Русский пионер №3 (27)

№3(27) май 2012

русский пионер №3(27). май 2012 4

Единственное сомнение, которое меня мучило,

когда мы готовили номер, делать ли темой этого номера «Сомнение».

Но и оно развеялось.

Андрей Колесниковorlova

6русский пионер №3(27). май 2012

Клятва главного редактора стр. 6

первая четверть

Урок обществоведения. О пользе разумного сомнения. Ирина Прохорова про сатрапов

и интеллигентов стр. 14

Урок уроков. Как я был миллиардером. Иван Охлобыстин о том, что нужно сказать

швейцару «Мартинеза» стр. 16

Урок этики. Это чудесно ответственно. Михаил Куснирович о том, как он любит

сомневаться, но еще больше любит выбирать стр. 18Сбор металлолома. Герои дома №43. Екатерина Истомина про ОМОН, МЧС

и МММ стр. 22Урок правоведения. Смертью смерть поправ. Павел Астахов о том, почему он требует

смертной казни для детоубийц стр. 26

Урок информатики. Я люблю Захара Смушкина. Максим Лобанов про свою

блогосферу стр. 30

вторая четверть

Пионер-герой. Жар-птица и Иванов. Тайна

бойцовых петухов стр. 34

Следопыт. Всадник пирамидона. Закрытие

темы стр.42


третья четверть

Диктант. Сомненно! В тему номера стр. 50

Урок москвоведения. Хитровка спасенная. Труд художника Аввакумова cтр. 52Урок поэзии. Поэт Орлов представил наблюдения про иллюзорность жизни и сомнения. Стихи стр. 60

Сочинение. Гоголь и Гоголь. Отрывок

из документальной поэмы Владислава Отрошенко стр. 64

Фотоувеличитель. Волшебная подборка фотографий

предков главы ЦИК Владимира Чурова стр. 71

четвертая четверть

Урок мужества. Повелитель пилюль. Николай Фохт про паллиативный коньяк

и экспериментальный энерготоник стр. 88

Урок географии. Охотники за королями. Налет на Бангкок стр. 92

группа продленного дня

Пионервожатая. Жизнь просмолилась ясностью. Софико Шеварднадзе на первой

исповеди стр. 98

Пионервожатый. Чтоб не смешаться с толпой. Тигран Кеосаян про режиссерские

сомнения стр. 100


Звеньевой. Цирк на ровном месте. Михаил Лузин про встречу с астероидом стр. 102

Подшефная. Футбольный манифест. Екатерина Добрякова про «Gay Over» стр. 106

Подшефный. Детская комната. Илья Минаев про выход в реальность стр. 110

Знаменосец. Сестра моя. Анна Николаева

про таксиста в заячьих очках стр. 112

Физрук. Заводной апельсин. Владимир Гендлин про свой путь на ринг стр. 114

Запевала. Поезд. Маргарита Симоньян

с отрывком из новой повести стр. 116

Натуралист. Зачем обедать и жениться?

Стихи Петра Фадеева стр. 124

Внеклассное чтение. Машинка и Велик, или Упрощение Дублина. Продолжение

wikiромана Натана Дубовицкого стр. 128

Табель. Отдел писем стр. 138

Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов стр. 143

русс

кий

пион

ер №

1(13

). ф

евра

ль–

мар

т 2

010

13

Урок обществоведения. О пользе разумного сомнения. Ирина

Прохорова про сатрапов и интеллигентов. Урок уроков. Как я был миллиардером. Иван Охлобыстин о том, что нужно сказать

швейцару «Мартинеза». Урок этики. Это чудесно ответственно. Михаил Куснирович о том, как он любит сомневаться,

но еще больше любит выбирать. Сбор металлолома. Герои дома №43. Екатерина Истомина про ОМОН, МЧС и МММ. Урок

правоведения. Cмертью смерть поправ. Павел Астахов о том,

почему он требует смертной казни для детоубийц. Урок информатики. Я люблю Захара Смушкина. Максим Лобанов про свою блогосферу.


ОБРАЗ хлипкого, беспомощного, вечно

мятущегося, не способного к созидательной

деятельности интеллигента — один из самых

популярных персонажей советской культуры.

Сталинская эпоха особенно преуспела в шель-

мовании человека сомневающегося (читай —

мыслящего, думающего). Перед глазами

проходит ряд грубо карикатурных портретов

старорежимных ученых с безумными речами,

эстетствующих литераторов с сомнительны-

ми этическими принципами, абстрактных

гуманистов, не постигающих нравственного

смысла братоубийственной бойни, изъеденных

самоанализом мямлей, не способных вписать-

ся в дивный новый мир, и прочая, и прочая,

и прочая. Удивительно, но этот мифологиче-

ский Васисуалий Лоханкин, пройдя ряд перево-

площений, мирно дожил и до наших дней.

И вот уже Станислав Говорухин, в духе славных

традиций В.И. Ленина, обзывает нечестивцев,

усомнившихся в результатах выборов, «гов-

ном». И наш в третий раз всходящий на трон

президент любит недобрым словом помянуть

интеллигентские бороденки и очки. Почему

фундаменталистские и авторитарные режимы

не жалуют просвещенных и мыслящих людей,

мне понятно — эти Фомы неверующие мешают

узурпаторам наслаждаться узаконенным

произволом и геополитическими фантазиями.

Чтобы ненужные сомнения не разъедали душу

народную, в арсенале таких правителей и хоро-

шо срежиссированные антиинтеллектуальные

кампании, и продуманная система образо-

вания. Если вспомнить литературный канон,

который нам преподносили (и боюсь, до сих пор

преподносят) в школе под видом великой рус-

ской литературы, то это разгромленная армия

«лишних» людей, уныло бредущих по дороге

истории, проигравших битву и в профессии,

и в любви. Конечно, русская литература в целом

не отличается жизнерадостностью и пишется

людьми в основном сомневающимися, но вос-

питательный акцент всегда искусно переносил-

ся с критики существующей действительности

на пагубность излишней рефлексии, якобы

парализующей волю к социальной активности.

даниил

баю

шев

текст: ирина прохорова рисунок: варвара полякова

Ирина Прохорова, главный редактор журнала «Новое литературное обозрение» и верная сестра Михаила Прохорова, без всякого сомнения написала свой личный манифест. Его также можно считать кодексом поведения человека сомневающегося. Важен не только процесс сомнений, за которым смогут наблюдать читатели этой колонки, а и несомненный результат. Спасибо за искренность.

«А бойтесь единственно только того, кто скажет:«Я знаю, как надо!»

Александр Галич

русский пионер №3(27). май 201215

Что ж, с сатрапами все ясно, что с них взять.

Непонятно только, как могло думающее со-

словие принять эти унизительные правила

игры и поверить в собственную недееспособ-

ность и нелегитимность. Российское общество

последних ста с лишним лет ведет постоянные

изнурительные дискуссии о роли и значе-

нии интеллигенции: кто мы, что делать, кто

виноват, мы и власть, мы и народ и т.д. Если

перечитать сборники «Вехи», «Смена вех»,

бурную полемику в среде третьей эмиграции

и несметное количество прочих трактатов на

сходную тему, то сквозь разноголосье мнений

о судьбе России пробивается один мучитель-

ный вопрос: имеет ли интеллигенция право на

существование или она порочный нарост на

коллективном народном теле? Эта традиция

самобичевания имеет столь долгую историю

и так укоренена в нашем общественном

сознании, что стала порой восприниматься

как свидетельство «особой» национальной

ментальности и уникальности русской культу-

ры. (Мы ведь недаром гордимся, что ввели

в международный оборот наряду со «спутни-

ком» слово «интеллигенция»!)

Между тем, если не поддаваться идеоло-

гическим мистификациям и посмотреть на

данную проблему с позиции здравого смысла

и некоторой исторической перспективы, то

окажется, что эти дебаты органично вписы-

ваются в драматический процесс рождения

европейской светской культуры и ее борьбы

с традиционалистским клерикальным госу-

дарством. В качестве исторического примера

можно привести знаменитых французских

просветителей восемнадцатого века, зало-

живших философские основы современного

гражданского общества, за что их с высоких

амвонов обвиняли во всех смертных грехах.

В конечном итоге их, а не порочный старый

режим провозгласили главными виновниками

Французской революции и всех последующих

политических катаклизмов, а слово «вольтерья-

нец» до сих пор воспринимается как символ

политической неблагонадежности.

Не правда ли, знакомая картина? Не так ли

наш юный «креативный класс», вышедший

на Болотную площадь с требованием честных

выборов и социальной справедливости, пра-

вящие коррупционеры обвиняют в подстрека-

тельстве к «оранжевой революции» и распаду

государственности? Разве не внутренние

сомнения в собственном легитимном социаль-

ном статусе новой просвещенной генерации

породили в последний месяц очередную мощ-

ную волну разговоров о миссии интеллигенции

в русской истории?

Я бы предложила перевести этот вечный спор

на другие рельсы: на спокойный прагмати-

ческий разговор о функциях образованного

сословия в модерном обществе. Я бы призвала

просвещенных людей перестать сомневаться

в необходимости сомнения как движущей силы

социального развития. Пора открыто заявить,

что миссия людей мыслящих не сводится к ер-

ничанью и фиге в кармане, а состоит в созда-

нии новых гуманистических смыслов, которые

питают и развивают общество. Порождение

новых идей, разработка системы этических

и эстетических ценностей — огромная и важ-

нейшая работа сама по себе, не требующая

оправдания за свое существование. К тому

же, если оглянуться окрест, то обнаруживает-

ся, что воспитанность, критический склад ума

и прочие «пороки» вовсе не помеха и практи-

ческой, созидательно-институциональной дея-

тельности — в истории тому примеров тыща,

и в современности мы найдем не меньше

достойных примеров для подражания.

Так что — долой сомнения! Да здравствует

сомнение!


Из этого произведения Ивана Охлобыстина читатель наконец-то узнает, что нужно говорить швейцару «Мартинеза», когда заходишь в отель со стороны набережной Круазет в три часа ночи в одних плавках, с окровавленной лыжной палкой в одной руке и початой бутылкой «Джека Дэниэлса» в другой.

КАК-ТО я выиграл в «дурака» у арабского

шейха Самира Ашрафа Абдель-Баки атомную

подводную лодку. Несмотря на мое яростное

желание владеть именно подводной лодкой, мне

отдали деньгами. Тогдашний министр обороны

чего-то так и не решился подписать. А я был

полон эсхатологических устремлений. Я хотел по-

дойти к Южному полюсу и нанести множествен-

ный ядерный удар в точку земной оси.

Кто мог предположить, что существуют граждан-

ские атомные подводные лодки!

По моей научной версии, ядерный удар «под

хвостик» планете помог бы нашей атмосфере

мгновенно реабилитироваться и мы зажили бы

по-новому. Правда, существовала опасность за-

рождения волны землетрясений по всей земной

коре в девять-десять баллов. Но это недоказуе-

мо, поэтому наплевать.

Я, наивный романтик, был уверен, что все

земное сообщество вскладчину выкупит у меня

мою научную мечту, а я приобрету маленькое

государство в Европе и такое же маленькое

в Южной Америке.

Но у министра обороны чего-то Самир не под-

писал и отслюнявил ассигнациями. Правда, за

моральный ущерб дал вдвое больше.

Я его пытался отговорить:

— Самир, не пижонь. Здесь все свои. Папа тебе

башку оторвет.

— Не оторвет. Я скажу, что у тебя женщину

перекупил. В Дубае, у дяди Ясура. Из Швеции

женщина. Без бороды.

— Где ты эту женщину из Швеции без бороды

возьмешь?

— Уже. Она из меня веревки вьет. Буду

жениться.

— Невесте эта история может не понравиться,

и я рискую потерять друга, — засомневался я.

— Повторяю: невеста из Швеции. Мы с ней

у Петлюры познакомились.

— Ну, если у Петлюры. Так понимаю — невеста

не против гарема?

— Я ее люблю больше жизни. Она звезда моей

души! Мечта моих детских снов!

— У тебя проблемы, толстяк.

— Я знаю, — грустно кивнул он.

василий ш

апош

ников, ъ

текст: иван охлобыстин рисунок: инга аксенова

«Напоминаю: все сомнения от дьявола».

о. Димитрий Смирнов


Вот так мы обсудили результаты игры, сидя на

ржавой площадке Бережковского моста душной

ночью 1989 года.

Я поставил на кон прыжок с моста, Самир засо-

мневался и поставил подводную лодку, которую

папа на совершеннолетие вместе с остальными

подарками на него переписал.

По прошествии двух недель на мои свежеоткры-

тые счета, разбросанные по разным банкам

мира, лег 1 миллиард 477 миллионов долларов.

Напомню: шел 1989 год, банковское дело в Рос-

сии еще особо не прижилось. Пришлось месяц

потратить на загранпоездки, оформление бумаг

и дикий банкет в Монако с представителями

королевских домов этого курортного региона.

Тогда я учился на втором курсе института,

деньги мне тратить было некогда — мы всем

курсом ставили спектакль по книге Кена Кизи

«Пролетая над гнездом кукушки» и параллельно

шли экзамены. Тем более что по тем временам

на родине меня могли за зонтик зарезать, а за

два «ярда» вообще распылить на атомы.

По приезде из Монако я тихо поручил одному

энергичному товарищу Z, в прошлом — офи-

церу СВР, купить на все деньги нефтяные

вышки в том же Кувейте и, по факту заработка,

вкладываться в одну южнокорейскую фирму,

выпускающую магнитофоны. Товарищ Z про-

хладным сентябрьским утром подписал со мной

на пыльном подоконнике лестницы во вгиков-

ской общаге на улице Галушкина три-четыре

бумажки с печатями и пропал на полгода. Через

шесть месяцев он вернулся с новостью, что

сделал, как я велел, и мы увеличили капитал еще

на шестьдесят миллионов долларов. Товарищ Z

застал меня в самый неподходящий момент —

я похмелялся темным пивом «Портер» в беседке

за павильоном «Рыболовство» на ВДНХ.

Меня тогда жутко томили неразделенные чув-

ства к однокурснице, я собирался выдуть себе

мозг картечью из двустволки и сердечно не был

заинтересован заниматься деньгами.

— Не убежит, печально решил я и поручил

товарищу Z дальше вкладываться в новые

вышки и новые южнокорейские фирмы по

производству магнитофонов. Сказывалась тяга

мальчишки с городской окраины к зарубежной

эстраде.

К слову, от мысли подкупом завоевать сердце

возлюбленной я сразу отказался, потому что

обычно влюблялся как раз в идейных. Дурные

деньги могли все, наоборот, усложнить.

Товарищ Z мудро распоряжался имуществом

и за три месяца присовокупил к уже имеющим-

ся двум миллиардам еще четыре. Банковские

выписки до сих пор служат растопным материа-

лом в бане на даче у тещи.

В 1990 году сначала Ирак напал на Кувейт,

потом Америка на Ирак, Ирак, покидая Кувейт,

напоследок запалил все нефтяные вышки,

и мои деньги черными клубами дыма растаяли

в бирюзовом небе Ближнего Востока. Мало

того, товарищу Z пришлось продать южноко-

рейские компании, чтобы покрыть расходы по

тушению, сами вышки тоже продать, оплатить

услуги юристов и прийти к сумме в один милли-

он долларов с хвостиком.

Я тогда снимал свой дипломный фильм «Раз-

рушитель волн» в Махачкале со своим другом —

оператором Михаилом Мукасеем. Товарищ

Z, дожидаясь нас в Москве, пошел в казино

«Метелица», где за два дня проиграл оставшие-

ся деньги, после чего утопился в Покровско-

Стрешневском пруду. В том районе, по-моему,

жила его мама. Порядочный дядька был,

тайный орденоносец, но странно закончил.

Миша Мукасей, единственный на Земле чело-

век, кроме товарища Z, знавший все о моей

финансовой ситуации, сказал так: «Вообще-то,

плакать надо, но ты такой человек, что оно,

может, и к лучшему».

Я с ним согласен. По прошествии стольких лет

я уже трезво осознаю, как милосердно и вовре-

мя Небо ожесточило мое сердце к биржевым

утехам и инвестиционным актам.

Но самое главное я все-таки из этого мимо-

летного опыта извлек: я знаю, что думают

двадцатичетырехлетние миллиардеры в рваных

джинсах и стоптанных кедах о жизни в целом

и о себе в частности.

Вот где демонические чувственные экстазы

и ангельские умилительные фантазии!

Колкая, как клинок рапиры, гордыня и роковая

обреченность на одиночество.

И еще я знаю, что нужно говорить швейца-

ру «Мартинеза», когда заходишь в отель со

стороны набережной Круазет в три часа ночи

в одних плавках, с окровавленной лыжной

палкой в одной руке и початой бутылкой «Джека

Дэниэлса» в другой.

Ему нужно говорить: беги!!!

P.S. Уверен: по поводу лыжной палки меня

поймут все, побывавшие в подобных жизнен-

ных обстоятельствах.


Глава компании «Боско ди Чильеджи» Михаил Куснирович прервал молчание в «Русском пионере», продолжавшееся около года, и высказался, да так, что мало не покажется ни ему самому, ни его сыну Илье, ни читателям. Хотя колонка не такая уж и большая.

ТЕМА НОМЕРА мне нравится не очень.

Писать про сомнение, сомневаясь в правиль-

ности того, что ты пишешь, или, того хуже,

сомневаться в том, что тебя не так поймут про-

читавшие, — не совсем по мне. И еще будем

считать, времени нет. Ну, спрессовано время.

Некогда и не к чему знать правду, особенно

всю.

Есть хрестоматийный пример. Встретишь

утром знакомого, спросишь: «Как дела?», а он

возьми и начни рассказывать, как дела, и все

сомневается, переживает, варианты переби-

рает... И думаешь: боже мой, зачем он мне все

это рассказывает, зачем сомневается, когда

просто все, по крайней мере проще, чем ему

кажется. И не надо столько времени тратить

на это. Но ведь ему, значит, важно рассказать.

Вот и слушаешь.

А я не очень-то и сомневаюсь. Как я дошел до

жизни такой? Да никак. Ничего особенного.

Просто надо смотреть в глаза, когда отвеча-

ешь. Прямо говорить, если спрашивают. Ска-

зал — синий цвет, значит синий, а не зеленый.

Тем более это же может быть красивый синий.

Синий, но красивый. Это же огромная степень

свободы.

Но если дал слово — лучше держать. Вот что

бы ни было, сказал — надо сделать. Это, мне

кажется, обычные простые истины — «что

такое хорошо и что такое плохо». Все.

А если кто-то поступает иначе, спросите вы?

Бывает. Значит, ему папа не объяснил, или

объяснил, но он забыл, позволил себе забыть.

Это так грустно и неинтересно. Ну зачем? Это

правда очень несложные вещи.

Эти ощущения про отсутствие сомнения в глав-

ном, про правду, они далекие, они с самого

детства. И ни при чем тут переходный возраст,

времена и нравы. Правда жизни всегда одина-

ковая, даже если кому-то это не нравится.

Я никогда не обманывал девушек. Ну не об-

манывал. Это ведь нехорошо — обманывать.

Я мог бы что-то недосказать, но наврать — это

плохо. Да и необходимости соврать, если честно,

нет. Искус бывает приврать, подкрутить немно-

жечко, но и от этого предпочитаю отказываться.

Не очень-то люблю интерпретировать. Предпо-

читаю соответствовать тому, что подумал и ска-

зал. Ведь нет даже времени и никаких сил нет,

чтобы запоминать все совранное (наверное).

Если сомневаешься в главном, то такой жиз-

ненный багаж, как ответственность, тебе не

ита

р-т

асс

текст: михаил куснирович рисунки: павел пахомов


по плечу. Ведь ответственность это что: пацан

сказал — пацан сделал. Иными словами,

ответственность — это не только способ-

ность что-либо решить. Потому что есть люди,

которые органически способны принимать

решения, а есть те, другие, которые неспособ-

ны это делать. Это не хуже и не лучше.

Просто один человек (один единственный

всего — Сергей Назарович Бубка) способен

взять высоту 6,15 а прыжке с шестом, а дру-

гие — нет. Способность принять решение —

это вещь необходимая, но недостаточная,

а вот принять и нести ответственность за это

решение — уже серьезный уровень, почти

как 6,15. Просто решение принял — и р-р-раз,

с головой в пруд... бывает, правда, и так, что

в этом пруду всего семьдесят сантиметров

глубины... Полная безответственность? (И при

чем здесь Бубка?) Просто мелко.

Мне ни раньше, ни сейчас не было интересно

знать все заранее. Это как горизонт. Лучше

жить с ощущением горизонта, когда сам факт

его наличия — завораживающая реаль-

ность. Мне нравится, что можно иметь такую

перспективу, которую невозможно постичь

до конца. Безответственно? Да ладно! Это

чудесно ответственно! Когда живешь и вроде

бы все так понятно, вся жизнь изрешечена

высшей математикой и бытом, но всегда в ней

найдется завтрашнее утро.

А дальше, что бы ни было, сделай дело и гуляй

себе весело. Дело — в смысле, что порадо-

вал своих близких: своего сына, или маму

свою, или жену, или друга. Обычная история.

Хорошая.

Вообще, конечно, человек такой нормаль-

ный, наверное, хочет влюбить в себя близких

людей. А если он хочет влюбить, он должен

постараться. Это же естественно, когда

желание, чтобы к тебе хорошо относились, —

движущий фактор.

Желание, чтобы человек близкий получал ра-

дость, и ты от этого получаешь радость. А если

желания близких противоречат — ну что для

одного радость, для другого несчастье, — то

вот с этим всегда надо считаться.

И это не сомнение — это выбор. Надо выби-

рать, если кому-то беда, то этого никак нельзя

допустить. Толерантность непременно должна

быть. Ты просто должен помнить о том, что

если хочешь добиться каких-то волшебных

вершин, то добивайся. Ну, понятное дело, не


всегда солнышко и двадцать восемь граду-

сов тепла. Но дождь — не трагедия. И снег,

и даже град. И все что угодно. А вот если на

чаше весов трагедия чья-то и радость других,

то это уже трагедия и этой трагедии нельзя

допустить.

Сомнение — оно такое, всегда водится там,

где якобы не везет. И вот здесь-то его, со-

мнение, на этом самом этапе, когда не везет,

и надо прихлопнуть. С размаху, одним ударом.

И нет сомнения — вышло.

Простой пример, крохотный. Подъезжаешь

к парковке, а там, как всегда, забито все.

И начинается: да что ж мне так не везет,

успею/не успею, получится/не получится,

смогу/не смогу. А я в такой ситуации просто

проезжаю мимо, да фиг с ней, с парковкой-то.

Но справедливости ради скажу: с парковками

мне везет.

Вообще всегда лучше замечать зеленый свет,

а не красный. А когда красный — просто о дру-

гом думать и не морочить себе голову, что не

повезло, ведь следующий — зеленый.

Хотя чего уж там, бывает разное. Сам не-

давно сомневался, размышлял, как быть.

Сын задал непростую историю. Он, взрослый

больно, пошел работать во время инсти-

тутской практики на телеканал «Дождь»,

позвонил и сообщил, что готовит истовый ре-

портаж про Химкинский лес, да такой, чтобы

главным вырубщикам мало не показалось

(тоже мне — Optimistic Channel). Я говорю:

«Илюша, мальчик, возьми хоть псевдоним —

папа продает брюки и юбки на Красной

площади, а ты в лес пошел...» А он так посмо-

трел на меня, по телефону, что пошел уже я,

далеко-далеко.

И вот тут, конечно, сомнение-то накатило. Прав

ли? Виноват? Я вспомнил тогда, что когда он

был совсем маленьким, а я стоял на каком-то

перекрестке сомнений, то всегда думал: «Что

же я скажу сыну?» И только ответив на этот

вопрос, переставал сомневаться. И это, скажу

я вам, работает на раз как инструмент, как

морально сдерживающий фактор.

Но это пока он был маленький — решения,

пусть и простые, принимал я. А потом он вырос

как-то вдруг — и решения стал принимать

он, точнее сказать и он тоже. И вот здесь я,

конечно, задумался, как разделить эту от-

ветственность, как обойти стороной решения,

которые идут встык или становятся перпенди-

кулярными. Может быть, это и есть тот самый

момент, когда надо остановиться, усомниться

и уступить дорогу ему или, напротив, осторож-

но попридержать. Но я-то подумал-подумал

и пошел продавать юбки, а он — готовить ре-

портаж на острую общественно-политическую

тему, в дождь и ветер. Может быть, это у него

спонтанно и это еще на взлете, и радоваться

надо только этой способности воспринимать

мир с открытыми глазами. Зато без сомнений.

Вот едешь на поезде, и вроде билет первого

класса, и чай с лимоном в подстаканнике, но

если ты в этом благолепии сможешь найти

в себе силы увидеть за окном чудную мест-

ность и сказать: «А я ведь здесь раньше

никогда в жизни не был, и может, никогда не

буду», — выходи из поезда. Просто чтобы оста-

новиться и проникнутся тем, что происходит.

Ты еще сядешь в свой поезд, завтра уедешь

и дела свои сделаешь, но если у тебя есть

кураж воспринимать мир, даже через стекло,

которое ты имеешь возможность открыть, —

открой, выйди, засомневайся.

В общем, сочинять про сомнения мне не ахти

как нравится и получается.

А вот выбирать я люблю.


Обозреватель «Ъ» Екатерина Истомина в своей остросюжетной колонке обнаружит тайные нити, связующие столь тонкие материи, как ОМОН, МЧС, МММ. И напомнит, чем чревата страсть к бабочкам.

ЛЕТОМ 1994 ГОДА я жила на Комсо-

мольском проспекте, в доме номер 43, что на

пересечении с 3-й Фрунзенской улицей. Роль

Главного жильца играл великий актер Олег

Янковский (мы видели его с торжественной

смиренной собачкой во дворе). На партии вто-

рого плана претендовали дипломаты безродные

и измученная книгами о божественном Логосе

русская интеллигенция.

Но однажды в нашем доме появился замеча-

тельный сосед. Жители совсем не интересо-

вались им, пока нашего соседа не стали вдруг

часто показывать по телевизору. Наш сосед

был человек маленький — в буквальном смысле

слова. С серой, прежде времени осевшей

мучным квадратным кулем фигурой и много-

ступенчатой барочной женой, чьей центральной

деталью всегда оказывались губы, которые

растягивались в улыбку наподобие разлета

Крымского моста. Это был повелитель бабочек

Сергей Пантелеевич Мавроди.

Жил Сергей Пантелеевич чисто по-божески,

в банальной «трешке», деликатно и скромно.

«Мерседесов» не держал, трансвеститов не

водил, а модельная жена с улыбкой к нему редко

в гости приезжала. Жена ему вроде как собакой

была. Она казалась мне женщиной красивой

и бессмысленной: грудь — колесом, хвост — ба-

ранкой. Говорили также, что Сергей Пантелее-

вич любил еще и аквариумных рыбок, а о жене

позднее говорил, что совсем не понимает, «как

можно жить с женщиной в одной квартире».

Жена себя певицей представляла, но вряд ли

могла бы спеть хрестоматийное для любой здра-

вомыслящей русской женщины «Опустела без

тебя земля. Как мне несколько часов прожить?»

В моей юной памяти Сергей Пантелеевич

остался человеком именно деликатным: часто

мы стояли с ним в очереди за кефиром в коо-

перативном магазине «Пятачок», так он ни разу

не пнул меня! А однажды и вовсе — выручил

определенной мелочью. Было в нем, конечно,

что-то от Гришки Распутина, только жалостли-

вый, девичий магнетизм его не имел сильной

половой природы и настоящего мужского стерж-

ня, но зато владел таинством неряшливого,

а потому священного нестяжательства.

Что уж там натворил по профсоюзной линии

наш милый сосед Сергей Пантелеевич? Мы,

жильцы 43-го, так высоко не заглядывали. Но

только в начале августа на наш большой дом

напал ОМОН. Напал ОМОН прямо с небес: в мое

текст: екатерина истомина рисунки: анна каулина

orlova


кухонное окно летним утром вдруг стали прыгать

мужики в камуфляже. Это был государственный

десант, призванный упечь в зловонную темницу

блаженного всероссийского финансиста,

монетарного чудотворца Сергея Пантелеевича.

Но Сергей Пантелеевич повел себя решительно.

Рожденный мышью, он был как лев. Сдавать-

ся Сергей Пантелеевич никак не собирался,

а укрылся за бронированной дверью, на звонки

не отвечал и к домофону не подходил.

ОМОН решился на штурм, однако подъезд

номер два окружили верные Сергею Пантелее-

вичу народные войска, состоявшие из обману-

тых вкладчиков великой финансовой пирамиды

«МММ». Я примкнула к стихийной дружине на

правах независимого наблюдателя. Хотя стоит

ли здесь так прямо говорить о какой-то там

финансовой независимости? Ведь и мне при-

ходилось спекулировать рыжими вихрастыми

чубайсовскими ваучерами. Впрочем, как спра-

ведливо говорил Лев Кассиль, «не биография

делает человека, а человек — биографию». Я,

конечно, не жалею.

«И куда только смотрит патриархия? Где расстре-

лы, товарищи?!» — вопрошала прямо в лоб одна

грозная старушка. «Сегодня изнасилована, мои

друзья, прямо-таки вся Россия…» — бормотал

мужик в эзотерической алой пижаме. «Вот она,

эра Водолея на своем жесточайшем витке!» —

уверяла всех собравшихся женщина в очень

глупых шортах. Мы вместе стояли плотной

толпой около железной двери подъезда Сергея

Пантелеевича. Нас теснил ОМОН.

От этой самой кооперативной, из противного

серого металла двери бедные люди ждали чуда.

Самого обыкновенного чуда. Мол, распахнется

дверь-кладенец, выплывет из нее царским

лебедем невероятный Сергей Пантелеевич,

повергнет он немедля врагов своих в ядовитые

финансовые махинации, махнет он коралловым

рукавом, и полетят в воздух синицами червонцы

да керенки. Поэтому пипл был настроен очень

жестко: Сергея Пантелеевича — отстоять,

деньги — забрать, а на власть — наплевать

и растереть. Потому что она, власть, про счастье

и чудо давно уж позабыла. Сергей Пантелеевич

впоследствии не раз говорил, что махни он

рукой, сделай знак единым мизинцем, поскака-

ли бы тут же пожары кровавые, вздыбили бы

красные коки свои петухи революции.

Что уж там именно произошло в девственной

«трешке» Сергея Пантелеевича, сроду настоя-

щих бл…й из «Метелицы» не видевшей? Только

после получаса стояния возле второго подъезда

вывели героя нашего прямо на зеленый Комсо-

мольский проспект. Захват обманщика показы-

вали по государственным телеканалам в прямом

эфире, поэтому к стихийной дружине подбежали

потрясенные сотрудники кооперативного мага-

зина «Пятачок». Они знали Сергея Пантелеевича

куда лучше его собственной жены: сколько раз

покупал он у них кефир, сок в пакетах, венгер-

ские консервы и творожные сырки. Столько же

раз, сколько глашатай пирамиды «МММ» Леня

Голубков одаривал свою жену сапогами.

Сергей Пантелеевич появился в проеме

железной двери в серой рубашке с короткими

рукавами, с милым квадратным кармашком на

груди. Он напомнил мне тончайшего Дон Кихо-

та, захваченного в плен нелепыми театральны-

ми духами. Он жил в своем мире, ведь это было

ясно. Просто однажды Сергей Пантелеевич

Мавроди пригласил, позвал в свой чудный мир

других людей, а те пришли. Сергея Пантелее-

вича посадили в машину, но толпа, желавшая

его защитить, еще долго не хотела расходить-

ся: второй подъезд номенклатурного дома на

Комсомольском проспекте оказался Юсупов-

ским дворцом на Мойке, где в декабре 1916-го

Гриша Распутин был убит как минимум трижды.

Но только Гриша все никак не хотел умирать.

И в этой фантастической невозможности

человека сдаться смерти и обстоятельствам со-

держалось обыкновенное русское чудо, глазок

мечты, зрачок блажи, источаемой тысячами,

сотнями тысяч, миллионами русских людей.

Четыре года спустя я (в качестве очень моло-

дого журналиста) оказалась на любопытной

коллегии столичного ГУВД. Речь на заседании

шла об оснащении нововозведенного храма

Христа Спасителя видеокамерами. Докладывал

заместитель управления: «Уважаемый Юрий

Михалыч! По периметру храма Христа Спаса-

теля нами было установлено сорок мощных

видеокамер!.. Они смотрят за священной,

так сказать, территорией и днем и ночью!»

Мэр Москвы, этот святой, достойный призна-

ния человек, милосердно сверкая лысиной,

разгневался: «Петр Петрович! Какого еще

Спасателя?! Мы с вами строим здесь, поми-

луйте, а потом усиленно, всем, как бы сказать,

большим миром облагораживаем храм Христа

Спасителя! Спасителя!» Несчастный милицио-

нер Петр Петрович зашелся в позорной кра-

ске, но своей, какой-то гениальной гоголевской

ошибки бессознательно не признал. И согласно

регламенту невинно продолжил: «Виноват,

Юрь Михалыч. На территории храма Христа

Спасателя теперь функционируют около сорока

мощных видеокамер, расставленных нами

строго по плану, разработанному, предложен-

ному и утвержденному…»

Спаситель в роли МЧС? Но ведь это и есть на-

стоящее русское чудо.


Знаменитый Уполномоченный по правам ребенка Павел Астахов раньше был знаменитым адвокатом и активно агитировал за мораторий на смертную казнь. За несколько последних лет Павел Астахов прошел большой путь и понял, что в стране надо вернуть смертную казнь. Казнить нужно детоубийц. Подробности этого пути (можно сказать, пути через бездну) — в колонке Павла Астахова.

В ОДНОМ из опубликованном в этом

номере эссе есть замечательная фраза :

«К смерти надо относиться с уважением».

Человеку отмерен свой земной срок, но

каждый стремится его продлить. Всю свою

недолгую историю человечество изобретает

эликсир молодости, ищет формулу бессмертия

и пытается культивировать молодильные ябло-

ки. И, не отрываясь от этой борьбы за жизнь,

обильно сеет смерть: ведет кровавые войны,

истребляет народы и уничтожает целые госу-

дарства, изобретает и применяет все новые

и новые виды оружия массового поражения.

Политики научились объяснять необходимость

военного вмешательства, называя эти дей-

ствия «освободительными войнами», «кон-

тртеррористическими операциями» и даже

«операциями по принуждению к миру».

И если с внешними врагами, заслуживающи-

ми, по мнению главнокомандующих, отдающих

приказы, смерти и уничтожения, объясниться

все еще удается, то оправдать существование

смертной казни «для внутренних потребно-

стей» становится все сложнее и сложнее.

Европа начиная с середины XIX века после-

довательно отказывалась от смертной казни.

И если еще в конце позапрошлого столетия

на Британских островах даже за банальную

кражу могли вздернуть на виселицу, то уже

в прошлом столетии даже за квалифициро-

ванное убийство или массовый теракт полага-

лось лишь тюремное заключение. Не осталась

в стороне от общего процесса гуманизации

уголовного закона и Россия.

Первые жаркие споры вокруг необходимости

отмены этого «позорного наследия» разверну-

лись уже в конце 1980-х. Умнейшие и талант-

ливейшие юристы, политологи, правозащит-

ники и просто нравственные общественные

авторитеты убеждали правительство и соб-

ственный народ отказаться навсегда от права

на лишение жизни по приговору суда.

Хорошо известны аргументы, которые

и я сам приводил не раз, в пользу отмены

такой высшей меры. Но на них есть и свои

контрдоводы.

Несовершенство судебной и правоохрани-

тельной системы. Таковых в современном

мире не создано ни в одном государстве.

Невозможность исправления допущенной

судебной ошибки. В любой системе права

существуют механизмы проверки, кассации,

даниил

баю

шев

текст: павел астахов рисунок: сандра федорина


апелляции, надзора в уголовном деле с целью

недопущения ошибок.

Отсутствие суда присяжных. Он уже введен

и действует по всей Российской Федерации.

Неспособность сдержать преступников при-

менением смертной казни. Нет ни одного

научного исследования, однозначно дающего

ответ на этот вопрос. Для одного маньяка

и террориста смертная казнь — стимул для

еще большей жестокости, для другого —

страх перед собственной гибелью.

Гуманизм. Жертвы преступления нуждаются

в нем не меньше.

Христианские ценности. Каждый отвечает за

собственные поступки.

Международные обязательства и стандарты.

Приближение к европейским и международ-

ным ценностям не делает нас более цивили-

зованными. Они не могут быть главенствую-

щими над нашей историей, традициями,

культурой и самосознанием.

Исторические факты отмены этой меры

в Европе. В современном мире они скорее

говорят об обратном.

В 1996 году ученые, юристы, обществен-

ники и все люди доброй воли были услыша-

ны: в России был установлен мораторий на

применение смертной казни вплоть до ее

полной отмены. Президент Б.Н. Ельцин под-

писал соответствующий указ. Высшей мерой

социальной защиты стало пожизненное

заключение. Прошли годы, выросло поко-

ление, которое не помнит ни этих диспутов,

ни аргументов, ни причин как введения, так

и отмены смертной казни в России. Однако

преступлений, насилия и жестокости в нашем

обществе меньше ничуть ни стало. За пят-

надцать лет моратория в нашей стране число

особо тяжких преступлений не уменьшилось,

особо жестоких убийств стало совершаться

больше, число убитых детей растет (каждый

год их гибнет до двух тысяч!), число роди-

телей, убивших своих детей, выросло в три

раза, матери массово убивают новорожден-

ных детей (ежегодно более ста младенцев).

При этом такая высшая мера социальной

защиты, как пожизненное заключение, не

только не останавливает самых кровавых

убийц, но и назначается в редких, единичных

случаях. В основном за массовые убийства

при отягчающих обстоятельствах, резонанс-

ные теракты.

Пожизненное заключение не остановило

кровавого серийного маньяка Пичужкина

и майора милиции Евсюкова от кровавой

бойни в столице России. История девятиме-

сячной Ани Шкапцовой, которую среди живых

три недели искали тысячи полицейских,

спасателей и волонтеров, поверив лживой

версии родителей о «похищении» малышки,

всколыхнула страну и вновь заставила нас

говорить о высшей мере наказания для сади-

стов, убивавших в течение суток ни в чем не

повинную грудную девочку.

Обсуждая справедливое общественное воз-

мездие палачам Анечки, в обществе с новой

силой вспыхнула дискуссия о смертной казни.

Казалось, еще двадцать лет назад все копья

поломаны, мечи зарыты и мораторий, введен-

ный в 1996 году в России, уже не будет снят,

а, напротив, приведет к ее полной отмене.

Однако последние опросы общественного

мнения дали поразительный результат. Если

в момент введения моратория соотношение

противников и сторонников смертной казни

балансировало на отметке 50 на 50, то к се-

годняшнему дню после пятнадцатилетнего

перерыва о возврате смертной казни загово-

рили уже почти 70% граждан.

Применение смертной казни в Японии и США

не делает эти страны менее цивилизован-

ными, а их граждан изгоями в современном

мире. Хотя судебные ошибки случаются

и у них. Но государство выбирает такой

способ высшего возмездия, а общество его

одобряет. И такая форма социальной защиты

позволяет сдержать рост особо тяжких

и особо кровавых преступлений, что не уда-

ется европейским государствам и Израилю,

которые с момента отмены смертной казни

регулярно сотрясаются от терактов, органи-

заторы которых даже в случае ареста вполне

обоснованно рассчитывают на жизнь за

еврорешеткой и даже на возможный обмен

на очередного похищенного пленника.

