Комитет по образованию Правительства Санкт-Петербурга Санкт-Петербургский городской Дворец творчества юных

газета для подростков, сделанная самими подростками

#128

Год, два, три, и нас т упит будущее. Дели-катно покашливая, взрослая жизнь пере-минается с ноги на ногу у дверного звонка. Чем заниматьс я все пос ледующие годы, нам приходитс я решать у же сейчас. О т множества вариантов кружится голова, и ошибиться в своем выборе страшно. Каким оно будет — дело всей жизни?

Одиннадцатый класс. Мы точно знаем, чего хотим. Уверенные в себе и спокой-ные, готовимс я к эк заменам, пос т упаем в вузы и, в конце концов, обретаем инте-ресную и денежную специальнос ть… На деле все бывает иначе. Почему-то именно в пос ледний школьный год осознаешь, что профессия, о которой мечталось — не твоя, и ты до сих пор не решил, кем же стать. От сомнений недолго сойти с ума, и в итоге большинство абитуриентов подает документы по принципу «лишь бы взяли». Нелюбимая работа, офисная ру тина — мурашки по коже от того, что, ошибив-шись сегодня, мы сами выберем себе такое непривлекательное будущее.

Конечно же, школа — главный помощ-ник и советчик в нелегком вопросе самоо-пределения. Или все-таки нет? Ежедневно приходя в класс, мы тратим большое коли-чество времени на размышления о своем будущем. Давление со с тороны учителей немного изменяет ситуацию в худшую или лучшую с торону: «Вам лишь бы границу по ЕГЭ перейти, какой бюджет?!», «Да, моя лапочка, будешь ты и историком, и лите-ратором, вот только выучи, милая моя, вот этот параграфик», «Ты никем не с та-нешь, никогда! Потому что ты ничего не

с дашь!» Но взвешенных, рациональных, дейс твительно полезных советов от учи-телей вряд ли можно дож даться. Профо-риентация — тоже не панацея; зачастую основанный на результатах пройденных тестов «вердикт» психолога оказывается совершенно неподходящим для без пяти минут выпускника. Моя знакомая, которая до общения со специалистами совершенно не представляла, с чем бы ей хотелось свя-зать свое будущее, в десятом классе стала усиленно готовиться к ЕГЭ по биологии и химии — профориентаторы велели Кате с тановитьс я фармацевтом. Загоревшись этой идеей понача лу, очень скоро она поняла, что, несмотря на все с тарания, дос таточно высоких баллов за эк замены ей не набрать. На тот момент уже одиннад-цатиклассница, моя знакомая тут же запи-салась в абитуриенты психфака, где тре-бования для поступающих были не такими суровыми. Теперь же девочку снова одоле-вают сомнения; получается, тесты избав-ляют нас от метаний далеко не всегда.

Возникает ощущение, что на пос т у-плении в вуз свет сошелся клином, и, если ты не увидишь своей фамилии в списках первок урсников, на дальнейшей жизни можно с тавить жирный крес т. Но что же

делать тем, кто не прошел по конкурсу в первый год после окончания школы? Моя мама штурмовала Первый мед несколько раз — недобор баллов всегда был ничто-жен, но и его хватало, чтобы абитуриентку из маленького городка под Николаевом не брали в один из лучших медицинских инс тит у тов с траны. Приемная комиссия сдалась на третий год — слишком велико бы ло же лание девушк и с тать врачом. Сегодня мама работает с томатологом в полик линике напротив своей alma mater и о неудачах при поступлении вспоминает чуть ли не с улыбкой.

Ее зас луга не только в упорс тве  — человек точно знал, чего хотел от жизни. Сегодн яшние сомнев ающие с я выпуск-ники в своем выборе зачас т ую не уве-р е н ы. Ты с яч и л ю д е й з а н и м а ю т с я « н е своим» делом, а, когда осознают это, им кажетс я, что ничего у же не льзя изме -нить. По инерции продолжая движение не в т у с торону, эти люди прок линают свою работу и ту минуту, когда их зачислили на ненавистный факультет. Но ведь на самом деле никогда не поздно все переиграть, верну тьс я, начать сначала! Выпускница нашего пресс-центра Надя за свои талант-ливо напис анные материа лы получи ла

множество наград. Девочка из актерской семьи, в глубине души она мечтала о сцене, но родственники были против. Журфак стал компромиссом, однако уже через год обу-чения там Надя окончательно поняла, что журналистика — это не ее. Забрав доку-менты из СПбГУ, несмотря на все протесты родных, она отнес ла их в Академию теа-трального искусства. Не жалеет.

И, наконец, третий вариант развития событий. Мало ли на свете людей с высшим образованием, ни одного дня в своей жизни не проработавших по специальности? Так, я до сих пор не очень уверена, кто по про-фессии мой отец — военный или кочегар, заместитель директора или охранник. За последние 15 лет он сменил 16 мест работы, и только микробиологом ему не при-шлось побывать — а ведь у папы диплом биолого-почвенного факультета ЛГУ. С дет-ства обожавший естественные науки, в свое время он захотел связать с ними жизнь, но  — не сложилось. Отец по этому поводу никогда особенно не расстраивался, а просто жил и наслаждался жизнью, пробуя себя все в новых и новых областях.

Выпускные эк з амены, пос т уп ление в вуз или же неудача — жизнь в любом случае не заканчивается в семнадцать лет.

К чему вообще эта гонка с подачей доку-ментов — не лучше ли дать себе хотя бы год на раздумья, как это делают многие на Западе? Не питая трепетной любви ни к одному из школьных предметов и не имея никаких особенных предпочтений, евро-пеец не торопится поступить ради самого поступления: 365 дней на то, чтобы попро-бовать себя в различных сферах, более или менее определиться с выбором универси-тета и, наконец, просто отдохнуть, не могут быть лишними. Почему же мы так спешим с т а т ь п е р в о к у р с н и к а м и, п о ч е му « т р и месяца до ЕГЭ» для российских выпускни-ков фактически означает «три месяца до конца света»? Старшек лассники придают слишком большое значение зачислению в вуз; наверное, мы боимся не успеть что-то важное  — для многих закончить инс ти-тут позже, чем в 24 года, смерти подобно.

