместивший в какой-то газете, через полгода после начала войны, «письмо в редакцию» со сле-дующим воззванием этико-гастрономического характера:

«Граждане, не кушайте икры!»Дело в том, что гражданин этот, человек богатый, за-

шёл как-то в гастрономический магазин и увидал, что

44

«граждане» бойко раскупают икру: по случаю войны икра была дешёвая… Он возмутился: «Как! — в окопах холодно, Бельгия разорена, фунт икры есть эквивалент пуда суха-рей и трёх пар тёплых чулок… Граждане, не кушайте икры! Вспомните о братьях наших, холодающих и голодающих!» И он не стал кушать икры, охотно этому верю. Но вот ма-ленький вопрос: а не кушал ли он икры до войны? Празд-ный вопрос… Конечно, кушал! Но отчего же не вспоминал он тогда о своих «братьях»? Или тогда не было голодных и раздетых?

Не кажется ли вам, что «этическая мотивация» очень неожиданна в устах всесветного мещанина наших дней? Он привык к своему спокойному существованию, он был доволен всем на свете, а если и либеральничал, то мечты его не шли дальше «ответственного министерства» в Гер-мании или России, дальше программы радикалов во Фран-ции, дальше лозунга «Lе clericalisme— voilà l’ennemi! » 1, дальше мечты о сокращении вооружений. «Зверства» со-циального строя никогда его особенно не волновали, ибо мало задевали его. И вдруг — война! Он читает о разгроме городов, о гибели многих тысяч своих собратьев, об ужа-сах, о зверствах войны. Он возмущён. Он вопит в Берли-не о «зверствах русских», в Москве — о «зверствах прус-ских», он взывает к справедливости, нагло попранной, он сам готов идти в бой за неё, он желает навсегда сокру-шить главу милитаризма (вражеского, не своего), а боль-ше всего, если он не немец, громит он германскую куль-туру, опустившуюся до зверств. Граждане, не ешьте этой икры! Он так шумит, так оглушает, что мало кто догады-вается спросить: а не кушал ли и ты, добродетельный ли-беральный мещанин, этой икры? Вопрос бестактный, ибо, несомненно, «кушал»…

  1 Клерикализм — вот враг (фр.).

45

Все они в своё время «кушали», и во внутренней, и во внешней политике; стоит ли это доказывать? Вспомни-те хотя бы о тех приёмах, какими вводили «европейскую культуру» в колониальные страны все европейские госу-дарства-купцы. О колонизаторских подвигах германцев в Того и Камеруне, о подвигах бельгийцев в Конго напи-саны тома достоверных свидетельств; какими приёма-ми Англия поддерживает своё господство в Индостане, это достаточно известно. «Культурными» европейски-ми государствами ежегодно и из года в год совершается вряд ли меньше колонизаторских «зверств», чем их со-вершилось за всю мировую войну. А во внутренних де-лах — каждое государство имеет свою Ирландию, а потому и принцип «самоопределения национальностей» звучит так мало убедительно в устах людей, охотно «кушавших икру» до войны. А как они икрой этой питались в обла-сти «социального распределения» — кому это неизвест-но? В одной немецкой хрестоматии я видел когда-то тро-гательную картинку: крокодил пожирает телёнка, а сам горько плачет; кушает по необходимости, а плачет кро-кодиловыми слезами из сочувствия…

Все они в своё время «кушали» и по сей день продолжа-ют. Пусть теперь они говорят высокими словами об эти-ческих целях войны, об «освобождении» (читай: «захват»), о «самоопределении» (читай: «присоединение») — это не меняет истинного положения дела: каждый, кто хо-чет, может услышать истинный смысл слов. Прочтите замечательное воззвание «интеллигентной Германии — цивилизованному миру», подписанное именами Вундта, Гауптмана, Оствальда, Геккеля, Виндельбанда, Гарнака, Листа, Брентано, Лампрехта  2 и ещё десятками не ме-

  2 В. Вундт — немецкий физиолог и психолог; Г. Гауптман — немец-кий драматург; К. Оствальд — балтийский немец, физико-химик и философ-идеалист, лауреат Нобелевской премии по химии 1909 г.;

46

нее знаменитых писателей, философов, учёных: этот оправдательный документ хуже всякого обвинительного. «Мы нарушили нейтралитет Бельгии, но нарушили его не преступно», — не достаточно ли одной этой бессмерт-ной фразы из воззвания, чтобы раз и навсегда потерять охоту разбирать все аргументы этих учёных людей о це-лях войны, о её оправдании?

Когда в ответ на это воззвание, оправдывающее войну тем, что Германия ведёт её за спасение мировой культуры против союза дикарей, торгашей и вырожденцев, когда в ответ на это философ Бергсон  3 (да и не один он) заявля-ет, что война «тройственного согласия» против германцев, есть «борьба цивилизаций с варварством», и когда Пётр Струве  4 с очаровательной наивностью предлагает нам признать, что такое понимание настоящей войны «есть культурно-философская истина, которую и мы и наши враги должны в полном объёме восчувствовать» (!), то я, по совести, не могу восчувствовать ничего, кроме сожа-ления о бесплодно растрачиваемых неудачных словесных снарядах. Ибо поистине — профессор Брентано и профес-сор Струве друг друга стоят, и с моей стороны было бы явной несправедливостью поверить одному больше, чем

Э. Геккель — немецкий естествоиспытатель и философ; В. Виндель-банд — немецкий философ-идеалист, глава баденской школы не-окантианства; А. фон Гарнак — лютеранский теолог либерально-го направления, церковный историк; Г. фон Лист — австрийский поэт и оккультист; Ф. Брентано — австрийский философ и психо-лог; К. Лампрехт — немецкий историк.

  3 Анри Бергсон (1859–1941) — один из наиболее значимых филосо-фов XX века, представитель интуитивизма и философии жизни.

  4 Стру́ве Пётр Бернгардович (1870–1944) — русский общественный и политический деятель, экономист, публицист, историк, фило-соф. В молодости прошёл путь от либерала и конституциони-ста до социал-демократа, в дальнейшем идейные искания ведут Струве от марксизма к философскому идеализму и либерально-му консерватизму. На момент Первой мировой войны является членом ЦК партии кадетов, хотя фактически отошёл от дел пар-тии в 1908 г.

47

другому. Бергсон и Виндельбанд — крупнейшие философы, но, когда оба они палят друг в друга во славу цивилизации, взаимно обвиняя друг друга в «варварстве», я не могу вос-чувствовать убедительности таких доказательств.

Есть ещё одна черта в «этической мотивации» вой-ны, вызывающая чувства крайне мало лестные для го-спод, аргументирующих от справедливости. За примера-ми не далеко ходить, их сотни под руками. Вот московское воззвание «от русских писателей, художников и арти-стов», скверно и напыщенно написанное в ответ на воз-звание германских учёных и писателей. Русские писа-тели и художники молят Бога: «Пусть впишутся в Книгу Судеб злодеяния (Германии) неизгладимыми письме-нами! И да внушат они нам только одно страстное же-лание: вырвать из варварских рук оружие, навсегда ли-шить Германию той грубой мощи, на достижение которой устремила она все свои помыслы» («Русские Ведомости», 28 сентября 1914 г.). Под этим воззванием видишь подпи-си многих ординарных и неординарных академиков, ху-дожников, писателей во главе с Максимом Горьким. По-чему испытываешь неловкое чувство за подписавшихся? Потому ли, что германские писатели и учёные молят Го-спода буквально о том же, только по адресу России? Тут есть и другая причина.

Капля крови змея Фафнира на губах Зигфрида дала ему возможность слышать не слова карлика Миме 5, а его мысли; есть лёгкая возможность узнать: совпадают ли слова и мысли каждого, призывающего к войне. Кри-терий этот — не призывы, а поступки, не слова, а дела. Не капля крови дракона войны, а готовность отдать свою

  5 Сюжет мифа о Зигфриде — герое германского эпоса. Зигфрид по-беждает змея Фафнира, кровь которого попадает на язык героя. Это даёт ему возможность понимать язык птиц, а также мысли карлика Миме, задумавшего убить Зигфрида.

48

кровь — вот единственное доказательство искренности людей, призывающих «вырвать из варварских рук ору-жие», «освободить народы от ига милитаризма». Что ж, вырывайте, освобождайте, но, главное, делайте это сами. Добровольцами пошли на войну и погибли германский социал-демократ Франк 6, русский социалист-революци-онер Слётов, либерал Колюбакин, ученик Петра Струве Рыкачев; каковы бы ни были их побуждения, но поступ-ки их достойны глубокого уважения: слова с делами у них не разошлись. Пусть они погибли за мираж, но за свои убеждения они отдали свою кровь. Что отдали, кроме чернил в подписях к воззванию, воинственные либера-лы и радикалы, призывающие «вырвать оружие» у вра-гов, «освободить народы»?

В одной из своих военных статей (в «Биржевых Ведо-мостях») Пётр Струве делился с нами, читателями, сво-ими профессорскими впечатлениями: когда он видит с кафедры сотни устремлённых на него студенческих глаз, он думает: почему эти юноши теперь здесь? Поче-му они не в школах прапорщиков, не на войне? Их ме-сто — в рядах войск! И ничего, все спокойно прочли это циничнейшее воззвание профессора. Но я позволю себе поинтересоваться: каков, однако, «призывной возраст» самого Петра Струве? Посылая других на смерть, почему не идёт на войну он сам? Ну, конечно, жизнь профессора для родины важнее и полезнее смерти десятков юношей, которых он посылает на смерть, — это обычное возраже-ние, я жду его и теперь. Жду, но оспаривать не буду: оно возбуждает во мне слишком малолестные чувства для выдвигающих его.

  6 Людвиг Франк (1874–1914). Будучи евреем и несмотря на то, что со времён его военной службы в пехоте прошло уже 20 лет, в ав-густе 1914 года добровольно ушёл на фронт. Стал первым депута-том Рейхстага, погибшим на войне.

49

«Этическая мотивация» заключается, таким образом, явлениями с этичностью ничего общего не имеющими. И эти явления вездесущи — от болотных низин и до гор-ных вершин. Когда сотрудник того же П. Струве, г-н Из-гоев, убеждает читателей, что «интеллигенция призвана на офицерские посты, её задачи — организаторские», ког-да он убеждает молодёжь «не составлять ни социальных, ни политических программ (это лёгкое и пустое дело), не сочинять ни новых вер, ни новых религий», когда он сообщает, что есть явная преемственность «между знаме-нитым хождением в народ семидесятников и теми мани-фестациями с портретом Государя и гимном, которыми русское студенчество встретило привлечение его в этом году к налогу крови», когда мы слышим всё это, то знаем ex ungue leonem 7, как к этому неприличному вздору от-нестись. Но когда Максим Горький подписывает москов-ское воззвание, когда Леонид Андреев на тысячи ладов, в десятках статей, возбуждает и призывает к войне вме-сто того, чтобы самому идти на неё, когда совершенно так же поступают и «горные вершины» нашего неосла-вянофильства вроде Вячеслава Иванова  8 и присных его, когда все они во всех воюющих странах взывают к «осво-бождению», когда они, сидя дома, оправдывают и освяща-ют войну «этической мотивацией», то нельзя закрывать глаза на всю недостойность их доводов. Ибо «этическая мотивация» сильна лишь тогда, когда сопровождает сло-ва свои — делами.

  7 Льва узнают по когтям (лат.).   8 Ива́нов Вячеслав Иванович (1866–1949) — русский поэт-символист,

философ, переводчик, драматург, литературный критик, идеолог «дионисийства».