На днях мне пришлось стать участником

дискуссии по этому важному поводу. Ее ход

и итоги поразили меня до глубины сознания.

Все противники смертной казни, приводя

уже давно заезженные и, к сожалению,

не вполне оправдавшие себя аргументы,

в кулуарных беседах в сердцах признава-

лись: «Да я в душе тоже за смертную казнь!

Коснись меня и моих близких — сам бы убил!»

Официально же самым устойчивым и практи-

чески единственным аргументом оказалась

«несовершенная судебная и правоохрани-

тельная система». То есть, по логике ярых

противников смертной казни, после создания

кристально чистой судебной системы, победы

над массовой коррупцией в правоохранитель-

ной системе — они согласятся с введением

смертной казни в нашей стране.

Как ни грустно, вернулись мы к известной

детской пунктуационной загадке: «Казнить

нельзя помиловать!»

Известная многим поколениям наших со-

отечественников формула сегодня требует

от каждого из нас самостоятельно рас-

ставить знаки препинания. Я пока ставлю

многоточие...

Наказание должно преследовать три важных

цели. Восстановление социальной справед-

ливости. Исправление как преступника, так

и тех, кто еще лишь задумал преступление.

Предупреждение подобных преступлений

в будущем. Говоря о справедливости, можно

обратиться и к высшей форме народовла-

стия — всенародному референдуму. В на-

стоящее время он даст вполне ожидаемый

результат.

Но спасет ли нас возвращение к смертной

казни от насилия и жестокости?

Возьмем ли мы на себя смелость принимать

решение о лишении жизни человека?

А ведь нам придется почти всем решать эти

вопросы в суде присяжных, который будет

рассматривать каждое подобное дело.

Сможем ли мы считать себя достойными

христианами, возрождая «узаконенное

убийство»?

На эти вопросы предстоит ответить всем

нам, прежде чем принимать окончательное

решение.

Я обращаюсь ко всем сторонникам морато-

рия и ко всем противникам смертной казни.

Среди вас огромное число моих друзей,

товарищей, коллег и единомышленников. Вы

умные, образованные, талантливые, прин-

ципиальные и активные самодостаточные

люди! Давайте вместе бороться за полную

отмену смертной казни. Но начнем эту борьбу

с убийц! Заставим их отказаться от кровавых

расправ и нашего уничтожения.

П.А. Астахов (противник смертной казни)

ИЗ ОКОН 5-МЕТРОВОЙ ВЫСОТЫ ОТКРЫВАЮТСЯ ЗАХВАТЫВАЮЩИЕДУХ ВИДЫ НА ВЕСЬ ЦЕНТР ГОРОДА И ВЕЛИКОЛЕПНОЕПРИРОДНОЕ ОКРУЖЕНИЕ ДОМА — УТОПАЮЩИЙ В ЗЕЛЕНИ БОТАНИЧЕСКИЙ САД МГУ И ЖИВОПИСНЫЙ ИЗГИБ МОСКВЫ-РЕКИ. Текст: Екатерина Храмова

РЕКЛАМА

САМЫЕ РОСКОШНЫЕ ПЕНТХАУСЫ мира традиционно служат олицетворением высшего пика жизненного успеха. Действительно — где как не на собственной крыше можно в полной мере насладиться чувством, что весь мир лежит у Ваших ног? Но так же как среди бриллиантов выделяются эксклюзивные экземпляры вроде знаменитого Excelsior, среди пентхаусов есть совершенно уникальные, поражающие воображение об-разцы. Пентхаус, занимающий 50 и 51 этажи знаменитого небоскреба «Дом на Мосфиль-мовской», безусловно является именно такой драгоценностью. По сути это роскошный особняк площадью 2000 кв. м, вознесенный на высоту 200 метров.

Представьте себя на месте будущего владель-ца. Из отдельного паркинга на 8 машиномест персональный лифт поднимает Вас прямов холл пентхауса. Огромное пространство вме-щает в себя все опции, которые Вы мечтали бы видеть в идеальном доме. Здесь легко можно организовать и респектабельную деловую зону, и великолепный салон для приема гостей, выделить приватную территорию со спальнями и будуарами, устроить чудесную игровую для детей, библиотеку, винное хранилище, домаш-ний кинотеатр — в общем, воплотить любую свою идею. А 300-метровая крыша пентхауса с встроенным бассейном может стать площад-кой для самых грандиозных вечеринок под открытым небом — или уютной территорией отдыха с собственным мини-парком. Здесь, наслаждаясь фантастической панорамой рас-кинувшегося внизу города, Вы почувствуете, что достигли вершины всех желаний…

ПОДНЕБЕСНАЯ РЕЗИДЕНЦИЯПЕНТХАУС — ТОТ СЛУЧАЙ, КОГДА МЕСТО ОБИТАНИЯ ЧЕЛОВЕКА В БУКВАЛЬНОМ СМЫСЛЕ СЛОВА

ОТРАЖАЕТ ВЫСОТУ ЕГО ПОЛОЖЕНИЯ


Представитель блога Техномад Максим Лобанов, без оглядки на преобладающие в обществе клише, изложит свою оригинальную точку зрения на отечественную блогосферу, не пытаясь при этом показаться лучше (или хуже), чем он есть.

БЛОГОСФЕРА сегодня — это обитель

зла. И в моих словах нет пафоса или преуве-

личения — только голая правда и немного

здравого смысла. И вряд ли у сколь-либо ду-

мающего человека повернется язык сказать,

что это не соответствует истинному положе-

нию вещей.

Да, через блогосферу набрала оборо-

ты и вышла на новый виток развития

оппозиция.

Да, именно в блогосфере зародилось граж-

данское общество. И я не стану оспаривать

эти верные тезисы. Равно как и не стану

говорить, что пользы для общества от блогос-

феры нет.

Конечно, если бы не активная гражданская

позиция блогеров, у нас вряд ли консолидиро-

вался бы креативный класс. И едва ли к мне-

нию думающих людей начали бы прислуши-

ваться власти. И уж точно никто бы не стал

даже задумываться о возможной реформе

закостенелой и неповоротливой политиче-

ской системы. Тем не менее в блогах есть

и свои существенные минусы и недостатки,

которые никак не должны быть упущены из

виду. Потому что объективность восприятия

еще никто не отменял, и даже система,

стремящаяся казаться идеальной, может со-

держать в себе немало подводных камней.

Начнем с того, что блогосфера, как бы ей ни

хотелось быть островком инакомыслия, по

сути была и остается лишь зеркалом обще-

ства, плоть от плоти. И огромная ее часть так

же проплачена и так же коррумпирована.

И взлом почты пресс-секретаря движения

«Наши» Кристины Потупчик, проливший свет

на истинную суть взаимоотношений блоге-

ров и власти, продемонстрировал всем нам

реальное положение вещей.

Выяснилось, что огромное число жуликова-

тых блогеров писали свои посты за деньги.

Причем, что примечательно, в их числе были

даже и те, кто до этого пользовался безого-

ворочным доверием и авторитетом среди

мыслящих интеллигентов.

Пожалуй, взлом почты пошел даже на пользу

власти. Поскольку именно благодаря ему

общественность смогла оценить гранди-

озный масштаб лжи в этом, казалось бы,

суверенном островке гласности и честности.

После этого все рассуждения наивных оп-

позиционеров о том, что зомбоящик пудрит

текст: максим лобанов рисунки: анна всесвятская

ната

лья л

ьвова


мозги и лишь светлая и чистая блогосфера

является надежным источником достоверной

информации, пошли прахом.

Для всех стало очевидно, что верить написан-

ному в блогах тоже можно далеко не всегда.

И хоть пока что уровень правды тут действи-

тельно выше, чем в федеральных средствах

массовой информации, но отделять зерна от

плевел уже все-таки приходится.

Но самая большая нечестность оппозицио-

неров состоит в том, что они скрывают свои

истинные замыслы.

Я без тени сомнения могу утверждать, что

конечной целью всех, кто принимает участие

в этом балагане, является жажда наживы.

После революции к власти всегда приходят

радикалы — эта важная историческая за-

кономерность еще ни разу не была наруше-

на. И люди, стоящие сегодня на трибунах,

жаждут не свободы и демократии, а тотали-

таризма. И это видно невооруженным глазом

уже сейчас.

Либералы борются с инакомыслием в своих

рядах так, как нынешнему жесткому (по их

мнению) политическому режиму даже и не

снилось. Система «свой/чужой» отполирова-

на у них до блеска. Всех тех, кто не разде-

ляет их взгляды, они предлагают вешать на

столбах. Становится понятно, что перед нами

просто фашисты.

Что касается меня лично, то я, в отличие от

всех них, всегда был честен. Я не переставал

повторять, что моей единственной целью

работы в блогосфере является получение

политического статуса и веса.

Цинично? Да! Но зато, по крайней мере, я не

держу камня за пазухой. А много ли у нас

таких политиков, которые способны говорить

правду? Их нет вообще! А я вырос в очень-

очень бедной семье. Но знаете, в чем моя

проблема? Я не вписался в модный тренд.

Дело в том, что сейчас модно критиковать

всех чиновников и олигархов без разбору,

делать из них козлов отпущения. Между тем

это всегда были как раз те две категории

людей, которых я уважал больше всего на

свете. Я преклонялся перед ними, я хотел им

подражать, я хотел учиться у них.

Еще с раннего детства, когда мои свер-

стники гоняли мяч во дворе, я составлял

бизнес-планы вымышленных предприятий,

играл в игру с названием «Выборы», читал


политические обзоры. На столе у меня гордо

возвышался российский флаг, а на двери

моей комнаты висела табличка с надписью

«Директор». Все это было следствием тяже-

лой психологической травмы, сопряженной

с тем, что мой папа не был начальником или

бизнесменом, да и вовсе не стремился им

стать.

Именно из детства пошла моя любовь к чи-

новникам и олигархам. Я уважал этих людей

за их цепкий ум, за их способность видеть

возможности, за их талант. У таких есть чему

поучиться. Впоследствии я и сам многого

достиг в политике. Я выступал на митингах

наравне с Касьяновым и Немцовым. Я произ-

носил пламенные речи. Я вел пропагандист-

скую работу в блогах.

Но все это было неискренне. Наступил

момент, когда я понял, что этому нужно по-

ложить конец. И я принял решение уйти из

блога Техномад, одного из самых популярных

в русскоязычной оппозиционной блогосфе-

ре и в ЖЖ, сравнимого по популярности

с блогом самого Алексея Навального. Уходя,

я запостил фотографию известного предпри-

нимателя Захара Смушкина и, не побоюсь

этого слова, признался ему в любви. Ему,

а также всем прочим чиновникам и бизнес-

менам. Потому что я убежден, что единствен-

ной действенной государственной формой

правления может быть исключительно

плутократия. Это означает, что все ключевые

решения в государстве должны приниматься

не на основании волеизъявления всего на-

рода, а на основании мнений влиятельного

класса богатых людей. И я поддерживаю это

обеими руками.

Ну а дальше все блага по цепочке направля-

ются к низам, к рядовым гражданам. Если

бизнесу созданы все условия, то он, в свою

очередь, организует рабочие места и бес-

перебойное снабжение населения товарами

и услугами по конкурентным ценам. Все про-

сто. А политик для меня, в свою очередь, —

это человек, который работает в интересах

бизнеса. И при чем здесь вообще народ,

митинги или Навальный? Ума не приложу.

И в рамках этой общественно-политической

модели такого понятия, как оппозиция, во-

обще нет и быть не может.

Зачем я тогда всем этим занимался, спро-

сите меня вы. А ответ прост. Дело в том,

что сейчас оппозиция — это единственный

возможный социальный лифт. И не надо за-

блуждаться насчет того, что я один человек,

кто так считает. Я, пожалуй, единственный,

кто честно об этом говорит — но это со-

всем другое. И я вас уверяю, что все без

исключения оппозиционеры воспринимают

свою действительность только в этом ключе,

и никак иначе.

Поэтому единственная недоработка власти

заключается в том, что она не дала дорогу

молодым. Ее неповоротливая вертикаль

работает по принципу клановости и не впу-

скает в свои ряды чужаков. Ротация кадров

колеблется возле нулевой отметки. Все это

приводит к тому, что молодые амбициозные

ребята, вне зависимости от своих реальных

взглядов и убеждений, должны пробовать

свои силы именно в стане внесистемной оп-

позиции. Все это, конечно, не способствует

формированию духа созидания среди моло-

дежи. Что же это за креативный класс, кото-

рый считает, что разрушение — это норма?

Я такого не понимаю и не приемлю. Именно

эту ситуацию власти и должны исправить. На-

шему обществу нужен герой, и только власть

в состоянии определить, будет ли это герой-

создатель или, как сегодня, на молодежные

умы будет влиять герой-разрушитель.

Пионер-герой. Жар-птица и Иванов. Тайна бойцовых

петухов. Следопыт. Всадник пирамидона. Закрытие темы.


А положение вещей таково: до Иванова во всей Российской Федерации не было ни одного чистокровного бойцового петуха.


Обозреватель «РП» Александр Рохлин отправляется в село

Ивановское, в Ставропольский край, где в какой-то момент

ощущает хрупкость и живучесть, тепло и терпеливое ожидание, отсутствие страха и готовность

вступить в бой, получить под дых и не сдаться, отдать

все силы и лечь умирать, не покинув поле боя.

текст: александр рохлин фото: максим шер


До Иванова все было

плохо. Просто ужасно. Стыдно рассказы-вать и детям в глаза смотреть. Если бы не болезненная тяга автора к правде, я бы про эту доивановскую эпоху вообще не писал. Но совесть упряма, как трамвайная линия. Приходится брать себя в руки и открывать глаза на положение вещей.

А положение вещей таково: до Иванова во всей Российской Федерации не было ни одного чистокровного бойцового петуха...

Скептики и трезвенники меня не поймут. У нас много чего нет в народном хозяйстве. И поважнее чистокровных петухов. И я так думал, пока не встретил, не увидел, в руках не подержал. Сообщаю вам, что бойцовый петух — это явление особого порядка. Жизнеутверждающее и философское.

Я вам сейчас это докажу. Историей про одного колхозника, селекционера-самоучку, признанного мировым сообще-ством куроводов лучшим в своей области.

Откуда взялся Александр Ивано-вич Иванов? Из Ивановки. Родное село героя затеряно в заболоченных просторах Западной Сибири и в нашей истории не принимает деятельного участия. Герой покинул малую родину еще младенцем. Нынешний пятидесятидвухлетний Александр Иванович Иванов живет в селе Ивановском, в семи верстах от Невинно-мысска Ставропольского края. Обыкно-венное южнорусское село вдоль шоссейки на высоком и осыпающемся берегу реки Зеленчук. Впрочем, для Иванова это место — единственный невыдуманный рай на земле. Когда он о нем говорит, будь то о полях, или о жиденькой полосе леса, оврагах, или об излучине реки, то голос его скоро начинает дрожать от неподдель-ного волнения. И я боюсь, что он вот-вот заплачет! Это немного пугает. Мужик-то он видный! И ростом бог не обидел, и голо-сом, и кулачищами. Глаза голубые, борода трехцветная. Живет постоянно на бегу, как пружина, которая напрыгаться не может. Говорит всегда взахлеб. Дышать не успева-ет. К времени у него особое отношение. Он никогда не помнит, что в каком году с ним

приключилось. Поэтому Иванов всерьез собирается жить до ста пятидесяти лет. Чтобы все успеть. Прозвище носит «Колхоз-ный ОМОН».

Здесь делаем первую остановку.Александр Иванович занимает

в структуре села особое положение. Он руководит бригадой полевых стражников. То есть охраняет поля и угодья колхоза имени Чапаева от расхитителей. Слезы в голосе не подходят к подобному об-разу. Однако война с ворами занимает значительную часть жизни Александра Ивановича. Он, собственно, в ней живет. Хотя о боевых действиях рассказывает вскользь, все время съезжая на любимых птичек, кур, уток и скворцов.

Иванов рассказывает про лук, ноч-ную засаду и выход на разбойников:

— Раз такое дело, я ему — шасть в зубы! А он на меня обрез и стреляет. Все, думаю, кранты. И тут чувствую, что-то меня в сторону отталкивает, и выстрел мимо. Это Граф, овчарка моя. Мне дробью

навылет палец простреливает и плечо об-жигает пороховой пылью. А Графу выбива-ет позвоночник... Собака меня спасла.

Обрез, выстрелы, кровь, собака под пулями... Это и есть колхозная жизнь?! Антоновщина какая-то.

— А он бежать. Пока напарник мой с собакой остается, я за ним. У самого даже палки в руках нет. Только фотоаппарат на шее болтается. Догоняю, он оборачивается и опять на меня обрез в упор. И думаю: вот оно, хоть сфоткать его успеть. Будут знать, кто убил. Бац — осечка, а я успел кнопку нажать. И потом уж по полной отметелил гада. Такую собаку мне загубил!

— Что, и фотография сохрани-лась? — тихо изумляюсь я.

— Конечно, — говорит Иванов, — потом покажу.

— А зачем вы с фотоаппаратом на дежурство ходите?

— Охрана тут ни при чем, — отма-хивается Иванов. — Я, признаться... — лю-блю за птицами наблюдать. Замечу гнездо


и, пока никто видит, залезу на дерево. Лю-бопытно мне с детства, как они там живут. Вот и наблюдаю, фотографирую...

При этом сохранность урожая кол-хоза имени Чапаева Кочубеевского района Ставропольского края составляет сто процентов. Скептики скажут, что такого не бывает. Бывает. И причина тому блестящее знание колхозной психологии и боевые тактические навыки Александра Иванови-ча, полученные им на службе в Советской армии. Служил он в спецназе частей N на севере Украины.

И хотя, на мой взгляд, секретность этих подразделений уже лет двадцать как не секрет, Александр Иванович просит не указывать точного названия. Военная тайна, святое дело.

На вверенных ему овощных гекта-рах Иванов всегда неожиданно оказыва-ется перед воришками. Как камень с неба. Как коршун на цыпленка. У него в про-шлом двадцать два прыжка с парашютом, в том числе и со сверхмалых высот. По оперативным сводкам, он неоднократно выходил безоружным против разбойни-ков с ножами и всегда одерживал победу.

А директора колхоза им. Чапаева в прошлом году неизвестные забили на-смерть арматурными прутами. Вот такая колхозная жизнь.

Пора нам к главной теме вернуться. Поскольку мировое признание Александр Иванович получил все же не за овощные баталии. Как сообщалось ранее, раньше в стране не было ни одного чистокровного бойцового петуха.

А Александр Иванович Иванов с детства мечтал о трех вещах — о двух-этажном доме из белого кирпича, личном тракторе МТЗ-80 и... о бойцовой курочке. Увидеть. Живьем. Хотя бы одним глазком. Когда «Колхозный ОМОН» о своей мечте говорит, на глазах становится меньше ростом. С первыми двумя желаниями в зо-лотой рыбке нужды нет. Трактор у Иванова был. Двухэтажный кирпичный дом вот уже двадцать лет строит. Своими руками. А с курицами вышла сказочная история.

Представьте себе разведчика-спецназовца с голубыми глазами, кото-рый возвращается младшим сержантом

в родное село и между делом выписывает журнал «Приусадебное хозяйство». И так углубляется в изучение куриных по-род, что через год знает о них все. Или почти все. Однажды в том же журнале он обнаруживает телефон президента клуба бойцовой птицы Гришакова Юрия Александровича. Гришаков живет в Мо-скве. А Иванов вдруг понимает, что созрел для разведения. (Заметим вскользь, что по двору Иванова в разное время хаживало до тридцати шести видов всяческой домаш-ней птицы. Птицеводство быстро перерос-ло в страсть.)

Короче, Александр Иванович принимает второе по важности решение в жизни (первое — на Клавдии Павловне жениться).

Обстоятельства сказочно благо-приятные — колхоз еле дышит, зарплата четыреста рублей, хатенка в два окна, на плечах жена и дочь. Какой год был на дво-ре, он не помнит.

Иванов занимает в долг девять тысяч рублей, звонит Гришакову и в луч-ших традициях русских народных сказок отправляется в Москву за мечтой.

...Александр Иванович Иванов с детства меч-тал о трех вещах — о двухэтажном доме из белого кирпича, личном тракторе МТЗ-80 и... о бойцовой курочке...


Момент истины. Впечатления от столицы за кадром. Иванов приезжает к Гришакову, покупает обыкновенных орловских цыплят по пятьдесят рублей за штуку. И президент вдруг говорит, что у него есть бойцовая турецкая курочка по-роды «азиль». На балконе живет...

Впечатлительный Иванов в полуоб-морочном состоянии смотрит на бал-конную дверь. И падает на колени, когда балконная дверь открывается.

— Она! Живая, сияет, горит! Жар-птица! Вот она, мечта, сбылась. Я говорю: дайте хоть на руках подержать!

В такие моменты зрителю прилич-нее отвернуться, а читателю задержать дыхание. Много ли вы знаете счастливчи-ков, встретивших и державших Жар-птицу в руках?!

— Держу ее, а сам плачу, — говорит Александр Иванович в сильном волнении, будто это только минуту назад случи-лось. — И ни о чем не прошу. Да и о чем просить? Так стою...

Одно дело встретить мечту. Другое дело, когда мечта идет к тебе навстречу. Это необратимый процесс — как весна на Ставрополье, половодье Кубани, прилет скворцов и первые крокусы на поле перед колхозной бойней... Девять тысяч рублей стоила та бойцовая курочка, которую тре-петно сжимал в своих объятьях Александр Иванович. И у него осталось только семь с половиной тысяч. Вошла в комнату жена президента Гришакова и говорит мужу:

— Что же ты не видишь, какой чело-век перед тобой стоит! Это же настоящий любитель. Отдай ему эту курицу.

Иванов расстался с последними деньгами, а президент Гришаков с Жар-птицей. Не помня себя от счастья, Алек-сандр Иванович вернулся домой и бухнул-ся в ноги жене Клавдии Павловне.

— Теперь буду жить только для вас! — сказал он, изо всех сил пытаясь по-верить сказанному.

— Я же их до того во всем ущемлял. Все деньги на кур тратил. А теперь решил, что раз мечта сбылась, пора и семье по-мочь.

А Клавдия Павловна посмотрела на чудесную птицу и сказала только:

— Курочке же петух нужен.Без сомнения, история разведения

чистокровных бойцовых петухов в России начались с этих слов кроткой русской женщины.

Курицу назвали символично — Мо-сква. А петух не заставил себя долго ждать.

Иванов поехал смотреть петуши-ные бои в станице Бекешевской. Зрелище, конечно, интересное, но жалкое. Помесные отечественные петухи бодро носились по рингу и клевали друг друга. Бывало и до смерти. Под улюлюканье заводчиков и зрителей. Но стоило на поле боя появить-ся чистокровному азилю или мадрасу, россиянин позорно превращался в зайца и ложился умирать.

В Бекешевской Александр Ивано-вич познакомился с любителем Констан-тином Владимировичем Дибижевым. Знакомство оказалось с далеко идущими последствиями. Сейчас они компаньоны.

Дибижев привез на бой двух турецких азилей. Первый чем-то напо-минал ястреба. Дрался отменно. Вторая

птица была сильно покалечена. Петух с пробитой головой выглядел жутковато, но стоил в два раза дешевле. Это и решило его судьбу.

Петуха назвали Черепом.Да здравствует союз Москвы и Че-

репа!Потомство их в корне изменило по-

ложение вещей в отечественном бойцовом куроводстве. Но на это ушло более десяти лет сумасшедшей селекционной работы!

На этом месте должна появиться научно-популярная статья о селекции и битве за чистоту крови. В наши планы это не входит, да я бы и не справился. Уникальность Иванова в том и состоит, что он, не имея специального образования, добился исключительных результатов. Его птица соответствует высоким стандартам. Вы бы видели эти пухлые тома с описания-ми самых тонких нюансов надгробных дуг, форм и цвета клюва, вкраплений в гла-зах, очертаний хвостов, выпуклостей тела и шеи, размера маховых перьев...

...Иванов поехал смо-треть петушиные бои в станице Бекешевской. Зрелище, конечно, ин-тересное, но жалкое. Помесные отечествен-ные петухи бодро носи-лись по рингу и клевали друг друга. Бывало и до смерти...


Маститые куроводы из Европы и обеих Америк работают только с Ивано-вым и Дибижевым. Даже звонят и совету-ются в трудных случаях. Только иванов-ские петухи занесены в международный каталог заводчиков бойцовой птицы. И признаны лучшими в России.

— Как? — восхищенно выдыхаю я— Так ведь я все про них знаю, —

скромно отвечает куриный Мичурин. — Книжек прочел две тонны. Люблю их...

Двор ивановского дома — птичий рай. Около пятидесяти особей — кур, гусей, уток и петухов кудахчут и роются в мусоре, заботливо рассыпанном повсюду. Я наивно предполагал, что чистокровные курицы содержатся в вип-условиях — клетки с кондиционером, питание из бо-дибилдерских магазинов, вода из горных источников. Ничего подобного. Иванов-ские азили, мадрасы и даканы ведут ком-мунальный образ жизни. Общие поилки, кормушки, кучи мусора, лужи. С той раз-ницей, что петушки день-деньской сидят в клетках-сетках. Иначе передерутся.

Вот тут мы подходим к сути. Прошу внимания!

Мы любим курицу притворной лю-бовью. Она для нас не птица. Бессловесная, дрожащая тварь, навечно приговоренная к рабскому шестку — гастрономической нише. Немного фольклора, сказок в дет-стве, поговорок и... бульон. Стереотип про-гнил насквозь. Пора ломать гнилые клише.

Мы выходим с Ивановым на задний двор. Там в клетке сидит Людоед, сын Тайфуна. Красив, зараза! Но не красотой царька курятника. Этот — взрыв осен-ней листвы, росчерк молнии в небе, жар пламени догорающего костра, всплеск морской волны... Иванов открывает клетку и берет на руки азиля. Тот немедленно с сухой яростью бьет его клювом в руку и рассекает кожу до крови.

Иванов чуть морщится.— Я привык уже, — говорит он. —

Но этот злющий, и дерется, только когда перед глазами у него мельтешишь.

Он демонстративно поднимает ладонь к глазам петуха, и тот повторяет выпад.

— Устроим бой.У крыльца он ставит Людоеда на

землю, а из другой клетки выпускает

Жулика, сына Аладдина. Я не успеваю мор-гнуть, как петухи в приступе бешенства налетают друг на друга, сцепляются кры-льями и с сухим треском лупят клювами. А еще через мгновение Людоед ныряет под крыло врага и замирает там. Петухи кру-тятся на месте. Раздосадованный Жулик не может сообразить, куда исчез противник. Бить в тушку, видимо, не входит в арсенал его боевых средств. А Людоед, выждав, выскакивает из «засады» и наносит удар в шею.

Александр Иванович разнимает дерущихся.

— Убьет он его, — просто говорит заводчик. — Сильнее это азиля, пожалуй, никого в стране и нет.

— Как же вы их так любите, а в бой гоните? — спрашиваю я.

Иванов бережно поднимает птицу с земли и протягивает мне.

— Подержи...Я с опаской принимаю бойца на

руки.Иванов загадочно смотрит на меня.

И тут происходит нечто удивительное. Я вдруг отчетливо понимаю, что держу в руках не курицу, а... Жар-птицу.

У бойцового петуха иной дух. И как бы дико это ни звучало — дух этот мне знаком и близок!

Та же хрупкость тела и живучесть, тепло и терпеливое ожидание, чувство достоинства и знание о близкой смерти, отсутствие страха и готовность вступить в бой, получить под дых и не сдаться, от-дать все силы и лечь умирать, не покинув поле боя.

Что же нас роднит? Безусловная любовь к жизни. Человек, который боится жить, похож на курицу.

У петуха, которого долго не выпу-скают драться, разрывается печень.

— Теперь понятно, почему надо вы-ращивать чистую кровь? — мягко интере-суется Иванов.

В сумерках мы сидим с Алексан-дром Ивановичем в сказочном сарайчике: на втором этаже курятник, на первом — баня. Дверь открыта на птичий двор. Мне видно небо, которое засыпано звездами, словно шелухой от семечек.


— У отца была голубятня, — гово-рит Иванов, — но он к ней не подпускал. Как же хотелось голубенка изо рта покор-мить... После его смерти голубятня мне до-сталась. Но голуби ели больше, чем куры. И мать тайком била яйца, чтобы новые не появлялись.

Когда я был в пятом классе, мы переехали в Кемерово. Маме работу пред-ложили. А я там не хотел жить. Уходил в лес, сидел один, слушал свиристелей, снегирей да чечеток. И упросил мать на Кавказ вернуться...

Клавдию встретил случайно. Ты же ее видел? Понятное дело — влюбился. Поехал в Москву, на ЗИЛ. Помаялся с неде-лю — нет жизни без нее. И вернулся. Еще три года ухаживал.

Я на пятидесятилетие построил пятьдесят скворечников и во дворе повесил. Тут такое творилось, мама родная! А потом птичий грипп на нашу голову... И заявляется народец из района. Говорят, коли свою птицу, иначе сами перебьем. Я им: кто порог пересту-пит, любого положу! Больше никто не приходил.

Я теперь о чем мечтаю? Раз я такой знаменитый, даже в Москве обо мне зна-ют, поеду я в свою старую школу. Там меня все детство шпаной да безотцовщиной на-зывали. А я им голубей да петушков при-везу, детям покажу. А вдруг кто влюбится, как я?!

На утро на Ставрополье заявилась весна. Солнце, ветер и скворцы под окном. Иванов потащил меня в поле, мокрое и се-рое от слежавшейся травы. Мы шли вдоль канавки, и мой неуемный проводник, в шлепанцах на босу ногу, все причитал:

— Щас, щас раков увидим! Они же на солнышко вылезают погреться.

Но раки не вылезали греться.Зато возле колхозной бойни мы

открыли поле с первыми крокусами. И, затаив дыхание, Иванов цаплей танцевал вокруг цветов с фотоаппаратом в руках.

Я сидел на корточках, одуревал от запаха земли, и, как в детстве, мне хоте-лось ее сожрать.

А мужики у бойни поглядывали на нас и посмеивались.

Но так, в кулаки, чтобы «Колхозный ОМОН» не заметил.

...На следующее утро на Ставрополье заяви-лась весна. Солнце, ветер и скворцы под окном. Иванов пота-щил меня в поле, мокрое и серое от слежавшейся травы...


Великая, магическая, совершеннаякуча, чем формально является пирамида, — это образ человеческой попытки умереть, но жить вечно.


Штатный следопыт «РП» Николай Фохт последовательно и бесстрашно

избавляет человечество от всемирно-исторических тайн и вот наконец-то

добрался до главной тайны — египетских пирамид. Считается, что как только будет разгадана

эта тайна, наступит конец света. Так что теперь все в руках Николая

Фохта, а не индейцев майя.

текст: николай фохт рисунки: александр ширнин


Хорошо сказано: когда будет разгадана

тайна египетских пирамид, наступит конец света. 2012-й на дворе, конец вот-вот, а загадка не разгадана. Мы же не можем унести с собой эту прекрасную тайну? Мы — человечество, люди, братья и сестры. Получается, раскрыть тайну до конца света — наш почетный долг и обя-занность. Исполним с доблестью.

Иногда складывается ощущение, что не все так уж озабочены разгадкой тайны пирамид. В сотый раз приходится даже напоминать, в чем тайна-то. Люди делают вид, что им совершенно непонят-но, как египтяне, несмотря на их великую цивилизацию, смогли построить такие махины, особенно пирамиду Хуфу (Хеоп-са). Ну да, мумии, невероятное развитие математики и астрономии, письменность, Нефертити и Тутанхамон — но, блин, как?! У меня есть подозрение, что простой человек, турист, скажем, из Германии, а особенно из России, особо и не ставит под сомнение возможность эксклюзивной постройки. Напряжение нагнетают сами ученые, особенно британские. Это они не верят в древних египтян, это им кажется, что полуторасотметровую (почти) пирами-ду Хеопса невозможно было построить за двадцать лет.

Есть и другие аспекты великой тай-ны, и тут обыватель идет на поводу у уче-ного сообщества. Ну хорошо, ученые сами тайны придумывают, а потом сами бьются над разгадкой — придется прекратить спо-ры и вынести вердикт раз и навсегда. Тем более, фактуры более чем достаточно.

Вот они, побочные неразгаданные до сих пор тайны: в пирамидах не замерза-ет вода даже при очень низких температу-рах; у людей внутри пирамид замедляется процесс старения; продукты там тоже не портятся; лезвием, которое обработано внутри пирамиды, можно пользоваться до трехсот раз; внутри пирамиды хорошо заживают раны; под действием поля пира-миды происходит ионизация воздуха.

В процессе расследования выяви-лось еще одно свойство пирамид, которое нигде до сих пор не зарегистрировано, — об этом позже. Есть еще одна загадка — на-

значение пирамид: не все согласны, что это усыпальницы фараонов, не все. А что же это? Разные есть мнения — их тоже рас-смотрим и рассудим.

МОЕ ЛИЧНОЕ ЧУДОПирамида — это очень личное. Несколь-ко лет назад буквально вставило: молча, никого не спросив, засобирался в Египет. Со стороны могло показаться, что я стрем-люсь в Красное море, к теплу и отдыху. Но мало кто знал, что все дело именно в по-следнем чуде света. Мне до зарезу нужно было в пирамиду Хеопса. В довольно уже среднем возрасте я вдруг почувствовал к ней нежность. Мне захотелось погладить рукой ее шершавые склоны, засвидетель-ствовать цвет известняка, из которого она сделана, окинуть взглядом контекст. В виде бонуса мне полагался и Сфинкс, но вот к Сфинксу, который, собственно, и есть фараон Хеопс с кошачьим телом, как раз и не тянуло.

Надо ли говорить, что путешествие выдалось непростым? Накануне поездки открылся сильнейший насморк. Такой насморк, что хоть ложись и помирай. Многочасовая поездка на автобусе в Каир с таким насморком не уступает Дантову путешествию как минимум до чистилища. Горсти таблеток, назальные капли, креп-чайший кофе на остановках в пути. В го-род мертвых, предместье Каира, я въехал как раз в экзистенциальном состоянии: в мозг поступали только звуки неровного сердцебиения, перед глазами пелена, язык отсох из-за антибиотиков и перманентно открытого рта. Но пирамиды я увидел — из последних сил. Невероятным усилием воли заставил себя войти внутрь великой постройки — будто знал, что придется разоблачать тайну.

Что я могу сказать — внутри тесно. Видел пару женщин и мужчин, которые спешили наружу с зелеными, перекошен-ными лицами — из-за клаустрофобии. А я наслаждался бессмысленностью микроскопических камер, чрезвычайной узостью проходов-шахт. Пирамида просто-душно подталкивала к мысли, что назад нужно только в случае крайней необходи-мости. А какая тишина! Лучшая тишина

...Мне до зарезу нужно было в пирамиду Хеопса. В довольно уже среднем возрасте я вдруг по-чувствовал к ней неж-ность...


в моей жизни. Я-то думал, что слаще тиши-ны отдельной квартиры в Измайлове, где я оказался после многолетнего прожива-ния в трехсотметровой коммуналке, нету ничего. А есть! Жить тут, внутри, и не надо. Вся куча, которую представляет собой великая пирамида, не давит, нет. Она от-секает реальность вне тебя. Как будто нет ее, и все. И даже эти туристы, южнорусская дама и ее тонкий украинский спутник, ко-торые на свою голову забрели сюда же, — их нет, они уже стремятся в пустоту, как воздушные пузыри из глубины морской спешат на поверхность. Глупые недолгие пузыри. Ты один, ты и твой насморк в пу-стоте, в тишине.

Нехотя я двинулся наружу. Там был еще Сфинкс, неряшливый и необязатель-ный. А я уже мечтал об обратном пути, чтобы проехать со своим насморком по кварталу города мертвых на закате… Но тут судьба подбросила совершенно иезуит-ское испытание — нашу группу привезли в парфюмерный магазин. Добрая и русская женщина Катя после экскурсии пожалела меня:

— А вы, наверное, ученый?— Почему?— Ну, у вас вид такой грустный.

И борода.— Нет, я не ученый. У меня насморк

сильный.Тут Катя совсем уж сжалилась

и стала нюхать за меня, выбирала подарок моим домашним. Прижав к груди бутыли с ароматическими маслами, упершись лбом в автобусное окно, наслаждался тускнеющим, выходящим из светового режима Каиром. Уже темнело, когда по-казались отчетливо серые даже в сумер-ках домики на могилах, мертвый город. И случилось чудо — насморк кончился. Первое, что я услышал, — тяжелый запах из бутылочек. Пахло, конечно же, «болгар-ской розой». Теперь я догадался: чудесное исцеление — это эффект пирамиды.

Возбужденный гранит Щелкать тайны начнем с мистики.

Из серии, почему не замерзает вода, и во-обще — зачем были нужны пирамиды? На самом деле, ключевым тут является вопрос, а были ли пирамиды (в нашем слу-

чае египетские) усыпальницей фараонов? Если мы ответим утвердительно, сразу можно переходить к тайне постройки. Если вдруг закралось сомнение, тогда придется пройти по опасному и экзоти-ческому пути проверки и перепроверки каждого отельного мистического случая.

Откуда сомнения в погребальном назначении? Тут есть хитрость. Пирамид в Египте много, почти ко всем претензий нет — усыпальницы. Под подозрением главные объекты в Гизе, особенно подо-зрительной кажется самая большая пира-мида — Хеопса. Две главных претензии: нет внутри мумии фараона и, в отличие от других, не гизских пирамид, отсутствуют настенные надписи с описанием ритуала погребения. К тому же, по логике ревизио-нистов, пирамида Хеопса построена слиш-ком хорошо по сравнению с другими еги-петскими пирамидами. И повыше, и акку-ратнее сложена, и отделана была краси-во — белым шлифованным известняком, а сверху сиял позолоченный камень, пирамидон. Вот таким сложным и стран-ным логическим путем некоторые люди и даже ученые-египтологи дошли до опас-ных предположений. Например, в очень подробном британском фильме «Секрет-ные коды египетских пирамид» практи-чески с места в карьер делается важное заявление: пирамиды — это электростан-ции. Почему? Как почему? Ну на какое еще сооружение можно потратить столько сил, времени и камня? Какие самые большие сооружения на земле? Электростанции. Добившись с помощью такого необычного научного подхода главного, переквали-фицировав гробницы в энергетические станции, авторы начинают массированно подтверждать. Схема такая. Основная масса пирамиды, каменные блоки — это так, ерунда, просто, чтобы стояла и была высокой. Изюминка — огромные гранит-ные блоки-перекрытия камер фараона и его супруги. Ну, это раньше считалось, что там были усыпальницы, теперь это как бы сердечник энергетической станции. Потому что гранит — источник радиации. Так. Облицовочные известняковые плитки не для красоты — это изолятор. Работает комплекс следующим образом: под основа-

...В виде бонуса мне пола-гался и Сфинкс, но вот к Сфинксу, который, соб-ственно, и есть фараон Хеопс с кошачьим телом, как раз и не тянуло...