Не ну жно боятьс я ошибок. В конце концов, важна не сама полученная специ-альность, а то, как и кем мы ощущаем себя в этом мире. Профессия, конечно, влияет на харак тер человека, но и сам человек формирует свое дело — так и существуют они в вечном взаимодействии. На самый х удой конец , тем, к чему лежит душа, можно заниматьс я параллельно работе, отдавая этому все свободное время.

Сейчас мы решаем, с чем будет связано дело нашей жизни. От множества вариан-тов кружится голова и рябит в глазах, но разве это не здорово? Ведь мы вольны выбрать любую дорогу.

Василиса ЗЫКОВА

ПЕРВОКУРСНИК ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ

2011

«Он никогда не глядит вам прямо в глаза; если же глядит, то как-то мутно, неопределенно; он не вонзает в вас ястребиного взора наблюдателя или соколиного взгляда кавалерийского офицера. Это происходит оттого, что он в одно и то же время видит и ваши черты, и черты какого-нибудь гипсо-вого Геркулеса, стоящего в его ком-нате, или ему представляется его же собственная картина, которую он еще думает произвесть. От этого он отве-чает часто несвязно, иногда невпопад, и мешающиеся в его голове предметы еще более увеличивают его робость», - так описывает художника Н.В. Гоголь в своей повести «Невский проспект».

Соглашусь с писателем: живопись, как и любое другое искусство, меняет человека, влияет на его вкусы, взгляды. Я тоже подверглась ее влиянию.

В десять лет я поступила в детскую художественную школу. И жизнь начала наполняться чудесами: прежде казав-шийся белым снег вдруг стал воспри-ниматься многоцветным, черная тень превратилась в фиолетово-синюю, а каждый листочек, как оказалось, окра-шен в разный оттенок зеленого. Новое видение цвета стало для меня первым и одним из главных сюрпризов, пре-поднесенных живописью. Способность воспринимать однотонный предмет как наполненный многообразием оттенков дает возможность наслаждаться приро-дой, вещами, окружающими тебя, но и создает некоторые проблемы. Самая частая проблема — это неспособность видеть черный цвет, который в школе мы привыкли писать через фиолето-вый, синий, бордовый — какой угодно, но только не через черный. Два месяца я была уверена, что мой выпускной наряд темно-синего цвета, но на вру-чении аттестатов подруги восхищались моим «чудесным вариантом малень-кого черного платья».

А еще рисование учит терпению и настойчивости. Это тот вид искусства, когда количество переходит в качество:

чем больше ты рисуешь и пишешь, тем лучше получается. Мне этого упорства часто не хватает. Нет, я могу часами работать над какой-нибудь живопис-ной деталью, но когда дело доходит до рисунка, я злюсь и нервничаю.

Самым парадоксальным открытием, которое я сделала, занимаясь рисова-нием, стал тот факт, что живопись помо-гает преодолеть страх. В первые годы учебы я удивлялась, как преподавате-лям удается преобразить наши детские работы, когда они садились за моль-берты и, смешивая на палитре самые невероятные оттенки, широкой кистью

проходились по нашим натюрмор-там. Когда я решила попробовать сде-лать нечто похожее, то не смогла из-за страха испортить уже написанное. Но чем смелее я становилась, тем интерес-нее становилась моя живопись.

Если исходить из моих рассуждений о живописи и живописцах, получается, что художник — это странноватый, бес-страшный, очень терпеливый человек с некоторыми отклонениями в работе зрительного аппарата. Такое определе-ние, конечно, шутка, но ведь в каждой шутке есть доля правды. Художники и правда отличаются от людей других

профессий. Вот к примеру, мой препо-даватель, человек, благодаря которому я захотела рисовать. Это немолодая полная женщина, высокая и громо-гласная, с каре, придающим ей неко-торое сходство с портретами Гоголя, обожающая украшения из полудра-гоценных камней и сладкие духи. До семнадцати лет она играла на форте-пьяно, уверенная, что будет поступать в консерваторию. В старших классах начала посещать курсы по рисованию, и в результате, не сказав маме о своем решении, перевелась из физико-мате-матической школы в художественную

при Мухинском училище, студенткой которого стала позже.

Многие считают, что она слегка не в себе, и, надо сказать, есть за что. Она постоянно везде опаздывает и ругает современную молодежь, которая вдруг вздумала учиться вместо того, чтобы бегать на уроках в кинотеатр и читать ночами. Но никто не сомневается в ее талантливости. Эта женщина пре-красно видит цвет, однако акварели предпочитает пастель, потому что с ее помощью можно передать не только цветовую гамму предмета, но и его фактуру, графичность. Чаще всего она делает пейзажи, яркие и эмоциональ-ные, контрастные по цвету и форме. Если изображает деревья, то на фоне сплошной массы листьев выделяется четко прорисованный темный ствол, если на рисунке зеленеет лето, где-нибудь обязательно появится всплеск не свойственной для сезона темной охры, привлекающей внимание и соз-дающей желанный контраст. Несмотря на резкие сочетания, картины не вос-принимаются тяжелыми.

Ее постоянно приглашают участво-вать в выставках, хотя организаторы знают, что это чревато проблемами. Она никогда не привезет свои работы вовремя, а если кто-то упрекнет ее в этом, художница начнет рассказывать, какой дивный фильм шел по телевизору в то время, когда она собиралась выез-жать, и она просто не могла позволить себе пропустить его, поэтому и опоз-дала. Но художник выражается в своем творчестве. Я часто удивляюсь легкости и умиротворенности ее картин в срав-нении с взрывным характером. Может быть, она специально выплескивает часть негатива в жизнь, чтобы наполнить кар-тины своими истинными чистыми, поло-жительными эмоциями. Возможно, так она очищает свое творчество, дабы пред-стать перед зрителем настоящей через свое искусство.

Анна РАЗУМОВА

4

Для меня невозможно про-жить день без игры на фор-тепиано, а месяц без изу-чения новых произведений. Первый раз на занятие меня приве ла мама. За ее п ле-чами было семь мучитель-ных лет музыкальной школы. На первые занятия я ходила охотно, мне хотелось стать такой, как мама. В детстве я часто с лыша ла, как она играет у бабушки на пиа-нино. Я слушала музыку с закрытыми глазами, наслаж-даясь теми сказочными кар-тинками, которые рисовало мне мое детское воображе-ние. Но постепенно за дор угас, желание бежать на оче-редной урок ослабевало, а вера в то, что у меня может что-то полу читься, стано-ви лась все призрачнее. И каждый раз мама говорила мне: «Не сдавайся, это слиш-ком просто. Бросить занятия всегда успеешь. Все полу-чится».

