orlova

Тема этого номера — «Внеземное». Я несколько раз в жизни испытывал что-то

внеземное. Могу рассказать о паре случаев,

но не уверен, что надо.

Хотя кое-что все равно расскажу.

Вчера вечером моя дочь, восьмилетняя Маша,

подошла ко мне и спросила:

— Папа, а почему Ваня знает больше слов, чем я?

— Каких слов? — удивился я.

— И русских, и английских, — разъяснила она.

Шестилетний Ваня в этот момент лежал на диване

и лениво, одиночными выстрелами, добивал останки

летучего отряда биороботов. У них не было шансов.

Экран PSP рассеянно мерцал трассерами.

— Маша, — сказал Ваня, — это потому, что я умнее

тебя.

— Да? — нервно переспросила Маша. — Тогда

скажи, как по-другому называется мягкий знак?

Ваня подумал и ответил:

— Ты знаешь, а мне это неинтересно.

Там, где ему было интересно, он перешел в этот

момент на девятый уровень.

— Ваня, — сказала Маша, — ты пользуешься тем,

что я гораздо старше тебя и не имею права тебя

избить.

— Конечно, пользуюсь, — ответил Ваня.

А я сидел в кресле, слушал их и испытывал что-то

абсолютно внеземное.

Но на самом деле у каждого из нас свой путь во

внеземное.

Великий пианист Денис Мацуев рассказывает о

своих методах проникнуть туда. Он зашел издалека.

Начните вместе с ним с великого чешского пива и,

что-то подсказывает, не пожалеете.

Мне вообще-то хотелось бы верить, что и читатели

не один раз испытают что-то внеземное, прочитав

этот номер журнала.

Мы, по крайней мере, предоставляем вам такой

шанс. У нас есть колонки не только Дениса Мацуева,

но и Маргариты Симоньян, Михаила Куснировича,

Тины Канделаки, Андрея Васильева… Я перечислил

не всех, все перечислены в оглавлении.

Другое дело — сумеете ли вы этим шансом

воспользоваться.

Главное, я спокоен: мы сделали для вас все, что

смогли. И это были совершенно земные усилия,

которые, как обычно, привели к неземному

результату.

Лично я уже перестал этому удивляться.

А. Колесников

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

3

Клятва главного редактора. стр. 2

первая четверть

Прогул уроков. Быдлайн. Андрей Васильев о своем кино. стр. 6

Сбор металлолома. Scheisse! Екатерина Истомина в седле с тевтонским рыцарем. стр. 8

Урок информатики. Одноклассники.next. Никита Шерман и дети. стр. 10

Искатель. В лесу было накурено. Константин Жуков о походе за трюфелями. стр. 12

Фотодело. Дело темное. Вита Буйвид проявила чудеса. стр. 16

Самостоятельная работа. 444-я, МГУ, РЭШ, Duke и т.д. Аркадий Дворкович и его

университеты. стр. 20

Комикс. Про мальчика-собаку. стр. 23

вторая четверть

Пионер-герой. Фотограф Михеев. Модель для сборки. стр. 32

Урок послушания. Трудно быть с богом. стр. 40

Закон божий. Поп-звезда. С нимбом по жизни. стр. 48

третья четверть

Диктант. Так улетим! О неуемной тяге в астрал. стр. 56

Изложение. Страх и чудо. Внеземное на Земле. стр. 58

День открытых дверей. Свои среди чужих. Чужие среди своих.

Одним словом, индиго. стр. 62

Урок ботаники. Зеленый огонек. Абсент, чтобы улететь. стр. 70

Дневник наблюдений. Охотница за привидениями.

Корреспондент РП по ту сторону. стр. 76

Сочинение. Не от мира сего. Рассказ Дмитрия Глуховского. стр. 84Полезные советы. Как добыть огонь. стр. 90Фотоувеличитель. Кадры решают все. стр. 91

четвертая четверть

Урок мужества. Случай турбулентности. Мордобой в небесах. стр. 106 Урок географии. Рахат-норахат. Наш человек в Тегеране. стр. 110

группа продленного дня

Завхоз. Михаил Куснирович про физиков, лириков, отцов и детей. стр. 120Горнист. Пивная гамма. Денис Мацуев о своем источнике вдохновения. стр. 124Пионервожатая. Духи прошлого. Анна Николаева о пользе семейных тайн. стр. 126Гардеробщик. Молния в штанах. Антонио Маррас про Маяковского. стр. 128Буфетчица. Родные раки. Маргарита Симоньян

о главном разочаровании жизни. стр. 130Дежурный по столовой. Пережуем кризис.

Мирослав Мельник о вреде аппетита. стр. 134Следопыт. Он распустился. Никита Космин о большом туманном. стр. 136Правофланговая. Героиновые зимы Тины К.

Тина Канделаки вспоминает приход любви. стр. 138Библиотекарь. Не убий. Наталия Осс о своем романе про Тину Канделаки. стр. 142Внеклассное чтение. Михаил Сеславинский. Polaris. стр. 146Табель. Отдел писем. стр. 156Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов. стр. 159

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

5

первая четверть

инга

аксенова

Прогул уроков. Быдлайн. Андрей Васильев о своем кино. Сбор металлолома. Scheisse! Екатерина Истомина в седле с тевтонским рыцарем. Урок информатики. Одноклассники.next. Никита Шерман и дети. Искатель. В лесу было накурено.

Константин Жуков о походе за трюфелями. Фотодело. Дело темное. Вита Буйвид проявила чудеса. Самостоятельная работа. 444-я, МГУ, РЭШ, Duke и т.д. Аркадий Дворкович и его университеты.

Шеф-редактор ИД «Ъ» Андрей Васильев пишет колонки в «Русский пионер», делая вид, что рабо-тает по принуждению редакции. Но делать вид ему удается плохо: любой непредвязтый читатель «РП» поймет, что наслаждение, которое ему достав-ляет это дело, по крайней мере равно наслаждению читателя, открывшего номер на этой полосе. ■ ■ ■ Они там, в «Русском пио-

нере», когда меня уговаривали

кинокритиком у них работать,

напирали на такой аргумент:

«Хоть в кино ходить начнешь».

Аргумент-то вшивенький на самом

деле. Потому что, собственно,

в кино ничего интересного нет.

А если и есть, то к моменту выхода

журнала оно — интересное — уже

всеми критиками описано. Как и

произошло с невинным, если не

вчитываться в название, фильмом

«Россия-88» Павла Бардина. А если

вчитываться, то голая скинхед-

чина. Потому что «88» — шифр

аббревиатуры «hh», восьмой буквы

латинского алфавита. Heil Hitler

по-нашему. То есть беспощадная

реальность жизни патриотической

молодежи дотюремного возрас-

та. Эта «Россия-hh» уже попала

в панорамный показ Берлинского

фестиваля, была бескомпромисс-

но обласкана общественностью

и освещена даже нашим теле-

видением. А я-то кино посмотрел

еще до Берлина, на закрытом про-

смотре — в потайном зале №11

к/т «Октябрь» (вход с боковой

улицы) при ажиотажном скоплении

элиты, включавшей неразлучных

Роднянского–Бондарчука. Чита-

тель эрудированный уже пред-

вкушает что-то типа моей встречи

со скинами на Чистых, прости

господи, прудах (см. «РП» №5)

или, на худой конец, с Валерикой

Хайль Германией (см. «РП» №7).

Я тоже предвкушал. Даже взял с

собой на просмотр двух евреев —

Бронштейна из списка Forbes и

Федоровского из Женевы. И что

толку? Оба вышли с характерной

грустью на лицах, сказали, что

герои сильно романтизированы и

российской молодежи обязательно

понравятся, а в качестве протеста

предпочли мажорскому бару отеля

Ritz Karlton клуб «Маяк». Я там

объяснил оператору фильма Дон-

дуряну (режиссеру не объяснил,

потому что незнаком, а продюсеру

Шейну — потому что он, зная

меня, в «Маяк» не пошел), почему

у них так хреново получилось.

Слишком художественно. Не-

смотря на стилек под home-video,

матюки и летальный финал. Стилек

уже проехали в Monstro, а финал

вообще из «Ромео и Джульетты».

Что характерно, талантливый

оператор Дондурян со мной со-

гласился. Даже с тем, что любому,

кто хочет снимать жестокое кино,

нужно посмотреть «Сало, или 20

дней содома» маэстро Пазолини

и идти курить на завалинке. Пере-

дайте, кстати, Балабанову — за-

грузите его на все 200.

А «Россия-88» вообще может

кончить тем, что ее, «запикав»

матюки, покажут по каналу «Рос-

сия». То-то будет детям радость.

Смотреть кино для колумниста —

последнее дело. Ему надо либо

в нем сниматься (см. №6) —

тогда выходит поучительно, либо

во что-нибудь поучительное (типа

скинхедов) на пути на просмотр

вляпаться — тогда выходит

страшно. Либо, на худой конец,

в перерыве между съемками

сходить в ресторанчик с отцом

Иоанном Охлобыстиным в гриме

трупака трехдневной свежести

(см. «РП» №1) — тогда выходит

смешно. А так я уже докатился до

самоцитирования.

Впрочем, о смешном. О комедии

«Какраки», где Миша Ефремов

впервые, по-моему, после «Ду-

бровского» играет главную роль.

Это уже смешно, хотя его герой,

чиновник средней руки, полюбив-

ший какую-то зассыху из ГИТИСа,

берет ради любимой взятку

64 200 на операцию для ее

мамы и помирает от горя в КПЗ.

Любимую прекрасно характери-

зует такой факт: она, бестолочь,

не знает, что такое омары. «Ну,

как раки», — умильно объясняет

ей Ефремов. «Ой, какие вкусные

ваши какраки», — кокетничает

любимая после ужина. Она ему

от щедрот (маме операция не

понадобилась) какраков даже

текст: андрей васильев

ната

лья л

ьвова

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

7

в передачку положила. Но все

равно вышла за Мишиного сына.

Я же говорил, смешно будет.

Еще смешнее — режиссер филь-

ма Илюша Демичев. Он вообще-

то ресторатор, совладелец сети

«Колбасофф», Goodman, Beluga

и т.д. Написал по приколу сцена-

рий, нашел как пацан денег на

постановку и, поскольку режис-

сера на нее не нашел, сам и по-

ставил. Правда, чтобы прикрыть

задницу, пригласил действитель-

но классного оператора старой

школы Михаила Аграновича.

И так, с божьей, аграновичев-

ской и ефремовской помощью,

дотянул до закрытого просмотра.

Куда, надо сказать, подтянулся

нешуточный бомонд — дело

дошло даже до Ксении Собчак

с подругой Ульяной и меня.

Причем я пришел не столько по

работе (хотя и хотелось побало-

вать читателей «РП» чем-то, не

описанным критиками), сколько

по личному делу. Хотелось по-

смотреть, кого вместо меня

Илюша взял на роль следовате-

ля. Он ведь меня приглашал на

эту роль. А я как назло отдыхал

в Форте дей Марми. Сам посуди,

говорю, Илюша: билет Милан —

Москва — Милан бизнес-класса

тысяч шестьдесят, трансферт

от Форте до Милана и обратно

еще 600 евро, да и мне за два

съемочных дня восемьдесят

тысяч — золотая роль получится.

Прикинул в уме Илюша — ре-

сторатор, он и в кинематографе

ресторатор — и внял. Вот я

и волновался: кем же он меня

заменит? Оказалось, Сергеем

Газаровым. А что, мне не в падлу.

Единственный, кто за меня оби-

делся, был Валерий Михайлович

Каргин — совладелец латвий-

ского Parex banka, с шумом (три

первых полосы в «Коммерсанте»)

выдавленный осенью из старей-

шего банка страны государством.

Казалось бы, не до комедий

безработному мультимиллионеру,

но приехал-таки в Москву на

премьеру старого дружка. А там

Газаров!

Но в остальном фильм Валерию

Михайловичу понравился. Осо-

бенно церемония его обмытия

в ресторане «Пушкинъ». Он еще

удивлялся, зачем я директору

ресторана звонил: во-первых,

будний день, во-вторых, кризис.

Это у вас, говорю, кризис, а у нас

в «Пушкине» и по будням биток.

Но для творческой интеллигенции

место всегда найдется. И был,

разумеется, биток, и место на-

шлось, и даже не вышвырнули

творческую интеллигенцию за

широту разгула. И то только по-

тому, что с нами народный герой

Ефремов был. Хотя он больше

всех и бесчинствовал.

Еще отставной банкир опасался,

что на этом празднике жизни

журналисты его узнают, а ему

сенсации ни к чему. Не узнали.

Хотя за столом сидела светский

обозреватель Барбара Брыльска

и даже написала о застолье

в «Известия». Но это как раз не

смешно, а грустно, потому что

светские обозреватели «Коммер-

санта» вообще туда не попали.

Хотя тоже не узнали бы.

Переходим к грустному. К ка-

честву моей колонки. Думаю,

записные колумнисты меня не

поймут, но мне для качествен-

ного текста необходима настоя-

щая история. А не какое-то там

кино. Но истории, как видите,

к моменту сдачи не сложилось,

хотя я очень старался. И всяче-

ски оттягивал дедлайн. И даже

придумал для него обидную

кличку (см. заголовок), хотя это

слабое утешение*. Но, оказа-

лось, тянул не зря. Вот она,

история!

Отложив колонку, поехал с сыном

на дачу в Юрмалу. Посидели с ним

у моря, повечеряли у камина.

Наутро поправляюсь чашечкой

кофе, и тут в гостиную спускается

сын. С таким текстом:

— Слушай, папа, вот эта девочка,

которую я в семь утра проводил…

Я ее отчетливо помню — лицо

там, туловище… А дискурса не

помню. То есть совсем не помню,

о чем мы говорили.

Я чуть пивом не поперхнулся.

Думал, шутит. Нет, всерьез.

— Митя! — вскричал я тогда. —

Сынок! Ты вчера снял глухонемую

телку!

Сюжет? Сюжет. Но в кино такого

не увидишь. ■ ■ ■ ■

рисунок: александр ширнин

* Слово «быдлайн» придумал не я, а

теле- и радиоведущий Петя Фадеев,

сокращенный и с НТВ, и с «Маяка».

Романтическая привязанность обозревателя «Ъ» Екатерины Истоминой к железякам с моторами и к мужскому коллективу опять до добра не довела: заброшенная в государство-призрак, Екатерина чуть не стала наложницей в гареме то ли повстанцев, то ли туарегов, когда за ней с небес на двухколесном рыча-щем коне спустился спаситель – немецкий рыцарь. И сказал: «Поехали!»

текст: екатерина истомина

■ ■ 1. Allegro ma non troppo, un poco maestosoС большого, конечно, пере-

поя члены авиаклуба Тулузы

(и я с ними — вернее, куда же

они без меня) полетели в эту

дикую, даже по меркам немудре-

ных французских интеллектуа-

лов, Западную Сахару. А повод

съездить нашелся. 19 октября

1927 года пилот Антуан де

Сент-Экзюпери крайне удачно

приземлился в этих таежных

местах, пролетая карлсоном по

маршруту Тулуза–Дакар. Впо-

следствии он написал о своих

почтовых рейсах роман «Южный

почтовый» (Courrier Sud). Летчик,

сидевшей рядом в чартере из

Парижа в Эль-Аюн, выдал мне

юбилейное издание книги. Там

было подробно описано ме-

стечко, где должен был на краю

Атлантики стоять палаточный

лагерь. Кап Джуби (Cap Juby)

был предпоследним пунктом

orlova

маршрута Сент-Экзюпери на его

пути в Дакар.

Поэтические строки я, рискуя

памятью погибшего в пучине

классика, перевела бы вольно:

«Да пропади она пропадом, эта

чертова пустыня. Где Париж,

вино, бордель, цыгане, медведь

и балалайка?» Столица Западной

Сахары, государства-призрака,

мусульманский город Эль-Аюн

встретил нас автомобильным

спецназом и двумя самолетами

ООН. Сказали, что по пустыне

вперемешку бродят, защищая

ценные фосфаты, во-первых,

повстанцы повстанческой армии,

во-вторых, племенные туареги.

И те и другие могут напасть на

нас. И съесть. И похуже.

2. Molto vivaceВо второй половине дня я, тща-

тельно закопав в сырой песок

в районе своей палатки все

самое ценное, важно сидела на

куче мусора на берегу Атланти-

ки. В Западной Сахаре не было

и души. Мысли были далеко.

Прибежали западносахарские

дети, шести и восьми на вид

лет. Рассказали, как их зовут:

«Я, мадам, Мухаммед», «Я, мадам,

Али». И тут же попросили отдать

им все шариковые ручки, моти-

вируя надобность какой-то мест-

ной школой. Пригрозили раздеть

мадам прямо на берегу, если не

отдам шариковых ручек.

Потом на мое плечо легло дуло.

Таджики?! Нет, нет, не то.

Туареги? Повстанцы! Человек

с автоматом и в широких, как

разорванный парус, штанах

заявил: «Мадам, пойдемте

в автобус». Человек был каких-то

абиссинских кровей. «Месье,

простите?»

Российская Федерация офици-

ально не гарантирует безопас-

ность граждан РФ на территории

Западной Сахары. Официально

искать не будут. И повстанцы

сначала разорвут штаны мне,

а потом продадут остатки

в гарем в соседний Сенегал.

Но я старая полковая лошадь

для гарема-то. Но все-таки еще

белая женщина. Котируюсь

в отдельно взятых регионах

в этом сегменте. Танец живота,

спасибо Московскому хорео-

графическому училищу ордена

Трудового Красного Знамени, за

серебряные сережки могу легко

исполнять. Ведь было однажды

в Марракеше. На базаре, le

souk.

Авиаклуб Тулузы угрюмо сидел

в полном составе в автобусе.

Я оказалась последней пленни-

цей. Человек с автоматом сооб-

щил нам: «Сейчас едем в Джуби.

Там вы все купите деревянный

таз. А то местные недовольны

вашим праздником. Они вообще

не понимают, в чем дело. И вам

нужно откупиться».

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

9

рисунок: анна всесвятская

Вечер памяти Сент-Экзюпери

в палаточном лагере, окружен-

ном автоматчиками, удался.

Греясь у больших костров, мы

пили марокканские марочные

вина. Симфонический оркестр,

присланный в дар королем Ма-

рокко Мухаммедом VI (да продлит

Аллах его дни), играл в остыв-

шей пустыне Штрауса. «Сказки

Венского леса» довольно быстро

исчезали в зарослях верблюжьей

колючки. За ужином, несмотря

на купленные с избытком дере-

вянные тазы разного размера,

многие летчики из Тулузы попро-

щались друг с другом и, тайно,

с жизнью. Медведь, бордель

и балалайка. О, где вы теперь,

тихие европейские ценности?

3. Adagio molto e cantabileВ шесть утра в мою палатку,

как на концерте Пугачевой,

повалил белый дым. Кто, черт

подери, здесь опять в пустыне?

Таджики? Туареги? Повстанцы?

Восставшие из ада фосфаты?

Мухаммед? Али? Оркестранты

короля Марокко перебили охрану

барабанами и лезут на нас

с окровавленными смычками?

Перед моей обалдевшей палат-

кой стоял мотоцикл, в хромиро-

ванных трубах которого солнце

делило небосвод с умиравшей

луной. Верхом на мотоцикле

сидел... Зигфрид? Да нет! Три-

стан? Нет-нет, не то… Зигмунд?

Совсем-совсем не то.

Это был неизвестный рыцарь,

съехавший на мотоцикле с синих

небес. Сын Гелиоса Фаэтон на

фирменной дорогой колесни-

це. Был этот рыцарь в полном

боевом облачении: в черной

кожаной броне, утыканной за-

клепками, на рычащем горючем

коне.

Рыцарь, воткнув в песок кожа-

ную пятку, заявил: «Scheisse».

Это значит «говно». Этому слову

научил меня директор Maybach

Штефан. «Scheisse», — говорил

он, когда шейх сомневался,

брать ли за миллион белое ландо

с мотором W12.

4. PrestoРыцарь слез с седла и со зна-

чением почесал рукой кое-что.

А если мужчина чешет кое-что,

значит, он только что проснулся.

И это золотое правило действует

даже в государстве Западная

Сахара.

«Вода есть? Пить? В смысле,

и умыться?» — заговорил рыцарь

по-немецки. Вот и я говорю:

scheisse, сообрази Бисмарк на

сто лет пораньше, сейчас бы

вся Африка болтала на хох дойч.

И сидели бы тихо-культурно, как

на даче в Потсдаме. Немецкий

рыцарь умылся. Выпил воды.

И пригласил меня… На танец?

Да нет, не то. На ужин? Вовсе

нет. В ювелирный магазин? Чушь

какая-то.

Я села сзади и обхватила руками

это кожаное немецкое тело

размером… С английский коро-

левский дуб? Нет. С болгарский

холодильник Rosenlev? Нет, не то.

С сейф банка HSBC в Цюрихе?

Мы рванули по пустыне. Неслись

так, что лицо у меня на жаре

обмерзало от ветра. Неслись по

занесенной песком бетонной

дороге. Мы неслись, объезжая

брошенные доты, на которых кра-

ской было написано латиницей

«Fatima+Muhammed=Love».

Но я была, увы, не Фатима, а он,

увы, не Мухаммед.

Кто был он, откуда был он, как

он оказался в Джуби? Почему он

не висит до сих пор на вилах туа-

рега? Почему же не подстрелен

прицельно повстанцем? И, самое

главное, куда он дел персональ-

ный магический деревянный таз,

путевку в жизнь?

Позже немецкий рыцарь исчез

в пустыне.

5. Schlusschor uber Schillers Ode «An die Freude»Со своим тазом я потом прилете-

ла в объединенную Европу, торо-

пясь на поло с участием команды

Maybach. Штефан в новых запон-

ках ждал меня в Санкт-Морице

в лобби Kempinski Grand Hotel

des Bains. Я сильно опаздывала.

«Scheisse!» — радостно закричал

он, завидев меня с тазом. Таз я

надела на голову.

P.S. Людвиг ван Бетховен, Девя-

тая симфония, дирижер Герберт

фон Кароян, оркестр Берлинской

филармонии, 1984 год. ■ ■ ■

Последние сомнения, если они и были, будут раз-веяны: из этой колонки Никиты Шермана читатель поймет, почему в похожем на государство сайте «Одноклассники.ру» президентом мог стать только Никита Шерман: у Никиты Шермана не было шан-сов стать президентом какого-либо другого госу-дарства. Чего не скажешь о детях Никиты. ■ ■ ■ На 23 февраля мы реши-

ли сделать своим партнерам

мужского пола какой-нибудь

необычный и запоминающийся

подарок. Учитывая специфику

нашей компании, было желатель-

но также, чтобы презент пробуж-

дал ностальгические настроения.

Легких путей никто не искал, но

то, что мы придумали, произвело

настоящий фурор. Наверное,

всем знаком электронный девайс

«Ну, погоди!», где Волк с корзин-

кой в лапах должен поймать

яйца, катящиеся с постоянно

возрастающей скоростью с на-

сестов четырех несушек. Таки мы

обнаружили это пищащее чудо

техники на одном из заводов

братской республики Беларусь,

производящееся под брендом

«Полесье». Все с той же инструк-

цией на бумаге из вторсырья.

120 заказанных нами устройств

разошлись как горячие пирожки,

и не потребовался даже гени-

альный маркетинговый ход про

мультик, который покажут, когда

наберешь 999 очков. О боже,

какой восторг испытали те счаст-

ливчики, которым агрегат попал

в руки! Тридцатилетние мужики

звонили мне на мобильный

и взахлеб докладывали о своих

рекордах и переживаниях.

В то же время я не мог не по-

ставить и другой любопытный

эксперимент. Я принес «Полесье»

домой показать своим детям.

К слову говоря, моему старшему

почти одиннадцать, и он дослу-

жился до потолка в Call Of Duty 4,

почти добрался до 20-го левела

в Lineage II и активно осваивает

Crysis. Младший — ему сейчас

шесть с половиной — идет утром

чистить зубы только после того,

как сменит 10 мап в «контре»

и закидает всех виртуальных

врагов гренами. Я не думаю, что

многие из читающих эти строки

нашли бы с ним общий язык.

Впрочем, я также не рекомендо-

вал бы пытаться гаматься с моим

младшеньким в боулинг на Wii —

там он уже Pro (профессионал).

И вот я поднимаюсь в лифте,

трепетно сжимая в руках сумку,

в кармане которой лежит акку-

ратно упакованный в пакетик

Волк с яйцами, так и не сдер-

жавший много лет назад свое

обещание про мультик. И я пред-

вкушаю, как сейчас триумфально

вручу это обоим своим наследни-

кам, и очень живо представляю,

как они будут драться за право

поиграть вне очереди. Но…

Мир меняется. Старший сын

сыграл в «Ну, погоди!» ровно

три раза, потеряв к игре всякий

интерес после того, как я показал

мастер-класс по ловле яиц,

набрав 874 балла. А младшему

гораздо больше пришелся по

вкусу оловянный солдатик, пре-

зентованный мне как бывшему

защитнику Отечества в одной

дружественной организации. Да

и как могло быть по-другому, если

одних игровых приставок раз-

ного сорта и калибра у нас дома

штук пять, не считая компью-

тера, мобильных телефонов со

своими играми и ноутбука. Я смо-

трю на этих детей и не знаю, то

ли я им должен завидовать, то ли

они мне.

Я вспоминаю свои восьмиде-

сятые, когда вместо Counter

Strike у нас были автоматы

собственного производства,

изготовленные из деревянных

дощечек, выдранных из продук-

товых ящиков, которые, в свою

очередь, были позаимствова-

ны в ближайшем молочном

магазине. То есть это был целый

процесс, а не как сейчас: «Папа,

мне нравится вот эта М16 и этот

«калашников», купишь?» Какая

тогда была разница, как это будет

называться, если из дощечек

можно было сделать что угодно.

Мы проводили на улице по 6–8

часов в сутки, мы могли строить

шалаши, играть в футбол, бегать

в догонялки вокруг беседок

текст: никита шерман

orlova

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

11

в детском саду, расположенном

неподалеку, плавить оловянных

солдатиков на сухом горючем

или просто жечь костер. Помните

этот кайф — жечь костер?

Покажите мне сегодня хотя бы

одного нормального с психиче-

ской точки зрения мальчика,

который выйдет на улицу, пойдет

к ближайшему магазину, сопрет

там деревянный ящик и пойдет

на пустырь жечь костер. Нет,

в условиях городского пейзажа

это сегодня абсолютно невоз-

можно. И не только потому, что

нет уже ни молочных магазинов,

ни ящиков, ни пустырей.

Просто мир меняется. Информа-

ция распространяется по земно-

му шару с безумной скоростью.

Где-то в Северной Америке со-

вершает вынужденную посадку

горящий самолет, в его салоне

оказывается блогер-фанатик,

который даже в процессе эвакуа-

ции успевает сделать несколько

снимков и выложить запись

о происшествии на Twitter. Ин-

формационные агентства нервно

курят в углу, наблюдая сегодня

за модой на блоги. Сегодня не

существует ни одной реальной

преграды, которая помешала

бы вам найти абсолютно любого

рода информацию в самом отда-

ленном, забытом богом месте.

Сегодняшнему подрастающему

поколению не нужны специаль-

ные места в интернете, где им

предлагают тусоваться. Интер-

нет — их дом, родная среда

обитания. Они лучше нас всех

знают, в какой социальной сети

им нужна регистрация, откуда

скачать новую музыку и загру-

зить последние видеоклипы.

Смешарики — это идеалы мало-

леток, уже в пять лет их сменяют

человеки-пауки, черепашки-

ниндзя и прочие заморские

мутанты. А в восемь-десять

максимум чем их можно купить,

это наборы Lego (на любителя).

Они не стремятся в космос, их не

тянет в пожарные и милиционе-

ры, они не ищут мелочь на полу

в булочной, чтобы наскрести

14 копеек на рожок или, на край-

няк, пятак на бублик.

Я помню, как в каком-то раннем

тинейджерстве, когда я начал

подавать первые признаки раз-

долбайства и неповиновения,

мой отец решил со мной погово-

рить. Учитывая тот факт, что это

был один из двух-трех раз, когда

отец пытался всерьез занимать-

ся моим воспитанием, а также

тему того разговора, можно

понять, почему он так запал мне

в душу. В частности, одна фраза.

Мой отец тогда сказал мне:

«Когда я был в твоем возрасте,

Никита, твой дедушка был очень

известным в городе человеком.

Я тогда смотрел на него, страшно

завидовал и дал себе обеща-

ние, что когда вырасту, то стану

известней, чем он». Это была

вполне реальная мотивация

для моей неокрепшей юноше-

ской психики, и с того момента

я захотел стать известнее, чем

мой отец (он тогда был, пожа-

луй, самым известным в городе

журналистом), но ровным счетом

ничего для этого не делал. В том

смысле, что идти по тропе полу-

чения новых знаний и хорошего

образования мне абсолютно не

хотелось. И в тот момент, когда

всем окружающим стало понят-

но, что ничего путного из меня

совершено точно не получится и,

кажется, вообще пора отправ-

лять меня в армию, я стал шу-

тить, что когда я вырасту и буду

большим и самостоятельным, то

стану, скорее всего, губернато-

ром, а еще лучше президентом.

На что отец, не обделенный чув-

ством юмора, резонно отвечал

мне, что последний волк в брян-

ском лесу сдохнет, прежде чем

человек с моей фамилией станет

президентом этой страны.

Сегодня мне 31 год, я еще молод

и полон сил. И я, как это ни

смешно осознавать, президент.

Пусть не государства, но по сути

виртуальной страны с населени-

ем более 30 миллионов жителей.

И мой младший сын сегодня

очень хочет быть похожим на

меня и говорит, что когда вырас-

тет, то тоже обязательно станет

президентом. Я ему пока ничего

на это не отвечаю. Может быть,

у него действительно есть шанс.

Кто, например, мог предпо-

ложить еще пару десятков лет

назад, что США будет руководить

темнокожий человек.

Ведь мир меняется… ■ ■ ■ ■ ■

рисунок: маша сумнина

В своей исповеди русский пионер корпоративного туриз-ма гендиректор турфирмы CTG Константин Жуков наконец-то объяснит нам — как, а главное — зачем в его доме завелась свинья, куда он ее на поводке уводит по выходным, и попутно еще даст совет — как обрести новый стимул к жизни, когда все традиционные уже исчерпаны. Колонка Жукова бодрит, как лесной воздух искателя трюфелей. ■ ■ ■ Настоящий грибник

ходит медленно, крадущимся

шагом, в одной руке нож,

в другой корзинка, внима-

тельно изучая разноцветье

лесной подстилки… Настоящий

грибник выходит на охоту как

можно раньше, с первыми

лучами солнца, когда на дере-

вьях, траве и прочих деталях

лесного реквизита еще лежит

роса… Во-первых, в это время

грибы лучше всего видны, во-

вторых — главное, необходимо

опередить ненастоящих, кои

постоянно собирают грибы

в секретных местах Настоящих

грибников, сильно их этим

расстраивая.

В конце июля, как сейчас

помню, 2008 года, когда вну-

шающие доверие серьезные

люди развивали и крепили

вовсю нашу экономику, я оста-

вил Москву, стараясь им не ме-

шать, и летел по обочине шоссе

на дачу. Была пятница, шесть

вечера… и сердце обливалось

кровью при мысли о том, что

завтра, в субботу, эти нена-

стоящие с гогочущей детворой,

нарушая покой векового леса,

порежут и потопчут все грибы,

заботливо приготовленные для

меня матерью природой!

Не заезжая в дом, нарезав

пару кругов вокруг нашей чу-

десной деревни, заметя следы,

я наконец выключил двигатель

уже в лесу.

Сильно, практически жадно

втянул в легкие воздух… Слава

богу, в лесу не было накурено.

Из чего я сделал вывод, что,

наверное, сегодня я здесь

первый… Радостное чувство

предвкушения промышленных

объемов белых, ожидавших

меня, захлестнуло. Я поскакал

через корни, поваленные дере-

вья к первому заветному месту

Настоящего грибника. Пробор-

мотав с детства заученную де-

душкину просьбу-утверждение:

«Срочно нужен белый гриб,

срочно нужен боровик», я таки

уперся взглядом в первый

белый…

На этом месте лес всегда

отличался постоянством: семь-

восемь белых гарантированы!

Собрались они быстро, но я был

обязан еще раз все прове-

рить: вернувшись на исходную

первого гриба, погрузил пальцы

в рыхлую почву и ковырнул…

Ура, торчит толстая ножка! На-

верное, растет вбок… Обкапы-

ваю, и… Перестаю понимать

представшую передо мной,

Настоящим грибником, картину.

Практически круглый шар, по

цвету — как ножка белого… Но

нет шляпки или какого-то на-

мека на шляпку. Сантиметров

восемь в диаметре с большим

количеством небольших вмя-

тин. Очень похоже на картош-

ку и по цвету, и по форме…

Наверное, партизаны выра-

щивали здесь картошку… но

текст: константин жуков

ната

лья л

ьвова

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

13

где ботва? Разрезал… Внутри

плотное сероватое тело с корот-

кими прожилками, как червяч-

ки… Не картошка… Нюхаем,

и… Нельзя сказать, что всем

нам, выросшим в Советском

Союзе, с детства знаком этот

запах… Но аромат ударил в го-

лову и просветлил мои мозги,

уже потерявшие уверенность

в своей значимости… Так пах-

нет только трюфель… Трюфель!

Я нашел трюфель! Сомнений

нет! Я как Настоящий грибник

ощущал сильный эмоциональ-

ный подъем. Все грибы растут

колониями. В багажнике у меня

под ковриком лежал остаток

роскоши глубокого детства —

саперная лопатка 1940 года

выпуска. Вещь крайне бруталь-

ная — перелопачивая место,

где мне улыбнулась удача, я ис-

пытывал сложные и радостные

чувства. Теперь я понял, что

вырывали кабаны здесь, доста-

точно далеко от дуба. Своло-

чи… сто процентов — портили

грибницу моих трюфелей! Лес,

испугавшись, что это животное

все тут перероет и начнет вы-

корчевывать деревья, наградил

меня еще двумя картошинами

значительно меньшего разме-

ра. Но это были трюфели!

Не стоит и рассказывать, что

в этот знаменательный вечер

я превратился из гостеприим-

ного хозяина и заботливого

отца и мужа, коим всегда слыл,

в пренеприятнейшего типа,

заставлявшего всякого, кто

приближался, нюхать и востор-

гаться, восторгаться и нюхать.

Спасибо им за терпение, моим

близким.

Как оказалось, в дореволю-

ционной России собиралось

огромное количество трюфе-

лей. Их телегами доставляли

к царскому двору! Про «телеги»

мне сразу понравилось!

…Образ Х5 с разложенными

сиденьями, забитого под крышу

трюфелями, мягко перевали-

ваясь и источая умопомра-

чительный дух, выползает из

леса, за ним стадо рыдающих

кабанов… Очень захотелось

приблизить этот миг.

Окружающие почерпнули из

Мировой паутины несколько

советов, оптимизирующих про-

цесс сбора трюфелей. В России

для этих целей дрессировали

медведей, старушка Европа

в основном удовлетворялась

и до сих пор удовлетворяется со-

баками. Свиньи тоже оказались

серьезным инструментарием.

С нежностью наблюдая за

любимой супругой Натальей,

которая в то время была очень

серьезно беременна, я ловил

себя на мысли, что исконно рус-

ский способ сбора трюфелей

с медведем вряд ли будет ею

восторженно принят. Убедить

ее завести собаку крупнее

йоркшира оказалось невозмож-

но. А тут медведь.

Утро следующего дня в Москве

началось со звонка другу.

Мы когда-то вместе в школе

увлекались биологией. Он так

и не вырос из нее. Но другом

оказался хорошим. Уже через

три часа мне совершенно

бесплатно, что одновременно

льстило и пугало, была привезе-

на девочка — чистенькая, вос-

питанная, привитая, москвич-

ка, одного года от роду. Маня

оказалась примерно двадцати

сантиметров в холке и около

семидесяти в длину. Брюнетка,

явно не знавшая, что такое

эпиляция, была вся покрыта

черными короткими волоси-

ками. Щетина — как-то сразу

догадался я, почувствовав себя

знатным свинозаводчиком. Она

сидела в клетке для перевозки

небольших собак и молчала.

Порода мини-пиг.

Очаровашка! Мы забрали Маню

в дом. Ей там очень понрави-

лось. Меньше понравилось

рисунки: варвара полякова

нашему псу Рольфу. Первым

делом Маня нашла его миску и,

несмотря на протестные акции

возмущенных местных жителей

в его лице, съела собачий ужин.

Подкрепившись, занялась ге-

неральной уборкой его гнезда.

Не меняясь в лице (морде),

разгрызла все припрятанные

им косточки и иные сладкие

воспоминания об обильных

застольях хозяев. Добрый будет

работник, подумал я, убедив-

шись в серьезности и обстоя-

тельности действий свиньи.

Встав пораньше, стараясь не

будить домашних, вывел Маню

на двор. Оценив грациозность

строения девичьего тела,

понял, что без моей помощи

девица Маня в экипаж не

сядет, да и не привыкла, поди.

«Ну Маня, давай!» — сказал

я, попытавшись поднять и по-

садить ее в багажник… Жизнь

вмиг остановилась от пронзи-

тельного свинячьего крика.

Мир начал приходить в себя

только в момент касания

копытцами пола багажника,

мы радостно захрюкали. Вопль

свиньи заставил меня побы-

стрее убраться с участка. Все

равно бы никто и никогда не

поверил, что я просто попытал-

ся посадить ее в машину.

Всполошив еще раз теперь

уже лесных обитателей, мы

выгрузились.

Крик явно не призывный, с удо-

влетворением отметил я, на-

девая ей шлейку и с чувством

искренней радости наблюдая

селян и селянок, спешно поки-

дающих лес неподалеку.

Хрюканье Мани плавно пере-

текло в урчание двенадцати

цилиндров на холостом ходу.

Рыть мы стали сразу очень

активно. Девка явно завелась,

подумал я, снимая с лица пре-

лые листья, вставая и одновре-

менно пытаясь высвободить

руку из намотанной шлейки.

Приятна помощь братьев

и сестер наших меньших, думал

я, не отягощенный лопатой. Вот

и показался первый трюфель,

в хрюканье свиньи услышались

благородные нотки… В секунды

благородство потонуло в от-

вратительном чавканье, там же

утонул и трюфель… Эта свинья

почему-то решила, что в лес ее

привели не собирать, а жрать

трюфеля! Хрюшкин праздник

на французский манер про-

должался еще пять или шесть

трюфелей подряд. Точное

количество потерянных грибов

не поддавалось подсчету. Пот

заливал глаза. Руки-ноги дро-

жали от нечеловеческих усилий

остановить этот комбайн.

Десять-двенадцать килограм-

мов на маленьких копытцах

невозможно было оторвать от

найденного гриба. Восторжен-

ное хрюканье, истошный визг

и жалобный мат наполнили лес.

С лопатой было легче, понял

Настоящий грибник через

две часа неравной битвы.

Мне достались два маленьких

трюфеля. За спиной изуродо-

ванное снарядом поле брани

с равномерно распыленными

Маниным вторичным продуктом

и моими проклятьями. В одной

руке два грибочка, в другой

счастливейшая Маня с грязным

землеройным снарядом вместо

очаровательного пятачка. Еще

рядом топтались смутные до-

гадки, что меня ждут объясне-

ния не только с проживающими

в моем доме, но и в округе, что

я делал со свинкой сначала во

дворе, а потом и в лесу… И два

малых трюфеля вряд ли смогут

уверить в правдивости моего

рассказа.

Что-то подсказывало мне, что

на первый раз хватит. ■ ■ ■

Сегодня фотодиректор «РП» Вита Буйвид рас-скажет историю, о которой она доселе умалчива-ла, и читатель поймет, почему. А дело в том, что первые же шаги Виты в большой фотомир оказа-лись связаны с потусторониими силами, не обо-шлось и без НЛО. Разумеется, данные были на какое-то время засекречены, но ведь «Русский пионер» затем и существует, чтобы все тайное наконец-то проявилось. Как фотопленка.