ние запускается вода (авторы настаивают, что сорок веков назад внизу была именно вода), она течет и каким-то образом (для ан-глийских научпоповцев это само собой — раз течет вода, значит и энергия тут) воз-буждает гранит. Гранит излучает энергию, она копится в куче камня, из которого состоит постройка. Но и нельзя забывать, что пирамидон и фундамент это полюса — в электрическом смысле слова. Возникает напряжение, а то и ток! А куда бежит ток? В этом месте исследование станции-пирамиды и заканчивается. На самом интересном. И не сказали, елки-палки, какой силы энергия вырабатывалась и что это была за энергия, а главное — какова цель ее генерирования? Очень косвенным и даже лишним «доказательством» стали слова одного из экспертов ленты: мол, са-мое глупое, что можно предположить, это что пирамиды служили усыпальницами. Другой эксперт, маргинальный и беззу-бый египтянин экс-археолог, покуривая в кадре кальян, загадочно сообщил, что древние египтяне были особенными и могли энергию потреблять прямо так, из пирамиды. Это помогало им в жизни и от-пугивало болезни.

Может быть, у кого-то закралось подозрение, что фильм дурацкий и шар-латанский. Нет! Серьезное и достаточно дорогое научно-популярное кино. Значит, бытуют подобные представления в мар-гинальных египтологических кругах. Если действительно пирамида Хеопса это мегалит, который способен генерировать какую-либо энергию, да к тому же это основное предназначение, а не побочный эффект — тогда, конечно, и омоложение, и некиснущее молоко. До связи с инопла-нетными цивилизациями рукой подать.

ЗАМОГИЛЬНАЯ ИСТИНАВ книжке Ж.-Ф. Лауэра «Загадки египет-ских пирамид» есть целая глава про гипотезы насчет пирамид. Лаконично, взвешенно Лауэр рассказывает оппонен-там, почему пирамиды — это пирамиды, а не электростанции, не зашифрованная библия и проч. Для автора нет никаких сомнений, что это гробницы. Куда делась мумия Хеопса? Странно было бы предпо-

ложить, что она могла дожить до наших дней. Больше тысячи лет пирамида планомерно разорялась. Для тех же арабов, которые захватили эти земли и на сегодня даже демографически вытеснили настоя-щих египтян, останки фараона не были сакральным артефактом. Потому и пустует саркофаг. Почему нет надписей на стенах главной пирамиды? Эту историю в двух словах можно объяснить так: до четвертой династии, к которой относится и Хеопс, фараоны считались богами на земле. По-сле четвертой, когда появилась достаточно многочисленная прослойка высокопостав-ленных, скажем так, чиновников и жре-цов, статус фараонов пересмотрели — они стали наместниками бога, то есть прак-тически людьми. Когда хоронили бога — включая Хеопса, — особых инструкций не требовалось. Надо было просто собрать приличную пирамиду, мумифицировать тело на всякий случай, поместить рядом жен и некоторых слуг — и готово дело. Бог он и есть бог, просто перешел в новое состояние, и все. А вот наместникам нужен ритуал, тут сложнее. Им надо помочь по-гребальным ритуалом. Поэтому на стенах пирамид стали писать инструкции, как правильно оформить погребение. Этим и объясняются голые стены в пирамиде Хеопса и расписанные в более поздних. Лаконичное, соответствующее статусу бога маркировка в усыпальнице есть — картуш, включающий именной иероглиф Хеопса. Более чем достаточно. Я думаю, что грандиозность и перфектность пирамид в Гизе вызвана именно божественной идентичностью фараонов, которые там по-хоронены. А потом и фараоны стали попро-ще, и пирамиды пожиже.

Лауэр монотонно развенчивает еще несколько ложных трактовок пира-мид. Среди них мистические и научные. Мистические крутятся вокруг Библии и Христа. Смысл их в том, что сами египтяне никогда бы до пирамид не до-думались, без божьей (в христианском смысле) помощи. Научные теории наобо-рот, утверждали: уровень науки в Египте был таким высоким, что глупо думать, будто все совершенство пирамид создано ради совершенства могилы (это из серии

...Древние египтяне были особенными и могли энер-гию потреблять прямо так, из пирамиды. Это помогало им в жизни и отпугивало болезни....


про электростанцию). Лауэр доходчиво разбирает оба направления, указывает на неточности в расчетах, смешные предпо-ложения и преувеличения. И получается по Ж.-Ф. Лауэру, что пирамиды в Гизе это «всего лишь» гробницы фараонов, постро-енные по проекту племянника Хеопса. Это архитектурный шедевр, который поражает воображение даже современного архитек-тора, математика, астронома и историка.

Лично я на стороне Лауэра. Мож-но спорить о математических подходах и космологических теориях — я намерен-но подробно на них не останавливаюсь (хотя аргументацию и контраргумента-цию некоторых даже я понял). Я все-таки исхожу из того, что пирамиды были до Хеопса и после него. И все они подчинены культу смерти — и китайские курганы, и пирамиды майя. Почему пирамиды в Гизе должны выпадать из списка. Было бы другое предназначение — наверняка отличались бы как минимум по форме. Как минимум. А так — именно пирами-да, символ вечности. Самая устойчивая, самая естественная форма. В общем, под-держиваю гробницу. Всё остальное, все загадочные явления, включая внезапное исчезновение моего насморка, отношу к побочным явлениям. Скажем, готов по-верить в электромагнитное, а точнее даже в гравитационное поле вокруг пирамид в Гизе. Странно, если бы его не было — вес пирамиды 6,25 миллиона тонн. При такой массе любые аномалии возможны.

ПАНДУС МЕЧТЫОсталась одна, но настоящая тайна пира-мид: как их построили? Надо сразу отри-нуть парочку мифов, которые запутывают дело. Очень важно: пирамиду, во всяком случае Хеопса, строили не рабы, а вполне себе свободные ремесленники и сельские жители. Они хорошо питались, в их рацио-не было мясо и даже пиво. Было их не сто тысяч, как сообщает Геродот, а на порядок меньше. Этот уже давно известный факт доказывает, что изначально строительство было очень эффективным, зиждилось на энтузиазме, очень много значило для целого поколения египтян. Конечно, это именно они построили пирамиду Хеоп-

са чуть более чем за двадцать лет, а не инопланетяне. Никакого чуда. Есть еще преувеличение по поводу строительного, так сказать, материала. Я встречал в не-которых описаниях утверждение, что некоторые блоки весят пятьсот тонн, мол, подручными средствами третьего тысяче-летия до нашей эры их нельзя было под-нять на строительную площадку. Без обид: самый массивный каменный блок в самой большой пирамиде весит пятнадцать тонн. Это тоже до фига, но все-таки более реальные параметры.

Так как же это было сделано? Геро-дот объясняет системой рычагов. Но все-таки даже двух с половиной тонные блоки рычагами не поднять — рычаг должен быть огромным и материал рычага очень прочным. На смену Геродотову рычагу пришло объяснение пандусом, точнее двумя пандусами. После закладки фунда-мента по длинному пологому пандусу на салазках (аутентичные есть в Каирском музее, я видел), по специальной дорож-ке, вымощенной деревянным брусом, строительный материал доставляется на стройплощадку. Кстати, каменоломни рядом, там же, где сфинкс — от них и на-чинается пандус. Так строится парочка «первых этажей» пирамиды. А дальше есть два варианта со спиральным пандусом — внешним и внутренним. Более традицион-ной считается версия с внешним: пандус надстраивается по мере продвижения строительства и идет спиралью по сторо-нам пирамиды. Один изъян у этой теории: трудно сделать идеально ровную поверх-ность и непонятно как разворачивать крупные каменные блоки на углу пира-миды — чем выше, тем это сложнее. Есть относительно новая теория французского архитектора Жан-Пьера Удена: пирамиду строили с помощью пандуса, но изну-три. Причем начинали с облицовочных камней, подгоняли их идеально, а затем от этого внешнего уровня уже отстраивались внутрь разновеликими булыжниками. «Внутренняя» теория лучше объясняет еще один спорный вопрос — как была построе-на погребальная камера Хеопса, те самые огромные гранитные блоки. Если пандус шел по внутренним граням пирамиды,

...Лаконичное, соответ-ствующее статусу бога маркировка в усыпаль-нице есть — картуш, включающий именной иероглиф Хеопса...


точную подгонку плит объяснить проще. Версия Удена воплощена в 3D мультике и выглядит убедительно. На мой вкус, оба пандуса — красивое инженерное решение, но у внутреннего есть еще одно немало-важное преимущество — на постройку самого пандуса нужно меньше ресурсов, чем на организацию внешнего.

В американском фильме «Тайны исчезнувших империй» моделируется строительство шестиметровой пирамиды исключительно средствами той эпохи. Применяется и Геродотов рычаг, и внеш-ний пандус. Пандус с большим успехом. Пусть и в соответствующих пропорциях, и с определенными допущениями, но возведение пирамиды видится вполне реальным. Одно интересное наблюде-ние, сделанное в ходе эксперимента, правильное на мой взгляд. Практически все сложнейшие инженерные задачи, которые решены во время строительства, это результат не столько прогрессивных и точнейших математических расчетов, сколько опыта строителей. Строители пирамид решали проблемы эмпирически, а не придумали на папирусе. И по сторо-нам света сориентировали не по чертежам, а по Полярной звезде (хотя в то время мог быть другой небесный ориентир). Просто очень хорошо это сделали, идеально — вот и все. Другими словами, на плато Гизы строители не сталкивались с конструк-тивными трудностями — они строили по уже известным им алгоритмам, шли только по проторенной дорожке. Эпоха Хеопса — расцвет Египта, значит, ресурсы для воплощения замысла были безгранич-ные. Это тоже залог такого успеха. А потом постепенно образовался упадок, и усы-пальницы строили с оптимизированными бюджетами. Повторить гизское чудо света шансов не было.

ВЕЛИКАЯ КУЧАМоя мама с некоторых пор каждый день видит в окне пирамиду. Ее построила одна прекрасная театрально-строительная компания. Хотя ничего хорошего, яркого и запоминающегося в этом районе нет, огромное жилое здание маме не нравится. Мама нервничает, ее раздражает сиквел

мифических сооружений; она не верит в добро, которое должна излучать пира-мида.

Ради мамы я позвонил куда следует. Несмотря на зашифрованность элитно-го объекта на улице Дмитрия Ульянова, быстро нашел концы и главного инженера Александра Николаевича.

— А мне вот знакомые из ГУИНа рассказывали, что в тюрьмах, в конструк-циях которых есть пирамидальные эле-менты, не бывает бунтов, — руководитель проектной организации дополнил список чудес. — Я не знаю, почему пирамида. Наш инвестор, имени которого я, конечно, назвать не могу, увлекается единобор-ствами — наверное, пирамида для него что-то значит. Вообще проектировал дом итальянец Джулиано Моретти, хотя мы тут адаптировали проект.

Я съездил, конечно, посмотреть своими глазами, что к чему. Нет ли анома-лий? Да и соскучился я по пирамидам.

Московская пирамида больше все-таки похожа на пирамиду майя — грани более крутые и по ним сбегают террасы.

Тут, на территории, уже есть все необхо-димое — фитнес, стоматология и тайский массаж. Дворники, которые метут во внутренних двориках, смотрятся органич-но — чистые мексиканские индейцы. Но мне важно узнать про аномалии.

— Главная странность — зачем тут люди квартиры покупают, — представи-тель ТСЖ Владимир улыбался, но говорил очень пессимистические вещи. — Ведь пирамида, это что? Гробница. Ну и как в гробнице жить?

— А что, мало покупают?— Да уже все распродано давно —

просто медленно вселяются.— Аномально медленно?— Штатно. Потом, тут жить нель-

зя, потому что еще идет строительство. Дальше. Проект не приспособлен к нашим природным условиям: террасы, которые придумал итальянец, зимой заносит сне-гом. Жилец выходит на балкон, а там снег.

— Так это зимой. Летом-то хорошо?— А у нас много лета?— Зато она, наверное, устойчивая,

устойчивей обычных башен?— Да, бетона сюда вбухали… Устой-

чивая, это да.— И вертолетная площадка.— Площадка — да, вертолеты —

нет. Ни разу не видел тут вертолета. И не увижу, надеюсь.

— Так что, совсем ничего такого чудесного?

— А вы купите квартиру, да и по-смотрите.

— Так уже все продано.— А уже перепродают.Вот так, никаких загадок, анома-

лий; никаких следов великих цивилиза-ций. Мама может спать спокойно.

Чему учат пирамиды? Смерти и веч-ности. Великая, магическая, совершенная куча, чем формально является пирами-да, — это образ человеческой попытки умереть, но жить вечно. И я бы не сказал, что попытка не удалась — взгляните на пирамиду Хеопса, на пирамиду Кукулька-на майя; даже факт существования ТСЖ «Пирамида» на улице Дмитрия Ульянова не может скомпрометировать результаты успешной попытки.

...Грандиозность и пер-фектность пирамид в Гизе вызвана именно бо-жественной идентично-стью фараонов, которые там похоронены. А потом и фараоны ста-ли попроще, и пирамиды пожиже...

Диктант. Сомненно! В тему номера. Урок москвоведения. Хитровка спасенная. Труд художника Аввакумова. Урок поэзии. Поэт Орлов представил наблюдения про иллюзорность

жизни и сомнения. Стихи. Сочинение. Гоголь и Гоголь. Отрывок

из документальной поэмы Владислава Отрошенко.

Фотоувеличитель. Волшебная подборка фотографий предков

главы ЦИК Владимира Чурова.


В своем прологе к третьей четверти номера, где речь

пойдет исключительно про сомнения, Игорь Мартынов

разбирается, почему в наших краях ценятся «глыбы и матерые

человечища», а скептики и вольнодумцы оказываются

под спудом, в темницах спецхранов.

Или на страницах «РП».

текст: игорь мартынов


Судьба сомнений на Руси слаба и нестабильна;

короток скептиков век. Да разве смог бы сомневающийся, сказать точнее — человек разумный, — забраться в такие широты, где не планировалась жизнь? Где лишь лишайники, мхи, а в лучшем случае багульник? Вот, оглушен и изолирован ушанкой, он на угрюмых снегоступах вле-ком по необъятной целине: без логики, без смысла, без тайм-менеджмента. А стоит кому-то заикнуться — «куда, зачем?» — объявят сумасшедшим и пустят в расход, за первой же сопкой. И только карликовая береза махнет культей, прошелестит: «Спи, ироничный Чаадаев... Спи, усомнившийся Макар…» В стране, которая приравнена к идее, выживают непреклонные, неко-лебимые, монолиты. «Какая глыба, какой матерый человечище!» — вот эталон.

Были ли попытки привить упрям-цам культуру сомнения?

Помню девяностые, rue Cadet в девятом округе Парижа, музей франкма-сонства, а на самом-то деле — самое оного логово. Фартук Вольтера, меч Лафайета, все треугольники и мастерки фармазонства. Великий магистр Великого Востока Фран-ции, Жан-Робер Рагаш, щедро разверсты-вает ликер «мирабель» — говорим о преем-ственности, о хорошем почине масонов на Руси времен Керенского, о том, что снова есть шанс возжечь огонек просвещения во мракобесия тьме.

— А что, — спросил я магистра, — будут ли открыты ложи в России?

— Конечно будут! — бодро отвечал месье Рагаш, — как раз этим занимаемся! Я вот только что прибыл из России, из Ташкента.

Кольнули подозрения: да смогут ли масоны с таким географическим подхо-дом исполнить просветительскую роль? Не промахнутся ли? И не положиться ль лучше на своих — какие есть, какие были? Да вот хотя бы Вяземский, князь! Его дневники и сейчас эффективное средство от кислотных идей, сыворотка от пафоса. Князь был критичен не только к царям, но и к гениям. В 1830 году, когда подавили польское восстание, Пушкин впал в патри-отизм и выдал «Клеветникам России» —

хоть сейчас на федеральный канал в благо-надежное ток-шоу. Единственный Вязем-ский осмелился тогда возразить: «Пушкин в стихах своих Клеветникам России кажет им шиш из кармана. Он знает, что они не прочтут стихов его, следовательно, и от-вечать не будут на вопросы... Мне так уже надоели эти географические фанфаронады наши: от Перми до Тавриды и проч. Что же тут хорошего, чем радоваться и чем хвастаться, что мы лежим в растяжку, ибо у нас от мысли до мысли пять тысяч верст, что физическая Россия — Федора, а нрав-ственная — дура… Вы грозны на словах, попробуйте на деле». Да, князь задал несла-бую интеллектуальную взбучку, заставляя усомниться и в несомненном, допустим в святости пушкинской смерти: «Дантес был виноват перед Пушкиным, как и мно-гие виноваты перед многими во всех слоях общества, как и сам Пушкин был не раз виноват; то есть волочился за замужнею женщиной». Убили Пушкина его же про-шлые грехи. И декабристы не дождались от Вяземского доброго слова — рабы догмы не лучше супостатов. Про Белинского сказал Вяземский, что у него вечно глаза навыкате, будто он белены объелся. Так и сейчас самоуверенных белинских пруд пруди, а вот вяземских — здравомысля-щих — днем с огнем. Петр Андреич — пер-вый русский профессиональный скептик. Скептики, последняя надежда в эпоху маниакальной специализации, когда одни из научного упрямства изобретают ядерную бомбу, другие решительно сбра-сывают ее на головы тех же изобретателей. Кто-то должен быть курьером, связным, турманом, кто-то должен порхать от спеца к спецу, утрясать мировую гармонию? Скептики, дилетанты, вольнодумцы, кто же еще. Вот и мечется Вяземский в тряской кибитке, как суеверный провинциал, бегущий кабалы окончательных столиц и утвержденных мнений.

Да что там Вяземский! Довольно почитать хотя бы этот номер «РП», его мятущихся оригинальных колумнистов, чтобы воспрянуть: как ни вправляли в нас вертикаль, как ни вбивали кол единомыс-лия, а все-таки она вертится. Рефлексия, жизнь. м

ихаил

прехнер/ф

ото

сою

з


Москвич, рожденный в старом городе, до сих пор кровно связан со своим бульваром, переулком, палисадом. Связан так, словно на дворе не двадцать первый век с его тотальной унификацией, а какой-нибудь садово-ягодно-трамвайный девятнадцатый.


Считается, что художника обидеть может каждый. А сейчас Александр

Рохлин расскажет, что бывает, когда художнику становится обидно —

причем не за себя, а за город, за соседей, за двор. За Хитровку,

одним словом.

текст: александр рохлин фото: николай орлов


Жизнь москвича Аввакумова не богата событиями

общественного значения.Мы сильно рискуем, представляя

Николая Михайловича героем журналь-ной заметки. Человек он стеснительный, живущий не напоказ. Откровенно избега-ет общественной деятельности. Занятие исскуствоведением, скульптурой и восста-новлением церковных интерьеров считает своим призванием. А чай с вареньем, чте-ние книг и созерцание милее его сердцу, чем любые взлеты и потрясения.

Одним словом — не герой.И вместе с тем, после короткого

знакомства, обнаруживаются в Аввакумове черты, типичные для коренного жителя нашего города: себе на уме, с характерной ленцой, но упрямый и упертый. Влипнуть в историю такому гражданину — вопрос времени. Тем более, известно, что москвич, рожденный в старом городе, до сих пор кровно связан со своим бульваром, пере-улком, палисадом. Связан так, словно на дворе не двадцать первый век с его тоталь-ной унификацией, а какой-нибудь садово-ягодно-трамвайный девятнадцатый.

Эта история уникальна своей московитостью. В ней Москва открывается нам как явление уходящее, размываемое в своих прежних границах и понятиях. И воскресающее словно птица Феникс. Можно сказать, что доблестная и совершен-но неожиданная победа тихого горожани-на Аввакумова — это победа уже несуще-ствующего и ненужного образа жизни.

Возможно, большинство читателей не тронет красота гражданского подвига Николая Михайловича. Но кого-нибудь она обязательно согреет, как согревает утомленного путника, завершающего долгий путь, мысль о доброй чашке чая из пузатого самовара с баранками.

В Москве есть несколько мест сре-доточия городских достоинств, типажей как архитектурных, так и человеческих. Одно из них — Хитровская площадь, или Хитровка. Исторический квартал между Солянкой, Покровкой и Яузским бульва-ром. Чтобы сразить иноземца красотой Москвы, не надо стрелять по нему Боро-вицкими воротами или Третьяковским

проездом. Наоборот, следует дождливым осенним вечером или под весеннюю капель завести его на Ивановскую горку, на Кулишки и Хитровку, потоптать вместе с ним грязь и тут же объявить, что душа Москвы обитает только здесь. И нигде больше. А доказательство сему — беспре-рывный стаж прописки с пятнадцатого века. Известно, что москвичи обживались в этих краях со времен Ивана Третьего. Царь, стольники, бояре, воеводы, князья, дворяне, крестьяне, генералы, купцы, ин-теллигенты, рабочие, мещане, писатели, бандиты и бездомные — всевозможные московские сословия отметились на этой земле за шестьсот лет.

И самое главное, Хитровка не изменила себе до сих пор. В отличие от подавляющего большинства историче-ских районов первопрестольной она не исчезла, не уступила разрушающей силе времени. То есть не превратилась в памят-ник, не стала музеем, не оскоромилась торговым центром, не изнасиловалась подземной парковкой, не усохла в леген-де. Можно сказать, что она сохранилась в первозданном виде — здесь продолжают

жить и умирать самые обычные москов-ские люди.

Именно невероятная живучесть, неизменная приверженность городскому быту из века в век дает нам право называть Хитровку душой Москвы. Она как живой остров с туземцами и пальмами посреди асфальтового апокалипсиса. Тогда как все остальное — от колокольни Ивана Велико-го до памятника Гагарину — суть символы и образы.

Поэтому любопытствующему ино-земцу следует вдохнуть поглубже хитров-ского воздуха, прислушаться к капели или бегу дождевой воды по крышам. А затем надо тащить его, тепленького, во дворы и знакомить с хитрованцами

Вот и Николай Михайлович Аввакумов выходит нам навстречу. Ему чуть больше сорока. Это интеллигентный господин с неторопливой речью, мягкими манерами, в дорогом пальто и стильном шарфе. Потомственный художник. На Хитровке Николай Михайлович уже более

...Эта история уникаль-на своей московито-стью. В ней Москва от-крывается нам как яв-ление уходящее, размы-ваемое в своих прежних границах и понятиях. И воскресающее словно птица Феникс...


тридцати лет. Его отец имел здесь мастер-скую в семидесятых годах прошлого века. Рожденный на Покровке и вскормленный покровским духом, юноша Аввакумов рано осознал свое предназначение. Активно в этом помогала ему школа при Суриковском институте, летние лагеря от МОСХа, увлечение керамикой, архитекту-рой и историей родной страны. В десятом классе Николай Аввакумов попадает в не-детский переплет.

По ту пору, в одна тысяча девятьсот восемьдесят шестом году, в Москве раз-горалось противостояние граждан и город-ских властей по вопросу о судьбе Немецко-го рынка и Лефортово. Власти собирались прокладывать по исторической застройке магистраль — Третье транспортное коль-цо. Николай примкнул к молодежному движению «Слобода». Молодежь из вузов столицы защищала знаменитые Щерба-ковские палаты и Вдовьи дома на Госпи-тальной улице собственными телами. То есть устраивали дежурства внутри зданий, не давали их рушить строителям. Сидени-ем во Вдовьих домах и плакатами «Позор варварам ГлавАПУ!» юноша из московской

художественной школы не ограничился. Он надумал прожечь варваров огненным глаголом. И написал письмо, проникнутое гражданским пафосом, в адрес XIX парт-конференции. События начали немед-ленно выходить из-под контроля юного художника. Письмо напечатала газета «Советская культура». (Сторонники защи-ты Лефортово даже зачитывали письмо по громкой связи в метро.) Дерзкого юношу пригласили выступить на встрече творче-ской интеллигенции и журнала «Кроко-дил» в кинотеатре «Октябрь». А потом на допросе в Бауманском райисполкоме стро-гий дяденька с незапоминающимся лицом требовал признаний, кто из взрослых надоумил мальца на подобную борзость. Николай Аввакумов чуть было не стал героем перестройки. И тут на его счастье градостроительная деятельность в Мо-скве совершенно прекратилась. Стройки на долгое время заглохли. И надобность в геройстве надолго отпала.

По прошествии времени Николай Михайлович незаметно для себя ввязыва-ется в историю, тихую, но и значительно более глубокую.

История эта — Хитровка.Самым известным источником

информации о хитровской Москве остают-ся для нас записки дядюшки Гиляя. И с его легкого и, как водится, завирального газетного пера Хитровка предстает в ореоле славы московского дна. Ночлежные дома, разбойничьи притоны, беглые ссыльные, их марухи, форточники, бомжи, трактиры «Каторга» и «Сибирь», полицейские облавы, грязь, смрад, безнадега и теснота. Но вот фокус — притягательность места от этого не страдает. Гиляровский лихо переносил на Хитровку многих героев из своего нижего-родского и вологодского бытья. Настоящий криминальный беспредел там случился только после падения царского режима (до окончательной зачистки в двадцать вось-мом году). Изучение писателем Горьким в здешних ночлежках характеров для буду-щей пьесы «На дне» — легенда. Зато точно известно, что режиссеры Станиславский и Немирович-Данченко, художник Симов и артисты МХТ приходили в ночлежку — тот самый дом, где сейчас живет художник Аввакумов, изучать костюмы хитрованцев для постановки пьесы Горького.


Саму Хитровку этот ералаш правд и вымыслов только украшает. Что ни до-бавь — все к лицу.

Соседний с аввакумовским дом — место рождения композитора Алексан-дра Скрябина. Его крестили в церкви Трех Святителей, что на Кулишках, там же крестили сестру Ф.И. Тютчева и от-певали его малолетнего брата. Здесь же венчался архитектор Петр Барановский. Легко отыскиваются следы пребывания Толстого, Успенского, Чехова, Шепкиной-Куперник и еще двух дюжин литераторов, музыкантов и артистов. В ночлежке в Трех-святительском переулке закончил жизнь в нищете А.К. Саврасов.

До семидесятых годов прошлого века в домах Хитровского (Максима Горько-го), Певческого, Петропавловского, Подко-локольного переулков почти безраздельно царствовал коммунальный быт. Когда ком-муналки начали расселять, некоторые пу-стые квартиры отдавались под мастерские. И, обживая дом, Николай Михайлович идет дальше Гиляровского. Он не приукрашива-ет, но аккумулирует историю хитровских дворов. Он месяцами просиживает в архи-вах, и истории о людях Хитровки плывут к нему навстречу из небытия.

О генерале Хитрово, отстроившем район после пожара 1812 года и подарив-шем его городу, о дипломате Колычеве, вы-тащившем русскую армию из Швейцарии, когда Суворов был в опале. О купеческих лавках и бирже труда Хитровского рынка, о доходных домах Бунина, Кулакова, Сте-панова, Ярошенко. О записках и кладах, найденных в стенах домов, о художни-ках, живших здесь раньше, о мастерской художника Смертина, располагавшейся прямо в арке дома, о советском ученом, изобретавшем лазер на втором этаже этого дома. И о Савелии Крамарове, который умудрился родиться тоже на Хитровке, в соседнем доме.

И после этого Аввакумов имеет полное право на замечание:

— Я проживаю в обществе очень приличных московских граждан.

Разумея всех хитрованцев. А затем, солнечным весенним

утром 2005 года, Николай Михайлович

Аввакумов выходит из дома, останавлива-ется в раздумье против собственных окон и совершает археологическое открытие. Прямо на его глазах от стены отваливается слой штукатурки, размером полтора на полтора метра, и обнажается кирпичная кладка семнадцатого века с характерным поребриком. Чуть позже специалисты-реставраторы откроют следы каменного крыльца и резных наличников на окнах семнадцатого века (1650-е годы), железные клинья внутристенных связей, несколько цветных изразцов и прочие археологиче-ские радости эпохи царствования Алек-сея Михайловича Романова. Подобными открытиями Москва не часто балует своих граждан. Тем более вот так, прямо в своем дворе. Фигура Аввакумова становится до-стопримечательностью, а его дом местом паломничества москволюбов всех рангов и мастей. Этому немало способствует и самочинно возрождающаяся жизнь хитровских двориков. Та самая москов-ская дворовая жизнь, ушедшая в небытие еще тридцать лет назад и не поддающаяся искусственному разведению. Там и сям

вдруг заводятся праздники, смотрины-именины, дни рождения и просто воскресенья с гражданским чаепитием и самоварными посиделками. Палисадни-ки приводятся в порядок, высаживаются кусты, цветы и скамейки. Затем негромко вспыхивает концертно-клубная деятель-ность. Во дворе ставят спектакли, играют джаз, устраивают кинопросмотры, выве-шивая экран прямо в подворотне, читают стихи... Какая то несусветная благодать.

Аввакумов, конечно, не согласится, но я предположу, что хитровская несусвет-ная благодать тихо, но неумолимо толкает художника на дальнейшие подвиги. Од-нажды Николай Михайлович замахивает-ся на нашу главную святыню. Произнести страшно — на Кремль.

— Давно пора осознать, — говорит Аввакумов, — что Кремль — место са-кральное. Венчания на царство, обороны, спасения, ополчения, присяги, инаугура-ции, приемы послов, царей и президентов, народное просвещение, образование и му-зеи — это и есть настоящее кремлевское предназначенье. Отдать бы весь Кремль под музей, а чиновникам построить удоб-ные кабинеты в новой Москве за МКАД.

С такой крамолой в голове как жить неравнодушному москвичу? Кто-то, может, и двинет в сердцах митинговать против кабинетного засилья. Но хитрованец Ав-вакумов не таков. Он действует исподволь. Его главное оружие — карандаш и бумага. На основании так называемых ремонтных описей и исследований реставраторов он пишет серию графических работ — кремлевские башни, стены, рвы, соборы и бастионы в том виде, как они стояли на Москве-реке в семнадцатом веке, — знаме-нитым треугольничком. Конечно, чи-новника рисуночками не пробьешь. Зато зрителей, москвичей и гостей Хитровки к сакральной роли Кремля в жизни Отече-ства они явно приближают.

— Москва семнадцатого века — со-вершенно выдающееся градостроительное явление, — говорит Николай Михайлович, в целом не склонный к патетике и преуве-личениям.

И начинается... Четырнадцать картинок. Опускаю подробности москов-

...Саму Хитровку этот ералаш правд и вымыс-лов только украшает. Что ни добавь — все к лицу...

подвигающийжурналПодвинемколлег!Раздвинемпространство!теперь разв месяц!


ских городских отличий от западных. У нас все чище, свободнее, шире, живопис-нее, загадочнее, многозвучнее и глубже. Кремль все это вбирал в себя через детали. Один из главных артефактов — время. На аввакумовском рисунке Спасской башни циферблат с семнадцатью делениями. Мо-сковские сутки длились семнадцать часов. Ночь не в счет. Благочестивые москвичи по ночам во времени не нуждались.

— А главный кремлевский часов-щик был особенной фигурой, — с удо-вольствием рассказывает Аввакумов словно о близком родственнике. — Каждое утро с восходом солнца он заводил часы. А зимой еще и специально недозаводил. День-то короче. Существовала добрая тра-диция: царь наказывал часовщика, когда тот приходил с докладом «день на убыль пошел». И награждал, когда тот сообщал, что день прибывает.

Потом часовщик умер, и его дело вела жена. А москвичи жаловались царю, мол, плохо справляется. Зачем бабе время

доверили? Часы теперь то бегут, то запаз-дывают...

Аввакумовский рисованный Кремль завораживает своей пугающей близостью к сказке. Вселяется чувство тре-воги, будто и я, недомосквич с промзоны северо-западных окраин, могу приобщить-ся, вступить в реку московского времени, текущую как-то иначе. И стать москвичом. И не в этом ли предназначенье хитрого Аввакумова — заражать людей Москвой, влюблять в нее, постепенно превращать всех в дворовых жителей Хитровки? Пока я осознаю происходящее, Николай Михайлович смотрит дальше, за Кремль, и видит... Зарядье.

— Это же место моих самых регу-лярных прогулок, — сообщает он.

На этом основании он считает За-рядье своей дачей и смело говорит о его судьбе.

Но прежде чем мы расскажем о преображении Зарядья, следует нена-долго вернуться на Хитровку. Поскольку

...На встрече с пред-ставителем они узнали о проекте восьмиэтаж-ного офисного центра на 2500 сотрудников с прекрасной под-земной парковкой на 250 машин...


в нашем тихом повествовании наконец появляется злодей.

Роль злодея берет на себя одна из-вестная строительная компания.

20 марта 2008 года жители были извещены невзрачными объявлениями, приклеенными на подъезды, о необходи-мости явиться по указанному адресу для информирования о новом строительстве. На встрече с представителем они узна-ли о проекте восьмиэтажного офисного центра на 2500 сотрудников с прекрасной подземной парковкой на 250 машин. Без всякого обсуждения новое здание должно было занять полностью всю Хитровскую площадь. Тут уж не до Кремля и не до Заря-дья. Самое время собрать пожитки, и дать деру «к тетке, в глушь, в Саратов». Подаль-ше от неминуемого кошмара. Современная традиция деловой застройки Москвы не оставляет шансов жителям бывших доход-ных домов и боярских палат.

— Вы поймите, — мягко объясняет мне Аввакумов, наливая чаю в стеклянный стакан. — Реализация этого проекта ставит жирный крест на историческом месте. И ребенку ясно, что торговый центр съел бы в ближайшей перспективе все приле-гающие исторические здания и дворы.

Но тут Хитровка показывает зубы. Она идет против здравого смысла и в очередной раз демонстрирует свою живучесть. Она объединяется — пять кварталов, четыре церкви. И вступает в бой с ветряными мельницами общим самоварно-посиделочным фронтом. Блог художника Аввакумова «Хитровский хронографъ» становится информационно-координационным центром сил сопро-тивления

— Я совсем ни при чем, — пытается уклониться от героизации своего образа Николай Михайлович. — Просто блог ока-зался удобным местом сбора оперативной информации и публичности

Сбор подписей, изготовление листовок, призывов и баннеров, про-светительская работа в широких слоях населения. До открытого противостояния с бульдозерами дело не доходит. Хитров-цы умудряются заручиться двенадцатью тысячами подписей неравнодушных

москвичей, граждан России и зарубежных стран. Связав листы с подписями в четы-ре изящных, обтянутой красной тканью тома, они вручают их мэру Лужкову под самую Пасху 2008 года и празднуют 155-ле-тие Хитровской площади субботником. И Юрий Михайлович, словно отвечая Ни-колаю Михайловичу, ставит резолюцию «срочно разобраться» и признать Хитровку достопримечательным местом. Чинов-ники Москомнаследия «срочно разбира-ются» в течение девяти месяцев и после еще одного пинка от мэра признают пять кварталов с четырьмя церквями вокруг Хи-тровской площади достопримечательным местом со статусом «выявленного объекта культурного наследия». В Москве это пока единственное место с таким статусом. Под самый занавес градоначальнической эпохи Юрия Михайловича и с его подачи появляется распоряжение правительства Москвы о внесении двух домов Хитровки в список объектов культурного наследия Москвы регионального значения.

Стройка затихла. Площадь по сей день огорожена забором с воротами на замках. Вся история — первый прецедент в столице, когда обычным горожанам удалось остановить доселе не знавшую поражений строительную машину. А мэр был безупречен в своих обещаниях и со-блюдал закон.

Но победа эта имеет горьковатый привкус. Хитровцы рвутся украсить сквер газонной травой, цветами и кустарни-ками. Установить памятник основанию Хитровской площади. Они подготовили свой проект благоустройства. А вновь пришедший мэр С.С. Собянин «обрадовал» жителей строительством гаражей под пло-щадью. Щит с планами известной строи-тельной компании по-прежнему на заборе. Парковки воспринимаются местными своего рода «троянским конем». Нет по-становления правительства о Хитровском достопримечательном месте, а значит, и утвержденного регламента, что здесь можно делать, а что нет. Хитровке при-ходится держать свой самоварный фронт в постоянной боеготовности.

Но пока суть да дело, передышка да перемирие, у Аввакумова рождается

новый план. На этот раз по возвращению к жизни еще одного сакрального москов-ского места — Зарядья. Сейчас в Зарядье на месте уничтоженной гостиницы «Россия» мерзость запустения. И уже несколько лет власти не знают, что с этим делать.

А у Аввакумова — типичный хитровский вариант. Архитектурно-археологический заповедник.

Город должен сам прорасти в свое время. Не стоит его торопить, застраи-вать, наоборот, надо дать ему отдохнуть от архитектуры. Чаю с баранками по-пить в саду. На общегородской конкурс концепции развития общественного пространства на территории Зарядья на месте бывшей гостиницы «Россия» Николай Михайлович со товарищи вы-двинул проект с предложением разбить там городской сад. Огородить его вос-становленной китайгородской стеной, снесенной в 1951 году, по набережной до Васильевского спуска — с ресторанами в башнях и прогулочными площадками по всей длине. Кстати, нижняя часть стены сохранилась: она была засыпана в восемнадцатом веке с целью выравни-вания высоты набережных. Воссоздать храм Николы Мокрого на прежнем месте по реставрационным обмерам. Садовые дорожки проложить по трассировкам бывших зарядьевских переулков и улиц, разбить несколько прудов с обязатель-ным разрешением горожанам купаться в них. Деревьями засадить самыми ди-ковинными, лишь бы приживались в го-родской среде. А в самом центре сада, под землей, на месте обширнейших подвалов бывшей «России» устроить музей Москвы семнадцатого века. В котором главным действующим лицом будет Кремль с ре-ками, прудами и рвами вокруг крепост-ных стен, в масштабе 1:25 (самое высокое здание — Иван Великий будет 3 метра 24 сантиметра) и во всеоружии неписаной московской красоты времен царя Алексея Михайловича.

Хитровские самовары мирно дымят во дворах, воробьи копошатся в лужах, а сама Хитровка, уверенная в себе, неторо-пливо ждет лета и джаза в зацветающих палисадах.


текст: орлуша рисунок: инга аксенова

Поэт Андрей Орлов переосмысливает тему

номера так, как способен это сделать

только он: сугубо поэтически.

тая н

евская


Как-то раз москвича Иванова ЕвгенияПосетили с утра после сна сомнения.

Он, проснувшись, глаза ещё не открылИ подумал: «А вдруг восемнадцать рылУжасных склонились вдруг над кроватью!»Он подумал: «Тогда не хочу вставать я!Сомневаюсь, что нужно тогда вставать,И глаза-то не хочется открывать!»Его мозг от страха почти взорвался,Иванов вдруг от страха засомневался.Вот одно из кошмарных его сомнений:«Может быть, зовут меня не Евгений,А какой-нибудь, скажем, Семён Смирнов Под моим одеялом спит без штанов?И Смирнов этот самый — хромой и рыжий,И он болен, к примеру, паховой грыжей,А жена его пиво с похмелья пьётИ Смирнова с утра сковородкой бьёт?Вот открою глаза и сразу, быть может,Сковородкой тотчас схлопочу по роже?»…Иванов потрогал себя. Похоже,На груди волосатый участок кожиБыл его, ивановский, а также — ноги,(Хоть они— одинаковые у многих).Иванов успокоиться попытался,Но немножечко всё-таки сомневался.Он подумал: «А может, я мэр Собянин?Или, может, вообще — инопланетянинКровожадный и склонный с утра ко злу?Или, может, я воин племён зулуИ, как всякий отважный зулусский воин,Я не мучим сомненьями, а спокоенИ открою без страха глаза сейчас!И плевать я хотел на ужасных вас,Тех, кто рыла склонил над моей кроватью!На сомнения, может, хотел плевать я?Я не жук из дурацких рассказов Кафки!Вот возьму и дойду до соседки КлавкиИ скажу без сомнения, не робея:«Я люблю тебя, Клавдия, будь моею!» — Той, которой лишь в лифте я мямлил «здрасте»,Овладею как дикий в порыве страсти!Иванов уже мысленно поднимался,Но потом почему-то засомневался:«Ну а если мне Клавдия скорчит минуИ расскажет, что отдана сисадминуНиколаю Григорьевичу Стеценко,И понизит мне этим самооценку?И ещё намекнёт мне о жирном пузеИли скажет в лицо, что я просто лузер,И что я — не герой её дерзких снов,А простое ничтожество, Иванов?»