И т а к , ч е р е з т р и г о д а р а б о т ы — м о й п е р в ы й

концерт. Никогда не забуду т о л п у р од и т е л е й , с уе т я-щихся в зале, взволнованных детей и большой старинный черный рояль. Слышу, как объявляют мое имя. Сажусь за инс тру мент. Ноги едва достают до педали, сердце б е ш е н о с т у ч и т. Нач и н а ю играть. В зале ни шороха. Или это я ничего не слышу, у меня в голове вариации и Ба х . Ошибаюсь тона ль-ностью. Вспоминаю с лова п е д а г о г а : « О ш и б л а с ь — не останавливайся. Играй дальше. Никто не заметит». И действительно, никто не заметил.

Пр ош л и г од ы. Уч и т е л я с м е н и л и с ь , с м е н и л и с ь и декорации в зале. И вновь, в десятый раз с лыш у, как о б ъ я в л я ю т м о ю ф а м и -лию. Спокойно, без трясу-щи хся ру к прохож у мимо рядов родителей, сажусь за

рояль. В этот момент я чув-ствую, как все мои мысли, мои чувства как бы сраста-ются с инструментом. Мне становятся известны все его тайны, все уголки его музы-кальной души. Я знаю, где нужно надавливать сильнее, а где мягче, какая клавиша западает, какая, напротив, слишком звонкая. Чувствую, сколько секунд нужно дер-жать педаль, чтобы ноты не с лива лись в с у мбу рн у ю и смазанн у ю каш у. Касаюсь па льцами к лавиш. Из-под них льются первые робкие нот ы. Иг раю одно произ-в е де н и е , в т ор о е , т р е т ь е . Нака л нарас тае т. Улав ли-ваю настроение публики, я всегда понимаю ее. Отыграв очер е д н у ю п ь е с у — обо -рачиваюсь в сторону зала. Люди все еще переживают эмоции, которые я переда-вала несколько мгновений

назад. Некоторые даже не пон я ли, ч то м у зык а пр е -рвалась. И для меня в этот момент нет ничего прият-нее осознания того, что мне уда лось завла деть внима-нием зрителя, заставить его почувствовать то, что чув-ствовала я, не говоря при этом ни слова.

П о с л е д н е е п р о и з в е д е -ние — всегда самое яркое, сложное. Чувствую, что мои па льцы совершенно лед я-ные. Мама всегда говорила, ч то инс т ру ме н т з абирае т тепло, энергию и дарит ее с л у шате лю. Ус та ла, но от зала идет сильнейшая энер-гия. Слушатели чувствуют, пер е ж и в а ю т. И з аря ж аю т меня силами. Быстрее, ярче, з в о н ч е … М у з ы к а л ь е т с я непрерывным потоком, она и з в и в а е т с я , п од ч и н я е т с я мне, затихает и вновь гремит диссонансом звуков. В руках

уже нет сил, запястье пере-хватывает усталость, и слы-шатся отголоски боли. Без-умный темп заставляет меня напрячься и сделать послед-ний, самый мощный и яркий р ы в о к . И в о т, с м о л к а е т последний аккорд. Я встаю, и моя связь с роялем преры-вается резкими и бурными хлопками зрителей. Я вновь обычная девушка, ничем не примечате льна я. Но того, что я пережила несколько минут назад, хватит мне еще надолго.

Время и де т, сейчас д ля меня самое главное — это подготовка к будущей про-ф е сс ии. Но я н икогда не забываю советы своих педа-гогов. Если я ошибаюсь, то встаю и иду дальше, верю в то, что все получится, и ста-раюсь не сдаваться перед трудностями. Многие спра-шивают меня: «Что тебе дала музыка?» Могу ответить: она научила меня жить.

Виктория ПОЛТОРАЦКАЯ

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МИРЫ

Я — пианистка

Вообще-то она получила биологиче-ское образование. Но кто у нас сейчас работает по специальности? Тем более как было найти работу биологу у нас в стране в 90-е? Последние лет десять мама моей лучшей подруги работала сначала секретарем, а потом перевод-чиком с английского языка. Хотя она до сих пор увлекается биологией и на даче вместе с бабушкой — доктором наук — среди своего цветущего сада между клубникой и укропом устраи-вает генетические эксперименты с пше-ницей. Но это лирика. В основном тетя Катя работает то в одной фирме, то в другой, выполняет технические пере-воды. А год назад она занялась устным

переводом и этим летом съездила на один месяц в Индию.

В области военного кораблестро-ения Индия сотрудничала с Россией еще со времен СССР. Десять лет назад Россия поставила четыре военных кора-бля, и сейчас Индия приглашает русских специалистов для наладки этих систем и для обучения своих техников. Как рассказывала тетя Катя, все получи-лось довольно случайно. «Мне позво-нила подружка и предложила «попере-водить для индийской делегации». Тогда я думала: «Где я, и где корабли?» Это же нужно знать терминологию, то, се… Но подружка сказала: «Что, ты не смо-жешь выучишь 30 слов?» После встреч

с делегацией оказалось, что тетя Катя не только может, но делает это ничуть не хуже профессиональных устных переводчиков. Практически это был ее первый опыт, но он придал ей уверенно-сти, появилось много знакомых. «Меня порекомендовали в бюро переводов, и адье — я поехала на месяц в Мумбай».

Вернувшись домой, тетя Катя, раз-махивая руками, рассказывала на кухне, какие в этой стране замечатель-ные люди, и климат, и океан… Кухонные повести звучали убедительно и заман-чиво. Я даже стала бояться — а вдруг правда уедут? Насовсем?