■ ■ ■ С самого начала своего

существования фотографиче-

ский процесс был окутан тайной

и считался делом избранных.

Ничего удивительного: серебро.

Вам любая гадалка скажет. Если

в деле замешано серебро —

нет-нет, а что-то да произойдет.

Не зря же специальные анти-

вампирные пули из серебра

отливают. Вот и в области фото-

графии частенько происходят

странные истории. Аборигены

австралийские не по глупости

или недоразвитости панически

боятся фотографироваться, а от

избытка мистических знаний.

Тарковский в фильме «Жертво-

приношение» эту тему вскользь

затрагивает, есть еще фильмы

«Фото феи» и «Blow up». Да что

там фильмы, спросите любого

серьезного фотографа из до-

цифрового поколения, и такое

услышите... Я эти истории ста-

рательно собираю, в старости

книгу издам. У меня и своих

историй множество, и даже моя

рациональность ничего поделать

с этим не может.

Дело было в Ленинграде холод-

ным летом 1990 года. Я только

начинала серьезно заниматься

фотографией, да и то не по

своей воле. Я ведь была худож-

ником, живописцем. Мне это

страшно нравилось, но мой муж,

повернутый на мистике замеча-

тельный фотограф Эди Стренд,

упорно считал, что я тоже долж-

на заниматься фотографией,

и садистским образом заставлял

меня все время таскать за

собой камеру, готовить раство-

ры, проявлять пленки и печатать

фотографии. Я была абсолютно

уверена, что он таким жестким,

но весьма эффективным обуче-

нием компенсирует услуги бес-

платного лаборанта: я же и его

пленки проявляла, и его фото-

графии печатала, а так как он

перфекционист, мне пришлось

в короткий срок поднабраться

серьезного мастерства. Но я ис-

кренне терпеть не могла дурно

пахнущую химию, мокрые руки

и почти хирургический порядок,

который требовалось соблюдать

в лаборатории. Единственное

что меня примиряло с этим за-

нятием — мастерская в зна-

менитом сквоте на Фонтанке,

165. Кто там только не жил и не

бывал. Этот сквот был одним

из эпицентров современного

искусства. Огромную шестиком-

натную квартиру на последнем

этаже мы делили с группой

художников-депрессионистов,

а во всем доме царила атмос-

фера, которая творческой

деятельности очень даже

способствовала.

В доме на Фонтанке часто по-

являлась удивительная девушка

по имени Эва. Она морщилась

от моих картин и тоже считала,

что мне нужно сменить кисть на

камеру. Эва позировала многим

фотографам Ленинграда, что

текст: вита буйвид

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

17

автоматически делало ее экс-

пертом в области фотографии,

и у меня просто не осталось

выбора — я тоже должна была

снимать Эву. Первую съемку

по питерской традиции решено

было сделать на крыше. Туда

можно было пробраться по чер-

ной лестнице прямо из нашей

мастерской. Я подготовила две

камеры, а Эва начала готовить

наряд — старательно вырезала

круги из черного бархата, долго

варила особый «безвредный»

клей, а потом старательно оклеи-

ла свое обнаженное тело бар-

хатными кругами. Поверх были

надеты совершенно прозрачные

шальвары, найденные мною

накануне в старинном сундуке

в подворотне. Сундук, по всей

видимости, принадлежал быв-

шей танцовщице — в нем было

несколько театральных костю-

мов, умопомрачительное голубое

платье из креп-жоржета, шляпы,

перчатки, перья. Классический

набор, но все вещи были очень

маленького размера и подходи-

ли только Эве. Мне не оставили

путей для отступления.

Когда костюм из бархатных

кругов был почти готов, неожи-

данно пошел дождь. Но это нас

не остановило, и мы полезли

на крышу. Было мокро, скольз-

ко и темновато. К тому же еще

и страшно — огромный семи-

этажный дом, а крыша от дождя

скользкая. Чтобы не тратить

времени на перезарядку, я бы-

стро отсняла две пленки двумя

разными фотоаппаратами, и мы

спустились в мастерскую греть-

ся. Пленки были тут же прояв-

лены и повешены на просушку,

а я побежала домой — выгули-

вать щенка и укладывать спать

ребенка. Жили мы неподалеку,

в коммуналке на улице Верей-

ской, и постоянно курсировали

вдоль Фонтанки между домом

и мастерской. Около полуночи

появился мой муж с горящими

глазами и устроил мне стран-

ный допрос. Поначалу я даже

не поняла, что он имеет в виду

и почему его так интересова-

ли мельчайшие подробности

съемки — насколько сильным

был дождь, чем приклеивали

круги, может ли круг оторваться

и взлететь, и прочая ерунда.

Поскольку я не могла дать ни-

каких вразумительных ответов,

пришлось одеваться и снова

бежать в мастерскую. Как же

я в тот момент ненавидела фото-

графию. А как ее полюбить, если

тебя вытаскивают из теплой

постели и под дождем и почти

под конвоем гонят в мастерскую

делать отпечатки.

Я внимательно осмотрела свои

пленки. Ничего особенного,

конечно же, не обнаружила и,

лелея в душе план мести, напе-

чатала несколько фотографий.

На некоторых кадрах в небе был

черный кружок с крошечным

ореолом. Чем-то это напоминало

изображение полного затме-

ния — то ли солнечного, то ли

лунного. В отличие от своего

мужа и его мамы, я ко всяче-

ским НЛО относилась весьма

скептически, поэтому резонно

предположила технический брак

пленки. Даже на всякий случай

отсняла и проявила еще одну,

тестовую. Кругов, к сожалению,

не оказалось. Эди ликовал.

Он, как толстая домомучитель-

ница из мультика про Карлсона,

уже представлял себя на экране

телевизора то ли в программе

«600 секунд», то ли в «Пятом

колесе». А я хотела только одно-

го — попасть домой и выспать-

ся. После того как все кадры

были многократно отпечатаны с

различной степенью увеличения,

я была отпущена, а муж остался

изучать снимки в мастерской.

Было уже около шести утра.

Засыпая, я рассматривала очень

красивые блики на стакане

с водой. И стакан этот как-то

рисунок: николай пророков

плавно съехал со стола на пол,

как в «Сталкере». Я была увере-

на, что сплю, но материнский

инстинкт заставил сознание

включиться и посмотреть на

пол — нет ли там опасности для

ребенка и щенка. Опасность

была — разбитый стакан. При-

шлось встать, одеться (комму-

налка же) и сходить за веником.

Днем я рассказывала эту

историю по телефону прияте-

лю, сидя при этом в страшном

темном коммунальном кори-

доре. Единственным светлым

пятном в поле моего зрения

была соседская алюминиевая

кастрюля, в которой очень не-

приятная тетка вечно варила

рыбу своим мерзким котам.

Кастрюля повторила путь

стакана — грохнулась со стола.

Пришлось прервать беседу с

милейшим режиссером парал-

лельного кино Володей Захаро-

вым и срочно ликвидировать

последствия падения — кости

и остатки рыбы запихнуть в

кастрюлю и поставить ее на

место. Я уже и сама дерга-

лась. Во-первых, из-за рыбы.

Собирать с пола кости вареной

трески — это выше моих сил.

Во-вторых, я уже почуяла что-то

неладное. К счастью, с про-

гулки вернулось семейство.

Пока ребенку коленку мазали

зеленкой, щенку лапы мыли,

пока всех кормили, я отвле-

клась и уже с шуточками «о не-

земном» все мужу и поведала.

Он посмотрел на меня странно

и вышел из комнаты. Вернулся

с таким текстом: мол, никогда

бы не поверил, но, зная, что ты

засранка, проверил соседский

стол, и под ним не все кости

убраны, значит, это точно был

НЛО. Я опять задергалась.

Вечером у нас в мастерской

была толпа народа. Эди бли-

стал — всем показывал фото-

графии, рассказывал про рыбу

и мои способности к уборке,

а я сидела подавленная и вяло

отвечала на вопросы. Вдруг все

замолчали и странно на меня

посмотрели. Оказалось, за

моей спиной дергается штора,

хотя шнурок, на котором она

висела, оставался неподвиж-

ным. Я завыла белугой, а тут

еще мелкие предметы стали

падать. Кто-то мне притащил

валерьянки, кто-то добрый —

водки, кто-то — темные очки,

предлагали даже «Скорую»

вызвать. Ночевать пришлось

в мастерской — страшно было

выйти на улицу, а утром по-

бежала я в церковь. От страха,

конечно, а не в силу религи-

озных взглядов, которые в то

время были у меня еще совсем

смутными. Все, конечно же,

прошло.

Муж очень расстроился,

даже психанул, и уехал на

пару месяцев к маме. Без его

давления, да и с легкой руки

Эвы съемки стали доставлять

мне все больше удовольствия,

а печатала я просто с упоением.

Вернувшийся в конце лета Эди

застал меня уже совсем в новом

качестве. Правда, оно его не

очень устраивало. К тому же,

вдруг оказалось, что «самый

модный фотограф Ленинграда»

еще и отвратительно готовит.

В октябре мы развелись.

Негативы той съемки мистиче-

ским образом исчезли, но я-то

точно знаю, где они. Что каса-

ется моих феерических успехов

в области фотографии — честно

скажу: не знаю. Одно могу точно

утверждать: фотография —

дело темное. ■

Помощник президента Аркадий Дворкович рас-сказывает про этапы своего пути так просто и доходчиво, как будто таким простым и доходчивым был и сам этот путь. У читателя появляется воз-можность пройти этот путь гораздо быстрее, чем автор, и сделать оргвыводы — и необязательно такие уж неутешительные для себя лично.

■ ■ ■ Все-таки нашему поколе-

нию повезло учиться в школе

только десять лет! Тридцать лет

назад я пошел школу. А уже

двадцать лет назад выпускной

вечер закончился утром в при-

емной комиссии университета.

Еще пять лет — и в люди вышел

готовый специалист. Этот год

вмещает в себя много памят-

ных дат...

«Мы все учились понемногу...»

Очень точно написано. Уже

и не помню, учился ли я когда-то

помногу! А наверное, это имело

некоторый смысл — был бы се-

годня хорошим программистом.

Может быть, даже старшим

программистом! Да и на нынеш-

ней моей работе совершал бы

меньше детских ошибок.

Хотя с «моими университетами»

мне явно повезло. Они научили

не профессии, а чему-то несрав-

ненно большему. Взрастив то,

что посеяли родители. Научили

дружить и дорожить людьми,

научили учиться и любить жить.

Научили любить и жить. Поэтому

и хочется об этом вспомнить.

Школа с колоннадой у входа

и цифрами, которыми нельзя

не гордиться — три четверки.

Может быть, поэтому и была

у меня именно эта средняя оцен-

ка в выпускном аттестате?

Пять этажей с начальной школой

на самом верху — в «пентхау-

зе». Замечательная Прасковья

Ивановна, заставлявшая нас

разучивать военные стихи

и песни к школьным вечерам

и вести тетрадки по истории

Москвы. И музей Брестской кре-

пости с настоящими гильзами,

касками и осколками снарядов.

Повезло! Теперь есть что рас-

сказывать своим сыновьям.

Группа продленного дня. О том,

что я в ней не появлялся, роди-

тели узнали лет через десять...

Много математики — на первом

курсе университета мне каза-

лось, что я вернулся в седьмой

класс. Строгая классная руко-

водительница Елена Львовна,

смотрящая на нас своими

добрыми больными глазами так,

что никогда было не угадать, кто

у нее под подозрением. Кошмар

для шпаргалок!

Кол за подсказку товарищу от

гениального Андрея Георгиеви-

ча — лучшего учителя математи-

ки, которого я встречал в жизни.

И именно из-за него я долго

хотел поступать в педагогиче-

ский. Кол я запомнил, подсказы-

вать не отучился.

Первый увиденный компьютер-

легенда, выдавливавший из

себя километры перфокарт.

Первый в Москве школьный ком-

пьютерный класс с загадочными

«Роботронами». Первая написан-

ная с товарищем программа,

которая регулярно обыгрывала

нас в «морской бой».

Знамя школы в моих руках на

парадных линейках, пионерские

и комсомольские собрания.

текст: аркадий дворкович

евге

ний с

оркин

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

21

И стенгазета, ставшая началом

конца партийной организации

в школе. После нас ничего этого

уже не было!!! На нас прерва-

лась история. Или — началась!

Казаки-разбойники и кроссы

в Измайловском парке. Бес-

конечный футбол на школьном

дворе. Застуканная компания

курящих третьеклассников

на гараже за школой — мое

последнее серьезное курение

в жизни. Первые влюбленности

и стихи...

В нашей школе учились удиви-

тельные и совсем не похожие

друг на друга люди, которые

многим известны. Хотя узнал

я об этом намного позже.

Вячеслав Колосков, много лет

руководивший российским фут-

болом, учился в 444-й еще до ее

переезда на сегодняшнее место

в середине пятидесятых. Алек-

сандр Жуков — вице-премьер

и мой товарищ по увлеченности

почти всеми видами спорта,

которые существуют на свете.

Сергей Лисовский — устроитель

школьных концертов, «звезда»

президентских выборов 1996

года и любитель выращивать до-

машнюю птицу под знаменитым

советским брендом «Моссель-

пром». И еще несчетное число

математиков и инженеров,

которые являются гордостью

советской, российской и

мировой науки... И мои друзья-

одноклассники — они на всю

жизнь! Их — как и родителей —

не выбирают.

А потом я чудом поступил в МГУ.

Чудом — потому что слегка

напутал на математике и по-

ставил десяток лишних запятых

в сочинении. А потом пришел на

экзамен по истории без права

получить ниже пяти баллов, но

совершенно не зная ни культуры

средневековой Европы, ни по-

следовательности российских

императоров. Чудо состояло

в том, что эти билеты я не вы-

тащил. А вытащил те, которые

не учил, но знал.

Первый — благодаря своему

дедушке, показавшему мне

книжку с выступлениями на

20-м съезде КПСС. А второй —

однокласснику, затащившему

меня на первую и последнюю

мою лекцию в Политехническом

музее о народовольцах.

Он же, кстати, на всякий случай

затащил меня и на экзамен

в Геологоразведочный институт,

где написанное хорошо изложе-

ние прочно застраховало нас от

несвоевременного — как нам

тогда казалось — попадания

в армию. Хотя выход советских

войск из Афганистана только-

только закончился.

Я почти не ходил на лекции по

истории КПСС. И принял участие

в дебоше за отмену этого пред-

мета. Его отменили, и мы так

и остались несведущими в слав-

ном прошлом «направляющей»

силы нашего государства.

Нашим праздником был баскет-

бол. И совсем недавно свое

спасибо мы университету за это

сказали — собравшись в Татья-

нин день на новенькой баскет-

больной площадке и достойно

сыграв против вип-звезд во

главе с легендарными Сергеем

Беловым и Скотти Пиппеном.

Он, правда, не знал, что мне

посчастливилось отточить свое

мастерство в лучшем американ-

ском баскетбольном университе-

те. И снова — в ущерб учебе...

А еще в памяти осталась на-

града за выигранное первен-

ство МГУ по футболу в виде

поездки на ноябрьские празд-

ники в Питер — чтобы сыграть

со студентами университета,

к числу которых когда-то относи-

лось большинство сегодняшних

российских руководителей. Но

соперников мы не нашли и пое-

хали на демонстрацию. И только

что вернувшийся из Америки

Анатолий Собчак рассказывал

рисунки: варвара аляй-акатьева

о своих впечатлениях, шествуя

во главе колонны. В общем,

город на Неве был хорош всем,

кроме одного: нас отравили,

и вернуться в первую столицу

мы вынуждены были раньше

времени и не в лучшем виде.

Где нас никогда не трави-

ли — так это в «Макдоналдсе».

Первом в Москве. Первом

в России. Первом в мире, где,

чтобы насладиться заветным

биг-маком, нужно было отсто-

ять в огибающей в три кольца

Пушкинскую площадь очереди

несколько часов. Но очень скоро

у нас появился блат. Тот самый

товарищ, благодаря которому

я знал все про народовольцев,

устроился работать в самый

красивый в мире ресторан бы-

строго питания продавцом. И вы-

носил нам наполненные яствами

пакеты прямо к входу, где мы

под ненавидящими взглядами из

голодной очереди ждали очеред-

ного наслаждения.

А уже на третьем курсе друг зата-

щил меня в факультетский театр,

из которого лишь немногие

попадали в главный театр МГУ,

известный всем по «Несчастному

случаю». Таланта у меня не было,

но нравились читки по вечерам

и то, как из текста рождается

спектакль. Роль мне все-таки

досталась. Правда, без слов, но

очень почетная. Перед самым

концом первого акта меня —

с покрашенным в африканский

цвет лицом — выталкивала на

сцену копьем огромная красивая

девушка, одна из «генералов

в юбке». И я на коленях безмолв-

но молил о пощаде. Аплодисмен-

ты, занавес.

Конец студенческого спектакля

пришелся на 1994 год. Когда

я уже девяносто процентов

времени проводил не в alma

mater, а в здании с «ухом» на

Профсоюзной (простонародное

название того, что архитектор

считал лентой Мебиуса). Там и по

сей день живет и процветает Рос-

сийская экономическая школа —

лучшая в стране, одна из лучших

в Европе и далеко не последняя

в мире. И мои чувства к которой

не вместятся в эту колонку...

Мое отсутствие в МГУ предо-

пределило необходимость

разделения рисков с друзьями

при написании диплома и сдаче

госэкзамена. Дипломную

работу мы писали одну на двоих

с другом-театралом. Надо было

только учесть, что кафедры у нас

были разные. На его политэконо-

мии зарубежных стран не люби-

ли формулы. А на моих матмето-

дах не любили слова. Пришлось

после одинаковой вступительной

части одну и ту же теорию

описывать разным алфавитом:

ему — русскими буквами, а

мне — латино-греческими сим-

волами. Претензий избежать не

удалось, но свои пятерки мы по-

лучили. С госэкзаменом история

была похожая, но не уверен, что

прошел срок давности по поводу

наших небольших студенческих

шалостей.

Что за пятнадцать лет не изме-

нилось — это туалеты экономи-

ческого факультета. Заходить

в них не хотелось, даже когда

очень хотелось... Хотя срок

давности, а то и древности для

них давно прошел. Но когда

я вижу или слышу слово из трех

букв, которым называется мой

первый университет, возникает

чувство гордости, которое не

омрачается такими мелкими

неприятностями.

444-я, МГУ, РЭШ, Duke — про-

должение следует... ■ ■ ■

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

23

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

25

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

27

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

29

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

31

вторая четверть

Пионер-герой. Фотограф Михеев. Модель для сборки. Урок послушания. Трудно быть с богом. Закон божий. Поп-звезда. С нимбом по жизни.

инга

аксенова

текст и фото: вита буйвид

Может ли, а главное — достоин ли фотограф, живущий в Лондоне и снимающий звезд, в том числе шоу-бизнеса, стать пионером-героем в нашем журнале? Прежде чем наве-шивать ярлыки и расчехлять стереотипы, почитайте очерк Виты Буйвид — станет ясно, почему другого пионера героя в этом номере и быть не могло. И почему весь «Фотоувели-читель» состоит из его работ.

2002. Я знакомлюсь с фотографом Оле-гом Михеевым. Он появляется на от-крытии моей выставки в Лондоне в без-умных полурэперских-полуклоунских штанах, с фотоаппаратом Leica и какой-то барышней. Передо мной фотограф, снимающий моду.

1993. Михеев знакомится со мной. Он считает, что мы познакомились в Москве на какой-то выставке, в которой вместе участвовали.

2002. Я вру Михееву, что помню его пре-красно. Потом мы набираемся. А как не набраться на открытии выставки? Михе-ев договаривается по телефону с Севой Новгородцевым о моем интервью. На сле-дующий день я как дура, в состоянии же-сточайшего похмелья, прусь в противопо-ложный конец Лондона. Хорошо еще, что на радио. Телевидение я бы не осилила.

2008. Михеев утверждает, что мы не набирались. Он вообще считает, что его первое похмелье датируется 2004-м го-дом, а до этого он вообще не пил.

2002. Мне тогда показалось, что Михе-ев работает для лондонского Vogue, но он утверждает, что не мог сказать такого.

Ему кажется, что я снимала для Vanity Fair, но это был всего лишь Elle. Мы пу-таем все, что только можно, тем не менее ни у кого из нас не возникает сомнений в том, то мы друзья.

2002–2008. Михеевская открытка при-шпилена к моему стеллажу. Мы не обща-емся.

2008. Конец ноября. Я разыскиваю Ми-хеева и прошу его снять нашего колум-ниста, который должен проследовать через Лондон. Он соглашается. А в дека-бре прилетает в Москву и заходит в го-сти — в полурэперских-полуклоунских штанах и с барышней.

Я впервые смотрю его портфолио. Офигеваю. Мне даже неловко, что я по-просила его снять колумниста. Потом портфолио смотрит наш арт-директор, а потом и главный редактор. И хотя мы не глянцевый журнал, Михеев — наш герой. Он тоже не глянцевый.

2009. Март. Поздний субботний вечер в Лондоне. Район Сари Кииз. Спокойным он не считается, потому что это рабочий район. Автобус уходит, нужно пройти че-рез парк. Теоретически — ничего страш-

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

33

...Пищит в кармане — SMS: «??? Где ты, я тебя не вижу!!!», и тут же сам летит навстречу. В неиз-менных своих штанах...

Съемка новой коллекции Джорджа. Модель сначала опаздывает, а в конце всех торопит. Визажист преоб-ражает ее до неузнаваемо-сти, все пьют то чай, то кофе и перекусывают пиццей

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

35ного, но при входе в парк шаг инстин-ктивно ускоряется. Возникает знакомое ощущение тревоги, и вдруг шум ли-стьев. Господи, да это же «Blow up». А этот шум — саундтрек из фильма. Deja vu.

Полезная информация о Михееве

Перфекционист. Обладает невероятным

упорством.

Учился на физтехе Уральского политехни-

ческого института. Работал в дизайн-бюро

«АвтоВАЗа» колористом. За расцветку

автомобилей «Жигули» ответственности не

несет. Большую часть времени проводил в

библиотеке «Авто ВАЗа», изучая фотоальбо-

мы и рекламные проспекты.

За женой ухаживал десять лет. В конце кон-

цов Наталья бросила свою диссертацию по

структурной лингвистике и перебралась из

Екатеринбурга в Тольятти. Там же родилась

дочь Настя.

Приняв решение стать рекламным фото-

графом, изучал фотографию в лондонском

Королевском колледже искусств на факуль-

тете дизайна для коммуникаций.

Обладает полным спектром противоречий.

Не знает, чего хочет. Искренне в этом

признается.

Работает с множеством глянцевых журналов

и рекламных агентств во всем мире. При

этом часто сидит без работы. Много зараба-

тывает, но, как правило, сидит без денег.

Очень контактен, но стеснителен.

Любит вкусно поесть. Отлично готовит и хоро-

шо разбирается в вине и чае.

Свои знаменитые штаны шьет сам. Швей-

ная машинка Bernina. Любит дизайн одеж-

ды, но не любит все, что связано с модой.

Не признает цифровую фотоаппаратуру.

Снимает только на пленку.

Постоянно носит с собою камеру. Больше

всего любит снимать портреты.

Мечтает снять актера Бена Кингсли.

Досконально знает технологию фотографиче-

ского процесса. Все стадии фотообработки

делает сам. Работает только с самой каче-

ственной аппаратурой.

Обладает огромным набором знаний. Они не

систематизированы.

Слишком добр. Так и не научился говорить

«нет».

Только что начал работу над фотоальбомом

о Саудовской Аравии.

Не любит ходить по выставкам. Считает, что

вдохновение должно приходить из космо-

са. В крайнем случае, его можно поискать

в музыке.

Любит и театр, и балет, и оперу. Кино тоже

любит.

Любит людей.

7.20. Прилетаю в Лондон. Михеев в ужа-се от необходимости прибыть в Хитроу в такую рань. Жалею его, договариваемся встретиться у метро..

8.57. Станция Canada Water. Подни-маюсь наверх — круглое здание, перед ним крохотная площадь и пустота. Ни одного человека секунд тридцать, по-том влетает автобус, появляются люди, суета, и опять все исчезают. Тишина. В фильме так и было. Михеева нет.

9.02. Пищит в кармане — SMS: «??? Где ты, я тебя не вижу!!!», и тут же сам летит навстречу. В неизменных своих штанах, но на этот раз без барышни. Темп речи невероятный — екатеринбургский, а до этого еще магаданский и ангарский, по-сле этого тольяттинский. А теперь и лон-донский такой же — по-английски Ми-

хеев говорит в том же темпе, удивляется, что его понимают.

9.05–9.20. Прогулка от метро. Я узнаю историю района, состав населения, уже обладаю подробной риелторской и транспортной информацией, знаком-люсь с соседкой, знаю про бывшую квар-тирную хозяйку и про жизнь Михеева в общих чертах.

9.20. Входим в дом. Михеев, немно-го стесняясь, немного извиняясь, объ-ясняет мне, что доски и коробки — это результат недавнего переезда. Год назад примерно.

9.21. Я в замешательстве. Дело не в коробках. Открываю дверь в туалет — над унитазом висит увеличитель Durst, справа — проявочная машина. Даже

руки мыть неловко, не то что все осталь-ное. Лаборатория.

Михеев не доверяет английскому про-фессионализму. Не умеют они. Поэтому все делает сам — и проявляет, и скани-рует, и печатает. Жена соглашается, а увеличитель подарен дочерью. Дочь На-стю Михеев обожает и говорит о ней по-стоянно.

Я восхищена: жить в фотостудии не каждая женщина сможет. А это именно студия..

9.22. Осмотр квартиры. Половина го-стиной занята фотооборудованием — штативы, сумки с осветительными при-борами и проводами, прозрачный шкаф с постоянной температурой для хра-нения пленки, на столе фотоальбомы, файлы для негативов, пара камер и куча других примочек. Сидеть в гостиной не на чем, там только пустые пока книжные полки, музыкальный центр и куча дис-ков. Еще кошкина подушка у балконной

двери. Кошка Шина любит там лежать и смотреть в окно.

9.25. Завтрак. Заканчивается юнь-нань, любимый чай. Не забыть зайти в «Друри», купить.

Мне чай в чашку, себе — в граненый стакан в кожаном подстаканнике. По-дарок друга, Коли Новикова, дизайне-ра из Екатеринбурга. Больше дизай-нерских вещей в доме не наблюдает-ся. Странно. Фотограф, снимающий моду, сам бывший дизайнер-колорист «АвтоВАЗа», но в доме никаких призна-ков профессии.

9.30. Михеев смахивает со стула бесце-ремонную кошку. Шина трясет головой и убегает наверх, на второй этаж.

9.31. Олег хватает со стола кусок паш-тета и бежит следом — извиняться.

9.32. Возвращается растерянный и рас-строенный. При падении кошка удари-лась головой и выбила зуб. Я в кошках не очень хорошо разбираюсь, но мне ка-жется, что так не бывает. Кошки всегда падают на лапы, какой такой зуб?

На Михеева страшно смотреть — каж-дые пять минут бегает на второй этаж проведать кошку, звонит ребенку в Бри-стольский университет, а в двенадцать съемка. К ветеринару уже не успеть.

9.40. Я нахожу зуб на лестнице. Мы его внимательно изучаем, и я, на правах до-чери врача, ставлю диагноз: старческая утрата зуба. Кошке восемь. Не котенок, хотя выглядит очень хорошо.

9.41. Михеев прячет зуб в пластиковую коробку от пленки на случай, если все же потребуется обратиться к ветеринару.

11.50. Приходят Джордж, дизайнер одежды, и Татьяна, его ассистент. Они тоже осматривают зуб. Загружаем в машину аппаратуру и выезжаем на съемку.

12.15–18.45. Съемка новой коллекции Джорджа. Модель сначала опаздывает, а в конце всех торопит. Визажист преоб-ражает ее до неузнаваемости, ассистент Татьяна гладит одежду, периодически все пьют то чай, то кофе и перекусывают пиццей, после съемки распиваем пару бутылочек австралийского вина. Саша, дочь Кати и Джорджа, часто забегает по-

Мы в сам Ковент-Гарден, со служебного входа. Встре-чает нас Давид Махатели, звезда Королевского балета, ведет за кулисами к лифту, и мы поднимаемся на пятый этаж

гарантируют сохранность снимка на сто лет максимум. Никуда это не годится, при правильном раскладе платиновые отпе-чатки могут храниться веками, а Михеев свои отпечатки именно в таком качестве и видит. Технология эта очень вредна, но шанс уговорить жену все же есть.

19.40–23.50. Ужин. Вино. Нескончаемая беседа о фотографии.

8.30. Запах кофе. В жестянке для би-сквитов печенье, очень похожее не домашнее. Михеев испек перед моим приездом, но забыл о нем. Устала удив-ляться. Вспоминаю, вчера Михеев говорил: рецепты не нужны. Важен принцип.

10.15. Из Бристоля приезжает дочь На-стя. Не из-за кошки. Просто в Лондон на выходные. Повидаться с отцом, с друзья-ми. По дороге домой Настя заходит в ве-теринарную клинику, там заочно под т-верждают мой диагноз. Олег готовит ре-бенку курицу, нам — суп из баранины. Я убегаю ненадолго, чтобы не разрушать своим присутствием идиллическую картину. Договариваемся встретиться днем у Ковент-Гардена.

12.30. Ковент-Гарден. Я думаю, что мы пойдем в чайный магазин «Друри», Ошибаюсь, мы в сам Ковент-Гарден, со служебного входа. Встречает нас Давид Махатели, звезда Королевского балета, ведет за кулисами к лифту, и мы подни-маемся на пятый этаж.

Наверху встречаемся с педагогом Александром Агаджановым. Михеев передает ему фотографии. Оказывается, эти у Агаджанова уже есть, он надеялся увидеть другие.

Они по-приятельски беседуют: о том, как вчера мы неожиданно нашли

в гастрономе вино, которое Александр когда-то посоветовал, о съемках и пого-де, о Нью-Йорке. Появляется балерина Зинаида Яновска с коляской. Михеев, который всегда носит с собою камеру, начинает снимать ребенка, а Агаджанов немного сурово спрашивает Зину, зачем она притащила ребенка в театр, где мно-го пыли и бактерий.

12.40–13.05. Агаджанов водит нас по тайным закоулкам Ковент-Гардена. По-могает мне снимать Михеева в самых лучших местах.

13.05–13.40. Обед в столовой Ковент Гардена на открытой террасе с видом на Лондон.

13.45. Чайный магазин «Друри». Михе-ев беседует с продавцом, я покупаю его любимый чай.

13.46–15.00. Прогулка по Лондону, встреча с дочкой, посещение галереи.

15.00. Михеев отправляется домой: не любит гулять, устал, нужно проявить пленку. Я продолжаю прогулку.

18.50. Традиционно покупаю вино и продукты и приезжаю к Михееву. Он кормит меня бараньим супом и начина-ет проявлять пленку. Вечером мы соби-раемся на вечеринку.

21.00–23.20. Вечеринка в баре «Скутер». Друзья Михеева, дизайнеры обоев, устро-или отвальную по случаю переезда.

23.30 На улице стоит красное бархатное кресло. Хорошее. Уговариваю Михеева по-ставить его в гостиной. Вносим с трудом.Набрались все-таки.

23.45.–далеко за полночь. Нескончае-мые беседы о фотографии.

9.30. Завтрак. Я ухожу в Tate на выстав-ку Родченко. Михеев признается, что вы-ставки не любит.

14.00. Встречаемся у кинотеатра Empire на премьерном показе фильма, в котором снимался друг Михеева актер Федоров. Федоров перепутал время, у нас лишний час. Приходится есть мороженое.

15.00. У входа в кинозал наши сумки осматривают и требуют сдать всю фото-аппаратуру. Михеев расстроен, у него с собою Leica.

18.10. Окончание просмотра. Фильм хороший, но я совершенно очевидно опаздываю на самолет.

18.10–20.25. Невероятные перемещения в лондонском транспорте среди субботних лондонцев. Прощание с Михеевым на плат-форме экспресса, следующего в Хитроу.

Михеев о себе

— Я в Лондоне так и не прижился. Пятнад-

цать лет уже живу, больше, чем в любом

другом городе, но чувствую, что это место

не мое. Мне бы в Тбилиси.

— Одно дело — работать, другое — получать

удовольствие от фотографии. Мне не хочется

тратить свою жизнь на неинтересное за-

рабатывание денег. Для меня игра важна, а

деньги всего лишь посредник.

— Я влюбляюсь каждую пятницу.

— Я лентяй, не делаю того, чего не хочу.

— Я действительно хотел достичь уровня

топ-фотографа, но не становиться им. Я

человек другого плана. За все в жизни

нужно платить, а мне не хочется изменения

своих жизненных ценностей. Тот образ

жизни, который мне пришлось бы вести, не

для меня.

— Я стесняюсь близко знакомиться с теми,

кого снимаю. Но если это происходит — мне

доверяют, и тогда я могу действительно

снять именно то, что хочу. Мне очень интере-

сен человек.

текст: антон уткин рисунки: варвара аляй-акатьева

В своем очерке Антон Уткин берется за тонкие, даже невесо-мые материи и на живом примере выясняет, может ли человек с авторитетным прошлым и жесткими навыками стать слугой Бога, а главное, как быть, если самому Богу, чтоб разобраться с непорядком на Зем-ле, потребуются его жесткие навыки.

«Хочешь насмешить Господа Бога, — сказал мне кто-то, — ска-жи, что будет через пять минут». Справедливость этих слов я испытал в середине февраля, когда приехал поохотиться с друзьями в один губернский город Центральной России. Мы отмечали встречу в итальянском ресторане, и один из друзей неожиданно сказал:

— С тобой, если ты не будешь возражать, хочет встретиться один человек.

— Что за человек? — удивился я. — Очень авторитетный человек.— Бандит, что ли? — Зачем же сразу — бандит. Просто, жесткий коммерсант.

Но это уже в прошлом. Сейчас он алтарник. Ну, пономарь. Оказалось вот что: узнав от моих друзей, что я не чужд ли-

тературных трудов, «жесткий коммерсант» захотел рассказать мне свою историю в надежде, что она мне на что-нибудь да сго-дится. И не ошибся.

Спустя полчаса в окно «Итальянского дворика» вплывает огром-ный черный джип с тонированными стеклами, а еще через мину-ту в зале появляется алтарник и как-то сразу наполняет собой про-странство. Друзья, которые, конечно, знают всю его подноготную, все же из деликатности делают попытку оставить нас наедине, но алтарник удерживает их.

— Раньше, до раскола еще, — говорит он, — исповедовались при всем народе.

Некоторое время он бессмысленно смотрит в меню, потом решительно его откладывает и проникновенно обращается к официантке по имени Маша:

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

41

— Девушка, посоветуйте что-нибудь вкусное и недорогое. Когда на столе появляется пицца и «Варштайнер», Сергей на-

чинает свой рассказ: — Понимаете, все ждут какого-то чуда, чего-то такого, будем

говорить, неземного. Так вот. Сразу скажу: видения не видел, от-кровения не слышал. А преображение имело место... Я ж тут был, будем говорить, смотрящий по району. Надо объяснять, что это?

— Да нет, я в теме, — заверяю я, и он удовлетворенно кивает. — Нам самим бизнесом заниматься было нельзя, но мы

много других людей богатыми сделали. А они нам были бла-годарны. Понимаете, о чем я?.. А повод? Повод был, конечно. Просто одного друга у меня убили, второго убили, третьего... Всерьез, в общем, за нас взялись. Я следующий. А как этого из-бежать? Самих их, будем говорить, ликвидировать, врагов-то? И самому погибать не хочется, и грех такой брать на себя тоже не хочется. И вот как-то после Крещения я домой приехал, и от-четливая мысль у меня: все, может быть, сегодня. Может быть, сейчас. Я куртку накинул и пошел.

— Куда? — спрашиваю я, откладывая приборы.— Так в монастырь, — поясняет Сергей. — Это вы пешком туда ушли? — изумляюсь я. — Но это же, я

слышал, сто с лишним километров.— Да, так пешком и пошел. Три дня шел. А у нас волки.

Оружие-то было, конечно, но как с оружием в монастырь? Так я взял с собой флакон с керосином и паклю. Это меня отец еще научил, он так в школу ходил за семь километров.

— А ночевали где?— В деревнях ночевал. — И пускали?— Кто-то пускал, кто-то нет, — без тени осуждения по от-

ношению к последним говорит Сергей. — Ну, в общем, дошел. А меня не принимают. Тогда, знаете, в монастырях много, бу-дем говорить, разного темного народу пряталось, так настоя-тели стали паспорта требовать. А у меня паспорта не было — десять лет уже без паспорта жил. Что делать? Игумен говорит: «А если проверка?» Ну я ему сказал: «Если приедут и возьмут

меня, я с ними и уеду. Твори, как говорится, Бог, волю Твою…» Одним словом, оставили все же меня, послушание дали: снег там убирал, дрова колол, а потом стал игумена возить на «ше-стерке». Монастырь-то новый, строился еще, ну вот мы с игу-меном на «Жигулях» шестой модели по району колесили, то на рынок, то еще куда. Три месяца, в общем, там провел. А когда Сретение подступило, как-то я ощутил, что готов к покаянию. Так что у меня сейчас в своем роде юбилей... А что такое по-каяние? Это когда душу свою, как половую тряпку, от греха от-моешь в семи водах и после этого каждая пылинка на ней вид-на. А со мной приключилось необъяснимое: как покаялся, так все забыл напрочь — клички там всякие, телефоны, как будто память у меня кто-то вычистил. Детство все больше вспомина-лось, а то, что недавно было, — ну совсем ничего не помнил.

Пицца, на которую Сергей не обращает внимания, обижен-но курится паром.

— А как в вашей среде отнеслись к вашему поступку? — Кто-то понял, кто-то нет,— пожимает он плечами, — но

все, как видите, обошлось. Неприятностей особых не испытал. Во время Великой Отечественной из мест заключения уходили же на фронт, тоже это вызывало разное отношение у тех, кто этого не принимал. Хотя, конечно, время было уже другое — если бы это в девяностые случилось, вряд ли меня в покое бы оставили... Да я из монастыря вышел другим человеком, это было видно всем. Я, знаете, уже пять лет как не только матерно не выражаюсь, но и простого бранного слова не произнес.

Тут мне действительно становится стыдно, поскольку этой добродетелью я, увы, не блистаю. Смотрю на своего собеседни-ка с возрастающим интересом.

— А сейчас чем занимаетесь, если не секрет?— Сейчас, главным образом, — отвечает Сергей, — восста-

навливаю Спасский храм. — Это где?— Это уже за городом. Не хотите взглянуть? — Ну что ж, — говорю я.Покидаем «Итальянский дворик» и едем куда-то в ближний

пригород. По дороге узнаю, что в Спасском храме долгие де-сятилетия помещалась средняя школа, в которой, кстати, Сергей и учился. Надпись на неизвестно как уцелевшем при-вратном камне гласит, что Спасский храм был заложен в 1882 году «благодарными верноподданными» в память императора Александра Второго, с перечислением благих начинаний сего государя. Сложность в том, поясняет Сергей, что с трудом уда-лось найти только одну-единственную фотографию Спасского храма — никаких планов, чертежей не сохранилось, поэтому как выглядел храм изнутри, никто уже не знает.

Ходим по дощатым мосткам, проложенным через груды строительного мусора. Сергей указывает на стены:

— Видите? Кое-где действительно сохранились побледневшие, потуск-

невшие росписи, сложно определить их сюжет, можно только догадываться.

— А у меня паспорта не было — десять лет уже без паспорта жил. Что делать? Игумен гово-рит: «А если проверка?» Ну я ему сказал: «Если приедут и возьмут меня, я с ними и уеду. Твори, как говорится, Бог, волю Твою…»

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

43— Вот здесь алтарь будет, — показывает Сергей. — Раньше

здесь был кабинет химии.— А алтарником-то где служите? — Не здесь, конечно. В другой церкви. Да тут недалеко. Если

хотите, заедем. Батюшку только заберем — он покажет.— Ну что ж, — говорю я. Едем к батюшке. — Говорите, прозорливый батюшка-то? — Ну да, — подтверждает Сергей.— По слову его сбывается.— Например? — интересуюсь я. Некоторое время Сергей размышляет, видимо, подыскивая

пример повыразительнее. — Да вот был тут у нас один деятель, будем говорить, нарко-

тиками торговал, всех он достал. Батюшка ему сказал как-то: «Гляди, не отстанешь от своего, найдут тебя в пруду с камнем на шее».