Иванов, сомневаясь, взгрустнул немного,Не спеша кое-где сам себя потрогалИ решил, что Клавдия — просто дура,А у Дженнифер Лопес лучше фигура,Но при этом он начал вдруг сомневаться:А вот стала бы Дженнифер обниматьсяС ним, таким, как он есть, при его зарплате,Прямо здесь и сейчас на его кровати?Или сердце его будет вновь разбито,И она предпочтёт, например, Брэда Питта?Да, сомнения эти куда девать,Ведь глаза же не хочется открыватьИ себя отдавать злого мира тщете,Если ты не уверен, кто вообще ты!Может, не от похмелья болит твой лоб?Может быть, ты кусачий постельный клоп,И увидишь, подняв своё клопье веко,Как ты кровь лакаешь из человека?Хватит! Нужно умерить сомнений прыть!Нужно смело свой глаз хоть один открыть!Он решился почти, в это время сноваПосетили сомнения Иванова.Иванов их прогнал от себя как мух,Всех почти что, оставив последних двух —То, что Карлссон он, человек-пропеллер,И ещё — то, что он, может быть, Рокфеллер.Открывает глаза— и не тут-то было!Он проснулся в «однушке» своей постылой,Пусть не Карлссон и не Рокфеллер-жлоб,Но зато не Собянин! Не жук! Не клоп!Иванов, пока в тапка два обувался,Даже думал: «Чего я так сомневался!Я сейчас без сомнений почищу зубыИ пойду в интернет посещать ю-тьюбы,Я могу без сомнений купить билетыИ свалить без сомнений туда, где лето,Там меня, без сомнения, ждут мулатки,С ними ночь, без сомнения, будет сладкой!Я вообще сомневаться не буду боле!Я уверен в себе, не понятно, что ли?Я — творенья венец, властелин природы,Остальные в сравненье со мной — уроды!Остальные в сравненье со мной — ничтожны,Не любить меня попросту невозможно!Я поставлю весь мир преклонить колени,Я — всего властелин, Иванов Евгений!»Тут он слышит: «Чего это ты, Смирнов,По квартире тут шляешься без штанов?»Перед ним возникает в халате тётка,А в руках у ней — скалка и сковородка,И при этом, похоже, она— жена,И с размаху ему сковородкой — на!


Иванов понимает, что всё же он —Это тот, из сомнений мужик, Семён!Глянул в зеркало— точно! Рябой и рыжий,И трусами прикрыт синий шрам от грыжи!Он подумал: «Какой же я невезучий!Лучше спал бы и был Ивановым лучше,Надо мною никто бы не издевался…»Тут Смирнов понемногу засомневался:Может, у Иванова болит чего-то?Может быть, задолбала его работа?Может быть, он не пьёт потому, что печень?Может, мир к Иванову бесчеловечен?Может быть, его травят соседи-твари?Или клоуны бьют на Цветном бульваре?И решил наш Смирнов без сомненья тени,Что не хочет он жить, как такой Евгений.Он открыл без сомнения холодильник,И увидел: на полке стоит… будильник,И трезвонит! Семён даже поперхнулся,И от дикого звона тотчас… проснулся!И закончилась эта галиматьяПотому, что это проснулся я!Я проснулся, и тут начались сомненья:Прилетят ли муза и вдохновенье?Или я отупел до предельной точкиИ теперь не смогу сочинять стишочки,И тогда мне, известному как Орлуша,Будет не на что выпить или покушать,И теперь я уже никакой не гений,А какой-нибудь там Иванов Евгений?Я вскочил. От сомнений мне стало зябко,Я себе прокричал: «Собирайся, тряпка!»Сел за стол я, как тряпка, в кулак собрался.Вот пишу, а осадок в душе остался.Нехороший такой, наподобие лени,От ночных напугавших меня сомнений.А потом я подумал, что не они бы,Мир не знал бы Орлуши, поэта-глыбы,Не писал бы Орлуша стихотворений,Если мир бы ему не внушал сомнений,Ведь сомненьям на смену приходит вера!…Или строчки, хотя бы для «Пионера».

От создателей Натана Дубовицкого!От продюсеров «Околоноля»!

В Библиотеке «Русского пионера» —

новый роман Натана Дубовицкого

Требуйте в книжных магазинах в июле!


текст: владислав отрошенко рисунки: павел пахомов

Апофеоз сомнений, неразрешимость вопросов,

начиная с главного: так все-таки герой или герои действуют

в документальной поэме Владислава Отрошенко «Гоголь и Гоголь»? Хотя там, где Гоголь,

всегда неопределенность, двойственность. По-другому быть

не может (не должно?).


VВыехав из Италии в Заальпийскую Европу без ясной цели («Еду я для того, чтобы ехать», — написал он 5 мая Аксакову, покидая Рим), Гоголь заехал в Париж. Он остановился на rue de la Paix в вельможном отеле Westminster, где набожный граф Александр Петрович Толстой, намертво сдружившийся с ним в последние годы его жизни, приготовил для него особую комнату, «на солн-це, с печкой» (с этой весны и до смерти Гоголь не мог согреться ни земным, ни небесным огнём). Туда же — в Париж — явился гонимый туристической лихорадкой Павел Анненков — Жюль, как прозвал его Гоголь во времена петербургской юности в честь парижского литератора Жюля Жанена за ловкий ум.

Узнав случайно, что Николай Васильевич в Париже, Ан-ненков раздобыл его адрес и немедленно примчался к нему в от-ель. Друзья не виделись пять лет, с тех пор как летом 1841 года Жюль переписывал в Риме на via Felice главы первого тома «Мёрт-вых душ» под диктовку автора.

Гоголь обрадовался встрече. Но радость выражал недолго. Он «тотчас» и «с неудовольствием» заговорил о петербургских делах. Стал жаловаться на путаницу в денежных расчётах с дове-ренными лицами, возникшую после выхода в свет его собрания сочинений, — того самого, которое напечатала вороватая типо-графия Бородина под халатным присмотром Красненького. В от-вет на это Жюль, выгораживая общего друга, напомнил Николаю Васильевичу, что в начале прошлого года Красненький послал ему переводной вексель (тратту) петербургского банка Штиглица на 4000 рублей.

Это была большая сумма — около 16 000 франков: римская квартира Гоголя на via Felice стоила 20 франков в месяц.

Однако этих денег, как выяснилось, Николай Васильевич не получал. Более того, за полтора года он не имел о векселе ни-каких известий ни от Плетнёва, ни от Жуковского, которые заве-довали его денежными делами — первый в России, второй в Ев-ропе, ни от гамбургского банка Гейне, назначенного трассатом (плательщиком по векселю), ни от самого Прокоповича.

Вскоре Гоголь уезжает из Парижа, направляясь в Бельгию к западным пределам континента, чтобы испробовать ещё раз це-лебную силу холодных вод Северного моря в Остенде, где он уже бывал. Уезжает из Парижа и Анненков, держа путь в Центральную Европу через Фраконию.

В средине июля происходит странная встреча, которая словно предвещает грядущее раздвоение знаменитых персон, во-влеченных в историю с пропавшим векселем. Продвигаясь сво-им маршрутом, опытный турист Анненков заезжает в Бамберг — «фраконский Рим», как прозвала молва этот город за славное про-шлое и впечатляющую архитектуру, — и первым делом отправ-ляется на вершину Домберга (Соборного холма), чтоб осмотреть Кафедральный собор, царящий над городом и окрестностями. Дальнейшее он описывает так:

«Усталый и измученный более наблюдением и соображе-ниями, чем самою ходьбою, я покинул собор и начал уже спу-

скаться вниз с горы, когда на другом конце спуска увидел чело-века, подымающегося в гору и похожего на Гоголя как две капли воды. Предполагая, что Николай Васильевич теперь уже в Остен-де и, стало быть, позади меня, я с изумлением подумал об этой игре природы, которая из какого-нибудь почтенного бюргера го-рода Бамберга делает совершенное подобие автора «Вечеров на ху-торе», но не успел я остановиться на этой мысли, как настоящий, действительный Гоголь стоял передо мною».

И в самом деле, встречный прохожий оказался настоящим Гоголем. Хотя Анненкову поначалу и трудно было в это поверить. Ибо Гоголь должен был находиться в это время не в глубине кон-тинента — в Бамберге, а на его окраине — в Остенде, куда прямым путем из Парижа было не более суток езды дилижансом. Но бам-бергский Гоголь, или человек «в коротеньком пальто, с глазами, устремленными постоянно в землю», повстречавшийся Анненко-ву в Бамберге, ехал к морю уже второй месяц и успел побывать во Франкфурте, в Греффенберге, в Праге, в Карлсбаде, потому что «взял дорогу через Австрию и Дунай», что, конечно, подтверждает его «гоголевость», его «настоящесть», так как «настоящий, действи-тельный Гоголь», и вправду, редко ездил прямыми путём.

Так или иначе, 20 июля 1846 года, продвигаясь в Западную Фландрию затейливым, как узор на вышивном рушнике, марш-рутом, Николай Васильевич заезжает в Швальбах — курортный городок на минеральных водах среди лесов и гор близ Висбаде-на — и в тот же день пишет письмо ректору Санкт-Петербургского университета Петру Плетнёву — другу и издателю, который ис-полнял в России, как и Красненький, важные поручения стран-ствующего в чужих государствах писателя. К концу послания Николай Васильевич вдруг вспоминает о векселе; ему вдруг ста-новится любопытна его таинственная судьба.

«Недавно я встретил, — пишет он, — одного петербургско-го моего знакомого, по фамилии Ан<н>енкова, который вместе с тем знаком и с Прокоповичем. Он мне объявил, что Прокопович

...Однако этих денег, как выясни-лось, Николай Васильевич не полу-чал. Более того, за полтора года он не имел о векселе никаких известий ни от Плетнёва, ни от Жуковского, которые заведовали его денежными делами — первый в России, второй в Европе, ни от гамбургского банка Гейне, назначенного трассатом (пла-тельщиком по векселю), ни от самого Прокоповича...


послал мне в начале прошлого 1845 года четыре тысячи руб<лей> ассигн<ациями> во Франкфурт, на имя Жуковского. Этих денег я не видал и в глаза, но если бы получил их, то отправил бы не-медленно к тебе. Упоминаю об этом вовсе не для того, чтобы тебя вновь чем-нибудь затруднить по этому делу, но единственно за-тем, чтобы довести это к твоему сведен<ию>».

Через десять дней — 30 июля — возникает дело, которое затмевает для сочинителя все другие дела мироздания. Николай Васильевич отсылает Плетнёву из Швальбаха первую часть ново-го произведения с твердым приказанием в письме: «Все свои дела в сторону, и займись печатаньем этой книги под названием: «Вы-бранные места из переписки с друзьями».

В последующие месяцы из приморского города Остенде, куда он всё-таки добрался, а потом из Франкфурта, куда перебрал-ся, Гоголь отправляет в Петербург остальные части «Выбранных мест». Все сопроводительные письма он наполняет распоряжени-ями «по делу книги». Все ответные послания Плетнёва представ-ляют собой отчёты о выполнении этих распоряжений. Иногда, впрочем, между корреспондентами речь заходит и о векселях — о разных векселях: Плетнёв пересылал Гоголю за границу любые причитающиеся ему в России деньги, — но только не о векселе Штиглица, который был послан в 1845 году Прокоповичем. Этот призрачный вексель совершенно улетучивается из переписки Николая Васильевича и Петра Александровича. Издатель и сочи-нитель, словно сговорившись, молчат о растворившихся в возду-хе деньгах.

Но вот в конце января 1847 года — спустя полгода после по-лучения известия о загадочных четырёх тысячах — Плетнёв вдруг докладывает Николаю Васильевичу, зимующему в Неаполе в доме графини Софьи Апраксиной: «…сообщу тебе подробности о вексе-ле Прокоповича, о котором ты узнал от Анненкова и писал ко мне.

Прокопович в начале 1845 г. действительно послал во Франкфурт вексель на имя Жуковского, для передачи тебе, оста-вив у себя второй его экземпляр (secunda). Он воображал, что ты давно деньги получил. Надобно полагать, что тут вышла какая-нибудь сумятица. Когда я уведомил Прокоповича, что ты этих денег не получал, он привез мне для удостоверения второй экз. векселя. Я велел Прокоповичу побывать с ним у Штиглица, где сказали, что если по первому действительно выдано не было, то ещё можно получить по второму».

Строго говоря, секунда-вексель, или второй экземпляр тратты, который Прокопович предъявил Плетнёву, не мог слу-жить удостоверением, что деньги дошли до ремитента. По нему нельзя было установить и то, производил ли кто-нибудь с прима-векселем (первым экземпляром) какие-либо действия или опера-ции — был ли он, например, акцептирован банком Гейне в Гам-бурге, посылался ли по почте на имя Жуковского во Франкфурт и т.д. Наличие у Прокоповича секунда-векселя на 4000 рублей банка Штиглица, выступившего трассантом (векселедателем), свидетельствовало лишь о том, что тратта на эту сумму была оформлена не соло-векселем, а имела дубликаты — своего рода аватары, зримые и равноценные проявления одной и той же сущ-


ности (все дубликаты принимаются к оплате и все становятся не-действительными, как только оплачивается один из них).

Отправив сообщение о векселе Николаю Васильевичу, Плетнёв в тот же день пишет письмо во Франкфурт Жуковско-му. Он обрисовывает поэту (и европейскому кассиру Гоголя) все известные на тот момент — и в общем-то подозрительные — об-стоятельства дела; просит его либо получить по секунда-векселю в банке Гейне четыре тысячи и передать их Гоголю, либо «объ-яснить всё дело» ему же, Николаю Васильевичу, если деньги по какой-то причине не будут получены. Разумеется, вместе с пись-мом Плетнёв посылает Жуковскому взятый у Прокоповича второй экземпляр тратты, который должен был сохранять всю силу ак-туального финансового документа, «если по первому действительно выдано не было».

Неожиданное послание Плетнёва приводит Жуковского в замешательство. Поэт никогда не допускал в денежных делах никакой ветрености, и уж тем более сумятицы, предполагаемой Петром Александровичем. Надёжным щитом от ветрености и су-мятицы служила учётная книга, где Жуковский аккуратно фик-сировал под точными датами все свои действия с документами, письмами, наличными деньгами и ценными бумагами, прохо-дившими через его руки. Он первым делом бросается к учётной книге; потом к перу и бумаге. В письме от 10 февраля 1847 года он пишет Гоголю:

«При своем письме Плетнев посылает мне вексель (secunda) для доставления вам и говорит, что этот самый вексель (prima) был уже в генваре 1845 мне послан для вас же и что до сих пор нет слуху, получили ли вы его когда-нибудь. Право, ничего не помню. Если был мне прислан для вас такой вексель, то, конечно, был он вам и доставлен. Я справлялся с своею книгою, в которую я за-писываю отправленные письма, — там стоит 1845 генваря 23 к Го-голю с письмом Смирновой и Шереметевой; генваря 13 к Гоголю просто; 1846 генваря 21 к Гоголю со вложением векселя. Вот и всё. Не знаю ничего о векселе, который должен бы идти через руки Прокоповича. Не знаете ли вы чего сами об этом?»

Этот вопрос — «Не знаете ли вы…» — рука поэта вывела на бумаге машинально. Василий Андреевич вовсе не рассчитывал получить на него ответ. Он хорошо знал, что Николай Васильевич знать ничего не может. Строчкой ниже, как бы предугадывая, что ясного ответа по вексельному делу от автора «Мёртвых душ» не будет, он сам же и написал: «Во всех сих делах вы, любезнейший, не наблюдаете надлежащей точности».

Но ответ последовал.И это был точный ответ. Это был ясный ответ. Это был та-

кой ответ, который Николаю Яковлевичу Прокоповичу — о его за-боте здесь речь — следовало бы выучить наизусть.

Из города Неаполя, из Palazzo Ferrandini, арендуемого гра-финей Софьей Апраксиной, Гоголь 4 марта 1847 года написал во ФранкфуртнаМайне Жуковскому:

«От Плетнева я получил извещение, что назад тому два года был послан ко мне, точно, вексель от Прокоповича во Франк-фурт. Вексель этот, вероятно, получил вместо меня какой-нибудь

другой Гоголь, потому что один из таковых завелся во Франкфур-те во время нашего пребывания вместе и получал весьма часто вместо меня мои письма».

Спустя два дня — 6 марта — Николай Васильевич дал отчёт об исчезнувшем векселе и Петру Плетнёву, написав ему в Петер-бург: «Что касается до векселя Прокоповича, то он, вероятно, по-лучен кем-нибудь другим. Надобно тебе знать, что во Франкфурте, во время нашего пребывания вместе с Жуковским, завелся другой Жуковский и другой Гоголь. Эти господа весьма часто получали наши письма. Какого бы рода ни был этот другой Гоголь или не-Гоголь, воспользовавшийся деньгами, но он, без сомненья, был че-ловек беспутный и безденежный, стало быть, и теперь остался бес-путным и безденежным, а потому взыскивать пришлось бы или с несчастной семьи, или <с> родственников, чего Боже сохрани. Жуковского я просил разузнать, если можно, но не взыскивать».

Действительно, тот Гоголь просил того Жуковского не преследовать по закону не того Гоголя. Это желание Николай Ва-сильевич объяснил Василию Андреевичу в мартовском письме так: «Придется, может быть, содрать последнюю рубашку (если не самую кожу) или с его жены, или детей, или родственников, от чего Боже сохрани, а потому дело это оставить. Разузнать можно, но, Христа ради, никаких взысканий ни в каком случае!»

VIСекунда-вексель, присланный Плетнёвым из Петербурга, Жуков-ский не стал пересылать Гоголю в Неаполь, как поначалу наме-ревался. Решив распутать дело на месте, он обратился за помо-щью к действительному тайному советнику Петру Яковлевичу Убри — посланнику Российской империи при Германском союзе во Франкфурте-на-Майне.

Убри, или Убриль, как его называл Жуковский, передал век-сель франкфуртскому банкиру Амшелю Майеру Ротшильду, с тем

...Придется, может быть, содрать последнюю рубашку (если не самую кожу) или с его жены, или детей, или родственников, от чего Боже сохра-ни, а потому дело это оставить. Разузнать можно, но, Христа ради, никаких взысканий ни в каком слу-чае!..


...???...


чтобы тот снёсся с гамбургским банкиром Карлом Гейне и навёл у него справки о человеке, получившем вексельные деньги.

Ответа из Гамбурга и Жуковский, и Убри ждали с нетерпе-нием. И он пришёл очень скоро, поскольку о векселе спрашивал Ротшильд.

В несколько дней расследовав дело (без запроса известного банкира это должно было, по словам Жуковского, «протянуться долее», и, вероятно, намного), Карл Гейне прислал Амшелю Рот-шильду официальное банковское свидетельство, удостоверяю-щее в том, что никаких выплат по прима-векселю в течение двух лет, с тех пор как Штиглиц в Петербурге выдал два экземпляра тратты, не производилось и что, стало быть, секунда-вексель, имеющийся в наличии, действителен.

Взыскивать с другого Гоголя не пришлось. Денег по векселю банка Штиглица он не получал. Однако «бестолковщина по части этого векселя и его чудесных странствий», как выразился Нико-лай Васильевич, продолжалась.

В начале марта 1847 года действительный тайный совет-ник Пётр Убри переслал с дипломатической почтой чрезвычай-ному посланнику и полномочному министру России при Неа-политанском дворе тайному советнику Льву Потоцкому кон-верт, в который были вложены банковские справки по векселю Штиглица от Карла Гейне, сам вексель и адресованное банки-ру Королевства Обеих Сицилий Калману Майеру Ротшильду письмо его брата Амшеля Ротшильда с подтверждением, что документы подлинны и что по ним можно выдать Гоголю день-ги в Неаполе.

Получив от министра Потоцкого конверт, Николай Васи-льевич отправился с документами к Калману Ротшильду. Ника-ких сомнений, что деньги наконец завершат в портмоне Гоголя свои «чудесные странствия», к этому времени уже не было ни у Жуковского, ни у тех важных особ, которые приложили руку к вексельной истории.

Но в банке произошло нечто необъяснимое.Приказав своей кассе выдать Гоголю деньги, Калман Рот-

шильд в следующую минуту неожиданно отменил приказ. Что случилось в эту таинственную минуту марта 1847

года в неаполитанском отделении банка Ротшильдов — Го-голь ли вдруг показался банкиру не Гоголем, то есть тем самым не-Гоголем, который «завёлся во Франкфурте» и получал вместо Го-голя, будучи в, сущности, другим Гоголем, гоголевскую корреспон-денцию; или и в самом деле «неаполитанский Ротшильд», как по-том объяснял Гоголь Жуковскому, не поверил (что очень странно) «ни удостоверению гамбургского Гейне, ни ручательству франк-фуртского кровного брата», — сказать трудно.

Вексель был отправлен с требованием новых справок и удо-стоверений назад во Франкфурт; из Франкфурта — в Гамбург; из Гамбурга — в Петербург, куда он явился уже вместе с распоряже-нием Гоголя Плетнёву получить деньги у барона Штиглица, — дальнейшую судьбу ценной бумаги проследить невозможно…

ЭпилогЧерез два месяца, дождавшись, когда весеннее солнце основа-тельно прогреет люто холодную, по его представлениям, Зааль-пийскую Европу, Гоголь двинулся из Неаполя на север, поставив целью вояжа Франкфурт.

Он ехал, как всегда, не спеша и не кратчайшим путём — заехал на побывку в Рим; завернул во Флоренцию; подождал паро-хода в Генуе; погулял по Марселю; погостил в Париже и наконец 10 июня добрался до квартиры Жуковского в доме Зальцведеля во Франкфурте на набережной Майна.

Из Франкфурта он отправил 20 июня то самое письмо, в ко-тором дал поручение Прокоповичу отыскать другого Гоголя в Петер-бурге.

Николай Васильевич не стал сообщать гимназическому то-варищу те дополнительные сведения о не-Гоголе, которые он сооб-щил Жуковскому и Плетнёву в письмах к ним из Неаполя, а имен-но: что другой Гоголь был женат; что у него были дети; что он был человеком «беспутным и безденежным»; что долгое время он жил во Франкфурте, где водил дружбу с другим Жуковским.

Впрочем, Красненькому, похоже, и не нужны были никакие дополнительные сведения. Розыск по делу о другом Гоголе он провёл быстро и без раздумий. Бодрый рапорт его Николаю Васи-льевичу от 27 июня, рисующий мнимые достижения, был таков:

«Поручение твоё о появившемся здесь, по словам твоим, твоём однофамильце я выполнил; но никаких следов его здесь не отыскалось, никто ни о чём подобном в Петербурге не слы-хал, и не знаю, откуда к тебе дошли эти вести. Впрочем, на вся-кий случай я просил управляющего конторою агентства Языкова предуп редить всех книгопродавцев, с которыми со всеми она имеет сношения. Весь твой Прокопович».

...Взыскивать с другого Гоголя не при-шлось. Денег по векселю банка Шти-глица он не получал. Однако «бестол-ковщина по части этого векселя и его чудесных странствий», как выразился Николай Васильевич, продолжалась...

* Отрывок. Полностью документальная поэма В. Отрошенко «Гоголь и Го-

голь» будет опубликована в текущем году в журнале «Знамя».


Сегодня мы показываем фотографии из личного архива Владимира Чурова и рассчитываем

на то, что читатели смогут проникнуться атмосферой, в которой родился, жил

и продолжает здравствовать и творить глава Центральной избирательной комиссии.

Фотографии обработаны и реконструированы Владимиром Чуровым. Волшебная подборка.


владимир евгеньевич чуров в москве у бабушки с дедушкой в 1958 году


вадим

ходаков

внуком владимиром евгеньевичем и внучкой екатериной на воробьевых горах в начале 60-х годовв.и. брежнев с дочерью ириной владимировной чуровой (1925 года рождения),

русский пионер №3(27). май 2012 74отец, евгений петрович чуров, в капитан-лейтенантском звании в 1945 году


с любимым отцом в Усть-Нарве в 1960 году


будущей мамой владимира евгеньевича чуровабабушка варвара георгиевна брежнева с дочерью ириной владимировной —


мария матвеевна чурова, сельская учительница, умрет в 1929 году


дед, владимир иосифович брежнев, командир отдельной гаубичной батареи 26-й златоустовской стрелковой дивизии красной армии в 1923 году.

русский пионер №3(27). май 201279 после 1945 года получил советский паспорт, но остался жить в париже.во франции. награжден французской серебряной медалью труда. участник сопротивления. брат бабушки, александр георгиевич соколов, «дядя шура» — эмигрант с «нансеновским» паспортом


их дочь варвара — будущая генеральша брежнева и бабушка владимира евгеньевича чуровапосле революции. прасковья ивановна соколова, ее муж георгий григорьевич соколов,

русский пионер №3(27). май 201281 с отменой чинов. его брат борис получил звание штабс-капитана в белой северо-западной армии.кадетского корпуса. в первую мировую войну дед дослужился до поручика, производство в штабс-капитаны не состоялось в связи

дед, владимир иосифович брежнев (слева)— воспитанник второго московского императора николая I


серге

й п

илипенко

прадед, артиллерийский полковник иосиф иосифович брежнев (в чине подполковника в 1905 году в маньчжурии), из потомственных дворян костромской губернии, сын и внук генералов

русский пионер №3(27). май 201283 прасковья ивановна, модная портнихапрабабушка, нянчившая владимира евгеньевича чурова «баба паня»,


полковник иосиф иосифович брежнев с дочерью ольгой (1886 года рождения), сыновьями борисом (1900 года рождения) и владимиром (1897 года рождения)

русский пионер №3(27). май 201285 с дочерью валентиной (1908 года рождения), в крепости александрополь (теперь гюмри).елена константиновна брежнева, дочь губернского секретаря константина сергеевича ложкина,


мама — ирина владимировна чурова (красивая) в 1952 году. а владимир евгеньевич чуров родился в 1953

Урок мужества. Повелитель пилюль. Николай Фохт

про паллиативный коньяк и экспериментальный энерготоник. Урок

географии. Охотники за королями. Налет на Бангкок.


В очередном уроке мужества Николай Фохт

продемонстрирует (как и положено мужественному

человеку — на себе), как воздействуют

на организм паллиативный коньяк и экспериментальный

энерготоник. И в чем их непреодолимое различие.

текст: николай фохт

викто

р а

хлом

ов/ф

ото

сою

з


Иногда почтальон возвра-щается и звонит

дважды. Надо иметь мужество открыть дверь и послать его в ж… Но не всегда хватает сил и реакции. Иногда впуска-ешь его в прихожую и разрешаешь даже не снимать обувь. И начинается ад.

Эта удивительная история на-чалась в девяносто третьем году. Рубль и водка девальвировались, хотелось доллара и коньяка. Все мысли были направлены в одну сторону. В смыс-ле — хотелось много денег. Но мешал алкоголь и основная работа. Работа от-нимала время, алкоголь время и деньги. Жизнь стремилась ва-банк, на мелочи внимания не обращали. Говорю от име-ни поколения, потому что видел я это поколение, знаю. В общем, однажды на презентации книги, кажется, что-то про загробную жизнь, ко мне подошел муж-чина. Он странно, конечно, выглядел. Такой бледный-бледный, шея в синих прожилках, волосы странного цвета — сивые, что ли. Вообще, если честно, я думал, что будет просить взаймы. А какие деньги? В кармане девяносто тысяч, на пару пива только и хватит. Но бледный отрекомендовался предста-вителем кипрской фармацевтической компании и сообщил, что хочет сделать сногсшибательное деловое предложе-ние. Мы отошли к дальней стене, там, по моим расчетам, должны расставить резервуары с горячим (а десять порций «Слънчев бряг» уже были припасены). Мой товарищ Демид вынул визитку своего шефа, гендиректора небольшого шинного завода под Костромой, у меня визитки не было, я просто кивал.

На следующий день Демид по телефону уточнил обстоятельства делового предложения Валерия (так звали бледного). Нужно было заключить долгосрочный контракт на использова-ние своего тела в медицинских целях. Валерий обязуется вложить в наше тело деньги, а через определенный срок, от десяти до двадцати лет, нужно будет принять участие в эксперименте по вос-становлению волос или любой другой пропавшей опции организма.

— Про опцию организма — это цитата, — добавил Демид. — У меня копия договора перед глазами.

— Ты подписал, что ли? — ис-пугался я за Демида.

— Я не подписал, а ты подписал и мне отдал бумажки, потому что после седьмой рюмки заметил Светку и по-шел к ней, — четко и, показалось даже, радостно доложил Демид.

— Я подписал?! Я что, идиот?— Да. Вчера точно выглядел

идиотом. С другой стороны, стольник неплохие деньги.

— Какой стольник?— Сто баксов, инвестиции в твой

организм. Он тебе их прям на месте вручил, еще перед Светкой.

Не отрывая трубки от уха, я опу-стил руку и нащупал на полу вчераш-ние джинсы, залез в карман и вытащил красивую, почти не помятую стодолла-ровую купюру.

— А ты, значит, не подписал?— Ты меня отговорил. Сказал,

что примешь удар на себя. Мол, незачем портить будущее, а с тобой уже давно все кончено. И к Светке рванул как бы в доказательство.

— А что я имел в виду, ну что все кончено?

— Да бог тебя знает. Ты всегда такой драматичный после литра. Стано-вишься героем, спасаешь мир и людей в нем. Короче, с тебя пузырь.

Уже вечером я разглядывал контракт бледного в подземельях Дома журналиста. Присутствовали Светка, которая отыскалась к полудню в моей квартире, и Демид. Вообще сто долла-ров — это приличный доход. Напри-мер, девяносто долларов, которые мы со Светланой получили от бизнесмена Старостина за размещение его реклам-ной статьи в газетах «Красная звезда» и подконтрольной «Мегаполис метро», трактовались как успех. Старостин продвигал сразу две идеи: страхование жизни и набор инструментов для до-машнего ремонта. То есть задача была трудной, поэтому и гонорар высокий. Стольник, в общем, на этом фоне смо-


трелся неплохо. А по контракту полу-чалось, что не раньше чем через десять лет, но и не позже чем через пятьдесят должен прийти сам Валерий и провести медицинский эксперимент с утраченны-ми опциями. Светка и Демид сошлись на том, что сделка нереально выгодная. За это я заказал наконец настоящий коньяк «Ахтамар».

И скоро, а точнее, на следующее утро инцидент забылся.

Я, конечно, удивился, когда месяц назад в дверь позвонили и я обнаружил на пороге Валерия. Он настолько не из-менился, что я его сразу узнал, вплоть до имени. В его руках белел контракт, подписанный моей нетвердой рукой. Я пригласил его войти.

Валерий был каким-то грустным. Он придирчиво оглядел меня, попросил взъерошить волосы. Вздохнул.

— Волос у вас многовато. Залыси-ны, боюсь, не годятся, не очень глубо-кие. Что же делать?

— Приходите через пятнадцать лет. Обещаю, все будет намного хуже, — я говорил это совершенно серьезно.

Валерий ответил тоже серьезно:— Боюсь, через десять лет не

смогу: четыре месяца назад перенес инфаркт, а два месяца назад инсульт. Если такими темпами пойдет… Через десять лет не могу, надо сейчас подво-дить итоги, закруглять дела, закрывать долги. Может, другие потерянные опции рассмотрим?

— На что вы намекаете, Валерий?— Ну не знаю… Все внутренние

органы целы? Селезенку не вырезали? — Даже аппендикс нетронут.

Девственная целостность организма. Память немного хромает.

— В каком смысле? В смысле, про-валы?

— Провалы не провалы, но воз-никает некоторое напряжение. Всегда забываю слово «холестерин», слово… вот и сейчас забыл… м-м-м… не кощунство, а это…

— Понимаю.— Черт, ну как его? Прям какая-то

стена встает между мной и этим словом.

А я его очень часто употребляю в раз-говорной и письменной речи, очень часто. Оно относится к нашему велико-му народу.

— К которому из наших?— К русскому.— Великий?— Нет.— Разумный?— Нет. Лицемерный, но не лице-

мерный, а по-другому.— Так давайте откроем словарь

синонимов и посмотрим. В интернете. Я тут не помощник: после инсульта я во-обще потерял половину своего вокабу-ляра. Раньше сыпал цитатами и вообще терминологией, а сейчас стараюсь помалкивать.

— А как меня нашли, с такими-то проблемами?

— Не знаю, по адресу, наверное.— Я уже два дома сменил с того

времени.— Это просто, не помню как, но

просто.Мы пошли к компьютеру. — Ханжество! — мы еще не

включили, а я уже вспомнил. — Русский народ и ханжество неразделимы. Точно. Значит, не все так плохо, да? Есть еще порох в этих, в пороховницах?

— Я бы не стал столь опти-мистично трактовать. Мы не знаем, когда и где все радикально поменя-ется. Но сейчас дело не в этом. Моя задача выполнить свои обязательства перед компанией, в которой я про-служил сорок лет. Мне надо, чтобы вы испытали на себе действие пилюль, которые еще не прошли проверку на людях. Надо понять, от чего вас лечить, нащупать слабое место и потерянную опцию.

— А от седины есть, я бы взял?— Есть от выпадения волос,

семнадцатое поколение, радикальное средство. Лысина зарастает за два года. Но это только для макушки, для залы-син средства нет, лаборатория стоит на ушах уже седьмой год, никак. А запрос общества велик. Есть от импотенции, но это непрофильное направление, просто

денег заработать. Поэтому тут риск при-сутствует.

— Риск чего, не вылечить?— Да, не вылечить. И еще навре-

дить даже. Может, попробуете?— Какие еще варианты? Память?— Для улучшения памяти нету.

Совсем недавно закончились испыта-ния, препарат не утвердили.

— Почему? — Череда летальных исходов. — Понятно. А вообще у вас боль-

шая компания, крепкая?— Компания — лидер в своем сег-

менте, в сегменте восстановления волос. Другие направления тоже развиваем, с переменным успехом. Вот есть БАД для наращивания и очищения печени. На травках, никакой химии. Есть для желчного пузыря очищающий БАД, есть для улучшения зрения…

— А вот по зрению есть какие-нибудь результаты? Не повторится исто-рия с лекарством для памяти?

— Да нет, не должно. Там был сильнейший препарат, а тут БАД, без-вредно, но полезно. Чистая черника с добавлением некоторых микроэлемен-тов, которые держатся в секрете. Вроде прозревают потихоньку испытуемые. Но тут желательно от минус восьми. Или плюс восьми. У вас, я вижу, не больше минус трех?

— Точно! Зато нас с таким зрени-ем больше. Общественный запрос выше, рынок шире. Если у меня зрение улуч-шится, это будет хорошим знаком.

— Согласен, — Валерий раскрыл саквояж и запустил туда руку. Достал прозрачный пластмассовый флакон, маркированный красными цифрами. И распечатанную на принтере инструк-цию.

— Курс рассчитан на месяц. Через месяц я прихожу и идем к офтальмоло-гу, снимаем показатели. Когда послед-ний раз проверяли зрение?

— Месяц назад.Валерий сфотографировал на

телефон мой рецепт. Дал мне на под-пись допсоглашение по контракту, куда был внесен препарат №113 705, записал


адрес электронной почты и согласился выпить со мной зеленого чая. Потому что от кофе отказался — из-за инфаркта, да и из-за инсульта тоже. Уже в дверях он сказал:

— Есть отличный, почти утверж-денный энерготоник. Могу оставить в качестве бонуса.

— Наркотик, что ли?— Да нет, там много всего наме-

шано, никакой химии. Настроение улуч-шает, мне нельзя, мозг может неадекват-но отреагировать. А вам рекомендую.

Я взял.Целую неделю я пребывал в со-

мнениях. Пить или не пить? Нагрузка на глаза огромная, но и риск велик. Позво-нил Светке, вспомнили былое, я расска-зал про возвращение бледного. Светка сразу вычленила главное: а энерготоник действует? В общем, сошлись на том, что она приедет послезавтра, с утра, и мы за пару дней проведем все необходи-мые эксперименты. Я буду испытывать пилюли для зрения, она энерготоник. И никакого алкоголя! Светка молодец, рисковая баба. И крепкая еще, надо сказать.

Только планы наши рухнули в одночасье: вечером я получил письмо на электронную почту. Руководство компании сообщило, что представитель фирмы Валерий Иванов скоропостижно скончался в результате несчастного слу-чая, в автомобильной аварии. В связи с этим все исследования, которые он осуществлял, прекращаются, контракты по ним закрыты. В конце стояла тре-вожная фраза: на это письмо не надо отвечать.

Вот так, я сообщил печальную новость Светке. Разумеется, это ее не остановило. Как договаривались, утром назначенного дня она была у меня как штык. Мы откупорили баночку энерго-тоника и все-таки попробовали. Вале-рий не обманул, действовало. Светка продержалась у меня неделю, пока не закончились таблетки. А это и для меня, и для нее очень много, рекорд.

Пилюли для зрения я не трогал. В память о Валерии.

Нельзя подписывать контракты

в нетрезвом виде, даже дорогостоящие.

Все-таки «Слънчев бряг» достойно справ-

лялся с миссией коньячного паллиатива.

Зрение нужнее памяти.

Сто долларов и сейчас неплохие деньги.

Повторим урок

анна в

сесвятская


Тот случай, когда перемещение в пространстве действительно

превращается в урок географии. Одно только неясно — кто учитель,

кто ученик: Николай Фохт, непутевый Мустик или ушастый король?

текст: николай фохт

владим

ир б

огд

ановский/ф

ото

сою

з


Мы прочесываем Сиам, ищем ушастого беглеца. На пути у нас встают химеры и храмы, огнедышащие драконы, стены монастырей.


Попался, ушастый король!Екнуло ли твое буддийское сердечко тем слякотным мо-

сковским вечером, когда, плюс четыре часа, развалившись на стуле гостиничного ресторана, Мустафа насмешливо выпалил: «Шримпс»!

Да, мы разглядывали меню, да, это уже седьмое место за вечер, да, у Мустафы были деньги — он угощал. Ну и что, что его деньги кончились во втором баре, а с третьего начались мои — шримпы есть шримпы, праздник не может омрачиться куриной ножкой, «Хамовниками» на Герцена.

«Шримпс», — повторил я почти без акцента. Что такое? Кто такие? Зачем? «К пиву, — хамовато подытожил халдей, — креветки-с».

Ах ты, жизнь-житуха. Вот так бороздили с тобой, Мустафа, х… знает что, а на креветках спотыкаемся, клинят нас с тобой шримпы. А разве мы не заслужили?

Вобла, селедка, сосиски, сушки, соль, черный хлеб, су-хая картошка — а кривули по праздникам, в «Яме», в «Жигулях». А вишь как повернулось — «шримпс».