Все говорят об «утечке мозгов», которая началась еще в 90-е годы. По

официальным данным за это время уехали 25 тысяч ученых, по неофициаль-ным — только за 90-е более 80 тысяч. Основную причину — отсутствие финан-сирования — знает каждый, кто откры-вает газеты. Сейчас все вспоминают об этой проблеме, пытаясь «вернуть мозги обратно». Строительство новой научной базы — инновационного центра Скол-ково — не единственный проект, сейчас утверждена программа привлечения ученых из-за границы, но сами «возвра-щенцы» говорят, что они могут работать, только если будут финансово незави-симы, одних грантов недостаточно.

Каждый год из России на заработки уезжает огромное количество людей. Официальная статистика сообщает, что число эмигрантов уменьшается по сравнению с 90-ми, но она учитывает только тех, кто пришел в паспортный стол и заполнил миграционный листок.

Уехавшие по учебной визе, те, кто не выписывался из квартиры, у кого два гражданства, не учитываются. А таких большинство. Всего за первую половину 2010 года неофициально уехало более 37 тысяч человек. Вот и получается, что эмиграция не уменьшается, а разные «мелкие неурядицы», такие как финан-совый кризис, увеличивают этот поток. Уезжают в основном бизнесмены и ученые, которым у нас не развернуться. Но, кроме того, почти четверть людей едет просто за лучшей жизнью. В итоге 10% становятся рабочими и уборщи-ками, пробиться там тоже не так легко, но если пробился, ты точно знаешь, что тебя ждет завтра.

Сейчас за пределами России живет и работает почти 20 миллионов рус-ских, это седьмая часть населения всей страны. А наш учитель геогра-фии на каждом уроке говорит, что

Чай по-индийски

Тема номера: Дело

Илл

юст

рац

ия

авто

ра

5Шипящий утюг в маминых руках гладко скользит по свежевыстиран-ному белоснежному халату. Ком-нату наполнили прозрачный теплый пар и еле заметный аромат све-жести, всюду небрежно расстав-лены какие-то вещи, а на старом деревянном трюмо покоится безу-пречно белый медицинский колпак. Привычный ритуал, который мама совершает всякий раз перед уходом на ночное дежурство, выглядит так естественно и просто, словно она завязывает шарф, собираясь в мага-зин за хлебом, а не готовится идти спасать чужие жизни.

Моя мама работает в ожого-вой реанимации Института скорой помощи имени Джанелидзе. Училась в химической школе и собиралась на химфак, но в последний момент она передумала и подала документы в медицинский. Сейчас мама работает с людьми, перетерпевшими боль, пережить которую может не каждый. Случайно коснувшись горячего чай-ника, мы вскрикиваем и начинаем мазать кремами обожженную руку. Когда проходит первая, самая тяже-лая стадия болезни, в медицине она называется шоком, врачи разгова-ривают с пациентами, часто подолгу беседуя о жизни. Полуживые люди встают и собираются идти домой, и тогда их приходится привязы-вать к кровати. Пациенты далеко не всегда бывают вежливы и приятны. Но когда ты стоишь у реанимаци-онного стола, ты должен забыть о том, что этот человек тебе неприя-тен, и что полчаса назад он нецен-зурно ругался, швыряя в стены и в тебя больничную посуду.

Когда ранним темным утром мама выходит во двор и, садясь за руль своего серебристого ситро-ена, мчится в институт, она стано-вится другой, и все мелочи и пустя-ковые ссоры уже не имеют значения. Возвращаясь с ночного дежурства, мама нередко сердита, раздражена, очень усталая, часто ворчит. Иногда под утро в спящей квартире разда-ется звонок. Тихими шагами мама идет и поднимает трубку, сонным голосом произнося «Алло», и вдруг спрашивает изменившимся голосом: «Умер?» Встает, идет на кухню, зава-ривает кофе и сидит, плотно сжав губы и глядя в окно на молчаливую темную улицу.

Сегодня мама снова на смене. Дома, как всегда в ее отсутствие, беспорядок. Перед тем как лечь спать, я открываю настежь окно, глядя на белый снег и черное небо, дыша ледяным ночным воздухом. Мама сейчас где-то там, на другом конце города, набирает в шприц прозрачные лекарства из малень-ких ампул. С ночной улицы до меня доносится еле слышный свист авто-мобилей, и все мои проблемы кажутся мне ничтожными рядом с тем, о чем думают, переживают и за что борются этой ночью врачи ожо-говой реанимации.

Светлана ШИРОКОВА

Боль

Жизнь без работы. Жизнь-мечта. Жизнь, состоящая только из воскресений и кани-кул. Что может быть лучше?

Просыпаюсь в 12 часов дня и ника-кого будильника! За окном серое небо, ничего не выражающее. Сонно потяги-ваюсь, медленно иду завтракать. Теле-визор и сладкие хлопья с молоком, лень что-то делать, никто не дергает — некуда спешить. Листаю красивый журналь-чик: новые тренды, модные вещи. Точно! Пойду по магазинам! Еще полчаса и буду одета, ну ладно, еще полтора часа, поду-маешь, время не имеет значения, когда нет никаких дел! На улице трескучий мороз-ный воздух с грубыми хаотично двигаю-щимися снежинками, руки покалывает от холода. Вызываю такси и через двадцать минут уже гуляю по Большому проспекту Петроградской стороны. Обхожу все мага-зины, пора бы и пообедать. С черными бле-стящими картонными коробками в руках захожу в ресторан. Все же приятно себя радовать! Столик на одного, жаль — все подруги сейчас заняты, работают. Такси, домой. Скучно... Может, книжку почи-тать? Или фильм посмотреть? Не знаю. На

улице давно стемнело. Вечер в интернете. Следующий день. А затем такой же. И еще один. «А завтра то же, что вчера», — писал А.С. Пушкин.

Сколько сейчас: 12 утра или 12 вечера? Какая разница. Не хочу так. Хочется вста-вать в определенное время. Повозиться на кухне, приготовить что-нибудь вкуснень-кое, а потом тщательно все вымыть. Выйти на мороз без перчаток, поехать на работу, которая тебе нравится, чтобы устать, чтобы потом потратить заработанные деньги. И, в конце концов, всю неделю ждать воскресе-нья, чтобы оно было особенным.