50

V

Философско-религиозное оправдание войны, «месси-анское» утверждение национализма гораздо интереснее либерально-этических доводов. Конечно, для признания и принятия этой войны, как несущей миру победу гер-манской стихии («Deutschtum»), по мнению Оствальда, или, по мнению наших славянофилов, несущей миру бла-говестие славянства, — нужна вера. Есть она — сразу все мировые вопросы решены; нет её — ну, на нет и суда нет, но всё же доводы «мессианские» и в этом случае подле-жат рассмотрению. Они интересны во всяком случае, как попытка подвести под войну, под национализм философ-скую и религиозную основу; они подходят к самой сущно-сти вопроса, оценивая столкновение народов не с точки зрения либеральной «справедливости» (фальшивой по су-ществу), а с высоты последних вопросов — о Боге, о чело-вечестве, о конечных судьбах мира, о смысле истории…

Спорить с ними по существу, конечно, не приходит-ся. Что можно возразить Оствальду, уверенному, что Deutschtum предопределением судьбы покорит мир, или С. Булгакову, уверенному, что Запад кончился и что теперь Россия призвана пасти народы? Что возразить? Ровно ни-чего. Разве только сшибить лбами эти две веры, которые одна о другую разбиваются вдребезги. Спорить с ними — не приходится, послушать их — следует.

51

Вот С. Булгаков 1, безнадёжно застрявший в моховом болоте, староколенный, хороший человек, пытается сно-ва от Исаии хватить и раздуть воинственный пыл сво-их собратьев. «О родина, земля святая!.. мученической кровью неповинных сынов твоих смываются грехи на-шей государственности и общественности, покупает-ся историческая амнистия, и прощающий голос гово-рит: иди и впредь не греши. Иди, избранная, на светлый праздник правды и свободы, с жезлом в руках и с кре-стом в сердце, иди, счастливая, уже тем, что для тебя крест и меч — одно»… Это поучительно, хотя и неубе-дительно. «Светлый праздник правды и свободы» — это битва у Мазурских озёр  2: каждый понимает «праздник» по-своему. «Праздник примирения, прощения, едине-ния», о котором С. Булгаков говорит там же, — это слия-ние горных вод с болотной тиной: одному утешительно, другому омерзительно. Вновь вспыхнула в московском староколенном человеке мечта «о православном Белом Даре», о «мистическом источнике земной власти»; ве-рит он, что наступает конец европейской цивилизации, что отныне «на Россию возложена страшная ответствен-ность за духовные судьбы человечества». И вот — «сми-ренная и могучая грядёшь ты, Русь, на подвиг ратный, покорная велениям Провидения, ведомая Царём твоим» («Родине»). Разве тут можно спорить? Такова вера чело-века — и оставьте его в покое! А верующих этих — доста-точно, староколенными людьми Москва полна. Прочти-те искренние, но не всегда умные излияния С. Булгакова,

  1 Булгаков Сергей Николаевич (1871–1944) — русский философ, бо-гослов, православный священник. В юности увлекается марк-сизмом. Под влиянием философии Канта Булгаков возвращает-ся к идеализму, ему близка философия Владимира Соловьёва.

  2 Во время Первой мировой войны в районе Мазурских озёр (Прус-сия) в 1914–1915 гг. происходили кровопролитные бои между рус-скими и германскими войсками.

52

развязные статьи г-на Эрна 3, умные и всегда «себе на уме» статьи Вяч. Иванова, затем несколько иного оттенка кос-ноязычные статьи Бердяева, наивные статьи М. Гершен-зона  4— нет, не иссякла ещё Москва славянофилами, есть ещё порох в пороховницах! Но спорить с ними, спорить с верующими — какая наивность!

Спорить не надо, но надо оценить и взвесить те дово-ды, которыми сами они хотят воспеть, в тиши кабинетов, хвалу войне. Национализм в их освещении принимает религиозную окраску; современная война есть для них борьба феноменализма европейской культуры с трансцен-дентизмом русского духа, и мессианская задача России — подчинить мир «закону Отчему», некоей онтологической Правде. Пусть так. Пусть другие из их же стана возража-ют, что-де «грех и не время теперь говорить о Западе, по-грязшем в феноменализме, ибо жертвенная готовность воюющих ныне народов — акт высочайшего религиозно-го идеализма» (г-да Эрн и Гершензон в «Биржевых Ведо-мостях» 23 мая и 28 июня 1915 г.), пусть эти мнения еди-номышленников снова сталкиваются лбами, — не в этом дело. Интереснее узнать, от них другое: как совмещают они религиозный идеализм с теми орудиями, которыми он проводится в жизнь? Как перебрасывают они мост от онтологической Правды — к пулемёту, от религиозного трансцедентизма — к ручным бомбам? Как возможно это для христианина, православного и верующего?

Вопрос этот их нисколько не смущает. Они отвеча-ют многими словами о «жертвенной (не своей!) кро-ви», о «жертвенном порыве», о «жертвенном себяотда-нии в кротком послушании», о «великой тайне жертвы»…

  3 Эрн Владимир Францевич (1882–1917) — религиозный философ, публицист.

  4 Гершензон Михаил Осипович (1869–1925) — российский литера-туровед, философ, публицист и переводчик.

53

Ах, если бы они отвечали делами, не словами! Легко при-носить в жертву кровь брата своего — этому ещё Каин пример показал. Это раз. А два: ведь на войне приходится не только кровь отдавать, но и кровь проливать, и опять, как Каин, кровь брата своего, хотя бы и иноплеменного. Но и эту кровь оправдать нетрудно: путь указал Вл. Со-ловьёв  5 своим оправданием «смысла войны», своим при-знанием, что «крест и меч — одно». Цитируя эти послед-ние слова своего учителя, наши неославянофилы всегда делают вид, точно забыли, что слова эти посвящены учи-телем восхвалению… германского милитаризма и импера-тора Вильгельма! Слова эти были восторженным ответом учителя нынешних славянофилов на поистине канибаль-скую известную речь Вильгельма II (тогда — «Зигфрида», ныне — «антихриста») к войскам, посылавшимся на «ус-мирение» Китая, на покорение возрождающегося мон-гольства. Теперь острие этих же слов славянофилы наши направляют против германцев, на которых ополчаются в союзе с теми же монголами… Права народная мудрость: слово, что дышло, куда повернёшь, туда и вышло.

Но позволим и это нашим мессианцам. Пусть в 1900 г. они восторженно присоединяются к «германскому началу», чтобы проливать монгольскую кровь; пусть в 1915 г. они столь же восторженно призывают нас в союзе с монголами проливать германскую кровь. Позволим им даже оправ-дывать это пролитие крови каждый раз одними и теми же доводами, дозволим им утверждать, что «крест и меч — одно», что вера их — мистическая, что ей кровь «жерт-венно освящается». Позволим им, наконец, утверждать

  5 Соловьёв Владимир Сергеевич (1853–1900) — русский религиозный мыслитель, поэт, публицист, литературный критик. Стоял у исто-ков русского «духовного возрождения» начала XX века. Оказал влияние на религиозную философию Н. А. Бердяева, С. Н. Булга-кова, П. А. Флоренского, а также на творчество поэтов-символи-стов — А. Белого, А. Блока и др.

54

национализм «мессианскими» доводами — это тем более безопасно, что «мессианство» германское и славянское при этом, как мы видели, сталкиваются лбами. Но ска-жем им в то же время, что если кроме этих мессианских доводов у них нет других, менее хрупких, в пользу обо-снования национализма, то всё здание их — воздушный замок, построенный только на вере. А вера их для кого же обязательна?

Война для мессианцев есть ценность сверхрациональ-ная, ценность религиозная (так пишет М. Гершензон), ибо ведётся за религиозные и сверхрациональные ценности. Какие? За ценности исторические и ценности националь-ные (отвечает Н. Бердяев), которые также сверхрацио-нальны и религиозны. Так нагромождаются друг на друга несколько этажей сверхрационального, так оправдыва-ется война. А доводами от разума не спорят, конечно, со сверхразумным. Да к тому же и сверхразумное не есть синоним положительной ценности. Всяческий атавизм в корне своём сверхрационален, но, если бы вспышку со-временной национальной вражды объяснить неосознан-ными атавистическими движениями души, это не понра-вилось бы мессианцам.

Ценность войны, ценность национальности… Мессиан-цы думают, что можно только либо верить, либо не верить в эти высшие исторические и «религиозные» ценности, что третьего пути между мессианством и позитивизмом нет. Это крупная ошибка. Кроме веры в высшие ценности и сверх веры или неверия в них, лежит область именно оценки их; вера касается «бытия», но оценка начинает-ся только от отношения человека к этому «бытию» (или событию). Можно верить в Бога, можно не верить в него, но можно ещё и совершенно снять неразрешимый «спор о вере» и заменить его вопросом о приятии или непри-ятии Бога — пусть «существующего». Пусть существует

55

и сверхрациональная ценность войны — о факте её су-ществования мне спорить просто-напросто неинтересно, ибо такой спор в области веры бесплоден; но я эту цен-ность не приемлю, если даже она и существует, не спорю о сверхчеловеческом факте, но даю ему свою человече-скую оценку. Так в вопросе о «бытии» возможно не от-рицание, а неприятие. То же в вопросе и о «событии» — хотя бы о будущем событии осуществления мессианских идеалов кого бы то ни было, профессора Оствальда или профессора Булгакова, всё равно. Пусть идеалы эти осу-ществимы, пусть даже они осуществятся — я не приемлю ни того, ни другого, оба они мне одинаково чужды, оди-наково враждебны, ибо идеал мой другой, вненациональ-ный, вненационалистический, а социальный, давно уже выраженный словами «благо народа», ибо ценность для меня опять-таки иная, и ценность эта — индивидуальная «человеческая личность».

Я хорошо знаю возражение, которое наши «транс-цендентисты» считают очень убедительным. Послушай-те Н. Бердяева: «Последовательно проведённая точка зрения блага людей ведёт к отрицанию смысла истории и исторических ценностей, так как ценности историче-ские предполагают жертву людским благом и людскими поколениями во имя того, что выше блага и счастья лю-дей. Ценность национальности в истории, как и всякую ценность приходится утверждать жертвенно (опять!) по-верх блага людей, и она сталкивается с исключительным утверждением блага народа как высшего критерия. До-стоинство нации ставится выше благополучия людей…» («Война и кризис интеллигентского сознания»).

Возражение это поставлено твёрдо и правильно, с ним надо всецело согласиться… перевернув его наизнанку. Нам угрожают «приведением к абсурду», приведением к отри-цанию смысла истории и исторических ценностей. Угроза

56

тщетная: совершенно верно, — можно ответить мессиан-цам — вне нас лежащего «смысла истории» нет никакого; «смысл» этот, говоря словами Канта, есть не объективный принцип творчества истории, а лишь субъективный прин-цип естественной целесообразности. Ценности истори-ческие — говорят нам — предполагают жертву людским благом и людскими поколениями, вот именно потому мы и не приемлем эти исторические ценности и борем-ся с ними. Ценность «национальности» — слышим мы — сталкивается враждебно с ценностью «блага народа». Ещё раз — совершенно верно: историческая ценность нацио-нальности и социальная ценность «блага народа» взаим-но враждебны и непримиримы, каждый должен сделать свой выбор, принять одну и отвергнуть другую. Месси-анцы без колебаний выбирают ценность историческую, мы — социальную.