А знаешь, Мустафа, креветки эти приплыли к нам не из Владика, не с Курил — южнее, южнее забирай, и западнее, запад-нее. Есть такая страна, Мустафа, Таиланд, там король-фотограф, там креветки, там массаж. Верь мне, Мустик, не спи. Ты не видел тамошних креветок — такие глаза, такие размеры! Плюнь на рабо-чий день, на грязные свои доллары, добытые не из нефти даже — из г… нашего простого народа. Наш простой народ доверил тебе свое г…, чтобы построил ты из него пирамиду на удивление при-езжим, а ты драгоценное отеческое г… обратил в доллары, кото-рые кончились за полтора часа. Дай хоть раз в жизни поохотиться на короля. Королевская охота — ты слышишь меня? Впереди по сельве, по бурьяну бежим мы: с «лейкой», блокнотом, с газовыми баллончиками, с пивом за пазухой, с креветками на боку. Сзади нас гималайские медведи и уссурийские тигры, бенгальские львы, далай-ламы, чайные слоны, крокодилы и прочие грызуны. Вслед за животными грамотным каре развернулись полпотов-ские наймиты, кампучийские беженцы, малазийские ветераны. Мы прочесываем Сиам, ищем ушастого беглеца. На пути у нас встают химеры и храмы, огнедышащие драконы, стены мона-стырей. А мы с китайскими фонариками прорываемся сквозь, и в подземельях, в алмазных копях разыщем Его Величество и, посветив ему в лицо, сядем, положим ногу на ногу и строго, по-взрослому скажем: «Шримпс!»

Мустафа согласно кивнул.Чего нам стоило сделать визы, что стоило купить билеты,

чего стоило отговорить подруг ехать с нами — что это по сравне-нию с великой целью! Знаешь, Мустафа, инструктировал я друга, король в Таиланде большая ценность. Но предупреждаю — есть там и проститутки. Надо сделать так, Мустик, чтобы они нам не помешали. А они станут — они за короля горой, кучей малой, грудью, одним словом, — одним словом и не перескажешь. Мы преодолеем, мы должны.

Мустафа все кивал. Всюду одни задержки, одни неприят-

ности от них. Рейс откладывался, я уволок напрочь растаможен-ного, насквозь завизованного, рассекреченного Мустика на антре-соли Шереметьева-2 и продолжил инструкции, развил инкруста-ции мотивировок.

Мустик, на «блади», на «мэри» можешь налегать, но слушай меня, слушай. Там такие проститутки, такие девочки, что ты мо-жешь не выдержать, ты можешь упасть головой им на лоно и про-шептать. Что бы ты ни прошептал, это будет усвоено и воспри-нято всего за пятьдесят-сто долларов. Такие там девчонки, такие азиатки. Они могут, Мустафа, практически все, даже массаж, даже могут утром приготовить яичницу с беконом. Откуда в Таиланде беконы? Э-э, Мустик, а на что Красная поваренная книга?! Книга эта висит вместо фонаря над дверью всякого мало-мальски весе-лого места. Девчонки... Мы возьмем двух на пробу: они знают свой язык — пригодятся в дальнейшем. А пока не пригодились — кор-мить нас будут, гладить по забитым мышцам, согревать разбитые во время перелета через залив сердца. Когда пробы кончатся, возьмем еще одну — впятером все-таки веселее, понимаешь? Мы будем жить в бассейне, у нас вырастут жабры и плавники, у них — хвост, тем более что деньги кончились, да и зачем в уютном бас-сейне деньги? Коктейли они будут воровать так же, как и рыбий корм, — для нас. Когда мы окрепнем, как акулы и киты, исполь-зуя ум дельфина, перепрыгнем через бортик бассейна. В полете, в воздухе у нас вырастут крылья, сзади вытянутся сопла. Мы включим реактивную машину и полетим к океану. И плюхнемся в большую воду практически созревшими подводными лодками на ядерном ходу. Мы разовьем подводную скорость до неузнавае-мости, спустимся в Маракотову бездну, застигнем в баракудовом логове косяк мелких, но особо приближенных к императору креветок — вынырнем космической ракетой, двумя ракетами. С диким криком «поехали!» устремимся к солнцу. Мы пролетаем над Бангкоком, над Москвой, над рекой, над горой — видишь, Му-стик, твой родной дом. Только ради этого стоило. Сбрось посылку с парашютом — пусть домашние порадуются, пусть знают, что ты теперь космонавт...

...Знаешь, Мустафа, инструктировал я друга, король в Таиланде большая цен-ность. Но предупреждаю — есть там и проститутки. Надо сделать так, Мустик, чтобы они нам не помешали. А они станут — они за короля горой, кучей малой, грудью, одним словом, — одним словом и не перескажешь. Мы преодолеем, мы должны...


владим

ир б

огд

ановский/ф

ото

сою

з


Зря разбудили Мустика — сам бы донес до контрольных пунктов. Вставай, дружище, это не Перхушково — это Бангкок. Здесь засела наша цель. Зря говорили, что тебе нехорошо. Потому что прямо сейчас, не сходя с взлетно-посадочной полосы, мы ра-зопьем бутылку синей «смирновки», которую я выменял за пару добрых жестов у второго пилота. Ты бы видел, как он вел судно — прямо к цели, прямо на огни большого города. Когда мы заложи-ли фюзеляж на тридцать градусов по Цельсию, я грешным делом решил — он за нас, ему тоже нужен король, тоже привлекли его креветки. Ан нет, просвистел над тайскими головами легко, как чайка, приземлились, как гага, как русский зимородок. Теперь необходимо рассыпаться цепью, прочесать столицу: чую послед-ним оставшимся в живых местом — он здесь, тута он хоронится, около ховается. Доложила уже, небось, разведка, что мы прибы-ли, что допиваем русскую водочку — а значит, хана пришла мест-ной цивилизации.

Душно в городе. Кондишны напряжены на всю катушку. Мы с Мустафой продолжаем уничтожение мини-бара, что входит в планы захвата короля. Обязанности распределены строго: Му-стафа смотрит телик и следит за перемещениями королевской семьи, я вниз, за девчонками.

Ничего особенного, констатировал Мустик после общения с хрупкой девушкой, имея в виду маршрут королевской семьи. «Все впереди», — парировал я, и мы вышли на улицу.

Города не было видно. Только мы и витрины, и открытая канализация. «Тут есть рыбки?» — спросил Мустафа у встречного тайца.

Зачем тебе, старик, рыбки. Мы у цели. Смотри, какое раз-нообразие: пиво «Сингха», пиво «Карлсберг», пепси-кола, навалом вискаря. Ты видишь, они жарят мясо сразу на обочине — не г… из канализации тащит, так пахнет убоинка, свежатинка, понима-ешь? Привыкли там у себя на родине к строганине, к отморожен-ным бычьим мозгам с лимоном — потеряли скромное обоняние, а буржуазия живет другими запахами.

Эй, бой, квикли, шримпс-шримпс-шримпс, ту бирс, салт-н-пеппер, райс унд вайс. Ченч но мо. Видишь, какая она головастая? В ней мяса много, за это ее уважают. А хочешь лобстера с пылу, с жару — со льда, а не из морозилки. Утром — на базар. Там рыбы, там си фуд, там такие краски — никакому королю не снились. Что он видел в своем Гарварде, в Итоне занюханном, в пресловутой пресной Сорбонне? Свой народ со стороны, с этикетки на консер-вах и презервативах разглядывал? Что он знает о простых тайцах, таких, как мы с тобой: которые встают в кинотеатрах во время го-сударственного гимна, которые посещают регулярно тайбоксинг и сидят в утлых забегаловках, жуя даже не шримпы, не лобстеры-кальмары, а заурядную парную свинину?

Мы, простые тайцы, даже не можем позволить себе съез-дить на Пот Понг, как мы, нормальные российские охотники за королями.

Тук-тук, нам бум-бум, на Пот Понг. Смотри, Мустафа, тро-гай руками, пожирай взглядом. Видишь, обступили нас, они хо-тят нас, им мало низкорослого местного населения, недостаточно

чванливой Европы, пустопорожней Америки. Мустафа, покажи, что у нас есть с собой: чтобы цены снизили, а мы вознесли бы наши акции до невиданных рейтингов. Смотри на сцену — па-рень, художник наверняка, рисует на женском человеческом теле. О чем говорит этот пейзаж, набросок, этот полуночный эскиз — о нас, о наших несбывшихся желаниях, о городе родном, о Мо-скве. Не плачь, Мустик, не горюй, мы свое возьмем, тем более что смазаны столь полюбившиеся краски. Тот, кто раньше был худож-ником, в прямом смысле е…ёт свое детище. Она еще не успела сходить в импровизированный походный душ, да что там душ, краска не успела просохнуть за лопатками — а уж повалил обо-ротень свое полотно навзничь, отбросил ложные кисти, достал припрятанный по такому случаю мастерок и ну за дело! А после девчонка эта, в скороходовых туфельках, пойдет в зал, сядет нам на колени, раскрутит тебя на сто баков. А ты и рад приобщиться к живописи — распустил свои мольберты павлином, приготовил жесткий, будто деревянный подрамник. Оставь ее себе, езжай в отель — десять баков швейцару, десять в рецептуру: валяй, от-влекайся от намеченного пути. Придется мне одному выслежи-вать, спускаться в китайские кварталы, подключаться к полицей-ской рации, вынюхивать у наркоманов последний кокаин, чтобы спровоцировать откровенный разговор. Что я тебе — Булгаков какой, нам нужен царь, понял, который шел из варяг в греки, а остановился у нас, в болотах, в ж… Почему выбрана была Рос-сия? Тебя, лупоглазая, спрашиваю. Брось свой английский, не вы-держивает он соперничества с родным всем настоящим языкам русским. Ты знаешь русский язык, девочка? Понимаешь ли ты, какой он огромный, могучий, какой в нем заложен потенциал, какой хребет теплится в этом языке? Горы можно им свернуть, с ним можно пойти в разведку, ему под силу обогнуть земной шар за восемьдесят дней. Он красивый, он шершавый, он на голо-ву выше любого языка, который я знаю. Не шути с этим, крошка, не советую. А что касается России-матушки, то ты даже не думай, даже не мечтай. Мы сами там любим жить. Сами сеем хлеб, сами его едим, сами пьем, одним словом, сами себе хозяева. А если ты вдруг появишься на трех вокзалах — выйдет демпинг. Многие шарахнутся, многие пригласят сняться в клипе или спеть бэк-вокалом. Не соглашайся, садись-ка в поезд Москва —- Улан-Батор и поезжай до конечной. В Монголии тоже люди живут, буддисты, кстати, им что — не нужно, думаешь, твое показное тепло?

...Не гляди на меня так, Мустафа. Я не совсем виноват. Да, короля Филиппа нашего упустил, зато смотри, сколько здесь по-лицейских, сколько администраторов гостиницы, сколько до мозга костей русских туристов. Посмотри, как они сочувствуют. Да, меня не было восемь дней, но я выполнил миссию — я ис-кал, это главное. И главное, что второй пилот проиграл мне еще одну «смирновку» по дороге сюда, пока ты спал. На борту мы не будем выглядеть ущербными, в Шереметьеве кровавая выпивка за тобой, Мустафа. Ведь у тебя остались средства, ведь не все ушло в холст?

Что, Мустафа, я плохо слышу, я вообще не слышу тебя, Му-стафа, если хочешь знать.

Пионервожатая. Жизнь просмолилась ясностью. Софико

Шеварднадзе на первой исповеди. Пионервожатый. Чтоб не смешаться с толпой. Тигран Кеосаян про режиссерские сомнения.

Звеньевой. Цирк на ровном месте. Михаил Лузин про встречу

с астероидом. Подшефная. Футбольный манифест. Екатерина

Добрякова про «Gay Over». Подшефный. Детская комната. Илья

Минаев про выход в реальность. Знаменосец. Сестра моя. Анна

Николаева про таксиста в заячьих очках. Физрук. Заводной апельсин. Владимир Гендлин про свой путь на ринг. Запевала. Поезд. Маргарита Симоньян с отрывком из новой повести. Натуралист. Зачем

обедать и жениться? Стихи Петра Фадеева


текст: софико шеварднадзе

МОРЕ большое, мама красивая, дом —

там, где солнце и бабушка. Эти и многие

другие истины не подвергались сомнению

в детстве. Детство, — это вообще уди-

вительный набор понятий, который тебе

сопутствует всю жизнь. А вот сомнение

в них — то, что развивает в тебе жизнь.

Со временем море становится то ли пу-

стынным, то ли бушующим. У мамы появи-

лись морщинки, а бабушки больше нет.

Сомнение вселяется в тебя где-то в под-

ростковом возрасте, когда на пухленьком

лице выскакивает первый прыщ и ты

терзаешься вопросом, можешь ли ему по-

нравиться, когда за соседней партой сидит

блондинистая голубоглазая Дельфин. Но

эти и другие сомнения сразу отметаются

в силу юности, а решения принимаются

легко, без рефлексий.

Наступает момент, когда сомнения начи-

нают копиться без точки исхода. И разъ-

яснения ты откладываешь на потом, как

откладывают тяжелый разговор. Однако

всегда приходит точка невозврата, где

жизнь превращается в одно большое

сомнение: «Почему я уже не влюбляюсь?

Может, я вообще потеряла способность

любить?», «Почему я занимаюсь журнали-

стикой, когда мне часто претит обсуждать

двусторонние отношения России и Амери-

ки?», «Почему я живу в этом сером городе,

где всё красивое сносят небрежно, как

пыль со стола?»

Я обнаружила себя загнанной в угол этой

зимой. Видимо, и цифра 33 тоже имела

свою символическую значимость. Вопросы

оставались те же. Содержательно они

не менялись, но масштаб приобретал не-

сусветные габариты и их относительность

становилось больше тебя самой.

Мы начали долгий разговор, который до

сих пор продолжается. И разговор этот за-

пустил механизмы, уточняющие мое место

в жизни. Оказалось, самое главное — это

по-настоящему захотеть и быть готовой

навести порядок. Сигналы свыше появятся

обязательно, так что не заметить их будет

невозможно. Первый знак, когда мой

двенадцатилетний крестник сказал за ужи-

ном, что мне обязательно надо поститься

и молиться Богу. Я верующий человек

и совершенно не воцерковленный. Но

почему-то тогда, словно движимая третьей

силой, я запомнила его фразу, на второе

же утро начав соблюдать совпавший со

временем пост, читать молитвы, которые

крестник собственноручно выбрал из

своего молитвенника, подарив мне его. Из

ночи в ночь я вдруг стала делать то, к чему

совсем недавно относилась скептиче-

ски. И со временем слова «...научи меня

молиться, верить, надеяться, терпеть,

прощать и любить» обрели смысл.

Желание исповедаться стало следствием.

Было семь утра. На улице вот-вот должно

было появиться солнце, под ногами по-

скрипывал снег. Я отправилась пешком.

Расстояние от дома до церкви казалось

бесконечным, хотя заняло всего десять

Телеведущая канала Russia Today Софико Шеварднадзе так бурно дебютировала в прошлом номере «РП», что повторить тот подвиг, который она совершила, написав про отношения бабушки и дедушки, казалось, будет чертовски трудно. Мы, по крайней мере, сомневались. А она, похоже, нет. И совершила его снова.

orlova


минут. Когда я зашла в храм, меня на-

крыло божественной прохладой. Стоя на

службе, не зная обрядов, я думала: «Мне

это вообще поможет? Может, лучше

уйти?» Сама не понимая того, я оказалась

последней в очереди на исповедь. В какой-

то момент за мной встала молоденькая

девушка с молитвенником в руках.

— Девушка, я тут надолго. Можете пройти

вперед. — Она воспользовалась моим

приглашением. Пока я смотрела на ее ак-

куратно убранную косу под косынкой, меня

переполняло множество взаимоисклю-

чающих чувств: страх, робость, беззащит-

ность, радость и, конечно же, сомнение.

Когда подошла моя очередь, я сказала

священнику дрожащим голосом:

— Я не могу изложить всё словами Свято-

го Писания. Можно, я скажу как знаю?

— Конечно, — спокойно сказал он.

Я стала рыдать, рассказывая ему обо всем

накопленном, как пассажир случайному

попутчику. Он меня выслушал. Простил.

И на прощание сказал, что главное — не

унывать.

Я всю жизнь была против мракобесия и сла-

боумия на религиозной почве. И с трудом

верю, что, поведав о своих грехах, я стала

кристально чистой и невинной. Но в том,

что мне казалось просто образом и сим-

волическим обрядом, оказалось столько

силы, что это было равнозначно чуду. Этому

свидетельствовало понимание абсолют-

ного, неприкрытого счастья, которое на-

полняло меня на пути домой. Думаю, у этого

ощущения были свои изначальные контуры.

Во-первых, симметрия самой церкви, на

которую я раньше не обращала внимания,

и, конечно же, воздух, про который говорят

«намоленный». Я впервые засомневалась

в суждении тех, кто говорит, что с Богом

можно разговаривать и в постели. Можно,

конечно, иногда просто нет другой воз-

можности, но церковь с ее архитектурой

ведь тоже не про посредничество, а про

Бога в деталях, что и помогает, в конечном

счете, структурировать жизнь. Вот и моя

жизнь просмолилась ясностью. Я поняла,

что сомнениям надо уделять время и за-

ниматься ими как маленькими детьми. Их

не надо бояться, не надо пренебрегать ими,

тем более когда ты взрослый.

Так вот. Журналист я, по умолчанию,

политический, потому что получается это

у меня, по общему признанию, не так уж

плохо. И политика дается мне так, как неко-

торым дается математика или география.

А еще потому, что я уже не в том возрас-

те, когда можно зарабатывать на жизнь

аргентинским танго. Живу я в Москве,

потому что, несмотря ни на что, именно

здесь я чувствую себя дома. А дом для

меня — это там, где всегда есть место для

большого моря, красивой мамы, солнца

и бабушки.

юрий б

родский

Дом для меня — это там, где всегда есть место для большого моря, красивой мамы, солнца и бабушки.


текст: тигран кеосаян

ДАВНЫМ-ДАВНО, в середине

семидесятых, родители взяли меня на

спектакль по пьесе Эдварда Радзинского

в постановке великого Андрея Гончарова

«Беседы о Сократе». Не буду подробно

останавливаться на потрясающей поста-

новке, замечательных работах больших

актеров и даже на том, что в дальней-

шем я смотрел этот спектакль еще раз

тридцать.

Скажу только, что в тот самый первый

мой раз я был ошеломлен красивой

на слух фразой, которую произнес со

сцены Армен Джигарханян, единствен-

ный исполнитель роли Сократа в театре

Маяковского. В разговоре с учениками

он произнес:

— Я знаю, что я ничего не знаю…

Будет большой ложью, если я скажу,

что мозг десятилетнего ребенка тут же

начал анализировать и выводить некие

формулы, но фраза запала мне в память.

Может, чисто интуитивно я чувствовал

фронду этой цитаты, произнесенной со

сцены в отношении общества, где не

было никаких сомнений в правильно-

сти курса партии, благотворности идей

Маркса-Ленина и победившего все беды

развитого социализма.

Вот так, по счастливой случайности,

уже в малом возрасте я постиг важную

истину: сомневаться полезно. Причем

в прикладном смысле. Ты сомневаешься

в своих знаниях по какому-то вопросу

и начинаешь изучать его глубже, со-

мневаешься в своих силах — начинаешь

готовиться тщательнее. В результате,

становишься образованнее и сильнее.

В 1991 году я снимал свой дебютный

фильм. Съемки катились к концу, нам

оставалась неделя экспедиции в Ленин-

граде. В питерском порту в пакгаузе

с утра была запланирована съемка

с участием народных артистов СССР

Отара Мегвинетухуцеси и вышеупомяну-

того Армена Джигарханяна. Сцена мне

казалась легкой для реализации, я был

уверен в себе, погода была замечатель-

ная. В десять утра вся съемочная группа

была на точке, актеры загримированы,

камера поставлена на штатив.

И здесь началась беда.

Такая ясная на бумаге сцена в реальных

условиях стала разваливаться. Актерам

было неудобно произносить текст в моей

мизансцене, потом стало ясно, что нет

места для камеры: то мешали нависаю-

щие контейнеры, то отсутствие света.

Я честно метался в поисках выхода, не

понимая, что все больше погружаюсь

в хаос. А решения все не было и не было.

Ужас положения усиливался для меня

еще и оттого, что группа моя на три

четверти состояла из профессионалов,

работавших еще с моим отцом. Я был

разбит. И мне было стыдно смотреть

в глаза этим людям.

Я подошел к своему второму режиссеру,

Варваре Шуваевой.

Тигран Кеосаян мог бы не писать того, что он написал. Не каждый признается: однажды понимаешь, что никакой ты не режиссер. Тигран Кеосаян написал об этом. Если бы не был талантливым режиссером, ни за что не признался бы в таких сомнениях. Потому что в преодолении их режиссером и стал.

тая н

евская


— Варя, объявляй обеденный пере-

рыв, — тихо сказал я.

На часах было десять тридцать утра, и по-

тому, несмотря на всю свою врожденную

тактичность, Варвара Анатольевна не

смогла скрыть удивления.

— Тигран….

— Варя! Придумай что-нибудь. Я не знаю,

как снимать.

Сказал и пошел за пакгаузы. Я знал, что

Варя что-то придумает.

Сидя на пустых ящиках в одиночестве,

я отчетливо осознал, что режиссура —

это не мое. Потому что ничего не должно

мешать плановой съемке, потому что

группа не виновата, что режиссер не

готов. И если я не режиссер, то кто я?

Жалость к себе и стыд реализовались

в неожиданном и очень обидном плаче.

Слезы неконтролируемым потоком текли

по моему лицу, сопли активно заполняли

гайморовы пазухи. Уверен, это было без-

образное зрелище.

Неожиданно из-за контейнеров вышли

два гения — батоно Отар и Армен Бори-

сович. Они чинно, как и должно великим,

несли свои обеды в пластикой одноразо-

вой посуде. Увидев меня, они обрадова-

лись и поспешили расположиться рядом.

Мой кулачок стал суетливо стирать с лица

следы позора.

Мастодонты сцены сделали вид, что не

замечают моего состояния, и завели со

мной разговор. Они мягко и тактично

стали предлагать варианты съемки зло-

получной сцены. Помню, что все их пред-

ложения были «мимо», но в одно мгно-

вение я разом понял, как надо снимать

эту сцену. То ли успокоился, то ли свет

гениев отраженным сиянием заставил

выйти из ступора, но эпизод тот мы сняли

очень быстро. С тех пор прошло больше

двадцати лет, тот мой фильм наверняка

не войдет в антологию мирового кино,

но урок я усвоил навсегда: излишняя

самоуверенность наказуема.

Бывало, конечно, что в какой-то момент

сомнения начинали мешать принятию

решений. Тогда я вспоминал другую

бессмертную фразу. Помните, в фильме

Милоша Формана «Полет над гнездом

кукушки» герой Джека Николсона пробует

оторвать тумбу от пола? И когда у него

ничего не выходит, он говорит:

— Я хотя бы попытался…

Это вторая по важности цитата моей

жизни. Впрочем, это уже другая тема,

для другого номера.

Сомневаться важно. Скажу больше,

сомневаться строго необходимо. Только

сомневаться надо конструктивно, а не

из желания избежать поступка. Кропот-

ливое взвешивание всех «за» и «против»

позволяет думающему человеку решить-

ся на действия. Бездумная самоуверен-

ность, в свою очередь, порождает чаще

всего глупость и повод для издевок.

Именно уставная необходимость вы-

полнять глупые приказы не самых умных

людей не смогла, в пору моей срочной

службы, примирить меня с армейской

действительностью. При этом мозгами

я понимал и понимаю, что беспрекослов-

ное выполнение приказа есть основной

принцип любой армии мира, но осознать

это всей душой мне мешали те самые

слова:


Сегодня этот афоризм Сократа стал до-

статочно расхожей фразой. Не так давно

я с искренним изумлением услышал

ее в телевизионном эфире от одного

депутата Государственной думы, очень

посредственно знакомого с правилами

русской речи. Он характеризовал ею свое

жизненное кредо. При этом он громил

оппонента, был пугающе радикален

в суждениях и всем своим спичем опро-

вергал мудрость великого грека. Было

достаточно забавно. И немного грустно.

Сомнения нужны, чтобы не смешаться

с толпой. Потому что толпа хороша на

футболе. И то не всегда. Толпа потому

и толпа, что едина во мнении. Толпа

единым хриплым криком встречает

лидера на подиуме и не терпит сомнений

в своей правоте. Но как же в условиях

тотального отсутствия в нашей жизни

Ганди и Сахарова не сомневаться в этих

трибунах?

Почему я должен верить словам о свет-

лом будущем в условиях кумовства, во-

ровства и властного беспредела и почему

я должен верить пламенным революцио-

нерам, которые на других площадях бес-

компромиссно спасают меня от рабства,

нищеты и тоталитаризма?

Нет, господа. От всех этих бед могу спа-

сти себя только я, потому что не прием-

лю, когда кто-то в каких-то кабинетах или

на каких-то площадях без тени сомнений

решает, как мне жить. Когда кто-то реша-

ет, кто мне друг, а кто враг. И предлагает

принять мне все это на веру.

В такие моменты я искренне жалею, что

этот кто-то не видел, как в далеком

1976-м одетый в серую тунику Сократ

повернулся ко мне и хриплым голосом

Армена Борисовича сказал:


Сомнения нужны, чтобы не смешаться с толпой. Потому что толпа хороша на футболе. И то не всегда. Толпа потому и толпа, что едина во мнении.


текст: михаил лузин фото: тимофей изотов

ОДНАЖДЫ великий индийский

йогин Сараха изрек: «Те, кто считает

вещи реальными, глупы как коровы. А те,

кто считает их нереальными, еще глупее».

Переводя это высказывание с трансце-

дентного уровня на бытовой, я бы сказал:

за пределами устоявшегося мирка на-

ходится целая вселенная нового опыта,

необычного и порой взрывающего всё

привычное. К этой вселенной есть ключи,

а ключи эти носят люди. Не надо бояться

им верить. Ты открываешься — и стано-

вишься другим.

Примерно год назад познакомился я с со-

вершенно сюрреалистическим челове-

ком. Валентин Александрович Гнеушев

даже не человек, а астероид, несущийся

в пространстве с бешеной скоростью

и вовлекающий в движение все встреч-

ные объекты. На несколько дней таким

объектом оказался я.

Дело было в начале весны 2011-го. Сидим

мы с Катей Волковой у нее на кухне. Катя

рассказывает, что на днях в ресторане

к ней за столик подсел мужчина, сказал,

что она звезда и красавица, а он —

знаменитый театральный и цирковой

режиссер. И с ходу предложил сыграть

роль Мальвины в дореволюционной ар-

лекиниаде Николая Евреинова «Веселая

Смерть». Дал репринтный текст с ерами

и ятями и обещал зайти на днях.

«На днях» случилось практически в ту

же минуту, как закончился Катин рас-

сказ. Звонок в дверь, грузные шаги, на

кухню входит мужчина лет пятидесяти-

шестидесяти в роговых очках и громо-

вым голосом заводит: «Ты кто? Что ты

делаешь у моей Кати? Сейчас мы с тобой

разберемся по-мужски». Смотрит ис-

пепеляющим даже сквозь очки взглядом,

выдерживает паузу и начинает хохотать.

В общем, гость сразу мне понравился.

Гнеушев Кате не врал — он действитель-

но заслуженный человек в искусстве.

Его постановки с успехом шли по всему

миру — в Москве, Париже, Монте-Карло,

на Бродвее, в Японии. И вот теперь —

новый проект, в который он бросился

со всей страстью и вовлекал всех, кто

встречался на пути.

События развивались стремительно. Ва-

лентин Саныч сказал, обращаясь ко мне:

«Раз Катя — Мальвина, ты будешь Пьеро.

Читай текст». Пьеса начинается с моноло-

га Пьеро, я раз за разом читаю его вслух,

а Катя и Гнеушев учат по ходу чтения

актерскому мастерству. Взыграло тщесла-

вие: вот, думаю, занесло — первая пьеса

в жизни, и сразу с такими людьми.

Текст пьесы один на троих, и в четвертом

часу ночи мы с Валентином Санычем по-

кидаем Катю в поисках ксерокса. За поро-

гом Гнеушев безапелляционно заявляет,

что мы едем к нему на Мясницкую, бро-

саем вещи и идем в близлежащее кафе

выпить по пятьдесят. А там и ксерокс

найдется. Все происходит по намеченному

сценарию. Официантка круглосуточного

Премьерное выступление музыканта Михаила Лузина в качестве колумниста «РП» посвящено его встрече с сюрреалистическим астероидом и выразительно разъясняет читателю, зачем надо выглядывать из раковины.

александр с

аватю

гин


За пределами устоявшегося мирка находится целая вселенная нового опыта, необычного и порой взрывающего всё привычное.


ресторана где-то напротив Грибоедов-

ского ЗАГСа, поддавшись гнеушевскому

обаянию, подбирает ключи к офису и чуть

ли не тайком сканирует шестидесятистра-

ничный текст «Веселой Смерти», который

я получаю на руки со словами: «Учи».

Время — пять или шесть утра, мы воз-

вращаемся в квартиру мэтра, огромные

восьмикомнатные апартаменты в гене-

ральском доме в переулке за Мясниц-

кой. Уже в девять утра Валентин Саныч

громко стучит в дверь моей комнаты

и говорит: «Поехали!» — «Куда?» — спра-

шиваю я, сонный и похмельный. «Куда

надо, поехали, и все».

Внизу ждет водитель, отвозит нас куда-то

в Измайлово, на тренировочную базу

Росгосцирка. Входим, все встречные здо-

роваются с Гнеушевым, а он величаво по-

казывает свои владения. Через широкий

портал попадаем на арену, он подводит

меня к человеку, который мастерски кру-

тит вокруг себя шест. «Миша, это Миша,

мой артист (ого! — восклицаю про себя).

Научи его делать так же», — говорит

Валентин Саныч собеседнику, показы-

вая на меня. И куда-то уходит. В течение

получаса я обучался всем премудростям

шестового дела, пока вновь не появился

Гнеушев и не повел меня куда-то. Это

оказалось классом акробатики — на этот

раз меня сдавали учиться делать сальто

и стойки. Договорились, что приеду наза-

втра к десяти утра.

Гнеушев тем временем позвонил

какому-то своему товарищу, чтобы тот

подъехал. Мы загрузили в машину вещи

из гнеушевского кабинета (который рос-

госцирковское начальство потребовало

оставить) и снова поехали в неизвестном

направлении. Поскольку я уже находился

в состоянии полного ох…ния, то уже

и не спрашивал, куда и зачем. Прибыли

мы в промзону где-то в районе Беговой,

на базу, где изготавливают театральные

декорации и реквизит.

Гнеушев переговорил с директором,

представил меня: «Это мой артист, будет

играть Пьеро в новой постановке»,

и спросил, где кольца. Под кольцами

подразумевался арт-объект, выписанный

из Нью-Йорка: шестиметровая стелла из

трех секций, каждая из которых сварена

из нескольких колец с овальными проема-

ми. Такие сиденья для унитаза, только

большие и стальные. Когда конструкцию

вынесли и смонтировали, Гнеушев ско-

мандовал: «Лезь в кольца!» И радости его

не было предела, когда выяснилось, что

пролезть я могу.

Пьеро, кольца, акробатика — я уже ниче-

му не удивлялся. Приехал домой и вы-

дохнул. Что это было? Полный сюр. Но

честно сел за пьесу, а на следующее утро

поехал заниматься гимнастикой. К свое-

му удивлению, я на первом же занятии

сделал несколько сальто и встал в стойку

на руках вниз головой. Вот уж действи-

тельно нет предела человеческим воз-

можностям: я никогда в жизни не то что

не кувыркался в два оборота, я об этом

не помышлял даже. Оказалось, способен.

А значит, гипотетически способен и не на

такое, подумал я, мысленно поблагода-

рив Гнеушева, космическое пространство

и тренера из Росгосцирка за раскрытие

спрятанного потенциала.

...Закончилось все так же быстро, как

и началось. Я еще пару раз приезжал на

акробатику, пару раз — в гости к Гнеуше-

ву, он показывал мне записи со своими

работами (надо признать, это были

очень круто поставленные номера), учил

«лунной походке» и прочим цирковым

премудростям, пару раз вычитывали

текст с Катей и внезапно нашедшимся

Арлекином — кудрявым рыжим Димой

из группы «Собака». А потом случилась

какая-то адова пьянка. Гнеушев попросил

меня сходить за водкой один раз, второй,

нарезать закуску, разлить по рюмкам —

и даже уже не просил, а приказывал не

вполне трезвым голосом. Я взбрыкнул:

кому хочется быть на побегушках, даже

у великого мастера? Да и не мальчик

я уже, чтоб быть глиной в руках режиссе-

ра, я сам леплю.

Наверное, это был тест, и я его не про-

шел: материал не должен сопротивляться

демиургу ни при каких обстоятельствах.

«Молодой человек, — сказал он мне тогда

отчетливо и трезво, — я больше не нуж-

даюсь в ваших услугах». Я вышел за дверь

и больше никогда Гнеушева не видел.

Насколько мне известно, «Веселую

Смерть» Валентин Саныч так и не по-

ставил. Может быть, это происходит

прямо сейчас, а может быть, он увлечен

чем-нибудь совсем новым. Он великий

фантазер и фанатичный трудоголик,

требующий того же и от других (на моих

глазах выгнал из дома сына, который не

хотел вставать в десять утра и занимать-

ся на бас-гитаре). Неважно это. Я ему

благодарен: менее чем за неделю он рас-

крыл мне такие горизонты, о существо-

вании которых я и не думал, и внушил

четкое правило: успех зависит только от

вложенного в процесс труда. А вот только

ли? Наверное, и от труда, и от открыто-

сти. Стоит только выглянуть из своей

раковины — и тебя унесет. А когда при-

несет обратно, ты будешь богат новым,

неведомым ранее опытом.

Стоит только выглянуть из своей раковины — и тебя унесет. А когда принесет обратно, ты будешь богат новым, неведомым ранее опытом.

Пионерские игры —не для пионеров.Один раз в два месяца —тест на интеллектуальнуюсовместимостьчитателей журнала


текст: катя добрякова рисунки: маша сумнина

ВАМ встречались люди, которых

может загнать в тупик вопрос: «Вам

нужен пакет?» Когда я слышу эту фразу

от продавщицы, у меня в голове прово-

рачиваются десятки вариантов: смогу

ли я донести покупки до машины без

пакета, нужен ли мне этот пакет потом,

как я могу его использовать — вплоть

до того, сколько времени займет про-

цесс его биологического разложения.

К слову, он займет четыреста лет при

среднем сроке службы пакета двадцать

минут. Когда мои мечущиеся мысли упи-

раются в этот аргумент, мне кажется,

что решение лежит на поверхности,

и я уже собираюсь ответить: «Нет, мне

не нужен пакет!» Но вдруг вспоминаю,

что в этот час вряд ли удастся при-

парковаться ближе, чем в пятидесяти

метрах от дома, а значит, нести покупки

в руках придется не только до машины,

но и потом, через горы грязного талого

снега, до квартиры… И все начинается

сначала. На лице продавщицы появля-

ются отражения мыслей — не самых

приятных. Очередь меня ненавидит.

Я себя ненавижу. Я ненавижу пакет.

Пакет ненавидит меня. От растущего

напряжения сводит шею, и я делаю

непроизвольное движение головой,

которое продавщица принимает за «да»

или «нет» по ее усмотрению.

Все объяснимо, если знать, что я ро-

дилась под созвездием Весов. Две

колеблющиеся чаши — лейтмотив моей

жизни. Ежедневно я борюсь и договари-

ваюсь сама с собой по сто раз на дню.

Началось это, когда я не могла вы-

брать — художественная школа или

музыкальная. Потом долго думала, на

какой дизайн поступить, графический

или интерьерный. В итоге я довольна

всеми своими принятыми решениями.

Окончив графический дизайн в ин-

ституте, я очень успешно работала по

специальности — делала культовым

музыкантам обложки для альбомов,

пока змей-искуситель не дал мне воз-

можность попробовать себя в дизайне

интерьера. И тут у меня все неплохо

получалось — проекты частных домов,

ресторанов, SPA. Я даже организовала

выпуск дизайнерских подушек для инте-

рьера с принтами. Но однажды в ресто-

ране подружка сказала мне, что надо

завязывать мне с подушками и сделать

майку с Путиным. Я посмотрела на нее

Дизайнер Катя Добрякова рассказывает о том, как она, посомневавшись, стала делать самые модные в Москве футболки. Надписи на этих футболках становятся слоганами целого поколения. А она еще сомневается!

даниил

баю

шев

«Несомненно только одно: что нет ничего несомненного, поэтому можно сомневаться и в том, что нет ничего несомненного».

Сэмюэль Батлер


Смогу ли я донести покупки до машины без пакета, нужен ли мне этот пакет потом, как я могу его использовать.


с искренним недоумением. Мой главный

аргумент был, что я неконъюнктурный

человек и мне это не надо. Она сказа-

ла — как хочешь... Придя домой, я сде-

лала принт Путина в виде царя-батюшки

из пушкинской сказки с виньеткой

и слоганом «Кабы я была царица, я б для

батюшки царя родила богатыря»... Таких

маек мы с моим печатником Ашотом на-

печатали ровно три, одну я напялила на

себя и пошла на светский раут.

Там я еще не дошла до гардероба,

как меня в буквальном смысле порва-

ли двое мужчин. Они орали в голос:

«Девушка, где вы взяли это?» Я долго

сомневалась, сказать ли им, что у меня

в сумке лежат еще две тепленькие

майки, обдумывающие прайс. Решив-

шись, я гордо сказала: «Сама сделала,

и у меня еще две есть». Молодые люди,

ни секунды не сомневаясь, раскошели-

лись и, вырвав у меня трофеи, потащи-

ли их за свои столики. Через неделю

у меня уже были первые гастроли. Моя

подруга пришла с Путиным в «Сохо», там

ее достали вопросами, и она позвонила

мне. «Приезжай, тут все хотят такую

майку», — кричала она, пытаясь пере-

орать Бейонсе. Через полчаса в «Сохо»

очевидцы могли наблюдать картину:

я в валенках с резиновыми калошами

с синим икеевским пакетом веду своих

курочек в туалет со словами: «Пойдемте,

сделаем это цивилизованно».

В кабинке горит плавающая свечка, не

видно, какого цвета майки, не говоря

уже о размере. Девочки орут, пере-

бивая друг друга, складывают по три

тысячи рублей в раковину и довольные

вываливаются из очереди.

Я, багрово-красного цвета, кладу свой

пакет в урну и не знаю, как выйти из

туалета, потому что мне неудобно.

Первые свои майки я покупала в H&M.

Когда я приходила, то парализовала работу

магазина. И тогда я нашла своих портных.

Потом я долго сомневалась, нужен ли

мне свой собственный магазин, даже


на Патриках я долго не могла выбрать

место.

C умилением сейчас вспоминаю, как мы

купили две тонны тканей в Италии, пото-

му что я не могла выбрать, какая лучше,

и как я в магазине не могла решить,

из чего сделать стену, до последнего

момента. И как двери перекрашивали

из черного в белый и обратно так долго,

что, когда магазин открылся, я была

душистой, как банка с ацетоном, а на

дверях был пятисантиметровый слой

краски, в который кто-то вляпался.

Часто вопрос нерешительности для

меня — это вопрос этики и воспитания.

Не так давно я из-за своей нерешитель-

ности не могла сделать майку с Никитой

Михалковым, где он должен был пред-

стать в бесовато-ироническом образе

с нимбом. Иконописцы отказывались

это писать.