Некоторые люди много работают в начале карьеры, а через несколько лет могут позволить себе трудиться намного меньше, бизнес работает на них. Это и есть, наверное, лучшая оценка проделанному труду: не ежедневное посещение работы с небольшой зарплатой, а возможность заниматься всем, чем хочется, и при этом получать хорошие деньги. Такая «жизнь без работы» кажется мне идеальной. Моя мама занимается детскими частными садами, одна ее подруга ресторанным бизнесом, а другая имеет собственные ювелирные

магазины. Они не ходят на работу к девяти и не возвращаются в семь. Они не сидят в офисе перед компьютером, и никто не может сказать им, что и как делать, никто не указывает на недостатки в проделанной ими работе. Если бизнесу более десяти лет, и он успешен, то в 40 их задача — контроль. Контроль над сложной системой, вроде часового механизма. Требовалось немало терпения и усидчивости, нужно быть очень ловким человеком, даже везучим, чтобы как можно скорее и точнее собрать шесте-ренки в часы и чтобы этот сложный меха-низм работал. Зато, когда все создано, требуется лишь следить, чтобы часы не отставали и не спешили.

Мамина подруга давно занимается ресторанным бизнесом, сейчас у нее популярный ресторан в городе. Начи-нала она работу в этой сфере с самых низов: учась в политехническом универ-ситете, она параллельно работала офици-анткой в кафе. Затем стала администрато-ром и, закончив обучение и накопив денег, решила открыть свой ресторан. Сейчас ее детище работает по отработанной схеме самостоятельно, и мамина подруга лишь

иногда приезжает туда, чтобы проследить за качеством работы подчиненных, коли-чеством посетителей и чтобы раздать зар-плату. Конечно, ее жизнь нельзя назвать жизнью без работы, но почти все время она тратит на себя и семью. Ее день состоит из воспитания младшей дочери, посеще-ний фитнес-клуба, походов по магазинам. Такой образ жизни можно назвать заслу-женным, ведь не кто-нибудь, а именно она заложила основу для обеспеченной жизни сегодня своей работой в молодости. На вопросы о том, о такой ли жизни мечтала мамина подруга и добилась ли она в своей карьере желаемых высот, женщина отве-чает коротко, по-деловому: «Конечно, это не вершина и не предел в моей карьере, но своей жизнью довольна. Для меня самое важное — семья, и я рада, что работа помо-гает мне ее обеспечивать и проводить с детьми максимум моего времени».

Никто никогда не знает, как точно сло-жится его карьера, и какую часть в жизни будет занимать труд. Но одно правило всегда работает: без работы нет отдыха.

Милана ВИНН

Свобода или безделье?

Не нави де ла ба ле т. Не нави-де ла к лассическ у ю м у зык у. Терпеть не могла тянуть стопу и держать прямо спину. Меня всегда ругали за плохой шпагат, и я часто из-за этого рыдала. Но не бросала. Ни при каких обстоятельствах. Я не знала как это — жить без балетной школы, без боли в ногах по утрам, без полуночных растя-жек через невыносимую боль, с ле зы и ог ромное же лание спать. Маленькая, я терпела все это только ради трех минут на сцене, в центре внимания, ради того, чтобы мама гордилась, а одноклассницы завидовали.

Повзрос лев, я все так же никогда не прогуливала заня-тия, остава лась до ночи на репетициях. Я жила балетом, почти не замечая ничего вокруг. Я придумывала каждому танцу свою историю и старалась ее рассказать движениями, как можно понятней, чтобы меня поч у вствовали. Через плав-ный поворот тела, взмах руки, прыжок и улыбку; это тоже часть танца, без нее он выгля-дит незаконченным и скучным, в улыбке всегда можно скрыть боль и волнение, их никто не должен видеть!

Вместе со мной танцевали старшие девочки с идеальными растяжками, я думала, что у них все получается легко, каза-лось, для них танцевать самые сложные номера — все равно, что для меня ходить — обыч-ное дело. Я смотрела на них и мечтала, что тоже буду такой же, и в младших классах будет девочка, смотрящая на меня

т а к и м и ж е в о с х и щ е н н ы м и глазами. Но, наверное, больше всего я стремилась хоть раз примерить их костюмы.

А однаж ды меня пустили в костюмерную. В огромную

комнату, где не было окон и все-все было завалено одеж-дой. Что-то аккуратно висело на вешалках, что-то валялось в углу. Эти платья были совер-шенно не такими, какими я их

видела на сцене. Они словно умирали, как только их сни-м а л и п о с л е в ы с т у п л е н и й . Было неприятно, но я быстро забыла об этом, но больше уже не смотрела на них с вос-х и ще н ие м, я зна ла , к а к ие они на самом деле скучные и обычные, когда их не наде-вает балерина. У меня тоже были свои номера, малень-кие, не очень еще важные, но мои костюмы не умирали, они всегда висели среди повсед-невной одеж ды в шкафу и, казалось, жили, ожидая оче-редных концертов.

Перед каждым выходом на сцену я дрожала от предвкуше-ния и одновременно от волне-ния, в голове перемешивалось все, а улыбка сама растяги-валась на губах. Я знала, что сейчас обязательно перепутаю ногу или сделаю что-нибудь не под музыку. А потом меня будут ругать, я буду краснеть перед всеми и желать исчез-нуть. Но пока есть этот момент, е с т ь т ри м и н у т ы на с це не перед полным залом людей, и все смотрят на меня, все мне аплодируют. Ради этого стоило терпеть.

А потом я бросила танец, чтобы теперь жа ле ть. Смо-треть на балерин и думать, что когда-то я тоже была в такой же пачке, в таких же пуантах, я так же улыбалась и мне дарили цветы после каж дого высту-пления. Чтобы, вспоминая, не верить, что все это было со мной.

Ксения ТЕРЕХОВА

ЧТОБЫ, ВСПОМИНАЯ, НЕ ВЕРИТЬ…

демографическая ситуация в России — стране, занимающей 1/8 суши — ухуд-шается с каждым днем! — и ударяет кулаком по столу. «Плохие условия труда», «маленькая зарплата», «безрабо-тица», «маленькое поле для творчества», «негде развернуться» — эти словосо-четания стучат прямо по голове. Уез-жают не потому, что не любят Россию, а потому что «там» лучше. Хотя знают, что чем больше людей уезжает, тем хуже для страны, в которой становится некому работать. Заграница привле-кает высоким уровнем жизни, полити-ческой предсказуемостью, безопасно-стью и комфортом.