Сергей обращает ко мне озадаченное лицо. — А ведь так и вышло, — удивленно говорит он.— Хм, — откликаюсь я. — Хм, хм.Жилище батюшки ничем не удивляет — обычный деревен-

ский дом, только свежевыкрашенный и вообще довольно ухо-женный. Навстречу нам выходят какие-то улыбчивые люди, а за ними на пороге возникает хозяин в подряснике с тяжелым крестом на груди.

— Благословите, батюшка! — истово восклицает Сергей и подходит под благословение. Батюшка просит в кухню. На столе — изобилие плодов земных. На стене — фотографии зна-менитого старца Макария. Застенчивая девушка в платке ста-вит перед нами тарелки с борщом. Сообразив, что мы визите-ры довольно праздные, батюшка приносит гитару и начинает перебирать струны.

— Моя обитель дорогая, — поет батюшка, — в тебе любовью всяк покрыт. Намоленная, неземная, столпом пред Богом пред-стоит.

Батюшка, в прошлом ученый-биолог, работал в Институте мозга у Натальи Бехтеревой. После внезапной тяжелой болез-ни обратился к вере. Матушка преподает физику в местном университете.

Необыкновенный концерт длится довольно долго. Духовные канты батюшки носят назидательный характер. Они предосте-регают от грехов и призывают к смирению.

— Лень писать, лень читать, лень для Бога прозревать, — приятным тенором, аккомпанируя себе на гитаре, поет батюш-ка. — Лень творить молитву, лень продолжить битву. Лень лю-бить, лень прощать, лень пороки укрощать, лучше на подушке доедать ватрушки.

С нами за столом Света — жена моего друга. Она тоже пишет и исполняет песни — про любовь и про Че Гевару. Жалуется батюшке, что не вполне довольна своим творчеством.

— Значит, пишете не так, как хотите, — каким-то резким голосом, точно это стучит судейский молоток, приговарива-ет он.

Светины глаза наполняются внезапными слезами. Пока я отвлекаюсь на Свету, батюшка с алтарником вступают в какой-то принципиальный разговор. Начало его пропускаю, слышу только возбужденный голос отца Анатолия:

— Нет, ты послушай меня. Он что делает, а? Его надо остано-вить!

Сергей сосредоточенно молчит.— А почему его надо остановить? — вмешиваюсь я, хотя и не

представляю, о ком речь. — Потому что он девушек в Турцию продает, местных де-

вушек отправляет за границу, — торопливо объясняет мне батюшка и снова гневно убеждает Сергея: — Это мерзавец, на-стоящий негодяй! Его надо остановить!

— Как же остановить, батюшка, — неуверенно бормочет Сер-гей. — Традиционными способами, что ли? Или как?

Вопрос ставит батюшку в тупик. — Надо найти средство, — говорит наконец он, но Сергей

погружается в глубокую задумчивость. — А это дочка ваша? — спрашиваю я про девушку в платке,

которая то появляется, то исчезает в недрах дома.— Нет, это прихожанки помогать приходят. А мои все в горо-

де живут. Жена, знаете, пожила со мной, да и уехала обратно. Я же один и не бываю: все время люди ко мне идут.

— Бывает, и ночью идут, — замечает Сергей. Словно в подтверждение его слов раздается дверной звонок.

Через минуту девушка в платке вводит смущенного молодого человека, перед которым тут же ставят тарелку.

— А вы думаете, для себя? — кивает отец Анатолий на горы снеди. — Нет, мне нельзя. У меня диабет.

— Батюшка, может, покажем храм-то ваш? — предлагает Сергей.

— Да куда уж ехать? — возражает хозяин. — Темно ведь со-всем.

Заметив, что вопрос молодого человека к батюшке носит конфиденциальный характер, мы начинаем прощаться.

— Завтра предпразднество Сретения Господня, — напомина-ет отец Анатолий и несколько мгновений прикидывает что-то в уме: — Та-ак, служба в четыре... Приезжайте часа в два. И по-говорим еще, и храмы посмотрим, и приют заодно посмотрим. Я же приют там детский строю.

— Ну что ж, — говорю я.— Что, угадал батюшка? — спрашиваю у Светы, когда оказы-

ваемся на улице. — Да, угадал. Но я не поэтому плакала, — отвечает она. —

Всегда, знаешь, плачу, когда с батюшками разговариваю. Когда слушаю их и понимаю, какие мы все грешные, недостойные.

— Это да, — уныло соглашаюсь я. Некоторое время храним скорбное молчание.

Залезаем в машину. Задумчивая рассеянность не покидает лица Сергея. Говорю:

— Да-а, загадал вам батюшка загадку. Как будете решать про-блему?

45

русск

ий

пи

он

ер

№7

. ф

евр

ал

ь-м

ар

т 2

00

9

— Да так и понимать. Будет в России монархия. Это же пред-речено, — говорит он, будто удивленный моей неосведомлен-ностью. — Царем станет прямой потомок Николая Второго, муже-скаго пола

— Ох, искушение, — вздыхает он, ворочая руль своего «Ленд Крузера». Кое-что от прежней жизни у него все-таки осталось. — Но зло злом не искоренишь.

— Но есть же тогда милиция, наверное. Если все об этом знают.

— Да есть-то она есть, — неопределенно произносит Сергей и спрашивает:

— А какая, по-вашему, главная добродетель? — Думаю, что смирение, — отвечаю я.— Смирение — это великая добродетель, — согласно кивает

он. — Но есть одна, которая еще нужнее и главнее. Смотрит на меня выжидающе. Сдаюсь.— Рассудительность. Я обдумываю это несколько неожиданное заявление. — Это каноническое мнение? — Это мне в монастыре сказал монах один, Паисий... Вот в

Старом Осколе проституцию извели недавно, ну мамок там, су-тенеров всех закрыли... Посадили, в смысле. Хорошо вроде... А девочки все из неблагополучных семей: у кого родители пью-щие, у кого вообще их нет. Сидят по домам, злые на оперов, заработать негде им теперь.

— Ну, — замечаю я, — здесь-то немного другая ситуация. — Другая, — кивает Сергей и опять вздыхает. — А умом раски-

нуть все равно надо... Ну да чего голову ломать, Господь управит.На следующий день мы снова у отца Анатолия. Проулок

перед его забором уставлен автомобилями. Некоторое время пьем чай с травами, ожидая, пока он разделается с посетите-лями, потом грузимся и едем к службе пустынной полевой до-рогой, с которой видны серые нагромождения города.

Минут через пятнадцать въезжаем в большое село. В ветвях разросшихся берез старинного погоста сквозят голубые купола.

— Вот она, моя красавица! — любовно говорит отец Анатолий.

— Тоже восстанавливали? — А как же, — откликается он. — Но сначала я вам приют

покажу. Приближаемся к внушительному четырехэтажному зданию

из ракушечника, выведенного под крышу. Батюшка сообщает, что приют рассчитан на пятьдесят человек, которые здесь же получат не только православное, но и среднее образование. Неожиданно спокойствие изменяет ему и прорываются какие-то старые обиды:

— А сколько напраслины я за все это принял! Как меня толь-ко не называли!

— Что брешут-то?— интересуюсь я.— Да вот он знает что, — усмехается батюшка, кивая на Сер-

гея.— А что это вы вчера пели, батюшка? — вспоминаю я. — «Пе-

ред кончиной земного порога наша держава царя обретет». Это как понимать?

— Да так и понимать. Будет в России монархия. Это же пред-речено, — говорит он, будто удивленный моей неосведомлен-

ностью. — В России будет монархия, царем станет прямой по-томок Николая Второго, мужескаго пола.

— Второго? — переспрашиваю я. — Может, имеется в виду кто-то из Куликовских — это дети великой княжны Ольги Александровны, сестры Николая? Потом у него еще сестра была — Ксения. Та была замужем за великим князем Алексан-дром Михайловичем.

— Вто-ро-го, — отчетливо произносит отец Анатолий. — Ана-стасия спаслась, жила в Италии, вот от нее и будет.

— Но позвольте... Кем же так предречено?— Старцем Макарием. Это он мне лично говорил. Не знаю, что сказать. С одной стороны заключение экспертов

судебной медицины, с другой — слово схиархимандрита Ма-кария, которого чекисты сутки продержали в воде на морозе и вырубали изо льда топорами, который предсказал возрожде-ние Оптиной пустыни и много еще чего.

— Когда же ждать, батюшка? — спрашиваю я.— Во время третьей мировой, — просто отвечает он, пригля-

дываясь к огромной стае черных птиц, кружащей над верхуш-ками высоких берез. — Не пойму, грачи, что ли, прилетели? — Глаза его весело блестят за стеклами очков. — Ну-у, друзья, на весну пошло!

В приделе отца Анатолия окружает внушительная толпа, и мы его теряем. Многие приехали на машинах из города — ба-тюшка популярен. Довольно интересные молодые женщины в платках занимают место на клиросе. Около церковной лавки объявление крупными буквами: «Требы неимущим отпуска-ются бесплатно».

Церковь полна народа, а у солеи так просто давка. Идет своим чередом служба. Знакомый тенор отца Анатолия то и дело как бы овевает внутренность церкви. Наступает время третьей па-ремии. В приделе в желтом стихаре появляется Сергей. Лицо его строго. Гаснет свет. Мне виден его профиль, преображен-ный огоньком свечи.

— Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий... на живу-щих в стране тени смертной свет воссияет... — читает он из пророка Исайи.

Кончается исповедь и помазание освященным елеем. Вы-хожу из храма, читаю надпись на старой плите: «Храм сей воздвигнут в 1901 году в царствование Государя Императора Николая Александровича и в пастырство преосвященного Ар-сения».

Выхожу за ограду. Моросит. В черноте по горизонту дрожат огни далекого города. Задумчиво глядя на алый кончик своей сигареты, я пытаюсь понять, как это так получилось, что все мы оказались совсем не там, где намеревались. И сейчас, и во-обще.

— Ишь, стоит, благодать закуривает, — ворчливо бормочет проходящая мимо старушка. «И правда, — мелькает рассеян-ная мысль, — пора с этим кончать».

На паперти появляется мой друг. Рядом с ним — толстый че-ловек с испуганным лицом. О чем-то торопливо рассказывает.

— Это кто? — спрашиваю у друга про человека с испуганным лицом, когда тот растворяется в темноте.

— Это? — Со смехом повторяет за мной друг. — Это подполков-ник ГИБДД, известный на всю область взяточник и казнокрад. Недавно с ним случился отек, так еле его спасли. Говорит, прие-хала бы «скорая» на десять минут позже, и было бы поздно.

— Отек чего? — Отек всего, — отвечает друг. — Такое случается... Слушай,

насчет охоты. Сегодня уже, наверное, смысла нет ехать. С утра пораньше выедем. Как раз в монастырь заедем, где Сергей спа-сался. Причастимся. Там такой старец есть — м-м, — друг вос-хищенно качает головой, — отец Паисий. Вот с ним-то погово-рить! По дороге же, — он бросает взгляд на часы. — А сейчас, может, в кино? «Австралия» или «Миллионер из трущоб»?

— А Серега? — А Серега здесь еще побудет.— Ну что ж, — говорю я. — Тогда «Миллионер из трущоб». Опять едем в белых от снега полях. Встречные машины

бросают на лобовое стекло коричневую кашу. «Про третью мировую и не спросил, — с досадой соображаю я, — когда начнется-то?»

А вы говорите, скучно жить на этом свете! Эх, господа, госпо-да. Хотя, может быть, это вовсе и не вы говорите...

Задумчиво глядя на алый кон-чик своей сигареты, я пытаюсь понять, как это так получилось, что все мы оказались совсем не там, где намеревались. И сейчас, и вообще

текст: владимир липилин фото: наталья львова

Отправляясь вместе с Владимиром Липилиным к деревенскому батюшке, читатель вправе рассчитывать на благостную елей-ную обстановку, а попадает в атмосферу живого рок-н-ролла, кипучей деятельности и пе-ресматривает свое отноше-ние не только к пинг-понгу, но и к самому понятию греха. А в итоге узнает, что нужно сделать, чтобы спастись.

Вечером в доме отца Анатолия Клюшина мы пили с вишневым вареньем чай, ко-сточки складывали в кулак.

— А я лыжи себе купил, — сообщил отец Анатолий, навалив большой лож-кой в пиалу целую гору ягод.

— Это хорошо, — сказал я безмятеж-но.

— Предлагаю пробежаться. Утром, по морозцу, — вывел он меня из благостно-го состояния.

— Так мне же не на чем! — с последней надеждой возразил я.

— Найдем.Ударили по рукам.Было еще темно за окном, в мерзлой

форточке оплывала луна, я постучал ему в келью. Из-за двери послышалось кряхтенье, громкий зев. Наконец пока-зался сам батюшка.

— Чего только не наобещаешь по это-му делу, прости Господи, — бурчал он.

— Мы же вроде только чай пили?Батюшка взглянул лукаво. Я знаю его давно. Когда-то на первен-

стве профсоюзов Поволжья мы сошлись с ним в боксерском поединке. В двух ра-

ундах я лидировал по очкам, но потом он неожиданно провел боковой левый и я резко сблизился с полом. Ту спарта-киаду он выиграл. Я вызвал его на матч-реванш, однако обстоятельства помеша-ли. И вот я вижу своего бывшего нокау-тера в его новом качестве.

Настоятель храма Серафима Саровско-го, что в пригороде Саранска, ворча на-пяливает желтые клоунские ботинки. На нем спортивный костюм с тремя лам-пасами и шапка с помпоном.

Лыжи батюшка хранит в сарае присло-ненными к стене вместе с вилами, гра-блями и лопатами. Мне он дает детские, где крепления с ремешком.

Мы выходим в заснеженный сад пря-мо за калиткой.

— Йе-эх,— упирается отец Анатолий палками в наст и, вздымая снежную пыль, несется по сияющему лунному полю. Ки-лометра через полтора у поваленной вет-лы он спотыкается, падает запыхавшись, лежит спиной на снегу, всматриваясь в небо. В небе, огибая звезды, плывет кро-хотный спутник. А может, космический корабль. Отсюда не разобрать.

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

49

...У них шары на лоб полез-ли. О, поп с гитарой! Сна-чала какие-то такие про-стенькие вещи наигрывал — «Наутилус», «Машина времени», Цой. Смотрю, глаза у них загорелись...

...Метался, говорит, как Алексей Пешков, хотел по-пробовать жизнь на зуб. — А однажды зашел в цер-ковь, просто так. И не молитва, знаешь, а пение захватило, куда-то унесло...

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

51

Потом мы тихо бредем к домам и ту-склым окнам. Вдалеке просыпается го-род.

— Что-то коньковый ход мне не дает-ся, — молвит отец Анатолий, переведя дух. — Пузо, что ли, мешает, прости Го-споди. Вчера тренировался, матушку пригласил поглядеть. Ну как, спраши-ваю? Хорошо, говорит. Только на пьяно-го похож. Копошишься много. Я ей пять-десят поклонов назначил.

Облачившись после утреннего чаепи-тия в рясу, батюшка идет в храм забрать ведро елея и свезти его в соседний рай-он отцу Виктору. Тот, в свою очередь, должен елей этот по деревенским при-ходам распределить.

Храм Серафима Саровского, где ба-тюшка настоятелем, — двухэтажное зда-ние хрущевских времен. Бывший дет-ский сад, отданный во время перестрой-ки Саранской епархии. По стенам вдоль лестницы до сих пор львы в автомобиле, зайчики в трамвайчике.

В нижней части строения, бывшей игровой, отец Анатолий соорудил цер-ковь с фанерным алтарем. В маленьких комнатках, служивших, по-видимому, спальнями, — цеха для плавления све-чей, швейная мастерская для пошива монашьих облачений.

Второй этаж, переоборудованный в трапезную и учебный класс, уставлен в два ряда советскими партами с откиды-вающейся крышкой. У доски — пианино «Ласточка», по стенам — портреты ком-позиторов. Моцарт, Бетховен, Рахмани-нов. По другой стене, вдоль окна — пор-треты других музыкальных деятелей. Блэкмор, Моррисон, Гиллан.

Пять лет назад отец Анатолий органи-зовал при храме регентское училище. Пригласил учителей из Саранского му-зыкального, положил им зарплату, дал объявление в газете о наборе студентов.

— Приехали три человека из глухих деревень, — рассказывал он. — Препо-даватели им о Бетховене, о нотах, об азах вокала. А им скучновато. Ну какой в деревне Бетховен? Сникли совсем, от занятий отлынивают, в город то и дело

отлучаются. А я же за них отвечаю, жи-льем обеспечиваю при храме, едой и ра-ботой. И вот откопал я тогда на чердаке примочку и электрогитару. Лет десять в руки не брал. У них шары на лоб полез-ли. О, поп с гитарой! Сначала какие-то такие простенькие вещи наигрывал — «Наутилус», «Машина времени», Цой. Смотрю, глаза у них загорелись. Так до «Роллингов» дошли, а потом до Моцарта. То есть в обратном, прости Господи, на-правлении. На следующий год было уже пятнадцать студентов, не знал, где день-ги взять для их обучения. Пришлось вот свечи начать плавить, масло для лампад очищать.

— Но рок же, как бы это сказать, гре-ховная музыка?

Батюшка лукаво улыбается.

— Отчего же греховная? В музыке этой много всего, там есть путь к гар-монии, до которой дойти, достучаться тяжело. И шаги, потуги к тому, чтоб спастись.

Мы идем по коридору к его келье. На стене плакат. Девушка с парнем держат-ся за руки. Внизу надпись «Целомудрие до брака — шаг к счастливой семейной жизни».

У самого отца Анатолия никакого це-ломудрия до брака в помине не было. Из-вестный в городе боксер, бретер, носил косуху и кожаные штаны. Ему как-то легко все давалось. Бои, девушки, гита-ра. Он был сольником в группе с весе-лым названием «Жмуры». Репетировали на чердаках, протянув провода из фор-точки чьей-нибудь квартиры. Публику потрясали хитами вроде такого: «Ползут, ползут букашки, по мертвой по Наташ-

ке». Потом он служил какое-то время в ОМОНе, был в горячих точках. Метался, говорит, как Алексей Пешков, хотел по-пробовать жизнь на зуб.

— А однажды зашел в церковь, просто так. И не молитва, знаешь, а пение захва-тило, куда-то унесло. Стал туда ходить чаще.

Тут отец Анатолий спохватывается.— Ё-мое! Время-то как летит! Пора

тещу в ад отвезти.— Не рановато ли? — изумляюсь я.— В самый раз. Она там денег должна.Мы переливаем елей в канистру. За-

гружаем его в помятый багажник «Ка-лины».

— Позавчера опять в аварию попал, — сокрушается он, выруливая за ворота храма. — У меня же до этого двадцать

четвертая «Волга» была. Еду на ней как-то, задумался и бац — в зад мне «Вольво» влетает. Ну, только починили — «семерка», опять в зад. Мне в страховой говорят — на подставах рабо-таешь, батюшка. От греха по-дальше взял новую «Калину» в кредит. И вот опять!

— Отвлекаешься, батюшка, от вождения?

— Заслушаюсь иной раз каким-нибудь диском. Такой бывает улет, прости Го-споди!

Придерживая руль одной рукой, отец Анатолий долго копается в бардачке и наконец что-то находит.

— Вот смотри, вроде бы древность, а такой свежестью веет! Searchers называ-ется. Колоссальный коллектив! Удиви-тельно, но в то продажное время, когда даже Джон Леннон весь прямо извилял-ся, они держали дистанцию в звуке, в вокале. Они к тебе не лезут. Не берут за грудки. Не влекут назойливо. Они про-сто есть. И вот думать о том, что был мир, но не было их песен, невозможно. Зна-чит, они были всегда. Их просто взяли из того источника, где верное лежит. Где вечность. Слушай, слушай. Там в конце такой шикарный проигрыш будет, про-сти Господи.

По стенам — портреты ком-позиторов. Моцарт, Бетховен, Рахманинов. По другой стене, вдоль окна — портреты других музыкальных деятелей. Блэкмор, Моррисон, Гиллан

...Они думают, я все знаю. Попы, мол, связь с Бо-гом имеют. Иногда и мне так кажется. Вот вече-ром сижу один, вроде бы обо всем с собой догово-рился, а утром встал — и опять...

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

53И он врубает звук на полную, «Кали-

на» красная с грохотом врывается во двор. Теща поджидает нас возле подъ-езда. Отец Анатолий отключает магни-толу.

— Батюшка, — говорит его благообраз-ная теща, протискиваясь на заднее сиде-нье, — в секторе Газа опять волнения.

Настоятель молчит. Телевизор он не смотрит. Все мировые и российские но-вости ему докладывает теща. От этих но-востей он на время мрачнеет.

Попетляв закоулками, мы выезжаем на нужную улицу.

— Блин, где же нам встать? Кирпич, однако.

С минуту он медлит, реле стучит, как маятник в часах.

— Да надо просто наглую морду сде-лать и въехать, — осеняет его.

На воротах надпись «Фирма ВАТТ. Мордовские электриче-ские сети».

— Короче, побежал я пла-тить, — глушит батюшка двига-тель. — А вы тут оставайтесь. С гаишником, если что, сами раз-беретесь.

Теща ерзает.— Батюшка, давай уж лучше я

сама. Обратно на троллейбусе доберусь. Расставшись с тещей, отец Анатолий

снова включает музыку. С неба идет снег. Тихо опускается на крыши домов и воротники прохожих.

В обоих карманах рясы у священника по телефону.

«Алё, батюшка. У нас проблема. Матуш-ка Серафима ошпарила кипятком руку. В больницу ее эвакуировать или так, бар-сучьим жиром помазать?»

«Алё, батюшка, электроды мне отку-да брать? Со склада или у отца Сергия? Отец Сергий не дает. Говорит, жгу много. А как уголки варить? Там пятерка ведь нужна».

— Эх, — молвит отец Анатолий, — со-всем из башки вылетело. Я же обещал выставку одну освятить. Художник зна-комый.

Разворачиваемся, летим к галерее. Я несу его чемоданчик с ладаном, щеточ-

кой для окропления святой водой, псал-тырь.

Батюшка облачается в желтую ман-тию, поверх надевает массивный крест. Я держу кадило и задыхаюсь.

— Сколько пачек в день куришь? — строго вопрошает он.

— Две.— Я тут недавно одного отпевал твоего

возраста. Тоже по две пачки в день смо-лил, — бросает он на ходу и начинает обряд.

После освящения к отцу Анатолию толпа народу. Каждый кличет его по имени. И с каждым он беседует минут по пятнадцать. Доносятся обрывки раз-говоров, которые можно свести к не-скольким вопросам риторического тол-ка. Куда катится мир? Где она живет, веч-ная любовь? Что делать с этим алкашом?

Наконец батюшка разоблачается, скла-дывает в чемоданчик кадило, щеточку, псалтырь. Молчит.

— Ты прямо здесь знаменитость.— Ага, — ворчит он, — поп-звезда.Садимся в машину. В динамиках тихо.

Небо рушит на город пургу. Сквозь снег дома почти неразличимы.

— Они думают, я все знаю. Попы, мол, связь с Богом имеют. Иногда и мне так кажется. Вот вечером сижу один, вроде бы обо всем с собой договорился, а утром встал — и опять. Если честно к себе отно-ситься, так это ежедневно надо бороться с малодушием, слабостью, гадостью сво-ей. Я как-то ездил в Дубравлаг к одному зэку, снайпером он был в Чечне. Потом на гражданке человека убил. И вот что-то такое я ему рассказывал воспитатель-ное. Он кивал, внимал и кивал. Я уехал довольный собой. А утром зэк этот пове-сился. Оказывается, глухой был.

И мы опять колесим по городу. Кре-стим младенцев, отпеваем покойников, канистра с елеем гремит в багажнике. Слушаем песню Deep Purple «Child in Time», где Ян Гиллан истошно вопит: «А-а-а-а! А-а-а-а!»

— Простенькая вещица, да? Но все рав-но мурашки по коже.

В минувшем году отец Анатолий освя-щал рок-фестиваль, ошарашив местную публику исполнением этой компози-ции. И еще много чем вводил он в сту-пор здешний электорат. Боксерские тур-ниры, викторины, пленеры.

— Но ведь не твое же это дело, — окон-чательно возмутился я, когда батюшка пригласил меня поиграть в пинг-понг в его келье. — Твое дело молиться!

Настоятель отвесил мне в правый угол шикарную «соплю» и твердо сказал:

— Здесь все мое дело. Надо не просто отбывать номер, в рясе народ стращать, а участвовать в жизни. Не устраняться от нее.

Он подал крученый. Положил ракетку на угол и усмехнулся:

— Партия.В дом мы явились к полуночи. Дети

в количестве четырех (троих батюшка усыновил два года назад) уже спали. Матушка в очередной раз подогревала ужин.

— Я, пожалуй, не буду, — сказал отец Анатолий. — Все-таки пришел я к выво-ду, что коньковый ход мне не дается по причине брюха.

Он удалился в свою комнату и вклю-чил компьютер. Вдоль стены на полках стояли кассеты, диски. Много книг ду-ховного содержания. Заметил я и боеви-ки на DVD.

— А боевики не грех смотреть, ба-тюшка?

— Отчего же грех. Это же сказка. Там добро со злом борется. И побеждает.

На мониторе появилась компьютер-ная стратегическая игрушка. Уже засы-пая, через открытую дверь его спальни я услышал:

— Вот укокошили, прости Господи. Дурень, чтоб спастись, надо было сохра-ниться.

Настоятель отвесил мне в пра-вый угол шикарную «соплю» и твердо сказал:— Здесь все мое дело. Надо не просто отбывать номер, в рясе народ стращать, а участвовать в жизни. Не устраняться от нее

Всегда готов

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

55

третья четверть

Диктант. Так улетим! О неуемной тяге в астрал. Изложение. Страх и чудо. Внеземное на Земле. День открытых дверей. Свои среди чужих. Чужие среди своих. Одним словом, индиго. Урок ботаники. Зеленый огонек.

Абсент, чтобы улететь. Дневник наблюдений. Охотница за привидениями. Корреспондент «РП» по ту сторону. Сочинение. Не от мира сего. Рассказ Дмитрия Глуховского. Полезные советы. Как добыть огонь.

инга

аксенова

тема номера

внеземное

текст: игорь мартынов

В своем вступлении к главной теме этого номера — «Внеземное» — Игорь Мартынов вплотную подходит к разгадке типично русской привязанности к нездешне-му и аподиктично разъясняет, почему мы так неистово стремимся умотать с Земли. Диктант в первую очередь адресован остальному человечеству, которому дается последний шанс понять Россию умом.

Опять в соплах чешется, опять маза вызрела, поет веселый ветер в сторону per astrum — подальше от земных обуз, в бескрайний аут, где оскорбленному всегда есть уголок…

Не надо спрашивать, куда летел Гагарин, главное — летел! Зачем вернул-ся — вот вопрос! Ведь там же лучше — в идеальной пустоте, где нас никто не опо-знает, никто не ждет и не припрет к ответу, в той невесомости, где пальцем о палец едва ли ударишь, да и не надо, там ценятся другие навыки — как сказал человек-космонавт Волк, когда его спро-сили, как тренироваться на героя: «Висим каждый день три часа вниз голо-вой, и все само собой получится!»

Потому-то едва объявили набор добро-вольцев на Марс — отбоя нет, мы все висели сколько надо, даешь Венеру, Пегас, созвездье Гончих Псов! Для сча-стья нации немного нужно — всего лишь космос, и чтоб побольше. Это то боя поле, где мы никогда не проиграем, там невозможно проиграть, места хва-тит на всех. С пропитанием, согласно

мэтру Циолковскому, решается просто: от грядущего сверхчеловека отходов не будет, полный recycling, он может насы-щаться светом звезд, святыми духами, их пролетая, и даже тюбик с хлебом-солью не занадобится… Да разве же есть альтернатива отрыву? Кто еще нас при-ласкает, приютит, кроме черной дыры?

Иной раз, конечно, подступает слабо-волие… В хорошем месте, на сельском кладбище или в другом стационаре, приметишь смирную, без макияжа, даже без ксивы MBA — и думаешь, вот же она, панацея, душенька, замирюха! Будет прощупываться где-то рядом, как бессонная артерия. Будет пасти овец твоих и расчесывать твоих барашков, а вечером, нарожав и уложив, клюнет носом, но из последних сил заценит твои подкасты, опусы и па-де-де. Не остепениться ли с такой? Не сделать ли в квартире капремонт? Даже шальная мысль мелькнет — а заодно не обустро-ить ли Россию? В итоге, стыдно вспом-нить, под влиянием насквозь мещан-ских приступов урезали финансирова-

ние космоса, жалели рубль для звезд-ных войн, на марш-бросок задорных луноходов.

Как вдруг завалишься ничком на маки, на левкои — попадет в поле зре-ния небо, и снова истинные ценности видны! И тянет бездна взасос! Да гори оно огнем, нам ли лобзиком комфорт выпиливать, когда не на всех еще пыль-ных тропинках написано: «Здесь были мы»? Не ваше дело, зачем в Иркутске карусели! Летать так летать!

Ты только вспомни, как мы стартова-ли — не спросясь, почти не целясь, и трос гудел, и брились на весу, и дрожь была в отсеках и генсеках! Вознесся выше он, и выше. А заземлялся внезап-но. На мальгашей, на спящий Уч-Кудук. Бывало, выползешь в скафандре: здрась-те, здрасьте, полет окончен, выполнен приказ! И шлемом в страусячий пух, и только пыльные верблюды склонятся молча над тобой...

И как это у них, у иноземцев, поверну-лось опошлить «Шаттлом» наш принцип угорать дотла… Долой прибыток и

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

57

барыш! У нас к космосу подход бесхи-тростный: катали щедро всех, и лаек, и амеб, и нелетучую Монголию.

И если что-то на земле не клеится — значит, снова пора вон, на орбиту. Тот, кто прибывал в Калугу не на космолете, а асфальтом, лишь тот оценит высокое пре-небрежение к дорожному покрытию, душевную открытость люков, астраль-ность трещин, но которую только способ-ны места, одарившие мир Циолковским… Затем-то калужанин мастерил свою раке-ту, чтоб умотать отсюда, от колдобин и ухаб — туда, где некому осмеять глухоту его, велосипед с восьмеркой, штаны, дырявые от реактивов!

У каждого из русских космистов, у землененавистников был повод предпо-

честь небеса. Солнцепоклонник Чижевский был с детства истеричен до невроза. Известный по ноосфере и про-спекту Вернадский страдал лунатизмом, галлюцинаторно видел мертвых и живых, даже когда не этого хотел. Библиотечный наш Сократ, наставник и Досто, и Толсто Николай Федоров, изряд-но переживал незаконное свое рожде-ние, комплексовал. Владимир Со -ловьев — тот в припадках валил на погостах кресты, плясал на чужих моги-лах, ладно бы еще на своих…

В космос нас запустили ненормаль-ные, и разве можем мы предать их, впав-ши в норму? И тем практически уни-зиться? Мы с неземным всегда короче ладили… Даже простые вещи — будь то

любовь, будь то письменность — у нас с ударным градусом припадка… мельчай-ший поцелуй — на грани эпилепсии, а высшая оценка красоты — «нездешняя». Он порубал свою нездешнюю, а потом и сам с высотки ласточкой — таких сюже-тов ждут от нас трусливые народы мира.

Бывает, в электричке, в тамбуре подой-дет свой в доску, попросит прикурить и тут же в знак благодарности: «Слушай, зема, я сейчас двери разожму на пару секунд, а ты быстро прыгай на ходу, не зевай!» И прыгаешь, как от такого можно отказаться, к катапультированию всегда готовность №1!

В школе им. Икара учили взлетать, но не падать. Рвать беспощадно и начи-нать с нуля — нулевой цикл…лидирую-щие озираются… недозволенный прием… а нас и след простыл… До этого надо было дойти — до кирилли-цы, до непостоянства согласных… до неуверенности в гласных… надо озве-реть, забыть правила, чтоб вздернутым нюхом улавливать жар небесного слова…

А ну как все мы стронемся и улетим? Вот чего должно бояться человечество, — с кем оно без нас останется?!

Так помянем же Александра Поликарпова, соседа моего: уволенный в запас во время обрезаний Байконура, он так и не сумел избыть свою причаст-ность к небу, хотя пытался: каждый вечер две банки майонеза, не считая литра водки… В итоге — в новогоднюю ночь он замерз в Химкинском сквере и все небесные светила прощально загля-нули в его остекленевшие глаза…

Ждите нас, звезды! Мы скоро будем.

Даже простые вещи — будь то любовь, будь то письменность — у нас с ударным градусом припадка… мельчайший поцелуй — на грани эпилепсии, а высшая оценка красоты — «нездешняя»

валерий н

аседкин/ф

ото

сою

з

текст: василий голованов

Конечно, если вы и дальше хотите пребывать во мраке неведе-ния, то эту статью лучше не читать. Короче говоря, на ближай-ших страницах наш научный обозреватель Василий Голованов разгадает тайну чуда жизни, но перед этим повторит подвиг Юрия Гагарина и окажется первым человеком в космосе, а так-же попутно сообщит, существует ли Бог. И как же теперь жить с полученным знанием? Вы знаете, как я был безработным? Ре-

ально был. Но это не тема. В этом со-стоянии есть только одна штука, кото-рая заслуживает внимания. Отчаяние. Но это не простое отчаяние, а что-то космическое. Как будто ты стал падать в пропасть, только не вниз, а вверх. Туда, к звездам. И та уютная ниша, из которой я первоначально вылетел, мо-жет быть, вмятина в стогу сена — она остается все ниже, ниже и уже исчеза-ет постепенно, а Вселенная предо мной разверзается во все стороны до такого объема, в который я могу падать теперь уже бесконечно, и мне своей малостью, своим тельцем, прикрытым от невзгод жизни какими-то одежками, водитель-скими правами, квитанциями об упла-те штрафа да еще неубедительным кос-ноязычием «творчества» и мольбами о спасении, никогда не заполнить его и даже не стать горчичным зернышком, не приткнуться нигде в этой бездне, не прорасти, не оставить следа. И ког-да ужас перед этой зияющей пустотой достиг стадии неудержимого крика, я закричал. И, как водится, проснулся. Ну а дальше все пошло сообразно тому

сказочному/обыденному сюжету, когда жизнь, что называется, налаживается, прибегают курьеры, раздается телефон-ный звонок, на e-mail приходит целый ворох предложений от иностранных из-дателей, и вот уже ты сидишь на пляже в Барселоне, мочишь ноги, раздумывая, купаться тебе или нет, а над головою… Вот вы, может быть, скажете, что над го-ловою — прекрасное звездное небо, но я, после испытания космосом, чувствую все по-другому. Это отсюда, с Земли, оно прекрасное звездное. A там чем дальше, тем в большей степени это пугающая, засасывающая Бездна, ледяная пустота, испепеляющий жар, беззвучие, от кото-рого лопаются барабанные перепонки и кровь течет из ушей, жесткое гамма-излучение, сжигающее хрусталики глаз, черные дыры, в которых можно исчезнуть навсегда-навсегда… И кричи не кричи. Сигналь не сигналь фонари-ком. Ни одна спасательная экспедиция тебя не найдет, ибо черные дыры не вы-пускают даже свет. А если обнаружит случайно — то, значит, она, как и ты, по-пала в ловушку и останется там, на дне этой дыры, в кромешной тьме среди

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

59

Первоначально я очнулся после своего космического путешествия в волшебном мире волжской дельты, месте встречи Волги и Каспия-моря. И этой ча-шей был заворожен

серге

й в

оронин/ф

ото

сою

з

обломков разбитых планет, погасших комет и космического льда…

«…Белопенных ручьев Ханаана брат свер-кающий, Млечный Путь…»

Разумеется, такое можно было написать только на Земле. Земля — вернее, чудо земной жизни и есть тот сказочный фильтр, который придает столько пре-лести горнему миру. Нет, не тому миру прозрачных от света гор, которым пле-нился Н. Рерих, а миру куда более вы-сокому и отдаленному от нас, который казался древним обиталищем богов, пока небо было сферой, а не дурной бесконечностью. Но вы знаете, что такое Млечный Путь? Это место присутствия темной материи, вытянутое в виде диска, в которое вкрапле-ны мириады видимых объек-тов; сама темная материя, как и темные дыры, невидима, ее можно наблюдать лишь по гравитаци-онному эффекту ее присутствия — в Млечном Пути она распределена в виде «облаков». Это страшные космические ловушки. И вообще ко всему, что связано с космосом, больше всего подходит сло-во «страх». Чудовищные энергии, разры-вающие на части силовые поля, планеты из замерзшего газа, красные гиганты, белые карлики, сверхновые, погасшие или угасающие…

Первоначально я очнулся после своего космического путешествия в волшебном мире волжской дельты, месте встречи Волги и Каспия-моря. И этой чашей был заворожен. Ибо в ней, как в волшебном котле, до поры покрытом кипящим ту-маном, можно, сдунув завесу, провидеть мир насквозь: от заброшенных храмов Индии, оплетенных корнями джунглей, до алых цветов в садах Персии и раска-ленных песков Египта, сжимающих бу-кет пышной растительности, распустив-шийся дельтой Нила. Жизнь! Птицы! Го-лубой быстрый огнь крыла зимородка, пронзающего воду, белохвостый орлан, медленно шагающий с черной ветки обугленного пожаром дерева, рыбный

филин, лебеди, цапли. Какие удивитель-ные формы! Какой поразительный, ни на что не похожий мир! Дельта, неустан-ная в формах творения — словно древ-нее божество, мнет и мнет плоть своих берегов, квасит глину, пережевывает тростник, сглатывает ил, чтобы произве-сти на свет все это разнообразие жизни (даже если говорить только о высших ее формах, даже о птицах только). В «Спи-ске птиц Астраханского края» 341 вид птиц. Баклан, пеликан, чепура красная, кваква, колпица, савка, турпан, хархаль, выпь, пустельга, кречет, лунь, осоед, че-

глок, сапсан, балобан, стриж, сыч, удод, филин, рябок копытка, горлинка, авдот-ка, дупель, бекас, ястреб…

Чудо жизни — во всех ее фантасти-ческих проявлениях, которое мы не можем до конца ни понять, ни объяс-нить, — это самое странное, что есть во Вселенной. И никто не знает — что это, откуда взялось и зачем. И что мы имеем в виду, говоря об этом. В XIX веке, говоря о жизни, корректно было употреблять термин «живое» по отношению к особям животных или колониям простейших организмов. Сегодня ученые все чаще сходятся на том, что жизнь — это плане-тарное понятие. Если бы Земля не была живой, если бы параллельно развитию элементарных форм жизни ее безжиз-ненная космическая поверхность не пре-вратилась в саморегулирующуюся био-сферу, жизнь на Земле не продвинулась бы до сколько-нибудь осязаемых форм. Но если мы говорим сегодня о Земле как об организме, то этот фундаментальный сдвиг в наших представлениях о жизни должен как-то отразиться на нас. Нельзя больше обращаться с планетой так, как мы считали возможным на протяжении

трех столетий индустриальной эры. Образно говоря, в наших руках — уни-кальный сгусток живого, своего рода тамагочи. Или даже божественная эма-нация. «Я был спрятанным сокровищем, и Я желал быть узнанным, посему Я со-творил мир», — говорит Господь суфиев. Подразумевая, должно быть, тем самым, что богопознанием станет бесконечное распаковывание запечатанных в мире смыслов, раскапывание драгоценных кладов, предназначенных каждому, кто окажется достаточно упорным, чтобы искать. И узнавать. Или даже больше — творить. Но разве творчество — это зем-ное? Разве оно не превосходит все че-ловеческие возможности, не сближает человека непосредственно с Творцом?! Но тут дилемма: либо Творец, Бог — он прячется там, в этой бессмысленной и страшной бездне, либо сами законы, по которым развивается главное чудо создателя — жизнь, не просто сложны, а божественно гармоничны. Мы сейчас очень много знаем о неземном. Даже сто лет назад люди не могли в принципе вообразить себе, что не только Земля, а вся видимая Вселенная произошла в результате Большого Взрыва из куска сверхплотной материи величиной с грецкий орех или с яблочное семечко (принципиально неважно). А сегодня ученые на адронном коллайдере со-бираются воссоздать условия, возник-шие во Вселенной непосредственно по-сле Большого Взрыва, когда все что ни есть, в том числе и будущая Солнечная система, представляло собой чудовищ-ной плотности и температуры клубок частиц, хаотически взаимодействую-щих между собой и представляющих в некотором смысле первичную мате-рию — идеальную жидкость. Через три минуты все малость поуспокоилось, протоны и нейтроны сложились в ядра. Но чтобы появились атомы и мир стал по-нормальному отстраиваться, по-требовалось еще триста тысяч лет. Это поразительно само по себе. Но еще по-разительнее, что человек способен осо-знать это. Разум, осознающий тайны Вселенной и при этом способный загля-

Сто лет назад люди не могли в принципе вообразить себе, что не только Земля, а вся ви-димая Вселенная произошла в результате Большого Взрыва из куска сверхплотной материи величиной с грецкий орех

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

61нуть в самое себя — разве это не покру-че космоса? Разве это земное? О мамма миа! Говоря о сознании, о мозге, мы не-минуемо вновь упремся в вопрос о Боге. Английский физиолог Шеррингтон пи-сал, что мозг — он любил его называть «волшебным ткачом» — это, наверное, последняя из тайн природы, которая от-кроется человеку. Труды нобелевского лауреата, австралийского ученого Эк-клза изобилуют такими выражениями, как «великое неизвестное», «смысл тво-рения», «немощь науки». «Истина, — го-

ворит Экклз, — полностью непостижи-ма, разве что на тривиальном уровне». Минувшие сто лет дали целую плеяду гениев в области изучения головного мозга. Самые известные из них — сэр Чарлз Шеррингтон, сэр Джон Экклз, А.Р. Лурия, Уайлдер Пенфилд и Карл При-брам. Эти люди помимо незаурядного интеллекта обладали поразительной особенностью: каждый из них после со-рока или пятидесяти лет, посвященных опытам и пристальному изучению чело-веческого мозга, пришел к религиозно-му или мистическому взгляду на жизнь. Возможно, Бог — это смысл, изначально присущий человеческому сознанию, этакое последнее убежище, в котором мы можем укрыться перед грандиозно-

стью тайны мироздания и собственным благоговением перед этим чудом…

Недавно американцы заявили, что намереваются создать устройство «для чтения мыслей». Это заявление вполне земное: просто какая-то бойкая команда ученых выбивает себе средства для весь-ма и весьма долгосрочных исследований. Вопрос: научится ли устройство распо-знавать по электроэнцефалограмме мозга одно-единственное слово? Мы не говорим о предложениях. Мы не говорим о поэти-ческой речи. Мы не говорим о языке люб-

ви. Тем более мы не говорим о том, что сами плохо понимаем, но что, по крайней мере, видели, испытывали на себе, знаем: экстрасенсорных способностях, телепа-тии, диагностике и целительстве…

И мы опять неминуемо возвращаемся к Богу. Потому что, как убеждена одна удивительная целительница, которую я хорошо знаю, то, что умеет она, ее руки, не может быть ни ее свойством, ни свойством ее рук — только даром. Даром кого? Глупо спрашивать. «Если бы Бога не существовало, его следовало бы выдумать», — сказал кто-то из француз-ских острословов эпохи Просвещения. В ХХ веке философы-экзистенциалисты довели эту мысль до того, что Бог, может быть, и в самом деле создан нами, но не

выдумкой — а нашими страданиями, молитвами, слезами, сердцем, нашими желаниями всемилостивого и всеблаго-го, намного превосходящего нас, греш-ных, по мудрости, святости, чистоте… Мы не знаем. Не можем знать. И с этим придется смириться. Это — действитель-но — неземное. «Чем ближе к Богу — тем больше противоречия», — писал отец П.А. Флоренский. Тем больше завес, тем больше непознанного. Так что же делает наш разум, когда речь заходит о Боге — устремляется во внеземные просторы, в

гигантскую лабораторию космоса или ощупывает самого себя?