Но раз сделав выбор, надо принять и все выводы. Мес-сианское возвеличение национальности и войны, как ценностей и орудий трансцендентных и религиозных, основано на вере в объективный смысл исторического процесса; отсюда вывод — требование жертвы людьми во имя этой веры, во имя этих высших ценностей. Наше признание высшими ценностями человеческой лично-сти и блага народного, ценности индивидуальной и со-циальной, требует, в конечном выводе, отказа от транс-цендентного смысла истории (если он и есть, то нами он не приемлется), приводит к признанию за историческим процессом лишь субъективного смысла.

Эти два мировоззрения в корне различны, противопо-ложны; ясное дело, что вопрос о национальности и вопрос о войне решается резко различным образом в каждом из этих двух течений мысли. К первому из них примыка-ют все мессианцы и вообще «трансцендентисты», ко вто-рому — близки или должны быть близки те, которые ис-

57

ходят от ценности так или иначе понимаемого «блага народа». Такими были до сих пор социалисты (хотя они, в большинстве своём, крайне «позитивно» и наивно-ма-териалистично отстаивали свою «классовую» точку зре-ния). Так было. Война, как известно, разрушила старые ценности, родила новые: былые глашатаи «классовости» стали «националистами», былые глашатаи международ-ного братства стали призывать к войне. Социалисты во-юющих стран (исключений немного!) изменили былому своему мировоззрению и стали усердно двигать колесо национализма и войны, оправдывая их с точки зрения социальной и экономической. Это третий ряд доводов, поддерживающих национализм.

58

VI

Идеи побеждают не числом своих последователей; идеи побеждаются не числом своих изменников. Всеоб-щее «либеральное» торжество по поводу крушения и ги-бели «интернационального социализма» не является поэ-тому осиновым колом в его могилу. Но всё же самый факт измены массы социалистов своей былой вере остаётся фактом; он показывает только, как мало было среди со-циалистов (даже среди знаменитейших из них) подлин-ных носителей идеи, проникнутых ей до дна души, и как много среди них было случайных «попутчиков».

Самые невероятные факты посыпались, как из рога изобилия, с первых же дней войны. Ограничусь лишь крупными «именами». В начале войны социалисты всех воюющих стран голосуют за военные кредиты: лишь очень немногие «воздерживаются от голосования», несколько человек (из сотен) вотируют против, в числе последних, к стыду социалистов главных стран, два представителя Сербии, страны, первой подвергнувшейся нападению.

Социал-демократ Давид  1 доказывает в «Vorwärts » 2, что социалисты рейхстага должны были, вопреки всем преж-

  1 Давид Эдуард (1863–1930) — немецкий экономист, доктор наук, правый социал-демократ, соратник Э. Бернштейна, один из пер-вых ревизионистов марксизма.

  2 Вперёд (нем.).

59

ним постановлениям, голосовать за военные кредиты, ибо «прежние постановления» были приняты в мирное время, а значит и не обязательны для времени военного. И это говорится не в злую шутку, а серьёзно, торжественно…

Редакция «Vorwärts», со своей стороны, «старается оправдать» тех, кто голосовал против кредитов: голосо-вавшие были-де уверены, что всё равно останутся в ни-чтожном меньшинстве… Ну, а если бы они не были в этом уверены? И это не анекдот, что социалистической газе-те надо «оправдывать» тех немногих, которые остались верны прежней своей вере, остались верны социализму…

Социал-демократ Зюдекум  3 в начале войны был по-слан эмиссаром в нейтральные страны, чтобы склонить социалистов нейтральных стран в пользу Германии, ко-торая-де ведёт исключительно оборонительную войну… Доводы и аргументы его были таковы, что социалисты нейтральных стран отказывались верить возможности их в устах социалиста. Германский социал-демократ Пар-вус 4, сколотивший во время войны состояние на хлебных военных поставках, был также эмиссаром в разных стра-нах и усиленно вёл подобную же пропаганду.

Социал-демократический депутат рейхстага от Денау заявил, что Германия должна присоединить к своим вла-дениям Бельгию, Голландию и их колонии. «Vorwärts» про-тестует против подобных взглядов. Это утешительно для того, кто читал и помнит статьи той же газеты от  начала

  3 Зюдекум Альберт (1871–1944) — один из лидеров правого крыла Германской социал-демократии, ревизионист.

  4 Па́рвус Александр Львович, настоящее имя Израиль Лазаревич Ге́льфанд (1867–1924) — деятель российского и австро-герман-ского социал-демократического движения, теоретик марксизма, один из разработчиков теории «перманентной революции», пу-блицист, доктор философии. Его имя стало нарицательным в ка-честве «купца революции» и политического авантюриста.

60

августа 1914 г. с восторженным описанием подвигов гер-манских и австро-венгерских войск.

Социал-демократ Гейне  5 подводит итоги совершивше-муся в душах германских социалистов перевороту. Рево-люция не нужна; мало того — социальная революция вред-на, ибо понижает обороноспособность страны от внешних врагов. Поэтому социалисты «должны признать империю, как базу политической деятельности», должны действо-вать, не боясь впасть в противоречие с принципами, долж-ны расстаться с революционными фразами. Социализм должен быть в Германии не революционным и интернаци-ональным, а лишь прогрессивно-демократическим на на-циональной основе. Всё это очень определённо и, конеч-но, относится не к одной Германии, а к социализму всего мира; это откровенная проповедь необходимости замены былого интернационального социализма — «социализ-мом националистическим». Такое contradictio in adjecto  6 ясно показывает, что «социалисты» типа Гейне и его еди-номышленников были социалистами лишь по недоразу-мению, а теперь и впредь с социализмом ничего общего не имеют и иметь не будут.

Так отделились и ещё отделятся от социализма все «по-путчики», все примкнувшие к нему по недоразумению. Их, конечно, очень много, быть может, большинство. И хотя среди самих же германских социалистов есть группа лю-дей, резко отмежевавшихся от мнений и поступков Зюде-кума, Давида, Парвуса, Гейне и иных, но группа эта была ничтожна в первые дни войны, когда маски были сбро-шены, когда каждый показал своё лицо. Что же остаётся в таком случае от международного социализма? Боюсь,

  5 Гейне Вольфганг (1861–1944) — один из крупнейших адвокатов Германии, отличался большой юридической эрудицией и выда-ющимися ораторскими способностями.

  6 Явное противоречие (лат.).

61

что очень мало; впрочем, вернее, не боюсь, а радуюсь, ибо никогда не верил в победу силой одного лишь количества.

Если от германской демократии перейти к демократии других стран, то всюду картина будет одна и та же. Вандер-вельде вербует волонтёров в бельгийскую армию, заявляя, что обороняющаяся сторона «не нуждается в оправдании перед лицом интернационала», что сопротивление наше-ствию есть не только право, но и обязанность социали-ста. Гед, Самба и другие социалисты на этом же основа-нии принимают участие во французских министерствах «национальной обороны». Анархист кн. П. А. Кропоткин выражает негодование против тех «близоруких» людей, которые до войны боролись во Франции против трехлет-него срока военной службы. Бывший антимилитарист Эрве ныне выражается крепко и сильно: «Je m’en fiche du socialisme… c’est in defence nationale qu’il faut  …»7 Он лишь последовательнее и смелее других: он говорит то, что они думают.

Социал-демократ Плеханов, в начале второго года во-йны, «заклинает всем святым» думских депутатов голо-совать за военные кредиты. «Голосование против, — пи-шет и подчёркивает он, — было бы изменой по отношению к народу» («Речь», 14 сентября,1915 г.). Гед и Самба теле-графно заклинают тех же депутатов «отложить оппози-ционную деятельность впредь до окончания войны». Со-единённая группа народников и марксистов обращается ко всему народу русскому с воззванием — бороться до по-следних сил с «хищническим предприятием» германцев; воззвание это появилось тоже во второй год войны и под-писано именами Плеханова, Дейча, Авксентьева, Бунако-ва и целого ряда других народников и марксистов. Они не находят мужества выражаться стилем Эрве, наоборот,

  7 Наплевать мне на социализм… нужна лишь национальная обо-рона… (фр.).

62

считают своё поведение тесно связанным со своей преды-дущей деятельностью. Это же заявляет и Плеханов в своей отдельно изданной брошюре «О войне», в которой жесто-ко достаётся «германским товарищам» за их не марксист-ское поведение. Чем отличается от них поведение самого Плеханова и соединённой группы народников и маркси-стов, столь же воинственно настроенных? Чем бы ни от-личалось, но не ясно ли уже и теперь, что их новый «на-ционалистический социализм» в корне различен с их же былым социализмом интернациональным? Настолько раз-личен, что называть его одним и тем же именем — значит совершать грубую логическую ошибку.

Доводы национал-социалистов вращаются около од-ного основного пункта: поражение России Германией было бы в тоже время и поражением русского народа в борьбе за свободу, ибо, во-первых, победители-гер-манцы истощили бы Россию неслыханно громадной контрибуцией, во-вторых, отторгнули бы от России значительную территорию и, в-третьих, задавили бы экономическую жизнь России выгодным для Германии торговым договором. Всё это очень правдоподобно… В со-слагательном наклонении. А в изъявительном — каждый из этих трёх доводов нуждается в таких подпорках, ка-кие не могут построить национал-социалисты. Громад-ная контрибуция? Спору нет — громадная контрибуция тяжко ляжет на плечи народа, но докажите, что она ля-жет тяжелее, чем тот громадный «налог крови», кото-рый вы всячески призываете к народной уплате. Оттор-жение территории? Бесспорно, отторжение от России значительной территории нанесёт ущерб пресловутым «национальным идеалам» и «единству» России, но дока-жите, что благо народное потерпит ущерб от этого ущер-ба, а если и потерпит, то более того, чем терпит во время войны миллионами смертей. Тяжёлый торговый договор?

63

Конечно, торговый договор, навязанный России победи-тельницей Германией, будет очень выгоден германским аграриям и промышленникам, очень невыгоден герман-скому трудовому народу, но докажите, что он будет не-выгоден русскому трудовому народу (а не русскому куп-цу), докажите, что хоть самый невыгодный пункт этого возможного договора стоит цены крови хоть одного рус-ского крестьянина и рабочего.

Задача, боюсь, непосильная для воинствующих соци-алистов. И тем более доводы их становятся шаткими, что на каждый из этих «антипораженческих» доводов россий-ские социалисты-«пораженцы» выдвигают доводы как раз противоположные, доказывая, что «благо народное» тесно связано именно с поражением России, что только отсюда придёт политическая свобода, которая залечит все экономические раны. Мало того, по их мнению, есть возможность утверждать, что победа России приведёт в экономическом отношении к установлению победи-тельницей крайнего протекционистского промышлен-ного тарифа при минимальных ставках на зерно; Россия будет отгорожена китайской стеной от дешёвой герман-ской индустрии, но в стене этой широко будут раскрыты ворота для усиленного отлива из России хлеба. И то и дру-гое одинаково выгодно промышленнику и одинаково не-выгодно трудовому народу. Победа Германии, наоборот, сломит эту стену, но закроет ворота, ввиду интереса гер-манских промышленников и аграриев, причём герман-ские трудящиеся классы будут лишены дешёвого хлеба, который в большом количестве останется в России «для внутреннего употребления», но тогда русский народ, кро-ме излишка хлеба, получит ещё и продукты дешёвой гер-манской индустрии. Победа и в том, и в другом случае будет на руку только купцу и аграрию; трудовой же на-род — и в этом экономический парадокс мировой вой-

64

ны — получит выгодный для себя торговый договор только в случае поражения своей страны. Как бы ни относиться к этим доводам, от них нельзя отмахнуться национал-со-циалистам, доводы которых отличаются большим пафо-сом и малой убедительностью.