Интернет-страницы укоряют граж-дан в непатриотичности, но тут же дают советы, как лучше перебраться и обустроиться. Взрослые говорят о своих неудачах с работой и об успехах других взрослых, вовремя уехавших.

А учителя просто утверждают: «Дети, здесь вы никому не нужны. Гуманита-рий, говоришь? Ох, бедная девочка. Да ты понимаешь, что нашей стране столько гуманитариев не прокормить?» Одно-классник готовится сдавать иностранный язык, потому что точно знает, что будет учиться в Финляндии, а потом и рабо-тать. Моя подруга Лиза тоже недавно меня ошарашила. «Я думаю, что уеду из России после того, как закончу вуз» — «Почему?» — «Ну… не знаю… просто там лучше». Но вернемся к ее маме.

Я сижу на уже родной кухне и болтаю с тетей Катей. Завтра она снова уезжает в Индию, но уже не на месяц, а на полгода. Отвечая на мои расспросы, она, как всегда, шутит, хохочет, но, пожалуй, есть некоторая нервозность.

— Тогда мне казалось, что я не буду делать карьеру, что это не те деньги, ради которых можно бросать семью.

Я думала, что, сидя дома, смогу зара-ботать столько же. Но с сентября ситу-ация изменилась, работы нет. Я снова позвонила в бюро переводов, оказа-лось, что есть три свободных места. Вот я в составе этих специалистов и… еду. Общаясь с индусами, я вдруг поняла, что они по сути не отличаются от нас. Даже лица у них совсем русские, если убрать смуглость! Мне интересно «выковыривать» из нетрадиционного для нас поведения что-то такое боль-шое и общечеловеческое, понимать их более глубоко. Индусы — благодарный материал для такого исследования.

Тут раздается звонок. — Да… нет. Нет, не надо приходить,

вы знаете, я уезжаю завтра… да. На шесть месяцев… ага, до свидания.

На кухне находится муж тети Кати — дядя Леша. Тоже интересный человек — по образованию астроном, который

работает сторожем в церкви. Я хотела с ним поговорить, но по его мрачному виду и так было видно, что отъезда он не одобряет.

Возвращается тетя Катя, продол-жаем разговор, но теперь она более серьезна.

— На самом деле, я думаю, что это плохо и неправильно — оставлять семью на полгода. Это можно сделать только с голодухи, если завтра не на что будет купить молока. Да и делать одно и то же целых полгода — я думаю, что рехнусь.

— А Вы не захотите уехать насовсем, если вам все так нравится в Индии?

— Нет. (Твердо) Уехать не захочу. Там можно жить, только если есть посто-янный доход, потому что при очень дорогой недвижимости товары народ-ного потребления очень дешевые, но с работой плохо. Вот для пенсионеров

это просто рай, причем многие это уже поняли. Отличный климат, относи-тельно спокойная жизнь. Бабушка, ты бы хотела уехать?

— Нет, мне и тут хорошо. (Улыбается)— Всем хорошо, кто там не был.Уже поздно, мне пора ехать домой.

Очень странно думать, что этого близ-кого человека я не увижу полгода. Обнимаемся. «Ты следи за моими дев-чонками!» — «Конечно. А Вы привезите мне индийский чай…»

Завтра в 10 часов тетя Катя улетает. Вся история чем-то похожа на приклю-ченческие повести о временах «золотой лихорадки». Тогда люди тоже уезжали от безысходности, в стремлении быстро обо-гатиться или хотя бы просто заработать денег. Только будет ли эта история такой же яркой и интересной, как в книжке?

Ксения ЛАЗАРЕВА

Тема номера: Дело

Анд

рей

Атр

ош

енко

«Ба

лер

ина

»

6 На острие

Не знаю, как вы, но, когда я иду в мага-зин, у меня не получается делать покупки только «по списку». Хлеб, молоко, кар-тошка… все это как-то скучно. Если остаются деньги, я обязательно куплю еще какую-нибудь приятную для себя штучку. Или две. Яркая тетрадка, такой дизайн — редкость. Хм, интуиция под-сказывает, что вот это пирожное очень вкусное. О, мой любимый шоколад, да еще на распродаже! «Ладно, не пропадет, в конце концов», — думаю я, расплачи-ваясь суммой раза в два больше той, на которую рассчитывала.

Примерно так рассуждает каждый человек, принадлежащий современному обществу — обществу потребления.

После Эпохи Дефицита, которую мало кто помнит, когда приходилось стоять в очередях за всеми товарами от бананов до ботинок, в Россию с Запада пришла Эпоха Изобилия. Чтобы убедиться в этом, достаточно просто взглянуть на полки в магазине, на которых до потолка гро-моздятся всевозможные товары любого цвета, вкуса, запаха, а также процента жирности, материала, количества гига-байтов и — стоимости тоже.

С одной стороны, это хорошо. Здо-рово, что каждый обычный среднестати-стический человек может получать то, что ему нужно и выбирать то, что ему нра-вится. Вот только обычно с удовлетво-рением каждой потребности у человека возникают все новые. И каждая новая потребность — более масштабная, чем предыдущая. Это и есть другая сторона Эпохи Изобилия.

Отрицательных последствий сверх-потребления очень много. Такие нема-териальные по своей сути вещи как культура, искусство, индивидуальность человека становятся массовыми, это такой же товар, который можно купить. С потреблением связано много про-блем со здоровьем, например, лишний вес. Но об одной проблеме мы вряд ли задумываемся, когда доверху завали-ваем корзинку ненужными вещами. Это экология, и прежде всего, влияние мусора на окружающую среду. Потому что чем больше мы покупаем — тем больше выбрасываем, заполняются мусорные ведра, урны и огромные свалки вокруг городов.

Еще в самом начале XX века физик, создатель квантовой теории Нильс Бор предрекал: человечество погибнет не от атомной бомбы или бесконечных войн, оно похоронит себя под горами соб-ственных отходов. Сейчас, в начале XXI века, мы, кажется, делаем все, чтобы достичь этого.

Например, вы знали, что США являются «самой замусоренной» из развитых стран? Конечно, ведь эта страна уже много лет лидирует в области потребления. Друзья нашей семьи, уже давно живущие в Аме-рике, не задумываясь, выкинут в ведро упаковку яблок, если только одно из них будет битое, и отпра-вят на свалку фотоаппарат с истек-шим сроком службы, даже если он еще прекрасно работает. Впрочем, так поступают не только американцы.