Вот уж вопросик не из легких! В годы моего детства он решался просто: «Юрий Гагарин в космос летал — никакого Бога не видел!» И я летал. И я не видел. Но я не знаю — что надо было увидеть. Даже если Бог — создание нашей совокупной (и, так сказать, высшей) психической жизни — каков он и где? Иногда я ду-маю, что самая неземная загадка — она здесь, совсем близко. Достаточно огля-нуться вокруг, врубиться в окружающее нас чудо жизни, чудо каждого рождаю-щегося на свет младенца, чудо света, преломляющегося в капле утреннего тумана, чтобы воскликнуть: «Так вот же он!» — «Где, где?» — «Да вот же…»

иго

рь в

асильев

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

63

текст: анна николаева фото: вита буйвид рисунки: варвара аляй-акатьева

Каждому из читателей «РП» хотелось бы, наверное, сделать то же, что и Анне Николаевой — сходить в школу для детей-индиго, переступить порог русского Хогварда и понять то, чего не успел тогда, когда еще мог. Анна Николаева сделала это за всех нас, и нам остается читать о внеземном на московской зем-ле и думать только: Господи, мы же всегда подозревали, что они есть и что они где-то рядом. Оказалось, они среди нас. И тогда Анна Николаева оказалась среди них.

Школа для очень одаренных детей на-ходится недалеко от Кутузовского про-спекта. Называется она «Интеллектуал». Мне показалось, что не самое удачное название для способных школьников, которых за глаза называют дети-индиго. Но о вкусах спорят лишь тогда, когда спорить на самом деле не о чем.

Паркуюсь у длинного забора, но обра-зовательного объекта не вижу. Зато вижу молодого бородатого человека, который ждет автобус. Спрашиваю, как найти спецшколу.

— Идите прямо метров 136, а потом налево и еще 13.

— А вы, наверное, бывший ученик?— У нас, как и у них, бывших не быва-

ет, — отвечает товарищ и демонстратив-но втыкает в уши наушники.

Захожу в учебный корпус. Пахнет са-диковской столовой, вокруг бегают дети. Обычные дети. Орут, хохочут, матом не ругаются. Изучаю расписание: все как у нормальных детей. Правда, на стене висит объявление о приеме текстов для

школьного журнала. Журнал называется «Блуждающий нерв». Ну хорошо, что не оголенный, хотя кто знает. Вдруг с ужа-сом обнаруживаю плакат с новогодними поздравлениями. Одно из них звучит так: «Новый год прошел, а я до сих пор мертвая». Потом мне объяснили, что мальчик-пятиклассник пожалел сру-бленную под корень елку и отразил ее, елкины, мысли.

На первом этаже открыта дверь в каби-нет. Обычно такие кабинеты называются проходным двором. Иду на шум, наивно полагая, что там гардеробная или приют технички. Оказалось — кабинет дирек-тора. Директор — это большой человек, похожий немножко на Льва Толстого, немножко на Михаила Куснировича, и видно, что добрый.

— Индиго — это условность, дети бы-вают разные. Они, как все, бегают, пры-гают, руки ломают. Просто надо пони-мать, что дети могут абсолютно все, если за их спиной стоят продвинутые взрос-лые, — рассказывает директор Евгений

Маркелов. Он говорит, что одаренного ребенка отличить от остальных очень просто.

— Это дети, которые всегда тянут руку, отвечают с места, порой срывают урок, заткнуть их просто невозможно. Но, главное, это дети, которые умеют ставить перед собой задачи и умеют их решать. Такой вот, казалось бы, простой подход. Правда, иногда задачи нужно корректи-ровать, — говорит директор, — а то бог знает что может получиться. У нас был один мальчик, выдающийся химик. Он сам поставил себе задачу, которая звучала примерно так: «Как превратить высококачественное сырье в никому не нужные отходы». Самое неприятное, что учитель не смог его откорректиро-вать, — вздыхает директор и продолже-ние не рассказывает. А я понимаю, по-чему на земле так много грустного — не откорректировали вовремя.

Директор вспоминает мальчика Сере-жу — хрестоматийный пример. Сережа был непонятным ребенком: по матема-тике «2», но при этом на Евгения Марке-

лова он произвел впечатление мальчика весьма способного. На родительские со-брания приходил дед Сережи (его роди-тели болели церебральным параличом), он-то и раскрыл семейные тайны. Когда Сережа учился в младших классах, он демонстрировал раздражающую педа-гогический состав школы гиперактив-ность: радостно подсказывал товари-щам вслух, решал контрольные за весь класс за пол-урока, аргументированно спорил со старшими. Конечно, мальчи-ку ставили двойки за поведение и перед началом уроков отправляли в соседний пустующий класс, где он сидел взаперти и учился самостоятельно. Самостоятель-но Сережа справился со всеми предме-тами, а вот математика без поддержки сверху ему не далась. Поэтому в 11-м классе Сережа учил таблицу умноже-ния. И выучил и стал известным челове-ком, сильным и самостоятельным.

Директор признается, что «есть в шко-ле и инопланетяне: сидят, молчат, по предметам сплошные двойки, а выходят на олимпиаду — и все выигрывают».

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

65

Евгений Маркелов историче-ски учитель. В том числе и по-тому, что он всегда был учите-лем истории. У него жена еще со студенческих времен, трое детей и куча работы. Он право-славно верит в Бога, доверяет своим сотрудникам-педагогам и полагается в жизни не столь-ко на себя, сколько на священный ин-ститут брака. Директором Евгений Маркелов оказался «чудесным образом». До 2002 года он находился в состоянии «моральной свободы». А потом поступи-ло предложение поруководить спецшко-лой, которое чудесным образом совпало с представлением о руководстве одарен-ным детьми, которое было у Евгения Маркелова.

Отношения с властью у него простые и понятные: к руководителям страны он относится с пониманием, с руковод-ством в сфере образования конструктив-но сотрудничает. Как-то навестил школу инспектор из столичного департамента образования и возмутился, что в каби-

нете биологии стоит голый скелет. Такое бесстыдство, по мнению инспектора, могло вызывать у детей суицидальные приступы. Директор аргументы при-нял. Скелет нарядили в халат и банда-ну, а коллекцию биологического класса пополнили двумя черепами: празднич-ным и тем, что на каждый день.

Есть вопросы, в которых директор на-отрез отказывается демонстрировать то-лерантность и терпимость и мгновенно теряет терпение.

— Нетрадиционная сексуальная ори-ентация недопустима. У нас этого нет и быть не может. Я в этом вопросе абсо-лютно не демократ, — бесится он. Одно-полые браки он называет чушью, а гомо-

сексуализм — извращением, и призыва-ет не искажать эту железную логику.

Семья для Евгения Маркелова — остров, благодаря которому он может многое позволить себе в жизни:

— Когда я наукой занимался, жена прикрывала по всем позициям. Я всегда знал, что у меня есть тыл. Без этого чело-век не может просто.

— И что, отношения выяснять не при-ходилось?

— Выясняют отношения перед тем, как расстаются, — выдает рецепт услов-ного счастья директор, и я больше про семейное не спрашиваю — просто по-тому, что еще совсем недавно выясняла отношения.

Освоившись и почувствовав себя как дома, спрашиваю Евгения Маркелова, чего он, директор, боится.

— Да вроде ничего особо. Однажды проснулся ночью от мысли, что могу умереть. Полежал полчасика, подумал и опять заснул.

Вдруг глаза Евгения Маркелова вспы-хивают и он меня шокирует:

Спрашиваю Евгения Маркелова, чего он, директор, боится.— Да вроде ничего особо. Од-нажды проснулся ночью от мыс-ли, что могу умереть. Полежал полчасика, подумал и опять заснул

— Однажды чуть не утонул в дерьме.

Я очень внимательно смотрю прямо в глаза Евгению Марке-лову, смотрю строго, чтобы он даже и не думал просить меня не писать об этом. Я все равно напишу. Такие истории не умирают на подкорке индиви-дуального сознания. Истории про риск утонуть в дерьме должны идти в широ-кие массы.

Так вот, Евгению Маркелову было 27 лет, когда он с товарищами отправился в поход. На привал остановились возле фермы, там разбили лагерь и остались ночевать. Ночью Евгений Маркелов от-правился на поиски отхожего места и набрел на навозный пруд. Туда и про-валился, да не по щиколотку, а по горло. — И вот стою я в пруду-то и думаю: какая глупая смерть, и ведь не найдет никто. И так смешно мне стало, что силы отку-да ни возьмись появились и вылез я от-туда, — смеется Евгений Маркелов. И я чувствую себя дурой, ну или дурочкой,

потому что он говорит об этом не так тра-гически, как я это себе представила.

К тому же Евгений Маркелов верит в чу-деса и убежден, что они происходят каж-дый день, просто мы, люди, их не всег-да замечаем. Про одно из чудес Евгений Маркелов согласился рассказать. Как-то повез он детей в Новгород, на раскопки. Возле одной церкви недавно сняли грунт и все вокруг было завалено человечески-ми костями. Одних черепов только было штук сорок. Дети предложили кости со-брать. Нашли мешки для сахара. И реши-ли отнести все на кладбище. А на клад-бище стало очевидно, что покойники живут более тесно, чем живые: места на кладбище просто не оказалось. И вдруг

откуда-то появился мужчина с собакой и говорит: «Вам место нужно свобод-ное? Там в конце кладбища есть». Детям и директору он дал лопату, но только по-просил обязательно вернуть. Когда дело было сделано, мужчина исчез. Как будто и не было ни его, ни собаки, ни лопаты.

Я прошу у Евгения Маркелова разре-шения поговорить с детьми.

— Да пожалуйста, идите, смотрите, разговаривайте, — кивает он в сторону двери.

Школу мне показывал ученик 10-го класса Гена Андреев. Высокий мальчик в строгом костюме с кипой на голове и длинными пейсами. Гена начинает с библиотеки.

— Есть у нас Геродот, Лукреций, кое-что, надо сказать, в оригинале. Табло-идной, бульварной литературы не пред-ставлено, — рассказывает Гена хорошо поставленным голосом. Сам Гена социа-лист по убеждениям, читает Маркса, Эн-гельса, Сен-Симона. Древних греков из-учает в оригинале. Изучил Ленина и Ста-лина. Гена готовится стать историком,

— Есть у нас Геродот, Лукреций, кое-что, надо сказать, в ориги-нале. Таблоидной, бульварной литературы не представлено, — рассказывает Гена хорошо по-ставленным голосом

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

67но не лишает себя удовольствия писать стихи и театральные рецензии. Свои пейсы и кипу Гена объясняет не кровью, а интернациональностью еврейской на-ции. А идеи интернационализма Гене как опытному социалисту близки.

Гена обращает мое внимание на оби-лие растений в коридорах школы:

— Смысл не только эстетический, но и практический. Это я к вопросу о выде-лении фитонцидов.

Я замечаю на стене коллаж из фото-графий деятелей искусства и среди них затесавшееся фото до изнеможения гла-мурной Лив Тайлер.

— Красивая актриса, правда? — заго-ворщически гляжу на Гену.

— А что это?— Это Лив Тайлер.— Это не входит в зону моих инте-

ресов. К тому же, знаете, Голливуд все портит. Вот Толкиен, например, писал о консервативной реакционной модели общества, а они его во что превратили… В Лив Тайлер, — вздыхает Гена.

Мы останавливаемся напротив каби-нета истории, из которого выбегает трус-цой молодой человек.

— А это наш преподаватель исто-рии, — восхищается Гена.

— Я не преподаватель истории. Я один из преподавателей истории, — отвечает мужчина и достает из кармана плеер.

— Что слушаете? — интересуюсь.— Сегодня — Цой. А вообще по-

разному бывает.По коридору бежит юная девушка

с растрепанными волосами. Я вслух от-мечаю, какая девушка хорошенькая. Она останавливается, подходит ко мне улы-баясь:

— Я не девушка, я — математик. — Она учитель математики, — по-

правляет Гена. На двери кабинета психолога над-

пись.— А что это вы в разных местах одина-

ковое пишете? Гена объясняет, что это высказывание

одного из учителей победило в нефор-мальном конкурсе на самую выдающую-ся преподавательскую фразу.

В кабинете биологии не без содрога-ния обнаруживаю мексиканского уда-ва. Он спит. Мы с Геной разговариваем вполголоса.

— Чем кормите его?— Крысами.— Живыми?— Ну конечно, он дохлятину-то не ест. С удивлением замечаю, как Гена пере-

ходит с энциклопедического языка на человеческий.

На очереди мадагаскарские тараканы. Я бы назвала их жирными, безобразны-ми, омерзительными жуками. Но я не могу их так назвать, видя, как маленькая Таня целует их то ли в усики, то ли в жи-вотики, и они к ней, представьте себе, ластятся.

— А вам со всем этим не страшно? — спрашиваю учителя биологии.

— А нам уже ничего не страшно.Актовый зал, по мнению Гены, не всег-

да используется по назначению.— Это как?— Не по назначению — это когда в ак-

товом зале проводятся дискотеки, от-

вратительное порождение поп-культуры. А по назначению — когда балы.

— А вы танцуете?— И польку, и вальс.Замечаю на лестнице стат-

ного седовласого мужчину с царским выражением лица. Влюбляюсь. Гена замечает мое смущение:

— Не бойтесь. Это наш завуч. В нем есть неистребимая величественность русского интеллигента, которую он пы-тается вырастить в нас.

В кабинете рисования сидит мальчик. Он мастерит гобелен. На ткани просту-пают черты черного кота. Мальчик ма-ленький, лет десяти. Уловив под кожей струйку материнства, спрашиваю маль-чика:

— Ой, а ты сам котика нарисовал, да?Мальчик шевелит тяжелыми надбров-

ными дугами и поднимает на меня рент-геновский взгляд. Смущенно опустив глаза, бормочу: «Извините» — и спешно удаляюсь, оправдываясь тем, что нельзя

мешать сокровенному творческому про-цессу.

В кабинете географии сидят два маль-чика, беленький и темненький. Белень-кий спрашивает: «А у тебя родители чистокровные россияне?» Темненький отвечает: «Полагаю, что нет. Поэтому несколько лет испытываю проблемы с идентификацией». Я тоже несколько лет испытываю проблемы с идентифи-кацией, только мне двадцать восемь, а мальчику не больше двенадцати.

Возвращаюсь к директору, чтобы спро-сить, как надо воспитывать детей.

— Да главное, чтобы здоровые были, — говорит он, и я понимаю, что не отмахи-вается. А потом называет три правила.

Правило №1. Дети не глупее нас. Если вы общаетесь с детьми с ощущением, что вы самый умный, то вы уже проиграли. Надо расти с ними вместе.

Правило №2. Дети могут все, если за их спиной стоят взрослые.

Правило №3. Если имеешь дело с деть-ми, то все должно быть по-настоящему.

Я, собственно, когда ушла из этой школы, задумалась и думаю до сих пор. Сложно сказать, о чем я думаю. Ну, я в целом размышляю о жизни, о детях, о родителях, о том, что все проходит и надо что-то успеть. И все это время меня не покидает странное ощущение, что с этой школой что-то не так. Такие стран-ные чувства. Там очень спокойно, пото-му что там все можно. Но это «можно» помещено в какие-то очень правильные правила, которые никто не нарушает, потому что их там вроде бы и нет. А они на самом деле есть, и они очень простые. И вот мне кажется, что в такой школе не дети должны учиться.

Там всем нам место, подальше от греха.

Возвращаюсь к директору, что-бы спросить, как надо воспиты-вать детей.— Да главное, чтобы здоровые были, — говорит он, и я пони-маю, что не отмахивается

Иногда, чтобы попасть во внеземное, необязательно крутиться на центрифуге и лететь в космос, а достаточно оказаться в брат-ской Чехии, по адресу, где производят зеленый напиток, до сих пор запрещенный в не самых последних странах мира. Репор-таж Игоря Мартынова из абсентового пекла рекомендуется чи-тать маленькими глотками. А не то ожог гарантирован. В такие дни любая дегустация готова вы-

литься в мятеж. Угроза в каждом глотке, заговор в каждой затяжке! С виду — за-дохлик, турист, а может оказаться тем еще Уэльбеком, вроде этого:

— Все мы узники еврозоны… — сосед по барной стойке сунул пальцы в миску с травой, подцепив изрядную понюш-ку: по местным законам можно курить все, что выращено на своем балконе — сей беглец из Брабанта смолит, не вы-нимая.

— Мы зэки Галактики… — расширил я камеру, заключив нееврозоновую Роди-ну: сейчас подадут третью дозу абсента, и последствия непредсказуемы. После третьей Верлен продырявил Рембо, а Ван Гог отпилил себе ухо. Я, конечно, не жду от себя таких подвигов, но тени ге-ниев уже сгустились по углам… У входа в пражский Absinth-bar, чуя скорую до-бычу, маячат такси: знают место, откуда не все выходят живыми.

— Гори оно… — запалил сосед.

— Включая ранее милую, — сплавил семьдесят градусов в аорту я.

Верлен с Ван Гогом пили зелень хотя бы ради искусства, я же исключитель-но по репортерской глупости: а как еще проверить данные, что чехами зачем-то возрожден абсент в том злобном виде, который некогда сгнобил пол-Франции, помучил Штаты и был по вредности при-равнен к коммунизму?

— Карлики из Донецка, делают все! — внезапно подошел к нам брат-славянин. — Недорого, оптом.

Це цирковая труппа отбилась от ша-пито и бродит в поисках работы по Ев-ропе — но мы не вправе спасать даже карликов, дело принципа.

— Ведь что от нас требуют? — затя-нувшись всеми фибрами, сосед кивнул куда-то в сторону то ли родного Брюссе-ля, то ли высших сфер. — Чтоб сконцен-трировались. Чтоб не разменивались по пустякам. А если сбреем пустяки и оставим только главное, одно на всех,

текст: игорь мартынов фото: hynek gloss рисунки: татьяна фохт

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

71

.... гггррраааддддууууссс ррррааааааазззззззггггггггооооооооооовввввввввввоооооооооооррррррррррррраааааааааа ннннннннннннееееееееиииииииииииизззззззззззззззззбббббеееееежжжжжжеееннннн,,,, кккоогддаа вв ддееллее аабббсссееннттт.......

рр

как опознаем — где кто?! В норме все на одно лицо… выделяемся только в от-клонениях… Контролеры трепещут — а вдруг расфокусируемся, разбредемся, размечтаемся? Их цель — прикрыть вхо-ды во внутренний мир. Сначала запре-тят нюхать цветы и плакать в офисах — а где еще нам плакать? — потом заставят взять себя в руки и жить до ста пятиде-сяти, причем с хорошими анализами, с румянцем в три щеки… и в Диснейленд сошлют на каторгу, кто не лыбился, когда просили по-хорошему: «Скажите чи-и-из»!

Карлики и гении ловили каждое наше слово. Все отщепенцы и дезертиры, все прожигатели мира сбежались в Прагу, к дому Кафки, чтоб ничего не пропустить: понимают — здесь конечная, последний дымный склеп цивилизации, убываю-щей в норму, прощальный приход фата-морганы, последний очаг подсознания ЕС… Мне есть что добавить к сказанно-му — самое время незаурядно встрять,

возглавить шествие, восстание — высо-кий градус разговора неизбежен, когда в деле четвертый абсент, я и говорю:

— Жизнь со своей психической ата-кой подошла в упор — мы слишком близко ее подпустили… видны гри-масы… тяжелая, для сострадательных объятий грудь… слышны шлепки по-зитивных ресниц, как весла на галере, не уклониться от навязчивого поцелуя, не ускользнуть в безответственное си-ротство, в душевную анархию… Вот-вот возьмут на поруки, под опеку… так раз-ве, — я обратился к собравшимся и к тем, от кого остались только портреты на стенах, — разве хоть один из нас шевель-нется в окопе, разве хоть кто-то предаст идею капитуляции, разве откажемся мы от своих химер в угоду наступающей ре-альности? От горечи неизлечимой?

Зеленые феи кружили над нами и требовали продолжения банкета. Слово взял хозяин заведения — конечно, им оказался бывший комедиант из Москвы,

сам непьющий, но сочувствующий… прикинувшись кельнером, сквозь виви-секторские окуляры он давно присма-тривался: вошь я или право имею?

— Вижу, земляк, у тебя серьезные на-мерения. Значит, нужна настоящая доза — не эта туристическая. Абсент бе-рет не градусом, а туйоном — экстрактом из горькой полыни, во времена Верлена было и по тысяче миллиграммов на литр, теперь Еврокомиссия разрешает десять максимум. Но я тебе дам адресок…

«Дай, дай ему, Илюша, адресок!» — про-пели мои окрепшие химеры… Я видел, как пошатнулись позиции реальности, как беззащитен стал ее убогий реквизит пред силами нездешнего огня: сколько ни мечутся пожарники, нет-нет — да воз-горится пламя от пролитой полыни, как от коктейля Молотова…

Есть у меня и личные счеты, пора со-знаться: свою химеру я когда-то встре-тил в Праге — на том мосту с открытки, в таком же снежном феврале. Чтобы при-

... ккккккккккккаааааакккк ппппооооошшшшшшшшшшшшшшшшшаааааааааааатттттттттттттнннннннннннннууууууууууууулллллллллллллиииииииииииииииисссссссьььь ппппооооззззззиииииииииицццццццциииииииииииииииииииииии ррееааллььььнннооооссссссттттттиииии,,, ккаааааакккккккккккк бббббееееезззззззззаааащщщщщииииииииттттттттттттттееееееееееееннннннннннннн ссссссттттаааааалллл ееееееееееееееее уууууууууууууууубббббббббббббооооооооооооогггггггггггггггиииииииийййййййййй ррррррррееееееекккквввввиииззиииииииииииитттттттттт......

уууууууууу цццццццц

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

73влечь ее внимание, пришлось запрыги-вать на парапет, балансируя под скуль-птурой креста… что перетянет — черная Влтава или карие ее…

— Если ты собрался на распятие, обыч-но это делается босиком! — улыбнулась она, и я немедленно разулся.

Ожоги льда, хождения по мукам, крио-генные печи любви.

Сильвия призрачна, об этом я узнал на-утро, когда в окно ее комнаты в общежи-тии Hvezda постучались снаружи — ока-залось, снимается эпизод молодежного фильма «Любовь из пассажа» — главный герой по водосточной трубе влезает к воз-любленной, на время съемок всех про-сили не высовываться, но как раз в этот момент позвонили в дверь. «Я потом тебе все объясню!» — шепнула Сильвия и вы-ставила меня в окно… Мы встретились с главным героем на противоходе — я по той же трубе оползал вниз, — но оба по-няли: хеппи-энд невозможен.

А дальше были и другие эпизоды — поджоги, наводнения, кровь на подполь-ной дискотеке «Нарцисс»… все деньги, которые мне присылала Москва на об-ратный билет, дотла прогуливались с нею… И вдруг затишье, после револю-ции, и звонок ее откуда-то — Арубы? Ан-тарктида? — «Я потом тебе все объясню!»

Это как будто сняли анестезию… то-порность мира больше нечем прикрыть, оправдать… каждый день превращает-ся в выплату долга — за взятое когда-то слишком сразу.

Но, Сильвия, скоро я буду готов к объ-яснениям! У меня уже есть адресок.

… На выходе, сквозь плотный дым, на-путствует брюссельский камрад:

— Есть информация — небо опять в алмазах. В пражской психушке ставят опыты с кислотой: нужны добровольцы. Так что ты долго на абсенте не задержи-вайся!

… Надо ли сомневаться, что утром сле-дующего дня, сойдя с первой электрич-ки, я стоял на привокзальной площади в городе Пльзень, а Павел, хозяин абсенто-вой фабрики №1, встречал меня достой-ным амбре «после вчерашнего» и Ману Чао на полную — из автомагнитолы:

Me gusta marihuana, me gustas tuQue horas son, mi corazon!

Наш, короче, парень: в деснице литро-вая баклажка спрайта, к которой жадно припадает… а рулит шуйцей, причем так: на встречку выходим, только если по ней кто-то движется габаритный… досадно Павлу, что столько знаков вдоль дороги — сплошь через деревни мы едем в рваном ритме, с синкопами:

— Клиенты мои в основном из России, а мне нравится с такими общаться… Вот чехи понять не могут, как русские так быстро из дыры выбрались и добились всего. А просто не надо акцентировать: дыра, не дыра — какая разница? Считать-

ся с действительностью — для русских самый тяжкий грех. Я предложил сбросить цену на аб-сент — кризис все-таки, а русские говорят — ты что, мы не должны так унижаться, сейчас самое вре-мя повышать! Когда народы счи-тают каждую полушку — в Рос-сии строят самые большие авиа-носцы и звездолеты. Только жару

поддавай! Теперь каждую неделю три фуры отправляю на Москву вместо одной. Гипербореи вы! Зороастрийцы! И с туйоном вышла история, — Павел поко-сился — в курсе ли я насчет туйона, а я и виду не подал. — Звонят клиенты из Си-бири, говорят: «Обижаешь, Паша! Съели пол-литра твоего абсента, сидим вокруг стола, взявшись за руки, ждем прихода, а в ответ — тишина! Халтуришь, брат? Не докладываешь?» А мужики такие — два на два… им и цистерну полыни — трын-трава… В итоге поступает заказ из Рос-сии: абсент «Медведев», двести милли-граммов туйона. Идем на рекорд!

Навстречу под колеса льется солн-це… подспудные труды весны вот-вот взорвут поверхностную сонность… в природе скрыто напряжение, как в том литовском боевике «Никто не хотел уми-рать» — на каждой заправке мерещатся лесные братья, оборотни, алкоголики…

Как в глуши такой вспыхнула подрыв-ная идея абсента? Ведь Павел тихо за-нимался импортом, возил в республику

«Обижаешь, Паша! Съели пол-литра твоего абсента, сидим вокруг стола, взявшись за руки, ждем прихода, а в ответ — тишина! Халтуришь, брат? Не докладываешь?»

фуа гра и каперсы, был для бывших одно-классников образцовым бизнесменом, а для женщин — выгодной партией:

— Все протекало правильно и скучно, можно встать и уйти с любого места, не дожидаясь занавеса.

Но тут по радио сказали: певица Бьорк где-то в чешской глубинке глотнула кустарный абсент и улетела… в турне, прихватив два литра в пластике из-под кока-колы… И где бы ни останавлива-лась Бьорк с концертом, ее абсент из-под полы встречал горячечный энтузиазм шенгенцев, изнуренных приторным, то-скующих по горечи…

Экстерном Павел развелся со второй женой, фуа гра отправил к однокласс-никам и основал завод по производству абсента: «На моем светофоре зажегся зе-леный».

Хотя какой завод? Бывшая деревенская пивная и в штате пятнадцать сельчан.

… Обзорно ходим по помещениям, заставленным коробками, бадейками,

стальными кубами для перегонки. По углам дислоцированы мешки с полы-нью. Подсобка парадиза.

— Сколько выпиваете абсента в день? — ловлю за рукав пробегающего специалиста.

— Вообще не пью. А вдруг тем, кому нужнее, не достанется?

Делаю вид, что все мне важно и инте-ресно, вникаю в процесс, по ходу обша-ривая каждый закоулок — не здесь ли кроется искомый эликсир?

— Пить будете? — обнадеживает се-кретарша. Встрепенулся — ну наконец-то началось!

— Кофе, чай? — уточняет она. — Или просто воды? Вода у нас хорошая, луч-шая в Богемии, не вода, а богемская рап-содия!

Решительно отвергнув рапсодию, на-мекаю Павлу — чего-то не хватает для полной картины… Павел после кратких сомнений отбрасывает половицу — под ней оказывается люк куда-то в подпол.

Обзорно ходим по помещениям, заставленным коробками, ба-дейками, стальными кубами для перегонки. По углам дислоциро-ваны мешки с полынью. Подсоб-ка парадиза

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

75

— Сюда я журналистов еще не пускал.— Да ну, какой я журналист! — честно

успокаиваю Павла. — Я по-другому по-воду.

Спускаемся в холодный низкий склеп… о, здесь могли бы оказаться саркофаги… предчувствие фатальной дегустации волнует кровь!.. Как много полок… сколько стеклотары… что за не-ктары сочинил новейший Парацельс?

Павел с видом алхимика оглядывает разного калибра пузыри и наконец вы-хватывает поллитровку:

— Вот на пробу. Сильно не обольщай-ся, чудес не бывает. Абсент не в бутыл-ке, а где-то здесь, — он крутит пальцем у виска. — Привезешь ребятам в Москву, такого точно еще не пробовали.

… И не попробуют! Московский гости-нец иссяк уже в Пльзене за полчаса до последней электрички на Прагу. Остал-ся один глоток, когда позвонили — но-мер не определен.

— Ты меня помнишь?

— Это единственное, что я еще не за-был. Сжег все мосты, но тот, с открытки, не сгорает.

— Давно хотела объяснить, почему я исчезаю... Раньше ты бы меня не понял, а сейчас хорошо подготовился.

— Да, — сказал я, допив последний глоток, — готов как никогда! Ты попала в самую точку.

— Пойми — тебе лучше, когда меня нет. Маячила бы перед глазами, как грачи на пашне. Ежеминутно в зоне доступа. При-мелькалась бы. А я появляюсь, только ког-да ты закрываешь глаза. Как производная твоих фантазий. Тебе же важнее то, что у тебя на уме, чем то, что на самом деле. Я твоя — как это по-русски — заноза…

— Зазноба… — Из-за меня знобит, и лихорадит…

до сих пор на творческом подъеме — все ходишь, милый, босиком, все маешься… А то бы стал нормальным человеком, как все, — и с химерическим хохотом она дала отбой.

Я оглянулся, насколько смог: привок-зальная площадь, я в плотном кольце хоккейных фанатов — вернувшиеся с выездного матча… то ли с шитом, то ли с щитом… поди их разбери… все в бело-голубых динамовских цветах, сканди-ровали: «Пыльзень! Пыльзень!»… знаме-носцами у них заметил карликов донец-ких — вот и они при деле…

Вокруг взрывались дымовые шашки, бились витрины, сыпались красные цифры с табло, останавливая время… Остальные давно разбежались, по-прятались — и, не видя других забав, кто-то из пльзеньских швырнул мне в ноги жирную петарду… Она крутилась и шипела, как змея, готовая вот-вот ис-торгнуть пламя — кремировать, испе-пелить.

— Мужик, беги! — кричали из укрытий.

Бежать? Ну нет уж, не дождетесь бегства!

Гори, гори, зеленый огонек…

Журналист Екатерина Костикова исследует еще один аспект внеземного и отправляется на поиски московских привидений, проявляя при этом мужество и героизм. Она встречает на ули-цах друзей, которые помогают ей в поисках, и внезапно теря-ет их, развенчивает мифы о призраках и создает новые.

А сами-то вы верите в привидения? — спро-сили лектора.— Конечно, нет, — ответил лектор и рас-таял в воздухе.

Правдивая история

В пятницу, тринадцатого, я свернула с

Тверской на бульвар. Ветер сбивал с ног.

В сумке — бутылка газированной воды

«Святой источник» (разливается по бла-гословению Патриархии) и карманная

Библия (одолжила у соседки). Настояще-го снаряжения охотника за привидения-ми взять было негде.

Первым делом я отправилась в Театр

имени Пушкина на Тверском бульваре.

Созданный великим Таировым Ка-мерный театр перестроили в пятиде-сятые годы. После этого здание новой

своей частью оказалось на месте клад-бища при стоящей рядом церкви Ио-анна Богослова (в самой церкви были

устроены мастерские, склад декораций

и столярный цех). Любовь к отеческим

гробам в данном случае проявилась

конкретным образом: новую сцену соо-

рудили буквально на костях. Таиров до

этого дня не дожил, но его вдова, при-ма театра Алиса Коонен, увидев безоб-разие, огорчилась страшно. Прима в

сердцах прокляла театр и скончалась.

Вот тогда и началось. То зеркало даст

трещину, то картина упадет со стены,

то исправная вроде бы люстра погаснет

сама собой. Постановки проваливались

одна за другой, народ в театр ходить

перестал, долгие годы залы оставались

практически пустыми даже во время

премьер. Разгуливавшее по коридорам

привидение Коонен сардонически по-хохатывало. Сотрудники театра перио-дически встречали приму в служебных

помещениях. Привидение терроризи-ровало театр вплоть до 1991 года. Потом

помещение освятили. Спустя пару дней

во время спектакля в зале, откуда ни

возьмись, появилась дивной красоты

тропическая бабочка. Пролетела над

головами немногочисленных зрителей,

покружилась над сценой и исчезла за

кулисами. Суеверные актеры решили,

что это душа Алисы Коонен прощалась

текст: екатерина костикова фото: orlova

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

77

Ветер сбивал с ног. В сум-ке — бутылка газирован-ной воды «Святой источ-ник» и карманная Библия. Настоящего снаряжения охотника за привидениями взять было негде

с театром. Потому что сразу после этого

случая дела в театре наладились. И те-перь Театр им. Пушкина — успешный и

посещаемый.

— А что это у вас сегодня спектаклей

нет? — спрашиваю кассиршу.

— Расписание, — говорит, — такое.

Понятное дело, пятница, тринадцатое,

какие могут быть спектакли.

— А вы на завтра билетик возьмите, —

советует кассирша, — на «Кота в сапо-гах».

Некогда мне на спектакли ходить, мне

привидения искать надо. Отправляюсь

в дом по соседству. Тверской бульвар, 17.

Когда-то этот особняк принад-лежал мадам Крекшиной. Она

была дамой со странностями.

Еще в молодости гадалка предсказала

мадам смерть ночью, в своей постели,

неприбранной. Казалось бы что такого?

Почти все умирающие в собственной по-стели делают это неприбранными, без

прически, макияжа и в исподнем. Одна-ко мадам Крекшина перестала спать по

ночам. Вместо этого веселилась напро-палую. Еженощно в ее доме происходи-ли балы, званые ужины, концерты. Так

в веселом угаре прошли восемьдесят

шесть лет жизни. И тут случилось пред-сказанное. То ли шампанское было че-ресчур холодным, то ли мадам вышла

на балкон без шали, но после очередной

вечеринки она слегла с тяжелейшей

простудой. Целый день она провела в

постели с температурой и лишь под ве-чер уснула. Наутро Крекшину нашли в

постели мертвой и неприбранной.

После смерти мадам в доме Крекши-ной частенько загорался свет в окнах,

слышались звуки музыки. Призрак ма-дам продолжал веселиться.

На втором этаже и впрямь горит свет.

Тени мелькают за задернутыми што-рами. Музыки, правда, не слышно, сте-клопакеты все-таки. Подъезд заперт. Я

постучала, нажала кнопку звонка. Клац-нул замок. Здоровый сонный охранник

объяснил мне, что это офис и никаких

Крекшиных среди сотрудников нет, а

сегодня — вообще корпоратив, и если

Молва утверждает, что в этот особняк тиран привозил хоро-шеньких девушек, которых отлав-ливал по ночам на московских улицах

,

.

.

.

,

, , .

. ,

, .

, — ,

. ,

.

, , ,

. ,

. .

-

.

.

,

.

,

. .

.

,

,

.

.

.

.

. ,

,

. ,

,

. —

. ,

. ,

,

, .

,

.

— -

.

: ,

Однажды Игумнов застал ее с посторонним мужчиной. После этого девушку никто и никогда больше не видел. Вот и стали го-ворить, что Игумнов убил измен-ницу и замуровал в стену дома

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

81безобразие, рядом с особняком паркует-ся старый лимузин. Похоже, призрак то-варища Берии прибывает к своему дому

не пешком.

Мы с господином Н. потягиваем ко-ньяк из фляги, беседуем о воздействии

кризиса на изобразительное искусство,

ждем — а вдруг появится лимузин-

призрак. Мимо проезжают машины

вполне современные и реальные.

Когда мы с господином Н. заговорили

о воздействии изобразительного искус-ства на кризис, где-то вдали послышал-ся надсадный рев и громкое пуканье мо-тора. Это обнадеживало. Современные

авто с таким звуком не передвигаются.

Мы вглядывались в темноту, стремясь

различить огни лимузина-призрака.