Не окажись на моем пути Ксении

Анатольевны Собчак, девушки в разы

решительнее меня, майки совсем могло

не быть. «Детка, тебе нужно срочно

на перевоспитание», — сказала она

после интервью на радио. Тогда я сама

села и написала стилизацию под икону

Никиты-Бесогона. И было совсем не

страшно. Как однажды удачно заметил

Шекспир, наши сомнения — предатели,

они заставляют нас лишаться многого,

чего мы могли бы достичь, из-за страха

попытаться это сделать.

В тот же день в честь знакомства я по-

дарила Ксении майку с Михаилом Про-

хоровым, зацелованным с ног до головы

разноцветными жирными губами.

Майка оказалась как яичко к святому

дню, она как раз собиралась брать

у него интервью. Уже через месяц я ли-

стала фотки Ксении с Михаилом в GQ,

на которых она была в моей майке.

Очень быстро мы слились в едином

творческом порыве, сделали футболку

для благотворительной акции «Барахол-

ка Барабаки» на «Серебряном дожде»,

но на этом дело не остановилось.

На первый эфир своего нового проекта

«Госдеп» Ксения надела мою майку,

которую ей подарили друзья. «Владик,

выпей лимонадик», — было написано на

майке, на которой двое наших правите-

лей в нежном возрасте сидят с графи-

ном лимонада за столом в пионерла-

гере. Майка вызвала общественный

резонанс.

Утром меня разбудила Ксения и сказа-

ла: «Давай делать майку для следующего

эфира. Тема «Работаю в госдепе за еду»,

например». Мне очень понравился сло-

ган: я в эту же минуту представила ве-

дущую политического шоу с картонкой

бомжа-попрошайки, висящей на шее

с этим слоганом. В контексте обвинений

в связях с Макфолом — архитектором

оранжевых революций и названия

шоу это было вдвойне остро. Публика

с восторгом приняла наш сатирический

креатив.

На прошлой неделе нужно было

поднять тему принятого в Питере

закона о запрете пропаганды гомо-

сексуализма. И тут без сомнений

не обошлось. Мне вообще эта тема

очень близка. У меня много друзей

нетрадиционной ориентации, и я их

очень люблю. Через полчаса у меня

был слоган «Хорошие парни встреча-

ются». На груди я решила разместить

пару «горячо встречающихся» мужчин.

Майка была уже у меня. Немного по-

смотрев гей-порно, я, лежа в ванной,

писала в Твиттере пост Gay оverdose.

Остановилась на Gay over и поняла,

что лучше слогана, демонстрирую-

щего этот закон о запрете пропа-

ганды, невозможно было придумать.

Выскочив из ванной, я перебудила

полгорода, и печатник успел напеча-

тать ее к утренней съемке. Вы итоге,

вы наверное поняли, я сделала оба

варианта майки, потому что не смогла

расстаться ни с одним из них.

На следующий день после выборов

самой актуальной цифрой был процент,

который насчитал ЦИК, и я решила, что

майка должна быть двойной. Нижний

слой непрозрачный с надписью «Про-

зрачность 63,6%» и сверху полупро-

зрачный. Очень интересный эффект

получился и очень многогранный.

Забавной получилась майка «Оппозиция

у нас, конечно, не фонтан» с писающим

мальчиком, забрызгивающим струйкой

грудь носящего майку.

Я хочу сказать, что самая моя большая

уверенность — профессиональная,

и заключается в она в том, что я

уверена, что делаю самые актуаль-

ные остроумные футболки, которые

для меня являются манифестами,

проводниками моих волнений и эмо-

ций. И я точно уверена, что лучше

меня никто этого не делает. Я нашла

новый формат средства массовой

информации и коммуникации, возмож-

ности задуматься, поставить вопрос.

И при этом свою слабость в принятии

решений я сделала своим творческим

почерком: ни в одном моем слогане

нет категоричности, однозначности.

Я не предлагаю людям надевать на

себя мои политические убеждения

или пристрастия в искусстве, мои

суждения о светских персонажах или

мои философские воззрения: я лишь

ставлю вопрос, предлагаю задуматься.

Ответить на него я предоставляю тем,

кто носит мои вещи.

Наши сомнения — предатели, они заставляют нас лишаться многого, чего мы могли бы достичь, из-за страха попытаться это сделать.


текст: илья минаев

«ХОТИТЕ быстро получить паспорт?

Подпишитесь на журнал о миграции, — ла-

сково улыбнулась сотрудница паспортного

стола. — Это нас попросили. Какая-то

родственница одного из начальников

этот журнал издает. Правда, дорогое из-

дание», — опять улыбнувшись, заметила

она. Стоимость подписки на полгода 3449

рублей 42 копейки. Одно из самых дорогих

печатных изданий современной России.

Так прошлой осенью я пытался оперативно

получить свой общегражданский паспорт.

На журнал не подписался. Название

журнала долго мне напоминало о возмож-

ности миграции…

В детстве у меня была няня. По образо-

ванию она биолог, всю жизнь работала,

говорит по-немецки, играет на фортепиа-

но. Выйдя на пенсию, она была вынуждена

стать няней. Мизерной пенсии еле хватало

на еду. Год назад родственники, друзья

и знакомые собирали ей деньги на лече-

ние. Очередь на операцию, достаточно

ординарную в западных странах, в России

несколько лет. Вариантов три: ждать

(и может быть, не дождаться), давать взят-

ку или соглашаться на платную операцию.

Говорят, что у нас каждый день жизнь ста-

новится только лучше. Так происходящее

интерпретируют телевизионные новости.

Неужели мне так не повезло и я живу

в каком-то параллельном мире? Мире, пол-

ном несправедливости и отвратительного

лицемерия?

Мне стыдно, что все это происходит в моей

стране. Мне обидно, что все к этому вроде

как привыкли и смирились с бесконечной

ложью...

Еще до думских выборов мы с друзьями

решили, что надо что-то делать. Мы свер-

стали, распечатали и стали расклеивать

листовки. Они призывали голосовать «за

любую партию, кроме партии жуликов

и воров», не отдавать свой голос «казно-

крадам». Конечно, уже тогда нам было

ясно, что наши старания не принесут

большого успеха. Благодаря сотням,

а скорее всего, даже тысячам махинаций

и своему преданному электорату «Единая

Россия» выиграет выборы с серьезным

преимуществом.

Всю ночь после выборов я смотрел

в интернете видеоролики о нарушени-

ях. На следующий день на занятиях по

истории преподавательница рассказывала

про предпосылки, причины революции

1905–1907 годов. Меня страшно отвлека-

ли буквально ежеминутно приходящие экс-

прессивные, радостные, а потом и с возму-

щением из-за задержаний смс-сообщения.

От друзей и мамы, которые были на

митинге на Чистых прудах. Весь вечер

я корил себя, что мне не удалось туда по-

пасть. Тогда я говорил: «Ну вот, наверняка

такого массового митинга оппозиции не

будет еще долго или даже никогда, я все

пропустил!» Но моя полная оптимизма

мама со мной не соглашалась. Она ока-

залась права, ведь уже через несколько

Самый молодой колумнист этого номера «РП», участник оппозиционной акции «Живая цепь свободных» Илья Минаев рассказывает, как он попал в реальный мир — через детскую комнату. Комнату ужасов.

ксения ж

ихарева


дней я оказался на Болотной площади,

где собралось несколько десятков тысяч

человек. Перед Болотной было страш-

новато, потому что я видел, как жестко

разгонялась акция на Триумфальной, как

задерживали проходящих мимо ни в чем

не повинных людей. Было совсем непо-

нятно, сколько придет народу 10 декабря

и как будет реагировать полиция.

Когда на Болотной площади всё прошло

мирно, без задержаний, показалось, что

бояться нечего. Увидев столько добро-

желательных людей, объединенных одним

стремлением, стремлением сделать нашу

страну честнее и справедливее, я поверил,

что совместными усилиями мы можем

что-то изменить, сделать жизнь лучше. Но

надо же что-то делать!

На Фейсбуке я нашел объявления о раз-

даче агитационных наклеек, призывающих

выходить на митинги за честные выборы.

И вскоре я уже расклеивал и раздавал их

вместе со своими друзьями.

Я стал волонтером и познакомился с огром-

ным количеством интереснейших людей.

Участвовал во всех массовых акциях.

Мне часто говорили, что я «еще ма-

ленький», что все равно «мы ничего не

изменим», что я «не должен забивать

себе этим голову, нужно думать только об

учебе». Но в то же время многие поддер-

живали и ни капли не осуждали. Главное,

конечно, что одной из них была мама. Она

никогда не призывала меня заниматься

активной политической деятельностью, но

ни разу не «наехала» и даже помогала. Тем

не менее я часто думал, что, возможно,

действительно мое время еще не пришло.

Но, разговаривая с обычными людьми на

улице, в метро, я понял, что все-таки делаю

что-то правильное, что, несмотря на свои

небольшие годы, я могу вести аргумен-

тированный диалог со взрослыми, что

я в состоянии отстаивать свою позицию

и убеждать.

Суббота, 18 февраля. Я подхожу к торго-

вому центру на углу Никольской улицы и Лу-

бянской площади. Здесь уже стоит непри-

ветливый сотрудник правоохранительных

органов. В руках у меня свернутый плакат.

По дороге к точке своего пикетирования

в соседнем переулке я уже обнаружил два

неприметных автозака и необычайное

скопление угрюмых полицейских рядом

с ними.

Сквозь облака пробивается зимнее солн-

це, оставляя улыбки на лицах прохожих.

Я тоже улыбаюсь. Заняв свою позицию,

спокойно разворачиваю плакат. На нем

написано: «Еще 12 лет? Спасибо, нет».

Полицейский осуждающе смотрит на меня

уставшими глазами.

Наконец он подходит ко мне. Не пред-

ставляется. Стоит практически вплотную,

на расстоянии двадцати сантиметров.

Наверное, ожидает дальнейших указаний

начальства. Своим корпусом полицейский

мужественно закрывает от редких про-

хожих надпись на моем плакате. Вскоре

старший по званию отдает приказ: «Все,

забирай его!»

В автозаке чудесная компания исключи-

тельно приятных людей. Машина едет по

Никольской улице и собирает участников

одиночных пикетов. Как маршрутка, наше

средство передвижения постоянно попол-

няется возмущенными, но улыбчивыми ак-

тивистами. Все звонят прессе и адвокатам.

До февраля у меня ни разу не было

конфликтов с сотрудниками полиции. Я,

пожалуй, их немного побаивался. Мне

казалось, что это люди, не знающие зако-

нодательства и Конституции РФ, запросто

выполняющие неправомерные приказы,

и они могут быть даже необоснованно

агрессивны. Отчасти я был прав.

После шествия на Якиманке я решил по-

участвовать в безобидной акции «Живая

цепь свободных». Идея заключалась в том,

чтобы выстроить из одиночных пикетов

путь ВВП из здания ФСБ на Лубянке

в Кремль. У каждого был свой плакат. Тек-

сты разные, но все они выражали личное

недовольство сложившейся в стране по-

литической ситуацией. Мне тогда казалось,

что если я буду одиночно пикетировать, то

меня не станут задерживать незаконно.

ОВД «Тверское». Вокруг озабоченные

и мрачные лица полицейских. «Детская

комната» — комната ужасов. Наверное,

именно в таких появляются призраки. На

обваливающихся стенах висят выцветшие

плакаты, рассказывающие о вреде нар-

котиков и алкоголя. Истерзанный сотнями

малолетних правонарушителей стул, на

который я сел, кажется, в любой момент

может развалиться. Так я увидел раз-

руху изнутри. Совсем неудивительно, что

работники таких заведений не отличаются

особой вежливостью или приветливостью.

Задержавший меня молодой человек

пишет рапорт из пятнадцати строк около

полутора часов. За это время мы успеваем

полноценно пообщаться с инспектором

по делам несовершеннолетних. Она не

скрывает, что ей самой неловко разгова-

ривать с задержанными в таком поме-

щении. Объясняет, что ей тоже далеко не

всё нравится в современной России. Но

и менять что-то сама она не готова. Люди,

наверное, могут привыкнуть ко всему, к от-

вратительным условиям работы и жизни

ради гарантированной, хоть и маленькой

заплаты, ради иллюзорной стабильности.

По итогам заседания комиссии по делам

несовершеннолетних дело в отношении

меня об административном правонаруше-

нии было закрыто за отсутствием состава

правонарушения.

Думая о том, что происходило в последние

месяцы, я улыбаюсь. Смешно вспоминать

мои первые страхи, боязнь ходить с белой

ленточкой, боязнь быть задержанным за

расклейку и раздачу листовок.

О существовании журнала о миграции

я почти забыл.

Заняв свою позицию, спокойно разворачиваю плакат. На нем написано: «Еще 12 лет? Спасибо, нет».


текст: анна николаева фото: тимофей изотов

СОМНЕНИЕ — это болезнь. Врожден-

ная. Хроническая. Неизлечимая.

Не люблю разговаривать с таксистами.

И они со мной тоже. Но это был другой

случай. «Добро пожаловать в мое такси.

Я здесь живу, — сказал мне пожилой

человек в круглых заячьих очках, клетча-

той рубашке, зашитой плотно под верхнюю

пуговичку, и зачем-то добавил: — Скорей,

скорей, время не ждет». Правой рукой

он держал руль, а левой — деревянную

кисточку для акварели, острым концом

которой он управлялся с навигатором, а пу-

шистым — щекотал себе нос. Я подумала,

что он сумасшедший. «Выбирайте музы-

ку», — скомандовал таксист, и торжествен-

ные нотки в его голосе разозлили меня.

Оле Булл. Fantaisie et variations de bravoure

sur un thème de Bellini. Он внимательно по-

смотрел на меня и полушепотом страстно

выдохнул: «Прекрасный выбор!» Взмахнул

кисточкой, и Оле Булл ворвался в наше

такси стремительной глупостью майского

ветра. «Вы все время сомневаетесь», —

сказал он с грустью. Я не ответила. Он по-

молчал и снова показался из норы: «У вас

есть братья или сестры?» Я посмотрела

на него с ненавистью, и слезы хлынули из

глаз. Больше мы не разговаривали.

С ней всегда было тяжело разговаривать.

Потому что она молчала. С ней совсем

невозможно сплетничать. Она всегда

говорит, что о других людях ей нечего

сказать. «Как это нечего? — возмущаюсь

я. — Ты не хочешь просветить внутрен-

ности этого чудовища, ты что, не видишь,

кого скрывает ослиная шкура?!» — «Ты

же знаешь, что я вообще плохо вижу», —

отвечает она и глупо улыбается. Так она

всегда выкручивается. У нее на все своя

правда: нелогичная, дурацкая и совер-

шенно нежизнеспособная. И поступки

такие же. Она зачем-то коротко стрижет-

ся и совсем не умеет кокетничать — го-

ворит, что хотела бы, но руки не доходят.

Хотя при чем тут руки?

Я никогда ее не любила как положено.

Я нарушала все ее старшинские запреты

и знала все ее тайны, которые маме

знать не следовало. Я бы на ее месте

меня ненавидела. А она аккуратно

складывала мои вещи в шкаф и молчала.

Сейчас, когда все осталось там, меня

беспощадно преследует ощущение, что

я украла ее жизнь. И проблема не в том,

что так и было на самом деле, а в том,

что она так не считает.

Есть два вопроса, при ответе на которые

я всегда теряюсь: сколько тебе лет и есть

ли у тебя сестра. Ответ мне известен, но

он по-прежнему для меня неестественен.

Как будто мне не тридцать два и у меня нет

сестры. Это моя боль: струящаяся, безна-

дежная боль, в которой я ничего не могу

изменить. На этой террасе личной жизни

нет победителей и побежденных, нет

оправданных и приговоренных, виноватых

и невинно осужденных. Есть только мы

с ней. Она и я. Каждый раз она спраши-

Заместитель главного редактора «Московских новостей» Анна Николаева рассказывает правду. Никто не знает, чего ей это стоит. Но судя по тому, что ее колонки мы получаем, когда журнал уже обычно сдан в типографию, эта правда дается ей непросто.

orlova


вает, что подарить мне на день рождения.

И уже много лет я не знаю, что ей ответить.

Мама как-то сказала мне свою материн-

скую заботу. Она сказала: «Мне кажется,

что если меня не станет — вы переста-

нете общаться, вам же совсем не о чем

говорить». Нам действительно не о чем

говорить. И я тогда сказала маме об этом

прямо, чтобы у нее не было иллюзий.

Я всегда была девушкой, которая взрыва-

ла замки из песка, свои и чужие.

Сомнение пришло ко мне позже. Оно

пробралось в голову через сны, устрои-

лось там на удобном бархатном диване

и задремало. И я, обделенная вниманием

самой к себе, ничего с ним поделать не

могу. Сомнение царствует в моей голове.

Оно тоталитарно.

Собственно, ничего не изменилось.

Время не подкинуло мне удивительный

эффект трансформации характеров.

Моя сестра не совершила толстов-

ский поступок, от которого глянцевая

слеза задребезжала бы на кинопленке

ретро-трагедии. Ничего не изменилось

и в наших отношениях. Разве что мы

стали еще меньше общаться.

Таксист в заячьих очках и с кисточкой для

акварели ехал в противоположную сторо-

ну от отеля, в котором я остановилась. Он

понимал, что мне не надо возвращаться

к себе. «Когда ты плачешь, у тебя такое

глупое выражение лица», — сказал он

и тут же признался, что сам удивлен

своей храбростью. Я подумала о том, что

если нарисовать ему усы, то будет даже

лучше, потому что сейчас он выглядит аб-

сурднее некуда. У него не было сигареты,

и он отказался остановиться у ближайше-

го бара. «В моей машине нельзя курить,

потому, что едкий никотин просачивается

в вискозу сидений и потом этот крематор-

ский запах преследует еще живых посети-

телей». Его игры в бытовые подробности

начинали меня раздражать, и я попроси-

ла включить рок-н-ролл. «В каком возрас-

те ты хотела бы жить всегда?» — спросил

он, сортируя разноцветные ластики на

лобовой панели автомобиля. «Как сейчас,

наверное», — ответила я, прекрасно

понимая, что ответила бы ровно так же

и десять лет назад. «Ну вот видишь, тебе

Я всегда была девушкой, которая взрывала замки из песка, свои и чужие. Сомнение пришло ко мне позже.

ничего не надо начинать сначала, просто

иди дальше так, как будто никто не кор-

чит рожи тебе вслед, и она просто будет

идти рядом, даже если ты не возьмешь

ее за руку». Он остановился около моего

отеля и, симфонично тряхнув хрустальный

колокольчик, пропел: «Две-сти пятьде-сят

евр-о». Какая наглость, возмутилась я,

и отдала ему триста. За это он угостил

меня жвачкой со вкусом турмалина

и исчез. Я больше никогда его не увижу.

Ночью разболелась голова. Я достала из

кошелька оранжевое солнышко и рас-

творила его в стакане воды. На шторах

плясал ветер, в телефоне размножались

смс. Даже не могу ей позвонить. На ночь

она отключает телефон, ей очень рано

вставать. Они никогда ничего у меня не

просила. Ни денег, ни телефона, ни со-

вета. А я всегда отдавала ей уже начатую

тушь для глаз, которая мне не подходила.

И она радовалась.

Но в то ночное утро мне стало совершен-

но понятно, что я все про нее знаю и про

себя. Я легла спать, а мое сомнение, под-

нявшись с дивана, побрело на коротень-

ких лапах отвоевывать другие дощечки

на террасе моей личной жизни.

тим

оф

ей и

зото

в


текст: владимир гендлин-младший

КАК телекомментатору бокса мне не-

редко приходится бывать на крупнейших

мировых боксерских шоу. И общаться

там с иностранными коллегами, пишущи-

ми о боксе.

Это особая публика. Со времен Ринга Лар-

днера и Норманна Мейлера американские

писатели и журналисты скрупулезно исследу-

ют боксерский мир. Они пользуются автори-

тетом в боксерской среде, а сами боксеры

вызывают у них жгучее любопытство.

К чему это я? Сижу я однажды в баре

отеля Wilshire Grand в Лос-Анджелесе

(кажется, перед боем Виталия Кличко

с Крисом Арреолой) и беседую с амери-

канским коллегой. Обсудили то и сё, и тут

на каком-то этапе он узнает, что я сам

отдал тринадцать лет выступлениям на

ринге. Он аж взвился — так его удивило,

что журналист сам профессионально

занимался боксом. После долгих расспро-

сов он поинтересовался: «А как и почему

ты решил заняться боксом?»

Вообще-то, многие истории прихода

в бокс давно стали классикой. Кого-то,

как Костю Цзю, привел в зал отец. Кого-

то привела обида. Кассиус Клей (позже

известный как Мохаммед Али) припар-

ковал свой велосипед у магазина, а его

сперли. Полицейский, занимавшийся

поиском велосипеда, и привел тринад-

цатилетнего Кассиуса в боксерский зал.

А Майк Тайсон, заядлый голубятник, од-

нажды был психологически травмирован,

когда старший мальчик на его глазах

издевательски свернул шею его любимо-

му голубю. Майк набросился на обидчика

с кулаками и отлупил.

Мне с моими скромными спортивными

достижениями вовсе не пристало влезать

со своей историей. Но когда я рассказал

ее своему собеседнику, тот дико расхохо-

тался. Она и правда забавна.

Дело было так. В моем родном Волгогра-

де проходили городские соревнования,

и мой отец пошел их смотреть. И взял

меня, поскольку мне уже стукнуло пять

лет и я уже был совсем взрослый. Мы

сели не на трибуне, а возле ринга, рядом

с папиной знакомой докторицей, которая

оказывала помощь травмированным

боксерам. Там же рядом сидели еще

какие-то его знакомые, бывшие боксеры

и тренеры.

Я смотрел бои в ринге и в какой-то

момент обратил внимание вот на что:

в перерывах между раундами секундан-

ты вынимали изо рта своих боксеров

странный предмет желтого или оран-

жевого цвета. А потом после перерыва

засовывали его обратно. (Капы в те

времена почему-то были обычно оран-

жевого цвета, видимо, у стоматологов

тогда был один-единственный материал

для их производства). Эти штуковины

ярко сияли у них во рту во время боя,

а иногда вываливались, и тогда рефери

относил их в угол секундантам, чтобы те

их помыли.

Телекомментатор Владимир Гендлин делится с нами бесценными подробностями своего босоногого детства на боксерском ринге. Кроме того, в памяти читателей останется вкус сладких апельсинов и крови во рту боксера.

ната

лья л

ьвова


валерий н

аседкин/ф

ото

сою

з

Я долго гадал, что же это за оранжевая

фигня. И вдруг понял! Это же апельси-

новые дольки! Я так и вскричал: «Папа!

Что это у них во рту — апельсины?!» Отцу

понравилась эта идея, и он со смехом

поддержал: «Точно, апельсины». И его

друзья тоже засмеялись и стали поддаки-

вать: «Конечно, апельсины».

А дело в том, хотя сегодня в это сложно

поверить, что апельсины в конце шестиде-

сятых — начале семидесятых были страш-

ным дефицитом. Фактически они прода-

вались раз в году — перед Новым годом.

Возможно, еще и на седьмое ноября (или

это были мандарины?). Был период, когда

продавались бананы (тоже под Новый

год) или ананасы (это было вообще пару

раз в моем детстве). В общем, апельсины

были редким счастьем в моем родном

городе. И Новый год навсегда пропах для

меня этим веселым и волнующим апель-

синовым запахом. А тут здоровенным

мужикам, которые разбивают друг другу

морды в кровь, нежно суют в рот апельси-

новые дольки, да еще посреди года, когда

никакого праздника не предвиделось...

Вот тогда я и решил стать боксером.

Получить апельсин, даже во время

страшного, кровавого боя и без всякого

праздника — это было крайне заман-

чиво. Предложение, от которого невоз-

можно отказаться. А в благодарность за

апельсины я пообещал себе, что стану

лучшим боксером в Галактике.

Прошло много лет, но я еще долго не

терял веру в апельсины для боксеров.

Фактически эта вера продержалась даже

дольше чем вера в Деда Мороза — лет

до десяти. Отец долго не соглашался

отвести меня в секцию бокса, думал,

что этот психоз пройдет. Но когда у нас

в доме появлялись апельсины, я отламы-

вал дольку, засовывал ее в рот и начинал

боксировать с тенью. Не очень успешно,

кстати. Очень неудобно было. Потому что

апельсин быстро сжевывался, сок выте-

кал либо долька просто вываливалась изо

рта (я же мысленно дрался на Олимпиа-

де, а тут уже не до апельсинов). То есть

я с удовольствием боксировал с тенью

и без всяких апельсинов, но с апельсина-

ми было в сто раз интереснее. А неуме-

ние технично держать дольку во рту во

время воображаемого боя я относил

на счет недостаточного спортивного

мастерства.

В десять лет я все-таки уговорил отца

отвести меня в боксерский зал. Очень

скоро я лишился иллюзий и узнал, что

в боксе угощают вовсе не апельсинами.

Я так и не стал олимпийским чемпионом,

не стал чемпионом мира. Тем не менее

долгие годы я выходил на ринг в надежде

заработать свой апельсин. Я даже денег

немного подзаработал. Но для нас, со-

ветских людей, деньги ничего не стоили.

Настоящим счастьем было, когда после

боя к тебе подскакивали какие-нибудь

безумного вида бородатые стариканы,

представлявшиеся боксерскими писа-

телями или журналистами, и начинали

расспрашивать — кто ты, откуда, как это

у тебя получается, — потом хлопали по

плечу и желали удачи.

Сегодня я сижу на крупнейших мировых

шоу, где выступают матерые профессио-

нальные бойцы. У меня на голове наушни-

ки и микрофон. У них на руках перчатки.

Среди боксеров есть потрясающие

таланты, но никто не знает, чем для них

закончится бокс — славой и богатством

или нищетой и инвалидностью. А я смо-

трю на них, и мне дико любопытно, о чем

они мечтали в детстве.

Очень скоро я лишился иллюзий и узнал, что в боксе угощают вовсе не апельсинами.


текст: маргарита симоньян рисунки: олег бородин

Произведения главного редактора телеканала Russia Today Маргариты Симоньян, публикуемые в «РП», а потом еще и художественно исполняемые на Пионерских чтениях, язык не повернется назвать колонками. И вот наконец все сомнения отброшены: Маргарита Симоньян с отрывком из повести «Поезд». Литература.

117

МАЯК над бухтой трубил сквозь

котеночьи подвывания чаек каждые

полминуты. Черные валуны, обложившие

берег, утыкались в разросшийся клочья-

ми, как щетина, строгий аир. Дальше

шли густые малинники, от которых пахло

ангиной.

Три гусыни, такие же, как аир,

коричнево-бархатные, замерли на полян-

ке между водой и малинником. Только

раз одна из них медленно наклонилась,

как будто разглядывая клевер, снова

вытянулась, и все три окончательно

окаменели в бурой траве.

Сутулый черноволосый мужчина, с широ-

кой спиной и седеющей грудью, в

расстегнутой белой рубашке тяжело

шагал вдоль камней. Он обогнул малин-

ник, увидел гусынь и остановился на-

против них, наклонив немножко налево

буйволиную голову.

Бриз срывал на асфальт розовые

лепестки отцветающего шиповника.

Черноволосый вынул из кармана синих

хлопковых брюк бумажный блокнот

и записал карандашиком: «Шиповник,

когда созревает, похож на дерущихся

осьминогов».

Навстречу черноволосому откуда-то из

малинника вынырнул кирпичного цвета

блондин с негнущимся торсом — один из

немногих постоянно живущих в деревне

бездельников, вечно обкуренный вете-

ран Панамы, случайно разбогатевший

сто лет назад на недвижимости, да так

плотно, что, как ни старался, до сих пор

почти ничего не растренькал.

— Что нового? — спросил Руслан

у блондина.

— Террористическую угрозу подняли до

оранжевой, — ответил блондин, чуть

подрагивая своим негнущимся телом. —

Мир катится в ж…

— Я же спросил, что нового, — заску-

чал Руслан и вынул из пачки «Американ

Спирит».

— Герлскауты в лагерь заехали. Во-

жатым есть восемнадцать. Пойдешь

выбирать?

— М-м-м, — протянул Руслан, затянув-

шись. — Не пойду. У меня пока перерыв.

Может, через месяцок.

— Через месяцок они уедут.

— Ну и хрен с ними

— Стареешь, что ли? — продолжал под-

рагивать сосед.

— Да нет, кажется, наоборот. Моло-

дею, — ухмыльнулся Руслан, чувствуя,

как в кармане вибрирует эсэмэской

айфон.

— Святая макрель! Ты что, влюбился,

солдат?

— Окстись, полковник. Влюбляться

в моем возрасте — верный признак

Альцгеймера. А я слежу за здоровьем.

— Дунуть хочешь?

— Не, не курю. Ты уже двести раз

предлагал.

— Ну и дурак, — приуныл полковник.

Руслан ничего не ответил. Ему не терпе-

лось проверить, что там написала Эмма.

Улыбнувшись полковнику своей злове-

щей улыбкой, он двинул дальше вдоль

бухты, на ходу читая мобильник.

Ничего необычного Эмма не написала.

Старые слезы про то, как ей хочется

быть сейчас с ним, Русланом, но как

жалко мужа, который этого не заслужил.

«А тебе идут угрызения совести, — ответил

Руслан. — Я такую тебя еще больше хочу».

Стукая по айфону, Руслан вильнул рас-

сеянно в сторону и чуть не опрокинул

с двухместного велосипеда полуживую

семейную пару, с виду столетнюю. Из-

винился. Задумался, прищурив длинные

темные веки. Жирная чайка в накрахма-

ленном белом строго взирала на волны,

стоя на камне.

Руслан снова вынул из кармана широких

брюк блокнот, записал: «Люди женятся

для того, чтобы в старости было с кем

ездить на двухместном велосипеде.

А ведь на одноместном — комфортнее

и безопаснее».

Айфон опять завибрировал эсэмэской от

Эммы: «Я знаю, что буду жалеть об этом

всю жизнь: или о том, что я это сделала,

или о том, что я этого не сделала».

«Лучше сделать и жалеть, чем не сделать

и жалеть», — ответил Руслан, начиная

уставать от Эмминого нытья. Уложил

айфон обратно в карман.

Мимо припрыгивала на пробежке со-

всем молодая девушка, загорелая, как

все местные молодые девушки. Допры-

гав до Руслана, она улыбнулась отбелен-

ными зубами и остановилась.

— Доброе утро! — промурлыкал Руслан

тоном настолько загадочным, насколько

позволила эта фраза.

— Доброе утро, господин писатель! —

радостно ответила девушка.

— Откуда вы знаете, что я писатель? —

Руслан щерился своей неотразимой злой

улыбкой.

— Весь город знает! Вы же

знаменитость.

Девушка притоптывала на месте, чтобы

не прерывать пробежку. Руслан заметил,

что бедра у нее плотно обтянуты синими

шортами, а ноги — гладкие, как бутылоч-

ное стекло, и цвета дижонской горчи-

цы. «Надеюсь, у Эммы тоже такие —

тугие», — подумал Руслан.

— Как хорошо, что я вас встретила! —

сказала девушка. — Мне Брэнсоны рас-

сказали, что вы писатель. И мы с друзья-

ми решили устроить в субботу вечеринку

в вашу честь. Ничего фэнси, просто

лобстер-бейк на пляже. Придете?

— Приду, — тут же отозвался Руслан,

все больше влажнея глазами. Вдруг

вспомнил, что если Эмма приедет, то

приедет как раз в субботу. «Ну, тогда

с ней вместе и пойду», — подумал

Руслан.

Девушка, продолжая разминку, подняла

колено к груди, показала светлую глад-

кость внутренней стороны бедра. «Или

все-таки без Эммы?» — весело подумал

Руслан.

— Мы будем очень рады! — улыбнулась

девушка и побежала дальше, подпры-

гивая своими горчичными мышцами

из-под коротких шортиков.

Гусыни все так же недвижно стояли над

клевером. Руслан снова уставил в них

свои темные веки, силясь вспомнить,

о чем он таком размышлял остроумном

и, возможно, полезном для книжек —

о чем-то про велосипеды. Не вспомнил.

Обернулся еще раз взглянуть на задницу

девушки, но и она уже скрылась за

поворотом.

На соседской лужайке подрагивали на

ветру полувысохшие тоскливые лилии.


Из-за них к горлу вдруг подступила

знакомая тошнота и заныло в левом

предплечье. Руслан привычно встрево-

жился и потащился обратно в коттедж,

поближе к Гале и валокордину.

Орды майских жуков бодро совокупля-

лись на обглоданных листьях малины.

Промахиваясь на ходу широкими паль-

цами мимо клавиш айфона, Руслан на-

писал: «Когда ты уже приедешь, блин?»

Коттедж, арендованный Русланом на

лето, был нахлобучен прямо на черные

валуны над самой водой. Типичный

новоанглийский дом — облицован-

ный посеревшими от соленого ветра

пластинами кедра, с голубыми полупро-

зрачными ставнями. Грубая деревянная

лестница и мостки, прилепленные к ва-

лунам, соединяли торчащий из океана

коттедж с остальным городом. На одном

из черных, облитых волной камней хо-

зяева соорудили искусственную клумбу

с живыми веселенькими цветочками.

Эта клумба безошибочно раздражала

Руслана каждое утро.

Руслан арендовал этот коттедж уже

десять лет подряд, с тех пор как его

первый бестселлер принес ему первые

полмиллиона. Брэнсоны — пара высо-

хших новоанглийцев, увитых, как стены

плющом, коричневыми морщинами, —

знали, что их постоялец знаменитый

русский писатель. Оба его переведенных

романа они держали на видном месте

в гостиной, на комоде с портретами

внуков и усопших собак.

Этой весной в благодарность за вер-

ность Брэнсоны установили в гостиной

огромное зеркало и балетный станок для

Гали — единственной дочери Руслана.

Каждое лето дочь приезжала в коттедж

хозяйничать и загорать.

Двадцатидвухлетняя Галя была резуль-

татом Восьмого марта в студенческом

общежитии, когда Руслан запутался

в простынях и ногах двух белотелых со-

курсниц, и одна из них — к ужасу своему

и Руслана — не дождалась менструации.

С каким облегчением вздохнула тогда

вторая, никогда не узнал ее простужен-

ный молодой супруг.

Руслан не женился на однокурснице,

сославшись на строгие нравы интелли-

гентной семьи. Но Галю растить помогал.

А когда она оперилась, стал даже с ней

разговаривать.

В результате, Галина Сергеевна выросла

ироничной красавицей и единственной

близкой Руслану женщиной на земле.

Только Галю он мог всерьез ревновать,

только по ней скучал, и только она была

способна, если бы захотела, разбить ему

сердце.

— Ну что, останешься до конца лета?

Теперь тебе есть где заниматься, —

спросил Руслан тоном «мне все равно»

и вынул из-под столика у дивана охапку

журналов с объявлениями о продаже

недвижимости.

— Я еще не решила, — пропела Галя.

Ногу, обернутую в длинный вязаный

красный чулок, она закинула на станок

и тянулась к ней всем своим обезжи-

ренным туловищем ребристой вяленой

рыбки.

Руслан бросил на дочь короткий взгляд

и уткнулся в свои журналы.

— Какая же ты тощая! Невыносимо

смотреть.

— Не смотри, папочка. Тебе скоро будет

на кого смотреть.

Руслан сделал вид, что не услышал. Ко-

торый день он не мог понять, всерьез ли

расстроена Галя тем, что к нему первый

раз за все эти годы может приехать жен-

щина, или просто подтрунивает над ним.

— От чего зависит, останешься или

нет? — спросил он, не отрывая глаз от

журнала.

— От того, как ты будешь себя вести,

папочка. И твоя телка тоже.

— Она не телка, — сказал Руслан, на-

хлобучивая очки, чтобы разглядеть фото-

графию на одной из страниц.

— Что вы говорите! Еще женись на ней.

— Она замужем.

— А если бы не была замужем, женился

бы?

— Я мог бы жениться только на тебе.

Но ты моя дочь. И это ошибка судьбы

и природы.

— Папа, ты бредишь, — закатила глаза

Галя, сменив ногу на станке.

Руслан вытащил из журнала айфон,

быстро набил: «Эмма, ты приедешь или

нет? Я что, мальчик, в ромашку играть:

приеду — не приеду?»

Еще быстрее Эмма ответила: «Зачем

ты так? Это, наверное, самое тяже-

лое решение в моей жизни. Разве не

понимаешь?»

«Тебе тяжело? А мне не тяжело? У меня

давление скачет из-за тебя. Думаешь

только о себе».

Руслан разозлился, бросил мобиль-

ный, не стал смотреть, что отве-

тила Эмма. Пролистнул несколько

страниц — успокоился.

Галя по-прежнему как осьминог распла-

стывалась на станке.

— В общем, оставайся, — сказал ей Рус-

лан. — Эмма, может, и не приедет. Если

приедет, то уедет через неделю. А ты же

знаешь — мне нужна компания. Кому

я буду читать наброски?

— Тебе не компания нужна, а подавальщи-

ца. Дай сигареты, налей кофе, найди пульт.

— И это тоже. Налей, кстати, кофе, —

сказал Руслан.

Айфон опять завибрировал эсэмэской от Эммы: «Я знаю, что буду жалеть об этом всю жизнь: или о том, что я это сделала, или о том, что я этого не сделала».


— Что и требовалось доказать! — весе-

ло проворчала Галя, выдернула ногу и,

махнув блестящей каштановой гривой,

вышла за кофе.

Руслан перевернул страницу, другой

рукой потянулся за телефоном. Написал:

«Если ты не приедешь, я с собой что-

нибудь сделаю. Я серьезно». Загнул угол

понравившейся фотографии, перелист-

нул дальше.

«Только что купила билеты», — ответила

Эмма.

«Умница!» — написал Руслан, отмечая

закладкой большой белый, со ставнями

прибрежный коттедж.

Тихо, как могут только балетные, верну-

лась Галя. Поставила кофе, заглянула

из-за спины Руслана в его журнал.

Увидела белый коттедж, спросила

с ухмылкой:

— Мечтать не вредно?

— Иди отсюда! — прикрикнул Руслан. —

Чтоб ты знала, у Руслана Ломидзе еще

не было ни одной мечты, которая бы не

сбылась.

Руслан отпил кофе, поморщился, что

слишком горячий. Сказал:

— Хочу купить вот такой дом и забыть

Москву как страшный сон. Это моя

самая актуальная на сегодня мечта, и не

мешай мне ее мечтать.

— Пап, ты никогда не заработаешь на

такой дом.

Руслан затянулся, медленно поморгал

длинными темными веками, выпустил

кольцами дым и сказал, глядя в эти

кольца:

— Эмма купила билеты.

— То-то радость в доме, — пропела Галя

и прильнула опять к своему станку.

Руслан допил кофе, аккуратно сложил

журналы обратно под стол, встал, при-

держивая спину.

— Я в душ.

— Удачи.

Смеситель чихнул сначала слишком

холодной, потом слишком горячей водой.