Статистика показывает, что, напри-мер, в Скандинавии рост благосостояния вынуждает жителей избавляться от вещей гораздо быстрее, чем раньше. Мебель известной фирмы «ИКЕА» отправляется на свалку уже через три года использова-ния, хотя раньше служила до 20 лет. Так что, теперь надпись «У нас гарантия до 20 лет!» — это просто рекламный ход?

Сейчас многие фирмы не тратят деньги на разработки, которые позво-лят улучшить качество вещи, если все равно через год покупатель, следуя моде, купит новую. Такое происходит,

например, с сотовыми телефонами, которые сейчас ломаются через год — как раз тогда, когда выходит новая модель. У меня на полке тоже хранится стопочка сломанных мобильников, не представляю, что с ними делать.

Когда мы что-то покупаем, мы избав-ляем эту вещь от многочисленных слоев упаковки. Сейчас только ленивый про-изводитель не поместит товар сначала в фольгу, потом в пластмассовую коро-бочку, потом в полиэтиленовый пакетик, потом в картонную упаковку, а потом в пластиковый мешок. А пластик — основ-ной материал упаковок — в земле гниет веками, а в воде сбивается в огромные плавучие острова, так что через некото-рое время, возможно, образуется новый материк, а кто-то уже предлагает переи-меновать Тихий океан в Пластмассовый.

Есть множество причин, которые заставляют нас приобретать — все больше и больше. Банальная жадность. Хочу! Новую игрушку, заколку… новый мобильный телефон… новую машину. Материальный достаток — тоже причина, людям некуда девать деньги. Или скучно,

а шопинг — это развлечение. Мода. Такое же «хочу», но основанное на подража-нии: «все сейчас это покупают, мне тоже нужно». Многие мыслят по таким шабло-нам, для кого-то это вопрос престижа, для кого-то — слепое подражание, но это неважно, полки в магазинах опустоша-ются и пополняются снова.

Виктор Геннадьевич Мордасов, исто-рик, выпускник СПбГУ, считает, что первая причина, из-за которой сегод-няшнее общество является обществом потребления — это создание искусствен-ных потребностей человека с помощью рекламы, брендов, распродаж.

А преподаватель английского языка Ольга Игоревна Самофалова говорит о философии удовольствия, описанной еще у Оскара Уайльда. Чрезмерное потребле-ние происходит из-за общей девальвации ценностей. Тем не менее, на мой вопрос «Относите ли вы себя к этому обще-ству?», Ольга Игоревна признала: «Я сама — часть общества потребления и, хотя я задумываюсь о том, что это с собой несет, но ничего не делаю. Наверное, пока ситуа-ция не дойдет до критического состояния, мы не будем действовать». Очень много людей настроены так же пессимистично. А ведь выходы из этой проблемы есть.

Упаковки нужно делать многора-зовыми, либо пригодными для перера-ботки. Мусор можно использовать как строительный материал: оказывается, неметаллические компоненты электро-технических печатных плат можно добав-лять в асфальт, а в Японии из мусора соз-даются целые искусственные острова. Международный аэропорт в Осакском заливе целиком стоит на таком «мусор-ном» айсберге.

Довольно простой способ — перера-ботка отходов. Но в разных странах эти процессы осуществляются совершенно на разном уровне. Например, в Герма-нии перерабатывается до 98% стекла, в той же Японии мусор нужно сортиро-вать в шесть разных контейнеров, зато в Италии, Испании и некоторых других южно-европейских государствах треть отходов не только не утилизируется, но даже и не собирается. В Советском Союзе были специальные пункты сбора стеклотары, макулатуры и металлолома, для сбора привлекались пионеры, заго-товкой вторичного сырья занимались несколько организаций. Родители рас-сказывают, как бегали сдавать стеклян-ные бутылки из-под молока, а потом на вырученные копейки покупали мороже-ное. В современной России такая дея-тельность практически отсутствует. Да, в Петербурге еще в 2005 году Валентина

Матвиенко распорядилась к концу 2006 года организовать раздельный сбор бытовых отходов, но установлено было лишь 10% от приобретенных на казен-ные средства контейнеров. Да, в Липецке 22 гектара мусорного полигона с роман-тичным названием «Венера» было засы-пано грунтом, и на нем высаживают деревья, но таких случаев немного.

Наверное, самое главное — это давать людям экологическое воспита-ние. Не просто запрещать им выкиды-вать мусор как попало, а объяснять, к чему это приведет. Начинать должны, конечно, родители, продолжать — общественные организации, социаль-ная реклама. Одно лондонское реклам-ное агентство решило наглядно показать цитату Нильса Бора. На плакате изобра-жена огромная гора грязных упаковок, пакетов и очистков, из которой торчит верхушка Тауэрского моста.

Вполне возможно, что довольно скоро нас ожидает реализация сюжета мультика «Валли». В нем Земля стала настолько захламленной, что люди решают сбе-жать оттуда и оставляют только робо-тов, чтобы те убирали мусор. И вот все человечество живет на гигантском кос-мическом корабле несколько сотен лет. А Земля болтается в космическом про-странстве, как мусорное ведро. В финале, конечно, люди возвращаются на Землю и сами наводят там порядок. Я сомнева-юсь, что у нас будет подобный хэппи энд.

Чрезмерное потребление ресурсов и замусоривание окружающей среды — это глобальные проблемы, которые должны решаться всей планетой. Государства должны действовать сообща, но тех мер, которые принимаются сейчас, недоста-точно. Общество не будет нормально раз-виваться, если не начнет ограничивать себя. И вот это уже точно зависит от каж-дого человека в отдельности.

Давайте присмотримся к вещам, которые «стоят в очереди» к мусорному ведру. Бабушкино платье с дыркой, раз-валивающийся шкаф, старая кукла, упа-ковка зачерствевшего хлеба. Подключаем немного фантазии и…Скрипучий рассох-шийся шкаф — это дрова на даче. Из чер-ствого куска хлеба получаются отличные гренки. Зашить дырку в платье и носить как кофточку — как раз сейчас такие в моде… Куклу можно отдать в детский дом, если считать, что я уже «вышла из этого возраста». Так, может, эти вещи еще не безнадежны? Не хочу, чтобы моя кукла плавала в Тихом океане. Да, думаю, мусо-ропровод подождет.