Страшные звуки быстро приближались,

свет фар полоснул по глазам. Госпо-дин Н. с Библией в руках бросился напе-ререз призраку. Заскрежетали тормоза.

Перед нами стоял «Москвич» — ржавый,

латаный, с заклеенным скотчем лобо-вым стеклом. Привидение советского

автопрома. За рулем вместо Берии сидел

толстый гражданин в вязаной шапке

«Адидас».

— Куда ехать? — спросил он.

— А поехали к Люсе-Ювелирше! —

воскликнул господин Н.

— Поехали! — обрадовалась я.

Люся-Ювелирша — наша добрая под-руга, дивная женщина. Живет на Твер-ской прямо напротив мэрии. Очень

гостеприимна. Великолепно готовит.

Мы с господином Н. погрузились в

автомобиль-призрак и, громыхая желе-зом, с веселым пуканьем покатили по

вечерней Москве.

Мы ехали мимо Елисеевского гастро-нома, который находится в бывшем

доме Волконских. В середине XIX века

молодые князья жили в другом доме,

а тут обитала их престарелая дальняя

родственница. Старая княгиня жила в

первом этаже, а не чердаке обоснова-лась шайка мазуриков под предводи-тельством княжеского кучера. Чтобы

выжить из дому старуху, кучер по ночам

обряжался в простыни и расхаживал

по дому, вздыхая и завывая. Кончилось

тем, что старуха обратилась в полицию.

Кучера со товарищи арестовали, после

чего вся компания была в назидание вы-порота в Тверской полицейской части.

А слухи о привидениях, обитающих

в доме Волконских, гуляли еще долго.

Даже после того, как дом купил Елисеев

и устроил тут гастроном.

Мы взяли две бутылки шато и позво-нили Ювелирше. Она и впрямь обрадо-валась.

Квартиру напротив мэрии Ювелирше

подарил бывший муж. Он был ювелир.

На самом деле она юрист.

Ужин удался на славу. Сверкали бо-калы, звенело столовое серебро, див-но пахла паста с вонголе. Говорили о

привидениях. Ювелирша вычитала

где-то, что призраки — это инфразвук,

преобразованный в зрительные об-разы. Художник Н. рассказал, что как-

то раз видел привидение слова «ж...па», поэтому инфра звук тут ни при

чем. Однажды после ссоры с женой он

проснулся в незнакомой квартире. И

пошел в туалет. Было темно. Он гля-нул под ноги и увидел, как по полу

ползет светящееся зеленым слово

«ж...па». Художник тут же позвонил

жене мириться, потому что решил, что

это знак. Но это был никакой не знак

и не белая горячка, а просто большая

черепаха. Хозяину квартиры надоело

спотыкаться об нее впотьмах, и он на-писал на панцире первое пришедшее в

голову слово. Светящейся краской.

Я в свою очередь рассказала про мусо-ровоз, обвешанный мертвыми игруш-ками, который ездит в Перово. Весь его

кузов и вся кабина снаружи украшены

вытащенными из помоек плюшевыми

мишками без ног, одноухими зайцами,

безглазыми котятами. И это пострашнее

любого привидения будет, потому что

водитель мусоровоза наверняка маньяк.

Вино было выпито. Художник Н. явно

согрелся, и его тянуло на подвиги.

— Куда дальше пойдем? — спросил он.

— Туда, — сказала я, указывая на

окно, где светилось в прожекторах зда-ние мэрии.

Возле мэрии мы решили задержаться,

чтобы посмотреть на Кота.

Черный Кот с Тверской — главная до-стопримечательность потусторонней

Москвы. Он единственный из много-численных столичных призраков зане-сен в Международный справочник при-видений. Дважды в месяц Черный Кот

выходит на Тверскую прямо из стены

дома. А потом уходит в стену соседнего

здания.

— Откуда он появится? — спросил ху-дожник Н. — Куда смотреть?

А я почем знаю? Известно только, что

Кот появляется по нечетным числам, на

нечетной стороне Тверской — от мэрии

до Музея революции. Сегодня тринадца-тое число — нечетное.

Мы час слонялись от мэрии до Му-зея революции и обратно. За это время

встречены были: ездовая лошадь, увен-чанная седоком в норковой кепке, хорек,

притороченный поводком к девице на

восьмидюймовых шпильках. И ни одно-го кота.

— Ладно, — отчаялся художник Н. —

Давай в Кремль сходим. Там этих при-зраков знаешь, сколько может быть! Ле-нин, Каплан, Юрий Гагарин…

Мой друг принялся загибать пальцы,

но я его остановила:

— Погоди, ночью нас никто в Кремль не

пустит. Да и призрак Ленина не в Крем-ле, а на Якиманке, в доме Игумнова.

— Это почему же на Якиманке? —

с недоверием в голосе воскликнул го-сподин Н.

— Потому что там Институт мозга

был, — спокойно ответила я, — который

создали специально для изучения мозга

Ленина. Его призрак там до сих пор по-является, свой мозг ищет.

— Чушь! Сказки! — вспылил госпо-дин Н. — Я бывал в доме Игумнова, нет

там никакого Ленина, там Балерина

есть!

Сейчас в доме Игумнова резиден-ция посла Франции. Моего друга ху-дожника Н. как-то пригласили туда на

модное дефиле. Художник как раз по-ссорился с женой, поэтому запомнил

лишь, что на приеме подавали фасоль

и что там были Зайцев в клет-чатой юбке, Бартенев в костю-ме Человека-Невидимки и

ногастые модельки, разгули-вающие по ковровой дорожке и демон-стрирующие наряды. Одну из моделек

мой друг запомнил лучше прочих. В

порыве страсти красотка шепнула ему,

что никакая она не модель, а балерина.

Это признание порази ло моего друга в

самое сердце, он так впечатлился, что

разъял объятия. Ибо всякий входя-щий в дом Игумнова знает о призраке

Балерины, возлюбленной купца Игум-нова, для которой теремок, собственно,

и строили. Уж не знаю, как хорошо она

танцевала, только однажды Игумнов

застал ее с посторонним мужчиной.

После этого девушку никто и никогда

больше не видел. В принципе, я вполне

допускаю, что купец мог отправить ее

домой, в деревню. Но народ не любит

простых объяснений. Народу подавай

романтику. Вот и стали говорить, что

Игумнов убил изменницу и замуровал

в стену дома, чтобы скрыть следы пре-ступления.

Сотрудницы Гознака, общежитие ко-торого было в доме Игумнова сразу по-сле революции, неоднократно видели в

коридорах стонущий призрак девушки

в белом.

Французы насчет своего привидения

высказываются обиняками. Мол, да,

есть такая легенда. Она нам нравится, и

вообще приятно иметь дом с историей.

Мы стояли с художником Н. на Твер-ской, размышляя, куда податься. Ре-шили, что податься надо в Малый Ива-новский переулок. Там в монастыре

Иоанна Предтечи больше тридцати

лет просидела в заточении наша отече-ственная Дракула-кровопийка Дарья

Салтыкова, в просторечии Салтычи-ха, с особой жестокостью загубившая

семьдесят четыре крепостные души (и

это лишь доказанные эпизоды). Даже в

заточении Салтычиха сохранила дур-ной нрав, отличалась лютой злобой и

На подступах к монастырю ветер дунул с особой силой, засвистел в проводах, застучал реклам-ными щитами, и вместе с этим откуда-то ниоткуда послышались звуки органа

,

- . , ,

. ,

,

.

.

,

.

.

,

,

, -

.

. ,

,

,

.

« .

.

— , — ,

. — .

. .

,

,

.

, -

,

. - ,

. ,

.

,

, .

.

— ,

, —

,

.

.

.

.

. .

. ,

,

.

- , .

, .

.

.

: « »

. ,

,

. , ,

: « ,

!»

,

,

.

.

, ,

- .

.

.

.

— , ? —

.

:

— ? ?

.

.

—

,

. ,

,

, .

По домам!

рассказ дмитрия глуховского рисунки: николай пророков

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

85

В этом номере культовый столичный писа-

тель Дмитрий Глуховаский, который с первого

номера неразлучен с «РП», дает свою, как и

положено, художественную интерпретацию глав-

ной темы — «Внеземное».

Специальнодля «Русского пионера»

Над крышами Грановитой палаты, над колокольней Ивана Великого, над Государственным Кремлевским дворцом

плыл легкий белый дымок. Морозный воздух пах необычно — вроде бы гарь, но сладкая, странная. Раньше ее списывали на ароматные испражнения труб «Красного Октября». Но шоко-ладную фабрику давно попилили на лофты и галереи. И поэто-му казалось, что воздух подслащивают специально, чтобы отбить какой-то другой, тревожный привкус.

Отец Мефодий, вышедший подышать за компанию с соскучившимся по куреву Зыкиным, дымок сразу приметил. Обернувшись к Зыкину, который ломал спичку за спичкой, пытаясь прикурить, он с невинным видом поинтересовался:

— Что, уже прогреваете?Зыкин ответил не сразу: сначала зачем-то протер круп-

ный значок с державным триколором на лацкане строгого пиджака, потом затянулся. Наконец кивнул.

— Проверяют исправность. От ваших, кстати, — он кив-нул на старинную, но все такую же стройную, словно Людмила Гурченко, колокольню, — тоже дым валит.

— Колокольня Ивана Великого не в собственности РПЦ, — мягко возразил отец Мефодий. — С семнадцатого года, после большого передела ваши отобрали.

— А храм Христа Спасителя? — не отставал Зыкин. — Вчера ночью ехал мимо, гул от него, как на Байконуре.

— Бдим и молимся всенощно, — отец Мефодий потупил-ся. — О спасении человеков от страшной напасти, от гнева Господня.

— А сами тем временем лыжи навострили, — Зыкин очертил окурком плавящиеся на ярком декабрьском солнце золотые кресты.

— Мы можем лишь молиться, предотвратить катастрофу не в наших силах, — печально вздохнул священник. — Это удел мирян…

— А я думал, раз речь идет о внеземном, вы как раз могли бы вмешаться, — остро глянул на него Зыкин.

— Увы, — отец Мефодий потряс головой. — Вы можете представить себе, как прискорбно нам будет расстаться с этой землей, но иного выхода нет.

— Так не осуждайте и нас, — нахмурился Зыкин. — Пойдемте внутрь, батюшка. Незачем дышать этой дрянью.

Бутафорские екатерининские гвардейцы открыли перед ними двери в неимоверных размеров бело-золотой зал, бит-ком забитый основательными гражданами в добротных костю-мах и бородатыми мужами в черных рясах. Меж них сновали учтивые официанты с тяжелыми подносами, но собравшимся, похоже, было не до еды. Зал гудел разворошенным ульем.

Тут были и люди с депутатскими значками, и министры, и чины из администрации президента. Где-то в глубине, в плотном кольце архиепископов и секретарей, негромко, но внушительно вещал патриарх. Богатыри с прозрачными завит-ками наушников и парализованными лицами протащили к выходу задержавшегося дольше положенного телеоператора.

Щелкнули и заперхали динамики, и тут же в зале воца-рилась тишина. Колонки проснулись и заговорили: негромко, довольно высоким, но очень уверенным голосом. Из-за стол-потворения Зыкину не было видно говорившего, но этот голос он не смог бы спутать ни с чьим другим:

— Уважаемые коллеги. Друзья. Как вы знаете, над Землей нависла страшная угроза. Наша радиокосмическая разведка сообщает о приближении небесного тела... — динамик зашур-шал бумажкой. — Астероида Зет-Икс 716 А. Его вес превышает три тысячи тонн, и по всем расчетам он столкнется с нашей планетой всего через две недели...

■ ■ ■

— Американские фондовые рынки открылись очеред-ным падением, — озабоченно сообщила ведущая, выглядывая из телевизора в убогую кухоньку. — Золотовалютные резервы России на этой неделе выросли на полтора миллиарда долла-ров. Во Владивостоке продолжаются спасательные работы на месте обрушения пятиэтажного дома. «АвтоВАЗ» объявил о сокращении пятисот рабочих мест… И только что мы полу-чили кадры из Кремля…

Антон Алексеевич откупился ириской от занывшей со скуки внучки и, макнув картофелину в соль, сделал погромче. Раздосадованно посмотрел на постепенно возбуждающийся чайник со свистком, подошел к эмалированной старой плите и перекрыл чайнику газ. Глянул в загаженный двор, огорожен-ный белыми блочными пятиэтажками, иссеченными такими жирными швами, будто их собирали, как Франкенштейна, из трупов разных домов.

— …Торжественный прием делегатов Вселенского собо-ра в присутствии депутатов Государственной думы и членов Совета Федерации. Уникальное событие, объединившее пер-вых лиц духовенства и первых лиц государства…

Антон Алексеевич плеснул в чашку со сколотой золотой каемкой жидкого чаю и, близоруко щурясь, подошел поближе к мерцающему экрану, зашевелил губами.

— …Обсудили выход из экономического кризи-

са, финансирование социальных программ, поддержание

здорового нравственного и психологического климата

в стране…— Ведь те же самые хари, что и тридцать лет назад, —

пробубнил Антон Алексеевич, ткнув жирным пальцем

в выпуклый экран. — Кто-то помер, конечно, кто-то подрос…

А вот этот… Как его… И вот еще. Живы курилки, — вздох-

нул он.— И в завершение выпуска — о погоде, — умиротворяю-

ще улыбнулась ему телеведущая.

■ ■ ■

В зале раздались сдержанные аплодисменты. Хлопали,

разумеется, не известию о том, что в скором времени гигант-

ская глыба протаранит Землю. Нет, просто показывали, что

тронуты неподдельным патриотизмом президента.

— Да, именно с нашей планетой, — почувствовав, что

взял верную ноту, закрепил успех говоривший. — Потому что

планета, на которой родились мы все, на которой появились

на свет наши дети, наша. И именно поэтому решение, кото-

рое я принял после совета с патриархом, далось мне так

нелегко...Из зала все расходились подавленные, погруженные

в свои мысли. Зыкин вплоть до самых последних слов прези-

дентского обращения надеялся, что будет найден другой

выход. Отец Мефодий, который понуро брел с ним рядом,

волоча полы рясы по бурым лужицам, молчал.

— Что, на юга-то не хочется? — невесело спросил у свя-

щенника депутат, кивая на солнце.

— Да уж... Прижились мы тут, чего там, — хмуро отозвал-

ся батюшка. — Да мы-то ладно... Спасемся. Паству бросать

жалко.— Мне, знаете, всегда нравилась эта ваша прямота.

Никаких экивоков, — хмыкнул Зыкин. — «Паства» ведь от

слова «пасти», так? А «пастырь» это просто «пастух», да? Стадо,

выражаясь современным языком.

— Ну да... — рассеянно кивнул отец Мефодий. — Все чест-

нее, чем электоратом звать. Они же ничего не выбирают, а уж

тем более им не попасть в избранные. А доили вы их не мень-

ше нашего, если вы на это намекаете. Только вам от них одно

нужно было, а нам другое. Богу, как говорится, Богово, а кеса-

рю — кесарево.— Вы, между прочим, тоже аборигенов не брали, — отме-

тил депутат. — Мы с ними игр хотя бы не затевали. Веками внушали,

что власть дается свыше. Что вам все неймется…

— Да ладно, батюшка. Что нам теперь-то делить? Досадно

все это просто.— А нам-то как! — всплеснул руками тот. — Ведь только-

только с вами заново договорились по-человечески, — он не

сдержал невольной улыбки, — только стали об обидах забы-

вать… За семьдесят лет накопленных. Только вера у паствы

стала крепнуть… Потоком пошла…

— И у нас потоком, — почесал голову Зыкин. — Экспорт

наладили… Электорат снова приручили, за небольшой,

в общем, процент. Эх! Да что там процент! В магазины сосиски

развези, чтобы без очередей, да йогурт подешевле. Ну и виски,

или что там они пьют, чтобы успокаиваться.

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

87

— Уже двадцать лет назад стали станции и челноки строить по всей стра-не, — возразил священ-ник. — Готовились к исхо-ду. Но надеялись на вас. На технологию. Думали, сможете отразить

— Виски, по-моему, не пьют, — с сомнением откликнул-ся отец Мефодий. — По-моему, вино пьют, хотя ручаться я бы не стал.

— Неважно… — отмахнулся депутат. — В стране процве-тание было, все себе немецкие машины напокупали, на отдых — на Сейшелы на прайват джетах… Им хорошо — и нам нормально. Качай — не хочу. Ну или дои — в вашем случае.

— Ну нет, мы еще когда вас предупреждали, что все так кончится? Уже двадцать лет назад стали станции и челноки строить по всей стране, — возразил священник. — Готовились к исходу. Но надеялись на вас. На технологию. Думали, сможе-те отразить.

— Если бы там один метеорит, — вздохнул Зыкин. — Так ведь это только флагман нескончаемой армады… Тысячи и тысячи. Угораздило же Землю оказаться на их пути. Мы уж, знаете, и так отвлекали их, как могли. Все сделали, чтобы або-ригены на них внимания не обращали, чтобы не паниковали. Постарались их другим занять. Кризис этот вот… Опять же, цены скинули. Ну и вам от него только польза была. Электорат, лишенный ресурсов, естественным образом превращается в паству. Духовное побеждает материальное, когда заканчива-ются деньги.

— Да, у нас последний год богатый выдался, — признал другой.

— Увы, все хорошее имеет свойство заканчиваться, — грустно подытожил депутат.

Выйдя из ворот Спасской башни, они зашагали к стоян-ке, где обоих под парами ожидали похожие черные авто.

— Приятный вы собеседник, батюшка. Даже странно как-то с вами прощаться, — Зыкин протянул отцу Мефодию руку.

— Вы слышали, — смиренно пожал плечами священ-ник. — Наше руководство приняло такое же решение. Полная эвакуация.

— Куда же вы теперь? Домой? На Южный Крест? — депу-тат оглянулся на вздымавшийся вдалеке мощный силуэт храма Христа Спасителя.

— Да. На наш скромный ковчег… и на юга, как вы выра-жаетесь, — перехватив зыкинский взгляд, кивнул батюшка.

Неистово загудела земля. Словно собака, вернувшая-ся с прогулки и отряхиваю-щая мокрую шерсть, затряслась, завибрировала Кутафья башня, потом разом слетела с нее шелу-ха кирпичей

— Ну а мы на Большую Медведицу, — зачем-то сказал Зыкин, будто отец Мефодий и сам этого не знал.

— Что же, — улыбнулся ему священник. — Будете в наших краях, как говорится, милости просим. Выглядеть я, сами понимаете, дома буду несколько иначе… Надеюсь, не испугаетесь каких-то там щупалец.

— А вы, я уверен, сумеете разглядеть мою душу под хити-новым панцирем, — усмехнулся депутат.

— Когда-нибудь мы обязательно встретимся, — батюшка вдруг отдал Зыкину карикатурный мушкетерский салют, и оба засмеялись.

■ ■ ■

Эвакуация началась через трое суток. Ровно в четыре ночи приторный дымок, все струившийся над Кремлем, окреп, загустел, окутал мглою Царь-Пушку и Царь-Колокол, дворцы и музеи, заполнил огромную чашу кремлевских стен до края и выплеснулся наружу.

Неистово загудела земля. Словно собака, вернувшаяся с прогулки и отряхивающая мокрую шерсть, затряслась, зави-брировала Кутафья башня, потом разом слетела с нее шелуха кирпичей и обнажился литой корпус, словно металлический, но удивительный, цвета расплавленного олова, без швов и иллюминаторов. За Кутафьей последовала Боровицкая, за ней — Арсенальная и Сенатская… Все, кроме Спасской.

Повинуясь неслышному сигналу, корабль, скрывавший-ся в первой башне, похожий не на ракету даже, а на поставлен-ный на попа цеппелин, вырвался из асфальта, из брусчатки и бесшумно ушел в небо. Стартовали следом за ним и осталь-ные башни, делая кремлевскую стену похожей на старческую беззубую челюсть.

И тут город накрыл невообразимый рев. Горделиво, неспеш-но высвобождаясь из-под бетонных плит, стряхивая штукатурку и позолоту, над Москвой поднималось циклопических размеров судно, не линкор даже, а нечто доселе невиданное. Взлетал храм Христа Спасителя. За ним, пропустив титана вперед, выстрели-ли десятки небольших спасательных челноков, упрятанных в часовнях и монастырях, в церквях всех мастей.

Через четверть часа столицу было не узнать: город словно повторил судьбу Дрездена. Незыблемыми оставались лишь Спасская башня и колокольня Ивана Великого. На полпути между ними, одинокие, застыли две фигурки.

— Простите, если что не так, — сказал президент. — Я пойму вас, если вы все еще держите на нас зло за ту историю с Никоном и за тридцать седьмой…

— Ну что вы… Быльем поросло, — улыбнулся в бороду патриарх. — Ведь в конце концов мы неплохо сработались.

Улыбаясь друг другу тепло и не вполне искренне, как Сталин и Рузвельт в Ялте, они распрощались. Президент ныр-нул в боковую дверцу Спасской башни, патриарх поднялся по ажурной лесенке в древнюю колокольню.

Еще миг — и две ярчайшие звезды метнулись ввысь, теряясь среди других звезд.

памятка

Как добыть огонь с помощью презервативаЕсли в багажнике твоего автомобиля не оказалось анти-фриза и марганцовки, пошарь в бардачке, найди презерва-тив. Залей в него воды и крепко завяжи. Используй презер-ватив с водой в качестве линзы, а в качестве трута – сухую траву, листья, ветошь. Лучи солнца, преломлен-ные линзой, быстро воспламенят трут.

Как добыть огонь

с помощью антифриза и марганцовкиЕсли машина сломалась на проселочной дороге и у тебя нет спичек, чтобы развести костер, найди в багажнике антифриз, а в аптечке – марганцовку. Высыпь чайную ложку марганцовки на клок газеты, капни две-три капли антифриза и скомкай. Через пару минут она вспыхнет.

Как добыть огонь

с помощью мобильного телефонаЕсли у тебя под рукой не оказалось антифриза, марган-цовки, презерватива, скомкай фольгу из-под шоколадки и полей ее бензином. Поднеси мобильный телефон к фольге на расстояние пять-восемь и начни играть в игру, зало-женную в телефоне. Через пару минут бензин вспыхнет.

Как добыть огонь с помощью банки пиваЕсли у тебя нет антифриза, марганцовки и ты не пользу-ешься презервативами, возьми банку пива и отшлифуй вогнутое донышко банки до блеска. В твоей машине вряд ли окажется паста ГОИ, поэтому для шлифовки восполь-зуйся куском шоколада и грубой тряпкой. Направь банку таким образом, чтобы лучи солнца, преломленные донышком, сфокусировать на трут.

текст: дмитрий филимонов рисунки: анна всесвятская

91

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

Такого не было еще, чтоб целый «Фотоувеличитель» был отдан одному фотографу. Но Олег Михеев (читайте про него в этом номере на стр.16) – случай исключитель-ный. Мы специально не стали подписывать имена звезд, которых он снимал. Некоторых даже не узнать, напри-мер Диту фон Тиз без ее традиционного корсета. Но она, как и многие, доверилась настоящему профессионалу. Доверимся и мы.

93

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

95

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

алексей к

опте

в/ф

ото

сою

з

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

97

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

99

конста

нтин с

алом

атин/ a

gency.

photo

gra

pher.ru

101

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

Всегда готов

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

105

четвертая четверть

Урок мужества. Случай турбулентности. Мордобой в небесах. Урок географии. Рахат-норахат. Наш человек в Тегеране.

инга

аксенова

Очень трудно давать отпор злоумыш-ленникам на большой высоте. Этому ни-где не учат. Ну в «Альфе», может… Да и то учат с помощью макетов на земле. А ведь там, в стратосферах, на почти кос-мических высотах, организм ведет себя совершенно иначе — причудливей, что ли, непредсказуемей. Любой организм, самый, казалось бы, стандартный и при-митивный.

Ладно, к делу. К фактам. История эта стоит особняком, потому что из-за экзо-тических обстоятельств за ее успешный финал лично я бы не поручился. Редкий, конечно случай, но и высота немалая.

Это был, короче говоря, заурядный рейс — в Арабские Эмираты. Неказистый Ил-62, перекошенные ранним подъемом лица пассажиров — чартер вылетал в 8.17, как сейчас помню. Обычный набор: семейные пары, семейные пары с деть-

ми, несемейные пары, десяток теток с непрокрашенными корнями волос — и все бы ничего. Но на шереметьевских антресолях в славном вип-баре к этому же полету усердно готовились два граж-данина Москвы. Зачем я оказался на антресолях с моей-то трезвостью? А сло-мались соковыжималки в двух нижних барах, и надежда была только на особо важный бар — моя знакомая, которой я решился показать пустыни и оазисы, с утра капризничала, отказывалась даже пить ритуальный кофе в «Шамроке». Только фреш. Так вот, я на ребят сразу обратил внимание — два вагона здоро-вья, живые, дерзкие. Пьют не первый день — значит, неадекват придется как раз на рейс. Я, конечно, сгущал краски, но реальная опасность исходила имен-но от этих двоих, а даже не от экипажа чартера.

Отрываясь от земли, иные становятся беззащитными, а неко-торые, наоборот, недакватными: сегодня Николай Фохт посвя-тит урок мужества правильному поведению в воздухе, на борту самолета. Речь пойдет о выявлении, пресечении и обезврежи-вании угрозы любой ценой, даже если для победы потребуется пожертвовать своей спутницей.

текст: николай фохт рисунки: анна всесвятская

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

107

евге

ний у

мнов/ф

ото

сою

з

На посадке я убедился, что предчув-ствия меня не обманут. Ребята держа-лись в хвосте очереди и молча, с нехоро-шей ухмылкой рассматривали участни-ков перелета.

Места им достались тоже в хвосте са-лона.

Собственно, с этого момента я стал готовиться к экстремальному развитию событий. Во-первых, я снял с сумки ре-мень, который через плечо, положил его в карман: им можно достаточно быстро зафиксировать одного нарушителя. Ког-да принесли завтрак, собрал пакетики с солью, перцем и сахаром (у своей спут-ницы тоже взял — но она не притрону-лась к еде, бедняжка, только сок апель-синовый смогла пригубить), положив их в другой карман: пригодятся, чтобы дезориентировать нарушителей поле-та, бросить им специи прямо в глаза.

Пластмассовые ножи-вилки заготавли-вать не стал — баловство, скорее сам по-калечишься, чем нанесешь кому-нибудь урон.

Собственно, чего я ждал? Моя вер-сия была следующая. После первого завтрака предложат алкоголь, а потом еще и из duty free. Двухдневный запой наберет обороты как раз на высоте де-вяти с половиной тысяч метров где-то над Средиземным морем. Будут гром-кие нецензурные крики, ребята будут хватать за ляжки бортпроводниц и ста-

вить подножки всем, кто за-хочет в туалет, не разбирая

пола и возраста. Конечно, воз-никнет потасовка. Совершенно очевидно, что состоится она именно в хвосте. Туда сбегутся не только женщины, которые, разумеется, заскучают за два с половиной часа дороги, но и,

не исключено, мужики — ну, по глупо-сти. Я спрогнозировал свалку из 15–20 пассажиров — а это уже серьезно, это неслабый дисбаланс. Плюс турбулент-ность и гроза, которую как раз обещал мне «Гугл» над Средиземным морем. Каждый летчик, даже любитель, ска-жет вам, что если во время турбулент-ности судно теряет устойчивость, если возникает дисбаланс, в частности меж-ду носовой и хвостовой частью, самолет может ухнуть в воздушную яму, воз-

...Будут громкие не-цензурные крики, ребята будут хватать за ляжки бортпроводниц и ставить подножки всем, кто захо-чет в туалет, не разбирая пола и возраста. Конечно, возникнет потасовка...

Повторим урок

Перед полетом необходимо выяснить состав экипажа, эксплуатационные данные воздушного судна.

Узнать прогноз погоды на штатной высоте полета, на всем его протяжении.

В аэропорту лучше не пить. Внимательно ознакомиться со всеми пассажирами — это удобно сделать перед посадкой.

Во время полета быть готовым к любым неожиданностям на борту.

Никогда не знакомиться с родителями девушки непосредственно перед путешествием. Столько проблем потом...

никшую в результате разности атмос-ферного давления близких воздушных областей (ну не только из-за разности давления, там роль играет и влаж-ность, и температура воздуха, даже его плотность, но давление — решающий фактор). Накануне я, как всегда, доста-точно подробно изучил все обстоятель-ства нашего полета — состав экипажа (если честно, я бы советовал обращать внимание на позицию второго пилота — командир всегда опытный, брендо-вый для авиакомпании человек, а вот по уровню второго пилота можно без-ошибочно вычислить общее состояние дел в данном авиахозяйстве). Но не это меня насторожило — возраст самолета! Срок его эксплуатации заканчивался через три года — лично для меня это недостаточный запас прочности — хотя формально все выглядело о’кей.

Понятно, что старый самолет, попав-ший в воздушную яму во время грозы над Средиземным морем, — это уже се-рьезная угроза. В мои планы не входили такие риски, я обещал родителям вернуть их дочь в срок и с привесом два кг — надо было действовать мягко, но решительно. И не выжидать в удобном кресле в лучах обманчивого стратосферного солнца.

Мой план был прост и эффективен. Я поднялся и направился в хвост — как бы в туалет. Рядом с опасной пароч-кой — одно кресло для бортпровод-ника и свободное пространство. Это место моей засады. До турбулентно-сти 10–15 минут. Разумеется, именно тогда люди потянутся к сортирам, а подонки активизируются. Я решил по-гасить агрессию в зародыше: первый же матюшок — левый в челюсть тому, что потрезвее, белобрысому. Имен-но в челюсть эффективно, боли они в этом состоянии не чувствуют, а резкий прямой в подбородок дезориентирует секунд на пятнадцать. Этого времени хватит для второго удара второму, лы-соватому. Потом ремешком от сумки и своим ремнем от брюк фиксирую их руки к подлокотникам кресла, прошу помощи впереди сидящих пассажиров, откидываю на полную их спинки, сам блокирую хулиганов сбоку. До посадки останется минут сорок пять — ничего, потерплю.

...Когда я добрался до своей позиции, парочка еще спала. Тихо, без лишних звуков, аккуратно, можно сказать. Я по-смотрел на часы — до турбулентности оставалось три минуты.

Через двадцать минут очень захоте-лось в клозет. Я, конечно, не мог поки-нуть засадного места, зато пассажиры, прямо по моему плану, как подорванные туда рвались. Но вот что резко расходи-лось с моим сценарием, так это поведе-ние хулиганов. Они не просыпались. Они пропустили даже обед и разнос оче-редного транша алкоголя.

Они так и не проснулись, кстати, до посадки. Разбудил их я — изобразил улыбку, сквозь зубы прошипел: «Все на свете проспите, путешественники». Моя девочка обиделась, она думала, что я в кабине экипажа болтал все это время со стюардессой.

Помирились мы только вечером, в ванной.

С ребятами мы теми, конечно, повстре-чались еще… Короче, жили мы в одном отеле, а однажды я не рассчитал с «бурбо-ном», ну и решил поговорить по-польски с музыкантками ресторана. А у тех обна-ружились польские же продюсеры. Витя и Артур, ну ребята эти, помогли, замяли инцидент с продюсерами. Они вообще оказались из какого-то спецподразделе-ния по борьбе с наркотиками. Мы еще потом в Москве встречались пару раз, обменивались фотками.

Еще на родине малодушно выпив бутылку рома, я вялый полез в самолет. В Баку, околачиваясь в сувенирной лавке транзит-ного зала, интересовался какими-то тюбетейками. В аэропорту Хомейни мне с трудом удалось заполнить нужные бумажки и улыбнуться пограничнику. Таксист привез в город уже ночью и не смог с ходу найти гостиницу. Периодически на родном фарси усатый мужчина задавал мне разные вопросы, часто употребляя слово «рахат».

— Рахат, рахат, — повторял я как попугай, потому что слово это очень понравилось. Позже в номере, устроившись, уже во сне я покупал где-то сладкие пончики, отчаянно торгуясь, на-зывая их рахатом.

Утром первым делом я увидел дрянной крашенный белой краской шкаф, подпирающий своим деревянным телом дверь в соседнюю комнату. Там кто-то копошился. Обстановка напо-минала больничную палату, поскольку в номере, за исклю-чением зеленого ковролина, все было белого цвета. Смежная

Фотограф Тимофей Изотов воспользовался двухнедельной визой, которую охотно дают всем желающим русским путеше-ственникам в аэропорту имама Хомейни, и вышел в город, кото-рый одним названием наводит ужас на всю западную цивили-зацию: Тегеран. Там он из исследователя быстро превращается в достопримечательность, чуть не погибает под мотоциклом, попадает в лапы спецслужб, но в итоге становится первым рус-ским клиентом иранской девушки Саиде. Полносильный, бес-компромиссный урок географии.

текст и фото: тимофей изотов

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

111

комната оказалась молельней. В молельне на стене висел пор-трет Хомейни, на ковре по углам стояли два кресла, и человек в носках, устроившись удобно на коленях посреди комнаты, ут-кнулся лбом в маленький круглый камешек, лежащий на полу. За молельной комнатой находился мой персональный душ. Об этом мне говорил ночью портье, выдавая ключи.

Сегодня пятница, выходной день, я вышел на улицу. Сразу случилось два мелких события — меня чуть не задавил мото-циклист, который гнал прямо по тротуару, и прохожий, кото-рый издалека, отчаянно замахав руками, вдруг завопил: «При-вет мистер, добро пожаловать в Тегеран!»

Камень улицы Энгелабе Эслами был завален мелким мусо-ром, небо было чистое, вдали виднелись сухие горы. Я достал фотоаппарат и пошел искать чайхану. Но чайхану я не нашел. Крутясь битый час черт знает где, томимый жаждой, прибился к заведению, где разливали напитки.

АлиСахарная вода, холодная, с мелкими семечками на дне, мороженое с морковным соком, пиво нуле-вое.

— Мне два нуля. Мерси. Баварию, пожалуйста, лимонную, трубочку не надо. Сколько? Я же гово-рю: два нуля.

Тут был даже столик, точнее три столика и сту-лья. За последним сидел дядя с барсеткой, просто в рубашке и просто в брюках. Сейчас, наверное, уже двенадцать, я бродил по городу всего часа полтора. За это время в разных местах прохожие девять раз спрашивали меня, от-

куда я тут взялся. Этот с барсеткой стал десятым. Он так неза-тейливо подошел и, уже зная, что я шурави (советский), крайне вежливо поинтересовался, нравится ли мне здесь, путая рус-ские слова. Оказалось, что зовут его Али. Али перс, не мест-ный, но учился в Тегеране. Приехал на побывку из-под Екате-ринбурга, где у него (у них) своя лесопилка и вообще бизнес. Я ему говорю:

— Али, где здесь можно поесть?На площади Фирдоуси (народный поэт) стоит памятник.

Вокруг газон, вокруг газона круговое движение транспорта, медленное, плавно переходящее в пробку. На самом газоне

сооружен бассейн. Памятник мелкий и невзрачный. Рядом с ним в чаду и гари, но на травке отдыхала горстка горожан. Мы стояли возле местной имитации «Макдоналдса». Часть тротуа-ра была разобрана, остальная завалена припаркованными мо-тоциклами.

— Здесь неподалеку за углом, если вам рахат (удобно), — ска-зал Али, игнорируя «Макдоналдс».

Действительно рядом, почти во дворе, обнаружилась дверь в подвал. У входа прямо на земле лежала стопка брикетов пище-вого льда. В подвале простая, мужицкая чайхана. Три черно-бровых потертых перса пили в углу чай и курили кальян. Один из них, заросший щетиной, пил чай вприкуску, пользуясь блюдцем. На стене висел портрет имама Хоссейна и газовый светильник в виде бра. Мой новый знакомый опять поинтере-совался, удобно ли мне. Мне оказалось рахат. Тогда Али

смело заказал два дизи и чай, я потребовал пива. Принесли два алюминиевых горшка, набитых картошкой, мясом, жирным бульоном и горохом. Это добро надо было вытряхнуть в пустую миску, растолочь толкушкой, набросать туда кусков лепешки и съесть как можно спокойнее, заедая сырым луком. В этом под-вале за обедом я узнал о городе следующее: платан — главное дерево, старая улица Вали Аср тянется от вокзала на 18 км к северу и делит город пополам, сине-желтый ящик для подая-ний похож на почтовый, в городе нет однокомнатных квартир, каждый дом имеет свою котельную. Шантаж — распростра-ненное преступление, хрустальные люстры, светильники, серебряная посуда — важная часть интерьера, метро строили

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

113китайцы. Ко всему прочему, лимон важнее перца, писсуаров в туалетах нет, вода в кранах чистая, все хорошее построено при шахе Пехлеви, огурец считается фруктом, а на дворе 1358 год и холера иногда навещает город. Али еще хлебнул чайку, хруст-нул сахарком и предложил сходить на пятничную молитву в университет.

— Если вам, конечно, рахат, — уточнил он.Пятничная молитва — это единственное, о чем я имел неко-

торое представление. Толпа шиитов, боготворящих всех има-мов, собирается на торжественную молитву, куда приходят ре-лигиозные авторитеты и читают проповеди. Это мероприятие напоминает политинформацию, где присутствующим подроб-но объясняется, кто враг, а кто друг, товарищ и брат. Чтобы не обидеть Али, я согласился. Мы пришли к главно-

му входу университета. Большое количество не шибко возвы-шенных натур сновало туда-сюда. В основном сюда. Мероприя-тие подходило к концу, народ потихоньку расходился.

— Эх, опоздали, — расстроился Али.— Ну ничего, — стал я успокаивать нового знакомца, фото-

графируя полицейского, завернутого в красную парадную лен-ту. Ох, не надо было мне этого делать. Потому что в этот момент ко мне подошел неприятного вида толстяк и очень деликатно отобрал у меня камеру, жестом предлагая пройти к ближайше-му автобусу. В общем, нас с Али замели органы.

В автобус меня сразу не пустили, толстяк куда-то смылся, не-подалеку болталось несколько человек, нервно покуривая.

— Наверное, тоже фотографы, — шевельнулась здравая

мысль. Мы ждали какого-то начальника, но тот все не шел. Солнце пекло. Голова гудела. Али торопился к своему другу, которого тоже звали Али. В автобусе сидело несколько человек и старик с седой бородой. Али его умолял:

— Вы поймите, мне надо идти, я тороплюсь, а мой знакомый не знает языка, как он будет отвечать на ваши вопросы?

— Я сегодня утром уже ел язык, бараний, — пошутил как мог старикашка. Вид у него был добрый, но было ясно, что это бес-сердечный чиновник. Начальник наконец пришел и сразу стал задавать конкретные вопросы, параллельно рассматривая мое творчество через новенький монитор фотоаппарата. Тут я с удивлением обнаружил, что сегодня утром я успел сфотогра-фировать человека, который роется в помойке, полицейских,

хватающих на улице каких-то подростков, и объедки нашего дизи в чайхане.

— Какова цель вашего визита? — поинтересовался чекист.— Я турист, — и я зачем-то добавил: — Турист из России.— На туриста вы не похожи, — сухо заметил начальник.Потом Али долго трепал что-то чекисту, потом мы вышли

из автобуса, пошли в сторону университетских ворот, где еще бродили люди в штатском. Мой фотоаппарат ходил по рукам, сделал несколько кругов и зигзагов, пока опять не оказался в руках того самого толстяка. Толстяк пожал мне руку, с сияю-щим лицом вернул технику и тут же куда-то смылся. Карта па-мяти в целых восемь гигабайт отсутствовала.

— В субботу принесут в гостиницу, — сказал Али. — Если вам рахат, пойдемте отсюда.

— Послушай, Али, а что, у вас по утрам едят бараньи язы-ки? — задал я глупый вопрос, прибавляя шаг.

— Да, всю ночь варят бараньи глаза, языки, ноги, мозги. По-том бросают в котел еще маргарин и едят в самую рань. Народ-ный завтрак.