Глядя на белую плитку стены, Руслан по-

думал, что уже через несколько дней он

будет стоять в этой ванной рядом с Эм-

миным абрикосовым телом. Представил,

как он прислонит это тело лицом к белой

плитке и будет смотреть на голую спину,

разлинованную полосками от купаль-

ника, с прилипшими к ней ручейками

волос. Потом раздвинет руками светлею-

щий треугольник…

Руслан так давно хотел Эмму, что успел

уже нафантазировать, как он делает

с ней все, что когда-либо с кем-либо

делал. Пыхтя — больше от одышки, чем

от наслаждения, — он вдруг подумал,

что в крошечном магазине for adults,

затесавшемся в самом сердце пуритан-

ской Америки, наверняка есть наруч-

ники. «Только к чему их здесь пристеги-

вать? — думал Руслан, ускоряясь. — Ни

железной кровати, ни батареи», — Рус-

лан сладко запрокинулся, вспомнив

студенческие кровати и батареи и друга

мента, таскавшего к ним в общагу лег-

ких на подъем девочек и наручники…

Одновременно с последней судорогой

Руслан решил, что пристегнет Эмму на-

ручниками к Галиному станку.

В обед после кофе Руслан уходил ку-

паться в сосновую рощу, к черепаховым

озерам с осокой и выдрами. Городские

пляжи у океана его раздражали, а здесь

было безлюдно и кувшинки качали розо-

выми полураскрытыми ртами.

Дорогу к озерам Руслан тоже любил:

деревянные верфи, причалы, просо-

ленные рыбаки в резиновых крагах —

соль оседала у них на предплечьях

как иней, — влажные стриженые

лужайки, на них тяжелые гуси, сосед,

тарабанящий в сторону леса верхом на

газонокосилке, старушонки с кружками

кофе в сморщенных лапках, унизанных

толстыми кольцами, их трогательные

домики, опушенные серым кедром,

белый квадрат методистской церквушки

и целые стаи мяукающих, подвывающих

чаек, а впереди зеленая бахрома изогну-

тых сосен и за ней шесть неподвижных,

как камни, кареглазых озер.

Полчаса этой дороги — и Руслана про-

глатывало благостное смирение. Он

тихонько капитулировал перед жизнью

и смертью, перед мучительным смыслом,

его отпускали пустые, как высохший

краб на вискассетском пляже, поиски

того — не знаю чего, и переставала

ныть селезенка, измученная беготней за

несбыточным счастьем.

Пройдя по пружинящим иглам, Руслан

уселся на серые доски мостков над

водой. Записал в блокноте: «Листья кув-

шинок похожи на одноразовые тарелки».

В нетронутом, как чистый ватман, небе

параплан протащил на восток огромное

полотно: «Добро пожаловать в Вискас-

сет. Пользуйтесь услугами нашей мобиль-

ной сети. Жизнь хороша!»

Слоган Вискассета «Жизнь хороша!»

Руслан видел повсюду: над кассами

в супермаркете, где он покупал поми-

доры и мидий, на керамической чашке

в кабинете врача местной больницы,

куда он иногда забредал с жалобами

то на то, то на это, и даже на ковриках

в ресторанных уборных.

Бирюзовая стрекоза закачалась на

шпильке осоки. Где-то громко прогаркал

гусь.

Озеро было прозрачное, с зеленцой,

как все озера на сто километров вокруг.

Как Галины длинные — в папу — глаза.

«А у Эммы какие? — подумал Руслан. —

Серые? Голубые?»

Его отвлекла водомерка, проскользив-

шая мимо ноги — поросшей черными

будыльями узловатой стопы с большими

желтеющими ногтями. Руслан поднялся,

заметил, что плот пуст, но за ним притих-

ли две головы. «Целуются», — подумал

Руслан с отвращением. «Я ненавижу,

когда целуются, если целуются не со

мной», — вспомнил Руслан стихи одной

модной, немыслимо молодой поэтессы,

которую он хотел, было дело, затащить

к себе в логово на ночь, да лень стало

возиться.

Кряхтя и придерживая спину, Руслан

поднялся. Достал телефон, увидел там

сообщение от Эммы: «Ты куда пропал?

Я скучаю».

Посмотрел близоруко и поленился при-

думывать, что ей ответить. Вместо этого

Руслан представил, как приведет Эмму

ночью на озеро и уляжется рядом с ней

на песок. Звезды будут висеть совсем

низко, как лампочки в поезде. Она

как маленькая удивится, что Большая

121

Медведица не с той стороны, где она

привыкла. А потом станет осторожно со-

противляться и громким шепотом приды-

хать, что не надо, пока он будет правой

рукой держать ее тоненькие запястья,

а левой стягивать из-под юбки игрушеч-

ные, как у девочки, стринги. И стянет.

И все будет, как он захочет.

Вечерний свет лежал золотом на газо-

нах — так уверенно и спокойно, как

будто он собирался лежать там всегда,

никогда не сменяясь ночной глинистой

мглой.

Солнце слабело над крошечным аэро-

портом Вискассета, куда в этот вечер за-

летел на собственном самолете старею-

щий миллионер, Русланов приятель.

— Проходимец. Ни образования, ни

воспитания — одни бабки, — ворчал

Руслан, глядя, как Галя расставляет бока-

лы в парадной столовой.

— А зачем ты его зазывал всю неде-

лю? — спросила Галя.

Руслан помолчал, подошел к камину,

поправил на нем канделябры. Отошел,

посмотрел. Снова поправил. Буркнул:

— Много ты понимаешь.

Опять подошел к камину и, выругавшись

под нос, убрал канделябры вообще. Про-

бурчал Гале:

— Мясо не передержи.

Вышел на камни курить.

Миша Михайлов был даже моложе Русла-

на — на пару лет. Руслан не знал и знать

не желал, на чем он поднялся, — но

знал, что у того пентхаус в центре Ман-

хэттена и на сорокапятилетие в прошлом

году Михайлову пела Шакира. Тогда как

ему, Руслану, на сорокапятилетие пела

Лолита. И то бесплатно — по старой

дружбе. Руслан не то чтобы Мише зави-

довал, но просто ему было неприятно.

Как всегда, от первой затяжки у Руслана

слегка закружилась голова. За окном

уплывал куда-то на запад пронзительно

персиковый, слоеный сизым закат.

Из малинника у поворота выкатился

непривычный в этих местах белоснеж-

ный новенький кадиллак. Как огромная

птица он проплыл над асфальтом в сто-

рону дома Руслана.

— Б…, — выругался Руслан. Крикнул

в окно: — Галя, ты видишь, на чем он

приехал? Банальное ведь жидовское

жулье! И где он в этой деревне кадиллак,

спрашивается, откопал?

И тут же метнулся обратно в столовую

проверить, все ли красиво.

Вечно гогочущий рыжий Миша Михай-

лов ввалился в Русланов дом, как будто

ввалились четверо.

— Старичок, я припер тебе ящик «Гави ди

Гави»! У тебя вино наверняка г… «Гави»,

беленькое, холодненькое! Только не гово-

ри мне, что мы сегодня жрем мясо.

— Мясо, Мишаня, именно мясо! —

Руслан, распахнув загорелые сильные

руки, вышел навстречу Михайлову. —

Наконец-то ты долетел до нас. Я был

уверен, что побрезгуешь: вино г… и Ша-

кира сегодня не с нами, не обессудь, —

Руслан обнимал Михайлова, скалясь

своей злой улыбкой.

— Не обижайся, старичок, ты же зна-

ешь, я за вино родину бы продал, если

б она у меня была! Я так и знал, что

у тебя мясо, поэтому я припер еще ящик

устриц и всякую хрень к белому.

Обслуга Михайлова, потея в черных ко-

стюмах, таскала в коттедж ящики с ви-

нами, рыбой и фруктами. Серебряные

хвосты торчали над досками ящиков как

маленькие короны. От свежести сибасы

даже не пахли рыбой.

— Хватит, хватит, куда мы все это будем

девать? — запротестовал Руслан.

— А соседям раздашь. Чего бы пойма-а-

ал, соседям разда-а-ал, не жалко. Пом-

нишь, старичок, как мы с тобой «Чайф»

орали? Еще на кухнях, еще на кухнях.

Ах, как молоды мы бы-ы-ы- ли. Я тогда

еще бедный был и грустный. Га-а-а, —

Миша густо заржал рыжим ртом.

— Где ты здесь кадиллак арендовал,

буржуй?

— Я не арендовал. Я купил. У вас тут ав-

тосалон прямо на въезде в твою деревню.

Хотел дочку твою впечатлить. Га-а-а, —

снова загоготал Миша, ища глазами

одетую в узкое белое загорелую Галю.

— Я не особенно впечатлительная, —

ответила Галя папиной испепеляющей

злобной улыбкой и вышла на кухню про-

верить в духовке ростбиф.

— Ох, красавица вымахала!— об-

лизнулся миллионер. — Был бы

я помоложе…

— Был бы ты помоложе, я б тебе голову

оторвал, — сказал Руслан.

— Старичок, да ты деспот! — мурлыкал

миллионер. — Деспот и мещанин, не

ломайте мне руку. А тачка там еще одна

такая же есть. Тока серебристая. Купи,

если нравится.

— Ага, в следующей жизни, — буркнул

Руслан.

Мужчины расселись в парадной гости-

ной за длинным столом с хрусталями.

Галя шуршала на кухне над спаржей

с растопленным маслом.

— Что, книжки не продаются? Время

есть, а денег нет? — гоготал Михайлов.

— Не обижайся, старичок, ты же знаешь, я за вино родину бы продал, если б она у меня была! Я так и знал, что у тебя мясо, поэтому я припер еще ящик устриц и всякую хрень к белому.


— Продаваться-то продаются, но не так

дорого, как хотелось бы. И я довольно

давно ничего не пишу. Ступор у меня

какой-то.

— Муза сбежала?

— Типа того.

— Хочешь, я тебе завтра пару таких муз

подгоню — закачаешься? — загоготал

Михайлов, как десять гусей одновремен-

но. — Ноги от ушей, сиськи. Сосут как

пылесосы. Га-а-а…

— Нет, не надо, — скривился Руслан.

Встал, достал из коробки несколько

устриц, положил одну на дощечку и,

придерживая полотенцем, ввинтил в нее

устричный нож. — Лучше б ты мне госза-

казик какой подогнал.

— Ха, госзаказик! Кто бы мне самому

подогнал госзаказик!

— Ну а почему нет? — окончатель-

но разозлился Руслан, замерев над

недоразделанной устрицей. — Что,

у них есть такие, кто пишет лучше,

чем я? Нет! А им же нужно что-нибудь

романтически-патриотическое? Чтобы

детки в школах учили и радовались,

в какой они прекрасной стране живут?

Нужно! Ну и кто это напишет лучше,

чем я?

— Они купят тебя, а ты купишь кадил-

лак? — миллионер снова заржал.

— Не все так линейно, — хмуро ответил

Руслан.

— Линейно, линейно, старичок! Линейнее

не бывает! Слушай, а не хочешь напи-

сать книжку про олигархов? Про то, как

мы возродили Россию? Ребята скинут-

ся — хватит тебе и на кадиллак, и на

мороженое.

Руслан запнулся на полураскрытой устри-

це. Прокашлялся.

— Ты серьезно?

— Серьезно-серьезно. Нам надо улуч-

шать свой имидж в глазах населения.

— Ну, можно подумать.

— Га-а-а! — аж откинулся от гогота

Михайлов. — Да я пошутил! Наср…ть

ребятам на имидж! Но ход твоих мыслей

мне нравится! Совсем прижало с бабка-

ми, старичок?

— Очень смешно, — обиделся Руслан. Бро-

сил устриц, взял сигарету. Затянулся, вы-

пустил дым через хищный нос грузинского

князя. — Ты понимаешь, я дом здесь хочу

купить. И съеб…ться вообще из Москвы.

— А чем тебе Москва не Москва? Там

телочки краше.

— Здесь тоже телочки ничего. Места

надо знать, — прищурился Руслан. — Но

ты понимаешь, я вот сегодня гулял с утра

и на столбе прочитал объявление: «Если

увидите в бухте кита, не приближайтесь

к нему, а позвоните по телефону такому-

то». А последнее объявление, которое

я читал на столбе в Москве, это «Сдам

квартиру. Строго славянам». Б…, я уже

видеть не могу ни эту Москву, ни этих

славян. Ты моих соседей видел? Смор-

щенные, как анус, но счастливые, как

воздушный шарик! Когда я стану таким

же сморщенным, я тоже хочу, б…, лилии

выращивать, а не смотреть на эти хари

великодержавные. Все, хватит! К китам,

к дельфинам, к котикам — подальше…

К полуночи Вискассет притих. Малинники

посерели и выглядели опасными. Каждые

полминуты тревожно трубил маяк, пришпи-

ленный на краю другой стороны бухты.

Руслан, выпивший уже не одну «Гави ди

Гави», нервничал у камина, причмоки-

вая привезенную Мишей сигару. Миша

просто причмокивал. Ему было не о чем

нервничать.

Галя, бесшумно переодевшись опять

в тренировочное, растягивалась у станка.

— Нет, объясни, я что, не до хрена чего

сделал для этой страны? Очень даже

до хрена чего! — горячился Руслан. —

Я международный бестселлер! Да они

обоср…ться должны от счастья, что у них

русский писатель — международный

бестселлер! Если б не этот гребаный

турок, я, может, и до нобелевки бы дотя-

нулся! Откуда вообще этот турок взялся?

Вообще, я тебе скажу, брат, эта греба-

ная Европа со своей толерантностью до

добра не доведет. Сама себя сожрет. Ты

в Париже давно был? Одни, б…, арабы!

А в Амстердаме? Одни, б…, турки!

— Сдается квартира, строго славянам, —

тихонько пропела Галя.

— Что? Иди уже спать, хватить тут мель-

тешить со своими ногами! — прикрикнул

Руслан.

— Пусть занимается! — возразил Михай-

лов, который последние полчаса молча

смотрел на Галины экзерсисы, заплыв

своими веснушками. — Трогать нельзя —

так хоть посмотрю.

— Угомонись, Миша, я серьезно тебе

говорю! Еще раз так на дочку мою по-

смотришь, я тебя еб…у, не посмотрю, что

ты олигарх.

— Ты как при дочери разговариваешь,

защитник младенцев? Материшься.

Ведешь себя кое-как.

— Моя дочь, как хочу, так

и разговариваю.

— По-моему, тебе пора бабу завести, —

мечтательно протянул Михайлов. — Чтоб

ты от дочери отстал. Правда, Галя?

— Правда-правда! — отозвалась Галя.

— Не переживайте за меня, ребята.

Надо будет — заведу, — огрызнулся

Руслан.

И вдруг вспомнил, что весь вечер его

мобильник стоял на зарядке в спальне

и он даже не знает, писала ли ему Эмма.

Наверняка ведь писала. Теперь, небось,

или бесится, или ревет.

Люди женятся для того, чтобы в старости было с кем ездить на двухместном велосипеде. А ведь на одноместном — комфортнее и безопаснее.


текст: петр фадеев рисунок: ляля ваганова

ЧАСЫ

Я перевел часы вперед,

Не доверяя переводу.

Нелепым правилам в угоду.

А сам хотел наоборот.

Те стрелки вывернуть на час.

Нет, не на час, а на эпоху,

Где было все не так уж плохо

И точно лучше, чем сейчас.

Я смог бы выторговать дом,

Году в двенадцатом в Тамбове,

Где с пирогами наготове

Меня бы ждали за столом.

Я был бы тот, кто, как и ты,

В душе покорный тайным смыслам,

Увидев бабу с коромыслом,

Боится ведер пустоты...

АКТРИСА

Тяжелый грим французской пьесы.

Зрачок фиксирует софит.

Сегодня в платье виконтессы

Мне все сначала предстоит.

Потертых кресел ноет кожа

И под классический мотив

Меня разглядывает ложа,

Свое бесстыдство оплатив.

Я засмеюсь и зарыдаю,

Хотя не жаль и не смешно.

Прошепчет зрительница с краю,

Что я чуть выше, чем в кино.

И, одолжив чужую душу,

Перетяну ее как жгут.

А за свою едва ли струшу.

Таких, как я, теперь не жгут.

КИЕВ

Я никого тут не любил,

Не говорил, чего не знаю,

И не сжимал рукой перил

Метро, троллейбуса, трамвая.

Не обижался на жену,

Не ночевал на чьей-то даче

И не боролся за страну,

Чтоб называлась та иначе.

Не брал взаймы и не курил,

Не хоронил зимою друга,

В круг приближенных не входил

И не был вычеркнут из круга.

А не начать ли здесь с нуля?

Иду в потоке невидимкой.

Но если ноль — внутри меня?

Сейчас прощупаю горилкой...

Телеличность Петр Фадеев пишет стихи и не стыдится этого. А может, и гордится. Впрочем, читатель имеет полное право решить, писать ли Петру Фадееву стихи и дальше или, может, окунуться с головой, например, в прозу жизни. У редакции есть свое мнение по этому поводу, и мы его выскажем: продолжайте, Петр! Продолжайте! Живите!

тая н

евская


Тяжелый грим французской пьесы.Зрачок фиксирует софит.Сегодня в платье виконтессыМне все сначала предстоит.


Я НЕ УМРУ, КАК ЭТОТ СНЕГ...

Я не умру, как этот снег.

Уйду с осеннею листвою,

Не захватив тебя с собою,

Как деликатный человек.

Живи потом, все та же ты.

С меня довольно и морщинки.

На поминальной вечеринке

Не прячь нездешней красоты.

Вопрос не в молнии у брюк,

Но дальше, с кем бы ни сравнила,

Все будет пошло и уныло.

И в этом мой прощальный трюк...

ЗИМЫ НЕ МЕНЬШЕ ПОЛОВИНЫ...

Зимы не меньше половины

Прошло без признаков зимы.

И пресловутые долины

Себе ноябрьским равны.

Обнажены деревья парка,

Людского чуждые стыда.

И на каток усилий жалко,

Водой останется вода.

И только дворники не в мыле.

Напрасно выписан наряд.

И, кто их знает, не они ли

За аномалией стоят...

ЭТО ДАЖЕ НЕ ГОРОД...

Это даже не город. На деле

Для него не придумали схем.

Мне опять не хватило недели,

Но и дольше не ясно зачем.

Поселиться? Заметить изъяны?

Не хочу, и тому не бывать.

В молоке не нуждается пьяный.

Мне бы только еще повидать

Пикадилли, и Сохо, и Лестер,

В Холланд-парке заботливых мам,

Бакенгемский военный оркестр,

Трафальгар и все прочее там...

Там, где примут за грех панибратство

Даже в адрес гвардейских коней,

Там, где камни дорожек Аббатства

Драгоценных дороже камней.

СКОРЕЙ НЕ ХОЛОД, А ПРОХЛАДА...

Скорей не холод, а прохлада.

Хотя известно наперед,

Довольно быстро ляжет лед

Вокруг Михайловского сада.

Затянет даже полынью,

Экскурсовод уснет от скуки,

И монополия на звуки

Опять вернется к воронью.

Все будет белым, как всегда.

И только замок Инженерный,

Владельцу первому неверный,

Зальется краскою стыда.

СЕБЯ Я ВИЖУ СТАРИКОМ...Себя я вижу стариком.

Я был бы славным стариканом

С газетой, тростью и стаканом,

Допустим, чая с коньяком.

Хочу стареть без всякой фальши,

Не шумных внуков мерить рост,

А смачно харкать на погост

Врага, подохнувшего раньше.

И точно будет мне не лень

Смотреть, как бывшие подруги,

Спесивы прежде и упруги,

Не могут вспомнить, что за день.

OН ПОЛЮБИЛ ЕЕ НЕ СРАЗУ...

Он полюбил ее не сразу.

Она была породы той,

Что признается красотой

Сперва рассудком, позже глазом.


Но вскоре пройден был порог

И за другого каждый мог

Закончить начатую фразу.


Но, полюбив, не отпускал.

И луч их утренний ласкал,

Пройдя столешницу и вазу...

СОЧИ. МАЙ ПРОШЛОГО ГОДА

Водитель сообщил мне, что сезон

Не первый год сдвигается на месяц,

И что-то, в чем как будто был резон,

И что-то из разряда околесиц.

Я не был здесь давно, но не скучал,

И вряд ли обнаружу перемены.

Тут превосходят возрастом причал

Пожалуй, только жалобы на цены.

Прохладно, но не так, чтоб испугать.

Среди приезжих мало сибаритов.

Вот где-то здесь смогли арестовать

Олега Даля в фильме про бандитов...

НЕМНОГО ПОЗИТИВА

Зачем обедать и жениться?

К чему менять рубашек цвет?

Перелетать через границы?

И для чего нам интернет?

Не вижу толка в медицине.

Нелепым кажется кино.

В автомобилях и латыни

Разочарован. И давно.

Сказать по чести, даже лето

Скорей из вежливости жду.

Бутылка водки? Сигарета?

И в этом смысла не найду.

Ведь если жизнь признать проектом,

То и последний идиот,

И тот, кто блещет интеллектом,

Всяк дело гиблым назовет.


текст: натан дубовицкий иллюстрации: студия тимура бекмамбетова «базелевс»

Натану Дубовицкому осталось опубликовать еще два отрывка своего

романа «Машинка и Велик» (один из них публикуется сегодня), и роман

закончится. И уже, честно говоря, жалко. И Машинку жалко, и Велика, хоть и закончится для них все лучше, чем могло бы. Но больше всех жалко

самого Натана Дубовицкого, который останется в необъяснимом недоумении

сидеть перед пустым письменным столом. Что же ему дальше делать?

Жить как?Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»

[gaga saga]


«Студ

ия Т

им

ура Б

екм

ам

бето

ва «

Базелевс»

Худ

ож

ник: В

алерий З

раж

евский»


непонятное. Поэтому разошлись по домам; Машинка перед сном опять всплакнула от необычайно приятной грусти; а Велик долго не мог уснуть, укладывая в голове так и норовивший вылезти на-ружу большой секрет о тайном их браке. И это так недавно было, в сентябре, кто же знал тогда, что так всё повернётся… что придут злые дни, неизвестные злыдни придут забрать их…

Что и какой высоты голосом следует говорить об смсках, которыми они переписывались, бесконечно будничных, почти бессмысленных из-за того, что от избытка нежности и застенчи-вости для помещения смысла не оставалось в словах необходи-мой пустоты? О том, как они, встречаясь, бывали так смущены оба, что даже поздороваться не могли и сначала долго молча игра-ли, пока, разыгравшись, не заговаривали: сначала на вымышлен-ные из игры темы, озвучивая каждый свою игрушку, и только далеко после друг с другом друг о друге. Чем повествовать, каки-ми средствами об этих чувствах? О — деликатнейшем рисунке их ткани, сотканной из чистейшей хрупкости и быстротечности без малейшей примеси чего-либо тяжкого, железного, вечного. О — простодушной беспечности, о — безумной доверчивости детей, бесстрашно расположившихся со своими биониклами, дудлерами и смешариками для игры посреди большого взрыва вселенной, хотя и остывшего и замедлившегося за давностью лет и происходящего в наши дни уже в темпе и силе неторопливого всеобщего гниения, но всё же по-прежнему разрушительного и опасного. О, наконец, трогательной обречённости летучих уто-пий, возводимых детьми над нашей грязью, осаждённых драко-нами, пьяными родителями, свирепыми генералами; кем ещё? войнами, бандитами, маньяками, болезнями; кем ещё? всеми нами? почти всеми… О том, что обречённость в некоторых обосо-бленных русских языках синонимична красоте…

Нечем повествовать! Нет слов, не оставляющих пятен на душе; замусолены и сальны слова, как фраки и мундиры с теа-трального склада, помогающие нищим лицедеям (лицемерам!) притворяться на сцене графами.

Скажем только, что известно всем и потому может быть сказано: незнакомое тепло, коснувшееся детей, не было ( не было (( «признаком великой весны», не предвещало благодати, потому что не само по себе существовало. Оно лишь свидетельствовало о приближении возраста жары и жажды, о том, что не за горами уже раскалённая пустыня неутолимой страсти, пустыня только для взрослых, где мужчины и женщины хотят друг друга и хва-тают друг друга за сухие колючие тела, и въедаются друг в друга, и не могут насытиться. Из этого-то пекла истекло странное тепло и достигло на отдалённых подступах Велика и Машинку. Но чем ближе к источнику, тем теплее, а потом и горячее и суше, а потом и вовсе горячо, невыносимо горячо, только горячая горечь, слаще которой нет ничего, называемая похотью.

Детям ещё далеко было до пекла, оно лишь остывшей окра-иной мягко задело их, а Маргарита, например, уже давно вари-лась в своей кипящей крови; жарилась на упругих волнах под-нимающегося снизу, из-под живота животного жара, страдала и наслаждалась великой жаждой.

Продолжение (начало №4 (16), №5 (17), №6 (18) за 2010 год, №1 (19), №2 (20), №3 (21), №4 (22), №5 (23), №6 (24) за 2011 год, №1 (25), №2 (26) за 2012 год)

§38Простые, нередкие слова, которых полно повсюду — и в широких глубоких величавых речах, и в мелких извилистых стрекочущих речушках, — хороши для изображения рядовой, нередкой любви: как Кривцов любил садовницу, его жена Глеба, Варвара — Фунду-кова, Грецкого и Дылдина, Бур Щупа, Щуп Бура, а Человечников Маргариту, рассказать нетрудно. Взял две-три классические фра-зы, вкрутил в нарратив, и уж всем всё понятно, вся картина пыл-кости развернулась, открылась на обозрение. И понятно всё всем оттого, что знакомо. Каждый как-нибудь, да любил — или как генерал садовницу, или как Че Острогорскую, или как Глеб Гле-бович Варвару, или как Глеб Глебович Надежду, или даже (и что ж теперь! и ничего страшного! бывает) как Бурмистров Рощупкина. И у каждого на памяти вкус любви и сопутствующие ей слова.

Но из каких слов сделать картину о Машинке и Велике, о том, что между ними было? Что и любовью-то назвать скорее все-го нельзя. Что почти не помнится, потому что из низин и прова-лов, образующих наши судьбы, плохо видно то, что было там, вы-соко в детстве. Да и не у всех было-то, не у всех. Любовь? Влюблён-ность? Игра? Увлечение? Дружба? Подражание взрослым? Какие хорошие и негодные слова! Как они грубы в сравнении с тем, что призваны в данном случае передать! Как неудобны в обращении с детскими душами!

Что же? и каким же тоном надо сказать или, лучше, пропеть о том, как впервые отчего-то нежно покраснел мальчик, не впер-вые посмотрев на давно знакомую девочку? Какое незнакомое тепло он обнаружил в себе и осторожно трогал дрожащим тонким сердцем. А потом овевал этим теплом Машинку при встрече, при обрывистом разговоре, при долгом молчании. Отчего Машинка вдруг от этого тепла расплакалась и удивилась, плача, что слёзы её теперь несолёны. Как Велик расспросил отца, каким образом играются свадьбы; и Глеб по личному опыту отвечал ему, что для свадьбы берётся пароход, грузятся на него музыканты, пляшутся на нём танцы, и едет пароход по реке, и невесте дарится женихом колечко. Как мальчик смастерил из алюминиевой проволочки и бусинки крохотный перстенёк.

Что и с каким выражением надо сказать о небезопасном катании двух детей без присмотра в лодке вместо парохода по зелёному, как лужайка, пруду на дне заброшенного карьера? О вручении мальчиком девочке перстенька и о робком, чтоб не рас-качать лодку, танце под Митю Фомина из айпада: лалалалааала, всё будет хорошо… О влажно скользнувшем по Великовой щеке, словно стремительная слеза, Машинкином поцелуе. И как угоща-лись потом мороженым и после этого брачного пира не знали, что теперь им, поженившимся, делать друг с другом. О сексе они, ко-нечно, слыхали и даже кое-что видали про него в интернете, но полагали, что не их это дело, какое-то оно чужое, для взрослых,


— Не поймала, Макс, не поймала. — Ну и брось. Пусть тунгус ловит. Возвращайся. Я тебе ар-

тишоков напарю, стихов напишу, вино есть, гашиш — приезжай, отлично посидим.

— Макс, а почему ты ни разу не предложил… Почему у нас нет детей?

— Марго, ты чего это?— Почему?— Ты серьёзно спрашиваешь?— Серьёзно, — Марго, как любая женщина, перед тем как

сделать больно мужчине, должна была его в чём-то обвинить, что-бы не винить себя.

— Честно: ты не из тех женщин, от которых хотят детей. — Почему?— Потому что… тебе дети не нужны…— Это кто тебе сказал?— Марго, ладно, не обижайся. Они обменялись долгими, оскорбительно долгими

паузами. — Марго, — подал голос Макс; он подобрел первый, пото-

му что, пока молчал, раскурил карманный кальян, гашиш был хо-рош, свеж. — Не хочу ссориться. Если хочешь, можно…

— Что можно? — Марго чувствовала, что расставание за-тянулось, надо было отсекать.

— Детей…— Что значит — «если хочешь». Это же не артишоки. В об-

щем, Макс, всё это не то… Я не об этом хотела… Вот что, в общем, Макс… Подай на развод сам, тебе там ближе… Позвони, если нуж-но, Берлину, он всё заочно оформит. И не плати ему, он у папы на зарплате… Макс… Ты меня слышишь?

— Слышу, — ласково отозвался муж; он почувствовал себя глубоко несчастным, гашиш подействовал благотворно, несчастье получилось какое-то очень хорошее, доброе, радостное. — Всё сде-лаю. Сам всё сделаю. Не надо Берлина. Без евреев… сам всё сделаю.

— Ну вот и этот «всё сделает», — подумала Марго, вспомнив Человечникова. Сказала Максу: — Тогда пока?

— Скажи только почему? Что не так? — радовался Макс. Понимал, что угроблен горем, что радоваться тут нечему, но не мог не радоваться, действовал великолепный Алишером приве-зённый ошский гашиш.

— Не гожусь я больше, Макс. Ни для ловли крысоловов. Ни для тебя. Кончился срок годности. Прости.

— А знаешь, какой стишок я написал после нашего первого с тобой секса?

— Нет. Ты не говорил, что что-то написал тогда…Прошлась печаль по пеплам днейнежнейшим смерчем.Я стал богат, как царь царей —в моей коллекции камнейесть твоё сердце.— Меланхолично. Ожидала, честно говоря, чего-то поис-

кромётней. После первого-то секса! Со мной-то! Но — запомню.

Она часто влюблялась и довольно часто выходила замуж. Детей завести, впрочем, боялась, зная о своей переменчивости и подверженности хронической скуке. Боялась бросить детей, пола-гая, что это нехорошо было бы. А ещё боялась вранья им, представ-ляя, как после работы посещает любовника, а уж после любовника едет домой, а на губах у неё вкус его афташейва. И вот этим афта-шейвом она целует своего трёхлетнего сына. И тут следом возвра-щается домой и муж, тоже с работы, и тоже целует их сына (или там дочь, неважно), целует бесстрашно, не боясь ребёнка заразить, хотя только что в отеле этим самым ртом рылся в теле рыжей за пятьсот евро «студентки». [Они почему-то всегда представляются студентками, вы тоже заметили? И то сказать, что же им отвечать на вопрос «чем занимаешься?» Можно ответить невежливо — «ты что, дурак? Не видишь, что ли, чем я тут с тобой занимаюсь?» Или всё-таки не хамить (за пятьсот евро): «учусь». Вежливо и неопре-делённо. И, в общем-то, правдиво. Все ведь мы в каком-то смысле учимся — … век учись.] Муж, конечно, очень любит их сына (или даже сыновей) и поэтому после студентки там же в отеле тщатель-но прополоскал рот и умылся мирамистином; дети в безопасно-сти… Потом супруги целуют друг друга, мирамистин смешивает-ся с афташейвом, наступает полная дезинфекция и гармония…

В том, что и у неё, и у «него» будут связи на стороне в слу-чае затяжного брака, она была абсолютно уверена. Жара, жажда… Жалко, жалко было бы детей…

Маргарита позвонила Максиму:— Превед, поэд!— Привет, прозаическая женщина, — отвечал муж. — Ну

что, поймала гаммельнского крысолова?

...Чем повествовать, какими сред-ствами об этих чувствах? О — де-ликатнейшем рисунке их ткани, со-тканной из чистейшей хрупкости и быстротечности без малейшей при-меси чего-либо тяжкого, железного, вечного. О — простодушной беспечно-сти, о — безумной доверчивости де-тей, бесстрашно расположившихся со своими биониклами, дудлерами и смешариками для игры посреди боль-шого взрыва вселенной, хотя и остыв-шего и замедлившегося за давностью лет и происходящего в наши дни уже в темпе и силе неторопливого всеоб-щего гниения, но всё же по-прежнему разрушительного и опасного…


как-то слева направо, что ли, тащила в пропасть, грубо отрывая от родных вещей и вещиц. Как будто Марго удерживала его над этой странной горизонтальной бездной, но вот разжала руки, от-пустила, и сорвался Макс, посыпался под откос. Уже провалился он в распахнутую дверь, уже соскочили с него тапочки и в обгон пропали в ослепительном свете люстр и зеркал, уже пятки обжёг этот свет. Но тут пальцы его со страха стали прочны и остры, слов-но крючья, и намертво вцепились в деревянный порог, отделяв-ший прихожую от гостиной, о который так часто он спотыкался и который мечтал снести, но, слава богу, не снёс; пригодился те-перь порог. Он повис, покачиваясь, не зная, на сколько хватит сил так висеть. Скверно было, что силы уходили не только на упро-чение пальцев, но и на никак не унимавшийся идиотский смех. На самом деле, Максу было и в самом деле «глубоко горестно», он был в отчаянии, он очень любил жену. Было горестно и обидно, что напоследок она ещё и поручила ему самому развестись, он знал, что у неё искренность и прямота в самой тяжёлой форме, доходящей до жестокости, но всё равно был сильно уязвлён. Ему хотелось поматериться от души или на худой конец хотя бы по-плакать, а вместо этого он вынужден был ржать, взвизгивать и хрюкать, как выигравшая скачки кобыла. «Маргоша моя, я буду всегда тебя любить», — подумал он напоследок и в таком висячем виде и уснул. Очнулся поутру на том же месте, на полу, в той же позе. Пальцы его всё так же изо всех сил вонзались в порог, но гравитация была уже обычной. Обычные размеры и уют верну-лись прихожей. Не без труда вытащив пальцы из треснувшего дерева, Макс поднялся, взял со стола маркер и крупно написал на стене «не курить!» Пошёл на кухню, выпил пива, посмотрел на фотографию Марго, примагниченную к холодильнику, позвонил Берлину. Послушал гудки, затем голос Берлина:

— А вот тебе на прощание стишок. «Плачи» называется. Но-чью сделал. Как чувствовал. Послушаешь?

— Конечно, Макс.И чем больнее, и чем больнее,И чем больнее, тем — плачи краше.Роскошных слёз вам, познавшим время,живым некстати, не в такт смолчавшим.И чем больнее, тем мелодичнейшаги и всхлипы, язык свободных.Весь мир рыдает — до слёз привычныстенанья ветра и крики моды.И где б я ни был, блуждая в чащеподъездов, лестниц, дверей и комнат,я точно знаю: здесь кто-то плачетдавно настолько, что вряд ли вспомнитпричину этих ненастных следствий,причину счастья, причину горя,ствола причину, причину ветви,причину хлеба и прочих болей…То ливнем поздним, то ранним снегоммерцают слёзы внутри предметов,в глазах печали, в морщинах смеха.И чем больнее, тем… Как же это?— Меланхолично. Хотя декламировал бодро. Курнул уже?— Нет, это я вздохнул. Глубоко и горестно.— Ну ладно, — стихотворение Маргарите не понравилось,

ей уже ничего не нравилось, главное было решено, нечего было медлить. Не хватало ещё попасть под поэтический приступ обдол-банного Багданова; расчитавшись, он мог часа по два не останав-ливаться. Самого себя продекламирует всего, потом Боратынско-го запоёт, заноет Бродского, завоет Багрицкого, дойдёт даже и до Брянского «на эолийских высотах порхает хуй неуследимый». Но, по счастию, Максим был в ином настроении. Он сказал:

— Горестно мне. Глубоко горестно. Не могу больше. Пока! Не могу! — нажал «отбой» и покатился со смеху из кресел на пол, выронив кальянчик. Его ужаснуло и вместе чрезвычайно рас-смешило, что пол резко склонился, почти поменявшись местами со стеной — гашиш был свеж и заборист, — и Максим сорвался, не удержавшись, и загремел вниз по склону. Он падал прямо в открытую дверь, под которой разверзлась бездонной пропастью с трудом узнаваемая пострашневшая прихожая. Адски сверка-ли её зеркала, струили злой свой зной лютые люстры, пылали плывшие на модной картине по расплавленной панели лихора-дочно оранжевые мандарины, тыквы, дыни… Улетая в эту геенну огненную, испуганно хохоча, Макс хватался за ножки стола, за ворс какого-то коврика, которого никогда раньше не замечал в своей гостиной, хвост плазмы, спутанный из синих, чёрных и красных проводов, за гевеевый костыль шикарного торшера, за брошенный намедни в камин, но не доброшенный третий том Ронни Лэйнга «Метанойя. Лечение безумием». Но боковая грави-тация, искривлённая гашишем сила тяжести, направленная не как обычно сверху вниз, к центру земли, а как-то вдоль земли,

...Черти скачут шибко, часто сигая через кочки, ямки, сугробы, ложбины и пустые русла вымерзших досуха рек. Седоки трясутся на них, кача-ются на все стороны, то исчезая, то проявляясь в клубах валящего от не-чистых густого серого серного пара. Их волосы треплются свистящим ветром. Их тени указывают на юг; с высокого севера льётся на них холод-ное белое солнце, сыплется игольча-тый воздух. Одни они в поле…


«Студ

ия Т

им

ура Б

екм

ам

бето

ва «

Базелевс»

Худ

ож

ник: В

алерий З

раж

евский»


свалку, многие, уезжая, улыбались. Подкатывал новый самосвал, экскаватор спешил, близилась масленица.

«Скоро масленица. Быстро и бессмысленно время про-шло», — подумала Марго. Она вспомнила, как в последний год жизни на Руси, тогда, в детстве, ей было пять лет, отец возил её к бабушке на блины. Острогорский, как почти все удало и широко пограбившие родную страну русские богачи, принимал чувство вины перед ограбленной родиной за патриотизм и потому дер-жался твёрдо некоторых не очень, впрочем, обременительных национальных традиций вроде масленичного едения блинов и уважения к Пушкину. Такого же типа патриотизм старался при-вить и дочери. Вот и поехали к папиной маме на блины.

По дороге сломалась машина. Первый папин ровер, оказав-шийся, как выяснилось позже, фальшивым, собранным в гдынь-ских кустарных мастерских польскими лудильщиками и жестян-щиками специально для русских панов. Папа решил пройтись пешком, потому что были уже рядом. Но что для взрослого рядом, то для пятилетней девочки показалось очень далеко. Не слишком тепло, для машины, не для длинной улицы одетая, она продрогла до последней клеточки, устала вся до последней клеточки, хотела к отцу на руки, но не решалась попросить, потому что рядом же, ско-ро же должны были дойти, но никак не доходили. По-мартовски слабый, нездоровый, мокрый мороз не щипался игриво, как январ-ский, а уныло доставал, наваливался вяло, лез под кожу.

Наконец дошли; бабушкина квартира пахла так, как все зажиточные русские дома на масленицу — блинами, блинами, теми, что румянились на сковороде или только растекались по ней или уже сложились высокой стопой и пускали пар и обтека-ли талым сливочным маслом. Ещё пахла благородными чаями, только что залитыми огнедышащим кипятком и брызнувшими золотыми и рубиновыми цветами. Пахла малиновым вареньем и

— Да. Слушаю. Говорите. Вы меня слышите? Говорите. Бер-лин слушает. Ало! Ало!