Ксения ЛАЗАРЕВА

Я заметила их издалека. Мальчик лет восьми ехал верхом на лошади, которую под уздцы вела молодая девушка, сбоку ребенка придержи-вала женщина. За ними на рассто-янии шел мужчина: наверное, папа пришел посмотреть, как его маль-чика учат кататься на лошади. Вроде бы ничего особенного не происходит, обычный урок верховой езды. Но, подойдя ближе, я услышала, о чем они говорят:

— Игорь, теперь достань из крас-ного мешочка кубик. Какая цифра на нем написана?

— Шесть. Мешок совсем как у Деда Мороза.

— Да, правильно. Молодец!Похожие задания давались маль-

чику на протяжении получаса. Потом они подъехали к конюшне, Игоря спу-стили с лошади. Он плохо держался на ногах, они как будто его не слу-шались. Ему дали морковку и за узду притянули голову лошади к еде. Мне казалось, что дети должны бояться таких больших животных, особенно когда у ребенка есть какие-то про-блемы со здоровьем. Хотя, наверное, мне просто вспомнился мой детский страх перед лошадью, когда родители привели меня в школу верховой езды. Игорь, маленький мальчик, намного

беспомощнее меня, смело протяги-вал морковку. И прижимался рукой к розовым влажным губам лошади, ее короткие тонкие светлые усы щеко-тали ладошки, и мальчик смеялся. К своему удивлению, я тоже начала гладить коричневую теплую морду, выражающую разумное удивле-ние не привыкшего к чужим рукам животного.

Но Игорю надо было ехать домой: занятие иппотерапии закончилось. Папа взял мальчика на руки и понес в машину. Женщина, проводившая занятие, вдогонку крикнула: «Игорь, ты придешь завтра?» «Нет, ведь суб-бота сегодня, а следующая будет только через неделю», — ответил мальчик.

Каждую неделю ребенок общается с лошадью, катается на ней — это и есть иппотерапия. Тепло тела живот-ного, его природная душевная теплота необходимы если не для выздоров-ления, то для улучшения состояния больного ребенка. Эти небольшие шажки к здоровью нужны не только больному, но и его родителям, кото-рые помогают ребенку бороться с болезнью. Без этого источника сил у них могут опуститься руки, ведь люди, которые их окружают, чаще всего не дают энергию, а отбирают ее.

Детская площадка, песочница, горка, жестяной «мухомор», качели. Несколько женщин сидят на скамейке и мирно беседуют, пока их дети отби-рают друг и друга совочки и фор-мочки. Эта идиллия в мгновение нару-шается, когда появляется ребенок «не такой, как остальные». Мамы уводят своих детей подальше от «больного». Возможно, они делают это на уровне подсознания, просто хотят уберечь своего ребенка, чтобы он не полу-чил «психологическую травму». Но ведь этими объяснениями не помочь оставшемуся в одиночестве на пло-щадке «не такому» мальчику или девочке.

Под давлением окружающих некоторые родители и сами пере-стают «выравнивать» своего ребенка. Инстинктивно они не дают ему напря-гаться: выполнять какие-то обязан-ности по дому. Хотя психологически это «социальное выравнивание» и есть лечение: когда к тебе предъявляют общие для всех членов семьи тре-бования, у тебя не остается выбора, ты обязан их выполнять. Так появ-ляется движение, желание достичь какой-то цели, пусть это и будет лишь конец коридора, до которого надо добраться, опираясь на стенку. Энер-гия, которую может дать общество,

заключается как раз в том, чтобы ста-вить перед детьми-инвалидами и их родителями общие для всех цели, смотреть с ними в одну сторону, а не отворачиваться от них.

Занятие иппотерапии, на котором я узнала маленького Игоря с диагно-зом ДЦП, его папу, психолога Ната-лью Игоревну Визовскую (женщину, проводившую занятие), волонтера Олю с ее любимчиком конем Бести-ком, показало, что двигаться в одном направлении к общим целям в таком союзе можно. Причем основой этого движения не является жалость, чув-ство непонятной скорби, которая часто появляется, когда видишь такое несчастье. Любовь ко всем людям «в общем» тоже не может стать опорой для того, чтобы посвятить свою жизнь больным детям, как, например, это сделала психолог Наталья Игоревна. Каждого человека сюда привела любовь к чему-то конкретному.

Наталья Игоревна раньше рабо-тала акушеркой, но уже давно не может жить без детей и лошадей. Как и любому человеку, лошади дают ей радость, спокойствие и умиротворе-ние. Работая с ребятами, страдаю-щими ДЦП, впавшими в депрессию, она дает им возможность поверить в себя, повысить самооценку. Слова «Я

молодец!» Наталья Игоревна застав-ляет повторять детей при каждой встрече. Надо было дождаться конца занятия и послушать, как Игорь, уставший после длинных нелегких упражнений, сначала робко шептал эту фразу, а в последний раз радостно ее прокричал.

Волонтер Оля оказалась в школе конного спорта случайно, но оста-лась из-за большой любви к лошадям. С Олей я познакомилась, когда она чистила своего Бестика, шестилетнего застенчивого коня. Девушку привела сюда подруга, занимавшаяся конкуром. И вот уже полтора года все свободное от учебы в университете время она посвящает животным и детям, которые, по ее словам, ее понимают. Одну «под-ругу» мне представили как Клеопатру, в семейном кругу — Клепу. Голубые глаза — редкое явление у лошадей, неверо-ятно длинные ресницы встречаются не намного чаще. Но Клепа была еще какого-то удивительного цвета: белая с коричневыми разводами — просто какая-то девушка-загадка.

Часто мы можем помочь друг другу, просто подсказав направле-ние, куда надо двигаться, и не боясь посмотреть друг на друга.

Дарья ПОЛУКАНИНА

«Другой» мальчик и Клепа с голубыми глазами

ПОТРЕБЛЯЮ, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, СУЩЕСТВУЮ

Илл

юст

рац

ия:

Анн

а Ра

зум

ова