Мне стало плохо.Остаток дня, оказывая посильную помощь, я провел в скром-

ном офисе у Али и директора Надера за составлением дело-вого письма русским компаньонам. Пока Надер приклеивал к замусоленной клавиатуре бумажную кириллицу, я перево-дил текст. Из текста следовало, что русская сторона никак не может получить деньги за бывший в употреблении тепловоз у фирмы-покупателя, поскольку у директора случился сердеч-ный приступ, а счета арестованы. Фирма Надера извиняется и просит отсрочку. Когда я уходил, от потолка в коридоре от-валился кусок штукатурки, а Надер, пожимая руку, предлагал сотрудничество:

— Вы находите строительные б/у краны, а мы их тут толка-ем — хороший бизнес, хорошие деньги.

РезаНа сайте «Серфинг по койкам» я нашел телефон молодого че-ловека по имени Реза. Там была его фотография. Он сидел на совсем маленьком мопеде и махал рукой в знак приветствия. Веселый такой, добрый с виду парень. Мы списались, я взял координаты и обещал позвонить, когда буду в городе. Я позво-нил в обед. Реза оказался на месте. Мы встретились на площа-ди Фирдоуси (удобное место).

Реза мне сразу не понравился. Бывает такое, появился в про-странстве человек и давай действовать на нервы, а чем — сразу и не понятно. На перса не похож (персы почти все красавцы), жилет напялил рыбацкий — дурацкий, и вообще невзрачный вид и на ногах голубые кроссовки. За первый день пребыва-ния в городе я усвоил два очевидных факта. Первое — люди здесь все как один вежливые и обходительные; второе — очень много красивых горожан обоего пола (после Москвы это сразу бросается в глаза).

— Однако привет, Реза.Реза улыбнулся, я же по северной привычке еле выдавил

улыбку.— Знаешь, тут как-то шумно. Это облако мотоциклов, они

здесь все четырехтактные, тарахтят, и выхлоп чудовищный. Может, где-нибудь присядем, там, где рахат, — озираясь по сто-ронам в надежде увидеть что-нибудь похожее на сквер и ска-мейки, предложил я.

— Нет проблем, — сказал Реза и поволок меня куда-то вдаль прямыми переулками и улицами, где повсеместно велись строительные работы. Там и сям попадались выдернутые с корнем из тротуара телефонные будки. Они грустно прислоня-лись к стенам домов, бесстыже выставив напоказ свои прово-да и кабели. Было непонятно, то ли их выкинут, то ли вставят обратно. Прохожие женского пола, придерживая зубами свои

черные хиджабы, собирали пыль, которая летела от отбойных молотков. Наконец мы пришли к месту, слегка напоминавше-му сквер. Но сквер был завешен по периметру синей техниче-ской пленкой, и Реза, разведя руками, сказал:

— Еще вчера я здесь сидел и пил чай.— Ладно, пойдем в чайхану, — предложил я.В Тегеране трудно найти скамейку и тихое место. Парков

немного, особенно в центре. Рестораны, кажется, не в почете. Приезжему непросто найти место, куда можно приткнуться. Особенно слабонервные туристы норовят сесть на бордюрный камень под ноги мотоциклистам и расплакаться.

Мы расположились в старой чайхане, спрятанной, как здесь водится, в подвал. Реза, фотограф-диссидент, заказал кальян и чай и сразу стал рассказывать о том, как здесь все плохо.

— Вот сам посуди, свободному человеку с нормальной по-тенцией, который чувствует себя гражданином мира, некуда пойти и удовлетворить ее, девушкам нужен брак.

— А проститутки как? — начал было я тему, но собеседник посмотрел на меня укоризненно.

— Проститутки норахат, — отрезал Реза и продолжал: — Здесь все притворяются, что верят в бога. Живут по законам, навязанным аятоллой. Ничего нельзя. Нельзя танцевать, пить спиртное, публично веселиться, гулять по улице с девушкой. У нас даже футбольные болельщики смотрят по монитору на ули-це матч молча. Интернет имеет ограничение на скорость для выделенных линий, чтобы получить скорость выше лимита, требуется отдельное разрешение. Общение с полицией нравов крайне унизительная процедура. Приходится извиняться, смо-треть в пол, плакать, врать. Лицемерие — норма жизни. — Реза разошелся: — Представляешь? Позакрывали все музыкальные школы, а собаки у них, видите ли, грязные животные.

— Послушай, Реза, а ты откуда родом?— Из Ахваза, у меня папа всю жизнь в морфлоте торговом.

А мама турчанка. Вообще я наполовину араб.Бросив деревянную палочку с кристаллами сахара в чайную

рюмку, я достал сигарету. В наш подвал с улицы забрела чума-зая девочка с ржавой консервной банкой на проволоке. Из бан-ки валил дым.

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

115

Попрошайка, обойдя несколько ковров (столов), подошла к нам за монетой. Задымив весь наш угол и получив несколько риалов, девочка смылась. Курить расхотелось.

— Это эсфанд. Сухой овощ в банке дымит, работает, — по-яснил Реза.

— На кого?— Скорее против. Против сглаза. Теперь нас не сглазят.— Послушай, Реза, а что тебе тут особенно не нравится?— Мне не нравится, что на государственную службу в стране

попадают благодаря родственным связям и показной религи-озности. Но это все ерунда, главное, трудно с девушками, им всем надо замуж.

После чайханы я пошел в гости к Резе. Проходя мимо мага-зина женской одежды, он остановился возле витрины, снял с головы кепку, скомкал в руке и ткнул этой кепкой в стекло:

— Вот полюбуйся, у них нет даже головы.

На витрине красовалось целых пять безголовых манекенов в черных платьях.

Квартира, в которой проживал диссидент, произвела на меня глубокое впечатление. Она состояла из двух небольших комнат с белыми стенами. Окна в комнатах наполовину заклеены газе-

тами. Если выглянуть через любое из них во двор, можно обна-ружить груду строительного мусора. В дальней комнате, кото-рая была спальней, на полу лежал матрасик толщиной с палец. Рядом с матрасиком DVD-проигрыватель и термос. Еще несколь-ко книжек, альбомов, блокнотов и рюкзак. В соседней комнате на полу валялся платок. И это все. То есть буквально все.

— И что, ты здесь живешь?— Живу. Это квартира друга. Он сейчас в отъезде. Вот смо-

три, это альбом моих фотографий. У меня вообще два альбома, один вот этот, с фотографиями мечетей. Его я показываю мул-лам, когда путешествую по стране. Они говорят, что это богоу-годное дело, и устраивают мне бесплатный ночлег и кормежку. А этот для творчества.

Я заглянул во второй альбом и понял, что он состоит из фото-графий различных цветов (от фиалок до хризантем), снятых крупным планом.

— А вообще я скоро уезжаю на Украину, — вдруг брякнул Реза.— На Украину? Зачем?— Там свобода.Расставшись с Резой, я поехал в гостиницу на метро. В го-

лове выстраивалась логичная цепь рассуждений. Иранцы живут традицией. В том числе традицией религиозной.

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

117Большая часть населения, как водится, необразованна. Жи-тейская и мусульманская традиция предполагает заботу о семье. Семью надо кормить, а детей растить. Страна, как и весь арабский мир, состоит из пустынь. В пустынях пло-хо растет еда, зато отлично плодятся люди. В древности ни-

кто тебе не подгонял оперативно питание и воду,

даже за деньги, которых могло и не быть. Поэтому чтобы не расплодились беспризорники, ввели строгий запрет на до-брачные связи. А наш прогрессивный друг Реза в двадцать первом веке страдает.

СаидеХозяин заведения, напоминающего пиццерию, рядом с оте-лем, где я остановился, стал меня узнавать уже на второй день. Каждый раз, когда я появляюсь в дверях, он достает из холо-дильника три бутылки Istak. Наверное, это самое приличное фруктовое пиво для взрослых крепких персов, которое здесь варят. Сегодня мне досталось ежевичное. В соседней с пиц-церией лавке торговали мобильными телефонами и SIM-картами. Карта стоит недорого, но связь никуда не годится. Я купил карту, подключился и стал звонить. В пиццерии при-ем оказался лучше. Сегодня мне пришла в голову простая и естественная мысль связаться с турфирмой и заказать русско-говорящего гида. В турфирме сделали вид, что гидов у них за-вались, русскоговорящих вообще море, сейчас, мол, подберем и дадим телефончик. Телефон я узнал поздним вечером. На другом конце радиосигнала обнаружился милый девичий го-

лосок. Он мне сообщил, что экскурсия начнется завтра утром в 11.00. Гидом оказалась молодая девушка по имени Саиде. Я понял это с трудом. На другой день, когда экскурсия началась, я стал с трудом понимать вообще все, что она говорит. Русский она знала плохо и отвечала на вопросы односложно. Но по-том понимание как-то наладилось. Мы встретились в холле

гостиницы. Саиде выглядела так, как полагается выглядеть в Иране студентам. Светлые кеды, синие джинсы, серое при-таленное платье ниже колен, глухое и закрытое, на голове черный платок. По правде говоря, я растерялся: а что если мы вот так пойдем по городу, мило беседуя, и нас схватят на том основании, что мы не муж и жена? Потом начнут пытать и в конце закидают камнями.

— Мне кажется, будет удобно начинать с Большого базара. Это историческое место, — предложила гид.

— Да-да, Саиде, расскажи мне про базар.— Вы знаете, Тимофей, на этом базаре продают самые луч-

шие ковры.— Вот как?За базаром последовал Археологический музей. В музее, в

одном из трех залов (кажется, в среднем), находился выдающий-ся экспонат. Мумия человека, упавшего в соленое озеро еще во времена Александра Македонского. Под стеклянным колпаком утопленник лежал в разобранном виде. Особенное впечатление производил сапог, из которого торчала нога, точнее кость ноги. В музее я решил сделать своему гиду предложение:

— Послушай, Саиде, пойдем в чайхану пообедаем.

Саиде, девушка скромная и стеснительная, позвонила брату и сообщила, что идет с белым туристом обедать.

— Послушай, Саиде, я весь день хотел у тебя спросить, почему нас не хватает полиция, ведь мы не муж и жена, а ходим вместе.

Саиде удивилась: — Ну мы же не обнимаемся, за руку не держимся, и вообще

вы ведь турист.

— Да? А на днях мне сказали, что я на туриста не похож.— Кто?— Да в общем, серьезные были с виду люди, — не стал я вда-

ваться в подробности.Тут опять позвонил брат. Я заказал кофе. Надо сказать, в Те-

геране далеко не везде его можно выпить. Еще не так давно здесь кофейным отваром красили волосы. А в глухих дерев-нях красят до сих пор. За соседним столиком сидела моло-дежь, человек пять. У всех пятерых, включая парней, были заклеены носы. Там, где должна быть горбинка, красовался белый медицинский пластырь. Заклеенные пили морковный

сок с мороженым. Их оранжевые кружки быстро пустели. Я вспомнил, что вчера заляпанные пластырем носы попада-лись мне везде — в парке, в туалете, на улице, в автобусах и метро.

— У нас сейчас все заботятся о своем внешнем виде, — про-комментировала Саиде мой вопрос, когда закончила разговор с братом. — Операцию делают даже стоматологи, — добавила она. — Им зубы лечить, а они носы равняют.

В шестом часу возле метро, уже расставаясь, я задал Саиде последний вопрос:

— Много ли русских туристов попадалось тебе как гиду?— Вы первый.— А давно ли ты работаешь гидом?— Недавно, — гордо сообщила застенчивая Саиде, — сегод-

ня первый раз.

Вечером следующего дня кровать в моем номере была завалена банкнотами. Укладывая рядами риалы с портретом Хомейни, я пытался насчитать два миллиона, что-бы заплатить за гостиницу. В глазах рябило от портретов и ну-лей. Когда на кровати не стало хватать места, в номер позвонил портье:

— Если вам удобно, спуститесь, пожалуйста, вниз. К вам пришли.

Внизу оказался толстяк из органов. Он вернул мне пустую карту, улыбнулся, пожал руку и молча ушел.

— Друг, — обратился я к портье, — если вам рахат, вызовите мне такси до аэропорта.

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

119

группа продленного дня

инга

аксенова

Завхоз. Михаил Куснирович про физиков, лириков, отцов и детей. Горнист. Пивная гамма. Денис Мацуев о своем источнике вдохновения. Пионервожатая. Духи прошлого. Анна Николаева о пользе семейных тайн. Гардеробщик. Молния в штанах.

Антонио Маррас про Маяковского. Буфетчица. Родные раки. Маргарита Симоньян о главном разочаровании жизни. Дежурный по столовой. Пережуем кризис. Мирослав Мельник о вреде аппетита. Следопыт. Он распустился. Никита

Космин о большом туманном. Правофланговая. Героиновые зимы Тины К. Тина Канделаки вспоминает приход любви. Библиотекарь. Не убий. Наталия Осс о своем романе про Тину Канделаки.

группа продленного дня продленного дня группа

Я про это не писал вот уже

почти пять лет.

Прямо скажем, я за эти пять лет

вообще о многом не писал, а уж

об «этом» тем более.

Итак, с той единственной за-

метки в «Коммерсантъ Weekend»

про взаимоотношения поколе-

ний на примере собственного

сына, собственно меня и грече-

ского школьного лагеря прошли

годы.

Я все молчал. Ни строчки. Ни

полстрочки.

И все не потому, что только

работа-работа-работа, но и пото-

му, что потребовалась целая пя-

тилетка, чтобы количественные

изменения стали переходить

в качественные: то есть возраст,

рост, вес и пионербол теле-

портировались в бас, рыжую

бородку, еще более серьезный

вес и SMS-ки — у него; и в ГУМ,

седую бородку, стабильно

серьезный вес и заметки в «Рус-

ский пионер» (и BoscoMagazine

тоже) — у меня. А это, я вам

скажу, немалые перемены.

Но все по порядку.

В девятом классе надо учиться.

Это аксиома! (наверное). Это

теперь я уяснил (во всяком

случае так говорю сыну Илье

постоянно). Аксиома становится

особенно яркой, когда наша

мама Катя, видимо, зная и при-

меняя ее с детства, уж больно

уверенно и настоятельно про

такой подход напоминает нам

с Ильей зычным, возбужден-

ным и красивым голосом перед

ежедневным выходом в школу

ранним московским утром.

Такой небольшой ритуал: 8:15

утра. Мы собираемся. Уже

в коридоре. Я забываю телефон

и возвращаюсь; Илья надевает

не те кроссовки; Катя долго

громко дает советы и пророче-

ства, что из нас выйдет с таким

отношением к жизни, не упуская

и рекомендации по образо-

вательному процессу. Все эти

годы я несмело сдерживаюсь от

вопроса — просьбы — «А можно

ли не с утра?» Слишком хорошо

я помню, что именно так

регулярно спрашивал мой папа

у моей мамы в аналогичной

ситуации и ответа, мягко ска-

жем, не находил. Тем более что

Катя права всегда (но это уже

другая аксиома, ведь мама-то,

оказалось, тоже права, раз так

запомнилось).

В общем, мы уже в лифте,

и впереди нерушимо традицион-

ные девять минут в машине до

школы. Вдвоем. И ежедневно

мы выбираем тактику. На страте-

гию нет времени и знаний. «Мы»

— потому что уверен, что про-

цесс идет в двух направлениях,

и я совсем не всегда ведущий.

Так вот: если где-то еще в ше-

стом классе аксиомы срабатыва-

ют, то к девятому душа требует

теоремы и подоказательнее.

А уж «от обратного» побаловать-

ся — за милости просим. Так мы

и едем эти девять минут — «от

обратного» — хорошо еще не на

задней передаче.

«Зачем мне эта физика, химия,

алгебра (далее по списку) по

жизни, если у меня сегодня ре-

петиция?» — частенько ставит

вопрос ребром Илья.

Конечно, не теорема Ферма, но

тоже с наскоку не докажешь.

И вот повезло: в конце третьей

четверти каждый год у Ильи

защита проекта на общешколь-

ном пленарном уровне. Он уже

три раза побеждал, поэтому

ему нравится, поэтому и подход

ответственный — на уровне,

одним словом. Тема свободная.

По жизни у него как раз

«гитарно-лучезарный» период.

Творчество прет. Формулировки

хромают. Но проект — про то,

что волнует, и про то, что заинте-

ресует (соучеников, соучителей).

В центре композиции — школь-

ная группа The Paisley (ВИА —

по-нашему) — ясен перец.

Аккорды. Маечки в огурцах.

Улыбочки.

Тут еще Волчек Галина Борисов-

на: «Кем будешь, что надумал?»

Янковский Олег Иванович

с пред-пред-просмотром «Митро-

полита Филиппа»: «Ну как? Что

скажешь?»

«От обратного»Глава Боско ди Чильеджи Михаил Куснирович вводит читателя в сложносочиненный внутренний мир – но не только в свой, а еще и в мир своего сына. И к концу колонки читатель может выяснить страшную для себя вещь — что надо было жить от обратного. И задумается, что делать. И не найдет ответа. А придется ждать следующей колонки Куснировича.

завхоз михаил куснировичита

р-т

асс

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

121

группа продленного дня группа продленного дня

варвара а

ляй-а

катьева

«Зачем мне эта физика, химия, алгебра (далее по списку) по жизни, если у меня сегодня репетиция?» — частенько ставит вопрос ребром Илья

группа продленного дня продленного дня группа

Короче говоря — кино,

видео, The Paisley. Аксиома,

понимаешь.

Короче, я в машине контратакую:

«Ну а тему? Тему давай! Доказа-

тельную базу! Про что, собствен-

но, кино (проект то есть)?»

Долго мы так ездили. Всю тре-

тью четверть.

Уже и кино сняли. И песню

записали. И получилось очень

неплохо. Смешно даже. Илюха

«Мотор!» кричал. Соученики, да

и соучителя все смущались, ру-

ками махали, даже я в эпизоде

по лужам ходил. А темы, внятно

артикулированной, как не было,

так и нет. Рабочее название

есть, а выходного нет.

Я не унимаюсь, все тереблю:

«Что это ты людям сказать

хочешь? «Щелчок, или Как

радовать людей» — тоже мне

название, узковато…»

И вдруг блеснуло. Вот оно:

«От обратного»!

Физика зачем, говоришь? The

Paisley захотелось? Да раскусил

я тебя, мечешься ты, парень.

Думку серьезную начинаешь

думать. Кем быть? Что делать?

Ответ пытаешься дать, вопрос

не задав. Постеснявшись. А зря.

Ну и в поездку одну начинаю

я рассказ.

«Помнишь, — спрашиваю, —

спор такой?» — «Какой?» —

«Ну, физиков и лириков?»

«Не помню, — отвечает. — Это

про что?»

Я, по правде говоря, и сам не-

точно помню: ведь в этом году

пятьдесят лет прошло с начала

обсуждения этой животрепе-

щущей темы. Не было меня

тогда. Не родился еще. Но что-то

помню. Например, парней краси-

вых в свитерах, с бородой; де-

вушки с восхищенным взглядом;

юноши эти все спорят, формулы

пишут, стихи читают, испытания

проводят, в тайге песни под

гитару поют, ищут полезные

ископаемые. Девушки то сюда

посмотрят, то туда посмотрят, то

стихи начнут сами сочинять, то

в космос летать.

Жизнь бурлит. Истина рождает-

ся. Споры идут.

Решил я уточнить, о чем

собственно споры шли, чтоб

инициативу не потерять. Пошли

звонки.

Мама прямо не ответила. Стуше-

валась. Сама, наверное, тогда

на папу ясным взором смотрела,

пока он Куйбышевскую ГЭС

строил, а она химические про-

бирки под стихи Мандельштама

перемывала.

Звоню заказчику — главному

редактору «Русского пионера».

«Помните, — спрашиваю, —

тему физиков и лириков, ува-

жаемый Андрей Иванович?» —

«Еще как!» — отвечает. «Ну и о

чем?» — не успокаиваюсь я.

Замялся тут наш главный ува-

жаемый редактор — не ответил

с апломбом.

Галине Борисовне уже сам Илья

звонил. На диктофон ответ

записывал. Но среди глубокого

доброжелательного покашли-

вания четкой проблематики не

узрел (то есть не расслышал).

Быков Дмитрий Львович, Илюхин

любимый школьный учитель ли-

тературы и по совместительству

надежда русской словесности

(по оценкам учеников 9 «В» клас-

са школы «Золотое сечение») —

тот молодец: сразу начал Бориса

Слуцкого декламировать. Как

раз 1959 год:

«Что-то физики в почете,

Что-то лирики в загоне…»

Но дальше захохотал, как обыч-

но, и перешел к теме урока.

Оставались Парфенов Леонид

Геннадьевич и Маяковский

Владимир Владимирович (не

путать с Михалковым Сергеем

Владимировичем).

С первым долго и хорошо пого-

ворили, попричитали, что детки

выросли, а мы остались. Повспо-

минали «Иду на грозу» 67-го и

НЛО над Новочеркасском в 77-м,

и быстро сошлись, что физики и

лирики спорили об одном: о том,

кто же больше и лучше может

всего самого доброго сделать

для своей замечательной Роди-

ны, о том, что шахта, ветка си-

рени, Марс и Москва–Петушки

— это все должно быть вместе

и очень гармонично. И как-то

не акцентировано было, что

обсуждаемая тема значительно

прогрессивнее и либеральнее,

чем вопрос: кто больше матери

истории ценен — партия или

Ленин?

Сошлись мы с Леней на том,

что не спор это был вовсе, а так

— ухаживание. И результатом

становилось, кого конкретно из

бородатых парней в свитерах

в конце концов выберет девуш-

ка с упругой кожей и свежим ды-

ханием. И о чем они уже вместе

продолжат мечтать.

Ну а Маяковский помог не

только «Лениным и партией», но

и всплывшими строчками: «Я б

в строители пошел, пусть меня

научат»…

Давнее такое наивно-

пропагандистское стихотворение,

но слова ложились на ситуацию:

«У меня растут года,

Будет и семнадцать,

Кем работать мне тогда,

Чем заниматься….»

Я звучно продекламировал стих,

где автор мечется между своими

желаниями быть шофером,

летчиком, моряком, вагоново-

жатым, строителем, и т.д. Только

требовал его подучить.

В конце выступления мой кроха-

сын спросил: «А кем же, в конце

концов, работал Маяковский?»

Я не нашел ничего лучше,

чем ответить: «Советским

творческим деятелем, то есть

гармонично развитой лично-

стью». (И это про Маяковского!

Дилетант, а не отец.)

«Теперь все ясно!» — усмехнулся

Илья.

Неужели «от обратного»

сработало?

Неужели Илья теперь будет учить

физику, химию, алгебру и далее

по списку, спокойно совмещая

это с ВИА The Paisley и не нерви-

руя маму Катю и действительно

классного руководителя Дину

Григорьевну?

Неужели он воспользуется

настоящей свободой выбора,

гармонично развивая оба полу-

шария в волшебной пропорции

Золотого сечения?

Неужели пройдет еще пять лет,

Илья сдаст свой проект, про-

чтет мою заметку в «Русском

пионере», принесет зачетку, мы

снова поедем в лифте и ста-

нем доказывать следующую

теорему?

P.S. Неужели мне и через годы

придется успевать сдавать редак-

ционное задание на свободно вы-

бранную тему за час до закрытия

очередного номера «Русского

пионера»?..

Физика зачем, говоришь? The Paisley захотелось? Да раску-сил я тебя, мечешься ты, парень. Думку серьезную начинаешь думать. Кем быть? Что делать?

группа продленного дня продленного дня группа

Я родился в Иркутске. Не-

которым кажется, что это многое

объясняет. Есть же популярное

мнение о том, что настоящие

сибиряки должны пить исключи-

тельно водку под закуску в виде

байкальского омуля, расколот-

ку то есть. Расколотка — это

замороженный сырой омуль,

который на несколько дней кла-

дется в соль и перец. Потом им

закусывают.

Но я водку не люблю, хотя заку-

ска из расколотки божественная.

Я люблю пиво. И мне не остается

ничего другого, как объяснить

почему.

В детстве я обожал играть в фут-

бол. Честно сказать, для меня

до пятнадцати лет первое место

в жизни занимали исключительно

футбол и хоккей, и только потом

шла музыка. В спортивные игры

мы поначалу играли на конфеты,

а потом на ящик пива. В команде

я был нападающим, чаще в цен-

тре, но мог и крайним, и уже тогда

точно знал, что если ввязался в

какое-нибудь дело, то надо идти до

конца. И это было самое большое

удовольствие в жизни — выпить

пива после выигрыша. Хорошее

немецкое пиво уже тогда можно

было купить в «Березках» по

чекам. А «Березки» в Иркутске

были.

Позже я обнаружил, что у музы-

кантов много общего со спорт-

сменами. Они ездят на сборы,

мы на гастроли, они с тренером,

мы с дирижером, у них трени-

ровки, у нас репетиции. Они не

скрывают, что после тяжелого

матча любят выпить бокал хоро-

шего пива.

У меня есть один критерий хоро-

шего выступления артиста: его

рубашка. У настоящего професси-

онального артиста рубашка, когда

он покидает сцену, должна быть

мокрая на сто процентов. А если

она сухая, то возникает большой

вопрос, стоит ли вообще такому

артисту на сцену выходить. У меня

на один концерт уходит два-три

литра жидкости, потому что если

я выкладываюсь, а по-другому не

получается, то выкладываюсь на

сто пятьдесят процентов. А пиво

прекрасно тонизирует после

концерта. Поэтому я очень люблю

пиво.

Но пиво должно быть хорошее.

Недосягаемое первенство в этом

деле принадлежит безусловно

Чехии. Чешское пиво — это

как рояли «Стейнвей» у нас, как

автомобили «Мерседес» в Гер-

мании. Это настоящее, а все

остальное — стремящееся.

Любой напиток должен быть про-

дукцией ручной работы. Только

тогда понимаешь, что в нем есть

душа. О другом пиве с таким

удовольствием, как о чешском,

не поговоришь. Американское

пиво вообще пивом назвать

сложно. Английское, то, которое

в пабах литрами распивают, оно

и вообще как вода. Зачем, спра-

шивается, пить литрами тот же

«Гиннесс», когда можно выпить

пару бокалов гениального чеш-

ского пива, темного или светлого,

и почувствовать его велико-

лепный вкус? Особенным могу

назвать бельгийское пиво. Сразу

вспоминаются пивные в Бельгии,

куда заходишь, а там сортов

двести пива. Там особый колорит,

там особенное аббатское пиво —

необычного вкуса, плотное.

Конечно, мне приходилось пить

и другой алкоголь. Иногда поло-

жение обязывает или ситуация.

Лет десять назад я был на прие-

ме в Букингемском дворце после

своего выступления в Лондоне.

Там я познакомился с королевой-

матерью. Ей было, наверное, лет

сто или что-то вроде того. А мне

двадцать пять, не больше. Она

очень любила джин-тоник. И мы

с ней втихаря у камина разда-

вили… уж не помню сколько. Но

джин-тоник джин-тоником, а на-

пиваться я никогда не напивался.

Много, конечно, вкусных на-

питков, но если говорить совсем

откровенно, то самое вкусное

пиво в мире — это все-таки то,

которое я когда-то пил после того

футбола.

Когда добываешь что-то тяжким

трудом, тогда даже «Жигулев-

ское» кажется «Старопраменом».

Пивная гаммаГениальный пианист Денис Мацуев делится с читателем своими рецептами любви к пиву и доходчиво объясняет, почему трофейное «Жигулевское», которое он пил после футбольного матча, где ящик пива был призом выигравшей команде, гораз-до вкуснее джин- тоника, который его научила пить королева-мать в Букингемском дворце.

горнист денис мацуевита

р т

асс

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

125

группа продленного дня группа продленного дня

елена у

жинова

В спортивные игры мы поначалу играли на конфеты, а потом на ящик пива. И это было самое большое удо-вольствие в жизни — выпить пива после выигрыша

группа продленного дня продленного дня группа

У меня есть мама и старшая сестра. Есть еще папа и млад-

ший брат, но это совсем другая

история.

Маму я понимаю, а с сестрой мы

редко видимся, еще реже раз-

говариваем и почти никогда не

сплетничаем. У нее своя жизнь,

у меня своя. С мамой и сестрой

мы вместе ходим на кладбище

к дедушке и бабушке. Там ино-

гда разговариваем. Вспоминаем

прошлое — место обязывает.

Вспоминаем какие-нибудь

истории. Все больше смешные,

чтобы не было грустно. Мама

весело вспоминает, как пару раз

весьма неудачно вышла замуж,

и картина покаяния отца с целью

развода кажется ей все больше

комичной. В маминой жизни

давно нет места трагедии. Се-

стра тоже могла бы рассказать,

как пару раз неудачно вышла

замуж, но ей пока не весело от

этих воспоминаний, поэтому она

предпочитает молчать. А я была

замужем только один раз.

Однажды на том же кладбище

мама вспомнила свою черную

сумку: «Какая же я была дура».

«Да не ты, а я», — ответила

сестра. И я поняла, что стала

свидетелем вскрытия семейной

тайны.

Это было тридцать лет назад.

Меня еще не было. А пятилетняя

сестра росла в статусе любимого

ребенка, не ходила в сад, но

была очень послушной и мало

капризничала. Однажды мама

купила в магазине духи. Они сто-

или очень дорого, и мама долго

не решалась оправдать свое

потребительское поведение.

Но потом оправдала условной

необходимостью быть привлека-

тельной и купила себе эти духи.

Но вечером дома она обнаружи-

ла, что духи из сумки пропали.

Коробочка есть, а духов нет.

На следующий день мама отпра-

вилась в магазин и потребовала

объяснений. Продавщица по

советской традиции нагрубила,

мама написала жалобу и по-

звонила знакомым, имеющим

непосредственное отношение

к сфере обслуживания. Деньги

маме вернули, продавщицу

уволили. История закончи-

лась справедливо, пусть и не

торжественно.

Через несколько месяцев мама

обнаружила в сумке, точнее

в подкладке, маленькую дырочку.

Мама здраво рассудила, что если

есть дырка, значит, есть и пропа-

жа. И нашла духи, спрятавшиеся

за вторым сумочным дном.

Мама позвонила знакомым, ко-

торые имели непосредственное

отношение к сфере обслужи-

вания, и попросила вернуть

безвинную продавщицу назад.

Они посмеялись. Тогда мама

нашла ее адрес и отправилась

к ней домой, неся в злополучной

сумке пакет извинений. Но была

проклята (продавщица-то хамка,

как-никак). Мама вернулась

домой и долго переживала.

А потом все забылось. Но мама

с тех пор чуть что, считает себя

виноватой.

И вот в прошлом году на клад-

бище, когда мама вспоминала

эту историю, сестра засмеялась.

А она вообще редко смеется

в обычной жизни. Сестра рас-

сказала, что не мама виновата,

а она.

Тогда, тридцать лет назад, когда

мама вернулась домой и от-

правилась на кухню готовить,

сестра забралась в ее сумку

и нашла волшебные духи.

Открыть духи она не посмела,

а когда услышала мамины шаги,

то наспех запихала их обратно

в сумку, точнее в дырочку, имев-

шуюся в подкладке и знакомую

сестре по прошлым визитам

в мамин аксессуар.

Сестра была всего-навсего

маленьким ребенком, но здраво

рассудила, что беспокоить

маму своим отвратительным

поведением не стоит, а когда

история получила трагическое

продолжение с продавщицей

и ее увольнением, сестра прочно

утвердилась в мысли, что все

сделала правильно, что теперь

иного пути нет — только молчать

и молчать.

Духи прошлогоВ очередной раз убеждаешься: далеко ходить не надо. Вот почитайте колонку нашей пионервожатой Анны Николаевой и удостоверьтесь, что самые драматичные сюжеты и поучительные истории можно почерпнуть в хрониках собственной семьи. Такого точно не придумаешь, да и зачем – жизнь не переплюнешь.

пионервожатая анна николаеваorlova

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

127

группа продленного дня группа продленного дня

С тех пор она и замолчала. Они

никогда не рассказывала маме,

а мне и подавно о своих бедах

и радостях. Они никогда ни с кем

не советовалась, она и плакала-

то редко, чтобы не выдавать

себя. И все поражались: «Черт

знает что творится в ее душе».

— Но ты могла бы рассказать

об этой истории спустя пять-

десять, но не тридцать лет, —

удивилась я.

— Я не хотела маму расстраи-

вать. А потом, этот ужас, кото-

рый я пережила тогда, в пять

лет, он до сих пор меня преследу-

ет. Преследует настолько, что не

выношу запах духов и тем более

продавщиц с черными сумка-

ми, — засмеялась сестра.

А вот мама в тот день на клад-

бище не смеялась. Она опять

чувствовала себя виноватой

и повторяла: «Я должна была

догадаться».

Мне кажется, никто ничего не

был должен. Все получилось так,

как получилось. Просто очень

странно, что какой-то дурацкий

флакончик духов так надолго,

на тридцать лет, вошел в нашу

семейную историю. Маленькая

детская ложь, невинная совсем,

с таким отчаянным наказанием

на годы. Казалось бы, за что?

Эта история, будь она голливуд-

ским кинематографическим

полотном, должна была бы иметь

продолжение. Например, такое:

и с тех самых пор три женщины

стали говорить друг другу только

правду, они садились теплыми

вечерами на скамеечку в саду

и делились своими тревогами и

сомнениями. Но нет, мы не делим-

ся. У каждой из нас своя жизнь.

Разница лишь в том, что теперь

мы знаем друг о друге немного

больше, чем раньше. И еще я

подарила сестре свои духи. Она

не обиделась и только с улыбкой

спросила: «Издеваешься?»

Странно, что какой-то дурацкий флакончик духов так надолго, на тридцать лет, вошел в нашу семей-ную историю. Маленькая детская ложь, невинная совсем, с таким отчаянным наказанием на годы

ната

лья в

ороницы

на

группа продленного дня продленного дня группа

Мы живем в мире стандар-тов. Красота тоже имеет свои

стандарты, классические обра-

зы воплощения. Но время, опыт

и чувственность подсказывают,

что настоящая красота далека

от общепринятого идеала.

Меня часто спрашивают о кра-

соте женщин и мужчин. Что

это? Как распознать истинную

красоту в людях? Отличить

действительно красивое от того,

что таковым лишь кажется?

Когда я размышляю о женской

красоте, я вспоминаю Санкт-

Петербург, который оказался для

меня настоящим воплощением

изысканности и интеллектуаль-

ности. Женщины Петербурга

прекрасны, впрочем, как

и москвички. Но есть, пожалуй,

одно отличие. Разница в том,

как женщины этих городов

себя преподносят. Москвички

будто выставляют себя напоказ,

а женщины Петербурга глубоко

интровертивны, они скрыты

сами в себе. И это вдохновляет

особенно, заставляет задумать-

ся, увлечься.

Почему я вспомнил о женщинах

Петербурга? Тип женщин, кото-

рый меня интересует, который

действительно интригует мое

воображение, это женщины

интересные. Просто я убежден:

если женщина действительно

интересна, то она прекрасна.

По-другому и быть не может.

Женщина просто лишь красивая

не привлекает. Классическая

красота скучна. Мне нравится

дефект, то, из чего потом можно

создать красивую картину.

Дефект, маленький изъян не-

обходим образу женщины, ее

менталитету, духовному миру.

В нем может проявиться скры-

тая сила характера, и именно

это, как ничто больше, привлека-

ет в женщине.

Японская теория гласит, что суть

красоты соткана из множества

дефектов, и с этим сложно спо-

рить. Знаете, в Японии никогда

не выбрасывают старых кукол.

Просто потому, что со временем

они становятся еще лучше.

Мужская красота другая. Хотя

здесь тоже важны детали, ма-

ленькие смыслы, которые могут

сказать о мужчине многое.

Например, я вспоминаю фото-

графа, который однажды делал

съемку в процессе интервью.

Было восемь утра, а он был

в шляпе-котелке. Я был тронут

этой деталью.

Если говорить о физиологии,

то для мужчин чрезвычайно

важны следы времени: морщи-

ны, шрамы, трещины. Одним

из самых красивых мужских об-

разов я считаю поэта Владимира

Маяковского. Если говорить

о сегодняшнем дне, то это актер

Джон Малкович.

Еще один яркий пример муж-

ской красоты — Петр Мамонов.

Несколько лет назад я был на

кинофестивале в Венеции. Там

я познакомился с российской

делегацией, которую возглавлял

российский режиссер Павел

Лунгин. Он представлял фильм

«Остров». Тогда я и увидел Петра

Мамонова, музыканта, который

сыграл в фильме Лунгина глав-

ную роль. Он поразил и очаровал

меня. Его невозможно соотне-

сти с классическими канонами

красоты, но он прекрасен и вы-

разителен в силу потрясающей

харизмы. Такие люди вдохновля-

ют без остатка и навсегда.

Эволюция отношений между

мужчиной и женщиной, эво-

люция стиля жизни и образов

порой стирает гендерные

различия. Все более привыч-

ным становится стиль унисекс,

женщины адаптируют мужские

манеры, логику поведения.

В мужчинах проявляются

женские черты. С этим трудно

спорить, этому процессу невоз-

можно противиться. В том числе

и потому, что каждый человек

волен самостоятельно распоря-

жаться своей душой и телом.

Но для меня принципиально

важно, чтобы грань различия

сохранялась. Мужчина и жен-

щина уникальные, особенные

вселенные. Но именно их сопри-

косновение дает удивительные

Молния в штанахБольшое видится на расстоянии: только благодаря этой колонке, которую написал для «РП» культовый итальянский дизайнер Антонио Маррас, мы сможем разобрать-ся, чем отличаются петербуржские женщины от московских, кто является идеалом русской мужской кра- соты и как дальше жить женщинам и мужчинам — в браке или без.

гардеробщик антонио маррасre

x/fo

tobank

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

129

группа продленного дня группа продленного дня

результат, то феноменальное

целое, что может поразить со-

знание, воображение и отразить

истинную суть существования.

Наверное, поэтому я являюсь

отчаянным сторонником инсти-

тута брака. Неважно, о каком

браке идет речь. Лично я двад-

цать лет назад поверил в брак

и с тех пор женат и не имею

никаких причин сомневаться

в своем счастье. А многие мои

друзья, например, живут граж-

данским браком. Все зависит от

ситуации, системы ценностей.

Главное, что суть одна — со-

единение мужского и женского

мира.

Но нужно помнить очень

важную вещь. Отношения

и брак — это не клетка, не

цепь, связавшая людей на

века. Заключение брака еще

не означает необходимость его

безусловного сохранения. Люди

вольны делать все, что они за-

хотят, но лишь до тех пор, пока

они не навязывают свою волю

другому. Нет ничего страшнее

ограничений и рамок, которые

сковывают, искажают разви-

тие личности. Именно поэтому

я убежден, что свобода —

высшая основа всего, несмотря

на то, что эту ценность порой

ложно интерпретируют и даже

игнорируют. Свобода очищает

и развивает истинную красоту.

Без нее все прекрасное в муж-

чине и женщине — фальшь.

вита

буй

вид

Женщина просто лишь красивая не привлекает. Классическая красота скучна. Мне нравится дефект, то, из чего потом можно создать красивую картину

группа продленного дня продленного дня группа

Живописная дорога, ведущая

в город Эвиан, удивительно

похожа на живописную дорогу,

ведущую в город Геленджик.

Больше ничего общего у этих

городов нет.

В городе Эвиане проходил как-то

саммит «Большой восьмерки»,

из-за чего из города вывезли

много жителей и завезли много

журналистов. И очень много

очень вкусной еды.

О стране, принимающей такое

международное мероприятие,

можно судить по тому, как на

нем кормят. В этих бесплатных

кормежках — квинтэссенция

всей кулинарной традиции стра-

ны, разгул ее гастрономической

гордости и фейерверк гостепри-

имства. В Питере на трехсотле-

тии было столько красной икры

в огромных жестяных судках,

что нельзя себе представить,

чтобы такое количество вообще

существовало на свете. Пирож-

ки были гладкие, маленькие,

соблазнительные — можно было

сойти с ума от одних фантазий

по поводу того, что там у них

внутри.

В Эвиане, естественно, кормили

сырами, винами, окороками, пе-

тухами, эскарго, фуа-гра и всяки-

ми такими вещами, о которых я

никогда не буду в этой колонке

писать. Потому что, чтобы о них

писать, надо уметь их готовить,

а чтобы их готовить, надо

родиться и умереть французом

и чтобы твои прабабка с праде-

дом родились и умерли фран-

цузами. Нам же, бесповоротно

обрусевшим армянам, остается

писать о своем, о будничном:

о холодце и хашламе, например.