Но я готов этим патетически настроенным людям сде-лать всяческие уступки, готов не сталкивать их лицом к лицу с серьёзными социально-экономическими возра-жениями. Пусть они будут правы во всём, пусть все три их главных довода непогрешимы, непреложны, пусть бу-дут они столь же истинными, сколь и патетическими. Мне интересно тут другое. Ведь все эти патетические люди кроме того — социалисты. Они борются за благо наро-дов, они заботятся о будущей судьбе бельгийского рабо-чего и «французской бедноты». Так это и должно быть: мы знаем, что для демократа «несть эллин и иудей», что социалист никогда не мог бы отстаивать меры, выгодной для его народа и тяжёлой для трудящихся классов наро-да соседнего. Как же быть, однако, с воззваниями россий-ских социалистов, «энергично требующих войны до побе-ды»? Как быть с призывным кличем «Должны победить!» или «Да будет победа!» — кличем, раздавшимся со стра-ниц марксистских журналов? Ведь если будет победа со-юзников, то на Германию обрушатся все те беды, кото-рых счастливо избегнут русский крестьянин, бельгийский рабочий и французская беднота! И пусть бы ещё страда-ла юнкерская Пруссия и капиталистическая Германия, но ведь пострадают за всех и за все трудовые классы Гер-мании! Неслыханно громадная контрибуция тяжко ляжет на плечи восточнопрусского крестьянина и вестфальско-го рабочего, значительная территория будет отторгнута от побеждённых: исчезнет с географических карт чуть ли не вся Австрия, тяжёлый торговый договор раздавит по-беждённую страну…

65

Как мирятся воинствующие социалисты с  этими, ими же вызванными, призраками? Ведь то, что страш-но для русского народа, не менее страшно и для герман-ского. Быть может, воинствующие социалисты желают не полной победы, а лишь победы до известной черты? Но какими же силами остановят они духа войны, которо-го так настойчиво вызывают? Быть может, они считают, что в войне виновата Германия, а потому пусть и платит она за разбитую посуду? Но ведь виноват хозяин, а пла-тить и платиться будет работник — где же тут справедли-вость? Быть может, они полагают, что своя рубашка к телу ближе и что о германском трудовом народе пусть забо-тятся германские «товарищи»? Для интернационально-го социалиста это звучит дико, но национал-социалисты, быть может, ils ont changé tout ҫa  ?8

Как бы там ни было, мы можем теперь отнестись к до-водам всех воинствующих социалистов всех стран с одина-ковым доверием. Их оправдания национализма и войны были бы убедительны, если бы взаимно не погашали друг друга. Но влияние на массы они оказали, усердно двигая колесо войны рядом с доводами либерально-этическими и религиозно-мессианскими. Сознательно и бессознатель-но идут все они к одной цели — к созданию мировых ко-лониальных империй. Кто бы ни победил в великой ми-ровой войне, победитель в ней будет только один — купец страны, одержавшей верх. Побеждённым же может ока-заться трудовой народ страны победительницы.

Неужели же из этого парадокса мировой войны нет вы-хода? Неужели будущее так безнадёжно? Неужели осуще-ствится фантастический колониальный роман XX века? Неужели человечество стоит перед рядом небывалых ми-ровых купеческих войн? Всё это будет неизбежно до тех

  8 Изменили ли они всё это (фр.).

66

пор, пока демократия не сумеет обуздать того духа, кото-рому она теперь покорилась. Опасение — не во внешнем, а во внутреннем мире каждой страны; изменения во вну-треннем политическом и социальном строе Европы мо-гут сделать — и сделают! — невозможными эти кровавые и фантастические колониальные романы, эти мировые купеческие войны, эти противоречия народных интере-сов разных стран. Будет ли это? Будет или нет, но буду-щее творим мы, живущие в настоящем. И путь творче-ства нашего построен давно мировым ходом истории; надо лишь твёрдо идти по начертанной дороге, помня о нами же намеченной конечной цели, надо лишь пре-одолеть те испытания, которые дух национализма ста-вит на пути. Тягчайшее испытание — испытание огнём, и мы теперь его пережили, переживаем и долго ещё бу-дем переживать.

67

VII

Испытание огнём войны испепелило почти «до корня» былой интернациональный социализм на его пути к буду-щему «братству народов». Что же, отказаться от будуще-го братства? Отказаться от настоящего пути? Отказаться от прошлого социализма? И вообще — вечно новый во-прос — что делать? Братство народов и раздавленная Бель-гия. Брать ли в руки ружьё, сложить ли руки в бездействии?

Вопросы, подлинно, испепеляющие. И лишь тяжёлой, трудной внутренней работой можно преодолеть и иску-шения духа национализма, и глумления духа апатии и от-чаяния. Мессианцам и всем принимающим объективный смысл истории — дорога прямая и лёгкая: с Богом они за панибрата, все планы и замыслы его им как на ладо-ни видны, досконально известны. Но трудно принимать тот субъективный смысл истории, который так попирает-ся на наших же глазах. Трудно и необходимо. Раз сделав выбор, повторю ещё раз, надо принять и выводы. И если мы высшими ценностями избрали ценность индивидуаль-ную — человеческую личность, и ценность социальную — благо народа, то ценности исторические, ценность нацио-нальности мы тем самым подчинили высшему критерию. Выбор сделан, и мы должны быть последовательными.

Мировоззрение, во главу угла ставящее социальную ценность блага народа, мы называем социализмом. Идя

68

дальше, можно дать более строго очерченное определе-ние, но не в нём теперь дело, а в тех задачах, тех целях, которые ставил и ставит себе социализм и социалисти-ческая демократия. Все политические группы орудуют с понятием этой социальной ценности, каждая из поли-тических партий заявляет, что борется только за «благо народа», но именно ближайшие задачи и цели этих партий вскрывают подлинную их сущность. Задачи социализма требовали коренного изменения социального и полити-ческого строя европейской жизни: «правые» социали-сты надеялись на эволюционный процесс этого измене-ния, «левые» — предполагали, что процесс этот возможен, только как революционный. Но так или иначе, «социали-зация Европы» есть процесс внутренний, и таким всегда понимал его международный социализм: противоречия в этом не было. Освобождение трудового народа, освобо-ждение страны от внутренних социальных и политиче-ских пут — вот первая задача международной демокра-тии в борьбе за ценность социальную.

Борьбе этой сопутствовала борьба за ценность индиви-дуальную, за человеческую личность, за освобождение её из пут всяческой догмы — хотя бы от окостеневшей дог-мы марксизма или народничества, если они не шли впе-рёд, а топтались на месте, становились «ортодоксальны-ми». Всяческая ортодоксия — Маркса или Михайловского  1 всё равно — мёртвое тело; всё живое, всё молодое всег-да шло вперёд в поисках новых путей в борьбе за духов-ную свободу личности человеческой. В этих словах — вся история русской и мировой интеллигенции всех классов и сословий, здесь — вторая задача социализма, идущего к новому будущему. Конечно, и в рядах демократии ор-

  1 Михайловский Николай Константинович (1842–1904) — русский публицист, социолог, литературный критик, литературовед, пе-реводчик; теоретик народничества.

69

тодоксальных мещан было всегда больше, чем духовно свободных людей, но ведь, скажу ещё раз, не количеством своих последователей побеждают идеи… И не количе-ством пышных слов определяется внутренняя ценность идеи — она выявляется лишь в минуты испытаний, ког-да от слов надо перейти к делу.

И вот настала для демократии минута испытания огнём войны, первой мировой колониальной войны. Ни одна из воюющих сторон не скрывает, что за звонкими слова-ми об «освобождении», «оборонительной войне», «само-определении национальностей» таится деловой колони-ально-купеческий смысл. По характерному выражению некоего купца в Times, «капитаны промышленности яв-ляются в ведении этой войны не менее важным фактором, чем сам генеральный штаб»; купеческая война и ведёт-ся капитанами промышленности. Конечно, слово «купе-ческий» имеет здесь ограниченный своей эпохой смысл, ведь и новгородские войны ХIII–ХV веков были войнами «купеческими» и даже «колониальными» (ибо тогда роль «колоний» играли «пятины новгородские»). Был купец, но не было современного гигантского развития маши-ны, фабрики мирового «капитализма», и нынешняя ко-лониальная война, оставаясь «купеческой», имеет столь-ко же много общего с прежними купеческими войнами, сколько шестнадцатидюймовая пушка — с «пищалью» XV в. Цель одна, а сущность бесконечно различна. «На-туральные» колонии новгородцев так же похожи на ми-ровые колонии современного государства-купца, как пи-щаль на шестнадцатидюймовое орудие.

Так или иначе, государства эти столкнулись в «крова-вой кутерьме»; для демократии настало время испыта-ния огнём. Она его не выдержала — это всё мы видели воочию. Исчезли социалисты (говорю о большинстве), на месте их во всех странах появились «оборонцы» и «по-

70

раженцы». Одно это — признак довольно трагический, ибо и «оборончество», и «пораженчество» (хотелось бы, чтобы нелепые слова эти скорее исчезли из нашего оби-хода), ибо, повторяю, оба эти течения одинаково ничем не связаны с демократией, с её основными ценностями, с её сутью. «Оборонцем» может быть анархист Кропот-кин, «пораженцем» — черносотенное «Русское Знамя», и наоборот, ибо оба эти отношения к войне суть лишь вопросы текущей практической политики, а не сущно-сти социалистического мировоззрения. Социалист, как и всякий другой, может в области практической поли-тики считать выгодным для трудового народа или побе-ду, или поражение своей страны, но прежде, чем рассу-ждать о вопросе политической выгоды, ему не мешало бы помнить, что вопрос о путях достижения этой «выгоды» подчинён его высшей ценности… Иначе он становится похож на того средневекового монаха, который «благо» своей паствы добывал огнём и мечом святейшей инкви-зиции, не спрашивая ни того, насколько это желательно его пастве, ни того, насколько это похоже на исповеду-емое им христианство… «Оборончество» и «пораженче-ство» не больше похожи на социализм, чем инквизиция на христианство. Ибо всякая внешняя купеческая война между «культурными» государствами, чем бы она ни кон-чилась — поражением или победой его страны, — для со-циалиста чужда и враждебна, ибо она не его война, ибо она есть борьба не за его высшие ценности. Тем более это относится к европейской войне этих годов, к первой ми-ровой колониальной войне, стремящейся к достижению таких «ценностей», которые могут быть только враждеб-ны демократии. Для неё это война посторонняя, и при пожаре её демократу не надо было ни брать в руки ру-жьё, ни складывать руки в бездействии — он должен был только продолжать своё дело.