— Яш, это я, — наконец выговорил Макс.— Максим, ты, что ли?— Да, Яш, я. Извини, перезвоню, — Макс отложил смарт-

фон и заплакал. Разозлившись на Марго за то, что довела до слёз, от стыда и унижения принялся материться. Так, матерно рыдая, обхватив руками голову, пометался по кухне, попинал стулья и вазы, поутих, позвонил Берлину.

Поручив Максу развод, чтобы вчуже не пожалеть вдруг его, Острогорская подумала о его ушах. Всех своих мужей она почему-то начинала разлюбливать именно с ушей. Они первые становились ей смешны и противны. «Ах, боже мой! Отчего у него стали такие уши?.. Он хороший человек, правдивый, добрый и за-мечательный в своей сфере. Но что это уши у него так странно выдаются? Или он обстригся?» — удивлялась она, как Анна Каре-нина в главах XXX и XXXIII части первой «Анны Карениной», за-метив внезапно эти самые уши, так поражавшие её, как будто до этого мига разочарования уши у мужей были какие-то лучшие, или, точнее, как если бы их не было вовсе, а тут вдруг они вы-росли из головы, испортив весь вид. Что такого было ужасного в ушах, непонятно. Хотя, конечно, если присмотреться к ушам посерьёзней, то нельзя не признать, что уши — органы доволь-но странные и на вид и на ощупь. Но ведь и сама Марго была не без ушей, так чем же уши мужей были хуже её собственных? Загадочно сердце женщины, темно и неверно, тут кругом тайна и больше ничего. Начавшись от ушей, нелюбовь быстро распро-странялась на пальцы, лбы, колени, носы, волосы на спине, на волосы в носах, волосы на пальцах, на всё, из чего состояли му-жья, на самые сокровенные и когда-то самые желанные их места, на волосы на этих местах… Всё становилось некрасиво, постыло, смешно…

От души надумавшись об ушах, Марго поднялась с пыль-ной гостиничной кушетки и посмотрела в окно. Портье преду-предил, что на площади перед «Атлантиком» будет какое-то время шумно, убирают и выносят снеговиков, конкурс снежных баб за-кончился, победила команда города Уфалея, теперь площадь рас-чищают для масленичных гуляний.

Снеговиков вывозили совсем бесцеремонно, фактиче-ски просто сносили без всякого уважения к трудам и талантам уфалеевских чемпионов и прочих лепщиков, салехардских, апа-титских, войвожских, местных константинопыльских. Посреди площади ловко орудовал клыкастым ковшом гусеничный экска-ватор. Он вычерпывал из застывшей толпы поодиночке снегови-ков с мётлами и на лыжах, с флагами и рекламными плакатами, толстых и худых, белотелых и грязноватых, голых и ряженых и закидывал их в кузов самосвала. Снеговики рушились, рас-падались, от них отваливались головы с сосулями и морковями вместо носов, груди, зады и животы. Наваленные кучей на само-свал, расчленённые, жалкие, они таращились по сторонам непо-нимающими угольными глазками, многие неуместно улыбались и вздымали мётлы и плакаты, самосвал наполнялся, увозил их на

...Раздался рёв, треск и грохот; в окно, разбив стекло, задев и раздро-бив подоконник, вломилась стальная лапа ревущего экскаватора. Он, по-крытый почему-то чёрной чешуёй и оттого похожий на дракона, загля-дывал в развороченное окно лихора-дочно оранжевыми фарами. Поша-рив страшным ковшом по комнате, занёс его над Машинкой и Великом, опустил, поддел их и понёс. Марго, пытаясь спасти детей, прыгнула на ковш, ухватилась за его край, но что она могла, пятилетняя, хрупкая? Экскаватор слегка тряхнул стрелой, сбросил её; вынес детей из дома, за-брал…


мёдом, принесённым башкирскими пчёлами из лесных малин-ников. Густой, как масло, сметаной, какая только и подходит к блинам и предназначена для самых смелых героев масленицы, уверенных в способности своих желудков справиться с дюжи-ной жирных каравайцев, промасленных насквозь и обильно вы-мазанных в такой вот тяжёлой, вязкой сметане… и… в икре, ко-нечно, в икре. Красной, отборной, нежного посола, сверкающей в круглой хрустальной миске на вершине праздничного стола, похожей на прохладное мартовское солнце. Икрой тоже пахла ба-бушкина квартира.

Папина мама Нина Пипиновна была госплановский фи-нансист по профессии, а по виду самая настоящая московская бабуся. У неё были большие круглые тёплые ладони, большое круглое тёплое лицо, большое круглое тёплое тело. Большими круглыми тёплыми ладонями бабушка сняла с негнущихся око-ченевших ручек и ножек внучки промёрзшую до нитки одежду. И тепло её ладоней, тепло от плиты, блинов и чая полилось в девочку со всех сторон, вытесняя принесённый с улицы мороз. Покалывая напоследок пальцы, промозглая стужа отходила, уле-тучивалась.

Сели за стол, и ничего вкуснее никогда Марго с тех пор не ела, и не было уютнее и счастливее дня с тех пор в её жизни. Маргаринчик молчала, прислушиваясь к разговору отца и бабки. Они говорили о чём-то непонятном, но очевидно добром, безмя-тежном, и разговор этот был приятнее любой сказки. Бабушка каждые десять минут спрашивала, чего ещё ей положить и не подлить ли чаю. Папа, не прерывая беседы, иногда гладил маши-нально дочку по голове, так же машинально щекотал слегка под-бородок.

Марго огорчилась, что самый счастливый день в её жизни именно этот, не в будущем, а уже давно в прошлом. Её воспоми-нание было настолько чётким, что послышался, натурально, аро-мат масленицы, поразила молодость отца и его мужская красота, только лицо Нины Пипиновны было несколько размыто, затенён-ное более сильной памятью о её тепле, тепло помнилось сильнее лица.

Маргарите стало почти так же хорошо, как в тот день, но воспоминанье начало как-то нелепо актуализироваться и разви-ваться в абсурдной логике сна, хотя Марго не спала, даже не дре-мала, она стояла возле окна.

В дверь бабушкиной квартиры позвонили. Бабушка ушла открывать и вернулась с мальчиком и девочкой. Подвела их к Маргарите: «Знакомься, Маргаринчик, это Машинка и Велик. Они хотят с тобой дружить». Гости уселись за стол и принялись за бли-ны. Потом с кухни, из ванной, из спальни, с балкона, отовсюду выходили люди и занимали место за столом. Вскоре вокруг еды теснились Глеб Глебович, о. Абрам, Че, Надя, Кривцов, фон Паве-лецц, майор Мейер, Подколесин… Они молча ели, напряжённо ожидая чего-то. От уюта и счастья не осталось и следа, каждый смотрел в свою тарелку, блины и чай остыли.

Раздался рёв, треск и грохот; в окно, разбив стекло, задев и раздробив подоконник, вломилась стальная лапа ревущего экска-

ватора. Он, покрытый почему-то чёрной чешуёй и оттого похожий на дракона, заглядывал в развороченное окно лихорадочно оран-жевыми фарами. Пошарив страшным ковшом по комнате, занёс его над Машинкой и Великом, опустил, поддел их и понёс. Марго, пытаясь спасти детей, прыгнула на ковш, ухватилась за его край, но что она могла, пятилетняя, хрупкая? Экскаватор слегка трях-нул стрелой, сбросил её; вынес детей из дома, забрал. «Спасите их, сделайте что-нибудь, папа, бабушка, вы все, сделайте что-нибудь!» — закричала она по-взрослому. Но все ели, глядя в тарел-ки, будто не видели ничего. Снова раздался треск, рёв и грохот, стрела с ковшом вернулась, утащила Глеба. Маргарита плакала. Взрослые перестали есть, но не поднимали глаз, не пытались спа-сти или хотя бы спастись. Экскаватор возвращался и выуживал людей из комнаты поодиночке, пока не перетаскал всех, кроме Марго. Она подбежала к пролому, зиявшему на месте окна. Через двор проезжал грузовик с полным кузовом неподвижных безраз-личных людей. Кривцов, Надежда, фон Павелецц, её отец и отец Абрам, бабушка, Глеб таращились по сторонам непонимающими глазками, у некоторых в руках ещё были блины и вилки, они не-уместно и растерянно улыбнулись. Машинки и Велика не было среди них…

«Что-то я расфантазировалась», — остановила вышедшее из-под контроля воспоминание Марго. Пространство перед гости-ницей было уже пусто. Экскаватор сползал с площади, ни одной снежной бабы не оставил; сполз, скрылся за поворотом.

Вечерело, площадь заволокло хмурым, отработанным за день воздухом. Включали телевизоры и лампочки старые толстые дома с морщинистыми лицами, плешивыми крышами, дурным запахом из дверей, сонными людьми внутри. Столбы, провода между ними, скелеты клёнов и лиственниц казались чёрными трещинами на разбитом видении жизни. Безотрадно было на земле, так нелестно, нелепо, что Марго невольно перевела взгляд выше.

Она смотрела на небо; небо было как небо; она не знала, что смотрит на Бога.

§39Пасмурный день. Поле. Дублин и Абрам проносятся на вороных чертях.

Три беса пострашнее, постарше, помаскулиннее несут до-родного монаха: Агапитъ подставил ему мохнатую спину, Ана-клетъ и Буонапартий держат под бока. Худощавый рыжий Бони-фаций и совсем юный Формозъ везут измождённого учёного на сцепленных лапах.

Черти скачут шибко, часто сигая через кочки, ямки, сугро-бы, ложбины и пустые русла вымерзших досуха рек. Седоки тря-сутся на них, качаются на все стороны, то исчезая, то проявляясь в клубах валящего от нечистых густого серого серного пара. Их волосы треплются свистящим ветром. Их тени указывают на юг; с высокого севера льётся на них холодное белое солнце, сыплется игольчатый воздух. Одни они в поле…


[Поле, русское поле! Кто не летел по нему как по небу, по пролитому на землю забродившему сладкому небу, раскинув руки крестообразно, крылообразно, вдыхая не только лёгкими, но и всей кожей, и глазами, и самым сердцем встречный снег и свет, — тот русским не был. А значит, с Богом разминулся.]

Вдруг кочки и ложбины кончаются, из-под снега начина-ют твердеть уже не комья земли и камения, а зеркальная чистая гладь, полированная полярная плоскость — лёд, должно быть.

Тряска прекращается и, перестав трястись, как тогда, в са-молёте на пути к Буайану, почуяв перемену, взбадривается Глеб и обращается к о. Абраму:

— Кажется, океана достигли.— Кажется, так, — отвечает о.— Да! Так! — подтверждает чорт Анаклетъ. — «Да, теперь

мы приближаемся туда, где человек теряет управление своим рас-судком». Теперь до скита рукой подать. Да вот и парусник виден, виден уже! Успеем, нагоним! А ну, ребята, дружнее! — поворачи-вается он к своим братьям и те вращают ушами, как кони, и на-бирают невероятную скорость, устремляются на полюс, за ледо-колом Арктик, к храму Спаса-на-Краю.

— Слушай, Глеб, всё забывал тебя спросить, пока живы были — чем твой научный труд закончился? Симплификация твоя? Опростил ты математику? Отжал из неё простую и ясную всем истину, как хотел? — вопросительно кричит о. Абрам, пере-крывая топот чертей и поднятую ими вьюгу.

— «Чтоб я постиг все действия, все тайны, всю мира вну-треннюю связь; из уст моих чтоб истина лилась», — вставляет на скаку бойкий Формозъ.

— Не твои слова, так ли? — фыркает на него инок. — От-куда взял?

— Фауст. Гёте. — Кино?— Ээ… Ну и кино тоже…— Не видал, — оценивает о. Абрам. — Так что, Глеб?— Закончить не успел, — кричит в ответ Глеб, — но подо-

шёл близко. Так близко, что и без расчётов истина уже видна.— И что там видно?— Бессмыслица…— Это какая такая бессмыслица? Любовь, что ли?— Ну да.— И всего-то? Стоило из-за этого столько мучиться? Над

формулами всю жизнь корпеть, горбатиться? Что любовь — серд-це всего, это и так всякий дурак знает. И думать тут нечего! Я-то всё ждал узнать то, что не знает никто! Эх ты, учёный! Любовь! Сам ты любовь! Любовь и больше ничего, тоже мне — открытие! — и чернец смеётся, и за ним и черти его хохочут. И Глеб — поду-мав, что ведь и правда, если внутри у путаницы, неправды и не-порядка мерцает драгоценная любовь, если в центре мирозданья теплится Богородица с Великом на нежных руках, то к чему же тогда грустить! — тоже улыбается.

А ещё день назад было им всем не до смеха; погибали о. Абрам и Дублин, пропадали совсем.

Как ни крепка была отцова вера, а всё-таки идея дойти пеш-ком до Северного полюса и дойти не как-нибудь праздно, вразвал-ку, а срочно, оказалась не самой удачной. Повторить успех божьего человека Мухаммада, за одну ночь обернувшегося из Мекки в Еру-салим и обратно, не удалось. То ли от того, что в Счастливой Ара-вии тепло, а у нас кругом непроходимые морозы, то ли потому, что Бурака у них не было, то ли оттого, что хоть и крепка была вера Абрама, да не так крепка у Глеба, — только: в первый день прошли они поллеса, во второй ещё поллеса, а на третий еле-еле дополз-ли до чистого поля. Отсюда было 300 км по прямой до океана, а по океану 1000 миль до Семисолнечного скита, но сил уже не оста-валось никаких. И подкрепиться было нечем — водка и закуска как-то сразу съелись, а места встречались необитаемые, неотапли-ваемые, невозделанные, хлеба и ночлега не сулившие. Ходоки об-мёрзли кругом, отощали, души их гудели, лица слезились. Выйдя в поле, они сразу попали под тяжёлый скорый ветер, который как товарный состав, груженный снегом и стужей, сбил их с ног, замо-розил — они разболелись. Абрам матерно кашлял на своих чертей, увязавшихся за ними, которые всю дорогу не отставали, прыгали следом и, кажется, ничуть не унывали, только смеялись ему:

— Ну что, отче, помогла тебе твоя вера? Говорили тебе — не дойдёшь, чудес не бывает!

— Молчите, ироды, — откашливался монах, но и сам на-чинал понимать, что погорячился. Что одной веры, по-видимому, мало, нужен к вере ещё вездеход и провиант.

— Не могу больше, — прохрипел, проваливаясь под наст, Дублин.

— Можешь! Сына твоего идём спасать, маловер, — как не можешь! Должен! — зарычал о. Абрам, проваливаясь, впрочем, туда же.

...Стоило из-за этого столько му-читься? Над формулами всю жизнь корпеть, горбатиться? Что любовь — сердце всего, это и так всякий ду-рак знает. И думать тут нечего! Я-то всё ждал узнать то, что не зна-ет никто! Эх ты, учёный! Любовь! Сам ты любовь! Любовь и больше ни-чего, тоже мне — открытие! — и чернец смеётся, и за ним и черти его хохочут. И Глеб — подумав, что ведь и правда, если внутри у путани-цы, неправды и непорядка мерцает драгоценная любовь, если в центре мирозданья теплится Богородица с Великом на нежных руках, то к чему же тогда грустить! — тоже улыба-ется…


Абрам лёжа отчитал все подобающие молитвы и главы еван-гельские, целый час читал, добавил для убедительности кое-каких крепких выражений от себя и окропил крещаемых брызгами сне-га. Читал чернец складно, сладко, черти всплакнули даже, Дублин заслушался. Когда дошло до «отрицаеши ли ся сатаны и всех дел его, и всех аггел его…», умный Формозъ усомнился: «Как же мы от «аггел его» отречёмся, если мы сами суть ангелы сатаны??»

— Вот именно! Вот от себя-то и отрекись! Нельзя к Богу при-стать, если от себя не отстать! — поторопил отец Абрам.

— Отрицаюся! — отрёкся Формозъ. И все черти за ним от-реклись: — Отрицаюся!

Из чёрного неба, из-за его редких звёзд вылетел белый го-лубь и посветил им. Бесновавшийся ветер стих и улёгся у их ног. Абрам достал из-под полы образ бакинской Богоматери и прика-зал им лобзать. Облобызали.

— Ну вот, вы теперь добрые крестиане… — пролепетал вко-нец ослабевший монах. — Ой, чегой-то со мной? — спохватился он, потрогал ладонью грудь. — Сердце, кажется, не бьётся… Точ-но, не бьётся, остановилось… И говорю, кажется, рта не откры-вая… И не дышу… — он застонал. — Всё, что ли? Помер я, что ли?

— Да уж минут двадцать как… — вздохнул Агапитъ. — Ещё когда «Богородице Дево, радуйся…» глаголил.

— Как же так, без покаяния… Не причастившись… как со-бака какая-то или крапива под забором… — стонет о. — Глеб, а Глеб? Ты-то как? Тоже… того? Как я?

— Тоже, — отзывается мёртвый Глеб. — Бедный мой Велик! Не дошёл я, не спас тебя! Прости, сыночек, прости!

Новообращённые дьяволы, ещё умилённые божествен-ным Словом, проникаются глубочайшим человеколюбьем от та-кой душераздирающей сцены.

— Вот что, братия, — говорит Дублину и Абраму старший из бесов, Анаклетъ. — Мы не можем так просто оставить вас. Ибо мы — братья во Христе. Не можем мы и бросить Велика на произ-вол изверговой злобы. Ибо Велимир — также наш во Христе брат. Посему! Мы решили! Взять вас и доставить! К айсбергу Арарат! И там вместе с вами просить капитана Арктика и святых скитеров молить Господа о спасении мальчика!

— И кстати! — добавляет неунывающий Формозъ. — Вас, мёртвых, нам нести легче будет. Жизнь тяжела, а без жизни, на-легке — мы с вами быстро до места доберёмся! Не так будем полз-ти, как вы живьём ползли до сих пор, а стрелой, стрелой полетим!

— Верно говорите, черти, верно! — хвалит о. Абрам. — Ви-дишь, Глеб, не пропащее наше дело!!!

— Слава Богу! — восторгается Дублин.— Давайте, православные, — взывает чернец к чертям, —

берите нас, несите к Арарату… к архангелу-заступнику… А я по дороге, пока скачем, отпою нас с Глебом Глебовичем как истин-ных крестиан… поехали!

И вот — мчатся они по океану, вверх по гулкому куполу Ар-ктики, к сияющей ледяной горе Арарат, курсом норд-норд-норд, на север, на север. Окончание следует.

— Мальчик мой, прости меня!! — прошептал наступаю-щей ночи рухнувший духом Глеб. С восшедшей на небо луны свисали сосульки, звёзды рдели на морозе; у Глеба начинался жар.

Измученных путников обступили черти.— Умираете, что ли? — поинтересовался Агапитъ.— Есть немного, — ответил о. — А ты и рад, лукавый!— Что ты, отче, как можно! — возразил бес.— Глеб, а Глеб… — позвал отче.— Чего?— Помираем мы, кажется… — Помираем, — согласился Глеб. — И это жаль, жаль… Кто

же теперь Велика моего выручит? Где Бог?— Молись, брат, — посоветовал чернец.— Не умею я.— Эх ты, учёный… А вы, дьяволы, что уставились?— Да вот не надо ли вам чего, отче? Нет ли какой последней

воли умирающего? — отвечали дьяволы.— Исполните?— С превеликим удовольствием.Монах задумался и задумчиво проговорил:— Крестить вас хочу, черти. Примите, ироды, веру крести-

анскую, православную.— Вот тебе на! — взвизгнули Буонапартий и Бонифаций. —

Где ж ты, старый, чертей православных видел?— Обещали же, апостаты! А сами в кусты?Черти поругались, поворчали, но — делать нечего, раз обе-

щали — покорились:— Крести нас, честный отче, крести, старче… — склонили

они головы к умирающему.

...Повторить успех божьего человека Мухаммада, за одну ночь обернувше-гося из Мекки в Ерусалим и обрат-но, не удалось. То ли от того, что в Счастливой Аравии тепло, а у нас кругом непроходимые морозы, то ли потому, что Бурака у них не было, то ли оттого, что хоть и крепка была вера Абрама, да не так крепка у Глеба…


irina turina @irene_turina 5.4

Пионерские чтения в ГУМе! Я уже двигаю

график!) девочки, планируем!!!!

serega buniyato @seregabynya

ГУМ бум бум ;))

@xenia_sobchak Сегодня в 20 вечера

я как обычно веду пионерские чтения. При-

ходите. Тема чтений-подвиг:)в новом месте-

гум,колонный зал. @xenia_sobchak

Ксюша! Ужасно хочу быть Вашим телоохран-

ником.Очень желаю

@sashasuhanov Вот он четверг моей

мечты: «Пионерские чтения» в ГУМе, от-

крытие ресторана@djsmashforever, а потом

презентация клипа@iamGeeGun в «Раю».

@k_dobryakova Сегодня вечером де-

бютирую на пионерских чтениях в ГУМе. Буду

первым дизайнером-колумнистом Русского

пионера! Очень волнуюсь!

pasha @ikalujskiy На пионерские

чтения вместе с чуровым пришло 146%

читателей. :)

@marycaramely только что пришла

с Пионерских чтений в ГУМе. больше всех

понравились Орлуша и Павел Астахов.

здорово.

denis belikin @denisbelikin Супер

День! Меня пригласили работать в журнал,

я сделал тату и побывал на «Пионерских чте-

ниях» с Ксенией Собчак!!!!

Предыдущий номер «РП», посвященный подвигу, и состоявшиеся по его мотивам Пионерские чтения живо обсуждаются в письмах, блогах, постах. Самые примечательные суждения мы, как всегда, публикуем в нашем табеле. Пишите и впредь!

анна в

сесвятская


@gali_zinchenko одни из самых весе-

лых и интересных Пионерских чтений

@mariakordon Уехала я с пионерских

чтений, в гардеробе в очереди за мной стоял

Павел Астахов) мило))

kochetov @ruslentarss Пионерские

чтения отделяются от журнала Российский

пионер: «Пионерские чтения», которые про-

водит писательский…

nikolai agaffonov @agaffonov

Чурова заманили на пионерские чтения:

«Пионерские чтения», которые проводит лите-

ратурный журнал «Русский пионер»...

амалия chikarelie @chikarelie

Раньше Русский пионер было интересно

читать, пионерские чтения было интересно

слушать, а сейчас это клуб бывших жен...

http://vk.cc/FS1fi

ratatuyy Как жить теперь, как жить?

Расходятся, отпочковываются. «Пионерские

чтения», которые проводит литературный

журнал «Русский пионер», принадлежащий

Михаилу Прохорову, могут стать самостоя-

тельным мероприятием. Права на торговую

марку «Пионерские чтения» регистрирует

продюсер Алексей Боков. Помимо организа-

ции вечеров с участием российских звезд он

сможет выпускать под этой маркой одежду,

обувь и сувениры.

marker_ru «Пионерские чтения» отделя-

ются от журнала «Русский пионер»

Литературный журнал «Русский пионер» вхо-

дит медиагруппу «ЖV!» Михаила Прохорова.

Главный редактор журнала — журналист из

пула Владимира Путина Андрей Колесников.

Издание проводит регулярные «Пионерские

чтения», на которые собирается весь россий-

ский бомонд. В рамках мероприятия гости чи-

тают свои рассказы и проводят обсуждения

различных тем. Среди постоянных участников

«Пионерских чтений» — телеведущая Ксения

Собчак, заместитель председателя прави-

тельства Российской Федерации Владислав

Сурков, актер Иван Охлобыстин, глава теле-

канала Russia Today Маргарита Симоньян

и др. На «Пионерских чтениях», прошедших

в минувший четверг в ГУМе, присутствовал

даже глава ЦИК Владимир Чуров.

Однако вскоре «Пионерские чтения» смогут

стать совершенно самостоятельным явлени-

ем и проводиться отдельно от журнала. Глава

продюсерского агентства Bokovfactory Алек-

сей Боков, который является организатором

«чтений», защищает свои права на эту торго-

вую марку в Роспатенте. Также Боков сможет

выпускать под ней одежду, обувь, головные

уборы, предметы интерьера и сувенирную

продукцию. Ни Боков, ни Андрей Колесников

пока не дают комментариев на эту тему.

москва, 9 апр. — риа новости

Журнал «Русский пионер», входящий в медиа-

группу «Живи!» миллиардера Михаила Про-

хорова, начал процесс регистрации бренда

«Пионерские чтения», сообщил РИА Новости

главный редактор издания Андрей Колесни-

ков.Некоторые СМИ сообщали, что «Пионер-

ские чтения», которыепроводятся журналом,

могут отделиться от издания и стать самосто-

ятельным мероприятием, поскольку права на

эту торговую марку регистрирует продюсер

Алексей Боков, который, помимо организа-

ции самого мероприятия, сможет использо-

вать этот бренд для выпуска одежды, обуви

и другой продукции.

«Мы действительно начали процесс реги-

страции бренда «Пионерские чтения», но

ни о каком отделении от журнала «Русский

пионер» и тем более о выпуске одежды или

обуви речи не идет», — сказал Колесников.

Он также отметил, что процесс регистрации

находится в самой начальной стадии.

В совместном заявлении Колесникова

и Бокова (является партнером «Русского

пионера» в организации чтений), имеющемся

в распоряжении агентства, в частности гово-

рится, что в настоящий момент проводится

экспертиза необходимых документов заявки

на регистрацию бренда.

В заявлении также отмечается, что в случае

соответствия заявки установленным требо-

ваниям в течение года также предстоит уста-

новить наличие или отсутствие сходных до

степени смешения, а также тождественных

обозначений, и только потом будет принято

решение о государственной регистрации

товарного знака.


«Товарный знак будет зарегистрирован на

журнал «Русский Пионер», — говорится

в заявлении.

@d_alekseeva сегодня купила журнал

«Русский пионер», а у них там колумнист Охло-

быстин. Ну дела

иван бибилов Журнал «Esquire»

внезапно стал полностью выкладывать

в онлайн свои свежие номера. За ним после-

довал и «Русский пионер» (они называют этот

журнал почему-то литературным).

@kosogov_v_n @koffein_ frei спасибо! перехожу на сторону зла, у них есть

чипсы и свежий номер «Русского Пионера»

@_8013361756322 @ikatzet У нас

здесь, бывают, Ломоносовские чтения, это

я понимаю ПАМЯТЬ о земляке А пионерские?

Posta da VIP «Пионерские чтения» в этот

раз прошли не в магазине «Республика»,

а в ГУМе. Насколько постоянной будет эта

прописка у «пионеров», пока непонятно, но

мест свободных в зале не было, как не было

уже через пять минут и бокалов с коньяком

Martell, который поддерживал вечер в ГУМе.

Главный редактор журнала «Русский пионер»

Андрей Колесников: «Я этим постоянно зани-

маюсь. Это моя работа, особенно в кремлев-

ском пуле. Сегодня вышла статья про совеща-

ние, посвященное автомобилестроению. И то,

что я сделал эту статью удобочитаемой для

большого количества людей, — это подвиг».

Поэт Андрей Орлов (Орлуша): «Я не совершал

подвигов никогда в жизни. Я трус, пьяница

и урод».

Представитель от исполнительного органа го-

сударственной власти Брянской области в Со-

вете Федерации России Людмила Нарусова:

«Тридцать лет назад совершила последний

подвиг — родила Ксению!»

комсомольская правда Чтения

переместились из уютного, но тесного книж-

ного магазина «Республика» в демонстрацион-

ный зал ГУМа. Тема нынешних чтений — под-

виг. И присутствующие единогласно решили,

что председатель ЦИК совершил подвиг

уже потому, что пришел на такое, скажем,

увеселительное мероприятие. Появился он

одним из первых, стоял в сторонке, поглажи-

вая бородку. Спрашиваю: ну как вам здесь?

«Я присматриваюсь. Но говорю сразу, журнал

литературно-гламурный, а я человек консер-

вативных взглядов», — предупредил Чуров.

Пришел он с конкретной целью: рассказать —

обстоятельно, с расстановкой — о своей

родословной, листая семейный альбом. Зрите-

ли искренне заслушались: рассказ Владимира

Евгеньевича оказался очень увлекательным.

Предки у него из костромских дворян: пра-

дед — генерал, дед — тоже военный. Мама,

между прочим, настоящая красавица, рабо-

тала редактором в издательстве «Молодая

гвардия», ей стихи посвящали Расул Гамзатов

и Сергей Михалков...

Впрочем, ведущая Ксения Собчак все равно

допекала Чурова провокационными вопроса-

ми (так, что ему стали уж сочувствовать вслух).

Чуров бледнел, краснел, но самообладания не

терял. А на вопрос, когда же он сбреет бороду,

ответил: «Помните детский юмор — хвост

отпал, уши не стоят, а у меня все по-прежнему

хорошо». Потом Собчак вручила Чурову

футболку с надписью «Прозрачность 63,3%».

И гордо продемонстрировала свою: «Поматро-

сил и бросил». Каждому свое, в общем.

@szhurova Начались Пионерские Игры.

Я играю в команде Русского Пионера Андрея

Колесникова. Игра будет идти и в Тви @

ruspioner_ru

@juliaafanasieva Хотела бы хоть раз

там оказаться!

@szhurova Приходите как-нибудь

@juliaafanasieva Кто ж меня туда

пустит ))

novaya_77 все выразить словами не

могла, что меня так бесконечно злило и оби-

жало. а Собчак в своей колонке в «Русском

пионере» как-то очень точно выразила.

«бессмысленное шушуканье с отвратительно

дешевыми телками из интернета» — очень

точно. ни слова не добавить. но сегодня ни

на кого не злюсь, не обижаюсь — воскресе-

нье же, черт побери! заметила, что страст-

но и полно люблю воскресенье, и мир - по

воскресеньям и после спортзала. на улице


какая-то удивительная погода. терпко пахнет

горящими листьями и при этом веет какой-то

улетной свежестью. голоса,надрывы сигна-

лизации. но погода без надрыва. диплом на-

конец кончается. и очень много смысла вдруг

в «Кислороде» оказалось. до всего, видимо,

нужно дорастать. головой и сердцем. и ты до-

растешь, я верю. и.. все хорошо, ребят.

xodim_paroy Прочитала с интересом

статью Фохта Тайна двух капитанов. Спасибо

автору. Я и раньше боялась большой воды,

а теперь и подавно... С круизами покончено))

@mudraya_dura кажется,на очере-

ди в журнальных покупках у меня «Русский

пионер». решила.

oksana ivanova @whitekani А еще

мне тут предлагают зафолловить Русского

Пионера. Не знаю, насколько умнее я от

этого стану.

lucyforrer У «Пионера» нет своего сайта.

Я говорила только о старых или о похожих на-

званиях, которые есть в сети. «Весёлый Коло-

бок» тоже к старому «Колобку» с пластинками

не имеет отношения. «Русский пионер» явно

использовал популярность детского издания,

иначе он бы не стал делать такие «детские»

рубрики. Не согласны?

nejalko Разумеется, «детскопионерские»

аллюзии в РП должны наличествовать, иначе

глупо было бы. Но какой-то странный у вас

подход — если у «старого» журнала нет

сайта — давайте расскажем о первом попав-

шемся с похожим названием...

lucyforrer Ну раз и Вы «детскопионер-

ские» аллюзии увидели, значит, журнал уже

не «первый попавшийся». Кстати, он мог их

и не использовать.

nejalko Ну я-то имел в виду пионерское дет-

ство как таковое. Не думаю, что РП делает

прямые намеки на «Пионер» классический...

Иначе встает вопрос об авторских правах,

торговой марке и прочих скушных матери-

ях... В любом случае, ваша фраза «Журнал

«Пионер» полностью поменял всё, что можно:

редакцию, направление, идеологию, адрес,

читателя, оформление, превратившись

в «Русского пионера» мне кажется по факту

неверной. А там — как знаете...

marinaskaz Ну да, Русский пионер — это

вообще другой журнал, ничего общего с Пио-

нером не имеющий. И даже не его приемник.

Просто в название взяли слово Пионер. Как

и Искорка новый журнал скаутского движения,

не имеющий ничего общего с нашей Питер-

ской Искоркой.

@skazki_na_noch Куснирович о встре-

че одноклассников в «Русском пионере».

Так щемяще! Сразу захотелось своих всех

увидеть

@borodin_oleg Я снова в деле, в по-

следнем Русском пионере мои картинки про

вечную печаль.

alice polyanskaya @who_the_ f _is_a «Мы самое не подверженное суициду

поколение. Смысла не видим, и так горим

как спички». (И. Охлобыстин, ж. «Русский

Пионер»)

@ruspioner_ru Пионерские чтения

и «Русский пионер» неразделимы. А. Колесни-

ков все объяснил

@maratbulgarin @psykero1477

Спокойной ночи Иван. Добрых снов вам,

и вашей семье. Сейчас буду обдумывать

вашу статью, написанную в Русском

Пионере.:)

@14m_09m_96g @psykero1477

Добрый вечер, Иван Иванович! Как день

прошёл?:)

@psykero1477 @14m_09m_96g

Еще не прошел. Приеду домой, буду статью

в Русский Пионер писать.

@ritauskass Посмотрела выступление

Полозковой на пионерских чтениях. Тема —

подвиг. Кажется, я ее полюбила

rouen @rouenon1 Николай Усков:

Пионеры тоже немного снобы: Мы начинаем

сотрудничать с дружественным журналом

«Русский пионер»


ГДЕКУПИТЬ ЖУРНАЛ

ПОДПИСКАНА ЭЛЕКТРОННУЮ ВЕРСИЮ

WWW.IMOBILCO.RU — «Аймобилко»,

крупнейший российский интернет-магазин по продаже

лицензионного медиаконтента.

WWW.RUSPIONER.RU — раздел «Журнальный киоск».

HTTP://WWW.PARKREADER.RU/ — «Паркридер.Ру»,

универсальный сервис для чтения газет и журналов.

HTTP://WWW.YOURPRESS.RU — «Ваша пресса»,

электронные версии газет и журналов.

HTTP://RU.ZINIO.COM — Zinio.com,

международный цифровой журнальный киоск.

МОСКВА:

• Сеть мини-маркетов на АЗС ВР

• Супермаркеты: «Азбука вкуса», «Алые паруса»,

«Бахетле», «Глобус Гурмэ»

• Торговые центры: ГУМ, «Крестовский»,

«Стокманн», «Цветной»

• Книжные магазины: «Московский Дом Книги»

на Новом Арбате и Ленинском пр-те, ТД «Книги

«Москва»», «Республика», «Фаланстер»

• Магазины прессы «Наша пресса»

в а/п Шереметьево

• Галереи: «Люмьер», «ФотоЛофт»

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ:

• Сеть мини-маркетов на АЗС ТНК-ВР

• Супермаркеты: «Александровский», «Глобус Гурмэ»,

«Лэнд», «Окей», «Призма», «Ренлунд»,

«Супер-Бабилон», «Лента»

• Книжные магазины: «Буквоед»

• Магазины прессы: «1-я полоса», «Нева-Пресс»

РЕГИОНЫ РФ:

КНИЖНЫЕ МАГАЗИНЫ, СУПЕРМАРКЕТЫ,

МАГАЗИНЫ И КИОСКИ ПРЕССЫ В ГОРОДАХ:

Барнаул, Волгоград, Горно-Алтайск, Екатеринбург,

Казань, Калининград, Кемерово,

Красноярск, Новокузнецк, Новосибирск, Омск,

Пермь, Саратов, Томск, Тюмень

А ТАКЖЕ:

Магазины и киоски прессы в Латвии, Эстонии и

Казахстане


Кстати, о птичках.

Каждой весной — опять сомнение, опять докука. Вернутся

ли пернатые? А вдруг их гон прельстится Аргентиной? Вдруг

там сытней букашки и заводы не чадят? И будем куковать среди

ворон, как на погосте, в пожарах, в дымах! И кончится плохо.

А вдруг они обиделись? Ведь нет у нас уваженья к крылатым!

«Свободен, как птица в полете», — говорит народ, но врет,

как обычно. Птица — это миокард на разрыв, стон перепо-

нок, вакуумное одиночество. Работа пернатых — раскручивать

мир вокруг себя, приводить в движение после зимней спячки,

тормошить, напоминать о небе. При этом и экосистему не забы-

вать, шелкопрядов поклевывать.

Много ли таких найдется смелых, кто, как они, наедине с эфи-

ром, из пустоты рискнет увидеть целый мир в его оттаявшем

несовершенстве?!

И наконец в апреле отлегло: сомнения прочь, они вернулись!

Будут и Саврасову грачи, и Вампилову утки, и чайка Чехову,

и буревестник на пролетарские нужды. И роза ветров теперь

не одинока. И живы мы, пока летят над нами птицы. Пока нас

видно с неба.

Игорь Мартынов

orlova

выходит с февраля 2008 года

№3(27). май 2012

Главный редактор Андрей КолесниковШеф-редактор Игорь МартыновЗаместитель главного редактора по работе с vip-авторами Анна НиколаеваПомощник главного редактора Олег ОсиповСпециальный корреспондент Николай ФохтОтветственный секретарь Елена ЮрьеваАрт-директор Павел ПавликЗаместитель арт-директора Варвара ПоляковаФотодиректор Вита БуйвидБильд-редактор Ксения ЖихареваЦветоделение Снежанна СухоцкаяПрепресс Андрей КоробкоВерстка Александр КармановКорректор Нина СаввинаМенеджер по печати Валерий Архипов

Офис-менеджер Ольга Дерунова

Генеральный директор Глеб ДунаевскийДиректор по маркетингу Анастасия ПрохороваДиректор по рекламе Наталья КильдишеваЗаместитель директора по рекламе Наталья КирикДиректор по дистрибуции Анна БочковаОптово-розничное распространение ЗАО «МДП «МААРТ»Тел. (495) 744-55-12, www.maart.ru, [email protected]

Редакция: 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19, телефон +7 (495) 504 17 17

Электронный адрес: [email protected] Сайт: www.ruspioner.ru

Подписка: телефон: +7 (495) 981 39 39, электронный адрес: [email protected]

Обложка: Аксёновы(е) «Наш друг Тяни-Толкай», 2012

Авторы номера: Павел Астахов, Екатерина Добрякова, Натан Дубовицкий, Владимир Гендлин, Екатерина Истомина,

Тигран Кеосаян, Михаил Куснирович, Максим Лобанов, Михаил Лузин, Игорь Мартынов, Илья Минаев, Анна Николаева,

Андрей Орлов (Орлуша), Владислав Отрошенко, Иван Охлобыстин, Ирина Прохорова, Александр Рохлин, Маргарита

Симоньян, Мария Смирнова, Петр Фадеев, Николай Фохт, Софико Шеварднадзе Фотографы: Даниил Баюшев, Ксения

Жихарева, Наталья Львова, Тая Невская, Orlova, Николай Орлов, Василий Шапошников «Ъ», Максим Шер, Художники:

Инга Аксенова, Анна Всесвятская, Анна Каулина, Павел Пахомов, Маша Сумнина, Сандра Федорина, Александр Шир-

нин, Иван Языков, Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс»: Валерий Зражевский, Ляля Ваганова, Олег Бородин

В оформлении журнала использованы работы Ивана Языкова из серии «Книга Букв»

Учредитель и издатель: ООО Медиа-Группа «Живи», 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19

Тираж 50 000 экз. Отпечатано в типографии GRASPO CZ, a.s. Pod ŠŠternberkem 324 763 02, ZlínЦена свободная

Издание зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых

коммуникаций. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-33483 от 16 октября 2008 года

Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения

редакции

За соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель

Русский пионер №3 (27)

Documents