В столовой саммита я ходила

вдоль украшенных пластмассо-

выми овощами рядов с умо-

помрачительной едой и пыта-

лась все попробовать и все

запомнить.

И тут я увидела раков.

«Я увидел ее и погиб», как

говорится.

Мимо раков пройти нельзя.

Ну то есть я не могу. Раки — это

совершенно особая история.

Наивно думать о них как о еде.

Они — над едой. Они выше

и тоньше даже такой поэтичной

вещи, как суфле из телячьей

зобной железы. Они драма-

тичнее шашлыка, яростнее

стейка и задушевнее фондю.

К сфере духа раки относятся не

в меньшей степени, чем к сфере

плоти. Раки объединяют людей

и делают их одной крови, в том

смысле, в котором это имел

в виду Маугли.

Там, где я росла, раки — это

и страсть, и зараза, и буднич-

но, и высоко, и празднично, и

прозаично. Они — материаль-

ное воплощение абстрактного

чувства Родины. Можно сказать,

один из ее неистребимых обра-

зов, с детства живущих в моей

душе. В общем, раки — это как

Пушкин.

И я попробовала этих француз-

ских раков.

Ну, скажу я вам! Это были во-

обще не раки. Это что угодно,

но только не раки. Вы меня про-

стите, господа французы, может

быть, у вас любой поваренок-

мальчишка в привокзальной

едальне сварганит такой суп де

пуассон, какой я уже лет десять

тщетно пытаюсь повторить, но

по части раков вы профаны.

Прямо скажем, ваших раков

просто невозможно есть.

И вообще нигде в мире, кроме

как у нас, раков есть нельзя.

Знаем, пробовали. И у нас-то

не много где можно, если уж

совсем честно.

Хороших и тем более отличных

раков в Москве найти практиче-

ски нельзя. Сносных — это да.

А шикарных — шансов нет. «Без

вариантов», как выражаются

там, где действительно водятся

лучшие раки, то есть у нас на

юге. Ответственно заявляю —

отличные раки водятся только на

Кубани, а совсем шикарные —

только на Дону (да простят меня

земляки).

Но их в Москву почти не привоз-

ят, а привозят бледных алтайских

или пресных севанских (да про-

стят меня соплеменники). И те

Родные ракиТрагедии случаются не только от несчастной любви: в своей колонке главный редак-тор телеканала Russia Today Маргарита Симоньян поведает о главном разочаровании своей жизни, которое настигло ее во французком Эвиане, где ей, утонченной цени-тельнице раков, подали обожаемую субстанцию во фран- цузском исполне-нии. Но лучше бы они этого не делали.

буфетчица маргарита симоньянorlova

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

131

группа продленного дня группа продленного дня

и другие — для знатока грусть и

раздражение. Нет того разно-

образия тонких вкусовых оттен-

ков, тех сладковатых ноток, того

полета. К тому же отдают тиной.

Но не для знатока и алтайские,

если правильно сварить, могут

стать вершиной удовольствия

и впечатлением на всю жизнь.

Вообще в Москве отношения

с раками сложные. Самое глав-

ное, мало кто знает, как их есть.

В раках можно и нужно есть

все. Кроме двух маленьких

штучек — кишечника в хвосте,

который в рецептах с креветка-

ми стыдливо называют «темной

венкой», и плотного на ощупь

желудка непосредственно

в голове, ближе к глазам. Если

вас в раках интересуют только

шейки, умоляю, просто попро-

буйте один раз голову. Перебори-

те страх неизвестности, съешьте

эту нежнейшую печень, эту

несравненную икру, эти тонкие

белые веревочки того, что у рыб

зовется молоками… Все равно

не понравилось? Ну, чего-то я не

понимаю в жизни(:

Отдайте тогда головы мне и не

переводите продукт. Сама доем.

Мне их часто приходится дое-

дать за друзьями-москвичами,

которые хвостики едят,

а бесценные головы норовят

выбросить.

Как мы ели раков! «Как я трогал

тебя! Даже губ моих медью…» —

к чему-то вспомнилось мне.

Отец ловил раков раскладушкой

в азовских лиманах, а потом

привозил домой в огромных

грязных мешках и вываливал

в ванную. Мы с сестрой мыли

их там голой шваброй. Мама

их боялась, а мы вытаскивали

их из ванной аккуратно, держа

двумя пальцами за бока чуть

ниже клешней, чтоб не цапнули.

Варить их мама тоже не варила,

по этическим причинам (раков,

как известно, варят только

живыми), поэтому в кипяток их

бросали дети. Так у нас с сестрой

воспитался характер.

Мы варили их в ведрах и ели

ведрами…

В общем, вот как это нужно де-

лать, если вы живете в Москве.

Сразу отбросим все иллюзии

насчет того, что мы найдем

кубанских или донских раков.

На рынке украинка тетя Нина

честно признается, что опять

один Алтай. Другие продавцы

иногда врут, что Дон. Хотя ведь

и так видно. Южные — они,

во-первых, мельче, во-вторых,

темнее. Сильно темнее. Поэтому

сваренные они не бывают оран-

жевыми, а только темно-алыми,

багровыми — как кровь, а не

как мандарины.

Но нам с вами, скорее всего,

достанутся именно мандарины.

И их тоже надо выбирать с умом.

Во-первых, размер. Больших

светл

ана п

ож

арская/ф

ото

сою

з

Мы с вами хотим побольше девочек. Потому что у девочек — икра. Их отличить так же просто, как чело-веческих женщин от мужчин — у девочек шире, так сказать, бедра, то есть шейки (они же хвосты)

группа продленного дня продленного дня группа

раков покупают только лохи.

Внутри такие раки пустоватые

и суховатые. Каждый продавец

тихонько смеется вслед пузатым

дядькам, требующим «покруп-

ней». И все равно большие раки

стоят дороже, чем маленькие,

потому что пузатых дядек боль-

ше, чем настоящих ценителей.

Мы берем тех, что помельче,

и если тетя Нина не продает нам

их еженедельно, то есть если мы

у тети Нины — не постоянные

клиенты, которых обижать нель-

зя, то нам придется самостоя-

тельно каждого рака проверить

не просто на признаки жизни,

а на бурную двигательную

активность. Иначе тетя Нина

обязательно набросает нам

полудохлых — их же тоже нужно

кому-то продать. Тот, который ле-

ниво шевелит клешней, до дому

живым не доедет. Берите агрес-

сивных — не промахнетесь.

Дальше — мы с вами хотим

побольше девочек. Потому что

у девочек — икра. Их отличить

так же просто, как человеческих

женщин от мужчин — у девочек

шире, так сказать, бедра, то

есть шейки (они же хвосты),

и маленькие клешни. А у мальчи-

ков клешни мощные, а хвосты

узенькие. Положите двух

рядом — сразу увидите разницу.

Не забудьте попросить у тети

Нины укроп. Не обычный пучок

укропа, как для окрошки,

а длинные жесткие стебли

старого укропа, как для солений,

свежего или сухого, обязательно

с семенами. Если такого укропа

нет, купите семена укропа

в аптеке, они там продаются для

младенцев, чтобы у младенцев

не болели животы. Если и там

нет, возвращайте раков об-

ратно. Ничего не получится. Мы

не французы и раков без укропа

даже не будем пытаться варить.

Тем более алтайских.

Есть пара десятков приличных

рецептов варки раков. Мы

с вами будем варить так, как учил

меня отец. Хотя бы потому, что

ему это будет очень приятно: он,

как только прочитает колонку,

пойдет и тут же наловит раков и

выпьет за наше с вами здоровье.

На десятилитровую кастрюлю

вам нужно два с половиной ки-

лограмма раков. Этого не хватит

ни на какую компанию, потому

что десятилитровой кастрюли

правильно сваренных раков не

хватает даже двоим. Хотите на-

есться ими до отвала, покупай-

те другую кастрюлю. Правда,

придется побегать по Москве,

чтобы такую кастрюлю найти.

Здесь же на рынке покупаем

одну среднюю морковку, один зе-

леный болгарский перец и одно

зеленое яблоко. Каменная соль,

чеснок и острый красный перец

у настоящего кулинара-любителя

дома есть всегда.

Приехав с рынка, моем раков

(без фанатизма, а то некоторые,

бывает, их зубной щеткой трут)

и выкидываем тех, что все-

таки не выжили. В кастрюлю

наливаем семь литров воды,

всыпаем семь столовых ложек

соли с горкой, кладем укроп (его

должно быть много), зубчика

три чеснока, болгарский перец

без семян, морковку, половинку

яблока и красный перец по вкусу.

Проверьте, не засунула ли вам

тетя Нина в пакет с укропом еще

и лавровый лист с душистым

перцем. Она любит так делать —

для объема пакетика. Лавровый

лист нам может все испортить,

и душистый перец тоже — мы

же не грибы солить собираемся.

Доводим наш бульон до кипения

на сильном огне, бросаем в ки-

пяток живых раков и закрываем

крышкой.

Да, мне их тоже жалко. Но

и устриц жалко и тем более

ягнят. Поэтому не будем больше

об этом.

Пока раки опять вскипят, на-

бираем в ванну холодной воды

до уровня середины кастрюли.

Как вскипели, уменьшаем огонь

и даем им еще повариться

минут 5–10, в зависимости от

размера. Как только сварились,

всю кастрюлю ставим в ванну

с холодной водой. Раки должны

настояться в бульоне, но не

должны продолжать вариться,

что именно и произойдет, если

кастрюлю не поставить в холод-

ную воду. Минут через двадцать

достаем одного и пробуем на

соль. Мало соли — сыпем в ка-

стрюлю еще. Много — доливаем

обычного кипятка.

И настаиваем не меньше часа.

И потом подаем с холодным

пивом.

Ну что тут можно сказать?

Именно в эти минуты как раз

и начинаешь остро чувствовать

Родину. И точно знаешь, что это

не Франция. И слава богу.

инга

аксенова

группа продленного дня продленного дня группа

Конечно, в ресторан можно и не ходить, это же не би-

блиотека. Впрочем, эта антитеза

неправомерна: в некоторых

московских заведениях элитно-

го питания имеются книжные

полки, на них стоят тома вплоть

до собраний сочинений, а в «Пуш-

кине» даже есть зал, который так

и называется — «Библиотека».

Не исключено, что при нынеш-

нем развороте экономической

жизни многие рестораны будут

вынуждены переквалифици-

роваться в читальные залы,

полностью сосредоточив усилия

на предоставлении посетителям

исключительно духовной пищи,

а рестораторы станут с гордо-

стью называть себя библиотека-

рями. Это и полезно, поскольку

известна рекомендация раз

в двенадцать лет резко менять

род деятельности, чтобы полнее

реализовать свой творческий

потенциал. Сейчас примерно так

все и совпало: в отечественный

ресторанный бизнес многие

его нынешние корифеи пришли

десять-пятнадцать лет назад.

Во всех катаклизмах нужно на-

ходить позитивные стороны.

Меньше теперь посетителей

в ресторанах? Первый вариант

ответа: больше. У отдельных

преуспевших бизнесменов

стало меньше дел, отпала про-

изводственная необходимость

постоянно держать руку на

пульсе, контролировать процесс,

а деньги пока еще есть. Дополни-

тельное досужее время отдается

сидению в ресторанах, где в про-

цессе обмена мнениями и ком-

ментариями могут возникнуть

какие-нибудь продуктивные идеи

по поводу того, как сохранить

капиталы (об их приумножении

речь временно не идет). Другой,

развернутый ответ: больше пу-

блики стало в ресторанах эконом-

класса, она перетекла в них из

luxury. Но это явление не носит

массового, обвального харак-

тера, и хотя, например, пресса

сообщает, что у Олега Дерипаски

долг 14 миллиардов долларов,

это не означает, что случайной

встречи с Олегом следует искать

в «Дровах» или в «Елках-палках».

Интересно пронаблюдать тенден-

ции ценовой политики. Когда-то,

во времена существования

японского ресторана «Изуми»

(я был его совладельцем), друзья-

посетители сетовали мне: два

доллара за одно суши — это гра-

беж. Я объяснял: мы привозим

ингредиенты самолетами непо-

средственно из Японии. Прошло

несколько лет, и в меню москов-

ских закусочных с японским

оттенком привычными стали

цены по 5–10 долларов за одно

суши, причем исходные продукты

вылавливались, на мой взгляд,

не в океане, а в каких-то местных

водоемах. Ныне цены снижают-

ся, но фрагментарно, появилась

формулировка «антикризисное

меню», но это скорее маркетин-

говый прием: те же яйца, но вид

сбоку. Я в одном из своих ресто-

ранных обзоров уже советовал

Аркадию Новикову не продавать

дисконтные карты (по 2–3 тыся-

чи рублей), а бесплатно вручать

их постоянным клиентам: народ

оценит и охотнее потянется в его

заведения, с лихвой перекроет

в итоговом сальдо такую уступку.

Думаю, этот совет теперь как

никогда актуален.

В большинстве европейских

стран экономический кризис

проявляется в более щадящем

режиме, нежели у нас, деваль-

вация не так больно ударила по

гражданам. Однако рестораторы

лелеют и жалеют свою клиентуру,

предоставляя не риторические

(в виде завлекательных лозунгов)

скидки, а вполне ощутимые,

реальные — до 50 и более

процентов. И все-таки публики

в ресторанах зримо поубавилось.

Обычно мне приходилось за-

ранее заказывать столик в моем

любимом ресторане «Колпинчо»

в Барселоне, и это понятно: у них

там есть целый штат рыбаков,

которые ежедневно поставляют

на кухню утренний улов. Недавно

я зашел в «Колпинчо» в час пик

субботним вечером: половина

столиков свободна. За границей

Пережуем кризисЧлен совета директоров VIP-international Мирослав Мельник проанализирует состоя-ние ресторанного дела в тяжкую годину: некоторые его наблюдения обескуражат, а некоторые рекомендации перевернут мир. Например, идея перепрофилировать рестораны в библио- теки. Из самой жующей – в самую читающую. Культурный шок.

дежурный по столовой мирослав мельникorlova

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

135

группа продленного дня группа продленного дня

народ вообще более адекватно

и непосредственно реагирует на

экономические передряги. Люди,

предпочитавшие дорогие ресто-

раны, спустились на одну соци-

альную ступень ниже — в кафе,

в закусочные, завсегдатаи кото-

рых, в свою очередь, перешли на

бутерброды и обеденные пайки,

выдаваемые женами. Впрочем,

в большинстве европейских

стран можно спокойно пообедать

во вполне приличном заведении

за несколько евро. У нас за такие

деньги можно по-прежнему

только пальто сдать в гардероб,

точнее, получить назад свою

верхнюю одежду, не огорчив

гардеробщика и швейцара.

У нас вообще все происходит

по-своему. Кризис — серьезный,

что называется взрослый, а реак-

ция — подростковая. Авось цены

на нефть вот-вот вновь подпрыг-

нут на рекордную высоту, креди-

ты снова польются полновод ной

рекой и прежняя жизнь на-

ладится. Вряд ли, думаю, все это

всерьез и надолго, выкарабкать-

ся будет сложно. По-настоящему

огорчительно сокращение не

посадочных, а рабочих мест в ре-

сторанах, но опять-таки есть свет

в конце туннеля: неисчислимая

армия официантов, преимуще-

ственно молодых, сможет найти

себе применение в других отрас-

лях, если они согласно последним

предначертаниям все-таки будут

развиваться.

Что произойдет с ресторан-

ной жизнью, она свернется?

Скорее всего — да, мы станем

умереннее в аппетитах. Часть

дружеских застолий вернется

в квартиры, и кухонные по-

сиделки вновь станут главной

формой дружеского общения.

В прежнюю, советскую эпоху

дни рождения было принято

отмечать преимущественно в до-

машней обстановке — и в целях

экономии, и в силу традиции.

В ту историческую пору ресто-

ранное времяпрепровождение

воспринималось обществен-

ностью как один из признаков

наличия нетрудовых доходов.

В советских кинофильмах эпизо-

ды, связанные с пребыванием

действующих лиц в ресторанах,

чаще всего имели комедийную

окраску, достаточно вспомнить

знаменитую сцену из «Бриллиан-

товой руки» с участием Андрея

Миронова и Юрия Никулина. Или

же нам показывали в детекти-

вах, как куражатся в рестора-

нах преступные элементы, где

их берут тепленькими удалые

опера.

И все-таки пережитый Москвой

и отчасти всей страной ресто-

ранный бум оставит благой след

в нашей жизни. Мы многому

научились в ресторанах, появи-

лось множество помещений

с прекрасными интерьерами,

по этому критерию мы, пожалуй,

лидируем в мире, сервис стал

гораздо цивилизованнее, люди

усвоили благородные манеры,

мы приобщились к новому для

нас пласту культуры. Осталось

лишь подтянуть к достигнутому

ресторанами уровню все прочее

(сельское хозяйство, промыш-

ленность, медицину, дороги

и т.д. и т.п.), и тогда мы отметим

это дело брызгами шампанско-

го, пусть и не французского,

а советского.

эм

мануи

л евзерихин/ф

ото

сою

з

Что произойдет с ресто-ранной жизнью, она свер-нется? Скорее всего — да, мы станем умереннее в аппетитах

группа продленного дня продленного дня группа

Интересно, как меняются со временем, казалось бы,

совершенно незыблемые вещи.

Еще интереснее, что это еще

интересно (и т.д., но здесь

опасность рекурсии). Частично

этим метаморфозам я обязан

английской части сознания —

с их любопытством ко всему

новому, терпеливым приятием

старого, какое бы оно ни было,

и спокойной уверенностью, что

все, что делается, — разумное

и доброе.

Так вот. Если поступаешь

в университет — это поступок?

Скорее даже Поступок с боль-

шой буквы. А слово «провал» не

имеет практического приложе-

ния в своем основном смысле,

но гораздо больше в контексте

прикладной психологии — пото-

му что проваливается из памяти.

Оба эти значения мне пришлось

испытать на себе.

Заявка из университета, гла-

сящая, что я обязан являться

студентом Корнуольского уни-

верситета, прозвучала трубным

гласом во всех уголках моей

измученной души. В письме

красным шифтом отдельно ого-

варивалось, что строго воспре-

щено не то что принимать, но

и рассматривать предложения

от какого-либо еще универси-

тета. До сих пор не выяснено,

кто из членов семьи был больше

шокирован таким заявлением.

Тогда я проводил большую часть

времени (две трети суток) во

сне, подспудно надеясь, что все

разберется само собой, как

обычно бывает после внуши-

тельного сна. Это было после

того, как я встретил Мари. Это,

как я собрался с присущей мне

категоричностью заявить, непо-

вторимая история... На самом

деле, конечно, элементарно

повторимая и тысячекратно по-

вторенная. «Ее не всегда среди

женщин земных угадаешь.

Но если увидел, то глаз уже не

оторвешь». При виде ее глаз я

застыл на месте. Не исключено,

что я сделал стойку. Вполне воз-

можно, что у меня текла слюна.

Немедленно растеряв все свое

пуританство, я проблеял что-то

про голубые глаза. Ударили

литавры, разом начал оркестр,

небо раскрасилось фейервер-

ками. Мои глаза, видимо, как-то

пропустили фейерверки наружу,

потому что она улыбнулась.

Спустя три дня она вернулась

в Нормандию. Я помню, что

обещал ей, и сам верил тогда

в то, что обещал. Только много

позже жизнь в очередной раз

посмеялась над моими планами

и унесла в омут, где, поднеся

руку к глазам, не увидишь

пальцев.

Я помню из этих дней только

лен ее волос и голубые-голубые

глаза... К счастью, память научи-

лась провалам быстрее сердца

и зажевывает эти фрагменты.

Ее запинающийся, нежный го-

лосок... Она неуверенно строит

шаткие английские предложе-

ния и через раз сконфуженно

смеется над своими ошибками.

Смеясь, вскидывает на меня

глаза, и золотистые прядки

волос рассыпаются по плечам.

Бирюза в золоте — это и был

первый раз. Настоящий. В том,

как она нерешительно брала

мою руку, как прижимала ее

к губам... Я по всем правилам

жанра должен был ответить

взаимностью, но весна же была

в самом разгаре... Я был весь

движение, я дышал этой боль-

шой и сказочной жизнью и не

мог надышаться, и вокруг меня

было столько других девушек...

Я тогда не думал о том, что со

мной — ни одной...

Со временем, понимая, что про-

изошло, она перестала звонить.

Она все еще звала меня иногда,

как собака, попавшая под маши-

ну, собака, которой нестерпимо

больно и которая не понимает,

что происходит, зовет хозяина:

ведь когда он придет, все будет

хорошо. А потом потихоньку

затихла, иногда как будто выходя

из забвения, снова вскрикивая,

задыхаясь и зовя с прежней

силой, а потом перестала.

Может быть, этим она заслужила

Он распустилсяДля студента Корнуольского университета и безнадзорного сына главного редактора «РП» в колонке смешались в кучу кони и люди, любовь и голуби, тренажерные залы и библиоте-ки... Но лучшее, что мы можем сделать, — не трогать колонку грязными профессиональ-ными лапами, потому что, может, из адской смеси провалов и поступков родится все-таки какая-нибудь истина.

следопыт никита косминолег

михеев

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

137

группа продленного дня группа продленного дня

забвение. Ко мне, как отсрочка

приговора, пришло позднее про-

зрение. Я полюбил ее.

Как стивенкинговский хоровод

клоунов, в моей голове кружили

вопросы вроде «Зачем же я?»

и «Как же теперь?» Родители что-

то усекли и предоставили мне

зализывать раны в одиночестве.

Я и мир соблюдали строгий ней-

тралитет. Сколько прошло време-

ни, я не понимал тогда. Мари я

встретил после выпускного бала,

а вызов в университет пришел

через три месяца.

Английский университет, так

же как и школа, — редко одно

здание. Обычно это комплекс

блоков, беспорядочной кучкой

раскинувшихся по зеленой

травке. Как правило, к нему

примыкает футбольное поле

и обширный парк, где тусуются

в свободное время студенты.

В этой беспорядочности легко

затеряться, но блудных агнцев

в любом месте принимают как

давно не заходивших друзей

и снабжают подробными указа-

ниями, как пройти.

Особенно мне запомнился

первый корпус, финансовая

администрация. Там мне однаж-

ды на слово поверили и выдали

полторы тысячи на квартирную

плату. Дальше находится сектор

государственного сервиса

по транспорту и квартирным

услугам, куда я бегаю звонить,

а также тибрить бумагу, ручки

и кофе. Слева библиотека с бес-

платным интернетом.

В зал, обитель ухватистых молча-

ливых мужиков и трех центне-

ров культуристских установок,

пускают на неограниченное

время за фунт с носа. Инструкто-

ры тем, кого хорошо знают, все

время опрометчиво забывают

напомнить, что их членские

карточки истекли. Как сообщил

мне парень из военмеха, свою он

не обновлял с апреля. Служащие

с удовольствием оставляют меня

одного в зале, когда подходит

время закрываться, только про-

сят захлопывать за собой двери.

На западе — инженерный цех, у

меня там чинят хрупкий гоноч-

ный велосипед, рассыпающийся

на части на суровых корнуоль-

ских холмах. Рядом молодежная

тусовка, где парни твердо убеж-

дены, что я агент русской развед-

ки, а девчонки меня обожают.

Я честно не знаю, почему они так

ко мне привязаны. Правда, был

один случай, когда я, в лучших

традициях Джо Дассена, принес

с собой букет лютиков и раздал

по одному каждой девчонке,

которая встретилась. Моя знако-

мая потом принесла с собой этот

лютик в баночке с водой, и ее

слова: «Он распустился» — рас-

трогали меня до слез.

Это они так же трогательно

пытались утешить меня, в сущ-

ности, совсем незнакомого им

человека, когда я расстался с Ди-

аной. Гиблое было дело, однако

они не сдавались и терпеливо

ждали, когда я в очередной раз

выйду из сумрака. Наверное, это

любовь. Их вера в меня снова

дала мне веру в людей.

За пять фунтов взял по дешев-

ке, не правда ли?

orlova

Был один случай, когда я принес с собой букет лютиков и раздал по одному каждой девчонке, которая встретилась. Моя знакомая потом принесла с собой этот лютик в баночке с водой, и ее слова: «Он распустился» — растрогали меня до слез

группа продленного дня продленного дня группа

Мне всегда говорили, что весной все влюбляются. Все

рассказывали свои истории

про троллейбусы, метро, такси,

переходы. И все эти истории

начинались со слов «только

зима закончилась, и вот тебе

пожалуйста — сразу весна хрясь

по голове, и сразу любовь».

Поэтому до того, как я влюби-

лась в первый раз, я была очень

бдительной на улицах. Особенно

весной. Все боялась, что ударит

по голове, а я буду не готова,

не в форме, непричесанная,

ненакрашенная, не на каблуках.

Приходилось краситься посто-

янно и носить каблуки. И ждать,

ждать, ждать... В общем, всех

уже по голове, а мне восемнад-

цать — и хоть бы что. Уже даже

надоело краситься, да и в кедах

удобнее. Волосы в пучок, и пом-

чалась на работу. От моего дома

до телецентра в родном Тбилиси,

если на каблуках и плавно, сорок

минут. Если в кедах и с пучком,

то десять. И на переходах можно

не задерживаться, все равно

никто не скажет, высунувшись

по пояс из машины: «Радедам

дагбада!» («Что за женщина тебя

родила» — пер. с груз.).

Одной весной, когда душно

цвела сирень, в кедах я быстро

шла на работу. На переходах я не

задерживалась. И на меня не вы-

совывались по пояс из машины

и не кричали о моих достоин-

ствах. На последнем переходе,

у дворца спорта, где мама требо-

вала быть крайне внимательной,

потому что это самый опасный

переход, у моих ног резко за-

тормозили... «Жигули» девятой

модели. Затемненные стекла

и эффектные диски совсем не

соответствовали моему тогдаш-

нему тюнингу. В кедах и с пучком

я могла бы сильно понравиться

разве что парню на велосипеде,

но на великах тогда грузины

не рассекали. Это было как-то

совсем без понта. В общем, на

великах ездили армяне. Но воз-

вращаюсь к своему звездному

часу: стекло плавно (насколько

это возможно у «Жигулей» девя-

той модели) опустилось, и оттуда

ко мне обратился Чарли Шин.

Почему-то по-грузински пред-

ложив подвезти. Папа и мама

мне всегда говорили (в общем,

как и вам, читательницы) не

садиться в чужие машины, есть

высокая вероятность напороться

на дядю-извращенца.

Но Чарли Шин не мог быть из-

вращенцем. Или мог? Или был?

Этот калейдоскоп вопросов кру-

тился в моей голове, в то время

как Чарли своим хриплым голо-

сом продолжал мне описывать

перспективы нашей совместной

поездки. Короче, я села. Рядом.

Ехать до телецентра оставалось

три минуты. Ровно три мину-

ты ему хватило на то, чтобы

удивиться, насколько я похожа

на Тину Канделаки, и спросить,

не я ли это. На этом поездка,

а с ней и вопросы закончились.

Честно говоря, хотелось дать

телефон, но никто не спросил,

сволочь. Надо же было в самый

ответственный момент ока-

заться в кедах. Но ничего, у

нас, у телеведущих, процесс

превращения из лягушки в ца-

ревну происходит очень быстро.

Заходишь в гримерку — обыч-

ная, а выходишь — королева.

Иду в студию и думаю: сейчас

буду читать программу телепере-

дач так, что он еще пожалеет,

что не спросил телефон. Губы

в конце надую, улыбнусь и даже

будто подмигну другому, и пусть

Чарли Шин думает, что я занята

и про него уже не помню. Читаю

эту гребаную программу теле-

передач и думаю: но если есть

в жизни какая-то справедли-

вость, он же должен меня найти

и влюбиться, потом обязательно

жениться, и потом через сто лет

мы умрем в один день, окру-

женные внуками. В этот момент

дверь в студию открылась и за

мной пришел, точнее, приехал

на «Жигулях» девятой модели

самый настоящий принц. Вах-

танг. Но и в самом деле очень

похожий на Чарли Шина.

Очень быстро выяснилось, что

у Чарли Шина есть пистолет и что

Героиновые зимы Тины К.Если вы хотите узнать, как любила Тина Канделаки, а главное, кого и вопреки чему — вы прочтете эту колонку так, как прочли ее мы: не оторвавшись ни на секун-ду и недоумевая, оттого что колонка вдруг закончилась вместе с этой историей, в которой героина меньше, чем любви, но больше, чем здра- вого смысла.

правофланговая тина канделакипц «

апосто

л м

едиагр

упп»

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

139

группа продленного дня группа продленного дня

иго

рь в

асильев

Моя любовь называлась «лето — зима». Знаете почему? Когда нар-коман бросает, у него наступает зима. Но он всегда знает, что наступит лето

группа продленного дня продленного дня группа

он один из лидеров военизиро-

ванной группировки «Мхедрио-

ни». Кла-а-а-а-с-с! «Жигули» девя-

той модели, пистолет, его модные

черные очки марки Ray-Ban и

постоянные мужские разговоры

о политике, войне и справедли-

вых наказаниях… теперь все это

имело непосредственное отноше-

ние ко мне. И еще ко мне имело

отношение его вечно хорошее

настроение. Наверное, ему было

так хорошо из-за меня. Пик этого

«хорошо» наступил в одну летнюю

ночь. Сквозь глубокий сон мне

вдруг почудилось чье-то далекое

завывание. Не очень хороший

голос, не очень хороший слух, но

с душой. Во сне этот голос на-

бирал обороты. До тех пор, пока

я не проснулась и не поняла,

что голос идет со двора и мне

хорошо знаком.

«Землю полную цветов на коле-

нях я прополз,

Ты сказала: приходи, дорогой!

Извини, что опоздал».

Я была гордая. Я была Кармен.

И у меня была (и, слава богу,

есть) любимая мама. Эльвира

Георгиевна Канделаки. Знаме-

нитый нарколог. Гроза всех нарко-

манов города Тбилиси. Которая

тоже проснулась. И сразу присту-

пила к выполнению служебных

обязанностей. Основные симпто-

мы были настолько очевидны,

что диагностировать можно было

оперативно и на расстоянии.

— Только наркоманов нам в три

часа ночи не хватало! — об-

ратилась к Чарли Шину Эльвира

Георгиевна с восьмого этажа. —

Сейчас найду телефон твоих

родителей ( в Тбилиси это не про-

блема) и тоже спою им песню!

Если еще раз увижу тебя рядом

с моей дочкой, буду петь эти

песни уже у тебя дома.

Из Кармен я резко превра-

тилась в Джульетту. Меня не

понимали. Меня лишали любви.

Мою любовь оклеветали. Какие

наркотики? Я их сроду не видела.

Мальчики в школе покуривали

чай в туалете. Потом одного

стошнило, и его родителей

вызвали школу. На этом мои

познания в области наркотиков

заканчивались. Но мой принц,

мой Ромео, не мог курить чай.

Кстати, эту мысль разделяла

и моя мама, считавшая, что

он давно и плотно сидит на

героине. Я страдала, я скрыва-

лась. Я даже не целовалась. Он

считал, я настолько прекрасна,

что поцелуи могут меня осквер-

нить. Мама что-то говорила

про импотенцию и про то, что

у наркоманов дети не родятся.

А если родятся, то их отправляют

в кунсткамеру, чтоб другим непо-

вадно было.

Времени на любовь было мало.

Слава богу, на той стороне все

родственники были довольны

и даже создавали условия для

нашего с Вахтангом воссоедине-

ния. Я приходила в гости, меня

сразу провожали в комнату

Вахтанга, она же его спальня,

а дальше я долго сидела на кро-

вати и ждала, пока он вернется

из ванной. Он почему-то всегда

любил там подолгу сидеть.

Думалось мне, волнуется. До тех

пор, пока я не пришла в гости,

когда его мамы не было дома.

Все было по обычному сцена-

рию. Я сидела на кровати, долго

ждала. Потом он вернулся окро-

вавленный. И сказал, что у него

сломалась игла, часть застряла

в вене и мне лучше уйти.

Так он подтвердил, что моя

мама очень хороший нарколог.

Но мне он пообещал, что после

этой истории бросит героин,

параллельно пообещав героину,

что бросит меня. В этот день на-

чалась война между мной и ге-

роином за Вахтанга. Каждый из

нас одерживал лишь временную

победу.

Вахтанг бросал, грустнел, злил-

ся, переставал звонить, бросал

трубку, орал, чтобы больше

не звонила, и исчезал. Пауза.

Страдаю. Понимаю, что любит

и борется за нашу любовь. Жду.

Появляется, звонит, ласковый,

подолгу болтаем по телефону.

С каждым разом все веселей

и веселей. Встречаемся. Героин

снова победил. Это уже пони-

маю даже я. Не нарколог.

Так я взрослела год за годом,

понимая, что любви нужны до-

пинги. Разные. Моей почему-то

нужны были запрещенные.

Моя любовь называлась «лето —

зима». Знаете почему? Когда

наркоман бросает, у него насту-

пает зима. Но он всегда знает,

что наступит лето.

Так я жила несколько лет:

лето — зима, зима — лето,

лето — зима и опять зима —

лето. В этой парадигме весны

нет.

Однажды я проснулась и реши-

ла, что вопреки всему у меня

все-таки будет весна. А Вахтанг

выберет сам. Идти в лето или

все-таки попытаться прожить со

мной весну.

Весной я уехала в Москву. А Вах-

танг остался зимовать в Тби-

лиси. Так я снялась с Вахтанга.

А он с героина. И оказалось, что

никто никому не был нужен.

Все было по обычному сценарию. Я сидела на кровати, долго ждала. Потом он вернулся окровавленный. И сказал, что у него сломалась игла, часть застряла в вене и мне лучше уйти

александр ш

ирнин

группа продленного дня продленного дня группа

Писать про личное не хотелось мне. Думала при-

врать. Присочинить что-нибудь.

Я ж писатель, мне легко будет

Андрея Колесникова обмануть,

выдать придуманное за про-

житое. Ан нет, не получилось.

Пришла на «Пионерские чтения»

в «Республику», свернулась на

диванчике за спиной Влади-

мира Григорьева, подышала

в сияющий затылок Германа

Виноградова, подивилась на

коралловое платье Тины Канде-

лаки и решила — ну ладно, на-

пишу правду, чего уж там. Все

равно все свои. Значит, никто

не догадается.

Я хотела рассказать, что

я устроила невинным людям,

когда писала свою книжку

«Антиглянец».

Была осень, ноябрь, гадость.

Я сидела и думала, где раз-

местить поворотную точку

сюжета. Известно, что русская

литература прихрамывает

именно по части сюжетности.

Многие пишут хорошо, но их

неинтересно дочитывать. Те,

кто умеет заманить в сюжет,

параллельно гонят вагоны,

груженные необработанным

словесным шлаком, прямо в ад.

Дочитать можно, но противно.

Я решила, что покажу класс —

соединю Голливуд с Болдинской

осенью. Насчет пушкинской

традиции — тут я в себе не

сомневалась, а вот для того,

чтобы взобраться на голли-

вудские холмы, приходилось

попотеть. Первая поворотная

точка сюжета, вторая пово-

ротная точка, три неравных

акта, кульминация, развязка,

катарсис, синопсис, тритмент,

черт в ступе.

Месяц я не выходила из дому —

сидела больная, зачумленная,

с синяками под глазами, ждала

то полнолуния, то рассвета,

жгла костры из окурков и спи-

чек, кормила летучих мышей,

прислушивалась к тревожным

крикам гастарбайтеров с со-

седней стройки, но ничего не

получалось. Не шло.

Точки, с которой начинается

голливудская осень, не было.

Я читала новости и хроники про-

исшествий, Бунина и Быкова,

Набокова и Хорнби, Кинселлу

и Уэльбека, но никак не могла

нащупать артерию.

И тут случилось. Сгорела маши-

на, осталась жива Тина.

Я ликовала, я именно этого

ждала.

Знаете, как это бывает: дума-

ешь, что ты человек, а ты — раз,

и оборотень. Такой поджарый,

с алой пастью, из которой вы-

рывается пламя. Что в Голливуде

так бывает, что в Болдино.

Я врубила компьютер и приня-

лась освежевывать тушку.

Теперь нужно было решить —

брать машину и разбивать ее

возле Виллефранш-сюр-Мер или

все-таки расхерачить вертолет

где-нибудь в Африке, чтобы

героиня, голая и босая, но вы-

жившая в катастрофе, шла по

берегу реки Замбези, не зная,

кто и где ее съест. Но Африка

уводила меня слишком далеко

от родных Палестин, капищ

Ферра и залоговых аукционов.

Я решила приберечь истории

о крокодилах и бегемотах для

следующей книги и сосредото-

читься целиком на событиях

в Ницце, которые когда-нибудь

должны были случиться. Роман

«Антиглянец» — это, конечно,

именно Ницца, а не Кейпта-

ун какой-нибудь между двух

океанов.

Деловито мы с волчарой приня-

лись за дело, строчки ложились

ровно, одна к одной, крепкие,

ладные, сочащиеся молодой,

свежей кровью. Он рубил, он

хорошо это делает, я подносила

фактуру. Из своей жизни, из

всех жизней, которые оказа-

лись поблизости. В ход шли род-

ственники, друзья, знакомые,

учителя, работодатели, коллеги,

попутчики, ньюсмейкеры, одно-

классники, соседи. Родители

Не убийМало того что Наталия Осс написала роман «Антиглянец». Она еще и написала в анти-глянцевый журнал «Русский пионер» о том, как она это сделала и благодаря кому. Оказывается, благодаря одному из колумнистов «РП». История, правда, получилась подозрительно глян- цевая. Именно поэ-тому мы ее и публи- куем — исключи-тельно из того сооб- ражения, что наш читатель уж не глупее нашего писателя и во всем в состоянии разобраться сам.

библиотекарь наталия оссorlova

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

143

группа продленного дня группа продленного дня

варвара п

олякова

И тут случилось. Сгорела машина, осталась жива Тина. Я ликовала, я именно этого ждала

группа продленного дня продленного дня группа

были отправлены туда же. Я не

щадила ни детей, ни покойни-

ков. Ну разве что детей — не-

много больше.

Мясорубка перемалывала все,

только косточки хрустели.

И тут случилась остановка.

Авария в Ницце — это, конечно,

хорошо, ну а дальше что будет

двигать сюжет? «Может, еще

немного красненького?» —

предложил волчара. И тут я

сообразила: ну конечно! Где

авария, там тюрьма. И я засту-

чала по клавишам.

Тюрьма была хорошая, го-

родская, в Ницце. Там была

камера с умывальником, койка.

Без излишеств, но чисто. Туда

я своего героя любимого, оли-

гарха позорного, и поместила.

А героиню любимую, журналист-

ку трепетную, — в соседнюю

камеру. Французские полицей-

ские их после аварии повязали.

Так придумалось. На дороге

взяли, когда они ехали из Ниццы

в Канны. Внимание, внимание!

Arretez-vous! Arretez-vous! Выйти

из машины, руки на капот!

Вот — новый поворот. В смысле

— центральный поворот сюжета.

Я же говорю, писатель жест-

че жизни. В жизни можно

уйти от ответственности.

В книге — никогда.

Развела ребят по камерам

и оставила поспать до допро-

са. Кто был за рулем «Феррари

Энцо», думаете? Нет, в романе

спрашивают, кто был за рулем

«Бентли Джити». Я пока не

знала, посадить их на пару лет

или выпустить под залог, напри-

мер. И волчара тоже не знал,

притомился косточки сахарные

обгрызать, уснул под утро.

А мне все не спится.

Включаю новости — и слышу

про аресты в Куршевеле. Ну

честно, прямо в этот самый

момент.

В это трудно поверить, я сама

сначала не поверила. Но сей-

час, поймите, уже совсем нет

смысла врать. Книга издана,

продана даже, пиаровский

хвост того события давно рас-

таял, так что смысла врать нет.

Поэтому вы поверите.

На наших руках это злодеяние.

Мы разбудили прокурора Лиона,

он развернул антироссийскую

агитацию. Простите, Михаил,

что так вышло. Я, конечно, не

вас имела в виду. Но роман,

поверьте, вышел на славу.