71

Но именно это испытание оказалось самым трудным, и в огне войны социализм дал трещину сразу с трёх сто-рон. Через одну из них испарились из социализма все «попутчики», все национал-социалисты, для которых ми-ровая война не была «посторонней», ибо их государство принимало в ней участие… «Мы прежде немцы, а по-том социалисты», — формулировал один из них своё от-ношение к войне; этим он ясно показал, что он прежде немец и потом немец, а социалистом считал себя лишь по недоразумению. И таких «товарищей» война родила видимо-невидимо — известно, что война родит героев. И стали эти герои посылать народ на войну, в небольшом числе и сами пошли, проповедовали оборону и освобо-ждение, воспевали в социалистических газетах подвиги члена немецкого союза деревообделочников, всажива-ющего штык в живот «товарища» из французского сою-за металлистов…

Другие, менее прямолинейные, шли на войну и при-зывали к войне (оборонительной, конечно!) по дру-гой причине. Это война для социалиста не «посторон-няя», — говорили они, — ибо на ней умирает сотнями тысяч тот же народ, во имя блага которого работает де-мократия. Но если смерть за что-либо кажется мне не-лепой, то я лишь от отчаяния могу сложить свою голову рядом с близким мне человеком, раз не могу ему помочь. Эта психология отчаяния понятна, почтенна, но ведь это тоже отказ от былой веры, хотя и по другой причи-не: раз ничем нельзя ни другому, ни себе помочь — оста-ётся только умереть. Те, у кого вера в будущее сохрани-лась, не пойдут этой дорогой. А что касается сотен тысяч смертей сынов народа, почему-де и война эта нам «не посторонняя», то это довод не из сильных: кто же из на-ших демократов не считал «посторонней» для себя и для народа Японской войны 1904–1905 гг., на которой народ

72

умирал если не  сотнями, то десятками тысяч? Очевид-но, дело тут не в том, что народ умирает, а в том, за что он умирает…

Это и есть боевой довод третьих, выбитых из колеи социализма войной. Они не признают перемены своей веры, они утверждают, что, взывая к войне (оборони-тельной, всюду оборонительной!), не изменили они бы-лой вере, а лишь с новой силой служат ей, служат свобо-де, служат правде, служат угнетённому народу. Мировая эта война есть война «на покорение» ряда народностей, и демократ, стоящий за «самоопределение национально-стей», не может не принять участия в деятельной защи-те покоряемых. Так говорили бельгийские, французские и русские «социалисты» по поводу Бельгии и Сербии, так говорили германские и австрийские «социалисты» по по-воду Галиции и Восточной Пруссии… И не только «гово-рили»: лучшие из них «делали» — записывались добро-вольцами в армии, шли умирать и умирали, шли стрелять друг в друга и стреляли во имя братства народов… Дру-гие, оставшиеся дома, организовывали «национальную оборону» и тоже боролись словесно за «высшие идеалы социализма». Нельзя считать эту войну «посторонней», — вопияли они, — ибо нельзя не откликнуться действием на то, что происходит вокруг. Оглянитесь: всюду расстре-лы женщин и детей, всюду топчется право, la force prime le droit 2, всюду гибель слабых и зверское «торжество по-бедителей»… Германские социалисты всё это выдвигали против своих восточных врагов, французские и бельгий-ские — против германских… Но нам совсем нет нужды раз-бирать, кто тут прав, кто виноват: пусть будут оба правы — это будет ближе к истине. Зато следует с особенной силой подчеркнуть, что в то же самое время оба не правы, опи-

  2 Сила награждает право (фр.).

73

раясь в своих доводах на социализм. Ибо, повторяю, для человека, высшими ценностями которого являются цен-ность индивидуальная и социальная, человеческая лич-ность и благо народа, для этого человека мировая война 1914 г. есть дело постороннее; он должен быть готов от-дать себя, но отдать за другое…

74

VIII

Что делать? Что надо было делать? Надо было не ме-шаться не в своё дело. И надо было делать своё дело. Толь-ко и всего.

Итак, надо было предоставить маленькую Сербию алч-ной Австрии? Не помочь при виде наглого насилия, при виде разбойного нападения? Демократия дала себя за-пугать этими «жалкими словами», ибо поистине всё это лишь слова, слова, слова. Трудно поверить, чтобы чело-век, стоящий на благе личности и народа, т. е. в широком смысле этого слова народник, не задался бы хотя мимо-ходом мыслью: а что было бы, если Австрия действитель-но поглотила бы Сербию? Проглотила бы без сопротивле-ния, не подавившись, так-таки целиком, присоединила бы к себе, как новую провинцию? Тогда Австрия не могла бы не превратиться в империю «триалистическую», и сер-бы, соединённые с хорватами, словаками, боснийцами, далматинцами, образовали бы громадную «великосерб-скую провинцию», где трудовому народу жилось бы, быть может, нисколько не хуже, чем в «великосербской импе-рии», за которую в войне этих годов разгромлен, уничто-жен, вырезан сербский народ. Те два сербские социалиста, которые нашли в себе смелость под вой и свист «наци-оналистов» голосовать против военных кредитов, когда война уже повисла над их страной, понимали интересы

75

сербского народа лучше сотен «национал-социалистов», зовущих в бой за свободу Сербии…

Есть ходячее марксистское возражение против такой постановки вопроса. «Победа Австрии, окончательно под-чинив австрийской эксплуатации Сербию, замедлила бы экономическое развитие этой последней» (Г. Плеханов). Подставьте вместо Австрии Англию, вместо Сербии — Трансвааль 1, и вы увидите, что возражение это не всегда оправдывается исторической действительностью. А глав-ное, на каких весах взвесите вы, когда больше «замедли-лось бы экономическое развитие» Сербии: когда она цели-ком была бы присоединена к Австрии или когда сербский народ истёк бы кровью так, как он истёк в 1915 г.? Не ме-шало бы подумать сторонникам такого кровопускания, — а значит и худшим врагам сербского народа — для чего воз орехов беззубой белке?

Но пусть этот «социологический закон» о замедлении экономического развития промышленно отсталой страны при её одолении и покорении промышленно-мощным го-сударством, пусть этот мифический «закон» всегда и впол-не справедлив. Однако и в этом случае для меня загадка: каким образом наши «социалисты» ухитряются приме-нять этот «закон» одновременно и к Сербии, и к Бельгии? И как могут они доказать, что для бельгийского рудокопа правительство короля Альберта «выгоднее» сената вольно-го города Гамбурга? (Я здесь всё ещё говорю о «выгоде» — о «праве» и «справедливости» речь впереди.) Впрочем, загадка эта довольно просто и… откровенно разрешает-ся «практическими политиками» социализма. Мне лич-но пришлось слышать из уст одного народника-марк-систа и статистико-публициста следующее оправдание

  1 Южно-Африканская Республика — независимое бурское госу-дарство, существовавшее в Южной Африке во второй полови-не XIX века и завоёванное Великобританией в 1899–1902 гг.

76

военно-патриотической деятельности Вандервельде: он учитывал настроение рабочих масс, что-де и должен всег-да делать практический политик… Это откровенное при-знание рядового социалиста нехотя оспаривает марксист-ский вождь, Г. Плеханов: германские социал-демократы голосовали за войну, чтобы не потерять на следующих выборах миллиона два голосов, и «конечно, это было со-вершенно оппортунистическое решение». Боже, до чего это мягко сказано! Оппортунизм — велик ли грех! Ведь ещё Бебель сказал: «Все мы оппортунисты». И поэтому, когда французские социалисты тоже «безусловно голосу-ют за военный кредит», то Г. Плеханов находит ещё более мягкие слова для обсуждения, но не осуждения такого по-ступка. Конечно, они обязаны были голосовать за воен-ный кредит, но… «голосуя за него, они могли и обязаны были громко высказать некоторые неоспоримые истины, горькие для французской буржуазной дипломатии, но по-лезные с точки зрения развития самосознания в междуна-родном пролетариате…» (Г. Плеханов, «О войне», стр. 19). И только. Голосуй за войну, но лишь выскажи при этом некоторые неоспоримые истины…

До таких невероятных пределов можно дойти, пытаясь оправдать неоправдываемое. Не удивляйтесь: это называ-ется «оппортунизм». Я бы, впрочем, назвал это несколь-ко иначе… но не в названии дело, а в том, что соображе-ния «практической политики» объясняют нам поведение большинства вождей международного социализма. И до-вольно: после такого признания «вожди» эти нам нимало не интересны. Ибо подлинный идейный вождь не боится остаться в меньшинстве, не боится остаться в полном оди-ночестве. Он погибает, но его идеи побеждают. А эти мно-гочисленные «вожди» побеждают в злободневной борьбе, но идеи их гибнут, ибо «победа» достаётся вождям ценой идеи. Кто хочет, пусть идёт за ними.

77

Народ захотел, — отвечают нам, — народ захотел, и во-жди сами пошли за народом… Именем народа говорить легко, ибо народ всё ещё безмолвствует. Когда его ста-вят лицом к лицу с уже совершившимся фактом войны, он принимает её, он старается осмыслить её как борьбу за «родину», как «мирское дело», как наваленную на мир-ские плечи тяготу:

Постоим-де мы, братцы за родину,За мирскую Микулову пахоту,За белицу-весну с зорькой-свеченькойНад мощами полесий затепленной.

Всё это так, но скажите откровенно: какой был бы от-вет сербского или бельгийского народа, если бы был мыс-лим в один миг произведённый «референдум», даже в от-вет на грубые ультиматумы Австрии и Германии 1914 г.? Так ли вы уверены, даже принимая во внимание опьяне-ние гашишем национализма, что народ тоже бы «голо-совал за войну»? Я уверен в противном, какие бы стра-ны ни подставлять вместо Сербии и Бельгии. Но на этой моей уверенности я ничего не строю, зачем же вы возво-дите на своей разные фантастические здания? Но если бы даже вы были правы, если бы мнения всего народа были на вашей стороне, то всё же интересы его я понимал бы, не подчиняясь большинству. И потому докажите снача-ла, что «выгода» сербского народа требовала уничтоже-ния его войной, а не присоединения Сербии к Австрии, что в интересах бельгийского народа было предпочтение правительства короля Альберта правительству императо-ра германского или президента французской республики, что благо германского народа требовало гибели миллио-нов этого народа, а не покорения его (даже!) «дикой Рос-сией» или хотя бы полного поглощения его и разделения между «варварской Россией, вырождающейся Францией и торгашеской Англией»… А пока вы будете это доказы-

78

вать, позвольте напомнить вам одну сказочку из сбор-ника Л. Толстого:

Была война. бежали люди от врагов.Пришёл мужик на луг за лошадью и говорит:

— Иди скорей за мной, а то враги тебя заберут.А лошадь спрашивает:

— А что они со мной делать будут? Мужик говорит:— Заставят тебя работать на них, бить станут, коли

не захочешь.— А ты со мной разве иначе поступаешь? Так что же

мне их бояться?Конец сказки мы хорошо знаем: мужик берёт кнут и ве-

дёт лошадь, куда ему желательно. Так было, так есть, так ещё долго будет. Но почему мне это «сущее» признавать за «должное» — не знаю.

Но зато я знаю, какие возражения выставляются про-тив этой высшей ценности блага народного: она отри-цает ценности исторические, она «не государственная» точка зрения… Как! Допустить, чтобы Россия завладе-ла всей Галицией и западной Польшей! Но ведь Австрия должна бороться за свою «целость», ведь Россия должна, во имя задач государственных, бороться за своё преоб-ладание на Балканах, за овладение проливами. Да, госу-дарственность… Какое дело народу до того, в чьих руках Дарданеллы, чем вредил народу этот «ключ» в руках ту-рок, и если мировой купец, русский и германский одно-временно, пожелал присвоить себе этот ключ, то почему тащить его из огня должен народ — об этом не спрашивай-те. Ибо вся эта «государственная» точка зрения покоится на «постулате» единства национальных интересов. «По-стулат» этот трогательно применяется только в те минуты, когда националисты нуждаются в «народе». Было бы мно-го убедительнее, если бы волк просил помощи журавля не тогда, когда на него, волка, пришла беда, когда он «ко-

79

стью чуть не подавился», а до этого прискорбного случая. А то сплошь и рядом случается, что лишь только журавль «с трудностью большою» поможет волку, как тот немед-ленно поступает по примеру волка из крыловской басни.

Эго не мешает в новые трудные минуты снова трога-тельно вызвать о помощи, взывать о «единстве нацио-нальных интересов». Либералы всех стран крепко сидят верхом на этой непрочной палочке, но какое дело до неё демократии? И неужели надо ещё в сотый и тысячный раз напоминать хотя бы о знаменитой формуле: националь-ное богатство есть нищета народа? Пусть овладение про-ливами есть историческая ценность, «благо нации», но оно есть «бедствие народа»: моря крови он за них проливает. И здесь, как всегда, социальная ценность должна для нас победить историческую. Социалист, рассуждающий о во-енных «национальных и государственных задачах», — это, по существу социализма, белая ворона, но этих странных птиц, выкрашенных в белое, развелось с начала войны видимо-невидимо.

80

IX

Доводы от «права», от «справедливости» с негодова-нием устраняют точку зрения «выгоды». Пусть «выгодно» было бельгийцам покориться германскому нашествию и «предать» Францию, но эта «выгода» — тридцать сре-бреников цена ей. Пусть «выгодно» было сербам отойти под власть Австрии, но «благородный маленький народ гордо встал на защиту своей независимости»… И вот са-мые чуткие, искренние, непосредственные из былых со-циалистов записываются в добровольцы, идут умирать за освобождение Бельгии, за свободу Сербии, за Францию, за Германию, за Россию. Доходит до того, что социали-сты-добровольцы с пылом и взвинченным самоотверже-нием едут освобождать Македонию… от болгар! («Русские Ведомости», 1915 г., № 253). Поистине, это было бы смеш-но, если бы не было трагично. Но уже по этому «освобо-ждению Македонии от болгар» можно видеть, что здесь дело уже не в том, кого и от кого освобождать, а в самом пафосе освобождения. Однако отчего бы не задаться во-просом: почему эти же социалисты не шли с оружием в руках освобождать Македонию от сербов и от греков?

Я напомню ещё и другое. За пятнадцать лет до миро-вой войны совершилось «международное преступление» не меньшее, чем покорение Сербии Австрией и Бельгии — Германией. Это было покорение джингоистской Англией

81

«свободного народа буров», покорение Трансвааля, вы-звавшее против Англии взрыв «мирового возмущения». Негодовала и социалистическая пресса всех стран. Но вот что характерно. В бурские ряды вступило не малое чис-ло волонтёров, представителей разных стран; тут были французы, русские, германцы, представители всех ми-ровых купеческих империализмов, враждебных англий-скому; был там, например, русский фютюр-октябрист 2, а тогда либеральный купец, г-н Гучков 3. Но назовите мне хотя бы одного социалиста, который не ограничился бы тогда словесным возмущением и моральным негодова-нием, а взял в руки ружьё и пошёл сражаться за свободу покоряемого народа. Назовите хоть одного! Не назовёте — такого не было. А ведь газеты были полны сообщениями о «зверствах англичан» и о «геройской защите благород-ным маленьким народом свой независимости»…

Что же? Или Трансвааль был слишком далеко? Но раз-ве чувство оскорблённой справедливости обратно про-порционально квадрату расстояний?.. Почему же «либе-ралы» пошли защищать буров и бороться с ненавистным английским империализмом, а социалисты сидели смир-но и не образовывали добровольческих дружин? Разве дело справедливости не есть уже этим самым дело соци-ализма? Или за пятнадцать лет социалисты сделали та-кой громадный шаг вперёд в благородной отзывчивости на всякую несправедливость и потому идут теперь десят-ками в дружины для освобождения Бельгии, Польши, Сер-бии и Македонии?.. Однако ещё за три года до мировой

  2 Будущий (от нем. Futur).   3 Гучков Александр Иванович (1862–1936) — политический деятель,

лидер партии «Союз 17 октября». Председатель III Государствен-ной думы (1910–1911), военный и морской министр в первом со-ставе Временного правительства. В 1899 г. в качестве добровольца отправился в Трасвааль, где участвовал в войне на стороне буров, был ранен и попал в плен.

82

войны никто из них не пошёл убивать и умирать за ту же Македонию, разорванную и растерзанную.

Тут величайшее внутреннее заблуждение, освящае-мое хорошими побуждениями и словами. Заблуждение в том, что первую мировую — колониальную войну, вой-ну империалистическую, государственную — социалисты сочли войной народной. Общий «национальный подъём» заразил их, они сочли его подъёмом народным, связан-ным с благом народным. Прежде они понимали, что как ни бесцеремонна английская империалистическая поли-тика, всё же главная тяжесть её падёт не на бурский на-род, а на бурское правительство, что народу может быть не хуже, если не лучше, «под владычеством Англии». Нар-коз национализма мешает это понять применительно к Австрии и Сербии, Германии и Бельгии. Способству-ют этому и те возмущающие душу формы, какие с пер-вых же дней приняла мировая война. Но как это ни труд-но, а надо разглядеть, даже через эти дикие формы, что лозунги «освобождения» народного не имеют смысла в процессе борьбы мировых империй, столкнувшихся в дележе земного шара.

Но убитые женщины и дети, расстрелянные мирные жители, разграбленные города, попранная справедли-вость — как не стать на их защиту? Да, нельзя не стать, но каким путём? Ведь все воюющие страны стали ареной этих ужасов: Бельгия, Сербия, Франция, Германия, Ав-стрия, Россия… Как не понять, что Калиш, Лувéн, Белград, Мемель  4— всё это одинаковые свидетели человеческого озверения, спутника разнузданности того мига, в кото-рый «всё позволено»… Взять ружьё в руки для «защиты» народа от этого освещения — значит от дождя броситься в воду. Под влиянием внезапно нахлынувшего непосред-

  4 С 1924 — Клайпеда.

83

ственного чувства можно решиться на самый неожидан-ный шаг, но тогда не надо пытаться обосновывать его до-водами «от разума»: попытка напрасная.

Независимость Сербии, свобода Бельгии… Неужели «социалисты-патриоты» ещё не понимают, что государ-ственная независимость маленьких стран есть лишь вре-менный буфер между столкновением мировых империа-лизмов? Неужели социализм хоть когда-нибудь серьёзно прилагал нормы этики к пресловутому «международному праву»? Знаменитый профессор этого права, Лист, заяв-ляет, что Германия нарушила нейтралитет Бельгии… в со-стоянии необходимой обороны! Совершенно то же самое заявляет французский профессор… по поводу нарушения нейтралитета Греции! И они вполне правы, ибо нормы международного права не этические, а всего лишь юри-дические, которые подлежат изменениям при каждом «новом накоплении фактов»… Пусть накопляют факты, пусть изменяют нормы — демократии до этого нет ника-кого дела; с нарушением же этих норм у неё есть только один путь борьбы — путь борьбы за коренное изменение внутренних порядков европейской жизни. Другими сло-вами, это и значит: надо делать своё дело. Государствен-ная свобода и независимость Сербии или Бельгии есть вопрос «равновесия мировых империализмов»; народ-ная свобода в каждой из них есть вопрос соотношения внутренних сил страны. И только борьбой за направле-ние этих внутренних сил можно достичь крушения ми-ровых империализмов и сделать невозможными всево-пиющие нарушения не только «норм международного права», но и высших человеческих прав.

Борьба за народную свободу — дело социализма; борь-ба за государственное расширение — дело империализ-ма. В войнах и восстаниях народных социализм прини-мал участие, войны государственные он всегда считал

84

чуждыми себе. Признание мировой империалистической войны войной народной — главная ошибка всех современ-ных социалистов, воинственно теперь настроенных. Они ссылаются на Гарибальди, на освобождение Италии и за-бывают девиз революционной итальянской демократии после 1848 г.: «Italia farà da se  5!» — резкий протест про-тив всякого стороннего государственного вмешательства в дело народное. Они указывают на борьбу за освобожде-ние Польши, но забывают, что и «освобождение» может быть двоякое: государственное и народное. Государствен-ный идеал «Польши от моря и до моря», идеал империа-листический, должен быть вполне чужд каждому социа-листу, в том числе и польскому; освобождение польского народа от векового «обрусения» и «опрусения» должно быть близко сердцу каждого социалиста, прежде же всего русского и германского. «Свободная Польша», «Свобод-ная Сербия»; от чего свободная? Политически свободная Польша может отвести очень узкие рамки внутренней сво-боде польского народа; в политически несуществующей Чехии возможна большая свобода народная; неужели эту азбуку социализму надо вновь переучивать?

Последняя цитадель национал-социалистов — апел-ляция к «праву национальной самообороны». Но это снова сказка про белого бычка, ибо снова должны они ответить на прежний вопрос: во имя какой высшей цен-ности прибегают они к этому «праву»? Во имя ценности исторической? Но социализм подчиняет её ценностям высшим. Во имя «справедливости»? Да, во имя «спра-ведливости», во имя «права личности»… В виде иллю-страции и доказательства они любят приводить слова Михайловского о том, что если бы (смысл слов) черно-сотенные погромщики, пусть «люди деревни», ворвались

  5 Италия справится сама (итал.).

85

к нему в кабинет, разбили бюст Белинского, сожгли кни-ги, то он не покорился бы людям деревни, стал бы сло-вами и действиями защищаться от дикого произвола…(Собр. соч. т III C. 692)

Слова совершенно верные, ибо не надо даже быть и со-циалистом, не надо даже самому подвергаться черносо-тенному насилию, чтобы словами и действиями бороться с таким насилием — будь то во время кишинёвской резни или во время московского погрома в мае 1915 г 6. Я не слы-шал, впрочем, чтобы русские социалисты организовали добровольческие дружины для борьбы с московскими ху-лиганами-громилами или чтобы социалисты французские поступили бы так же, когда парижские хулиганы громи-ли магазины «Магги» в 1914 г 7. Но не в этом дело, а в том, что, отождествляя военные действия с черносотенным погромом, национал-социалисты сами роют себе яму. Они столь усердно на все лады изъясняют слова Михай-ловского, что готовы, кажется, доказывать, что в 1905 г., во время разгрома помещичьих усадеб, Михайловский обязательно исхлопотал бы у губернатора сотню каза-ков для защиты своего дома, шкафов с книгами и бюста Белинского… Эти усердные комментаторы не понимают, однако, главного. Пусть война есть погром, но ведь «по-гром» этот —двусторонний… Такие бывают в городах Ин-дии, когда толпы вооружённых мусульман идут громить индусские кварталы, а толпы вооружённых индусов идут громить кварталы мусульманские. Русский погром был в Восточной Пруссии, Галиции и Венгрии, германский погром — в Бельгии, Польше и Сербии: социалисту как

  6 Немецкий погром 26–29 мая 1915 г. в Москве. Число активных погромщиков в пик волнений достигало 100–120 тысяч человек. Общее число жертв погрома точно никто не знает: известно, что за все дни погрома было убито 8 и серьёзно ранено 40 иностран-ных граждан.

  7 Сеть магазинов «Магги» принадлежала немцам.

86

будто бы нет особого основания отдавать предпочтение одному из этих «двусторонних процессов»?