Когда вы там сидели, я описы-

вала сцену допроса. Я рядом

была, буквально в соседней

камере витала, а иначе как же

напишешь. Я теперь знаю, что

происходит в момент, когда все

кончилось, но еще ничего не

началось.

И как только пошли живые

души по краю, нарезая в кровь

свои босые розовые пяточки,

тут же проснулся волк, напился,

закусил, и мы понеслись даль-

ше, к кульминации, к разбор-

кам, выборам, мимо печальных

пустых пляжей, по мокрому

рыхлому асфальту московских

дорог, к развязке, к редактору,

который уже орал в ярости о со-

рванных сроках, по шуршащим

болдинским листьям, прямо

к хеппи-эндовому финалу, в ко-

тором голливудской сладости —

ни на грош, зато прогорклый

запах седины ощущается

отчетливо. Конец.

Писатель — это даже не жрец

вуду. Жрец — он лучше. Он

в куклу живую душу вгоняет,

но неизвестно, что из этого

выйдет. Писатель же берет

живого человека и вытряхивает

из него душу, чтобы вложить

в куклу, в дурилку картонную.

И что с прототипом после этого

будет, писателя не интересует.

Он же на живца читателей

ловит, а читателя на фуфло не

подманишь, ему тоже подавай

настоящей человечинки. Чтобы

капало, чтобы пахло со страниц

горячей, острой, только что

пойманной жизнью.

Писатель — страшная профес-

сия. Да, Порфирий Петрович,

мы и убили-с. Могли бы —

и убили-с. И дальше убивать

будем. Не из злости и не денег

ради, а просто потому, что

иначе — не пишется.

Я долго размышляла, стоит ли

мне идти на убийство. С одной

стороны, я опасалась. Я уже

знала силу своего первобытного

шаманства. С другой — чем

больше жести в тексте, тем

больше шансов премию какую-

нибудь получить. Книги от крови

только улучшаются. Волк каж-

дый день меня уговаривал, руки

лизал, щеки. Напоминал, ради

чего все затевалось.

Тут мы подходим к главному.

Конечно, первая книга пишет-

ся из мести. Из тщеславия

максимум что можно сделать —

написать рассказ Колесникову

в журнал. Но чтобы сделать

книгу — а это адова работа на

год почти, — тут нужны более

глубокие, более низменные

чувства. Мне отмщение и аз

воздам.

Воздала.

Ах, как я воздала. Недостатки

превратила в достоинства,

усилила слабые места, отреза-

ла, удлинила, подретушировала,

передернула, процитировала,

придала смысл, напомнила,

объяснила, наехала, высмея-

ла, оплакала, попрощалась,

простила, снова влюбилась и от-

пустила уже наконец. Но все не

оставляла меня мысль отрубить

ему голову, как сделала Юдифь,

хотя бы эту часть отрезать

от туловища, оставить себе

на память, а остальное тело

расчленить и спрятать навсегда

в моем романе…

Когда все кончилось, я загнала

обратно на Луну страшного

людоедствующего волка, я сде-

лалась снова добрая. Поставила

точку и пошла пить энергети-

ческое на улицу. Огляделась

и увидела, сколько валялось

вокруг меня выпитых человече-

ских судеб, пустых съеденных

душ. Прекрасное июльское утро

стерло следы моего греха.

И вот однажды я, такая наряд-

ная, сияющая, встретила героя,

которого моя милость и волчья

сговорчивость оставили жить.

Персонаж был приятно удивлен,

получив от автора не только

экземпляр, но и надпись в духе

«спасибо за наше счастливое».

А потом он книжку прочитал и,

кажется, расстроился. Затаил-

ся. Думает, что могло бы быть

и лучше. Не знает, что мог бы

и не выйти со страницы номер

435, например.

Теперь я смотрю на него, раду-

юсь, что волку его не скормила,

что не соблазнилась, уберегла,

сохранила. А он даже не знает,

какая сила спасла его от меня.

Ничего, во второй книжке

я тебя точно съем.

Писатель — страшная профессия. Да, Порфирий Петрович, мы и убили-с. Могли бы — и убили-с. И дальше убивать будем

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

147

Камышовый кот Поларис в задумчивости сидел перед домом пожилого фин-ского фермера Юхо Ярвинена и не мог понять, как к нему относиться. С одной стороны, Ярвинен был местным старожилом. Еще его прадед посе-лился здесь во времена Российской империи и начал выращивать кур, гусей и коров. Мясо-молочную продукцию он поставлял русским дачникам

в расположенную в двадцати километрах Иматру и на вырученные деньги мог не толь-ко содержать свое семейство, но и потихоньку скупать лесные угодья и пахотные земли. В результате четверть всего мыса Котаниементи стала принадлежать ему. Название могло бы быть переведено как «Дорога, ведущая к мысу чума». Был приобре-тен даже небольшой остров примерно в 300 метрах от берега в заливе Саймы. Однако после Октябрьской социалистической революции русские дачники исчезли, а корен-ные жители Иматры и Лаппеенранты не приносили такого дохода. Советско-финская и Вторая мировая войны привели этот край в запустенье, и Ярвиненам приходилось еле-еле сводить концы с концами.

Поларис родился всего шесть лет назад, когда эта местность вновь ожила благо-даря нашествию русских туристов начала 21-го века и превратилась для них в крупней-ший торговый центр. Для постоянно прибывающих покупателей строились новые громадные супермаркеты на окраинах Лаппеенранты, да и в самом городе русскую речь на улице и в магазинах можно было услышать чуть ли не чаще финской.

Так что Ярвинен вызывал уважение в качестве продолжателя традиций своего прадеда и носителя традиционной финской культуры. Он жил на ферме круглый год — не то что заезжие дачники — и продолжал держать небольшое коровье стадо. На ферме в сене всегда можно было отогреться в сильные морозы. Коровы принимали

Глава Федерального агентства по печати Михаил Сеславинский на последних Пионерских чтениях в книж-ном магазине «Республика» поразил слушающую публику тем, что прочитал ей специально к этому мероприятию написанный рассказ. Редакцию «РП» он поразил каче-ством этого рассказа, дописанным за четверть часа до начала чтений. Тогда же главный редактор «РП» пообе-щал, что этот рассказ будет опубликован в ближайшем номере журнала — чтобы была поражена не только слу-шающая, но и читающая публика. Мы, как и Михаил Сеславинский, свои обещания выполняем.

текст: михаил сеславинский рисунки: ляля ваганова

Полариса за крупного домашнего кота и не возражали, если он грелся около их теплых боков. Ферма вообще была прибежищем для всего живого. Птицы здесь не только сели-лись в развешенных на деревьях скворечниках, но и неплохо питались из кормушек и коровьих стойл.

Но была у Ярвинена одна странная особенность: он не был брезглив к мышам.Все нормальные жители Котаниементи уже давно понаставили в своих домах

ультразвуковые отпугиватели для мышей, приобретенные в недорогом ближайшем супермаркете «Робин Гуд». Отпугиватели были весьма эффективными, и мыши кружи-ли вокруг коттеджей, боясь проникнуть внутрь. Тут-то они и становились добычей Полариса, знавшего все подходы к домам и мышиные норы как свои пять когтей. Но если зима была снежной, а обитатели домов редко их навещали и не разгребали сугро-бы, то добраться до мышей было почти невозможно. Тогда-то вся надежда оставалась на ферму, подходы к которой регулярно очищались от снега. Но отсутствие ультразвуко-вого отпугивателя «Антимаус» в доме фермера приводило к тому, что мыши селились у него в подполе или даже в комнатах в укромных местах. Туда Поларису было никак не добраться. Особенно его раздражало, что в доме имелась своя кошка Хэйка, которая в силу преклонного пятнадцатилетнего возраста за мышами не охотилась, а все время проводила либо около печки, либо на старом кресле с вязаньем хозяйки. Хэйка не под-ходила и для удовлетворения естественных инстинктов Полариса, так как из дома фактически не выходила, да и ничего, кроме кошачьего сожаления, не вызывала.

И все-таки Ярвинен воспринимался Поларисом достаточно позитивно. Во-первых, весь в делах, копошится на своей ферме с утра до ночи. Во-вторых, любит птиц и живот-ных. В-третьих, не транжирит прадедовский капитал направо и налево. А ведь давно уже мог распродать русским половину земель и лесов и дальше жить припеваючи. Вон за один остров ему сто тысяч евро давали, а ведь не продал. Правда, это было еще до мирового финансового и экономического кризиса 2008 года. Сейчас-то никакой рус-ский, поди, таких деньжищ не предложит. А с другой стороны, неизвестно — сохрани-лись бы его денежки в разных банках или ценных бумагах, а остров — вон он стоит целехонький. На нем Поларис был только один раз — позапрошлой зимой. Прогулялся по первому льду как-то ранним утром. Но вернулся разочарованный: на льду его темно-полосатая шкура сильно выделялась и такая прогулка была небезопасной, деревьев нет — спрятаться некуда. Да и на самом острове поживиться нечем — ни тебе пищевых отходов, ни мышей, ни птиц, на худой конец.

Жизнь в Финляндии для Полариса была трудна еще и из-за северного климата. Его сородичи редко продвигались севернее границ Казахстана и о замерзающих зимой озерах ничего не знали. Поларис в южных краях никогда не был, но его генетическая память, по всей видимости, сохранила яркие и отчетливые воспоминания о теплой погоде. Поэтому он часто впадал в меланхолическое состояние в осенне-зимний пери-од. В такие дни Поларис забивался в одну из своих нор, вырытую в стоге сена около коттеджа, сдававшегося в аренду туристам. Как правило, это были шумные русские компании из четырех-шести мужчин и женщин, приезжавших на машинах из Петербурга с багажниками, забитыми пластиковыми пакетами из Citymarket с едой и ширпотребом и такими же пакетами финской торговой сети Alko. Местных жителей они почему-то в свои компании не приглашали, хотя относились к ним благожелатель-но и уважали их стойкое позитивное отношение к спиртным напиткам.

Сценарий их поведения всегда был один и тот же: жарко топилась сауна на берегу озера и после обязательного барбекю и обильных алкогольных возлияний ближе к вечеру все парились, а потом голые, с криками и визгами, ныряли в озеро. При этом из радиоприемника на всю громкость неслись русские песни, некоторые из которых Поларису очень нравились. У него сосало под ложечкой, когда раздавались уже ставшие знакомыми мелодии «Лаванда, горная лаванда…» или «Миллион, миллион, миллион алых роз». Все русские туристы слушали «Радио Спутник», звучащее по всей трассе от

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

149

российской границы до Хельсинки. Недавно его приобрел русский медиамагнат Семен Архипов, пока еще не до конца разобравшийся с программной концепцией, в результа-те чего в эфире звучали и православные беседы настоятеля храма святого Николая Угодника, и финские новости, и хиты советской и современной русской эстрады. Реклама местных магазинчиков перемежалась рекламой московских казино и подо-зрительных биологически активных пищевых добавок. У Полариса иногда складыва-лось впечатление, что все русские мужчины больны хроническим простатитом и муча-ются от интенсивного выпадения волос.

Камышовый кот сладко дремал в стоге сена, краем глаза наблюдая за тем, куда летят со стола на веранде остатки соленой семги, колбасы и мяса. Однажды прошлым летом после отъезда особенно многочисленной и неряшливой компании Поларис забрался на стол с десятком-другим полупустых пивных бутылок и, аккуратно перево-рачивая их лапой, слил остатки пива в как будто специально поставленный на землю пластиковый тазик из сауны. Выкупавшись в чудесном финском пиве Koff, он ополос-нулся в озере и с наслаждением почувствовал, как его густая шерсть стала особенно мягкой и шелковистой.

«Хороший рецепт», — подумал Поларис, вспоминая свое удивление, когда он слу-чайно увидел, как одна из обнаженных русских девушек мыла пивом свои длинные русые волосы на берегу озера. Она приехала на уик-энд с пожилым фотографом, кото-рый подолгу снимал финские пейзажи и ню с этой девушкой на валунах, покрытых темно-зеленым и рыжеватым мхом. Девушку звали Олгой (так ее вроде бы называл фото-граф), и она стала единственной русской знакомой камышового кота. Олга любила гулять по окрестностям коттеджа и случайно заметила Полариса около его стога сена. Она присела на корточки, протянула к нему раскрытую ладонь и стала тихо его подзы-вать странной русской фразой: «Кис-кис-кис». Девушка была милой и создавала ощуще-ние уюта и безопасности. Кот, соскучившийся по человеческой ласке, после недолгих размышлений медленно подошел к Олге и дал погладить себя по спине. Через пять минут он уже взгромоздил свое увесистое тело ей на колени и громко хрипло мурлыкал от удовольствия. Весь следующий вечер кот провел на крыльце дома на специально вынесенном из коттеджа круглом домотканом цветном коврике, около которого разме-стилась миска с молоком. Фотограф читал в комнате около камина сборник ранних рас-

Олга любила гулять по окрестностям коттеджа и случайно заметила Полариса около его стога сена. Она присела на корточки, протянула к нему раскрытую ладонь и стала тихо его подзывать странной русской фразой: «Кис-кис-кис»

сказов Антона Павловича Чехова. Девушка же в короткой клетчатой юбке и накинутом на плечи мужском свитере долго сидела на ступеньках с бокалом красного вина и гла-дила Полариса за ушами и под мордочкой по шее и груди. Над озером разливалась такая тишина, что мурлыкание кота, больше похожее на мягкое похрюкивание, было слышно даже на противоположном берегу, где возился со своей лодкой фермер Ярвинен. Животное было счастливо и умиротворенно дремало, вспоминая прошлую жизнь.

Поларис родился 21 августа 2003 года в зоопарке города Хельсинки и первые пол-года провел там со своими родителями и двумя сестрами в довольно просторном вольере, в котором обитали еще три семьи камышовых котов. По соседству располагал-ся вольер с ленивцами, вокруг которого постоянно толпились финны и с наслаждени-ем смотрели, как те «резвятся» на деревьях. Затем дирекция зоопарка решила, что процесс увеличения кошачьих семейств идет слишком интенсивно, и дала объявление о безвозмездной передаче четырех котят в другие европейские зоопарки. Желающих не нашлось, и тогда был проведен конкурс среди частных лиц, способных содержать котят у себя дома. Одним из условий было то, что претендент должен жить не в город-ской квартире, а в сельской местности, чтобы обеспечить комфортные условия суще-ствования своему питомцу.

По результатам конкурса новым хозяином Полариса стал отставной полковник норвежской армии Матиас Брохенсен, не так давно вышедший на пенсию и приобрет-

Над озером разливалась такая тишина, что мурлыкание кота, больше похожее на мягкое похрюкивание, было слышно даже на противоположном берегу

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

151ший солидный дом на мысе Котаниементи, справедливо полагая, что недвижимость и сама жизнь здесь значительно дешевле, чем в Норвегии.

Матиас был одиноким грузным высоким шестидесятилетним мужчиной, ценя-щим качественный односолодовый ирландский виски и не проводившим без стакана с этим благородным напитком ни одного вечера. У него было высокое давление и крас-новатое лицо, свидетельствующее о неладах со здоровьем.

Полковник начинал свою службу в начале 1960-х годов на подводных лодках объединенного флота НАТО, имевшего крупную военно-морскую базу в одном из нор-вежских фьордов. В самом начале его карьеры на вооружение была принята американ-ская твердотопливная баллистическая ракета Polaris A-1, предназначенная для разме-щения на атомных подводных лодках. Появление этой мощной ракеты, давшей страте-гическое преимущество войскам НАТО, произвело на молодого сержанта неизглади-мое впечатление, оставшееся на всю жизнь. В гостиной у Матиаса висел американский плакат с изображением ракеты и ее основными тактико-техническими характеристи-ками. Кроме того, имелась старая учебная видеокассета с записью подготовки к пуску и старта ракеты, взлетавшей в небо с глубины двадцать метров. Полковник переписал кассету на DVD-диск и бесконечно смотрел его, вспоминая годы молодости.

«Welcome, Polaris», — была его первая фраза, когда он впустил кота в дом, проделав двухчасовой путь из зоопарка Хельсинки.

Полковник — надо отдать ему должное — относился к Поларису очень хорошо, не пытаясь его излишне воспитывать и тем более дрессировать. Кот быстро понял, что его предназначением является формирование мужской компании в большом пустоватом доме, и с удовольствием совершал с Матиасом длинные пешеходные прогулки. По вече-рам они располагались на кожаном коричневом диване перед телевизором и были весьма довольны друг другом.

Когда хозяин смотрел свой фильм про ракету, он становился на редкость разго-ворчивым и подробно рассказывал коту о ее особенностях:

— Ты знаешь, дружище, что эта малютка ростом восемь с половиной метров весит двенадцать с половиной тонн, а вылетает из воды со скоростью пятьдесят метров в секунду? И летит она аж на две тысячи километров, а ее третья модификация весит уже почти шестнадцать тонн и летит на четыре тысячи шестьсот километров. Да, бра-тец, мы здорово насолили этим русским, когда взяли малышек на вооружение. Они и не догадывались вначале, что наши девочки уже имеют систему преодоления проти-воракетной обороны. А в их головной части располагались такие ловушки, что русская система ПРО могла просто отдыхать.

И полковник с наслаждением отпивал приличный глоток десятилетнего «Бушмилса» ( Bushmills), не отрывая взгляд от экрана.

Книг он читал мало, хотя с удовольствием хохотал над известной повестью «Лес повешенных лисиц» Арто Паасилинна, заслуженно считая ее шедевром современной финской литературы.

Матиас почему-то недолюбливал шведов. Иногда рассказывал коту свой люби-мый анекдот:

— Встречаются два норвежца. Один другого спрашивает: «Ты знаешь, как спасти тонущего шведа?» «Нет», — отвечает тот. «Оч-чень хорошо!»

И сам громко хохотал над этой старой шуткой.Примерно через год мирной жизни, в марте 2005-го, Поларис почувствовал жгу-

чее кошачье желание, вызванное ярким половым инстинктом. Он три дня и три ночи рыскал вокруг окружающих хуторов в надежде найти подругу, разделившую бы с ним счастье кошачьей любви. Но, как сговорившись, все финские кошки попрятались в домах, видимо специально скрываясь от агрессивных соплеменников.

— Ну, что, брат, тяжко тебе? — с пониманием спрашивал его Матиас, встречая кота дома после продолжительных походов. Сам он с завидной регулярностью раз

Se dipsums andiam, quip et vullandre conseni amconumsan vel iril iustie consenisi.Non ea feumsandre feugait incincil ulputpat, sectetum zzrilit iusto euguer at endion utat lamcommy nos euisl iliquat

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

153в месяц ездил в Хельсинки, посещая какой-то любимый ночной клуб, и возвращался ленивый и удовлетворенный.

И вот полковник решил помочь другу. Они сели в потрепанный внедорожник «Тойота» и поехали за тридцать километров к российской границе. Оставив машину на грунтовой дороге, Матиас взял двенадцатикилограммового кота на плечи и пошел по еле заметной тропинке на еще крепком снежном насте.

Вскоре они оказались перед изгородью из колючей проволоки, за которой, уже на территории Российской Федерации, метрах в ста пятидесяти виднелось здание погра-ничной заставы «Бусловская».

— Значит так, — сказал Матиас. — Вон видишь — около дома русская кошка гуля-ет? Включаешь обе разгонные ступени, перепрыгиваешь с валуна через проволоку, там как раз сугробы подзастыли, быстро оприходуешь подругу — и мигом назад, пока пограничники не очухались. Задача понятна? Пошел!

Полариса, засекшего вожделенную цель, уговаривать не требовалось. Он с гро-мадной скоростью рванул к зданию заставы и уже через три минуты набросился на свою не успевшую опомниться беззащитную жертву.

В это время в комнате лейтенанта Борисова, дежурного офицера погранзаставы «Бусловская», сработала система контроля и оповещения о нарушении государствен-ной границы «Барьер-3», настроенная на обнаружение случаев пересечения кон-трольной полосы любым телом или предметом весом более десяти килограммов. Офицер взглянул на экран локатора и, поняв, что нарушитель по своему размеру и весу напоминает обычную собаку, не очень обеспокоился, но на всякий случай по громкой связи отдал приказ дежурному наряду выдвинуться к месту нарушения границы.

Старший наряда ефрейтор Ерошкин, выйдя на улицу, увидел быстро удаляющее-ся от заднего двора заставы животное, напоминавшее то ли большую кошку, то ли маленькую рысь.

Ерошкин инстинктивно крикнул:— Стой, стрелять буду! — и произвел предупредительный выстрел в воздух.Поларис, услышав выстрел, прибавил скорость и одним махом перескочил через

колючую проволоку.Дежурный офицер, фактически одновременно услышал крик Ерошкина, выстрел

на улице и тревожные гудки динамика, оповещавшего о новом нарушении границы.— Застава, в ружье! — закричал Борисов в полном соответствии с инструкцией

№784 в микрофон звукоусилителя и нажал тревожную кнопку сирены.С грохотом, стуча сапогами и прикладами автоматов Калашникова, на улицу из

караульного помещения выскочили двадцать пограничников, которые ничего не обна-ружили за исключением поварихи Зинаиды, причитающей над несчастной, еще не оправившейся от шока Муркой.

Лейтенант Борисов в это время по телефону докладывал в региональное управле-ние погранслужбы:

— Товарищ майор! В зоне ответственности погранзаставы «Бусловская» в соответ-ствии с показаниями системы «Барьер-3» произошло двойное нарушение государствен-ной границы Российской Федерации. Застава поднята в ружье, и в настоящее время мы осуществляем попытку задержать нарушителя. О ходе операции буду докладывать каждые 30 минут.

— Давай, Борисов, действуй! — лаконично ответил майор Кротов.Лейтенант вышел на улицу и увидел, что никто операции по задержанию не осу-

ществляет, а более того, постепенно все возвращаются в помещение.— Ну что здесь произошло? — с негодованием спросил Борисов. — Почему не пре-

следуете нарушителя?— Да вот какая-то зверюга Мурку изнасиловала, — ответила Зинаида. — Из

Финляндии прибежала и потом туда же подалась.— Что за бред? Какая зверюга? — Да кто ее знает. На рысь похожа.— Дура ты бестолковая, — с раздражением пробурчал лейтенант, еле сдерживая

себя от более грубых выражений, ибо воспоминания о еженедельных встречах с Зинаидой в каптерке погранзаставы заставляли его быть с дамой достаточно учти-вым.

Борисов помчался обратно на командный пункт и лихорадочно стал загружать в компьютер данные системы видеонаблюдения, не так давно установленной на грани-цах заставы. Это была достаточно новая отечественная разработка, которая, правда, мало использовалась ввиду отсутствия значительных нарушений границы.

Уже через десять минут он с изумлением смотрел весьма отчетливую запись не только стремительного броска Полариса, но и видневшейся вдали фигуры его зарубеж-ного хозяина. Само преступление на сексуальной почве произошло вне зоны действия видеокамер, ориентированных на линию государственной границы.

Офицер понимал, что его рассказ вышестоящему начальству о каком-то крупном сексуально озабоченном коте, устроившем переполох на заставе, будет воспринят как полный бред, тем более что доказательств инкриминируемого финскому животному дерзкого преступления фактически не было.

— Черт возьми, вот я попал так попал, — ругался Борисов, наблюдая за тем, как минутная стрелка часов неумолимо приближается к роковому времени доклада майору.

И вдруг его осенило…— Товарищ майор, разрешите доложить о том, что сегодня в 13.30 по москов-

скому времени финскими спецслужбами была осуществлена специальная разведы-вательная операция в месте дислокации погранзаставы «Бусловская», — четко

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

155

рапортовал он по телефону в положенное время. — С северо-восточного направле-ния, с финской территории, используя естественные складки местности для прео-доления проволочных заграждений, было запущено неопознанное специально выдрессированное животное с миниатюрной видеокамерой, скрытно закреплен-ной на его теле. Животное стремительно перемещалось вокруг здания погранзаста-вы, производя съемку подходов к нему, мест расположения караульных помещений и точек расположения наших камер видеонаблюдения. Четкая работа системы «Барьер-3» позволила оперативно поднять дежурный пограничный наряд, который вытеснил животное за пределы государственной границы нашей страны и сорвал завершение разведывательной операции финских спецслужб. Предлагаю поощрить старшего наряда ефрейтора Ерошкина внеочередным двухнедельным отпуском на родину.

— Что-то ты заливаешь, лейтенант, — недоверчиво сказал майор Кротов. — Сказки какие-то рассказываешь.

— Какие сказки? — отчаянно врал напропалую Борисов. — Я в интернете читал: после того как мы стали сбивать беспилотные самолеты-разведчики у грузин, натовцы научили их использовать для этого дрессированных собак.

— Пришли-ка мне запись, дрессировщик, — сказал Кротов.— Есть, товарищ майор.На следующий день Кротов с таким же изумлением разглядывал блицкриг

Полариса. Подстраховавшись, он решил послать запись с соответствующей докладной запиской в Москву, руководствуясь принципом «начальству виднее, что с этим делать».

Ровно через неделю видеозапись просматривал на большом экране начальник второго скандинавского отдела Службы внешней разведки Российской Федерации полковник Виктор Петрович Надиров. Покуривая трубку, он с интересом рассматривал Полариса и думал: «Откуда в Финляндии может взяться камышовый кот? Они же вроде в южных краях обитают. Может, действительно финская служба безопасности СУПО так стала работать?»

Затем внимание полковника привлекла фигура на финской территории, и он дал задание компьютерному отделу увеличить изображение. На следующий день ему на стол легла фотография Матиаса Брохенсена с достаточно четким изображением лица.

— Ба, старый знакомый, — обрадовался Надиров.Волею судьбы в начале своей карьеры он работал в Норвегии и в середине 1960-х

завербовал молодого подводника, имевшего доступ к новейшим американским раке-там «Поларис».

— Товарищ генерал, — произнес он, нажав кнопку селекторной связи с начальни-ком скандинавского управления СВР, — разрешите приступить к разработке операции «Поларис-2».

Четкая работа системы «Барьер-3» позволила оперативно поднять дежурный пограничный наряд, который вытеснил животное за пределы государственной границы

Первые Пионерские чтения, которые состоялись в книжном магазине «Республика», что на Новом Арбате, возбудили читающую, а также слушающую общественность, следствием чего явилось обилие откликов в интернете — от восторженных до уничи-жительных, что свидетельствует о неистребимой способности публики не только читать или слушать, но мыслить и оценивать.

Dobriy: В пятницу был на публичных чтениях, которые

организовал журнал «Русский пионер». Как выясни-

лось, это такой журнал, куда пишут известные люди,

Сурков, олигархи и Тина Канделаки в красном платье.

По всему видно было, что бюджет, как сказал главный

редактор Колесников, на этот год подписали: вип-гостей

закармливали бутербродами

с шампанским. Некоторые

из авторов и Тина Канделаки

в красном платье читали вслух

свои эссе. Журнал продавали

по умеренной цене. В целом

понравилось, но кто конкрет-

но понравился — не помню,

тем более что я с половины

мероприятия убежал на другое.

Но сама идея чтений достой-

ная и правильная.

Publiment: Вчера прибыл в славный город-герой

Москву. И сразу оказался в «Республике» на Пионерских

чтениях. То есть чтениях авторами своих текстов из

нового номера «Русского пионера». И вы еще будете

спрашивать, почему я люблю город Москву?

Теперь про мероприятие. Совершенно сражен Тиной

Канделаки. First of all, фантастическая женщина.

Превосходный профессионал. Чувствует публику, пре-

вращает мероприятие в законченное произведение.

Где надо, может поглумиться над плохим оратором.

Очарователен пирсингованный главред «Коммерсанта»

Андрей Васильев. С удовольствием прочел нецензуриро-ванный вариант своей рецензии на фильм «Все умрут, а я останусь». Руководитель Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Михаил Сеславин-ский порадовал ироничным рассказом. Сама Канделаки прочла свой текст про злополучный Ferrari в Ницце. Посмешил новомодный писатель Глуховский. Звездит. Завершал все советник президента по экономике Дворкович. Читал про футбол и шахматы. (И это сразу по прилете из Давоса.) Жаль, не было Фридмана, Авена и, конечно, Суркова, которые пишут в журнал. Будем ждать их на следующих чтениях. Благо теперь я член клуба «Русский пионер». Красота.

Publiment: Ну, он все-таки не глянец. Может, поэтому?

Bagirov: Надо сказать, что любые авторские чтения вы-зывают у меня, как и у любого нормального человека, лишь изжо-гу и смертную скуку. Только представьте себе — сидит графо-ман и со стеклянны-ми глазами вещает вам по бумажке

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

157

они взяли и пришли, и прочитали свои колонки с полным

ощущением того, что это было главное дело в этот вечер.

Спасибо всем. До встречи на следующих Чтениях.

avidal: Надо же, я думал пионерские чтения закончились

в прошлом веке.

chillyred: По сосредоточенно-

сти лиц мероприятие напомни-

ло благотворительное чтение

сказок для детей в центре

Т. Г. Дуровой, тоже были звез-

ды и пресса. По формату —

полная противоположность.

Уважаемый Главред очень

похож на Д. Крейга в лучших

ролях.

pecatum: Тиночка, Вы прекрасна!

kaetanaalba: Очень красивое платье, отличный цвет!

malukonysilli: Даже не верится: лучшие колумнисты

«Русского Пионера» сегодня читали свои тексты, отвеча-

ли на вопросы и просто мне улыбались. Обрушившийся

на меня восторг, скорее всего, сегодня не обретет

границ! Но самое главное, что наконец-то у меня опять

появилась цель, без которой я так скучала и не находила

себе применения. Эти люди, которые собрались сегодня

там, в «Республике», они показали мне тот уровень, к

которому нужно стремиться, показали мне то, чего я

так (сама того не подозревая) ждала. Теперь я точно

знаю, что есть такое общество, где не отмахнутся, если

я заговорю о Гауди, о Достоевском, о том, что мне по-

настоящему интересно, потому что это будет интересно

и им — Колесникову, Васильеву, Канделаки. Пионерские

чтения неожиданно для меня стали чем-то большим, чем

лицезрение известных людей и прослушивание интерес-

ных текстов. Зашла с тоской на сердце, а вынесла целый

океан счастья! За это хочется сказать вам, «русским

пионерам», СПАСИБО!

какую-то пургу. И, что не-

сомненно, свою. Гадость

нереальная. При всем

уважении к создателям

журнала я туда пришел

только для того, чтобы

увидеться с tikandelaki,

ибо давно не виделись. Да

и чувствовал я себя в тот

день хреново — вон какая рожа опухшая на

фото. Поэтому был уверен, что мероприятие это для меня

продлится не более получаса. Но, видимо, организаторов

недооценил. Они создали там такую великолепную атмос-

феру, что, вот честное слово, я был приятно поражен.

Это, я вам скажу, совсем не просто — создать в книж-

ном магазине такую атмосферу. Говорю как человек,

некоторое отношение к этим самым книжным магазинам

имеющий. Чтоб не растекаться мыслью по древу, резю-

мирую кратко: мне было интересно, и я остался там до

самого окончания мероприятия. И по возможности буду

посещать их чаще.

Эля: Полностью согласна с А. Васильевым, который

сказал, что складывать буквы в слова, то есть читать,

лучше не вслух, так как на мероприятии здоровскими

чтецами были не все. Может, мешал шум торгового цен-

тра, радостные крики давно не видевшихся журналистов,

может, люди устали стоять на протяжении трех часов, об-

локотившись о стойки с книгами. Если в следующий раз

атмосфера будет менее помпезной и мы будем сидеть в

какой-нибудь тихой библиотеке, тогда точно будем вни-

мать услышанному. И

все пройдет намного

лучше, абсолютно в

этом уверена. Удачи!

Андрей: Кое-что по-

читал в журнале. Ниче-

го в нем интересного,

для кого он создан?

Вымученные статьи

ни о чем, созданные

как будто специально,

чтобы их не читали. Как

и та пластинка Шнура

на виниле, что в журнал вложена. Пластинка есть, а

слушать нельзя. Где взять проигрыватель? Вот и журнал

есть, а читать нечего. Кто эти авторы? Наверно, пишут

для себя — сами и читают, ну еще и редакторы, наверно.

tikandelaki: Пионерские чтения прошли с настоящим

пионерским задором. Я, честно говоря, не ожидала, что

все люди, которые были заявлены, возьмут и придут. А

рисун

ок: анна в

сесвятс

кая ф

ото

: ася м

ардо и

слава к

очетков

Сеть книжных магазинов «Республика»:

1-я Тверская-Ямская улица, 10;

Новинский бульвар, 8, торговый

центр Lotte plaza;

ул. Крылатская, 17, Бизнес парк

«Крылатские холмы»;

Багратионовский проезд,

7,корп.20а, Торговый центр

«Горбушкин Двор»;

Стремянный переулок, 38;

14 км МКАД, 1-ый Покровский

проезд, 5 МЕГА Белая Дача

Яхт-клуб «Пестово» Московская

область,Мытищинский район, сель-

ское поселение Федоскинское,

д.Румянцево, ул. Никольская, вла-

дение 1, строение 1.

Центральный Дом Литераторов

ул. Б.Никитская, 53

Сеть супермаркетов «Седьмой континент»

Сеть гипермаркетов «Окей»

АЗС ВР

Сеть супермаркетов «Перекресток»

Мини-маркеты «Хорошие новости»

Аэропорты:Внуково

Домодедово

Шереметьево

Пулково

Останкино

Бизнес-центры Москвы

Рестораны:Sky Lounge Ленинский пр-т, 32а

Beef bar Moscow Пречистинская

наб, 13 стр.1

Zолотой Кутузовский пр., 5/3

Обломов ул. Пушкинская, 48

Nabi М. Афанасьевский пер., 4

Family Floor Б.Козихинский пер.,

12/2, стр. 1

Чиполлино Соймоновский пр., 7,

стр. 1

L̀ Altro Bosco Caffe Петровка ул.,

10, Петровский Пассаж, вход с ул.

Неглинка

Bosco Bar Красная площадь, 3

Bosco Cafe Красная площадь, 3

Michael’s Тверской бульвар, 7

Ноа Проточный пер., 7

Эль Гаучо ул. Садовая-

Триумфальная, д. 4

г. Санкт-Петербург

Мини-маркеты «Нева-Пресс»

Супермаркеты: Ренлунд

Супер-Бабилон

Глобус Гурмэ

Призма

Kalina Bar Новинский бульвар д.8

Здание LOTTE Plaza, 21 этаж

тел. 229 5519

здесь читают «русский пионер»

Swissotel Красные холмыКосмодамианская наб., 52/6

Ленинский пр-т, д. 37

тел. 633 8888, 958 0508

www.buyabes.ru

Красина ул., 27

тел. 254 9797

www.spicy-thai.ru

Садовая-Самотечная ул., 3

тел. 699 3039

Prado Cafe Славянская площадь, д.2,

Reserve: 784 6969

www.prado-cafe.ru

Салон «Триумф Палас» Чапаевский пер, д. 3.

«Триумф Палас»

тел. 229 9999, 223 9999

ул. Мосфильмовская, д. 70

«Воробьевы Горы»

тел. 229 1733, 229 1744

www.triumfserv.ru

Страстной бульвар, 7

тел. 699 7359

Кутузовский проспект, 48,

галереи «Времена года»,

2-ой этаж

тел. 662 1135

Б. Путинковский пер., д.5,

Тел.: 787 8866

www.restaurant-chocolate.ru

159

русск

ий

пи

он

ер

№8

. а

пр

ел

ь-м

ай

20

09

ляля в

ага

нова

Прогулку на воздушном шаре жена мне подарила не сразу,

а на десятом году совместной жизни, когда терять уже, в

общем-то, нечего: по концепции, лететь я должен был без нее,

у жены нашлись дела земные. Я ее сразу понял, как только

увидел сплетенную из веточек, а по-другому и не скажешь, гон-

долу — на этом предстоял полет.

Земля, чуя неладное, не отпускала. Первыми озаботились коро-

вы: мирные стада пришли смотреть, что за пузыри надули над

лугами, и тут приметили на борту нашего фургона портрет

быка, к тому же красного. Стада, конечно, ломанулись к быку

сквозь нас, капитан заорал: «Отдать концы» — хотя мы и так

уже только их и отдавали, и мы взмыли. И вот, когда худо-

бедно проступили истринские красоты, мой взгляд упал на

какой-то датчик с цифрами «–220».

«Температура за бортом?» — прикинул я, щупая воздух.

— Высота — сказал спокойно капитан.

Низами, стало быть, идем, Аидом…

— Высотомер сломался — но мне-то он не нужен, я и так

вижу — хорошо летим, а вот Сережка зря снизился.

Параллельный нашему шар как раз завис над участками —

вовсю виднелись неглиже у голубых бассейнов, как вдруг из

мезонина выскочил голый мужик и с криком: «Я тебе, гондон,

полетаю!» — пульнул из двустволки прямо в Сережкин монголь-

фьер.

— Дядь, мы не подглядываем! — закричал Сережка, набирая

высоту…

— Но это еще что! — мечтательно глядя на живо приближаю-

щиеся купола Ново-Иерусалимского монастыря сказал капи-

тан. — В нашем деле подъем не главное. Главное вернуться.

Неужели будем садиться методом тыка об кресты, прости

господи?!

Но, похимичив с газовой горелкой, капитан сделал так, что гон-

дола тормознула об орешник буйный и боком завалилась на

полянку. Так и лежали на боку, ликом в дерн, пока ассистенты

снимали с елки содержимое Сережкиной гондолы.

— Мы хорошо вернулись? — спросил я капитана, пользуясь

паузой.

— Лично мне понравилось! — сказал капитан — Я ведь еще ни

разу не возвращался.

И. Мартынов

Выходит с февраля 2008 годаИздатель: Медиа-Группа «Живи!»

Главный редактор Андрей Колесников

Помощник главного редактора Олег Осипов

Шеф-редактор Игорь Мартынов

Ответственный секретарь Дмитрий Филимонов

Арт-директор Павел Павлик

Фотодиректор Вита Буйвид

Дизайнер Варвара Аляй-Акатьева

Цветоделение Сергей Бирюков

Препресс Андрей Коробко

Верстка Юлия Варламова

Корректор Нина Саввина

Менеджер по печати Людмила Андреева

Генеральный директор Михаил Яструбицкий

Директор по работе с VIP-клиентами, главный редактор сайта ruspioner.ru Анна Николаева

Креативный директор Василий Бровко

Менеджер по связям с общественностью Вероника Шевченко

Офис-менеджер Ольга Дерунова

Адрес редакции: Москва, Нижний Сусальный пер., д. 5, стр. 19

Телефон: (495) 504 1717

Электронный адрес: ruspioner@gmail.com

Сайт: www.ruspioner.ru

Обложка: Герман Виноградов. Е.Т. (Lilya Brik), 2009

Авторы номера: Екатерина Истомина, Вита Буйвид, Екатерина Костикова, Владимир Липилин, Антон Уткин, Андрей Васильев, Анна Николаева,

Никита Колесников, Дмитрий Филимонов, Игорь Мартынов, Дмитрий Глуховский, Андрей Колесников, Мирослав Мельник, Миха ил Куснирович,

Тина Канделаки, Аркадий Дворкович, Никита Шерман, Константин Жуков, Василий Голованов, Николай Фохт, Тимофей Изотов, Денис Мацуев,

Антонио Маррас, Маргарита Симоньян, Наталия Осс, Михаил Сеславинский

Фотографы: Наталья Львова, Orlova, Тимофей Изотов, Евгений Сорокин, Наталья Вороницына, Игорь Васильев, Олег Михеев, Hynek Gloss,

Вита Буйвид, Ася Мардо, Слава Кочетков

Художники: Анна Всесвятская, Варвара Аляй-Акатьева, Инга Аксенова, Варвара Полякова, Елена Ужинова, Маша Сумнина, Николай Пророков,

Александр Ширнин, Татьяна Фохт, Виктория Ломаско, Ляля Ваганова

Журнал зарегистрирован Федеральной службой по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций

и охране культурного неследия. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-33483 от 16 октября 2008 года.

Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакции.

За соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель.

Отпечатано в типографии ЗAO «Алмаз-Пресс»

Тираж 30 000 экз.