Со всех концов мы приходим к одной точке: к твёрдому признанию, что для демократии мировая колониальная война есть война посторонняя, чуждая, чужая. Помогать раненым, пленным, страдающим и недугующим от вой-ны социалист может и должен точно так же, как помога-ет он голодающим в тяжёлые голодные годы; помогать самой войне — не его дело, его дело — борьба с ней все-ми силами, хотя бы силами одного против всех. И здесь пример, приведённый Михайловским, как нельзя более кстати. Если в дом мой врывается тот духовный погром, который прокатился, как смерч, по всему мировому со-циализму, врывается, «сжигает книги», «разбивает бю-сты Белинского» и требует, чтобы я покорился этому ду-ховному насилию во имя «национализма», «единения», «Burgfriede » 8 или чего вам угодно, то я не покорюсь этому погрому духовных ценностей: я буду драться, если у меня, разумеется, не будут связаны руки (Михайловский). Руки, конечно, связаны: правом слова во время войны пользу-ются лишь «социалисты-патриоты». Но тем более всеми силами необходимо бороться против их воинственных призывов, так радостно подхваченных со всех сторон. Пусть эта борьба «против всех» противоречит всем здра-вым принципам «практической политики», пусть она бес-сильна теперь зерно горчичное сдвинуть с места — с тем большей смелостью должны мы высказать именно те-перь нашу правду. Ибо «практическая политика» минет-ся, а правда — останется.

  8 Единение классов (нем.).

87

X

Правда останется — старая правда, признающая выс-шей ценностью личность человеческую, признающая высшим благом благо народное. Скоро ли правда эта по-бедит — что нам до того? Лишь бы не погасла в нас воля к борьбе за эту правду.

Воля к борьбе — это значит, что правда наша не совпа-дает с правдой «толстовства», правдой пассивной, без-борной и безбурной. Когда на царство Ивана Дурака по-шёл войной тараканский царь и стал дома жечь и скотину бить, то дураковцы только горько плакали, не противились и сидели сложа руки, этим и победили царя тараканского. Сидеть сложа руки — не дело демократии; наоборот, дел у неё всегда полны руки, и особенно когда вспыхивают первые зарницы войны. И первое дело её не разжигать национальные страсти, не призывать к оружию против внешнего врага, а делать своё внутреннее дело и помнить, что, быть может, даже полное разделение страны меж-ду соседними тараканскими царями для народа лучше (и «справедливее» и «выгоднее») той «кровавой кутерь-мы», в которой народ погибает. Тем более справедливо это, что покорить даже большое государство можно, по-корить даже маленький народ — нельзя. Целый век бились германские «гакатисты» и российские ташкентцы — уда-лось ли им покорить польский народ? Им удалось толь-

88

ко сделать его упорнее в отстаивании своего быта, своего языка, своей культуры. А Финляндия, Italia irredenta 1, Ин-дия, арабы — разве все эти разнородные примеры мало убедительны? Попробовали бы «союзные державы» нало-жить свою руку на германский народ после хотя бы пол-ного расчленения Германии! Попробовали бы германцы наложить свою руку на русский или английский народ по-сле хотя бы полного покорения Англии и России! Неужели не ясно, что это столь же возможно, как прыжок на луну!

«Тараканская» культура всюду приблизительно оди-накова; она гордо именуется «европейской культурой». Африканское племя людоедов ньям-ньям можно «евро-пеизировать» — «офранцузить», «огерманить» или «обан-гличанить», но «огерманить» французов, «обангличанить» немцев, «обрусить» венгерцев — дикое предприятие, ди-кое, ибо невозможное. Быт, язык, культура народная — вот в чём вечная сила национализма, и сила благая, пока не делается она тараном против другой соседней силы. И я, ни минуты не колеблясь, заявляю себя в этом смыс-ле самым убеждённым «националистом», не имеющим, однако, ничего общего с воинственными «национал-со-циалистами» и «социалистами-патриотами» наших дней. Искусство — высшее проявление и закрепление быта, языка и культуры — всегда национально; интернацио-нальные Вагнер, Толстой, Гёте — нелепость, невозмож-ность. Они делаются «интернациональными» и миро-выми, оставаясь при этом глубоко «национальными» и народными; не народный, не национальный, а только лишь «интернациональный» художник был бы никому ненужным воплощённым двуногим воляпюком. Я не по-клонник духовного и культурного «эсперанто»: демокра-тия объединит человечество в далёком будущем, не раз-

  1 Италия неосвобождённая (итал.).

89

рушая того, что разрушить никому не под силу — народа, его быта, его культуры.

И поэтому вдвойне бессмысленна защита социализ-мом этой неразрушимой сущности — пулемётами, бомба-ми: он защищает то, что несокрушимо, и губит при этом то, что должно быть для него дороже всего. Ещё раз ска-жу: уровень «европейской культуры», как уровень воды в сообщающихся морях, всюду приблизительно одина-ков; одно это могло бы заставить социалиста не взывать к оружию против внешнего врага, а упорно пытаться под-нять «уровень» этот в своей стране совсем другими мера-ми… Взять в руки ружьё в борьбе за национализм, бросать ручные гранаты, поливать людей из пулемёта — это зна-чит низвести себя до степени «дикаря высшей культуры», это значит стать тем же людоедом племени ньям-ньям, только в высоко «цивилизованной» форме. Сущность же одна. Ибо социалист, — пусть профессор и «просвещенней-ший человек» — поливающий своих «врагов» из пулемёта во славу своей «национальности», стоит на той же ступе-ни нравственного развития, что и африканский людоед, пожирающий врага во славу своего племени.

Есть наивные люди, которые до сих пор ещё видят в во-йне «турнир», благородное состязание двух равносильных бойцов. Эти люди приходят, например, в ужас от герман-ских «удушающих газов»: не то ужасно, что газы эти косят людей сотнями (мины, фугасы и пулемёты им не уступят), а то, что нарушена «этика войны» (!), что один вооружён лучше другого. Один из этих мило-наивных людей спра-шивал с огорчением: «Есть ли между ними (германцами, поливающими врагов удушливыми газами) такие, что прежде, чем приложить руки к этому делу, пускают себе пулю в лоб? И как после таких дел они с окончанием во-йны вернутся в свои семьи и поднимут к себе младенца своими проклятыми руками?» (М. Гершензон, «Турнир

90

и война»). О, святая простота! Ей всё ещё кажется, что по-ливающий врагов не газами, а из пулемёта, имеет руки «чище снега альпийских вершин» и что ему впоследствии разрешается невозбранно «поднимать к себе младенца»!.. Социалисты всех стран тоже отдали обильную дань это-му духовному мещанству, расценивающему по прейску-ранту право крови, разграфляющему военные убийства на «этичные» и «неэтичные»… Только потому и могли они призывать к оружию, к борьбе во имя национализма, скрытого под многими звучными словами. Они не поня-ли, что дело это для них чуждое и чужое, что у них есть своё дело, что если они и не могут пока остановить ко-лесо войны, то тем меньше причин усердно лить на него воду, что любителей этого занятия найдётся и без них бо-лее чем достаточно, что государство «fara da se», что, на-конец, впереди национального вопроса для социализма стоит вопрос общеправовой.

Так «национал-социалисты» и «cоциал-патриоты» ушли от социализма; они ушли — социализм остался. Les socialistes sont morts, vive le socialisme  2 — можно было бы с новым правом повторить старую поговорку. И надо только одного желать: чтобы это возрождение, это очи-щение социализма от «попутчиков» (пусть даже знамени-тейших «вождей» социализма) было освобождением его от пут того мещанства, которое вот уже полвека аккурат-но и умеренно заплетало социализм в свои сети — сети догмы, «ортодоксальности», мёртвого застоя. У социал-де-мократов создалась догма «марксизма», в которой своди-лась к мёртвому трафарету живая ткань творчества Марк-са; у народников появились свои ортодоксы, которые так и застыли на той точке, до которой дошёл Михайловский. Война смахнула все догмы, смешала в одно былых врагов;

  2 Социалисты мертвы, да здравствует социализм! (фр.)

91

не по старым граням будет заново строиться демокра-тия, а по новым, из опыта жизни добытым результатам.

В одну сторону, «одесную», отойдут — и уже отошли — все, марксисты и народники безразлично, которые по-корились духу национализма; этим они определили дальнейшую свою судьбу: «Приидите, благословенные, наследуйте царство, уготованное вам от создания мира»… Ибо они подлинно духовные наследники старого мира, как бы там они себя ни называли, социалистами, анархи-стами, революционерами или чем угодно. В другую сто-рону, «ошую», отойдут те, которые сами предназначили себя «в огонь вечный» — в огонь вечных исканий и новых достижений. Ибо они, подлинно, духовные предтечи но-вого мира, достигнуть которого никому из них не удаст-ся. Быть может, ещё многие времена пройдут, прежде чем основы старого мира будут расшатаны; худшими врагами искателей будут впоследствии социалисты-мещане, по-бедоносные наследники старого мира. Герцен гениально предвидел, что когда-нибудь социализм-победитель неиз-бежно выродится в мещанство и что тогда «снова вырвет-ся из титанической груди меньшинства крик отрицания и снова начнётся смертная борьба»… Герцен не предви-дел только, что случится это задолго до «победы» соци-ализма, что случится это в момент его постыдного вну-треннего поражения…

Если «поражение» это будет длительным, если демо-кратия не сумеет найти во внутренних своих силах про-тивоядия против того дурмана, которому она поддалась, то ничто не сможет помешать кровавому осуществлению фантастического колониального романа XX века, ничто не сможет помешать ряду мировых колониальных войн, первую из которых мы переживаем. Старый мир осу-ществит в здравом уме и твёрдой памяти построение пяти-шести мировых империй, владычиц всего земно-

92

го шара, прольёт для этого реки и моря крови, прине-сёт в жертву десятки, сотни миллионов жизней. Толь-ко силы демократии могут остановить эту чудовищную гекатомбу грядущего, только возрождённый социализм, в борьбе за новый мир отрёкшийся от мира старого, мо-жет подкосить в корне эти кошмары будущего. Сколько для этого надо сил? Удастся ли когда-нибудь эта победа над старым миром?

Не наше дело ставить эти вопросы, их решит только жизнь. Наше дело одно: по мере сил способствовать тому далёкому, во что мы верим, не спрашивая себя о том, ког-да работа наша принесёт плоды, ибо не дано нам знать ни дня, ни часа. Может быть, мировая безумная война отодвинула этот «час» на десятилетия, быть может — при-близила его на столетия. Ибо «уроки войны» могут быть безмерно неожиданными для демократии; властители дум большинства во время войны могут оказаться в роли поверженных кумиров на другой же день после войны.

Но для победы, для открытия «нового мира» не надо возлагать свои упования на «большинство», не надо бо-яться временного одиночества; не надо думать, что к но-вому миру прийти можно со старыми понятиями, мысля-ми, чувствами. Надо отказаться от былого оппортунизма, которым можно оправдать всё, что угодно; почему соци-алист должен быть менее честен в своём поведении, чем толстовец, отказывающийся, например, от воинской по-винности? Когда социализм забудет о «практической по-литике», тогда сделается он внутренне сильным, неза-висимым, чающим мира нового. Для этого нужны ему не миллионы голосов на выборах, а лишь один голос вну-треннего сознания: сознания своей внутренней свободы от пут старого мира. Свобода эта подверглась испытанию огнём и испытания не выдержала: расплавилась, растая-ла в огне мягким воском.

93

Испытание огнём не страшно будет для людей ново-го сознания только тогда, когда они перестанут предавать свои «высшие ценности», перестанут предавать народ, ког-да поймут, что мещанскую самоценность действий надо заменить самоценностью личности человеческой. Поли-тику, право, мораль — всё надо переоценивать так, как пе-реоценивали их творцы великих этических и социальных систем. Переоценка давно сделана — вопрос в жизненном применении её. Пусть старый мир «торжество своё воз-двиг», пусть он «сходит с ума», пусть в его безумии чув-ствуется система — люди нового сознания должны идти своим путём к новому миру, хотя бы не сорок лет, а со-рок десятилетий суждено было им блуждать в песках пу-стыни на пути к земле обетованной, на пути к свободно-му будущему мира, народа, человека.

1914–1915 гг.

Вместо эпилога

96

Сто лет назад в статье «Испытание огнём» Иванов-Раз-умник предрёк: «Не „последняя“ это война, а наоборот, первая мировая колониальная война, первая в ряду ми-ровых войн, которые сулит нам XX век». Увы, он оказался прав. Подумаем и мы над его заветами применительно уже не к ХХ, а к продолжающимся отголоскам «века-вол-кодава» (выражение-образ Осипа Мандельштама) в но-вом тысячелетии.

«Миром правит купец, и он должен создать мировые колониальные империи. Происходит „столкновение ин-тересов“ — и начинается кровавая кутерьма». Разве этот тезис не подходит к раскрытию сути, того, что сейчас про-исходит в Украине и вокруг Украины, какими бы «этиче-скими» и «философскими» лозунгами не прикрывалась та и другая сторона? «„Справедливость“ требует-де воз-вращения Эльзаса и Лотарингии в лоно французской на-циональности одновременно с освобождением всего мира от германского милитаризма». Поставьте на место Эль-заса и Лотарингии Донецк и Луганск, возвращающиеся в лоно «русского мира», а вместо «германского милита-ризма» — «укро-фашизм», и, кажется, всё встанет на свои места. Но и весь пафос «освободительной» войны за «еди-ную и неделимую» Украину, после накрывания «града-ми» и миномётами больниц и пассажирских автобусов, гибелью детей и матерей выглядит циничным оправда-нием хладнокровных убийц, совершающих военные пре-

97

ступления против гражданского населения. А обыватель тем временем «вопит в Берлине (читай в Киеве) о „звер-ствах русских“, в Москве — о «зверствах прусских»» (чи-тай «правосеков»)». Что-нибудь изменилось за прошед-шие сто лет?!

Иванов-Разумник не боялся выступить в позе еретика. Вот что он, например, пишет о трагедии сербского народа: «И потому докажите сначала, что „выгода“ сербского на-рода требовала уничтожения его войной, а не присоеди-нения Сербии к Австрии…». Или в другом месте: «… ког-да она целиком была бы присоединена к Австрии или когда сербский народ истёк бы кровью так, как он истёк в 1915 году? Не мешало бы подумать сторонникам тако-го кровопускания, — а значит и худшим врагам сербско-го народа — для чего воз орехов беззубой белке?»

Вот и мы зададимся нелицеприятным вопросом: до-кажите, что выгода населения Крыма «требовала уничто-жения его войной», а не присоединения к России. Это для тех, кто зациклился на «аннексии» и не желает увидеть элементарного: без «вежливых» людей и «нелегитимно-го» референдума сейчас информационные ленты могли быть полны упоминанием о севастопольском и симфе-ропольском «котлах» вдобавок к дебальцевскому и ило-вайскому.

И дело вовсе не в «крымнашизме», а в тех горе и стра-дании, которые могли уподобить Крым «Новороссии». «И как могут они доказать, что для бельгийского рудо-копа правительство короля Альберта „выгоднее“ сената вольного города Гамбурга?» — снова ставит вопрос Ива-нов-Разумник. А для донбасского шахтёра, спросим мы, кто «выгоднее»: Ахметов, Коломойский, Тарута или уголь-ные олигархи России? Риторический, согласитесь, вопрос.

Дальше напрашиваются очередные «несвоевремен-ные мысли». О том, как российские либералы выступа-

98

ли против действий федералов в отношении мирного населения в Чечне, разрушенного в результате варвар-ских обстрелов Грозного, что было не оправданно бесче-ловечным и прикрывалось пафосной целью сохранения целостности России. Но вот мы наблюдаем зеркальную картину в Украине. Те же обстрелы «спальных» районов, школ и больниц, те же заклинания о целостности Украи-ны, та же самая АТО и посыпание пеплом в прямом и пе-реносном смысле сепаратистов. И где же, спрашивается, последовательность и праведный гнев либералов?

Куда более честный взгляд имеет на ситуацию полит-заключенный антифашист Алексей Гаскаров, оторванный, в отличие от них, от регулярного доступа к СМИ. Вот что он пишет: «Виртуальные, навязанные пропагандистами с обеих сторон ценности и смыслы стали причинами ре-альной войны. Невозможно, находясь в здравом уме, счи-тать состоятельными доводы о том, что русскоязычному населению Украины что-то угрожало, а мужики, взяв-шие в руки оружие в Славянске, Краматорске и других городах, являются террористами. Реальные люди, жив-шие все время в мире, заменены образами „фашистов“ и „колорадов“. Разобщенность большинства, которое очевидно не хочет никакой войны, вывело на первый план откровенных маргиналов, не связанных никаки-ми социальными обязательствами, и их примитивные схемы пропаганды.

Сложившаяся ситуация является серьезным вызовом для всех сторонников демократических перемен, но сей-час высшим приоритетом должна стать необходимость остановить войну».

Автор «Испытания огнём» перечисляет тех, кто до-бровольцами пошли на Первую мировую войну и на ней погибли: германского социал-демократа Франка, соци-алиста-революционера Слётова, либерала Колюбакина…

99

Сюда же можно добавить погибшего в 1915 г. сына оппо-нента Иванова-Разумника по обсуждению реферата «Ис-пытание огнём», лидера кадетов П. Н. Милюкова, Сергея. Или, например, итальянцев: революционного синдика-листа Филиппо Корридони, погибшего добровольцем на фронте, социалиста Батисти, депутата в австрийском парламенте, взятого в плен и повешенного австрийцами, республиканца и сторонника социальной революции Ви-дала, последователя Мадзини, раненного в бою, оправив-шегося и вернувшегося обратно на фронт, а потом забо-левшего и умершего в походном лазарете…

О таких, как они, добровольцах, левый народник Ива-нов-Разумник пишет: «Каковы бы ни были их побужде-ния, но поступки их достойны глубокого уважения: слова с делами у них не разошлись. Пусть они погибли за мираж, но за свои убеждения они отдали свою кровь. Что отда-ли, кроме чернил в подписях к воззванию, воинственные либералы и радикалы, призывающие „вырвать оружие“ у врагов, «освободить народы»?»

Вот и сейчас ничего, кроме омерзения не может вы-звать телепропаганда войны и шоу на крови, где витий-ствуют демагоги из «Единой России» и клоуны из ЛДПР. О таких, как они, болтунах последние слова Иванова-Раз-умника.

Нет, конечно, и в рядах разного рода «Интербригад» под Луганском и Донецком есть немало добровольцев, от нацболов до участников «Антифа», есть среди них и по-гибшие. Равно как и среди добровольцев-бойцов АТО не одни лишь нацисты, порой можно встретить и причис-ляющих себя к левым и антифашистам. Я бы назвал это казусом Хемингуэя, убеждённого антифашиста, сначала сражавшегося с фашистами в Испании, а затем заявляв-шего о намерении защищать финнов от советско-импе-риалистической агрессии.

100

В то же время и в рядах ополченцев «Новороссии» не редко можно встретить ультраправых националистов. Что ж, «наркоз национализма», о котором писал Ива-нов-Разумник, по-прежнему, делает своё грязное дело. В этом смысле война в Донбассе выгодна и официаль-ному Киеву, и Кремлю. В первом случае она сплачивает вокруг лозунга «Слава Украине!», во втором мобилизует «Антимайдан» в Москве.

Впрочем, давайте попытаемся понять логику тех, кого критиковал автор «Испытания огнём». П. А. Кропоткин, скажем, считал, что победа кайзеровской Германии при-несёт всему миру развитие военщины, усилит самодер-жавие в Европе и на многие годы отодвинет приход со-циальной революции. «При данных условиях всякий, кто чувствует в себе силы что-нибудь делать, и кому до-рого то, что было лучшего в европейской цивилизации, и то, за что боролся рабочий Интернационал, может де-лать только одно — помогать Европе раздавить врага са-мых дорогих нам заветов: немецкий милитаризм и не-мецкий империализм», — такую ставил задачу учитель анархистов.

Однако на этот вопрос у Иванова-Разумника имелся свой собственный ответ: «Ибо всякая внешняя купеческая война между „культурными“ государствами, чем бы она ни кончилась — поражением или победой его страны, — для социалиста чужда и враждебна, ибо она не его война, ибо она есть борьба не за его высшие ценности. Тем более это относится к европейской войне этих годов, к первой мировой колониальной войне, стремящейся к достиже-нию таких «ценностей», которые могут быть только враж-дебны демократии. Для неё это война посторонняя, и при пожаре её демократу не надо было ни брать в руки ружьё, ни складывать руки в бездействии — он должен был толь-ко продолжать своё дело».

101

Кто прав в этом споре — Кропоткин с Плехановым, которого цитировал сам Иванов-Разумник, или автор «Испытания огнём», — судить всё же не нам, а читателю. Но, как не согласиться с негодующим «скифом» в его вос-клицании про обзывалки «оборончество» и «пораженче-ство»: «… хотелось бы, чтобы нелепые слова эти скорее исчезли из нашего обихода». То же самое остаётся доба-вить про столь же нелепые слова: «ватники», «колорады», «укропы», «майданутые». Глядишь, так и старика Кропот-кина сегодня обозвали бы «ватой»…

Осталось ответить на последний извечный вопрос: что делать? У Иванова-Разумника есть очень чёткий ответ: «Помогать раненым, пленным, страдающим и недугую-щим от войны социалист может и должен точно так же, как помогает он голодающим в тяжёлые голодные годы; помогать самой войне — не его дело, его дело — борьба с ней всеми силами, хотя бы силами одного против всех».

Не так ли поступил в наши дни помогавший раненым на киевском Майдане и застреленный «неизвестным» снайпером анархист из Керчи Сергей Кемский, имя ко-торого теперь в списке «Небесной сотни»? И, не так ли пытался бороться с ещё только надвигавшейся войной другой крымский анархист Александр Кольченко, сила-ми одного против всех? Вот они-то, пожалуй, исполни-ли главный завет Иванова-Разумника: «Что надо было делать? — Надо было не мешаться не в своё дело. И надо было делать своё дело».

Ярослав Леонтьев

«Радикальная теория и практика» зародилась в 2010 году как неформальная сеть волонтё-ров, коллективно переводивших книги в сво-бодное от работы время, и в начале 2014 года преобразовалась в издательский кооператив, в котором отношения строятся горизонтально, а решения принимаются консенсусом.Выпуская книги об истории освободитель-ных движений, социальных и экологических инициативах, альтернативных экономиче-ских моделях и политических заключённых, мы стараемся вдохновить активистов на но-вые свершения и подтолкнуть наше общество к социальным преобразованиям.Мы открыты для новых участников, сотруд-ничества с авторами и другими коллекти-вами и готовы рассмотреть предложения по переводу и изданию подходящих по те-матике книг. Все вопросы и предложения можно отпра-вить на нашу почту rtp@riseup.net

rtpbooks.info

Корректор Соня ЛюбимоваВёрстка Саша КнижникОбложка Булат Кузнецов

Гарнитура PT SerifФормат 70х100/32Тираж 500 экз.